Отцы-основатели [Роберт Альберт Блох] (fb2) читать онлайн
Книга 460583 устарела и заменена на исправленную
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Роберт Блох ОТЦЫ-ОСНОВАТЕЛИ
Ранним утром, 4 июля 1776 года Томас Джефферсон выглянул в пустой Индепенденс-холл и закричал: — Айда, ребята! Горизонт чист! Когда он вошел в большую комнату, за ним проследовал Джон Хэнкок, нервно пыхтевший сигаретой. — Тэкс, — цыкнул зубом Джефферсон. — Курило свое брось, о'кей? Хочешь нас всех запалить, сморчок? — Прости, дружбан. — Хэнкок огляделся, потом обратился к человеку, шедшему сразу за ним: — Выкинь, а? Кругом — ни одной завалящей пепельницы. И зачем мы только вообще сюда приперлись. Нунцио? Третий нахмурился. — Не называй меня «Нунцио», — бросил он. — Чарльз Томсон я, усек? — Без базара, Чак. — Чарльз! — Третий двинул Хэнкока по ребрам. — Поправь парик! А то выглядишь, как девка, что в мамкины шмотки вырядилась… Джон Хэнкок пожал плечами. — Ну а ты что хотел? Ни покурить, ни присесть нормально — эти панталоны, боюсь, по шву разойдутся, если я в них сесть попробую. Томас Джефферсон повернулся к ним: — Сидеть не дам, — сообщил он. — С вас всего-то две вещи — росписи и рты на замке. А говорит пусть Бен — сечете? — Бен? — Бенджамин Франклин, чмо, — бросил Томас Джефферсон. — Кто-то сказал мое имя? — Низенький лысеющий толстяк вбежал к ним, поправляя на ходу пенсне с квадратными линзами, сползающее с переносицы. — Чего ты так долго? — спросил Джефферсон. — Шухер какой? — Никакого шухера, — ответил Франклин. — Все путём. Я просто заплутал тут слегка. Из-за этого мудацкого пенсне. Оно мне тень на плетень наводит. Я и забыл, что нужно его носить. — А нужно ли? — усомнился Джефферсон. — А вдруг кто-то что-то заподозрит? — Франклин оглядел товарищей поверх краев пенсне. — Скорее всего, и так что-то заподозрят — если ты не будешь делать то, что я тебе говорить буду. — Его взгляд скользнул по голым стенам комнаты. — Так, который час? Томас Джефферсон закатал оборки на рукаве и глянул на наручные часы. — Полвосьмого, — объявил он. — Уверен? — Перед нашим отбытием — сверился по радио. — Ну, тут-то ты можешь забыть о радио. До него еще много лет. И сними-ка эти часы — в карман спрячь. За такие вещички мы можем здорово поплатиться. Проблемы могут быть, сечешь? — Проблемы… — Джон Хэнкок возвел очи горе. — У меня их и так — хоть отбавляй! Взять хоть эти туфли. Они мне не по ноге — жмут, заразы! — Так, надел — носи с честью и рта не разевай, — приказал ему Бенджамин Франклин. — Хорошо бы было, чтоб ты побрился, босота. Хорошенькое дельце — президент Континентального Конгресса явится на историческую встречу небритый… — Ну забыл я, и что? Была б у меня бритва с собой — так ее тут даже воткнуть негде! — Ладно, уже без разницы. Главное — сидим тихо и держим в уме, кто мы на самом деле. Мистер Джефферсон, у вас Декларация с собой? Никто не ответил. Франклин встал вплотную к высокому детине в парике: — Джефферсон, это я к тебе обращаюсь. — Забыл, — застенчиво улыбнулся детина. — Смотри, впредь-то не забывай. Так где бумага? — Здесь, у меня в кармане. — Так, доставай. Мы должны сразу тут подписать, до чьего-либо прихода. Я рассчитываю, что они начнут собираться к восьми, не позднее. — К восьми? — Джефферсон вздохнул. — Ты что, хочешь сказать, что они тут так рано начинают работать? — Наши друзья в задней комнате выглядели так, будто всю ночь работали, — напомнил ему Франклин. — У них что, нет профсоюзных часов? — Нет, и ты это сейчас не говорил. — Франклин серьезно оглядел спутников. — Это касается всех вас. Следите за своими языками. Промах мы себе позволить не можем. — Тоже мне новость. — Чарльз Томсон взял пергамент у Джефферсона и развернул. — Осторожней с ним, — предупредил Франклин. — Расслабься, а? Я просто хочу посмотреть. Я таких штук никогда не видел. — Он взглянул на рукопись с любопытством. — Нет, ты только зацени этот почерк. Побуквенно выводил, что ли. — Разложив Декларацию на столе, он принялся читать, бормоча слова вслух. — «Когда в ходе человеческих событий является необходимость для одного народа порвать политические связи, соединявшие его с другим, и занять между земными державами отдельное и равноправное положение, на что ему предоставляется право самой природой и ее Творцом, то уважение к мнениям людей требует, чтобы он изложил причины, побуждающие его к такому отделению…» — мать моя, что это за шифр? Почему эти ребята не пишут на обычном английском? — Неважно. — Бен Франклин забрал у него свиток и подошел к столу. — Я собираюсь пересмотреть ее прямо сейчас. — Он порылся в ящике, находя свежий пергамент и гусиное перо. — Почерк скопировать, боюсь, не смогу, но вот от Конгресса отбрехаться сумею. Скажу им, что Джефферсон вносил последние изменения в спешке. Кстати, про спешку будет чистая правда. Он склонился над пустым пергаментом, еще раз пробежал глазами оригинальную декларацию. — Нужно сохранить стиль, — произнес он. — Очень нужно. Но самое главное — добавить новые положения в конце. Так, все молчат, никто мне не мешает. Мы — на самой важной стадии плана, улавливаете? В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь царапаньем пера Бенджамина Франклина. Джефферсон глядел ему через плечо, кивая время от времени. — Не забудь оговорить ту часть, где сказано, что я временно смогу рулить, — сказал он. — И упомяни про казначейство. Франклин нетерпеливо кивнул. — Все сделаю. Не возбухай попусту. — Как думаешь, они подпишут? — Конечно, подпишут. У них и выбора-то нет. Сразу же после той части, где сказано, что мы теперь независимое свободное государство, идет положение о временном правительстве. Это, кстати, тебе нужно было бы по-хорошему написать. — Ну ладно, как скажешь. Франклин закончил, откинулся на спинку кресла, ткнул в грудь Джефферсона пером. — Кашляни, — приказал он. Джефферсон кашлянул. — Еще раз. Громче. — Чего ради? — У тебя ларингит, — пояснил Франклин. — Запущенный случай. Поэтому ты и молчишь. Если кто-то что-то у тебя спросит — просто кашляй. Идет? — Идет. Я все равно не хочу ни с кем болтать. Франклин глянул на Хэнкока и Томсона. — Вы, двое — подписываете и мотаете удочки. Когда прибудет вся кодла, вы идете за кулисы. Я вам приплету какую-нибудь отмазку — это меньший риск, чем если кто-то вас прижмет и станет допытываться. Понятно? Двое мужчин кивнули. Франклин протянул им гусиное перо: — Вот. Вы, двое, должны подписать ее в первую очередь. Хэнкок поставил размашистую подпись. Уступил место Томсону. — Помни, ты — секретарь, — напутствовал того Франклин. Томсон робко обмакнул перо в чернила. — В чем дело, перо тебе неудобное? — Конечно, неудобное, — ответил Томсон. — И эти шмотки меня сейчас доконают. И никто из нас не знает, как надо говорить. Нам это не сойдет с рук, Мыслитель. Мы наделаем ошибок. Бенджамин Франклин встал. — Мы сделаем историю, — заявил он. — Просто следуй моим приказам — и все будет в порядке. — Он замер и поднял руку. — Выражаясь бессмертными словами самого Бенджамина Франклина — ну, то есть меня, — мы либо доболтаемся до единого мнения, либо будем поодиночке болтаться на виселице.В Филадельфии они долго болтались вместе — Сэмми, Нунцио, Мэш и Мыслитель Коцвинкл. Они фальшивомонетили, занимались мелким рэкетом, но в основном — мошенничали на ставках. Дела вообще пошли на лад, когда к ним подключился Мыслитель — он был настоящий дока по стряпыванию темных дел, со степенью, офисом и всем прочим. А самое забавное в нем было то, что у него имелась всамделишная регулярная юридическая практика, и он мог хорошо нажиться, не рискуя попасться на нарушении закона. Но он работал с ними — так уж была устроена его душа. — Объясняется все просто, — говорил он им. — Я не гордый. Согласен взяться за то, что само в руки идет. Супер-эго у меня нет. — Смолвил как Боженька — в этом был весь Мыслитель Коцвинкл. Хотя, в конце концов, именно из-за него они угодили в переплет. В начале все было хорошо. С его адвокатской конторой в качестве прикрытия не составляло труда выходить на крупную рыбу — не мелкоставочный рабочий класс, но серьезные игроки-воротилы. Их он направлял к Сэмми, Нунцио или Мэшу, и они обрабатывали клиентуру по высшему классу. Это приносило деньги. Большие деньги — такие, что им впору самим было становиться крупными рыбами. Комбинируя умную игру с разумным жульем, они могли бросить вызов самому Микки Тарантино. И они бросили — кто бы не рискнул? На проверенных лошадках — все должно было пройти тип-топ, но почему-то не прошло, и они подсели на долг в двадцать тысяч. Микки Тарантино знай себе улыбался, но улыбка сползла с его рожи, когда Сэмми пошел к нему и сказал, что им нужно время на то, чтобы выплатить долг. — Какого черта? — спросил Микки. — Вы, ребята, по уши в клиентах. Все богатые лошки бегут к вам делать ставочки. — Но с каждой ставочки — да по прибавочке, — сознался Сэмми. — У нас ведь куча внештатных сотрудников, у которых тоже своя доля. Нерадивые жокеи, вандалы, «рыжие» — все тоже хотят есть. А мы хотим не просто есть, а жрать от пуза. Тут не накопишь. Извини, но прямо сейчас денег нет. Надо как-то достать. — Вот именно, — сообщил сухо Микки Тарантино. — Даю срок до завтрашнего утра. Мне без разницы, где вы возьмете бабки — хоть на Поле Чудес вырастите, — но к завтрашнему утру они должны быть у меня на столе. Сэмми ничего не осталось, как только вернуться в офис Мыслителя Коцвинкла и поведать горячие в прямом смысле слова новости. У Мыслителя тоже нашлось известие. — Не только Микки Тарантино думает, что мы зажрались. Дядя Сэм держит руку на нашем пульсе. Введен какой-то новый налог на контору. Повышенный. — Повышенный! — взвыл Сэмми. — Шикарно! Микки Тарантино припер спереди, налоговики — сзади. Что делать-то? — Я предлагаю потрясти наших клиентов, — ответил Мыслитель. — Найти какого-нибудь проштрафившегося вкладчика и попросить нас проспонсировать. Сэмми вызвал Нунцио и Мэша, и они пошли трясти. Вечером весь их бедный улов лег на стол в конторе. — Три тысячи! — фыркнул Сэмми. — Три жалких куска! — Это что, все? — Мыслитель был удивлен. — Я думал, побольше выйдет. — Конечно, должно было выйти побольше. Если считать оправдания, обещания и закладки. Но вот — все, что есть по факту. Три жалких куска. — Как насчет Коббета? — спросил Мыслитель. — Профессора Коббета? Он под тобой же сейчас, да? Мыслитель кивнул. Профессор Коббет был у него на личном счету. — Сколько он задолжал? — принялся выяснять Сэмми. — Что-то в районе восьмерки. — Восемь и три будет одиннадцать. Негусто. Но, быть может, если внесем их быстро, Тарантино даст отсрочку по остальному. — Ну тогда руки в ноги — и к Коббету, — предложил Мэш. — Пойдем и посмотрим, чем он сможет нас обеспечить. И они все погрузились в машину Сэмми и покатили к старику Коббету. Профессор был человек с чудачествами, жил один и ценил азартную игру. Мыслителя он сердечно приветствовал на крыльце своего большого дома — едва ли не как друга. Правда, вся его сердечность поблекла, когда из машины показались Сэмми, Мэш и Нунцио — и совсем сошла на нет, когда он узнал, с какой целью Мыслитель явился. Встав в проходе, ребята ногами пришпилили дверь к косяку, а стволами пушек — профессора к стенке. — Без шуточек, — погрозил ему Нунцио. — Нам нужны наши бабки. — О Господи! — воззвал к высшей справедливости профессор Коббет. — У меня ведь нет денег! — Да не гони, — бросил Мэш. — Вон как у тебя тут все обставлено. Меблецо-то хорошее! — Все заложено, — вздохнул профессор. — Заложено по самые дверные ручки из слоновой кости. Фактически, это все уже не мое. — Как насчет того училища, где ты работаешь? — спросил Мэш. — Может, скажешь им там, чтоб тебе зарплату подняли? — Я больше не работаю на университет. — Какая разница? — не вытерпев, рявкнул Сэмми. — Да, действительно, — заполировал Мыслитель мягким голосом. — Вы же производили впечатление состоятельного человека, профессор! Коббет пожал плечами, провел рукой по седеющим волосам. — Не все золото, что блестит, — сказал он. — Вы вот, например, производили впечатление авторитетного профессионала. И когда я невинно поинтересовался о возможности размещения маленькой ставочки на скачках, я и думать не мог, что буду иметь дело с этими вот головорезами. — Следите за своими словами, — возмутился Сэмми. — Мы не более головорезы, чем восемь чертовых кусков — «маленькая ставочка»! — Ваша правда, — согласился профессор. — Я верил в будущее, в котором мог позволить себе такие траты. У меня ведь был хороший пост в университете. Но сейчас все это ушло. — Как так, профессор? — Есть один исследовательский проект… стоимость экспериментальных моделей пожрала все мои сбережения, а предание моих теорий огласке стоило мне преподавательской должности. Собственно, ради него я и решился играть на скачках — хотел быстро раздобыть деньги на продолжение экспериментов. Сейчас мои карманы пусты. — Подумай еще раз, — сказал Сэмми. — А то ведь мы тебя и без карманов сейчас оставим. Это запросто! — Погоди-ка, — вступился Мыслитель. — Профессор, вы сказали о моделях. А в чем суть эксперимента? — Я покажу вам, если хотите. — Давай, — кивнул Сэмми. — Парни, стволов с него не спускайте, а то вдруг он какой-нибудь трюк выкинет! Но профессор обошелся без трюков. Он повел их вниз по лестнице в подвал, в богато обставленную частную лабораторию. Они прошли к большой прямоугольной металлической конструкции, утыканной катушками и трубками, имевшей смутное сходство с унитазом по проекту Фрэнка Ллойда Райта[1]. — Госсс-поди, — прокомментировал зрелище Нунцио. Ты что, старик, франкенштейнов тут плодишь? — Держу пари, это — космический корабль, — заявил Мэш. — А проф просто хочет слетать на Марс, отдохнуть, с марсианочками позависать. — Пожалуйста, — вздохнул Коббет, — обойдитесь без издевок. — Через минуту этот мир может обойтись без тебя, — напомнил ему Сэмми. — Эта штуковина нам ни к чему. В пункте приема вторсырья за нее двадцатку не дадут. Мыслитель Коцвинкл сделал знак молчать: — Что это за объект, профессор? Коббет покраснел. — Я не решаюсь пока назвать его так — после всех нападок вышестоящих лиц, — но другого вразумительного термина просто нет. Это машина времени. — Уф! — Сэмми приложил руку ко лбу. — И это ему мы позволили взять долг в восемь кусков? Он же самый настоящий сумасшедший ученый! Мыслитель нахмурился. — Машина времени, говорите? Способная перемещать человека назад иди вперед во времени? — Только назад, — ответил профессор. — Движение вперед невозможно, так как будущего в любой временной точке еще не существует. И «перемещение» — не лучшее слово. «Транзит» по смыслу подходит больше, поскольку время не имеет ни материальных, ни пространственных характеристик, будучи связано с трехмерной вселенной единственным регистрируемым качеством — продолжительностью. Если принять продолжительность за «икс» и… — Заткнись, — простонал Нунцио. — Давайте вздуем этого юмориста и уйдем отсюда. Тут мы только время теряем. — Теряем, все так, — кивнул Мыслитель. — Профессор Коббет это рабочая модель? — С вероятностью в восемьдесят девять — девяносто пять процентов — да. Я ее еще не испытывал. Но я могу показать вам формулы, по которым… — Не нужно. Почему вы ее еще не испытывали? — Я не уверен в прошлом. Или, скорее, в том, как наше с вами настоящее к нему относится. Если какое-либо лицо или объект из настоящего отправится в прошлое, произойдут изменения. То, что исчезнет здесь и сейчас, начнет существовать там и тогда, и это, скорее всего, вызовет… как бы сказать… времетрясение? Времесмещение? В общем, повлияет на настоящее. Вопрос только — на наше ли с вами? — Он нахмурился. — Трудно это все объяснить, не прибегая к соответствующим физико-математическим выкладкам… — Хотите сказать, вы боитесь, что путешествия во времени изменят прошлое, или что из-за них может возникнуть еще одно настоящее, принципиально другое? — Вы все упрощаете, но примерно представляете, о чем я, да. — Тогда что хорошего в вашей работе? — Ничего, боюсь. Я просто хотел доказать свою точку зрения на практике. Был едва ли не одержим. У меня нет никаких оправданий. — Так, — Сэмми сделал шаг вперед. — Спасибо за лекцию, проф, но, как вы сами сказали — оправдания вам нет. Думаю, раз уж вы не платите по долгам, надо вам преподать урок. Не думаю, что из этого подвала нас кто-нибудь услышит… Мыслитель перехватил руку Сэмми. — Какой в этом смысл? — спросил он. — Но он нам ни хрена не заплатил! — И не заплатит, если ты пристукнешь его. Какая нам-то выгода? — Никакой. — Сэмми почесал в затылке. — Но что тогда делать? Нам нечем рассчитаться с Тарантино. В город нам лучше не соваться. Мыслитель огляделся по сторонам. — Почему бы не остаться здесь? Мы в безопасности и изоляции, с хорошей крепкой крышей над головой. Давайте попользуемся гостеприимством мистера Коббета некоторое время. — Отлично, — буркнул Мэш, — но вечно-то мы сидеть тут не сможем. Ну, оттянем время — и что? Мыслитель улыбнулся. — Оттянем время, — повторил он, глядя на постройку Коббета. — Вот вы нам, профессор, и поможете. — Ты что, хочешь запустить эту дрянь? — уточнил Сэмми. — Ты шутишь? — Я серьезно, — ответил Мыслитель. — В ближайшем будущем мы точно будем в безопасности… если отправимся в прошлое.
Потребовалось много чего настраивать. Профессор на пару с Мыслителем все следующие несколько дней работали вместе. — …как включить эти регуляторы? Это что, руль? — Здесь нет руля. Все управляется компьютером. Давайте покажу еще раз. — И что, вы можете выбрать абсолютно любую дату из прошлого? — Теоретически. Основной проблемой является точное исчисление. И мы, и наша Земля не статичны. Мы каждую секунду перемещаемся в пространстве — что уж говорить о более длительных периодах времени. Нам нужно учитывать скорость света, движение планеты, наклон… — Это — по вашей части. Вы же можете установить математически точное положение в прошлом и настроить компьютер на следование маршруту? — Думаю, да. Почти уверен. — Тогда все, что нам осталось — определить, куда, или, вернее, в когда мы отправляемся, — и Мыслитель подозвал к себе Сэмми, Нунцио и Мэша. — Блин, — крякнул Нунцио, — да давайте просто вернемся на пару-тройку недель назад, когда еще не сделали ставки. — Узко мыслишь, друг мой. — В глазах Мыслителя вспыхнул недобрый огонек. — Мы же можем отправиться в любой отрезок времени в прошлом. — Ну тогда давайте в Египет, — предложил Мэш. — У них там были кувшины с золотом, и везде ходили бабы нагишом, да и вообще… — Ты говорить-то сможешь на древнеегипетском, болван? — Ну… — Мэш замялся. — Да неужто вы не понимаете, что назад из прошлого пути не будет? Наше с вами настоящее ведь, как я и говорил, не будет существовать в том времени, которое вы выберете конечным — так как переместится в будущее! — всполошился профессор Коббет. — Этот молодой человек, — он ткнул пальцем в Нунцио, — предложил самый разумный вариант. Хотя… — Глаза его забегали. — Понимаете, могут возникнуть определенные парадоксы и аномалии. Не скажу наверняка, что в прошлом вы не повстречаете самих себя накануне сделки. Последствия такой встречи, честно говоря, непредсказуемы. Вы можете просто устранить собственные копии и занять их места, а можете… ну, скажем, случайно катализировать уничтожение Вселенной. — То есть, безопаснее всего остаться в настоящем, — подвел черту Сэмми. — Да кому нужно такое настоящее… — вдруг произнес с мечтательным видом Мыслитель. — Бегать от ребят вроде Тарантино, жульничать по-мелкому на ставках… Вот что, дурни, — он подбоченился. — Вы хотя бы помните, где мы находимся? — Ну, в Филадельфии, — ответил Сэмми. — Правильно, в Филадельфии. Надеюсь, все помнят, что произошло здесь в одна тысяча семьсот семьдесят шестом году? — Какой-то там праздник, да? — предположил Нунцио. — Наверное, наши бейсболисты взяли две награды Лиги подряд. — Тысяча семьсот семьдесят шестой, дубина! — взвыл Сэмми. — Тогда еще и бейсбола-то не было! Тогда только-только Декларацию подписали! — Верно, — снова взял слово Мыслитель Коцвинкл. — Именно здесь, в Филадельфии, была представлена Декларация независимости — на Конгрессе. И именно здесь, в тот знаменательный день, революционная казна была передана для временного хранения Вашингтону, Джефферсону, Джону Хэнкоку и Чарльзу Томсону, секретарю Конгресса. Грубо говоря, им подогнали целый вагон золота, на который они должны были снарядить войска и заложить первые городские рубежи. — Я что-то не понимаю, куда ты клонишь, — сощурился Сэмми. — Подумай сам! — проникновенно произнес Мыслитель. — Зачем нам влачить жизнь мошенников здесь, когда мы просто можем подсидеть самых первых, первейших проходимцев — и открыть Америку! Если я правильно понял, профессор Коббет, этим мы никаких парадоксов не породим. Территориально мы близко к Индепенденс-холлу — фактически, до него можно пешком дойти. Ведь я прав — машина времени действует только в данных пределах, и перенесемся мы на то самое место, откуда стартуем — только в прошлом? — Именно так, — сглотнул слюну Коббет, — но… — Отлично! Далее: время, в которое мы отправляемся — задолго до нашего рождения, так что встреча с собственными копиями нам не грозит. И, наконец: избавившись от отцов-основателей и заняв их место, мы наложим руки на все богатства изначальной Америки! На настоящее золото, а не на бумажки, легко печатаемые и втюхиваемые простакам! А только представьте себе наше влияние — господа, да мы попросту можем перекроить старушку-Америку по своим собственным лекалам! Сделать так, что в ней никогда не будет типов вроде Микки Тарантино! — А звучит-то неплохо! — просиял Мэш. — Господа! — воззвал профессор Коббет. — Вы берете на себя слишком многое! Да и потом, это же невозможно! Все это произошло более ста восьмидесяти световых лет назад! Представьте себе поправочный коэффициент и вероятность промашки! А о последствиях подумайте! — Никаких промашек, проф, — серьезно сказал Мэш, наводя ствол на Коббета, — или последствия грозят одному тебе. Давай, запускай эту штуку. Мы собираемся сделать Америку великой. Сэмми, Нунцио, вы с нами? Те переглянулись. — Не знаю, честно, — протянул Сэмми. — Мне без разницы, — отмахнулся Нунцио. — Все одно — что так, что так. Хотя, я вот лично всегда хотел побывать в прошлом. Когда еще не изобрели эти автомобильные сигнализации. — Решено большинством голосов, — твердо заявил Мыслитель. — Ты, Сэм, конечно, можешь остаться… вот только, боюсь, расплачиваться с Тарантино придется тебе одному. — Ага. Нашли дурака! — хмыкнул он. — Я в деле, однозначно. — Конечно, потребуется подготовка. — Никогда в жизни Мыслитель не выглядел таким взволнованным. — Это я беру на себя. Потребуется куча книг по истории — все, какие только найдутся. Профессор, ходить в библиотеку и по книжным по понятным причинам будете вы. Всю стоимость книг, если что-то потребуется докупить, вычитайте из своего долга. Итак, нам нужны биографии Франклина, Джефферсона, Томсона и Хэнкока. Их портреты, повадки, стиль. Нужны точные исторические сведения — желательно восстановить день буквально по минутам, чтобы не просчитаться со временем прибытия. Как я помню, оптимально будет прибыть рано утром. Они обсуждали Декларацию перед Конгрессом едва ли не всю ночь. Если мы застигнем их врасплох пораньше, мы будем иметь дело лишь с четырьмя испуганными мужчинами — не с оравой их личной охраны. — Вот только как мы сойдем за матерых политиканов, Коцвинкл? — не без ехидцы в голосе спросил Сэмми. — Мы, сам понимаешь, парни простые. — Ерунда, — отмахнулся Мыслитель. — На первых порах вас буду выгораживать я. Я лыс и комплекцией смахиваю на Бенджи Франклина. Я обладаю достаточными знаниями и культурой речи. Франклин, так или иначе, был главный в связке. А вас пообтешем в процессе. Парики, одежда — все будет снято с настоящих отцов-основателей, а уж гримом нас обеспечит проф — сейчас все эти штуки вроде искусственных бородавок или пудры конкретного цвета может достать любой ребенок. Об остальном не волнуйтесь. В конце концов, каков он — хороший политик? Простой мошенник, научившийся целовать младенцев. — Но нам-то в то утро не младенцев придется целовать! — вспылил Сэмми. — Я ведь не такой тупица, как вы, наверное, тоже кое-что читал! Те четверо парней всяко показали себя — произносили речи, уламывали весь Конгресс поставить подписи, все такое прочее. Они знали там всех, и все там знали их. Как мы впишемся? Как сможем повторить все то, что сделали они? — В этом-то и суть. — Мыслитель Коцвинкл торжествовал. — Мм не обязаны делать все то, что сделали они! Вернувшись в прошлое и избавившись от настоящей четверки основателей, мы получим полную свободу действий! Мы будем писать историю по-новому! В конце концов, у нас есть ваши стволы, а они-то всяко совершеннее тогдашних кремниевых пугачей! Хвала Богам, военная промышленность в наше время шагнула далеко вперед. Ну? Теперь понимаешь? Гут профессор Коббет, о котором все успели позабыть, робко откашлялся. — Джентльмены, — мягко сказал он, — наверное, вы не понимаете, какую ошибку совершаете. Кроме того, у меня достаточно патриотических чувств, чтобы отказаться от соучастия в вашем преступлении — и даже попробовать ему воспрепятствовать. Нельзя осквернять нашу историю! Ладно, сейчас я буду говорить даже не как патриот, а как ученый. Слишком много случайных факторов задействовано. Слишком большая вероятность просчета, роковой ошибки и возникновения непоправимых аномалий на всем пути следования машины времени. Нет, нет, — он напустил на себя гордый вид, — делайте, что хотите, а я вот не собираюсь вам помогать. — Но послушайте, профессор Коббет, — мягко сказал Коцвинкл. — Вы и так уже в последние дни мне много чего объяснили. А я отнюдь не дурак — и не такой законченный гуманитарий, коим вы меня, несомненно, мните. Я смогу запустить эту машину и сам. Конечно, риск по расчетам останется, но разве пьют шампанское те, кто не рискуют? А вот сможете ли вы запустить машину и закончить расчеты без, скажем, пальцев левой руки, — Мыслитель незаметно подмигнул Мэшу, и Мэш ухмыльнулся, — это, знаете ли, тот еще вопрос… Последняя краска сползла с лица Коббета, сделав профа похожим на призрака. Понятное дело, он не смог помешать им.
— Мыслитель, старый дуралей! — возопил Мэш, оглядываясь. — У нас таки получилось! Само перемещение во времени не отложилось в памяти Сэмми. Темнота и вспышки света в темноте, отскакивающие от каких-то белых закрученных линий, выпрыгивавших на них из мрака. И — сильное головокружение пополам с тошнотой. А потом — бац! — и вот они уже не на лужайке за домом профа, а в поле, заросшем пшеницей — под огромным, раскинувшимся до самого горизонта, звездным небом. Сэмми осторожно втянул воздух — и понял, что Мэш был, похоже, прав. Воздух был какой-то неуловимо другой. Непривычный, чуждый. Но дышать им было можно — и это было главное. Все остальное упиралось в сугубо технические моменты. Ориентируясь по карге, начерченной Мыслителем Коцвинклом, они без труда нашли Индепенденс-холл — такой, каким он еще был в прошлом. Без труда пробрались с торцов внутрь. И выполнили грязную работу. Ни один из тех предметов, что лежали в заготовленной в будущем сумке Мыслителя Коцвинкла — хлороформ, лоскуты ткани, веревка, дубинка из обрезка трубы, набор отмычек, — не остался без работы. Четыре тела простерлись на полу. Кто-то еще трепыхался, но Мэш работал своей дубинкой споро, и вскоре все это движение и трепыхание улеглось. Использовать ее порекомендовал, опять же, Мыслитель — сославшись на то, что выстрелы в ночи, да еще и в обители отцов-основателей, могут привлечь нежелательное внимание. Они облачились в загодя снятые с них одежды и парики. Втиснули ноги в старомодную неудобную обувь. — Ну дела, — выдохнул Мэш, закончив свое переоблачение. — Я своими руками шлепнул старика Франклина. Эх, видели бы меня сейчас мамка с папкой… А говорили еще — ни на что не сгожусь… — Потом собой погордишься, — одернул его Мыслитель. — Сейчас надо готовиться к парадному выходу. И они засели за подготовку. Изменение текста Декларации было идеей Мыслителя. — Кое-что в этой бумажке явно стоит улучшить, — сообщил он. — Например, я планирую совершенно точно оговорить порядок нашего общего казначейства. Интересно, проф там, у себя, почувствует изменения? Или все-таки он со своим настоящим останется в первозданном виде? Пока я что-то не вижу отличий этого прошлого от нашего с вами. — Кто знает, — пожал плечами Сэмми. — Надеюсь, золотка-то нам завезут. — Ты, кстати, тренируй свой кашель. У тебя ларингит, не забыл? — Не забыл, спокойно. Сколько у нас еще времени? — Он глянул на часы. — Уже за восемь, по идее, так какого черта… Эй! Мыслитель! Они почему-то встали. — Сэмми повернул часы циферблатом к будущим отцам-основателям. — Вот, видите. Говорят — полвосьмого. Но быть такого не может. Я еще когда на них глянул, помнишь? Они столько же показывали. — Ну-ка, дай я выгляну на улицу. — Мыслитель прошел к окну. — Толпа потихоньку должна уже собираться… погодите-ка. Это еще кто? — Он подозвал Сэмми к себе. — Видишь этих солдат? — Вижу. Те, что в высоких шапках и красных мундирах? — Красные мундиры — это же британские войска. — Британские? Мыслитель не ответил. Он выбежал через зал в коридор, распахнул двери. Два гренадера в алой форме предстали перед ним. Серебристая сталь штыков хищно поблескивала в утреннем свете. — Стоять! — вскричат тот, что был повыше. — Именем Его Величества! — Его Величества? — ошалело переспросил Мыслитель Коцвинкл. — Да, Его Величества — вы, бесцеремонный бунтовщик! — Что за ерунда? — схватился за голову Сэмми. — Не ерунда, — пробормотал Мыслитель. — Коббет ведь говорил… Кажется, сам факт нашего прибытия сюда изменил прошлое. В этом прошлом англичане заняли Филадельфию. — Хватит болтовни! — прикрикнул на него гренадер. — Все ваши протесты приберегите для генерала Бэргойна. Когда он войдет сегодня в город, вы и ваши соратники-бунтовщики предстанут пред трибуналом! Мыслитель побледнел. — История изменилась, — прошептал он. — Бэргойн победил. Съезд не состоится. Те четверо… отцы-основатели… они никого тут не ждали. Они готовились бежать… а мы остались. И вот теперь мы под арестом. — Ну уж нет! — Сэмми выхватил ствол, наставил на солдата и нажал на спуск. Тот отшатнулся и прикрыл лицо руками. Но ничего не произошло — раздался еле слышный щелчок. Второй солдат уже шел в наступление, выставив перед собой штык, но Мыслитель успел захлопнуть дверь перед самым его носом. Навалился всем телом на засов. С той стороны в дверь забарабанили. Потом — принялись бить штыком. Сэмми прицелился. — Да опусти ты эту игрушку! — выдохнул Мыслитель. — Она тут не работает. — Быть такого не может! — Нунцио выхватил револьвер из рук Сэмми, оттянул барабан. — Заклинило, наверное. — Он нацелил оружие на стену, спустил курок… ничего. Все тот же беспомощный щелчок. — Может, вернемся к машине времени? — неуверенно предложил Мэш. — Мало ли, что этот проф нам наплел… — Можно не пробовать, — выдохнул Мыслитель Коцвинкл. — Профессор Коббет был прав. Наше будущее из этой точки не вычислить. Это прошлое — теперь наше настоящее, и мы, скорее всего, наплодили в нем аномалий. Да и к тому же, если часы и револьверы здесь не работают, тут и физика — не совсем такая, как у нас. Если не работает простое, вряд ли мы запустим такую сложную штуку, как коббетовская машина времени. — Но даже в тысяча семьсот семьдесят шестом огнестрел, часы и прочее — все это работало, разве не так? — вознадеялся Сэмми. — В нашем семьсот семьдесят шестом, — сказал Мыслитель. — В прошлом, что было у нас. Но мы нарушили фундаментальный закон, сделав прошлое настоящим. Ну, или хотя бы попытались. Ведь фундаментальные законы, по сути, не могут быть нарушены. — Но мы же здесь. — Да, здесь. Вот только это не наше прошлое, как ты не поймешь? Никак не может им быть. Это прошлое происходит откуда-то еще. — Откуда же еще ему браться? — захотел узнать Мэш. — Из мира, в котором современные механизмы не работают, подчиняясь другим законам природы. Из мира, в котором англичане разгромили силы восстания и захватили отцов-основателей. Из мира, существующего в альтернативной вселенной. — Альтернативной вселенной? Мыслитель спешно и сбивчиво поведал им концепцию, но тут подоспели еще солдаты. Дверь пала под их ударами, и приятелей грубо растащили по сторонам. — Помяните слова Франклина! — кричал Мыслитель. Но в этом мире Франклин — и Мыслитель, раз уж на то пошло, — ошибся. Всем им пришлось болтаться на виселице поодиночке.
Последние комментарии
24 минут 45 секунд назад
9 часов 17 минут назад
1 день 2 часов назад
1 день 3 часов назад
1 день 3 часов назад
1 день 3 часов назад