Шакал
Глава 1 Смерть/жизнь
Умирать не хотелось. Никогда раньше не понимал ценности жизни, а когда подошёл к черте, за которой был её финал, то понял: она мне дорога. Вот так просто дорога без каких-либо условностей. Мне нравилась моя пустая жизнь, которую при желании можно было наполнить смыслом, а я почему-то этого не делал. Вместо того чтоб жить, я плыл по течению и удивлялся, почему течение не привело меня к нужному берегу.
Если бы удалось вернуться, то я всё изменил бы. Изменился бы сам. Ушёл с пустой работы, перестал бы общаться с людьми, которые мне были противны. Перестал бы слушать чужие советы и вестись на них, забывая думать самостоятельно. Я хотел сам управлять своей жизнью и умирать с ощущением удовлетворённости от прожитых лет. Я хотел этого, но второго шанса не было.
Глупая смерть. Вышел за хлебом и получил сосулькой по голове. Никогда не любил снег. И почему я не уехал туда, где его не было? Почему оставался там, где мне не нравилось? Оглядываясь назад, я не мог этого понять. Всю жизнь подстраиваться под интересы других, забывая о себе, и сожалеть об упущенных годах — это личный ад, которому никому желать не хотелось.
Второй шанс. Он был мне нужен. Не для того, чтоб купить машину, на которую я почти накопил. Не для того, чтоб обзавестись своим домом. Не для того, чтоб уехать на юг. Я хотел доказать себе, что всё зависит от меня. Что я не просто так тратил отмеренные мне годы. Я хотел второй шанс, чтоб понять себя. Узнать, из какого теста я сделан. Если и второй раз я останусь таким же пустым и не значимым человеком, то я смирюсь с этим. Пока же я был не готов умирать, не узнав толком жизнь.
Темнота. Дышать было сложно. Боль. Если есть боль, значит, есть жизнь. На том свете болеть ничего было не должно. Я открыл глаза. Кричал ребёнок. Всё вокруг крутилось и кружилось. Я никак не мог сфокусировать взгляд. Усталые женские глаза. Её улыбка. Похоже, второй шанс мне всё же дали. Жаль, что придётся начинать уж от самого рождения. С буквального нуля…
В прошлой жизни я был высоким парнем. Метр девяносто. Меня даже в баскетбол приглашали играть, но я не пошёл. Мама тогда надеялась, что я стану музыкантом, а музыканту руки нужно было беречь. После музыкальной школы я о музыке забыл напрочь. Пошёл на экономиста учиться. Вроде мог бы спортом заняться, но всё откладывал. И чего откладывал? Шут его знает.
Тут же тело было слабым. Очень слабым. Я был ниже сверстников. Задохлик, который только и делал, что болел. К восьми годам я переболел, похоже, всеми болячками этого мира. Отец несколько раз порывался выкинуть меня на улицу на корм монстрам, считая, что я всё равно не выкарабкаюсь, но я не умирал. Цеплялся за жизнь и отпускать свой второй шанс я не собирался. В конце отец перестал думать, что, заболев очередной болячкой, я помру. Пусть я и был слабым, но стержень во мне был.
Из-за постоянных простуд я видел жизнь из окна автобуса, который долгое время был нашим домом. Мы пытались обосноваться в городе, но каждый раз чего-то случалось. То бандиты нападали, то начиналась эпидемия, то отец с кем-то чего-то не мог поделить или был не согласным — по этой причине мы колесили по югу, словно неприкаянные.
Так я и знакомился с новым для меня миром. Этот мир был иной. Я узнавал привычные вещи, но в то же время они были другими. Машины и автобусы колесили по степи оббитые листами железа для брони. Днём мы опасались нападений бандитов, а ночью выходили на охоту твари. Никто не видел ночных монстров. Они маскировались в темноте, чтоб напасть. Если кто-то из счастливчиков убивал монстра, то тот сразу покрывался кислотой, из-за которой от монстра оставалось лишь мокрое пятно. Никто не мог описать их, но наутро находили трупы, обглоданные местами до костей. Когда я первый раз наткнулся на такой труп, то меня рвало полдня. Потом привык к этому, как и к тому, что люди могли умереть в любой момент. Был вид тварей, что охотились и днём. Они маскировались, сливались с землёй, таились на пустырях, поджидая своего часа. Такая тварь сожрала мою сестру, когда она возвращалась из школы. От тварей люди прятались в фортах, что стояли вдоль оживлённых путей и городах. Ночью в степи никто никогда не оставался. Считалось, что после пережитого ночью страха, человек сходил с ума. Я не проверял, поэтому ничего не мог сказать по этому поводу. Мы же путешествовали днём и в составе караванов, когда по одному направлению ехало десяток машин под охраной.
Так было до моих восьми лет. Именно тогда отец остановился в Сольске на морском побережье. Там отец вместе со старшими детьми устроился на рыбный завод и задержался. Здесь я пошёл в школу и здесь я стал меньше болеть, но всё равно оставался слабаком.
С братьями и сёстрами отношения не сложились. Их было в этой жизни много. Отец с матерью стругали детей каждый год. Они остановились на восемнадцати. Я был всего лишь восьмым. Мне с ними было неинтересно. Играть в игры было как-то бессмысленно. Я и в той жизни не особо видел в них смысла, а здесь и подавно. Разговаривать я начал поздно. Очень долго не мог привыкнуть к местной речи. Плохо её понимал. Поэтому меня долго считали дурачком. А с такими особо водиться никто не хотел. Но опять же мне было это и не нужно.
Всё изменилось, когда я пошёл в школу. Там я научился читать. А это дало доступ в библиотеку. Несмотря на то что мир сильно откинуло в развитии после войны, что привела к апокалипсису, они старались сохранить знания и свою историю, в надежде, что всё может однажды измениться. Упадок уйдёт в прошлое, а на его место вернётся прежнее величие, но с учётом прежних ошибок.
Ещё каких-то тридцать лет назад здесь была другая жизнь. Были современные города, небо бороздили самолёты, от планеты поднимались шатлы, которые перевозили людей на крупные космические корабли, что пристыковывались к орбитальным станциям. А потом банально началась война. Война шла на биологическом уровне, когда оружием служили изменённые до мутаций звери и растения. В результате неё появились твари, что не давали нам покоя. Они должны были стать солдатами, но их создатели потеряли над ними управление. Это ладно, с тварями ещё можно было ужиться. Но они что-то нахимичили с растительностью, которая теперь росла в разы быстрее. Вырубленный лес вырастал за трое суток. Его оплетали лианы, делая чащу непроходимой. Результатом войны стало изменение климата и состава почвы. Какие-то земли теперь представляли собой жижу из тины, какие-то земли стали непригодны для жизни людей из-за сильных морозов или жары от извергающихся вулканов. Моря наполнили странные рыбы, изменились птицы и млекопитающие. Биологический апокалипсис, когда люди хотели как лучше, а получилось как всегда. В итоге планета была признана непригодной для жизни и с неё началась эвакуация. Но при этом война продолжалась. Они сбивали корабли. Часть кораблей вновь упала на землю, плюс не все слои населения эвакуировались. После эвакуации на планете осталось довольно много людей, которые сосредоточились в городах и выживали, как умели.
В нашей степи жизнь была вполне сносной. Терпимой. Говорили, что на Севере, где всё заполонил лес, людей совсем не осталось. Но эти данные были без подтверждения. Так как спутниковая связь отсутствовала, так как связаться с другими городами было сложно. Хотя присутствовала радиосвязь, что распространялась на всю степь. Было электричество, местное телевидение. Здесь показывали фильмы, снятые на коленки и доставали запасы из старого фонда.
Уровень жизни напоминал мне мой прежний. Я даже одно время думал, что оказался в будущем, пока не понял, что здесь иначе течёт время. Сутки здесь по примерным подсчётам шли тридцать шесть часов, вместо моих привычных двадцати четырёх. Десять часов шло на утро, потом начиналась такая жара, во время которой прекращалась вся работа и люди отправлялись спать часов на восемь. Потом наступал вечер, который длился часов девять, а потом наступала ночь. Жара была лишь в летнее время, зимой же здесь шли дожди с разной степени интенсивностью. Здесь не было понятия месяца. Было лишь три цикла. Два цикла составляли лето, когда снимали два урожая. Один цикл уходил на зиму, во время которой шёл дождь. Как такой осени и весны не было. Дождь заканчивался, люди шли в поля, которые были рядом с городами. Начинались дожди, так работа прекращалась. За исключением мелких мастерских и крупных производств.
Сложно ли было мне жить? Да. Очень сложно. Это мир был чуждым для меня. Было непривычно иметь столько братьев и сестёр. Раньше я был единственным ребёнком в семье. Всё внимание матери и отца было моим, включая и то время, когда я вырос. Здесь же я был чем-то вроде обузы. Лишнего рта, от которого было мало пользы и одновременно от меня нельзя было избавиться. В этом плане родители были довольно добрыми людьми. Они нам всем давали шанс. Я знал семьи, когда слабых детей «забывали» ночью на улице. Они легко становились кормом для тварей.
К двенадцати годам нужно было уже определяться с профессией, но я не знал кем мне стать. Преподаватели в школе советовали учиться дальше. Получить какую-нибудь профессию с интеллектуальным трудом. Я неплохо к тому времени учился. Прежние знания в институте тут сделали меня чуть ли не вундеркиндом. Но я не был уверен, что мне это нужно. Второй шанс. Я помнил о нём. Помнил ту пустоту и сожаления об упущенных возможностях и непрожитых моментах. Согласившись на продолжение учёбы, я повторил бы свою жизнь. А этого не хотелось. Тут не особо любили учёных, обвиняя их во всех неприятностях. Я их понимал. Если учесть какая была планета и жизнь до вмешательства учёных и какая она стала сейчас, причины для ненависти к умникам были. Я не хотел, чтобы меня ненавидели. Но мне и не хотелось быть героем. Обычная жизнь меня не устраивала. Я не хотел жить так как жил мой нынешний отец. Куча детворы, которую надо прокормить, бытовые проблемы, кабак по праздникам и мысли о том, что переживёт ли жена очередные роды или нет. Прошлая жизнь меня не устраивала тоже. В ней ведь ничего не было кроме работы. Я тогда работал как вол. Всё думал, что заработаю денег и тогда начнётся жизнь. А жизнь всё не начиналась.
В школе меня обычно не трогали. За моей спиной всегда стояли братья. Пусть у нас не было близких отношений, но тут был принцип своих мы в обиду не даём. Братья всё были выше меня и подраться на кулаках им ничего не стоило. В тот день ребята подловили меня, когда братьев поблизости не было. Повод был банальный: слабаки раздражают своим присутствием. Я их раздражал. Назревала драка первая драка в моей жизни. В двух моих жизнях. Раньше меня не трогали из-за того, что мама была директором школы, а отец работал в милиции. Мальчик из хорошей семьи, который будет музыкантом, которого после школы встречала бабушка, чтоб отвезти на занятия в музыкалку. Человек, который боялся проблем, потому что не умел их решить. Тут же я оказался один на один с проблемой. Не дожидаясь того момента, когда из меня сделают мешок для битья, я первым кинулся в бой. И выбрал себе противника намного сильнее. Главного задиру, вожака этой шпаны. Они, похоже, подумали, что я сошёл с ума. Не разревелся, не запросил пощады, а кинулся в бой, зная, что проиграю. И в этот момент, я почувствовал, что выбор за мной. Можно бежать, прятаться, ныть, а можно сжать кулаки и зубы, чтоб кинуться в бой. Бой, от которого зависит понимания кто ты есть и из какого металла состоят внутренность.
В тот раз меня побили. Побили сильно. Я тогда с трудом дополз домой. Братья получили нагоняй от матери. Меня просили сдать участников драки. Я отказался, решив, что с этими проблема я справлюсь сам, а для этого нужно было стать сильнее, быстрее и ловчее других. Сделать недостатки преимуществом.
Стоило мне отойти немного от драки, как я начал тренироваться. Делать себя сильнее, постепенно входят во вкус. Учёба была заброшена. Я тогда заявил, что стану водителем автобуса. Озвучивать мысли на тему, что я стал бы наёмником, которые охраняли эти автобусы, я не стал, потому что меня тогда бы подняли на смех.
Драки стали постоянными. После первой победы я понял, что двигаюсь в нужном направлении. Отец смотрел на мои выкрутасы молча. Я тогда думал, что его моя персона не интересует, но он, оказывается, подмечал всё, что происходило с его детьми. Лет в пятнадцать у нас с ним состоялся разговор. Я его почему-то запомнил. Может, по причине, что такой разговор был с ним первый в этой жизни.
В тот день я возвращался после практики вождения. К концу лета у меня должны были появиться права. После этого начинался курс ремонта машин. Отец стоял на крыльце выходящим во внутренний двор. Дома в городах строили квадратами, которые образовывали защищённый внутренний двор на несколько семей. Здесь играла детвора, бельё сушили, старики следили за порядком. Тут же устраивали мелкие праздники.
— Вань, пойди сюда, — кликнул меня отец. — Я тебя за это лето без синяков ещё не видел. Ты чего добиваешься этими драками? Хочешь дойти до каторги? Молчишь?
— Да говорить особо не о чем. На каторгу я не собираюсь, но и молча щёку подставлять не буду. А без опыта и тренировки сократить количество синяков не получится.
— Может научишься уходить от конфликтов? Порой слово бьёт сильнее кулака. Сине-зелёным с разбитыми кулаками ходить не дело. Понял бы, если ты хоть выигрывал. Но подставлять себя под чужие кулаки — последнее дело.
— Это моё дело.
— Рано или поздно переломают тебе все позвонки. Или в канаве сдохнешь, или к кровати будешь прикованным. Тебе оно надо? Заканчивай петушиться и за ум берись. У тебя последний год обучения. Чего дальше будешь?
— Водителем пойду. Автобуса.
— Серьёзно? Охота пыль глотать? Вань, это не твоё. Тебе надо что-то спокойнее. Вон, в мастерскую подайся при заводе. Или на завод иди.
— Рыбу чистить? Желания нет.
— А на что у тебя есть желание? Здесь хороший город. Я за свою жизнь много разных городов повидал. Сольск тихий городок. Два перспективных завода. Рыба и соль будет всегда нужна. Он вдали от бандитских разборок. Террора диктаторов, которые считают себя царями в своих городах. Устройся на работу, купи дом, найди девчонку в пару и живи себе.
— Плодись и размножайся, увеличивая численность города. Нет, всё иначе будет, — возразил я.
— А чем тебе такая жизнь не нравится?
— Скучная.
— Веселье, в твоём понимании, ещё надо уметь удержать на своих плечах. А это тебе может быть не под силу.
— Посмотрим. Если надорвусь, значит, так тому и быть.
Как ни странно, но из этого разговора я многое почерпнул. Например, что мне пора было искать работу. Людей уважали за силу и за деньги. Силу я прокачивал, а вот с деньгами были проблемы. Значит, надо было их добыть. В пятнадцать лет на работу брали на неполный рабочий день. Помимо заводов, у нас ещё был порт с кораблями, кабаками и гостиницей для приезжих. Тогда мне пришла идея отправиться туда и попытать счастья там. Это решение закрыло дверь в детство, о чём я не очень-то и жалел. Мне не нравилось быть ребёнком, который был лишён почти всех прав. Я не мог жить в полную силу, не мог действовать как хотел, ограниченный законами и физическими возможностями. Но это был важный период в жизни, своеобразная пауза, которая позволила понять то, что было не доступно мне раньше. Разобраться в приоритетах и понять, что жизнь в первую очередь зависит от меня, а не от кого-то другого. Пусть на это понимание я угробил столько лет, но это того стоило. Первый шаг к тому, чтоб перестать плыть по течению, был сделан. Второй шанс нужно было использовать на всю катушку.
Глава 2 Драка драке рознь
Я был на подхвате. Притаскивал из кладовки копчёности, из погреба приносил пиво и самогон, которое здесь лилось рекой. Если было много народу, а зимой народу было много из-за того, что работа стояла и моряки в море не выходили, то помогал разливать пенное в кружки. Девчонки их разносили, лавируя между столиками, уворачиваясь от желающих их полопать. Мне нравилась жизнь в кабаке. Здесь было что-то безнравственное, плохое и притягательное. Было интересно наблюдать, как меняются люди под действием алкоголя. У одних после лишней стопки развязывался язык и они искали с кем поделиться откровениями, другие становились злыми. Были и те, кто молчал. Я не пил. По малолетству мне не наливали, но слушать и крутиться в кабаке было интересно. Здесь были живые очевидцы тех событий, что привели к изменению планеты. Были те, кто воевал. Они рассказывали такие страсти, в которые было сложно поверить. Про оживших растений, которые нападали на людей, про людей с птичьими крыльями за спиной. Мужик, который всё это рассказывал, доказывал слова старым снимком, на котором почти ничего не было видно. Над ним смеялись, ему почти никто не верил, разве только я. В каждой сказке была как ложь, так и правда. Так что все слова списывать на выдумку я не рисковал.
Я работал в кабаке после учёбы около года, пока в наши края не забрёл Бурый. Никто не знал его настоящего имени. Он появился в начале лета. Сидел в кабаке и почти всё время пил. Деньги у него водились. Он не работал. Жил в верхних комнатах. Ни с кем не разговаривал. Все его время занимал сон, бутылка, сигареты, изредка девицы. Хмурый лысый мужик с густыми серыми бровями и загорелой кожей распугал всех наших завсегдатаев. Стоило ему было поднять голову и посмотреть на рассказывающего историю пустым взглядом, в котором словно отсутствовала жизнь, человек замолкал. Сжимался и сворачивал байку.
Бурого боялись, как бояться чудищ. Ты не знаешь, в чём может быть опасность, ты её не видишь, но чувствуешь, что будут неприятности, если встать на пути монстра. Бурый был таким монстром. Я часто поглядывал в его сторону, пытаясь разгадать загадку этого человека. Понять, что в нём не так. За всё время я не видел от него агрессии.
В тот день я пытался уломать Свету на вечерок в моей компании. На что получал какое-то расплывчатое ни да ни нет, а может быть, если звёзды сложатся. Меня интересовало, чтоб эти звёзды сложились в мою пользу, поэтому я продолжал нести чушь про страшных чудищ и свою защиту от них. Света часто пускала к себе в комнату тех, кто ей приглянется, но постоянного парня у неё не было. Она никогда не продавалась за деньги. Только по симпатии с её стороны. Уже неделю я её уламывал, но пока мы не продвинулись дальше «может быть, когда-нибудь». В итоге она лишь рассмеялась, взмахнула пёстрой юбкой и вернулась в кабак, оставив меня одного на крыльце.
— Так ты постоянно будешь по носу получать, — услышал я насмешливый голос Бурового, который появился из-за угла, дымя папиросой. — Девчонки любят две вещи: наглость и деньги. Не получается с первым, пару монет хорошо топит сердце. Нет денег, так веди себя так, словно они у тебя есть.
— Светка не ведётся на монеты.
— Значит, поведётся на наглость, — усмехаясь, ответил он. — Все эти песенки про звёздочки и сердечки — это как голодному рассказывать об изысканных блюдах, когда он сожрать готов постный хлеб без масла, ещё и рад этому блюду будет.
— Не понял тебя. При чём тут это?
Он облокотился об перила крыльца, продолжая дымить, словно труба печи. Покосился на меня, раздумывая, стоит ли продолжать разговор или я недостоин этого продолжения.
— Сила и страх. Страх в нашей жизни присутствует всегда. Каждый день надо жить так, как живёшь в последний раз. Завтра может не наступить. Пусть у вас тихий городок, но напряжение чувствуется и здесь. Женщины чувствуют опасность сильнее нас. Мы принимаем её по факту и живём дальше, они же накручивают себя. Трясутся под одеялом, когда в ночи раздаются крики неудачника, которого сожрали. Или когда кто-то решил проявить милосердие и выкинул калеку на улицу.
— У нас такого нет.
— Вы выкидываете таких за город, неподалёку от больницы. Не знал?
— Я не интересовался этим. Закрываю глаза, на такое.
— Так вот, вернёмся к женщинам. Они боятся этого мира. Ты правильно начал про защиту. Но надо не брехать, а делом доказывать.
Он кинул окурок в лужу и пошёл в кабак. Моя смена подошла к концу. Осталось лишь помои отнести в бак, который отвозили на свиноферму. В полупустом зале остался лишь хозяин кабака, две подавальщицы и три постояльца, которые здесь снимали комнаты. Бурый подошёл к Свете, которая вытирала столы. Он довольно нагло положил ладонь ей на зад. Она резко повернулась, замахнувшись на него тряпкой, но он перехватил её руку. Чего-то сказал. Я не слышал их разговор, но видел его наглую улыбку и довольный взгляд, который он бросил в мою сторону. Позёр. Решил доказать свою теорию на практике. Я был уверен, что она ему откажет. Бурый явно был не из тех людей, которые ей нравились. Он опять что-то ей сказал, наклонившись к её уху. Нарушил личное пространство. Света рассмеялась.
— Дай столы домою, — ответила она.
— А я не тороплюсь, — ответил Бурый.
Похоже, он её уломал. И чего такое сказал? Я забрал помои и понёс их в бак. Солнце уже начало клониться к закату. Мягко шумело море. Чайки кружились над волнами. Вдалеке виднелись рыбацкие судна. Колокол отбивал удары, предупреждая, что пора закрывать ставни и возвращаться по домам. С завода донёсся гудок о начале ночной смены. От берега тянуло дымом. Явно ребята жарили на костре рыбу.
Мусорные баки стояли в стороне от группки домов, что представляли собой два кабака, гостиницу и офисы компании, которые занимались рыбой. От этих домов вела дорога с ответвлением на завод и в город, который стоял на холме. Ни кустов, ни высокой травы здесь не было. За этим у нас следили, чтоб монстрам было сложнее подобраться к человеку.
Не знаю, как я его приметил. Мне показалось, что в одном месте земля словно отражается в зеркале. Это был тот, что таился днём. Хищник, который хотел пообедать мною. Я уже год не слышал, чтоб они появлялись в наших окрестностях. Бежать? От него нельзя было скрыться. Принять бой? У меня был в кармане перочинный нож, а в руках помойное ведро. Не слишком сильное оружие. Но и лучше я раздобыть не мог. Отец категорически отказывался давать разрешение мне на покупку кукри, считая, что я захочу кому-то голову им снести. Про пистолет он и слышать ничего не хотел. До восемнадцати лет я ничего из этого купить не мог. А теперь была вероятность, что и не смогу купить.
Я так и стоял, не зная, что делать. Тварь ждала. Не нападала. Мне даже начало казаться, что я обознался, но глаза не подводили. Трава зеркалила, как и часть мусорного бака.
Шаг назад с моей стороны. Прыжок твари был такой стремительный, что я заметил его лишь краем глаз. На автомате кинул в неё ведро и бросился наутёк. Падение. О что-то споткнулся. Переворот. На миг я увидел переливающиеся небо и землю, которое зеркалило об шкуру твари. Они сливались вместе и тут же расходились, напоминая узоры калейдоскопа с россыпью стекляшек. Щелчок. Я увернулся, почувствовав, как боль обожгла руку. Но было не до этого. Увернуться. Уползти. Или скатиться с холма, поднимая пыль.
Под руку попалась железка. Это было какое-то чудо, что она лежала на берегу. Железная труба, ржавая железная труба, которой можно было звездануть твари. Она прыгнула мне за спину. Я успел перевернуться и отразить удар. Заболело плечо. Но это всё было мелочи. Главное было отражать удары. Быстрые, резкие удары, которыми эта тварь меня награждала каждый миг. Мы с ней кружились по пыльной земле. Из-за поднятой пыли она перестала быть зеркальной. Я начал выдыхаться. Пора было прекращать этот танец со смертью. Я кинулся вперёд на тварь. Она увернулась. А я понял, что не могу остановиться, влетая в солёную воду на скорости и получая удар по спине от твари.
Тварь в воду не полезла, оставив меня на берегу. Раны защипало. Но я остался жив. Повезло. Отплыв в сторону причала, я вышел на берег. Никого не было. Тварь где-то притаилась. Колокол перестал отбивать удары. Возвращаться домой смысла не было. Я бы просто не дошёл. Пришлось стучаться в кабак. Хорошо, что его хозяин ещё спать не лёг.
— Вань, ты куда пропал? — открывая дверь, сказал он.
— Покусали меня, — вваливаясь в помещение, ответил я. Силы оставили. Перед глазами всё плыло. Тело болело. — Около баков поджидала скотина.
— Как же ты от неё ушёл? Хотя главное, что живой. Подожди, сейчас принесу, чем рану обработать.
Я попытался сесть на стул, но промахнулся. Упал прямо на пол. Руки тряслись. С трудом удалось стянуть рубашку. Рука в районе локтя, плечо, спина, нога — раны были неглубокие, но кровоточили и болели. Ладони железякой разодрал в кровь. Ладно, всё это заживёт. Главное ведь жив. Свой шанс не упустил. А раны заживут. Дядя Миша помог перебинтовать раны. Отвёл в свободную комнату. Сил хватило лишь, чтоб упасть на кровать. Обезболивающего не было. Раны скулили. Хотелось самому скулить. Вроде и раньше получал, но те драки были игрой по сравнению с сегодняшней встречей. А ведь сегодня я мог не выживать. Надо было серьёзнее тренироваться, серьёзнее к этому относиться. Этот мир слабости не простит. Но сколько бы я ни отжимался и ни подтягивался, мускулатура ни нарастала. Каким я и был слабаком, таким и оставался. Значит, надо было менять тактику. Больше уделять ловкости, а не силы. В нападении тварь использовала скорость. Значит, мне надо будет…
За стенкой раздались охи и вздохи. Скрипела кровать. Светка жила при гостинице, как и Тоня. Но Тоня жила внизу. Значит, это Бурый с моей несостоявшейся подругой развлекался. Прям как насмешка судьбы. Кто-то снимает сливки, а кто-то скулит от неудач.
В той жизни я отгородился от жизни, уйдя в работу. Гребанное воспитание не позволяло делать то, что могло испортить настроение матери. Мы с отцом жили считай ради неё. Это было как-то глупо. Вроде я и понимал это умом, но всё равно не мог решиться порвать эту зависимость от неё, начать жить так, как считал нужным. Проще было спрятаться от проблем. Если я не мог чего-то изменить, если я боялся что-то сделать, то я отгораживался делами. А что я делал сейчас? Почувствовав свободу, я потерял голову. Чтоб заниматься делом, кинулся доказывать всем, что я чего-то могу. При этом проигрывая и уповая наудачу. Глупость. Человеческая глупость неисправима. В соседней комнате всё продолжали развлекаться. Надо всё-таки себе девчонку завести. В той жизни с ними не получалось. Мать никого не одобряла. И чего я ей не перечил? Столько всего было упущено…
Я закрыл глаза. Тридцать лет. Сейчас мне было бы уже сорок семь. А я всё ещё оставался ребёнком, которого толком ничего не знал в этом мире. Может и правильно было начать жизнь с нуля в новом мире. Я ведь был как человек с задержкой развития. Научился считать, читать и писать, но совсем не умел общаться с людьми, не умел и не хотел под них подстраиваться, закрываясь в коконе, стараясь сглаживать конфликты и признавать вину, даже если я и был не виноват. Серая амёба, которая не понимала, что всё зависит от неё. Сейчас я это понимал. В новом мире, в другом теле. Более слабом. Вот сейчас мне подошло бы заняться наукой, но я хотел драться и побеждать, чтоб больше ни одна тварь не решила меня сожрать. А тогда и девчонки появятся. Бурый был прав, пока ты слаб и не можешь защитить, на тебя не будут обращать внимания.
Пришлось потратить две недели, чтоб раны затянулись. Я ушёл из кабака. Оставаться там на всю жизнь я всё равно не планировал. Так как водителем автобуса меня не взяли, из-за роста и веса. Никто не поверил, что я смогу выжить, если сломается автобус и придётся его чинить. Пришлось идти на рыболовное судно помогать рыбу ловить. Туда меня взяли. Адская работа. Грязная и тяжёлая, но при этом с налётом романтики и соли. Получил я за это копейки. Чуть больше, чем получал в кабаке. Меня сильно по деньгам ущемили, так как не посчитали, что от меня не было большой пользы.
Тогда пришло понимание, что, даже если я буду вкалывать больше других, они не заметят этого или сделают вид, что не заметят. Мне нужно было выбирать: оставаться жить на вторых ролях или выбиваться в первые ряды.
Всё это время я прокачивал ловкость. Начиная от кидания меча в стену, заканчивая хождению по скользкому бревну. Хотя я продолжал тренироваться, выполняя физические упражнения, прокачивая выносливость и силу, мышцы нарастить так и не получилось. Но ведь не всегда мышцы имеют вес.
Был зимний дождливый день. Я ушёл за город. Там была база тренировки городовых, которые охраняли покой нашего городка от чудищ и лихого люда. Зимой тренировки сокращались и там можно было позаниматься на тренажёрах. Я кидал в мишень нож, думая, что к концу зимы по местным меркам мне стукнет восемнадцать и тогда можно будет учиться стрелять. Попробовать податься в городские стражи…
Выстрел. Я упал на землю. Откатился в сторону. И какой идиот решил в меня пострелять? Спрятавшись за бревном, что стояло рядом. Выглянул из-за укрытия и чуть опять не схлопотал пулю. Кто-то ведь явно играется. Таких врагов, что желали моей смерти у меня не было. Или раньше не было, а теперь появились.
Пока я обдумывал, кто мог так забавляться, сам же думал, что делать. В пятидесяти метрах от меня был окоп. От стрелка можно было спрятаться там. Проскользнуть между мешками, наполненными песком по бревну. Сигануть в просвет между брусьями, проставленными наискосок, а там и до окопа недалеко. Оставаться около бревна было опасно. Стрелок продолжал тратить на меня пули. Стреляли по звуку из карабина. Шесть зарядов. Четвёртый выстрел, пяты, шестой. Перезарядка. В этот момент я и побежал. И ведь не жаль на меня пули. Тут уже можно и загордиться. Я уже проскользнул между мешками с песком, когда стрелок начал стрелять мне вслед. Один раз, чуть не задел, но я вовремя пригнулся. Пролез между брусьями и пустился бежать к окопу. Согнувшись, скользя по грязи и лужам, под дождём и пулями, я лишь заметил, что стрелок засел со стороны вышки, что стояла на полигоне. И оружия нет, чтоб ответить. Идиотизм. Придётся ждать, когда кому-то надоест патроны тратить. Надоело тратить после того, как я оказался в окопе. Она спускалась, закинув карабин за спину. Я не видел её раньше в городе, иначе запомнил бы. Здесь женщины редко брались за оружие. Эта была при оружии, ножах и в штанах. Лёгкая кожаная броня, что доходила ей до бёдер, наручи до локтей с чешуйчатыми пластинами, ботинки до колен со стальными вставками — она была одета лучше наших городовых. Шлем прятал волосы, но оставлял открытым лицо. Не особо высокая, но выше меня на полголовы. Лет тридцати, может и меньше. Лицо у неё было обветренным, загорелым и делало её старше. За доспехом фигуру было не разглядеть, но она точно не была хлипким созданием.
— Вылезай! Убивать не стану! — крикнула она.
— А какого стреляла?
— Проверить тебя хотела. Работа есть.
— Быть мишенью? Я несогласен, — ответил я. Она рассмеялась.
— Нет. Ты для других целей нужен. Или неинтересно? Вань, думай быстрее.
Рисковать или нет? С одной стороны, она меня могла сейчас прикончить, а с другой… Что-то мне подсказывало: если бы она захотела, то меня бы уже не было в живых. Я выбрался из окопа. Она стояла около брёвен и курила, не обращая внимания на дождь.
— Чего за работа? — подходя к ней, спросил я. Оценивающий взгляд, ленивая улыбка.
— За железом поедем, — растягивая слова, сказала она, наблюдая за моей реакцией.
— Допустим. С кем хоть дело имею? Представиться ты забыла. Кто ещё в деле?
— Джули. Бродяжничаю понемногу. А в деле помимо нас с тобой будет ещё двое.
— Почему я?
— По рекомендации Бурого. Так как? Согласен? — спросила она.
— Нужны детали…
Глава 3 Команда
— Выезжаем по весне. До этого формируем команду. Семьдесят процентов нам с Бурым. По пятнашки вам с напарником. Если первое дело выгорит и себя норм покажете, то пересмотрим проценты. Хотя получите на руки достойно. Весьма достойно. Уж точно больше, чем ты получал в кабаке, — ответила она.
— В чём работа заключается? Если на караваны нападать, то я пас.
— Чего так? — спросила она.
— Того. Не моё.
— Мы за железом едем. Ночуем в степи. Без стен.
— В машине?
— Можешь на свежем воздухе, — усмехнулась она. — Если опасаешься тварей, то пойму.
— Их только дурак не опасается.
— Это понятно, что каждый. Я о другом. У некоторых ненормальная фобия на эту тему. Знаешь, из тех, кто из дома в сумерки не высовывает носа, боясь собственной тени.
— Тени я не боюсь, но и кормом становиться не собираюсь.
— Это хорошо. Самоубийцы нам не нужны. Спонсирую мероприятие я. Оружие с меня, как и расход на подготовку. Пока не пристреляемся, то никуда не поедем. Бурый говорит ты каждый день тренируешься?
— У меня оружия нет. По малолетству. Отец разрешение не дал. А так, да. Болтаться в хвосте не собираюсь.
— Но пока болтаешься где придётся.
— Пока из-под опеки не вышел, то приходится. Без документов ни в один город не въедешь, — ответил я.
— Не, въехать можно, но долго не пробудешь. Хотя в некоторых городах договорились на радиосообщение. Делают запрос: откуда такой без доков приехал. Получают ответ. Если всё чисто, то выдадут новые взамен потерянных. А так, право одной ночи и катись до своего города устанавливать личность. У тебя днюха когда?
— В конце зимы.
— Как раз документ получишь и возьмём тебя с собой, если перестреляемся и согласен. Точные координаты не скажу, но предупреждаю, дело опасное. Назад можно не вернуться. Но сливок с него получишь столько, что будешь не обижен.
— Если оружием обеспечишь, то я в деле.
— Договорились. Завтра здесь перед сиестой встречаемся.
Она закашлялась. Видимо, давно курила. Табак уже начал оседать в лёгких. Я видел, как люди со стажем загибались от курева в этом кашле, когда не могли прокашляется по минуте, поэтому и не начинал курить. Пусть это и могло придать солидности в глазах местных парней, но я не хотел отвлекаться на кашель, если понадобилась бы отбивать нападение.
— До завтра тогда.
— Бывай, — согласилась она. Сплюнула, вытерла лицо. А мне как-то противно стало. Вроде женщина. Должна быть чем-то прекрасным, притягательным, а тут такие плевки, после которых о поцелуях забудешь надолго. Или я слишком предвзято ко всему относился?
Я вернулся домой. У нас была одна комната на четверых. Ещё немного и можно было съехать отсюда. В мои планы не входило оставаться с родителями после того, как я справлю совершеннолетие. Но пока приходилось жить в нашем шумном доме. Закинув вещи на верёвку, чтоб просушились, а ботинки поставив около батареи, я завалился в кровать. Внизу шумела детвора. Порой мне наш дом напоминал клоповник, где всегда кто-то копошился и шумел. Здесь никогда не было покоя. Младшие дети плакали. Старшие старались проводить побольше времени вне дома. У нас было как-то принято среди братьев работать с пятнадцати лет. Три части зарплаты отдавалось отцу. Остальные деньги шли на карманные расходы. Сестрёнки помогали по хозяйству. Две из них пошли учиться дальше и уехали в более крупный город под присмотр старшего брата, который уже женился. Остальные готовились пойти по стопам матери и стать примерными жёнами, которая будет детей рожать и дома мужа с работы ждать.
Для них это был смысл жизни. Я этого не понимал. Может, раньше так сам думал, а сейчас хотелось адреналина намного большего, чем думать, как прокормить ораву детей.
— Вернулся? — в комнату заглянул отец. Кивком выгнал из комнаты моего брата, который лежал на соседней кровати и читал книгу. Меня он игнорировал, я его. Каждый сам по себе и одновременно вместе.
— Как видишь.
— После дождей опять в море пойдёшь? — спросил отец, садясь на соседнюю кровать.
— Нет. К тому времени у меня документы будут. Я уеду.
— Куда?
— Пока не знаю. Хочу мир посмотреть. Ты ведь по молодости много исколесил.
— Так не от хорошей жизни. Когда война началась, я ребёнком был. Город разрушен. На корабле нам места не было. Вот и пришлось искать место, где можно спокойно жить. Одно нашли, но бандиты почти всех вырезали или на производство согнали. Я оттуда сбежал. С ребятами угнали грузовик и сбежали. Тогда и с твоей матерью познакомился. Здесь тихое место. Хорошее для жизни. Ещё три города союзных неплохие. Но дальше мрак. Вань, там нет золотых гор. Грязь, пыль, кровь, беззаконье. Я тебя не собираюсь удерживать, но не разочаруйся в своём стремлении найти золотой город.
— Я и не ищу золотой город.
— Тогда что? Чего тебе неймётся?
— Может, просто у каждого своя судьба, своя дорога? Может, мы все непохожи? Для одного хороша жизнь здесь, а для другого в другом месте. Один тоскует по морю, а другой по пескам. Мне море не нравится. Оно для сильных людей. Я не такой. Здесь мне уготовлена жизнь в хвосте.
— А там думаешь будет иначе?
— Я не знаю. Но если не попробую, то никогда не узнаю.
— Вань, ты можешь ступить на кривую дорогу. Обратно не выберешься. Зачем тебе это? Почему нельзя жить нормально. Ставить себе реальные цели.
— Даже не знаю, что на это ответить. Реальность. Что это? Смириться с тем, что мне будут платить по минималки, лишая премиальных процентов, потому что от меня пользы никакой? Но работал я наравне со всеми.
— Возможно так казалось тебе. Но по факту…
— По факту так и было. Ладно, проехали. Пока ещё на соли поработаю до своего совершеннолетия, а там уеду. Если не получится нигде устроиться, то вернусь сюда, но пока я не увижу этот мир, не проверю себя на прочность, то не успокоюсь.
Отец не стал спорить, но его слова меня расстроили. Наверное, такое же разочарование испытал и отец из прежней жизни, когда я не пошёл в армию. Мама об этом позаботилась. Они даже тогда поругались с отцом на эту тему. Он хотел из музыканта видеть мужика, а мама боялась, что я оттуда не вернусь, ведь мои руки не для драки. Музыкант. Я ведь даже в Гнесинку должен был поступать, но потом уговорил мать, что музыканту прокормиться сложнее, чем экономисту. И всё равно, это профессия не понравилась отцу. Он считал её девчачьей. Но более-менее устроила мать. Так и пошло. Вначале учёба, потом работа по специальности в государственном учреждении, где работала и мама, после того как ушла из школы, правда, на должности юриста. Чтоб хоть как-то денег набрать на машину, пришлось ещё вести несколько фирм на дому. Репетитором подрабатывал, двоечникам вдалбливая математику. Одна работа и никакой жизни. Самостоятельной жизни. В этой жизни было проще. Здесь я жил как хотел. И это мне нравилось намного больше, чем когда был постоянный контроль.
Время сиесты. Зимой не было такой жары, которую необходимо было пережидать. Но по привычке уже закрывались глаза. Сквозь дрему вспомнилась Джули. Грубоватые черты лица, хриплый голос и доспех, который скрывал фигуру, оставляя простор для фантазии. Надо было всё-таки с кем-нибудь замутить. Без обязательств. Но найти бы ещё такую. Кто не против был под луной погулять, те замуж хотели. Кто же замуж не стремился, им я был не интересен. Оставалось понять, как привлечь их внимание. Вспомнился совет Бурого: наглость и деньги….
Джули появилась прямо перед сиестой в компании Бурого и Петьки. Бурый так и продолжал жить в гостинице при кабаке. Петька был переростком лоботрясом недалёкого ума, но довольно сильный. Он был в охране города, пока его не вышвырнули за пьянку. После этого он пошёл соль добывать. Мы с ним вместе в ночную смену работали. Здоровый дылда, с громким голосом, как труба и неуклюжими движениями. При ходьбе он обязательно кого-то задевал, чего-то скидывал. Со стороны казалось, что ему трудно управлять своим телом.
— Так, договоримся сразу, — начала Джули, оглядывая нас с папиросой в зубах. — Назад пути уже не будет. Я не хочу услышать за день до отъезда, что кого-то мамочка не пускает. Деньги за оружие отвалены немаленькие и терять я их не намерена. Кто-то соберётся сорваться с крючка заплатит за мои патроны своей шкурой, из которой я себе сделаю сапоги. Понятно выражаюсь?
Она посмотрела в мою сторону. Конечно. Это всё сказано было в мой адрес, иначе и быть не могло.
— Раз возражений нет, то разберёмся с оружием. Петь, ты ведь из городовых? Учить тебя стрелять не надо?
— Умею, — пробормотал он. — Зачем нам в отряде мелкий?
— За надом. Я свои решения обсуждать с тобой не намерена, — огрызнулась она. — Значит, у нас все силы будут кинуты на обучение Вани. Петь, тебе надо координацию подтянуть. А Бурому вспомнить, как бегать.
— Нафиг мне бегать? Я тебе тварь? — рыкнул он.
— Ты год в кабаке заливаешь за шиворот. Это спорт хороший, но мы не на соревнования едем по литрболу.
Я усмехнулся. Краем глаза заметил рывок Бурого в свою сторону. Отскочил до того, как получил оплеуху. Увернулся от кулака, скользя ногами по грязи. Нырнул под руку Бурому, оказываясь у него за спиной. Он резко развернулся. Заскользил. Чуть не упал, восстанавливая равновесие. Я вновь шагнул к нему за спину, уходя от очередной его попытке меня ударить. Петька решил помочь Бурому меня поймать. Я этого не ожидал. Когда уходил от руки Петьки заскользил по грязи, падая прям под ноги Бурому. Тот об меня споткнулся и свалился в грязь, роняя Петьку. Пока они выбирались друг из-под друга, я уже оказался на ногах.
— Красавцы. Про что я и треплю, — сплюнула Джули, туша сигарету. — Пошли мелкий. Покажу тебе, как с оружием управляться.
Посмотрев в сторону Бурого и Петьки, я понял, что они продолжать игру в салочки больше не хотят. Поэтому пошёл за Джули. Около тренировочной площадки стоял грузовик, в котором было несколько ящиков патронов, шесть пистолетов револьверного типа, два пистолета-пулемета, три карабина, два ручных гранатомёта и один дробовик.
— Мы собираемся на войну?
— Всего лишь выжить, — ответила она.
Когда-то я мечтал об оружие. Мне всегда казалось, что вот стоит мне взять ствол, то я стану крутым вояком, которого ничто не остановит. Мне всё будет по плечу. Возможно, этот образ сформировался под действием фильмов из прошлой жизни, да и в этой как-то был культ оружия. Считалось, что если ты не при стволе, то ты сопляк. Мирный житель, который обязан платить налог, чтоб его защищали сильные ребята при стволах. В магазине можно было легко купить любое оружие. Главное, чтоб были деньги и документы, или разрешение от родителей за их общей подписью. Но оружием обзаводились не все. Например, у отца его не было. Он категорически отказывался его покупать, хотя и умел стрелять. Это было верхом моего непонимания. А как же защита? Уверенность? Но оказалось, чтоб защитить себя, отбить нападение и не убить при этом себя, нужно уметь этим оружием владеть.
У меня это получалось неважно. Я с трудом удерживал оружие. Руки тряслись от
напряжения. Пистолет-пулемёт вихлял и мазал мимо цели. Чуть лучше вышло с револьвером. Но чтоб попадать в мишень, приходилось со всей дури сжимать рукоятку двумя руками до побелевших пальцев и сокращать расстояние до пятнадцати метров, что по сути было почти в упор. Час тренировки выжал из меня столько пота, сколько ни было на рыболовном судне, а я там выкладывался по полной.
Джули смотрела на мои потуги с невозмутимым лицом. Изредка поглядывала на Бурого и Петьку. Я не мог прочитать ничего на её лице, но вряд ли она была довольна моим результатом.
— Отдыхай, мелкий. Завтра на этом же месте, в это же время, — ответила она.
— Значит, берёшь в команду несмотря на результат? — верилось в её слова с трудом.
— Да. Результат нормальный. Или ты думал, что возьмёшь пистолет и превратишься в снайпера? Наивный. Это тебе не ножечки кидать, — усмехнулась она и пошла к Бурому о чём-то с ним переговорить. Петька проходил мимо меня. Я не понял, что он хотел сделать. Или меня за шиворот схватить, или оплеуху дать, но я среагировал на автомате, уходя от его руки, отскакивая в сторону.
Он ничего не сказал. Пошёл в сторону города. Со стороны дороги послышалась автоматная очередь. Видимо, городовые отгоняли хамелеона. Я слышал, что у них были специальные радары, которые засекали эту тварь. Правда, у нас было всего лишь две машины с такими радарами, на которых и разъезжали городовые, а этого было мало. Но раз они проехали, значит, дорога была чистой и я мог спокойно пойти домой, не опасаясь, что кто-то подстерегает меня в траве.
Как ни странно, но несмотря на все опасности я не боялся этого мира. Здесь было два пути по жизни. Можно было бояться каждой тени, засесть в каморке и выходить оттуда лишь по острой необходимости, как делали некоторые. Один парень работал в столовой при заводе и жил там же, не появляясь в городе даже к врачу. Когда понадобилось ему пройти медкомиссию, ему машину нанимали. В принципе я понимал, почему он так боялся. На его глазах твари всю семью загрызли. Он спрятался тогда под дном машины. Его твари не смогли достать или удовлетворены были тем, кого поймали. Этот человек выбрал жизнь в страхе. Был и другой путь. Жить с оглядкой, но не прятаться. Что я и делал. Ещё вначале, когда только узнал о монстрах, я решил, что они — это как шпана из прошлой жизни. Какая была вероятность, что ночью пересекая парк, я мог нарваться на придурков, которые хотели бы набрать на сигареты и пиво из моего кошелька? Такое случалось со мной два раза в той жизни. Один раз, когда ещё подростком был, а второй раз, когда уже институт закончил. И оба раза я отдавал деньги, получая по шее. Это меня приучило к осторожности и опасению тёмных мест. Заодно и дало понять, что никогда нельзя чувствовать себя в безопасности. Нигде. Её не было. Вокруг был жестокий, наполненный опасностью мир. И неважно, кто представлял опасность в этом мире: люди или существа, которые не были видны человеческому глазу. А раз не было безопасности, то и не было страха эту безопасность потерять.
Страх. Сложное чувство. Из тех, что делает человека слабее, но и помогает ему выжить. Ведь самосохранение важная часть нашего существования. Его нельзя было подавлять и уподобиться пьяному в усмерть человеку, который под действием алкоголя уже ничего не чувствует, но и нельзя было идти у него на поводу. Я думал, что не боюсь. Отчасти это было так. Я не боялся тварей. Не боялся разочарований. Но я боялся, что когда-нибудь придётся нажать на курок и выстрелить. Выстрелить в человека. Лишить его жизни. Имел ли я на это права? Если это была самозащита, то ещё можно было «успокоить» совесть. Убедить себя, что если не я, то нападавший убил бы меня. А если придётся применить оружие против кого-то целенаправленно? Джули сказала, что мы едем за металлом, но не сказала с чем мы можем столкнуться. Зачем нам надо было пристреливаться? От кого мы готовились защищаться? От чудищ? Нет. Против них спасения не было. Она сказала, что мы будем ночевать в степи. Значит, нужны были лишь стальные нервы, чтоб не спятить, когда твари будут рядом бродить. Железо. Где оно могло быть? Разрушенный корабль, старый город, из которого ушли жители. Когда случилась вся эта чушь, люди оказались в крупных городах без еды и воды. Коммуникации были отключены. Некоторые города были погребены под зелёным пологом лесов, другие атакованы мутью, похожих на тварей, но это были не они. Там было опасно и страшно. Это объединяло все рассказы. Джули хотела воевать с этой мутью?
Появилось ощущение, что я слишком поспешно согласился на предложение этой женщины, которую вчера увидел впервые в жизни. Надо было узнать подробности, а не нестись вперёд, не оглядевшись по сторонам.
Глава 4. Джули
Я еле доработал смену. Тело болело, руки отваливались. На плече расплылся синяк. Хотелось всё бросить. Забыть о тренировки, но я дал слово, что в деле. Пусть я и не знал, куда меня занесёт судьба, пусть я не знал куда едет Джули, но я дал слово, которое нужно было сдержать. А в следующий раз нужно будет осторожнее разбрасываться словами. В любом случае это ведь опыт.
Дождь. Сырость. Холод. После лета зима казалась чем-то сопливым и противным, как грязь, что хлюпала под ногами. Дождь лил с небольшими перерывами. Земля жадно впитывала осадки, стараясь насытиться на будущее. Летом дожди были редкостью, но это не мешало нам собирать урожай.
Джули уже приехала на место. В этот раз я не стрелял. Стояла задача отработать движения и привыкнуть к тяжести оружия. Я всё-таки спросил её с кем мы собираемся воевать. Для чего всё это нужно.
— Вань, ты на прогулку собрался? Это тебе не по берегу моря гулять. Мы можем столкнуться с любой гадостью, которая захочет нашей смерти.
— Бандиты?
— Возможно. А может и одичавшие. Слышал про таких? Что жрут пойманных мальчишек.
— В детских страшилках слышал.
— А теперь представь, что это не страшилка, а правда. Когда они на огонёк пригласят, то явно не трапезой поделиться, а эту трапезу из тебя сделают, — ответила она.
— Ясно.
— Ничего тебе неясно. Ты привык к этому городу, к его безопасным дорогам. Я здесь пятый день, но сама уже успела расслабиться. Здесь почти ничего не происходит. Мелкая ерунда, что не требует внимания. Но стоит выйти за его пределы, ты останешься один на один со степью. В степи же нет известных сценариев. Одно дело, когда караваны едут по проторенным дорогам от города к городу, от форта к форту и другое дело, когда мы съезжаем с дороги и оказываемся в ничейных землях. Наш Юг освоен лишь наполовину. Мирные договоры заключены с тремя десятками городов. Десяток городов думают о заключении мирного соглашения. Десятка три остаются независимыми и чихать они хотели на общие законы. Есть города, где власть принадлежит полностью полиции, есть города, где власть принадлежит бандитам. Где-то анархия, в других местах фанатизм. Но везде тебя будут уважать, если ты можешь выстрелить.
— Стрелять бездумно нет смысла.
— Если не выстрелишь ты, то выстрелят в тебя, — ответила она.
— А если человек невиновен? Если мне показалось, что он враг? Почему вначале не разобраться?
— Нет времени на разборки. Есть секунды на то, чтоб узнать кто выстрелит первым. От этих секунд, от быстроты реакции зависит твоя жизнь. Возможно, она тебе не дорога, поэтому можешь смело разбираться и искать правых, виновных. А пока ты их ищешь, то кто-то продырявит твоё тело, — ответила она.
Больше я вопросов не задавал. Продолжил тренировки.
С каждым днём я чувствовал себя увереннее, но стрелял всё равно паршиво. Нормально ко мне относилась лишь Джули, остальные косились в мою сторону и не могли понять, зачем она со мной возиться, когда проще заменить на более опытного. Петька даже предлагал своего товарища, который не прочь был бы подзаработать. У того жена второго ждала, а он ещё с ней у родителей жил. Но Джули отклонила его кандидатуру, оставив меня в команде. Команда. У нас была именно команда, которая должна была научиться друг друга прикрывать и отставить личные предубеждения. Это было сложно. Петька то и дело тупил, порой не понимая чего от него хотят. Бурый считал нас с ним расходным материалом, а Джули терпеливо собирала нас вновь, втолковывая, что она не собирается терять ни одного человека из отряда.
У неё были большие планы. Она хотела собрать большой отряд, который бы занимался добычей железа. Машин так из шести. Но для начала надо было съездить на разведку и доказать другим, что там есть железо. Координаты или хотя бы примерное направление места, где прятался город, а ехали мы, похоже, в старый город, Джули держала в секрете. У неё уже был отряд, который она потеряла. Десять машин попали под пули бандитов. Она одна смогла уехать на машине и оторваться от нападавших. Получилось так, что выжила из отряда лишь она.
Бурый к этой истории относился недоверчиво, я же не видел поводов ей не доверять.
Чем больше я узнавал Джули, тем больше видел в ней противоречий. Она была уверенно, со скупыми движениями, резкими суждениями и хриплым голосом. Всегда готова к нападению, настороженная, готовая рвануть в бой. Среди нас она чувствовала себя на равных. В ней не было присуще другим женщинам жеманства и кокетства. Как-то мы пересеклись с городовыми, которые заинтересовались к чему мы готовились, каждый день тренируясь на площадке. Вначале они думали, что главный здесь был Бурый. Но Джули их быстро переубедила. Спустя какое-то время они уже трепались с ней, не обращая внимания, что она женщина. А ведь вначале отнеслись к ней с пренебрежением и недоверием.
Джули умела завоевать доверие. Могла показать, что она своя в доску. И это выглядело естественным. Дошло до того, что я не мог представить её в платье. Поэтому когда увидел её в нём на службе в храме, то дар речи потерял.
В тот день был праздник. День окончания войны. Люди пошли в храм. Я там был вместе с семьёй. Отец настаивал, чтоб мы посещали его. Я как раньше не был верующим, так и не смог уверить в силу Божественных сил. Здесь верили в Дождь и Солнце. Жрицы от имени людей просили урожайного лета. Храм представлял собой место, огороженное колоннами, под крышей. Сюда спокойно мог поместиться весь город, ещё место оставалось. Жертвенный алтарь был под открытым небом. Обычно на него наливали воду и клали хлеб. Жрец просил сытого лета, мира, здоровья, все запевали молитвенную песнь, а потом отправлялись по домам за накрытые столы. Ходили в гости. Дарили небольшие подарки.
Женщины в храм могли зайти лишь в юбках, а не в штанах. Тогда я и увидел её не в доспехи, а в платье. На вид она была хрупкой, с аккуратными формами. Грудь, которая прям создана была для мужских ладоней. Небольшой зад. Мысли понеслись в каком-то диком направлении. Она же слушала жрецов и не обращала ни на кого внимания. Я же не мог отвести от неё взгляда, мысленно снимая с неё это платье. Под ним ведь не было этой хрупкости. Она была другой, а платье это скрывало.
Запели песнь. Она не подпевала. Лишь шевелила губами. Опять закашлялась. Приложила платок, пряча кашель в него. Потом всё же решила выйти из храма. Я пошёл следом за ней, поймав неодобрительный взгляд отца. Она откашлялась. Раскрыла зонт, который висел у неё на руке и который я не замечал всё это время. Не смотря по сторонам, Джули пошла в сторону гостиницы. Я нагнал её в два шага.
— Можно составить тебе компанию?
— Попробуй, — ответила она. — Чего? Дар речи потерял от моей красоты?
— Неожиданно.
— М, а должно быть ожидаемо? — насмешливо спросила она, посмотрев в мою сторону.
— Джули, почему ты решила за оружие взяться?
— А ты как думаешь?
— Пыталась выжить?
— Отчасти. В моей деревни было для женщин два выхода: или на спине ноги раздвигать, или из пистолета стрелять.
— И ты выбрала последнее.
— После того как мне не понравилось на спине лежать, — она усмехнулась. — С тех пор никогда никому не позволяю себя на лопатки уложить.
— Сама укладываешь?
— Типа того.
— Ты красива в платье.
— Ещё скажи, что ты без ума от моих волос и глаз.
— Не смейся. Ты красивая.
Она промолчала. Мелкий дождь бил по щекам. Оседал на куртке. Джули была одета довольно легко и словно не чувствовала холода. Я шёл рядом с ней и пытался найти тему для разговора, но мысли упрямо уходили в сторону её тела, что было скрыто этой тряпкой. Кровь стучала в висках. Глупо. Надо было давно найти… А чего я так ждал, чтоб найти девчонку, которая не отказалась бы со мной делить кровать? Чего я жду? Когда погода наладится?
— Выступаем через три дня после окончания дождей, — сказала она. — Я думаю…
— Сегодня оставь эти разговоры. Завтра об этом поговорим. Ты сейчас что планируешь делать?
— К себе пойду. Переодеться надо.
— Потом с Бурым засядешь?
— У него свои планы. А к чему такой интерес к моей скромной персоне?
— Пошли ко мне праздновать. Нечего одной оставаться. У нас народу много. Весело должно быть.
Джули остановилась. Посмотрела на меня. Внимательный взгляд. Изучающий. Откинула немного голову назад, кривя губы в усмешке. Явно хотела сказать, что язвительное. Отшить, но передумала.
— Хорошо. Пойдём к тебе праздновать, — согласилась она.
Это мне показалось добрым знаком. Когда мы дошли до моего дома, семья уже вернулась. Отец встретил Джули хмурым взглядом, но ничего не сказал по поводу её присутствия на празднике, а мама встретила её радушно. Как будто я невесту в дом привёл. Я как-то не любил праздники. Мне они казались бессмысленными и пустыми. Я не понимал, почему должен веселиться, если мне в данный момент веселиться совсем не хотелось. Только из-за даты? Я не понимал всей этой суеты, когда детвора ждёт чуда. Вроде бы надо было понимать, что я и столкнулся с таким чудом, когда получил вторую жизнь, но я всё равно оставался скептиком. Порой мне казалось, что причина этой второй жизни был какой-то технический сбой, когда душе забыли стереть память. Думать же что что-то сжалилось и сделала такой щедрый подарок, я не верил в это. Слишком казалось нереальным. Да и прежняя жизнь мне не особо помогала в этой. Разве только постоянно напоминала, что если я не хочу помирать с сожалением о прожитых года, я должен действовать, а не стоять на месте.
Джули праздники нравились. Она с удовольствием возилась с мелкими девчонками, что было странно видеть. Я никак не мог сложить образ воина и нежной женщины в голове. Смотря на неё, казалось, что здесь какой-то обман и опять появилось желание этот обман разгадать.
Мои родители собрались в гости, а Джули в гостиницу. Я вызвался проводить Джули хотя был уверен, что ей это не нужно. Она не стала отказываться. Стоило нам выйти на улицу, как она достала сигареты. Щёлкнула зажигалка и рядом со мной уже шла знакомая мне Джули, а не та незнакомка в платье.
— Спасибо за денёк. У тебя хорошая семья. А ты вместо того, чтоб ей наслаждаться, пялился на меня.
— Ты мне интересуешь больше.
— Значит интересую? По тебе это было не видно. А ты понял, что это был последний день, когда ты был с ними?
— В смысле последний?
— Следующий праздник будешь встречать другим человеком. Если доживёшь до него.
— Помирать я не планирую.
— Почему? У тебя есть какая-то цель? Мечта? Что тебя держит на этом свете?
— Жизнь. Этого вполне достаточно.
— Ну да. Ты её и не знаешь толком. Эту жизнь.
— А ты уже успела разочароваться?
— Потерять, — она улыбнулась. — И не один раз. Вся жизнь состоит из сплошных потерь.
— Ясно.
— Ничего тебе неясно. Чужая душа всегда будет потёмками. Её никто не сможет понять. Пусть и самый близкий человек будет говорить, что он тебя понимает, но это ложь. А ты мне никто, чтоб делать такие громкие заявления.
— Обиделась? — Я честно не понял, чего она так взбеленилась.
— Чего мне на тебя обижаться? Сегодня праздник. Все обиды прощаются. Забыл?
— Помню.
— Сегодня люди прекращают войны. Стараются помириться и начать всё сначала. Я у тебя в гостях была, теперь тебе пора сделать ответный визит.
— Приглашаешь к себе?
— Да. Или есть другие планы?
— Нет. Работа сегодня стоит. Люди гуляют.
— Ты всегда работаешь?
— Такое условие отца. Если я не хочу ночевать на улице, то кладу деньги в общий котёл. Я с ним согласен. Если есть руки, то чего не работать?
— Какой правильный, — она опять закурила, потом потушила сигарету. Убрала её в пачку. Нервничала.
— Считаешь мне надо было всех послать и болтаться без работы из принципа и внутреннего протеста?
— Не обращай внимания. Ты правильно всё делаешь. И семья у тебя хорошая. Такой нужно помогать. Я на твоём месте не уехала бы из дома. Но я не ты. И у нас разные дороги.
В гостинице почти никого не было, за исключением Светы и двух завсегдатаев, которые праздновали здесь, так как жили одиночками, а тут была хоть какая-то компания. Мы поднялись к Джули. Стандартный номер с кроватью, печкой, шкафом, скрипучим полом и мутным окном, по которому стучал дождь.
Джули открыла зонт, чтоб он просох. Скинула ботинки. Я последовал её примеру. Снял куртку, наблюдая за Джули. Она теребила завязки платья, не смотря на меня. Что с ней творилось, я понять не мог. Была мысль, уйти и дать ей прийти в себя, но тогда я был бы самым большим дураком на свете, который упустит такой случай.
Вместо этого я подошёл к ней. Убрал её руки с этих завязок и потянул за шнуровку, развязывая её у ворота и опуская её до плеч. Джули не возражала, замерла, закрыла глаза, когда я коснулся её груди. Аккуратная, как и предполагал. Её грудь легко поместилась в моих ладонях, а небольшие соски быстро встали, подчиняясь игре, которую затеяли мои пальце. Её кожа давала приятную прохладу, которая сталкивалась с моим жаром. Контраст, который должен был объединиться, как объединялись морские течения. Я поцеловал её в плечо. От неё исходил едва заметный аромат лимона и мяты, смешанным с её неповторимым запахом. От этого желание, чтобы это женщина была сегодня только моей, стало почти невыносимым. Я с трудом сдержался, чтобы не воспользоваться и не взять её сейчас, повалив прямо на пол. Пришлось сдержаться. Пусть опыта в этом вопросе у меня было не так много, но по наитию я понимал, что ей вряд ли понравится, если я поддамся инстинктам, поэтому я продолжил ласкать её тело. Ладони прошлись по её изгибам, снимая платье и проверяя, какая она на самом деле. Сильная Джули, которая могла спокойно выстрелить в человека и не поморщиться, сейчас была другой. Ранимой, пугливой. Мои ласки, похоже, ей понравились. Она вздохнула. Улыбнулась. Её руки стали освобождать меня от одежды. Она посмотрела на меня. Дерзко. И куда делась та неуверенность? Сейчас понять мне её точно не удастся.
— Даже не пытайся. Это и не нужно, — ответила она, толкая в сторону кровати.
Вещи полетели в сторону. Сейчас они точно были лишние. Я еле успел от них избавиться, как она уже оказалась сверху, опираясь своими ладонями на мою грудь. И ведь давно этого хотел. Правда не думал, что это будет Джули. Она вела себя дерзко. Опыта у неё похоже было прилично. Я же не мог на неё налюбоваться, наблюдая за её гибким телом и лаская грудь. Долго сдерживаться было сложно. Она ничего не сказала. Хотела уйти в ванную комнату, что была в номере. Но я не дал, останавливая её.
— Мы с тобой только начали играться.
— Даже так? — удивлённо спросила она.
— А ты как хотела?
Она не ответила. Но тут и не нужны были ответы, когда всё доказывали действия. Мы с ней долго кувыркались в кровати, выкладываясь по полной. Это был интересный опыт, после которого я понял, что раньше, в той жизни был полным придурком, раз от такого отказывался.
Наступила ночь, но мы этого и не заметили. Она лежала рядом. Я и сам долго не мог восстановить дыхание, после наших диких игр.
— Ты меня сегодня заездил, — тихо сказала она.
— Это плохо?
— Нормально.
— Сегодня у тебя ночую.
— Понятно.
Она пошла в ванную комнату, которая состояла из туалета и душевой. Я же остался лежать. Словно на тренировке побывал. И лёгкость в теле была похожей. Джули вернулась вся мокрая и сразу схватилась, за сигареты. Я же пошёл в душ. Холодная вода. Понятное дело. Сегодня не до топок котла, что нагревал воду.
Вернувшись, я нашёл её около приоткрытого окна, в которое она выпускала струйки дыма. Шумело море, стучал дождь, но холода не было. Чувствовалось приближение лета. Или я ещё не успел отойти от прошедшего, поэтому не чувствовал холод? Но всё это было не важно. Меня интересовал лишь один вопрос.
— Почему?
— Давно никого не было. Муж полтора года как погиб. С ним никто сравнится не мог. Я до него никого близко не подпускала. Он пробил мою защиту.
— Как?
— Терпением и нежностью. Уверенностью, — она опять усмехнулась. — Знаешь, он мне как-то сказал, что прогонит все мои страхи. И прогнал. Грохнул моих врагов. После этого я смогла спокойно спать.
— У тебя был суровый муж.
— Он был человеком слова. Только последнее слово не сдержал. Оставил одну. А ты… Ты мальчишка, который не представляет угрозы. Тебя пока легко под себя подстроить.
— Не боишься, что захочу доказать обратное?
— Нет. Не боюсь. Боится тот, кто не хочет умирать. А кто ищет смерть, тому бояться нечего.
— Тебе рано ещё умирать.
— Это не нам решать. Рано или поздно дорога всех приведёт на тот свет. А я не боюсь, ведь меня там ждут, — спокойно сказала она, а меня от её слов покоробило.
Глава 5. Внешность обманчива
Она меня использовала. Так говорила. Я посмеивался и почти каждый день оттягивался с ней по полной программе, считая, что пользую её я, и совсем неважно в какой позе. Но если дама считала иначе, то кто я такой, чтоб с ней спорить?
Ещё недавно она была для меня загадкой, но стоило мне у неё переночевать пару раз, как загадка разгадалась. Уставшая женщина, которой слишком часто трепали шкуру, оставляя на ней шрамы. Шрамов было много. От пуль, от ножей, от падений. Она помнила, как получила каждый из них. Помнила жестокость. И хотя рассказывала с теплотой о своём муже, я понял, что он был ещё тем скотиной, но она его любила и прощала, объясняя это, что он её защищал и никому не давал в обиду, но мог обидеть и сам, если был под мухой. Но когда не пил, так был самой добротой.
Я всё это слушал и пытался составить о ней полное представление, понять, что она за человек. Ещё недавно я ей восхищался. Но с каждым днём словно спадала пелена. Она была обычной женщиной, которая уже почти забыла, что это такое. Почти превратилась в монстра. Джули любила поговорить, рассказывая, как она убивала людей и при этом не испытывала никаких чувств.
— Почему? Разве тебе не приходят во снах эти люди? И совесть не мучает? Ты отняла чью-то жизнь…
— И что? Они могли отнять мою. Я защищалась, даже если нападала.
Железная логика. Тут не с чем было спорить. У неё появились зубы, которыми она кусала всех, кого считала опасным. Недаром говорят, что женщины более жестокие, чем мужчины. Джули жила по своим законам, в которых не было место слабости. Этим она мне нравилась. Нравилось, что она смогла выйти из хвоста жизни и научиться ею управлять. Но одновременно меня напрягала её беспощадность. Такая женщина могла прирезать и не поморщиться.
Лето я уже встречал совершеннолетним по местным меркам. Как раз закончились дожди. Выглянуло солнце, что вместе с ветром начало сушить землю. Джули закупала провизию, которой могло хватить на несколько месяцев пути. Как я понял, насколько мы ехали, она не знала. Я уволился с завода. На деньги купил себе нож, на который давно смотрел. Всё-таки холодное оружие мне нравилась больше, чем огнестрел. В стали была какая-то уверенность. Здесь всё зависело от мастерства владения, от заточки стали, а не от механизмов, который мог дать осечку. Когда я об этом узнал, то не понял, зачем было пользоваться таким оружием, которое могло подвести. Но люди считали иначе. Они старались не подпускать к себе других, стреляли на расстоянии, словно были не уверены в своих силах и себе. Боялись, что не смогут отбить атаку. А может причина была в другом. Выстрелить в человека было легче, чем пойти врукопашную. Наблюдать, как нож царапает чужую кожу, несёт смерть в твоей руке было сложнее, чем прятаться из-за угла и постреливать в сторону противника. Об этом я и завёл разговор, когда мы вчетвером сидели в кабаке, за день до отъезда. Петька ожидаемо покрутил пальцем у виска. Бурый усмехнулся. А вот Джули… Она достала пистолет и кинула его по столу в мою сторону. Я его поймал.
— Стреляй мне в грудь. Бронник выдержит, — спокойно сказала она.
— Я не буду в тебя стрелять.
— Будешь. Это приказ. Стреляй.
— Нет.
— Кишка тонка? Тогда какого ты с нами повязался? Думаешь это просто прогулка? — она говорила тихо, но каждое слово звучало хлёстко, словно удар хлыста.
— Я не стреляю в своих.
— Отмазка. Ты трусишь, — ответила она. — Или стреляй, или проваливай.
Я посмотрел на неё. Она не шутила. За столом стояла тишина. Бурый смотрел за нами, попивая пиво. Я же понимал, если не выстрелю, то с ними не поеду. Но одновременно, если выстрелю, то назад пути не будет. Черта. Перешагнув через неё, возврата уже не будет. Нервно дёрнулся глаз. Джули хотела что-то сказать, но не успела. Я быстро взял пистолет и нажал курок. Щелчок. Он был не заряжен. Я откинул пистолет в сторону Джули. В этот момент, ловя левой рукой пистолет, правой она уже достала нож, резко опуская его рядом с моей левой рукой и прикалывая рукав рубашки к столу. Я не ожидал этого, поэтому и попался.
— Любое оружие — это смерть. Когда берёшь его в руки, то будь готов и применить в любой момент. Ты считаешь, что пули для трусов, но сам выстрелить долго не решался. Почему?
— Почему у тебя пистолет не заряжен?
— Для тебя. Вдруг захочу убить.
— А пустой пистолет остановит?
— Даст тебе один шанс, — она направила револьвер в сторону пустого стола, на котором стояла забытая кружка. Джули нажала на курок, разнося кружку на мелкие куски.
Хозяин кабака ничего ей не сказал, но неодобрительно покачал головой. Джули убрала револьвер в кобуру.
— Она права, — сказал Бурый. — Если достаёшь оружие, то не для того, чтоб покрасоваться, а для того, чтоб им воспользоваться. Иначе смысла в нём нет. Не важно что ты достал. Нож, пистолет, гранатомёт — это всё несёт смерть. И на пулю это не спишешь. Сама по себе пуля не причинит вреда. Вина на этот вред лежит полностью на том, кто нажмёт на курок, выпуская пулю на свободу и придавая ей смертельное ускорение.
— Мальчишке не нравятся пули. Поэтому поговорим про клинки, которые жалят и царапают кожу, — усмехнулась Джули, царапая мне ножом тыльную сторону руки. Я перехватил её руку с ножом. Минутная борьба. Она сдалась первая. Я отобрал у неё нож.
— Хватит.
— А чем тебе не нравятся такие разговоры? — спросила она, с улыбкой, которая расплылась на довольном лице.
— Одно дело разговоры, а другое дело оружие в ход пускать. Здесь не место и не время.
Джули налила в кружку самогона, который цедила весь вечер. Выпила залпом. Поморщилась. Я настороженно наблюдал за ней, вытирая пораненную руку. Ненормальная, которая искала неприятностей.
Я с ними сидел лишь за компанию. Пить не собирался, так как не знал реакцию организма на алкоголь. А проверять её перед поездкой не хотел. Они же заливали, как в последний раз. Особенно Джули. Уже и глаза осоловели, а она продолжала нагоняться, неся чушь. Бурый смотрел на неё с понимающей улыбкой. Что-то вставлял в её речь. Петька попытался вступить в спор, но передумал. Пошёл к себе. Бурый поддержал, что пора разбредаться и вызвался помочь Джули доползти до комнаты. Она уже еле на ногах стояла, но отказывалась, что ей пора на боковую. Начала с Бурым препираться. Назревала ссора. Достала пистолет. Тут уже подключился я. Отобрал всё оружие, накидав его на стол. После этого Бурый взвалил её себе на плечо, как мешок, и отнёс в комнату.
Я остался один. На душе было как-то пусто и противно. Нет, это было не связано с Джули. Напилась и ладно. Но что-то меня в ней и в этом вечере цепляло. Я никак не мог понять с чем это связано. Вроде всё тихо и спокойно. Совместные посиделки перед поездкой, из которой можно было не вернуться. Но создавалось ощущение, что мы были на похоронах. Не было ощущения авантюры и предвкушения больших денег, за которыми мы собирались. Я воспринимал это как работу. Обычную работу. Даже собираясь в плаванье на рыболовном судне, у меня и то было больше интереса, чем сейчас. Может виной тому была Джули? Пустота в её глазах?
— Уснула, — сказал Бурый, притаскивая ещё один кувшин с пивом и разливая нам по кружкам.
— Я не пью.
— До кровати доползёшь, проспишься. Ничего с тобой не будет, — ответил он. — Что думаешь о Джули? Ты плечами не пожимай. Она тебе рассказывала о поездке?
— В общих чертах, — ответил я.
— И что за общие черты? Я не из праздного интереса спрашиваю.
— Есть место, где много железа. Вот и всё, что мне известно. По жрачке едем надолго. По патронам, там опасно. Но ты и так это понял, — я сделал глоток пива. Горькое, со вкусом брожения и ароматам хлеба.
— А её поведение? Тебя оно не настораживает?
— Нет. Должно?
— У неё в глазах пустота. И эта выходка сегодня.
— Думаешь хочет нас в ловушку завести? — спросил я.
— Не знаю.
— В этом нет смысла. Мы не такая крупная рыба, чтоб нас предавать. Может, если только ты, но делать такую сложную схему, чтоб поймать тебя глупо. Джули по мне малесь нервная. Она хоть и показывает, что крута до безобразия, а на деле обычная девка с кучей тараканов в башке.
— Тараканов? — насмешливо спросил Бурый.
— Говорят так про человека, у которого не всё с головой в порядке. Она себя сдерживала, пока мы для неё были чужаками. Сейчас вроде своими стали, вот Джули и расслабилась. А может причина в том, что она устала играть роль крутой начальницы. Вроде и пытается держать марку, но получается какой-то не адекват, — ответил я, поглядывая на порезанную руку.
— Но ты её терпишь. Я бы ей врезал, если она такое начала бы творить со мной.
— Она командир нашего отряда. Мы с этим согласились, когда подписывались на это поход. С командиром спорить при всех глупо. Или ты так не считаешь?
— Сила. Если командир её не может доказать, тогда он хреновый командир, — ответил Бурый.
— Команда — это не страх перед вожаком, а доверие и признание его власти, — возразил я. А пиво мне понравилось. Вроде и горькое, но после него мир менялся. Я не смог уловить, когда это произошло, но прошла осторожность. — Ты ей не доверяешь. Я сам к ней отношусь с настороженностью. Но пока это единственный путь выбраться нам из этой дыры. За то время, что ты здесь торчишь, а это довольно долго, ты не получил ни одного достойного предложения, чтоб хватило желания вытащить зад из кабака, за исключением предложения от Джули. У неё есть машина, у неё есть деньги, есть данные, где эти деньги заработать. Этого нет у нас. Поэтому мы пока едем с ней. Играем роль собачек, которые признают её власть, но когда узнаем, где это золотое место, то и будем другие разговоры вести.
— Хочешь её кинуть?
— Надо смотреть по этому походу. Этот поход в никуда. Когда он обретёт координаты, тогда и будем думать. Но оставаться под командованием чокнутой девки я не намерен.
Бурый ничего не ответил. Я уже сам налил себе вторую кружку пива.
— Знаешь, в чём проблема горячих напитков?
— Они развязывают язык и показывают, что у человека на языке. Я в курсе. Не забывай, что раньше в кабаке работал. Но на тебя эта поговорка не распространяется.
— Вино почти не берёт. Когда долго на соке ивы сидишь, потом обычное вино становится как вода.
— На кой тогда переводить добро?
— По привычке, — ответил Бурый. — Если Джули будет дурить, я выйду из дела.
— Зачем ты мне это говоришь?
— За тем. Ты с ней мутишь.
— Это ничего не значит, — ответил я. И ведь правда. Для меня это ничего не значило. А что же тогда было важным? Важным было убраться из этого города. И так, чтоб ещё в плюсе остаться.
— Хорошо. Тогда будем смотреть по факту, когда достигнем цели, — ответил Бурый, допивая пиво и поднимаясь. — У меня ещё есть планы на этот вечер.
— Давай, — ответил я, забирая оружие Джули и собираясь подняться к ней.
Она спала в одежде, громко сопя на всю комнату. Голова свесилась с кровати. На полу лужа из рвоты. Гадость. Женщина ещё называется. Оставив оружие, я спустился вниз. Пока ещё было непоздно дойти до дома. Или здесь комнату снять. Время ещё было, чтоб решить. Дома меня встретит отец с матерью, которые станут отговаривать. Слушать мне это не хотелось.
Интересно, что раньше семья была для меня чем-то важным. Я считал, что родители — это святые люди, которых не стоит огорчать. При этом всегда их огорчал. Если я поступал так, как хотела мама в той жизни, то непременно огорчался отец и наоборот. В итоге меня словно разрывало на части. Здесь же я не чувствовал такой сильной привязке к родителям. Для меня они были теми, кто дал жизнь, но не более того. Я не хотел их слушать. Не хотел им подчиняться. Какие-то подростковые моменты вклинивались в жизнь в последнее время всё чаще. Это было и понятно. Я старался отвоевать свободу, которую проморгал в той жизни и мешали гормоны, что заявляли о себе всё это время.
— Говорят ты завтра уезжаешь? — ко мне подошла Света.
— Уезжаю. Хочешь со мной?
— Мне и здесь хорошо, — ответила она, звонко рассмеявшись.
— Рад за тебя.
— Что-то ты пасмурный. Раньше веселее был.
— Так развесели, — я покосился на неё.
— Когда закрою кабак, может и развеселю.
— Чего это может? Откуда такая неуверенность? — Я притянул её к себе, беззастенчиво лапая за зад. По её телу прошла дрожь. Ого, а Светик и вправду любила, когда её брали. Значит, нежность ей не нравится.
— После того как закрою, — поспешно сказала она.
Вот и пойми после этого женщин. А как же все эти рыцарские поступки и нежности? Я заказал ещё пива. Ещё в институте бегал за одной красоткой. Цветочки ей дарил со стипендии, стихи читал, а она пошла гулять с парнем, что в гараже жил при мотоцикле. Романтика с большой дороги оказалась интереснее стихов. Вот сколько я уже лет жил и так этого понять не мог. Потом были те, кто хотел богатого спонсора, а не мужа. Покупать внимание было глупо. А кто готов был это внимание дарить, те не проходили кастинг у матери. Может и правда эта вся романтика с цветочками никому не нужна была? А книги и фильмы — это всё развод на деньги? Может нужно брать? Как это происходило с Джули, когда мы развлекались без обязательств?
Я в тот вечер напился. Напился сильно. Но смог держаться на ногах. Мы поднялись к Свете в комнату, где пахло чистотой. Да и от самой Светы исходил запах чего-то ванильного. Как от сдобы. Я резко прижал её к двери и смял губы. Руки же стали избавлять от платья. Светик же застонала. А ведь и вправду ей нравилось. Я чувствовал это по дрожи её тела, по горячим поцелуям. С какого-то перепуга она хотела перехватить инициативу, но в этот раз игра была по моим правилам. Светик была не Джули, с которой мне ещё пришлось бы работать. Да и зачем было её разочаровывать в ожиданиях? Она хотела, чтоб её поимели, значит, это нужно было сделать.
По глазам было видно, что Светик этого не ожидала. Испугалась. Но меня уже было не остановить. Алкоголь разгорячил кровь. Интересно какой у этого пива был градус? Явно выше, чем от пива в той жизни. Тогда какая крепость у ивовый настойки? Что-то вроде спирта? Но что она крепче первача была — это я слышал.
Думы о крепости местного алкоголя совсем не мешали мять большую грудь Светы. А платье скрывало такую красоту. Безобразие. Завелась Света быстрее, чем Джули. Отзывчивая. Может, поэтому и любит давать всем подряд. Нет, не всем. Тем, кто ей нравится. Тут своя политика. И сейчас я ей понравился. Одобрила. Ей не надо было говорить, что я от неё хочу. Пока я стягивал рубашку, она уже оказалась в кровати. Горячая, страстная, которой не нужна была отдача. Она и так неплохо своё брала, извиваясь подо мной. И опять я понял, что мне на неё плевать. Плевать понравится ли ей со мной или нет. Я хотел своё, я своё брал. Тем более она сама мне это отдавала. Здесь не было игры, что она позволяет. Это притворство закончилось, стоило нам закрыть дверь комнаты. И мне это понравилось…
— Ты кажешься другим, — сказала она, лёжа рядом. Вся влажная после наших развлечений. Неплохо так мы с ней поигрались.
— Каким?
— Более тихим.
— Знаешь, Светик, а внешность обманчива. Не суди по оболочке.
— Хочешь, чтоб я судила по твоим внутренностям? — рассмеялась она.
— Какая же ты дура. Хотя и горячая. Но дура. Видимо, идеала в этом мире нет.
Она обиделась, но долго обижаться я ей не дал. Какие могут быть обиды, когда она так легко велась на меня? Пара минут и ей уже хотелось продолжения нашего близкого знакомства, которое я не собирался прерывать.
Ночь, алкоголь, женщина, впереди неизвестность — и всё это пьянило куда больше, чем пиво и вино. Завтра может быть последний день, последний рассвет, последний закат, значит, надо прожить этот миг так, чтоб было о чём вспомнить, когда буду помирать.
Она меня использовала. Так говорила. Я посмеивался и почти каждый день оттягивался с ней по полной программе, считая, что пользую её я, и совсем не важно в какой позе. Но если дама считала иначе, то кто я такой, чтоб с ней спорить?
Ещё недавно она была для меня загадкой, но стоило мне у неё переночевать пару раз, как загадка разгадалась. Уставшая женщина, которой слишком часто трепали шкуру, оставляя на ней шрамы. Шрамов было много. От пуль, от ножей, от падений. Она помнила, как получила каждый из них. Помнила жестокость. И хотя рассказывала с теплотой о своём муже, я понял, что он был ещё тем скотиной, но она его любила и прощала, объясняя это, что он её защищал и никому не давал в обиду, но мог обидеть и сам, если был под мухой. Но когда не пил, так был самой добротой.
Я всё это слушал и пытался составить о ней полное представление, понять, что она за человек. Ещё недавно я ей восхищался. Но с каждым днём словно спадала пелена. Она была обычной женщиной, которая уже почти забыла, что это такое. Почти превратилась в монстра. Джули любила поговорить, рассказывая, как она убивала людей и при этом не испытывала никаких чувств.
— Почему? Разве тебе не приходят во снах эти люди? И совесть не мучает? Ты отняла чью-то жизнь…
— И что? Они могли отнять мою. Я защищалась, даже если нападала.
Железная логика. Тут не с чем было спорить. У неё появились зубы, которыми она кусала всех, кого считала опасным. Недаром говорят, что женщины более жестокие, чем мужчины. Джули жила по своим законам, в которых не было место слабости. Этим она мне нравилась. Нравилось, что она смогла выйти из хвоста жизни и научиться ею управлять. Но одновременно меня напрягала её беспощадность. Такая женщина могла прирезать и не поморщиться.
Лето я уже встречал совершеннолетним по местным меркам. Как раз закончились дожди. Выглянуло солнце, что вместе с ветром начало сушить землю. Джули закупала провизию, которой могло хватить на несколько месяцев пути. Как я понял, насколько мы ехали, она не знала. Я уволился с завода. На деньги купил себе нож, на который давно смотрел. Всё-таки холодное оружие мне нравилась больше, чем огнестрел. В стали была какая-то уверенность. Здесь всё зависело от мастерства владения, от заточки стали, а не от механизмов, который мог дать осечку. Когда я об этом узнал, то не понял, зачем было пользоваться таким оружием, которое могло подвести. Но люди считали иначе. Они старались не подпускать к себе других, стреляли на расстоянии, словно были не уверены в своих силах и себе. Боялись, что не смогут отбить атаку. А может причина была в другом. Выстрелить в человека было легче, чем пойти врукопашную. Наблюдать, как нож царапает чужую кожу, несёт смерть в твоей руке было сложнее, чем прятаться из-за угла и постреливать в сторону противника. Об этом я и завёл разговор, когда мы вчетвером сидели в кабаке, за день до отъезда. Петька ожидаемо покрутил пальцем у виска. Бурый усмехнулся. А вот Джули… Она достала пистолет и кинула его по столу в мою сторону. Я его поймал.
— Стреляй мне в грудь. Броник выдержит, — спокойно сказала она.
— Я не буду в тебя стрелять.
— Будешь. Это приказ. Стреляй.
— Нет.
— Кишка тонка? Тогда какого ты с нами повязался? Думаешь это просто прогулка? — она говорила тихо, но каждое слово звучало хлёстко, словно удар хлыста.
— Я не стреляю в своих.
— Отмазка. Ты трусишь, — ответила она. — Или стреляй, или проваливай.
Я посмотрел на неё. Она не шутила. За столом стояла тишина. Бурый смотрел за нами, попивая пиво. Я же понимал, если не выстрелю, то с ними не поеду. Но одновременно, если выстрелю, то назад пути не будет. Черта. Перешагнув через неё возврата уже не будет. Нервно дёрнулся глаз. Джули хотела что-то сказать, но не успела. Я быстро взял пистолет и нажал курок. Щелчок. Он был не заряжен. Я откинул пистолет в сторону Джули. В этот момент, ловя левой рукой пистолет, правой она уже достала нож, резко опуская его рядом с моей левой рукой и прикалывая рукав рубашки к столу. Я не ожидал этого, поэтому и попался.
— Любое оружие — это смерть. Когда берёшь его в руки, то будь готов и применить в любой момент. Ты считаешь, что пули для трусов, но сам выстрелить долго не решался. Почему?
— Почему у тебя пистолет не заряжен?
— Для тебя. Вдруг захочу убить.
— А пустой пистолет остановит?
— Даст тебе один шанс, — она направила револьвер в сторону пустого стола, на котором стояла забытая кружка. Джули нажала на курок, разнося кружку на мелкие куски.
Хозяин кабака ничего ей не сказал, но неодобрительно покачал головой. Джули убрала револьвер в кобуру.
— Она права, — сказал Бурый. — Если достаёшь оружие, то не для того, чтоб покрасоваться, а для того, чтоб им воспользоваться. Иначе смысла в нём нет. Не важно что ты достал. Нож, пистолет, гранатомёт — это всё несёт смерть. И на пулю это не спишешь. Сама по себе пуля не причинит вреда. Вина на этот вред лежит полностью на том, кто нажмёт на курок, выпуская пулю на свободу и придавая ей смертельное ускорение.
— Мальчишке не нравятся пули. Поэтому поговорим про клинки, которые жалят и царапают кожу, — усмехнулась Джули, царапая мне ножом тыльную стороны руки. Я перехватил её руку с ножом. Минутная борьба. Она сдалась первая. Я отобрал у неё нож.
— Хватит.
— А чем тебе не нравятся такие
разговоры? — спросила она, с улыбкой, которая расплылась на довольном лице.
— Одно дело разговоры, а другое дело оружие в ход пускать. Здесь не место и не время.
Джулли налила в кружку самогона, который цедила весь вечер. Выпила залпом. Поморщилась. Я настороженно наблюдал за ней, вытирая пораненную руку. Ненормальная, которая искала неприятностей.
Я с ними сидел лишь за компанию. Пить не собирался так, как не знал реакцию организма на алкоголь. А проверять её перед поездкой не хотел. Они же заливали, как в последний раз. Особенно Джули. Уже и глаза осоловели, а она продолжала нагоняться, неся чушь. Бурый смотрел на неё с понимающей улыбкой. Что-то вставлял в её речь. Петька попытался вступить в спор, но передумал. Пошёл к себе. Бурый поддержал, что пора разбредаться и вызвался помочь Джули доползти до комнаты. Она уже еле на ногах стояла, но отказывалась, что ей пора на боковую. Начала с Бурым препираться. Назревала ссора. Достала пистолет. Тут уже подключился я. Отобрал всё оружие, накидав его на стол. После этого Бурый взвалил её себе на плечо, как мешок, и отнёс в комнату.
Я остался один. На душе было как-то пусто и противно. Нет, это было не связано с Джули. Напилась и ладно. Но что-то меня в ней и в этом вечере цепляло. Я никак не мог понять с чем это связано. Вроде всё тихо и спокойно. Совместные посиделки перед поездкой, из которой можно было не вернуться. Но создавалось ощущение, что мы были на похоронах. Не было ощущения авантюры и предвкушения больших денег, за которыми мы собирались. Я воспринимал это как работу. Обычную работу. Даже собираясь в плаванье на рыболовном судне у меня и то было больше интереса, чем сейчас. Может виной тому была Джули? Пустота в её глазах?
— Уснула, — сказал Бурый, притаскивая ещё один кувшин с пивом и разливая нам по кружкам.
— Я не пью.
— До кровати доползёшь, проспишься. Ничего с тобой не будет, — ответил он. — Что думаешь о Джули? Ты плечами не пожимай. Она тебе рассказывала о поездке?
— В общих чертах, — ответил я.
— И что за общие черты? Я не из праздного интереса спрашиваю.
— Есть место, где много железа. Вот и всё, что мне известно. По жрачке едем на долго. По патронам, там опасно. Но ты и так это понял, — я сделал глоток пива. Горькое, со вкусом брожения и ароматам хлеба.
— А её поведение? Тебя оно не настораживает?
— Нет. Должно?
— У неё в глазах пустота. И эта выходка сегодня.
— Думаешь хочет нас в ловушку завести? — спросил я.
— Не знаю.
— В этом нет смысла. Мы не такая крупная рыба, чтоб нас предавать. Может если только ты, но делать такую сложную схему, чтоб поймать тебя глупо. Джули по мне малесь нервная. Она хоть и показывает, что крута до безобразия, а на деле обычная девка с кучей тараканов в башке.
— Тараканов? — насмешливо спросил Бурый.
— Говорят так про человека, у которого не всё с головой в порядке. Она себя сдерживала, пока мы для неё были чужаками. Сейчас вроде своими стали, вот Джули и расслабилась. А может причина в том, что она устала играть роль крутой начальницы. Вроде и пытается держать марку, но получается какой-то неадекват, — ответил я, поглядывая на порезанную руку.
— Но ты её терпишь. Я бы ей врезал, если она такое начала бы творить со мной.
— Она командир нашего отряда. Мы с этим согласились, когда подписывались на это поход. С командиром спорить при всех глупо. Или ты так не считаешь?
— Сила. Если командир её не может доказать, тогда он хреновый командир, — ответил Бурый.
— Команда — это не страх перед вожаком, а доверие и признание его власти, — возразил я. А пиво мне понравилось. Вроде и горькое, но после него мир менялся. Я не смог уловить, когда это произошло, но прошла осторожность. — Ты ей не доверяешь. Я сам к ней отношусь с настороженностью. Но пока это единственный путь выбраться нам из этой дыры. За то время, что ты здесь торчишь, а это довольно долго, ты не получил ни одного достойного предложения, чтоб хватило желания вытащить зад из кабака, за исключением предложения от Джули. У неё есть машина, у неё есть деньги, есть данные, где эти деньги заработать. Этого нет у нас. Поэтому мы пока едем с ней. Играем роль собачек, которые признают её власть, но когда узнаем, где это золотое место, то и будем другие разговоры вести.
— Хочешь её кинуть?
— Надо смотреть по этому походу. Этот поход в никуда. Когда он обретёт координаты, тогда и будем думать. Но оставаться под командованием чокнутой девки я не намерен.
Бурый ничего не ответил. Я уже сам налил себе вторую кружку пива.
— Знаешь в чём проблема горячих напитков?
— Они развязывают язык и показывают, что у человека на языке. Я в курсе. Не забывай, что раньше в кабаке работал. Но на тебя эта поговорка не распространяется.
— Вино почти не берёт. Когда долго на соке ивы сидишь, потом обычное вино становится как вода.
— На кой тогда переводить добро?
— По привычке, — ответил Бурый. — Если Джули будет дурить, я выйду из дела.
— Зачем ты мне это говоришь?
— За тем. Ты с ней мутишь.
— Это ничего не значит, — ответил я. И ведь правда. Для меня это ничего не значило. А что же тогда было важным? Важным было убраться из этого города. И так, чтоб ещё в плюсе остаться.
— Хорошо. Тогда будем смотреть по факту, когда достигнем цели, — ответил Бурый, допивая пиво и поднимаясь. — У меня ещё есть планы на этот вечер.
— Давай, — ответил я, забирая оружие Джули и собираясь подняться к ней.
Она спала в одежде, громко сопя на всю комнату. Голова свесилась с кровати. На полу лужа из рвоты. Гадость. Женщина ещё называется. Оставив оружие, я спустился вниз. Пока ещё было непоздно дойти до дома. Или здесь комнату снять. Время ещё было, чтоб решить. Дома меня встретит отец с матерью, которые станут отговаривать. Слушать мне это не хотелось.
Интересно, что раньше семья была для меня чем-то важным. Я считал, что родители — это святые люди, которых не стоит огорчать. При этом всегда их огорчал. Если я поступал так, как хотела мама в той жизни, то непременно огорчался отец и наоборот. В итоге меня словно разрывало на части. Здесь же я не чувствовал такой сильной привязке к родителям. Для меня они были теми, кто дал жизнь, но не более того. Я не хотел их слушать. Не хотел им подчиняться. Какие-то подростковые моменты вклинивались в жизнь в последнее время всё чаще. Это было и понятно. Я старался отвоевать свободу, которую проморгал в той жизни и мешали гормоны, что заявляли о себе всё это время.
— Говорят ты завтра уезжаешь? — ко мне подошла Света.
— Уезжаю. Хочешь со мной?
— Мне и здесь хорошо, — ответила она, звонко рассмеявшись.
— Рад за тебя.
— Что-то ты пасмурный. Раньше веселее был.
— Так развесели, — я покосился на неё.
— Когда закрою кабак, может и развеселю.
— Чего это может? Откуда такая неуверенность? — Я притянул её к себе, беззастенчиво лапая за зад. По её телу прошла дрожь. Ого, а Светик и вправду любила, когда её брали. Значит нежность ей не нравится.
— После того, как закрою, — поспешно сказала она.
Вот и пойми после этого женщин. А как же все эти рыцарские поступки и нежности? Я заказал ещё пива. Ещё в институте бегал за одной красоткой. Цветочки ей дарил со стипендии, стихи читал, а она пошла гулять с парнем, что в гараже жил при мотоцикле. Романтика с большой дороги оказалась интереснее стихов. Вот сколько я уже лет жил и так этого понять не мог. Потом были те, кто хотел богатого спонсора, а не мужа. Покупать внимание было глупо. А кто готов был это внимание дарить, те не проходили кастинг у матери. Может и правда эта вся романтика с цветочками никому не нужна была? А книги и фильмы — это всё развод на деньги? Может нужно брать? Как это происходило с Джули, когда мы развлекались без обязательств?
Я в тот вечер напился. Напился сильно. Но смог держаться на ногах. Мы поднялись к Свете в комнату, где пахло чистотой. Да и от самой Светы исходил запах чего-то ванильного. Как от сдобы. Я резко прижал её к двери и смял губы. Руки же стали избавлять от платья. Светик же застонала. А ведь и вправду ей нравилось. Я чувствовал это по дрожи её тела, по горячим поцелуям. С какого-то перепуга она хотела перехватить инициативу, но в этот раз игра была по моим правилам. Светик была не Джули, с которой мне ещё пришлось бы работать. Да и зачем было её разочаровывать в ожиданиях? Она хотела, чтоб её поимели, значит это нужно было сделать.
По глазам было видно, что Светик этого не ожидала. Испугалась. Но меня уже было не остановить. Алкоголь разгорячил кровь. Интересно какой у этого пива был градус? Явно выше, чем от пива в той жизни. Тогда какая крепость у ивовой настойки? Что-то вроде спирта? Но что она крепче первача была — это я слышал.
Думы о крепости местного алкоголя совсем не мешали мять большую грудь Светы. А платье скрывало такую красоту. Безобразие. Завелась Света быстрее, чем Джули. Отзывчивая. Может поэтому и любит давать всем подряд. Нет, не всем. Тем, кто ей нравится. Тут своя политика. И сейчас я ей понравился. Одобрила. Ей не надо было говорить, что я от неё хочу. Пока я стягивал рубашку, она уже оказалась в кровати. Горячая, страстная, которой не нужна была отдача. Она и так неплохо своё брала, извиваясь подо мной. И опять я понял, что мне на неё плевать. Плевать понравится ли ей со мной или нет. Я хотел своё, я своё брал. Тем более она сама мне это отдавала. Здесь не было игры, что она позволяет. Это притворство закончилось, стоило нам закрыть дверь комнаты. И мне это понравилось…
— Ты кажешься другим, — сказала она, лежа рядом. Вся влажная после наших развлечений. Неплохо так мы с ней поигрались.
— Каким?
— Более тихим.
— Знаешь, Светик, а внешность обманчива. Не суди по оболочке.
— Хочешь, чтоб я судила по твоим внутренностям? — рассмеялась она.
— Какая же ты дура. Хотя и горячая. Но дура. Видимо идеала в этом мире нет.
Она обиделась, но долго обижаться я ей не дал. Какие могут быть обиды, когда она так легко велась на меня? Пара минут и ей уже хотелось продолжения нашего близкого знакомства, которое я не собирался прерывать.
Ночь, алкоголь, женщина, впереди неизвестность — и всё это пьянило куда больше, чем пиво и вино. Завтра может быть последний день, последний рассвет, последний закат, значит надо прожить этот миг так, чтоб было о чём вспомнить, когда буду помирать.
Глава 6. Начало
Машина у Джули была по типу отечественной Шишиги с высокими колёсами, как у БТР, и длинным кузовом. Кузов накрывался тентом. Кабина была четырёхместная. Наверху стоял станковый пулемёт. Стекла были сделаны из пуленепробиваемого стекла. Сама кабина была бронированной. Машина легко взлетала по грунтовой дороге и мягко приземлялась. Сидения был комфортные. Как я понял они были сделаны для скоростных поездов, я читал в какой-то книге. А какой-то умелец переставил их в машину. Сидения легко откидывались назад, тело крепилось ремнями безопасности, поэтому мы не скакали во время пути по всей кабине.
Джули явно было плохо после вчерашнего, но она молчала. Сидела позади меня и дремала. Я ехал впереди, следя за локатором. Вёл машину Бурый. Из всех координат у нас было лишь расплывчатое «едем на восток». Мы и ехали.
До восьми моих лет в этом мире, семья часто путешествовала. Но это были всё же путешествия по постоянным дорогам в караванах, состоящих из автобусов и машин, люди в которых искали лучшей жизни или пытались наладить торговлю. Сейчас мы ехали по диким местам, что представляли собой проросшие травой земли. После дождя уже начали появляться свежие зелёные ростки, которые должны были сменить сухостой. Местами уже зацветали первые мелкие цветы. Через неделю всё вокруг должно будет превратиться в цветочный ковёр.
Я сам заметил, что рад выглянувшему солнцу и началу летнего сезона. Дожди успели надоесть за это время.
Машина ехала на солнечной энергии, которую получала от батарей, что направляли её в аккумуляторы. Средняя скорость была километров сорок в час. Машина могла разогнаться и до шестидесяти, а при полном аккумуляторе и до семидесяти километров, но долго держать такой темп из-за низкой ёмкости батарей было сложно. Но мы особо никуда и не торопились.
Где-то к сиесте показались первые стада быков. Здоровые, размером со слона, мутанты бродили стадом в десять голов и паслись на свежей травке. В такой близи я их ещё не видел. После игры с генами, коровки сильно прибавили в размерах. Некоторые города их разводили. Организовывали выпас, но были и одичавшие особи, которые не стремились подходить к людям, предпочитая вольную жизнь. Это стадо лениво проводило нас взглядом и продолжило наполнять брюхо.
— Сколько мяса пропадает! — мечтательно сказал Петька.
— А ты попробуй его поймать, — предложил Бурый.
— Можно было бы охоту замутить. Кстати, а почему до нас эта идея никому в голову не пришла?
Слова Петьки вызвали смех в машине со стороны Бурого и проснувшейся Джули. Я же сам подумывал об этой идеи. Зачем куда-то ехать, когда можно замутить охоту на быка-переростка.
— Это же одичавшие. Они живут стадом. Дышат в такт, — ответила Джули.
— Если нападёшь на одного, то другие бросятся на защиту. Ты сможешь отбиться от всех? Вряд ли. Они машину перевёрнут и растопчет тебя вместе с оружием. На них если и охотится, то несколькими машинами. Двое отгоняют отбившегося от стада, другие держат на расстояние его сородичей. Шкура у них довольно крепкая. Не каждая пуля пробьёт. Гонишь отбившегося, пока тот не выдохнется и пока не будет большое расстояние от стада. Тогда и можно добивать. Если добьёшь раньше, чем они перестанут за ним гнаться, то разделать тушу не дадут. Стадо будет мстить за своего сородича, — ответил Бурый.
— Как же с ними скотники справляются? — спросил я.
— Так тех с рождения к людям приручают. Заставляют слушаться. А так вся скотина дикая и с дерьмовым характером. Затоптать могут только так, — ответил Бурый.
— Скотинка с норовом, поэтому связываться с ней опасно, — согласилась Джули. Она достала сигареты. Приоткрыла окно, но салон всё равно наполнился дымом. Я закашлялся, за что получил косой взгляд Бурого.
— Чего?
— Ничего. Думаю, когда ты за сигареты возьмёшься.
— Даже не собираюсь. Не хочу лёгкие выплёвывать, — ответил я.
— А чего? Такое возможно? — встрепенулся Петька.
— Так дым на лёгкие влияет. Разлагает их, — ответил я.
— Ещё до этого дожить надо, — хмыкнула Джули. — Тут каждый день как последний.
— А если доживёшь? — спросил я.
— Тогда и буду смотреть. Блин, мне терять нечего. Загнусь от табака, так значит судьба. Словлю пулю — плакать по мне некому. Да и здесь вы все такие же, как я. Одиночки, до которых никому дела нет.
— А вот не надо! У меня есть… — возразил Петька.
— Твоя баба рада была, что ты с её глаз смылся. Так что не трепи, — засмеялся Бурый.
— Тебе откуда это знать?! — возмутился Петька.
— Так она мне и сказала. Кто думаешь тебя сосватал к нам в группу? — насмешливо спросил Бурый.
— Хватит! — рявкнула Джули.
— Чего хватит? Мы и не собираемся ругаться, — насмешливо сказал Бурый.
— Смотри на дорогу, а не соревнуйся в юморе, — велела Джули, доставая вторую сигарету. — Это у тебя плохо получается.
— А кто сказал, что я юморю? — спросил Бурый.
Ему никто не ответил. Я предпочёл не развивать эту тему, а Петька чего-то притих. Машина везла нас вперёд. Бурый ориентировался по компасу. Я мониторил окружающие пространство. За исключением пяти стад быков и коз, нам никто не попался.
Во время сиесты жара стала давить на мозг. Казалось, что он готов расплавиться. Температура подскочила градусов под сорок. К этому времени Джули предложила поменяться. Она села за руль, а Петька за монитор. Окна открыли, чтоб кабину наполнил свежий ветер, но это не помогло. Воздух казался раскалённым.
— И как водители в автобусах терпят такую жару? — спросил я, вспоминая о своём желание покорять степи за баранкой автобуса.
— Никак. Приспосабливаются терпеть такую жару, — ответил Бурый.
— Мне там нравится систем проветривания, — сказала Джули.
— Какая? — спросил я.
— Дырки от пуль. Через них ветерок хорошо проветривает, — ответила Джули.
— Хочешь сказать, что автобусы без брони катаются? — спросил я.
— Не все города их бронируют. Это дорого и часто не окупается. Порой автобусы угоняют банды. А это убытки. Вот и обшивают машинки дешёвым железом, чтоб издалека они казались крутыми непробиваемыми крепостями.
— Я учился на бронированных.
— Тут не угадать. Сегодня тебе дадут крепость, а завтра корыто на колёсах. К тому же, если мальчишкам говорить, что они едут по степи с голой задницей, то будет мало желающих путешествовать между городами, — ответила Джули.
— Ты экономила на броне?
— Нет. Мне машина хорошая досталась, — ответила она.
Жуть какая. Почему человеческие жизни никогда не ценятся? Хоть в этом мире, хоть в моём прежнем? Везде экономия. А ведь человек растёт долго. Восемнадцать лет нужно, чтоб он смог на ноги встать. Но это никто не учитывает. Важно сэкономить на безопасности и потратить поменьше денег! Такое ощущение, что какой бы ни был век и эпоха, мышление людей мало изменится, как и ценность жизни. Сколько было песней и эпоса про героические смерти и сожаления, что кто-то выжил, а не остался там, на поле боя. По мне, так это было неправильно. Стремиться к смерти — это не знак равенства к бесстрашию. Да и бояться смерти это естественно. Это заложено в нашей природе, как и стремиться защитить себя. Поэтому мы и не идём в бой нагими под пули, а одеваем броню, поэтому пытаемся спрятаться и отбиться из-за укрытия, а не надеемся, что пуля пронесётся мимо. Тогда почему мы одновременно не ценим эту жизнь? Не ценим то время, которое нам отпущено? Экономим на железе, которое может остановить случайную пулю? Почему монетки всегда дороже человека? И никто не ответит на этот вопрос. Наверное, это заложено в нас природой. Эгоизм и подмена ценностей будет всегда выше, чем сопереживание и жалость. Или ты, или тебя. Никак иначе…
Мы остановились на привал после сиесты, когда температура начала спадать. Вышли из машины. Можно было и в машине перекусить, но нужно было размяться и пополнить фляги с водой из двухвёдерной баклажки, что болталась в кузове. Я быстро съел свой паёк. Присел на траву. От земли шло тепло. Над головой раздался писк. Птица кружила над нами, словно не понимала, что мы такие за звери. Или думала, не получится ли нами пообедать. Тишина. Спокойствие. Джули ботинки стянула и опустила ноги в траву. Петька забрался в багажник, убирая баклашку.
— Это чего? Получается ты с моей Любой спал?! — выпалил он, выскакивая из кузова с пистолетом-пулемётом на изготовку, и целясь в Бурого.
— Оружие опусти! — резко сказала Джули.
— Нет! Это получается он с Любкой развлекался! — распылился Петька.
— Долго до тебя доходило, — рассмеялся Бурый, кладя руки на пояс. Со стороны показалось, что он принял позу руки в бока, а на деле сам готов был выхватить нож. Нет. Обманка. Он схватится за револьвер, что в кобуре.
— Как ты посмел! Это же Любка!
— Хоть Галка. Плевать.
— Убери ствол! — велела Джули, но Петька её, похоже, не собирался слушать.
Обида и злость так и читались на его лице. Он явно не мог поверить, что Бурый мог так подло с ним поступить. А я честно не понимал, что тут за обиды. Если баба так легко в чужую кровать прыгает, то грош ей цена.
— Если ты не уберёшь оружие, то…
Джули не успела договорить. Бурый кинулся на Петьку. Тот нажал на курок. Пистолет-пулемёт выстрелил очередью. Бурый ушёл от выстрелов. Врезал Петьке. Тот попытался направить на него ствол, но Бурый был сильнее. Ствол оказался прижатым к шее Петьки. Я смотрел на это со стороны и даже не думал подходить. Мне было интересно, что предпримет Джули. Она же была у нас командиром. Хватит ей опыта остановить двух разъярённых мужиков или нет. На тренировках и за столом мы вели себя цивилизованно. Там были городовые, которые могли хорошо вразумить. А тут власть была лишь у неё. И она эту власть должна была доказать. Джули же хватило ума лишь направить ствол в затылок Бурому.
— Отпусти его, если не хочешь, чтоб я выстрелила, — велела она.
Глупо. Очень глупо с её стороны. Он же ей не простит. Бурый отпустил Петьку и отошёл в сторону. Зло сплюнул. Пнул ногой под зад противника.
— Иди, пройдись, — велела Джули, продолжая держать палец на курке. — Остынь.
Бурый не стал с ней спорить. Пошёл в сторону ближайшего холма. Я же завалился на землю и закинул руки за голову. Так как было время передохнуть, то и нужно было этим временем воспользоваться.
Через какое-то время ко мне подсел Петька. Он обиженно хлюпал носом. Зло сопел. Я же не обращал на него внимания.
— Почему ты не вмешался? — выпалил он, когда понял, что мне плевать на его присутствие рядом со мной и разговаривать я с ним явно не собираюсь. Правильно, если я с ним не разговариваю, то он заговорит со мной. Логика!
— В мои планы не входило словить пулю, — ответил я. — Тебе же всё равно было в кого стрелять.
— Он спал с Любкой!
— А тебе не всё ли равно? Петь, она там осталась. Если он и спал с ней, то это было там. Здесь же он тебе может спину прикроет. Ты же на него ствол наставляешь. Не хорошо это. Любка может сегодня другого найдёт почитателя её красот. И чего дальше?
— Она была…
— Была. Вернёшься и разберёшься со своей Любкой. А может другую найдёшь. При деньгах это будет несложно, — ответил я. — Прекращай ныть. У нас работа. Мы команда. А команда друг на друга оружие не наставляет. Забыл?
— Поехали. Нам ещё до ночёвки ехать и ехать, — крикнула Джули.
— Слушай, а почему нам не ехать и ночью? Можно по очереди везти? — спросил я, когда подошёл к ней.
— Вот ночь переночуешь, так поговорим, — ответила она. — А заодно проверим, кто из нас со стальными нервами. Петька оружие сдаёт.
— С какого?
— С такого. Нервный больно и шуток не понимаешь. Будешь за пулемётом сидеть, если потребуется. Я не хочу, чтоб тебе в голову пришла идея выстрелить в Бурого.
— У него кишка тонка выстрелить, — сказал Бурый, который вернулся уже в прежнем расположении духа.
— Я тебе сейчас покажу! — Петька сделал пару шагов, явно ожидая, что мы бросимся их разнимать. Но никто не пошевелился. Бурый насмешливо смотрел на него. Только в глазах мелькнула опасность. Он готов был Петьку голыми руками придушить.
— Хватит его задирать. Поехали, — велела Джули.
Драки не было. Бурый первым забрался в машину. Я последовал его примеру и сел за руль. Джули на минуту задержалась что-то выговаривая Петьки. После этого они сели в машину.
Никто не разговаривал. Между нами словно кошка пробежала. Это было плохо. Насколько я понимал, команда — это было что-то большее, чем кучка людей, что ехала в одном направлении. У Джули сплотить нас не получилось. Хотя, может, и не в ней была вина. Мы были слишком разные. А мотив поехать за деньгами в туманные дали был не таким уж объединяющим. Со стороны мы напоминали кучку придурков, которым не дорога жизнь, поэтому они и согласились поехать искать конец света, повторив путь сказочных героев, которые искали счастье на краю земли, где вода падает с обрыва в бездонную пропасть. Почему-то счастье обитало именно там. Я тогда удивился этой сказке, что взял в библиотеки. Правда, потом нашёл некоторое подтверждение о крае земли. Во время войны случился разлом, который разделил планету на два полушария, оставив два материка на одной стороне и один материк на другой. Связь между ними была потеряна. А если она будет когда-то восстановлена, то это будет точно чудо или для кого-то счастье. Считалось, что отправиться за счастьем на край света — это безнадёжная затея. Вот этим мы сейчас и занимались. Но хотелось верить в чудо, что слова Джули это не простое сотрясение воздуха.
Мы остановились за два часа до темноты. Я не понимал, почему не потратить это время на путь, но Джули настаивала, как и Бурый. Перекур. Ужин. После этого мы проверили тент. На окна были опущены дополнительные решётки. Окна закрыли, оставив тонкие щёлки. Напряжение словно витало в воздухе. Оно только больше усилилось, когда раздался рёв раненого быка.
После жаркого дня, что продолжало сушить землю, воздух был влажным и душным. Мы забрались в машину. Я оказался на заднем сидении, вместе с Бурым. Начинало темнеть. День выдался без сиесты, поэтому закрывались глаза. Я начал дремать. Петька о чём-то переговаривался с Джули. Под его бубнеж я и уснул.
А дальше всё напоминало фильм ужасов, когда какая-то ересь хочет забраться в гости к людям. Началось всё с шума. Шороха. Мало ли что шуршит. Я и не обратил на это особого внимания. Скрежет усилился. Удар сотряс машину. Она закачалась на рессорах. Я сразу открыл глаза. Сумерки сгустились, но ещё было всё хорошо видно. К тому же выглянула луна, которая освещала степь синеватым светом. Я не видел тварей, но чувствовал их присутствие. Было такое ощущение, что из темноты смотрят тысячи глаз. Тишина нарушалась скрежетом и топотом по кабине, кузову. Я слышал скрежет когтей об металл. Противный скрежет цепких когтей. Машина опять затряслась. Паника сжала сердце. Я забыл дышать. Не так давно мы с ребятами проверяли друг друга на смелость. Для этого нужно было забраться на водонапорную башню, которая, мало того, стояла на холме, так и была этажа так в четыре. Туда вела длинная лестница. Я туда полез. Забраться наверх был легко, а когда я посмотрел вниз, то понял, что такое страх. Так было и тут. Страх и паника сковывали тело. Я понимал умом, что мы находимся в кабине. Что здесь безопасно, но хотелось из этой кабины выскочить и побежать от опасности. В тот день, на высоте, я заставил себя взять в руки и начать спускаться. Когда я оказался на земле, то ноги и руки дрожали, но никто этого не заметил. Тут же нужно было лишь справиться с желанием бежать. Расстегнуть ремни безопасности и сбежать в пасть к чудовищам, которые плясали по машине…
Глава 7. Пустой город
— Если они так могут скакать, то почему в городе они по домам не ползают? — спросил я, пытаясь разрядить обстановку. Психологическое напряжение было на пределе.
— Там отпугиватели, — ответила Джули. — На машину ставить их хлопотно и дорого.
— Эти твари на психику воздействуют. Пугают, — сказал Бурый.
— Это я уже понял, что они на психику воздействуют. Вроде их не слышно, но одновременно и чувствуешь их присутствие. Они так и будут всю ночь крутиться вокруг нас?
— Похоже на то, — ответила на мой вопрос Джули.
— Как-то одного учёного вёз, который этих тварей изучал, — начал Бурый. — Так вот, он нам рассказывал, что твари носятся по степи, как саранча. Перелетают с одного места на другое. Когда видят какой-то крупный объект, то останавливаются на нём, облепляют со всех сторон. Пробуют сожрать. Если невкусно, то летят дальше, а на их место приходят новые твари.
— Но быки их не боятся, — сказал я.
— Нет. У скотины крепкая шкура. Они сбиваются в стадо, ложатся на брюхо головой внутрь и переживают эту саранчу, — ответил Бурый.
— Тишина. Ушли, — прислушался я.
— Стая ушла. На их место придут другие, — ответил Бурый.
— Это ещё не всё? — дрожа, спросил Петька.
— Ночь только началась, — усмехнулся Бурый.
Петька испуганно вздрогнул после его слов. Мы все боялись. Это была естественная реакция на происходящее. Наверное, только человек без нервов мог противостоять этой саранче. Но реакция Петьки мне не понравилась. Бояться и трястись — это разные вещи. Он же трясся.
Я опять закрыл глаза, пытаясь задремать, и вновь противное ощущение заставило меня аж подскочить на месте. Было такое ощущение, что кто-то разрезал живот и вытащил наружу внутренности. Теперь же проводил когтями по оголённые внутренностям, вызывая противную щекотку, от которой хотелось избавиться. Я понимал, что это всего лишь ощущения, но они были слишком реальными. Чтоб как-то избавиться от них, я ущипнул себя за руку. Боль смогла отвлечь от нервных окончаний, которыми игрались твари. Петьку трясло. Он схватил себя за лицо и тихо подвывал. Джули сидела тихо. Лишь губу прикусила. По подбородку стекала капелька крови. Я не успел посмотреть на Бурого. Резкий толчок машины и в лобовое стекло ударилось что-то тяжёлое. Красные глаза уставились на меня. Я забыл как дышать. Хотелось провалиться сквозь землю, оказаться где угодно, лишь бы не здесь. Ужас сковывал мышцы. Внутри всё вибрировало. Нервы были на пределе. Звук. Крик. Плачь. Боль и отчаянье. Так не могло кричать животное. Это было что-то потустороннее, словно разверзлась земля, чтоб выпустить такую тварь, чтоб вытрясала душу своим криком. Ум перестал понимать, что такое реальность. Вокруг был лишь ужас, похожий на вязкий туман.
Я закрыл глаза. Если поддаться страху, то мне не жить. Я понимал это, а вот Петька не выдержал. Он сдавал.
— Мне надо выйти! — заверещал он.
— Сидеть! — рявкнула Джули, но он её не слышал.
— Я больше не могу! Не могу! — я услышал, как он дёрнул ремни безопасности. И опять этот противный вой, срывающийся на потусторонний крик.
— Слабак! — рявкнул Бурый, прикладывая его головой об дверцу машины. Петька попытался сопротивляться, но второй удар его окончательно выключил. — Больше никто не хочет погулять?
— Ты обо мне? Не имею такого желания, — ответил я, опять закрывая глаза. Джули ничего не сказала.
— А то я быстро…
— Тебе сказали, что нет. Чего тогда рычишь? — спросил я.
Внутренности свело от крика твари. Надо было отвлечься. Я пытался читать про себя стихи. Про ясное небо, тёплое солнце и девушку в лёгком платье, что собирала цветы. Вначале получалось стишок напоминал скороговорку. На третий раз я начал читать медленнее. Поле, цветы, девушка. А ведь красивый стих. Спокойный. Впереди неизвестность, позади проблемы. Стих же запечатлел момент, что есть что-то хорошее. Наверное, за такие моменты и стоило бороться, жить, держаться, воевать. Чтоб всегда было солнце, цветы, неуловимые улыбки, которые так и хотелось запечатлеть. Я цеплялся за каждую строчку в этом стихе. Неуловимая улыбка. Разве бывает такое? Неуверенная улыбка. Улыбка, которая появилась и тут же пропадала? Или только её след? Когда девушка только думает улыбнуться, но не улыбается? Наверное, на этом поле пахло цветами и тёплой землёй. Этот аромат переплетался с её ароматом. Приехали. Теперь хотелось оказаться в этом месте, где девушка плела венок из синих цветов и хотела улыбнуться, но почему-то не решалась.
Твари никуда не делись. Они продолжали выть. Только я больше не обращал на них внимания. Кузов машины был крепким и прочным. Его нельзя было пробить какой-то твари, если мы не откроем двери, но никто двери открываться не собирался. Здесь самоубийц не было.
Можно ли отвлечься от реальности настолько, что перестать её воспринимать? Можно, если задаться целью. У меня эта цель появилась. Я хотел оказаться на этом лугу. Мысленно я был там, а не в машине, облепленной чудовищами.
Утро я встречал в дреме. Вой прекратился незадолго до рассвета. Наступила зловещая тишина, которая была обманчивой. Они притаились и ждали, когда мы утратим бдительность. С первыми лучами солнца я увидел как колеблется воздух, от быстрого движения тварей. Трава колыхалась, словно от ветра. Твари уходили прятаться по норам.
Петька скулил, как побитая собака. Бурый сидел с хмурым лицом, похожим на застывшую маску. Джули плакала. Тихо. Беззвучно. Лишь слёзы текли по её щекам. Мы пережили эту ночь, но радости не было. Не сговариваясь, Джули решила отъехать от места нашей ночёвки. Она вытерла слёзы рукавом и завела машину. Я видел, что она нервничала. Машину виляло, но я не знал, как вёл бы её сам.
Мы остановились через несколько часов после рассвета, когда нам дорогу перегородила речка. Около неё росли мелкие кусты чем-то похожие на ивняк из моей прошлой жизни. Речка была неглубокой, но широкой. Я видел её дно, покрытое мелкими камнями. Холодная вода действовала как-то обжигающе, после стресса и жары. Петька ползал по траве. Джули с Бурым решили долить воды в баклажку. Я же сидел около реки и смотрел на то, как бежит вода. Только сейчас меня начало отпускать. Пришло понимание, что это была за ночь и каким чудом нам удалось её пережить.
— Вот про это и шёл разговор, — ответила Джули, подсаживаясь ко мне.
— Ты раньше ночевала в степи?
— С батяней. Нашу деревню порезали. Мы еле ноги унесли. Тогда трое суток прокатались в машине. Из жрачки — сигареты, и ведро воды. После этого на сигареты подсела, — она протянула мне пачку.
— Не надо. Так справлюсь.
— Как знаешь. Вроде помогает в себя прийти.
— У каждого свои обманки, — ответил я.
— Петька не пережил. Бурый предлагает его грохнуть.
— Бурый его и вчера хотел грохнуть.
— Вчера Петька слюну не пускал и в штаны не ходил. Это будет человечнее, чем оставлять его здесь на съедение тварям. Ночью они его сожрут.
— В город его отвезти?
— А кому он там нужен?
Я покосился на Петьку, который валялся в траве и выл, зарываясь лицом в траву. Я оставил Джули и подошёл к нему. Присел рядом с ним.
— Петь, ты как?
Он меня даже не услышал. Лицо перекошено. Безумный взгляд. По щеке текла слюна. На виске была струйка засохшей крови. Может это оттого, что Бурый его головой долбанул? Хотя… Какая разница. Петька уже в себя не придёт. Пусть это и была вина Бурого, но я не мог его винить. Петька хотел нас всех подставить. Сделать из нас корм. Бурый защищал свою жизнь. А сейчас? Сейчас Джули была права. Петька был никому не нужен, как и я, как и Бурый, Джули. Пустые люди, о которых некому будет вспомнить, если мы не вернёмся.
Я кивнул Бурому. Что-то говорить было лишнее. Мы съели завтрак, хотя аппетита не было. Петька травку жевал, изображая из себя козлёнка с мокрыми штанами. Человечность? А обрекать его на вот такую жизнь было человечным? У меня не было ответа на этот вопрос. Я не хотел брать на себя ответственность за жизнь Петьки. Не хотел брать ответственность за его смерть. Но мне пришлось взять эту ответственность, когда перед отъездом Бурый подошёл к Петьке. Три пули из автомата-пулемёта. Петька покачнулся и упал лицом в траву. Мы же сели в машину. В этот раз за рулём был я. Бурый сел рядом. Джули дремала позади.
Во время сиесты меня сменил Бурый. Джули села за руль к вечеру.
— Мы скоро будем на месте, — сказала она.
— И какие ориентиры? — спросил её Бурый.
— Координаты, — ответила Джули, сворачивая на девяносто градусов.
— Эту ночь будем опять в машине проводить? — спросил я.
— Возможно.
После этого я уснул. Нужно было восстановить силы. А во сне снился Петька, который валялся с простреленной головой на травке…
Город показался на закате. Пустые стёкла напоминали пустые глазницы. Часть крыш была словно срезана. Высокие антенны раскинули свои тарелки, как шляпы грибов.
— Это один из мёртвых городов? — поинтересовался я.
— Он самый, — с какими-то благоговением ответил Бурый. — Я не знал, что здесь поблизости есть город.
— Одно из сердец, — ответила Джули. — Военно-научная база. Люди её покинули десять лет назад, оставив бункера. Произошла разгерметизация лаборатории. Левый район закрыт. И туда лучше не лезть. По краю много всего вкусного валяется. Нам этого вполне хватит на долгую и сытую жизнь.
— Твой информатор не сказал, что в замороженном секторе, где была лаборатория? — поинтересовался я. — Хочется знать с чем имеем дело. Мало ли эта гадость нашла щель и выбралась в город.
— Вирус какой-нибудь, — ответил Бурый.
— Нет. Агрессивные растения, которые могли управляться людьми, — ответила Джули.
— Колючками кидаться и жевать людей? — спросил я.
— Типа того. На привал остаёмся здесь. Завтра поедем за железом в жилую часть города, — ответила Джули.
— Логично, что в темноту тащиться никто не будет, — ответил я.
Хлеб, мясо, стопка самогона. Я не отказался. Впереди была ещё одна вытаскивающая душу ночь и к ней нужно было подготовиться морально, заодно Петьку помянуть. Разговоров не было. Каждый сам по себе и в то же время вместе в этом безумном путешествие.
— Кто чем займётся, когда получит свою долю? — спросил я.
— А тебе это зачем? — подозрительно спросил Бурый.
— Интересно, куда можно вложиться, чтоб деньги не утекли из рук. Девчонки и вино — это круто, но шкурой каждый раз рисковать, чтоб их получить, как-то глупо. Надо их в дело вложить.
— Хочешь открыть бар? — предложила Джули. — Магазин оружия?
— Лучше бордель, — заржал Бурый. — На всё это нужны связи. Просто так в город приехать и открыть заведение вряд ли получится.
— А что может помешать? — заинтересовался я.
— Вань, ты головой думай, а не в облаках летай. Кто разрешит чужаку вести дела и отбивать клиентов у друзей?
— Если только пришлый не предложит более высокую ставку за покровительство. Ты это имеешь ввиду?
— Возможно. Но в небольших городах больше ценят не деньги, а личную заинтересованность. Родственные и дружеские связи выше денежных.
— Чужаку для начала надо доверие завоевать, прежде чем дело открывать, — согласилась с Бурым Джули.
— Но когда ты набирала людей на это предприятие, то…
— Вань, я же не собиралась возвращаться в город. И металл продавать в вашем городе я не намерена. Он вам не нужен. Вот в Арке, там много мастерских, которые делают машины. Они металл из старых городов с руками отрывают. Сейчас хоть и стараются литейщики восстановить производство стали, но она получается более тяжёлой, чем металл в городах.
— Тогда почему людям не вернуться в города или не начать организовывать такие экспедиции за металлом на постоянной основе? — спросил я.
— Потому что единицы могут ночь в степи пережить. Бродяги ездят по проторенным маршрутам. Максимум в районе одного светового дня пути. Больных на голову мало, — ответил Бурый. — Бандиты свои базы располагают в полудне пути от трасс.
— Заброшенные города, до которых могли дотянуться руки уже разобраны по винтику, — добавила Джули.
— Слушайте, а почему люди не остались в городах? Ведь можно было разбить поля и огороды рядом с ними.
— Вот возьмём этот городок. Люди пытались здесь остаться, когда началась война. Здесь был хороший бункер, в котором могли переждать атаку снарядов вплоть до ядерных. Здесь жрачки было на тридцать лет с учётом трёхкратного перенаселения бункера. Но никто не учитывает человеческий фактор. Внутренняя война за власть, фанатизм и желание пострадать. Люди любят страдать, считая, что через свои и чужие страдания они искупят свои плохие поступки. Мир рушится на глазах. Что делать? Искать виновных. А кто виновные? Мы сами. Мы виноваты в том, что случилось. Но вместо того, чтоб признать вину и попытаться выжить в новом мире, рассказать детям, что делать так больше нельзя, извлечь урок из ошибок, безумный учёный распечатал лабораторию и стал приносить жертвы цветкам. Человеческие жертвы.
— Гадость какая! — я аж сплюнул.
— Она считала, что делает доброе дело, — ответила Джули. — Что таким методом спасёт человечество. Людям надо во что-то верить. Когда наука предаёт, когда предаёт правительство, то происходит переосмысление жизни и вера принимает какую-то извращённую форму.
— Ты из этого города. Но раньше не возвращалась, — сказал я.
— Родилась здесь. Мама наукой занималась, а отец мастером установок был. Но это давно было, пока она с головой дружила и не хотела меня на съедение цветочкам отправить. Посчитала, что я принесла в этот мир апокалипсис, раз родилась в год начала войны, — Джули выпила залпом стопку и поднялась. — Темнеет. Надо нам закругляться.
— Почему через столько лет ты решила вернуться? Надеюсь, не для того, чтоб нас в жертву цветочку принести? — спросил я, посмотрев на неё.
— Деньги. Здесь их можно заработать быстро, — ответила Джули.
— Разомнём ноги? — предложил Бурый.
— Давай, — согласился я.
Мы отошли чуть в сторону от машины. Город был небольшой, но мощный. Массивный и мрачный. Когда я смотрел в его сторону, то на ум приходило кладбище с мраморными памятниками, которые порой ставили в рост человека.
— Металл режем и тут же грузим. Мы с тобой этим занимаемся, Джули на страже. В любом случае не расслабляйся. Не нравится мне этот город. И Джули не нравится. Рожа у неё грустная.
— Меня насторожило, если бы она была весёлая, — ответил я.
— Завтра можем натолкнуться на любую дрянь. Будь готов. По возможности прикрываем друг другу спины.
— Как и спину Джули.
— По возможности. Имеешь возражения? — Бурый покосился в мою сторону.
— Я тебе уже свою позицию по данному вопросу говорил, — ответил я. Бурый промолчал, но мне показалось, что он мне не особо поверил.
После самогона появилась лёгкость, а все проблемы стали казаться незначительными. Нервное напряжение начало отпускать.
— О чём вы там болтает? — как бы между делом спросила Джули.
— Да Бурый опытом делится, как девок при помощи денег и наглости кадрить, — ответил я, запрыгивая в машину и заваливаясь на сидение. Спать хотелось до безобразия. И желательно без кошмаров.
Кошмары пришли ночью, когда машина подскакивала на ухабах и куда-то неслась. Впереди были мутанты-цветы, которые нас хотели съесть, твари, Бурый с ножом около моего горла, плачущая Джуои и вой. Я же отказывался открывать глаза. Вроде и понимал, что это всего лишь сон, но было всё равно не по себе. Когда машина перестала качаться, я открыл глаза. На лобовом стекле сидело что-то невообразимое и скалилось. Лапы, похожие на усы муравьёв скреблись по стеклу.
— Охренеть, — пробормотал я, снимая рубашку.
— Ты чего делаешь? — спросил Бурый.
— Нахрен мне на эту рожу любоваться? — завешивая рубашкой лобовое стекло изнутри, спросил я. — Откроешь так глаза и заикаться начнёшь.
— Это закроет нам обзор.
— Бурый, а тебе не наплевать? Закроет и ладно. Если тварь пробьёт стекло, что мало вероятно, то нам хана. Отбиться не получится. Любоваться же на её морду всю ночь я не намерен. Давайте спать. Завтра пахать целый день, — укладываясь поудобнее на кресле, ответил я.
— При таком звуке? Заснуть невозможно.
— Плевать. Не хочу на дрожь силы тратить, — ответил я, вновь засыпая, про себя повторяя стишок про поле, девушку с венком и загадочной улыбкой. Это было лучше, чем думать о
гадости…
Глава 8.Черта
Эта ночь была другой. Хоть и плохо, но я всё же спал. Кошмары мучили, но я отстранился от них. Утро я встретил довольно бодрым, в отличие от Бурого и Джули, которые варились в живом кошмаре всю ночь. В этот раз мы ждали два часа после рассвета, чтоб все твари точно разбежались. Пока ждали, то освободили кузов машины, паёк перетащив в кабину.
— Джули, на кой тебе столько ящиков консервов? — спросил я.
— На всякий случай, — ответила она.
— Хочешь поехать в Верхние сады? — рассмеялся Бурый, а взгляд был настороженный.
— Думаю об Оазисе.
— Одно дело думать, а другое дело решить, куда поедешь.
— Давай для начала металл наберём, — сказала Джули. — Как наберём, так и будем думать, куда поедем.
— Темнишь.
— Если металла будет много, то поедем в Оазис. Если мало, то есть смысл тащиться в Сады, — ответила она.
— Почему? — спросил я.
— Чтоб окупить нашу поездку, — ответила Джули. — Работаем, а не языками треплем.
Работа. Мы поехали в сторону города. Возможно, когда-то давно он был красивым, состоящем из металла, железа, стёкла и пластика, но сейчас город вызывал сожаление, что эти времена прошли. Дома здесь были высокие. Самое маленькое здание было десять этажей. Самое высокое под сорок. Город закрывал отражающий экран, который сливался с пейзажем. Местами экраны были разрушены. В этих местах и виднелись части зданий. Как будто стали видны пиксели на экране телевизора.
— Нам нужно за этот экран? — спросил я.
— Да, — коротко ответила Джули.
Говорить в этом месте не хотелось. Мы были словно на кладбище, где лучше было молчать и думать о… Вечном? А что такое вечность. Смерть. Я помнил, как умирал. Помнил то странное ощущение, что сковало тело. Вечность. А была ли эта вечность?
Я протёр ладонями лицо. Уходить в философию было лишним. Что бы ни было Там, я был здесь. А значит надо было сделать так, чтоб продержаться в этой жизни подольше.
Я заметил в одном месте что-то вроде ворот, но Джули машину направила дальше в сторону дыры в экране.
— Ворота находятся под наблюдением. Я не знаю, кто остался в городе. И не хочу, чтоб о нашем появление узнали раньше, чем мы захотим отсюда уехать. В идеале, чтоб никто не узнал, — ответила она.
— Локатор людей показывает? — спросил Бурый. Странно, что это его лишь сейчас заинтересовало, а не перед началом пути.
— Нет. Он заточен на поиск тепловых батарей.
— Значит, на поиск машин, — сказал Бурый.
— Ты слишком много от меня хочешь. Я не настолько крутая, чтоб машину оснащать по последнему слову техники.
— Я ничего не хочу. Думаю, на что мы можем рассчитывать.
— На удачу, — ответил я. И ведь правда, гарантии, что поход удаться никто дать не мог.
Пустые улицы. Машин не было. Или их было мало изначально, или люди уехали на всём, что могло двигаться. На соседней улицы виднелись следы аварии. Две машины столкнулись, а потом врезались в фонарный столб.
— Остановись здесь, — велел Бурый. — «Космос» — эта сеть баров прославилась тем, что делала обстановку под космический корабль.
— И из материала для космических кораблей, — понимающе сказала Джулия. Она остановила машину. Мы с Бурым вышли из машины. Перехватили поудобнее оружие. Бар находился на первом этаже высотки. Не знаю, что здесь произошло, но часть высотки отсутствовала. Вместо неё зияла дыра.
— Далеко не отходим. Не хватало, чтоб нам на голову чего-нибудь упало, — оглядывая бар, сказал Бурый. — Берём столы, стулья. Разрезаем их на мелкие детали, чтоб удобнее было в машине разместить. После этого возьмёмся за обшивку стен.
— Есть, кэп, — ответил я, возвращаясь за инструментом.
Без Петьки было работать опаснее. Приходилось доверять чисто Джули. Бурый оставил мне столы и стулья, а сам занялся барной стойкой. Пила по металлу резала железо как масло. Искры разлетались в разные стороны. За шумом ничего нельзя было услышать.
Когда-то здесь любили проводить время люди. Садились за металлические столики. Представляли, что они летят на кораблях. Люди мечтали, делали что-то хорошее для страны, а потом раз и всё это было стёрто войной. Мечты и надежды были заменены мыслями о выживании. Конкретно в этом городе люди пытались понять за что им послали такое наказание. Переосмыслить жизнь, понять, что было сделано не так. На душе была какая-то жалость к этим людям, которые узнали, что такое страх.
Под ноги попалась листовка с приглашением на день науки. Улыбающаяся семья, родители в белых халатах, мальчик держал микроскоп, девочка воздушный шарик в виде кристаллической решётки. «Будущее в наших руках». И ведь они верили в это. Верили, что властны над своей судьбой. А по факту они были муравьями, которых оставили умирать в муравейники хозяева, забыв взять на борт.
День тянулся медленно. Я взмок, пока работал пилой. По негласному сговору мы решили работать без перерывов. Хотелось сбежать из этого места как можно быстрее. Уехать и забыть. Я даже уверен был, что если Джули предложит мне ещё одну поездку, то я от неё откажусь.
Мальчишка появился в баре в разгар сиесты. Обычный такой мальчишка лет восьми со светлыми волосами, в мешковатых штанах на лямке и рубашке в клетку. Я его заметил первым. Бурый как раз входил в бар, после того как отнёс порцию железа. Увидев мальчишку, он поднял пистолет на изготовку, приготовившись стрелять. Мне вспомнился анекдот, что страшнее ничего нет, чем одинокая девочка, которая бредёт ночью по кладбищу.
— Кто ты? — спросил я.
— Миша. А вы кто? — спросила он.
— Ты здесь живёшь?
— Да. А вы хотите разобрать этот дом?
— Ты против?
— Мне всё равно. А вот папе это может не понравится. Я ему скажу, что вы здесь. Хорошо?
— Скажи, — согласился я, делая знак рукой, чтоб Бурый не думал стрелять. Пусть уходит. Пока он будет за отцом бегать, то мы отсюда уедем. Кузов был почти полностью наполнен. Мы ничего не теряли. Только Бурый так не считал.
Хлопок выстрела. Пуля достигла цели в миг. Я только успел подумать: зачем? Зачем нужна была такая смерть? Без необходимости?
— Уходим отсюда, — сказал я, забирая инструменты. Оставаться в баре было опасно. Проверять жив ли мальчишка, я не стал. Это время, которого теперь не было. Да и помочь я ему ничем не мог. Из меня врач был дерьмовый.
Джули встрепенулась, когда мы появились с инструментами и стали стягивать тент на кузове ремнями, чтоб его приподнять и поставить на колёса. Здесь был гидравлический механизм, который позволял снимать кузов с колёс и ставить его на землю, чем облегчал погрузку металла.
В нос ударил запах свежескошенной травы. Гул. Я не оглядывался, быстро закончил привязывать тент к кузову и закрыл борт. Кузов начал подниматься. Со стороны бара вылетели лианы с острыми шипами, которые плюнули ими в нашу сторону. Я успел укрыться за машиной. Шипы падали на асфальт и тут же начинали разрушать его, прорастая в нём. Наблюдать за этим явлением я не стал. Бросился к кабине. Благо Джули уже завела машину. Бурый встал за пулемёт и открыл огонь. Начал стрелять по стёклам домов, хотя я не видел ничего такого, что представляло опасность. Хотя за нами дорога начала покрываться зеленью, которая нас хотела сожрать. Цветы с колючими шипами и клыками гнались за нами по пятам. Джули свернула с пустой дороги в сторону.
— Джули, это всего лишь глюки! Там ничего нет! Езжай по прямой!
Пулемёт не останавливался. Бурый стрелял так, словно за нами гналась армия. Джули вылетела из города, а Бурый всё не унимался. Я не мог его остановить. Мужик находился в таком состоянии, что меня мог в любой момент прибить и не заметить этого. Я лишь ждал, когда у него закончатся патроны или перегреется ствол. Бурый осел. Плюхнулся на сидение. Глаза бешеные. Пустые. Джули машину вела так, что та петляла. Я молчал. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Хотелось остановить Джули и повести машину самостоятельно, так бы вернулась уверенность, появилось бы ощущение, что я контролирую ситуацию, но я молчал. Сейчас было не до разговоров. Все на взводе. Любое слово могло спровоцировать бойню уже между нами.
Джули остановилась часа через три, когда город скрылся из вида. Она рванула по тормозам и вылетела из машины. Я слышал, что её рвало. Долго выворачивало наизнанку. Бурый вылетел следом из машины и упал в траву. Закурил. Я выбрался из кабины. Плеснул остатки воды на ладонь и умыл лицо. Наполнил из баклажки фляжку. Отпил тёплой воды. После этого подошёл к Бурому.
— Там, похоже, газ какой-то. Вот глюки и пошли. Ты что видел? — я подсел к нему. Бурый схватился за нож. Накинулся на меня. Я быстро перекатился и оказался на ногах. Он же упал на землю носом. Изо рта пошла пена. Всем было плохо, кроме меня. Я смотрел, как они валяются по траве и не знал чего делать.
Дать противоядие? Но отчего? К тому же я был ноль в медицине. Максимум, что мог рану перевязать или самогоном обработать. Я забрался в кузов машины. Может им и было плохо, а мне хотелось есть. Я открыл банку с тушёнкой. Накапал себе стопку самогонки. Скоро опять ночь. Значит, придётся наблюдать за чудовищами. Я откинулся на сидении. Что было сегодня? Где реальность, а где вымысел? Я подцеплял сухарём жир из банки с тушёнкой. Запивал водой и ни о чём не думал. Наступило какое-то отупение. Словно не было ничего. Я впал в ступор. Еда казалась самым важным, что было сейчас. Больше меня ничего не волновало.
Начало темнеть. Это вывело меня из оцепенения. Если я не хотел лишиться группы, то пора было их поднимать и затаскивать в кабину. Я помог Джули доползти до машины. Посадил её в кресло и пихнул в руки фляжку. Потом потащил к машине Бурого. Убивать меня у него не было сил, что было хорошо. Посадив их в машину, я закрыл двери. Проверил фары. Если ехать на ближнем свете и на небольшой скорости, то мне хватит энергии аккумуляторов до утра. А там выйдет солнце и запитает аккумуляторы до нужных значений. Оставаться в такой близи от города я не собирался. Тем более что позади, в том месте, где должен был находиться город, исходило зеленоватое сияние.
Я завёл машину и поехал. Тяжело было морально, когда что-то прыгало на лобовое стекло и пыталось его пробить. Это что-то непонятное загораживало обзор. Настойчиво стучалось в кабину, запевая свою пронзительную песнь. Отвратительное существо, а человек, который его придумал, должен мучиться и после смерти. Этого я желал ему искренне. Сколько я не всматривался в тварь, которая ползала по кабине машины и пыталась добраться до меня, я не мог её разглядеть. Я видел лишь красные глаза, которые действовали возбуждающе на нервную систему, а с эффектом звука вызывали панику. Я чувствовал телом колебания, что исходили от твари, но отказывался их замечать. Я отказывался признавать этот ужас, как реальность. Для меня это был страшный фильм режиссера-садиста с дурной психикой. В реальности так бояться было нельзя, иначе можно было бы помереть от страха, чего я не хотел.
Стишок превратился в молитву, которая связывала меня с реальностью. С той реальностью, которую я хотел видеть в своей жизни. Поле, цветы, девушка и никаких тварей. Свой дом в тихом городке уже не казался таким уж скучным и тусклым вариантом прожить жизнь. Жена. Дети. А ведь такое было возможно. Но я знал, что стоило мне вернуться в город, как все эти мысли отойдут на второй план, потому что спокойной жизни я не хотел.
Через несколько часов я уже начал спокойно воспринимать попутчиков, что и правда походили больше на саранчу. Назойливую мошкару, которая переросла все разумные размеры. Человек такое существо, что приспосабливался ко всякой гадости. Джули и Бурый, похоже, были без сознания. Я надеялся, что они не помрут за эту ночь.
К рассвету мы отъехали достаточно, чтоб не переживать о влияниях научного города на наши умы. Я мог спокойно задремать в кресле, пока аккумуляторы подзаряжались рассветным солнцем.
— И где мы? — спросила Джули, которая пришла в себя и теперь отпивалась водой.
— Сама смотри, — ответил я. Ночью ехал на запад. Там мы сейчас и находимся.
— Ночью?
— Мне не понравился твой родной город. Компания саранчи была приятнее, — ответил я, не открывая глаз.
— Сильно.
— Как там Бурый?
— Пошёл воздухом подышать, — ответила Джули. — Ты валил бы с водительского места. Я сяду.
— Ты как?
— Нормально. Отошла.
— А сейчас ты рассказываешь, что это была за дрянь! — рявкнул Бурый.
— Давай без глупостей. Ствол убери и поговорим, — сказала Джули. Я посмотрел в их сторону. Бурый приставил обрез к спине Джули. Она как раз выходила из машины.
— Я терпеть не могу, когда из меня дурака делают! Какого хрена творилось в городе?
— Я знаю не меньше твоего, — стараясь сохранять спокойствие, ответила Джули.
— Газ ядовитый, — предположил я. Чего-то меня начало напрягать, что в группе постоянно кто-то на кого-то наставлял оружие. — Вызвал галлюцинации.
— Если она жила в городе, то должна была предупредить о роботах напичкана этой хренью.
— Считаешь, что тот мальчишка был роботом?
— Охранка, которая сработала, когда я выстрелил, — сквозь зубы сказал Бурый.
— А на кой ляд нужно было стрелять? — выругалась Джули.
— Тут я с ней согласен, — ответил я. — Пусть это был робот, но ты не знал, что мальчишка не живой. Тогда зачем выстрелил?
— Чтоб не сдал, идиот.
— Бурый, отстань от Джули. Она не могла знать всех ловушек, что были там. Мы сами полезли в качестве разведки. Надо думать, можно ли будет сюда вернуться, или лучше найти более спокойное и прибыльное дело, чем лазить по городу напичканному охранниками в виде роботов детей, которые распространяют галлюциногенный газ, — сказал я, выбираясь из машины и пересаживаясь на заднее сидение.
— А почему ты не поддался? — Джули, похоже, заразилась подозрением от Бурого. Вроде он её не кусал.
— Когда мы въехали в город, то асфальт был чистым и ровным. После того как побеги, что вылезли из бара, начали плеваться шипами, то асфальт начал разлетаться на куски. Если такое было часто, то город должен был напоминать место после бомбёжки. Вот и сработало, что это всего лишь красивая картинка. Когда же я увидел, что ты сворачиваешь с ровной дороги, а Бурый стреляет по пустым окнам, то в этой идеи только убедился. А дальше оставалось лишь не обращать внимания на ужасы, которые нас преследовали.
— Цветы? Я видела трупы людей, что заполонили улицу, — ответила Джули. — Без глаз, в оборванных одеждах. Они хотели остановить машину. Забраться в неё.
— Тараканы и клопы. Они лезли изо всех щелей и напоминали ночных тварей, — ответил Бурый, опуская обрез.
— У каждого была своя картинка, — ответил я. — На меня газ подействовал не так сильно, как на вас.
— Да ты, похоже, ничего не боишься. Ночью по степи ехать, когда не знаешь, как за руль держаться, — сказала Джули, обходя Бурого и садясь на водительское место.
— Почему же? Боюсь. Но это не мешает разделять страхи и реальность, — ответил я, закрывая глаза. — Меня до сиесты не будить.
Черта. У каждого из нас есть своя черта, за которую опасно переходить, иначе ты потеряешь себя, изменишься. Когда сострадание будет потеряно, а на первое место выйдет желание жить. Своя шкура окажется ближе и дороже, чем чужая. Я всегда считал, что такие люди, которые ставят свою жизнь в приоритете, они перестают быть людьми, а становятся животными. Нет. Они не становятся животными. Себя таким животным я не считал. Не считал и скотиной, потому что вчера мне было всё равно выживет ли Джули, с которой я спал в городе. Мне было всё равно чокнится ли Бурый. Я знал лишь одно: если они будут представлять для меня угрозу, я её устраню, как это делал Бурый. Что-то изменилось. Я стал циничнее и эгоистичнее. Вроде надо было расстраиваться по этому поводу, но я испытывал на душе лишь здоровый оптимизм, когда считаешь, что всё делаетесь лишь к лучшему.
Глава 9. И что дальше?
Теперь мы ехали ещё и ночью. Мне реально стало плевать на тварей, которые пытались проникнуть в машину. Они явно считали машину каким-то диким, невиданным существом, которое не понятно было представляет опасность или нет. Одно было точно, прокусить шкуру этого чудовища твари не могли. А значит можно было убедить себя, что мы в безопасности. Погружались же люди в батискафе на дно моря к акулам? Так, а мы чем хуже?
Эта тварь появилась под утро. Я раньше её не видел. Явно была какая-то разновидность саранчи. Она плевалась зеленоватой жижей, которая растворяла дворники машины и делали обзор невозможным. Пришлось остановиться и дожидаться утра.
— Если бы у нас были помощнее приборы, то можно было закрыть стекла железом, превратив машину в крепость, а ехать, ориентируясь по приборам. Получилась бы машина, которой ничего не было бы страшно, — заметил я, наблюдая за зелёной жижей, что растеклась по стеклу.
— На такие приборы денег уйдёт немерено, — сказала Джули.
— Надо считать, как всё это окупиться. А так ведь хорошая идея. Или какие-нибудь шипы налепить, чтоб саранча на окна не лезла.
— Ты про тварей?
— Да. На букашек из старой книги похожи.
— Вань, это может всё и круто, но всё упирается в цену. Потратить на апгрейд машинки денег можно, но какой шанс, что ты её не потеряешь после первого же рейда? — сказала Джули.
— Если я её потеряю, то меня это уже будет мало волновать.
— Не факт. Ты можешь остаться в живых. Бандитам нужны рабочие руки. У них же есть производства, которые помогают поддерживать их существование.
— Хочешь сказать, что они держат рабов, которые на них работают?
— Да. А там сбежать уже дело техники, — ответила Джули. — Многие оттуда бегут.
— В степь? Самоубийцы? Или захватывают машины? — спросил я. Картинка представлялась смутной, как это было сделать и остаться в живых.
— На машинах, конечно, — рассмеялась Джули. На миг даже забыла, что мы сидели в машине, облепленной тварями. — Один раз был человек, который сбежал в пустыню без транспорта. Потом я натолкнулась на него в одном городе, но переговорить не получилось. А так я бы не отказалась узнать его секрет: как он пережил ночи.
— Ты много знаешь о бандитах, — сказал Бурый.
— Опять меня в чём-то подозреваешь? — кладя руку на кобуру, спросила Джули. Опять хотели сцепиться. Да сколько можно? Как будто это что-то решит!
Звук ножа по железу раздался над головой. Как раз кто-то начал прыгать у нас над головой, словно пытался продавить крышу машины. Я напрягся. Звук не прекращался.
— Они хотят спилить нашу крышу? Кто-то сталкивался с таким? — спросил я у Бурого и Джули, но ответа не получил. — Давайте шуганём его из пулемёта.
— Попробуем, — согласился Бурый, которому, похоже, хотелось деятельности, лишь бы не сидеть сложа руки и не чувствовать себя тушёнкой в банке, которую какая-то хрень хочет достать.
Пулемёт нарушил «песню» твари, которая действовала на нервы. Наступила тишина. Визг твари. Пулемёт заклинило. Машину закачало из стороны в сторону. Я решил ехать вслепую, стараясь скинуть тварь, которая продолжала ломиться к нам сквозь крышу машины. Последний визг и тишина. Вонь заполнила салон, как будто пахло палёной резиной. Пришлось остановиться. Часы показывали, что до рассвета был ещё час.
— У нас ничего гореть не может. Похоже, тварь сдохла на крыше, — сказал я.
— Обычно они не такие вонючие, — сказал Бурый, зажигая сигарету, чтоб дымом перебить запах снаружи.
— Утром сделаем крюк и выйдем к реке. Надо будет машину отмыть. В такой вони ехать невозможно, — сказала Джули.
— Ты решила не возвращаться прежнем путём? — спросил её Бурый.
— Заглянем в Рокот. Там и сбагрим товар, — ответила Джули.
— Хоть в чём-то определилась, — пробормотал Бурый.
Рассвет. Его мы ждали с нетерпением. От вони начала кружится голова. Видимо, тварь была токсичная. Первые лучи солнца показали, что у нас на лобовом стекле засохшая жёлтая слизь, от которой пластик плавился, а железо покрывалось ржавчиной. На крыше машины дымились останки твари, в виде зеленовато-жёлтой жижи. Тварь хотела вырвать пулемёт с крыши, но это у неё не получилось. Пулемёт её всё же продырявил. Зачем надо было собой жертвовать и лезть под пули? Нормальное существо отскочило в сторону, а не стало оплетать оружие, которое наносило вред. Может, она не поняла, что пулемёт её разорвёт? Или была слишком самоуверенной? Любопытной? А если у них был коллективный разум и опыт одной твари передавался другим? Допустим, что они раньше не видели пулемёта и решили его изучить? Тогда такая жертва выглядела вполне логичной, но при этом была и маловероятной. Сколько разъезжало по степи людей? Скорее всего, больше, чем пару смелых единиц. Авантюристы были во все времена, пусть и в небольших количествах. Но верить, что мы были первыми, кого твари встретили на своём пути — было верхом наивности и самоуверенности.
Жижу со стекла удалось немного отшкрябать, чтоб появился обзор, который давал бы возможность следить за дорогой. И опять я пожалел, что у нас не было хорошей техники, с помощью которой отпала бы зависимость от чистого лобового стёкла.
Река петляла по степи, то разливаясь в заливные луга, то уходя в глубину. Здесь был организован долгий привал, во время которого мы отмывали машину. Жижа её облепила плотно. Отмываться не хотела. Пришлось долго и нудно оттирать её с помощью речного песка и ветоши.
Как ни странно, но я не чувствовал напряжения. Видимо, человек привыкает ко всему. Мы шутили с Джули по какой-то ерунде. Даже Бурый пару раз усмехнулся. С шутками работать было проще. Светило солнце. Уходил страх. Предприятие шло к финалу. Скоро мы должны были вернуться в город. Самое страшное было позади. Сегодня ночью мы столкнулись с чем-то непонятным, но это не помешало нам сохранить ясность ума и желание двигаться вперёд. Это и был вкус жизни. Не просто прозябание на одном месте, а решение проблем, выход на новый уровень своих сил, как моральных, так и физических. Мне это было по душе. От этого была какая-то эйфория, какую, наверное, испытывает наркоман. Всё получилось. Почему же не радоваться жизни?
После того как машина засияла чистотой, я отошёл к реке умыться. Чистая вода манила. Хотелось в ней искупаться. Но я не знал какая гадость обитает в воде. Да и ребята бы этого не поняли. Начались бы шуточки в мой адрес, что если я хотел комфорта, то надо было дома оставаться. Это пока было вне моего понимания. Почему надо было жертвовать уютом и комфортом, когда в этом не было необходимости? Всегда же можно было облегчить жизнь. Но ребята словно специально хотели терпеть лишения. Можно было остановиться во время сиесты на привал. Развести огонь. Поесть нормальной еды. Или сейчас смыть пыль, хотя бы на берегу. Но у них даже мысли не было на эту тему. Опасность в этом мире подстерегала на каждом шагу. Только это не значило, что надо было терять себя и лишать себя человеческих потребностей в угоду страху.
Выстрел раздался с другой стороны машины. Я увидел, как Джули осела. Бурый стоял с обрезом в руках. Его спина была как раз на траектории моего выстрела. Думать я не стал. Достал револьвер и разрядил барабан в спину Бурому. Он выстрел из обреза куда-то в сторону и упал лицом вниз. Меня затрясло. Адреналин прошёлся по крови. Бурый был ещё жив. Пытался повернуться. Я отбросил ногой его дробовик и перевернул Бурого на спину. Четыре пули из семи попали в цель. Несмотря на это он пытался дотянуться до револьвера в кобуре. Я вытащил у него револьвер и выстрелил два раза в голову, чтоб было наверняка. Получить пулю от него я не хотел.
Мои действия были на автомате. Хотелось жить. Для того чтобы выжить мне надо было действовать. Джули лежала на земле, прикрывая рану на животе рукой. Она ещё была жива. Но явно жить ей было не так уж долго. Обезболить? А смысл? Все органы всмятку.
— Я, кажись, приехала, — сказала она. Зачем-то попыталась улыбнуться.
— Неожиданно?
— Да. Думала, ещё покатаюсь, — ответила она. Её лицо побледнело. По виску стекал ручейком пот.
— Не на того поставила.
— А я ни на кого не ставила. В трёх часах езды на север. Там ждут машину. Езжай на восток. Там продашь выгодно железо.
— Значит, Бурый был прав? Ты нас подставить хотела?
— Выживает сильнейший, — ответила Джули. — Я не ожидала, что им будешь ты.
— Спасибо за честность, — ответил я.
— Пить хочу. Дай воды и уходи.
— Хочешь одна подумать о жизни? — я почему-то усмехнулся. Отцепил её фляжку от пояса. Помог сделать глоток. — Не бойся. Там не страшно.
— Откуда… Знаешь? — тяжело спросила она.
— Знаю.
Я выстрелил два раза. Она дёрнулась. В глазах промелькнуло удивление. Не ожидала этого от меня. Я и сам не ожидал, но не мог оставить её одну умирать в мучениях. Пусть она меня и приговорила к смерти, когда выбрала для поездки, но я не чувствовал к ней зла. Закрыл ей глаза. Нужно было забрать оружие, какое было у неё. Ей оно больше было не нужным, а мне могло потом пригодиться. Опять все действия были на автомате. Мозг отказывался принимать реальность. После Джули я подошёл к Бурому. Интересно, он планировал меня пристрелить, как остальных? Мне казалось, что он вполне мог это сделать. Тогда весь товар достался бы ему. Ни с кем не пришлось бы делиться. Со мной он бы не захотел. Это было бы невыгодно. В любом случае я это никогда не узнаю.
Забрав оружие, я закинул его в машину. Оставаться здесь я не собирался. Несколько часов я ехал на запад, пока река вновь не оказалась у меня на пути. Сиеста. Перерыв. Нервы были на пределе. Меня начало трясти. Адреналин начал спадать. Пришло осознание случившегося. Нужно было понять, куда ехать. Достать карту. Вместо, этого я остановил машину. Набрал сухих веток, что валялись около реки и запалил костёр. После этого пошёл купаться.
Страх. Страх перед смертью. Перед собой. Я боялся себя, боялся, что сделал. Человеческая жизнь перестала быть ценностью. Я чувствовал себя монстром и одновременно меня это не волновало. Так было надо, иначе не выжить, а помирать пока глупо. Я ещё не успел увидеть всего этого мира, узнать его, понять. Да уж, задача нереальная. Понять мир. Узнать его законы и правила. Попробовать их. Потом можно будет и помирать.
Я разогрел тушёнку. Навёл себе кофе. Нацедил самогонки. Выпил одну рюмку. Вторую. Развернул карту. Долго её изучал, прокладывая маршрут до следующего города. Дрожь. Меня скрутило. Я просто сполз на землю, свернулся клубком и уставился в костёр. Её больше нет. Она умерла. Возможно, она уже родилась где-то в другом мире, как когда-то это случилось со мной. А я остался здесь. В этом мире. С кровью на руках и ведь знал, что такое рано или поздно должно произойти, но всё равно оказался к этому не готов. На ум пришёл стишок. Луг, цветы. Девушка с венком на голове. Ясное небо и жаркое солнце. Нет войны. А что есть? Есть лишь неуловимая улыбка, за которую можно отдать всё на свете. Кроме жизни. С жизнью я расставаться не собирался.
Слабость. Так должно было быть. Нервное напряжение спало, поэтому и было так хреново. Огонь пожирал сухие ветки, солнце жарило меня, а я думал о том, что произошло и что делать дальше. Только в голове была пустота. Нужно было доехать до города. Продать металл. А дальше я не знал, что нужно было делать. Возвращаться домой? Организовывать отряд? Это точно у меня не получится. Восемнадцатилетнего парня, скорее всего, пошлют со смехом, когда он заявится с желанием встать во главе отряда. Максимум, что меня возьмут с собой, дождутся, когда я покажу город, а потом меня грохнут, чтоб не делиться. Нужно доказывать всем, что я чего-то стою. Сейчас же я доказывать ничего не хотел.
Хандра накатила внезапно. Стало всё неинтересным. Жизнь обесценилась. Но жарится на солнце тоже было последним делом. Поэтому пришлось подниматься. Жизнь продолжала двигать вперёд.
Я опять облился холодной водой. Тело обгорело. Вода казалась чем-то обжигающим. А всего-то на солнце полежал на солнце с час. Сиеста не то время, чтоб валяться. Пусть после случившегося и пришла апатия, но я заставил себя сесть за руль и поехать в сторону города.
Одному ехать было тяжело морально. В компании не было напряжения. Можно было перекинуться словом, а тут я был один. Ещё назло вспомнилось, как ещё утром мы мыли эту машину и ржали. А потом всё друг друга перестреляли. Хотя сам ведь виноват, что собрался с ними ехать. У нас изначально не было команды. Джули не было смысла нас объединять. Мы были расходным материалом, который уничтожился бы в конце пути. Бурый, по логики, должен был додержаться до финала. Она не хотела его убивать. Я видел это. Они были равными. Два одиноких степных волка. Волк и волчица, которые могли бы объединиться, если бы Бурый не оказался таким принципиальным и не захотел иметь дела с бандитами. Возможно, она уже прощупывала почву по этому поводу.
Задним умом я понимал, что могло между ними произойти. Ещё на этапе формирования команды. Бурому нужны были деньги. Ей люди. Только почему она набирала людей сама? Зачем поехала с чужаками в такое предприятие? Проще было взять проверенных людей. Но нет. Она взяла именной чужаков и двух ребят, которые были никем.
Всё это останется теперь втайне. Да и неважно всё это было. Для меня было важным другое: определиться куда дальше двигаться с деньгами.
Я добирался до города три дня. Большую часть дня и ночи я ехал. Когда меня начинало выключать, то засыпал. Останавливался на сон обычно в середине ночи и во время сиесты. Это было рискованно, но другого выхода не было. Два раза в день я останавливался и разжигал костёр, предварительно убедившись, что никого поблизости не было. Уже около города сломался локатор. Я попытался его вначале починить, потом плюнул. Всё равно дорога подошла к финалу.
Город показался во второй половине дня на четвёртый день пути. Трёхэтажные домики стояли, как у нас, квадратами, образуя внутренние дворики и представляя собой мини-крепости. Посреди города было озеро. Дома облепили его берега по кругу. Рядом с городом было много зелени. Поля засеяны. Местами виднелись и плодовые деревья. Приятный городок. На подступах к нему меня остановил патрульный отряд. Посоветовали куда обратиться по поводу продажи металла. Патрульных отрядов здесь было много. Пока я ехал, то насчитал шесть штук.
Встретили меня настороженно. Я видел хмурые взгляды местных. Явно чужаков здесь не любили. Ещё два раза остановил патрульный отряд. Проверили документы. Посоветовали, если я хочу здесь задержаться больше, чем на одну ночь, мне нужно будет зарегистрироваться в паспортном столе. И тут я понял, что реально хотел здесь остаться. На какое-то время, чтоб прийти в себя после путешествия.
Металл я сдал кузнецам вместе с машиной. Получив за это баснословную сумму денег, я немного опешил. Денег было очень много. Я мог на них жить лет десять после покупки дома. Оставив себе на карманные расходы, я сдал деньги в банк. Зарегистрировался в городе и пошёл в кабак, где можно было одновременно снять комнату на втором этаже.
Мне понравилось, что никто не стал задавать мне лишних вопросов. Никто не спрашивал откуда у меня машина и металл. Это притом, что в городе чужаков опасались. Потом я узнал, что за мной наблюдали несколько дней, проверяя, будут ли от меня какие-то неприятности. Какие неприятности? Я тогда, похоже, с катушек слетел. Заплатил за комнату на месяц вперёд. Оплатил еду и выпивку. Ко мне прилипла какая-то девица, о которой потом остались смутные воспоминания. Это было время, когда жизнь остановилась. Я пил, пользовал девицу. Возможно, они и менялись. Для меня это не имело значения. Я хотел забыться, и мне это удалось сделать.
Глава 10. Алиса
Безумства и алкоголь сменялись пассивностью и подавленностью, когда я никого не хотел видеть. Тогда я запирался в комнате и думал. В последнее время я думал много. О прошлом, о будущем. Я пытался понять, куда двигаться дальше. Как жить. К чему стремиться. Было такое ощущение, что я стоял на перекрёстке и не знал, какую выбрать дорогу. Не было рядом человека, который выбрал бы путь за меня. Лишь я должен был понять, что мне нравится, что я хочу, но я не знал.
Я месяц почти не выходил из комнаты. А тут мне резко надоело пить и захотелось на свежий воздух. Туда, где пахло травой и цветами. Короче, потянуло меня на романтику. А может захотелось жизнь почувствовать. Не знаю, но я выбрался из берлоги.
Мир стал казаться чудным, чужим. Солнце палило. Люди пугали. Всё же с алкоголем я переборщил. Столько пить — лишь организм травить.
Город был незнакомым. Я толком и не узнал его, заперевшись от всего мира, почему-то не понимая, что это невозможно. Мысли будут приходить хочу я этого или нет. Я перестал быть прежним и с этим пора было смириться.
Квадратные дома в два, местами три этажа. Широкие улицы. Островки деревьев в три дерева посаженные кучкой. Дети на велосипедах. Машины. Охрана. Собаки. Сто лет их не видел. Почему-то на побережье собак не было, а тут лежали в пыли, стараясь прятаться от солнца в тени.
Мозг, изголодавшийся по информации, ворочался медленно, неохотно. Он сам искал задачки и решал их. Пусть простые задачки, но надо же было с чего-то начинать.
Около озера стояли домики. В одном месте, где, похоже, была низина, домов не было. В сезон дождей её должно было затоплять. Около воды пахло сыростью и приятной прохладой. Дети плавали рядом с песчаным пляжем. Где-то в стороне мычала скотина. Я сел в траву. Вокруг цвели ромашки и васильки. Жизнь. Вкус её можно было ощутить, вдохнув аромат луг. Пряный, пьянящий ничуть не меньше, чем вино. Голова закружилась. Надо было чаще выходить из комнаты. Глаза стали закрываться. Я огляделся по сторонам. Никого. Значит, можно упасть в траву и сделать перерыв. Перерыв в жизни, в думах, решениях. Тяжело отвечать за свои действия. Тяжело ощущать кровь на руках. Пусть её и не было видно, но она была. И ничего с этим было не поделать.
Солнце скользило лучами по лицу. Организм медленно освобождался от алкоголя, который я закинул в него вчера. Жизнь. Она продолжалась и надо было радоваться…
Кошмар. Самое интересное, что я понимал — это кошмар, но вырваться из сна не получалось. Я дрался с тварью. Пытался её ножом проткнуть, а она повалила меня на траву и начала щекотаться. От такого я обалдел и проснулся.
Первым, что бросились в глаза — это локоны, что закрывали солнце. И цветы. Сработал рефлекс. Да и в последнее время мне не нравилось, когда что-то нависало надо мной. Миг и я оказался сверху, чтоб в тот же момент оказаться опять на лопатках. Борьба продолжалась какое-то время с переменным успехом. Я только мог понять, что это какая-то девица, с лезущими мне в лицо волосами и упругой грудью. Я ощущал эту грудь каждый раз, когда она наваливалась на меня, словно хотела припечатать ею, как дополнительной поддержкой. В какой-то момент я вцепился в её волосы, собирая их у затылка. Нечестно, но действенно. Вместо, возражений её губы впились в мои, а ноги оказались на моей спине, обвивая её. Я же не удержался, скользя ладонью по её бёдрам. Юбка бесстыдно задралась, давая мне полную свободу действий. Её руки обвили мою шею. Пиявка. Иначе не скажешь, от которой кровь закипала. Но поцелуи, поцелуями, а понять, что за фрукт попался ко мне в руки, всё же было нужно.
— Ты кто? — отрываясь от её губ, спросил я. Она хитро посмотрела на меня, провела языком по губам и рассмеялась.
— Два дня из кровати не вылезали, а теперь решил познакомиться? — сказала она. Приятный голос. Музыкальный. Таким петь надо. Стоп.
— Какие два дня?
— Последние, — невозмутимо ответила она.
— Что-то я тебя не припоминаю.
— А это? — она расстегнула платье около груди. Шустро так. Я в последний раз с этими пуговицами не справился. Дёрнул, за что получил возмущение какой-то девки. Эта же ненормальная пихнула под нос белую грудь с тёмными ореолами и пуговками сосков. На белой коже виднелись мелкие синяки от пальцев и несколько засосов.
— И? — не сдавался я, а у самого́ мысли лихорадочно работали, пытаясь понять, стоит ли брать её прям на лугу или подождать до более укромного уголка. Она напрашивалась. Это было видно. И этот факт меня останавливал. Казалось, что меня хотят подставить.
— Чего и? Теперь мы с тобой поженимся. Детишек родим. Домик купим.
— А больше ничего не хочешь?
— Остановимся на этом, — ответила бестия.
Я выбрался из её объятий и откатился в траву. Синие небо, кузнечики в траве, светлые волосы опять падают мне на лицо…
— Нет. Я не собираюсь на тебе жениться, — ответил я.
— Куда ты денешься? Женишься, — уверенно ответила она, заваливаясь на меня сверху. Так сжала своими бёдрами мои, что я в тисках оказался. Попытался её скинуть, но не получилось. Она упёрлась ладонями мне в плечи. И опять её грудь оказалась около моего лица.
— Доиграешься.
— А может я этого и хочу?
Я ухитрился освободить руку и поймать её сосок. Скользнул по нему пальцами, чувствуя, как напряглась девка, но взгляда не отвела. Только губу прикусила.
— Хоти больше, — я оттолкнул её и сел. Она кинулась мне на шею, роняя опять в траву. — Сдурела?!
— Это ты дурак, раз упускаешь такой шанс. Второго не будет.
— Прям ты сокровище всего мира!
— Другого не найдёшь, даже если захочешь. Я одна единственная и неповторимая, — заявила она, кладя голову мне на грудь, словно боясь, что я сбегу. После этого она стала застёгивать платье. Правильно. Сложно же и за мной следить и платье застёгивать.
— И чья ты, единственная и неповторимая?
— Недавно своя собственная была, а теперь ты за меня в ответе.
— О, как!
— А ты что хотел? Просто так полопал и сбежал? Я не та дура, что рядом с тобой крутятся.
Даже знала кто около меня крутится! Интересно. Видимо, давно наблюдала. Дождалась, когда я вниз спущусь и решила под меня лечь. А теперь претензии предъявляет. Сейчас ещё папу приплетёт, который захочет за честь дочки денег срубить.
— Тут ты как оказалась?
— За тобой, дураком, пошла. Ушёл без оружия. А если тебя тварь какая сожрёт? Пока ты тут в травке отдыхал, я тебя охраняла.
— А теперь закончила придуриваться. Чего тебе надо?
Она замерла. Потом неторопливо застегнула пуговицы на платье. Посмотрела в мою сторону.
— Тебя, — невозмутимо ответила она.
Светлые волосы волнами спадали на пышную грудь. Под цветастой тряпкой скрывалась сила, что была следствием долгих тренировок. Я уже понял, что ей подошёл бы военный доспех, а не цветастые тряпки. Обёртка обманывала. И девица обманывала, пытаясь казаться другой. Я отвёл прядь волос в сторону, пытаясь заглянуть в глаза. Вместо этого, взгляд зацепился за порванное ухо, которое только начало заживать. Она поспешила спрятать его за волосами.
— Скажешь, что это тоже я сделал?
— Нет, не скажу, — она отклонилась в сторону. Я не ожидал, что в мою сторону полетит венок аккурат на голову.
— На кой?!
— Захотелось, — рассмеялась она. Я посмотрел на неё из-под травы на голове. В голову пришли строчки стиха про поле, небо, девушку, венок, который походил на цветочную корону. Васильки и ромашки колыхались у неё на голове, повинуясь порывам ветра. Картинка ожила так внезапно, что я был к этому не готов.
Её звали Алиса. Она свалилась ко мне как снег на голову среди летнего дня и решила остаться. Её не волновало моё мнение и желание, так как она считала, что это лишь во благо. Порывистая, местами жестокая, одновременно нежная и заботливая, прямая и упрямая — это была Алиса. С ней было интересно. Я бы сказал, что точно не скучно. Генератор идей, которые отсекались сразу, после того как она их произносила, сумбур в голове, холод в глазах и страсть на губах. Сложно было описать, чем она меня зацепила. Всем и одновременно ничем. Любое её действие вызывало как желание согласиться, так и бежать прочь. Но я не уходил. Зацепился за эту колючку и не пытался выбраться. В тот день мы с ней спорили до обеда. Я поймал себя на мысли, что спорю уже не о том факте, что мы поженимся или нет, а мы спорили, какой купить дом. Алиса посчитала нашу роспись уже решённым делом и теперь настаивала купить большой дом, куда могла бы поместиться её семья и наши дети.
— Тебе нужны от меня деньги, этот грёбанный дом и…
— Изначально да, сейчас нет. Я передумала и дополнила свой план.
— И какой был план?
— Развести дурака на деньги, — невозмутимо ответила она.
— И этим дураком был я.
— А разве ты умно себя вёл? Пил не просыхая. Решил себя угробить с помощью бутылки. А я решила тебя спасти.
— И как? — я покосился на неё.
— Своим появлением.
Возможно, так оно и было. Она меня спасла. Пока я пытался разобраться в её словах и отбить тот напор, ушла тоска и депрессия.
Алиса врала мне и одновременно говорила правду. Мы с ней провели последние две ночи, только не спали вместе. Уж не знаю почему. Как потом выяснилось, я подцепил её внизу, когда от меня сбежала очередная подружка. Или это Алиса меня выбрала. Она тогда уже неделю бродила по городу без денег. Поссорилась с отчимом, с которым жила всё это время после смерти матери. Украв у него денег, она купила билет на автобус и оказалась здесь. С работой чего-то у неё не срослось. Видимо, из-за внешности. Алиса выглядела потрясающе, пока рта не раскрывала. Наверное, природа переборщила с обаянием, потому что рядом с ней мысли только и крутились, как бы уложить её в кровать. Ей светила бы роль куртизанки, девицы, которая продавала бы тело за монетки, но Алиса даже думать в этом направление не хотела. Стоило лишь кому-то заикнуться на эту тему, как Алиса лезла в драку, благо драться она умела. А я только успевал её успокаивать и оттаскивать от очередного чудика, которому она хотела поставить несколько синяков на память.
Она меня забавляла и была ожившим видением. А меня, похоже, укусила романтичная муха, потому что я согласился с ней зарегистрировать отношения после несколько дней знакомства, решив, что всегда могу развестись.
— Зря ты так думаешь, — вздохнула она, когда мы лежали ночью в номере гостиницы. Её волосы рассыпались по моей груди, так как она имела какую-то дурную привычку класть голову мне на грудь. При этом её волосы лезли мне в нос и рот. Я пытался их хоть как-то в сторону отвести, но это было невозможно.
— Хочешь сказать, что повязала меня крепкими путами? — сдувая её волосы, спросил я.
— Я верю, что люди не так просто встречаются. У каждого из нас своя половинка, с которой и суждено век коротать. Вот ты и есть мой человек, а я твой.
— Я с этим поспорю.
— Спорь, — легко
согласилась она. — Только от этого ничего не изменится, как бы ты не хотел.
Как я понял, она была ушиблена головой из-за этого её поведение было каким-то неуравновешенным. Но при этом Алиса была умной. Быстро схватывала всё на лету. Хозяйственной. Из комнаты над кабаком мы перебрались в небольшую квартиру с одной комнатой и кухней. Скромное жильё. Алиса хотела сразу дом, в котором могли бы поместиться все её братья и сёстры, которые жили где-то далеко на севере. Я её родню содержать не собирался, о чём ей и сказал. Она спорила по этому поводу, но в итоге согласилась. Хотя о них часто вспоминала.
Две недели пролетели сном. У меня появился дом, жена с распущенными волосами, занавески в цветочек на окнах и букетики цветов вазочках во всех углах. Я только диву дивился, откуда чего бралось.
Я устроился работать в поле. Помогал за садом ухаживать. Алиса всегда крутилась рядом, потому что одна оставаться дома она не могла. Чего-то боялась, хотя отшучивалась, что не хотела, чтоб я на других заглядывался. А я и не заглядывался. Мне как-то и её хватало.
Это были тёплые дни. Лёгкие. Разнообразные и однообразные. Я был к этому не готов. Не готов, что кто-то решит, по какому пути мне идти. И с кем идти по жизни. Мне нравилось жить с Алисой. Она меня цепляла. Тут сложно было спорить. Но всё произошло слишком рано. Мне не хотелось ещё терять свободу. Рано оседать на одном месте. Только Алиса этого не понимала. Она сидела под деревьями, плела веночки или вышивала крестиком, да поглядывала на меня. И что-то в этом взгляде было непонятным, порой пугающим.
— Тебе что-то не нравится, — сказала она как-то вечером, когда мы уже готовились ко сну. — Не отрицай. Я это вижу.
— Всё нормально, — заваливаясь в кровать, сказал я. Алиса осталась расчёсывать волосы.
— Это не ответ. Тебя что-то гнетёт.
— Алиса, давай ты не будешь лезть ко мне в душу, — попросил я. Но она была бы не Алисой, если отстала бы от меня. Только её слова меня заставили задуматься.
— У тебя было такое, что ты чувствовал, будто живёшь не так, как должен? Вроде всё верно. Есть даже моменты, которыми можно гордиться, а радости и гордости от достижений нет. Есть какая-то мечта, которая снится по ночам, но до неё нельзя дотянуться и воплотить.
— И что мешает?
— Образ жизни. Друзья, родные. Они уверены, что нет счастливее жизни, чем та, которую они ведут сами. Вроде пытаешься сопротивляться, хочешь вырваться из тех законов и обычаев, которые составляют жизнь родных людей, но не получается. А для тебя эта жизнь чужая. И вроде понимаешь это, но сделать ничего не можешь.
— Смелости не хватает?
— Не хочешь их разочаровывать. Ведь страшнее нет наказания, чем видеть, как делаешь больно человеку, который тебе дорог. Тогда хочешь оказаться на его месте. Сделать всё возможное, чтоб он не испытывал эту боль. Но тогда ты придаёшь себя, ведь наступаешь на горло своей мечте, — ответила она.
— Для меня родные не входят в ранг богов.
— Ты любишь себя. Я это заметила. Не хочешь, чтоб кто-то указывал, какие решения принимать, но и сам ничего не делаешь. Когда я тебя увидела в кабаке, то поняла, что ты и есть тот человек.
— С которым по жизни идти?
— Нет. Который не сможет без меня. Мы с тобой похожи, хотя ты этого никогда не узнаёшь.
— Почему?
— Потому что я тебе не скажу чем мы похожи, а ты не догадаешься. Каким бы ты умным и старым себя ни мнил, ты глупый и молодой. У тебя в голове каша.
— Это у тебя в голове каша. Ты ведь не понимаешь, что несёшь, — возразил я.
— Всё я понимаю. А ты не понимаешь.
— Любишь скидывать на меня свой бред. Напомни, с какой стати я на тебе женился?
— Я тебя заговорила, — ответила она. — А мне нравится наша жизнь, пусть ты и выглядишь недовольным.
— Я часто доволен, — ответил я, уворачиваясь от её головы. Чуть мне в нос не звезданула своей башкой.
— А часто недоволен. Мне всегда хотелось жить в доме, с мужем, чтоб дети бегали, собака была. В доме был бы достаток, а мне не пришлось бы браться за меч. Всегда этого хотела. Но не получалось.
— И за какой ты меч бралась? — поинтересовался я, но она уже спала.
Таких разговор у нас было много. Странных, путаных. Порой мне казалось, что Алиса помнила прошлую жизнь. Возможно, она попала в этот мир, как и я. А может это всё было бредом девчонки, которую кто-то ударил по голове, поэтому у неё там образовалась каша. Хотя у меня была каша не лучше, чем у неё…
Глава 11. Очередной поворот
Зима пришла вместе с дождями. Работы не было, поэтому всё время теперь мы проводили дома. Из всех развлечений были книги, которые мы брали в библиотеке и которые читали по очереди. Иногда разминались. Как я и предполагал, Алиса умела драться, только не признавалась, откуда было это умение. И, конечно, никуда было не деться от наших странных разговоров.
Мы были на кухне. Алиса поставила чайник на плиту, я же попытался открыть окно, но его заело, пришлось смазывать петли.
— Бабушка рассказывала, что раньше мир был другим. Не надо было оглядываться и бояться. Люди соблюдали закон.
— В мире все улыбались и светила радуга, — рассмеялся я.
— Тогда было больше поводов для улыбок, — согласилась Алиса, серьёзно посмотрев на меня.
— А сейчас их нет?
— Сейчас больше поводов для слёз.
— Когда ты в последний раз плакала?
— Ой, даже не помню, — она удивлённо посмотрела на меня. — Как мы с тобой поженились, так и поводов не было.
— Отсюда вывод, что мы сами решаем, каких моментов в жизни будет больше: грустных или весёлых.
— Но тогда жизнь была лучше, — упрямо возразила она.
— И кто это сказал?
— Люди рассказывали. Книги рассказывают. Песни поют.
— Весомый аргумент. Но ты не задумывалась, что все книги, которые мы читали, они «сладкие».
— Ты их на вкус пробовал?
— Я о другом. Ты верно заметила, что все истории — они о хорошем. Нет страданий, нет проблем. Картинка получается, что люди живут в стране, где всё хорошо.
— Так оно и было, — наивно хлопая ресницами, ответила Алиса.
— Сама в это веришь? По-твоему, люди могут подавить в себе жестокость и жить, наслаждаясь жизнью, не завидуя, не стремясь к большему и без хвастовства?
— Но мы же с тобой живём. Почему люди не могут жить также? — спросила она. И опять невинное хлопанье ресниц.
— Может потому что мы уже добыли «своё большее», поэтому можем спокойно жить в собственной квартире и не бояться, что завтра не будет хлеба на столе.
— Но ты не хочешь ещё больше. В тебе нет жадности.
— У меня перерыв.
— А когда перерыв закончится, что будет? Ты уедешь? — она подошла ко мне, стараясь заглянуть в глаза, словно там чего-то хотела прочитать.
— Не знаю. Не думал об этом.
— Я не хотела бы уезжать отсюда. Здесь хорошо. Мечта, которая сбылась. — Она мечтательно улыбнулась и отошла в сторону, чтоб достать чашки.
— Можем остаться в этом городе. Мне не принципиально, где жить.
— Не получится. Рано или поздно придётся вновь тронуться в путь, чтоб опять встретиться со страхами и надеждами.
— Может, пояснишь, что ты имеешь в виду?
— Ничего вечного нет, Вань. В жизни есть лишь перерыв перед очередной битвой.
— Ну вот, заговорила про войну, а сама говоришь, что в мире раньше было добро и не была зла. Если бы это была правда, то не случилась бы война. Люди не знали, что это такое, как и зачем кого-то убивать.
— Всё равно, та жизнь была лучше.
— Угу. Раньше всегда было лучше, чем сейчас.
— Ты так не считаешь?
Она заварила чай. Я же закончил с окном и вытер руки.
— Здесь и сейчас. Давай жить так. Здесь и сейчас.
— А если придут проблемы? Вот такие проблемы, о которых сложно не думать. Их нельзя игнорировать. Что мы будем делать?
— По возможности решать, но жить здесь и сейчас.
Она отвернулась. Задумалась или хотела от меня спрятаться. Возможно, надо было в тот день оставить её в раздумьях. По сути, меня не особо интересовало, какая белиберда крутится в её голове. Всё равно это было выше моего понимания. Но я подошёл к ней. Заставил посмотреть на себя. Мелкая россыпь пятен на лице. Я думал веснушки, оказались мелкие шрамики. Почему-то раньше я на это не обращал внимания. Зелёные глаза, настороженный взгляд, острый нос, светлые волосы, что лезли всюду, но убирать, которые она отказывалась так, как стеснялась порванного уха. Она не была красивой. Обычная, без изюминки, но такая запутанная, что никакой изюм был не нужен. Притягательная и отталкивающая. Обаятельная.
— Что ты хочешь? — спросила она.
— Тебя.
— Это мои слова, — рассмеялась она.
— А сегодня будут мои.
С ней легко было опьянеть. Она легко отвечала, включалась в игру, лишь стоило её позвать в эту игру.
Молодость. Я чувствовал её вкус как вкус свежего сидра. Когда большая часть времени кипит кровь от гормонов, а рядом есть женщина, которая готова всё это разделить. И опять я почувствовал себя дураком, который всё это в той жизни пропустил. А ведь так и не узнал бы, как это быть молодым…
Пулемётная очередь ворвалась в дом вместе с разбитыми окнами. Мы только закончили развлекаться. Ещё дыхание не успели восстановить, а тут полетели пули, оставляя след в стене. Я скатился с кровати. Алиса последовала моему примеру. Мы замерли. Тишина. Опять пули. Кто-то с кем-то перестреливался. Алиса подтянула платье к себе ногой. Не вставая, начала одеваться. Хорошая идея. Быть застреленным без штанов мне не улыбалось. Да и быть застреленным не хотелось. Я только поднял голову, чтоб взять штаны, что лежали около спинки кровати, но чуть не поплатился. Опять пули.
— Мля, что за придурок по окнам стреляет?! — не выдержал я, цедя ругань сквозь зубы.
— Сейчас посмотрю, — сказала Алиса.
— Лежать, дура! — рявкнул я, но она меня не стала слушать.
Пригибаясь под окнами, Алиса кошкой нырнула на кухню. Я быстро напялил штаны, считая, что если она словит случайную пулю, то так ей и надо.
На кухне раздался шум, словно упало что-то тяжёлое. Пригибаясь, я метнулся туда. Алиса перевернула стол и прислонила его к окну. Стекло было повсюду. Я вытряхнул из тапок, что остались на кухне, прежде чем мы с Алисой ушли в комнату, и надел на ноги.
— Откуда у нас дома такой арсенал? — спросил я, заценив винтовку и пистолет-пулемёт. У меня после той поездки при себе остался лишь револьвер, который я брал с собой на всякий пожарный, когда ехал на работу, что при возможности можно было отбиться от тварей.
— Для таких случаев, — она выглянула в окно.
— Алиса! — я бросился к ней, оттаскивая её в сторону, на что получил спокойный взгляд, будто она не под пули лезла, а кашу помешивала.
— Не дрейфь. Всё под контролем.
— Прекрати.
— Там банда Свинопаса, — садясь на пол и проверяя оружие, сказала жена. — Приезжают в города, обстреливают всё что могут. Убивают городовых. Обосновываются в городе на пару дней. Потом обворовывают склады и сваливают к себе на базу.
Опять выстрелы полетели в наше окно. Алиса только пригнула голову.
— Что-то я не спрашивала. Ты стреляешь как?
— Плохо.
— Тогда держи. Я попробую кого получится из винтовки снять, а ты дубась из пистолета-пулемёта, чтоб отвлечь внимание на себя. Лучше меняй своё расположение из комнаты и кухни. Особо не подставляйся.
— Постой, ты куда? — я схватил её за руку.
— На чердак. Подожди минут семь и начинай. Не бойся за меня. Свою шкуру не дай продырявить, — она поцеловала меня и пихнула в руки два запасных барабана. Алиса. Одним словом.
Я приподнялся. Выглянул в окно. Городовые на двух машинах пытались перегородить путь закрытому грузовику с деревянными бортами, из бойниц которого и вёлся огонь. Одна машина городовых валялась на боку. Другая отстреливалась от бандитов. Те же не забывали палить по окнам, явно пытаясь не дать кому-то обосноваться около окон. Одиночные выстрелы. Я опять выглянул. Стреляли с противоположной стороны из окна второго этажа. Очередь сняла стрелка. Тот вывалился наполовину из окна. Знакомый. Работали вместе. Его имя вылетело из головы. Сердце сжалось. Моя сумасбродка сейчас такой же финт проделать хочет. Семь минут. Так. Успокоится. Что там? Солнце. Поле. Васильки. Нормально. Пока есть ради чего жить — смерть не подойдёт. И пусть со мной мог кто-то поспорить, я в этом был уверен.
Страх ушёл. Остались лишь действия. Взять поудобнее оружие. Открыть огонь. Стрелять лучше очередью по три патрона, чтоб не перегреть ствол и привлечь к себе внимание. Вспомнились тренировки с Джули. К чему она нас готовила? Хрен его знает, но эти уроки пригодились.
Одна очередь. Вторая. Третья. Меня заметили. Нужно менять дислокацию. Пригибаясь, я ушёл в комнату. Опять начал стрелять. Звук выстрелов винтовки. Я ещё раз выстрелил. В меня полетела очередь. Рикошетом задело плечо. Боль. Хрен с нею. Пока на адреналине… Да и Алиса там… Прикрыть надо.
Кухня. Выстрелы. Кошмар какой-то, от которого не спрячешься и не проснёшься. Нет. Война — это не моё. Я мирный человек. Пусть и чувствовать адреналин по венам захватывающе. Но…
Пот застилал глаза. Рука начала болеть. На скорую руку перетянул рану. Как бы я ни качался, а всё равно слабак. В то время, в той жизни было иначе, но была эта жизнь.
Рвануло. Я упал на пол, не обращая внимание на осколки. Прикрыл голову руками. С полок посыпались кастрюли и банки. Мука вывалилась из бумажного пакета и посыпалась мелким снегом. Время остановилось. Вокруг летела мука. В ушах звенело. Ещё один взрыв сотряс дом. Камень, штукатурка. Финал.
Нет. Финал не может быть, пока есть смысл для чего жить. Нужно бороться. Сменить барабан. Отодвинуть стол, который так упал, что стал мне заместо крыши, защищая от камней и осколков. Мужик на улице стоял с гранатомётом. Совсем охренел и страх потерял. Нафиг он в город эту дуру притащил! Я начал стрелять и только потом понял, что делаю. Спрятаться в руинах было больше шансов. Ответные выстрелы. Руины? Голова соображала плохо. Я выбрался из кухни в коридор. Комнаты не было. Вместо неё зияла хорошая такая дыра. Как не было и второго этажа. Чердак. Алиса. Оставалось только выругаться и вернуться на кухню, пока меня не заметили.
Тишина. Где-то вдали загрохотала очередь. Напротив меня машина бандитов стояла без движения. Никто не стрелял. Передышка? Ожидание подмоги? И где городовые? На кузове красовалась нарисованная морда свиньи.
Свинопас. И откуда его знала Алиса? А что я о ней знал? Не важно. Это было сейчас совсем неважно. А что тогда важно? Выбраться из квартиры. Выстрелы раздались из-за моей спины. Я резко обернулся, как раз когда мужик с автоматом начал оседать. Из-за двери появилась Алиса. Добила противника и кивнула мне, показывая, что надо уходить.
Мы вышли во двор. Повсюду были обломки. Куски арматуры, вещи из квартиры на втором этаже. Часть дома отсутствовала. По сути, осталась лишь кухня и часть комнаты на втором этаже под тем местом, где была комната.
Ворота во двор были открыты. Мы вышли на соседнюю улицу. Мимо проехала машина городовых и добровольцев. Вольные добытчики. Кто при оружии ездил по забытым местам, как мы с Джули. Голова кружилась. Одно ухо не слышало. Я начал заваливаться. Адреналин пошёл на спад. Пистолет-пулемёт стал тяжёлым. Я прислонился к стене. Алиса что-то говорила, но я её не слышал. Она помогла мне подняться и завела в соседний двор. Посадила на скамейку.
— Сильно тебя потрепало, — отрывая кусок ткани от подола юбки, сказала она.
— Голова кружится.
— Пройдёт. У тебя шишка с куриное яйцо. Чем-то приложился. И крови потерял много. Но ты молодец. Выручил меня, — сказала она, перевязывая руку.
— Ты сумасшедшая. Зачем тебя туда потянуло?
— У каждого из нас своя задача по жизни. Я тебя сейчас оставлю. Нужно уйти. Потом…
— Так я тебя куда и отпустил, — я схватил её за руку.
— Да не бойся за меня. Нормально всё будет, — улыбнулась она.
— В городе, что переполнен бандитами? Смеёшься?
— Боятся лишь трусы, а я никогда трусихой не была.
— При чём тут это? Кому ты что-то хочешь доказать?
— Себе хочу. И у меня есть незавершённые дела.
— Которые ты завершишь, а потом вернёшься? Вали. Сражайся с призраками и не возвращайся.
— Мне нужно лишь закончить одно дело.
— Алиса, ты мне полгода трепала мозг. Обманывала. Использовала. Не договаривала. Я это терпел. Думал ты малесь поехавшая, а ты играла всё это время?
— Нет. Не играла. Я себя потеряла. А сегодня вспомнила. Мне нужно…
Она замолчала. Мы смотрели друг другу в глаза. И мне стало всё равно, куда она пойдёт, что будет делать. Передо мной стояла другая Алиса, которую я не знал и не хотел узнавать. Эта Алиса умела убивать и не боялась пуль. Она была другой. Больше похожей на Джули и мне это не нравилось. Не знаю, поняла ли это она или нет, мне в её голову было не залезть. Но в её взгляде промелькнуло сожаление? Неуверенность? Она ведь знала, что совершает ошибку, но упрямо хотела её совершить.
— Прошлое должно остаться в прошлом. Есть здесь и сейчас.
— Пока не закончу прошлые обязательства, сейчас не будет.
— Хорошо. Допустим. Но может вместе решим все проблемы? В себя только приду.
— Нет, — ответила она, ещё и головой покачала.
— Тогда прощай. Иди на все четыре стороны.
— Береги себя, — она поцеловала меня и ушла. Даже не обернулась. Оставила меня одного на лавочке, раненного, на съедение тварям, а сама ушла по каким-то своим делам, о которых я и знать не знал.
Жена называется! То в любви клянётся, то бросает! Дура. Или Алиса.
Атаку бандитов удалось отбить к вечеру. Я долго валялся в больнице. Рана загноилась. Чуть руку мне не оттяпали. Потом всё же спасли, оставив о том бое здоровый такой шрам. Алисы в городе не было. Она исчезла. Растворилась, словно её и не было. О том, что я был женат, а она не являлась плодом моих фантазий, осталась лишь запись в документах.
Без вести пропавшая. Кто-то говорил, что её могли похитить бандиты, которые, когда отступали, то тащили всё, что могли увезти. Но мне в это не верилось. Сумасбродная Алиса им бы не далась. Везло же мне на странных баб, которые оружием владели, лучше, чем сковородой. Но теперь я вновь был один. И вроде это даже радовало в какой-то степени. Можно было вновь жить так, как мне хотелось. Строить планы, выполнять их и не иметь балласта в виде сумасшедшей девки, которая боялась оставаться одной дома, пока я уходил на работу. Интересно почему? Дома у неё был целый арсенал, а она боялась. Кого? Чего? Я так и не узнал. Почему-то она мне не доверяла. Не рассказывала о себе, а я и рад этому был, потому что не хотел лезть в чужую душу. Вот и получилось, что вроде и жили вместе, а в то же время и не знали друг друга. Какая-то не до семья получилась. Но сейчас это всё в прошлом. Нужно было решать, что дальше делать. Я опять стоял на распутье. Только год назад за меня это решение приняла Алиса. Теперь же я должен был сделать это сам.
Потянуло домой. К родителям и морю. И не считал этот город своей родиной, но там было всё знакомым и родным. Понятным. Поэтому и выбор пал на него. Вернуться. Тут квартира была разрушена. Восстановлению не подлежала. Строить новую я не хотел. Деньги у меня ещё оставались, но тратить их, чтоб обзавестись здесь якорем, я не собирался.
Как только наступило лето и закончились дожди, я купил билет на автобус и поехал домой. На всякий случай в паспортном столе предупредил, где меня искать, если пропавшая жена объявится. Но в это я мало верил. Официально я мог прождать её год, а потом подать на развод. Я решил этого не делать. Не потому что верил, что Алиса найдётся, или надеялся на это. Брак был хорошей отмазкой от желающих оформить отношения. А Алиса меня не волновала. Вместе с её загадками могла идти далеко и надолго. Год на неё потратил. А ведь этот год можно было потратить с большей пользой. Например, быть съеденной тварью во время отдыха на лугу в пьяном виде. А может отравился бы алкоголем. Крышу бы потерял на этой почве. Но вместо этого из-за Алисы пришлось браться за ум, останавливаться и учиться жить. Плохая она была. И плохое влияние на меня оказала.
Возможно, если бы мне не было столько лет, то я бы и не понял этого. Ожесточился бы на дурёху, обвинив во всём. Но приходилось признавать, что мы время, проведённое вместе, использовали одинаково. Мы прятались от чего-то страшного, что случилось с нами раньше и пытались зацепиться в этой жизни, чтоб двигаться дальше.
Глава 12. Боевая подруга
Дорога почти не отложилась в моей памяти. Мы ехали от города к городу, останавливаясь в гостиницах на ночь. Утром опять дорога. Запомнились только дырки от пуль в стенах автобуса, но я особо не обращал на них внимания. В этой жизни ко всему можно было привыкнуть, включая и дырки в стенах.
Мне было по меркам этой жизни девятнадцать лет, а по меркам той, все сорок девять. Почти полтинник. Сейчас уже можно было сказать, что я много повидал в жизни. Теперь меня так не пугала смерть, как раньше. Ушло сожаление и стремление куда-то бежать. Захотелось остановиться. Это желание стало ещё сильнее, когда автобус начал подъезжать к родному городу.
Я смотрел в окно и понимал, что ничего не изменилось. Всё те же домики на берегу моря, военная площадка, где мы с Джули тренировались, а там, вдалеке виднелся кабак, в котором я работал. Патрули разъезжали по улицам города. Один из них остановил автобус при въезде в город. Стали проверять документы.
Молодые ребята, мои ровесники, только выше и шире. А меня к себе не взяли, сволочи. Тогда бы и ехать никуда не пришлось.
— Вань? Тебя не узнать! — один пригляделся ко мне.
— А я тебя не узнаю, — ответил я, вглядываясь в щербатое от прыщей лицо брата.
— Серьёзно, аль шутишь? — прищурился он.
— Шучу. Такую рожу и не признать будет с моей стороны преступлением, — ответил я.
— Мать уже тебя похоронила.
— А я живой. Меня так просто не раздавить.
— Заметил. Ты у нас остановишься?
— Если на порог пустят, то остановлюсь.
— Тогда вечером увидимся.
— Увидимся.
Санька ещё больше вытянулся. Неприятно и завидно. Почему я получил такое хлипкое тело в отличие от этого лба? Нечестно.
Я откинулся на спинку кресло. Сразу стало настроение паршивым. Всё-таки я был завистливым человеком, мелочным и, похоже, злым. С каждым годом ещё и черствел. Обрастал цинизмом. Так, если задуматься, то гад какой-то. Это заставило усмехнуться. Может со временем и стану мягче, но сейчас это означало бы сдаться и смириться. Не сейчас.
Автобус остановился перед гостиницей. Я вышел из него, взял мешок с вещами и побрёл к дому. По пути заглянул в банк. Сдал часть денег на хранение. В паспортном столе отметился о своём прибытии. Домой я попал к началу сиесты.
Дверь открыла одна из сестёр. А я даже не помнил, как её зовут. Она испуганно смотрела на меня, я смотрел на эту пуговицу лет семи, с курносым носом и кудряшками, что закрывали лицо.
— Так и будешь стоять или пустишь? — спросил я.
— Ты кто? — спросила она.
— Своих не узнаёшь? Брат твой, Ваня.
— Он молодой, а ты старик, — ответила она.
— В яму времени свалился, вот и постарел.
— Врёшь. Если ты Ваня, то скажи, когда я родилась.
Блин, спросила тоже. Я не знаю как её звать, а она меня спрашивает о рождении. Хотя…
— В бурю, когда у нас крышу снесло.
— Добро пожаловать домой, — она хихикнула и пропустила меня в дом.
— Пароли, явки… Родители где?
— Папа! Мама! — закричала она так, что стены дома затряслись. Я и сам мог бы так позвать. Из комнаты выглянули перепуганные родители. Я бы с оружием вылетел. На такой крик. — Ваня вернулся, — представила пуговица и довольно побежала наверх.
Что такое вернуться домой? Это когда мама обнимает со слезами на глазах. Отец нахмурено смотрит и пытается понять, какого я притащился назад и что теперь от меня ждать. Мелкотня выглядывает из-за угла и что-то обсуждает. При этом на душе становится спокойно. Приходит понимание, что вот это и есть дом, куда можно прийти, когда совсем всё плохо, а недавно устаканившийся мир разрушен.
— Живой. А в волосах седины сколько! — причитала мама. Меня это смутило. Что поделать. Ночи с тварями оставили отпечаток на память. Я старался насчёт этого не думать.
— Ты к нам надолго или проездом? — спросил отец.
— Не знаю. Пока не решил.
Я ехал сюда, чтоб взять паузу, а оказалось, чтоб рассказать об Алисе. О той жизни. О том, что теперь всё стало иначе, а я не понимал, что делать. Мне нужно было с кем-то поговорить, чтоб перестать прокручивать одно и то же в голове. Начать сначала. Забыть о прошлом и поставить новую цель. Для этого мне и нужно было вернуться.
— Можно было бы сказать, что я тебя предупреждал, но ты это и так понял, — сказал отец.
— Зато денег заработал. Это твоя часть, как мы и договаривались, — я протянул ему мешок монет.
— И сколько здесь?
— Три годовых зарплаты, — спокойно ответил я, а сам почувствовал приятную гордость, что я смог это сделать.
Для ощущения спокойствия оказывается нужно не так уж и много. Было приятно окунуться вновь муравейник, только теперь малышня весь страх потеряла, лезла ко мне при любой возможности. То за волосы дёрнуть, то какую-то чушь в виде секретов рассказать. Я долго не мог понять, что с ними случилось. Пока не узнал, что виной этому был маленький кудрявый монстр по имени Рая. Она считалась местной легендой. Мы все запомнили, как она родилась во время бури. Молния сверкала, гром гремел, крыша улетела, поэтому дождь лил прямо в комнаты. Ещё у матери роды были тяжёлые. Она орала на весь дом. Мне потом кошмары снились несколько лет. После этой ночи наша семья пополнилась Раей, неугомонной мелкой девчонкой, которая чем-то напоминала меня. Ей было тесно в нашей большой семье. При этом она была прирождённым лидером. Строила детвору только так. И вот эта бестия решила, что мне нужно вернуться в реал, забыть проблемы. А ничего так не отвлекает от тяжёлых дум, как общение. Благодаря её порыву меня не оставляли ни на минуту. Это было хорошим толчком, чтоб пойти на работу. Рыбный завод встретил меня с распростёртыми объятиями. Работать в этой грязи и вони было мало желающих. А я же там отдыхал от детворы. Опять отправляться на поиски приключений я не был готов. Вот и приходилось рыбу потрошить.
В тот день я возвращался домой. Окраина города, но так как здесь была дорога от моря и завода до жилых домов, то место было оживлённым. Детвора прибегала встречать родителей. Пусть это было не так уж безопасным, но выбраться за черту города считалось одним из признаков смелости. Как бы родители ни ругали детей, они изо дня в день выходили на эту дорогу. Не все возвращались. Твари утаскивали одиночек, но люди уже привыкли к этому естественному отбору. Выживали сильные или хитрые.
А вот глупые устраивали драки. Сам дрался раньше, но не на дороге. Здесь надо ухо востро держать. Этим же дуракам было на осторожность плевать. Они сцепились друг с другом, отойдя от дороги метров на сто. И никто вмешиваться не собирался. Мимо проехала машина. Хоть остановились бы! Сложно, что ли, дураков разнять?
Видимо сложно. А мне их жаль стало. Тем более что неподалёку зашевелилась трава. Тварь почувствовала кровь и теперь хотела поживиться. Я свернул с дороги и пошёл в сторону ребят. Трава рябила уже в метрах в пятидесяти от них.
Рябящее пятно медленно приближалось к ним, но мне казалось, что оно несётся к ним со скоростью пули. Пришлось доставать свой семизарядный револьвер. Не попаду, так хоть спугну. Без оружия я из дома не выходил. Слишком чёткими были воспоминания о тварях.
Два выстрела подряд. Тварь взвизгнула и пронеслась мимо меня. Скорость всё же у них была нереальная. Как я в тот раз отбился от такой твари? Чудо. Не иначе.
Выстрелы заставили ребят разбежаться в стороны. А лица знакомые. Рая, мелкий Петька и ещё двое парнишек, которых я опознал, как соседских.
— Вам жить надоело? Нашли где драться!
— И поэтому ты решил нас застрелить? — спросила Рая, хмуро наблюдая за мной из-под своих кудряшек.
— Вы чуть обедом не стали. Тут твари рыскают и жуют таких вот дураков, как вы, — ответил я, вставляя в револьвер недостающие патроны и убирая его в поясную кобуру. — Хотите пыль поднимать, то школьный двор или полигон вам в помощь. Здесь же — последнее дело. Или вам жить надоело? А в ответ тишина. Ладно, пошли по домам.
— Вань, ты нас сдашь? — спросила Рая.
— Родителям? Неа. Но больше тут не деритесь.
Мы шли по дороге. Детвора молчала. Надо было бы поинтересоваться ради чего весь кипишь, но мне было лень. Да и тут ведь нужен был скорее повод, а не серьёзная драма. Около города чужая ребятня припустилась бежать. Петька с Раей о чём-то переговаривались, идя впереди меня. Меня окликнул знакомый. В кабаке вечером устраивали что-то вроде танцев. Музыка, пиво, девчонки. Звучало заманчиво, но я как-то не готов был туда тащиться. Не готов был смотреть на кокеток и участвовать в «горячо-холодно», чтоб затащить какую-нибудь в кровать. Опять вспомнилась Алиса с её дурной башкой. Такую идиотку я уж точно нигде не найду.
Когда мы разошлись со знакомым, то я увидел неподалёку Раю, которая ждала меня. Петька уже домой свинтил, а она осталась. Интересно. И чего ей нужно? Она строго смотрела на меня, словно я провинился в чём-то.
— Чего хочешь?
— Поговорить, — ответила она.
— Рай, найди другие уши. Я не из тех, кому интересны все ваши тайны из фантиков конфет, — попросил её я. Она упрямо покачала головой. — Что нет?
— Я хочу поговорить с тобой.
— Хорошо. Но тогда ты отводишь от меня свою банду, которая ко мне лезет, стоит порог переступить.
— Хорошо. Только отойдём куда-нибудь.
— Сейчас время сиесты. Если домой не вернёшься, то мама переживать будет, — напомнил я.
— Петька скажет, что я с тобой. Пойдём к морю? Там не так жарко.
— Это что, у тебя такой длинный разговор ко мне?
Она закивала. Никуда идти не хотелось, но ведь не отстанет. Я демонстративно вздохнул.
— Ладно. Дай хоть пирогов и компот купим. Есть охота.
— Мне с капустой и с яблоками. Четыре штуки, — заявила она.
— Наглость — это не самая хорошая чёрта для девочек.
— Если я о себе не напомню, то ты даже не подумаешь обо мне. Тебе же плевать на моё присутствие, поэтому приходится от себе напоминать.
Она была права. Даже удивила, что до неё это дошло в столь юном возрасте. Закупившись пирогами, мы пошли в сторону моря. Пока шли, молчали. Я осматривался по сторонам. Недавно проехал патруль, поэтому вряд ли твари были поблизости, но уже вошло в привычку искать в окрестностях не колышется ли где-то трава против ветра или не рябит ли воздух. Хотя сейчас жара начинала заходить на пик дневных значений, поэтому воздух накалялся и рябил.
Около моря было свежее. Бриз бил в лицо. Он оседал на лице и волосах. Выйдя на песок, я снял ботинки. Волны скользили по ногам, пытались утянуть меня в пучину, но это им не удавалось. Вроде такое грозное море, сейчас было бессильным. В этом оно походило на человека, который может представлять угрозу, а может лишь грозить и сложно оценить, когда эта пустословие может превратиться в реальную проблему. Вспомнился конфликт на заводе. Как один забулдыга вчера схватился за нож и нанёс хорошую рану своему обидчику. Никто не ожидал от этого чудика. Мелкий, невзрачный, каждый день к бутылке притрагивался, а его соперник был мой бывший одноклассник. Забияка и дебошир. Он мог этого забулдыгу одним щелбаном на тот свет отправить. Не отправил. Сам помер. А забулдыгу теперь ожидала каторга. Обычное вроде дело. А я возвращался к нему вновь и вновь. Как понять, когда человек представляет реальную угрозу, а когда это всё бравада? Существуют же какие-то признаки. Не может человек просто так взять и убить. Не каждому это под силу. И не каждый потом будет спокойно смотреть на окружающих, словно ничего не произошло.
Возможно, этот чудик все мозги пропил, но другие? Раньше я над этим не задумывался.
— Сколько мне, по-твоему, лет? — спросила Рая.
— Без понятия.
— Ты мог бы посчитать.
— Я не запомнил в каком году произошла эта гребанная буря.
— И ты не считал, сколько тогда было тебе лет?
— Нет.
— А запомнить на будущее, когда и что произошло? Или ты ничего не запоминаешь?
— Рай, что в детстве стоит запоминать? Когда первый зуб выпал или первую отметку? Это неинтересно.
— А что тогда интересно?
— Самому решать, как жить. Принимать решения, думать, где были допущены ошибки и не совершать их в будущем. Над этим я ещё согласен думать и это стоит запоминать. Запоминать нужно то, что пригодится в жизни. Но, опять же, информацию надо фильтровать. Если ты собираешься всю жизнь печь пироги, то тебе вряд ли пригодится умение пользоваться локатором.
— А если мне это понадобиться в будущем, а я не буду знать?
— Тогда выучишь. Думаешь ты окончишь школу и больше ничему не будешь учиться? Вся жизнь состоит из сплошных уроков и контрольных. Только за них не ставят оценки.
— А получаешь шрамы?
— Можно и так сказать.
Мы подошли к скале, которая нависла над пляжем и образовывала что-то вроде козырька. Там была тень, в которую мы и забрались. Правда, ноги остались на солнце.
— Мне уже двенадцать лет, — ответила Рая.
— Поздравляю. Что дальше? — я стянул рубашку. Ноги устали, но если их зарыть в горячий песок, то эта усталость начинала проходить. Как будто в таз с горячей водой их запихнул.
— А выгляжу я на семь.
— И? Ты меня сюда притащила, чтоб это высказать? Я сам мелкий был. Да и сейчас не особо вытянулся. Но я об этом не особо переживаю, а тебе чего переживать? Ребятам мелкие девчонки нравятся больше, чем каланчи.
— Они меня считают ребёнком.
— Так ты и есть малявка. Двенадцать лет не восемнадцать.
— Думаешь у меня есть шанс хотя бы немного на девушку походить?
— Блин, скажешь тоже. А на кого ты должна будешь походить? На парня? Рай, не забивай голову всей этой ерундой. Тебе сейчас интересны куклы должны быть, а не то, как ты выглядишь.
— Куклы мне не интересны.
— А что тебе интересно? — спросил я. Это был автоматический вопрос, который я задал не подумав, что мне сейчас выложат всё, что так волновало юный ум. А юный ум волновало многое.
Рае не нравилось, что с ней не считались, никто не воспринимал её всерьёз. И пусть она была предводительницей ватаги малышни от семи и до четырнадцати лет, но когда кому-то исполнялось больше четырнадцати, то её бывшие «друзья» начинали задирать нос. Рая этого понять не могла. Так же как и не могла понять, почему с ней не хочет танцевать какой-то парень. Вот она к нему вся такая подошла, а он на неё даже не посмотрел и ей всё равно, что парню уже шестнадцать, а ей всего ничего и выглядит она не привлекательно. Чушь лилась на меня сплошным дождём. Я слушал её вполуха и только головой качал, удивляясь как в двенадцать лет можно усложнить себе жизнь.
— Ты меня не слушаешь! — обиженно сказала Рая.
— Слушаю.
— Ты молчишь.
— Так ты же говоришь. Тебе чего от меня надо? Совет? Сочувствие? Свободные уши? Вот это всё ты для чего мне рассказала?
— Я хочу револьвер как у тебя, — спокойно заявила она. Я чуть не подавился, увидев её невинное хлопанье ресницами. Прям одна знакомая сумасбродка. Рука коснулась к железному медальону, который висел на груди и где ещё была запись об Алисе.
— На фиг он тебе нужен?
— Хочу научиться стрелять.
— Зачем?
— Пойду в городовые.
— Не возьмут.
— Несправедливо.
— Ага.
Она замолчала. Мы ели пирожки. Смотрели на море. Глаза начинали слипаться.
— Научи драться.
— Ты и так в пыли валяешься.
— А я не хочу валяться в пыли.
— Рай, угомонись. У тебя шесть лет, чтоб вырасти. К тому времени ты превратишься…
— Жаба птицей не станет. Вот какая меня дальше ждёт участь? Я окончу школу. Потом меня возьмёт кто-то из жалости замуж. А я не хочу из жалости.
— Ты хочешь кого-то на мушку взять и в паспортный стол привести? — я покосился на неё. Она прыснула от смеха.
— Было бы забавно. Вань, но ты же не захотел идти по тому пути, который все от тебя ждали. Так почему я должна жить так, как от меня ожидают?
— Хочешь путешествовать? Мир повидать?
— Я хочу, чтоб меня уважали. А уважают сильных.
— Ты про мышцы? У тебя их не получится нарастить. Не то телосложение. Хитрость, ловкость — в этом твоя сила.
— Научи. Ты ведь знаешь как.
— Чему мне тебя учить? У тебя есть авторитет. У меня такого авторитета не было в твоём возрасте. А драться девчонкам не стоит. Хитрость и ловкость сама наработаешь.
— Ты самый ленивый человек на свете. Ведь можешь, но не хочешь, — заявила она. Я опять покосился в её сторону.
— Возможно. Чего теперь будешь делать?
— Докажу, что тебе со мной выгодно делиться опытом выживания в этом мире.
— И с какого мне это выгодно?
— Я тебе буду спину прикрывать, — серьёзно заявила она.
Я посмотрел на пуговицу с курносым носом и дурацкими кудряшками, которая серьёзно смотрела на меня, и рассмеялся. Она не изменилась в лице. Только вздохнула.
— Как предсказуемо. Отсмеялся? А теперь включи голову. Одному тебе не выжить. Как и мне. А вместе мы сможем горы свернуть.
— У меня нет в планах горы сворачивать.
— Так правильно. Я же пока ещё не выросла. А когда появится это желание, то к тому времени и от меня польза будет.
Глава 13. Быть братом
Я не признавал этого, но мелкая меня забавляла. Убрав от меня всю детвору, она теперь полностью заменял их присутствие собой. Рая могла появится из-за угла, налетев вихрем, что-то наговорить и полететь дальше по своим делам. Она почему-то теперь решила, что мы с ней дружим и как бы я не пытался разуверить её в обратном, она делала вид, что меня не слышит. Она решила, что я должен научить её стрелять и драться. Блин, да сам не особо и умел, но Рая считала, что я чуть ли не лучший во всём. Наверное с ней я и понял, что такое быть старшим братом, да еще и таким, с которого хотят брать пример. Это было что-то новое. А ведь и правда, для малышни я был кем-то особенным. Уехал в путешествие, вернулся с деньгами и умениями. Слабак стал сильным. И они верили, что смогут когда-нибудь повторить мой подвиг. А я это не считал подвигом. Подвиг — это совсем другое. Это не когда плывут по течению, а когда решаются повернуть в противоположную сторону и борются с ним. Я не боролся. Плыл по реке, иногда помогал течению, но большей частью ничего не делал, чтоб что-то изменить.
Как-то с отцом состоялся разговор по поводу Раи. Ему не особо нравилось, с что его дочка учится стрелять, но он со мной согласился, что это увлечение лучше, чем борьба за внимание мальчишек, которые были старше её. Я понимал, что это увлечение ничуть не лучше другого, но чем ещё занять неугомонную девчонку я не знал.
Жизнь текла без сильных кривых и поворотов. Я наблюдал за ней чуть ли не со стороны. Лето заканчивалось. Мы уже начали готовиться к дождям. Как раз к тому времени около меня начал ещё крутиться Санька, который то ли дружить хотел, то ли чего-то предложить собирался. Он вроде начинал разговор, потом срывался. Уходил. Я только на эти выкрутасы пожимал плечами. Не хотел разговаривать и не надо.
Лето заканчивалось и пора было решать, что делать дальше. Уезжать или оставаться. Деньги на машину были. Можно опять удачу попробовать поймать. Взять того же Саньку с собой. Или еще к кому присмотреться.
— Ты же женат был? — вывел меня из размышлений Санька, который нашёл меня на берегу моря. Я ждал Раю, которая уже должна была появиться, но задерживалась. Пока её не было, я развел костер и стал жарить рыбу, которую получил в качестве премии за выполненную работу. Как раз к тому моменту, когда я подвесил рыбу над огнем, ко мне и подошёл Санька.
— Допустим.
— А как ты с женой познакомился?
— С Алисой? — Поле. Девушка. Венок. Вот что я ему скажу. Что она пришла ко мне из мечты и в мечту ушла, когда надоела?
— Как ты с ней познакомился?
— Она сама подошла и сказала, что я обязан на ней жениться.
— Прям так и сказала? — выпучил глаза Санька.
— Да.
— Нет, у меня этот фокус не пройдёт, — вздохнул Санька. Я посмотрел на высокого парня, который явно не знал как подойти к девчонки и не мог понять, чего он боится.
— В чём проблема?
— Даша не такая. Она скромная. Стеснительная.
— И?
— Она первый шаг не сделает.
— Так сделай ты.
— А если её это на пугает?
— И?
— Чего ты заладил свое «и»? У меня есть всего лишь один шанс.
— Она бомба? — его слова меня рассмешили, а удивленный взгляд добил. — Ну, не тот провод перерезать и бомба взорвется. А тут какие могут быть проблемы? Откажет погулять сходить? Так пригласи на танцы. Откажет на танцы, так ещё чего придумай. Если будешь тупить, то только время потратишь.
— Думаешь?
— Ага. Не думал бы, то не говорил.
— О! Рыба! Вань, а с чего ты такой добрый? — к нам подлетела Рая.
— А я по-твоему злой?
— Колючий, как ёж! — она повисла у меня на шеи. — Но милый!
— Слезь, егоза.
— Сам ты коза! — фыркнула она, даже не собираясь слезать с моей спины. — О чем разговоры? Чур я с вами!
— Собираемся пойти ночью тварь ловить, — пошутил я. У Саньки вытянулось лицо от такого предложения.
— Хорошо. Надо будет сеть взять, — спокойно ответила Рая.
— Что ты там жрешь на моей шее?
— Земляные орехи. Будешь?
— Давай.
Она отсыпала мне в ладонь орехов, перемазов рубашку, но я не стал ругаться. Предложил орехов Саньке, тот только головой покачал. Ну, наше дело предложить, а его отказаться.
— Рыба готова?
— Если дашь посмотреть, то скажу. Только слезь с моей шее. Не понимаю эту дурацкую привычку.
— Я сама ее не понимаю, но ты такой милый! Так и хочется твои колючки потрепать.
— Больше не буду так коротко стричься, — проворчал я.
— Вредный ворчун.
Мы с ней продолжали обмениваться колкостями, пока я проверял рыбу. Санька сидел рядом и молчал, наблюдая за нами.
— Вот ты говоришь, что я молчун и вредина. А сейчас сидит Санька и молчит. Про него ты ни слова не сказала, — заметил я.
— Ему простительно. Он влюбленный идиот. А значит обязан сидеть с задумчивым лицом и думать о своей красавице, которая знать о нем не знает, — выпалила Рая.
— Кто я? — возмутился Санька.
— Идиот. Влюбленный, — повторила Рая.
— Я тебе сейчас покажу идиота, — он
пригрозил ей кулаком, на что она высунула язык.
— Так, ему мечтать можно, а мне нет? — решил уточнить я, посмеиваясь над ними.
— Так ты же вдовец. Мысли у тебя грустные. А у Саньки они полные надежд, — невозмутимо ответила она.
Я перевел взгляд на море, делая вид, что не замечаю, как Санька сделал замечание Рае, что такие вещи говорить нельзя вслух. Она же ему ответила, что не собирается лгать. Пусть будет горькая правда, чем сладкая ложь.
Вдовец. Прошёл год с того момента, когда пропала Алиса. Бросила меня раненного, чтоб закончить дела в прошлом. У нее были дела, которые меня не касались, но они лежали грузом у неё на душе. Не вернулась. Рад я был этому? Не знаю. Вначале обрадовался. Свобода. Делай, что хочешь, а сейчас и делать ничего не хотелось. На душе была пустота.
— Вань.
— Все нормально. Рыба уже готова. Давайте есть, — ответил я. Все нормально. Я не чувствовал тоски. Не чувствовал злости. Пустота. А пустота — это почти нормально.
Мы ели рыбу. Санька достал бутылку с пивом. За ней потянулась Рая, но мы в один голос с Санькой сказали, что если она только прикоснется к пиву, то получит по губам. Рая вначале демонстративно надулась, а потом согласилась на компот, что я захватил с собой. Она принялась рассказывать, как сегодня её одноклассник на спор залез на водонапорную башню. Рая и сама хотела последовать его примеру, но когда начала юбку подвязывать, то ребята улюлюкать начали, поэтому она отказалась от этой затеи. Мы с Санькой переглянулись, думая, что хорошо, что она туда не полезла. Лестница проржавела. Не так давно оттуда сорвался один такой «смельчак».
Море волнами скользило по песчаному пляжу. Чайки носились в небе, где уже начали появляться первые облака, что было признаком дождливой зимы. Солнце ещё грело, но скоро температура упадет. В ту зиму на меня бандиты напали. А что принесет эта зима?
— Вкусная рыба была, — развалившись на траве, сказала Рая.
— Угу, — пробормотал Санька, всматриваясь в траву.
— Увидел чего? — спросил я.
— Нет. Показалось. Уже профессиональное.
— А чего ты в городовые пошёл? Вроде в строители собирался. Всё говорил, что построишь каждому из нас дом, — спросил я.
— Я уж думал, что все забыли это. Думал и в строители податься, да на моих глазах парнишку соседского тварь растерзала. Я дураком был. При себе ничего не было.
— Ясно, решил сделать улицы безопаснее.
— Не совсем так. Не хочу, чтоб когда такое случилось, остаться без оружия. А городовым оружие выдают бесплатно, как и патроны.
— Экономия.
— Да. Плюс я заставил включить несколько новых петель, где детвора болтаться любит. Раньше мы эти места объезжали стороной.
— Из-за вас нам теперь некуда спрятаться. Куда не пойдёшь — везде взрослые!
— Жизнь — несправедливая штука, — ответил я, на возмущение сестры.
— Плюс ещё у городовых зарплата больше, чем у строителей, — добавил Санька.
— И вы зимой не отдыхаете. Под дождем катаетесь.
— Привыкнуть можно ко всему, было бы желание, — пожал плечами Санька. Мы с ним допили пиво, после затушили костёр и пошли вдоль берега. Так как Рая хотела набрать ракушек для украшений, в последнее время она делала красивые заколки из ракушек и раздавала подругам и сестрам, она бежала босиком впереди нас, а мы плелись позади, выгуливая пуговицу.
— Вы в последнее время с Раей сдружились, — заметил Санька.
— Как она сказала? Решила отвлечь меня от грустных мыслей, а я её от первого разбитого сердца. Так что взаимная выгода.
— Отец говорит, что его перестали вызывать в школу из-за нее. Она стала спокойнее.
— Так на тренировках выматывается. К тому же мы с ней договорились, что она будет применять знания только по делу, а не когда ей вздумается.
— Не девчачье это дело драться, — с сомнением сказал Санька.
— А что лучше? В подоле принести? Уж лучше пусть дерётся. Нам же спокойнее будет, что никто её не обидит, как Вассу.
— Недоглядели. Согласен, — поморщился Санька.
— А у нас была задача за кем-то глядеть? В последнее время каждый сам по себе живёт. У нас только Рая мелкотой и занимается. Остальным плевать. Отец пашет по две смены. Мать после последних родов едва оправилась. У взрослых свои проблемы. Мы думаем, как свою жизнь наладить, а мелкотня сама по себе.
— И чего ты предлагаешь?
— Ничего. Сань, я с детьми возиться не умею. Да и с подростками. Из меня педагог никакой. Рая за мной увязалась, но мы с ней похожи. Оба мелкотня, которой в этом мире тяжело. Остальные для меня загадка, которую разгадывать нет ни малейшего желания.
— Собираешься уехать?
— Пока не знаю. Но и ковыряться во всем этом желания нет. У каждого из нас своя жизнь и своя цель в этой жизни. И моя точно не в вытирании соплей малышни.
Рая скакала впереди, кладя ракушки в сумку. Где-то загавкала собака. Отродясь такой скотины не было в нашем городе.
— Отец Даши собак привез. Хочет их разводить, — ответил Санька, на мой невысказанный вопрос.
— Та Даша, по которой ты сохнешь?
— Ни по кому я не сохну, — огрызнулся Санька.
— Блин, ты определись, нужна она тебе или нет. Если нужна, подходишь и берешь.
— Предлагаешь ее сразу в траву повалить и юбку задрать? — недоверчиво спросил Санька.
— Ты из крайности в крайность не впадай.
— Сам же сказал, что можно брать.
— Можно подойти и дать ей понять, что ты к ней серьезный интерес проявляешь. Приобнять, по лапать. Как бы они не трепали, что им грубияны не нравятся, а ведь млеют, когда от слов про луну и солнца переходишь к действиям. Там надо чередовать. Ты её лапаешь, а сам про луну чего-то бормочешь. А когда без лапанья, треплешь, то считают брехуном. Без трепа грубиян. Как-то так выходит.
— Надо попробовать. Ведь ничего не теряю?
— А чего ты теряешь? Не захочет сегодня общаться, попробуй завтра. Рано или поздно сдаться, главное подобрать код.
— Какой код?
— Ну, у каждой девчонки свой код есть. Как подберешь его, так сразу доступ ко всем прелестям получаешь. Есть универсальные советы, но там надо уже на примере конкретной девчонке смотреть. Хотя тебе бояться нечего. Ты ведь городовой, высокий, сильный. Такие им нравятся. Только про смелость не забывай и все получится.
Я себя почувствовал каким-то гуру местного разлива. Уже и советы даю, как девчонок привлекать. Старший брат. Всю жизнь в этом мире себя считал мелким, которого больше терпели, чем уважали, а теперь советы спрашивают. Может я всё это время ошибался и никто меня обузой не считал?
— Смотрите, я камень с дырочкой нашла. Он удачу принесёт. Кому удачу подарить? — спросила Рая, подбегая к нам.
— Саньке она точно не помешает, — ответил я, наблюдая как Рая прыгает на одной ноге и что-то бормочет в кулак. Она протянула камень Саньке.
— Должно помочь, — серьезно сказала она.
— Будем надеяться, — ответил Санька, убирая камень в кулак.
Как раз на пляж вышла стайка девчонок. Вокруг них прыгал щенок неизвестной породы. Санька подтянулся и решительно пошел к ним.
— И чего он хочет? Опять стать посмешищем? — уныло спросила Рая. — В тот раз краснел и икал, пока не спросил спички у девчонок. Дурак.
— И это говорит такая вся смелая девчонка? Как будто сама можешь подойти и спокойно сказать, что тебе кто-то нравится.
— Могу, да толку? Смеются. Говорят, что надо вырасти для начала. А если у меня никогда не получится вырасти? Буду мелкотой.
— Вырастишь, — я потрепал её по кудряшкам. Она увернулась.
— Прекрати сюсюкаться со мной обращаться как с маленькой.
— Или что?
— А вот что!
Она кошкой прыгнула на меня, не думая, что я могу потерять равновесие. Мы упали на песок. Рая издала победный клич.
— Слезь с меня, дура!
— Сам дурак! А победителей не судят, — довольно сказала она.
Я скинул её с себя, уворачиваясь от сумки с ракушками. Краем глаза заметил, что Санька пытался заговорить со своей дамой сердца, потом видимо понял, что это бесполезно и перешёл к активным действиям. Я думал, что он по роже получит, когда к ней полезет целоваться, а его Даша только ножкой по песочку поводила и его под руку взяла, что-то быстро говоря.
— Это что? Она согласилась? — спросила Рая, устроившись у меня на боку, ещё и голову рукой подперла при этом.
— Похоже на то, — ответил я.
— Здорово. Значит скоро будут вместе жить. Только у него денег нет на свой дом. Где их достанет? Слушай, может дашь ему денег? У тебя их много.
— Я похож на человека, который имеет золотые горы?
— Ты похож на неудачника, но мы же оба знаем, что это не так, — хмыкнула Рая.
Ответить на её высказывание мне было нечего. Она отстала от меня и побежала знакомиться с щенком, которого до этого видела лишь на картинки. Компания поравнялась со мной. Девчонки были совсем молодые. Они ещё вчера закончили школу и считали, что весь мир крутится вокруг них. Хорошо, хоть не дуры и поняли, что пажа из меня им сделать не получится. Поэтому договорились разойтись миром. Санька выглядел счастливым. Рая носилась со щенком, прислушиваясь к разговорам взрослых девчонок, а я почувствовал себя стариком, которому было скучно. Два года назад я бы рад был, если такая компания взяла бы в свои ряды. А сейчас они напоминали пустых кукол. Нужно было что-то другое. Более сложное. Вдовец. Я же не собирался Алисе хранить верность всю оставшуюся жизнь. Можно и не держать целибат. Но и дураком быть не стоит. Мутить с мелкотой — первый пункт, чтоб заработать неприятностей. Я дошел с девчонками до дороги и пошёл в сторону кабака. Они же пошли в город.
Я старался избегать кабака всё это время. Там работала Света, а с ней почему-то пересекаться не хотелось. Сейчас же меня это не волновало.
В кабаке было многолюдно. Рабочий день закончился. Ребята с завода завернули сюда, чтоб пропустить одну-две кружки пива. Над столами стоял гул от историй, смешиваясь с сигаретами. Пахло разлитым пивом и самогоном. В углу кто-то перебирал струны гитары, а женщина с горбом на спине мечтательно смотрела в сторону заезжего музыканта. Ничего не изменилось. Все осталось прежним. Горькое пиво с кисловатым привкусом, девчонки, которые не обижались на пошлые шутки, а то и вовсе могли их поддержать или ответить таким крепким словом, что краснели мужики. Вот девчонок стало побольше. И хозяин сменился. Теперь заправлял этим заведением Красный. Прежний владелец помер прошлой зимой. Все мы смертны в этом мире.
— Всё-таки решил нас проведать? — задевая меня бедром, спросила Света. Я положил ладонь на её ягодицы, когда она забирала пустою кружку пива, при этом так наклонилась, что был виден в разрезе её пышный бюст.
— Ты против? — спросил я, любуясь ее красотой.
— Нет. Сегодня я заканчиваю рано.
— Тогда я тебя подожду, — ответил я. Она спрятала глаза за длинными ресницами, а на губах появилась улыбка. Выбор сделан в мою пользу. Можно было радоваться, только той пьянящей радости юности уже не было. Вместо этого хотелось сделать глоток пива и поставить ещё одну черточку за завершенный день.
Глава 14. Подонок?
Она сидела около окна и курила. Ночь. Дождь. Лямка сорочки сползла сплеча и открывала грудь, но Света этого не замечала. Она смотрела ничего не видящем взглядом в даль открытого окна и казалось, что её здесь не было. Край сорочки открывал бедро. Эта тряпка почти ничего не скрывала и мне оставалось лишь гадать, зачем её нужно было надевать. Света же видела в этом какой-то смысл, раз каждый раз после наших совместного времяпровождения напяливала на себя эту тряпку. Белесую, с чёрной окантовкой тряпку, которая казалась чем-то чужим на красивой груди. Чужеродная ткань, которая больше раздражала, чем дразнила. Ведь для этого их носили? Заставлять думать, фантазировать, желать увидеть то, что скрыто. А я не хотел увидеть, я хотел уничтожить препятствие, но каждый раз себя сдерживал.
Со Светой я встречался уже два месяца. Почти каждый день оставался у неё, пока окончательно не переехал в комнату над кабаком. Я не спрашивал Свету готова она к этому, входило ли в её планы моё постоянное нахождение в её жизни. Однажды пришёл вечером уже с вещами. Она ничего на это не сказала. Мы с ней мало разговаривали. Больше кровать мяли и отваливались спать, чтоб на следующий день уйти на работу. Я помогал в гараже машины чинить, она приносила пиво и закуски любителям посиделок. Обычно я заканчивал раньше. Болтался с Раей на полигоне, уча девчонку стрелять, а потом возвращался в кабак, где дожидался Свету, наблюдая, как она скользит между столиками и даёт по рукам особо наглым. Порой я ловил её взгляд на себе, который проходился по мне, словно по пустому месту, что не особо было приятно. Потом мы поднимались в комнату, шли в душ и трахались. Без чувств, эмоций, получали нервную разрядку и расходились по углам комнаты. Она шла курить и смотреть в окно, напялив тряпку, а я лежал в кровати и смотрел на эту женщину, с которой что-то связывало и ничего не держало.
Иногда приходило любопытство. Хотелось спросить, почему она согласилась жить со мной, но я никогда не задавал этот вопрос. Мне не хотелось лезть к ней в душу, слушать её тайны и узнавать её больше, чем это было необходимо для общего удовлетворения. Она не стремилась эти тайны открывать. Чужие люди и в то же время близкие.
Какие-то странные у меня были отношения с женщинами. Я смотрел на Саньку, который чуть не на руках носил Дашу. Слушал, какую она несёт чушь и понимал, что никогда не смог бы быть на его месте. Я вспоминал Алису, которая порой могла сказать так сказать, но её бред был иной. У неё были какие-то отголоски мыслей. Умных мыслей, каких-то обрывков воспоминаний, которые складывались в причудливый пазл. Даша была глупой пустышкой и это меня раздражало, а вот Саньку восхищало.
— Порой мне кажется, что вся наша жизнь крутится вокруг потребностей, — сказал я, нарушая тишину ночи.
— К чему ты это?
— Ни к чему. Смотрю вокруг и вижу, что люди только и думают, как бы посытнее набить брюхо и кого бы в кровать завалить.
Она усмехнулась. Откинула прядь волос за спину, тем самым оголив ещё больше грудь.
— Говорят. Думают. А ты думаешь иначе? Твои желания разве не совпадают с желанием большинства?
— Пока совпадают. Из этого и состоит жизнь? Из траха, жрачки, вина, работы, редких развлечений, которые опять же заканчиваются с зажиманием симпатичной девки в тёмном углу?
— Жизнь состоит из разных дорог. Для кого-то есть эта дорога, для кого-то другая. Ты ведь это знаешь. Уже прошёлся по трём из них. Так чего ты спрашиваешь меня, раз знаешь сам?
— Может и знаю, но не понимаю.
— Вань, ты хочешь объяснить свои поступки и желания? Зачем тебе засорять голову этой ерундой? Живи, как считаешь нужным. Хочешь жить как большинство мужиков этого города? Так в чём проблема? Это тоже жизнь. Не всегда нужно ставить большие и сложные цели, чтоб открывать глаза каждое утро и подниматься с кровати. Порой хватает и мелких задач: набить брюхо вполне себе хороший стимул подняться и чего-то сделать для решения этой задачи.
Она тихо рассмеялась. Затушили сигарету. После этого отпила воды из высокого гранёного стакана.
— Ты мне напоминаешь одного знакомого, который когда-то работал в институте до всей этой хрени. Он так привык каждый день ставить перед собой задачи размером с нашу страну, что долго не мог привыкнуть, что эти задачи больше никому не нужны. Вот раньше он чего-то высчитывал, пытался доказать, найти, улучшить жизнь людей на этой планете, а тут никому его расчёты были не нужны. В этом мире ценилось выживание, умение найти или вырастить еду. А он возвращался после работы с поля и продолжал считать. Всё считал чего-то, чертил графики. Мы на него смотрели как на ненормального. Двинулся человек на почве своей науки. Мы думали тогда не о цифрах, а как научиться землю обрабатывать, чтоб урожай не пропал. С детства в поле пахали. А он считал. Знаешь до чего этот тип досчитался? Хотя откуда тебе это знать. Он на реке сделал электростанцию. Снабдил наш посёлок электричеством. Потом велел школу построить и детвору загонял учиться, чтоб мы не одичали. Над ним смеялись. Говорили, что это пустая трата времени. В мире, где главное оружие и не выходить ночью, цифры не нужны. Оказались нужны. Нужны, чтоб строить дома, чтоб строить мосты, собирать хороший урожай, высчитывая, когда лучше посадить семена. Цифры были повсюду, нужно лишь научиться их видеть и пользоваться ими.
— Интересный был человек.
— Очень умный и благородный. Ты знаешь, что означает это слово? Благородство. Тот, кто рождает благо для других, потому что может это благо принести в мир. Кто не боится запачкаться в грязи, чтоб отстоять убеждения.
— Рыцарь в сверкающих доспехах.
— Кто?
— Человек, который чужую жизнь ставит выше своей и готов голову положить, сея добро.
— Нет. Благородный человек не будет забывать себя, ведь потеряв себя, он не сможет дарить благо другим, потому что не будет знать, что делать. Как можно знать, что нужно другим, если не знаешь, что нужно тебе?
— Эгоизм в чистом виде.
— Все люди эгоисты. Ты ведь с этого и начал. Мы всё думаем о своих желаниях. Еда, чтоб насытить желудок и не протянуть ноги. Сон, чтоб отдохнуло тело. Отношения, чтоб заполнить пустоту. Разве это не эгоистические мотивы?
— Хочешь сказать, что люди сходятся вместе, чтоб было больше комфорта?
— Да. Люди хотят чувствовать себя нужными, хотят чувствовать себя в безопасности. Можно об этом услышать от кого-то десять раз, но не поверить, а можно один раз почувствовать объятия и понять, что это правда.
— Спорить не буду.
— Ты никогда не споришь, даже если с чем-то не согласен.
— А должен лезть в бутылку? — спросил я.
— Нет. Это последнее дело. Но пока тебе безразлично, то и другим будет безразлично на тебя. Можешь смотреть на меня волком, но это так. Когда уходит безразличие, тогда появляется и интерес.
— Это всё вода. Нужна сила. С ней и считаются.
— Сила может быть разной. Есть сила мышц, а есть сила духа.
— У того счетовода была сила духа?
— Да. Его ничего не могло сломить, кроме твёрдого кулака одного моего парня. Ревность творит страшные дела, если идти у неё на поводу. Этот парень размозжил профессору нос. Тот упал на камень и проломил себе череп. И не стало человека.
— Жалеешь?
— Не знаю. У меня к нему всегда были двоякие чувства: ненависть смешивалась с восхищением. В тот момент было скорее удовлетворение, что одним уродом стало меньше и сожаление, что умный человек не смог воплотить многое из своих задумок.
— Ясно.
— Да ничего тебе, Вань, неясно, — неожиданно разозлилась она. — Ты сейчас лежишь пьяный и дурной. Завтра этот разговор сотрётся из твоей памяти. А если останется, то ты решишь, что это чепуха. Обычная чепуха, которой не стоит засорять голову. Но при этом ты иногда всё же что-то слышишь. Пытаешься думать, действовать…
— А не плыть по течению? Но стоят ли все затраченные усилия на борьбу с этим течением? Стоит ли с ним бороться? Для чего это нужно?
— У каждого на это есть свой ответ.
— Свет, ты мне всё это говоришь, а сама ведь не собираешься бороться. Тебя всё устраивает в этой жизни. Тебе нравится быть в центре внимания, нравится когда тебя лапают мужики. Чего вскочила? Правда глаза режет?
— Ревнуешь? — насмешливо спросила она.
— С чего? Ревнуют того, кто дорог, — ответил я. Она вздрогнула, улыбка превратилась в маску. Похоже я её задел. И пусть это было не намеренно, но мне понравилось, что она перестала тут строить из себя не пойми кого.
— Договоришься, — предупредила она.
— И что тогда будет?
— Поссоримся.
— Думаешь, что кто-то из нас будет переживать по поводу этой ссоры?
— Нет.
— Тогда и смысла ссориться нет. Ссора — это желание досадить другому человеку. Мы друг другу безразличны. Так чего нервы трепать?
— Но тебе нравится трепать мне нервы, — ответила она, закрывая окно. — Ты чувствуешь тогда себя сильным, хотя не понимаешь, что сила не в словах.
— А в действиях? В поступках? Давай обойдёмся без моралей.
— Ты ведь сам хочешь услышать ответы на свои вопросы. Иначе ты не стал бы сейчас разговаривать со мной.
— Одно вырвавшееся слово — это спусковой механизм для выноса моего мозга?
— Вань, слово было не одно. Да и сказать тебе всё это кто-то должен, пока ты не сделал выбор, который уже не получиться отменить, — спокойно возразила Света, собирая волосы и начиная заплетать их в косу. Мне хотелось уйти от неё, от этого непонятного разговора и моралей, но было лень одеваться. Да что говорить, мне и с кровати вставать не хотелось, поэтому оставалось слушать Свету. — Тебе не надо никому ничего доказывать. Знай, что ты прав, что ты можешь, а другие это почувствуют. Битьё слабых не повысит в их глазах твоей значимости. Они будут бояться и ненавидеть. В тебе что-то есть, как в том счетовод. Ты из тех людей, которые могут решить любую проблему. Любую задачу. Неважно какая она будет: большая или мелкая, но ты её решишь. Зачем тебе тратить силу на битьё слабого?
— Я тебя ни разу не ударил.
— Ты начал бить словами, после слов идут руки. Я всё это знаю и вижу раньше, чем всё может закончится. Однажды ты превратишься в монстра.
— А чем так плохо быть монстром? — Я всё-таки поборол лень и подошёл к Свете. Поддел пальцем вторую лямку сорочки, освобождая полностью грудь. — Можно взять эту тряпку и выкинуть к тварям, чтоб не загораживала то, что нравится мне.
— Её можно просто попросить снять, — ответила Света поводя плечами и давая тряпки упасть на пол.
В ту ночь я долго не мог уснуть. Света лежала рядом, повернувшись ко мне боком. Сразу уснула, как только мы с ней закончили, заходя на второй круг. Мне и самому нужно было уснуть, чтоб утром не считать зевки, но сна не было. Я лежал, закинув руки за голову и смотрел в темноту.
Возможно Света была и права. Я слишком заигрался в «крутого перца». Со временем мне это надоело. Я спустился на дно жизни, живя, потому что жил. Без цели, без жажды к этой жизни. Плохо это было или хорошо — я не знал. Вроде меня это устраивало, но всё равно чего-то не хватало. Я стал заливать по вечерам. Не сильно, но до такой степени, что опьянение кружило голову каждый день. За то время, как я пришёл к Свете, у меня было два или три вечера, которые я провёл трезвым. После пары кружек пива жизнь менялась. Уходило ощущение серости. Появлялась лёгкость. Жизнь не казалась такой пустой. Бесцельной. Я почему-то забыл, что сам отказался эти цели ставить. От скуки и серости начал обижать Свету. Доказать, что я такой крутой и могу её поставить на место одним словом? Напомнить, что она никто в моей жизни? Что я её использую? Так она это знала. Знала и всё равно ложилась под меня. А я? А я чувствовал раздражение. Она меня раздражала своим безразличием, курением, внешностью, смирением к своей незавидной долей. При этом она даже не думала ничего менять. В ней я видел отражение себя. Такого же ничтожного существа, который мог больше, но не делал ничего, чтоб изменить жизнь. Я не понимал кем хочу быть. Как жить, чтоб прошло ощущение, что я проживаю жизнь зря. Я дошёл до такого состояния, какое испытывает человек перед которым стоит накрытый стол с множеством блюд, а он смотрит на деликатесы и понимает, что голода нет. Так и у меня пропало желание нагибать мир, но ощущение пустоты из-за бездействия осталось. И эту пустоту я пытался заполнить злостью на себя и зеркало в виде Светы. Пришлось признать, что если я останусь в таком своём состоянии, то превращусь в подонка, который будет думать как напиться и выпустить пар на первое попавшееся под руку существо. А это было плохо. Такая жизнь не вдохновляла.
Спустя три дня я понял, что у меня похоже проблемы с алкоголем. Без него жить не хотелось. Серость и унылость угнетали до такой степени, что хотелось выть. Ещё и работы не было, поэтому я всё время торчал в кабаке, наблюдая как пьют другие. В какой-то момент мне это надоело и я вернулся домой, считая, что лучше там буду среди детворы сидеть, чем в кабаке злиться на других и бороться с желанием напиться.
Дожди зарядили с такой силой, что было невозможно нос высунуть на улицу, чтоб при этом не промокнуть насквозь. Никакие куртки и дождевики не помогали. Я не хотел возвращаться в кабак. Было желание остаться дома в тепле, где меня продолжала ждать моя кровать. Да и Светка больше так не привлекала, как вначале отношений. Но я всё равно поплёлся в кабак. Как одинокий пёс, без дома, без места, я болтался по этой жизни не понимая, где можно приклонить свою дурную бошку.
Ручьи, что образовались после ливня, размыли дорогу до непролазного болота. Приходилось идти по траве, хлюпая ногами в промокших ботинках. Дождь был таким сильным, что заглушал шум моря. Холодные капли лупили по лицу, заставляя морщиться и практически лишая возможности видеть.
Возможно это и дало возможность твари подкрасться так близко. Она была метрах в десяти от меня. Дождь обтекал её со всех сторон, придавая очертания огромного кузнечика. Красные глаза смотрели на меня. Я держал руку на пистолете, но был не уверен, что успею его достать. Страха не было, хотя тело горело огнём. Красные глаза гипнотизировали. Мне стало казаться, что ничего этого нет. Твари, дождя, моря — ничего этого не было. Обман, придуманные воспалённым сознанием. А тварь была лишь плодом моего воображения. Я чувствовал холодную ткань рубашки, которая прилипла к спине и это возвращало в реальность. Эти твари хорошо влияли на сознание. Возможно с помощью волн, которые издавали на таких частотах, которые не были слышны человеку, но которые мы хорошо чувствовали. При всём этом приходилось признавать, что она была красивая. Манящая, как начищенная монета. Я подавил в себе желание коснуться тварь рукой. Визг резанул по ушам. Она прыгнула. Рука на рефлексе достала револьвер. Выстрелы настигли тварь в полёте. Она попыталась поменять траекторию, но было поздно. Жёлтая жижа потекла из дыр в её туше. Я отскочил в сторону, как раз когда она упала, расплываясь жёлтым пятном кислоты, которое начинало дымиться. Пустота в душе сменилась ощущением остроты жизни. Миг назад я мог умереть, но я выжил. Я был сильнее этой гадости, доказал себе…
Вот в этом и была вся проблема. Я всё время хотел доказывать. Считал, что без этого жизнь пуста. Так почему я не мог жить так как хотел? Почему не наполнял жизнь остротой? Раз это и есть для меня смысл жизни, то надо и дальше продолжать так жить, а не сидеть в стороне и скулить. Почему не стать тем бродячим псом, который может и в глотку вцепиться при необходимости? В этом мире не было ограничений. Никто мне не скажет, что я поступаю плохо. А советчиков, типа Светы, можно и проигнорировать. Лишь я решаю, как жить. Больше никто. И это пора было понять и принять, а я всё сомневался.
Глава 15. Выбор
Мы сами решаем, как нам жить. Простое правило, а понимаешь его не сразу. Каждый раз приходиться доказывать, что жизнь всё ещё находится в руках и ей можно управлять с помощью поступков и выбора. Сдаться или бороться? Помочь или отвернуться? Каждый такой выбор и решает, что делать дальше: плыть по течению или сдаться.
Кабак казался тёплым и спокойным местом, где можно будет обсохнуть и выпить что-то тёплое. Пусть и хотелось напиться, но я остановил себя. Драка с тварью — это не то событие, которое требовало праздника. Да, я выжил, могу дышать полной грудью, вдыхая влажный воздух, но это не чудо. У меня был револьвер, были ножи. Если бы я не отбился, то был бы дураком. А так, я сдал контрольную работу, поэтому мог жить дальше. Для праздника рядовая контрольная была слишком мелким событием.
Зайдя в кабак, я ещё в прихожей снял куртку, с которой стекала вода. Было желание снять ботинки, но для этого надо было подняться в комнату, где у меня было что-то из запасных вещей. Моё появление многих удивило. Прям картина, а тебя-то мы и не ждали. Несколько постоянных клиентов валялись на полу с разбитыми носами. Часть столов была перевёрнута. Остатки еды валялись на полу. Пустые бутылки, стёкла, стаканы и кружки лежали сюрреалистическим ковром. Я отказывался смотреть туда, где происходило действие. Света и Лапа, девчонка, которая недавно пришла работать в кабак, были разложены на столах и их окружали шесть ребят. Не мужиков, мальчишек, которые недавно справили совершеннолетие. Алкоголь, злоба, власть и похоть так и веяли над ними, превращая людей в подобие тварей. Двое даже не прервали своё занятие. Четверо смотрели на меня, пытаясь понять, что я предприму. А что я мог? Нет. Я мог многое. Например, уйти. Вернуться домой и забыть, эту картину. Один раз уже забыл. Получится и теперь. Или…
Её взгляд был, как у той девчонки. Из далёкого прошлого. Забытого прошлого той жизни, когда осторожность преобладала перед чувством собственного достоинства, перед чувством собственности. Света смотрела на меня и понимала, что я уйду. Так будет правильно. В этой ситуации силы были неравны. Я же хотел жить. Только начал понимать, что хочу от жизни. Эти же ублюдки меня в живых не оставят. Они меня уничтожат. Сотрут из этой жизни одним ударом.
— Так и будешь стоять? Или хочешь присоединиться? — спросил один из компании. Я знал как его звали. Игорь. Сын главы нашей деревни. Высокий верзила с умным взглядом и зашкаливающим самомнением.
— Отпустите их, — слова вырвались сами по себе. Врать себе было глупо. Я боялся этой безумной компании, которые по всем показателям были сильнее меня. По логике и самосохранению нужно было отступать. Это были не одноклассники-задиры, не выяснение кто крут и смел, здесь были люди дошедшие до состояния тварей и потерявшие всё человеческое.
— Долго думал?
Смех. Смех скрывает неуверенность, глупость, страх, непонимание и показывает силу. Ты смеёшься в стрессовой ситуации, потому что смехом хочешь отогнать эту ситуацию. Показать, что она у тебя под контролем.
Мысли лихорадочно проносились в голове. Я думал быстрее, чем делал. У них был лишь один пистолет и нож. Другого оружия не было, зато были кулаки. Опыта уже хватало, чтоб просчитать, чем закончится эта драка. Проигрыш. Смерть. Только умирать уже не страшно. Семь пуль, семь выстрелов. С такого расстояния попасть легко. А у меня опять дрожит рука и пули летят в сторону. Парни упали за столы. Выстрелы в мою сторону. Одна пуля просвистела рядом, задевая щеку. Царапина. Плевать. Упасть на пол. И пусть там грязь и стекло. Поли закончились и я воспользовался моментам, что зарядить магазин. Это не боевик. Не фильм, где пули не заканчиваются. Тишина. Стоны. Женские всхлипы. Больше неслышно смеха. Я выглянул из-за стола и получил кулак в нос. От удара отлетел на метр, на автомате увернулся от второго удара, который должен был отправить меня в нокаут. Нож в руке. Сразу появилась уверенность в своих силах. Резануть по запястью нападавшего парня, уйти под руку, резануть по бицепсу и завершающий шея. Я толкнул его в спину и сразу увернулся от другого нападавшего. Это была не драка, а резня. Жалости к ним не было. Тварям не место в этом мире. Здесь и без них хватает опасности, грязи. Внутри были ощущения, словно я очищаю этот мир. Где-то вдалеке было понимание, что сейчас я не лучше них, но всегда чем-то приходилось жертвовать, приходилось выбирать. И свой выбор я сделал уже давно, когда начал учиться драться, когда понял, что моя сила в моей слабости. Нужно было уворачиваться, уходить от здоровых кулаков и резать. Рука с ножом не дрожала, в отличие от тех моментов, когда я брал пистолет. Ножу я доверял больше.
Крови было много, как и страха. Больше никто не смеялся. Стоны затихли. Двое насильников были живы. У одного пуля застряла в плече, у другого расплылось кровавое пятно на животе. Они испуганно смотрели на меня. Ни улыбки, ни насмешки. Хотелось спросить, почему сейчас им не хочется смеяться, но я сдержался.
— Вань, подожди, — просипел парень с раной на плече. Я удивился, что он знал моё имя. — Не надо…
— Добивать? Не хочу, чтоб тебе пришла идея отомстить за товарищей, — ответил я. Он попытался сопротивляться, но рана, алкоголь и мой пинок по его плечу, заставили его отказаться от этой затеи. Нож скользнул по шее, прекращая его жизнь. Возможно, в следующей жизни он не будет таким дерьмом.
Второй не сопротивлялся. Он уже понял, что ему не жить. Оставалось лишь добить, чтоб не мучился. Трое алкашей смотрели на меня так, как будто это я всё учинил. А по сути, так и было. Они во всём обвинят меня. Шлюх никто защищать не будет. Они ведь знали на что шли, поэтому должны были терпеть такое обращение. Так и скажут. Я же был против этого. Против насилия. Ребята развлекались, а я им помешал. Устроил резню.
Усталость. Было такое ощущение, что я проработал несколько дней без отдыха. Я поднял стул, поставил его напротив печки. Снял мокрые ботинки. Мокрая одежда противно липла к телу. Нос болел. Кровь стекала по подбородку. Я вытер её рукавом, оставляя след. Неприятно. Надо умыться. Переодеться в чистое. Так ведь и заболеть недолго. Пришлось подниматься. Я вытер нож об штанину и убрал его в ножны. После этого поднялся наверх. До утра было время. Раньше никто за мной не придёт. Ночью гулять только тварей кормить. Были мысли выкинуть тела на улицу, но лень победила. Алкаши меня сдадут. Да и девчонки выгораживать не будут. Правильно ведь говорят, что хорошими делами выстлана дорога в ад. Это точно. Ад меня и ждал. Если бы всё это произошло за городом, то никто и слова бы не сказал. За городом закона не было. А тут закон соблюдался. Поблажки были лишь в отношении самообороны, когда нападали банды. Тогда приходилось защищаться. Здесь самообороны не было. Детки главы города и несколько крупных торговцев. Тут не надо было быть умником, чтоб знать, что меня ждет. Тюрьма или смертная казнь. В принципе, правильно. Я сегодня превысил все допустимые нормы. Это была отнюдь не самозащита. Их можно было вывести из строя, сильно подранить, но я их уничтожил. ТаК как тварей оставлять в живых было бесполезно. Они не смогут жить, не причиняя другим вреда.
Что бы кто ни говорил, но история всегда повторяется. Или в этой жизни мне приходится проходить те уроки, которые я не смог выполнить в той жизни? Выбор будет приходить вновь и вновь, пока я не решу задачу верно? И верно ли я решил её сейчас? В тот раз, видимо, решение было неверным, раз история повторилась.
Как же её звали? Имя совсем стёрлось из памяти. Девочка из соседнего подъезда с кожаным ранцем за спиной и серьёзным намерением спасти мир. Мы с ней учились в разных школах. Даже больше, в разных сменах, а познакомились на олимпиаде. Обменялись телефонами. Пару раз гуляли осенью. Она много разговаривала. Строила планы на жизнь. Хотела спасать жизни людей, изменять мир к лучшему. Ей не нравилась несправедливость. Наивная девочка шестнадцати лет. Она мне чем-то нравилась. Не просто же я с ней гулять ходил. Точно, нравилась. Симпатичная была. Это оценил не только я.
Осенью темнеет поздно. Мы гуляли в парке, но и там можно найти места, куда лучше не соваться. Мы сунулись. Пять человек. Мне по-хорошему предложили смыться и не мешать развлечению. Я и ушёл. Она понимала, что мне с ними не справится. Ребята явно занимались спортом. Могли набить рожу, а мне надо было беречь пальцы. Я ушёл. Больше мы с той девочкой не виделись. Потом я узнал, что она с собой покончила. Меня тогда это удивило. Не смогла справиться с такой ситуацией, а сама хотела мир спасать. Потом ко мне приходил участковый. Спрашивал про то дело. Она что-то написала в предсмертной записки. Я ответил, что ничего не знаю. Наплёл, что мы расстались раньше, чем на неё напали. На меня никто и не стал наседать.
Спустя пять лет я увидел одного из той компании. Совсем был плох. Скололся. Как-то так получалось, что они попадались мне на пути. Кто-то из них сел, кто-то с собой покончил. Другой ещё серию изнасилований совершил. Никогда не задумывался, что возможно, если бы я тогда пришёл с помощью, попытался её отбить, может хотя бы после её смерти указал на них, то эти преступления можно было предотвратить. Я ничего из этого не сделал. Забыл. Всегда, когда я сталкивался с выбором и проявлял слабость, то у меня никогда не было приступов совести. Я предпочитал забывать те моменты, когда проявлял трусость. Вроде всегда понимал, что делал правильно. Зачем лезть в бой, если заранее знаешь, что его проиграешь. Но ведь и ничего не делал, чтоб этот бой выиграть. Только в этой жизни я решил перестать прятаться и забывать плохие моменты. Ещё оставалось понять, почему я так решил? Почему стал пытаться разомкнуть порочный круг.
— Можно? — в комнату заглянула Света.
— Заходи, — ответил я. — Комната как бы твоя.
— Я думала… — она замолчала на полуслове, оглядываясь по сторонам.
— Что?
— Что ты не выдержишь.
— С собой покончу? Не дождёшься, — накрываясь одеялом, ответил я.
— Что ты будешь делать? Уедешь?
— Властям сдамся. Утром.
Она промолчала. Я слышал, как Света ушла в душ. Слышал, как она плакала под струями воды, думая, что вода заглушит её слёзы. Не знаю, что там ныть. Всё в прошлом. Да и раньше небось с ней такое уже было. Только какого хрена я полез её защищать? Реакция на встречу с тварью? Или что-то другое? Желание держать ситуацию под контролем? А зачем мне это знать? Сделал и ладно. Завтра будут проблемы. Завтра всё будет плохо. А сегодня ещё можно насладиться удобной кроватью. Тёплым одеялом.
Света легла ко мне под бок. Я к тому времени уже задремал. Обняла ещё. Плевать. Завтра мы с ней больше не увидимся. Найдёт другого. А мне придётся за глупость отдуваться. Только что в нашей жизни глупость, а что нет? Что ценно, а что не стоит внимания? И почему нет прейскуранта, чтоб хоть как-то сориентироваться?
Я не боялся смерти, потому что уже один раз умирал. Для меня всё это было уже не в новинку. Возможно поэтому и не чувствовал страха, когда спустился утром со второго этажа. Внизу уже были городовые. Хорошо, что среди них не было брата. Они меня хотели скрутить, но мы договорились, что я пойду с ними сам. Каждый из нас понимал, что бежать некуда, а если бы я и планировал побег, то убежал бы ещё до их прихода.
Меня сопроводили до участка, где базировались городовые. Он находился неподалёку от полигона, где мы с Раей тренировались. Суд должен был быть к вечеру. Правильно, чего тянуть? Надо решать с этим быстрее. Да и мне в камере находиться не понравилось. Сырое и холодное место с двумя лавками вдоль стен и шерстяным колючим одеялом, чтоб не околеть.
Вроде нужно было думать о своей жизни, анализировать, а у меня не было никаких мыслей. До разбирательства я смотрел в стену напротив, кутаясь в одеяло. Видимо, все думы были придуманы, а новых я не придумал.
Разбирательство проходило в закрытом режиме. По хмурым лицам присутствующих было понятно, что они готовы были меня убить прямо на месте. А свидетельства Светы и второй девчонки их не очень заботят. Были убиты такие хорошие ребята! Это же горе для семей! А что эти ребята были подонками, никто об этом думать не хотел. Мне вспомнили всё, даже то, чего не было. Я слушал обвинителей и удивлялся, каким плохим человеком был на самом деле. Прям настоящий зверь. В конце мне ещё и дали сказать последнее слово. Думали я буду раскаиваться. Я их разочаровал. Никаких раскаяний я не испытывал. Если они отказывались признавать, что их детки были монстрами, то я им открыл на это глаза.
— Вы говорите, что шлюхи сами виноваты, раз отказали вашим славным ребятам. Только вы забываете, что у нас нет публичного дома. Наши девушки всегда имели права выбора, а мы этот выбор уважали и не навязывали своё внимание. Хорошо, допустим, что «мальчики» перебрали и не смогли сдержаться. Избили хозяина кабака. Подрались с алкашней и захотели женского внимания. Так вы говорите? А теперь представим ситуацию, что Света и Лапа сбежали. Закрылись в комнате от этих придурков. Но погода была бы не такая отвратительная и на танцы пришли бы девчонки. Думаете ваши «мальчики» остановились бы? Усмирили свои желания? Тварям соответствующая смерть. Я может не переживу этот день, но жалеть не буду. Пусть вы меня кинете к тварям на съедение, но я буду умирать и думать, что твари на двух ногах не тронут моих сестёр и подруг. Если же мы не можем обеспечить защиту таким Светам и Лапам, то не стоит им разрешать работать в кабаках и заводить интрижки с посетителями. Чтоб никакие «мальчики» больше не теряли голову.
— Можно было их ранить, — заметил судья.
— А потом ждать, когда они отомстят? Нет. Вы говорите об ошибке с их стороны. Но это не ошибка. Наглость и вседозволенность — это порок. Я не вижу вины, что избавил их от этого порока, — ответил я.
— Ты говоришь, что они стали тварями, а сам? Хочешь сказать, что ты лучше их?
— Нет. Возможно, я хуже. Они делали своё страшное дело по прихоти, а я по расчёту. Возможно, я такой же монстр, как и они. Но не мне об этом судить. Я не могу знать, как выгляжу со стороны.
— Ясно. Раскаиваться ты не собираешься.
— Нет.
— Семнадцать лет каторги или смертная казнь. Выбирай сам, — откидываясь на сидение, ответил судья.
Ему было плевать на меня. На мою жизнь. Он только выносил решения. Даже не так, он предложил выбирать мне, какое я хочу понести наказание. Тяжёлые работы, на которых мало кто проживал больше пяти лет или смерть. Смерть через мучения или от выстрела. Что я хотел? А я хотел жить. Страха перед смертью у меня не было, а вот жажда жизни никуда не делась. Всегда была надежда, что я смогу выбраться и с каторги. Может что-то случиться и я сокращу срок. Почему-то казалось, что если я перезагружу жизнь, то легче она не станет. Опять я буду стоять перед выбором, пока не сделаю именно правильный выбор. Не найду правильное решение задачи.
— Каторга, — ответил я.
— Так тому и быть. С первым караваном отправишься на кожевенный завод, — согласился судья.
— Он будет жить, а мой сын… — выругался глава города. Чуть на меня не кинулся, но в последний момент сдержался.
— Он ещё пожалеет, что в живых остался, — пообещал судья. Посмотрел на меня. — Ещё пожалеет.
Я слышал о каторгах. У нас их было три: шахта, кожевенный завод и хлопковые поля. Каждая, из которых имела свои особенности, но их всех объединяло одно: тяжёлые условия труда и низкий уровень выживаемости. Я, видимо, тогда находился в каком-то шоке, раз не особо расстроился приговору. Всё казалось чем-то нереальным. Да и в своей правоте я был слишком сильно уверен, чтоб сомневаться в произошедшем. А значит не верил, что судьба хотела завершить мой путь, сгноив меня на каторги
Глава 16. Путь
У каждого из нас свой путь. Раньше я не мог понять этой фразы. Каждый день на работу и с работы ехало по одной дороге большое количество людей. Даже не большое, а огромное. Тысячи человек прИезжали на машинах и автобусах по шоссе, шли вдоль него, останавливались на остановках. И для всех этих людей данная дорога была общей, но стоило кому-то свернуть с шоссе на соседнюю улицу и шоссе прекращало быть Его дорогой. Он к ней поворачивался спиной, делая выбор в отличие от других, для которых выбор ещё предстояло сделать: свернуть на ту дорогу, которая привела бы к заданной цели будь то работа, учёба, поликлиника, дом. Человек сам выбирал дорогу, по которой идти. Выбирал свой путь. У каждого он был свой, похожий и такой разный.
Я не мог понять, что в этот раз сделал не так. Почему меня мой путь привёл уж совсем в дикие места, где я никогда не стремился оказаться, а именно за решётку. Виновато в этом было моё самолюбие? Чувство вины? Желание быть сильным? Я мог спокойно уйти. Света бы пережила. Блин, ну не первый раз её имели. Так чего я полез их резать? У меня не было тяги к убийству людей, но и в тот момент, да что говорить, сейчас эти мысли никуда не делись, я посчитал своим долгом избавить окружающих от этих мерзавцев. И пусть я стал таким же, но чувства вины не было. Было и понимание, что я сделал плохую вещь, а значит за это нужно понести наказание. Всё логично, только моё поведение для меня было далеко от логики. Я его не понимал.
Если всё время бежать от проблем, от решений, то странно, когда эти решения начинаешь принимать. Осознанно принимать. Не под влиянием юношеского максимализма и желания доказать другим, что ты можешь, или когда польщаются золотыми горами, а именно в момент, когда ты понимаешь, что не будет выгоды ради поступка. Просто приходит осознание, что именно так, в данный момент, это верно, а другого решения не существует. Или не так, другое решение есть, но оно свернёт тебя с того пути, который уже выбран. Значит, я какой-то путь выбрал и в тот момент решил, что если уйду, то предам себя? Похоже на то.
Я только выше натянул одеяло на нос. Колючая шерсть раздражала кожу, но грела. Печки в камере никто не предусмотрел. Тут я понимал стражу. Это не курорт, чтоб отдыхать в тепле. Холод и сырость пробирали до костей, но я знал, что осталось не так долго всё это терпеть. Скоро закончится сезон дождей, тогда меня отсюда вывезут. И, возможно, я сюда не вернусь. В этот город. В идеале и реале я должен буду не выдержать всех тягот каторги и там сдохнуть. Какая вероятность, что я там выживу? Низкая. Я точно погибну, но прежде чем умереть, мне нужно было понять. Понять мотивы поступков, те повороты, куда я сворачивал с прямой дороги и протест не идти понятным путём. Привычным путём.
Наверное, всё шло из той жизни, когда я подавлял все свои желания, в угоду других. Мне казалось, что распланированная шаблонная жизнь — это придел мечтаний, не понимая, что на деле хочу я. Именно тот я, который проявлялся в мелочах и единичных личных желаний. Здесь же я старался проверять себя на прочность. Пытался как-то жить иначе, чем там. Но в итоге сдался и вернулся к привычному образу жизни, который был мне знаком ещё в моём мире? В том мире, где была относительно мирная жизнь и не надо было ходить с оружием. Где технологии были культом, а человек был потребителем.
И вот этот образ жизни я хотел перенести сюда, а потом встретил тварь и решил, что мир иной и правила здесь иные. Верно, с такими мыслями я и шёл в кабак. Там же встретил этих уродов и решил, что надо жить по законам этого мира, дикого и непредсказуемого. Вот и уничтожил их.
— Ты дурак, брат, — раздался голос Раи со стороны двери. Я поспешил сесть, не веря своим ушам, что Рая сюда пробралась. Через миг дверь открылась и в камеру влетела моя взбалмошная сестра. Кинулась ко мне на шею. — Если бы знала, что ты таких дел натворишь, то дома бы заперла! Ты хоть иногда думаешь на кого руку поднимаешь? Даже я это понимаю! Ты же идиот. Вот и как мне теперь быть?
— Смириться, что я идиот, — выпалил я первое, что пришло на ум. Она отодвинулась от меня. Грозно посмотрела.
— Дурак! — кулак в челюсть прилетел от неё неожиданно. Я на деревянную лавку полетел.
— Ты чего творишь? — хватаясь за ушибленную щеку, спросил я.
— Голову, твою дурную, думать заставляю. Ты ведь забыл для чего она, раз такую ерунду говоришь!
— Рая, потише, а то выгонят, — сказал Санька.
— Извини, — она села со мной рядом. — Что теперь делать будем?
— Да ничего не сделаешь, — ответил я.
— Может встречный иск подать?
— Рая, я виноват. За каждое деяние надо нести наказание, — спокойно сказал я.
— Ты понимаешь, что назад не вернёшься? — осторожно спросил Санька. Я только плечами повёл. Чего тут говорить? И дураку ясно.
— Вас не травят?
— Пытались, но отец быстро напомнил, что ребята были не такие уж хорошие. Решили остаться каждый при своём мнение. Хотя люди нас стороной обходят.
— Негласная травля?
— Пройдёт, — отмахнулся Санька. — Мне этих не жалко.
— Как ты так можешь говорить?! — накинулась на него Рая. Санька увернулся от её кулаков. По инерции она пробежала несколько шагов и остановилась около стены.
— У меня там на счёту ещё деньги оставались. Раздели между собой, отцом и Раей. Я разрешения дам.
— Они тебе самому понадобятся, когда ты вернёшься! — сказала Рая.
— Ладно, сделаю, — не обращая внимания на Раю, ответил Санька.
— Вот и правильно. За мелкой пригляди.
— Куда денусь? Слышь, Рай, теперь под моим присмотром будешь.
— Иди ты…
— Э! Девочки не ругаются, — остановил я её.
Она хмуро посмотрела на меня. Подошла. Опять полезла обниматься.
— Я не хочу тебя оставлять здесь. Это не для тебя место. Подожди, мне будет восемнадцать лет и я тебя вытащу. А пока буду ненавидеть, что ты меня бросил. Что тебя не было рядом всё это время.
— Рай, давай без глупости.
— Это ты без глупостей. Мы же договорились быть напарниками. А напарники в беде друг друга не бросают. Ты не должен был так поступать со мной! Это подло. Вот и живи теперь с чувством вины! — смахивая слёзы, сказала она. После этого выбежала из камеры, дверь в которую даже никто из них не подумал закрыть. Куда здесь было бежать? Тварям на съедение? Я это понимал и они понимали.
— Потом привыкнет. Тебе там Света привет передавала.
— Только не говори, что обещала ждать возвращения.
— Нет. Она уже с другим мутит.
— Верно, жизнь не стоит на месте. Бывай.
— И ты держись, — ответил Санька.
Они ушли. Вновь ключ в замке отрезал меня от свободы и неожиданно для меня от чего-то важного. Я и не думал, что они так меня ценят и переживают. Для меня отношения в семье всегда были больше похожи на игру, а не на реальность. Как будто я играл в симулятор семьи. Не было ощущения родства с ними. Да я и не стремился это родство почувствовать, чтоб не разочароваться, не попасть под контроль. Глупо было жить и не понимать, что меня никто не хотел контролировать, а просто хотели общения. Общение — это ведь естественная потребность, как и уединение. Почему-то я это понял лишь сейчас.
Мы сами выбираем свой путь, сами решаем, как к нам будут относиться люди. Все решения за нашу жизнь есть лишь у нас. Впускать в душу тепло или создавать лёд, быть кем-то или оставаться слизняком. Я свой выбор сделал. Выбрал путь. Оставалось его придерживаться и больше никуда не сворачивать, как я уже делал до этого. Мне не хватало духа посмотреть вперёд, всегда были сомнения, что я не справлюсь с жизнью, поэтому было проще отступить, чем идти вперёд. Больше отступать и сворачивать я не собирался.
Дожди закончились через неделю. К тому времени я уже с ума сходил от одиночества. Со мной никто не разговаривал. Я чувствовал себя кем-то вроде чумного. Мне молча приносили еду, выводили до туалета, и всё. На этом больше никаких развлечений, кроме мыслей. Никогда в жизни я столько не думал, как в то время. Постепенно стены начали давить. Всё же хуже пытки для человека нет, кроме как остаться одному без дела, которое хоть как бы скрашивало время и заставляло это время двигаться.
Когда закончились дожди, то два дня дали, чтоб просохла дорога, а после этого меня погрузили в машину с охраной, которая должна была защищать караван. После этого потянулись однообразные дни пути.
Я ехал на заднем сиденье в наручниках и с кандалами на ногах. Разговаривать было запрещено. Максимум, что можно было это слегка поменять положение тела. Мы останавливались каждые шесть часов на полчаса, чтоб размять тело. Ночи проводили в фортах и городах, где меня определяли в камеру.
Дорога казалась разнообразием и одновременно это было что-то утомительное и тяжёлое. Каждый день мы были в движение, а я оставался на месте, потому что начинал понимать, что жизнь теперь проходит мимо меня. Я не мог в ней участвовать. Не мог сделать лишний шаг без разрешения. Добиваясь свободы в выборе, я загнал себя в угол. Это стало ощущаться острее, когда мы приехали в какой-то город, а там был праздник. Весь город гулял. Играла музыка. Я слышал смех и разговоры с улицы, находясь в камере. Охрана решила не заморачиваться нашим надзором. Они приковали нас к лавкам и ушли гулять. Одному мужику в камере со мной стало плохо. Он долго звал на помощь, потом стонал, а никому не было дело. Он умер с рассветом. К тому времени за нами пришли, чтоб накормить и погрузить в машину, чтобы ехать дальше. Труп оставили в камере, чтоб выкинуть ночью. В ту ночь и стало понятно, что окружающим на нас плевать. Мы были теми, кому не подадут руки, не помогут, если станет плохо. Мы нарушили правила этого мира и за это мир от нас отвернулся. Одиночки, которые по недоразумению остались в живых, чтоб отработать вину на пользу других.
Именно тогда я и стал задумываться, что нужно было выбрать казнь. Жизнь была слишком сложной штукой, чтоб бороться. Любая борьба требовала сил, а у меня этих сил не было. Какие могут быть силы у слабака? Я же всегда был слабаком.
Слом и депрессия настигают одних раньше, а других позже. Приходит понимание, что случилось и какая будет жизнь, в которой больше не было места и смысла. Жить ради жизни, которая была существованием. Это сложно осознать, как и принять. Глупость и уверенность в том, что ты в мире подобен богам. Что пытаешься чего-то решать и эти решения одна сплошная ошибка. Потом перекладывания жизни на чужие плечи. Поиски виновных и вновь ответ, что во всём виноват выбирающий путь.
За время поездки я впал в состоянии глубокой депрессии, когда уже и мир перестал радовать, а жизнь потеряла смысл. Кто-то пытался бороться с системой. Грубил, хамил, ругался с охранной, получал тумаков, лишался еды и никак не мог угомониться. Другие молча принимали судьбу. С каждой остановкой осуждённых становилось всё больше. Пока нас не пересадили в отдельный автобус.
Я не запоминал охрану, которая ехала с нами несколько дней и менялась на других. Не запоминал заключённых, которых тасовали в камерах как карты в колоде и никогда нельзя было угадать кто будет с тобой коротать ночь. В память врезался лишь один кадр, который уверял всех, что его освободят товарищи. Он был из бандитской шайки. Поймали его случайно. Этот разговор услышал один из охранников. Парня быстро расстреляли, а труп оставили дожидаться ночи за городом, повесив его на столбе.
Чем дальше мы углублялись вглубь страны, тем больше я начинал понимать слова моего отца в этом мире. Он был прав: побережье было тихим местом, в отличие от других городов. На побережье не было такой жестокости, как здесь. Возможно, в этих городах я бы прижился, и срок бы получил меньше, чем на побережье.
Каторга находилась вдали от оживлённого города на берегу озера, от которого несло уже за несколько километров. Это был завод под открытым небом, где выделывали кожу, которую свозили сюда с ближайших ферм. Рядом с заводом стояли десять бараков в два этажа и длиной метров в тридцать. Всё это окружали две бетонные стены с колючей проволокой. Между стенами бегали собаки.
Когда мы въехали во двор, то я увидел группы людей по десять человек, которые шли под командованием солдат в кожаной броне. Оружие здесь держали наизготовку и применяли при необходимости даже не задумываясь. Мы только выбрались из автобуса, когда раздались выстрелы. Один мужик упал на песок и больше не встал. Тогда показалось, что здесь люди стреляют по любому чиху. Только позже я смог разобраться в местных порядках. Люди здесь ценились первые два, может три года, а дальше их старались пустить в расход, освобождая место для новых, свежих работников. Физически было сложно работать на выделывание кожи. Не все выдерживали. Быстро летело вниз здоровье. Сильно сдавали лёгкие. Кожа покрывалась незаживающими язвами из-за кислот, с которыми приходилось работать. Чтоб тебя не пустили в расход, приходилось доказывать, что ты чего-то ещё стоишь. Но пока, первые годы, можно было этого не бояться. Главное, выполнять работу, не нарушать распорядок и не конфликтовать. Легко сказать, но сложнее сделать.
Нас отправили мыться и стричься. Здесь, в борьбе с вшами и клопами раз в три дня сбривали все волосы под ноль. Потом выдали вещи. Короткие штаны, по типу длинных шорт, майка без рукавов, что походило на мешок с дырками и повязку на голову. Вместо фильтра использовались повязки на лицо, которые смачивались какой-то гадостью, что могла бороться с вонью. На руки давали перчатки, а на ноги кожаные ботинки без подошв. Нас раскидали по разным отрядам. Получилось так, что мы почти не пересекались с заключёнными, с которыми приехали сюда. Я так понимаю, что всё это было сделано, чтоб не было сговоров.
В отряде было десять человек, как и в камере, где предстояло коротать ночные часы. Дневных часов на отдых не было. В это время нас загоняли в помещения и там мы опять же работали. Труд здесь был в приоритете от заката до рассвета. Каждый день. С небольшими перерывами на приёмы пищи и хождение в храм, чтоб была возможность попросить искупления за свои грехи.
В первый день я чувствовал себя скотиной, которую гоняют пастухи. Только движение. Не минуты покоя. Работа. Какие-то скудные объяснения что делать по типу: «возьми эту хрень и кинь туда». А потом ругань, что: «туда надо было кидать не туда, а вынь туда». Я стоял как идиот и ничего не понимал. А если стоишь, то, значит, ты не работаешь. Если не работаешь, то получаешь по спине, чтоб не забывал сгибаться.
В воде лежали шкуры, которые надо было вымачивать и перекидывать палкой в чаны с кислотой. Я так и не врубился, с помощью чего они дубили шкуры, но это был не тот метод, что использовался в моей прежней жизни. Тут закидывали шкуры в чаны с химикатами, которые делали их мягче или, наоборот, крепче камня.
Люди вокруг копошились, ругались. Повязка почти не спасала, глаза слезились. От духоты и вони кружилась голова. К вечеру ладони покрылись мозолями. Я же чувствовал себя словно в аду побывал.
День закончился. Мы поплелись к храму под открытым небом, чтоб отчитаться за искупление грехов. Потом была столовая. Какая-то похлёбка из воды и крупы. Кружка воды с кислым вкусом, которая была чем-то местного чая и койка, на которую я упал без сил.
Надо мной ржали. Чего-то говорили, но я чувствовал себя трупом и искренне не понимал, как они могут ещё передвигаться по камере, чинить обувь или разговаривать. Казалось, что я просто помираю. Жизнь уплывала из тела, заставляя проваливаться в кошмары, которые вытаскивали наружу ужасы жизни и фантазии, переплетая их и заставляя верить в нереальную реальность. Я просыпался в холодном поту, чтоб вновь провалиться в страшное забытьё, которое не приносило покоя. Уснуть удалось лишь к утру, но к тому времени пора было вставать. Чувствовал я себя выжитым, пережёванным кем-то страшным, а потом им же отрыганным на дорогу, которую я гордо именовал своим путём. Путём в ад.
Глава 17. Проснуться
Кошмары. Они стали постоянным спутником, переходя из сна в явь и обратно. Сознание путалось. Всё напоминало фильм ужасов, когда с трудом было понятно спишь ты или бодрствуешь. Возможно, из-за этого состояния я и не сдох в первые дни заключения. Сознание не понимало, что правда, а что ложь. То меня жрали твари, потом оказывалось, что я кидаю кожу в чаны. Гниль и черви, сменялись похлёбкой в миске и чёрствой безвкусной лепёшкой. Кислая вода. Кошмар. Душ. Тёплая вода, нагретая солнцем. Усталость. Смех. Злые рожи. Кто-то что-то от меня хочет. Ещё бы понять что. У меня же лишь одно желание: забиться в угол и никого не видеть, не слышать, не знать. Чего? Сознание путается. Кто-то отводит глаза. Другие делают вид, что ничего не происходит. Три наглые рожи с безумными глазами. Толчок в сторону какой-то койки. Нет. Лучше бы они ко мне не подходили. Адреналин в крови. Да такой, что проще сдохнуть, чем с ним бороться. Драка. Удары. Чужая кровь на губах. Кого-то головой об койку приложить, да так, что был слышен звук ломающихся костей. Другого об стену. Третий держится за откушенное ухо. Страх в глазах. У меня же желание это ничтожество смешать с землёй. На сбитых кулаках кровь. На полу кровавое месиво, которое осталось от его лица. Удовлетворение. Так правильно. Спокойствие. Вещи. Они им больше не понадобятся. Аккуратно сложить. Прям педантично. Забрал тряпки, что заменяли одеяла. Всё должно пригодиться. Кто-то выжил. Свернуть шею. Нечего жить. Таким жить нельзя. Будет мстить. А значит для меня это проблемы.
Остальные молча наблюдали, как я подтаскиваю трупы к выходу из камеры. Там их и оставил. Смыл кровь в раковине и забрался к себе на койку. Вторая койка сверху. Почти около узкого окна. Хорошее место. До этого я спал около двери. Нет. Там мне не нравилось. Здесь лучше.
Они меня боялись. Думали, что я сошёл с ума. Возможно, так и было. Я уже ни в чём не был уверен. Но и дать себя убить я не мог. Они подошли к моей койке. Ночь. Темно. Твари воют. Заунывно. Стучаться в окно. Смотрят красными глазами. А тут какие-то двуногие меня пытаются замочить. Сам кого хочешь замочу. А потом и тварей разорву. Или нет?
— Как думаешь, твари ведь не виноваты, что их создали такими? Так зачем мы их должны убивать? — слова давались с трудом. Я уже отвык говорить. Это что же? Я всё это время молчал? Похоже на то. — А люди? Они виноваты, что стали такими? Не верю. Люди разумны и сами выбирают кем им стать. Ты ведь сам выбрал свой путь. А сейчас? Вот зачем ты ко мне полез?
Я ослабил хватку. Воспоминания подкидывали картину, что когда этот тип подошёл ко мне, то я толкнул его на пол и прыгнул сверху. А сейчас попытался задушить.
— Ты псих! — прошипел мужик с трудом, хватая воздух.
— Я тебя не трогал. Был психом безобидным. Так чего ты хочешь? Жить? Или пойдёшь по пути друзей? — Я чувствовал, как ногти впиваются в кожу. Тёплая кровь льётся по ногтям. Интересное чувство. Мужик хрипит.
— Отпусти его, — раздался спокойный голос.
— Почему я должен оставить ему жизнь? — от удивления даже хватку ослабил.
— Не стоит он того, чтоб об него руки пачкать.
— Я небрезгливый.
— Давай лучше покурим. Успокойся.
— Да я и не психую. Жизнь свою охраняю.
— Никто её забрать здесь не планирует. Так ведь, Серый?
— Да, — просипел мужик, которому я уже изрядно пропорол ногтями шею.
— Лады.
Я отошёл от него. Подсел к тому, который предложил сигарету. В камере запахло дымом, который перебивал вонь. Я раньше не курил, но тут почему-то решил закурить. Горький табак обжёг язык и глотку. Проник в лёгкие, заставляя закашляться и одновременно понять, что я ещё жив. Блин, жив и неплохо так себя чувствую.
— Ты собираешься всех в камере перемочить?
— Я первый не начинал.
— Радикально ты поступил. Достаточно было в рожу дать, чтоб они поняли, что ошиблись.
— Немного переборщил. Утром проблемы будут с охраной?
— Нет. Не будут, — последовал ответ после молчания. — Для них мы все смертники. Раньше сдохли или позже — не имеет значения.
— Весело тут.
— Угу. Прям обхохочешься. Стас.
— Ваня.
— Вань, давай ты прекратишь наши ряды прочищать?
— Не я первым начал, — откидываясь спиной на стену, ответил я.
— Я это понял. Парни не уверены, что утром проснуться. Бояться, что ты их ночью…
— Ничего я не собираюсь делать. Кошмар или явь — всё перемешалось, но я не маньяк, что режет людей от скуки.
— И кто же ты?
— Я это я.
Мы замолчали. Тени скользили по стенам, превращаясь в кошмарное нечто, но я не обращал на них внимания. Мне стало всё равно, что происходит. Отупение и усталость. Захотелось спать.
— Не трогайте меня, тогда будет мир, — ответил я. Затушил сигарету. Подошёл к раковине. — В голове туман, от которого всё идёт кругом. Как будто напился.
— Привыкнешь или окочуришься, — ответил Стас.
— Так на голову действует эта вонь?
— Чай.
— Подыхать не собираюсь, значит, придётся привыкать.
В ту ночь меня больше никто не беспокоил. Охрана к обнаруженным около двери трупам отнеслась с долей пофигизма. Заставили нас отнести их за забор. Впервые за долгое время я оказался на какое-то время за забором. Без кандалов и наручников. Пусть и занимаясь малоприятным занятием, но я оказался на свободе. Впереди была степь, поросшая душистым разнотравьем, что сейчас было в пике цветения. Вокруг летали бабочки, по небу скользили птицы. А я смотрел на это и удивлялся, как раньше не замечал всего этого. Жаль, что вонь от каторги никуда не делась. Наверно, цветы и трава пахли…
Стишок. Слова забылись. Осталась лишь картинка. Поле. Алиса. Цветы. Венок. Солнце. Небо. Жизнь. Я уцепился за эту картинку, как за спасательный круг. Однажды мне это помогло справиться со страхом и не сойти с ума. Возможно, поможет и сейчас. Главное не забывать, что есть жизнь иная, чем эта каторга. Есть улыбки. Глаза, в которых плескалось всё безумие и знания этого мира. Нужно было выбираться. Брать себя в руки и прекращать страдать по своей судьбе. Каждая картинка в этом мире была следствием моего шага. Моего выбора. Об этом нельзя было забывать, а я чуть не забыл.
— Дерьмовый чай должен подавлять желание бунтовать, — сказал Стас. Он сел рядом вместе со шкурами. Во время сиесты мы вместо отдыха отскребали со шкур жир под навесом.
— И он вызывает глюки?
— Бывает. Бывает подавленность или агрессию. У каждого человека на него свои реакции. Потом привыкаешь. Начинаешь учиться жить с картинками, которые постоянно преследуют, учишься бороться с подавленностью и контролировать агрессию. Кто-то сразу берёт себя в руки, другие учатся бороться со временем, пока их не пускают в расход.
— Жестоко.
— Так здесь не отдых.
— Ты давно здесь не отдыхаешь?
— Второй год пошёл. Последний.
— Потом свобода?
— Отсюда никто не выходит. Здесь лишь отсрочка смерти. Недолгая отсрочка.
Я посмотрел по сторонам. Люди смирились со своим положением. Они сидели с низко опущенными головами, с сутулыми плечами. Охрана лениво сидела неподалёку и наблюдала за нами, играя в карты.
— Никто не пытался? — спросил я.
— Пытались. Оказывались по ту сторону забора, становясь кормом для тварей. Тут никто не будет устраивать суд. Пуля в спину и финал.
— Нет, такой финал мне не нравится.
— Тогда будешь коротать время здесь.
Я не стал спорить. Да и пока не было весомых доводов. Голова только начала соображать ясно. Я не мог понять, почему так произошло. Может организм привык к гадости. Может, появилась картинка, которую я захотел увидеть в реале, поэтому я и вернулся к жизни. Меня это не особо волновало. Главное было, что я проснулся.
Мышцы перестали так болеть, как вначале. Рабочий день уже не казался чем-то невыполнимым. Если работать в режиме автоматизма, экономя силы, то протянуть можно было долго. Никто же не говорил, что нужно было выкладываться по полной. Я не выкладывался. Лишь выполнял то, что мне говорили.
Дни здесь пролетали быстро или могли тянуться очень медленно. Вот вроде недавно разговаривал со Стасом, а потом очнулся и оказалось, что прошло дней пять. Я пытался взять контроль над мыслями, но получалось плохо. Несмотря на это ощущение бодрствования оставалось.
У охраны было мало развлечений в этом забытом месте. Карты, игра по типу футбола, в которую они развлекались по вечерам, когда загоняли нас по камерам. Некоторые развлекались с заключёнными. Такими опустившимися ниже уровня пыли, которые готовы были за лишнюю миску еды потерять уважение к себе. Были ещё бои, когда стравливали каторжан. Их устраивали в сиесту, когда жара достигала пика и все мечты были лишь об отдыхе. Когда охране надоедало резаться в карты, то они объявляли перерыв в нашей работе и спрашивали желающих, кто хочет развлечься. Желающих было не так много. Если проиграешь, а тебя изобьют, то никто отлежаться не даст. Всё равно придётся работать. Не можешь работать, то выкинут за стену. Нужно было рассчитывать силу или договариваться с более слабым противником, который хотел слиться и при этом, чтоб его помянули добрым словом. Лично я не верил, что когда помру, то мою судьбу на посмертном суде будут решать добрые или злые слова знакомых. Многие в это верили. Поэтому когда чувствовали, что уже скоро помрут, выходили на последний бой.
Были и бои среди местных чемпионов. Стас был одним из таких чемпионов. Среднего роста, с крепкими мускулами, и большим весом — он был серьёзным противником. Из-за того, что он был местным профессионалом в боях, ему полагалась более сбалансированное питание. Но и требовали от него выкладываться по полной без жульничества. Это накладывало определённые обязательства. Стас выигрывал бой, а потом отправлялся заниматься шкурами. В этом поблажек не было. В качестве приза помимо еды у него были сигареты и лекарства, которые помогали заживлять раны. Не густо, но в этих условиях он был богачом.
Несмотря на это лидер из него был никакой. Он мог подмять под себя всю камеру, но даже пальцем не шевелил по этому поводу. Его устраивало отвечать лишь за себя. Я пока лишь присматривался к боям. Мысли были туда податься и стать своего рода чемпионом, но пока были сомнения нужно ли мне это.
У заключённых развлечений не было, да они нам были и не особо нужны. Вечером чаще всего хотелось лишь упасть и не вставать. Хотя из камер были слышны песни. Иногда кто-то принимался рассказывать байки. Только всё это было каким-то искусственным. На свободе всё это лично мне доставляло удовольствие. Вызывало интерес. А здесь я отказывался понимать, зачем мне нужны воспоминания о том, что осталось далеко. Зачем слушать чужую тоску и обречённость в словах о давно прожитых днях? Если бы в этих песнях и байках была ещё надежда, что мы вновь окунёмся в то, что осталось в прошлом, то я бы послушал. Но они говорили лишь об унынии. О девчонках, которые остались там. О деньгах, друзьях и победах. И это всё было таким далёким, искусственным, словно сказка о духах. Мы слушали эти сказки в детстве, верили им, а когда вырастали, то понимали, что это обман. Так было и здесь. Только вместо сказки были байки с тоской и смирением.
С новым автобусом к нам заселили людей из других камер, чтоб у нас не было пустых коек. И вот с новыми людьми пришли проблемы. Они решили показать, кто теперь здесь главный. Вначале присматривались к Стасу, которому было фиолетово, кто и как будет жить под боком, главное, чтоб его не трогали. Они его трогать и не стали. Но привязались ко мне. Нет, я понимал, что выглядел задохликом. Только внешность ведь не была смазливая! Или они надеялись, что смогут меня в рог согнуть? Проще было драться, чем поддаться. Только в этот раз силы были неравные.
Можно было бы и заставить себя вспомнить повод той драки, но в этом не было смысла. Драка была. Их трое. Крепкие мужики, которые когда-то гоняли с бандитами. В разных группировках. Двое так и воевали друг против друга, но тут объединились, поняв, что вместе они сила.
Сила. Как стая собак. Диких собак, что решили без хозяина стать сами хозяевами, а для этого им нужно было собрать свою стаю. Двое были давно здесь. Больше года. Один приехал недавно. Вот они и вспомнили, что такое забытый вкус свободы. А начинать надо самоутверждаться не за счёт сильных, а за счёт слабых. Этим слабым был я. Всё понятно. Дальше разыграть сцену, где все увидят их силу, а мою слабость.
Возможно, если бы Стас тогда помог, то они отстали. Но он выбрал роль наблюдателя. Я же уже отошёл от действия чая. Не впадал в безумие. Может, сказалась слабость организма. Или бешенство новенького. Удары по лицу. Хруст рёбер. Я, правда, кому-то сломал руку. Последний бой, так последний. Чего мелочиться. Всё закончилось, когда я стал тряпкой. Со сломанным носом, рёбрами, отбитыми почками. Мне удалось из последних сил убрать двоих. Одного ударил головой об стену и смог свернуть шею, а в другому перегрыз артерию. Но и сам свалился, упав и больше не встав.
Утром меня посчитали трупом. Я хотел сказать, что жив. Что могу встать, только тело не хотело слушаться. Труп, который ещё был живым. Камера осталась позади. Ворота. Собаки. Нас оттащили в сторону от ворот и бросили в овраг с костями, которые остались от трупов. Ушли. Солнце припекало. За краями оврага была степь. С цветами. Где-то в такой степи должна была сидеть Алиса. Ждать меня.
Я заставил себя сесть. Рядом мужик хрипел и явно помирал. Мухи. Вонь. Грязные тряпки. Надо перевязать раны. Рёбра болели так, что сыпались искры из глаз. Левая рука висит плетью. На правой перебиты пальцы. Нос не дышит. Оттого что приходилось дышать ртом, язык напоминал вату. Пить. Хотелось пить неимоверно. Ещё раз огляделся. Глаза видели плохо. Из-за фингалов они заплыли. И ведь всё равно был жив. Упрямый же я. Упрямый.
Ноги целы. Может, колени и разбиты, но переломов нет. Синяки пройдут. Одну тряпку, которая была раньше чьей-то рубашкой, я разорвал на тряпки. Перетянул рёбра. Приходилось действовать одной рукой. Каждый раз, когда я делал любое движение, то перехватывало дыхание. Но справился. Ещё нужна была лангета. Деревяшек не было. Одни кости. Прах к праху. Душа всё равно покинула это тело. А кость мне могла помочь выжить. Нужно было только привязать их, чтоб потом потерять сознание от болевого шока.
Второй раз я очнулся с желанием лежать пластом и не шевелиться. Но я вновь сел. Сложно сказать сколько я провалялся. Мужик рядом со мной умер. Если я не хотел последовать за ним нужно было двигаться. Из куска тряпки соорудил что-то вроде повязки на голову и попытался встать. Чуть опять не потерял сознание. Удары сердца отдавались в ушах. Перед глазами всё плыло. Хоть что-то знакомое. За последнее время это было стандартное для меня состояние. Оскалился.
— Что там? Поле? Солнце? Небо? Река ещё должна быть. Не хочу помирать в этой яме. Нужно дойти до реки.
Цель появилась. Теперь можно было ползти к этой цели. Для этого нужно было пройти по обрыву дальше. Вглубь. Наверное, здесь было землетрясение. А может бомбу кто кинул. Земля провалилась вниз, образуя неглубокий овраг. Несколько сот метров заваленных костями. Я шёл по ним. Спотыкался, падал, снова поднимался, пока не нашёл место, где склон оврага был не таким крутым, как со стороны каторги. Выбравшись в степь, я огляделся. Было далеко до сиесты. К этому времени мне нужно было добраться до реки. Она втекала в озеро. Но до неё ещё нужно было дойти. Это было проблемой.
— Вся жизнь состоит из проблем. Может, я и сдохну, но не молча поджидая судьбу, а в движение, борясь за каждый вдох. Без нытья на никчёмную жизнь, — прошептал я. От запёкшейся крови кожу словно стянуло. Нужно было молчать, только звук собственного голоса успокаивал. — Дышу, говорю, всё болит — жизнь продолжается. Кошмары прекращаются, а люди просыпаются. Я проснулся.
Глава 18. Раз не помер — надо жить
Время перестало волновать. Его словно не было. Степь. Цветы. Ручей, который шёл из холмов. К этим холмам я и потащился. Нужно было… А я не знаю, что мне было нужно. Я хотел спрятаться от палящего солнца. И чтоб в том месте была вода. Мне этого было достаточно. Тело болело. Но к боли можно привыкнуть. Перестать её замечать. Главное, не зацикливаться на ней, а идти вперёд. От небольшой цели к более мелкой. Дойти до ручья, потом до холмов. Остановиться отдохнуть. Найти съедобную траву, чем-то похожую на укроп. Пожевать её и идти дальше.
Яркое небо, солнце, трава с тысячами жучков — это было лучше, чем каторга. Я и забыл, как по ним скучал. За стенами на небо даже смотреть не хотелось. Появлялось ощущение безнадёги, а сейчас на него было смотреть больно, потому что болели глаза. Но осознавать, что солнце такое яркое и тёплое, а небо такое ясное и приветливое — это приносило в душу спокойствие и удовлетворение.
Я дошёл до холмов, которые походили на неровные куски земли, которые откинул великан, когда копал яму-озеро. Эти куски земли поросли травой, мелким кустарником. Я завалился под один из кустов и уснул.
Шорох листвы. Ветер, прошёлся по воспалённой коже, подсушивая раны и ссадины. Солнце клонилось к закату, окрашивая всё в яркие цвета, как будто кто-то опрокинул палитру прямо на холст и теперь краски в хаотичном порядке растекались по нему. Чего-то меня на поэтические сравнения потянуло. Хотя и тому были объяснения. Я ничего этого раньше не замечал, а сейчас подошёл к грани и почувствовал, как этот мир красив и почему хотелось бороться за нахождение в нём.
Сесть удалось с трудом. Голова кружилась. Может, сотрясение? Хотя не уверен, что у меня там было чего сотрясать. Рядом со мной сидела тварь. Переливающаяся на солнце красотка. Прям сталь. И всё-таки в них что-то было притягательное, манящее. Как в огне. Вроде знаешь, что стоит до него докоснуться и будет ожог, но порой красота пламени, ничем не прикрытая, ничем не подкупная — она до такой степени манит, что забываешь о том, что огонь обжигает. Сила и красота. Я смотрел на тварь и не чувствовал страха, лишь восхищение. Они ведь были оружием, которое вывели искусственно. Танк, зенитная установка, винтовка — все сделаны, чтоб убивать. И что? Теперь их надо бояться? Бояться технике на параде? А тварь не отличается ничем от техники. Только нужно понять, что приводит её в боевую готовность.
Я подошёл к ручью. Умылся. Тварь покружила вокруг меня, но нападать не стала. Сбежала. Пошла искать другую добычу. И правильно, я невкусный.
Ночь я встречал под кустами на старой листве. Удивительно, как вокруг был богат на звуки мир. Стрекот жуков, уханье, пени и треск птиц, чей-то вой. В городе я этого не слышал. Там были другие звуки. Те, что сопровождают человека. А здесь был дикий мир. Нетронутый. Который и должен быть. Я слушал этот мир и чувствовал себя его частью. Ведь говорят, что человек мало чем отличается от животного.
Появились ночные твари. Я их чувствовал, но не видел, пока не пришла красноглазая саранча и не начала петь свою песнь. Последнюю песнь, которую должна была услышать жертва и испугаться до такой степени, чтоб сдохнуть только от страха. А я этого страха не чувствовал. Она пела, будоража нервные окончания. Я чувствовал вибрацию в теле и возникало противоположное ощущение. Вместо страха была радость оттого, что я жив и радость от мысли, что, похоже, я чокнулся, раз эти твари перестали меня пугать. Саранча переросток замолкла. Красные глаза смотрели на меня. А я улыбался, как придурок.
— Ты красиво поёшь. Теперь я усну, а вы меня охраняйте, — сказал я, поворачиваясь к ним спиной. Мне показалось, что они на меня не нападут. И это оказалось правдой. Не напали.
Меня мучила лихорадка. Я это понимал. Жар. Мокрый пот был таким обильным, что одежда промокала насквозь. Хоть выжимай. Я с трудом дополз до ручья, где можно было утолить жажду. Как-то я свалился прямо в ручей. Холодная вода принесла такое блаженство, что выбираться из воды не хотелось. Я тогда какое-то время так и пролежал в воде, пока вместо жара не пришёл озноб.
Твари продолжали околачиваться поблизости. Так я и не мог понять, почему они меня не хотели прикончить. Но меня такое положение вещей устраивало. Пусть и было тяжело дышать. Пусть кости болели, а жар вызывал бред, но я каждый день чувствовал жизнь и свободу. Ни за какие деньги больше я её лишаться не хотел.
— Если так буду дальше только водой питаться, то помру. А когда помру, вы опять одни останетесь, — как-то пробормотал я, любуясь бликами солнца на гладкой поверхности твари. — Тогда и охранять будет некого.
Тварь взметнулась вверх. Я и не знал, что они умеют так высоко прыгать, разбрызгивая искры света. Или это был уже мой бред? Возможно. В последнее время сознание петляло сильно. Сложно было понять, что такое реальность, а что вымысел.
В какой-то момент я открыл глаза и увидел рядом с собой откусанную ногу, какого-то бедолаги. Видимо, у меня сгорели рецепторы в носу, но запаха от почерневшей плоти я не чувствовал. А запах должен был быть. Тварь лежала рядом. Наблюдала за мной.
— Это мне? — спросил я. — Красавица, я не ем падаль. Мне нужно свежее мясо. — Я откинул ногу в сторону и пошёл к ручью. — Может, это тебе хорошо тухленького поесть, а у меня желудок свернётся трубочкой. Помру я от такого мяса. Ищи другое, которое сегодня бегало и чтоб бегало не на двух ногах. Себе подобных я не ем.
На что я надеялся ведя разговоры с этими существами? Не на что. У меня не было цели. Было одиночество. Хотелось слышать чей-то голос. Самому с собой разговаривать — это было странным, а твари были хоть каким-то собеседниками. После моих слов они исчезли. Я же понял, что надо чего-то сожрать. Для этого пришлось подниматься и искать какую-нибудь съедобную траву. Пусть это за еду нельзя было считать, но хоть что-то. Кислинка. Дикий укроп. Ноги подкосились и я покатился вниз с пологого холма, чувствуя боль каждой клеткой тела. Похоже, от этого я потерял сознание.
Очнулся — лицо в грязи. На языке вкус соли. Вытерев лицо, я оглянулся. Рядом небольшая белесая лужа с белесыми камнями. Соль? Похоже на то. Только зачем мне соль, когда нет еды? А сколько я без еды протяну? Недолго. Помирать пока не хотелось. Я ещё Алису не нашёл. А нужна ли мне она была? Наверное нужна. Хотя бы для того, чтоб знать, что кто-то будет беспокоиться, когда я не вернусь. Добрым словом вспомнит. Нет. Я не верил в суд, но хотелось, чтоб обо мне думали не только как о человеке, который просто жил, а чтоб вспоминали, как человека, оставившего след в чьей-то душе. В прежней жизни я не был уверен, что кому-то моя смерть принесла хоть какое-то разочарование. Отец давно на мне поставил крест. Я был в его глазах неудачником. И мама вынуждена была с ним согласиться. Одно время она только и делал, что жила ради нас. Душа своей заботой и контролем. Если у неё не получилось контролировать дотошно отца, то она отыгралась на мне. Каждый шаг был полностью под её контролем. Потом она сменила работу, потащила на эту работу меня, чтоб и там я был под её присмотром, пока я не попал под сокращение и тем самым разочаровал. После этого я уже так и не повысился в её глазах.
Мне всегда сложно было понять почему нужно под кого-то подстраиваться, зачем жить той жизнью, которую мне навязывали. В этой жизни всё было иначе. Здесь я чувствовал себя сорняком. Никому не нужным сорняком, жизнь которого ничего не стоила. Это нужно было менять.
Прихватив пару камней соли, я вернулся к ручью. Сколько прошло дней свободы? Я пытался вспомнить, но не получалось. Пустые дни, наполненные болью и жаром, напоминали колесо, которое ничем не отличалось.
Поле, небо, Алиса со своим дурацким венком. Нет, я по ней скучал. Иначе зачем было так часто о ней думать? Надо было её найти. Не могла же она пропасть бесследно. Тут не так много городов, не так много мест, где можно спрятаться…
Они притащили мне целую ногу быка. Здоровый кусок мяса килограмм так на десять. Тащили вдвоём. Положили рядом со мной и отошли на расстояние.
— Спасибо. Это я согласен, еда. Теперь её надо ещё приготовить. Не ем я сырое мясо, но это не ваша забота, — сказал я.
Дальше пришлось искать острые камни, чтоб отрезать куски мяса. Соль. Горячие камни, которые раскалялись во время сиесты до такой температуры, что на них удалось высушить мясо. К ночи я уже ел вяленое мясо и начинал возвращаться к жизни. Страх голодной смерти начал отходить на второй план.
Это было странно. Такая жизнь напоминал сумасшествие. Мы неплохо подружились с тварями. Они таскали мне мясо. Остатки которого я отдавал им. Пытались меня накормить тухлятиной, но мы с ними договорились, что такое я есть не буду, хотя они не понимали почему. Как я понял, что они реагировали на мои слова? В тот день перламутровая притащила мне кусок тухлятины и начала показывать, как я должен её есть. Потом подкинула мне кусок и стала выжидать. Я вернул мясо ей. Так происходило несколько раз, пока я не объяснил этому чудному оружию, что я сломаюсь, если буду есть то, что едят они. После этого притаскивал мне только свежее мясо.
В небе появились облака, которые предвещали осень. Нужно было что-то думать. Вяленым и сухим мясом уже насытиться не получилось бы, так как зимой шли дожди. На солнце и камнях мясо уже не повялить. Идти же на дальнее расстояние я пока не мог. Хотя прошло по ощущениям несколько месяцев, но я пока не полностью восстановился, поэтому решил пережить зиму в холмах. Только для этого надо было найти огонь и построить хоть какое-то жилище, чтоб не сидеть всё время под дождём.
Как бы противно не было, но пришлось возвращаться к оврагу и мородёрить там в поисках хотя бы стёкла. Подходить к каторге было опасно, но ничего другого я придумать не мог. Хотя чего я опасался, ведь для других я был мёртв. Возможно, мне и срок списали, как мертвецу. А какой с трупа может быть спрос? Сразу возник вопрос, как вернуться к людям без документов? Или теперь мне грозило податься в бандиты, где документов не спрашивали? Не очень завидная судьба выходила. Разбойником с большой дороги становиться не хотелось. Как и вновь потерять свободу в мои планы больше не входило.
С такими мыслями я пошёл вместе с тварями к оврагу. Время было выбрано специально ночью. Я не хотел бы нарваться на какой-нибудь отряд, который выносил трупов. Ночь же была временем тварей и моим временем.
Трупы продолжали сваливать в овраг, а рядом кидали мусор. Там я нашёл старую дырявую сумку. Пустую бутылку. Порванную книгу. А если покопаться, то много интересного можно найти. Даже не знал, что весь выкидываемый мусор при должном использовании мог ещё послужить. Обычно об этом не задумываешься. Я помнил по себе. Когда жил с Алисой, то было скучно. А чего скучать? Сытая спокойная жизнь приелась. Сейчас бы я от этой жизни не отказался бы. Так, а если я труп, то получается, что наш с ней брак расторгнут? Наверное. Значит,
придётся ещё раз её замуж звать.
Я давно заметил, что когда думаешь о чём-то далёком, то жизнь не кажется такой тяжёлой. Всегда есть надежда, что со временем наступит это далеко и станет лучше, чем сейчас. И ведь так случается.
Например, сейчас я хотел пережить зиму в холмах, а потом податься к людям. Начать поиски жены, которая почему-то казалась живой. Чем не цель? Пусть она почти невероятная, но цель.
Тишину ночи разорвала песня. Весёлая, насмешливая и совсем не для этого места. Такие песни надо петь в кабаках, а не на кладбище-помойке. Мои твари встрепенулись. Кинулись в ту сторону, но я их остановил. Велел не отходить. Послушались. Можно было уйти. Явно же, что парня выкинули подыхать. Чего мне до этого? Но вместо этого я побрёл к нему.
Он лежал среди костей. Если бы не песня, то я и не подумал бы, что тут кто-то живой. Рядом два трупа. Жуть.
— Какие травмы? — спросил я. Песня замолкла.
— Бред или глюк?
— А не одно и то же? — спросил я. — Красавицы, оттащите этих двоих в сторону.
— Ты кто?
— Тебе какая разница? Я тебя ещё раз спрашиваю, травмы какие?
— Хрен его знает. Ногой пошевелить не могу.
— Перелом? Или позвоночник? Друг, если позвоночник, то проще тебя добить, чем выходить.
— Добрый ты, — до меня донёсся надрывный, хриплый смех.
— Какой есть.
— Одна нога рабочая. Меня нечестно сегодня подрезали.
— Боец?
— Да.
Когда твари оттащили трупы я подошёл к нему. Парня избили сильно. Весь в крови. Грязный, как не пойми кто. И чего с ним делать? Твари его жрать не хотели. Они лакомились падалью. Для них это было что-то вроде деликатеса. А свежачок они предпочитали вначале загрызть, а уж потом сожрать.
— Я в холмах обитаю. Если доковыляешь, то могу с собой взять, — решился я. Ну не по-человечески было оставлять его здесь.
— Сам не смогу, — признался он.
— Попробуем вместе доковылять.
Как мы с ним выбирались из оврага — это была отдельная история. Как бы он ни хорохорился, но помяли его сильно. Только вместо ругани, он юморил и песни пел.
— У тебя милые товарищи, — заметил он, когда мы выбрались на край оврага и сели передохнуть.
— Охрана. Ты их не боишься? — спросил я.
— Я уже смирился, что меня сегодня сожрут. А смерть надо встречать в хорошем настроении.
— Если их не бояться, то они не тронут. Даже приказы выполняют. Я к ним как к оружию отношусь. Мы же не боимся винтовки? Вот это и есть винтовки. Пойдём. Я хочу до рассвета добраться до холмов.
— У тебя там хижина?
— Небо и кусты. Пока было не до хижины. Но в планах есть.
— Ты здесь серьёзно решил обосноваться?
— А чего ещё делать? Также выкинули за ворота помирать. А я помирать не стал. Раз не помер, то надо жить.
— Ага, я так же считаю. Раз не помер, тогда живу. Меня Тоном звать. От Антония. Но лучше Тон.
— Ваня.
— Спасибо, что там не оставил на корм своим товарищам.
— Они и без нас с тобой пропитание найдут.
Я почти тащил его на своих плечах. Десять раз пожалел, что ввязался в это дело. Всё-таки добрые дела делать тяжело. И часто они ещё и не окупаются, как в тот раз со Светой. А что будет в этот раз? Этот парень меня прирежет?
— Ты за что на каторгу попал?
— За лихие года.
— Разбойник?
— Ага, как родился, так и жил при банде. Вот это время было, пока атаман был жив. А как помер, так такая ерунда началась. Вот что я тебе скажу, если в банде правильный командир, то половина успеха уже есть. А если он дурак, то проигрыш обеспечен. Ещё наркота и руководящие посты — вещь сложно совместимая. Да разве меня кто слушать будет? Я пытался его скинуть, да вместо этого скинули меня балластом.
— Балласт? Какие умные словечки.
— Так мы по реке катались на плотах. Нападали на судёнышки. Весёлое было время.
— Сейчас не сравниться, — хмыкнул я.
— Да ладно, мы ещё повоюем. Вот на ноги встанем и пойдём воевать.
— С каторгой?
— Найдём повод. Главное, на ноги встать.
Тон начал заваливаться. Потерял сознание. Мне осталось лишь ругаться и тащить его дальше. Не бросать же на полпути начатое дело.
Добрался я до холмов лишь к рассвету. Тон так и не очнулся. Видимо организм не выдержал. Его начало лихорадить. Ну тут я уже ничем не мог помочь. Максимум, что раны перевязать да промыть их солевым раствором. Больше ничем я ему помочь не мог.
— Его нужно охранять, — на всякий случай предупредил я тварей. Красноглазая саранча опять запела свою песнь. Пока я не мог понять с чем были связаны эти песни. То она неделями молчала, а то начинала выть. Она была крупнее своих подруг. Из-за этого я невольно считал её старшей.
Оставив Тона под кустом, я пошёл обследовать холмы в поисках дерева и места для хижины. Огонь я хотел разжечь днём уже на месте с помощью стекла от бутылки. Но пока нужно было организовать постоянный зимний лагерь, где был бы доступ к воде и дровам.
Пока я болтался среди кустов, то невольно подумал, что может и к лучшему появление ещё одного Робинзона в шаге от цивилизации. А то постоянная компания тварей всё же действовала на психику. Сходить с ума в мои планы не входило.
Глава 19. Шакалы
Поиски места для зимовья не дали нужного результата. Всё вокруг было не таким, чтоб выдержать ливни. Делать же хижину — ветки были не такими уж прочными. Да и не хватала какого-нибудь материала, чтоб покрыть им крышу. Я надеялся, что смогу найти место в виде пещеры или выступа. Не нашёл. Зато повезло найти два старых дерева с сухими ветками, что росли по другую сторону от холма. В моих поисках я дошёл до места, откуда бил ручей. Около него я и сел передохнуть. Рядом крутилась Перламутровая тварь. Пусть сейчас она отражала окружающую среду и была всех цветов, кроме перламутра, но я помнил её в лучах закатах, когда она была именно такой нарядной.
— Иди сюда. Чего ты всегда на расстоянии скачешь? — подозвал я её, чувствуя себя сбежавшим сумасшедшим. — До тебя дотронуться можно или ты меня цапнешь?
Она подошла ко мне боком. Я осторожно коснулся нечто. Мозг с трудом воспринимал, что это существо реально. Тёплый бок, похожий на нагретый металл, говорил об обратном.
— Красивая, сильная, — ласково сказал я. Тварь села. Я убрал от неё руку. — Вот мы с тобой и познакомились. Не такие и страшные друг для друга. Правда?
Она мне не ответила. Оружие сделано, чтоб выполнять приказы, а не отвечать и не обсуждать действия. Всё верно.
— Ты ведь всё можешь сделать? — спросил я. Перламутровая продолжила невозмутимо сидеть на месте. — Если я попрошу тебя выкопать яму, ты выкопаешь? Вот здесь. Мне нужна очень большая яма, которая поместила бы несколько человек.
Я показал на лысое место без кустарника неподалёку от ручья. Тварь никак не отреагировала.
— Выкопай здесь яму. Начинай.
Подействовало. Оружие принялось выполнять приказ. Интересно было понять, насколько самостоятельно оно думает или оно заточено на выполнение команд и поддержания себя в боевой готовности? Биологическое оружие, которое сделано для уничтожения тех, на кого укажет создатель. Так о них говорили и, похоже, слухи в этот раз оказались правдивыми.
Тварь выкопала нору где-то метр на метр. Я сказал, что мало. Надо метра полтора в высоту и глубже копать. Глубже. К сиесте у нас появилась искусственная пещера метра три в глубину и два в ширину. Вдвоём тут в принципе можно было разместиться, хотя и в темноте. Но говорят же, что лучше так, чем совсем никак. Тварь подошла ко мне. И в этот момент наша пещера обвалилась. Вот тут было обидно. Очень обидно. Я посмотрел на тварь. Она подпрыгнула в воздухе и быстро скрылась в кустах.
Я же поплёлся к своему месту лёжки, где теперь валялся Тон. Хотелось спать сильнее, чем есть, поэтому розжиг костра я оставил на вторую половину дня. Как и поиски места, где пережить зиму…
После всего пережитого я стал иначе относиться к проблемам. Если удалось что-то решить, то хорошо, не удалось, так ничего страшного — решу потом. Не было лишних эмоций на переживания по этому поводу. Раньше я как-то к жизни относился сложнее. Меня всегда что-то не устраивало. Я хотел движения, признания и уважения в своих глазах. Доказательств, что я имею права на этот второй шанс, что я имею право жить. А сейчас, я просто жил. Жарил мясо на костре и наслаждался его ароматом, от которого слюни текли. Шашлык — машлык. Приправки в виде укропа и петрушки. Дикие огурцы, которые по размеру были мельче, чем культурные, но по вкусу как обычные. На аромат в себя пришёл Тон.
— А я думал, что уже помер, — сказал он, не сводя глаз с мяса.
— Можно и так сказать, — ответил я. Так как он вопросительно посмотрел на меня, то пришлось пояснить. — По документам ты мёртв.
— А, ты в этом плане, — перебираясь поближе к огню, ответил Тон. — Слушай, друг, а у тебя мясо откуда? Со свалки?
— Думаешь там куски мяса просто так валяются?
— Ну непросто. Раньше они кому-то принадлежали.
— Любое мясо раньше бегало. Или ползало.
— А как бегало? На двух ногах или четырёх? Если на двух, то я пока не готов к таким гастрономическим экспериментам.
— Блин, Тон. Я не жру людей.
— Охотишься?
— Падальщики приносят. Они на охоту ходят. Мне и приносят куски. Мы договорились, что я падалью не питаюсь, — ответил я.
— Ты давай без обид. Мало ли, может ты меня в запас притащил.
— Чтоб съесть в голодный день? — Я откровенно развеселился. — Ты представляешь сколько это мороки? Тащить тебя сюда. Да проще было там разделать. Каждый день или через день выкидывают кого-то с каторги. Питался бы я людьми, то точно голодным не остался. Но меня твари кормят.
— Это хорошо. Я два года мяса не видел.
— Два года на каторги? Я быстрее сдался. Это место не для меня.
— Поэтому ты и решил свалить оттуда таким путём? — спросил Тон.
— Так получилось. Я не планировал, но раз так произошло, то ничего не поделаешь. Приходиться выживать по эту сторону забора. Так ведь?
— Ну да. Так, — он покосился в сторону. Рядом с нами кружила Перламутровая.
— Их, главное, не бояться. Это всего лишь оружие. Тогда они не тронут.
— Ты говорил. Мне вчера знакомый дал две порции чая, чтоб страха не было помирать. Я вчера ничего и никого не боялся. А сейчас…
— Сейчас их тоже не стоит бояться. Они нестрашные, хотя и внешней красоты в них мало, — ответил я, подзывая Перламутровую. — Только это красивая. А ночью приходит красноглазая. Та поёт так, что заслушаешься.
Я погладил Перламутровую по боку. В этот раз она уже так остро не реагировала. Хотя тут скорее я не реагировал на неё. Осторожность сменилась уверенностью, что она мне точно ничего не сделает.
— Ничего себе фокус! — присвистнул Тон.
— Это не фокус.
— Всё равно, это прикольно. Обниматься с тварями не каждый сможет.
— Не каждый, — согласился я, отпуская Перламутровую и возвращаясь к мясу.
Мы перекусили. Я видел, что Тону было плохо, но помочь ему я не мог. Тут нужно было рассчитывать на организм.
— У тебя сигарет случайно нет?
— Ага, целый пакет табака, ещё и бочка пива в кустах припрятана, — ответил я, после ужина.
— Ну перекурить можно найти. Вон табак растёт. Его подсушить и можно дымить. Только трубку делать надо.
— Я не курю, поэтому не знаю.
— Он хорошо помогает от привычки чая избавиться. Два года его пил. Привычка такая, что хоть подыхай.
— Насушим, — пожал я плечами. — Ты пока здесь побудь. Я пойду по холмам поброжу. Авось найду, где можно будет сделать на зимовку.
Всё-таки от общения с людьми я несколько отвык. Мне было тяжело искать темы для разговора. Да и не видел я в них смысла. Чего тут обсуждать? Выжить бы.
Мы с Перламутровой обошли целый холм. Набрали дикого табака и набрели на малинник со спелой ягодой. Я забрался в него как медведь. Предложил твари попробовать, на что она отскочила в сторону, словно я ей гадость предложил.
— Вот так и мне не нравятся гниль, — рассмеялся я её реакции.
Набрав малины в лопух для Тона, я вернулся назад. Нужно ещё было дров заготовить, чтоб огонь поддерживать и ночью. Облаков на небе становилось всё больше, а значит зима приближалась всё ближе. По скромным расчётам, у нас было времени всего лишь пару дней.
Когда я вернулся, то костёр почти прогорел. По тлеющим углям удалось разжечь новый огонь. Тона мучила лихорадка. Он опять лежал без сознания. Я же устроился неподалёку около костра и задумался.
Когда жизнь начинала напоминать рутину, в ней всегда что-то происходило. Стоило мне смириться с моим положением, привыкнуть к новым условиям, как я вновь вынужден был что-то делать. Вот и сейчас, вроде привык к одиночеству, так появился друг по несчастью, который мне вроде и не нужен был, а с другой стороны, вдвоём выживать было проще.
Оглянувшись, я заметил трёх Перламутровых. В таком количестве они ко мне не приходили. Обычно компанией ходили ночные твари, а Перламутровые были одиночками.
— Чего случилось? — спросил я. Привычка разговаривать с ними, как с живыми меня не оставляла. С другой стороны, если это было биологическое оружие, то они должны были понимать человеческую речь. Они скакали около меня. Явно чего-то действительно случилось. Козлят они изображали лишь когда что-то происходило. Пришлось подниматься и следовать за ними. Мы отошли примерно на километр в сторону озера. Здесь поверхность холмов покрывали мелкие деревья. Метрах в пятистах лежало озеро, которое было загрязнено производством кожи. Они повели меня к подножью холма, где было образована природная расщелина. Порода здесь была известняковая. В известняке была сделана искусственная пещера наподобие штольни. Глубокая, высокая. Пол запорошен землёй и ветками, которые сюда занесло не пойми как. Ко мне подскочила красноглазая тварь. Что-то запела на своем языке.
— Вы здесь живете? — спросил я, оглядываясь по сторонам. — Хорошая пещера. Мы сюда можем прийти?
Вместо ответа, красноглазая саранча подставила мне свою жуткую бошку. И эту погладить надо. Оставалось надеяться, что мы друг друга поняли.
Я прошёлся вглубь пещеры. Разглядеть в темноте что-то было сложно, но я заметил горящие глаза ночных тварей. Похоже, они здесь пережидали день, чтоб ночью выйти на охоту.
— Они не против будут, если мы здесь поселимся? — уточнил я у красноглазой.
Та что-то спела на своём языке. Ладно. Значит, будем переселяться. Пусть далеко от родника, но и от каторги прилично. Точно здесь не найдут. Потом надо будет ещё раз дойти до оврага и там порыскать в поисках мелочёвки, которая упростит жизнь. Когда проблема с жильём была решена, то осталось лишь перетащить сюда Тона.
Оставшиеся дни до зимы прошли в суете и подготовки к этому дождливому времени. Я постарался как можно больше натаскать сухих веток. Конечно, тут и понимать не нужно было, что нам их не хватит на всю зиму, но если понемногу приносить ветки каждый день, сушить их, то так можно продержаться дольше. Самым главным для меня было не потерять огонь. Тут я себе напоминал человека на необитаемом острове.
Мясо твари поставляли в ещё большем количестве, чем раньше. Они теперь умножили всё на два, так как нас стало двое. Я его коптил и развешивал сушиться в пещере. Часть засолил. Мы насушили табака.
За три дня было столько сделано, сколько я не сделал за месяц. В овраг я пошёл лишь когда начался дождь. Опять ночью и в компании тварей. В этот раз удалось найти два кувшина с отбитыми горлышками и ещё одну порванную книгу. Рваные одеяла и изношенные ботинки, старые портки. Я брал всё, с мыслью, что разберусь потом в необходимости найденного.
Кувшины помогли таскать воду из ручья. Ботинки я подлатал, как умел. На ногах держались и в них было не так скользко разгуливать по мокрым камням. Из двух одеял удалось собрать одно целое и сделать из него загородку от сквозняка. По мере жизни появились потребности в более удобных лежаках. Пришлось наломать ветки и накрыть их ветошью, за которой пришлось идти ещё раз. Я мародерил и бомжевал. С нравственной точки зрения, я был преступником. Но при этом я понимал — если буду кривить нос, то не выживу. А жить хотелось.
— Ты похож на беспокойного муравья, который не может усидеть на месте, — как-то заметил Тон.
— После того как столько дней провалялся между жизнью и смертью, приятно вновь ощущать себя живым, — ответил я. — А жизнь — это деятельность. С каждым днём хочется более качественной и уютной жизни. Уже не охота спать на полу. Хочется на более мягком подобие кровати.
— Я как-то к этому спокойнее отношусь. Есть — хорошо, а нет, так переживу.
— Не, жить в дерьме не хочу. Нужно из него выбираться.
— Жить никто в дерьме не хочет, но бывает так, что иначе не получается. — Он разложил табак на тонкой бумаге, свернул из неё самокрутку и протянул мне. Я только кивнул. Сколько ни пытался их крутить сам, но табак вываливался. Тон был прав. После того как начал курить, самочувствие улучшилось. Одна зависимость подавляла другую. Потом придётся избавляться от курения, зато голова стала яснее и прошло состояние по типу ломки.
— Поэтому нужно работать над тем, что есть сейчас, — ответил я.
Дым наполнил пещеру. Было относительно тепло, сытно, мягко. Больше не надо было бояться и оглядываться в поисках опасности. Мы сейчас сами представляли опасность для других. Рядом лежали твари. Страшные, быстрые, переливающиеся и имеющие вид крупной саранчи и мелких кузнечиков с вытянутыми собачьими мордами и пастями с клыками. Оружие.
— Тебя они не напрягают? — спросил Тон, посмотрев в сторону тварей.
— Нет. Знаешь, они мне чем-то напоминают шакалов. Питаются падалью, одиночки, но изредка собираются стаями, чтоб напасть. Это мне в них нравится. Я раньше работал в команде, но это всё же не для меня.
— Почему?
— Слишком непредсказуема может быть команда. Я всё же привык отвечать лишь за себя.
— Нормально работать в команде, если команда подобрана не абы как, а люди с одной целью. Я когда пошёл в пираты, то у нас командир был классный. Суровый мужик, который спуску никому не давал. Мы любое дело вначале отрабатывали, а потом уже на него шли. Это было не как с Тимом. Кто пьяный, кто под дурью. Один дурак увидел корабль. Мы же решили его захватить! По желанию левой пятки! Бравые воины, которым река по щиколотку. Только ноги замочить, — зло сказал Тон.
— Слушай, а какого ты не ушёл, когда у вас атаман сменился?
— Куда идти. Это видел? — Он оголил левое плечо, на котором была метка в виде колеса. — Меня уже ловили. На каторгу отправляли. Ребята вытаскивали. Жизнь положили за мою свободу. Я теперь им по гроб жизни должен был. Моя жизнь была с ними повязана.
— Сурово.
— А ты как хотел? Братство — это на всю жизнь.
— А сейчас? Ты же помер. По документам тебя нет. Или долг будешь с того света возвращать? — усмехнулся я.
— Слушай, а реально. Как теперь жить?
— Я сам таким вопросом задался. У меня жена была. А сейчас я как бы помер. И вот теперь думаю, а брак ведь теперь расторгнут.
— Ну да. Ты помер.
Смех вырвался сам собой. Твари только посмотрели в нашу сторону. Видимо им было в новинку такое соседство, но они нас терпели.
— Мы есть и нас нет. Живём в стае шакалов-кузнечиков, курим какую-то дрянь и жуём мясо, — подвёл я итог.
— А неплохо. Сюда ещё девиц бы для полного счастья…
— Нет. Женщину в такие условия приглашать нельзя. Им комфорт нужен. Поэтому лучше мы к ним пойдём, чем они к нам.
— Думаешь податься к лихим ребятам? — прищурившись, спросил Тон.
— Не исключаю такую возможность. Мирная жизнь для нас закрыта. Если только её не выбить силой. У бандитов никто не должен смотреть, что мы без документов.
— Там на это не смотрят. Принимаю всех, — согласился Тон. — Но и не отпускают. Это на всю жизнь. А ты сам говоришь, что у тебя жена на воле.
— Жена пропала. Два года назад. Во время нападения. После этого я её не видел. Так что это номинально, что она есть, а по факту нет её.
— Да уж. Всё бывает. Я только понять не могу: зачем нам прогибаться под кого-то, когда у нас есть такая сила?
— Ты про стаю?
— Да. Пока придём в банду, пока нас примут за равных — на это может не один год уйти. Пока же будем доказывать свою состоятельность, так нас почти не будут к разделу добычи допускать. Будем болтаться в низах пищевой цепочки. Я своё уже отболтался. Второй раз доказывать, что я не грязь, не собираюсь.
— А кто говорит, что мы будем кому-то чего-то доказывать? Ты сам говоришь, что у нас есть оружие. Такое оружие, которого нет ни у кого. Ты понимаешь, что мы можем почти всё? Нужно только тварей научить приказы выполнять. Знаешь, как собак тренируют?
— Без понятия, — ответил Тон.
— Им слово говорят, а они его выполняют. Я пока не уверен в точности, что твари будут выполнять каждое моё слово. Надо тренироваться. Отрабатывать навыки.
— Ну на это у нас есть время. Зима, — заметил Тон.
— Да. Вот и попробуем узнать все возможности, — я опять хотел сказать тварей, но поймал взгляд красных глаз. — Не нравится мне, что мы их тварями зовём. Пусть поблагороднее будут. Шакалами. Это звучит куда как мягче. А то предводителей тварей, так и нас в твари запишут. Будем шакалами.
— А тебе не плевать кто как думает?
— Плевать, но не хочу, чтоб название отразилось на нас. Да не смейся ты. Доказано, что если часто говорить человеку, что он никто, то он и станет никем, а внушить, что он герой, так будет доказывать, что достоин этого звания. Как-то так. Вот и мы будем себя звать тварями, так в тварей и превратимся.
— Да уж, падальщиками быть лучше, — возразил Тон.
— Мы и есть падальщики, которые доедают за самыми страшными существами и тащат с помойки хлам. Падать ниже не хочу, — ответил я. И ведь верно, падать некуда. Остаётся вылезать со дна.
Глава 20. Предчувствие
Зима проходила медленно и неспешно, со вкусом табака, копчёного и жареного мяса, рассказах о жизни и тренировки тварей. Эта идея пришла в голову Тону. Мне самому было интересно, как они будут слушаться. Пока я отдавал лишь косвенные приказы, но не прямые. Как ни странно, но я оказался прав: оружие срабатывало. Срабатывало качественно. Шакалы даже не думали нас игнорировать или своевольничать. Я смотрел на это с восхищением. Сила и мощь переростков кузнечиков соседствовала с преданностью, но для этого их не нужно было бояться.
Через какое-то время у Тона зажила нога. Да и сам он избавился от последствий ран. В итоге мы с ним организовали вылазку в овраг. Думали, что там может сможем ещё кого-нибудь спасти. Твари нас сопровождали. Первым делом мы пошли смотреть, кого выкинули в этот раз. Двое парней истекали кровью среди груды трупов и костей. Я даже порадовался, что больше не чувствовал запахов. Ноги противно хлюпали по гнили. Скользили в ней. Гниль, отходы, куски недоеденной человеческой плоти смешивались с грязью и дождевой водой, которая наполняла овраг. И среди этого дерьма лежали двое умирающих. Мы услышали их стоны, хотели подойти поближе, но не успели. Твари их нашли первыми. Миг и стоны прекратились, а наши шакалы прекратили мучения несчастных. Шакалы всё-таки реагировали на страх. Они его не терпели. Или страх служил спусковым механизмом, который заставлял шакалов считать трусов врагами. В этом что-то было логичного. Разве создатель будет бояться своего детища? Нет. Оно будет им восхищаться, даже если детище выйдет из-под контроля и начнёт творить безумства, стараясь сожрать создателя. Но ведь именно создатель был отцом этого монстра, что с трудом теперь поддаётся контролю. Наводящие ужас, но признающие хозяина, который с одобрением бы смотрел на их деятельность, Шакалы стали мне понятны и их действия для меня больше не были чем-то ужасным. Хищник будет драть врагов. Так устроена жизнь.
Найти что-то стоящее в этот раз нам не удалось. Только перепачкались в грязи. Пришлось убираться ни с чем. Ещё и пришлось отмываться в ручье, который из-за дождей напоминал реку, с бурлящим потоком воды. Я поскользнулся. Свалился прямо в ручей. Тело перестало реагировать на холод, поэтому я почти не чувствовал холодную воду. Я лежал в ручье, среди коричневых потоков воды, в которых была примесь песка и земли с окрестных холмов, сверху с силой бил дождь, а я ничего этого не чувствовал и одновременно ощущал жизнь. Вся жизнь состояла из противоречий, когда одно и то же событие я принимал как в качестве добра, так и зла. Этому не было логике. Не было объяснений. Выживать и жить. Плюсы и интерес были в бурной жизни, где каждый день стоил сил и приносил удовлетворение от того, что удалось его пережить и дожить до очередного рассвета. Но это выматывало. Хотелось стабильности. Хотелось, чтоб был дом и тыл, куда можно прийти после рабочего дня и отдохнуть от всех забот. Сейчас я как-то устал жить в дерьме и месить его под ногами. Хотелось чистой кровати, вкусной еды, женского тела под боком. А вместо этого я лежал в холодной воде. Вместо дома меня ждала пещера. Жаловаться на такую жизнь было глупо. Я знавал времена и похуже. Но хотелось большего.
— Ты там живой? — ко мне подошёл Тон.
— Всё нормально. Поплавать решил.
— Поднимайся. Пора возвращаться, а то костёр прогорит.
Про костёр я как-то позабыл. Без него опять превратимся в пещерных людей. Тогда придётся есть солёное мясо и забыть о табаке. В последнее время я к куреву сильно пристрастился. Без него будет тяжело.
— Пустая была сегодня вылазка, — заметил Тон, когда мы зашли в пещеру. На улице разговаривать из-за ливня было тяжело. Он глушил все слова, порывался попасть в рот, поэтому мы на улице больше молчали, чем разговаривали.
— Отчасти это так, — ответил я. — Сегодня я думал, что мы в наши ряды ещё кого-то приведём. Но не судьба. Похоже страх перед шакалами у людей слишком сильный. Мы с тобой какие-то аномальные, раз его не испытываем.
— Может потому, что готовы к смерти? Нам нечего терять, поэтому мы готовы принять любую судьбу.
— Нет. Мне есть что терять. Как ни странно — я не готов сейчас умереть. Но и страха перед неизбежным у меня нет. Это как знаешь, что наступит ночь, а после ночи придёт рассвет. Этого нам не избежать. Горевать и отчаиваться по этому поводу глупо. Хотя я всё чаще ловлю себя на мысли, что наша жизнь состоит именно из глупостей, которые нанизаны на наш жизненный путь как бусы на нитку.
— Глупости можно заменить на случайность. В жизнь случайности имеет не последнюю роль. Что будем делать дальше? Попробуем ещё раз сгонять на помойку? — разжигая костёр, спросил Тон.
— А смысл? Смотреть, как помирает в дерьме очередной бедолага? На самом деле всё зависит от твоей ноги. Мы можем убраться отсюда, не дожидаясь лета.
— Нет, Вань. Нам надо дождаться именно лета. Шакалы — это хорошо, но нам нужно оружие. Без него будет сложно доказать свою силу. Человек, обвешанный оружием, намного больше вызывает уважения, чем тот, у кого есть невидимые друзья. Путешествовать мы с тобой собираемся днём. А это значит надо будет сопровождать перламутровые, которые при свете дня невидимы.
— Думаешь они нас подведут?
— Я уверен больше всего в стволе и пулях, а не в шакалах. Они хорошее подспорье. Тут спорить смысла нет. Но нам нужно в первую очередь рассчитывать на себя, а не на них. Люди будут в первую очередь видеть нас.
— Но чувствовать их клыки и когти, — усмехнулся я.
— Мы должны быть на уровне шакалов, чтоб нас банально не продырявили при первой встрече.
— Предлагаешь пойти на каторгу и отобрать оружие? — я покосился в сторону Тона.
— Летом начнут возить заключённых. Можно воспользоваться этим моментом. Времени у нас предостаточно чтобы придумать план. Можно будет напасть на конвой и отобрать оружие.
Наверное, меня замучила хандра. Надоел дождь. Я привыкла проводить с большим комфортом. Можете соскучился по женскому телу. План Тона мне не понравился. Ждать до лета было слишком долго, но пришлось с этим планом согласиться, так как здравые мысли в нём были. Мне же оставалось лишь набраться терпения. А терпения становилось всё меньше.
Безделье убивало. Валяться целыми днями покуривая табак или болтаться по холмам в поисках чего-то съедобного из травы и диких овощей, которые несмотря на прохладную погоду продолжали расти — это всё было скучно. Движения и нормальной жизни — этого мне не хватало всё больше.
Уходил по утрам и болтался по холмам, меся грязь дырявыми ботинками до тех пор, пока не промокал насквозь, пока дождь не начинал струиться по отросшим волосам и бороде. Я забирался на вершины холмов и наблюдал, как вода стекает в сторону озера, которое словно бурлило под дождём. До низких облаков, казалось, можно было дотянуться руками. Только сколько ни тянись, они всё равно ускользали миражами. Шанс. Второй шанс. Я бы его не упустил. Стал бы жить иначе. Целенаправленнее, без дурости и глупой самопожертвенности. Нашёл бы смысл.
Под холодным дождём жажды тепла было всё сильнее. Нервы напоминали канаты, которые натянули до предела. Нужно было уходить. Я это чувствовал. Уходить в дождь, не дожидаясь лета. Не протягивая руку помощи. Но это были ощущения. Логика говорила, что надо остаться. Здесь был налаженный быт. Здесь был огонь. А там была сырость и дождь. Неизвестно сколько до ближайшего жилья. Мы не знали, где здесь обитают ставкой бандиты. Надо ждать лета, когда можно насушить мяса, найти бутыли для воды. Пока же оставалось ждать, а ждать уже не было сил.
Я не знаю, сколько прошло дождливых и однотипных дней. Когда один день напоминает другой, а понятие зимы — это относительная величина, которая зависит от капризов местной погоды, то особо за этими днями не следишь. Я просто проснулся и решил, что хватит ждать.
— Пора уходить, — сказал я Тону.
— Мы же договаривались дождаться солнца. Разложим на дороге шипы. Они проткнут колеса. Машина перевернётся. Мы натравим тварей на пассажиров. После этого захватим оружие и уйдём, — напомнил Тон.
— Я помню.
— Тогда в чём дело?
— Нужно уходить.
Я не мог объяснить, что стены стали давить, а шакалы вышли из глубины пещеры и спали теперь около входа. Я не мог объяснить, что мне всё время казался какой-то гул, который настораживал, но объяснению этому гулу не было. В последнее время охота для шакалов стала сложнее. Они перестали приносить свежее мясо и явно питались падалью с оврага. Всё это были отдельные кусочки пазла, которые не складывался в отдельную картину, но вызывали тревогу и желание убраться подальше от этих мест.
— Уходить, — повторил Тон. — Предлагаешь сорваться с места?
— Да. Если хочешь, то оставайся, а я ухожу.
— Угу. Так тут меня и бросишь?
— А я тебе в няньки не нанимался. Сам с шакалами хорошо управляешься, — ответил я, решительно садясь. Нужно было собираться.
— Не горячись. Вместе выплывать сподручней будет.
— Тогда и поплыли.
Я посмотрел на Тона. Тот думал. Покидать пещеру явно в его планы не входило, но и оставаться один здесь он не собирался.
— Ладно. Пошли. Но грязь месить под дождём — это первый шаг свалиться с простудой.
— Не свалимся. Давай собираться.
На сборы ушло не так уж много времени. Мясо, соль, последнее сигарета перед тем как отправиться в дорогу — всё это заняло не больше часа.
— Мы уходим. Вы с нами? — спросил я тварей. Они словно этого только и ждали. Пулей вылетели из пещеры и растворились в стене дождя.
Мы последовали следом. Куда идти? А это было неважно. Лишь бы подальше отсюда. Обойти холмы и оставить за спиной каторгу и завод по производству доспеха. Я верил в удачу, судьбу, счастливый жребий, который обязательно должен был наступить после всех испытаний. Тон ворчал, что мы совершаем ошибку.
— Ошибка — это ждать, когда жизнь преподнесёт нам сюрприз, — ответил я на его нытьё.
— А прыгать в костёр — это разве не ошибка?
— Ну, огня я не вижу. Тут один дождь и грязь. Значит, не сгорим, разве только промокнем. Но если — это поможет нам избавиться от неприятностей, то я не против и промокнуть.
— Пока я неприятностей не вижу, — возразил Тон.
Я не мог объяснить ему своё предчувствие. Говорить про интуицию попахивало инфантилизмом и наивностью. Для серьёзных шагов должны быть доказательства. Остальное — это детский лепет. Доказательств у меня не было, кроме предчувствия.
Мы шли долго. Без перерыва на отдых. Твари скользили рядом. Они не оставляли следов. Словно водомерки скользят по поверхности земли, а здесь шакалы скользили по поверхности земли. Одна, реже две, они продолжали нас сопровождать, словно охрана. Грязь хлюпала под ногами, редкий кустарник торчал голыми ветками и навевал уныние. Жёлтая трава была дохлой. Несколько раз нам попались желтобокие огурцы, которые обвили кустарник. Это позволило им не сгнить.
Вроде мы шли долго, но холмы продолжали маячить за спиной. После стольких часов под дождём пещера уже вспоминалась с теплотой. Но приходилось идти вперёд. Назад поворачивать — это слабость. Может быть, если бы не было Тона, то я и повернул бы назад. Но при нём выглядеть идиотом я не собирался.
Вначале задрожали лужи. После этого дрожь передалась ногам, заставляя опуститься на землю. Землетрясение. Поверхность пошла волной. Появились трещины, сквозь которые потекала вода. Гул. Он нарастал. Бил по нервам.
Поле. Цветы. Венок. Алиса. Мысли крутились вокруг этой картинки. Если выберусь, то обязательно найду эту безмозглую девицу. Найду, главное, не провалиться в недра этого мира. Тогда будет не до цветочков и Алисы.
Земля начала расходиться. Где-то метрах в десяти от нас. Было желание сбежать, но трясло так сильно, что я прижался к земле, пережидая.
Гул превратился в такой шум, что заложило уши. Землю в последний раз тряхануло и наступила тишина. Уши заложило. Я вытер ладонью лицо, скидывая капли дождя. На ней остались следы крови. Проследив за стройкой, я понял, что кровь текла от уха. Тон что-то громко говорил. Я его не слышал. Посмотрел в ту сторону, куда он указывал и увидел, что часть холмов отсутствовала. Включая и наш холм с пещерой. Предчувствие не обмануло. Нужно было убираться. Теперь назад пути не было. Хотя я всегда по жизни отрезал возможность вернуться или судьба избавляла меня от дополнительного выбора? Может, она подталкивала меня идти и смотреть только вперёд? Не важно. Главное, было продолжать путь и не оглядываться назад.
Мы шли три дня. Останавливались лишь на короткий сон, который был отвратительным. Ощущение холода и сырости стало постоянным. Лично я уставал настолько, что не чувствовал голода. Жевал мясо скорее из необходимости. К третьему дню оно затухло. Пришлось его выкинуть.
— Теперь нам бы с голоду не сдохнуть. Можно шакалов попросить принести мяса, но сырым я его есть не готов, — сказал Тон.
— Животных в округе нет. Будут вторые толчки.
— Откуда такая уверенность?
Я только плечами пожал. Мои слова подтвердились. Толчки были, но это уже напоминало отголоски чего-то далёкого и серьёзного. И после того как всё закончилось, пришла уверенность, что теперь всё наладится. Дождь перестал лить и превратился в лёгкую и мелкую изморось, которая пробирала до костей. Когда уже пришли мысли, что от голода и холода мы загнёмся, впереди показался город. Перед ним виднелись собранные поля. Город был окружён старой покосившейся стеной, в которой зияли дыры. Со стороны могло показаться, что он заброшен, но дым из труб говорил об обратном.
— Что скажешь? — спросил я Тона.
— Похоже на бандитское поселение. Или независимый хутор, который живёт по принципу: сегодня по одним законам живём, а завтра по другим. И торгуют, и разбойничают, — ответил он.
— Постучимся. В крайнем случае натравим перламутровых.
Мы запретили заходить шакалам в город, но велели оставаться начеку. Ворота в город были открыты. Мы оказались на широкой улице, вдоль которой стояло три десятка домов. Два колодца. Автомастерская и гараж. Дома были старые и покосившиеся из старого бревна, который не пойми как оказался в этих краях. Без стёкол, но крыши подо ржавой железной кровлей. Людей не было видно, но их присутствие чувствовалось. Казалось, что они прятались за пустыми окнами и только ждали момента, чтоб выстрелить. Я заметил несколько стволов выставленных из окон. Но пока в нас не стреляли. Чего-то ждали. Пустые проёмы дверей. Тряпки вместо них развивались на ветру. Странный город. Неприятный.
Откуда-то раздался детский плач. Как в фильме ужасов. Вот честно. Этот плач в заброшенном городе был чем-то нереальным, потусторонним. Но я помнил про оружие, что выглядывало из окон.
Одна из занавесок отодвинулась в сторону. В дверном проёме появилась женщина в цветастой юбке и вязаной кофте. На голове красный платок, повязанный так, что видны были распущенные волосы. Она вышла из дома и пошла к нам, не обращая внимания на дождь и грязь.
— Я уже думала, что ты не придёшь, — заявила она, подходя ко мне. Порванное ухо, внимательный взгляд. Я не удержался и провёл ладонью по её щеке. Реальна. Не бред галлюцинации. На её губах появилась улыбка. — Думаешь, что у тебя жар? Лоб горячий. Возможно, что и жар.
— Что ты здесь делаешь?
— Живу. Это мой дом, — спокойно ответила она.
— Но как?
— Что как? Как ты меня нашёл? Или как я здесь оказалась? Это тебя надо спросить. Или твоего друга. Я с вами не была и по одной дороге не ходила, — она подмигнула Тону, что в душе вызвало ревность. После этого посмотрела на меня и рассмеялась. — Пойдёмте в дом. Вам надо переодеться в сухое, а желательно и вымыться.
— Алиса!
— Я уже много лет Алиса. Разговаривать под дождём не хочу. Слишком холодно. Да и ты выглядишь неважно, — ответила Алиса.
— Тон, скажи шакалам, что пока свободны, — велел я, не отрывая взгляда от Алисы.
— Уверен?
— Да. Не думаю, что здесь ловушка и нас ждут неприятности, — ответил я.
— Неприятности будут, но иные, — ответила Алиса. — Тебе ещё ответ держать, где ты так долго болтался.
— Это я и у тебя хотел бы спросить.
— А я тебя здесь ждала, — ответила Алиса и опять рассмеялась.
Такого не могло быть. Это было нелогично. Нереально. Но это была правда. Она стояла передо мной такая же, как раньше. Смотрела на меня своими безумными глазами. Жена вернулась. Или я вернулся к ней. Только как так получилось? Вопросов было много, но время было не для них.
Глава 21. Город, которого нет
Всё это выглядело чудно. Я смотрел на Алису и не верил своим глазам. Она же вела себя так, словно не было всех тех лет с момента её исчезновения. Два года прошло с тех пор. Да, два года, как она пропала во время нападения бандитов. Сказала, что у неё есть дела и ушла. Хотя нет, она меня звала за собой, но я не пошёл, предпочитая прошлое оставить в прошлом. Она со мной не согласилась.
— Вы устали с дороги. Вас надо отмыть и накормить. Пойдёмте, — повторила Алиса. Как раз вернулся Тон. Из окон больше не было видно стволов. И ощущение запущенности города пропало. Здесь была жизнь, но она была скрытой от посторонних глаз.
Мы зашли в дом. Пустая комната. Дождь заливал в пустые проёмы окон, образовывая на земляном полу лужи. Алиса прошла во вторую комнату. Здесь не было окон. Тёмное помещение без мебели. Алиса нажала на выступ в стене. Часть пола отъехала в сторону, открывая вход в подпол. Зеленоватый свет шёл из дыры, окрашивая помещение в неестественный цвет.
— Я пойду первая, — сказала Алиса. После того как она исчезла в проёме, я ущипнул себя за руку. Нет. Это всё было реальностью.
— Чего-то я раньше с таким не сталкивался, — сказал Тон. — Но слышал про подземные города.
— И я про них ничего не слышал, — ответил я.
— Строили их ещё до войны. На полное обеспечение. Типа бункеров, — он нырнул в проём. Я последовал за ним.
Вниз вела отвесная лестница. Зелёный свет вначале раздражал, но потом я к нему как-то привык. Спуск занял минуты три. Внизу оказался коридор, в котором могли пойти бок о бок два человека. Алиса нажала на кнопку, которая заблокировала люк.
— Куда теперь? — спросил я.
— Дальше, — ответила она с лукавой улыбкой. По глазам видел, что ей нравилось ощущение превосходства в этой ситуации. Здесь она была хозяйкой, а мы пришлыми гостями.
— И как далеко ты нас под землю заведёшь?
— Только на то расстояние, где у нас расположены дома.
Город представлял собой сеть туннелей и отдельных ниш-комнат. Входы и выходы в туннели были через пустые дома на улице. Как я потом узнал, ниши вмещали в себя до десяти жилых комнат, в которых жили по несколько семей. Общая кухня, душевая и санузел. Тепло подавалось по батареям, как и вода. Электричество освещало коридоры синим и зелёным цветом, а жилые помещения были под обычными лампами.
Людей здесь было много. Стоило нам пройти к «районам» города, которые состояли из полусотни ниш, как коридоры заполнили спешащие по своим делам люди, дети с книжками в руках, женщины с корзинами, которые возвращались из магазина. Люди смотрели на нас насторожённо. Нас провожали хмурыми взглядами, с недоверием на лицах. Мужчины здесь были при оружии. Пистолеты и ножи можно было встретить повсюду. Иногда попадались и женщины в мужской одежде и кобурой на поясе.
Мы шли по коридорам, что напоминали паутину. Если вначале я ещё пытался запомнить дорогу, то потом отказался от этой затеи. Слишком много было переходов, поворотов, ответвлений, которые терялись в зеленоватом и синем цвете.
Алиса остановилась перед нишей, закрытой железной дверью. Стоило приложить ладонь к чёрной панели, как дверь отъехала, пропуская нас внутрь. В этой нише было шесть комнат, которые отходили от центральной «общей комнаты», где сосредоточилась жизнь местной коммунальной квартиры. Когда мы вошли, в общую комнату увидели там двух женщин, которые готовили. Трое детей возраста, когда уже начинают ходить, но ещё плохо стоят на ногах, играли в глиняные игрушки около старого дивана.
— Душевая там. Надо вас вначале обстричь. Нам только домашних животных в виде блох и вшей не хватало. Надеюсь вы этими патлами не дорожите?
Мы с Тоном синхронно отрицательно покачали головами. За что получили усмешку от Алисы. Женщины поглядывали на нас с любопытством. Но молчали, делая вид, что заняты готовкой.
Алиса приглашающе открыла дверь в душевую комнату. Терять было нечего. Я уже не задумываясь прошёл туда. Три душевых кабинки. Железный стол. Шкафчик с замком, который открывался по отпечатку пальца. Внутри шкафчика лежали бритвенные принадлежности, ножницы, машинка для стрижки волос. Я такую
видел только в прошлой жизни. Здесь стригли ножницами.
— Я вас быстро обкорнаю и пойду за одеждой. Вы уж, пожалуйста, избавьтесь от своих бород. А то похожи на бродяг. Бритвы стерильные. Потом кинете их сюда, — она показала, на дверцу на уровне глаз, которая закрывала трубу. — Они многоразовые. Потом их простерилизуют, заточат и вернут.
— Пипец, как в сказку попал, — сказал Тон.
— Не везде дикие места. В мире ещё остались островки цивилизации, — ответила Алиса.
— Это твой родной город? — спросил я.
— Да.
Стрижка прошла быстро. Да и чего ей долго длиться, когда машинка была довольно мощной, а Алиса ей явно пользовалась не первый раз. Сразу кольнула ревность. Второй укол был, когда она принялась за Тона, а он ей начал чего-то петь, пытаясь привлечь внимание. Логично. Отношения у нас с Алисой были мутными. Непонятными.
Она ушла, а я сразу пошёл в душ. Тёплая вода после холодного дождя казалась чем-то непривычным и диким. Я отвык от всех этих удобств.
— Она симпатичная, — услышал я голос Тона.
— Алиса?
— Угу.
— Заметил. Поэтому и женился на ней.
— Да понял я.
— Тогда чего трепешь?
— Не горячись. Первая женщина за столько лет на глаза попалась. А город здесь любопытный.
— Главное, здесь тепло и еда есть. Остальное меня не интересует.
— Тоже верно, — рассмеялся Антон.
Я не заметил, когда Алиса принесла одежду. Когда вышел из кабинки, рубашка и штаны уже лежали на столе. Под ним стояли мягкие ботинки, по типу войлочных полу валенок на резиновой подошве. Когда же мы вернулись в комнату, то я увидел её около плиты. Алиса что-то разогревала в пузатой кастрюли. Сразу вспомнилось наше лето совместной жизни, когда дома всегда были вкусные ужины и пироги. И от Алисы веяло тёплом, которого так не хватало в пещере.
Когда передо мной возникла тарелка с похлёбкой, то реальность ворвалась в сознание. Я, похоже, вернулся домой. Хотя и раньше не был в этом месте, но ощущение дома стало явным, как и насмешливая улыбка Алисы и внимательный взгляд.
— Я вас не ждала сегодня, поэтому похлёбка — остатки вчерашней. Вечером что-нибудь поинтереснее приготовлю, — сказала Алиса.
— Вкусно. По сравнению с тем, чем мы питались раньше — это еда, вкуснее, которой я не пробовал, — ответил Тон.
— Я так и поняла, что вам досталось, — ответила Алиса, наблюдая за мной.
— Мы на каторге были. Выжили, когда нас за ворота выкинули. Так что получается: мы вне закона, — сказал я, считая, что лучше всё расставить по своим местам сразу.
— Ясно. Завтра со всем разберёмся. Пока вам надо отдохнуть, — ответила она, даже не удивившись моим словам. — Тон, я тебя на попечение Арины оставлю. Она тебе здесь всё покажет.
Одна из женщин улыбнулась Тону. Её я ещё здесь не видел. Миловидная блондинка подошла к Тону и что-то шепнула ему на ухо. Тот кивнул и быстро доел остатки похлёбки, чтоб рвануть с ней в комнату.
— Здесь сейчас с работы будут возвращаться. Поэтому будет народу много. Не получится поговорить, — сказала Алиса.
— Хорошо, пойдём туда, где можно поговорить.
Алиса только кивнула. Мы прошли в одну из комнат, дверь, которой выходила в общую комнату. И опять в качестве замка служил отпечаток ладони. Я прям в фильм о будущем попал. Комната была довольно просторной. Кровать, диван, какие-то ниши, закрытые тканью или дверцами. Много пластика и железа. В обивке присутствовало и дерево. Тусклый свет под потолком. Пока я оглядывался, Алиса сняла свой платок и кинула его на диван. Наблюдая за мной, она стала расстёгивать пуговицы на вязаной кофте, чтоб кинуть её на диван. О чём тут можно было разговаривать, когда время было для действий? Я подошёл к ней. Ни капли смущения. Лишь желание. Тут наши мысли совпали. И пусть я ничего не понимал. Пусть для меня осталось загадкой, как так всё оказалось, но сейчас я был на своём месте и мне это нравилось.
Её тёплое тело обжигало. Алиса так и осталась прежней Алисой. Дерзкой, знающий, что хочет, немного сумасбродной и непредсказуемой. Всего в меру, отдаваясь с чувством и желанием, словно всё это время только и ждала меня. Я её верил, что это было правдой. Не верил, что она всё это время хранила мне верность, но в тот момент мысли были о другом. Я её хотел. И получал что хотел. Мечты неожиданно приобрели реальность. Прошлое осталось за воротами этого таинственного города, как и шакалы. Было только ощущение дома и безопасности. Место, которое не могло существовать в этом мире, но оно было.
Я чувствовал, что засыпал. Хотел ей что-то сказать, но получилось что-то несвязанное.
— Спи. Утром поговорим. Тебе надо отдохнуть. Ты долго шёл. Теперь устал. Спи, — прошептала она. Я не чувствовал опасности, поэтому уплыл в сон…
Реальность и вымысел. Мечты могут сбываться или это обман помутнённого сознания. Я был уставший. Похоже, простыл. Тут нельзя было сказать с уверенностью, что мне всё это не привиделось. Во сне я только и решал эту загадку: бред или реальность и что такое реальность. В чём отличие реальности от бреда? Порой в жизни такая хрень случается, что не поверишь в её реальность, потому что так не бывает.
Открывать глаза и убеждаться в том, что всё было сном, я не хотел. Когда же открыл глаза, то увидел Алису, что сидела на диване и вязала. Спицы так и мелькали в её руках.
— Тебе надо тёплую кофту связать из колючей шерсти. Она хорошо согревает. В такую погоду самое то. Правда, тебе может не понравится колючая шерсть, — сказала она, не поднимая головы от вязания.
— Как ты поняла, что я проснулся?
— Дыхание изменилось.
— Ясно.
— Я не могла тогда не закончить дела. А когда вернулась, то тебя не было. Доехала до твоего города, что на побережье. Опоздала. Света мне рассказала, что случилось. А дальше я вернулась сюда.
— Невероятные совпадения.
— Нет. Всё правильно, Вань. Для встреч и расставаний есть определённое время. Тогда я поторопилась выйти за тебя замуж. Но ты был таким, что я рискнула. Хотела предать себя, свой долг. Проявила слабость. Потом вспомнила, что вначале надо закрыть дверь в прошлое, чтоб оно не мешало настоящему. Да и ты не был готов к совместной жизни. Тебе было скучно. А когда человек начинает скучать, то случаются неприятности.
— С чего бы? — спросил я, чтоб поддержать разговор.
— С того, что наша жизнь — это движение и развитие, а когда движения нет, то приходит скука, которая уничтожает личность. Вот и приходят неприятности, чтоб вновь завертелось колесо жизни, а человек мог вновь почувствовать себя ожившим. Мы ведь понимаем, что можем лишиться, только когда это теряем.
— А когда находим, то понимаем всю ценность?
— Да, поэтому теперь ты должен меня ценить, — тихо рассмеялась Алиса. Только за всем этим была неуверенность, которую я не смог понять. Загадка, а не девчонка. Куда же её самоуверенность подевалась? Или что-то случилось, пока я спал?
— Как ты нас увидела вчера? Я смотрю здесь окон нет.
— Дежурила. Тебя сложно не узнать, — ответила она. — И это был позавчера. Ты долго спал.
— И что произошло за это время?
— Много всего. Но эти новости тебе ничего не скажут. Ты не знаешь этих людей, поэтому для тебя эти истории будут пустым звуком.
— Хорошо, допустим. А то, что касается меня?
— Так ты же спал. Что тут случится? Разве только во сне разговаривал.
— А Тон?
— Он иногда просыпался. Ел и опять заваливался спать. Вы ведь долго шли.
— Долго.
— Ты сейчас такой слабый, что даже смотреть больно. Но скоро поправишься.
— Алиса, а неприятностей не будет, что мы здесь. Мы с Тоном искали бандитскую ставку, так как знали, что нас в обычный город без документов не примут.
— Здесь примут. У нас сейчас мало тех, кто может под ружьё встать. Да и вы же официально умерли. Значит и преступления списаны. Только здесь так вести себя нельзя, как ты повёл себя в родном городе. На месте прикончат. У нас нет договора с каторгой. Мы независимый город. И живём по своим правилам.
— Потом расскажешь, что за правила?
— Если ты захочешь остаться, — ответила Алиса.
— По-твоему, у меня есть выбор куда-то идти?
— Выбор есть всегда. Я же не знаю, что ты хочешь сейчас. Может, тебя тянет дорога.
— Там холодно. На этой дороге.
— Тогда оставайся. Здесь тепло, — она отложила вязание в сторону и подошла к кровати. Секунда и Алиса забралась ко мне под одеяло, кладя голову мне на грудь. — Будем здесь жить. Только я неправильная, плохая жена. Со мной сложно.
— Опять решишь гоняться за прошлым? — спросил я.
— Нет. Прошлое поймано. И его больше нет. Но я не хочу, чтоб и ты когда-нибудь стал прошлым. Тогда мне придётся тебя убить. Я бы этого не хотела.
От её слов я закашлялся, но она ничего не заметила. Расплакалась.
— Чего сырость разводишь?
— Ничего. Просто устала. Но сейчас всё пройдёт.
Она не изменилась. Куча загадок, ответы на которые нужно было вытаскивать клещами. А нужны ли мне были эти ответы? Меня, как и раньше не интересовало её прошлое. Прошлое осталось в прошлом. Но вот её это прошлое явно не отпускало.
— Давай мы с тобой не будем лить слёзы, а пойдём завтракать или обедать. Что там у нас? Потом ты покажешь свой город. Наверное, надо где-то отметиться о прибытии. Так ведь? — предложил я. Она вытерла слёзы, кивнула. Ну вот. Так лучше. Действия лучше всего слёзы вытирают. Я поцеловал её в лоб. Увидел появившийся румянец на её щеках. Неожиданно. Раньше вроде не смущалась. Придётся с ней знакомится заново.
Пока я ходил умываться, то мысли вернулись к произошедшим событиям. Как так получилось, что наши дороги вновь пересеклись, когда я этого пожелал? Я захотел, чтоб закончились лишения, и вот я оказался в городе оборудованным по последним технологиям. Где-то здесь был подвох? Но не могло же быть так всё идеально.
Подвох оказался. Но его даже и подвохом было можно назвать лишь с натяжкой. Чтоб остаться в городе, нужно было стать для города полезным. Польза для города была в работе на угольных шахтах. Уголь город продавал соседям, закупая у тех товары, которые не производились местными умельцами. Вторая важная для города профессия была чем-то вроде аналога городового или военного, которые встречали вновь прибывших в город наверху. Они же сопровождали сделки, которые проходили между приезжими торговцами, и ездили в другие города с караванами. Мужчин здесь было немного. Так повелось изначально, когда во время войны в убежище спрятали детей и женщин. Часть мужчин, которые спустились с ними, погибли в перестрелках с бандитами. Бандиты как-то прознали про город и взяли его в осаду. После этого чужаков здесь не очень любили. А раньше принимали всех.
Так как город всё равно нужно было защищать, таким неблагодарным делом занимались женщины. Алиса была в их числе, кто взял в руки оружие. Хотя это и осуждалось. Тут я завис. По их логике нужно было шеи подставлять да юбки задирать, но не защищать себя. С другой стороны, даже в моём мире в некоторых странах не приветствовалась независимость женщин. Что говорить, даже в медвежьих углах цивилизованных стран такие порядки существовали. Так что такое могло быть и здесь. Меня чужие тараканы не особо волновали. Как говорится, своих хватало. Но зато стало немного понятно поведение Алисы. Она словно оказалась между двух миров. С одной стороны её образ жизни осуждали, говорили, что такую ни один нормальный мужик замуж не возьмёт, а с другой, она была выше всех их. Увереннее, умнее. Пусть и старалась этого не показывать. А я? Я согласился остаться в городе и взяться за оружие. Тон последовал моему примеру, считая, что попал в рай. Кормили сытно, девчонки были от него без ума, работа была знакома, а других запросов у него не было. Скромный человек.
Про нашу связь с шакалами мы решили пока никому не рассказывать, оставив козырь в рукаве. Для работы пока это было не нужно. А шакалы бродили по округе и никому не мешали.
Глава 22. Привет из прошлого
— Ты начал курить? — Алиса подошла ко мне.
— Видишь в этом проблему? — спросил я, посматривая вдаль, откуда должны были появиться машины, которые мы встречали.
— Нет. Это твоё дело, — ответила Алиса, доставая переносной локатор. — Вокруг твари крутятся.
— Значит, за ворота города выходить не будем, — пожал я плечами.
Впервые за несколько недель дождь прекратился. Теперь по небу плыли серые рваные облака, подгоняемые холодным ветром. Я невольно порадовался колючему свитеру, который для меня связала Алиса. Куртка не давала проникнуть дождю, а свитер сохранял тепло, которого порой мне начинало не хватать. После жизни в пещере и похода по степи во время дождя, я часто ловил себя, что мёрзну. Тепло словно уходило из тела и вновь возвращался холод, от которого я уже успел отвыкнуть, живя в подземном городе. К хорошему всё-таки быстро привыкаешь.
— Сейчас подъедут, — сказала Алиса, поправляя шапку, что слезла ей на глаза. — Может, подмогу вызовем?
— Семёныч сказал, что это проверенные люди, так что опасаться нечего. Да и девчонки внизу нас прикроют, — отмахнулся я, закуривая вторую сигарету.
Мне нравилось дежурить на улице. У местных же это было не в почёте. Они считали, что безопасно только в городе, а окружающий мир представлял собой сплошную опасность. Я уже давно отучился бояться мира. Пусть в городе было необычно и даже весело, но мне нравился свежий воздух, где была возможность подымить. В этом плане мы с Тоном были солидарны, поэтому часто вызывались дежурить вместе. Сегодня он валялся с лихорадкой, поэтому со мной вызвалась дежурить Алиса, которая по местным меркам ничего не боялась.
Шум двигателя загремел по окрестностям, отражаясь от пустых домов. Я взял бинокль. Направил его на машину. Грузовик подскакивал на кочках, развивая приличную скорость.
— Мы вроде караван ждём? — уточнил я у Алисы.
— Телеграмма передала, что будет три машины, — ответила она. — Думаешь на них напали?
Машина резко остановилась, поднимая брызги. Развернулась в нашу сторону. Так себя ведут машинки на радиоуправлении. Нет плавности движения. А все повороты рваные. Машина понеслась в нашем направлении. На максимальной скорости, словно за ней кто-то гнался.
— Что на радаре? Есть ещё машины? — спросил я Алису.
— Кроме тварей, я никого не вижу, — ответила она.
— Ежи!
Я дёрнул за рукоятку механизма, который поднимал полосу с шипами, что должны были проткнуть у машины колеса. Алиса нажала второй рычаг, поднимающий второй заслон в виде железных пластин, в которые должна была упереться машина. Алиса включила прожектор, который предупреждал стоп-сигнал. Машина и не думала останавливаться. Алиса быстро передавала ситуацию в штаб, одновременно, включая запись приказа остановиться, что разнёсся по городу. Машина только увеличила скорость. Шипы проткнули колёса. Подпрыгнув на метр, она носом влетела в пластины и в этот момент раздался взрыв. Меня откинуло в сторону. Сквозь дырявые ворота было видно пламя, которое пожирало машину.
Мы оказались на ногах с Алисой примерно в одно время. Пока я вызвал подмогу, она вышла через ближайшую дыру в заборе. Пришлось идти за ней. Алиса обходила пустую машину, не замечая, что к ней подбирается тварь. Пришлось топнуть ногой и напомнить, где её место. Алиса даже этого не заметила.
— В машине никого.
— Я заметил. Не думаю, что здесь безопасно гулять. Явно кто эту машину подослал, находится неподалёку, — сказал я.
— Нет. Ею управляли через спутник, — ответила Алиса, показывая в сторону антенны, что возвышалась со стороны водительского места. Ну я и сам что-то об этом предполагал. — В кабине никого.
— Лучше не подходи. Может ещё раз рванёт.
— Не рванёт.
Алиса сделала ещё один круг. Как будто тут что-то может измениться. После этого она резко развернулась и пошла в сторону спуска в город.
— Алиса! Я за тобой бегать должен? — выкидывая окурок, спросил я. Пришлось и правда бежать, чтоб её догнать. Я схватил её за плечо и тут же закашлялся. Из робота, который шёл выполнять задание, Алиса превратилась в женщину.
— Тебе надо было отлежаться, а не сразу в строй идти. Дай лоб, посмотрю есть ли у тебя температура, — она приложила холодную ладонь к моему лбу. — Вроде нет.
— Нормально всё. Ты мне лучше скажи, куда несёшься?
— Нужно доложить… — она изменилась в лице. Сразу черты стали жёстче. Женщина начала превращаться в терминатора.
— Доложим. А вон и подмога идёт, — сказал я, наблюдая, как из соседнего дома выходят две женщины и Глеб, который стоял сегодня в запасе… По именам я их ещё не знал. — Да можно особо и не торопиться. Пока вы там поднимались, нас бы уже изрешетили тут.
— Дырок я на тебе не вижу, — хмыкнул Глеб. — Чего там?
— Кардинал вернулся, — ответила Алиса. Прижалась ко мне. Её слова мне ничего не сказали. Опять прошлое и опять какие-то страхи, в глазах Алисы сумасшедший блеск, губы прочно сжаты. — Мне надо поговорить с Семёнычем.
— Это что? Нам сейчас тут торчать? — скривилась одна из женщин.
— Воздухом полезно дышать, — ответил я. — Хотя тут больше гарью воняет из горящей машины.
— Ната, следи за периметром, а не языком двигай. Решила за оружие взяться, так не ной, — процедил сквозь зубы Глеб. Ему работать с женщинами не нравилось. Он ещё помнил те времена, когда в городе военные были лишь мужчины, а женщины только у плиты стояли.
— А я и не ною, — огрызнулась Ната и пошла к воротам.
— Я на вышку, — закидывая пистолет-пулемет за спину, сказала её напарница.
— Вань, напомни Семёнычу, что мы вторую смену на ногах, — сказал мне Глеб.
— Да сейчас вернёмся. Чего нам внизу делать?
Алиса уже от нетерпения стучала мыском ботинка об землю. И куда торопится? Если бы хотел кто напасть, то давно бы напал. А тут, похоже, было предупреждение. Напоминание. Привет из прошлого, в которое придётся нырнуть, даже если и не хочется.
Подземные коридоры. Два поворота, которые при желании могли быть отсечены железными дверями, чтоб не пропустить врага вглубь города. На расстоянии в два десятка метров в туннелях находились потайные комнаты, в которых прятали оружие. Здесь много было различных мест, где можно было спрятаться, переждать нападение, превратиться в призрака, спустившись по техническим коридорам. Я когда начал знакомиться с устройством подземных коридоров первой обороны, то поразился их сложному устройству. При нападении здесь можно было держать оборону десятку человек и выносить неприятеля, при этом не попадаясь тому на глаза. Но, местные жители не особо умели использовать это преимущество. Мы с Тоном лично смазывали двери и механизмы, которые порой открывались со скрипом, а то и вовсе заедали. Нормально работали лишь механизмы, которыми пользовались постоянно. В городе чувствовалась нехватка рабочих рук, которые могли бы поддержать город в надлежащем состоянии. Женщины учится этому не хотели. Максимум, что они спускались в шахты, где работали на благо города, но в основном они предпочитали рожать детей и заниматься более приличной работой.
Необходимость и заветы предков сталкивались. Кто-то считал, что нужно перетерпеть и тогда придёт счастье. Всё наладится. Подрастут мальчишки. Они смогут восстановить город. Мало кто задумывался, откуда у нынешних мальчишек будут знания, чтоб этот город восстановить.
Мы зашли в пункт управления внешним периметром, за который отвечал Семёныч или его коллега Давид. Здесь был пункт управления камерами, что россыпью висели на поверхности, отсюда можно было запустить автоматические пулемёты или включить силовую защиту периметра. Именно из-за неё никто не думал восстанавливать дырявый забор.
— Что там у вас произошло? — спросил Семёныч, поворачиваясь к нам в кресле на колёсах. Всё-таки город напоминал мне мою прошлую жизнь. Здесь было много таких вещей, о которых я и позабыть успел. Компьютеры и мониторы в этом мире я увидел впервые именно здесь. И если у меня они не вызвали такого уж сильного удивления, то Тон их долго считал двоюродным братом телевизора.
— Я оплошала. Думала, что расправилась с Кардиналом и Свинопасом, но, похоже, Кардинал выжил. Машиной управляли по его чертежам, — быстро сказала Алиса и прикусила губу, опустила глаза, разглядывая испачканные в грязи мысы ботинок.
— Да с чего ты взяла, что это тот тип, машину сделал радиоуправляемой? — спросил я, так как Семёныч молча потирал подбородок, а Алиса готова была погрязнуть в самобичевании.
— Я же знаю, как он работает, — удивлённо ответила Алиса. Может, она и знает этого хрена, но меня об этом не предупредила.
— Может у него ученики были. Кто-то пытается подделать его стиль, — возразил я.
— Это маловероятно. Скорее всего, это и есть Кардинал, который каким-то чудом выжил, — ответила Алиса. — Нет, я уверена, что он выжил. Это он.
— Допустим. И чего ему нужно? В город вернуться? — спросил Семёныч.
— Отомстить? — предположила Алиса. — Он до последнего не мог простить, что его выгнали из города.
— Не слишком ли долго он мстить собирался? — не скрывая сомнений, спросил Семёныч.
— У нас много чего есть привлекательного. Он мог опять навести на нас банду.
— И поэтому предупредил о своём приходе? Чтоб мы стол накрыли? — хмыкнул я.
— Ванька прав. Это глупый поступок. Проще было сейчас же на нас напасть, — ответил Семёныч.
— У нас есть связь с караваном? — спросил я.
— Нет. Они как утром отзвонились, так больше о них ничего не слышно.
— Может намёк на блокаду города? — предположил я.
— Да кто этого больного поймёт?! — Семёныч выругался. — Будем ждать его следующего шага, а заодно и усилим охрану периметра. Тон как?
— Пока ему не до работы.
— Ладно, придумаем чего-нибудь, — отмахнулся Семёныч.
Всё на авось. Авось проблема решится сама. Вот что-то произойдёт и всё наладится. Появятся люди, которых так не хватало. Разрешится загадка с подорванной машиной. Думать? Усовершенствовать защиту? А зачем? Ведь и так можно отбить нападение. Этому у меня не было объяснения.
Мы сменили Глеба. Он пошёл спать, а девчонки составили нам компанию.
Начал накрапывать дождь, который обещал перейти в ливень. Ната с радаром спряталась в ближайшем доме. Её напарница отказалась покидать наблюдательный пост на смотровой вышке, где не работала камера, а починить её не хватало времени. Девчонка стойко стояла под дождём и смотрела в бинокль, мониторя пространство. Видимо, только недавно пошла в охрану города. Ещё хотела доказать свою значимость. Возможно, доказывала родственникам, что это не блажь и не её прихоть, а вынужденная необходимость.
Мы с Алисой мокнуть не стали. Зашли в пустой дом. Там стоял ящик, на котором можно было сидеть и ждать окончания смены. На него я и уселся, в отличие от Алисы, которая то и дело выглядывала в окно, ожидая нападения, каждую минуту.
— Рассказывай.
— И что я должна рассказать? — не поворачиваясь ко мне, спросила Алиса. Ага, началось. Прошлое — это прошлое. И плевать, что оно пересекается с настоящим и мешает жизни.
— Так, Алиса, играть заканчивай. Ты знаешь о чём речь. Вытаскивать из тебя правду клещами я не намерен. Может, ты забыла, но как бы согласилась за меня замуж выйти.
— Долги до брака — это личные долги.
— Опять хочешь от меня сбежать?
— Я не хочу ввязывать во всё это тебя, — ответила Алиса.
— Давай иначе. Я твоей независимости и амазонутности не мешаю. Но, если одна не справляешься, то может стоит помощи попросить? Или гордость так сильно пострадает?
— Мне плевать на гордость. Думаешь, если бы она меня волновала, то я бы стояла здесь? Слушала бы упрёки родственников, что я их позорю?
— Тогда в чём дело?
— Я всего лишь хочу исправить ту ошибку, которую я совершила, когда привела этого типа сюда. Понимаешь, в том, что произошло — это чисто моя вина.
— Не понимаю, поэтому и спрашиваю, — усмехнулся я. Алиса от злости пнула стену дома. Прошлась по комнате, то и дело смотря в окно. Злилась. Я же ждал, когда она наиграется изображать злюку и достал табак и бумагу. Правильно говорят, что тренировка доведёт до нужного результата. Я научился делать самокрутки. Хотя и выходили они у меня не таким ровными, как у Тона, но меня устраивали.
— Сколько можно курить? Ты только и делаешь, что кашляешь! — возмутилась Алиса.
— Мне нравится. А кашель со временем пройдёт, — ответил я. Не говорить же ей, что без дыма начинают руки дрожать, а голова раскалываться. Я даже к врачу по этому поводу ходил. Думал, что на наркоту какую-то подсел. Нет, оказалось, что побочный эффект от приёма чая, которым нас поили на каторги. Он вызывал сильную зависимость. Разрушал какие-то рецепторы в мозгу. Другая привычка легко ложилась на зависимость от чая. Как доктор объяснял, если бы я начал заливать вместо курева, то превратился бы в алкоголика. Так что табак стал для меня какой-то заменой психотропному чаю.
— Костю я нашла в степи. Не знаю, откуда он появился там. Потом спрашивала его об этом, но Костя или отшучивался, или переводил разговоры на другие темы. Он легко умел уйти от темы. Манипулировал людьми, как хотел. Входил в доверие.
— И что ты делала в степи?
— Сбежать хотела. Поругалась с отчимом и решила уехать из города. Угнала машину, которая готовилась к поездке в соседний город и сбежала. Глупая была.
— А когда нашла в степи мужика, то решила вернуться с ним назад? — уточнил я.
— Он раненый был. Ему нужна была помощь. Там такие открытые раны были, что я побоялась, что мы с ним не доедем до города. Тут его подлатали. Он попросился остаться. Идти ему было некуда. Так как он многое сделал для города, то его оставили у нас.
— И чего этот тип для города сделал?
— Починил защитный периметр. Научил, как управлять им. У нас эти знания были утеряны. Костя очень хорошо разбирался в электронике. Только благодаря ему у нас многое восстановилось в городе. Он был гением в этом деле. Всё время чего-то чинил.
— Допустим. За что его выгнали из города?
— Костя был амбициозный. Ему хотелось стать главой города. Но этого не могло быть. На власть могут рассчитывать только те, кто здесь родился. И никакие заслуги это не изменят. Тогда он начал стравливать людей между собой. Одному шепнёт, другом. Люди ссорятся. Ругаются. Он мне рассказал о своих планах. Я испугалась того, к чему эти планы могут привести, вот и рассказала всё. Его лишили имени и документов. После этого выгнали из города с пистолетом и суточным пайком. Считай на верную смерть.
— Он обещал вернуться и вернулся в компании бандитов под кличкой Кардинала. А банду он к вам привёл Свинопаса. Так?
— Откуда ты знаешь? — спросила Алиса. Посмотрела на меня. Сумерки, которые нагнал дождь, делали её силуэт почти неузнаваемый. Нервные движения рук. Притопывание ногой. Вот откинула головой прядь волос в сторону. Наивная и глупая жена. Какого же я на ней женился?
— Догадался. Одного не пойму, где в этой истории твоя роль, кроме того, что ты его сюда притащила?
— Так я же показала ему город. Я его предала. Значит, я и виновата в том, что он привёл сюда бандитов, — ответила Алиса. — Поэтому я и поклялась с ними разделаться, чтоб они больше не вернулись.
Дура. Вот как есть дура. С отменной логикой. Не прибавить не убавить. И переубеждать её смысла нет. Не поймёт.
— К тому же это был единственный шанс вернуться в город.
— Убить Кардинала?
— Угу. Они когда здесь стояли, то он меня что-то вроде своей женой сделал. Я не могла их остановить. Пришлось играть эту роль.
— Ясно. А чего сюда было так возвращаться? Особенно после того, что он сделал? Уехала охотиться за ним. Ну и не вернулась бы.
— Я и не хотела возвращаться, только когда Свинопаса увидела, то подумала, что они могут вернуться и уже пострадают мои сёстры и братья. Они же остались здесь. А когда я тебя не нашла, то не знала, куда ещё деться, — ответила Алиса.
Девчонку на самоубийство отправили, а она решила, что ей важное поручение дали. Одним словом, сумасшедшая и не видящая ничего дальше своего носа. Алиса с колючим прошлым и туманным будущим, на которое мне было плевать. Мысли крутились о тёплой еде и мягкой кровати, в которой я потом окажусь с этой дурёхой. Но и с прошлым надо разобраться, чтоб оно больше её не тревожило. И чтоб у неё не возникло мысли свалить от меня и отправиться воевать в одиночку. Хватит. Отвоевалась. Пора было с этим заканчивать. Больно мне в городе нравилось, чтоб всё это бросать и рыскать с ней в поисках призраков. А если не пойду, тогда она свалить от меня. Нет, замену тут легко было найти, только интересовала меня эта дурёха. О вкусах не спорят. А вкус рядом с ней был пикантный.
Глава 23. Такая жизнь
— Всё же мне здесь нравится. Прям место, о котором только и оставалось, что мечтать, — довольно сказал Тон.
— Ты только об этом и говоришь, — ответил я, щурясь от выглянувшего солнца.
— Но это правда. Я чувствую себя котом, что пробрался на ферму и по случайности нырнул в бак со сметаной. И вот всё эту сметану жру, а остановиться не могу.
— Ты, главное, не лопни. Или смотри, чтоб живот не прихватило. Сметана жирная.
Зима заканчивалась. Мы долго были наготове, ожидая нападения, но его не было. Всё казалось какой-то дурной шуткой, которой хотели напугать. Но никто не будет просто так тратить машину на такие шутки. Были люди, которые считали, что произошла ошибка. Ну, да. У нас же много городов, затерянные в пустыни, которые прячутся под землёй. Нет. Даже не так. В округе, кроме двух фортов нет жилых построек. Поэтому точно, кто-то случайно перепутал наш город с другим таким же городом. И по чистой случайности направил нам машину на радиоуправлении, чтоб её подорвать около самых ворот. Именно совершенно случайно управление этой машины было собрано по чертежам Кардинала. Местные умельцы это поняли, когда изучили остатки машины. Столько случайностей не могло быть в одном месте и одно время. Хотя я сомневался, что мог ставить случайности под сомнения. Какая была вероятность, что я вновь встречу Алису, когда буду этого хотеть? Или какая была вероятность, что выживу в этом мире? Приживусь в городе?
— Думаешь, что скоро придут перемены? — спросил Тон.
— А ты рассчитываешь всю оставшуюся жизнь бока отращивать и девок менять?
— А чего в этом плохого?
— Может в том, что это рано или поздно наскучит? — предположил я, прикуривая самокрутку. — Сытая жизнь хороша после голодного времени. Но стоит отрастить бока, так она перестанет устраивать. Почему мы с тобой не обосновались в городе, а пошли, можно так сказать, по кривой дорожке? Скука и обыденность — она убивает. Заставляет деградировать. Движение же даёт почувствовать вкус жизни.
— Не уверен в твоих словах. Сам посмотри, мы живём и работаем. Стоим в охране, защищая город. При этом такая работа считается опасной и ответственной. Она здесь цениться так же, как и добыча угля. Это значит чего-то, но стоит.
— Стоимость такой работы — это два десятка выкуренных самокруток, — ответил я, доставая сканер и зондируя территорию. Тишина и пустота. Окружающее пространство ещё не отошло от зимы. Ещё только начинала зеленеть свежая трава, а лужи пока ещё не просохли. Скоро всё здесь покроется цветным ковром. Поле, венок из цветов, Алиса — сколько раз я всё это повторял и представлял? И вот сейчас до этого можно было дотянуться рукой. Как говорят, я находился в шаге от того образа, но всё равно меня что-то не устраивало, чтоб картинка была цельной, правильной. Я продолжал считать, что эта жизнь не для меня. При этом я к этой жизни стремился. Странный парадокс. Противоречия, которые я не мог понять и смириться с ними.
— Хочешь отсюда свалить? — спросил меня Тон, который не понимал всех этих дилемм.
— Нет. Но и такая жизнь — она нереальная.
— Как сон? Ну да, я сам порой думаю, что скоро проснусь и тогда вновь окажусь на дурном кораблей с командой идиотов. К хорошему быстро привыкают, — рассмеялся Тон. — Пойду на вышку заберусь. Просили антенну посмотреть. Опять связь пропала.
— Чего-то она в последнее время только и делает, что барахлит, — ответил я, наблюдая, как Тон убирает оружие за спину и идёт к вышке.
Может я боялся, что застряну в карусели быта одного дня, когда работа и дом станут всем в моей жизни, а единственным глотком свежего воздуха будут вылазки с друзьями? Может поэтому я продолжал хотеть чего-то такого, что вырвало из привычного существования. Когда-то давно, в другой жизни, я сам себя закольцевал. Личной ошибкой. Когда чужие интересы были поставлены выше личных. Сейчас я не хотел повторить такой ошибки. Но как её было не совершить, если теперь я жил не один, а с Алисой. А она всё же меня держала как якорь. Я вроде и мог делать, что хотел, но при этом приходилось оглядываться на неё, считаться с её мнением и интересами. Пусть она и редко когда была против чего-то, а в основном предоставляла выбор мне, но я не мог просто так вычеркнуть её интересы и не спрашивать. А это лишние телодвижения, лишние слова и лишнее ощущение, что кто-то контролирует. Наверное, было бы идеально жить, как Тон. Менять девчонок, кутить и не задумываться о завтрашнем дне. А я этого теперь позволить себе не мог. При этом ощущал себя настоящим стариком, который всем всё должен. Вот сегодня предстояло пойти на ужин к родне Алисы. Сёстры и братья устраивали какой-то совместный ужин, заодно это должны были быть своеобразные смотрины моей персоны. Я хотел отмазаться и не пойти, но для Алисы это было важно. Пришлось идти, чтоб её не расстраивать. Вот такие моменты меня и раздражали. Вроде мелочи, но переступать через себя, делать то, что вроде и не собирался, думать, как её не расстроить и понимать, что это проявление слабости — это напрягало. Проще было жить одному. Работать, крутить со Светкой, ходить на полигон с Раей или нет? Ведь и тогда я был недоволен жизнью. Да. Был недоволен. Тогда какого мне от жизни надо?
А ответа на этот вопрос не было. Я посмотрел на солнце. Зажмурился под его лучами. И как жить? Для чего? Какая цель моего пути? Как жить и не чувствовать себя тряпкой? Вопросы так и остались без ответов. А с другой стороны, нужны ли мне были эти ответы? Вроде и без них неплохо живу. Или всё-таки плохо?
Очередная пустая смена, от которой только ноги гудят. Пустой трёп с Тоном и договорённость, что завтра пойдём в кабак, где напьёмся пива и перекинемся в карты, которые были почти единственным местным развлечением. Алиса с её застольем и вселенской тоской. Её забивает родня, говорит, что Алиса их только позорит и её мать такой образ жизни точно бы не одобрила. Какой такой образ жизни? Что она стреляет лучше меня? Или умеет драться так, что похожа на разъярённую тигрицу, которая не знает, что такое жалость? Но нет, для них она чуть выше, чем грязь. Для них ей лучше помирать, но не защищать себя. И ведь дурёха соглашается с ними. Прощения просит. А я на этом «празднике» чувствую себя идиотом, который не понимает почему надо так унижаться. Почему она всё это терпит, хотя может любому дать сдачи? Не понимаю и прекращаю весь этот спектакль сотканный из унижений и злости. Родные люди знают, как ударить. Они знают слабые стороны лучше врагов, поэтому и удары получаются беспощадные. Жестокие.
Я её увёл домой, где долго ходил по комнате, а она сидела на диване и смотрела перед собой, словно не замечая моего состояния. Хотя… А почему она должна всё время подстраиваться под меня? Почему она живёт, словно тень? Яркая, но тень, а не самостоятельная личность? Одни вопросы и нет ответов. Так почему не порвать это полог из мыслей и не озвучить их? Почему я ищу ответы вместо того, чтоб озвучить вопросы?
— Комната — не клетка, а мы в ней не животные, которые выставлены на потеху. Какого ты молчала всё это время? Ещё и оправдываться начала!
— Они правы. Я позор для семьи, — она подняла спокойные глаза, в которых была не обречённость, а смирение. — Когда-то давно надо было принять решение. Я его приняла. Знала, что будет дальше. Знала с чем столкнусь, но и отступить не смогла.
— Жанну д’Арк на костре сожгли.
— Кого?
— Такую же умную, как и ты. Она считала, что воюет за благо страны, а ей за героизм отплатили костром.
— Жестоко. Но, возможно, это и было правильным решением, — ответила она. После её слов я остановился. Сел на кровать напротив неё. Я смотрел в её спокойные глаза и невозмутимое лицо, не веря, что она сейчас сказала такие слова.
— Почему ты так считаешь?
— Она нарушила правила местного общества. Ведь так?
— Допустим, — согласился я.
— Если бы они её не остановили, то её поступком стали бы восхищаться и появились последовательницы. Тогда нарушился бы привычный строй, правила, по которым жило общество. А резкие и вынужденные перемены проходят болезненно. Любое нововведение вначале встречает бурю негодования среди тех, кто привык жить по старым правилам. Первые люди, которые начинают диктовать новые правила жизни, они получают больше негатива, чем поддержки. Это нормально. Я знала на что шла, когда пошла защищать город. Но и поступить иначе я не могла. Тогда бы не выжили дорогие мне люди. Я же виновна в том, что принесла в город беду. Пусть и косвенно, но я была виновата в случившемся. Они вправе на меня злиться, а я должна просить прощения. Но это не значит, что я изменю своему решению. Оно уже было принято. Я могу сейчас перестать нести службу. У меня есть ты. Я могу работать в городе. У нас могут появиться дети. Трое. Два мальчика и девочка. Девочка должна быть обязательно, хотя и говорят, что городу нужны воины. Но если будут рождаться воины, то где им потом брать невест? Так вот, я могу это. Но тогда на долгое время, пока я буду занята детьми, город ослабнет на одну единицу. И кто бы что ни говорил, но я сильная единица для этого места. Поэтому пока в городе не перестанет быть нужда во мне, как в солдате, то я не могу вернуться к мирной жизни. Я не могу выполнить тот долг, который требует от меня общество, потому что я хочу, чтоб его смогли выполнить другие. Чтоб у них была на это возможность. В этом плане из меня плохая жена, — закончила она.
— Во всём ты плохая. Как ты с таким критическим отношением к жизни ещё живёшь?
— Я всего лишь говорю объективную правду. В некоторых вещах я всё же неплохая: хороший стрелок, неплохо готовлю и в близости ты не жалуешься, — она улыбнулась. Вот тебе и дурёха. Я смотрел на неё и словно только сейчас начал узнавать. Похоже, можно прожить с человеком долгое время и постоянно открывать в нём что-то новое. Неожиданное. Я пересел к ней. Обнял за плечи.
— Всё у нас с тобой будет. И мирная жизнь, и дети. Насчёт троих не знаю. По мне, так многовато. Но двое — подумать можно.
— Нет. Трое, — она покачала головой, словно это помогло бы ей победить в споре.
— Посмотрим. Но позже. Как ты и говоришь. Только давай договоримся, что больше никаких представлений щёк. Я не хочу, чтоб они тебя забивали.
— Я не могу им ответить.
— Это мне за тебя отвечать надо?
— Наверное. Тут всё зависит от тебя. Вань, меня порой удивляет твоя непонятливость. Вся жизнь зависит лишь от тебя. Почему-то ты этого не понимаешь. Отношения, работа, обстановка — всё это сосредоточено в твоих руках. А ты всё равно отказываешься это видеть, — горячо сказала Алиса, при этом положила голову мне на плечо. Расслабилась. Её слова и поза совсем не вязались вместе.
— Я не могу влиять на других людей.
— Очень легко можешь, если захочешь. Люди всегда влияют друг на друга, независимо от того хотят ли они этого или нет. А вот степень влияния зависит от ситуации и желания человека на эту ситуацию отреагировать. Ты можешь пройти мимо, а можешь подойти и встать единицей в собравшейся толпе. Можешь первым кинуть камень, а можешь попытаться остановить избиение. Всё зависит от твоего настроения и смелости. Но ты этого не понимаешь. Думаешь, что обстоятельства превыше нас.
— Так и есть. Мы не можем влиять на выпущенную пулю. И не можем её остановить, когда она уже летит по своей траектории. И ничего нельзя сделать, когда пуля нашла цель.
— Мы можем эту пулю остановить собой. Можем уклониться. А если пуля нашла цель, то можем остановить кровь и попытаться оказать помощь. А можно пойти дальше и не обернуться в сторону раненого.
— Ты его не добила. Так ведь? — я зацепился за её фразу. — Этого Кардинала.
— Не смогла. Думала сдохнет в степи.
— Поэтому ты и не удивилась, что он жив.
— Удивилась. Но такой исход был возможен, хотя и мало вероятен. Я не смогла сделать решающий выстрел. Когда-то я его любила. А когда любишь, то появляется слабость в отношение человека. Появляются мысли, воспоминания. Они мешают сделать последний решающий выстрел. Хотя бы из памяти о прошлом. Пусть это и глупо звучит. Я вернулась сюда и сказала, что его больше нет. Если правда раскроется, то меня выгонят из города.
— Тогда уйдём вместе. Думаю, что не пропадём, — приободрил я Алису. Она притихла.
— Ты пока не готов уходить из города. Тебе здесь нравится.
— Сегодня нравится, а завтра нет. Я довольно непостоянный человек.
— Которому внутренний комфорт важнее, чем всё остальное. А пока я ещё вхожу в зону этого комфорта. Когда тебе надоест играть в семью, тогда ты уйдёшь. Возможно, в другую комнату или район, а может в другой город.
— Такого обо мне мнения?
— Да. Так ты показываешь себя.
— А вот возьму и назло с тобой останусь, — сказал я. Хотел пошутить, развеять её слова, но в ответ наткнулся на серьёзный взгляд.
— Я не буду против. Мне с тобой комфортно, — ответила она. К этому я готов не был.
Раздался вой сирены. Тревога. Комната окрасилась красным. Из динамиков пришёл призыв встать к оружию. Мы с Алисой тут же оказались на ногах. Оружие было в комнате. Оставалось лишь надеть бронежилеты и выскочить наружу. Уже в коридорах, которые вели к выходам из города на землю, мы узнали, что к городу едет караван из двух десятков машин. С ними пытались связаться, но они игнорировали призыв назвать себя.
В кровь ударил адреналин. Я не любил драки и бои. Мне не нравилось стрелять, но сейчас предстоящий бой показался чем-то вроде праздничного угощения среди серых будней.
— Мы сами делаем свою жизнь. Не забывай об этом, — быстро сказала Алиса, проверяя оружие.
— Только попробуй уйти воевать в одиночку.
— Что? — Невинный взгляд. Зараза. Так и хотела ведь поступить, если бы узнала, что там её личная месть.
— Что слышала. Прошлое теперь не только твоя проблема.
— Как скажешь, — она хищно
оскалилась. Мы выбрались на улицу. — Тогда спина к спине во время любого боя?
— А чего? Можно и так. Раз ты хочешь быть валькирией, то я не буду тебе мешать.
— Не знаю кто это, но мне нравится название, — ответила она.
В этот момент раздалась очередь. Пулемёты. Подняли защитный экран, но произошёл сбой в электросети и экран упал. Машины подъезжали в закатном солнце. Они хорошо подготовились. Явно рассчитывали, что бой займёт несколько часов и они управятся до пробуждения тварей. Шакалы. Оружие. А какого я их не использую?
— Алиса, ты боишься умереть?
— Нет.
— Надо выбраться в степь, — сказал я.
— Пошли.
Даже не спросила на кой ляд меня потянуло туда. Хотя сейчас и время было не до трёпа. Я сделал условный знак Тону, чтоб он следовал за нами. Вокруг уже летели пули. Парни подорвали одну машину из гранатомёта. Зато и нам в ответку прилетели три гранаты. Грязь, запах гари, пот застилал глаза, огонь запалил крышу одного из домов. Горела вышка. Ещё минуту назад здесь всё было тихо, а сейчас мир рычал, кричал и вонял.
— Чего ты задумал? — к нам подбежал Тон.
— Шакалы.
Одного этого было достаточно, чтоб он меня понял. Теперь всё зависело от того, болтаются ли твари поблизости или сбежали, когда услышали звуки боя. Нет. Как и положено их природе, они крутились около боевых действий, явно хотели поживиться падалью или ожидали приказ. Оказалось последнее. Оружие. Верное, правильное, которому плевать на схватки людей. Им важно лишь исполнить приказ несмотря на детали. Приказ был остановить машины любой ценой. Твари словно этого и ждали.
Мы с Тоном разделились, когда разделились нападавшие. Одни хотели заехать сбоку, другие перли напролом. И тут на их пути встала стая наших крошек, которые накинулись на машины. Солнце садилось. А я знал, что с заходом придёт настоящие подкрепление из шакалов в виде саранчи, которые и зададут основной жар. Пока же оставалось лежать в грязи и пытаться попасть по колёсам. Лучи слепили наших противников, что было только нам на руку. Я же смотрел, как перламутровые облепили машины и чувствовал внутреннее удовлетворение. Так и должно быть в этом мире. Здесь выживает сильные и хитрые, а слабых ждёт печальная участь.
Глава 24. Союз степных городов
Сила тварей пугала и восхищала. Они действовали как камикадзе, разбивая собой лобовые стёкла, чтоб проникнуть в машину и закончить дни нападающих. Машины переворачивались. Взрывы соперничали с закатным солнцем.
— Мог и раньше сказать, что ты знаешь их секрет, — спокойно сказала Алиса, которая наблюдала за происходящим, перестав стрелять. Я и сам перестал вести огонь. Зачем тратить патроны, когда бой уже предрешён? Нам же выпала роль зрителей, которые лежали в стороне на безопасном расстоянии.
— Я не знаю, как к этому отнесутся в городе, — признался я.
— Вань, ты глупый человек. Сколько ты живёшь на свете, но так и не понял, что решаешь только ты. Если ты хочешь остаться, то ты останешься в городе, но если ты хочешь уйти, то уйдёшь. Но всё это зависит лишь от тебя.
— Почему ты так считаешь?
— Потому что знаю. Я знаю много, но ещё больше не знаю и никогда не узнаю. Но то, что главный игрок — это ты, я знаю. Потому что по-своему мы все главные игроки и лишь от нас зависит будет ли выигран бой, начнётся ли этот бой или весь мир разрушится от одного приказа. Каждый из нас главный и каждый второстепенный. Но сейчас тебе стоит предупредить людей в городе и велеть прекратить огонь. Теперь можно зачехлить оружие, когда такая охрана вокруг города.
Алиса, похоже, никогда ничему не удивлялась. Для неё любое событие, которое должно было произойти было предрешено, а значит переживать по этому поводу не стоило.
Бой закончился с закатом. Как только наступила ночь, пришли красноглазые. Оттеснив перламутровых, мои шакалы добили оставшихся. Зарево от горящих машин, освещало поле боя. Я видел, что шакалов огонь нервировал, но они не смели ослушаться приказа.
После окончания боя мы с Тоном пошли добивать тех, кто ещё по какой-то случайности остался в живых. Таких было немного, но негласно мы решили, что никого оставлять не будем. Да и Семёныч не хотел брать пленных, хотя кто-то в городе и считал иначе. Но, лично у меня, не было доверия, к тем, кто пришёл к нам с мечом. От меча он и должен был погибнуть, чтоб больше не вернуться. Жестоко. Но необходимо. К своему удивлению, я уже в который раз заметил, что у меня не дрожит рука, когда я иду добивать врагов. Или не врагов, а тех, кого считаю опасными для этого мира. Если оставить их в живых, то будет ещё больше жертв. Лучше это прекратить сейчас, одним движением ножа. Не обращать внимания на страх в глазах, не слышать просьб о пощаде. Я чувствовала себя механизмом, который совершает определённые действия, которые нужны для того, чтоб поддержать равновесие этого мира. А для тех, кто выбыл из мира, я был уверен, что их ждала другая жизнь. Возможно, более лучшая.
— Вроде всё, — сказал Тон, доставая припасённую самокрутку. Протянул мне.
— Да, всё, — закуривая, ответил я. Дым попал в лёгкие, заставляя закашляться.
— И что теперь? Закончилась наша сытная жизнь?
— С чего бы? — сплюнув, спросил я. — Как жили, так и будем жить. Попробуем научить желающих, как с шакалами общаться. Охраны станет меньше. Девчонки смогут снять с себя эту обязанность. Пусть местным страшно на первых парах, но привыкнут. Наши предки делали это оружие для войны, так почему бы нам не пользоваться шакалами для охраны, а не только использовать в качестве утилизации трупов?
— Будем бить на это?
— Да. Раз решили сделать город нашим домом, то будем дом охранять. Или пригрозив, что разрушим тут всё к праотцам.
— Жестоко.
— А чего делать? Хочешь хорошо жить, так умей принимать жёсткие решения.
Из-под одной машины выбрался мужик. Весь в крови. Куда-то пытался ползти. Твари его бы поймали, но они и так хорошо постарались. Да и мучить бедолагу не было желания. Последний выстрел. Я даже попал с первого раза, что для меня до сих пор было чудом. Меткость так и не получилось прокачать. Мужик дёрнулся и упал. Я же выкинул докуренную сигарету и пошёл домой. Сегодня смерть не стала целовать меня. Жизнь продолжалась. И эта жизнь меняла. Если я вначале к этим переменам относился настороженно, то теперь они меня не волновали. Лучше самому бить, чем становиться мешком для битья.
Мирная жизнь была сытой и спокойной. После той мстительной акции больного на голову придурка, а Кардинал был именно таким, больше к нам никто с мечом не приходил. Алиса потом его опознала среди погибших. Все её страхи оказались чем-то пустым, что решить можно было одним словом. Она в это долго не могла поверить. Алиса ведь несколько лет жила с мыслью, что враг непобедим или победим, но при этом был сильный, а тут приходилось принять, что этот враг был сильный лишь для неё. Но постепенно она это начала осознавать, как и то, что не надо не перед кем оправдываться за свой образ жизни. Лично я никому ничего не объяснял. Хотя у меня этих объяснений не требовали. В глубине души я думал, что придётся спорить с людьми, доказывать, что шакалы не причинят им вреда, а от них много пользы, но ничего этого не произошло. В городе как-то спокойно приняли информацию, что мы с Тоном управляем шакалами. Стать героем или атаманом у меня не получилось, да я особо к этому не стремился. Мне это было не нужно. Наверное, я достиг своего пика жизни, когда к большему не было стремлений.
Это осознание пришло после боя, когда мы с Тоном и ребятами сидели в кабаке. Алиса с кем-то спорила. Играла музыка. Веселье и шум, расслабленные лица людей, которые смогли отвоевать право ещё пожить, сытная еда, мигание лампочек и приглушённо работающий телевизор — я смотрел на всё это и начал понимать, что не хочу терять. Да, я не хотел терять этот мир, хотел, чтоб таких моментов было больше. Необязательно завоёвывать мир, чтоб доказать самому себе, что чего-то стоишь. Порой достаточно выполнять грамотно работу и наслаждаться общением. Всё это стало откровением, которое предстояло переосмыслить.
Машины так и отвались чёрным памятником, который встречал всех на подъезде к городу. Возможно, это добавляли страха нашим гостям, или показывало, что мы шутить не любим. Торговля процветала. В середине лета к нам попросились на постоянное жительство несколько больших семей. Город пополнился свежей кровью. За лето удалось нанять с десяток наёмников для охраны города, а девчонки их тут же привязали семьями.
Лето пролетело в каких-то мелких заботах, но в основном это лето было расслабленным и комфортным. За ним наступила зима, которые опять принесла дожди. Я смотрел на всё это как будто со стороны. Жизнь проходила мимо, но я больше не гнался за ней.
— Ты в последнее время ходишь довольный, — заметила Алиса. Был выходной. Мы сидели в комнате. Алиса чистила оружие, а я пытался читать книгу.
— Это плохо? — спросил я, не отрывая взгляда от книги.
— Нет. Интересно почему.
— А переживать не из-за чего.
— Ты всё ещё думаешь уйти? — спросила она.
— Я никогда об этом не думал.
— Думал, но не говорил.
— Тогда как ты об этом знаешь? — её логика меня порой вводила в ступор. — Умеешь мысли читать?
— Нет, но я умею наблюдать, замечать то, что скрыто от других. Семёныч предложил мне уйти из военных. Теперь им не нужны женщины на защите города. Даже не берут в расчёт, что я нашла общий язык с шакалами. А ведь их не бояться лишь единицы. Но всё равно попросили уйти.
— Тебе это не нравится? — Книгу пришлось отложить. Ясно, что разговор затянется.
— Обидно. Немного. Но я к этому была готова, — ответила Алиса, заканчивая чистить оружие.
— И чем займёшься?
— Перейду на лёгкую работу. Например, буду следить за оружием, что спрятано в нишах на экстренный случай. Это тоже требует внимание. До лета будет занятие.
— А потом?
— Потом у нас будет ребёнок, — спокойно ответила она и посмотрела на меня, ожидая реакции. — Или ты против?
— Вроде хотели подождать, — осторожно напомнил я, а сам пытался осознать сказанное.
— Мы хотели, а он решил, что пора, — ответила Алиса.
— Ты это серьёзно?
— А я когда-нибудь шутила?
И ведь права. За Алисой страсти к глупым шуткам я не замечал. Это теперь получается, что у нас с ней будет семья со всеми вытекающими? Ответственность и цепи на руках? Чёт я к этому готов не был. Мне ещё хотелось ощущать свободу и знать, что я могу в любой момент всё поменять. Но с детьми менять всё уже не получится. А что менять? Алиса меня устраивала, но и одновременно…
— Что скажешь?
— А что я должен сказать? От счастья не прыгаю, волосы не рву. Будет, значит будет. Или что ты хочешь услышать?
— Ничего. Я услышала достаточно. — ответила она. Убрала оружие. Зачем-то достала вещи из шкафа. Начала их вновь складывать и убирать на место.
— Алиса.
— Что? — она посмотрела на меня. Пустой взгляд, который ничего не выражал. — Ты говорил, что всё будет нормально. Я тебе верю.
А верил ли я себе? В этом я сомневался, но обратного пути уже не было. Оставалось идти лишь вперёд.
Они приехали к нам среди зимы. Десять машин больше похожие на танки и БТР, но более усовершенствованные. Они существенно отличались от привычных машинок, которые хоть и утяжеляют, но броня у них была далеко от совершенства. А о ходовой части и колёсах лучше было умолчать. Наши машинки не могли бороться с зимним бездорожьем. Эти же монстры с полтора метровыми рифлёными колёсами бездорожья просто не замечали. Они подъехали к нашему городу и запросили встречу с представителями администрации. Я был среди охраны, которые должны были предотвратить банальное убийство нашего правительства, от лица которого пошёл Семёныч, как самый опытный мужик. Всё понимали, что если эти машинки захотят пустить в ход оружие, то от нас не останется и воспоминания. Нет, воспоминание может ещё и останется. Алиса всё-таки вспоминать будет. Но останков не будет.
В машинах были военные. Тут меня уже не удивило. Явно бандиты не будут на таких разъезжать. Люди в форме, которые я видел в книжных иллюстрациях. Только форма была сразу нескольких армий. Остатки военных решили объединиться? Только что они забыли у нас?
Как оказалось, что всё было до банальности просто. У нас был уголь. Их это вполне устраивало, чтоб взять нас в Союз степных городов, куда приглашали все значимые города в добровольно принудительном порядке. Если какой-то город отказывался вступать в союз, то от него оставалось лишь одно воспоминание, а на его месте строили новый город, который будет уже лояльно относиться к новому правительству и отстёгивать налог за защиту от банд и других недружелюбных личностей. Всё это нам втирали долго, основательно, со всеми доводами, которые сводились к одному: надо соглашаться, а то хуже будет. В перспективе союз степных городов планировал объединить все города от лесного массива до морского побережья и подножья гор. Одна треть городов уже вошла в состав Союза.
— Пора уже давно забыть прошлые ссоры и недопонимание. Настало время для объединения. Не надо вспоминать историю, чтоб понять: в одиночку городам сложно противостоять общим неприятностям. Страдает инфраструктура. Замкнутость и изолированность городов приводит к снижению численности населения, а значит и вымиранию. В некоторых городах идёт деградация населения из-за отсутствия учёных людей, которые могли бы передать знания. Война была ошибкой, которую пора давно признать. Теперь настало время для мира. А какая мирная жизнь может быть, если придётся подстраиваться под различие законов и обычаев? Под различие налогов и уровня развития. Можно долго говорить, что у вас уже есть устоявшийся уклад, что вы независимы. Но что вам даёт ваша независимость?
— А что даст зависимость? — спросил Семёныч.
— Инфраструктуру. Между городами начнётся нормальное курсирование автобусов. Даже к самым мелким населённым пунктам. Будет возможность получить качественную медицинскую помощь и образование. Мы решили вернуться к довоенным методикам. Сейчас есть некоторые договорённости между городами, когда дипломированных специалистов отправляют по распределению в города, но такие договорённости есть не у всех. Да и добраться до некоторых городов весьма проблематично. Как, например, до вас. Вы находитесь вдалеке от торговых и основных путей. Если бы не ваши соседи, которые уже присоединились к союзу, то мы и не узнали бы о вас.
Я всё это слушал с сомнением. Золотые горы ни в одном мире не были реальностью. Всё это напоминало предвыборную кампанию, лозунгом которой были обещания. Но вот как эти обещания будут исполняться после заключения союза? Тут был вопрос. И он оставался открытым. При этом мы понимали, что отбиться не сможем. Взяв вечер на обдумывание, мы ушли к себе.
В тот вечер дома я не появился. Мы собирали информацию, связываясь с соседями и пытаясь выяснить, что это за Союз степных городов. И к своему удивлению выяснили, что во время зимы была развязана хорошая такая война. Только мы остались в стороне от неё. Теперь же нас в неё втягивали.
— В качестве серьёзностей своих намерений они нам оставят одну машинку на защиту города. Но для этого нужно им отдать тридцать человек для пополнения армии, — сказал Семёныч.
И опять пошли споры, сомнения. Но что мы могли противопоставить такой силе? Шакалов? Шакалы зубы обломаю против такой технике.
— Зачем им люди, если у них есть такие машины?
— Может машинам некому управлять?
— Или машин не так уж и много. Но им нужна ещё и пехота, — ответил я. — И я знаю, где найти пехоту, а нам остаться в стороне. Каторга. Там много людей. Много желающих получить шанс на выход и одновременно знающих, что такое убивать. Можем военным предложить напасть на каторгу. К тому же там делают бронники. Думаю, что военным будет интересно там побывать.
— Думаешь они о ней не знают? — с сомнением спросил Тон.
— Знают, но не факт, что рассматривают в качестве солдат. Что если набрать отмороженных, которые не будут бояться шакалов. У нас получится отряд, который будет наравне с танками. Как думаете?
— Надо с военными разговаривать, — ответил Семёныч. Но было видно, что ему эта идея понравилась больше, чем снижать защиту города за счёт своих.
И новый виток переговоров, на которых стало понятно, что любая инициатива наказуема. Военные не отрицали, что у них дефицит людей. Им нужны были свежие силы в их движение. К тому же не все города добровольно присоединялись. Некоторые приходилось брать осадой и измором. Они хотя и грозились стирать города с лица земли, но не все города было выгодно разрушать. К тому же снаряды были не дармовые и их приходилось доставлять чуть ли не с другого конца степи. Но парни были настроены решительно. Женщин в свои ряды они не брали, считая, что это неженское дело воевать. Алиса тут бы с ними поспорила, но ей было не до войны. Она ждала ребёнка, поэтому воевать не собиралась.
— Значит, ты поедешь с ними? — холодно спросила она.
— Так нужно, — собирая вещи, сказал я. — Лучше я, чем мы останемся без защиты.
— Я так и думала, что всё закончится твоим побегом.
— Алиса, я не убегаю. Есть долг. Твой город для меня стал родным. Я хочу, чтоб ты и наши дети жили здесь в безопасности. А для этого мне придётся на какое-то время уехать.
— Вань, это все отговорки. Ты уезжаешь потому что хочешь уехать. Но я тебя не виню. Понимаю. Для каждого этапа в жизни есть своё время. Твоё ещё не наступила.
— Это о каком времени ты говоришь?
— О твоём. Когда оно придёт, то ты поймёшь и найдёшь меня. Нас, — поправила она.
— Алиса, — это всего лишь на время. Я скоро вернусь и всё будет как прежде, может даже лучше, — пообещал я.
— Нет, как прежде не будет. Каждый этап жизни формирует что-то новое и это новое откладывается в характере. Тут ничего не поделаешь. Когда ты вернёшься, то нам придётся знакомиться вновь. Это неплохо и нехорошо. Это факт. Только вернись. Наша история ещё не закончилась.
И опять какие-то непонятные фразы, что ложатся в памяти и которые потом приходят по ночам в воспоминаниях. Я не мог ей не пообещать.
— Я вернусь.
— Надеюсь на это, — тяжело вздохнула Алиса. У меня же появилось ощущение, что я её подвёл. Но и остаться никак не получалось.
Глава 25. Нож в спину?
Я уже и забыл, какого это столько времени находится на свежем воздухе. Места внутри машины мне не нашлось, поэтому пришлось ехать наверху. Благо скорость была небольшой. Ветер в лицо кидал мелкие капли дождя, но меня это не волновало. Свобода. Я и забыл её вкус. Семейная жизнь казалась каторгой. Только сейчас я понял, что всё время, проведённое в городе, пытался подстроиться под его ритм, под ожидания Алисы и при этом терял себя. Почему так происходило? Почему стоит начать с ней жить, как появляются кандалы? Так ведь не должно быть. Семья — это дополнение к жизни, а не обязательство. Ещё и ребёнок. Но ведь это только начало. У неё в планах было трое детей. Я к этому не был готов. Но и сказать эту впрямую не мог. Подвернувшаяся возможность свалить из города была удачной. К тому же всё делалось на благо. Пусть Алиса пока это не понимала. Но со временем…
Но со временем эйфория проходит. И дождь начинает раздражать, как и влажная одежда. Со временем ветер становится колючим и заставляет мечтать о тепле, которое не предвидится, пока мы не дойдём до каторги и не начнём переговоры. Времени на сон не было. Приходилось ехать и ночью, трясясь на верху холодной машины и надеяться, что не засну и не свалюсь под её колёса.
Со временем начинаешь понимать, что тепло кровати — это божественная вещь, которая доступна избранным в круг, которых я больше не входил по собственной инициативе и из-за желания задницы отправиться на поиски приключений.
Но проходит время и путь заканчивается в назначенной точке, где мы останавливаемся, чтоб выпить горячего чая, просушиться около костра и съесть кашу, закусывая сушёным мясом. Желудок наполняется горячей и сытной едой. После этого и дождь перестаёт быть таким нудным и противным. С ним можно примириться, потому что знаешь: это всё не вечно. Настанет время и придёт тепло, которое разольётся по крови, заставляя согреваться тело. Это всё не то время, когда приходилось жить в пещере и жрать то, что добудут твари.
— Кэп, по поводу мяса. Необязательно жрать сухое или солонину. Шакалы могут приносить свежее, — заметил я. — Они неплохо охотятся. Главное, дать понять, что мы не жрём падаль и трупы.
Кэп почему-то подавился. Он был мужиком лет пятидесяти с седой головой и бородой по грудь из-за чего у меня приходили ассоциации с дядькой Черномором из сказки, что помнилась ещё с прошлой жизни.
— Если хочешь питаться отдельно — флаг в руки. Но мы по старинке, — ответил он.
— Слушай, а ведь тогда сможем сэкономить на прокорме стада, которое в пехоту возьмём, — вставил Майор. Имени его никто не называл, только по кличке. Как я успел заметить в отряде имена не приветствовались. — Пусть питаются тем, что им твари будут приносить.
— Мне плевать, что они будут жрать. Главное, чтоб выполняли приказы, — ответил Кэп.
— Там парни под чаем находятся. Им плевать, что делать. Такие тени. Но я бы их с чая снял. Тупые исполнители не нужны. Нужно, чтоб они хотели выжить, а не были тупым пушечным мясом, — сказал я.
— Считаешь, что справишься с ними без допинга? — спросил Майор.
— Стая поможет.
— Ты на неё слишком сильно уповаешь. Они могут слушаться как тебя, так и другого, который отдаст приказ. Как думаешь, что остановит отдать приказ напасть на тебя? — спросил Кэп. — На первых порах я бы чай оставил.
— Я подумаю над этим.
— Командовать не так просто. Тем более сбродом. Тут нужна сила. У тебя этой силы нет. Когда подготовишь сброд, научишь их не бояться тварей, то тебя сместят. Нападут со спины, перегрызут глотку, а ты и понять ничего не успеешь, — сказал Майор. Я только покосился на него. Он явно не верил, что из этой затеи что-то получится. Споры здесь были лишние.
Я отошёл от костра. Люди начали раздражать. Я и забыл, что по жизни надо всё время кому-то чего-то доказывать. Отвык от этого. После успешной поездки за металлом я получил уважение в своём городе. Когда нашёл Алису, то уважение было за счёт того, что я был мужиком и мог стрелять, не боялся выходить на улицу. Тут же приходилось доказывать всё вновь. Они меня видели мальчишкой, который оказался здесь по чистой случайности. Это раздражало. Например, к Тону они относились иначе. Почему-то посчитали его за своего. Хотя и выглядел он как они. Походил на солдата. А я сколько здесь жил, так и оставался задохликом невысокого роста, который пытался тут командовать. Это ему надо было ехать вместо меня, но поехал я.
Мы остановились около холмов. Их рельеф изменился после землетрясения. Были мысли посетить прежнее жильё, но что-то подсказывало, что там теперь ничего нет, лишь воспоминание. Тварь вышла из темноты, сканируя местность красными глазами. Что-то пророкотала, потом зачирикала. Оружие массового поражения с зачатками интеллекта. Интересно, а какого ей? Испытывает ли она какие-то эмоции? Или тупо выполняет команды. И опять стрекот, который когда-то наводил ужас на меня, а сейчас воспринимался как пение птиц.
— Говорят, что вы меня предадите по первому приказу. А я в это верить не хочу, — сказал я. Усмехнулся. Прям с ума схожу, если я отошёл от людей, чтоб поболтать с саранчей. — Знаешь, как-то неправильно всё в этой жизни происходит. Враги становятся друзьями. Я ведь раньше вас считал врагами. А кто обычно враг? Это тот, кого мы не понимаем. А вы меня считали врагом, потому что так устроены. Всё происходит из-за непонимания. Я должен вас бояться, потому что на вас столько крови. Только бояться не могу. В мире ведь всё заточено под естественный отбор. Выживает лишь сильный. Слабый погибает. И часто первое, а порой и главное впечатление мы делаем по первому впечатлению. Вот смотри, они меня считают слабаком, потому что я так выгляжу, но ведь в глубине меня есть стержень, иначе я бы не выжил в этом мире. А когда-то я жил в другом мире. Там всё было иначе. Там я был выше и сильнее, на первый взгляд, но слабее внутренне. Принимать любое решение было для меня проблемой. Сейчас я как-то больше вперёд смотрю, а не оглядываюсь по сторонам. Делаю то, что считаю нужным. А люди продолжают смотреть так, словно я пустое место.
— Чтоб составить мнение о человеке, то надо дождаться от него поступков. Тогда и можно понять, какой перед тобой фрукт, — голос из-за спины заставил обернуться и схватиться за оружие. — Свои. Значит, эта козявка меня не сожрёт, если не выказывать страха?
— Я отношусь к ней, как к оружию, — ответил я.
— Оружие. Чего только люди не придумают. У меня отец был инженером при воинской части. Так вот, он много разных штук показывал, которыми пользовались во время войны. Но вот таких я не видел. Красноглазый жук, который поёт так, что душу выворачивает.
— Психологическая атака для жертвы, чтоб заставить испытать испуг.
— Возможно. Пугает она здорово. Кто её создавал, был явно человеком с крепкими нервами. Грег, — представился мой собеседник. Протянул руку.
— Ваня.
— Иван?
— Нет, официально именно Ваня.
— Ясно. Эй, ты чего это? — отскочив в сторону, Грег. Тварь подалась в его сторону. Начала наступать.
— Не трогай его, — попросил я. — Свой.
Тварь протянула к нему лапку. Грег выдержал. Не сбежал. Дал до себя дотронуться. Я же провёл ладонью по холодной башке твари.
— Любопытство?
— Возможно. Я в них плохо разбираюсь. Знаю, что если их не бояться, то они вреда не причинят.
— Вроде простой фокус, но в то же время и сложный.
— Так вроде всё в мире просто и одновременно сложно. Вначале тяжело осваивать что-то новое. Зато потом, когда появляется привычка, то сложное раньше дело, становится чем-то обыденным. Можно приучить себя не бояться. Хотя чего бояться? Смерти? Так там будет другая жизнь, а проблемы останутся похожие.
— Бояться не самого́ факта смерти, а потери дорого, что держит в этом мире: упущенных и нереализованных возможностей, каких-то незавершённых дел, отсутствия возможности увидеть родных. Этого люди и бояться. Тебя же ведь что-то держит в этом мире?
Хотел ему ответить, что ничего меня не держит, но не стал. Амбиции. Я хотел, чтоб со мной считались. Ещё и Алиса, ребёнок… Она мне не была нужна. Но почему-то мысли невольно возвращались к ней, хотя я и понимал, что её можно было в любой момент заменить. Как будто девчонок на свете мало! А дети… Это ведь хлопоты. После войны можно и вовсе не возвращаться. Обещание же было дано лишь потому, что она хотела это обещание услышать. Но в глубине души я понимал, что не всё так просто в этом мире. Да и в любом другом. Не так просто принимать решения, которые могут повлиять на жизнь других людей. Уход же от ответственности мог сильно отразиться на судьбе жены и ребёнка. Это ведь и держало меня в этом мире. Ответственность за чужие судьбы и собственные трусливые поступки, в которых я не хотел признаваться, а маскировал их под смелость и обязанность перед городом. Именно поэтому я отправился в эту поездку. Трусость перед ответственностью за семью была замаскирована необходимостью защищать город. Смелость в одном, замещала трусость в другом. Только откуда эта трусость возникла? Тут уже надо было разбираться.
На следующий день начались переговоры с каторгой. Я остался в лагере. Это было не моё дело, да и никто не позвал. Расположившись в стороне от всех, я наблюдал, как перламутровая пытается охотиться за крысами и курил. Крепостные стены каторги при свете дня вызывали смешанные чувства. Появились воспоминания, как я пытался тут выжить и ведь выжил.
— Не помешаю? — ко мне подошёл Грег.
— Нет.
— Как ты собираешься формировать отряд?
— Зависит от того, кто останется в живых после переговоров, — ответил я.
— Думаешь будет бой?
— Каторга просто так не сдастся. Им неплохо жилось при прежних договорённостях. К тому же, как я понял, те города, которые заключили с каторгой договора, ещё не вошли в Союз степных городов. У каторги есть солдаты, оружие, доспехи, возможность держать длительную осаду при том же нападении бандитов. А такие нападения периодами случались, потому что каторга производит слишком ценный ресурс. Бой будет.
— Логично.
— Самым быстрым решением, на мой взгляд, это пробить забор и пустить в дыру шакалов. Но тогда мы будем народ собирать из тех, кто выживет. Не знаю какие планы у Кэпа. Возможно, он перекроет дорогу к каторге и возьмёт город голодом через пару месяцев. Зима скоро должна подойти к концу, а с ней и запасы крепости. Как-то так.
— Снаряды можно подвезти. А вот твои шакалы? Как будешь выполнять потери?
— Они сами размножаются в пещерах или норах. Их много и одновременно мало. Стоит лишь отдать приказ, как они сами приводят подмогу.
— Занятное оружие, — усмехнулся Грег.
— Ты всем этим интересуешься из любопытства или собираешь информацию?
— И то, и другое, — усмехнулся Грег. — Мне интересно с научной точки зрения, как можно было создать такую ерунду. С практической точкой зрения я хочу понять, как ты собираешься удерживать стаю.
— Можно ли вывести меня и удержать стаю?
— Нет. Зачем кому-то заниматься таким геморроем? А вот оценить твою стаю, как самостоятельную единицу — это интересно. Одно дело полагаться на танк, характеристики которого ты знаешь. Другое дело полагаться на стаю тварей, которых толком и в глаза никто не видел.
— Хватит играть! — рявкнул я на перламутровую, когда она приготовилась прыгнуть на Грега. — Брысь отсюда.
Перламутровая сразу исчезла с глаз. Я достал табак и начал скручивать самокрутку. Сырость, влажность, холод. Сигарета же и горький дым возвращали ощущение тепло.
— Ты с ними довольно мягко.
— Не могу себя заставить им приказывать. Глупо как-то с оружием общаться, но приходится, — ответил я. — Главное понимают, а как до них доходят эти приказы — это дело десятое.
— Согласен. Главное результат, а не то, как он достигнут.
— И я о том же.
— Только одно дело рассуждать, а другое дело в дерьмо лезть и пачкаться, — ответил Грег.
— Видишь вон тот овраг?
— Ну.
— Там местное кладбище и помойка. Когда пришлось ковыряться в останках и дерьме, чтоб найти хрень, что помогла бы мне выжить — я ковырялся. Не надо говорить о грязи. Её я повидал достаточно.
Он не ответил. Я же смотрел на холмы, которые прятались в серых тучах, наблюдал, как дождь идёт стеной, а ветер словно этой стеной управляет, наблюдал за каплями, что стучали по лужам и не узнавал эту местность. Деревья и кустарники в основном лежали. Холмы покрывали разломы, что напоминали раны, вывернутые мясом наружу. На склонах холмов, около расщелин кустарник не рос, лишь редкая жухлая трава пыталась осесть на свежей земле, которая появилась после землетрясения. Местность была новой, как и озеро, которое теперь приобрело вытянутую форму. Местность новая, а ощущения от местности прежние: желание выжить и чего-то найти.
— Вонь здесь знатная, — сказал Грег. — Теперь я понимаю, чего все смолят.
— Привычка смолить, а вони я не чувствую. Слизистая носа сожжена.
— Тогда тебе повезло.
— Я бы так не сказал.
Со стороны лагеря раздался гудок, который разнёсся приглушённым эхом среди холмов. Пришлось возвращаться. Явно пришли какие-то вести с переговоров. Так и есть. Вернулась машина, на которой ездили наши представители. Их послали. Выслушали предложение и велели убираться. Теперь оставалось решить, как напасть на крепость. И чем дальше я слушал, то тем грустнее становилось. Военные. Профессионалы, как они себя называли. А что в итоге? В итоге они рассчитывали брать города больше на испуг, чем силой. Оружия было не так уж и много. Да, они могли сравнять город с землёй двумя снарядами, но в данном случае нужно было сохранить склады, людей и снаряды. Всё упиралось в них. Если удастся взять каторгу, то можно будет пополнить арсенал за счёт оружия, что хранилось там. Хотя бы тех же самые патроны. Пока же, как я понял, у нас было их не так уж много. Особо не разгуляешься.
Обсуждение и разработка плана заняла два дня, во время которых ничего не оставалось, как сидеть около костра и смолить самокрутки до горького привкуса во рту. Ещё с Грегом трепаться. Он продолжал выводить меня на разговор. А у меня теперь возникали опасения не ищет ли он слабых мест, чтоб ударить в спину. Майор затронул те мысли, на которые я вначале не акцентировал внимания. Ведь шакалами смог научиться управлять и Тон. Тогда почему не научится Грег? Или любой другой? Что им помешает грохнуть меня в первом же бою? Ничего. Мне по логике надо было промолчать о способностях и возможностях шакалов, но я растрепал всё раньше времени, пытаясь убедить всех, что эти твари на самом деле милые зверушки. Но о потерянном переживать не было смысла. Оставалось лишь быть настороже.
— И много тебе удалось научить общаться с тварями других людей? — как-то задал вопрос Грег.
— Вначале был Тон. Но он сам как-то справился. Бывает такой период, когда перестаёшь бояться смерти, а встречаешь её как подругу, но она начинает вести себя как капризная барышня, которая вдруг передумала прям около двери и решила не приходить в гости. Она словно чувствует, что ты её не боишься, вот ей и становится неинтересно. Мы когда оказались за стенами «милого» заведения, попали в такое состояние. Шакалы это почувствовали и признали своих хозяев, — ответил я, понимая, что язык — враг мой, но и замалчивать свои наблюдения было подозрительно. — Как в городе люди смогли с ними общаться — я не знаю. Да их и Тон обучал. Это ему пришла в голову идея проверить шакалов на команды. Он их дрессировал. Только Тон решил в городе остаться. В последний момент. Вначале дёрнулся было с нами ехать, а под конец узнал, что две его подруги ждут по ребёнку. Ему сейчас не до войны. Он дома участвует в боевых действиях.
— Попал, — не скрывая улыбки, ответил Грег.
— За всё надо платить. Просто так ничего не даётся, — ответил я. Интересно, а почему мне дали второй шанс и какая предстоит расплата?
— Так, решили наступать сегодня ночью, — к нам подошёл Майор. — Вперёд пойдут машины. Будем на таран брать стены. Дальше вы с падальщиками идёте. Ваша задача, чтоб в живых остался хоть кто-то. Не останется — так невелика потеря.
— Ночью заключённые в камерах. Не думаю, что будет много жертв, — ответил я, не понимая, а с каких пор Грег теперь отвечает за шакалов. Или это и есть тот самый нож, который воткнут в спину?
— Не забывай, что это мы тут к шакалам легко относимся. А для других это будет повод сойти с ума, — ответил Грег.
— Сумасшедших устраняем. Нам такой контингент не нужен, — ответил Майор. — Если операция не удастся, то от шакалов откажемся.
Майор так сказал последние слова, словно мне вынес приговор. Вот и зачем меня надо было с собой брать, чтоб потом прикончить около стен каторги, откуда мне посчастливилось выбраться? Я чувствовал себя дураком, который сам влез в это дело и теперь запоздало думал, какого хрена его туда потянуло?
Глава 26. Ночная мясорубка
Сумерки медленно наступали на землю. С одной стороны, я ждал ночи, а с другой — появилась апатия, с которой не хотелось бороться. Было ощущение, что бой закончится удачно. А если это было так, то смысл переживать? Чем больше подходило к часу икс, тем я становился увереннее, что не будет никакого удара в спину, а все мысли на тот счёт были ошибочны. Как там говорила Алиса? Всё зависит от человека. Именно от его действий зависит, как будут к нему относиться другие. С этим я был согласен. Насчёт моделирования своей судьбы прямыми желаниями — в это верилось с трудом. Но, если оглянуться назад, то так и выходило. Я получал то, что хотел в данный момент. Возможно, её теория была отчасти верной. Или всё зависело от наших действий и желаний с поправкой на влияние внешних факторов?
Ночь подтягивала моих шавок. Перламутровые передали приказ к сбору. Несколько протяжных воев разбудили окрестности, заставляя нервам натянуться. Адреналин ударил в кровь. Я начал понимать логику отцов тварей. Во время боя, ведя такую армию, страха не чувствуешь. Скорее азарт предстоящей битвы. Машина медленно поехала вперёд. По негласному решению фары были выключены.
Парни должны были снять прожекторы на крепостной стене. Твари не любили свет, так значит устроим им идеальные условия.
Снайпер из меня был никудышный, поэтому я, вместе с Грегом, залёг около крепостной стены рядом с оврагом. Как мы выяснили Тоном, то командовать шакалами лучше вблизи боя. Да и снять несколько неудачников, которые оказались не в том месте не в то время — это никогда не мешало.
Звук подъезжающей машины вызвал панику на стене. Прожекторы разорвали ночь, проходясь по пространству перед стеной. Град пуль посыпались в сторону машины, но это было всё равно что стрелять по камням. Пули отскакивали в стороны направо и налево, но не причиняя вреда машине. Снайперы начали снимать прожекторы. Звон стекла смешивался со звуками стрельбы и воем шакалов. Один из них подошёл совсем близко к тому месту, где мы залегли. Напряжение, паника — всё это витало в воздухе. Свет зацепил тварь. Она взвыла и кинулась к стене.
Когда-то, очень давно я читал о воинах, которые шли в последний бой, понимая, что назад не смогут вернуться. Громкий крик, который должен был отогнать страх и вперёд на амбразуру. Твари были такими, понимая, что впереди может быть конец их существования, они шли в этот бой, чем-то напоминая людей.
В этот момент машина въехала в стену. Камни посыпались вниз. Машина сдала назад и с максимальной скоростью пошла на второй таран. Шакал кинулся на машину. Поднялся на её крышу и перепрыгнул на стену. Его примеру последовал ещё один шакал. Прожекторы начали рушиться, падая на землю. Крики людей, работа машины, что таранила уже вторую стену — какофония била по ушам. Кто-то открыл ворота, пытаясь уехать на автобусе. Какой-то непонятный и нелогичный жест отчаянья. Автобусы не предназначены к езде по степи зимой. Но страх был сильнее логике. Тут уже в игру вступили мы, стреляя по колёсам. Со стены начали кидать гранаты, которые взрывали землю. Автобус перевернулся, попал под гранату, что кинули со стены. Шакалы уже штурмовали ворота, которые никак не удавалось закрыть защитникам стен.
В этой битве мы почти не участвовали. Когда прожекторы были снесены, то всё вокруг погрузилось во тьму. Непроглядную тьму, наполненную ужасом и криками. Бой длился несколько часов. Машина пробила ворота и отъехала в сторону, оставляя место для шакалов. Я лежал в грязи, прячась за камнями. Изредка пролетали шальные пули, которые падали где-то рядом. Курить хотелось до тошноты, но пока было нельзя. Огонёк во тьме самая приметная мишень, а мишенью быть я не собирался. Вода давно намочила шляпу. Штаны промокли. Опять холод и влага. Что-то это мне напоминало и опять в том же месте. Пора было отпускать невесёлые воспоминания и больше каторгу не вспоминать. Я ей насытился по горло.
Шакалы завыли. Очереди раздавались всё реже. Можно было выбираться из укрытия и проверить, чем всё закончилось. До боя Кэп думал, как сделать лучше: дождаться утра и проверить, как сработали шакалы или идти по их следу как только утихнут выстрелы со стороны стен. В итоге решили проверять сразу. Логика в этом была. Основная часть шакалов охотилась лишь ночью. С рассветом мы лишились бы их поддержки. Охрана каторги могла где-то спрятаться, закрыться и начать отстреливаться. При свете дня мы могли потерять несколько человек, пока бы их нашли. Кэп же не любил потери. Поэтому на добивку пошли мы с Грегом. В темноте было легче спрятаться от пуль. Шальные же подруги и при свете дня представляли опасность. Тут уже ничего не поделаешь. Остаётся уповать наудачу. В остальном же, если мы нашли бы таких спрятавшихся в бараках или хозяйственных постройках, то нужно было найти возможность впустить туда шакалов, чтоб они доделали работу. Пленных из охраны мы не брали. Им был дан шанс, они им не воспользовались. Короче, виноваты сами.
Около ворот валялось несколько трупов. Кто-то из шакалов трапезничал. Я слышал, как хрустели кости и клацали зубы. Собачка кушала. Правильно, после такого боя им нужно было подкрепиться.
— Хорошо, что мы этого не видим, — тихо сказал Грег. Его голос прозвучал как-то неестественно. Здесь было место выстрелам, крикам и пению шакалов, но никак не человеческой речи, которая возвращала в привычный мир.
— За стенами меньше разговаривай. Не хочу, чтоб нас вычислили по голосу, — ответил я, не понимая, почему он сам до этого не додумался. Хотя потом понял. Они были потомками военных. Знали теорию, но в боях не участвовали. Столкнувшись с грязью лицом, то появилась растерянность и неприятие этой реальности, во время которой и забывались все эти навыки, которые им вдалбливали на подготовке и в теории. Жизнь в теории сильно отличалась от практики. Даже готовясь к худшему, человек не готов к тому что увидит в реальности.
Мы прошли за стену. Я помнил расположение зданий, хотя прошло около полутора лет, как меня вынесли за стену. Где-то в районе бараков слышались выстрелы. Одиночные. Кто-то пытался отстреливаться, но вскоре и они затихли. Остались лишь стоны и рычание. Со стороны бараков были крики и просьбы о свободе. Странные люди. Там у них самое безопасное место, а они о свободе мечтают.
— И что теперь? У меня ночного зрения нет, — обо что-то спотыкаясь, сказал Грег.
— Достаём фонари. Попробуем так. Если в сторону нас огонь откроют, то выключим.
— Чувствую себя наживкой.
— Или мышеловкой. Зубы у нас всё же есть.
Кровь была повсюду. Она смешивалась с лужами и грязью. Куски плоти, одежды, трупы, следы кислоты, которые оставались от шакалов и оружие, брошенное за ненадобностью или ставшее ненужным. Шакалы уходили от света фонаря, порой скользя совсем рядом. Призраки ночи, несущие смерть и ужас. О них говорили раньше, о них продолжат говорить и дальше. Кровь всюду. Фонарь высветил растерзанный труп. Грега вырвало. Не знаю. Меня это зрелище не смутило. После воспоминаний об овраге, где остатки человеческой плоти смешивались с отбросами и грязью под ногами, меня растерзанные трупы не сильно удивляли.
Мы начали проверять одно помещение за другим. Хаос. Перевёрнутые столы, шкафы. Видно было, что люди старались
спастись, но у них это не получалось. Итогом всей борьбы были трупы. Наполовину обглоданные или с оторванными конечностями. Несколько человек мы нашли ранеными и по какой-то случайности живыми. Один отстреливался от шакала и ему хватило пуль выиграть схватку. Об этом говорила лужа кислоты неподалёку от него. Он пытался выстрелить в меня, но пули закончились. Перерезать горло ничего не стоило. От потери крови он был ослаблен. Почти не сопротивлялся. Второй валялся с обрубками вместо ног. Не знаю, что шакалам помешало его добить. Пришлось добивать мне. Таких было небольше десятка. Те, кто по удаче выжили и кого в живых оставлять было нельзя.
В бараках было иначе. Шакалы прогуливались между камер, чуя людей, но не имея к ним доступ. Пришлось их выгонять отсюда. Из камер доносился вой людей. Кто-то бился в закрытые двери. Сумасшествие. Сколько таких будет утром? Но с ними и будем разбираться, когда станет светло. Сейчас не к спеху.
Обойдя всю каторгу, мы поняли, что в живых из защитников никого не осталось. Теперь можно было перекурить. И плевать на кашель, что разрывал лёгкие. Работа была сделана, Шакалы себя показали во всей красе. Ещё бы к ним добавить людей, которые могли бы производить зачистку и будет совсем здорово.
— Я доложу Кэпу, что бой закончился.
— Угу. Утром можно будет заходить.
— Почему утром?
— Зачем сейчас? Сам смотри, собачки кушают. Вояки включат фары. Это будет нервировать шакалов. Пусть получат свою порцию удовольствия, — ответил я.
— Ты куда?
— Есть охота. Пойду и я подкреплюсь.
— С ними?
— Зачем? На кухни вполне есть нормальная еда. Охрана питалась неплохо, в отличие от заключённых. А человечина меня никогда не привлекала, особенно сырая, — усмехнулся я. После этого пошёл в сторону кухни.
Там пришла идея затопить печку и просушиться. Заодно и вчерашний суп разогреть. За поеданием этого супа меня и нашёл Грег. К тому времени у меня было тепло и светло.
— Никак не могу понять, почему во всей крепости было темно, хотя в бараках охраны был свет. Ладно этого света не было в бараках заключённых. Он им там и не нужен. Я вначале думал, что из-за поломки прожекторов порвались провода. Но на кухни свет есть, — сказал я.
— Кухня могла работать на автономном источнике, — ответил Грег. — Она объединена со столовой, комнатой отдыха и администрацией. Из-за администрации вполне могла иметь свою батарею, которая была независимой от общей цепочки.
— Возможно, — согласился я.
— А я не могу понять, как можно есть, когда у тебя около двери труп валяется со вспоротым брюхом.
— Так он же мёртвый. Опасности нет. Мы тут с тобой всё проверили. Можно и расслабиться, — Грег поморщился на мои слова.
— Я смогу «расслабиться» когда уберусь из этого места.
— Грег, учись относиться к таким неудобствам проще, — ответил я. — Мы уедем из этого места, но приедем в другое. Думаешь там будет поле с цветочками? Я сомневаюсь. Пока же есть возможность, то надо этой возможностью пользоваться. В данном случае поесть и поспать в тепле.
— У тебя нервы — провода?
— Желание выжить сильнее всей этой мишуры. Я понимаю, если бы у нас был культ мёртвых. Так ведь всё равно после смерти трупы на улицы выкидываются на корм шакалам. Так чего мне нос морщить от них? Ладно если бы я запахи чувствовал, а то у меня еда делится на горячую и холодную, сытную и не очень. Временами вкус возвращается, но редко. А вид кишок меня не отворачивает. Да и чего на них любоваться, когда можно отвернуться?
Грег не ответил. Поставил стул поближе к печке. Я же закончил с супом и затянулся самокруткой.
— Надо будет собрать табак и разделить между бойцами. После чая ломка пойдёт. Пусть её снимают табаком, — сказал я.
— Поэтому ты так много смолишь?
— Угу. Последствия чая. Привычка формирует дурную привычку.
— Для лёгких вредно, — ответил он.
— Думаешь мы долго проживём? Я в этом не уверен.
— Поэтому гробишь здоровье?
— Это лучше, чем вновь на чай садится, — ответил я.
— Вань, тебе ведь не так много лет. У тебя нет мыслей где-нибудь осесть. Девчонку какую найти. Или планируешь всю жизнь глотки резать?
— А тебе на кой о моих планах знать? Или хочешь мне сосватать кого? — покосился я в его сторону. Ещё час назад я бы его послал с этими вопросами, но после сытной еды и тепла, настроение было весьма благодушным. Это как надо мало человеку, чтоб почувствовать себя хорошо: дерьмо на улице и тепло внутри комнаты.
— Пытаюсь понять с кем имею дело.
— Маньяк или нет?
— Твои мотивы и цели, — поправил Грег.
— А нет не мотивом, ни целей. Живу, потому что живой. Как помру, так начну сначала. Я уже оседал два раза. И жена есть. Скоро ребёнок будет.
— Так чего ты здесь забыл?
— Нужно было кому-то с вами ехать, — ответил я. — А вот ты чего тут забыл? Ещё и ко мне нянькой пошёл.
— Дома ничего не держало, — ответил Грег. — Подозревать меня не надо…
— Брось. Если не Кэп, то Майор тебе приказ дал, грохнуть меня, если я дурить начну. А ты пока не решил дурость это всё или образ жизни? Я и сам не знаю. Мне не приносит удовольствие то, что я делаю. Но как-то изначально повелось, что с ножами я дружу лучше, чем с револьверами. Да и патроны тратить лишний раз неохота. Чувства вины и кошмаров по ночам у меня нет, как нет и чувства брезгливости. Я выполняю свою работу и всё. Без фанатизма и желания замочить как можно больше людей. Единственное, что когда на пути попадаются подонки, то приходит чувство удовлетворения, что одной мрази на этом свете стало меньше. Одно время и сам себя считал мудаком, который легко перейдёт черту, если это будет в его интересах. Сейчас думаю иначе. Я не лучше и не хуже других. Мразью не стал, но и хорошим человеком не являюсь. Знаешь, один из многих и единственный в своём роде. Что это значит? Что есть работа, которую надо делать независимо от того, нравится она или нет. Я к ней отношусь нейтрально.
— Результата можно добиться разными способами, — ответил Грег.
Я дискуссию продолжать не хотел. Тепло разморило. Вытянув ноги на лавке, я оперся спиной о стену и закрыл глаза. Дремота не мешала работать голове. Результата можно добиться разными способами. Знать бы какой из этих способов верный. Вот было бы хорошо, чтоб при рождении давали бы на выбор несколько вариантов сценария на выбор. Тогда можно было спокойно идти по жизни и знать, что в этой сцене нужно сделать такой выбор, а в другой поступить так-то. Для этого достаточно выучить роль и ни о чём больше не думать, ведь сценарий уже написан. Но жизнь — это не сценарий. Каждый раз приходится выбирать способ решения проблемы и не факт, что этот выбор будет правильный. Ошибки неизбежны и назад откатить не получится, чтоб сцену переиграть. Когда-то я решил, что должен выбраться из той жизни, которая была написана для паренька со слабым здоровьем и хилого телосложения. Для этого в сценарий пришлось добавить в изначальный сценарий жестокости и резких поступков. В прошлой жизни я на такое бы не решился. А тут хотелось посмотреть, как это делать то, что не могут другие. И в итоге вышло никак. Я не чувствовал, что делаю что-то правильно или где-то ошибаюсь. В данной сцене сценария, который я писал для себя, нужно было поступить именно так. И пусть это вызвало недовольство Грега. Но важно ли мне было его мнение? Я мог бы пытаться с ним подружиться, чтоб перетащить на свою сторону и из палача превратить в друга. Но на его место придёт другой палач. Ужом извиваться и хитрить было не в моём характере.
Сейчас ножа в мою спину не будет. Я им был нужен хотя бы для того, чтоб не пачкаться самим. Сегодня они это поняли. Любые зверства можно будет свалить на мой отряд. Осталось лишь доказать, что я могу играть роль лидера отряда. А я это докажу. Дальше нас искупают в грязи. А под конец войны, когда мы перестанем быть нужны, то пойдём под нож, как скот. К финалу войны я и попытаюсь придумать, как выбраться из этой ловушки.
Интересно осознавать как хрупки человеческие отношения. Вот общаешься, делишь один котелок, а по итогу оказывается, что доверять никому нельзя. Или это я такой мнительный? Хотя почему не быть таким? Когда-то я доверял Бурому, а в итоге чуть за это головой не поплатился. К людям надо относиться с настороженностью. С оглядкой. Слишком многие хотят выехать на чужом горбу, при этом не задумываясь какого это подставлять свой горб. Осторожность и внимательность, но не паранойя. Это и есть залог успеха. С этими мыслями я и провалился в сон.
Глава 27. Отряд "Шакалов"
Что-то холодное и твёрдое коснулось моей руки. Открыв глаза, я увидел перламутровую. Она стояла рядом со мной. Об этом говорило лёгкое колебание воздуха. Зачем-то упиралась мне в руку башкой. Я потрепал её по холодной черепушке и посмотрел по сторонам. Рассвет. Печка прогорела. Одежда высохла. Грег спит рядом за столом, положив голову на руки. Вокруг тишина. Словно и не было той ночи, которая напоминала мясорубку, в которой перемололо людей. Пора было просыпаться и продолжать работу.
Тряханув Грега, я вышел во двор. Мелкий дождь. Серое небо. Перламутровая крутилась рядом. Тишину нарушили подъезжающие машины военных. Им не терпелось посмотреть на результат работы моих пёсиков. В свете начинающегося дня их работа выглядела впечатляющей. Я же стоял на крыльце дома и курил, думая, а как мы отряд-то перевозить будем. Верхом на машинах? Хотя… Почему бы и нет? Что-то не было у меня уверенности, что я много людей наберу. Хотя для этого надо было смотреть по камерам.
— Утро выдалось далеко не добрым, — сказал Грег.
— Смотря как посмотреть. Живы ведь. Лучше скажи, Кэп будет участвовать в формировании отряда или сами работаем? Он вроде мне дал свободу действий, но мало ли…
— Идея твоя. Работа твоя.
— Тогда пошли. Чего долго резину тянуть?
Примерно как я и предполагал, в здравом уме и твёрдой памяти остались единицы. Больше всего меня поразил один парень, который сидел в углу камеры и что-то грыз весь в крови и с бешеными глазами. Вокруг всё было в крови. Трупы валялись как попало с вырванными кусками плоти. Неожиданно парня начало рвать кровью и этими кусками, которые он походу глотала не прожёвывая. Грега рвало где-то в стороне. Я же достал револьвер и двумя выстрелами закончил существование этого зверя, что раньше был человеком.
— Странно, что вой шакалов так действует на людей. Не первый раз сталкиваюсь с приступами сумасшествия. Но чтоб вот так с катушек слетать…
— Это ты такой стальной.
— Не в этом дело. Сам посмотри, они сидели в камерах. Шакалы до них бы не добрались. Но при этом парень слетел с катушек и своих погрыз. Я этого не понимаю.
— Твари напали на каторгу. Охрана отстреливалась. Заключённые не знали о наших планах, поэтому могли подумать, что в итоге останутся запертыми в камерах и сдохнут от голодной смерти. Страх смерти в замкнутом пространстве вместе со страхом перед тварями помноженный на изменения сознания в связи с психотропным чаем — всё это может привести к неожиданному эффекту, — ответил Грег, вытирая рот и припадая к фляжке.
— С этой точки зрения, согласен. Забываю, что на ситуацию можно смотреть с разных точек и от этого она будет приобретать другой смысл. — Я стал открывать следующую камеру.
— Мне теперь эта хрень будет в кошмарах сниться.
— Да ладно тебе, это ерунда. Есть вещи и страшнее.
— Даже знать не хочу об этом.
— Повезёт, так не узнаёшь, — ответил я. — Опа, интересное приветствие.
Я смотрел на повесившегося мужика, который болтался прямо перед дверью на своих штанах.
— Хоть сняли бы его. Какого он дорогу загораживает? — сказал я.
— Защита от тварей, — ответил один мужик, что лежал на кровати.
— Снимайте его и на выход, — ответил я.
— Тут безопасно, а там твари, — возразил другой.
Уговаривать я никого не собирался. Дождался, когда снимут труп и избавился от трусов и тех, у кого присутствовал сумасшедший блеск в глазах. Остальные были выгнаны во двор под присмотром перламутровой. Кого-то она цапнула за ногу. Но я пока не стал с ним разбираться. Дал шанс.
В итоге мы собрали около сорока человек. После чистки из них остались пятнадцать. Пятнадцать человек, которые не боялись смерти и готовы были идти воевать за призрачный шанс обрести свободу. Этого было вполне достаточно. Да и больше народа сложнее было бы перевозить и кормить. А ещё одеть, дать оружие и смотреть, чтоб друг друга не переубивали. Ладно, одежды и оружия на каторге было много. Форма охраны была раздана парням. Так же как и оружие. Каждый был предупреждён, что при условии побега или драк, разговор будет коротким. В живых зачинщик не останется. Они находились под чаем и легко были управляемы. А после того как поняли, что никто здесь шутить не собирается, то и порываться к дебошам никто не стал.
Мы задержались на каторге на два дня. Солдаты отказались находиться рядом с моргом под открытым небом и разбили лагерь в стороне. Мы же заняли административную часть, где отогревались и отжирались. Эти дни почти не запомнились. Появились новые заботы, которые приходилось решать, начиная от вывода людей из состояния послушных овощей, до решения споров, которые всё равно возникали. Мало кто понимал смысла в войне, но при этом вернуть в руки оружие никто не был против. Да и какая разница за кого воевать, если костяк каторжников был из бывших бандитских группировок.
Доспехи оказались кстати. Кожаные панцири для защиты груди понравились даже военным, которые взяли их и себе. Бронников у военных было не так много, поэтому это всё было весьма кстати.
На третий день мы уже ехали вперёд на верхушках машин, которые плыли по степи, словно корабли. Медленно и верно мы ехали вперёд к следующему городу…
Скорость была небольшой. Из-за этого путь увеличивался чуть не вдвое. Если летом на автобусе мы проезжали путь за световой день, то тут тратили два дня. Форты сдавались без боя. Им всё равно было кому давать приют, главное, чтоб за этот приют платили. Несколько городов придерживались такого же мнения. Как я понял, это касалось таких городов, которые были слишком мелкие без особо важных производств, а значит без защиты. Этим городам нечего терять, а вход в союз давал надежду на изменение жизни к лучшему. Крупные же города с ополчением, которое собиралось при нападении банд, просто так сдаваться не собирались. Они и так расширяли своё влияние на мелкие города, подминая их под себя и навязывая налоги на торговлю. Им союз был невыгоден. Зачем что-то менять, когда и так всё удачно? Мы остановились как раз около такого города, где главными центрами существования были две фабрике и завод. Пока Кэп пытался договориться по-хорошему, мы остановились вблизи города лагерем и разожгли костры. Твари подогнали мясо, которое мы теперь жарили. Я предложил военным, но они отказались. Побрезговали. Мы же были людьми небрезгливыми. Мясо оно всегда было мясом, главное не падаль и не человечина. А туша, которую они нам принесли была чем-то вроде козла, размером с небольшого бычка. Мне нравилось вот так греться около костра, ждать пока зажарится мясо, слушать какие-то байки. Перламутровая лежала около ног. Из-за этого парни меня стороной обходили. Я пытался им объяснить, что страхи беспочвенны, но они решили, что такое близкое знакомство с тварями им не нужно. Одно дело думать, что тварь — это оружие, а другое считать их за собачек.
— Ты превратился в Шакала? — усмехнулся Грег, подходя к моему костру. Он был единственный человек, который меня не сторонился.
— В смысле?
— На падаль перешёл.
— Эта падаль недавно бегала, — ответил я.
— Парни тебя за глаза Падальщиком зовут. Шакалом.
— А мне плевать, как они меня зовут. Ты есть будешь?
— Если уверен, что оно недавно бегало…
— Мы договорились, когда я восстанавливался после каторги, что мне падаль не надо тащить. Собачки понятливые. Пусть и выглядят как здоровая саранча, но умом эта саранча не обделена. Я уже устал это повторять. Но почему-то никто слышать не хочет.
— У тебя нервы стальные. У других они не такие, — ответил Грег.
— Что там говорят по городу?
— Думают захватывать или ждать подкрепление. Мы же всего лишь разведывательный отряд. Подкрепление сможет прийти через неделю. Есть вариант уехать в степь на неделю и дождаться там основные силы. Другой вариант справиться своими силами. Кэп пока выбирает.
— Если отсидимся в стороне, то он не получит плюшек. Если рискнём, то плюшки будут, — перевёл я.
— Примерно так и есть. Кэп из потомственных генералов. Хочет доказать, что династия не прервалась.
— Тогда решит попробовать взять город, — ответил я.
— Как оцениваешь силы?
— Надо смотреть по первому бою. Собачки не подведут. А вот люди… Они ещё не работали с собачками. Сам видел какая там мясорубка была, — ответил я.
— Думаешь тут будет то же самое? Мирные жители, как-никак.
— Грег, а какого вы войну затеяли? Или думали, что обойдётся без жертв? Нереально.
— У нас было два боя. В итоге города снесены напрочь. Восстановлению они не подлежат. Тела в пыль превратились. Твои собачки показали, что может быть, если вести войну именно на зачистку, но оставляя стены. И тут уже встаёт моральная сторона: нужна ли победа такой ценой? Стоят ли амбиции кровавого месива?
— Удивил. Насколько я изучал историю войны, то военные были всегда амбициозными и тщеславными. Это всё усилилось, когда они пришли к власти. Прошло не так много времени с тех пор. И вот уже новая война пусть и менее масштабная. Предыдущая война закончилась откатом общества назад. Думали ли они о последствиях? Думали. Остановило ли их нажать кнопку запуска оружия, которое разрушило прежний мир? Нет. Нажмут ли они эту кнопку при случае? Нажмут. Пусть не такую мощную, потому что сейчас не тот уровень развития, но они её нажмут, — ответил я. — Но самое смешное, что при любом приказе мы пойдём его выполнять. Мы та свита, которая окружают тех, кто правит миром. В свите могут быть разные люди разнообразных профессий, которые будут выполнять приказы несмотря на то, что внутренне будет протест. Но когда-то мы выбрали этих людей, чтоб идти за ними, теперь же нам ничего не остаётся, как отвечать за свой выбор.
— Никто не хочет повтора войны.
— Если бы не хотели, то не стали бы разрушать города, — ответил я.
— Разрушение несколько городов — это не уничтожение мира, — возразил Грег.
— Да ну! А разве мы сейчас не уничтожаем привычный порядок, который образовался за столько лет? Наши действия ломают привычные уклады, законы, обычаи и навязывают свои в весьма ультимативной форме. Ты можешь себя обманывать, что наша война принесёт лучшее в этот проклятый мир, но давай честно, победа, основанная на страхе, приносит много проблем. Допустим, сейчас города будут взяты. Вся степь станет одной страной. Ты серьёзно думаешь, что будут те, кто спокойно примет всё это? Ведь останутся недовольные. Будут те, кому новый режим не придётся по вкусу, потому что они что-то потеряют. Кто-то захочет отомстить за смерть родных, другие будут лелеять мечту к возврату «свободных времён», которые когда-то были и о которых вспоминают с тоской, забывая плохое, а помня лишь хорошее. Тогда возникнут очаги сопротивления. Они будут базироваться в целых городах где-то на окраине степи или в районах крупных городов. И тогда будет уже борьба с ними. Добро не несётся с помощью огня.
— Но ты его несёшь, — заметил Грег.
— Я тебе говорил, что выполняю работу.
— Которую ты выбрал для себя сам. Почему?
Почему я здесь? Он не первый раз спрашивал меня об этом, но я или уходил от ответа, или переводил тему. Мне на самом деле нечего было ответить, почему я вызвался добровольцем поехать воевать. Почему оставил Алису и нерожденного ребёнка. Я сам пытался себя об этом спрашивать, но в мыслях продолжал откладывать ответ на этот вопрос. Но он возникал вновь и вновь. В городе мне не надо было ничего доказывать. Там и так меня уважали. Но я продолжал рваться вперёд, запрещая себе оставаться на месте. Мне хотелось развития. Большего страха, чем остаться на одном месте, как в прошлой жизни, наблюдать, как один серый день сменяется другим — это было страшно. Мне нравился комфорт, но одновременно я не мог без движения. Лишь когда я решал очередную сложную задачу, делал что-то такое, что вызывало признание и восхищение в других глазах, то только тогда я чувствовал радость от жизни. Алиса со своим ребёнком… Ладно, с нашим ребёнком, могла меня привязать к дому. Лишить движения и развития. Поэтому я не нашёл ничего лучшего, чем сбежать под благовидным предлогом. Я не считал это трусостью, потому что действовал в своих интересах. Почему я должен жертвовать своими интересами ради других? Уже нажертвовался. Хватит. Никому эти жертвы не нужны. А вот личный комфорт был дороже. На данный момент мне было комфортно сидеть перед огнём и жить походной жизнью. Мне нравилось ощущать адреналин в крови и чувствовать, как голова работает, анализирует происходящее. Мне нравилось, что меня бояться. Плюсов было больше, чем дурная жена, которая хотела аж троих детей.
— У меня есть амбиции. Вот я и присоединился к этой компании. Есть шанс, что когда война закончится, то я получу свои плюшки, — ответил я. Грега мой ответ удовлетворил.
— Ты точно уверен, что это не падаль? Сам же говорил, что у тебя обоняние отсутствует. Не хочу завтра кусты искать.
— Так возьми и понюхай, — ответил я, наблюдая, как Грег последовал моему совету. Это показалось весёлым.
— Если я завтра отправлюсь…
На следующий день Грег мечтал, что он не отравился, потому что не готов был морально к увиденному. Бой был назначен на ночь, чтоб опять воспользоваться помощью шакалов. Мой отряд шёл впереди. Машины прикрывали нас огнём со спины. Крупнокалиберные заряды было решено не тратить. Пока в этом не было необходимости. Военные вели огонь из боевых щелей по домам, как когда-то это делали бандиты. Мы заходили с двух сторон. Мы с Грегом разделили людей на две части и начали ломиться в дома. Постройка домов была стандартная. Четыре дома объединялись в квадрат с внутренним двором в середине. Окна закрыты на ночь ставнями. Двери были на засовах. Нижние ставни окон закрывались снаружи. Никто ведь не думал, что кто-то может напасть ночью. Бандиты совершали налёты днём, когда в ставнях не было надобности. Достаточно было открыть ставни, разбить окно и отдать приказ собачкам, чтоб они уничтожали всё, что могли найти живым.
Нас обстреливали с верхних этажей, но было темно и твари быстро добирались до стрелков. Заминка вышла лишь в одном доме, где включили свет и твари взвыли, словно их ударили физически. Пришлось лезть в этот дом и зачищать его, выключая при этом свет.
Город сдался на десятом доме. Глава города объявил о капитуляции. Часть ночи пришлось отгонять тварей от города. В этот раз удалось обойтись малыми жертвами, что не могло ни радовать.
Бой закончился. Мне разрешили с парнями забурить в кабак и напиться за счёт города. Что все и делали. Мне пить не хотелось. Вместо этого я сидел в стороне и контролировал парней, чтоб они чего дурного не натворили. Бой мы выиграли без потерь. Что ещё было нужно? А вот Грег сидел раздавленный. Напивался в хлам.
Когда парни набрались до той степени, что завалились спать кто где, я вышел на улицу. Уже рассвело, но улицы были пустые. Город словно вымер. На самом деле люди прятались по норам, словно крысы. И ведь правда. Люди напоминали крыс. Тонких и толстых, здоровых и мелких, которые стремились тащить в норы всё, что считали нужным и важным лично для себя. Они вредили другим, ради удовлетворения своих нужд. Люди так, что они были выше животных, но на деле так и оставались крысами. Да в тварях и то было больше человечного, чем в нас. Они творили всё по причине приказа, а мы добивались, выбивались, лезли из кожи, чтоб этот приказ исполнить, а потом с гордостью говорили, что не понесли потерь и время для праздника.
Меня разобрал смех, который перерос во что-то неконтролируемое. Я ржал до колик и всё не мог остановиться.
— Ублюдок! — кулак ударил слева, заставляя попятиться назад и упереться спиной в стену дома. Грег еле стоял на ногах, но явно хотел ударить второй раз. Разбежался. Я увернулся, поэтому кулак Грега попал в стену.
— И что это значит? — продолжая смеяться, спросил я.
— Ты сделал всё это. Там же… Кого мы назначали врагами? Тех, кто не мог дать отпор? — он развернулся ко мне. В тот момент я точно узнал, что значит выражение, что у человека нет лица. У Грега лицо отсутствовало. Вместо него была маска из такого количества эмоций, которые было сложно понять.
— А я причём? Я тебе дал в руки винтовку и назначил цель? Ты что-то путаешь. Это вы приехали ко мне. Вы решили, что пора поменять мир. И мы этот мир меняем! Так при чём тут я?
— Ты всё это придумал, — ответил Грег. Он сделал ещё одну попытку мне врезать, но слишком был пьян. Я оттолкнул его в сторону. Грег не удержал равновесие и упал в лужу. Сразу подскочила перламутровая, которая хотела кинуться на моего обидчика, но я велел его не трогать.
— Не надо вешать на меня свою совесть. Я лишь оружие, но не тот, кто это оружие направляет. Ты захотел быть таким же оружием, поэтому подался к нам в отряд. Или ты думал, что здесь будет благородство и чистые руки, как в рассказах твоего отца и деда? Да и какое может быть благородство пусть война и ведётся с помощью вирусов, вызывающих болезни, или атак на технологии, которые отвечают за безопасность страны? Даже тогда были жертвы. Но вы их не видели. Так же умирали люди. Но тогда руки были чище, потому что на них не видно было крови. Но кровь была. Она никуда не исчезает, когда идёт война. Тут же ты увидел её воочию. Узнал её запах. Но не я этому виной.
— Вы там пьёте, веселитесь…
— А ты ноешь в лужи. Грег, сказки — это одно, а грязь — это совсем другое. Когда ты ныряешь в эту грязь, то пачкаешься. Со временем отмыться удастся, но запах останется. Вы решили нести мир с помощью оружия. Мы и есть это оружие. Лезвие и пуля не спрашивают, хотят ли они, чтоб им убивали. Они наносят удар. Вот мы и есть то оружие.
— Ты больной ублюдок, как и те, кто придумал тварей.
— Пусть так. Но я честен перед собой и не пытаюсь выдавать действительность за красивую идею, какой преподносится эта война.
Шёл мелкий дождь. Зима в этом году затягивалась, но нас это не останавливало. Я не был уверен, что машину войны возможно было что-то остановить, когда увидел сколько на самом деле танков было у военных. Но они предпочитали обходиться малой кровью, которую пускал отряд шакалов, чем тратить драгоценные снаряды. Малая кровь оседала грязью на нас, но никто особо об этом не задумывался, кроме Грега, которого мучила совесть и он заглушал её вином, но из отряда не уходил. Я же шёл по тому пути, который то ли сам выбрал, то ли путь меня нашёл и старался не думать о том, что делаю. Двигался вперёд и не оглядывался. Так прошла зима, лето, вновь зима, а мы продолжали завоёвывать степь.
Глава 28. Друг или враг?
В ту зиму мы засели в одном небольшом пограничном городке. Ходили слухи, что война подходила к финалу. Четыре года боевых действий, десятки побед над городами, мелкие и крупные сражения, которые не могли остановить армию, что после каждого взятого города становилась сильнее и масштабнее — рано или поздно машина войны должна была поглотить степь, что похоже и случилось.
Осталось всего два крупных города, которые не входили в союз и с десяток мелких, но больше никто воевать не хотел. Эти города оказались в экономической изоляции. Они были ослаблены. Исход их осад считай был предрешён, поэтому города хотели выторговать себе какие-то поблажки без военных действий, так как добровольно шли в Союз. Военные же этих поблажек давать не хотели, но и ультиматумов не ставили. Создавалось такое ощущение, что все устали от военных действий и теперь переговоры использовали в качестве отдыха. Тем более что и зима выдалась слишком дождливой. Дороги так развезло, что вязли наши танки.
Мы пили, обнимали девиц, которые не против были составить нам компанию, курили, спорили по пустякам и решали споры на кулаках. Безрассудное время. Лёгкое и пьяное. Никто не думал, что будет дальше, когда война закончится. Время остановилось. Было лишь здесь и сейчас. И мне это нравилось. Я начинал понимать парней, которые рассказывали, как раньше в бандах тусили. Мы и были сейчас такой бандой. Без тормозов с отмороженными чувствами. Хищники и падальщики, которые выполняли приказы, что давало нам руководство. И мы были рады этим приказам, потому что это давало всплеск адреналина, заставляла доказывать себе вновь и вновь, что мы сильнее страха перед пулями. Мы были теми, кто приручил тварей. Избранные и наводящие страх.
— А я не знаю чему ты гордишься, — лениво сказал Грег, который пил с каждым разом всё больше. В последнее время я его почти не видел трезвыми. Хотя у нас тут у всех был масштабный запой.
— Как чему? Разве ты недоволен нашей жизнью? Или всё ещё ведёшь счёт жертвам? Если так, то ты мне начинаешь напоминать Ливку. Он мне тут рассказал, что до того момента, как его поймали и срок на каторги дали, он пятьдесят человек замочил, — ответил я.
— Ой, какой он страшный, — пискнула девица, которую я обнимал. Чего-то это делал так машинально, что и забыл о её присутствии.
— Мы тут все страшные, — ответил я. Она опять открыла рот, явно собираясь вступить в дискуссию, но я её прервал. — Иди пока, поищи других развлечений. А мы тут с другом поболтаем.
Девица сделала гримасу, словно обиделась, но ничего не сказала. Хоть сейчас промолчала. В эти моменты я вспоминал Алису, которая знала, когда стоит разговаривать, а когда нужно промолчать. Жаль, что такие девицы были редкостью.
— Друг говоришь? А с какого мы с тобой друзья? — усмехнулся Грег.
— Враги?
— Нет. Не друзья и не враги. И уж точно не коллеги, — он засмеялся. Пьяно и почему-то грустно.
— Всё считаешь, что мы с тобой разные люди? Ты такой весь белый и пушистый, а я грязный ублюдок?
— Нет, — он поддался вперёд. — Ты дурак.
После этого откинулся назад и выпил половину стакана пива.
— Сам умом не блещешь, — ответил я. Грег был единственным человеком, кто мог мне что-то сказать подобное. Остальные боялись. Если вначале рядом со мной была перламутровая, которая и заставляла держаться на расстоянии, то в последнее время люди стали меня бояться и без её присутствия. Грегу же было плевать на всё это.
— Не спросишь почему ты дурак?
— Думаешь мне есть дело до твоих пьяных бредней?
— Раз слушаешь, значит есть. Ты же мне сейчас тут расписывал, какие мы тут молодцы. В шаге от победы…
— Чем ты недоволен?
— Всем. Эта грязная победа. Ладно, допустим, так было нужно для дела. Вот мы прошли через всё это, ради светлого будущего для наших детей или чего там Союз степных городов обещает? Не помню уже. Меня их обещания не касаются. У меня всё давно погибли. Это у тебя где-то жена и ребёнок, которого ты в глаза не видел. Но это мелочи. Допустим, что всё это делалось, ради них. Но какого ставить себя на одну доску с этими тварями? — спросил Грег.
— Это ты про каких тварей говоришь? — уточнил я.
— Ты считаешь, что ровня каторжанам.
— А разве нет? Чем мы лучше их?
— Может тем, что не получаем удовольствия, когда выполняем приказ? Ты замечал, с какими рожами они идут на те дела, где от города должно остаться в живых меньше половины? Парни от этого ловят кайф. Они убивают не потому что это нужно для дела, а потому что им это нравится. Ставя себя вместе с ними, ты становишься таким же, — ответил Грег.
— С чего ты решил, что я не такой? Может мне нравится такая жизнь? За три года, что мы друг друга знаем, ты всё время пытается залезть ко мне в душу. Я себя порой чувствую подопытной крысой, а тебя учёным, который изучает поведение крысы. Но я тебе не крыса. Ты сам говоришь, что мы не друзья, не враги и не коллеги. И в который раз я тебе задаю один и тот же вопрос: что ты делаешь в моём отряде? Что тебя держит здесь, где люди и поступки вызывают у тебя отвращение? Каждый раз ты перешагиваешь через себя, когда мы идём в бой. Потом пытаешься забыться вином, но в итоге доводишь себя до состояния алкоголика. Может, давно пора было отказаться от этого задания и поручить его другому? Признать, что эта задача тебе не по силам? — вспылил я. Эти разговоры возникали с периодичностью раз в несколько месяцев. Мы словно сидели за карточным столом и пытались угадать у кого какие карты, но угадывали плохо.
— Ты так стремишься сдохнуть? — спросил Грег. Холодный трезвый взгляд, спокойное лицо, как у палача — я не выдержал, отвёл взгляд. Посмотрел на кабак, где дурили парни. — Что молчишь? Ты ищешь смерти?
— Нет.
— Почему тогда ты в этом отряде? Зачем тебе нужно было его создавать? — спросил Грег.
— Ты как Алиса, — усмехнулся я. — Она любит говорить, что мы сами создаём свою судьбу.
Хмель как рукой сняло. На заднем фоне кто-то горланил песню. Визжала девчонка, которую кто-то крутанул, поднимая над полом, а юбки взметнулись так высоко, что показалось нижнее бельё. Разбилась кружка. Кто-то потребовал ещё пива. Шум и гам смешивались, но было ощущение, что это происходит всё где-то далеко. В другой реальности. Я видел эту реальность, но одновременно находился где-то в другом месте, где из реальности был лишь стол и знакомая рожа с холодным взглядом, что сейчас пил пиво и ждал ответов на свои вопросы.
— А что делал бы ты, когда к твоему дому пришли вооружённые люди и начали угрожать? — спросил я. — Я не хотел оставаться привязанным к городу и семье. В то время в мои планы это не входило. Да и возраст был ещё не тот, когда готов взвалить на себя ответственность за детей. Их же надо не только одеть и накормить, но и воспитать. А какой из меня воспитатель, если я и сам ничего толком в жизни не видел? Какой из меня пример? Но всё это случается тогда, когда этого не ждёшь. И выходит, что надо действовать. А тут появились вы. Я убивал двух зайцев одним выстрелом: был повод уехать из дома, а заодно и увести врага от этого дома. Вы требовали людей. Только так сложились обстоятельства, что людей было мало. У меня жена стояла в карауле и отстреливалась от бандитов, потому что было некому. Отдать вам людей означало оставить город безоружным. Да, вы оставили машину. Но сколько продлится война? Кто возьмёт верх? Тогда это всё было неизвестно. Каторжане — это были хорошим ресурсом, который не жаль было пускать в расход. Не знаю, как это выглядит с моральной точки зрения, но на тот момент, да и сейчас, это решение выглядело вполне удачно. Собачки и люди стали тем откупом, который хватило оставить в безопасности дорогих для меня людей. У меня там остался друг, который в случае чего мог помочь Алисе. Этот план был спонтанный, неосознанный, но если сейчас с оглядкой на прошлое проследить за ходом событий, я уходил оттуда не только ради своего эго, страха или жажды приключений. Вас надо было увести оттуда, что я и сделал.
— После войны хочешь вернуться? — спросил Грег.
— Не знаю нужно ли возвращаться, — ответил я. — Порой мне кажется, что ей лучше будет без меня. Сам говоришь, что я начал походить на падальщиков. Зачем тащить всё это в семью?
— Идеальных людей не бывает. Ты ставишь высокие планки, забывая, что достаточно жить и выносить какой-то опыт из ошибок, чтоб потом их не совершить. Безгрешных людей почти не бывает. За каждым из нас тянется шлейф из тех поступков, которые лучше забыть и не вспоминать. Ставить крест на жизни и опускаться на дно или бороться за право стоять в полный рост — решает каждый сам для себя. Но вот решать, что лучше для других людей — это неблагодарное занятие. Ты не знаешь, чем приглянулся Алисе и почему она через столько лет вашей первой разлуки всё равно осталась с тобой. Если ты считаешь, что чужой мужик может заменить отца твоему ребёнку, то это довольно редкое явление. Да и ты даже больше. Чем чужак. Кто бы там ни говорил, но одна кровь способствует пониманию.
— У меня с отцом это не способствовало. Мы были разными, — ответил я. Сразу вспомнилось, что и в прежней жизни было так же. Кровь или не кровь, но когда разные интересы, то это не способствует пониманию.
— Необязательно, что история повторится. В любом случае попытаться стоит. У меня такой возможности нет.
— Что с ними стало?
— Погибли. И жена, и дети, и родители. Было испытание снарядов. Ракета повела себя не так, как было задумано и влетела в мой дом, когда там собрались родные на празднования моего повышения. Я как раз задержался на полигоне, потому что не вышел человек, который должен был помогать с испытаниями. Можно сказать, что сам эту ракету запустил, — ответил Грег.
— Решил в отряде найти смерть, но не получилось?
— Как видишь. Приходится смерть нести другим, — ответил Грег.
— И что будет после войны? Возвращаться тебе некуда.
— Как ты говоришь? Есть сегодняшний день, поэтому нужно прожить его сегодня, а завтра мы будем жить завтрашний день, — ответил Грег. Усмехнулся. Сказать тут было нечего.
Сбоку раздался шум. Драка. Девица в мужской одежде заломила руку за спину одному из парней и со всей дури приложила его об стол. Другой хотел её приложить стулом об голову, но она увернулась и отскочила в сторону. Стул пришёлся по голове парню, которому расквасили рожу об стол. Тут уже поднялись другие. Девица и глазом не повела. Она начала пятиться спиной к стене, держа руки на револьверах. По её виду было понятно, что она готова их пустить в дело.
— Это что за чудо? — спросил Грег.
— По виду ребёнок решил поиграть в войну со взрослыми дядями, — ответил я.
Она метнулась в сторону. Увернулась от удара, уходя под руку, и подставляя другого нападавшего под удар. Юркая, быстрая. Кого-то ударила под колено, другого в кадык. Пора было прекращать это безобразие. Нашла с кем играть. Тут же были люди, которые ей этого не простят. Девицу поймали и уже собирались свернуть шею, когда я подошёл к ним.
— Отпустите её, — спокойно велел я. Несколько человек попятились. И чего они так меня боялись? Ладно, была как-то резня, но тогда вроде всё участвовали, а не только я один. Правда, два человека с катушек слетели, но я им быстро глотки порезал. Сколько же было крови на руках! Грег был прав. Мы малесь заигрались в войнушку.
— Вначале…
Слушать я не стал. Несколько надрезов и державший девчонку рухнул на пол.
— Уберите его отсюда. А ты со мной, — ответил я, подцепив девчонку за ремни, на которой держалась кобура.
— Вань…
— Чего ты тут забыла? — подходя к столу, за которым мы сидели с Грегом, спросил я её. Повернулся к ней и получил удар в лицо. В глазах потемнело от злости. Я эту соплюшку готов был стереть в порошок, а в ответ увидел такой же злой взгляд.
— Забыл? Я тебе слово дала, что найду и буду спину прикрывать! Только о себе и думаешь! — зло сказала девица.
— Да ты меньше меня! — я подхватил её и посадил на стол. Только тогда мы стали вровень. — Подросла бы для начала.
— Чего нет, того нет. Но я умею драться! Ты сам видел! А если ты забыл, то я тебе напомню! — она попыталась меня ударить, но я перехватил руку. Посмотрел на Грега, который веселился, глядя на нас.
— Вот скажи, она похожа на солдата, который в бою будет спину прикрывать? — спросил я его.
— Девочка боевая. Когда подрастёт…
— Всё, я совершеннолетняя. Документы есть. Могу делать что хочу. И смеяться над собой не дам! — она попыталась меня ударить второй рукой, которую перехватить не составила труда. Цыплёнок. Тонкая, звонкая. Мышц нет от слова совсем. Только злость в глазах и упрямство.
— Давай её оставим. С таким темпераментом в постели не замёрзнешь, — рассмеялся Грег.
— Сестра, которая в детстве решила, что мы напарники, — ответил я, наблюдая, как её лицо, то бледнеет, то становится пунцовым.
— Ах так!
Эта козявка меня пнула в живот, да так, что аж согнуться пришлось, отпуская её руки. Она кинулась в сторону Грега, доставая оружие, но он её револьвер отобрал, Раю схватил в охапку и посадил к себе на колени, крепко держа, чтоб не брыкалась.
— Как ты с таким характером ещё дожила до таких преклонных лет? — прошипел я.
— Повезло!
— Везение — дама капризная, так что все, сбежала от тебя, — ответил Грег.
— Убери от меня свои лапы! Вань! Скажи ему!
— Ага, сразу я тебе нужен стал. Нет уж, помогать тебе не стану. Сама выпутывайся.
— Куда ты? — пискнула она.
— На свежий воздух, — ответил я, чувствуя, что должен начаться очередной приступ кашля.
В последнее время кашель мучал с такой силой, что меня выкидывало из жизни на несколько минут. Я уже и пытался лечиться, да времени не было. К тому же и все травки как-то не давали облегчения. Раю с Грегом можно было спокойно оставить. Он её точно не обидит. И другим не даст. Мне же просто был необходим свежий воздух.
Я уже и забыл о девчонке, которая когда-то понимала меня и которую я учил стрелять. Научил на свою голову. Теперь она пришла воевать. Хорошо, что война заканчивалась.
Дождь лил стеной. Я стоял под ним, смахивая с губ кровь. Вроде это плохой знак, когда кашель переходит в кровь. Один из признаков, что жить осталось не так много. Может, в больничку зайти? Но какой в этом смысл? Новые лёгкие мне никто не даст. А стары я походу износил.
Самокрутка, которая был сделана заранее и хранилась в непромокаемой коробке. Ещё одна затяжка, от которой хочется кашлять, но без которой уже жизнь кажется не милой. Вот и жизнь кажется не такой уж мрачной. Это надо дожить до такой точки, когда сигарета, кажется, чем-то вроде смысла жизни. Совсем весело. Или грустно? И чего грустить, пока жизнь продолжается? Значит, весело. Только веселье было с горькими нотками, словно я делал что-то не так. Почему-то вспомнилась прежняя жизнь, когда я каждые выходные порывался куда-то выбраться, но вместо этого проводил дома. Вроде и понимал, что время трачу на ерунду, а при желании его можно было потратить, куда с большой пользой, но всё равно оставался на диване. Так было и здесь. Кабак и девицы — это всё интересно, но с другой стороны, такая же трата времени. Прожигание жизни и трата времени впустую. А время оно имеет лимит и утекает сквозь пальцы. И его, похоже, осталось не так уж много.
Холодный дождь струями скользил по лицу. Он затекал за воротник, но я не чувствовал холода. Мне даже нравилось, что дождь охлаждает разгорячённое тело. Возможно, привык, что всё время сыро и холодно. Организм так
приспособился, что перестал замечать такие мелкие неудобства. А может меня давно мучил жар, который я просто игнорировал. Но всё это было неважно. Тогда что же важно? Жить на грани адреналиновой игры? Добиться уважения? Построить пресловутый дом, посадить дерево и родить сына? В чём смысл всего этого? Как жить, чтоб не чувствовать сожаления о прожитых годах? В той жизни я ничего не делал. Считал не жил. Здесь же жизнь бьёт ключом, а удовлетворения всё равно не было. Может стоило вернуться домой? Но не будет это выглядеть, словно я побитый пёс приполз умирать туда, где было тепло? Меньше всего я хотел увидеть в глазах Алисы осуждение. Оно же могло быть. Я болтался по миру четыре года. И вот решил вернуться. Да ещё и не в том здравии, в каком уходил. Ей это не нужно. И в то же время слова Грега не давали покоя. Не нам решать, что нужно и важно другим людям.
Я докурил самокрутку и вернулся в кабак. Откуда-то появилась перламутровая. Она словно чувствовала, когда мне могла угрожать опасность. Судя по недобрым взглядам парней и тишине в кабаке, им не понравилось, что я за Раю устроил показательную казнь. Тут всегда была тонкая грань, которую сложно было найти. Нужно было, чтоб они боялись и одновременно не думали, как такого невменяемого укокошить. Видимо сегодня я эту грань нарушил не в свою пользу. Но они не нападут. Знают, что твари меня в обиду не дадут.
— И чем же он хороший? Взял человека запросто так убил на твоих глазах, — спросил Грег Раю.
— Он меня защищал. И не надо говорить, что он плохой. Ванька самый замечательный друг и брат, — ответила она.
— Смотрю вы подружились? — ставя кувшин с пивом, спросил я.
— Тебя обсуждаем, — ответил Грег, который уже не держал её так крепко, но и не отпускал.
— Меня обсуждать неинтересно, — отмахнулся я.
— Мало кто оценил твою выходку.
— Плевать. Всё равно нас в расход пустят. И это будешь ты. Ведь так? — Я налил ему пива.
— Это от многих факторов зависит, — туманно ответил Грег. Он посмотрел на Раю. — Так как ты говоришь досюда добралась? На лодках?
— Зачем на лодках? С попутками ещё до дождей. Услышала, что здесь вы стоить и решила в гости зайти, — ответила Рая, отбирая у Грега пиво и выпивая его залпом. Ещё и с вызовом посмотрела на нас, ожидая реакции. Глупая ещё. Совершеннолетняя. Может делать, что хочет и пока об этом забывает.
— Опьянеешь, — сказал я.
— Нет. Я вас всех перепью, — ответила она.
— Угу! — мы всё-таки рассмеялись.
— Не верите? — она махнула вторую кружку пива. На третьей Рая захмелела. Поудобнее устроилась на плече у Грега и уснула, что-то пробормотав.
— Воинственный котёнок, — усмехнулся Грег.
— Который будет всё время попадать в неприятности.
— Если её не останавливать, — ответил он, поглаживая её руку.
— Решение уже принято?
— Пока нет. Но к этому всё идёт, — ответил Грег. — Союзу степных городов не нужен отряд маньяков. Привыкшие к крови, они не смогут вернуться к мирной жизни. А вот получится ли тебе, я пока не понял.
— Спасибо за честность, — ответил я.
— Честность за честность, — ответил Грег. Всё-таки мы слишком давно мерили грязь плечо к плечу, чтоб понять то, что осталось за молчанием. Я был прав. Когда отпадёт в нас надобность, то нас пустят в расход. Тоже неплохой вариант, чем медленная смерть. Но упрямо хотелось уцепиться за жизнь. Всё-таки ещё оставались недоделанные дела.
Глава 29. Финал
Жить хотелось. Как продлить эту жизнь, я не имел ни малейшего понятия. Из города было не выбраться. Земля представляла собой жижу, которая затягивала по колено. Напряжение в отряде нарастало. Бухать надоело, а чем себя занять — парни не знали. Кого-то убивать уже вошло в привычку, с которой было сложно бороться, но они пока держались, оглядываясь на моих собачек, которые уже паслись рядом со мной по две-три. Они, видимо, чувствовали напряжение и готовились к защите.
Грег развлекался, крутя роман с Раей. Так как она явно была не против, то я закрывал на это глаза. Совершеннолетняя. Я был не указ этой вертихвостки. Моё время ушло, потому что когда-то оставил её. Вместо того, чтоб решить вопрос иначе, я поддался злости и совершил ошибку. Жалел ли об этом? И да, и нет. Я мог бы поменять жизнь иначе. Совсем необязательно становиться по другую сторону закона, чтоб доказать крутизну. Необязательно становится падальщиком, чтоб чувствовать страх среди людей, когда проходишь мимо. На самом деле это не так уж и кайфово. Да, я добился того, чтоб люди замолкали в моём присутствии, но это лишило общения. Как война не принесёт мир с помощью меча, так и дружба не будет основана на страхе. За всё время я нормально общался лишь с Грегом да и то, потому что у него был ко мне чисто научный интерес. Оглядываясь назад, я мог сказать, что свой второй шанс просрал. Я прожил меньше того возраста, когда умер в той жизни. Единственное, что в этот раз с девчонками крутил, стал кем-то значимым и семью завёл. Только прожил мало. А если было бы больше времени, то что было бы дальше? Возможно, нашёл бы Алису. Попытался бы вновь осесть. До первых проблем? Или до первой неуверенности в своих силах? До скуки? Или всё могло бы быть иначе? Интересная работа, выходные, общение, а нехолодный дождь и угнетающий кашель, который душит, лишая лёгкие кислородом.
Чтоб чего-то понять и к чему-то прийти надо подойти к самому финалу забега, который кто-то обозвал жизнью. А ведь это самый натуральный забег. Гонка на выживание. Если отказываешь от этой гонки, то теряешь часть жизни. Оставаться на месте или всё время бежать — два пути, который приведут не к финалу, а к пропасти. Должна быть золотая середина. Я же этой середины не видел. Ладно, не искал. Вместо этого кидался из крайности в крайность.
— Где ты болтаешься? — Грег стоял на пороге кабака.
— Гуляю. А Рая где?
— Кошка на меня обиделась. Умотала в неизвестном направлении, но обещала вернуться.
— Вернётся и ладно.
— Что-то ты в последнее время стал часто гулять, — заметил Грег.
— Не всё же время пить, — ответил я. — Иногда и пройтись охота.
— Пока ты где-то болтаешься здесь заговор зреет.
— Хотят власть сменить?
— Угу. Говорят, что ты меры не знаешь, — ответил Грег.
— А я не знаю меры? — доставая самокрутку, спросил я.
— Иногда. Ты слабеешь. Скоро не сможешь власть удержать, — ответил Грег, наблюдая, как я сплёвываю кровью.
— Что-то в последнее время меня эта власть перестала интересовать. Да и никогда не интересовала. Так было нужно и всё. Что там Кэп говорит?
— Переговоры затягиваются, но Шакалы больше не нужны. На твой взгляд, есть кто сможет нормально жить?
— Мы же набирали их из тюрем. Когда отряд нёс потери, забирали ублюдков пожирнее, которые без головы. Если они раньше были такими, то после войны лучше не стали, — ответил я.
— Были некоторые сомнения, но раз ты им решил шанса не давать…
— Это того не стоит.
— Тогда последний раз устраиваем зачистку? Или ещё повременим?
— А чего временить? — хмыкнул я. — Или мы их, или они нас.
В кабаке по какой-то странной случайности никого из мирных жителей не было. Только наши. Они покосились, когда мы вошли. Хмурые взгляды красных глаз. Дымовая завеса, от которого хотелось раскашляться, но было не время. Похоже, до них начало доходить, что сейчас будет. Кто-то схватился за оружие, но проиграли сразу. Это была бойня, в которой участвовали не только мы, но и перламутровые. Последняя бойня тех, кто выступал в роли палачей. Стрельба, крики, ругань и пустота на душе. Это всего лишь работа, а эти люди, с которыми мы вместе когда-то шли под пули, они были расходным материалом, которому вышел срок. А если материл больше не нужен, то его принято выкидывать на помойку.
Пули закончились. Осталось добить раненых. Услышать в свой адрес последние проклятье и отправить их в другой мир. Возможно, к лучшей жизни. Наверное, это и влияло на моё отношение к жизни и смерти. Когда нет страха перед смертью, то к ней относишься спокойнее. Начинает отсутствовать страх совершать какие-то рискованные поступки, ведь знаешь, что в итоге можно будет прожить другую жизнь и в ней исправить ошибки прежней. Но тут появляется ловушка. Ценность жизни в данный момент теряется. Потом подходит час икс и приходит понимание, что эта жизнь закончилась, возможно, там будет другая жизнь, но эта не повторится. Там будут другие люди, другие ценности, другие мысли, которые будут отличаться от жизни нынешней. А значит, сколько бы ни было попыток, сколько бы ни было возможностей, любую жизнь нужно проживать так, как в последний раз. Вроде нет ничего проще. К тому же этому нас учит день, который заканчивается и больше не возвращается. Вот он ответ на все вопросы. Живи так, как будто этот день последний. Думай, сколько всего можно сделать за один световой день и делай. Но я вместо этого торопил дни, думая, что впереди будет что-то такое интересное и важное, наполняющее смыслом жизнь, но что-то смысл не принесёт. Его приносит лишь сам человек. Своими поступками и действиями, движением и остановкой, чтоб осмыслить эти действия. Всё время бежать — так никаких сил не хватит, а если лишь лежать, то только бока отлежишь. Плохо впадать из крайности в крайность. Везде должна быть золотая середина, но эту середину увидеть сложно. Да и значение середины весьма условно. Середина жизни, детства, юности — всё это варьируется от внешних факторов. У кого-то детство заканчивается в семь лет, а кого-то доходит до сорока лет. Кто-то юн и молод душой всю жизнь, а другой как родился, так считай уже старик. Даже день имеет середину весьма условную и зависит от времени года и продолжительности светлого времени суток. Слишком много условностей, слишком много факторов, которые усложняют поиск середины и делают его легче, так как появляется более гибкое пространство для действий.
Я сидел на крыльце и курил. Позади меня остались трупы. Впереди меня была неизвестность. Грег стоял рядом. Попросил у меня самокрутку, хотя не курил. Сейчас дымил.
— И чего теперь? Моя очередь? — спросил я.
— Зачем? Ты и так не жилец, — ответил Грег. Я думал, что сейчас услышу насмешку, но он не смеялся. — Мне не понравилось это задание. Грязью от него несло ещё на подходе, но приказы не обсуждаются. Мне одному терять было нечего. И смерть я надеялся найти на поле боя. Это как-то лучше, чем в петлю лезть. Себя убивать — это трусость. Хотя сейчас я не знаю, что трусость, а что смелость. Идти под пули — это одно, а воевать со спящими совсем другое. Как бы это все не вызывало отторжения, приказы не обсуждаются. Война пошла по такому пути. Ничего тут не сделать.
— Но вины с нас этот факт не снимает, — сказал я.
— Да. Не снимает. Дождь надоел. Скоро плесенью покроемся.
— За столько лет не покрылись, и сейчас не покроемся. Меня больше беспокоит участь утонуть.
— Тоже вариант, — согласился Грег. — Идёт кошка мокрая.
В начале улицы показалась Рая, которая шла уверенным шагом, не обращая внимание на лужи. В руках корзина закрытая кожей, чтоб не попала вода. Она подошла к Грегу и пихнула ему в руки корзину.
— Умею я готовить. Вот пирог. Настоящая женщина может не только стрелять, но и готовить, — ответила она.
— Железные слова, — рассмеялся я и закашлялся.
— Ты болеешь? — с тревогой спросила Рая.
— Пройдёт, — отмахнулся я.
— Так вы будете есть? — она хотела войти в кабак, но Грег её остановил. Взял под руку.
— Меняем дислокацию. Ты говорила, что где-то комнату снимала? — уводя её от кабака, спросил Грег.
— Да. Одна женщина сдавала. А Ваня? Он тут останется?
— Зачем? Сейчас откашляется и с нами пойдёт. Так ведь?
— А может я решу пойти в другую сторону? — спросил я.
— Иди куда хочешь. Но в городе не так много свободных мест. Да и репутация у нас с тобой не такая, что откроет двери. А помирать в канаве — последнее дело.
— Почему сразу помирать? — насторожилась Рая.
— Потому что сейчас не то время, чтоб спать на улице. Я понимаю, что укротителю тварей нет смысла их опасаться, но дождь и сырость никому добра не делает.
Люди прятались в домах. Лишь изредка попадались одинокие прохожие, которые быстро шли по улице, топая по лужам. Лужи. Воспоминания из детства. Только они были какие-то смешанные. То я вспоминал, как в той жизни строго запрещали лезть в лужи, а в этой жизни я в них лез, чтоб потом валяться дома с температурой и почти помирать. Но не помирал. Тогда почему же сейчас так мне было плохо? Раньше удавалось со всем справляться, а теперь… Теперь не было за что-то цепляться. Поле. Цветы. Алиса среди этих цветов. Когда-то эта картинка меня выручала. Теперь казалось, что как бы я ни представлял эту картинку, сколько бы о ней ни думал, я никогда до неё не дойду, хотя бы потому что уже доходил, но повернулся к ней спиной. Разные варианты жизни, разные пути, повороты и калейдоскоп событий собираются в мозаику, которая превращает раздробленные кусочки в единое целое. И этот калейдоскоп можно сломать, разбить. Тогда мозаика превращается в хаос, который врывается в жизнь и закручивает эту жизнь вихрем, разрывая человека на части и лишая его ощущения счастья.
Стандартный дом, соединённый в квадрат с двором внутри. Единственное, что здесь было на порядок больше подъездов. Явно дом рассчитывался на небольшие семьи или молодые, у которых ещё не было детей. Рая постучала в дверь. Открывать никто не торопился. Тогда она достала ключ и открыла дверь сама. Пропустила нас вперёд.
Пустой дом. Какой-то неживой. В нём словно никто не жил. Хотя наличие личных вещей на полках и вешалках, говорило об обратном.
— Есть кто дома? — крикнула Рая.
— Я в ванне. Ребёнка мою, — донёсся голос из глубины дома.
Я повесил пальто и шляпу, с которых стекала вода. Сапоги полетели куда-то в угол. Топтать чистый пол не хотелось. Пока Рая распаковывала корзину с пирогом, я подошёл к Грегу.
— Там надо Кэпу доложить о случившимся, — сказал я.
— Я разберусь, — ответил Грег, который в это время наблюдал за Раей. — Я тут подумал. Если помереть не получилось, тогда может надо начать жизнь? Ведь сколько было возможностей получить шальную пулю. И что в итоге? Я живой. Значит, моё время ещё не пришло.
— Не нам судить, когда помирать, — ответил я.
— И то верно.
— Ты идёшь есть? Или я зря столько времени этот пирог пекла? — притопнул ногой зло сказала Рая Грегу.
— Иду, — усмехнулся он, а я же почувствовал себя чужим.
Хотел выйти на улицу и покурить, но не успел дойти до двери. Из коридора вылетел мальчишка лет четырёх. Может пяти. В этом я не разбирался. В руках деревянное ружьё, а через голову перекинуты стреляные гильзы на верёвке.
— Руки вверх! Ты кто такой? Если вор, то проваливай, — заявил мальчишка, наставляя на меня деревянное ружьё. То, что оно было игрушечным, пацана не смущало. Какая-то безрассудная храбрость. — Что молчишь?
— Венька, брысь в комнату за тапками, а то опять простынешь, — сказала вышедшая следом за ним Алиса. Она не изменилась. Тот же глубокий взгляд, то же серьёзное лицо. Я стоял и не мог понять как? Это не попадало ни в какие логические цепочки и совпадения. Такого просто не могло быть. Но было.
— Почему ты здесь?
— Тебя надо спросить, — ответила Алиса. Она подошла ко мне. Приложила руку ко лбу. — У тебя жар. Иди в душ. Потом в кровать. Надо лечить.
— Поздно.
— Поэтому ты хочешь остаться грязным? Дело твоё. Пойду приготовлю суп. Если всё-таки надумаешь помыться, в комнате в шкафу рубашка и штаны. Сейчас не то время, чтоб в юбках разгуливать. Приходится приспосабливаться, — ответила она.
Через какое-то время я сидел на кухне в чистых вещах и пил какой-то травяной чай. Алиса хлопотала около плиты. Мальчишка сидел напротив меня и «чистил» своё ружьё. Грег и Рая куда-то ушли, но мне было честно не до них.
— А ты воевал? — спросил меня мальчишка.
— Да.
— У меня папа на войне. Когда вернётся, то настоящее ружьё подарит.
— Нет, — в один голос сказали мы с Алисой.
— Почему? — сделав круглые глаза, спросил Веня.
— Мал ещё, — ответил я.
— Веня, иди в комнату и там поиграй, — велела Алиса. Он не стал спорить, но когда проходил мимо меня, остановился.
— А на пять лет? К тому времени я буду взрослым.
— Подумаю, — пообещал я. Веня кивнул, заговорщический подмигнул и побежал в комнату.
— Что ты будешь делать дальше? — спросила Алиса.
— Как будто у меня много вариантов, — ответил я, после очередного приступа кашля.
— Варианты есть всегда. А у тебя их достаточно много. Только ты их не видишь.
— А какие варианты видишь ты?
— Моя история — это лично моя дорога. Она мало зависит от твоей, но при этом тесно с ней переплетена, пока меня это устраивает и пока это нужно тебе. Но это не твои варианты, не твои пути. Жизнь напоминает рельсы. Иногда две жизни какое-то время идут параллельно, а потом появляются стрелки и рельсы пересекаются, расходятся, а потом и вновь сходятся. Всё зависит от того по какому маршруту идёт поезд.
— В этом мире нет поездов. Здесь до войны были скоростные трассы, но не железнодорожные пути, — ответил я.
— Какая разница про какой из миров говорить? Зачем себя привязывать к одной плоскости, когда этих плоскостей может быть множество?
— И ты всё их помнишь?
— Не важно что я помню и что я знаю.
— А что тогда важно?
— Пока ты не поймёшь что хочешь, то будешь возвращаться к старту, вместо того, чтоб двигаться к финалу, — ответила Алиса. — Можно перебирать варианты, но перебирая их, ты оказываешься в ловушке.
— Потому что верного варианта нет? — спросил я.
— Когда смотришь на жизнь, как на одну большую ошибку, то она и становится ошибкой.
— Потому что мысли материальны? — усмехнулся я и вновь закашлялся.
— Не из-за этого. Мысли и события связаны, потому что мы думаем по определённому шаблону, который состоит из событий нашей жизни. Нарушить шаблон сложно. Но когда это удаётся, то человек переходит в другой шаблон. Какая вероятность, что мы с тобой здесь встретимся именно здесь и сейчас? А может я всё это время шла по следам вашего отряда, потому что мне другого не оставалось. Из города пришлось уйти по личным соображениям. Но вешаться тебе на шею камнем я не стала. Человеку не навязать то, что ему не нравится и от чего его воротить. Тебе же пока всё это было не нужно. — Она взмахнула рукой в пространстве. — Дальше я увидела Раю. С ней я была ещё знакома, когда приезжала к тебе в город, но тебя не нашла. Дальше объяснять нет смысла. Что это? Совпадения? Череда случайностей? Или заранее предначертанный результат? Почему наши с тобой дороги пересеклись? Почему они пересекаются вновь? Потому что так было нужно? Или это наше проклятье? А может потому что случайных встреч не бывает, а бывают встречи, когда люди должны помочь друг другу? Осознанно или неосознанно помочь, навредить, заставить что-то понять… Вариантов много. Все они верные и все они одновременно ложные, потому что всё зависит от точки зрения. Можно стоять с разных мест и картина будет меняться. Будут возникать обманы и иллюзии, а среди них проскальзывать правда. Но что увидишь ты — это решать лишь тебе.
— Ты в своём репертуаре. Ясно и ничего неясно.
— Так потому что ничего абсолютного в мире нет. Есть лишь рябь, через которую мы и смотрим на этот мир. Суп готов. Ешь. Тебе полезно горячее, — ставя тарелку с супом, ответила Алиса.
Вечером я лежал без сна. Хотя и была слабость, но сна не было. Были лишь мысли. Что хотеть от жизни? К чему стремиться? Искать лекарство? Лекарство от чего? От лёгких? Или от души, которая была покрыта таким слоем грязи, что становилось страшно самому перед собой. Похоже, когда-то я выбрал неправильный путь. А в чём заключалась его неправильность? В решение, что в этой жизни может что-то добиться лишь человек без принципов? Человек без совести? Глупо это. Я, похоже, так и не повзрослел, если считал, что крутизна человека измеряется в крови на руках. Это как в детстве смотреть на ребят, что курят за гаражами и думать, что вот это и есть верхушка жизни. А верхушка жизни заключается в ответственности перед собой за свои поступки, какие бы они ни были. Я за свои готов был отвечать. Если бы можно было вернуться к старту, то историю можно было бы переиграть. Нет, не переиграть, а изменить с другими переменными, которые бы сделали жизнь неповторимой и интересной уже тем, что можно спокойно дышать, а не задыхаться кашлем…
Алиса уложила Веньку спать. Зашла в комнату. Я видел, как она снимает одежду в ночных сумерках, а потом забирается ко мне под одеяло. Забытые чувства, когда спишь не один, а с кем-то. Наверное, в этом и есть отличие одиночества от семьи.
— Какое бы ты решение ни принял, я поддержу, — ответила она прежде чем уснуть. Мой ответ её не интересовал. А я не хотел начинать спор, которому не было финала.
— Переговоры провалились. У них осталось старое оружие! — Герг ворвался в комнату. Заставил подскочить меня и начать искать оружие, которое лежало почему-то на подоконнике. Видимо, Алиса переложила.
— И что теперь? — спокойно спросила Алиса. — Воевать против ракет револьверами не имеет смысла.
— Убежать не получится. Все дороги размыты. Мы увязнем в грязи, — сказал я, протирая лицо руками и пытаясь стереть остатки сна. Неожиданно стало смешно. Я считал, что сила в оружие. Вот в моих руках револьвер, а защитить никого я не в состоянии. Но смех перебил кашель.
— Мам, пап, что случилось? — сонный Венька появился на пороге комнаты. — Вы мне спать мешаете.
— Да вот, тётя Рая и дядя Грег сказали, что сегодня нас ожидает фейерверк, — ответила Алиса, помогая устроиться в кровати Веньки.
— Может подвал? — предложила Рая.
— Он залит водой, — спокойно ответила Алиса, напевая песню сыну.
— После ракеты от города ничего не останется. Они хотят уничтожить армию Союза степных городов одним ударом, — сказал Грег, садясь на край кровати. — Слишком самоуверенно было стягивать сюда основные силы.
— Никто ведь не знал, что у кого-то ещё остались старые ракеты. Война шла четыре года, но они не думали их запускать, — сказал я, справляясь с кашлем и подходя к Алисе. Она взяла у меня револьвер и вынула оттуда патроны, которые высыпала на пол.
— Ловушка, — ответил Грег. — Видимо, у них не так много ракет. А армия до того момента, как мы остановились в городе, была разбита на отряды, которые сложно было перебить поодиночке. Сейчас же мы стали хорошей мишенью.
— Значит, ничего нельзя сделать? — садясь рядом с Грегом, спросила Рая.
— Можно начать паниковать, — усмехнулся Грег.
— Мама, а что такое фейерверк? — спросил Венька.
— Это красивые всполохи на небе, которые напоминают огненные цветы. Эти цветы состоят из тысячи искр. Искры рассыпаются по небу, раскрашивая его в разные цвета, — ответила Алиса.
— Красиво, — вздохнул Венька.
— Мне они самой нравятся, — ответила Алиса. — Когда-нибудь я покажу тебе много красивых вещей, которые навсегда останутся в памяти. Помогу раскрасить мир в разные цвета, а пока спи.
— Не знаю, правильно ли всё это, — прошептал я, обнимая её за плечи.
— Этого никто не знает, но время покажет, — ответила она.
— Зря сегодня зачистку делали. Лишняя кровь… — вздохнул Грег.
— Надо было с этим заканчивать, — возразил я.
Алиса продолжала укачивать Веньку и напевать песню. Рая всхлипывала, а Грег её успокаивал, пытаясь приободрить. Где-то тоскливо завыла тварь. К ней присоединилась другая. Последняя песнь, прощальная песнь, которую я больше не услышу, потому что уже была запущена ракета, что несла смерть тем, кто решил навязать мир с помощью огня и крови…
Глава 30. Эпилог
Меня на миг ослепило яркое закатное солнце. Такое бывает, когда выходишь из тёмного подъезда, а тебе в лицо смотрит солнце. Так как дом находился на холме, а за холмом начиналась поле и река, то солнце было у нас частым гостем. Его лучи отражались от снега и слепили. Я машинально сделал несколько шагов в сторону магазина. Тротуара у нас не было. Дорога подходила впритык к дому, что создавало некоторые неудобства. Например, зимой, когда счищали снег, или когда выруливала машина с парковки-кармана, но мы к этому привыкли.
— Осторожно! — женский крик ворвался в темноту, а вместе с ним пришёлся толчок в грудь, да такой сильный, что я упал на спину и проехался по льду несколько метров. Шум упавшей ледяной шапки заставил вздрогнуть, но я даже не посмотрел в ту сторону. Зрение вернулось, а вместе с ним вернулась и память последних минут. Ракета, твари, Алиса, Венька, Рая, Грег — я всё это помнил, но не мог понять, как такое возможно.
На лице сеть мелких шрамов, порванное ухо и глубокий взгляд, который частично скрывала рыжая чёлка, что выбиралась из полосатой шапки всех цветов радуги. Алиса с сумасшедшими нотками и привычным спокойствием.
К подъезду подходила Рая с Григорием, за которого собиралась замуж. Она решила найти родного отца, что когда-то удачно гульнул налево.
Это была другая жизнь, без шакалов, крови и ракет. Без крови на руках и ошибок. Я мог начать со старта. И в этот раз я хотел этого, понимая, что жизнь одна и она есть именно сейчас. Всё остальное — это лишь отступления, зеркала, которые могут быть, а могут и не быть. В них можно пройти все этапы взросления, которые почему-то не получается пройти в реальной жизни, сформировать ценности и мораль, а можно в этих зеркалах утонуть и потерять себя. Я решил выбраться, как когда-то это решила сделать Алиса, Рая, Грег. Пути переплетались и расплетались, пока не превратились в осколки, что составили мозаику жизни. Здесь и сейчас мы были такими, кто смог пройти все дороги и вернуться, а в другом зеркале кто-то не дошёл и потерялся. Комбинаций событий бесчисленное множество. А какие из этих комбинаций событий составят именно эту мозаику, зависело от каждого из нас. После того как я узнал, что хочу видеть в своей, картинка сложилась, и мы встретились в одной точке.
Солнце почти спряталось за горизонтом. Я предложил всем подняться наверх в квартиру. Пока искал ключи, нашёл в кармане пачку сигарет. Зачем-то вчера решил начать курить. Тогда казалось, что это признак самостоятельности, а на самом деле детская выходка тридцатилетнего мужика, который хотел сделать хоть что-то назло родителям. Ещё вчера я не понимал, что такой выходкой я делаю зло лишь себе. Выплёвывать лёгкие больше не хотелось. Пачка полетела в урну, что стояла рядом с подъездом. Самостоятельность всё же доказывается иначе, чем показушностью. И первый шаг к переменам был сделан.
Оглавление
Глава 1 Смерть/жизнь
Глава 2 Драка драке рознь
Глава 3 Команда
Глава 4. Джули
Глава 5. Внешность обманчива
Глава 6. Начало
Глава 7. Пустой город
Глава 8.Черта
Глава 9. И что дальше?
Глава 10. Алиса
Глава 11. Очередной поворот
Глава 12. Боевая подруга
Глава 13. Быть братом
Глава 14. Подонок?
Глава 15. Выбор
Глава 16. Путь
Глава 17. Проснуться
Глава 18. Раз не помер — надо жить
Глава 19. Шакалы
Глава 20. Предчувствие
Глава 21. Город, которого нет
Глава 22. Привет из прошлого
Глава 23. Такая жизнь
Глава 24. Союз степных городов
Глава 25. Нож в спину?
Глава 26. Ночная мясорубка
Глава 27. Отряд "Шакалов"
Глава 28. Друг или враг?
Глава 29. Финал
Глава 30. Эпилог
Последние комментарии
3 часов 47 минут назад
12 часов 39 минут назад
12 часов 42 минут назад
2 дней 19 часов назад
2 дней 23 часов назад
3 дней 1 час назад