Любимое блюдо [Михаил Ефимович Зуев-Ордынец] (fb2) читать онлайн

Мих. Зуев-Ордынец ЛЮБИМОЕ БЛЮДО

Рисунки Л. Полстоваловой

Спора нет, хорошо путешествовать на «ТУ-104» или «ИЛ-18». Быстро, спокойно, удобно! А мне, представьте, больше железная дорога нравится. И вот почему. О чем будешь разговаривать на этом воздушном лайнере с соседом по креслу или по купе? Конечно, о спутниках, о космических полетах и лучах, о разных там астрономических орбитах или синхрофазотронах. Высота обязывает! Темы, конечно, интересные, но очень уж стратосферные… А я больше люблю темы земные, о наших земных делах.

Ехал я на днях из Москвы в Свердлова в поезде. Вот где разговоры были! Красота! Порассуждали о литературе, музыке, о новой модели «Москвича», о Даллесе, о футболе, конечно, и даже о никудышном урожае грибов в этом году. А после грибов стали вспоминать свои любимые блюда.

На такой «вкусный» разговор потянулись к нам пассажиры из соседних купе, и получилась такая теснота и такой накал страстей, как на хорошем общем собрании, где прения «на должном уровне». Одни говорит, что нет ничего лучше карасей в сметане, другой кричит, что караси в подметки не годятся яичнице-верещаге, а третий, пожилой майор с тяжелым грузинским носом, спрашивает сердито:

— Шашлык по-карски? Сочный, ароматный? Да вы ели его когда-нибудь? Сам в рот лезет!

А ехавший в нашем купе старенький бухгалтер сказал солидно, что не надо сбрасывать со счетов и обыкновенную селедочку, когда лежит она на тарелке, распластав голову с перламутровыми щечками в окружении ломтиков картошечки, свежего огурчика и репчатого лучка.

Тут заметил я, что один человек не принимает участия в горячих спорах. Это был пассажир нашего купе, немолодой, широконосый, скуластый, с шапкой мягких белокурых волос. Сразу видно, русская косточка, сибиряк или уралец.

— А вы что же молчите? — обратился я к нему. — Или нет у вас любимого блюда?

— Есть! — свесил он голову со своей верхней полки. — Но это такое диковинное блюдо, что едва ли вы его пробовали, да и пробовать вам вряд ли придется.

— Расскажите, расскажите! — закричали со всех сторон. — Что это за диковинное блюдо?

— Ладно, слушайте. — Лег он поудобнее, подперев голову рукой. — По профессии я геолог-поисковик. Учился в Свердловске. И случилось так, что в день получения диплома я должен был уже выехать на место моей будущей работы, в город Трехпалатинск. Это недалеко от Свердловска, меньше суток езды.

— Позвольте, что это за город Трехпалатинск? Не слыхал о таком, — перебил его бухгалтер. — Есть Семипалатинск, но это не у нас на Урале, а в Казахстане.

— А вы слушайте, слушайте, я этот город потом опишу, — ответил ему геолог. — С торжественной церемонии вручения дипломов я отправился прямо на вокзал. А провожать меня поехал чуть не весь наш курс. И очень я удивился, когда увидел среди провожающих Сашу Паншина. Шибко меня недолюбливал Сашок, хотя я к нему неприязни не чувствовал. Дело в том, видите ли, что мы с ним оба были неравнодушны к Ниночке Ждановой с инженерно-геологическою. Словом — треугольник! И понимал Сашок, что он в этом треугольнике угол лишний, вопреки законам геометрии. Ну, словом, высыпала наша шумная компания на перрон, начались тут пожелания, обещания и клятвы в вечной дружбе. Вырвавшись из последних дружеских объятий, поднялся я на ступеньки вагона и вдруг заметил, что нет со мной моего походного рюкзака. И тут же увидел Сашка: бежит с моим рюкзаком и кричит:

— Ротозей! Получай свой мешок! Ты его в буфете оставил.

— Послушайте, кацо, а когда же ваше любимое блюдо будет? — спросил нетерпеливо майор.

— Сейчас, сейчас! До него уже недалеко: всего пятьдесят километров осталось, — успокоил его геолог.

— Как это пятьдесят километров? — удивился майор.

— А очень просто. От станции, где я высадился, до Трехпалатинска было пятьдесят километров. А сообщения никакого. Глухой уголок! Эх, никогда не забыть мне тропинку, уходившую в лесистые горы! Это было начало моей дороги в большую жизнь. Солнце, еще не жаркое, ласково грело мне плечи, воздух такой, что жевать хочется, и всю дорогу не отставала от меня какая-то невидимая пичужка. На каждом шагу она спрашивала: «Витю видели, Витю видели?». Под конец я расхохотался и крикнул:

— Видели, видели! Я и есть Витя!

На переломе дня открылся передо мной Трехпалатинск — три брезентовые палатки у подножия островерхого шихана. Подходящее название? — опустил геолог голову к сидевшему внизу бухгалтеру. — Над палатками вился синий завиток дыма. «Значит, что-то варится, а может быть, и жарится», — весело подумал я. И так засосало под ложечкой — мочи нет! В спешке совсем я забыл взять на дорогу еду.

У костра встретил меня паренек с лицом в сплошных веснушках, как перепелиное яйцо. Он, видимо, знал способность своего лица вызывать улыбку, поэтому сразу напустил на него уныние и спросил меня мрачно:

— Перекусить чего-нибудь нет?

— Ничего нет, — растерянно ответил я.

— Ну, и на нас не рассчитывайте. Подбились мы с харчами донельзя!

И рассказал он мне печальную, а для меня в ту минуту поистине ужасную историю. Меняла их партия стоянку, и на переходе две лошади, сорвавшись с гати, провалились в предательскую няшу. Лошади начали биться, и в болото полетели вьюки с пробами, образцами, бесценными шлихами и с продовольствием тоже. Ребята бросились спасать в первую очередь геологические материалы. Но за это время в трясину ушли безвозвратно все их продукты. Успели вытащить только мешочек с луком, да три пачки сахару. Это произошло позавчера ночью, а утром следующего дня начальник партии с петрографом Сеней уехали в Свердловск хлопотать о дополнительной отпуске продовольствия. Сегодня еще два парня ушли, чуть рассвело, на охоту. Его же, веснушчатого паренька, оставили на стоянке поддерживать костер.

— А зачем костер, когда кладовка пуста? — спросил я.

— Чтобы задержки не было. Как только кто-нибудь привезет что-нибудь съедобное — сразу на костер! А сейчас у нас даже хлеба нет, даже соли! Только сахару да луку немного. Хотите?

— Спасибо. Что-то не хочется, — ответил я, а сам чуть не взвыл. Приплюсуйте к пройденным пятидесяти километрам двадцать три моих года и идеальный ненасытный желудок, тогда вы поймете всю мощь моего аппетита. Камни готов был глодать. Да что говорить…

— Вы скажите нам только одно, — умильно попросил майор, — варится или жарится ваше необыкновенное блюдо?

— И не варится, и не жарится, в свое время все узнаете, — безжалостно ответил геолог. — Решил я с горя закурить. Хлоп-хлоп по карманам — только спички тарахтят.

— А покурить угостишь? — спросил я парня. — Найдется?

— Я пока еще не пьющий и не курящий, — строго ответил он. — А у ребят есть. Вот когда вернутся…

Я даже зубами заскрипел! И вспомнил тут, что на вокзале, в буфете, собирался купить десяток пачек в запас, а купил ли, не помню. Открываю поспешно рюкзак. Увы, нет папирос! Зато сверху лежал сверток, какого я с собой не брал. Размеров довольно внушительных, завернут в «Уральский рабочий» и перевязан цветной тесемкой с конфетной коробки. Удивленный, быстро развертываю. И что же я увидел?..

Как опытный рассказчик, геолог сделал паузу и повторил:

— И что же я увидел? До сих пор помню все очень ясно и опишу вам в подробностях. Во-первых, два больших бутерброда с колбасой, а колбаса с обеих сторон густо намазана вареньем «Роза». Затем — огромный кусище торта, а на нем селедочка, даже перламутровые щечки раскинула и обложила себя лучком, огурчиками и картошечкой. А еще толстый ломоть белого хлеба, густо, до черноты, посыпанный перцем, и большое разрезанное пополам яблоко, а каждая яблокова половина щедро сдобрена солью. Затем добрый кусок малосольной семги, вывалянный в сахарном песке.

И, наконец, голова заливного поросенка, намазанная абрикосовым джемом.

Сашок! Ясное дело — он! Не мог мне простить Ниночку! И вот решил напоследок насолить мне и наперчить и даже огорчить. Это он в буфете, пока мы на перроне клялись в вечной дружбе, сотворил такое кулинарное дело. И как, наверное, хихикал ехидно, воображая меня, развернувшего этот сверток.

А я готов был расцеловать его. Вот уж действительно выручил!

Только разложил я на траве свои сокровища под восхищенное аханье «перепелиного яйца», как из лесу показались двое моих коллег с кирками и лопатами на плечах. Еле-еле плетутся, а костер еще издали глазами обшаривают. Вполне понятно, что они хотели увидеть. А подойдя к костру и увидев Сашкины подарки, оба разом как-то странно всхлипнули, и загремели кирки и лопаты, выпавшие из их задрожавших рук.

Приготовляется любимейшее из блюд так: сначала счищается с колбасы варенье, а с семги сахарный песок. Затем срезается с торта пропахшая селедкой верхушка, а селедочка раскладывается во всей красе на испорченном листе кальки.

Если будете готовить такое блюдо, рекомендую перец с хлеба стряхивать платяной щеткой. Затем с яблочных половинок срежьте ножом просолившийся слой.

Вот и все приготовления!

Начали мы с селедки, прикусывая хлеб, приятно отдающий перцем. «Как в ресторане, чтобы аппетит раздразнить!» — засмеялся «перепелиное яйцо», а за ним и все. Потом, конечно, колбаса, а за ней — семга. Они хоть и сластили здорово, но, говорят, в Дании селедки с медом едят. Все дело в привычке.

А у нас было кое-что покрепче привычки — волчий аппетит! Заливной же поросенок под абрикосовым джемом, уверяю вас, очень вкусен! Советую попробовать. Потом вы переходите на фрукты. А в заключение лукулловского пира наливаете в кружку припахивающего дымком кипятку и пьете его с тортом.

Наконец, стряхиваете с газеты крошки, растягиваетесь у костра и читаете вчерашний номер «Уральского рабочею», который не успели прочитать в городе.

— Ну, как мое любимое блюдо? — засмеялся геолог.

Засмеялись вслед за ним все, кроме старичка-бухгалтера. Тот грустно вздохнул и сказал:

— Блюдо по всем статьям замечательное. Но, чтобы оценить его по достоинству, нужно иметь всего двадцать три года за плечами, над головой брезент палатки, перед палаткой веселый костерчик, а за ним шиханы, перелески и озерца нашего Урала…

Что ни говорите, а у поезда, даже по сравнению с «ТУ-104», есть свои преимущества.