Образ жизни [Роберт Альберт Блох] (fb2) читать онлайн

Роберт Блох ОБРАЗ ЖИЗНИ

Нервно накручивая пропеллер на своей шапочке, будущий президент Соединенных Штатов выглянул из-за занавеса в конференц-зал.

— Сейчас? — пробормотал он. Девушка за его спиной покачала головой.

— Еще рано. Пусть отойдут от демонстрации. — Она улыбнулась. — Ты счастлив, Джон?

Джон Хендерсон кивнул.

— Да, но и немного напуган.

— Не забывай, ты — будущий президент.

— Если меня еще изберут. — Хендерсон ухмыльнулся. — Это ведь все — только приготовления, помнишь? Да и НАФЛы нагнали сюда немалую толпу.

— ЛАФКИ все равно победят. — Эйвис ободряюще сжала его руку. — Как тебе понравилась папочкина речь на выдвижение?

— Шикарная. Выстрелила на все сто.

— Ну, вот и я о чем! Только вслушайся в этот шум.

Вместе они приникли к прорехе в занавесе и стали смотреть, как участники съезда вышагивают по коридору. Где-то фоном играл орган — но из-за дружного хора голосов, скандирующих имя Хендерсона, невозможно было понять, что именно игралось. С одинаковым успехом то могла быть и литания, и какой-нибудь шлягер. Толпа сторонников Хендерсона подбрасывала в воздух шапочки с пропеллерами, поливала друг друга струйками из водяных бластеров, размахивала трубочками, свернутыми из журналов штата.

Все делегации присоединились к митингу, собравшись у баннеров с эмблемами клубов всей страны. На глазах у Джо Хендерсона вышагивали легенды. Был тут и контингент из Сильверберга, и флаг «Монстров-Болотников», а в глубине зала маячила снежная эмблема маленькой группки с далекого Северного Пола^[1]. Вперемешку с растяжками «ХЕНДЕРСОНА В ПРЕЗИДЕНТЫ» попадались и более замысловатые декларации — «ГРИНЕЛ БЫЛ ХОРОШ, НО ХЕНДЕРСОН ЛУЧШЕ», «ТАМ, ГДЕ УИЛЛИС, ТАМ ПРОГРЕСС», ну и как же без хорошей шутки — «ПРОТИВ РОМА НЕТ ПРИЕМА». Но вот отец Эйвис, Лайонел Дрейк, снова поднялся на трибуну и призвал собравшихся к порядку, постучав молотком. Когда известные на всю страну фэны заняли свои места, он взял микрофон и начал небольшую вступительную речь.

— Готов? — прошептала Эйвис. Джон Хендерсон кивнул. Она обвила его руками и чмокнула в щеку. — Тогда иди и задай им жару, — промурлыкала она.

Он услышал, как Лайонел Дрейк произнес его имя, услышал, как заревела толпа — и, отдернув занавес, шагнул вперед. Они встретили его одобрительными криками, и когда все улеглось, он заговорил. Перед ним на трибуне лежала заготовленная распечатка речи, но на нее он даже не смотрел. Джон Хендерсон говорил поначалу неспешно, оглядывая лица в толпе. Такие молодые! Столь абсурдно юные! Основное ядро только-только перешагнуло подростковый порог, и меньше трети выглядели хотя бы на тридцать лет. Среди всех делегатов едва ли могло сыскаться больше дюжины стариков — седина Лайонела Дрейка выделялась, как маяк посреди бурного моря. Лайонел Дрейк был редким исключением — был жив еще во времена Эллисона, застал Филлипса, Кайла и Акермана! Понятное дело, он был всего-навсего ребенком, но все-таки — уже был! И сотни миллионов людей по всему миру — тоже были… Что делало Лайонела Дрейка поистине примечательным человеком — он выжил, когда сотни миллионов погибли. Лайонел Дрейк остался в живых, перекинув настоящий живой мостик к кажущемуся небывало далеким прошлому.

Джон Хендерсон понял, что как раз о прошлом сейчас и говорит. Говорит, не сверяясь с бумажкой, не полагаясь на память — исключительно от сердца.

— Вы хотите знать, какая у меня программа, какие я строю планы, — вещал он. — Но это пока что подождет. Сегодня я хочу сказать вам лишь одно. Выражаясь бессмертными словами Такера, будь славен он в веках, «фандом — это образ жизни». Поражает, не правда ли — эти слова пережили ужас нашего столетия. Каким бы удивительным нам с вами сей факт не казался, именно век назад они впервые и прозвучали. Нам неизвестны обстоятельства, родившие их. Мы едва ли знаем что-то о том, кто их произнес. Мужчина, которого звали не то Уилсон Такер, не то Артур Такер, не то Боб Такер, сегодня — личность полумифическая. О нем мы знаем куда меньше, чем о Шекспире, Уэллсе, о великих столпах научной фантастики вроде Джека Вэнса. Но слова его живут до сих пор. Они выжили в старые времена, когда фандом только-только зарождался, неся свет во мрак человеческих умов. Когда предшественники — и ваши, и мои тоже — были скромными и недооцениваемым меньшинством, эти слова придавали им сил. Сил для преодоления насмешек и неприятия необразованных масс — поклонявшихся телевидению, автопрому и «жесткой руке». Вы ведь все знаете историю — как собирались ранние фан-клубы, как проводились первые конвенты. Тогда у них не было ни мощи, ни признания. Почти всех их принимали за инфантильных оптимистов, фанатиков. И все же они выстояли. Журналы научной фантастики, сплотившие их, давно уже обратились в ничто, но разве забудем мы когда-нибудь их названия? «Эмэйзинг сторис», «Эстаундинг», «Гэлакси», «Фантастик Юниверс», «Мэгэзин оф Фэнтези энд Сайнс Фикшн», «Инфинити», «Дайменшенс»… эти названия бессмертны! Как и имена их создателей. И все же — в то время они не были знамениты. Был Джон Кэмпбелл, но не было последователей-кэмпбеллитов. Был Эйчел Голд — и никто его не поддерживал. И когда сэр Энтони Буше, скрывшись за псевдонимом «Фрэнсис Буше», создавал свои восхитительные иллюстрации, разве кто-то намеревался его канонизировать? Нет! Так почему же все эти великие мужи продолжали делать великое дело? Мне кажется, вела их единая сила, единый порыв. Почему же никто их не слушал? Разве величайшие умы — Азимов, Брэдбери, Артур Кларк, — не предупреждали нас об опасности, таящейся в бессмысленной гонке вооружений? Никто не внял им — и к чему это привело? Радиационные поражения, зоны отчуждения, геноцид и разруха. Все общественные структуры, от политических и религиозных до социальных и экономических, испарились в атомном огне. Даже военная машина развалилась, не сумев сдержать сама себя. И что же осталось? Только бескорыстная вера фандома. Когда война уничтожила университеты, библиотеки и книги, что нас спасло? Частные коллекции горстки уцелевших фэнов. В трущобах, на задворках разбомбленных городов, в чудом нетронутом хранилище Блумингтона, те несколько рабочих мимеографов продолжили свое дело. И когда выжившие рискнули заселить большой мир снова, когда те жалкие несколько миллионов, оставшиеся от сотен миллионов, отважились воссоздать человечество из праха, многих ждала участь похуже их сгинувших в огне войны собратьев. Кого-то скосили болезни. Кто-то просто обезумел, увидев, что стало с привычным миром. Кто-то пытался обрести дикарскую власть над своими собратьями или же вернуть старые порядки. В итоге самопровозглашенные диктаторы и амбициозные царьки уничтожили друг друга. Фэны, утратившие веру в индустриальную науку, в военную науку, в так называемое правительство и в религиозные доктрины, романтизировавшие ужасы войны, должны были создать что-то новое — и они создали. Всемирный Фандом — основанный на дружбе, взаимовыручке и о бщей вере в истинное человеческое братство и гуманность научного знания. Фэны не сошли с ума. Фэны не стали никому угрожать силой. Фэны были готовы к новому порядку, к новому рассвету. Ибо даже в эпоху тьмы и разрухи они верили в свой девиз: фандом — это образ жизни. И в итоге именно фандом стал новым фундаментальным принципом. Дети Первых Фэнов, усвоив от своих родителей суровые уроки прошлого, создали организации, известные ныне как ЛАФКИ и — о да! — НАФЛ.

При упоминании партии-конкурента толпа загудела, но Джон Хендерсон, воздев руку, призвал ее к тишине.

— Не позволяйте принципам взять верх над рассудком, — предупредил он. — Мы, сторонники ЛАФКИ — Любительской Ассоциации Фантастических и Комиксовых Изданий, — рассматриваем НАФЛ как некое заблудшее меньшинство. Так называемая Национальная Ассоциация Фэнтези-Любителей никогда не победит на выборах, будь они национальные или же интернациональные. — Присутствующие зааплодировали, но Хендерсон снова остановил их. — Но не стоит забывать, что НАФЛ — такие же фэны, как и мы. Возможно, менее искренние — но все же фэны. И они тоже верят в то, что фандом — это образ жизни. — Он помедлил, набрал в грудь воздуха. — Помните, что когда-то мы трудились вместе. Все мы. Наши родители помогали нам воссоздавать умершие города и обрести смысл. Используя научное знание и веру в лучшее, сохранившуюся в научной фантастике, они добыли порядок из хаоса. Именно гуманистические принципы всеобщего фандома возродили мир. В последние тридцать лет мы далеко продвинулись. Наш мир все еще страдает от нехватки людей — огромные пространства все еще представляют собой непригодные для жизни руины. Но мы делаем успехи. Под чутким руководством региональных фан-клубов и при помощи передовых фэнов мы двигаемся вперед. Да, мечта фэнов прошлого о достижении звезд — все такая же мечта. Но в наших небесах снова парят летательные аппараты — замечательные дирижабли-«хайнлайнеры». Мы снова строим заводы и лаборатории, распространяем свободное знание через университет имени Фредерика Брауна, смотрим в космос из обсерватории Ричарда Уилсона. Больше не будет войн — человечеству и так досталось. Теперь, когда все мы едины — истинные, серьезные, конструктивные фэны, — различия между нами не играют роли. Нас сплачивает одна идея, один принцип, одно правило. У нас есть вера — мы все верим в то, что фандом — это не просто слово, это образ жизни!

Поклонившись, Джон Хендерсон отступил назад за портьеры, не дожидаясь одобрительного гвалта толпы внизу. Он обернулся к Эйвис Дрейк и ее отцу и скромно улыбнулся:

— Ну вот и все… А что насчет того небольшого отпуска, который вы мне обещали?

Дом с верандой стоял неподалеку от Рединга, штат Пенсильвания — вернее, от того, что некогда было Редингом. Это был личный штаб Лайонела Дрейка, и здесь Джон Хендерсон набирался сил перед началом президентской кампании. Конечно, много работы еще предстояло — каждый день прибывали все новые и новые делегации фэнов, и всем нужно было пообещать участие в штатских конвентах: Оклахома-кон, Мидвест-кон, Уэстеркорн — и много-много других. По вечерам Джон выстраивал будущую стратегию на пару с Лайонелом. Но все же более всего он ценил долгие вечерние прогулки рука об руку с Эйвис, в золотистой неге идущего на спад дня, по очарованной сельской местности. Пенсильвания была родиной многих великих — призраки Деймона Найта и Джудит Меррил витали в дымке над полями. Конечно, думать о таких вещах, как призраки — то еще ребячество, но Хендерсон осознавал, что их с Эйвис в некоторой степени объединяло то, что они никогда не ведали, что значит в полной мере быть ребенком. Однажды они даже говорили об этом.

— Мне всегда было не с кем играть, призналась Эйвис. — Когда я родилась, почти все в папином поколении были бесплодны, потому что жили в радиоактивную эпоху. Кроме того, Фандом тогда только-только проклевывался, и порой нам приходилось прятаться. Все еще существовала часть старых Вооруженных Сил, и их лидеры пытались захватить страну. Может, ты помнишь эти самопровозглашенные партии — «Дженерал Моторс» и «Дженерал Электрик», все в таком духе. Папа считает, что Фандом победил, потому что был лучше организован и больше открыт к взаимодействию — у нас был коротковолновый радиоэфир, ротаторная пресса. Но, конечно же, важнее всего было то, что фэны друг другу доверяли, а военные и промышленные партии вечно воевали между собой. Ты наверняка застал те времена, когда у нас каждый месяц был новый президент, потому что предыдущего убивали.

Хендерсон кивнул.

— Именно поэтому мои родители какое-то время пробыли в подполье, — сказал он. — Неподалеку от городка Пеория, если быть точным. Говорят, что там жил Филип Хосе Фармер.

— Тогда ты точно знаешь, о чем я, — кивнула Эйвис. — Папа был психологом — он-то и помог созвать новый Фандом. Даже некоторые из первых фан-клубов были против него — все те Шавериты, Палмериты и другие религиозные секты. Мы переезжали с места на место, не останавливаясь годами. Так что я никогда не знала других девчонок моего возраста, и у меня никогда не было игрушек. К тому времени, как мне исполнилось не то семь, не то восемь, папа заставил меня вырезать трафареты для фэнзинов. Я вырезала добрый миллион, прежде чем ему перепала организация, и мы смогли распространять газеты. Постепенно его планы закрепились, и мы привлекли больше людей к радио и всеобщему издательству. И с их помощью мы выиграли первые настоящие выборы.

— Порой так трудно осознать, что торилось в стране всего шестнадцать лет назад, — сказал Хендерсон. — Я все еще жил в Пеории, когда это произошло. Оканчивал курсы в частной школе старика Шоу. Ом утверждал, что является внуком самого великого Бернарда Шоу, но докатать это, конечно, ничем не мог. Его отец, если верить ему, был членом старого фан-клуба «Гидра». Он был докой в психологии — всегда говорил о Фрейде и Хаббарде. Меня это направление заинтересовало — и вот так вот я познакомился с твоим отцом… ну и с тобой.

— Все вышло как нельзя лучше, не правда ли, Джон? — Она сжала его руку. — И с этого момента все будет еще лучше. Ты выиграешь выборы, мы будем вместе, и…

Джон Хендерсон покачал головой.

— Не упрощай, — ответил он. — Ты же знаешь — это одна из наших больших проблем: все чересчур упрощено! Знаешь ли ты, что во время войны в мире было более двух миллиардов человек, и почти сто восемьдесят миллионов — в одной этой стране? А сколько людей живет на планете сегодня? Двадцать миллионов максимум. Никому не известна точная цифра — потому что у нас нет переписи. Столь много вещей мы утратили и должны вернуть. Во-первых — государственные школы. Мы не можем продолжать, воспитывать наших детей в фан-группах вечно. И мы должны учить их фактам, а не мифам. Мы должны готовить больше инженеров, ученых и техников — и меньше писателей, художников, операторов мультиграфов. Конечно, у нас есть и машинисты поездов, и пилоты хайнлайнеров. Но их мало — нужно гораздо больше! Нам нужно еще лет пятьдесят, чтобы разобрать руины наших городов, а потом…

— Бога ради, ты говоришь так, будто выступаешь с предвыборной речью, — осадила его Эйвис. — Совсем как папа!

— Твой отец — замечательный человек, — сказал Хендерсон. — Не знаю, смогу ли когда-нибудь воздать ему за все, что он сделал для меня. Он обучил меня всему, что я сейчас знаю — а когда-то ведь я был просто желторотым юнцом из фан-клуба Питера Бигла! Он сказал, что выбрал меня в будущие президенты, и я частенько подозреваю, что точно так же он выбрал меня на роль твоего будущего мужа.

— Я тоже, признаться, так думала, — смущенно пробормотала Эйвис. — Но хватит с нас политики.

И до самого конца для они просто беззаботно гуляли — как и весь остаток тех славных выходных. А в следующий понедельник все уже стояли на ушах: Лайонел Дрейк получил внезапную радио грамму, призывавшую его в штаб-квартиру в Старджене — новом городе, что был возведен на задворках того, что некогда являло собой Филадельфию. Эйвис сопровождала его весь день, оставив Джона Хендерсона одного на ферме с домработниками и секретарем.

Хендерсон провел утро, просматривая свои сообщения для прессы в текущих фэнзинах и готовя заявление, осуждающее гротескные теории сумасбродною культа Альфреда Ван Вогта, возникшего во время президентской кампании и угрожавшего как ЛАФКИ, так и НАФЛ. Цензурировать книги Ван Вогта он не стал бы — кардинальный принцип фандома гласил, что вся НФ-литература, спасенная из прошлого, должна быть сохранена и переиздана в образовательных целях, — но счел нужным предостеречь фэнов, чтобы те не воспринимали вычитанное у старины Вогта слишком буквально. Что было бы, писал он, если бы мы воспринимали Бестера и Сирила Корнблата как историков? Следует помнить, что многие Мастера писали аллегорично, иносказательно. Иные из них в глубокой мудрости своей сочли нужным научить своих современников соразмерно знаниям своего времени, другие же, такие, как Фредерик Пол или Ганс Христиан Андерсен, отпускали фантазию на волю и создавали сказки. Экстраполяции Ван Вогта не были предназначены для возведения в статус нового Евангелия.

Не были? Так ли все просто?

Едва смеркалось, Хендерсон вышел на прогулку — но не своим с Эйвис излюбленным путем, а через поля, в сторону группы заброшенных ферм рядом с разбомбленным перекрестком. Хендерсону хотелось побыть наедине и поразмышлять. Да, он был кандидатом в президенты, любимцем именитых фэнов, раздававшим практические советы по правильному пониманию культовых текстов. Но сам-то он понимал их верно? Конечно, он прочел эти книги — буквально все, что были спасены из-под обломков. Порванные и потрепанные издания «Гном Пресс», коллекционные реликвии, выпущенные «Даблдеем» — все это давно уж было переиздано и подлежало изучению во всех школах при фан-клубах. Хендерсон никогда не подвергал сомнению авторитет Отцов-Основателей. Когда поисковики наткнулись на пособия по физике в разрушенных архивах университетов, они сопоставили сведения из них с работами великих мастеров-фэнов и обнаружили, что те основывали свои работы на здравых научных принципах, что послужило несомненным доказательством тому, что писали они для распространения рационального знания. Но иные из их продвинутых концепций — искусственная гравитация, космические перелеты, телепатия и телекинез — не были описаны в учебниках. Хендерсон спрашивал и Дрейка, и остальных об этом. Дрейк сказал ему, что, несомненно, такой человек как Хайнлайн обладал множеством полезных знаний, но не торопился раскрывать их правительству. Возможно, каких-нибудь тридцати лет хватило бы человечеству, чтобы «дорасти» и отправиться к звездам, но эти тридцать лет ему никто не дал — сильные мира сего злоупотребляли теорией атома и предпочли тотальное разрушение всего и вся.

Так гласила история. Но так ли все было на самом деле? Кое-что порядком озадачивало Хендерсона. Он не был ни еретиком, ни лже-фанатом, но от вопросов отмахнуться не мог. Если в старые времена фэны были преследуемы и бессильны что-то изменить, как бы Хайнлайна вообще допустили на аудиенцию в правительство? Почему некоторые работы мастеров сохранились в книгах с твердой обложкой, а произведения других, столь же известных, так и не были найдены в руинах? Почему не находили копии первых фэнзинов? Конечно, почти все было уничтожено в годы войны, и бумага была самой легкой мишенью огня — но хоть где-то несколько номеров должны были сохраниться. Адреса многих Мастеров были известны; почему же тогда поисковики не приложили особых усилий к обнаружению архивов Дона Форда, Беа Махаффи, Редда Боггса? Ничто, кроме их имен, не сохранилось — сама собой напрашивалась мысль, что дело нечисто. Хендерсон не знал, был ли Дон Форд родственником Генри Форда, производителя автомобилей, была ли Беа Махаффи строгой пожилой дамой или улыбчивой молодой блондинкой, не ведал, существовал ли на самом деле такой всезнающий гений, как Редд Боггс — или он был всего лишь легендой, этаким геральдическим образом для ЛАФКИ?

Хендерсон оказался на перекрестке. К своему удивлению он обнаружил, что маленькая группа фермеров и местных жителей занимались расчисткой территории вокруг снесенных жилищ. Древний бульдозер прокатился по валу с одной стороны и открыл доступ к крошащимся фундаментам четырех или пяти сооружений. Он подошел поближе, чувствуя прилив любопытства и отпуская на волю фантазию. Тут ведь когда-то жил Ллойд Эшбах, не так ли? Точное местонахождение резиденции Мастера никто не помнил, но все же — здесь жил и умер знаменитый фэн-издатель! Предположим, поисковики обнаружили целый тайник фэнской литературы, что-то, что он мог бы использовать в своей кампании? Это была дикая, невозможная мысль, конечно, но если на секундочку предположить…

— Нужна помощь? — окликнул он землекопов.

Невысокий, коренастый мужчина поднял голову и посмотрел на него, не узнав. Он не носил шапочку с пропеллером и, очевидно, был простым фермером.

— Конечно, коли не шутишь. Хватай лопату. — Он указал на сваленный на обочине инструментарий. Хендерсон ухватился за ржавый черенок и осторожно зарылся в ближайшую груду на почти очищенном фундаменте.

— Что ищите? — спросил он.

— Все подряд. — Фермер крякнул, поддевая лист дерна. — У окружного штаба есть наметочка — мол, здесь есть всякие интересности. Мы каждую неделю жертвуем один день на раскопки — так уже несколько лет кряду. И знаешь, не без славного улова. Этим месяцем планируем перевалить за вон тот перекресток. Ну а что, Рим не сразу был построен…

— Не знаете, кто жил здесь раньше?

— Без понятия. Штабной сказал, тут вполне мог быть дом какого-то Полка.

Хендерсон вздрогнул. Полк. Его мечта все-таки сбылась? Он знал эту фамилию — знал очень хорошо. Честер А. Полк, один из столпов Старого Фандома. Очевидно, это имя ничего не значило для фермера и его товарищей — они просто выполняли порученную работу, выгребали мусор и подбирали все то, что выглядело мало-мальски ценным. Но Хендерсон взялся за работу с остервенением. Его не интересовала антикварная мебель, сломанные пружины, осколки фарфоровой посуды. Он не присоединился к группке, которую озадачили спутниковая тарелка и остов телевизора. Телевидение прекратило свое существование — и, будь обстоятельства иными, ему было бы интересно посмотреть, как выглядела древняя машина. Но сейчас у него была возможность отыскать нечто большее, чем просто реликт. Возможно, картотека. Возможно, несгораемый сейф — а внутри…

Он копал, пот заливал ему лицо. Солнце опустилось ниже, и фермер вылез из ямы, чтобы присоединиться к своим товарищам.

— На сегодня, думаю, достаточно, — сказал он. — Может быть, мы что-нибудь придумаем на следующей неделе. Спустимся прямо на цокольный этаж и посмотрим, где можно будет поднять доски. Этот дом, похоже, был сожжен, а не разбомблен.

Хендерсон кивнул, не отрываясь от раскопок.

— Ты там не устал, приятель? — окликнул его фермер.

Он покачал головой.

— Не возражаешь, если я еще часок покопаю?

— Ну, копай, ежели запал есть, — дал добро фермер. Но помни: все, что отыщешь здесь — собственность народа.

— Само собой. — Хендерсон перевел дыхание. — Если найду что-нибудь, непременно отнесу в штаб.

Рабочие вскоре разошлись, но он даже не заметил их уход — он наконец-то добрался до половиц, а за ними проглядывал спуск в подвал. Хендерсон пробрался вниз, будучи по колено в развалинах. Облака древней пыли вздымались из-под подошв, заставляя его поминутно кашлять. Он зажмурился, пытаясь приучить глаза к мраку. В подвале были ржавые останки старомодной печи, сломанный стол, а на столе — какая-то тускло блестевшая вещь. Пишущая машинка? Подойдя поближе, Хендерсон ахнул — самый настоящий «Гестетнер», сломанный мимеограф старого образца! А под столом — большой металлический короб. Он наклонился и извлек его из-под обломков, смахнул с крышки пыль. Надпись, грубо выведенная черной краской, гласила: ЧЕСТЕР А. ПОЛК, ЛИЧНЫЙ АРХИВ. Архив? Ага, так это не просто ящик — портативный сейф с двумя секциями. Сейф можно открыть. Хендерсон подергал за ржавые ручки — его сердце бешено стучало. Верхний ящик открылся.

Пожелтевшие папки каскадом хлынули наружу. Хендерсон взял одну наугад. На всех листах — либо отпечатанный, либо рукописный текст. Он посмотрел на дату самого верхнего листа — первое апреля 1956-го года! Просмотрев написанное, Хендерсон поспешно перевернул страницу — и попытался разобрать подпись. Джим Хармон? Джим Хармон! Один из старых Мастеров, впервые выступавший за гармонию и универсальное братство Фандома, на страницах журнала «Пион»! Что, если здесь найдутся несколько номеров самого «Пиона»? Поднажав, Хендерсон все-таки смог выдвинуть вторую секцию. О да, «Пион» был здесь. И не он один. Целая коллекция фэнзинов — сказочная коллекция, от которой голова шла кругом. Личный архив Честера Полка, надо же! У Джона Хендерсона не возникло и мысли о том, чтобы снести все это богатство в районный штаб. Ему хотелось лишь собрать как можно больше журналов и несколько наиболее интересных книг в твердой обложке — и укрыть в безопасном месте, где можно будет все спокойно прочитать. До сумерек — не больше часа. Если он перетащит находки в укромное гнездышко под деревьями, где они обычно дремали и считали ворон вместе с Эйвис, никто их там не найдет. Он почитает там, потом вернется к дому с верандой, найдет Эйвис и Лайонела Дрейка, расскажет им обо всем, покажет находки им. Ему нужен всего-то час. Всего один час, а потом…

Почти три часа спустя Джон Хендерсон явился под порог дома. Лайонел Дрейк и его дочь услышали тяжелые шаги в зале, и Эйвис побежала навстречу Хендерсону, когда тот обессилено приник к дверному косяку.

— Джон, что случилось? — спросила она. — Мы с папой вернулись несколько часов назад — никто не знал, где ты и что с тобой. — Она внимательно оглядела его. — Нет, правда, в чем дело?

Хендерсон не ответил. Он прошел мимо нее, плюхнулся на диван и спрятал лицо в дрожащих ладонях.

— Фрица Лейбера ради, что с тобой? — изумилась Эйвис.

— Да, в чем проблема, дружище? — присоединился к дочери старый Лайонел. — Ты выглядишь так, будто привидение увидел.

Собравшись с духом, Хендерсон вытащил из кармана куртки книгу — потрепанную, но все еще читаемую. Дрейк взял ее, прищурился, разбирая название.

— «Бессмертная буря», — прошептал он. — История фантастического фандома, автор — Сэм Московиц. — На мгновение воцарилась мертвая тишина. — Где ты это нашел?

— Там же, где и все остальное, — ответил устало Хендерсон. — Где лежат номера «Пиона» за пятьдесят шестой год. В подвале Честера Полка. Да, того самого, что состоял в переписке с Нэнси Шер, Джо Гибсоном, Эрлом Кемпом и даже самим Уильямом Ротслером. Того, что присутствовал на конвентах. Там все написано. Я прочел.

— Так расскажи! — Эйвис, кажется, успокоилась. — С самого начала. Пап, разве это не чудо?

— Лайонел Дрейк, судя но лицу, едва ли был согласен с дочкой. С минуту он стоял, держа «Бессмертную бурю» в своих старых, морщинистых руках, затем — осторожно положил книгу на стол.

— Не хотите выпить? — вдруг предложил он. — А потом можем поговорить.

Хендерсон не глядя залил в себя два бокала — и застыл, уставившись в стену.

— Ну, не тяни, — подбодрила его Эйвис. — Расскажи нам обо всем.

Когда Хендерсон заговорил, он смотрел на старика, а не на девушку.

— Что тут рассказывать… — прошептал он. — Вы ведь даже не удивлены. Вы знали о журналах — о том, что там написано?

Лайонел кивнул.

— Другие копии находили и раньше, сдается мне. Даже «Бессмертную бурю». И вы, в компании других именитых фэнов, скрыли все от остальных — от наивных простофиль вроде меня.

Эйвис недоуменно перевела взгляд с отца на Джона.

— Вы это о чем? — прищурилась она.

Лайонел поднял было руку, но Хендерсон покачал головой.

— Она должна знать правду, — сказал он. — Пришло время хоть кому-то узнать правду. В том виде, в каком она предстала передо мной сегодня вечером. — Он перевел взгляд на девушку и обратился уже к ней, напрямую. — Я нашел старые фэнзины. И прочитал их. Я не смог бы за это время изучить их досконально, плюс ко всему там куча старых писем, но того, что я вычитал, хватило с лихвой. И я знаю, о чем говорю — впервые в жизни понимаю, о чем говорю. Увы, но все, чему меня когда-либо учили, все, что я знал… оказалось выдумкой. И твой отец об этом знает, Эйвис. Он и его друзья знали об этом с самого начала, но сознательно скрывали и перевирали это знание. Во-первых, фандом никогда не был каким-то преследуемым меньшинством. Не было ни мучеников, ни целеустремленной группы ученых, ищущих решения проблем будущего. Были только мужчины и женщины, что писали истории для публикации — в сохранившихся книгах в твердой обложке и в коммерческих журналах, которых до нас не так уж много дошло, а те, что все-таки дошли, надежно припрятаны людьми твоего отца. Людей, что сочиняли эти истории, фэны того времени называли «профессиональными писателями» — а порой даже «забронзовевшими мастодонтами». Кто-то из них был, несомненно, талантлив. Кто-то даже обладал солидными научными познаниями. Но никто из них не изобретал того, о чем писал. Они даже не были величайшими писателями своего времени. Сами же фэны были другой, отдельной группой. Легенда объединила коммерческие журналы с фэнзинами, но различия есть: фэнзины — это просто любительские публикации, в частном порядке напечатанные и востребованные в малом кругу. Большинство фэнов были подростками. Кто-то увлекался наукой всерьез, да, но далеко не все. И они не стремились спасти мир. Они просто развлекали себя. Знаешь, что я вычитал в одном журнале? Там чуть ли не прямым текстом написано, что фандом — это просто «еще одно дурацкое хобби».

Хендерсон выдохнул и взглянул на лежавшую на столе «Бессмертную бурю».

— А в этой книге, — продолжил он, — рассказывается о самых ранних фэнских организациях. О том, как они враждовали меж собой. Те, кто основали их, не были какими-то там суперменами. Такер был киномехаником, Уоллхайм — редактором газетки. Лаундс никогда не был настоящим врачом. Его «док» — это просто прозвище. Как видишь, это все миф — история о Фандоме, что хранил факел знания, ярко горящий во тьме невежества. Они не были святыми, не были гениями — сборище простых ребят, объединенных общим интересом. Да, у них были клубы, и у них были собрания, и они формировали близкие дружеские отношения, а иногда фэны даже образовывали семьи. Но все остальное — бред. Ложь и пропаганда, скармливаемая глупцам и возвышающая твоего отца и его друзей над этими глупцами. Над наивными дурачками вроде меня.

Хендерсон подлил в свой бокал. Эйвис, понурившись, захлюпала носом. Лайонел Дрейк тяжело вздохнул и сел в кресло напротив молодого человека.

— В старом мире была такая поговорка, — произнес он. — Там, где неведение сулит счастье, глупо Блиш-тать умом^[2]. То, что ты говоришь — правда, конечно же. Так все и было. Всегда была небольшая группа людей, знавшая обо всем. Время от времени мы находили фэнзины — и скрывали их. Также мы совершено сознательно посеяли миф о Фандоме — но не для того, чтобы удовлетворить жажду личной власти.

— Какая же еще у всего этого могла быть цель? — удивился Джон Хендерсон. — Зачем еще фальсифицировать историю, скрывать факты, превращать простое хобби в культ?

— У нас была единственная цель, — ответил Дрейк. — Привести весь мир в чувство. Вернуть ему здравомыслие.

— Вы это здравомыслием зовете — возведение юношеского баловства в героический статус, лавровые венки на головах ищущих коммерческой выгоды писак, весь этот ваш выдуманный Золотой Век?

— Да, именно это, — молвил Дрейк. — Не забывай, я психолог. Не практикующий, вроде тех, о которых ты, возможно, читал. Моей областью изучения была психология масс, отчасти — социология. То, что я сделал, заручившись помощью тех немногих, что пережили тот ужас, было необходимо. Да, отчасти мы придумали историю заново — ту ее часть, что касалась жизни до прихода войны. Но все остальное — правда, мой мальчик, и ты это знаешь. Фандом действительно составлял единственное надежное ядро, оставшееся после того, как мир был выжжен и раздавлен. Таким образом, он сформировал небольшую операционную силу, которая могла бы помочь восстановить порядок; в то время очень немногие люди, способные управлять ручным мимеографом, могли многое сотворить. Помни, они доверяли друг другу в эпоху, когда человек человеку был враг. Но одних лишь мастерства и взаимного доверия было недостаточно. Будучи социологом, я это знал. Каждое важное политическое, религиозное или общественное движение черпает свою силу из других источников — из легенд. Вера в миф наделила силой старые движения — христианские мученики, Ленин и Октябрь, не говоря уже о президенте Линкольне и его полумифической бытности разводчиком на железной дороге. Из легенд происходят песни и рассказы, басни и фольклор, и все это дает людям веру. Веру в свою судьбу, веру в свое будущее. Фандому пришлось создать свои легенды, чтобы стать сильным и преуспеть. Один психиатр по имени Юнг выделил давным-давно шаблон, общий для всех мифологий; продемонстрировал, что людям нужны герои, саги и эпосы, чтобы верить, чтобы выжить в цивилизованном государстве.

— Но у вас не выйдет построить светлое будущее на лжи, — прошептал Хендерсон.

— Ну, вообще-то, наша старая страна тоже зиждилась на чистом мифе вокруг отцов-основателей — вся эта забавная ерунда про Вашингтона и вишневое дерево, и все в таком духе. Со времен Ромула и Рема в Древнем Риме мифы играли свою роль в развитии, давая людям нечто большее, чем они сами, что можно было лелеять и почитать за наследие. И что еще более важно, в данном случае легенда сделала свою работу. Вера в Фандом помогла восстановить наш мир. Фэнским формам правления удалось восстановить порядок. Нам больше не нужны армии в странах, основанных на международном Фандоме. У нас есть работающая экономика, да, но она больше не управляет миром через денежную власть. Впервые со времен Греции под руководством Перикла художник и творец играют уважаемую и важную роль в жизни общества. Наша торговля и наша промышленность медленно восстанавливаются, но на более здравых основах, чем раньше. Увеличивается количество учебных заведений…

— То есть, организуются средства для распространения большем лжи, — горько парировал Хендерсон. — Ни настоящих газет, ни фильмов, ни телевидения…

— Со временем все это будет восстановлено, — спокойно сказал Дрейк. — И, возможно, станут доступными те знания, что мы до поры приберегли. Тебе не кажется, что мы знаем больше, чем считаем нужным раскрыть? У нас есть данные, с помощью которых можно еще раз построить атомные электростанции, продолжить наши ракетные эксперименты, возможно, построить настоящий орбитальный спутник за одно лишь поколение. Но наша главная задача должна состоять в том, чтобы заложить основу для построения лучшего мира в будущем. Да, мы решили построить его на мифе — но знаешь, это лучший миф, чем тот, что поддерживал цивилизации, которые канули в прошлое. Ты хочешь, чтобы мы встали на старый путь, где закон силы довлел над силой закона? Вернулись к тому умопомрачительному заблуждению прошлого, провозгласившему, что клиент всегда прав? Должны ли нашими героями быть массовые убийцы или люди, сделавшие из чистой науки инструмент уничтожения? Легенда о Фандоме сохранила толику здравомыслия в мире, что был убит стараниями безумцев прошлых поколений. Мы не можем отвернуться от нее сейчас. Я знаю, о чем ты думаешь, мой мальчик — возможно, тебе хочется снять свою кандидатуру, свернуть кампанию, рассказать всем все как есть. Но к чему это все приведет? Не лучше ли помочь делу, зная, что в грядущем поколении люди будут продолжать ценить знания и жизни друг друга? Придет время, когда мы сможем позволить легендам умереть; когда мы сможем гордиться нынешними достижениями, научиться мечтать о будущем, а не о прошлом. Но на данный момент человечеству нужна мечта о прошлом, чтобы противостоять кошмарной реальности того, что на самом деле произошло. Такова цель Фандома, истинная и единственная цель — подарить людям мечту и позаботиться об их душе.

Хендерсон взглянул на Эйвис. Девушка больше не всхлипывала. Она смотрела на него, ожидая ответа. В ее глазах он читал любопытную смесь любви и верности, стыда и страха. Эти эмоции, как он знал, отражались в его собственном взгляде.

— Если я подыграю вам, Лайонел, — тихо сказал он, — я изберу самый легкий путь…

Дрейк открыл было рот, чтобы возразить, но раньше него заговорила Эйвис:

— О нет, Джон. Это будет самый трудный путь — знать правду и при этом не сообщать ее. Нести бремя вины за вынужденный обман. Жить во лжи, чтобы все остальные жили праведно.

— Возможно, ты права, — ответил Хендерсон. — В любом случае… стоит попробовать. Полагаю, мы должны попытаться.

…Вместе они вышли на улицу, навстречу звездному небу. В вышине завис мирно дрейфующий «хайнлайнер». Хендерсон думал о мифе, на котором вырос — мифе, что умер для него навсегда, но который нужно было сохранить для его собратьев. Что ж, Лайонел Дрейк поможет ему. И Эйвис — тоже. Возможно, он сможет выстоять до самого конца. Фандом для него так и остался образом жизни. Совершенно случайно Джон Хендерсон вспомнил еще одно высказывание, которое сохранилось от старых дней — вычитанное им в одном из фэнзинов этим грустным вечером. По иронии судьбы, он только сейчас постиг его истинный смысл.

Смиренно глядя на звезды, он процитировал вслух:

— Быть фэном — благое, но очень-очень одинокое призвание…

Примечания

1

В оригинале — north pohl, отсылка к писателю в жанре научной фантастики Фредерику Полу (Frederick Pohl).

(обратно)

2

В оригинале: «Where ignorance is Blish, it is folly to be wise». Blish (фамилия американского писателя-фантаста) здесь встало по принципу созвучия на место Bliss (англ. «благость», «счастье»). Джеймс Бенджамин Блиш — один из ведущих фантастов 1950-х годов, автор многочисленных рассказов по вселенной «Star Trek».

(обратно)

Оглавление

*** Примечания ***