Сказки Рускалы. Царица Василиса (СИ) [Ляна Вечер] (fb2) читать онлайн

Сказки Рускалы. Царица Василиса Ляна Вечер

Глава 1

От невыносимой жары воздух сделался тягучим, как растаявший мед. Мать Сыра Земля покрылась грубой коркой, трещинами пошла. В иссохшей почве урожаи гибли, а с ним и надежды на сытую зиму. Ни капли дождя за четыре седмицы, хоть плачь.

В Глухомани на солнцепеке жизнь останавливается. Ни один селянин в огород не выходит, скотину из загонов не выпускает — себе дороже. Воды на полив натаскать неоткуда. Единственный пруд извело пекло проклятущее, а от речки до села не дойдешь с тяжелой ношей — сам дух испустишь по дороге. Пробовали на телегах везти, так кони на полпути мылом исходят. Скотину жалко, а людей и подавно.

Бабка Малуша все силы кинула на борьбу с засухой. Заговаривала небо на дождь: молнии в поле заиграли — капли на землю не упало. Шептала колодцам, чтоб полными держались, но вода вмиг уходила. Без толку все. Малуша всерьез задумалась — а не мор ли на Глухомань наслали? Я на опасения мудрой ведьмы головой кивала — о большем не просите. С той поры, как мы Кышека из палат царских вытурили, два года миновало. Но по сей день сердце не на месте.

Дела домашние исполняла — их всегда с горкой. Соседям, если просят, не отказывала: воды нашептать для хозяйства и скотины — мелкая ворожба не в тягость. Да и отвлекает от мыслей ненужных. Нет-нет вспоминала Ярку, ком в горле глотала. Бывший друг или любимый — кто бы ни был, теперь в теплых отношениях с вечностью.

Ох и тяжко после возвращения из столицы. В избу зайду — кругом все наше с Яркой. Тоска душу раздирала. Староста Немир смотрел, смотрел, как домовуха себя изводит, да и приказал срубить избу для меня в начале деревни. Славный дом получился. Горница светлая, печка новенькая. Кресу мужики просторную конюшню справили. Найтмар доволен, а я тем более. Плотник местный мебель смастерил — глаз не отвести. Дерево добротное из Торгограда заказал, лаками покрыл. Из старой избы только домовенка принесла. Опять же подругой разжилась — с чертовкой мы теперь в добрых отношениях. Досаде в Глухомани понравилось, дом Соловья заняла и о гадании не вспоминала, стала травницей — талант у неё.

Селяне с благодарностью встретили душный вечер: солнце скрылось — и то радость. После заката люди выходили поделиться скудными новостями. Глухомань мало-мало оживала.

В гости заглянула моя чертовка. Устроившись за столом в горнице, Досада ждала, пока я закончу колдовать над зельем. Битый час готовила, а толку никакого. Дюжину раз ингредиенты путала. Хотела отвлечься, мысли в порядок привести, а только хуже сделала.

—  Скоро уже?

—  Копытом не стучи.— Половицы дрожали под пятками от нетерпеливого постукивания подруги. — Лучше расскажи, чего нового в Глухомани.

—  Откуда мне знать? — Досада прекратила барабанную дробь. — Сижу целыми днями в погребе, бочку с квасом обнимаю.

—  Вот так все лето пройдет в погребах.

—  Уж лучше в погребах, чем на солнце поджариться. Страх что творится. Ты про дочку пивовара слыхала?

—  Что случилось? — Отщипнув лист крапивы, я пыталась сообразить, к месту ли он в зелье.

—  Пошла на речку искупаться, упала без чувств да так и пролежала, пока отец не хватился.

—  Жива?

—  Жива-то жива, обгорела порядочно. У Малуши лечится.

—  Да чтоб тебя! — Я с обидой плюнула прямо в зелье.

—  Ради солнца, — умоляющим тоном протянула Досада, — скажи, что скоро закончишь.

—  Не скажу.

—  Ох, Вася, лучше бы за вышивку сели.

—  Сначала масло льняное, потом крапива. Запомни, Василиса Дивляновна, а нет памяти — запиши.

—  Присядь уже, — махнула рукой чертовка, — ежу понятно — не твой сегодня вечер.

—  Что со мной творится? — плюхнулась на лавку рядом с подругой. — Все из рук валится.

—  Голову в порядок приведи, Василиса. Тебе вон избу какую отгрохали, обставили

—  живи не кручинься, а ты чего?

—  Чего?

—  Людям чуть не из-под палки помогаешь, с соседями поболтать не выходишь вечерами.

—  Не могу я, подруга. Ну не могу!

—  Ой ли? — прищурилась Досада.

—  Глянь, — заметив за окном необычную для душного вечера суматоху, я с интересом вглядывалась в сумрак, — чего это люди забегали?

—  Колдуна встречать бегут, — небрежно бросила подруга.

—  Какого такого колдуна? — опешила я.

—  Малуша наняла, чтобы с засухой помог разобраться.

—  Отлично! В Глухомань — самое потаенное место Рускалы — пригласили колдуна, а ты смолчала?!

—  Чего ты завелась-то? — Досада вылезла по пояс в окно, разглядывая бежавших селян. — В полон сама себя взяла, ничего не интересно тебе. Заведу беседу, а ты мимо смотришь, не слушаешь. К людям-то когда в последний раз выходила?

Ответить нечего. Каждое слово — правда. Звала Малуша помочь с обрядами, а я на просьбу не откликнулась. Немир твердил, чтоб зашла к нему обсудить засуху— не удосужилась. Не ладилось с волшбой в последнее время. Начинала колдовать, а в душе тоска зеленая. Думы в голову про Ярку лезли, самой уж поперёк горла, а ничего поделать не могла.

—  Все, пора с этим полоном завязывать. — Пока чертовка торчала в окне, я успела достать из сундука башмачки.

—  Эй, погоди-ка, Василиса Дивляновна! Я с тобой пойду, — обернувшись на звук хлопнувшей крышки сундука, возмутилась подруга.

***

Толпа односельчан плотным строем облепила пятак перед входом в Глухомань. Еще бы — важное событие! Гам на вечерней улице стоял хлеще базарного. Народ обсуждал гостя, догадки строил. В открытых воротах, готовые встречать, перешептывались Малуша и Немир. Староста заметно нервничал.

—  Хоть бы огонь зажгли, не видно ни рожна, — пытаясь заглянуть через спины собравшихся мужиков, ворчала Досада.

В воротах показалась мужская фигура. Селяне моментально стихли. Как по заказу чертовки, на столбах у ворот вспыхнули факелы. Тусклый свет нагонял на очертания чародея тень, а с ней лишнюю порцию страха. Закутанный в плотный плащ до земли, он ступил в ворота Глухомани и легким кивком поприветствовал народ.

—  Доброго вечера, гость дорогой... — затянул Немир приветственную речь.

—  Знакомая фигура, — всматриваясь в темный силуэт, пытаясь понять, где его раньше видела.

—  Пеший, — прошептала Досада, — коня-то нет.

—  Чёрт с ним с конем. Кто он такой?

Высокий, широкоплечий мужик вызвал неподдельный интерес не только у меня. Люди в ожидании, когда Немир закончит речь, во все глаза пялились на колдуна.

—  ...Будь как дома, странник. Обращайся в любой двор — чем смогут, люди помогать станут, — на удивление речь старосты закончилась быстрее, чем я ожидала.

—  Благодарю.— Мягкий басистый голос чародея знакомо защекотал уши.— Есть ли в селе колдуны или ведьмы?

—  К твоим услугам, — вежливо кивнула Малуша. — И еще одна имеется. Василиса тут?!— Вопрос стрелой улетел в толпу.

Хотела крикнуть в ответ да рукой помахать, но остановилась. Гость шагнул ближе к свету, а я замерла. Батюшки- матушки! В Глухомань сам Бессмертный пожаловал!

—  Василиса тут?!— повторила Малуша, пробежав взглядом по людям.

—  Тут! — откликнулась за меня Досада.

—  Тихо ты! — плюхнувшись на колени, зашипела на подругу.

—  Тут ее нету!— быстро сообразила чертовка.

Малуша баба далеко не глупая. Наверняка догадалась — врет Досада, но прилюдно уличать во лжи не спешила:

—  Передай, чтоб явилась к Немиру, и чем скорее, тем лучше. И сама приходи. Все, расходимся.

Сердито перешептываясь, люди разбредались по своим делам. Селяне остались недовольны скупым приветствием Кощея — ни тебе грома с молниями, ни неба на землю. Пристроившись за мужиками, поспешила убраться от Кощея подальше.

—  А ну погоди, Василиса Дивляновна. — Досада на ходу ухватила меня за рукав,— что за выкрутасы?

—  Пойдем быстрее. Дома отчитаешь.

—  Уж отчитаю, можешь не сомневаться.

Благо от сельских ворот до моей избы — рукой подать. Зайдя домой, с облегчением выдохнула. Надо ж было именно Кощея Малуше пригласить! Колдунов-то по Рускале мало ли бродит.

—  Василиса Дивляновна и дальше решила в избе прятаться? — Чертовка осталась стоять на пороге, держа дверь отворенной.

—  Ты же видела, Кощей к нам приехал.— Я поспешила освободить ноги от обувки.

—  Ба! — Досада, изображая восторг, всплеснула руками. — И что теперь? — Подруга резко поменяла выражение лица на безразличное.

—  А ничего. — Меньше всего хотелось объяснять, насколько у нас с колдуном непростые отношения. Это мы с подругой не обсуждали, как-то не случилось.

—  Вот ты где, краса-девица! — Сердитый тон Малуши, выглянувшей из-за плеча подруги, означал — вечер спасти не удастся.

—  Тут она, — поддакнула Досада, пропуская ведьму в избу.

— А ты мне мёд в уши не лей!— Малуша не постеснялась одарить упреком и чертовку.— Заставили старую ведьму честному народу врать. Я ж видела тебя, Василиса Дивляновна!— Ой, чует сердце — не на шутку Малуша разошлась. Ей давно мои выходки надоели. Похоже, влетит сейчас за все и сразу.— Ты про обязательства свои не забыла часом? — Ведьма с силой ударила ладонью по столу.

—  На молоко и сметану, поди, не жаловались — что еще от домовухи требуется?

—  Царевна Первоградская, гляньте! — Оправдания ведьму разозлили знатно. — Чай, в Глухомани десяток ведьм видала? Яга что сквозь землю провалилась, в Тёмном лесу и следа её нет. Ты тоже, умница, в избе заперлась, и как хотите, так и живите. Перед костром пляши Малуша — избавляй от засухи, а заодно людей лечи, а наша домовуха будет на сметану шептать, чтоб жирнее стала. Нет, Вася, коли в одной упряжи идём, так надобно шибче тянуть.

—  Не серчай, Малуша.— Стыдно хоть вешайся — что еще скажешь.

—  Значит, так, — ведьма подбоченилась, — с первым петухом чтоб к Немиру явилась. В Глухомани дела недобрые творятся с жарой этой. На одного Кощея надеяться не стоит. Тут или вместе встанем, или загубим все село. Досада, ты тоже приходи, а пока, давай, домой дуй. — Малуша вытолкала застывшую на пороге чертовку из избы. — Василиса Дивляновна, спать укладывайся, — скомандовала ведьма и исчезла за дверью.

Сон не шел. Мыслей в голове целый рой. Лежа на мягкой перине, пыталась освободить голову от дум, да без толку. Последнее приключение принесло немало горя. Головой соображала — нет больше моего Ярки. Предал друг, чужим стал, а сердце ударами заходилось. Поутру в глаза Кощею глянуть придётся. Мы и словом после не обмолвились, разбрелись каждый в свою сторону. Ох, как стыдно перед чародеем — не выпроси я каплю живой воды для Яра, схоронил бы Бессмертный надежно заклятье Вечности, никто бы век не сыскал... А теперь по Рускале разгуливает колдун, чья сила Кощеевой не уступает, и чего от Яра ждать — никто не знает.

***

Чуть светать стало, вышла со двора. Глаз сомкнуть ночью не удалось, зато все дела домашние справила. Зевнув, зашагала к дому Немира. На небе снова ни облачка. Духота в ранний час на грудь давит, что позже будет — представить страшно. Видать, права Малуша — не простая засуха в Глухомань пришла.

Путь ко двору старосты мимо полей проходит. Глянула на урожай — беда. Даже в сумраке рассвета видать погоревшие колосья. Зима голодной будет. Хорошо, если жалкие крохи спасти удастся. Все сгинуло с пеклом этим.

—  Живее давай, Василиса Дивляновна. — Малуша стояла у ворот,— одну тебя дожидаемся.

Собравшись с мыслями, глубоко вздохнула и прибавила шагу. Встреча с Кощеем — новый виток воспоминаний. Мать Сыра Земля, как пережить все это!

Досада с Немиром листали старинные книги за столом в горнице, а Кощей задумчиво уставился в окно.

—  Проходи, Василиса.— Малуша легко подтолкнула меня через порог.

Колдун обернулся, встретив неожиданно теплой улыбкой. Ночью в голову приходили разные мысли о нашей встрече. Думала, холоден будет или сделает вид, что знать меня не знает. А тут добрый взгляд и радость встречи. Облобызаться осталось.

—  Здравствуй, — Кощей зашагал ко мне. — рад видеть,— колдун опустил ладони мне на плечи и еще раз улыбнулся.

Улыбка вышла теплее, чем первая. Он почти не изменился. Только взгляд медово-карих глаз потяжелел. Зато лысина сверкала ярче прежнего.

—  Давайте по делу, — прервала наши гляделки Малуша, — успеете налюбоваться. А пока нам бы что с засухой сделать. Люди гибнуть скоро начнут. Скотина уже падает.

—  Вот, нашел, — Немир с гордостью ткнул пальцем в книгу.

—  Нашли, — поправила Досада.

—  Да, я так и сказал, — замялся староста.

—  Показывайте, — скомандовал Кощей и поспешил взглянуть на находку. — Да, хороший сбор трав. Нам подходит.

—  Расскажите коротенько хоть? — уселась за стол поближе к Досаде.

—  Сотворим обряд дождя, — Малуша задумчиво прищурилась, — чтобы немного землю смочить. Кощей поможет. Одна я и каплю не вызвала. Старею, наверное. А дальше нужно выяснять, какой бес на наше село беду навлек, но тут я не помощница.

—  Не переживай, — колдун серьезно глянул на ведьму, — все сам узнаю. А пока, Досада, ищи травы по списку. Немир, пройдись по домам и прикажи запереть ставни и двери. Волошба эта посторонних глаз не терпит. Малуша, найди надежный заговор на ветер. Василиса, сотвори на ближайшем перекрестке пару дюжин кадок воды. После идите отдыхать. Дальше мое дело начнется. И еще. — Кощей поднял вверх указательный палец, — мне не мешайте. Лучше дома запритесь, пока не позову.

—  Ну что расселись, — ведьма одарила нас удивленным взглядом, — али не ясно Кощей приказы раздал?

Досада с Немиром поспешили к выходу. Малуша накинула на голову ситцевый платок и вышла следом. Сердце глухо ударилось в груди. Ну вот, только-только спокойнее стало, и наедине с Кощеем оставили.

—  И я пойду.— Ноги обмякли от волнения и предательски подкосились при попытке встать из-за стола.

—  В порядке? — Ловко подхватив под локоть, колдун помог сесть обратно.

—  Жара доконала, наверное.

—  Василиса, нам бы поговорить.— Кощей уселся напротив.

—  Пора кадки с водой ворожить, — я попыталась уйти от разговора если не ногами, то хитростью. — Шутка ли — две дюжины кадок! Мне сейчас такое задание — полдня.

—  Не заболела часом?

—  Нет, что ты, все в порядке, просто сноровку растеряла.

—  Вася, — колдун отвел глаза и уставился на деревянную столешницу, — нам и правда есть о чем поговорить. Я к тебе вечером зайду. Будешь ждать?

Кощей задал последний вопрос с надеждой в голосе. Так на свидание зовут, сомневаясь, согласится ли девица. Только у нас с Бессмертным свиданий быть не может, а вот тяжелый разговор на ночь — пожалуйста.

—  Буду ждать. — Собравши нервы в кулак, я уверенно встала из-за стола.

***

Капля за каплей на израненную землю опускался дождь. Люди с улыбкой встречали долгожданное ненастье, выходили на улицу. Со всех концов Глухомани слышались возгласы счастья. Настоящего счастья. Каждый живой лист на деревьях с благодарностью принимал воду, пил и не мог напиться. Все вокруг наполнялось жизнью. Дождик получился лучше, чем мы ожидали — настойчивый, затяжной. Капал до самых сумерек, да и вечер получился прохладным. Давно такого не было. Ветер разгонял влагу по воздуху, люди открывали окна и двери, сидели во дворах, пели. Кое-где даже танцы устроили. Общий праздник мы не собирали — рано. Завтра обряд повторим обязательно, и так будет, пока Кощей причину засухи не найдет.

С удовольствием распахнула дверь навстречу прохладе и босыми ногами прошлась по двору. Вот она — жизнь- то настоящая! От мыслей о Яре отвлекали соседские песни. Усевшись на завалинке, прижалась затылком к бревенчатой стене.

—  Дома хозяйка? — Кощей с улыбкой вошел во двор.

—  Нет меня, — я заулыбалась в ответ. — но если очень надо, то могу вернуться.

—  Очень надо.— Колдун устроился рядом со мной на завалинке.

—  Кощей, — я прижала ладони ко лбу, пытаясь сообразить, как правильно начать разговор, — спасибо, что не злишься на меня. Не хотела я тогда, не знала, что Ярка...

—  Погоди-погоди! — холодно и твердо оборвал собеседник. — Я не за тем пришел. Мне извинения не нужны. Да я и не думал тебя, Василиса, винить. Ты чего?

—  Ох, Кощеюшка, как совесть грызет. Есть, спать, ворожить не могу.

Колдун поджал губы и внимательно заглянул в мои глаза. Не знаю, что он там искал, но увиденное ему не понравилось.

—  Совесть тебя ест или до сих пор по Яру сохнешь?

—  Осторожнее на коне-то!— Я почувствовала возвращение того Кощея, который имени моего из себя выдавить не мог.— Упасть можно, из седла выскочить. Ты меня всегда недолюбливал — знаю. Только вот в душу с ногами лезть не стоит.

Колдун нервно барабанил пальцами по завалинке. Молчал. На секунду показалось, что во влажном воздухе мелькают искры от огня, который разгорался в Кощее.

—  Иди спать, наверное. Завтра тяжелый день, — поправив сарафан, отправилась в избу. Ну его, пусть ступает. Поругаемся только.

—  Не дождешься, — колдун обошел меня и встал на пороге. — я тебя слишком долго искал. Теперь и не думай гнать!— на одном дыхании выпалил он.

—  Меня искал?

—  Тебя, Василиса Дивляновна, тебя! — Кощей потянул меня за порог и закрыл дверь.

—  Так, значит. Ну, будь по-твоему! Раз долго искал и вот наконец-то нашел, рассказывай — на кой я тебе сдалась? Или погоди, дай угадаю. — Оттолкнув колдуна, прошла в горницу и уселась на лавку у печи. — Может, думаешь, знаю, где Яр? Так не знаю я.

—  Да что ты заладила — Яр. Ярка. Зачем мне этот окаянный? — Ноздри Кощея раздувались от возмущения.

—  Точно не знаю, но, может, и есть какой интерес... Он ведь теперь тоже сильный чародей и бессмертный к тому

же.

—  Думаешь, я его боюсь? Решила, что тебя искал, чтобы о нём узнать?— возмущение сменилось откровенной насмешкой.

Занесло меня... В голове непонятно что — каша одна. Захотел бы Кощей Яра отыскать, без меня бы обошёлся.

—  Квасу?

—  Не откажусь. — Колдун прошел к столу.

Наливая в деревянную кружку квас, прикидывала, как завершить неприятный разговор. Хватит уже о Яре речи вести. Не стоит он того.

—  Значит, ты, Кощей, в Глухомань и впрямь помочь пришел? — Поставила кружку перед чародеем и уселась напротив.

—  Конечно, но не только.— он причмокнул после доброго глотка. — Сначала Глухомань искал, чтобы с тобой поговорить. По всей Рускале, как пёс — носом в землю. Запрятали вы село надежно. Хотел у Яги разузнать, так она пропала куда-то. Если бы Малуша за помощью не обратилась...

—  Зачем я тебе?

—  Василиса. — Кощей вдруг занервничал, — я пришел к тебе. Так долго искал. Встречи с тобой искал.— Он поднял на меня глаза, и сердце сжалось, угадывая, что скажет колдун.

Паузы Кощей выдерживал мучительные. Мялся, как подросток. Слов подходящих найти не мог. С Соловьем что? Ой, матушки-батюшки!

—  Чего приключилось то?

—  Дай собраться с мыслями.

Кружка с квасом скрипнула в сильных мужских руках. Кощей залпом выпил оставшийся напиток и встал. С силой опустив кружку на столешницу, резко выдохнул:

—  Сейчас говорить буду, Василиса Дивляновна, ты меня не перебивай.

—  Не буду.

Колдун отошел подальше и отвернулся. Закинув руки за спину, ещё немного помолчал, а затем началось то, чего я никак ожидать не могла.

—  Я знаю, что бывал с тобой груб. Прости меня, Василиса, за это. Знаю, что не самый завидный мужик я, но всё же. Знаю, что сердце твоё несвободно, но... Когда разошлись каждый в свою сторону, думал, всё отболит и забудется, а оно не проходит. Растёт с каждым днем...

Колдун замолчал. Я тоже молчала: обещала не перебивать — слово держу. Сердце колотилось, готовясь выпрыгнуть. И думать не думала, гадать не гадала, что Кощею мила окажусь.

—  ...Пойдешь за меня? — Сглотнув комок волнения, Кощей повернулся.

Сидела — ни жива ни мертва. Удивил, так удивил. Быстро перебирая слова отказа в голове, поняла — глупость сделаю. Какого лешего от ворот поворот давать? Сердце несвободно? А кем занято? Хватит с меня глупостей. Кощей — мужик хороший. Колдун талантливый и человек надежный. Внешностью не обижен. Может, кому высокие да лысые не по нраву, а я его всегда считала интересным мужиком. Да, немолод. Тысячу лет, а то и больше на свете живет. Так это опыт, мудрость его.

Осторожно, боясь спугнуть момент, наступала на скрипучие половицы босыми ногами. Колдун старался не дышать, наблюдая за моим приближением.

—  Ты серьезно? — Заглядывая в самую глубь медово-карих глаз, старалась понять — не сошел ли с ума Кощей.

—  Серьезно, Василиса. Голубушка ненаглядная, — он осторожно взял мою руку, — выходи за меня замуж. «Голубушка ненаглядная»...Может, морок какой? Оттепель случалась, но чтобы нежность.

—  Как я не замечала-то? — Крепче сжала руку колдуна. — Скажи, я полная дура, да?

—  Нет. — Кощей мягко улыбнулся, — я не могу звать замуж дуру. Мне подавай самую умную девицу.

—  Отказать такому молодцу может только не особо умная баба.

—  Боялся думать, что ты, — легко касаясь губами моих пальцев, зашептал Кощей, — что ты можешь согласиться. Сотни раз представлял этот момент, но ни разу не осмелился представить, что ответишь согласием...

В голове мысли водили хороводы. Перед глазами мелькали наши с Кощеем минуты наедине. Мечты о добром муже, надежном мужском плече. Так вот оно, Василиса Дивляновна, прямо перед тобой стоит. Руки тебе целует.

—  ...Если нужно, я готов подождать. Только хочу, чтобы ты рядом была.

—  Я дам ответ сейчас, — набрав воздуха в грудь, собралась принять неожиданное для себя решение. — Прав ты — мое сердце до сих пор не освободилось от прошлого, но это не значит, что я не хочу. Очень хочу забыть всё, Яра забыть. Возможно, со временем отвечу тебе взаимностью, а сейчас говорю тебе — да.

Глава 2

Утром мир изменился. Незаметно для всех и очень ощутимо для меня. Духота по-прежнему медленно наползала на Глухомань — готовилась к обеду задушить село палящим солнцем. А я неслась по еще влажной от вчерашнего дождя тропинке, полная сил и желания ворожить. Вчера две дюжины кадок на перекрестке казались самой тяжелой работой. Сегодня — раз плюнуть. Перекресток — распутье. На своем я выбрала верную дорогу. Чувство правильности происходящего ласково гладило сердце.

Отшептала заклинание на воду в кадках и поспешила к избе Малуши. Держать в себе столько счастья невыносимо. Если не отдам хоть кусочек — взорвусь. И на ком Кощей жениться тогда станет? Представить страшно. Сладкие, тягучие глупости вертелись в голове, оставляя теплый след в сердце. Глухомань спит, а я проснулась. Проснулась первый раз за два года.

—  Ни свет, ни заря все собрались. — Малуша поставила на стол блюдо с пирогами. — Проходи, девочка.

Досада уже сидела за дубовым столом в избе ведьмы и с удовольствием доедала черт знает какой по счету пирожок. Хозяйка отправилась вытаскивать из печи очередную порцию вкусностей.

—  Вы с Кощеем у солнца луч украли? — чертовка нахмурила белые бровки.

—  Ничего я не крала. Все свое.

Пирожок оказался с малиной. Во рту таял. Сегодня все в тысячу раз ярче и вкуснее.

—  Да у вас, похоже, на двоих собственное солнце, — хмыкнула подруга.

—  А коли и так, — Малуша резво подхватывала выскакивавшие из печи пироги, — тебе завидно, Досада?

—  Вот еще, — отмахнулась чертовка, — причем тут зависть? Чую, что от меня новости важные скрывают. Я, значит, прихожу на рассвете к Малуше, травки на сегодняшнее заклятье отдать, а Кощей козлом молодым по горнице скачет. И не скажешь, что тысяча лет старику. Песню себе под нос мурлычет. Кот мартовский. Так с мурлыканьем из дома и убег.

—  Досада, — я отобрала у подруги румяный пирог, — хоть и тысяча лет Кощею, а молод он и на старика не тянет вовсе.

—  Гляди-ка, — всплеснула руками ведьма, — а ты, Досадушка, права. Вчера-то наш колдун ночевать не пришел, а прилетел. На крыльях просто. Меня на руки подхватил, да кружил так, что кости старые хрустели. Думала, переломает всю, окаянный. А сегодня глянь на нашу Василису Дивляновну — тоже не идет, а порхает стрекозой.

—  Я сижу и ем, а не порхаю. Спасибо, Малуша, пироги на славу удались. Малина прошлогодняя, сушеная? Нынче-то усохла вся.

—  Ты нам зубы-то не заговаривай, — подруга укоризненно покачала головой.

Заговаривать прекрасную половину моей жизни — двух самых родных женщин — и не собиралась. Наоборот. Счастье быть живой, стать женой лилось в рассказе рекой. Малуша и Досада подперли лица кулачками и с безмятежными улыбками слушали. Подруга диву давалась, как быстро я согласиться стать супругой самого грозного колдуна Рускалы. И ведь правда — больше, чем Кощея, народ никого не боится.

—  У него царство раньше было, — дослушав, вспомнила Малуша, — царем он был.

—  Слыхала о таком, — закивала подруга, — давнее дело. Где теперь царство — неизвестно.

Хотела ответить, что не в царствах счастье, но в грудь резкой болью ворвался жар. Горло перехватило — ни вздохнуть, ни слова вымолвить. Испугавшись внезапной хвори, попыталась встать с лавки, но задача оказалась непосильной — ноги не слушались, отказываясь держать горячее тело.

—  Васька! — подруга испугалась не меньше моего.

—  Отойди. Досада! — Малуша резко отодвинула от меня чертовку.

Голова кружилась, а вместе с ней кружилась горница. Казалось, все вокруг — сон. Сон, причиняющий жуткую боль. Волна за волной тело окатывал нестерпимый жар. В горле намертво застрял ком. Я задыхалась. Повалившись на деревянный пол, потеряла всякую способность шевелиться. Эхом в ушах стояли собственные хрипы и монотонный голос Малуши, читающий заговор.

—  Не работает, — ведьма склонилась над моим лицом, — не помогает.

—  Матушка Сыра Земля, — запричитала Досада, — это жаба, Малуша! Жаба!

Ведьма схватилась за сердце и отчаянно охнула. В тот же миг ком в горле растаял. Жадно хватая ртом воздух, ожидала следующую волну жара, но и он покинул тело. Осталась сильная слабость да стук в голове.

—  Подсоби-ка, — Малуша кликнула чертовку, подхватив меня под руки.

На пару с Досадой перетащили меня в комнату и плюхнули на мягкую перину. Постель показалась невероятно холодной. Почувствовала, как тело согревает спасительную прохладу, из груди вырвался стон.

—  Дыши, дыши, родная, — ласково приговаривала Малуша. вытирая капли пота с моего лица.

И правда не могла надышаться. Тело налилось застывшим чугуном. Непосильная тяжесть, но хоть боль ушла. Терпеть можно. С большим трудом поднесла ладонь к лицу и ужаснулась. Сквозь мраморную кожу проступали не меньше сотни черных прожилок.

—  Что это? — собственный голос показался чужим.

—  Васенька, ты только не пугайся, Вась, — подруга отодвинула мою ладонь, — все еще, может, обойдется.

—  Как я сразу-то не догадалась!— горечь в голосе ведьмы обожгла надежду на лучшее.— Пекло это на четыре седьмицы. Кто знал-то.

За окном грохнул знатный раскат грома. Крупные капли одна за другой застучали по стеклу. Настоящий дождь, не сотворенный — гром навороженную непогоду никогда не поддержит. Значит, отпустила жара. Получилось.

—  Издохла, тварь, — радостью от долгожданного ненастья в голосе ведьмы и не пахло.

—  Что за тварь? — говорить стало легче, но облегчения телу это не приносило.

—  Ох, девица-красавица, беда в Глухомань пришла настоящая. Слыхала о таком в сказках, да и те еще мои прабабки рассказывали.— Малуша подошла к окну и тяжело вздохнула. — Есть такие древние твари — их жабами душными кличут. Живет себе тихо сотни, а то и тысячи лет. Найти мало кому удавалось — хорошо прячутся. Всю жизнь жаба спит, а как приходит время помирать — просыпается. Вся округа от этого пробуждения страдает. Коли летом проснулась — жди засухи, коли зимой — задушит морозами лютыми.

—  Говорят, весной или осенью они не помирают, — добавила подруга.

—  Твоя правда, — ведьма присела на край кровати, — а как только эта тварь последний вздох сделает, трое из людей, что рядом с местом жабьим окажутся, проклятыми сделаются — разберет их хворь внезапная, а следующей ночью за одним из бедняг смерть придет. Как только заберет смерть душу, проклятье и спадет.

—  Плохо дело, — я снова глянула на чернеющую ладонь — зараза резво расползалась по руке.

—  Хуже некуда, — кивнула подруга.

—  Досада, что ж мы сидим-то! — опомнилась Малуша. — Ветром дуй, разыщи Кощея. Найдите еще двоих хворых и сюда ведите. До ночи время долгое, хоть как-нибудь страдания людям облегчать надо.

Подруга молча глянула на меня стеклянными от ужаса глазами, хотела сказать что-то, да не смогла и, пряча слезы, зацокала копытцами. Каждый ее шаг отдавал болью в висках, пока звук не скрылся за дверью вместе с Досадой.

—  Малуша, а если Кощея хворь скрутила?

—  Что ты, милая, — грустно улыбнулась ведьма, — проклятье только на людей действует. На Кощея твоего или на Досаду оно не сработает.

—  Всю жизнь думала, что Кощей — человек, просто колдун сильный, — слабая улыбка мелькнула в ответ Малуше.

—  Когда-то был человеком, а сейчас в его груди сердце не стучит, значит, не человек он. Мало ты о женихе-то знаешь, девица. Как замужем жить собралась?

—  Если не помру сегодняшней ночью, то уж разберусь, авось.

—  Все у вас молодых на авось нынче. Ладно, я пойду заговоры подбирать на облегчение хвори, а ты спи пока. — Ведьма шепотком отправила меня в тягучую дрему.

***

Когда сон развеялся, за окном сгущались летние сумерки. Легкий треск зажженных лучин отдавал ноющей болью в голове. Рядом с кроватью на коленях, сложив лысую голову на перину, посапывал Кощей. Бегло глянув на чернеющие прожилки, что вид у меня сейчас тот еще. Жаль, что так вышло. Вечером хотелось ловить радость в каждом взгляде, в каждом слове. Соскучилась по теплым ощущениям в сердце, хоть волком вой. Осторожно дотронулась кончиками пальцев до щеки жениха, чтобы на секунду вернуть счастье.

—  Василисушка... — Колдун открыл глаза.

—  Не хотела тебя будить.— Попыталась изобразить бодрую улыбку.

—  Я и не спал.— Кощей приложил ладонь к моему лбу. — До сих пор горишь вся. Малушу позову.

—  Погоди-погоди.— Тяжесть в теле не позволила опереться на локти, и я рухнула обратно в объятия мягкой перины.

—  Тише ты. Разошлась.

—  Все в порядке. Не уходи только.

—  Да куда я, голубушка моя. Позову Малушу — и снова рядом.

—  Не надо. Терпеть можно. Кощей,— преодолевая боль, подтянулась за край кровати ближе к колдуну, — расскажи, как мы заживем с тобой.

—  Лучше всех заживем, Василиса Дивляновна, — зашептал суженый, едва касаясь губами моей щеки, — всем на зависть. Ко мне поедем жить. Хочешь?

— Хочу.

—  Будешь хозяйкой хоромам моим. Там без должного пригляда все углы паутиной заросли, а кухня и не помнит, когда в ней пирогами пахло — сама видала. Тебе только шепнуть раз или два — и жизнь в доме закипит, уютом наполнится.

—  А вечерами будем книжки в читальне листать. Корзину яблок возьмем и сядем до ночи за сказки. Как прежде было. Помнишь? — В глазах налились слезы.

—  Помню, голубушка. Конечно, будем. Ты и не думай, иначе быть не может.

—  Это я от счастья. — Горячие капли потекли ручейками по щекам.

—  Будет у нас счастье, да такое, что и во сне не явится. Одарю тебя подарками, нарядами самыми красивыми.

—  Сдались они мне, наряды твои, — сквозь слезы заулыбалась я.

—  Не хочешь подарков — и леший с ними. Любое твое желание...

—  Это ты сейчас так говоришь, — утирая нос, прервала жениха, — а потом разозлишься и снова по имени звать перестанешь. Надоем еще тебе, характер-то у меня не сладкий.

—  Я ведь тебя...

На этот раз договорить колдуну не дал детский плач за стенкой, в горнице. За плачем последовал незнакомый причитающий женский голос. Тишина, царившая в избе Малуши, сломалась. Рассыпалась детской болью и страхом по полу. Показалось, что половицы надрывно стонут вместе с женщиной, начинавшей заходиться в истерике.

—  Кто еще? — страх почти ощутимо сжал горло.

—  Немир и дитя, — тяжесть во взгляде колдуна подлила масла в огонь,— мал совсем, года три от роду.

—  Кощей, — тяжело дыша, ведьма возникла на пороге, — уведи мать отсюда, нельзя ей тут. Ночь скоро. Через улицу изба стоит с красными ставнями, на воротах три подковы висят — не перепутаешь. Там тетка ее живет. Отведи горемычную. Усыпи ее, что ли. У меня силы на исходе, как ребенок просыпается, и с нее дрема спадает. Если смерть за дитем придет, мать следом отправится.

—  Вернусь мигом, потерпи. Ладно? — Колдун поцеловал мою руку и скрылся за порогом комнаты.

За стенкой стихло. Не знаю, как Кощею удалось вывести убитую горем мать из дома, но справился он быстро и без лишнего шума.

—        Малуша, как там Немир? Как ребенок? — я окликнула собравшуюся уходить ведьму.

—        Плохо, Вася. Как и ты.

—        Да я ничего. Справлюсь.

—        Боевая девка, — улыбнулась Малуша. — Дрему нашептать?

—        Нет, я лучше так.

Тишина снова окутала избу ведьмы. Изредка слышались стоны Немира и глухой топот копыт Досады. Ребенок, видимо, уснул. Луна за окном то и дело натягивала на себя одеяло из туч. Тело по-прежнему оставалось горячим. Казалось, что вместо крови по жилам растекается огонь. Ломота и боль временами усиливались. Тогда крепче кусала подушку, не позволяя стонам рушить хрупкую тишину. Глаза предательски слипались между приступами боли. Устав бороться со сном, окунулась в дрему...

—        Один сон на двоих, — Кощей сидел на берегу молочной реки, — как раньше. Забавно у нас с тобой это получается.

—        Ты вернулся, — я ринулась к жениху.

—        Конечно, а могло быть иначе? — Кощей встретил меня нежной улыбкой. — Вернулся, улегся рядом и крепко обнял, а еще нагло залез в твой сон. Ты не против?

—        Не против чего? Объятий или сна на двоих?

—        Не красней, Василиса Дивляновна, лишнего себе не позволю, — рассмеялся Кощей.

— Да уж...

Кисельный берег молочной реки мягко окутывал босые ноги. Колдун шел рядом, и на мгновение показалось — ничего плохого не случилось. Не было никакой жабы и хвори. Вот они мы — настоящие. Такие счастливые и безмятежные.

—        Мне страшно. Очень страшно.— Я остановилась и прижала руку к груди жениха.

—        Ничего не бойся, — объятья колдуна укутали покоем, — пока я рядом, нечего бояться.

—        Именно это меня и пугает. Пообещай, что не сделаешь ничего, что может навредить тебе.

—        Не могу, голубушка. Такого обещания ты от меня не получишь. — В груди Кощея гулко дернулось сердце одним ударом, и затихло. Руку на отсечение — это был стук живого сердца.— Мне пора, — колдун уверенно оттолкнул меня.

—        Куда ты?

Образ жениха растаял на кончиках пальцев холодным туманом.

Проснуться не получалось долго. Слишком долго. Не сомневалась, что это дело рук Кощея. Без его ворожбы давно бы в Яви очутилась. Очередной рывок, наконец, увенчалась успехом. Так измучиться во сне — надо постараться.

Пасмурное утро заглядывало в спальню через пыльное стекло. Засохшие разводы от дождя еле пропускали и без того слабый свет. Жива. Кто же тогда, Матушка Сыра Земля, кто?

Попытки встать с кровати закончились провалом — я с глухим грохотом повалилась на пол. Ноги не держали. Боль ушла, как и чернеющие прожилки. Осталась только бесконечная слабость.

—        Матушки, — Досада топала не хуже коня, спеша мне на помощь — ты цела?!

—        Цела, только сил нет никаких.

—        Не беда. Беда нас стороной обошла. Почти обошла, — замялась чертовка.

—        Кого смерть забрала?

—        Никого не забрала. Всех оставила, — Досада кряхтела, помогая подняться.

—        Кощеевых рук дело?

—        Его родимого, — кивнула подруга.

—        Где он? — на мгновение сердце ушло вниз.

—        С Малушей, повел Немира домой. Наш староста наотрез отказался отлеживаться тут, мол, дома и стены помогают. Все закончилось, Вась.

—        Слава солнцу, — с облегчением облокотилась на подушку.

—        Надо бы поесть. Я там похлебки наварила из рябчика. Будешь?

—        Нет, спасибо. Что-то не хочется. Расскажи лучше, что ночью было. К кому смерть пришла?

—        К ребенку пришла, — вздохнула Досада. — А уж что было — у жениха своего спрашивай. Как смерть на порог ступила, он ее чуть ли не за шкирку на улицу вытащил. О чем они там договаривались — одному небу известно.

Подруга заботливо приготовила чистую рубашку и сарафан и даже переодеться помогла. Настойчивости Досады можно позавидовать: пара нравоучений о вреде голода — и во рту разливается свежая похлебка. Не думала, что так голодна, пока есть не начала. После двух мисок мои силы решительно заявили — возвращению быть. Вдоволь насладившись сытой похлебкой, растянулась на лавке в горнице Малуши.

—        Гляди, как тебе захорошело, — радовалась Досада, — покушала и на ноги встала.

—        До горницы путь неблизкий, надо для потомков записать — великий подвиг.

—        Ты все равно еще слаба, — подруга пропустила шутку мимо ушей, — пару седмиц погоди и как новенькая будешь. Травок тебе дам. Хороших.

Чертовка приготовилась продолжить речь о пользе целебных растений, но дверь избы тонко скрипнула, и на пороге возник Кощей.

—        Засиделась я. Хорошо тут, а дома лучше.— Досада сделала изящный жест ручкой, мол, прощайте, и поспешила уйти.

Колдун сложил руки за спину и отчеканил каблуками остроносых сапог. Вид у него довольный, но в глазах читалась усталость.

—        Ты похож на богатыря, который только что от чудища поганого столицу освободил. Не меньше! — пришлось сесть на лавке, чтобы лучше разглядеть довольного жениха.

—        Шутишь, Василиса Дивляновна, это хорошо. Значит, на поправку идешь, — заулыбался Кощей.

—        Чувствую себя хорошо, рада, что все живы. Но вот вопрос. — оставив шутливый тон, заглянула в глаза собеседника. — что ты со смертью такого сделал?

— Василиса, это мы обсуждать не станем, — ледяным голосом отрезал Кощей.

—  Как это не станем?

—  А вот так. Не станем, на том конец.

***

За две седмицы пролилось дождей столько, что, дурным делом, селяне подумали — смоет все к чертовой бабушке. Все, что жаба пеклом держала, пришло разом. Остатки скудного урожая утекли вместе с дождевыми водами. Немир решил закупать зерно да овощи — какой еще выход? У Кощея золота занял, повезли телеги в амбары и погреба запасы на зиму.

Жизнь понемногу возвращалась в привычное русло. Народ занимался своими делами, поддерживая тихую гладь ежедневных забот. Готовились люди встречать осень, а за ней зиму. С каждым днем силы возвращались в нашу землю, измученную жабьей хворью. И ко мне здоровье вернулось. О слабости уже и не вспомнить. Каждый вечер Кощей все чаще вспоминал дом. На мысли, что пришла пора покинуть Глухомань, душа грустью не отзывалась.

—  Нет, эти книги в зеленый сундук надо. — выхватив у Кощея стопку рукописей, я поспешила убрать их куда положено, — нет порядка у вас мужиков.

—  Душа моя, голубушка ненаглядная, я даже не знаю, может, сразу избу к нам во двор перенести, нет? — Кощей растерянно окинул взглядом дюжину уже упакованных сундуков.

—  Зачем избу, давай всю Глухомань сразу. Будет с кем вечером за вышивкой поболтать.

—  Мне еще коня твоего надо переправить. И прошу заметить — не своим ходом.

—  Сам дойдет, не маленький.— Смахивая пыль с глиняных горшков, я аккуратно составляла один к одному на стол.

—  Тайными тропами, с нами, — потеряв всякую надежду на здравый смысл, заключил Кощей.

—  Ой, — отвлеклась от горшков, — к твоему дому простые дороги не ведут... я и забыла.

—  Ведут, отчего же не ведут, да только спрятаны они. На всякий случай... Худо будет, если найтмара на тайной тропе потеряем. Не надежное это место для таких существ, как он. Голубушка, не переживай, конюхи мои — ребята опытные, справятся. Не за такими ходили.

—  Кто твои? Конюхи? — брови поползли вверх от удивления. — Когда это ты прислужниками обзавелся?

—  Было время, обзавелся, — отмахнулся Кощей. — Выйдем на рассвете, до полудня по тракту прогуляемся, а там свернем в лес к тропе, и все — считай дома.

—  Тогда бы и нас перенес.

—  Одно дело — вещи и скотина, а другое — мы с тобой. Дурная это примета — домой возвращаться без дорожной пыли на сапогах.

—  Готово, — отряхнув руки, с гордостью заключила я, — все собрали.

—  Горшки ты тоже с собой возьмешь? — в раскрытом окне показался любопытный пяточек Досады.

—  Возьму, конечно. У домовухи даже ложки с секретом, а горшки и подавно, — наклонившись к подоконнику, прошептала я. — Чего в окна заглядываешь, заходи уже.

Пока я накрывала на стол, Кощей один за другим отправил сундуки к себе во дворец. Подруга только ахать успевала. Уж больно ей по нраву пришлись заклинания колдуна. Вроде ничего сложного, а на такое расстояние вещи закинуть можно.

Малуша и Немир пожаловали как раз к пирогу с налимом. Староста гордо водрузил на стол бутылку медовухи собственного приготовления. Напиток и правда удался на славу — не зря гордился. Малуша с Досадой наперебой рассказывали Кощею байки о жизни в Глухомани. Жених заливисто хохотал и требовал продолжения. Хорошо сидели, с добром и теплыми воспоминаниями.

—  Свадьбу то когда играть собрались? — Немир утер рукавом бороду после ложки заячьих почек.

—  С житьем-бытьем разберемся и сразу за свадебку. Да, голубушка? — Кощей вопросительно покосился на меня.

—  Можно, — улыбнулась, заметив хмельную искорку в его глазах.

—  Нас позвать не забудете? — Чертовка стряхнула крошки с белого меха на груди. — Правда, как добраться до вас один леший знает.

—  И он не знает. — хихикнул колдун. — Не переживайте: проводим, встретим и разместим. Как положено.

Уже заполночь гости собрались расходиться. Оставляя в Глухомани боль прошлого, оставляла и доброе. Близких людей, товарищей. По ним сердце тосковать будет. По уютной избе Малуши, за версту пахнущей чудесными пирогами. По подруге Досаде, по вечерним посиделкам. И по Немиру скучать буду. Отцом названным мне стал за годы жизни в селе.

Глухомань — место волшебное. Приходят сюда люди с душой раненой иисцеление получают. Счастье да покой найдутся для каждого, кому требуется.

Глава 3

Дорожная пыль липла к сапогам. Первый день осени встретил прохладным рассветом. Не пожалела, что с вечера приготовила в дорогу одежду потеплее. Кафтан на меху смело встречал утренний ветер, сохраняя тепло. Косу спрятала под цветастый платок — подарок Малуши. Сосновый бор уютно шуршал по обочинам дороги. Мы шли не спеша, взявшись за руки. Наверное, именно так люди и должны идти в новую жизнь: твердым шагом, с чистым сердцем и распахнутой душой.

—  Тебе не холодно? — от взгляда на тонкую рубаху Кощея и накинутый на плечи плащ я поежилась.

—  Нет, — улыбнулся колдун, — кровь давно застыла в жилах. Мне не может быть ни холодно, ни жарко, но за заботу спасибо.

—  Ты бессмертный потому что уже мертв, да?

—  В каком-то смысле да. Это давняя история.

—  Расскажешь? — В сердце заиграли искры любопытства.— О будущем муже ничего не знаю почти.

—  А чего знать-то? — пожал плечами колдун. — Ты главное помни — дороже тебя никого нет.

—  Расскажи, — протянула я, дергая жениха за рукав.

—  Ох, голубушка, бередишь старые раны. Ладно, слушай. — Кощей, поджав губы, вздохнул. — Давно, когда я был на тысячу лет моложе, звали меня Кощеем вполне себе смертным. Двадцать лет от роду было мне, когда отец отправился в Навь, оставив трон царский.

—  Царем, значит, стал?

—  Ну да, — кивнул Кощей, отгоняя от меня приставучую осу, — только молодость глупа и беззаботна. Царство наше больше на города нынешние похоже. В ту пору вся Рускала из таких складывалась. Колдовскому делу меня с детства учил отец. Что скрывать — наука давалась легко, даже сложное на раз-два получалось. Навел морок, спрятал царство от глаз врагов — и получил неплохое такое преимущество. Сам в походы военные ходил, а ко мне никто пожаловать не мог.

—  Это какая же силища у тебя колдовская...

—  Той силищи я тогда не сознавал. По Рускале мало колдунов было, не с кем сравнить. Меньше чем за год всех разорил: мой край процветал, остальные еле концы с концами сводили. Скучно. Тогда царей обязал платить дань, сам слово дал — набеги прекратить. Чтобы им не затратно, а мне нескучно, плату брал молодыми девками: раз в три года по одной девице с каждого царства.

—  Боюсь спросить, что ты с ними делал.

—  Одну девицу в хоромах оставлял, остальных в свое царство жить отправлял. Никто не жаловался.

—  Бабник.

—  Был, — смущенно отвел глаза колдун, — цену настоящим чувствам не ведал. Да и девки, которые со мной оставались, потом или среди прислужников моих мужей себе находили или просились на волю. Отпускал. Ни одна из них мне люба не была, а я им. И ни злато, ни серебро рядом удержать не могли. Время шло, молодость переходила в зрелость, и когда мне стукнуло тридцать пять, задумался о женитьбе. Решил — женюсь на той, что в следующий раз со мной в хоромах останется. Не захочет — силой заставлю.

—  И правда глуп был, — остановилась у широкого камня на обочине. — Давай передохнем, но ты рассказывай, рассказывай. Дюже какая история интересная.

—  Следующая дань стала особенной. Была среди прочих девица, от которой сердце замерло на мгновение, а потом загрохотало и уняться не смогло.

—  Вот как, — к горлу подкатил комок обиды, — люба, значит, тебе оказалась девица.

—  Оказалась. А я ей не люб. И так она мне в душу запала, что силой не смог ее женой сделать. Сердце разрывалось, когда она из дворца уходила. Такая счастливая была, — во взгляде Кощея мелькнула настоящая боль. — Домой отправил, от себя подальше. Маялся тоской — не вымолвить. Тогда от всей души в голос пожелал, чтобы сердце в груди биться перестало. Боль эту проклятую не чувствовать больше. Сердце остановилось, а душа разрываться не перестала. Десятки лет сложились в сотни, сотни близились к тысяче, а я все по белу свету ходил. Время смягчило боль, но вкус к жизни потерял. В конце концов, триста лет назад нагнал на царство сон, а сам в затворники ушел.

—  И что же... люди там триста лет спят? — по рукам поползли мурашки.

—  Спят. — Кощей пристально посмотрел мне в глаза. — Нет. голубушка моя, пока такого человека, что с царством Кощеевым управиться.

Путь продолжили молча. Права Малуша — не знаю толком за кого замуж собралась. Да будь как доля перстом укажет. Сомнения меня к добру еще не приводили.

К полудню солнце разошлось, распарилось, согревая околевшие за холодную ночь верхушки сосен. Расстегнув кафтан, стянула с головы платок. Ноги начинали ныть. С непривычки бодрым шагом топать по тракту несколько десятков верст — сомнительное удовольствие. Кощей заметил мои мучения и подбадривал, мол, скоро уже к тропке выйдем.

Скоро не случилось. Оставив пыльный тракт за спиной, мы с женихом долго топтали сосновые иголки в поисках тропы. Нам навстречу она явно не спешила. Я плюнула на эту затею и устроилась на поваленном стволе отдохнуть. Пока Кощей в очередной раз обходил вековые деревья, внимательно всматриваясь под ноги, от скуки начала считать грибы. Подосиновиков народилась целая поляна. Сейчас бы лукошко и побродить по лесу.

—  Ну, голуба, не повезет нам сегодня, — заключил Бессмертный, задумчиво оглядывая истоптанную землю.

—  Вечер скоро. Надо бы на ночлег собираться.

—  Тут недалече есть селенье — десяток домишек. Попросимся на ночь.

—  Можно тут заночевать.

—  Не стоит, — колдун вдохнул лесной воздух и прищурился, — пахнет лихом. Тропинки просто так от меня не прячутся.

Когда, наконец, вышли к селенью, я готова была завалиться на землю и вытянуть ноги, не дойдя пары дюжин шагов. Сумерки сделались густыми, мерцали слабые звезды на вечернем небе. Действительно, избушек десять, и даже зельного круга не стоит. Смелые люди живут в Рускальских лесах.

Кощей жестом указал на крайний дом с резными ставенками, и мы прибавили шаг в предвкушении долгожданного отдыха. Уханье филина разбавило стук в тяжелую дверь избы. Открывать не спешили. Кощей вздохнул и грохнул кулаком еще раз.

—  Кого леший принес? — Чуть не вытолкнув нас с крыльца, дверь с резким скрипом отворилась.

—  Пусти путников ночь скоротать, добрый человек, — попросил Бессмертный дряхлого старика, появившегося на пороге избы.

—  Ну, коли не шутишь, молодец, — дед хитро прищурился, поглаживая редкую бороденку, — пущу. Али не путники вы? Может, разбойники?

—  Нет, отец, — Кощей расплылся в благожелательной улыбке, — не разбойники. Меня Иваном звать можешь, а это невестушка моя Василиса.

—  Хорош брехать, — ухмыльнулся старик, — видал я таких Иванов. Правду говори или проваливайте на все четыре стороны.

—  Не хотел напугать тебя, отец. Кощеем меня звать.

—  Другое дело, — на лице деда не появилось и тени страха перед грозным именем колдуна. — Кощей Бессмертный в хозяйстве сгодится, пусть и на ночь, — старик вытер костлявые руки о льняную рубаху. — Проходите, гостями станете.

Внутри избушки желтым огнем резвились лучины, едва освещая пыль по углам. Видно, старик одинок — нет женской руки в доме. Пара лавок вдоль бревенчатых стен выли от нажима протяжным вековым скрипом. Сколько жилью лет — один черт ведает. Запах не старости — старины в горнице щекотал ноздри. Печь в углу пообгорела, посыпалась. Сюда бы печника хорошего, и заиграет в топке огонь веселый с новой силой.

—  Баньку истопить не предлагаю, ночь пришла. Не серчайте, — дед поставил на стол горшок. — Угощайтесь, гости дорогие. Ужин небогатый.

—  Спасибо, отец, — Кощей взял предложенную ложку и протянул мне, — богатого не надо, и на том спасибо.

—  Что у вас с зельным кругом приключилось? — зачерпывая ложкой рассыпчатую кашу, поинтересовалась я.

—  А что с ним? — старик поднял на меня помутневшие от времени глаза.

—  Так нет его.

—  Ну да. — дед на мгновение погрузился в свои мысли, — нету. Да и не нужен. Один я тут остался. Все уже померли, а я вот все никак смерть свою не сыщу.

—  Зачем же ты, отец, смерти ищешь? — Кощей нахмурил брови. — Сама придет, когда время наступит.

—  Ты колдун древний, больше моего свет этот повидал, а тело твое молодо, от хворей не страдает. Пережил я супругу, детей пережил. Что мне теперь осталось? Ног скоро не подыму, уйти к людям уже сил нет. Забыла обо мне смерть, не вспоминает.

—  Горько говоришь, отец, — глубокий вздох Кощея врезался в тяжелый воздух горницы.

—  Горько, — кивнул старик, — а от мыслей и того страшнее. Помоги дряхлому — оборви жизнь, — он с надеждой в усталых глазах уставился на Бессмертного.

Ответа старик не дождался. Кощей, оставив ужин, растянулся на лавке и закрыл глаза. Мой аппетит растворился вместе с тягостным разговором. В горнице повисла холодная тишина, кутая голову ледяными мыслями.

—  Доброй ночи, путники, — оставив надежду на помощь, старик тяжело забрался на печь.

—  И ты спи, — обратился ко мне жених, не открывая глаз.

—  Ты же не убьешь его?

—  Спи, душа моя, — повторил колдун.

Какой тут сон? От каждого шороха дрема с дрожью рассыпалась. Возвращаясь из сна, я кляла скрипучие лавки и собственное сердце за беспокойный нрав. Назойливые мысли окончательно убили желание заснуть. Готовая бежать хоть в лес к волкодлакам под бок, решила разбудить Кощея. Не успела — за мгновение до моего оклика колдун поднялся с лавки. Жених прошелся по горнице, стараясь не скрипеть половицами, и остановился у кадки с водой.

На точеных пальцах колдуна кучерявой дымкой показался теплый свет. Кощей аккуратно опустил ладони в воду. Горница наполнилась покоем. Стало так хорошо на душе, так мирно в сердце. Слух едва улавливал женское пение: нежное, красивое. Голос пел о любви, о рождении новой жизни. На лице Бессмертного заиграла легкая улыбка. Черпал воду в ладони и опускал обратно, играя с волшебной дымкой. Шептал ей что-то ласковое под храп старика на печи.

—  Зря не отдохнула, голубушка, — Кощей повернулся в мою сторону,— рассвет за окном. Уходить пора.

Чудесное колдовство Бессмертного одним глотком выпило ночь. Наблюдая за женихом, не заметила, как лесное село посетило едва родившееся утро. За дверью избы старика сонно затянули первые трели птицы. Нежное женское пение мягко утихло вместе со светящимся туманом на ладонях Кощея.

—  Что это? — с интересом заглянув в кадку, я обнаружила только прозрачную воду.

—  Немного молодости. Вот и Кощей в хозяйстве сгодился, хоть и на одну ночь, — улыбнулся жених.

—  А это что? Вчера не было, — я аккуратно коснулась отпечатавшихся морщинок в уголках глаз колдуна.

Сбивая сапогами утренний иней, мы спешили вглубь соснового леса. Оставляя за спинами десяток лесных избушек, чувствовала, как почва под ногами пляшет легкими волнами. Бессмертный опустился наземь и прильнул ухом к опавшей хвое.

—  Слышу тебя, Матушка Сыра Земля, услышь и ты меня. — голос колдуна эхом пронесся через кроны деревьев,

—  покажи путь дорогу, направь путников тропою тайною.

Ответа долго ждать не пришлось. Тотчас шальной ветер поднял сосновые иголки и, закружив в причудливом танце, выстелил узкую тропинку. Утреннее солнце заиграло на волшебном пути, приглашая следовать за лучами.

—  Пойдем, краса моя ненаглядная, — Кощей подставил мне локоть, — заждались нас уже.

***

Оказалось, суженый разжился не только конюхами. Молочная река с кисельными берегами, частокол вокруг палат Кощеевых — на месте. Только вот у ворот не тишина притаилась, а вполне живой человек. Прислонившись спиной к тяжелым воротам, дремал молодец.

—  Тишка, так ты царя встречаешь? — гаркнул колдун, приподнимая шапку с глаз спящего парня.

—  Милуй, царь-батюшка, милуй! — захлебнулся сном молодец, схватившись за головной убор.

—  Тихомир — писарь мой, — улыбаясь метаниям парня, пояснил Бессмертный.

—  Не серчай, государь. Со вчерашнего тут околачиваюсь. Ветер, что ты прислал, обещал — к вечеру пожалуете,

—  на одном дыхании выпалил Тишка.

—  Обождать пришлось ночку, — колдун одобряюще хлопнул писаря по плечу, — не серчаю. Будьте знакомы — это Василиса Дивляновна, душа моя, невестушка.

—  Здравствуй матушка, царица будущая, — Тихомир, не раздумывая, хлопнулся на колени.

—  Это как понимать? — смущаясь почестей не по чину, резко зашипела на жениха.

—  Не вели на кол сажать, матушка! — взвыл парень.

—  Да что ты, что ты, — я кинулась поднимать писаря с колен, — никто тебя на кол сажать не собирается!

—  Василисушка. — Кощей с умилительной улыбкой наблюдал за нашим с Тишкой общением. — Тихомир дюже любит лишнего прибавить. Вот и познакомились.

Жених, явно довольный происходящим, соизволил подождать, пока помогу молодцу отряхнуть кафтан от пыли и вручу упавшую шапку.

—  Дороги хороши, а дом милее.

Кощей толкнул тяжелые ворота, пропуская меня в просторный двор. Царские хоромы Кощея переливались яркими цветами под дневным солнцем. С последнего моего визита здесь все преобразилось. Терема выкрасили, резьбу обновили. Толстые бревна под ногами сияли чистотой — ни пылинки. Всюду, занятые делами, сновали прислужники. Встречая царя-батюшку на пути, в пояс кланялись и дальше спешили. Видно, что народ государя любит, рады возвращению.

—  Царство свое разбудил? — потянувшись к уху жениха, зашептала я.

—  Тех, кто в хоромах жил, — тихо отозвался Кощей, — остальных не трогал. Не время. Ну, рассказывай, как тут без меня поживали? — уже в голос обратился к писарю колдун.

—  Царь-батюшка, обещай, что на кол не посадишь? — запричитал молодец.

—  В темницу кину, — грозно заявил Кощей,— ежели сейчас же не расскажешь, что приключилось.

—  Оказия вышла, государь, — жалобно затянул Тишка. — Век мне кудрей не видать, лысым сделаться, — молодец осекся, поймав тяжелеющий взгляд колдуна.

—  Терпение мое не так велико, как тебе кажется, Тихомир.— Кощей недобро сощурил глаза.

—  По твоему приказу отправили мы обозы в земли, что раньше ворогам нашим принадлежали. Нынче там столица стоит. Как ее...

—  Первоград, — помогла я разволновавшемуся писарю.

—  Спасибо, матушка, — парень отвесил поклон. — В Первограде, значится, покупки делали — все, как ты распорядился: и коров, и куриц, зерна...

—  Тишка! — рявкнул Бессмертный.

—  Царь-батюшка, кто-то из наших лишнего болтнул на базаре. Поползли пересуды, что прислужники Кощея в столицу прибыли, царство Кощеево на белом свете объявилось. К обеду уже царю тамошнему донесли. Он лично на базарную площадь по такому случаю явился. Давай уговаривать к тебе гонца отвезти — дороги-то не ведает. Как отказать-то? Вроде чин-чинарем все.

—  И где этот гонец?

—  В терем определили. В самый дальний от твоих покоев, стражу приставили — все как положено. Не вели на кол, государь!

—  Я бы тебе этот кол, Тишка, на голову опустил ум поправить. Смотрю, триста лет сна вас думать разучили. На кой лад мне гонец Гороха сдался? Пусть бы сам дорогу искал хоть сто лет.

—  Так не положено гонца-то... если просят, — растерялся Тихомир.

—  Так значит, — Кощей потянул писаря за ворот кафтана, — мыльню справьте мне и Василисе Дивляновне, одежу приготовьте. Затем пусть гонца в главный зал ведут. Послушаем. Все уяснил, дырявая твоя голова? — колдун внимательно глянул в глаза молодца.

—  Как светлый день ясно! — закивал Тишка.

—  Душа моя, — без тени былого гнева жених взял меня за руки, — придется со сном повременить. Выдержишь?

—  Выдержу ли я? — брови поползли вверх. — Суженый мой, растолкуй жене будущей, что тут происходит. Царица... матушка?

—  А ты против?

—  Не то чтобы против, — замялась, растерянно собирая мысли в дружную кучку, — но нежданно как-то.

—  Люблю девиц удивлять, — жених заулыбался, сияя как новая монета, — страсть как люблю.

***

Баня расслабила тело и немного успокоила душу. Аккуратно вдохнув обжигающий аромат трав, обернула мягким полотном потное тело и вышла в прохладную комнату с купальней. Волнение охватило мысли. Ожидала в доме Кощея увидеть углы пыльные, услышать тишину мертвую, а тут целый рой пчелок трудится. Пока до мыльни шла, каждый встречный поклоны вешал, шапки оземь ронял. Платье до полу золотом расшитое для меня приготовили. Никогда такой одежи не носила и думать не думала, что надену. Жемчуга в ларце рядом поставили. Оделась — как есть царица. Прислужница ловко сплела мне ладную косу из непослушных волос. Все приговаривала, мол, загляденье — волос черней смоли, а солнцем сияет. Соврала, конечно, но подкупила.

— Вот, матушка царица будущая, — девушка протянула ленту расшитую красоты сказочной, — надень сама.

—  Мастерица вышивала.— Завороженная рукоделием, я опоясала голову убором.

—  Моя работа, — гордо заявила девица.

—  Как величать тебя, умница?

—  Вестой кличут, Веся, — смутилась прислужница. — Матушка, добрая ты, гляжу. Можно Кощея просить буду за тобой ходить?

—  Зачем за мной ходить? — растерянно заморгала я.

—  Ну, только тебе помогать, матушка, — хихикнула Веста. — Знаешь, как хочется свадебный наряд справить. Ой как, — девушка прижала ладони к сердцу.

—  Будь по-твоему, — нагнать на себя важности не получилось, но ничего — справимся.

Путь до главного терема по заковыристым переходам дал ясно понять — без Веси не дошла бы. Девушка распахнула двери и с поклоном удалилась прочь.

Огромная комната с высоким потолком раскинулась на половину главного терема. Мягкие ковры являли взору картины из былин древних. Полуденный свет играл с цветными мозаиками в окнах, отливая на полу причудливые узоры. Во главе зала на резном троне, покрытом дорогой тканью, ждал царь-батюшка.

Прошла мимо Тишки — парень беспокойно ерзал на высокой лавке за писарской тумбой — улыбнулась, чтобы унять его волнение. Тихомир в мгновение расцвел, воодушевленно выпрямив спину.

—  Голубушка, Василиса Дивляновна. — Кощей встал, — хороша-то как, глаз не оторвать. Подойди, — жених протянул мне руку.

Пальцы колдуна украшали массивные золотые перстни с каменьями. Атласная черная рубаха до пят, расшитая серебряными узорами, струилась по крепкому мужицкому телу. Да откуда же в Кощее столько царской стати? Или не замечала, а она всегда с ним была? Давно знакомое смуглое лицо колдуна стало еще точёнее, еще краше. Темные брови с резкими изгибами, узкие губы. Глаза теплые медово-карие. Вроде мой Кощей, а вроде чужой.

—  Вот, — раскинув руки в стороны, закружилась, хвалясь новым платьем, — странно, конечно, выгляжу, но если тебе нравится, то и я не против.

—  Василисушка — диво, как хороша! — Суженый ласково улыбнулся и указал на маленькую копию своего трона по правую руку.

—  Скоро гонца приведут? — Без должной стати я плюхнулась на мягкое сиденье.

—  Готова?

—  Вроде.

Бессмертный прищелкнул пальцами и заливисто свистнул. Двери зала с грохотом раскинулись по бревенчатым стенам, и на пороге возникла пара: низкорослый мужичонка с круглым пузом да грудастая девица с румяными щеками, в зеленом сарафане.

Осторожно озираясь по сторонам, они двинулась к царскому трону. По пути толстопузый шикнул на девушку, и та осталась стоять деревянным идолом посередь комнаты. Козлячья бородка гонца нервно вздрагивала, выдавая волнение.

—  Назовись.— Холодный тон Кощея заставил гостя съежиться.

—  Путята я, государь.

—  Будущей царице поклонись, — приказал Бессмертный, указав в мою сторону.

—  Кланяюсь, — гонец с размахом склонился.

После разогнулся и озадачено глянул за спину на замершую девицу. Пышногрудая растеряно хлопала ресницами, беспокойно переминаясь с ноги на ногу.

—  По воле моей царской, — затянул Кощей, — от доброго расположения духа готов выслушать.

—  Благодарствую, государь. От царя Гороха к тебе пожаловал. Рад наш царь, что возродился Кощей Бессмертный после долгого покоя.

—  Ну-ну, все на том?

—  Нет, государь. Три столетия люди о тебе не слышали. Изменилась Рускала, одним царством сделалась, но традиции мы не забыли. А посему прими дань, как прежде, — Путята жестом подозвал девицу к себе. — Вот, лучшая из столичных. Станет тебе женой верной, царицей.

Колдун растерянно округлил глаза. Покосившись на меня, сглотнул подступивший к горлу ком и протяжно выдохнул.

—  Видать, оглох или ума лишился? — Резко сменив удивление на гнев, Кощей ринулся на низкорослого гонца.

—  Иль не ясно тебе, что царица-матушка будущая по правую руку от меня сидит? Ты кому кланялся, поскудник?

—  Так я же... Мы же...— резко побледнев, Путята застыл столбом ни живой, ни мертвый.

—  Вот этими руками, — колдун взял гонца за грудки, — кожу заживо сниму, собака серая!

—  Царь-батюшка! — До того мирно глядевший на прием Тишка застучал каблуками по залу. — Разреши слово молвить...— Писарь остановился за спиной Путяты.

—  Шибче. Тихомир! — рявкнул Бессмертный.

—  Прерваться надобно, государь.

—  Твоя правда.— На мгновение задумавшись, Кощей молодецким свистом распахнул двери зала.

Под строгим приглядом царской стражи гости дорогие отправились ожидать своей участи в крайний терем. От переизбытка впечатлений колотило в висках. Может, сказывалась усталость или отсутствие трапезы со вчерашнего вечера. Сложная у царей работа: не ешь, не спишь, невесты хороводами ходят.

Кощей мягко опустился на трон и, мельком глянув на меня, задумчиво промычал что-то неразборчивое. Обидно, конечно, когда мужу будущему такую девку справную под венец сулят, но и Бессмертному не позавидуешь. Видно — нервничает. Как быть — не знает.

—  Спущу с него три шкуры и дело с концом. А девицу обратно в Первоград отправим.

—  Нельзя, царь-батюшка, ворочать бабу эту.— Тихомир оставил былой трепет перед государем и оперся на спинку трона.

—  А куда ж ее? — удивился Кощей. — Тогда только на кол.

—  Или под венец. — Захотелось собственноручно исполнить последнее предложение жениха.

—  Василисушка, что ты говоришь такое? — Бессмертный бережно взял мою руку.

—  После поговорим.— Высвобождая пальцы, старалась не показывать подступившей злости.

—  Царь-батюшка, тут вот какое дело получается, — Тишка сложил руки за спиной и зашагал, — ты сам дань не отменил, а посему обязан девицу оставить.

—  Кощей я или мукой сыпано?

—  Прав Тихомир, — пришлось поддержать парня, как бы обидно не было. — иначе чего твое слово стоит?

—  Может, вы и правы, — с грустью согласился колдун.

—  Вот и надо придумать, что с девицей делать. Чтобы и слово Кощеево пуд весило, и ее под добрым предлогом спровадить. — Тишка с чувством размахнулся шапкой об пол.

—  Так сделаем, — Кощей встал с царского места и крепко сжал плечо писаря, — ступай к гонцу и морока на него нагони, чтобы не вспомнил дороги к царству нашему. После дунешь, плюнешь — пусть кубарем в Первоград катиться. Да скажи, чтобы Гороху передал, мол, Кощей дань принял.

—  Исполню, царь-батюшка, как есть исполню!

—  И прикажи сюда обед подать, — вслед Тихомиру кинул колдун. — Девицу эту на трапезу пусть приведут. Будем знакомиться.

Глава 4

Как усидеть на обеденной трапезе и не надавать тумаков девице Первоградской — представить тяжко. Пусть не ее воля в Кощеево царство отправиться, а глазки огоньками играют — видела, как украдкой на царя-батюшку поглядывает. Захватив пирогов со стола, оставила Бессмертного в одиночестве дожидаться красу-девицу. Так вернее будет.

Бесконечные переходы между теремами приводили то в залы просторные, то к опочиваленкам уютным. Думала

—  знаю каждый угол здесь, но теперь все казалось незнакомым. Вечный полумрак, царивший раньше, скрывал добрую половину дома. Нынче все иначе: в каждое окно солнце льется, причудливые узоры на коврах сказки сказывают. Кажется, только вчера для хозяев двери распахнулись — свежим деревом пахнет.

Устав бродить без дела, решила конюшню отыскать. Как там Крес без меня? Если жених не соврал, то ходить за конем должны не меньше дюжины стремянных.

Найтмар мирно посапывал в стойле. Из черных ноздрей на выдохе вырывались языки пламени. Спит друг — не обижали, значит.

—  Что же ты, краса-девица, страху не знаешь? — густой мужицкий голос выдернул из паутины мыслей.

Мужская фигура поспешила от залитых ворот конюшни в сторону стойла найтмара. Разглядеть незнакомца против света не получалось. Широкий да хромой — больше не скажешь.

—  Своего коня бояться совестно, — я заулыбалась подошедшему мужику.

—  Не признал, матушка, — поклонился несостоявшийся спаситель, прижав к груди увесистую ладонь, — не гневайся. Глаза уже не так видят, как прежде было. Конюх главный я, Давилой кличут.

—  Будем знакомы, Давила, — положив руку на морду Креса, приветливо кивнула. — Умаялся, видать, спит и даже ухом не ведет.

—  Шибко на выгуле резвился — на зорьке водили, — закивал конюх, — в седло никого не пускает, а в остальном смирный.

—  Надо же, думала, он вам покажет почем лихо, а он смирный.

—  Обижаешь, матушка. Чай, не первый год за волшебной скотиной ухаживаем.

Главный стремянной с гордостью повел меня по своим владениям. Соседями Креса оказались диковинные животные. Сивка-бурка сверкал синими глазищами и с толком жевал овес из торбы. Одна шерстинка золотая, другая — серебряная. Не диво ли? С десяток богатырских коней дружным рядом высунули морды из стойл. Бурушка — конь Добрыни Никитича — потянулся за Давилой.

—  Яблок ждет. Не время еще. — конюх по-доброму отмахнулся от животинки.

Кони летуны, кони о двух головах, златогривые любой масти — кого здесь только нет. Некоторых приходилось в цепи булатные заковывать — иначе жди беды. Норов уж больно лихой.

—  А вот с этим. — Давила перевалился через дубовые доски загона. — не знаю что и делать.

—  Кто там? — с интересом заглядывая через плечо конюха, ждала увидеть что-то грозное.

Вместо представленного мной чудовища в стойле тихо-смирно топтался Конек-Горбунок.

—  Ты не смотри, матушка, что глаза-бусинки, горбат и ростом мал. Егоза эта столько натворить успел, что и не вымолвить, — грустно заключил Давила.

—  А я не от злобы, — елейным голосом откликнулся Горбунок, — а от скуки смертной.

—  Ой, — я отпрянула от стойла.

—  Цыц, окаянный! Нечего царицу-матушку будущую пугать.

—  Тоже мне, — фыркнул горбатый.

—  Вот вернется хозяин твой и приключений тебе сыщет. А пока знай — отдыхай. Пойдем, матушка, — конюх потянул меня за локоть, — а то чего доброго браниться начнет. Срам.

—  Это что же, Давила, — я подалась за стремянным, — не Кощеево хозяйство?

—  Есть и не государевы лошадки. Богатыри наши, из царства Кощеева, тут своих держат. Уход-то у нас добрый.

—  Хорошая работа. Нескучная.

—  Некогда скучать, матушка, — Давила улыбаясь, закивал. — Вон, холодает. Завтра морозы гаркнут, надобно печи растопить, чтоб скотина не померзла.

—  Какие такие морозы? Желтень на дворе.

—  У нас тут свои устои и погода своя, — конюх почесал русый затылок. — В Кощеевом царстве теплых дней мало, а зима долгая и лютая. Дров нынче заготовить не успели. За триста лет сна все в дровяниках погнило, трухой сделалось.

—  А ну показывай, мил-человек, где тут дрова хранятся...

***

Дровяники наполняла с чувством, с радостью — истосковалось сердце по волошбе доброй. Царские наряды да жизнь в хоромах — ладное занятие, но как была домовухой, так и останусь. Никакой чин из меня этого не выбьет. Давила успевал ахать, разбавляя мои шепотки одобрительными речами. Над царскими конюшнями кучерявым дымом закоптили печные трубы.

—  Да тут и на дом хватит, — округлил глаза конюх. — На всю зиму. Ай да подсобила, матушка! Ай да умница! Я уже думал к Кощею бежать, хоть и не любит он хозяйственные вопросы решать. А куда деваться?

—  Раз не любит и не надо, — рассмеялась я.

—  Вот ты где, матушка Василиса Дивляновна, — запыхавшаяся Веся выглянула из-за угла дровяника. — Ищу тебя, с ног сбилась. Ой, батюшки, — всплеснула руками девица — где же видано, в таких нарядах по конюшням гулять!

Увлеклась и не заметила, как дело к вечеру потянулось. На терема Кощеевы ползли сумерки, увлекая за собой холодный ветер. Дома довольные прислужники топили печи. Разговоры сделались тише. Веста торопливо вела меня переодеваться в опочивальню, не уставая припоминать испачканное платье и прилипшую к сапогам грязь.

—  Царь-батюшка за тобой послал сразу после обеда. Я ж не знала, что в конюшни пойдешь. Ищу-ищу. Наверное, сердится уже государь.

—  Ничего, — отмахнулась я, — у него там есть чем заняться. Девицу какую прислали — дня не хватит налюбоваться.

— Что ты, матушка Василиса!— Веста распахнула передо мной дверь спальни.— Да Кощей, кроме тебя, и не видит никого! Чуть имя твое услышит, расцветает, словно жарок по весне.

—  Складно говоришь, — переступая порог просторной комнаты, я покосилась на довольную девицу, — да только время покажет, как оно на самом деле.

—  Одежу, матушка, я в сундуки сложила. Выбирай. И поспеши к ужину.

Спешить к ужину, куда наверняка заявится гостья, совсем не хотелось. Неторопливо перебирая наряды, все думала как себя сдержать. Головой понимала — нельзя Кощею ее прочь гнать, нарушать царское слово, а сердце от ревности плачет. Не пойду в трапезную. Кислую рожу не покажу, а другой сейчас и нет.

Вечер торопливо перерождался в ночь. Забравшись на высокую кровать, погрузилась в теплые объятья пухового одеяла. Огонь в печи трещал все реже, меняя резвый танец на теплый покой. Сквозь сон слышала, как заходила Веста. Девушка гасила свечи и что-то бурчала насчет моей непременной голодной смерти.

Сновидения сбивались в кучу, то и дело прерывая хилую дремоту. Измучив себя и перину, окончательно оставила надежду на крепкий сон. За окном в свете дворовых факелов холодными искрами сверкал первый снег. Диво. Не бывало на землях Рускальских холодов так рано, а в царстве Кощея снег валит в начале осени. С детства любила зиму за сугробы мягкие, за морозы трескучие. Растопишь печь, руки подставишь, и так хорошо делается. Волшебное время. Всегда мало зимы было, слишком скоро капель петь начинала. Народ теплу рад, солнышку носы подставляет, веснушки на лицах расцветают, а мне тоска по стуже.

Завернувшись поверх рубахи в тяжелое одеяло, отыскала за печкой валенки. Сна все равно не дождусь, так хоть душу успокою — посмотрю на первый снег.

Во дворе, освещенном не одной дюжиной трескучих факелов, царила волшебная ночь. Тишина с ароматом молодой зимы игриво защекотала ноздри. На припорошенном снегом крыльце, скрестив ноги, удобно устроился Кощей.

—  Не спится, Василиса Дивляновна? — колдун обмахнул припорошенную ступеньку, предлагая сесть рядом.

—  На новом месте тяжело уснуть, — сильнее укутавшись в одеяло, приняла приглашение жениха.

—  Тяжело спать, если душа не на месте. А уж новое оно или старое — дело второе. Не мил тебе дом мой, или я не мил стал? — колючий взгляд Кощея угодил прямо в сердце.

—  И дом мил, и ты, — смущаясь собственных слов, смотрела под ноги, — только не такой нашу жизнь представляла.

—  Прости, голубушка, — суженный тяжело вздохнул, — но таков есть. В затворниках и так задержался. Обрек народ на три столетия сна. Тяжко привыкать к новым укладам будет. Как ни верти, а с Рускалой царству Кощееву придется локтями толкаться. Если не готова меня царем принять, сама царицею стать — пойму.

—  Поймешь и отпустишь, — обида взяла за душу, — а сам, вон, на девице Первоградской женишься. Заживете

—  ух! Она, поди, лучше меня с чином справится — не сельская девка.

—  Так в ней дело? — колдун удивленно поднял брови.

—  Хоть бы и в ней, — буркнула я.

—  Вот я дурак старый! — Кощей с чувством хлопнул ладонью по лбу. — Да и ты хороша, душа моя Василиса. Зачем Тишку поддержала, зачем сказала, что оставить девицу надобно?

—  А как не поддержать было? Думать теперь надо не только о себе. Кто тебя уважать станет, если слова сдержать не можешь? Назначил дань — будь добр принимай. Иначе баламут какой-то, а не Кощей Бессмертный.

—  Хорошей царицей будешь. — на лице жениха заиграла довольная улыбка. — Не переживай, душа моя, как только облетит свет новость о нашем супружестве, стану с Гороха дань золотом брать. Только надо решить, как быть с девицей этой. Можно, конечно, вернуть в Первоград, обождав немного. Мол, ваша невеста чудо как хороша, но сердцу не прикажешь. Да только есть одна заковырка...

—  Рассказывай, — почуяв, как в холодном воздухе запахло тайной, я поежилась.

—  Не Рускальским духом от девки пахнет. Что Горох удумал — не ведаю, но подослал ко мне как есть непростую невесту. Надо выведать, кто такая.

Вот это поворот на нашем тракте! Да если бы не Кощей, кормить Гороху землю потрохами! Колдун Рускалу от самозванца избавил, надежу-царя из темниц достал, на трон обратно усадил, только разве корону заботливо не поправил на макушке. А теперь, когда в столице зашумели — Бессмертный на место вернулся, царствовать будет — он решил свинью под порогом оставить? Хорош самодержец, и благодарность под стать.

***

Остаток ночи спалось спокойно и крепко. Развеял Кощей мои мысли нелегкие о сопернице. Пыл ревности сменился любопытством — кто такая девица, чего удумала? Царь-батюшка приказ отдал с невесты глаз не спускать, стражи прибавил у ее терема. Чуть оступится красавица — известно станет. Там и разберемся зачем пожаловала.

На завтрак в трапезную не шла — летела. Хоромы заливало утреннее зимнее солнце. Прислужники хлопотали по хозяйству: мужики подкидывали дров в печи, девушки сновали из кухни с блюдами к завтраку. Пока дошла, думала слюной ковры испорчу — так пахли яства, что не передать.

Широкий зал трапезной грузно венчал дубовый стол. Девицы ловко расставляли еду на узорчатую скатерть, весело перешептываясь. Кощей занял место во главе стола и с удовольствием наблюдал, как рой пчелок- прислужниц заботливо готовит все к завтраку.

— Василисушка, душа моя, — жених выдвинул стул рядом с собой, — что же застыла на пороге? Проходи скорее, дай поближе поглядеть на красу твою.

Слова Бессмертного теплым потоком хлынули в уши, дурманя голову. Умеет суженый угодить, словом добрым, взглядом нежным. Наряжаться сегодня не стала. Надела рубаху до полу потеплее, подпоясалась, да косу наскоро сплела. Спешила к царю-батюшке.

—        Хорошо ли спалось тебе. Василиса Дивляновна? — Кощей любовно прильнул губами к моей щеке.

—        Лучше и не может быть, — в ответ на ласку я легко коснулась руки жениха.

—        Отведай, матушка-царица будущая, — с доброй улыбкой девица-прислужница сложила стопку румяных блинов на мою тарелку. — Сметанкой сдобрить?

Живот приветливо заурчал, но ответить царское твердое «да» не успела. Девушка тихо ойкнула и поменялась в лице, глянув в сторону дверей.

На пороге трапезной, гордо вскинув пухлый подбородок, встала Первоградская невеста царя-батюшки. Откуда только красоту такую ветром принесло в хоромы наши! На лице соперницы пером гусиным чернилами свежими написано — клад, сокровище несметное. Коса тонкая, а не меньше дюжины лент атласных вплетено. Зато грудь наливная из платья выскакивает — хоть тут природа не обидела. Павой шагает, являя скромным взглядам собравшихся стать царицы будущей. Куда же страх перед Кощеем выветрился? Еще вчера стояла, вздохнуть боялась.

—        Как вкусно пахнет! — гулко заявила девица, провожая взглядом прислужницу с очередным блюдом, и бодрее зашагала к столу.

—        Угощайся, гостья дорогая, — Кощей жестом указал на свободный стул поодаль от нас.

—        Благодарю, царь-Кощей, — соперница, сощурив синие глазища, хитро уставилась на колдуна, — только чего же так далеко от себя усадил? Или стесняешься?

—        А ты, погляжу, не боишься уже, — рассмеялся Бессмертный. — Еще вчера слова молвить не могла, имени назвать не решалась, а сегодня ближе сесть хочешь.

—        Леший попутал. — девушка зачерпнула каши из горшка и смачно плюхнула себе на тарелку. — Ночь пережила, пригляделась: не обижаешь вроде, комнату хорошую выделил, в темницу не бросил, в жабу не превратил.

—        Пока не превратил, — кивнул колдун.

—        Меня Буяной величать. — игривым тоном назвалась девица, пропустив мимо ушей замечание жениха.

—        Кто я такой — ты знаешь, а это невеста моя — Василиса Дивляновна, — Кощей одарил меня ласковым взглядом.

—        Ничего, — бойко заявила пухлощекая, — это дело поправимое.

Ароматный блин предательски встал в горле. Голову бы ей поправить, чтобы скромнее сделалась. Борясь с комом в глотке и желанием тотчас нашептать чан с кипятком для дорогой гостьи, подбирала слова радушные.

—        Поведай, краса-девица, чем в столице занималась? — сделав глоток ягодного настоя из деревянной кружки, наконец, смогла говорить.

—        Дочка казначея я, при царе отец служит. И я в палатах царских живу. Так что, государь, ты не подумай — я не из чернавок каких, — Буяна кокетливо поправила тонкую косу.

—        А что же тебя казначейскую дочь мне — душегубцу — отправили, не пожалели? — удивился колдун.

—        Точно мне неведомо, но поговаривали, что царь Горох хотел тебе угодить. Угодил ли?

—        Угодил? — передразнивая Буяну, я уставилась на Бессмертного.

—        Поживем — увидим, — еле сдерживая улыбку, государь опустил взгляд в тарелку.

Так проголодалась, что даже самодовольный вид соперницы не испортил аппетит. Наелась от души. Стряпчие у Кощея — настоящие мастера.

—        Трапезу без меня заканчивайте, — колдун встал из-за стола, — дела царские ждать не могут. Тебя. Буяна, после в опочивальню проводят. Не серчай, но для твоего же покоя так лучше будет. Мои терема — не чета Гороховым, всякое приключиться может. И ты, Василиса Дивляновна, отдыхать отправляйся.

—        А когда же свидимся с тобой, царь-батюшка? — окликнула уходящего Кощея девица. — Зашел бы в опочивальню сам, раз мне тебя искать не разрешаешь.

—        Свидимся, не сомневайся, — голос колдуна прокатился по трапезной холодным эхом.

—        Хорош! — лихо рыкнула соперница, плюхнув очередную порцию каши в тарелку.

От неминуемой смерти вражину спасла Веста. Девушка чуть ли не силой вытащила меня из зала. После ухода жениха мы с Буяной схлестнулись сначала словом, а после чуть до дела не дошло. В голове уже мелькали самые необычные способы извести соперницу. К слову, Первоградская невеста не отказала себе в удовольствии красочно поведать о планах покорения сердца Кощея Бессмертного.

—        Ох, матушка, сдюжить бы только. Ох, миленькая! — причитала Веся по пути в мою спальню. — Сама бы ей язык выдрала, да не положено.

—        Ничего-ничего, — стараясь сдерживать дыхание, я чеканила каблуками, — попадется она мне. Не таких видали.

Прислужнице еще битый час пришлось выслушивать поток гневных речей. Веся терпеливо поддакивала, растапливая погасшую печь в опочивальне. Потом просто кивала в ответ, роясь в кованых сундуках с платьями. В конце концов девушка утомленно вздохнула, поняв — это надолго, и принялась застилать кровать.

—        Куда это ты меня собрала? — глянув на аккуратно приготовленную верхнюю одежду, сообразила, что предстоит отправиться на улицу.

—        Так Кощей приказал коней седлать. — обрадовалась окончанию яростных речей Веста. — Поедете куда-то.

***

Крес рысью разбивал морозный воздух, оставляя позади Кощея. Жених подбадривал своего коня, намерившись догнать нас. Куда там! Найтмар разудало фыркнул, раздувая ноздри, и перешел на галоп. Оставалось крепче взяться за узду и направить коня верной дорогой. Мы не договорились куда. Суженый только указал в сторону далекой от хором пелены густого тумана.

Тугой снег под горячими копытами найтмара делался жидкой кашей, разлетался брызгами. Это не мешало Кресу держать скорость и ловко обходить любое препятствие. Лощеная иссиня-черная шкура коня выпускала теплый пар на легкий морозец. Огонь в сердце Креса заиграл сильнее, заставляя и меня раззадориться. Длинный мост через молочную реку сменился заснеженной сосновой рощей. Стройные стволы мелькали с невероятной скоростью, меняясь с заснеженными еловыми лапами. Колючий ветер забивал нос. То и дело, обновляя дыхание, оборачивалась к отстающему Кощею.

Сказочный конь Бессмертного на деле оказался вороным красавцем с белыми отметинами у копыт. Ничего дивного на первый взгляд. Браниться, в отличие от Горбунка, не умел, искры из-под копыт не летели. Хотя кто его знает. На Кощея глянь — вроде обычный лысый мужик, мало кто определит мощь колдовскую. С конем, может, такая же история.

Загадочная дымка причудливо переливалась жемчугом, приближаясь слишком быстро. Казалось, стена сама плывет навстречу. Потянув Креса за поводья, постепенно сбавили скорость.

—  Коней отпустим, пусть погуляют, — поравнявшись со мной, колдун указал в сторону тумана.

—  Что там?

—  Увидишь, — хитро прищурился Кощей.

Жених помог мне спешиться и взял под узду коней. Что-то прошептав им, он резко опустил руки. Крес резво двинулся прочь от перламутровой стены, увлекая за собой жеребца колдуна. Плавно перебирая пальцами, Кощей глубоко вдохнул, и густой туман послушно потек в его ноздри.

Взору предстала раздольная степь. Равнина, укрытая снежным одеялом, смело выставляла напоказ чубы подмороженной травы. Заключенная в кольцо хвойного леса вместе с далекими хоромами Кощея, увенчалась короной из гор. Высоты скребли снежными шапками хмурое небо и чудились невыносимо близкими и при этом недостижимыми.

Боялась дышать. Стоя перед величавыми просторами, казалась себе частицей завораживающего благолепия. Кровь моя холодна, как хлопья, падавшие на землю. Густой рекой она неспешно текла по жилам и таяла, словно снежинка на теплых ладонях. Воля. Необъятная воля. Увязнуть бы с головой в зимней тишине, не проснуться весной. С колючим ветром пронестись по небу и опуститься на мягкую снежную перину. Здесь есть жизнь, есть и смерть. Крепко сцепивши пальцы в замок, они неразлучны. И нет власти. Нет добра, и худа нет.

—  Погляди, моя голубушка, — Бессмертный широко раскинул руки, — скоро встанут здесь терема резные, избы крепкие. Площади наполнятся людьми добрыми. Станешь ты царицей-матушкой каждомужителю царства Кощеева. Родишься, явишься миру нашему женой моей верною.

—  Краше места никогда не видела, — слова шепотом улетели с губ, закружившись в зимнем воздухе.

—  Василисушка, — жених смахнул снежинки с мехового ворота моего кафтана, — прежде чем пробудить ото сна царство, придется тебя покинуть. Уйду на рассвете завтрашнем и вернусь с рассветом следующим. Оглянуться не успеешь — дома буду.

—  Куда же ты? — положила ладони на крепкие плечи Кощея.

—  Не могу сказать, голубушка. Знай только — как ворочусь, так к свадьбе готовиться станем. — Чем ближе мне становился Кощей, тем меньше о нем знала. Может, сбережет от беды его молчание, а может, и несчастье накликает. О чем колдун со смертью договорился в Глухомани, куда сейчас в путь-дорогу отправится — тайны одни.— Не держи зла, Василиса Дивляновна, не все говорить можно.

—  Не злюсь я, почти.— Растерла рукавицей замерзающий нос.

—  Истосковалось сердце, голубушка, по глазам твоим черным, по устам алым. Все неурядицы вереницей ходят, налюбоваться тобой не дают. Была бы моя воля — и на мгновение глаз не сводил.

В одном права Буяна — хорош! С каждым взглядом, с каждым словом жениха чувства в груди крепли. Соглашалась женой Кощеевой стать, чтобы Яра забыть, но повернулась моя затея совсем другим боком. Разошлись угли в сердце, огонек день за днем ярче играл.

—  Суженый мой, — я прильнула к молодецкой груди колдуна, — возвращайся. Нет тебя дороже. Не думала, не ведала, что мил мне станешь с такою силою.

Раз, два, три — точно отбивало удары сердце Бессмертного.

Живой, друг мой любезный. Знаю — уймется трепет через мгновение, стихнут гулкие удары. А любовь жить останется: в глазах медово-карих, в прикосновениях нежных, в улыбке мягкой.

Раз, два, три — отвечало мое сердце.

Глава 5

Кощей покинул дом на рассвете. Ударился оземь и, обернувшись черным вороном, взмахнул ввысь. Душа протяжно завыла. Как в хоромах царских справлюсь? Хоть ненадолго колдун меня оставил, а все одно боязно. Столько тут народу и все спрашивать станут, указаний ждать. Быть царицей-матушкой на словах просто, а на деле не споткнуться бы. Обещал Кощей — Тишка поддержит, если нужно подскажет. Не гляди что писарь — правая рука царя и колдует, оказывается, неплохо.

—  Улетел? — скрестив руки на плечах от утреннего холода, Веся выглянула на крыльцо.

—  Улетел. Обещал завтра вернуться.— Вздохнув, еще раз поглядела на светлеющее небо.

—  Пойдем, матушка, сегодня уйма дел у тебя.

В рассветной прохладе наметился аромат смятения. Начинается, похоже. Как повесят на меня три короба. Домашних дел не боюсь, но налет царственности пугает.

—  Давай, Веся, рассказывай. У меня и так сердце не на месте, хоть знать буду чего бояться, — затолкав девушку в терем, хлопнула тяжелой дверью в надежде оставить страх за порогом.

—  Чего рассказывать, — пожала плечами Веста, — все как всегда, ничего особенного. Подберем тебе одежу, трапезу утреннюю справим. После явишься в зал царский и указания всем раздашь.

—  Какие указания, кому? — оторопела я.

—  Знамо дело кому — главным над прислужниками. Должны же они понимать, чем день занят будет. А тебе расскажут о нуждах.

—  Трапезу отложим утреннюю. Нет у меня аппетита.

—  Волнуешься, царица-матушка, — улыбка девушки немного сдобрила, сжавшееся от тревоги, сердце, — а зря. Хорошие у Кощея люди в хоромах живут. И тебя не обидят. С уважением отнесутся.

Спасибо, утешила. Не людей боюсь — себя. Только пора отправить к чертовой бабушке сомнения. Иначе, какая царица из меня? Нельзя Кощея подвести. Ох, нельзя.

Веста быстро собрала меня к приему. Ладно у нее выходит, с душой, легко. Из заспанной Василисы Дивляновны получилась девица — хоть сейчас на трон сажай. Кудесница Веська! Золотое платье с меховой отделкой село ровно по фигуре. Грузная парча переливалась в утреннем солнце чудными узорами. Сапоги острыми носами хвастали.

В главном зале за писарской тумбой скучал Тихомир. Внимательно изучая содержимое чернильницы, молодец не заметил моего появления.

—  Что, меду налили? — стараясь скрыть волнение весельем, кинула я с порога.

—  Доброго утречка, царица-матушка будущая, — встрепенулся писарь и отвесил уже привычный поклон. — Готова с людьми толковать?

—  Ой, Тишка, готова али не готова, а придется, — вздохнув, направилась к трону.

Сегодня царский стул стоял в гордом одиночестве. Мне предстояло самолично водрузить зад на государево место. Втайне надеялась обойтись троном поменьше, что в прошлый раз для меня приготовили, но надеждам сбыться не суждено. Принимай, Василиса Дивляновна, царские дела в полной мере.

Тихомир мгновенно оценил мое желание сесть как готовность к приему и скоро зашагал к входу.

—  Зовите! — зычно крикнул писарь вглубь коридора, распахнув тяжелые двери.

В переполненный солнечным светом зал потянулись люди. Не меньше дюжины мужчин и женщин. В глазах предательски потемнело, сердце зашлось глухими ударами. Стараясь обуздать волнение, я протяжно выдохнула. Тишка, загадочно улыбаясь, встал по правую руку. Ну, хоть тут спокойнее — спросить есть у кого. Прислужники заняли места на лавках, вдоль бревенчатых стен и все как один уставились на меня в ожидании.

—  Пригласи кого выслушать желаешь, — зашептал писарь.

—  Как? Я ж не знаю, кто они, — на ладонях проступила холодная влага.

—  По одному к царице-матушке пожалуйте, знакомиться станет! — гикнул в зал Тишка.

Недолгие пересуды на лавках закончились выходом к трону пухлого мужичка лет сорока от роду. Фартук вокруг тугого живота выдавал в нем стряпчего.

—  Доброжир, царица-матушка, стряпчий главный, — с поклоном мужчина подтвердил мою догадку. — Чего на трапезы подать велишь?

—  Для начала спасибо сказать хочу. Сколько бы ни ела кушаний, все как одно по нраву пришлись, — улыбнулась засиявшему от гордости Доброжиру. — Царь-батюшка, видать, любит пышно трапезничать, но пока его дома нет, не надрывайтесь. На обед похлебку грибную сделайте, а на ужин кашу какую и хватит. Всего ли на кухне вдоволь?

—  Всего в достатке, матушка Василиса, — круглое лицо Доброжира растянулось в ответной улыбке.

—  Ну и славно, — на душе заметно потеплело.

—  Кто там на очереди? — выкрик Тихомира завершил нашу беседу со стряпчим.

Место перед царским троном занял оружейник Василько. Крепкий, здоровенный детина — головы на три выше меня — бодро отчитался, мол, в оружейном тереме все спокойно, но луков-самострелов надобно добавить. Пообещала скоро царю-батюшке сообщить — не моя это вотчина.

Прислужники справлялись о моем здоровье, удобно ли мне в тереме Кощеевом спрашивали и редко о чем-то просили. Для ловчего нашептала хорошей приманки на сохатого, посолонее. Молодец засомневался, но обещал испытать. Пусть. Средство проверенное, сомнений и быть не может. Стременной главный Давила попросил домовых из конюшен выселить. Повадились там хулиганить, все вверх дном переворачивать. Выдала ему крынку молока заговоренного. Быстро нечисть успокоится, животы сытые урчать станут.

Оказалось, первая кучка прислужников — только начало. Люди уходили после приема и места тут же занимали следующие. Беседы затянулись до вечера. Короткий перерыв на обеденную трапезу — весь отдых царский за день. Вот работенка-то. Поглядывая на метель в темнеющих окнах, я старалась не зевать. Волнение давно утихло, на смену ему пришла тяжелая усталость. Греться на царском троне весь день напролет почище, чем сотню ведер из колодца вытаскать. И это еще царство Кощеево спит, люд простой с вопросами к царю не потянулся. Выжить бы.

—  Крепись. Василиса Дивляновна, — зашептал Тишка, — сейчас старший над стражей отчитается и все.

Бегло пробежавшись по залу уставшими глазами, поняла, что, кроме мирно посапывавшего на лавке молодца, никого и не осталось. Завидую, по-хорошему завидую. Прилечь бы на соседнюю лавчонку, вздремнуть немного.

—  Жалко будить, — еще раз глянула на спящего парня.

—  А куда деваться... — Тишка звучно отчеканил каблуками по деревянным половицам.

Топот писаря эхом разошелся по залу. Молодец мигом вскочил на ноги и торопливо зашагал к выходу. Нет в Тихомире никакого понимания. Разве можно так человека ото сна поднимать?!

—  Куда же ты, добрый человек? — окликнула перепутавшего направление хлопца.

Пока парень сонно метался в поиске, я старалась не рассмеяться в голос. Для порядка глянула в сторону бессердечного помощника. Писарь тотчас уловил во взгляде обещание посадить на кол за такую выходку и поспешил спрятаться за высокой спинкой трона.

—  Не гневайся, царица-матушка будущая, прости, — молодец, наконец, выбрал верный путь и успешно добравшись, плюхнулся на колени.

—  Не гневаюсь. Встань.

—  Викута я, над стражниками главный, — он отвесил размашистый поклон, звякнув тяжелой кольчугой.

—  Все ли в порядке у твоих подчиненных? Надежно ли хоромы охраняются?

—  Есть трудности, — тяжело вздохнул парень, — людей у меня мало. Вот у опочивальни гостьи царь-батюшка велел четверых выставить. А кого мне у казны прикажите ставить? Народу больше нет.

—  Чего же ты у государя не спросил сразу? — в воздухе появился запах тающей надежды на скорое завершение приема.

—  Так не было момента, — растерянно замигал глазами Викута.

—  Ладно, чего выяснять. Делать что-то надобно.

—  Царица-матушка, не вели на кол, — писарь высунулся из-за трона, — гостья наша спит сном крепким. Государь приказал усыпить до его возвращения. Думаю, можно пару стражников от ее дверей в казну отправить.

—  Безобразие одно, — я крепко сжала пальцы в кулак. — Переводите молодцев. да побыстрее.

Безобразия на этом не закончились. Оказалось, на прием не явился казначей. Заметил это Тихомир только сейчас. По словам писаря, отсутствие главного по золоту и каменьям дело из ряда вон. Заручившись поддержкой Викуты, мы поспешили проверить, здоров ли казначей и на месте ли богатства царские. Если у трона мне казалось, что дело плевое — забыл человек, подумаешь, то с каждым шагом по лестнице, ведущей в подземелье, сердце ныло — беда.

Дверь в государственную сокровищницу оказалась распахнутой настежь. В свете факелов среди гор золотых и серебряных монет, распластавшись, лежал казначей. По спине пробежался мерзкий холодок. Поза худощавого тела ясно давала понять — поздно. Тихомир кинулся к мертвецу. Приложив ухо к его груди, испуганным взором подтвердил мои опасения.

—  Викута, ветром дуй в опочивальню Буяны! — мигом сообразила я.

—  Да как же так, матушка, — растерянно задыхался Тишка. — я же сам лично ее усыпил. Неужто очнулась? И стража ведь у дверей поставлена...

—  Неведомо мне, — втягивая носом душный подвальный воздух, пыталась унюхать запах колдовства, — очнулась девица или нет. Только казначея нашего не своя смерть настигла. Чуешь, как смердит?

—  Вроде.

—  Ран на теле не вижу, а вот запах чародейства аж глаза режет.

—  Василиса, матушка, — Тишка рванул к дальнему углу подземелья, — вот тут ларец стоял, а сейчас нету.

Парень суетливо рылся в звенящих кучах монет, оборачивался, беспокойно ища взглядом потерю. Конем носился по царской казне, бодро перепрыгивая тяжелые сундуки. Открывал грузные крышки и, не найдя, с грохотом опускал обратно. Без толку.

—  Как сквозь землю провалился, — страх наполнил глаза писаря.

—  Что было в ларце?

—  Яйцо.

—  А в яйце? — к горлу подкатил комок.

—  Не ведаю, — Тишку знатно потряхивало.

Неужто не все Кощей мне рассказал о бессмертии своем? Неужто правду в сказках про иглу в яйце сказывали? Нет, не мог суженый так легкомысленно к смерти отнестись. Или мог? Беда.

—  Убиты! — в подземелье ворвался Викута, упав на колени, молодец тяжело дышал. — Четверых стражников загубила, паскуда! Сама в окно ушла, следы слабые, замело почти.

—  Собрать всех, кто меч в руках держать может. Всех, кто колдовством защитить себя способен, — холод собственного голоса заставлял вздрагивать. — Седлайте коней. Распорядись, Тишка, проверить каждый камень, каждую кочку.

—  Теплый еще, недавно помер, — Тишка приложил ладонь ко лбу казначея.

—  Моего коня первым пусть готовят, — схватив писаря за рукав рубахи, потянула к себе.

—  И думать забудь, матушка!

—  Моего. Коня. Первым. Живо!

Никогда еще так быстро не мелькали мысли в голове. Никогда страх не заставлял так скоро переодеться для седла и лететь за ворота. Под окном, на которое указал Викута, следов не осталось, только наст снега, сотворенный непогодой.

Больше остального пугала неизвестность. Куда в такую погоду понесет Буяну? Скорее, девка заплутает в лесах, чем сможет отыскать хоть какую-то дорогу. Да и ее саму искать, что иголку в стоге сена.

Иголку... Только бы не смерть Кощея в том яйце была.

Мгновение — и подо мной, чуя неладное, вздыбился Крес. Опустив коня на четыре копыта, силой ударила в черные бока. Метель острыми иглами впивалась в лицо, забивала глаза и ноздри мокрым снегом. Крес стрелой рассекал вьюгу, оставляя позади переполошенный двор Кощея. Огненная грива найтмара слабо освещала путь. Не темень кромешная — и то хлеб.

Не помня себя, не замечая времени, отправляла коня вглубь леса. Поодаль слышался хруст снега, голоса людей Кощея. Через снежную стену мелькали тусклым огнем факелы в руках всадников. Потянув узду, я остановила найтмара.

Ну, девица-красавица, будем тебя искать по-другому. Глотая резкие порывы ветра, спешилась. Ноги провалились по колено, ломая плотную корку снега. Крес топтался рядом, оставляя неглубокие следы, словно не замечая сугробов. Сняв рукавицы, осторожно коснулась кончиками пальцев снежной целины. Неведомая сила закипела в сердце, наполнила тело. Слышала все: беспомощный хруст сухой травы под снегом, шорох перьев недремлющих сов. Чувствовала дыхание земли, шаткие поклоны сосновых верхушек. Сейчас. Звуки, запахи, ощущения сплелись тугой косой, закружились в плавном танце. И только одно здесь чужое — Буяна. Вдох — запах чужачки разил гнилью. Выдох — выпустив из тела гадостный запах, знала, где искать.

Оседлав, вела Креса спокойным шагом к месту встречи. Некуда торопиться. Ей бежать надо, уходить, собраться Буяне с силами и вырваться навстречу людям Кощея, прервать чью-то жизнь, но — нет. Усталость тяжелой ношей опустилась на плечи девицы. Надеется отдышаться — зря.

—  Брать чужое — плохая примета, — я старалась перекричать завывания метели.

Буяна пряталась за поваленной ветром старой елью. Огонь гривы найтмара освещал побелевшее от холода лицо девушки. Глядя на соперницу сверху из седла, чувствовала только безразличие.

—  А ты стала сильной ведьмой, — легкая улыбка Буяны в одно мгновение превратилась в оскал. — Я устал, — девичий голосок сменился знакомым мужицким басом.

—  Яр!.. — имя бывшего друга тяжелым выдохом унеслось прочь с ветром.

Внешность девушки черным туманом сползла к заснеженной земле, превращаясь в молодецкую фигуру. Колдун с трудом поднялся на ноги и с едкой ухмылкой прищурил такие знакомые серые глаза. Внутри все перевернулось. Боль когтями заскребла по сердцу, напирая пугающей мощью.

—  Хочешь обнять любимого? — Яр приветливо распахнул руки.

—  Ненавижу, — шепот терялся в непогоде.

—  Любишь и всегда любить будешь, — снисходительно рассмеялся Яр. — Давай, подскажи дорогу отсюда. Твой жених все пути мне перепутал.

—  Яйцо где?

—  Это ищешь? — колдун крепко сжимал щепотью тонкую иголку.

—  Зачем все это? — спешилась и тут же провалилась в глубокий снег. — Ты получил силу, о которой мечтал.

—  Пожелал я, Васенька, трона царского. Хотел было Гороха подвинуть, да только скучно это... И тут такие новости — Кощей вернулся, царствовать будет. Так, может, лучше мне его трон занять? А как добраться? Дороги- то не ведаю. Пришлось с Горохом договариваться. Половину Кощеевой казны запросил, гад. За такую простецкую помощь.

—  На что только не пойдешь ради короны. И денег дашь, и с Кощеем постель делить не побрезгуешь.

—  До того не дошло бы, — от отвращения Яр скривился. — Да и государь ваш царство спрятал куда-то, показывать не торопится. Еще ты ложку дегтя плеснула. Как Кощея охмурять, когда он уже одной ногой женился.

—  Что тебе от смерти Кощеевой? Никому не ведомо, где он царство прячет. Да и не выбраться тебе отсюда, Яр. Нет дорог для тебя.

—  Так ты мне путь подскажи, Васенька. По старой дружбе, — колдун широко улыбнулся, еще раз повторив просьбу.

—  И не подумаю.

—  Знал, что не согласишься, — рассмеялся Яр. — Уцепилась за старый валенок. Ну не беда, не беда. Можно и казной обойтись. Там злата и серебра на новое государство хватит. Еще горка останется. Пожалуй, так и сделаем, — колдун повертел заветную иголку в пальцах.

—  Как тебя земля носит? — вся ненависть к Яру собралась в тугой узел.

—  Умаялся я. Васенька, от беседы нашей. Пожалуй, отправлю тебя с Кощеем вместе отдыхать от жизни.

Метель медленно шла на убыль. Вдали слышались голоса людей. Слишком далеко. Да и не помогут они супротив Яра. Предрассветный луч зимнего солнца краем коснулся горизонта, оставляя холодной ночи жгучую боль. Колдун закрутил в широкой ладони трескучий морный шар. Добро завернул — для подруги старался. Глаза так и сверкали радостью жизнь мою отнять, а затем и Кощея загубить. Крес, до того стоявший смирно, беспокойно зафыркал, пустил огонь из ноздрей — чуял беду, да ничем помочь не мог.

—  Грозный мужик-то,— за спиной Яра возник совершенно спокойный Кощей.

—  Бессмертный пожаловал, — усмехнулся бывший кузнец. — Дорогу не откроешь?

—  Не открою, — обойдя Яра, Кощей ловко перепрыгнул через поваленную ель и направился ко мне.

—  Значит, с тебя начну.

—  Не так встречу со смертью представлял, — наигранно вздохнул жених.

—  Что же ты, — не выдержав, рванула по сугробам к суженому, — позволишь убить?!

—  Голубушка моя ненаглядная, — словно не замечая происходящего, жених подхватил меня на руки, — соскучился, сил нет! Невестушка моя. красавица.

—  Ой, матушки! — Еле слышный треск тонкой иголки болью вонзился в уши.

—  Что, уже сломал? — безмятежный взгляд Бессмертного привел в замешательство. — Обожди немного, — аккуратно опустил меня обратно в сугроб. —Дело неотложное.

Жених резко развернулся и с размахом вскинул руки к светлеющему небу. Тело Яра недвижимо повисло в морозном воздухе. Беспомощный, он мог только зло щурить глаза, но на Кощея это не произвело должного впечатления. Морный шар выпал из ладони предателя и, тихо опустившись на снег, умер, оставив хорошую рытвину. Туда же угодили обломки иглы.

—  Щенок ты по сравнению со мной, — голос Бессмертного сделался чугунным, — щенком и останешься. Пошел вон!

Короткая вспышка света на мгновение ослепила, заставила потеряться. Кроны сосен гулко завыли под напором ветра. Земля под ногами заходила волнами, застонала.

Стихло.

Когда зрение вернулось, Яра уже не было. Кощей молча вглядывался в чернеющую ямку, оставленную морным шаром.

—  Суженый мой!

Страшная ночь вылилась ручьями слез. Не могла остановиться. Капли катились по лицу одна за другой, согревая замерзшую кожу. Захлебывалась.

—  Что ты! Что ты, голубушка, — Кощей кинулся ко мне, крепко обнял. — Все уже, душа моя.

—  Живой, — я глотала соленые потоки слез, — живой. Не было, значит, смерти в игле?

—  Гляди, — он поднес к моему носу острие обломанной иголки, — прямо на кончике мое бессмертие. Не смерть. Чтобы смертным меня сделать надобно иглу затупить. Починим ее и обратно в ларец.

Слабость окутала продрогшее тело и не покинула до самого дома. По пути поведала Кощею, как Яр сгубил казначея да добрых молодцев из стражи царской. Пусть не подал жених вида, но кручиной черною в глазах печаль засела. Не уберег людей, не сохранил жизни. Чего таить, и мне вина душу щемила.

Тем же днем сожгли тела на погребальных кострах и по ветру пепел пустили. Останется память в сердцах, а частица покой в землях Кощеевых сыщет. Родятся ушедшие вновь, и доля их ладной будет — за верную службу царю-батюшке иного не положено.

Глава 6

Хороший денек, погожий. Мороз легкий, да хрустящий снег под ногами. Над головой — небо ясное солнцем заливается. Самое время царство будить. Целых две седмицы ждали доброй погоды для такого случая: то метель кружит, то снег стеной валит.

Пока Веся рылась в сундуках, подбирая для меня торжественную теплую одежу, я вся извелась. Девица так затянула сборы, что казалось — у меня внуки скорее народятся, чем закончатся приготовления. Такого бедлама опочивальня, наверное, и не видала. Веста вытаскивала из сундуков вещи и определяла их в кучки прямо на полу. Скорости в деле от того не прибавилось, а вот разгром вышел знатный. Осталось только чертей загнать, чтобы ноги переломали.

—  Веся, может, ну его, наряд этот?

—  Как же так, матушка-царица? Нельзя тебе в чем попало перед народом-то.

Ну, хватит! Схватив первый попавшийся полушубок, я тихонько, чтобы не попасться девице, поспешила к выходу. За дверью облегченно выдохнула и ринулась прочь от опочивальни. Чего доброго услышит и вернуть вздумает

—  Веста может. Сама понимала, что в штанах и полушубке вид не слишком-то царственный, но это лучше, чем умереть под грудой тряпья.

На крыльце терема топтался Тишка, с любопытством вглядываясь в залитую солнцем зимнюю даль. Писарь явно не собирался покидать двор. Может, тоже решил опоздать?

—  Тихомир, ты чего здесь? — наспех натягивая меха, окликнула молодца.

—  Где ж мне быть, Василиса Дивляновна? — Тишка даже не обернулся. — А вот тебя царь с Ягой уже заждались, поди.

—  С Ягой?

—  Ага. Вернулась Ягиня-матушка. Снова в наших лесах жить-поживать станет.

—  Я думала, что она в Темном лесу испокон веков молодцев в печи парит.

—  Да ну, — писарь, наконец, обернулся ко мне, — туточки ее родные края. Когда Кощей царство усыпил, переселилась в Темный лес, а теперь вот обратно пожаловала. Да что же ты, матушка Василиса, со мной толкуешь, беги уже! — Тишка возмущенно подбоченился.

И то правда — развела беседу, как на базаре в выходной. Спохватившись, шустро понеслась со двора, утопая сапогами в хрустящем снегу.

Кощей с Ягой о чем-то шептались прямо на мосту через молочную реку. Старая ведьма деловито вздергивала крючковатый нос, то и дело, принюхиваясь к окружающим запахам — подозреваю, мое появление она чуяла от самых ворот, а то и раньше.

—  Вот и свиделись, дочка, — Яга расплылась в морщинистой улыбке, протягивая ко мне руки.

С удовольствием обняла старушку. Стойкий запах пряных трав — неизменный спутник ведьмы — моментально защекотал ноздри. Так и в избушке на курьих ножках пахнет. В голове тотчас замелькали воспоминания о добрых днях, проведенных в доме Яги: спасла мне ведьма жизнь — век не забуду. Если бы не она, кто знает, где бы моя душа сейчас бродила. Пока обнимались с Ягой, Кощей неспокойно переминался с ноги на ногу. Смутный какой- то сегодня жених. Речей ласковых на встречу не приготовил, глаза все отводил.

Сказать честно, ожидала, что к такому важному событию пожалуют все обитатели хором царя-батюшки. А тут только мы втроем да зимнее солнце в спутниках. За каким лешим, спрашивается, Веста так старалась наряды выбирать? Никаких торжественных слов от государя, никаких гостей особо важных. Словно и не царство будить собрались, а так, на прогулку после завтрака выбрались.

—  Такое дело лишних глаз не терпит, — точно услышав мои мысли, отметила Яга.

—  Вот, душа моя, Василиса Дивляновна, — в ладони колдуна появилось небольшое яичко, — за этим летал. В этом костяном яйце спит царство Кощеево. Спрятал за семь морей и четыре леса, чтобы сберечь.

—  Давай еще сказку расскажи, — проворчала Яга. — Начинай уже, царь-государь.

Кощей послушно кивнул и отпустил яйцо из ладони на мост. Яичко словно задумалось на мгновение, затем завертелось и отправилось прямиком навстречу серебристому туману. На снегу оставался легкий талый след, исходивший легким паром. Плотная дымка таяла на глазах, открывая взору завораживающую спокойным величием степь. Пустовать ей оставалось недолго. Вскоре на месте бескрайних снегов будто из морока начали появляться высокие терема и небольшие домики. За ними проснулись широкие площади: не то ярмарочные, не то для иных сборищ. Над крышами кучерявились дымом печные трубы — как и не было долгого сна. Глухой гул человеческих голосов еле слышно касался ушей. Проснулись. Проспав три сотни лет, люди оказались совсем в другом времени и тут же еще в своем когда-то незаконченном дне.

—  Вот и справились. — Шепот Кощея выдавал волнение.

—  Давай, царь-батюшка, седлай коня и отправляйся к народу.— Яга деловито взяла колдуна под локоть. — Многое объяснить придется людям, чай, не седмица прошла во сне.

—  Твоя правда, — с горечью в голосе согласился Бессмертный.

—  А мне пора избушку на место ворочать. Ох и истосковалось старое сердце по родным сосенкам! Кощей, — сменив мечтательность на суровый взгляд, Яга обратилась к колдуну, — не забудь, что обещал мне.

Бессмертный помрачнел еще больше и едва заметно кивнул старой ведьме. Недовольно покачав головой, Яга зачем-то одарила меня участливым взглядом и зашагала в сторону леса.

—  Снова тайны, — растирая озябшие руки, жалела, что не прихватила рукавицы.

—  Голубушка моя ненаглядная, — жених вернул былую сладость в речи, — пообещал этой нечисти лесной, что поведаю все как есть. Раз согласилась стать женой мне, царицей государству, верно будет тебе знать.

—  Что-то невесел ты. Правда такая горькая?

Колдун расхаживал по скользкому мосту, тяжело вздыхал и все никак не решался развеять туман над тайнами. Теплые чувства к жениху начинало перебивать бурлящее исступление — умеет Кощей затянуть момент. Когда мои пальцы окончательно сковал мороз, а душа готова была выпрыгнуть от нетерпения. Бессмертный, наконец, изволил заговорить:

—  Уговор у меня со Смертью вышел в Глухомани, что ровно через год пожалую в Навь на вечную службу — такова была цена за жизнь ребенка.

—  Как же ты согласился? — По озябшему телу прокатился раскаленный испуг.

—  А ты, душа моя? Ты бы не согласилась? — Ладони жениха аккуратно коснулись моих щек.

—  Не ведаю, и представить не могу. — В сердце разгорался настоящий пожар. — Выходит, ты обманул меня. Обманул, Кощей!

—  Прости, голубушка.

—  Ты понимаешь, что натворил? — Одернув руки колдуна, я попятилась. — Не будет у нас с тобой счастливой жизни, у государства не будет царя-батюшки. Зачем ты людей разбудил? Чтобы оставить?

—  Не одних оставляю, Василисушка. Ты теперь надежа их, царица-матушка.

—  Я — надежа!? — Хотелось разреветься и засмеяться одновременно. — Да ты, суженый мой, видать, умом тронулся! Сельская девка я, домовуха. Сам говорил, что не народился еще человек, что с землями твоими совладает а теперь меня на трон сулишь.

—  Ты станешь мудрой правительницей, если пожелаешь.

—  А вот это ты видел? — скрутив фигу, с обидой сунула прямо под нос Кощею.

—  Хорош! — Жених сурово сдвинул брови. — Не было у меня выбора, Василиса. Как глаза той матери на меня смотрели вспомню, аж во рту горько.

Бессмертный помрачнел пуще прежнего. Казалось, бледная кожа приняла серый оттенок, глаза вмиг поблекли. Охальничать расхотелось, зато захотелось бежать куда глаза глядят — подальше от горьких новостей. С тяжелым камнем на шее мечты тонули в омуте правды. Душа чуяла, сердце беспокоилось, да только не могла подумать, что так все обернется. Не быть мне женой счастливой рядом с мужем до конца дней. Только доля подарила счастье, как обратно воротить собралась.

—  Пойду, Кощей.

—  Куда же ты, голубушка? Люди нас ждут.

—  Тебя ждут, царь-батюшка, — на глазах предательски наворачивались слезы, — а мне надо бы одной время скоротать. Не жди.

Ноги несли сами. Утопая в сугробах, растирала замерзшими пальцами слезы по щекам. В сапоги туго набился снег. Каждый шаг давался все тяжелее, я падала. Поднимаясь, всхлипывала громче — не то от горя, не то от бессилия. Продрогла насквозь, но холод не сравнить с черной кручиной в сердце.

Как же так? Все, что могло быть у нас с Кощеем, растворилось вмиг. Сосулькой по весне растаяло, снежинкой на ладони исчезло. Пусть не мог колдун иначе, но почему раньше слова не сказал, утаил? Чувства к жениху с каждым днем крепчали, на каждый его вздох мое сердце отзывалось, а он меня на трон готовил. Может, и не люба я ему вовсе? Предложил жениться так, от скуки, а потом вот и надобность случилась. Как он в простушке- деревенщине государыню увидал? Зачем царство разбудил? Нашел правительницу лешему на смех, кикиморам на потеху. Спал себе народ, горя не знал, а теперь при царе-батюшке и пожить толком не успеют. Что у Кощея в голове творится? Один черт ведает, а может, и ему неизвестно.

Ветер все настойчивее шевелил пушистые кроны сосен, сдувая с хвойных лап морось снега. Холодный, колючий, он лип к одежде, делая ее все тяжелее. Сил идти не осталось, плакать и подавно. На лице тонкой коркой льда застыли слезы, ноги совсем не слушались. Упала на колени в густой снег и повалилась на землю. Захотелось спать. Тело окутал покой, горе словно замерзло вместе со мной, застыло льдинками на ресницах.

—  Рановато, девица, тебе со Смертью встречи искать.

Детский звонкий голосок резанул слух. Быстро ступая, хозяйка голоса приближалась ко мне. Подняться, чтобы разглядеть кто это, не было ни сил, ни желания. Босые ножки мелькнули мимо моего лица, и девочка лет десяти от роду в простенькой льняной рубахе улеглась в холодный сугроб рядом со мной. Расчистив тонкими руками снежную преграду между нашими лицами, она уставилась белесыми глазами.

—  Не время, говорю, помирать тебе, — совсем не детская ухмылка мелькнула на бледных губах ребенка.

—  Я и не собиралась, — язык еле-еле ворочался, говорить было откровенно лень.

—  Не думала, не гадала, а мне бегай по лесам, — буркнула девочка. — Смерть за тобой пожаловала, Василиса Дивляновна.

—  Сама говоришь — не время. Зачем тогда пришла?

—  Это ты мне поведай. Не твой час помирать, а мне явиться пришлось. Может, дело какое ко мне есть?

—  Разве что заберешь меня вместо жениха.

—  Ой, развеселила!— смерть залилась задорным детским смехом.— Забрать тебя вместо Кощея? Он колдун знатный, тысячу лет землю топчет — добрая пожива. А ты кто? Невеста Кощеева — и вся радость. Нет уж, такая мена не интересна.

—  Авось, сыщется то, что тебя больше Бессмертного увлечет?

Девочка поменяла веселье на задумчивый тяжелый взгляд. Ветер в верхушках сосен приутих вместе со смертью.

—  Есть кой-чего. — наконец, выдала девочка. — Умаялась я целую вечность нитки резать, жизни человеческие обрывать. Нет мне покоя, нет отдыха. Для того и хочу в услужники Кощея получить, но твоя воля сильна, Василиса. Раз не побоялась меня, отважилась просить за жениха — будь по-твоему. Раздобудь для меня башмачки, но не простые, а чтобы впору пришлись и сносу им не было. Коли исполнишь мой наказ, прощу Кощею долг, а не исполнишь — заберу на вечное услужение. Срок даю до дня, когда Бессмертный в Навь явиться должен.

—  И что же, башмачки стоят полоненного Кощея?

—  Многие пытались для меня их найти, да никому не удавалось. Дюже интересное испытание. Али ты со мной поторговаться решила?

—  Нет, что ты, даже не собиралась. Башмачки, так башмачки.

—  Уговор! — вскрикнула смерть.

Резво подскочив с земли, девчонка с размаха двинула босой ногой мне под дых. Воздух застрял в грудине, слух застелил протяжный свист. Вокруг резко потемнело. Не знаю, сколько пролежала в сугробе, но на Кощеево царство успела опуститься ночь. Сквозь резкий звон в ушах послышался лай собак и хруст человеческих шагов по снегу.

—  Тут она! — взволнованный крик Тишки прокатился по зимнему лесу. — Что же ты, матушка, натворила-то?! Писарь судорожно грел мои онемевшие пальцы, растирал щеки теплыми ладонями.

—  Ох ты. Сыра Земля, — Яга подоспела как нельзя кстати, — что ты жамкаешь ее, дурень?! Кощей! Кощей, чтоб тебя волки сожрали! Где ты там?!

—  Жива? — Ворон, мягко опустившийся рядом со мной, вмиг обернулся Бессмертным.

—  Жива, да почти не дышит, — ведьма приложилась ухом к моей груди. — Сердце еле трепыхается. А ну, молодцы, отойдите!

Яга широко раскинула руки и, шевеля костлявыми пальцами, словно собрала морозный воздух вокруг себя. По телу покатилась волна тепла.

—  Живее давай, подымай! В избушку ко мне, Кощей, — раздавала указания Яга. — Чай, ближе, чем до теремов твоих.

Суженый несся сквозь зимний лес, крепко прижимая меня к себе, что-то второпях шептал, но слов я не разобрала. Только редкие удары сердца Бессмертного и удалявшийся лай собак. Впереди замелькал свет маленьких окон избушки на курьих ножках.

***

Пока Тишка топил печь, Яга мяла в ступке травы для заварки. Понемногу тело отходило от мороза. Тысячи иголок бродили по рукам и ногам, болью отзывался каждый укол. В избушке, как и прежде, дурманил голову пряный аромат: может, им старуха морочила голову путникам — кто его знает, но для меня этот запах — роднее не придумаешь. Кощей помог стянуть околевшую одежу и укутал в теплое лоскутное одеяло. В глазах жениха без труда читалась вина. Тяжелая, почище утренней кручины. Когда печь разошлась как нужно, а глоток отвара в глиняной чашке вернул меня к жизни, пришлось отвечать на многочисленные вопросы ведьмы. Запах смерти Яга учуяла безошибочно и, заподозрив, что дело неладно, принялась пытать. Долго отнекиваться не стала — рассказала все как есть про уговор с девочкой. Бессмертный долго молчал, только беспокойно ходил по скрипучим половицам дома Яги, кусая губы.

—  Царь-батюшка, да ты дыру в полу протрешь, — не выдержал писарь.

—  Сам виноват, сам и расхлебывать стану, — словно не заметив слов Тихомира, Кощей не прекращал расхаживать. — Поутру в путь отправлюсь. Чего таить — не знаю где эти проклятые башмаки искать. Даже представить не могу.

—  Мой уговор — мне и искать, — покрепче укутавшись в одеяло, буркнула я. — А вздумаешь запретить — отрекусь от свадьбы. Вот тебе слово.

—  Голубушка моя ненаглядная, — колдун опустился на колени рядом со мной, — прости дурня. Натворил дел — сам не рад. Останься дома. Неволить не могу, только просить и осталось.

—  И речи быть не может, — отрезала я.

—  Эка невидаль, — заворчала баба Яга, — вдвоем идите. Развели тут препирания. Кощей, ты кашу заварил, а Василиса маслицем сдобрила — вместе воз и потяните. Где искать — подскажу.

—  Неужто знаешь, Ягиня-матушка, где для Смерти башмачки достать? — Тишка от удивления вытащил чашку у меня из рук и хлебнул отвара.

—  А ты думал, я только богатырей в печи тушить умею? Есть в Рускале чеботарь — золотые руки. Сомом кликают, где он сейчас — точно не ведаю, но дам клубочек. Он приведет к его следу. Если не Сом, то никто такие башмачки не справит. На него надежа. Одна беда — стар он больно.

***

Домой возвратились уже заполночь. Суженый пожелал доброй ночи и скрылся за дверьми читальни на пару с Тихомиром. Может, колдовать перед дорогой собрались, а может, что в книжках о башмачках отыскать решили. Путешествие предстояло не из простых — пойди туда не знаю куда. Хорошо, хоть знаем, что искать надобно.

Сон дурманил голову приятными мыслями о пуховом одеяле да мягкой подушке. По дороге в опочивальню думала, что в сумку дорожную положить, а как только порог переступила — все и забыла. День вышел уж больно тяжелым. Опосля таких переживаний положено в баньке попариться, ужина отведать и в кровать отправиться. Собравши последние силы, мучительно зевая, стала собираться. В суму натолкала нужного и не очень — не на себе потащу, а Крее не уморится. Урчащий от голода живот все искал повода спуститься в кухню, и ведь нашел, паразит такой. Зря я разве из Глухомани горшочки-самовары тащила? В дороге самый маленький сгодится. Поклажа не велика, а польза порядочная. Хочешь похлебки или тушеного зайца в сметане — сообразит, и бровью повести не успеешь.

Посередь кухни за стряпчим столом сидел Кощей. Подпирая кулаком подбородок, задумчиво ковырял деревянной ложкой в тарелке с запоздалым ужином.

—  Ты чего тут? — Присела на лавку напротив суженого.

—  Места себе не найду, — с улыбкой вздохнул колдун, — в читальне не сидится, в постели не лежится, хоть брюхо набить. Знаешь, душа моя Василиса Дивляновна, похоже, чувства мне ум передавили.

—  На ярмарочного дурака ты не похож совсем, — попыталась ободрить жениха.

—  А на кого похож? На брехло рыночное, поди. Утаил от тебя правду про уговор со смертью. Хотел царство на тебя оставить и даже согласия твоего не спросил. Обещал, что по возвращению к свадьбе готовиться станем... так мне мила ты, что ни о чем другом думать не могу. Как мальчишка просто.

—  Ты, царь-батюшка, кручиниться перестань — негоже тебе. Пусть сметана киснет, а ты больше никогда от меня ничего не утаивай. Иначе какой ты муж, а я жена?

—  Верно, Василисушка. Ой верно говоришь. Да боюсь, что скоро при живом муже вдовой останешься, если успеем свадьбу сыграть. Не знаю я, где башмачки для Смерти справить. Яга, конечно, поможет, но душа беду чует.

—  Совсем расквасился, — я укоризненно покачала головой. — С таким зачином и в дорогу собираться не стоит. Скажи-ка лучше, куда мою утварь кухонную определили?

—  Так вон она, в сундуках, — Бессмертный кивнул в сторону огромной печи, занимавшей добрую часть большой кухни.

Под тоскливый взгляд Кощея я разобрала горшки, отыскав самый подходящий по размеру. Решив опробовать самоварную посуду после долгого простоя, аккуратно поставила перед колдуном и зашептала. Глиняная посудинка тонко пискнула и резво завертелась. Через мгновение из-под крышки заструился ароматный пар.

—  Это что там такое? — сглатывая слюну, Кощей с интересом уставился на чудесный горшочек.

—  Должны быть вареники с творогом.

Кажется, суженый мой и думать забыл о печалях. Вон как глазки загорелись. Колдун, не задумываясь, отставил тарелку с давно остывшей кашей и сдернул крышку с горшка. Пока я доставала ложку с высокой полки, Кощей умудрился расправиться с варениками и, облизываясь, стыдливо уставился на меня. Пришлось наворожить еще вареников с вишней, за ними жених пожелал отведать щей и тушеных рябчиков. На том аппетит Бессмертного не унялся. Самоварные горшки и жена-домовуха для Кощея — подарок судьбы. Достав пару горшочков побольше, наворожила для него студень да тельное, а в маленьком — себе похлебки: успеть бы поужинать.

—  Вкусно? — с улыбкой я смотрела, как Кощей выскребает стенки горшка ложкой.

—  Очень, — довольно закивал жених. — Благодарствую, невестушка, уважила. Так вкусно мои стряпчие отродясь не готовили.

—  На сытый живот и мысли в голову дурные не полезут. Накормила, напоила, дома уют сотворила — в том вся моя сила чародейская.

—  Это ты не подумавши говоришь, — сытым котом мурлыкал Кощей. — Есть в тебе кое-что покрепче.

—  Не быть мне настоящей ведьмой, — отмахнулась я. — Куда мне до вас с Ягой? Казалось, простым травяным отваром сегодня меня напоила, а ведь какая силища в нем! Скачу теперь молодой козочкой, даже не чихнула ни разу. А я и по книжкам училась-училась, да, видать, бестолочь. Морный шар и тот скрутить не могу как должно.

—  Шары эти люди выдумали, чтобы друг друга пугать, не иначе. Да и книжки ничему толковому не научат. Волшба она в сердце живет и вокруг нас забавляется. Голубушка, если нет в тебе никаких умений, то как ты среди леса в метель Яра отыскала?

—  Свезло, должно быть.

—  Ты ворожила: лисьим нюхом, совиным слухом, волчьим голодом. Понимаешь?

Ничего не понимала, но слабая щекотка азарта вмиг разбудила забытые мысли. Тяжелые ладони Кощея мягко легли на мои руки. Кухня закружилась с немыслимой скоростью. Казалось, все вокруг исчезает, а может, я исчезала. Полки брякнули посудой, а затем остались только звенящая тишина и теплый ветер, уносивший мысли далеко от хором Кощея. Мои знания о ворожбе теперь виделись полной нескладицей. Вековые тайны мощным потоком разрывали душу. Боязно и, одновременно, легко я принимала этот дар Кощея.

Для колдовства не нужны заумные письмена, ни к чему настоящему чародею грамота на волшбу из рук царя. Окунуться с головой в звонкий ветер, станцевать с огнем рудым да жизнь из земли зачерпнуть — диво. Все по плечу человеку, но не ведают люди о том. Спрятали память в книги и твердят без конца об учениях. Наука в каждом таится, если способность к тому есть и желание.

Морок утихал, оставляя отголоски бесценных знаний. По телу растекалась сильная усталость. Хотелось улечься и смаковать каждую мысль, пока не усну.

Глава 7

Чуть утро распустило лучи зимнего солнца, я открыла глаза. В мыслях вертелись воспоминания о вчерашнем мороке Кощея. Неужто и впрямь могу колдовать не хуже Яги или суженого? Бессмертный — древний чародей, и не верить ему глупо, но и поверить враз сложно — это переворачивало мир, ставило все вверх ногами. С детства я знала наверняка, что наука волшебная в книжках хранится — зубри, и будет тебе морный шар, долгожданный дождь... Да все. что душе угодно! Чем больше из писаний черпаешь, тем больше сила чародейская. А тут выходит, что от лени народ упражнения колдовские выдумал, чтобы не искать в себе искры волшебной. Прикусив губу от сомнений, я натянула на лицо пуховое одеяло. Нежиться в теплой постели, перебирая в голове мысли — занятие увлекательное, но не сегодня. Заставила себя встать и, опустив голые пятки на прохладные половицы, стала соображать, что стоит сделать в первую очередь перед дорогой.

По доброй традиции в мои планы вмешалась Веся. Девица, заглянув в опочивальню, сообщила, что царь-батюшка отправился к Яге, а мне велено хорошенько позавтракать и прибыть к ним как можно скорее.

Сказано — сделано. Рассиживаться за столом не стала, скоренько поела блинов со сметаной и поспешила к Яге.

Изба на курьих ножках заняла место в глубине леса на просторной поляне. За ночь новых сугробов не намело, и я с удовольствием вышагивала по утоптанной еще вчера тропинке. По правую руку шумел просыпавшийся город. Кощеево царство поближе разглядетьтак и не успела. Тишка говорил, что ярмарки здесь устраивают знатные: товары диковинные, а цены смешные. Думалось, открой Кощей пути сюда, в Торгоград никто бы в жизни не подался. Люди тут живут через одного колдуны да ведьмы, а кто не чародей, тот силушкой богатырской похвастать может. Немудрено, что Яру трон здешний приглянулся. Что ценнее: казна царская, несметными богатствами наполненная, или люди — еще разобраться надобно.

Дорожка привела к избушке быстро, словно сама несла мои ноги. На перилах крыльца, уютно нахохлившись, спал толстый филин. Я попыталась тихонько пройти мимо, но куда там — он открыл огромные желтые глазища и, набычившись, грозно заухал. Тут же за дверью послышалась ругань Яги:

—  Ух, я тебя окаянного! — Ведьма высунулась на улицу. — А ну, лети отсюда! Спать пора, а он все псом на пороге сидит. Уже явилась, Василиса, — Яга наконец-то заметила меня, — проходи скорее. Горницу выстудим.

У печи на лавке стояла моя дорожная сумка, а рядом аккуратной горкой одежа с сапогами сложена. Неужто отсюда пойдем? Еще и пешими — коней-то не видать во дворе Яги.

—  Доброе утречко, голубушка моя ненаглядная, — новым золотым засиял Кощей.

—  И тебе доброе, Кощеюшка, — улыбнулась я в ответ.

—  Будет вам доброе, ага. — Ворчание старой ведьмы испортило весь сердечный настрой. — Покуда вы тут милуетесь, время идет. Живее собирайтесь и в погреб лезьте.

—  Зачем в погреб? — опешила я.

—  Огурчиков мне из бочки наловишь, — съязвила ведьма.

—  Дороги все наглухо зачаровал, — объяснил жених. — Вот, один выход теперь — погреб Яги. Так спокойней.

—  А вход?

—  Ну и вход в погребе. Только о том никому не ведомо.

За границами царства Кощея нет зимы лютой. Осень в Рускале в самом разгаре — мягкая, листьями шуршит, дождичком изредка поливает. Одежу жених нам подготовил по погоде: теплая в меру, удобная. Переодевшись, я перекинула сумку через плечо и с недоверием покосилась на крышку подпола.

—  Пойдем, голубушка, пора в путь-дорогу.

Кощей отворил погреб. По избе тут же разошелся запах прелых листьев, задул прохладный ветерок. Колдун, не раздумывая, махнул в темную дырку, и рта раскрыть не успела.

—  Вот, держи. — Яга сунула мне в ладонь шерстяной клубок. — Он вас к следу чеботаря приведет. Берегите себя, а то мы тут с Тихомиром долго-то не сдюжим. Чай, трон Кощеев не под наши попы сколочен.

—  Постараемся.

—  Ну все, дочка, дуйте ветром, гоните волком. — Яга лихо подтолкнула меня к открытому погребу.

***

Не ошиблась я с погодой. Рускальская осень чуть поддавала холодком, но после лютых морозов и сугробов по колено это такая чепуха, честное слово. Хоть и не люблю ковры из желтых листьев и лужи на дорогах, но для путников время самое подходящее — от жары не упреешь, от холода не околеешь.

—  Суженый мой, что же, пешком пойдем? — Таяла последняя надежда встретиться с Кресом.

—  Пока клубок ведет — пешком, а там видно будет.

Опустила клубок на чуть влажную дорогу. Озорно подпрыгивая, он тут же начал разматываться, указывая путь. Бессмертный взял меня за руку, и мы отправились вслед за шерстяной ниткой.

Я так привыкла к пушистым лапам сосен в Кощеевом царстве, что березы да осины по обочинам дороги казались какими-то необыкновенными, а то и странными. Рускала стала непривычной, немного чужой. В просветах между осенними тучками солнце светило слишком ярко.  _к_н_и_г_о_ч_е_й._н_е_т_ Ветер почти не подхватывал ароматов осени, может, самую малость. Если откровенно, то не чуяла теперь, что здесь моя родина. Все чужое, не мое. Даже домой — в хоромы царя-батюшки — захотелось.

—  Что-то ты невесела, Василиса Дивляновна. Вчера в том меня упрекала, а сегодня сама нос повесила.

—  Из головы твоя наука никак не идет.

—  А какой в ней повод для кручины? — Кощей внимательно следил за ниткой.

—  В толк никак не возьму, как это без заклинаний ворожить. Народ веками мудрость для потомков хранил, старательно в письмена прятал, а по-твоему выходит, там не наука — так, баловство.

Кощей нахмурился и, наступив черным сапогом на нитку, заставил клубок остановиться. Лицо жениха тронула суровая тень. Показалось даже, что тишина вокруг недовольно скрипнула. Колдун задумчиво вздохнул и принялся растолковывать:

— Вот ты, голубушка моя, науке ведьмовской с малых лет подруга. Пусть тебя не людей губить учили, а пироги печь — все одно. Чтобы вязанку дров сообразить тебе надобно шепоток кинуть, так?

—  Так.

—  Шепоток тот ты вычитала, выучила и век не забудешь. Попробуй-ка, душа моя, нам дровишек прямо сейчас справить, но шепотком тем не пользуйся.

—  А как же без него-то? — растерялась я.

—  Как-как, — буркнул жених, с легкой ухмылкой,— попроси у ветра деревце сломать, прикажи лешему по лесу прошуршать. Ну, придумай сама, как дрова добыть. Шепоток сам собой придумается, ты его потом и не вспомнишь. Для каждой волшбы надобно душевное желание подходящее.

Призадумалась. Ох и сложно это — без шепотка дров сыскать. Заклинание работает просто — топоры застучали, дерево повалили, наскоро расправились, и жги, покуда не сгорят дровишки. А тут что делать? С лешим связываться себе дороже. Сварганит на копейку, а вспомнит как за золотой. Ну его в баню, пусть попарится. Ветер просить — тоже так себе затея. Повалит ствол, а на дрова не разрубит. Задумавшись, теребила кончик косы и в такт мыслям каблуком по дороге пристукивала. Была не была, что с меня — домовухи

—  взять! Приметила осинку подходящую, сухостойную у самой обочины, в кулаки воздух сжала — как тесто месить собралась. Только для теста ладошки мягонько ходят, а тут представила, что камень в замес пускаю, и давай деревце в щепки крошить. Хруст стоял такой, что птицы на крыло встали, зайцы из бурелома повыпрыгивали.

—  Да-а-а, — растеряно протянул Кощей, изогнув брови, — не совсем то, чего я ожидал, но подход интересный. А если ты, душа моя, богатырю какому бока мять примешься? Ай да, Василиса Дивляновна, ай да удумала! — расхохотался жених.

—  Получилось? — Поглядывая на кучу щепок сама не верила, что без шепотка справилась.

—  Еще как, невестушка моя ненаглядная! — широко улыбался Кощей. — Вижу, правильно я себе жену приглядел, не прогадал. С таким зачином у тебя все получится.

Хотела было суженого словом уколоть, мол, не женился еще и нечего тут ерепениться, да не случилось — за спиной резво застучали копыта. Обернувшись, углядела быстро приближавшегося всадника на рябом коне. Молодец в седле держался не слишком умело, все норовил свалиться, но каким-то чудом добрался до нас верхом.

—  Это кто тут на моей дороге безобразничает? Почто шумите, чертяки? Али не знаете, что этот путь принадлежит Соловью-разбойнику? — на одном дыхании выпалил парень, гордо тряхнув золотистыми кудрями.

—  Это ты Соловей? — Я выпучила глаза на худосочного парнишку, даже отдаленно не напоминавшего моего друга разбойника.

—  Глаза протри, девка! — надменно пискнул самозванец. — Перед тобой гроза всех путников — Соловей-разбойник! А ну, живо все побрякушки и деньги сюда!

—  Ты чего орешь, как оглашенный? — Кощей смотрел на малохольного в седле и только ухмылялся. — Думаешь, мы глухие, а может, еще и слепые? Отродясь у Соловушки бараньих кудрей не водилось, да и наездник из него получше, чем из тебя. Не вышел ты рожей Соловьем себя кликать.

—  Видать, славы захотелось и денег легких, — укоризненно глянула на растерянного парня.

—  А вы Соловья знаете?

Самозванец неумело спешился и стыдливо уставился себе под ноги. Вот теперь внешний вид соответствовал поведению, а то гляди — хорохорится, как петух перед курами.

—  Мы-то знаем, а тебя как угораздило его именем назваться? — Колдун сверлил взглядом неудачливого грабителя.

—  А что мне делать осталось? — шмыгнул носом парнишка. — Соловей мне братец названный, в ученики взял, а сам вот в беду попал. Чтобы вызволить его. надобно полмешка золота добыть. Две седмицы на дороге стерегу путников.

—  И много насобирал? — Бессмертный подошел ближе к молодцу.

—  Ничего у меня нет, — тяжело вздохнул горе-разбойник.

—  Немудрено, — кивнула я, — прыти в тебе хоть ложкой черпай — через край льется, а вот науку Соловья, видать, не усвоил. Кто же так грабит-то?

—  Давай-ка, прыткий наш, представься да рассказывай, что с настоящим Соловьем приключилось, — Кощей подбодрил парнишку хлопком по плечу.

—  Градька я, сирота круглый. Ходил-бродил по кабакам и трактирам, работу искал. Вот и с Соловьем в одном и познакомились. Взял он меня с собой, мастерству обучить обещал, да не успел. Тут недалече есть местечко, там люди с купцами об заклад бьются да в играх деньги спускают. Проигрался Соловушка буйная головушка. Теперь купцы его в полон взяли, а мне сказали: не принесешь долг — сдадим твоего брата Гороху за хорошие деньги. Сроку три седмицы дали. А у Гороха Соловью сразу плаха светит. Накуролесил шибко, розыск объявлен... правда, государь за него меньше дает, чем эти лиходеи просят.

Кощей присвистнул, и клубочек, смотав распущенную по дороге нить, юркнул в карман атласной рубахи:

—  Ну, Градька, показывай, где то местечко...

***

Поодаль от дороги через редкие стволы деревьев просвечивал хилый домишко. Приземистый сарай даже не напоминал резные срубы Рускальских трактиров с широкими дворами. Видать, место на широкий люд не рассчитано, путников завлечь не стараются. У входа топталась пара привязанных лошадок, туда же наш нежданный спутник определил рябого коня.

Внутри разило потом и медовухой. В средине грязного зала стоял тяжелый широкий стол, за ним сидели посетители кабака: пара купцов в расшитых кафтанах и наш друг. Соловей, явно не выспавшийся, клевал носом над столешницей, пока поддатые гости о чем-то громко спорили. Вид у него бывал и лучше: всклокоченная черная шевелюра, синюшные круги под глазами, бледный, что смерть, а одежа сколько не меняна — представить страшно. Стройный красавец Соловей-разбойник превратился в голь кабацкую.

Кощей, быстро оценив ситуацию, зашептал:

—  Подожди-ка меня на улице, Василиса Дивляновна. Нечего тебе...

—  И не проси, — резко обрубила я.

Жених с укором покосился на меня, но спорить не стал, и наша троица зашагала к столу. Заняв место на лавке поближе к Кощею, я поежилась от сквозняка. Что такое уют здесь не ведают — повсюду мусор да паутина по углам. Купцы закусывали спор и выпивку жареным мясом, а кости не гнушались скидывать на пол. Соловей в трапезе не участвовал, но. отвлекаясь от дремы, поглядывал голодными печальными глазами на неаппетитную снедь. Наше появление за столом заставило мужиков прекратить спор. Один обтер руки о кафтан, поправил высокую шапку и довольно хмыкнул.

—  Здравы будьте, люди добрые, — ровным тоном поприветствовал колдун. — Почто же вы пленника голодом морите? Хлопнется молодец к вам на стол хладным трупом, и долг не вернется.

—  Ты из нас душегубцев-то не делай, — заулыбался второй купец,— мы еды предлагали, да отказался он.

—  Еще бы я собственным конем обедал, — пробурчал Соловей.

—  Вот! — подтвердил первый купец, кивнув в сторону разбойника.

—  Не станем толки лишние разводить. — Бессмертный брезгливо смахнул остатки трапезы со столе перед собой. — Сколько Соловей должен?

—  Много, — ухмыльнулся второй купец. — Золотом полмешка выйдет, но у вас, погляжу, есть кое-что поинтереснее. — он уставился на меня хмельным масленым взглядом.

—  Не про твою честь, — рыкнул жених. — Полмешка золота полно будет.

—  Ладно тебе, — рассмеялся первый, — справная девка-то. Вон, коса какая толстая, глазища черные, щеки румяные. И вот тут как надо все.

Он лихо перевалился грузным телом через стол, ухватил меня жирными от мяса руками за грудь. Ойкнув, дернулась, но купец уже крепко сжимал косу и тянулся губами к лицу. Кощей с силой передавил его запястье. Пьяный мужик взвыл от боли и отпустил мои волосы. Дурная от страха, вскочила с лавки и юркнула подальше от лиходея.

Второй подскочил на подмогу другу, но Соловей ловко отвесил ему оплеуху, и тот плюхнулся обратно на лавку.

—  Ты чего творишь?! — заорал обиженный Кощеем купец, лежа на столе. — Долг отдавай или проваливай! Золотом теперича не откупишься. Бабу отдашь — как пить дать!

Не дожидаясь ответа колдуна, он скатился со столешницы на пол и, поднявшись на ноги, двинулся ко мне. Вот тут мне стало совсем нехорошо. Бессмертный рассвирепел при виде облизывавшегося покусителя. Таким жениха я еще никогда не видала: медово-карие глаза налились кровавой яростью. Кощей мигом встал на пути купца:

—  Не буди лихо, — еле сдерживаясь, шипел суженый.

—  А то что? — рот злодея скривился в пьяной улыбке. — Долг платежом красен. Раз пришел платить — плати, а уж цену я назначу. А ну, дай мне тело девичье вдоволь потискать, — небрежно оттолкнув Кощея, он попытался продолжить путь.

Бессмертный вцепился в ворот кафтана лиходея и, словно мокрую тряпку, швырнул с немыслимой силой об стену. По срубу прокатилась волна дрожи, а тело купца без жизни плюхнулось на пол.

Градька в оцепенении продолжал сидеть на лавке и стеклянными глазами наблюдать за происходящим. Соловей привстал глянуть, что произошло с моим обидчиком. Увидев бездыханное тело, уселся обратно.

—  Убивец! — заорал дурниной второй купец.

—  Потише, — холодным голосом посоветовал Соловей.

Кощей прихлопнул в ладоши, и на стол с лязгом плюхнулся мешок, наполовину забитый золотыми монетами:

—  Забирай долг, — прорычал колдун, — слово Кощей держит. Соловей, Василиса, выходите и идола этого с собой заберите. —жених кивнул в сторону Градьки.

Разбойник подхватил друга под руку и быстро направился к выходу, по пути указывая мне на дверь. Ноги стали будто пушинки — совсем их не чувствовала. Как через порог перемахнула только? Голова кружилась, сердце заходилось густыми ударами. Свежий воздух помог немного успокоиться.

На березе перед кабаком удобно устроился филин. Точь-в-точь как у Яги на крыльце. Птица перебирала когтистыми лапами по ветке и внимательно наблюдала за происходящим в открытую дверь.

—  Яга послала. — Кощей вышел на улицу и сразу приметил любопытствующую птицу.

Филин молча расправил крылья и, моргнув, отправился прочь, видимо, докладывать ведьме разведанное.

—  Если я прошу обождать на улице, то стоит послушаться, — тихим голосом жених обратился ко мне. — Сложно с собой совладать, когда к тебе руки тянут.

—  Не хотела я... — губы задрожали от выходящего волнения.

—  Тише, голубушка моя, тише, — суженый нежно обнял меня, — тебя не виню, но впредь слушай мужа будущего, хоть изредка.

—  Давайте-ка уходить отсюда, — Соловей напряженно вглядывался вдаль. — Они гонца к Гороху отправили, не надеялись, что Градька откуп принесет. Скоро уж тут будут царские прихвостни.

—  Вам двоих коней, а мы с Василисой Дивляновной на одном поскачем, — быстро соображал Бессмертный. — Если поторопимся, то к сумеркам по лесной тропе доберемся до местного лешего. Он хоть и нечисть, а мужик хозяйственный — накормит, напоит и в баньке попарит. Лучшего ночлега не придумать.

Градька с Соловьем скоро отвязали своих коней и поспешили к лесной тропе, указанной колдуном. Ноги все еще плохо слушались, намучился жених, усаживая меня в седло перед собой. Почувствовав за спиной грудь Кощея, стало спокойнее. Он сдавил бока рыжей лошадки, и мы отправились вслед за молодцами.

—  Не ждал, не гадал вас тут увидеть. — заявил Соловей, когда мы поравнялись. — Спасибо Кощей, теперь должник я твой.

— Брось, — отмахнулся колдун.

—  Соловей долги отдавать привык, и раз уж ты меня выкупил — проси чего хочешь.

—  Ну раз так, то стоит подумать. Друже, ты разбойник лихой, может, и будет прок.

—  Спрашивать, чего это вы вдвоем с Василисой по лесам рыщите, да еще и милуетесь, не стоит? — заулыбался Соловей.

—  Жениться вот решил, — смущенно пробормотал Бессмертный, — на Василисе Дивляновне, голубушке моей ненаглядной. Да только вот... — колдун осекся, — давайте-ка ходу прибавим, а то не ровен час в полон к Гороху попадем.

***

Избушка лешего надежно скрывалась за стеной рябых березок. Сразу и не разглядеть. Умеет нечисть свои жилища прятать. Добрались до места, чуть темнеть начало — как Кощей и обещал. Хозяин оказался крепким старичком. Лешего в нем выдавал разве что вороватый взгляд и пара мелких поганок на носу. А так — вполне обычный дед. Принял радушно: баньку истопил, смыть грязь дорожную, ужином добрым накормил. В благодарность настряпала в горшочке-самоваре блинов полакомиться лешему. Старик ел и нахваливал — угодила, значит. Пока Кощей в бане парился, рассказала обо всем Соловью. Разбойник слушал и все задумчиво кивал. Видно, зацепила его наша беда. Соловей хоть и преступник по меркам Рускальским, а сердце у него живое, мхом не поросшее.

—  Ну, кто там следующий в баньке кости греть?

На пороге появился Бессмертный, закутанный в отрез ткани. Распаренный, широкоплечий, с каплями воды на смуглой коже — глаз не оторвать от жениха. Наверное, впервые в жизни мне повезло встретить настоящее чувство. Сердечко хоть и стучит беспокойно при взгляде на милого, а на душе-то тепло — мед бы растекся. Только бы сыскать башмачки для Смерти, только бы не потерять его.

—  Пусть Градька идет, — предложил Соловей,— а мы с тобой, Кощеюшка, потолкуем на крыльце.

—  Идет. — согласился колдун.

Взяв по кружке березового кваса, молодцы вышли на улицу. Градька засобирался мыться, а мы с лешим остались за столом доедать ужин.

Леший уплетал уже третью порцию кружевных блинчиков и с удовольствием травил лесные байки. Да так складно и смешно рассказывал, что я и думать забыла обо всех проблемах. Приврал, наверное, но оно того стоило. Когда рассказывал о сватовстве к кикиморе, я чуть с лавки со смеху не упала.

—  Это чем ты невестушку мою так рассмешил? — заулыбался вернувшийся в избу вместе с Соловьем Кощей. — Может, увести у меня ее собираешься?

—  Будет тебе, — щеки старика покрылись румянцем. — Куда мне такую девицу уводить? Ей только царицей у тебя быть. На меньшее и не соглашайся. — заговорщицки шепнул мне дедушка.

—  Шутки — шутками, а теперь о деле, — вдруг серьезно заявил жених. — Завтра отправим Градьку в Глухомань

—  там ему самое место. Как считаешь, душа моя, примут его в селе?

—  Примут, — одобрила предложение колдуна. — Разбойника с него все одно не вышло.

—  Хорошо. А мы с тобой и Соловьем по клубочку дальше отправимся. Вдвоем хорошо, а втроем надежнее.

—  Чем смогу — помогу, — разбойник успел утащить из горшочка последний блин.

Спать леший уложил нас с Кощеем на теплую печь. Соловей с Градькой устроились на широких лавках. Сам хозяин ночевать дома не собирался — обход леса никто не отменял. Мало ли кто заплутает в темноте или еще напасть какая приключится.

Молодцы внизу заходились дружным храпом. За окном потихоньку начал накрапывать дождик. Только бы за ночь прошел, по дороге не мочиться. Лежа лицом к стене на узкой печной лежанке сложно было не касаться друг друга. Помаявшись, Кощей вздохнул и крепко обнял, прижав меня к себе.

—  Ох, лучше бы я на лавку улегся, голубушка, — зашептал жених.

—  Тесно? — улыбнулась я.

—  Последнего ума лишишь. — губы Кощея нежно касались моей шеи.

—  А я вот... и не целовалась ни разу, — почувствовав, как суженый замер, я повернулась к нему.

—  Василисушка, ты не подумай, я ведь ничего такого-то... но как удержаться от ласки, когда ты так близко. Люблю тебя, моя ненаглядная.

Глянула на Кощея, а он в тусклом свете догорающих лучин такой растерянный, будто сам ни разу не целованный. Переполненная чувствами, дотронулась ладонью до щеки жениха.

—  И ты мне люб, Кощеюшка.

С трепетом Кощей коснулся моих губ. Волшебный момент первого поцелуя заставил сердце дрогнуть от счастья. Я отвечала на каждое касание, на каждый вдох. Не хватало воздуха, чтобы надышаться родным, теплым запахом милого. Вкус его губ пьянил медом. Раз. два, три, четыре — часто-часто билось сердечко любимого. Раз, два, три — затихало на миг и снова барабанило, словно град по крыше. Казалось, в груди Кощея не одно, а целый десяток сердец.

—  Единственный мой, — стесняясь, шептала я. — хочу стать женой тебе, и нет для меня никого иного.

—  Правда?

Бессмертный выглядел счастливым мальчишкой. Наивный, нежный взгляд обычно тяжелых глаз изменил его до неузнаваемости.

—  И не сомневайся. Только бы башмачки найти. Ой, страшно. — я зажмурилась.

—  Ничего не бойся. Чую — всю землю перерою, если надо — моря осушу, но найду. Мне после твоих слов отступать некуда.

—  Кощеюшка, а как домой-то охота. Скорее бы это все закончилось.

—  Потерпи, любимая. Я и сам жду не дождусь, когда на родную землю вернемся. А сейчас спать пора. — колдун легким поцелуем навел густую дрему.

—  Как там Тишка с Ягой справляются? — Сладкая зевота забирала последние силы.

Справятся, — улыбнулся Кощей, укутывая в нежные объятия.

Глава 8

С рассветом Кощей и Соловей объяснили Градьке, как найти спрятанную от глаз людских Глухомань, и отправили в дорогу. Оставалось надеяться, что парню там понравится. Уж Малуша с Немиром не выгонят точно.

Коней оставили лешему. Старик обрадовался прибавлению в хозяйстве. Не знаю, на кой они ему: может, целину распахать решил, а может, по лесу кататься станет.

После ночи в объятиях жениха на теплой печке прохладное дождливое утро казалось мерзким. Небо густо затянуло серым, и надежда на погожий осенний день покинула меня. Придется шлепать по лужам. Не ливень — и на том спасибо.

На этот раз клубок не повел нас к дороге. Наоборот — уводил по тропе глубже в лес. Кощей шел впереди, то и дело оборачиваясь на нас с Соловьем. А разбойник-то ожил после вчерашней бани и доброго сна! Синие круги под глазами исчезли, щеки налились легким румянцем. Вот он — прежний Соловей: мокрые от дождя темные шелковые волосы до плеч, глаза раскосые хитрые, да фигура, что березка, стройная — встретишь такого на улице и не поверишь, что преступник государственный. Скорее, за царского прислужника сойдет.

—  Места знакомые больно.— Кощей глубоко вдохнул влажный воздух.

—  Я тут не бывал, Кош. — пожал плечами Соловей.

—  И я не бывала... вроде.

—  Принюхайся, Василисушка. Да не своим носом, лисьим, — серьезно посоветовал жених.

—  Откуда у меня нос лисий? — усмехнулась я.

—  Будет даже волчий — стоит только захотеть. — не оборачиваясь, настаивал Кощей.

Простой какой, вы поглядите! Словам жениха не поверила, но из любопытства и впрямь захотелось попробовать, как лиса чует. Вертела эту мысль в голове, вертела, и вдруг сотни резких запахов ворвались в ноздри. Я зашлась в приступе кашля — просто невыносимо чувствовать столько всего! Где-то живность сдохла, а ощущение, будто прямо у меня под носом. Листва опавшая смердела гнилью. Недалече гулял мишка, хоть и не видно, но ошибки быть не может.

—  Это с непривычки, душа моя.— Колдун заботливо поднес мне флягу с водицей.

—  Жуть, да и только, — запив кашель, старалась дышать реже. — Как лисы не дохнут от этого смрада?

—  Дело привычки. — Соловья явно забавляла ситуация.

—  Среди остальных есть знакомый запах, — Кощей еще раз глубоко вдохнул.

—  Ну, не знаю. — я побоялась повторить за женихом,— ничего особенного, по-моему.

Отчаянно боролась за возвращение своего нюха, но на это ушло куда больше времени, чем рассчитывала. Когда наконец-то получилось, и сводящая с ума вонь отступила, мы вышли к лесному поселению. А местечко-то и впрямь знакомое: десяток избушек, а с краю — дом старика, где мы провели ночь перед тем, как нашли тайную тропу к царству Кощея. Увлеченная собственным носом, я и не заметила, как березовый лес сменился толстенными соснами. Клубок прилично исхудал. Совершив последний оборот, он до конца размотался прямо у крыльца избушки деда.

—  Неожиданно, — колдун с удивлением почесал лысый затылок.

—  Выходит, тот дедушка и есть чеботарь Сом.

—  Видать, я один не понимаю, о чем вы толкуете.— Соловей с интересом оглядывал пустующее поселение. — Да тут, похоже, людей нет.

—  Один был.— Колдун ступил на крыльцо и забарабанил кулаком в дверь. — Отец, ты дома?

Скрип несмазанных петель дал понять — не заперто. Горница пустовала. На столе и сундуках приличный слой пыли, прохладно, как на улице. Хилая печь явно давно не топилась.

—  Ушел...— Лавка громко скрипнула под женихом.

—  Немудрено, — я присела рядом, — ты ведь его омолодил.

—  Да расскажите уже! — взмолился Соловей.

—  Гостили мы с Василисушкой в этой избушке недавно. Хозяином дед дряхлый был, все просил его со свету сжить, мол, не идет к нему смерть. Ну, я поразмыслил и решил старику помочь, как умею — оставил молодильной водицы. Кто же знал-то?

—  Мы даже имени его не спросили, — грустно вздохнула я. — Где теперь искать?

—  Ну даете!— хмыкнул разбойник.

—  Пойду, посмотрю, может, след есть, — суженый направился к выходу, — а вы пока печь истопите. Надо одежу высушить да думать, что дальше делать. Клубок свое честно исполнил, теперь дело за нами.

Шепотками убрала пыль в горнице, дров наворожила и гореть в печь отправила. Разошелся огонь в топке, затрещали поленья. Избушка сразу наполнилась древесным ароматом, теплее стало. Соловей все рыскал в сундуках в поисках поживы, но находил только старую посуду да тряпье ветхое.

—  Ну что за хозяин,— сокрушался разбойник,— ничего приличного не оставил.

—  Завязывай копаться в чужих вещах, лучше подай горшочек из сумки да на стол посуду поставь.

—  Ну, хоть пообедаем. — Соловей расплылся в очаровательной улыбке.

—  Для начала домовенка накормим. Поди, голодный без хозяина сидит.

—  Тогда уж всех корми. Вон там избушек сколько.

—  Те пустые совсем. — прислушиваясь к шороху за печкой, я забрала у Соловья горшок.

Чавканье домового услышал даже разбойник. Обычно домашняя нечисть ведет себя тихо, простым людям не услышать. Заглянув за печку, увидела пушистого домовенка. Миску с топленым молоком он приговорил одним махом и уставился на меня в ожидании добавки. Что поделать — надо досыта кормить. После домового пришел черед обед и нам справить. Соловей довольно потер руки и, схватив ложку побольше, плюхнул в тарелку каши.

—  Ты меня прости, Вася, но не спросить не могу...— молодец серьезно глянул на меня.

— Что такое?

—  Так ты по Яру убивалась, чувствами сердечными заходилась, а теперь в невестах у Кощея ходишь. Забыла любовь прежнюю?

—  Может, и забыла — сама не знаю.— Я задумчиво вертела в руках деревянную ложку. — Кощей жениться предложил — согласилась, проще ведь с тоской справиться, коли есть рядом молодец. А теперь и чувства появились. Нет больше кузнеца Косисельского, есть кто-то другой. Понимаешь?

—  Понимаю. — кивнул Соловей. — Тот, кто люб тебе был. оказался совсем иным человеком.

—  Ага. Так и есть. Души в Ярке не чаяла, а вышло, что ему дороже сила колдовская.

—  Ну, винить его сложно.— Разбойник не забывал про обед. — Что от тебя отвернулся — подлость знатная, но и понять можно — не каждый от вечности откажется. Тут дело в другом — ежели не до конца к Яру сердце остыло, морочить голову Кощею — дело гиблое.

—  Если и есть что к Яру — выдерну, как сорняк с грядки.

—  Смотри, как бы беды не вышло, Вася, — Соловей укоризненно покачал головой. — Больше остального Бессмертный любовь встретить мечтал и на том обжигался не раз. Боюсь, если с тобой не получится, то он таких дел натворит...

—  А ты не бойся, — я легонько щелкнула друга по носу.

Наш откровенный разговор прервался грохотом распахнувшейся двери. На пороге с выпученными глазами возник мой суженый. Он крепко сжимал пятерней запястье совершенно голой девицы. Бледная кожа красавицы отливала зеленым, волосы струились до полу — как есть нечисть. Мавка вроде. Девушка умудрялась сохранять ледяное спокойствие — ни тени страха на точеном личике.

Соловей было глянул на порог, но, быстро сообразив, кого привел Кощей, резко отвернулся.

—  Ты зачем ее притащил?! — разбойник уставился в тарелку, лишь бы не поймать взгляд русалки.

—  Не боись, — колдун затащил нечисть в горницу, — зачаровал, чтобы беды не натворила. След Сома нашел и обрывается он ровнехонько у озера, тут недалече. А в озере — вот эта, — жених подтолкнул мавку в спину, — сидит на бережку, глазки строит. Попробовал добром выяснить, что с Сомом сделала, так молчит, бестолочь. В печь кинем, огнем колдовским бока разогреем, может, сговорчивее станет.

—  Не надо колдовского огня! — взгляд девушки забегал испугом.

Колдун, не обращая внимания на слова русалки, зашагал к печи и, отдернув заслон топки, принялся щелкать пальцами. Огненные языки лизнули его руки и поменяли цвет. Печка заморгала едва заметным синим светом.

—  Да что же это делается-то, люди добрые! — запричитала нечисть на манер базарной бабы.

—  Сама виновата! — рявкнул колдун. — Извела мужика и признаваться не хочешь...

—  Я не изводила! — девушка замотала головой и шагнула назад — подальше от опасного пламени.

—  Тогда рассказывай, куда Сом делся, или живо в печку суну.

Кощей не шутил. В его взгляде читалась неподдельная готовность исполнить обещанное. Не дай ему, чего он желал, и все — конец. Мавка, видать, чуяла это не хуже меня, но правду говорить не спешила.

—  Заждался я, красавица, — жених взял нагую девицу под локоть и потащил к печи.

—  Да мы с ним просто позабавились пару ночек, он сам ко мне пришел! — затараторила мавка. — Места здесь глухие, мужиков нет, а тут такой красавец. Я даже на дно его не потащила, думала, еще придет, а он убег, поганец.

—  Куда убег знаешь? — колдун остановился.

—  Говорил что-то про город мастеровых, я и слушать не стала. Кинула чары, чтобы к себе привязать, да, похоже, не сработали они.

—  Перевелась в Рускале нечисть опытная. — съязвил Соловей,— одни пройдохи кругом.

—  Если бы не заклятье этого, — мавка зыркнула на Бессмертного, — потешила тебя, касатик. Может, снимешь чары, колдун? Я и тебя не обижу, — она игриво повела голым плечиком.

—  Сейчас я тебя обижу, — зашипела я на бесстыдницу. — Убери ее отсюда, Кощей!

Дверь отворилась, от легкого взмаха руки суженного и мавку словно ветром сдуло на улицу. Камень с души просто. Пусть и нечисть озерная, а хороша, будто с картинки сошла: стройная, пышногрудая, лицом слащавая. Я собой не дурна, но до такой наружности мне, как до Кощеева царства задом пятиться.

—  Взяла ночь испортила, — рассмеялся разбойник.

—  Так сходи на озеро, тут недалече, — буркнула я.

—  Нет уж, спасибо. Передумал.

Город мастеровых, о котором упомянула русалка, на самом краю Рускалы находится. Кузняградом народ его величает. Из небольшого села за века вырос и собрал под своими крышами лучших умельцев. Чтобы там поселиться, надобно дело свое краше других творить и крепче остальных любить работу. Сачкарей в Кузняграде не встретить, оттого и цены там с волчьими зубами.

Отправляться решили с рассветом. Дождь разгулялся. К вечеру и вовсе началась гроза. Ветер за окнами выл диким зверем. В такую непогоду только у печи сидеть: нос на улицу показывать не стоит, не то что в дорогу собираться.

Кощей долго вертелся у печки, сушил одежду. С нами даже разговора не заводил, только иногда на меня поглядывал. Развесила дорожные плащи по веревкам вдоль стен и уселась за стол. Есть расхотелось совсем. Накрытый стол обхаживал один Соловей.

Сытый и довольный, он растянулся на скрипучей лавке да скоро заснул. Мне в избе Сома уснуть одно мучение

—  опыт есть. Лавки эти проклятые так скрипят — зубы сводит.

—  А что на ужин? — Кощей с грустью оглядел остатки пиршества разбойника.

—  Давай свеженького наварю.

—  Давай, — живо согласился Бессмертный.

Пока я убирала со стола и готовилась подавать еду, суженый теребил перстни на пальцах и беспокойно вздыхал.

—  Голубушка моя, обдумал все... — наконец, заговорил Кощей. — душа ноет у меня. Если что, домой беги. Доберешься до любого дорожного камня, там покрутишься-повертишься, под ноги плюнешь и сыщешь крышку подпола. Поняла?

—  Понять-то поняла, но как-то худо все это.

—  Худо, — с горечью согласился жених, — да ничего не поделаешь.

***

Уснуть получилось только под утро, да и то некрепко. Остатки хрупкого сна развеяли громкие голоса Кощея и Соловья за дверью. Молодцы о чем-то горячо спорили или даже затеяли ругань. Недовольно вздохнув, я свесила ноги с печи и прислушалась:

—  Ну, Кощеюшка, ну уважил, — укоризненно тянул Соловей.

—  Да не знал я. Вот тебе слово! — оправдывался колдун.

Спрыгнула на пол, отыскала сапоги и, завернувшись в одеяло, вышла на крыльцо. Взору явилась картина сродни лубочной потешке. Во дворе, привязанные к столбам небольшого сарая, топтались Крес и конь Кощея. Чуть поодаль разгоряченный Соловей не прекращал отчитывать моего жениха, гневно тыча пальцем на носящегося кругами конька-Горбунка.

—  Ты специально! — сокрушался разбойник. — Позор на мою голову!

—  Доброе утро, душа моя, — Кощей больше обычного обрадовался моему появлению, видимо, надеясь улизнуть от причитаний друга.

—  Э-э-э нет, давай-ка закончим для начала, — Соловей встал на пути Бессмертного, резво ринувшегося мне навстречу.

—  Да чего тут заканчивать? — растерянно глянув в мою сторону, жених перевел глаза на разбойника. — Ничего не поделаешь — или пешим иди, или на Горбунке скачи.

—  Вот даешь! — парень присвистнул от разочарования.

—  Что это у вас? — сложно было оторвать взгляд от резвившейся причины спора молодцев.

—  Кош коней для нас переправил. — с поднятыми бровями, Соловей принялся рассказывать взахлеб, — только мне почему-то досталась эта образина! Спросонья не понял, что это такое во дворе пасется — думал, коза. А нет! Глянь, Вася, — голос друга сорвался писком, — конь разбойничий! Похож?

—  Вылитый! — еле сдерживая улыбку, старалась поддержать расстроенного товарища.

—  Наверное, конюхи стойло ему поменяли, — Кощей виновато развел руками. — Исправить ничего не могу. Надо силы беречь. Так что, друг дорогой, не серчай.

—  Да я, может, сам его не повезу, — на ходу прокричал Горбунок.

—  Он еще и говорящий, — Соловей с досадой плюнул под ноги.

—  А ну-ка тпру-у-у! — приказал коньку Бессмертный. — Еще как повезешь, а вздумаешь перечить — продам первому встречному.

—  Душегуб, — Горбунок остановился и, раздувая ноздри тяжелым дыханием, отвернулся от обидчика.

—  Собирайтесь, пора отправляться, — ругань явно не прибавила Кощею доброго настроения.

Набивая сумку вещами, жалела, что не позавтракав в путь собираемся. Без ужина, почти не спавши, чувствовала дурман в голове — соображать становилось труднее. Одно радует — Крес. На родном коне путь легче покажется.

Собравшись, решила присесть на дорожку. За печкой послышалось жалобное урчание. Ой, матушки! Домовенок- то сгинет в доме пустом. Нет. так дело не пойдет! Порывшись в сундуках, отыскала валенок потертый — впору для перевозки домового. Положив обувку за печь, поманила домашнюю нечисть. Тот долго собираться не стал, живо юркнул внутрь. Чует, что не обижу. Если все у нас получится, будет жить в хоромах Кощеевых с остальными домовятами. У царя-батюшки в доме их не меньше дюжины.

Молодцы ожидали на улице. Кощей — верхом на вороном коне-красавце, а Соловей — в седле Горбунка. Разбойник совсем раскис. Тихо ругаясь, он то и дело одергивал маленького коня, брезгливо поглядывая на горб.

На улице успело распогодиться. Рускальская осень неторопливо качала ветром кроны сосен, заодно отгоняя облака. Солнышко нынче даже пригревало неплохо, землю сушило после ночного ненастья. Последние теплые дни перед заморозками. Скоро в воздухе закружат снежные мушки, задуют ледяные ветры.

С дорогой до Кузняграда одна закавыка — нет туда всем известного пути. Коли ты мастеровой — ноги сами скоро приведут, а коли решил из интереса туда попасть, прикупить товаров редких — можно долго бродить по Рускальским трактам. Хорошо, если свезет и отыщется путь верный, а то и вовсе придется обернуться несолоно хлебавши. Мастера свои товары по ярмаркам с посыльными отправляют. Все выгоднее, чем ждать, пока редкий путник на огонек заглянет.

—  К обеду должны выйти на дорогу, а там на север двинемся. — колдун поддавил бока вороного. — Дальше — поглядим.

Зря Соловей на Горбунка наговаривал. Конек прытью Кресу не уступал, несся наравне, даже ухом не вел. В словоблудии этой скотине вообще равных сыскать сложно — ценное приобретение.

Верст через пять поняла, что недосып и голод меня окончательно одолели. Глаза закрывались прямо в седле даже на приличной скорости. Пару раз чуть не выскочила на землю.

—  Обождите! — кинула я вслед молодцам, натягивая поводья найтмара.

—  Что случилось, душа моя? — Кощей развернул вороного и поспешил ко мне.

—  Сил нет. Не спавши, не евши в дороге делать не...

Договорить не дал резкий шик колдуна. Бессмертный приложил указательный палец к узким губам и закрыл глаза. Через мгновение спешился и прижался ухом к лесной тропке.

—  За нами кто-то верхом скачет, — не отрываясь от земли, сообщил Кощей. — Уже близко.

—  Кому придет в голову в таких глухих местах траву мять? — Соловей с недоверием покосился на друга. — Может, почудилось тебе?

—  Не почудилось. Слезайте с коней, живо!

Как только мы с разбойником выполнили приказ, колдун прихлопнул, притопнул и кони исчезли. Зато по правую руку выросли три стройные березки. Соловью досталось обличие малинового куста, а мне — небольшого лесного озера. Сам Бессмертный, ударившись оземь, обратился вороном и занял место на одной из берез.

Услышанные Кощеем всадники не заставили себя долго ждать — двое добрых молодцев верхом. Одинаковые серые кафтаны да шапки с царской вышивкой выдали в них людей Гороха. У каждого на поясе по сабле. Не смогли путники пройти мимо водицы студеной — самим напиться, коней напоить. Молодцы как с картинки одинаковые — оба широкоплечие, роста равного. Только цветом волос, торчащих из-под шапок, отличаются: один — русый, второй — чернявый

—  Что, Иванко, невесел, голову повесил? — обратился черноволосый к спутнику.

—  Чего веселого? — пробурчал молодец, зачерпывая воду в ладони.— Чертовщина одна: следы обрываются, путаются. Три версты уже отмахали совсем без следа. Может, не там ищем?

—  Кто его знает. — парень надвинул шапку на лоб, почесав затылок. — Купец сказал, что убивец Кощеем назвался, а это сам понимаешь...

—  Понимаю, ага, — оборвал Иванко, — понимаю, что лихо нам с тобой в спину смотрит.

—  Кровь ты заячья, — пристыдил чернявый. — Свезло нам с тобой получить приказ за разбойником отправиться, а вместо того на след самого Кощея Бессмертного нарваться. Новый государь нас озолотит. Как считаешь, сколько нам отвалят денег, ежели расскажем, где Кощей гуляет?

—  Сгубит тебя алчба, Тята. Ой, сгубит!

—  Меня сгубит?! — рассмеялся парень. — Да я теперь как сыр в масле кататься стану! При царе-Горохе мы с тобой чем занимались, а? По селам катались, горшки пересчитывали. У этого лопуха на уме только учет и был. Нынче все по другому, Иванко. Глядишь, войной на кого пойдем, силушку ратную вход пустим.

—  Тебе бы только воевать, — обиженно бросил молодец.

—  Ладно, хватит рассиживаться, надобно след найти, а то, чего доброго, и впрямь не там ищем.

Когда всадники скрылись из виду, Кощей снял с нас чары. Мрачнее грозовой тучи сделался суженый мой. Желваками заиграл, глянув на тропку, по которой молодцы ускакали.

—  Кто же там на трон снова влез? — разбойник разминал затекшие кости.

—  Знать не знаю, — колдун задумчиво посмотрел вглубь леса, — но точно мой недруг.

—  Нельзя их живыми отпускать, Кош. — глухо прошептал Соловей.

—  Погодь, пока далече отойдут. Не хочу, чтобы Василиса слышала.

—  Сам?

Вопрос разбойника заставил мои поджилки дернуться.

—  Сам, — кивнул чародей.

Пока Кощей, не спеша, привязывал коней, я присела на поваленный ствол и, сложив голову на колени, закрыла глаза. Сил совсем не осталось. В животе вертело от голода, но мне и кусок не полез бы. Молодцев этих и правда живыми отпускать нельзя. Бессмертный может след запутать, но все одно — вернутся в столицу и доложат, что Кощей в Рускале объявился.

Сквозь мысли услыхала, как ударился жених оземь, снова вороном обернувшись. Удалявшийся шорох крыльев птицы приближал к молодцам неминуемую смерть.

Глава 9

Долго Кощея прождали. Лихим делом подумала — схватили суженого прислужники царские. Какие только глупости любящее сердце в буйную головушку не вложит. Куда двум простым воякам до Бессмертного?!

Уже и сумерки густыми сделались, а колдуна все не было. Соловей повздыхал-повздыхал да принялся дрова для огня собирать. Ночная стоянка в глухом лесу — не самая добрая затея, но выбора нет.

Чаща наполнилась новыми звуками: совы заухали в ожидании охоты, где-то завыли не то волки, не то волкодлаки. Над головой раскинулось широкое ночное небо с множеством моргающих звезд и чуть отломанным лунным кругом. Тяжелые веки смыкались, но я отгоняла дремоту прочь, заглядываясь на веселый огненный танец.

Среди шуршащих крон сосен послышался знакомый шелест крыльев. Ворон опустился наземь рядом с костром. Приняв свое обличие, Кощей неуверенно улыбнулся мне:

—  Заждалась, ненаглядная моя?

—  Ох и долго же, — собрав остаток сил, поднялась, чтобы оказаться в объятиях жениха.

—  Рад быстрее обернуться, да вести недобрые узнал. Пришлось проверить.

Хруст еловых веток, которые Соловей ломал для лежанок, резко прервался. Приправленный волчьим воем, по спине пробежал морозец волнения. Что-то многовато худых вестей за последнее время.

—  Справь-ка мне, голубушка, водицы напиться, а затем уж расскажу. Истратил сегодня силы колдовской немало, надо поправиться.

Торопливо достала из сумки горшочек-самовар и завертела посудину. Ел жених за троих, а пил за десятерых. На третьей дюжине бросила считать — и как только не лопнул.

—  Трон Рускалы трещит нынче под задом Яра, — Кощей утерся рукавом рубахи, осушив очереднойгоршок.

Разбойник присвистнул от мрачной новости. На мгновение сердце замерло — меньше остального хотелось услышать такое известие. На поляне наступила тишина. Даже уханье сов стихло, будто учуяли птицы, что беда в Рускалу пришла.

—  Что же будет теперь? — сглотнув подступивший к горлу комок, присела на поваленное дерево.

—  Не свезло Гороху, второй раз с трона скинули, — тяжело вздохнул разбойник.

—  На этот раз окончательно. Срубили ему голову... — колдун провел ребром ладони по горлу. — Надо торопиться с башмачками. В подчинении этого вымеска теперь все Рускальские колдуны. Думаю, на мое царство пойдет, и рано или поздно треснут мороки, на дороги наложенные.

—  Матушки...— выдохнула я.

—  Ничего, — попытался успокоить суженный, — у меня есть чем ответить.

—  Трон должен был после смерти Гороха Несмеяне отойти, — Соловей задумчиво крутил в руках еловую ветку,

—  надеюсь, ей хватит ума не сунуться в столицу — девка-то горячая, мало ли.

—  Остается уповать на Потапа. Не должен он ей такую дурь позволить.— Кощей сложил руки за спину и зашагал. — Хоть разорвись! Надобно обувку справить для смерти, и домой поспешить не помешает, еще и Потап с Несмеяной...

—  Может, ветер им отправить? — с надеждой выдала я.

—  Ну, душа моя, в таком разе Яр нас точно прищучит в самый неподходящий момент. Он, конечно, не самый опытный чародей, но надеяться на его глупость не стоит.

Так и не смогли договориться, за что сперва браться: как ни поверни — все важно. Казалось, можно отложить поход в Кузняград — времени-то еще до следующего лета хватает, но откуда знать, сколько дорога займет. Пойди мы искать Потапа с Несмеяной — так понятия нет, в какой они стороне. Вернуться домой — а есть ли толк? Непонятно когда Яр на Кощеево царство ринется. Соловей предлагал разделиться: мы с ним за башмачками, а колдун домой — войско готовить, но жених даже слушать не стал. Сказал только, что не позволит, чтобы душа-невеста без защиты его осталась.

Перебрав добрый десяток вариантов, молодцы плюнули и принялись готовить ночлег — утро вечера мудренее. Соловей продолжил мастерить лежаки, а Кощей взялся за зельный круг для стоянки. Любо-дорого поглядеть, как руки колдуна в волшбе ходят. Легко у него получается. Видала чародеев, которые защиту на села ставили, но такой справной и быстрой работы — никогда: прежде чем разбойник лежанки закончил, Кощей с кругом управился — надежный оберег вышел, сила от него мощная чувствовалась, а сам еле-еле заметен — диво.

Уснула, только голова еловых лап коснулась — крепкая усталость навалилась. Не помешал и лес ночной тревожным гулом. Только проспала я, видать, не слишком долго. Глаза открыла, еще светать не начало. Поежившись от осеннего холода, присела на лежаке. Вроде выспалась даже. Молодцы тихо посапывали. Подбросила дров в утихающий костер и подставила руки навстречу пламени. Едва тепло от разыгравшегося огня коснулось пальцев, за кругом послышалось сердитое урчание. Кинулась к валенку с домовенком. Перед сном положила его на лежанку рядом с собой, чтобы не испугалась нечисть — ночевка в лесу для него дело непривычное. Только в старой обувке домового не оказалось. Убег паршивец. Я зашагала к кромке оберега. Зельный круг моргнул и без промедления выпустил за свои пределы. Домовенок сидел на траве рядом с оберегом, слабый зеленый свет играл отражением на блестящей шерстке. Ловлей домовых в лесу еще не занималась. Протянув к нему руку, поманила, причмокивая губами. Куда там! Нечисть, похоже, испугалась порядочно. По-змеиному зашипев, он махнул прочь в темноту.

—  Куда?! — не подумав, поспешила следом.

Где голова моя была — представить стыдно. Помню только, как закружил ветер, подхватив меня в потоке резком, и понес прочь от безопасного места.

***

По телу гуляла ноющая слабость. С трудом разлепив тяжелые веки, зажмурилась от яркого солнечного света. Ночную поляну сменила светлая комната. Кто-то заботливо уложил меня на огромную кровать в дорожной одеже, даже не стянув сапоги. Сколько я тут провалялась без памяти? Богатое убранство спального места явно указывало на знатное положение моего похитителя. Душу сдавил внезапный страх. Голова понемногу начинала соображать, что приключилось.

— Проснулась, Василиса Дивляновна.

Голос Яра звучал с веселой издевкой. Колдун устроился на сундуке под окном и, видимо, терпеливо дожидался, пока я приду в себя. Крепко сжимая веки, я пыталась вернуть глазам способность глядеть четко. Царь- самозванец, разодетый в шитые золотом одежды, довольно ухмылялся. Не шли Яру тряпки дорогие. Куда лучше ему было в простой рубахе с кузнечным молотом в здоровенном кулаке. Глаза бывшего друга стали совсем чужими: не было в них больше ни удали молодецкой, ни задора — холод один. Волосы, что лен, густыми волнами струились по голове, только они и напоминали о прежнем Ярке. В остальном передо мной совсем чужой человек. Даже лицом поменялся, словно топором скулы рублены — жесткие. Меж бровей морщины глубокие, будто постарел.

—  Не боишься, что Кощей тебя за такие дела с землей сравняет?— Оперлась на локти, утопая в мягкой перине.

—  Боюсь, конечно. — совершенно серьезно согласился бывший друг. — Оттого тебя и скрал, в палаты царские доставил. У меня тут в прислужниках лучшие колдуны Рускалы ходят. Авось вместе справимся с Кощеем твоим. Дома и стены помогают.

—  Ишь ты — дома! — Такая наглость вызвала растерянную улыбку. — Давно ли царские хоромы домом стали? Постыдился бы. самозванец.

—  Можешь считать, что пристыдила, — заулыбался Яр. — Что-то суженый твой задержался. Я думал, он еще ночью явится. Может, плюнул? Как думаешь?

—  Хорошо бы. Тогда твои козни проклятущие зря окажутся.

—  Да нет. — колдун беспечно махнул рукой, — явится Кощей. А мы уж ему встречу подготовим. Темницы здешние, сама помнишь — загляденье одно. И цепи булатные сам лично заговорю. Пару дюжин хватит?

—  Как же тебя сила поменяла, — стало горько от обиды.

—  Не сила меня поменяла...— В глазах Яра мелькнула боль.

Колдун поднялся и медленно зашагал к кровати. С каждым шагом его новая личина, спрятанная под царскими одежами, все больше напоминала прежнего Ярку. Взгляд становился теплее, в глазах появлялись едва заметные искорки чувств. Даже грубые черты лица, казалось, становились мягче.

—  Думаешь, не видел я в темницах тогда, как вы с Кощеем друг на друга глядите? — Колдун присел на край перины. — Просила меня вылечить, а сама... сама уже душой с ним была.

—  Ты что несешь?! — сердце бешено ударилось в грудь от воспоминаний. — Яр, это ты меня покинул! Сбежал, оставил одну с бедой бороться!..

—  Нет. Вася. — тяжелый вздох вырвался из груди колдуна, — боялся, что желание обладать заклятьем возьмет верх над умом. Решил подальше убраться от книжки твоей. А когда доля нас в темницах свела, понял — Кощей тебе люб. Куда мне супротив него? Кузнец я, кудесник бесталанный. Тогда решил завладеть силой великой, чтобы ровней ему стать. А оно видишь как обернулось...

—  Я в Глухомани раны сердечные зализывала! — голос задрожал вместе с губами. — Ни дня без мыслей о тебе не было, а ты и весточки о себе не послал.

—  Хотел, чтобы по уму все было — верил, что дождешься. Пока с силой совладал, пока мастерство отточил. Хотел тебя удивить, а ты...

—  Ох, и глупостей ты нагородил, Ярка.

—  Глупостью было верить, что ты меня любишь. Тебя подле Кощея увидал и... Я, Вася, даже сейчас надеюсь, что ты любовь ко мне в сердце сберегла. Да головой понимаю — не так это.

За окном завели утренние трели птицы, солнечные лучи падали на кровать и осторожным осенним теплом грели покрывало. Мы молчали, вспоминая каждый свою боль. Не верилось, что все это могло произойти на самом деле. Сердце предательски выло в груди от тоски. Больше остального хотелось, чтобы все оказалось ночным кошмаром, мороком — чем угодно, только не явью.

—  Ну, довольно разговоров, — Яр вернул прежнюю холодную ухмылку. — Дело принципа теперь трон Кощея занять. Он меня лишил всего, что сердцу дорого — отплачу тем же.

—  Не надо, — зашептала я, протягивая руку к другу.

Колдун даже бровью не повел. Лишь бросил презрительный взгляд и спешно направился к выходу. Дверь опочивальни с грохотом захлопнулась, я дернулась от резкого звука, из глаз крупными каплями покатились слезы.

Разве могла знать, что такую страшную боль причиню Ярке? Разве могла хоть на мгновение представить, как его сердце от ревности рвется?

Выходило, что я сама в Ярку злобу нечеловеческую да жестокость вложила. Собственными руками сгубила, сожгла и на пепелище станцевала. От мыслей становилось только хуже. Утерев слезы, постаралась взять себя в руки. Как бы не было больно от случившегося, теперь Кощей в большой беде: еще одно горе может случиться.

***

Обошла опочивальню, и надежда на побег умерла, не успев толком зародиться: дверь и окна запечатали могучими заклятьями — мне такое снять не под силу. Кричать толку нет — никто супротив царя, хоть и самозванца, пойти не осмелится. Грозный колдун Яр — опасный супостат. Остается только думать, думать до бесконечности.

День тянулся невыносимо медленно. От каждого шороха за дверью вздрагивала — вдруг Кощей? Все бы сейчас отдала, чтобы не явился за мной.

За порогом опочивальни в очередной раз послышались шаги — на этот раз шли двое. Закусив губу, зажмурилась от страха. Только бы не...

—  Быстро пусть ест, — голос Яра глухо покатился за закрытой дверью. — Посуду заберешь и обратно. Надумаешь помочь бежать — удавлю!

—  Что ты. надежа-царь. — оправдывался кто-то елейным голоском, — мне голова еще на плечах сгодится.

Шаркая мягкими кожаными сапогами, в опочивальню вошел молодой парень. Простак на первый взгляд, лицо конопатое. В руках крепко сжимал глиняную миску с каким-то кушаньем. Так вцепился в посудину — прямо последняя надёжа. Молодец завертел косматой головой и, заметив меня у окошка, едва уловимо улыбнулся:

—  Цаца! — шепот вышел слишком гулким. Видела одно, а слышала совсем другое. Цацей меня мог звать только Потап, но куда тщедушному пареньку в кухонном фартуке до аспида?! Может, я умом тронулась?— Чего вылупилась, как сова на мышь? — заворчал молодец. — Дай обыму! — он торопливо зашаркал ко мне.

—  Потап?

Глаза мои действительно округлились знатно. Говор Потапа невозможно перепутать. Только вот как мясистое тело крылатого змея обратилось худосочной, почти мальчишеской фигурой? От удивления не то что обниматься

—  слова молвить не получалось. Аспид в человеческом обличье подошел почти вплотную и, сообразив, что лобызаний не будет, сунул мне глиняную миску. Пальцы даже не сжались на круглых боках посудины, звонкий удар — и осколки вперемешку с кашей разлетелись у наших ног.

—  И откуда только руки у тебя, цаца?! — зашипел Потап. — Хмырь этот, — он боязливо глянул на дверь, — чего доброго услышит, прибежит порядки наводить.

—  Ты как тут? — стряхивая с ног осколки, я понемногу начинала приходить в себя.

—  Долго рассказывать. Надо тебя как-то вытаскивать отсюда.

—  Яр Кощея хочет полонить.

—  Известное дело. Согнал с самого утра всех чародеев столичных в залу тронную — совет держат, как в царство Кощеево попасть. Жрут не в себя, задрался им тарелки таскать. Слыхал, как только Кощей сюда явится, ему цепей накинут булатных по самое горло.

—  Что делать-то? — В голове уже мелькали страшные картинки.

—  Цаца, я, если честно, хотел тебя выручать. Мне до Кощея дела особо нету.

—  Кощей жених мне.

—  Кто?!Жених?! — пришла пора Потапа вытаращить глаза.

—  Долго рассказывать.

—  Я-то думаю, чего они Бессмертного одного без войска в гости дожидаются, а оно вон чего... — аспид почесал лохматый затылок, — любовь-морковь, бес в ребро. Может, Кощей додумается не переть тараном? Пару богатырей с собой прихватит? — Потап с надеждой заглянул мне в глаза.

—  С парой богатырей супротив войска Рускальского — гиблое дело, а долгие сборы Кощею сейчас не с руки разводить. Каждый день на счету.

—  Идет, хмырь!

Заслышав твердые шаги за дверью, Потап упал на колени и принялся расторопно собирать в фартук осколки миски. Яр заглянул в опочивальню и, окинув взглядом нас с аспидом, завертел ладонью — мол, поживее. Друг мешкать не стал — быстро подскочил на ноги и, едва заметно подмигнув мне, поспешил к двери.

***

На улице раздавался гул людских голосов. Во дворе царских палат многочисленные прислужники спешили по своим делам. Словно не замечая смены государя, народ продолжал исполнять привычные обязанности: девицы таскали ведра с вечерним молоком из коровника, развешивали на веревках стираное белье. Многочисленные мыльни пускали кучерявый дым из труб, пока молодцы ловко кололи дрова для следующей топки. Чародеев в окно так и не углядела — видать, до сих пор думают, как дорогу к Кощею сыскать.

Неволя грызла душу голодным волком. Хотелось выть от безысходности. Не один десяток раз я обходила опочивальню в поисках хоть малюсенькой огрехи в наложенных чарах, все напрасно — двери и окна намертво запечатало заклятье. Отчаявшись, улеглась на мягкую перину и свернулась клубочком. Голова от переживаний разболелась не на шутку, соображать становилось все труднее.

Перед глазами то и дело вставало лицо Яра. Сердце рвалось на две части. Одна обливалась тоской по Кощею, а вторая сжималась от мысли, что бывший друг сохранил хоть каплю добра в душе. Сомнения не давали покоя. Еще вчера уверенность в чувствах к суженному крепким кулаком могла ухнуть по столу, а сегодня, после разговора с Яркой, едва ладошкой шлепнет. Себя казнила за то, что друг натворил. Страшных бед Рускала натерпеться может. Царство Кощеево под натиском ратной силы — не приведи небо! — треснет. А если все решит тепло сердечное? Как знать... сам сказал, что до сих пор надежда у него на любовь мою греется. От таких дум неловко, да мысли в голову без спроса лезли.

Вечерело. В комнате становилось все холоднее. Печь для меня никто не истопил, а попытки ворожить с треском провалились: и тут Яр постарался — лишил возможности колдовать в опочивальне. Завернувшись с головой в одеяло, заходила по комнате, чтобы хоть немного согреться. Ночка, видать, собиралась по-настоящему осенняя. Вон, и ветер завыл тоскливо.

Во дворе зажгли факелы. Закончив суету, прислужники расходились отдыхать. Понемногу остатки вечернего шума растворились в тишине ночи. Тело разбирала мелкая дрожь. Уже плохо понимала — от холода или от переживаний.

За окном мелькнула тень, знакомый шорох крыльев едва задел слух. Крупный ворон беспокойно перебирал когтистыми лапами по резному выступу.

Глядела на жениха, словно завороженная. Птица внимательно всматривалась в мои глаза, задумчиво наклоняя голову. Словно почувствовал Бессмертный, что сердце мое сомнениями поросло. Взмахнул ворон широкими крыльями и сорвался в ночное небо — рта раскрыть не успела. Ох, матушки, куда же он?

Всю ночь прислушивалась, что за порогом да за окнами творится, да ничего не услыхала.

А под утро вздрогнула от криков бранных. В палатах царских бой нешуточный разыгрался. Пол под ногами заходил от грохота, в воздухе запахло колдовством —сошлись в битве Кощей и чародеи Яра. Множество голосов, стонов и обрывки речей — все, что слышно было. Прижалась к двери и зайцем дрожала. Стихло. Ни шороха, ни вздоха. И я не дышала, пока лязг цепей не убил слабую надежду.

***

Появление Яра ждать не заставило. Колдун вошел в окинутую первыми лучами солнца опочивальню. С довольным лицом, легко улыбаясь, он держался за рукоять меча на поясе.

—  Ни свет, ни заря выспалась, Василиса Дивляновна?

—  Убить пришел? — я зло глянула на самозванца.

—  Нет. — Ответный взгляд заставил меня отвести глаза. — С серьезным разговором к тебе пожаловал. Выслушаешь? — зачем-то поинтересовался Яр.

—  Мне уже все равно.

—  Зря, Вася. Я ведь пришел к тебе не как враг, а как старый друг толковать.

—  Где теперь мой старый друг — неведомо.

—  Все еще здесь. — тяжело вздохнул колдун, усаживаясь на дубовую кровать. — Не так-то просто тебя из сердца вырвать. Старался, сил не жалел, но до сих пор люблю. — Голос Ярки звучал мягко, тон покачивался от волнения:— Если скажешь Кощею, что не люб он тебе больше, если согласишься со мной остаться — сбежим. За тридевять земель отправимся, где нас никто не сыщет. Пусть Рускальский трон Несмеяна займет, а Кощей восвояси в царство возвращается.

—  И что же, откажешься от власти, от богатств?

Колдун опустил глаза. Поджав губы, он смотрел в пол и не решался ответить.

—  Откажусь, — наконец, заговорил Яр.

—  Ой, не верю!

—  В любовь Кощея поверила, значит а моим чувствам — цена невелика? Так выходит, Вася? — во взгляде Ярки мелькало отчаянье.

—  Коли чувства настоящие, отчего не поверить?

—  Настоящие, — колдун соскочил с кровати. — Самые настоящие!

Не поверить в искренность Ярки означало второй раз сжечь его душу дотла. Не могла я так поступить, хоть режьте. Представила — не будет больше ласковых речей Кощея, не ощутить мне нежных рук его. не поцеловать уста желанные — и невыносимо больно сделалось. Сомнения разбились тотчас, как та миска с кашей. Смотрела на Яра, и только вина в душе плескалась, а больше ничего. Память о старом друге разбередила душу, но никто, кроме Кощеюшки, люб не будет. Только нужно за свои ошибки сполна расплачиваться. Пусть жениху придется соврать — от того горько, но погубить два царства куда хуже.

—  Договорились, — еле слышно прошептала я.

***

Чтобы я не выглядела полонянкой измотанной, справили баню и одежу чистую приготовили. По телу струилась вода, смывая пот, а заодно забирая тугую боль. Становилось немного легче, но все равно из глаз текли слезы. Как же сдюжить? Как слова подобрать, чтобы у милого не осталось сомнений — не люб он мне.

Склонившись над кадкой с водой, я поежилась от увиденного. Из воды на меня смотрела заплаканная измученная девица: кожа побледнела, стала почти белой, лицо осунулось, словно постарело на дюжину лет, до того черные, как угли, глаза поблекли. Не узнавала своего взгляда.

Плеснув воды из ладоней, растерла по щекам и глубоко вздохнула. Будь что будет — лишь бы не натворить беды еще хуже.

Глава 10

Спускаясь в царские темницы, старалась держать голову прямо — иначе не сдержаться. Мертвая заживо: лицо онемело, чувствовала только горячие от подступающих слез глаза. Ступенька — и удары сердца превращались в удары молота, опускавшиеся на затуманенную голову. Еще ступенька — и в коленях мелькнула слабость. Прислонившись к холодной стене, напрягла все тело — лишь бы не упасть.

Яр ровным шагом ступал впереди, освещая факелом дорогу к пугавшей до дрожи встрече. Каменная кладка льдом впилась в лопатки. Оттолкнувшись от стенки, поспешила продолжить путь. В воздухе смердело затхлостью и еще какой-то дрянью. Может быть, так пахнут последние мгновения жизни? Скольких сгубило подземелье — не счесть. Скольких отсюда уводили на плаху — представить страшно. Думалось, бледная девочка — Смерть — захаживает сюда не реже, чем пьяница в кабак. Выпивая чарку жизни, закусывает болью и отправляется дальше, к следующей попойке.

Не так давно я сама была невольницей этого места. Странно, но память начисто стерла подробности плена. Темницы казались незнакомыми, я будто заново открывала мерзкий мир царских подземелий.

Множество массивных дверей длинного коридора исправно несли службу, надежно пряча жертв скорой расправы. Догадаться, за какой из них томится Кощей, несложно: трое бравых царских прислужников околачивались у одного порога. Молодцы не из вояк — те носят серые кафтаны, на поясе сабли болтаются. Эти же безоружны, одеты, кто во что горазд — чародеи, как пить дать. Завидев царя-самозванца, троица принялась старательно отвешивать поклоны. Им, похоже, плевать, кому служить: Горох, Яр — все одно. Голова на плечах и живот полный — остальное приложится.

Не обращая внимания на надрывные старания прислужников, Яр обернулся. Колдун вглядывался в мои полные отчаянья глаза, словно угадывая, сдержу ли слово. Я молча кивнула.

Лязг затвора — и густой душный воздух медленно пополз в ноздри. Яр легко подтолкнул в темноту. Чуть живая, я сделала несколько шагов и, оказавшись за порогом, замерла в холодящем кровь ожидании. Огненные вспышки пробежались по стенам, осветив маленькую комнату подземелья.

Ох, лучше бы мне не видеть, лучше бы ослепнуть... Любимый мой, ненаглядный Кощей болтался, словно котенок, поднятый за шкирку, на тяжелых цепях. Крепкое тело колдуна в надежных объятиях оков теряло былую мощь, казалось хилым. Суженый щурил медово-карие глаза от света, пытаясь разглядеть нас с Яром.

—  Василисушка, невестушка моя, — узкие губы Кощея заиграли нежной улыбкой.

Даже страшно измотанный и полоненный он радовался моему появлению. Оба понимали — не ждет нас ничего хорошего, но и мне сложно было удержать чувства в узде, счастье встречи при себе оставить. Как только удержалась, чтобы не кинуться к милому — не знаю.

—  Рано зубы скалишь. — ухмыльнулся Яр.

Он будто хвастал положением: беспомощный Кощей супротив полного сил Яра выглядел жалким. Самозванец ехидно улыбался, раздувая ноздри. Выставив грудь вперед, он сделал несколько шагов вдоль стены, поглаживая яблоко меча на поясе. Герой — смотреть противно. Но Ярку бахвальство не смущало, наоборот — он только расходился, смакуя каждое слово:

—  Гляжу, за тысячу лет выветрилась силушка. Всего-то дюжину цепей накинули, а ты уже немощен.

—  Закрыл бы рот. — слова Кощея почти ощутимо резанули ненавистью.

—  А я что? Василиса речи молвить пришла. Да, краса?

Яр в нетерпении постукивал каблуком по полу, разжигая искру сомнений в сердце Кощея. Застыла, как жук в куске янтаря. Глядела на любимого, а внутри все обрывалось. Отступиться нельзя. Исполню обещанное, и освободится Рускала от власти самозванца, Кощей домой вернется — войны не случится.

—  Ну? — подняв брови, Яр мягким тоном настаивал на своем.

Глубоко вдохнула душный воздух и, стараясь не выдавать сердечной боли, шагнула к жениху:

—  Кощей. — ровным голосом без намека на волнение начала я. — воля моя по нраву тебе не придется, но выслушай...

Колдун заметно напрягся. Цепи лязгнули, едва не сорвав мое притворное спокойствие.

—  Люб мне Яр... — Раз. два, три — бой сердца Бессмертного стоял гулом в ушах. — Доля моя с ним быть. Так душа говорит, так пусть и будет.

—  Голубушка, что же ты такое молвишь? Или псина эта на тебя морок навела?

—  Нет на мне морока.

Четыре, пять, шесть — барабанило сердечко колдуна.

—  Не может такого быть, — горько шептал суженый. — Не может!

—  Так есть! Люблю Яра, а ты катись на все четыре стороны! — я сорвалась на крик.

Семь, восемь, девять, десять — сердце Кощея не прекращало стучать, расходилось сильнее. Удары становились все громче, наполняя комнатушку невыносимым гулом.

Почувствовала резкий рывок за шиворот и ткань рубахи больно врезалась в горло. Меня отбросило назад. Перед глазами мелькнул Яр, устремившийся к Кощею. Шершавый звук меча, выскочившего из ножен, и голова любимого глухо ударилась об пол. Обезглавленный Кощей дернулся в цепях и обмяк.

Горло камнем сдавил испуг. Хотелось кричать, выть, но только беспомощно прижала ладони к губам, оглядывая окровавленную солому на полу.

—  Живо поднимайся! — Яр очередным рывком заставил мою рубаху треснуть по шву. — Как добраться до Кощеева царства?! — колдун неистово рычал, сжимая мою шею.

Не замечала молодецкой хватки, кажется, даже забыла, что нужно дышать. Ответа Яр не дождался и, брезгливо оттолкнув меня, заорал в приоткрытую дверь:

—  Развести костры, Кощея сжечь! А ты, — колдун бросил в мою сторону короткий взгляд, — тут посиди, авось разговорчивее станешь.

***

Больше не было ничего. Совсем. Рассыпалась тысячами осколков боль, высохли слезы. Холодная воющая пустота заполнила все. Перед глазами стояла жуткая картина — хладный обезглавленный труп любимого. Словно ножи, мысли резали сердце, на мгновение возвращая способность чувствовать. Соленый привкус крови от искусанных губ и обессилившее тело — мое настоящее. Прошлое пахло Кощеем, говорило его голосом.

Отползла в самый дальний угол комнаты и уткнулась лицом в колени — не видеть только. Ужас холодным потом струился по телу, дрожь морозом по коже прыгала. Не бывало со мной ничего страшнее.

—  Хватит убиваться, — детский голосок разогнал тишину в темнице,— дел невпроворот, а я тут рассиживаюсь.

Смерть сидела в углу напротив на кучке соломы и лениво водила пальцем по грязному полу. На бледном детском личике ни тени испуга. Оно и понятно — чего Смерти саму себя бояться? Но на фоне багрового от крови пола и мертвого Кощея в цепях равнодушный ребенок выглядел дико.

—  Ну?

—  Я не заметила тебя. — слова царапали пересохшее горло.

—  Немудрено. — ехидно согласилась смерть, — люди ничего, кроме собственного горя, не замечают. Проклятья шлют в мою сторону, а. кроме гнева, ничего не видят. Боятся неистово и ничего вокруг для них, кроме страха, нет. Когда-то меня это печалило, а теперь просто скучно... но не о том речь, — немного подумав, добавила девочка.

—  О чем же?

—  Уговор наш, Василиса, разрушен — и это тоже скучно. Знаешь, скольким эту загадку загадывала? У-у-у, — смерть округлила глазки, — не счесть! И всегда итог один — тот, ради кого задание исполнялось, погибает раньше, чем башмачки на моих ногах окажутся.

—  Верни мне Кощея, я достану эти проклятые башмаки!

—  Не пойдет, — замотала головой смерть, — надо что-то еще. До сих пор дельного предложения не слышала. Может, ты удивишь меня?

Рой мыслей в голове смешался с туманом. Пыталась сообразить — что же может ее заинтересовать? Перебрав добрый десяток вариантов, уловила в детском взгляде народившееся нетерпение. Волнение ударило в кровь, заставляя сердце бешено колотиться о ребра:

—  Хочешь прислужника не хуже Кощея? — идея пришла сама собой.

—  Хочу! — оживилась смерть.

-Яр.

—  М-м-м, — буренкой замычала девочка, — мне интересно.

Она подскочила на ноги и зашлепала по полу босыми ступнями. Чуть не подпрыгивая от азарта, смерть с детской наивностью прихлопывала ладошками и что-то шептала себе под нос.

—  Новое задание! — наконец, прекратив неуместное веселье, девочка присела рядом. — Приведешь в Навь Яра

—  и про башмачки не забудь. Времени тебе две седмицы. Коли успеешь — верну Кощея в Явь, а коли не справишься — другого задания не будет. Уговор?

—  Уговор. — шепотом согласилась я.

—  Теперь ступай. Двери открыты, охрана спит. А то, чего доброго, не успею уйти, возвращаться придется.

***

Забыв об усталости, не помня о слабости, я мигом пробежала по длиннющей лестнице к выходу из проклятого подземелья. Перед самым порогом застыла, осторожно прислушиваясь к происходящему на улице — тихо. За дверью, свернувшись калачиком, посапывал царский прислужник, поставленный охранять главный вход в темницы.

Небо затягивал багряный вечер. Тело дрогнуло от пробравшегося под надорванную рубаху осеннего холода. Осторожно — по стеночке — стала пробираться на волю — неблизкий путь-то. Огромный двор царских палат сродни хорошей ярмарочной площади, только вместо задорных торговцев сновали чернавки да охранники — их смерть усыпить не удосужилась. От чужих глаз меня скрывали каменные стены темниц — хоть и невысокие, но для моего роста сойдет. В очередной раз, осторожно высунув нос из-за угла, я ждала подходящего момента для перебежки.

—  Вечер добрый, — вкрадчивый шепот за спиной едва не заставил сердце выскочить из груди.

—  Ах, ты ж Мать Сыра Земля! — обернувшись, я выдохнула прямо в конопатое человеческое лицо Потапа.

—  Там это... — замялся парень. — костры разожгли. Скоро за телом Кощея собираются идти. Тикать надобно.

—  А я, по-твоему, чем занимаюсь?

—  По-моему, цаца, ты собираешься убиться, напоровшись на саблю.

Деловито выставив указательный палец. Потап похвастал массивным перстнем с огненно-рыжим камнем. Без лишних разговоров развернул его камешком к ладони, и тотчас облик растрепанного молодца исчез. Вместо него возник привычный пухлый аспид. Иссиня-черная шкура слегка поблескивала в лучах заходящего солнца. Задрав голову, я встретилась взглядом с довольно скалящим челюсть другом. Здоровенный рост Потапа не позволял ему скрываться за стеной темницы. Тут же во дворе поднялся визг девиц и гулкие крики царских прихвостней.

—  Живо забирайся! — скомандовал аспид, прильнув к земле и расстелив огромные кожаные крылья.

Под отчаянные вопли стражников мы покидали двор государевых палат. Вслед свистели стрелы — больше всего боялась, что настигнут нас, но обошлось. Потап резко свернул к лесу, оставляя в стороне столицу. Мне пришлось крепче вцепиться в тугие складки на спине змея. Свист в ушах стоял неимоверный. Аспид старательно размахивал крыльями, набирая высоту, укрывая нас в небе от людских взглядов.

Вечерняя прохлада показалась детской забавой по сравнению с леденящим ветром на такой высоте. Внизу кроны деревьев ходили волнами, лес казался зелено-желтым океаном. Не околеть бы и не шлепнуться мешком оземь. Оставалось надеяться, что лететь нам недолго.

***

Еще перед входом в свою пещеру аспид позволил мне слезть с себя и обернулся человеком. Осторожно балансируя на каменном приступке скалы, старалась не глядеть в глубокую пропасть под ногами. Парнишка ухватил меня за запястье и, вздохнув, потянул внутрь.

В пещере пахло кашей и скандалом. Появлению любимого Несмеяна обрадовалась, но по-своему. Радость встречи отмечалась битьем глиняных горшков, летящих в сторону молодца, и отборной бранью, не подобающей чину царевны. Я тихонько пробралась к валуну у покатой стены, решив переждать страсти за ним.

—  Ах ты, морда басурманская! — Глухой удар посуды о стену и топот Потапа доносились до моих ушей. — Убег без спросу, пропал без вести! А я тут должна без воды да на сквозняках тебя дожидаться!

Несмеяну знатно потряхивало от возмущения. Размахивая пухлыми ручками, девица гоняла аспида, как порося на выгуле — не на шутку разозлил Потап любимую. Хорошо бы в живых оставила.

—  А ну сознавайся — в Первограде был?!

—  Несмеянушка, милая,— виновник захлебывался словами,— был — каюсь!

—  Вот я тебе сейчас устрою, околотень! Подогрею бока-то! — царевна вытащила из-под груды шкур добрую дубину. — Поди сюда, поди-и, — манила девица Потапа. — Почто меня дома оставил, а? Или неясно тебе сказано — сама пойду самозванцу голову править!

—  Несмеяна, охолонись! —не выдержав брани, заступилась за друга. — Яр бы тебя на одну ладонь положил, другой прихлопнул.

Царевна растеряно замерла с дубиной в руках. Грустно выдохнув, опустила округлые плечи — грозное оружие брякнуло об пол. Потап издал стон облегчения и, утирая выступившую на лице испарину, уселся на гладкий камень.

—  Здравствуй. Вася, — вспомнила Несмеяна.

—  И тебе не хворать, царевна. — я раскинула руки и пошла ей навстречу.

Под наши с Несмеяной разговоры о смерти Гороха и судьбе Рускалы Потап живо принялся собирать на стол. В прошлом холостяцкое жилище аспида заметно преобразилось: появилась небольшая полукруглая глиняная печь

—  пусть по-черному топится, но еды наварить и обогреться рядом хватит, каменный пол застелен шкурами медвежьими, даже что-то вроде кровати справили из бревен и соломы — такими же шкурами застелена. Стол, перед которым суетился аспид — валун стесанный — подходил к убранству пещеры. От старой жизни только стены, да горящие каменные чаши на них — гордость Потапа.

Разложив по тарелкам кашу, Потап подкинул на каждую по кусочку вяленого мяса и довольно заулыбался, глядя на любимую.

—  Подлиза, — буркнула Несмеяна. — Добыл перстенек волшебный и убег невесть куда. — жаловалась мне девица. — Откуда знать, может, по бабам шастал? Пока я тут горем убитая по отцу слезы лью.

—  Какие бабы?! — возмущался аспид. — Я же хотел разузнать все, чтобы решить, как дальше быть. А там, вон, Василиса... Кощея грохнули...

—  Как?! — охнула девица, сложив руки на груди. — Он же бессмертный...

***

Ужин затянулся, как и мой рассказ. С голоду я приговорила три тарелки каши, в красках расписывая свои злоключения. Друзья только задумчиво молчали, лишь иногда переглядываясь.

—  Горю твоему помочь можно, — дослушав, заключил аспид. — По земле дорогу в Кузняград отыскать непросто, а с неба — раз плюнуть. Перстень оттуда, — Потап погладил рыжий камень на пальце.

—  Так и есть. — подхватила Несмеяна, — а что с Яром делать? Как его в Навь доставить? Если этот мерзавец умудрился Кощея со свету сжить, то и представить страшно, что с нами сотворить может.

—  Сначала башмачки для Смерти справить надобно. — обрадовавшись первым за долгое время хорошим новостям, я подскочила из-за стола. — А дальше будем думать.

—  И то верно, — согласился Потап. —Дело говоришь, цаца.

—  Времени маловато, — вспомнив про срок, что обозначила смерть, я поникла.

—  Ничего, — подбодрила царевна, — три головы, глядишь, сообразят. Если мы ирода этого в Навь отправим, освободится Рускала от его гнета.

—  Царицей станешь, — конопатые щеки аспида расплылись в довольной улыбке.

—  Поживем — увидим, — угрюмо отмахнулась девица. — Давайте-ка спать собираться. На рассвете понесешь нас в Кузняград, Потап.

Аспид пытался возразить любимой — мол, нечего жизнь будущей государыни опасности подвергать, просил дома остаться, да только царица будущая на дубину глянула — все просьбы вмиг оставил.

Для меня соорудили постель из шкур — вышло очень мягко, а главное — тепло. Укрывшись с головой, оставила нос снаружи и, наконец, начала по-настоящему согреваться. Сытый желудок и неимоверная усталость сделали свое дело — сон пришел быстро. Мягко касаясь головы, он лечил меня от душной боли, что ни на миг не покидала после смерти любимого.

***

Босыми ногами ступала по выжженной горячей траве. Остатки сухих стеблей с хрустом ломались, больно впиваясь в ступни. Засушенному полю, казалось, не было конца и края. Высоченное небо над головой, непривычно бледно-желтого цвета, испускало невозможно сильный жар. Будь я не во сне — сгорела бы, одним махом в головешку превратилась.

Мне чудились голоса людей, шум городских улиц. Готова поклясться, что кони цокали подковами совсем рядом, но глаза видели только пустошь. Вздрогнула от крика петуха и замерла. Нет здесь птицы — ни дикой, ни домашней. Ничего тут нет, кроме неба и земли. Стало жутко.

Продолжая путь, не знала толком, куда и зачем иду — ноги сами ступали. Звонким потоком в уши устремилось пение, сменив людской гам. Слов не смогла разобрать, но мотив мучил сердце. Так трогательно песня лилась, так складно голос молодецкий заходился в напеве. Слезы не успевали скатиться с ресниц, от жары высыхали прямо в глазах.

Резкий поток теплого воздуха толкнул в спину, распущенные волосы застелили лицо. Чуть не упав, расставила руки в стороны, удерживая равновесие. Нежданный рывок ветра унес прекрасное пение, оставив слуху глухую тишину.

Убрав налипшие на лицо волосы, углядела молодецкий силуэт впереди: мужчина сидел спиной ко мне прямо на земле, по иноземному скрестив ноги, он неспешно перебирал сверкавшие серебром нити.

—  Кощей! — мой крик вышел из горла слабым шепотом.

Тяжело дыша от волнения, спешила к любимому. Ноги заплетались, я падала. Поднимаясь, чертыхалась про себя и снова резала густой жаркий воздух шагами.

—  Присядь, — ровным голосом безо всякой радости предложил колдун, когда я добралась. Он не отрывал глаз от серебрящихся ниток. Пальцы суженого ловко отделяли одну от другой. Кощей перекладывал, сматывал, перевязывал — завораживающее занятие. Застыв идолом, не решалась сесть. — Присядь же, — повторил жених.

Опустившись на землю рядом с Кощеем, я кожей почувствовала мертвый холод, исходивший от него. Он стал другим. Нет, выглядел любимый по-прежнему — крепкая фигура, те же широкие плечи, серьезный взгляд медово-карих глаз... но что-то неуловимо изменилось. Появилась пугающая легкость в движениях рук

—  не может такой у человека быть. Слова слетали с узких губ, что порхали. Обычно резкий, отчетливый говор Кощея теперь казался птичьей трелью.

—  У меня есть три сна, как у любого покойника, в которых могу явиться к близким, — колдун не прекращал заниматься нитями. — Долго размышлял, стоит ли встречаться с тобой, Василиса... — любимый замолчал.

—  Прости меня. Прости, прости, Кощей!

—  Не надо, — на мгновение он замер, будто борясь с нахлынувшей тоской. — Наша встреча не для того. Смерть сказала, что ты снова заключила с ней уговор.

—Да, я верну тебя в Явь. Слышишь?! — в сердцах я ухватила жениха за запястье.

—  Не о том думай, — Кощей мягко освободил руку. — Мне уже все равно где быть, но если ты приведешь сюда Яра, это многое может исправить.

—  Обязательно приведу, чего бы ни стоило!

—  Слушай внимательно, Василиса Дивляновна — один сон я потратил, чтобы явиться Соловью. Отправил его в царство мое предупредить обо всем Ягу — филинов ее, похоже, Яр извел. Пусть готовятся к войне, ты можешь не успеть. Надеюсь, разбойник мои указания верно уяснил и исполнит точно. Второй сон сейчас использую, а третий для кота Баюна припас. Отправлю его тебе навстречу, пусть поможет Яра усыпить. Иначе не доставить погань эту в Навь. Долгими чары кота не будут — придется спешить. Все поняла?

-Да.

Меня, как из ушата окатило. На что надеялась? Не станет Кощей со мной лобызаний сердечных устраивать. Стоит принять — если сдюжим и вытащим колдуна на сеет белый, мне больше на его любовь рассчитывать не придется. Долг его как царя-батюшки царство защитить, уберечь народ от гнета самозванца любым способом. Для того наша встреча, а не для речей ласковых.

—  Ты себя не казни, — вдруг коснулся края моих мыслей любимый, — моей вины в беде тоже хватает. Может, больше даже, чем твоей. Должен был догадаться — знает Яр, что мы по Рускале расхаживаем, но потерял нюх, осторожность оставил. За то и поплатился. А теперь ступай, Василиса, той же дорогой, что пришла. По пути пробудишься.

—  Кощей, — я осторожно заглянула в его глаза, — ни слова правды тебе в темницах не сказала. Яр обманул меня. Говорил — если с ним останусь, от тебя отрекусь, оставит трон Рускальский.

—  Коли не было бы искры к нему в твоем сердце и веры словам его не случилось бы.

—  Как же теперь тебя воротить?

—  Зачем?

—  Нет без тебя жизни.

Поднявшись, я зашагала прочь от милого. Кончились слова, только выть осталось. Прибавляя шагу, жмурилась в надежде скорее проснуться. Чудилось, чувствовала спиной его взгляд — мурашками по коже. Свидимся или нет — не знала, но надежды не оставляли ноющее сердце. И это, пожалуй, самое горькое.

Глава 11

Проснувшись, обнаружила Несмеяну за шитьем. Царевна, похоже, ночь не спала — справляла из своей одежи для меня дорожный наряд. Отправляться в путь холодной осенью в рваной рубахе — так себе затея. Девице пришлось неслабо потрудиться, чтобы ушить свои вещи до моего размера — Несмеяна у нас баба в теле. Как говорит Потап: «Дана такие прянички подивиться — уже сладенько».

Новость о скорой встрече с Баюном моих друзей обрадовала. Потап спросонья даже пританцовывать принялся, едва услышал о подмоге. Кажется, все складывалось удачно. По крайней мере, пока. Только не давало покоя аспиду желание любимой переться к черту на куличики. Завтрак он умял молча, а уж досыта набив живот, с новой силой принялся уговаривать царевну. Настроение у Несмеяны стало мягче — горшки в сторону милого больше не летели, дубина мирно прислонилась к стенке, но уперлась девица, что коза рогами, и на уступки не шла. Бедняга Потап слюной брызгал, худенькими ручками размахивал — все доказывал любимой правоту свою, но тщетно. Поразмыслив, решила встать на сторону друга. Ежели приключится беда какая с будущей царицей, неизвестно кому Рускала достанется — других детей Горох на земле не оставил.

Сдалась Несмеяна под нашим натиском, хоть и нескоро. Времени на уговоры потратили знатно — рассвет давно сменился разгулявшимся утром, а у нас конь не валялся.

—  Вот что, — переодевшись в дорожное, — я вышла из-за камня к друзьям, — здесь, Несмеяна, тебе оставаться нельзя. В Кощеево царство к Яге под охрану пойдешь?

—  Опять?

—  Вот и договорились, — я была совершенно не готова тратить время на новые уговоры.

Несмеяна подперла пухлые щечки кулаками, опираясь на стол, и грустно вздохнула. Слава солнцу — виток спора погас, не успев разгореться.

***

В путь мы отправились... к обеду. Царевна собиралась, как и полагается знати — с чувством, с толком, с расстановкой. Потом долго грузила тюки на спину скучающего Потапа. Честно признаюсь, пережив «переезд» Несмеяны, с гордостью могу заявить — мне теперь сам черт не страшен.

Вдвоем на спине Потапа оказалось не так вольготно, но благодаря бесконечным узелкам, мешкам и прочим тряпичным кулькам боязнь шлепнуться на землю испарилась. Аспид размахивал огромными черными крыльями, стремительно приближаясь к намеченному перекрестку с дорожным камнем.

Погода в настроении — поздняя осень била в лицо ледяной моросью и прихлестывала ветерком, словно веником в бане. Старания царевны я оценила. Шерстяная рубаха, теплые штаны и душегрейка ровно легли по фигуре, а ведь не замеряла даже.

Мягко опустившись наземь. Потап прильнул к покрытой снежными мушками дороге, позволяя нам с Несмеяной сойти. Еще перед выходом предупредила друзей, что возможности чинно разбирать вещи и слезливо прощаться не будет. Где теперь в Рускале наткнешься на уши и глаза Яра — знать нельзя, тем более открывая путь в царство Кощея.

Девица принялась живо отвязывать поклажу со спины любимого. Вздохнув, глянула на резво выросшую кучу — быстро справиться невыйдет. Повертевшись вокруг дорожного камня, плюнула на три стороны, дунула трижды по ветру, закрыла глаза и представила крышку подпола избушки на курьих ножках. Тут же под ногами земля издала протяжный скрип, дрогнула. Вход объявился быстро, Несмеяна с Потапом не все разгрузить успели.

—  Так, — дернув крышку за металлическое кольцо, я с опаской озиралась по сторонам, — давайте-ка шустрее, други любезные.

Царевна с удивлением приподняла бровки и уставилась на темнеющую дыру подвала. Свершившееся чудо девицу явно не обрадовало. Уж не знаю, чего ожидала Несмеяна, может, конницы в провожатых или хлеб-соль на пороге, но иных вариантов все одно не было.

—  Пряничек мой, ну, вот такая оказия, — нетерпеливо оправдывал происходящее аспид.

—  Ай! — девица цокнула и, махнув пухленькой ручкой, скинула в открытый подпол узел с вещами.

Только я сообразила, что так вероломно заваливаться к Яге не стоило, как снизу раздался шорох. Крепкая мужицкая ладонь мелькнула к нам из темноты. Рука ловко ухватила, склонившуюся над подвалом царевну — только ее и видели, пискнуть не успела.

—  Опаньки! — аспид, малость удивившись, сунул широкий нос следом за любимой.

Удар по морде храбрый заступник получил звонкий. Мигом отпрыгнув, аспид прижал когтистые лапы к ушибленному носу и протяжно взвыл. Тут же из подвала послышался родной скрипучий голос ведьмы:

—  Илюшенька, Илюшенька! Погоди, касатик! Кажись, свои!

Под басистые оправдания «Илюшеньки» из подпола высунулась Яга, зло сверкая маленькими глазками:

—  Вот отчебучили! — ведьма с укором уставилась на меня. — Хорошо, не прибил вас Муромец одним махом. У меня перед избой войско на изготовке с самозванцем бой смертный вести, а они тюки в подвал кидают.

—  Прости, Яга, — чувствуя, как наливаются свеклой щеки, я виновато потупила взгляд. — Схорони у себя Несмеяну. Путь у нас с Потапом опасный, нечего царице Рускальской подле таких неприятностей вертеться.

—  Передал Кощей через Соловья, что ты его из Нави доставать собралась, — закивала ведьма. — Схороню, конечно, за тем и не беспокойся.

—  А Крес? — от переживаний я только вспомнила, что знать не знаю, где мой найтмар.

—  В конюшнях туточки, — успокоила Яга. — Кощей перекинул вместе со своим конем. Полно толки разводить, скорее давайте, — заприметив груду вещей, поторопила старуха.

Пока мы с Ягой разговоры вели, аспид успел оклематься от богатырского удара. Шмыгая носом, он раздувал широченные ноздри и спешно подавал узлы Яге.

—  Доходяга, — ворчал Потап. — вон, даже крови нет.

Когда последний тюк шлепнулся на дно подвала, старая ведьма поманила меня костлявым пальцем:

—  Знаю беду твою, доченька, и боль твою чую, — крючковатый нос Яги коснулся моего уха. — Не вздумай отказываться от Кощея. Я его еще мальчишкой помню. Никому он души не открывал, а тебе осмелился.

—  А я ему душу растоптала, — зашептала в ответ ведьме.

—  О том забудь. Выручи царя-батюшку и больше ни на миг не сомневайся ни в чем. Все беды от сомнений. А теперь живехонько проваливайте! — уже в голос скомандовала Яга и исчезла вместе с входом в царство Кощея.

***

—  Сколько до города мастеровых лететь будем? — повязывая на голову теплый платок, оставленный Несмеяной, я косилась на дорожный камень.

—  Дня три лету с передышками. Цаца, да что ты каменюку эту глазами изводишь?!

На первый взгляд в валуне посреди перекрестка ничего особенного. Камень как камень. Надпись древняя ветрами истертая, дождями облитая, солнцем жареная. Только вот третье направление мне никак покоя не давало. Заунывное «Направо пойдешь — головы не сносишь, прямо пойдешь — коня потеряешь», разбавляло «Налево пойдешь — сказки услышишь».

—  Ты грамотный вроде? — я вглядывалась в обещавшую сказки дорожку.

—  Грамотный, — гордо выпучил круглое пузо аспид. — К чему ты это, цаца?

—  К тому, что обычно налево ходят жену искать, а тут сказки какие-то.

—  И черт с ними, полетели уже!

Не обращая внимания на предложение друга, обошла камень и зашагала по узкой дороге. Потапу осталось только поспешить следом. Друг явно не разделял моего рвения не вовремя поискать приключений, пытался даже образумить.

Молча шаркала сапогами по первому снегу и прислушивалась. Чем дальше мы уходили от перекрестка, тем тише становилось вокруг. Звуки леса умирали, песня ветра смолкала. «Совиным слухом», — в голове эхом играл голос Кощея. Почувствовала, как глаза наливаются острым зрением, уши — едва уловимыми звуками. Шорох мыши в увядшей траве, шелест крыльев птиц за спиной теперь стали явными, будто совсем близкими. Но понемногу и это исчезало. Когда тишина окутала плотными объятьями, я остановилась.

—  Кис-кис-кис, — тихонько позвала я.

—  Цаца, ты меня пугаешь, — зашептал аспид, сгибая длинную шею, чтобы заглянуть мне в лицо.

—  Кис-кис, — прибавила голоса.

—  Может, жар у тебя? — не унимался аспид, прикладывая огромный палец к моему лбу.

—  Да чтоб тебя леший разобрал! — отпихнула лапу Потапа. — Кис-кис-кис-кис!

Тотчас перед нами из земли вырос дубовый столб. На верхушке, надменно поглядывая вниз, примостился здоровенный черный кот с белой грудкой. Желтые глаза Баюна лениво заморгали, котяра деловито облизнулся, дернув богатыми усами, и махнул вниз.

—  Здравствуй, Василиса Дивляновна. — отираясь о мои колени, замурлыкал Баюн. — Здравствуй, Потап.— Аспиду нежностей не досталось.

—  Здорово, — ошалело выдал аспид.

—  Вот и встретились. — улыбаясь, с удовольствием почесала пушистый затылок старого знакомого.

—  Кощей просил тебе помочь, Василиса. С радостью постараюсь.

—  Спасибо на том. Для начала придется слетать в Кузняград. Не откажешься? — я с надеждой глянула на кота.

Баюн не отказал, кажется, даже обрадовался путешествию в город мастеров. И человеку, и нечисти всякой интересно глянуть на товары диковинные да на ремесленников добрых.

Кот ловко запрыгнул на спину аспиду и, удобно устроившись у меня на коленях, вытянул шею. Как и все кошки, он любил забраться повыше, а уж такая высота Баюну, поди, и не снилась.

***

К вечеру взмахи крыльев Потапа потяжелели. Чувствовала, как дыхание змея становится все глубже, а мы летим по холодному простору неба, теряя в скорости. Погода угроз не исполнила: припорошила землицу первым снегом, и стихло ненастье — тучи мирно уплыли за острые верхушки далеких гор, а ветер хоть и играл с морозом, но нашему полету шибко не мешал.

—  Все, — устало заявил аспид, — пора отдохнуть.

Для ночевки мы выбрали небольшую полянку в лесу у речки. Отойдя от прохладной воды подальше, сообразили огонь. Как умела, огородила нашу стоянку зельным кругом. Вышло, конечно, не так складно, как у Кощея, но хоть что-то. Признаться, сердце сжималось от страха провести ночь в лесу. Из головы еще не выветрились воспоминания, и боязнь холодила кровь не хуже вечернего морозца.

Баюн наловил для себя мышей, а нам с Потапом добыл зайца. Шепотком освежевала тушку, устроила на вертеле и принялась готовить. Ужин почти царский, еще бы хлеба горбушку и кваса березового. Аспид обернулся конопатым молодцем и, присев рядом, с аппетитом облизывался от дурманившего голодный живот запаха.

—  Пойду я спать, добрые люди, — оголяя белые клыки, Баюн широко зевнул.

Обменявшись с нами пожеланиями спокойной ночи, кот ловко вскарабкался по толстому стволу ели и исчез в дупле.

—  Кот всегда место для ночлега найдет, — проводив взглядом Баюна, заключил Потап. — Хорошо ему.

—  Жаль, мы не кошки, — улыбнулась я, поворачивая заячью тушку сырой стороной к углям.

—  Нисколечко. — замотал лохматой головой друг. — Мышей я бы жрать не стал.

—  А вдруг вкусно? — кивнула в сторону недоеденного ужина Баюна.

—  Дрянь какая. — Потапа передернуло. — Ты мне лучше вот что поведай, цаца, как Яр умудрился Кощея загубить без иглы-то?

—  Сама толком не разберу, — горечь ощутимо заиграла на языке. — Бывало так, что от сильных чувств сердце Кощея биться начинало. Раз, два, три ударит и стихнет. А в темницах я ему таких слов наговорила, что разошлось оно и не унялось... в тот миг Яр... — на глаза навернулись горячие слезы.

—  Ну, будет тебе, цаца, — друг осторожно погладил меня по плечу, — я понял. Хочешь, сказку расскажу? Ты такой не слыхала — зуб даю.

Покажите мне в Рускале того, кто в трезвом уме от сказки откажется. Тут любой уши развесит, хоть человек, хоть нечисть, и я не исключение. Утерев выступившие слезы, в ожидании уставилась на конопатого молодца.

—  Слушай, — тоном опытного сказателя начал Потап. — В стародавние времена, когда твои пращуры под лавку с головой войти могли, правил Навью колдун силы редкой. Имени его никто не знал, а прозвище было — прозвали его люди Кощеем.

—  Неужто...

—  Так и знал, что перебивать будешь, — вздохнул аспид. — Не твой Кощей это был, не твой.

—  Все, молчу, — я прижала ладонь к губам.

—  Долго правил, чин-чинарем все — в Яви люди мрут, в Нави перерождаются. Смерть на него нарадоваться не могла — хороший прислужник. В ту пору поговаривали, что прекраснее ее лика нет ничего на свете. Кто видал да в живых остался, сказывал, мол, кожей бела, березкой стройна, коса золотая до полу и глаза, что небо ночное в звездах.

—  Диво! — Чуть не забыв вертеть кролика, вовремя опомнилась. — Нынче она как ребенок выглядит.

—  Дойдем до этого, — строго глянул на меня аспид. — Повадился тот Кощей в Явь наведываться и как-то повстречал здесь девицу, что сердце его любовью наполнила. Только никак у них не складывалось. Царь Навью править обязан у Смерти в подчинении, а девушка из Яви никуда уходить не хотела. Не выдержал разлуки с голубкой своей и решил оставить трон. Пошел к Смерти, стал просить вольную. Три года упрашивал, да только все одно — не отпустила его Смерть. Отломил тогда кусок Нави и в Явь перебросил, сам следом ушел. Вроде как и в Нави остался, а вроде и в Явь убег. Злилась Смерть, являлась к Кощею часто, да только стребовать ничего не могла. Надоело колдуну, что она по пятам ходит, и кинул заклятье крепкое. Велено Смерти босоногой девчонкой ходить, чтобы ни одни башмачки ей впору не пришлись. Тотчас потеряла Смерть красоту свою, ребенком обернулась. Холод ли, жара — топтала голыми пятками миры, к Кощею и носа не совала больше. Многих просила девчонка отыскать для нее обувь, но все напрасно. Как найдутся башмачки для Смерти, так снова станет она ликом прекрасной, вернется девичья стать.

—  Вот оно что! Я все гадала-угадывала — на кой башмачки ей сдались.

—  Что бы ты без меня делала?.. — Потап гордо расчесал пятерней копну волос.

—  А с тем Кощеем что?

—  Жить-поживать стал с любимой своей. Из куска Нави царство сотворил — тридесятое. Тогда в Рускале раскол был страшный — куда ни плюнь, в государство угодишь. Потом у них наследник народился, тоже Кощеем назвали. Вот сын как раз и есть твой Бессмертный.

В голове все лоскутки одним покрывалом сложились. И про башмачки и про любимого моего в услужение. А Смерть-то хитра, как погляжу. По договору с Кощеем без башмачков бы осталась, по уговору со мной — без прислужника. Теперь все получит, если сдюжим. На сердце заметно полегчало — не самая плохая учесть для Яра готовится. Усадит его Смерть на трон в Нави, пусть в неволе да при деле. Авось, научится уму-разуму под чутким взором владычицы.

***

Следующие дни Потап несся к намеченной цели сломя голову. Затемно аспид в небо подниматься не решался, а посветлу гнал так, что уши закладывало. Баюну пару раз даже нехорошо становилось. Растерял кот радость от высоты, да ничего не поделаешь.

Дюжину рек пролетели, не меньше десятка дремучих лесов оставили позади. Пыталась города и села считать, но сбилась. Погода осенняя по-прежнему прохладой грозила, но против нас не шла. Пробрасывала дождичком время от времени, снегом мокрым приправляла, чтобы жизнь медом не казалась. В остальном пожаловаться нельзя — угодила осень.

Третьим днем среди полысевших лесных верхушек показался город красоты невероятной. Золотой монетой в центре дубовой рощи лег. Сверкал Кузняград крышами-луковками, цветастыми стенами выхваливался. Озерце у окраины кувшинками украшено, что зеркальце для такой красоты. Издалека просто диво как хорош город мастеровых.

Аспид мягко опустился на землю поодаль от городских стен в лесу. Посадка у крылатого змея стала получаться куда лучше, чем прежде. Больше Потап никого не давил и рытвин не оставлял — наловчился, видать.

—  Вот и прибыли, — друг тяжело дышал после полета.

—  Что-то плохо мне снова, — жаловался Баюн, нервно перебрасывая пушистый хвост из стороны в сторону.

—  Кошки к полетам не особо приспособлены, — съязвил аспид.

—  Вы идите, а я отлежусь, — попытки Баюна пройтись закончились разочарованием. — Представлю, что обратно лететь — и жить не хочется.

—  Идите, — буркнул Потап, — простой какой. Кузняград, конечно, не столица, но, думаю, и тут у Яра глаза сыскаться могут. Нельзя нам соваться туда при своих личинах. Наворожила бы чего, цаца, а?

—  Гляжу, и ты несложный, — приподняв бровь, с укором глянула на друга. — Я тебе что. ведьма на все руки?

—  Как быть тогда? — в желтых глазах змея появилось разочарование. — Хоть попробуй, иначе скрутят нас — матюгнуться не успеем. Сама подумай, — коготь друга ударил по моей маковке, — Яр и меня, поди, раскусил, а про тебя и говорить нечего.

Ну, друже, просил — получай. Раздосадованная разговором, закрыла глаза и обратилась к банникам, что за стенами Кузняграда жили:

—  Батюшки банники, не в службу, а в дружбу, — монотонным голосом я доставала слова из самого сердца. — подсобите путникам ради дела доброго. Доставайте гребни резные, веники ароматные. Диво дивное, чудо чудное — снимите личину прежнюю, сотворите новую. Сколько бы ни длились чары ваши, пусть не развеются, покуда мы снова на этом месте не окажемся.

С последним словом в голове раздались несколько голосов. Спорила банная нечисть — быть моей просьбе или к лешему нас отправить ни с чем. Потолковали недолго и захихикали. Душным паром тела наши с Потапом окутали и давай хлестать почем зря. Веников не видать, а шлепают аж визжать охота. Хорошо, мы по роще дубовой с аспидом побегали, думала, заморят нас окаянные. Баюну только потеха, позабыл о хвори — растянул морду в кошачьей улыбке.

Как закончили банники забавляться, стихло колдовство. Стояли среди дубов вековых, словно из парной выскочивши — измотанные, отдышаться нельзя. Ладно сработали: аспид обернулся молодцем совсем молоденьким, годов тринадцать отроду. Нескладный да неладный, как любой подросток. Глазенки на меня голубые таращит, щеки румянцем горят.

—  Это... цаца, — голос у друга срывался с писка на легкий бас. — предупреждать же надо! Чего они творят-то?!

—  Скажи спасибо, что помогли. Могли бы и плюнуть.

—  Спасибо, — обиженно заворчал друг, ощупывая русую голову, стриженную под горшок.

—  Я-то как? — доставая из-за плеча рыжую тоненькую косу, поглядывала на друзей.

—  Сойдет. — довольно заключил Баюн. — Тебе только лицо поправили.

—  Да, цаца, — выдохнул Потап. —Девиц такой наружности в селах обычно Проськами кличут.

—  Ну, Проська так Проська. — легко согласилась я. — Не привыкать.

—  Хорошо, что у тебя зеркала нет, — хихикнул кот.

Глава 12

Город мастеровых встречал радушно. На фоне хмурой осени яркие краски Кузняграда расходились в хвастовстве. Резные дома ровными рядами выстраивались в улочки, никаких тебе темных закоулков. Кругом чистенько, люди приветливые. Нечасто сюда гости захаживают, оттого народ на нас с интересом глядел, но без опаски и злобы. В каждом дворе работа кипела: где громче, где тише — все делом заняты. Дорожка привела нас к рыночной площади, но, видать, не в базарный день попали: пустые прилавки тоскливо дожидались хозяев под напиравшим осенним ветром, а тишина казалось совершенно чужой этому месту.

—  Отколь будете, люди добрые? — проходивший мимо мужчина средних лет с густой бородой расплылся в любезной улыбке.

—  Из Горок мы, — ляпнул Потап. — Я Ваца, а это сестрица моя Проська.

—  Ну, пожалуйте, гости дорогие, — широким жестом мужчина будто разрешал нам остаться в городе. — Меня Горыней звать, кузнец местный. Не желаете товары мои глянуть?

—  Прости, мил-человек, — подхватила я, — нам бы чеботаря. Для матушки обувку справить пришли, порадовать хотим.

—  Ага, матушке обувку! — пискнул новоявленный Ваца.

—  Это что же, вы пешие сюда добирались — и только за обувкой? — Горыня даже присвистнул от удивления.

—  На что только ради матушки не отважишься. — закивал друг. —Денег у нас не шибко...

—  Тогда вам лучше к новому чеботарю обратиться. Недавно в наши края пожаловал, цены умеренные держит. Да и, честно признаться, не было у него покупателей пока. Вы первыми станете.

—  Не проводишь нас? — я захлопала ресницами.

—  Провожу, — согласился кузнец. — Чего же не проводить.

***

Горыня остановился у ворот скромной по меркам Кузняграда избы. Добрый сруб, стройный. Бывало, не то что в селах — в городах мастера так избу сложат, что глаза закрыть охота. В Кузняграде такого не встретить — даже небогатый домик чеботаря выглядел очень прилично. Кузнец приоткрыл калитку и, впуская нас, снял шапку:

—  Дальше сами, гости дорогие.

Отблагодарив его добрым словом, мы с Потапом вошли во двор чеботаря. Как же я боялась, что Сом в таком облике меня не признает да словам не поверит! Или с башмачками для Смерти не справится. Пока шли до крыльца, вся извелась. Наверное, слишком много плохого случалось в последнее время, теперь надежду на лучшее в сердце долго искать приходится.

—  Кто там? — из бани высунулась кучерявая копна золотых волос.

Углядев нас с Потапом, Сом вышмыгнул из-за двери и бодро зашагал навстречу. Чеботарь оказался настоящим красавцем. Кто же знал, что дряхлый дед из лесного села в молодости щеголял широкими плечами да шевелюрой богатой?! Небось, девок теперь хороводами водит.

—  Только собрался баньку справить, — широкой улыбкой встречал нас молодец. — Ну, не беда — покупателям всегда рад.

—  Потолковать надобно. — аспид серьезно глянул на Сома.

Чеботарь даже попятился от сурового взгляда подростка. Улыбка быстро сменилась подозрительным взглядом, но любопытство взяло верх, и хозяин кивком указал на дверь избы.

В горнице царил знатный беспорядок — Сом, видимо, только готовился к работе. От многочисленных невыделанных шкур, разложенных по лавкам, рябило в глазах. Да и запах стоял особенный, на любителя. Будь я мастером сапожного дела — и дня не выдержала бы в таком духе. Расставленные по углам кадки с известью и золой подтвердили мои догадки — чеботарь только собрался приниматься за выделку.

—  Присядем, что ли? — молодец смотрел исподлобья, сгребая с лавки ворох шкур.

—  Вокруг да около ходить не стану, — я уселась на приготовленное место, — с просьбой мы к тебе, Сом. Был ты стариком дряхлым, стал молодцем добрым — за то благодари Кощея. Да только теперь ему самому помощь твоя нужна — не откажешь?

—  Ты кто такая? — не скрывая удивления, чеботарь округлил зеленые глаза.

—  Василиса, невеста Кощея.

Молодец сощурился, точно как в лесном селении, когда Кощей имя свое скрыть пытался. Он сосредоточенно вглядывался в мое новое лицо и, видать, прилично сомневался в правдивости слов. Природная чуйка на кривду молчала, а глаза Василису во мне не признавали.

—  Не похожа ты на чернявую невесту Кощея: рыжая, лопоухая какая-то. Чем докажешь?

Пришлось в подробностях описывать Сому нашу встречу в его избушке. Молодец внимательно слушал, задавал вопросы и, получая правильные ответы, все больше убеждался — не вру. Рассказала и про башмачки для Смерти, ничего не утаив — доверять Сому боялась, но еще страшнее, что почует недоговорки и пошлет, откуда пришли.

—  Плохо дело. — дослушав, заключил чеботарь. — У меня кож готовых нет. а сколько работа займет, сказать не могу. Много ли времени отмеряно?

—  Немного, — Потап закатил глаза и принялся загибать пальцы, подсчитывая оставшиеся дни. — Дня четыре тебе на все про все, нам еще обернуться надобно.

—  Совсем худо, — вздохнул молодец. — И мерок не снять. С какого края к работе подходить — в толк не возьму.

—  Зря Яга говорила, что справишься. — буркнул Потап.

—  Чего? — снова вытаращил глаза молодец.

—  Ничего, — махнул рукой аспид, — не бери в голову.

—  Неужели ошиблась бабушка?— я с сожалением прикусила губу.

Пока мы втроем задумчиво молчали, сотворив тяжелую тишину, грохнула дверь бани, и девичий голос звонко покатился по двору:

—  Сомушка, ну где же ты, касатик мой?

Сомушка встрепенулся и живо дал деру из избы. Мы с Потапом переглянулись и, ведомые любопытством, поспешили за чеботарем.

Укутанная в льняной отрез ткани, болезной худобы девушка стояла на пороге бани и, подбоченившись, что-то недовольно высказывала Сому. Молодец слушал, не перечил, только под ноги понуро глядел. Честно признаться, неслабо удивилась, признав в девице ночницу. Днем эта нечисть появляться не должна — по природе своей не переносят солнечного света. А тут стоит себе, мужика отчитывает, волосенки черные по ветру развеваются.

—  Ведьма! — злобно зашипела ночница, заметив меня.

Тяга чеботаря к нечисти просто не укладывалась в голове. Там, в лесном селе — мавка, здесь в городе мастеров

—  ночница. Зря Кощей ему молодость вернул — так и помрет в расцвете сил под чарами такой вот голубушки.

—  Чего вылупилась? — я ответила смелым взглядом. — Ведьму первый раз увидала?

—  Твоих сестер столько передушила — не сосчитать. — с бахвальством заявила нечисть. — Поди-ка сюда, и тебе достанется, — поманив меня тонким пальчиком, девушка неприятно оскалилась.

Растерянно моргая, я набрала воздуха в грудь, чтобы ответить, но изо рта выходило только возмущенное бульканье. Растерянность понемногу перерастала в злость и я, оставив попытки говорить, крепко сжала кулаки. Припоминая, как без топора ломала осину у дороги, отправила всю силушку к горлу ночницы. Тотчас девушка скривилась в беспомощной гримасе. Прижимая хрупкие руки к глотке, она выкатила глаза и захрипела. Ух, получишь у меня, окаянная! Мысли подогревали колдовство, хватка крепчала. Нечисть неуклюже корячилась в попытках сопротивляться чарам, но все зря.

—  Пощади! — не выдержал Сом мучений ночницы.

Завалившись на колени, молодец принялся бить лбом оземь и лепетать что-то не особо разборчивое, вроде Тишкиного «Не вели на кол!»

—  Цаца, а нельзя ли потише? — зашептал Потап.

Чуть ослабила кулаки, чтобы ночница не так громко хрипела. Поразмыслив пару мгновений, разжала ладони и, не дотрагиваясь до нечисти, толкнула ее на дверь бани. Петли мерзко вякнули, девушка завалилась через порог, а я, не мешкая, ринулась следом.

—  Что же, красавица, — переступила через кашляющую ночницу. — не счесть, сколько ведьм передушила, а со мной не управилась?

Тут же в баню заскочил Сом, а следом и Потап. Оба застыли, бегая взглядами от нечисти ко мне и обратно. Ночница только зло поглядывала по сторонам, приходя в себя после знатной трепки. Вовремя я сообразила, что она тикать собралась — тело девушки слабо мелькнуло туманом. Снова сжав кулак, ухватила ночницу за ногу колдовской силой и потянула на себя:

—  Куда?! Прежде объясни, как тебе днем удалось в баньке попариться?

—  Моя вина, моя! — с горечью ударил кулаком по молодецкой груди чеботарь. — Я ей обувку пошил — это из-за башмачков она на свету может...

Вот дела! Чуть не присела от удивления. Чеботарь-то наш не лыком шит — может, оказывается, когда хочет.

—  Для меня работу справить не из чего, — поджав губы, я зарычала на парня, — а для этой... смастерил, да еще и волшебством сдобрил?!

—  Случайно вышло, — каялся Сом. — я кусок кожи в той водице, что Кощей оставил, вымочил, а оно вон чего.

—  Ты что, с собой ту воду в Кузняград припер? — оторопел Потап.

—  Немного совсем, — шмыгнул носом чеботарь. — Там целая кадка была, жалко выливать — вот и взял с собой чуток.

—  Чуток — это глотнуть, — поправила я, — а чтобы кусок кожи вымочить, вся кадка понадобится. Смотрю, Сом, мужик ты головастый, наперед думаешь.

—  Виноват! Чего хочешь, сделаю, только девицу не убивай! — словно завороженный, умолял чеботарь.

—  Эка его привязало к ней! — присвистнул аспид.

—  Чтобы ты понимал, — не отрывая взгляда от ночницы, обратилась к Сому, — ты ей такой дар преподнес, что ни одной из их рода не снилось. Теперь можно средь бела дня являться в любой дом и душить детей сколько вздумается. Не ждут люди ночницу раньше заката и обереги не ставят. Ладно получается, да?

—  Так я же для любви хотел...

—  Сымай башмачки! — рявкнула нечисти, не обращая внимания на причитания чеботаря.

—  Загубишь, загубишь! — Сом снова грохнулся на колени и ухватил меня за штанину. — Она на свету сгорит босая!

—  Мешок тащи, — приказал Потап молодцу, глядя на душераздирающую картину.

Сом поменялся в лице, немного помешкав, вскочил с пола и резво побежал во двор. Ночница по-прежнему молчала и злобно зыркала на нас с Потапом. Нет у нее ни сердца, ни души, и любви нет. Придушит Сома, как развлекаться наскучит, тем и кончится. Жалко молодца, но сам долю выбрал.

Чеботарь вернулся быстро. Сжимая в руке здоровенный мешок, он с такой нежностью глядел на костлявую ночницу, что тошно делалось:

—  Может, передумаешь? Загубит тебя эта девка.

—  Плевать, — он поднял на меня зеленые, полные надежды глаза. — мне с ней хоть ночку — уже счастье.

—  Ой, дура-ак... — замотал косматой головой Потап.

Ночница забралась в мешок и уже через мгновение худенькая ручка выкинула наружу пару башмачков. Мастерски сшитая обувка из тонкой кожи мягко шлепнулась о доски — справно сделаны, чувствуется рука набитая. Сом аккуратно сложил края мешка, чтобы свет не достал любимую, и поднял башмачки.

—  Вот, забирай, — он с грустью протянул мне пару. — Слово даю — не знал, что волшебными окажутся. Хотел подарок ей сделать, все сокрушался — кожи мало, в размер не попаду. Они возьми, да и облепи ее ножку как надо — диво. Я и на себя примерял, тоже впору.

—  Чудеса, да и только, — съязвил аспид, — на любую ногу подойдут, от света дневного ночницу спасут. А ты — не ты, и хата с краю.

—  Хорошо бы им сноса не знать. — я задумчиво повертела башмачок в руках.

—  Можешь не сомневаться, — хоть и грустно, но с гордостью заявил чеботарь,— мои сапоги и без чар колдовских сносить сложно.

***

Только мы вышли за калитку, Потап принялся уговаривать меня отправиться в местную корчму. Набивать живот совсем не хотелось. Спрятав за пазухой драгоценные башмачки, я и думать ни о чем другом не могла — добраться бы скорее до столицы, усыпить Яра и к Смерти ветром дуть, но аспид лихо давил на жалость. Совестно стало — бедняга который день недоедает, недосыпает, машет крыльями что есть мочи, а я на уступки не иду. Пристыдил меня Потап, и, махнув рукой, согласилась потратить немного драгоценного времени на задабривание его урчащего пуза.

Корчма Кузняграда спряталась на самой окраине. Кому пришло в голову поставить ее в такой глуши — ума не приложу. Пока дошли, успела вдоволь налюбоваться городскими видами и продрогнуть от холодного ветра. Читай книги на Книгочей.нет. Поддержи сайт - подпишись на страничку в VK. Завидев питейное заведение, Потап в предвкушении обеда прибавил ходу, и я за ним поспешила. Потратить время на еду уже не казалось плохой идеей. Особенно на еду в теплом месте. Окруженная голыми березками корчма приветливо поскрипывала дверьми, впуская и выпуская гостей. Зря подумала, что на окраине будет немноголюдно. Здесь, что на ярмарке, только козла в лентах не хватает. Говорят, нет лентяев в Кузняграде — врут. Вон, сколько народу бездельничает, и все, поди, мастера.

Внутри оказалось просторно: несмотря на то, что почти все столы окружали тугие хороводы посетителей, места хватало. Расшитые скатерти, полки с посудой и дурманящий запах чего-то вкусного мигом заставили сомнения раствориться. В конце концов, башмачки мы добыли быстро, можно и пообедать.

—  Цаца, здесь такие вареники лепят — с ложкой проглотишь, — мечтательно закатил глаза друг.

—  Не врет, парень! — зычно гаркнул за спиной знакомый голос. Кузнец Горыня довольно улыбался, глядя с прищуром. Не заметила его в многолюдном зале, а вот он нас приметил. — Давайте к нам за стол, сейчас пару стульев сообразим. — Не дожидаясь согласия, Горыня подтолкнул к веселой компании из четырех человек. Мужики за столом поддержали друга дружным да веселым гулом. Кузнец лихо нашел два стула и, усадив нас с Потапом, плюхнулся напротив. — Знакомьтесь, други верные, — тоном рыночного зазывалы завел бородатый кузнец, — гости наши из Горок. Запамятовал, как звать? — состряпав растерянную рожу, он замер, глядя на меня.

—  Я Ваца. а это сестрица моя Проська, — выручил аспид.

—  Точно, да! Пришли за башмачками для матушки. Ну как, справился чеботарь с заказом?

—  Удачно ты нас отправил, спасибо, — поблагодарив кузнеца, поняла, что в мужицкой компании «девице Проське», мягко говоря, неуютно.

—  Плохого-то не посоветую. Да, мужики? — с задорной улыбкой Горыня хлопнул соседа по плечу.

Мужики подтвердили его слова очередным гулом и с плохо скрываемым любопытством принялись нас разглядывать.

—  А что, мил человек, у вас среди белого дня все пируют, али работы нет? — я поежилась под назойливыми взглядами.

—  Какая тут работа, — махнул рукой парень в синей рубахе за нашим столом, — когда царская конница в город пожаловала.

—  Зачем пожаловала? — во взгляде Потапа мелькнуло беспокойство.

—  Кто их разберет? — развел руками Горыня. — Слухи ходят, что ищут беглянку какую-то, ведьму вроде. Откуда тут ведьме взяться? Из чужих — только вы с сестрицей, остальные мастера да мастерицы тутошние. А вы разве не видали войско бравое?

—  Не видали, — слова почти шепотом ушли с моих губ.

—  Не много потеряли, — кузнец отломил кусок жареного цыпленка с блюда. — Десяток вояк и колдун с ними. Дворы обойдут и скатертью дорожка.

В висках заиграла кровь, сердце беспокойно заколотилось. Переглянувшись с Потапом, поняла, что друг тоже хорошо струхнул. Бежать надо, и чем скорее, тем лучше. Не ровен час, пожалуют в корчму царские прихвостни. Ладно бы одни вояки, но колдун в их компании портит дело знатно. Морок, наведенный банниками, он, может, и не учует, а вот башмачки за пазухой колдовским духом разят, что голь кабацкая поутру выпивкой.

—  Ох, сестрица, нехорошо мне, — притворно ухватившись за живот, заныл Потап.

—  Ты поешь, парень, — тут же предложил Горыня, — видать, с голоду в пузе крутит.

—  Болезный он у нас, хворый, — я подхватила корчившегося аспида под локоть и подскочила с места.

—  Нужник там, за корчмой, — сочувствуя, кивнул кузнец.

На улице ветер разошелся пуще прежнего — резкие порывы не обещали ничего хорошего. На небе дружной компанией собирались серые тучи, не хуже, чем люди перед корчмой. Березы гнули тонкие ветки под натиском непогоды, а с неба то и дело поддавало ледяными каплями.

—  Не улетим. — тяжело дышал Потап, поспевая за мной. — Не то дождь, не то снег собирается, не осилю.

—  Друже, надо из города выбраться, — ухватив отстающего подростка за руку, потянула за собой, — подальше от стен отойти.

Земля под ногами размокала от крупных капель, марая сапоги грязью. Под ветром месиво покрывалось леденеющей коркой. Сунувшись к городской стене за корчмой, не нашли лаза — добро частоколом обнесли.

—  Может, обернешься, и перелетим? — задрав голову, я глядела на заостренные бревна.

—  Цаца, ты с красотой и ум потеряла, не пойму?

—  Да, — я тяжело выдохнула, — дала маху. Только у ворот нас наверняка остановят если не раньше. Диву даюсь, как еще не столкнулись носами с царскими прихвостнями?!

—  Ну, цаца, если что, я не виноват.

Приняв мои размышления за настойчивые уговоры, Потап повернул перстень на пальце. Грузная, пузатая фигура аспида грозовой тучей расползлась по земле. Друг ловко помог мне забраться на спину и, озираясь по сторонам, разбежался для прыжка.

Порыв ледяного ветра забил ноздри, украл дыхание — никогда Рускала не баловала мягкими переходами от осени к зиме. Пара взмахов огромными крыльями — и мы оказались за околицей Кузняграда.

—  Цаца, слезай живо! — аспид распластался по земле, — обратно обернусь. Авось, не заметили.

Как же, не заметили! За частоколом поднялся такой гам — никакой ураган не заглушит. Судя по всему, черную попу аспида, исчезавшего за городским забором, не углядел только ленивый. Дурная затея, но что сделано, то сделано.

—  Тикаем!

Сообразив, что тихо скрыться не получится, Потап резво подскочил, едва не скинув меня, и спешно зашлепал на двух лапах. Мертвой хваткой вцепилась в мягкую шкуру друга, изо всех сил стараясь удержаться на его спине. Ощущения, словно по отвесной горе карабкалась, только та еще и плясала.

—  Стой, нечисть!

Справа из кустов, неистово махая саблей, выпрыгнул молодец в сером кафтане. Царский воин ужаса не вселял

—  может, оттого что не свалиться было важнее, а может, оттого что тощ был, как его сабля.

—  Сгинь! — друг опустился на четыре лапы и, расправив крылья, приготовился к полету.

—  Братцы! Братцы! — голос молодца удалялся. — Сюда!

Аспид без оглядки мчался над озером к тому месту, где мы распрощались с Баюном. Что делать дальше, я и не представляла. Изредка оборачиваясь, глотала ветер и ледяные капли, едва различая, как из городских ворот выдвинулась бравая конница.

***

—  Это за вами? — прислушиваясь к далекому топоту копыт, Баюн таращил на нас желтые глазища.

—  За кем еще? — нервничал аспид. — Цаца, я не пронесу вас по небу, свалимся! Сюда еле как добрался! Делай уже что-то!

Чары банников спали, едва я ступила на землю. Теперь отпираться бесполезно — признают меня прислужники царские, тем более в такой компании. Непогода разошлась в полную силу. Ветер хлестал по лицу острыми каплями. Тело разобрала дрожь.

—  Может, в рассыпную? — я торопливо перебирала в голове плохие идеи.

—  Цаца! — аспида захлестывала истерика. — Они верхом, мы пешком, что ты городишь?!

—  А ну брысь! — зашипел на нас с Потапом Баюн. — Отойдите с дороги, сам разберусь!

Других вариантов все равно не было. Дрожащими мыслями я отправила наши жизни в мягкие лапы кота и поспешила спрятаться за вековым дубом. Потап, поглядев на это дело, прекратил истерику. Повернул перстень на когтистом пальце и обернулся конопатым молодцем.

—  Хоть бы разобрался... — Друг занял место рядом со мной за широким стволом дерева.

Кот закружился, догоняя собственный хвост, и ветер, словно по приказу, сделался заметно тише. На тропинке вырос знакомый столб. Баюн одним махом вспрыгнул наверх и, умиротворенно моргая, приготовился ждать гостей. Пушистый, черный хвост кота плавно ходил из стороны в сторону, пока тело без единого движения гордо возвышалось над землей.

—  Доброго дня, путники, — щурясь, замурлыкал Баюн, когда царский отряд остановил коней перед нежданной преградой на пути. Пятеро молодцев озадаченно пялились на говорящее животное, понимая — дело нечисто, но не представляли, что с этим делать. Кот не стал дожидаться, пока они опомнятся, спрыгнул на землю и, деловито задрав хвост, нараспев завел:— В некотором царстве... — голос Баюна зачаровывал, раскачивал, баюкал. — в некотором государстве жил... да был... царь Еремей...

— Цаца, уши заткни, — зевая, аспид поглядывал на заклевавших носом всадников.

Глава 13

Пока добры молодцы плюхались с коней на землю — поди, подшибали все потроха, бедолаги — Баюн продолжал сказку. Успокоился кот только после того, как эти пятеро мирно засопели — кто калачиком свернувшись, а кто ручки под щечки сложив.

Стихший было под чарами Баюна ветер скоро вернулся. С неба посыпало хорошим градом вперемешку со снегом. Оказаться в такую погоду посередь леса — то еще удовольствие. Дальше собственного носа и не видно ни рожна.

—  Сгинем мы тут...— Стуча зубами, Потап обнимал себя за плечи. — Цаца, давай уже думай!

Кот беспокойно вертелся, чихал и фыркал от свалившегося на наши головы ненастья. Будь я пушистой кошкой, уже бы неслась, выпучив глаза, в неизведанном направлении, а этот держался молодцом. Выбор нынче невелик: замерзнуть к чертовой бабушке или лечь под саблями царских прислужников. В Кузняграде еще половина отряда да колдун надеются на скорое возвращение товарищей. Не дождутся — жди в гости, как буря стихнет. Тот, кто город мастеровых от глаз лишних прятал, позаботился, чтобы ни одна живая душа тайной тропой не добралась, но кто сказал, что по ней из Кузняграда выбраться нельзя?

Упав на заснеженную увядшую траву я под удивленные взоры друзей зашептала:

—  Матушка Сыра Земля, помоги отыскать дорожку скрытую. Уведи нас от лиха, убереги от несчастья.

Ладони потеплели от согревавшейся земли. Задышала почва подо мной, колыхнулась дыханием живым. Вой ветра сделался тише для уха, хлесткий град будто обходил стороной. Приподняв подбородок, углядела — стелется впереди тропинка, светом теплым мерцает.

—  Двинули, живо!

Грязная, мокрая, подскочила на ноги и ринулась вперед. Друзья мешкать не стали, следом поспешили. Чем дальше уходили, тем тише вокруг становилось. Под ногами захрустел первый снег, легкий морозец защипал щеки. Лес мерцал и менялся — на месте дубов вырастали березы, а те следом сменялись соснами и елями. Мысленно благодарила помощницу да поглядывала на Потапа с Баюном. Не прост путь для волшебных существ по тайным тропам. Колдуны в таких местах силу пополняют, а нечисти и помереть недолго. Аспид в облике конопатого молодца запинался — ноги заплетались. Кот, что пес, пасть раскрыл, язык вывалил — отдышаться не мог. Плохо дело. Схватила Баюна на руки, к себе прижала:

—  Потап, сдюжишь?

—  Сдюжу. — тяжелое дыхание друга сбивалось, — попускает уже. Видать, почти пришли — короткая тропка-то.

И то правда! Едва успела глянуть вперед, тропинка кончилась, и мы очутились на заснеженной поляне.

—  Все! — тяжело выдохнул Потап, плюхнувшись прямо в снег.

—  Уморите своими путешествиями! — Вытаращив огромные глаза, Баюн юркнул из моих рук. — Как Кощея выручим, с тебя, Василиса, теплая печка и крынка сметаны.

—  Две! — растопырив пару пальцев, растрепанный молодец устало улыбнулся.

—  Хоть дюжину! — чувствуя, как к сердцу подкатывает волна надежды, пообещала я.

—  Так, други верные. — Потап поднялся с земли, — я кое-что прихватил из Кузняграда...

Он запустил худенькие руки в карманы кафтана и явил нам с Баюном добычу. Матушки! Да где ж эта образина лохматая умудрился яблочко наливное с блюдцем достать?!

—  Спер? — укор в моем взгляде заставил аспида покраснеть.

—  Ну, спер и спер, — буркнул Потап. — Ежели, цаца, тебе не нужно, можешь не пользоваться, а я не побрезгую. Обиженный вид друга вызвал улыбку.

—  Когда успел-то?

—  Пока в корчме за столом сидели, — поняв, что я сменила гнев на милость, разошелся Потап. — Эти пеньки даже не ухнули, а я раз-раз в карман!

—  Тать, чего взять, — складно мурлыкнул Баюн.

—  А сам-то?! Сам! — полез в бочку аспид.

—  Цыц! — я прервала начинавшуюся перепалку. — Нашли время... Давай-ка сюда блюдце — смотреть станем, чем самозванец занимается.

Только опустился румяный бок яблока на блюдечко, показались на нем леса густые, шатры дорожные — колдуны Рускальские чары без устали творили, сновали туда-сюда войны в кольчугах, на головах шишаки сверкали.

—  Не пойму что-то... — Потап задумчиво почесал лохматый затылок, — чего они в лесу шатров понаставили? Бегают...

Мечи булатные в руках добрых молодцев размашисто летали, колдуны рядом с ними заклятьями помогали— изводили прислужники Яра чащу лесную. Летели щепки, пыхтели кудесники, молодцы потом исходили — все без толку: на месте срубленной ветки две новые вырастали.

—  Нашли дорогу к царству Кощея, — Баюн сунул пушистую голову между нами с Потапом и уставился на блюдце.

Сам Яр пытался с чарами Бессмертного справиться: ладонями тяжелыми бередил воздух, ураган вызывая. Покатился люд. что бочки с горки, а лес и не шелохнулся. Разозлился царь-самозванец, ухватил одного колдуна за шиворот и в шатер поволок.

—  Главного царского чародея потащил, — со знанием дела заключил аспид. — Или пришибет, или тот придумает, как колдовство с дороги снять — не иначе.

Совсем худо. Сообразят, как скинуть волшебство, и ринутся прямиком в Кощеево царство. А там что? Триста лет богатыри и колдуны спали, сдюжат ли супротив нынешней царской рати — неизвестно. Остались без царя- батюшки, без силушки главной. Ни один человек из Кощеева государства самозванцу служить не станет. Поди, не Гороховы прихвостни — души заячьи. Яр всех казнит, кого не перебьет на поле ратном.

—  Нельзя ждать, — чувствовала, как колени наполняются слабостью. — Как узнать, далеко ли они отсюда?

—  А мы-то где? — аспид растерянно окинул взглядом поляну.

—  Катни-ка еще разок, — скомандовал Баюн, кивая на блюдце.

Яблоко сделало круг, и наша троица отобразилась на блюдечке. Пронеслась лесная чаща, будто ветром гонимая, увлекая наши взоры за собой. Мелькнула речка остывающая, скалы великие, поля под снегом засыпающие, и замерло яблочко, нарисовав ворота Первограда.

—  Недалече от столицы, всего ничего лету. Вон, горы были, там дом мой, — узнал места аспид.

—  А дорога та зачарованная с Первоградом рядом, — подхватил Баюн. — Были времена, я на том пути к царству Кощея многих спать уложил, грудь потрепал, — кот сощурил глаза от приятных воспоминаний.

—  Нет у нас больше времени, — сняв яблоко с блюдца, я накрыла его ладонью.

—  Не торопи, цаца, надобно все обдумать хорошенько...

Мудрых речей Потапа уже не слышала. В голове вертелись страшные картины — залитая кровью богатырей земля Кощеева, осиротевшие терема города, которым и полюбоваться не успела. Разрушит Яр все, что любимый бережно сохранить пытался. Пронесется голодной стаей самозванец по просторам, и ничего, чтопрежде было, не останется. Ему ведь на людей плевать. Знай, нос в закрома сунуть: златом, серебром потешиться, колдовскую силу черпнуть, разорить чудеса тысячелетние. Жутко сделалось.

—  Нечего тут обдумывать. — дрогнула от холода собственного голоса. — Как стемнеет, Баюн, усыпишь меня тут на поляне...

—  Умаялась? — с укором покосился Потап.

—  Ты, Потап, перенесешь Баюна к шатру Яра, — не замечая уколов друга, я продолжила. — Получится незаметно подобраться?

—  В темноте летать плохо. — расстроено поглядел на меня аспид.

—  Пойми ты, упрямый, — я постучала пальцем по лбу, — не выйдет у нас этого бугая спящего умыкнуть. Там молодцев бравых и колдунов знатных столько, что и пискнуть не успеем — на куски порубят и в пыль обернут.

—  Да уж, — задумчиво промурлыкал кот, — на всех моих чар не хватит.

—  Надо, чтобы царь новоявленный тихо в шатре своем опочивал, тогда и шуму не поднимется.

—  Ладно. — с интересом уставился на меня Потап, — а дальше-то что?

—  Дальше я его в свой сон утащу. Коли сложится все. что задумала, прямо во сне его в Навь уведу.

—  Мутная какая-то история выходит, ненадежная, — засомневался аспид.

Не один Потап сомневался в правильности принятого решения — я и сама не знала, как дело сложится. Но медлить нельзя. Под таким напором рухнут скоро чары Кощея, и полетят головы буйные с плеч.

***

Сумерки встретила, лежа под еловыми ветками. Аспид заботливо соорудил гнездо, чтобы во время сна меня холодом не уморило, да случайные глаза не приметили. Нащупав за пазухой башмачки, я крепко сжала мягкую кожу в ладони: «Скоро, Кощеюшка, скоро. Потерпи».

—  Готова? — хруст веток рядом и мягкий голос кота словно холодным снегом обдали разгоревшееся сердце.

—  Готова.

—  Было это, иль не было — давно это было... В славном царстве тридевятом... в государстве волшебном... жила-поживала царевна...

Голову окутал дурман, по телу покатилась тревожная дрожь. Мне захотелось не просто окунуться в сон — умереть.

—  ...Глаза чернее ночи... косы толще дубов вековых... во лбу месяц... подол звездами усыпан...

Мурлыканье Баюна становилось все тише, дальше. Дрожь сменялась глухим покоем в груди, глаза наливались усталостью.

—  ...И не было ее прекраснее в целом свете...

Наверное, я и впрямь умерла. Больше не было меня прежней. Та Василиса Дивляновна, чье сердце сначала рыдало по Яру, чья душа теперь так хотела быть рядом с Кощеем, навсегда сгинула.

Вон же Косиселье, тетка Фекла пироги печет, сейчас пойдет меня с речки кричать к ужину. Ярка в кузнице молотом машет, пот со лба утирает. Может, свидимся вечером — танцы сегодня.

А вон Глухомань бравыми домишками красуется. Досада уже выглядывает в окошко — ждет меня на вечерние посиделки. Малуша в избе хлопочет — снова запасы ведовские пополняла. Теперь и ночи не хватит все по местам рассовать.

Хоромы Кощея в свете зимнего солнца яркими красками переливаются, и царь-батюшка по двору расхаживает. Скоро отправится к обеду — столы уже накрыли, как государь любит, чтобы под блюдами доски скрипели. Теперь это чьи-то воспоминания — не мои, чужие. Да и нет у меня больше памяти. Едва ощутимо резанула острая боль — то любовь, видно. Откликнулось сердце на образ жениха, да поздно. Нет прежнего Кощея, нет и Василисы. Исправить, что натворила — большего и не надо.

Открыв глаза, вдохнула душный воздух. Простоволосая, босая, в льняной рубахе, я стояла посреди горницы. Совершенно пустая комната с печкой в углу: ни лавок, ни стола. За окнами кромешная темнота. Может, ночь? Так и звезд не видать, и шороха не слыхать. Из приоткрытой двери веяло неживым холодом. Горница из моего сна словно болталась в пустоте — тем лучше. Отсюда я смогу дотянуться до чего угодно, хоть до черта лысого, если захочу.

Приоткрыв заслон топки, я глянула внутрь — на первый взгляд ничего особенного, но, если прислушаться, можно услыхать, как тысячи снов перешептываются между собой, решая — встретиться или разойтись. Крепко зажмурившись, сунула руки в печь, прижавшись к беленой стенке щекой. Пальцы перебирали тугие тела извивающихся сновидений, но нужного не находили. Не было среди них того, что обожжет ладони. Что же это, не сдюжили Потап с Баюном? Страшно сделалось. Волнуясь, торопилась хватать сны за хвосты и снова ошибалась.

Руки затекли до самых плеч, душу начинало грызть отчаянье. Уперлась лбом в печную стенку и, зарычав от бессилия, вновь схватила сон почти окаменевшими пальцами. На этот раз показалось, что сунулась в настоящий огонь. Заорав от неимоверной боли, резко рванула добычу на себя. Воля Яра оказалась куда сильнее, чем рассчитывала — так просто затащить его в свой сон не вышло.

Сжав зубы, терпела жар в руках. Из глаз катились слезы, я выла, но не отпускала. Казалось, вместо рук обугленные головешки. Муки прекратились с очередным рывком — вместе с горячим сновидением рухнула на пол горницы, ударившись затылком.

В голове хорошо загудело, но жар в ладонях ослабевал, и я почти не ощущала боли от удара. Сон колдуна бился рядом, словно рыба, вытащенная на берег. Собравшись с силами, я встала на четвереньки и отползла подальше от сновидения. Красная лента сна выжгла в полу причудливые узоры, а затем, растворившись туманом, обернулась бывшим другом.

Стоя на обожженных досках, Яр тяжело дышал. Раздувая ноздри, он беспокойно вертел головой в поисках виновника его появления здесь:

—  Ты?! — глаза колдуна сузились в злобном прищуре.

—  Вот и свиделись, — я поднялась на ноги.

—  Нет у тебя такой силы... не могла ты...

—  Еще как могла, — оборвала я, — еще как! Думал, обрел вечную жизнь — можно чего хочешь творить? Как бы ни так, друг любезный! Может, нет у меня великой силы, зато есть желание сжить тебя со свету!

—  Повеселила, Василиса Дивляновна, — вдруг заулыбался Яр. — Считай, что оценил твои старания. Ежели покажешь мне путь в царство Кощеево, жизнь тебе сохраню. Дорожку-то мы нашли, да только чары снять не выходит, а ведь знаю, что оставил жених для тебя тропинку. Выдай секрет, не упрямься.

—  А соли под хвост не отсыпать, черт мохнатый?

—Охальничать вздумала? Ну, будь по-твоему — все одно рано или поздно сниму чары с пути.

—  Ничего ты уже не снимешь, Яр. В мой сон попал и будь уверен — не отпущу.

—  Ты чего удумала? — бывший друг заметно напрягся и шагнул назад.

Вести беседу дальше не было ни сил, ни желания — чей сон, тот и хозяин. По жилам растекалось теплое удовольствие. Словно рысь, учуявшая добычу, я мягко ступала босыми ногами по гладким доскам — ближе, ближе к колдуну. На лице Яра мелькнул страх — его слабость, его последняя слабость, может быть, единственная. Там, в Яви, он могучий и безжалостный чародей, забывший со смертью Кощея, что значит достойный соперник. Но не здесь. Остановившись в паре шагов от него, крепко ухватила хвост своего сна и завертела, превращая горницу в путь к Нави. Сруб задрожал, скрипнул и затих. Моя рука беспомощно разжалась, и сон вырвался, растворившись между пальцами.

—  Ну нет, Вася, — во взгляде бывшего друга не было больше страха или злобы, только ровное холодное спокойствие, — не будет этого. Просыпайся!

Меня потянуло к стене, дальше от Яра. Прислонившись к бревнам, чуяла, как сновидение переходит в дремоту, грозя раствориться навсегда. Мотая головой, я отбивалась от колдовства. Можно... можно сдюжить! Надо только постараться. Это мой сон, не его!

Оттолкнувшись от стены, бегом ринулась к Яру. Он замер, не в силах справиться с моим натиском, и только растерянно глядел, как я приближаюсь. Время лилось густым киселем. Чуяла силу неистовую, словно не домовуха — богатырь. Нет, дюжина богатырей! Ухватив колдуна за ворот рубахи, потащила к двери. Горница снова заплясала, ходуном заходила. Распахнувшаяся дверь оголила бездушную пустоту — она-то мне и нужна. Еще мгновение — и мы оба отправились в объятия неизвестности, в чернеющую за порогом темноту.

***

«Голубушка моя ненаглядная, — голос любимого стучал в самом сердце. — Дай наглядеться, дай налюбоваться. Сил нет, как соскучился...— Такой теплый, родной, как прежде, голос. — Невестушка моя, любушка. Без памяти люблю, слышишь?»

Я выскочила из мучительной пелены собственных мыслей, и темнота вокруг растворилась. Мы с Яром лежали на холодной черной земле перед бурной рекой. Вода билась о камни, оставляя пенные бугры, и снова неслась дальше. Обернувшись, увидала широкий мост — бревна, словно угли в догоравшем костре, мерцали в нарастающих сумерках. Они и вправду тлели, исходили заметным жаром в прохладном воздухе.

Опомнившись, торопливо подползла к колдуну и всем телом навалилась на него.

—  Здесь твой конец, здесь и начало, — зашептала в лицо Яру.

—  Что ты делаешь, Вася? — он пытался выскользнуть из-под меня, но лишь беспомощно барахтался.

—  Все, Ярка, все.

Обхватив крепкую шею колдуна, я сжала руки на его горле. Чувствуя, как пальцы нащупали тонкую границу между сном и Явью, прибавила силы. Колдун захрипел, я зажмурилась. Я душила его здесь — во сне, но умирал он там — в Рускале. По-настоящему. Вырывая из сердца боль, не ослабляла хватку. Только крепче давила на горло, пальцы тонули в упругой коже. Казалось, не здорового молодца убиваю — котенка. Уже не слышала хрипов, почти не чувствовала, как его тело извивается подо мной. Только звон в ушах и шум бурлящей реки в отголосках, а потом тишина.

«Душа моя, Василисушка», — слышала Кощея, будто рядом стоял.

Открыв глаза, поняла, что Яра тут больше нет. Пальцы мои скрючились в нелепой кривизне и задеревенели. Стоя на коленях на сырой земле, шумно выдыхала и никак не могла расслабить рук.

—  Уважила, Василиса Дивляновна, — довольно зазвенел девичий голосок. — Раньше срока управилась.

Девушка невиданной красоты, улыбаясь, шла ко мне. Дивный наряд струился по тоненькой фигуре, сверкая тысячами звезд. Коса ее в пол упиралась, золотом отливала, а глаза — все небо ночное в них, да брови полумесяцем.

—  В пору пришлись башмачки-то?— я, наконец, отошла от оцепенения.

—  Будто по мне шиты, — кивнула Смерть. —Да и молодец хорош, лучше, чем Кощей твой. Не прогадала?

—  Не прогадала, — тяжело опустилась на землю и, перевернувшись на спину, закрыла глаза, выпуская горячие слезы.

—  Цаца! Ну сколько можно дрыхнуть!

Отогнав остатки сна, я сладко зевнула. Избушка Яги по-прежнему пахла пряными травками. В печи игриво потрескивали поленья, наполняя комнату уютом и покоем.

—  Потап, получилось? — приходя в себя, я подскочила на мягкой перине.

—  Еще как! — довольно заключил конопатый молодец.

—  Кощей жив?

—  Живее всех. С Несмеяной в Рускале порядки наводят. Там такое творится — жуть! Как Яра мертвым в шатре поутру нашли, колдуны в безумии и кураже решили, что теперь трон ничей. Драку затеяли. Такого в округе натворили, народ напугали, а воины струхнули и разбежались. Бардак.

—  Сколько же я спала-то?

—  Так вторая седмица пошла. Крепко Баюн тебя... Кощей уже волноваться начал, да Яга его успокоила. Жених- то твой хотел кота в подвалы отправить мышей ловить. Представляешь? — весело замахал руками друг.

—  Представляю, — кивнула я.

—  А Соловей-то, Соловей! — рассмеялся аспид. — С Горбунка не слазит, так и катается по всему царству. Говорит, мол, добрый конь — никому не отдам.

—  А ты чего тут? Несмеяна, поди, заждалась царя своего?

—  Скажешь — царя, — буркнул Потап. — С меня царь, как из тебя та Проська. Решил дождаться, пока ты очухаешься. Яга Ягой, а я тоже струхнул малость, что спящей навсегда останешься.

—  Обошлось вроде.

—  Обошлось, — серьезно подтвердил друг. — Ну, теперь и свадьбу вам с Кощеем справим. Да, цаца?

—  Потап, ты бы Ягу кликнул, что ли? Шутка ли — больше седмицы во сне провела, сил нету. Может, отвар какой сообразит?

—  Ой, это я мигом! — он резво подскочил на ноги. — Обожди немного.

Убедившись, что аспид скрылся за дверью, поднялась с теплой постели и принялась натягивать одежу, аккуратной стопкой сложенную подле. Одевшись, я в последний раз окинула взглядом избушку Яги и, мысленно попрощавшись с этим уютным миром, едва не ставшим мне домом, отправилась к крышке подпола.

Глава 14

Какая-то часть меня все же умерла вместе с Яром, еще одна догорела вместе с любовью Кощея. Оставалось довольствоваться телом: совершенно пустой головой и огромной дырой в груди, где раньше билось сердце. Живот требовал сытости, и я ела. ноги ныли от усталости — отдыхала. Не считала дней, не чуяла запахов, почти не разговаривала. И ничего не менялось вокруг, мир все так же продолжал жить. Закаты сменялись рассветами, на смену холодам спешила весна, а я в этом клубке только послушно совершала обороты, сматывая нить жизни.

Подпол Яги выпустил меня почти на самый край Рускальских земель. Здесь люди селились неохотно: слишком много нечисти и слишком мало плодородной земли — мне подходило. Жители хутора на опушке Шумного леса сначала приютили на ночлег, а потом прознали, что домовуху щами кормят, и принялись наперебой уговаривать остаться. Отказываться не стала. Хуторок всего в три хозяйства, одно из них недавно семья покинула, решив перебраться ближе к городам. Вот в пустующую хату-мазанку меня и определили. Погреб, огород небольшой да банька — что еще надо для жизни? Правда, топили здесь по-черному, как в стародавние времена, оттого мыться да стирать было почти бесполезно — один черт в саже ходить.

Далеко от столичных новостей, от людей, от всего мира обрела пусть не счастье, но покой. Впрямь начинало казаться, что шумный лес, речка недалече и сам хутор — вся моя жизнь. Бывало, по ночам накатит душная тоска, тогда зажигала факел и шла к реке. Вытягивая шею к небу, до боли сжимала веки, и из сдавленного слезами горла вырывался протяжный вой. В чаще мне подпевали волкодлаки — наверное, у каждого из нас своя странная боль.

Соседи с трепетом относились к нашему хору и считали меня сумасшедшей. Скорее всего, жалели, что позвали жить на хутор, но прогнать не решались, мало ли — ведьма как-никак. Зато с разговорами постепенно лезть перестали. Просьбы редкие исполняла, помогала по хозяйству, чем могла, а в остальном друг другу не мешали.

Зима отступила нынче рано. Весеннее солнце расходилось теплом совсем как летом. Соседи радовались такому подарку, готовились к посадке, выпускали скотину на первую зелень. Ну а я чем хуже остальных? Скотины не завела, хотя козу предлагали, но овощей посадить собралась.

Обрядившись в легкую рубаху, натянула сапоги и выбралась из избушки под ласковое солнышко. Как запахло-то! Жизнью. Давно забытые запахи согретой земли и ветра из далеких земель закружили голову. Осторожно вдыхая ароматы весны, боялась шлепнуться от нахлынувших чувств прямо во дворе. Надо же, не думала, что всколыхнет ветер опустевшую душу. Но было и что-то недоброе в воздухе. Словно на беленую скатерть клюквенный настой пролили.

Оглядев пробивавшуюся сквозь согретую землю траву в огороде, вздохнула и уже собралась задать ей по самые корешки, но над головой что-то гулко завыло. Нарастающий звук заставил соседских детишек задрать носы в голубую высь, подернутую пушистыми облаками. Кажется, рябой поросенок, которого они замучили догонялками, с облегчением выдохнул и тоже замер, вглядываясь в небо.

А дальше, начала происходить настоящая чертовщина — гул приобретал очертания голоса. Отчетливо слышала, как меня зовут по имени. Настойчиво, словно стараясь докричаться... Потап. Все на свете могла на кон поставить — это Потап!

Прижимая ладонь ко лбу, закрывая лучи солнца, я вглядывалась в небо, но крылатого змея так и не углядела — только его голос. Имя сменилось коронным «цаца».

— Здесь я!— размахивая руками, орала, что есть мочи в ответ другу.

Потап не слышал, только бесконечно звал и бормотал что-то еще — разобрать так и не смогла. Сделалось жутко от этой переклички. Ничего не понимая, бросила взгляд на ребятишек. Их фигуры на фоне соседских хат застыли восковыми свечами. Недвижимые, раскрывшие рты они перестали быть реальными. Румяные щечки расплывались туманом, а вместо задорных детских глаз сияли чернеющие дырки.

Попятилась от леденящей кровь картины и, запнувшись обо что-то, шлепнулась на спину. Ожидание удара о землю не оправдалось — я увязла в кисельной жиже. Вязкая почва затягивала все глубже, забивала ноздри, рот, лишая возможности дышать...

***

Лицо приятно щекотал мягкий ворс. Разлепив тяжелые веки, скоро поднялась на колени и уставилась на сказочные сюжеты ковров в хоромах Кощея. Сомнений нет — точно в теремах царя-батюшки. Голова шла кругом. Сердце впервые за долгое время бешено колотилось в груди. Подскочив на ноги, я побежала по коридору. Звала Тишку, Весю. Просто кричала, авось кто услышит, но вокруг ни души. Совершенно пустые коридоры, опочивальни, залы... им не было конца. Начинало казаться, что я добрую дюжину раз обежала все уголки дома. Голос осип, ноги подкашивались от усталости. Хватит! Прильнув к стене в одном из многочисленных залов, сползла на пол и уперлась лбом в колени. Что происходит-то? Морок какой-то... морок... Морок! Как сразу не додумалась, почему не учуяла?! Я до сих пор сплю! Черт бы тебя утащил куда подальше, Яр!

Стукнувшись пару раз затылком об стену, зажмурилась от отчаянья. Перехитрил-таки, надул. Нагнал морока прямо во сне. заставил поверить, что убила его, что все закончилось. Видать, Потап в Яви пытался меня разбудить — не смог, но криками разрушил колдовство Яра. Ох, если бы не друг, так и жила бы в поддельном хуторе невесть сколько.

С трудом соображая, что делать дальше, тщетно пыталась пробудиться. Чары Баюна слишком сильны — пока время сна не выйдет, не вернуться мне в Явь. Попытки успокоиться тоже ничего не дали. Меня накрывала настоящая паника — тело разбирала холодная дрожь. Совершенно одна, я застряла во сне, и сколько займет путь назад — не знала. Сюда бы Кощея, милого моего Кощея, но мертвые не спят, а значит... Мертвые спят! Они всегда спят! По крайней мере, пока не переродятся, а моему любимому такой подарок не светит.

На четвереньках поползла по деревянному полу в поисках подходящего места. Едва колени вместо привычных твердых досок коснулись вязкой теплой жижи, неуклюже попятилась. Посередь огромной комнаты появилось новое зыбкое место, готовое перенести меня куда угодно, только не в Явь.

Запустив руки в кисельную жижу по самые локти, упрямо шептала имя суженого. Сжимая пальцы, сама не знала, что должна поймать в этой проруби. Давай же, давай! Снова и снова ловила тягучую жидкость. Полнейшее безумие, юродивые обзавидовались бы.

Ладонь толкнула что-то твердое, и я скорее потянулась к находке. Гладкий предмет, окутанный киселем, никак не хотел поддаваться — убегал из онемевших палацев, но. в конце концов, сдался. На моей ладони, густо покрытое скользкой жижей, красовалось яйцо. Брови сами собой поползли вверх от удивления — что теперь с ним делать- то? Оставалось только гнездо смастерить и высиживать, пока Кощей из него не вылупится. Яйцо выскользнуло из руки и смачным шлепком разбилось, встретившись с полом. Чудно, просто замечательно!

Пока я мысленно распекала себя последними словами за неаккуратность, желток задымился, словно на огне. Густой пар спешил заполнить просторный зал. а я, кашляя от едкого духа, зажимала рот и нос.

—  Василиса? — из клубов мне навстречу шагнул любимый.

Давящий горло кашель не давал и слова вымолвить. Я только глупо улыбалась в коротких перерывах. Получилось! Надо же, правда получилось!

Кощей несколько мгновений наблюдал за моими мучениями и, подхватив под локоть, торопливо повел к выходу из задымленного зала.

—  Ты умерла? — в его взгляде читался неподдельный страх.

—  Нет-нет! Не умерла! — последние толчки кашля вырвались из груди. — Я сплю, а ты в моем сне.

—  Как в твоем сне?

—  Сама не знаю, — напряжение вылилось в нервный хохот. — Просто ты в моем сне, — вытирая о рубаху скользкие руки, я заходилась в истеричном смехе.

Кощею пришлось хорошенько меня тряхнуть, чтобы привести в себя. Душевное спокойствие норовило покинуть вполне реально, хоть и во сне. Успокоившись, наконец, смогла объяснить жениху, что к чему. ЖДала. что Кощей, как прежде, улыбнется, мол, невелика беда, но колдун не спешил обнадежить. Лицо любимого заметно постарело. Смерть не прибавила его облику красоты. Новые морщинки на смуглой коже, выцветшие глаза... они больше не играли медово-карим, покрылись белесой пеленой. До того черные брови подернула седина. Он смотрел на меня с нежностью и печалью. Готова была раствориться в этом взгляде, одно тревожило — нет в глазах милого и тени надежды.

—  Худо, да? — я опустила голову, боясь ответа.

—  Худо. — немного подумав, ответил Кощей и, коснувшись моего подбородка, заставил посмотреть в глаза. — Время уговора истекло. Ты долго была в мороке Яра, Василисушка.

—  Нет, — я отчаянно замотала головой, — не может такого быть! Мы ведь башмачки справили, и все должно было...

—  Голубушка, — Кощей едва касался пальцами моих щек, — для меня жизнь закончена, но ты совсем скоро проснешься в Яви, живая. Прошу, не оставляй наш дом, не бросай народ. Помоги людям выстоять супротив псины бешеной. Знаю — ты сдюжишь. Не ошибся я в тебе.

—  Кощеюшка...

Хотелось выдрать проклятое сердце из груди, чтобы боль не свела с ума окончательно. У меня больше не было слез, нечем смыть жгучую беду. Как жить дальше без любимого? Стояла рядом с суженым и понимала — еще немного, и мы расстанемся навсегда. Навсегда — это очень страшно, невыносимо страшно. Почти как проснуться от жуткого кошмара, испытать облегчение и вдруг понять, что он случился на самом деле.

—  Прости, дурня старого, осерчал на тебя, когда почуял — не один в твоем сердце. Да только сейчас понял, как сглупил. Как мало времени у меня было, чтобы тебя обнимать, в глаза твои наглядеться не успел. Сколько не сказал... ты и не ведаешь, с какою силой люблю тебя, душа моя. Прости, Василисушка. Прости, милая...

В глазах Кощея застыла прозрачная пелена слез. Кинулась на шею к любимому, крепко-крепко к нему прижалась:

—  Миленький, не покидай, — я впивалась пальцами в холодную кожу суженого.

—  Цаца! — голос Потапа загрохотал в голове, выталкивая из сна.

***

Еловые ветки гнезда больно впивались в кожу. Оказавшись на том месте, где Баюн отправил меня в зачарованное сновидение, больше не сомневалась — не морок, не сон. Рядом догорал добрый костер, а Потап в облике худощавого молодца уставился на меня испуганными глазенками.

—  Думал, не добужусь! — почти кричал друг. — Цаца, ты все проспала! Беда!

—  Рассказывай! — поддаваясь настроению аспида, сама чуть не орала.

—  Яр проснулся, Баюн у них! Дорогу расколдовали, путь прорубают... и время уговора вышло... мы не успели.

—  Давай-ка, друже, ветром мчимся к дорожному камню.

Молодец повернул перстень на пальце и, обернувшись, живо расстелился по заснеженной траве, подставляя мне спину. Вскарабкавшись на друга, я крепко вцепилась в теплые складки черной кожи. Хорошенько разбежавшись, змей взмыл в воздух. Торопливо набирая высоту, он тяжело дышал не то от волнения, не то от напряга.

Через несколько верст Потап тише замахал крыльями, сбавляя скорость. Глянув вниз, поняла, отчего друг старается лететь аккуратнее — прямо под нами живым ковром расстелилось царское войско. Тысячи воинов лихо орудовали мечами, изводя беспомощные ветки, освобождая путь к нашему дому. Треск морных шаров, выпускаемых колдунами, почти заглушал лязг мечей. Больше половины дороги освободили прислужники Яра. Немного осталось иродам.

Аспид принялся набирать высоту. Прячась за облаками, мы каким-то чудом умудрились проскочить это мракобесие незамеченными.

—  Живее, цаца, — Потап опустился на перекресток с дорожным камнем.

Медлить не стала. Обошла камушек, дунула, плюнула — и снова заходила земля под ногами, являя нам крышку подпола.

—  Ты там кликни Ягу-то, — предложил Потап. — Чего доброго, дурным делом выскочит Илюшенька.

—  Бабушка! — дернув за кольцо, заорала в темноту.

Глухой топот внизу медом растекался по сердцу — вот и дома. Ведьма высунулась к нам из подвала и только жестом показала, мол, быстрее.

***

Вокруг избушки на курьих ножках топтали снег несколько сотен богатырей, готовых встречать рать Рускальскую. Облаченные в кольчуги, держа в руках щиты да мечи, добрые молодцы с напрягом всматривались в чащу, пока пешие подбадривали коней, настраивая их на смертный бой. Почти всю волшебную скотину из царских конюшен сюда пригнали, только Креса не хватало. За богатырями стройными рядами выстроились колдуны и ведьмы. Кто- то нашептывал защитные обереги на воинов, кто-то обходил коней, вешая на них заклятья от испуга.

—  Наших меньше, — Яга суетливо привязывала к поясу фляги с зельями. — Ничего, авось осадой обойдемся. Перебьем их потихонечку.

—  Ягиня-матушка, — за спиной послышался голос Соловья, — готово, можно ставить!

—  А ну взялись, милые! — неистово заорала ведьма в сторону колдунов.

Тотчас сотни рук чародеев взмыли в воздух, ставя зельный круг на землю Кощееву. Воем в воздух волшебство полетело. Громадная стена зеленого света наливалась мощью под силами наших волшебников.

—  Кто терем охраняет? — Яга повернулась к Соловью.

—  За главного Тишка, с ним около сотни молодцев и стражники еще. Несмеяну в подвалах схоронили, — разбойник подтягивал седло конька Горбунка.

—  За конем царицы-матушки пошли уже? — старуха не унималась с вопросами.

—  Ветром помчали. — кивнул Соловей и едва заметно улыбнулся мне.

—  Хорошо, — выдохнула Яга. — Так, — она удивленно округлила маленькие глазки на обернувшегося молодцем аспида. — это что еще за выходки?

Поджав шею к плечам, Потап виновато глянул на старую ведьму:

—  Не серчай, Яга. Из меня убивец, как из тебя пахарь.

—  Вот еще, — фыркнула старуха, — надо будет, вспашу, засею и урожай сниму. Оборачивайся чудищем! Конопатый молодец глубоко вздохнул и нерешительно повернул перстень.

—  Вот, огоньку тебе приготовила. — Яга отвязала флягу с пояса и поманила аспида костлявым пальцем.

—  Близко совсем. — желваки Соловья заходили ходуном.

—  Толкуй своим! — кинула ведьма разбойнику, сунув в пасть наклонившегося аспида зелье прямо во фляжке.

—  Воины славные, богатыри Кощеевы! — раскатистым эхом пронесся над войском голос Соловья. — Осаду держать насмерть, бить супостата, живота не жалея! Коли прорвутся за круг зельный — сравнять с землей татей поганых! Василису-матушку от беды беречь, не задумываясь о своей жизни!

Толпа богатырей одобрительно взвыла, запуская мне под рубаху добрую сотню мурашек. Я высматривала, не ведут ли Креса. Сама толком не понимала, чем смогу помочь в бою людям, но желание выпустить потроха врагам все громче звучало в сердце.

—  Дочка, — Яга ухватила меня за рукав. — пока время есть, пойдем, подготовлю к бою, — и потянула за собой в избушку.

В морщинистых ладонях старухи мелькали связки травок, горшочки с зельями и прочая волшебная снедь. Торопливо расставляя все это на столе, она пересчитывала, отщипывала, отмеряла нужное количество и бросала в один глиняный горшок.

—  Нет больше нашего царя-батюшки, — голос старой ведьмы дрогнул. — Только не вини себя, Василиса. Доля его такая. Теперь ты наша надежа. В бою не подведи, но и себя беречь не забывай.

—  Ягиня-матушка, я и воевать не умею. Коли суждено мне пасть под силой ворога, пусть так и будет. Без Кощея жизнь не жизнь, но сколько-то поганцев за собой утащу.

—  Ты это брось! — строго заявила Яга, плеснув воды в горшок. — Вот зелье — пей. Было бы времени побольше, мы бы твою жизнь, как бессмертие Кощея, в игле схоронить попытались. Получиться вполне могло, хотя...

—  Бабушка! — я живо подскочила из-за стола. — Игла же, игла!

—  Батюшки! — схватившись за сердце, другой рукой ведьма прикрыла морщинистый рот.

Мы замерли, глядя друг другу в глаза. Время будто застыло, ожидая, пока кто-то из нас, наконец, решится заговорить. Ведьма резким рывком оборвала с шеи нитку с кожаным мешочком. Аккуратно распутав вязки, достала из него сверток. Словно главное сокровище мира, Яга не дыша держала на дрожащей ладони нашу последнюю надежду на возвращение Кощея.

—  Попросил меня починить — починила, а в казну не отнесла, — зашептала старуха.

—  Только как без тела Кощея к жизни вернуть? — я не отрывала глаз от свертка с иглой.

Ведьма задумчиво сощурила глаза, сдвинула растрепанные брови, будто вспоминая что-то давнее, что вспомнить почти невозможно:

—  Никак не могла мать Кощея понести. Долго его родители думали, что делать, и решили чарами колдовскими себе помочь. Так уж вышло — сын рожден от отца, матери и земли этого царства.

***

Гнала Креса по сугробам, что по тропке утоптанной, к месту, на которое Яга указала. Там, за крайним домом города, где начинается дорога к горным вершинам, недалече в лесу раскинулось капище древнее — туда мне и нужно.

Морозный ветер лупил в лицо, а я крепче сжимала поводья и подгоняла найтмара. Сейчас весь мир для меня сжался в одном имени — Кощей. От него зависит судьба сотен людей, среди них и я. Знает ли царь-батюшка, ведает ли, что значит для своего государства?

Обнесенное частоколом старинное капище не пустило к себе ни единой снежинки. Так и стояло нагое среди укрытой зимним одеялом земли. Ступив за частокол, поняла, почему снега нет — горячо под ногами, сквозь сапоги пятки жжет. Измотанные временем идолы пустыми глазами наблюдали, как я, ползая на коленях, выскребаю на горячей почве человеческие очертания. Обжигая пальцы, земля забивалась под ногти, да только я о том не думала. Вспоминая всех богов, просила о помощи. В таком месте не могли не услышать — уверена. Закончив очертания мужской фигуры, вынула из кармана душегрейки сверток с иглой. Осторожно, боясь лишний раз вдохнуть, поднесла иголку к земле и воткнула туда, где сердце биться должно.

Тотчас встрепенулась стая воронов с сосен, закаркала страшным голосом птичья орава. Выдохнула землица, поползли по ней ручьи, невесть откуда взявшиеся. Стекалась вода к моему рисунку, заполняя рытвины очертаний. Идолы на капище огнем полыхнули. Зажмурилась от пламени яркого, закрыла лицо локтем.

—  Невестушка моя, любушка. — ладонь Кощея нежно прошлась по моей голове.

—  Миленький мой!

Не помня себя от нахлынувшего счастья, бросилась обнимать суженого, и мы покатились по земле. Тепло тела Кощея кутало радостью. Чувства бурной рекой понеслись к сердцу. Его губы без устали покрывали мое лицо поцелуями. Любимый на мгновение отпрянул, заглядывая в глаза, словно сомневался — правда ли?

—  Живой, мой хороший. Живой, любимый, — зашептала, гладя его щеки.

—  Живой, — с новыми поцелуями шептал в ответ Кощей.

Вдали взмыли к небу ратные крики. Царь-батюшка вздрогнул:

—  Скорее!

Живо поднявшись с земли, он подал мне руку и серьезно глянул в глаза:

—  На поле боя не суйся даже, домой дуй. За меня не беспокойся, умереть теперь не могу ни от меча, ни от чар каких. Бессмертие в самом сердце иглой торчит.

Колдун ударился оземь и, обернувшись вороном, отправился в небо.

Глава 15

Зубами я, конечно, скрипнула вслед жениху, даже пару крепких слов вспомнила, но памятуя о том, как просил меня хоть иногда его слушать, забралась в седло Креса и отправилась в терема.

Неспокойно сердце в груди трепыхалось. Как же это? Там, у лесной дороги, бой вот-вот начнется, а я должна дома отсиживаться. Все твердила себе, мол, держись, Василиса Дивляновна, нужно мужа будущего уважить, нельзя ослушаться. Вот вам и царица-матушка, заступница.

Как назло, найтмар, вопреки командам, не переходил на галоп. Фыркал и кивал в сторону, будто уговаривая свернуть с дороги. Высокая стена зельного круга мерцала и с беспокойным шорохом снова наливалась зеленым светом — ломают чары супостаты. Того и гляди скинут оберег, тогда конец осаде — полный бой принять придется.

Внимательно следила за превращениями круга и не сразу заметила, как навстречу выскочила Несмеяна. Будущая царица-матушка всея Рускалы в седле, с дубиной, нещадно лупила пятками бока рыжей лошадки. Животинка, вытаращив ошалевшие глаза, несла пышную всадницу по заснеженной дороге.

—  Далече собралась?! — заорала я вслед свернувшей с дороги Несмеяне.

Царевна рванула поводья. Лошадь знатно удивилась смене настроения всадницы и, вздыбившись, выкинула ту из седла. Плюхнувшись в сугроб, Несмеяна кувыркнулась да и осталась лежать в снегу. Рыжая скотина только обрадовалась счастливому случаю — хрипло заржав, вздернула хвост и прочь понеслась. Баба не с возу, но кобыле полегчало.

—  Цела? — добравшись по сугробам, с волнением оглядывала подругу.

—  Спасибо. Василиса Дивляновна, век не забуду! — глянув с укором, царевна протянула мне пухлую ручку.

—  Ты что тут делаешь? — потянула подругу на себя, помогая подняться.

—  А ты? Кощея выручили?

—  Выручили.

—  А-а-а, — заканчивая отряхивать снег с одежи, протянула царевна, — значит, уже ничего не делаю.

—  Как это? — напускная загадочность подруги совершенно сбивала с толку.

—  К Яге спешила, нашла тут кое-что в книжке. Думаю, авось пригодится в бою, а раз вы Кощея спасли — какой бой?

—  Давай-ка рассказывай, чего...

Вслед моим словам страшный грохот прокатился по царству Кощееву. Задрожал зельный круг, зашелся волнами, но выстоял.

—  Ой! — Несмеяна схватилась за сердце.

—  Вот тебе и ой! Рассказывай!

—  Вот же, — подруга вынула из-за пазухи потертую книжку. — В подвалах царских читальня старая, там книг тьма целая. Ну, я от нечего делать читать взялась...

—  Да не тяни ты!

—  Тут, — пальцы царевны торопливо перелистывали потрепанные временем страницы, — былина... вот. — наконец, найдя нужный текст, она гордо выкатила пышную грудь. — Былина о том, как царь один в стародавние времена на страны заморские войной ходил.

—  И что? — с недоумением я глядела на затихшую Несмеяну.

—  А то! Царя этого никто убить не мог. Хлопнут его в бою, а он на другом конце поля ратного оживает. Так и бил иноземцев — без войска почти. Пока однажды не разгадали тайну его бессмертия. Секрет в том, что тот государь был проклятым, да не просто, а самой вечностью. Получил дар великий, но счастье человеческое растерял. Полонили его вороги и ну искать, как проклятье скинуть. Долго искали, а все ж нашли. Сделался он смертным. Тут же обо всех злодеяниях пожалел, да только поздно — казнили его бесславно и позорно. Проклятье выпорхнуло из мертвого тела и в книжку юркнуло, что рядом лежала.

—  Вечностью проклят... — шептала я, — оживал в другом месте...

—  В книжку проклятье сгинуло, — закивала подруга, — а заклятье Вечности тоже в книге пряталось.

—  Выходит, не заклятье, а проклятье. Как его сняли?

—  Кто же его знает, — царевна пожала плечами, — написано — сняли, и все на том.

—  Надо Кощею рассказать, — утопая в сугробах, поспешила к Кресу.

—  Погоди! Я с тобой!

***

У лесной дороги, разделенные высокой стеной зельного круга, играли в гляделки два войска. Наши супротив Рускальской силы смотрелись совсем худо — слишком мало у нас людей. Сколько у Яра прихвостней? Тысяча, а то и больше, а наших сотни три, если наберется. Сеча начнется — глазом не моргнут вырежут под корень.

Наши чародеи пыхтели, что есть силы, отбивая от колдовства ворогов зельный круг. Умаялись, потом изошли, а супостат все не унимался.

Луки самострелы тетиву натянули, готовые выпустить острые стрелы в Рускальское войско, ожидая команды Соловья. Разбойник — нынче воевода, нервно поглядывал в сторону противника, но команду давать не решался.

—  Чего ждете? — я остановила Креса возле друга.

—  Кощей не велел пока. Ждем, пока царь-батюшка с Ягой толковать закончат. Сам бы давно им полную котомку стрел напихал, да и Потап за горкой отмашки ждет.

—  Где Кощей?

—  В избушке вон. Договорятся, пока оберег рухнет, помяни мое слово.

—  Книжку давай, — я обернулась к сидящей позади подруге.

Вручив мне книгу, Несмеяна только хлопала ресницами, глядя на превосходящее по силе войско Рускалы, не то оценивая нашу беду, не то осознавая величину ратной мощи покойного отца.

***

Мой любимый на пару с Ягой с задумчивым видом разглядывали какие-то разложенные на столе свитки. Тоже мне. великие воители! Только время зря теряют, пока вороги зельный круг обрушить грозятся.

—  Здравствуйте, люди добрые. — завела я, чтобы привлечь внимание.

—  Вася, — встрепенулась Яга, — ты тут как? Сказано — домой ступай!

—  Разбежалась, — ловя укор во взгляде суженого, поспешила за стол. — Чего придумали?

—  А, ничего, — вздохнул Кощей. — Хотел усыпить войско Яра, да сил нет после смерти, а эта рать нас щитами закидает, никакого боя не надо.

—  Не помогут нам твои чары, Кощеюшка, даже если бы и силы были. Яр нас в одну голову победит, без войска.

Отыскав нужную былину, плюхнула на стол книжку, развернув к Кощею и Яге. Бегло перебирая руны глазами, колдун менялся в лице. Кажется, побледнел даже. Он закончил читать быстрее ведьмы, встал из-за стола и медленно подошел к маленькому окошку, из которого открывался вид на многочисленное войско супостата.

—  Ты его во сне убила, душа моя. а он ожил. Мертвым его в Навь не отправить, а живым там места нет. Не вышло бы у тебя уговор со Смертью исполнить.

—  Выходит, так... Как проклятье снять, знаешь?

—  Не ведаю, голубушка. — в глазах жениха мелькнуло отчаянье.

—  Как проклятье снять — сообразим, — ведьма громко хлопнула, закрывая книгу. — Как Яра в полон взять — думайте.

—  Не даст войско до него добраться, а я слаб — говорю же! — голос Кощея набирал силу. — Мне ничего не сделают, а вот остальных... уронил бы их замертво, да руки, что осинки на ветру дрожат!

—  Замертво... — неожиданная мысль скользнула в голове. — Бабушка, а можно как-то со Смертью свидеться?

Вместо ответа, позабыв о старческой неуклюжести, Яга скоро забегала по избушке, доставая птичьи кости да свечи. Через пару мгновений ее губы уже читали призыв, а мы с Кощеем переглядывались в надежде успеть до того, как вороги кинутся стаей на нашу землю.

—  Вот это уже наглость! — бледная девочка возникла посередь комнаты и подбоченившись глядела на нашу компанию. — Мало того что уговор не исполнила. — она злобно зыркнула на меня, — Кощея увела из Нави, еще и зовете, как соседку на пряники!

—  Новый уговор! — задорно крикнула я. — Усыпи войско Яра.

Ступая босыми ножками по полу, девочка направилась к окну. Окинув взглядом многообещающую картину, она скривила бровь и присвистнула:

—  А у вас тут нескучно, погляжу, — она оскалила желтоватые зубы. — Только мне что с того? Работы разве прибавится.

—  Усыпи и получишь это, — я достала из-за пазухи до сих пор хранившиеся там башмачки и, не выпуская из рук, показала смерти.

—  Нашла, — словно завороженная, белесыми глазами она жадно глядела на обувку. —Дай мне их... дай!

—  Усыпи и получишь.

—  Дай! — по-детски настырно вскрикнула Смерть и ринулась к столу.

Спина Кощея мгновенно закрыла меня от бледной девчонки. Прищелкнув пальцами, зашептала, заставляя кучу свитков на столе загореться.

—  Сожгу же, — холодно пообещала я, выглядывая из-за суженого, и вытянула руку с башмачками над пламенем.

Девочка поумерила прыть и замерла, вглядываясь в мои глаза — не вру ли? Поняв — намерение мое чисто и прозрачно, что слеза ребенка, она гулко выдохнула:

—  Уговор! — ее худенькие ручки плавно заходили в воздухе, словно качая колыбель.

Яга подошла к окну и, внимательно следя за чарами Смерти на деле, иногда оборачивалась к нам. Пол под ногами задрожал, вой слабеющего зельного круга остался звоном в ушах.

—  Резвее, девонька! — рыкнула ведьма.

—  Готово, спать будут до следующего рассвета, — смерть кивнула ведьме и перевела глаза на меня. — Башмачки давай, — поджав губки, протянула раскрытую ладонь.

Выйдя из-за спины суженого, я посмотрела на Ягу и, получив одобрительный взгляд, отдала обувку девочке. Прижимая башмачки к груди, словно последнюю краюшку хлеба, она расплылась в блаженной улыбке, прикрывая глаза от счастья. Тело смерти заиграло туманом и тотчас исчезло из избушки ведьмы.

—  Погорим! — Яга метнулась к заходившемуся в пламени столу, прихватив по пути покрывало с печи.

Кощей бегом бросился к двери и, распахнув, что есть сил, заорал:

—  Потапа сюда! Живее!

—  Куда?! — я поспешила к любимому. — Не сдюжишь, сил мало!

—  Голубушка, — ступив за порог, он сжал мои руки, — справлюсь. Скорее в хоромы скачите. Пусть готовят темницу гостю нашему, да покрепче чары заверните.

***

В хоромах поднялся знатный переполох. Прислужники повыскакивали из подвалов, как только весть о спящем Рускальском войске облетела дом. В подземелье схоронились бабы да дети — теперь все спешили в город к родным хатам, из-за этого в коридорах не протолкнуться, что на ярмарке Торгоградской. Маслица в эту кашу прибавляли около полусотни богатырей, стороживших терема, да еще полсотни колдунов.

Кое-как отыскав Тишку, мы с Ягой принялись наперебой объяснять ему про темницу и чары. Писарь щурился, стараясь услыхать в людском гуле наши просьбы, мотал головой, не понимая — чего надо и, в конце концов, махнул рукой на гиблую затею. Яга с досадой плюнула и, показав мне жестами, мол, сама справлюсь, отправилась к лестнице в подвал, лихо орудуя локтями в толпе людей.

К вечеру хороводы в коридорах, наконец, растворились. За окнами уже привычно один за другим зажигали факелы, освещая хоромы царя-батюшки теплым желтым светом. Двор наполнился домашним уютом, и, если бы не волнение за любимого, просидела бы до рассвета на крыльце, вдыхая морозный воздух да любуясь порхающим снегом.

Как же ясоскучилась! По неуемному резковатому говору Весты, по хитрому задорному взгляду Тишки. Из кухни разносился неповторимый аромат выпечки. Забираясь в каждый уголок, он цеплялся за юбки девиц-прислужниц, вплетался в бороды богатырей, продолжавших охранять терема. Дух в воздухе витал особый. Не хотелось думать о скором визите Яра, о снятии проклятья. Печи шуршали поленьями, словно шептали сказку на ночь. В сон клонило с невыносимой силой. Под родные звуки, запахи, шорохи, тихие голоса дремота ловила прямо на ходу. Чтобы не поддаться искушению оставить этот чудесный мир до утра, скоро переоделась в свежую одежу и поспешила на свежий воздух.

Ночной морозец на самом верху смотрильной башни щипал за щеки посильнее, чем внизу. Мне понадобилась добрая дюжина минут, чтобы оторвать взгляд от плавного танца снежинок. Ни дуновения ветра, ни крика птицы

—  ничего. Только бескрайнее ночное небо, тонкая пелена снегопада и гаснувшие огоньки города. Царство Кощея погружалось в сон — тихий и безмятежный, но мне не уснуть, пока любимый не вернется. А как вернется — о сне и не вспомним...

Вот ведь как выходит — обретя великую силу, направить бы ее в нужное русло, да шиш с маслом. Колдовство загоняет в душу пустоту, пожирающую все, что годами там копилось: любимых, друзей, привычный уклад, самого себя. Наверное, оттого и не решилась его прочесть. Боялась пустоты, остаться в одиночестве, а Ярка не испугался. Мурашки прокатились по телу. С этой стороны я никогда не смотрела на поступок друга. Ненавидела за предательство, обижалась на злые слова, хотела убить... но ни разу не задумалась — как далось ему такое решение?

В моем сердце больше не осталось места для Яра, но шрамами застыло его имя. Пусть Кощей простит но эта память останется со мной до конца дней.

—  Матушка Василиса, — Тишка выдернул из тяжелых мыслей, — царь-батюшка велел тебе в подвалы спускаться.

—  Уже дома? — не оборачиваясь к писарю, я сжимала холодные перила смотрильни. — Проглядела, задумалась, видать.

—  Может, перед тем чего попросить изволишь? — уловив в моем голосе нежелание покидать башню, предложил молодец.

—  Чего тут попросить? — повернулась к нему с грустной улыбкой. — Разве подскажешь, как проклятье с Яра скинуть? О том все мысли сейчас.

—  Не ведаю, царица-матушка, куда мне до таких тайн. Одно скажу точно — любое зло добром победить можно. Коли сыщешь силы отбросить мысли лихие — сердце вмиг верный ответ подскажет.

***

Подвалы наших хором нечета Гороховым темницам. Просторный коридор, комнаты для узников — можно добрый кабак разместить. Жениху моему свойственно с размахом к жизни подходить, видимо, в отца, который терема строил и подвалы вместе с ними.

—  А, это ты там шлепаешь, — высунув крючковатый нос из комнаты в конце коридора, Яга поманила пальцем.

Залитое светом факелов помещение с земляными стенами пахло сильным колдовством. Видать, добро ведьма постаралась, чтобы полоненный самозванец чего лихого не выкинул. Да только при всем желании Яр сейчас ничего сделать не смог бы. Свернувшись калачиком на полу у стенки, он мирно посапывал под недобрыми взорами Кощея и Баюна.

—  Нашли тебя! — присев на колени, я потянулась к пушистому.

—  Не забыла про сметану и печку? — безо всяких приветствий, кот напомнил про обещания.

—  Не забыла, — я запустила пальцы в мягкий загривок Баюна.

—  Они ж меня в мешок и на сосну подвесили, — с жалостливым взглядом сетовал кот, — чтобы сказок не слышать. Додумались же!

—  Опосля плакаться будешь, — подбоченилась ведьма. — Думайте, как проклятье извести. Я весь день голову ломала, так ничего и не придумала. Кощей, может ты чего сообразил?

—  В голове ветер играет, — любимый подошел и крепко обнял меня, словно мы тут не для дела собрались.

—  Не ветер и не в голове у тебя играет, — буркнула Яга. — Баюн?

—  А я чего? — кот присел и, подвернув огромный хвост сощурился. — Мое дело усыпить, пробудить...

—  Ясно, — раздраженно фыркнула ведьма. — Порадуешь старушку, дочка?

Выглянув из-за плеча любимого, задумчиво уставилась на Яра. Не было на его лице уже привычной злобы. Тихое сопение да ровное дыхание — безмятежность, словно избавился колдун от клейма вечности, будто полегчало. Когда тяжкая хворь изводит тело, мы во сне короткое исцеление находим. На холодном полу спал не лиходей страшный, а Яр — кузнец из Косиселья. Глядела на него, и шрамы на сердце ныли: вот ведь проснется и снова себя потеряет а как вернуть в его душу тепло — мыслей нет.

—  Вижу, что ничего мы сегодня не придумаем, — вздохнула Яга. — Расходиться надобно. Ты, Кощей, хорошую охрану к дверям-то приставь, мало ли...

—  Вот. спит он, — не моргая, глядела на друга, — и будто прежний. Словно пробудится сейчас, попросит благословения и в путь соберется.

—  Какой путь, какое благословение? — мурлыкнул Баюн. — Этот ирод чуть нас всех не положил.

—  Погоди-ка усатый, — Яга шикнула на кота. — Чего говоришь, дочка? Благословения?

—  Мысли просто. — отмахнулась я.

—  Видать, не просто! — старая ведьма оторвала меня от любимого и сунула в руки потрепанную книгу с былиной. — Баюн, буди супостата!

—  Зачем? — Кощей сурово свел брови.

—  А затем! — Яга щелкнула его по носу. — Любое проклятье может благословение извести. Только идти оно должно от самого сердца, в котором есть доброта да любовь.

—  Вот это мне совсем не по нраву, — голос суженого заиграл волнением.

—  А тебя кто спрашивал?! — разошлась Яга. — Буди, Баюн!

—  Я ведь и в жабу могу... — угроза Кощея вышла слишком неубедительной.

Яга только ехидно сощурилась, мол, много вас таких страшных землю топтало. Баюн не стал дожидаться третьей просьбы и ловко вскочил на грудь Яра. Вышли из мягких лап когти, цепко впились в рубаху колдуна, каплями крови ткань окрасилась.

Задышал Яр чаще, заворочался. Спрыгнул Баюн с груди молодецкой да зачихал, зафыркал.

—  Он нам тут беды не наделает? — кот между делом поглядывал на ведьму. —Даже цепей не набросили.

—  Знай — буди, — холодно кинула Яга. — Он в этих стенах и шикнуть лишнего не сможет.

Успокоившись, кот продолжил будить Яра, то и дело вскакивая ему на грудь, оставляя алые отметины.

Чем дальше уходил от колдуна сон, тем сильнее билось мое сердце. Ляпнула о благословении, а что делать-то не знала. Ладони вспотели от волнения. Только крепче сжимала старинную книгу, стараясь выровнять дыхание.

Не одна я в комнате тревогой заходилась. Взгляд любимого кожей чуяла. Ледяной моросью катились его чувства по моему сердцу. То не ревность молодецкая — страх потерять навсегда только что вороченное.

—  Одолели все же, паскудники, — открыв глаза. Яр сообразил, что он в полоне.

—  Тебя, пса. надо на куски порубить и свиньям скормить, — злобно зарычал Бессмертный.

—  Поруби-поруби! — поднимаясь на локтях, заорал Яр. — Все одно твое царство разорю! Тебя и девку твою по миру пущу!

—  Ах ты, гадина языкастая! — Кощей дернулся в сторону Яра.

Яга ухватила моего жениха за рукав и, нахмурив брови, гаркнула:

—  Цыц! Разошлись, что петухи в курятнике! Вася, чего встала?!

Ноги будто вросли в пол дубовыми корнями. Жаром, холодом, холодом да жаром обливалось тело. Кровь в жилах бежала, что речка горная. В ушах сердце слышалось, в голове страх звенел. Да как же к нему подступиться?

—  Дочка, ты его лучше всех знаешь, — словно издалека звучал скрипучий голос Яги. — Он все тот же, проклятый только!

«Все тот же, все тот же...» — повторяла про себя. Наконец, сделав первый шаг к Яру, уже смелее зашагала. Упав перед ним на колени, раскрыла книгу и, не глядя на страницу, отшвырнула от себя.

—  Ярка. — хотела в голос, но вышел шепот, — ты ведь прежний — я знаю.

Колдун смотрел мне прямо в глаза, и не было в его взгляде ничего от кузнеца Косисельского.

—  Решила доброй обернуться? — ухмылка заиграла на его губах. — Убить меня хотела, со свету сжить... — Ладонь самозванца дернулась в попытке сотворить морный шар, но чары Яги надежно сковали его силы.— Вот как... — Яр опрокинулся на пол и, глядя в потолок, широко улыбнулся.

—  Помнишь, как мы с тобой в Косиселье на речку бегали рыбу доставать? — сама не ожидала, что припомню прежнюю жизнь. — Тетка Фекла тебя за это ругала на чем свет. Дома-то дел тьма у меня...

—  Пойди прочь, — зашипел Яр.

—  ...А еще мы с тобой в кузнице могли днями напролет спорить, расцветет папоротник на Ивана-Купалу или нет. В избе у тебя тогда домовой разошелся, всю посуду переколотил, а я его усмиряла. Помнишь?..

Здоровенная рука Яра потянулась к моему горлу, и его пальцы сжались, лишая возможности говорить.

—  Убью, собаку! — вопль Кощея вперемешку с шиканьем Яги ударили в спину.

—  ...А как жили в Глухомани? — слова с трудом выходили из горла. — Хороший у нас был дом. Правда, хороший?..

Ненавистью, злобой, болью, отчаяньем наполнялся взгляд друга. Разрывалась душа, не умещая воспоминания и проклятье.

—  ...Я тебя помню, Яр. — почувствовав, как пальцы колдуна слабеют, старалась удержать кашель. — Помню и никогда не забуду. Пусть эта память живет и в твоем сердце, в том мое благословение.

Положив ладонь на запятнанную кровью грудь друга, всей душой пожелала, чтобы хоть маленькая часть воспоминаний осталась в нем. Тогда все равно было, уйдет проклятье или останется. Слезы выступили на глазах и покатившись по щекам. Сильнее этого желания нет ничего и быть не может.

Засветились на лбу Ярки руны старинные. Черным светом замелькали на белой коже, оставляя ожоги. Вскричал друг, от боли скорчился в муках. Ладонь не отрывала, только без конца шептала: «Помню тебя. Ярка, помню...»

Покатились письмена проклятья, словно пот с головы друга, да в воздух взмыли. Покружив под потолком пару мгновений, устремились к книге с былиной. Вспыхнули страницы синим пламенем, дрогнули терема Кощеевы вместе с подвалами, и тихо сделалось.

—  Проверь его, Яга, — жених скоро подобрал книгу с пола.

Ведьма плюхнулась рядом со мной на колени, забегали костлявые пальцы над ослабшим от мук кузнецом:

—  Словно только родился, слаб, правда. А ну, Баюн, сообрази-ка водицы живой нам!

—  На побегушках у вас, — вздохнул кот и, деловито подняв хвост, гордо зашагал к двери.

—  Васька, — голос друга зазвучал с забытой мягкостью, — любимая моя...

—  Охолони! — прервала признание ведьма.

—  Прихлопнуть бы тебя, ирода окаянного, — холодно бросил Кощей и вышел следом за Баюном.

—  Яр, — понимала, что душевных разговоров между нами больше быть не может, — всегда ты в моем сердце будешь, но эхом, памятью. Прости и уезжай.

—  Ничего-ничего, — потрепав льняные волосы Яра, подбадривала ведьма, — мы тебя водицей отпоим, коня славного подберем. Есть у меня штука одна — череп, правда человечий, коли не из трусливых ты, он путь осветит, словно днем поедешь. Нельзя тебе здесь, касатик...

—  Прости меня. Василиса Дивляновна, за все прости.

—  Прощай, Ярка.

Где-то осталась моя тень, где-то голос мой с ветрами ходит. Птицей мысли над землей летают, в мечты обращаясь. Волками по лесу бродят страхи да надежды. След на земле застыл или смыли его дожди проливные

—  все в памяти храню. Все помню и никогда не забуду.

Эпилог 

Душный воздух в главном зале — тягучий, сонный — заставлял меня зевать. Сидя на троне, подпирала щеку кулаком и терпеливо ждала, пока Тишка закончит с очередным письмом государственной важности.

С тех пор. как я стала царицей-матушкой, любимый муж время от времени не упускает возможности увильнуть от рутинной работы. Хоть и скука смертная, но у меня лучше выходит с грамотами и письмами управляться. После посиделок в компании Тихомира и свитков глаза Кощея обычно наполняются печалью, сердце — тоской, даже погода за окном портиться начинает.

Лениво потянувшись к комару на руке, упустила кровопийцу и через зевоту глянула на Тихомира:

—  Скоро ли?

—  Еще маленько, царица-матушка, — обмакнув перо в чернила, писарь затряс рукавом. — Дело-то такое, сплошная писанина.

Да уж— «писанина», лучше и не скажешь. Пятая весна миновала, как мы с Яром распрощались, а проблемы до сих пор, что угли разгребаем. Новоявленная царица Рускалы Несмеяна оказалась государыней суровой. Посмотрела она пять лет назад на спящее войско и крепко призадумалась. Вроде люди свои, Гороху всю жизнь служили, а вон оно как вышло: самозванец на трон сел — не пискнули, под его крыло перешли, испугались поперек сабельку поставить. Оно и понятно — грозный колдун Яр был, но от того не легче. Один раз предали — и второй смогут. Поначалу Несмеяна решила всем голову с плеч снести, да Потап ее уговорил не спешить. Шутка ли тысячу воинов да колдунов обезглавить? Раскидал Кощей предателей за границы Рускалы в разные концы света, чтобы землю родную следами не позорили, и осталась Несмеяна с пустыми казармами. Чтобы вороги вороньем не слетелись, тут же объявили о союзе с Кощеевым царством и стали новую армию собирать. Потянулись Рускальские молодцы к палатам государевым, но по сей день не хватает людей.

—  Царица-матушка, — писарь поднял красные от работы глаза, — так сколько для Рускалы воинов у Смутьяныча просить?

—  Царь-батюшка сказал «сколь не жалко».

—  Не царская какая-то просьба получается, — вздохнул писарь. — Пришлет одного хромого, и что с ним делать будут?

—  Они со Смутьянычем давние други, не переживай. Другое дело, если бы Несмеяна просила, тогда да — и хромого бы прислал, не побрезговал. Так и пиши — «сколь не жалко тебе, царь Смутьяныч, государь Былигарии».

—  ...Государь Былигарии... — повторил за мной Тишка, дописывая строчку. — Все, Василиса-матушка.

—  Что там далее? — глянув в далекое окошко, сделалось грустно, что такой погожий летний денек теряю.

—  Соловья воеводой перевести надобно.

—  Напьется на радостях, — улыбнулась я, жмурясь от яркого солнышка. — Созрел наш государь для решения такого. Пять годков в десятниках его держал, теперь, видать, готов Соловушка.

—  Так, войско-то... это не по кошелькам лазить, — хмыкнул Тишка, но мигом сообразил, чего ляпнул, и принялся царапать Указ.

Спина окончательно затекла, и чтобы хоть как-то размяться, поднялась с царского трона и зашагала по залу. Высунувшись по грудь в окно, подставила нос солнышку — хорошо-то как! Ветерок в короне присвистывал, запахи летние голову дурманили. Здесь по лету всегда пахнет травами да цветами, с молочной реки творогом несет.

За годы бесконечная вереница неприятностей превратилась в прекрасную, наполненную счастьем жизнь. Царство Кощеево процветало, народ вливался в русло нынешней жизни. Рускала хоть и тихонько, но твердо преображалась после долгих лет бестолкового правления Гороха и коротких царствований самозванцев.

Однажды ветер принес мне послание от Яра — устроился кузнецом в Кузняграде, живет-поживает как может да как совесть позволяет. Рада всей душой за него, но отвечать не стала. Хоть Ярка больше не злыдень коварный, да сердце мое навсегда Кощею отдано. Муж если его имя слышит, до сих пор зубами скрипит.

Книгу с проклятьем Бессмертный в камень обернул и на дно море-океана погрузил, чтобы не пришло в голову никакому лиходею беду сотворить. Яга говорит, надежнее спрятать нельзя — верю.

—  А что, царица-матушка, с Глухоманью ничего не решили? — закончив с указом, писарь прервал мои мысли.

—  Пока не решили, — вернувшись на трон, приготовилась к новой порции работы. — Соберемся все вместе, Немир приедет — там и посмотрим.

—  Ну, глядите, — Тишка развернул карту. — Хорошо бы ее вот сюда разместить, — он ткнул пальцем на границу между городом и сосновой рощей.

—  Хорошо бы, — улыбнулась я.

Глухомань нынче не скрытое село. Помиловала Несмеяна всех, кто там укрывался, гонимых законами Гороха: нет больше тех законов — и вины нет. Поползли дальше границы небольшого селения — колдуны знатные поглядеть приезжали на народ чудной, на нечисть, что бок обок с людьми живет, да и оставались. Теперь Глухомань норовит стать небольшим городом, а Кощею дюже захотелось ее в наше царство взять. Вот и спорят теперь с царицей Рускальской. Несмеяне диковинку терять неохота, а наш царь-батюшка все шутит, мол. второй Колдоград Рускале жирно будет.

—  Мама! — из распахнутых дверей зала ко мне вприпрыжку побежал чернявый мальчишка с медово-карими глазками.

Кощей с гордым видом вышагивал следом. Ну, если какой петух его перещеголяет — удивлюсь. Такой он забавный, когда сын рядом. Сразу целый воз подвигов вспоминает, были они, не были — уже сомневаюсь, но Добрыне в радость его рассказы. А уж если ворожить для него начинает — полцарства со смеху катается, а остальные с жалобами ко мне идут. На прошлой седмице обратили Илью Муромца в поросенка, на голову ерихонку привязали и на ярмарке показывали. Недолго, но Муромцу хватило. Сколько я переслушала, какими багряными щеки со стыда были...

Прижавшись носом к пушистой маковке сына, вдохнула аромат свежей травы и заулыбалась от счастья.

—   Ну, голубушка моя ненаглядная, заработалась ты что-то, — любимый присел на ступеньку рядом с троном.

—   У нас еще письма от царей заморских, — потряс свитками Тишка.

—   Завтра с тобой ответы сочиним. — отмахнулся царь-батюшка. — Что они там толкового написать могли?

—   Не вели на кол, конечно, государь, но...

—   Вот еще слово — и точно велю, — Кощей скорчил злобную физиономию.

—   Тишка, Тишка! Давай коня рисовать! — Добрыня резво подскочил к писарской тумбе и схватил перо.

—   Сейчас сообразим, — усадив царевича на колени, писарь потянулся за чистым листом. — Какого нарисуем?

—   Сивку-Бурку! — Другого ответа от Добрыни никто и не ожидал.

—   Душа моя. Василиса Дивляновна. — муж подал мне руку, приглашая покинуть трон. — Ночка нынче ясная будет, не откажешь мужу в прогулке?

—   Засиделась я. Кощеюшка в теремах что-то, — присев рядом, прижалась к любимому. — Можно и прогуляться. Добрыню на Баюна оставим.

—   Оставим, — он нежно коснулся губами моей руки.

—   Все диву даюсь, как у сына выходит его байки до конца дослушивать?

—   Кто его знает? — пожал плечами Кощей. — Но они с Баюном, похоже, нашли друг друга.

Среди прочих Баюн любил рассказывать Добрыне и нашу сказку, а сын ее всегда больше остальных ждал. Про славного царя Кощея и его любимую Василису Дивляновну. Не забывал кот о змее крылатом и о разбойнике лихом — Соловье. О бабушке Яге, что в избушке на курьих ножках добрых молодцев в печи парит. Про царя Гороха и дочку его Несмеяну. Про доброго кузнеца Яра, что злым колдуном обернулся. О ворогах и победах славных над ними. Только не было у той сказки конца, как и у любви, что в наших с Кощеем сердцах горела.

-------------------------------------------------------------------------------------

Друзья :)

Я очень рада, что вы дошли с нами до конца, выдержали трудности вместе с героями и автором.

Часто слышу, что читатели в самиздате немногословны и скупятся на комментарии. Мне повезло! У «Сказок Рускалы» не было проды без доброго слова от вас.

Спасибо за каждый коммент., лайк, награду.

Спасибо, что вы у меня есть!

3. Ы. Про «жалко расставаться с героями» и планы «на почитать от Ляны Вечер» расскажу сегодня в блоге. Новогодняя история уже рвётся на сцену ;)

С любовью к Вам и книгам, ваша Вечер

Конец

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Эпилог