Товарищ Кощей (СИ) [Сергей Уксус] (fb2) читать онлайн

Уксус Сергей
Товарищ Кощей

Товарищ Кощей

То ли фанфик, то ли пародия, то ли всё вместе на "Попытку возврата" Владислава Конюшевского. Надеюсь, он на меня за это не обидится...

От автора

Читатель, помни! "Товарищ Кощей" - не самостоятельное произведение, а всего лишь попытка переосмыслить "Попытку возврата", первую книгу одноимённой серии, принадлежащей перу Владислава Николаевича Конюшевского. И поэтому последовательность событий и персонажи взяты оттуда. Правда, поскольку попаданец не из будущего, а из прошлого, полного совпадения нет -- что-то не произошло совсем, что-то, наоборот, добавилось, а что-то пошло немного не так. Ну и вместо знаний о будущем у попаданца имеются магия и большой жизненный опыт. Помни это, читатель! И приятного тебе чтения!

-- Да кого интересует твое мнение, когда решается вопрос бессмертия!

-- сказал Кощей зайцу, запихивая ему в задницу утку. (анекдот)

Где-то в лесах у западной границы...

Наверху громыхнуло особенно сильно, и пещера вздрогнула. Пол, стены, потолок... Большой базальтовый саркофаг без крышки, установленный в середине, и тоже базальтовый столб высотой в полтора человеческих роста в изголовье. Стоявший на самом верху столба сосуд с округлым дном качнулся в одну сторону, в другую, слегка наклонился к саркофагу, замер, медленно наклонился ещё сильнее и вдруг опрокинулся, выплеснув на лежащую в каменном ящике мумию поток жидкости, светящейся в темноте пещеры голубоватым светом.

Некоторое время ничего не происходило, потом приподнялась высохшая рука, пошевелила пальцами, и скрежещущий голос медленно проговорил на давно забытом языке:

- Вот дерьмо!

Потом долгое время проснувшаяся мумия возилась в своём пристанище, совершая различные движения, пока наконец не решила, что пора вылезать. С некоторым трудом перевалившись через край ящика, она постояла слегка покачиваясь, огляделась по сторонам и неторопливо направилась к стоящему у стены каменному сундуку, на крышке которого слабо светился отпечаток пятипалой ладони. Подойдя, мумия некоторое время будто собиралась с силами, потом решительно приложила руку к отпечатку. Почти сразу после этого сундук загудел, крышка треснула посередине, и обе её части разъехались в стороны, открывая доступ к содержимому хранилища.

- Ну вот, всё работает. А говорили: "Сломается! Сломается!.." Руки нужно иметь, а не культяпки корявые...

Продолжая бурчать себе под нос, нежить первым делом вытащила из сундука сосуд вроде того, что недавно вылил на неё своё содержимое, и припала к горлышку. А когда сосуд опустел, аккуратно отставила его в сторону и замерла, прислушиваясь к ощущениям. Очевидно, всё шло так, как и должно было, потому что через минуту ожидания мумия удовлетворённо кивнула и принялась одеваться. Предметы облачения доставались из сундука, надевались либо привешивались на предназначенные для них места, после чего наступал черёд следующих. Последними были извлечены широкий и длинный -- до пят -- плащ из тонкой кожи, ничем внешне не примечательная котомка и прямой двуручный меч с широким клинком. Меч был такой длины, что будучи поставлен на остриё, яблоком рукояти доставал мумии до середины груди. Это было могучее оружие, а ещё это был Знак. Знак Власти...

Взяв клинок в руки, мумия застыла...

Обратно к действию её привело сопровождаемое грохотом сотрясение пещеры. По стенам и потолку начали вспыхивать искры всё того же странно-голубоватого цвета, а вниз посыпалась пыль.

- Да что там эти смертные, совсем берегов не видят?! - на этот раз голос был похож на рёв разъярённого медведя. - Да чтоб вас Белобог с Чернобогом не поделили!

Схватив отложенную в сторону котомку и продолжая удерживать меч другой рукой, мумия с места прыгнула к ближайшей стене и успела исчезнуть в ней, прежде чем древние заклинания сдались окончательно и удерживаемый ими каменный свод рухнул...

* * *

День был ясный, время приближалось к полудню, и жаркое июльское солнце не скупясь заливало полуразрушенную боями последних дней каменную стену своими лучами. Четверо двуногих в пропылённой, местами порванной красноармейской форме сидели, привалившись спинами к старинной кладке, и наслаждались покоем. Гул разрывов, треск выстрелов, рёв несуразных обвешанных железом повозок -- всё это осталось там, по ту сторону стены. Где получившие по головам во время очередной попытки атаковать враги расползлись по щелям, зализывая раны. А может, и готовясь к обеду -- супостаты отличались изрядной любовью к порядку во всём. В том числе и в набивании утроб. Но это там. А здесь...

- Да-а-а... - самый правый из четвёрки, выглядящий, если его отмыть и побрить, лет на тридцать, снял с остриженной под ноль головы пилотку и хлопком об колено попытался выбить из неё пыль. Фуражка, полагавшаяся ему, судя по одиноким шпалам в петлицах, давно где-то потерялась, а особая гордость, присущая красному командиру, не позволяла ходить, как говорили, "с пустой головой". Да ещё и, что ни говори, привычка... - Дела-а-а...

Сидевший рядом удивительно худой, если не сказать тощий, и столь же удивительно бледный мужчина неопределённого возраста хмыкнул, крутя в пальцах какую-то маленькую чёрную загогулину:

- Не смеши! Какие могут быть дела днём? Дела делаются ночью! - он отломил от загогулины кусочек и швырнул вверх и назад. Через стену. - Вон, спроси народ, - прикрытая такой же, как и у всех, пилоткой совершенно лишённая волос голова мотнулась влево, указывая на немолодого сержанта из старослужащих и сидящего за ним четвёртого члена этого небольшого отряда.

Теперь пришёл черёд хмыкать капитану. За всё недолгое знакомство он успел понять, что этот странный тип предпочитает любому времени суток ночь, а любой обстановке -- темноту. Хотя, конечно, будь у него самого такие способности... Кощей, как он себя называет ("именно через "о", от слова "кость""), в темноте видит как кошка, а то и получше. Ну и двигается, как опытный диверсант. Правда, с головой у него...

Да-а-а... Знал бы он тогда, к чему приведёт случайное знакомство...

* * *

День начался для капитана государственной безопасности Сергея Гусева хуже некуда. Или, если уж быть совсем точным, хуже некуда была ночь, а день просто стал её продолжением. Сначала самолёт, который должен был доставить группу к месту работы, нарвался на очередь из зенитки и загорелся. Пилоты тянули, сколько могли, но когда машина начала разваливаться в воздухе, пришлось прыгать. Сергею повезло, он сидел у самого выхода и потому успел покинуть машину до того, как в ней что-то рвануло...

В общем, в район моста, который группа должна была взорвать, капитан осназа Гусев выходил один, практически целый (мелкие царапины не в счёт) и почти голый. В том смысле, что без взрывчатки, но зато с пачкой детонаторов и мотком бикфордова шнура вдобавок к обычному снаряжению и оружию.

Ещё была боль. Но её Серёга засунул как можно дальше, рассудив, что выпить за погибших товарищей он сможет и потом, а лучшей тризной по ним будет уничтожение цели, до которой они так и не добрались...

Вот так, размышляя, где бы взять взрывчатку, диверсант шустро шагал по протоптанной зверьём тропинке, идущей в нужную сторону, и чуть не выскочил на полянку. На обычную лесную полянку, посреди которой стоял... то есть стояло пнище. Дерево, которое когда-то росло на этой поляне, было огромным и могучим. Настоящим лесным патриархом. Но...

Но даже оно не выдержало борьбы со временем и пало, оставив будущим поколениям напоминание о бренности жизни...

Капитан, голова которого была занята проблемами насущными, философского смысла картины не заметил. Он даже на размеры пня не обратил особого внимания, просто мысленно отметив его наличие на поляне. Как и на то, что выглядит пнище так, будто лесного великана спилили... А вот тот, кто на этом пне сидел... А ещё -- прислонённый к этому пню МГ-34 с пристёгнутым коробом, говорившим о том, что оружие заряжено... А ещё -- воткнутый в пень огромный меч...

И вот это сочетание -- меч плюс пулемёт -- наложившись на события последних суток, ввергло бравого бойца в состояние ступора. Сергей застыл, чуть приоткрыв рот, глядя, как сидевший к нему боком непонятно одетый тип недовольно кривится, разглядывая клинок немецкого штык-ножа. Потом этот тип повернулся к капитану лицом и сделал левой рукой приглашающий жест. Гусев не отреагировал, и тогда кто-то с такой силой толкнул в спину, что Сергей рыбкой вылетел на поляну и кубарем покатился по ярко-зелёной высокой траве. Наконец остановившись, он рывком привстал на колено и, держа ППД наизготовку, принялся высматривать в кустах, кто это там обнаглел до такой степени, что осмелился дать пинка капитану осназа. Сидящий на пеньке чужак как-то вылетел из головы, и Гусев вспомнил о нём, только услышав почти над головой насмешливое хмыканье и затем скрежещущий голос, тоже с явной насмешкой интересующийся:

- Ну как? Нашёл?

Первым побуждением осназовца было уйти кувырком в сторону и потом, с разворота перечеркнуть чужака очередью. Остановило его всё такое же насмешливое:

- Ну, попробуй.

Медленно посчитав про себя до десяти, Сергей глубоко вздохнул, шумно выдохнул и, опустив оружие, наконец обернулся. Если чужак издали казался странным, то вот так, на расстоянии пары шагов просто ужасал. Вытянутое худое лицо, невероятно бледная кожа, лишённая даже ресниц, почти лишённый губ растянутый в широкой улыбке рот... И глаза. Большие, горящие ядовито-зелёным огнём.

-Гой еси, добрый молодец! Камо грядеши?

- Э-э-э... - протянул Гусев на такое странное приветствие, потом всё же вспомнил о вежливости: - Капитан Гусев, осназ НКВД. Выполняю важное правительственное задание.

- Кощей, князь ночной, - чуть склонил голову чужак. - Хожу гляжу, что в мире деется.

"Контуженый", - с сожалением понял Сергей. Ибо только контуженый будет, нарядившись в явно музейные вещи и с музейным же мечом, бродить по этим местам, рискуя встретиться с гитлеровцами. Да и говорит соответствующе: медленно, как будто вспоминая давно забытые слова. И голос... Как по железу железом -- похоже, ещё и в горло чем-то приложило. Или ещё что.

С другой стороны, он тут явно не один: и Сергея кто-то пнул, и, вон, пулемёт с... - капитан посмотрел на пенёк и чуть не выматерился, увидев там два МП-38 и два ремня с жёлтыми кобурами -- с таким вот арсеналом. Явно же не своим раритетом он это всё добыл, верно?

- Есть будешь? - неожиданно спросил Кощей.

Гусев хотел было отказаться, но предательски забурчавший живот заставил передумать.

- Вон, - голова с надетой на ней остроконечной шапкой, опушённой тёмным мехом, качнулась вправо и назад. - Там погляди.

Обойдя пень, Сергей обнаружил рядом с ним два немецких солдатских ранца.

- Во-во, - подбодрил чужак. - В сундучках этих глянь. Там было.

- А ты? - спросил Гусев, изучая содержимое ранца.

- А я уже, - хмыкнул Кощей. В этот раз в его голосе звучало явное довольство.

- А этот?.. - Сергей замолчал, подбирая слова. - Ну, этот! Который меня... это...

- А этому, когда уходить будем, ты на пне этом угощение оставишь. И поклонишься!

- Это ещё зачем? - Гусев от удивления даже жевать перестал.

- А затем, - теперь чужак говорил даже без тени насмешки, - что хозяина уважать надо. Ты ж уже давно по лесу-то бродишь?

- С ночи...

- Во-от. А Хозяину Лесному небось и не поклонился ни разу. А?

- Кому?!

- Лешему!

- А-а-а... - Сергей вспомнил, что с контужеными лучше не спорить, и поспешил перевести разговор на другую тему: - Слушай, Кащей...

- Кощей! - в голосе чужака лязгнули зубья медвежьего капкана. - От слова кость!

- Понял! Извини! Ошибся... Это... Вот это вот всё, - для ясности Гусев помахал рукой с зажатым в ней бутербродом из немецкой пайковой галеты и куска колбасы. - Откуда это?

Чужак, похоже, остывал так же быстро, как и возбуждался (что также говорило о его душевном нездоровье), потому что в его голосе опять звучало веселье:

- Когда доешь, глянь вон в тех кустах, - костлявая рука указала, в каких именно.

Прикинув, что там может быть, Сергей последовал умному совету и сначала доел сделанные бутерброды, запил водой из фляги и уложил остатки продуктов в тот ранец, из которого их достал. И только потом отправился в указанном направлении.

Сразу за обрамляющими поляну кустами жимолости, между двумя берёзами стоял немецкий мотоцикл с коляской, сбоку от которого аккуратным рядком лежали три трупа в фельдграу.

Первой мыслью Гусева было, что это чья-то идиотская шутка -- трупы выглядели так, будто несколько лет пролежали где-нибудь в пустыне, под палящим солнцем (сам капитан такого не видел, старшие товарищи рассказывали). Второй -- что это вообще не трупы, а куклы из того же музея, где приоделся чужак. Вот только обнаружившиеся в карманах зольдбухи были настоящими и имели относительно недавно сделанные записи.

Задавив внезапно подкатившую тошноту, Сергей внимательно осмотрел тела в поисках следов от пуль или ножа, не нашёл и.. испугался. Он умел стрелять и резать. Он умел водить машину и ездить верхом. Он умел оказывать первую помощь и взрывать мосты. Но он не знал, как бороться с нечистой силой. Он вообще не верил, что она существует. Во-об-ще! Так что уходить бы ему сейчас, не возвращаясь на поляну, да гордость взыграла: чтобы он, большевик, красный командир, осназовец испугался какой-то силы, будь она хоть трижды нечистая?!

Перед возвращением к пню Сергей старательно натянул на лицо то выражение, с которым обычно стоял перед устраивающим разнос начальством. Потом немного подумал и убрал тень обиды -- на кого тут обижаться-то? - заменив её на лёгкий интерес. После чего, мимоходом пожалев об отсутствии зеркала и возможности порепетировать, решительным шагом пошёл обратно.

Оказалось, что пока он отсутствовал, чужак времени не терял. Оружие и ранцы были аккуратно сложены с одной стороны пня, меч куда-то исчез, а сам Кощей держал в руках какую-то сероватую тряпочку, початую пачку немецких галет и недоеденную колбасу. И когда Гусев подошёл, протянул всё это ему:

- Лоскут ближе к середине пня расстели, а это -- сверху.

Когда Сергей управился, последовало следующее указание:

- Теперь отступи на шаг, поклонись слегка -- потому как вой ты, а не оратай -- и скажи: "Хозяин лесной, не держи зла. Прими от чистого сердца. Не побрезгуй".

Чувствуя себя участником какой-то сумасшедшей театральной постановки, Гусев сделал, как ему сказали, и повернулся к Кощею. Тот удовлетворённо кивнул:

- Вот и лепо. - после чего указал на трофеи: - Возьмёшь себе что?

Сергей помотал головой и объяснил:

- Взрывчатки-то нету. А остальное и своё есть. Вот только бы это спрятать...

- Хозяин укроет до времени, - отмахнулся чужак. - А взрыв-чат-ка -- это?..

- Н-ну-у... - поскрёб Гусев коротко стриженный затылок, - это зелье такое. Только твёрдое. На мыло похоже. Делает... Гром делает. И ломает.

- Что ломает?

- А всё! - решительно заявил капитан и облегчённо выдохнул.

Наморщив лоб, Кощей какое-то время о чём-то напряжённо размышлял, потом раздражённо тряхнул головой, будто отгоняя наваждение, и предложил идти дальше. Мол, тот самый таинственный Хозяин, если знает, где оно есть, выведет. И уже у самого края поляны, перед тем как нырнуть в кусты, Гусев обернулся и не увидел на пне ни тряпочки, ни галет, ни колбасы...

Пока капитан собирал из осколков хоть какое-то подобие картины мира, чужак успел найти явно звериную тропинку и теперь неторопливо шагал по ней. Не оборачиваясь. Давая случайному встречному возможность самому решить, идти ли следом или же избрать другой путь.

Они шли около часа -- впереди чужак, за ним, отставая на десяток шагов, осназовец. Тропинка напоминала прогулочную дорожку в парке санатория НКВД, в котором Гусеву довелось однажды побывать, с той разницей, что не такая широкая и не посыпана тщательно просеянным песочком, а укрыта палыми листьями. Ни тебе колдобин, ни тебе выпирающих из земли корней, ни веток, которые приходится отводить. Не тропинка -- сплошное удовольствие. Иди не хочу. Ну и какое-то непонятное ощущение безопасности. Непонятное -- потому что в этих местах в это время его быть не может! Потому что...

Занятый самокопанием Гусев почти утратил контроль над окружающим и потому, когда чужак вдруг остановился, чуть в него не врезался.

- Что там? - шёпотом поинтересовался капитан.

- Кажись, тихо, - так же шёпотом отозвался Кощей, выждал несколько секунд и скомандовал: - Пошли!

Просочившись через куст, Сергей почти уткнулся носом в борт стоящей на обочине полуторки. Похоже, подношение Хозяину леса, как его называл чужак, сыграло свою роль. Вот если теперь в машине найдётся взрывчатка...

Нет, конечно, всё это сплошь суеверия, мракобесие и вообще опиум для народа, но...

Но если в этой полуторке отыщется хотя бы десять кило тротила, то он, большевик и красный командир, заходя в лес, будет кланяться его хозяину, как бы это со стороны ни выглядело.

- Не стой! - хлопнули капитана по плечу. - Ищи!

Вздрогнув, капитан забросил оружие за спину, подпрыгнул и, ухватившись за борт, забрался в кузов. Там обнаружились с десяток предупредительных табличек "Осторожно мины", два пустых ящика из-под винтовок и стандартный ящик с толовыми шашками. Задавив радостный вопль, Гусев вытряхнул из валявшихся рядом вещмешков содержимое и принялся перекладывать в них взрывчатку. Жизнь определённо налаживалась! Теперь, даже если Кощей откажется помогать дальше, задание всё равно будет выполнено...

"Кстати! - Сергей привстал и закрутил головой, выискивая чужака. - А где он"?

В обозримом пространстве Кощея не было.

"Может, по надобности отошёл?" - подумал Гусев. Верить в то, что случайный знакомец исчез вот так просто, не сказав ни слова, не попрощавшись, не хотелось. И не потому, что теперь придётся тащить взрывчатку в одиночку -- это-то как раз мелочь, не стоящая упоминания. Даром, что ли, учили? И дотащит, и заминирует, и взорвёт. И даже если при этом сам погибнет...

Дело было в другом: за те несколько часов, что длилось их знакомство, Сергей почему-то стал воспринимать Кощея, как одного из бойцов своего отряда. А он вот так вот взял и...

Кусты перед кабиной колыхнулись, и из них на обочину выбрался чужак, так что Серёга закончил мысль совсем не так, как собирался: "...не ушёл!" Кощей же, постояв задумчиво, посмотрел на Гусева и пояснил:

- Воя в лес отнёс.

- Э... кого? - не понял Сергей.

- Хм... бойца, - после недолгого раздумья поправился контуженый. - Того, что повозкой этой правил. Его ведь... самолёт побил, так? Так у вас эту загогулину летающую называют?

Гусев, не найдя, что ответить, задумался, и Кощей, поглядев на него, сменил тему:

- Всё собрал?.. Тогда слазь, - и когда капитан, передав ему вещмешки, спустился сам, спросил: - Куда дальше?

Капитан хотел было достать карту и показать на ней, но потом решил, что чужак может в ней не разобраться, и потому просто ткнул пальцем:

- Вот примерно в той стороне. Там, если идти прямо, река будет и мост на ней...

К нужному месту они вышли, когда до захода солнца оставалось чуть больше двух часов. Сгрузили вещи на корни старой разлапистой сосны и не сговариваясь направились посмотреть на цель путешествия. Кусты здесь почти не росли, и потому к берегу пришлось подбираться ползком. На всякий случай. Потому что бережёного...

"Бога нет!" - сердито напомнил себе Гусев. Он, пока шли сюда, припомнил кое-какие слухи, гуляющие по Комиссариату, и, как ему казалось, понял, откуда появился такой без преувеличения странный тип, чьи умения противоречат диалектическому материализму. Дело в том, что был в Комиссариате отдел, который занимался, если по-научному, всякими паранормальными явлениями, а если по-простому -- чертовщиной. Был! И вроде как руководил этим отделом старый чекист Бокий. Чем там они занимались и до чего додумались, неизвестно, однако в один кому прекрасный, а кому и явно не очень день отдел был закрыт, а его сотрудники зачищены...

В общем, всё оказалось обставлено так, чтобы желания копать эту историю ни у кого не возникло. Сергей тоже не копал -- иногда чем меньше знаешь, тем дольше живёшь -- но вот уши и глаза держал широко открытыми. И вот сейчас, шагая за, так получается, боевым товарищем, вдруг подумал, что на самом-то деле никто отдел и не закрывал! И людей никто не расстреливал. А перевели их всех с тем, что они раскопали, в ну оч-чень секретную лабораторию. Которую из-за разбойного нападения гитлеровцев эвакуировать просто не успели. А там -- случайный налёт или артобстрел и...

...и контуженый паранормальный специалист, случайно уцелевший при взрыве...

А может, и не случайно. Может, ответственный товарищ принял решение об уничтожении объекта, чтобы тот не достался фашистам, а наиболее ценных сотрудников отправил к своим...

Как бы то ни было, Кощея, получается, желательно доставить к своим. Крайне желательно. Потому как такой специалист, если его вылечить...

Мечты о светлом будущем оказались прерваны самым грубым образом -- они пришли...

- Вон, видишь, средняя опора? - Гусев, не отрываясь от бинокля, объяснял лежащему рядом... Вообще-то называть его чужаком даже про себя было как-то неудобно, и потому капитан решил: пусть будет соратником... - Во-от, от той опоры шага три отступить в сторону нашего берега и ставить заряды, на балках, - он помолчал. - Взрывчатки маловато, но там больше не было, а ещё искать -- времени нет. И так эта ночь -- крайний срок. Да-а... А чтобы заряды там поставить, бу-дет ну-жно-о...

- ...тот дозор, что на нашем берегу, придавить, - насмешливо продолжил Кощей. - Ты уж, добрый молодец, за оратая-то меня не держи, сделай милость.

Гусев поперхнулся следующим словом, слегка покраснел и, чтобы хоть как-то скрыть смущение, сильнее прижался к окулярам. Потом подумал, что выглядит это по меньшей мере смешно, и попробовал перевести разговор на другое:

- Вот скажи, Кощей, вот ты говоришь -- оратай. А что это? Или кто?

- Оратай, - хмыкнул соратник, - это тот, кто орает...

- Э-э-э... чего-чего делает? - от неожиданности Сергей оторвался от бинокля и обернулся.

- Орает... Пашет, если по-нынешнему. Этот... Как там... Слово-то придумали... Крестьянин!

- Я-а-сно-о... - протянул капитан и опять занялся рассматриванием объекта. - А скажи, - продолжил он выяснение непонятных моментов. - Вот для тебя наш язык непонятный, да? Чужой. То есть раньше на нём не говорили, так? А вот как ты на нём говоришь?

От Кощея потянуло чем-то неприятным. Нето холодом, нето сильным недовольством, нето ещё чем-то -- капитан почувствовал, как по спине побежали мурашки, и уже приготовился откатиться в сторону, а потом по обстоятельствам, когда Кощей хмуро проговорил:

- Ряд.

- В смысле?

Соратник вздохнул и принялся рассказывать:

- Я когда наверх выбрался, воя вашего повстречал. Ноги перебиты, идти не мог. Остался с... пу-ле-мётом, погоню задержать. Я ему ряд предложил: он мне душу отдаст, а я всю погоню, что за его... сотоварищами идёт, к предкам отправлю. Ряд положили... Договор, - Кощей прикрыл глаза. - Всё по чести. Осталось, как к твоим выберемся, весть послать его роду...

Подождав некоторое время, но так и не дождавшись продолжения, Гусев уточнил:

- А как же вы договаривались, если ты языка-то не знал?

- А вот так!

Слова прозвучали чётко и ясно, без ставших уже привычными скрежета и акцента, и капитан вдруг осознал, что услышал их не ушами. Что прозвучали они в его голове...

Когда зашло солнце, Кощей, просидевший всё время ожидания опустив веки и прислонившись спиной к стволу старой берёзы, открыл глаза, полыхнувшие в начавшей сгущаться темноте ядовито-зелёным пламенем, и встал, разминая плечи. Покрутив заодно и головой, он повернулся к капитану и спросил:

- Готов?

- Так точно! - неожиданно для самого себя ответил Гусев, с трудом подавив желание вытянуться по стойке смирно. Сейчас, с наступлением темноты, случайный встречный, представившийся князем ночи и выглядевший ряженым психом, вдруг превратился в истинного князя.

- Тогда слушай, что будем делать...

Уходя от моста, Сергей думал о том, что если он напишет в отчёте об операции правду, его самого сочтут контуженым или законченным психом. И упекут куда положено. И не сказать...

Тут ведь дело даже не в самом Серёге Гусеве, будь он хоть дважды осназовцем и трижды капитаном ГБ. Тут дело в том, что такой сильный паранормальный спец может быть ну просто невероятно полезен Родине и советскому народу. А значит, доложить о нём надо обязательно. Но если доложить не всё, то пойдёт Кощей в лучшем случае в госпиталь, а в худшем -- в заведение, в котором палаты с мягкими стенами. А если всё...

К тому времени, когда тропинка наконец-то вывела их на очередную полянку, на которой одиноко стояла копёшка прошлогоднего сена, Сергей уже окончательно запутался в логических построениях. По всему выходило, что как ни поступи, а будет плохо. И неизвестно, до чего бы додумался в итоге бравый капитан осназа, если бы Кощей, взяв его за плечо и подтолкнув к копёшке, не скомандовал отбой. После чего Гусев, сделав чисто механически несколько шагов в заданном направлении, рухнул на сено и мгновенно заснул.

Снилось капитану, что стоят они с князем перед Командиром и докладывают об успешном выполнении поставленной задачи. При этом Сергей подробно рассказывает о том, как товарищ Кощей, применив новейшие достижения советской гипнотической науки, сначала выводит из строя караульных, а потом, когда всё же поднимается тревога, насылает на целый взвод гитлеровцев сильнейшую иллюзию, заставившую их уничтожать друг друга. Сам же капитан государственной безопасности Гусев в это время спокойно производит установку зарядов, после чего они с товарищем Кощеем, запалив бикфордовы шнуры, спокойно отходят на безопасное расстояние и наблюдают за уничтожением стратегически важного объекта "Мост".

Потом ему снилось, как Командир приказывает написать два отчёта -- один подробный, а другой только с упоминанием основных этапов, без заострения внимания на товарище Кощее и его способностях. Ну, и уже под утро приснилось, как Командир устраивает товарищу Кощею разнос за то, что тот уничтожил всего лишь взвод гитлеровцев, хотя мог уничтожить целую дивизию...

Что на этот разнос ответил товарищ Кощей, капитан посмотреть не успел - кто-то подёргал его за ногу, и скрежещущий голос скомандовал:

- Подъём!

Приподняв веки, Сергей увидел над собой бледное Лицо Ужаса из детских страшилок. Лицо смотрело на него с каким-то нехорошим, гастрономическим интересом и ухмылялось. Вздрогнув, Сергей распахнул глаза пошире и уже хотел завопить от страха, когда вдруг понял, что никакое это не Лицо Ужаса, а уже почти ставшая привычной физиономия контуженого типа, называющего себя князем ночи. Наглая ухмыляющаяся физиономия.

Впрочем, учитывая ту помощь, которую данный князь (после подрыва моста Гусев даже мысленно произносил этот титул без кавычек) совершенно добровольно оказал выполняющему важное задание командования капитану ГБ...

А если ещё добавить, что он и ночь отдежурил один, дав упомянутому капитану возможность выспаться...

- Ручей там, - костлявый палец ткнул в сторону. - За кустами. Двадцать шагов, - Кощей с сомнением поглядел на Сергея и уточнил: - Моих.

Кивнув, Гусев отправился в указанном направлении, на ходу прикидывая, что можно использовать в качестве полотенца. Подол нижней рубахи или носовой платок. Подол вчера пропитался потом и пах соответственно. Носовой платок тоже был... почти чистым...

Поняв, что ни один, ни другой вариант ему не нравится, Гусев в конце концов решил не вытираться вообще -- воздух чистый, пыли нет. Так высохнет. Потом пришла мысль, что Кощей наверняка что-нибудь скажет по этому поводу, и Сергей приготовился отшучиваться, однако князь только спросил, есть ли у Гусева что поесть.

Поесть у Сергея не было. Тогда, при знакомстве, он как-то постеснялся пополнять свои запасы из чужих трофеев, понадеявшись при этом на Кощея, но, оказывается, зря. Впрочем, князя, такое впечатление, отсутствие пищи телесной не огорчило. Он просто кивнул и заявил, что раз так, то придётся идти на охоту. Гусев только плечами пожал: идея, конечно, так себе, но учитывая особые отношения князя с лесом, в наличии которых сомневаться не приходится...

Что слово "охота" они с Кощеем понимают по-разному, капитан осознал, когда контуженый паранорм вывел его к дороге и заявил, что засада будет здесь. Правда, на какую именно дичь (что не на зайцев, Гусев уже догадался), не сказал. Так что Серёге оставалось лишь молча кивнуть и устроиться поудобнее. Ну, и терпения набраться. Но это он умел -- учили.

Примерно через час ожидания сидевший слева в трёх шагах князь вдруг явно насторожился, привстал, прислушался, а потом, повернувшись к Сергею коротко бросил:

- Приготовься!

Спустя ещё минуты три послышался слабый, но быстро усиливающийся стрекот мотоциклетного мотора, а ещё через полминуты Кощей вдруг резко взмахнул рукой, и между ним и Гусевым, проломив растущий на обочине куст, в лес с дороги влетел трёхколёсный образец сумрачного тевтонского мотоциклостроения. Влетел, попал передним колесом в неизвестно откуда взявшуюся на пути (ну не было её там! Не было!) узкую, но довольно глубокую яму, перевернулся и заглох. Не ожидавший такого водитель вылетел из седла и, пролетев примерно метра полтора, ткнулся головой в полусгнивший пенёк. Пассажир же, почему-то сидевший позади, пойманный князем за шиворот прорезиненного плаща, повис на вытянутой Кощеевой руке, хлопая выпученными глазами.

- Поспи пока, - щёлкнув пойманного по лбу пальцем свободной руки, князь довольно небрежно опустил его на землю. Затем подошёл к начавшему подавать признаки жизни водителю и проделал с ним то же самое -- приподнял, щёлкнул... Только вот опустил не сразу, а сначала подтащил к первому.

Явно полюбовавшись получившейся картиной (во всяком случае Гусев понял выражение его лица именно так), Кощей наконец обратил внимание на мотоцикл. Обошёл пару раз, попробовал приподнять за коляску, после чего повернулся к капитану:

- Подсоби-ка...

Вдвоём они не особо напрягаясь, как показалось Сергею, поставили машину сначала набок, а потом и на колёса, и князь, потыкав пальцем в пробку бензобака и покрутив рукоятку газа, спросил:

- А скажи, капитан Гусев, далеко ли нам до твоих добираться?

- А поведёт кто? - спросил Сергей, мгновенно понявший, к чему клонит Кощей.

- Попробовать надо, - задумчиво изрёк князь. - Тот вой, он на ваших тарахтящих повозках ездил. Вроде как и на таких тоже... И ты мне не ответил.

Гусев чуть было не спросил, какой такой вой, но вовремя вспомнил и прикусил язык. Он уже понял, что воспоминание о том случае, мягко говоря, не доставляет напарнику удовольствия. Так что просто наморщил лоб, прикидывая расстояние, а потом сообщил, что если пешком и не останавливаться, то дней семь-восемь. А если на мотоцикле, то, может, дня два. Только вот, во-первых, бензина не хватит, поскольку бак неполный, а ехать по прямой всё равно не получится, а во-вторых, что их наверняка остановит первый же пост на дороге, и тогда придётся прорываться с боем, уходить в лес и дальше всё равно двигать пешком.

Кощей всё это выслушал, покивал, а потом заявил:

- А если ногами пойдём, то до зимы ваших не догоним.

Гусев вскинулся было, чтобы ответить наглецу как полагается -- какое имел право он, будь хоть трижды князь (о том, что это могло быть бредом контуженного мозга, капитан как-то забыл), говорить о неудачах советского народа! Какое...

Столкнувшись взглядом с Кощеем, Сергей вдруг обнаружил, что не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. Да и дышать получается с трудом. Однако вспыхнувшая ярость требовала выхода, и он прошипел:

- Предательство... Нас обманули... Заключили мир, а сами... Но мы... всё равно... мы их...

Князь как-то грустно улыбнулся своим безгубым ртом, и Гусев вдруг ощутил, что его ничто больше не держит. И пока он восстанавливал равновесие, ярость схлынула, оставив после себя неприятную сосущую пустоту. Махнув рукой -- мол, да что говорить -- он отвернулся и направился освобождать захваченных гансов от плащей, касок, документов и прочего уже не нужного им имущества. Потому что как ни крути, а Кощей прав: это сейчас до наших около полутора сотен километров по прямой, а пока идёшь, они могут ещё отступить...

Пять минут спустя Сергей аккуратно сложил возле мотоцикла два плаща, две каски, два противогаза в круглых ребристых коробках и двое мотоциклетных очков -- вещей вроде и мелких, однако способных сильно осложнить жизнь своим отсутствием.

Ещё поверх легли два карабина, которые, для полной достоверности, тоже неплохо бы прихватить, повесив на себя в положение "за спину".

Когда Гусев выпрямился, переводя дух, Кощей, внимательно за ним наблюдавший, одобрительно кивнул и посоветовал:

- Ты в таратайке погляди. Должна быть еда для тебя. А я пока дело доделаю, - после чего, подхватив всё ещё бессознательных пленников за поясные ремни, неторопливо потащил их в глубину леса.

Представив, во что эти двое в конце концов превратятся, Сергей покачал головой и занялся вопросом собственного пропитания. Первым делом он проверил большой бидон, выпавший из коляски, когда мотоцикл перевернулся. Бидон этот оказался пустым -- похоже, гитлеровцы только ехали за молоком. Зато внутри коляски, в вещмешке обнаружился кусок сала, явно "изъятый" у кого-то из местных, несколько пачек всё тех же пайковых галет, узелок с колотым сахаром и пакет из вощёной бумаги с чем-то, напоминающим по цвету молотый кофе, а по запаху -- жареный ячмень. Тоже, конечно, молотый.

В принципе, для утоления голода этого хватало, но душа просила большего, и Гусев занялся осмотром багажных коробов, которых на данном изделии фирмы "БМВ" оказалось аж четыре штуки...

К возвращению князя Сергей успел всё осмотреть, рассортировать, позавтракать (а заодно и скорее всего пообедать), собрать то, что могло пригодиться, в вещмешок, и выбрать себе один из двух плащей.

Кощей появился совершенно бесшумно, вызвав у Гусева мгновенный приступ зависти, и в ответ на вопросительный взгляд пояснил, что "одного отдал лесу". Так что в ближайшем будущем можно смело рассчитывать на продолжение сотрудничества с его Хозяином. Потом, подойдя, протянул капитану часы, снятые с руки одного из гансов

- Спрячь пока, потом пригодится.

- Это мародёрство! - попробовал было возразить Гусев.

Князь посмотрел на него с сожалением, как на неразумного малыша, лепечущего какую-то ерунду, и пояснил, что мародёрство -- это когда обираешь тех, кого убили другие, "себе в калиту", а если после битвы да в общий котёл или дружинную казну, а тем более когда сам "ворога" убил - то это уже законная добыча. И нечего тут. А не знаешь, куда деть, можно у обозников на что полезное сменять.

Не ожидавший такой отповеди капитан несколько секунд смотрел на напарника вытаращенными глазами и чуть ли не открыв рот. Кощей же, хмыкнув, отвернулся и принялся примерять на себя отложенное снаряжение.

Несколько минут спустя, выкатив мотоцикл на дорогу и усевшись на водительское место, князь посмотрел на устраивающегося в коляске Сергея и неожиданно подмигнул:

- Ну что, попробуем?..

Ехали спокойно. Поначалу Кощей, пока не освоился, сильно не газовал, но потом, привыкнув, хорошенько наддал. Затем Сергей, время от времени сверявшийся с картой, скомандовал поворот, и князь послушно съехал с шоссе на просёлок. Как объяснил Гусев, впереди должен был быть мост, а у моста наверняка окажется пост. А влезать в драку средь бела дня да ещё на дороге, по которой то и дело идут вражьи колонны -- верх наглости.

Против его ожидания, напарник возражать не стал, спросив только, они там переправиться-то смогут? Или придётся железного коня лешему дарить, а самим вплавь? На что Сергей ткнул пальцем в карту и сообщил, что тут... да-да, именно... вот эти вот чёрточки -- это брод. И глубина там метра полтора... должна быть. Но лето жаркое, дождей нет, так что...

Кощей хмыкнул, снова завёл мотоцикл, который глушил на время разговора, и покатил куда сказали.

Они уже почти добрались до нужного места, когда на одном из редких перекрёстков, пропуская небольшую колонну из грузовика с кузовом без тента и броневика капитан совершенно случайно углядел в этом самом кузове несколько человек в красноармейской форме. Подумав, что простых бойцов и младших командиров так везти не будут, Гусев ткнул князя в бок и указал пальцем:

- Давай за ними!

Аккуратно держась позади колонны -- чтобы и глаза не мозолить, и не потерять -- они ехали ещё минут десять, пока не добрались до какой-то деревушки. Там гансы принялись показывать местным, что такое есть орднунг, а Кощей без дополнительных напоминаний свернул в заросли, заглушил мотор и потребовал объяснений. Попытался, потому что Сергей, не дожидаясь полной остановки, выскочил из коляски и с биноклем в руке побежал подыскивать наблюдательную позицию -- очень уж интересно ему стало, что это такое им попалось.

А в деревеньке творилось, по мнению Гусева, непотребство: высыпавшие из броневика проклятые оккупанты, позабыв о классовой солидарности, приступили к любимому (если верить преподавателям истории) занятию всех агрессоров -- грабежу мирного населения. Правда, не сразу. Сначала выгрузили из кузова пятерых пленных (Серёга, разглядевший в бинокль нарукавные шевроны у некоторых, мысленно присвистнул) и в сопровождении вылезшего из кабины лейтёхи отвели в ближайший дом. Потом выставили у крыльца часового. И только потом принялись ловить всякую живность, имевшую неосторожность попасться им на глаза.

- Ну и что? - раздалось над ухом. Подобравшийся бесшумно Кощей улёгся рядом и тоже принялся наблюдать за мародёрами.

- Пленные, - коротко пояснил Гусев. - В избу увели. Пятеро.

- И что? - не понял князь. Явно с его точки зрения причина выглядела недостаточно серьёзной, чтобы менять планы.

- Это, считай, политотдел дивизии почти в полном составе.

- И что?

- Освободить бы... - Сергей оторвался от бинокля и посмотрел на напарника. - Понимаешь, дивизия -- это тысяч десять. Иногда больше, иногда меньше. Ну, командует...

- Понятно -- Кощей не стал ждать, когда капитан подыщет подходящее слово. Если вообще подыщет. - Это они?

- Нет, - качнул головой Гусев. - Эти помогают. Следят, чтобы бойцы думали правильно.

Кощей ненадолго задумался, разглядывая избу, потом неуверенно уточнил:

- Колдуны?

Сергей поперхнулся воздухом и закашлялся, зажимая рот, чтобы не шуметь.

Недоумённо посмотревший на него князь нахмурился:

- А коли нет, то кто? - и сам себе ответил: - Получается, либо бояны, либо волхвы. Что те, что те языками молоть любят. Иной раз как ляпнут...

- А этот, ну, который душу тебе отдал, он что думает? - Гусев, не зная, что сказать, попытался выиграть время.

- Думал, - поправил князь. - Да то же самое. Придёт, наговорит всякого, повторит, что старшие сказали... Хм, таки волхвы получаются. Ни один боян над собою старшего не потерпит. Разве пока в учениках ходит...

- В общем, - решил не развивать тему "Кто есть кто в армейском бардаке" Гусев, - надо их освободить. Понимаешь, Кощей?

- Прямо сейчас? - скривился князь. - До ночи не подождёт?

Сергей, которому тоже не хотелось лезть средь бела дня на десяток стволов, с сожалением вздохнул:

- До ночи они куда-нибудь уедут, - он потыкал себя пальцем в грудь: - Вот сердцем чую, что если не сейчас, то потом не достанем.

Дальше было, как в тех фильмах ужасов, о которых рассказывали товарищи, побывавшие в заграничных командировках. Кощей крался впереди (ну как крался -- шагал как всегда бесшумно, только слегка пригнувшись), в двух шагах за ним -- капитан, держа в правой руке ППД, а в левой нож. Перебравшись через невысокий плетень с той стороны дома, где не было ни одного окна, они сначала заглянули в курятник, и Сергей впервые увидел, как питается его напарник. Любители свежих яиц вдруг застыли и стали быстро усыхать. Против ожидания, выражение лица князя при этом было далеко от довольного.

- Слишком быстро, - пояснил он, морщась. - Слишком быстро и слишком много.

- А... - начал было Гусев, но Кощей перебил:

- День, не моё время, Сила нужна...

Сергей подумал, что "Сила" прозвучало так, как будто князь произносил это слово с большой буквы. Если, конечно, такое возможно.

- Лучше глянь аккуратно, - Кощей кивком показал на угол дома, - караульного тихо убрать сможешь?

Гусев аккуратно, как сказал князь, выглянул, оценил обстановку и, спрятавшись обратно, покачал головой: и стоит этот ганс неудобно, боком, и чтобы метнуть нож, придётся вылезать, потому как делать это с левой руки неудобно да и не учили, и "БраМита" нет...

- Тихо -- никак, - на всякий случай пояснил он вслух.

Кивнув, Кощей задумчиво посмотрел на свою ладонь, на которой перекатывался маленький -- с два грецких ореха - совершенно чёрный шарик, потом на Сергея и спросил:

- Восьмерых ножом упокоить сможешь?

Гусев прислушался к себе и кивнул: сможет.

- Тогда, - продолжил Кощей, - сделаем так, - князь вытащил откуда-то оправленный в серебро клык какого-то крупного хищника на серебряной цепочке и протянул капитану: - Надень так, чтобы тела касалось, - после чего пояснил: - Это защита. Вот от этого, - он приподнял руку с шариком. Часового я отвлеку, потом брошу шарик. За... этот... броневик?

Сергей кивнул.

- Потом ты спокойно идёшь туда и всех режешь. Их там восемь. Они там будут просто стоять. Или сидеть. Или лежать... Сможешь?

Сергей снова кивнул.

- Хорошо. Остальное я сам.

Всё прошло как по нотам. Сначала князь, выглянув из-за угла, сложил пальцы левой руки в какую-то фигуру и повернул её, как будто что-то завинчивал. Затем, выйдя уже полностью, навесом отправил свой шарик через стоящий к ним бортом "Ганомаг", после чего махнул Гусеву: "Вперёд!" Потом...

Потом спокойно, как было сказано, идущий Сергей, держа нож наготове, завернул за угловатую корму бэтээра и уже не видел, как возникший буквально из воздуха за спиной отвлёкшегося часового Кощей аккуратно, почти нежно взял того сзади за шею, и молодой здоровый мужик вдруг как-то обмяк и стёк на землю, сложившись в неаккуратную кучку, поверх которой улеглись каска и карабин. Князь же, по-прежнему бесшумно, поднялся на невысокое крыльцо, приоткрыл едва слышно скрипнувшую дверь и странным образом просочился в образовавшуюся щель, вкоторую, казалось, разве что кошка смогла бы пролезть.

Спустя две минуты он появился на крыльце, одной рукой таща за шиворот немецкого лейтенанта в бессознательном состоянии, а в другой держа немецкую же офицерскую фуражку. За ним следовали бывшие пленные, при виде которых закончивший свою кровавую работу Сергей хмыкнул: судя по лицам, Кощей отмочил что-то в своём репертуаре.

Спустившись по ступенькам, князь со словами: "Погляди, что ты там смотришь, потом свяжи и сунь в эту железную таратайку", - вручил подошедшему капитану пленного и его фуражку, а сам повернулся к освобождённым. Оглядев их и скривившись, как от чего-то кислого, он тем не менее стал распоряжаться:

- Ты и ты, - костлявый палец указал сначала на подполковника с перевязанной головой, потом на другого, целого. - Еду собрать, сложить в... - теперь палец уткнулся в кузов "Ганомага". - Там. Потом найти посуду, набрать воды, - и видя, что выбранные собираются возразить, лязгнул медвежьим капканом (другого сравнения Сергей так и не смог подобрать): - Бегом!

Проводив их взглядом, Кощей перенёс внимание на троих оставшихся. Они как раз успели перестроиться, встав треугольником. Один впереди, явно привыкший командовать, и двое по бокам и чуть сзади. Судя по взглядам, горящим неприкрытой ненавистью, тоже начальники. Но помельче. Один, с забинтованной рукой на перевязи, получив указание "справить нужду и готовиться к пути", сверкнул глазами, однако возражать не осмелился и пошёл за угол. Второй, получив направление "в помощь капитану Гусеву" (сам Гусев при этом едва не уронил челюсть на сапоги), открыл было рот, но посмотрел на явно не собирающегося вмешиваться начальника и тоже почёл за лучшее не спорить.

Последний оставшийся, которого такое распределение подчинённых на работы явно позабавило, внимательно оглядел князя с ног до головы, задержавшись на золотой гривне, и спросил:

- А мне куда?

- Старший? - на всякий случай уточнил Кощей и, получив утвердительный ответ, отмахнулся: - А куда хочешь. Хочешь -- вон, в таратайку залазь и сиди там, а хочешь -- за меньшими своими гляди.

- А чего так?

- Не по чину.

Тем временем ошалевший от собственной наглости Гусев (гонять политработников -- это только ушибленный на голову князь мог до такого додуматься!) приказал приданному подполковнику снять с трупов кителя и часы. На попытку возразить он просто приподнял бровь, и подполковник, непроизвольно оглянувшись на кузов бэтээра, за которым находилось начальство, увял. Поглядев, как тот возится, Сергей рысью направился к грузовику, чтобы посмотреть, нет ли и там чего полезного. Через пять минут он уже бежал обратно -- почти полная двухсотлитровая бочка бензина явно заслуживала того, чтобы ради неё побеспокоить командиров. Добежав до мирно о чём-то беседующих князя с дивкомиссаром, он козырнул (всё же на голове каска, хоть и немецкая) и попросил:

- Кощей, помоги, пожалуйста. Там, в грузовике, бочка с горючкой...

Кивнув, князь отправился в указанном направлении, сопровождаемый удивлённым взглядом дивкомиссара. Ещё более удивлённым этот взгляд стал, когда дивизионный комиссар увидел, как освободивший их непонятный тип, распоряжающийся так, будто он по меньшей мере комкор, а все вокруг молодые лейтенанты, без напряжения принимает поданную из кузова бочку и ставит на землю. А когда спустя некоторое время, понадобившееся, чтобы перелить часть горючего в полупустой бак бэтээра, этот тип поднял и не напрягаясь поставил в кузов "Ганомага" пусть и полегчавшую, но всё равно увесистую ёмкость, дивкомиссар впал в ступор.

"Такого не бывает! - было написано на его лице. - Не бы-ва-ет!"

В себя он пришёл, когда подошедший вместе с типом капитан козырнул и представился:

- Товарищ дивизионный комиссар! Капитан государственной безопасности Гусев, осназ! Выполняю важное правительственное задание!

- Рад с вами познакомиться, товарищ капитан государственной безопасности, - протянул в ответ руку для пожатия дивкомиссар и покосился на князя. Однако тот стоял, наблюдая за происходящим и не выказывая ни малейшего желания представляться первым. Более того, чутьё опытного партаппаратчика буквально вопило о том, что этому типу на них на всех, кроме, может, капитана, плевать со Спасской башни.

Неприятно, конечно, однако окажись он сам на месте этого... этого, как бы он относился к представителю высшего начальствующего состава, попавшему в плен? А если добавить, что представитель этот -- комиссар?..

Представив, какие вопросы в связи с фактом пребывания в плену ему могут задать в ведомстве капитана Гусева, дивкомиссар почувствовал, как между лопаток побежала струйка холодного пота. Неприятная сложилась ситуация. Очень неприятная. Конечно, исправить её сейчас не получится, но вот как-то смягчить... Наверняка ведь и капитан, и этот тип по возвращении будут писать отчёты, и что они напишут, будет зависеть от отношения к освобождённым. Очень сильно будет зависеть. А значит...

А значит, следует засунуть поглубже свою спесь и для начала всё же представиться первым. Благо тип этот и так уже проявил известное уважение, не став распределять комиссара на работы вместе со всеми. Решив так, дивкомиссар повернулся к Кощею:

- Разрешите представиться. Степанов Андрей Яковлевич. Дивизионный комиссар.

- Кощей, князь ночной, - чуть склонил голову тип.

Степанов беспомощно оглянулся на капитана, однако тот смотрел очень даже серьёзно. То есть глупым розыгрышем это не пахло. А чем тогда?.. Контузией?..

Решив расспросить об этом капитана, когда представится случай, дивизионный вспомнил манеру общения... этого, и продолжил, стараясь её придерживаться:

- Рад знакомству с тобой, князь. И прими мою благодарность, что вернул мне и моим людям свободу.

К его удивлению, Кощей поморщился:

- Что рад -- врёшь.

- А...

- А благодарность -- это к капитану Гусеву. Это он вас в той таратайке углядел и освободить решил, - после чего повернулся к Сергею: - Ты такие, - кивок в сторону "Ганомага", - водить умеешь?

- Н-ну-у...

- Понятно. Надо попробовать, - и громко объявил: - Всё, залезайте! Сейчас поедем!..

Сразу поехать не удалось. Сначала пришлось втискиваться в немецкие кителя, потому что плащи мотоциклистов, увы, не подходили. Затем -- разбираться с коробкой передач. Благо на приборной доске нашлась табличка со схемой. Но это поняли потом, а сначала Кощей, случайно врубив заднюю, снёс кормой половину забора. Наконец, один из освобождённых вспомнил, что забыл кое-куда сбегать.

Но всё же выехали. И даже отъехали. Недалеко. До того места, где остался мотоцикл. Когда поравнялись с ним, князь остановил машину и спросил Гусева:

- Что-нибудь забирать будешь?

Сергей хотел было ответить, что ничего, однако вспомнил, что их теперь не двое, из которых один обычную пищу не употребляет, а семеро. И шестерых из них надо как-то кормить. Точнее, хоть как-то. И куска сала с галетами, припрятанного в мотоцикле, на один раз вполне хватит. Если нарезать потоньше...

Потом, когда уже опять поехали (капитан всё же решился показать Кощею карту и объяснить дорогу), Сергей отправился к бывшим пленным о чём-то с ними беседовать, а князь, крутя баранку, дёргая рычаги и топча педали задумался о своём. Из этого состояния его вывел истерический, со взвизгиваниями вопль за спиной:

- Да как вы смеете?! Да как...

На мгновение обернувшись, Кощей рявкнул:

- Цыц! - и опять погрузился в свои мысли, а сидящие в кузове дружно уставились на подполковника с забинтованной головой, открывающего и закрывающего рот, подобно вытащенной на берег рыбе. Особо сходство это усиливалось тем, что ни одного звука изо рта подполковника не вылетало.

Наконец дивкомиссар, замедленная реакция которого на события объяснялась серией потрясений, случившихся в один день, обратился за разъяснениями к Гусеву:

- Товарищ капитан госбезопасности, а-а-а... что это... было?

- А это, граждане, - Сергей, решивший проявить твёрдость, присущую сотрудникам той организации, в которой состоял, обвёл собеседников особым чекистским взглядом, - гражданин подполковник сорвал голос.

Для тех, кто служил или работал в органах политического воспитания бойцов и трудящихся, одним из важнейших умений было понимание намёков. Даже самых тонких. Причём правильное понимание. Ибо ошибка в таком важном деле могла дорого обойтись не только карьере, но и, учитывая обстановку, жизни.

Дивизионный комиссар Андрей Яковлевич Степанов правильно понимать намёки умел. Даже значительно более тонкие, чем прозвучавший в голосе капитана государственной безопасности Гусева. И потому, обведя взглядом подчинённых, дабы убедиться, что они внимательно слушают, поспешил заверить оного капитана, что да, они понимают -- волнения, потрясения, холодная вода из колодца... Удивительно,что дело закончилось одним лишь сорванным голосом. А то ведь и горячка могла случиться... Потом, поглядев в квадратные от ужаса глаза онемевшего подполковника, осторожно поинтересовался, возможно ли это как-то вылечить.

- Не могу сейчас сказать, - покачал головой капитан государственной безопасности Гусев. - Вроде и не такое уж редкое заболевание, и хороших специалистов по нему -- раз-два и обчёлся. Вот остановимся, я с князем посоветуюсь. Может, он знает, - и Сергей снова обвёл присутствующих особым чекистским взглядом.

- Конечно-конечно! - покивал дивизионный комиссар. - Мы подождём...

Остановились они менее чем через час, когда выехали к броду. Кощей, поставив машину немного в стороне, заглушил двигатель и вылез из-за руля, разминая плечи. Поглядевший на него Гусев повернулся к политработникам:

- Прошу внимания! Сейчас -- пять минут на оправку, потом мы с вами, за исключением товарища дивизионного комиссара и вот вас, товарищ подполковник, - он кивком указал на раненого в руку, - будем наполнять вот эти вот мешки, - Сергей вытащил на проход кипу дерюжных мешков, раздобытых в деревеньке, - песком и укладывать их у бортов. Потому что броня у этой... таратайки такая, что её винтовочная пуля насквозь пробивает. Вопросы?

Вопросов ни у кого не возникло, но чей-то живот громко буркнул, напоминая, что и его тоже не мешало бы наполнить. Услышавший это Кощей посоветовал тогда уж и перекусить после работы, "пока стоим". Мысль, по мнению Гусева, была стоящая, и он попросил "однорукого" заняться организацией стола. После чего, подавая пример, первым выпрыгнул за борт...

Управились примерно за час. При этом Кощей занимался техникой -- что-то осматривал, что-то проверял, что-то подливал, а опять оставленный без работы дивкомиссар, подумав, решил помочь подчинённому-инвалиду с организацией питания. Когда же все расположились за импровизированным столом, князь по своей непонятной привычке уселся под берёзу, опёршись спиной о ствол, и прикрыл глаза.

Обративший на это внимание дивкомиссар вопросительно посмотрел на Сергея, но услышав: "Диета!" - только кивнул, не пытаясь выяснять подробности.

Перед тем, как отправиться дальше, князь объявил, что следующая остановка будет через два часа, на закате, потом после полуночи, а потом уже, наверное, только у своих. Потому как чего тянуть?

Гусев был с Кощеем совершенно согласен: во-первых, ну что такого можно сделать, имея груз в виде пятерых совершенно не приспособленных к работе во вражеском тылу? Во-вторых, еды осталось на один перекус -- тех самых бутербродов с салом наделать из мотоциклетной заначки. В-третьих, учитывая обстоятельства, очень хотелось бы доставить к своим пленного офицерика. То есть Кощей тоже, получается, голодный будет. Мысль, чем кормить князя, когда они доберутся до своих, у Сергея не возникла...

Дальнейший путь был хоть и извилистым, но совершенно спокойным. Особенно после захода солнца, когда князь как-то так выпрямился, развернул плечи и довольным голосом сообщил сидящему рядом Гусеву: "Ну вот! Моё время!" Капитан, уже видевший такое преображение, только кивнул: его так его. Учитывая, что напарник каким-то образом видел в темноте без всякой дополнительной подсветки вроде фар, ночная езда становилась намного предпочтительнее дневной. А если кто из гансов случайно увидит... Ну, пусть попробует догнать.

Вообще-то Сергей думал, что всё это усиление способностей с приходом ночи, о котором говорил Кощей, является следствием сильного самовнушения, однако благоразумно не высказывал своих предположений вслух. Он просто сидел рядом и, пока позволяло освещение, следил за дорогой и время от времени поглядывал в карту, чтобы не заблудиться. Однако князь строго следовал разработанным маршрутом, и это ещё больше укрепляло капитана во мнении, что его напарник -- выходец из какой-то оч-чень секретной лаборатории.

Всё хорошее когда-нибудь заканчивается, закончилась и спокойная езда. Уже перед самым рассветом, в только-только начавшихся сумерках они, вывернув из-за поворота, выскочили на стоящий на дороге пост. На нём даже, как успел разглядеть Гусев, шлагбаум был. Раскрашенный чёрными и белыми полосами. Опущенный. И перед этим шлагбаумом какой-то щекастый тип в каске и с большой бляхой на груди. Они так и врезались Серёге в память: шлагбаум, щёки, каска и бляха.

От неожиданности капитан заорал: "Дави!" - и Кощей, и без того державший скорость сорок километров в час, каким-то чудом добавил ещё. Увы, ганс был стреляный воробей и подцепить его на бампер не получилось -- успел отскочить. И тоже заорал. Причём так, что подрёмывавшие несмотря на тряску освобождённые политработники от неожиданности чуть из кузова не повыпрыгивали.

Потом сзади затрещали мотоциклетные моторы, и аж три (Гусев посчитал по фарам) тарахтелки ринулись в погоню. Капитан перетащил пулемёт назад и попытался отстреливаться, однако не получалось -- то бэтээр тряхнёт, то мотоцикл вильнёт... В общем, не учили их этому. Не у-чи-ли!..

Потом к погоне присоединились ещё пара мотоциклов и "Ганомаг", вынырнувшие откуда-то сбоку, и Сергей, успевший расстрелять ленту, понял, что толку не будет, вернулся к Кощею и поинтересовался, не может ли тот сотворить что-нибудь этакое. На что князь, не отрываясь от управления, буркнул: "Силы мало".

Гусев хотел было напомнить, что сейчас вроде как почти ночь, то есть самое время князю проявлять эту самую Силу... Но вспомнил, что напарник и без того её проявляет. Причём по его, Серёги Гусева, просьбе -- натощак. Ну и, наконец, что почти ночь -- это всё-таки уже не ночь... На миг капитану даже стало немного стыдно, но он тут же прогнал это несвоевременное чувство и направился к пулемёту: попадёт или нет, но хоть напугает...

Он успел расстрелять ещё одну ленту и зарядить предпоследнюю, когда перед бэтээром преследователей вдруг встал султан из земли и чёрного дыма, подсвеченный снизу багровой вспышкой. Проскочив сквозь него, вражеский "Ганомаг" принялся разворачиваться, явно не собираясь продолжать погоню...

И капитан государственной безопасности Сергей Гусев! Со всей своей большевистской ненавистью к проклятым империалистам, захватчикам и бандитам (припомнилось виденное недавно разграбление крестьянского хозяйства)! От всей своей пролетарской душ... то есть, конечно, горячего сердца! Не думая о перегреве ствола (всё равно стрелять по порскнувшим в стороны мотоциклам бесполезно), всадил в подставленный борт длинную, до самой отсечки очередь!..

...После чего, спохватившись, с воплем: "Это наши!" - скакнул к кабине, надеясь, что этот контуженый не успел ещё никого переехать...

* * *

- Слышь, сержант, - бледный, похоже, был решительно настроен поговорить. - Вот скажи, когда лучше дела делать, днём или ночью?

- Ну так, товарищи командиры... - старый служака нюхом чуял, что с этой парочкой -- бледным и капитаном - что-то не так, и потому не желал портить с ними отношения даже в мелочах. И пока получалось. Но вот сейчас... Однако от него определённо ждали ответа, и сержант попытался выкрутиться: - Тут смотря какое дело-то. Одно лучше днём, а другое, наоборот, ночью...

- А какое когда? - не успокаивался бледный.

- Ну так... - сержант погладил щеку и, обнаружив на ней (в который уже раз за сегодня) двухдневную щетину, скривился. В который раз. Увы, им всем не мешало бы помыться, постираться, побриться... Последнее -- кроме бледного. У него щетина почему-то не росла... У сержанта, конечно, были подозрения, однако ведь не спросишь. Да и голос... Не соответствовал, в общем, этим подозрениям голос. Вот. - Ну... Ночью -- это, к примеру, бабу помять. Ну или молодуху какую. А днём... Ну, в гости сходить...

- К этим? - бледный опять оторвал от загогулины какую-то штучку и швырнул за спину. Через стену.

С той стороны грохнуло, как будто один из пролетающих высоко в небе бомбардировщиков уронил бомбу. Вот только ставшего уже привычным воя не было... Сидевший слева молодой сунулся было глянуть, что там такое, но старослужащий, ухватив его за плечо, удержал:

- Сиди.

- Так там...

- Сиди, говорят! - прикрикнул сержант, правильно оценив безразличие командиров. За последние два дня он уже не раз имел случай убедиться, что несмотря на все странности эта парочка воевать умеет. И если уж они не дёргаются, то и простым бойцам смысла нет. Особенно бледный. Явно контуженый.

Капитан, нагнувшись вперёд, посмотрел на задумавшегося сержанта и мысленно усмехнулся: размышления ветерана легко читались на его лице. Да и если бы не читались, достаточно было вспомнить себя...

* * *

Это неправда, что после слов "конец сказки" заканчивается жизнь. Она продолжается. И иногда это продолжение бывает даже интереснее самой сказки. Или маразматичнее. Сергей думал об этом, проверяя и подписывая очередной акт. На этот раз -- о передаче хозчасти ста литров трофейного бензина. А до этого...

После предъявления всех документов и других средств опознавания (по взаимной договорённости ни слова о пребывании политработников в плену сказано не было. Благо их удостоверения личности и партбилеты оказались у офицерика) командование полка как с цепи сорвалось, демонстрируя члену Военного совета товарищу дивизионному комиссару Степанову А.Я., что в полку везде порядок. Особенно в том, что касается учёта материальных ценностей. Вот и пришлось Гусеву под сочувствующим взглядом местного особиста тщательно сверять перечни передаваемого имущества с самим имуществом, после чего заверять соответствующие акты (в двух экземплярах) своими подписями.

Со всей этой беготнёй о пленном как-то забыли, а когда вспомнили, оказалось, что он уже умер. Судя по внешним признакам -- сердечный приступ...

Когда это обнаружили, дивкомиссар, поймав взгляд Сергея, едва заметно кивнул. Как понял Гусев, выражая благодарность. Хотя, конечно, благодарить следовало Кощея, разглядывавшего подсвеченные восходом облака с таким видом, будто ничего важнее для него в этом мире не было...

Потом, правда, выяснилось, что всё же было: когда шумиха вокруг высокого начальства слегка улеглась, князь, подойдя к дивкомиссару, достал из-за пазухи аккуратно завёрнутые в тряпицу документы -- командирское удостоверение и комсомольский билет -- и почтовый конверт с адресом. Передав всё это Степанову, Кощей коротко рассказал о подвиге их ныне покойного владельца и попросил, как он выразился, "послать весть роду". Дивкомиссар клятвенно пообещал сделать всё, что полагается, а наблюдавшему за этой сценой Сергею вдруг показалось, что Степанов стал после этого смотреть на князя как-то иначе... Теплее, что ли?

А потом был цирк: дивкомиссар подвёл к Кощею своего онемевшего крикуна и спросил, можно ли его вылечить. На что князь, оглядев страдальца, поинтересовался, а надо ли? И добавил, что таких раньше вообще языков лишали. А то как ляпнут... И опять глянул на подполковника. Но теперь -- как будто примеривался, как половчее того за язык ухватить. Бедолага аж шарахнулся. Начальнику за спину. Все, кто рядом стоял, по отворачивались да губы кусать стали, чтобы не заржать. Серёга бы тоже отвернулся, но... служба!

Тем временем дивкомиссар, сообразив, что на самом деле калечить его подчинённого никто не собирается, совершенно серьёзным тоном попросил князя всё же не использовать такие -- он запнулся -- строгие меры. Кощей с минуту смотрел ему в глаза, после чего согласно кивнул, объяснив помилованному, что если тот ещё раз вздумает на кого-нибудь закричать...

Гусев поверил. Почему-то. И присутствовавший при разговоре особист, как он потом сказал, -- тоже. И дивизионный комиссар, судя по лицу. И те подполковники из его свиты, что слышали князя...

Когда Сергей позже рассказал об этом Кощею, тот объяснил, что так оно и будет. Поскольку не дело волхвам горлом брать. Не по чину. Невместно. И добавил, что он хоть и ослабел за время долгого... сна, но на пяток проклятий силы хватит...

Следующее "продолжение сказки" случилось по прибытии на базу.

База -- а точнее несколько небольших домиков на 3-4 комнатушки каждый с "удобствами" во дворе -- располагалась то ли в бывшем профилактории, то ли в чём-то такого типа. В посёлке из примерно четырёх десятков похожих домиков и нескольких строений покрупнее -- клуба, столовой, администрации...

И в этом благолепии (если, конечно, забыть о войне хотя бы ненадолго) группа Гусева занимала аж четыре стоящих рядом домика. Один из этих домиков был отведён под столовую и склад вещевого довольствия, ещё в одном раньше жили бойцы, вылетевшие на то злополучное задание, так что он сейчас пустовал. Третий занимали водители и охрана, в четвёртом же разместились Командир, сам Гусев и радисты. В посёлке же обитали сапёры и банно-прачечный отряд, как с огорчением сообщил князю Сергей -- исключительно мужского состава.

Что касается размещения, то тут Кощей мог выбирать: либо в одной комнате с Гусевым, либо в домике осназа, сейчас пустующем. Правда, как долго князь останется в этом домике один, капитан не знал.

Князю было совершенно безразлично, какую койку считать своей - только недавно проснувшись после тысячи с лишним лет сна, спать он в ближайшем будущем не собирался вообще. И сообщать об этом кому-либо -- тоже. Во всяком случае -- заранее: сами, если что, потом увидят. С другой стороны, это, как и меч, тоже было Знаком. Знаком Положения. И если смотреть с этой стороны, то комната капитана Гусева оказывалась предпочтительнее. И конечно, говорить об этом впрямую Кощей не стал...

Распорядившись притащить ещё одну койку, Сергей пригласил князя пообедать, ничуть не удивился отказу и попросил тогда подождать на одной из стоящих у домиков скамей.

Выбрав ту, что стояла на солнышке, Кощей внимательно её осмотрел и, оставшись довольным увиденным, сел и запрокинул голову, прикрыв глаза и подставляя солнцу мертвенно-бледное лицо...

Быстро (вдруг какой-нибудь излишне бдительный товарищ пристанет к князю) управившись сначала с борщом, потом с макаронами по-флотски и закончив кружкой компота, Гусев выскочил на крыльцо столовой и, обнаружив мирно греющегося на солнышке подопечного, облегчённо перевёл дух. Теперь можно было и не спешить. Неторопливо вытащить из кармана портсигар, а из портсигара папиросу (в этот раз капитан почему-то не стал брать на задание курево и изрядно по нему истосковался). Сначала постучать гильзой по крышке портсигара, потом поднести ко рту, чуть разминая пальцами. Потом дунуть -- не слишком сильно, а то весь табак выдуется, но и не слишком слабо -- после чего, вставив папиросу в рот, смять гильзу особым образом, прикурить от блестящей никелированными боками зажигалки. И, наконец, сделать первую после долгого перерыва затяжку...

Переждав кратковременный приступ лёгкого головокружения, капитан государственной безопасности Сергей Гусев, осназ, широко улыбнулся миру и неторопливо направился к, похоже, задремавшему князю. Ему осталось каких-то два шага до скамейки, когда Кощей, не открывая глаз и не меняя позы, приказал:

- Выкинь!

- Что? - не понял Сергей.

- Гадость, которой травишься, выкинь, - князь приподнял веки и чуть повернул голову к капитану. - Себя травишь. На весь лес смердишь. Нюх себе портишь...

- Э-э-э... - растерявшийся Гусев беспомощно посмотрел на папиросу, которую держал двумя пальцами, и снова на Кощея.

Тот понял заминку капитана по-своему и спросил:

- Привык?

Сергей тяжело вздохнул. Дело было не только в привычке. Просто вот так вот, никуда не торопясь, спокойно выкурить папиросу было одной из маленьких радостей, количество которых с началом войны изрядно подсократилось. И отказываться от неё...

С другой стороны, князь был прав. Наверное. Да и в... в погибшей группе боец был. Охотник бывший. Рассказывал, что если кто курит, то при благоприятном ветре дым в лесу можно чуть ли не за километр учуять. А если даже сейчас не курит, а просто курящий -- то метров за полсотни. Потому как запах въедается...

Гусев тогда подумал, что надо бы бросить, но то одно, то другое, то третье... В общем, не сложилось оно как-то. Вот и остаётся только покивать -- мол, да, привык...

- Помочь?

Сергей с подозрением посмотрел на Кощея. Одним из недостатков контуженого, по мнению капитана, было то, что иногда по его лицу хрен что прочтёшь. Как сейчас, например.

- Чего?

- Бросить. Помочь?

Гусев задумался. Соглашаться было... страшновато. Ну, вроде как контуженый, то-сё, мало ли...

С другой стороны -- а сколько раз за последние сутки этот контуженый прикрывал его, Серёги Гусева, спину, а? Ну, это в образном, так сказать, смысле... И теперь выходит, что он, капитан Гусев, не доверяет своему боевому товарищу, так, что ли? (Мысль о том, что это может быть хитрая игра Абвера или какой другой разведки, была отброшена, как глупая, наивная и вообще!.. Будь у них такой специалист, хрена бы они его куда отпустили.) Да и скажи кому, что советский командир, осназовец и сотрудник ГБ испугался непонятно кого, что будет?..

В общем, почесав в затылке, для чего пришлось сдвинуть фуражку чуть ли не на глаза, Сергей решил: "Будь что будет!" - и, набрав полную грудь воздуха, резко выдохнул:

- Помоги!..

Ничего не изменилось. Князь продолжал сидеть как и раньше, даже глаза полностью не открыл, солнце светило, ветерок дул... Сидевший на краю крыши воробей что-то изредка прочирикивал...

Внимательно оглядев себя снаружи и прислушавшись к ощущениям внутри, Сергей никаких изменений не обнаружил и вопросительно уставился на Кощея:

- И что?

- Гадость выкинь, - в своей неторопливой манере, слегка растягивая слова, как будто прислушиваясь к их звучанию, посоветовал тот.

Посмотрев на всё ещё зажатую в пальцах папиросу, Гусев огляделся в поисках урны. Обнаружив искомое рядом с крыльцом столовой, неторопливо дошёл до неё, выбросил окурок и, вернувшись, снова уставился на Кощея.

- А теперь попробуй... как это... закурить, да? - полуспросил-полупредложил тот.

Недоумённо хмыкнув, Сергей опять вытащил из кармана портсигар, из него -- папиросу... Вот только теперь при попытке затянуться горло вдруг обожгло, и Гусева затрясло разрывающим лёгкие кашлем.

Когда приступ закончился, капитан вытер рукавом выступившие на глазах слёзы и обиженно посмотрел на князя. Тот же, не меняя позы, проговорил:

- Пока ты кашлял, таратайка приехала.

- Какая таратайка? - мгновенно забыл о своих проблемах Сергей.

- Маленькая, - проинформировал Кощей и уточнил: - На четырёх колёсах.

Позднее, вспоминая о первой встрече своего начальства с Кощеем, Серёга каждый раз старательно давил так и норовящую вылезти на лицо глупую улыбку и думал, что притащить с собой случайного, по сути, встречного стоило только ради этой сцены...

- ...В выполнении задания существенную помощь оказал местный житель, - Гусев, в предвкушении дальнейшего, сделал едва заметную паузу, после чего торжественно закончил: - Именующий себя Кощеем, князем ночи!

- Ночным князем! - недовольно проскрипело из-за плеча, и капитан, не сводящий глаз с Командира, увидел редкое, если не редчайшее, зрелище: у полковника Колычева Ивана Петровича самым непотребным образом отвисла челюсть!

Сделав шаг в сторону, дабы не мешать начальнику знакомиться с возможным пополнением, Сергей покосился на Кощея и тоже чуть было не уронил челюсть. Куда делась выгоревшая красноармейская форма? Стоящий перед ним был обряжен в длинный -- почти до пола -- чёрный плащ, из-под которого выглядывала воронёная кольчуга, украшенная спереди круглой пластиной*. С пластины скалил зубы и сверкал зелёными огнями в глазницах явно серебряный череп. Кольчуга заканчивалась короткой юбкой до середины бёдер из тоже воронёных стальных пластин, ниже юбки виднелись штаны, заправленные в ботфорты, а завершала всё островерхая опушённая мехом шапка. Всё чёрное. По ткани в некоторых местах идут редкие узоры, вышитые серебряной нитью. А ещё -- золотой обруч на шее. Свитый из огромного количества золотых проволочек. И конечно -- меч! Тот самый, здоровенный, который Сергей видел на той поляне. И где только Кощей его прятал?!

Но где бы ни прятал, сейчас это творение неведомых мастеров-оружейников стояло перед князем, упёршись в пол остриём и удерживаемое за рукоять обеими руками...

* Автор знает, что эта пластина называется зерцалом. А вот Гусев -- вряд ли.

Кашлянув, чтобы привлечь внимание (и, если получится, вывести Командира из состояния ступора), капитан повернул голову к подопечному и торжественным голосом начал:

- Князь Кощей! Позволь представить тебе Ивана, сына Петра, из рода Колычевых... - Гусев запнулся: а каким званием представлять Командира? Армейским, по количеству шпал, или как? Решив, что первое будет лучше -- мало ли, как дела дальше пойдут? - он закончил: - Полковника Рабоче-Крестьянской Красной Армии!

Кощей, который во время произнесения этой речи не сводил глаз с Командира, едва заметно кивнул, и Сергей почувствовал некоторое облегчение. Он повернулся к Колычеву и продолжил представление:

- Товарищ полковник! Разрешите представить вам Кощея, князя ночного, оказавшего мне значительную помощь в выполнении задания и последующем возвращении к месту дислокации!

Как бы ни был ошарашен полковник, однако старая чекистская закалка не подвела. Одним шестым чувством, без участия сознания выцепив особенности обращения подчинённого к незнакомому, но явно опасному типу:

- Князь Кощей, я, полковник Колычев, от имени Советского правительства благодарю тебя за помощь в борьбе с чужеземными захватчиками! Также от имени Советского правительства выражаю надежду на дальнейшее плодотворное сотрудничество!

И, как князь незадолго до этого, кивнул, изображая... поклон, наверное. Только подбородок опустил чуть ниже, чем Кощей. Судя по тому, что князь кивнул снова -- совершенно правильно. Хотя у Сергея почему-то возникло подозрение, что... теперь уже союзника, да? Так вот, что его это забавляет. И как оказалось, капитан не ошибся -- выждав несколько секунд, Кощей вдруг громко и чётко скомандовал:

- Вольно!..

И довольно оскалился...

Дальше всё пошло по накатанной: сначала Гусева усадили за написание отчётов -- как ему тогда приснилось (вот и не верь в вещие сны!), двух -- подробного, для своих, и краткого, для архива. Затем, после того как Командир прочитал Серёгину писанину, долгая беседа с Иваном Петровичем, вытянувшим из подчинённого всё, что касалось князя. Словечки, привычки, замечания... Даже то, что капитан успел заметить, когда Кощей в том курятнике выпивал двоих гансов.

Кстати, сравнение политработников с "боянами" и "волхвами" ("Что те, что те языками молоть любят. Иной раз как ляпнут...") Колычева позабавило. Хотя вслух он этого, конечно, не сказал...

Сам князь в это время сидел снаружи на лавке и грелся на солнышке, что вызвало у Командира недоумение. Мол, если ночной, должен дневного света если уж не бояться, то избегать. А он... На что Гусев только плечами пожал: он вообще не верил в сверхъестественное происхождение Кощея. И свои мысли о сверхсекретной лаборатории, из которой тот мог выйти, честно изложил на бумаге. Правда, на отдельной. Не в рапорте. Даже как служебную записку не оформлял. На всякий случай. Эти мысли полковник тоже прочитал внимательно, о чём-то задумался на несколько минут, после чего кивнул и, аккуратно сложив бумагу, убрал её в нагрудный карман. Потом отправил Сергея заниматься с союзником, предупредив, что завтра его не будет целый день, а может, и послезавтра. И выразил надежду, что к его возвращению от посёлка останется хоть что-нибудь.

Гусев пообещал сделать всё возможное и отправился продолжать знакомить князя с базой, а заодно выяснять вопрос с питанием.

Князь на приход капитана никак не отреагировал, и тот, немного потоптавшись, сел рядом, благо скамейка была длинная и места хватало. Потом Гусев привычно сунул руку в карман галифе и достал портсигар, но вспомнил, что больше не курит, и убрал его обратно. После чего, как и Кощей, откинулся назад, прикрыв глаза и подставляя лицо солнечным лучам. Потом на солнце набежало неизвестно откуда взявшееся облачко, и князь недовольно проворчал:

- Ну вот. Всегда так.

- Как? - Сергей открыл глаза и повернулся к Кощею.

- Хорошее быстро кончается, - объяснил тот, садясь прямо.

- А... Эт точно...

- Так чего хотел-то?

- Кто? - не понял Гусев.

- Ты, понятное дело, - хмыкнул князь. - Не я же.

- Ну почему сразу хотел? - сделал честные глаза капитан. И, заметив, с какой насмешливостью на него смотрит собеседник, счёл за лучшее признаться: - Ну, хотел. Да. Спросить хотел.

- Во! - костлявый палец, такой же бледный, как и Кощеево лицо, наставительно уткнулся в небо. - Так-то лучше. А то я, можно подумать, воев не видал... Вам, как дело закончите, в баньке попариться, мёду испить, молодуху какую на сене повалять... А не сидеть со стариком, на солнышке греться.

Князь помолчал, глядя на небо, потом перевёл взгляд на Гусева:

- Ну?

Сергей задумался: вопросов хватало. Знать хотелось многое. Может даже очень многое. И с чего начать?.. Наконец, кое-как определившись с очерёдностью Серёга открыл рот...

И спросил совсем не то, что собирался:

- Вот скажи, Кощей, как так получилось, что когда за нами эти, - он мотнул головой в сторону, обозначая гитлеровцев, - гнались и стреляли, как они в бочку-то не попали? Ну, ту, что ты грузить помогал? С бензином? Я потом, когда имущество передавал, смотрел: уж раза два точно должны были...

- Попали, - хмыкнул князь. - И не два, а три. И в меня тоже, - он помолчал. - Неплохая штука эти ваши огнеплюйные громыхалки. Сильно бьют. Сильнее стрелы калёной, - и Кощей прикрыл глаза, то ли представляя, где и когда в его время такие вот... огнеплюйные громыхалки могли пригодиться, то ли вспоминая калёные стрелы.

- Подожди, - нахмурился капитан. - А как же тогда... и-и ты и-и... бочка?

- А Сила на что? - князь оторвался от своих мечтаний и посмотрел на Гусева. - Это чтобы погоню отсечь, её маловато было, а тебя и бочку прикрыть -- так в самый раз.

- Вот как... - Сергей завис, пытаясь сообразить, что в только что прозвучавших словах ему не понравилось, а потом, поняв, вскинулся: - Погоди! Ты сказал, меня и бочку прикрыть, так?

Кощей кивнул, угукнув при этом.

- А попали, - Гусев повернулся к князю всем телом, - сказал, в бочку и в тебя, так?

- Так, - согласился князь. - И что?

- Но ты ж неприкрыт, получается, был?.. И в тебя попали?

- Ну да...

Сергей откинулся на спинку скамейки, запрокинул голову и не мигая уставился на закрывающее солнце облачко, отсюда, с земли похожее на маленького пушистого медвежонка...

Полковник Колычев вернулся из Москвы только через два дня, после обеда, сразу же вызвал к себе Гусева и князя и первым делом предложил Кощею поступить на службу в Главное управление государственной безопасности.

Князь какое-то время смотрел на него, как показалось Гусеву, с подозрением -- а не шутит ли, потом покачал головой. Мол, нельзя. Невместно. Не по чину. Водяные с кикиморами засмеют.

Сергей хотел было спросить, откуда им взяться, но потом вспомнил лешего (которому, между прочим, обещал при каждом заходе в лес кланяться!) и промолчал.

А вот Командир, похоже, что-то такое знал, потому что не стал задавать никаких дополнительных вопросов, а снова предложил князю поступить на службу в ГБ, но уже в звании комиссара третьего ранга (Гусев, услышав это, аж присвистнул мысленно). Кощей опять сначала молчал -- то ли думал, не согласиться ли, то ли ещё что -- а потом принялся объяснять:

- Ты, полковник, сам подумай: вот возьмёт кто и предложит князю вашему к тебе в подчинение пойти. Помощником. Он пойдёт?

Сергей от такого сравнения слегка охренел, и Командир, судя по выражению лица, тоже, однако он (Командир) потом быстро пришёл в себя и... Ну, тут хотелось бы сказать, "потребовал", особенно после таких слов о товарище Сталине, однако же...

Однако же. Однако же -- попросил. Метнув в Гусева сердитый взгляд ("Почему не узнал и не доложил?"), Иван Петрович внешне совершенно спокойно поинтересовался у союзника: а почему, собственно, невместно? Да. А князь ему и ответил...

Да. Ответил. И если это не был бред контуженого, то тогда...

А что тогда? А ничего! Просто жили с древних времён на одной земле и люди, и нелюди. Люди -- потому как а где им ещё жить? Нелюди -- потому как их земля породила, чтобы от ворогов её заслонять. Мать-Земля. Так её тогда называли. Да и сейчас, бывает, так же зовут.

Вот и заслоняли. Горыныч -- тот на Полдень глядел, ему над степью удобнее летать было, чем над лесом или даже над морем. Лиса, которая и Премудрая, и Прекрасная, и Баба-Яга, и -- много позже -- Патрикеевна, та на Закат смотрела. Сам же Кощей за Полуночью следил. Ну и, понятное дело, по сторонам тоже поглядывали. Слабых ворогов сами шугали, а ежели вдруг кто сильный приходил, то тогда собирались в един кулак да ещё помощников своих подтягивали. Не богов, нет -- те своими делами занимались, за людьми приглядывая.

А потом эти боги недоглядели, и ворог, который не смог прийти силой, пролез тишком...

Так и ушли -- сначала боги кто куда. Потом Светогор -- он самым молодым был, не выдержал, Мать-Землю попросил обратно принять. За ним Горыныч -- слову люда поверил, за спиной не уследил...

Потом уже Лиса самого Кощея спать до времени уложила, чтобы не натворил чего...

Когда князь умолк, они сидели ещё какое-то время, переваривая услышанное. Потом тишина стала для Сергея слишком уж гнетущей, и он, кашлянув, спросил:

- Так это, значит, ты проснулся, чтобы нам помочь?

Хмыкнув, Кощей посмотрел на Гусева нечитаемым взглядом, потом наставительно, как маленькому, объяснил:

- Проснулся я, капитан Гусев, осназ НКВД, потому как разбудили. А разбудили -- потому как разучились ратиться по-тихому. Ну а раз уж разбудили... - князь развёл руками -- мол, куда теперь от вас денешься...

- То есть вы намерены и дальше нам помогать? - уточнил Колычев.

- Если не прогоните, - снова хмыкнул Кощей и с подозрением поинтересовался: - А что это ты, Иван из рода Колычевых, говоришь так, будто меня тут много?

- Виноват! - мгновенно среагировал полковник. - Обычаи у нас поменялись, - он помолчал немного и со вздохом добавил: - И сильно...

Потом они опять сидели молча, но теперь Сергею уже не было так тоскливо, как сразу после рассказа, и он вполне спокойно дождался, когда Командир пригласит всех к столу с расстеленной картой.

- Теперь внимание, - полковник взял лежащий поверх карты карандаш и принялся объяснять обстановку: - Мы -- здесь. Позади нас, здесь, Могилёв, там много наших войск, но зато у немцев много танков. Очень много....

- Танков? - переспросил Кощей.

- Это как та таратайка, что мы ехали, но броня толще и оружие мощнее, - поспешно объяснил Гусев.

- Понятно, - кивнул князь, и ожидавший этого Колычев продолжил:

- Что будет, если эти танки пойдут на город, думаю, понятно? - он посмотрел на Кощея и на всякий случай объяснил: - Это машины крепкие, не то что ваша... таратайка. Из пулемёта их не остановишь. И люди, если не приучены, их боятся. В общем, поверь, князь, лучше их до города не допустить. Или допустить, но как можно меньше. А для этого, - полковник опять повернулся к карте, - вам нужно в этом вот районе уничтожить все мосты, по которым эти танки могут пройти. Ещё -- рембазы... То есть такие мастерские вроде кузни, где танки можно чинить... Ну и, если встретится, хранилища горючего.

Внимательно слушающий Кощей приподнял то место, где должна была быть левая бровь: работы не то чтобы много, но побегать придётся, и всё равно успеть вряд ли получится. А если ещё опять взрывчатку искать...

- С вами пойдёт группа в шесть-восемь бойцов -- этот вопрос сейчас решается. Взрывчатки возьмёте, сколько унести сможете. Но! Для вас двоих основная задача -- раздобыть "языка". И не паршивого фельдфебеля, а как минимум майора. Причём желательно из штабных.

- Товарищ полковник! - обиженно вскинулся Гусев. - Где ж я его возьму-то?

- Во-первых, не ты, а вы. С князем. А во-вторых, - Колычев усмехнулся, - я в вас верю.

Тем временем упомянутый князь, разглядывавший район действий, ткнул пальцем в карту:

- Это лес?

- Лес, - в один голос ответили Колычев с Гусевым, после чего полковник посмотрел на капитана с неудовольствием, а тот сделал виноватое лицо, потупился и чуть ли не ножкой зашаркал.

- Дети... - князь вроде бы пробурчал это в сторону, однако и Иван Петрович, и Сергей его прекрасно расслышали и, переглянувшись, повернулись к Кощею. Тот, убедившись, что внимание присутствующих направлено на него, обратился к Гусеву:

- Сергей, нужен хлеб. Не такой, как у этих брали, а настоящий, что хозяйка пекла.

- Много? - Гусев нахмурился, прикидывая, где можно раздобыть этот экзотический в данной обстановке продукт.

- Ломтя хватит. У неё же лоскут домотканый да кус колбасы домашней спроси. Небольшие. Вдруг будут.

- Обязательно хозяйка? - уточнил Колычев. - А если хозяин?

- Ежели своими руками замешивал да в печь ставил, да из печи вынимал, то можно и чтобы хозяин, - согласился князь и пояснил: - Тут главное, чтобы руки людские приложены были. Труд. То же и колбаса. И лоскут.

Гусев посмотрел на полковника:

- Тащ Командир, я возьму вашу "эмку", проедусь по этим деревням? - он указал на карте две расположенные неподалёку от посёлка деревеньки.

- Бери, - разрешил Колычев. - Только к старшине заскочи сначала, мыла на обмен возьми. Куска три. И это, - он повернулся к князю: - А хлеб обязательно свежий должен быть?

- Да можно и сухари, - пожал плечами Кощей.

- Гусев, слышал? Хлеба побольше сменяй, здесь нарежем, сухарей на будущее насушим.

- Слушаюсь! - вытянулся капитан. - Разрешите выполнять?

- Разрешаю!..

Первым шёл проводник -- надёжный товарищ, из местных оперативников, по долгу службы зналэтот район как свои пять пальцев. И не помнил, чтобы в этих местах такие тропы были. И не понимал. И Гусев, идущий вторым и чуть ли не нутром чувствующий это его недоумение, не мог ему ничего сказать. Не имел права. Так что придётся товарищу самому справляться со своим непониманием...

Вообще этот выход начинался... Странно он начинался, чего уж. Взять хотя бы то, что как только немцам в тыл вышли, князь скомандовал остановку, покрутился на одном месте, а потом ткнул пальцем -- мол, в ту сторону. И метров через десять в той стороне пенёк обнаружился. Не такой огроменный, как на той поляне, да и не пенёк, честно говоря, а дерево, чем-то сломанное. Князь его своим мечом подровнял, непонятно откуда вытащенным и неизвестно куда потом убранным. Но вот срез от этого меча остался -- как будто шлифовали его. И на этом пеньке, под взглядами проводника и Кощея (остальные по сторонам смотрели), капитан осназа и член ВКП(б) Сергей Гусев провёл религиозный, можно сказать, ритуал: сначала выложил подношение на подстеленный лоскут, а потом, по подсказке князя, произнёс с лёгким поклоном: "Хозяин лесной, прими от чистого сердца. Не побрезгуй!"

Проводник после этого смотрел на Гусева ну просто очень задумчиво, так что пришлось рассказать кое-что. Мол, зарок давал, когда в прошлый раз взрывчатку разыскивал. Мол, знает, что суеверие, но, блин, слово красного командира и большевика -- это слово красного командира и большевика. Особенно когда себе его дал.

А потом, как и в тот раз, Кощей нашёл тропу...

Сергей не знал, какие у лешего отношения с князем. Это если, конечно, леший -- не плод контуженого воображения. Но лучше было бы, чтобы не плод. Потому что если плод, то Кощей тогда...

"Бога нет!" - в очередной раз напомнил себе морально устойчивый большевик Сергей Гусев, шагая за проводником и старательно не замечая творящихся вокруг несуразностей.

Через час довольно быстрой ходьбы они вышли к первому на своём маршруте мосту. Проводник, к этому времени уже уставший удивляться (по расчётам идти было ещё столько же), махнув рукой в нужную сторону, уселся, как любил сидеть князь, опёршись спиной о ствол дерева и прикрыв глаза. Проходивший мимо Кощей остановился, некоторое время рассматривал товарища, потом аккуратно взял одной рукой за поясной ремень, другой за шиворот, легко поднял -- растерявшийся проводник даже и не подумал как-то сопротивляться -- и пересадил под другое дерево, в двух шагах, пояснив:

- Сидеть под дубом надо. Лучше всего. Под берёзой. Под орехом. Под ясенем. Под ольхой, наконец. А ты под рябину сел.

- А что, - один из приданных бойцов из полка НКВД, проходивший мимо, остановился и заинтересованно посмотрел на князя, - под рябиной нельзя?

- Сейчас -- нет, а вот как нальются ягоды, тогда -- да.

- А почему?

- Отрок, ты хочешь, чтобы я тебе сейчас рассказал то, чему раньше два десятка лет учили, а то и боле?

Гусев, подошедший сообщить, что пора перебираться на ту сторону, хлопнул бойца по плечу и посоветовал отложить немного этот разговор. До конца войны.

Потом был ещё один мост. За ним ещё один. Два - через глубокие и длинные овраги, которые не объехать, один -- через речушку. И никакой охраны... И уже утром, когда солнце почти взошло, тропа сначала резко свернула вправо (проводник собрался было идти прямо, однако сзади по цепочке передали указание князя: "По тропе!"), а потом, метров через пятьдесят, вывела их к дороге.

Скинув на всякий случай вещмешок, Гусев осторожно выглянул из придорожных кустов и обнаружил неподалёку грузовик, провалившийся колесом в яму. Рядом с грузовиком, пытаясь его вытолкнуть, возились несколько гитлеровцев в фельдграу, а чуть в стороне стояли двое в плащах мотоциклистов и с бляхами на груди. Один из этих двоих покрикивал на работающих, а второй в это время нахально жрал колбасу, полкруга которой держал в руке.

- Двоих в плащах -- живыми, - проскрежетало над головой, заставив Гусева вздрогнуть. - Остальных -- как получится.

Выбравшись из куста обратно, капитан повернулся к князю:

- Зачем они тебе?

- Тебе, - поправил Кощей.

- А мне зачем?

- Твоему полковнику "язык" нужен.

- Но не фельдфебель же! - шёпотом возмутился Гусев. - Ему полковник нужен! Или хотя бы майор!

- И где его взять? - спокойствие князя, казалось, было непробиваемым.

- А я откуда знаю?!

- А эти? - Кощей кивнул на кусты.

- А я... - Сергей осёкся. Посмотрел в сторону, где за кустами гитлеровцы пытались перебороть российское бездорожье, и принялся раздавать указания...

Плащеносцев взяли, когда обычные гансы справились с грузовиком и укатили, а эти двое, весело переговариваясь, неторопливо направились к своему мотоциклу.

Взяли, оттащили километра на два в лес, развели по разным... то есть по разные стороны разросшегося куста лещины, и Гусев приступил к допросу.

Ганс попался упорный: на вопросы не отвечал, смотрел презрительно, разве что не плевался -- то ли считал ниже своего достоинства проявлять подобную невоспитанность в присутствии недочеловеков, то ли просто во рту пересохло. От страха. Отчаявшийся уговаривать его Сергей собрался было перейти к особым средствам убеждения, когда стоявший рядом и с интересом наблюдавший за допросом князь вдруг наклонился и, ухватив пленного за подбородок, заставил поднять голову...

Капитану уже довелось видеть, как попавшие в руки Кощея гитлеровцы на глазах усыхают, превращаясь в мумии. Теперь же он наблюдал, как под взглядом князя человек стремительно седеет...

Хотя какой он человек? Гитлеровец. Оккупант. Фашист... В общем, поделом ему!

Сбоку, не сдержавшись, ругнулся проводник, и Гусев, выйдя из ступора, повернулся к Кощею:

- Ты бы, это, поаккуратней, а? Его же ещё допрашивать!

Хмыкнув (Сергей подумал, что скоро это хмыканье будет ему по ночам сниться), князь, не говоря ни слова, отпустил ганса и отошёл на пару шагов.

Посмотрев ему вслед, капитан перевёл взгляд на пленного и содрогнулся: в глазах гитлеровца плескался Ужас!..

Покончив с допросами, Гусев уселся размышлять над картой, а Кощей, усыпив немцев лёгкими касаниями, подхватил их за пояса и утащил куда-то в сторону, за кусты. Бойцы проводили его нечитаемыми взглядами, однако никто увязаться следом даже не пытался. Вернулся князь минут через пятнадцать. И Сергей, уже успевший составить примерный план, тут же попросил его подойти. А заодно и остальных членов группы.

Когда все собрались, Гусев принялся тыкать пальцем в карту:

- Вот это -- Горки. Город.

Подошедший вместе со всеми проводник кашлянул, а когда капитан перевёл взгляд на него, пояснил:

- Там город -- одно название. Скорее большое село. Есть несколько двухэтажных кирпичных домов на площади, церквушка. Ещё депо с ремонтными мастерскими, а так -- обычные хаты с огородами и прочим

Подтвердив кивком, что услышал, Гусев продолжил:

- В общем, в этом населённом пункте расположен штаб 46 моторизованного корпуса. И нам он очень, - Сергей обвёл группу взглядом, - повторяю, очень нужен. Точнее, "язык" из него. Поэтому отдых отменяется. Сейчас выгружаем из вещмешков взрывчатку, оставляем только по паре килограммов, взрыватели и по куску шнура. Остальное -- в тайник. И потом вот по этому маршруту, бегом, в... В общем, в Горки. Князь, - капитан нашёл взглядом Кощея, - тропа будет?

- Будет, - кивнул тот.

- Отлично. Тогда -- пятнадцать минут на всё про всё, и вперёд. Время пошло!

Тропа была. И тропа, и неуместное ощущение безопасности (Серёга ещё подумал, все ли его испытывают), и... и... В общем, уставали меньше. Сильно меньше. И из-за того, что ночь не спали, это оказалось очень заметно. И когда во время короткого привала, сделанного для оправки и лёгкого перекуса Гусев поймал на себе внимательные взгляды товарищей по группе, он на всякий случай решил пояснить:

- Это, товарищи, результат сотрудничества с одним местным жителем. Очень старым. С очень сильными паранормальными способностями. Говорю сразу: сведения секретные, и потому рассказывать кому-либо о замеченных вами странностях очень не рекомендую...

К Горкам вышли часов через пять, то есть ещё до полудня. Вышли, перевели дух, скинули вещмешки в кучу и дружно поползли на опушку в надежде увидеть что-нибудь интересное.

Увы, даже в бинокль не удалось разглядеть почти ничего: оккупантов много, снуют туда-сюда как поодиночке, так и мелкими группами, местных жителей, наоборот, почти не видно... И всё.

То есть надо идти на разведку. А во всей группе в гражданском только проводник. Ну, ещё князь странно выглядит... Точнее, выглядит, как хочет -- то князем во всём княжеском, то красноармейцем во всём... Н-да (Сергей представил, как к притворяющемуся простым горожанином Кощею пристаёт патруль, и ему стало нехорошо)... В общем, выбора не было. Гусев собрался уже отползти обратно в лес, чтобы без помех поставить там проводнику задачу, но вдруг увидел, как из-за крайнего дома вынырнула компания детей с удочками и направилась к полувысохшему пруду, поблизости от которого и находилась группа. Похоже, им сегодня везло...

Местная детвора и правда знала об обосновавшихся в Горках гитлеровцах если не всё, то очень многое. И рассказывала то, что знает, очень даже охотно. Особенно после того, как Сергей, покопавшись в карманах комбинезона, выудил оттуда складной перочинный нож с четырьмя лезвиями и вручил его явному заводиле. Вот ещё бы с пониманием было попроще, а то объяснять ребёнку, чем полковник отличается от подполковника, а подполковник от майора, особенно если этот ребёнок не запомнил или не разглядел, как выглядят погоны...

Не обошлось и без казусов. В разгар обсуждения чумазая босоногая девчонка лет шести, явно отправленная родителями со старшим братом, чтобы не путалась под ногами, вынула изо рта обслюнявленный палец и спросила Кощея:

- Дядько, а ты чёрт?

Князь, до этого наблюдавший за беседой Гусева с "агентурой", перевёл взгляд на вопрошающую, потом опустился на корточки и совершенно серьёзно ответил:

- Нет.

Стоящий рядом проводник, очевидно, по опыту знал, какая волна слухов может подняться среди местного населения, если вдруг это дитя под большим секретом (а как же иначе?) поделится с подружками, что она видела та-ко-е-е... Поэтому он, присев рядом с Кощеем, принялся объяснять, показывая на, так сказать, подручном материале:

- Тебя как звать?

- Яська.

- Вот смотри, Яся, у чёрта есть рога, знаешь?

Девочка кивнула.

- А вот у дядька рогов нет...

Князь, тоже воспринявший проявление детского любопытства со всей серьёзностью, снял пилотку и наклонил голову, чтобы ребёнку было удобнее убедиться в отсутствии рогов.

- Во-от, - продолжил проводник, дождавшись окончания осмотра. - А ещё у чёрта вместо носа -- пятачок, как у хрюшки...

- Я знаю! - подпрыгнула Яська. - Я видела! У нас есть... то есть была хрюшка. А потом её злые дядьки забрали, - она пригорюнилась.

И тут Кощей вдруг протянул руку и, погладив девочку по голове, пообещал:

- Мы их накажем, Яся. Не сегодня, но обязательно накажем. Ты мне веришь?

Яська кивнула, а потом совершенно серьёзно сказала:

- Верю, дядько. Тебе -- верю. Ты на смерть похож...

После осмотра места предполагаемой работы и некоторых размышлений Сергей решил, что лезть в штаб, расположившийся в здании райсовета, не стоит. Слишком уж хорошая была охрана. И хотя князь, подумав, сказал, что дело вообще-то не такое уж и сложное, Гусев в качестве цели избрал связистов, занявших стоящий рядом с райсоветом городской радиоузел. Его, конечно, тоже охраняли, но не так сильно -- просто потому что положено. Например, у заднего крыльца радиоузла под тусклой лампочкой скучал всего один часовой. А начальник связи корпуса или даже его зам -- добыча не менее ценная, чем начштаба.

Коротко пересказав Кощею свои соображения, Гусев предложил подождать, когда остальная группа с проводником устроят диверсию в депо, и, прикрываясь поднявшейся суматохой, изъять объект.

Князь в свою очередь предложил не ждать шума, а действовать сразу. То есть сразу после смены караулов. Мотивируя своё предложение тем, что после диверсии гитлеровцы могут блокировать город и устроить прочёсывание. Нет, Кощею оно в общем-то безразлично -- он и сам спрячется, и капитана укроет. А вот добычу придётся бросить. И зачем тогда вся возня?

Спор мог бы продолжиться, но тут дверь открылась и из неё показался весьма упитанный тип в фельдграу с шевроном ефрейтора на рукаве. В одной руке этот тип держал плечики с украшенным майорскими знаками различия кителем, а в другой большую одёжную щётку. Зацепив плечики крючком за ветку ближайшей яблони, ефрейтор принялся возить щёткой по кителю, при этом совершенно немузыкально мурлыкая под нос "Лили Марлен" (не то чтобы Сергей узнал мелодию, просто когда кто-то раз за разом повторяет на разные лады "Лили Марлен", особой догадливости не требуется).

Толкнув князя локтем, Гусев кивнул в сторону денщика:

- Хозяина вон той курточки бы взять. Только...

Из темноты вынырнула какая-то непонятная тряпочка, пролетела над головой часового, резко повернула и через мгновение врезалась в отвисшую щеку толстого ганса. Тот то ли от неожиданности, то ли от испуга тоненько, по-поросячьи взвизгнул и, забыв о платяной щётке, которую сжимал в пальцах, принялся обеими руками стряхивать с лица, как оказалось, летучую мышь (Сергей рассмотрел это совершенно отчётливо).

Однако зверёк не стал ждать, когда его стряхнут, а отцепился сам и перелетел на воротник висящего на плечиках кителя. Не заметивший этого денщик некоторое время продолжал наводить глянец на свою физиономию, потом его взгляд случайно упал на китель, и ночную тишину снова разорвал поросячий визг. Теперь -- возмущённый, но от этого (по мнению Гусева) не менее противный, чем в первый раз.

Летучая мышь явно была согласна с капитаном, потому что не стала ждать, когда у жирдяя закончится воздух в лёгких, а отцепилась от своего насеста и мгновение спустя исчезла в темноте.

- Н-да... - пробормотал Гусев, когда наконец-то установилась тишина. - И как он всех не перебудил?

- Привыкли, - предположил Кощей. - Наверное...

Сергей недоверчиво поджал губы: привыкнешь к такому... Однако никаких признаков тревоги не наблюдалось -- двери не хлопали, свет в окнах не загорался, даже на крыльцо никто не вышел узнать, из-за чего шум. Ганс тоже очень быстро успокоился, снял с ветки плечики с кителем и исчез в здании.

Больше смотреть было не на что, и князь с капитаном, сделав небольшой крюк, отошли за угол, к торцу здания. Там Кощей, придержав Гусева за плечо, попросил немного подождать и уже через минуту, ткнув пальцем в балкон второго этажа, заявил, что нужный им ганс находится там и брать его лучше прямо сейчас. Когда же Сергей, удивившись, спросил, откуда он это знает, приподнял вторую руку, на оттопыренном указательном пальце которой, уцепившись задними лапками и расслабив крылья, явно блаженствовала летучая мышь.

Капитану оставалось только изумлённо поскрести в затылке, сопроводив это действие невнятным мычанием. "Ну да, - подумал он. - Ночной князь, ночные звери... Чему тут удивляться?"

Тем временем Кощей несколько раз погладил мохнатое брюшко, после чего резко взмахнул рукой, и зверёк, сорвавшись с пальца, беззвучно исчез в ночи. Посмотрев ему вслед, князь явно довольно хмыкнул и, бросив Гусеву: "Жди, примешь!" - одним прыжком взлетел на балкон и исчез. Сергей же, открывший было рот, чтобы возразить, с лязгом вернул челюсть на место и приготовился ждать.

Минут через пять сверху раздался тихий свист, и капитан, подняв голову, обнаружил над перилами балкона два светящихся ядовито-зелёным светом огня на фоне вытянутого бледного пятна. Огни мигнули, и Гусев понял, что видит лицо князя.

- Принимай! - сказал князь и, перевалив через перила какой-то тюк, начал неторопливо спускать его.

Тюк оказался полностью одетым -- включая сапоги и натянутую на самые уши фуражку - спящим гитлеровцем, привязанным за руки простынёй. После того как Сергей отвязал пленного (он этого пока ещё не знает, он спит и видит хорошие сны...), Кощей с чем-то там повозился, из-за чего конец простыни, изображавший верёвку, приподнялся, не доставая до земли теперь уже около двух метров, и спрыгнул вниз. Демонстративно отряхнув ладони, он оглядел получившуюся композицию и усмехнулся:

- Пусть теперь гадают, с чего вдруг этот... о-фи-цер? Правильно? - Гусев кивнул. - В общем, с чего он удрать решил. А мы пока, - князь, легко подняв гитлеровца, закинул его на плечо, - унесём отсюда ноги, - после чего скомандовал: - За мной!

Серёге снилось, что он лежит на облаке. На мягком, пушистом, тёплом облаке. Лежит и смотрит на мерцающие где-то там, высоко-высоко в небе звёзды. Синие, зелёные, жёлтые, красные -- они смотрели вниз, на Серёгу Гусева, лежащего на облаке, и, мигая, пытались ему что-то сказать. А может, и не ему, может, это они переговаривались друг с другом и хихикали -- почему-то звёзды представлялись Серёге школьницами-старшеклассницами. Молодыми, смешливыми, задорными...

А может, они не хихикали, а звали его к себе, туда, высоко в небо, чтобы оттуда смотреть вниз. На землю, на населяющих её существ... Глупых существ: вокруг них такой красивый мир, а они опять устроили войну...

Войну...

* * *

Бледный снова что-то швырнул через себя за стену, там грохнуло, и молодой опять дёрнулся было посмотреть, но, перехватив предостерегающий взгляд сержанта, остался на месте. Капитан же, поморщившись, повернулся к соседу:

- У тебя много ещё?

- Чтобы бумкало? - уточнил тот и, взяв загогулину, что вертел в руках, кончиками пальцев, с показным вниманием оглядел со всех сторон.

- Мать-перемать! - не выдержал сержант. - Это ж...

- Ага, - совершенно спокойно согласился бледный. - Она самая. Звезда. Из этого... - он пожевал губами, вспоминая, - малахита! Во! - потом с подозрением уставился на старослужащего: - А ты как определил?

Молодой, которому с его места было плохо видно, наклонился вперёд и вытянул шею в сторону бледного. Тот и правда держал в руках фигурку, похожую на звёздочку с семью лучами, и три из них уже были обломаны. Явно мастер делал. Когда-то. А бледный сейчас её портит. Но тут ничего не скажешь: его трофей, что хочет, то и делает. И выменять не на что. А жаль...

Тем временем бледный, нахмурившись, продолжал пристально смотреть на сержанта, и тому пришлось объяснять:

- Так ведь, товарищ командир, я ж с Урала! У нас же семейное это - с камнем работать. И отец работал, и деды, и их деды, и братья мои... - он помолчал, вспоминая дом, потом вздохнул: - Это вот я в армию пошёл. А так бы тоже...

- От оно как, - задумчиво проговорил бледный. - Камнерезы, значит. А Урал -- это?..

- Камень. Пояс Каменный.

- Не, - покачал головой бледный. - Слышать слышал, а бывать не довелось...

- Ну так приезжайте, товарищ командир! Места у нас -- красоты неописуемой! И охота, и рыбку половить, и... - прижмурил глаза сержант, всем своим видом показывая, как у них хорошо. - Вот война кончится, чтоб ей, и приезжайте!..

Молча слушавший эту пылкую речь капитан отвернулся и тоже вздохнул: война...

* * *

"Война!" - Гусев попытался вскочить, однако чья-то рука его удержала. Сфокусировав зрение, капитан обнаружил над собой всё то же лицо Кощея и подумал, что это начинает становиться традицией. Вот только понять бы ещё, хорошей или плохой.

- Отдохнул? - спросил Кощей.

- Отдохнул, - кивнул Гусев и с удивлением понял, что так и есть.

- Тогда поднимай остальных, - князь встал с корточек. - Время!

Оглянувшись, Сергей с удивлением обнаружил рядом всю группу, так же, как и он, расположившуюся на голой (ну, не совсем, конечно, голой -- листва опавшая, хвои немного...) земле и явно видящую приятные сны. Чуть в стороне, отдельно, лежал пленный. Судя по доносящемуся сопению -- живой...

После всеобщего подъёма, когда бойцы привели себя в порядок и наскоро перекусили, было решено, что капитан с князем и "языком" проводят группу до тайника (опять по тропе), после чего пойдут на соединение со своими, а остальные продолжат выполнять поставленную задачу. Ещё от одного из бойцов поступило предложение разбудить фашиста, чтобы топал своими ногами, однако князь от него отмахнулся, а Гусев объяснил, что пойдут они быстро и непривычный к таким переходам ганс будет всех задерживать...

Обратно шли в том же порядке: впереди проводник, за ним Гусев, потом приданные бойцы, а замыкал колонну опять Кощей, но теперь уже с пленным на плече.

К тайнику вышли достаточно быстро, там Сергей с князем подождали, когда остающиеся извлекут груз, после чего, попрощавшись, отправились к фронту.

В расположении 747 стрелкового полка они оказались через два часа после полуночи, перепугав часового при штабе и устроив ранний подъём полковым особистам. Впрочем, после опознавания все претензии были сняты и осталась только просьба "показать, как это у вас получилось".

Увы, помочь им чем-либо Гусев не мог и потому сослался на особую методику, по которой даже не каждое подразделение осназа готовят.

Потом приехала вызванная по телефону машина, и их наконец-то отвезли на базу. Передали Командиру пленного (без накладок, ясен пень, не обошлось -- разбуженный Кощеем майор, увидев перед собой бледную физиономию с горящими глазами, решил, что за ним явилась смерть, и закатил истерику). Потом Командир, прихватив с собой "языка", куда-то укатил, и Сергей с Кощеем наконец-то смогли добраться до своих коек. Что потом делал князь, Гусев не знал -- как только его голова коснулась подушки, он выключился...

Разбудили Сергея подпрыгивающая кровать и грохот близких разрывов. Спешно одевшись, капитан выскочил из домика и, обнаружив Кощея сидящим на скамейке рядом с крыльцом - этот контуженый, прикрыв глаза, спокойно грелся на солнышке, не обращая внимания на то, что неподалёку гитлеровцы бомбили стоящий там полк -- подбежал к нему и спросил:

- Ты здесь?

- Хм? - голова князя чуть повернулась в сторону Гусева, левый глаз приоткрылся, и скрежещущий голос с нотками лёгкого удивления поинтересовался: - А где мне быть?

- А... - начал было Сергей, но вдруг понял, что уже успел ляпнуть явную глупость и может сейчас выдать ещё одну. Рухнув на скамейку рядом с Кощеем, он шумно выдохнул, наконец-то надел фуражку, которую до этого держал в руке и глубокомысленно произнёс:

- Н-да-а-а...

Так они просидели следующую четверть часа. Князь ночной, нарушая все известные каноны, предписывающие обитателям темноты по меньшей мере не любить солнечный свет, грелся на солнышке. Капитан же Гусев, осназ, пытался унять гудящую голову, возмущённую тем, что её так не вовремя и так грубо разбудили, и недовольно морщился, когда скамейка вздрагивала особенно сильно.

Потом подъехала приписанная к их группе "эмка", коротко бибикнула, и из неё вылез полковник Иван Петрович Колычев. Командир. Судя по выражению лица полковника, а также по тому, что он не подошёл к подчинённым (ну, то есть к подчинённому и союзнику, конечно), не пошутил и даже не улыбнулся, никакого довольства жизнью Иван Петрович не испытывал (что вообще-то было странно, поскольку за такого "языка", да ещё доставленного, можно сказать, по первому требованию...). И, наверное, поэтому не стал задерживаться на улице, а быстрым шагом направился в штаб.

Дёрнувшись было следом, Гусев спохватился и позвал князя -- явно Командир привёз какие-то новости, и лучше, если Кощей услышит их сразу сам, чем потом в пересказе Сергея. Просто потому, что в первом случае отвечать на вопросы, буде такие у союзника возникнут, придётся полковнику.

Новости оказались... не очень. Враг форсировал Днепр и... просто взял и обошёл наши оборонительные порядки по высохшим болотам. Вот так. И оказалась группа, а также все находящиеся поблизости войска, в... неприятном положении. В окружении, если проще. И придётся в нём теперь сидеть. Пока либо подмога не подойдёт, либо прорываться к своим не прикажут. Но Сергею почему-то казалось, что скорее случится второе, чем первое. Ещё Командир сообщил, что поскольку всё так обернулось, то им -- то есть капитану с князем ("Если, конечно, князь не возражает") - предстоит вместо разведки наводить шороху в ближнем тылу противника. Ну, и просто в обороне помогать -- это как дела пойдут.

И дела пошли...

Для начала князь принялся руками и ногами отмахиваться от всякого сопровождения и усиления, мотивируя это тем, что вместо работы ему придётся за детьми глядеть. А поскольку в темноте эти дети слепые, как новорождённые волчата, то думайте сами, много ли от них толку...

В конце концов, проспорив час с лишним, пришли к соглашению, что Кощей будет брать с собой одного только Гусева, причём не столько для работы, сколько чтобы опознаваться при встрече со своими. После чего, договорившись, что начнут они уже сегодня с наступлением темноты, капитан с князем отправились готовиться, оставив выжатого как лимон Командира приходить в себя.

Собирался главным образом капитан -- всё равно союзнику просто так ничего не выдадут. Придётся ходить следом и подтверждать, что да, свой, бумажка настоящая... В общем, обратная сторона того, что называется повышенной бдительностью. А так -- наоборот, князь ходил следом за капитаном и время от времени задавал вопросы. Ну и, само собой, давал советы.

Но несмотря на трудности, в один прекрасный момент они поняли, что всё наконец-то собрано. После чего Гусев доложил Командиру о готовности, и как только стемнело, князь с капитаном наконец-то перешли в тыл немцам...

Дальнейшие дни отложились в памяти капитана большой кучей обрывков: они взрывали, ломали, рубили (оказывается, меч Кощея в умелых руках может и танк располовинить!), поджигали... А ещё -- пугали. Точнее, пугал князь, поскольку Сергей этого просто не умел (да и способностей не было... А жаль!), и тогда они, с удобствами расположившись где-нибудь в сторонке, наблюдали, как одолеваемые призраками оккупанты, громогласно призывая своего бога и вопя на все лады, убивают друг друга. Однажды Гусев как бы между прочим поинтересовался, что такое видят гитлеровцы, что заставляет их хвататься за оружие. "Каждый своё", - философски пожал плечами князь. Помолчал немного, а потом всё же пояснил, что в голове у каждого прячется его собственный страх, а он, Кощей, просто открывает ему дорогу наружу.

- Просто?! - недоверчиво переспросил Сергей.

- Просто, - усмехнулся князь. - На ближайшее подходящее чучело он сам вешается.

В перерывах между выходами помогали отбиваться бойцам 388 полка, поблизости от штаба которого в конце концов обосновалась группа. Полк от такого соседства получил доступ к связи, поскольку со своими радистами у них было... Не было, если честно. Ни радистов, ни этой самой связи. А тут -- Командир! Которому, кроме прочих, ещё и вопросы базирования и снабжения решать приходится...

В общем, довольны оказались все. Даже Кощей, с явным интересом наблюдавший за тем, как воюют в нынешние времена (это он так сказал! Н-ну-у... почти так). И не только наблюдавший...

В первый же день, когда, оборудовав себе неплохую, по его мнению, наблюдательную позицию, капитан разглядывал противника, оценивая на предмет чего бы такого учинить ночью. Князь, облюбовав по соседству похожую дыру в стене, занимался примерно тем же самым. Хотя, конечно, утверждать это наверняка Гусев не мог -- мало ли что творится в этой... княжеской голове?

Время близилось к ужину, пора было уходить, и Сергей собирался уже отползти назад, когда случайная пуля, срикошетив от края дыры, ударила в бинокль и превратила прекраснейшее изделие Ленинградского оптико-механического объединения имени Владимира Ильича Ленина, полезнейшую вещь, тайную гордость капитана осназа Гусева и предмет тайной (а иногда и явной) зависти его сослуживцев в обломки!..

К сожалению, как показали дальнейшие события, даже внутри самых выдержанных, морально стойких, надёжных товарищей, служащих бесспорным образцом для подражания подрастающему поколению, таких, как член ВКП(б) и красный командир товарищ Сергей Гусев, даже внутри них всё ещё прорастают иногда семена мелкобуржуазного отношения к окружающим, к обществу и к жизни вообще!..

Проще говоря, поражённый до глубины... то есть в самое сердце Серёга Гусев выдал подробную характеристику политико-морального состояния немецко-фашистских захватчиков вообще и их безответственных пулемётчиков, палящих в белый свет как в копеечку и наносящих материальный и моральный ущерб бойцам и командирам Красной Армии, в частности.

Чем заслужил ошарашенный взгляд случившегося поблизости молодого бойца, одобрительное кряканье его более опытного товарища и кислую гримасу Кощея. Последнее объяснялось тем, что, признавая достижения далёких потомков в ремёслах, крестьянском труде и даже в войнах, князь ночной считал, что в искусстве ругани оные потомки изрядно сдали. Впрочем, высказав это единожды, в дальнейшем Кощей ограничивался лишь молчаливыми знаками неудовольствия.

Когда Гусев наконец умолк, князь спросил, неужели без этой "штуки" никак, а услышав, что вообще-то, конечно, "как", но сложно, хлопнул капитана по плечу, приказал: "Жди!" - и исчез! Оставив Сергея подбирать отпавшую челюсть и хлопать глазами. И хорошо ещё, что присутствовавшие при этом красноармейцы не стали лезть с вопросами, а то бы...

Вздохнув, капитан вернулся на оставленную было наблюдательную позицию, выглянул наружу и...

...Всё же спустился вниз (наблюдательный пункт был организован на втором этаже поселкового клуба) и короткими перебежками за минуту добрался до траншеи, свалившись чуть ли не на головы сидевшим в ней пехотинцам. Предупредив их, что с той стороны должен в скором времени прийти человек, Сергей осторожно выглянул поверх бруствера и принялся высматривать своего безответственного напарника.

Увы, лучи заходящего солнца в глаза, висевшая в воздухе пыль, всякие бугорки, бугры и бугрища, а также обломки брёвен, остатки стен и прочая серьёзно ограничивали поле зрения, однако капитан не терял надежды, высматривая, не блеснёт ли где знакомая лысина напарника...

Напарник же этот появился как всегда бесшумно, и если бы не звякнувшие о немецкий МГ-34 короба с лентами, никто бы и не заметил, что в траншее их стало на одного больше. А так...

А так -- капитан Гусев, набрав в грудь воздуха и задержав дыхание, медленно считал про себя до десяти. Чтобы не сказать, что он думает о таких напарниках, таких князьях и таких Кощеях...

Когда счёт дошёл до семи, князь, аккуратно пристроив пулемёт и короба, повернулся наконец к Сергею и вытащил, как тому показалось, из-за пазухи коричневую кожаную сумочку на узком чёрном ремешке. И протянул эту сумочку Гусеву со словами:

- Держи! Радуйся!.. То есть.. Наслаждайся! Во! - и широко оскалился. Во второй раз за всё время их знакомства.

Почувствовав, как по спине пробежали мурашки, капитан осторожно, очень осторожно принял сумочку и так же осторожно её открыл, заглядывая внутрь. Внутри оказался немецкий полевой бинокль. Такой, как Сергей однажды видел у членов немецкой делегации, прибывшей наблюдателями на учения. Правда, в руках подержать тогда не довелось, но вот сейчас...

Князь, о котором Гусев как-то вдруг забыл, тем временем аккуратно протиснулся мимо (всё же траншея -- это вам не Тверская) и обратился к сидевшим там пехотинцам:

- Бойцы, часы есть?

Сержант, на которого Кощей при этом смотрел, отрицательно покачал головой:

- Никак нет, товарищ... - скользнув взглядом по воротнику Кощеевой гимнастёрки и не обнаружив там не только знаков различия, но даже петлиц, на мгновение запнулся, но потом подумал, что кашу маслом не испортишь, и решительно закончил: - Товарищ командир!

- Тогда держи, - протянул ему князь наручные часы в хромированном корпусе и с чёрным циферблатом.

- Мнэ-э... - пехотинец замялся, не решаясь взять подарок.

- Бери, говорю! - лязгнул Кощей и пригрозил: - А то пулемёт не дам!

Угроза была серьёзная. Поскольку никаким снабжением окружённой группировки даже не пахло, патроны к советскому оружию вот-вот должны были перейти из категории "дефицит страшный" в "больше нету!". И потому многие красноармейцы, не дожидаясь руководящего волеизъявления командования, в инициативном порядке переходили "на подножный корм". Или, говоря цивилизованным языком, становились на довольствие к противнику. Несмотря на все возражения последнего. И потому сержант, услышав: "Не дам!" - вскочил на ноги и от отчаяния ринулся к Гусеву:

- Товарищ капитан! Ну скажите товарищу командиру!

- А? - вынырнул из воспоминаний Сергей. - Что? Что случилось?

- Товарищ капитан! Товарищ командир пулемёт отдавать не хочет!

- Пулемёт? - нахмурился Гусев, потом повернулся к князю: - Зачем тебе пулемёт?

- А он часы брать не хочет! - тут же наябедничал Кощей. - А по старинным традициям отказ от подарка -- это оскорбление! А...

- Так! - рявкнул Гусев. - Тихо все! - он повернулся к князю: - Какие часы?

- Эти! - предъявил тот свой трофей и сразу, не дожидаясь дополнительных вопросов, пояснил: - На этом были. Который с биноклем.

- А пулемёт?

- Там рядом ва... то есть лежал.

- А тебе он зачем? - чем дальше, тем сильнее Сергею казалось, что его напарник просто разыгрывает спектакль. И следующие слова Кощея, особенно интонация, с которой их произносили, только укрепила его в этом подозрении:

- Ну так... Он лежит. Никого нету. Вещь хорошая... не оставлять же, правильно?

Представив, в каком виде эта история дойдёт до Командира, Гусев помотал головой и повернулся ко второму участнику представления:

- А вы, товарищ сержант. почему часы не берёте?

- Ну так... - замялся тот, - как же ж... это ж...

"Наверняка деревенский", - подумал Сергей и приказал:

- Берите! Товарищ Кощей честно добыл эти часы в бою, а значит, имеет полное право ими распоряжаться. А вы! - продолжил давить Гусев, не давая сержанту возможности возразить. - Вы хоть и младший, но командир! И часы нужны вам для лучшего исполнения своих обязанностей! Вам понятно?

- Дык... - сержант поскрёб в затылке, нерешительно протянул руку, взял у князя часы и вдруг поклонился в пояс, коснувшись земли рукой: - Благодарствуй, Кощей-батюшка...

Важно кивнув в ответ, князь указал большим пальцем себе за спину:

- Можешь забирать. Только, - он придержал за рукав рванувшегося к стреляющему подарку бойца, - капитана попроси, пусть покажет, что и как, - хмыкнул и добавил: - Он умеет...

Укоризненно на него посмотрев, Гусев подавил тяжёлый вздох, поднял пулемёт и принялся объяснять красноармейцам, как следует обращаться с этим оружием (в голове всё время крутилось "огнеплюйная громыхалка"). А когда дошло до объяснений, что такое отсечка и для чего она нужна, Сергей, краем глаза следивший за напарником, увидел, как тот вдруг подскочил и с размаху швырнул в сторону противника что-то... что-то. А швырнув, тут же присел и прижался к стене траншеи.

Команду "Ложись!" капитан рявкнул одновременно с сержантом -- тот, как выяснилось, тоже не упускал из виду своего благодетеля, ожидая... Да хрен его знает, чего ожидая! Но, судя по реакции, ничего хорошего. И, в общем, совершенно правильно -- не успели они ещё упасть на дно траншеи, как земля вздрогнула, будто от взрыва тяжёлой авиабомбы, а на ничейной полосе грохнуло.

Когда сверху перестали сыпаться песок, мелкие камешки, щепки и прочий мусор, Гусев осторожно выглянул за бруствер и, не найдя там наступающих гансов, повернулся к князю:

- И что это было?

- Граната, - пожал плечами тот и добавил: - Плохая.

- Граната, - повторил за ним Гусев. - Плохая.

- Так.

Сергей тщательно изучил лицо Кощея, не нашёл на нём даже малейших признаков насмешки, но, успев немного узнать напарника, решил на всякий случай кое-что уточнить:

- То есть граната, которая долбанула похлеще иной бомбы, плохая... Так?

- Так, - снова согласился князь. И снова -- без малейших признаков насмешки на лице.

- То есть граната, которая долбанула почище бомбы -- плохая?

На этот раз Кощей просто кивнул и с интересом посмотрел на Гусева -- мол, догадаешься или нет. Тот, совершенно не настроенный играть в угадайку, предпочёл более лёгкий путь:

- И чем же?

- Далеко не летит, - хмыкнул князь.

- То есть? - не понял капитан. - в каком смысле?

- В обычном, - вздохнул Кощей и попросил: - Воям дело найди.

Гусев нахмурился: обычно вопросы секретности напарника беспокоили мало. Даже, можно сказать, совсем не беспокоили. И при этом он всё время ухитрялся повернуть дело так, что, попытавшись раз объяснить ему, что такое служебная тайна, секретность и как их следует хранить, инициативный товарищ быстро сворачивал беседу и с чувством выполненного долга отправлялся по своим делам. При этом (Гусев судил по себе) у него могло остаться лёгкое ощущение некоторой неправильности происходящего, но и только. Никакого желания вернуться к обсуждению вопросов сохранения тайны. А тут...

Может, Сергей и не знал о существовании науки под названием "высшая математика", но два и два был способен сложить, не прибегая к помощи пальцев. И потому, ни слова не говоря, развернулся к держащим уши торчком бойцам и выдал распоряжение трижды произвести разборку и сборку агрегата с не нашим названием "машиненгевер". Медленно, не торопясь. И всемерно стараясь не потерять ни одной, даже самой мелкой деталюшки. Ибо итогом может стать превращение грозного оружия в не слишком удобную дубину...

Убедившись, что красноармейцы в должной мере прониклись и осознали всю грандиозность поставленной перед ними задачи, капитан скомандовал: "Приступить к выполнению!" - после чего отошёл к ожидавшему князю. Тот, одобрительно кивнув, в течение следующих пяти минут прочёл Гусеву лекцию, из которой Сергей понял только, что вокруг много Силы. Что её -- эту Силу -- всё время впитывает Кощей, но долго удерживать не может. В лесу он сливал её в деревья, отдавая лешему, а здесь приходится использовать, что под рукой окажется. Например, каменные звёздочки: отломил лучик, слил в него лишнее... и выбросил. Лучше -- куда подальше. А то ведь бумкнет. Не успеешь выбросить -- так прямо в руках...

Под конец лекции князь сказал, что можно использовать и кусочки железа, но -- дорого. То есть в его время было дорого. Даже очень. Вот и...

Ближе к концу июля Командир распорядился временно прекратить хождения по вражеским тылам, и Сергей с напарником осели на переднем крае, где, оказывается, уже получили некоторую известность. Гусев - как "мастер художественного слова" (Иван Петрович так выразился. Во время разноса), Кощей же -- в качестве лихого осназовца-сорвиголовы, который "пострашнее иного танка будет". Князь после того случая успел ещё пару раз средь бела дня "нанести визит вежливости гансам" (а это молодой красноармеец, случайно оказавшийся поблизости, сказал. Капитан тогда взял его на заметку -- в Красной Армии грамотных людей не хватало катастрофически, так что если, то есть когда удастся выбраться...). Потом слух об этих его прогулках достиг наконец командования, и полковник Колычев предельно вежливо и со всем уважением попросил Кощея временно прекратить пугать противника. Мол, он уже напуган до нужного состояния, и потому пока лучше немного подождать.

Гусев, присутствовавший при беседе, хоть и отмечал во время выхода некоторое повышение нервозности среди оккупантов, тем не менее считал, что можно было бы и добавить... Однако, имея опыт службы, предпочёл придержать своё мнение при себе. Что же касается мыслей самого Кощея, то они так и остались неозвученными. Нет, реши князь возразить, его бы выслушали со всем вниманием и даже, возможно, изменили решение, но...

* * *

- Держи! - бледный протянул старослужащему то, что осталось от звёздочки. - На шею повесь, чтобы тела касалась.

- Благодарствуй, товарищ командир! - боец двумя руками, как величайшую ценность, принял подарок и принялся его рассматривать.

- Шнурок за оба луча цепляй, - посоветовал бледный. - Пулю не отведёт, понятно, но, глядишь, ослабит.

В этот раз сержант ничего не сказал -- то ли не поверил, что такое бывает, то ли счастью своему. Не поверил. Вместо этого он лишь склонил голову -- то ли ещё раз поблагодарил, то ли согласился.

- Это что, амулет? - не выдержал молодой, до этого молча вытягивавший шею, пытаясь из-за плеча старшего товарища разглядеть, а из-за чего, собственно, весь сыр-бор.

Капитан при этих словах поспешно отвернулся, скрывая улыбку, а бледный с интересом уставился на старослужащего -- мол, что ответишь? Тот, покосившись на дарителя, открыл было рот, подумал, закрыл, открыл снова и в конце концов вздохнул:

- Ох, Вовка, ты хоть и читаешь быстро, да не то. Не было на земле нашей отродясь никаких амулетов, - и повторил по слогам: - Не бы-ло. Вот так-то...

- А что было? - не выдержал в конце концов молодой, не дождавшись продолжения.

- Обереги, - коротко объяснил сержант. И, не увидев в глазах бойца понимания, принялся объяснять...

Приготовившегося слушать (ведь интересно же!) капитана ждало разочарование: прибежавший посыльный сообщил, что его и "товарища князя" очень хотят видеть в штабе. Отметив про себя, какими удивлёнными стали при этом глаза молодого, капитан проверил, правильно ли сидит пилотка, и вопросительно посмотрел на бледного...

* * *

Внимательно разобрав и тщательно обсудив все наличествующие обстоятельства, как то: отсутствие огнеприпасов, ГСМ, продовольствия, медикаментов и прочего снабжения. Значительную убыль в вооружениях, технике и личном составе, компенсировать которую не представляется возможным. А также высказанное вышестоящим командованием понимание всей глубины за... то есть тяжести сложившейся обстановки. Совет командиров оказавшихся в окружении частей постановил могучим ударом прорвать хиленькие боевые порядки противника и выйти на соединение с основными силами. Ближайшей (то есть сегодняшней) ночью.

Собственно, Командир и вызвал Гусева с князем как раз для того, чтобы сообщить эту приятную новость. Ну и заодно Кощея спросить, сможет ли тот чем помочь, так как ночь -- это всё ж его время. Кощей, ясное дело, в помощи отказывать не стал, только попросил перед началом ему парочку "ворогов" выделить. Мол, силы подкрепить надо. На что Колычев спросил, а хватит ли пары. Мол, таких тут, ненужных, аж пять штук по подвалам сидят, и если для дела надо...

Внимательно на него посмотрев, князь о чём-то подумал, а потом спросил:

- А после -- отдашь?

- В каком смысле -- после? - нахмурился полковник.

- Ну, после как выйдем, - пояснил Кощей.

Колычев поискал на лице князя какие-либо признаки насмешки, не нашёл и спросил:

- А до почему нет?

- А куда мне их до? Или ты мнеещё и воев дашь, чтоб за ними смотрели? - и опять на бледном худом лице можно было увидеть что угодно, но только не насмешку.

Обдумав идею вместе с пленными предоставить князю ещё и конвой для них, полковник в конце концов от неё отказался: слишком уж многое придётся объяснять пусть и своим, советским, но всё же посторонним людям. Правда, оставалась ещё одна возможность сбагрить неприятную работу союзнику...

- Тут, понимаешь, такое дело, князь. Мало ли как дело обернётся. Эти трое могут и не дойти.

- И что?

- И то. Что ты тогда тому скажешь, кому их отдать собирался?

- Это лешему-то? - хмыкнул Кощей и весело оскалился: - А то и скажу. Люды, скажу, хитрые пошли. Всё, скажу, на кривой козе так и норовят объехать...

Гусев всю беседу простоял, молча разглядывая потолок. Уйти не разрешали, уставиться в окно не позволяла субординация -- для этого пришлось бы развернуться к командиру боком. Вот и...

Вообще-то Сергей Командира понимал: и тащить с собой пленных проблематично -- а вдруг в самый не тот момент шум поднимут? И просто так при... давить их тоже как-то не то -- наверняка ведь при допросах жизнь обещали. Однако же и на князя никто это дело вешать не собирался -- взрослые ведь люди, сами за собой прибирать должны. Да. Однако же тот сам подошёл да попросил, и не воспользоваться случаем...

С другой стороны, ему ведь тоже всего не скажешь. И не соврёшь... Точнее, соврать-то можно, но он же это почует, и что тогда? В общем, как сказал однажды Серёге Гусеву случайный попутчик (двое суток в одном купе тряслись, разговорились): "Это наши грехи, нам же за них и отвечать". Из-за чего всплыла тогда эта тема, капитан уже не помнил, а вот слова...

Они, слова эти, как нельзя лучше подходили к нынешней ситуации. И о чём бы Кощей ни догадывался (а он ведь понял! Если не всё, то многое!), пусть это будут всего лишь его догадки...

Глядя, как усыхают взятые князем за шеи гитлеровцы, Гусев думал, что если кто из их группировки доживёт до конца войны и решит вдруг оставить потомкам мемуары, наверняка напишет об этом прорыве что-то вроде "самый странный прорыв на моей памяти". Или как-то так. При этом ему придётся довольствоваться исключительно слухами и догадками (что наваять эти самые мемуары захочет кто-то из посвящённых, капитану не верилось). Хотя, может, про выбор места... Но, опять же, что? "Ходила странная группа, что-то высматривала, выискивала, выбирала. А когда наконец выбрала, нас всех оттуда..."

Место на переднем крае, выбранное князем для... Для чего? Ритуала? Колдовства? Молитвы?.. Было очищено от лишних свидетелей и охранялось бойцами из того самого полка НКВД, тоже оказавшегося в кольце. Гусев узнал двоих -- были в той группе, что вместе с капитаном и князем ходила за связистом. Они его тоже, несмотря на темноту, узнали, однако, как и Сергей, ничем этого не показали. Так вот эти бойцы сейчас глядели во все стороны, чтобы не дай... э-э-э (Бога нет!)... В общем, ни... Никто, короче, не просочился. Так что присутствовал при проводимом князем ночным действе только он, Серёга Гусев. А действо...

А не было, по сути, никакого действа. Просто сначала Кощей выпил двух... двоих, в общем. Потом повернулся лицом на северо-восток, раскинул руки, будто собирался обнять весь мир (почему-то именно это сравнения пришло в голову капитану в тот момент), и застыл. Примерно на минуту. Потом опустил руки, покрутил головой, как будто разминая шею после долгой неподвижности, и, повернувшись к Гусеву, совершенно обычным голосом сказал:

- Всё. Можно идти...

Не успели устроиться после воссоединения со своими, как Командир, собрав полный чемодан бумаг и опечатав его положенным образом, улетел в Москву, предоставив личному составу, не занятому в несении повседневной службы, отдыхать. И если первый день был занят помывкой, починкой, чисткой и отсыпанием, а второй изучением окрестностей, то уже на третий Серёге захотелось немного женского внимания, и он отправился на поиски желаемого на расположившийся по соседству узел связи. Ибо проведённые оперативные мероприятия (опрос местных, гм, жителей) однозначно указывали на данное место, как на очень даже... э-э-э... рыбное. Само собой, пригласил и князя, однако тот отказался, сославшись на возраст, а также непривычный внешний вид нынешних барышень. Однако пообещал, что пока Гусев ищет приключений себе на... голову, он, Кощей, посидит рядышком с выделенным им для проживания домом и погреется на солнышке.

Не удовлетворившись обещанием напарника (нет, он-то приключений искать не будет, а вот они его...), Сергей на всякий случай предупредил дежурного по особому отделу (ещё один дом по соседству) и дежурного по штабу (тоже рядом). Те пообещали приглядеть, и бравый капитан, подтянув ремень, согнав складки гимнастёрки назад и поправив пилотку (новую форму старшина пока не раздобыл. Он вообще после выхода из окружения не успел ещё хозяйством обрасти. Из-за чего страдал неимоверно), отправился на...

В общем, отправился.

Местные товарищи, давшие Гусеву наводку, не обманули. Молодые дамы, служащие на уже упомянутом узле связи, и правда выглядели очень даже достойными внимания. Вот только...

Вот только взгляды у самых достойных оказались... оказались... В общем, Сергей понял, что если он не хочет в ближайшие минуты быть оттащенным за шиворот к любимому Командиру, дабы тот своей властью засвидетельствовал законность брачных уз... Или, говоря проще, девочкам очень, ну прямо до зарезу хотелось замуж, и чем быстрее, тем лучше...

Мысленно пообещав себе как-нибудь при случае достойно отплатить виновным за такую подставу (предупреждать надо! Хорошо, старшие товарищи научили), Гусев перенёс внимание на пусть не самых, но тоже достойных. Эти, оценив реакцию Гусева на соперниц, встретили внимание с его стороны благосклонными улыбками и пристальным осмотром начиная с начищенных до блеска хромовых сапог и до... до...

Собственно, на петлицах, а точнее на одиноких "шпалах" в них, всё и закончилось: и осмотр, и повышенное внимание, и...

Нет, улыбки остались. Однако теперь они если что и обещали, то исключительно неприятности в случае проявления незадачливым ухажёром излишней (то есть в данном случае любой) настойчивости. Потому как в местах, где полковники, а иногда и кое-кто покрупнее, ходят косяками, тратить время на какого-то капитана...

Всё прекрасно понявший (и мысленно ещё раз пообещавший расквитаться кое с кем) Гусев, подавив огорчённый вздох, собрался уже уходить, как был остановлен немного застенчивой улыбкой сидевшей у самого выхода и почему-то не замеченной Сергеем ранее кра... э-э-э... миловидной девушки. Блондинистое (после обработки перекисью) нечто с претензией похожести на Серову*. Если честно, в другой ситуации Гусев прошёл бы мимо и не заметил, но теперь... И потом, не уходить же несолоно хлебавши, правильно? А когда стемнеет...

* Серова Валентина Васильевна, 23.12.1917 -- 12.12.1975. Актриса.

В общем, вытряхнув из головы всякие посторонние мысли, бравый осназовец приступил к ритуалу ухаживания с последующим завоеванием и, как итог, соблазнением. Объект же его симпатии, скромно потупив глазки, короткими смешками и ласковой улыбкой поощрял доблестного кавалера к продолжению...

- Тащ капитан! Вас там очень подойти просят! - прибежавший боец шумно сглотнул и добавил: - Очень надо!

- Там -- это где? - нахмурился капитан, уже догадываясь, что любовные похождения на сегодня закончились. Но пока не желая в это верить.

- К особому отделу, тащ капитан! Там, этот, спецсотрудник ваш...

Договаривал боец уже вслед. Потому что услышав слово "спецсотрудник" (так было приказано именовать князя во всех документах), Гусев, у которого пропали последние сомнения (а заодно и надежды на приятный вечер), ринулся спасать командный, начальствующий и личный состав Рабоче-Крестьянской Красной Армии (первые два -- потому как кому ещё может прийти в голову докопаться до мирно греющегося на солнышке Кощея? А третьего -- потому что кого ещё могут позвать первые двое в качестве поддержки?) от... от... Да какая разница, от чего именно?! Найдётся! Потому что фантазия у князя -- любой писатель позавидует! И если его, капитана Гусева, срочно зовут, значит, он -- Кощей -- начал её проявлять!

Завернув за угол, Сергей увидел небольшую -- человек десять -- толпу рядом с базой группы. Судя по тому, что оружия никто из них (из тех, кого Гусев мог рассмотреть с этого ракурса) в руках не держал, до непоправимого дело пока что не дошло, а значит, нужно было подумать и о том, как будешь выглядеть в глазах окружающих. То есть для начала перейти с бега на быстрый шаг и надеть пилотку, которую Серёга снял ещё в процессе охмуряжа. Затем опять поправить гимнастёрку и только после этого, сколь возможно успокоив сбившееся дыхание, начать проталкиваться через ряды... Да, пожалуй, зрителей.

- Товарищи! Позвольте пройти!

Собственно, проталкиваться и не пришлось: услышав в голосе Гусева командные нотки большого начальника, ближайшие зрители поспешно сдвинулись, благо было куда, и глазам капитана предстала удивительная картина. В середине толпы шеренгой (иначе не скажешь) стояли высокий, ростом с самого Сергея, тощий, как Кощей, генерал-майор, а рядом, тоже не отличавшийся упитанностью, но на полголовы ниже и со знаками различия лейтенанта, молодой парень. Наверное, адъютант. Стояли эти двое по стойке смирно, как её описывают в Уставе. Почти, поскольку про выпученные глаза там не говорилось. А они у этой парочки...

Вокруг шеренги неторопливо шествовал князь и монотонно читал... Да вот хрен его знает, что. Поскольку Кощей явно цитировал какой-то древний текст на старославянском, не затрудняя себя переводом. Следом за Кощеем с несчастным лицом бродил дежурный по особому отделу, то и дело порываясь вставить хоть слово в случайно образовавшуюся паузу и не успевая. Подождав, когда дежурный будет проходить мимо, Гусев ухватил его за плечо и одним движением подтащил к себе. Дежурный от неожиданности попытался действовать, как при внезапном нападении, однако обнаружил, что не может шевельнуться, и только тогда обратил внимание на нападающего:

- Товарищ капитан! Наконец-то! Вы не могли бы...

- Стоп! - перебил Гусев. - Для начала -- что тут вообще случилось?

- Не знаю, - попробовал пожать плечами дежурный, но, скривившись от боли взятой в захват руке, выразительно посмотрел на Сергея. Тот, отпустив невольного собеседника, извиняться не стал, а только вопросительно поднял бровь, ожидая продолжения.

- Этот генерал попытался построить вашего человека, - сообщили справа.

Обернувшись на голос, Гусев обнаружил немолодого сержанта ГБ в очках-велосипедах. Тот поспешил представиться:

- Сержант Государственной Безопасности Курочкин. Аристарх Филимонович, - после чего продолжил пояснения: - Я как раз мимо проходил (Сергей мысленно хмыкнул: это "проходил мимо" могло означать что угодно от "вышел покурить" до "присматривал"). Вмешаться не успел, простите. Ваш человек -- он... э-э-э...

- Я понял, - кивнул Гусев. - Дальше что было?

- Н-ну-у, я послал бойца за товарищем лейтенантом, - последовал кивок на дежурного. - А сам остался на всякий случай.

- А с молодым что?

- А он почти сразу прибежал и тоже попытался построить вашего человека. Вот и...

Сергей кивнул: в принципе, правильно. И генеральская реакция на разгильдяистый вид непонятного типа в поношенной форме обычного бойца. Да ещё и петлички где-то потерял -- вот растяпа! Н-да. И реакция адъютанта на то, что его, гм, хозяина обидели. И кто? Явный резервист! И, как итог, реакция князя на горлопанов.

Заметив, что Курочкин, пока командиры размышляют, насторожил уши в сторону продолжавшего занудствовать Кощея, Гусев на всякий случай поинтересовался:

- Вы понимаете, о чём он?

- Н-ну-у, - замялся сержант, - видите ли, товарищ командир, это старославянский, причём очень... странная разновидность. Вот так вот сразу сказать не могу... Но...

- Так понимаете или нет? - надавил капитан.

- Через два слова на третье, товарищ командир. Этот... то есть я хотел сказать спецсотрудник, он цитирует... э-э-э... товарищу генералу какой-то кодекс... Я не понимаю... Что-то вроде Русской Правды, но ещё более древнего... В общем, что-то про оскорбление князя... Подождите! - судя по выражению лица, на Курочкина снизошло озарение. - Это что получается? Что спецтоварищ -- он князь?!

Гусев вздохнул и поднял глаза к небу: ну вот откуда они берутся, все такие умные и именно тогда, когда возиться с ними нет никакой возможности? Вот откуда? И почему?

Особисты ждали. Им просто ничего больше не оставалось, поскольку ситуация сложилась не слишком приятная, а этот непонятный капитан с охренительными полномочиями, про которого их предупредили особо, явно имел возможность её разгрести. Хоть как-то.

Наконец непонятный перестал молиться (или что он делал в такой позе? Звёзды считал?) и посмотрел на Курочкина:

- Значит, так. Вы, товарищ сержант, ничего такого не говорили, а мы с товарищем лейтенантом не слышали...

Курочкин часто закивал, изображая полное понимание и всемерную готовность к сотрудничеству с грозными органами (то, что он сам в них служит, как-то выпало у бедолаги из головы). Капитан же продолжил:

- Но на всякий случай вот товарищ лейтенант разъяснит вам, как правильно обращаться с секретными сведениями и возьмёт подписку...

- Товарищ капитан! - неожиданно влез упомянутый лейтенант, которому вдруг почему-то стало обидно. - Товарищ сержант Курочкин служит шифровальщиком в особом отделе, прошёл все положенные инструктажи, дал все положенные подписки и до сего дня нареканий не имел!

- Виноват! Не подумал! - среагировал Гусев, поскольку и правда должен был обратить внимание на служебную принадлежность резервиста. После чего, боясь спугнуть пришедшую в голову мысль, осторожно поинтересовался:

- Аристарх Филимонович, а вы до призыва где работали?

- Научным сотрудником, товарищ капитан, - Курочкин снял очки и стал их протирать вытащенным из кармана галифе не очень чистым носовым платком. - В Ленинской библиотеке. Это в Москве, - на всякий случай пояснил он. - Занимался славистикой. Старший научный сотрудник!

Сергей вопросительно посмотрел на дежурного, но тот только пожал плечами.

- Это изучение славянства, - поспешил объяснить заметивший эти переглядывания сержант. - Ну, то есть истории славянских народов, языка, обычаев...

- Понятно, - наконец кивнул капитан, догадавшись, что удача вроде как повернулась к нему не совсем тем местом, из которого растут ноги. То есть боком. Давая возможность оценить себя в профиль, вместе с достоинствами своей фигуры, которые...

Сообразив, что мысли пошли куда-то не туда, Гусев тряхнул головой, возвращая их в нужное русло, и продолжил допрос:

- И законы того времени вы тоже изучали?

Курочкин надулся от гордости и с видом профессора, выступающего перед студентами заявил:

- А как же иначе?! Ведь принятые законы очень ясно говорят и об устройстве общества, и...

- Я понял! - поспешил заткнуть фонтан красноречия Сергей. - А что говорят законы об оскорблении князя?

Сержант приуныл, потупился -- как-то неловко признаваться в собственном незнании, когда только что надувал щёки. Однако увильнуть от ответа вряд ли бы получилось, и потому, пожевав губами, он всё же выдал:

- Понимаете, товарищи командиры, в Русской Правде про оскорбление именно князя ничего не написано. Ну, то есть нам источники с такими... э-э-э... статьями не попадались. Но тут дело в том, что... э-э-э... товарищ спецсотрудник, он же ссылается совсем не на неё? То есть совсем не на Русскую Правду? А на какой-то более древний кодекс, так?

- На первоисточник, - хмыкнул дежурный, которому надоело стоять молча.

- Вот вы смеётесь, товарищ лейтенант, - вскинулся старший научный сотрудник, - а между прочим, если князь окажется настоящим, это ж такой...

- Кто окажется настоящим? - проскрипел рядом знакомый голос, и Гусев снова подумал об удаче -- всё же она к нему совсем не боком стояла. Ну (подсказал ехидный внутренний голос), или всё время крутится. "Или так", - мысленно согласился с самим собой Сергей.

Как ни странно, ситуацию спас Курочкин. Отвесив лёгкий поклон, он поприветствовал обсуждаемого:

- Гой еси, княже!

- Гой еси, человече, - отозвался Кощей, после чего между этими двумя завязалась оживлённая беседа.

Увы, шла она на том самом древнеславянском, так что ни капитан, ни дежурный не поняли ни слова, довольствуясь лишь выражениями лиц собеседников. И если дежурный заметил (и указал потом в отчёте) лишь совершенно неподвижную физиономию князя, то капитан был готов съесть любимую фуражку Командира, если напарник не забавлялся.

Наконец Кощею, похоже, надоело, и он повернулся к Сергею:

- Где ты такого тиуна раздобыл, Гусев?

Теперь делать каменную физиономию пришлось капитану, поскольку что такое (или кто такой?) "тиун", он не знал. А признаваться в своём незнании, как и сержанту за пять минут до этого, показалось неловко.

- А что такого? Человек знающий, на ответственном месте, служит исправно...

- Ключником? - перебил князь.

- Шифровальщиком! - снова обиделся непонятно на что лейтенант.

- А-а-а... - Кощей покивал, как бы говоря: "Как же! Как же!" - а потом спросил: - А уговаривать его на службе научили?

- Уговаривать? - в один голос, почуяв подвох, переспросили командиры и переглянулись.

- Уговаривать, - медовым, хоть на хлеб мажь, голосом подтвердил Кощей, и на всякий случай (вдруг кто-то всё ещё не расслышал) повторил: - Уговаривать.

Капитан с лейтенантом снова переглянулись, и Гусев, как старший, принялся выпытывать подробности:

- И на что он тебя уговорил?

Князь в свою очередь посмотрел на сержанта:

- На что?

- Н-ну-у... Это... - Курочкину вдруг захотелось оказаться подальше отсюда. Где-нибудь в маленькой уютной комнатушке в московской коммуналке со скандальными соседями и вечными очередями в сортир и ванную. - В общем, самим дело разбирать. Этих, начальников больших чтобы, это... Не беспокоить.

Лейтенант, не сдержавшись, шумно выдохнул: самое страшное позади! И Гусев был бы с ним полностью согласен, если бы на бледном костистом лице напарника не появилась паскудная ухмылка. Явно этот ночной пакостник что-то удумал. Что именно -- гадать можно было до бесконечности, проще спросить. Но теперь -- напрямую у сержанта.

- И что дальше?

- Н-ну-у... Это... - замялся тот.

- По какому закону, - подсказал этот... спецсотрудник.

- По Русской Правде, - голос Курочкина упал почти до шёпота.

Дежурный по особому отделу перестал радоваться и с недоумением посмотрел на подчинённого: какая такая Русская Правда?

- И что там по Русской Правде за обиду? - князь, которому устроенное им же представление, похоже, надоело, взял продолжение разговора в свои руки.

- Двенадцать гривен, - теперь уже без всяких оговорок шёпотом сообщил бывший старший научный сотрудник. И тут же вскинулся: - Но мы же договорились!

- Так я ж и не спорю! Договорились! - тоже воскликнул Кощей и совершенно спокойно добавил: - На три гривны. Меньше никак нельзя, ибо невместно. Так?

Курочкин только кивнул, соглашаясь, поскольку сил разговаривать у него уже не было. Князь не настаивал. Поглядев на окончательно выпавшего в осадок лейтенанта, он закончил:

- Вот такие дела, отрок. Вразумлять твоего тиуна надобно. Для начала -- прутьями ореховыми вымоченными, они хорошо прилегают. Не поможет -- можно и батогами попробовать. И думайте, где этому боярину, - последовал кивок на так и стоящую по стойке смирно парочку, - половину вашего килограмма серебра достать. А я пойду дальше на солнышке греться. Гусев, ты идешь?

Дальше события не то чтобы понеслись, но всё же, по мнению Сергея, для отведённого на отдых дня их оказалось многовато.

Не успели капитан с князем отойти к выделенному их группе домику, как на место действия прибыли здешние начальник особого отдела с начальником штаба и какой-то корпусной комиссар. Прибыли, пару раз обошли "скульптурную композицию", как метко заметил кто-то из зрителей (при этом особист с политработником выглядели странно довольными, а начштаба, судя по мимике, с трудом сдерживался), перекинулись несколькими словами (князь, обладавший не просто хорошим, а великолепнейшим слухом при этом тихо хмыкнул) и дружно посмотрели на Кощея с Гусевым.

Сергей дёрнулся было подойти, однако шипение князя: "Стой! Сами подойдут!" - заставило остаться на месте. И точно: ещё раз о чём-то переговорив, начальство неторопливо, с достоинством направилось к ним с Кощеем.

Договорились быстро: князь генерал-майора с адъютантом "размораживает" и отходит в сторону, а всю воспитательную работу берёт на себя командование армией. Кроме того, главный особист попросил Кощея не применять к виновным "долговременных мер воздействия", тот пообещал, но предупредил, что это только в этот раз. Если история повторится -- тогда извините.

Собственно, на этом "торжественная часть" и закончилась. Снова "по девочкам" Сергей не пошёл -- желание куда-то пропало. Устроился рядом с Кощеем на крыльце и так до самой ночи и просидел. Даже на обед и ужин не пошёл -- обиженный на жизнь старшина, прослышав о происшествии, воспылал к его герою любовью пламенной и принёс в полдень одно, а ближе к вечеру и другое. Самолично. Ну и, само собой, посидел рядышком, пока Гусев котелки от содержимого очищал. Не дольше. Потому что курящий. Да не просто курящий, а тянуло его, по его же словам, при виде князя самокрутку потолще скрутить да набить её самосадом поядрёней. И затянуться посильнее. Однако -- не решался. Вот и не засиживался...

Когда солнце наконец зашло, Сергей с Кощеем посидели ещё немного, слушая ночь, а потом князь, заметив, что его "опекун" зевает, отправил того спать, пообещав не уходить без предупреждения. "И почему я его всё время слушаюсь?" - вяло подумал Гусев, падая в койку. Сознание окутала тьма -- капитан осознавал это даже во сне. Но тьма не враждебная, в которой скрываются разные чудовища, а добрая, домашняя, мягкая и тёплая. Такая, какая бывает, если натянуть на голову одеяло -- самую лучшую защиту от всех ночных ужасов и страхов. Тьма качала его, напевая что-то ласковое. Она напевала так тихо, что Серёжка Гусев не мог разобрать не то что слова, но даже мелодию. Но это почему-то казалось очень важным, и Серёжка старался снова и снова, пока наконец не разобрал:

Утро красит нежным светом

Стены древнего кремля...

"Утро... - подумал Серёжка и улыбнулся... Потом он подумал: - Как утро?! - и, наконец: - А Кощей?!"

Слетев с койки, Гусев как был, в одних кальсонах и босиком (правда, левая рука сама по себе прихватила ремень с кобурой, но Сергей этого не заметил) выскочил из дома и чуть не полетел с крыльца, споткнувшись о сидящих на ступеньках Кощея и... Командира?! От падения капитана уберегла выставленная князем рука, в которую Гусев и врезался с разбегу. Грудью.

- Ну вот, сам проснулся, - удовлетворённо сказал Кощей Колычеву, посмотрел Сергею в лицо и задумчиво пробормотал: - Не совсем. Зато, - князь заметил ремень с кобурой, - оружно.

Полковник только скептически хмыкнул, обозрел подчинённого с ног до головы и велел приводить себя в порядок и готовиться к завтраку.

Целый день Командир носился по расположению, что-то выясняя, уточняя и сравнивая с... С чем-то. А пробегая мимо князя с Гусевым, смотрел на них, как на пустое место. Нет, видеть-то он их видел, но вот мыслями в это время находился... Где-то.

Кощей, никогда ранее не видавший полковника в таком состоянии, пристал к Сергею с вопросами (точнее, с одним: "Что за..."). И не отставал, пока капитан буквально на пальцах не объяснил, что их группа -- это непросто так. Потому что "просто так" ("языка" притащить, взорвать что-нить) везде своих хватает. А они -- глаза и уши ого-го какого начальства. Так что всякие там генерал-майоры вроде того, что Кощей "воспитывал", могли бы и сапоги им почистить. Не развалились бы. Ну, не всем, конечно, а вот Командиру -- точно.

Полученных сведений князю хватило где-то на час, может, чуть меньше, после чего он опять насел на Гусева:

- Так это что, Колычев самому вашему Великому Князю это всё носит?

Подумав, что с некоторыми непринципиальными (это ж не вопрос частной собственности, правильно?) моментами проще согласиться, чем объяснять их ошибочность тому, кто хрен знает сколько лет прожил при оголтелом феодализме, Гусев объяснил, что не самому Великому Князю, а...

- Боярину, - подсказал Кощей, когда капитан запнулся, пытаясь сообразить, как на древнефеодальном будет "Народный комиссар". И уточнил: - Ближнему.

- Боярину, - после некоторого размышления согласился Гусев, не найдя ничего более подходящего.

- А значит сие, что воеводы ваши, - князь хитро прищурился, - привирают. Так?

- Н-ну-у...

- Чуток?

- Чуток, - кивнул Гусев, опуская глаза. Ему было стыдно.

- А иные и не чуток, - уже больше для себя, чем для собеседника, задумчиво пробормотал Кощей. А потом успокоил: - Не горюй, добрый молодец. Они во все времена такие были...

После обеда прибежал Колычев, зазвал их к себе в кабинет и объявил, что через час они все летят в Москву. Поэтому Гусеву надлежит немедленно (в течение двадцати минут. Чего не хватит, брать у старшины) привести себя в порядок. Что же касается Кощея... С минуту полковник рассматривал его, размышляя о чём-то своём, после чего спросил, не может ли тот тоже переодеться? Только не как тогда, когда они знакомились, а чуток попроще? При этом Иван Петрович так сверкнул глазами на задержавшегося в дверях Гусева, что того как пинком вынесло...

На аэродроме их ожидал здоровенный ТБ-3, самолёт, когда-то бывший бомбардировщиком, а потом, в связи с возрастом, переведённый в транспортную авиацию. Его иногда показывали в хронике и рисовали на некоторых плакатах. Заслуженная машина. Правда, Гусев надеялся, что им дадут Ли-2, который советская промышленность начала выпускать незадолго до войны, но, например, чтобы произвести впечатление на князя, ТБ-3, как ни крути, лучше. Основательнее. Солиднее. Мощнее. Это как прослуживший всю жизнь сержант, вышедший в отставку. Или командир. Или даже простой боец -- дело тут не в званиях и не в должностях. Дело в чём-то таком, чему Сергей, как ни старался, так и не смог подобрать названия. И чего никогда не было и никогда не будет у штатских. И вот оно, это самое, как раз и было у старого бомбардировщика, пусть и вышедшего в отставку...

Однако когда Сергей посмотрел на князя, то вместо восхищения или хотя бы удивления увидел на его лице... Да ничего он там не увидел. Обычная каменная физиономия, которую Кощей держал большую часть времени, а вот ощущения...

Недовольством тянуло от напарника. Очень сильным недовольством. Гусев сам не знал, почему это получается, но уже некоторое время мог сказать, когда князь недоволен, когда -- наоборот, когда что-то делает или говорит всерьёз, а когда дурака валяет, как с тем сержантом и часами. И это -- несмотря на отсутствие на бледном худом лице напарника хотя бы малейших признаков испытываемых тем чувств. Вот и сейчас. И это было непонятно. И потому Гусев, воспользовавшись тем, что Командир, доведя их до самолёта, отошёл поговорить с кем-то из знакомых, а лётчики пока не обращали на будущих пассажиров внимания, тихо спросил:

- Что случилось?

- Хм? - Кощей вопросительно приподнял то место, где у нормальных людей растёт бровь. Левая.

- Понимаешь... - Сергей пожевал губами, не зная, как объяснить, что он чувствует, но в конце концов решил не изобретать велосипед, а говорить как есть: - Понимаешь, чувства от тебя идут, будто тебе не... - теперь заминку вызвал подбор ассоциации. Перебрав несколько вариантов, Гусев в конце концов остановился на самом для себя понятном: - В общем, если тебе вместо холодного пива налили тёплое, да ещё (капитану хотелось сказать "безбожно", но он напомнил себе, что бога нет) и сильно разбавленное.

Кощей передёрнулся:

- Ну у тебя и сравнения!

Сергей пожал плечами: а что делать, если из всех пришедших на ум ассоциаций (это слово Гусев услышал от одного заезжего лектора и после выяснения, что оно значит, решил запомнить) эта подходит больше всего?

Внимательно глядевший на него Кощей вздохнул и, поджав губы, покачал головой. Мол, что с тебя взять (во всяком случае Гусев понял именно так). После чего отвернулся и принялся наблюдать за дальней стороной поля. Неизвестно, что он там разглядел без бинокля, но, похоже что-то интересное.

Мысленно хмыкнув, Сергей ещё раз пожал плечами и, чтобы не скучать, занялся составлением плана диверсии на стратегически важном объекте "Аэродром"...

Потом появился какой-то лётчик, и пригласил всех в самолёт. Как оказалось, кроме них летели ещё восемь человек, причём все в больших чинах. И почти все пялились на князя, который, не "блистая" ромбами, тем не менее явно был одет в нечто, вышедшее из дорогущего генеральского ателье. Гусев такие видел.

Нет, строго говоря, зайти туда мог и простой командир, но вот заказать себе что-нибудь -- это только если придёшь в сопровождении какого-нибудь генерала. Ну, или его адъютанта, но с запиской от хозяина. А тут непонятно кто, да ещё и без знаков различия...

С другой стороны, попутчики явно не знают о вчерашнем казусе, иначе не пялились бы так откровенно. И как бы тут тоже до чего-нибудь не дошло. Хотя...

Нет, не дойдёт -- ситуация не располагает. Да и с Командиром знакомы многие...

Пока Сергей размышлял, всем раздали тяжёлые овчинные тулупы, попросили занять места и наконец-то начали взлетать. То есть, конечно, сначала -- запускать моторы.

Капитану Гусеву не раз доводилось летать по делам службы. В разное время. На разных типах самолётов. Однажды его даже на истребителе возили. Правда, на учебно-тренировочном, но всё равно.

Но никогда он не летал в таком грохоте!!!

Теперь стало понятно недовольство князя, однако возник вопрос: он-то откуда мог знать заранее? Или та душа когда-то летала. Ну, то есть, её хозяин, когда был живой...

Хотя о чём это он? Какая душа?! Суеверия это всё! Религиозные суеверия и мракобесие!..

А что тогда подсказывало Кощею?..

Оглядевшись в поисках князя, Сергей обнаружил того сидящим у противоположного борта на подложенном на лавку аккуратно свёрнутом тулупе. С ничего не выражающей -- как всегда (или почти всегда) -- физиономией и полуприкрытыми глазами. Как будто почувствовав взгляд капитана, этот не вписывающийся ни в какие материалистические теории тип не поднимая век кивком указал на место рядом с собой. Сергей посмотрел по сторонам, увидел, что все заняты своими делами, и перебрался к напарнику. Там оказалось намного тише (чему Гусев если и удивился, то лишь самую малость -- привык уже) и почти не дуло. Поблагодарив Кощея кивком, Сергей собрался было, чтобы не терять времени, задать один из тех вопросов, что постоянно крутился в голове, но услышал короткое: "Спи!" - и сам не заметил, как отключился.

В этот раз капитану ничего не снилось. Да и сон -- тот, который процесс, а не видения... Он вообще был? Или Серёга просто длинно моргнул? В смысле, закрыл глаза, когда взлетали, а открыл, когда уже садились? И не осталось ничего, кроме лёгкого тумана в голове и некоторой неохоты, с которой поднимались веки... Ну, ещё физия, небось, помятая, что могло быть нехорошо воспринято вышестоящими командирами. Умыться бы! Да только где? Прямо здесь, из фляжки?

Покатав эту мысль в голове, Гусев решил, что -- нет. Не то. Да и фляжки с собой не было -- не предусмотрена она парадно-выходной формой. Потому придётся обойтись народными способами. Решив так, капитан принялся усиленно растирать лицо ладонями.

Рядом хмыкнули, и знакомый ехидный голос спросил:

- А командиру что скажешь?

- Про что? - не понял Гусев.

- Почто у тебя... - Кощей запнулся, подбирая слово, - лицо такое красное.

- Да ну тебя! - фыркнул Серёга...

После приземления ожидавшая на аэродроме машина сначала отвезла их в Управление. Там Колычев оставил их с Кощеем ждать возле дежурного, а сам куда-то ушёл. Вернулся быстро и сказал, что у начальства сегодня времени нет, встреча переносится на завтра, а сегодня всем отдыхать. Князь, вопреки опасению капитана, не обиделся (хотя, по мнению Гусева, имел право). Он только посмотрел внимательно на Командира и спросил с сочувствием:

- Не поверили?

Полковник вздохнул, а Сергей вспомнил, что напарник, кроме прочего, умеет различать, когда ему врут. А если Командир соврал, значит?.. Значит, ночью попробуют устроить князю проверку -- ходили слухи. А Командир об этом знает, но вслух ничего сказать не может -- приказ. А Кощей догадался... И что будет?

Пока ехали к гостинице, Гусев думал, стоит или нет предложить князю переночевать у него, но уже проходя регистрацию вдруг понял, что не надо. Что так будет правильно и беспокоиться не о чем. Где-то далеко в стороне промелькнула мысль, что опять Кощеевы штучки. Промелькнула -- и пропала. И потому, добравшись до своего номера (рядом с князевым), Сергей разделся, почесал уже успевший зарасти короткой щетиной подбородок и пошёл досыпать -- до утра осталось всего ничего.

Встав по въевшейся за время службы привычке в шесть часов, капитан успел поплескаться в ванне (оказалось, она не только имеется в номере, но в неё ещё и горячая вода из крана течёт), побриться, одеться и начать задумываться, где бы перекусить, когда в дверь негромко постучали. Открыв, Гусев увидел Командира, стоящего с задумчивым и каким-то несчастным видом.

- Князь у тебя? - спросил Командир, даже не поздоровавшись.

- Не-эт... - помотал для наглядности головой Гусев. - А что?

- Не у тебя, значит, - пробормотал Командир, не обратив внимания на вопрос. - А у кого?

- Тащ полковник! - решил проявить настойчивость Гусев. - А что случилось-то?

- Что случилось? - переспросил Иван Петрович, глядя куда-то перед собой (или внутрь себя -- Сергей так и не понял, как правильнее) и подняв брови. А потом скомандовал: - Пойдём, посмотришь.

Метнувшись за оставленной на столе фуражкой, Гусев надел её на ставшую уже обрастать лысину (тоже, блин, побрить надо! Где время взять?), ребром ладони проверил правильность положения головного убора на голове и вытянулся рядом с Колычевым, всем своим видом выражая готовность идти куда угодно. Хоть к чёрту на рога (Бога нет! Чёрта, соответственно, тоже!).

Далеко идти не пришлось. Всего лишь до соседнего номера, у двери в который нервно переминалась достаточно молодая (лет двадцать пять-двадцать восемь) и очень даже приятная на вид дежурная по этажу. Как когда-то рассказывали знающие товарищи, такие дежурные, сменившись, частенько очень даже не прочь скрасить одинокие вечера, а иногда и ночи постояльцев. И как рассказывали те же знающие товарищи, в отчётах, которые они потом сдают сотруднику, курирующему данную (не в смысле именно эту, а вообще) гостиницу, указываются все детали происходившего. Даже самые мелкие. Поэтому бравый капитан, окинув внимательным взглядом богатую всякими достоинствами стройную фигурку, подавил вздох сожаления и решительно переключился на дело, ради которого сюда и пришёл.

Слушая, как коротко и чётко дежурная, несмотря на нервное состояние, докладывает о событиях, которым была свидетельницей, Гусев думал, что опытные товарищи были правы. А ещё -- что зря большие начальники не поверили Командиру. И что Кощей знал (или догадывался), как оно будет, и имел возможность заранее придумать что-нибудь этакое. А ещё...

Дежурная по этажу закончила доклад, и Колычев повернулся к Сергею:

- И что скажешь?

- Сейчас посмотрим, Иван Петрович, - ответил Гусев, подошёл к двери (точнее, к дверям -- высоким, двустворчатым, покрытым тёмным лаком), постучал и громко спросил: - Кощей, это Гусев! Можно войти?

Скрипнув, одна из створок приоткрылась, и Сергей, сочтя это разрешением, потянул её на себя.

В номере было темно. Не полный мрак, конечно, но близко -- свет выключен, светомаскировка опущена... Правда, Гусев всё равно мог что-то различать -- как он подозревал, благодаря тому оберегу -- но то Гусев. С ним после знакомства с Кощеем много странного происходит...

Пошарив по стене справа, капитан обнаружил там выключатель, прикрыл на всякий случай глаза и включил свет. Сзади ойкнули.

- Что-то не так? - Сергей повернулся к дежурной по этажу.

- Свет, - пояснила та. - Он раньше не включался. Мы пробовали.

Гусев хотел сказать, что входить надо было вежливо, но вспомнил отчёт, который будет писать дежурная, и просто пожал плечами (а я что? Я ничего. Меня здесь не было...). Осмотревшись и прикинув, где можно сложить несколько тел так, чтобы их не было видно от входа, Сергей обошёл стол и довольно хмыкнул: есть!

- Что там? - спросил Колычев, не входя в номер.

- Группа захвата, - радостно ухмыльнулся капитан.

- Живы? - было похоже, что полковника несколько отпустило.

- Ну-у-у... - сдвинув фуражку на лоб, Гусев почесал затылок, а потом предположил: - Можно сказать и так.

- Хорошо, - губы Колычева чуть дрогнули. - Теперь осталось найти князя.

- Есть! - козырнул Гусев и отправился осматривать номер.

Недалеко отправился. Всего лишь к окну. Точнее, к тяжёлой шторе малинового цвета, его прикрывавшей -- как-то не так она висела, штора эта. И точно: стоило чуть отодвинуть её край, как обнаружился "товарищ Кощей", задумчиво глядящий на пустынную улицу. То есть светомаскировка оказалась поднята. Капитан хотел было этим возмутиться и прочесть напарнику небольшую лекцию, однако вспомнил, что уже рассвело и никакого криминала в незамаскированном окне не содержится.

Потом Сергея посетила другая мысль: неужели князь простоял так всю ночь? И он тут же её озвучил.

- Там был, - ткнул пальцем вверх напарник.

- В смысле? - слегка опешив, поскольку почему-то сразу подумалось, что там -- это на небесах, спросил Сергей.

- На крыше, - хмыкнув, перевёл Кощей и, не дожидаясь следующих вопросов, пояснил: - На город смотрел. Дом высокий, много видно.

Спрашивать, как князь дважды прошёл мимо дежурной по этажу, Гусев не стал. Напарник и не такое может. Недаром ему звание спецсотрудника дали. Как он ухитрился, сидя на крыше, уложить группу захвата -- тоже. Такие ловушки Кощей показывал, когда они во вражьих тылах шороху наводили. А переложить четыре тушки с середины комнаты в промежуток между столом и окном -- это даже для Сергея не проблема.

В общем, всё выяснили, ничего страшного не случилось, так что можно было звать Командира.

Колычев, вопреки опасениям Сергея, никому ничего высказывать не стал. Убедился, что Кощей в порядке (по крайней мере выглядит как всегда), проверил "захватчиков", а потом предложил перейти в номер Гусева и позавтракать там. Этот же номер закрыть до прибытия компетентных товарищей.

Убедившись, что капитан с князем дошли до соседних апартаментов и не потерялись по дороге, он куда-то отлучился и вернулся через десять минут, вместе с официантом, принёсшим завтрак. Ну что можно было сказать... Кормили в этой гостинице очень даже прилично. Даже овсянка оказалась настолько вкусной, что Гусев, не выдержав, попросил у Кощея (если, конечно, тот не будет) разрешения съесть и его порцию тоже.

За чаем (на этот раз и Кощей не остался в стороне) Командир, морщась, когда Гусев, немилосердно звякая ложечкой о стакан, размешивал сахар, сообщил, что до обеда у них культурная программа. В смысле, машина, которая их сюда привезла, сначала отвезёт полковника в Управление, а потом покатает капитана с князем (точнее, князя с капитаном) по Москве. Ну, и если захочется приобрести какие-нибудь сувениры на память о посещении столицы, в кино сходить, мороженого поесть, если попадётся, и так далее -- на этот случай машина привезёт деньги. Потому как в родной конторе люди понимающие и что такое гостеприимство, за повседневными заботами не забыли. В смысле, понимают, что люди прибыли чуть ли не из боя и ждать, когда бухгалтерия раскочегарится...

Но чтобы в четырнадцать ноль ноль как штык быть в Управлении: после обеда запланирована встреча с начальством. С большим начальством.

Князь, судя по ощущениям Сергея, воспринял идею прогуляться благосклонно, а когда Командир упомянул сувениры, от Кощея даже лёгким интересом потянуло. И раз уж возражений не последовало, а времени до четырнадцати часов оставалось не так чтобы много, с чаепитием не затягивали...

Само собой, первым делом князю показали Красную площадь вообще и Мавзолей Владимира Ильича Ленина в частности. Поскольку традиция. И вообще. Надо же произвести впечатление, правда?

Кощей впечатлился. И самой площадью. И стеной Кремля. И Спасской башней (и другими, которые было видно, тоже). И часами на Спасской башне. И вообще!

А вот Мавзолеем -- почему-то нет.

Во время пешей прогулки по площади (водитель остался охранять машину и вообще бдить) князь поинтересовался, чем так сильно нагадил тот, кого положили "вон в ту пирамиду".

Гусев, на всякий случай оглянувшись по сторонам - не слышит ли кто такую откровенную ересь -- шёпотом возмутился столь неуважительным отношением к Самому Первому Вождю Мирового Пролетариата. При этом он очень старался не размахивать руками, однако всё равно привлёк внимание проходящего мимо патруля. Бдительные патрульные подошли, вежливо поздоровались, вежливо представились, после чего столь же вежливо попросили предъявить документы и вообще объяснить, какого... В общем, какого. Что примечательно, бдительность патрульных оказалась столь велика, что Сергеево удостоверение капитана ГБ их совершенно не устроило, а когда они услышали, что у Кощея документов нет вообще, разговор зашёл о небольшой совместной прогулке. Для начала -- в ближайшее отделение милиции.

Страсти потихоньку накалялись, и Гусев уже прикидывал, как -- не остановить, нет, такого не остановишь -- придержать напарника, когда (именно когда, а не если) у того взыграет ретивое... Но тут шофёр выделенной им машины заметил, что происходит что-то явно не то, подогнал "эмку" прямо к ним (а стояли они, ни много ни мало, в самой середине площади) и предъявил старшему патруля ещё одну бумагу. Ну, и несколько слов шепнул (князь хмыкнул). После чего патрульные стали ещё более вежливыми, очень тщательно извинились и быстрым шагом направились... направились... В общем, направились. А выручивший их водитель вдруг жалобно попросил:

- Товарищи, может, поедем уже отсюда? Давайте, я вас на Арбат лучше отвезу?

Арбат... Сколько Сергей ни сталкивался с москвичами (главным образом, по делам службы, конечно. Хотя бывало всякое), всегда они произносили это название с каким-то почтительным придыханием. Как будто говорили о какой-то святыне (Бога нет! Никакого!И святынь нет!) или чуде света. Ещё один товарищ, не москвич, услышав однажды эти охи-ахи,фыркнул и заявил, что ничего в этом Арбате особого нет -- улица как улица, он сам видел...

Сам Сергей во время своих посещений Столицы так и не собрался посетить данную достопримечательность, чтобы лично оценить, кто же прав. И вот сейчас...

А ещё Гусеву было интересно, что скажет князь.

На сам Арбат водитель заезжать не стал. Остановился у поворота, заглушил мотор и объяснил:

- В общем, товарищи, Арбат -- это та улица, перед которой мы стоим. Мы сейчас примерно в её середине. То есть что влево, что вправо получается метров шестьсот. Букинистический магазин, который вам нужен, справа почти сразу за углом. Работает, проверяли. А я вас тут подожду, с машиной.

Гусева Арбат не впечатлил. Тот, оставшийся в прошлом, товарищ оказался прав: улица как улица. От князя тоже тянуло равнодушием... Хотя тут-то как раз ничего определённого сказать нельзя, поскольку, как подозревал капитан, этот паранормальный умеет управлять тем, какие чувства передаёт окружающим и с какой силой. Или, если проще, умеет хорошо притворяться. Однако с другой стороны...

Сообразив, что ещё немного, и он запутается в рассуждениях окончательно, Сергей поспешно затолкал все свои сомнения поглубже и начал думать о делах насущных...

В букинистическом начались странности. Сначала Кощей застыл на несколько секунд на входе, потом как-то съёжился, притих и принялся бродить с потерянным видом вдоль прилавков, разглядывая выложенные на них книги. Ему было явно нехорошо, но почему?

Гусев принюхался, однако ничем посторонним не пахло. Только пыль, старая бумага... Примерно так же пахло в архиве, куда он угодил однажды отрабатывать... Неважно. Ещё...

Вроде, больше запахов не было. А кроме того, что это за химия, которая действует на князя Кощея, но не действует на капитана Гусева? Да и как бы успели подготовить засаду, если...

Стоп! Могли и успеть. Но тогда что получается? Что...

Додумать ему не дал старческий голос с ярко выраженным характерным акцентом:

- Я таки извиняюсь, что пгегвал несомненно очень важные газмышления товагища кгасного командига, но, возможно, я смогу ему помочь?

С трудом подавив сразу два желания -- отпрыгнуть и выругаться (хорош "кгасный командиг"!) - Гусев повернулся к подошедшему старику, видимо, работавшему здесь продавцом, и спокойно (во всяком случае он на это надеялся) сообщил, что нужен альбом с фотографиями Москвы. Ну или с рисунками. Но чтобы достоверными. С новыми.

Старик на несколько секунд ушёл в себя, что-то вспоминая, потом с сожалением покачал головой. Оказывается, альбомов с новыми фотографиями у них нет. Эти альбомы сейчас, по выражению продавца, пылятся на полках в домах своих владельцев и дойдут до букинистов хорошо если лет через двадцать. Но если товарищу красному командиру очень надо...

Гусев не раздумывая заверил, что очень. И именно сегодня, потому что уже вечером они могут отправиться опять на фронт.

Старичок покивал, соглашаясь, что да, причина уважительная, снова повздыхал, но потом всё же исчез где-то в задних помещениях магазина. Вернулся он минут через пять, с явной натугой неся здоровенный том в слегка потёртой на вид обложке. Осторожно положив его на свободное место возле кассы, старик перевёл дух, после чего произнёс:

- Прошу.

Гусев с сомнением посмотрел на предлагаемый ему образец книгопечатного искусства. Или даже не книгопечатного, а вообще рукописного? Тогда сколько же ему лет получается? В том смысле, что всякие рисунки, которые там есть, имеют с теперешней Москвой примерно такое же сходство, как он сам, Серёга Гусев, во младенчестве с нынешней, как однажды выразился Командир, орясиной...

Пока капитан раздумывал, подошёл Кощей, взглянул на фолиант, после чего, осторожно взяв Гусева за плечо, потянул его в сторону:

- Ну-ка подвинься!

Послушно отшагнув и не обращая внимания на застывшего с открытым ртом букиниста (как же! Какой-то штатский осмелился подвинуть Сотрудника Органов!), Гусев стал с интересом наблюдать, как князь, не обращая внимания на окружающее (ну-ну, мы верим), чуть ли не по миллиметру исследует этот вызывающий у Сергея сомнения том. То есть сначала внимательно оглядел. Потом пощупал в одном месте, в другом, в пятом... Потом очень осторожно перевернул книгу и продолжил исследования. Потом, закончив с переплётом, заглянул внутрь, пощупал бумагу, провёл кончиками пальцев по строчкам, по рисунку и, наконец, перевёл взгляд на букиниста:

- Сколько?

Когда Гусев услышал цену, настала его очередь ловить отпадающую челюсть. Оказывается, этот альбом старого образца стоит в полтора раза больше, чем им выделили для прогулки!..

Нет, будь у капитана время заглянуть в финчасть и получить там причитающееся, никаких разговоров бы не было. Но они ночью прилетели и сегодняшним вечером наверняка отправятся обратно! И как прикажете...

- Гусев, пойдём, - прервал тихую истерику капитана совершенно спокойный голос Кощея.

- Что? - не понял Сергей.

- Пойдём, говорю! - чуть громче повторил князь, направляясь к двери.

Мысленно пожав плечами, Гусев так же мысленно плюнул и поспешил за выходящим из магазина напарником. На лепет старого букиниста, что он был бы рад помочь "товагищам командигам", но вот обстоятельства и так далее, Гусев просто не обратил внимания.

Неторопливо шагая по проезжей части -- тротуар узкий, рядом идти не удобно, а машин всё равно нет -- они успели отойти от магазина метров на двадцать, когда Кощей стал рассказывать. О том, что у него в тереме целая светлица отведена для книг. А книг этих у него аж десяток и ещё восемь. И ещё свитки -- три десятка и один. И собрание это -- пока князь за ним следил -- было самым большим на землях наших. А книги были -- Кощей развёл руки, показывая размер, и Гусев уважительно кивнул: тому злополучному альбому до них -- как от Москвы до Парижа на четвереньках. А ещё буквицы в этих книгах были одна к одной выписаны. А чернила -- на железе сделаны. А листы -- пергамент лучшей выделки, а не какая-то там бумага или, прости Мать-Земля, папирус. И рисунки, какие есть, не все одним цветом сделаны. А иные краски и из каменьев самоцветных, в пыль истолчённых, а...

А идущий рядом Гусев представлял эти самые древние книги, мысленно сравнивал их с теперешними и с грустью думал, что новые знания и умения -- это, конечно, хорошо. Но зачем при этом забывать старые?..

Ровно в тринадцать часов пятьдесят пять минут полковник Колычев, спецсотрудник Кощей и капитан Гусев вошли в приёмную большого начальника. Гусев определил это -- что начальник большой -- по сидящему за массивным столом адъютанту в звании аж майора государственной безопасности. Хотя, если подумать, было и ещё одно обстоятельство: к маленькому начальнику Командир просто бы не пошёл, поскольку, как выражается князь, будет "не по чину" и "урон чести".

Адъютант внимательно их осмотрел, явно остался доволен и кивком указал на стоящие у стены стулья.

В тринадцать часов пятьдесят девять минут адъютант встал из-за стола и зашёл в кабинет начальника, откуда вышел почти сразу же и пригласил Командира, князя и капитана заходить.

В четырнадцать часов ровно полковник Колычев, спецсотрудник Кощей и капитан Гусев вошли в кабинет, принадлежащий, как оказалось, Народному Комиссару Внутренних Дел товарищу Берии Лаврентию Павловичу.

В четырнадцать часов ноль одну минуту Гусев вдруг обнаружил, что снова стоит в приёмной, рядом ошалело озирается Командир, а из-за массивного стола на них с удивлением пялится адъютант...

Всеобщее удивление, а также ошеломление, обалдение, охренение и кое-что похуже продолжались недолго -- не больше минуты. После чего капитан с полковником в один голос спросили:

- Что за...?

Посмотрели друг на друга, на дверь, опять друг на друга и дружно выдохнули:

- Кощей!

А Гусев ещё и подумал при этом, что теперь понятно, как князь проходил мимо бдительной дежурной по этажу. Потому что, если подумать, какая разница, через что просачиваться -- через межэтажное перекрытие, через стену или, как сейчас, через дверь? Или, опять же, как сейчас не самому просачиваться, а пропихнуть двоих, можно сказать, боевых товарищей. Не предупреждая и не договариваясь заранее. Потому что а зачем? Сами...

- Товарищи командиры, а что происходит? - сердито сдвинув брови, потребовал объяснений адъютант Наркома.

Гусев, отвлёкшись от раскручивания обиды, раскрыл было рот, чтобы ответить, но посмотрел на Командира и промолчал. В конце концов, тут присутствует старший начальник, влезать поперёд которого неприлично. Старший начальник же, судя по задумчивому взгляду, решал сложную проблему: что именно рассказать. Потому что адъютант наркома -- это, что бы он о себе ни думал, всё же не сам нарком.

Адъютант не торопил. Похоже, подумал Сергей, чуял развившимся в этих коридорах и кабинетах чутьём, что дело... В общем, то ещё. И не спросить тоже не мог, потому что если вдруг его самого потом спросят, одно дело, если он скажет, что ему не ответили, и совсем другое -- что побоялся спросить.

Колычев в конце концов явно пришёл к такому же выводу, однако посылать любопытного куда подальше не стал, а с таинственным видом, понизив голос чуть ли не до шёпота, сообщил:

- Товарищу спецсотруднику необходимо поговорить с товарищем Наркомом, - Командир сделал многозначительную паузу (как это у него получилось, Гусев не понял) и ещё более многозначительно закончил: - Без свидетелей!

Капитан готов был поклясться, что после этих слов гонору у адъютанта поубавилось. Нет, он по-прежнему продолжал хмурить брови и изображать строгий взгляд, однако теперь как-то нерешительно. Да и руку, которую уже тянул к двери, тут же отдёрнул ("И запах поменялся", - влез ехидный внутренний голос). Похоже, хорошо представлял, что бывает с нежелательными свидетелями.

Ещё капитан готов был поклясться, что он, Серёга Гусев, растяпа и олух: вот почему Командир понял, что князь таким образом вывел его и капитана из-под удара, а сам Гусев -- нет? Вместо того чтобы пошевелить извилинами, он заподозрил боевого товарища неизвестно в чём и обиделся! Командир осназа, дери его за ногу. Дитё неразумное.

Сергей бы ещё долго занимался самобичеванием, но тут дверь, отодвинув полковника, открылась и из кабинета вышел князь. Оглядев присутствующих своими полыхающими зеленью глазами ("А когда гуляли, они у него так не светились!" - отметил внутренний голос), он ехидно спросил:

- Ну что, сплетничаете?

- А что ещё делать с такими-то подчинёнными? - вздохнул Командир.

Сочувственно покивав, Кощей посмотрел на адъютанта:

- Этак через минуту-две доложи, что тут полковник Колычев ждёт.

- А почему не сейчас? - сдвинул брови к переносице адъютант.

Князь, пожав плечами, - мол, моё дело предупредить, - отошёл к стульям и опустился на один из них. Потом откинулся на спинку и прикрыл глаза -- всё, что хотел, он сказал.

Посмотрев на него с тщательно скрываемым (однако Гусев всё равно заметил!) изумлением, майор ГБ всё же постоял немного и только потом, решив, очевидно, что минута истекла, нырнул в кабинет. Вышел он оттуда почти сразу и пригласил полковника Колычева входить, а сам, добредя до своего места и усевшись, принялся перебирать лежащие на столе бумаги. При этом он то и дело косился на непонятного спецсотрудника, способного откалывать фокусы, никак не совместимые с материалистическим взглядом на мир. В других обстоятельствах он бы, конечно, не поверил, но Хозяин...

Гусева, следившего за адъютантом, по примеру Кощея, из-под полуопущенных век и каким-то образом чётко понимавшего, о чём тот думает, это забавляло. Он сам не так давно столкнулся с этой проблемой: теория говорит одно, а вот практика... Однако приспособился. Приспособился и не сошёл при этом с ума. Вот и адъютант приспособится. Так что...

После встречи с Наркомом Колычев и Кощей с Гусевым сразу поехали на аэродром, и только там, пока они ожидали вылета, молчавший всю дорогу Командир наконец-то разлепил губы:

- О том, что было, никому ни слова.

- Слушаюсь! - вытянулся капитан, подумав при этом, что если и расскажешь кому-нибудь, то всё равно не поверят. Только вралём считать станут.

- Даже своим! - уточнил Колычев.

- Слушаюсь! - Гусев попытался вытянуться ещё больше, но было уже некуда.

С подозрением оглядев его с головы до ног, Иван Петрович хмыкнул и до прибытия на базу больше не сказал ни слова.

На следующий день после возвращения Гусева с Кощеем отправили к пехотинцам. Те совершенно случайно и, как говорится, на дурика ухитрились ухватить аж целого оберста, сиречь полковника, и, шалея от собственной удачливости, поспешили похвастаться, не допросив толком.

Поскольку с успехами было туго, радостная весть разлетелась в несколько раз быстрее, например, слухов об очередном поражении. Ну и достигла нужных ушей. И в результате капитан с князем отправились объяснять счастливчикам, что если долго (или много, или часто, или просто не вовремя) чем-то хвастаться, можно и...

В качестве утешения они должны были передать, что командир участвовавшей в захвате группы получит "Красную звезду", остальные участники захвата - "ЗБЗ"*, а их командование -- благодарность с занесением в личное дело. По нынешним временам -- более чем щедро...

* "ЗБЗ" - медаль "За боевые заслуги".

Полковника им, конечно, отдали -- супротив приказа высокого начальства не попрёшь. И вести о награждении встретили... благосклонно. Однако посмотрев на участников событий, капитан углядел в их глазах нечто, что заставило его поторопиться с отъездом. На всякий случай...

Дорога, по которой они ехали (ехали! Плелись -- так вернее будет!) была забита. Но не войсками, как следовало бы прифронтовой дороге, а беженцами. Женщины, дети... Мужчин было мало. И большинство -- те, кто, может, и рад был бы взять в руки винтовку, но вот сердце или ноги, или ещё что...

Хотя имелись и такие, кого следовало бы взять за шкирку, встряхнуть как следует и спросить: "Почему?" Почему он бежит от врага, вместо того чтобы взять в руки оружие и защищать родную землю? Почему?..

Вынырнувший из облаков "Мессершмитт 109", уже успевший получить в народе прозвище "худой", сходу отбомбился по тащившейся по той же дороге полуторке (и ведь попал, паскуда!), после чего принялся кружить над дорогой, постреливая в разбегающихся людей. Гусев, выпрыгнувший из машины и упавший в кювет при первых звуках авиационного мотора (что примечательно, крикнуть: "Воздух!" - и выдернуть с собой экспроприированного оберста он успел), наблюдал за этими развлечениями, скрипя зубами от ненависти и бессилия. Сидящий (невместно ему показалось на брюхе ползать, что ли?) рядом Кощей о чём-то думал и мрачнел с каждым выстрелом Геринговского выкормыша всё больше и больше. Потом вдруг одним прыжком выскочил на дорогу и встал, расставив ноги, развернув плечи и презрительно (как показалось приподнявшемуся в канаве Сергею) вздёрнул подбородок навстречу идущему на очередной заход гитлеровскому асу. Капитану, наблюдавшему за этим немного снизу, на миг показалось, что над дорогой вдруг выросла этакая бронированная башня, способная противостоять не то что одинокому истребителю, но всем Люфтваффе. Немец тоже, видимо, углядел что-то похожее, потому что чуть подправил курс и теперь шёл прямо на князя. Потом гитлеровец решил, что пора, и на дороге вдруг возникли и быстро побежали к собравшемуся противостоять плоду сумрачного тевтонского гения безумцу поднятые пулями фонтанчики пыли. Безумец стоял, непонятно на что рассчитывая, и спокойно смотрел на стремительно приближающуюся смерть. И только в самый последний миг вдруг выбросил в направлении "мессера" кулак.

Самолёт как будто получил, подобно боксёру на ринге, хороший удар в челюсть: его подбросило, и он, свернув в сторону, закашлял засбоившим вдруг двигателем и завилял над полем. Через минуту от него отделился тёмный комок, над которым почти сразу распустился белый купол. Несколько секунд Кощей смотрел в ту сторону, то ли пытаясь сообразить, что это значит, то ли приходя в себя после нанесённого удара, а потом вдруг сорвался с места и понёсся по выгоревшей траве к видневшейся на горизонте рощице, в которую, похоже, и должен был опуститься парашютист.

Гусев, затащив оберста обратно в машину, приказал водителю, то ли всё время так и просидевшему за рулём, то ли успевшему понять, что налёт закончился, и занять своё место, ехать за князем.

Поле хоть и казалось ровным, но таковым, увы, не было. Пока ехали, их таратайка пару раз чуть не застряла, пленный, решивший было что-то сказать, едва не прикусил язык и отказался от своего намерения, а сам Сергей довольно сильно ушиб копчик. Как бы то ни было, они успели догнать князя до того, как тот занялся лётчиком.

Собственно, занялся -- это громко сказано. Князь просто неторопливо шёл к пытающемуся отстреливаться гансу, не обращая внимания на пролетающие мимо пули. И это непритворное спокойствие действовало на незадачливого вояку посильнее угроз, ругани, рычания и лязганья клыками. Расстреляв всю обойму и ни разу не попав, гитлеровец попытался вставить новую, но не успел -- сделав последний шаг, Кощей ухватил его за держащую оружие руку и одним движением сломал её. Потом, не отпуская, подтащил потерявшего соображение от боли летуна к подъехавшей машине, зашвырнул под ноги сидящих сзади Гусева с оберстом и, устроившись рядом с водителем, скомандовал:

- К дороге!

Люди, разбежавшиеся было от самолёта, после исчезновения опасности стали собираться, искать родных, близких... Находили... Иногда живых. Иногда...

То там, то здесь раздавались причитания, плач, всхлипывания, и всё это, поднимаясь над дорогой, сливалось в полный страдания вой...

Несколько секунд князь стоял на обочине, то ли вслушиваясь в этот вой, то ли вбирая его в себя, а потом негромко проронил:

- Люди!

Вой начал стихать. Непонятно как услышавшие беженцы один за другим поднимали головы и смотрели на обратившегося к ним. Кощей же опять чего-то ждал. Когда же внимание большинства обратилось на него, князь поднял руку, которой удерживал за шиворот болтавшегося большой тряпичной куклой лётчика:

- Вот тот, кто это сделал. Вот тот, кто убил ваших близких. Он ваш!

И швырнул пленного в толпу. После чего отошёл обратно к машине, сел на своё место и принялся наблюдать...

Дальше пришлось ехать с частыми остановками: оберста постоянно тошнило от увиденного. Однако Гусев никакого сочувствия к нему не испытывал -- успел насмотреться на поведение "цивилизованных" тевтонов на захваченной территории. Зато по прибытии, когда Командир начал допрос "трофея", тот, забыв о своей спеси "представителя высшей расы", отвечал чуть ли не раньше, чем Колычев успевал сформулировать очередной вопрос. И при этом всё время косился на окно, за которым с задумчивым видом стоял Кощей. Командир, успевший выслушать рапорт Гусева, только хмыкал.

Собственно, с того дня жизнь вошла в успевшую стать привычной колею: капитан с князем бегали по вражьим тылам, подбирая "плохо лежащих" гауптманов, майоров, оберстлейтенантов и так далее. Заодно делом объясняли "цивилизаторам", что так называемое "техническое превосходство" (весьма условное, по мнению Сергея) почему-то не защищает от здешних варварских ночных ужасов. Совсем. И чтобы заполучить чёткие, яркие и жутко страшные галлюцинации, вовсе не обязательно употреблять грибы или, тем паче, самогон. Хотя, как выяснилось во время допроса очередного "языка", командование оккупантов считало иначе и издало приказ, запрещающий использовать местные продукты. Командир после этого признался князю, что не ожидал такого результата от его действий, на что Кощей только пожал плечами.

Ещё у Гусева улучшились отношения со слабым полом: те его представительницы, которые поначалу свысока посматривали на "какого-то капитанишку", теперь рассматривали Сергея, как боевого товарища и соратника "того самого спецсотрудника". Теоретически способного "замолвить словечко". Напрямую к Кощею они подходить пока что опасались. Но вот как долго продлится это "пока что"...

Когда Сергей рассказал об этом князю, тот хмыкнул, а потом вдруг спросил, не подыскал ли Гусев себе постоянную спутницу (жёнку, как он выразился). На что бравый капитан, гордо выпятив грудь, заявил, что сейчас не время об этом думать, поскольку война. И потом, среди кого присматривать? Среди записных охотниц за мужьями? Или среди этих? Которые... Ну, которые, в общем.

Кощей хмыкнул, демонстративно тяжело вздохнул и отвернулся -- мол, что с тебя взять...

Половина успеха -- в тщательном планировании! Сергей не помнил, где и от кого услышал это высказывание, но считал его полностью верным. И потому сидел сейчас рядом с Кощеем и прикидывал, где ещё они не были (в смысле, где ещё князь не развлекался) и где при этом можно умыкнуть технического специалиста в офицерских погонах. Причём недавно побывавшего в отпуске.

Последнее требование объяснялось очень просто: один из притащенных недавно "языков" в порыве откровенности рассказал, что только пару дней, как вернулся с побывки. Во время которой совершенно случайно встретил бывшего однокашника, под большим секретом похваставшегося, что их группа разрабатывает та-ко-е-е... Вот только эти бюрократы... Но всё равно: скоро, может даже уже в этом году (ну или в следующем) храбрые солдаты Вермахта получат та-ко-е-е...

Князь, присутствовавший при допросе (чем и объяснялось словесное недержание у ганса), по мнению капитана (присутствовавшего при князе. На всякий случай), ничего не понял. А вот сам Гусев...

Правда, окончательно Сергей в этом уверился, когда, закончив допрос, Командир посмотрел на него и вдруг сказал, что этим вот пленным Гусев отработал все свои кобелиные самоволки.

Сергей не обиделся. Главное -- они с напарником сделали нужное и очень важное для защиты Советской Родины и Советского Народа дело. И теперь ему хотелось ещё...

Мысли о прошлом, будущем и вообще оказались грубо прерваны истошным воплем пробегающего мимо красноармейца:

- Немецкие танки прорвали-ись!!!

Гусев чуть не подпрыгнул от неожиданности! В первый раз. А во второй -- когда Кошей рявкнул:

- Стоять!

Повинуясь этому рявканью, ноги паникёра немедленно замерли, а вот туловище продолжило нестись вперёд и в конце концов рухнуло, из-за чего в рот попал изрядный пучок пожухлой травы и вопль прекратился.

Когда звон в ушах поутих, Гусев услышал, как на юго-западной окраине села разгорается стрельба. Судя по звуку -- немецкие МГ и наши трёхлинейки. А вот пушечных выстрелов почему-то не было, что для танковых прорывов как-то не характерно.

Переглянувшись, капитан с князем одновременно пожали плечами, а потом так же одновременно затрусили в сторону боя.

Осторожно выглянув из-за угла крайнего дома, Сергей похвалил себя за догадливость: бой шёл почти так, как он себе и представлял. В том смысле, что танками на самом деле и не пахло. Был один влетевший в канаву мотоцикл с коляской, рядом с которым валялись два трупа в характерных плащах, и ухитрившийся застрять поперёк улицы "Ганомаг". Сергей попытался было сообразить, как эта неплохая, в общем-то, машина вдруг оказалась в такой ситуации, но быстро понял, что сейчас не время, и вернулся к наблюдениям.

Со стороны гансов бой вёл МГ, лениво ("Экономно!" - возмутился внутренний голос) постреливающий из бэтээра короткими очередями. Остальные члены экипажа занимались... чем-то. То ли набивали ленты для пулемёта, то ли выясняли, кто виноват. А может, решали, что делать -- сразу сдаться или ещё подразнить "этих восточных варваров".

Красноармейцы, напротив, палили в белый свет как в копеечку то ли в надежде испугать клятых оккупантов, то ли просто обозначая своё присутствие. Мол, мы здесь и нас так просто не возьмёшь. Гусев со своего места уже заметил парочку таких, а судя по саркастическому хмыканью князя, и он тоже.

Однако положение, если отставить в сторону все юмористические моменты, складывалось не ахти. Гансы не могли сдаться, пока у них остаются патроны (Сергей узнал это недавно, когда при допросе одного из "языков" зашла речь об Уставах. Мол, это у славянских варваров сдаваться Устав запрещает, а вот в цивилизованном Рейхе...). При этом выпустить весь боезапас в небо длинными очередями не позволяет то ли гордость, то ли что-то ещё. А у красноармейцев не было ничего, кроме винтовок. Похоже, даже гранат (или смелости, чтобы подобраться достаточно близко). О том же, что обычная трёхлинейка влёгкую пробивает борт этой, с позволения сказать, бронетехники, люди просто не знали.

Тупик, блин!..

Гусеву пришла в голову мысль отобрать у одного из горе-стрелков винтарь, пока ещё у того остались патроны, и показать как надо. И он уже даже присмотрел, у кого именно (всего делов -- улицу перебежать. Ага -- под обстрелом), но тут его хлопнули по плечу и голос князя посоветовал не высовываться. А потом перед глазами возникла знакомая спина и стала неторопливо -- со скоростью никуда не спешащего пешехода -- удаляться. Гусев от неожиданности даже выругаться забыл.

Однако удивился не только капитан: стоило Кощею выбрести на середину улицы, как стрельба разом смолкла. Причём с обеих сторон. Потом с бэтээра рявкнул пулемёт, и на дороге перед князем возникла короткая цепочка пылевых фонтанчиков. Потом кто-то из спрятавшихся по разным щелям бойцов громко и заливисто свистнул. Потом опять наступила тишина, и неизвестно, чем бы всё закончилось, но тут Кощей всё же добрёл до гансовской таратайки и трижды ударил кулаком в борт.

"Точно чокнулся", - с сожалением подумал Гусев и начал думать, что писать в рапорте, но тут над бортом показалась рогатая каска и два представителя противоборствующих армий вступили в переговоры. В очень короткие переговоры: князь что-то сказал, потом показал гансу раскрытую ладонь с чем-то непонятным (сам Гусев мог бы поклясться, что с небольшим шариком тьмы. Он такие уже видел. А ещё -- видел, на что они способны), после чего снова что-то сказал, повернулся и всё так же неторопливо побрёл обратно.

На четвёртом шаге (капитан считал) над бортом "Ганомага" появилась ещё одна голова и тоже в тевтонской каске. На пятом эта голова крикнула вслед князю что-то вроде "Эй, ты, стой!", только по-немецки. Кощей продолжал идти как шёл, а на седьмом раздалось (тоже по-немецки) такое долгожданное "Подожди! Мы сдаёмся!"

И только после этого князь остановился, секунду о чём-то подумал, развернулся и снова зашагал к бэтээру -- принимать капитуляцию. А Сергей понял, что ему тоже нужно подойти.

Гансов оказалось всего двое. Вылезли по очереди и встали у борта с поднятыми руками, хмуро поглядывая на начавших выползать из щелей и собираться в кучку красноармейцев. Судя по лицам, у некоторых доблестных представителей РККА сейчас чесались кулаки -- хотелось отвести душу на виновниках недавнего испуга. И виновники это понимали. И уже смирились.

Кощей тоже понял. И потому, чуть повернув голову к бойцам, коротко спросил:

- Кто старший?

Коротко и негромко. Однако его услышали. И вперёд протолкался сержант лет тридцати на вид, чисто выбритый и вообще какой-то весь подтянутый. Виновато глядя на князя, он представился:

- Сержант Негулящий, заместитель командира взвода!

Никак не отреагировав на такую необычную фамилию, князь распорядился принять трофеи под опись и послать кого-нибудь в штаб, чтобы прислали водителя, после чего приказал пленным следовать за ним. Колонной по одному и сняв каски.

Немцы, сообразив, что мордобой откладывается, повеселели, а Кощей, больше не обращая на окружающих внимания, неторопливо зашагал к базе. Как воспримут топающих за ним гансов случайные зрители, его не волновало.

Поглядев им вслед, капитан решил немного задержаться. Отобрал у ближайшего красноармейца винтовку и ни слова ни говоря пальнул в борт трофея. После чего, тыкая пальцем в новую дырку, доходчиво рассказал окружающим о превосходстве советской оружейной мысли над сумрачным тевтонским гением гитлеровских конструкторов. Что на самом деле трёхлинейка была изобретена ещё до революции, Сергея не волновало: модернизация была при Советской Власти? При Советской! Ещё вопросы?..

Дни шли за днями. Кощей по-прежнему предпочитал ходить на ту сторону или только с Гусевым, или вообще в одиночку. Исключение составляли случаи, когда главной задачей было либо перевести через фронт группу для продолжительной работы в тылу противника (в этом случае их выводили в относительно безопасное место, после чего желали удачи и прощались). Либо, наоборот, вывести к своим достаточно крупную группу окруженцев, кое-как сумевших догнать фронт и дать об этом знать командованию.

По этой причине Гусева стали снабжать холстом ручной выделки, который привозили чуть ли не с Урала, домашним хлебом тоже откуда-то оттуда. А ещё у старшины стоял холщовый мешок с крупной солью. Правда, князь честно предупредил, что как только начнутся заморозки, хорошая жизнь закончится -- леший уйдёт спать до весны вслед за всем своим хозяйством. Натура у него такая...

Сам Кощей в свободное время "грелся на солнышке", как он это называл. То есть сидел когда на лавочке, когда на перевёрнутом ведре, а когда и просто на постеленной плащ-палатке, прикрыв глаза и повернув лицо в сторону этого самого солнца. Даже если небо было сплошь тучами затянуто. Даже если дождь шёл. В последнем случае на него капли не падали. И на Гусева, когда тот выражал желание посидеть рядом. И на Командира...

Ещё -- князь медленно, но верно становился знаменитостью. И не только на той стороне -- там про него давно знали, хотя и без подробностей. Как подозревал Сергей, вообще, то есть без любых. В смысле, что есть у этих варваров их варварский то ли шаман, то ли колдун. То ли (как недавно поведал один из "языков", испуганно косясь на стоящего с безразличным видом князя) ручной демон. С последним вариантом активно боролись армейские капелланы, армейские агитаторы и фельдполиция, но все их доводы вдребезги разбивались об очередную выходку древнего порождения Земли Русской.

Нет, популярность Кощея росла и среди своих. И опять -- слухами земля полнилась. Одни описывали его сказочным великаном, таскающим с собой вместо положенной винтовки противотанковую пушку без щита. Другие -- ничем не примечательным мужичком, при необходимости превращавшимся в того самого сказочного великана. А были ещё третьи, четвёртые, пятые... Князя, которому Командир время от времени сообщал об очередном слухе, это забавляло, но и только.

Что же касается тех, кто что-то знал...

До них под роспись было доведено несколько правил. Первое -- не болтать. Потому как недалёк день, когда различные разведки (и не только немецкая) начнут активно копать эту тему ("Если ещё не начали", - флегматично заметил внутренний голос). Второе -- не лезть ни к самому спецсотруднику (о том, что он князь, да к тому же далеко не простой, предпочитали лишний раз не упоминать), ни к тем, кто с ним работает. Третье -- в случае возникновения конфликта (внутренний голос издал звук, как будто поперхнулся) постараться оттянуть разбирательство до прибытия полковника Колычева, который постарается уладить спор к выгоде для всех его участников. "Тех, кто выживет", - скептически уточнял про себя Гусев каждый раз, когда слышал об этом правиле.

Но была ещё одна категория информированных, доставлявшая одним -- беспокойство, а другим -- определённые надежды.

Женщины.

Не все, понятное дело, а только те, что крутились при штабах, при которых группа обычно устраивала базы. Улыбки, стрельба глазами, "случайно" принятые соблазнительные позы...

Одни видели в князе возможного мужа. Другие -- спутника на какое-нибудь (как война позволит) более-менее продолжительное время. Третьи -- просто приключение, которым потом, при случае (если, конечно, повезёт) можно будет похвастаться.

А Кощей лишь посмеивался да кивал Гусеву на очередную претендентку, вдруг решившую, проходя мимо, поправить обеими руками причёску...

Сергей (которому благодаря знакомству с Кощеем тоже перепадала изрядная доля благосклонности представительниц прекрасного пола) однажды не выдержал и спросил напарника, почему. Князь тогда долго разглядывал капитана, думая о чём-то своём, а потом вздохнул:

- Стар я для этих, - ещё помолчал и добавил: - Да и вообще...

Что означает это "вообще", Гусев не понял: от Кощея несло настолько дикой смесью чувств, что опасность сойти с ума при попытке разобраться в ней показалась капитану вполне реальной. Так что он предпочёл отложить эту тему до другого раза...

Тем временем жизнь продолжалась. Гитлеровцы пёрли вперёд как сумасшедшие, явно стараясь закончить войну если не до осени, то хотя бы до наступления распутицы. Но с каждым днём всё яснее и яснее становилось, что ничего у них не получится. И что зимовать им придётся здесь, на бескрайних русских просторах. И каждый раз, когда Гусев об этом думал, в душе у него поднималось... поднималось...

Ничего у него не поднималось. Поскольку душа -- понятие религиозное и придумано, наряду с другими подобными понятиями, для закабаления трудового пролетариата! Вот так! А поскольку подниматься не в чем, то и, соответственно, ничего и не поднималось...

Хотя Кощей в такие моменты поглядывал на напарника несколько озадаченно...

Очередное подтверждение того, что у гансов дела далеки от блестящих, было получено, когда князь с капитаном приволокли в качестве "языка" эсэсовца. Так-то Командир предпочитал с ними не связываться -- и слишком заносчивые, и упёртые, и во многих интересующих советскую разведку вопросах откровенно плавают. С точки зрения полковника беспартийный гауптман-связист был предпочтительнее штандартенфюрера (которого ещё попробуй найди). Но тут вдруг...

В общем, Кощей с Сергеем сходили, нашли, поймали, принесли и представили в лучшем виде аж целого эсэсовского майора. Оный майор хоть и оказался национал-социалистом аж с тысяча девятьсот лохматого года, мозги имел и задумчивый взгляд Кощея оценил совершенно правильно. И потому запираться не стал, а с каким-то непонятным злорадным удовольствием рассказывал, как хреново идут дела у Вермахта. Причины этого злорадства стали понятны, когда штурмбаннфюрер в порыве откровенности ляпнул, что уж теперь-то фюрер перестанет доверять этим задавакам и станет больше прислушиваться к истинным сынам Рейха...

В конце сентября Командир снова объявил о поездке в Москву и снова -- за час до вылета. И как и в первый раз, на приведение себя в порядок Гусеву дали только двадцать минут. А вот на аэродроме начались отличия. Вместо заслуженного ветерана ТБ-3, пусть и бывшего когда-то хорошим бомбардировщиком, но сейчас превратившегося в откровенно паршивый транспортник, им дали Ли-2! И пусть этот самолёт сконструировали в далёкой Америке, но, во-первых, в его создании наверняка принимали участие и простые трудящиеся! А во-вторых, наладив его выпуск, советская промышленность показала капиталистическому миру, что что бы сложное они ни изобрели, мы всегда сможем это повторить! А со временем -- и превзойти!

Кроме того, на этот раз они не стали дожидаться наступления темноты, и, наверное, поэтому весь первый час полёта их сопровождал истребитель.

Сразу после посадки их отвезли в Управление, где провели прямо в кабинет Наркома. Лаврентий Павлович в это время объяснял по телефону кому-то из подчинённых, кто он (подчинённый) такой и что с ним будет. И не только с ним, а со всеми его родственниками, причём не только живыми, но также уже умершими и ещё не родившимися. Причём сделает всё это сам Народный Комиссар лично.

Гусев, что скрывать, слушал с восторгом и вниманием, стараясь запомнить речь товарища Берии дословно или хотя бы почти дословно. И единственным, что портило впечатление от этой речи, было ощущение сарказма, которым тянуло от напарника. Сергей даже отвлёкся ненадолго, спрашивая себя, как же тогда ругались далёкие предки и не взять ли у Кощея пары уроков.

Наконец хозяин кабинета бросил трубку на рычаги и повернулся к посетителям:

- Прошу извинить! - хмуро проговорил он, глядя при этом исключительно на князя.

- Извинения приняты, - проскрипел-пролязгал тот, и Гусев ощутил, что да, на самом деле приняты.

Тем временем Нарком, удовлетворённо кивнув, перешёл к делу, ради которого их и пригласили:

- Князь, до нас доходили слухи, что с наступлением холодов лес перестанет помогать. Просто не сможет. Так ли это?

- Так, - совершенно спокойно подтвердил Кощей.

Берия вздохнул, о чём-то задумался ненадолго и наконец продолжил:

- Князь, есть мнение, что пока лес спит, вы... - заметив, как при таком обращении князь начинает хмуриться, Нарком поспешно поправился: - Ты! Сможешь помочь нашим... воеводам... - Берия пытался подобрать слова, которые, как он считал, были бы Кощею более понятны, чем современные, и получалось у него... Плоховато.

Князь, глядя на эти попытки, мысленно усмехался, однако из всех присутствующих понимал это только Гусев. Но и он старательно удерживал на лице подходящее моменту выражение.

Наконец, решив, что хорошего понемножку, князь жестом остановил разошедшегося Наркома и заговорил сам:

- Дело, о коем речёшь ты, есть честь великая...

"Для вас, - добавил про себя Гусев то, чего напарник не стал говорить вслух. - А мне невместно".

- ...и потребное для него мне неведомо.

Лаврентий Палычу, по ощущениям Гусева, аж на душе полегчало. Явно ведь ему это мнение не нравилось. Однако что ж поделаешь, если оно есть? Князь же продолжил:

- Если ж мыслите вы, что с уходом лешего на покой уйдёт и сила моя, то не так сие...

После этого заявления Наркому стало совсем хорошо. И он, посетовав на сильную занятость, не позволяющую принять высокого гостя так, как это требуется, пригласил его погостить пока в Москве и наконец-то посмотреть её как следует. И начать завтра с конструкторского бюро, в котором разрабатывают то, о чём Советское Правительство узнало только благодаря стараниям князя и его напарника. Ну, и ещё раз город посмотреть... А через пять дней их всех приглашают в гости...

При этом глаза Лаврентия Павловича на миг непроизвольно поднялись к потолку...

Гусев не знал, на что рассчитывал Нарком, направляя их в обычное, в общем-то, КБ при заводе, пусть и занимающееся сейчас несколько непривычным проектом, но ни Кощея, ни капитана оно не заинтересовало. Подумаешь, появится у пехоты очередная противотанковая штучка. И что?

Нет, вещь нужная, никто не спорит. Вот только к ней руки нужны. Умелые. А где их взять? А?.. Вот то-то!

С другой стороны -- Сергей вспомнил недавнее происшествие с "танками" - иной раз и корявыми руками можно что-нибудь сделать. Если вложить в них, например, гранату. Но, опять же, где её взять?

Капитан посмотрел на князя. Тот со своим обычным ничего не выражающим лицом слушал что-то объясняющего главного конструктора. Похоже, уже довольно долго, судя по нарастающему раздражению. И, похоже, главного конструктора пора было спасать. Однако Гусев не успел: остановив разработчика резким взмахом правой руки, Кощей достал из-за пазухи тёмную трубку сантиметров двадцати и что-то похожее на длинную иглу с утолщениями на обоих концах. Вложив иглу в трубку, он поднёс эту трубку к губам и резко дунул. После чего уставился на местного своими светящимися ядовито-зелёном цветом глазами. И в этот раз в его взгляде легко читалась откровенная насмешка.

Главный конструктор непонимающе переводил взгляд с воткнувшейся в дверной косяк стрелки на князя и обратно, не понимая, как следует реагировать на эту выходку, и Сергей решил ему помочь. Неторопливо прогулявшись к двери, он аккуратно вытащил стрелку и, подойдя к беседующим, протянул её напарнику. Тот, поблагодарив кивком, взял снаряд, поднял на уровень глаз Главного и покрутил в пальцах. Затем, видя, что тот всё ещё не понимает, подошёл к ближайшему кульману (работавший за ним предпочёл не ждать, когда его подвинут, а отскочил сам), взял из стоявшего рядом специального стакана карандаш и принялся рисовать. Стрелку. В трёх видах. Сбоку с раскрытым оперением. Сзади со сложенным оперением (Гусев понял это только потом). Сзади с раскрытым оперением. После чего, не увидев в глазах конструктора понимания, добавил на последнем рисунке изогнутую стрелку -- мол, крутится. И, наконец, демонстративно вздохнув, повернулся к капитану:

- Гусев, ты идёшь?

* Для желающих высказать "фи" по поводу этого эпизода.

"В конце 1943 года чешские инженеры завода "Ceska Zbrojovka" в Брно создали свой вариант советского 82-мм реактивного снаряда М-8.

80-мм ракета имела близкие к своему прототипу характеристики, но точность стрельбы благодаря вращению, сообщаемому стабилизаторами (установленными под углом к корпусу снаряда), была выше, чем у советского образца".

Взято здесь: Немецкая реактивная артиллерия в годы войны. Часть 2-я

Оказавшись на крыльце, они остановились подождать почему-то задержавшегося Командира, и Сергей спросил князя, из-за чего он так взъелся.

- Думать не хотят! - буркнул тот, отворачиваясь.

Колычев появился минуты через три. Оглядел напарников, вздохнул и отправил в заводской отдел госбезопасности. Как он выразился, чайку попить и его подождать. Потому как он не хочет потом объясняться из-за разгромленного завода.

Переглянувшись, Кощей с Сергеем одновременно пожали плечами и отправились по указанному адресу.

Встретили их, можно сказать, с распростёртыми объятиями и первым делом поинтересовались, не нужна ли какая помощь. Потом, узнав, что не нужна, предложили чаю с деревенским мёдом -- одному из сотрудников родители с оказией передали. Князь к мёду отнёсся очень даже благосклонно, и Сергей попенял себе, что не догадался раньше добыть напарнику лакомство.

Пока пили чай, разговорились. Новых знакомых в первую очередь интересовало, как там, на фронте. Правда ли, что гитлеровцы выдыхаются?

При последнем вопросе князь, до этого аккуратно слизывающий с ложечки капельки мёда и не принимавший участия в беседе (гостеприимные хозяева не настаивали. Похоже, получили инструкции), отчётливо фыркнул. А когда к нему обернулись, пояснил:

- Не он выдыхается. Мы из него дух вышибаем.

Вдруг одна из дверей, ведущих во внутренние помещения, распахнулась и оттуда вылетел здоровенный мордоворот в форме. Пролетев мимо успевшего пригнуться князя (слава... э-э-э... хорошо, что он его ловить не стал), тело врезалось в стенку и начало медленно стекать -- иначе не скажешь - на пол. Неуспело -- из той же двери вылетело второе тело тоже не маленьких размеров и влипло в первое.

- Примерно так, - совершенно спокойно прокомментировал увиденное Кощей. И добавил: - Стоять!

Команда относилась к третьему телу, вылетевшему оттуда же, но, в отличие от первых двух, на своих ногах. Молодой парень. Лицо разбито в кровь, возраст определить сложно, но по мнению Гусева -- лет восемнадцать. И что примечательно -- руки у этого шустрика, похоже, связаны. За спиной.

Кощей, умевший, мимолётно скользнув взглядом, углядеть множество деталей, довольно усмехнулся. У него вообще настроение начало стремительно улучшаться! Почему-то. По ту сторону фронта это означало очередную пакость оккупантам, по эту...

Гусев напрягся.

- Гой еси, отрок! Камо грядеши? - и, поглядев в вырученные глаза зависшего в полёте юнца, разрешил: - Можешь говорить!

- Ч-чего?

Князь вздохнул:

- У тебя либо уши через раз работают, либо память девичья... Я спросил: камо грядеши?

- Э-э-э...

Дежурный, наконец-то прекративший лапать кобуру и догадавшийся подобрать отвисшую челюсть, вопросительно посмотрел на Гусева, ожидая разъяснений. Однако Сергей ничего объяснять не стал. Вместо этого он посоветовал срочно доставать бумагу и карандаш и начинать писать протокол допроса. Потому что князю даже самые упёртые нацисты отвечали, а уж этот сопляк...

В общем, довольно быстро выяснилось, что отрок сей, именуемый Алексием (от князя пришла ощутимая волна неудовольствия -- ну не любил он чужестранных имён!), сыном Михаила (та же реакция) из рода Пучкова, возрастом восемнадцать зим, никакой не чужестранный шпиён и даже на злостного расхитителя, сиречь вора, как-то не тянет. Поскольку выносил с завода собственноручно сделанную патефонную пружину, поскольку старая сломалась. А чтобы никто чего лишнего не удумал, сделал он её во время (и вместо) обеда и из негодного обрезка.

На этом месте дежурный вскинулся: мол, врёшь. Однако Гусев, ухватив его за плечо и усадив обратно, посоветовал потом самому попробовать соврать Кощею. И дежурный увял. А когда выяснилось, что сведения о хищении поступили от того, кто имел в этом деле личный интерес (хотел отомстить за побитую физиономию), и вовсе уткнулся носом в бумаги. Что повесить на мальчишку нападение на сотрудников не получится, он уже понял. Да и то, кому охота становиться посмешищем?

Потом Кощей принялся выяснять, кто научил юнца бою, попросил показать пару приёмов (к тому времени достойного, как оказалось, потомка рода Пучковых уже и от паралича освободили, и руки развязали) и для начала предложил поступить на службу в госбезопасность, учителем. А то такие вот бойцы...

Успевшие прийти в себя и тихо, как мыши под веником, сидевшие у стены сержанты стыдливо опустили глаза...

Получив же отказ -- мол, повестка пришла, воевать хочу -- князь наконец предложил "расхитителю" пойти служить к ним в группу.

- Командир меня прибьёт, - пробурчал капитан, услышав это.

- Командир сам говорил, что ещё люди нужны, - совершенно спокойно возразил Кощей, и Сергей был вынужден согласиться: действительно говорил.

Вот так и получилось, что бестолковая, в общем-то, поездка вдруг приобрела смысл...

А вот Москва не произвела ожидаемого впечатления. И хотя их провезли почти что по всему городу, показывая всевозможные достопримечательности, заинтересовал князя только зоопарк. И здесь Гусев увидел то, о чём только подозревал: напарник разговаривал со зверями. Они ему что-то рассказывали, он слушал, иногда спрашивал, они отвечали... Людям о содержании бесед почти ничего не рассказывал. Сказал только, что медведица, которую работники зоопарка звали Зойкой и у которой, оказывается, было и другое, истинное имя (вот только повторить его вряд ли кто смог бы. Кроме Кощея), никуда уезжать не хочет и намерена зимовать здесь. И даже берлогу себе роет. Работники зоопарка в ответ только повздыхали и посетовали, что решение этого вопроса зависит не от них, на что князь посмотрел на сопровождающего и вопросительно поднял бровь (то место, где она у людей находится). Сопровождающий пообещал разобраться...

Оставшиеся два дня до встречи князь просидел в гостинице. На крыше. Вообще-то по ночам он там тоже сидел, просто Гусев, который составлял ему компанию в светлое время суток, на ночь отправлялся спать (новый член группы, поселённый в номере капитана на раскладушке, штудировал в это время Уставы, раздобытые дежурной по этажу). Командир, к которому, похоже, приставали с вопросами по этому поводу, приходил пару раз, сидел по часу и уходил. Ни о чём не спрашивал. Ничего не рассказывал. Только во второй раз напомнил, что утром князю надо быть у себя в номере.

На следующий день их троих (Пучков остался и дальше учить Уставы) везли в большой машине с большим и очень красиво отделанным салоном. Напротив, в мягком на вид большом и наверняка удобном кресле сидел Народный Комиссар. Он расспрашивал о событиях последних дней, что понравилось, что -- нет, а кроме того рассказывал о правилах поведения, принятых в том месте, куда они ехали. А ехали они ни много ни мало, а на дачу к Нему! Гусев об этом догадывался. Он этого ждал. И что скрывать, надеялся! Стать одним из немногих (в масштабах страны, конечно), кто видел Его всего лишь в нескольких шагах! И даже, может быть, кому Он пожмёт руку!..

Потом был один КПП, потом второй, потом третий... И это было правильно, потому что охранять главу государство нужно как следует. Правда -- Гусев покосился на сидевшего с безразличным видом Кощея -- некоторым эта охрана...

"Хорошо, что князь за нас, - подумал капитан. - Очень хорошо! И очень жаль, что его нельзя послать убить, скажем, Гитлера!"

При этой мысли Сергей непроизвольно хмыкнул, чем привлёк внимание Наркома и Командира, посмотревших на него вопросительно. К счастью, машина как раз подъехала к крыльцу и подскочивший к ней очередной охранник открыл дверцу, приглашая гостей выйти, и вытянулся рядом. А у входа их уже поджидал какой-то полковник.

В прихожей этот полковник подвёл прибывших к небольшому овальному столику тёмного дерева (или это лак такой? Гусев не понял) и попросил выложить на него всё оружие. А после того, как сначала Нарком, затем Командир и, наконец, Гусев выложили всё, вплоть до перочинных ножей, требовательно посмотрел на князя.

"Сейчас начнётся!" - со смешанными чувствами понял капитан, наконец-то осознавший, что тревожило его с самого сегодняшнего утра.

Неторопливо подойдя к столику, Кощей задумчиво посмотрел на него, а потом вдруг ухватил стоящего рядом полковника за горло, притянул к себе и начал размеренно скрипеть ему в лицо:

- У князя вольного, в полон не взятого, меч требовать -- обида великая князю вольному.

Полковник попытался, ухватив Кощея двумя руками за предплечье, освободиться, однако не получалось.

- У вестника чужого, с вестью прибывшего, меч требовать -- обида великая пославшему того вестника.

Полковник вспомнил наконец, чему его учили на занятиях по рукопашному бою, однако силёнок явно не хватало. Кощей же продолжил, не обращая на трепыхания жертвы ни малейшего внимания:

- У мужа вольного нож требовать -- обида великая мужу вольному...

"Да он же его высасывает! - вдруг осенило Гусева. - Как тех гансов, только медленно!" И Сергей, не задумываясь, рванулся к Кощею, ухватил рукой за плечо и торопливо заговорил, стараясь не глотать звуки. Слова при этом приходили сами:

- Княже, не лишай живота тиуна негодного! Не по кону то будет!

Кощей застыл. И хотя его пальцы продолжали стискивать горло незадачливого охранника, однако капитан видел, что жизнь из того больше не уходит. Наконец напарник -- а это опять был напарник, а не грозный князь ночной, - повернулся к Сергею:

- Гусев, куда ж ты лезешь под горячую-то руку, а?

- А что делать? - пожал плечами капитан. - Сам же учил.

- Сам, - вздохнул Кощей, наконец-то выпуская жертву. - На свою голову...

Оставшийся без присмотра полковник куда-то исчез, но ни Гусева, ни кого другого из находившихся в вестибюле это не огорчило. Даже стоявшие у высоких застеклённых дверей, ведущих куда-то вглубь дома (в них-то полковник и шмыгнул), сотрудники ничего предпринимать не стали. То ли всякие подобные случаи были здесь в порядке вещей, во что не верилось совершенно, то ли выходка полковника -- очередная проверка. Но если это так...

Сергей представил, что бы он делал на месте товарища Берии или даже...

Капитану стало душно. От одной только мысли, что он мог бы оказаться на месте... На месте...

А вот на месте Наркома -- запросто. И понять, почему товарищ Народный Комиссар устраивает такие проверки -- тоже легко. Он ведь не ходит с каким-то непонятным не пойми кем через линию фронта. Значит, имеет право сомневаться. И даже не право, а обязанность...

"Недоеденный" полковник так и не вернулся. Вместо него появился комиссар ГБ третьего ранга -- похоже, начальник полковника -- и пригласил за собой. И ещё через минуту они вошли (двери перед ними открыли те самые сотрудники, не ставшие вмешиваться) в большую комнату, которую, по мнению Гусева, можно было бы назвать и залом. В середине этой комнаты стоял накрытый белой скатертью стол со стульями по бокам, а у дальнего конца этого стола -- столик поменьше, показавшийся Сергею с такого расстояния совсем крохотным. У этого столика тоже стояли стулья. Два.* И на одном из них...

* Описание большого зала на даче И.В.Сталина в Кунцево.

Капитан государственной безопасности Сергей Гусев развернул плечи, выпятил грудь, приподнял подбородок и незаметно для себя почти перешёл на строевой шаг. Сидевший же за столиком тем временем встал и неторопливо пошёл навстречу...

Увы, не капитану Серёге Гусеву (хотя, конечно, и ему тоже), а Кощею, князю ночному, как-то незаметно оказавшемуся впереди и так же незаметно изменившему успевшую стать за последние дни привычной гимнастёрку генеральского фасона на княжеский наряд. По бокам от него и на полшага сзади шли, изображая то ли свиту, то ли ещё что, Командир с Наркомом, а капитан Гусев, как самый младший, оказался позади всех.

Поначалу Серёга даже обиделся: как же так? Это ведь он -- боевой товарищ и напарник, и это он должен быть рядом! Но потом подумал, что обижаться по таким пустякам -- детство и просто глупость. И что нужно не заниматься ерундой, а смотреть и слушать. И запоминать. Чтобы потом, после войны рассказывать детям о первой встрече товарища Сталина с товарищем Кощеем. И даже представил, как будет это делать:

"Они сошлись у середины длинного стола, и остановились в двух шагах друг от друга. Немного помолчали, а потом товарищ Сталин произнёс:

- Здрав будь, Кощей, князь ночной! Я, Иосиф, сын Виссариона из рода Джугашвили, правитель земли этой, приветствую тебя и благодарю за ту помощь, что оказываешь ты народу нашему!

А Кощей помолчал немного, потому что так положено, и отвечает:

- И ты здрав будь, сын рода Джугашвили, великий князь! Я, Кощей, князь ночной, Оберегатель земли этой, приветствую тебя и говорю: не за что нам благодарить друг друга, ибо делаем мы то, что должно. Что сердце велит.

А товарищ Сталин подумал немного и понял, что прав Кощей. Ибо должен правитель о земле своей печься, не то никакой он будет не правитель, а так, проходимец. И сказал тогда Кощею..."

- Гусев, ты что, заснул?

- Что?! - вскинулся капитан, грубо выдернутый из своих мечтаний.

- Заснул, спрашиваю? - спросил сбоку знакомый насмешливый голос.

Посмотрев туда, капитан увидел весело улыбающегося напарника, а прямо перед собой, в том кресле, где по дороге к Самому сидел Нарком, Командира. Это что получалось, они обратно уже едут? То есть Встреча уже была?!

При этом напарник нахально скалится, а Командир смотрит с непонятным любопытством: мол, что скажешь?

Поизображав выброшенную на песок рыбу, то есть несколько раз беззвучно открыв и закрыв рот, Серёга в конце концов мысленно сплюнул (плевать в машине из кремлёвского гаража -- это, знаете ли...), буркнул: "Да ну вас!" - и обиженно отвернулся к окну.

С полминуты в салоне царила тишина, потом князь насмешливо хмыкнул:

- Ну вот, Командир, а ты говорил...

Гусев смотрел в другую сторону, но что Командир сейчас разводит руками, мог бы поклясться. Князь же, не дождавшись ответа словами, продолжил:

- Понимаешь, Колычев, этот... как его... лишний состав...

- Личный, - поправил полковник.

- Уверен? - голос Ночного Проклятия Гансов был наполнен, казалось, всем сомнением мира.

Командир, похоже, кивнул, потому что Князь Смертельно-Злых Шуток согласился:

- Ладно, пусть будет личный. Так вот, возьмём, к примеру, нашего малыша...

"Что?!" - чуть было не возопил Гусев

- ...высок, строен, хорош собой, так? - даже не дожидаясь ответа, Кощей продолжил: - При этом силён ("Для люда", - язвительно уточнил внутренний голос), читал книги, видел... эти...

- Статуи, - подсказал Колычев. - И скульптуры.

- Во! - согласился князь. - Они! Да. Чуток знает бой... Чуток! - повысил голос напарник, увидев, как Сергей напрягся. - Потому как дитятя, коего мы недавно подобрали и пригрели, без огнеплюйных громыхалок и там, где тепло и где ни льда, ни снега нет, он его уложит и не вспотеет. И вообще, с какой стороны ни глянь, а многим девицам муж выгодный. И при этом...

Последовала долгая пауза, и Гусев не выдержал, оглянулся: Кощей с Командиром смотрели на него с лёгкими добрыми улыбками, а князь при этом ещё и тыкал своим длинным тощим указательным пальцем в небо.

Убедившись, что напарник достаточно созрел для продолжения, князь отвернулся к Колычеву:

- Неблагодарен, как степняк!

- Что-о?! - подскочил капитан. - Я неблагодарен?!

- А кто?! - изображая изумление, Кощей округлил глаза и приоткрыл тонкогубый рот. - Вот скажи, ты хотел поехать с нами?

Сергей кивнул. Глупо отрицать очевидное.

- Поехал?

Опять пришлось кивать.

- А хотел увидеть вашего великого князя живым и вблизи?

Гусев и теперь кивнул бы не раздумывая, но его покоробила формулировка. Что значит, живым? А каким ещё? Но поскольку Командир с князем смотрели на него -- первый вопросительно, а второй требовательно -- снова пришлось кивать.

- А хотел, чтобы он тебя увидел? Тоже вблизи?

Капитан поскрёб затылок и озадаченно посмотрел на Командира:

- Но я этого не помню...

- Потому что не надо, - совершенно серьёзно сказал Кощей и добавил: - Ты помнишь только то, что безопасно. Прежде всего для тебя.

- Как это? - не понял Гусев.

- Ну...

Установленный в салоне телефонный аппарат коротко прогудел, и Колычев, сняв трубку и выслушав водителя, повернулся к подчинённым:

- Приехали. Выходим.

"Распутица... Как много в этом звуке..."

Гусев заворочался на мешках с... Со снабжением, короче говоря. И с почтой. В общем, на мешках. Устраиваясь поудобнее. На какое-то время. Потому что в подпрыгивающем на кочках и ухабах кузове полуторки долго сохранять какое-то одно положение было невозможно.

Кое-как устроившись, Гусев с ненавистью посмотрел на два обычных с виду ящика, на которых, вместо стандартной маркировки, красовались две надписи -- на старославянском и какими-то неведомыми резами, нанесённые лично князем и означавшие, по его словам, "Это моё". Кроме того, надписи служили меткой, по которой Кощей всегда сможет их разыскать, и защитой.

Услышав про защиту, Сергей высказал вполне справедливое, по его мнению, сомнение в её надёжности, на что получил ехидное предложение попробовать. И тут же вспомнил, что напарник по части всяких пакостей и ловушек вполне достоин звания мастера. И подумал. И отказался. Кощей же, увидев, что поддаваться на его провокацию желающих нет, перешёл на серьёзный тон и объяснил, что как раз капитан с полковником и смогли бы открыть эти ящики, а вот кто другой... Но Гусев всё равно решил, что с присмотром -- оно надёжнее. И потому трясся сейчас в кузове. А Кощей -- где-то рядом, Сергей его чувствовал. На этой своей Кромке ("А тебя не взял!" - съехидничал внутренний голос).

Капитан оглядел ящики... Судя по испытаниям, на которые они случайно попали, пехоту ждёт очень даже неплохой подарок. И не только пехоту, особые группы тоже. Но это нужно будет сначала проверить, для того они с напарником и выпросили там же, на полигоне, несколько штук. Точнее, князь выпросил. А ещё точнее -- незаметно нажал, как он это умеет.

Вот только караулить их напарник не хочет...

Кузов в очередной раз подбросило, и мысли капитана перескочили на дороги. Как подозревал Гусев, Кощей не захотел ехать на машине не только из-за тряски, капающего через дыры в брезенте (дожились! Во вражеском тылу творим что хотим, а в своём нормальный тент достать не можем!) дождя и задувающего во все щели ветра. Нет, этот хитрый... хитрый... (Гусев попытался найти в памяти подходящего зверя, чтобы обозвать напарника, но не получалось). Хитрец, в общем. Сообразил, что застрявшую машину придётся выталкивать. И решил, что проще не попадаться на глаза. Н-да. Боевой товарищ, называется...

Кузов снова тряхнуло, и взгляд Гусева опять перескочил на ящики, а мысли -- на поездку. Она (поездка) случилась ровно через полтора месяца после их возвращения из предыдущей. И князь с капитаном полетели вдвоём. Командир остался, как выразился Кощей, "строить и воспитывать", потому что как-то незаметно группа стала расти -- помимо подобранного в прошлую поездку Пучкова, добавилась ещё пара оперативников (оба -- после одобрения князя), и вот их всех теперь нужно было подтянуть, "чтобы не мешались". И занимался этим подтягиванием лично князь, гоняя не только новичков, но и капитана (хотел ещё и старшину с радистами, но Командир не позволил). А вот теперь эта забота свалилась на полковника Колычева. Н-да, мало ему своих было...

Поскольку прибыли они через час после полудня, то прямо с аэродрома их отвезли в Кремль, а там князь сразу (после доклада секретаря) прошёл к Нему, а Гусев остался ждать в приёмной, сделав физиономию ящиком и время от времени ловя на себе любопытные взгляды ожидающих своей очереди.

У Него князь пробыл недолго, чуть меньше десяти минут, потом дверь распахнулась, и на пороге кабинета появились Он с Кощеем! Впрочем, удивлялся Гусев, уже вскочив и вытянувшись по стойке смирно. И не он один -- точно так же вытянулись и ожидающие, и секретарь. И все, судя по ощущениям, старались удержать стремящиеся отвалиться челюсти: чтобы Он кого-то провожал к выходу?!

Дальше всё пошло как обычно: гостиница с уже знакомой дежурной по этажу, те же номера, та же ванная с текущей из крана горячей (!) водой... И пара больших мохнатых полотенец!..

Отравляло жизнь только отсутствие чистого белья. Но не таскаться же из-за одной смены с этим громоздким фанерным угрёбищем? Да и потом, жизненный опыт подсказывает, что стоит приготовиться к чему-нибудь хорошему, как начинаются неприятности. Так что спасибо, как говорится, и на этом. Тем более что старшина группы, успевший собаку съесть на организации фронтового быта, ухитряется на зависть соседям регулярно устраивать подопечному личному составу помывки пусть и в им-про-ви-зи-рованной, как назвал её Командир, но всё же бане. А тут...

Сергей прикинул возможность походить пока в полотенце, а бельё простирнуть, но отказался от этой мысли. Потому что полбеды, если до утра не просохнет, но что прикажете делать, если князь, к которому приключения сами липнут, возьмёт и что-нибудь учудит?..

Ровно в восемь часов утра, когда Сергей с Кощеем в номере князя пили чай после завтрака (опять овсянка, и опять Гусев не удержался и смолотил порцию напарника), в дверь вежливо постучали. Курьер, прибывший от Наркома, сообщил, что "товарища Кощея" просят поприсутствовать на промежуточных испытаниях нового оружия и что машина ждёт внизу.

Такие приглашения пропускать мимо ушей не принято, и через несколько минут напарники уже ехали к месту проведения испытаний.

На полигоне, кроме них и группы заводчан, присутствовали ещё и два генерал-лейтенанта из ГАУ. Представители заказчика, так сказать. И эти представители попытались было выпроводить "посторонних" куда подальше, однако после предъявления документа, переданного курьером вместе с приглашением, слегка увяли и в дальнейшем старательно делали вид, что никаких гэбистов тут нет.

Стрельбы не впечатлили. Граната летела недалеко, метров на сто, и при этом прямо - только первые шестьдесят. Правда, грохала сильно -- битому-перебитому Т-III, используемому в качестве мишени, опорный каток снесла начисто, так что несмотря на все недостатки, в сложившейся обстановке пехота будет благодарна даже за это. В конце концов, кто-нибудь может швырнуть связку гранат на полсотни метров? А из окопа? А так, чтобы ещё и попасть?..

Вот и нечего тут!

Примерно в таком духе Гусев с генерал-лейтенантами и побеседовал. Те же, изумлённые нахальством всего лишь капитана, пусть и из грозного Наркомата, всё это проглотили молча. Однако когда Сергей попытался наложить лапу на не потраченный при стрельбах боезапас, пришли в себя и стали, что называется, грудью на защиту "секретного изделия". Пришлось вмешаться Кощею...

Полуторка неожиданно сбавила ход, а потом остановилась совсем. Снаружи послышались возбуждённые голоса, потом брезент сзади приподнялся и над бортом появилась знакомая бледная зеленоглазая... физиономия:

- Гусев, просыпайся. Воевать пора...

"Немецкие танки прорвали-и-ись!.." Почему-то этот заполошный вопль опять вынырнул из глубин памяти, и Сергей, передёрнувшись, мысленно выругался. Вот зацепится же такая дрянь -- и не знаешь, как от неё избавиться!

К счастью, здесь таких воплей не было. Да, люди разговаривали на повышенных тонах и просто громко, но именно разговаривали. А вот танки, в отличие от того раза, были. Натуральные. Рота. Неполная, что хорошо. Потому что полная танковая рота Вермахта имела на вооружении восемнадцать машин. А здесь присутствовали двенадцать (вообще-то Гусев со своей позиции видел только восемь, но что всего их именно дюжина, знал твёрдо). Правда, среди них не было ни одной "четвёрки", у которых и пушка посолиднее, и корпус покрепче. Но не было и "двоек" с "единичками". И ещё одной положительной стороной являлось отсутствие у гансов артиллерии.

Ещё капитан был отчего-то твёрдо уверен, что гитлеровцы обязательно атакуют. Что-то у их командира было с мозгами: то ли обиделся, то ли хочет кому-то что-то доказать. А может, просто дорвался вчера до деревенского самогона и до сих пор не протрезвел. Как бы то ни было, атака будет и будет скоро.

Хуже другое: защищать это село почти некому. Пара десятков курсантов с ускоренных лейтенантских курсов, две не совсем исправные сорокапятки (правда, стрелять могут. И даже попадать, если в упор), команда выздоравливающих, спешно собранная в госпитале, и они с князем. И с секретным грузом.

Гусев хмыкнул: давно ли он думал, что князь притягивает неприятности? А сам? Это ведь была его идея по дороге от аэродрома на базу сделать крюк и навестить в госпитале Мишку Северова. Главный радист группы, получив назначение на эту должность (ещё до отъезда в Москву прислали двух новеньких), то ли от радости, то ли по причине крайней неудачливости словил шальной осколок. Из-за чего теперь "отдыхал" на госпитальной койке, "любуясь" вымотавшимся персоналом и наверняка с "аппетитом" поглощая госпитальную пищу. И чтобы хоть как-то скрасить боевому товарищу жизнь, Серёга принял решение завезти ему гостинцев...

Полуторку уже разгрузили, выложив всё, включая ящики с секретными образцами, в сторону и теперь забивали -- иначе не скажешь -- кузов лежачими. Курсанты устраивали на выбранных (грамотно, надо сказать) позициях пушчонки, а их командир, капитан, распределял выздоравливающих по позициям. Насколько понял Гусев, задача отбить атаку не ставилась. Только задержать. Как можно дольше. Чтобы успели вывезти раненых...

Сергей некоторое время смотрел на это, а потом вдруг подумал, что какая разница, где именно проводить испытания образцов. Отозвав капитана в сторону и предупредив о секретности того, что тому, возможно, доведётся увидеть (а также о написании отчёта об увиденном), Сергей попросил выделить пятерых толковых курсантов.

На секунду задумавшись, капитан выкрикнул две фамилии, а когда названные подбежали, приказал взять ещё троих и поступить в распоряжение товарища капитана. После чего продолжил заниматься устройством обороны: для эвакуации госпиталя требовалось задержать гитлеровцев хотя бы на полчаса, и эти полчаса капитан как раз и собирался обеспечить.

Когда курсанты собрались, Гусев раздал им гранатомёты, коротко объяснил, как пользоваться, и оглянулся на стоящего позади Кощея:

- Князь?

- Командиром займусь, - хмуро сообщил тот. - Пока он жив, таратайки эти не отступят.

- Хорошо, - кивнул Сергей и попросил: - Только не подставляйся, - после чего, махнув курсантам, побежал в сторону пока ещё вялой перестрелки. Вслед ему полетело:

- За собой следи! Орясина.

Добежав до крайних домов, Гусев остановил группу и, выделив из неё две пары, разослал по позициям, после чего повернулся к оставшемуся курсанту:

- Тебя как звать?

- Курсант Олег Кушкин! - чётко доложил тот, однако вытягиваться не стал -- похоже, некоторые правила выживания на передовой им преподать успели.

- Делаем так, Олег. Сначала добираемся во-он до тех воронок. Ты остаёшься там и ждёшь, когда я вернусь. Я пробираюсь чуток дальше и работаю. Если я не вернусь, пробираешься к во-он тому оврагу, один раз стреляешь оттуда и дуешь потом в деревню. Только аккуратно. Ползком, понял?

Кушкин кивнул. С сомнением посмотрев на него (вообще-то паренёк этого сомнения не заслужил, но дурной пример князя...), Гусев закончил:

- Последний снаряд тогда потратишь в деревне. Между домами уж точно кого-нибудь прищучишь. Уяснил?

- Так точно!

- Тогда за мной!

С укрытиями было туговато. Кроме воронок, только редкие кусты и ещё тот мелкий овражек, тянущийся до самой деревни. И потому большую часть пути они проделали либо на четвереньках, либо вообще ползком. Наконец, добравшись до самой близкой к оврагу воронки, Гусев решил, что уж отсюда в случае чего курсант благополучно выберется, оставил его ждать с двумя "трубами", а с оставшимися двумя перебрался метров на тридцать дальше. Подождал немного, успокаивая дыхание, и осторожно выглянул.

Немцы продолжали наступать, как и раньше, только теперь пехота обогнала притормозившие танки, и те медленно ползли следом, время от времени постреливая в сторону деревни. То ли играли на нервах у обороняющихся, то ли пытались заставить огневые точки ответить. А может, просто успокаивали собственные нервы. Однако ни артиллеристы, ни свежеиспечённые гранатомётчики, ни пулемётчики (Сергей видел в деревне два "Максима") не отвечали, выжидая удобного момента.

Когда наступающие преодолели середину поля, с околицы начали хлёстко стучать трёхлинейки, и гитлеровцы наддали. Нет, на бег пока не перешли, но вот шагать стали намного быстрее. И танки теперь палили не в белый свет как в копеечку, а что-то там выцеливая. Во всяком случае, судя по коротким остановкам для выстрела, пытались.

Прикинув, что край цепи пройдёт мимо примерно метрах в сорока, Гусев удовлетворённо хмыкнул. Получалось, что один панцер получит своё с гарантией. Потом Сергей посмотрел на приближающиеся танки, и решил, что даже не один, а два, как раз по числу гранатомётов. А потом ему вдруг показалось, что он видит Кощея. Моргнув и потерев на всякий случай глаза, капитан снова посмотрел на середину поля и убедился, что нет, не показалось, Кощей! Но какой-то странный -- блёклый, полупрозрачный, колышущийся... Не знай Гусев, что его напарник жив и здравствует, решил бы, что это призрак (ну и что, что материализм не допускает их существования?)! Однако по всем ощущениям князь сейчас находился... Сергей прислушался к себе и озадаченно поскрёб затылок: в середине поля Кощей и находился. Как раз в том самом месте. И что бы это означало?

Увы, в этот раз докопаться до истины было не суждено: призрачный князь взял меч наизготовку, и Гусев вдруг обратил внимание, что рычание двигателя и лязг гусениц стали намного громче. Поспешно нырнув в воронку, капитан приготовил один из двух гранатомётов и полез обратно. Успел вовремя. В пяти метрах как раз проезжал самый крайний Т-III, а за ним, метрах в сорока, в зону поражения неторопливо вползал и второй.

Раздумывать было некогда, и Гусев, подняв "трубу", чуть ли не навскидку выпустил гранату по ближнему танку. Если бы кто спросил Сергея, как он успел до попадания убрать голову вниз и почему уцелели барабанные перепонки, то вряд ли получил вразумительный ответ. В том числе и потому, что сам капитан об этом не задумывался. Потом другие заботы появились, а тогда...

А тогда единственным желанием капитана Гусева было успеть выстрелить ещё раз. И попасть. Благо в глазах не двоилось. А потом... Потом -- пока не важно.

Когда громыхнула и вторая граната, Сергей, высунувшись, оценил результат -- теперь попадание пришлось в ходовую часть и, похоже, как и той злосчастной "троечке"-мишени, снесло каток и заодно порвало гусеницу. Из-за чего "панцердрай" развернулся боком к околице. Сидевшая в засаде ближняя сорокапятка (дальняя уже какое-то время работала по другим целям) не упустила предоставившейся возможности и вгоняла в подставленный борт снаряд за снарядом -- то ли от испуга, то ли от ненависти.

Полюбовавшись этой картиной, Гусев окинул взглядом поле, ничего интересного не увидел и рванул к наверняка заждавшемуся уже курсанту. Вслед ему коротко и зло рявкнул какой-то пулемёт, но потом, похоже, переключился на другие цели. Так что до места Сергей добрался без особых сложностей. На месте же, когда он скатился в воронку, его встретили круглые от удивления, большие -- по пять копеек царской чеканки -- глаза курсанта:

- Товарищ капитан?! Вы живы?!

Посмотрев на него с таким же удивлением, Гусев на всякий случай оглядел себя, как мог, поднял руки к глазам, пошевелил пальцами и с недоумением сообщил:

- Вроде да. И даже цел... А что?

- Так вы ж... это... - Кушкин, похоже, забыл слова. Потом, собравшись, на одном дыхании выпалил: - Так вы же вплотную стреляли, товарищ капитан!

- Ну, не вплотную, там метров пять было, - пробормотал Гусев, понимая, что разница между этими самыми "пять метров" и "вплотную" в данном случае только в названии. И, чтобы свернуть неприятную тему, добавил: - А вообще, на войне и не такое бывает!

- Знаю, - совершенно спокойно отозвался Кушкин.

- Откуда? - подозрительно посмотрел на него Сергей, припомнив виденного перед самым боем Кощеева призрака. Тогда-то он подумал, что это из-за образовавшейся между ними некоей связи, а теперь...

- А вон! - курсант кивком указал куда-то в сторону.

Гусеву вдруг стало неловко. Он только сейчас обратил внимание, что парень при его появлении не оставил места, с которого наблюдал за боем, и во время разговора то и дело бросал взгляды по сторонам. В общем, бдил. А он, матёрый волкодав...

Подумав, что такая ответственность заслуживает поощрения, Сергей решил, если получится, дать пареньку стрельнуть из одной из оставшихся "труб" и в любом случае характеризовать его капитану, как смелого, исполнительного и дисциплинированного бойца. Пусть присмотрится. Пока же следует разобраться, что за чудеса углядел такой положительный со всех сторон курсант.

Быстро взобравшись к краю воронки, Гусев осторожно высунул голову, секунды три рассматривал открывшуюся картину и наконец высказался:

- ...!

- Вы о чём, товарищ капитан? - не понял смелый, исполнительный и дисциплинированный курсант Олег Кушкин, от которого тянуло (Гусев понял это только сейчас) лютой, неприкрытой завистью.

Примерно посередине поля, на дымящемся танке, на башне, расставив ноги, гордо вздёрнув подбородок и придерживая обеими руками за рукоять поставленный стоймя здоровенный меч, непоколебимой башней (как тогда, на дороге) возвышался древнерусский воин! И даже отсюда можно было разглядеть красные, чуть ниже колен, расшитые серебром сапоги на каблуках, шаровары ярко-синего цвета, серебристую кольчугу (в прошлый раз она была воронёной, но что стоит некоторым цвет поменять? Делов-то!) и похожий на будённовку* шлем на голове. За спиной колыхался, раздуваемый лёгким ветерком, алый плащ.

*Автор знает, что на самом деле наоборот, а вот Гусев -- вряд ли!

И вот именно этому древнерусскому воину как раз и завидовал курсант Олег Кушкин, страстно желая оказаться на его месте.

"Эх, знал бы ты!" - подумал Серёга, отворачиваясь от курсанта. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как стоявший неподвижно богатырь вдруг взмахнул мечом и отбил летевшую в него "колотушку". И не просто отбил, а тому, кто её бросил. После чего опять застыл, презрительно разглядывая палящих в него почём зря гансов. Явно князь, выполнив поставленную самому себе задачу -- уничтожив командира танкистов -- занялся любимым делом. Издевательством. Только если над своими он издевался довольно мягко и, если можно так выразиться, по-доброму, не переходя определённую черту, то вот над врагами...

Так и сейчас. Из воронки не разглядеть, но Гусев готов был поклясться, что наступавшие в середине гансы уже забыли, куда и зачем они шли, и в настоящий момент мечтают только об одном: скинуть этого варвара на землю и топтать, топтать, топтать сапогами...

"Да вот хрен вам!" - злорадно подумал Сергей и, тряхнув за плечо засмотревшегося Кушкина, кивком позвал за собой.

Они уже почти добрались до деревни, когда в звуки боя добавились новый голос. Резкие, сухие, частые выстрелы. Кое-как выбравшись из оврага, Гусев обнаружил на самой околице, у дороги семидесятишестимиллиметровую буксируемую зенитку образца тысяча девятьсот тридцать первого года, которую ещё почему-то называли 3-К. Какая-то отчаянная голова ("Идиот, - поправил внутренний голос. И припечатал: - ...!") вытащила её на самый передний край и развернула в боевое положение. На ровном месте. Фактически под огнём врага. И если бы не князь...

Вспомнив о напарнике, Гусев остановился, обернулся и посмотрел на середину поля. Там, над продолжающим дымить танком, медленно таяла фигура богатыря -- бой закончен, потомки победили, враг разбит. Древнему герою можно возвращаться в... В то место, куда после смерти попадают герои. В людскую память...

Колычев ходил кругами по превращённой во временный кабинет комнате, глядя под ноги и лишь изредка останавливаясь перед подчинённым, чтобы в очередной раз спросить что-то вроде:

- Нет, Гусев, ты мне честно скажи: ты смерти моей хочешь?

Упомянутый Гусев стоял по стойке смирно, смотрел на Командира честными глазами и молчал. Потому что пока говорить было нечего. Пока был просто разнос. В общем, так сказать, виде. Когда начальство точно знает, что что-то было, но что именно, только подозревает. Начинать в таких случаях оправдываться себе дороже. Лучше подождать, пока не предъявят чего-то определённого, а уж потом... Ну, и лицо сделать. Обиженное. Но это только если вообще ничего не предъявят.

Полковник, всё прекрасно понимавший, тем не менее продолжал обработку подчинённого, хотя в большей степени, судя по уловленному Гусевым короткому взгляду, его интересовал Кощей. Но тот сидел у окна на длинной широкой лавке и думал о чём-то своём. Во всяком случае, веяло от него безразличием. Очень слабо веяло.

Наконец Командир посчитал свой долг исполненным (или ему просто надоело), и он перешёл к конкретным претензиям:

- А скажите-ка мне, красавцы молодые, как так получилось, что вам выдали аж восемь штук секретных образцов, а?! Два ящика! А?! Капитан Гусев! Изволь объяснить!

- Н-ну-у... - протянул Сергей, которому очень не хотелось говорить правду, потому что это означало подставить под удар напарника. Однако и врать Командиру ему тоже не хотелось. На его счастье Колычев продолжил спрашивать:

- Откуда у тебя приказ на изъятие опытных образцов?

- Предписание, - поправил Кощей, глядя всё так же безразлично. Потом всё же добавил подробностей: - Гусев сказал, что у него есть предписание, и посмотрел вверх. На облака.

- И всё?! - не поверил полковник.

Князь пожал плечами и снова демонстративно ушёл в себя.

Колычев, не дождавшись ответа от Кощея, опять повернулся к Гусеву:

- Ладно, хрен с ними, с этими пугливыми армейцами. Ты мне, Серёжа, вот что скажи: как в твою голову могла прийти мысль, имея два ящика секретного оружия, куда-то заезжать?..

Водитель полуторки, отвозивший раненых, пока их разгружали, добежал до расположения группы (всего-то метров пятьсот) и, разыскав Командира (тот сидел в своём так называемом кабинете и перебирал бумажки), доложил ему, в какую... переделку угодили его лучшие оперативники. Командир медлить не стал, прихватил, что было поблизости (рота Т-34, почти полная), и помчался на выручку.

И хотя к их прибытию всё уже успело закончиться, Кощей с Гусевым поступок оценили. Как оценили и то, что полковник не стал устраивать разнос там же, на месте, а подождал до возвращения на базу. А заодно, как подозревал Сергей, и отчётов от разных участников событий ("Ну и не следует забывать, - напомнил себе капитан, - что устраивать разносы есть святая обязанность начальников в отношении подчинённых").

И это подозрение подтвердилось почти сразу. Ещё раз обозрев своим командирским взором лики подчинённых (точнее, одного подчинённого и одного подопечного) и не углядев на них ни малейшего оттенка чувства, именуемого "стыд", Иван Петрович Колычев наконец-то перешёл к разбору результатов. Кивнув капитану на лавку, на которой уже протирал штаны князь, полковник подошёл к столу, взял с него какой-то лист, посмотрел на него и повернулся к "героям дня":

- Итак, для начала, что там с испытаниями? - после чего остановил дернувшегося встать Гусева взмахом руки: - Сиди. И рапорт твой я видел. А сейчас хочу услышать словами...

Пока капитан докладывал, стараясь не упустить ни одной мелочи, Командир несколько раз порывался то ли что-то спросить, то ли сказать, однако в итоге просто делал знак продолжать и слушал дальше. На князя полковник взглянул только раз, когда Сергей упомянул призрака посреди поля. Когда же Гусев закончил, Колычев после небольшой паузы спросил:

- Так всё-таки. Что там было с танками?

Переглянувшись с Кощеем, Сергей принялся повторять уже рассказанное, но теперь делая упор именно на танки:

- Первоначально -- двенадцать штук. Восемь на виду и четыре позади, скрытые...

- Точно двенадцать? - переспросил Колычев.

- Дюжина! - лязгнул Кощей. - А что, у кого-то в глазах задвоилось?

- Получается так... - вздохнул полковник. Потёр глаза и решительно заявил: - Ладно! С не умеющими считать мы разберёмся! Князь, лучше скажи, что ты с танком сделал.

Гусев навострил уши: на то, что "тройка", на которой стоял богатырь, дымит как-то не так, он обратил внимание ещё во время боя. Но потом забегался, замотался и как-то позабыл, что хотел взглянуть поближе.

- Что не так? - нахмурился князь.

- Да всё так, княже. Всё так, - больше себе, чем слушателям, проговорил Колычев. - Вот только есть у нас... м-м-м... - он замолчал, явно пытаясь найти нужное слово. Не нашёл и решил не мучиться: - Есть у нас те, кому положено осматривать подбитую технику -- и нашу, и чужую -- и смотреть, как и в какое место её подбили. И чем...

- И что? - не выдержал Гусев.

- И ничего! - хмыкнул Колычев. - Что нужно сделать с корпусом танка, чтобы он весь трещинами пошёл? А?

- Н-ну-у... - задумался Сергей. - Под этот сунуть, - он изобразил руками, как будто что-то сдавливает. - Под пресс!

- Под пресс, - согласно кивнул Командир. - Но выглядеть он после этого будет соответственно. А этот, не считая трещин и приварившихся люков, целенький, как только с завода! А, княже, что скажешь?

Вместо ответа Кощей протянул вперёд руку, на ладони которой лежал совершенно чёрный шар размером с не очень крупное яблоко. Полковник, в сторону которого князь протянул руку, непроизвольно подался назад, но быстро справился со своими чувствами. Чуть наклонившись вперёд, он некоторое время разглядывал этот комок тьмы, а потом, стараясь, чтобы голос не дрожал (или хотя бы дрожал не слишком сильно), спросил:

- Что это?..

Прорыв, который помогали заделывать князь с Гусевым, явился, как позже выяснилось, следствием разгона, устроенного армейскому командованию их любимым фюрером. Бывший ефрейтор, на своей шкуре испытавший, что такое зимовать в окопах (хотя зимы в Европе намного мягче русских), вовсе не горел желанием воевать с Генералом Морозом. И потому гитлеровцы рвались вперёд, стремясь закончить войну до прихода Страшной Русской Зимы.

Рвались и...

Это походило на попытку сдвинуть стену, перебирая ногами по скользкому полу. Только в роли стены выступал Можайский рубеж, в который советские войска вцепились непонятно как и держались непонятно чем -- в некоторых дивизиях оставалось не больше трети штатной численности, а в некоторых не было и этого. Пополнения... В качестве пополнений выступали ополченцы из Москвы и Подмосковья, не обмундированные, с разнообразным, зачастую раритетным вооружением...

Но фронт всё равно держался. И тогда гитлеровцы предприняли последнюю попытку -- обходные удары. С севера на Клин и Рогачёв и с юга на Тулу и Каширу. И хотя на этих направлениях врагу тоже не удалось серьёзно продвинуться, верховное командование занервничало. Ничем другим очередное приглашение князя в Москву (и Сергея за компанию) Гусев объяснить не мог.

Как и прошлая, эта встреча напарника с Ним происходила в Кремле. И Гусева опять оставили ждать в приёмной, и Он, снова чем-то довольный, опять провожал Кощея до выхода из кабинета. Необычным было то, что после заселения в гостиницу их попросили прибыть в Управление. Если, конечно, князь не возражает.

Кощей в ответ на вопросительный взгляд капитана пожал плечами, и уже другая машина (та, на которой их везли из Кремля, успела уехать) повезла напарников на встречу со вторым после Него человеком в стране.

В приёмной с прошлого раза ничего не изменилось, но это было и не удивительно -- слишком уж мало времени прошло, всего несколько месяцев. Секретарь тоже не поменялся, что говорило либо о его уме, либо об изворотливости. Осталось выяснить, не поменялся ли его хозяин...

При этой мысли Гусев чуть не споткнулся, но сильно улучшившаяся в последнее время реакция (это всё Кощей, его влияние!) позволила избежать конфуза. Однако напарник, судя по брошенному им предостерегающему взгляду, что-то ощутил. Правда, как он, этот самый напарник, отнёсся ощущённому, осталось для Сергея загадкой. Но в любом случае сейчас было не время и не место отвлекаться напосторонние дела.

Их почти сразу после появления (как только секретарь доложил) пригласили в кабинет, и Гусев приготовился ещё раз встретиться с Наркомом, но у самой двери неожиданно остановился, подождал, пока она закроется за Кощеем, развернулся и для надёжности подпёр её спиной. А на вопросительно-непонимающий взгляд секретаря сделал многозначительное лицо и развёл руками. Мол, вот так вот. Мол, жизнь такая. К его удивлению, секретарь догадливо покивал -- мол, конечно-конечно, всё понятно...

Примерно через восемь минут Сергей почувствовал, что Кощей сейчас выйдет, и отодвинулся в сторону. Уловивший это движение секретарь (вот же опыт! И смотрел-то вроде в другую сторону!) отложил очередную бумажку и выжидательно уставился сначала на дверь кабинета, а когда та открылась -- на князя.

Кощей, появившись на пороге кабинета, быстро окинул взглядом приёмную, не обнаружил ничего интересного и посмотрел на секретаря:

- Машина?

- Ждёт! - доложил секретарь и замялся, не решаясь спросить (Сергей подумал, что мнущийся майор ГБ -- та ещё картина).

Однако князь понял. Кивнув на дверь наркомовского кабинета, он коротко сообщил, что можно заходить, и направился к выходу...

Два дня после возвращения Командир с князем сидели над картой, что-то вымеряя, высчитывая и время от времени споря. Что и о чём -- Гусев не знал. На него свалили обычную текучку группы, так что вздохнуть оказалось некогда, не то что интересоваться чем-то ещё.

Потом из Москвы прибыл курьер и привёз небольшую прямоугольную коробку, опечатанную по всем правилам секретной переписки. Привёз, вручил Кощею, слегка удивлённо понаблюдал за тем, как тот медленно и тщательно выписывает на обёртке дату и время, а после прикладывает печатку перстня. Затем некоторое время с сомнением изучал оттиск (стоящий вертикально прямой меч с человеческим черепом перед ним), но, похоже, был предупреждён о возможности чего-то подобного, потому что в конце концов забрал обёртку, козырнул и убыл.

Коробку вскрывали втроём. Точнее, именно вскрывал её Кощей, Гусев находился рядом на случай, вдруг нужно будет помочь, а Колычев -- по долгу, так сказать, службы. Должен же он знать, чем занимаются подчинённые? Вот-вот...

В коробке оказались два десятка (Сергей пересчитал) аккуратно переложенных ватой небольших -- миллиметров двадцать в диаметре -- стеклянных шариков. Князь их внимательно осмотрел, доставая по одному и откладывая в крышку коробки, после чего кивнул:

- Хорошо.

- Для твоих гранат? - поинтересовался Колычев, наблюдавший за процессом.

- Так.

- А это? - полковник взял один из осмотренных шариков, на поверхности которого был хорошо заметен небольшой дефект.

- Не страшно, - покачал головой князь, секунду подумал и добавил: - Главное, чтобы трещин не было.

Затем он заперся в импровизированном кабинете Командира, благо сам полковник куда-то собрался, а Гусева посадил у двери с наказом гонять излишне любопытных "и вообще". Сергей некоторое время сидел, скучая, потом вспомнил о Пучкове, вызвал его и устроил экзамен по Уставам. Сначала своим, потом немецким. Первое показало, что Алексей Пучков -- комсомолец добросовестный и порученными ему делами не пренебрегает. Второе -- что таковые в наличии не имеются и, соответственно, изучены быть не могут. Потом пришли новички и забрали "расхитителя" с собой -- занятия по рукопашному бою и прочим необходимым нормальному диверсанту предметам никто не отменял.

Потом был обед, который сознательные боевые товарищи принесли находящемуся при исполнении капитану на место этого самого исполнения. Потом прибегал какой-то хмырь из политотдела армии, узнал, что полковника Колычева нет, и когда будет, неизвестно. Потом этот хмырь убежал. Потом...

Потом наступила Тоска-а-а... И наступала почти до самого ужина, когда наконец вернулся любимый Командир и спас своего подчинённого от безвременной и, главное, бессмысленной смерти на полях борьбы со скукой...

- Не выходил? - Колычев указал кивком на дверь, которую подпирал спиной, сидя (до прихода Командира! Потом вскочил!) на грубо сколоченной табуретке, Гусев.

- Не, тащ полковник, - помотал головой Серёга. Потом прислушался к своим ощущениям и сообщил: - Скоро выйдет, почти закончил, - потом опять прислушался и обозвал себя болваном и другими нехорошими словами (мысленно, понятное дело). Потому как вдруг понял, что мог бы потратить внезапно образовавшееся свободное время, чтобы разобраться с новыми способностями.

Князь закончил через пять минут. Распахнув дверь (и опять, как в приёмной Наркома, Гусев почувствовал это заранее и успел отойти в сторону), он кивком поприветствовал полковника и пригласил его и Сергея зайти.

Привезённая курьером коробка стояла на столе, рядом лежала крышка, в крышке, аккуратными рядами, шарики, только теперь уже не прозрачные, а заполненные тьмой (восемнадцать штук, Гусев посчитал), а ещё два, тоже заполненные, но чем-то белым, похожим на туман, лежали отдельно на столе.

- Получилось, - сказал Командир, глядя на эти шарики, а Сергей про себя продолжил: "А ты боялся!"

- Получилось, - согласился Кощей и кивнул на Гусева: - Ему спасибо скажи.

Посмотрев на капитана, Колычев опять перевёл взгляд на князя и вопросительно поднял брови:

- В каком смысле?

- В том самом, - хмыкнул Кощей. - Если бы долбануло, от этой избы только кучка золы осталась бы. Ну, и от Гусева тоже.

- Всё равно не понимаю, - признался полковник после недолгого раздумья.

- Привык я к нему! - вздохнул князь и сменил тему. Взяв со стола шарики с туманом, он протянул их Гусеву, объяснив, что это ему вместо парашюта. Потому что "летающий половичок" много не поднимет, а капитан и сам по себе большой и тяжёлый, и груз у него ещё будет, и вообще. После чего отправил Сергея собираться, наказав взять еды на четыре дня -- основное -- и по мелочи: десяток шашек, взрыватели, шнур и так далее...

На аэродроме, увидев, на чём им предстоит лететь, Гусев понял, почему напарник обозвал этот аппарат половичком и решил обойтись без парашютов. А ещё пришлось признать, что несмотря на вопиющую приблизительность Кощеевой классификации современной летательной техники, в кои-то веки она оказалась на удивление точна. Поскольку иначе чем летающим половичком этого ветерана аэроклубовской службы, мобилизованного явно в приступе отчаяния, назвать было сложно.

А вот пилот капитану понравился: немолодой, спокойный, серьёзный... Сергей не удивился бы, узнав, что этот лётчик (знаков различия под комбинезоном было не рассмотреть) попал на службу вместе со своим ра-ри-те-том.

Князю летун тоже вроде бы понравился, если судить по тому, что во время инструктажа ни в его голосе, ни вообще не было даже тени ехидства. Хотя с другой стороны, Кощей вёл себя так со всеми своими, кто не успел отмочить или ляпнуть что-нибудь... этакое. А пилот явно не успел. А что летает на таком... половичке, так кому-то ж надо. А кроме того, вот не было бы этой машины, на чём бы они тогда полетели? На истребителе?..

Гусев сунул руку за пазуху, в который уже раз проверяя, на месте ли шары. Шары оказались на месте, не выпали, и Серёга, не обращая внимания на подначки внутреннего голоса, ехидно советовавшего подвесить их вместо тех самых, опять обнял вещмешок, который держал на коленях. Князь был прав: с обычным парашютом, который у простых смертных, не летунов, висит на спине, тут было бы... Хреново было бы. Потому что ещё вещмешок, который кроме как на колени никуда больше не пристроишь, и торчащий впереди дрын, двигающийся туда-сюда всякий раз, как лётчик шевелит такой же у себя в кабине. И хорошо, что Кощей сюда не полез -- при Серёгиных размерах их бы, Кощея с Гусевым, чтобы поместились, пришлось бы ногами уминать...

Едва Сергей вспомнил о Кощее, как сзади послышалась команда пилоту довернуть влево на десять градусов, а когда тот её выполнил -- ещё чуть-чуть. Потом они несколько минут летели прямо, пока наконец князь не объявил:

- Через минуту поворот вправо на шестьдесят градусов. Потом летишь прямо, пока я не скажу: "Пошёл!" Потом летишь прямо ещё минуту и можешь возвращаться домой. Не заблудишься?

- Никак нет, - отозвался пилот, и Гусев удивился, что прекрасно слышит и его тоже.

Потом прошло ещё четыре минуты ожидания -- капитан за это время успел кое-как нацепить мешок, вылез на крыло и стоял, держась за край кабины. А потом в голове лязгнуло: "Пошёл!" - и Гусев, оттолкнувшись руками, свалился в темноту.

В первую секунду, когда рука по привычке шарила по груди в поисках кольца и не находила его, Сергей чуть было не наделал в штаны, удержавшись каким-то чудом. А если честно -- просто не успел. Потому что в следующую секунду вдруг понял, что не падает, а летит, хотя и быстрее, чем на парашюте. Потом спуск стал всё больше и больше замедляться, пока наконец носки сапог не коснулись земли. В этот момент сила, поддерживавшая капитана, вдруг исчезла и он чуть было не упал носом в заледеневшую лесную подстилку из палых листьев и мха. Ругнувшись от неожиданности, капитан опустился на колено и принялся оглядываться по сторонам -- Кощей велел после приземления оставаться на месте, но это не означало стоять неподвижно.

Как уже стало привычным, стоило немного напрячься, и окружающая темнота слегка просветлела, превратившись в полумрак. Вокруг проступили стволы деревьев, кажущиеся мокрыми даже при таком зрении, голые кусты с редкими не желающими опадать под напором осени пожухлыми листьями. Пара круглых жёлтых огоньков у самой земли... Погасли... Опять появились... Послышалось рычание...

Правая рука Гусева нащупала рукоятку висящего на груди трофейного МП-38, а тело напряглось, приготовившись уходить в сторону, когда Сергей вдруг понял, что рычание -- не угрожающее. Удивление, предупреждение, любопытство... Зверь недавно плотно поел и никакого желания драться не испытывал. Тем более -- с непонятным двуногим чужаком, неожиданно свалившимся откуда-то сверху. Так что если сейчас этот чужак отступит...

Чужак хмыкнул, но ни сделать, ни сказать что-либо не успел. Сзади на плечо легла рука, и знакомый голос проскрипел:

- И здесь подружку нашёл?

Первым желанием Гусева было что-нибудь сказать. Вторым -- тоже что-нибудь сказать, но не столь резкое. И, наконец, третье желание было допущено к претворению в жизнь:

- Подружку?!

- Ещё не научился различать? - хмыкнул князь, после чего перешёл к делу: - Видишь хорошо?

- Шагов на тридцать, - уточнил Гусев, не зная, хорошо это или нет.

- Хорошо, - успокоил князь. - Тогда так. Поскольку леший уже спит, такой удобной тропы, как при нём, не будет. Поэтому смотри под ноги. И готовься: нам сегодня придётся побегать.

"Придётся побегать" - это Кощей поскромничал. По ощущениям Гусева, любой из них мог бы оставить позади любого олимпийского чемпиона по бегу. Если, конечно, не считать двух остановок - на двадцать и на четырнадцать минут, - во время которых Сергей восстанавливал дыхание, а князь где-то ходил. Где -- капитан не знал, но возвращался напарник с таким лицом, будто сделал страшную гадость и теперь невероятно этим доволен. А уже перед самым рассветом они вышли к небольшой деревеньке, в которой ночевал немецкий обоз.

Немаленький такой обоз. Техника в деревеньке не поместилась, её за околицей поставили. И чем-то он князю не понравился. Чем -- он не сказал, но долго то ли присматривался, то ли принюхивался. Наконец, повернувшись к капитану, спросил:

- Поработать не хочешь?

- Что делать? - Сергей, которому давно уже надоело быть чем-то вроде удостоверения личности при напарнике, согласился не задумываясь.

- Машины видишь? Вон там? - указал Кощей, куда смотреть.

- Смутно, - признался Гусев, так как расстояние в несколько раз превышало те три десятка шагов, на которых он мог различать детали.

- Ничего, - хмыкнул князь. - Подойдёшь ближе -- разглядишь. Так вот, - Кощей полез... куда-то, поскольку за пазухой всё, что он доставал якобы оттуда, просто не поместится, и вытащил два совершенно одинаковых на вид шарика с тьмой. - Берёшь один из них, доходишь до машин и кидаешь в бензиновый бак. Внутрь. Часового -- он там один, туда-сюда ходит -- не трогай. Всё понятно?

- Какой из шариков и в какую машину? - тут же попытался уточнить Сергей.

Минуты две князь смотрел куда-то сквозь напарника, потом наконец тяжело вздохнул:

- Тут вот в чём беда, Гусев. Сам ты это должен выбрать. И шарик, и машину, - потом заглянул Сергею в глаза и добавил: - Не могу я тебе сейчас ничего объяснить. Поверь. Нельзя тебе это знать...

Позже, когда они устраивались на днёвку, Сергей неожиданно для самого себя вдруг спросил:

- Кощей, а вот скажи, зачем ты меня с собой таскаешь? Вначале, когда у тебя Силы было мало -- понятно. А сейчас? Привык? - в последнем слове, помимо желания Сергея, прозвучала горечь.

Князь, перебиравший выложенные на расстеленный плащ шарики, отвлёкся от своего занятия и задумчиво посмотрел на капитана. Потом неторопливо и с какой-то отстранённостью проговорил:

- Смотришь. Запоминаешь. Учишься. Впитываешь Силу, - помолчал немного и всё так же, в пространство, добавил: - А Сила тебя меняет...

Над этими словами Гусев думал почти сутки, и только на следующее утро уточнил:

- А Командира?

- И Командира, - согласился князь, перебирая оставшиеся четыре тёмных шарика. - И Расхитителя... Вы бы сменили ему прозвание. Или этим не пользовались...

- Сделаем, - кивнул Сергей. Его и самого случайно выскочившее слово, как-то вдруг сразу превратившееся в прозвище, коробило.

- Завтра утром будем у своих, - неожиданно сказал Кощей, сунул шарики за... за пазуху (Гусев решил, что пока другого варианта нет, пусть будет этот) и закончил: - Спи!

Против ожидания, это оказался не безоговорочный приказ, как раньше, а просто... Слово? Пожелание? Совет?..

Раздумывая над этим, Сергей проворочался почти час, пока, наконец, не задремал...

К своим они перешли следующей ночью, когда до рассвета оставалось около получаса. Могли бы и раньше -- к фронту вышли через полтора часа после полуночи -- но князь почему-то повернул вправо, и они продолжили свой ночной бег. Когда же наконец сошли с тропы в десятке метров от скучающего у штабной избы часового, Кощей вдруг предупредил:

- Спросить, где мы были и что делали, тебя может кто угодно. А вот отвечать ты можешь только Командиру, вашему боярину и Великому Князю. Остальных же посылай к ним.

Гусев, съевший на всех этих инструкциях, подписках и прочем собаку (причём князь об этом знал!), поначалу обиделся, но потом сообразил, что если напоминают, то явно они сделали что-то этакое. Однако уточнять было не время и не место, и Сергей отложил этот вопрос на потом. Как и многие другие вопросы. Которые, как показало прошлое утро, надо просто не побояться задать...

Командир встретил их, как встречал после обычного выхода. Выслушал рапорт капитана, спросил князя, не желает ли тот что-нибудь добавить, поинтересовался ранениями, самочувствием и отправил отдыхать.

Позавтракав гречневой кашей с тушёнкой (спасибо связистам и старшине -- первые сказали второму, что группа возвращается, ну а тот уж дал команду повару) и запив её горячим сладким (!) чаем, Сергей собрался было на боковую, однако проворочавшись с полчаса, понял, что не заснёт. Просто не хочется. То ли Кощей его поддерживал, пока по той стороне бегали, то ли сам изменился под действием Силы...

Некоторое время он лежал на спине, разглядывая белёный потолок и пытаясь разобраться в своём отношении к этим изменениям. Точнее, к тому, что они происходят без его участия и согласия. Но так ни к чему определённому не пришёл. Наконец, решив, что выспаться можно и ночью, Сергей встал, оделся и отправился разыскивать напарника -- в конце концов, с кем ещё можно так хорошо если не поговорить, то помолчать?..

Князь отыскался позади дома. Там, у глухой стены, на небольшом пятачке оперативники группы устроили что-то вроде тренировочной площадки и теперь активно повышали свои полезные для выживания навыки. А если говорить честно, сначала Кощей решил проверить, что умеет его напарник. Н-да...

Потом прибежал Командир и попросил князя не трогать тех, кто не относится к боевой группе -- старшину, связистов, повара... Кто именно нажаловался, так и осталось невыясненным -- услышав просьбу, Кощей пожал плечами и стал заниматься с одним только Сергеем. А потом появились новички, и князь по молчаливому уговору принялся натаскивать и их тоже. Правда, капитану от этого легче на стало, но это жизнь...

В общем, сейчас Кощей, пока Гусев использовал своё законное право на отдых (ох, помнится, повеселила князя эта формулировка!), занимался натаскиванием бойцов, и Сергей опасался, что его тоже привлекут к этому делу. Однако князь, заметив напарника, прервал речь, быстро выдал задание на тренировку и, подойдя к Гусеву и внимательно его оглядев, кивнул на стоящую в стороне самодельную скамейку:

- Пойдём посидим...

Следующая неделя прошла в обычном ритме, а потом их в очередной раз вызвали в Москву. Всех троих. И даже самолёт прислали, хотя лететь тут было всего каких-то полчаса. Но, похоже, решили проявить уважение. Правда, князю такие тонкости были... Как подозревал Гусев, возникни нужда -- Кощей и пешком за то же время добрался бы. А то и быстрее.

На аэродроме их ожидала машина из кремлёвского гаража, а не обычная "эмка". Не та, конечно, на которой их однажды возили к Нему на дачу, попроще, но всё равно. Правда, поехали в Управление, а не... Но тут ничего нельзя было сказать: мало ли какие... причины. И Командир, судя по ощущениям капитана, считал так же. Во всяком случае, Иван Петрович был совершенно спокоен. По-хорошему спокоен, а не как перед Последним и Решительным.

В кабинет вошли втроём, но как-то так получилось, что впереди -- князь, а они с Командиром -- по бокам и чуть сзади, вроде сопровождения. Нарком встречал их стоя и сразу пошёл навстречу, так, что сошлись они -- Кощей с Лаврентий Палычем -- примерно посреди кабинета. И заговорил Народный Комиссар первым. И после взаимных приветствий присесть предложил...

От такого приёма Гусев несколько подрастерялся и потому пропустил начало речи хозяина кабинета, а когда спохватился, тот уже перешёл к результатам:

- ...привело к значительному и резкому падению морального состояния личного состава подразделений, принимающих участие в наступлении на Клин и Рогачёв, и отразились также на войсках, наступающих на Тулу и Каширу, то есть с юга, - на всякий случай (явно по привычке!) пояснил Нарком. - Войска южной группировки в некоторых местах даже немного отошли, занимая более выгодные для обороны позиции.

Нарком помолчал, дав князю с сопровождающими время осознать всю важность изложенного. Вот только Кощею, как подозревал Сергей, это было по барабану, Командир явно узнал новость как бы не раньше самого Наркома, и оказалось, что осознавать должен один только капитан Гусев? Так, что ли?

На всякий случай решив, что именно так, упомянутый капитан Гусев сделал восторженно-уважительное лицо и всем своим видом изобразил готовность слушать дальше. И тут же понял, что как раз его реакция волнует Лаврентий Палыча меньше всего, а вот князь...

Явно не дождавшись от Кощея... чего там Нарком хотел дождаться, он продолжил:

- В связи с этим принято решение представить ва... тебя, товарищ полковник, и тебя, товарищ капитан, к высоким правительственным наградам...

Подождав, пока Колычев с Гусевым освоятся с этой новостью, Нарком обратился к Кощею:

- Кощей, князь ночной, мы понимаем что невместно ("Интересно, - поинтересовался Гусевский внутренний голос, - кто ему это слово подсказал?") тебе принимать от нас награды, кои ("Во! Ещё одно!") за службу даются, и потому наш... - тут Берия запнулся, но быстро с собой справился, - Великий Князь, - выговорив это, Нарком перевёл дух и гордо посмотрел на Колычева с Гусевым, - поручил мне спросить тебя: а примешь ли ты дар, от чистого сердца сделанный?

Минуту. Целую минуту Кощей молчал с непроницаемым лицом и наглухо закрытыми чувствами и только потом медленно склонил голову:

- Дар такой честью мне великою будет.

Нарком, конечно, сдержал вздох облегчения, но куда ему в умении маскировать чувства до князя? Правильно: расти и расти. Так что Сергей всё прекрасно понял, а заодно -- что будет ещё что-то. Но вот что именно...

Долго ждать не пришлось, поскольку и жизненного опыта, и твёрдости духа Лаврентию Павловичу было не занимать -- иначе не стал бы Наркомом, да ещё в таком Наркомате:

- Князь, товарищи командиры, мне неприятно говорить об этом, однако мы не сможем провести церемонию вашего, товарищи командиры, награждения, а также вручения даров, так, как это полагается. То есть торжественно, с привлечением гостей и представителей газет и радио...

- Жрецы, - хмыкнул Кощей, воспользовавшись паузой.

- Жрецы, - согласился хозяин кабинета, подавив вздох. - И не только наши.

- Это как?!

Пришлось товарищу Народному Комиссару менять план беседы, который у него наверняка был, и вводить гостей в курс дела. Точнее, князя, поскольку полковник Колычев, судя по веявшему от него безразличию, явно узнал новости раньше, а некий капитан Гусев вообще непонятно что тут делает. Его место, вон, с той стороны дверь подпирать.

Впрочем, оный капитан Гусев если и обиделся на такое к себе отношение, то совсем чуть-чуть, ибо понимал, что кто он, а кто в сравнении с ним остальные присутствовавшие в кабинете. Так что задвинув неприятное чувство куда подальше, бравый капитан навострил уши, слушая об итогах своей и князя прогулки по вражьим тылам. А итоги (частные, не общие) впечатляли. И Наркома, судя по всему, тоже, потому что несмотря на явно имеющиеся вопросы, он эти итоги, что называется, выпалил на одном дыхании и только потом вопросительно уставился на Кощея.

Когда Берия умолк, князь какое-то время ждал, не добавит ли тот чего к уже сказанному, и только потом стал отвечать на незаданные вопросы. И что такие потери -- в подразделениях, в которые Кощей подкидывал свои шарики, выжило только десять процентов личного состава -- это даже лучше, чем ожидалось. Потому что в те времена, когда это придумывалось, без оберега из дому носа не высовывали, и потому из-за таких вот атак гибло не больше трёх четвертей, но и то редко. Обычно -- от половины до двух третей.

Потом Кощей объяснил, что боги тут никаким боком (Лаврентий Палычу после этих слов заметно полегчало. Да и самому Гусеву тоже) и что молиться можно было хоть соседскому мерину, хоть пеньку трухлявому -- главное, чтобы искренне, чтобы молитва от сердца шла. "Ну или от того места, кое порты марает. Тут кто чем верит", - мысленно продолжил Сергей за него.

Ну и наконец посоветовал объяснить "жрецам Распятого", что дело сие творил старый волхв, коий духов предков о помощи попросил. И что ежели духи эти, по мнению жрецов, нечисть, то их самих надо поганой метлой гнать с земли этой...

Пришлось Гусеву встать и, зайдя напарнику за спину, положить ему руки на плечи -- Кощей хоть и выглядел внешне спокойно, но внутренне неумолимо превращался в князя ночного. Того, которым когда-то пугали непослушных детей -- бескомпромиссного и безжалостного. Нарком, однажды уже наблюдавший нечто подобное, отвёл взгляд и занялся перекладыванием бумаг на столе с места на место...

Награждение состоялось через два дня. По причине секретности -- не в Кремле, а на Той Самой даче. Только в этот раз Серёга, удивляясь сам себе, воспринимал это намного спокойнее. То ли привык ("Когда успел, интересно?"), то ли просто... повзрослел, что ли? А может -- Гусев покосился на князя -- напарник так подействовал?..

Как бы то ни было, когда они втроём -- князь, Командир и сам капитан -- выстроившись шеренгой, смотрели, как к ним, сопровождаемый несущим поднос с небольшими красными коробочками Наркомом Берией, подходил Он, Серёга Гусев не задыхался от восторга и предвкушения, а спокойно ждал. И услышав, что его удостоили высшей награды -- звания Героя Советского Союза -- просто принял коробочки, в одной из которых лежала Золотая Звезда, а в другой -- орден Ленина, и пожал Ему руку. Потом спокойно произнёс положенные слова и так же спокойно стал смотреть, как сначала Командиру вручают орден Ленина, а потом князю преподносят (а как ещё сказать, если подарки уложены на поднос и вручают их вместе с подносом?) древнюю -- Сергей это ощутил своим развившимся чутьём -- книгу и работы златоустовских мастеров шашку в чёрных отделанных серебром ножнах.

Потом Он лично раздал всем по бокалу с красным вином и предложил выпить за Победу. А когда все выпили, сказал, что вино это называется "Кин-дз-ма-ра-ули" и что в Грузии, где его делают, его называют кровью земли.

Если Он с Наркомом хотели князя как-то поддеть, то у них ничего не вышло -- Кощей и вино спокойно выпил, и как оно называется выслушал. Внешне спокойно. Внутренне же веселился, как... как...

Так и не сумев подобрать подходящего сравнения, Гусев в конце концов оставил это занятие -- какая разница, как кто? Лишь бы в чудовище не превращался. Здесь это может очень плохо кончиться...

Ещё через неделю, когда стало окончательно ясно, что до весны гитлеровцы на московском направлении уже не сдвинутся, группу перебросили на юг. В Крым. Там ситуация в силу всем известных, но не называемых вслух причин, начинала отчётливо попахивать катастрофой. Впрочем, князя этот, как выразился Командир, заговор молчания обошёл стороной -- успевший насмотреться и наслушаться Кощей, узнав о новом назначении, хмыкнул и спросил прямо:

- Опять воеводы обгадились?

Командиру только и оставалось, что руками развести. Спорить и что-то доказывать, защищая "честь мундира", как её понимают некоторые, у него не было желания. В большей степени Колычева интересовало, сможет ли князь повторить там то же, что под Москвой, и не устроит ли "красный террор" обгадившимся "воеводам". Причём второе, по мнению полковника, было более чем реально -- спецсотруднику Кощею были даны самые широкие полномочия, вплоть до снятия с должности и расстрела на месте. До командира дивизии включительно.

Попытавшемуся успокоить любимое начальство Гусеву -- мол, напарнику эти все полномочия как телеге пятое колесо -- было сказано, что многие люди, получив власть, очень быстро изменились. Причём не в лучшую сторону. Сергей чуть было не ляпнул: "Так то люды!" - но вовремя влез внутренний голос, ехидно поинтересовавшийся: "А сам-то ты кто?" После чего бравый осназовец, представив, какие выводы мог сделать старый чекист Колычев из случайной оговорки, предпочёл тихо исчезнуть и не мешать начальству и дальше переживать из-за морального облика сотрудников.

Перед отъездом произошёл забавный случай: поскольку условия размещения в осаждённом городе явно были далеки от пусть и не блестящих, но уже ставших привычными, Колычев решил не брать туда хозяйственную часть группы, а оставить её на одной из баз НКВД под присмотром старшины. Упомянутый старшина, узнав об этом, страшно обиделся и бросился искать справедливости... у князя! На что тот не раздумывая (Сергей при этом присутствовал) поставил условие: старшина бросает курить!

Гусев ждал, что старшина попытается как-то уговорить князя поставить другое условие, однако тот, поглядев на Кощея, сорвал с головы шапку, с размаху хлопнул её об землю и отчаянно выдохнул:

- Идёт!

Уговаривать Командира напарник отправился в одиночку, оставив Гусева караулить дверь, чтобы никто не вошёл. О чём они говорили, неизвестно, но уже через пять минут из кабинета вышел довольный Кощей и сообщил ожидавшему с нетерпением старшине, что у того есть сутки на сдачу хозяйства на хранение. Выглянувший следом Колычев только вздохнул и головой покачал -- мол, что с вами сделаешь...

Добираться пришлось на перекладных. Сначала на Ли-2 до полевого аэродрома недалеко от Новороссийска, потом на машинах до порта, а в порту...

Князь, который должен был замереть в восхищении при виде крейсера "Красный Кавказ" (что это за большой корабль и как он называется, сопровождающий рассказал), вместо этого буркнул под нос: "Железо вам девать некуда!" - и пошёл прямиком через толпу ожидающих очереди на погрузку бойцов.

Сопровождающий, специально остановившийся, чтобы дать важным гостям возможность полюбоваться, можно сказать, одним из лучших кораблей Черноморского флота, беспомощно оглянулся на Колычева:

- Куда это он?

Полковник пожал плечами, а потом спросил:

- А что там у вас есть?

- Н-ну-у-у...- сопровождающий задумался, поскольку с того места, где они стояли, конца причала видно не было.

- Может, пойдём посмотрим? - не выдержал Гусев. Насколько он знал, Кощей и так уже находился в состоянии "кого бы убить", и если сейчас кто-нибудь неудачно пошутит или решит проявить бдительность... Что в такой толпе очень даже вероятно...

Командир, похоже, подумал о том же самом, поскольку скомандовал:

- Гусев! Бегом за князем!

Козырнув, Сергей развернулся и быстрым шагом направился в сторону, в которой скрылся из виду подопечный.

Главное препятствие на пути -- толпу -- удалось преодолеть без труда, поскольку люди по какой-то причине расступались перед ним без всяких просьб. И даже те, кто стоял так, что не мог его видеть, при приближении капитана делали шаг в сторону и продолжали заниматься своими делами. "И перед Кощеем так же", - припомнил Сергей не раз виденное и ещё ускорил шаг -- впереди показалась знакомая фигура, стоящая перед приткнувшимся к причалу задом небольшим кораблём и о чём-то явно размышляющая. Во всяком случае веявшую от неё задумчивость Гусев ощутил даже на таком расстоянии. Слегка сбавив шаг, Сергей прошёл оставшиеся метры и остановился рядом с напарником.

- О чём задумался? - спросил он полминуты спустя, не дождавшись от Кощея хоть какой-нибудь реакции на своё появление.

- Да вот, - медленно проговорил князь, - думаю, быстро эта лодья бегает али не очень?

- А-а-а... - протянул Сергей и поправил: - Это не лодья. Это эсминец. Наверное. Только вот почему он задом к причалу встал...

- Гусев! - перебил Кощей. - Не позорься! Зад -- это у тебя! А у лодьи -- корма, - он вздохнул. - Да... А на корме стоит кормщик...

- И рулит? - спросил капитан после паузы.

- Бывает, и рулит, - покивал Кощей. - Но чаще просто говорит, что делать и куда рулить.

- Вроде капитана, что ли? - на всякий случай уточнил Гусев.

- Не вроде, а он и есть... - князь опять вздохнул -- похоже, что-то вспомнил. - Лучше кликни, вон, люда да спроси, быстро их лодья бегает?

Людом Кощей назвал стоящего на, гм, корме матроса в зимней шапке, бушлате и почему-то белых штанах. Сине-бело-синяя повязка на его рукаве наверняка означала, что этот конкретный люд не просто так стоит с умным видом, а выполняет важную боевую задачу. Как минимум -- не пускать на корабль кого попало и в случае чего звать начальство.

Прокрутив всё это в голове и похвалив себя за догадливость, Сергей огляделся по сторонам и, обнаружив приближающегося в сопровождении остальной группы и представителя особого отдела базы Командира, предложил князю немного подождать -- мол, Командир и выглядит при... э-э-э... представительнее, и вообще.

Строго говоря, Гусев был прав и осознавал это: о чём, к примеру, говорить спецсотруднику, пусть даже с невероятными полномочиями, но не имеющему бумажки, это подтверждающей, с командиром корабля? А капитану осназа о чём с ним говорить? Нет, если в пределах поставленной задачи, то найдётся. Однако задачу эту ещё надо поставить, так? И командиру эсминца со звонким, но, простите, намекающим названием "Железняков"*, сообщить о том, что он привлекается...

* Речь о герое песни "Партизан Железняк". Второй куплет этой песни начинается словами:

Он шёл на Одессу,

А вышел к Херсону...

Так что если кто-нибудь верит в приметы...

Вопреки Серёгиным опасениям (нет, в приметы он как не верил, так и продолжал не верить, однако некоторые совпадения...), и договорились без проблем, и доплыли без происшествий. И даже от князя хлопот не было: он как увидел зенитный ДШК, так возле него и застрял, задавая вопросы. Краснофлотцы из расчёта сначала отшучивались, потом один из них куда-то сбегал -- похоже, за разрешением -- и зенитчики начали отвечать всерьёз. А когда стемнело и все расчёты разошлись на отдых, Кощей перебрался вперёд и там, прислонившись спиной к надстройке, просидел аж до самого прибытия.

Севастополь Гусеву не понравился. Ни тебе жаркого и в то же время ласкового солнца, ни оркестра на набережной, ни улыбающихся девушек в лёгких платьицах... Вместо всего этого сырость, холодный ветер и толпы бойцов и краснофлотцев, спешащих по своим делам. Девушки, правда, попадаются, но в форме, а не в платьицах, и вместо улыбок -- бесконечная усталость. Ну или решимость, как у тех зенитчиц, что прикрывали временную базу группы (а заодно и штаб, при котором её разместили).

Другими словами, к концу первого дня пребывания, который им выделили на обустройство и знакомство с обстановкой, Гусев готов был идти через линию фронта средь бела дня, в полный рост и парадным шагом. Лишь бы побыстрее добраться до виновников его нахождения в таком вот малодружелюбном месте.

Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы Кощей не обнаружил, что сарай позади отведённого им дома пуст, и не загнал в него не только страдающего капитана, но и остальных оперативников. Размяться.

А на следующее утро им поставили задачу, и думать о глупостях стало некогда...

Работа -- отдых, работа -- отдых...

В последнее время Сергей стал задумываться, что их жизнь чем-то похожа на жизнь обычных рабочих. Даже обучение достойной смены, как говорят агитаторы, присутствует: на задания они теперь ходят по трое -- сам Гусев, князь и кто-нибудь из новичков. По настоянию Командира. Да и присмотр за ними лежит не столько на князе, сколько на Гусеве. Благо оный Гусев за прошедшие месяцы кое-чему от подопечного научился ("Сам себя не похвалишь..." - проснулся внутренний голос).

Да, научился! А с помощью Кощеевых оберегов, случись что, не только сам выйдет, но и новичка вытащит!

Ну или "языка"...

Правда, тренировки между выходами по-прежнему князь проводит лично. Во всяком случае большую часть. Потому что занят. В новом пункте дислокации ему выделили отдельное помещение со столом и полками по стенам, и в нём он проводит всё время, которое не сидит с Командиром над картами и не занимается обучением "молодёжи". Почти всё время: иногда, чтобы, как понял Сергей, развеяться или если работа не идёт, он в компании когда Гусева с Пучковым, а когда одного только Гусева отправляется к ближайшей зенитке, с расчётом которой вскоре после прибытия ухитрился установить если уж не дружеские, то достаточно тёплые отношения. Начавшиеся -- кто бы знал! - на почве интереса командира ("Командирши!") расчёта к древним славянам.

В тот раз у князя, создававшего очередную зверскую штуку, что-то не клеилось, и он решил проветриться. А заодно поучиться стрелять из стоящей рядом с базой зенитки -- чем-то привлекал его в последнее время этот вид вооружения. Позвав с собой Сергея -- Командир очень просил без сопровождения никуда с базы не уходить -- князь объяснил ему задачу, и они вдвоём неторопливо зашагали к цели.

Подойдя к обложенной мешками с песком (а может, с землёй) зенитке, Кощей кашлянул, чтобы привлечь внимание, выждал пару секунд и только тогда заговорил:

- Гой еси, красны девицы!

За то время, пока зенитчицы пытались сообразить, что такого им сказали и как бы на это ответить, Сергей успел прокрутить в голове несколько вариантов этого самого ответа и в конце концов пришёл к выводу, что сразу послать не должны. Наконец их командир ("Командирша!") - рослый ("Рослая!") сержант ("Да ну тебя! Надоел...") с выбивающимися из-под ушанки коротко стриженными обесцвеченными волосами -- слегка запинаясь, ответила:

- И тебе поздорову, добрый молодец. Камо грядеши?

"Конец! - подумал Сергей. - Сейчас, что бы Кощей ей ни сказал, она ответит: "Вот и гряди туда!""

Однако князь тоже не лаптем щи хлебал и потому разразился длинной фразой на старославянском. При этом не обращая внимания, как у собеседницы медленно открывается от удивления рот. Когда же Кощей замолчал, командирша (хрен с тобой, обидчивый ты наш) несколько секунд смотрела на него остекленевшим взглядом, потом промычала:

- Э-э-то... я-а... и-извини...

Что именно она хотела сказать, узнать так и не удалось, потому что за спиной Гусева кто-то зарычал:

- Эт-то что такое?! Поч-чему посторонние на позиции? Я вас...

- Стоять!

Оборачиваясь, Сергей уже знал, что увидит. Точнее, думал, что знает. Потому что рычащий бас принадлежал не великану двух метров ростом и столько же в плечах, а плюгавому мужичонке из тех, которые метр с кепкой. Правда, щёки у него были неимоверной пухлости и командирский ремень на талии едва сходился...

Полюбовавшись медленно багровеющей физиономией рыкуна, Сергей повернулся к зенитчицам и тихо, почти шёпотом спросил:

- Девочки, а это кто?

- Капитан Бабасян, - всё так же заторможенно произнесла сержантша. - Багдасар Бабкенович.* Командир нашей батареи, - она беспомощно оглянулась на Кощея: - А что это с ним?

* Персонаж вымышленный!

Хмыкнув, князь неторопливо подошёл к пузанчику, внимательно его осмотрел и повернулся к сержантше:

- Похоже, столбняк с ним.

- Столбняк? - слабо удивилась зенитчица. - А-а... - на её лице отразилась судорожная работа мысли. - А-а... А можно, ну, это...

- Прибить? - пришёл к ней на помощь князь.

Сержантша замотала головой.

- Придушить? - предложил Кощей другой вариант. - Придавить?.. Прирезать?..

- Да нет же! - всплеснула руками сержантша. - Вылечить! Его! - она ткнула пальцем в своего командира батареи. - От этого вашего столбняка!

- Зачем?! - опешил Кощей.

- Он хороший!

- Да?.. - князь, склонив голову к левому плечу, повернулся к статуе. - А по виду и не скажешь...

- Правда-правда! - заторопилась командирша. - Правда, девочки?

Девочки вразнобой ответили, что да, хороший. Даже очень.

"Похоже, не врут", - подумал Сергей, разбирая долетавшие до него всплески чувств.

Явно занимавшийся тем же самым князь наконец хлопнул в ладоши и, когда зенитчицы умолкли, протянул:

- Хо-ро-шо! Я понял. Но! Остался один важный вопрос: а что мне за это будет?

Зенитчицы сначала замерли, потом начали переглядываться и, наконец, самая смелая, не уступавшая своей начальнице статями, но, в отличие от неё, натуральная блондинка, предложила:

- Как насчёт, - она сделала небольшую паузу, демонстративно облизав губы, - поцелуя?

- Никак, - покачал головой князь. - Не интересно, - и пока возмущённая блондинка искала слова для достойного ответа, повернулся к сержантше: - Ещё предложения будут?

Та, прикусив губу, несколько секунд о чём-то напряжённо размышляла, а потом решительно, с таким видом, будто бросается с высокой скалы в воду, спросила:

- А чего ты сам хочешь?

Неизвестно, чего она ожидала, но всяко не просьбы научить стрелять из "огнеплюйной громыхалки". Потому что всё, на что её хватило после этого -- только вопрос: "Из какой?" Пришлось князю совершенно неприличным образом тыкать пальцем в зенитное орудие, рядом с которым всё и происходило.

Ещё минута понадобилась зенитчице, чтобы поверить, что этот странный тип не шутит, потом она наконец кивнула:

- Согласна!

- Капитан, слышал? - тут же повернулся князь к "больному".

- Слишал! Я...

- Цыц!

"Лечение" пришлось повторить ещё дважды, прежде чем "больной" осознал, что всё всерьёз и что запрет на дикие вопли вступает в силу вот прямо сейчас. Немедленно. Потом комбат удивился, когда понял, что странных командиров интересует именно зенитка, а не личный состав расчёта. И добило его отсутствие у князя документов.

Но так или иначе, обучение всё же началось, и к тому времени, как прибежавший Пучков позвал князя с Гусевым на ужин, и тот, и другой уже могли зарядить орудие, навести и выстрелить. Причём Кощей, как подозревал Сергей, ещё и попал бы.

А на следующее утро во время короткого совещания, устроенного Командиром, князь выложил прямо на расстеленную на столе карту три куска чьих-то рёбер и заявил, что это -- новая разработка, которая нуждается в испытании. И потому было бы неплохо, если бы Командир отпустил его, а также Гусева с Пучковым, денька на три-четыре. Потому как надо бы понаблюдать. Ну, и "языка", понятное дело, принесут.

Вышли в тот же вечер, и вскоре после полуночи Пучков под чутким руководством Кощея воткнул первую косточку в землю на обочине рокадной дороги. Затем все трое отошли на вершину расположенного неподалёку холма, где и устроили наблюдательную позицию. И Гусев с Пучковым легли спать. А примерно в половине девятого утра началось...

Шедшая по рокаде румынская автоколонна вдруг встала. Точнее, встал возглавлявший колонну румынский танк. Почему -- с холма было не определить, но не из-за слетевшей гусеницы. Гусев вопросительно посмотрел на Кощея, но тот только пожал плечами:

- Беда случилась.

- Какая беда? - не понял Сергей.

- Да кто ж его знает? - опять пожал плечами князь. - В ваших таратайках столько всего понапихано... - а потом предложил идти дальше. Мол, эти всё равно долго провозятся.

Ещё раз поглядев на затор в бинокль, Гусев согласно кивнул, и они отправились к месту установки следующей косточки (назвать её оберегом у Сергея язык не поворачивался)...

Полковник отложил в сторону свежую разведсводку, которую внимательно изучал до этого, и повернулся к Кощею:

- Княже, а ты сколько таких, кхм, оберегов можешь сделать?

- Они долго не лежат, Колычев, - вздохнул Кощей.

- Долго -- это сколько?

- Такие -- дней пять. Можно попробовать растянуть до... - князь задумался, потом неуверенно проговорил: - В общем, семь-восемь дней, но лучше проверить.

- По-нят-но... - протянул Колычев. - А как твои обереги своих от чужих отличают?

Услышав, что никак не отличают, Командир погрустнел и после ещё нескольких вопросов перешёл к делу, ради которого их сегодня и позвали.

Оказывается, по некоторым данным, верхушка Вермахта, получив от любимого фюрера нагоняй за неудачу под Москвой, решила хоть как-то ре-а-би-литироваться и добиться стратегического преимущества на южном направлении. Проще говоря, они сейчас готовят какую-то пакость здесь, в Крыму. И командованию нашей крымской группировкой очень хотелось бы знать, где, когда и какую именно пакость. А для этого требовался "язык". Но не румынский, которых поблизости имелось хоть... Много, в общем. Нет, "язык" требовался,во-первых, немецкий, во-вторых, штабной и, в-третьих, из штаба не ниже дивизионного.

Подождав, когда князь с капитаном осознают услышанное и проникнутся его важностью (а заодно и переведя дух), полковник продолжил.

Сложность состояла в том, что "языки" нужного вида в ближнем вражеском тылу не водились. Идти за ними следовало в глубокий тыл, но и это тоже дело вполне обычное. И потому с задачей добыть нужного были отправлены пять разведгрупп. Одна за другой. И из всех этих групп вернулись только два человека. Сообщившие, что группы были уничтожены не егерями и даже не случайной бомбёжкой, а населением татарских деревень. Советскими, блин, гражданами!..

Когда Командир закончил описывать обстановку, в кабинете повисло тягостное молчание. Потом князь проскрипел:

- Разберёмся. Пойдём я и Гусев. Гусеву нужна немецкая форма. И нужен самолёт. Такой, как тогда летали.

- Если в немецкой форме, то лучше бы ещё и Пучкова взять, - возразил Сергей.

- Капитан прав, - поддержал его Командир. - Он будет изображать офицера, ты -- водителя. А Пучков -- кого-то вроде адъютанта.

Князь помолчал, что-то прикидывая, потом внимательно посмотрел на полковника:

- Колычев, а ты понимаешь, что случись что, я ведь троих не вытяну? - и, видя, что Иван Петрович собирается что-то возразить, добавил: - Земля эта хоть и наша, но мне-то чужая. И уговаривать её долго надо. Так что если что, придётся на голой Силе тянуть.

- Почему троих? - спросил Гусев, пока Командир подыскивал достойный ответ.

- Потому как ты с Найдёнышем и "язык"! - лязгнул Кощей, явно рассерженный недогадливостью напарника.

Сергей хотел было ответить в том духе, что они и сами могут себя вытащить, но Командир, кашлянув, чтобы привлечь внимание, вдруг спросил:

- Княже, а в те, в старые времена со скольки лет мальчик считался взрослым воином?

Кощей молчал долго, больше пяти минут. Потом выдохнул:

- Твоя правда, Колычев. Не след мужам весь век под подолом прятаться, - потом повернулся к Сергею: - Не держи обиды, капитан осназа Сергей из рода Гусевых. Не со зла то, а лишь по скудоумию моему.

- Да... Кощей, ну, ты что... да я... - Серёга пытался сказать, что всё в порядке, что он не обижается и всё такое, но слова почему-то где-то застревали, и вместо связной речи получалось мычание.

Неизвестно, сколько бы он так мучился, если бы Колычев, остановив капитана жестом, не обратился к Кощею:

- Князь, капитан осназа Сергей Гусев хочет сказать, что он не обижается. Что он всё понимает и благодарен тебе за заботу, - полковник повернулся к Гусеву: - Так?

И Серёга с облегчением выдохнул:

- Так!

- Ну, а если с этим разобрались, - Колычев тоже перевёл дух, только постарался сделать это не так явно, - то давайте продолжим.

Высадка прошла штатно. Без приключений. Да и с чего бы им быть, если через пять минут после взлёта князь аккуратно взял под своё управление Пучкова, к тому времени извертевшегося в попытках увидеть, где летит Кощей? В тесной кабине! В которую, кроме него, ещё и сам Гусев втиснулся (точнее, наоборот -- сначала влез Гусев, как более крупный, а потом уже Пучков). В общем, Сергей уже прикидывал, как бы так аккуратно приголубить "соседа", чтобы и не покалечить, и угомонить.

Не успел. Князь, почуяв, что дело идёт к трагическому финалу (так один лектор сказал, который приезжал рассказать бойцам осназа о театре), принял... а-дек-ват-ные меры. В общем, долетели нормально, вылезли из кабины -- Гусев на одно крыло, Пучков на другое -- и по команде князя: "Пошёл!" - одновременно шагнули в темноту.

Приземлились тоже одновременно и почти рядом. То ли случайно, то ли Кощеевы обереги поспособствовали -- князь попросил Сергея передать один из тех двух шариков Найдёнышу, сказав, что и одного хватит. Спрашивать, почему сначала нужны были два, Гусев не стал, чтобы не расстраиваться.

Князь появился минут через пять. Вынырнул непонятно откуда и своим скрипучим голосом поинтересовался, все ли целы. Переждал случившуюся у Серёги вспышку красноречия, посоветовал смотреть вокруг не просто глазами, но и Силой, и объявил выступление. Гусев -- первый, следом -- Пучков, сам князь -- замыкающим. Двигаться "вон в ту сторону". К дороге. Подождал, пока капитан на всякий случай сверится с компасом, поворчал по этому поводу ("Будешь всё время пользоваться подпорками, никогда сам ходить не научишься!"), и дал команду выступать.

Шли почти прямо -- два раза Кощей дал команду взять немного левее и один раз -- правее. Насколько Сергей понял, обходили что-то большое. Может, селение, а может, ещё что. А примерно через час князь сначала приказал остановиться, а потом -- идти вперёд медленно, ехидно добавив, чтобы внимательно смотрели под ноги. Мысленно хмыкнув, Гусев осторожно сдвинулся с места и через десять шагов оказался на краю довольно широкого и, насколько позволяло разглядеть ночное зрение, глубокого оврага, по дну которого журчал то ли ручеёк, то ли даже маленькая речушка.

Позади проскрипело:

- Пучков, тебе кто разрешал место в строю покидать?

Сергей, оторвавшись от изучения, насколько он понял, будущего места ночлега, обнаружил слева от себя Найдёныша, виновато опустившего голову, и мысленно хмыкнул. Так уж получилось, что хороший парень Алексей Пучков просквозил мимо обычного для новобранцев курса молодого бойца. И если Уставами и оружием с ним занимались, то вот всем остальным -- увы. Руки не доходили. Так что сейчас напарник просто восполнял пробел в знаниях младшего товарища. Так, как умел:

- Ты что думаешь, коли стал в темноте что-то видеть, так и всё? Ну так я умение это у тебя заберу, и будешь сидеть на базе, Командирову горницу караулить...

"Проняло", - подумал Сергей, почувствовав, как от Найдёныша, до этого воспринимавшего князево ворчание чем-то вроде скрипа где-то там, за стенкой, потянуло ужасом. Можно уже было прекращать воспитание. На сегодня. И как будто услышав его мысли, Кощей сменил тему:

- Ну что, Гусев, придумал, как спускаться будете?

Капитан покачал головой: днём -- может быть, а сейчас... Тут разве что прыгать, понадеявшись на шарики, но почему-то не хочется.

Подходящее место отыскалось в нескольких шагах правее, и сначала Гусев, а за ним и Пучков спустились на дно оврага. Как Сергей и думал, князь уже поджидал их внизу, то ли пройдя по этой своей Кромке, то ли просто спрыгнув. Он сидел на камне рядом с ручьём, опустив руку в воду и как будто к чему-то прислушиваясь. На всякий случай придержав Пучкова, чтобы не полез с вопросами, Серёга остановился в двух шагах от Кощея и приготовился ждать -- пусть эти "разговоры" напарника с землёй, водой, деревьями и хрен знает с чем ещё плохо сочетались с материалистической теорией, однако пока что они приносили пользу.

Ждать пришлось недолго. Меньше чем через минуту князь поднял голову, посмотрел на Гусева, нахмурился, будто пытаясь что-то вспомнить, и наконец указал рукой. Второй - та, что была в воде, в ней и осталась:

- Вон там. Постелите что-нибудь и ложитесь спать.

- А если не стелить? - влез Пучков.

- Утром весь в песке будешь, - безразлично проговорил Кощей и отвернулся.

Утром Гусева и Пучкова ожидал сюрприз: в двух шагах от места, где они спали, прямо на земле лежало и хлопало глазами тело в мотоциклетном плаще и каске. Сам мотоцикл, почему-то без коляски, стоял ещё десятком шагов далее. А вот князя поблизости не наблюдалось. Впрочем...

Сергей сел по-турецки, опустил веки и попробовал посмотреть на окружающий мир Силой. Потом ещё раз попробовал. Потом ещё. Потом...

- Чего разорался-то? - проскрипело над головой, и Гусев, открыв глаза, обнаружил напротив довольно скалящегося напарника.

Пока Сергей с Найдёнышем завтракали, Кощей рассказал, что было ночью. Оказывается, вышли они почти к самой дороге, меньше полусотни метров. И если бы овраг, в котором они заночевали, не изгибался, эту дорогу и тех, кто по ней ездит, можно было бы увидеть и с места ночёвки.

Так вот князь, договорившись со здешними духами (как он сказал), решил пойти посмотреть, где завтра придётся работать. И тут как по заказу появляется "тарахтелка" с одиноким гансом! Которого его боги понесли среди ночи незнамо куда. И это уже было наглостью, а значит, требовало наказания. И потому, хотя ни тарахтелка, ни ганс не подходили под требования боевой задачи, Кощей, подождав, когда они подъедут поближе, просто сдёрнул мотоцикл вместе с седоком с дороги и забросил в овраг. А уж духи постарались, чтобы ни тот, ни другой не поломались. Ну, то есть мотоцикл не поломался, а ганс не убился. Вот и...

Пучков, вопреки опасениям Сергея, на упоминание духов отреагировал совершенно спокойно. Правда, фыркнул, когда князь, заканчивая рассказ, развёл руками, и тут же был за это отчитан. Гусевым.

Когда с завтраком было покончено, Кощей снова отправился "беседовать с духами" (хотя кто его знает. Может, и правда?), а Сергей с Найдёнышем занялись "языком". Сняли с него каску, вытряхнули из плаща, и Гусев с трудом сдержался, чтобы не выругаться: Кощеев "трофей" оказался гауптманом Люфтваффе, успевшим неплохо, несмотря на молодость, повоевать, заработав Железный крест первой степени и кучу нашивок. При вдумчивом подходе из него можно было бы вытащить много интересного, но -- время! И потому пришлось ограничиться лишь самым насущным. То есть расположением штаба 11-й армии, составлявшей ядро гитлеровской группировки в Крыму. Ну и перед тем как отдать "языка" князю, Гусев не удержался и спросил, а с чего вдруг опытного лётчика понесло в нетрезвом виде, ночью, одного непонятно куда. Оказалось, что спор с сослуживцами. Переведённый из спокойной Франции гауптман просто не смог поверить, что здесь, в России, воюют не только на фронте. И когда открыли третью бутылку привезённого гауптманом настоящего французского коньяка, заявил, что спокойно доедет на мотоцикле до соседнего городка. Один. Ночью...

Когда Сергей пересказал всё это князю, тот на секунду задумался, а потом вдруг предложил отпустить ганса. А то ведь станут искать, не найдут, начнут беспокоиться... А так -- память ему Кощей подправит, и всё будет тихо-мирно. А потом, глядишь, ещё какой смельчак сыщется... В более подходящее время...

Гусев думал дольше. С одной стороны, предложенное напарником имело смысл, а с другой... С другой -- этот ганс приехал на Восточный фронт не в отпуск к приятелю, а воевать. И значит, когда протрезвеет, поднимется в небо на своём истребителе и начнёт сбивать наших ребят...

Когда Сергей пересказал эти соображения князю, тот внимательно на него посмотрел, а потом спросил:

- Ты правда думаешь, что он сможет управлять этими летающими ковриками?

Транспорт они раздобыли, не отходя далеко от места ночёвки. Просто спрятались рядом с дорогой, и когда показалась подходящая цель, Кощей повторил тот фокус, который Гусев уже видел в белорусском лесу -- спокойно едущие мотоциклисты вдруг один за другим резко повернули в сторону. С той разницей, что здесь не было кустов, зато до оврага -- рукой подать. Убедившись, что на дороге пусто и свидетелей такого манёвра нет, Сергей с Найдёнышем шустро рванули следом и к приходу Кощея уже выкладывали мотоциклистов аккуратным рядком, добавляя при этом каждому по голове. Для верности.

Князь обозрел получившуюся картину, удовлетворённо хмыкнул, подхватил двоих и отправился дальше по оврагу. Проводив его нечитаемым взглядом, Пучков секунду о чём-то думал, после чего принялся потрошить багажники одного из мотоциклов, аккуратно выкладывая трофеи на постеленный плащ. Наблюдавший за ним краем глаза Гусев осторожно перевёл дыхание -- слишком уж остро Найдёныш поначалу реагировал на такие вот моменты. Сергей с Командиром даже обсуждали вопрос о переводе Пучкова в обычную разведку. Однако Кощей, когда к нему подошли с этим вопросом, посоветовал подождать. Мол, само образуется. И, похоже, образовалось.

Разбор добычи -- такое дело, что заставляет забыть на время всякие мелкие неприятности. А иногда -- и не очень мелкие. А если неприятностей нет, то совсем хорошо -- можно отдаться этому ответственному делу вдумчиво и со вкусом. Вот и Гусев с Пучковым неторопливо (примерный расчёт времени позволял) опустошали коробки, которыми были обвешаны тевтонские мотоциклы. Опустошали, раскладывали извлечённое по порядку -- патроны к патронам, продукты к продуктам, медикаменты (один из мотоциклистов возил с собой нечто вроде аптечки санинструктора!)... Медикаменты отдельно. Конечно, немецкие эрзац-бинты то ещё... кхм, однако не на себе же носить, правильно? А привередничать только после выхода к своим можно. Не раньше.

В конце концов взяли один пулемёт, все патроны, продукты, инструменты (оба комплекта перебрали и составили из двух один), медикаменты и горючку. Остальное прикопали под чутким руководством закончившего свои дела князя. Погрузив всё в выбранный мотоцикл, посидели с минуту у ручейка кто на камне, а кто и просто на земле, и совместными усилиями вытолкали трёхколёсного "коня" наверх -- начинался второй этап операции...

- Твердью Земной...

Гусев медленно шёл по узкой извилистой тропинке между домами. Один, потому что Лёшку Пучкова сейчас выворачивало желчью, а Кощей...

- ...и Твердью Небесной...

... А Кощей, князь ночной, в чёрной кольчуге, чёрных штанах и сапогах, в отороченной чёрным мехом шапке на совершенно лишённой волос голове, в наброшенном на плечи чёрном же плаще, с упёртым остриём в землю огромным двуручным мечом...

- ...и Пламенем Ясным...

...стоя у колодца в середине деревни, медленно, очень медленно...

- ...и Водою Студёною...

...превращался обратно в человека. А Сергей...

- ...и Ветром Полуночным...

...бродил по ещё час назад наполненному жизнью селению...

- ...проклинаю кровь вашу до седьмого колена...

...и слушал. Тихий шелест ветвей под лёгким ветерком...

- ...и не будет ей места среди живых...

...карканье вороны, то ли жалующейся на отсутствие угощения...

- ...и не будет ей места среди мёртвых...

...то ли по-своему, по-вороньи приветствующей неприкаянные души, которым суждено теперь бродить...

- ...отныне и до скончания Времён! Да будет так!

А ведь сначала всё шло по плану. Точнее, по одному из вариантов, которых было всего два: если местные жители поддерживают наших -- представиться, расспросить об обстановке и так далее (или шустро уносить ноги!). А вот если они помогают оккупантам...

Оказалось, помогают и ещё как! Мало того, что появление мотоцикла на окраине селения (аул, да?) было встречено радостными криками, так ещё и встречающая делегация вышла: четыре старика, сопровождающие низкорослого кривоногого толстяка с узкими щёлками вместо нормальных глаз, блестящей физиономией и слащавой щербатой улыбкой. Толстяк этот гордо держал перед собой круглый медный поднос, на котором кучкой лежали красноармейские книжки и командирские удостоверения.

Рука Гусева потянулась к кобуре, но вместо этого вдруг сама по себе поднялась, брезгливо поворошила пальцем документы, и Сергей услышал, как он говорит этому... мурзе:

- Гут.

Теперь осталось изобразить заблудившихся, потыкав пальцем в карту, и уехать не попрощавшись. А Кощею... А что Кощею? Как ни крути, а он просто решил не рисковать и когда почувствовал, что напарник может сорваться, взял управление на себя. Если по-честному, надо бы ему потом спасибо сказать. Если по-честному...

Планы планами, а жизнь жизнью. Найдёныш, стоявший слева и на шаг позади Гусева, вдруг сказал:

- Господин капитан. А у них тут свиньи есть.

Серёга чуть было не послал его куда подальше с такими "важными" известиями, но вовремя вспомнил, что местным жителям есть свинину запрещает вера. А раз так...

- Ти... ест кушай... хрюшка? - и побольше брезгливого презрения во взгляд.

Старики, составлявшие свиту толстяка, дружно посмотрели на него так, будто увидели впервые, а сам мурза, отшатнувшись, мелко затряс головой и зачастил:

- Н-нет!.. Найн... Нихт... Нихт кушай! Хрюшка для доблестный немецкий армий!

Гусев смотрел на него как солдат на вошь, не зная, что сказать, но тут прорезался князь:

- Господин капитан! Разрешите сходить посмотреть!

Секунду подумав, Сергей кивнул, и Кощей с деловым видом направился к сараю, стоящему несколько в стороне от других строений. Теперь и капитан услышал долетающие оттуда похрюкивание и повизгивание. Что там собирался найти князь, непонятно, но пусть разомнётся. Пока же можно и дальше действовать по плану. Открыв планшет, Гусев достал из него карту в прозрачном защитном чехле и посмотрел на мурзу:

- Как... наме... на-сы-файт этот... - он повёл рукой вокруг, указывая на дома.

- А-а... аул! - радостно сообщил местный вождь.

- А-ул, - старательно повторил Сергей, посмотрел на карту, как будто пытался найти там селение с таким названием. Само собой, не нашёл, нахмурился и опять посмотрел на толстяка: - Как на-сы-файт этот а-ул!

- А-а... - абориген закивал, показывая, что понял, но в этот момент опять вмешался Пучков:

- Господин капитан!

Сначала Гусев подумал, что у него видения, вызванные той самой Силой, про которую всё время твердит Кощей. Затем -- что этого не может быть, потому что не может быть никогда. И только потом, наконец, признался самому себе, что видит в руках у князя человеческую голову. Кем-то обгрызенную человеческую голову. Которую Кощей вынес из свинарника.

Гусев медленно повернулся к мурзе, посмотрел на его побледневшее, покрытое каплями пота лицо и так же медленно потянулся к кобуре.

- Не так, - тихо проговорил рядом Кощей. На русском. И капитан осназа Сергей Гусев понял, что всякие игры и притворство закончились. И ещё он понял, что напарника теперь не остановить. Кощей, князь ночной, принял решение и выполнит его.

Как бы в подтверждение этих мыслей Сергея князь двинулся вперёд, к середине аула, всё так же держа в руках человеческую голову, и собравшиеся жители сначала расступались перед ним, а потом поворачивались и шли следом. И из домов тоже выходили и присоединялись к толпе. И -- Гусев почему-то был в этом абсолютно уверен -- с того конца селения тоже шли.

И им с Пучковым тоже пора было идти. Следом. В середину деревни. К колодцу. Потому что то, что должно было произойти, должно было произойти при них.

Ворона наконец смолкла, и Гусеву вдруг показалось, что он слышит чей-то тихий плач. Капитан, как раз в этот момент собравшийся сделать очередной шаг, застыл с поднятой ногой. Плач вроде бы повторился, и Сергей, так и не сделав шаг, опустил ногу на землю. Как-то не хотелось верить, что во всём селении не осталось ни одного живого. Человека, в смысле. Всякие разные звери-птицы наверняка уцелели -- ворона тому доказательство. А вот люди... Вдруг где-то остался маленький ребёнок? Он же погибнет!

Гусев прикрыл глаза и начал медленно поворачиваться, пытаясь определить, был плач или всё же нет, и в какой-то момент вдруг снова услышал редкие всхлипывания. Посмотрев в том направлении, он сделал несколько шагов -- всхлипывания стали ненамного, но громче. И капитан, почувствовав почему-то облегчение, негромко позвал:

- Кощей, здесь живые!

Когда в двух метрах перед Гусевым прямо из воздуха вышла фигура в фельдграу, каске и с МП-40 под мышкой, тот хотел было прокомментировать такое необычное -- не где-то сзади, чтобы упрекнуть потом в невнимательности, а на виду -- появление, но заглянул в потухшие глаза напарника на осунувшемся лице и промолчал. Просто указал рукой на дом, из которого слышал плач.

Князь посмотрел в ту сторону и коротко скомандовал:

- Пошли!

В первой комнате никого не оказалось, и Кощей с Гусевым дружно посмотрели на занавеску, заменяющую дверь в следующее помещение. За ней явно кто-то был -- это даже Сергей чувствовал при всей своей неумелости, что уж говорить о Кощее? Этот кто-то явно услышал, что в дом вошли, и решил спрятаться.

Князь перевёл взгляд с занавески на Сергея, показал один палец, потом два, потом три и вопросительно поднял... бровь. Хмыкнув, капитан прислушался к своим ощущениям и уверенно показал напарнику два пальца -- в соседнем помещении находились двое. Кивком подтвердив его правоту, Кощей отодвинул занавесь, вошёл в следующую комнату и резко остановился, глядя в левый дальний от входа угол. Вставший в дверном проёме Гусев посмотрел в ту сторону и увидел два сжавшихся в один комок тельца - во всяком случае так ему показалось. А ещё -- они боялись. Они очень сильно боялись, и когда князь сделал шаг в их сторону, страх этот ещё усилился.

Кощей тоже это почувствовал, одним движением убрал куда-то свой МП и опустился на войлок, устилавший в комнате пол. Сев по-турецки, он с минуту разглядывал перепуганных детей, а потом тихо и как-то гладко, без обычного для него скрипа и скрежета спросил:

- Гой еси, красны девицы? - подождал немного и, не дождавшись ответа, задал другой вопрос: - Почто кручинитесь? Почто слёзы льёте горючие?

Не дождавшись ответа и на этот раз, Кощей чуть повернул голову и всё так же негромко позвал:

- Гусев?

- Здесь, княже! - мгновенно отозвался Сергей.

- Бегом за Найдёнышем, приведи в порядок и оба бегом сюда.

- Понял, княже!

- И воду из колодца брать не вздумайте!

Площадка, на которой они расположились, находилась с обратной стороны возвышавшегося неподалёку от селения холма. Их на неё, "поговорив" с землёй, вывел князь. Вывел, сказал отдыхать и прилёг (свалился, так точнее) на склон -- погреться на солнышке. У девчонок, и без того смотревших на него во все глаза ("Да ладно! Не только на него!"), ещё и рты чуть не пооткрывались. Хорошо, что Пучков, имевший практический опыт общения с малолетним женским полом -- всё же двух сестёр без родителей поднимал -- принялся старательно их забалтывать. И истерики, будем надеяться, не допустит, и Гусеву с князем даст возможность подумать.

Точнее, одному Гусеву, поскольку князь -- Сергей покосился на напарника -- сейчас явно не в том состоянии, чтобы беспокоиться из-за "пустяков" вроде сорванного задания. Он, если Гусев всё правильно понимает, последнюю оставшуюся Силу потратил, чтобы найти это место, и сейчас пытается хоть как-то восполнить потраченное. Н-да... Остаётся только пожалеть о том, что вокруг холма не бродя бесхозные гансы...

Затем мысли капитана перескочили на... спасённых, наверное. Или освобождённых из рабства? Сергей некоторое время размышлял об этом, потом отложил вопрос, как в настоящее время несущественный. Но о существенном думать не получалось, потому что всё, как ни обидно было в этом признаваться, зависело от Кощея. Придумает князь, как выполнить задание -- значит, оно будет выполнено. Не придумает...

Если совсем честно, будь на месте этих девчонок хоть комдив, хоть даже комкор, хоть десять раз раненные, было бы проще -- оттащили бы в ближайшее укрытие, оставили еду, медикаменты и отправились выполнять задание. Но вот с девчонками... Одной "почти семнадцать" (уточнение Кощея: "Через полгода будет"), другой "скоро четырнадцать" ("Тринадцать две луны назад стало"), и куда их прикажете оставлять? Сам себя после этого уважать перестанешь. Да и Командир...

Он, конечно, и благодарность за выполненное задание объявит, и... И всё. Руку после такого вряд ли пожмёт...

Девчонки угомонились, прижавшись друг к другу, и Пучков, зачем-то пригибаясь, перебрался поближе к Гусеву. Посмотрел на Кощея, на своих подопечных, опять на Кощея и предложил:

- Тащ капитан, вы бы поспали, а я покараулю?

Сергей покачал головой, а потом кивнул на Кощея:

- Князь покараулит.

- Но он же...

- Крас-но-ар-ме-ец Пучков! - шёпотом, чтобы не побеспокоить спящих девочек, рыкнул Гусев. - От-ставить разговоры!

- Есть отставить разговоры, - обиделся Найдёныш.

Посмотрев на его насупленное лицо, Сергей вздохнул:

- Лёш, ложись спать.

- А...

- Я тоже лягу. Только посижу ещё немного.

"Немного" растянулось до самого захода. Сначала Гусев перебирал события уже, можно сказать, минувшего дня, пытаясь понять, всё ли они сделали правильно, нет ли где ошибки. Потом опять. И опять. И каждый раз приходил к выводу, что ошибка, если она всё же есть, в самом плане операции. Просто не нужно было ставить две задачи на один выход. Но, опять же, кто же знал?

Потом Сергей попробовал придумать, как выкрутиться из сложившейся ситуации. И снова без толку. Если смотреть правде в глаза, им с Пучковым даже девчонок перетащить через линию фронта будет непросто -- слишком уж плотно там стоят части противника. Хотя если именно тащить...

Гусев вспомнил, как князь однажды целый день (и даже больше!) нёс на себе вырубленного, чтобы не мешал, гитлеровца, причём быстрым шагом. Вспомнил, примерил ситуацию на себя и с удивлением понял, что смог бы так же!

Ну, то есть почти так же. В смысле, не быстрым шагом, а обычным и с остановками для отдыха. Но всё равно! Это было уже что-то, с чем можно работать. То есть достать "языка", потом транспорт (можно наоборот или, если повезёт, то "языка" вместе с транспортом), довезти всех как можно ближе к линии фронта, там оставить в укрытии князя с Найдёнышем и девчонками, а самому -- ганса на плечо и к своим. А потом уже вернуться за остальными.

План, конечно, - если это можно назвать планом -- так себе, однако ничего лучшего в голову не приходило. Так что теперь осталось только договориться с Кощеем, и можно будет работать. А для начала, когда все проснутся, проехать поближе к тому населённому пункту, где расположился немецкий штаб.

Гусев покосился на князя, всё так же лежащего на склоне, повернув голову к солнцу. И хотя небо было плотно затянуто облаками, Кощея это не смущало. Сергея с недавних пор тоже не смущало. Он теперь тоже мог почувствовать солнце даже сквозь самую плотную тучу. И потому, немного подумав, он тоже лёг на склон и прикрыл глаза, ощущая, как лица касаются тёплые ласковые лучи...

Верхний край солнечного диска скрылся за горизонтом, и тут же рядом прозвучало скрипуче-ехидное:

- Гусев, не притворяйся, что спишь.

Гусев не торопясь поднял веки, повернул голову к напарнику, посмотрел на его посвежевшее лицо и улыбнулся:

- Добро пожаловать в мир живых, княже!

- По... - Кощей от неожиданности поперхнулся следующей фразой, с подозрением оглядел Сергея и вдруг тоже улыбнулся: - Благодарствуй, вой племени людова, сын рода Гусева! - и склонил голову.

Потом они одновременно посмотрели туда, где за горизонтом скрылось солнце, почти одинаково вздохнули, и Кощей наконец-то перешёл к делу:

- Надумал чего?

Быстро пересказав, что он "надумал", Сергей замер в ожидании, что князь сейчас разнесёт такой красивый (потому что короткий) план по камешку. Однако Кощей начал с того, что признал план хорошим, и только потом сказал, что в нём ошибки. Главная из которых -- Гусев неверно оценил способность напарника восстанавливать силы. Об остальных можно было и не вспоминать. Вот Кощей и не вспомнил, заявив:

- Мы сделаем немного не так.

Этого "не так" в плане князя и правда было совсем немного: после взятия "языка" двигать не к фронту, а к берегу, где, как сказал Командир, можно раздобыть рыбацкую лодку или даже, если очень повезёт, шаланду контрабандистов. Ну а уж на лодке...

Единственное, на что хватило Гусева -- поинтересоваться, поместятся ли они все в эту лодку. Имея в виду, что не пришлось бы тащить с собой парочку гансов в качестве запасных аккумуляторов.

Ответив насмешливым взглядом, Кощей широко оскалился, что, по мнению Сергея, должно было означать: "А куда ж вы денетесь?.."

Вторая ошибка Серёгиного плана вылезла почти сразу после того, как перегруженный мотоцикл стронулся с места. То самое ночное зрение, которым Гусев втайне от всех ("Ага! И от Кощея! В тайне!") очень гордился, оказалось для езды по ночной степи почти непригодным. То есть со скоростью уставшего пешехода ещё можно было двигаться, а вот быстрее...

В общем, через пять минут после начала путешествия Гусев предложил сидевшему за спиной князю поменяться местами, что тот воспринял как само собой разумеющееся.

Ехали почти без остановок. За всё время князь только два раза останавливал "тарахтелку", слезал с неё и, присев на корточки и приложив руку к земле, к чему-то прислушивался. Наконец, около пяти часов утра они добрались до очередного оврага, где Кощей, снова "послушав землю", объявил, что всё. Приехали. И пока все разминали ноги, отогнал мотоцикл куда-то в сторону. Гусеву же досталась неблагодарная роль распорядителя -- нужно было указать, куда "ненадолго отойти" девочкам, куда -- мальчикам, предупредить, чтобы далеко не уходили, и собрать потом всех вместе.

Однако справился. И когда князь вынырнул из темноты, все трое найдёнышей были уже бодры и, как выразился Серёгин внутренний голос, "готовы к дальнейшим подвигам". Например, к тому, чтобы дойти до места, выбранного Кощеем для стоянки. Недалеко. Шагов двадцать до спуска в овраг и потом ещё примерно столько до небольшого пятачка, окружённого высокими, густыми даже сейчас, когда листва облетела, кустами. А там уже можно и упасть, не реагируя на протянутый бутерброд и не просыпаясь, когда тебя перекатывают с земли на расстеленный плащ...

Гусеву приснилась база группы, комната, которую занимали они с князем и в которой, несмотря на то, что Кощей никогда не спал, стояли две койки. Это были совершенно обычные койки. Не слишком длинные -- Гусев на своей едва помещался, да и то ноги частенько вылезали между прутьев спинки. И матрацы на этих койках тоже были обычные -- тонкие, жёсткие... Вот только сегодня кто-то подложил Гусеву вместо привычного матраца перину. Мягкую такую перину...

Если честно, на самом деле Гусев никогда перин не видел. Он про них только слышал. Ну, ещё читал в некоторых книгах. То есть читал, что они бывают и что очень мягкие. И вот сейчас лежал на такой и думал, что да, мягкие. Очень.

Потом Гусев моргнул, и над ним появилось заботливое лицо Командира. Иван Петрович внимательно посмотрел на Гусева и спросил:

- Ну что, Серёжа, выспался?

- Выспался, товарищ полковник, - улыбнулся в ответ Гусев.

- Ну, тогда вставай, - тоже улыбнулся Командир и куда-то исчез.

Гусев полежал ещё совсем-совсем чуть-чуть и открыл глаза...

Князь сидел немного в стороне от всех, скрестив ноги, положив на колени руки ладонями вверх и прикрыв глаза. На пробуждение напарника он никак не отреагировал. Внешне. Но когда Сергей, как ему казалось, бесшумно подошёл и опустился рядом, не меняя позы негромко спросил:

- Отдохнул?

- Отдохнул, - согласился Гусев, а потом вдруг сказал: - Сон снился. Странный. Как будто на базе, ну, на нынешней, кто-то на мою койку вместо матраца перину положил. И лежать на ней было мягко-мягко!.. - он немного помолчал, собираясь с мыслями, и продолжил: - А когда я тут глаза открыл, всё равно лежал, как на той перине...

- А сейчас? - спросил Кощей через минуту, не дождавшись продолжения.

- А сейчас, - задумчиво пробормотал капитан, - сижу, как на обычной земле.

Около минуты они молчали, потом князь посоветовал:

- Оглядись, - и тут же добавил: - Только глаза прикрой. Силой гляди.

Гусев хмыкнул: упражнение было знакомое. Правда, получалось через раз, а то и реже, однако князь считал, что при Серёгином неверии во всё, что не вписывается в материалистическую картину мира, этот результат не просто хороший, а даже очень хороший. А если так...

Сергей прикрыл глаза, расслабился и...

- Княже, а что это? - по пятачку, переливаясь всеми цветами радуги, подчиняясь какому-то непонятному закону, летали небольшие вихри.

- Сила, - хмыкнул князь.

- А почему... так?

- Потому что источник. Родник, если так понятнее.

- А-а-а... - протянул Сергей, а потом с подозрением спросил: - А откуда ты узнал, что он здесь?

- А я не знал, - весело хмыкнул Кощей и скомандовал: - Поднимай найдёнышей! Пора!

Гусев опустил бинокль и повернулся к лежавшему слева напарнику:

- Таратайка, маленькая, открытая, без сопровождения. В ней трое, причём один явно какой-то начальник. Будем брать?

- А надо? - Кощей, пользуясь тем, что его непосредственного участия не требовалось, занимался привычным делом -- грелся на солнышке. И сейчас, отвечая на вопрос капитана, не только голову не повернул, но даже не открыл глаза. - Без охраны большие начальники не ездят. Значит, какой-то мелкий.

- Помнишь того майора? - хмыкнул Сергей. - Ну, того, которого ты на себе пёр? Связиста?

- Уболтал, - проворчал князь и, старчески покряхтывая, перевернулся со спины на живот. - Дорога чистая?

Прежде чем ответить, Гусев бросил быстрые взгляды в обе стороны и только потом сообщил:

- За таратайкой вроде бы колонна идёт, но далековато. Минут пять у нас будет. Не меньше.

Кощей вздохнул:

- Гусев, ты в предчувствия веришь?

- Вера в предчувствия не совместима с материалистической теорией строения мира! - выпалил капитан на одном дыхании, за что был удостоен уважительно-насмешливого взгляда и ехидного вопроса:

- Так я ведь тоже не совместим с этой теорией, и что?

- Ты совместим. Но находишься за её рамками!

Разговор складывался очень даже интересный, особенно если учесть, что Серёге редко когда удавалось поддеть напарника, но цель приближалась, время утекало, и потому, когда князь сменил тему, капитан возражать не стал. Князь же спросил, не боится ли Гусев высоты. А потом, глядя в непонимающие глаза Сергея, объяснил, что вот сейчас внизу проедет таратайка и надо будет в неё прыгнуть. Когда Кощей скажет. Тут, конечно, не так уж и высоко, каких-то метров пять, это не с самолёта сигать, однако и парашютов с оберегами тоже не предусмотрено.

С сомнением посмотрев с обрыва вниз, Сергей на всякий случай поинтересовался, а как же Сила, услышал в ответ, что её мало и пока придётся обходиться так. Своими, так сказать, силами...

Команда "Пошёл!" прозвучала без всяких предупреждений вроде "Приготовиться!", "Готовсь!", "Товсь!" и так далее. И выполнил её Гусев не задумываясь. Просто вот он стоял на краю обрыва, а вот уже летит вниз, с отстранённым интересом следя, как к месту его приземления подъезжает "Кюбельваген" (им такие показывали на полигоне во время тактических занятий) со снятым, несмотря на не очень-то и тёплую погоду, брезентовым верхом. Затем так же отстранённо смотрит, как его тело, в растянувшемся времени, сначала подгибает ноги, чтобы пропустить ветровое стекло "Кюбеля", а потом резко распрямляет, нанося удар в голову и плечо сидящего рядом с водителем лейтенанта.

Вообще-то по всем законам науки физики теперь ноги должны были уехать дальше, а тело Гусева -- рухнуть в лучшем случае на заднее сиденье, а в худшем -- на багажник. Однако то ли ноги не уехали, то ли тело двинулось вперёд за ними, но обрушилось оно на того же лейтенанта. А потом сидевший рядом с лейтенантом водитель вдруг взвился в воздух и куда-то исчез, и Гусев понял, что надо перехватывать управление машиной. Изо всех сил стараясь двигаться побыстрее, Сергей перебрался за руль и нажал на тормоз.

Сзади что-то басовито загудело, и капитан, обернувшись, увидел напарника, как-то слишком уж медленно шевелящего губами. Непонятное гудение исходило от него.

Гусев замотал головой (ох, как медленно и неохотно она двигалась!) и попытался сказать, что не понимает, но тоже получилось странное гудение. И тогда рука князя рванулась вперёд...

Поблизости кто-то с кем-то шептался, и Гусев, прислушавшись, мысленно хмыкнул: девчонки обсуждали своих спасителей. Не подозревая, что и князь, присутствие которого Сергей ощутил, и сам капитан их прекрасно слышат. Найдёныш... Найдёныша рядом не было. Он шагах в... пятнадцати... скучал. Рядом с ним обнаружились ещё двое живых. Похоже, пленные. Во всяком случае ощущались они замороженными. Ну или больными столбняком, как Кощей тогда сказал...

Значит... Значит, захват был, удался и... И какого тогда, спрашивается, хрена он лежит тут, когда вокруг жизнь, можно сказать, ключом...

- Гусев, не дёргайся!

Сказано было негромко, однако тело, начавшее было вставать, тут же отказалось повиноваться, и всё, что Сергею удалось, так это открыть глаза. Осмотревшись, насколько позволяло неподвижное тело, и никого не увидев, Гусев попытался выругаться, но смог только прохрипеть что-то совсем невнятное. Рядом хмыкнули, и в поле зрения появилось лицо Кощея.

Князь дал Сергею попить какого-то настоя, против ожидания, не слишком на вкус гадкого, выслушал вялую Серёгину ругань, покивал -- то ли соглашаясь с напарником, то ли каким-то своим мыслям -- и начал приставать со всякими глупостями. То ему руку подними, то ногу, то согни, то разогни...

Потом Гусеву разрешили сесть. Потом встать. Потом, страхуя -- князь поддерживал за плечо -- пройтись по пятачку...

Потом одна из девчонок, которая "скоро четырнадцать", глядя на капитана квадратными глазами, спросила Кощея:

- Товарищ командир, а что с ним?

- Жилы чуть не порвал, - буркнул князь, внимательно следя за напарником.

- Ну так не порвал же, - хмыкнул Сергей и тут же получил буквально истекающее ядом предложение пробежаться хотя бы по пятачку. Пришлось скрепя сердце признавать правоту Кощея.

Правильно поняв молчание капитана, князь попросил девчонок приготовить что-нибудь перекусить из имеющихся запасов, пообещал, что им в этом поможет "красноармеец Пучков", который сейчас подойдёт, а потом вдруг взвалил опять ставшее непослушным тело Гусева на плечо и потопал туда, где Сергей до этого ощутил Найдёныша и "языков".

Стоя прямо, развернув плечи, выпятив грудь и приподняв подбородок, Кощей, князь ночной, торжественным голосом вещал:

- Капитан осназа НКВД Гусев! Ежели ты ещё когда скажешь мне, что вера в предчувствие есть... - Кощей запнулся, подыскивая слово, - мракобесие и что она не совместима с какой-то там теорией... - князь вздохнул и закончил уже без всякого пафоса: - Я тебя прокляну.

Гусев виновато молчал, разглядывая носки сапог и чувствуя себя совершеннейшим... В общем, им самым. Потому что захваченный "язык" оказался и даром не нужным чиновником финансовой службы. Бухгалтером, проще говоря. И что этим захватом гансам напакостили -- всё же бухгалтер этот вёз кому-то немаленький чемоданчик с рейхсмарками -- утешение слабое, поскольку задача-то не выполнена. А тут ещё эти растяжения по всему телу. Короче говоря...

- Ты погоди чуток, - рука князя довольно чувствительно хлопнула Серёгу по плечу, а в голосе прозвучали нотки сочувствия. - Я с этими управлюсь, дойдём до стоянки и отдохнём.

- А...

- А за "языком" я ночью сам сбегаю. Только надо будет, как стемнеет, к ихнему штабу поближе подъехать.

Гусев хотел было возразить, но потом вспомнил первые недели знакомства, работу в окружении, спор напарника с Командиром по поводу кого и скольких брать с собой...

И промолчал.

Собираться начали часа за полтора до захода солнца. Неторопливо, основательно, тщательно укладывая имущество, которым успели разжиться за время этого выхода. Потом подогнали "Кюбель" поближе к дороге, поставили так, чтобы с проезжающих машин его было не разглядеть, и вдвоём -- князь и Гусев -- пошли на знакомый обрывчик. Очень уж хорошо было с него видно дорогу в обе стороны. Серёга при этом, хоть и держался за плечо Кощея, но, по ощущениям, смог бы взобраться и сам. И хотя потом явно было бы хреново, но тем не менее. О чём и сообщил, когда они добрались до наблюдательной позиции.

Князь, думавший о чём-то своём, покивал согласно и сказал, что это не просто хорошо, а очень хорошо. Потому что сейчас Гусеву как раз и предстоит совершить этот героический поступок. Потому что если упомянутый Гусев обернётся, он увидит что-то ну о-очень интересное.

То, что Сергей увидел, обернувшись, и правда было очень интересным. Солидная легковушка, даже на таком расстоянии похожая на шикарные авто из кремлёвского гаража. Ну и, соответственно, сопровождение. Не танковая колонна -- всего лишь обычный "Ганомаг", но оно было!

Ругнувшись, капитан вопросительно посмотрел на Кощея, и тот показал сначала одну руку, в которой держал чёрный шарик величиной чуть больше грецкого ореха, а потом другую, тоже с шариком, но раза в полтора побольше.

- Как знал, что понадобится. Обоих себе забрал, - довольно сообщил он.

- Ну так лешего-то здесь нет, - не понял Сергей, зная привычку напарника время от времени подкармливать лесного Хозяина.

Кощей покивал, соглашаясь, а потом сообщил, что желающих на дармовую Силу и здесь найти можно. Особенно если готовую предлагают, а не самому собирать. Но в отличие от родных мест основная прибыль от такой подкормки пойдёт только лет через сто, а то и позже. А вот был бы жив Горыныч...

Неторопливо (бегать по таким тропинкам без риска сломать себе что-нибудь смог бы разве что князь) спустившись к "Кюбелю", Гусев попросил девчонок присмотреть за машиной, а сам, опираясь на плечо Пучкова, шустро заковылял влево. Там находился довольно удобный съезд с дороги, к которому Кощей должен был подгонять захваченные машины.

Они не только успели, но даже пришлось подождать пару минут, прежде чем из-за скалы вынырнуло здоровенное нечто, похожее на маленький скромненький "Кюбельваген" примерно так же, как носорог на ишака. И хотя Сергей не очень разбирался в автомобилях для важных лиц (если честно, вообще не разбирался), но вот про этого зверя мог бы сказать, что ему самое место в кремлёвском гараже. "Возить тех, кто попроще", - ехидно заметил внутренний голос.

Зверь остановился, и с водительского сиденья вылез чем-то до ужаса довольный Кощей -- капитан определил это по глазам напарника, светившим на манер паровозных фар, только зелёным, и по широкому оскалу. Вылез, бросил Гусеву: "Отгони!" - а сам, скомандовав Найдёнышу: "За мной!" - порысил обратно за скалу. Сергей же, сев за руль и потратив полминуты, чтобы разобраться с передачами (их схема нашлась на головке рычага, но надо ж было туда посмотреть!), аккуратно стронулся с места.

Медленно, важно переваливаясь на прикрытых пожухлой травой неровностях, "морозильник на колёсах", как его мысленно обозвал Гусев (а что? В нём аж три "замороженных" тела сразу!), всё же дополз до "охраняемого" девчонками "Кюбеля" и под их восхищёнными взглядами прополз ещё метров пять. И почти сразу в зеркале заднего вида возникла ехидно ухмыляющаяся, как показалось Серёге, морда бэтээра.

Тряхнув головой, чтобы избавиться от наваждения, Гусев заглушил двигатель, вышел и чуть не столкнулся с подошедшим Кощеем. Тот, отвернувшись, рассматривал что-то на ближнем склоне и потому не видел, куда несли его ноги.

- Что там? - спросил Сергей, одновременно придерживая напарника за плечо.

Однако напарник покачал головой -- мол, ничего важного - и предложил посмотреть добычу. И Гусев с готовностью согласился -- в конце концов, если князь углядел кого-то из местных духов, тоникуда они не денутся, поскольку местные. А если эти духи из тех, кто не прочь дармовой Силы чуток получить, то тем более. А что в этот раз Сила окажется не такой уж и дармовой... Ну так и Кощей -- не Красный Крест. И Сергей даже знал, какую работу князь с них потребует.

Тем временем упомянутый Кощей, открыв заднюю дверь, осторожно выволок из салона солидного немолодого ганса в генеральском мундире и с Рыцарским крестом на шее. Выволок, прислонил к машине и, кивнув на него Гусеву -- мол, займись -- ушёл на другую сторону таратайки. Сергей, не обратив на это внимания, подошёл к гансу, вытащил у него документы, заглянул в них и почувствовал, как глаза пытаются вылезти на лоб.

Вернувшийся князь, посмотрев на... охреневшего капитана, пристроил поблизости ещё два тела -- водителя и обер-лейтенанта -- и принялся уговаривать последнего "отдать кису". В смысле, портфель жёлтой кожи, чем-то набитый так, что походил на подушку. И только через минуту, немного успокоившись, Сергей понял, что на самом деле напарник просто валяет дурака, ожидая... Ну, наверное, когда капитан Гусев снова начнёт соображать.

Мысленно хмыкнув -- вот кто бы мог подумать, что князь ночной способен проявлять заботливость?* - Сергей посоветовал:

- А ты его по-немецки попроси. А то он тебя не понимает...

*Гусев не знает понятия "тактичность". Просто не довелось слышать.

Выехали сразу, как только стемнело. На "Ганомаге". Быстренько забросили в кузов вещи из багажника "Кюбельвагена", "языка", двух панцергренадёров в качестве НЗ для князя, два портфеля -- жёлтый, набитый, как оказалось, картами и некоторыми другими документами, и коричневый, больше похожий то ли на чемоданчик, то ли на сундучок. В нём в особых гнёздах лежали четыре прямоугольные бутылки с незнакомыми этикетками. По мысли Гусева, очень даже неплохой подарок или Командиру, или кому-то ещё. Из важных. Которым солдатские часы не подаришь.

"Невостребованных" гансов князь в три приёма оттащил куда-то в сторону (Гусев порывался ему помочь, но был... отправлен следить, чтобы дети не сунулись куда не надо) и спустя десять минут вернулся, сообщив, что остающиеся таратайки будут спрятаны на два дня. Не меньше. А что потом...

Как сказал Кощей, будь здесь свой леший или хотя бы сильный водяной...

Сергей отнёсся к этому совершенно спокойно: конечно, жаль хорошую технику, однако с самого начала было ясно, что взять её с собой не получится никак. И потому, когда напарник влез за руль и скомандовал отправление, без лишних слов сел на соседнее сиденье...

И просидел там целых десять минут. После чего был изгнан в кузов, поскольку князю надоело, что капитан постоянно оглядывается, проверяя, как там ценный "язык". А ещё через пять минут Кощей с пусть не шоссе, но всё равно достаточно приличной дороги свернул на просёлочную, и тут же пришлось сбавлять скорость, благо погони не было. Впрочем, помогло не сильно -- если раньше сидящих в кузове подбрасывало, то теперь стало кидать от борта к борту. Хорошо ещё, Гусев не забыл свою первую гонку на "Ганомаге" и озаботился закреплением имущества. Князев НЗ при этом запихали под лавки, а "языку" Кощей просто приказал держаться крепче.

Издевательство это продолжалось почти час, потом князь, остановив бэтээр и заглушив мотор, приказал всем ждать и куда-то исчез на пятнадцать минут, а вернувшись, объявил, что всё, приехали. Можно выгружаться. Но от таратайки не отходить!..

Причину последнего требования Сергей понял, когда, выбравшись, огляделся по сторонам: машина стояла на небольшой площадке, которой заканчивалась дорога. Впереди, в метре от бампера, и в полутора метрах от левого борта уходящие круто вниз каменистые склоны, сорваться с которых в темноте -- раз плюнуть. Справа тоже был такой же крутой и каменистый склон, но он, ради разнообразия, уходил вверх. Ну и, наконец, Кощей, уже с "языком" на плече, чуть ли не приплясывающий от нетерпения у правого переднего колеса.

Объяснив Пучкову и детям, в каком положении они находятся, Гусев предупредил, чтобы от машины не отходили (а кто очень стесняется, пусть терпит), и только потом подошёл к напарнику. Тот, довольно скалясь, посоветовал прихватить на всякий случай "кису" - пришлось капитану опять лезть в кузов -- и они, провожаемые заинтересованными взглядами молодёжи, направились к обнаруженной князем тропинке.

Спуск занял чуть менее пяти минут -- кто-то очень постарался, чтобы создать что-то похожее на лестницу, довольно безопасное даже в дождь или снег. Ещё бы перила...

Впрочем, Сергей справился и так. Князь, понятное дело, тоже, и вскоре они уже стояли внизу, на довольно широкой -- метров десять -- галечной полосе. Прямо перед ними на кольях сушились сети, а справа темнело какое-то строение.

Пока капитан осматривался, Кощей аккуратно сгрузил свою ношу на камни, после чего знаками объяснил, что нужно ждать здесь, причём тихо, и убежал. А ещё через пять минут появился снова, тоже с гансом на плече и со старшей девчонкой, несущей портфель с бутылками. Потом -- с младшей, без груза и, наконец, с Пучковым, тащившим чемоданчик бухгалтера. Тот, что с рейхсмарками. Но перед этим всеми покинутый "Ганомаг" вдруг взрыкнул двигателем, включил фары, медленно прополз расстояние до обрыва и нырнул вниз. И спустя пару секунд до них донёсся грохот рухнувшей на камни кучи железа...

Любить море лучше всего с берега. Ну или с большого корабля. Гусев знал это ещё до того, как они все сели в эту... лодочку и отплыли. И совершенно не понимал восторга своего напарника. Нет, ну правда: брызги, ветер, качка... А этот ненормальный, сидя на, гм, корме рядом со старым рыбаком (ага, рыбаком, как же) довольно скалится...

В отличие от старого, гм, рыбака. Но как раз это понятно: не хотел он куда-то везти их группу. Очень не хотел. Сергей его минут пять уговаривал безрезультатно. И если бы не Кощей, которому надоело ждать... В общем, поставили деда перед выбором: или он отвозит их, куда скажут, и получает пачку рейхсмарок, или та лодка, которая дальше по берегу в расщелине спрятана, она не его, и они обойдутся своими силами. На вопрос, а сколько в пачке, напарник только плечами пожал -- его такие пустяки не волновали.

Едва отплыли, "рыбак" принялся жаловаться на ветер -- мол, не туда дует. Раз пожаловался, другой, а потом князь просто подтащил к себе последнего ганса из НЗ, выпил его, а то, что осталось, выбросил за борт (Гусев тогда еле успел пересесть так, чтобы это от девчонок загородить). И ветер сразу стал дуть куда надо. "Рыбак" же, сообразив, что ненужных гансов больше нет, умолк и оставшееся время рулил туда, куда указывал Кощей. Ну и, в довершение, чувство времени сбоить стало, а часами Сергей уже больше месяца не пользовался -- своих внутренних хватало.

Однако всё когда-нибудь заканчивается. И не только хорошее, но и плохое тоже. В том смысле, что князь вдруг отобрал руль у "рыбака", ветер поутих и... лодка, да. В общем, лодка заметно сбавила скорость. То есть явно почти приплыли, и теперь напарник подбирается к берегу -- так, чтобы и не сильно искупаться при высадке, и эту... лодку не угробить. В общем, пора было готовиться, и Гусев достал из чемоданчика с валютой одну пачку рейхсмарок, осторожно перебрался поближе к... корме и передал её Кощею. "Рыбак" при виде денег слегка оживился, но и только. Стоило пачке исчезнуть из виду, как это оживление тут же прошло. Сергею даже стало его немножко жаль. Самую-самую малость: вот так живёшь в своём уголке, от всего спрятался. Ни война, ни революция тебя не касаются... И тут вдруг ка-ак...

На этом месте философские размышления капитана оказались прерваны голосом того самого отгородившегося:

- Нельзя дальше. Сядем. Здесь уже неглубоко.

- Хм? - повернулся к нему высматривавший что-то впереди Кощей.

- Неглубоко, говорю, - раздражённо повторил "рыбак" и уточнил: - По пояс.

- Понял, - кивнул князь и позвал: - Гусев, пройди на нос, проверь, - а пока капитан осторожно пробирался вперёд, опять перевёл взгляд на старика: - Если там будет глубже, чем по пояс Гусеву, ты выпадешь за борт.

- Погоди! - тут же вскинулся "рыбак". - Я вспомнил! Можно ещё вперед!

"Ещё" составило около двадцати метров, и когда "рыбак" сказал, что теперь точно уже всё, дальше нельзя, Сергей своим ущербным ночным зрением мог разглядеть берег и бойца с винтовкой на нём. Но долго заниматься разглядыванием не получилось, потому что князь начал распоряжаться:

- Гусев, Пучков, слезаете в воду, берёте девчонок и несёте на берег.

Капитану досталась та, что постарше (и потяжелее), так что появился хороший повод проверить, смог бы он перетащить через фронт "языка", как планировал, или нет. Проверка, конечно, получалась так себе -- и недалеко, и девчонка не генерал. Но зато -- по пояс в воде, да и тело всё ещё в порядок не пришло. В общем, со сложностями.

Вот только не придуманы ещё те сложности, что могли бы остановить красного командира! Или, если проще, и дотащил, и аккуратно сгрузил, и...

- Гусев, там оставайся! Пучков, сюда иди!

Оставшись с детьми, Сергей хотел было окликнуть прячущегося за камнями бойца и попросить вызвать разводящего, но передумал. Слишком уж молодым тот был и, что греха таить, испуганным. Будь капитан один, его бы это не остановило, но вот девчонки... Пуля -- она ведь, как известно, дура.

Вскоре на берег выбрались сначала Найдёныш, волокущий сразу три портфеля, а за ним и князь с "языком" на плече. Сгрузив пленного на гальку, напарник повёл плечами, разминая их, и начал проверку:

- Дети?

- Здесь, - отозвался Гусев. - Обе.

- Кисы?

Пучков, на которого Кощей уставился при этом своими горящими буркалами, замялся, не понимая, чего от него хотят, и Сергей, чтобы не терять времени, ответил сам:

- Здесь, княже. Все три.

- И ганс тоже здесь. Ничего не забыли, - подвёл итог князь. Довольно хмыкнул и повернулся в сторону продолжавшего прятаться за камнями бойца: - Эй, отрок, поклич старшого!

- Что? - переспросил боец, высовываясь из-за камня, и тут же спохватился: - Стой! Стрелять буду!

- Из чего? - возникший за его спиной Кощей выхватил у растерявшегося бедолаги трёхлинейку и теперь разглядывал её с таким видом, будто увидел первый раз в жизни. - Из этого дрына?

- Это винтовка! - предсказуемо обиделся боец.

- Вин-тов-ка, - повторил по слогам князь и повернулся к успевшему подойти капитану: - Так как тут старшого-то позвать?

- Да просто пальни в воздух, и всё, - посоветовал Сергей.

С прибывшим через три минуты после выстрела разводящим договорились быстро. Гусев просто назвал себя, и вскоре их привели в довольно просторный подвал под полуразрушенным домом, где обосновался особый отдел полка. Начальник этого особого отдела в звании лейтенанта госбезопасности, увидев, кого привели неурочные "гости", сначала потерял дар речи, потом всё же проверил наличие у Гусева особого опознавательного знака и тут же предложил располагаться на заменяющих стулья снарядных ящиках. Сам же, отослав бойца за чайником, принялся звонить по инстанциям.

Звонки заняли минут пятнадцать. За это время прибежавшая санинструктор, которую вызвали по просьбе Гусева, сводила девчонок проветриться, а остальные попили чаю. Правда, у гостеприимных хозяев нашлись только кипяток и, что удивительно, сахар, а вот заварки...

Положение спас Кощей - вытащил из-за пазухи небольшую деревянную коробочку, покрытую резьбой, и передал занимавшемуся угощением бойцу с предложением отсыпать, сколько надо.

В гостях хорошо, а дома всё-таки лучше...

Гусев вспоминал эту старую народную мудрость всякий раз, как возвращался на базу. Даже временную. Потому что домом считал не только и не столько здания, казармы, тренировочные площадки и тому подобное, а в первую очередь людей. Командира. Старшину Нечипоренко. Мишку Северова...

И эти люди дружной толпой сейчас стояли и смотрели, как уходившие в поиск не торопясь, совершенно бесстыдным образом растягивая удовольствие, сначала выгружают Пучкова. Потом -- одну за другой, от младшей к старшей -- найдёнышей. Потом -- как их называет князь, "кисы", то есть два портфеля и чемоданчик. Тоже в определённом порядке: сначала с выпивкой, потом с рейхсмарками и только потом -- с оперативными документами. Затем аккуратно спускается Гусев...

И только потом, после небольшой -- секунд десять, а то прибьют -- задержки Сергей с Найдёнышем принимают негнущееся тело "языка", завёрнутое для пущей таинственности в мотоциклетный плащ.

Хотели большого начальника?.. Получите!..

К сожалению, светает в это время года поздно, и хотя подъём уже был, на дворе пока ещё темно. И потому у Гусева мелькнула совершенно недостойная большевика и красного командира мысль, что можно было всё же задержаться у гостеприимного особиста. Поскольку в должной мере оценить "языка" в темноте сложно, а вот когда рассветёт...

Но тут же возникла другая мысль: какой пример получит молодёжь в лице красноармейца Пучкова и, того хуже, детей? Вот именно. И потому капитан, отбросив ненужные сожаления и подождав, пока слева от него встанет напарник, а за ним -- упомянутый красноармеец Пучков, скомандовал "Смирно!" и чётко, хотя и негромко доложил: задание выполнено, группа вернулась, потерь нет!..

И дальше -- по давно сложившемуся порядку. С тем отличием, что сначала передали девчонок старшине -- неизвестно, когда у Командира появится время, чтобы с ними поговорить. Но что этот разговор будет обязательно - к бабке не ходи. Слишком уж неприятное дело получилось.

В общем, выслушал товарищ полковник Колычев подробный доклад, поохал от восхищения, побродил вокруг вражьего генерала да и отпустил всех отдыхать до следующего дня. А там -- отчёты. И свои -- в смысле, Гусева и Пучкова (Командир ещё и на князя косился, но решил не связываться), и чужие, потому что с подачи Кощея Серёга оказался по меньшей мере на неделю отстранён от всяких физических нагрузок и переведён на лёгкую работу. Тут бы, конечно, повозмущаться и побить себя пяткой в грудь, однако выбор был простой: или так, или в госпиталь. Короче говоря, обложили. Правда, как сказал Иван Петрович, обязанность сопровождать князя, если тому взбредёт в голову прогуляться, с капитана не снимается.

На второй день после обеда у Командира нашлось время поговорить с девочками. С обеими сразу, в присутствии Пучкова в качестве моральной поддержки и Гусева, который вёл запись беседы. Именно беседы, а не опроса свидетелей и тем более не допроса. Ещё снаружи, так, что из кабинета его не видели, подпирал стенку князь, и Сергей был железно уверен, что напарник слышал не то что каждое слово, но даже каждый вздох.

На третий день с утра полковник попросил Гусева с Пучковым подробно описать, что происходило с проклинаемыми в том ауле, потом они что-то обсуждали с князем, и ближе к обеду (щи из квашеной капусты, макароны по-флотски и компот из сухофруктов) Колычев, собрав бумаги (в том числе и писанину Пучкова с Гусевым) укатил. Вернулся перед самым ужином (пшённая каша с тушёнкой и сладкий чай) и опять о чём-то переговорил с Кощеем. О чём -- осталось неизвестным, потому что Сергей несмотря на обострившийся слух услышал только неразборчивое бубнение.

Дело немного прояснилось после ужина, когда Гусев, сытый и почти довольный жизнью, вышел из организованного старшиной пункта питания и остановился на крыльце, повернув лицо к скрытому облаками солнцу и опустив веки. Когда он спустя минуту открыл глаза, рядом стоял Кощей и с любопытством его разглядывал. Сергей хотел было сказать князю какую-нибудь гадость, но подумал и не стал. Во-первых, это было бы мелко и недостойно большевика и красного командира, а потом, как ни пыжься, а связки всё же болят. То есть пойди он сейчас в поиск, и станет обузой для товарищей. Вот и выходило, что прав напарник. Кругом прав. И говорить гадости ему просто не за что.

Кощей, увидев, что на него обратили внимание, предложил прогуляться. Недалеко. И не спеша. До зенитки. И Гусев, которому, если честно, до смерти надоело возиться с бумагами, с радостью согласился. В конце концов, после возвращения они зенитчиц ещё не проведывали. Правда, пока шли, князь объяснил, что дело не только и не столько в его желании пообщаться с женщинами, сколько в необходимости пристроить детей. Потому что родных у девочек в Севастополе не нашлось, а вывозить их на Большую Землю... Можно, конечно, но куда они там пойдут?

Сергей, тоже размышлявший об этом и пришедший к таким же выводам, кивнул. И решение напарника попробовать пристроить найдёнышей к зенитчицам одобрял целиком и полностью. Что же касается документов...

- А Командир что сказал?

- Поможет, - подтвердил Серёгину догадку князь и, поскольку они уже дошли, резко сменил тему:

- Гой еси, красны девицы!

- И вам поздорову, добры молодцы! - с усмешкой отозвалась старшая и неожиданно продолжила: - Дело* пытаете аль от дела лытаете?

- Дела, краса-девица. Дела, - вздохнул Кощей. - И рад бы просто так подойти, красой вашей полюбоваться, да куда от дел денешься?

*Вообще-то "ДелА", но делаем скидку на недостаточное знание предмета персонажем.

Командирша, уже открывшая рот, чтобы продолжить эту шутливую перепалку, нахмурилась и внимательно посмотрела сначала на князя, а потом и на Гусева:

- Случилось чего?

- Командир ваш нужен, - ответил Сергей.

- Сейчас, - сержантша, подозвав одну из подчинённых, шепнула ей на ухо, чтобы та срочно привела комбата (ну, это она думала, что шепнула и что никто не слышит), а потом опять повернулась к гостям: - Сейчас будет, он тут недалеко должен быть.

- Подождём, - вздохнул Кощей и, изобразив лицом и фигурой смирение, присел на мешки, которыми была обложена огневая позиция.

Гусев, немного подумав, остался стоять -- всё равно скоро придёт Толстопузик (Серёга хотел назвать комбата Колобком, но напарник не оценил) и нужно будет куда-нибудь идти. Потому что кое-кто из зенитчиц, по словам князя, отличается ну просто очень чутким слухом...

Капитан Бабасян появился через три с половиной минуты после того, как посланная за ним зенитчица скрылась из глаз. Появился (вышел из-за угла), осмотрелся, увидел капитана с князем, набрал полную грудь воздуха...

И сдулся. Немного постоял, явно приводя чувства в порядок, и быстрым шагом подошёл к ожидающим его Кощею с Гусевым:

- Здравия желаю, товарищи командиры!*

*Акцент у этого персонажа всё равно остался.

Князь, вставший ещё при приближении комбата, чуть склонил голову и ответил:

- И тебе поздорову, добрый молодец.

Толстопузик, услышав знакомые слова, покосился на командиршу расчёта, однако предпочёл заговорить о другом:

- Вы хотели меня видеть, товарищи командиры?

Прежде чем Кощей успел ответить, вмешался Сергей:

- Княже, дозволь мне? - и когда князь кивнул, повернулся к комбату: - Давайте отойдём в сторонку.

Хмыкнув, зенитчик снова покосился на подчинённую и снова ничего не сказал, а просто кивнул.

Отошли недалеко, метров на двадцать, к установленной ещё до войны самодельной скамье, некрашеные доски которой успели посереть от времени. Скамья была довольно удобной -- широкой, со спинкой, не слишком высокой, но и не слишком низкой. Во всяком случае с точки зрения Гусева с его ростом. Что же касается Толстопузика -- его она тоже не смутила. Капитан подошёл, потрогал рукой доски и, слегка подпрыгнув, уселся с довольным видом, откинувшись на спинку и болтая ногами. Потом хитро посмотрел на Сергея и сообщил:

- Как в детстве, да!

Первым захохотал Кощей. За ним, с небольшим отставанием, зенитчик, и последним -- Гусев, перед этим мысленно прокрутивший ситуацию и всё же оценивший её юмор.

Когда все отсмеялись и перевели дух, слово взял Кощей. Коротко и чётко, без излишних подробностей он объяснил капитану сложившуюся ситуацию и попросил того "взять детей под крыло".

Зенитчик задумался. Надолго. Минут на пять. Потом вздохнул:

- У меня своё начальство есть. И когда оно спросит: "Капитан Бабасян! Почему посторонние на батарее? Двадцать четыре часа тебе сроку посадить их на корабль!" - что я ему скажу? И как я этим детям в глаза смотреть буду?

Секунд десять Гусев с Кощеем переваривали услышанное, потом князь, хлопнув по скамейке ладонью, скомандовал: "Ждите!" - и исчез. Оставив напарника объяснять раскрывшему рот от удивления Толстопузику, что, как и почему. Сергей, ругнувшись про себя, тем не менее отнёсся к внезапно свалившемуся делу ответственно, коротко рассказав комбату, что Кощей на самом деле -- спецсотрудник госбезопасности. Что никакого воинского звания у него нет, и потому он плевать хотел на всех командиров и начальников, кроме Командира. В смысле, командира их группы. Что если бы не тяжёлая обстановка, никто бы не пустил такого специалиста на фронт, а попросили бы сидеть в тылу и готовить других специалистов. И, наконец, что всё, что капитан Бабасян уже увидел и увидит ещё -- стр-рашная тайна. Причём даже не военная, а государственная...

Толстопузик слушал внимательно, кивая в нужных местах, и, судя по глазам, лицу и фигуре, готов был хоть сейчас дать все подписки, которые у него потребуют. И глядя на это, Серёга уже поздравлял себя с хорошо проведённой беседой, когда зенитчик вдруг сделал вывод:

- Немецкого генерала вы притащили.

Сначала Гусев открыл рот, чтобы поинтересоваться, откуда у простого командира зенитной батареи такие сведения, потом вспомнил, что об этом официально объявляли на утренней политинформации. Командование решило, что противник всё равно знает, а своим хорошая новость будет не лишней. Вот и объявили. Хотя Кощей, услышав об этом, буркнул, что для обитающих на его землях людов дурость -- не беда, а народная забава. По его мнению объявлять об этом нужно было на пару дней позже, чтобы вороги ещё побегали да воеводу своего поискали. И Сергей, подумав, с ним согласился: пакость, конечно, мелкая, но когда таких вот пакостей случается много...

Но то -- слова в политинформации. А тут - догадка. Точная...

С другой стороны, этот капитан и так уже увидел и почувствовал на своей шкуре вполне достаточно, да и девчонок зенитчицы рано или поздно разговорят. Не ради добычи сведений, а просто из женского любопытства. И, наконец, пример князя перед глазами: Кощей не только сам не врал, но и неодобрительно относился к тому, что врут другие. Потому отнекиваться по меньшей мере глупо. Так что...

Так что Гусев, немного подумав, просто попросил:

- Не говори никому. Хорошо?

Как и думали ("Надеялись!") князь с Гусевым, Командир в помощи не отказал и решил этот вопрос в тот же вечер несколькими разговорами по телефону. Так что уже на следующее утро, в половине десятого, к штабу группы подошли Бабасян с сержантшей и принялись оглядываться по сторонам в поисках кого-нибудь, кто мог бы сообщить полковнику Колычеву об их прибытии.

Помощь зенитчикам пришла откуда не ждали -- сверху проскрипело:

- Гой еси, люди добрые! Потеряли кого?

Подняв глаза, зенитчики обнаружили на крыше дома сидящих рядом Кощея с Гусевым, держащих большие кружки.

- И вам поздорову, добры молодцы! - первой сориентировалась сержантша.

Недовольно покосившись на неё -- мол, куда поперёд старших? - комбат поднёс руку к козырьку:

- Здравия желаю, товарищи командиры! А как бы мне товарища полковника увидеть?

Напарники переглянулись, потом князь забрал у Сергея кружку, встал и подошёл к краю.

- Смертельный номер! - не удержавшись, возгласил Гусев. - Впервые на арене!..

- Смертельный номер, - хмыкнул Кощей, - будет, когда кое-кто до прихода Командира на крыше останется.

- Эй! Это... - Договорить Сергей не успел: напарник ни слова не говоря просто шагнул вперёд и исчез.

Осторожно -- всё же ноги побаливали и на наклонной черепичной крыше могли подвести -- Гусев поднялся и тоже подошёл к краю. Князь как ни в чём не бывало стоял внизу, всё так же держа в левой руке обе кружки и с интересом глядя на Гусева.

- И что теперь? - поинтересовался тот.

- Прыгай, - пожал плечами Кощей.

- Э-э-э... Вот так просто?

- Угу.

- Как скажешь, - тоже пожал плечами Сергей и шагнул вперёд. В конце концов, тут высоты было -- чуть больше трёх метров и связки почти уже не болели. Так что...

Когда до земли осталось около полуметра и Гусев уже напряг ноги, Кощей вдруг шагнул вперёд и, ухватив его правой рукой за ворот телогрейки... Ну, наверное, это можно назвать "слегка придержал". Потому что Сергей продолжал лететь вниз, но намного медленнее. Как будто спрыгнул со ступеньки. Когда Гусев наконец-то приземлился, князь, продолжая удерживать его за воротник, внимательно оглядел, поинтересовался, как ноги, и, услышав, что в порядке, попросил отправиться за Командиром. Мол, после вчерашнего Колычев на него как-то странно смотрит...

На следующий день после передачи детей зенитчикам в расположении группы опять появились гости. И тоже с утра. Но теперь это были двое из армейской разведки. Из той самой, которая потеряла аж пять групп и потому сейчас занималась не столько работой, сколько натаскиванием пополнения. Благо большая часть этого пополнения была набрана из, так сказать, нижестоящих разведок, главным образом, дивизионных. Но всё равно -- ни сработанности, ни моральной готовности к дальним поискам -- ничего. Тем более что в этих самых нижестоящих разведках люди тоже с понятием -- лучших не отдали. Ну и, вдобавок, то обстоятельство, что про такую вещь, как полные штаты, все давно забыли.

В итоге чья-то (чья именно, выясняют специально назначенные люди) "гениальная" мысль -- точнее, её исполнение -- к восстановлению возможностей армейской разведки не привела, а вот тем, кого ради этого "ограбили", жизнь осложнила...

О чём Командир, знакомивший группу со сложившейся обстановкой, не сказал, так это о травме капитана Гусева, из-за которой и разведгруппа спецгруппы ("Поэт!") тоже в... Там, в общем.

Конечно, князь готов был "пойти прогуляться", как он выразился, и сам, и кто знает, может, где-нибудь в Белоруссии или под Москвой командование с этим и согласилось бы. Но тут...

Тут, как недавно признал сам Кощей, земля ему чужая, что, по мнению начальства, означает снижение эффективности. А одно из первейших умений, потребных военачальнику, это умение использовать имеющиеся силы и возможности с наибольшей пользой.

Проще говоря, князя попросили заняться изготовлением "косточек" -- такое название в конце концов закрепилось за притягивателями беды, называть которые оберегами, как оказалось, язык не поворачивался не только у Гусева, но и у других. А в качестве причины указали необходимость как-то "выгуливать" новый состав армейцев ("языки" из румын уже всем надоели), желательность осложнения противнику жизни и то печальное обстоятельство, что вот как раз диверсионных групп здесь у командования-то и нету. И готовить их долго. А вот если выдать им Кощеевых поделок...

На что князь высказался в том смысле, что ума им это не добавит и что иные чудеса лучше бы приберечь к тому времени, когда главный ворог появится, но если Колычев считает нужным...

В общем, как говорили в новостях и писали в газетах, "высокие договаривающиеся стороны пришли к полному взаимопониманию". Правда, Командиру это обошлось в освобождение Гусева от бумажной работы, поскольку князь, занимаясь "косточками", подлечивать напарника по ночам не сможет. И если Колычев хочет, чтобы капитан был готов к работе через четыре (два -- долечиться, два -- чтобы залеченное "крепости набралось") дня...

Немного подумав, Командир согласился, и потому на следующее утро Сергей с Кощеем опять сидели на крыше, попивая чаёк из раздобытых где-то князем то ли фаянсовых, то ли фарфоровых кружек. Когда появились гости, напарники не сговариваясь решили пока что себя не обнаруживать, благо разглядеть их в предрассветных сумерках было сложновато. Гости тем временем, дойдя почти до самого крыльца, охраняемого часовым, оказались в затруднительном положении: с одной стороны, разговаривать этому самому часовому запрещает Устав, с другой -- ждать, пока появится кто-то, кто сможет о них доложить, можно долго.

Понаблюдав минуты три, как они мнутся, Гусев решил немного им помочь. Но не успел - рядом проскрипело:

- Гой еси, добры молодцы! Камо грядеши?

Гости завертели головами, потом один, повернувшись к крыше, приказал:

- Товарищ красноармеец! Прекратите балаган! Немедленно подойдите и доложите как положено!

Прежде чем опешивший от неожиданности князь успел что-то сказать, Сергей попросил:

- Помоги спуститься, - и, передав напарнику кружку, начал медленно вставать.

Не говоря ни слова, Кощей принял посудину, спрыгнул вниз и, подняв голову, сообщил:

- Готов!

После чего Сергей, как и прошлым утром, сделал шаг вперёд. А приземлившись, повернулся к гостям и представился:

- Капитан государственной безопасности Гусев, - потом выждал ровно две секунды и спросил: - Товарищ майор, а для вас, что, Уставы не писаны?..

Нет, полковник Колычев Иван Петрович, любимый Командир, ошибался, когда думал (или подозревал?), что выговоры, которые он периодически читает одному из самых шебутных своих подчинённых, проходят мимо того, не оставляя следа. Вовсе нет. Подчинённый этот старательно учился, запоминая построение фраз, словесные обороты, интонации. Очень старательно учился. И сейчас все те знания в области разносов, разгонов и нагоняев, которыми полковник не жалея делился с младшим товарищем, этот самый младший товарищ пустил в дело. Стараясь если не превзойти, то хотя бы сравняться с любимым Командиром во владении высоким искусством вздрючки.

Разнос продолжался довольно долго, потом, когда Сергей сделал паузу, чтобы набрать воздуха, рядом прозвучало:

- Гусев, что тут происходит?

Мгновенно развернувшись, капитан поднёс руку к козырьку:

- Товарищ полковник! Произвожу воспитательную работу с неизвестным, носящим знаки различия майора!

- Вольно! - хмыкнул Колычев. - Давно производишь?

- Около семи минут! - всё так же стоя навытяжку доложил Сергей.

- И что? Он до сих пор не представился?

- Никак нет!

- Ну что ж, - вздохнул полковник. - Будем разбираться...

Разобрались быстро. Как Гусев и подозревал, любитель дисциплины оказался из армейской разведки, одним из тех, кто готовил к выходу пропавшие группы. И уже успел не раз получить как за потери, так и за отсутствие результатов (Колычев такой откровенности не удивился, только бросил быстрый взгляд на князя). Причём через раз при вздрючке его тыкали носом в то, что вот армейская разведка -- не смогла, а какие-то непонятно кто -- аж целого командира корпуса притащили и даже без потерь. Так что когда его отправили к этим не пойми кому, он накрутил себя ещё по дороге...

А тут -- нарвался...

Внимательно выслушав "исповедь" разведчика, Колычев посмотрел на стоящих рядом князя с Гусевым, никаких признаков раскаяния на их лицах не обнаружил и, вздохнув, попросил Кощея выдать "спецсредства".

- Сейчас сделаем... - оскалился Кощей и принялся вытряхивать из майора сведения: сколько будет групп, когда пойдут, в один район или в разные. Когда выяснилось, что в разные, потребовал уточнить, в какие именно...

Разведчик, оглянувшись на полковника и не найдя у него ни понимания, ни даже сочувствия, всё же ответил. Внимательно его выслушав, князь о чём-то задумался, потом сказал: "Ждите!" - и неторопливо направился в дом. Вернулся он минут через пять. Подошёл к ожидавшим его гостям, напарнику и Колычеву (Командир явно на всякий случай задержался. Во избежание), попросил Гусева посветить и, развернув один из принесённых свёрточков, провёл короткий инструктаж по использованию "спецсредства типа "косточка"". Потом ответил на вопросы и под конец "обрадовал" гостей сообщением, что в полночь третьего дня, если считать следующий первым, неиспользованные "спецсредства" можно будет выкинуть.

После этих слов разведчик посмотрел на Кощея как кролик на удава (сам Гусев такого не видел, ему рассказывали) и поспешил исчезнуть, пока эти странные не пойми кто не "обрадовали" ещё чем-нибудь. Его спутник, не произнёсший за всё время ни слова, исчез вместе с ним.

Посмотрев им вслед, князь повернулся к Колычеву и попросил:

- Командир, отпусти ночью прогуляться? Пока я тут никого не убил...

За день до "Праздничного выхода", подготовленного князем и Серёгой с разрешения Командира и с его помощью, чтобы отметить возвращение капитана ГБ Гусева в строй, поступил приказ отправить пленного генерала в Столицу. А с ним -- и захватившую его группу. Как объяснил Колычев, это потому что дальше держать фон Зальмута здесь смысла не было -- всё, что знал, он уже рассказал (после такой доставки даже давить не пришлось).

Точнее, рассказать-то он мог ещё много разного, но уже не про крымские дела, так что держать его в Севастополе смысла не было. С группой, по мнению Сергея (и Командир был с ним согласен) тоже всё просто: стране нужны не только хорошие новости, но и, кхм, герои. То есть дело попахивало очередным награждением. А Кощею -- подарком. Одно было непонятно -- почему Командира не вызвали? Однако когда Гусев подошёл к Колычеву с этим вопросом, тот отмахнулся -- мол, не за награды воюем.

И всё равно на душе было... нехорошо. Потому что, как и в первый раз, всю работу сделал напарник, а он, Серёга Гусев, при этом только присутствовал (хорошо ещё, под ногами не путался). И получалось, что награждают его только чтобы людям показать: вот, мол, у нас по делам и награда.

Эх, знал бы кто эти дела!..

Похоже, это его настроение незамеченным не осталось, потому что незадолго до отправки на аэродром Командир отвёл Сергея в сторонку и принялся объяснять, что как раз его, капитана Гусева, задача и состоит в том, чтобы служить громоотводом для князя. И что награды для Гусева -- это как шашка для товарища Будённого. Ну или винтовка для снайпера. Тем более что сам князь награды получать не может. А советским людям нужно видеть, что Советское Государство не забывает тех, кто хорошо работает, верно служит и совершает героические поступки. Ну и для детей пример...

В общем, отставить реф-лек-сии!..

До Москвы летели вместе с Зальмутом, которого сопровождающий явно преднамеренно посадил так, что тот видел Кощея. И весь полёт ганс не сводил с князя глаз. Веяло от генерала при этом смесью интереса, страха и почему-то неверия. А от сопровождающего -- Гусев прислушался к ощущениям -- весельем, удовлетворением и интересом. Правда, интерес этот относился к Зальмуту -- похоже, кто-то из особистов (может, даже и этот) проверял какие-то свои предположения. Князю это, насколько мог почувствовать Сергей, было безразлично. Он вообще сидел весь в раздумьях. Знать бы ещё о чём.

На аэродроме они наконец-то расстались: Зальмута увезли в Управление, а их троих -- в знакомую гостиницу, где всех, даже Пучкова, поселили в отдельные номера. В соседние. И Гусев, убедившись, что все устроились нормально, отправился спать -- до утра осталось всего ничего...

Утро у Сергея наступило как всегда -- в шесть часов. Лёжа на спине и не открывая глаз он сначала попробовал дотянуться Силой до Найдёныша и, нащупав-увидев-ощутив какой-то сгусток, послал ему команду "Подъём!". Потом попытался найти князя, но в голове тут же нарисовался нахально скалящийся череп со светящими зелёным светом глазами и пролязгал: "Не шуми! Всё кладбище подымешь!" После чего, явно почувствовав удивление Сергея, довольно заржал. Если, конечно, скрипение ржавым железом по мутному неровному стеклу можно назвать ржанием...

Через сорок пять минут вся группа собралась в номере Кощея, чтобы отдать должное местной кухне. Пучков, узрев в своей тарелке овсянку, сначала сморщился, но потом, увидев, с каким удовольствием её наворачивает Гусев, решился всё же попробовать... Когда же капитан, покончив со своей порцией, почти традиционно спросил у Кощея разрешения съесть и его порцию тоже, проводил тарелку таким тоскливым взглядом, что Серёга, не выдержав, отложил ему половину...

В семь ноль пять, когда все трое не торопясь пили по второму стакану чая, в дверь номера, вежливо постучав, просунулась испуганная дежурная по этажу и поинтересовалась, не здесь ли находится капитан Гусев. А узнав, что здесь, сообщила, что оного капитана просят к телефону...

Встреча началась, как и предыдущие, со взаимных приветствий. Затем Он предложил садиться, и когда все (а кроме Него и группы в кабинете был ещё и Нарком) расселись, попросил Гусева доложить, как прошло задание. То, в котором им удалось добыть вражеского генерала.

Попросил! Он!..

Почувствовав, что у него сейчас отвалится челюсть ("Подумаешь! На Пучкова посмотри!"), Сергей, спешно опустил веки, восстанавливая душевное спокойствие и выстраивая порядок доклада. Затем открыл глаза и коротко и чётко описал произошедшие во время того выхода события. Не все, понятное дело. Самые основные.

После того как прозвучало заключительное: "Капитан Гусев доклад закончил!" - Он некоторое время молчал, о чём-то думая и переглядываясь с Наркомом, а потом снова попросил. Рассказать о задании. Именно рассказать, а не доложить. Подробно.

Сергей опять ненадолго задумался -- его не торопили -- и, ощущая молчаливую поддержку напарника, принялся рассказывать с самого начала. Упоминание пьяного аса Люфтваффе вызвало у Него усмешку, а то, что Гусев его отпустил -- одобрительный кивок. Когда Сергей описал торжественную встречу в ауле и вынесенное большое блюдо с красноармейскими книжками и командирскими удостоверениями, Он что-то сказал по-грузински, явно ругательное, а когда упомянул свиней, которых кормили людьми, Его прорвало:

- Лаврентий! Узнай, где это! В порошок стереть!.. - после чего, вскочив со стула, принялся вышагивать по кабинету, что-то бормоча.

Наконец, немного успокоившись и вернувшись на место, Он попросил продолжать, и Сергей недолго думая сообщил, что стирать в порошок там уже некого. Потому что князь их проклял. И когда группа уходила от аула, из живых там разве что домашний скот оставался -- овцы там, козы... А свиней Кощей сжёг. Вместе с сараем. И пепел развеял...

Потом все долго молчали, и Гусев думал, что всё, что он сейчас рассказывает, было в рапорте. В том, который для совсем секретных архивов. Но до Него это почему-то не дошло...

Квартира, подаренная Герою Советского Союза Сергею Гусеву (вообще-то хотели подарить князю, но он сказал, что у него терем есть), поражала. Она была... большая. Даже очень. Три комнаты, каждая из которых больше того номера в гостинице, куда его поселили. Кухня, в которой можно устроить небольшой строевой смотр. Отдельная ванная (правда, горячей воды сейчас нет, но в мирное время...), ватерклозет, всякие там кладовки... И в завершение -- коридор! Широкий и длинный!..

Одно плохо -- пусто. Ни мебели, ни посуды. Понятно, почему на обустройство отпуск аж десять суток дали -- пока всё найдёшь...

С другой стороны, а оно надо? Когда всё время на фронте?..

Мелькнувшую мысль, что пока сам воюешь, тут можно было бы поселить, к примеру, сестрёнок Найдёныша, Сергей покрутил так и этак, потом спросил князя с Пучковым, что они думают. Князь пожал плечами, что означало что-то вроде "твой дом, тебе решать", а Пучков стал отнекиваться: мол, не дело и так далее. Спор грозил затянуться, но тут в дверь постучали.

Открыв, Гусев обнаружил невысокую (по меркам самого Гусева) худощавую женщину лет пятидесяти на вид. Представившись управдомом, она назвалась Надеждой Васильевной и, посмотрев на Пучкова, сказала, что можно тётей Надей. Сергею она понравилась. И Кощею тоже. Князь, глядя на неё, о чём-то задумался на несколько секунд, а потом выдал:

- Надёжа... Хорошее имя. Доброе.

Как оказалось, тётя Надя зашла не только познакомиться с новыми жильцами, но и сообщить, что по тем бумажкам, которые прилагались к ордеру на квартиру, можно получить на спецскладе мебель и посуду. Бесплатно. И если ей эти бумаги отдадут, она вполне может помочь "товарищу командиру". Завтра с утра.

Вспомнив народную мудрость, что за спрос денег не берут, Сергей, раз уж отношения вроде как доброжелательные, поинтересовался, можно ли, чтобы здесь пожили младшие сестрёнки их боевого товарища, кивнув при этом на Пучкова. Управдомша немного подумала, а потом сказала, что если у них запрета на проживание в Москве нет, то почему бы и нет. При этом во взглядах, бросаемых ею на Найдёныша, читалось пусть и скрытое, но видимое Гусеву сочувствие.

Потом все дружно (кроме Кощея) прикидывали, что и где было бы неплохо поставить с учётом того, что тут поселятся две девчонки (если выдадут), потом...

Потом тётя Надя, узнав, что они только вчера с фронта и через десять (точнее, уже девять) суток отправляются обратно, пригласила всех к себе, попить чаю. Предупредив, что будет немного тесновато, но ничего... И все четверо дружно направились в соседний подъезд, где у управдомши была однокомнатная квартира.

На кухне у тёти Нади и впрямь оказалось тесновато -- трое отпускников, сама хозяйка и молодой лейтенант с орденом Красной Звезды на застиранной и местами заштопанной командирской гимнастёрке. Увидев Гусева, лейтенант попытался встать, но тут же стал заваливаться на бок, и если бы не Кощей, возникший рядом и успевший его поддержать, упал. И только потом Сергей обратил внимание на костыли, прислонённые к стенке рядом с орденоносцем. Мысленно обругав себя за невнимательность, Гусев попросил лейтенанта не вставать, на что тот, смутившись, объяснил свой порыв привычкой.

Сидячих мест на всех не хватало, и князь не долго думая устроился на широком подоконнике, аккуратно подвинув стоявший там горшок с каким-то растением. С каким -- Гусев сказать не мог, поскольку его знания в этой области ограничивались только кактусом, фикусом и геранью. Поёрзав, чтобы устроиться поудобнее, Кощей вытащил из-за пазухи небольшую деревянную то ли шкатулку, то ли просто коробочку, покрытую резьбой, и протянул её тёте Наде со словами:

- На-кось, хозяюшка, завари этого.

Затем, тоже из-за пазухи, появились две плитки шоколада "Спартак" и узелок, в котором, когда Пучков его развязал, оказались куски сахара. На вопрос Гусева, откуда такое богатство, напарник хмыкнул:

- У обозников сменял. На часы.

Тем временем хозяйка закончила возиться с чайниками (в большой -- налить воды и поставить на керогаз, из маленького вылить старую заварку и сполоснуть), села на табурет, и знакомство пошло по второму кругу. Только теперь знакомились не с управдомшей, а с лейтенантом.

Парня звали Игорем Селивановым. Оказался он сыном профессора, жившего раньше в этом доме. Мать у них умерла в тридцать девятом, вот они и жили вдвоём.

Когда началась война, Игорь пошёл на фронт, а два месяца назад кто-то где-то напутал, и на него прислали похоронку. Результат-- у старика не выдержало сердце.

Поскольку живых жильцов не осталось, управдом поступила по инструкции: квартиру опечатала и сообщила по начальству, что жилплощадь освободилась.

Около месяца назад в квартире появились новые жильцы -- эвакуированная из Львова семья, а три недели назад неожиданно вернулся живой, хоть и не совсем здоровый, её владелец. Бывший владелец.

Сначала по инстанциям бегала управдом. Женщина, насколько разобрался в ощущениях Гусев, чувствовала себя виноватой в сложившейся ситуации и пыталась помочь, но ничего добиться не смогла. Тогда по инстанциям пошёл Игорь. Его тоже посылали... Посылали, хотя и относительно вежливо. Но в последний раз один из чинуш договорился до того, что лучше бы Селиванова на самом деле убили...

На этом месте Кощей, до того молча слушавший, вдруг спросил:

- Гусев, таратайка ждёт?

- Я не отпускал, - пожал плечами Сергей и повернулся к Пучкову.

- Никак нет, тащ капитан! Я не отпускал! - сообщил тот не дожидаясь вопроса.

- Тогда вставай-ка ты, Игорь из рода Селивановых, да съездим-ка мы к тому тиуну говорливому...

Трясясь в кузове полуторки, Гусев думал о том, что какие чистки ни устраивай, как за чистоту рядов ни борись, вот такие вот "говорливые тиуны" будут и будут появляться. И ведь он скорее всего не ворует. И взяток не берёт, во всяком случае деньгами. Нет, он просто сволочь, которая оценивает людей по полезности для себя, любимого. И по неприятностям, которые эти люди могут доставить, опять же, ему, любимому. А закона, требующего от чиновника быть человечным, у нас нет. Ни закона, ни инструкции. Ни распоряжения. Так что если бы "тиун" этот не распустил язык...

Сначала -- при Селиванове. Потом -- при наряде милиции, вызванном секретаршей при виде толпы, вломившейся в кабинет шефа, при самой секретарше и прибежавшем на шум заместителе. Прямо в квадратные от удивления глаза слушателей высказывая, что он думает о всяких там недобитых гитлеровцами командирах, красноармейцах, членах их семей и прочих нищебродах (как потом совершенно спокойно объяснил Кощей, ну захотелось люду выплеснуть наболевшее. А тут и случай подвернулся. Подходящий).

Когда же "артиста" наконец увели, испуганный зам пообещал, что самое большее через четыре дня товарищ лейтенант снова въедет в свою бывшую квартиру. Объяснив, что задержка вызвана необходимостью куда-то переселить тех, кто в ней живёт сейчас. Не выкидывать же людей на улицу? Гусеву объяснив. А на князя -- поглядывая. Сергей тогда подумал, что хорошо, что они Пучкова с управдомшей оставили, а то бы у бедного чинуши совсем глаза разъехались.

А о машинах они в тот же день договорились, узнав у водителя, где и как можно это сделать. Так что сейчас по тряским советским дорогам к одному из городков Московской области шла небольшая автоколонна, состоящая из двух таратаек - "эмки" и полуторки.

Хмыкнув, Сергей посмотрел на точно так же трясущегося у противоположного борта Кощея. По какой-то причине в этот раз князь не отправился в путь по своей Кромке, а решил ехать вместе с напарником. А Пучкова посадили в идущую головной "эмку" - водителя развлекать.

Сам Гусев предпочёл грузовик из-за роста -- тесновато ему в "эмке" было. Ноги девать некуда, особенно при долгой езде. Да и случись что... Шутки шутками, а до того, как ударили морозы, на этих дорогах диверсанты пошаливали. Так что вместе с машинами им выдали и два ППД. Хотели ещё и Кощею выдать, но тот отказался.

Одним из несомненных достоинств маленьких городков является то, что в них всё рядом. Вот и Найдёныш, узнав, что его сестрички ещё в школе, спросил разрешения у Гусева, убежал и уже через двадцать минут вернулся, подпираемый с двух сторон большеглазыми чудами в совсем не серьёзно выглядящих по такой погоде чёрных пальтишках, платках и валенках.

Подозрения о несерьёзности подтвердил и водитель "эмки", спросивший, не этих ли детей нужно будет везти обратно. А услышав, что этих, покачал головой: "Поморозим". Сами водители были "упакованы" в овчинные полушубки, валенки и ушанки с опущенными и завязанными под подбородком ушами. На руках -- рукавицы военного образца, с отдельными большим и указательным (чтобы на спуск нажимать) пальцами. Рядом с ними Гусев с Пучковым в своих шинельках совсем не смотрелись, а уж Кощей в поношенном летнем х/б, ботинках с обмотками и пилотке -- и подавно. Хорошо ещё, водители, как и машины, относились к родному ведомству, так что держать языки за зубами умели.

Однако водитель был прав, и Сергей уже по привычке повернулся к напарнику:

- Княже?

- В маленькой поеду, - хмыкнул тот. - Впереди сяду.

Кивнув, капитан обратил своё внимание на подошедших Пучкова с девочками:

- Так, товарищи красноармейцы и родственницы красноармейцев, слушайте боевую задачу...

Через три часа успевшие собраться, перекусить (соседка помогла) и даже подремать в тепле (водители) "путешественники" загрузились в таратайки и колонна двинулась в обратный путь.

Обратно ехали спокойно, а Гусев так даже с большим удобством, чем туда, благодаря нескольким брошенным в кузов узлам с вещами. И Силы на согревание пока хватало. Правда, немного беспокоили слоники. Князь, зашедший к соседке с каким-то вопросом, вышел от неё, задумчиво крутя в руках три белых фигурки, и пояснил, заметив вопросительный взгляд Сергея:

- Сменял.

- Опять на часы? - хмыкнул Гусев.

- Не, - помотал головой напарник. - На это, как его, на мыло гансовское, на два куска.

Хмыкнув, капитан не стал уточнять, что на самом деле, если верить обёртке, мыло французское. И хозяйка с этим наверняка разобралась. Хотя, может, и нет. В конце концов, если князь согласился на такой обмен, значит, он его устраивает, а обжулить Кощея... Ну-ну. Что называется, бог (которого нету!) им в помощь.

Почти перед самой Москвой, уже в сумерках, полуторка вдруг сбавила ход, а потом и вовсе остановилась. Находившийся в полудрёме Гусев встрепенулся и, подхватив лежавший рядом ППД, осторожно выглянул из кузова. Впереди, примерно в семи метрах, стояла "эмка", а рядом с ней, спиной к машине, Кощей. Князь что-то высматривал среди подходивших почти к самой дороге кустов и деревьев. Потом он резко взмахнул рукой, и Гусеву показалось, что в лес полетел один из тех, выменянных напарником слоников.

Несколько секунд после этого ничего не происходило, а потом в той стороне вдруг раздался неразборчивый вопль и метрах в десяти от дороги началась стрельба. При этом сидевшие в лесу явно воевали друг с другом.

Бой длился около двух минут, потом стрельба прекратилась и стало слышно, как кто-то ругается хриплым срывающимся голосом. По-немецки. Решив, что можно уже выходить, Сергей высунулся чуть дальше, но князь, не глядя в его сторону, сделал знак ждать, и капитан опять укрылся за бортом, глядя поверх прицела и поводя стволом из стороны в сторону.

Вылезти Кощей разрешил ещё только через минуту, когда ругань в лесу почти стихла. Приказав спрыгнувшему на землю Гусеву ждать, князь, чуть пригнувшись, просочился -- иначе не скажешь -- сквозь кусты и почти не проваливаясь зашагал к месту боя...

Сергей смотрел, как напарник неторопливо стаскивает к полуторке тела (он пробовал помочь, но едва сошёл с дороги, как провалился по... Почти по пояс), и воспитывал Найдёныша. Доблестный красноармеец Пучков, когда началась перестрелка, кубарем выкатился из "эмки" и, недолго думая, занял позицию за её кузовом. И сейчас Гусев объяснял надежде советского осназа, что та (надежда) была неправа. В корне. А поскольку фантазия у красноармейца Пучкова была богатая, он очень живо представил, как ответный огонь гитлеровских диверсантов прошивает тонкое железо кузова и...

...и тела сестрёнок, оказавшиеся на его -- ответного огня -- пути...

Гусев же, убедившись, что младший товарищ прочувствовал и осознал, похлопал его по плечу и слегка подбодрил, сообщив, что такие ошибки -- дело обычное. И что если бы было время на нормальную подготовку, красноармеец Пучков это всё изучил бы на полигонах. А сейчас главное -- всё запомнить и потом не забыть.

Водитель "эмки", воспользовавшийся случаем, чтобы покурить, и слышавший все эти наставления, одобрительно кивал, однако присоединиться к делу воспитания молодёжи, рассказав, например, историю из своей (или не своей) жизни, не спешил. Впрочем, насколько понял Сергей, и без его помощи достигнутый результат был вполне удовлетворительным.

Тем временем Кощей принёс последнее тело и, предупредив, что этот -- живой, погнал Гусева с Найдёнышем в кузов, принимать. Всего диверсантов оказалось восемь -- пять нормальных трупов, два трупа странно лёгких -- явно напарник силы восполнил - и один живой. В смысле, диверсант живой, а не труп. Первой мыслью Сергея было оставить высушенных здесь -- глядишь, до весны зверьё даже кости растащит, однако Кощей, когда Гусев на него посмотрел, сказал: "Пусть будут", - и Сергей, решив, что напарнику виднее, перешёл к "языку". Но и тут ничего делать не понадобилось -- раны оказались закупорены засохшей кровью и в перевязке не нуждались. Вот только как бы ганс за время езды в сосульку не превратился -- капитан хоть и не мёрз, однако то, что мороз постепенно усиливается, ощутил. И похоже, что Кощей это просто не учёл, потому что после Серёгиного вопроса сначала помянул каких-то Белобога с Чернобогом, потом секунду подумал и наконец сказал, что поедет в кузове. А Гусев, если хочет, может перебраться в маленькую таратайку, потому что Найдёныш как сидел с сестрёнками, так пусть и дальше сидит -- им теплее будет.

Ещё оставался вопрос с оружием диверсантов, но тут князь сказал, что если кому надо, пусть сам лезет и копается в снегу. Или до весны подождёт, когда всё растает...

Хотя пулемёт он всё же притащил... По привычке, наверное?..

Заезд в Управление много времени не отнял: во-первых, оно располагалось недалеко от того дома, где Гусеву дали квартиру, а во-вторых, никто никуда, собственно, не заезжал. То есть князь попросил водителя полуторки подъехать к главному входу, и пока Гусев ходил "радовать" дежурного привалившей на ночь глядя работой, на пару с Пучковым быстренько выгрузил из кузова трупы. Уложил их рядком, а сверху аккуратно пристроил "языка".

Когда удивлённый дежурный вышел на крыльцо, чтобы лично оценить размеры свалившегося на его голову "счастья", Кощей, ткнув пальцем, объяснил, что "вон тот вон жив", но шевелиться не сможет примерно до полуночи. Чтобы присмотрели. После чего скомандовал: "Гусев! В машину!" - и как только Серёга влез в кузов, дважды стукнул ладонью по крыше кабины -- мол, поехали. И они поехали. Оставляя позади жалобный крик дежурного: "Товарищ капитан! Ну нельзя же так!.."

Когда Гусеву сказали, что ему и его группе предоставляется отпуск аж в десять суток (ему -- для обустройства нового жилья, князю с Найдёнышем -- за компанию), он, зная родную организацию, не очень-то в это поверил.

Нет, если бы взять и всем вместе отправиться, например, на Кощеев остров или хотя бы просто на необитаемый остров (главное условие -- чтобы его не было на карте), тогда -- да, тогда была бы надежда, что эти десять суток удастся отдохнуть спокойно. Но и то сомнительно. А так...

А так -- ровно в восемь часов утра раздался звонок телефона, о наличии которого в своей квартире Сергей и не подозревал. Зато, как оказалось, адъютант наркома об этом устройстве знал. И номер капитана Гусева -- тоже. Потому что на следующее утро после поездки за сёстрами Найдёныша ровно, как уже говорилось, в восемь часов деловым тоном сообщил об ожидающей у подъезда машине, готовой отвезти самого капитана Гусева и всю его группу в ведомственное ателье. В котором героев ждут не дождутся мастера, желающие пошить им парадные мундиры. Срочно пошить. Потому что завтра в Кремле состоится церемония награждения достойных. К которым, само собой, относятся и члены упомянутой группы.

Положив трубку и выпутавшись из шторы (аппарат когда-то поставили на подоконник, а потом там забыли, и если бы не звонок...), Гусев посмотрел на сидящих вокруг большого стола, можно сказать, членов семьи (ещё бы сюда Командира) и сообщил, что внизу ждёт машина и что им сейчас надо срочно ехать в ателье. Всем. То есть всем троим: ему самому, Пучкову и почему-то Кощею.

Последний, не задавая вопросов, отставил чашку с недопитым чаем, поднялся и сообщил, что он - "к Надёже", сказать, что их вызывают, и попросить, чтобы за детьми присмотрела. После чего, не обращая внимания на возмущённое фырканье этих самых детей, вышел из комнаты. Посмотрев ему вслед, Сергей вытащил из кармана галифе пачку купюр -- часть "добычи" от позавчерашнего налёта на финчасть -- положил на стол и предупредил девочек, что если "тётя Надя" предложит пойти по магазинам, то это на покупки. Найдёныш попробовал было отказаться (а дети -- отнекиваться), но Гусев рыкнул: "Боец Пучков, одеваться бегом... марш!" - и вопрос сам собой отложился на некоторое время.

В ателье всех троих растащили по разным комнатам, и Гусев, попавший в цепкие лапки невысокого полноватого мужичка в жилетке и с портновским метром на шее, на некоторое время потерял связь с миром. Бесконечные "станьте прямо", "повернитесь", "наклонитесь", "поднимите", "опустите" и так далее привели бравого капитана в состояние полного охренения. Так что он даже забыл о своём подопечном и не вспомнил о нём даже тогда, когда мастер объявил, что за готовым мундиром можно будет заехать уже завтра после восьми утра, и лично проводил его в небольшой зальчик, где посетители ожидали, когда ими наконец займутся.

Там пока ещё не было ни Пучкова, ни князя, и Гусев, оглядевшись, сел в кресло у стены и принялся рассматривать какого-то долговязого... гражданина в чёрном костюме и шляпе, любовавшегося собой в огромном, в полтора человеческих роста, зеркале. Гражданину этому явно что-то не нравилось. Но то ли он пока не понял, что именно, то ли пытался с этим смириться, но от зеркала не отходил. Сергей хотел было уже выдать что-то вроде "Свет мой, зеркальце, скажи...", однако не успел открыть рот, как долговязый в костюме пролязгал:

- Гусев. Лучше. Молчи...

После ателье водитель передал просьбу Наркома о встрече, и они все вместе отправились в Управление. Хотя Гусев, глядя на состояние напарника, предпочёл бы более безопасное место. Фронт, например.

Однако вопреки ожиданиям ничего страшного не случилось. Князь, как бывало и раньше, вошёл в кабинет один, оставив Сергея с Найдёнышем подпирать дверь, а когда их тоже пригласили, внутри оказалось всё чинно и спокойно. Даже стёкла в окнах целые. Правда, сам Лаврентий Палыч выглядел очень уж задумчивым, но зато Кощей, судя по ощущениям Гусева, успокоился и уже не горел желанием оторвать кому-нибудь что-нибудь ненужное. Вроде головы.

Нарком, ответив на приветствие и подождав, когда Сергей с Пучковым усядутся, ещё некоторое время о чём-то напряжённо размышлял, но наконец всё же нашёл в себе силы обратить внимание на посетителей. Правда, чтобы вспомнить, кто они и что делают в его кабинете, Наркому потребовалось некоторое время. Но никакие трудности не способны остановить старого большевика, и товарищ Берия наконец-то справился с собственной памятью и встал:

- Товарищи! Прежде всего хочу поблагодарить вас за уничтожение вражеской диверсионной группы. Не скрою, она нам много крови попортила. Отдельное спасибо за взятого "языка". Он уже пришёл в себя и готов сотрудничать, правда, - Лаврентий Павлович посмотрел на князя, - при условии, что его не отдадут потом тебе, княже. Ни его самого, ни, если его в конце концов расстреляют, его душу.

- Хм? - Кощей непонимающе посмотрел на Наркома. - Ну так не отдавайте.

- То есть он тебе не нужен? - на всякий случай переспросил Берия.

- Нет, - покачал головой Кощей.

- Хорошо, - кивнул Нарком и перешёл к другим делам.

Прежде всего им всем сообщили о назначенном на завтра торжественном награждении, на котором им -- то есть Гусеву с Пучковым -- следует быть обязательно. Что же касается князя, то он (тут Нарком глянул на Кощея и, когда тот отрицательно качнул головой, вздохнул) по соображениям секретности присутствовать не сможет. Напоследок же напомнил, что вчерашнее событие тоже без награды не останется, но позже...

Церемония была... как церемония. Награждаемых всего около двух десятков (можно было бы посчитать, конечно, но зачем?), и половина из них -- генералы, а вот из рядовых бойцов присутствовал только Пучков. И награда у него оказалась самой младшей -- орден Красной Звезды. И такое вот несоответствие награды месту вызвало у других награждаемых удивление. Впрочем, обстановка к проявлению любопытства не располагала. Сначала -- по причине стояния в строю, а потом -- поскольку боец этот всё время держался рядом с капитаном из того же ведомства.

Самому Гусеву на грудь упали вторая Золотая Звезда и второй орден Ленина. Что, в общем-то, было ожидаемо.

После вручения наград состоялся небольшой концерт, а за ним банкет, на который Сергей с Найдёнышем не пошли. Гусева беспокоил оставшийся без присмотра напарник, а Пучкову при взгляде на стоявшие на столах яства стало стыдно -- он тут обжирается всякими вкусностями, а его сестрёнки там...

В общем, отыскав в бурлящей толпе родного Наркома, получили у него разрешение отбыть и отправились домой -- отметить событие ещё раз, но уже среди своих...

Их дёргали ещё дважды. Сначала к Нему на вручение подарков, где князю преподнесли серебряную продолговатую чашу в виде то ли лодки, то ли корабля, покрытую красивыми узорами*. Какое-то время Кощей её разглядывал со всех сторон, а потом, хитро прищурившись, посмотрел на Него. И Он, довольно заулыбавшись, повернулся к стоящему рядом Наркому и скомандовал:

- Лаврентий, доставай!

*ГГ не знает слова "братина".

Второй раз их вызвали в Управление, чтобы написать отчёты. Какой-то старший майор, который занимался теми диверсантами и не мог закрыть дело, не получив отчётов от непосредственных участников их ликвидации. Дело, в общем, обычное. Если бы не одно обстоятельство: "Особая инструкция", очень строго ограничивавшая круг тех, кто мог получать достоверные сведения о действиях спецсотрудника. И старший майор в этот круг не входил. Возможно, по этой причине он и об "Особой инструкции" никогда не слышал. А может, прочитал, но забыл. А может, ещё почему, но когда Гусев сказал, что у этого старшего майора не хватает допуска, тот взбеленился и начал орать. Посмотрев на его багровую... лицо, Сергей перевёл взгляд на стоявшего позади крикуна Найдёныша и коротко кивнул...

Когда дежурный наряд вывел притихшего старшего майора из кабинета Наркома, товарищ Берия, посмотрев на закрывшуюся за конвойными дверь, вздохнул и спросил, не желает ли товарищ капитан Гусев вместе с товарищем бойцом Пучковым и товарищем спецсотрудником Кощеем прервать свой отпуск, до конца которого осталось три дня, и вылететь в Севастополь уже завтра. А за сёстрами товарища Пучкова присмотрят. Пусть товарищи об этом не беспокоятся....

Вот казалось бы, отсутствовали всего ничего, а изменилось за это время столько, что...

Точнее, если брать по количеству, то изменений не так уж много, а вот если по качеству...

Самое главное, о чём сообщил Командир, после того как с приветствиями, поздравлениями и подарками было закончено, это большое, по масштабам Крыма, наступление, которое должно начаться через два дня.

Некоторое время Гусев с князем, глядя на довольного, как объевшийся сметаны кот, Колычева, переваривали услышанное, потом Кощей, поставив на стол маленького белого слоника, одного из тех, что выменял на французское мыло, спросил:

- Сможешь таких до завтрашнего полудня добыть?

Забрав слоника (с разрешения князя), Командир вышел, но вскоре вернулся, и они сначала втроём, а потом вчетвером -- подошёл ещё начштаба армии -- до поздней ночи сидели над картой, прикидывая, что из Кощеевых придумок можно использовать. И где. Наконец, около полуночи князь оторвался от карты и сказал, что дальше "глаза портить" толку не будет. Так что лично он идёт готовиться, а его напарник -- тут Кощей повернулся к Гусеву -- спать.

Сергей хотел было возразить, но вдруг, как когда-то, почувствовал, что ещё немного, и он свалится прямо на пол, и потому, извинившись, побрёл в их с князем комнату...

На следующее утро Гусев проспал. Вместо шести часов как обычно, он проснулся в восемь (как утверждал внутренний несработавший будильник), да и то только потому, что кто-то снаружи разговаривал. Негромко, конечно, но поскольку Сергей выспался, этого тоже хватило. О чём говорили -- сквозь остатки сна разобрать не удалось, но как только капитан открыл глаза, как знакомый скрипяще-скрежещущий голос произнёс:

- А вот и Гусев проснулся.

В ответном хмыканьи смешались лёгкое недоверие и восхищение. Как будто кто-то, качая головой, говорит: "Гляди ты!"

Похоже, у Командира опять накопились вопросы к князю и он, пользуясь возможностью, решил их задать. Правда, если Серёга хоть что-то понимал в этой жизни, возможности у Иван Петровича за день до наступления быть-то как раз и не должно -- даже если всё в порядке, нужно это всё ещё раз проверить. А потом ещё раз. И ещё. И проверять, пока не Грянет... А тут выходило, что или говорили о чём-то настолько важном, что традиционная преднаступательная суета оказалась задвинута куда-то на задворки, или...

...Или что капитан Сергей Гусев всё же не понимает в этой жизни ни-че-го!.. Осознание этого довольно неприятно могло задеть самолюбие, если бы не одно обстоятельство: Сергей Гусев был человеком военным. Более того -- командиром. А значит, лучше многих других понимал простую вещь: начальство всегда знает больше подчинённых. Конечно, это было не законом, а правилом, то есть имелись исключения, однако они, исключения, это самое правило подтверждали.

Другими словами, решив, что если начальство захочет, само расскажет, Гусев занялся обычными утренними делами. И когда он, сытый и умиротворённый, возвращаясь из пункта питания, проходил мимо скамейки, на которой всё так же сидели полковник с князем, Командир попросил его посидеть с ними. Получив приглашение, Сергей недолго думая устроился рядом с Кощеем и приготовился слушать.

Около минуты все молчали, потом Командир откашлялся, и как будто ждавший этого Кощей спросил:

- А тебе сначала и подробно или коротко и самую суть?

- Э-э-э... - протянул Серёга, пытаясь сообразить, о чём вообще идёт речь, однако ничего умного в голову не приходило, и он уцепился за знакомое слово: - Давай сначала!

Командир снова закашлялся, но теперь явно чтобы скрыть смешок. Покосившись на него с неодобрением, князь опять повернулся к Гусеву:

- Сначала так сначала. Слушай. Воеводы у вас, как побирушка на торжище -- то плесневелого сухаря не было, то целый каравай вдруг появился.

- Ну у тебя и сравнения! - не выдержал Колычев.

- Хорошие сравнения! - отрезал Кощей и продолжил: - Ежели ты, Гусев, не понял, объясню. Сначала нас тут не было -- в Москву вызвали. Потом ваш Великий Князь тебя с Пучковым в этот... В отпуск отправил. То есть нас на службу позвать -- это, получается, против его слова пойти, - князь прервался, повернулся к Колычеву и спросил: - Верно говорю?

- Верно, - кивнул полковник. - Продолжай.

- А потом мы взяли да прилетели!

- Каравай! - радостно высказал догадку Сергей.

- Так, - согласился напарник и предложил: - Давай дальше сам думай!

- А что тут думать, - хмыкнул Гусев. - Всё, что вчера надумали -- побоку, а нас куда-нибудь в... - скромно не договорил капитан. Потом, нагнувшись вперёд, посмотрел на Колычева: - Так, тащ полковник?..

Ганс... не впечатлял. Невысокий, щуплый... Всех достоинств -- вылитая белокурая бестия. Или почти вылитая -- как ни крути, а ростом не вышел. Но вот всё остальное... А предки... А что предки? У всех есть предки. Но Кощей почему-то вцепился именно в этого. Как клещ. И уже больше часа трясёт на тему этих самых предков. Го-ген-шта-убе... нет, уфе-нов. Гогенштауфенов. Правда, побочная, как понял Гусев, ветвь. Какие-то там фон Брауны. Однако же...

А началось всё с того самого разговора. Потому что как бы там Командир ни отшучивался, но их с князем на самом деле сунули в... В эту самую. В неё. Правда, для разнообразия придали шестерых разведчиков из дивизионной разведки, один из которых оказался радистом, причём с радиостанцией и -- о чудо! - даже с запасными батареями. А вот Найдёныша и других новичков оставили с полковником -- они, конечно, пока ещё мало что умеют, но всё же больше, чем обычные бойцы.

Задача была простой: высадиться с парашютами, "погулять" по не слишком чётко указанному району и узнать о действиях и резервах противника хоть что-нибудь. Ну и, понятное дело, срочно передать узнанное с помощью радиста. Потом -- по обстановке. Либо попытаться вернуться к своим, либо, если будет возможность, "погулять" ещё. Приоритетные цели -- авиация, особенно бомбардировочная (был у гансов аэродром подскока, всё никак найти не удавалось), танки, артиллерия от корпусной и выше и резервы.

Ещё из хорошего (кроме радиста) можно назвать наличие у всех приданных бойцов хоть паршивенького, но всё же опыта прыжков с парашютом и четырёх слоников, каким-то чудом раздобытых Командиром. Слоники эти, можно сказать, торжественно (в присутствии Гусева, Мишки Северова и старшины) были вручены князю примерно в полдень, как и требовалось...

Долетели, спрыгнули, приземлились благополучно. Собрались тоже достаточно быстро и без приключений. Затем определились с примерным местонахождением и побежали. Впереди -- Гусев, замыкающим -- Кощей. Через два часа бега, решив, что отошли от места сброса достаточно далеко, спустились в первый попавшийся овраг, и, после того как князь дал добро, встали на ночёвку.

Проснувшись, Гусев первым делом огляделся по сторонам, не обнаружил никаких сюрпризов вроде случайно забредшего ганса и разочарованно вздохнул.

- И дороги рядом нет, - с едва уловимой насмешкой негромко проговорил сидящий к нему спиной князь.

- Какой дороги? - зашевелился рядом с Сергеем старшина Бакулин, старший из приданных разведчиков.

- Никакой, - вздохнул Кощей. Помолчал немного и добавил: - Так что, добры молодцы, приводите себя в порядок, - костлявая рука вытянулась, указывая направление: - Это в той стороне. Умывайтесь, - рука сдвинулась: - Это там. Ешьте, прибирайтесь, и побежим. А то мнится мне, что задерживаться тут не след...

Судя по ощущениям Гусева, группа уже проснулась, и сейчас люди ждали от него команды. Либо подтверждающей слова странного непонятно кого с позывным "Князь Кощей", либо другой. Мысленно хмыкнув, Сергей оглянулся:

- Все слышали?

- Так точно! - отозвался Бакулин.

- Тогда работаем!

И опять был бег...

К холму, от которого до самой главной в этих местах дороги должно было быть не больше пяти километров, они вышли на рассвете. Поднялись на вершину, осмотрелись по сторонам, и капитан объявил привал. По уму, надо было выдвигаться к дороге, однако что-то внутри Сергея этому противилось. Так что он, взяв бинокль, принялся рассматривать предполагаемое место работы в надежде понять, что же мешает ему отдать приказ на выдвижение.

Минут через пять рядом нарисовался Бакулин:

- Товарищ капитан?

- Ничего не чувствуешь? - вместо ответа спросил Гусев не отрываясь от бинокля.

Старшина помялся, но потом всё же признал, что не хочется ему туда идти. Вот в ту сторону -- он показал -- запросто, а вот к дороге...

Хмыкнув, Сергей повернулся к напарнику:

- Что скажешь?

- Н-ну-у-у... - протянул тот. - Командир у нас ты-ы...

- Княже, давай не сейчас, а?

- Я бы подождал, - совершенно серьёзно, без малейших признаков ёрничанья ответил Кощей.

- Так всю войну прождать можно, - буркнули сзади.

Посмотрев на старшину Бакулина, который должен был одёрнуть говоруна, но притворился, что увлечён разглядыванием далёкой дороги и ничего не слышит, Гусев не оборачиваясь проговорил:

- Около месяца назад армейская разведка в короткое время отправила пять групп. Одну за другой. И ни одна не вернулась.

- И что? - не сдавался недовольный. Сергей наконец-то узнал его -- Стриж. По ощущениям, неплохой боец. Даже хороший. Но слишком уж его иногда заносит. - Потом ещё пошли и целого генерала притащили!

Кощей, с интересом прислушивавшийся к разговору, повалился на спину и самым неприличным образом заржал.

- И что я такого сказал? - не выдержал Стриж, когда смех князя перешёл во всхлипывания.

Вздохнув -- объяснять очевидные вещи не хотелось -- Гусев опустил бинокль и повернулся к бойцу:

- Пошли. Но уже не армейская разведка, а другие. Не такие торопливые.

Боец раскрыл было рот, чтобы возразить, но передумал, и Сергей продолжил:

- А армейская разведка сейчас сидит глубоко в заднице, потому что старый состав потеряли, а новый и не сработался, и к глубоким рейдам не привык. И ходит теперь эта армейская разведка только по ближним тылам.

Закончив, Гусев подождал немного, однако ни возражений, ни вопросов не последовало, и он вернулся к изучению дороги. Движение на ней почти с самого утра было довольно плотным. Точнее, слишком плотным, чтобы можно было незаметно сдёрнуть с неё хотя бы мотоциклиста. И, похоже, того же мнения был и князь. Если судить по тому, что последние десять минут он чуть ли не обнюхивал одолженную у напарника карту, то и дело щурясь на солнце и явно что-то прикидывая.

Очередная войсковая колонна, следовавшая в сопровождении мотоциклистов, неожиданно сбавила скорость и остановилась почти напротив холма. И сразу же из кузовов стали выпрыгивать люди, выстраиваясь на обочине в довольно частую -- с промежутком около пяти метров -- цепь. Когда все выгрузились и заняли свои места, цепь вздрогнула и двинулась вперёд. По прикидкам Гусева, ближний её край должен был пройти метрах в двухстах в стороне, так что имело смысл пока не дёргаться, а подождать, когда гансы отойдут подальше.

Когда цепь уже прошла мимо холма, снайпер группы ("Петелин"), задумчиво глядя вслед противнику, заметил:

- А ведь они как раз к нашей стоянке идут.

- Да и хрен с ними, - хмыкнул Кощей, не дожидаясь вопросов.

- Косточки? - уточнил Сергей. - Или слоник?

- Нет, - качнул головой князь и пояснил: - Когда уходили, я посмотрел. Если особо не искать, не найти.

Выждав на всякий случай ещё полчаса, группа снялась и направилась к первому из мест, выбранных князем при изучении карты. Шли быстро, поглядывая по сторонам и особо следя за небом -- слишком уж настораживала поисковая активность противника. И всё равно один раз чуть было не попались, когда, поднимаясь на очередной холм, чтобы осмотреться, Гусев вдруг почувствовал опасность и неожиданно даже для себя дал команду "Ложись!". И почти сразу после этого из-за склона вынырнул идущий на небольшой высоте "Шторьх". Заметили их лётчики или нет, а если заметили, за кого приняли, так и осталось неизвестным. "Шторьх" кружить и высматривать не стал, а пролетев прямо километра три, резко свернул влево и вскоре пропал из виду. И как только он исчез, группа, прервав подъём, помчалась в сторону от дороги.

Из-за этого случая выходить к первому выбранному князем месту стало неудобно, и потому двинулись сразу ко второму. Там Сергей объявил привал, а Кощей, пока люди отдыхали, прогулялся вокруг, что-то выискивая. Вернулся через десять минут, на вопросительный взгляд капитана отрицательно покачал головой, и Гусев скомандовал подъём.

Третья точка подходила всем, кроме одного. Князь, покрутив головой по сторонам, заявил:

- Вот сердцем чую, что последнее место самое лучшее будет!

Гусев задумался. С одной стороны, и люди подустали, и время идёт, с другой -- до следующей точки меньше десяти километров. И речушка там поблизости обозначена. И...

И в конце концов после слов напарника ему и самому захотелось до неё добраться. А как показал даже один только сегодняшний опыт, к своим желаниям стоит прислушиваться. Так что пришлось капитану, подавив тяжёлый вздох, вставать и командовать людям: "Подъём!". В который уже раз за сегодня...

Когда добрались до последней точки и осмотрелись, Гусев понял, что сюда имело бы смысл дойти даже без всяких предчувствий. Во-первых, потому что в этом месте обнаружилась не обозначенная на карте просёлочная дорога. Во-вторых, по сторонам этого просёлка росли густые кусты. Ну и, в-третьих, неподалёку, в каком-то десятке метров находился широкий овраг с текущим по дну ручейком.

Строго говоря, шли к этому месту именно из-за оврага -- Сергей помнил, как около месяца назад князь в почти такой же загнал два мотоцикла. Сходу. Так что теперь дело было за напарником...

Чей-то противный голос заорал над ухом: "Гусев! Подъём!" - и Серёга, подскочив из положения лёжа, заозирался по сторонам. Голос тем временем зазвучал в голове снова: "Бегом ко мне!"

"Кощей", - сообразил капитан, приказал караульному бойцу поднимать старшину и рванул к месту, где можно было подняться по склону. До напарника он успел добежать как раз вовремя, чтобы увидеть останавливающуюся на просёлке таратайку. Сходу, проскочив мимо князя, Гусев прыжком перелетел через вытянутый узкий капот, развернулся в полёте и, приземлившись, рванул на себя водительскую дверь. Та легко распахнулась, и на бравого осназовца хлынула мощная волна густого перегара, едва не сбив с ног.

Однако капитан устоял ("Нюхали и не такое!") и, тряхнув головой, принялся вытаскивать на свежий воздух водителя, пялящегося на него ошалевшими глазами. Ганс не сопротивлялся. Он, похоже, просто ничего не понимал, надышавшись ядрёным выхлопом, и князь со своими нематериалистическими фокусами был тут совершенно ни при чём...

Всего гитлеровцев оказалось четверо: водитель в чине ефрейтора, сидевший рядом с ним "зелёный" ("Ну, хоть не чёрный") оберштурмфюрер, гауптман-танкист и подполковник Люфтваффе. Последние трое даже не проснулись, когда их выволакивали из таратайки и, оттащив за кусты, укладывали ровным рядком.

Старшина Бакулин, наконец-то добравшийся к месту действия (да ладно! Он же ночью слепой как крот!), с удивлением наблюдал, как капитан Гусев, подсвечивая себе фонариком (чтобы лишних вопросов не было), изучает документы неизвестно откуда взявшихся гансов.

Нет, понятно, что захваченных, но как?! И кто он такой, этот... Кощей, если способен на такие фокусы?

Сергей, как-то ухитрявшийся одновременно с разглядыванием бумаг отслеживать реакцию старшины, мысленно хмыкал: то ли ещё будет!

Наконец, закрыв последний зольдбух и выключив фонарик, капитан посмотрел на изнывающих от любопытства Кощея с Бакулиным и довольным голосом сообщил:

- То, что надо!

- Все четыре? - нахмурился князь, у которого, похоже, появились какие-то свои планы.

- Подполковник - наверняка, - уточнил Гусев. - А остальные -- пока не знаю. Ты их протрезвить сможешь?

- А зачем? Ты же их сейчас не будешь пытать, так?

- Так, - хмыкнул Сергей и, заметив, как у старшины пытаются вылезти на лоб глаза, задавил смешок. Откуда не испорченному лишними знаниями Бакулину знать, что "пытать" в данном случае означает "спрашивать"?

Тем временем напарник продолжил:

- Пусть до свету так полежат. Только приставь кого, чтоб волков отгонял.

- А ты? - Гусев спросил, догадываясь заранее, что ответит Кощей.

- К дороге пойду, - хмыкнул князь, подтверждая предположения Сергея. - А то таратайку так и бросили. Непорядок.

Рядом громко засопел старшина: камень был в его огород. И что самое обидное -- заслуженный. Видел же, что капитан с Кощеем "языками" занялись, должен был сообразить. Не первогодок.

Его приступ самобичевания прервал Гусев, приказав выставить возле "языков" пост и объявив, что подъём переносится с шести часов утра на семь -- пусть люди чуток больше поспят.

Протрезвлять гансов князю всё же пришлось. Потому что, во-первых, к рассвету они так и не проспались, а во-вторых, сидеть и ждать, когда гуляки придут в себя, как-то не с руки. По той же причине, по которой в прошлый раз летуна отпустили: если не появятся до определённого времени, начнутся поиски. А где будут искать?.. Правильно! По предполагаемому маршруту следования. Гусев хотел было объяснить всё это напарнику, но тот посмотрел на него укоризненно и хмыкнул. После чего встал (они разговаривали, лёжа в кустах у просёлка), дошёл до лежащих всё так же рядком гансов и просто постоял рядом, разглядывая "языков" с задумчивым видом...

Как Сергей и думал, толку что от танкиста, что от эсэсовца было мало. Точнее, от танкиста его вообще не было. Он, как оказалось, служил у Роммеля, в Африке. Они там англичан в хвост и в гриву гоняли. А сюда приехал, потому что получил отпуск и захотел навестить брата, служившего в Люфтваффе пилотом бомбардировщика. Однако не сложилось, потому что незадолго до его приезда брат получил ранение и его эвакуировали в тыл. Хотя его сослуживцы встретили африканского героя очень даже тепло. Встретили, отметили встречу, потом выпили за успехи в Африке, потом...

Потом он не помнит. В себя пришёл уже здесь.

В общем, ничего интересного. И Гусев направился к эсэсовцу, которого бойцы оттащили в сторону, а к танкисту подсел Кощей. Причём не просто подсел, а поставил защиту от подслушивания (он её однажды показывал -- хорошая штука, в двух шагах уже слов не разобрать). Гусев, посмотрев на это, мысленно пожал плечами: ему-то князь потом и так расскажет (если, конечно, Серёга спросит), а приданным оно наверняка и не надо -- спокойнее спать будут...

Оберштурмфюрер, которым капитан занялся после танкиста, поначалу говорить не хотел, заявив, что ему, представителю высшей расы, с местными варварами-недочеловеками даже сидеть рядом негоже, а уж отвечать на вопросы... Гусев хмыкнул, прикрыв глаза, попытался потянуться к напарнику Силой и уже секунд через десять (так показалось, а на самом деле кто знает...) ощутил отклик. Отклик, если Сергей правильно разобрал, означал что-то вроде "Сейчас буду", так что он хмыкнул ещё раз и насмешливо посмотрел на потомка Зигфрида, старательно делающего вид, что происходящее вокруг его не волнует.

Если Бакулин со товарищи ждали чего-нибудь этакого вроде полевого допроса в исполнении мастера (Гусева) или размахивания руками и выкрикивания чего-то, например, "Абр-ра кадабр-ра!" в исполнении фокусника (Кощея), то их ждало, как однажды Сергей где-то услышал, жестокое разочарование. Применять первое, когда рядом находится такой напарник, как князь, готовый помочь, будет только какой-нибудь больной на всю голову любитель пыток. А что касается второго... Времена, когда Кощею нужно было размахивать руками или смотреть в глаза, прошли. Сейчас у напарника уже хватает Силы обходиться и без этих... этих... Без них, в общем. И получатся ничуть не хуже...

А вот подполковник не разочаровал! Имея возможность наблюдать за происходящим с собутыльниками, он, как хороший штабист (он оказался начштаба бомбардировочной группы*, поддерживавшей гансов в Крыму), быстро всё обдумал и сделал правильные выводы. Первый -- что князь не просто опасен, а очень опасен. И второй - что привлекать к себе его внимание не стоит. Почему, подпол не понял, а выводы сделал из поведения эсэсмана. И потому рассказал и о том самом аэродроме, который очень интересовал наше командование, и о запланированном прорыве 46-й дивизии, о котором знал, поскольку группа должна была его обеспечивать, и о резервах, в числе которых каким-то чудом оказались два танковых полка, припрятанных как раз в этом районе. И готов был выложить много чего ещё, но честно предупредил, что это будут только слухи...

*В Люфтваффе не было полков. Эскадры (110-150 самолётов) делились на группы (40-50 самолётов, 3 эскадрильи плюс штабное звено).

Решив, что слухи могут подождать, Гусев посидел некоторое время, сводя полученные сведения в короткое сообщение, затем собрал приданных бойцов, пересказал и показал на карте то, что узнал от подполковника, и приказал готовиться к выдвижению, а радисту -- разворачивать рацию. И задумался. С одной стороны, надо бы вывести приданных вместе с "языком" к своим. С другой -- а как? Впихнуть девять человек в таратайку... "Язык" - Сергей оглянулся на подполковника -- в багажник не поместится. А семеро на заднее сиденье?.. И до побережья далеко... Да и было б оно рядом, где там лодку искать?

В конце концов, так ничего и не придумав, спросил Кощея, и когда тот предложил засунуть гансов обратно в таратайку -- мол, заснули, слетели с дороги и проснулись только следующим днём, благо её, таратайку, так и не распотрошили -- согласился. Только нужно было подождать, пока напарник наговорится с белобрысым. Или договорится. Вот и сидел, ждал. Сначала -- просто так, потом -- наблюдая, как ничего не понимающие бойцы под руководством тоже ничего не понимающего старшины перетаскивают сладко спящих ( и когда только успел?) гансов обратно к "Опелю" и усаживают по местам.

Когда бойцы закончили, появился князь, несущий на плече дрыхнущего танкиста. Потом Гусев вернул несостоявшимся (или всё же состоявшимся? Или как?) "языкам" их документы, таратайку общими усилиями выкатили на дорогу и князь загнал всех в кусты. С минуту ничего не происходило, потом водитель вдруг вскинулся, помотал головой, завёл двигатель, и "Опель" неторопливо покатил вперёд.

- ...! - не выдержал Стриж.

- Ага, - отозвался снайпер Петелин.

- А далеко он... так? - спросил старшина.

- Шагов сто, - ответил Кощей.

- А потом?

- Дорога поворачивает, - хмыкнул князь.

- Так он что, только прямо? - в голосе Бакулина слышалось неподдельное огорчение. Явно прикидывал, как это можно использовать.

- Всё равно ...! - стоял на своём Стриж.

Потом радист отстучал донесение на Большую Землю (какого-то определённого времени для сеансов связи группе не назначали, её волну слушали постоянно), и они двинулись в сторону дома. Шли не особо торопясь -- устраивали привалы каждые два часа, если попадались возвышенности, поднимались на них, чтобы осмотреться. Однако поскольку шли в стороне от дорог, ничего примечательного поначалу не попадалось. А вот когда до своих осталось каких-то полтора десятка километров, совершенно случайно выскочили к позициям батареи десятисантиметровых гаубиц.

Дело было около четырёх часов утра, часовые, явно ожидавшие скорой смены, слегка расслабились, а бойцы передвигались достаточно тихо, так что когда Сергей понял, что впереди противник, группу ещё не обнаружили. Поэтому, отведя людей немного назад, капитан собрал небольшой -- он сам, Кощей и старшина Бакулин -- военный совет. Нужно было решить, что делать: передать своим координаты и спокойно идти дальше или разобраться с батареей своими силами. А если честно, Гусеву хотелось увидеть реакцию старшины, потому что с батареей он уже решил: надо брать. Потомучто напарник с каждым переходом выглядел всё хуже и хуже. Это пока ещё в глаза не бросалось, но Серёга-то его не первый день знает! А батарея -- это гансы. А гансы -- это... Это.

Бакулин оказался на удивление сообразительным. Или догадливым. Внимательно посмотрев сначала на князя, а потом на капитана (хотя что он мог разглядеть в темноте?), старшина заявил, что толку с них -- с его людей и с него самого -- при таком освещении чуть. Но если будет приказ, они его выполнят.

Кивнув в знак того, что понял, Гусев повернулся к Кощею:

- Княже?

- Громыхалки ломать, - буркнул тот.

- Чего? - не понял Бакулин.

- Орудия из строя выводить, - перевёл Сергей, а потом спросил: - А по существу?

- Гусев, - князь перестал бурчать и заговорил нормально, - мы больше говорим, чем делать будем!

- Значит, делаем, - подвёл черту обсуждению капитан.

Возня с батареей заняла неожиданно много времени. И если бы Гусев "своего" часового не взял живым (просто на всякий случай, вдруг напарнику понадобится), могла бы затянуться ещё больше. Потому что своего князь, явно обрадованный возможностью пополнить запасы Силы, показавшие дно, по наблюдениям Сергея, ещё вчера, явно выпил сразу, не задумываясь. Что тут же положительно сказалось на его внешности: ещё во время обсуждения выглядевший, что называется, краше в гроб кладут Кощей как-то посвежел, и настроение у него явно повысилось. Во всяком случае, вынырнул он из темноты, весело скалясь, чего в последние двое суток Гусев за ним не замечал. Вынырнул, с интересом посмотрел на лежащее у ног капитана тело и спросил, где остальные. А когда Сергей не понял, о каких остальных идёт речь, пояснил, что двух гансов для пальбы из четырёх огнеплюйных громыхалок маловато. Пришлось срочно приводить гитлеровца в сознание и вытряхивать из него нужные сведения.

В результате последнюю часть пути проделали на грузовике, заминировав остальную технику подручными средствами и прихватив в качестве "подарка" любимому начальству командира батареи. Конечно, высказывались мысли "позаимствовать" не грузовик, а тягач, прицепив к нему одно из орудий, но по трезвому размышлению пришлось от них отказаться...

Люди ликовали. Нет, они не устраивали салютов, митингов, демонстраций. Они просто стали чаще улыбаться, шутить, смеяться...

Здесь, в Крыму, это была первая большая победа. Победа, наглядно доказывающая, что врага можно БИТЬ!

Да, конечно, ему уже вломили под Москвой. И хорошо вломили. Но то -- там. А это -- здесь! И хотя сражение ещё не закончено, у гитлеровцев ещё много сил, а Манштейн опытный военачальник, уже сейчас видно, что захватить Крым у них не получится. Что сухопутная блокада Севастополя снята и восстановлена не будет. И что оказавшаяся в кольце немецкая дивизия так в нём и сгинет, несмотря на все усилия её вытащить. И не последнюю роль в этом играли две дополнительные дивизии, переброшенные на полуостров в то время, когда Гусев с Кощеем и приданными разведчиками бродили по вражьим тылам.

Но лучше всего об успешности операции говорил пусть пока слабый, но со временем грозящий превратиться в настоящий ливень дождик наград и поощрений.

Не обошёл этот дождик и группу полковника Колычева. Сам Иван Петрович, Гусев, новички и Мишка Северов получили кто очередные, а кто внеочередные звания. Мишкины же подчинённые и старшина Нечипоренко -- медали "За боевые заслуги".

И всё бы хорошо, но Командир почему-то решил, что новое звание -- это повод перевести любимого подчинённого на штабную работу. Пока частично, время от времени. Между выходами. Но ведь, как гласит народная мудрость, и Москва не сразу строилась, правильно? Так что теперь даже на сопровождение князя на прогулках не всегда удрать получается. Его теперь чуть ли не через раз Пучков "выгуливает". Правда, ходят не далеко -- в основном, до зенитчиц и недавно перебазировавшегося поближе к штабу (а значит, и к расположению группы) медсанбата.

Кощея этот дождик, понятное дело, не "намочил", но зато ему из Столицы опять привезли посылку. На этот раз -- размером с командирский фанерный чемодан. Что не удивительно -- под прошитой и опечатанной в полном соответствии с правилами секретной переписки обёрткой этот самый фанерный командирский и оказался. Внутри же -- пакет с несколькими сортами чая, несколько банок с мёдом и... шоколадки! Много! Что натолкнуло Командира с Гусевым, присутствовавших при вскрытии посылки, на нехорошие мысли. Однако сам князь, догадавшийся, о чём они думают, отмахнулся. Мол, нехорошо было бы, если бы такого намёка не было. А так -- положено за чужаком приглядывать, вот и приглядывают.

- Это тебе за вербовку того "африканца", - пошутил Командир.

Однако Кощей шутку не принял. И объяснил, что, во-первых, это не вербовка, поскольку "вер-бо-вить" таких нельзя. Если, конечно, хочешь сохранить с ними хорошие отношения. Потому как "невместно" и "не по чину". А во-вторых, с его, танкиста, помощью, случись надобность, проще будет договориться (именно договориться) с каким-нибудь таким же дальним (или не очень) родичем одного из императоров. Главное, думать, что и кому говоришь, и не заставлять-уговаривать-склонять сделать что-то, что для того будет "невместно" и "не по чину". А под конец такой вот... политинформации добавил, что потому и не стал у этого потомка Гогенштауфенов спрашивать, куда ему вести слать. Созреет -- сам пошлёт.

- Думаешь, созреют? - не выдержал Гусев, спрашивая то, что очень хотелось спросить и Командиру, но положение не позволяло.

- Ежели не этот, - хмыкнул Кощей, - то кто постарше уж точно. А уж они и таких уму-разуму научат.

- А... когда?

- А вот как попрём их летом обратно, - теперь ни в голосе, ни во взгляде напарника не осталось и следа насмешки, - так и начнут, - он помолчал несколько секунд и закончил: - Созревать!

Быстрее всего разобрались с шоколадками. Выдав Пучкову с Командиром по две штуки (Найдёнышу -- сестрёнкам при случае переслать, Колычеву... "А вдруг жёнку какую приглядишь?"), Кощей ещё две сунул "за пазуху", а остальные они вдвоём с Гусевым тем же вечером отнесли Толстопузику -- чтобы подопечных порадовал. Почти весь мёд (кроме одной банки) отдали в ближайший медсанбат. А вот как быть с чаем, князь думал долго. Но в конце концов, отсыпав немного себе в коробочку, вызвал старшину Нечипоренко и передал остальное ему с наказом ни на что не менять и заваривать только для своих.

Тем временем бои шли своим чередом. 46-ю пехотную дивизию, попытка выхода которой из кольца сорвалась в том числе и благодаря работе оперативников группы полковника Колычева (ну да, новые звания присвоили, но в целях маскировки... В общем, как бегал Гусев с одной шпалой в каждой петлице, так и бегает...), отжали в крымские горы, вынудив бросить по дороге всю технику и тяжёлое вооружение, и теперь неторопливо додавливали.

А вот планы отрезать 11-ю армию от Перекопа и тем самым организовать гитлеровцам в Крыму ещё один котёл, побольше, чуть было не рухнули. Поняв, что ему грозит, Манштейн прекратил попытки выручить 46-ю пехотную дивизию и перешёл к обороне. На севере полуострова. У перешейка. А вот на юге, ближе к Севастополю, нанёс удар. Ставший полной неожиданностью для советских военачальников.

К счастью, сил для этого удара Манштейн выделил не так уж и много.

А может, он и не планировал добиться значительного успеха, а хотел всего лишь заставить противника снять часть сил с направления главного удара.

А может, людям просто надоело ходить битыми, и они, как недавно на подступах к Москве, упёрлись. Бойцы и командиры. Пехотинцы и военные музыканты. Повара и писари. Связисты и военные переводчики. Погибая, но не делая и шагу назад. И в конце концов выстояли, продержались до подхода подкрепления. И это тоже можно было считать победой. Не менее значимой, чем снятие осады с Севастополя. И так считал не только Гусев, но и Командир, и даже князь.

Тем более что несмотря на вынужденное отвлечение части резервов на парирование отвлекающего удара 11-й армии и её упорство в обороне, на севере Крыма советским войскам всё же удалось подвинуть обороняющихся гитлеровцев, и пусть едва ли не ползком, но добраться до Армянска. Где и встать намертво, замыкая окружение.

Правда, местами "стенки" большого "котла" были, на первый взгляд, недостаточно прочными, но непрерывно шедшие с Большой Земли подкрепления позволяли достаточно быстро нарастить их "толщину". А тут ещё 46-я пехотная наконец-то сдалась, что тоже высвободило некоторое количество войск...

В общем, в неприятном положении гансы оказались. В очень неприятном...

Кто бы что бы ни думал, но основной задачей группы "полковника" Колычева был сбор сведений по свою сторону линии фронта. И потому, как только стало ясно, что положение хоть немного, но устоялось, группа перебралась в Красноперекопск. И уже оттуда совершала "налёты" на Армянск и его окрестности. Увы -- только для приёма и транспортировки в штаб достойных внимания "языков". Что же касается походов "в гости", на них, похоже, пришёл запрет с самого верха. То ли потому что того подполковника не притащили, а там оставили, то ли из-за беседы Кощея с гансом голубых кровей, которую Гусев не слышал и, следовательно, не мог сказать, о чём она шла. Хотя не хотелось верить, что из-за этого -- слишком уж это было бы... мелочно, что ли?

А вот спрос на "косточки" вырос. Так что теперь по ночам, когда все спали, князь занимался их изготовлением, периодически пополняя силы во время (как подозревал Сергей, однажды проснувшийся среди ночи и не ощутивший напарника поблизости) визитов на передовую.

Сражение за перешеек не утихало. Не имея возможности в разумные сроки перебросить к месту боёв танки, гитлеровцы прибегли к массированному использованию авиации. Но это не помогало -- наученная горьким опытом пехота использовала каждую минуту, чтобы зарыться поглубже, и выковырять её из укрытий оказалось не под силу никаким бомбовым и бомбо-штурмовым ударам. А тут ещё "русские варвары" взяли привычку палить по атакующим их самолётам из чего попало...

11-й армии тоже приходилось несладко. Их давили, может, и не сильно, но непрерывно и со всех сторон. И хотя немцы пока держались и даже нередко контратаковали, но постепенно начинала ощущаться нехватка боеприпасов, подвоза которых практически не было, а того, что гитлеровское верховное командование пыталось перебросить через залив и самолётами, явно не хватало. А кроме того -- отсутствие пополнений и накапливающаяся усталость. Прежде всего -- моральная. По сути, войска Манштейна ощутили на себе то, что до них испытали защитники Москвы. Пока -- слабо, однако надежд на улучшение ситуации с каждым днём становилось всё меньше и меньше...

А в один кому прекрасный, а кому наоборот, день всё вдруг закончилось.

Нет, 11-ю армию совсем уж на произвол судьбы не бросили, но вот попытки отбить перешеек прекратились. И для неё это стало началом конца. Потому что при безоговорочном господстве на Чёрном море Рабоче-Крестьянского Красного флота и отсутствии господства в воздухе Люфтваффе ни снабжать толком окружённую группировку, ни даже провести нормальную эвакуацию было невозможно.

Причиной всего этого явилось наступление под Ленинградом Особой Ударной армии, которой командовал генерал Черняховский. Гусеву с Кощеем об этом рассказал Командир, добавив, что официального объявления не будет до окончания операции. Но вообще, насколько ему, "полковнику" Колычеву, известно, кольцо окружения прорвано и блокада снята. У противника же сначала случился ступор (у верховного командования), а потом приступ панической активности, направленный на парирование действий Особой Ударной.

Советское же командование, решив, что не следует откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, перегнало в Крым полк тяжёлых бомбардировщиков и устроило войскам Манштейна "весёлую жизнь", заваливая каждую ночь вражеские позиции авиационными зажигательными ампулами. А чтобы облегчить бомбовозам работу, за сутки до этого был объявлен "День борьбы с зенитками", во время которого известные позиции ПВО противника были сначала накрыты артиллерией, а потом причёсаны штурмовиками.

После третьей ночи советское командование предложило гитлеровцам сдаться. Предложение было сделано утром, в десять часов. Время на обдумывание -- двенадцать часов. И когда в двадцать два часа того же дня ответа так и не поступило, на аэродроме, где базировался полк, загудели моторы.

Бомбардировщики вылетали ещё дважды, и только после этого Манштейн отдал приказ о капитуляции, а сам на маленьком самолётике удрал куда-то в сторону любимого Рейха.

После того как 11-я армия капитулировала, группа Колычева провела на полуострове ещё некоторое время, собирая и уточняя сведения по потерям, как своим, так и противника (особенно по уничтоженной вражеской технике), после чего волею начальства оказалась выдернута под Москву, в один из только что созданных учебных лагерей осназа. Как сказал Нарком на встрече перед выездом к очередному месту базирования, в таких лагерях сейчас ведётся обучение будущих инструкторов, которые, отучившись и сдав зачёты, станут потом учить других бойцов. А в этом лагере (а потом развёрнутой на его базе школе) будут учить тех, кому потом предстоит действовать в средней полосе. То есть, в том числе, умению договориться с лешим и другими подобными ему существами. И учить, как надеется Советское Правительство, будет сам князь. Хотя бы самый первый набор.

Нет, если товарищ Кощей решит, что ему это не по чину, то Советское Правительство его поймёт и обиду держать не станет...

Товарищ Кощей, изобразив задумчивость, задал товарищу Наркому несколько вопросов, уточняя, прежде всего, чему учить (на усмотрение товарища Кощея), кто будет отбирать кандидатов и, главное, что делать с теми, кого сам князь сочтёт неподходящими.

Последние два вопроса для некоторых товарищей явно были очень даже животрепещущими, поскольку означали возможность пристроить поближе к князю нужного человека. Пусть на короткое время, но это сначала. А потом, глядишь, и в постоянные ученики попасть получится. А там...

И если об этом догадался даже Гусев (Сергей не считал себя глупым, но признавал, что до недавнего времени безоговорочно верил всему, что говорилось от имени Партии старшими товарищами. И до сих пор полностью от этой привычки не избавился), то уж напарнику, как говорится, сама Мать-Земля велела. Подозрения Гусева -- что это всё не просто так и затеяно не ради одной только подготовки осназовцев -- подтвердило поведение Наркома. Лаврентий Палыч упорно не желал предоставлять князю право отчислять неподходящих по его (Кощея) мнению курсантов. Однако же напарник тоже закусил удила. При этом как товарищ Берия не желал (или не мог?) проявлять власть и отстранять несговорчивого "товарища" от преподавания, так и сам этот "товарищ" явно не собирался заявлять, что ему на таких условиях учить "невместно". Хотя было у Сергея подозрение, скажи Кощей так, и Нарком отступится.

Наконец Берия, устало выдохнув, откинулся на спинку кресла и проговорил то ли осуждая, то ли восхищаясь:

- Ну, княже, ты и упёртый...

На что Кощей, приподняв... бровь, насмешливо поинтересовался:

- С кем об заклад бился?

- Н-ну-у... - Лаврентий Павлович отвёл глаза, как бы случайно мазнув взглядом по потолку...

Если бы Гусев верил в бога, он сравнил бы время пребывания в учебном лагере с адом. Причём не только для курсантов, но и для инструкторов. Потому что какой у нас самый лучший способ обучения? Правильно! Личным примером! Правда, им, оперативникам группы Колычева, в этом отношении было намного проще -- сказывались занудство и настойчивость князя, с которыми он не давал им отдохнуть в перерывах между выходами. Да и Сила, как ни крути...

Но о ней не говорили. Кому нужно и можно, знали и так, остальным же не стоило забивать голову. Кроме прочего ещё и потому, что, как убедились не только Гусев, но и другие колычевцы, верность делу Ленина-Сталина ещё не означает... (Сергей долго думал, как назвать это свойство, чтобы и не обидно, и точно, и в конце концов остановился на "способности к обучению").

Другими словами, кому-то достаточно было объяснить-показать один раз. Кому-то -- три-четыре. А кто-то и после десятого раза повторить не мог. Начальник лагеря, на которого из-за нехватки кадров свалили всё, что могли, включая и общее руководство учебным процессом, во время ежевечерних докладов только руками разводил: мол, что есть, с тем и приходится работать.

Однако разницу в подготовке, буквально бросающуюся в глаза, требовалось как-то объяснить, и Гусев с разрешения князя показал курсантам несколько упражнений на "укрепление духа" (их так Кощей назвал). После чего в ежедневном учебном расписании появились два часа -- один утром и один вечером -- на их выполнение. За счёт сна...

Сам князь тоже дурака не валял, стараясь посещать занятия по тактике, подрывному делу, радиоделу и так далее, что Сергея совершенно не удивляло -- напарник и раньше живо интересовался нынешними способами ведения войны. Тем более что на Курсах в качестве учебников по некоторым предметам использовались разработки товарища Старинова. О котором Командир рассказал Гусеву с князем под большим секретом, как об очень умелом и знающем (а главное -- везучем) диверсанте.

Спустя две недели после начала занятий Кощей затребовал себе командировку на фронт на пару-тройку суток и ещё слоников (можно и шариков, но слоников лучше). На вопрос Сергея, нужно ли и ему тоже ехать, пожал плечами -- мол, сам смотри. И объяснил, что ничего интересного там не будет, одно только простое заполнение слоников (и если будут -- шариков) Силой. Потому что то, что он вывез из Крыма, уже почти подошло к концу.

После недолгого размышления большое начальство выдвинуло два условия. Первое -- с князем отправится майор госбезопасности Гусев в качестве обеспечивающего. Второе -- не учинять на фронте и вражьих тылах ("В этот раз", - уточнил Кощей) ничего масштабного.

Начальство уточнение князя сочло просто проявлением занудства и согласилось. Так что Гусев неожиданно получил аж целых три дня отдыха. Всех дел было -- вдвоём с напарником вырезать пару сотен гансов в два приёма. Точнее, гансов упокаивал князь, выпивая Силу и тут же сливая её в одного из слоников, а Сергей в это время собирал зольдбухи и, если попадались, офицерские планшеты.

Наутро после второго выхода их доставили на аэродром, и вскоре после полудня Гусев опять увидел ненавистные домики учебного лагеря...

Во второй половине апреля Кощей, объявив, что леший проснулся, устроил показательную пробежку по тропе как для курсантов, так и для преподавателей. При этом туда половина участников бежала как обычно, а вторая -- по проложенной лешим тропе. А обратно -- наоборот.

Результаты пробежки впечатлили всех. И даже комиссар лагеря, поначалу пытавшийся мутить воду, заткнутый полномочиями князя, но всё равно не унявшийся, вынужден был пересмотреть свои взгляды на "товарища Кощея" и "пропагандируемые им суеверия и мракобесие". Вместо этого он стал агитировать "товарища Кощея" за вступление в Коммунистическую Партию (большевиков). И всякие "мелочи" вроде того, что Кощей князь или что он иностранный гражданин, его не смущали. Мол, история Революционного Движения видывала и не такое...

Первое Мая, День Международной Солидарности Трудящихся, в лагере отметили, как и положено, торжественным митингом. Ради этого даже отменили занятия в первой половине дня. Правда, во вторую половину попытались упущенное время наверстать, но это никого не смутило и не возмутило, потому что в конце того же торжественного митинга было объявлено о скором окончании обучения -- война ещё не закончена и враг ещё силён.

В качестве выпускного испытания было решено устроить учения, в которых с одной стороны выступали выпускники и инструкторы учебного лагеря, "кроме товарищей Кощея и Гусева", а их противником - "молодёжь" из контрразведки, которой в качестве усиления придали полк НКВД.

Участникам поставили задачи, дали несколько часов на подготовку и выход на исходные позиции и дали отмашку. После чего судьи и "болельщики" расположились рядом с финишем и принялись ждать, наслаждаясь такими редкими часами покоя...

Первая группа, таща на себе еле живого от усталости посредника, вышла к финишу через сорок часов после старта. Что вызвало нездоровое волнение среди наблюдавших за учениями. Затем, через четыре с половиной часа после неё и тоже таща выдохшегося посредника, вышла вторая. И после этого как мешок прорвало -- группы стали выходить одна за другой. Когда вышла последняя, до планового конца учений оставалось ещё больше суток.

Конечно, были попытки поставить результаты под сомнение, но... Вялые. А если точнее, попытался представитель контрразведки, которому не понравился проигрыш с сухим счётом ("Одно место зачесалось!"), однако он сразу пошёл на попятный, стоило главному судье предложить подать рапорт с официальным протестом. Пожав плечами, главный судья спросил, есть ли желающие опротестовать итоги учений официально. Таких не оказалось, и победу присудили диверсантам.

А на следующий день состоялся выпуск.

На торжественном построении (князь, понятное дело, в строй не становился, потому как не военнослужащий, а вот Гусеву пришлось) сначала выступил гость из Управления, затем -- довольный до ужаса (после такой победы лагерь уж точно преобразуют в Школу. А это наверняка повышение) начальник учебного лагеря. Ну и, само собой, комиссар (тоже довольный. По той же причине) -- ему по должности положено выступать в любом месте и по любому поводу.

Потом курсантам торжественно вручали свидетельства об окончании курсов. Потом поощряли инструкторов, сумевших в короткий (что такое два месяца?) срок подготовить таких специалистов. Главным образом, объявляли благодарности, а Пучкову и "новичкам" даже дали новые звания. Но тут ничего удивительного, потому что первая пришедшая к финишу группа как раз из них троих и состояла. Так что во время банкета, состоявшегося после торжественной части, обмыли за одно и первые "кубари"* боевых товарищей.

*Звание сержанта ГУГБ НКВД приравнивалось к званию младшего лейтенанта РККА.

Перед следующим назначением традиционно заехали в Москву, но теперь -- вчетвером. Командир, князь, сам Гусев и Найдёныш. Вообще-то Пучкова брать не собирались, но он, узнав, куда отправляется любимое начальство, смотрел так жалостно, что железное сердце старого чекиста не выдержало.

Остановились в подаренной Сергею квартире. Все, кроме Колычева. Иван Петрович предпочёл гостиницу, сказав, что ему так привычнее. Тем более что и мебель у Гусева на такое количество постояльцев не рассчитана. А вот после войны...

На следующий день в Управлении (поехали все, но Найдёныша оставили в приёмной) довольный до ужаса Нарком сначала несколько минут расхваливал князя с помощниками, а потом предложил Кощею и дальше заниматься подготовкой бойцов.

Кощей, понятное дело, отказался, однако Лаврентий Палыча отказ не огорчил. Наоборот, услышав его, Нарком испытал облегчение. Впрочем, внешне это никак не отразилось, и Гусев подумал, что старшие начальники о некоторых способностях некоторых подчинённых до сих пор не догадываются. Иначе бы не тратили силы на притворство.

С другой стороны, это могло быть следствием привычки, бороться с которой товарищ Народный Комиссар не считал нужным. В конце концов, сотрудников с повышенной проницательностью очень мало и встречаться с ними приходится редко, а вот обычные по нескольку раз на на дню попадаются. Но как бы то ни было, обсуждать это с кем-то, кроме напарника, может быть опасно. Мало ли? Вдруг верно именно первое предположение?

Тем временем Нарком описывал обстановку на фронте, потому что политинформации, конечно, дело хорошее, но вот комиссары всего рассказать не могут. Просто не знают. Поэтому товарищ Берия и счёл необходимым, несмотря на занятость, потратить часть своего времени на введение союзника в курс дела.

По традиции товарищ Народный Комиссар начал с севера. С Кольского полуострова, на котором, как с гордостью сообщил Лаврентий Павлович, враг, несмотря на упорные непрекращающиеся попытки, так и не смог прорвать оборону советских войск и ступить на землю нашей Родины!

Сообщив об этом, Берия сделал паузу, чтобы дать слушателям проникнуться и порадоваться, потом перешёл к Карельскому перешейку и Ленинграду. И там, и там вражеские войска, получив зимой по... В общем, получив, всё ещё зализывают раны, при этом немецкие войска большей частью отошли, оставив своих союзников-белофиннов почти без поддержки.

Примерно такая же картина складывается и на Московском направлении. Но там, вдобавок ко всему, до сих пор бродят слухи -- тут Лаврентий Павлович позволил себе усмехнуться -- о нечистой силе. И по сообщениям наших разведчиков, хотя борьба с этими слухами ведётся, но почти безуспешно.

И опять последовала пауза, но теперь Наркома интересовала реакция князя. Или он просто давал возможность союзнику что-нибудь сказать. Однако Кощей промолчал, и товарищ Берия продолжил.

Теперь он перешёл к Крыму, что сразу заставило Гусева (и не только его -- от Командира тоже повеяло удивлением. Слегка) встрепенуться: после Москвы должна была идти Украина! А вот напарник то ли ничего не понял, то ли ему это было не интересно. А может, закрылся наглухо...

Тем временем Нарком закончил хвалить группировку советских войск в Крыму и наконец перешёл, как понял Гусев, к тому, из-за чего их сегодня пригласили. Прокашлявшись, он глубоко вздохнул и начал:

- Товарищи! Двенадцатого мая, то есть уже завтра начнётся операция по освобождению города Харькова!

Если Берия надеялся произвести впечатление, то он его произвёл. Вот только, как показалось Гусеву, не совсем то. Или, точнее, совсем не то -- Командир, к примеру, поморщился. Мысленно, конечно, так что ощутить могли только князь с Сергеем, но всё равно. Кощею все эти операции были безразличны, пока его не приглашали в них поучаствовать, а самому Гусеву...

Нет, понятно, что он должен был радоваться. Вот только что-то мешало. Что-то неуловимое. Может, те самые предчувствия, над которыми Сергей посмеялся, когда они за генералом ходили?..

Размышляя о странностях в своём отношении к миру и происходящим в нём событиям, Гусев в то же время внимательно слушал, что говорит Нарком. А тот рассказывал, что операция, которая начнётся завтра, это продолжение зимней, в результате которой получился Барвенковский выступ и которую пришлось остановить из-за весенней распутицы. И что генералы, вдохновлённые успехами под Москвой, в Крыму и под Ленинградом решили не останавливаться на достигнутом и сделать Советскому Народу ещё один подарок. И поскольку таких было большинство, Он в конце концов согласился.

Вот только те, кто против этой операции возражал, хоть и были в меньшинстве, но уже успели показать себя знающими и -- не последнее качество -- удачливыми военачальниками. И Он их мнение не может не учитывать. И потому просит князя присмотреть за операцией. На всякий случай.

Вот они и... присматривали...

Семнадцатого мая, на шестой день наступления советских войск, 1-я танковая армия фон Клейста нанесла удар под основание Барвенковского выступа, прорвав оборону 9-й армии и отрезая наступающую на Харьков группировку от основных сил.

Командир, где-то носившийся целый день, вернулся почти перед самым заходом солнца, хмурый и злой, и, подойдя к сидящим на завалинке Кощею с Гусевым (Сергей, понятное дело, вскочил), принялся охлопывать себя в поисках портсигара. Нашёл, достал, открыл и, обнаружив там вместо папирос несколько леденцов, завёрнутых в кусочки вощёной бумаги, вспомнил, что уже не курит. Чертыхнувшись, убрал портсигар обратно в карман галифе и опустился на завалинку рядом с князем.

Минут пять все молчали, потом Кощей тихо спросил:

- Случилось чего, вой из рода Колычевых?

Полковник некоторое время о чём-то думал, но потом все же ответил:

- Как ты говоришь, княже, опять воеводы обгадились...

Около минуты Кощей с Гусевым переваривали услышанное, потом Сергей осторожно поинтересовался:

- Котёл?

- Похоже на то, - буркнул Колычев и пояснил: - Москва предлагает остановить наступление и отвести людей. Но эти... - он замолчал, явно стараясь удержать просившиеся на язык слова.

Опять помолчали, потом Сергей предложил:

- Тащ полковник, у Кощея ведь полномочия, может, он их... того?

- Не выйдет, - хмыкнул Иван Петрович. - Там Хрущ воду мутит. А он -- член Военного совета фронта. Твоих полномочий, княже, - Колычев повернулся к Кощею, - не хватит.

- Так, тащ полковник, - не унимался Гусев, - а если Хрущ этот вдруг возьмёт и начнёт правду говорить?

Командир, опять полезший зачем-то в карман галифе, замер, забыв вытащить руку и не мигая уставившись перед собой, а потом повернулся к Кощею:

- Княже, ты понимаешь, что первым, на кого подумают, будешь ты?..

Утром восемнадцатого мая старший майор государственной безопасности Колычев был срочно вызван в штаб Южного фронта, а уже в полдень пришёл приказ прекратить наступление и отводить войска из Барвенковского выступа. Увы, быстро развернуть три армии и одну армейскую группу непросто даже в мирное время, а уж сейчас... Нужно было выиграть время. Очень нужно. А для этого -- остановить продвижение танковой армады фон Клейста. Ну или хотя бы замедлить...

Как и с прошлой батареей, начали с огневых. С той разницей, что тогда это было вынужденно, а в этот раз, поразмыслив, решили, как говорит Командир, не изобретать велосипед. Благо, все видели в темноте -- в этот раз Колычев не стал оставлять при себе никого из оперативников, отправив всех пятерых. И что интересно, Кощей не возражал. Совсем. Но зато вытребовал себе кучу косточек, раз уж ни слоников, ни даже шариков под рукой не оказалось.

С наступлением темноты князь перевёл группу через фронт (гитлеровских войск на флангах клина было немного, но они были! В отличие от того, с чем Гусев сталкивался в Белоруссии и под Москвой). Примерно в полночь они добежали (Сергей, как обычно, впереди, Кощей замыкает) до дороги, по которой, как успела выяснить воздушная разведка, днём идёт плотный поток войск и грузов. Там пришлось задержаться: Кощей то ли говорил с духами, то ли слушал землю. Потом они повернули влево и, пройдя по дороге примерно двести метров, нашли хорошее место для установки косточки. Подождали, пока князь её сделает и установит, и только после этого двинулись на северо-запад.

Бежали ещё около двух часов, пока наконец не упёрлись в не очень высокий холм, склон которого разрезала узкая расщелина, переходящая в овраг. Там напарник опять с кем-то общался, недолго, после чего объявил, что ночевать лучше здесь. А уже днём, осторожно взобравшись на вершину, Сергей разглядел вдали дорогу, мостик и, неподалёку от мостика, батарею чего-то длинноствольного. Ту самую, которой они сейчас и занимались.

В общем, дело было знакомое. Разница состояла лишь в том, что брать транспорт не стали -- до выхода к своим ещё далеко, а тот же грузовик в степи спрятать сложно.

Закончив ("Скорее, покончив") с батареей, перешли к мостику. Здесь пришлось немного повозиться, потому что явно наученные горьким опытом гансы выставили охранение, свободные смены которого ночевали рядом с мостом в двух больших палатках. Понятное дело, что мимо такого "подарка" никто проходить не захотел. Даже Пучков, которому буквально на днях сменили позывной с Найдёныша на Гека.

(Виной всему стал старый журнал, в котором был напечатан рассказ советского писателя Аркадия Гайдара, случайно попавший в руки Гусева ещё тринадцатого мая. Сергей прочитал его сам, а потом подумал и предложил напарнику. Князя прочитанное ввергло в задумчивость. Ненадолго. На пару часов. После чего Кощей вдруг заявил, что "меньшой" на Пучкова похож. А на замечание Гусева, что Найдёныш петь не умеет, возразил: "Зато растяпа".

Крыть было нечем, и Сергей, немного подумав, предложил присвоить сержанту госбезопасности Алексею Пучкову официальный позывной "Гек". О чём тем же вечером и сообщили Командиру...)

Получивший "взрослое имя" бывший найдёныш даже выразил желание лично поучаствовать в уменьшении численности гансов, однако был послан... то есть, конечно, направлен на минирование моста. И уже перед отходом залившийся Силой чуть ли не по макушку Кощей пробежался по дороге сначала метров на пятьсот в одну сторону, а потом на столько же в другую. Хотя "пробежался" - не совсем правильно. Скорее, "прогулялся по Кромке", как он это называет.

Пока напарник расставлял косточки, Гусев, подсвечивая себе фонариком, сравнивал карту, найденную у командира батареи, со своей и с каждой минутой всё больше и больше грустнел. Им в таком составе делать в полосе прорыва было нечего -- ни складов, ни аэродромов... Разве что ремонтную мастерскую удастся найти или ещё одну батарею, но это только чудом. И места для манёвра почти нет...

По уму, надо выходить к своим, оставлять там Гека с безымянными, а работать вдвоём с князем. Причём не здесь, а на острие удара. Экипажи резать. Танковые. И штабы...

Вернувшийся Кощей, с которым Серёга поделился своими соображениями, думал недолго. Посмотрев на небо, он что-то прикинул в уме после чего сообщил, что если возвращаться, то выходить надо прямо сейчас. Когда же Гусев начал сомневаться, что они успеют до утра, улыбнулся доброй улыбкой людоеда (Сергей сам, к счастью, не видел. В книге читал. И вот, выражение запомнилось):

- А куда вы денетесь!

Командир появлению группы не обрадовался. Отослав "молодёжь" приходить в себя после пробежки, Иван Петрович отвёл Кощея с Гусевым в сторонку и очень попросил, чтобы они куда-нибудь исчезли. На время. Хотя бы на пару дней. Не меньше. А лучше на пять, но это уж как выйдет.

Хмыкнув, князь спросил, не надо ли чем помочь, а услышав, что нет, достал косточку, сжал в кулаке, постоял так около минуты (всё это время Командир с Гусевым глядели на него не отрываясь) и отдал Колычеву. Сказав, что это если совсем уж припечёт. Сломать и ждать. Он, Кощей, подойдёт...

В себя Сергей пришёл, сидя на дне оврага. Перед лицом маячила серебряная фляга, которую держала костлявая, обтянутая бледной кожей рука. Очень знакомая рука. И фляга очень знакомая. Майор попытался посмотреть на хозяина этих руки и фляги -- просто на всякий случай, чтобы убедиться, что глаза и память не подводят -- однако голова закружилась, и он начал заваливаться набок. Но недалеко -- плечом во что-то упёрся. Во что-то твёрдое. Тогда Сергей опять посмотрел на флягу, и она приблизилась, ткнувшись горлышком в губы, а чей-то голос -- тоже знакомый -- принялся уговаривать глотнуть. Чуток. Самую малость.

Внутренне приготовившись к запредельной горечи питья, Гусев позволил влить себе в рот немного.

Вопреки ожиданиям, жидкость оказалась не такой уж и горькой. Скорее, горьковато-кисловатой. И холодной. А ещё, во рту исчез какой-то неприятный привкус, которого Гусев до этого не замечал. А потом Сергей сглотнул, и по пищеводу в желудок прокатилась тёплая волна. Прислушиваясь к своим ощущениям, Гусев прикрыл глаза...

Мир был серым. То есть полностью. Серое небо без луны, звёзд и облаков. Серая земля. Серые деревья, кусты и трава. И серые тени, мелькающие по сторонам. То скользящие рядом, то колышущиеся на одном месте. Похожие на зверей. Обычных и необычных, существующих и сказочных, привлекательных и пугающих. И не похожие на зверей. Вообще ни на что не похожие.

Одни не обращали на проходящего мимо Сергея внимания. Взгляды других Гусев ощущал, пока они не скрывались из виду. Третьи двигались рядом. Дважды они пытались заговорить с Гусевым, однако он их не понял. А когда попытался ответить, не поняли уже они. А остановиться, чтобы поговорить, познакомиться, не получалось -- ноги сами несли майора вперёд, а где-то глубоко внутри билось понимание, что отставать нельзя. От кого отставать? От идущего впереди? А кто это? И почему отставать нельзя?

Ноги сами по себе начали двигаться быстрее, потом ещё быстрее, потом Гусев побежал...

Потом первый раз за всё то время, что Сергей находился в Сером Мире (надо же было как-то назвать это место?), он вдруг споткнулся и полетел вперёд, выставляя руки и почему-то зажмуриваясь...

Майор всё падал и падал, а удара всё не было и не было, и он сначала страшно этому удивился, а затем вдруг ощутил, что уже не падает, а лежит. Но как-то странно. Как будто в кресле у зубного врача. Только рот не открыт. Мелькнула мысль, что, может, открыть? Но потом пришла другая: а вдруг врач вообще из кабинета вышел? А если кто-то зайдёт, он, майор Гусев, будет выглядеть с открытым ртом в пустом кабинете не просто глупо, а очень глупо. А он, между прочим, старший командир, а не какое-то там хухры-мухры!..

Тут что-то легко стукнуло по ноге. По правой. Потом опять. И ещё. И снова... Наконец Сергей решил посмотреть, что это там такое, и, открыв глаза, встретился взглядом с Кощеем, князем ночным. Напарником. И очень хорошим человеком. Хотя и очень странным. И сейчас этот хороший, но странный человек явно пытался не дать ему, кап... тьфу, майору Сергею Гусеву поспать. Зараза.

- На-ка, глотни, - сказала эта зараза и сунула Серёге фляжку. Серебряную. Которую он недавно видел... кажется.

- Небось, горькое? - Гусев нерешительно взял ёмкость, открыл и поднёс к носу -- ничем не пахло. Потом всё же отхлебнул. Чуть-чуть. Попробовать. Оказалось похоже на чай без сахара, но с лимоном. И тогда Серёга приложился уже смелее. И выхлебал бы, наверное, не меньше половины фляги, если бы князь её не отобрал.

Отобрал, встряхнул над ухом, прислушиваясь, после чего с довольным видом кивнул, заткнул посудину пробкой и убрал... за пазуху. А Гусеву сказал спать: мол, до темноты ещё далеко, а до гансов, наоборот, близко...

До гансов оказалось даже ближе, чем Гусев думал. Через двадцать минут привычного уже бега по ночной степи они услышали звонкие удары железа по железу, а ещё через столько же вышли к редкой цепочке часовых, за которой, как понял Сергей, находилось много чего интересного. Начиная с полевой ремонтной мастерской, на шум которой они и шли, и заканчивая... Да чем угодно! Вплоть до штаба дивизии. Хотя последнее -- вряд ли. Скорее уж штаба полка. Но тоже неплохо.

Вообще, такой лагерь выглядел, мягко говоря, ненормально, и Гусев, мысленно обложив себя по-всякому, сделал то, что следовало сделать сразу же, как только пришёл в себя. А именно -- спросить у напарника, куда тот их приволок. Но, как говорится (Командир сказал), лучше поздно, чем никогда, а до рассвета время есть, так что, оттащив Кощея подальше от гансов, Сергей приступил к допросу.

Князь какое-то время поупирался, но, поняв, что Гусев не отстанет, принялся объяснять. И про Кромку, которую Сергей назвал Серым Миром. И зачем в неё полезли (точнее, Кощей полез и Серёгу с собой потащил). И почему ему (Гусеву) было так... нехорошо. И куда они в конце концов выбрались.

Последнее даже на карте показал. Той, которой Сергей разжился на немецкой батарее, но Командиру отдать не успел. И когда Гусев осознал, где они оказались (на острие немецкого клина!.. Ну, или рядом), он простил напарнику всё! И рискованный переход по Кромке, и своё... хреновое самочувствие после этого. И даже вредность натуры... Хотя и не всю, частично. Вслух, конечно, не сказал, особенно про вредность, и, как оказалось, правильно сделал. Потому что этот... пережиток прошлого, глядя на Серёгу с сочувствием, спросил, каким... местом Старший* государственной безопасности Гусев собирается останавливать или хотя бы замедлять гансов.

*Майор - лат. Maior, старший.

Пропустив подначку мимо ушей (это что! А вот когда Кощей над Командиром издевался, которому старшего майора дали...*), Сергей, который над этим уже думал, для начала всё же спросил напарника, не может ли тот чем помочь.

- Шариков нету, - отозвался князь.

*Старший майор -- в переводе получается старший старший .

Гусев кивнул: это не было отказом, напарник просто сообщил, что использовать "тяжёлую артиллерию" не может. "Снаряды" не подвезли. Те самые шарики и слоников. А шарики от подшипников не годились -- их ещё в Крыму пробовали использовать. Получались "плохие гранаты", как однажды выразился Кощей. А их использовать было просто невыгодно. На такое же расстояние князь мог и обычный комок тьмы бросить, слепленный на скорую руку. Так что Сергей, почесав бритый затылок, вздохнул и сообщил:

- Значит, будем делать как раньше.

- А это как? - не понял Кощей.

- А как в Минске, - хищно (ну, ему так казалось) оскалился Гусев.

Если всё время действовать по одному плану, пусть даже приносящему успех, однажды можно и проиграть. Или как-то так: Сергей, любивший разные красивые (и не очень) выражения и старавшийся их запоминать, это почему-то дословно не запомнил. Только смысл. Но для жизни хватало и его. Правда, если учесть, что князь с тогда ещё капитаном очень и очень редко утруждали себя составлением каких-либо более-менее детальных планов, предпочитая действовать по принципу "Война план покажет"...

В общем, Кощей с Гусевым, подумав, решили... подождать смены часовых, потом зачистить караульное помещение и заодно взять там "языка". Конечно, очень сомнительно, чтобы даже начальник караула знал много, однако для начала должно было хватить.

Хлопок по плечу вывел Гусева из состояния задумчивости. Точнее, отвлёк от грустных мыслей, вызванных, как ни странно, добычей ночного налёта. Хорошей добычей. Жирной. Сочной. Вкусной. Но -- скоропортящейся. Ну, или если говорить прямо -- командир моторизованного полка и оперативные планы. Будь это обычный выход, они бы уже сейчас неслись к своим не жалея ног, потому что чем дальше, тем меньше ценность добытых сведений и "языка". А так...

Сергей вздохнул и посмотрел на опустившегося рядом напарника:

- Что скажешь, княже?

- Колычев просил исчезнуть, - не задумываясь отозвался Кощей.

- Просил... - снова вздохнул Гусев. - Но ты ж видишь! - он приподнял за уголок расстеленную прямо на траве карту.

Они замолчали, думая каждый о своём. Сергей -- о том, что добытые сведения могут спасти много жизней. Хотя, конечно, могут и не спасти. Потому что то, что они успели увидеть до начала немецкого контрнаступления, не лезло ни в какие ворота -- одна линия обороны, отсутствие каких-либо заграждений, минных полей... Как будто война началась только вчера, и не было ни Минска, ни Москвы, ни Крыма, наконец... И как эти... люды отреагируют на полученные сведения? И Командир... Он, конечно, поймёт и ничего не скажет, но... В общем, горькие уГусева думы думались. Горькие и... смутные? Наверное, да. А князь...

- Гусев, а тут что?

- Что? - переспросил ушедший глубоко в себя Сергей, поднимая голову и возвращаясь в этот мир.

- Вот тут что? - терпеливо повторил Кощей, тыкая пальцем в карту.

Посмотрев, на что он показывает, майор хмыкнул:

- На опорный пункт похоже, - и на всякий случай уточнил: - Наш. А мы сейчас...

- Тут, - костлявый палец уверенно ткнул в другую точку.

- А ес-ли... - протянул Сергей, пытаясь поймать мелькнувшую мысль. Мысль не давалась, и майор начал закипать.

Кощей какое-то время с любопытством наблюдал за напарником, а потом, указав на карте ещё одно место, сообщил:

- А Колычев здесь.

- Точно! - подскочил Гусев, которого наконец-то осенило. - Княже, а ты можешь нас сюда вывести? - и теперь уже сам указал на опорный пункт.

- Нас -- это кого?

- Тебя, меня, "языка"...

Немного подумав, Кощей кивнул:

- Можно то. Ночью.

Сергей скривился: мало того, что задержка, хоть и всего на несколько часов, но пока разбудишь, пока объяснишь, пока почешутся... В общем, пользы столько будет, что и смысла нет дёргаться.

Кто другой после этого плюнул бы и занялся чем-нибудь ещё. Другой, но не Гусев, успевший немного узнать напарника и потому предложивший другой вариант:

- А если без "языка"?

- Всё равно ночью, - не желал уступать Кощей.

- Но почему?!

- Потому, Гусев, - вздохнул князь после того, как полминуты изучал возмущённо-непонимающее выражение на лице напарника, - что нельзя тебе сейчас на Кромку. Не вернёшься.

Потом был недолгий спор, итогом которого стало решение князя отправиться в одиночку, взяв карту и опознавательный знак Гусева. Знак этот следовало предъявить первому встречному особисту, и ему же можно передать карту. Если особиста не окажется, просто отдать карту первому попавшемуся командиру. Знак в этом случае предъявлять не нужно. После чего срочно возвращаться, потому что здесь (да-да, вот на этом самом месте!) Кощея с нетерпением будут ожидать упомянутый Гусев и больше не нужный "язык" ("Ужин!")...

Наконец князь сказал, что всё понял, убрал опознавательный знак и карту за пазуху, сказал: "Жди!" - и...

И никуда не ушёл.

То есть это сначала Гусев так подумал. Потом он посмотрел на хитрую... лицо напарника, и в его... в этой (бога нет! Души тоже нет!)... там, в общем. Так вот, там зародились подозрения. И чтобы их развеять -- просто на всякий случай! - Сергей спросил:

- Ну и зачем?

Лучше бы не спрашивал: этот... ходячее суеверие закатил целую речь о том, что люды по натуре своей все неуёмные, с шилом в одном месте. И Гусев -- такой же. И хотя за то время, пока они знакомы, шило в... у него поуменьшилось, однако он -- князь -- не может предсказать, что отколет его напарник, загляни в этот распадок, к примеру, гансовские тарахтельщики на своих тарахтелках. Так что почёл за лучшее дать "вою хороброму" возможность отдохнуть да сил набраться. А заодно и припрятал его и "языка" так, чтобы в глаза не бросались...

Когда Кощей закончил, Сергей некоторое время смотрел на него, не зная, что сказать. Вроде и всё правильно, и в то же время обидно. Он -- Серёга Гусев -- взрослый человек, а его считают... Кем? Дитём неразумным? Да вроде нет... А кем тогда?.. В конце концов решив не гадать, Сергей спросил:

- Княже, вот ответь, ты меня кем считаешь?

- Учеником, - становясь на миг совершенно серьёзным, хмыкнул князь.

Сходил напарник благополучно. А если учесть, что там как раз оказался комдив, которого зачем-то занесло на передовую, то даже удачно -- карта сразу попала в нужные руки. Так что совесть у Гусева могла быть спокойной. Правда, осталось чувство какой-то неправильности, чего-то упущенного, и потому Сергей, пользуясь тем, что до темноты они никуда не двинутся, завалился на пологий склон, как раз освещаемый склоняющимся к закату солнцем -- погреться, а заодно и подумать.

Чуть позже рядом опустился и Кощей, "прибравший", как он выражается, ненужного уже ганса. От напарника веяло спокойствием и удовлетворением, как от человека, хорошо сделавшего порученную ему работу. А ещё -- весельем. Но это волнами. Как будто увидел или услышал что-то на самом деле смешное и потом время от времени вспоминает и снова веселится...

Кощей...

Во вражьем тылу...

После... ну, скажем, прогулки...

Чувствуя, как по спине начинает пробирать морозец, Сергей повернулся к напарнику:

- Княже, а они тебя о чём спрашивали?

Кощей рассказал. И не просто рассказал -- он устроил целое представление в лицах! И слушая его, Гусев думал, что в мирное время, если напарник решит пожить среди людов, его с удовольствием возьмут на радио. Или даже в театр. Потому что -- талант!

Сергей слушал, а его воображение, на бедность которого майор никогда не жаловался, послушно рисовало одну картину за другой.

Вот напарник в своей ношеной-переношеной выгоревшей до белизны форме без знаков различия и даже без звёздочки на пилотке, на вопрос: "Кто ты?" - гордо отвечающий: "Кощей, князь ночной!"

Или того хлеще: разговор с комдивом (в том, что князь не ошибся и вручил "подарок" именно комдиву, Гусев не сомневался: знаки различия -- и свои, советские, и немецкие, и даже румынские -- напарник знал на "отлично"), неверяще глядящим на карту и вопрошающим:

"Ты где это взял?"

"Майор дал", - что было совершенной правдой.

"Какой майор?"

"Этот... - валял дурака Кощей. - Го-су-дарст-вен-ной бе-зо-пасности который! Во!"

"А сам он где?"

"Кто?"

"Майор. Государственной безопасности".

Тут Кощей вертит головой по сторонам, после чего тычет пальцем в одну из стен: "Там!.."

Если добавить сюда, что это только в пересказе напарник обошёлся без словечек на древнерусском*, а тогда наверняка вставлял их через слово, а то, может, и чаще, картина получалась вообще... эта... в общем, та ещё. И Сергею очень хотелось бы знать, в каком виде это донесёт до Командира молва...

*Русский народ был всегда! Просто в древние времена назывался по-другому.

Когда Кощей умолк, они опять грелись на солнце, и теперь Гусев думал уже о том, куда податься следующей ночью. На север? Можно, конечно, вот только хрен знает, как далеко успела уползти ударная группировка и сколько времени придётся её догонять. На юг? Там они уже были. Разве что к дороге выйти, чтобы напарник там косточек навтыкал. На восток нельзя. Пока. Рано потому что -- Командир просил не меньше двух дней, но лучше пять. И получается? Запад?

А что? И своим -- тем, кто в кольце -- помочь можно, и они думать будут, что князь с Серёгой в их районе околачивались. А если захотят подробностей -- отсылать к Командиру. На него где сядешь, там и слезешь.

Покрутив мысль так и сяк и не найдя больших недостатков, майор поделился ею с напарником. Добавив, что по его, Гусева, скромному мнению, чем меньше тех, кто знает об умении князя быстро перемещаться на большие расстояния, тем лучше. Кощей, внимательно его выслушав (он Сергея всегда слушал внимательно. Даже очень), недолго подумал и согласился. И как только верхний край солнца скрылся за горизонтом, они двинулись в путь...

Вообще, по мнению Гусева, это походило на ту самую знаменитую стрельбу из пушки по воробьям. Причём не мелкой дробью, а ядрами. Или, правильнее, ядром. Их с князем парой. При этом пушка -- приказ любимого командования, а воробьи -- подразделения противника, обеспечивающие фланги полосы прорыва. Почему воробьи? Да потому что нет у них ни хрена, кроме них самих! Ни складов, ни тяжёлой артиллерии, ни-че-го! Всё где-то там, в тылу, стоит в очереди на проезд по единственной приличной дороге. Вот через пару-тройку дней, когда они обрастут жирком...

А пока Кощей с Гусевым пошли зигзагом: подскочили к линии фронта, устроили там "весёлую жизнь" гансам -- и назад. Потом опять подскочили...

И всё это -- постепенно смещаясь к северу. На Полночь, как говорит напарник. Особо не... хм, не зверели, что ли? В смысле, в одном месте больше взвода не вырезали -- и время, и... время. Раз уж с жирными целями туго, то хоть ужаса на как можно больше гансов нагнать.

Правда, в одном месте от этого правила отступили. Там рядом расположились рота* двухсантиметровых зениток и батарея восьмисантиметровых миномётов. Майор, которому немецкая пехтура уже поперёк горла стояла, аж прослезился...

*Это не опечатка! Flak 38 сводились именно в роты, а не в батареи.

Вот чего у гансов было не отнять, так это умения делать выводы. И на следующую ночь Кощей с Гусевым испытали это на себе -- гитлеровцы, обнаружив в своём тылу диверсантов противника, за один день успели выяснить общее направление их движения и организовать засады. Почти успешно -- знать о ночном зрении князя (да и зрении ли?) они не могли.

"Обидевшись" на такое "неспортивное" поведение, обнаруженную засаду численностью в два десятка каких-то странных... егерей, наверное. Так вот её, можно сказать, стёрли в порошок. При этом не резали, как прошлой ночью, глотки, а Кощей их выпил. Насухо. Не по необходимости, а, как он сказал, чтоб знали, на кого охотятся. Потом они стали искать засады уже специально и, обнаружив ещё одну, уничтожили и её тоже. Так же. После чего Гусев предложил оттягиваться поближе к дому -- здесь они сделали, что могли, да и срок подходит. Тем более что впереди ещё и река. Северский Донец которая. Да и на дороге не помешает задержаться и воткнуть пару косточек...

На этот раз Командир их возвращению обрадовался, хотя внешне это никак и не выразилось. А когда узнал, что никакого отдыха (разве только помыться) ни Кощею, ни даже Гусеву не требуется, обрадовался ещё больше. Приказав старшине приготовить баню, он пригласил князя с майором в "кабинет" и коротко ввёл в курс дела. Ну, или говоря по-другому, ознакомил с обстановкой. Обстановка эта, по словам Ивана Петровича, складывалась хоть и хреновая, однако всё же лучше, чем могла бы быть.

Прежде всего и самое главное -- гитлеровцам так и не удалось сомкнуть кольцо окружения. И хотя ширина прохода всего лишь около десяти километров, войска через него потихоньку выходят. А кроме того, в ближайшее время силами 21-го и 23-го танковых корпусов, которые наконец-то удалось развернуть, будет нанесён удар вдоль северного фаса Барвенковского выступа. То есть как раз вдоль берега Северского Донца. И тогда в кольце окажется уже часть сил 6-й армии гитлеровцев. Меньше, конечно, чем хотелось, но...

Князь, внимательно следивший за карандашом, которым полковник показывал на карте обстановку, а также планы командования, ткнул пальцем севернее Балаклеи:

- А тут?

Колычев только развёл руками -- мол, нашим бы с уже задуманным управиться. После чего пояснил, что тот выступ -- это участок другого -- Юго-Западного фронта. А у них свои... воеводы.

В общем, насколько понял Гусев, очень внимательно смотревший и слушавший, вопрос с выводом войск из котла всё ещё остаётся нерешённым. И следующие слова Командира это подтвердили:

- Княже, а ты можешь сделать такой же проход, как тогда, под Минском?

- Полторы тысячи шагов в ширину и три тысячи шагов в длину? - хмыкнул Кощей и уточнил:

- Моих.

Колычев, в который раз уже обманутый в своих ожиданиях, всё же спросил на всякий случай:

- А больше совсем никак?

Как Гусев успел заметить, лицо напарника становиться каменным либо в присутствии чужих, когда Кощей не хочет, чтобы кто-то догадался о том, что он думает или чувствует, либо когда задумывается. Глубоко. А поскольку сейчас здесь чужих не было, значит, Кощей, как он однажды объяснил, перебирает возможности. И, опять же, если Гусев всё правильно понимает -- ищет, что предложить вместо создания прохода. Сергей и сам, чтобы не терять зря время, принялся прикидывать, что можно сделать.

Возможностей этих, по его мнению, было всего две. Первая -- они с князем с наступлением темноты выходят на позиции противника и начинают всех резать. Вторая -- князь это делает один, без напарника. В первом случае повышалась, гм, скажем, производительность труда. Во втором -- Кощей получал свободу манёвра. То есть мог в любой момент взять и уйти на Кромку. И как ни крути, как ни обидно, более выгодным получался именно второй вариант. Потому что насколько больше они уложат гансов вдвоём -- это ещё вопрос. А вот потеря такого специалиста, как князь...

Признаваться в собственной... малополезности, да? Пусть даже самому себе, было... неприятно. Но Сергея всю жизнь учили смотреть правде в глаза, да он и сам прекрасно понимал опасность переоценки своих сил, поэтому... Поэтому только и оставалось, что сидеть да вздыхать...

Однако долго жалеть себя не получилось. Напарник, явно что-то придумавший, первым делом поинтересовался, не надумал ли чего Гусев, и пришлось срочно встряхиваться, принимать бравый вид и быстро и чётко, как и подобает красному командиру ("Ага! И гордо!"), излагать... надуманное. При этом от князя веяло только вниманием, а вот от Командира смесью разочарования и почему-то гордости.

Ну, разочарование -- понятно. Потому что Сергей не придумал способа решить дело разом. А гордость?.. Но об этом можно было подумать потом, а пока майор чётко закончил доклад, уточнив под конец, что это если не будет шариков.

Шариков не было. Командир сказал об этом сразу же, как только Гусев умолк. И что слоников тоже нет. Кроме -- он достал из нагрудного кармана и торжественно поставил, можно даже сказать, водрузил фигурку на середину стола -- одного. Да и того нашли случайно. Видно, потерял кто-то.

Осторожно взяв слоника, Кощей повертел его в руках и со вздохом ("С тяжёлым!") убрал за пазуху - для чего-нибудь серьёзного этого явно было мало. Потом посмотрел на Командира и спросил:

- Колычев, а если мы сделаем так?..

Идея князя состояла в том, чтобы не протыкать в боевых порядках противника сквозной проход, а сделать выемку. Ночью. В темноте. И ввести в неё "пешцев", чтобы те заняли позиции на флангах. Для начала. А утром, как рассветёт...

Не договорив, князь поднял глаза от карты, по которой водил пальцем, объясняя замысел, и посмотрел на полковника. Тот какое-то время что-то прикидывал в уме, потом спросил:

- На те же самые полторы тысячи твоих шагов в ширину и три тысячи в глубину?

- Так, - кивнул Кощей.

- А... в каком месте?

- А где скажешь, - хмыкнул князь.

Задав ещё пару уточняющих вопросов, командир отпустил напарников отдыхать, а сам быстро собрался и уехал. Как понял Сергей, предлагать воеводам возможность выбраться из той задницы, в которую они влезли...

Устроившись на завалинке с кружкой того самого чая, заваренного лично старшиной Нечипоренко, Гусев перебирал в уме детали последнего выхода в поисках ошибок и недочётов. Ну, то есть теперь перебирал. А до этого предавался -- стыдно сказать! - пустым рассуждениям о том, что баня, пусть и не настоящая, намного лучше, чем такое достижение человеческого разума, как ванна. Потому что баня, хоть и собранная из палаток и железной печурки, здесь, можно сказать, под боком. Да. А ванна -- она где-то там. Ну и толку с неё, получается? А?.. Вот то-то!..

Скорее по привычке, чем по необходимости, проверив ещё раз все обстоятельства и действия и не обнаружив ошибок, Сергей улыбнулся и, открыв глаза, посмотрел на сидевшего справа напарника. Тот почувствовал взгляд и, не поворачивая головы, ехидно поинтересовался:

- Гусев, а ты отчёт написал?

Майор, собравшийся отхлебнуть чайку, так и застыл с поднесённой ко рту кружкой. Однако быстро пришёл в себя и, всё же сделав глоток, не менее ехидно сообщил:

- А я не знаю, что писать! - и довольно ухмыльнулся во все свои тридцать-сколько-там зуба, когда Кощей с удивлением посмотрел на него. - Нет, серьёзно! - Сергей сделал ещё глоток и поставил кружку рядом с собой. Чай всем был хорош, но только несладкий. И даже мёд уже кончился. Правда, у напарника наверняка шоколадка заначена, но просить не хотелось. Сам князь шоколад не ел -- он вообще к лакомствам, не считая мёда, был равнодушен -- а вот окружающих женщин угощал. Причём не тех, что при штабах задами крутили да сиськами трясли, а которые вроде зенитчиц. Ну, или санинструкторш. И, наверное, детей бы тоже угощал, но они просто пока не встречались...

- Ну, значит, сейчас узнаешь, - хмыкнул Кощей, отворачиваясь и прикрывая глаза.

Гусев насторожился. Вроде бы мотор гудел. Или показалось? Хотя нет, точно мотор. Причём приближается. Интересно, как напарник ухитрился определить, что это именно Командир едет? По звуку? А если Командир, то?..

Сергей оглядел себя: после помывки он так и не удосужился одеться, ходил в кальсонах и нижней рубахе, босиком. Правда, в фуражке, но...

Но с другой стороны -- была команда отдыхать! Которую майор Гусев, будучи дисциплинированным сотрудником государственной безопасности, выполняет... э-э-э... тщательно и со всем старанием? Нет?

Мотор загудел тише, потом опять набрал обороты и стал удаляться, а через полминуты из-за угла показался и Командир. Махнул рукой попытавшемуся встать Гусеву -- сиди, мол, - и сам, подойдя, опустился на завалинку рядом с князем.

Сергей "принюхался": от любимого начальства тянуло усталостью, удовлетворением, раздражением (несильным) и желанием посидеть спокойно, чтобы не трогали. Получалось, что предложение князя Иван Петрович всё же протолкнул. Хотя и не без боя. То есть у них с Кощеем сегодня и завтра, а может, и послезавтра тоже, если ничего не случится, будет отдых. Потому что раньше войска подготовиться не успеют...

После обеда Командир опять собрал Кощея с Гусевым на... "военный совет", на котором объявил, что командование Южного фронта приняло решение нанести отсекающий удар по южному клину противника. При этом он так выразительно посмотрел на князя, что находись в "кабинете" кто посторонний, он бы без всяких подсказок понял, кому принадлежит идея этой операции. Затем Командир указал на карте три предполагаемых участка, на которых удары, по мнению командования фронтом, окажутся наиболее действенными, и предложил высказываться.

Некоторое время Кощей с Серёгой чуть ли не стукались головами, опять изучая обстановку, но теперь с учётом пожеланий армейцев, потом князь на двух из указанных Командиром участков нарисовал карандашом по прямоугольничку размерами полторы на три тысячи его шагов. После чего посмотрел на полковника. Командир кивнул и начал аккуратно сворачивать карту. В это время Кощей, отошедший к окну, чтобы не мешать, вдруг спросил:

- Сильно упирались?

- Да уж! - хмыкнул Командир, и от него вдруг потянуло злым весельем.

Князь, наверняка тоже это почувствовав, прищурился:

- Неужто прибил кого?

Полковник, как раз в этот момент застёгивавший планшет, остановился, некоторое время смотрел прямо перед собой, видя что-то ведомое только ему, потом тряхнул головой, отгоняя наваждение и вздохнул:

- Пообещал доложить. А для кое-кого это похуже смерти будет...

"От советского Информбюро! В ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое мая наши войска стремительным ударом проломили оборону противника на участке южнее города Изюм и..."

Поморщившись, майор отвернулся от висящей на стене хаты, в которой обосновались радисты группы, тарелки репродуктора. Времена, когда он безоговорочно верил всему, что говорят по радио и пишут в газетах, остались, казалось, в далёком прошлом. А потом ещё и с Кощеем познакомился, считавшим, что все бояны врут. А которые не врут, те либо привирают, либо недоговаривают. Либо то и другое сразу.

Что примечательно, князь их за это не презирал, считая полезными. А если кто страдает излишней доверчивостью, то это, мол, только его беда.

Сергей покосился на сидящего рядом напарника. Тот, как будто его ничего не касалось, прикрыл глаза и грелся на солнышке. А что ему? Попросили -- помог. Хотя, конечно, правильнее будет сказать -- сделал. Честнее. И награды не требует. Самое настоящее коммунистическое отношение, получается. Хотя и князь. А может, он всё же не настоящий князь? Может, в той секретной лаборатории ему как-то на голову подействовали, чтобы больше мог, а оно взяло и?..

Из открытого окна над головой послышалось: "Гусев! Зайди!" - и майор понял, что лично для него отдых закончился...

Наконец-то их вернули в, можно сказать, родные места. Под Москву. И как и раньше, по дороге к месту дислокации Командир, князь, Гусев и Пучков заехали в Столицу -- пришёл вызов начальства. Точнее, вызвали только Колычева, Кощея и Гусева, а вот Гека Командир прихватил с собой своей властью. Разместились, как и в прошлый раз, на квартире, кроме полковника (то есть, конечно же, старшего майора государственной безопасности), предпочёвшего гостиницу. И в Управление ещё в день прилёта отправился тоже один только Колычев, наказав остальным сидеть дома и ждать звонка.

Появился он на следующее утро. И, обрадовав всех известием, что по решению командования им троим -- то есть князю, Гусеву и Пучкову - предоставляется краткосрочный (трое суток) отпуск, порекомендовал заглянуть в финчасть за денежным довольствием. А заодно сообщил, что "товарищу Кощею" на время пребывания в Столице предоставляется автомобиль с водителем. И что лично он, старший майор госбезопасности Колычев, будет очень благодарен, если, отправляясь в Управление, они подвезут и его тоже.

Нет, что ни говори, а отпуск -- это хорошо. Можно запастись всякими полезными мелочами, вроде подворотничков, иголок и тому подобного. Причём набрать их не только для себя, но и для товарищей.

Можно сходить куда-нибудь. Например, в зоопарк, где медведица Зойка уже проснулась после зимней спячки. Вот ведь, казалось бы, зверюга дикая, а напарника запомнила и когда опять увидела, обрадовалась. И они с Кощеем снова о чём-то шушукались, удивляя не только работников зоопарка, наблюдавших со стороны, но и сестрёнок Гека. Девчушек взяли с собой, потому что сами они вряд ли смогли бы попасть туда до конца войны.

Можно зайти в какой-нибудь известный ресторан, оглядеть зал и...

Нет, не перебить половину сидящих там, хотя при одном только взгляде на эти рожи руки сами тянутся к оружию. И даже не уйти. А нахально усесться за столик в самой середине зала и, когда брезгливо кривящий губы при взгляде на застиранную Кощееву гимнастёрку (но при этом почему-то не замечающий ни знаков различия Гусева, ни его наград) официант начнёт бормотать, что столик якобы не обслуживается, положить на его середину (стола, понятное дело) табельный ТТ и посоветовать всё же его обслужить. Потом подождать, когда примчится вызванный ни капельки не испугавшимися работниками ресторана патруль и вдруг остановится, как будто врезавшись в стену, потому что неожиданно разглядит и твои знаки различия, и награды, и, наконец, полномочия (почти такие же, как у князя. И тоже выданные по Его приказу, но позже. После Крыма).

И уже через пятнадцать минут (центр города! Всё рядом!) из оцепленного ресторана начинают выводить вперемешку посетителей и работников. Их пока ещё не арестовывают. Нет. Их пока что задерживают для выяснения и проверки. И пока что самое большее, что им грозит, - это ночь в не слишком ком-фор-та-бельных условиях. И вы с напарником ждёте, когда выведут всех, то и дело ловя на себе заинтересованные взгляды бойцов. А потом, пожав руки старшему патруля и старшему наряда, вы неторопливо идёте гулять по вечернему городу, потому что у вас -- отпуск...

Но и это ещё не конец!

На следующее утро примчится бросивший свои наверняка важные дела Командир, посмотрит в твои честные, незамутнённые глаза и, тяжело вздохнув, попросит чаю. И они вшестером -- Командир, князь, ничего не понимающие Гек с сестричками и сам Серёга -- будут пить горячий, ароматный чай из тонких стаканов в серебряных подстаканниках, кто с сахаром, а кто с ирисками, и думать каждый о своём.

И только выпив полстакана, Иван Петрович вздохнёт:

- Ох, знали бы вы, какое... - тут он посмотрит на навостривших уши девчонок и поправится: - Какую кучу разворошили!

- Неужто каются?! - не поверит князь.

- Дождёшься от них! - фыркнет Командир и пояснит: - Хвастаются!..

А потом, допив чай и отказавшись от добавки, встанет и торжественным голосом сообщит:

- Товарищи командиры! - тут Гусев с Пучковым встанут и вытянутся по стойке "смирно". Потому что так положено. А Командир продолжит: - Княже! - и Кощей тоже встанет. - Командование благодарит вас за проделанную работу!

И Гусев с Пучковым (с ничего не понимающим Пучковым!) хором ответят:

- Служим Советскому Союзу!

А потом Командир скажет, что командование просит их прервать отпуск и отправиться к месту службы (пока город ещё цел). И если они согласны, то ровно в тринадцать часов придёт машина и отвезёт их на аэродром...

И хотя было немного жаль, но отпуск всё равно подходил к концу, так что все согласились, и только когда самолёт уже отрывался от земли, Гусев понял, чего они не сделали -- они так и не купили слоников...

На всём протяжении Советско-Германского фронта, от северных льдов и до почти уже тёплой воды Чёрного моря, царило затишье. Ну, точнее, почти затишье и почти на всей. Ни у одной, ни у другой стороны сил для крупномасштабных наступательных операций не хватало, вот и сидели каждая на своих позициях, делая противнику мелкие пакости. А заодно, чтобы время не пропадало совсем уж даром, решали поднакопившиеся внутренние проблемы.

Там -- Великий Фюрер (сиречь вождь) Всея Германской Нации тряс своих генералов и фельдмаршалов, пытаясь добиться внятного объяснения, как... КАК какие-то дикие варвары смогли противостоять потомкам Самого Зигфрида! И не только противостоять, но и несколько раз очень чувствительно настучать по голове.

Здесь...

Здесь поначалу было тихо и благочинно. Внешне. И так бы оно и забылось, но нашлись недоумки (кто именно, Командир не сказал), которые объявили Харьковскую операцию успешной (правда, переименовав её в Барвенковскую) и потребовали награждения "победителей".

И грянул гром!..

Досталось если не всем, то почти всем. Сторонникам операции -- за то, что прожужжали Ему все уши, доказывая её необходимость. Противникам -- за то, что протестовали слишком вяло. Даже Лаврентий Палычу, предоставившему большую часть сведений, на основании которых Он сейчас и "раздавал подарки" - за то, что не выявил своевременно замаскировавшихся и окопавшихся врагов народа, просочившихся аж в Политбюро. Но, правда, не сильно. В смысле, Любимому Наркому влетело несильно. А вот Тимошенко прямо из Его кабинета увезли в госпиталь с сердечным приступом.

А уж когда Ему доложили о выходке князя с Гусевым и о том, что наговорили некоторые задержанные...

В общем, не нужно быть гением математики, чтобы сложить два и два. То есть странную разговорчивость одного московского чиновника, одного Члена Военного совета фронта и нескольких... преступных элементов. И потому лучше бы (по мнению Наркома) кое-кому пересидеть, пока буря хоть немного не утихнет, где-нибудь поближе к фронту. А ещё лучше -- за ним. Но это вряд ли, потому что майору государственной безопасности Гусеву пора начинать оправдывать своё высокое звание. То есть на время отсутствия Командира на Сергея возлагается руководство группой. Что же касается князя... Он, Колычев, прекрасно осознаёт, что не может приказывать союзнику, и потому просит посидеть пока спокойно. Ну там с обстановкой ознакомиться, планы какие-никакие наметить...

Объяснив всё это, Командир тем же самолётом отправился назад, в Москву, принимать на себя громы и молнии. А князь с Гусевым, помахав вслед "ковру" платочками и прослезившись, переглянулись, одновременно тяжело вздохнули и отправились в расположение -- знакомиться с обстановкой...

Гусев с самого начала, ещё когда они собирались сюда, подозревал, что дело нечисто. И сейчас мог уже уверенно сказать, что не ошибся. Мало того, что гансы, впечатлённые их с князем "визитом" двухмесячной давности, резко увеличили количество постов в ночное время (неприятно, конечно, но бороться можно), так ещё и среди своих выискался какой-то то ли замаскированный враг, то ли просто дурень. Этот "инициативный товарищ" решил, что поскольку эффективность групп выпускников того лагеря, где Кощей с Гусевым и новичками имели несчастье преподавать, оказалась высока, их количество -- групп этих -- следует увеличить.

С одной стороны, мысль вроде бы правильная, но с другой -- а как? Людей нужно готовить два месяца, и график настолько плотный, что сократить время ещё больше не получится. Но когда это нас останавливали трудности? Если нельзя быстро получить ещё людей, значит, следует лучше использовать тех, которые есть. А для этого?..

Пра-авильно! Из пяти групп, по три обученных диверсанта в каждой, сделать пятнадцать, в которых будет один обученный и двое, что называется, "с улицы". Ну, не совсем, конечно, с улицы -- из разведок разного уровня, но легче от этого не было. Гусев уже видел что-то похожее в Крыму, но там начальство армейской разведки всё же сообразило, что после такого "пополнения" людей всё равно надо ещё учить, а тут...

А тут за неполную неделю, прошедшую с момента нововведения, не вернулись уже две группы, и чем дальше, тем меньше надежд на их возвращение.

Сергей подошёл со своими наблюдениями к князю, но тот только руками развёл: обещал Командиру посидеть спокойно. А так бы, конечно, можно было бы попробовать если не вытащить пропавшие группы, то хотя бы узнать, что с ними. В общем, куда ни кинь...

Одно утешает, хотя и слабо: в здешних местах татарских аулов нет. Но...

Гусев замер, стараясь не спугнуть мысль, хотя та вроде бы и не собиралась никуда убегать. Правда, была какая-то угловатая: две группы за короткое время... невыясненные обстоятельства... пропажа... как в Крыму... получается...

С трудом сдерживаясь, чтобы не подпрыгивать от нетерпения, майор государственной безопасности Гусев вышел из штаба, отошёл на несколько шагов и, развернувшись и подняв голову, нашёл взглядом сидящего на черепичной крыше напарника:

- Княже, не хочешь прогуляться?

Ещё когда Гусев только начинал служить в особой группе, он узнал, что все эти жу-жу-жу -- они не просто так. Что в какой бы округ ни направили группу, на какой бы фронт ни послали, среди тамошних больших начальников обязательно будет тот, кто обеспечивает группе прикрытие. А если будет нужно, то и поддержку. А поскольку формально группа относилась к Государственной безопасности, то и осуществлять её поддержку доверят товарищу из того же ведомства.

Другими словами, Сергей вспомнил о начальнике Особого отдела фронта, к которому Гусеву, как своему заместителю, и рекомендовал обращаться старший майор госбезопасности Колычев в случае возникновения острой необходимости. А необходимость была. И на самом деле острая. Потому что заменять потерянных людей некем. Вот и...

Главного фронтового особиста визит явно не удивил -- да и то, обычная вежливость. В конце концов, это на его "делянке" будет работать группа. И то, что вместо командира этой группы прибыл его зам, тоже удивления не вызвало -- Москва рядом, и новости о том, что в ней деется, поступают регулярно. И даже напарник, одним своим видом способный вызвать истерику у любого начальника строевого отдела, удостоился всего лишь короткого оценивающего взгляда. И ещё одного -- позже, когда назвал себя. И...

В общем, обеспечивающий поначалу только и делал, что бросал взгляды в сторону Кощея. И даже когда разговор наконец-то зашёл о группах и о том, чтобы придержать их до выяснения. То есть, по меньшей мере, до прибытия Колычева. А там будет видно. И ещё - неплохо было бы начать разработку "инициативного товарища"...

Услышав последнее пожелание, обеспечивающий заметно удивился, и тогда Гусев, переглянувшись с напарником, рассказал о случае с армейской разведкой в Крыму (и о его последствиях для предложившего беспроигрышный, казалось бы, выход). А потом напомнил о потерянных группах.

Некоторое время особист не отрываясь и не моргая смотрел в глаза Гусева, потом спросил:

- Майор, а ты понимаешь, что такие вещи просто так не делаются?

Кощей, о присутствии которого все как-то забыли, хмыкнул, и Сергей, покосившись в его сторону, достал из командирского удостоверения вкладыш и, не выпуская из рук, показал особисту. Тот внимательно его изучил, а когда дошёл до подписей, сделал попытку уронить челюсть.

Впрочем, особо впечатлительных, как и склонных к истерикам, в Государственной Безопасности не держали, да и до таких звания и должности дослужиться, не имея стальных нервов, вряд ли удалось бы. Так что старший майор, служивший начальником Особого отдела фронта, быстро пришёл в себя и теперь разглядывал гостей, явно раздумывая, что можно поиметь из складывающейся ситуации. Тем более что для начала разработки командира или начальника достаточно высокого уровня предъявленных Гусевым полномочий не хватало, но вот подписи...

Наконец, явно припомнив всё, что он слышал до этого о "подопечных" (а заодно сообразив, что есть возможность, хотя и маленькая, стать членом команды), особист всё же решил рискнуть и, непроизвольно вытянувшись, сказал:

- Сделаем, товарищ майор!..

Следующим пунктом плана было посещение штаба фронта с целью налаживания взаимодействия. Обычно с этим никаких сложностей не возникало, поскольку группа при необходимости могла помочь (и помогала!) как добытыми у противника сведениями, так и связью со своими. И в этот раз тоже сложностей не возникло. Правда, пришлось пообещать содействие фронтовой разведке в преодолении передовых позиций противника, но!

Во-первых, в обмен на это Гусев выторговал карту с обстановкой, причём начштаба клятвенно обещал, что её доставят уже завтра, уже готовую. А во-вторых, отдельно оговорил, что содействие будет только до прибытия командира группы. А дальше -- уже как он решит.

Понятно, что начальнику штаба такое уточнение не понравилось. Однако он, обладая трезвым взглядом на мир и значительным жизненным опытом, понимал, что ничего лучше заместитель командира группы ему предложить просто не может. И потом, этот самый командир может появиться и через неделю, а за это время фронтовая разведка успеет отправить не меньше двух групп. Причём первую -- уже сегодня ночью (услышав это, Сергей посмотрел на напарника, и когда тот кивнул, согласился).

Обговорив время и место встречи перед выходом (Гусев, наученный горьким опытом, настоял, чтобы начштаба при нём позвонил в батальон, на участке которого планировался переход), "высокие договаривающиеся стороны" расстались, довольные друг другом...

Командир прибыл через три дня. Молча выслушал доклад Гусева, задумчиво покивал и сказал, что с ролью заместителя тот справился очень даже неплохо. Правда, разрабатывать "инициативного" вряд ли имеет смысл, поскольку он скорее просто дурак и карьерист, чем замаскировавшийся враг. Однако иной дурак на руководящем посту может оказаться поопаснее врага, поскольку враг поневоле будет осторожничать, а идиот-карьерист... В общем, пусть разрабатывают. Хуже не будет.

Что же касается договорённости с начальником штаба, то этот хитрец просто воспользовался неопытностью Гусева, поскольку и так обязан был предоставить все имеющиеся у него сведения об обстановке. С другой стороны, если вспомнить, из-за кого у наших разведчиков возникли сложности в преодолении линии фронта...

В общем, если князь не возражает...

Князь не возражал. Он уже дважды провёл группы через фронт (сначала фронтовой разведки, той, о которой сразу договорились, а день назад, после "слёзной мольбы", и армейской) и каждый раз брал с собой кого-нибудь из безымянных (после учебного лагеря Сергею было как-то неловко называть ребят новичками, вот и... ). "Выгуливал". А заодно "активно продвигал в массы идеи бережного отношения к окружающему миру вообще и к лесу особенно". При этом брать с собой Гусева отказался наотрез: невместно, видите ли. Мол, вот приедет Командир -- тогда да, а пока...

Ещё князю удалось выяснить судьбу одной из потерявшихся групп. Второй. И даже место на карте показал, где она погибла -- почти у самой линии фронта. То ли назад шли, то ли какой объект интересный обнаружили. Леший их помнил, потому как зашли с уважением и времени немного минуло -- ещё бы день, и забыл. Хорошо, Кощей, попрощавшись с фронтовыми разведчиками, решил немного задержаться, посчитав, что если он никого не убьёт и не напугает, данное Командиру обещание не нарушит.

Иван Петрович, на которого князь при этом посмотрел, согласно кивнул: не нарушил.

Однако нужно было решить, что делать с диверсионными группами. Их осталось всего четыре, а до следующего выпуска Школы ещё месяц. Да и будет в нём, в следующем выпуске, всего двадцать четыре курсанта. То есть восемь групп, если никого инструктором не оставят. Итого -- дюжина...

Всё равно мало. А если учесть, что три человека и взрывчатки много не утащат, то что получается? Один раз дорогу или мост заминировали -- и всё, возвращаться? А на всякие там склады, батареи, мастерские и тому подобное, что, смотреть и облизываться?..

Нет, понятно, что вернувшаяся группа доложит обо всём, что она увидела и услышала, но она ж ещё вернуться должна!..

Связь бы оперативную, да где ж её взять?.. И вообще, в лагере изучали столько всякого, а как попали на фронт, так и... сели. Где, спрашивается, всякие хитрые мины? Где самострелы? Где, задери их Белобог с Чернобогом ("Ой!"), радиостанции?..

Под вечер, когда они втроём -- Командир и Кощей с Сергеем -- сидели на ещё довоенной скамейке вроде тех, что были в Минске, и пили чай, Гусев спросил князя про связь, и напарник застыл, не донеся кружку до рта.

Просидел он так минуты три, причём совершенно неподвижно, так что Командир с Гусевым начали уже встревоженно переглядываться, не зная, что делать. Однако ещё через полминуты Кощей пробормотал себе под нос:

- Соколов посыльных у вас нету.

И хотя это было не вопросом, а, что называется, мыслью вслух, Сергей на всякий случай подтвердил:

- Нету, - потом подумал и пояснил: - То есть просто соколы есть, говорят, а вот таких, чтобы письма носили -- таких нету.

- И голубей нету, - на всякий случай добавил внимательно слушающий Колычев.

От князя повеяло неудовольствием и брезгливостью и он проскрипел:

- Дурная птица. Глупая.

Ни Командир, ни Гусев возражать не стали, хотя голубей в Стране Советов любили. Во всяком случае на её европейской части. Чуть ли не в каждом втором дворе голубятни стояли. И почтовых тоже разводили. Но вот здесь и сейчас, что называется, под рукой их не было.

Кощей снова над чем-то задумался, но теперь ненадолго, после чего вздохнул:

- Не выйдет.

- Что не выйдет? - встрепенулся Сергей.

- Яблочко наливное на блюдечке серебряном не подойдёт, - пояснил князь.

- Да уж, - хмыкнул Колычев, представив, что ему скажут на предложение выдавать диверсионным группам серебряные тарелки.

На следующий день, не успели Командир с Гусевым после завтрака дойти до штаба группы, прямо перед ними нарисовался, иначе не скажешь, начальник разведки фронта*. Которому, как понял Сергей, о прибытии начальника особой группы доложили ещё вчера и который к утру уже весь извёлся. Во всяком случае нездоровый цвет лица и ярко выраженная нервозность явно были следствием дурно проведённой ночи.

*Данный персонаж не имеет никакого отношения к реальному начальнику разведки Калининского фронта.

Тем не менее, несмотря на состояние, начальник разведки, подойдя, нашёл в себе силы сначала поздороваться, потом представиться и только после этого начал требовать объяснений, на каком основании и так далее. Причём, по мнению Гусева, даже слишком напористо -- явно недооценил положение Командира (сегодня они все опять, в целях соблюдения маскировки, переоделись в форму с пехотными петлицами и соответствующими званиями. В смысле, Командир -- полковник, а сам Сергей -- капитан) и переоценил своё.

Когда разведчик замолчал, Командир на всякий случай немного подождал с ответом -- вдруг добавит ещё что-нибудь -- и...

- По неразумию твоему шестеро воев допрежь сроку в Ирий ушли. Чем родичам их за кровь ответишь?

Проводив взглядом явно мобилизованный "Газончик" довоенного производства со снятым по случаю хорошей погоды верхом, Колычев повернулся к стоящим чуть позади Кощею с Гусевым:

- Княже, ты что на него навесил?

- Навесил?! - удивлённо поднял брови Кощей.

Командир не ответил, просто посмотрел на князя укоризненно. "Как на дитё малое", - подумал Гусев.

Кощей состроил виноватое лицо, опустил голову, поводил ножкой... Постоял так некоторое время... Потом вздохнул и спросил:

- Как понял?

- Увидел, - не стал скрывать Колычев.

Князь снова вздохнул и ничего не сказал. Похоже, надеялся, что Командир отстанет. Однако полковник взгляда не отводил, и напарник в конце концов сдался:

- Приходить они к нему будут. Когда спит. В сон.

Впереди слева громыхнул взрыв, и Гусев, как обычно шедший головным, остановился. Следом за ним остановилась и вся идущая цепочкой группа. Бойцы "держали" каждый свой сектор, старательно прислушиваясь и ловя запахи. Некоторые даже глаза прикрыли, чтобы не отвлекаться -- ночью да под густыми кронами толку от зрения было мало.

Прошло полминуты, однако в лесу было тихо -- никаких посторонних звуков. Ни стрельбы, ни моторов, ни других взрывов. И чувство опасности тоже молчало.

Гусев представил, что они сейчас направляются в сторону, где что-то взорвалось, и опять прислушался к ощущениям. И опять -- ничего. И Кощей, идущий замыкающим, тоже молчит...

Подождав ещё немного, Сергей решил всё же глянуть, что такое могло взорваться посреди леса. Правда, там был просёлок, по словам напарника (ему леший показал), но настолько заброшенный, что ещё немного, и по нему даже на танке не продраться будет. "На большой железной таратайке".

Очень скоро они подошли к довольно большой поляне, посреди которой обнаружилась колонна из трёх грузовиков, первый из которых лежал вверх тормашками. Похоже, чья-то... ну, будем считать это предусмотрительностью, а не глупостью... так вот она всё же дала плоды. Хотя Гусев, например, за такой расход ценных ресурсов (а в тылу врага даже одна-единственная толовая шашка становится просто невероятно ценной) руки бы повыдёргивал. А если ещё окажется, что грузовики пустые...

Хо-тя-а-а-а... Сергей напряг зрение и едва сдержался от цитирования любимого Наркома. Той его речи, в которой он высказывался о родителях, родственниках, предках, овцах и собаке какого-то своего нерадивого подчинённого. Потому что лучше бы грузовики были пустыми! Потому что судя по эмблемам на бортах, которые удалось разглядеть, это была санитарная колонна!.. Теперь сразу стало понятно и почему от машин тянулостраданием, и почему из них почти никто не вылез (хотя, по ощущениям, в каждой около десятка в кузове) -- там, небось, ходячих только водители, один из которых осматривает сейчас головной "Опель", да пара санитаров.

В общем, можно было просто развернуться и раствориться в лесу, однако Гусев медлил. Не потому что не мог решить, добить этих гансов или не добивать. В конце концов, он -- красный командир, а не какой-то там ци-ви-ли-зованный (это слово Сергей даже мысленно не произносил, а, скорее, выплёвывал) европеец. В том смысле, что с ранеными не воюет (во всяком случае, когда они в госпитале. Или в таких вот "санитарках"). Нет, Гусев сейчас решал другую важную задачу: помочь или не помочь? В кузове первой машины ощущаются трое живых. То есть пока живых -- если их в ближайшее время не вытащить...

А на водителей и медиков в других машинах то ли столбняк напал, то ли мозги ударной волной вышибло.

И как быть?..

Гусев повернул голову к стоящему рядом напарнику:

- Княже?

- То тебе решать, - хмыкнул Кощей, явно не желая хоть как-то повлиять на принимаемое Сергеем решение. Хотя тот давно догадался, что если напарник начинает вот так вот вилять хвостом, значит...

Значит -- что?.. В судьбу Гусев, будучи материалистом по убеждениям, не верил. Князь, насколько он успел заметить, тоже. И что тогда? Случай?..

Недовольно тряхнув головой (всё же философия -- это не его, и всегда не вовремя), Сергей прислушался к окружающему... окружающей... нет, всё же окружающему миру, машинально отмечая, что бойцы группы рассыпались по опушке, готовые и к открытию огня, и к тихому отступлению. Что на расстоянии десяти минут бега никого, кроме их группы и неудачливых гансов, нет. Что напарник (вот жук!) закрылся, причём очень плотно, и ждёт... Чего, спрашивается?..

Закончив с осмотром мира внешнего, Гусев прислушался к миру внутреннему. Проще говоря, к себе. И, поскольку чувство опасности молчало, наконец решился. Выйдя из кустов, он сделал два шага к машинам, остановился и прокричал по-немецки:

- Не стрелять! Старший колонны, ко мне!

Некоторое время ничего не происходило, потом от последней машины отделилась невысокая фигурка и двинулась к Сергею. И стоило ей сделать шаг, как Гусев понял: баба. То есть, конечно, женщина. Потому что в немецкой армии мужики юбки не носят. А эта...

Когда женщина подошла ближе, Сергей разглядел, что она, во-первых, очень даже молода, во-вторых, имеет очень даже неплохую фигурку и, в-третьих...

Что "в-третьих", Гусев определить не успел, поскольку девица остановилась не доходя двух шагов и, гордо вздёрнув точёный носик, сообщила:

- Это санитарная колонна! В машинах раненые! Мы везём их в тыл!

По-русски. Хотя и с акцентом.

При этом от неё ещё и веяло невообразимой смесью страха, решимости, любопытства, ещё чего-то, чему Сергей вот так, сходу не мог подобрать названия...

В себя майора, пытавшегося разобраться в чувствах немки, привёл знакомый голос, проскрежетавший почему-то по-немецки:

- Ты не там гляди. Там живых нету. Ты, вон, сзади гляди. Трое там ваших...

Посмотрев в ту сторону, Гусев увидел напарника, стоящего у остатков кабины грузовика. Кощей, склонив голову к плечу, наблюдал, как то ли водитель, то ли санитар неуверенно смещается в указанном направлении, постоянно при этом оглядываясь на странного русского. Наконец ганс добрался до места, где лежали раненые, и князь, посоветовав напоследок позвать кого-нибудь в помощь, направился к наблюдавшим за ним Сергею и девице.

- Это?.. - то ли докторша, то ли санитарка начала что-то говорить, но потом, видимо, испугавшись собственной смелости, умолкла.

Однако Гусев успел уловить вопросительную интонацию и ответил:

- Кощей, князь ночной! - и спустя пару секунд непонятно почему гордо добавил: - Мой учитель!

- Князь?! - недоверчиво переспросила немка.

- Князь, красна девица, - проскрипел подошедший напарник и повторил для убедительности: - Князь, - потом перевёл взгляд на Сергея и спросил: - Почто дитёнка пугаешь?

- Я?! - удивился Гусев.

- Дитёнка?! - одновременно с ним вскинулась... немка.

- Ну так, краса-девица, ежели ты с клинком острым, как с куклой, забавляешься, то кто ты есть? - хмыкнул Кощей.

- А... - фройляйн ненадолго задумалась, - а как вы узнали?

Теперь с ответом задержался напарник, но, как подозревал Гусев, не подбирая слова, а решая, стоит ли вообще отвечать. Сам Сергей предпочёл бы тихо упаковать случайную встречную и отнести к своим, и не будь с ними князя, так бы, наверное, и сделал, но вот с Кощеем... Где-то внутри засвербела догадка, что напарник именно из-за этой вот... дитяти, каким-то образом почуяв её, и захотел оставить выбор за Гусевым...

И если так, то что теперь делать?..

Наконец Кощей пришёл к какому-то решению, потому что начал объяснять:

- Ученик у меня слова лишнего не скажет. А тут распелся, как глухарь на токовище.

- А...

Настроение у девицы явно переменилось. Страх исчез, сменившись... этим... В общем, девочка себя несчастливой почувствовала. Или несчастной? Или грустно стало?.. Ага. А на Гусева посмотрела с такой завистью, что у него аж зубы заныли... Может, и правда закинуть её сейчас на плечо -- и ходу?.. А потом её куда?.. Что-то подсказывало Сергею, что просто так напарник девчонку не отдаст. Да и не просто так -- тоже. И рискует молодое советское государство вместо надёжного союзника приобрести непримиримого врага. Из-за одной-единственной непонятно кого. Стоит оно того?..

Нет, ему, майору Сергею Гусеву, как раз понятно, что нет, -- он лучше других представляет, на что способно чудовище, именующее себя Кощеем, князем ночным. Даже сейчас. А ведь он со временем слабеть не будет!.. А всяких... вроде Хруща, в руководстве хватает...

Пока Гусев размышлял, успевшая переварить слова Кощея и сделать выводы, немка задала следующий вопрос:

- Вы сказали, что я с острым клинком играю, то есть знаете, что это за сила?

- Прабабки твоей Сила, - проскрипел князь. - Пра-пра-пра-и-так-далее. От которой род твой пошёл.

Гусев при этих словах раскрыл было рот, чтобы уточнить, не о той ли Лисе речь, которая к тому же Баба-Яга и о которой Кощей им с Командиром как-то рассказывал, но вспомнил сравнение с токующим глухарём и решил промолчать. На всякий случай. А то ведь за напарником не заржавеет -- ещё с кем-нибудь сравнит... Князь же тем временем всё-таки предложил немке пойти с ними. Мол, в ученики её возьмёт. И девчонка заколебалась. В самом деле заколебалась. И, возможно, в конце концов согласилась бы, но тут от группы гансов, возившейся у пострадавшей "санитарки", отделился один, подошёл, кашлянул, чтобы привлечь внимание, и сообщил "госпоже доктору", что требуется её помощь...

Когда стало ясно, что наследница Бабы-Яги с ними не пойдёт, Кощей, стремительно подшагнув, взял её за левую руку, подержал немного и надел на средний палец узкое колечко с печаткой. Что там на той печатке и из чего кольцо, Гусев не разглядел -- и темно, и времени уже не было: почти сразу после этого напарник развернулся, бросил: "Уходим!" - и исчез в окружающих поляну кустах. Пришлось Сергею нырять следом. Только и успел, что кивнуть ошарашенной девчонке, прощаясь...

Выйдя из штаба, Гусев остановился на крыльце и огляделся. Напарник обнаружился немного в стороне, на залитой солнечным светом лужайке. Сидя по-турецки прямо на траве, он игрался с каким-то странно поблёскивающим шнурком. Или -- Сергей присмотрелся -- с ниткой бус. Скорее всего. Потому что заставить шнурок так перетекать из ладони в ладонь...

С другой стороны, имея дело с этим, кхм, то-ва-ри-щем, быть в чём-то уверенным заранее, мягко говоря, опрометчиво.

Ещё раз оглядевшись и не увидев никого из оперативников группы (спят, такие-сякие, а ответственный Гусев в это время отчёты пишет!), Сергей на минуту задумался, не последовать ли их примеру, однако представил, как будет ворочаться и пытаться заснуть, когда сна ни в одном глазу, и решительно зашагал к Кощею. В крайнем случае, если вдруг сморит, рядом с ним и подремать можно. А заодно и погреться. На солнышке.

На приближение напарника князь внешне никак не отреагировал. Занят, мол, отдыхаю, ничего не вижу и ничего не слышу. Хмыкнув (да-да! Верю-верю!), Гусев опустился рядом, только не сел, а лёг, прикрыл глаза и подставил лицо солнцу...

Красота!.. В кустах неподалёку птичка поёт, где-то кузнечик стрекочет, костяные, судя по звуку, бусины друг о дружку постукивают, пересыпаясь из одной Кощеевой ладони в другую...

Через пять минут это постукивание-пощёлкивание начало надоедать, однако Сергей, считавший, что выдержка -- одно из важнейших качеств красного командира, решил потерпеть. В конце концов, это ведь он подошёл к напарнику, а не наоборот, значит, и уходить, если что не нравится, ему. А лень...

Ещё через пять минут Гусев на, так сказать, наглядном примере осознал, что одной только решимости (в данном случае -- решимости терпеть) может не хватать. Припомнив упражнение для погружения в себя, показанное Кощеем, он постарался расслабиться и приказать себе не слышать этого надоедливого... этих звуков.

А ещё через пять минут...

- Княже, - Сергей сел, поскольку разговаривать лёжа было не очень удобно, - а что это у тебя?

- Шило, - коротко ответил Кощей, не прекращая своего занятия.

- Шило?! - удивился Гусев. Сильно удивился, поскольку на названный очень полезный инструмент эти странные бусы не походили совершенно.

- Так! - кивнул князь.

Некоторое время Сергей пытался сообразить, как можно проткнуть что-нибудь такими бусами, но в конце концов признался, что не понимает.

Задумчиво посмотрев на него, Кощей явно на показ тяжело вздохнул и объяснил, что шило это -- для жрецов. В то место втыкать, из коего ноги растут. Чтобы им жизнь мёдом не казалась.

Когда же Гусев и после этого ничего не понял, князь предложил ему протянуть палец к лежащим на ладони бусам. Уточнив: "Который не жалко".

Остаться без пальца желания не было, но и показывать нерешительность перед... перед... перед много кем -- тоже. И потом, Кощей со своим древним чувством юмора мог и пошутить... А мог и нет...

В конце концов, когда медлить дальше стало неловко, Серёга всё же решился и протянул к бусам мизинец. Левой руки. Сжав остальные пальцы в кулак. На всякий случай.

Несколько секунд ничего не происходило, и Гусев начал уже подозревать напарника в розыгрыше, однако тут бусы стремительно рванулись к Серёгиной руке и верхняя бусина, распахнув неведомо откуда взявшуюся пасть с четырьмя, как машинально успел посчитать майор, клыками по сантиметру каждый, сомкнула её на злосчастном мизинце.

Нет, если честно, рывок вовсе не был таким уж стремительным и Гусев мог бы отдёрнуть руку. Вот только она ему не подчинилась. Почему-то (не будем указывать пальцем!..). И другая рука не подчинилась. И вообще всё тело... Даже ругнуться по этому поводу, и то не вышло...

Повисев секунды три, притворявшаяся бусами тварюшка разжала челюсти и ссыпалась в подставленную ладонь Кощея, оставив на второй фаланге Серёгиного мизинца четыре маленькие, но глубокие -- до самой кости, судя по ноющей боли -- дырочки. А ещё через секунду и к телу Гусева вернулась способность двигаться. Посмотрев на пострадавший палец, на котором уже появились четыре тёмно-красных капельки, Сергей собрался сунуть его в рот, но тут князь посоветовал:

- Силу туда направь, - а потом явно на всякий случай добавил: - Только немного. Тоненькой струйкой.

Упражнение было знакомое, разве что до этого силу в палец, да ещё тонкой струйкой, направлять не приходилось, так что Гусев управился минут за десять. После чего не выдержал, открыл глаза и посмотрел, что получилось. Дырочки больше не кровоточили, а то, что успело вытечь, сейчас на глазах запекалось. И хотя Сергей предполагал что-то такое, всё равно удивился. И тут же стал прикидывать, как это можно будет использовать, скажем, во время выхода. Правда, ещё не мешало бы уточнить, можно ли так же передавать Силу и раненым товарищам, и майор даже уже открыл рот, чтобы спросить. Не успел. Рядом проскрипело:

- Гусев, ты лекарское дело ведаешь?

Гусев, конечно, ведал, но мало. Рану правильно перевязать, шину наложить... Укол обезболивающий поставить... Правда, когда их этому учили -- уколы ставить - честно сказали: лекарство дорогое, редкое, но если вдруг попадётся... А если нет -- то как стукнуть, чтобы и вреда лишнего не было, и товарищ боли не чувствовал...

Вот это всё он Кощею и перечислил, приготовившись услышать что-нибудь язвительное об обучении нынешних воев. Однако тот просто покивал и предупредил, что раз так, то чтобы Сергей не вздумал даже пробовать лечить других Силой. Да и себе только мелкие царапины...

Ближе к вечеру Командир, то ли сделав все дела, то ли отодвинув их на другой день, предложил князю с майором перебраться с полянки на стоявшую немного дальше лавку -- мол, и солнышко на неё светит, и посиделки там выглядят приличнее. Последнее особенно важно, поскольку если Кощей с Гусевым разгильдяи известные, то вот ему, полковнику Колычеву, репутация всё ещё дорога. А поговорить... есть о чём.

Переглянувшись, "известные разгильдяи" дружно пожали плечами и перебрались на указанную скамейку. При этом как-то так получилось, что Колычеву досталось место между ними. Почти сразу же прибежал старшина Нечипоренко -- бессменный, можно сказать, хозяйственник группы, своим старшинским чутьём почуявший намечающиеся посиделки с участием командира и притащивший всем кружки со свежезаваренным чаем.

Несколько минут Командир явно наслаждался отдыхом, прихлёбывая ароматный напиток и жмурясь от удовольствия, потом вздохнул и с явной неохотой заговорил о деле:

- Ну что, соколы мои быстрокрылые, рассказывайте.

- О чём? - тут же спросил Сергей, имевший большой опыт уклонения от начальственных нагоняев.

- Что забыли написать в отчёте.

Гусев задумался: Командир явно что-то знал. Вопрос - что и откуда. Точнее, для начала -- что. А потом -- зачем ему это нужно. В конце концов, если эти сведения попадут не в те руки, последствия могут быть очень неприятными. Да и, если уж совсем честно, не его это тайна. И что делать? Врать?

Врать не пришлось. Кощей, видя, что Сергей не знает, как поступить, заговорил сам:

- Как понял?

Теперь замялся Колычев.

Майор затаил дыхание: мнущийся, не знающий, что сказать, Командир -- это была картина! Насколько редкая (Гусев наблюдал такое впервые за всё время совместной работы), настолько и пугающая. Всё же для Сергея полковник был всем -- и отцом, и учителем, и... И много кем ещё. Всё знающим. Умеющим найти выход из любой, даже самой безнадёжной ситуации...

- Почуял! - наконец решился полковник, и Гусев, затаивший дыхание, очень осторожно и незаметно перевёл дух.

Кивнув, князь о чём-то задумался, но ненадолго. Меньше чем через минуту он начал рассказывать. Про то, что, оказывается, у Лисы, о которой он уже говорил, были потомки. Про то, что к некоторым потомкам перешла Сила основательницы рода...

- Прародительницы, - кивнул Колычев то ли в ответ своим мыслям, то ли чтобы показать, что понимает.

Но оказалось, что нет -- не понимает. Потому что прародительницей, - точнее, Прародительницей -- у них была и есть Мать-Земля, а Лиса именно что основательница рода. Жива ли Лиса до сих пор или нет, Кощей не знает -- он её не чувствует, а вот потомков, получивших от неё Силу -- кто больше, а кто меньше -- встретил уже троих. И третья -- это как раз та самая лекарка и есть. И ей, между прочим, больше всех перепало. Вот только учить её некому.

Вспомнив, с какой завистью глядела на него докторица и как она колебалась, выбирая между долгом и овладением Силой, Гусев непроизвольно кивнул. Хотя никто этого кивка не видел -- Командир смотрел на князя, а князь -- куда-то перед собой...

Потом они некоторое время сидели и просто пили чай, думая каждый о своём. Сергей всё ждал, когда же полковник снова спросит, почему этого нет в отчёте, но Командир, похоже, пришёл к тем же выводам, что и Гусев.

Они выпили весь чай. Потом посидели ещё немного. Потом Командир собрался было уходить, но тут Кощей показал ему ладонь с лежащим... лежащей... В общем, с той хренью, которая притворилась бусами. И предложил поднести палец. "Какой не жалко". Сергей, к которому Командир вынужденно повернулся спиной, прямо кожей чувствовал, как любимому начальству хочется обернуться и посмотреть на него, майора Гусева. Однако оно сдержалось и почти не раздумывая сунуло к "бусам" палец. Указательный.

Дальше всё было так же, как и с Серёгой: бросок тварюшки, прокушенная вторая фаланга, четыре маленькие ранки... Только лечил палец Кощей, а не сам Командир. Когда прямо на глазах ранки затянулись, а успевшая выступить из них кровь сначала запеклась, а потом осыпалась мелкой пылью, полковник хмыкнул, некоторое время разглядывал пострадавший палец (при этом от него не веяло никакими чувствами. Совершенно. Прямо дыра какая-то!) и наконец повернулся к князю:

- И что это было?

- Шило! - в рифму отозвался Кощей, усмехаясь.

Командиру, в отличие от Гусева, объяснения не понадобились. Всего через несколько секунд он уточнил:

- Этим... жрецам? В зад?

- Так, - радостно подтвердил напарник.

Командир же только головой покачал. Мол, не сидится ж тебе спокойно. А потом Сергей понял, что ему до Ивана Петровича Колычева ещё расти и расти, потому что тот задал совсем коротенький вопрос, до которого не додумался сам Гусев:

- А на самом деле?

Не говоря ни слова, Кощей подбросил "бусы" вверх, и перед сидящими, немного выше голов завис... зависла... В общем, что-то непонятное с чуть подрагивающими широко -- от кончика одного до кончика другого не меньше метра -- раскинутыми крыльями. Длинный хвост этого... чуда ("Ага! От слова "чудовище"!") свисал свободно, а короткая по сравнению с ним шея, заканчивающаяся небольшим утолщением, вытянулась к полковнику.

Некоторое время Командир с Сергеем пытались подобрать отвисшие челюсти, а когда им это удалось, напарник проскрипел:

- Вам заместо соколов посыльных будет.

Потом князь объяснял, что это вообще такое (химера костяная, малая, разумная), откуда взялось (оказалось, Кощей его аж с самого Крыма делает), что может (записки носить, довольно быстро и хрен перехватишь), чего не может (грузы таскать. Самое большее -- двухсотграммовую шашку, если её верёвочкой обвязать), и почему разумное -- напарник туда духа подселил. Добровольца. Н-да...

Командир от такого подарка впал в глубокую задумчивость, забыв, что собирался уходить, и Гусев знаками показал выглядывающему из-за угла старшине, чтобы нёс ещё чаю. Старшина понятливо кивнул и меньше чем через пять минут вручил каждому по новой кружке, забрав пустые. Однако погружённый в размышления Командир этого не заметил, и Сергей его понимал. Одно дело, если летун будет один-единственный и останется в группе, и совсем другое, если союзник собирается наклепать таких... несколько. А он собирается, иначе не говорил бы про шило. То есть Командиру наверняка придётся тащить этого летуна по меньшей мере к Наркому или...

Или просить князя, чтобы он таких больше не делал, принимая решение самостоятельно.

Сам Гусев, если честно, пошёл бы к Наркому -- не потому что боится ответственности. Нет. Просто товарищ Берия наверняка знает больше как об отношениях с церковниками, так и о новых разработках -- вдруг что-то такое уже делают без всякого волшебства, колдовства и прочего мракобесия?

Похоже, что и Командир в конце концов пришёл к такому же выводу, потому что принялся допрашивать Кощея о том, что он ещё может сделать, сколько и в какое время. Ну и как бы между прочим поинтересовался, умеет ли князь поднимать мертвецов. Вряд ли, конечно, это интересовало самого Ивана Петровича. А вот кого-то другого...

Представив, кого и для чего мог заинтересовать этот вопрос, Гусев почувствовал, как по спине побежали мурашки. И он даже мотнул головой, чтобы вытряхнуть из неё совершенно необоснованные и, главное, совершенно ненужные подозрения, однако они никуда не ушли, просто затаились где-то там, в уголке. И даже после того как напарник объяснил, что ничего путного не выйдет и почему, совсем не исчезли. Хотя облегчение, которым после этого повеяло от Командира, порадовало...

В воздухе... пахло. Не разнотравьем, не свежестью, не грозой. И даже не перегоревшей соляркой и порохом. Нет. В воздухе пахло... ожиданием. Или, проще говоря, предстоящими большими боями. А ещё -- неприятностями. Тоже большими. Даже очень большими. Во всяком случае так казалось Гусеву. Да и не только Гусеву. Судя по настроению Командира, ему тоже.

Иван Петрович съездил в Москву, на доклад. Один. Вернулся... смурной. Хотя новости привёз вроде как и не слишком плохие. А местами даже хорошие.

Например, что гитлеровцы начинают выпуск нового танка, который будет больше, мощнее и с более толстой бронёй. Но! Мы тоже не сидим на месте, а возобновляем выпуск давно разработанного противотанкового орудия, которое с этим танком сможет бороться. А у пехоты в этом отношении вообще, можно сказать, праздник -- им наконец-то сделали именно противотанковые гранатомёты, а не общего назначения, как раньше. Мало того, у них ещё и дальность прицельного выстрела выросла почти до ста метров. Ну, точнее, у них там разброс получается: одна граната на девяносто метров прямо летит, другая -- на сто десять. И чтобы не ломать голову, почему так, просто взяли и назначили прицельную дальность девяносто метров. Ещё разведка раскопала, что американцы вкладывают деньги в промышленность Германии, но это никого не удивило -- капиталисты есть капиталисты. Зато, после того как в ответ на протест американское правительство развело руками -- мол, у них свободная страна и так далее, наши задумались о продаже нефтепродуктов японцам. И пусть попробуют (американцы, понятное дело, не японцы) сказать что-то против -- у нас тоже свобода предпринимательства. Государственная.

Ну и, пожалуй, самое главное -- это что в той самой Америке начали работу над каким-то очень мощным оружием. Тоже разведка раскопала, но Командир думает, что уже давно -- просто придерживали сведения до случая. А тут -- всеобщий разнос! Вот и выложили, что там у них в закромах было...

Но удивило не это. Удивило то, что напарник, слушавший Командира краем уха и думавший о своём, когда речь зашла об этом оружии, вдруг насторожился, и как только полковник замолчал, попросил:

- Колычев, узнай больше! И быстро!

Несколько секунд Командир пристально смотрел на Кощея, а потом кивнул:

- Сделаю, княже.

За всеми этими разговорами как-то забыли выяснить причину плохого настроения полковника, а потом стало поздно...

Командир уехал в Москву в тот же вечер, а вернулся только через два дня после ужина. Однако голодным не остался -- опять старшина его приезд нюхом, что называется, почуял. И позаботился. То есть имеет место быть явная закономерность, поскольку случай далеко не первый. Интересно, Командир заметил или нет? Наверняка заметил. Но даже если нет, рапорт об этом Гусев писать не будет. Хотя, конечно, это может быть сочтено преднамеренным утаиванием сведений, имеющих (могущих иметь) важное государственное значение...

"Н-да... Бюрократом становлюсь", - мысленно хмыкнул Сергей, пару раз прокрутив в голове случайно сложившуюся... эту... фор-му-ли-ровку. Кощей, сидя рядом с которым на лавке (той самой, на которой напарник Ивану Петровичу "шило" показывал), майор упражнялся в решении жизненно-философских вопросов, явно почуял плеснувшее от напарника неудовольствие и повернулся к нему, вопросительно подняв... бровь. Гусев хмыкнул и начал было рассказывать о своих наблюдениях и выводах, но тут в поле зрения показался Командир, сопровождаемый несущим кружки с... чем-то горячим (ага, почувствовал, с десяти шагов!) старшиной.

Колычев подошёл, опустился на лавку и, когда старшина, раздав кружки (с чаем!), исчез, предложил Кощею создать отдельную группу. Мол, всё равно куда бы князь с Гусевым ни поехали, туда в скором времени приходится следственную группу посылать. А так...

Некоторое время напарник внимательно разглядывал Командира -- не шутит ли? - потом хмыкнул:

- Опять твой боярин об заклад побился.

Полковник отвернулся и притворился занятым разглядыванием сидевшей на краю крыши штабного домика пары воробьёв. Гусев тоже как-то вдруг заинтересовался этими пернатыми, но только скачущими по кустам.

Поняв, что ни ответа, ни даже подсказки он не дождётся, Кощей вздохнул:

- Скажи боярину Берии, что невместно то, - вздохнул ещё раз и лязгнул: - Вам!

- Почему? - не утерпел Сергей. Ему-то как раз мысль понравилась. Да и пользу можно было принести немалую -- людям, стране...

Напарник объяснил: потому что он чужак, хоть и союзник, а на такую службу чужаков назначать нельзя. Только своих. Помолчал немного и добавил, что судя по этому предложению, разведке тоже разгон устроили. И смотрел при этом на полковника. Пришлось тому оставлять птичек в покое и отвечать, что да, устроили. За то самое "преднамеренное утаивание сведений, имеющих (могущих иметь) важное государственное значение". Почти слово в слово, как Гусев придумал. И именно после княжьего запроса.

В смысле, сначала Командир передал Наркому Кощеев вопрос, потом -- свои ощущения, что не доложили сразу. И хотя слово "утаили", можно сказать, висело в воздухе, ни Нарком, ни сам Колычев его вслух не произносили. Потому как а вдруг и правда товарищи просто не разобрались? Каждый ведь может ошибиться, правильно? Главное -- заметить вовремя и исправить. А поскольку ведомство чужое, отправились к Самому...

Нет, понятно, что не просто так сели да поехали. Сначала Нарком созвонился, сказал, что пришли новости от князя...

А вот потом всё и закрутилось. Когда Колычев описал, как кое-кто (тыкать пальцем Иван Петрович не стал, и так понятно) аж подпрыгнул, услышав, что где-то разрабатывают такое оружие...

Ощущения, испытанные Гусевым, когда им сообщили о начале Ржевской наступательной операции*, были, мягко говоря, странными. С одной стороны -- и наотступались уже, и в обороне насиделись, с другой -- откуда-то взявшаяся уверенность, что всё будет через... В общем, через это самое. И обойдётся очень и очень дорого. А уж когда Командир, вернувшись из штаба фронта, показал на карте, что и как должно получиться...

*Речь идёт о Первой Ржевско-Сычёвской операции. Она же Второе сражение за Ржев.

Сергею показалось, что он уже встречался с чем-то похожим. Причём недавно. Но как нередко бывает, показаться-то показалось, а при попытке вспомнить что-то определённое выходит пшик. Гусев глянул на Командира, однако тот был явно не в настроении что-то кому-то объяснять и тем более обсуждать. Тогда майор посмотрел на напарника -- князь, прикипев взглядом к карте, что-то напряжённо обдумывал. Однако происходящее вокруг тоже не оставлял без внимания, потому что стоило Сергею повернуть к нему голову, как тут же сделал знак подождать.

Покосившись на Командира, Гусев обнаружил, что и он следит за Кощеем, ожидая... Чего?..

Минутой позже напарник вдруг пробормотал почти что себе под нос:

- Мнится мне, Колычев, что когда у вас воевод гоняли, кой-кого не заметили...

Поколебавшись, Командир всё же ответил, что не забыли, а перепугали. Да так, что те слово поперёк сказать боятся.

- Н-ну-у-у... - задумчиво протянул Кощей, - коли такое дело... - он выпрямился, разминая плечи, и посмотрел на Сергея:

- Гусев, бери наших и гони на ту полянку. А то раскормили вас -- скоро порты налазить не будут.

Князь уже выходил из комнаты, когда Командир окликнул его, сказав, что люди из фронтовой разведки просят потренировать и их тоже...

Этот разговор состоялся часа за два до полудня, а уже к ужину Гусев понял, что ему не нравилось в происходящем. Конечно, он не был гением тактики и стратегии. Более того, что намного важнее, он не считал себя таким вот гением. Однако у него перед глазами уже был пример чего-то похожего. Пример из этой войны. Ну и образование -- какое-никакое, а всё ж военное. Хотя знаний и опыта, чего скрывать, не хватало. И этой нехваткой (а ещё тем, что на тренировках с Кощеем хрена с два отвлечёшься на посторонние мысли) как раз и объясняется, почему Сергею понадобилось столько времени...

Но зато и понял майор государственной безопасности Сергей Гусев если не всё, то почти всё. В том числе -- и что хотел сказать князь своим бурчанием о незамеченных воеводах, а Командир -- о перепуганных. И почему ни тот, ни другой не желают эту тему хоть как-то обсуждать. Даже с ним, Серёгой Гусевым. Не говоря уже о посторонних. И, наконец, почему их группа не там, а здесь, хотя, исходя из имеющегося опыта, им бы следовало находиться как раз поближе к центру событий...

*Для тех, кому интересно, до чего додумался ГГ, рекомендую сравнить попытку освобождения Харькова в 1942 году и Ржевско-Сычёвскую наступательную операцию того же года.

Схема второго этапа операции по освобождению Харькова.

Казалось бы, много может сделать группа из трёх бойцов, пусть даже очень хорошо подготовленных?.. А если таких групп четыре?.. А если они распределили между собой районы действия, чтобы не мешать друг другу?..

Всё равно немного?.. Комариные укусы?..

Может, в бытность свою зелёным сержантом госбезопасности Гусев так и подумал бы, но с тех пор прошла целая вечность, и упомянутый сержант успел подрасти аж до майора гэбэ. И не только подрасти, но и многое узнать. Пусть не всё, что хотел, и меньше, чем хотелось, но вот правильно оценивать результаты действий - как своих, так и противника -- худо-бедно научился. И потому смотрел в первую очередь на последствия этих самых "комариных укусов". А они -- последствия -- впечатляли...

Через сутки, которые понадобились "комарам" для выхода в назначенные "болота" и выбора мест приложения усилий, тылы отходящих дивизий противника (и не только их) затрясло от приступов "малярии".

Вот что такого в сломавшемся грузовике? Есть возможность -- взяли на буксир и поехали дальше. Нет возможности? Раскидали груз по другим машинам в колонне, а неисправную оттащили на обочину, а то и столкнули в кювет. Главное -- не забыть доложить, а уж ремонтники потом подберут... Вот если грузовик этот сломался в таком месте, где его не объехать, и впереди нет никого, кто мог бы его взять на буксир -- уже хуже. Но тоже не смертельно -- подъехал сзади, упёрся бампером и аккуратненько, аккуратненько протолкнул дальше... Ну, или как получится. Задержка, конечно, однако тыловики уже научились учитывать в своих расчётах то обстоятельство, что в этой варварской стране нет дорог, одни только направления. Так что начальник колонны даёт команду продолжить движение и...

И у следующей машины тоже что-то ломается. Как раз в тот момент, когда она проезжает место первой аварии. А когда разберутся и с ней (с машиной), ломается следующая. На том же месте... И происходит это не на одной дороге, а сразу на четырёх. В один и тот же день. Как говорил один литературный персонаж, в своём отношении к которому Гусев так и не смог определиться, делайте выводы, господа присяжные заседатели! Или он про заседание говорил?*

*И. Ильф и Е. Петров, "12 стульев". "Заседание продолжается, господа присяжные заседатели!"

Хотя какая разница? Главное -- гитлеровцы сделали выводы. И сняли с фронта целых два полка -- по одному из каждой дивизии. Для прочёсывания (фронтовая разведка "языка" притащила, а тот "похвастался"). Которое ничего не дало -- закопавшиеся в буквальном смысле в землю диверсанты пропустили горе-прочёсывальщиков над собой и продолжили заниматься своими делами. Благо в ночь перед этим им на временную базу Кощей со товарищи занесли очередной груз взрывчатки и "косточек".

На обратном пути случайно ("Ага! С Кощеем-то!") наткнулись на батарею восьмисантиметровых миномётов, можно сказать, привычно уничтожили личный состав и стали думать, что делать с самими миномётами. Минировать было нечем, шуметь не хотелось, помять стволы, как предложил напарник?.. "А почему бы и нет?" - подумал Гусев и кивнул, после чего князь подошёл к каждому миномёту по очереди и аккуратно, можно даже сказать, нежно подержал его двумя руками за ствол на ладонь ниже дульного среза. Этакое "дружеское рукопожатие". Только вот Серёга готов был съесть любимую фуражку командира, если из этих миномётов можно будет выстрелить...

Последней остановкой перед своими позициями, как и следовало ожидать, оказалось пулемётное гнездо. Здесь князь только слегка "отхлебнул" от обоих пулемётчиков, после чего сломал им шеи и, пока Гек с безымянными убирали караульного у входа в блиндаж и вешали на дверь гранату, аккуратно собрал коробки с лентами и поставил их на бруствер. Потом положил рядом МГ и, хитро посмотрев на Гусева, подмигнул.

Следующий, хм, "караван" оказался последним: гитлеровцы посчитали устроенный у них в тылу беспорядок признаком скорого наступления Калининского фронта и торопились отойти, чтобы не оказаться в "котле". В их "цивилизованные" головы никак не укладывалось то обстоятельство, что у нас устраивать подобное могут и, так сказать, из любви к искусству. Или, говоря другими словами, чтобы врагу жизнь мёдом не казалась. И как это бывает при спешном отступлении, не всё успевали вывезти или даже просто уничтожить. Да и брошенной на обочинах техники тоже хватало...

Вот только в отчётах по молчаливому уговору результаты работы троек составили всего лишь шестнадцать транспортных колонн, уничтоженных минными засадами, и до роты личного состава. И даже то, что в число транспортных включили две батареи пятнадцатисантиметровых пушек, удиравшие в тыл, а не меньше половины заявленного количества уничтоженных гитлеровцев составляли унтер-офицеры, офицеры и различные специалисты вроде водителей, орудийных расчётов и им подобных, как-то осталось за рамками доклада.

По уму, весь личный состав групп заслужил ордена, благо на дворе был уже не сорок первый и жаться с наградами командование перестало. Но "особые обстоятельства", о которых если не знали, то догадывались многие...

С другой стороны, нормальных советских людей среди командиров и политработников всегда было много, просто обычно они тихо делали свою работу и не высовывались. И сейчас благодаря именно таким людям бойцы троек получили свой кусочек славы.

Приказом командующего 30-й армией командиры диверсионных групп были награждены орденами Красной Звезды, а простые бойцы -- медалями "За боевые заслуги". Хотя, конечно, это было меньше, чем они заслуживали.

Восемнадцатого августа Командира, князя и Гусева срочно выдернули в Москву. Даже прислали на ближайший к расположению группы аэродром самолёт -- переделанный в грузовой СБ. Гусев и не подозревал, что такие бывают, однако же... И, понятное дело, никаких удобств. Даже мешков с почтой не загрузили -- не успели потому что. Когда этот бывший бомбардировщик только заходил на посадку, пассажиры его уже ждали у конца полосы. Так что "грузовик" сел, подобрал их, не глуша двигатели, и взлетел...

Летели, правда, недолго, так что ни Командир, ни Сергей не успели ничего отсидеть. И хотя к концу полёта отдельные части тела ощутимо побаливали, ни Колычев, ни Гусев не обращали на это внимание. Что одного, что другого намного больше занимала причина вызова -- как ни крути, а они влезли в чьи-то планы. "В кое-чьи", - поправил Серёгин внутренний голос...

После приземления они пересели в подкатившую прямо к самолёту "эмку" и ещё через некоторое время входили в кабинет генерального комиссара государственной безопасности товарища Берии. Нарком выглядел хмурым и озабоченным, но насколько Гусев сумел понять, не из-за них. Случилось что-то ещё. И это что-то, похоже, не лезло ни в какие ворота.

Когда все расселись, Берия ещё некоторое время молчал то ли собираясь с духом, то ли подбирая слова. Потом обвёл взглядом присутствующих, почему-то задержавшись на Гусеве, и наконец начал:

- Товарищи командиры. Княже. Вы знаете, что гитлеровцы, пытаясь бороться с народным гневом, применяют на оккупированных территориях всякие подлые приёмы. В том числе -- взятие заложников...

Сергей слушал, и всё у него внутри леденело от ненависти. А Нарком всё говорил и говорил. О том, что наш народ никогда не шёл на поводу у бандитов. О том, что мы обязательно погоним их с нашей земли и будем гнать до самого их бандитского логова. И они заплатят. За всё. Все, кто совершал преступления.

Потом Берия сказал, что даже среди этих нелюдей встречаются настоящие звери, и от напарника потянуло недовольством -- Кощею не нравились такие сравнения.

А не заметивший этого Нарком рассказывал, что недавно на оккупированной территории Украины после одной из совершённых партизанами диверсий каратели схватили двести заложников и, как вчера сообщила наша разведка, расстреляли...

Недовольством тянуло всё сильнее, так что, похоже, дело было не в зверях. Точнее, не только в них -- напарнику не нравилось что-то ещё. И Гусев, не медля ни секунды, принялся спешно ставить защиту разума. Ту, которую князь показал ему ещё полгода назад и которую по мнению Кощея следует держать постоянно. Даже среди своих. О чём один безответственный ученик всё время забывал...

Защита ставиться не хотела, как бывает, когда кто-то уже действует на мозги, и пришлось вместо десяти секунд (личный рекорд, так сказать) затратить почти в два раза больше. Но когда всё же получилось, нахлынула волна облегчения. И смыла не только неприятный осадок от недовольства напарника, но почему-то и ненависть, и значительную часть ярости, и почти весь гнев... оставив ничем не замутнённый разум. И сразу же стало заметно, что глаза Берии лихорадочно поблёскивают, руки подрагивают, а голос... Голос больше похож на маловразумительные хрипы.

Но этим странности не ограничивались. Осторожно, очень осторожно оглядевшись, Гусев увидел, что у Командира, которого он видел в профиль, на виске поблёскивали мелкие капельки пота. Что удивило, поскольку в кабинете было довольно прохладно. А князь напоминал сидящего в засаде хищника, который уже выбрал жертву и сейчас прыгнет. И Сергею почему-то показалось, что выбрал он именно Наркома.

Наконец Берия закончил со вступлением и перешёл к делу, сообщив, что советское правительство и лично Он поручили органам государственной безопасности разобраться и покарать. В связи с этим...

Не договорив, Народный Комиссар вдруг обмяк и повис тряпичной куклой на ухватившей его за ворот руке Кощея, князя ночного. Явившегося, чтобы поучить заигравшегося смертного уму-разуму.

Хищник всё же прыгнул.

Подпирая спиной дверь кабинета Наркома, Гусев размышлял о том, что человек -- это такой... такая?.. такое?.. э-э-э... такое... существо? Так?..

Неважно. Главное, что оно рано или поздно ко всему привыкает. Вот и этот адъютант уже привык к тому, что сопровождению спецсотрудника стены не преграда. И когда из воздуха возникли два командира, составляющие это самое сопровождение, лишь вопросительно на них посмотрел. Мол, не нужно ли чего. А после того, как сначала старший командир, а за ним младший отрицательно покачали головами, только кивнул в ответ и вернулся к своим бумагам. И не подозревает, что его, хм, хозяин влип. По самые... самое... В общем, глубоко и сильно. Жаль будет, если князь его... того...

"Хотя нет, не убьёт", - подумал Сергей и сам удивился своему спокойствию. Речь-то ведь не о каком-нибудь гансе или враге народа. Речь о Генеральном Комиссаре Государственной Безопасности! Том самом человеке, которого до сих пор называют Наркомом, хотя он уже давно ушёл на повышение -- аж заместителем председателя Совнаркома стал! А это не хухры-мухры!*

*В одном месте Интернета написано, что ЛПБ был зампредсовнаркома и курировал НКВД и НКГБ СССР. В другом -- что он был Наркомом НКВД. Я принял первый вариант. Просто потому что прочитал о нём раньше.

Н-да... А он, майор госбезопасности, стоит и совершенно спокойно рассуждает, убьёт напарник этого без всяких преувеличений великого человека или нет. Это он что, во врага народа превращается, что ли?..

Следующие четверть часа Гусев старательно вспоминал все более или менее значимые события последнего года и -- главное! - те чувства, которые они у него вызывали. Очень старательно. И в конце концов всё же пришёл к выводу, что -- нет, не стал. То есть как был честным ленинцем-сталинцем, так и остался. И советский народ как был для него на первом месте, так на нём и остался. На первом. Месте. Да. А тогда что?..

А тогда получается, что дело не в народе, а в его вождях, так, что ли? Точнее, в том, что Сергей смотрит на них теперь не как религиозный фанатик на икону, а как обычный человек на другого обычного человека?

Покатав эту мысль так и этак, Гусев припомнил, как был спокоен, когда получал лично от Него свою первую Золотую Звезду, и решил, что так и есть. И что говорить об этом кому-либо, кроме напарника (князю эти вопросы до... До одного места), однозначно не стоит. Конечно, то ли Маркс, то ли Энгельс (тут мнения политработников почему-то расходились) призывали всё подвергать сомнению*, однако и тот, и другой жили до того, как обострилась классовая борьба.

*Вообще-то это сказал Рене Декарт, но во времена СССР политработники утверждали (слышал лично!), что или Маркс (одни), или Энгельс (другие). Согласия среди них не было.

Если верить товарищу Сталину.

Если. Верить. Сталину.

И снова по спине одного бравого майора государственной безопасности замаршировали колонны ледяных мурашек -- опасные это мысли. Очень опасные. И самое лучшее -- немедленно, вот прямо сейчас загнать их куда подальше и забыть. А то мало ли...

А что до Наркома -- ничего с ним не будет. От нагоняев, тем более заслуженных, ещё никто не умирал...

И стоило Гусеву прийти к этому решению, как он почувствовал, что можно возвращаться в кабинет.

Как и в прошлый раз, когда князь устраивал "боярину" выволочку, внутри никаких разрушений заметно не было. Но зато похолодало. Очень ощутимо похолодало. Как будто кто-то высосал из приличных размеров комнаты если не всё, то почти всё тепло. Ну, или зима в гости заглянула. Ненадолго. Причём ощущался холод, только если перешагнуть порог, а вот снаружи, в приёмной, было даже жарко. Эта разница в температуре оказалась настолько неожиданной, что Сергей, перед тем как закрыть дверь, обернулся и попросил провожающего их глазами адъютанта сделать всем чаю. Погорячее. Потом посмотрел на бледное лицо Наркома и добавил, что товарищу Берии надо сахара побольше положить.

Майор кивнул, подтверждая, что понял, и Гусев, кивнув в ответ, закрыл дверь и пошёл к своему месту.

Пока Сергей усаживался и ещё с минуту после этого Нарком молчал, пристально разглядывая свои лежащие на столе сжатые в кулаки руки. Потом наконец вздохнул, с явным усилием поднял голову и... извинился?!

Точнее, принёс свои извинения.

Или, ещё точнее, попросил принять его извинения...

На памяти Сергея Лаврентий Павлович извинялся уже второй раз, но в первый -- это было скорее чем-то вроде простого следования правилам поведения, а сейчас... Сейчас он назвал их троих чуть ли не поимённо ("Княже, товарищи командиры") и глаза у него...

Пустые у него глаза были.

Удивлённый Гусев осторожно покосился на Кощея и увидел, что тот смотрит на него. Причём, если Сергей не ошибся, вопросительно. Гусев прикинул, что может интересовать напарника, решил, что принимать или не принимать эти извинения, и на всякий случай кивнул, постаравшись сделать это как можно незаметнее. Кощей в ответ на мгновение прикрыл глаза и перевёл взгляд на Командира, после чего повернулся к хозяину кабинета и сообщил, что извинения приняты и никто из них "на тебя, боярин из рода Бериева", обиды не держит.

Не то чтобы Наркому после этих слов сильно полегчало, но какая-то часть сковывавшего его напряжения явно исчезла. Во всяком случае, теперь, перед тем как перейти к делу, он собирался с духом не так долго.

Ну, или Гусеву это просто показалось...

Говорили опять о заложниках и о том, что спускать гитлеровцам такое никак нельзя. И в качестве ответного действия -- а заодно и предупреждения на будущее -- прозвучало предложение уничтожить главного виновника таких вот расстрелов.

В общем, всё то же самое, что и в первый заход, но с намного меньшим надрывом. И желания вот прямо сейчас всё бросить и бежать карать убийцу у Гусева тоже не возникло. И не из-за защиты -- пока подпирали дверь, Серёга расслабился и не удержал её, а когда вошли, забыл поставить ("Р-раз-гиль-дяй!"). Почему -- Гусев решил подумать потом, а пока продолжал внимательно слушать Наркома, объяснявшего, кого именно следует придавить. Точнее, кого именно Советское Правительство считает ответственным и потому подлежащим казни.

Это оказался некий Альфред Функ, который занимал пост главного немецкого судьи на Украине. И, по мнению Сергея, вполне мог считаться если и не самым, то одним из самых главных виновников. Также майор государственной безопасности Гусев был согласен с тем, что приводить приговор в исполнение должен именно гражданин Советского Союза. Что же касается союзников, то -- Сергей покосился на Кощея -- их помощь может быть принята. Не потому что без неё не справятся. Справятся! Да ещё как! Небу жарко будет!..

Но только быстро не получится. А надо, как понял Гусев, именно быстро. Желательно -- через две недели, когда, как выяснила наша агентурная разведка, этот Функ приедет в Харьков решать какие-то свои преступные вопросы.* И вот тогда-то его и... Причём это ответственное и важное дело поручается...

*Строго говоря, Функу в Харькове делать нечего. Совсем. Но у Конюшевского он туда заявился.

Для тех, кто не нашёл в тексте оригинала ссылок на это:

"...Крамаренко всегда ездил сзади и справа от водителя.... ...Самостийный бургомистр выскочил из дома на десять минут раньше, чем обычно, "

Тут все посмотрели на майора Гусева, и тот, выпятив грудь, громко и чётко заверил Партию и Правительство (а заодно и присутствующих), что порученное дело будет выполнено!..

Конечно, то обстоятельство, что упомянутый майор произносил эти горячие, без всякого преувеличения, слова сидя, несколько смазывало впечатление. Да. Но если бы этот майор попытался вскочить, отлетевший назад тяжёлый стул своим грохотом смазал бы впечатление ещё больше. Присутствующие это понимали и потому смотрели на майора с должной степенью благосклонности...

Адъютант принёс чай, и на некоторое время в кабинете повисла некая... умиротворённость, что ли? А если бы тот, кто чай готовил, догадался положить побольше сахара и в стакан Гусева, то к умиротворённости добавилась бы ещё и некоторая удовлетворённость. Но это -- про удовлетворённость -- было личным Серёгиным мнением и никого, кроме самого Серёги не интересовало.

Когда адъютант вышел, Колычев, задумчиво помешивающий ложечкой в стакане, высказался в том смысле, что ликвидацию ганса надо бы оформить как следует. В смысле, как положено. То есть не приказом -- хотя, конечно, и им тоже -- а приговором. Суда. И не просто вынести приговор, а оставить на месте его приведения в исполнение копию со всеми положенными подписями на русском языке и отдельно -- на немецком. Но вторую можно уже и без подписей, просто с указанием, кто подписывал.

Услышав это, Берия застыл со стаканом у рта. На его лице отразилась напряжённая работа мысли. Особые тройки как ввели в тридцать седьмом, так в тридцать восьмом и отменили, а военно-полевые суды, существовавшие до Революции, во времена оголтелого царизма, так с этим царизмом в прошлое и канули. И как теперь быть?..

Нет, понятно, что предложение старшего майора Колычева правильно и с политической, и с государственной точки зрения, но сроки, сроки!..

И, наверное, поэтому Нарком не стал давать каких-то определённых обещаний, сказав только, что попробует что-нибудь сделать.

Затем обсудили ещё несколько рабочих вопросов и наконец расстались. Командир с князем и Гусевым отправились к нынешнему месту дислокации группы, прихватив папку с материалами по делу, а товарищ Берия остался выяснять, уточнять и согласовывать...

Обратно уже не спешили, но всё равно до базы добрались ещё затемно. Постояли, поглядели по сторонам и, поскольку ни Командиру, ни Сергею спать не хотелось, не говоря о князе, дружно решили посидеть на скамейке. Да и поговорить было о чём. Точнее, поспрашивать. Кое-кого. А поскольку товарищу старшему майору Колычеву проявлять любопытство было невместно -- ну, или не очень вместно -- то эту без сомнения важную и почётную обязанность взял на себя обычный майор. Гусев. Собравшись с духом и ожидая, что ему сейчас предложат подумать самому.

Однако напарнику то ли было лень издеваться над учеником, то ли он принял во внимание, что сидящему рядом Ивану Петровичу тоже интересно, что за хрень творилась с Наркомом, но он ответил. Объяснив, что Сила -- она такая: или ты ей повелевать будешь, или она тебя подомнёт. Что с "боярином из рода Бериева" и случилось. Потому как не слушает умных... этих... ну, к которым Кощей относится.

Потом князь подождал, пока Колычев с Гусевым переварят услышанное, и добавил, что если какой люд будет с ним, Кощеем, долго общаться -- или не очень долго, но тесно -- у него проснутся способности к работе с Силой (если раньше не проснулись), и вот тут потребно будет глядеть в оба. Потому как ежели поначалу Сила будет просто накапливаться, то потом она может и через край перехлестнуть. А там -- как повезёт. Если очень -- просто концы отдашь, если нет -- разума лишишься. Выжжет его Сила.

Примерно с минуту Гусев прикидывал, что к чему, и вроде бы всё понял, но на всякий случай решил уточнить:

- А если совсем чуть-чуть? Ну, перехлестнёт?

Напарник пожал плечами:

- А какая разница?

Командир, всё это время сидевший и слушавший, вдруг заёрзал, и Кощей, не дожидаясь вопроса, успокоил:

- В порядке ваш Великий князь.

Подготовка к заданию началась утром, через пятнадцать минут после завтрака. Ровно. Когда Кощей отвёл Гусева на середину полянки, усадил на постеленную там плащ-палатку и сказал, какое упражнение делать.

Точнее, упражнений было всего три: посмотреть на себя изнутри и увидеть Силу, оглядеться с помощью этой Силы вокруг на... На сколько сможешь. И третье -- продолжая глядеть в себя и вокруг, перегонять Силу по разным частям тела. И так -- до обеда, после обеда -- до ужина, ну, и чтобы жизнь не казалась слишком сладкой, после ужина и почти до самого отбоя.

Вот именно: как в "старые добрые времена" тёмное время суток у Серёги наступало по команде напарника "Спать!". При этом, в очередной раз переставляя ставшие вдруг резко непослушными ноги в сторону койки, майор краем глаза уловил заинтересованно-задумчивый взгляд Командира...

Сам же Кощей, если верить Силе ("Ох, хорошо, князь этих слов не слышит!"), постоянно мелькал где-то поблизости. Время от времени подходя и явно проверяя, чем там занят его ученик.

На четвёртый день подготовки сразу после обеда напарник, ухватив Гусева за плечо, повёл (потащил!) его на запущенный огород позади дома, к стоявшей там баньке. Отсчитав от строения десять своих шагов, он подозвал Сергея, молча вручил вытащенный откуда-то наган и так же молча ткнул пальцем в бревенчатую стену. Давай, мол, покажи, что умеешь.

Оглядев оружие и не обнаружив ничего необычного, кроме покрывающих ствол, рамку и барабан мелких царапин, складывающихся в странный узор, Гусев прицелился в хорошо заметный сучок размером с трёхкопеечную монету и осторожно нажал на спуск.

Раздался еле слышный хлопок, механизм приглушенно, как из-под одеяла, лязгнул, и револьвер заметно сильнее, чем обычный, ткнулся в ладонь. Кощей, стоявший рядом и внимательно за ним наблюдавший, придержал руку, которую Сергей хотел было опустить, внимательно её осмотрел, ощупал запястье, большой палец и о чём-то на несколько секунд задумался. Потом вернул револьвер, который успел отобрать, и отойдя к баньке, ткнул своим тощим пальцем в две точки на стене. Одну на полметра ниже другой. Объяснив, что сначала надо всадить две пули в нижнюю, причём быстро, а потом одну в верхнюю, но уже с небольшой задержкой.

По прикидкам Гусева, это получалось два выстрела в грудь сидящего за столом человека, потом посмотреть, попал или нет, и для уверенности добавить в голову. Мысленно хмыкнув и дождавшись разрешающего кивка, бравый майор быстро отстрелял назначенное упражнение, после чего выпятил грудь (мысленно! А то не дай... этот... в общем...) и гордо посмотрел на напарника. Тот тоже хмыкнул (но в отличие от некоторых -- вслух), снова чуть ли не обнюхал руку и, коротко бросив: "Иди. Упражняйся", - неторопливо и с достоинством зашагал в направлении штаба группы. Наган, что примечательно, опять уволок с собой...

На пятый день с самого утра пошёл мелкий, но частый дождик, и Гусев предпринял героическую попытку если уж не заняться чем другим, то хотя бы перебраться под крышу. Однако попытка не удалась, и пришлось Серёге, сопровождаемому добрым напутствием: "А Сила тебе на что?" - возвращаться к ставшей уже почти родной подстилке. Там он до самого обеда пытался что-то поделать с падающими сверху холодными каплями, но в конце концов дождь прекратился сам. Перед самым обедом. То ли уже выполнив свой план на сегодня, то ли устав ухохатываться с этого странного двуногого.

После обеда всё прошло по стремительно становящемуся привычным распорядку, а к ужину в группу прибыл курьер, притащивший пухлый пакет с дополнительными материалами по цели и месту работы и, отдельно Кощею, большой свёрток на основе фанерного командирского чемодана. Само собой, по сложившейся уже традиции вскрывали пакет втроём: Командир, поскольку ответственный получатель (расписывался), Гусев -- на случай, вдруг помочь чем понадобится, и князь, как представитель привлечённого к операции союзника.

В пакете находились пара свежих фотографий Функа, полтора десятка видов различных зданий, могущих представлять интерес, и уточнённая по данным подпольщиков карта города. Вот по этой карте, сверяясь с приложенным описанием, они и ползали почти до полуночи. Потом Гусеву дали команду спать, и он, чуть ли не погибая от любопытства, пополз к своему месту.

Сергею, несмотря на однозначный приказ, не спалось. Конечно, поначалу он полежал, закрыв глаза и, кажется, даже начал погружаться в привычно-ласковую и такую уютную Темноту. В Темноту, готовую, едва заметно покачивая, баюкать маленького Серёжу Гусева до самого утра. До того мига, когда над горизонтом покажется ещё совсем маленький, но уже нестерпимо-яркий и такой же нестерпимо-горячий краешек солнца...

Однако эта Темнота вдруг куда-то исчезла, и Сергей, открыв от неожиданности глаза, уставился ими в почти непроницаемый мрак неизвестного помещения. И только глянув с помощью Силы, он узнал их с князем комнату на нынешней базе группы. А сна почему-то не было. Даже глаза не слипались. Это должно было быть удивительно, но прислушавшись к себе, Гусев понял, что не испытывает и удивления тоже. Почему-то...

Лежать просто так быстро наскучило, и майор решил прогуляться. На всякий случай -- недалеко, вокруг дома. А там, может, и сон вернётся.

Сказано -- сделано. Соскользнув с койки, Сергей прямо так, в нижней рубахе, кальсонах и босиком совершенно бесшумно -- ни одна половица не скрипнула -- вышел на крыльцо. Топтавшийся там часовой посмотрел вопросительно, но Гусев только отрицательно качнул головой -- ничего, всё нормально, бди. Постоял немного, дыша полной грудью, и неторопливо, как и хотел, зашагал вокруг дома, с удовольствием ощущая прохладу ночной земли босыми ногами.

Сделав круг, майор снова постоял на крыльце, раздумывая, прогуляться ещё или хватит. Решил, что достаточно, и вернулся в дом. Однако пройдя сени, повернул не направо, в свою комнату, а налево, в кабинет Командира. Почему? Он не смог бы ответить, даже если бы спросили. Просто ноги сами понесли в ту сторону.

Тонкая дощатая дверь (дом до войны считался если уж не богатым, то в достатке) даже не скрипнула хорошо смазанными петлями, и Сергей проник внутрь, ничем не побеспокоив чуткий сон любимого начальства. При этом осназовец внутри Сергея не переставал восхищаться беззвучностью передвижений, постоянно напоминая себе, что было бы неплохо поблагодарить своего замшелого учителя хотя бы за это. Начальство же тихо посапывало за занавеской, и Гусев, прислушавшись и удовлетворённо кивнув, повернулся к столу, посреди которого стояло оно!.. Ну, в смысле, он, конечно, потому как чемодан.

Потом был внимательный -- сначала простым глазом, потом с помощью Силы (ещё одно полезное умение, привитое старым усталым наставником) -- осмотр. И хотя никаких признаков ловушек не обнаружилось, имея дело с таким любителем злых шуток, как князь ночной, следовало держать ухо востро и быть готовым ко всяким неожиданностям. Хотя бы уже потому, что этот выходец из времён оголтелого феодализма умел скрывать всякие пакости лучше, чем ныне живущие -- разыскивать.

Другими словами, не обнаружив никаких сюрпризов, Сергей оказался перед выбором: или довериться своим чувствам и рискнуть, или возвращаться в койку, надеясь, что заснуть всё же получится.

Состояние нерешительности продлилось всего несколько мгновений. Затем майор госбезопасности Гусев выругал себя нехорошими словами (мысленно!), заодно напомнив (тоже мысленно!), кто он есть (осназовец и большевик! И красный командир!), и...

Нет: отвага -- это не обязательно глупость, и потому Сергей для начала внимательно огляделся и наметил парочку путей быстрого и, главное, скрытного -- чтобы никого не разбудить -- отступления. И только после этого решительно протянул руку к чемодану.

Открывшаяся сама собой, стоило только её коснуться, крышка вызвала у Гусева лёгкое волнение ("Хрен там! Паника с испугом! Правда, быстро прошло"), которое, впрочем, почти сразу улеглось, и майор твёрдо и опять же решительно заглянул внутрь.

Хотя, конечно, по здравом размышлении, лучше бы не заглядывал. В чемодане, аккуратно обложенная со всех сторон чем-то белым и мягким на вид, покоилась отрезанная голова напарника. Как будто почувствовав взгляд Сергея (а может, и правда почувствовала?.. Да не! На хрен! Она ж мёртвая!), голова приподняла веки, и проскрипела:

- Чё уставился? Запчастей никогда не видел?

- Э-э-э... Это... - от удивления Гусев забыл не только слова, но и о спящем за занавеской Командире, который может проснуться, если разговаривать в полный голос. - Н-нет, таких -- нет!

- Ну так и не надоть! - проскрежетала голова. - Закрой, вон, ящик...

- Ага, - кивнул Серёга, поспешно опуская крышку. А из закрытого чемодана на удивление чётко донеслось:

- И вообще, просыпайся давай. Войну проспишь.

Эхо, такое же скрипучее, как и сам голос, ещё металось по закоулкам черепа ("Что наглядно доказывает его слабую наполненность!"), а тело Гусева, слетев на пол, уже приготовилось к отражению возможной атаки...

И только потом открылись глаза...

Проморгавшись, Сергей огляделся по сторонам и озадаченно крякнул: ни кабинета, ни чемодана с говорящей головой... "С запчастями", как она выразилась.

Зато была привычная комната с привычной койкой и -- Гусев посмотрел на правую руку, сжимавшую трофейный "Вальтер" - пистолетом под подушкой. Тоже привычным, если судить по тому, что рука сама его ухватила, без всякого вмешательства головы... Получалось... получалось...

Да нет, ерунда это! Не бывает таких снов! Таких подробных и красочных!..

Или бывает?..

Постояв с минуту, но так и не определившись, бывают такие сны или это пошутил сами-знаете-кто, Сергей вдруг осознал, что выглядит сейчас по меньшей мере странно. И хотя этого никто не видит, но стоять и дальше в таком виде всё же не стоит. Вот только...

Гусев прикрыл глаза и, потянувшись к Силе, осмотрелся теперь уже с её помощью. Однако ни Командира, ни напарника не обнаружил -- в самом доме и рядом с ним, кроме Сергея, находились только дежурный связист и часовой у крыльца. И если отсутствие Командира ещё можно было как-то объяснить -- собственные внутренние часы уже вовсю сигналили о наступлении времени завтрака -- то вот куда делся Кощей? "Хотя, - решил майор, услышав бурчание живота, - этот вопрос может и подождать..."

На завтрак Гусев всё же слегка припозднился, и потому из своих застал в столовой только Северова. Мишка неторопливо допивал чай (какой стакан, интересно? По счёту?), перестреливаясь глазами с немолодой уже (лет двадцать пять на вид) официанткой. Мысленно хмыкнув -- на вкус и цвет, как говорится, - Сергей пометил в памяти спросить напарника насчёт шоколадок для главного радиста: пусть подругу побалует.

Увидев майора, официантка убежала на кухню, а Гусев, присев за стол к приятелю, устроил быстрый опрос на тему утренних новостей. Таковых оказалось совсем мало: Командира попросили посетить политотдел фронта, причём срочно, и он уехал ещё до завтрака. Что же касается князя, оперативников и старшины, Кощей их собрал в своей то ли мастерской, то ли лаборатории, и они всем кагалом что-то химичат...

Поблагодарив Северова кивком (всё равно он опять отвлёкся на... знакомую и, похоже, ничего вокруг не видел и не слышал), Сергей быстро, не замечая вкуса, очистил принесённую расторопной девицей тарелку с перловкой, в два глотка осушил стакан чая и, скомканно поблагодарив, выскочил из пункта питания и отправился на поиски напарника.

Собственно, поиски эти, начавшись в лаборатории-мастерской, там и закончились, поскольку вся тёплая компания обнаружилась в ней сидящими вокруг стола и занимающимися каждый своим делом. Гек с безымянными что-то толкли в небольших металлических ступках, высыпая получившийся порошок в одну большую деревянную миску. Старшина Нечипоренко помешивал длинной ложкой, сделанной непонятно из чего, в средних размеров котелке странной формы булькающее в нём... что-то. А сам Кощей медленно выцарапывал кончиком длинной толстой иглы какой-то узор на боку, похоже, серебряной фляги ёмкостью литра на полтора. Ну, или чуть меньше. Ещё две такие фляги лежали на столе, то ли уже обработанные, то ли дожидаясь своей очереди.

На приход Гусева внимания не обратили. Почти. Стоило Сергею появиться на пороге комнаты, как у него тут же возникло нестерпимое желание схватить стоящие у стены вёдра числом два (между прочим, ра-ри-тет! Деревянные!) и сбегать за водой. Да не к ближайшему колодцу, а к главному, который на, хм, площади... Секунду майор боролся с этим возникшим непонятно откуда желанием, но потом, решив, что с него не убудет, подхватил творения деревенских... ну, наверное, всё же плотников. И не бегом, конечно, потому как невместно и не подобает, но быстрым шагом отправился в указанном направлении...

Потом Гусеву доверили разламывать на кусочки полоски сушёного мяса, потом -- нарезать тоже на кусочки стебельки и листики (тоже сушёные). Потом, когда старшину дёрнули по каким-то его старшинским делам, доверили ложку-мешалку...

На обед Сергей, Гек и безымянные отправились вместе, оставив князя помешивать варево (старшина так и не вернулся). Шли быстро, поскольку животы под действием заполнивших князеву мастерскую ароматов (что интересно, за её пределами не ощущалось ничего) уже скоро час, как дружно разыгрывали какую-то симфонию. Или проигрывали?.. Хотя всё равно. Главное -- они просили даже не есть, а ЖРАТЬ!..

Вернувшись после обеда, оперативники увидели выстроившиеся на столе аккуратные ряды одинаковых берестяных коробочек без крышек. Гусев, по въевшейся разведческой привычке пересчитывающий всё, что попадалось на глаза, насчитал тридцать шесть штук. Тремя рядами. По двенадцать коробочек в каждом. И задумчиво глядящего на это "войско" напарника, продолжающего одной рукой помешивать в котелке, а другой ухватившего себя за подбородок...

А ещё -- куда-то делся запах. Тот самый запах, заставлявший Гусева (да и не только его) захлёбываться слюной. Или не делся, а майор просто привык?.. Да нет, делся: вон, и Гек с безымянными растерянно носами крутят...

Пока Сергей размышлял о странностях бытия и об их значении, князь наконец-то закончил с размышлениями, взял котелок за дужку, переставил на угол стола и не говоря ни слова принялся раскладывать содержимое по коробочкам той же ложкой, что и мешал. Точными экономными движениями. Гусев аж засмотрелся. А потом в который уже раз задумался над тем, а есть ли что-нибудь, чего напарник не умеет?

Наконец, не прошло и пяти минут, последняя коробочка оказалась заполнена, и Кощей недолго думая плюхнул оставшееся, что наскрёб со стенок, в глиняную миску, до этого тихо-мирно стоявшую на полке и подлетевшую, когда в ней возникла надобность. Плюхнул, довольно хмыкнул и, посмотрев на удивлённые лица помощников (летающей посуды до этого даже Гусев не видел, что уж об остальных говорить?), посоветовал погулять где-нибудь часа полтора. Или он им сам занятие найдёт...

Когда точно в назначенное время помощники столпились на пороге мастерской, они увидели сидящего за столом князя, неторопливо что-то выцарапывающего на боку фляги. Кощей, как раз в этот момент проводивший какую-то линию, не отрывая глаз от работы мотнул головой в сторону стола, и оперативники, переглянувшись (посмотрев на Гусева, все сразу. Вопросительно), быстро расселись. Им пришлось подождать ещё около минуты, прежде чем князь положил флягу с иглой, поднял голову и предложил взять по коробочке. Попробовать. Объяснив, что трёх таких кусков зимой хватает взрослому вою на день. Ещё одну коробочку он отдал Сергею для Командира и одну отложил для старшины -- раз уж помогал делать, так пусть попробует, что вышло. Ну и, наконец, миска с остатками была торжественно вручена Геку с наказом отнести главному повару здешней столовой. На пробу. Но чтобы миску вернул обязательно! А ещё лучше -- если Гек сам переложит "пробу" в тамошнюю посуду, а миску принесёт обратно.

Хмыкнув ("Во! Ещё один!"), Пучков подхватил посудину и убежал, а оставшиеся бойцы выжидательно уставились на Серёгу Гусева. Майора госбезопасности, большевика и просто хорошего парня...

Следующие два дня они готовили питьё, а перед рассветом третьего вылетели поближе к местам боевой славы. В Изюм. До запланированного визита Функа в Харьков оставалось пять дней, а до перехода к месту работы -- три...

Побродив по городу под видом отпускников-выздоравливающих (что? Документы?.. Не, не слышали) и осмотрев возможные места работы, дружно пришли к выводу, что одному из пусть не основных, но тоже важных требований - приводить приговор в исполнение в присутствии заинтересованных свидетелей -- соответствуют два места.

Первое -- плац у казарм эсэсовской роты, которую цель намерена посетить и территорию которой эсэсовцы (Сергей сам видел!) моют чуть ли не с мылом.

Второе -- комендатура*, в которой Функ собирается провести совещание с нынешними городскими властями.

*Харьков так и не был включен в систему власти рейхскомиссариата Украина, весь период оккупации оставаясь под управлением военной администрации.

Напарник готов был помочь и там, и там. И Гусев даже несколько секунд представлял себе, как в самый разгар торжественной встречи перед строем эсэсовцев, посреди плаца, блестя наградами, в парадной форме появляется он, майор государственной безопасности, большевик и просто обычный советский человек Сергей Гусев! Быстро, но чётко зачитывает приговор и приводит его в исполнение! На глазах толпы изумлённых гитлеровцев! Как на той тренировке: две пули в грудь и, чуть погодя, третью в голову! На всякий случай. Чтобы наверняка...

Да...

Даже с шага сбился. Хорошо, шли небыстро.

Восстановив равновесие, Гусев украдкой огляделся, однако никто не обращал на них внимания. Даже проходящий мимо патруль и то посмотрел как на пустое место. Что было хорошо. А плохо было -- что Серёга замечтался и забыл, где находится. Этак можно и задание сорвать. Дав себе мысленную плюху (наблюдавший за ним Кощей при этом хмыкнул), майор двинулся дальше, пытаясь понять, чем его не устраивает такое красивое решение. Понимание не приходило, ведь нельзя же считать причиной некоторую показушность, правильно? Или можно? Или он чего-то не учёл?..

Последнее походило на правду, и Гусев принялся копаться в мелочах, проверяя каждую "на цвет, на запах и на вкус". И снова настолько глубоко ушёл в себя, что даже не заметил, как напарник довёл его до скамейки и аккуратно усадил.

Сергею понадобилось дважды просмотреть все предполагаемые действия, как свои, так и напарника, прежде чем он решил сменить... способ. Поглядеть на события со стороны. И первой же мыслью, пришедшей в голову, когда майор вызвал в памяти кроки плаца и его окружения, была: "Расстояния!"

Всё оказалось проще некуда. Проще пареной репы. Какими бы удивлёнными ни были эсэсманы, среди них наверняка найдётся кто-нибудь быстро соображающий. И не обязательно в строю, может и на одной из вышек. А они от места работы будут ещё дальше. И что, князь всё это... этот... площадь накроет... Чем он там накрывать собирается? Поначалу -- понятно, отводом глаз, а когда Гусев говорить начнёт?..

Да, конечно, "товарищ Кощей" уже дважды показывал свою способность задурить головы большому количеству народа. В первый раз под Минском, во второй -- здесь недалеко, в Барвенковском выступе. Но! Оба раза он сам выбирал место. Это раз. И оба раза он перед этим "заправлялся", выпивая "ненужных" гансов. Это два. А тут?.. А что скажут ответственные товарищи, обязанные по долгу службы подозревать всех и каждого? Что сам Гусев сказал бы или просто подумал на их месте?..

Сергей припомнил, как не так давно рассуждал о притворстве Наркома (и не только) и о том, знают ли эти ответственные товарищи, что на их... да, пожалуй, группу это не действует. До чего он тогда додумался?.. Что чем меньше начальство знает о некоторых вещах, тем крепче оно спит?..

Гусев вздохнул: нехорошо было на сердце... Неприятно...

Поскольку комендатура, по здравому размышлению, оказалась единственным вариантом, осматривали её тщательно и с разных сторон. При этом Гусев начал было прикидывать, какие окна принадлежат тому залу, который, по сведениям подпольщиков, готовят, однако князь заявил, что бить стёкла и крушить рамы -- нехорошо. А потому пойдут они изнутри. И пояснил: с чердака. Серёге только и оставалось, что буркнуть: "Измажемся", - и услышать в ответ насмешливое фырканье. На самом Кощее ни пыль, ни грязь не держались.

Потом они всё так же неторопливо направились дальше, и Гусев, набравшись решимости, всё же предложил напарнику перед тем, как они отправятся в засаду, выпить парочку гитлеровцев, а тела спрятать так, чтобы их хоть и с трудом, но нашли...

Вопреки опасениям Сергея, ничего объяснять не пришлось. Князь догадался сразу. И чего это стоило Гусеву, явно тоже. И потому только наклонил голову, что, насколько знал майор, в его исполнении означало поклон. А Серёга почувствовал, как с его... ("Да ладно! Чего уж там!") души сваливается огромный груз...

До вечера они всё так же неторопливо прогуливались, посетив ресторан, где Гусев попробовал сосиски с капустой (не понравились), кофейню (то, что подавали там, не понравилось уже Кощею) и даже посматривали на пивную, над входом в которую гордо висела вывеска "Гаштета"* (ага, русскими буквами). И не пошли.

*В чистом виде плод моей больной фантазии.

Когда солнце наконец зашло, напарники, ожидавшие в подворотне полуразрушенного дома в двух кварталах от комендатуры, быстренько выцепили проходивший мимо патруль (всего два ганса! Наглость!*) и, завалив то, что от него осталось, мусором, всё так же неспешно (а куда торопиться? Вся ночь впереди!) направились к месту работы.

*На фотографиях патрули именно из двух человек.

На чердаке было темно и... темно. И наверняка должна была быть пыль. Много пыли. Очень много пыли -- Гусев это знал. Он это чувствовал! Хотя и не мог разглядеть. Что не утешало...

Впереди раздалось озадаченное хмыканье Кощея, и Сергей, слегка приотставший из-за своих "пыльных" страданий, в два шага нагнал напарника:

- Что-то не так?

- Да всё так, - пробормотал князь больше для себя. Помолчал немного и решительно тряхнул головой: - Ладно. Подождёт.

Потом, придерживая Гусева за плечо, отвёл его немного в сторону, усадил на стоящий там большой ящик (с песком, как понял Сергей) и выдал кусок той дикой смеси, которую они все вместе готовили несколько дней назад. На ужин. И флягу -- не из тех трёх, для которых зелье варили, поменьше. С чем-то вроде ягодного компота. Когда же Сергей со всем этим управился -- ну, то есть съел "сухпай" и запил его парой глотков из фляги -- спросил, доводилось ли майору осназа спать сидя. Гусев, не ожидая подвоха, честно признался, что доводилось, и услышал: "Тогда спи!.."

Народная мудрость говорит, что хуже всего ждать и догонять. Догонять -- так, чтобы долго, всерьёз -- Сергею не приходилось. Не его специализация. Удирать -- это да, это частенько. И ждать тоже. Частенько. Так что научился. И к тому же понял одну хоть и простую, но очень важную вещь: любое ожидание однажды заканчивается. Вот и это тоже закончилось. Вместе со всеми прилагающимися к нему неудобствами вроде темноты, пыли, отсутствия умывальника и отхожего места. Последнее было особенно неприятно, и у Гусева даже мелькнула мысль "отметиться" перед самым выходом с чердака, чтобы не таскать лишнее. Но как мелькнула, так и исчезла, поскольку не пристало настоящему большевику идти на поводу-и-так-далее.

Однако напарник что-то такое почувствовал и посмотрел как-то так... виновато. Мол, упустил, из головы вылетело. Но быстро встряхнулся, взял Сергея за плечо и... Гусев чуть было не полетел с лестницы, неожиданно оказавшейся под ногами. Хорошо, Кощей удержал. Восстановив равновесие, майор обернулся и обнаружил позади, несколькими ступеньками выше, обшарпанную дверь, запертую на ржавый висячий замок.

Мысленно пожав плечами, Сергей поспешил за неторопливо спускающимся напарником, пристраиваясь на шаг позади и полшага левее. Со стороны -- ни дать ни взять важный чин с сопровождающим. И с той же стороны оба виделись одетыми соответственно. Князь -- в форму группенинтенданта, а Гусев, соответственно, - интендантуррата. Почему так, а не просто отвести глаза, как на улице, Кощей им с Командиром объяснял. И даже в подробностях. Но Сергей понял только, что напарнику так будет проще, потому что этот вид можно заранее подготовить. Этот и основной. В советской форме и с наградами.

Как бы то ни было, караульные при их приближении вытягивались, а редкие встречные, среди которых не попалось никого выше гауптмана, шустро убирались с дороги. И в кабинет, в котором проходило совещание, вошли, как планировали: Гусев, забежав вперёд, раскрыл дверь перед напарником, скользнул следом и плотно эту дверь прикрыл. Подождав, когда он опять займёт своё место, князь сделал два шага по направлению к сидящему во главе большого стола генералу и лязгнул, ни на кого не глядя:

- Альфред Функ?

- Да, это я, - удивлённо поднял голову ганс в непонятном мундире, занимавший место по правую руку от хозяина кабинета. - А в чём дело?

"Сейчас узнаешь!" - мысленно хмыкнул майор государственной безопасности Сергей Гусев, проходя мимо чуть посторонившегося Кощея и останавливаясь в трёх шагах от цели:

- Именем Союза Советских Социалистических Республик!..

Обратный путь был хоть и длиннее по времени -- всё же не на "половичке", а на своих двоих -- но не так и сильно. Просто из-за резко возросшей активности оккупантов ("С чего бы это?"), приходилось то и дело нырять в эту Кощееву Кромку... Или на Кромку?.. В общем, туда. И не потому что обычным способом, то есть как все, никак -- и обойти можно было, и переждать, и, в крайнем случае, над собой пропустить... Однако -- не хотелось. Ни самому Гусеву, ни, что важнее, князю. Так что уже следующим утром они вышли в расположение 38-й армии, где Сергей, предъявив особисту, к которому их привели, опознавательный знак, там же и рухнул -- вымотался.

В себя Гусев пришёл, судя по ощущениям, в том же блиндаже. Какая-то добрая душа (ага: тощая, бледная и безволосая) уложила его на нары у стены, сунув под голову свёрнутую телогрейку и укрыв плащ-палаткой. А сама -- Сергей огляделся -- куда-то делась. Хозяина блиндажа -- особиста -- тоже не было. Явно ту самую душу караулит, пока ещё кому добра не сделала...

Хмыкнув, майор посмотрел на сидящего в углу связиста с наушниками на голове, и решил, что пора вставать. Потому что задание хоть и выполнено и командирам об этом давно известно, однако доложить всё равно нужно. Так что...

Как и ожидалось, напарник грелся на солнышке. При этом компанию ему составлял скучающий местный особист, которому его начальство, похоже, хорошенько накрутило хвост. Особист, завидев Гусева, столь явно обрадовался, что у Сергея просто не хватило нахальства пройти мимо. Да и, в конце концов, не самому же искать по расположению всякие нужные места?

Особист был совершенно в этом согласен с "капитаном" и даже уже привстал с постеленной на крышу блиндажа плащ-палатки, однако потом оглянулся на Кощея и увял. Так что пришлось Гусеву вместо провожатого довольствоваться подробным описанием, где и что находится. Однако и бросать коллегу в тяжёлой ситуации тоже было не дело, и потому Сергей, уже уходя, обернулся:

- Да! Княже! Пулемёт-то ты где достал?

После чего не скрывая довольной улыбки отправился по... всяким нужным местам. А за его спиной истосковавшийся по хоть какому-нибудь делу особист выпытывал у Кощея, что за пулемёт, откуда взялся и нет ли там ещё чего полезного...

Часом позже, когда Гусев уже неторопливо допивал компот, его как будто что-то толкнуло и Сергей, едва успев поставить кружку, пулей выскочил из столовой и помчался к блиндажу. На бегу мысленно проклиная некоторых любителей глупых шуток. Потом вдруг сила, тянувшая майора, куда-то исчезла, и Гусев, пробежав несколько шагов по инерции, выскочил из-за развалин какого-то сарая и увидел, где его так сильно хотели видеть. И кто.

Мысленно отругав себя за то, что плохо подумал о напарнике, и за поспешность суждений, проявившуюся уже далеко не в первый раз, майор перешёл с бега на быстрый шаг и, подойдя к ожидающим его, доложил:

- Товарищ полковник! Задание выполнено! Потерь нет!..

Ещё час спустя они были уже в воздухе. И опять на старичке ТБ-3, поскольку ничего другого в этот день в Столицу не летело. А ждать до завтра...

Как сказал Командир: "Нас не поймут".

Вот и пришлось утешаться сравнением этого ветерана с грузовым СБ. И радоваться, что не подвернулся тот. В конце концов, им с Иван Петровичем, с самого начала устроившимся по бокам от Кощея (напарник сам предложил, так что не надо тут!), было легче, чем остальным пассажирам. Намного легче. Да и вообще, тут всего-то четыре часа лететь!..

В Москве случился небольшой казус: в Управлении в приёмной Наркома майор-адъютант, увидев входящих, чуть ли не бегом ринулся в кабинет к хозяину. Спустя минуту оттуда сначала выскочил какой-то комиссар госбезопасности второго ранга с выпученными глазами, а следом за ним появился адъютант и пригласил их (князя с сопровождающими) входить. На глазах у того самого пучеглазого и других ожидающих своей очереди. Впереди непонятно кто в край заношенном хэбэ, а за ним комиссар ГБ третьего ранга и майор ГБ в качестве сопровождения...

Нарком в этот раз выглядел нормально. То есть как человек, заваленный работой по самую макушку. Но руки не тряслись, мертвенной бледности, как тогда, не было и говорил как обычно. В смысле, разборчиво и без того надрыва. Однако...

Однако Командир, похоже, защиту всё равно поставил, и Гусев, подумав, последовал его примеру.

Берия тем временем закончил со вступлением и стал рассказывать, что группа пропустила, пока добиралась до его кабинета. И прежде всего -- о реакции противника на проведённую акцию.

По словам Лаврентий Палыча, то, что случилось с гитлеровцами, иначе как истерикой не назовёшь. Прежде всего они опять нахватали заложников. Аж шестьсот человек. Затем устроили прочёсывание города, но не сразу, поскольку для этого у них сил не было, а через три часа, когда подтянули ближайший пехотный полк. Тоже нахватали много народу, но, главным образом, случайного -- кто-то документы с собой не взял, кто-то посмотрел недостаточно почтительно...

Потом Нарком сообщил, что во время прочёсывания обнаружили двенадцать трупов, выглядящих так, будто они долго пролежали где-то в пустыне, под жарким солнцем. При этом четыре трупа оказались в немецкой военной форме, а остальные восемь -- гражданские. И замолк, выжидательно глядя на Кощея.

Напарник с полминуты что-то прикидывал, потом покачал головой:

- Наших -- четыре. Те, что в форме.

- Патруль прихватили, - понятливо покивал Берия.

- Два, - поправил Кощей.

Лаврентий Палыч не понял, и пришлось вступать Гусеву, объясняя, что охреневшие оккупанты выпускают в город патрули из двух человек. Даже по ночам. Совсем страх потеряли.

Глаза Наркома, когда Сергей это объяснял, как-то подозрительно блеснули, и майор подумал, что кому-то придётся отвечать на вопросы. В ближайшем будущем. И явно неприятные. Но это потом. А пока товарищу Берии хотелось знать, почему оккупанты насчитали столько... высушенных. Если, конечно, оставить в стороне возможность дезинформации. Гусеву, если честно, тоже этого хотелось -- знать, в смысле - и потому он навострил уши.

Увы, здесь Кощей мог сказать только одно -- это не он и не кто-либо ещё, ему подобный. А в остальном... Ну, лето в прошлом году было необычно сухим и жарким... Как-то так...

Кивком подтвердив, что ответ понят и принят, Нарком перешёл к другим делам, сообщив под конец встречи, что поскольку Советское Правительство не уверено в способности нацистской верхушки мыслить трезво, сейчас разрабатываются другие меры по её вразумлению. В том числе -- массированное применение зажигательных боеприпасов...

Покидали кабинет по очереди: сначала Командир с Гусевым (в этот раз своими ногами вышли, без Кощеевых фокусов), а через пять минут после них и князь. Вышел, кивнул адъютанту -- мол, всё в порядке -- и сказал, что можно идти...

На фронте, на всём его протяжении от Баренцева моря на севере до Чёрного моря на юге, установилось, как выразился очередной политинформатор, относительное затишье. Стороны когда лениво, а когда и ожесточённо перестреливались друг с другом. Иногда просто так, иногда -- пытаясь отобрать у противника какую-нибудь удобную позицию. В общем, как назвал их товарищ Левитан, бои местного значения.

Вот и группа Колычева вернулась, если можно так выразиться, к привычной жизни. Днями мотались по различным частям и подразделениям, заодно глядя по сторонам широко открытыми глазами. Ночами же либо переводили через линию фронта разведгруппы (туда -- чаще, обратно -- реже), либо, с молчаливого согласия Командира, устраивали гансам весёлую жизнь. Причём во втором случае "гуляли" исключительно в прифронтовой полосе.

А тем временем из тыла на фронт тонкими ручейками текли пополнения. И что радовало, обученные и хорошо вооружённые. Успевшие повоевать и не нюхавшие пороху. Обычные советские люди и... Уголовники. Последние пытались было устанавливать свои порядки, однако довольно быстро сверху напомнили, что Устав для того и писан, чтобы его выполняли. После чего нескольких особо обнаглевших расстреляли перед строем, а остальные, осознавшие, что адвокатов тут нет, притихли.

Начало распутицы ознаменовалось заболевшими зубами Гека, а поскольку этот бравый осназовец зубных врачей боялся панически, он не придумал ничего лучше, чем обратиться к Кощею. Тот осмотрел распухшую физиономию Пучкова и предложил наилучший, по его мнению, выход: эти зубы убрать, а другие поставить. Из хорошего железа. Сносу не будет. Пояснив, что вылечить-то можно и так, но надолго не хватит. До следующего сквозняка. А там опять раздует...

Подумав, Гек отказался и под угрозой оставления в тылу всё же преодолел свой страх и обратился к зубодёрам. Те его, конечно, вылечили, но, как и князь, пообещали повторение. Если не убережётся...

А когда распутица почти закончилась, незадолго до первых заморозков, группу перебросили на Юго-Западный фронт. В его южную часть. Неделю после этого они жили и работали как обычно, а потом поступил большой (двадцать штук!) заказ Кощею на... хреновины с несчастьями. Причём не на косточки, а на что-нибудь посолиднее (но не такое, как в сорок первом под Москвой). Ему даже шарики пообещали. Но попросили, чтобы каждый создавал круг не меньше ста метров в поперечнике, удерживал его не меньше трёх дней (а лучше -- и не больше, но тут уж как получится) и чтобы срок годности не меньше десяти. Дней. От момента передачи.

Князь обещал подумать и отправился греться на солнышке, а заодно, как понял Сергей, размышлять (на завалинку, поскольку как и в прошлый раз, группе в качестве места базирования определили деревушку. А крыши домиков в здешних деревушках такие, что никакого желания сидеть на них ни у Гусева, ни у его напарника почему-то не возникало). Потоптавшись в нерешительности, Сергей в конце концов составил напарнику компанию, а ещё через пару часов - после ужина, на который майор не пошёл - к ним присоединился и Командир...

Размышлял князь два дня. Точнее, впервый день он до чего-то додумался и затребовал подтверждения заказа "боярином Берией". Как самого по себе, так и тех свойств шариков, которые заказчики хотят получить. У Командира затребовал, понятное дело. Иван Петрович посмотрел на него внимательно, хмыкнул и... улетел. В Москву. К Наркому. Гусеву же, подошедшему к напарнику с вопросом, зачем такие сложности, было сказано, что дурь это всё. Но ежели хотят...

Вернулся Командир через сутки, привезя подтверждение (устное), дополнительное пожелание как-то ограничить круг тех, кто этими шариками может пользоваться (если возможно), и курьера. Курьер же, в свою очередь, доставил упакованную по всем правилам коробку, в которой лежали двадцать четыре (Гусев посчитал) шарика и целых семь слоников. Один меньше другого. Набор.

Кощей Командира выслушал, за пакет расписался, шарики проверил... А когда дошёл до слоников, некоторое время смотрел на них с задумчивым видом, а потом тяжело вздохнул.

- Не такие? - нахмурился Командир.

- Н-ну-у-у... - протянул князь, раскладывая фигурки на две кучки, - эти, - он ткнул пальцем в три самых крупных, - хорошо подойдут. А эти... - указал на оставшиеся четыре поменьше, помолчал, что-то прикидывая, и покачал головой: - Возни с ними много будет...

Потом они -- Командир с напарником -- что-то обсуждали, толкаясь головами над картой, а Сергей прикидывал, сколько сотен гитлеровцев придётся вырезать, чтобы заполнить этих слоников Силой. И сколько ночей на это потребуется.

Слоников заполняли почти неделю, потом Кощей опять что-то прикинул и потребовал от Командира привести к нему тех, кого назначат, как метко выразился Иван Петрович, носителями несчастья. Или забыть об ограничении доступа. Ну и время, время узнать...

Командир пообещал разобраться, и на следующий день после ужина в расположение группы прибыли пятеро в форме без знаков различия и с повадками осназовцев. Парни молодые, нахальные и, судя по исходящим от них чувствам, считающие себя лучшими. Но это, по мнению Гусева, было даже хорошо. А вот что они при этом на окружающих посматривали не только с превосходством, но и с заметной долей презрения...

Сергей покосился на Командира: Иван Петрович явно ощутил то же самое и -- за спиной раздалось знакомое хмыканье -- не только он.

Другими словами, не задался день у деревенских. Не задался... Городские приехали!..

Для начала, вдоль короткой шеренги, которую изобразили прибывшие, неторопливо прошёлся не полковник, в распоряжение которого их направили. И даже не капитан, явно состоящий при полковнике кем-то вроде адъютанта. Нет, вперёд вылез... вылезло... В общем, по виду -- явный резервист, но какой-то... несуразный, что ли? Вон, даже звёздочку с пилотки где-то про... потерял, в общем.

Прошёлся вдоль строя (бедолаги не знали, что их при этом чуть ли не насквозь просветили. Как на рентгене), хмыкнул, скомандовал: "Налево!.. За мной!" - и куда-то пошёл.

Само собой, никто даже не дёрнулся. Но тут лязгнул -- иначе не скажешь -- полковник:

- Товарищи бойцы! Вы команд не понимаете?

Следующую плюху осназовцы получили в мастерской князя. Там гостям указали места за стоявшим посреди комнаты столом, Командир с Гусевым встали в дверях, а Кощей - у стены рядом с единственным окном. И вроде бы ничего особенного в таком размещении, если не считать, что лицо "резервиста" оказалось в тени, но как-то так получалось, что теперь из комнатушки хрен выскочишь. И гости это заметили. И напряглись...

Подождав, когда все рассядутся, князь спросил, приходилось ли осназовцам иметь когда-либо дело с "косточками" и знают ли они вообще, что это такое. Оказалось, нет, и это было вполне понятно. Однако не успел Кощей открыть рот, чтобы объяснить, как за спинами Командира и Гусева прозвучало с непередаваемой интонацией:

- Дикие люды...

Пришлось Сергею, невероятным усилием давя в себе смех, разворачиваться и устраивать молодёжи выволочку. Все трое тут же сделали постные лица и принялись наперебой заверять "товарища капитана", что они больше не будут, что и это вырвалось совершенно случайно и вообще -- они хорошие. На всякий случай погрозив им кулаком, Гусев опять повернулся к напарнику и гостям.

Хмыкнув, князь немного помолчал, после чего заявил, что раз уж приходится объяснять, то он постарается попроще. И начал:

- Так называемая "косточка" является упрощённой моделью генератора вероятностных зон...

Почувствовав, что уплывает, Сергей мысленно встряхнулся и попытался думать о чём-нибудь отвлечённом. Например, где напарник нахватался таких слов и откуда узнал их значение. Осназовцы, судя по лицам и остекленевшим глазам, тоже начали медленно но верно выпадать в осадок.

Неожиданно им на помощь пришёл Командир. Кашлянув, чтобы привлечь внимание Кощея, он попросил говорить ещё проще.

Несколько секунд Кощей смотрел на Ивана Петровича глазами обиженного котёнка, но Командир был непреклонен, и князю всё же пришлось заговорить по-человечески:

- В общем, вот эта хреновина, - он взял из стоявшей на столе обычной глиняной плошки один из наполненных тьмой шариков, - создаёт круглое пятно сто метров поперечником. И в этом пятне... - Кощей запнулся, подыскивая нужные слова, бросил на Командира ну просто оч-чень выразительный взгляд, но в конце концов продолжил: - Так вот, в этом пятне, если что-то может сломаться, оно сломается, - подумал ещё и добавил: - Наверное...

Час спустя слегка пришибленные и заметно растерявшие гонор осназовцы отправились обратно. И когда они уже почти скрылись из виду, князь, стоявший на крыльце рядом с Командиром и тоже задумчиво глядевший вслед уходящим, проговорил:

- В другой раз, Колычев, объяснять, что такое вероятность и для чего она нужна, будешь сам...

- Через два дня, - невпопад ответил Колычев.

- Объяснять будешь? - хмыкнул напарник.

- А?.. Нет! - покачал головой полковник. - Наступление на их участке начнётся через два дня.

- А на нашем? - не выдержал Гусев, до этого старательно притворявшийся столбиком.

- Через пять дней после них. С корпусом Брусникина*, - ответил Командир после довольно долгого молчания. - Так что завтра вы, соколы мои ясные, берёте друг друга в охапку и дуете к ним в штаб. Взаимодействие налаживать...

*Фамилия взята у Конюшевского. Я в Интернете такого военачальника не нашёл.

Как рассказывал Командир, был когда-то в Германии канцлер Бисмарк, который учил своих потомков, что нельзя воевать с русскими. Правда, объяснял он это тем, что какими бы умными эти потомки ни были, русские всё равно одолеют их своей глупостью. Гусеву, когда он это услышал, стало обидно, а вот Кощей, который тоже сидел с ними, только хмыкнул. Причём довольно. И когда Сергей повернулся к нему, спокойно спросил, стали бы гансы придумывать причины, почему не надо воевать, если бы побеждали?

Сейчас, сидя в ожидании темноты в каком-то подвале, переделанном пехотинцами в блиндаж, майор вспоминал тот разговор и мысленно усмехался. Что придумают нынешние гансы, чтобы объяснить своим потомкам, почему они проиграли эту войну? Потому что эти восточные варвары воюют не по правилам?..

В полумраке звякнуло -- один из молодых, именем Марат из рода Шарафутдиновых который, согрел на самодельной печурке кипяток в котелке и сейчас, вбросив в него щепотку сушёных трав, оставленных князем как раз на этот случай (как он сказал? Облегчают сердце и успокаивают дух?), накрывал котелок крышкой. Минут пять постоит, и можно будет попить горячего. Не чай, конечно. И без сахара. Но всяко лучше пустого кипятка...

Мысли Гусева опять вернулись к недавним событиям.

За два месяца, прошедших с начала нынешней зимней кампании, захватчиков где больше, где меньше, но потеснили на почти всей протяжённости Советско-германского фронта. Именно потеснили -- гансы отступали неохотно, упирались, но напуганные недавними "котлами", при появлении угрозы окружения спешили отвести свои войска. Почти везде, кроме Харькова, который, по слухам, Гитлер ещё осенью потребовал у своих генералов удерживать любой ценой. Ну вот они и удерживают. Сидя в котле. Вся 6-я армия во главе со своим командующим, генералом танковых войск Паулюсом, ну и так, по мелочи...

Хотя надо отдать должное и, как их называет напарник, воеводам. В этот раз они всё же как-то ухитрились договориться, и Харьковский "котёл" образовался благодаря сходящимся ударам левого крыла Юго-Западного и правого крыла Южного фронтов.

Что же касается других успехов советских войск -- товарищ Левитан чуть было не охрип, зачитывая в очередной сводке Совинформбюро список отбитых у врага городов и населённых пунктов...

Марат снова зазвякал посудой и вскоре принёс Сергею обычную эмалированную кружку, на три четверти наполненную парящим душистым отваром. Гусев отпил чуть-чуть, покатал на языке (он уже давно кипятком не обжигался) и, прикрыв глаза, потянулся Силой к сидящим наверху, на НП, товарищам. Разговаривать так у него пока что не получалось, но вот передать какой-нибудь простой короткий сигнал, вроде "Подъём!" или "Чай!" - это пожалуйста.

Ощутив отклик, Сергей открыл глаза и кивнул выжидательно глядящему на него Шарафутдинову: сейчас будут.

Корпус Брусникина, к которому приписали группу, тоже не остался в стороне от событий. Проломив ослабленную оборону (гитлеровцы, решив, что на этом участке наступления не будет, сняли с него часть сил), корпус стремительным рывком достиг Богодухова, занял его и приготовился отбиваться. Однако противник, упорно пытавшийся прорвать кольцо в других местах, про Богодухов как будто забыл. Да и то сказать, направление для прорыва, особенно с учётом нехватки горючего и боеприпасов, далеко не самое выгодное. И потому люди -- что простые бойцы, что командиры -- слегка расслабились. Они просто не верили, что обмороженные и оголодавшие гансы способны совершить что-нибудь... этакое.

Прошло почти два месяца с момента рождения "котла", Командира вызвали в Столицу для отчёта, а на следующий день после его отбытия неполная рота явно потерявших всякое соображение гансов при поддержке четырёх "Штугов" (как потом выяснили) попыталась прорваться на свободу через этот, с позволения сказать, город.

Потеряв половину машин и людей при прорыве через позиции внутренней линии обороны, оставив третью самоходку и кучу трупов при ней на окраине, уцелевшие с единственным оставшимся штурмовым орудием влетели в центр... поселения и...

И у них, очень может быть, всё могло получиться, если бы не череда несчастливых для гансов событий. Сначала -- полевая кухня, которую последний оставшийся "Штуг" походя раздавил вместе со всем содержимым. Затем -- сержант госбезопасности Пучков, гордо носящий позывной "Гек", молодой и всё ещё растущий организм которого требовал регулярного и усиленного питания. Ну и, наконец, то, что происходило уничтожение полевой кухни не где-то там, далеко, а всего лишь в полутора десятках шагов от упомянутого вечно голодного растущего организма. Издав невнятное рычание (Шарафутдинов потом клялся, что это не сам Гек был, а его пустой живот), сержант госбезопасности Пучков во мгновение ока нагнал продолжающую куда-то ползти самоходку, взлетел на броню и, сорвав крышку люка, одну за другой сунул внутрь две "лимонки".

В самоходке дважды глухо ахнуло, из люка потекла жидкая струйка дыма, и железный гроб, дёрнувшись напоследок в сторону, застыл. Вместе с ним застыли бежавшие следом гитлеровцы, преследовавшие гитлеровцев бойцы с окраины и мчавшиеся на выручку оголодавшему боевому товарищу осназовцы. Оный же товарищ, мрачно оглядевшись по сторонам, спрыгнул на дорогу и побрёл к останкам кухни, возле которых уже печально вздыхал и чесал затылок повар из хозчасти, которого все называли просто Степанычем.

Стыдно признаться, но первыми в себя пришли не осназовцы и даже не сам Серёга Гусев. Вовсе нет. Первым очнулся какой-то вполне обычный на вид красноармеец из тех, что гнались за прорвавшимися. И он - этот красноармеец -- что удивительно, не стал ничего кричать или стрелять. Нет, он молча подошёл к ближайшему немцу и просто потянул у того из рук карабин. И немец, посмотрев на бойца, оружие отдал. Потом подумал немного и поднял руки, сдаваясь...

На лестнице послышались знакомые шаги, и в блиндаж, отодвинув занавешивающую вход плащ-палатку, просунулась голова Степаныча:

- Здравы будьте, товарищи бойцы и командиры! Кушать подано! Прошу к котлу!

Снаружи, вокруг полевой кухни немецкого образца, распространяющей аппетитные запахи, уже звякали котелками и кружками успевшие набежать бойцы, среди которых мелькали знакомые лица Мишки Северова и его подопечных. Вот кому из-за гибели кухни пришлось туго! Привыкли они к хорошей жизни, привыкли...

То ли дело оперативники! Даже Пучков, несмотря на свой вечный голод, и на сухом пайке чувствует себя очень даже неплохо. Особенно если его -- сухпая -- много. Хотя, конечно, горячее есть горячее, тут ничего не скажешь. И потому, заметив Гека уже возле самого ганса, мастерски орудующего большим черпаком, насыпая в подставляемые ко... тел... ки... Ганса?!

Гусев "принюхался": от немолодого -- лет сорок с лишним на вид -- сверкающего свежим фонарём гитлеровца в шинели с нашивками обер-ефрейтора тянуло чем-то вроде покорности и... облегчением, что ли?.. В общем, знакомый набор. В последний месяц майор сталкивался с таким "букетом" уже не раз -- почти все взятые в "котле" гансы нижних чинов "пахли" почти одинаково. Так что и с этим ничего удивительного. Но всё равно -- откуда?..

Покрутив головой, Сергей обнаружил повара чуть в стороне. Тот стоял и с благодушной улыбкой отца семейства глядел, как происходит насыщение подопечных. Даже жаль было отвлекать человека от такого приятного занятия, однако любопытство мучило.

Степаныч, вопреки опасениям Гусева, не обиделся и чуть ли не в лицах поведал благодарному слушателю, как, погрустив над останками основного средства производства, отправился поделиться горем к одному из знакомых коллег стоящего рядом пехотного батальона. Коллега Степаныча выслушал, посочувствовал и предложил обратиться к обществу. В смысле, к людям. А точнее -- в одну из ротных парторганизаций. Для начала. Чтобы уже она вышла на парторганизацию батальона. Потому как помочь товарищам в их беде -- это будет по-большевистски.

Два дня после этого выслеживали гансовскую кухню, ещё день ушёл на разработку операции и выдвижение на исходные позиции, и вот сегодня утром оно -- великое дело -- наконец свершилось! На глазах у охреневших от такой наглости гитлеровцев полевая кухня тевтонского образца шустро покатила в сторону русских позиций, а рванувшая следом группа то ли самых отчаянных, то ли самых голодных была остановлена плотным отсечным огнём...

Что же касается пленного, то поначалу на него просто не обратили внимания, благо он не стрелял и даже не вопил, а просто лежал поверх котла, обняв дымовую трубу, а потом... А потом какой-то шутник высказался в том смысле, что это Степанычу возмещение. Мол, пока в тыл не отправили, пусть отрабатывает...

Сам Степаныч поначалу отнекивался, однако когда во время оформления пленного выяснилось, что тот до войны работал в ресторане в Мюнхене, передумал. Мол, будет теперь фирменными рецептами делиться. Когда же Гусев выразил сомнение, что ганс согласится раскрыть свои профессиональные секреты, Степаныч, с преувеличенным вниманием разглядывая свой немаленьких размеров кулак, сказал, что он его очень хорошо попросит...

После обеда, когда бойцы позволили себе ненадолго - на полчасика, благо обстановка допускала -- расслабиться, майор почувствовал сильное желание подняться на крышу той четырёхэтажки, в подвале которой они обосновались, и пообщаться с напарником.

Первым побуждением Сергея было сказать что-нибудь нехорошее. Мысленно. О себе. Точнее, о своей забывчивости, из-за которой он опять не поставил защиту. Вторым -- задавить в себе навязанное желание и никуда не идти. Третьим... Третьим было -- а вдруг не просто так, а по делу?.. Вот стояла бы защита, и всё было бы понятно: если зов сквозь неё прорвался, значит, и правда нужно. А если нет...

С другой стороны, зная напарника, можно сказать, что "просто так" было бы что-нибудь... этакое. Например, гавкнуть ни с того ни с сего (один раз попался. Командира облаял. Хорошо, чужих не было), или петухом прокричать, или кукушкой, или... Н-да... А тут -- просто поговорить...

Буркнув себе под нос пару слов из тех, что при детях лучше не употреблять, Гусев отрицательно качнул головой на вопросительный взгляд Бахи Абаева -- второго всё ещё безымянного (была его очередь дежурить по штабу группы) -- и уже разборчивее сообщив, где его искать случись что, отправился к напарнику.

Кощей на Серёгин приход никак не отреагировал. Как сидел, слегка откинувшись назад, опёршись локтями о покатую крышу, запрокинув голову и подставив лицо лучам зимнего солнышка, так и продолжил сидеть. Пришлось устраиваться рядом, потому как ждать лучше сидя. Удобнее. Да и для вражеских наблюдателей -- а они есть, Гусев это, можно сказать, нюхом чуял - не так заметно.

Долго ждать не пришлось: минут через десять Кощей шумно потянул носом воздух, то ли к чему-то принюхиваясь, то ли выполняя какое-то дыхательное упражнение (он их оперативникам показывал. Да и не только оперативникам. И Командиру тоже, и курсантам в том лагере, и другим), и в своей обычной манере - не открывая глаз и не поворачиваясь -- поинтересовался:

- Гусев, подраться хочешь?

- Подраться?! - удивился Сергей. В его понимании это слово переводилось, как "набить морду". А чтобы её кому-нибудь бить, надо иметь причину, Причём достаточно вескую. Однако вот так сразу ничего в голову не приходило, и майор, которому лень было напрягаться после плотного обеда, просто спросил:

- А с кем?

- А помнишь, Командир просил скрыться с глаз? Ну, когда Кромка тебя чуть не забрала?

Да уж, такое забыть... Однако при чём тут драка?

Оказалось, напарник хотел напомнить немного о другом. О тех непонятных гансах, которые решили устроить на них с Гусевым засаду. Так вот, кого-то похожего князь почуял сегодня утром. По его ощущениям, сейчас они сидят неподалёку -- примерно полторы тысячи шагов, если по прямой. Кощеевых. И, по ощущениям напарника, ждут ночи. И на самом деле напарник у Серёги спрашивает, что с ними делать. То есть если подраться, то пойдут только майор и молодые, а если просто завалить, то и одного Кощея хватит...

Ну, то есть одного Кощея в компанию...

Почесав слегка обросший затылок, майор на всякий случай уточнил: подраться -- это в смысле без громыхалок? И услышал, что со стороны гансов -- хрен знает, а вот им лучше бы да. В смысле, без них. И задумался. Потому что была это, как в таких случаях говорит Командир, а-ван-тю-ра!

С одной стороны.

С другой -- от поединков друг с другом уже тошнит. Нет, отрабатывать приёмы -- оно самое то, но, забери его Чернобог с Белобогом, которых не существует, хочется ведь настоящего боя! С настоящим врагом! Которого тоже учили! И пусть не так хорошо, как тебя, но хоть чему-то!..

- А сколько их там? - Гусев колебался.

- Три десятка, - хмыкнул напарник. И уточнил: - Без одного.

- Значит... эт-то по-лу-ча-ет-ся, - забормотал себе под нос майор. Поймал себя на желании позагибать пальцы, чертыхнулся, начал сначала и наконец выдал: - По десятку на человека, так?

- По сколько?! - от удивления Кощей повернулся к Сергею и распахнул глаза.

Тот объяснил, что гансов три десятка, это князь сам сказал, а их будет трое, вот и... Да. А трое -- потому как Баха, то есть сержант госбезопасности Абаев, и ростом не вышел, и в плечах... не того, в общем. И что он такой невеликий в рукопашной делать будет, а?

Потом они немного поспорили. Кощей доказывал, что не пустить воя в битву только потому, что он ростом не вышел -- обида великая вою тому будет. Сергей же отвечал, что в те замшелые времена, из которых князь родом, оно, наверное... да даже наверняка так и было. Потому что тогда не было теории Ленина-Сталина, самой передовой из всех теорий, и люды были несознательными. А теперь такая теория существует, и потому сознательность людов -- во всяком случае некоторых -- выросла в достаточной степени, чтобы ставить интересы общества выше личных. Тем более что когда речь идёт о выполнении боевой задачи...

Нет, конечно, иди речь о каком-нибудь обычном люде, князь мог бы оказаться прав. Мог бы! Потому что и в этом случае судить огульно -- это не наш метод! То есть нужно было бы разобраться.

Но!

В том-то и дело, что сейчас речь идёт о красном командире и комсомольце!.. То есть, конечно, наоборот: о комсомольце и красном командире! А это уже, как говорят в народе, совсем другой коленкор!.. И совсем другое отношение к службе! И понимание...

Глядя, с каким вниманием слушает Кощей и как кивает в нужных местах, Сергей уже начал потихоньку надеяться, что ему наконец-то удастся разагитировать это... этого... В общем, напарника. Но тут, воспользовавшись тем, что майор на секунду умолк, чтобы набрать воздуха, этот самый напарник как-то даже лениво проговорил:

- Гусев, ты, ежели не можешь воя поставить, чтоб с него прок был, так и скажи.

- В прикрытии постоит! - не задумываясь буркнул майор, вздохнул и вдруг подумал: "А и верно! Почему бы и нет?"

Ближе к вечеру пришло приглашение из особого отдела соседнего батальона. Того самого, бойцы которого помогали Степанычу добывать кухню. Батальонный особист приглашал коллег посмотреть на то, чего они, скорее всего, никогда раньше не видели. Гусев засомневался, однако Кощей посоветовал сходить. Мол, когда придёт время, он, князь, пришлёт вестника. Этот же вестник покажет, куда идти. Только надо будет дать ему немного крови.

Услышав про кровь, Сергей сначала удивился, а потом вдруг как-то разом вспомнил и освещённую ласковым солнышком полянку, и надоевшее хуже горькой редьки постукивание костяных бус, пересыпающихся из ладони в ладонь. И висящее в воздухе, раскинув крылья, костяное нечто. И прокушенный палец...

- Шило! - шёпотом, чтобы не привлекать лишнего внимания, воскликнул майор, обрадованный собственной догадливостью. И тут же на всякий случай уточнил: - Или ещё кого сделал?

Оказалось, что нет, не сделал, потому как незачем. И что Шило -- это теперь не только шутливое обозначение, но и имя. И что теперь это -- он, а не она. Теперь -- потому как дух с этим всего месяца полтора, как разобрался. В общем, Гусев чуть не забыл, куда хотел пойти...

Выражение лица, с которым батальонный особист встречал "высоких гостей", было настолько хитро-довольно-предвкушающим, что Сергею очень, прям до ужаса захотелось посоветовать ему, как однажды выразился напарник, откушать клюковки. Однако сдержался. И правильно сделал, поскольку меньше, чем через полчаса, готов был признать, что имел товарищ лейтенант ГБ право на такое лицо! Целиком и полностью!

А началось всё с того, что после обмена приветствиями и вопросами вроде "Как дела?" в блиндаж местные товарищи притащили здоровенного, как лось, истинного арийца в пятнистом комбинезоне и со связанными за спиной руками. Поставив его посреди блиндажа, бойцы не вышли, а остались стоять рядом -- похоже, беспокойный был... хрен.

Внимательно осмотрев истинного арийца со всех сторон -- для этого пришлось разок обойти его по кругу -- Гусев попросил его документы, однако особист только руками развёл: а нету! Хмыкнув, Сергей попробовал поговорить, спросив для начала имя, звание и номер части, однако ариец молчал, задрав уже начавший обрастать подбородок и глядя на присутствующих, как какой-нибудь барин на холопов (Гусев и такого лично не видел, старшие товарищи рассказывали).

Видя, как гость хмурится от такого отношения, лейтенант участливо предложил привести другого. Уточнив, что тот такой же и тоже без документов. И что их так вдвоём и взяли. И -- да, товарищ капитан догадался совершенно правильно: тоже не хочет разговаривать...

Нет, разговорить-то их не проблема -- и не таких кололи - просто совершенно случайно удалось кое-что выяснить и без этого. И потому особист для начала решил показать... этих старшим товарищам. Чтобы знали, какие лягушки водятся в здешних болотах, и завидовали.

Лейтенанту явно хотелось, чтобы его спросили, что именно удалось выяснить, и Гусев, мысленно хмыкнув -- почему бы и не сделать человеку приятное? - спросил.

Оказалось, что на самом деле эти "уберменши"* никакие не чистокровные и даже не арийцы. Их, уже попавших в плен, уверенно опознал один из красноармейцев, живший до войны в Литве и чудом успевший эвакуироваться. И уже в эвакуации вступивший в Красную Армию. И этих двоих он видел там. Дома. Участвовавшими в еврейских погромах и стрелявшими в спины наших бойцов...

*Уберменш - (нем.  эbermensch ) сверхчеловек.

Вообще-то, конечно, такие вот... ушлёпки давно уже новостью не были. Правда, всё в тылах -- на передовую гансы их не выпускали. Старались, во всяком случае. Вот разве что... Приготовив свою внутреннюю ощущалку, Гусев встал напротив "языка" и, поймав взгляд, медленно и чётко произнёс с вопросительной интонацией:

- Бранденбург восемьсот?..

Способ был старый, если не сказать -- древний. Во всяком случае показал его Сергею князь, когда заметил, что тот начал "прислушиваться" к окружающим. Нужно было просто "настроиться" на собеседника и, говоря слова, относящиеся к интересующим темам, "слушать" возникающие после этого чувства. Конечно, срабатывало не со всеми -- того же Кощея попробуй "услышь", когда он этого не хочет. А если "услышишь", попробуй пойми, что он и правда это чувствует, а не... Н-да...

С другой стороны, таких вот "мамонтов" раз-два и обчёлся -- сам напарник и, в последнее время, Командир, которого Кощей тоже наверняка учит потихоньку (и не только его)...

В общем, сказав не торопясь ещё несколько слов и "послушав" отклики, Гусев повернулся к особисту, наблюдавшему за происходящим с каким-то детским любопытством:

- Пустышка. Можно пускать в расход.

- Вы уверены? - особисту, явно питавшему какие-то надежды, связанные с этим ("Этими! Их же двое!")... этими "языками", расставаться с ними не хотелось. Однако и группа Колычева за прошедшее время заработала определённую репутацию. И потому, когда Сергей подтвердил, что да, уверен, только вздохнул и дал знак бойцам увести.

Однако "ариец" неожиданно принялся упираться, выкрикивая с жутким акцентом, что он военнопленный и так далее. Один из конвойных даже с шага сбился, а Серёгин внутренний голос восхитился: "Во артист!". Майор, в кои-то веки целиком и полностью согласившийся со своим вторым я, подумал: "А почему бы и нет?" - и, сделав знак бойцам подождать, меньше чем за минуту объяснил недовольному, что он не пленный, а "язык" (поскольку не сам ведь сдался). Причём ненужный "язык". Так что нечего тут...

И кивнул бойцам, чтобы уводили...

Однако ушлёпок не унялся и снова принялся упираться, только теперь кричал, что он гражданин Литвы, причём почти без акцента. Ну, в смысле, кричал без акцента. Бойцы, когда это услышали, остановились сами, без всяких просьб, и выжидательно уставились на Гусева. От особиста тоже тянуло предвкушением. Но тут-то всё было проще некуда: гражданин воюющей страны, пошедший на службу к её врагу. Измена Родине в чистом виде. Так Сергей и сказал после недолгого молчания. Хотя неудачник и сам к тому времени понял, что ляпнул...

Когда изменника увели, майор попросил особиста написать отдельный подробный рапорт об этом случае специально для группы Колычева. Потом, показав на карте города четыре места, предупредил, что этой ночью возможны попытки просачивания через них малых групп или отдельных солдат противника. Хорошо -- это Гусев подчеркнул особо -- подготовленных солдат противника. Так что если командование батальона решит выставить там посты или заслоны, пусть людей должным образом проинструктирует.

Пристально посмотрев на Сергея -- не издевается ли ("Ну да, есть немного") - лейтенант пообещал скоро вернуться и куда-то убежал. Вернулся он на самом деле скоро -- не прошло и десяти минут. И не один, а с начальником разведки батальона. И они уже вдвоём насели на Гусева, пытаясь вытряхнуть из него, что это за гансы, откуда взялись, откуда "капитан" про них знает и вообще...

Можно было, конечно, сослаться на секретность и низкие допуски собеседников (причём и то, и другое было правдой), однако, находясь в хорошем настроении, Гусев предпочёл отшучиваться, ожидая, когда им это надоест. Однако им не надоедало, и прошло почти пятнадцать минут, когда майор вдруг почувствовал, что пора идти. Скомканно попрощавшись, Сергей кивнул Геку с безымянными, до этого сидевшим в дальнем углу и, попивая предложенный "местными жителями" кипяточек, о чём-то переговаривавшимся, и поспешил на выход.

Они успели отойти от блиндажа всего на два десятка шагов, когда вынырнувший из темноты Шило сначала завис в воздухе в метре от лица Гусева, а когда Сергей протянул к нему руку, не обращая на неё внимания, метнулся вперёд и обмотался вокруг шеи майора. Затем костяшки выдали короткую очередь перестукиваний, и этот... это шило в поповские задницы впилось в мочку левого уха. Гусев от неожиданности аж зашипел, однако проявил достойную красного командира и большевика выдержку и не стал выдирать страдающий орган из пасти... "вредителя".

Хотя, конечно, выуженная из памяти картинка с четырьмя игольно-острыми клыками в сантиметр каждый (и как они в пасти-то умещаются?) тоже оказала своё действие...

Терпеть пришлось всего несколько секунд, потом Шило как-то так удовлетворённо клацнул закрывающейся пастью, а Гусев вдруг понял, куда именно им следует идти и что вот сейчас лучше слегка наддать...

До центра города осталось три квартала, когда Сергей почувствовал, что противник будет за следующим углом, и сделал рукой знак "Внимание!". По этому знаку Пучков с Шарафутдиновым подтянулись ближе, а Абаев, наоборот, на несколько шагов приотстал, приготовив свой ППД. На несколько секунд отстранившись от окружающего, Гусев "прислушался" к его чувствам и удовлетворённо кивнул. Себе. Мысленно. Потому что обидой от самого маленького бойца в группе не "пахло". Совсем. А вот что он испытывал...

Конечно, разобраться в этом "букете" было бы интересно. Но -- потом. А пока...

Свернув за угол, Сергей чуть ли не нос к носу столкнулся со здоровенным -- куда там недавно виденному литовскому "лосю" - гансом в камуфляже и с МП на груди. Ганс, для которого эта встреча была полной неожиданностью, промедлил всего каких-то полсекунды, и эти полсекунды стали последними в его жизни -- ладонь Гусева ударила гитлеровца основанием в середину грудины, и майор рукой почувствовал, как сначала трескается, а потом переламывается толстая кость.

Проскользнув мимо ещё даже не начавшего падать тела (при таком разгоне проще обойти, чем отталкивать с дороги), Гусев подскочил к идущему за ним, нанёс точно такой же удар и... неторопливо (для нынешней своей скорости) отошёл в сторону. Ему вполне хватило двух убитых, чтобы понять: здесь для него противников нет. Даже Гек с Маратом, явно разогнавшиеся до своего предела, в нынешнем состоянии воспринимаются, как будто двигаются в воде. И Баха...

Абаев успел запрыгнуть в пустой оконный проём первого этажа и сейчас, сидя там, поводил стволом, страхуя рукопашников. И похоже, что он тоже был быстрее Пучкова с Шарафутдиновым. И знал об этом. И потому воспринял назначение в прикрытие как должное? Так получается?.. Это следовало обдумать, но не сейчас. Сейчас... Да, сейчас лучше бы немного замедлиться. До уровня молодых -- и наблюдать удобнее, и лишние силы не тратятся.

А молодые, заметив, что старший товарищ отошёл в сторону, даже слегка наддали, перекрыв то, что Гусев уже видел на тренировках. Зря. Это ускорение временное, потом пойдёт откат... Уже пошёл. Гек явно начал замедляться. А тут как на зло из дыры в стене вывалила ещё толпа в камуфляже... Собственно, можно было бы и вмешаться, но вот вопрос: а как же урок? Тот самый, из-за которого напарник затеял всю эту возню? И для кого он, урок этот? Только для молодых или и для Серёги Гусева тоже? И если да -- в смысле, тоже -- то что он этим хотел сказать?..

Конечно, майор думал быстро. А поскольку его личное время ускорилось, то даже ещё быстрее -- подмога гансам не успела пробежать и половины расстояния до места схватки. Однако оказалось, что кое-кто -- а именно сержант (из-за действующего в группе режима маскировки -- обычный, пехотный, а не ГБ) Абаев -- думал ещё быстрее, и относительную тишину рукопашной разорвали частые удары колотушки по большому барабану. Так показалось Гусеву. И только увидев, как вспыхивает и гаснет в такт ударам пламя на конце ствола ППД сержанта, сообразил, что тот посчитал положение опасным и открыл огонь...

Как там Кощей однажды сказал?.. Для живущих на этих землях людов дурость не беда, а забава?.. Пока осназовцы не стреляли, у гансов оставалась надежда проскочить тихо. Зато теперь...

Хотя надо отдать Геку с Маратом должное: сообразив, чем может аукнуться "помощь" товарища, они тут же пошли на сближение с недостреленными в надежде, что другие гансы в толпу палить не будут.

Они и не палили. Не успели осназовцы добежать до не задетых очередью Абаева гитлеровцев, как из всё той же дыры, роняя на лету предохранительный рычаг и хлопая инициатором, вылетела "лимонка" (явно где-то спёрли) и неторопливо поплыла как раз в то место, где противники должны были столкнуться.

Кричать было бесполезно -- звуки для разогнавшегося меняются, становятся непривычными, а слова -- непонятными. А Гусев находился слишком далеко и не успевал...

Не успевал...

Граната плыла всё медленнее, а тело всё упорнее не желало двигаться. Просто двигаться. Как тогда, в "кюбеле"...

Но ведь тогда получилось?! А значит...

Граната замерла, но это уже не имело значения: Гусев находился рядом, совсем рядом... Ещё шаг... и ещё... про-тя-ну-у-уть ру-у-уку-у-у...

Это было всё равно, что пытаться подвинуть скалу... Нет, не скалу! Танк! Скалу подвинуть невозможно, а танк... то есть граната... медленно... мед-лен-но под-да-ва-ла-ась...

Наконец она неторопливо, очень неторопливо поплыла назад, а Гусев, глядя ей вслед, вдруг вспомнил, что тогда, в "кюбеле", его выбил из ускорения напарник. Которого сейчас рядом нет. Значит, надо выбираться самому. И побыстрее...

Однако побыстрее не получалось. То есть результат был, граната потихоньку ускорялась, но как-то слишком медленно (с другой стороны, если вспомнить, что настолько сильно Гусев ускорялся всего лишь второй раз в жизни, а выходил из такого ускорения самостоятельно вообще в первый...). Однако дело шло, и майор уже думал, что вот сейчас наконец вернётся способность двигаться нормально и тогда...

Обострившимся до невозможности ночным зрением (интересно, оно так и останется? Или потом станет как было?) Сергей вдруг увидел, как по боку чёрного рубчатого яйца, почти долетевшего до той дыры, из которой его бросили, вдруг пробежала узкая, но всё расширяющаяся трещина, из которой выплеснулись багрово-оранжевые язычки пламени, и почти сразу после этого на Гусева обрушилось небо...

В привычные ароматы Темноты вплёлся сначала едва ощутимый, но быстро набравший силу запах карболки. "Как в госпиталь попал", - недовольно подумал Сергей, выплывая из глубин сна куда-то ближе к поверхности. В то состояние, когда вроде бы ещё спишь, но голова уже начинает потихоньку думать. О чём? Да о чём угодно! Тут главное - не задуматься случайно о чём-нибудь срочном, потому что тогда точно придётся просыпаться. А так...

А так можно, например, задаться вопросом: с чего это вдруг медсанбат решил переехать к ним в блиндаж? Причём не спрашивая? Или это они не переехали, а воспользовались тем, что "население" умотало по делам, и провели дезинфекцию?..

Нет, дело это -- в смысле, дезинфекция -- если смотреть вообще, очень даже хорошее. И полезное. Но им-то, группе Колычева, оно зачем? У них князь есть. Ночной. Который ещё в прошлом году высказался в том смысле, что если надо будет у кого крови отхлебнуть, то он сам решит, у кого, сколько и кому хлебать. Командир, помнится, как услышал это, посмотрел на Кощея слегка ошалевшими глазами - мол, ты ещё и кровь пьёшь?.. Потом-то, конечно, успокоился. Да-а...

Гусев вздохнул и попытался повернуться на бок, но что-то держало. По ощущениям -- какой-то шутник к койке привязал. Интересно, кто это такой смелый сыскался? Не напарник -- это точно. Не его манера. Вот Гек мог бы. Но, опять же, вопрос: когда это сержант госбезопасности Пучков успел охренеть настолько, чтобы над непосредственным начальником такие шутки шутить?..

Почувствовав, что ещё немного, и закипит, Сергей сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, и непроизвольно поморщился -- рёбра отозвались болью. Как и в первый раз. Но тогда он как-то не обратил на это внимания, хотя в памяти отложилось... А сейчас...

Глаза открываться не хотели. Вот не хотели -- и всё! Потому что команды не было. Всё равно чьей -- Командира, напарника, дежурного по группе... А раз команды не было, значит, можно поспать ещё. Ну, или просто полежать с закрытыми глазами. И, раз уж заснуть не получается, подумать над планом на сегодня. Это Командир научил: если есть возможность, не несись куда-то сломя голову, а сначала подумай, что, как и в каком порядке будешь делать.

Так! Стоп! Нельзя спать! Надо выяснить, что это за дурацкие шутки, и...

Гусев снова попробовал пошевелиться, и снова ничего не вышло. Зато над головой, очень близко раздался знакомый перестук косточек, а пару секунд спустя с другой стороны -- со стороны ног -- кто-то испуганно ойкнул. Звонко так ойкнул. Девичьим голоском. Как серебряный колокольчик прозвенел. И что удивительно -- это девичье ойканье сработало не хуже команды "Подъём!"... Ну... Частично. Да. То есть глаза открылись, а тело осталось неподвижным. Даже голову не получилось поднять. А жаль! Хозяйка такого звонкого голоска уж точно заслуживает, чтобы на неё посмотрели!

А потом ещё раз. Посмотрели.

А потом -- познакомились.

А потом... над майором возникло юное личико с курносым носиком и не слишком полными, но и не слишком тонкими -- в самый раз -- губками. А ещё -- тоже не слишком большие, но и не слишком маленькие карие глаза, часто хлопающие (это Серёга отметил особо) длинными пушистыми ресницами, и выбивающаяся из-под белой косынки медно-рыжая прядка. И эта прядка, повисев секунду над Гусевым, спросила удивлённо-испуганным полушёпотом:

- Ой, товарищ командир, а вы очнулись?!

- Очнулся? - непонимающе переспросил Сергей, с трудом фокусируя взгляд на этой рыжей прядке, которая, оказывается, не только мило выглядит, но ещё и разговаривает тем самым звенящим голоском.

- Очнулись! Очнулись! - теперь уже радостно-восторженно подтвердила прядка и затараторила, стараясь вывалить на майора все те сведения, которые, по её мнению, тому ну просто необходимо было знать: - А вы у нас в медсанбате! Вы у нас три дня назад были! Вы и товарищ Кощей! А вчера товарищ Кощей вас принёс! И они с Розалией Альбертовной поругались! Потому что товарищ Кощей хотел вас по-своему лечить, а Розалия Альбертовна...

Почувствовав, что уплывает, Гусев прикрыл глаза и закачался на ласковых волнах Темноты, почему-то тихо звенящих серебряным колокольчиком девичьего голоска...

Когда он открыл глаза в следующий раз, над головой снова коротко протрещали косточки и снова им ответил голос. Только уже не девичий, а старушечий, ворчливый:

- Ну чего тебе, сила нечистая? Чего растрещался-то? - и над майором возникло другое лицо -- немолодое, морщинистое. Заметив, что Сергей не спит, оно всполошилось: - Ох ты ж, батюшки-светы! Опамятовался страдалец-то наш! Глазоньки свои раскрыл ясные!...

И вот так, причитая и приговаривая, новая сиделка ловко напоила Гусева каким-то питьём, которое, оказывается, оставил "товарищ Кощей" с наказом давать каждый раз, как "болящий" проснётся, но "Ксанка, тарахтелка пустоголовая", заболталась и забыла. Ещё ему сообщили, что пока он спал, приходили врачи и снова "товарищ Кощей". Точнее, сначала пришёл "товарищ", и пока он осматривал "страдальца", пришла главный врач, та самая Розалия-как-её-там. И они опять то ли поругались, то ли поспорили, потом вместе ушли, а потом "товарищ" вернулся уже один, повторил своё распоряжение про "поить, как проснётся", и сказал, что через два дня, если считать и этот, его заберёт.

Потом санитарка пристроила Сергею под одеяло утку и, сказав, что отойдёт ненадолго, вышла. Вернулась минут через пять. Вытащила утку и, судя по скрипу петель, снова вышла, а вместо неё, ступая почти бесшумно, в палату вошёл...

Вошла. Гусев понял это, когда над ним появилась голова немолодой -- лет сорок пять на вид -- женщины в белой шапочке, которую обрамляли довольно короткие завивающиеся крупными кольцами тёмные локоны. Сергей мысленно хмыкнул: по одной этой голове можно было определить местное большое начальство -- санитарки, вон, в косынках да с убранными волосами, а тут...

Поздоровавшись, женщина представилась и оказалась той самой Розалией Альбертовной, с которой, если верить Ксанке, ругался князь. Очень ответственной Розалией Альбертовной -- Гусев понял это по тому, что сначала она спросила его о самочувствии, потом поводила перед глазами оттопыренным указательным пальцем и только после всего этого принялась мягко объяснять, что народные средства -- они, конечно, дело хорошее, но достижения современной медицины...

Слушая её голос, такой негромкий и мягкий, Сергей прикрыл глаза и даже не заметил как снова оказался в ласковых объятиях Темноты...

В третий раз Гусева разбудило ощущение чужого присутствия. В палате был кто-то ещё, и этот кто-то очень походил на...

- Да я это, я, - проскрежетало в ту же секунду, как майор узнал посетителя. - С этой... как её... - ничем не примечательный сгусток Силы, который Гусев поначалу принял за сиделку, при этих словах стал наливаться багровой яростью. - А! Вспомнил! С дамой!

К ярости добавилось возмущение, и эта смесь стала очень быстро раскаляться, выбрасывая в направлении тёмного пятна (ну, точнее, пустого -- так виделся князь в Силе. Не зная, что искать, хрен найдёшь. Да и если знаешь...) языки "пламени". И эти языки тянулись-тянулись и вдруг застыли. И сгусток... застыл. Застыл и стал похожим на удивительный и прекрасный цветок... Любоваться которым почему-то не было ни малейшего желания. Так что Сергей ещё раз прошёлся Силой вокруг себя и, не обнаружив больше ничего интересного, открыл глаза.

Никто над головой костями не стучал, как в прошлые разы, зато раздалось знакомое хмыканье и язвительный вопрос, не собирается ли "Старший Гусев" всю оставшуюся жизнь так валяться. Проглотив просившийся на язык ответ, Сергей для началапопробовал повернуть голову. Получилось. Однако шея отозвалась болью и наружу запросилось очередное ругательство. Пришлось срочно превращать его в шипение. После чего объяснять возникшему из воздуха и озабоченно глядящему то ли напарнику, то ли учителю, то ли всё сразу, что на самом деле не так уж и больно. Просто неожиданно.

Потом осторожно пошевелил сначала правой рукой, затем левой, затем снова покрутил головой и, наконец, сообщил не отводящему взгляда Кощею, что, в общем, всё, как и в тот раз. Ну и получил в награду свёрток, в котором оказались кальсоны и нательная рубаха. Новые. Явно князь старшину тряханул...

Потом Гусев опять шевелил по очереди руками, ногами и головой, но теперь уже не заботясь о том, чтобы не свалилось одеяло. Потом он попробовал сесть, потом встать... В общем, как сказал один умный человек, всё повторяется...

Наконец, когда Сергей, сделав два круга по палате, снова опустился на койку, князь, отступив на шаг и внимательно его оглядев, спросил, что майор предпочитает: отправиться домой или пролежать тут ещё сутки? Или, может, в госпиталь?..

Гусев, которому в кои-то веки предложили выбор аж из трёх возможностей, насторожился. Жизнь приучила, что если вдруг становится слишком хорошо, значит, где-то не доглядел. Другое дело, что сейчас можно было не пытаться выяснить что-то окольными путями, а спросить прямо.

Князь, перед тем как ответить, обернулся и несколько секунд смотрел на стоящую почти в середине палаты и хлопающую глазами "статую" Розалии Альбертовны. Потом снова повернулся к Сергею:

- А скажи-ка, Гусев, нет ли у тебя желания тут ещё полечиться?

Майор отрицательно качнул головой и тут же поморщился из-за боли в шее. Напарник, внимательно за ним наблюдавший, хмыкнул и продолжил допрос. Теперь его интересовало, не было ли у Сергея желания отправиться в госпиталь, скажем, в Москву или ещё куда, где его будут лечить не дедовскими способами, а достижениями современной медицинской науки.

На этот раз Гусев просто сказал "нет" и нахмурился: выражение про достижения-и-так-далее показалось знакомым. Очень знакомым. И почему-то... очень важным? Нахмурившись ещё сильнее и наплевав на боль, Сергей закрутил головой по сторонам и остановился, только когда наткнулся взглядом на Розалию Альбертовну. В памяти всплыло предыдущее пробуждение и голос, мягко объясняющий, что...

Почувствовав, как на него медленно накатывает волна бешенства ("Во-во! Нечего тут кому попало в нашей черепушке лазать!"), Гусев поспешно перевёл взгляд на лежащие на коленях руки, сами собой сжавшиеся в кулаки.

- Зацепило всё ж, - хмыкнул князь и вздохнул: - Ох, люды! И откуда ж у вас дурости столько? - он снова вздохнул и положил на койку рядом с майором ещё один свёрток. С формой. Сапоги, начищенные так, что глядя в них можно было бы бриться, встали рядом с ногами Сергея. На пол.

Форма оказалась своей -- в смысле, Гусева -- парадной, со всеми наградами, вычищенной, выглаженной и не помявшейся (!) при переноске. И если последнее обстоятельство было заслугой только и исключительно напарника, то вот чистка, глажка, награды -- это явно бойцы постарались. И когда майор об этом подумал, на сердце потеплело, и Серёга даже простил всех -- и Абаева за его стрельбу не ко времени (однако объяснить ошибки надо будет, чтобы впредь не повторялись), и эту дуру, стоящую столбом и, похоже, не понимающую, как сильно она вляпалась.

Хотя-а...

- Княже, - надевая фуражку и привычно проверяя, как она сидит, Гусев повернулся к напарнику: - А что с такими, ну, в эти, в старые времена делали?

- Топили, - отстранённо хмыкнул Кощей, разглядывая что-то внутри Серёгиной груди. - В болоте.

- А... - майор хотел спросить: "А почему?" - однако вовремя догадался, что никто не станет держать рядом человека с такими способностями, если не уверен в его полной преданности, и спросил другое: - Над чем задумался?

- Да вот гляжу на тебя, - всё так же отстранённо проговорил князь, не прерывая своего занятия, - и думаю: негоже такого героя, как бревно, тащить. Неможно то. Невместно, да...

- И чего? - не выдержал Гусев, не дождавшись продолжения.

- Ножками пойдёшь! - лязгнул напарник, притворно хмурясь. Покрутил головой, разминая шею, и скомандовал: - Потопали!

И они пошли -- медленно. Сергей - осторожно переставляя ноги, а князь - аккуратно придерживая товарища за локоть. Розалию Альбертовну оставили в палате -- хлопать глазами и думать над своим поведением. Только сказали случайно проходившей мимо медсестре, забывшей при виде наград Гусева, куда она шла, что их начальница "к заходу отомрёт. Солнца". А до тех пор её можно и в угол какой переставить. Чтобы не мешалась...

В начале февраля 1943 года Харьковский, а за ним и Барвенковский "котлы" приказали долго жить. Почти одновременно. При этом если "харьковцев" сначала раздробили несколькими мощными ударами на мелкие "котелки", то "барвенковцы" не стали ждать, когда после "соседей" примутся и за них тоже, и сдались без боя. Правда, не сразу, а на следующий день после того, как узнали о попадании в плен командования 6-й армии. Хотя им - "барвенковцам" - в этом отношении было проще, поскольку их командующий, Клейст, с самого начала в окружение не попал.

Но если Барвенковский "котёл" был где-то там, то Харьковский -- вот он, можно сказать, под носом, и Гусев с князем, бывало, целыми днями бегали от одного штаба или особого отдела к другому, выясняя, опрашивая и допрашивая. А в конце дня вываливая собранное перед Командиром, который точно так же мотался в поисках необходимых там сведений, но только на таратайке и в сопровождении двоих молодых, оставляя третьего дежурить в штабе группы. И уже ночью "полковник" Колычев сверял, сравнивал, обдумывал и делал выводы.

Во всей этой суете как-то незаметно прошёл приказ о переаттестации. Проще говоря, никто её в группе не проводил, просто поменяли одни звания на другие в соответствии с распоряжением. С одним отличием: молодым всё же вместо младших, дали просто лейтенантов. По представлению Командира. В качестве поощрения за уничтожение превосходящих сил противника. Потому что втроём ухайдакать почти три десятка (двадцать девять, из них двое -- тяжелораненые, а ещё двое сбежали и попались выставленным по совету Гусева заслонам) разведчиков и диверсантов, причём матёрых, -- это на самом деле... достаточно необычно. Достаточно для того, чтобы заметить и отметить.

Хотя, конечно, Иван Петрович поначалу чуть ли не паром пыхал, как перегретый чайник. Даже князю... сказал несколько слов -- Гусев, которому ввиду болезненного состояния разрешили сидеть, чуть с ящика не свалился. Однако Кощей не обиделся. Подождал, когда Колычев перестанет "дымом пыхтеть да огнём плеваться", и спокойно заявил, что вой должен знать свою силу. Помолчал чуть и добавил: "А воевода -- силу воя!"

Позже, когда уже немного остыл, Командир спросил Кощея, правильно ли он понял, что это был не разовый успех, а умение, и когда напарник ответил, что да, почти совсем успокоился. Во всяком случае, достаточно, чтобы без излишних дёрганий выслушать историю пребывания Сергея в медсанбате. Правда, язвительно поинтересовался у князя, как Гусев вообще там оказался.

Гусев, которого это тоже очень интересовало, навострил уши, ожидая услышать очередную увлекательную историю в лицах, однако был жестоко разочарован. Кощей просто обвёл рукой блиндаж и спросил, а где его было тут положить. Другой вопрос -- кто б за ним, неходячим, присматривал -- остался невысказанным.

Само собой, не забыли обрадовать Командира и сообщением о попытке начальницы медсанбата влезть полковнику в мозги, а также о предпринятых в связи с этим действиях. Выразившихся во временной "заморозке" виновной. И только.

Это известие Иван Петрович, переваривал минут пять. Потом потребовал уточнений, снова о чём-то думал, но в конце концов признал, что уж здесь-то всё было сделано правильно. И даже наведённый на гипнотизёршу "столбняк" пришёлся к месту -- она наверняка решила, что столкнулась с кем-то себе подобным, но намного сильнее. Что же касается дальнейшей судьбы врачихи -- её будут решать в другом месте.

В начале марта, когда с последствиями ликвидации "котлов" было почти закончено, Колычева и всех оперативников группы вызвали в Москву. Высокое начальство желало посмотреть на тех, кто способен одолеть десятикратно превосходящего противника и не понести потерь. А кроме того, у этого начальства наверняка возникли вопросы к князю, однако напрямую это Гусева не касалось, да и тема была не из тех, что обсуждают с кем-нибудь. Во всяком случае, не на их уровне. Так что быстро собрались, быстро загрузились в самолёт и полетели.

В Столице их первым делом привезли в Управление, где Нарком, задав несколько вопросов о службе, предупредил, что через двое суток ожидается визит в Кремль и что к этому времени им необходимо привести форму в порядок. То есть в соответствие с новыми требованиями. Затем поглядел на погрустневшие лица оперативников (награды-то взяли, а где прикажете те же погоны искать?) и приказал адъютанту выписать всем шестерым направления в то самое спецателье, в котором Гусев с Пучковым и Кощеем уже однажды были. Посмотрел на князя и поправился: пятерым.

Лейтенантов трясло. У не боящихся ни пулемётной очереди, ни миномётной мины парней дрожали коленки. Причём чем дальше, тем сильнее. Пока что это видели только Командир с Гусевым, но ещё немного, и позора не оберёшься. А напарник... Кощей смотрел на Ивана Петровича, ожидая, что тот скажет. Попросит помочь -- князь поможет, нет... Ну, в конце концов, комиссар государственной безопасности -- это, по понятиям напарника, уже воевода. Вот и пусть решает...

И Командир решил. Скомандовав построиться, он неторопливо прошёлся вдоль шеренги, орлиным глазом оглядев каждого с ног до головы, сделал пару мелких замечаний, а затем, отступив на шаг, коротко и чётко (и исключительно цензурно) объяснил подчинённым, что товарищ Верховный главнокомандующий -- он в первую очередь именно верховный главнокомандующий. То есть их прямой начальник. И что им следует взять себя в руки и не позорить высокое звание советских воинов. И группу. И его, командира этой группы комиссара государственной безопасности Ивана Петровича Колычева.

Товарищ Поскрёбышев, вышедший из кабинета как раз в середине этой речи и терпеливо ждавший, когда Командир закончит, одобрительно хмыкнул и предложил "товарищам офицерам" заходить.

Кто бы что ни говорил, но строй -- великая вещь. Во всяком случае, стоило молодым почувствовать себя его частью, как их дрожание сразу пошло на убыль. Сразу и быстро. Так что в кабинет к Нему группа тоже пошла строем. И продолжала стоять так, пока молодые более-менее не освоились. И только тогда Он, указав на стоящие у длинного стола стулья левой рукой (и, как успел заметить Гусев, хитро стрельнув при этом глазами в сторону Кощея), предложил всем присаживаться.

Говорили долго и о многом. О настроении бойцов и командиров... то есть уже офицеров. Об оружии, о технике, о снабжении, о... Да обо всём, что только в голову приходило! И при этом первыми давали высказаться младшим, которые поначалу всё равно держались несколько зажато, но постепенно осмелели и стали отвечать не слишком заикаясь. И уже в самом конце Он вдруг спросил, на самом ли деле товарищи лейтенанты втроём положили три десятка хорошо подготовленных гитлеровцев.

"Товарищи лейтенанты" замялись, запереглядывались, но в конце концов (довольно быстро) доверили ответить Геку, и тот честно рассказал, как случилось на самом деле. Что гансов было не три десятка, а "два десятка и ещё девять" (услышав такую формулировку, Он, Нарком и Командир дружно покосились на Кощея, сидевшего, по своей привычке, с полуопущенными веками). Что из них двое удрали с места боя и хотя позже были перехвачены заслонами пехотинцев, но считать их всё равно нельзя. Что ещё трое подорвались на собственной гранате, причём один насмерть. То есть они тоже не считаются. Ну и, наконец, что ещё двоих в самом начале боя положил товарищ полковник Гусев, который после этого отошёл в сторонку, позволив младшим товарищам показать, чему они научились...

Проще говоря, на них троих приходится только двадцать два гитлеровца...

Закончив, Пучков замялся, не зная, как сказать, что у него всё, но в конце концов развёл руками:

- Вот как-то так...

Командир после этих слов Гека поспешно опустил голову, Нарком отвернулся, а Он приложил явно очень большие усилия, чтобы удержать лицо и не дать ему расплыться в улыбке. И почти сумел -- уголок рта всё же слегка дёрнулся, и с ответом Он немного задержался, замаскировав эту задержку под прогулку до висящей на дальней стене карты. Вернувшись же, поблагодарил "товарища лейтенанта Пучкова" (Гек аж засветился весь -- Он! Помнит! Его фамилию!) за чёткий и ясный рассказ и попросил "товарища комиссара государственной безопасности", если представится возможность, дополнительно поощрить "товарищей лейтенантов" краткосрочным отпуском на родину.

На этом встреча и закончилась. Правда, им всем -- Наркому, Командиру, молодым и самому Гусеву -- пришлось ещё минут семь подождать в приёмной, но это небольшая цена за то, чтобы увидеть, как Он лично провожает Кощея до выхода из кабинета.

А на следующий день, когда они уже собирались садиться в самолёт, им привезли четыре новеньких -- в заводской упаковке -- радиостанции "Север"...

На Московское направление командование почему-то решило группу не возвращать. Просто ещё до начала распутицы сдвинуло её немного к северу, чтобы в зоне действий были леса, и всё. Причины... А кто ж их знает? То ли ожидали активности противника в этих местах, то ли собирались проявить свою... То ли (думать об этом не хотелось, но пример, увы, уже был) чтобы не делиться славой непонятно с кем.

Молодых -- всех троих -- сразу после перебазирования оправили в краткосрочный отпуск, а сами занялись... В общем, всем понемногу. Изучали район, знакомились с "соседями", гоняли пополнение -- Командир решил, что группе нужен свой снайпер, и после быстрого, но тщательного отбора на эту должность был принят Игорь Сазонов. Парень, несмотря на молодость, успевший повоевать, полежать в госпитале и заработать Красную Звезду и две медали. Но, увы, не дотягивающий по своим физическим кондициям до принятого в группе уровня. Так что пришлось усиленно заниматься исправлением этого недостатка.

Ещё все дружно -- новичок, Гусев и князь -- под руководством Мишки Северова занимались освоением поступивших в группу радиостанций. Сергей с напарником ночами бегали "пощупать гансов" - но не часто и стараясь не оставлять очень уж узнаваемых следов -- а Кощей в свободное время (которое он сам себе назначал) занимался художественным царапаньем по металлу. По оружейному, если точнее. А если совсем точно, то по старым добрым наганам. Тот, самый первый, которым Гусев работал в Харькове, Командир потом куда-то унёс, но через месяц вернул и попросил сделать ещё что-нибудь похожее, но не с наганом. И получил в ответ лекцию на тему "Почему громыхает громыхалка". После которой у Колычева и присутствовавшего там Серёги появился другой вопрос: а он-то откуда об этом знает?

Потом стали возвращаться из отпуска молодые, сходу включаясь во фронтовую жизнь с её заботами и радостями. Потом Кощей всё же притащил и торжественно -- в присутствии Командира и Гусева - вручил снайперу СВТ-40 с оптикой, покрытую узорами из царапин как бы не гуще, чем наганы... Правда, совсем тихо она стрелять от этого не стала, но, по общему мнению, теперь не громыхала, а просто громко хлопала. Потом... потом было много разных событий, значительных и не очень, а потом кто-то заметил, что гансы начали куда-то уводить свою бронетехнику.

Ну, заметил и заметил -- на то она и обстановка, чтобы меняться, а переброска сил с одного участка на другой дело на войне обычное. Так что отправили несколько разведгрупп с задачей уточнить, что и куда, и успокоились. То есть занялись другими делами. Более на тот момент важными.

Разведчики подошли к порученному делу ответственно. Чуть ли не носом перепахав прифронтовую полосу, они вывалили на стол начальству добытые сведения, а уже это самое начальство, сведя всё воедино и получив что-то похожее на цельную картину, сделало стойку: на обычную ротацию происходящее походило меньше всего. Зато очень даже -- на скрытную переброску сил... Куда?

Чтобы это выяснить, снова отправили разведку. Безрезультатно. Правда, одна из групп нарвалась на засаду и долго убегала, пытаясь стряхнуть хвост, но посланная в тот район воздушная разведка ничего не обнаружила. Конечно, можно было послать ещё группу, но теперь именно в подозрительное место, но -- время. Нельзя ждать до бесконечности: и начальство торопит, и, наверняка, знание закона сохранения -- если танков здесь убавилось, значит, их где-то прибавилось... Конечно, в этом самом "где-то" их могут обнаружить другие разведчики -- те, которые там поблизости. Но ведь могут и не обнаружить?.. А значит...

Хорошо, когда есть знакомые. Ещё лучше, когда один из этих знакомых -- леший. Причём дружелюбно настроенный леший. Ну а если те, кого тебе очень нужно найти, этому самому лешему ещё и не нравятся...

В общем, нашли, как гансы вывозят технику с этого участка. Неизвестно, как напарник объяснял Хозяину леса, что именно им нужно, но тропа вывела группу в середину не слишком большого лесного массива, куда гитлеровцы протянули железнодорожную ветку (а кто ещё? До войны её, судя по карте, не было!) от ближайшей узловой станции и где организовали пункт погрузки техники на платформы. Потом эту технику маскировали и с наступлением темноты или нелётной погоды вывозили. Сначала -- на ту самую узловую, оттуда -- на юго-запад, до Прилук, а уж от них куда-то на север. Куда именно, захваченный начальник узловой не знал и специально не интересовался -- чревато.

Строго говоря, на этом задачу можно было считать выполненной и возвращаться, потому что тащиться в эти самые Прилуки... Это даже только с напарником то ещё развлечение, а уж с двумя молодыми вдобавок... да учитывая, что у снайпера это вообще первый глубокий выход... А потом ещё и в самих Прилуках... Наконец -- сведения...

Просидев четверть часа над картой, но ничего так и не придумав, Сергей поделился сомнениями с напарником и услышал в ответ короткое:

- Пиши.

- Что писать? - не понял Гусев.

- Весть, - пояснил Кощей, пересыпая из руки в руку нитку "костяных бус". - Командиру.

А несколькими минутами позже безмерно удивлённый Игорь Сазонов, комсомолец, красный офицер, орденоносец и снайпер, наблюдал собственными глазами, как сначала подброшенные князем вверх то ли бусы, то ли чётки превращаются в парящую на длинных распростёртых крыльях... эту... что-то, а затем оно - это крылатое что-то - подхватив непонятно откуда взявшимися лапками свёрнутое трубочкой донесение, тает в воздухе...

Вернулось это меньше, чем через четверть часа. Уронило в протянутую руку товарища... э-э-э... капитана тоже свёрнутый трубочкой ответ, потом, стремительно обмотавшись вокруг его шеи, цапнуло за мочку левого уха и ещё через десять секунд ссыпалось бусами в ладонь князя. И только тогда снайпер, как будто его застигли за подсматриванием, поспешно отвернулся.

Сдерживая улыбку, Гусев аккуратно развернул послание и обнаружил там только одно слово: "Проверьте". И координаты двух районов, интересующих Командира.

Хмыкнув -- в тех местах, по слухам, уже не первый день гуляла банда националистов, не столько воевавшая с захватчиками (точнее, вообще не воевавшая), сколько грабившая мирных жителей -- Сергей объяснил группе новую задачу и скомандовал выдвижение. Шли не особо торопясь, поскольку и новичок пока ещё не тянул ставшего уже привычным для остальных темпа, и, что важнее, задача была несрочная (во всяком случае, особых указаний на этот счёт в новом приказе не было). Хотя всё равно по скорости получалось быстрее обычных бойцов. Примерно как тогда, в Белоруссии. Хотя лес тут был другой...

Точнее, это Гусев поначалу так думал -- что лес другой. О чём и спросил на одном из пятиминутных привалов, которые устраивали после каждого часа марша. Мол, откуда здешний Хозяин знает, что с ними можно иметь дело, и откуда тропа, если вокруг только степь с редкими кустами (и судя по той силе, с какой потянуло любопытством от молодых, вопросы эти интересовали не только его).

Напарник поглядел на старательно греющих уши молодых и насмешливо поинтересовался, помнит ли Гусев, как он, князь, показывал им с Командиром территорию ("Земли"), которую они -- Лиса, Змей и сам Кощей -- когда-то хранили?

От молодых потянуло разочарованием: их при том разговоре не было. Они вообще тогда в других местах воевали.

Покосившись сначала на одного, потом на другого -- бойцы держали каждый свой сектор, но при этом старались повернуться так, чтобы хоть одно ухо было направлено на беседующих -- Серёга мысленно хмыкнул и специально для них уточнил:

- То есть ты хочешь сказать, что от Урала до Рейна -- это всё был лес?!

- Так, - подтвердил напарник.

- Так это ж когда было!..

После этих Серёгиных слов князь молчал долго, всё оставшееся время привала. И только когда группа уже строилась в походный порядок, с едва заметной грустью поговорил:

- Люды забыли... А Мать-Земля -- помнит!..

Когда группа добралась до леса, Гусев объявил большой привал: людям нужно было передохнуть и перекусить. Ну а напарнику - "поговорить"... с кем-то там. То есть наверняка с лешим, но не исключено, что и с... духами. Потому что без их помощи выполнить задание так, как ждёт Командир, вряд ли получится -- как прикажете искать пусть даже крупную банду на площади в несколько сотен квадратных километров леса? Можно, конечно, опросить местных жителей о численности, вооружении, возможном местонахождении базы националистов. Ну, если очень повезёт и кто-то из упомянутых местных узнает кого-то из бандитов...

...И задание будет считаться выполненным...

...Хреново выполненным. Командир этого, конечно, не скажет, но Гусев уже достаточно взрослый, чтобы понимать некоторые вещи без подсказок. И напарник (Сергей нашёл взглядом князя. Тот сидел, прислонившись спиной к старой берёзе, прикрыв глаза) тоже... кхм, взрослый...

Очередной хутор, к которому их вывела тропа, был заметно меньше и беднее предыдущего, а вот народу на нём -- заметно больше. Вооружённого и с эмблемами оуновцев на картузах и папахах. То есть как раз того, который разыскивали. Смущало только количество -- Кощей насчитал меньше десятка. То есть или ещё где-то бродят несколько штук, или такая банда в этих местах не одна. Но в любом случае придётся брать "языка". И в любом случае лучше подождать до ночи. А там, глядишь, и "гуляки" подтянутся...

Объяснив бойцам планы на ближайшее будущее, Гусев отпустил их отдыхать (князь подежурит, он сказал), а сам, выбрав одну из берёз, устроился на выпиравших из земли корнях, опёрся спиной на ствол и, по примеру напарника, прикрыл глаза. Внутренние часы отсчитывали секунды и минуты, но полковник к ним не прислушивался -- когда придёт время, он поймёт и так. Ну, или ему скажут...

Над головой коротко протрещало, и вцепившиеся в левое ухо зубы вырвали сознание Сергея из тех глубин, в которые оно незаметно для хозяина погрузилось. Коротко помянув неприличную женщину (напарник говорил, что в старые времена это слово означало неправду), полковник открыл глаза, и тут же треск повторился, но теперь, как показалось Гусеву, в нём прозвучали удовлетворение и насмешка. Ответив хулигану коротким шипением сквозь стиснутые зубы, полковник не задумываясь послал в пострадавший орган немного Силы, и завозился, пытаясь подняться -- ноги затекли. Когда это наконец удалось, Сергей постоял немного, держась за дерево, и зашагал в сторону опушки, мысленно представляя, что он сейчас выскажет некоторым безответственным товарищам.

Однако добравшись до лёжки напарника -- последние метры пришлось преодолевать на четвереньках -- Гусев, вместо прочувственной речи о недопустимости натравливания на боевых товарищей всяких там Шил, Шилов и даже Шилей, просто спросил:

- Зачем?

- Ты не слышал, - хмыкнул напарник, и Сергей, когда до него дошёл смысл ответа, похвалил себя (не вслух, понятное дело) за проявленную сдержанность. А то бы выглядел сейчас...

Полковник поворочался, устраиваясь поудобнее, и только потом аккуратно отодвинул мешающую веточку и поднёс к глазам бинокль. За то время, пока он... отдыхал, на хуторе произошли существенные (по меркам этого захолустья, понятное дело) изменения. А точнее, перед крыльцом стояла обычная крестьянская телега, запряжённая грустной и тоже крестьянской лошадкой, старик с разбитым в кровь лицом, двое подростков -- девчонка и пацан. Девчонке на вид было лет шестнадцать-семнадцать, мальчишке же вряд ли больше тринадцати.

Ещё там присутствовали четверо бандитов. Двое держали вырывающихся детей, третий что-то говорил старику, а четвёртый, шаривший в телеге, как раз в этот момент вываливал из неё какой-то длинный тёмный тюк. А потом ещё один. И только тогда до Серёги наконец дошло, что это -- люди. Похоже, в комбинезонах. Судя по всему -- лётчики. Со сбитого бомбера.

Помянув так любимых напарником Чернобога и Белобога, Гусев опустил бинокль, перевернулся на спину и спросил:

- Княже?

Те секунды, которые Кощей молчал, давая возможность что-нибудь добавить к сказанному, показались Сергею вечностью. Но эта вечность закончилась, когда князь проскрипел:

- Дети...

- Дети, - повторил полковник и вдруг понял, что если сейчас не отдаст приказ атаковать, Кощей пойдёт один, и он, полковник Сергей Гусев, больше никогда не сможет назвать его напарником. И поэтому, прикрыв глаза и медленно досчитав до пяти, он снова перевернулся на живот и повернулся к Кощею: - Княже, молодых поднимешь? Или мне сходить?

Молодых -- точнее, Абаева, а тот растолкал Сазонова -- разбудил князь, и через минуту оба бойца уже подбирались к лёжке. Как и полковник до этого -- на карачках. Ещё минуты полторы заняла постановка задачи (Сазонов прикрывает, Абаев держит обратную сторону дома, сам Гусев сначала берёт двоих копошащихся в дальнем сарае, а потом тоже смотрит, чтобы в его сторону никто не убежал), и ещё через минуту Сергей с Бахытом, пригнувшись и стараясь не топать, бежали по идущей вокруг хутора едва заметной тропинке, созданной лешим по просьбе князя.

Добравшись до, хм, "исходного рубежа" и оглядевшись, полковник осторожно подобрался ко входу в сарай, неторопливо смотал с шеи "костяные бусы" (висеть на руке летучий разбойник отказался категорически) и не раздумывая швырнул вверх. И спустя секунду, которая понадобилась Шилу, чтобы принять свой второй облик и подняться повыше, небо над хутором распорол жуткий звук, больше всего, по мнению Гусева, походивший на треск рвущегося брезента...

Картина, которую застал Гусев, выйдя из-за угла дома, оказалась... почти привычной. Несколько фигур, застывших в разных позах возле телеги. Отличий, если не вдаваться в мелочи, было всего три. Во-первых, лошадь, которую тоже зацепило выплеском Силы и которая сейчас тихо паниковала, не имея возможности выразить своё отношение к происходящему даже ржанием. Во-вторых, девчонка. Та самая. Она сейчас, стоя рядом с застывшим мальчишкой, беспомощно крутила головой по сторонам -- похоже, в момент... ну, наверное, удара она находилась где-то в другом месте. Скорее всего, в доме. Ну и последнее значимое отличие -- два националиста, аккуратно лежащие немного в стороне. Они, скорее всего, тоже потом появились. В смысле, напарник притащил.

И как бы в подтверждение этой мысли дверь дома скрипнула, и на крыльцо вышел Кощей, князь ночной, во всём своём великолепии. То есть в выгоревшем хэбэ без каких-либо знаков различия и прочего, в такой же выгоревшей пилотке без звёздочки и в ботинках с обмотками. И с двумя бессознательными телами, которые он тащил волоком, ухватив за воротники. Что интересно, при его появлении девица перестала метаться, сделала было движение навстречу, но потом вдруг передумала и шарахнулась назад, попытавшись спрятаться за "статуей" старика.

Не обратив внимания на девчонку (это она так думает), напарник подтащил добычу к уже лежавшей парочке и уложил так, что получился аккуратный ряд, затем отошёл на пару шагов и с выражением полного удовлетворения на своём обтянутом бледной кожей черепе полюбовался тем, что получилось. Хмыкнув, полковник подтащил своих и пристроил рядом, после чего, подойдя к напарнику, глубокомысленно заметил:

- Так лучше.

- Так, - согласился напарник. Потом вздохнул и направился к дому.

Гусев некоторое время смотрел ему вслед, пытаясь понять, что означает этот вздох, но так ничего и не придумал. А тут ещё из-за дальнего угла дома показался пятящийся и пыхтящий почти как паровоз Абаев, тянущий за собой приличных размеров тело. Зрелище было то ещё, и Сергей не удержался:

- Баха! Ты сейчас на муравья похож!

Бахыт, бывший потомственным охотником, не обиделся. Наоборот, остановившись и повернувшись к полковнику, он выпятил грудь, задрал нос и гордо заявил:

- Да! Я -- сильный!

- Только лёгкий, - хмыкнул Гусев, подойдя ближе и хватая тело за другую руку -- ворот поддёвки оказался почти оторван и болтался на нескольких нитках.

Когда всех бандитов собрали и аккуратно выложили, а мирных жителей и лошадку "разморозили", Сергей отправил Абаева за Сазоновым и вещами, а сам вместе с напарником занялся лётчиками, поскольку свои, да ещё и раненые. А остальные подождут, никуда не денутся...

Во время неспешного (а куда торопиться?) разговора выяснилось, что летуны эти из экипажа сбитой несколько дней назад "пешки", которую командир посадил на край болота. Конечно, можно было бы выпрыгнуть, но бортстрелок не отвечал, а полной уверенности в его смерти не было, вот и...

Результатом стали сломанная нога штурмана и, возможно, тоже сломанные рёбра командира. Ну, или просто треснувшие -- оно как-то не до уточнений было. После приземления выяснилось, что бортстрелок погиб ещё в воздухе, но никаких сожалений по поводу того, что сели, а не выпрыгнули, у летунов не возникло. Во всяком случае, Гусев их не почувствовал.

Придя в себя после довольно жёсткой посадки, остатки экипажа забросали погибшего ветками, как смогли, и двинулись на восток. Ковыляли два дня, а на третий столкнулись с местными жителями. Поначалу обрадовались, а потом, когда нарвались на патруль националистов...

На этом месте командир экипажа поморщился, явно вспоминая полученные пинки и, чего уж тут, наверняка испытанный страх.

Задумчиво покивав, Гусев на всякий случай посмотрел на пилота Силой и, убедившись, что с рёбрами там и правда не всё в порядке, поручил успевшим вернуться молодым оказать представителям доблестного воздушного флота СССР первую помощь. Сам же отошёл к гражданским, стоявшим тесной кучкой неподалёку.

Странные они были, эти гражданские. Вроде бы и крестьяне, но у старика (кстати, он уже успел умыться) взгляд иной раз становится, как у особистов -- острый такой, пронизывающий. И дети... Хотя они-то как раз могли просто приехать к родственнику на лето, а тут война... Н-да... К родственнику... А вот родственник этот...

- Дык, сельския мы, товарищ командир, - проникновенно сообщил дед на прямой вопрос. - Туточки неподалёку хутор наш.

- Угу, - кивнул Гусев больше себе, чем собеседнику. Старик не врал, это понятно. Он просто недоговаривал. В надежде, что у "товарища командира" не будет желания углубляться, так сказать. Желания или времени. Однако у Сергея как раз и того, и другого хватало. А ещё очень хотелось проверить мелькнувшую догадку. И потому он продолжил: - А раньше ты кем был? - и глядя, как сначала сверкнули из-под седых бровей глаза, потом выпрямилась сгорбленная спина, развернулись плечи и, наконец, приподнялся подбородок, понял: "Есть!"

Вот так и познакомились. Сначала старик просто сказал, что он из бывших, и спросил, является ли это преступлением, как раньше. Потом, когда Гусев объяснял, что не является, вдруг застыл, широко раскрыв глаза и уронив челюсть. Проследив направление его взгляда, Сергей увидел лётчика, с которого молодые перед перевязкой снимали одежду. Они уже сняли верхнюю часть комбинезона, под которым у пилота была гимнастёрка. С погонами...

Мысленно хмыкнув, полковник негромко пояснил:

- У нас с января погоны введены. Просто не всех успели ими снабдить. А вот лётчику повезло.

- А... - отозвался старик, явно не зная, что сказать. Гусев же, подождав немного, продолжил:

- А ещё у нас теперь не командиры, а офицеры, - потом подумал и добавил: - А комиссаров у нас ещё в прошлом году обратно в политруки перевели.

Сергей отвернулся. Считывать чувства, которыми фонтанировал этот дед он мог и так, а вот смущать хорошего человека взглядом в минуты его слабости... А что человек хороший, следовало уже хотя бы из того, что имея на руках двух детей (ну ладно! Ладно! Одного подростка и одну девицу на выданье!), он всё же попытался помочь раненым лётчикам. И не его вина, что не получилось...

Старик кашлянул, привлекая внимание, и когда Гусев опять повернулся к нему, поднёс руку к козырьку картуза, отдавая честь:

- Позвольте представиться! Семнадцатого гусарского Черниговского Его Императорского Высочества Великого Князя Михаила Александровича полка ротмистр Савелий Окунин!

Сергею потребовалась целая секунда, чтобы справиться с изумлением, после чего он, точно так же вытянувшись по стойке смирно (при этом, поскольку на груди висел ППШ, левая рука вытянута и прижата к боку, а правая на шейке приклада), громко и чётко ответил:

- Капитан Сергей Гусев! Осназ! - выждал несколько секунд и, протягивая руку, уже тише добавил: - Рад знакомству, товарищ ротмистр.

Приятно пообщаться с умным человеком. А с умным и достойным -- тем более. Если б ещё и дела при этом сами делались... Но -- увы. И потому, оставив ротмистра с внуками шушукаться о своём, Гусев отправился заниматься бандитами.

Дело оказалось не трудным, а... Противным. Так что допросив главного бандита и ещё парочку, Сергей махнул на остальных рукой. Вряд ли они могли добавить к уже услышанному ещё что-нибудь интересное. А полковник и без того чувствовал себя, как будто поковырялся в куче... этого самого. Так что сказав Кощею, что захваченные больше не нужны, Гусев снова направился к деду -- надо было договориться об укрытии лётчиков, поскольку взять их с собой группа не могла.

Бывший ротмистр не возражал, предупредив только, что укроет их не в самом доме, а в землянке, вырытой ещё в начале войны. На всякий случай. Согласившись, Гусев направился к летунам, а за спиной кто-то шёпотом доказывал "деду Савелию", что "это ж наши!". Мысленно хмыкнув -- на месте старика, наверняка успевшего за свою жизнь навидаться всякого, он бы и сам не спешил поделиться с первыми встречными своими тайнами -- Сергей продолжал шагать, как будто ничего не слышал.

Узнав, что им предстоит погостить у местного жителя, лётчики, конечно, от радости не прыгали, но и огорчились не слишком сильно. Точнее, полковник почувствовал исходящее от них лёгкое разочарование, но и только. Явно уже обдумали сложившееся положение и поняли, что взять их с собой разведчики не могут. А разочарование... Ну, была надежда на чудо вроде вызова самолёта для эвакуации... Но -- не сложилось...

Мимо бесшумно, если не считать лёгкого шуршания одежды, проскользнул Кощей, неся на плечах очередную пару "брёвен", и летуны тут же воспользовались поводом сменить тему. Проводив князя удивлённо-завистливыми взглядами (сам Гусев уже привык, а вот для посторонних зрелище представлялось чем-то вроде циркового номера. Только оркестра не было и силач не по кругу ходил, а прямо), лётчики дружно вздохнули, и штурман спросил:

- Куда это он их?

- Лешему отдаст, - хмыкнул Сергей.

Штурман опять вздохнул, теперь уже досадуя на себя, а за спиной полковника мальчишеский голос уверенно заявил:

- Леших не бывает! Это сказки!

Обернувшись, Гусев посмотрел на подошедших старика с детьми, хмыкнул и спросил ротмистра, будет ли он забирать оружие. Дед некоторое время мялся, переводя взгляд с Сергея на лежавшие в стороне кучкой винтовки и пистолеты, но в конце концов решился и отправил детей грузить добро на телегу, а сам, отведя полковника в сторонку, попросил у него карту. Развернул её, некоторое время изучал, а потом принялся объяснять, водя пальцем. Показал устроенный гансами укрепрайон на севере (командование о нём знало), потом болото и, наконец, место, где, по его словам, начинается идущая через это болото гать. Вроде бы ещё в Мировую построенная. Местные об этой гати, опять же по словам Окунина, давно забыли, а он сам нашёл чисто случайно. А гать хоть и старая, но ещё крепкая, современный средний танк выдержит...

Гусев задумался. Сведения, конечно, требовали проверки -- не потому что полковник не верил старику, но бывший ротмистр мог... ошибаться, и те же "тридцатьчетвёрки" гать не выдержит, но если всё же... Но как бы то ни было, решать будет командование. А его, Гусева, дело -- доложить. О чём он и сказал, складывая карту.

Однако старик продолжал стоять, о чём-то раздумывая, и это что-то было явно важнее забытого перехода через болото. Во всяком случае -- для бывшего ротмистра. Гадать, что именно, не имело смысла, и потому Сергей просто ждал, поглядывая по сторонам. И дождался: набрав полную грудь воздуха, Окунин на одном дыхании, коротко и чётко сообщил, что это дети комдива Игнатьева, а ему не родня. Что он подобрал их в самом начале войны. Подобрал и оставил у себя, поскольку переправить их на восток возможности не было. И что очень желательно их эвакуировать до того, как в эти места придут бои.

Положение, в общем-то, складывалось... Хотя -- нет. Не такое. Тогда был "язык", которого требовалось срочно доставить, сейчас -- просто сведения. Да, важные, но это с точки зрения Гусева, а как на них посмотрит командование -- тот ещё вопрос.

Далее -- дети. Тогда у них не было ни кола ни двора, сейчас -- надёжное убежище, где они вполне могут пересидеть хотя бы сутки. А за это время либо Командир выбьет самолёт для эвакуации, либо князь вернётся сюда (уже один, потому что так быстрее, или Сергей совсем не знает напарника) и спрячет всех так, что их с собаками не отыщешь. Значит...

Прежде всего -- полоса для посадки. Желательно, для Ли-2, но в крайнем случае сойдёт и для "половичка". Но это молодые сделают -- всё равно им придётся остаться. Ну и Кощея... убедить. То есть сначала, конечно, убедить, а потом уже и...

Князь, перехваченный во время ходки за очередной (третьей) парой жертв, на вопрос полковника, за сколько они вдвоём смогут добраться до своих (но так, чтобы Гусев после этого говорить мог), на секунду задумался, а потом потребовал подробностей. Выслушав, опять ненадолго задумался, после чего сказал, что если выйти с наступлением темноты, к восходу будут на базе, только сначала надобно Командиру весть послать. Чтобы не ушёл куда...

Весть послали, ответ получили, молодым задачу объяснили, телегу проводили... Потом посмотрели друг на друга, на солнце, которому до захода оставалось ещё не меньше пары часов, опять друг на друга и... побежали.

На закате сделали остановку на пять минут, и как только верхний край солнца скрылся за горизонтом, побежали опять. Теперь уже не останавливаясь до самой базы, до которой добрались за пять минут до восхода. То ли случайно так получилось, то ли напарник постарался, солнце они встречали, сидя на завалинке и неторопливо, маленькими глотками, отхлёбывая горячий свежезаваренный чай.

Известие о пути через болото оставило Командира почти равнодушным: не тот уровень. Всего лишь тактический. Ну, или, с некоторой натяжкой, оперативный. А если гансовский укрепрайон, для обхода которого этот путь нужен, окажется в котле, то и вообще...

Другое дело, если что-то пойдёт не так, а потом выяснится, что на предоставленные группой Колычева сведения не обратили внимания. Вот только такая правота, насколько знал Гусев, Ивана Петровича не привлекала, и потому придётся теперь Командиру уговаривать и намекать. Уговаривать не отмахиваться от полученных сведений и намекать на неприятности в случае чего. И в конце концов он своего добьётся. Пока же "полковник" Колычев хотел знать, что случилось такого срочного, из-за чего Гусев с Кощеем бросили ("Оставили!") во вражеском тылу половину группы и ценный прибор -- радиостанцию.

Поначалу, когда Сергей просто рассказал о детях, упомянув о том, что их (а заодно и лётчиков) желательно вытащить оттуда до начала боевых действий, Иван Петрович отнёсся к новости спокойно, однако стоило Гусеву назвать их фамилию, как Командира будто подменили. Буквально подпрыгивая от нетерпения, он засыпал полковника вопросами, задавая следующий едва ли не раньше, чем получал ответ на предыдущий. И только когда Гусев рассказал всё, что знал, и описал всё, что успел заметить, немного успокоился и наконец объяснил, почему это его так взволновало.

Оказывается, извилистые военные дороги свели их с племянниками Командира, детьми его сестры и старого, аж с Гражданской, боевого товарища. Когда в сорок первом эвакуировали из Кобрина семьи комсостава, эшелон попал под бомбёжку и сестра Командира погибла, а вот детям всё же удалось спастись. Оказывается. Но известно это стало только вот сейчас...

Постучав и получив разрешение, в кабинет просочился Нечипоренко с тремя исходящими паром кружками. Аккуратно пристроив их на край стола, рядом с картой, козырнул и так же тихо исчез. Когда он вышел, Кощей достал из-за пазухи флягу и плеснул немного в одну из кружек, пододвинув её затем к Командиру.

С сомнением посмотрев на то, что ему подсунули, Иван Петрович осторожно сделал глоток, покатал на языке и приложился уже смелее. Чем заслужил одобрительный кивок князя. Гусев тоже приложился к своей кружке и обнаружил в ней чай. Сладкий, как он любил. А вот напарник наверняка опять пил простой. Подумав об этом, Сергей решил, когда полетят за детьми, прихватить с собой соли, мыла спичек, ещё чего-нибудь такого... полезного... И сменять у бывшего ротмистра на мёд. Если, конечно, у него есть...

За полчаса до захода солнца пришёл условный сигнал от молодых, и всё завертелось. В ожидающий в готовности Ли-2 грузились бойцы сводной группы, состоящей из разведчиков и сапёров. Иван Петрович что-то объяснял командиру экипажа, кивая в сторону стоящих у ведущей в самолёт короткой лесенки в ожидании напутствия любимого начальства князя с Гусевым. Объяснял явно не в первый раз, потому что от летуна тянуло смесью нетерпения и тоски (и хочется послать надоеду куда подальше, и нельзя). Кто-то -- то ли второй пилот, то либортмеханик -- запускал двигатели, а Кощей, тыкая в одолженную у Сергея карту пальцем, что-то объяснял штурману.

Наконец все загрузились, залезавший последним штурман втащил в самолёт лесенку, закрыл дверь, и транспортник, почему-то напомнивший полковнику застоявшегося коня, довольно взрёвывая моторами, начал выруливать на старт...

Минут через двадцать после взлёта князь ушёл в кабину, и вскоре двигатели заработали тише, а машина, по ощущениям Гусева, снизилась. У Сергея мелькнула было мысль пойти посмотреть, но вспомнив, как напарник выводил в точки сброса "половички", он её задавил. Народ в кабине и без того, небось, охреневает, не стоит их смущать ещё больше. Хотя, конечно, хотелось посмотреть на лица экипажа, когда Кощей выведет самолёт точно к месту.

Летели около часа, несколько раз круто меняя направление, потом вернулся напарник, а следом за ним из кабины выглянул штурман и объявил, что машина идёт на посадку и надо держаться покрепче. И почти сразу после этого с небольшими перерывами последовали несколько крутых поворотов. Затем было довольно резкое снижение, толчок и зверская тряска.

Наконец издевательство, именуемое взлётно-посадочной полосой только лишь по причине отсутствия чего получше, закончилось, и Ли-2 начал разворачиваться, чтобы если что, не тратить потом на это времени. А в его брюхе уже выстраивалась очередь желающих выйти, так что стоило штурману распахнуть дверь и отодвинуться в сторону, как наружу, не касаясь лесенки, посыпались бойцы разведгруппы. Следом за ними, уже не так шустро, выскочили приданные разведчикам сапёры (хотя кого тут кому придали -- ещё вопрос). Последним же, важно и неторопливо, как и подобает большому начальнику, на землю сошёл спецсотрудник Кощей, сопровождаемый "капитаном" осназа Гусевым и провожаемый всё ещё слегка ошалевшим взглядом штурмана.

На этот раз темой для раздумий Гусева стало упрямство. Если точнее -- старческое упрямство. А если ещё точнее -- упрямство бывшего гусарского ротмистра Окунина, ни в какую не желавшего оставить свой хутор хотя бы на время. Пока гансов отсюда не выпрут. А случиться это должно было достаточно скоро. Так что весь первый день пребывания на хуторе Серёга ходил за дедом Савелием хвостиком ("Ага, проедая плешь в благородной седине"), объясняя очевидные ему самому (но не Окунину) вещи и приводя железобетонные (опять же, для него, а не для бывшего ротмистра) доводы.

Правда, они -- вещи и доводы -- довольно быстро закончились, так что пришлось полковнику после небольшого перерыва начинать заново. И опять. И опять. Причём -- одному, поскольку молодые отбыли с детьми на самолёте, сапёры и разведка занимались гатью, а напарник с самого утра умотал в лес. "За травками". Предупредил только, чтобы по дороге не ходили. И не ездили. И вообще ближе пяти шагов (Кощеевых) не приближались. И свалил. А Гусеву пришлось применять власть, чтобы никогда не слышавшие о "косточках" и потому ни хрена не внявшие предупреждению бойцы сдуру не сунулись...

В общем, пока они там... это самое, ответственный офицер и большевик Сергей Гусев вёл среди отдельно взятого представителя не самой сознательной прослойки общества агитационную работу. При этом оказывая оному представителю помощь в пилке и колке дров, а также других-прочих хозяйственных и ремонтных работах... Чтобы, кхм, не послали...

Вечером того же дня, после наступления темноты, полковник пробежался к стоянке разведчиков-сапёров, благо располагалась она недалеко, чтобы узнать, как у тех идут дела. Дела, как ему сообщили, шли достаточно неплохо. То есть гать на самом деле обнаружена и на самом деле способна выдержать "тридцатьчетвёрку". На том участке, который успели проверить. А это примерно три четверти протяжённости. Проверили бы всё, но вот гансовские патрули... Не то чтобы они намеренно постоянно болото осматривали -- нет. Просто службу несут добросовестно. Вот и... Но всё равно, если завтра начать на восходе, то где-то... может быть... наверное...

Но лучше не загадывать!

Молча согласившись с этим попахивающим суевериями утверждением, Гусев пожелал бойцам спокойной ночи и побежал обратно. А на хуторе его уже ждала большая глиняная кружка с настоявшимся травяным отваром и небольшой узелок, развязав который, Сергей обнаружил несколько кусков колотого сахара. Секунду подумав, полковник протянул тряпицу с лежащим на ней лакомством хозяину, однако тот поблагодарил и отказался, и тогда Гусев положил угощение на середину стола. Потом вздохнул (про мёд он спросил Савелий Игнатьича ещё утром -- нету) и попробовал отвар.

Напарник готовил свои отвары -- те, что для таких вот спокойных посиделок, а не для лечения -- редко. Можно даже сказать, очень редко. Однако всё равно за почти два года знакомства с ним десяток раз набирался. И ещё ни разу вкус не повторился. Хотя одна общая для всех особенность имелась -- нельзя было в них сахар класть. Вкус от него портился. Это даже такой сластёна, как Гусев, признавал.

На следующее утро князь никуда не пошёл. Однако и помогать Гусеву убеждать упрямого бывшего тоже не стал. Нашёл местечко на солнышке, закрыл глаза и...

Отвернувшись, Сергей задавил в себе зависть и опять пошёл помогать Окунину по хозяйству...

Что Кощей не просто греется, стало ясно ближе к полудню, когда он вдруг приказал полковнику быстро укрыться, а сам перебрался на завалинку рядом с крыльцом. При этом его ставшее уже привычным заношенное-застиранное-выгоревшее хэбэ как-то незаметно вдруг превратилось в такие же заношенные штаны, рубаху и поддёвку, пилотка в картуз, а ботинки в лапти. Бывший ротмистр, на глазах у которого произошли эти изменения, аж крякнул, однако быстро пришёл в себя и устроился рядом, явно рассудив, что этот непонятный чужак просто так такие фокусы показывать не станет.

Гусев в это время, оглядевшись по сторонам и прикинув, откуда могут пожаловать гости, в конце концов просто отошёл за угол.

Долго ждать не пришлось. Не прошло и пяти минут, как на ведущей к хутору дороге появились двое, одетые по местной деревенской моде, но с карабинами и повязками шуцполицаев. Хромая один на правую ногу, другой на левую и время от времени хрипя проклятия сорванными голосами, эти двое старательно ковыляли к старикам, наблюдающим за их приближением с нескрываемым любопытством.

Когда до князя с ротмистром осталось шагов пять, щуцманы остановились, постояли, переводя дух, после чего более тощий потребовал от деда Савелия лошадь, поскольку "господину штурмфюреру" нужна Окунинская "кляча". А пока бывший ротмистр, слегка охреневший от такой наглости, подыскивал достойный ответ, второй добавил:

- И девку! Господин штурмфюрер любит молодых девок! - и заржал. А спустя секунду заржал и первый.

Когда же оба наконец оторжались, тощий грозно, как ему казалось, нахмурился:

- Ну чё си...

И застыл, беспомощно тараща глаза и постепенно бледнея от страха. Рядом точно так же изображал столб второй, только багровея.

Кощей некоторое время любовался получившейся картиной, потом наконец негромко позвал:

- Гусев!

- Здесь, княже! - отозвался Сергей, выходя из-за угла.

- Пытать будешь? - продолжая разглядывать полицаев, поинтересовался напарник совершенно спокойно.

- Придётся, - вздохнул полковник, ощущая, как идущий от изменников страх сменяется ужасом...

Допрос много времени не занял -- и допрашиваемые не врали и не запирались, и спрашивать их было почти не о чем. И если бы не необходимость убедить одного старого упрямца отправиться в места более безопасные, Гусев с ним -- с допросом -- и заморачиваться не стал. А так...

Десяток гансов на полуторке и столько же полицаев на двух телегах, возглавляемые местным "большим начальником" в чине аж штурмфюрера, выехали сегодня утром для проверки поступившего от одного из местных жителей доноса. И когда до хутора оставалось около километра, благополучно застряли на ровном, можно сказать, месте по причине поломки сначала упомянутой полуторки, а потом и телег. Ну и, наконец, когда лошадей попытались перепрячь в машину, дурная скотина непонятно с чего взбесилась, покалечила кучу народу и разбежалась в разные стороны. После чего этих двоих, как наименее пострадавших, отправили на хутор...

Слушая, как полицаи чуть ли не хором (а поначалу так и было, пока князь не приказал тощему заткнуться) рассказывают о причинах появления в этих местах, бывший ротмистр тихо ругался, а Сергей вспоминал грустный анекдот, случайно услышанный им, когда группа работала рядом с Барвенковским выступом. О том, что три хохла -- это партизанский отряд с предателем.

Тропа была -- загляденье. Широкая, ровная, прямая... И потому до базы добрались за две ночи, несмотря на то, что шли не торопясь, каждые два часа останавливаясь на пятнадцать минут, а днём вообще устроили привал до вечера. Хотя, помнится, вдвоём с напарником...

Но это всё, как говорит Командир, несущественно. Главное -- группа вернулась сама и вывела подопечных, выполнив задание и без потерь. А то, что сразу после прибытия с этих подопечных стрясли подписки о неразглашении -- что поделать. Жизнь такая. Зато было интересно наблюдать за встречей бывшего гусара с Иваном Петровичем и детьми. Ну и детей с бывшим гусаром -- насколько понял Гусев, эти трое и не надеялись ещё когда-нибудь увидеться. Во всяком случае, до конца войны. А тут...

В общем, такое простое маленькое человеческое счастье. А на следующий день -- тоже счастье, тоже простое и человеческое, но уже большое. Когда на базу примчался когда-то комдив, а сейчас уже целый генерал-лейтенант Игнатьев, сумевший вырваться на несколько суток для устройства семьи.

А когда счастливый отец отбыл, забрав нашедшихся детей и -- вполне ожидаемо -- бывшего ротмистра ("Ну так, Савелий Игнатьич, надо ж кому-то за детьми присмотреть? Да и привыкли они к вам..."), были вечерние посиделки втроём, ставшие уже привычными, но в этот раз...

Чем-то они отличались от тех, что раньше, и тех, что потом. Может, лёгкой грустью и доброй завистью при виде чужого счастья? Может. В этот раз Сергей не стал разбираться в своих ощущениях. Чтобы не испортить. Он их просто запомнил...

Во время очередных таких посиделок напарник насторожился, а потом неожиданно прыгнул вперёд и растаял в воздухе. До не успевших даже понять, что случилось, Командира с Гусевым долетело скрежещущее: "Вернусь!"

- Куда это он? - озадаченно пробормотал Колычев.

- Не могу знать, тащ полковник, - отозвался Сергей. Секунду подумал и озвучил то, что лежало на поверхности: - Что-то случилось...

Иван Петрович насмешливо хмыкнул:

- Ну спасибо, Серёжа! А то бы я сам не догадался!

Гусев промолчал. Помочь Командиру он ничем не мог. Даже советом. Хотя...

- Товарищ полковник, а может, просто подождать?

С одной стороны -- идея так себе, с другой -- Иван Петрович оказался сейчас в положении, что называется, хуже не придумаешь. Потому что то, что союзника перестали приглашать участвовать в серьёзных операциях, не означает, что его оставили без присмотра. Другими словами, комиссар государственной безопасности Колычев И Пэ просто обязан докладывать о действиях князя. А о некоторых, таких, как, например, уходе -- в смысле, уходе совсем -- немедленно. Наверняка.

Вот только сейчас напарник сказал, что вернётся. То есть может получиться, что Командир доложит, поднимет тревогу, а где-нибудь через час появится весь такой довольный Кощей и выложит на всеобщее обозрение отнятый у гансов пулемёт редкой модели. К примеру. И потому получается, что подождать -- мысль не такая уж и глупая. Если недолго. Например, до следующего вечера. А лучше -- до следующего вечера и ещё ночь. А уж потом можно будет и докладывать. Ну, или раньше, если князь до назначенного срока объявится или чудика своего пришлёт...

Примерно так...

Выслушав довольно длинную и несколько сбивчивую речь, подчинённого, Командир некоторое время всматривался в его лицо, а потом переспросил:

- Говоришь, до следующего утра?..

Напарник появился меньше чем через сутки. Перед самым обедом -- Гусев как раз спускался с крыльца, направляясь в столовую -- он вышел из воздуха, держа на плече очередное "бревно", только, ради разнообразия, в чёрной форме. Оглядевшись по сторонам и не обращая внимания на выпучившего глаза часового, князь спросил Сергея, где Командир, а услышав, что отъехал по делам, просто скинул "добычу" на землю и медленно побрёл к своему любимому месту на завалинке.

Поглядев ему вслед, полковник занялся телом, при ближайшем рассмотрении оказавшимся штурмбанфюрером СД. Зверюшка не то чтобы совсем уж редкая, но и на каждом углу не валяется. В общем, неплохой подарок Командиру. Если -- Гусев невольно обернулся и посмотрел на сидящего прикрыв глаза и подставив лицо солнцу Кощея -- это подарок.

Но это можно будет выяснить и вечером, Когда вернётся Колычев, а пока -- Сергей, поднатужившись, взвалил негнущееся тело на плечо и неторопливо зашагал к хате, в которой разместились здешние особисты.

Сдав "тело" на ответственное хранение и с большим трудом отделавшись от всяких неуместных вопросов вроде "Что это с ним?" и "Как с этим... поговорить?", полковник направился было обедать, однако у самой столовой остановился. Постоял немного и, развернувшись, решительно зашагал к штабу группы.

Напарник сидел всё на том же месте и в той же позе. С опущенными веками, каменным лицом и наглухо закрытыми чувствами. Конечно, если что-нибудь спросить, он ответит, но...

В общем, не время сейчас. Тем более не стоит спрашивать, с чего он так разозлился. Об этом вообще лучше не спрашивать. Наверное. Ну, или начать с эсдэшника -- наверняка ведь князь его не просто так прихватил. Н-да...

Гусев подошёл ближе, снова постоял, ожидая... чего-то, и в конце концов сел рядом, рассудив, что если Кощею хреново, то, может быть, от того, что рядом будет напарник, ученик и, наконец, просто друг... в общем... это... Хуже не будет.

Потом напарник не то спросил, не то просто заметил:

- Ты не обедал.

- Нет, - подтвердил Гусев и в свою очередь тоже спросил: - Как понял?

- Запах, - объяснил Кощей. И они опять замолчали.

Солнце уже начало уходить за горизонт, когда вернулся Командир и первым делом подошёл к сидящей с закрытыми глазами парочке. Постоял немного, то ли ожидая, что на него обратят внимание, то ли не зная, что сказать, и в конце концов поздоровался:

- Гой еси, добры молодцы!

- И тебе поздорову, - после небольшой задержки ответил князь. Опять подождал немного и ехидно добавил: - Коли не шутишь.

- Да какие тут шутки, - вздохнул Иван Петрович. Махнул рукой, разрешая садиться, Гусеву, вскочившему при звуках начальственного голоса, и сам опустился на завалинку по другую сторону от Кощея.

Колычев молчал, явно ожидая наводящих вопросов, однако ни князь, ни даже Сергей не спешили облегчить ему жизнь. Первый был занят -- провожал уходящее на отдых светило ("Да-да! Земля круглая! Знаем-знаем!"), он вообще старался не пропускать ни восходов, ни закатов. Второй... Ну, он просто решил, что если последовать примеру учителя, хуже не будет. Тем более что в поклонении богам напарник замечен не был, а раз так, то и встречи-проводы эти, получается, не религиозный ритуал, а какое-то упражнение.

Наконец последний -- прощальный -- луч погас, и Кощей пошевелился. Совсем чуть-чуть, но явно ожидавший этого Командир встрепенулся:

- Княже, так кого ты там притащил такого интересного?

- Игрушку, - хмыкнул Кощей. - Тебе, до следующего захода. Что хошь с ним твори. Хошь -- шкуру сдирай, хошь -- наизнанку выворачивай. Но чтоб к следующему заходу был жив и в своём уме, - и уточнил: - Он.

Промычав в ответ что-то невразумительное, Командир посмотрел на Гусева, однако тот тоже мало что понял и ответил Ивану Петровичу таким же растерянным взглядом. Поняв, что от подчинённого помощи не будет, Колычев попытался разобраться сам:

- А ты его, что, ещё кому-то потом отдашь?

- Муравьям, - совершенно серьёзно ответил напарник. Хотя он и шутил так же -- мор... э-э-э... лицо каменное, голос серьёзнее некуда...

Будь Сергей один, он бы просто подождал и посмотрел, что будет. Однако любимое начальство, страдающее от не-у-дов-лет-во-рённого любопытства, было жаль, и потому полковник попробовал прояснить... вопрос:

- Муравьям -- это Лесу?

- Муравьям -- это муравьям, - тяжело вздохнул князь и принялся объяснять.

Из его объяснений выходило, что Лес забирает Силу Жизни. Живую Силу. А муравьи -- они просто едят. Потом опять вздохнул и продолжил. Что если по уму, то надобно на площади кол поставить. Неструганый. И на кол этот черномундирника и посадить. При всём честном народе. В назидание. Да только бояр нынешних да Великого Князя на такое не уговоришь, вот и приходится князю ночному замену искать. И пока ничего лучше муравьёв не придумалось...

Договорив, Кощей встал и пошёл... куда-то. На третьем шаге слившись с вечерними тенями. Судя по случайно ухваченной капле чувств, успевшей выплеснуться до того, как напарник поставил свою защиту, настроение у него опять испортилось...

Что для войсковой разведки штурмбанфюрер бесполезен, Гусев догадался, ещё когда посмотрел его документы. И Командир с этим выводом согласился. И если по уму, этого гаврика следовало в Москву отправить, чтобы его товарищи из соответствующих ведомств потрясли.

По уму... Н-да...

Вот только одна закавыка: сначала "зверька" этого надо бы как-то выкупить. И не случилось бы так, что выкуп этот обойдётся дороже той пользы, что с него получить... получится...

В общем, посоветовавшись, Командир с Гусевым решили для начала попробовать выяснить, что такого натворил этот "истинный ариец", и Сергей отправился забирать "товар".

Особисты встретили его известием, что находящееся на хранении тело начало шевелиться и даже попробовало что-то, как показалось караульному, требовать. Однако получив от упомянутого караульного в зубы ("Очень аккуратно! Мы ж понимаем! Говорить сможет!"), вроде бы успокоилось. А потом намекнули на желательность своего участия в процессе потрошения, однако "капитан" объяснил, что птица не местная, залётная, аж из Берлина, и в наших краях случайно. После чего, посмотрев на погрустневших коллег, клятвенно пообещал, что если что, то обязательно.

О том, что напарник со своим предложением содрать с черномундирника шкуру вовсе не перегибает, Гусев задумался после первых же минут допроса. Начавшегося с того, что этот потомок Зигфрида заявил протест по поводу неподобающего обращения. И потребовал (!) внести этот протест в протокол. Сергей почувствовал, как внутри у него разгорается желание оторвать гитлеровцу что-нибудь ненужное, вроде ушей, однако вмешался Командир.

Тихим голосом, вежливо и спокойно комиссар государственной безопасности Колычев объяснил гансу, что он -- не военнопленный и даже не "язык", если штурмбанфюрер понимает разницу. Он -- добыча, собственность, игрушка. Причём не гражданина СССР (пусть даже штатского -- всё проще было бы), а союзника. И что союзник этот считает необходимым посадить штурмбанфюрера на кол. А советское правительство не имеет ни возможности, ни желания ему -- союзнику -- в этом мешать.

Гитлеровец, понятное дело, не поверил. Сначала. Но Командир спросил, помнит ли ганс, как здесь очутился, и тот увял. Пробовал было грозить попаданием в ад и потерей души, однако выглядело это... несерьёзно...

Когда со вступительной частью наконец закончили, первым вопросом, который задал Колычев, было, как вообще штурмбанфюрер из Берлина ухитрился попасть на глаза союзнику. Совершенно не удивившись, ганс сообщил, что приехал сделать девушке предложение и в это время...

Хмыкнув, Иван Петрович сочувственно покивал и как бы между прочим поинтересовался, что за девушка. Не почуявший подвоха гитлеровец рассказал, что девушка очень даже хорошая: чистокровная арийка, из хорошей семьи, потомственный врач (Гусев при этом чуть не подпрыгнул), с хорошим приданым...

Услышав о приданом, Командир согласился, что это, безусловно, важно, однако внешность тоже играет далеко не последнюю роль. А то попадёшься на глаза начальству с этакой дылдой на две головы выше тебя или, наоборот, лилипуткой, и прощай карьера. Хотя, конечно, если приданое достаточно велико...

Фыркнув, потомок Зигфрида гордо задрал нос и заявил, что у унтерменшей, конечно, такое может быть. А то и похуже. А вот истинные арийки -- они все красавицы. Ну, или не все, но через одну уж точно, однако в любом случае ни с одной из них показаться в обществе стыдно не будет! После чего, заметив скептическое выражение лица "полковника", принялся расхваливать внешность своей избранницы.

Колычев с Гусевым слушали его внимательно, а когда ганс закончил описывать достоинства несостоявшейся невесты, Командир вопросительно посмотрел на Сергея и тот, решив, что этот взгляд - разрешение вступить в разговор, спросил:

- Штурмбанфюрер, а вы видели на руке девушки кольцо?

- Кольцо?.. - переспросил черномундирник, явно не понявший, о чём речь.

- Кольцо, - повторил Гусев и уточнил: - На среднем пальце левой руки. Узкое кольцо с печаткой. Из белого металла, с чёрным узором, - потом повернулся к Колычеву и пояснил на русском: - Я думаю, это что-то вроде той косточки, что Кощей вам давал, - затем опять перевёл взгляд на гитлеровца.

Гитлеровец, наморщив лоб, явно пытался что-то вспомнить и наконец радостно объявил, что да, он видел кольцо! Но это не повод, чтобы отказывать ему!..

Последнее ганс произнёс с таким возмущением, что не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы угадать, как оно всё случилось. Эсдешник сделал девице предложение, получил отказ и наверняка решил добиться своего другим способом. А точнее, запугиванием. И пригрозил. Чем именно -- неважно. Главное -- девчонка испугалась, а колечко - если Гусев не ошибся -- сигнал послало. Кое-кому. И этот кое-кто рванул с места в галоп. На выручку...

Рассуждая так, Сергей краем уха следил за допросом, и мысленно хвалил себя за догадливость: и отказ был, и угрозы... И неожиданное появление демона, о наличии которого у красных по ту сторону фронта шептались всякие несознательные личности и в которого истинный национал-социалист не верил. Он и о шептаниях-то этих знал, поскольку борьба с шептунами входила в круг его служебных обязанностей. А тут, не успел приехать в эту дикую Московию...

Одно плохо: ни угрозы докторице, ни спешка ей на выручку, ни даже усилия по волочению черномундирного "бревна" через Кромку обратно не объясняли того состояния, в котором находился напарник. Не с чего ему было так звереть. Ну хоть ты тресни!..

Тем временем Командир наконец-то закончил с неудачной личной жизнью гитлеровца, и Гусев, отодвинув посторонние мысли в сторону, весь превратился в одно большое ухо -- наступит день, и они дойдут о Германии, а там полученные от этого "сверхчеловека" сведения могут очень пригодиться. Даже если большей частью устареют...

Закончили под утро. К тому времени ганс уже начал заговариваться от усталости, да и у Командира силы к концу подходили -- тяжело несколько часов подряд давить на допрашиваемого, вызывая у него желание отвечать на вопросы. И потому Иван Петрович приказал сдать "игрушку" на хранение, а сам пошёл отдыхать. Сочувственно поглядев ему вслед, Сергей отвёл штурмбанфюрера к особистам, а сам после недолгого раздумья отправился на знакомую завалинку -- всё равно спать как-то не хочется, а до восхода осталось меньше получаса.

Минут через двадцать рядом, как всегда бесшумно, возник Кощей. Возник, постоял, глядя на Гусева, и молча присел рядом. Они так и сидели молча. Сначала -- до восхода. Потом -- пока солнце не показалось полностью. И только тогда Сергей заговорил:

- Опять не согласилась.

- Опять, - вздохнул напарник, не двигаясь.

Полковнику очень захотелось сказать: "То-то ты бесишься", - однако он сдержался и вместо этого выдал:

- Коня бы тебе...

- Коня?! - удивился напарник.

- Ну так, - хмыкнул Гусев. - Схватил... девицу. Кинул её поперёк седла и ищи ветра в поле...

Князь молчал долго. Целых десять минут. А потом вздохнул и признался, что есть конь. Сам чернее ночи, копыта железные, зубы стальные, из ноздрей дым, из пасти пламя. По облакам скачет, ветер обгоняет... Одна беда -- спит сейчас. Ждёт, когда хозяин разбудит...

Перед завтраком проснулся Командир, попил чаю и позвал Гусева составлять отчёт -- официально никакого пленного не было, и потому протокол допроса не вёлся. И записей тоже никаких не делали, надеясь на свою память. И следует признать, надеялись не зря -- что один, что другой могли вспомнить ночную "беседу" буквально по минутам. Но одно дело -- вспомнить, а другое -- записать. А потом сравнить написанное, убедиться, что ничего не пропустили и... задуматься: а под каким видом это представить?

В конце концов, перебрав и обсудив варианты, остановились на оперативных сведениях. После этого Иван Петрович остался переписывать отчёт набело, а Сергей помчался к местным особистам -- объяснять им некоторые тонкости в оформлении служебной документации. Особисты отнеслись к сложившемуся положению с пониманием, но намекнули на то, что неплохо бы и поделиться, и Гусев недолго думая потащил старшего к Колычеву.

Командир возражать не стал -- и ссориться из-за такой мелочи как-то глупо (тем более что кроме официального, будет ещё и доклад "для своих"), и, если говорить о деталях, особисты всё же принимали в добыче сведений некоторое участие, а именно -- провели предварительную обработку "источника". Так что Иван Петрович поставил только одно условие: после окончательного согласования текста переписывать начисто будет сам начальник особого отдела. А "полковник" Колычев его только подпишет. Ну и отвезёт московскому начальству, поскольку здесь, на фронте, эти сведения и правда совершенно бесполезны...

После обеда Командир, быстро собравшись, отбыл в Столицу, а Гусев прихватил у старшины две кружки чая -- себе и напарнику -- и пошёл узнавать, чем этот напарник занимается. Ну и что у него с настроением. Заодно.

Однако на обычном месте князя не было, и Сергей остановился в задумчивости. Где-то на краю сознания зудела мысль, что у Кощея опять испортилось настроение и он сбежал, чтобы не прибить случайно кого-нибудь. Мысль эта хоть и была неприятной, однако неплохо вписывалась в последние события и полковник уже почти начал прикидывать, куда могло занести князя (понятно, что недалеко -- всё же день не его время -- но куда именно?), однако тут его накрыло волной чувств, в которой смешались радость, удовольствие, восторг и гордость. Но самое главное, они принадлежали (Гусев легко определил) молодым оперативникам, причём всем четырём -- Геку, Абаеву, Шарафутдинову и Сазонову. Что само по себе наводило на подозрения о состоявшемся коллективном безобразии, возглавляемом... угадайте, кем?

Хмыкнув, Сергей покрутил головой, решая, с какой стороны обойти штабную хату (безобразие, судя по ощущениям, происходило на тренировочной площадке, до войны бывшей огородом), но тут из-за угла выкатилась вся тёплая компания во главе с напарником. При виде начальника молодёжь остановилась, и пока князь занимал своё место на завалинке, Гек, получивший тычки сразу от Бахи и Марата, строевым шагом подошёл к застывшему в изумлении Гусеву и, поднеся ладонь к виску, начал:

- Товарищ капитан! Докладываю!..

Оказалось, что бойцы из армейской разведки, которым надоело быть битыми на совместных (армейское начальство попросило, князь не возражал, Командир дал разрешение) тренировках во время учебных поединков, решили отыграться другим способом. И сегодня привели одного из своих, умеющего обращаться с пращой. Похвастаться. И парень, как понял Сергей, и правда что-то показал.

Молодые приуныли, поскольку никто из них с этой штукой раньше не сталкивался, но тут Кощей попросил гостя дать ему попробовать... и попал. Куда сказали - в стену сарая. Армейские слегка скисли -- была надежда, что камень улетит куда-то в сторону и можно будет посмеяться. Однако не сдались. Пошептались и предложили устроить соревнование. На спор. Кто лучше. Ага, Кощею...

Обговорили условия (праща -- солдатский ремень, снаряд - "лимонка" без взрывателя, дистанция -- двадцать метров, мишень -- стена сарая. Сначала -- вся, потом -- половина, потом -- половина половины и так далее. Количество попыток для каждой мишени -- одна, промахнулся - проиграл), заклад (армейцы предлагали бутылку трофейной выпивки, но напарник скромно попросил пять шоколадок) и...

...И, насколько Гусев успел узнать напарника, наверняка начался цирк. Закончившийся, как и следовало ожидать, проигрышем армейцев. Правда, шоколадок у них при себе не оказалось, но клятвенно обещали принести в течение трёх дней...

Следующие три недели прошли спокойно, а потом вдруг грянуло. Но не на Юго-Западном фронте, а севернее, на участках Центрального и Брянского фронтов. Похоже, именно туда гитлеровцы свозили свою бронетехнику. А если судить по упоминанию в сводке хорошо подготовленной обороны, тамошняя разведка ушами не хлопала и сумела-таки обнаружить концентрацию сил противника. Хотя сказать, произошло ли это благодаря сведениям, раздобытым группой Колычева, или там и сами с усами, нельзя. Но как бы то ни было, и узнали, и подготовились. И потому -- честь им и хвала. И тем, кто в окопах стоял насмерть, перемалывая бронированный кулак противника -- тоже. Честь и хвала!..

Битва продолжалась не один день, потери обеих сторон были огромными. Гитлеровцы пёрли вперёд, потому что понимали: это их последняя возможность переломить ход войны в свою пользу. Наши тоже это понимали и потому держались, как в сорок первом под Москвой.

И выстояли!

Двенадцатого июля тысяча девятьсот сорок третьего года товарищ Левитан в утренней сводке сначала объявил о переименовании нескольких фронтов в связи с изменением их целей и стратегических задач, а потом -- о начале всеобщего наступления!..

Сдвинулся с места и бывший Юго-Западный, а ныне 3-й Украинский фронт. Сдвинулся и уверенно пошёл вперёд, пусть и без лихих прорывов и больших котлов. И тот укрепрайон взяли с минимальными потерями, пройдя по указанной бывшим гусарским ротмистром гати (как рассказал Командир, Савелия Игнатьевича для этого ненадолго вызвали из Москвы, где он теперь живёт. Зачем нужно было дёргать старика, если об этой дороге знали и разведчики, Гусев так и не понял). Самого же Окунина командование 3-й гвардейской армией представило к Ордену Отечественной войны I степени*.

*У Конюшевского Окунина наградили орденом II степени, но фокус в том, что согласно статута:

Кто, в результате личной разведки, установил слабые места обороны противника и вывел наши войска в тыл противника;

даётся именно первая степень.

А вслед за фронтом, получив очередное назначение, начала собираться и группа Колычева. Опять на юг. Точнее, на юг и немного на запад, в окрестности станции Новый Буг. Степи, лесов почти нет, деревья главным образом по берегам рек и ручьёв...

А ещё -- неприятное подозрение, что их стараются убрать подальше от мест, где будут происходить главные события. И, похоже, не только у Серёги -- вон, и Командир старательно что-то выискивает на карте...

Неловкое молчание было разбито насмешливым хмыканьем напарника и его скрипучим голосом:

- Ну что, вои, повоюем?..

Ноябрь 2018 -- сентябрь 2019

Санкт-Петербург