Гиперборейцы (СИ) [Dolokhov] (fb2) читать постранично

Примечания автора:

Приквел к “И всяк взыскующий обрящет”:

========== kalokairi ==========

Июль разгорелся, как жертвенный огонь в Дельфах.

Первый раз это случается где-то между первым аргументом и последним. Поцелуй, жадный, как земля после засухи. Требовательные руки на дрожащих коленях, соль и тяжесть его члена на языке. Сокрытые магией и природой, они лишаются последнего стыда под заходящим солнцем. Когда Геллерт входит в него, Альбус стонет отчаянно и жарко. Откидывает голову назад и смотрит наверх, невидяще и счастливо.

Геллерт чувствует себя Бакидом – окуренный запахом левкоя, трав и едва тронутой солнцем кожи. Летний воздух душит, топит в зное, ослепляет карминной медью волос.

Геллерт и сам готов шестистопными гимнами нестись в будущее, вслед за эллинскими кораблями, менять лица, вслед за обманщиками Овидия.

Это ахейское лето кажется мороком. С его полупрозрачными сумерками, с его синими, как Адриатика, ночами.

***

Они лежат, обнаженные, на кровати у открытого окна, Геллерт чувствует прохладный вечерний ветер на своей влажной от пота коже. Альбус смотрит на друга устало, касается губами его бледного плеча.

Геллерт рассказывает Альбусу про Гиперборею: скованную льдами землю полубожественных гениев. Кровь их — от крови древнейших титанов. Они высятся, великие и мудрые, над простыми людьми.

— “Мы гиперборейцы — мы достаточно хорошо знаем, как далеко в стороне мы живем от других”, — цитирует Геллерт немецкого уберменша, которого презирает за маггловскую кровь и с которым так во многом соглашается.

— Мы проживем лучшую из возможных жизней, мы поднимемся на самый верх и поднимем за собой мир. И умрем, когда сами того захотим.

— Бросимся в море, устав от бесконечного сибаритства? — шутит Альбус.

Геллерт не спорит, Геллерт целует его снова. Он все чаще отказывается от споров в пользу этих коротких, страстных мистерий. Его юность пылает ярче летней зари. Этим июлем они встречают рассветы каждый день: на измятых простынях, на жестком полу, на остывшей за ночь траве.

Вот только Аполлон приносит солнце в Гиперборею лишь раз в девятнадцать лет.

Лето горит: пора

Звучать треножникам дельфийским.

Лёт лебединый на полдень клонит.

Геллерт не привык пить так много солнца. Он знает — это не к добру. И копье Хёда уже брошено. За светом всегда следует тьма. Ему мнится, что за августовской жатвой скрывается смерть.

Ему снится голое поле, ему снится мертвое тело.

Под его кожей все еще гуляет вьюга. Север не отпускает его, манит назад, в ту страну, что за северным ветром. За холодным благостным Бореем.

Геллерт знает: ему не стать героем, нет ему места в Элизии. Но он станет богом и построит себе дивный новый мир.

“Что хорошо?” — рассуждает он, — “Все, что повышает в человеке чувство власти, волю к власти, самую власть. Что дурно? — Все, что происходит из слабости”.

В Альбусе — сила. Альбус приведет его к победе. Их к победе. Геллерт учится говорить «мы». Он учит Альбуса правде, он учит его, что справедливость — в силе. Альбус учит его компромиссам. Альбус учит его благу. Учит превосходству мира над войной.

Они ищут баланс. Они почти его находят.

Сирокко, душный, убийственный дует с юга. Геллерт, словно воздухошествующий Абарис на своей стреле, стремится обогнать это безжалостное движение времени.

Экстаз обрушивается на него где-то между первым и последним поцелуем. Прижимает к чужому горячему телу полнотой ледяного видения.

Он говорит:

— Ты умрешь.

Он говорит:

— Obscurial.

Геллерт никогда не боялся тьмы. Теперь она приводит его в ужас.

Альбус не верит в пророчества. Альбус учит его добру. Альбус учит его триединству:

Philia. Eros. Agape. Треножник, на котором Геллерт приносит себя в жертву.

Мрак внутри него постепенно рассеивается.

***

Когда копье, наконец, пронзает клонящийся к закату свет, Геллерт умирает вместе с ним. Ариану еще можно принять за спящую, можно подумать, что она оживет. Альбус же безоговорочно мертв.

Геллерт бежит прочь от этой погибающей жизни. Бежит от ленивого мира, от трусливых компромиссов. От этого благостного сердца, едва его не погубившего.

Теперь он знает, что его настоящая жизнь — по ту сторону севера, льда, смерти.

Он говорит:

— “Грозовые тучи вокруг, мрак внутри нас: мы не имели пути, формула нашего счастья: одно “Да”, одно “Нет”, одна