Хиндустанский волк [Владимир Павлович Паркин] (fb2) читать онлайн

Хиндустанский волк. Книга III.

ХИНДУСТАНСКИЙ ВОЛК

Владимир П. Паркин

Роман.

Книга III

историко-приключенческого романа из пяти книг

«МЕЧ И КРЕСТ РОТМИСТРА КУДАШЕВА»

УДК 821.161.1-311.3

ББК  84(2Рос=Рус)63.3

П 182

©  Владимир П.Паркин, автор, 2013.

©  Владимир П.Паркин, издатель, 2013.

ISBN 978-5-906066-06-0

ГЛАВА    1.

Новый 1912-ый год. Атракцион с металлическим натрием. Подарки от Черкезова. Конец ростовского авторитета. Дело о пожаре или политический сыск?

Новый 1912-ый год. Он пришел в Россию, пришел на планету Земля в полночь с 31-го декабря на 1-е января. И не только в страны, где его встречали по юлианскому календарю. Народонаселение иных стран, календарей и летоисчислений,  отличающихся от европейских, в конце концов, сосуществуют одним пестрым, разноликим сообществом в едином измерении – Времени.

В России, как и во всем мире, Новый год праздник любимейший. Официальный календарь уважают и те, кто отмечает Новруз в день весеннего равноденствия, и те, кто, календарю солнечному предпочитает лунный, или китайский зодиакальный. Русский человек восприимчив к культуре иных народов необъятной России, и уважает чужие праздники. С удовольствием отметит в дружеской компании и мусульманский Новруз, и китайский новый год.

Однако, свой, европейский, всегда особенный. В полночь за каждым праздничным столом происходит некое языческое магическое таинство. Не только звучат поздравления, еще и загадываются желания. Молча. Все знают, как встретишь Новый год, так его и проживёшь.

Мало кто спит в эту полночь.

Молодожены Кудашевы – Елена Сергеевна, в девичестве Найдёнова, и Александр Георгиевич Кудашев, ротмистр Отдельного корпуса жандармов, встретили Новый год в компании своих казаков Брянцева и Митрохина в вагоне первого класса скорого поезда Красноводск-Ташкент, застрявшего в снежном буране под станцией Кель-Ата. В вагон-ресторан не пошли, но шампанское в серебряном ведёрке и добрый ужин в судках сверкающего мельхиора были доставлены из ресторана в купе вовремя.

В то же самое время Баранов Максим Аверьянович, полковник Первого Таманского казачьего полка, член военного совета штаба персидского экспедиционного корпуса, в таком же снежном буране прятался от жестокого ветра и колючего снега в собственной кавказской бурке, проверяя посты боевого охранения команды военных топографов в горах Персидского Курдистана.

Баранова Татьяна Андреевна, фельдшер областной больницы Красного креста и Красного полумесяца в Асхабаде, четыре часа простояла операционным ассистентом, оказывая первую помощь пострадавшим в пожаре на асхабадских армейских складах.

Илья Ильич Безведерников, учитель математики симбирского реального училища, обвинённый в шпионаже в пользу России, словно волк в клетке, метался в каменном мешке одиночной камеры тюрьмы военной цитадели Шпандау близ Берлина.

Полковник Отдельного корпуса жандармов Джунковский Евгений Федорович, помощник адъютанта Командующего войсками ТуркВо, начальник Особого отдела, сопровождая генерал-губернатора Самсонова Александра Васильевича в служебной командировке по гарнизонам Пишпека, по факту гибели ротмистра Шевердяева принял на себя командование губернаторским конвоем в перестрелке с отрядом китайских хунхузов, разбойничавших в киргизских долинах.

Генерал-майор Шостак Федор Александрович, Начальник Закаспийской области и Командующий войсками области же после бала в Асхабадском Военном собрании вместе с супругой отбыл на три дня в курортное местечко Фирюзу, расположенное в красивейшем ущелье Копет-Дага, на собственную дачу.

Гюль Падишах, он же Британец, он же Алан Фитцджеральд Мак’Лессон, он же Рами Радж-сингх – советник и эксперт по вопросам национальной политики генерал-губернатора Калькутты – праздновал Новый год в беломраморном дворце губернаторской резиденции – Радж Бхаван, в своей архитектуре повторившим  дворец Кедлстон-холл в английском графстве Дербишир.

Тот, кто знал Рами Радж-сингха или Гюль Падишаха по Исфахану или по Хорасану, не узнали бы его, сменившего богатый азиатский наряд туземного раджи на безукоризненный английский черный фрак, белоснежную манишку с белой же бабочкой, заколотой булавкой с жемчужиной, которую опытный ювелир мог бы оценить в три тысячи золотых колониальных рупий.

С бокалом шампанского в руке за новогодним столом генерал-губернатора Калькутты* Мак’Лессон читал многочисленным избранным гостям генерал-губернатора и Вице-Короля Королевства Британской Индии стихи Рабиндраната Тагора**, строфу за строфой на бенгали, потом на хинди, с мгновенным собственным стихотворным переводом на английский.

…………………………………..

* Прим. Авт.: … «генерал-губернатора Калькутты» – он же – губернатор Королевства Британская Индия, он же – Вице-король лорд Чарльз Хардинг (с 1910-го по 1916-ый) – первый виконт Хардинг из Пенсхерст, пэр графства Кент, посол Великобритании в России с 1904-го по 1906-й год. Governor-General of India: Charles Hardinge of Penshurst (1910–1916).

** Рабиндранат Тагор – индийский национальный поэт, лауреат Нобелевской премии 1913 года.

………………………………….

В центре пиршественного зала, в котором отмечался европейский новый год по грегорианскому календарю, стояла зеленая пушистая ель, привезенная в тропическую Калькутту из Кулу, что в предгориях суровых Гималаев.

Глядя на новогоднюю ёлку, лорд Хардинг не вспоминал свое детство и родной английский Пенсхерст. Он вспоминал Английское посольство в Санкт-Петербурге, студёную зиму 1905 года, черные ели, русский мороз и стрельбу на улицах.

Глядя на новогоднюю ёлку, Мак’Лессон также вспоминал русский снег, мороз, долгую дорогу в арестантском вагоне сквозь бесконечные хвойные леса в Санкт-Петербург, в Трубецкой бастион Петропавловской крепости.

И Гюль Падишах, и его новый патрон, поднимая бокалы, пили не только за счастливый Новый год, но и за свершившееся счастливое возвращение на берега тёплого Ганга из холодной России…

В этот час в самой России «хозяин земли Русской» Романов Николай Второй Александрович –

– Божиею поспешествующею милостию, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсонеса Таврического, Царь Грузинский; Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский; Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Корельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новагорода низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полотский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея северныя страны Повелитель; и Государь Иверския, Карталинския и Кабардинския земли и области Арменския; Черкасских и Горских Князей и иных Наследный Государь и Обладатель, Государь Туркестанский; Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голштейнский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая, и прочая, и прочая –

– встретил Новый 1912-ый год тихо и мирно в кругу своей большой горячо любимой семьи во дворце Царского Села.

На домашней новогодней ёлке игрушки, сделанные руками  супруги и детей – российской императрицы Александры Федоровны – единственно любимой Аликс –немецкой принцессы Алисы Виктории Елены Луизы Беатрис Гессен-Дармштадской, дочерей – царевен Ольги, Татьяны, Марии и Анастасии, сына – наследника российского престола цесаревича Алексея. Горят на ёлке и разноцветные электрические лампочки, и традиционные восковые свечи в фарфоровых с прищепками подсвечниках. В большом камине – прогорающий жар дубовых поленьев. Скромный стол. Тихо. Уютно. Так бы всегда и было. И ныне, и присно и во веки веков! Сбудется ли?..

Полковник Отдельного корпуса жандармов Адъютант Командующего войсками Закаспийской области Туркестанского края Российской империи, начальник Особого отдела политической полиции области кавалер Орденов Святого Георгия третьей и четвертой степеней князь Дзебоев Владимир Георгиевич в новогоднюю ночь традиционно исполнял обязанности оперативного дежурного. Не стать привыкать. Дома его не ждут. Некому ждать. Уж лучше на службе – меньше горьких мыслей в голове! Но и служба не сахар. Мало кому по плечу.

Вот и в новогоднюю ночь пришлось потрудиться не только за письменным столом у телефонного аппарата. Мундир полковника провонял дымом пожарища. Дорогая парадная шинель прожжена в нескольких местах…

Наступившее утро не принесло облегчения. Ни позавтракать, ни прикорнуть после бессонной ночи хоть на минуту так и не удалось.

*****

Первая Асхабадская мужская гимназия, что по улице Гоголя, своим двором делит территорию с бехаистской мечетью с выходом на улицу Куропаткина. Такое соседство ко многому обязывает. Гимназисты в основном ребята русские. Верующие – паства бехаистской мечети – в основном персы. Гимназистам вера бехаи или бахаи, как кто скажет – звуки фарси трудно произнести русскому человеку, не навязывается, но они знают, вера эта чистая, не терпит насилия, крови, лжи… В основе вероучения – Добро, возведенное в абсолют. Попробуй при таком близком соседстве пострелять из рогатки по воробьям, затеять потасовку с использованием гимназических ремней с бляхами или просто устроить перекур в тени прекрасных розовых кустов под осуждающими безмолвными взглядами почтенных старцев, гуляющих по аллеям или спешащих к службе…

Первое января. Утро. Солнце, пятиградусный морозец, легким снежком припорошены крыши, деревья, дороги...

Занятий в гимназии нет. Учитель физики Сысой Анисимович  Прянишников с трудом достучался в запертое парадное. Заспанный сторож долго не хотел впускать учителя в помещение. Сысой Анисимович никак не мог втолковать сторожу, что его вызвали в гимназию по приказу полицейского околоточного. Сторож распахнул двери, только увидев остановившийся у крыльца тёмно-синий «Рено», и, поднимающуюся по ступеням к парадному, внушительную фигуру офицера в жандармской шинели с аксельбантами.

– Прошу вас, ваше высокоблагородие! – сторож хотел, было, принять у важного посетителя шинель.

Полковник Дзебоев жестом остановил сторожа, протянул учителю руку.

– Господин Прянишников? Будем знакомы. Полковник Дзебоев. Особый отдел политической полиции области. Можете называть меня Владимиром Георгиевичем. Спасибо, что пришли вовремя. У меня нет времени на бесполезное ожидание. Пройдемте к вам.

Прянишников осторожно пожал полковнику руку. Представился сам:

– Прянишников Сысой Анисимович, учитель физики Первой мужской Асхабадской гимназии.

Прошли по коридору. Строж трусцой обогнал их и ключом отпер кабинет физики.

– Прошу,с!

Вошли. Дзебоев снял фуражку, расстегнул шинель.

– Прохладно у вас.

– Печи не топлены, занятий нет. Завтра к началу все в норме будет – плюс двадцать! – Прянишников пытался найти нужный тон для общения.

Дзебоев не торопился начать беседу, осматривался. Обычный кабинет физики. Над классной доской портрет государя императора, на противоположной стене портреты Ньютона и Ломоносова. Шкафы, книги, наглядные пособия: барометр, микроскоп, модель электрогенератора, амперметр, вольтметр…

Фотография на стене заинтересовала. На ней группа гимназистов вокруг стола своего учителя. На столе железный лист. На листе горка сыпучего материала высотой в ладонь, из вершины которой изрыгается пламя и летят искры.

Прянишников посчитал, что уместно завязать разговор и прокомментировать фото:

– Это демонстрация химической реакции. Так называемый «Вулкан»… Учащимся очень интересно. В классе на моих уроках не бывает скучающих и равнодушных!

– Так вы химик. А представились как учитель физики!

Прянишников попытался улыбнуться:

– Я веду и курс химии. Кроме того,  я руководитель добровольного познавательного кружка «Химия» для любознательных. Члены кружка – гимназисты пятого и шестого класса. Еще дети. Несовершеннолетние.

– Каким документом норматирована деятельность кружка?

– Не понял?

– Есть ли какое-либо указание, внеклассная программа, примерный устав, изданные Министерством образования? Собственный устав? Одобрение Совета Попечителей гимназии?

– В том то и дело, что подобный детский кружок первый в России. Первая, так сказать, ласточка! Господин полковник! Разве право российских граждан на свободу объединения не было провозглашено императорским манифестом «Об усовершенствовании государственного порядка» 17 октября 1905 года и закреплено в «Основных законах Российской империи»?!

– Ваша «первая ласточка» подпадает под «Временные правила об обществах и союзах» от 4 марта 1906-го года. Ваш кружок, каким бы мизерным вы не пытались его представить, де-факто является «общественной организацией» с направлением «культурно-просветительная деятельность». Подлежит несложной, но юридически значимой процедуре регистрации в городской управе Устава кружка, одобренного Советом попечителей, подписанного директором гимназии и утвержденного господином градоначальником, он же у нас – Начальник Закаспийской области. Деятельность кружка подлежит контролю со стороны М.В.Д.

Прянишников на минуту сник, но, начав оправдываться, перешел в настоящее контрнаступление:

– Понимаю, формально деятельность кружка незаконна. Но не преступна же… Не крамольна. Я со своими гимназистами не «Капитал» Карла Маркса изучаем, а основы перспективнейшей науки – химии!

– Вы, учитель физики, насколько компетентны в вопросах химии? – полковник Дзебоев, заложив руки за спину, медленно обходил кабинет физики, рассматривая наглядные пособия.

– В пределах университетского курса – с оценкой «отлично», – ответил Прянишников. – Я член Русского Химического Общества при Казанском университете,  филиала Общества при Санкт-петербургском университете. Публиковался в «Технологическом журнале», в «Бюллетене Академии Наук»… Правда, не как первооткрыватель, а в рубриках общей полемики. В настоящее время пишу специальный учебник по химии для средних и старших классов гимназии.

Дзебоев остановился у высокого шкафа с застекленными дверцами. На полках в образцовом алфавитном порядке книги и журналы, на корешках которых можно было прочесть слово «физика».

– Разве изучение химии включено в программу гимназического курса? – Дзебоев подошел к другому шкафу, полки которого были уставлены стеклянной лабораторной утварью.

На верхних – спиртовки, пробирки, колбы, колбочки, змеевики для дисцилляции… На нижних образцы химических элементов и их соединений в банках темного стекла с завинчивающимися гуттаперчевыми крышками.

Не смотрел на Прянишникова, только слушал. Внимание полковника привлекла полка, в дверце которой отсутствовало стекло. Потрогал пальцем проем. Порезал палец острым осколком. Отдёрнул руку. Прикусил губами выступившую капельку крови.

– Отдельным предметом изучения и преподавания – нет.  Для общего развития кругозора учащихся отведено в русле изучения физики всего двенадцать академических часов в год, – продолжал отвечать Прянишников.

Его кураж куда-то улетучился.

Дзебоев вдруг круто повернулся к Прянишникову. Тот от неожиданности чуть было не отпрянул в сторону. Шагнув навстречу, Дзебоев вынудил Прянишникова прижаться к кафедре. Негромко, но со значимостью в голосе спросил:

– Полагаете, что «Учебная книга для гимназии «Первые работы по химии» Верховского и Созонова уже устарела?

Прянишников совсем растерялся, скороговоркой, как нашкодивший гимназист, залепетал срывающимся голосом:

– Нет, что вы, господин полковник… Пишу, громко сказано. Скорее, редактирую, адаптирую к детскому восприятию, более легкому пониманию серьезных научных оборотов! Привожу занимательные примеры из истории освоения человечеством химических процессов, из истории развития науки. Подкрепляю лекцию наглядными практическими занятиями… Детям очень интересно!

Дзебоев мягко взял учителя за локоть, подвел к книжному шкафу.

– Будьте любезны, откройте полку.

Прянишников открыл.

– Покажите мне этот журнал! – попросил Дзебоев.

Прянишников снял журнал с полки.

– Читайте! – приказал Дзебоев.

Взяв в руки журнал, Прянишников понял, что гимназический кружок химии, созданный в нарушение правил регистрации, это легкий зефир по сравнению с нордическим шквалом, готовым обрушиться на него. Уже заикаясь, Прянишников прочёл:

 "Журнал Русского физико-химического общества. Часть химическая", 1910. Леон Николаевич Шишков. Биографический очерк. Статьи: «О горении пороха», 1857-ой; «Состав и разложение гремучей ртути», 1855-ый».

Осёкся, глянув на Дзебоева. Не выдержал его пронизывающего взгляда. Сорвался на крик:

– Не виноват, ваше высокоблагородие! Журнал совершенно легален. Его кто угодно купить мог, либо в публичке взять для чтения. Ненаказуемо!

Дзебоев, не вступая в спор с Прянишниковым, подвел того к шкафу с химическими реактивами. Указывая на банку с наклейкой «KClO3», спросил:

– Подскажите, Сысой Анисимович, что такое «Калий хлор о три»?

Прянишников снял и протер платочком стекла очков. Надел. Наклонился к полке.

– «Калий хлор о три»? Хлорат калия или калиевая соль хлорноватой кислоты. Бертолетова соль!

Прянишников успокоился. Чертёнок куража снова взыграл в нем:

– Прошу прощения, господин полковник! В этой баночке всего 100 граммов вещества. Это только образец для наглядного представления. Набор химикатов утвержден Министерством образования. Здесь не подпольная лаборатория бомбистов, а гимназия. Если нет более вопросов, разрешите откланяться. Меня дома больная мама ждет!

– Минуточку! – Дзебоев жестом остановил Прянишникова. – При всем уважении к вашей маме. Еще пять-семь минут. Поверьте, у меня не пустой интерес! Или вы хотите продолжить беседу с вахмистрами из Охранного отделения?

Прянишников остыл мгновенно.

– Да, то есть нет… То есть, я готов отвечать.

Дзебоев указал на разбитое стекло дверцы:

– Как давно это случилось?

– Скажу точно: В ночь с двадцать девятого декабря на тридцатое. Под Новый год. Тридцатого в восемь тридцать я обнаружил кражу. Стекло шкафа было разбито. Окно открыто.

– Почему сразу не вызвали полицию?

– Меня отвлекли. Прибежала соседка, сообщила, что маме плохо. Я пропустил в этот день свои уроки. Отвез маму в Красный крест. Просидел с нею весь день. Сердце.

– Что пропало? Полный список, пожалуйста!

Прянишников замялся, повздыхал, сделал вид, что припоминает. Потом ответил:

– Это и пропало. Четыре баночки бертолетовой соли и одна – металлического натрия.

– Как сохранилась пятая с бертолетовой солью?

– Ее просто не заметили. Стояла в уголочке, этикеткой к стеночке.

– Остались ли банки с натрием?

– Одна. Не здесь, в другом шкафу, в темной комнате. Их всего две и было. Это очень дорогое вещество. Моя главная приманка для детей – аттракцион с самовоспламенением.

– Мне аттракцион не продемонстрируете?

– Одну минуту, – учитель физики уже отпирал дверь «тёмной» комнаты, заваленной учебными пособиями.

Дзебоев еще раз пригляделся к полке с реактивами. Все дверцы шкафов закрыты на небольшие внутренние замки. В том числе и дверца с отсутствующим стеклом. Вынул из планшета шестикратную лупу, прошелся по этикеткам. А это что?  На белой бумаге этикетки одной из баночек не только типографское тиснение «Калий марганец эн о три», но и бурый отпечаток пальца. Кровавый отпечаток. Дзебоев осторожно вынул баночку из шкафа. За первой – вторую со смазанным отпечатком. И третья с несколькими отпечатками. Похоже, похититель был в таком состоянии возбуждения, что не обратил внимания на свою пораненную руку. Спешил. Отобранные вещественные доказательства Дзебоев выставил на учительский стол.

Вернулся Прянишников, протянул Дзебоеву стеклянную баночку. Темное стекло, гуттаперчевая крышка, белая этикетка с надписью «Na (Natrium. Металлический натрий)». И на обороте штемпель фиолетовыми чернилами: «1-я мужская гимназия. Асхабадъ».

– Это действительно натрий? – спросил Дзебоев.

Прянишников открыл баночку. В баночке в жидкости с запахом керосина брусочек серого металла размером со спичечный коробок.

– Да, это металлический натрий. Быстро окисляется, потому его хранят в керосине. Мягкий, как  застывший воск. Легко режется ножом. Если кусочек бросить в воду, он не утонет, будет плавать. Вступит в реакцию с водой, при которой начнет выделяться водород. Смотрите!

В руках Прянишникова обычная деревянная бельевая прищепка, удерживающая стеклянную пробирку,  до половины налитую водой.

Пинцетом отщипывается кусочек натрия размером со спичечную головку и опускается в воду. Реакция двух веществ начинается мгновенно: вода закипает, кусочек натрия серебряной расплавленной капелькой, кувыркаясь, шипя и потрескивая, стремительно уменьшаясь в объеме, носится по поверхности воды. Мгновение, и над пробиркой вспыхивает ослепительное пламя. Огонь! Секунд через десять реакция прекращается. Огонь потух. Кусочек натрия исчез.

– Вот и все. В пробирке – уже не вода, щёлочь, гидроксид натрия, а выделенный водород сгорел на наших глазах.

Дзебоев помрачнел. Молча взял со стола баночку с натрием, потуже завинтил крышку и поставил ее на учительский стол рядом с баночками со следами отпечатков пальцев.

Прянишников, ожидавший поначалу от своего зрителя традиционных положительных эмоций, был озадачен.

– Что-нибудь не так, господин полковник?

Дзебоев ответил не сразу. Устало вздохнул.

– Для вас, Сысой Анисимович было бы лучше, если бы действительно было «не так». Сейчас в кабинет войдет капитан полиции Горшков, брандмейстер Пожарной команды станции Асхабад Средне-Азиатской железной дороги, он же председатель Асхабадского Добровольного пожарного общества. Он ведет дознание по факту пожара на войсковом складе фуража, случившегося в новогоднюю ночь. Ему все подробным образом и расскажете. Постарайтесь вспомнить поименно всех, кто имел возможность видеть ваш аттракцион с натрием. И не обязательно из числа ваших кружковцев.

Прянишников был просто раздавлен свалившимся известием.

– Господин полковник! При чем здесь натрий? С полуночи в Новый год кто-то с час фейерверками баловал, ракеты в небо пулял! Не только я видел, весь Асхабадъ. Еще подумал, не дай бог, в дом залетит…

– Уважаемый Сысой Анисимович! Я редко отвечаю на вопросы, чаще задаю их сам. За собственную халатность и недальновидность вам ответить придется. Но мне жаль вашу больную маму. Поможете следствию – останетесь на свободе. Фейерверкер – капитан артиллерии, специалист по полевым ракетным установкам, уже допрошен и находится под стражей. Однако, его придется освобождать. Спросите, почему? Отвечу: во-первых, потому, что действовал согласно приказа и в полном соответствии с инструкцией по безопасности; во-вторых, потому что утром на соседней улице от складов в мусорном ящике были найдены четыре пустые баночки с надписью «Калий хлор о три», и одна – с надписью «Натрий». Личному составу Охранного отделения пришлось очень потрудиться. И засыпанные снегом арыки очистить и проверить, и десяток мусорных ящиков переворошить. Это при том, что они понятия не имели, что именно им нужно отыскать! А чернильный штемпель привел меня в ваш кабинет физики.

Дзебоев повысил голос:

– Десять тонн ячменя сгорело. Пожарные еле-еле отстояли склады с боеприпасами. В зиму конницу без фуража оставили. Вот так. Лично вы готовы компенсировать убытки?!

В дверь постучали. Вошел капитан общей полиции брандмейстер Горшков.

– Разрешите, Владимир Георгиевич?

– Заходите, Семен Никитич. Знакомьтесь, учитель физики и химии Прянишников Сысой Анисимович. Мы с ним уже пообщались, ситуацию разобрали, кой какие детали уточнили. Он сейчас все пройденное повторит для вас под протокол. Так как Сысой Анисимович человек грамотный, согласный сотрудничать с дознанием, он самостоятельно на ваших глазах все подробным образом и опишет. Возьмите с него подписку о невыезде, отберите на время дознания паспорт.  Брать его под стражу пока не будем, если только не всплывут новые отягчающие обстоятельства. Гимназическому начальству тоже пока сообщать ничего не будем. На столе – вещественные доказательства, приберите их. Преступник нам свои визитные карточки оставил. Отдайте отпечатки на дактилоскопическую экспертизу. Работайте. Через два часа я жду вас у себя с докладом. К шести вечера поджигатели должны быть взяты под стражу. Исполнять!

Дзебоев, не прощаясь, направился к выходу. Распахнув дверь кабинета, оглянулся. Его провожал взгляд учителя физики, полный лютой ненавистью.

*****

Покинув гимназию, Дзебоев сел в «Рено».

На вопросительный взгляд своего шофера ответил вопросом:

– Подскажи, Илларион, ты все знаешь, магазин «Парижскiя моды» сегодня торгует?

– По идее – нет, но – как прикажете. Если нужно что, будут торговать.

– Нужно, Илларион, нужно. Давай, поехали!

Покатили. С улицы Гоголя поворот налево, по Куропаткина – прямо. Справа, за ажурной оградой Первого городского сада народного гуляния закаспийские акации – гледичии – в снежном убранстве. На верхних ветвях акаций гомонят черные зимующие грачи. На перекрестке у Гранд-отеля поворот направо, дальше – по  Анненковской. Проехали квартал мимо восточной кованой ограды Первого сада, на перекрестке развернулись.

Остановились у двухэтажного доходного дома полковницы Осиповой. Других в Асхабаде пока не строят, боятся землетрясений.

Первый угловой этаж дома смотрит на Анненковскую широкой витриной. За стеклом два манекена: изящная мадмуазель в роскошном туалете, увешанная драгоценностями, и элегантный месье в шёлковом цилиндре с «Брегетом» в левой руке и тростью с набалдашником слоновой кости в правой. Над витриной мигающая разноцветными электрическими лампочками и украшенная зелеными еловыми лапами вывеска – «Парижскiя моды» – С Новым Годом!». На широкой входной двустворчатой двери большой амбарный замок. У двери на проталинке громадный кобель кавказской овчарки. Без цепи, но в ошейнике с номерком. Хозяйский. Зарегистрированный!

– Закрыто, – сказал Дзебоев.

– Откроют, – сказал Илларион.

Вольноопределяющийся Илларион – сын владельца асхабадского винзавода Петроса Лазаревича Ованесяна, личный шофер и переводчик Адъютанта Командующего войсками Закаспийской области начальника Особого отдела политической полиции полковника Отдельного Корпуса жандармов Дзебоева Владимира Георгиевича – знал, что делал.

Оставив начальника в машине, вольноопределяющийся вышел и, обогнув дом, вошел со двора в первый подъезд, поднялся на второй этаж. Так, на площадке квартира «третья» слева – ротмистра Кудашева, посредине «четвёртая» – начальника паровозоремонтного депо Попова, справа «пятая» – купца  Григория Сергеевича Черкезова, крестного отца самого Иллариона Ованесяна.  Электрический звонок в дверь был, наверное, слышим на вокзальной площади. Открыли. Зашел.

– Барев тес, тётя Сона! Барев тес, папа Гриша! С Новым годом! Ба! И папа здесь, и мама… А с кем сестренок оставили?!

*****

Полковник Дзебоев недолго сидел один в машине. Мимо его «Рено» пролетел и резко затормозил шагах в пятнадцати черный «Роллс-Ройс» Асхабадского Полицейского жандармского управления Среднеазиатской железной дороги. Дзебоев успел увидеть за его рулем ротмистра Иоганна фон Кюстера – исполняющего обязанности начальника этого управления. «Роллс» задом подкатил к «Рено» поближе.

Кюстер вышел, направился к «Рено». Дзебоеву ничего не оставалось, как тоже выйти из машины.

Поздоровались.

– Стоим? Что с машиной? – спросил Кюстер. – Поедем на моей? Вам в канцелярию или к себе?

– Все нормально. Жду своего Иллариона. Он по делу отлучился.

– А я вас ищу, Владимир Георгиевич. В «Гранд-отеле» в люксе труп обнаружили. Уже опознали. Я для вас фото заказал и информационную справку подготовил. Убили в постели. Три пули в грудь через подушку из браунинга. Пули из паркета извлекли и гильзы собрали. Ствол неизвестен. Не из оружейной лавочки Дёмина. Погибший прошел в отеле регистрацию, предъявил паспорт. Ростовский акционер пароходной компании Иннокентий Реутов. А по нашей картотеке – Кеша Лом. Четыре судимости. Вымогатель. Бомбил только чужие лужайки. В Ростове не светился. Под подушкой у него так и остался невостребованным наган. Магазин полон. Ствол чистый. С места происшествия сняты тридцать два читаемых отпечатков пальцев. Самый интересный –  с оконного стекла, почти полная левая ладонь. Убийца уходил через окно второго этажа во двор. Приземлился неудачно, опрокинул мусорный бак, принадлежащий ресторану. Вероятно, повредил правую ногу, по следам на позавчерашнем снегу было видно – шел, прихрамывая, быстрым шагом. Выстрелов никто не слышал. Да и пальба была в городе с час после полуночи! Держите фотографии. Это – живой Кеша, а это – уже нет.

– Спасибо, Иоганн Иоганнович, – Дзебоев спрятал фотографии, справку и дактокарту в планшет. – С Новым годом вас!

– Взаимно. С Новым годом, Владимир Георгиевич! Что с пожаром? Есть новости?

– В шесть вечера позвоню вам, Иоганн Иоганнович. Работаем.

Кюстер уехал.

От магазина «Парижскiя моды» к «Рено» спешили купцы и промышленники Ованесян и Черкезов. За ними еле поспевал вольноопределяющийся Илларион.

Дзебоев сам пошел к ним навстречу.

Магазин был открыт. Подарки для Татьяны Андреевны и Елены Сергеевны выбирали все вместе – и купцы, и покупатель. Предметы одежды и обуви французских модельеров были отвергнуты сразу по соображениям этики. Драгоценности тоже. Остановились на парфюмерии. Два разных набора духов, помады и пудры. От кутюрье Поля Пуаре духи «Розина» и «Маргарита». В коробках голубого и розового бархатного картона хрустальные флаконы и эмалевые пудреницы ручной росписи утопают в пурпурном шёлке, утканном коронами и золотыми лилиями… Очень «республиканский» стиль! Дзебоеву понравилось. Вынул бумажник.

Черкезов развел руками:

– Ваше высокоблагородие! Примите от нас подарок к Новому году!

Дзебоев ответил весьма серьезно:

– Я не пользуюсь дамской парфюмерией. И не передариваю подарки, сделанные мне лично. Так что, потрудитесь назвать истинную цену, принять от меня деньги и выдать кассовый чек.

Расплатившись и получив покупки, упакованные в пергаментную цветную бумагу, перевязанные шёлковыми ленточками, поблагодарил господ Черкезова и Ованесяна.

– Я полагаю, что у не только у меня сегодня было к вам дело, но есть и у вас ко мне. Если найдете минут тридцать, прошу ко мне в кабинет на Инженерную. Разговор будет!

*****

Через двадцать минут «Рено» стоял на Андижанской у дома полковника Баранова.

Ворота на замке, но калитка открыта. Не обращая внимания на лай щенков, Дзебоев вошел во двор, прошел по расчищенной от снега дорожке к крыльцу дома. Поздоровался за руку с нестроевым казаком Пантелеевым, убиравшим со двора снег, перебросом сгоняя его в сугробы, наваленные под садовыми деревьями. Поднялся на крыльцо, постучался. Вышла старая казачка Мария Васильевна, жена Пантелеева. Проводила Владимира Георгиевича в зал.

С тахты поднялась Татьяна Андреевна. С первого взгляда на хозяйку было понятно: в этом доме праздником и не пахнет. Без улыбки. Под глазами темные круги. Голос тих, ровен, совершенно не окрашен.

– Здравствуйте, Владимир Георгиевич!

– Здравствуйте, Татьяна Андреевна! С Новым годом вас!

– С Новым годом. От Максима Аверьяновича известий нет? Всю ночь на телефон смотрела… Так и не позвонил. Обедать будете?

– Не смотрите на телефон, Татьяна Андреевна. В Персии он. Нет возможности позвонить. Но известие есть. Письмецо,с! И не одно. Простите, они доставлены в канцелярию вскрытыми. Уже работает военная контрразведка. Не обессудьте.

Баранова прижала письма к груди, повернулась к Дзебоеву спиной, хотела уйти в спальню.

Дзебоев остановил её:

– Татьяна Андреевна! Успеете прочитать. Подарки примите! Это вам от меня, это Леночке. Как вернутся, пусть позвонят мне, приеду. Застрял их скорый поезд на Кель-Ата. Это здесь снежок легкий и пушистый, а в предгорьях навалило сугробы в рост человека. Пути расчищаются. Не переживайте, они едут, к вечеру будут дома!

Татьяна Андреевна порозовела. Попыталась улыбнуться, но расплакалась. Промокнула глаза платочком.

– Простите, больше не буду. Спасибо вам за все Владимир Георгиевич! Хорошо. Не буду плакать. Буду ждать. А сейчас начну одеваться. Срочный вызов на операцию. Я ассистирую. Молодой человек, служащий первой мужской гимназии в гололёд пострадал. Порваны связки правой ноги, возможно закрытый перелом. Еду.

Простились.

В два часа пополудни полковник Дзебоев вошел в свой кабинет в Канцелярии Начальника Закаспийской области и Командующего войсками.

В приемной его уже ждал брандмейстер Горшков.

Жестом пригласил войти.

– Присаживайтесь, Семен Никитич. Есть результаты?

Дернул шёлковую ленту механического звонка, коротко приказал дежурному офицеру: «Два чая!».

– Виноват,с, господин полковник! Нет чая. Самовар распаялся.

Дзебоев глубоко вздохнул, набрал побольше воздуха и с минуту молча смотрел в стену. Потом выдохнул. Стараясь не повышать голос, спросил:

– Когда распаялся?

– С ночи. Вода ушла, а угли остались… Недоглядели!

– Почему не вызвали лудильщика? Этих мастеровых на текинском базаре без малого десяток работу ищут! Почему не купили новый? Ноги в руки и бегом в Гранд-отель. В ресторане получите у шеф-повара кипящий самовар и принесете сюда. И чтобы я с этого дня нарды в дежурной службе не видел. Уставы читать будете. Исполнять!

Повернулся к Горшкову:

– Что ж, начнем без чая. Давайте самое существенное. Уверен, вы ничего не упустили и все сделали правильно. Давайте, выкладывайте результат!

– Есть результат, Владимир Георгиевич! Истопник гимназии Иван Сизов. Молодой, двадцать четыре года. Бывший ученик этой гимназии. Не окончил. За год до предполагаемого окончания умер его отец, железнодорожный кондуктор. Пришлось гимназию оставить. Работал в паровозоремонтном депо слесарем. По вине стропальщика сорвавшимся грузом повредил локтевой сустав левой руки. Инвалид. В гимназию взяли на работу из жалости. Пенсии не получает. Депо зажилило!

– Проверьте этот факт и разберитесь с депо! – приказал Дзебоев.

– Слушаюсь! – Горшков пометил в своем блокноте и продолжил: – Отпечатки пальцев на этикетках идентичны отпечаткам пальцев на предметах в его доме. На его полотенце тоже кровавые пятна. Его мать утром тридцатого декабря перевязывала Ивану правую кисть руки. Порез был небольшой, но кровь сворачивалась плохо. В больницу не обращались. После перевязки Сизов ушел на работу в гимназию. Вечером тридцатого вернулся домой часов в восемь. Тридцать первого ушел на работу в семь утра. Домой не вернулся до сих пор. Где он, мать не знает. Это все.

– Фотографии принесли?

– Да. Взял у матери. Правда, на фото ему семнадцать лет. Других нет. Есть гимназические общие, но на них Сизов еще младше.

– Ничего, нормально. Похоже, я знаю, где Сизов. В хирургической Красного Креста на Таманской. Либо закрытый перелом, либо порваны связки правой ноги. Ему будут делать операцию. Захватите с собой из Охранного отделения двух-трех надежных сыскарей, поезжайте в Красный Крест. Если убедитесь, что поступивший с уже озвученным диагнозом больной и есть Иван Сизов, поставьте скрытое охранение. И немедленно назад ко мне. Вот документы, ознакомьтесь. Есть предположение, что во второй половине ночи с 31-го на 1-е Иван Сизов тремя выстрелами из браунинга убил в номере «Гранд-отеля» ростовского вора Кешу Лома. Неудачно спрыгнув на землю из окна второго этажа, повредил ногу. На оконном стекле оставил отпечаток своей, к сожалению, левой ладони. Вот дактокарта. Отдайте криминалисту. Пусть напишет заключение. При первой возможности, не конфликтуя с врачами, пусть откатает Сизову все пальчики. По выписке из больницы взять под стражу. А пока беречь. Охранять. Не допустить побега либо ликвидации подельниками. От расследования вас, Семен Никитич, не освобождаю, будете вести это дело до конца сами. Разыщите, где бы он ни был, окружного прокурора. Получите у него ордер на обыск у Сизовых. Основной предмет поиска – пистолет браунинг. Похищение со взломом химикатов, изготовление мощной зажигательной мины замедленного действия, умышленный поджог склада, убийство криминального авторитета – все звенья одной цепи. Есть самое опасное не известное нам звено – состав преступной группы. Могу только прогнозировать: численность группы не менее трех человек непосредственных исполнителей, но обязательно есть и организатор, и заказчик! Это враги умные, хладнокровные, безжалостные. Это не уркаганы. Уркан, мешавший им, был убит. Следовательно: это боевики политической партии. Какой? Кто именно? Нам в один день все не осилить. Но взять именно сегодня исполнителей мы обязаны!  Есть вопросы?

– Вопросов нет. Разрешите исполнять?

Брандмейстер ушел. Дзебоей уже звонил в Охранное отделение. В дверь заглянул офицер дежурной службы.

– Чай господин полковник! Разрешите?

– Проходи, ставь на стол. Это все? Хоть галет каких-нибудь догадался бы!

– Виноват, догадался. К вам шеф-повар Тигран Аванов просится.

– Пусть заходит!

Через минуту полковник Дзебоев уже обедал ухой из осетрины на первое, и грузинскими хинкали на второе. На крыльце терпеливо ждал посуду внук шеф-повара Аванес. Тот самый, что так удачно продавал на конвойном перроне чебуреки с мясом.

*****

Через два часа вернулся брандмейстер Горшков. С ним – начальник уездного Охранного отделения поручик  жандармерии Уткин и его помощник прапорщик Лебедев.

Все  расселись за большим столом.

– Начнем? – спросил Дзебоев. – Если есть, что доложить, докладывайте, не тяните.

Пришедшие переглянулись. Начал Горшков. Из своего портфеля белого брезента выложил на стол тяжелый бумажный пакет и пухлую папку документов.

– Докладываю:

Первое: подозреваемый рабочий истопник Первой мужской гимназии Иван Сизов полностью изобличён в краже химических элементов из кабинета физики в упомянутой гимназии.

Второе: Иван Сизов изобличён в умышленном убийстве подданного России из Ростова Иннокентия Ивановича Реутова, он же Кеша Лом. Орудие убийства – пистолет «Браунинг» калибра 7,65 найден обыском во дворе дома, где проживал Сизов, а именно: за стропилом крыши отхожего места, завернутым в промасленную бумагу.

Третье: Перед смертью Иван Сизов был допрошен…

– Подожди, Семён Никитич! – Дзебоев резко встал с места. – Так он что, умер?!

– Умер, Владимир Георгиевич. Умер. Сам умер во время допроса. Сердце ни к черту, а еще молодой. Операции не выдержал, наркоза морфием. «Множественные переломы костей плюсны правой ноги». Это очень больно! Фельдшерица подтвердить может. Сам главврач Агапьев справку нам выдал. Не при чем мы!

– Вы что там все – с ума посходили! Во время допроса! Завтра все это в газетах будет. Знаете, под какими заголовками? «Очередное преступление царских жандармов!», «Несчастный сирота-инвалид не выдержал жандармского допроса!» и прочее… Не ожидал я такого от тебя, Семён Никитич!

Дзебоев без сил опустился на свой стул, стал судорожно расстегивать крючки воротника мундира. Прапорщик Лебедев кинулся к окну, распахнул его, потом к графину, налил пол стакана воды и подал Дзебоеву.

– Спасибо, казак, – прохрипел полковник. – Открой первый ящик стола, там валерьянка. Накапай сорок капель…

Отдышавшись, Дзебоев подал знак Горшкову продолжать.

Горшков и продолжил именно с того места, на котором его прервал начальник.

– После операции Иван Сизов был допрошен мною и поручиком Уткиным в присутствии прапорщика Лебедева и фельдшерицы Барановой. Он показал, что действовал по наущению некоего партийного товарища, которого все называли Бекмамбет. Товарищ хорошо говорил по-русски, был образован, носил европейскую одежду, шляпу котелок, всегда был при оружии и жил во втором доме к Левашовской от Ставропольской бани на улице Ставропольской же. Говорил Сизов спокойно. Мы слушали,записывали. Потом Сизов замолчал и умер. Меры, принятые врачами с тем, чтобы привести Сизова в чувство – результата не дали.

Горшков перевел дух, взглянул на Дзебоева, пытаясь увидеть, какое впечатление произвел на полковника его доклад.

– Дальше, дальше! – Дзебоев жестом поторопил Горшкова.

Доклад продолжил поручик Уткин:

– Мужчина, названный Сизовым «Бекмамбетом» нами был арестован. При аресте оказал активное сопротивление. Открыл беспорядочную стрельбу из нагана. Прапорщик Лебедев, переведенный в Охранное отделение из Первого Таманского казачьего полка, где служил в чине «юнкер» в должности командира команды пластунов, обманными движениями, перебежками и казаческими уворотами ловко заставил «Бекмамбета» опустошить барабан, и по произведенному седьмому выстрелу, скрутил его.

При обыске у «Бекмамбета» был найден подлинный паспорт на имя Вали Мухаммет Шафи Хатымтаева, башкира по национальности, из Оренбургской губернии, Верхнеуральского уезда, Дегтярно-Умчаринской волости деревни Ахунов. Хатымтаев согласно циркуляру Полицейского жандармского управления Оренбургской губернии находится в розыске. Характеризуется как ярый революционер. Замечен на митингах, организованных РСДРП в городах Верный, Ташкент, Бухара. Владеет туркестанскими языками, хорошо говорит на русском. Является мобильным агентом РСДРП. Перевозит нелегальную литературу, подпольные газеты, организует акции массовых демонстраций, акции неповиновений властям.

 Во время проведения обыска на груди башкира было найдено двадцать прокламаций различного содержания, но с одним лозунгом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» на персидском языке, которые ране нами изымались в харчевне Паши Фаталиева и на базарной площади Текинки.

К концу обыска в квартиру Хатымтаева вошла некая Анна Киселёва. Увидев жандармов и сидящего на диване в наручниках Хатымтаева, быстро выскочила на улицу и села в поджидающий ее фаэтон. Конный наряд быстро догнал извозчика и задержал Анну Киселеву.

Был произведен обыск и на квартире Киселевой, проживающей на углу Козелковской и Ставропольской улиц в доме Симоновой.  В квартире при обыске были обнаружены бумага, тождественная той, на которой печатались прокламации, письма, указывающие на принадлежность к РСДРП, флаконы гектографических чернил. На чердаке дома был обнаружен гектограф, завернутый в старую женскую юбку. В кармане той юбки – потертый пустой почтовый конверт с адресатом – «Анне Киселёвой в собственные руки».

Предметов, которые могли указать на причастность Хатымтаева и Киселёвой к организации пожара или прямого участия в поджоге найдено не было. И тот, и другая взяты под стражу. Уже находятся в Асхабадской тюрьме. На допросе пока молчат.

Это все. Пока все, – закончил поручик Уткин.

– Это почему – «всё»?! – встал из-за стола Дзебоев.- Не «всё»! Это только начало! Продолжайте допросы самым интенсивным образом, но без рукоприкладства. Как при штурме крепостей: интенсивность атаки должна не ослабевать, а с каждым часом усиливаться! Меняйте дознавателей каждые два часа. Через несколько часов допроса – каждые полчаса. Мозг допрашиваемых должен устать. То, что они пытаются скрыть и даже забыть, на вторые сутки они сами в полусне выдадут на чистом русском языке!

Дзебоев окончательно пришел в себя. Был бодр и энергичен:

– Не заставляйте меня поучать вас и делать за вас вашу работу. Работайте! Завтра в обед ко мне на доклад с результатом!

Все встали. Дзебоев каждому пожал руку. Поблагодарил за службу. Проводил до крыльца. Постоял на крыльце в одном мундире, подышал свежим воздухом. Возвращаясь в кабинет, окликнул дежурную службу: «Чаю мне!».

*****

Не успел закрыть дверь, как, постучавшись, вошел дежурный поручик со стаканом горячего чая в подстаканнике.

– Господин полковник! К вам купцы армянские. Говорят, по вашему вызову.

– Пропусти, сделай в книге запись.

В кабинет, держа в руках каракулевые папахи, вошли Ованесян и Черкезов. Вслед за посетителями – снова дежурный. Поставил на большой стол еще два стакана с чаем. Исчез.

Сели. Помолчали.

Начал Ованесян:

– Владимир Георгиевич! Просим простить за вторжение в праздничный день, но в будний, вы, верно, сильно заняты…

Дзебоев не поощрил, не отреагировал, хоть и хотелось криво улыбнуться.

Черкезов продолжил:

– Владимир Георгиевич! Мы не то, что жаловаться, просто поговорить хотели. Постараемся коротко. Вы знаете нас, мы люди долга и торговой чести. Дела честно ведем, налоги платим. С податными инспекторами проблем не имеем. Для нужд города отстёгиваем. Мои два магазина – «Парижскiя Моды» на Анненковской и «Скобяные товары» на Таманской – двадцать больничных коек в хирургии Красного Креста обеспечивают. Я готов в новом году финансировать еще десять коек детского отделения или открыть начальную русско-туземную школу в Кеши или где прикажете. И все это без принуждения, от души. Нам и нашим детям в нашем городе не только торговать и деньги зарабатывать. Нам здесь жить. Мы хотим, чтобы в городе жизнь была красивая, достойная, безопасная. Но есть проблема. Позволите озвучить?

Дзебоев кивнул.

Черкезов сделал глоток чая. Вытер усы белым платочком. Ованесян встал из-за стола:

– Доят нас враги рода человеческого, Владимир Георгиевич! Стригут, как баранов! Платим мы шакалам. И ворам, и партийным. Защиту пришли просить. Лучше мы эту дань городу отдадим, либо просто управлению полиции. Обеды, что ли бесплатные учредим, столовую в управлении откроем! Решать нужно этот вопрос. Быстро решать. Не решим – завтра побьют витрины, подожгут спиртохранилище. Это реально. Придется дела свернуть, уехать из области. У нас все.

 Дзебоев достал портсигар, вынул папиросу, размял ее, потом сломал и бросил в пепельницу.

– Бросать курить надо!

Обратился к купцам:

– Как я понимаю, проблема, изложенная вами, касается не только магазинов модной одежды и винзавода?

– Эта проблема скоро раздавит весь мелкий и средний торговый и промышленно-кустарный класс,– Черкезов тоже достал папиросу, но закурить не решился. – Вымогатели не трогают только железную дорогу, где своя сильная жандармерия. Там беда другая. Партийные обложили данью под видом  взносов в кассу взаимопомощи, в забастовочный фонд. Кто откажется, если собирают деньги боевики с наганами! ЭсЭр с РСДРП сферы влияния сначала поделили и мирно сосуществовали. А теперь наступил беспредел: деньги вымогают и те, и другие, и воры собственные, и воры залетные! Сопротивляться отдельным боевикам, даже уничтожать их – дело бесполезное. Нужно вождям головы откручивать, тогда будет порядок!

Дзебоев не выдержал, закурил:

– Если вы ко мне пришли с проблемами общеизвестными и общеполитическими, то не по адресу. В Государственной Думе на каждом заседании еще и не такое услышать можно – читайте газеты. Хотите положительного результата, давайте говорить конкретно. Сами начнете, или мне задавать вопросы?

– Начинайте, Владимир Георгиевич, мы не обидимся, можете не стесняться! – Черкезов спрятал свои папиросы, так и не закурив.

– Что вам известно о пожаре на армейском складе?

Черкезов ответил:

– Это ко мне. Двадцать восьмого под Новый год в магазин заявился некто Бекмамбет. По внешности похож на казаха. Хорошо одет, правильная речь. Объявил, что ставит магазин на уплату взносов в фонд революции, в кассу РСДРП. Пятьдесят процентов от чистого дохода. Для контроля усаживает в магазин своего доверенного человека – счетовода. На размышление дал сутки. Не заплачу – сгорит мой склад одежды и обуви! Я ему не поверил. Внешностью Бекмамбет на серьезного человека не тянул. Тридцатого утром приехал на извозчике. Спросил, отказываю ли я в помощи революции? Я спокойно ему ответил, не понимаю, что такое революция. Мне в ответ: скоро поймешь, кому отказываешь. После обеда ко мне второй вымогатель пожаловал. Здоровый такой. Русский. Тоже не из бедствующих. Заявил, что Кешу Лома уважают и в Ростове, и в Одессе. Он просто приказал закрыть магазин и выгреб кассу, потом прошелся по моим карманам. Приказал приготовить тысячу рублей к Новому году. Обещал придти первого. Тоже пожаром пугал. Говорил, если в полицию сообщу – семье моей не жить. Вот вам конкретика. Когда в новогоднюю ночь я увидел зарево за кладбищем, сразу понял – мой склад горит. Кинулся на огонь, вижу, горит за забором, военные оцепление держат, пожарные в два брандспойта огонь тушат. Так и решил, что вымогатели склад перепутали. Только потом в разговорах с другими купцами узнал, что эти двое весь город обошли, кого только не пугали. Очень многие откупались на месте по принципу: просят тысячу – дай сто и проводи разбойника от порога на дорогу!

– Именно так все и было, – поддержал Черкезова Ованесян. – Эти двое и у меня были, грозили поджечь спиртохранилище. Если подожгут, не пожар будет – взрыв! Я денег дал, обещал платить. От таких собственной охраной не убережешься.

Дзебоев потушил папиросу, поднялся, вынул из ящика стола стопку бумаги, положил на стол. Поставил между купцами чернильницу и стакан ручек для письма со стальными перьями.

Потом вынул из папки фотографию.

– Узнаете?

– Бекмамбет! – в один голос воскликнули Ованесян и Черкезов.

Положил на стол вторую фотографию. Точно такая же реакция:

– Кеша Лом!

– Вот и славно! – резюмировал Дзебоев. – Информирую вас официально: Бекмамбет арестован и водворен в тюрьму, Кеша Лом сегодня ночью расстрелян в номере люкс Гранд-отеля. Его убийца тоже умер, правда, своей смертью.

У купцов слов не было. Они лишь молча многозначительно переглянулись.

– А теперь, – продолжил Дзебоев, – все, о чем мне рассказали, вы изложите в письменном виде. В «шапке» – мое имя, потом ваши полные имена, год рождения, вероисповедание, адрес места жительства. Повествование заканчивается вашей росписью, ставится число.

– Владимир Георгиевич! Нельзя ли обойтись устным заявлением? – в один голос спросили Черкезов и Ованесян.

– Есть бумага – есть дело, есть работа. Нет бумаги… Что дальше? Знаете?! А вы уже свидетели по делу об убийстве и по делу об умышленном поджоге. Отказ от дачи свидетельских показаний уже само по себе уголовное преступление. Пишите, не тяните. Пишите!

Покинув Канцелярию Начальника области, купцы подвели итог встречи с полковником Дзебоевым.

– Какой человек! – сказал Ованесян.

– Какой человек! – повторил Черкезов.

– Как жаль, его самого мы так по-кавказски и не поздравили с Новым годом, – огорчился Ованесян.

– Доброе дело никогда не поздно сделать! – успокоил товарища Черкезов.

*****

В восемнадцать ноль ноль Дзебоев докладывал по телефону Начальнику Закаспийской области и Командующему войсками генерал-майору Шостаку Федору Александровичу:

– Ваше превосходительство! Предварительным сыском и дознанием дело об умышленном поджоге армейского склада фуража в основных чертах раскрыто. Организатор саботажной акции арестован и содержится в тюрьме. Приняты повышенные меры по организации безопасности военных объектов и мест публичного посещения жителями по всей Закаспийской области. Ваше превосходительство! Полковник Дзебоев боевое и оперативное дежурство по вверенной вам Закаспийской области сдал.

Услышал голос Шостака:

– Благодарю за службу, Владимир Георгиевич! Кто у тебя бразды правления принимает?

– Командир 23-го Туркменского стрелкового полка полковник Солоницын, ваше превосходительство!

– Хорошо, отдыхайте Владимир Георгиевич! Передайте трубку Солоницыну.

Солоницын взял трубку, доложил по-уставу:

– Ваше превосходительство! Полковник Солоницын боевое и оперативное дежурство по вверенной вам Закаспийской области принял!

*****

Cдав дежурство, полковник Дзебоев уснул еще в машине по дороге домой. В десять вечера, его уже в постели разбудил телефон. Это дозвонились и поздравили Владимира Георгиевича с Новым годом Кудашевы – Леночка и Александр Георгиевич. Договорились встретиться. Услышав короткие гудки, Владимир Георгиевич так и уснул с трубкой в руке.

ГЛАВА   2.

Несостоявшиеся гастроли варьете «Сафо Эротик».

Утро 2 января 1912 года. Асхабад.

Канцелярия Начальника области.

  В семь ноль-ноль полковник Дзебоев, как всегда, входил с парадного крыльца в Канцелярию Начальника области. Его встретил командой «Служба, смирно!» оперативный дежурный полковник Солоницын, отрапортовавший:

– Господин полковник! За время моего дежурства в Закаспийской области происшествий не случилось!

– Вольно! Здравствуйте Павел Петрович! Как ночь прошла?

– В общем, тихо. Проблем нет, новости есть.

– Заходите, поговорим.

Вслед за полковниками в кабинет на цыпочках проскользнул помощник оперативного дежурного пехотный капитан с подносом. Без напоминаний – черный чай с лимоном!

Минут через десять Солоницын, оставив у Дзебоева почту, вышел, но вернулся.

– Господин полковник! К Начальнику области на прием двое штатских просятся. Из приезжих. С паспортами. В цилиндрах и с тросточками. На французском изъясняются. Мне не совсем понятно, чего хотят. Будь немцы, разобрался бы.

– Зарегистрируйте, пропустите ко мне. Начальник вернется только четвертого.

Вошли двое. Молодые. Ухоженные. Услужливо-наглые. Серые короткие французские пиджаки, брюки в обтяжку. Белые шёлковые шарфы ниже колен. Пальто и цилиндры, видно, оставили в гардеробной. В руках трости с фигурными рукоятками, большие дорогие портфели с позолоченными замками.

– Разрешите представиться: импресарио Театра-варьете «Сафо Эротик» – мсье Мышковец – это я  и мсье Сатурляев – мой компаньеро. Vue charmante! Вью шарман! Феерическое зрелище! – с порога начал первый, протягивая полковнику Дзебоеву для рукопожатия руку в белой лайковой перчатке.

Дзебоев сделал вид, что не понял. Жестом указал на свободные стулья у двери.

Мышковец ничуть не был обескуражен холодным приемом. Второй, названный Сатурляевым, не церемонясь, начал раскатывать на большом «штабном» столе афиши и раскладывать фотографии.

– Certains de nos affiches, monsieur! Voici le texte de versets. Voici quelques photos. Les plus belles filles. Il n'ya pas ; Paris! – продолжил слегка грассирующим тенорком месье Мышковец. – Вот тексты куплетов. Вот фотографии. Самые красивые девушки. Таких нет и в Париже! Вот наши афиши, господин полковник!

В унисон к тенору вступил баритон.

– Notre point de vue a ;t; ent;rin; par les ma;tres de leurs Excellences les gouverneurs, les maires et les chefs de la police d'Odessa et ; Chisinau. Pas de politique. Sans abominations. Juste un peu de sensualit;. Bien s;r, pas pour les enfants!* – хорошо поставленным звучным голосом профессионального шпрехшталмейстера привлек внимание Дзебоева Сатурляев.

………………………………………….

* Франц. – Наше представление было одобрено господами их превосходительствами губернаторами,  градоначальниками и полицмейстерами Одессы и Кишинева. Никакой политики. Без мерзости. Только чуточку чувственности. Конечно, не для детей!

………………………………………….

А за Сатурляевым снова Мышковец:

– La saison estivale 120 spectacles dans les villes la c;te de la Mer Noire! Immense succ;s! Six beaut;s, des danseurs, six belles jeunes hommes, des acrobates ... usine de minimum! Douze Orchestre personnes. Le violon les plus talentueux et les tuyaux en Russie!* –

………………………………………….

* Франц. – Весь летний сезон в сто двадцать выступлений в городах побережья Черного моря! Бешеный успех! Шесть красавиц-танцовщиц, шесть прелестных юношей-акробатов… Минимум мануфактуры! Двенадцать человек оркестр. Самые талантливые и знаменитые скрипки и трубы России!

…………………………………….

Дзебоеву пришлось прервать слаженный дуэт стуком портсигара о стол, повысить голос:

– Arr;tez, messieurs! Je comprends tout, m;me si votre fran;ais serait mieux. S'il vous pla;t en Russe. Vous ;tes sous le drapeau Russe et non pas sur la Seine.

………………………………………….

* Франц. – Остановитесь, господа! Я все понял, хоть ваш французский мог бы быть и лучше. Прошу по-русски. Вы под флагом России, а не на набережной Сены.

………………………………………….

Незваные просители приумолкли, ели глазами господина полковника.

Дзебоев продолжил:

– Начнем с документов. Прошу на стол ваши паспорта и всю разрешительную документацию на ваше варьете, включая автографы вами упомянутых губернаторов и градоначальников!

Сатурляев в полнейшем серьёзе сделал сложнейший испанский реверанс и положил на стол Дзебоева паспорта и несколько листов добротной писчей бумаги, расписанных широкими росчерками и усыпанными чернильными и сургучными печатями.

Мышковец рядом положил пергаментный сверток размером с добрый кирпич, крест-накрест заклеенный банковской бумажной лентой. С поклоном сделал шаг назад.

Дзебоев просмотрел документы, сложил их аккуратной стопкой на столе под правую руку. Указав на пергаментный сверток, спросил:

– Это что?

Мышковец сделал шаг вперед:

– Этот предмет в сферах высокого искусства не имеет своего имени! Говорить о нем – «моветон». Так принято. И мы не нарушаем сложившиеся в Вене и в Париже обычаи «бон тона»*! По окончанию наших гастролей подобный презент вашему сиятельству может быть увеличен многократно!

……………………………….

* Франц. – mauvais ton, le bon ton – плохой тон, хороший тон

……………………………….

– Раз так, значит, будем говорить предметно. С кем из градоначальников Одессы и Кишинева вы имели дело?

– В бумагах все указано: в Кишиневе – с его превосходительством губернатором Алексеем Николаевичем Харузиным, в Одессе – с его превосходительством градоначальником Николаем Ивановичем Толмачевым.

Дзебоев снял телефонную трубку:

– Пригласи-ка полковника Солоницына! Павел Петрович? Дзебоев. Гости у нас очень дорогие. Им помочь нужно. И дело непростое, общественного одобрения требует. Прошу использовать мой «Рено». Срочно объехать редакции газет «Асхабадъ» и «Средняя Азия», привезти дежурных журналистов побойчее, директоров синематографа и русского драматического театра, фотографа Минкина. А главное, пригласите Лаппо-Данилевского, он нам очень будет нужен. Но журналистов – в первую очередь. Через тридцать минут чтобы все здесь были! Исполнять.

Улыбнувшись, Дзебоев повернулся к господам «артистам», как он их уже мысленно называл.

– Господа! Прошу за большой стол. Вот бумага, чернила, перья… Прошу написать официальное прошение на имя Начальника Закаспийской области подобное тем, на которых уже стоят визы губернаторов Кишинева и Одессы. Прежде, чем оно ляжет на его стол, мы коллегиально обсудим все вопросы, связанные с предстоящими гастролями вашего варьете.

Вызвал звонком помощника дежурного:

– Чаю нам. Ну, и пряников каких-нибудь.

Пока писалось прошение, поговорили.

– Как скоро можем ожидать приезда труппы, начала представлений? Не будет ли проблем со сценой? Зима – январь, февраль, масленица… Самый сезон! – спросил Дзебоев.

– По получению разрешения – в срок десяти дней. Труппа сейчас заканчивает контракт в Букуреште. А насчет сцены беспокойства нет. По времени наши выступления никогда не совпадают с традиционным началом спектаклей.

– Это как?

– Первое представление – в полночь! Второе – в два пополуночи. Многие зрители покупают билеты и на первое, и на второе представления – программы разные. Свободных мест не бывает. Всегда аншлаг!

– Не тяжело господам артистам? Два представления одно за другим?

Мышковец и Сатурляев дружно рассмеялись.

– Нет, не тяжело, – Мышковец заикался от смеха. – Каждый из них еще в индивидуальном порядке до утра даст представление, а, может, и не одно! От желающих отбоя не будет.

Дзебоев принял написанное прошение, прочел его и положил на свой стол к ранее полученным документам.  Спросил:

– Букурешт… Это Бухарест, что ли?

– Ну, да. Не бывали, господин полковник? Румыния! Хоть и мала, и навозом попахивает, но – Европа! Дворцы, шик, культура! – Сатурляев достал портсигар на четыре сигары. – Не уважаете, ваше сиятельство? Гавана! В Асхабаде не купить.

– Нет, я папиросы… В Бухаресте не бывал, как, впрочем и в Париже. Мой французский из Пажеского корпуса. А как вам Берлин, Вена? Там не выступали?

– Если назовём Берлин сказкой, то Вену придется назвать раем! – Сатурляев затянулся «гаваной». – Планируем  гастроли в Берлин, потом в Вену по весне, после Асхабада и Ташкента, если здесь получится. В принципе, уже есть договоренности. В Букуреште познакомились на представлении с принцем Пруссии его высочеством Вальтером Николаи. Приглашал…

– Николаи? Кто его не знает. Он поможет…

В дверь постучали. Один за другим входили приглашенные Дзебоевым лица. Здоровались, представлялись. Лаппо-Данилевский без лишних слов сел в дальнем углу рядом с полковником Солоницыным. Минкин разбирал штатив, устанавливал фотоаппарат.

Полковник Дзебоев жестом поднял господ импрессарио из «Сафо Эротик»:

– Кажется все в сборе. Прошу вас, господа артисты. Вы у нас в Асхабаде первые с предложением зрелища, которое сами называете «Эротик». Прошу рассказать обществу то, что рассказывали мне. Зачитать программу выступлений. Продемонстрировать свои афиши, фотографии сцен…

Дважды просить не пришлось. Мышковец и Сатурляев, почувствовав себя «на  публике», говорили горячо, вдохновенно. Демонстрировали афиши, изданные на русском и французском в Париже и в Бухаресте. Пустили по рукам фотографии своих юных красавиц и акробатов.

Увы, на третьей минуте выступления их дуэт был остановлен самым решительным образом. С места поднялся высокий человек с фигурой героя кавказского народного эпоса – Джавров Захарий Давидович, издатель и редактор газеты «Асхабадъ». Его глаза просто пылали скрытым гневом. На лице – не скрываемая мина отвращения. Над головами артистов его мощная длань с указующим перстом, направленным на одну из афиш. Его голос тих, но слова отчетливы. Было понятно, что взятое пиано речи в любую минуту будет разорвано громовым форте!

– Прошу ответить мне, господа импресарио, где вы предполагаете разместить ваши афиши?

– Как где? – не понял вопроса Мышковец. – Там же, где в городе их расклеивают традиционно. На афишных тумбах, на заборах, на стенах базарных лавок, хозяева которых не будут протестовать…

– То есть публично?!

 – Конечно, публично. Как же иначе! У афиши основное предназначение – привлечение публики! Ни в Букуреште, ни в Кишиневе, ни в Одессе нам не задавали подобных вопросов. На афишах фигуры красивых женщин в скромных позах, повернутых так, чтобы не были видны интимные места… Вы что, никогда не были в залах европейской живописи Санкт-Петербургского Эрмитажа? Никогда не видели мраморных богинь эллинистического мира? Давно пора принести европейскую культуру в дебри дикой Азии!

Рука Джаврова все еще была поднята над головой импресарио. Захарий Давидович опустил руку, медленно повернулся к Дзебоеву:

– Владимир Георгиевич! Сделайте что-нибудь! Эти афишки, расклеенные в Асхабаде, нам дорого будут стоить. Эта провокация обернется националистической резнёй! И в первую очередь разорвут на части господ импресарио и артистов этого варьете. Никакие казачьи кордоны от гнева толпы не спасут! Здесь не Париж, не Бухарест… И никогда Асхабад не будет ни Содомом, ни Гоморрой! Я все сказал. Я ухожу.

Джавров повернулся и устало пошел к двери.

Дзебоев обнял его за плечи, усадил на свободный стул.

– Подождите, Захарий Давидович. Для того мы все здесь и собрались, чтобы решить непростой вопрос.

И, обращаясь к обществу:

– Другие мнения будут? Может, в самом деле настало время раскрепощения женщины в Средней Азии? Разрешим представления «Сафо Эротик», запретим ношение платка-яшмак для женщин-туркменок, чадры – персиянкам, паранжи – узбечкам? Что-то я на Асхабадских улицах не видел русских женщин в декольте и с обнаженными спинами в теплые дни?

– Именно! – обрадовался Мышковец, не уловивший иронию в словах Дзебоева. – Именно. Асхабад, это чей город? Российской империи или нет? Европейский, или нет? Давно пора принести европейскую культуру в дебри дикой Азии!

– Интересная фраза, господин Мышковец, – сказал Дзебоев. – Сами придумали, или его высочество принц Николаи подсказал?

– Именно! – снова обрадовался Мышковец. – Принц Николаи – умнейший человек, настоящий образец культурного европейца!

Собравшееся общество зароптало. Люди начали вставать, хотели разойтись. Минкин делал снимок за снимком. Илларион стенографировал выступления. Журналист из «Закаспийского обозрения» подошел к Дзебоеву:

– Господин полковник! Благодарю за приглашение. Если примете решение благоприятное для этих господ, можете не ставить редакцию в известность. Сами все увидим. А статья о сегодняшнем собрании будет опубликована в завтрашнем номере!

Дзебоев ответил, обращаясь ко всему обществу. Пришлось повысить голос.

– Не спешите. Собрание не окончено. Есть еще вопросы. Прошу всех сесть на свои места и помолчать еще десять минут. Реакция общества мне понятна. Теперь вопрос к господам импресарио: – Прошу повторить, когда состоялись гастроли вашего варьете в Бессарабии, в Кишиневе?

– В августе 1911 года, – ответил Сатурляев. – Мы предоставили вам разрешение, выданное господином губернатором Харузиным.

– Все слышали? – спросил Дзебоев.

– Разрешите? – с места поднялся и вышел на средину кабинета полковник Солоницын. – Сегодня на телеграфный запрос в Кишинев из Управления делами губернатора Бессарабии действительного статского советника графа Ивана Викторовича Канкрина пришел ответ следующего содержания: «Ни в 1911 году, ни в иные годы, ни в Кишиневе, ни в иных городах Бессарабии не проходили гастроли варьете «Сафо Эротик». Разрешения на представления этому театру варьете за подписью губернатора Харузина не выдавались. В 1909 году статский советник камергер Харузин Алексей Николаевич высочайшим повелением сложил полномочия губернатора Бессарабии и был назначен   директором Департамента духовных дел иностранных исповеданий в Санкт-Петербурге». Подпись – Управляющий делами Бессарабской губернии. Для справки: подпись на втором разрешении, якобы поставленная градоначальником и генерал-губернатором Одессы генерал-майором Иваном Николаевичем Толмачевым – подделана. Прошу господ журналистов убедиться. Вот подпись на разрешении, а вот… – полковник Солоницын раскрыл толстенный фолиант «Образцы подписей и печатей должностных лиц Российской империи на 1911 год» – факсимиле реальной подписи Толмачева! Не идентичны!

Вдруг Сатурляев, оттолкнув полковника Солоницына, бросился к двери, распахнул ее и грудью налетел на офицера конвойной стражи во главе наряда, входившего в кабинет Дзебоева.

Через минуту и Сатурляев, и Мышковец смирно сидели посреди кабинета в легких наручных и ножных кандалах. Минкин в очередной раз сделал моментальный снимок, используя магниевую вспышку.

– И это еще не все, – сказал Дзебоев. – Прошу всех обратить внимание на пергаментный сверток, заклеенный банковской бумажной лентой, что на моем столе. Предполагаю, что в нем деньги. Взятка, предназначенная вашему покорному слуге. Этот пакет вынул из портфеля и положил своими руками на стол господин Мышковец.

– Ложь! – выкрикнул Мышковец. – Полицейская провокация! Пусть будет все по закону. Требую прокурора! Прокурора!

Из своего угла поднялся и подошел к задержанным Лаппо-Данилевский.

– Я коллежский советник юстиции первого класса Лаппо-Данилевский Аркадий Николаевич, Окружной прокурор Асхабадской судебной Палаты. Полагаю, мне предстоит близко познакомиться с вами обоими, господа.

– Этот сверток не имеет ко мне никакого отношения, – заявил Мышковец.

– Дактилоскопическая экспертиза покажет. Все будет по закону, – сказал прокурор. – Пригласите криминалиста.

В кабинет вошел поручик общей полиции. В шестикратную лупу внимательно осмотрел сверток.

– Есть читаемые отпечатки пальцев. Бумага пергаментная, гладкая. Хорошо сохранились. Но есть еще кое-что. Мелкие крошки. Похожи на крошки от печенья. Где раньше хранился свёрток?

Раскрыли портфель. Сразу бросилась в глаза начатая пачка печенья. «Эйнемъ. Товарищество паровой фабрики шоколада, конфекть и чайных печений».

– Подложили, – заявил Мышковец.

– В карманах этого господина тоже полно крошек, – вступил в разговор конвойный поручик. – Я готов подписать протокол личного обыска.

– Провокация! Подлая жандармская провокация! – закричал Мышковец.

– Господа! – обратился к обществу полковник Дзебоев. – Я ждал этого обвинения. Потому и пригласил всех вас на эту встречу. Рад, что никто не отказался. Благодарю.

Попрощался за руку с каждым из приглашенных. Народ начал расходиться.

На минуту задержал Лаппо-Данилевского.

– Аркадий Николаевич! Про Вальтера Николаи слышали?

– Про принца прусского? Слышал. А что?

– Вальтер Николаи такой же принц, как и сам Мышковец. Заместитель начальника отдела «III B» военной разведки Германии. Основное направление работы – Россия.

– Понял. Отработаю с задержанными эту тему. Вопрос можно? Только без обид, Владимир Георгиевич, если что, ладно?!

– Ну?

– Насчет варьете, подделки подписей, взятки и прочей эротической мерзости я понимаю. А вот насчет шпионажа сомневаюсь. Ссылка задержанных на Николаи – просто глупость, они сами не знали, кто он такой... Для профессиональной военной разведки эти агенты – идиотизм!

– Не скажите, Аркадий Николаевич. Я имею основания предполагать, что Николаи засылает в Россию агентов сотнями. Начнут работать – хорошо. Провалятся – не велика беда. В самом начале моего общения с импрессарио я спровоцировал направление нашей беседы в сторону Германии. Задал вопрос о Берлине, о Вене. И Сатурляев откликнулся мгновенно. Похвастался знакомством и покровительством принца Николаи. А основанием для подозрения стали предъявленные документы. С первого взгляда я распознал добротную немецкую работу. Николаи не глупец. Он гений разведки. В этой операции он сделал ставку сразу на два человеческих порока - на алчность и на похоть... Трудно устоять перед обнаженной красавицей и перед «кирпичём» сторублёвых банкнот. Зато агентам была бы открыта Среднеазиатская железная дорога от Красноводска до Ташкента со всеми городами, весями, военными гарнизонами... Вот так! Начинайте работать, Аркадий Николаевич. Пока импрессарио в вашем распоряжении. А я обязан информировать контрразведку Туркестанского Военного Округа. Пока все. Еще раз благодарю!

Все ушли. Дзебоев остался один. Только успел подумать: «Надо бы Кудашеву позвонить!», как в дверь постучали. Вошел Александр Георгиевич.

ГЛАВА   3.

Долгая дорога в Персию. На борту "Императрицы Антуанетты".

25 февраля 1912 года. Порт Красноводск.

Пароход «Геок-Тепе» покидает Красноводский залив.

 Под форштевнем ледяная шуга. Навигация на Каспии официально еще не начиналась. Был прогноз, что в ночь Каспий встанет. Астраханский порт еще не освободился ото льда. Был  риск. Была надежда, что пароход успеет прорваться к Баку, доставить для нужд «Персидской экспедиции» военный груз, а уж там и дозимует.

Кудашев не один. Вместе с ним отплывает его новый подчиненный телеграфист Владимир Гагринский. Гагринский простился со своей супругой Геленой еще в Асхабаде. Поднявшись на борт транспорта, на палубе не задержался, сразу проследовал в каюту.

Кудашев в цивильном. Мундир пришлось оставить дома. Ротмистру Отдельного корпуса жандармов Кудашеву Александру Георгиевичу уже никогда не увидеть себя в зеркале в синем мундире с аксельбантами и серебряными погонами в один просвет без звёздочек.

На пирсе остались Леночка, Татьяна Андреевна и Митьки – казаки Брянцев и Митрохин. С Митьками он еще встретится на «территории», но придут они на неё другим путем.

Еще в Асхабаде Александр Георгиевич пытался запретить Леночке провожать его до Красноводска, но не смог.

– Не спорь, – сказала Лена. – Со мной Татьяна Андреевна поедет и твои Митьки!

Так и сделали.

Леночка при прощании не плакала.

В самую последнюю минуту набралась храбрости и прошептала Кудашеву в ухо:

– У нас будет маленький! Я в поезде почувствовала. Хорошо, что не упала на улице…

У Кудашева перехватило дыхание. Глотнул холодного воздуха.

– Только не упади! – Леночка поцеловала мужа в щеку. – Нас теперь двое. Ждать будем. Возвращайся быстрее!

Кудашева бросило в пот.

– Я никуда не поеду…

Татьяна Андреевна, прощаясь, тоже обняла Александра Георгиевича:

– Храни тебя Господь, Саша! Поезжай, исполни свой долг. Может, нашего Максима Аверьяновича встретишь, обними его за нас всех, привет передай. Ждём, и будем ждать вас обоих!

Леночка снова прижалась к мужу. Оторвали ее от Александра Георгиевича с большим трудом. Под «отходный» гудок Кудашев бегом поднялся по трапу. В последний момент чуть было не вернулся назад. Все плыло в его глазах. Сколько, сколько можно быть сильным?! Александр Георгиевич стоял на корме, держась левой рукой за поручень, а правой посылая последний привет Леночке. Его лицо было мокрым. То ли от снега, то ли от...

Быстро увеличивается между судном и пирсом полоса холодной темно-серой воды. Мощный пароходный гудок перекрывает голоса прощающихся.

Но Кудашев сердцем слышит Леночкин голос:

– Саша! Миленький! Возвращайся! Я всегда буду тебя ждать. Всегда! И никогда не буду плакать! Я тебя люблю!.. Жду!!! Жду!

А холодный северный ветер доносит до Леночки голос мужа, который так и не смог заглушить пароходный гудок:

– Леночка! Береги себя! И маленького! Я люблю вас!!!

Как часто они оба будут и во сне, и в явных грёзах вспоминать эту сцену, слышать родные любимые голоса...

  *****

Каспий пересекали ночью. Качка почти не чувствовалась.

Гагринский, укрывшись двумя солдатскими одеялами и свернувшись калачиком, спал без задних ног.

Кудашев, как ему самому казалось, не сомкнул глаз.

Снова и снова, бесконечным рефреном в его ушах слышались последние прощальные крики Леночки: «Саша! Миленький! Возвращайся! Я всегда буду тебя ждать. Всегда! И никогда не буду плакать! Я тебя люблю!.. Жду!!! Жду!»…

Снова и снова сквозь марево собственных слез и хлопьев мокрого снега он пытается поцеловать Леночку, но ее губы недоступны для поцелуя. Они шепчут: «У нас будет маленький! Нас теперь двое. Ждать будем. Возвращайся быстрее…».

Леночка пропадает во тьме.

Вдруг из мрака метели появляется освещенное огнём свечи лицо Владимира Георгиевича Дзебоева. Таким Кудашев видел его при прощании в последний день пребывания в Асхабаде. Дзебоев что-то говорит Кудашеву, но слов не слышно, истошный гудок заглушает все иные звуки. За спиной Дзебоева Асхабадский вокзал. Перрон. На перроне Кудашевы – отец и мама. Это проводы. Проводы вольноопределяющегося Кудашева в Маньчжурию! Они что-то кричат своему Саше. Слов не слышно. Паровозный гудок заглушает все звуки…  даже звуки духового оркестра с его бравурным маршем «Радецкий»! Выстрелы. Крики «ура». Вой снаряда… Сейчас будет взрыв. Сейчас…

– Я никуда не поеду! – кричит Кудашев.

Открывает глаза. Над ним Гагринский. В его руках фаянсовый бокал с горячим чаем.

– Александр Георгиевич! У вас жар. Выпейте горячего с малиной и коньяком. Капитан прислал!

Кудашев привстал. Его подушка и сама нательная рубаха была мокры от холодного пота.

Прильнул сухими губами к горячему фаянсу, сделал несколько глотков, вернул чай Гагринскому.

– Благодарю, Владимир Михайлович. Помогите переодеться. В саквояже чистая сорочка!

Переодевшись, медленно, маленькими глоточками допивал чай.

Гагринский уже снова спал.

Кудашев вспоминал свой недавний бред… К чему такие сны снятся? С Леночкой все понятно. И с родителями тоже. Хорошо, что приснились. Чувство осталось доброе. Значит, все будет хорошо! А что во сне говорил Дзебоев? Не вспомнил. Зато припомнилась последняя с ним встреча на Козелковской.

Ужинали, пили чай.

– Значит, едешь, Саша? – спросил Дзебоев.

– Значит, еду Владимир Георгиевич! Группа готова, я тоже. С планом операции ознакомился, внутреннего сопротивления не ощущаю. Подписку о неразглашении не нарушу, если сообщу вам, что в основе операции – ваша «Стратагема»! Никаких задач, связанных с насилием. Только наблюдение и связь. Легенда лично для меня – старая, но уже проверенная, и территорией происхождения подтвержденная. Полагаю, проблем не будет. Через год вернусь, встретимся!

Дзебоев курил. Дымил в распахнутую топившуюся печь. Горестно вздохнул.

– Через год… Это и много, и мало. Я даже думать боюсь, что будет через год!

– Что было, то и будет, – попытался улыбнуться Кудашев.

– Твоими бы устами да мёд пить! Знаешь, какой кошмар меня по ночам мучает? Стою я с револьвером в руке на площади Скобелева. Позади меня эскадрон казаков и весь личный состав городской полиции. А через площадь на нас надвигается толпа рабочих из паровозоремонтного депо. Среди них и дети, и женщины, и старики с клюшками. В меня уже булыжники летят.  А я никак не могу дать команду «оружие к бою, целься, пли!». Просыпаюсь в поту. Сердце колотится, боль в груди…

Дзебоев бросил в пламя печи окурок, закрыл дверцу. Кудашев молчал.

– Что делать, ума не приложу, – продолжил Дзебоев. – Нет уже у меня ни веры, ни надежды. Медленно, но верно Европа втягивается в большую войну. Не думаю, что в ней будут победители. Побежденных будет много. Очень много. Поражения на фронтах перерастут в национальные революции в масштабах, какие Робеспьеру и Наполеону и не снились. А восстания девятьсот пятого-шестого годов в России нам покажутся лёгкой репетицией предстоящей трагедии.

– Неужели так мрачно? – тихо спросил Кудашев. – Ведь должны же работать аналитики на государственном уровне?! Как я понимаю, и моя собственная предстоящая миссия имеет задачу стратегическую – предотвращение сепаратных сделок между Германией и Англией. Правда, на локальной территории – Персии! Это же ваша идея, Владимир Георгиевич!

– И это тоже правда, – сказал Дзебоев. – Ладно, не будем о грустном.

Выдвинул ящик стола, достал лист бумаги, протянул Кудашеву: – Читай, Саша. Это моё завещание на тебя и на Чермена в равных долях. Нотариус только что ушел. Бумаги на банковский вклад, на этот асхабадский дом и земельный надел в Осетии лежат в нотариальной конторе. Подлинник завещания тоже там.

Кудашев молчал. Не знал, что сказать. Дзебоев понял его состояние. Помолчали. Дзебоев продолжил:

– Увязли мы в Персидском Курдистане… От Максима известий нет. Провожу тебя, начну выяснять. Сам то как? Может, откажешься? Кто осудит? Тебе и так уже пенсион обеспечен. В Персии не только пули свистят. На югах и малярия смертельна! Пойдешь по статской, закончишь университет. Как георгиевский кавалер с офицерским крестом имеешь право на личное дворянское звание. Карьера судейского обеспечена! Давай, а?! Мне больно будет, если раньше меня погибнешь!

Кудашев попробовал улыбнуться:

– Какой из меня судейский! «Не судите, да не судимы будете!», так сказал Спаситель. Мне моя предстоящая миссия интересна. Кроме того, есть еще задача, планом операции не предусмотренная. Уверен, именно там появится возможность её выполнить!

– Ты о Чермене? – спросил Дзебоев.

– Да, – ответил Кудашев. – Мне судьба дала в руки нить, ведущую к нему. Мне и распутывать этот клубок. Больше некому. Я все сказал!

В калитку постучали. Из окна, выходящего во двор, было видно: служанка впустила в дом военного в армейской шинели с погонами подполковника. Это был Калинин.

  *****

В пять утра Кудашева и Гагринского разбудил вахтенный матрос:

– Господа! Подъем! Порт Баку через двадцать минут. Можно умыться. Вода в умывальнике тёплая и пресная.

Кудашев умылся, но бриться не стал. Глянул в зеркало. Увидел в нём самого себя, постаревшего в одну ночь на десять лет. Таким он помнил своего отца – усы с проседью, волосы – соль с перцем!

  *****

В Баку Кудашев и Гагринский не задержались. На перекладных всеми видами транспорта, от дилижансов и авто до железной дороги, добрались через Тифлис и Зугдиди в порт Сухум-Кале. Из Сухум-Кале почтовым пароходом через Новороссийск далее. Третьего марта были в Одессе и покупали билеты на «Императрицу Антуанетту».

Семьсот пятьдесят рублей золотом двухместнаякаюта первого класса до Стамбула, две тысячи четыреста – до Марселя. Пассажирам трюма соответственно семьдесят пять и  двести сорок рублей – матрац на двухъярусной железной койке. Белье, уборка, питание, пресная вода – и богатым, и бедным – согласно отдельного счету. Впрочем, в рейсе на седьмое марта остановка в порту Стамбул не предполагалась.

До дня отъезда жили в пригороде на частной квартире, в городе не болтались. По трапу на борт взошли, предъявив документы на имена Семёна Коротича и Альфреда Грингарда российского подданства, маклеров Бакинской нефтяной компании Тагиева.

  *****

7 марта 1912 года. Вечер.

Морской порт «Одесса». Борт торгово-пассажирского парохода «Императрица Антуанетта» — «L'imp;ratrice Antoinette» французской компании «Мессажери Маритим». Порт приписки:  Франция, Марсель. Производство судостроительной верфи «Джорджа Брауна и К;» в Глазго (Шотландия). Водоизмещение 9200 тонн. Длина 118 метров, ширина 15 метров, осадка — 6,2 метра. Скорость — 16 узлов.

Идет погрузка.

Семен Коротич и Альфред Грингард уже прошли таможенный терминал, обживают каюту.

Просторно. Два иллюминатора. Ковры, мишура с кисточками, позолоченная лепнина, восковые цветы в хрустальных вазочках. На столе – бутылка «Ch;teau Lafite-Rothschild» – «Шато Лафит-Ротшильд» и два бокала. Две бутылки газированной воды. На стене картина маслом. Техника живописи непривычна для глаза: маленькими разноцветными мазочками. В близи – ничего не понять. А отойти к противоположной стене – пейзаж с горами, полями, коровами и подсолнухами!  В общем, излишества всякие буржуазные. Постели хороши. Белье свежее отглаженное. Шерстяные одеяла в льняных расшитых шёлком пододеяльниках. Нормально, тараканов и клопов нет. Жить можно. Правда, радости в душе никакой.

  *****

Обедали уже на борту.

– Je peux proposer frit de grenouille du jambonneau, – предложил официант. – Могу предложить жареные лягушачьи окорочка!

– «Началось!», – подумал Коротич-Кудашев.

– Soyez aimables! Будьте любезны! – улыбнувшись, ответил официанту Грингард-Гагринский.

– Chateau-Chalon? Cremant du Jura? – Шато-Шалон? Креман-дю-Юра? – продолжил белоснежно-накрахмаленный гарсон.

– Нет, не нужно вина. И лягушек тоже. Лечиться едем. У товарища язва. Цыпленка нам с рисом, апельсиновый сок и кофе!

Ресторан понемногу наполнялся пассажирами. Состоятельная публика. Многоязычная речь. Французы, бельгийцы, эльзасские немцы, богатые евреи… Незнакомая речь: арабский! Яркая компания туземцев французских заморских департаментов: Алжир, Марокко. Большое русское семейство с детьми…

Маленький судовой оркестр «Марсельезой» поднял публику на ноги, но через двенадцать тактов непринужденно перешел на веселые куплеты в исполнении певички в декольте, словно сошедшей с литографий Тулуз Лотрека, хорошо известного в богемной среде и в России.

Синее море, белый пароход.

Триколор украсил

Фок, бизань и грот.

Золотом сверкает

Имя на борту.

Ах, «Антуанетта»,

Краше всех в порту!

В потолок полетели пробки шампанских французских вин, не облагаемых таможенным сбором. «Моэт-э-Шандо», «Вдова Клико», «Боллинже Гранде»…

– Господи, – сказал на русском Кудашеву Гагринский, – по-моему, мы уже во Франции! Послушайте, что она исполняет: уже пела арии из «Мадам Ардишюк» Оффенбаха, из «Мадмуазель Нитуш» господина Эрве, а сейчас поет из «Жирофле-Жирофля» Шарля Лекока! Вам нравится?

– Конечно, как может не нравиться. Но должен признаться, по мелодии никогда не смог бы отличить Баха от Оффенбаха. Имена знаю, музыки просто никогда не слышал. Где мог слышать? В Кизил-Арвате? В Казани? В Маньчжурии? В Асхабаде даже пластинок не купить. Да и что на пластинке услышишь, отрывки из арий на пять минут. Иметь полную оперу – это сундук граммофонных пластинок – целое состояние!

Гагринский был сконфужен.

– Александр Георгиевич! Я не хотел вас унизить. Просто, у меня была возможность в Петербурге, пока учился в Политехническом. Электриком в консерватории подрабатывал!

– Ладно, Владимир Михайлович! Ни вам, ни мне не нужно оправдываться. Приедем в Париж, у нас будет десять дней для адаптации. Будем вживаться в наши новые образы, в новую среду. От нас с вами еще долго Кизил-Арватом отдавать будет. Если пообедали, идемте на палубу. Слышите гудок? Пора с Россией прощаться!

  *****

Склянки. Двадцать два часа. Долгий прощальный гудок.

Два мощных винта вспенивают морскую воду за кормой парохода. Огни славного вольного города Одессы, мало-помалу, тают в синей дали.

Прощай, Одесса. До свидания, Россия!

Где еще, как ни на борту иностранного корабля за пределами своей отчизны, взгрустнуть о покинутой Родине?!

Даже в Маньчжурии Кудашева ни разу не посещала мысль, что он, в сущности, живёт и воюет на чужой ему территории, за границей. Наверное, виной появлению такого чувства явилось море. Одно дело, когда, сев в железнодорожный вагон на одной станции, выходишь на другой станции, расположенной уже за тысячу вёрст, но похожей на первую, как похожи друг на друга, родные сёстры. Слышишь родную речь, видишь привычные лица…

Совсем другое, когда русский порт, русский берег уходят от тебя все дальше и дальше за горизонт, а потом и вовсе исчезают в морской дали…  А у тебя под ногами покачивающаяся палуба французского судна, на спасательном круге надпись «L'imp;ratrice Antoinette».

Пожилой безногий музыкант в форме морского канонира играет на концертино модный шансон. Хрупкая, уже не молодая парижанка поет бесконечно длинную народную провансальскую песню, каждый куплет которой заканчивается словом Амор! И тёплый южный ветер с запахом соли и йода играет флагом французским… Прекрасный вечер. Весна.

Прощай, Одесса. До свидания, Россия!

Весь следующий день плавания Кудашев так и простоял на свежем воздухе. Кормил печеньем чаек, пока не кончилась вся пачка. Вспоминал, как, вместе с Леночкой кормили чаек в Красноводском порту…

  *****

В этот самый час Леночка тоже вспоминала счастливое утро в Красноводске. Да, два месяца пролетели, как сон. 25 февраля 1912 года в том же порту Леночка провожала Кудашева в его новую командировку. Как сказал Кудашев, надолго. На целый год. Но так и не сказал, куда он едет. Пароход «Геок-Тепе». Курс на Баку. А потом?..

  *****

Хорошая погода лишь первый день и продержалась. К полуночи на девятое марта, откуда ни возьмись, налетел холодный северный ветер. Дождь со снегом. Шторм не шторм, но его сила в два-три балла многим пассажирам вывернула желудки на изнанку. Кудашеву шторм был нипочем. А вот Гагринскому пришлось отстрадать по полной. Ресторан был практически пуст. Френч шампань спросом не пользовался до самого Босфора.

*****

9 марта 1912 года. Снова солнечно!

Склянки. Кудашев щелкнул стальной крышкой своего морского хронометра. Полдень. Тридцать восемь часов в пути.

Вот уже и Черное море за кормой. Прямо по курсу парохода «Проливы» – Босфор и Дарданеллы.

Черные базальтовые скалы изрезаны огромными колоннами и пещерами.  Серайский Мыс. Слева по курсу азиатский анатолийский берег с маяком под названием «Анадолу Фенери». Справа – берег Европы. Тоже возвышается башня маяка. Соответственно и называется «Румели Фенери». «Фенери», они «фонари» и есть.

Долгий гудок. «Императрица Антуанетта» вошла в Босфор. За штурвалом сам капитан. Не простой маневр. Опасный берег. Опасный курс. Сильное и очень сложное течение от берега к берегу. Верхнее – из Черного моря в Мраморное, и нижнее – в обратную сторону – из Мраморного в Черное. В проливе полно турецких парусных разнокалиберных лодок – фелюг. Того и гляди, кто-то под форштевень угодит. На фоке «Антуанетты» два флага – французский и турецкий красный с золотым полумесяцем. Здесь так принято.

Тихо, солнечно.

Пассажиры облепили оба борта. В руках многих дам театральные бинокли.

В руках первого помощника капитана господина Анри Жерома мощный морской десятикратный бинокль Карла Цейса. Вокруг него одни женщины. Говорит, изрядно грассируя. Его слушают, но смотрят на берег.

Помощник капитана на публике не просто так. Он работает. Снимает фактор возможного напряжения в обществе. Вся команда на постах по расписанию.

Жестикулируя правой рукой в белой перчатке, помощник капитана говорит, словно читает книгу:

–  Дамы и господа! Наш пароход вошёл в «Боспор Фракийский» – пролив между Европой и Малой Азией, соединяющий Чёрное море с Мраморным. «Боспорус», на греческом – «Коровий брод»,   на турецком – «Istanbul Bogaz;» – «Стамбульский пролив». Ближе к морю Мраморному оба берега Боспора застроены одним городом – Истанбулом. Стамбул, столица Турции, бывшей Оттоманской Империи. Он же – историческая столица Византии – Константинополь.

Пожилая дама подняла руку в шёлковой перчатке:

– Месье де Жером! Позвольте вопрос. Как долго мы будем стоять в Стамбуле? Я забыла дать из Одессы в Марсель телеграмму!

Помощник кивком головы поклонился даме:

– Мадам! «Императрица Антуанетта» проследует в порт Марсель без захода в Стамбул. Следующая стоянка только в порту Пирей, в Греции!

Подумал и добавил:

– Если нас к стоянке не вынудит погода. А телеграмму вы можете дать хоть сегодня прямо с борта!

*****

Босфор прошли за полтора часа. Лоцмана не брали. Капитан хорошо знал фарватер.

Стамбул, или Истанбул, внимания заслуживает. Этого зрелища не пропустил ни один пассажир первого класса. Что могли увидеть из трюма пассажиры третьего класса, чистую публику не интересовало.

Стамбул, как и Красноводск, как и Владивосток, своими строениями амфитеатром поднимается по склонам холмов. Его улицы террасами спускаются вниз. Волшебной красоты город из сказок «Тысячи и одной ночи»!

В порт «Стамбул» залива Золотой Рог не зашли.

Гагринский был разочарован. Надо же! Мимо проплывают крепость Румели-Хисар, православный храм Святой Софии, превращенный в мечеть Айя-София … А вот на мысу Золотого Рога и султанский дворец Сераль!

Эх, когда еще удастся ступить на эту землю!

Кудашев взял Гагринского за руку. Указательным пальцем отстучал ему по запястью морзянкой: «Успокойся! Не привлекай к себе внимания».

Четыре часа двадцать минут понадобились «Антуанетте» на переход Мраморного моря. Достигли нового разлома в известковых скалах, разделившего Европу и Азию – Дарданеллы. Только слепой мог не увидеть удивительное, почти идентичное повторение линий европейского и азиатского берегов. Так идентичны линии двух половинок сломанной черепичной плитки.

Кудашев глянул на хронометр, засек время.

– Уже работаем, Александр Георгиевич? – решил пошутить Гагринский.

– Уважаемый господин Грингард, – ответил ему маклер Бакинской нефтяной компании Тагиева Семен Коротич, – мой опыт подсказывает мне: в делах нашего углеводородного бизнеса шутки неуместны. Они могут привести к большому пожару на нефтепромыслах.

– Понял, больше не буду. Но если вы посмотрите выше капитанской рубки, увидите кое-что интересное! – кивком головы Гагринский указал на верхнюю палубу.

Кудашев, не поворачиваясь, одним взглядом оценил обстановку. На «скайдеке» – самой верхней палубе, где пассажирам запрещено появление, и хранятся спасательные круги и шлюпки, трое мужчин в форме рядовых матросов. Один крутит ручку камеры. Синема! Второй ведет наблюдение через стереотрубу. Третий пишет на большом, с газету, листе бумаги.

– Уходим, – приказал Кудашев Гагринскому. – Медленно и спокойно. В каюту.

В каюте Кудашева ждал сюрприз. Все вещи были на месте, вот только на паркете под чемоданом – пятнышко рассыпанного зубного порошка. Кудашев вынул из кармана лупу, осмотрел замки чемодана. Так и есть: исчезла «пломба» - волосок самого Кудашева, что был петелькой вставлен в замочную скважину.

– И что? – спросил Гагринский.

– Моя мина для любопытных сработала, – в полголоса ответил Кудашев. – Обыск был у нас. Полагаю, если ничего не пропало, были не воры.

Открыл чемодан. Осторожно осмотрел вещи.

Гагринский тоже полюбопытствовал.

Вещи были в сохранности. В потертом кожаном портмоне десяток визитных карточек российских торговых домов, отдельных купцов, врачей, адвокатов и банкнота в сто рублей – «Катенька». Несколько номеров «Биржевых ведомостей», две колоды игральных карт, томик Пушкина, журнал эротических фотографий, четыре смены белья, несколько галстуков…

– Все на месте! Теперь гляньте свои вещи, господин Грингард!

У Гагринского тоже ничего не пропало. Но на белоснежной сорочке лежала кучка сигаретного пепла.

Гагринский был расстроен. Кудашев, напротив, успокоился.

– Прошу не переживать, господин Грингард! Наше путешествие только начинается. Уважаю французскую контрразведку. На каких дальних подступах к Франции начинают работать! А работы много… Они же весь пароход переворошить, верно, успели. Устали, закурили, пепел в ваш чемоданчик уронили… Все, по человечески, понятно. Беспокоиться не будем, но не будем и расслабляться. Шутить будем, когда домой вернемся в Россию!

– Прошу прощения, господин Коротич! – Гагринский не смел поднять глаз. – Я научусь. Всему научусь. Не расскажете мне, что происходило сегодня на «скайдеке» – самой верхней палубе? Почему мы ушли?

– И это понятно. Понятно, почему отменена традиционная остановка в порте Стамбул. Французская военно-морская разведка под прикрытием пассажирского рейса работала. Почти не скрываясь. Французам, конечно, «Проливы» знакомы несравненно лучше, чем нам. В Крымской войне 1853-1856-го союзниками Турции против России выступили и Франция, и Англия. Полагаю, Турция получала полную военную поддержку, включая и инженерную. Следовательно, система инженерно-оборонительных сооружений в Дарданеллах Франции известна очень хорошо. На сегодняшний день политическая ситуация изменилась. Франция – союзница России по договору 1904 года, а договор 1907 года с Англией окончательно сформировал военно-политический союз Антанты – «Сердечного согласия»!  У Турции с Германией нет своего договора о военно-политическом союзе, но они прекрасно обходятся договорами локальными о военном сотрудничестве на поставку артиллерийских орудий Круппа, винтовок Маузера, на обучение офицерского состава турецкой армии. И, конечно, на модернизацию инженерно-оборонительных сооружений. Думаю, модернизация проведена турками не слабая. Если стальные пушки Круппа уже в Энзели появились, то здесь - и подавно!

Кудашев аккуратно, под лупой, снова вставил свою «пломбочку» в замок, запер чемодан. Продолжил:

 – Вот мы с вами, господин Грингард, и стали невольными свидетелями интереса французской военной разведки к Дарданеллам. Шло уточнение известной информации. Потому мы и ушли. Кому нужны непрошенные свидетели?! У нас своя задача. Пока – добраться до места живыми и не «засвеченными». Уже одно это – будет совсем не просто!

– Интересно. Укрепления, оборонительные сооружения… Я во все глаза смотрел. Правда, без бинокля. Я не близорук, но видел только одну полуразрушенную средневековую башню… И все!

– И в бинокль бы не увидели. Вы не военный человек. Я сам только сегодня понял, почему в русско-турецкой войне 1877-78-го Босфор и Дарданеллы не были атакованы «в лоб». Мощная береговая артиллерия хорошо укрыта в глубинах многоярусных скальных казематов. Легко выдвигается и легко укрывается. Скалы монолитного известняка и базальта. Это не кирпичная кладка, не бетон, не «мыльный камень» Сапун-горы. С верхних ярусов орудия будут бить прямой наводкой по палубам броненосцев. Одно прямое попадание – и противник ляжет на дно. Здесь хорошо пристрелян каждый квадратный метр. В военном отношении лобовой штурм бессмыслен. В ставке это знали. Ладно, проехали. Едем дальше! Позаботимся, лучше, о самих себе!

  *****

Четыре с половиной часа затратила «Антуанетта» на проход Дарданелл. Всего на Проливы – десять часов.

Выйдя на простор Эгейского моря, почувствовали: стало намного теплее. Комфортнее.

Верхняя палуба усыпана пассажирами. Все гуляют, любуются морским пейзажем. Синее море, беломраморные острова, цветущие пальмы…

Здесь оживленно. Всегда в поле зрения парусники. Время от времени встречные пароходы гудками приветствуют «Антуанетту».

На всем дневном пути играет французский оркестр. И уже не Оффенбаха – Чайковского, Варламова, Алябьева, русские романсы, вальсы и марши. Чаще других – «Варяга»! Правда, за русские рубли. Было, кому заказывать музыку. Ну и что… Традиция. Знай наших!

Еще четырнадцать часов плавания, и «Императрица Антуанетта» входит в порт Пирей.

9 марта 1912 года. Поздний вечер. 22 часа. Греция. Афины. Стоянка двенадцать часов!

В пять утра стюард разбудил господ нефтепромышленников. Подал в каюту легкий завтрак на двоих, кофе.

В половине шестого уже светало, когда Коротич и Грингард не спеша, прогуливаясь по палубе, вышли к трапу. Их обогнали трое мужчин в форме офицеров русского флота. Два мичмана и капитан-лейтенант. Каждый с чемоданом. Один из мичманов еще и с большим кожаным футляром. Синема-камера! На трапе оступился, стукнул футляром о поручень. Чертыхнулся по-русски.

Гагринский, узнав в мичмане с камерой французского матроса, снимавшего скалы Дарданелл, чуть было не дёрнул Кудашева за полу пиджака, но сдержался.

Спустились. Прошли вслед за моряками по пирсу к таможенному посту. Заспанный грек в форменной фуражке не глядя поставил в паспортах по оттиску личного штемпеля.

На портовой площади русских офицеров флота ждал автомобиль. К Коротичу и Грингарду подкатила коляска.

– Хайре! – приветствовал пассажиров извозчик.

– Хайре! – приветствовал извозчика Кудашев. – Парфенон, плиз!

Восход солнца Кудашев и Гагринский встречали на высоте холма Акрополя у подножия мраморных колонн  главного входа – Пропилей – Парфенона,  храма Афины Паллады.

– Вы молчите? Ничего не скажете? – спросил Кудашева Гагринский.

– Нет слов, – ответил Кудашев. – Нам судьбой даровано счастье прикоснуться к самим истокам всей европейской культуры!

– Я не о культуре, не о древнеримских греках! – Гагринский был явно возбужден. – Я о русских моряках, снимавших турецкие военные укрепления с французского пассажирского парохода!

– И что? – Кудашев явно не собирался комментировать это событие.

– Как что! Это разведка! Русская. А вы предположили, что французская.

– Возможно, ошибся, возможно – нет. Нас с вами это событие не касается. В противном случае мы, как непрошенные свидетели, подлежим ликвидации. У них – своя свадьба, у нас – своя. Нам не следовало пересекаться. Радуйтесь, что вы ещё живы, Владимир Михайлович! Повторяю: у нас задача прибыть к месту назначения живыми, здоровыми и не «засвеченными»! Сейчас возвращаемся на «Антуанетту» через ближайший трактир. Едем с шампанским в руках, горланим на все Афины «Из-за острова на стрежень!». Понятно?

Так и сделали. На борт парохода успели вовремя.

Десятого марта в десять ноль ноль «Императрица Антуанетта» покинула порт Пирей и вышла в открытое море курсом на Палермо.

Вернулись в каюту. Кудашев проверил свои «пломбочки». Обыска не было. Все чисто. Произведена уборка. На столе свежие цветы в вазе. Пачка газет: греческая «Ризоспастис», итальянские «Карьере делля сера» и «Миссаджеро», французские «Матен», «Пти журналь», «Пти Паризьен».

Кудашев полистал газеты, мельком просмотрел фотографии. Однако! Как мало в Европе владеть только английским!

Гагринский взял «Пти Паризьен», отошел к закрытому иллюминатору.

– Какие новости, Владимир Михайлович? – спросил Кудашев.

– Не готовы мы к совместной работе на «территории», Александр Георгиевич, – не глядя на Кудашева, заявил Гагринский.

– Вы о языке общения?

– О нём, родимом. По легенде мы с вами родственники. Оба Котовичи. И оба белорусского языка не знаем. Русский на людях исключается. Я говорю на французском, вы – на английском! Как быть? И в таком серьезном деле – русский «авось»! Провалимся!

– Остановитесь, господин Грингард! Не нарушайте условий контракта с Бакинской нефтяной компанией Тагиева! Вы не в своем собственном доме, а на территории Республики Франция. Здесь за нас заступиться будет некому. Примите этот выговор как взыскание. Вернемся в Россию – отсидите сутки под домашним арестом.

– Мои извинения, господин Коротич! Вырвалось…

– Принято. Однако, в сложившейся ситуации есть и моя вина. Ваша роль – немого слуги, в театре называлась бы «кушать подано!». Технический работник – лаборант. Фотография, микроскоп, пробирки, полевые изыскания… Контакты в обществе не предполагаются. Однако, если возник вопрос, нужно искать на него ответ. Решение будет таким: с этой минуты русский в общении только как средство изучения французского языка мною и английского – вами. Через месяц будем говорить свободно. Мы в Европе, не в Кизил-Арвате! Прошу, читайте и переводите свой «Пти Паризьен»!

– Благодарю, господин Коротич! Люблю, когда меня понимают. Месяц не месяц, но за три управимся, это точно. Я не забыл, как вы за час «Азбуку Морзе» осилили!

  *****

Того же дня десятого марта в двадцать три часа «Императрица Антуанетта» вошла в итальянский порт Палермо острова Сицилия. Кудашев сделал отметку в собственной памяти: чистых тринадцать часов ходу.

На берег в этот раз не выходили. Гагринский читал на английском «Библию», принесённую стюардом.  Кудашев «штудировал» «Библию» на французском. Его экземпляр для изучения был более удачен. Французский текст был сопровожден латинским. А с «лингва латина» у Кудашева, как у юриста, проблем не было!

Однако, трудности в изучении языков возникли с первых же строк чтения у обоих. Сбивали с толку разности в произношении и в правописании, как в английском, так и во французском. Пришлось помогать друг другу. Сели за стол рядом. Раскрыли книги в одной главе. Гагринский раза три-четыре читал стих на французском, Кудашев повторял. Потом Кудашев читал тот же стих на английском. Через два часа упражнений взмокли оба. Пошли прогуляться на палубу.

– Истинно, «Царство Небесное силою берётся!» – процитировал из «Библии» Гагринский.

– «The Kingdom of Heaven suffers violence!» – перевел на английский Кудашев. – Мы продолжим наши труды. Еще эллины говорили – «Сколько языков знаешь, столько раз ты – человек!».

В семь утра одиннадцатого марта снялись с якоря. Впереди перед Марселем только одна остановка.  Четырнадцать часов открытого моря. В девять вечера пароход пришвартовался к пирсу порта Ливорно.

«Однако, какая железнодорожная точность! –подумал Кудашев. – Будто и не по морю идем».

В Ливорно задержались на сутки. С извинениями в каюту пожаловал сам первый помощник капитана в сопровождении двух чинов итальянской морской полиции.

– Миль пардон, месье! Прошу ваши билеты и паспорта. Понимаете, Италия в состоянии войны с Турцией… Здесь боятся шпионов, контрабандистов, саботажников. Уже сняли с борта семью алжирских аристократов! Позор. Однако, не извольте беспокоиться, мы придем в Марсель по расписанию. Хорошая погода дала судну добрую фору по времени!

Полицейские спокойно просмотрели паспорта. Багаж проверять не стали. Господин де Жером еще раз извинился и откланялся.

– Хочу на берег! – заявил Гагринский. – Осточертела вечно качающаяся под ногами палуба. Мозги взбиты, как заварной крем. Ничего не соображаю.

– Берег, так берег, – сказал Кудашев.

  *****

Гуляли по набережной. В обед зашли в портовую таверну. От блюд типа «Frutti di Mare»* отказались решительно. Трактирщик не обиделся, тут же распорядился подать господам равиоли из свинины и бараний окорок-гриль! Кувшинчик белого вина в счет включен не был. Презент русским от чистого итальянского сердца!

……………………………………

* «фрутти ди маре» – дары моря, блюда с использованием морепродуктов, как супы, так и «паста» - макароны, лапша с рыбой, креветками, устрицами, морскими ежами и проч.

……………………………………..

После обеда продолжили свой променад. Гагринский купил в книжной лавочке добротный альбом для рисования и коробку цветной пастели. Кудашев – девятый том «Жизни животных (Насекомые)» Альфреда Эдмунда Брема под редакцией магистра зоологии Сентъ-Илера на французском и совершенно роскошное издание с цветными иллюстрациями «Butterflies of Europe» –  «Бабочки Европы» доктора Ф. Борециуса. На английском.

Присели на лавочку. Пока Кудашев с детским любопытством рассматривал цветные хромолитографированные таблицы и рисунки бабочек и их гусениц, Гагринский успел набросать в альбоме две «марины» – залив с парусниками и пароходами и морскую цитадель – крепость шестнадцатого века времен правления герцога Пизы Козимо Первого, сооруженную трудами градостроителя Бернардо Буонталенти.

Увидев морские пейзажи в исполнении своего подчиненного вольноопределяющегося Гагринского, Кудашев не скрыл ни своего удивления, ни восхищения. Владимир Михайлович был заметно обрадован.

Правда, Кудашеву удалось заметно приубавить его чисто творческий пыл:

– Это хорошо. Замечательное прикрытие для разведчика-наблюдателя. Талант не вызывает подозрения!

Взяли такси. Съездили в Пизу. На падающую башню подниматься не стали. На её фоне фотографироваться у местных фотографов отказались. Посидели в кафе. Гагринский успел сделать набросок.

Вернувшись на пароход, продолжили занятия по изучению языков.

11 марта 1912 года в 21 час отшли от пирса. Последняя дистанция. Курс – Марсель!

  *****

12 марта 1912 года.

Марсель. Полдень. Дождь.

«Императрица Антуанетта» пришвартовалась к третьему пирсу морского пассажирского вокзала под звуки «Марсельезы», исполняемой и собственным пароходным оркестром, и оркестром портовой пожарной команды, музыканты которой выстроились на пристани.

Марсель. Франция! Море цветов в руках встречающих. На фронтоне беломраморного здания морского вокзала барельефная надпись на латыни и на французском:

– «ACTIBUS IMMENSIS URBS FULGET MASSILIENSIS».

– «La ville de Marseille brille par ses hauts faits».

– «Марсель сверкает своими высокими фактами», – одновременно перевели на русский Гагринский с французского, а Кудашев с «linqua Latina».

Да… Без знания языков в путешествие лучше не отправляться.

…………………………………………

Лат. – «linqua Latina»* - латынь.

…………………………………………

Господ маклеров из Одессы не встречает никто. Таможенный чиновник, не глядя, отметил меловыми крестами их убогие кустарные асхабадские чемоданчики, поставил в паспорта соответствующие отметки о прибытии.

Покинули морской вокзал.

Вышли на площадь.

Подъехал серый «Рено» по всему кузову опоясанный лентой шахматных клеток – «Taxi» c металлической корзиной на крыше – багажник. Набежали мальчишки, отворили двери, забросили в багажник чемоданчики,  поздоровались на русском:

– Бонжур, книазъ! Мы бистро!

Гагринский сунул первому в руку русские серебряные двадцать копеек. Услышал в ответ:

– Мерси, месье!

Сели, поехали.

Не поворачивая головы, шофер, глядя в зеркало, спросил пассажиров на русском же:

 – В отель? На вокзал, месье?

Вернувшись в Асхабад на Андижанскую, Леночка убрала мундир мужа в сундук. Она будет беречь его много лет. Пересыпать от моли добротное шерстяное английское сукно сначала лавандой, потом табаком, а в годы, когда табак стал дороже хлеба, просто сухими листьями айлантуса. Плохо пахнет, зато мундир цел. Кто бы мог предсказать, что настанет день, когда не только жандармский мундир, но обыкновенная  фотография мужа в этом мундире могла стать основанием для уничтожения всей семьи! Мундир и шёлковые аксельбанты были сожжены в печи. Но до своей глубокой старости Леночка сохранит в жестяной коробке георгиевские кресты мужа. Серебряные карандаши-наконечники к аксельбантам сохранить не удастся. В страшный двадцатый год, превращенные в лом, наконечники позволят купить полпуда овса, и овсяная каша позволит продержаться ей и их детям голодную зиму до весны…

Кто бы знал свою судьбу заранее! Но нужно ли это знание?..

ГЛАВА  4.

Корреспонденция из России. «Равен», «Фелсен», «Бауэр», «Клио» и другие. Кое-что о шпионаже  в Персии.

Кёнигсберг, Германская Империя. 15 марта 1912 года.

Цитадель. Кабинет Заместителя начальника отдела «III B» военной разведки Германии подполковника Вальтера Николаи.

Его рабочий день начинается с рассветом приёмом корреспонденции. Эту часть работы Николаи никогда никому не передоверяет.

На дубовый стол один за другим ложатся пакеты и конверты, прошитые суровыми нитками, перевязанные шёлковыми лентами, обыкновенным шпагатом, скрепленные часто во многих местах штемпелями и печатями как типографской «сажей», так и красным сургучём, а то и ароматным цветным воском.

У стола двое: сам подполковник Николаи и начальник крепостной Кёнигсбергской фельдъегерской службы связи подполковник Фридрих Вайсмюллер.

Николаи принимает очередной пакет, внимательно проверяет целостность упаковки, шнуровки и печатей, сверяет его номер с номером в Реестре корреспонденции и аккуратно расписывается стальным пером в получении.

Корреспонденции много, но вся она адресована либо предназначена Николаи лично, даже если на конверте стоит только одно слово – «Равен», что по-русски – «Ворон». Это корреспонденция из России.

*****

Документ № 41.

"Felsen" - "Raven".

St. Petersburg - K;nigsberg.

12. M;rz 1912

Top secret

Dringend.

Bericht Nummer 1 (Transcript)

Herr Oberst! Ich erteile Ihnen hiermit eine Fotokopie der "Verordnung ;ber die Spionageabwehr K;rper", "Instruction KRO K;pfe" der 8. Juni 1911, durch den Kriegsminister Suchomlinoff genehmigt.

 Gehen Sie zu "Personal Spionageabwehr B;ros," und dokumentiert die wichtigsten Intelligenz Dienststelle des Amtes des Generalstabs, bis ich keinen Zugang haben. Suche zu unterst;tzen.

 Report: in GUGSH, des Milit;rischen Abteilung, in der Armee t;glich erh;ht Diskriminierung Offiziere deutscher Abstammung, vor allem mit deutschen Namen. Es gibt ein wachsendes Misstrauen. Personelle Ver;nderungen vorgenommen werden, unbegr;ndet Entlassung aus der Armee.

 Nach meinen Informationen in der Spionageabwehr-Abteilung und der Intelligence Division der Offiziere kommen zu v;llig einheimischen russischen ethnischen Gruppen, die beide aus dem Gro;en und der einheimischen Elite. Unermesslich durch die illegale Arbeit erschwert.

Quelle: "Primate" in "Cleo".

Bitte: F;llen Sie schnell ans;ssige Fonds.

 «Felsen»

*****

«Фелсен» – «Равену».

Санкт-Петербург – Кёнигсберг.

12 марта 1912 г.

Совершенно секретно.

Донесение № 1 (расшифровка).

Господин подполковник! Настоящим посылаю фотокопию «Положения о контрразведывательных органах», «Инструкцию начальникам КРО» от 8 июня 1911 года, утвержденные Военным министром Сухомлиновым. К «Штатному расписанию контрразведывательных отделений» и к новым документам по Разведывательному Отделу Главного Управления Генерального Штаба пока доступа не имею. Изыскиваю возможность.

Докладываю: в ГУГШ, в Военном Министерстве, в армейской среде с каждым днем усиливается дискриминация офицеров немецкого происхождения, особенно с немецкими фамилиями. Растет недоверие.

Осуществляются кадровые перестановки, необоснованные увольнения этих офицеров из армии.

По моим сведениям в Контрразведывательный Отдел и в Разведывательный Отдел приходят офицеры исключительно коренных российских национальностей, как из великороссов, так и из туземной элиты. Неизмеримо усложняется нелегальная работа.

Источник: «Примас» через «Клио».

Прошу: срочно пополнить резидентский фонд.

«Фелсен».

*****

Документ № 42.

"Felsen" - "Raven".

St. Petersburg - K;nigsberg.

14. M;rz 1912

Top secret

Dringend.

Bericht Nummer 2 (Transcript)

Herr Oberst! Ich habe Grund zu dem wachsenden Interesse von Deutschland im Bereich der gegenseitigen Interessen Russlands und Gro;britanniens in Persien, vor allem in Isfahan GUGSH informieren. Ausbau des Personals der russischen Mission.

 Es gibt eine Tendenz zu einer positiven Ann;herung von Russland und Gro;britannien auf dem Gel;nde der Opposition in Deutschland nach Persien und Afghanistan. In der Region nannte der russische Plan zu einem leistungsstarken GUGSH rezidenturnoy Netzwerk zu schaffen.

Quelle: “Bauer”. Eine Kopie seines Berichts ist beigef;gt.

“Felsen”.

 «Фелсен» – «Равену».

Санкт-Петербург – Кёнигсберг.

14 марта 1912 г.

Совершенно секретно

Срочно.

Донесение № 2 (Расшифровка).

Господин подполковник! Имею основания сообщить об усилении интереса ГУГШ к деятельности Германии в зоне взаимных интересов России и Великобритании в Персии, в частности, в Исфахане. Расширяется кадровый состав русской миссии. Имеется тенденция к положительному сближению позиций России и Великобритании на почве противостояния Германии в Персии и в Афганистане. В названном регионе Российским ГУГШ планируется создание мощной резидентурной сети.

Источник: «Бауэр». Копия его донесения прилагается.

«Фелсен».

*****

Документ № 43.

Top secret.

"Bauer" - "Felsen".

Aschchabad - St. Petersburg.

1 M;rz 1912.

Report (Transkript).

Colonel! Ihre Anfrage wird untersucht. Vorhandene Dokumente k;nnen Ihnen die Daten zu den f;nf Offiziere, darunter: vier russische Staatsangeh;rigkeit und einer der dagestanischen Tataren, die ein persischer Sprache (Persisch) besitzen, Abfahrt in Persien zur Verf;gung of Staff des persischen Expedition.

Quelle: Aussagen von Kameraden, Ehefrauen und Nachbarn. Der Zugriff auf entsprechende Auftr;ge nicht.

Unter den scheidenden Kapit;n verdient besondere Aufmerksamkeit Gendarmerie Kudashev Alexander G. - Stellvertretender Leiter der Special Branch Police Department Trans-kaspischen Raum. Von den Kosaken. Knight of St. George. Die Teilnehmer des russisch-japanischen Krieg. Die Trackliste ist beigef;gt.

 Eigeninitiative, furchtlos in der Schlacht, in der Lage ist analytisches Denken, gute Sch;tzen. 30. Das Wachstum liegt ;ber dem Durchschnitt, dunkelbraune Haare, tr;gt einen Schnurrbart, rasiert Bart. Externe Kennzeichen nicht. Foto bis zur Entsorgung.

Lang lebe Seine Majest;t der Kaiser!

"Bauer".

Совершенно секретно.

«Бауэр» –«Фелсен».

Асхабад – Санкт-Петербург.

1 марта 1912 г.

Донесение (расшифровка).

Господин полковник! Ваш запрос изучается. Имеющиеся документы позволяют предоставить вашему вниманию данные на пять офицеров, из которых: четверо русских по национальности и один из дагестанских татар, владеющих персидским языком (фарси), убывших в Персию в распоряжение штаба Персидской экспедиции.

Источник: из высказываний сослуживцев, жён, соседей. Доступа к соответствующим приказам не имею.

Среди убывших особого внимания заслуживает ротмистр жандармерии Александр Георгиевич Кудашев – заместитель Заведующего Особым отделом Полицейского Управления Закаспийской области. Из казаков. Георгиевский кавалер. Участник русско-японской войны. Послужной список прилагается. Лично инициативен, в бою бесстрашен, способен к аналитическому мышлению, хороший стрелок. 30 лет. Рост выше среднего. Волосы тёмные. Носит усы. Бороду бреет. Внешних особых примет нет. Фотографической карточкой пока не располагаю.

Да здравствует Его Величество Кайзер!

«Бауэр».

*****

Документ № 44.

"Clio" – "Felsen"

Mit dem "Primus" ist nicht f;r zwei Wochen getroffen. Warten auf den alten Mann von Tag zu Tag. Er entgehen lassen sollte. Beim Senden dieses Briefes. Vielleicht n;tzlich. Dies ist ein Offizier der Gendarmerie. Wir kamen zu dem Geld. Kommen Sie zu sich.

Kisses. Ihre Clio.

«Клио» – «Фелсен»

С «Примасом» не встречалась уже две недели. Жду старика со дня на день. Он уже должен соскучиться. Пока пересылаю это письмо. Может быть, пригодится. Речь идет об офицере жандармерии. Пришли денег. Приезжай сам.

Целую. Твоя Клио.

*****

Документ № 45.

Визитная карточка, приколотая к  частному письму:

Александр Николаевич Лисевич-Кутафьев,

финансовый консультант по долгосрочным инвестициям и ценным бумагам.

Москва, Тверская-Ямская, 6. Телефон А-66.

*****

Документ № 46.

Письмо «заказное» с конвертом (подлинник).

Санкт-Петербург,

Царское Село, Дом моды Ольги Бульденковой, Баронессе Фон Рихтгофен в собственные руки.

Асхабад. Закаспийская область.

20 декабря 1911 года.

Ваша Светлость госпожа баронесса! Друг мой бесценный Гретхен! Бестия моя любимая белокурая!

Увы, дела мои в Асхабаде заставляют меня задержаться еще на пару недель. Письмо отправляю с нарочным, моим помощником адвокатом Чернецовым.

Скучаю. К тебе хочу. Можешь меня не ревновать: в Туркестане нравы дикие, все приличные женщины на строгом учете. Развлечений никаких, разве что побывал сегодня на премьере «Севастопольской обороны». Все бы ничего, да некий жандармский офицерик – местная знаменитость  ротмистр Кудашев – в пьяном виде сумел испортить доброе впечатление. В финале, когда весь зал в едином порыве пел «Боже, царя храни!», Кудашев не вязал лыка. На мой вопрос, «отчего господин офицер не поёт?», отговорился, мол, «музыкального слуха нет!». Слава Богу, обошлось без дуэли…

Тысяча поцелуев. Только Твой, Алекс.

*****

Документ № 47.

Для служебного пользования.

Тема:

«Шпионаж на Востоке».

Из лекции подполковника Калинина, офицера для особых поручений службы Помощника Начальника 1-го квартирмейстерства Главного Управления Генерального Штаба полковника Николая Августовича Монкевица. 1911 год от Р.Х.

«Шпионаж на Востоке – традиционная неотъемлемая национальная  составляющая образа жизни каждого верноподданного – от простого обывателя до властителя умов своего народа, независимо от рода-племени, образа жизни, мыслей и социального положения.

Шпионы повсюду: на большой дороге и в караван-сараях, в кронах деревьев и за кустами роз, в альковах эндерунов и в сточных канавах, за дружеским щедрым застольем и в тёмной яме зиндана, во дворцах вельмож и в глинобитных мазанках простолюдинов…

Весь мир, все пёстрое человеческое сообщество пронизаны сложившимся за тысячелетия порядком сбора знаний обо всем и обо всех.

Знания, или, как говорят ференги – «информация», нужны всем: покупателям о торговцах, торговцам – о покупателях, ростовщикам о заемщиках, заемщикам о ростовщиках, мужьям о женах, женам о мужьях, владельцам имущества о ворах и наоборот, чиновникам о своем народе, народу о своих властителях, ференгам о персиянах, персиянам о ференгах…

Внимательный взгляд в толпе торговцев, покупателей и праздношатающихся на самом Большом базаре не только в Тегеране – на всем Востоке – всегда увидит не одну секретничающую пару, а то и целую компанию. Вот, чьи-то уста быстро что-то шепчут в подставленные уши. Вот, кто-то бросил в полую тыкву нищего дервиша не только медную монету, но и свернутый клочок бумаги. В другом месте свалка. Кого-то поймали, крутят, связывают руки, обыскивают… Вор? Нет, шпиона поймали! Повели, разберутся…

Шпионаж многолик: это пыль на дорогах и птицы в небе, ветерок на базарных площадях и сквозняк в дворцовых покоях,  тарбаганы в пустыне и волки в горах, ухоженные кони в дорогих конюшнях и бездомные уличные голодные псы, мужчины и женщины, старики и дети, жены и наложницы, друзья и любовницы, рабы и господа, бескорыстные патриоты своей страны и алчные иностранцы… Каждый что-то видел, что-то слышал, что-то знает.

Это не поэзия, это жизненная проза.

Если есть желающие эти знания обратить в деньги, то всегда найдутся и те, что готовы заплатить за эти знания звонкой монетой.

Однако, на этом "базаре" не так то много тех, кто избрал шпионаж своей профессией, источником своего дохода. Глупцу, новичку, чужаку здесь делать нечего. Держатель "тайны" всегда рискует предложить свой "товар" не тому покупателю. Не тому, кто за этот товар щедро заплатит, а тому, кто постарается просто уничтожить обладателя тайны! И вдвое рискует тот, кто готов "услужить сразу двум господам": и тем, кому приобретение информации принесет "доход", и тем, кого эта "тайна" просто раздавит. Двойной шпион - вдвойне потенциальный мертвец!

– "Да будет возвещено в Багдаде!", – как сказано в сказках "Тысячи и одной ночи".

Как часто в судилищах можно услышать фразу: «Бог свидетель! Не виноват я!»…

Ни ветер, ни скалы, ни коня, ни орла с небес в суд свидетелем не пригласить.

Однако, всегда существовали люди наблюдательные, с жизненным опытом, с умом пытливым, любознательным, знаниями обладающие, человеческую природу понимающие. Такие смогут и следы на голом камне прочесть, и трусливого свидетеля разговорить. Доброе зерно от сорного семени отделить. И невиновному помочь, и виновного предоставить правосудию.

Нет покоя алчному, законы, данные человеку свыше, попирающему, зло сеющему в народе своем, на чужом горе обогащающемуся.  Свершившееся зло, как бы тщательно не схоронено, будет существовать вечно. И горе тому, кто совершил его.  Сам себя обманывает тот, кто уповает на быстротекущее время, что усыпляет человеческую память, смывает дождем следы, уносит ветром запахи, прорастает зелёной порослью зарытое глубоко вземлю преступление. Обманывающий других будет обманут другими. Обманывающий сам себя, будет обманут! Уснувший, может и не проснуться. Бог Смерти – родной брат бога Сна.

Крепко спать может лишь тот, кто уверен, что в нужный момент он проснется.

Это и простые домохозяин или пастух, чьи сны берегут верные псы, что и вора во время почуют, и волков от стада отгонят.

Это и властелин своего народа, земель и вод, городов и дворцов – под охраной своей личной гвардии, своей армии.  Располагающий знанием о том, что враги его тоже крепко спят в своих собственных пределах и о войне не помышляют. С полным знанием о том, что в его дворце, в его столице, в его царстве – нет вражеских лазутчиков.

Такое знание имеет ценность только в том случае, если оно истинно. Каждое новое знание подлежит испытанию на истинность. Как подлежит испытанию на истинность лицо, от которого получено это знание. Как подлежит испытанию на истинность весь круг общения лица, от которого получено это знание. Эту работу исполняет тайная стража. Ее задача – безопасность властелина, безопасность  всего царства.

Не каждый человек, кто бы он ни был, будет спешить, чтобы поделиться последней новостью о готовящемся или уже свершенном злодеянии с начальником тайной стражи сиятельного властителя. Не каждый в силу своего разума сможет увиденное и услышанное толково пересказать или грамотно описать.

На то существует тайная стража, владеющая сокровенными знаниями, умением понимать язык птиц и зверей, язык звуков и запахов, света и тьмы, следов и даже язык их отсутствия! Эта стража никогда не дремлет. Но она не существует сама по себе. Она всегда служит своему господину. Своему властелину.

Горе властелину, без такой стражи. Не долги будут дни царствия его!

По сей день «тайная стража» существует в каждом государстве мира. В некоторых государствах ее так и называют. В других – тайной полицией. И решает она одну многосложную задачу: задачу безопасности своего государства. Для удобства разделена на «разведку» и «контрразведку». Как правило, верноподданные или граждане страны о подвигах своих разведчиков узнают по факту подвигов, совершенных ими во вражеских тылах. Рассекреченные разведчики пользуются народной любовью и заслуженной славой. Часто – посмертно.

Контрразведку и ее контрразведчиков не любит никто. Знают, что она необходима, что без нее невозможно… Но все равно не любят. Что ж, так было, так и будет.

Опытный начальник тайной стражи не ждет, что к нему с новыми знаниями о происках чужих шпионов один за другим с утра до вечера будут идти верноподданные торговцы и надсмотрщики, моряки и земледельцы, врачи и погонщики караванов, богатые и бедные, бродячие музыканты и фотографы, рядовые и военачальники, чиновники и царедворцы… Этот поток новых знаний еще нужно суметь организовать. И эти знания должны быть не простыми новостями, а информацией, имеющей отношение к безопасности государства.

Получив такую информацию – оценить ее на предмет важности, достоверности, срочности. При необходимости – проверить ее. По  критерию важности принять решение: либо передать в вышестоящую стражу, либо пресечь покушение на основы безопасности государства своими силами. Одно дело, когда городского судью ругают в курильне гашиша, и совсем другое, когда в горах появляется вражеский вооруженный отряд!

Не проста служба начальника тайной стражи… Особенно, когда за службу третий год не выплачивается жалование! Есть казарма, есть тюрьма, есть старый с заплатой мундир, поношенные сапоги и револьвер на шнуре в кожаной кобуре. Ответственность есть. Народ есть. Жалованья нет. Ни крана!

У другого бы руки опустились… Но служба – выше тягот и лишений. Полиция в Персии уже много лет на «подножном корме» – на самообеспечении. Если у стражника есть погоны и револьвер, он и его семья никогда не будут голодать. Если к вышеназванным атрибутам прибавить тюрьму, казарму, погоны офицера и орден «Льва и Солнца» – зачем ему жалованье в несколько десятков потертых кранов?!

И это тоже правда. Увы. Оборотная сторона медали.

А что у нас на аверсе? Сила, Честь, Слава! Одним словом – «Лев и Солнце»!

Базарный нищий шпион обходится своему начальнику в несколько медных шахи ежедневно – цена ночлега под крышей и куска черствой лепёшки. Это в том случае, если шпион сумел приобрести некую ценность в глазах начальника, и тот заинтересован в его работе.

Шпион рангом повыше часто вообще не стоит никаких денег. Это владельцы духанов, караван-сараев,  харчевен, чайхан, бань, сборщики платы за переход по мостам, цирюльники, лекари… То есть те лица, что имеют свой постоянный промысел и относительно твердый заработок. Те лица, что ежедневно лично обслуживают десятки, а то и сотни прохожих и нуждающихся, как сами лично, так и через своих слуг. Зачем на таких тратиться? Достаточно не мешать им зарабатывать самим. Не станут шпионить – разорить их дело нескольких минут!

С народом богатым отношения складываются сложнее. Но и выгоднее. Богатые купцы, ростовщики, банкиры, чиновники, даже царедворцы только на первый взгляд кажутся людьми в этом мире чего-то стоящими, неприступными и независимыми. Но у каждого из них есть больное место, открытая рана. Кто ищет, тот найдет!

Большинство из них – обыкновенные казнокрады.

Купец всегда заработает на поставках в армию или ко двору.

Банкир всегда заработает на кредите венценосной особе. Даже, вернее, особенно, если казна пуста! Просто сделка немного усложнится, станет многодокументной, многоходовой, многоприбыльной.

Чиновник всегда заработает на протекции, на запретах и на разрешениях. Вечно не довольный собственным жалованием, греет свои алчные ручонки мздоимством.

Царедворец более всего может заработать не у своего повелителя, но у соседнего владыки. Возможно, прямого врага. Велик риск потерять голову, но и награда всегда достойна этого риска.

И все они, уподоблены канатоходцам из Горного Бадахшана. Удачно отработал баланс – заработал. Сорвался – ни один лекарь не поможет.

И все они связаны десятками, сотнями связей с секретной службой через членов своей семьи, через своих друзей и врагов, через слуг…

Дороже всех обходятся собственные шпионы, засланные в чужие царства. В том числе и склоненные к сотрудничеству подданные чужой страны. Трудно переоценить сведения, если они истинны, пришедшие из-за рубежа, особенно, если помогут избежать нежданного вражеского нападения, войны! Сами собой такие сведения не приходят. Большой труд и талант нужен для того, чтобы в чужой стране создать собственную шпионскую сеть.  И в этой сети все те же действующие лица…

Конечно, в чужой державе тоже не спят. Враждебную сеть продавшихся соотечественников и чужестранных шпионов время от времени выявляют. Что их ждет? Зиндан, мучительные пытки, страшные казни… Бывает, используют как двойных шпионов, через которых посылают ложные известия, заманивают в собственные зинданы новых вражеских лазутчиков…

Ходов в этой игре тысячи. Правил нет. Понятий «добро», «зло», «честь», «совесть», "милосердие" - не существует.

Богатый дастархан для гостя – еще не повод раскрывать душу перед хозяином. И рыбак прикармливает рыбу в затоне прежде, чем забросить свою сеть. Дружеские объятия и братский поцелуй на прощание не помешают сдать нового «друга» в руки тайной полиции. Нож в спину, выстрел из засады на горной тропе – не аморальные преступления, а всего лишь достижение поставленной цели малыми средствами. Без эмоций, без размышлений, без переживаний и внутренних психологических конфликтов. Как на охоте.

Институты «рыцарских» взаимоотношений, сложившиеся в Европе в средние века, такие, как «преданность вассала своему сюзерену», по сей день основаны не только на этике поведения и обеспечены суровыми наказаниями за их нарушение, но на глубокой внутренней убежденности в их необходимости и незыблемости поведения каждого участника в цепи «вассал – сюзерен».

На Востоке никогда не существовало института «рыцарства» в его понимании европейцами.

В средневековой Европе существовало жесткое правило, исполнявшееся и рыцарями, присягнувшими своему монарху, и венценосцем, гарантом прав и свобод его рыцарей. Это правило гласило: «Вассал моего вассала – не мой вассал». Этот постулат и был законом, сдерживающим произвол монарха.

Даже в смертном бою истинный рыцарь не смел нанести мечом "укол", меч мог только рубить. Не смел на поединке ударить в спину, в ногу и прочее, что регламентировалось рыцарскими уставами. Рыцаря, не посрамившего своего звания, сдавшегося в плен, победитель не мог унизить, лишить личного оружия, если последний давал только слово, что не попытается бежать и не применит свой меч против победившего его собрата по положению. Рыцари, что с них взять. Расплата была понятной - жизнь против выкупа и уплаты счета на содержание плененного! Все довольны.

Почему? Очень просто: Фортуна - дама капризная. Сегодня так, завтра - всё наоборот. Превратности войны, превратности судьбы. Простое слово имело цену. Единожды солгавшему кто поверит?!

На Востоке подобные взаимоотношения в вертикали власти были исключены.

На Востоке никогда не существовало институтов «рыцарства» и «дворянства» в понимании Европы. Существовал один институт – рабство. Монарх на востоке никогда и ни чем не был ограничен в свободе распоряжения жизнями и имуществом своих подданных.

Монарх никогда и никому ничего не был должен. Ему его подданные были обязаны всем – своим имуществом, своими жизнями, жизнями членов своей семьи.

Именно из этого бесправия и беззакония всего народа, от эмиров и ханов до последнего дайханина родилась и взросла неписанная норма поведения: в сложной жизненной ситуации выбирать из двух зол меньшее. Решать любую проблему в свою пользу. Морально этических норм в таких ситуациях не существует, даже если европейцы и называют такие действия термином «предательство».

Никакие договоренности, договоры, обязательства, присяги и клятвы не способны удержать на Востоке человека от предательства. Человека, принявшего эти обязательства в прошлом, когда еще существовал для него определенный интерес к выгодам, получаемым в связи с исполнением этих обязательств. Здесь предательство неизбежно в случае, когда этот интерес иссякнет, а страх исчезнет!

Европеец, живущий и действующий на Востоке, должен это знать и всегда быть готовым к тому, что столкнётся с подобной ситуацией!

Каждый из «игроков» плетет свою сеть интриг, и каждый из них сам может стать жертвой в сети!

Но нет сети более объемной и прочной, чем сеть, раскинутая начальником тайной стражи. Не может быть им лицо, искусством подобного ткачества не владеющее!

Все бы хорошо. Свой заработок всегда есть, почёт и уважение и во дворце, и на людной площади есть, страх у врагов есть. Одно плохо: у самого начальника тоже страх есть. Страх потерять своего венценосного повелителя.

Нового шаха всегда выносит на трон волна надежд простого народа на лучшее будущее, на счастливое и справедливое царствование нового повелителя.

Вчерашний день всегда хуже дня еще не наступившего. В этом – секрет надежд! Но если вчера было плохо, кто был в этом виновен? Почивший повелитель? Нет! Его визирь, начальник тайной стражи!

Легкое мановение руки, и Великий ткач невидимых сетей в одно мгновение лишается головы! А вместе с ним зачастую гибнет и вся сеть.

Но и новый шах не обойдется без нового начальника тайной стражи и новой шпионской сети для собственной безопасности!

Грустная история. Особенно, если она повторяема.

Однако, есть ли в нашей повести более светлые страницы? Конечно, должны быть.

Верно, нет на Земле народа, который не был бы обязан своим процветанием, самим своим существованием – героям, чьи имена, быть может, ему и неизвестны. Бескорыстным героям. Героям, отдавшим свои молодость, силу, таланты, надежды, саму жизнь – защите своей родной земли, своего народа, памяти предков, будущему потомков... Как часто – неизвестным героям. Как часто – незаслуженно оболганным героям. И почти всегда – забытым героям…

Что уж говорить о тех, кто смел и умел быть нужным в этом деле чужому народу, чужой стране!

Увы, не всем удается въехать в Историю победителем на белом коне с саблей в руке!

*****

– «Стоп! – скажет иной читатель: – А почему этот род военной и цивильной профессий, этот долг верноподданного и добропорядочного гражданина своей страны, этот необходимейший институт государственной власти, этот род искусства и популярнейшую тему литературы, театра и кинематографа, непременную фактическую составляющую всемирной истории человеческой цивилизации – автор   территориально ограничил одним Востоком?»…

И в самом деле! Снимем со сказанного цветной флёр восточной экзотики, и увидим не только историю собственную, но и собственную действительность, в которых будут иметь место и истина – и ложь, и предательство – и подвиги!

*****

От Автора:

"Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих!". (Евангелия от Иоанна, 15:13).

ГЛАВА   5.

Долгая дорога в Персию. Марсель – Париж.

В Париже.

В Марселе маклеры Бакинской нефтяной компании Тагиева господа Коротич и Грингард надолго не задержались.

На первый двенадцатичасовый поезд опоздали. Взяли билеты на курьерский на десять вечера. Пришлось отметиться в отеле: с десяти утра весь день лил дождь.

Фиакр не отпустили, прокатились по главным улицам. На Храм Винсент-де-Поль и базилику Нотр-Дам-де-ля-Гард пришлось полюбоваться сквозь забрызганные стекла окон. В беломраморный Музей изящных искусств, как ни хотел этого Гагринский, не пошли.

Решили сменить свой гардероб. Что и сделали в магазине готового мужского платья. Им повезло. Дождь разогнал покупателей.

Гостей из России принял сам управляющий французским филиалом Торгового Дома «Теофиль Бадер и Альфонс Кап» месье Дюваль. Грингарда переодели приказчики. Коротич удостоился внимания самого господина Дюваль. Из примерочной Коротич вышел в английском смокинге с плащом на руке.

В его нагрудном кармане лежали два французских паспорта на имена овернских рантье месье Теодора Метью и Флориана Элансез. В торговом зале Грингард любовался собственными обновками в большом зеркале. В этом же магазине купили по новому чемодану. В магазин обуви идти не пришлось. И без просьбы со стороны покупателей их уже ждала гора коробок со штиблетами и ботинками.

В кассе вокзала, билеты покупал Теодор Метью, он же Гагринский. Предъявил новые паспорта. Что поделать, международный порт! В пригороде, в пяти лье от Марселя паспорта уже не спрашивают! Французский язык господина Метью для овернца был вполне удовлетворительным. Впрочем, кассира, коренного марсельца, акцентом и диалектом удивить либо насторожить было невозможно. Портовый город!

Получив билеты, Метью выпросил у кассира синий рекламный листок железнодорожной компании «PLM» – «Париж-Лион-Марсель». Передал месье Флориану.

Кудашеву подобные вещи нравились.

Читать на французском – не слушать. Одно удовольствие, все понятно! Это: «Расписание движения пассажирских поездов на линии Марсель – Париж».

Прочел, задумался на минуту: – «Так… Из Марселя в двадцать ноль ноль, в Париж – утром в семь десять. Семьсот семьдесят девять километров. Девять часов десять минут в дороге. Только одна остановка в Лионе. Стоянка двадцать минут. Значит, чистого времени движения – восемь часов пятьдесят минут. Время на расстояние – получим скорость… 530 минут, это 8 целых 83 сотых часа. Следовательно, поезд идет со средней скоростью в 88,22 км в час. Славно. В России, примерно, так же. Однако, в России за девять часов семьсот восемьдесят километров и «литерному» не пройти! Дороги не те. Простым глазом видно: от Марселя на Париж уходят две железнодорожные колеи. Две! В обе стороны движение без остановок и «отстойников». Вот как. Ларчик просто открывается!».

Гагринский-Метью тронул Кудашева-Элансез за локоть:

– Monsieur Florian! N'est-il pas temps, nous avons le d;ner?

– Oui, monsieur Th;odore. J'ai bortsch, s'il vous pla;t, et le bacon sur pain de seigle! – ответил Кудашев.

………………………………………..

Фр.* – Господин Флориан! Не пора ли нам пообедать?

– Да, господин Теодор. Мне борщ, пожалуйста, и сало с черным хлебом!

………………………………………..

*****

Заплатив в отеле за сутки, ночь встретили в поезде на Париж. Ехали в мягком двуместном купе с индивидуальными горячим душем, туалетом и выходом на платформу. Ужинали, по-домашнему, купленной на привокзальном «March; aux poissons» – рыбном рынке – жареной с луком и специями треской. Теплый французский хлеб был выше всяких похвал. Вина не пили. Проводник принес кофе. А чай? Увы, только кофе.

Кофе пили, как дома привыкли пить чай, «от пуза»! А потом так и не смогли заснуть до самого Парижа!

Зато, хоть и ночью, не пропустили ни одной промелькнувшей за окнами станции, чьи окна и перроны сверкали электрическими огнями.

– Арль! Авиньон! Оранж! Монтелимар! – время от времени восклицал месье Метью.

– Валанс! Вьен! Лион! – читал на французском названия станций месье Элансез.

В Лионе вышли прогуляться по перрону. Дождя не было. Пахло травой, незнакомыми цветами. Амбре! Франция! Этот аромат не мог заглушить даже запах шпал, пропитанных каменноугольным креозотом.

На втором перегоне до Парижа попытались уснуть. Тщетно. Поворочавшись минут десять, Кудашев снова присел к окну. К нему присоединился Гагринский.

– Чёртов кофе!

– Хоть предупредил бы кто!

Пассажиры явно были недовольны.

Гагринский решил провести оставшееся время с пользой. Попросил Кудашева:

– Скоро Франция за кормой останется. Погоняйте меня на инглиш, месье Элансез!

– Извольте, месье Метью. Слушайте и повторяйте:

«Humpty Dumpty sat on a wall,

Humpty Dumpty had a great fall.

All the king’s horses,

And all the king’s men,

Couldn’t put Humpty together again!».

Гагринский повторил. Кудашев дернул усом:

– Нет, слушайте внимательнее. Это детская песенка. Давайте, будем лучше петь. Человек с музыкальным слухом не будет говорить на английском с нижегородским акцентом!

Медленно, строфу за строфой Кудашев пропел песенку еще раз.

Гагринский, не сбиваясь и не фальшивя, повторил снова. В пятый раз набрался смелости и прочел стишок прозой с выражением.

– Браво! – Кудашев хлопнул в ладоши. – Феноменально! Этот прием запатентовать нужно и рекомендовать Министерству образования для внедрения в методику преподавания!

Гагринский снова и снова повторял стихотворение, явно наслаждаясь его звучанием. Потом сказал:

– Виноват, мне и перевод не помешал бы!

Смеялись вместе.

Пришлось Кудашеву достать блокнот и карандаш. Зажгли электрическое бра над столиком.

Кудашев построчно с разбивкой на слова переписал песенку на английском, а под каждым словом – его перевод на русский. Получилось совсем не складно, но понятно:

«Хампти Дампти – сидел – на – стена,

Хампти Дампти – совершил – великое – падение.

Все – королевские – лошади,

И все королевские – мужчины,

Не смогли – поставить – Хампти – вместе – снова!».

    – Спасибо, – сказал Гагринский. Почесал, по-русски, в затылке и спросил:

– А кто он такой, этот Хампти-Дампти?

Кудашев с наслаждением, как кот, потянулся:

– Рассказать? Это не простая история, времени потребует. Мне ее в детстве отец рассказывал.

– Конечно, я уже весь во внимании!

Гагринский устроился поудобнее, вытянул на диване ноги.

– Как-то, в моем раннем детстве отец привез мне в Кизил-Арват из Асхабада русскую игрушку, что купил на Русском базаре – «Ваньку-встаньку». Через день я ее потерял, искал, не нашел, плакал. Отец меня успокоил быстро. В сыром гусином яйце сделал дырочку, через которую соломинкой выдул из него содержимое. В дырочку накрошил в пустое яйцо немного твердого воска. Потом подержал донышко яйца в горячей воде. Остудил. Положил яйцо на стол боком, так, как обычно и лежат яйца. Но произошло чудо: яйцо само встало острым концом вверх! Отец цветными карандашами нарисовал на белой скорлупе весёлого толстенького человечка в красных штанишках. Этого человечка отец назвал «Хампти-Дампти», рассказал, что это игрушка очень любима детьми в далекой стране чудес – Англии. Там учат детей быть упорными и настойчивыми в жизни, при падении уметь подниматься на ноги самостоятельно! А если кто-либо упадет, будет лежать и плакать, взрослые не побегут поднимать ребенка, а споют ему песенку про Хампти-Дампти. Ребенку станет стыдно, и он сам поднимется на ножки!

– Замечательно! – Гагринский похлопал в ладоши.

– Подождите хлопать, история не окончена. Я хранил эту игрушку несколько лет. Она стояла на комоде перед зеркалом вместе с другими фарфоровыми безделушками. Раз пришла в гости с родителями соседская девочка Лена. Без спроса потянула Хампти с комода, не удержала и уронила его на пол. Понятно, яичная скорлупа в дребезги. Сколько было слез! Пришлось отцу на глазах у всех мастерить нового Хампти-Дампти. А заодно снова рассказывать его историю. Тут я понял и второй смысл песенки: никакими усилиями нельзя вернуть прежнее состояние яйцу, разбившемуся в дребезги! Оказалось, слышанная мною история имеет продолжение. И история эта совсем не детская. Это уже история самой Англии. Дело было в семнадцатом веке во времена гражданской войны. В английском графстве Эссекс парламентские войска, во главе которых стоял Оливер Кромвель целое лето 1648 года безуспешно осаждал город Колчестер. Оборону успешно держали роялисты – верные королевской власти. Свое самое мощное артиллерийское орудие – пушку под именем «Хампти Дампти» роялисты подняли на высокую башню своего кафедрального собора с тем, чтобы увеличить площадь обстрела картечью при штурмах и уменьшить площадь «мёртвых зон». «Хампти Дампти» наводил ужас на осаждавших. В середине августа роялистов постигло великое бедствие. Говорили, что в стену башни под самое основание орудия попало вражеское ядро. Но по сохранившимся документам известно – это была вражеская диверсия в самом городе. Церковь Святой Марии поджёг, как свидетельствует летопись, некий Одноглазый Джек Томпсон. В результате часть стены обрушилась, и «Хампти-Дампти» рухнул вниз. Поднять его горожанам  – ни пешим, ни конным – на стену снова так и не удалось. Город был взят Кромвелем. Монархистам пришлось туго.

«Humpty Dumpty sat on a wall,

Humpty Dumpty had a great fall.

All the king’s horses,

And all the king’s men,

Couldn’t put Humpty together again!», –

– вполголоса пропел Кудашев.

–  «Хампти-Дампти уснул на стене.

Вниз полетел он, забывшись во сне.

Кто бы из рыцарей  был бы не рад

Хампти на стену поставить назад!», –

– вдруг продекламировал Гагринский.

– Хорошо, – похвалил Кудашев. – Если придется когда-нибудь петь песенку своим детям, воспользуюсь с вашего позволения этим переводом!

– На здоровье, – Гагринский был явно польщен сдержанным комплиментом своего начальника. – Мне бы еще пару песенок, было бы от чего отталкиваться в разговорном английском!

– Можно и ещё. Слушайте:

«Three wise men of Gotham

Went to sea in a bowl;

If the bowl had been stronger,

My story would have been longer».

И эту песенку разобрали «по косточкам». Гагринский запоминал быстро. И перевод, и произношение, и мелодию. А через минуту выдал собственный русский стихотворный перевод:

«В медном тазу в белой пене морской

Три мудреца держат курс не простой.

Делали б в Готеме утварь прочнее,

Я написал бы поэму длиннее!».

Кудашев одобрил и этот перевод.

Гагринский спросил с надеждой в голосе:

– Полагаю, и у этой песенки есть своя история?

– Конечно, есть, – ответил Кудашев. – Жители городка Готем, что Неттингемшире, в Старой Англии славились, как шотландцы в Эдинбурге. Только не жадностью, а глупостью. В общем, фольклорные персонажи, герои многочисленных анекдотов и веселых сказок. Сохранилось предание, что жители Готема, что в переводе – «Козья усадьба», однажды сумели «отбодаться» от  королевских сборщиков налогов, прикинувшись полными глупцами. Королевские мытари, вдоволь насмотрелись на готемширов, засевающих землю солью с надеждой получить хороший «урожай» соли. На охотников, строящих прочный забор вокруг дерева с сидящим на нем  тетеревом, и прочее… В конце-концов мытари были вынуждены покинуть городок, не получив с его жителей ни пенни! Так что, готемширы не просто глупцы, а совсем даже наоборот. И в детской песенке их уже называют мудрецами. Юмор в иронии! Отец знал десятка два подобных детских английских песенок. До сих пор помню. И не только детские. Каждая из них содержала в себе двойной смысл, чему-то учила. На «Хампти-Дампти» отец демонстрировал мне наглядно способность: ни при каких обстоятельствах не ложиться под ударами судьбы, под давлением обстоятельств!

– Поразительно! – Гагринский встал со своего дивана. – Я о вас много слышал, и сам был свидетелем нескольких интересных дел… Но всегда почитал вас в первую очередь человеком военным, а потом – юристом. Но сегодня вы открылись иной гранью – гранью, что сделала бы честь профессорам английской истории, филологии, философии, в конце концов!

 – Прекратите, господин Метью! – решительно оборвал Гагринского Кудашев. – В дифирамбах не нуждаюсь. Больше от меня сказок не услышите. Мне еще предстоит влезть в шкуру профессора биологии из канадского университета! Сглазите – нам обоим солоно придется! Эти мои знания – мой жизненный опыт, хорошая память от рождения, и бесконечный труд. Чтобы вы были не в обиде, попытаюсь удовлетворить в некоторой степени ваше любопытство. Я скажу – вы услышите. Как услышите, так и забудете. И никогда на эту тему нигде рот не раскроете. Понятно? Мои знания английского и прочее – от моего отца. А Кудашев-старший получил эти знания от выпускника Оксфорда. Он был первым индивидуальным профессором моему отцу. Учитель погиб. Отец выжил. И во многом – потому что научился быть стойким, как Хампти…

В дверь постучали. Вошел проводник:

– Париж, месье!

Кудашев смотрел в окно. Не повернулся к вошедшему проводнику.

– Колчестер…– сказал Кудашев.

– Париж, месье! – повторил проводник.

Кудашев не отреагировал.

Гагринский сунул в руку проводника монету в пятьдесят сантимов. Проводник ушел.

Гагринский подошел к Кудашеву. Кудашев стоял с закрытыми глазами, вцепившись руками в оконную раму. Его губы беззвучно шептали: «Колчестер»! Почувствовав на своем плече руку Гагринского, открыл глаза, отошел от окна. Было видно, Кудашева просто накрыло некое открытие. Озарение!

*****

13 марта 1912 года. Семь десять утра.

Париж. Лионский вокзал. Одиннадцатая платформа. Одиннадцатая?! Да, это совсем, уж, не Асхабад с его единственным пассажирским и дополнительным спец перронами. А сколько здесь их всего? Глянули на стену с указателями платформ и линий. Господи помилуй: сорок четыре! Это надо же… Париж!

Нескончаемый разноликий попутный и встречный потоки пассажиров, лиц их встречающих и провожающих. Французская, английская, итальянская, немецкая речь… В общем полиязычном гомоне услышали и фразу на русском: «Вовочкаа! Мы здесь!». Женский голос. Гагринский невольно вздрогнул. Поискали глазами соотечественницу. Не увидели. В этом Вавилоне еще нужно освоиться.

Суетятся носильщики, продавцы пирожков и булочек, хозяйки пансионов, извозчики. Привлекая к себе внимание, каждый старается прикоснуться к приглянувшемуся пассажиру, взять его за локоть, остановить  за полу сюртука. Подростки наперебой пытаются перехватить у приезжего ручку баула или чемодана – носильщики!

«Посторонись!» – мимо проплывает тележка, нагруженная десятком мешков и ящиков, перевязаных бечевой с сургучными печатями и набитыми трафаретными надписями «Post» – «Почта».

Только и слышится: «Месье, мадам!»…

Гудки, звонки, свистки!

Не остановиться, не повернуть вспять. На выход восемь распахнутых настежь дверей. И не заметили, как толпа вынесла на привокзальную площадь.

На сером камне стены эмалевая табличка, по белому полю синей готикой: «Gare de Lyon», 20, boulevard Diderot».

………………………………………….

Франц. – * «Гар де Лион» (Лионский вокзал), бульвар Дидро, 20.

………………………………………….

Не успели выбраться из толпы, поставить на брусчатку чемоданы и отдышаться, как возле них остановился роскошный автомобиль цвета спелой вишни. Мигнул электрическими красными подфарниками. Клаксон  пискнул аккордом в кварту. С шоферского открытого места спрыгнул месье в коричневом кожаном пальто. Энергичное загорелое лицо, орлиный профиль, седая короткая борода «а ля мавр», длинные волосы по плечи из-под фетрового цилиндра «лило» с белой лентой.

Месье распахнул дверь в крытый салон автомобиля и дважды поклонился каждому из господ, прибывших  Марсельским поездом, отдельно – месье Элансез, и – месье Метью.

– Добро пожаловать в Париж!

Представился:

– Мартен Лефевр, ваш покорный слуга! Прошу, вас ждет  лучший парижский таксомотор. Пятьдесят лошадиных сил, шесть цилиндров, три тормозных системы, наборные рессоры бельгийской стали и каучуковые дутые шины! В общем, авто для принцев крови. «Рено»   1908 года марки AR-50CV!

Элансез-Кудашев и Метью-Гагринский переглянулись. Кудашев оторвал свой чемодан от мостовой.

  – Как дорого будет стоить нам прогулка на вашем авто до Северного вокзала, уважаемый месье Лефевр? – спросил Гагринский. – Увы, мы не принцы крови!

Таксист, оценив шутку, улыбнулся:

– По счетчику, князь, по счетчику. Двенадцать сантимов минута, семь франков двадцать сантимов – час. Если вы опаздываете на поезд, поедем быстро, по прямой. Будем на Северном минут через тридцать, но Парижа не увидите.  Но, если не спешить и прокатиться по городу, не спеша, я покажу вам все, что достойно внимания, а заодно и расскажу о Париже то, что еще нельзя прочесть в «Пти журналь»! Это уже без счетчика. На чашку «мокко»! Поверьте, это  не дорого. Париж большой город. В нем легко заблудиться, и очень легко просто исчезнуть. С богатыми русскими это случается. Но только не в моем сопровождении. На моей груди не только медальон Министерства финансов для таксистов за номером «двадцать один». Под пальто – орден «Почетного Легиона» за алжирский поход и медаль победителя автомобильных гонок на приз Париж-Фонтебло 1910 года! Но с клиентами в салоне я гонок не устраиваю. Решайтесь. Прошу в салон, мои диваны шагреневой кожи, насекомых нет!

Гагринский повернулся к Кудашеву, сказал на английском:

– Счетчик на расстояние не настроен. Хронометрический. Семь франков двадцать сантимов час. В рублях два семьдесят золотом! Впрочем, можно поехать на метро, вход через нулевой этаж вокзала. Билет – копейки, всего тридцать сантимов!

Кудашев ответил на английском же:

– Метро посмотреть стоит, но я предпочитаю увидеть Париж, а не тёмный туннель! Берем авто, гуляем. Потом найдем, на чем сэкономить!

Гагринский из ответа Кудашева мало что понял, но «берем авто» услышал.

Сели, поехали.

Салон автомобиля изнутри напоминал роскошную карету. Действительно, диваны хорошо выделанной шагреневой кожи, сохранившей естественную шерсть животного. Потолок и стены убраны стеганной в мелкую клетку ромбом набивной шелковой тканью лионской мануфактуры – орхидеи и колибри. В навесных хрустальных флаконах свежие фиалки.

Кудашев провел по дивану ладонью:

– Кулан в Кара-Кумах, онагр в Сахаре, а в Париже – просто шагреневая кожа! – и, обращаясь к Гагринскому: – Что там наш Лефевр о русских успел наговорить? Надо же, мы и рта открыть не успели, а парижский таксист опознал в нас русских с первого взгляда. И «аглицкое» платье не помогло!

Гагринский глянул на спину таксиста. Шофера отделяло от пассажирского салона поднятое стекло. В двух словах передал речь месье Лефевра.

– Наверное, мой французский, оцененный в дипломе Политехнического на «отлично», во Франции на эту оценку не тянет. Но вы, Александр Георгиевич, были правы, от нас еще долго Кизил-Арватом отдавать будет!

– Меня именно этот аспект тревожит более других. Я думаю, нам не стоит задерживаться во Франции, лучше увеличим срок адаптации в самой Англии. Там и дел будет много. Начнём закупать оборудование для лаборатории, литературу, читать, общаться с приказчиками, портовыми, моряками… В общем, постараемся «обританиться» как можно успешнее! Все равно, нам, как канадцам, скидка будет!

Машина остановилась. Лефевр открыл дверь.

– Месье! Прошу размять ноги. Мы на площади Бастилии! Сегодня это – символ французских революций, свобод и народовластия. Здесь когда-то стояла тюрьма Бастилия – оплот монархии и страх для всех жителей страны. Во время Великой французской революции 1789 года тюрьма была полностью разрушена простыми людьми, а площадь для французов стала символом силы народной воли!

Обошли площадь пешком. По серой брусчатке белым камнем был выведен контур разрушенной цитадели. Размеры тюрьмы не впечатляли.

 В центре площади – «Июльская колонна». На постаменте литая цифра «1840» – год свержения монархии. Белый камень, черный чугун. Позеленевшая бронза самой колонны, увенчанной капителью в роскошном коринфском стиле. На вершине – площадка. На площадке – шар – символ идеала формы. На шаре скульптура в классическом стиле – обнаженный гений «свободы» с крылышками и факелом в руке.

На постаменте надпись: «A la gloire des citoyens fran;ais dans les bras qui ont combattu pour la d;fense des libert;s sociales dans des journ;es inoubliables 27, 28, 29 Juillet 1830».

– «Во славу французских граждан, с оружием в руках сражавшихся в защиту социальных свобод в незабываемые дни 27, 28, 29 июля 1830 года», – перевел Гагринский и добавил: – А на этом камне высечены имена парижан, погибших во время боёв на уличных баррикадах в июле 1830 года. Более пятисот имен...

Кудашев тоже пытался прочесть надпись на следующем камне.

Месье Лефевр добросовестно исполнял обязанности гида:

– В этом постаменте находится склеп с останками погибших. Братская могила в центре Парижа. Здесь захоронены и защитники баррикад революции 1848 года. Мир праху…

Лефевр с театральным жестом в сторону постамента продекламировал:

– Пред вами господа – кровавая жертва, цена политической свободы Франции, цена разрушению тысячелетиями сложившемуся сословно-феодальному слою! Франция запела "Марсельезу" первой. Вслед за Францией "Пусть сгинут тираны!" будет петь весь мир!

Кудашев не удержался, спросил на английском:

– Вы твердо убеждены, что трагический опыт Франции будет обязательным для всех остальных монархий мира?

– Абсолютно, месье! Рано или поздно, все монархии мира сами изживут себя, или им помогут собственные обездоленные сословия. Человечество переживет эту стадию своего политического развития, как в свое время пережило каннибализм!

Кудашев не стал ни спорить, ни продолжать разговор.

Вернулись к такси, поехали. Рю Сан-Антуан, рю де Риволи… Вторая остановка.

– Дворец Лувр! – не удержался от восхищенного восклицания Гагринский.

– Музей Лувр! – не удержался, чтобы не поправить пассажира таксист. – Прошу прощения, господа. Лувр стал музеем еще в конце восемнадцатого века!

– Позвольте! – удивленно протянул Гагринский. – А где крепостные стены, башни, рвы, подъемные мосты?..

– Это вы про «Лувению», про «Волчье логово»? Так от него  еще Людовик Четырнадцатый камня на камне не оставил! То, что перед вами – дворец в стиле классицизма архитекторов Перро и Лево.

– Лувения? – переспросил заинтригованный Кудашев.

– Ну, да! – застрекотал Лефевр. – Так парижане называли крепость на подступах к острову Ситэ, где в двенадцатом веке умещался весь Париж. В крепости «Волчье логово» сидел король Филипп Второй Август, который защищал Париж от иных претендентов на подати. А Париж поил и кормил своего «защитника» и его рыцарей.

– Вот как! Вы – явно не монархист, господин Лефевр, – сказал Гагринский.

– Монархист? Нет, месье. Я – свободный человек! – Лефевр изящным движением поправил свои седые усы.

Кудашев молча пошел к оставленному автомобилю.

– Куда вы, месье! – окликнул Кудашева таксист. – Вы не зайдете в Лувр? Не хотите посетить музей императора Наполеона Бонапарта? Это в бывшей кордегардии королевских мушкетёров капитана де Тревиля, справа от главного входа!

Не отвечая, Кудашев расположился в салоне. Вслед за ним на сиденье упал и Гагринский. Лефевр пискнул своим клаксоном. «Рено» тронулся.

На душе у Кудашева скребли большие чёрные кошки.

За окнами мелькали дома, улицы и бульвары Парижа. Эйфелева башня. Сена. Мосты. Елисейские поля. Площадь Конкорд с египетским обелиском из Луксора. Королевская улица.

У ресторана «Максим» Лефевр остановил авто. Открыл дверь. Кудашев знаком приказал продолжить движение.

Гагринский прояснил ситуацию:

– Мой друг нездоров, господин Лефевр. Доставьте нас в приличный отель близ Гар-дю-Нор, пожалуйста!

Поехали дальше. Лефевр прибавил газу. Гагринский не успевал читать названия улиц по табличкам на стенах домов. «Бульвар Себастополь», «Бульвар Страсбург»,  «Бульвар Мажант». Поворот на «Рю де Мобеж» и конечная остановка – «Пансион мадам Рози» напротив Гар-дю-Нор – Северного вокзала.

Лефевр щелчком остановил таксометр. Шестнадцать франков!

Кудашев протянул золотую монету в двадцать франков – «наполеондор». С произношением истинного парижанина сказал на французском:

– Мерси, месье Лефевр!

На крыльце у парадного уже ждала новых постояльцев сама хозяйка пансиона госпожа Рози Армен.

Темновишнёвый «Рено» направился было по площади ко входу в Гар-дю-Нор, но, сделав круг, повернул назад, не взяв пассажиров. На предельной скорости с рёвом пролетел мимо пансиона по рю де Мобеж к центру.

Месье Лефевр был несколько озадачен. «Странные, эти русские», – думал он. – «Никогда не поймешь, что у них на уме, никогда не сможешь предугадать, что им придет в голову в следующую минуту. Не примитивный, но и не конструктивный народ!».

На бульваре Страсбург такси попытался остановить  взмахом руки почтенный буржуа. Лефевр, не останавливаясь, нажал на ручку клаксона. Русские не выходили у него из головы: «Странные, странные… И, главное, пытались скрыть, что они русские! Почему? Что, они в моем такси первые? Гар-дю-Нор… Наверняка едут в Кале, потом путь один – в Дувр, в Англию. Если скрывают что-то, значит документы не в порядке… Бандиты? Налетчики? Шатен – быть может. Блондин – сомневаюсь…  Все это может заинтересовать комиссара Крюшо! Давно мы с ним не встречались. Вот и повод, посидеть с ним вечерком в винном погребке. Стоп! Все понятно. Это революционеры. Идейные боевики! Нет, с ними лучше не связываться. Пусть дуют своей дорогой с попутным ветром в корму. Папаша Лефевр еще не совсем выжил из ума, чтобы вставать на пути молодой русской демократии!».

Сунул руку в карман, вынул наполеондор, попробовал на зуб. Остался доволен. Развернул такси. Снова покатил на Северный вокзал. Рабочий день еще не закончился.

Чёрт с ними, с этими русскими. Назад поедут – снова наполеондором расплатятся!

Кудашев и Гагринский расположились в пансионе с полным комфортом. Ели омлет, жареного цыплёнка и пили кофе прямо в своих комнатах.

Мадам Рози получила плату за неделю вперед и была предупреждена, что постояльцы будут ее жильцами не более двух дней, но с одним условием – без регистрации.

О-ля-ля! Мадам такие условия вполне устроили.

Подвели итоги.

Пришлось вспомнить до мелочей весь прошедший день. Кудашев не исключал, что не в меру инициативный таксист, кавалер ордена Почетного Легиона, был агентом французской контрразведки, с первого взгляда распознавший в них подданных Российской империи.

Европа сыграла свою шутку с провинциалами из России. Можно было сколь угодно чувствовать себя сильным уверенным мужчиной в Туркестане, даже в российской столице, но Париж в одно мгновение превратил фронтовика-офицера в любопытного наивного ребенка, все мысли которого были написаны на его лице!

Правда, столь длинное и дорогое путешествие было задумано Николаем Августовичем Монкевицем не только для того, чтобы легализовать маршрут прибытия Котовичей в Персию через английский порт, а не через границу с Хорасаном, но и для того, чтобы дать возможность агентам адаптироваться к своим новым образам…

Было решено сменить платье, Гагринскому не оставаться ночевать у мадам Рози,сменить квартиру. Разделиться. Двое всегда привлекают внимание и запоминаются лучше, чем одиночки. Потому и Ламанш – «Инглиш ченел» – должны будут пересечь на разных пароходах, и пройти регистрацию в таможенных постах порознь.

Вдвоем Кудашев и Гагринский должны покинуть Англию через порт Глазго уже Котовичами из Канады.

Гагринский один сходил на вокзал.

«Gare du Nord», 18, Rue Dunkerque. Северный вокзал, ул. Дюнкерк, 18.

Хотел купить билеты до Кале. В кассе выяснил: можно купить напрямую до Лондона. В оплату войдет не только проезд до Кале, но и каюта на пароходе, и купе в поезде Дувр – вокзал «Виктория» Лондона. Услуга по комплексной перевозке предоставляется английской «Чатамской железнодорожной компанией» вот уже более двадцати лет. «Чуть-чуть дороже, месье, – объяснил кассир, – зато не придется стоять в очереди на таможенном контроле и в Кале, и в Дувре. Паспорта будут проверены прямо в поезде. Посадка на пароход отдельно от остальной публики».

Девять часов сорок минут при благоприятной погоде от «Гар-дю-Нор» Парижа до «Виктория стейшн» Лондона!

Оплата: три фунта один шиллинг в индивидуальном купе первого класса. Сколько это в рублях-то будет? С франками легче – двадцать франков – семь пятьдесят золотом!

Гагринский самостоятельно принял решение ехать именно этими рейсами.

Месье Элансез должен отбыть вечерним поездом, а месье Метью – в четырнадцать часов следующего дня.

Кудашев инициативу одобрил.

ГЛАВА  6.

Париж – Кале – Лондон. Кое-что о памяти. В Лондоне.

13 марта 1912 г. 19 часов.

Франция. Поезд «Париж-Кале».

Тронулись. Однако, Парижа за окном купе уже не увидеть. Сорок четыре перрона вокзала Гар-дю-Нор остались позади. Шестнадцать путевых ниток железной дороги «Париж-Кале» от Парижа мало-помалу сходились в двенадцать, потом в восемь, а от Амьена поезд уверенно шел по четвертой – правой крайней. Каждая новая станция на пути располагала собственными запасными путями движения – где пять, шесть, а где и более десятка! Именно «путями», а не «отстойниками», отметил про себя Кудашев.

Поминутно курьерский обгонял либо встречал пассажирские поезда местного значения, грузовые поезда с закрытыми и открытыми платформами,. Поезда встречаются и расходятся без принятых в России звуковых сигналов предупреждения и безопасности, которые наивные пассажиры воспринимают как приветственные. На французских дорогах свист стоял бы перманентный, а это не только неудобство для пассажиров, но и сопутствующее падение давления пара, следовательно – перерасход топлива, увеличение себестоимости перевозок!

В ночном поезде хорошо думается!

Кудашев не был озадачен специальным сбором информации о пропускной способности французских железных дорог, но его интеллект уже сам по себе требовал работы. Так, истинный музыкант не мыслит себя без ежедневной многочасовой работы со своим инструментом, художник – без карандаша, учитель фехтования – без своей шпаги…

«Инструментом» Кудашева был его собственный мозг. Он воспринимал всю поступающую информацию без всяких усилий, будь то бытовой разговор, визуальное наблюдение или фолиант на семьсот страниц, а потом с готовностью воспроизводил эту информацию по первому требованию.  Кудашев не удивлялся собственным способностям, не демонстрировал их на людях, вообще не придавал этим способностям большого значения. Ему встречались умы более выдающиеся и по жизни, и в известных библиографиях.

*****

Не было в истории цивилизаций значительных личностей, не обладавших феноменальными умственными способностями, в первую очередь памятью и быстродействием мыслительных процессов, способных мгновенно связать по необходимым признакам хранящуюся в памяти информацию, отсеять лишнее либо сомнительное в поставленной задаче знание, создать новое знание и получить искомое решение!

Перечислять их имена нет необходимости, но коротко проиллюстрировать главу примерами нелишне.

Пример первый: Gaius Iulius Caesar – Гайюс Юлиус Кесар – Гай Юлий Цезарь – великий полководец, политический деятель, пожизненный диктатор Рима, философ, хронист, писатель – автор дошедших до нас семи книг «Записок о галльской войне», трех книг «Записок о гражданской войне», двух политических памфлетов «Аутикатонес», культового гимна «Похвала Геркулесу», трагедии «Эдип», поэмы «Iter», научно-филологического произведения в 2-х книгах — «Аналогия»… И этот список не может считаться исчерпывающим. Что дошло, то дошло. Его имя собственное вошло в лексику исконных врагов Рима, так и не покорившихся его легионам. Его именем, правда, искаженным лексикой, стали называть высшего правителя. У германцев – «кайзер», у русских – «царь».

Такой чести удостоился только Карл Великий, от имени которого и произошли существительные «король» – распространившийся почти по всей Европе, «круль» – у поляков…

Современники поражались феноменальной способности Цезаря помнить десятки тысяч фактов, тысячи имен, в том числе имен варваров, труднопроизносимых для римлян, которые не утруждали себя изучением языков иных народов своей империи. Примерно таких, как «Верцингеторикс». Сохранились свидетельства того, как Цезарь одновременно диктовал нескольким писарям письма, своим военачальникам – приказания, выслушивал отчеты и донесения, и в это же время собственной рукой набрасывал тексты своих «Записок»!

Пример второй: Наполеон. О нем – или все, или ничего! Тем не менее, только о памяти. Вечным свидетельством этого феномена по сей день служит «Кодекс Наполеона», или Гражданский кодекс (Code Napoleon, Code Civil), свод гражданского законодательства Франции, разработанный и утвержденный Государственным Советом в период Консульства в 1804 году. Сам Наполеон, уже на острове Святой Елены, оценивал его так: «Моя действительная слава заключается не в том, что я выиграл сорок сражений. Ватерлоо стерло в памяти все воспоминания обо всех этих победах. Но что, несмотря ни на что, не сотрется в памяти, что будет жить вечно, так это мой Гражданский кодекс». Истинно. И по сегодняшний день Европа, в том числе и Россия (но только не Англия!) живут по нормам гражданского права, в основе которых – нормы Кодекса Наполеона. В разработке Кодекса принимали участие видные юристы – ученые и практикующие, его рассматривал Трибунат, Законодательный Совет и утверждал Государственный совет. Не всем нравились его статьи, юридически закрепляющие равные гражданские права граждан. Цеплялись к каждому слову. Молодого консула многие почитали обыкновенным выскочкой, правда, наученные революцией, в полемике находили другие термины, характеризующие Консула, как человека, далекого от вопросов гражданского права.

К великому изумлению маститых мэтров от юриспруденции, Наполеон, выступая в дискуссиях, аргументировал свою точку зрения цитатами из римских дигестов «Кодекса Римского Права», над которым трудился всю жизнь император Юстиниан. На память!

И никто не знал, что бывший лейтенант артиллерии, не получивший образования в Сорбонне, бригадным генералом еще десять лет назад прочел этот кодекс, случайно завалявшийся в камере форта Карре, в которую был брошен на две недели Наполеон Бонапарт по подозрению в связи с опальным к тому времени членом рухнувшего Конвента Огюстеном Бон Жозефом Робеспьером-младшим, родным братом Максимилиана Робеспьера.

Десятки мемуаристов и историков отмечают: Наполеон в лицо и по имени знал каждого, кто прошел вместе с ним Итальянский и Египетский походы – «Старую гвардию»!

Наполеон Бонапарт – член Французской Академии Наук, как математик. Теорема о равносторонних треугольниках носит его имя.

Пример третий: Маршалы Франции.

"Французских маршалов… вполне можно поставить в один ряд с героями Древней Греции». И.В. Гёте.

Маршалы Франции – не превзойденный исторический феномен. Каждый из этих военачальников, вершивших судьбы народов Европы под скипетром Наполеона был и остался в истории блистательной талантливейшей личностью. О каждом из них написаны сотни монографий. Ни у штабного стола, ни на поле боя рядом с гением Наполеона не могла ни находиться, ни задержаться личность серая безвольная безъинициативная, пусть даже и беспредельно преданная и услужливая. Рабов всегда много. Талантливые личности всегда редкость!

Своей замечательной памятью среди маршалов безусловно выделялся Начальник Штаба Великой Армии Луи Александр Бертье. Прошедший вместе с Наполеоном все его походы, Бертье уже в первом Итальянском был в звании генерала. В самом первом походе проявил свои блестящие способности начальника штаба. Ему же принадлежит честь разработки плана похода Египетского. Сын придворного картографа, Бертье знал Европу, как никто другой. Стоило назвать Наполеону населенный пункт, как Бертье мгновенно отвечал не только числом, определяющим расстояние, но и временем, которое должно затратить на прохождение этого пути по отдельности пехотой, конницей, артиллерией. При этом Бертье учитывал и качество дорог, и сложность местности, и погодные условия. Принимая участие в разработке плана войны с Россией,  как картограф, генштабист и, соответственно шеф военной разведки, Бертье не допустил ни одной ошибки. Именно ему принадлежат точные формулировки приказов, изданных на основании общих директив Наполеона. Не его вина в том, что авантюра Наполеона 1812 года не увенчалась успехом. Но его заслуга в том, что Наполеон вернулся во Францию живым – несомненна.

Свои знаменитые «Сто дней» Наполеон провел без Бертье. Его старый маршал не разделил с Наполеоном горечь поражения в битве под Ватерлоо. К этому дню Бертье уже не было в живых. Было ли это самоубийство или убийство – неизвестно. Но Наполеон во время своей последней битвы не раз вспоминал Бертье. Новый начальник штаба маршал Сульт, положившись  на карту, не проверил поле битвы рекогносцировкой. В результате гордость Великой Армии – тяжелая конница кирасиров – на полном скаку рухнула в глубокий естественный ров! Это было началом трагедии. Смелость и сила – ничто, если ими не руководит глубокий ум! Маршал Сульт, пославший на поиски маршала Груши одного не вернувшегося вестового, получил от Наполеона выговор. Наполеон напомнил: «Бертье послал бы их десять!».

Пример четвертый: Стендаль, он же Анри Бейль, писатель, автор романов «Красное и черное», «Пармская обитель» и других, математик, философ, искусствовед.

Стендаль не был маршалом, однако служил в действующих армиях. Побывал в Итальянском походе адъютантом генерала Мишо при штаб-квартире в Милане.

Военная карьера не задалась. Некоторое время служил по статской инспектором движимого и недвижимого имущества короны. В русском походе Наполеона  Стендаль принял участие скорее по идейным соображениям. Он еще грезил идеалами Свободы, Равенства и Братства. Стендаль снова в военном мундире. Он, военный интендант,  был свидетелем Бородинской битвы, видел пожар Москвы. Отступал, сумел пройти весь скорбный путь от горящей Москвы по снегам необъятной России, не утонуть в Березине, не попасть под меткий выстрел или удар казачьей шашки. Вернулся в Париж. Отмечен современниками тем, что и в интендантской службе был знаменит своими способностями математика-«счетчика». Знал на память все приказы, относящиеся к интендантской службе: все нормы довольствий по всем частям и Великой Армии. Считал мгновенно. Его невозможно было ни обмануть, ни подкупить, ни запугать… Другой на его месте сделал бы блестящую карьеру. Кресло министра финансов Франции могло бы принадлежать Анри Бейлю!

Не случайно его герой из романа «Красное и чёрное» Жульен Сорель обладает врождённой исключительной памятью, что позволяет ему цитировать Библию на латыни стихом буквально с любого названного слова или группы слов из неё! Не случайно маркиз де Соль использует память своего секретаря как «почтовый ящик» в своей дипломатической «переписке»!

Пример пятый:

Вольфганг Амадей Моцарт.

Абсолютный слух и великолепная память не редки в среде профессиональных музыкантов и композиторов. Однако, и среди них Моцарт – по принципу одаренности от рождения – абсолютное  исключение.

Четырнадцатилетнему Вольфгангу в турне по дворцам князей и герцогов Великой Римской Империи, организованным его отцом, посчастливилось в Риме в Соборе Святого Петра услышать большое произведение для двух хоров «Мизерере» итальянского композитора Грегорио Аллегри, священника. Партитура «Мизерере» хранилась в библиотеке Собора, почиталась его достоянием. Папским указом с нее было запрещено делать копии. Единожды услышав сложнейшее хоровое многоголосие, Моцарт запомнил его. Вернувшись в гостиницу, Моцарт наигрывает мелодии из «Мизерере» на клавесине, а потом исписывает сотню листов нотной бумаги, воссоздает на память партитуру! На приеме, устроенным Папой Римским Климентом XIV, на который были приглашены и Моцарты, Папа Римский получает в дар от юного гения партитуру «Мизерере», а Вольфганг Амадей Моцарт получает из рук Папы Римского Климента XIV орден Золотой шпоры.

Примеры иные, отечественные без комментариев:

Пётр I Великий Алексеевич Романов (1672-1725) – царь всея Руси с 1682 года и первый Император Всероссийский с 1721 года.

Александр Данилович Менщиков (1673-1729) – военачальник и государственный деятель, близкий друг и сподвижник Петра I. К величайшему сожалению и даже к стыду нашему, личность Александра Даниловича по сей день обойдена истинным серьёзным отображением, как в историографии, так и в художественной литературе. С подачи художественного образа, выведенного Алексеем Николаевичем Толстым в романе «Петр Первый» – Меньщиков до конца дней своих оставался для Петра лакеем-Алексашкой, обязанностью которого было снимать с господина сапоги и водить к нему девок! Цитата: «Лопни глаза, мин херц, слаще этого ничего нет!». Подобострастных и угодливых лакеев всегда много у жирной кормушки. Умных и талантливых – всегда дефицит. Воинской отвагой и военной удачей Меньщикова был захвачен обоз со шведской казной. Именно с этого военного трофея и начался русский флот. Но, здесь не будем о подвигах. Мы о памяти. Александр Данилович был для Петра, кем были «номенклаторы» у римских императоров и герольды у европейских монархов. Ходячей картотекой имён, родословных, дел явных и тайных, срочных и долговременных. Менщиков помнил всё. Пётр бил своего «Данилыча» за воровство, бывало. Но никогда не забывал, что именно Менщикову первичным капиталом, вложенным в фундамент молодой империи. И не мог обойтись без его знаний и его памяти!

Ломоносов Михаил Васильевич (1711-1765) – первый русский учёный естествоиспытатель, энциклопедист, химик, физик, астроном, географ, металлург, геолог, поэт, художник, историк, просветитель… «Ломоносов был великий человек. Он создал первый университет. Он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом». А. С. Пушкин.

Пушкин Александр Сергеевич (1799-1837) – великий русский поэт, прозаик и драматург. Что о Пушкине можно сказать? Мало – невозможно… Много – тоже невозможно. Просто: нет Пушкина – нет России! Много ли среди нас, читателей, тех, кто вспомнит имена всех, упомянутых Александром Сергеевичем в «Евгении Онегине»? И о ком сказал император Николай Первый бывшему Царскосельскому лицеисту Блудову, «Арзамасцу»: «Я только что разговаривал с умнейшим человеком в России!»?

И сотни других имен, хорошо известных в России…

Резюме:

Не бывает больших талантов без хорошей здоровой памяти от рождения.

Не бывает хорошей памяти, если она не была развита с раннего детства.

Нет памяти – нет прожитой жизни.

Память, какой бы она не была здоровой, какими бы богатствами и объемом знаний она ни располагала, сама по себе бессмысленна и бесполезна.

Нет, и не было в истории цивилизаций великих личностей, не обладавших и не обладающих великой волей в достижение поставленной цели.

«Мой шкаф знает более меня. Но он шкаф, а я Гёте! Недостаточно только получить знания; надо найти им приложение». Гёте, Иоганн Вольфганг, немецкий поэт.

«Если кажется, что я всегда ко всему подготовлен, то это объясняется тем, что раньше чем что-либо предпринять, я долго размышлял; уже прежде я предвидел то, что может произойти. Вовсе не гений внезапно и таинственно открывает мне, что именно мне должно говорить и делать при обстоятельствах, кажущихся неожиданными для других, – но мне открывает это мое размышление. Я работаю всегда, работаю во время обеда, работаю, когда я в театре; я просыпаюсь ночью, чтобы работать». Наполеон I Бонапарт.

*****

Дорогу осиливает только прошедший её. Сияющей белоснежной горной вершины достигнет только тот, кто пройдет через муки разбитых о камни ног, сорванных ногтей, изрезанных ладоней, мук голодом, холодом, мук потерь, сомнений и разочарований.

В награду ему достается не только радость достижения поставленной цели, но и  чувство удовлетворенности самим собой, чувство верной самооценки собственного эго, собственных возможностей, собственного таланта, собственного места в этой жизни, в этом мире...

Но истинной вершины достигнет тот, кто сумеет тихо, незаметно, безопасно спуститься с вершины этой жизни, но увидеть путь истинный в тот мир, где ржа не подтачивает, и воры не подкапывают, в мир, в котором нет места лжи, лжесвидетельству, разбою, убийству, тирании и угнетению человека человеком!

*****

Наконец, Кудашев, он же месье  Флориан Элансез, получил первую во Франции, включая и «Императрицу Антуанетту», чашку черного английского чая. Правда, с молоком. Ах, поезд же уже английский!

Проводник в белых перчатках. Невозмутим, как английский лорд на фото в «Ниве». Назвал месье Элансеза «сэром», поинтересовался, не желает ли уважаемый сэр стаканчик «скотча» и сигару. Отступать Кудашеву было некуда. «Обританиваться», так обританиваться. Чем раньше, тем лучше. Молча протянул проводнику монету – серебряный  шилинг с профилем короля Георга Пятого.

– Скотч без сигары, сэр? – уточнил проводник.

Кудашев протянул вторую монету.

– Йес, сэр!

Проводник вернулся через минуту. На откидной столик легла белая накрахмаленная салфетка, на салфетку поставлен миниатюрный серебряный подносик с фарфоровым блюдцем на котором лежал кусочек белого хлеба с маслом, накрытый ломтиком копченой рыбы, рядом стаканчик с виски и сигара в деревянном пенальчике.

– Плиз, сэр!

Проводник удалился.

Через десять минут появился снова:

– Газеты, сэр?

Проводник ушел. Кудашев пригубил «скотч», съел сэндвич. Сигару спрятал во внутренний карман, еще пригодится. Задумался.

Два шиллинга за сэндвич, рюмку спиртного и сигару… Дорого это или нет? Ну-ка, вспомним лекцию подполковника Калинина! У англичан все – не как у людей. Точно не знаешь – умозрительным путем ни за что не догадаешься. Знания нужны. Ассоциативная логика не работает. Так… В одном фунте стерлингов  двадцать шиллингов. В одном шиллинге — двенадцать пенсов. Четыре пенса составляют гроут. Два шиллинга — один флорин. Два с половиной шиллинга — одну полукрону. Пять шиллингов — крону. А вот золотая гинея состоит из двадцати одного шиллинга! Чтобы эту ахинею русскому человеку понять, а ему обязательно понимать нужно! – необходимо историю английскую знать. Вот тогда все встанет на свои места. В разные столетия чеканились разные деньги. Все они имели хождение долгие годы. Естественно, постоянно менялись соотношения. В другой какой стране провели бы реформу, изъяли бы старые денежки, занизили бы их себестоимость, а то и вовсе бы объявили неликвидом! Вот, в Англии появился золотой фунт стерлингов, равный двадцати серебряным шиллингам. Хорошо, считать легче. Но и золотая гинея сохранилась, равная двадцати одному шиллингу! Хочешь, не хочешь, напрягай извилины. А ведь еще в ходу золотые нобли и соверены. Это еще что за звери? Вспомнил: соверен – золотая монета также, как и фунт стерлингов, на сегодняшний день равна двадцати шиллингам, весом в 7,98 грамм. Отличается изображением на реверсе – Святой Георгий, убивающий змея… А вот нобль, простите, уже не в ходу. Нумизматическая редкость.

Хорошо, а с чего о монетах думать начал? С простого – дорого заплатил или маху дал?

Сколько в шиллинге копеек будет? Давай считать. По последней банковской справке, что зачитывал Калинин, российский рубль равен 9,4575 фунтам стерлингов или двум шиллингам одному целому с одной третью пенсам. Хорошо. Это для больших чисел и серьезных операций. Для бытовых расходов отбросим пенс с третью. Получится – один рубль – два шиллинга. Следовательно – один шиллинг – русский полтинник. Так и есть – и на внешний вид похоже. Русский золотой пятирублёвик – английский фунт стерлингов. Разобрались. Еще нужно будет выяснить, с какой наценкой идет золотой фунт к бумажному. Это потом. Если вспомнить, что в вагоне-ресторане поезда Красноводск-Ташкент за стакан мацони, булочку и коробку «Герцеговина Флор» было заплачено серебряным рублем, то и сегодняшний расход русскому почти идентичен. Разве что «Гавана» в Асхабаде стоила бы целое состояние!

Ладно. Запомним. Привыкнем. Научимся.

Кудашев прилёг. Смотрел в окно. Поезд мчал молча, без гудков и свистков. По стуку колес было понятно: идет со скоростью не менее девяноста километров в час. Одна за другой мелькают станции: Сен-Дени, Арнувиль, Гуссенвиль, Гренель, Лувр, Ле-Шан-Рено…

Станции, станции… Нечего о них думать, этот путь в память ложится сам, без волевых усилий. Придет час, все само собой вспомнится. Справку о пропускной способности французских дорог все равно писать придется.

Думать о доме, о Леночке, как и о Маньчжурии нельзя. Додумаешься до обморока. Лечить будет некому. О чем лучше всего?  О том, что нужно для дела. О том, что тревожит более всего. О Колчестере!

Почему о Колчестере? Да потому, что так называется операция, исполнение задач которой возложено на ротмистра Кудашева и его группу. «Колчестер»! Совершенно секретно.

Нет, плохо, все-таки, котелок варит! Как раньше не сопоставил?..

*****

13 марта 1912 г. 22 часа 17 минут. Франция. Кале.

Двести восемьдесят девять километров курьерский прошел за три часа семнадцать минут. Феноменально! Однако, Кудашев уже ничему не удивлялся. Локомотив остановился, подав вагоны поезда на платформу с огражденным выходом к морскому вокзалу. Длинный гудок паровоза – первый и последний за весь не такой уж и короткий путь.  Ему двойным коротким гудком откликнулся пароход «Yorkshire» – «Йоркшир». Погрузка пассажиров в два трапа. Очень важные персоны с курьерского прошли таможенный контроль и формальную проверку ручного багажа еще в поезде. Не торопясь, без сутолоки поднимались на борт, проходили в свои каюты первого и второго классов. Пассажиры третьего класса или просто – трюма – шли через вокзальный терминал, как правило, их багаж не ограничивался одним чемоданом либо баулом. Погрузка закончилась минут через сорок.

«Йоркшир» гудком простился с Францией. «Инглиш чэнэл» был спокоен и тёмен. Качка почти не чувствовалась. Однако, судя по звуку машины и винтов, течение давало о себе знать.

Последние полчаса Кудашев простоял на палубе. Ни ветра, ни дождя. Не ахти какой, но туман. Пароход помигивал габаритными огнями. Время от времени Ламанш оглашался то длинным гудком, то предупредительным «клохтаньем» корабельной сирены. Дважды по правому борту в тумане проплывали огни встречных судов. И вдруг – феерическое зрелище: пароходный прожектор осветил меловые скалы Дувра. Альбион. Англия!

Пассажирам расслабиться не дали:

– Леди и джентльмены! Месье э дамс! Просим не задерживаться, не забывать свои вещи. Экспресс «Чатамской железной дороги» на линии «Дувр – вокзал «Виктория» Лондона» ждет вас. Следующая станция – «вокзал Виктория».

Пустой коридор таможенного контроля миновали без досмотра. В паспорта была внесена отметка еще в поезде на линии «Париж-Кале». Таможенная служба работала с третьим классом.

– «Хорошо быть в Англии джентльменом!», – подумал Кудашев.

Сто тридцать километров от Дувра до Лондона экспресс прошел за час сорок. На больших электрических часах вокзала «Виктория» –  час сорок семь ночи.

Ого, уже четырнадцатое марта!

Сам себя поздравил: «С прибытием, Александр Георгиевич!».

*****

15 марта 1912 года. Лондон.

Профессор канадского университета Торонто, что в провинции Онтарио, подданный Британской Короны, рожденный в семье иммигрантов из Белой Руси, доктор биологии Джон Котович  встретился со своим родственником Саймоном Котович ровно в полдень на Трафальгарской площади.

Старались не привлекать к себе внимания. К Трафальгарской колонне – памятнику адмиралу лорду Нельсону не выходили, высматривали друг друга издалека. Саймон делал вид, что читает «Таймс», прислонившись к стене  Церкви Святого Мартина «что в полях» – St Martin-in-the-Fields. Джон – покуривая сэкономленную «Гавану» под аркой Адмиралтейства.

Джон Котович, как по рангу и полагалось, узнал Саймона первый. Небрежной походкой подвыпившего нувориша прошел мимо. Обращения к себе не услышал. Вернулся. Саймон закрыл лицо газетой. Джон тростью нажал Саймону на штиблет. Саймон опустил «Таймс». На него в упор смотрел сквозь очки тёмно-зелёного стекла в золотой оправе солидный господин без усов, но при бакенбардах, с большой сигарой в крепких зубах.

 – Пуркуа… – с досадой начал Саймон Котович на французском.

– Гуд афтенун, сэр Котович! – тихо перебил его солидный господин на английском. И продолжил по-русски почти на ухо: – Здравствуйте, Владимир Михайлович! Как доехали, без происшествий?

Сделали круг по периметру площади. Поговорили. На них не обращали внимания. В стеклах витрин рассматривали сами себя.

Парижский негативный опыт с переодеванием явно пошел на пользу. Теперь оба выглядели как типичные лондонские «джентри» – аристократы среднего звена, зарабатывающие на жизнь собственным трудом, не связанным с физическими нагрузками. То ли стряпчие, то ли… Но явно требующие обращения «сэр», а не «мистер»!

Оба, как сговорились, в темно-синих сюртуках до колен, черных узких брюках со штрипками, белых сорочках с пристёгнутыми округлыми воротниками и манжетами, в черных фетровых полуцилиндрах, добротной обуви.

Обедали в пабе «Сильвер Кросс». Сделали заказ подошедшему официанту. Джон Котович  назвал молодого человека в белом переднике просто «мальчиком» – «boy».

– Waiter, sir, – вежливо поправил его официант. Передал заказ бармену.

– Проблемы? – спросил у официанта бармен.

– Нет, сэр, просто это канадцы. Говорят на смеси английского и французского. Мы не сразу друг друга поняли.

Бармен успокоился.

«Уейтер» подал на столик батон белого хлеба, салфетки и приборы. Принес две высокие оловянные кружки черного пива с густой кремовой пенкой.

– Мы не заказывали, – начал было Саймон.

– Оставь, – хлопнул его по колену Джон. – Это паб.

Пиво одобрили. Но мясо в соусе показалось подозрительным. Гарниром послужил нечищеный мелкий вареный картофель в «мундире». Изумились оба. Саймон отодвинул тарелку.

– Не ешьте, Джон. Все давно прокисло. Это Англия. Здесь есть не умеют. В следующий раз заказываем просто бифштекс. И то нужно брать на контроль приготовление. Я терпеть не могу живой крови!

Расплатились, вышли. Пешком прогулялись до Британского музея. Языком общения волей-неволей стали оба языка – и французский, и английский. На русском Джон запретил разговаривать. В трудную минуту помогали жесты.

– У нас – месяц на адаптацию, – Джон Котович в десятый раз наставлял Саймона. – Задача первая – войти в языковую и этническую среду, чувствовать себя в ней комфортно, не вызывая подозрения у окружающих. Соответствовать легенде. Без личных обид, всегда помните, кто вы: бедный родственник профессора Джона Котович. Не лакей, но его лаборант, фотограф, писарь, посыльный.  Человек не светский. Вас и замечать никто не будет. На «территории» наймем и грума, и повара, и слугу.

Саймон слушал, время от времени переспрашивал, но на каждые три-четыре фразы Джона многозначительно кивал головой и выдавал как истинный англичанин своё «йес!».

Джон Котович продолжал:

– Здесь, в самом Лондоне пробудем неделю. Ваши занятия: библиотеки, книжные магазины. Сбор информации по новинкам фототехники, фотоматериалов, технологии производства для целей макрофотографирования. Прикрытие – фотографирование клещей в научных целях. Реально – в оперативных целях носителем корреспонденции станет микрофотография. Второе, попытайтесь изучить все научно-технические новинки в области телеграфирования. Только не фиксируйте этот интерес в библиотеках! Запрещено. Лучше покупайте в магазинах и журналы, и книги. Не подойдет – в Темзу!

– Вопрос можно?

– Слушаю.

– Через неделю уже в Глазго едем?

– Я намечу маршрут. Прокатимся по Англии, чтобы в Лондоне не примелькаться. Поживем по три-четыре дня в городах и городишках, пообщаемся с народом. Английский свой улучшим! Мне тоже много работы. И книги по биологии на английском нужны, читать много придется, запоминать… Правда, уже сейчас девятый том Брема могу на память пересказать. Насекомые. И клещи – самые из них отвратительные!

– В таком случае, можно – просьбу?

– Слушаю.

– Не хотите в Колчестер съездить?! Нам же все равно, где с народом общаться, в жизнь английскую вживаться. А мне больно интересно на бронзового «Хампти-Дампти» посмотреть, если он сохранился. Я карту знаю – Колчестер в стороне от дороги на Глазго, но не далеко. Нам в вину не поставят.

Джон Котович прищурился:

– В Колчестер, говорите... Нужно подумать. Можно и в Колчестер!

Расстались, чтобы встретиться через день. Саймон Котович устроился в номере частного пансиона на Лидденхолл-Стрит в районе Тауэра, а Джон – в номере гостиницы «Кинг Кросс» рядом с одноименным вокзалом.

*****

В Библиотеке Британского музея информацию о Колчестере заказывать не пришлось. Все двадцать девять томов «Энциклопедии Британника или Словаря искусств и наук» издания 1911 года, отпечатанные в Эдинбурге «Обществом шотландских джентльменов», сверкали золотым тиснением по черной коже в свободном доступе.

Саймон Котович легко нашел требуемую статью.

*****

Документ № 48.

ИЗВЛЕЧЕНИЕ:

«Колчестер – Colchester, это город в графстве Эссекс, Англии, в 56 милях на  северо-восток от Лондона.

Стоит на месте древнейшего города Камулодунума 25 века до Рождества Христова кельтского племени триновантов, располагавшегося на южном береге реки Кольн.

В 43 году нашей эры император Клавдий, предпринявший повторное завоевание Британии Римом, занял Камулодунум. Римская крепость быстро обрасла населением, образовалась колония, разрастался новый город – Кельн Клаудиа Виктрисенсис. В нем же на территории Британии был построен первый римский храм Божественного Клавдия…

… Город был разрушен антиримским восстанием Боудики. Несмотря на то, что восстание было подавлено Наместником в Британии Светонием Паулином, столица колонии была перемещена в Лондиниум – Лондон. Однако, потерявший свою былую политическую значимость Камулодунум продолжал существовать как римское поселение, центр производства кирпичей, керамики и виноделия.

Ненниус – Nennius, хроникер восьмого века, упоминает о городе Колун – Colun, в списке 30 важнейших городов Британии.

Существуют предположения, что легендарный Камелот – Camelot, столица короля Артура и рацарей Круглого стола, в золотой век Британии, как воспевали его трубадуры, и является Колчестером. С вторжением в Британию англосаксов Камулодунум был практически стерт с лица земли. Еще можно увидеть часть старой римской крепости, да древние мощные каменные фундаменты, на которых стоят некоторые замки и соборы раннего средневековья.

Занятый саксами город был назван Кольн Честер - Colne Ceaster - колония римлян, что в конечном итоге преобразовалось в Колчестер.

В IX веке город взят викингами. В 920 им правил король Эссекса Эдуард Старый. В XI веке на руинах римского храма Божественного Клавдия норманны построили Замок Колчестер…

Город превратился в один из самых процветающих в Англии с массовой эмиграцией ткачей из Фландрии, спасающихся от ужасов испанской инквизиции. Площадь центра города по сегодняшний день носит название Голландского квартала. Многие здания построены еще в эпоху Тюдоров.

В 1648 году во время Второй Английской Гражданской войны, армия, сохранившая верность Короне, под командованием сэра Шарля Лукаса и сэра Хеорхе Лисле, обороняла Колчестер. Парламентская армия Оливера Кромвеля под командованием сэра Томаса Фаирфакса и Анри Иретона держала город в осаде, неоднократно пытаясь взять его штурмом в течение одиннадцати с половиной недель. Роялисты сдались в конце лета, и командование побежденной армии было заключено в Замок Колчестер»…

«Энциклопедия Британника или  Словарь искусств и наук». 1911. «Общество шотландских джентльменов».

– «И это все?» – с досадой подумал Саймон Котович-Гагринский, прочитав статью. Его воображение только разыгралось. – «Эх! Побывать в Италии, но не увидеть Колоссеума… Побывать во Франции, и не сходить в Оперу… Быть в Англии, и так и не повидать ни одной настоящей средневековой крепости! А ведь это город короля Артура и рыцарей Круглого стола! Будем в Персии, так ни в одну мечеть не войти, на минарет не подняться. А к дворцам и на выстрел не подпустят. Будут там мне унавоженные каравансараи и хвосты шелудивых ослов с блохами и клещами! Жара и малярия с энцефалитом, змеями и скорпионами. Разведчики…».

– «И это все?» – с досадой подумал Джон Котович-Кудашев, выслушав Гагринского. – «Не густо. Неужели в Главном Управлении Генерального Штаба назвали операцию «Колчестер», наугад ткнув пальцем в карту Юнайтед Кингдом? Как правило, за таким названием скрывается аллегория – легенда, древнегреческий миф… И, в данном случае, само собой напрашивается аналогия. Мы имеем легенду или исторический факт: враги не смогли взять укрепленный город штурмом и осадой силами целой армии. Но город был взят предательством собственного горожанина либо диверсией засланного «круглоголового» по имени Одноглазый Джек Томпсон. Подвиг это или предательство – для Джека Томпсона без разницы. Если существуют документы с его именем, значит, были и суд, и приговор, и казнь. И позор на его имя – во веки вечные. Документы схоронены, а песенка пошла гулять по свету. Так-то. Ах, Кудашев! Неужели тебе в Исфахане предстоит совершить нечто подобное? И используют тебя «в тёмную», как наивного Илью Безведерникова?! Стоп, Кудашев. Не имеешь права делать подобные выводы. Слышал же – история Колчестера, древнего как Рим, города очень даже многостранична. Возможно, существует и иная аналогия! Вот, съездим, денек, другой погуляем, с умными людьми поговорим, своими глазами на город посмотрим, своими руками «Хампти-Дампти» потрогаем. На месте разберемся».

А вслух сказал:

– Вот два билета на завтра, Саймон. В восемь ноль ноль с железнодорожного вокзала «Лондон Ливерпуль-Стрит» – «London Liverpool Street» отправляемся в графство Эссекс, в Колчестер. Сорок девять километров. Ехать всего полчаса. Срок командировки двое суток. Не опоздайте!

Саймон расцвел, как чайная роза. Покраснел, как девушка. Не удержался:

– Спасибо, Александр Георгиевич! Спасибо. Вам и самому понравится. Будет что вспомнить!

ГЛАВА   7.

В Царском Селе. Мнение Военного министра Сухомлинова. Как понимать "Уволен условно"? Шпионство в Законе. Приключение в Колчестере.

7 января 1912 г.

Санкт-Петербург. Царское село. Малая приёмная Государя Императора.

На приеме у  Его Императорского Величества Николая Второго Александровича Романова двое –  Начальник Генерального штаба генерал от кавалерии Яков Григорьевич Жилинский и Военный министр  генерал от кавалерии Владимир Александрович Сухомлинов, член Государственного Совета.

Протокол совещания ведет дежурный флигель-адъютант Его Величества полковник Александр Николаевич Эристави. Бесшумно стенографирует простым карандашом: государь не любит скрипа перьев, тем более – стука пишущей машинки.

Начальник Генерального штаба генерал от кавалерии Яков Григорьевич Жилинский заканчивает свой доклад:

– Штаб Кавказского военного округа ведет разведку на обширнейшей территории согласно Приказам, изданным шестьдесят лет назад. Что включает всю азиатскую Турцию и, прилегающие к ней и к Кавказу, области Персии. Генеральный штаб признает уже эту задачу практически невыполнимой для штаба округа.

В новых экономических условиях двадцатого века следует учитывать смену приоритетов государственных интересов на мировой арене. Новым желанным эльдорадо для конкистадоров Американских Штатов, Англии и Германии стали нефтяные месторождения.

Спрос на нефть обоснован. Существующие на сегодняшний день корабли военно-морских флотов всех стран, почитающих себя державами морскими, подлежат технической реконструкции – переводу с твердого топлива – угля на жидкое – нефть. С лихорадочной поспешностью строятся новые. Со стапелей верфи в Глазго за последние пять лет сошли шесть бронированных крейсеров типа скаут “Форвард”. Водоизмещение 2850 тонн, мощность паровых машин тройного расширения 15 тысяч лошадиных сил на жидком топливе, скорость хода 25,3 узла. Заложены и строятся шесть океанских крейсеров  типа «Сидней» водоизмещением 5400 т, мощность паровых турбин 25 тысяч лошадиных сил, скорость хода 25,6 узла; восемь единиц типа «Аретьюэа», четырнадцать единиц крейсеров типа “Каледон”… Не буду все перечислять, но весь новый надводный и подводный флот Великобритании через три-четыре года будет увеличен вдвое! И Германия не отстает от Англии ни на один узел! Весь мировой флот переводится с твердого топлива – угля на жидкое – нефть. Я не говорю об электростанциях, тяжелой промышленности, автомобилестроении и авиации. Сегодня на поставках нефти и нефтепродуктов в Европу более иных зарабатывает Америка – нефть Техаса и Мексики. Это дорого. Германия рвется к апшеронским месторождениям – Баку – руками Турции. Россия уже ведет необъявленную войну. Англии большой резон поощрить Германию в этом направлении!

Сложившаяся на сегодняшний день военно-политическая обстановка, реальное противостояние интересов трёх великих держав – России, Объединенного Королевства Великобритании и Германии, требует повышенного внимания Генерального штаба к территориям Персидского залива, находящимся под контролем Турции и ее союзника – Германии – с одной стороны, и Великобритании – с другой.

Запасы нефти в береговой зоне Персидского залива практически неограниченны. Британия намерена защищать эти нефтепромыслы всеми силами империи. Германия, в свою очередь, строительством турецкой железной дороги на Багдад и далее в Месопотамии рано или поздно попытается аннексировать у Британии нефтепромыслы, и в любом случае начать активно использовать побережье Персидского залива, подконтрольное Турции. Этот конфликт не может не иметь трагических последствий для России. Анализируя ситуацию, Генеральный штаб не исключает возможное изменение политики Германии и Великобритании в отношении России. Великобритании прямая выгода направить растущую военную мощь Германии против России. Тем самым не только снизить вероятность конфликта в Персидском заливе, но и заработать на продаже нефти Германии из собственных источников. Предусмотреть и быть готовым к любому развитию событий, это, прежде всего – иметь верную информацию. Пока, мы не имеем даже сведений об объемах нефтедобычи английских компаний. Именно в этих целях и разработана операция «Колчестер».

Генерал Жилинский закончил свое выступление и коротким кивком головы поклонился императору.

Николай Александрович взглянул на Военного министра.

Докладывает Сухомлинов:

– Ваше Императорское Величество! Работа военного агента-нелегала на территории союзного государства в мирное время  с задачей сбора военно-стратегической информации об этом государстве по законам Российской Империи – уголовное преступление «Измена» – императивная норма «Уголовного уложения», Высочайше утвержденного 22 марта 1903 года, глава IV «О государственной измене». В случае провала военного агента-нелегала, независимо от причин провала, пусть даже совершенно случайных,  независимо от  ущерба, нанесенного союзному государству, дипломатический скандал между Россией и Объединенным Королевством Великобритания неизбежен. Результатом такого, простите, пассажа, может коренным образом измениться внешняя политика нашего союзника.

Тем не менее, сбор информации не только о Германии, но и о Британии нами признан необходимым и целесообразным. В связи с выше изложенным, предлагаю: в целях полной конспирации совершенно секретной военной разведывательной экспедиции «Колчестер» и личной безопасности ротмистра Отдельного Корпуса жандармов Александра Георгиевича Кудашева, офицера для особых поручений 1-го квартирмейстерства Главного Управления Генерального Штаба, в случае непредвиденнойситуации провала операции,

предлагаю:

А). – уволить ротмистра Отдельного Корпуса жандармов Александра Георгиевича Кудашева в запас сроком на один год (условно).

В случае успешного выполнения операции «Колчестер»:

Б). – по факту постатейной проверки фактов исполнения условий операции и утверждения «Отчёта» в последующем полностью восстановить его в рядах Отдельного Корпуса жандармов с зачетом выслуги лет, проведенных в тайной разведывательной экспедиции.

Подобная практика в работе военных агентов-нелегалов существует много лет. Для примера: в 1906-м году военный агент есаул Очиров из селенгинских бурят, казак Забайкальского казачьего войска, был Высочайшим решением Вашего величества уволен в запас сроком на один год. Очиров был удостоен аудиенции  в Зимнем дворце.

– Помню, – кивнул головой Николай II. – Не помню только, чем закончилась экспедиция. Был восстановлен в чине есаул Очиров по окончанию экспедиции?

– К сожалению, лично есаул Очиров погиб в горах Тибета при невыясненных обстоятельствах. Однако, его группа поставленную задачу выполнила и возвратилась в Россию с положительным результатом, – вместо Сухомлинова ответил генерал Жилинский.

– Вспомнил, – улыбнулся Николай II. – В 1906-м году Британия еще не была связана с Россией военно-политическими союзом!

И, обращаясь непосредственно к Начальнику Генерального штаба, спросил:

– Как вы смотрите на практику условного увольнения военного агента, Яков Григорьевич?

– Простите, Ваше величество, как военный, я подчиняюсь решению своего вышестоящего командира.

– А почему, «простите»?

– Я не одобряю подобную практику «условных увольнений». Но повторяю, это моё частное мнение. Я подчиняюсь решению, принятому господином Военным министром.

Николай II заинтересовался незапланированным поворотом в совещании. Такое не каждый день услышишь. Единообразие мнений – не лучший критерий в напряженной интеллектуальной работе. Приказал:

– Прошу аргументировать!

– Извольте, Ваше величество. Военный агент-нелегал, осуществляющий свою деятельность вдали от своего Отечества, от родной земли, от своей семьи, на территории чуждой ему по культуре, климату, языку, вероисповеданию, под угрозой ежеминутного разоблачения, под угрозой допросов, мучительных пыток и смертной казни не должен быть лишён офицерского чина и военного звания, равно, как и, связанного с этим званием, понятия – офицерской чести. Именно честь русского офицера – гарант того, что военный агент в свой самый трудный час взойдет на эшафот, неся в своем сердце честь, не запятнанную предательством своего Отечества. Военный агент, лишенный, пусть «условно», своего чина, не может чувствовать себя человеком военной чести. В случае провала, заблаговременное «условное» лишение чина такого субъекта не спасет Россию от дипломатического скандала. А в случае его выдачи России, либо принудительной доставки предателя в Россию иным способом, ему, лишенному воинского чина, будет невозможно предъявить соответствующее обвинение. Ваше Императорское Величество! Не за себя прошу, за Россию. Откажите в увольнении, даже в «условном». Офицер при исполнении своего воинского долга связан с Россией не только религиозными либо моральными узами, но честью офицера и присягой. В трудную минуту у него не должно возникнуть сомнения в том, что этих уз не существует!

Николай II повернулся к Военному министру:

– Владимир Александрович! Что скажете? Есть резон изменить сложившуюся практику? Почему молчите? Вы либо не готовы к аудиенции, либо заранее предполагаете провал операции «Колчестер». Подстраховываетесь?!

Сухомлинова пробил холодный пот. Но старого кавалериста сбить с ног одним ударом было невозможно. Твердым, не дрогнувшим голосом ответил:

– Сложившуюся и проверенную годами практику заграничных командировок агентов-нелегалов изменять без взвешенного и всесторонне продуманного решения почитаю не возможным! Лица, имеющие иное мнение должны решить этот вопрос в установленном порядке, а не в нарушение субординации прямым обращением к Государю императору!

– Хорошо, – император начал подписывать бумаги. – Уточните, Владимир Александрович, каков бюджет операции?

– Двенадцать тысяч рублей на весь текущий год, Ваше императорское величество.

– Коковцев не даст и половину этой суммы, господин Военный министр. Я понимаю, на группу в четыре человека, на создание фельдъегерской связи от Шираза до Тегерана, на лабораторию,  и технические новинки телеграфно-телефонного оборудования, на представительские расходы, на установление нужных связей и общение с нужными лицами из колониальной элиты – суммы и втрое большей не хватит!

– Не извольте беспокоиться, Ваше императорское величество. Еще ни разу не было так, чтобы всем всего хватало. Кудашев выкрутится!

– Ротмистр Кудашев?

– Да, начальник группы, военный агент.

– Военный? Я только что подписал указ об его увольнении! Решите, в конце концов, у себя эту проблему, и не делайте из своего императора третейского судью! Только ответьте, что означают буквы и цифры возле фамилии Кудашева – "Эйч Дабл ю 1" –HW-1?

– Номер ротмистра Кудашева, как военного агента в нашей картотеке, он же псевдоним и позывной для телеграфных сообщений! – ответил Жилинский.

– Вот как. Вы что, отказались от практики живых имён-псевдонимов?

– Никак нет, Ваше императорское величество! Это аббревиатура латиницей на русском читается как «Хиндустанский волк», – пояснил Сухомлинов.

– А почему – «Колчестер»? – Император последний раз глянул на папку, передавая её Военному министру.

– Воля случая, – поясгил Сухомлинов. – Просто ткнули карандашом в карту Англии, попали на Колчестер в графстве Эссекс. Мы решили отказаться от сложившейся практики давать операциям наименования по мифам Эллады. Подобные аллегории могут способствовать преждевременной дешифровке целей и задач операции, Ваше величество.

Аудиенция была окончена. Император прощался со своими генералами объятием с царским поцелуем в бороду каждому. Когда за ними закрылась дверь, из другой, ведущей в кордегардию флигель-адъютантов, вышла Государыня императрица России Александра Федоровна.

– Ах, Ники!– она слегка попеняла мужу. – У тебя просто талант обижать своих самых верных и преданных подданных! Владимир Александрович Сухомлинов – редчайшее исключение из твоего военного окружение – людей грубых, бездарных, бесталанных… Вспомни, что сказал о нём наш кузен Вилли? Кайзер посетовал, что у него самого нет такого военного министра!

– Аликс, душа моя! – император поцеловал супругу. – Сухомлинову грех на меня жаловаться. Но… военная среда, не детская комната для игр. В общении всегда присутствует некая суровость. Он не в обиде.

– Не в обиде? Боюсь, и ты сам, и мы вместе с тобой должны будем обижаться только на свою собственную недальновидность в принятых решениях. Нас опять толкают в объятия «британского льва»! А у России еще не зажили «севастопольские раны». Когда Англия была России другом? Когда разрушила ее союз с Францией и коалицией европейских государств, спровоцировав французское нашествие 1812 года?..

Так, под нежное воркование августейшей супруги император и удалился из приемной на домашнюю половину. Рабочий день был окончен. Можно расслабиться в кругу семьи, пообедать, проявить набравшиеся с последней прогулки фотопластинки, поиграть в лото…

*****

За два дня до намеченного отъезда из Асхабада ротмистр Отдельного корпуса жандармов Александр Георгиевич Кудашев получил от подполковника Калинина для ознакомления выписку из Приказа по Управлению 1-го квартирмейстерства Генерального Штаба об увольнении с военной службы. Без объяснения причин. «Условно», – пояснил подполковник Калинин, – «По возвращению будете восстановлены и в должности, и в чине. Получите денежную компенсацию. Появятся новые возможности для карьерного роста. Не волнуйтесь, согласовано на самом высоком уровне!»…

Это был удар под дых. Земля ушла из-под ног. Даже в маньчжурском бараке военнопленных поручик Кудашев знал и ощущал себя русским офицером, за плечами которого могучая прекрасная и родная Россия, мать-родина. И Россия не обманула ожиданий военнопленных. Японцы получили выкуп русским золотом за каждого освобожденного ими военнопленного. Россия не бросила своих детей на произвол судьбы.

А как быть теперь Кудашеву? Как сказать Леночке? Что сказать Дзебоеву? Ничего не понятно. Ничего не известно. Впереди – тьма!

Так и уехал.

Правда, в день отъезда Калинин выдал командировочные и прогонные. Деньги Кудашев получил и золотом, и бумажками, как российскими, так и французскими, и английскими. В Персии, сказал Калинин, установят связь, без туманов не оставят. Но в десятый раз предупредил: под страхом военного трибунала Кудашев не имеет права без письменного разрешения, его, Калинина, выходить на связь ни с Леночкой, ни с Дзебоевым, ни с кем бы то ни было! А в случае, если от них пройдет информация о Кудашеве, то и они будут привлечены к уголовной ответственности. Нет Кудашева. Нет. Умер Кудашев для всех. По крайней мере на календарный год. Условно. Вот так! Здесь не шутят…

Знал бы Кудашев, что уже в марте его Елена Сергеевна попытается получить жалованье мужа по оставленной им доверенности, но даже полковник Дзебоев не смог самостоятельно выйти на Калинина. Связавшись с Джунковским, выяснил, что ротмистр Кудашев уволен с военной службы и снят со всех видов довольствия.

Кудашева Александра Георгиевича больше в поле зрения его родных и близких не было.

Елена Сергеевна Найдёнова, так и не сменившая паспорт на имя Кудашевой, осталась без средств к существованию. Ближе к пасхе из Красноводска приехал вахмистр Сурков, привез деньги – арендную плату за сданный жильцам родительский дом. Пояснил, что дважды отправлял деньги почтой на имя Кудашева, но они возвращались обратно, с пометкой на извещении – «адресат выбыл». Пообщавшись с Дзебоевым, понял, в чем дело, обещал высылать деньги на имя Елены Сергеевны.

Татьяна Андреевна Баранова, получив от Максима Аверьяновича первого января последние два письма, более известий ни от него самого, ни о нём – не имела. Полковник Дзебоев сказал коротко: полковник Баранов пропал без вести при выполнении боевого задания в горах Персидского Курдистана. Есть надежда, что жив, но в плену. Военнослужащий такого ранга, как Баранов, имеет шанс пережить войну в плену. Есть надежда. Самого командира Первого Таманского казачьего полка, в своей основной части передислоцированного из Кеши в Табриз, Татьяна Андреевна так больше и не встретила.  Старые друзья, так любившие щедрые застолья  в доме Барановых, не появлялись. Финансовая служба гарнизона в выплате жалованья за отсутствующего полковника Баранова его супруге отказала. Сказали, «Если жив, получите за все время, все что положено. Если погиб – только ту часть, что не выдана по день смерти». Утешили, называется.

Женщины, оставшиеся без мужей, почувствовали себя снова девочками-сиротами, потерявшими своих отцов. Вот когда по-настоящему оценили принятое в своё время решение работать, а не числиться просто «офицерскими жёнами». Долго подсчитывать доходы не пришлось. Фельдшерица Татьяна Андреевна Баранова имела жалованье в сорок пять рублей в месяц. Сестра милосердия Елена Сергеевна Найдёнова – тридцать пять. Плюс – питание за счет больницы в служебное время. И то хорошо.

Полковник Дзебоев расплатился с госпожой Осиповой и отказался от квартиры, снимаемой для Кудашева. Со своего жалованья помогал Барановой и Найдёновой как мог и чем мог. С каждым днем ему становилось все хуже. «Ишемическая болезнь сердца», поставил диагноз главный врач Красного Креста Агапьев. Рекомендовал покой, пятигорские воды. Потекли серые будни, пахнущие валерьянкой. Мечтал об одном – чтобы вернулись Баранов и Кудашев… и привезли с собой его сына… Чермен, мальчик мой! Где  ты?...

*****

Документ № 49.

Шпионство.

Шпионство (юридич.) — Ш. вообще — выдача военных тайн или сообщение сведений о них иностранному правительству.

Различают Ш. в военное время и в мирное.

Ш. в военное время со стороны собственных подданных государства входит в общее понятие военной измены (см.).

Под Ш. неприятельским разумеется тайное проникновение в район расположения враждебной армии с целью собирания сведений. Не удовлетворяя признакам открытого врага, неприятельский шпион лишается покровительства законов войны и, в случае захвата, не считается военнопленным, а подлежит суду и наказанию за совершенные им действия.

На Брюссельской конференции 1874 г. предлагалось подвергать неприятельских шпионов смертной казни без суда, но предложение это принято не было.

На той же конференции установлены признаки Ш.: собирание сведений о враждебной армии и скрытность действий.

Непременным условием наказуемости неприятельских шпионов считается захват во время совершения ими преступного действия и вообще до возвращения их к своей армии. В последнее время особенный интерес возбудил вопрос о Ш. в мирное время.

Одинаково опасный для всех призрак европейской войны заставляет государства зорко следить за военными предположениями соседей и за состоянием их вооруженных сил, и в то же время тщательно оберегать тайну своих предположений, скрывать планы обороны, технические усовершенствования средств нападения и защиты и т. п.

Отсюда поощрение Ш., поскольку оно касается чужих армий, и суровое преследование его, когда оно касается своей. Чем более государства отдаляются от практического осуществления идеи разоружения, тем более растет спрос на шпионов в мирное время. Постоянно обнаруживаются новые формы Ш…

…В России Уложение о наказаниях изд. 1885 г. предусматривало лишь сообщение невраждебным державам планов крепостей, гаваней, портов, арсеналов и опубликование их без дозволения правительства; о Ш. в тесном смысле, т. е. в смысле деятельности, направленной на разведывание и собирание военных секретов, не упоминалось. Этот пробел пополнен законом 1892 г., вошедшим в существенных частях в уголовное уложение 1903 г. (ст. 111, 112 и 113). Наказание за Ш. повышено со ссылки на поселение до каторжных работ. В отношении военнослужащих 11 февраля 1903 г. Высочайше утвержден особый закон, установивший усиленную ответственность за все случаи Ш. в мирное время и в частности назначивший смертную казнь за сообщение правительству или агенту иностранной державы или опубликование вверенных по службе или полученных по служебному положению плана, рисунка или сведения, если виновный не мог не видеть, что деяние его "должно было или могло иметь особо вредные для внешней безопасности России последствия".

Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. — С.-Пб.: Брокгауз-Ефрон. 1890—1907.

*****

18 марта 1912 года.

Графство Эссекс. Колчестер.

Не на ровной поляне расположился знаменитый город. Оно и понятно. В век меча и копья любое укрепление строилось на возвышенности. У обороняюшихся по сравнению с нападающими при взаимном равном соотношении сил всегда в таком случае преимущество. Сверху и виднее вокруг, и стрела вниз летит и с большей убойной силой, и далече, чем снизу вверх. Вот и железнодорожная станция стоит на возвышенности, на Северном Холме. От станции вниз в город змеится улица с тем же названием.

Вышли, огляделись. Ни такси, ни свободного кэба. Нет, так нет. И пешком не в тягость. Благо, солидным багажом обзавестись не успели. Вниз – не вверх.

Погода хороша. Прохладно, утром был весенний заморозок. Пришлось в пальто. Но вышло солнышко, и небо своей синевой порадовало.

Город, как на ладони. Сказочный город. Такой чистоты и ухоженности домов и улиц во Франции не видели. Не в упрек будь сказано, что уж родную сторонушку с Альбионом сравнивать. Не высок город, как и Асхабад, в один-два этажа. Дома ладные. По-английски, чуть пониже общепринятых в Европе. И комнаты поменьше. Но, что внутри, что снаружи – как рождественские игрушки!

Кудашев впервые видел жилые дома, выкрашенные в яркие цвета – желтый, оранжевый, синий, а то и в два и в три цвета одновременно. На глазах маляры работают. Пора исправить то, что непогода напортить успела. Зима закончилась, трава изумрудная поднимается, цветут флоксы, подснежники… А вот, совершенно черные стены дома. Правда, наличники окон белые, парадное крыльцо сверкает зеленью, а дверь и крыша полыхают багрянцем!

Есть дома и без цветной штукатурки. Солнышко играет на гладких гранях калёного кирпича. И здесь чудо: кирпичики-то не одного цвета. Сколько здесь оттенков красного, бордового, темно-коричневого и оранжевого! И целый дом сложен из них, расположенных по цветам вроде бы хаотично на первый взгляд, а приглядишься – поймёшь задуманную мастерами гармонию. Словно дивный сад пред тобою, а не кирпичная стена!

Идут мимо диковинного дома. Из солидного елового бруса каркас, не скрываясь, выступает наружу. Вертикальные брусья перекрыты горизонтальными. Для прочности скреплены косыми балками. Так, что кажется – дом из треугольников собран. Это понятно знающему геометрию. Треугольник – фигура жесткая. Пространство между брусьями заполнено кирпичной кладкой и оштукатурено. Брусья черного цвета, штукатурка белая. Крыша красной черепицей крыта. И с той же чудинкой – будто нет двух черепиц одинакового тона. И ни один дом на другой не похож. Либо треугольнички разной формы, либо этажи в разный цвет выкрашены. Красота!

– Как тебе? – спросил Джон Котович Саймона.

– Фахверкхауз! – ответил Саймон.

Кудашев не понял.

– Фахверк, – продолжил Саймон. – Архитектурный стиль такой. Так немцы строят. В Польше был, видел. Я не думал, что и в Англии этот стиль в почёте.

Джон Котович махнул рукой, остановил встречный кэб. Кэбмен развернул лошадей. Сели, поехали.

– Гуд афтенун, господа! Вас сразу в отель, или сделаем круг по городу?

Кудашев описал в воздухе окружность набалдашником своей трости.

Кэбмен  понял знак как руководство к действию. Не оборачиваясь на пассажиров, комментировал достопримечательности хорошо поставленным голосом.

– «Вот это английский!», – с восхищением подумал Джон Котович.

– «Мне так никогда не научиться!», – с завистью подумал Саймон.

– Йяяяху! – кэбмен обогнал замешкавшийся на перекрестке автомобиль. – Не спите, мои девочки. Дженни, не озорничай! Ненси, не ленись!

И, уже явно обращаясь к своим пассажирам:

– Мы едем по Голландскому кварталу. В семнадцатом веке голландские ткачи, бежавшие от ужасов испанских мародёров, осели в Колчестере. Обратите внимание на окна первых этажей, господа! Это же размер современных витрин. За ними работали на своих станках ткачи. Им было нужно много света. На сегодняшний день еще осталось несколько мастеров, ткущих вручную на заказ ткани на флаги, штандарты, на орденские ленты. Это трудно, долго и дорого. Теперь не во всех этих домах живут ткачи. Но стиль остался. Второго такого в Англии не увидите.

Так, не спеша, за час объехали весь Колчестер. И увидели, и услышали много интересного. И общее представление в память впечаталось, и общие сведения приобрели зрительную форму. Теперь можно будет спокойно обойти город пешком.

Остановились у гостиницы «Ручей Красного Льва» на Верхней улице. Прописались, расположились. Оставили в своих комнатах чемоданы, пошли гулять. Пообедать решили на свежем воздухе. Хорошая погода располагала. А уж поужинать можно будет и в подвальчике «Красного Льва».

Прогуливаясь, пытались определить, где стояла сгоревшая Церковь Святой Марии, с колокольни которой осажденные вели огонь из «Хампти-Дампти». Определить периметр крепостных стен осажденного города… Церковь нашли, но только Святого Петра – St Peter's Church. За церковью смиренное тихое кладбище. Со святыми упокой! Пошли дальше. Издалека увидели башню в стиле барокко с часами.  Увы, это башня городской ратуши. Помпезна, красива, но не та.

Снова идем под гору. Довольно круто. Если у реки хорошенько пообедать – назад к «Красному Льву» пешком не подняться!

А народу, как в Лондоне. Колчестер не заштатный городишко! Много прохожих и проезжих в форме. Здесь и чиновники, и служащие дороги, моряки торговых судов и офицеры военно-морского флота, пехотных, артиллерийских полков. В цивильном – всех слоев населения, всех возрастов… Все куда-то спешат. Никто ни на кого не глазеет, не толкается. Громко не говорят. Изредка можно услышать: «Сорри, сорри!». Кто-то кого-то задел нечаянно и извинился. Рабочий люд тоже при деле. Кто-то что-то тащит, везет, несёт. Однако, как прилично все одеты. Нет ни одного в рванине, ни одного с рукой протянутой! Так о ком, все-таки, Диккенс писал? Где его трущобы?!

Следов Диккенса не отыскали. Зато Саймон обратил внимание Джона Котович на мемориальную доску на одном из домов: «Здесь жил и творил автор бессмертного «Робинзона Крузо» сэр Даниэль Дефо».

Вот и вышли к Замку Колчерскому! Саймон снова разочарован:

– Маленький какой!

Вроде все при нем: и ров с водой, и подъемный мост, и стены, и башни… Норманны строили на фундаменте римского храма императора Клавдия.

Кудашев на глаз прикинул рост мужчины, стоящего у ворот – метр восемьдесят. Это «мерка». В уме уложил умозрительную «мерку» на стену замка. Четыре с половиной «мерки». Умножил, получил восемь с одной десятой метра. Высота доброго двухэтажного дома.

Похлопал Гагринского по плечу:

 – Не огорчайся. В следующий раз в Эдинбург поедем. Там самые крутые горы, самые высокие шотландские замки. Строили серьезно. Всегда требовалась надежная защита. С севера – от норманнов, с юга – от английских королей. Читал сэра Вальтера Скотта?

– Читал. И судьба всех замков – из военных цитаделей и королевских апартаментов превращаться сначала в тюрьмы, а потом в музеи. Вот, и в этом были заключены защитники Колчестера. А сегодня – музей. Зайдем?

– Зайдем. Но сначала пообедаем.

Обедать зашли в таверну, которая так и называлась – «Замок» – «Castle».

Обеденный зал на десять столиков. Камин. Приглушённый огонь. Легкий дымок. Над огнем баранья тушка. Свежее мясо. Добрый запах. Заказали по куску жаркого. Официант принес хлеб, очищенную луковицу и кусок овечьего сыра. Спросил:

– Что будем пить?

– Чай, – сказал Джон Котович. – У меня язва…

Обед не пришлось долго ждать. Мясо понравилось. Овечий сыр не одобрили. В России армяне брынзу лучше делают. Расплатились. Не торопясь, пили чай. Молока не добавляли. На них не обращали внимания. Таверна потихоньку наполнялась не только голодными, но и страждущими. У камина началась словесная перебранка. Когда в камин влетела початая бутылка бренди, Котовичи незаметно покинули заведение.

– Нам только драки в кабаке не доставало, – сказал Джон. – И сам себе, и вам, Саймон, приказываю: никогда и ни при каких обстоятельствах не испытывать судьбу, не влезать ни в какие чужие проблемы, избегать конфликтов, публичной аффектации и прочее. Иначе до «территории» не доберемся. Это будет провалом операции. Нам нужно пройти оставшийся путь тихо и незаметно. Тенью!

Саймон послушно кивал головой. Он-то с детства терпеть не мог экстремальные ситуации.

В музей не попали. В ворота крепости медленно втягивалась большая группа девочек из какого-то закрытого пансиона. Экскурсия.

Пошли гулять. Медленно по дорожке белого песка обошли замок. За воротами парка – оплывшая от времени каменная стена римского укрепления, сквозь кладку которой кое-где пробивались изогнутые стебли кустарника. За стеной – река Кольн. Кэбмен говорил, река до сих пор славится своими устричными отмелями. Вернулись в Замковый парк. Под ноги с дуба рыжим пушистым клубочком соскочила белка. Встала на задние лапки, распушила роскошный хвост.

Саймон вынул из кармана кусок хлеба.

Кудашев улыбнулся.

– Ну, и что, – сказал Саймон. – Не приучили меня хлебом бросаться. Тем более за такие деньги!

Отдали хлеб белке. Пошли дальше. Вдруг Кудашев остановился. Потер от локтя до плеча левую руку. Побледнел.

– Что с вами, Александр Георгиевич? – шёпотом спросил Гагринский.

– Нехорошо мне. Руку дёргает. Перелом у меня здесь был с японской. Пулевое ранение. Ещё с девятьсот шестого. Давно не болела…

Вышли к пруду. Присели на свободную скамейку. На противоположной стороне на зелёной лужайке пикник. Несколько дам, много детей. На расстеленных по траве одеялах и скатертях миски, чашки, хлеб, фрукты… Детвора резвится. Мальчики играют в серсо, в крикет. Девочки с визгом носятся по лужайке, гоняют, как мальчишки ногами в белых чулочках и белых туфельках кожаный мяч…

– Хорошо здесь. Тепло стало, – Саймон снял пальто, фетровую шляпу, положил на скамейку. Подставил лицо солнышку, зажмурился.

Джон Котович последовал его примеру.

– Дорогой мой Саймон! – сказал он. – Действительно, хорошо. Так хорошо, что мне не по себе. Меня в Маньчжурии под пулями и в арестантском бараке будущее не так беспокоило, как сегодня в этом чудесном парке в замечательный день! Давайте, хорошенько запомним его и не будем гневить Всевышнего своими жалобами!

Саймон молчал. То ли уже задремал, как кот после сытного обеда, то ли просто устал от нравоучений своего старшего товарища.

Кудашев вгляделся в воду пруда. О! Пруд полон жизни. И бинокль не нужен, чтобы увидеть в прозрачной воде ленивую стайку жирнющих зеркальных карпов!

Карпами заинтересовался не только Кудашев.

От веселой компании играющих в мяч отделилась девочка лет шести-семи. Постояла у воды, вернулась к расстеленной скатерти, взяла с нее булку и начала кормить рыбок. Эта забава привлекла подруг. Рыбок захотели кормить многие, но хлеба на скатерти больше не оказалось. Первая девочка делиться своим хлебом с подругами не захотела. По берегу пруда отбежала на несколько шагов, отломила кусочек и бросила в воду. Было видно, как стайка карпов набросилась на хлеб, откусывая от него крошки, толкаясь и вспенивая хвостами воду. Подруги такой несправедливости не стерпели. Три из них просто накинулись на первую, с визгом пытаясь вырвать у нее из рук остатки булки.

Кудашев привстал, предчувствуя опасность водной стихии для увлеченных детей.

Через мгновение – отчаянный детский крик, громкий всплеск воды.

Подруги, пытавшиеся завладеть булкой, отпрянули от пруда к зеленой лужайке.

Первая девочка исчезла под водой.

Кудашев, не снимая ни сюртука, ни штиблет, уронив в пруд свои темные очки в золотой оправе, одним прыжком от скамейки ушел в воду. Вынырнул на средине пруда, огляделся и нырнул снова. Через несколько мгновений показался на поверхности уже у самого берега, прижимая девочку к груди левой рукой и удерживаясь на плаву правой. Выйти из пруда оказалось не простой задачей. Вокруг пруда – плотная толпа зевак. Леди и джентльмены, мужчины и женщины, дети и подростки… И ни одной протянутой руки.

Растолкав толпу, в воду прыгнул Гагринский. Одной рукой он чудом уцепился за какой-то корень, второй рукой принял девочку.

– Хенд! Хенд плиз, вашу мать! – страшным голосом кричал Гагринский на толпу.

Толпа раздалась. Кто-то силой пробивался к берегу.

Пожилой мужчина в черном атласном смокинге, на ходу обматывая левую руку белым шёлковым шарфом, бросился в пруд. Подхватил девочку. Второй конец шарфа в руках мужчины в кожаной куртке. Два джентльмена из толпы взялись за шарф. Рывок, и вытянули обоих. Девочку подхватили женщины. «Атласный смокинг» снова спрыгнул в воду. Гагринский подтолкнул к нему Кудашева. На беду – его левой рукой к добровольному спасателю. Кудашева вытянули на берег без сознания. «Атласный смокинг» намеревался спрыгнуть в воду в третий раз, но Гагринский удержал его фразой:

– Оунли скарф плиз, сэр!

Поймав конец шарфа выбрался из пруда.

На лужайке стоял «Роллс-Ройс». Кудашева уложили на заднее сиденье. Девочку, уже пришедшую в себя, держал на коленях пожилой господин в мокром и измазанном черной глиной атласном смокинге. Его цилиндр какое-то время плавал посреди пруда, а потом благополучно ушел на дно.

Гагринский в полной растерянности смотрел, как «Роллс-Ройс» увозит Кудашева. Кто-то тронул Гагринского за плечо. Обернулся. Перед ним офицер полиции.

– Инспектор Алдридж, сэр, – представился полицейский. – Семюэль Алдридж.

Гагринский оглянулся на свою скамейку. Увидел страшное. Молодой человек на глазах всего честного народа скатывал в узел оставленные Кудашевым и Гагринским пальто и шляпы. А в пальто, возможно, документы и деньги!

– Тзиф! Тзиф! – закричал Гагринский, указывая полицейскому на вора.

– Ноу проблем, сэр, – ответил инспектор Алдридж и поднес к губам свисток. За воротами парка послышался ответный булькающий свист. Через минуту два «бобби» уже волокли вора назад к скамейке.

Подъехал второй автомобиль – «Бентли». Алдридж пригласил Гагринского в салон. Гагринский про себя вспомнил, что он – Саймон Котович, канадец, ассистент профессора Джона Котович. Вовремя вспомнил. Как вспомнил и то, что крыл пассивную толпу русским матом! Съежился. Что теперь будет?

– Вам холодно? – спросил инспектор.

– Йес, оф кос!– ответил Саймон Котович.

– Скоро приедем, вам окажут помощь, сказал инспектор.

Минут через десять «Бентли» въехал в распахнутые позолоченные ворота и остановился рядом с «Роллс-Ройс» у мраморной лестницы роскошного особняка.

Дверца была открыта лакеем в синей униформе, богато отделанной золотым галуном. Второй лакей принял мокрого и холодного, как лёд, Саймона Котович в прогретое шерстяное одеяло.

Через минуту Саймон был раздет и опущен сквозь ароматную мыльную пену в горячую воду широкой мраморной ванны. Через двадцать минут, переодетый в белье и платье «достойное принца крови», как подумал Гагринский, Саймон Котович стоял у постели под бархатным балдахином, в которой лежал пришедший в себя профессор биологии из Канады сэр Джон Котович.

ГЛАВА   8.

Приключение в Колчестере. Георг Фальконер - отставной генерал, лорд и бизнесмен. Кое-что о самураях и "Буси-до". Как стреляют в белых голубей. Быть или не быть?!

 23 марта 1912 года. 9 утра.

Эссекс.

Родовое имение лорда Георга Фальконера в 12-ми милях от Колчестера.

 Кабинет лорда Фальконера, он же приемная, вполне соответствовал семейным традициям рода Фальконеров, вкусам и духу его хозяина. То, что сами англичане привыкли называть «викторианским стилем», какой-нибудь француз-насмешник назвал бы «имперско-колониальной эклектикой».

Стены обшиты морёным дубом. Узкие высокие окна. Фигурные кованые решётки. Цветные витражи восемнадцатого века работы венецианских стеклодувов, но в стиле раннего романского средневековья, иллюстрирующими сцены из царствования Короля Артура и рыцарей Круглого стола.

Тяжелая мебель черного дерева. Фландрия. Книжные и посудные шкафы сплошь покрыты резьбой на евангелические темы. У входной литой бронзовой двери два стальных рыцарских доспеха в полный рост. Стены увешаны не только английским оружием, но и варварским – от античных парфянских бронзовых кинжалов до сабель дамасской стали, от генуэзских арбалетов до австралийских бумерангов и африканских метательных железных ножей самой причудливой формы, часто с двумя, тремя лезвиями.

Портреты англосаксонских и шотландских предков запросто соседствовали со статуэтками полинезийских божков из тикового дерева, инкрустированных золотой и серебряной проволокой, а то и просто раковинами каури.

О камине, в котором мог бы поместиться взвод солдат, трудно сказать, был ли он действительно высечен из серого гранита в двенадцатом веке, или так постарались каменотёсы века девятнадцатого, но в ликах скульптур можно было угадать и короля Артура, и рельеф, изображающий битву при Катраэте между англосаксами и королями «Старого Севера», и портреты прекрасной королевы Гиневры и рыцаря Ланцелота.

Над камином – портрет основателя рода Фальконеров – ловчего и сокольничего Джона из Эссекса, хранителя фальконета его величества короля Англии Генриха Восьмого.

*****

 Кудашеву еще только предстоит увидеть это великолепие. Пошел пятый день как он и Гагринский на положении «выздоравливающих» и почетных гостей лорда Фальконера. Одежда Кудашева – три богатых халата. Первый – бордового панбархата с куньей меховой подкладкой, второй легкий китайский шёлковый с драконами, третий хлопчатобумажный банный. Два последних сменялись ежедневно. Вместо штиблет – две пары домашней обуви – простые шлёпанцы и вторые, серьезнее, тоже с куньим мехом.

Гагринского к Кудашеву не пускают. Видел его только раз. Гагринскому предоставлена комната для гостей где-то на чердаке дворца. Кормят на убой. Дают виски. Доктор прописал!

Доктор – не подарок. Спокоен, наблюдателен, методичен. Внимательно осмотрел обнаженного Кудашева. Шрамам на его теле не удивился, даже не спросил об их происхождении. Аккуратно пропальпировал. Вообще, простучал по своим двум пальцам левой руки, приложенным к телу, своим указательным пальцем правой, практически все, что было доступно. Кроме… глаз, конечно! Прописал покой, постельный режим, усиленное питание и модный порошок «аспирин»!

На простые вопросы , «Как девочка? Что с ней?», Кудашев ответа так и не получил.

Беспокоили собственные документы, оставленные в портмоне – паспорт и «Ригвест», размокшие, должно быть во внутреннем кармане сюртука… Беспокоил Гагринский. Как он? Что он мог рассказать о них самих? Как потом можно будет сопоставить их рассказы? Сделать выводы!

Каждый день приходил ливрейный мажордом. Вежливо осведомлялся о здоровье, спрашивал, не нужно ли чего. Кудашев заказал себе для чтения полное собрание сочинений Брема и свежие газеты. Много читал. О побеге даже не помышлял. Что будет, то и будет!

Гагринский был в таком же положении, только без медицинского наблюдения. Тоже заказал книг, в основном поэтов – Байрона, Данте, Шекспира. Большой англо-французский словарь. Читал вполголоса вслух. Ничего не боялся. Прыжок в одежде в ледяную воду пруда, вселил в него такие силы, о которых ранее Владимир Михайлович и мечтать не мог. Он чувствовал произошедшую в нем самом перемену. И был рад и горд этой перемене. Что будет дальше? Это пусть Кудашев думает, он начальник!

*****

На утреннем приеме у лорда Фальконера четверо: доктор медицины Эрнст Стюард, начальник Управления полиции графства Эссекс полковник Гарольд Эмрис и мажордом имения Франк. Вызова в кабинет они ожидают в библиотеке.

Первым отчитался мажордом:

– Счет от магазина обуви, счет от магазина готовой одежды, счет от модного дома. Чековая книжка на имя Джона Котович. Все, как ваша светлость приказывали – исполнено!

Лорд Фальконер подписал и вернул счета, убрал в стол чековую книжку.

Мажордом вышел.

Лорд звонком вызвал секретаря.

Молодой человек в черном сюртуке, застегнутом по горло глухим воротником, с пуговицами  в один ряд с гербом Фальконеров – «Сокол, Крест и Арбалет», торопливо убрал рукописный журнал в стол, закрыл ящик на ключ и только после этого быстрым шагом прошел в кабинет.

Лорд Фальконер приказал:

– Пригласите ко мне врача.

Секретарь  бесшумно вышел, заглянул в библиотеку:

– Сэр Стюард! Вас ждет лорд Фальконер!

Литая бронзовая дверь отворялась легко, закрывалась без стука.

Лорд Фальконер мало с кем здоровался за руку.

На приветствие врача только кивнул головой. Сразу спросил:

– Как у нас дела?

Доктор Стюард не обижался, перешел к делу:

– Необыкновенно здоровый и сильный человек, сэр! Его обморок в пруду мог быть спровоцирован двумя факторами. Первый: переохлаждение в студёной воде пруда. В ночь на восемнадцатое был заморозок. Второе: сильной фантомной болью в левой руке. Предположительно, несколько лет назад имел место перелом кости. В настоящее время нет оснований для беспокойства. Кость срослась правильно. Костный мозоль прощупывается. Возникшая боль «фантомна», призрачна. На состоянии здоровья не отражается. На руке имеется след от пули – два аккуратных круглых шрама размером в пенни. Возможно, это причина перелома. Несколько рваных шрамов на торсе, два на груди, один в районе правой лопатки, четвертый на бедре выше правого колена. Следов татуировок, ожогов, пороховых следов, родимых пятен на теле нет.

– Происхождение рваных шрамов? Следы осколочных ранений?

– Не могу утверждать. А вопросов, согласно вашей инструкции, я не задавал. Мне приходилось видеть и сшивать такие раны при железнодорожной катастрофе, сэр. Это все. В лечении наш пациент не нуждается.

– Благодарю вас, доктор Стюард! Давайте, подпишу счёт к оплате.

Доктор вышел.

В кабинет вошёл с дымящейся сигарой в руке, как с символом независимости, начальник Управления полиции графства Эссекс полковник Гарольд Эмрис.

В дверях его обогнал, неторопливо протрусил к камину и лег у ног хозяина черный, как вороново крыло, дог. Встретил полковника чуть приподнятой верхней губой: показал клыки.

Лорд Фальконер улыбнулся, почесал собаку за ушком, обратился к полковнику:

– Скажите, Гарольд, почему мой Тоби вас недолюбливает? Может, вы на меня что-нибудь замышляете?

– Оставьте, Джордж! Не приписывайте собаке достоинств, которых нет и у человека! Просто от меня воняет тюрьмой! Ни стирка, ни туалетная вода не помогают. Собака учует то, что человек не сможет… У меня всего два мундира, и нет отдельных мундиров для тюрьмы и для вашего дворца, сэр!

– В чем же дело, Гарольд! Сегодня же секретарь отвезет вас к моему портному, и у вас будет еще два мундира!

– Не откажусь, хоть и предпочел бы гонорар не в такой натуральной форме!

– Хотите виски, Гарольд? Помните, какой сегодня день?

– Еще бы, Джордж! Таким же утром двадцать семь лет назад мы стояли рядом на палубе транспорта, входившего в порт Калькутты…

– И уже вечером так же рядом лежали на окровавленной соломе в полевом лазарете. А ты плакал. Я спросил, тебе очень больно? А ты ответил: «я бы десять раз убил этого негодяя, который нанес мне рану в спину! Мне ее никому показать нельзя будет!»…

Крепко чокнулись бокалами, на четверть наполненными «скотчем». Опрокинули.

Полковник  Эмрис затянулся своей сигарой и выпустил в камин голубое колечко. Молча протянул лорду кожаную папку.

– Получили ответ на запрос, Эмрис? Так быстро?

– Телеграфом. За счет налогоплательщиков графства Эссекс, сэр. Читайте, сэр, там все ясно сказано.

Документ № 50.

Телеграмма. Наложенным платежом по требованию.

22 марта 1912 г.  14 часов по Гринвичу.

Отправитель: 119, GEORGE ST.,  Toronto, Ontario, Кanada. Торонто, Онтарио, Канада.

Получатель: Объединенное Королевство Великобритания, графство Эссекс, Колчестер, Управление полиции.

Справка.

Джон Котович, из семьи фермеров, иммигрантов из Белой Руси во втором поколении. Родился на ферме Котович близ канадского города Саутгемптон, что на озере Гурон. Отец с братьями возделывали землю, выращивали маис, занимались рыболовством. Зимой охотились на пушного зверя. Не поделили охотничьи угодья с индейским племенем чипевайан, погибли в зимнем лесу при невыясненных обстоятельствах. Мать и младшие брат и сестра погибли от голода. Четырнадцатилетнему Джону удалось добраться до Саутгемптона на Гуроне. Долго болел, год провел в церковном приюте. Учился. Показал себя прилежным учеником способным к наукам. Местный англиканский проповедник пристроил его по благотворительному цензу в лицей при университете Торонто штата Онтарио, который Джон Котович закончил с отличием, так же как впоследствии и факультет названного университета с дипломом магистра биологии. Защитил докторскую диссертацию по теме «Олений клещ северных лесов Канады». Числится профессором биологии вне штата с почасовой оплатой лекций. С пятнадцатого июня 1911 года по заявлению Джона Котович ему предоставлен отпуск для научной работы и полевых изысканий. В связи с некоторыми материальными и финансовыми трудностями, испытываемые в настоящее время, Университет не в состоянии финансировать научную работу Джона Котович, которая, безусловно, необходима человеческому сообществу вне зависимости от территорий, рас и вероисповеданий. Университетом выдан Джону Котович соответствующий направлению его работы «Ригвест» с просьбой – оказывать профессору посильную помощь.

 Подпись: Дэвид Фредерик Макферсон, исполняющий обязанности проректора университета, профессор биологии.

Секретарь Елизавета Ронинсон.

*****

Документ № 51.

Управление Полиции графства Эссекс. Колчестер.

22 марта 1912 г.