После [Михаил Сергеевич Строганов] (fb2) читать онлайн

Строганов Михаил Сергеевич
После

ПОСЛЕ

Ни сомнений, ни боли нет. Есть высь и свет...

Привычно щурясь, приоткрываю веки, прикрывая глаза ладонью, но свет не слепит, не обжигает...

Солнце, рассыпаясь, кружит радугой, и сразу принимаешь наслаждение высотой, что тает молоком на губах, что течёт, словно сквозь соты мёд...

Ты пьёшь его осторожно, словно делаешь первые шаги, по глотку обретая вкус. Вдох, выдох, глоток - и в такт им пульсирует ритм сердца.

Вот, припадаешь к нему и, не отрываясь, пьёшь залпом, подчиняясь белому потоку, растворяясь в белой реке... На этом потоке не удержаться - можно и нужно лететь, раскинув руки. Тогда, в полёте, обретёшь свою опору, как встающие на крыло птицы...

К свету! К свету!

К негасимому, неиссякаемому источнику, имя которому вчера, сегодня и завтра - Надежда.

К солнцу, обитающему в свете сердца, из которого произрастают твои Крылья. Солнцу, что светит сквозь мрак путевой Звездой.

Глава 1

Мы встретились на рассвете.

Я шёл на ощупь по зыбким ступеням зацепившегося за сумерки подвесного моста, а он рыбачил выстроганной из ветки удочкой.

Первая мысль, что разойтись не удастся, сменилась удивлением, когда выхваченная из глубин большая рыба на моих глазах была перемещена в садок.

- Лучший улов всегда на исходе ночи, - заметил незнакомец, протягивая улов. - Подожди, сейчас пойдём.

Его свойское обращение с незнакомцем меня отчего-то не удивило и не смутило; я взял из его рук наполненный рыбой садок и встал рядом; неторопливо оглянувшись, посмотрел вниз - там была предрассветная высота.

- Реки не видно только с первого взгляда, - пояснил нечаянный собеседник, предупреждая вопрос о только что пойманной рыбе. - Но стоит присмотреться...

Он взмахнул удочкой - я услышал плеск и увидел расходящиеся по воде круги.

- Тихо... так тихо, что можно считать волны...

- Рыба выбирает тишину, - он улыбнулся и заметил как бы про себя, - как и всё важное в жизни...

От утренней, кружащей голову истомы, от проясняющейся высоты подвесного моста или от слов собеседника, я с удовольствием, почти заворожёно наблюдал за тёплыми волнами, что набегают и растворяются на деревянных ступенях...

- Оставим рыбу её реке... Нам пора...

- Нам?..

- В самом деле! Имя!

Он сунул руку в карман и вытащил оттуда небольшой, сложенный наподобие записки лист бумаги и, ничего не объясняя, протянул его мне.

Листок действительно оказался тетрадным, разлинованным, с красными полями, на которых обычно ученики пишут сочинения.

Развернув его, увидел слово "ОДИН", написанное заглавными буквами то ли чернилами, то ли химическим карандашом.

- Хм... один или Один? Или ОДИН?

Перечитал трижды с разными интонациями и смысловыми ударениями.

- Это как числительное? Или как обозначенная словом цифра? Или как мифологическое имя?

Я спрашивал, он молча шёл, будто и не замечая моих вопросов..

- Совсем забыл правила грамматики... Наверняка не скажу, но слово "ОДИН" зависит от контекста и может означать и существительное, и числительное, и местоимение, и даже частицу.

Я говорил сбивчиво, с трудом поспевая за быстрыми и уверенными шагами. И отчего-то был уверен, что стоит подобрать убедительный пример, как он непременно захочет мне всё объяснить.

- Вот единственное, что приходит сейчас на память, так это "Один за всех" и "Все как один". Как же обращаться к тебе?

Он остановился, и я запомнил его обращённый ко мне взгляд: пронзительный, проникающий вглубь, с лёгкостью обнажающий потаённое.

- В одном ты сам разберёшься, а в другом... - Он показал на стремительно менявшийся день, - в остальном всё уточнит и расставит по своим местам время.

Глава 2

Время, рассчитанное по старинной формуле нот, уложилось в полёт бабочки, кружение пчелы над цветком, парение оторвавшегося с ветки листка...

И был рассвет, и был день, и вновь стали высокие сумерки, в которых мы соорудили шалаш с лежанкой из еловых лап.

И вот уже горит костёр, шипят красные угли, кипит прокопчённый котелок с наваристой ухой. Так проходит вечер и наступает ночь, перекраивающая небо стремительной луной.

Земля не хочет засыпать - она не молчит, наполняя опрокинутый звёздный свод шорохами и голосами; долгой, протяжной речью всех, кто решил бодрствовать.

- Какая говорящая нынче ночь... говорящая и горящая во тьме, как фонарь...

Я подвинул прогоревшие ветки и подложил новые:

- Наш костёр, словно маяк для всех странников ночи...

ОДИН взмахнул рукой, ловя в ладонь взметнувшийся рой золотых искр:

- Время, само время сейчас необыкновенно... как огонь и свет... словно кровь Вселенной, её ощутимая и неуловимая дышащая душа...

- Что же будет, если дыхания совпадут?

- Тогда ощутишь, как по артериям и венам протечёт Вечность, - ответил ОДИН, предугадывая мой следующий вопрос.

- Вечность! - я развёл руками вдоль мерцающего в огне междумирья. - Что есть Вечность?

ОДИН смотрел сквозь огонь, сквозь скользящие по сухим ветвям танцующие языки пламени, сквозь чёрно-красный горизонт пылающих углей.

- Посмотри, как неимеющий ни начала, ни конца огонь рождается, растёт и умирает в своём костре. Он живёт только миг, несколько мгновений из своего бесконечного потока времени. И он не выбирает, не угадывает, когда и зачем ему появляться на свет. Но приходит и уходит, рождается и умирает по чьей-то воле и следуя неумолимому порядку вещей... И тем не менее он подобен Вселенной...

Его объяснение больше напоминало притчу, чем ответ, и я нетерпеливо заметил:

- В твоих словах больше загадок, чем подсказок... Как можно объяснить первое, исходя из непостижимости второго?

- Какого же ответа ты ожидал от меня? - спросил ОДИН, подавая запечённый на углях хлеб. - Или ты думаешь, что можно сходу объяснить, зачем появились звёзды и кому они нужны? Они родились, они пребывают и они умирают... а зачем... может, спросишь у них?

Хлеб, поднятый с углей, был ароматным и пряным, обжигающим и живым, отвечающим своим дыханием на дыхание моё.

- Значит, Вечность не загадка... а задание?

Искры взметнулись выше, и лицо моего спутника преобразилось в их сияющем, огненном танце:

- Ты не думал, что Вечность - не только задание? Что Вечность - это незыблемый план...

Глава 3

После...

Мы ехали в поезде, в старом, истрёпанном вагоне, срисованном с чёрно-белой киноплёнки; где накурено и душно, где тесная людская сумятица осеняется проникающим светом из тамбура и мельканием ночных фонарей...

Разношёрстая публика ютилась на голых полках и, обустраиваясь на ночлег, отвоёвывала у соседей заветные пяди. Раскладывалась нехитрая трапеза, опасливо теребилась поклажа, дребезжали стаканы...

Из сумеречного чрева вагона рвался смех, перемежаемый плачем и храпом; слышались приглушённые вздохи, тонущие в какофонии рассыпающихся фраз и неумолимом стуке колёс...

- И что же ты видишь? Хаос? Тебя отвлекает общая картина...

ОДИН склонился и заговорил негромко, но так, чтобы я разобрал каждое слово, уловил в них малейшие интонации:

- Попробуй рассмотреть всех в лицах и понять, зачем они здесь...

- Разве не затем, чтобы добраться до своей остановки? - в ответ спросил я, как мне показалось, резонно.

ОДИН смахнул с глаз упавшую прядь волос:

- С давних времён многие тайные сообщества обмениваются незаметными жестами, как символическими посланиями. Ты не заметил, сколько пальцев я показал тебе, как бы случайно поправляя волосы?

- Здесь надо быть внимательным... и я был внимателен... Поэтому в свете окна, краем глаза сумел разглядеть, как промелькнули три пальца...

- Вот видишь, друг, - ответил ОДИН, - ты увидел три, но я показал тебе пять. На трёх лишь заострил твоё внимание, нарочно распрямив их и согнув два.

- Действительно так! Но я отвечал спонтанно, не придав значения...

- Друг, не ты ли убеждал меня в том, что был внимателен и собран, отслеживая происходящее своими глазами? Тогда как же ты не уловил и не понял очевидного?

- Поймал меня... как на блесну рыбку...

- Нет, ты попался в сеть собственной самоуверенности. Потому что твой ум научился видеть, но ленится думать и понимать, оттого и спешит с выводами, пытаясь как можно быстрее отделаться от поиска правильного ответа.

- Ты прав, прав... Но скажи, что ещё смогу здесь увидеть? - я пожал плечами, окидывая взглядом темные силуэты людей. - Возможно, тот спящий вовсе не спит и даже не думал спать, потому что он вор, притупляющий тревожные ожидания у своего соседа. Первый выкраивает время, чтобы вздремнуть, второй выжидает, чтобы украсть.

Ожидая ответа, я посмотрел на своего спутника, но ОДИН хранил невозмутимое молчание.

- Хорошо, тогда я продолжу! Вон там, чуть поодаль от нас расположились игроки-незнакомцы. На самом деле, это поездные шулера, заманивающие в силки доверчивого ловца удачи. Или вон та парочка... они совсем не вдвоём...

- Всё так. Ты всё правильно сказал, справедливо. Я знаю, что многое понял и про остальных...- ОДИН положил руку на моё плечо. - Друг, ты очень точно и подробно описываешь три мои пальца...

Растерявшись, что-то возражал в своё оправдание, пытался приплести психологию, сослаться на жизненный опыт, прекрасно понимая, что несу чепуху.

Выслушав меня, ОДИН невозмутимо произнёс:

- Разве ты не заметил, как в этом вагоне поменялись люди за непродолжительный срок? Вот были на местах одни, а теперь другие. Притом заметь: ни для одних, ни для других остановок не было!

Я обескуражено огляделся вокруг: действительно, на прежних местах сидели совсем другие лица. Такие же невыразительные, но ничем не напоминающие прежних.

- Подобное разве возможно? Настоящее шулерство жизни!

- Друг, разве не знал ты, что жизнь всегда играет не по правилам? - ОДИН посмотрел в расплавленную фонарями тягучую тьму вагонного окна. - Да и что они есть, эти правила?

Глава 4

Морозный дух обжигал лицо и, смешиваясь с запахом креозота, перехватывал дыхание. После вагонной духоты голова шла кругом, торопила, ускоряя шаги по замороженной насыпи.

- Мы идём по щебёнке, некогда бывшей горами и скалами, - заметил ОДИН, поднимая воротник своего демисезонного пальто. - Да, мы идём по гордым утёсам, ныне превращённым в отвалы и балласт, удерживающий рельсы и шпалы.

Я представил, как бурят и обрушивают скалы, как в развороченное чрево карьера врезаются стальные ковши экскаваторов, после которых в свой черёд в дело вступают грохочущие дробилки.

- И гордые камни становятся хламом... Ради чего? Для кого? - от холода мои слова становились всё резче, а чувства яростнее. - Для вылепленных под копирку двойников? Нет, скорее для отлитых в силиконовые формы болванчиков из полистоуна!

ОДИН остановился и, подняв руку, остановил меня, словно приготавливаясь объявить важное. Но, задержавшись на мгновенье, пошёл как прежде.

- Послушай, это просто такой приём обобщения, описания типического в типическом.

Я пытался сгладить свои неуместные заявления, на которые ОДИН никак не отреагировал, продолжая стремительно продвигаться по ледяной насыпи.

- Подожди! Куда мы так спешим?

- Впереди, совсем скоро, нас ждёт путевой домик, - ответил ОДИН, ускоряя шаг. - Если повезёт, мы сможем там обогреться и переждать эту ночь.

Через полчаса действительно показалась маленькая, белённая известью стрелочная будка, из одинокого окна которой чуть брезжил свет.

Обшарпанные стены и почерневший потолок, до которого можно дотянуться рукой; пара облезлых стульев, столик под выцветшей клеёнкой, оббитая эмалированная посуда... Чая не нашлось, но мы сумели отыскать чайник для кипятка и несколько окаменевших от времени сухарей.

- Отдых нам обеспечен! - заметил ОДИН, наблюдая, как закипает вода. - Представь, что стало бы с нами, не будь его на нашем пути!

- Хотя бы картинку на стену повесили. Пусто, так пусто, что глазу не зацепиться...

Я опустился на скрипучий стул, только сейчас понимая, что во мне самом еле теплится душа...

Мы пили кипяток, размачивая в нём иссохший хлеб, отчего-то разговаривая не о предстоящем дне, а про обращённые в щебень камни.

- Неужели они прождали тысячелетия, чтобы их постигла такая судьба? Потеря без возврата...

- Ты хочешь спросить, стоило ли им быть, чтобы в итоге стать прахом?

Только сейчас понял, насколько точны его слова: "Стать прахом". - Быть дорожным балластом чужого пути.

От мыслей, слов, ржавого кипятка и затхлых сухарей стало горько и обидно, как от обманутых надежд.

- Не знаю... не знаю, каково "быть" только затем, чтобы вовсе "не быть", чтобы стать сором, функцией под ногами...

Я оттолкнул кружку дымящегося кипятка и положил сухарь. Негодование переполняло меня; негодование рвалось из груди, подводя к развилке отчаянья и гнева...

- Ты сомневаешься... Сомнение - такой же сигнал для души, как боль для тела...

ОДИН подвинул ко мне кружку с кипятком и взглядом указал на хлеб:

- Есть третий путь... и четвёртый, и пятый... Путей много, но дело даже не в их числе...

- Не в числе? - с удивлением повторил я.

- Именно так, не в числе и не в числах, - утвердительно кивнул ОДИН. - Можно выбрать Между, а можно и вовсе пройти свой путь Иначе.

Глава 5

Пелена неба рассыпалась по земле серыми снежными волнами тяжёлого зимнего рассвета.

В порывах ветра снег кружил, словно пепел, и мы, поёживаясь от колючих ледяных лап, спешили вперёд по непроглядной одинокой дороге...

- Мы замёрзнем на полпути! - пересиливая душащий ветер, прокричал своему спутнику. - Надо укрыться и переждать!

- Согласен! - крикнул в ответ ОДИН. - Войдём с тобой в первый же встречный дом!

Вскоре мы увидели сквозь вьюгу вросшую в лёд панельную черырёхэтажку с пустыми проёмами окон.

- Это же руины! Посмотри! - закричал я в сердцах.

ОДИН меня словно не слышал, проскальзывая в средний подъезд; и, появившись через мгновенье, махнул мне рукой:

- Переждём бурю здесь!

Окна на первом этаже оказались целыми, потому что были заколочены с улицы деревянными щитами, отчего комнаты не завалило снегом.

- Посмотри, на кухне есть замечательная печь, а в комнатах можно найти старые книги и кое-что из деревянной мебели.

- Думаешь, если затопить после стольких лет запустения, будет тяга? Мы же досмерти угорим!

- Выбор невелик: задохнуться, замёрзнуть или выжить!

Ворча и чадя, печка ожила, вместе с огнём заполняя пространство спасительным теплом.

Расположившись возле неё, я перебирал сложенные в стопку книги и старые семейные альбомы, потускневшие от времени забытые пластмассовые игрушки.

- Почему, чтобы выжить, мы должны сжигать память?

Я вытащил из альбома помутневшую глянцевую фотографию большой семьи, собравшейся за Новогодним столом.

- Посмотри, как они здесь счастливы! Ёлка, дети с подарками и родители совсем не стары...

ОДИН принял из моих рук фотографию, внимательно рассматривая лица сквозь мерцание печи.

- Или вот, посмотри, книжка! Я помню её!

Отряхнув от пыли цветастую обложку, прочитал название как в первый раз: "Чёрная курица или Подземные жители".

- Интересная? - ОДИН отложил фотографию и взял книгу. - Расскажи, что в ней?

Я оказался не готов к пересказу, хотя сносно помнил сюжет, но составляющие суть детали стёрлись из моей памяти.

- Это книга о мальчике, который хотел всё знать, ничему не учась... О завёрнутом в бумажку зёрнышке познания... О спасении жизни, дружбе и безрассудстве...

Пытаясь вспомнить и подобрать слова, неожиданно для себя сказал:

- После прочтения этой книги долгое время представлял смерть в виде толстой кухарки с ржавым зазубренным ножом...

Воспоминания... воспоминания, как всполохи пламени, рвущиеся из щелей рассыпающейся печи... Пройдёт век, закончится жизнь - что сохранится, останется в памяти? Смерть и спасение, лишения и любовь, отчаянье и надежда, каземат и дорога из драгоценных камней под ногами...

- И все бриллианты, яхонты, изумруды и аметисты оказались ничем, против одного зёрнышка разума.

ОДИН отворил заслонку печи, и горячий воздух ворвался в ледяной склеп, укрывая нас тёплыми волнами.

- Чудак уверял меня, что все наши идеи и представления - только маска, под которой совершается внутри нас бесконечная борьба неведомых нам сил...

- Выходит, мы танцующие на нитях куклы? - спросил, продолжая листать пожелтевший, скукожившийся фотоальбом, перебирать целый мир, в котором люди были не куклами, а живыми людьми. - Или мы посаженные в садки рыбы, что ещё в реке, но уже вне реки... вне времени как такового... да и вне своей жизни...

ОДИН посмотрел на меня и протянул книгу:

- Или сосуды, в которые собираются волшебные живые семена?

Отогревшись, моё тело обмякло и разомлело; я ощущал, что смертельно устал от долгого ледяного пути...

ОДИН что-то говорил о вечности, но вместо его слов я видел кружащиеся языки пламени, и мне казалось, что я стал лёгким облаком, скользящим по бескрайнему голубому небу...

От слов ли говорившего или от слов, написанных в книге, в голове звучали слова и мелькали строки, начертанные как бы золотом по пергаменту:

"Настанет время, когда и наши следы сотрутся с лица земного... Всё исчезает в бренном мире нашем... Но не об этом теперь идёт дело..."

Глава 6

Я вошёл в город вечных дождей и вьюг один...

Вошёл поздним вечером, далеко перешагнув за багряные следы заката...

Мой спутник оставил меня в моём сне, покинул возле еле теплящейся печи, рассыпанных книг, опавших листов фотографий и забытых писем...

Он не оставил ни записки, ни знака - тихо ушёл, будто и не был. Только в воспоминаниях всё ещё звучал его голос - голос, что позволил прорваться сквозь ледяной плен...

Где ты теперь, мой таинственный друг? Для чего ты оставил меня так внезапно?

Я вошёл в город камней и ветров с надеждой встретить его снова...

Наступавшая ночь принуждала искать постой, переждать, пережить, дождаться рассвета...

Ступени, ступени, ступени... тяжёлая двухстворчатая дверь... унылый консьерж с землистым лицом требует документы:

- Вы один?

- Один, - отвечаю почти механически, блёкло, произнося слово без ударений, небрежно, как подают в гардеробе бирку.

- Ваш ключ, - безучастно роняет консьерж, кивая вглубь тусклого коридора. - Вам туда.

- Туда? - переспрашиваю, понимая, что другого пути нет...

- Туда, - невозмутимо повторяет консьерж. - Здесь не заблудитесь...

...

И следом пришла долгая ночь. Холодная, склизкая, удушающая, безликая...

За тонкими перегородками бесконечно плакали дети, ругались, били посуду, чередуя события по кругу, словно заезженная пластинка... И скользкая, холодная духота сплетает свои кольца, сдавливая грудь до последней капли пота...

Ночь без покоя, забытьё без сновидений, забвение без прихода сил... Морок небытия, засыпающий в глаза песок междумирья... Я в нём? Или я здесь? Кто я?

И снова шум, гвалт, какофония... Еле брезжащий тусклый свет по контуру двери... И блёклый, увязший в тяжёлых тучах умирающий лунный лик за немытым, грязным окном...

Я больше не могу жить... Я могу только ждать утра...

Что дальше? Разве после такой ночи может быть что дальше?

Кто знает? Бог один...

Глава 7

Дождливое, муторное утро без рассвета рассыпалось настойчивыми ударами в дверь. На пороге стоял землянистый консьерж с заученными фразами и нетерпящим возражения тоном:

- Вы опоздали на четверть часа. Подобное нарушение непозволительно.

Консьерж придирчиво осмотрел комнату, словно желал отыскать что-либо сокрытое и, ничего не обнаружив, с раздражением протянул мне конверт.

- Не жду писем.

Я инстинктивно оттолкнул землянистую руку так сильно, что конверт выпал из неё на пол.

- Это не письмо, это контракт, - невозмутимо уточнил консьерж.

- Контракт? Но я не ищу...

- Не обсуждается! - прерывая моё возражение, продолжил консьерж. - Отбываете незамедлительно.

...

Старый, с задыхающимся мотором ПАЗик был набит притихшими и осунувшимися людьми. Они ворчали в такт мотору и, переглядываясь на каждой дорожной выбоине, ждали того, кто возмутится.

Все молчали...

Они перешёптывались: то оживлённо, то нехотя, как оказывают услугу навязчивому человеку, стремясь быстрее от него отделаться.

- А говорили всего полчаса ехать...

- Да, скоро уже...

- Они платят хлебом...

- Большая пайка...

- Скорее бы...

За мутными разводами автобусного окна набухал дождём облупившийся город, плохо помнящий своё имя, и стеснявшийся говорить о том, что ещё не забыл. Ни радостного звука, ни намёка на надежду.

Посреди безысходности часть меня всё ещё понимала абсурдность происходящего и как могла противилась ему.

Одна часть противилась, а вторая - свыкалась и принимала. И я забывал, и не мог понять - какой же я есть на самом деле.

Глава 8

Угрюмое промышленное здание: холодное, серое, слепое. Нас приводят в заваленный тряпьём зал и заставляют раздеваться, добавляя к тряпичным кучам и нашу одежду. Затем ведут нагими в тесную каптёрку, где мы облачаемся в изношенную до нас робу.

И снова ведут, везут, подводят...

В касках с фонарями и бесполезными поролоновыми респираторами на шее мы спускаемся на сотни метров под землю...

Мы в клети... мы на глубине тысячи метров... мы на дне допотопного океана...

Высохший, как мумия, бригадир что-то говорит о выработке и антраците, о забое, в котором нам предстоит ползать на брюхе; бубнит о метане и обвалах породы, памятуя о том, что взрывается даже пыль.

Он один среди всех идёт не впервые, он один выжил до этого времени, сохранился от прежних, словно окаменевшая, превращённая в уголь, тень.

"Новичкам везёт", - он пытается приободрить нас кашляющим, трескучим голосом, произнося пустые слова как заклинание, в которое сам не верит.

...

Узкие, как расползающиеся щупальца, забои, в которые ползут люди, освещая путь лампочками-коногонками на касках.

Я в каменной норе, протискиваюсь между неструганных деревянных подпорок, понимая, что зияющая чернота вокруг меня некогда была первозданным садом, среди которого обитали невиданные птицы, причудливые звери и невероятные чудовища...

Мы добирались до лавы и вгрызаемся в её чрево стальными иглами отбойных молотков.

- Ничего, ничего... - успокаивая, сам с собой разговаривает мой напарник. - Зато будет хлеб...

Окаменевшие куски прошлых жизней откалываются от спрессовавшего их времени, опадая чёрным сиянием каменного угля.

Сколько мы здесь? Может быть час... час, который равен тысячелетию...

- Когда этот уголь был живым, времени ещё не было, - подбадривая, говорю напарнику, пытаясь прервать его безумное бормотание. - Ты только представь, какая тут жизнь была! В каких красках и звуках она кипела!

На мгновение он замолкает, пытается вникнуть в существо сказанного мною, но почти сразу принимается долбить угольную стену, заклиная себя словами про хлеб.

- Друг, не спеши...

Пытаюсь окликнуть напарника по имени, но понимаю, что вместо имени знаю только его номер...

- Друг, ты представь, что мы гуляем по райскому саду и просто собираем дрова для костра... И совсем скоро нас ожидает вкусный ужин и отдых...

Напарник не слышит меня... он и не хочет слышать, с остервенением вгрызаясь в сияющую тьму лавы...

- Постой, друг! - закричал, пробиваясь сквозь гул отбойного молотка. - Назови мне своё имя!

Он не откликнулся, не остановился ни на секунду. Сквозь грохот отбойного молотка и шум осыпающегося угля пробивалось: "Хлеб, хлеб, хлеб..."

...

Взрыв. Обвал. Мрак.

Звенящая немота...

Глава 9

Чудилось, что иду по чудесному, триумфальному городу, неожиданно для себя ушедшему на морское дно. Мимо проплывают разноцветные рыбы с глазами-аквариумами, вверху слюдятся купола медуз, а под ногами горят красные морские звёзды...

Внизу, на дне незримые течения выводят на песке символы и письмена, чертят узоры, строят и рассыпают замки иллюзий, очаровывая случайного очевидца.

Безмятежно парю над увязшими в песке остовами утонувших кораблей, руинами домов и выпуклыми крышками вагонов.

Взгляд скользит по грудам машин, ставших прибежищем для пугливых морских обитателей. Солёные воды обглодали их корпуса, превращая ржавые рёбра в глубинные рифы...

Всё наше время - история, судьбы, дела, обращаются в прах и уходят в песок - тот же прах источенных ветром и волнами скал...

Горы стали песком, камни стали песком, время стало песком... Нас не стало...

Мы легли... мы погибли... мы стали углём, нефтью, крошками, вросшими в камень. Отпечатками тени...

Так проходит земная слава, так заканчивается земной путь...

Словно танцующий над бездной ангел, я растворяюсь в пустоте, над мирами, между всем и ничем: предо мною обителей много. Без числа и без счёта расцветают миры-пузыри, разрастаются, зреют, цветут, чтобы вмиг облететь белым пухом...

Будет пухом земля, будет пухом вода -

Небеса станут пухом...

Тьма... Кромешная тьма!

И - безмолвие...

Глава 10

"Вставай, нам пора..."

Голос звал сквозь толщу тьмы, скользя по её лабиринтам серебряным лучом.

- Поздно... меня не стало...

- Но это не значит, что тебя и не будет!

Серебряный луч выхватил меня из тьмы, обтекая сияющей сферой: искрящейся, тягучей, огненной.

Я увидел протянутую ко мне руку: с ладонью обычного человека и, одновременно, подобную мосту, проходящему сквозь измерения.

Едва коснувшись её, увидел шествующие в вышине звёзды, растянувшиеся нити парадов планет, сверкающие ледяной пылью кометы-айсберги. И море, бесконечное море под своими ногами.

Он стоял предо мной как впервые, там, на канатном мосту:

- Ты в начале пути.

- В начале?

- В самом начале, - согласно подтвердил ОДИН. - И тебе предстоит долгий и сложный путь.

- Разве прежнее было просто? Мне показалось... вся история земли уместилась во мне!

Выслушав, он рассмеялся и показал на звёзды:

- Даже если в тебе уместилась вся история Земли, разве это их история? Быть может, это была история сорвавшегося с горы маленького камня, что, падая вниз, оставил лишь круги на воде?

- Ты прав! Ты бесконечно прав! - воскликнул, обретая смысл произошедшего со мной.

- Когда ты пойдёшь, сверяй путь свой по звёздам. Они не обманут, не подведут. Множеству, что увидишь и встретишь - не доверяй и не доверяйся. Это призраки преломленья миров: они есть, но их нет...

- Как понять и проверить мне, чтобы не сбиться, не принять ложный свет мнимых звёзд за сияние Света?

- Что в твоей глубине? Что в твоей тесноте? Там, внутри, есть источник, выше Солнца и зримых светил - он начало потока, по которому мчатся сонмы праведных душ в Белый Свет, что уйдя, в одночасье приходит...

- Ночь истаяла... вот, на глазах новый день...

- Ночь растает, но звёзды пребудут: на тебе и в тебе! Словно знак, словно план...

- Верю: будет! Я иду!

- Ты идёшь не один, посмотри, как на крыльях сияет заря! Свет родился! Настало везде и всегда. Смерти нет и не будет!

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10