Алюминиевый кинжал [Ричард Остин Фримен] (fb2) читать онлайн

Ричард Фримен Алюминиевый кинжал

«Срочный вызов» — безотлагательный и не терпящий никаких отговорок призыв к профессиональным обязанностям — скорее относится к практикующему врачу, а не к юристу, и, когда я променял эту сторону своей профессии на судебную, то полагал, что навсегда от него избавился. Я считал, что прерванная еда, испорченный отдых и яростная трель ночного звонка, — всё это осталось в прошлом, но на практике вышло иначе. Юрист-медик, если можно его так назвать, находится где-то на границе этих двух профессий и подвержен превратностям каждой. Таким образом, время от времени профессиональные услуги моего коллеги или меня самого могли потребоваться незамедлительно. Именно так было и в случае, о котором я собираюсь рассказать.

Священный обряд принятия ванны был выполнен должным образом, и ваш покорный слуга, только что насухо вытертый, собрался было натянуть на себя первый предмет одежды, когда по лестнице прозвучали торопливые шаги, и у двери моего коллеги раздался голос нашего ассистента, Полтона.

— Там внизу джентльмен, сэр, который утверждает, что должен немедленно видеть вас по очень срочному делу. Похоже, сэр, что его всего трясёт…

Полтон продолжал описывать подробности, когда раздались ещё одни, более поспешные шаги, и незнакомый голос обратился к Торндайку.

— Я приехал, чтобы срочно попросить вашей помощи, сэр. Произошла ужаснейшая вещь. Было совершено жестокое убийство. Можете поехать со мной прямо сейчас?

— Я скоро выйду к вам, — сказал Торндайк. — Действительно ли жертва мертва?

— Абсолютно. Тело холодное и окоченевшее. Полиция считает…

— Полиция знает, что вы поехали за мной? — перебил его Торндайк.

— Да. Они ничего не тронут до вашего приезда.

— Очень хорошо. Через несколько минут буду готов.

— И, если вы подождёте внизу, сэр, — убедительным тоном добавил Полтон, — я помогу доктору собраться.

С помощью этого лукавого довода он завлёк незваного гостя назад в гостиную и вскоре после этого мягко пробрался вверх по лестнице, неся маленький поднос с завтраком; содержимое он уверенно расставил в наших комнатах, сопровождая свои действия актуальным замечанием по поводу «расследования убийств на пустой желудок». Тем временем Торндайк и я оделись с быстротой, свойственной только врачам и актёрам, амплуа которых включает быстрое переодевание, и через несколько минут уже спустились по лестнице, заглянув в лабораторию, чтобы взять нескольких приборов, которые Торндайк обычно брал с собой при вызове на расследование.

Когда мы вошли в гостиную, наш посетитель, который лихорадочно шагал по комнате взад и вперёд, со вздохом облегчения схватил шляпу. «Вы готовы ехать? — спросил он. — Мой экипаж у дверей», — и, не ожидая ответа, бросился вон из комнаты и побежал по лестнице впереди нас.

Экипаж оказался просторной каретой, которая, к счастью, вместила всех троих. Как только мы захлопнули дверь, извозчик стегнул лошадь и погнал её рысью.

— Пока мы едем, я введу вас в курс дела, — сказал наш возбуждённый друг. — Во-первых, моё имя — Кертис, Генри Кертис, вот моя карточка. Ах! А вот и другая карточка, которую я должен был вам передать в первую очередь. Мой поверенный, мистер Марчмонт, был со мной во время моего ужасного открытия, и именно он послал меня к вам. Он остался в комнатах, следя, чтобы до вашего приезда ничего не было нарушено.

— Это мудро с его стороны, — сказал Торндайк. — Ну, а теперь расскажите нам в точности, что произошло.

— Конечно, — согласился мистер Кертис. — Убитый, Альфред Хартридж, был моим дальним родственником, и, хотя мне неприятно это говорить, но он был плохим человеком. Знаете, нехорошо отзываться так de mortuis,^[1] но, тем не менее, мы должны иметь дело с фактами, даже если они нелицеприятны.

— Несомненно, — согласился Торндайк.

— У меня с ним была обширная и довольно неприятная переписка — Марчмонт вам об этом расскажет, — а вчера я оставил ему записку, прося о встрече, чтобы уладить одно дело, и предлагая встретиться в восемь часов этим утром, потому что я должен был покинуть город перед полуднем. Хартридж сообщил, что готов увидеться со мной в это время, и мистер Марчмонт очень любезно согласился меня сопровождать. Соответственно, этим утром мы вместе вошли в дом Альфреда, прибыв ровно в восемь часов. Мы несколько раз нажимали на кнопку звонка и громко стучали в дверь, но, не получив никакого ответа, спустились и поговорили со швейцаром. Кажется, этот человек уже заметил из внутреннего двора, что электрическое освещение в гостиной мистера Хартриджа было полностью включено, а согласно заявлению ночного портье, свет горел всю ночь. Поэтому у него возникло подозрение, что здесь что-то не так, и он вошёл вместе с нами, позвонил в звонок и постучал в дверь. Поскольку внутри не обнаружилось никаких признаков жизни, он вставил запасной ключ и попытался открыть дверь, но безуспешно, поскольку, как оказалось, дверь была заперта изнутри на засов. Тогда швейцар сходил за констеблем, и, посовещавшись, мы решили, что имеем право взломать дверь. Швейцар принёс лом, и нашими объединёнными усилиями дверь в конечном счёте была открыта. Мы вошли, и — мой Бог! Доктор Торндайк, как ужасно было то, что мы увидели! Хартридж лежал мёртвый на полу гостиной. Он был заколот, и кинжал даже не унесли. Он всё ещё торчит из спины убитого.

Кертис промокнул лицо носовым платком и собрался продолжить свой отчёт о трагедии, когда экипаж свернул в тихий переулок между Вестминстером и Викторией и остановился перед группой высоких новых многоквартирных зданий из красного кирпича. Взволнованный швейцар выбежал, чтобы открыть нам дверь, и мы вышли напротив главного входа.

— Квартира Альфреда находится на третьем этаже, — сказал мистер Кертис. — Мы можем подняться на лифте.

Швейцар поспешил вперёд и уже стоял, держась за трос. Мы вошли в лифт и через несколько секунд вышли на третьем этаже, сопровождаемые швейцаром, который со скрытым любопытством следовал за нами по коридору. В конце прохода была полуоткрытая дверь, сильно повреждённая и покосившаяся. Над дверью белой краской шла надпись: «Мистер Хартридж», а из дверного проёма выглядывал лисий профиль инспектора Бэджера.

— Рад, что вы приехали, сэр, — сказал он, узнав моего коллегу. — Мистер Марчмонт сидит внутри как сторожевой пёс и ворчит, даже если кто-нибудь из нас просто проходит через комнату.

В его словах слышалась жалоба, но была и определённая радость в манере говорящего, которая заставила меня подозревать, что инспектор Бэджер был рад отойти на второй план.

Мы вошли в маленькую прихожую, или холл, и отсюда попали в гостиную, где обнаружили мистера Марчмонта, нёсшего бессменную вахту в компании с констеблем и инспектором в форме. Все трое встали при нашем появлении, шёпотом приветствовали нас, а затем все мы дружно уставились в другой конец комнаты и некоторое время не говорили ни слова.

Во всей обстановке комнаты было что-то очень мрачное и ужасное. Атмосфера трагической тайны окутывала самые банальные объекты, и зловещие признаки скрывались в самых знакомых вещах. Особенно впечатляющей была сама тревожная атмосфера, что случается, когда обычная повседневная жизнь в мгновение ока внезапно останавливается. Электрические лампы всё ещё горели тусклым красноватым светом, хотя летнее солнце уже заглядывало в окна; полупустой бокал и открытая книга около пустого стула, казалось, шёпотом пытались рассказать нам о внезапной трагедии, как и приглушённые голоса и осторожные движения ожидающих мужчин. Но прежде всего привлекала взгляд внушающая страх фигура, которая ещё несколько часов назад была живым человеком, а сейчас неподвижно вытянулась на полу.

— Таинственное дело, — заметил инспектор Бэджер, наконец нарушая тишину, — хотя до определённого момента всё достаточно ясно. Тело способно рассказать собственную историю.

Мы пересекли комнату и взглянули на труп. Это был довольно пожилой человек, лежащий на полу перед камином лицом вниз с раскинутыми руками. Тонкая рукоятка кинжала торчала из спины под левым плечом, и, за исключением следов крови на губах, это было единственным свидетельством того, как наступила смерть. На небольшом расстоянии от тела на ковре лежал ключ от часов, и, взглянув на часы на каминной доске, я понял, что передняя стеклянная крышка открыта.

— Видите, — продолжил инспектор, заметив мой взгляд, — он стоял перед камином, заводя часы. В это время убийца подкрался сзади — шум поворачиваемого ключа, должно быть, скрыл его движения — и нанёс удар. И по положению кинжала на левой стороне спины видно, что убийца, должно быть, был левшой. Всё это достаточно ясно. Неясно то, как он сюда вошёл и как он отсюда вышел.

— Надеюсь, тело не двигали? — поинтересовался Торндайк.

— Нет. Мы посылали за доктором Эджертоном, полицейским хирургом, и он дал заключение, что человек мёртв. Он ещё вернётся, чтобы увидеться с вами и договориться о вскрытии.

— Тогда, — сказал Торндайк, — мы не будем трогать тело до его прихода, лишь измерим температуру и проверим отпечатки на рукоятке кинжала.

Он достал из сумки длинный химический термометр и инсуффлятор, то есть трубку с порошком. Первый он установил под одеждой мертвеца на живот, а с помощью последнего нанёс слой тончайшего жёлтого порошка на чёрную кожаную ручку кинжала. Инспектор Бэджер нетерпеливо склонился, чтобы исследовать ручку, когда Торндайк сдул порошок, равномерно распределившийся по поверхности.

— Никаких отпечатков, — сказал он разочаровано. — На убийце, должно быть, были перчатки. Но эта надпись даёт довольно прозрачный намёк.

Он указал на металлическую гарду^[2] кинжала, на которой неровно было выгравировано одно слово: «TRADITORE».

— По-итальянски это значит «предатель», — продолжил инспектор, — и я получил от швейцара некую информацию, которая согласуется с этим предположением. Мы сейчас его пригласим, и вы услышите сами.

— Тем временем, — сказал Торндайк, — поскольку положение тела может быть важным для расследования, я сделаю одну или две фотографии и нарисую примерный план в масштабе. Вы говорите, здесь ничего не передвигали? А кто открыл окна?

— Они были открыты, когда мы вошли, — сказал мистер Марчмонт. — Вчера вечером, как вы помните, было очень жарко. Мы не перемещали вообще ничего.

Торндайк извлёк из сумки маленькую складную фотокамеру, телескопическую треногу, рулетку, самшитовую линейку и альбом. Он установил камеру в углу и сфотографировал на пластинку общий вид комнаты, включая труп. Затем он переместился к двери, откуда сделал второй снимок.

— Встаньте перед часами, Джервис, — сказал он, — и поднимите руку, как будто вы их заводите. Спасибо, стойте так, пока я не вставлю новую пластинку.

Таким образом, пока делался снимок, я оставался в положении, которое, как предполагалось, мертвец занимал в момент убийства, а затем, прежде, чем я пошевелился, Торндайк отметил положение моих ног на полу мелом. После этого он поставил треногу на эти метки и сделал ещё две фотографии из этого положения; наконец, он сфотографировал само тело.

Покончив с фотографированием, Торндайк с замечательной сноровкой и скоростью набросал в альбоме план комнаты, указав точное расположение различных объектов в масштабе четверть дюйма к футу, — за этим процессом инспектор следил с некоторым нетерпением.

— Вы не экономите, — заметил он, — ни силы, ни время, — и демонстративно бросил взгляд на часы.

— Нет, — ответил Торндайк, когда вырвал из альбома законченный лист. — Я пытаюсь собрать все факты, которые могут оказаться существенными для дела. Они могут ничего не стоить либо содержать ключевую информацию — заранее никогда не знаешь, поэтому я собираю их все. Но, кажется, пришел доктор Эджертон.

Полицейский хирург приветствовал Торндайка с почтительной сердечностью, и мы сразу же приступили к осмотру тела. Вынув термометр, мой коллега взглянул на его показания и передал инструмент доктору Эджертону.

— Мёртв приблизительно десять часов, — отметил последний, взглянув на термометр. — Очень жестокое и таинственное убийство.

— Весьма, — согласился Торндайк. — Попробуйте этот кинжал, Джервис.

Я коснулся рукоятки и почувствовал характерное трение о кость.

— Задел край ребра! — воскликнул я.

— Да, должна быть приложена неимоверная сила. И вы заметили, что одежда немного скручена, как будто лезвие вращалось при входе в тело? Это очень характерный признак, особенно если соотнести его с силой удара.

— Весьма необычно, конечно, — сказал доктор Эджертон, — хотя не уверен, что это нам поможет. Вынем кинжал прежде, чем переместим тело?

— Конечно, — ответил Торндайк, — в противном случае при перемещении могут возникнуть новые повреждения. Но подождите. — Он вынул из кармана шнур и, вытащив кинжал на несколько дюймов, натянул этот шнур в линию, параллельную плоскости лезвия. Затем, дав мне подержать концы, он полностью вытянул оружие. Когда показалось лезвие, скрученность одежды исчезла.

— Смотрите, — сказал он, — этот шнур даёт нам направление раны, а разрез на одежде больше с ней не совпадает. Имеется значительный угол, который представляет собой меру вращения лезвия.

— Да, это странно, — согласился доктор Эджертон, — хотя, как я уже сказал, сомневаюсь, что это нам поможет.

— В настоящее время, — сухо заметил Торндайк, — мы просто отмечаем все факты.

— Конечно, конечно, — согласился его собеседник, немного краснея, — и, возможно, лучше перенести тело в спальню и там сделать предварительный осмотр раны.

Мы перенесли труп в спальню, и, обследовав рану и не обнаружив ничего нового, закрыли тело простынёй и возвратились в гостиную.

— Ну, джентльмены, — сказал инспектор, — вы исследовали тело и рану, измерили пол и мебель, сделали фотографии, нарисовали план, но, похоже, не сильно продвинулись вперёд. Вот имеется человек, убитый в своей квартире. В квартире есть только один вход, и он был заперт изнутри во время убийства. Окна находятся приблизительно в сорока футах от земли; около них нет никаких водосточных труб; они расположены заподлицо со стеной, и на всей стене нет точки опоры даже для мухи. Колосниковые решётки современные, и в комнату через дымоход не пролезет и кошка. Теперь вопрос: «Как убийца вошёл и как вышел?»

— Тем не менее, — сказал мистер Марчмонт, — факт состоит в том, что он действительно входил, и что сейчас его здесь нет, а поэтому для него должен существовать способ выйти. А значит, можно этот способ обнаружить.

Инспектор неприятно улыбнулся, но не ответил.

— Обстоятельства, — сказал Торндайк, — таковы: покойный, по всей видимости, был один, нет никаких следов пребывания кого-либо другого, и на столе только один полупустой бокал. Альфред Хартридж сидел и читал, когда, очевидно, заметил, что часы остановились — без десяти двенадцать. Он положил книгу на стол страницами вниз, поднялся, чтобы завести часы и, когда он их заводил, встретил свою смерть.

— От удара, нанесённого левшой, который подкрался на цыпочках сзади, — добавил инспектор.

Торндайк кивнул.

— Кажется, могло быть именно так, — сказал он. — Но теперь давайте позовём швейцара и послушаем, что он нам расскажет.

Последнего было совсем нетрудно обнаружить, поскольку он был занят в это время подглядыванием через щель для почты.

— Вы знаете, кто был в этой квартире вчера вечером? — спросил его Торндайк, когда швейцар на цыпочках вошёл в комнату.

— Очень многие входили в здание и выходили из него, — был ответ, — но я не могу сказать, заходил ли кто-нибудь из них именно в эту квартиру. Я видел, что мисс Кертис вошла приблизительно в девять.

— Моя дочь! — удивлённо воскликнул мистер Кертис. — Я этого не знал.

— Она ушла приблизительно в девять тридцать, — добавил швейцар.

— Вы не знаете цели её визита? — спросил инспектор.

— Могу догадаться, — ответил мистер Кертис.

— Тогда ничего не говорите, — прервал его мистер Марчмонт. — Не отвечайте ни на какие вопросы.

— Вы слишком скрытны, мистер Марчмонт, — сказал инспектор. — Мы не подозреваем молодую особу. Мы не спрашиваем, например, является ли она левшой.

Говоря это, он бросил хитрый взгляд на мистера Кертиса, и я увидел, что наш клиент внезапно смертельно побледнел, после чего инспектор быстро отвёл взгляд, как будто ничего не заметив.

— Расскажите нам ещё раз о тех итальянцах, — сказал он, обращаясь к швейцару. — Когда сюда прибыл первый из них?

— Приблизительно неделю назад, — был ответ. — С виду это был обычный мужчина — похож на шарманщика — и он вручил мне записку. Она была в грязном конверте и адресована «мистеру Хартриджу, эсквайру, особняк Брекенхерст», причём написана была неграмотно. Мужчина вручил конверт мне и попросил передать его мистеру Хартриджу, после чего ушёл, а я бросил письмо в почтовую щель в его двери.

— Что произошло потом?

— Ну, на следующий день приплелась какая-то старая итальянская ведьма — одна из тех, кто предсказывает будущее с помощью птицы в клетке на какой-то стойке — и устроилась прямо напротив главного входа. Я её сразу спровадил, но, чтоб её! — через десять минут она вернулась вместе с птицей и всем прочим. Я вновь выгнал её, и продолжал выгонять снова и снова, а она продолжала возвращаться, пока я совсем не выдохся.

— Ну, с тех пор вы, кажется, немного пришли в себя, — заметил инспектор, с усмешкой бросив взгляд на пухлый живот страдальца.

— Может быть, и так, — надменно ответил швейцар. — На следующий день пришёл продавец мороженого — настоящий бездельник. Встал снаружи, как будто примёрз к тротуару. Давал на пробу образцы посыльным, а когда я попытался прогнать его, велел мне не вмешиваться в его бизнес. Вот уж действительно, бизнес! Ну, эти мальчишки словно приклеились к нему, старательно вылизывая стаканчики, пока я чуть не взорвался. И он изводил меня весь день. Затем явился шарманщик с паршивой обезьяной. Этот был хуже всех. Богохульник. Постоянно чередовал священные гимны и комические песни: «Камень веков», «Билл Бэйли», «Чья вера», «Через садовую стену». И, когда я попытался сдвинуть его с места, эта гадкая обезьяна прыгнула на мою ногу, а мужчина рассмеялся и начал играть «Ждите, пока хляби не разверзятся». Я вам говорю, это было отвратительно!

Он вытер брови, а инспектор благодарно улыбнулся.

— И это был последний из них? — спросил он, а когда швейцар важно кивнул, продолжил, — Вы узнали бы записку, которую итальянец вам вручил?

— Должен узнать, — с холодным достоинством ответил швейцар.

Инспектор быстро покинул комнату и через минуту вернулся с папкой для писем в руке.

— Вот что было в его верхнем кармане, — сказал он, доставая из папки три связанных письма. — Ах! Вот и оно. — Он развязал ленту и протянул грязный конверт с неровной и неряшливой надписью: «Мистеру Хартриджу, эсквайру». — Это письмо дал вам итальянец?

Швейцар критически исследовал конверт. «Да, — сказал он, — это оно».

Инспектор вынул из конверта письмо, и, когда он его развернул, брови его полезли наверх.

— Какой вывод из этого сделаете вы, доктор? — сказал он, вручая листок Торндайку.

Некоторое время Торндайк рассматривал его молча и внимательно. Затем поднёс к окну, и, вытащив из кармана лупу, тщательно исследовал бумагу сначала со слабым увеличением, а затем с использованием мощной лупы Коддингтона.

— Мне казалось, что вы заметите это невооружённым глазом, — сказал инспектор, хитро взглянув на меня. — Довольно смелая манера письма.

— Да, — ответил Торндайк, — очень интересное произведение. Что вы скажете, мистер Марчмонт?

Поверенный взял письмо, и я заглянул ему через плечо. Это было, конечно, любопытное послание. Написанное красными чернилами на самой обычной почтовой бумаге той же неуверенной рукой, что и адрес, оно гласило: «У тебя шесть дней, чтобы поступить по справедливости. Знак выше показывает, что тебя ждёт, если не сделаешь». Этим знаком был череп и перекрещенные кости, очень аккуратно, но неумело нарисованные в верхней части листа.

— Это, — сказал мистер Марчмонт, вручая документ мистеру Кертису, — объясняет то своеобразное письмо, которое он написал вчера. Оно с вами?

— Да, — ответил мистер Кертис, — вот оно.

Он достал из кармана письмо и зачитал его вслух:

«Приезжайте, если вам так хочется, хотя это ужасно некстати. Ваши письма с угрозами и представления были для меня большим развлечением. Они достойны Садлерз-Уэллз^[3] в его лучшие годы.

АЛЬФРЕД ХАРТРИДЖ.»

— Мистер Хартридж когда-нибудь был в Италии? — спросил инспектор Бэджер.

— О, да, — ответил мистер Кертис. — Он провёл на Капри почти весь прошлый год.

— Тогда это даёт нам ключ к разгадке. Смотрите. Вот два других письма: почтовый штемпель из восточной части Сити — Сэффрон Хилл. И только взгляните на это!

Он расправил последнее из таинственных писем, и мы увидели, что, помимо привычного memento mori, оно содержало только три слова: «Берегись! Помни о Капри!»

— Если вы закончили, доктор, то я пойду загляну в нашу маленькую Италию. Тех четырёх итальянцев будет нетрудно найти, и у нас есть швейцар, способный их опознать.

— Прежде, чем вы уйдёте, — сказал Торндайк, — я бы хотел уладить два небольших вопроса. Первый — это кинжал. Полагаю, он у вас в кармане. Могу я взглянуть на него?

Инспектор довольно неохотно извлёк кинжал и вручил его моему коллеге.

— Очень необычное оружие, — сказал Торндайк, глубокомысленно рассматривая кинжал и поворачивая, чтобы разглядеть со всех сторон. — Исключительный как по форме, так и по материалу. Никогда прежде не видел алюминиевой рукоятки, и сафьяновая оболочка немного необычна.

— Алюминий использован для лёгкости, — объяснил инспектор, — а весь кинжал такой узкий, чтобы, я думаю, его можно было прятать в рукаве.

— Возможно и так, — согласился Торндайк.

Он продолжил своё исследование, и теперь, к восхищению инспектора, вытащил из кармана лупу.

— Никогда не встречал подобного человека! — шутливо воскликнул детектив. — Его девизом должно быть: «Мы вас возвеличим!» Предполагаю, затем он станет его измерять.

Инспектор не ошибся. Сделав грубый набросок оружия в своём альбоме, Торндайк достал из сумки рулетку и небольшой кронциркуль. С помощью этих инструментов он продолжал работать с экстраординарной тщательностью и точностью, измеряя различные части кинжала и записывая результат каждого измерения в соответствующее место на эскизе с несколькими краткими пояснениями описательного характера.

— Второй вопрос, — сказал он наконец, возвращая кинжал инспектору, — относится к зданиям напротив.

Он подошёл к окну и посмотрел на тыльные части ряда высоких домов, аналогичных тому, в котором мы находились. Они стояли на расстоянии приблизительно тридцати ярдов и были отделены от нас полосой земли, покрытой кустами и пересекаемой дорожками из гравия.

— Если в какой-либо из тех комнат вчера вечером кто-то был, — продолжал Торндайк, — он мог бы стать свидетелем преступления. Эта комната была ярко освещена, а все жалюзи подняты, поэтому наблюдатель в любом из тех окон мог видеть всю комнату, причём вполне отчётливо. В этом направлении стоило бы копнуть.

— Да, это правда, — согласился инспектор, — хотя полагаю, что если кто-либо из них что-то видел, они достаточно быстро свяжутся с нами, когда прочитают репортаж в газетах. Но сейчас я должен уйти и обязан всё запереть, поэтому прошу вас покинуть комнату.

Когда мы спускались по лестнице, мистер Марчмонт заявил, что намерен забежать к нам этим вечером, «если только, — добавил он, — вы не хотите получить от меня какую-нибудь информацию прямо сейчас».

— Хочу, — сказал Торндайк. — Я хочу знать, кто выиграет от смерти этого человека.

— Это, — ответил Марчмонт, — довольно странная история. Давайте завернём в сад, который мы видели из окна. Там нам никто не помешает.

Он подозвал мистера Кертиса, и, когда инспектор и полицейский хирург ушли, мы попросили швейцара выпустить нас в сад.

— На ваш вопрос, — начал мистер Марчмонт, с любопытством рассматривая высокие здания напротив, — существует очень простой ответ. Единственный человек, который немедленно выигрывает от смерти Альфреда Хартриджа, — это его душеприказчик и единственный наследник, некто Леонард Вольф. Он не родственник покойного, а просто друг, но он наследует всё состояние — приблизительно двадцать тысяч фунтов. Обстоятельства таковы: Альфред Хартридж был старшим из двух братьев, из которых младший, Чарльз, умер раньше своего отца, оставив вдову и троих детей. Пятнадцать лет назад умер его отец, оставив всю собственность Альфреду, имея в виду, что тот должен поддерживать семью своего брата и сделать его детей своими наследниками.

— Было ли завещание? — спросил Торндайк.

— Под большим давлением друзей вдовы его сына старик составил завещание незадолго до смерти, но он был тогда очень старым и уже немного впал в детство, поэтому Альфред оспорил завещание на основе злоупотребления влиянием и, в конечном счёте, выиграл дело. С тех пор Альфред Хартридж не заплатил ни пенса семье своего брата. Если бы не мой клиент, мистер Кертис, им, возможно, пришлось бы голодать — он взял на себя всё бремя поддержки вдовы и дал образование детям.

А в последнее время вопрос принял острую форму по двум причинам. Прежде всего, старший сын Чарльза, Эдмунд, достиг совершеннолетия. Мистер Кертис дал ему юридическое образование, и, поскольку теперь тот обладает необходимой квалификацией, ему сделали очень выгодное предложение по партнёрству. Мы надавили на Альфреда, чтобы он обеспечил необходимый входной капитал в соответствии с пожеланиями его отца. Он отказался это сделать, и именно по этому вопросу мы собирались обратиться к нему этим утром. Вторая причина связана с любопытной и позорной историей. Уже упоминавшийся Леонард Вольф, по моему мнению, плохой человек, и их связь не делала чести ни одному из них. Имеется также некая женщина по имени Эстер Грин, у которой к покойному были определённые претензии. Далее, Леонард Вольф и покойный, Альфред Хартридж, составили соглашение со следующими пунктами: (1) Вольф должен жениться на Эстер Грин, и с учётом этого обстоятельства (2) Альфред Хартридж должен передать Вольфу абсолютно всю свою собственность, причём фактическая передача должна иметь место после смерти Хартриджа.

— И эта сделка была оформлена? — спросил Торндайк.

— К сожалению, да. Но мы хотели узнать, нельзя ли было что-нибудь сделать для вдовы при жизни Хартриджа. Без сомнения, дочь моего клиента, мисс Кертис, заходила вчера вечером с аналогичной миссией, что очень неразумно, так как вопросом занимаемся мы, но, вы знаете, она помолвлена с Эдмундом Хартриджем, и поэтому, полагаю, беседа была довольно бурной.

Торндайк некоторое время молчал, медленно шагая вдоль гравийной дорожки и направив взгляд на землю — однако не отвлечённый, а ищущий, внимательный взгляд, шарящий среди цветов и кустарников, как если бы мой коллега что-то искал.

— Что за человек, — спросил он наконец, — этот Леонард Вольф? Понятно, что он подлец и негодяй, но каков он в других отношениях? Например, можно ли утверждать, что он дурак?

— Должен признать, совсем наоборот, — сказал мистер Кертис. — Он раньше был инженером и, полагаю, очень способным механиком. Ещё недавно он жил на некоторое состояние, доставшееся ему от кого-то, и растратил время и деньги на азартные игры и разврат. Следовательно, как я полагаю, сейчас он сильно нуждается в деньгах.

— А внешность?

— Я видел его только однажды, — ответил мистер Кертис, — и всё, что могу вспомнить, — это то, что он низкорослый блондин, худой и чисто выбритый… да и ещё у него отсутствует средний палец на левой руке.

— А живёт он где?

— Элтем, в Кенте. Мортон Грэндж, Элтем, — сказал мистер Марчмонт. — А теперь, если вы получили всю информацию, которую хотели, я действительно должен бежать, и мистер Кертис тоже.

Эти двое пожали нам руки и поспешно ушли, оставив Торндайка пристально разглядывать тёмные клумбы.

— Странное и интересное дело, Джервис, — сказал он, наклоняясь, чтобы рассмотреть землю под кустами лавра. — Инспектор идёт по горячим следам — по самому очевидному отвлекающему пути, но это его дело. Ага, к нам идёт швейцар, намереваясь, без сомнения, нас отсюда выпроводить, тогда как… — Он радушно улыбнулся приближающемуся служителю, и спросил: «Куда, вы говорите, выходят те здания?»

— Котмен-стрит, сэр, — ответил швейцар. — Почти все они — офисы.

— А номера? То открытое окно третьего этажа, например?

— Это номер шесть, но дом напротив квартиры мистера Хартриджа — это номер восемь.

— Спасибо.

Торндайк пошёл было прочь, но внезапно вновь повернулся к швейцару.

— Между прочим, сказал он, — я тут кое-что обронил из окна — маленькая плоская металлическая пластинка, вроде такой, — он нарисовал на обороте визитной карточки диск с шестиугольным отверстием и вручил карту швейцару. — Не знаю, куда она могла упасть, — продолжал он, — эти плоские штуковины так разлетаются. Вы могли бы попросить садовника поискать? Я дам ему соверен, если он доставит эту вещь ко мне, поскольку, хотя она и не представляет ценности для кого-то ещё, мне она исключительно дорога.

Швейцар бодро коснулся своей шляпы, и, когда мы оказались в воротах, я, оглянувшись, увидел его уже пробирающимся среди кустов.

Объект поисков швейцара заставил меня серьёзно призадуматься. Я не видел, чтобы Торндайк что-либо ронял, и не в его характере было небрежно вертеть в пальцах любую вещь, представляющую ценность. Я уже собрался расспросить его, когда, резко завернув на Котмен-стрит, он остановился у дверей номера шесть, и начал внимательно читать имена жильцов.

— Четвёртый этаж, — прочитал он вслух, — мистер Томас Барлоу, комиссионер. Гм, полагаю, нам следует заглянуть к мистеру Барлоу.

Он стал быстро подниматься по каменной лестнице, я шёл следом, пока, несколько запыхавшись, мы не оказались на четвёртом этаже. Около двери комиссионера он на мгновение остановился, и мы услышали любопытный неравномерный звук шагов изнутри. Тогда Торндайк плавно приоткрыл дверь и заглянул в комнату. Он оставался в этом положении приблизительно в течение минуты, затем с широкой улыбкой оглянулся и бесшумно распахнул дверь. Внутри комнаты долговязый юноша лет четырнадцати неумело возился с игрушкой, известной как «диаболо».^[4] Он был так поглощён своим занятием, что мы успели войти и закрыть дверь, а он нас всё не замечал. Наконец игрушка выскользнула из верёвки и шлёпнулась в большую мусорную корзину, мальчик повернулся, увидел нас и тотчас засмущался.

— Позвольте мне, — сказал Торндайк, наклоняясь к корзине для бумаг, что я посчитал совершенно излишним, и вручая игрушку её владельцу. — Наверное, нет нужды спрашивать, здесь ли мистер Барлоу, — добавил он, — и возвратится ли он в ближайшее время.

— Сегодня он не вернётся, — сказал мальчик, потея от волнения, — он уехал до того, как я пришёл. Вообще-то, я опоздал.

— Понимаю, — сказал Торндайк. — Ранняя пташка ловит первого червячка, а припозднившаяся пташка ловит диаболо. А откуда вы знаете, что он не вернётся?

— Он оставил записку. Вот она.

Он показал бумагу, аккуратно исписанную красными чернилами. Торндайк внимательно её исследовал, а затем спросил:

— Вы вчера сломали чернильницу?

Мальчик уставился на него в изумлении.

— Да, сломал, — ответил он. — Как вы узнали?

— Я не знал, иначе не спрашивал бы. Но вижу, чтобы написать эту записку, он воспользовался своей авторучкой.

Мальчик подозрительно уставился на Торндайка, в то время как тот продолжал:

— На самом деле я зашёл, чтобы проверить, является ли ваш мистер Барлоу тем джентльменом, которого я когда-то знал, но думаю, что и вы можете мне помочь. Мой друг — высокий и худой, темноволосый и чисто выбрит.

— Тогда это не он, — сказал мальчик. — Он действительно худой, но ни высокий, ни темноволосый. У него бородка песочного цвета, и он носит очки и парик. Я сразу узнаю парик, — добавил он хитро, — потому что у моего отца был такой. Он надевал его на вешалку для шляп, когда расчёсывал, и ругался, если я его трогал.

— У моего друга повреждена левая рука, — продолжил Торндайк.

— Ничего не знаю, — ответил юноша. — Мистер Барлоу почти всегда носит перчатки, во всяком случае, на левой руке — всегда.

— Ага, хорошо! На всякий случай, напишу-ка я ему записку, если вы дадите мне немного почтовой бумаги. У вас тут есть чернила?

— В бутылке немного есть. Я принесу вам ручку.

Он достал из шкафа начатый пакет дешёвой почтовой бумаги и пакет аналогичных конвертов и, положив ручку на подставку около чернильницы, вручил их Торндайку, который сел и торопливо набросал короткую записку. Он сложил бумагу и уже собирался написать на конверте адрес, когда, казалось, внезапно передумал.

— Нет, не буду я ничего оставлять, — сказал он, убирая сложенную бумагу в карман. — Нет. Просто скажите ему, что я заходил — мистер Гораций Бадж — и передайте, что я снова загляну через день-другой.

Юноша наблюдал наш уход с некоторым недоумением и даже вышел на площадку лестницы и следил за нами, перегнувшись через перила, пока, неожиданно встретившись взглядом с Торндайком, не исчез с замечательной поспешностью.

По правде говоря, я был озадачен действиями Торндайка почти так же, как конторский мальчишка, поскольку не мог обнаружить связи с расследованием, которым мы занимались, и последней каплей, переполнившей чашу моего любопытства, был момент, когда он остановился у окна лестницы, вынул из кармана свою записку, тщательно исследовал ее с помощью лупы, просмотрел на свет, а затем громко хихикнул.

— Везение, — заметил он, — хотя и не заменяет тщательности и интеллекта, служит весьма приятным дополнением. Действительно, мой учёный собрат, мы продвигаемся вперёд необыкновенно успешно.

Когда мы достигли холла, Торндайк остановился у каморки консьержа и приветливо поклонился.

— Я только что заходил повидать мистера Барлоу, — сказал он. — Он, кажется, ушёл довольно рано.

— Да, сэр, — ответил мужчина. — Около половины девятого.

— Но ведь это очень рано, а пришёл он, по-видимому, ещё раньше?

— Полагаю, так — улыбнулся мужчина, — но я пришёл как раз тогда, когда он уходил.

— Был ли с ним багаж?

— Да, сэр. Два чемодана, квадратный и длинный, узкий, приблизительно пяти футов длиной. Я помог ему снести их вниз к экипажу.

— Наверное, четырёхколёсный экипаж.

— Да, сэр.

— Мистер Барлоу здесь не очень давно, не так ли? — спросил Торндайк.

— Нет. Он прибыл приблизительно шесть недель назад.

— Хорошо, мне придётся зайти в другой раз. До свидания, — Торндайк вышел из здания и направился прямо к стоянке кэбов на соседней улице. Здесь он в течение минуты или двух о чём-то беседовал с владельцем четырёхколёсного экипажа, которого, в конце концов, нанял отвезти нас к магазину на Нью-Оксфорд-стрит. Отпустив кэбмена с благодарностью и полусовереном, он исчез в магазине, оставив меня разглядывать токарные станки, дрели и металлические бруски, выставленные на витрине. Затем он появился с маленьким пакетом и в ответ на мой вопросительный взгляд пояснил: «Полоса инструментальной стали и металлическая заготовка для Полтона».

Его следующая покупка была ещё более эксцентричной. Мы продолжили двигаться вдоль Холборна, когда внимание Торндайка было внезапно приковано витриной мебельного магазина, в которой была выставлена коллекция старинного французского стрелкового оружия — реликвий трагедии 1870 года, которые продавались в декоративных целях. После краткого осмотра он вошёл в магазин и вскоре вновь появился, неся длинный плоский штык и старую винтовку системы Шасспо.

— Что означает этот военный парад? — спросил я, когда мы повернули на Феттер-лейн.

— Для защиты дома, — быстро ответил он. — Согласитесь, что выстрел из винтовки, сопровождаемый штыковой атакой, способен смутить самого смелого из грабителей.

Я посмеялся над этой абсурдной картиной, нарисованной новоявленным защитником пенатов, но продолжил размышлять о значении эксцентричных действий моего друга, которые, я был уверен, всё-таки в некотором роде были связаны с убийством в квартире в Брекенхерсте, хотя я и не мог проследить эту связь.

После запоздавшего ланча я поспешил уйти и заняться собственными делами, прерванными насыщенными утренними событиями, оставив Торндайка за чертёжной доской с угольником, линейкой и кронциркулем, — он делал точные и в масштабе чертежи на основе грубых эскизов; в то время как Полтон с принесённым свёртком в руках наблюдал за ним с тревожным ожиданием.

Вечером, возвращаясь домой по Митро-коурт, я догнал мистера Марчмонта, который также направлялся к нам, и мы пошли вместе.

— Я получил записку от Торндайка, — пояснил он, — в которой он просит у меня образец почерка, и решил занести его лично, а заодно узнать о новостях.

Когда мы вошли в квартиру, то обнаружили Торндайка и Полтона с серьёзным видом что-то обсуждающих, а на столе перед ними, к моему глубокому удивлению, я увидел кинжал, которым было совершено убийство.

— У меня есть образец, который вы просили, — сказал Марчмонт. — Я и не надеялся, но, к счастью, Кертис сохранил единственное письмо, которое он когда-либо получал от интересующего вас субъекта.

Он вынул из бумажника письмо и вручил его Торндайку, который просмотрел его внимательно и с явным удовлетворением.

— Между прочим, — сказал Марчмонт, беря в руку кинжал, — я думал, что инспектор забрал его с собой.

— Он взял оригинал, — ответил Торндайк, — а это — дубликат, который Полтон сделал в целях эксперимента по моим чертежам.

— Правда? — воскликнул Марчмонт, с почтительным восхищением взглянув на Полтона. — Это прекрасная и точная копия, и вы сделали её так быстро!

— Это было совсем просто, — ответил Полтон, — для человека, привычного к работе по металлу.

— Что само по себе, — добавил Торндайк, — является некоторым важным свидетельством.

В этот момент снаружи остановился хэнсом.^[5] Мгновение спустя на лестнице послышались быстрые шаги, и в дверь бешено забарабанили. Когда Полтон открыл её, в комнату буквально ворвался мистер Кертис.

— Ужасное дело, Марчмонт! — задыхаясь выпалил он. — Эдит, моя дочь, арестована за убийство. Инспектор Бэджер приехал в наш дом и увёз её. Мой Бог! Я с ума сойду!

Торндайк положил руку на плечо этого несчастного человека.

— Не волнуйтесь, мистер Кертис, — сказал он. — Для этого нет никаких причин, уверяю вас. Между прочим, — добавил он, — полагаю, ваша дочь — левша?

— Да, по несчастливому совпадению. Но мы должны что-то сделать! О, Боже! Доктор Торндайк, они увезли её в тюрьму — в тюрьму — только подумайте! Моя бедная Эдит!

— Мы скоро её оттуда вытащим, — сказал Торндайк. — Но послушайте, за дверью кто-то есть.

Бодрый стук подтвердил его слова, и, когда я поднялся и открыл дверь, то обнаружил перед собой инспектора Бэджера. Возникла чрезвычайно неловкая ситуация, а затем как инспектор, так и мистер Кертис поспешили к выходу, чтобы оставить поле боя за соперником.

— Не уходите, инспектор, — попросил Торндайк. — Я хочу поговорить с вами. Возможно, мистер Кертис сможет заглянуть к нам, скажем, через час. Придёте? Надеюсь, к тому времени у нас будут для вас хорошие новости.

Мистер Кертис торопливо кивнул и выскочил из комнаты с характерной для него порывистостью. Когда он ушёл, Торндайк, повернулся к детективу и сухо заметил:

— Вы, кажется, были очень заняты, инспектор?

— Да, — ответил Бэджер. — Я не позволял траве расти у меня под ногами, и у меня уже есть довольно серьёзное дело против мисс Кертис. Видите ли, она была последним человеком, которого видели в компании убитого, она была на него обижена, она левша, а, как вы помните, убийство было совершено левшой.

— Что-нибудь ещё?

— Да. Я видел тех итальянцев, и всё это было подстроено. Женщина во вдовьем одеянии и с вуалью заплатила им, чтобы они валяли дурака около здания, и она же дала им письмо, которое оставили у швейцара. Они ещё не опознали её, но по габаритам она напоминает мисс Кертис.

— И как же она покинула квартиру, заперев дверь изнутри?

— Ах, тут вы правы! Пока это тайна, если только вы не поможете нам найти объяснение. — Инспектор произнёс эту фразу со слабой усмешкой и добавил, — поскольку, когда мы вошли в квартиру, там никого не было, убийца должен был уйти, так или иначе. Вы же не можете этого отрицать.

— И, тем не менее, я это отрицаю, — сказал Торндайк. — Вы удивлены, — продолжал он (что, несомненно, соответствовало истине), — но всё это абсолютно очевидно. Объяснение пришло ко мне сразу, когда я осматривал тело. Из квартиры не было никакого реального выхода, и, естественно, в ней никого не было, когда вы там появились. Тогда абсолютно ясно, что убийца вообще там не был.

— Что-то я совсем не улавливаю вашу мысль, — произнёс инспектор.

— Хорошо, — сказал Торндайк, — поскольку я закончил с этим делом и передаю его вам, то изложу доказательства seriatim.^[6] Полагаю, мы оба согласны теперь, что, когда был нанесён удар, покойный стоял перед камином, заводя часы. Кинжал вошёл слева, и, если вы вспомните его положение, то поймёте, что рукоятка указывала непосредственно на открытое окно.

— Которое отстояло от земли на сорок футов.

— Да. А теперь рассмотрим очень необычный характер оружия, которым было совершено преступление.

Он взялся за ручку ящика, но в этот момент нас прервал стук в дверь. Я пошёл открывать и увидел перед собой ни кого иного, как швейцара дома Брекенхерст. Человек удивился, узнав наших посетителей, но подошёл к Торндайку и вынул из кармана сложенную бумагу.

— Я нашёл предмет, который вы искали, сэр, — сказал он, — и, должен признать, работка была ещё та. Эта штука оказалась среди листьев под одним из кустов.

Торндайк открыл пакет, и, заглянуввнутрь, положил его на стол.

— Спасибо, — сказал он, протягивая соверен довольному мужчине. — Полагаю, у инспектора записано ваше имя?

— Так точно, сэр, — ответил швейцар и, взяв награду, удалился, излучая довольство судьбой.

— Давайте возвратимся к кинжалу, — сказал Торндайк, открывая ящик. — Как я уже говорил, он необычный, что хорошо видно по этой модели, которая является точным дубликатом. — Здесь он показал изделие Полтона удивлённому детективу. — Вы видите, он очень тонкий, не имеет выступов и выполнен из необычных материалов. Кроме того, вы видите, что он сделан не обычным производителем кинжалов — несмотря на итальянское слово, небрежно написанное на нём, весь его вид словно кричит: «меня сделал британский механик». Лезвие изготовлено из инструментальной стали шириной три четверти дюйма, рукоятка выточена из алюминиевого прута, и вообще в её форме нет ни одной линии, которую нельзя было бы создать на токарном станке человеком даже невысокой квалификации. Даже утолщение наверху выполнено на станке, поскольку повторяет обычный шестиугольник. Затем обратите внимание на размеры, проставленные на моём чертеже. Части A и B — единственные, которые выступают за лезвие, — имеют одинаковый диаметр, — и такая точность едва ли была случайной. Каждая из них представляет собой часть круга диаметром 10,9 миллиметра, что, по исключительному совпадению, в точности соответствует калибру старинной винтовки Шасспо, экземпляры которой теперь продаются в нескольких магазинах Лондона. Вот, например, один из них.

Он достал купленную недавно винтовку из угла, где она стояла, и, подняв кинжал за лезвие, поднёс рукоятку к дулу. Когда он разжал пальцы, кинжал плавно соскользнул в ствол, а затем его рукоятка появилась в открытой казённой части.

— О, Боже! — воскликнул Марчмонт. — Вы же не хотите сказать, что кинжалом выстрелили из ружья?

— Именно это я и утверждаю, и теперь вы понимаете необходимость алюминиевой рукоятки — требовалось уменьшить вес уже и без того тяжёлого снаряда, — а также назначение этого шестиугольного выступа на конце?

— Нет, не понимаю, — сказал инспектор, — но утверждаю, что вы предлагаете невозможное.

— Тогда, — ответил Торндайк, — мне придётся всё объяснить и продемонстрировать. Для начала, этот снаряд должен был лететь остриём вперёд; поэтому он должен был вращаться, и, конечно же, он вращался, когда входил в тело, что продемонстрировали нам одежда и рана. Теперь, чтобы заставить его вращаться, им нужно было выстрелить из винтовки, но, поскольку рукоятка практически не касается стенок, она должна была быть снабжена чем-то, что касалось бы. Это, очевидно, должна быть мягкая металлическая шайба, которая надевалась бы на этот шестиугольник, прижималась к нарезке ствола, вращалась и вращала бы кинжал, но свалилась бы, как только снаряд покинул ствол. Вот, например, такая шайба, которую для нас изготовил Полтон.

Он положил на стол металлический диск с шестиугольным отверстием в середине.

— Всё это очень изобретательно, — сказал инспектор, — но я продолжаю утверждать, что это невозможно и фантастично.

— Конечно, это кажется невероятным, — согласился Марчмонт.

— Увидим, — сказал Торндайк. — Вот кустарный патрон, изготовленный Полтоном и содержащий восьмую часть заряда бездымного пороха для оружия 20 калибра.

Он надел шайбу на выступ кинжала в казённой части винтовки, вдвинул их в ствол, вставил патрон и закрыл казённую часть. Затем Торндайк открыл дверь в кабинет и показал нам цель, нарисованную на картонном листе с серединой из прессованной соломы, который стоял у стенки.

— Длина этих двух комнат, — сказал он, — даёт нам расстояние в тридцать футов. Закройте окна, Джервис.

Я подчинился, и тогда Торндайк направил винтовку на цель. Раздался хлопок, — намного менее громкий, чем я ожидал — и, когда мы посмотрели на цель, то увидели кинжал, который по рукоятку вошёл в край яблочка мишени.

— Видите, — сказал Торндайк, опуская винтовку, — всё работает. Теперь о доказательствах, что именно так всё и произошло на самом деле. Во-первых, на оригинальном кинжале имеются продольные царапины, которые точно соответствуют нарезке ствола. Затем имеется факт, что кинжал вращался по часовой стрелке — то есть как в стволе, — когда вошёл в тело. И затем есть предмет, который швейцар нашёл в саду.

Он открыл бумажный пакет. В нём находился металлический диск со сквозным шестиугольным отверстием. Войдя в кабинет, Торндайк поднял с пола шайбу, которую надевал на кинжал, и положил её на бумагу рядом с первым предметом. Эти два диска имели одинаковый размер, и по краю каждого шли одинаковые метки, соответствующие нарезке ствола.

Инспектор некоторое время молча и пристально разглядывал эти два диска, а затем повернулся к Торндайку:

— Сдаюсь, доктор. Вне всяких сомнений, вы правы, но убей меня Бог, если я понимаю, как вы до этого додумались. Теперь единственный вопрос, кто стрелял и почему никто не услышал выстрела?

— Относительно последнего, — сказал Торндайк, — вероятно, он использовал сжатый воздух, что не только уменьшило звук выстрела, но и позволило не оставить следов пороха на кинжале. Относительно первого, думаю, что могу назвать имя убийцы, но доказательства придётся поискать вам. Вы, наверно, помните, — продолжал он, — что, когда доктор Джервис стоял, как будто заводя часы, я сделал мелом метку на полу, где он стоял. Затем, встав на это помеченное место и выглянув из открытого окна, я смог увидеть два окна дома напротив. Это были окна на третьем и четвёртом этажах дома № 6 по Котмен-стрит. На третьем этаже помещалась фирма архитекторов, а четвёртый занимал комиссионер по имени Томас Барлоу. Я заходил к мистеру Барлоу, но, прежде, чем описать своё посещение, я временно перейду к другому вопросу. У вас нет случайно с собой тех писем с угрозами?

— Есть, — сказал инспектор и вынул из верхнего кармана бумажник.

— Возьмём первое, — сказал Торндайк. — Вы видите, что бумага и конверт — самые обычные, а надпись неграмотная. Но чернила с этим не согласуются. Неграмотные люди обычно покупают чернила в бутылочках по одному пенсу. А этот конверт надписан дихроическими чернилами Дрейпера — превосходными офисными чернилами, продаваемыми только в больших бутылках, а красные чернила, которыми написано само послание, неотфиксированные алые чернила, которыми пользуются чертёжники, при этом текст написан, как вы можете видеть, перьевой ручкой. Но самая интересная вещь в этом письме — рисунок в верхней части. В художественном смысле он ничего собой не представляет, а анатомические детали черепа просто смешны. И всё же рисунок выполнен очень аккуратно. В нём чётко видна чистая ровная линия механического чертежа, сделанного твёрдой опытной рукой. Кроме того, картинка абсолютно симметрична: например, череп находится точно по центру, а если мы посмотрим через лупу, то увидим, почему это так — мы обнаружим следы нарисованной карандашом оси симметрии и поперечных линий разметки. Кроме того, линза демонстрирует кусочки мягкого красного ластика, с помощью которого карандашная разметка была затем стёрта. Все эти факты, взятые вместе, предполагают, что рисунок был сделан кем-то, кто привык чертить детали машин. А теперь мы возвращаемся к мистеру Барлоу. Когда я заходил, он отсутствовал, но я взял на себя смелость оглядеться в его офисе, и вот что я увидел. На камине лежала двенадцатидюймовая самшитовая линейка, такая, какой пользуются инженеры, кусок мягкого красного ластика, и стояла четырнадцатифунтовая бутылка дихроических чернил Дрейпера. С помощью уловки я добыл образец офисной почтовой бумаги и чернил. Сейчас мы их исследуем. Я обнаружил, что мистер Барлоу — сравнительно новый арендатор, что он довольно мал ростом, носит парик и очки, а его левая рука всегда в перчатке. Он покинул офис этим утром в 8:30, но никто не видел, когда он пришёл. У него с собой был почти квадратный чемодан и ещё один узкий и длинный, приблизительно пяти футов в длину. Он взял такси до вокзала «Виктория» и, очевидно, сел на поезд 8:51 в Чатем.

— Ах! — воскликнул инспектор.

— Но, — продолжил Торндайк, — теперь исследуем эти три письма и сравним их с запиской, которую я написал в офисе мистера Барлоу. Вы видите, что бумага идентична и с теми же водяными знаками, но это не имеет большого значения. Вот что имеет первостепенную важность: видите, в каждом из этих писем около нижнего угла есть две вмятины. Кто-то пользовался циркулем или чертёжными кнопками, когда рисовал, и они проделали отверстия сразу в нескольких листах бумаги. Кроме того, почтовую бумагу режут после того, как она сложена, и если вы воткнёте булавку в верхний лист пачки, отверстия или вмятины на всех нижних листах окажутся точно на тех же расстояниях от краёв и углов листа. Теперь вы видите, что все эти небольшие вмятины — на одинаковом расстоянии от краёв и угла. — Он продемонстрировал эффект с помощью кронциркуля. — А теперь посмотрите на этот лист, который я получил в офисе мистера Барлоу. Имеются два небольших углубления — очень слабые, но хорошо заметные — около нижнего угла, и когда мы измерим их циркулем, то обнаружим, что они находятся точно на том же расстоянии, что и другие, от краёв и нижнего угла. Неопровержимое заключение состоит в том, что эти четыре листа взяты из одной пачки.

Инспектор вскочил со стула и подошёл к Торндайку. «Кто этот мистер Барлоу?» — спросил он.

— Это, — ответил Торндайк — придётся определить вам, но я могу дать полезный намёк. Есть только один человек, который извлекает выгоду из смерти Альфреда Хартриджа, и выгода эта составляет двадцать тысяч фунтов. Его зовут Леонард Вольф, и, как я узнал от мистера Марчмонта, он плохой человек — игрок и мот. По профессии Вольф — инженер и способный механик. Он худощавый, малорослый, светловолосый, чисто выбрит, а кроме того, он потерял средний палец на левой руке. Мистер Барлоу также невысокий, худощавый блондин, но носит парик, бороду и очки, а на левой руке у него постоянно надета перчатка. Я видел почерк обоих этих джентльменов и должен сказать, что отличить один от другого затруднительно.

— Для меня вполне достаточно, — сказал инспектор. — Дайте мне его адрес, и мисс Кертис сразу освободят.

* * * * *

Тем же вечером Леонард Вольф был арестован в Элтхеме как раз в процессе закапывания в саду большой и мощной пневматической винтовки. Однако он так и не предстал перед судом, поскольку в кармане у него оказалось более миниатюрное оружие — пистолет Дерринджера, с помощью которого ему удалось оборвать свою такую никчёмную жизнь.

— И, в конце концов, — так прокомментировал это событие Торндайк, когда о нём услышал, — он всё-таки принёс пользу. Вольф освободил общество от двух весьма гнусных субъектов и дал нам самый поучительный пример. Он показал нам, что умный и изобретательный преступник может предпринять массу усилий, чтобы обмануть и направить по ложному следу полицию, и всё же невнимание к деталям может разбить всю конструкцию в пух и прах. Нам остаётся только сказать каждому преступнику: «Иди, и ты поступай так же».^[7]

Примечания

1

О мёртвых — лат.

(обратно)

2

Гарда — элемент рукояти шпаги, рапиры, кинжала в виде некоторого расширения, предохраняющий руку от ударов противника.

(обратно)

3

Театр оперы и балета в Лондоне основан в 1756 г.

(обратно)

4

«Диаболо» — игрушка для жонглирования в форме двух подобий конусов, соединённых между собой вершинами, которая вращается, бросается и ловится посредством верёвки, которой стянуто место соединения вершин и которая, в свою очередь, привязана к двум палкам, которые играющий держит в обеих руках.

(обратно)

5

Двухколёсный кэб с открытым спереди кузовом на двух пассажиров и кучером.

(обратно)

6

По порядку — лат.

(обратно)

7

Лук. 10:37.

(обратно)

Оглавление

*** Примечания ***