«Голос партизана» [Михаил Ефимович Зуев-Ордынец] (fb2) читать постранично

М. Зуев-Ордынец «ГОЛОС ПАРТИЗАНА»

Партизаны рвались к голове белой колонны. Там, на повозке, охраняемой конными казаками, стояли два больших ящика. Партизаны решили, что в ящиках ручные гранаты.

Ванюшка Золотарев налетел на рослого вахмистра, отбил винтовкой свистящий взлет его шашки и ударил прикладом в висок, в пышный расчесанный казацкий кок. Вахмистр рухнул тяжко под копыта своего коня.

Папаша Крутогон сорвал метким выстрелом с козел кучера-казака и подхватил вожжи. Телегу угнали в лес, в горы.

Здесь, в безопасности, без спешки рассмотрели добычу. В одном из ящиков нашли тэб, — складную офицерскую резиновую ванну. Ее тотчас поделили честно на подметки. Над вторым ящиком заспорили.

— Дробь! — сказал папаша Крутогон. — Только почему шибко крупная? На слонов, не иначе.

— Сам ты слон таежный! — сказал презрительно пулеметчик Вакулин. — Это буквы для галош. Только почему они толстые и черные?

Пулеметчик Вакулин был городской житель, работал в Перми полотером, и спорить с ним никто не решился. Буквы для галош, пускай буквы!

Но в это время подошел к отбитой повозке командир отряда, земляк Вакулина, пермский наборщик Неподступаев и тоже наклонился над ящиком.

— Это шрифт, кегель в 36 пунктов! — сказал командир. — Погоди, ребята. Тут и вторая касса, с корпусом. И бостонка тут же! Повидимому, у белых газета выходила.

— Выходила, выходила, а теперь вся вышла! — съязвил Золотарев.

Неподступаев улыбнулся Ванюшке, пересыпал любовно с ладони на ладонь шрифт и настороженно играя глазами, тихо сказал:

— А не выпустить ли и нам, ребята, газету, свою, партизанскую? А?

В наступившей тишине слышно стало, как щиплют с хрустом траву выпряженные из повозки кони.

Первым очнулся Ванюшка Золотарев.

— Газету?.. Свою?.. Партизанскую?.. — восторженно крикнул он. — И-эх, вот бы…

Но его тотчас одернул пулеметчик Вакулин:

— Для газеты типография нужна. Киоски тоже. И продавцы. Сам жил в городе, знаю! А зачем, спрашивается, нам газета? Для какой надобности?

Остренькая как сабля бороденка придавала лицу Вакулина что-то угрожающее, и никто не стал с ним спорить. Человек городской, знающий, тертый калач! Лишь Ванюшка сморщился так, словно захотелось ему не то чихнуть, не то выругаться.

— Хоть ты и пулеметчик, а рассуждаешь, как несознательный полотер. Извини, не серчай. Зачем нам газета? А затем, что ежели дали тебе пулемет в руки, то надо дать тебе идею в голову, как бы вдохновение, чтобы знал ты, за что сражаться и кровь проливать. Понятно или повторить?

Это сказал, конечно, командир, бывший пермский наборщик, товарищ Неподступаев.

* * *

Место для типографии и редакции выбрали глухое (чтобы белые не пронюхали), в дремучей тайге, на берегу горной речушки Мойвы. Неохватный кедровый пень изображал редакторский кабинет. На нем резали хлеб, огурцы, баранину, писали заметки, фельетоны, передовые.

Впрочем, передовую товарищ Неподступаев набирал прямо в верстатку. Назвал он ее очень решительно:

«Давно назревший шаг».

В передовой своей Неподступаев разъяснял белым солдатам, за кого и против кого они воюют. Он призывал их повернуть штыки против офицеров. Передовая получилась простая, понятная и, как увидим ниже, имела кое-где огромный успех.

Посмеивающийся, ехидничавший пулеметчик-полотер Вакулин вдруг тоже воодушевился, «дал толчек мозгам», как он выразился, и разразился статьей о международном положении, о союзниках, помогавших Колчаку. Закончил он свою статью замечательными словами, которыми после откровенно гордился:

«Товарищи рабочие, крестьяне и прочие пролетарии! Хапалы-союзнички вместе с золотопогонной офицерией захапали наш Урал. Уничтожайте их натло, как бешеных собак! Освобождайте наш родной и дорогой Урал! Вот в чем соль и ребус современного международного положения».

В статью свою Вакулин вложил много пылу и жару. Когда статья Вакулина была набрана, Неподступаев схватился вдруг за голову:

— Батюшки, а печатать-то на чем? Бумаги ж нет!

Папаша Крутогон, лежавший около редакционного пня, разгладил решительно мундштуком трубки прокуренные усы и поднялся:

— Бумаги, говоришь, нет? Будет бумага! Давай отпуск на сутки.

— Куда ты? — удивился Неподступаев.

— В село, в Черепаново, — пристегнул натронный подсумок Крутогон.

— В самое пекло? К белым в пасть?

— Небось, подавятся. Я жилистый! — взял папаша винтовку. — Говори, какой у нас пропуск?

Он ушел. Повеселевший Неподступаев заставил. Золотарева изготовлять краску. Ванюшка целую ночь держал над керосиновой коптилкой лист железа, соскребал с него осторожно хлопья копоти, драгоценную сажу в собственную суповую чашку и затирал ее на керосине. Краска получилась замечательная.

Ровно через сутки явился папаша, Крутогон. Голова его, как чалмой, была окутана