КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706129 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272720
Пользователей - 124656

Последние комментарии

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

a3flex про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Да, тварь редкостная.

Рейтинг: 0 ( 1 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Крылья Руси (Героическая фантастика)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).

Якут [Сергей Александрович Калашников] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Сергей Калашников ЯКУТ

Глава 1. Тихо сам с собою

Луна сегодня была огромная. Или так просто казалось. Облака, небольшие перистые, наплывали, на мгновение закрывая собой ночное светило, но и без него лесная поляна освещалась рассеянным солнечным светом. В это время не бывает настоящей темноты — скорее лёгкие сумерки заменяют ночь. А что Вы хотели? Шестьдесят восьмая широта расположена в пределах полярного круга. Скоро солнце вообще перестанет заходить, и понятия дня и ночи, не глядя на часы, определить станет невозможно.

Костер потрескивал, вздымая высокие языки пламени, которые клонились от сильного ветра. Мне не было страшно, а вот одиноко было и еще как. Наелся я уже уединения и растерянности по самое горло.

Голод мне не грозил. Небольшая тушка поросенка уже почти сготовилась на вертеле, чуть в стороне. Капли жира, падая на раскрасневшиеся угли, вспыхивали неровными язычками. И ведь удалось подстрелить всего одной стрелой. Да и первые дни ел нормально. Сначала пара зайцев, потом утку удалось поймать практически голыми руками. Чего не хватало — это соли, но если с пылу-жару, этого не замечаешь — и так вкусно. Вот только поделиться не с кем…

Казалось, что на огонь можно смотреть бесконечно. Но романтика первых дней приелась, и мысли о доме одолевали даже сильнее, чем в первые дни.

Почему я не дома? Хороший вопрос. Даже сказать, что я заблудился было бы неправдой. Да и как тут блудить — заветные местечки там же, где и всегда, ещё дед мне дорогу туда показал. Вот и сходил я по ягоды с алюминиевым ведёрком, и назад вышел, как ни в чём ни бывало, а только куда-то всё, что людьми сделано, исчезло. Ни грунтовки с чередой столбов, ни мостика через ручей, ни посёлка нашего. Лес кругом, и ни души.

Ни души — это про людей. Зверушек же тут на любой вкус сколько угодно. Не всех их раньше приходилось видеть, поэтому сделал я на скорую руку лук, три стрелы, и пошёл знакомиться.

Вот, скажем, ни кабанов, ни вообще ничего свинского, в наших местах отродясь не водилось, а нынче встречаются. Эк жирок-то скворчит! А запах! Закачаешься. Кажется, не мне одному нравится это волшебное благоухание — слышу лёгкие шаги. В том смысле, что то одна веточка хрустнет под осторожной ногой, то другая. По всему выходит, что это не зверь подкрадывается, и не охотник подбирается ко мне — гость не виден за кустами, однако приближается он со стороны лица.

Точно — на противоположном краю поляны, как раз за тускло светящимися углями костра, шевельнулась ветка и замерла, словно чья-то рука отодвинула её, чтобы полюбоваться мною или видом истекающей янтарным великолепием нежной тушки. А потом передумала.

Я не новичок в лесу. Возможно, до Дерсу Узала, столь красочно описанного Арсеньевым, мне далеко, но понять, что кто-то разглядывает меня, было несложно. И это человек, а не зверь. Человек, увидевший, что открывшаяся перед ним картина не оправдала его ожиданий.

Было бы глупостью бросаться выяснять, кто это, да и окликать незнакомца как-то не хотелось, хотя перекинуться словечком с живой душой после стольких дней отчаянного одиночества очень кстати.

Потыкав заострённой палочкой и посмотрев на цвет сока, убедился — пора. Да и "вертел" скоро перегорит. Так что без церемоний располовинил прожарившегося свинтуса вдоль, и положил порции на куски коры. Одну взял себе, а вторую устроил на стволе поваленного дерева там, где тепло от костра — нарочно в него подкинул, чтобы веселее горело. Ночами ещё немного зябко.

Повернулся в сторону куста — кто его знает, есть там ещё кто-то, или ушёл уже.

— Ням-ням, — сказал, и показал рукой на угощение.

Ветка опять шевельнулась, а потом появилась девушка. Посмотрела на меня, повторила: — Ням-ням, — и спокойно, словно зашла в кафе, приступила к трапезе. Из предметов сервировки, кроме упомянутых листков коры, в нашем распоряжении были только зубы и руки, но гостье это оказалось не в диковинку. Она даже справилась скорее меня, хотя, я ведь её еще разглядывал.

Возраста наверняка не угадаю, однако молодая особа, о чём говорит и пластика тела и его относительно малая масса — женщины постарше выглядят обычно убедительнее. Одета в кожу и меха… шучу — в шкуры. Просторные одежды указывают на то, что закройщик не страдал от дефицита материала, зато безбожно экономил на швах и избегал применять пуговицы. Наверное, он их за что-то не любит. В общем — разновидность верхней части одеяния не проклассифицировал бы ни один эксперт в области истории костюма.

То есть голова проходила сквозь вырез в середине шкуры, а полы — передняя и задняя — стягивались поясом. Вниз торчали ноги в штанах, а вверх босая голова с волосами, заплетёнными в две косы.

И лицо и руки выглядели смуглыми, хотя, возможно, этот загар можно было бы и отмыть — сразу наверняка ведь не скажешь.

— Ням-ням хо, — сказала моя сотрапезница, встала с поваленного ствола, на котором сидела, и ушла. Кости забрала с собой, и вскоре в той стороне, куда она скрылась, послышались звуки совсем другой трапезы. Мне представились мощные волчьи клыки, которым косточки и хрящики маленького поросёнка — что-то вроде чипсов — столь нежно звучал этот хруст.

Вот те раз. Значит, я все же не один здесь. Еще где-то недалеко люди живут. Только вот ходил я от места своей стоянки примерно на дневной переход, а никаких следов жизнедеятельности человека не обнаружил. А я-то думал, что все как у всех, и попал я в какое-нибудь средневековье, как отрок у Красницкого, поживу в лесу, да и выйду к какой-нибудь деревне… А тут не пойми что. И чего так не везет?

Ужин вышел таким сытным, что впору завалиться спать. Однако мысли о незнакомке и ее прирученном звере выгоняли сон напрочь. Вот что мне дома не сиделось? Чего не позвал с собой никого, глядишь, вдвоем или втроем веселее было бы, а так один, совсем один. Разве что эту дивчину сделать Пятницей, обучить языку, да и… Стоп! Сначала полагается тогда ее спасти, а от чего спасать-то? Накормил — это все же не то, или не совсем то. Да и она не одна тут наверняка. По крайней мере есть у неё папа с мамой. Вот с утра пробегусь, поищу следы, вдруг выяснится и что за зверюга с ней там в лесочке.

Брр, жутковато от незнания, непонятно как себя вести. Остро захотелось закурить, но пачка сигарет давно закончилась. А пополнить запас неоткуда. Пробовал даже сушеную траву курить, но бумаги не было, так что пришлось отказаться от этой затеи. Одно ясно, близкие люди благодарной сотрапезницы меня тронуть не должны, так что можно поспать. Или должны? Кто ж их знает?!

Вот незадача, ружье бы мое сюда! И чего это я в лес без ружья поперся, спрашивается? Не хотелось, видите ли, лишний вес по лесу таскать, совсем без "поля" обленился. Лук получился плохонький, только на зайца с ним и ходить, тем более он тут какой-то не шуганный совсем, подпускает близко, а значит, с человеком знаком мало. Получается, больших поселений поблизости нет. Да и мои вылазки на дневной переход от места стоянки это подтверждают.

"Так откуда она здесь взялась?" — опять задал себе вопрос, на который не находил ответа. А ружжо с патронами, мне бы совсем не помешало.

Ладно, была, не была. Полторы недели никто не тронул, будем надеяться, что и сегодня повезет, больше-то надеяться не на что и не на кого. Так что, ложимся спать. Приняв решение, пошел в сторону своей времянки. К комарам уже даже какой-то иммунитет выработался, досаждать стали меньше, а поначалу, как репеллент кончился, думал всё, кирдык тебе, Миха.

Спрятав все обнаженные части тела под курткой, провалился в тяжелый сон.

* * *
Нет, толком поспать мне не дали. Снова послышались звуки шагов, на сей раз — многих людей. По лесу редко ходят большими группами, и особенно редко — толпой. А вот тут именно так и обстояло дело. Невидимые за кустами незнакомцы, молча проходили мимо справа налево. Поступь их звучала внятней, хотя нельзя сказать, что они так уж сильно топали. Шум донёсся первоначально справа, а потом затих в направлении влево.

Люди явно поторапливались, и ни один из них не удостоил меня своим визитом, хотя не почуять костра они не могли. Показалось, что было в этой группе от десяти до пятнадцати человек — они не удалялись друг от друга настолько, чтобы шаги одного внятно отличить от поступи другого. Кроме того, двигались эти ночные ходоки по еле намеченной тропе, которой зверьё следовало к ручью. Там неглубоко и удобные подходы к воде.

Я ведь не напрасно остался в месте, где когда-то располагался родной мне посёлок — вокруг всё хожено-перехожено и, хотя многое изменилось, но рельеф сохранился, как и примерное расположение ягодников, да и породы деревьев тут понятно какие где искать, и есть представление об окрестностях. По той тропе, когда-то утоптанной сапогами и кроссовками обычно выходили к месту, до которого от недалёкой реки можно было пройти на лодке.

Сейчас, правда, нельзя — поваленные деревья не пустят.

Перешли ли эти люди ручей, это я узнаю завтра. Спать мне хочется сильней, чем любопытно. Хоть и не Дерсу я, и ни разу не Узала, но, если высплюсь, как следует, то ни за что не собьюсь со следа небыстро идущих людей, несущих груз. А приближаться ночью, хотя бы и при ясном свете, к незнакомцам в дремучем лесу — так это я в другой раз сделаю, когда разум окончательно потеряю. Девчонка, вон, не подошла, пока не позвал.

Только вот как узнать причины такой поспешности? Днём-то идти всяко удобней. Хотя, скорее всего, часов у них нет, и про то, что сейчас полагается спать, они не догадываются.

Больше до утра меня никто не побеспокоил.

* * *
Хмурое утро застало меня уже на ногах. Шесть утра по часам. Если ляжет туман или пойдет дождь, разобраться в следах станет сложней. Собраться мне не долго, встал — пошёл. Нож я, кроме как прямо в ножны никогда никуда не кладу, и из карманов ничего не выкладываю. А для того, чтобы взять ведро — единственное, что нужно нести в руках, времени не требуется.

След меня не разочаровал — выразительный. Судя по всему, группа мужчин с грузом следовала к реке, и как раз сейчас должна уже достичь её. У реки в полнолуние — такая мысль пришла в голову. Интересно, интересно. Уж не торговый ли караван каменного века поспешал к условленному сроку в условленное время? Говорят, в те времена была развита торговля кремнями, обсидианом и нефритом — тем, из чего делались инструменты и оружие. Правда, денег ещё не было — происходил обычный обмен.

В голове даже картинка возникла, как шустрая девчонка без спросу умчалась на ярмарку ещё до того, как серьёзные мужчины понесли туда тяжёлые связки шкур, чтобы обеспечить материалом своих оружейников и инструментальщиков.

За этими мыслями, да поглядывая время от времени под ноги, чтобы убедиться в том, что не сбился со следа, я отмахал километров двадцать, и только после этого обратил внимание на то, что птичьи голоса позади меня смолкают. Такое случается при приближении людей или крупного зверя. То есть возникает мысль о преследователе. И это не зверь — не пойдёт даже могучий хищник за человеком по свежему следу.

А, может быть, просто попутчик спешит к месту торжища? Нынче на этой едва приметной тропе как-то многолюдно стало, не то, что давеча, когда не помню уж сколько дней ни единой души встретить не смог ни тут, ни в окрестностях.

Присел на ствол упавшего дерева неподалеку от пути, которым ушла группа "носильщиков", удобно опёрся спиной о сук и с удовольствием расслабился — натопался. И на попутчика захотелось посмотреть. Дождусь, пожалуй. До реки отсюда недалеко уже, и на душе как-то тревожно — что-то там, впереди меня ожидает? Передохну, погляжу на того, кто идёт следом, а там видно будет.

* * *
Места вокруг как бы знакомые — ручьи и речки находятся на тех же местах, что и раньше. Однако характер обрушения или подмыва берегов выражен менее ярко, что наводит на мысль о том, что попал я в прошлое. Насколько далеко — это оценить трудно. Хоть я и геолог по образованию, но на глаз без знания скорости процессов и без хотя бы грубой количественной оценки величины наблюдаемых отличий, сказать насколько далеко отринуло меня назад во времени, не решусь. Даже трудно утверждать, столетия это или тысячелетия.

Дело в том, что у нас тут отродясь не бывало строевого леса. Кроме того, вечная мерзлота расположена близко от поверхности, отчего деревья растут неохотно. Не вымахивают тут лесные исполины — ветры валят деревья, которые не способны погрузить корни достаточно глубоко в мёрзлую землю, чтобы ухватиться за неё как следует.

Так вот, нынче в этих местах деревья выглядят куда как убедительней, чем те, к которым я привык. Разница сразу в глаза не бросается. Можно даже подумать, что просто-напросто люди с топорами и пилами давненько не наведывались в эти места, не проходили гусеничные вездеходы, угнетая молодую поросль, не топтался народ, отчего всё затянуло зеленью.

Одним словом — места здешние нынче выглядят так, как будто люди здесь ещё не успели как следует наследить. Ну да, я ведь, сколько ни блуждал, так ни разу и не приметил никаких следов человеческой деятельности, даже старых кострищ, и тех не встретил, не говоря о пнях, столбах, раскопах.

Но очертания местности и приметные высотки, все равно указывают, что я попал именно в местность, на которой когда-нибудь построят Батагай — мой посёлок. Я знаю что деловой лес растет примерно в сотне километров от местности, на которой я нахожусь, при этом вниз и вверх по течению недалёкой отсюда Яны. А близ Батагая нет и не было делового леса. Сейчас, с точки зрения лесозаготовителей, тоже нет, но для отдельно взятого меня немного подходящих хлыстов всё-таки отыщется.

* * *
Речка здешняя, Яна, направляется к северу и воды её, от души пропетляв, добираются до моря Лаптевых. А вот от верховьев не так-то далеко до Верхоянского Хребта, перевалив который можно попасть в бассейн Лены. Там за водоразделом настоящая тайга.

К чему это я? А к тому, что по великой Сибирской реке и её притокам могут плавать торговцы, привозящие с юга всякую всячину. Может быть, у них можно разжиться солью? Да и искать поселения в тех местах куда как проще — наверняка ведь по берегам расположены. Не то, что тут, где что-то мне никто не повстречался. Хотя, если на счёт соли размышлять, то ведь я прекрасно знаю, где в этих местах расположены солонцы — мог бы позаботиться выпарить для себя немного — ведро-то, вот оно.

Откуда эти мысли? А дело в том, что вслед за летом случается зима. Так или иначе, мне придётся строить себе дом. Как соорудить национальное якутское жилище, я знаю. Однако с одним ножом работа эта обещает быть долгой. Топор и лопата мне бы совсем не помешали, а из чего их сделать? Золото, которого тут много, или серебро — металлы мягкие, для инструментов непригодные.

Кроме того, по Яне идёт на нерест много рыбы, которую не так уж трудно заготовить на зиму, да и икру засолить, хотя я её и не люблю. Дикие лук и чеснок позволят избежать цинги, а кроме того, набрать и насушить ягод — это тоже полезно будет для здоровья.

Словом, пора начинать добывать себе плюшки, и как говориться готовить сани летом. Хоть шкура летняя не подходит для зимних вещей, но на безрыбье и рак за щуку.

С другой стороны, поселения где-то есть, пришла же откуда-то дикарка, так что надо бы найти стойбище и прибиться к людям. Может, не прогонят чужака?

Вот такие мысли бродили в моей голове, пока я блаженно отдыхал на древесном стволе, поджидая неведомого попутчика. Как-никак я — геолог. А в здешних краях — чего только нет в земных недрах. Было бы противоестественно не воспользоваться моими знаниями в этой области, тем более что людей здесь мало, значит, невелика вероятность, что я им чем-то помешаю. Да и они не бросаются на незнакомца с оружием в руках. Для культур, где соседи живут не близко, это вообще характерно.

Я посмотрел в ту сторону, откуда пришёл, и напряг слух. Что-то долго не видно моего попутчика. Может быть, мне почудилось, что птицы смолкают при чьём-то приближении? Может. То, что слышится сзади, всегда воспринимается не столь отчётливо, как спереди. Или это всё-таки преследователь почуял меня (ветер как раз этому благоприятствует) и стал таиться. От этого и двигаться начинаешь медленнее, и живность не так тревожишь. Но тогда за мной шел не человек — не то у людей обоняние.

Невольно заозирался и… зверь для этих мест нехарактерный стоит и разглядывает мою особу. Далеко, так что выражение его глаз непонятно. Хотя, какое может быть выражение во взгляде крупного кота? Очень крупного, значительно больше рыси, которые здесь встречаются. Но это и не тигр — помельче будет. На память пришли леопард, пантера, барс и пума. В моё время ни один из них в этих местах не обитал. И вообще — никого похожего ни разу не упоминали здешние охотники.

Тем не менее, что вижу, то вижу. Отсутствие рисунка на шкуре позволяет исключить и леопарда, и барса. Да и собственно пантер я как-то себе представляю чёрными, а тут или бурый окрас, или серый, более пригодный для маскировки в условиях горных ландшафтов.

Хоть и люблю я охоту, но по части крупных хищных кошачьих экспертом себя не считаю, и простодушно верю, что пума, оцелот, кугуар и горный лев — это один и тот же вид, распространённый в Америке от Огненной Земли и до Аляски. Известно, что с людьми он обычно избегает встречаться, хотя, не так уж редок. Значит осторожный зверь, умный. Но вот этот явно идёт по следу, оставленному носильщиками, или моему.

Если по моему — то это может быть просто любопытство — черта для кошачьих характерная. Как-никак, запах, оставляемый берцами, в этих краях, наверняка, появился впервые. Что же касается причины преследования группы носильщиков — то тут у меня нет ни одного соображения. Зато в отношении того, как хищник из Америки попал в бассейн сибирской реки Яны — вот это действительно вопрос, так вопрос.

Что я знаю наверняка, это то, что идёт сейчас четвертичный период кайнозойской эры, и это уже не плейстоцен, а голоцен, причём период великих оледенений завершён, то есть дальше десяти тысяч лет меня в прошлое не отбросило — иначе облик местности был бы другим, значительно острее проявлялись бы складки местности. Следовательно, Берингии — перемычки между Аляской и Чукоткой — уже нет. Остаётся ледяной мост в зимний период.

Теперь узнать бы, чего ради эта кошка тащилась по торосистым льдам более восьмидесяти километров… а потом долго и упорно пробиралась на запад? Хотя, относительно определения вида я могу и ошибаться. Может из тайги с юга пришла, пользуясь летним теплом какая-то неведомая нам разновидность азиатского хищника?

Почему я так спокойно рассуждал, не опасаясь нападения? Говорил же уже, что я охотник, и знаю, что зверя надо или напугать или разозлить, или вообще загнать в угол, чтобы он напал на человека. А эта киса даже голодной не выглядит, что неудивительно в краю, где столько дичи. Кроме того, животное способно оценить опасность от встречи с другим существом, и понимает, что в случае драки мы способны нанести друг другу несовместимые с жизнью ранения. То есть, возможно — оба погибнем. И зачем оно этой кисе нужно?

Увидев, что обнаружена, пума (буду звать её так), спятилась на пару шагов, и удалилась по дуге, обойдя меня метрах в ста-ста пятидесяти — видно было, как промелькнул в зарослях на другой стороне тропы её силуэт. А потом продолжила прерванный путь. За носильщиками пошла.

Поразмыслив, я вырезал себе убедительную дубину. Двуручную. А чтобы обе руки оставались свободными, ведро приладил сзади дужкой за пояс. Конечно, погромыхивает немного на ходу металл по металлу, но это не сталь по стали, которую слыхать за версту, ну и ладно. Зверюга с её чутким слухом, обнаружит меня, по крайней мере, за полсотни метров и, надеюсь, уйдет. Что же касается других хищников, то медведя я обнаружу раньше, чем он меня — нет у него, хозяина здешних мест, привычки таиться. А волка на нож возьму, даже пару, пожалуй. Тем более что в это время они стаями не держатся.

Глава 2. Неполное одиночество

Нельзя сказать, что я так уж сильно вымотался, но подойдя к реке и убедившись в том, что никакой группы людей здесь нет, почувствовал себя разочарованным. Видимо, дело в том, что завтрака сегодня не было, а время явно к обеду, с которым меня тут никто не ждёт. То есть — всё придётся делать самому. Вздохнул, и принялся знакомиться с перспективами организации в этой местности одноразового предприятия быстрого питания.

А неплохо! Силуэты крупных рыб сквозь прозрачную воду видны, так что отыскал сухостойный стволик, удалил с него всё лишнее и расщепил один конец на четыре дольки. Заострил каждую и, чтобы они торчали в стороны, затолкал в расщепы щепки. Наколоть рыбку на такую острогу не так уж сложно. Правда, первый раз я промазал — давно не было практики, мы ведь как-то больше сетями последнее время баловались. Но со второй попытки удача мне улыбнулась, и рыбка длиною с локоть — это как раз отличный обед на одного, в ней около килограмма. Это ленок, которого ещё зовут сибирской форелью. Завидная добыча.

Зачерпнул полведра воды и подвесил свою посудину на конец палки — торчал тут в нужную сторону сук подмытого дерева, так что никаких рогулек громоздить не пришлось. Быстренько собрал мелкий сушняк и развёл костёр. Когда вода закипит, опущу в неё свою добычу, и через считанные минуты уха сготовиться. А пока, надо притащить дровец посерьёзней, а то тут рядом только мелочь.

Когда вернулся с подходящими валежинами, обнаружил, что рыбка исчезла. Вот как была непочищенная и невыпорошенная, прямо в таком виде и ушла с кем-то, чьи следы на мягком влажном грунте заставили меня вспомнить о недавней встрече. Не иначе пума. Вот ни на минуту нельзя отвернуться!

Валежины я положил разгораться, а сам снова взялся за острогу. На этот раз удача улыбнулась мне только с третьей попытки, и на сей раз добычу я из рук не выпускал — сразу и вычистил, и выпотрошил и, как раз в ведре забулькало, опустил её в кипящую воду несколькими крупными кусками. Обычно до готовности получается выкурить сигарету, но в условиях полного отсутствия табака такого способа измерения времени я лишён. Зато, сжимая в руках дубину, вынужден всматриваться в лесные заросли — вдруг котейка захочет тоже отведать ушицы? На этот случай я просто обязан убедить её в неплодотворности подобного хода мысли и иметь для этого весомый аргумент.

Вот кожей чую, что наблюдает она за мной, аж мурашки пробегают. Подумал, и отвлёкся на несколько минут, чтобы добыть ещё пару приличных хвостиков и запулить их туда, откуда, как мне казалось, исходили флюиды заинтересованности. Только после этого попил юшки и рыбкой закусил обстоятельно. Хотя, тревога в моём сердце крепла — ну, не знаю я повадок этого зверя. Неизвестность всегда страшит.

Дальше шёл, держа острогу на плече остриями назад — понимаю, что это такую кису не остановит, но, я хотя бы попытался создать видимость трудности для прыжка сзади на мой загривок. Нет, неладно, что я эту тварь прикормил. Теперь не отвяжется.

* * *
Людей я настиг только к вечеру. Хотя, настиг — это громко сказано. На речном берегу у места впадения в неё полноводного ручья прямо на голой косе лежали собаки, примерно на хорошую упряжку. Крепкие молодые псы вели себя спокойно — отдыхали. А рядим с ними на костре булькало варево, которое помешивала моя ночная гостья. Груда тюков рядом, а дальше несколько мужчин готовят к плаванию осиновые долблёнки, в русскоязычной литературе поминавшиеся под названием "бат".

Облик этих людей навёл на мысль, что это — мои предки. Не помню, упоминал ли я о том, что я — якут. Так вот! На мужчинах высокие сапоги с мягкими голенищами и не слишком широкие брюки. Короткие подпоясанные куртки — всё это из выделанных шкур. Девушка одета сходно, только вместо сапог на ней что-то небольшое, а куртка заметно просторней с более широкими рукавами. Видимо, это вариант женской одежды для длительных путешествий. Каких бы то ни было украшений не видно, хотя назначение некоторых вещей, подвешенных к поясу непонятно.

Вообще-то обычно женщины — якутки предпочитали носить одежду из ткани, и украшали её ото всей души, но это то, что сохранилось на фотографиях девятнадцатого века. Наверняка тканей в обиходе всегда было больше, чем шкур потому, что народ мой пришёл сюда из степных районов, сплавляясь вниз по Лене или её притокам вместе с домашним скотом, для которого, уже здесь, на зиму заготавливалось сено. Потом уже отдельные семьи перебрались через Верхоянский хребет и поселилось в бассейне Яны. А там, двигаясь дальше, добрались и до Индигирки, и до Колымы. Соседствовали или ссорились с эвенками, ламутами — это предположения, конечно — письменных следов деяний той поры не сохранилось. Однако и приемы жизни местных жителей перенимали, и в браки вступали с ними, но и вооружение и доспехи пришедшие сюда в семнадцатом веке казаки на якутах видели.

Так или иначе, но зерно частенько привозили в эти места с юга, как и, полагаю, ткани, и многое другое. А в обратный путь отправлялись с "мягкой рухлядью" — пушниной. Шкурки долго служили деньгами в наших краях… и что это я про столь отвлечённые материи задумался? А, это просто потому, что стоял у всех на виду, позволяя себя разглядеть. Никаких недружелюбных жестов не приметил.

Я подошел к людям и поздоровался. Не по-русски, ясное дело.

Меня поняли и ответили приветливо.

В общем-то, приятно, что язык я могу разобрать, хотя, многое придётся спрашивать. Но не с нуля налаживать общение буду, а понимая многое и лишь уточняя детали. Приглашение поесть вместе меня не удивило — это обычная практика в наших местах до сих пор. За едой рассказал, что следом за принимающими меня путниками идёт большой незнакомый мне зверь. Большая рысь — эта аналогия показалась мне понятной.

Так и вышло. Этот воришка рыбы, оказывается, крадет собак, поэтому и торопились эти люди к реке, что рассчитывали уйти от него водой, а то глупые псы бросаются на незваную гостью и одного из них, самого отважного, она съедает, а от остальных спасается на деревьях. Молодые глупые собаки выучены для упряжки, поэтому их надо увезти по широкой воде, чтобы избежать опасности. А идут эти люди вверх по реке Яне, чтобы, потом перейти сушей в бассейн Лены или её правого притока и обменять собак и шкурки на железные инструменты.

Почему я так кратко излагаю? А потому, что понимал не более. Сказывалась разница в языках. Про себя объяснил, что я из далёких краев, и что хотел бы найти людей, среди которых остался бы жить. Присочинить что-либо душещипательное мне не позволила всё та же языковая проблема, так что даже врать не пришлось.

Кроме того, что здесь оказались невесть откуда взявшиеся лодки, так ещё и лёгкие летние постройки из жердей нашлись, стоило углубиться от реки немного вглубь прибрежных зарослей, которые нынче, как уже поминал, весьма внушительны. В моё время характер здешней растительности был заметно более сдержанным, если не сказать, скудным. А тут нынче как-то лесисто уж очень. Хотя, конечно, тоже тайга, просто раньше такая встречалась южнее.

Тем временем "принимающая сторона" что-то бойко обсуждала, и я, признаться, улавливал немногое. Озадачило меня слово "лючи", произнесённое не один раз. Так уж вышло, что им обозначают русских вездесущие эвенки. Племя это на своих оленях где только не бывает. На нартах или во вьюках они перевозят свой скарб и по тундрам, и через леса или даже гористые районы. Сами же русские называли их когда-то тунгусами.

Так вот, выходило, что эти "лючи" где-то к западу от нас рубят много деревьев. У меня сразу засверлило и забродило под черепной коробкой. В той стороне, о которой шла речь, в тысяча шестьсот тридцать восьмом году был возведён Верхоянский острог. А это даёт мне неплохой шанс определиться с датой. Кроме того, мои новые соплеменники, а то, что крепкий парень им в дальней дороге не помешает они мне уже дали понять, явно собираются в ту самую сторону — им же предстоит подниматься вверх по Яне на лодках. То есть, по крайней мере, у меня есть прекрасная перспектива добраться до казаков в хорошей компании.

Напрямки тут недалече, но по извилистому руслу Яны грести против течения придётся втрое дальше, чем покажет измерение линейкой на карте. Пешком, возможно, даже быстрее бы было, хотя люди с нелёгким грузом явно настроены на использование водной артерии, в том числе из-за собак, чтобы оставить преграду между ними и идущей следом пумой.

Кстати, о собаках. И о девушке, занятой присмотром за ними. У неё европейские черты лица и светлые волосы, что заметно отличает её от мужчин. Я подсел к ней поближе, чтобы поговорить. Дословно передать текст нашей беседы не возьмусь, поскольку по-прежнему улавливал не все нюансы, но она охотно рассказала мне, что породу эту привели от ламутов, живущих на юго-востоке. Отличные ездовые псы именно для этого и воспитанные. Впрочем, для охоты они тоже годятся, если обучить. Специально выращены на продажу — товар, добирающийся до торга своими ногами. Тут мы посмеялись.

Потом я рассказывал о встрече с пумой, и мы снова смеялись. Особенно её позабавила сцена с пропажей моего улова. Она поправляла меня, или переспрашивала, когда не понимала. Потом она рассказывала о своей семье. Отец её кузнец, но у него нет сыновей, зато дочки замечательные. Собеседницу мою звали Айтал, я же, подумав, назвался Михой. Меня так и зовут: Михаил Васильев. Не вижу причины начинать знакомство с лукавства. Девчонка оказалась весёлой и мы с ней быстро договорились, что я стану помогать ей управляться с собаками. Они ко мне уже привыкли, по очереди потыкавшись носами в колени.

Собаки в наших краях — серьёзные создания. Суровые, как и жизнь, которую ведут. Но именно эта группа производит впечатление избалованных неженок — не чувствуется в них постоянной насторожённости и неустанного внимания к окружающему миру. Ну не может толковый пёс лечь кверху лапами и подставить брюхо для почёсывания! А эти — запросто. И даже не грызутся между собой. Но послушные — в этом им не откажешь.

Думал, что после ужина честная компания придавит храповецкого, но не тут-то было. Погрузка в лодки произошла в таком темпе, что я оглянуться не успел, как уже управлялся веслом на корме не слишком устойчивой долблёнки, с тревогой поглядывал на шестерых сидящих тут же собак и гадал, перевернётся всё это или нет, если они одновременно повернут головы, скажем, вправо.

В середине июня Яна полноводна и течение на ней весьма приличное, а мы пересекали русло поперёк, не борясь со сносом, пока не достигли прибрежной полосы, где вода была поспокойней, а там и к берегу пристали. Айтал повеселела, ведь теперь огромная "рысь" больше не угрожает её питомцам. Тут и заночевали, вытащив лодки на берег, и устроившись прямо в них. Мне даже шкуру выдали — видимо посчитали мой камуфляж не слишком подходящим для лёгкой ночной прохлады — ведь солнце в середине июня почти не заходит.

Им виднее. Не стал возражать. Кстати, девушка, когда устроилась на ночлег, оказалась обложена псами, словно шахиня подушками.

* * *
Утро принесло запах варева явно на рыбную тему — местные жители успели выловить что-то в реке, а я даже не посмотрел как. Непорядок. Или это из-за недисциплинированного кобеля, пригревшегося у моей спины? Вот оно, женское воспитание! Этому псу зимой в снегу ночевать, а он притулился, понимаешь, к тёплому человеческому боку.

Сборы коротки и энергичны. Мы ведь в дороге и путь наш не близкий, зато у меня словно слух прорезался. Я лучше понимаю своих попутчиков. Не иначе из-за вечерней беседы. После завтрака — погрузка и… три лодки, нагруженные тюками, в каждой по четыре мужчины с веслом, ушли вверх по течению, прижимаясь к берегу, где встречное течение замедленно. Еще три долблёнки вернулись обратно на правый берег. Каждую из них погнал всего один гребец, и тут до меня дошло, что эти люди тут и живут, то есть они не принадлежат к торговой экспедиции, а просто выдали во временное пользование свои долблёные судёнышки и помогли путникам с переправой. А, может быть это лодки общего пользования на торной дороге? Такое у нас в Якутии и сейчас встречается — полезные обычаи живут долго.

А мы с Айтал остались с собаками и некоторым количеством всякого барахла, которое принялись навьючивать на животных. Примерно килограммов по пять-шесть досталось каждому из тринадцати псов. Закреплялось это по бокам от туловища на устройстве, напоминающем ремённую шлейку, сделанную на завязках.

Остановлюсь на этой теме. Дело в том, что мастерами вязания узлов считаются моряки парусного флота. Спорить не стану, но свои специфические приёмы работы с узлами имеются и у альпинистов, и у тех, кто имеет дело со сбруей. А уж что касается кочевников, особенно оленеводов, то мало кто сравнится с ними в искусстве скрепить завязками, кажется, совсем не сопрягаемые вещи.

Я люблю и поохотиться, и порыбачить, так что знаю несколько узлов, без которых не обойтись, скажем, привязывая крючок к леске или наскоро заделывая повреждённую сеть. Но карабины, пряжки или зажимы, фиксирующие шнур, сильно меня избаловали. Пришлось срочно учиться, благо девчонка объяснила всё понятно.

В тюках были и шкурки (я не видел какие — они ведь завёрнуты и увязаны) и нечто твёрдое, крепко пахнущее — скорее всего юкола — сушёная несолёная рыба для собак. И непонятные пакунки встречались.

А потом пошли. Псы послушно держались рядом. Мы протопали через редколесье, и вскоре оказалось, что под ногами у нас тропа. В руках моей спутницы было короткое копьё с костяным наконечником, а я нес свою острогу. Как-то удалась она мне, хотя и времени на своё изготовление почти не потребовала. А дубину я бросил. Хватит с меня и лука со стрелами в берестяном коробе, что болтается за спиной, и всё того же алюминиевого ведра.

* * *
На второй ночёвке я уже лучше понимал то, что говорили вокруг. Мы остановились в многолюдном стойбище и спали под крышей. Ужином хозяева нас накормили. Айтал, оказывается, принесла им несколько железных предметов от своего батюшки. Буравчик, щипчики гнутые и пару предметов, назначения которых я не угадал.

Прислушался к общей беседе. Надо же, намного больше понимаю. Говорят о незнакомых мне людях, об уловах и охоте, о том, сколько чего запасли на зиму в прошлом году и на сколько этого хватило. Стойбище здесь зажиточное. Женщины одеты в тканое платье, богато вышитое. Много лошадей и коров. Лошадей сейчас отогнали на летние пастбища, поэтому мужчин здесь нынче немного.

Спутницу мою, однако, тут знают и привечают, ну и меня никто не обидел. Айтал выдала мне штаны и куртку, какие носят здешние мужчины. У кого она их взяла, этого я не видел. Они не новые и сделаны из "летних" хорошо выделанных шкур. Для зимней одежды такие решительно не годятся, но в эту пору — как раз. Камуфляжка поверх футболки хороша в дневное время, да и то в ней, признаться, бывает жарко. Ну так я и собирался управиться всего за несколько часов и поужинать дома, как только ягод наберу. А потом "заплутал". Кажется, во времени.

Утром мы продолжили движение уже верхом. Собаки теперь бежали налегке, потому что груз навьючили на коняшку, а с нами отправился проводник-каюр. Создавалось впечатление, что я путешествую с местной принцессой — уж очень хорошо тут все к ней относятся. А, может быть в это время это повсеместное явление?

В отличие от предыдущих своих спутников, описавших на лодках все загогулины вьющейся словно серпантин Яны, мы ехали прямо. Реку видели изредка по левую руку от себя, хотя, чаще наблюдали не гладь воды, а прибрежные заросли. После полудня разглядели множество брёвен на открытом пространстве, и возводимые срубы, белеющие свежим деревом. Всё это располагалось левее того направления, в котором шёл наш короткий караван.

Айтал проследив за моим задумчивым взглядом, улыбнулась и остановила движение.

— Если хочешь туда, — ступай. Мы будем здесь обратно проходить.

— Заедешь?

— Да. По делам.

Я сошел с седла и отдал повод проводнику.

— Тогда и свидимся, — мне действительно хотелось побывать в Верхоянском остроге, познакомиться с казаками, может быть, стать одним из них. Писанная история этого края, собственно, и началась с их прихода. Менее четырёх сотен лет сохраняется информация, поддающаяся датировке и систематизации, да и не так уж много её, если честно, относится к раннему периоду освоения этой земли. И я прекрасно знаю, что численность моих предков — якутов, с тех пор возросла многократно. То есть эти пришлые люди — не враги нам. И, в конце концов, сам-то я думаю по-русски.

Пока мысли эти бродили в моей голове, караван из четырёх лошадок удалился на полкилометра и теперь пропадал из виду за низкой, поросшей травою грядой. Белокурая голова Айтал исчезла из виду последней. Славная девчонка. Вот устроюсь нормально, тогда… А что тогда? Поглядим.

Глава 3. Не люблю многолюдья

Если Вы любите много тяжёлой работы — то на моём месте были бы на верху блаженства. За последние дни я надёжно установил, что брёвна можно носить, таскать, волочить, перекатывать и ещё целый ряд сходных понятий, требующих приложения заметных физических усилий.

Итак, в строящемся Верхоянском остроге меня приняли с распростёртыми объятиями. Казаки согнали на работы много окрестных жителей и, поскольку на мне была одежда, что Айтал раздобыла где-то в попутном стойбище, то якута во мне признали сразу и гостеприимно пригласили поучаствовать в национальной русской забаве "возведение деревянного городка". Да так убедительно, что слова благодарности и вежливого отказа не сразу сформировались в моей голове.

А потом было поздно отнекиваться. Бородатый мужик самого разбойного вида столь заботливо хлопотал о том, чтобы мне и моим товарищам было не скучно, и так внятно аргументировал положения о пользе активных движений на свежем воздухе увесистым кулаком, что ответить ему непониманием показалось мне невежливым.

К чести принимающей стороны потороплюсь отметить, что угощение выставлялось четырежды в день и изобиловало мясными и рыбными блюдами, хотя и не приправленными ни солью, ни специями, но количеством своим сполна искупающими этот скромный недостаток.

Так же казаки очень заботились о том, чтобы гости дорогие не заплутали в окрестных зарослях и всегда указывали верный путь тому, кто ненароком выбирал неверное направление движения. Для разнообразия, чтобы развлечения не показались нам уж слишком монотонными, нам предлагали то разминку с переноской камней, то копание земли деревянными лопатами — что само по себе настолько удивительно, что я просто диву давался, как такое вообще возможно — они же совершенно не хотят вонзаться в грунт. Оказалось — всё возможно. Особенно если сначала провести рыхление почвы и вечной мерзлоты под ней окованной с одного конца железом палкой — пешнёй. Вернее, её прототипом. Хотя, мерзлоту мы сначала костром разогревали.

Понятно, что после обильных физических упражнений и ограниченного только вместимостью желудка питания, сон наступал поистине богатырский, хотя и не чересчур длительный. Гостеприимные хозяева заботились о том, чтобы мы не теряли светлое время без пользы для своего здоровья, что в условиях практически круглосуточного полярного дня… очень настойчивые люди эти казаки.

Мы затаскивали брёвна на срубы, где уже плотники приделывали их к месту. Рубили они "в чашку", причём этой самой чашкой вниз. Пелым, что гонял нас, выбирал из кучи подходящее бревно, ориентируясь и по толщине и по характеру "горбика", и по годовым кольцам, сопоставляя это с тем, в какую сторону предстоит направить комель, а в какую вершинку. А потом давал нам указание, куда тащить и каким концом вперёд. Когда я сообразил, что человек проводит в уме четырёхфакторный анализ в трёхмерном пространстве, тихонько прифигел и попытался прикинуть структуру компьютерной программы для решения задач такого класса.

Видимо, поддавшись задумчивости, я и позволил себе оспорить одно из принятых Пелымом решений — ведь видел в какое место на срубе очередной хлыст должен лечь. Полученная затрещина оказалась бодрящей и какой-то ласковой, а возврат к предложенному мной варианту прошел после примерки водруженного с кряхтением на высоту четырёх метров бревна и справедливой критики древоделей.

Следующие три раза "наставник" спросил моего мнения и согласился с ним, а на четвёртый мы снова поспорили, и прав оказался он. На пятый день меня поставили десятником. Это вызвало оживление среди "контингента", а потом я увидел как один из моих будущих подчинённых разувается. Ну, а слово "хапсагай", звучавше вокруг на разные лады, я ни с каким другим не спутаю.

* * *
Это наша якутская борьба. Кто не разбирается, поясню. Похожа на вольную, но заканчивается, если заставишь соперника коснуться земли третьей точкой — хоть бы пальцем чиркнуть. То есть валяться на земле, чтобы выяснить, кто сильнее, мы не любим.

Так вот, все ждали поединка, даже казаки сошлись посмотреть на забаву. Соперник мой по имени Ким — крепкий парень, подвижный и ловкий, явно пользовался авторитетом у своих товарищей — они из одного стойбища. Нет, если командует мастеровой со стройки — то они согласны, потому что так им велел старший в их роду, когда посылал сюда. А вот если назначают верховодить человека из числа таких же якутов, как и они — тут без ритуала никак.

Я тоже разулся и обнажился выше пояса. Мы и в двадцать первом веке любим размять косточки этим способом. Кроме того, эту борьбу даже по телевизору смотрим и знаем в ней толк. Нет, как спортом я ею не особо-то и занимался — так, не больше, чем любой якутский мальчишка. Словом, высоких разрядов не добивался, но большой любитель, ценитель и почитатель.

* * *
Толпа быстро расчистила круг посреди двора. Диаметром примерно в десяток метров: "Значит, правила не сильно изменились с этой поры", — мелькнуло у меня. Футболка и ботинки, оставленные мною на одном из брёвен, выглядели сиротливо и одиноко. Одежда позволяет очень легко и удобно ухватить противника — поэтому и снимаем мы всё, кроме штанов. И разуваемся, чтобы при подсечке не травмировать друг друга — это всё-таки потеха, а не сведение счётов. Мой соперник проделал то же самое.

Встав на место поединщика, я ощутил приятную прохладу, исходящую от еще холодной земли. Тут поднялась суматоха, в центр круга вошел сухонький, но жилистый, пожилой мужчина, совсем еще не старик. "Ага, значит, будет судьей!" Мой соперник подошел к своему месту, гордо поигрывая мускулами. "А вот это не правильно, нельзя недооценивать противника!" Хотя силен, да и помассивнее будет. И в отличие от меня он в прекрасной физической форме, а я себя довольнотаки подзапустил. Значит никаких проходов в ноги, борьбы и жестких захватов. Пошел описывать вокруг него широкую спираль, как волк, заставший медведя в чистом поле. Он занял центр импровизированной арены и медленно поворачивался ко мне лицом, не давая зайти со спины. Когда расстояние сократилось до критической отметки, он неожиданно прыгнул в мою сторону, распахнув свои медвежьи объятия. Как удалось увернуться, сам не понял, видать проснулись вбитые годами навыки вольной борьбы, да и разминочными спаррингами у нас всегда хапсагай был. Попытался подловить его на этом и зайти ему за спину, но общая растренированность не дала мне этого проделать. Он успел произвести захват кисти, пришлось разрывать контакт и уходить на безопасное расстояние. Люди вокруг одобрительно загудели. Видать понравилось им наше представление. Но мне было не до них. Пот уже начал стекать с меня ручейками. Дыхание участилось, а вот противник был свеж, бодр и силен. Но биться надо до конца, каким бы он ни был. Опять, пригнувшись, пошел наматывать круги, постепенно сближаясь с противником. И тут мне повезло, мы встали так, что солнце, на несколько мгновений ослепило его. И увидев в этом свой шанс, я прыгнул вперед. Не знаю, возможно, он на это и рассчитывал, потому, что сумел схватить мои предплечья и, стремительно развернувшись, произвел бросок, через плечо. Земля с небом поменялись местами, но я не дал ему разорвать захват, и в свою очередь вцепился в его руки. С сильным прогибом умудрился встать на ноги, спиной к нему. А так как он уже был в неустойчивом положении, то сделал шаг вперед, подставляя под него бедро. Предвкушая победу, начал радоваться. Уже начиная падать, на одной силе своих рук, ему удалось, с моей точки зрения, невозможное. Закручивая, свое падающее тело, он и меня увлек за собой. Упали мы одновременно. Падение вышибло дух из моей груди, болью отозвалось все тело. Люди вокруг кричали и прихлопывали себя по коленям от восторга. Кажется, получилось зрелищно. Немного придя в себя, поднялся и отошел в свою часть круга. И приготовился ожидать приговора судьи, на лоб которого легли глубокие морщины. И зрители замолкли в почтительном молчании. Трудно принять решение, когда оба атлета рухнули, но при этом порадовали зрителей такими выкрутасами.

Когда арбитр присудил победу Киму, я не удивился — он действительно выглядел убедительней. А мне стоит всерьёз подумать о своей физической форме. Якуты этой эпохи — воинственный народ. Каждый мальчик проходит обучение искусству вооружённого единоборства и держит экзамен, когда достигает возраста мужчины. А хапсагаю их обучают только после этого, как части культуры поддержания себя в хорошей форме. Традиция бороться по любому случаю с тех пор и бытует среди нас, дойдя и до моего двадцать первого века.

Ну, ничего. Восстановлю свои физические кондиции, а там попробую проход в ноги — в моё время он довольно широко применяется в технике хапсагая. А вот как сейчас — не знаю. Зато меня признали достойным доверия человеком и решение Пелыма таким образом "ратифицировали". То есть якуты окончательно признали меня одним из них.

Свой скарб — алюминиевое ведро с уложенной внутрь камуфляжкой и берестяной короб с луком и стрелами — я перенес в другой балаган, где обитала старшина. И острогу — обрастаю потихоньку барахлом в новом для себя мире.

* * *
Перейдя в десятники, я не понял, что в результате этого повышения выиграл. Мы по-прежнему подносили брёвна от речки к месту строительства. Правда, теперь хвататься за них мне не приходилось, разве что изредка. Зато появилась обязанность делать выбор — какое куда тащить и как подавать. А потом выслушивать брань плотников, если не угадывал с выбором, или задержка случалась с доставкой.

Про подчинённых своих я знал, что трудятся они здесь по сговору между главой их стойбища и казаками. То есть, какие-то отношения между русскими и якутами уже сложились и о чём-то они между собой договариваются. Причём так, что ни размер оплаты труда, ни форма вознаграждения моих подчиненных не волнуют.

Вечером подошел к Пелыму и мы поговорили об этом. Он впервые обратил внимание на то, что по-русски я объясняюсь не только на пальцах, хотя и с заметными отличиями от его манеры. Тем не менее, мы прекрасно друг друга понимаем. Разговорная речь в этот период не слишком отличается от писаной, а с документами этой эпохи я немного знаком. В Интернете чего только не найдёшь длинными зимними вечерами, когда за окном стоят трескучие морозы и солнце не показывается несколько месяцев. Так что знаю даже кое-что наперёд. Например, то, что этот острожек долго тут не простоит — его сейчас возводят на реке Дулгалах, а вскоре перенесут вниз по течению, и будет он известен под названием Верхоянского зимовья, стоящего уже на берегу Яны. Там и встанет современный Верхоянск.

Ну да от этого знания сейчас никому не горячо и не холодно, а вот топор, лопата и наконечник для пешни мне бы очень пригодились. Поверьте, в эти поры железо дорого и сразу три массивных предмета, да ещё и в здешних отдалённых краях — это целое состояние. Казаки и не отстающие от них купцы привозят сюда с Лены через море Лаптевых на круглобоких кочах и металлические изделия, и соль, и ткани, отчего общаться с этими русскими якутам очень даже интересно. Прямую дорогу через Верхоянский хребет они ещё не разведали, зато Айтал явно её знает — ведь караван свой она повела не иначе, как к Жиганскому острогу — в эти годы там было очень оживлённо. Это на реке Лене, ниже впадения в неё Вилюя.

Однако не всё так просто. Ценный товар, доставленный издалека, русские купцы отдают за шкурки пушного зверя. И где я их возьму, эти шкурки? Отдали бы и за золото или серебро, которые откроют в здешних недрах через пару сотен лет. Я могу хоть сейчас, пока тепло, намыть на свои надобности, но… уж очень меркантильно сверкнули глаза моего собеседника при упоминании названий драгоценных металлов. А ведь я только вскользь коснулся этой темы — попросил назвать цену.

Главное я уловил — работать тут мне позволят, сколько угодно. За еду. Как и всем остальным. Но платы за это никакой не будет.

* * *
С понимания этого обстоятельства и заработала моя голова. Принялась перебирать возможности. Не так уж мало их уже образовалось.

Могу остаться при остроге в работниках — не помру ни от голода, ни от холода.

Могу присоединиться к какому-то из якутских стойбищ — тоже проживу, не хуже других. Общаться могу, руки есть. Как-то устроюсь. Только вот хотелось бы побольше комфорта и стабильности. Сейчас это, что уж кривить душой, достижимо для высокостатусных особ. Простейший вариант — сделаться богатым и нанять много прислуги, которая в эту эпоху ещё и охраняет состояние своего хозяина, и самого его оберегает.

Ведь на службе государевой, тоже сулящей преимущества и позволяющей возвыситься, не многого смогу я добиться без связей да без роду. Так что стоит подумать о том, как сделаться уважаемым состоятельным человеком.

С другой стороны, сидеть на одном месте и стяжать — это как-то не слишком интересно. Ну, нахомячу я полные сундуки добра. Растолстею от обжорства и помру от ожирения. Неохота. Лучше попутешествовать, разные места посмотреть… а на зиму возвращаться в тёплый дом к тёплому камельку и полной кладовой. А для этого потребуется-таки чуток состоятельности. Ну, так, в меру.

Вариант обогащения за счёт добычи золота или серебра таит в себе великую опасность — казаки обязательно пронюхают и выпытают, где взял. А потом оно уйдет в казну. Лучше бы железо плавить, но залежи его я помню на Алданском нагорье — это довольно далеко отсюда на юго-западе. Хотя — там огромное месторождение, а мне и маленького хватит. Их я по ближайшим окрестностям знаю несколько. В смысле — на картах видел. А уж доразведать на местности, точно зная, где и что — так это моя специальность. Ну что же, вариант. Тем более, что почему-то хочется остаться поближе к родным местам.

В добыче пушнины мне с местными охотниками тягаться будет трудно, хотя, это тоже неплохой вариант. Что ещё? Соль казаки ценят, да и у якутов она в чести. Где находятся солонцы — мы их солончаками зовём — я еще из двадцать первого века помню. Промысел этот всем понятный, особого оборудования не требует. Так что, стоит вызнать всё, что можно о ценах, а заодно и о том, нет ли на соль какого-нибудь налога, которым казачки меня обдерут, как липку.

* * *
Всё-таки, главным для меня было осмотреться, вжиться в этот пока не слишком знакомый мир. Ким, с которым мы разговаривали изредка, постоянно толковал о делах его стойбища, о лошадях и коровах, о девушке, за которую он уплатит выкуп весной, после зимней охоты, во время которой рассчитывает добыть недостающих соболей. А лошадей — отец ему выделит. Коров же невеста приведёт в качестве приданого. Эти архаичные обычаи в двадцать первом веке могут у кого-то вызвать даже возмущение. Но сейчас, в семнадцатом, я прекрасно понимаю, что наши предки заботились о том, чтобы дети их строили семью не на пустом месте, потому что свадебные обычаи как раз и направлены на то, чтобы молодожёны имели возможность начинать жизнь не в бедности. Чтобы муж был не лодырем, а добытчиком средств пропитания — своеобразный экзамен для жениха. Но и родительская поддержка имеется, по крайней мере, на первых порах.

Смотреть по сторонам мне тоже никто не мешал. Эвенки на своих оленях приезжали дважды — их палатки из шкур, растянутые на жердях стояли неподалеку. Эти конусообразные переносные сооружения в чём-то аналогичны индейским типи и в русскоязычной литературе именуются "чум". Но мы зовём их юртами.

Приезжие о чём-то толковали со старшим здесь Ильёй Перфильевым. А потом с купчиной Никодимом. Якутские лошадки раз десять привозили хорошо одетых всадников. Те тоже и с атаманом разговаривали и с купцом. На жердях после этого некоторое время висели связки шкурок. Соболей, песцов, белок и лисиц — я узнал их без труда. Потом меха куда-то уносили.

Группа якутов построила нашу национальную избушку с наклонными стенами, обмазанными глиной — не иначе тут при остроге уже образуется посад, если возводят постоянную постройку. Долго колебался, не предупредить ли соотечественников о том, что острог скоро перенесут, но потом передумал — для жизни тут место ладное, так что не пропадёт работа. А срубы вообще разберут и сплавят вниз по реке.

Пелым после нашего разговора убрал меня из десятников и поставил на это место Кима. А я сделался древоделей. И как это он сообразил, что топор для меня — привычный инструмент? В общем — поставили меня выбирать пазы вдоль брёвен, а там и углы рубить доверили. В свое время в этих делах я великим мастером не был, но понятие имел достаточное, чтобы не растеряться. Ну а как до быков дело дошло, тут вообще не хуже других оказался. Русские, жившие в эту эпоху, считай все плотничать горазды, однако среди здешних строителей настоящих мастеров всего двое было. Со мной трое оказалось. То ли я соображаю быстрее, то ли больше разных вариантов видел, когда помогал друзьям и родне, да и сам баньку дома рубил — но получалось у меня всё как-то чуток скорее и ладнее, чем у большинства других плотников.

Топор неважной стали, но с наварным лезвием, стал после этого моим. Хм. Не зря, выходит, толковал я с Пелымом за жизнь. Пусть и так, но он мне посодействовал.

Про соль тоже всё понятно. Она не дефицитна, потому что дорога. Далеко везти приходится, вот и возрастает цена. Была бы дешевле — якуты больше брали бы. Не знаю, как сейчас, но в моё время эта "приправа" ещё и традиционный консервант. В общем, "перехватить" местный солевой рынок вполне можно. Купцы, привозят её сюда не помногу и легко заменят другими товарами — можно будет обойтись и без войны за сферы влияния. Тем более, что сразу-то на всю Якутию соли я просто не наварю.

* * *
Тишь да гладь, да Божья благодать не бывают вечными. Раз — к вечеру было дело — услышал я, как поднялся тарарам. Якуты возмущённо шумели, а казаки им перечили. И о чём сыр-бор? Подошел поближе, отложив в сторонку топор, и прислушался. Нет, ну нельзя же так гомонить! Такое впечатление, что сейчас подерутся. Казаки так вообще свои бердыши составили к стенке, скидывают кафтаны и засучивают рукава. То есть не к смертоубийству дело идёт, а к потасовке.

Преодолел своё любопытство — интересно ведь глянуть на русский кулачный бой против хапсагая — а якуты уже сапоги с себя стаскивают и обнажают торсы.

Вышел в пространство между стенкой казаков и толпой якутов, поклонился тем и другим, и заговорил, повернувшись к русским.

— Казаки! Мы живем стадами своими и на зиму готовим сено и для коров, и для лошадей. А нынче — пора сенокоса. В это время мужские руки нужны в стойбищах — потому и спешат люди к делу, без которого погибнут зимой наши кормильцы. Тогда и мы станем бедны. И какой ясак возьмёте вы с голытьбы?

Отпустите людей по домам, чтобы управились они по хозяйству.

Потом поворотился к соотечественникам:

— Старшие вас до покоса помогать посылали?

— Да, — Ким ответил за всех. — Только после надо рожь убирать, да овёс с ячменём, а там к зимней охоте снасть готовить. Так что не вернёмся мы сюда.

Это я и пересказал казакам и подошедшему на шум атаману.

— Расходитесь, — махнул тот рукой.

Народ принялся расходиться с видимым сожалением о несостоявшейся потехе. Развлечения в этом времени не часто случаются, так что и я не был уверен в том, что вовремя вмешался.

Потом ко мне подошёл Ким и позвал в своё стойбище. Мы с ним немного сдружились — мяли друг другу бока по вечерам, но не соревнуясь, а в порядке тренировки. Приёмы друг на друге отрабатывали, делились разными хитростями, да и о жизни рассуждали. А только не пошёл я. Сказал, что должен подождать тут одного человека, с которым условился о встрече. Ну да он объяснил, как его отыскать, когда понадобится. Ответить взаимностью я не смог — моё будущее ещё не определено. По крайней мере, до возвращения Айтал. Обещала же заглянуть.

* * *
Основная масса заготовленных брёвен уже уложена в срубы, а с остальным русские сами справятся. С моей помощью, понятное дело. Илья Перфильев хотел взять меня толмачом, но я попросил погодить с этим. Заметил про себя, что скучаю по Айтал, по разговорам с ней. Хотя и недолго длилось наше знакомство, но… знаете, иногда возникает чувство сродства душ. И мне с ней легко — такой уж у девчонки нрав, что на моё восприятие, она как бы недостающий компонент окружающего мира.

С другими женщинами я не каждый раз пойму, почему, да как она такое говорит, или делает, а эта белобрыска словно вся насквозь на солнышке просвечивает. Скучаю даже. Поэтому перспектива ходить с казаками по стойбищам и переводить длинные беседы, меня не увлекла. Вдруг меня не окажется в условленном месте, когда она заглянет.

Ну да ладно. Продолжаю трудиться долбодятлом, приделывая к срубам каркасы кровли. Долото и небольшой молот, или большой (очень) молоток тоже сделались моими инструментами — пользуясь тем, что я нынче в авторитете, просто велел кузнецу отковать мне то, что нужно для работы. Пелым кивнул. Понимающий человек. Ну да, в конце-то концов, с него за стройку спрос, а то, что без инструмента работать неловко, объяснить ему не надо. И заплатить он мне иначе не может.

Хм! Если до столярки дело дойдет — глядишь, я за лето состоятельным человеком сделаюсь. Буравчики, пила, тесло, рубаночная железка… размечтался, одним словом. Но железную лопатку — штыковую и совсем маленькую, кузнец мне сделал. Это, когда опорные столбы для хозпосторек пришла пора утверждать, тогда я и похлопотал о нужном мне приспособлении. А что делать — где я в окрестных лесах разживусь подобными вещами? Поэтому работал так, чтобы Пелыму не было обидно за понесённые расходы.

Добрый берестяной короб с заплечными лямками помогли мне сделать якуты, ещё до своего ухода. Культура работы с берёзовой корой у нас в давней традиции. Особенно сосуды — бураки и туяса — в ходу. Но хитрости работы с этим материалом я никогда не постигал. Только если для построек — тогда могу пользоваться. А по части всяких хитрых замысловатостей — это нет. Русские, кстати, лапти себе из неё плетут, сберегая сапоги до холодов. А мне товарищи соорудили аналог ранца. Ведра три объёмом. Да не просто так, а с глубоким узким отделением для лука и стрел.

Вечерами без поспешности, дождавшись, пока хорошенько просохнет мой наскоро сделанный лук, я довёл его до совершенства и заготовил десяток стрел с наконечниками из кости. Если её сварить, но не чересчур, она делается твёрже и "держит" режущую кромку. — ну да об этом все знают. Немного поупражнялся в стрельбе. Мальчишкой-то я был горазд стрелять, но с той поры прошли годы с ружьем в руках. Нынче же лук даже у казаков в ходу — так что надо восстанавливать забытые навыки. То, что не так хорош мой лук, как изготовленный настоящим мастером из выдержанной несколько лет древесины — ну так что ж — пройдут годы и он станет лучше, если я не дам ему размокнуть.

Как и большинство людей, живущих в двадцать первом веке, я привычен к разделению труда, к множеству готовых вещей, сделанных на специализированных предприятиях по выверенным технологиям. Здесь же и сейчас каждому приходится быть мастером на все руки. Не так, чтобы абсолютно на все, но на многие. Мне ещё повезло, что я много знаю и умею такого, о чём жители мегаполисов даже не подозревают. Тем не менее, до нынешних моих современников мне далеко. Так что этот период в тепличных условиях при регулярном четырёхразовом питании я потихоньку пропитывался духом времени и приобретал (или закреплял) мелкие навыки — как шить крючком и шилом вместо привычной мне швейной иглы, как вырезать деревянную ложку, выкроить сапоги, выделать шкурку с использованием местных "химикатов".

И в это же время, прокручивал в голове другие знания и умения, ныне ещё неведомые, но такие, воспользоваться которыми хотелось бы. Скажем — я много интересовался оружием. Это среди дяденек частое увлечение. И, скажем, соорудить стреляющий пулей арбалет, пожалуй, смог бы. Да такой, что переплюнет нынешние казачьи пищали, и по скорострельности, и по прицельной дальности. Это, конечно, многодельно и неденежно, однако на охоте может дать мне немалые преимущества. Скорее всего, сумею и кислоты получить — серную из медной руды, а потом и другие.

Могу спирт выгнать, скажем, из морошки. Она легко сбраживается, да вот собирать её замучаешься, даже в урожайный год и ехать за ней далековато. Словом, я прокручивал в голове свои знания и прикидывал имеющиеся у меня навыки. Соображая, как бы получше устроить свою будущую жизнь. И как-то выходило, что лучше всего мне подошло бы для жизни селение, в котором есть кузнец. Очень уж много разного инструмента мои затеи требуют. Такого, какого здесь пока нет. Вспомнилось, что Айтал — дочь кузнеца. В общем — надо поближе познакомиться с её семьёй, да и определяться.

Глава 4. В родные места

Разбудил меня довольно чувствительный удар по лицу. В августе ночами бывает темно, и в срубе с ещё не прорезанными окнами и дверями видно плохо. Я присмотрел это место для ночлега потому, что здесь замечательный дух от смолистых брёвен и никто не побеспокоит до самого рассвета. Главное — храпеть тут некому. Вечернее небо не предвещало дождя, а соорудить себе лежанку — дело нескольких минут. Ну и укрыться мне есть чем — сшил из нескольких шкурок подобие одеяла. Мог бы и спальник соорудить, но материалу не хватило. Я ведь особо-то не охотился — так пройдусь вечерком по окрестности, бывает и встречу кого. Зайцев нынче что-то много.

Да не про них речь. Меня только что отоварили по морде лица. Я пошарил вокруг рукой, ничего не нащупал, но различил внятный шорох наверху — словно через бревно перетягивают верёвку. Кто это шалит? Пока я окончательно просыпался, за стеной слышались негромкие движения, а потом до меня донёсся звук падения чего-то мягкого правее. Пошел туда, растопырив руки и приложился коленкой о лагу — бревно, на которое должен был опереться в центре пол. Тем не менее, тихо шипя про себя, верёвку я ухватил. Толстая такая, есть за что взяться. Потащил, и почувствовал, как она натянулась. Даже подобие ответных рывков ощутил. Не сильных, а каких-то радостных. Стал выбирать её, преодолевая сопротивление — в какой-то момент оно достигло максимума, но потом более не увеличивалось. До меня донеслось слабое попискивание и повизгивание, но я продолжал работать, пока сверху не послышался сдавленный голос:

— Всё. Дальше не пойдёт. Вылезай.

— Айтал, это ты? — ответил я и отпустил верёвку.

— Да. Я уже наверху. Так почему ты не лезешь?

Подставил лестницу под то место, откуда доносились слова и взобрался по ней. Верхняя часть тела девушки показалась над стеной, причём сама она была обмотана верёвкой.

— Ты что затеяла?

— Как что? Тебя выручаю. Пришла, спросила где Миха? Показали этот сруб. А тут никаких дверей нет. Значит, держат тебя тут, чтобы не сбежал.

— А ты решила меня выручить. Тебе не больно от верёвки?

— Уже нет, ты же больше не тянешь.

Лестницу изнутри я переставил наружу и помог Айтал по ней спуститься. Кажется, я ей понравился настолько, что она решила устроить мне побег оттуда, где меня никто не держит. Потом перенёс свой скарб к реке, где её ждала лодка и… мысль, оставить записку о том, что я уехал пришла мне в голову. Бумаги, однако нет, и будить Пелыма, чтобы попрощаться — это не дело. Писать по бересте — вообще не быстро, да ещё и темно. Разыскал караульного казака и попросил передать поклон моему начальнику. Ну и остальным, если спросят. Доложить, одним словом, что я убыл.

* * *
Темнота за пределами сруба всё-таки не кромешная. Так что в лодку — большую осиновую долблёнку — мы сели уверенно, и на середину реки выгребли легко. Рассвет пришел во всей красе. Берега, к которым подступает то лес, то луговина, поначалу были скрыты лёгкой дымкой и выглядели таинственными. Потом на смену этому сдержанному очарованию пришло величие. Горизонт как бы раздвинулся, и сбегающие к воде склоны открыли перед нами… нет, это надо видеть. Картины гениальных пейзажистов всё-таки ограничены рамой, а тут огромный простор раскинулся не вширь, а во все стороны, радуя сердце чувством беспредельности.

Яна — не самая большая из сибирских рек, но самая красивая. А плыть по ней вниз по течению — тут никакого кино не надо. То лось покажется в редколесье, то лисица своей по-летнему неяркой шкурой мелькнёт. Соболь на ветке, проводит тебя насторожённым взглядом. Простите охотника! Но глаз невольно примечает то, что может стать добычей.

Увы, не мастер я красоту описывать, тем более, что это надо видеть — слова неспособны передать ни картины, ни впечатления, которое возникает при её созерцании.

Девушка, сидящая спиной ко мне в передней части лодки, не нарушала тишины и лишь изредка делала гребок веслом. Я тоже не особенно налегал — и без того хорошо идём. Вскоре выяснилось, что мы в лодке не одни. Здоровенный кобель, что когда-то грел мне спину, лениво поднял голову, а потом мирно положил её на вытянутые лапы. Как будто доложил — тут я. Этот пёс старше тех собак, которых Айтал продала. Видимо, он вожак. Наставник, так сказать, и воспитатель. А заодно — и отец выводка. Наверное, любимец хозяйки и баловень. Вот, перевернулся на спину, раскинул лапы и даже похрапывает.

Такая поза указывает на чувство защищённости, на расслабленность и неготовность ни к чему, кроме принятия ласки.

Кстати, груза в лодке немного. Несколько компактных свёртков с полметра длиной. Может быть — полосовое железо. Якутские мастера плавят его из "каменной" руды, причём качественнее, чем традиционное в эту пору, которое делают преимущественно из болотной. Голова заработала и многое в ней прояснилось. Дочь кузнеца "ходила" на юг вдоль реки Дулгалах, потому что в его верховьях находится перевал через Верхоянский хребет. Что любопытно, казаки этот путь разведают только через несколько лет, а пока они ходят реками через море Лаптевых, и полдороги в любой конец выгребают навстречу течению. Так что за одну навигацию как раз в одну сторону успевают.

Айтал же, знает короткую дорогу, которую проделала за пару месяцев в оба конца, побывав в нижнем течении притока Лены — Алдана.

На Алданском нагорье находятся богатейшие залежи высококачественной железной руды из которой якутские кузнецы и выделывают металл. Купив его, она теперь везёт своему батюшке то, с чем он и будет работать. На глаз тут пара сотен килограммов. Неужели за двенадцать собак и десятка полтора соболей можно столько приобрести? Хотя, от места к месту цены меняются сильно — это не век стальных магистралей и многотонных грузовиков.

Невольно пожалел о том, что не поехал с ней. Наверняка путешествие было замечательное, а я вместо любования красотами родного края долбодятлил на стройке.

* * *
Дулгалах, по которому мы плыли, слился с Сартангом и теперь наша лодка оказалась уже действительно в Яне. Русло заметно расширилось и стало еще более извилистым. Бумажные карты почти никогда не позволяют правильно оценить расстояние, разве только самые подробные. Несмотря на то, что помогали вёслами, плывя вниз по течению, до места, с которого когда-то переправились через реку, шли мы два дня и только на третий, к полудню, добрались.

Тут уже ждали нас две пригожие девушки, наряженные так же, как Айтал. Не пришлось даже нарочно спрашивать — сразу сказали, что сёстры. Легкие, похожие на нарты сани, в которые мы и перегрузили содержимое лодки. Саму лодку совместными усилиями занесли в балаган, расположенный достаточно высоко, чтобы не быть снесённым водой в период таяния снегов. Ну а потом поволокли груз обратно в ту самую сторону, где когда-то ели жареного поросёнка.

По всему выходило, что на правобережье Яны лошадок пока нет. Ну да, ведь якуты как раз в этот период находятся в стадии расселения — занимают подходящие пространства, продвигаясь на восток. Хотя спутницы мои — не якутки. В общении между собой они изредка перебрасывались фразами на незнакомом мне языке.

Обычно старались, чтобы я их понимал, но иногда, возможно, забывались. Ну да видно не удержались и от замечаний о моей персоне — молодые ведь, как же о парне словечком не перекинуться.

Поначалу мы взбирались на северный отрог Верхоянского плоскогорья и часто дорога вела на подъем. Потом спускались в долину реки Адыча — самой рыбной в нашем районе. Полсотни километров пути заняли два с половиной дня. Санки тащить, это вам не хухры-мухры. Айтал сказала, что в прошлом году они на этот путь затратили на сутки больше. Сёстры тогда ещё не настолько выросли и меня с ними не было.

* * *
Стойбище, расположившееся на ровном месте, прикрытом сравнительно крутым южным склоном, оказалось смешанным. Эвенкийские чумы, якутские юрты с наклонными стенами, обмазанными глиной, и одна бревенчатая юрта, срубленная добротно, на восемь углов, из толстых брёвен. В неё меня и привели. Обедали мы на толстом войлоке, сидя на подушках за низкими столиками — видимо тут сохранился обычай народа, когда-то жившего в степях. Собственно, деревянный пол и здесь, за полярным кругом, позволял придерживаться его без неминуемой угрозы простудиться.

Меня представили родителям — на вид им нет и сорока. Айтал — старшая дочь. Еще тут живут родители отца семейства — тоже крепкие и совсем не старые. Отец и дед — рыжие и белокожие, а вот в остальных чувствуется смешение кровей. Юрта просторна. Диаметр её, на глаз, метров двенадцать, отчего обогревается она четырьмя печами. Все разные. На мужской половине ближе ко входу — наш якутский камелёк и наковальня рядом. Кстати — вход снаружи дополнен сенями, выходящими под навес.

Крыша собрана тоже из брёвен и опирается на столбы, которые не сразу и пересчитаешь. Спят здесь, однако, не на полу, а на топчанах. Сейчас, когда отодвинуты или приподняты почти все занавеси, видно, что два топчана — широкие. По числу супружеских пар. Окон нет вообще. Так что без коптилки или отблесков света очага тут даже днём не обойдешься.

Одним словом смешение стилей, традиций, обычаев и суровой северной действительности в причудливом и не всегда рациональном сочетании. Удивило меня и меню. Вернее — основное блюдо. Согласитесь, что плов в месте, где отродясь не рос рис — это уникально. Припоминаю, что был в нашем багаже мешочек килограммов на пятнадцать с сыпучим содержимым. Это надо же, откуда привезли!

Айтал сообщила во всеуслышание, что я ищу места, где мог бы поселиться, а её сестрички — что я очень сильный и хорошо таскаю нарты. После этого маменька обменялась с дочкой понимающим взглядом.

Постелили мне на узком одноместном топчане на мужской половине.

* * *
Утром матушка увела дочек на огород. Перспектива стоять каком кверху меня не вдохновила, поэтому я за ними не увязался. Отец и дед сортировали привезённые полосы и распихивали их какую куда. А бабушка хлопотала по кухонной части. Я же, рассудив, что после наступления холодов буду припахан на заготовке и доставке дров, решил, пока ознакомиться с окрестностями.

С собой прихватил лопату и молоток — геолог я, или где? Если, скажем, отыщу локальный выход гематита или магнетита, то можно будет в сыродутном горне наплавить криц и за зиму выколотить из них шлак. Всё равно в морозы гулять на свежем воздухе подолгу не захочется — а тут, хорошая разминка, да и потом летом не придётся волочь такую тяжесть за тысячи километров. Лучше рису привезти побольше. Хотя, он ведь и на Алдане дорог неимоверно — не культивируют его там. Тоже привозной за тридевять земель.

Руды я не наше, зато набрёл на солонец — место, где, видимо, когда-то было бессточное озерцо. Называют Якутию краем тысяч озер. В моё время только в бассейне Яны их насчитали около сорока тысяч. Они у нас на любой вкус. Большинство в половодье сообщаются друг с другом и рыбы спокойно перебираются из водоёма в водоём. Но встречаются и такие, что, собрав в себя талую воду, потом пересыхают. И так — тысячелетиями. Вот на их дне и встречаются места, куда сходятся жвачные, чтобы полизать землю и восполнить недостаток минералов в своих организмах.

Соль тут грязная, смешанная с землёй, но она растворяется в воде, которую потом можно отстоять, профильтровать и выпарить. Поэтому хорошенько побегал вокруг и нашел родник — источник главного компонента будущего техпроцесса. Прикинул, чего и сколько мне потребуется для того, чтобы наладить работу и понял, что не так уж это сложно.

* * *
Про солонец рассказал в юрте за ужином. Да, соль нужна, и горшки нужных мне размеров в хозяйстве найдутся. И помогут, чем нужно. Однако — сначала рыбалка. Целая свора щенков-подростков месяцев четырёх от роду желает полноценно питаться. Охотиться или даже просто бегать по окрестностям им не позволяется. Этих псов нарочно воспитывают таким образом, чтобы подавить охотничьи инстинкты. Вернее, приглушить — совсем это невозможно. Заставляют держаться группой и послушно следовать за хозяином, не отвлекаясь на посторонние раздражители.

Потому так ценятся подготовленные Айтал упряжки, что не отвлекаются на дичь, не уносят нарты, если каюр оплошал и выпал на крутом повороте. Не полудикие звери, а послушные и внимательные трудяги. Их даже можно заставить прекратить есть соответствующей короткой командой. Естественно, сами они пропитание себе не добывают, а получают корм из рук хозяина. Такой вот обмен получается — покорность в ответ на заботу.

В моё время сибирские породы собак ценились именно за универсальность: мол и на охоту они хороши, и грузы возить, и сторожить хозяйский сон. Да ещё и кормятся сами. А вот тут — совсем другой подход. Так что, действительно, надо рыбу ловить.

* * *
Сетка оказалась вовсе не из синтетики а из конского волоса. Вернее из него были сплетены толстые нити, а уже из них собственно невод. В качестве груза использовались камни, а поплавками служили свитки бересты. По моим меркам не слишком большая снасть — метров двадцать. Управлялись с нею мужчины. Завезли на лодке, огородив небольшое пространство, да и вытянули на берег. Ту рыбу, что в двадцать первом веке считают сорною — сложили в одни корзины, а ту, что людям на пропитание — в другую. Потом ещё завоз, и ещё и так раз за разом. Дочки притащили нарты и стали отвозить улов домой — раза три возвращались. К вечеру, когда мужчины вернулись, на шнурах около юрты болталась для просушки прорва будущей юколы, обдуваемой лёгким ветерком.

Ужинали в этот день жареной рыбой — такой уж нынче день. С удивлением отметил, что рыбачьего азарта я так и не испытал — просто работал. Довольно тяжело, но весьма производительно. Приметил, что часть улова спустили в погреб — небольшой сруб прикрывал лаз вниз в яму, прорытую в вечную мерзлоту. Ну да, холодильники в местную торговую сеть не завозят. Просят потерпеть лет триста пятьдесят, пока наладят их производство.

Ко всему люди привыкают, ко всему приспосабливаются. Только не дело это, грузы на себе таскать. Непорядок. Поговорили об этом и выяснилось, что юрты якутские тут лишь этим летом поставили — как раз к зиме пригонят и лошадок и коров. То есть новые жители только-только обживаются. Раньше это семейство вообще одно тут жило. Одни эвенки приезжали к кузнецу. А теперь и якуты устраиваются. Всё происходит так, как и поминали историки — идёт расселение моего народа с продвижением на восток. Хотя, река Оленёк ведь к западу от устья Лены, а открыли её русские всего лет пять назад. После чего в ту сторону потянулись охотники из стойбищ, а там и семьи стали переезжать. Хотя плотность населения в тех краях до сих пор очень низкая.

* * *
Про то, как выпарил первую соль, как потом оборудовал солеварню, рассказывать долго и скучно. Маленький сруб, большая печь, широкий низкий горшок и очень много работы. Ну да в три пары мужских рук мы это проделали уверенно. Потом старшая из сестричек Айтал только дровишки подбрасывала, да подливала в выпаривательную ёмкость процеженный рассол. Дед отковал наконечник для пешни и железную лопатку, чтобы любимица его не надрывалась, выбирая солёную землю из раскопа. Маленькие нарты с коробом, в котором "сырьё" подвозили к месту растворения, таскали подрастающие собачки. Получилось много не тяжёлой работы и около килограмма соли каждый день отскребали от дна горшка.

Немножко соли уходило на обмен. К кузнецу ведь не только эвенки заглядывали, но и из стойбищь, что вверх по Адыче наведывались соседи.

Айтал сказала, что мама уже согласна с тем, чтобы отдать её за меня. А папа пока думает.

* * *
Постучать молотком по нагретой в камельке железке — дело нехитрое. Эвенки привозят соболей и песцов за правильно оформленные пластинки — лезвия ножей. И не надо передо мной надувать щёки, рассуждая о таинстве работы с металлом или великих секретах старинных мастеров. Да, я не металлург. Но отхлестать зубилом кусок от полосы и сплющить его так, как нарисовал клиент… Эти динлины просто правильно выбрали позицию и не ленятся. Вот и всё. Ладят с людьми и делают то, что им нужно. Не знаю, каждая ли из сестричек уже постигла "таинства" огненной профессии, но бабушка, мама и Айтал, если им нужна какая-то безделица, вроде гвоздя, не ждут, когда мужчины найдут время для реализации их мечты.

Ничего особенного тут нет — раскалили, постучали — получили. Не куют в этом доме ничего хитрого. Хотя… щипчики вспомнились, что оставила моя желанная в стойбище, где мы на лошадок садились. Ну так это, наверное, не каждый год случается. Изделие из трёх деталей, понимаешь! Какая третья? А "посредине гвоздик". Вот с ним я могу не справиться. А топор мы с папой и дедушкой для меня отковали правильный. Якутское железо много лучше того, которым пользуются казаки. Вот и сложили полосу вокруг стержня, схлестав "щёчки" собственно в лезвие, да еще пластинку вдоль него пустили.

Секреты русского топорища знает нынче любой… но папа с дедушкой ещё не знали, поэтому с удовольствием ознакомились, одобрили и следом за первым топором мы сковали ещё два. После этого Айтал сказала, что папа тоже согласен на наш брак. Потом соседи-якуты привели лошадей и одному из них, который положил глаз на мою голубку, и даже сказал ей что-то такое, отчего она зарделась, я набил морду лица. Обыкновенным английским боксом — его я тоже в телевизоре видал. Бокс убедил парня в том, что намерения у меня самые серьёзные — мы даже как-то не поссорились, хотя никакой трогательной дружбы между нами тоже не возникло.

В общем — окрутили меня. Свадебку справили и… обычно, родители коротают свой век у младшего сына. Так в этой семье сыновей не было. Стало быть, нам с Айтал нужно подумать о собственном доме и хозяйстве, потому что остальное должно достаться младшей из сестёр вместе со всем, что нажито предками.

Нет, никто никого не торопит. Однако — традиции разных народов в некоторых моментах удивительно сходны между собой. Мы — мужчины — не особенно напрягаясь, ладим между собой. Бабушка, следуя традиции, почитает невестку старшей в доме и подчиняется ей беспрекословно. Невестка со свекровью тоже способна поладить, особенно, если у той нет своих дочерей. А вот дочь с матерью ни за что не уживутся. Проявится это позже, и, если вовремя разъехаться, то и отношения сохранятся прекрасные, и поддерживать друг друга они никогда не забудут. Но две хозяйки под одной крышей — это никогда не было реальностью. Может быть и случались редкие исключения, но мне про них никогда никто не докладывал.

Глава 5. Посудохозяйственная

Что такое осень? Это много тяжёлой работы. Уборка скудного урожая с огорода, где благодаря микроклимату южного склона вырастают скромного размера корнеплоды — мелкая морковь и незнакомые мне разновидности репы и редьки. В окрестных березняках заготавливаются дрова — упавшие или старые, засыхающие деревья. Перевозка их на нартах, в которые запряжена лошадка — это значительно легче, чем перетаскивание тех же нарт силой нескольких человек.

Отец семейства берёт мерина у якутов в нашем стойбище. Как они договорились — этого я не знаю, да и не важно это. Соседи часто помогают друг другу просто так — иначе тут не прожить. Мы с батюшкой Айтал рубим и грузим дрова, а лапушка моя отвозит короткие брёвна к юрте и при виде её, ведущей под уздцы лошадку, везущую хворосту воз… Вы меня понимаете. Женушка моя невелика ростом.

Не бывает зимой лишнего топлива. И время для его заготовки подходящее — снежок уже лежит, но морозов пока нет. И полозья скользят хорошо, и топор от деревьев не отскакивает.

Чуть раньше успели набить гусей, что пролетали на юг. Айтал и её папенька — прекрасные стрелки, а дичь приносили собачьи недоросли. Лайка в роли "подствольной" собаки, причём не взрослые псы, а игривые подростки, это, знаете ли больше похоже на цирковую дрессировку, чем на просто правильное воспитание.

Добычу мы закоптили, я научил. И теперь в погребе парами висят на деревянных вешалах коричневые с золотистым отблеском тушки. Соль и дым, да на холоде — хоть до весны сохранятся. До замерзания реки успели ещё одну большую рыбалку провести. С соседями вместе составили наши сети в невод метров до пятидесяти с гаком и уж загребли, так загребли. Да не один раз. Хорошо взяли. В следующий раз уже как река встанет, так со льда ловить станем, да морозить.

Не перечислить дел. Однако и одежда на мне теперь добротная — отличные зимние меха. По манере одеваться моя нынешняя семья придерживается простого и понятного обычая — перенимают у соседей всё удобное. Женские шапочки с завязками и мужские из короткого плотного меха, и капюшон за спиной — вот для оторочки его кромки использован мех росомахи. Сапоги для зимы короче летних, но надёжно утеплены.

Обнаружил в обиходе множество вязаных вещей и деталей одежды. Пока было тепло, никто ими не пользовался, а тут повынимали откуда-то.

Незадолго до холодов, буквально накануне, промазали крышу глиной, где растрескалось, и поправили кое-что… нет, опять я про скучные повседневные хлопоты. Хотите про семейную жизнь? А фиг вам. Ладим мы с Айтал, вот и всё. Были, однако, и интересные события.

Железную руду я нашел. Лимонит. Конечно, возни с ним требуется много, но всяко это не путь во многие тысячи километров, чтобы доставить железо в эти места. Наковырял как следует и доставил к юрте.

Присел в задумчивости рядом с принесённой мной грудой камней и призадумался. Обогащение данного вида руды на современных комбинатах включает в себя флотацию, причём обратную, и обработку кислотами. Ничего нужного для этого у меня нет. Да и сами мои познания в области металлургии носят описательный характер. Отец и дед Айтал всегда работали на привозном железе и процесс выплавки его из руды представляют себе немногим лучше меня. Вернее, они знают, как это проделывают их современники — оба бывали в тех местах, где выплавлением криц занимаются их собратья по ремеслу, и кое-что видели.

Первым делом руду мы прокалили, а потом раздробили и промыли в обычном лотке. Теперь надо бы снова прокалить, но мелкий песок — это не камни. Его от золы потом как-то надо будет отделять. Нагревать в горшке? Жалко посудины — их ведь покупать приходится. Причем довольно далеко — своего гончара в нашем стойбище нет.

Слепили из глины толстостенного уродца, дали ему подсохнуть — всё туда и засыпали. И снова на костер. День выдался ветреный. Я подкидывал дровишки и, глядя на раздуваемое пламя, думал: "Вот было бы здорово, если бы с таким же напором воздух подавался и в домницу. А то ведь надо шить меха, прилаживать однонаправленный клапан, потом качать это несколько часов. Или дней? Не помню, сколько требуется времени на то, чтобы всё прогорело.

Когда наш песочек прокалился, мне показалось, что его стало меньше. Строить домницу, как на картинке из учебника истории, было откровенно лень. И вообще, чувство грядущей неудачи откуда-то закралось в мою душу и сильно испортило настроение. Отец же с дедом несколько дистанцировались от этой затеи и только поглядывали со стороны. То ли думали, что я знаю, что делаю, то ли опасались чего. Как-то это меня напрягало и не давало бросить затею, которая нравилась всё меньше и меньше. Ну какой из меня нафиг плавильщик!

* * *
Ветры в наших краях, как и повсюду — хотят дуют, а не хотят — не дуют. Но местные жители знают массу примет, ориентируясь на которые могут давать прогнозы погоды на ближайшие день-два. Вот и нынче вечером дед сообщил, что завтра потянет с севера. Тут у меня в голове и стрельнуло.

Я вытряхнул из горшка прокалённый песок и навертел в дне отверстий. Обожженная глина напоминала кирпич и стальному гранёному шилуподдалась. Поверх этого дуршлачка положил древесные угли. Сначала крупные, а потом всё мельче и мельче. Ну а сверху лимонитовый песок. Он, конечно, просыпался внутрь между угольками, но, надеюсь, не до самого дна.

Это сооружение оттащил к месту, где долина Адычи сужается — тут всегда, если денёк ветреный, сильно сквозит. Поставил горшок на три камня, так, чтобы они не мешали поступлению воздуха под дно с северного направления. Еще из трёх плоских камней кое-как приладил сверху крышу, позаботившись о том, чтобы выход для воздуха оказался направлен на юг. А потом засыпал всё это землёй, образовав просто кучу с пещеркой под днище горшка. Растянул пару шкур на жердях, соорудив из них подобие воронки, способной направить поток ветра куда мне надо. И всё на этом. Смеркается уже, и тихо вокруг. Ни ветриночки.

Вернулся в юрту и как раз поспел к ужину. Мужчины душу из меня вынули, но выведали, что я там сооружал. Заинтересовались и даже попросили взять их с собой, когда до дела дойдёт. Дед и растолкал утром:

— Миха! Ветер поднялся. Пора твою печку разжигать, — ага, переживают нешуточно за мою затею.

Так и пошли втроём. Разожгли рядом с "земляной кучей" костер и, когда он разгорелся, затолкали пылающие головни под дно горшка, словно в пещерку. Под напором воздуха они загудели и вскоре рука уловила выход тёплого воздуха из верхнего отверстия. Он продолжался и тогда, когда головни внизу дотлели — значит, в горшке тоже идёт горение. Вот и всё. Больше ничего сделать невозможно, пока не прогорит заложенное внутрь топливо и не остынет всё сооружение. Первым ушел от домницы я, а отец с дедом только через час подтянулись. Думали, что оно быстренько завершится. Ага.

Крицу мы доставали утром другого дня. Сначала потихоньку разворошили горку пропечённой земли и поняли, что внутри она очень горячая. Я своей маленькой лопатой действовал осторожно, словно археолог и пытался не повредить стенки глиняного сосуда. Так и не понял, повредил или нет, потому что просто не почувствовал его… в целом виде. Только в виде каких-то, то ли черепков, то ли комков. От шлака вообще веяло жаром, но на ветерке он быстро остывал. Тут уже действовали пешнёй и молотком, и… нашли мы крицу, похожую на стопку обугленных блинов. Она оказалась маленькой, и после проковки из неё получился кусок железа размером с ладонь. Девичью. А еще на самом дне безнадёжно разрушившегося горшка нашлись несколько клякс чугуна. Крошечных. С ноготок. Чтобы их отыскать мне пришлось всю землю ссыпать тонкой струйкой с края лопаты, глядя, как ветер относит её в сторону прозрачным шлейфиком.

С этого момента жизнь моя превратилась в подвоз руды и дров. Старшие мужчины увлеклись металлургией, и крепко спорили и о форме сосуда, и о диаметре отверстий для подачи воздуха, и об их расположении. Меня, как младшего в роду, использовали в качестве источника движения для перемещения необходимых для серьёзных работ вещей к местам таинства рождения метала из камня.

А мою душу терзало сомнение — состоится ли летняя поездка к Алдану, в которую рассчитывал отправиться вместе с Айтал. Ведь такими темпами они металла наплавят за зиму хоть тонну. До полупуда выходило за ветренный день — размер горшка эти экспериментаторы увеличили.

Изменения произошли и в месте, где проводились кузнечные работы. Поскольку выколачивание шлака из криц — занятие грязное, а греть нужно не малюсенькие заготовки для ножей и шил, а большие ноздреватые лепёшки, то производственное помещение, расположенное внутри жилого дома, мастеров больше не устраивало. Мы возвели на скорую руку отдельную постройку из первых подвернувшихся под руку брёвен и соорудили в ней горн. Разумеется, угли в нём раздувались ручными мехами, которых я раньше нигде не примечал, а тут оказывается — вот они. Достали откуда-то. Теплая домашняя мастерская на время осиротела.

До холодов. Потом всё снова вернулось в привычную колею. С приходом морозов кузнецы вернулись под крышу тёплой юрты, где делали иголки, шила, крючки, ножи и элементы конской сбруи. Да, неправ я был, полагая, что никаких хитростей в кузнечном деле нет. Секреты ножниц или щипцов, пряжек и крюков — всё это старшие мужчины теперь передавали мне. Как отковать пальму — большой нож для насаживания на длинную деревянную рукоять — это и боевое оружие, и аналог рабочего топора. Как сделать косу. Вот так навык за навыком и передавали они мужу дочки и внучки опыт, накопленный поколениями мастеров, живших до них.

Эти люди — не якуты. Их предки пришли сюда раньше, но тоже из степей. Рассказывают, что поначалу пробовали сооружать в этих краях глинобитные дома, как на родине, но постепенно стали использовать в постройках преимущественно дерево. В качестве значительного отличия от якутских жилищ я бы признал наличие пола, собранного из хорошо подогнанных брусьев и заметно приподнятого над уровнем земли. Тут теплее и суше.

Печи неплохо вентилируют помещение. Гарь от светильников, в которых сгорает животный жир, зимой не так шибает в нос, как в летнее время. Как и полагается в доме кузнеца, печные заслонки сделаны из железа, и снабжены колосниками. Деревянные двери висят на стальных петлях. Одним словом, вспоминая бревенчатую юрту, в которой мы ночевали после переправы через Яну на второй день после знакомства с Айтал, я отдаю себе отчёт в том, что тут значительно комфортней и здоровее.

Одним словом, мне крепко повезло. По этим временам и местам лучше устроиться просто немыслимо.

Хотя, это я погорячился.

Мыслимо.

Во-первых совсем не помешала бы баня.

Во-вторых, хотя бы небольших размеров остеклённые окна убавили бы чада от коптилок, особенно в летнее время, когда печи не топятся, а светло круглые сутки.

И, наконец, в-третьих, если сделать стеариновые свечи, то и от самого чада ничего не останется. Почти. А стеарин извлекают как раз из животного жира, и я примерно помню как.

Забавно. Для производства стекла и стеарина нужна сода. И где я её возьму? Наверное, там же, где здешние гончары — ведь мастерство работы с глиной среди моих соотечественников — якутов — отмечалось всеми исследователями, побывавшими в здешних краях.

Я подошел к полке с посудой и — да. Наличие глазури на чашках никаких сомнений не вызывает. Получается — сода в этих краях имеется.

Хм! Вот и понятно, чем заняться. Сначала заготовить леса на баньку, чтобы срубить её ближайшим летом. Потом добыть соды и попробовать обработать ею животный жир. Ну и попытаться сварить стекло, хотя в этом деле я малосведущ и ни в чём не уверен.

* * *
Зима, если к ней хорошо подготовился, это время большой любви и больших раздумий. Для разминки, чтобы кровь не застаивалась, мужчины рубят дрова или проковывают крицы. Свалили отобранные мною деревья для бани и свезли их к дому — какое счастье, что лошадками, а не собственными силами. Пару раз запускали под лёд сети. Пока не ударили настоящие морозы, он относительно тонок. Лошадей или скота мои новые сородичи не держат — они не якуты, а динлины.

Зато Айтал и её сестрички много занимались воспитанием собак. Тут явно применяется некая нетрадиционная методика. То есть про то, что эти псы — не охотники, вот тут я с выводами поспешил. Они на моих глазах по-волчьи взяли зайца. Не загнали его до упаду, а окружили и оттеснили к вожаку, сидевшему в засаде. И сделано это было по команде человека.

Добычу доставили хозяйке, и каждый получил свою долю. Небольшую, конечно. Хлыст, угощение, окрик или доброе слово идут в дело каждый в свой черёд. И спит эта свора, как и полагается, прямо в снегу. В жилище собакам не место. К якутским юртам они не подходят и не попрошайничают. Эвенки, что часто наведываются за инструментами, даже не пытаются их прикормить — не в традиции этого народа портить псов. Но об условиях приобретения упряжки переговоры ведут, предлагая целую нарту песцовых шкурок. Уж очень по душе им эти ещё не вполне взрослые псы.

Эвенки — самые выгодные клиенты. Предметы, которые они заказывают или покупают, содержат в себе мало металла, но ценятся ими высоко. А вот нашим постоянным соседям — якутам — требуются более массивные вещицы, в том числе и детали сбруи или упряжи. Ну и косы, конечно. Да разный инвентарь.

Я частенько заглядываю к ним послушать сказителя. Устные предания — огромный пласт нашей якутской культуры. Наверное, именно благодаря им и сохранились многие национальные черты народа, живущего рассеянно на огромной территории. За века мало изменился язык, разве что нахватал в себя заимствований и от эвенков и от русских, но это только тогда, когда своего нужного слова не находилось. Не то, что в наше время, когда вместо исконного "Ух ты!", те же русские начали переходить на чужеродное "Вау". Или "Океями" бренчат вместо обычного "Угу".

Обидно. Я не историк, конечно, но тем, что происходило в этих краях в стародавние времена, интересовался. Помню, например, что Семён Дежнев бывал у нас в Верхоянске. Ёлки! Это же было как раз где-то в это время! А я, дурашлёп, смылся из острога и не повидался с человеком, раньше любого европейца добравшимся до самой восточной точки Евразийского материка. Собственно, это ведь он первым прошел через Берингов пролив, названный в честь другого исследователя. А имя этого славного казака носит мыс, который он обогнул. Хотя, на данный момент, это событие в будущем. Лет через десяток где-то.

Невольно вспомнилось, что этот самый Семён верно служил государю и возил ему собранную в наших краях дань — ясак она тут называлась. И еще — что женился он на якутской девушке, испросив для этого царского дозволения. Хотя, избранница его даже православие приняла. Сын их потом в казаках служил. А что я вообще помню о походах русских землепроходцев? Иван Москвитин в следующем году с Алдана пойдет к Охотскому морю. Ещё была какая-то прикольная история с открытием Амура. Сначала Иван Поярков прошел к нему с севера, тоже от Алдана, а уж потом спустился вниз по течению, вышел из устья в море и добрался до Охотска. В памяти людской это человек остался примером крайней жестокости. Хотя и другие казаки ангелами не были.

Здесь в долине Яны тот же Дежнев воевал и с нами, якутами, и с эвенками… если мне не изменяет память. Мои предки тоже не отличались миролюбием и были хорошими бойцами. Ну-ка, надо об этом подумать. Ведь известно мне всяко больше, чем моим нынешним современникам. Во-первых, почему победили русские и обложили всех данью? Да ещё и разоружили якутов, отобрали у них даже брони — куйахи.

Собственно, по всему выходит, что местное население решало какие-то свои внутренние вопросы силой оружия. Точно, между собой якуты могли ссориться из-за покосов, пастбищ или земель на южных склонах, пригодных для выращивания зерновых культур. С другими народами — из-за охотничьих угодий. Сильные многолюдные стойбища вполне в силах выставить не один десяток вооружённых мужчин верхом на лошадях, чтобы согнать с угодий более слабых соседей. Или данью их обложить — таким образом заставив работать на себя. Обычная средневековая практика.

Так вот — русские эту практику прекратили и заставили всех платить ясак своему царю. Почему у них это получилось? Местных было во много раз больше, но они не сумели объединиться, потому, что слабые предпочли чужих грабителей своим. Ведь это естественно, просить защиты против обидчика у того, кто наживается за твой счёт. Ну никогда пришлый не оберёт так, как свой, не сумеет. Поминались в документах случаи, когда "подъясачные" сами приходили "регистрироваться". Потому и вышло у казаков смирить население силой оружия, или убеждения, или выгоду посулив. То есть им оставалось совладать лишь с самыми большими и могущественными родами и их главами, коих именовали "князьцами".

Вот и "картинка" нарисовалась. Помню ведь, что "усмиряли" якутов не меньше сорока лет. Хм. По всему выходит — надо и нашему стойбищу быстренько становиться под руку государеву, а то, кто его знает, не надумают ли нас соседи "повоевать". Пока стояла тут одна динлинская юрта, где жил кузнец, никакой конкуренции ни за пастбища, ни за покосы, ни за охотничьи угодья даже в принципе возникнуть не могло. Ну а насчёт того, чтобы просто по-разбойничьи пограбить — так это в наших местах как-то не принято. Такая мотивация ближе казакам, которым, однако, предписано люд здешний не обижать.

Зато, появись в окрестностях нашего стойбища сильный род — и… всякое может случиться. Одним словом, вот до каких мыслей додумался я, размышляя о том, куда девать гору песцовых шкурок — судя по всему, Айтал отдаст эвенкам своих питомцев весной, когда сочтёт, что они достаточно выросли. Потому что с претендентом на обладание ими проводит длинные разговоры. Обучает правильно использовать возможности "воспитанников". Не простые эти собаки, как ни крути.

Глава 6. Зима

Арбалет я делал долго. Подходящие отлично высушенные заготовки для плеч лука нашлись в этом давно обжитом доме, как и медь, свинец и даже серебро. Тут же делали женские украшения — по большей части бляшки, которые нашивают на одежду. Золота якуты не уважают, считают нечистым металлом, зато серебряные детали в одежде используют охотно. Ну да мне это не надо было. Свинец же оказался кстати. Того, что выделили мне, хватило на сотню пуль грамм по десять каждая. Недолго думая, я их отлил по сантиметру в диаметре.

Не стану описывать всех тонкостей устройства этого довольно хитрого оружия, остановлюсь на том, что тетиву я сделал не простым отрезком, а натянул на колёсики-блоки на тот манер, как на луке, из которого Голливудовский Рембо стрелял во Вьетнаме. Примененная схема позволяет на всем протяжении хода тетивы развивать примерно одинаковое усилие, а не возрастающее по мере натяжения, как предписывает закон Гука.

Я крепкий парень, так что тяга в полсотни килограммов для меня — не перенапряг. По прикидкам выходило, что при вылете пуля должна иметь скорость около трёхсот метров в секунду. Как из пистолета Макарова. Даже самому не верится. А может быть я, когда считал, в нулях запутался перед извлечением квадратного корня? Ну да, так или иначе, самострел мой метров на триста в полуметрового диаметра круг попадал надёжно и доску пробивал. То есть против здешних прекрасных луков выглядел более чем убедительно.

Из ружья я стреляю хорошо, ну и из арбалета у меня тоже неплохо заполучалось, когда приладился и потренировался.

Айтал с "питомцами" частенько составляла мне компанию, когда я отправлялся на охоту. Собаки наводили нас на соболя — они его загоняли на дерево, а нам оставалось подойти и не промахнуться. В нынешнее самое морозное время мех этих куньих наилучший, но отсутствие солнечного света в полярную ночь крайне затрудняет стрельбу. Конечно, белый снег, отражая свет звёзд и луны, помогал нам, но случались и периоды облачности. Я старался бить только наверняка — пуля, не стрела, её не отыщешь. Они у меня наперечёт.

Далеко от дома мы не уходили в расчёте вернуться на ночлег к теплу очага. Однако как-то раз поднялся ветер, погнал позёмку, и тучи скрыли от нас небесные светила. Ничего подстрелить нам перед этим не удалось — не каждый же раз добычу встретишь. А тут — нужно возвращаться домой, но непонятно куда идти. И, как назло, компас куда-то запропастился.

Не помню, рассказывал ли я, но со мной сюда из будущего, кроме алюминиевого ведра, попали нож и компас — просто потому, что я без них никуда не хожу. И в этот раз он должен был быть при мне, но не отыскивается в сумочке на поясе.

А заметать стало не на шутку. Настоящая пурга поднялась. Собаки, что были с нами, тоже не пойми куда тянут — молодые, бестолковые. Мы с Айтал хорошо одеты и не сказать, чтобы сильно устали. Вот и принялись ходить вокруг молодой берёзки — отличную кольцевую тропу утрамбовали. Лыжи у нас короткие, но широкие, однако, если всё время по одному и тому же месту топтаться, рано или поздно даже наст проседает.

Долго ходили. Думаю, часа четыре. А потом стало лучше видно. Ветер не утих, но, наверное, снеговые тучи унесло. Как улеглась метель, так мы и домой отправились. Хорошо, что топтались на одном месте. Если бы шли — неизвестно куда бы забрели. Ну, ничего же было не видать! В снег не закопаешься — не так его много выпадает в нашем континентальном климате. Укрытие строить — так не слипается он в комья, потому что холодно. И брусков из него не нарежешь — неглубокий он, и корочка наста тонкая. А подходящих ёлок, под которыми можно было бы укрыться, рядом не случилось. На открытом месте нас накрыло. Так что мы шли, взявшись за руки, по направлению, в котором видели лес до начала, пока не наткнулись на древесный ствол.

Опасались, что псы потеряются в этой снежной круговерти, однако, они никуда не девались — сбились в кучу, и их даже слегка снегом припорошило.

Случай заурядный, примечательный только тем, что в этот день впервые посветлело небо с южной стороны — зима перевалила через своё самое кромешное время и полярная ночь подошла к концу. А компас отыскался в той самой сумочке, где я его не смог найти в пургу. Мистика какая-то.

* * *
— Ай, атаман! Откуда у кузнеца возьмутся соболя?! Какой из мастера охотник? Тунгусы привозят оленину за ножи, соседи-якуты делятся со мной лошадиными шкурами. Возьми ясак топорами или гвоздями, — я "толмачу" торг между отцом семейства и Ильёй Перфильевым. Наше стойбище "объясачивают".

Казаки пришли. Они продвигаются вдоль Адычи, справедливо полагая найти селения на её берегах и обложить их данью в пользу Московского государя.

— Царь и Великий князь послал нас охранять вас сюда, на край земли. Но за заботу его отплатить железной утварью никак нельзя. Если пришлют казаки твои изделия в столицу, получится насмешка, а не ясак. Ведь железо дорого здесь, а не там, где володетель земель наших живёт. Уважать нужно заботу и ценить хлопоты. Соболями, песцами, костью моржовой…

И так больше часа. Хорошо, что разговор носит спокойный характер — принципиальное согласие давно достигнуто и речь сейчас идёт только о деталях — о размере и форме "вклада" нашего рода в российскую казну. Ритуал принятия соглашения — важная часть издревле сложившегося протокола. Это, наверное, у всех народов так ведется испокон веков.

В общем-то, завершилось всё осмотром шкурок и оценкой их качества. В якутских юртах эта процедура тоже прошла спокойно — мы мирное стойбище, нам затруднения ни к чему. А шкурок добудем ещё — водится в здешних лесах зверьё.

"Гостей" проводили сумеречным коротким зимним днём. Двое груженых ясаком нарт и три верховых — вот и весь отряд. Пошли казаки вверх по реке искать других стойбищ. Надо же, а я и не знаю, живёт там кто, или нет. Сколько бродил по окрестностям — никого не встречал.

* * *
Зимой на многое хватает времени. Женщины шьют и вяжут. Мужчины мастерят. Трескучие морозы не располагают к длительным прогулкам. Зато я обзавёлся коловоротом и набором пёрок к нему. Вызубрил несколько пилок, на все случаи наделал стамесок и долот — железа нынче в доме достаточно.

Мы с Айтал много разговаривали о планах на будущее. Речь шла о собственном доме, который следовало построить в таком месте, где бы мы не переманивали клиентов у отца. Супруга была убеждена, что я тоже сделаюсь кузнецом. Если следовать этому разумению, то селиться нам надо восточней, на берегах Селенняха — притока Индигирки. Там неплохие залежи угля и небольшое месторождение хорошей железной руды.

Я знаю наверняка потому, что работал в наших краях геологом — это просто входило в мои обязанности, знать где тут что лежит. Поэтому мне известны и участки, перспективные для добычи серебра. Только вот переезжать для этого потребуется на запад, правда, вдвое ближе. Там на берегах Бытантая — левого притока Яны, в моё время были проведены разведочные работы и обнаружены изрядные запасы самого "денежного" для этого времени металла, правда, в смеси со свинцом.

Опять же в моё время народные умельцы нашли способ отделить одно от другого, и оба этих компонента от примесей и пустой породы. Пожалуй, и у меня получится. Видел я, как они это проделывали. Собственно, свинца получается значительно больше, но это неплохо, а то пули для моего арбалета уже кончаются, а сделать их больше не из чего.

Почему я заговорил о серебре? Раньше ведь опасался показывать его казакам. Так и до сих пор боюсь. Его можно сбывать якутам в виде женских украшений, а казакам — свинец на пули. Тогда и плавильную печку прятать ни от кого не понадобится… хотя, на серебро здешние руды богаты.

Вот и не могу выбрать, куда податься. На восток или на запад. На восток мне двинуться интересней. По-прямой тут километров шестьсот через северную оконечность хребта Черского. Дорога обещает быть живописной. А вот доберусь ли я там до угля — вопрос. Это — не моя специализация. И буровой установки нет с собой. А имеются ли там выходы на поверхность, наверняка не помню. Кто же станет наобум шахту копать?

На западе тоже красиво. Это на склонах Верхоянского хребта, причём, отсюда заметно ближе. Однако выплавка свинца сильно попахивает серой. Подумали мы с лапушкой, и решили для начала сходить на запад. Налегке. Она у меня шебутная, моя Айтал. Любит путешествия и, мне кажется, скучно ей в родительском доме. Так что постараемся обернуться до вскрытия Яны. Если по-хорошему, то тут в один конец за неделю добраться можно. Ну и бывал я в тех краях по работе, так что, глядишь, и на местности смогу сориентироваться.

Подготовили нарты, погрузили на них корм для собак, палатку, сшитую по моим выкройкам — на современный лад. Тронулись, когда морозы отпустили. Встали на лыжи, и пошли.

* * *
Красиво у нас в Якутии. Снег сияет в лучах невысокого солнца. Поросшие лесом склоны или просторные голые луговины. Молодые прозрачные рощи и тёмные ельники. Я впереди нашей процессии бодро переставляю лыжи, почти не проваливающиеся сквозь уплотнившийся наст. Следом собаки тащат нарты, и их лапы иногда пробивают льдистую корку, но не уходят глубоко — снег уже слежался. Изредка оглядываюсь — не отстала ли жена, замыкающая наш "кортеж".

Нет, не отстала. По моей оценке мы проходим в день не меньше пятидесяти километров. Хотя, иногда думаю, что и все семьдесят — настолько хорошо бежим. Нарочно не заглядываем в попутные стойбища, чтобы не тратить светлого времени — его пока мало, так что выходим затемно и лагерь разбиваем тоже при свете звёзд.

— Хей, Миха, стой! — оглядываюсь. Вот незадача. Волки за нами, пять штук, и чуть правее ещё два, но эти заметно отстали от основной группы.

Айтал поспешно выпрягает собак — если запутаются в постромках — станут лёгкой добычей хищников. Эти подростки неспособны противостоять волку — тут и сомнений нет. Однако могут ввязаться в драку. Или сбежать?

Я уже приготовил свой арбалет и первого серого достал метров с двухсот. Он резко сбавил прыти и отстал от стаи. Второго свалил уже с сотни шагов. Айтал тоже истыкала стрелами двоих, но последнего из пятёрки это ни на секунду не задержало.

Отбросив в сторону самострел, я взял в руки пальму — такой большой нож на древке — и зверюга, считай, сама на него насадилась, потому что сходу прыгнула, норовя вцепиться зубами мне в глотку. Однако, и решительные же нынче лесные разбойники! Или от голода с ума посходили? Никакой осторожности!

Раньше я нападению волков никогда не подвергался и полагал, что они ведут себя разумней, что ли?

Кстати, о собаках.

Псы наши рванули было навстречу стае, но Айтал остановила свору окриком. Она в это время уже стреляла. Потом заставила псов остаться на месте до тех пор, пока мы не добили подранков — я снова взял в руки арбалет и прекратил агонию тех, кому раньше уже досталось от нас.

Потом мы снимали шкуры, а они нынче хороши, и не уследили за тем, что творилось с упряжкой.

Эти Айталовы недоучки, поняв, что люди о них забыли, беззвучной сворой обтекли место, где потеряли из виду двух "отстающих" волков. Те, как выяснилось, передумали нападать и наблюдали за происходящим издалека. Связываться со сворой псов они не решились и, поняв, что обнаружены, поспешили наутёк.

Охотники в таких случаях говорят, что собаки подняли их и погнали.

Куда бы Вы думали? Мне под выстрел. Негодяи! Так назвала их моя маленькая. То есть мы сняли семь отличных зимних волчьих шкур. Задержались, конечно. Но это было не страшно. Эту ночь провели в стойбище, куда когда-то ещё на стройке острога звал меня Ким.

* * *
Сейчас, ближе к весне, коней подкармливают сеном. Поэтому оценить зажиточность стойбища не так уж сложно. Богатство у нас, якутов, измеряется количеством лошадей. Они ведь не только транспорт, но ещё и мясо, молоко и шкура. Прочная, тёплая шкура.

Поэтому, окинув взглядом табун, легко понять, к кому ты приехал. Как раз в это время и кобылы жеребятся, и коровы телятся. Все заняты, все собрались вокруг "центральной усадьбы" и хлопочут о грядущем благополучии. Так что подъехали безо всякого эскорта. И без признаков торжественной встречи. Местные псы оказались где-то заняты и только две особи залились лаем при виде упряжки. Встречать гостей вышел человек абсолютно непредставительного вида. Он цыкнул на собак, а потом махнул рукой в сторону входа в одну из юрт.

Мы с Айтал быстро освободили наших упряжных от постромок, выдали довольствие — по рыбине на морду — и проследовали в дом. Тут у входа на верёвках, опущенных с балки, висел кожаный мешок, из которого торчала ручка мутовки. Как велит обычай, сначала я, а потом и моя солнечная, хорошенько перемешали налитое туда бродящее кобылье молоко. Будет у хозяев добрый кумыс. А кобылы уже ожеребились, не все, конечно, но уже кое-что надоилось. Дальше будет больше.

* * *
Ким представил меня главе рода. Айтал уже давно затерялась среди женщин и ничем от них не отличается. Мужчины ведут важные разговоры, а жёны для них — это всё-таки скорее прислуга, чем что-то иное. Жена моя этот якутский обычай знает, и следует ему неукоснительно. В гостях.

Изменения в этом традиционном варианте взаимоотношения полов произошли относительно недавно, если мерить от моего времени. А тут до них — как до Луны пешком. Что русский Домострой, что обычаи Великой Степи, что патриархальный уклад раскиданных по бескрайним просторам Севера стойбищ — всюду одно и то же. Нет, это не дискриминация по половому признаку, это стратегия выживания. Мужчины рискуют и с кем-то за что-то борются, а женщины считаются ценным имуществом, поэтому их всегда берегут и… цепь рождений не прерывается, независимо от того, кто из мужчин кого победил. Ну, про это все знают. С виду — дикость, а на самом деле в этом примитивизме сокрыт опыт тысячелетий жизни в суровом окружении.

Меня волнует поведение моей несравненной. Она притворилась такой, как все, хотя на самом деле вовсе не согласна быть "имуществом". Просто — она умничка.

* * *
— Мы ищем места, где могли бы поселиться, — после того, как род уселся ужинать и прозвучали все пристойные слова вежливости, я начал разговор о деле, ради которого мы, собственно, и прибыли. — На склонах гор, что к западу отсюда, я хочу поставить кузницу и, если это вам не помешает, жить в мире и добром соседстве.

— На день пути в ту сторону простираются наши пастбища и покосы, — старший в роду, отец Кима, сразу чётко обозначил границу своих интересов.

— Поэтому мы и приехали сначала к вам, уважаемые. Если кто-то укажет нам места, где наша юрта не помешает вашим лошадям, то в будущем не возникнет неудобств ни для вас, ни для нас. Просто устроимся дальше, вот и всё.

— Насколько я знаю, — продолжил старейшина, — в той стороне нет постоянных стойбищ. Тунгусы иногда кочуют, да наши охотники заглядывают. Там хватит места и для вас. Однако нехорошо, когда кузнец живёт далеко. В нашем селении нет своего мастера.

Вот так разговор и свернул в конструктивное русло. Я объяснил, что не собираюсь заводить ни бесчисленных табунов, ни бескрайних стад, но рассчитываю купить мерина и корову именно здесь. И в будущем полагаю заниматься своим делом, не доставляя никому лишнего беспокойства. Не зря мы с Кимом разговаривали на берегах Дулгалаха — о делах этого стойбища я знал многое. А нужное мне место расположено отсюда километрах в десяти. Если я ничего не путаю. Всё-таки местность сейчас выглядит иначе, чем в двадцать первом веке.

* * *
Нужное место мы отыскали на следующий день. Место, где в склоне располагался вход в шахту. В далёком будущем. Пройти тут предстояло метра четыре не самой плотной породы — это кромка разлома, затянутая грунтом, который, естественно, промёрз, как и всюду в этих краях. А там и рудное тело начинается.

Соседи с нашим выбором согласились, и дали мерина во временное пользование. Пока не началось сокодвижение, я притащил брёвен для будущих построек. И приготовил столбы, на которые обопрутся углы зданий. Копал яму, отогревая мерзлоту костром, крепил в ней вертикально бревно, и засыпал его вынутой землёй, трамбуя и давая промёрзнуть слой за слоем — ночью здорово подмораживало.

Работы было невпроворот и, если бы не Ким с братьями, навестивший нас неоднократно, мы бы вдвоём ни за что не управились, тем более, что Айтал у меня не богатырских статей женщина, да и не люблю я, когда она за тяжёлое хватается.

День удлинялся, прошли весенние снегопады, но таяние пока не началось. Мы заторопились обратно. Это на автомобиле по шоссе триста километров можно проскочить за несколько часов, а нам на такой путь неделю вынь да положь. И ещё надо заглянуть в два стойбища, потолковать с их обитателями, новости узнать, о себе сообщить. А обратно мы вернёмся уже после ледохода. Строиться будем и обживаться.

Глава 7. Переезд и обустройство

Жизнь не изобиловала событиями, о которых хотелось бы рассказать. В кузнице стучали молоты. В домнице, расположенной на самом ветреном в окрестностях месте, выплавлялось железо. Иногда, если напора воздуха не хватало — плавка "запарывалась". С этим пытались бороться, нагнетая воздух мехом или опахалом. Получалось по-разному. Но без "материала" мы не оставались. Руды на наши масштабы хватало без ограничений, да и уголь берёзовый не проблема.

Баню срубили. Мужчинам понравилось. Айтал — тоже. А ещё женщины приспособили её для стирки. К хорошему все привыкают быстро. Особенно — к полной горячей воды корчаге, которую я вмазал прямо в печь.

Вообще-то мы с жёнушкой просто ждали окончания ледохода и собирали вещи для переезда. В этот раз планировался переход по реке на большой осиновой долблёнке, потому что, кроме всего прочего, нужно было взять с собой и наковальню, и полновесный молот, и домашнюю утварь. Мы отправлялись с изрядным багажом. А ещё моя единственная печалилась, расставшись со своими четвероногими воспитанниками. Приехал за ними тот самый тунгус, с которым уговорились ещё зимой, и забрал наших ламутских лаек.

Следующий выводок щенков уже народился, но теперь командовать их воспитанием станет следующая по старшинству сестричка. Мы, если дойдут руки до этого дела, тоже можем заняться собаководством, но, пока, нам не до четвероногих друзей — надо устраиваться на новом месте.

Есть у меня и некоторые сомнения по поводу правильности выбранного маршрута. По Адыче и Яне до устья Бытантая мы доберёмся с удобствами вниз по течению, а вот потом четыреста километров подниматься, причем в трёх местах русло проходит через участки со сложным рельефом. Хотя, если мне не изменяет память, это одна из самых медленных рек. Нет, не помню наверняка. Однако перспектива путешествия через незнакомые места вызвала в душе спутницы моей жизни самый положительный отклик. Она, как и я, любит новые места и поездки.

В конце концов, если не выгребем против встречного течения, всегда можно рассчитывать на то, что возьмём лошадей у местных жителей. Есть у нас и серебряные украшения и отличные шкурки и немного металла в виде инструментов мы с собой везём. Хватит на наём вьючных животных. В этот раз мы отправляемся в дорогу отнюдь не налегке.

Ещё я закончил изготовление второго арбалета для жены. Усилие на нем сделал вполовину меньше, чем на своём и сразу приспособил его под стрельбу стальными шариками. Пока свинца не добуду. На зайчика, на уточку, на белку.

Тут как раз дошли до нас слухи о том, что в верховьях Адычи, на Эльгинском плоскогорье зажиточные стойбища, раньше бывшие друг с другом на ножах, дружно отказались платить ясак царю. Словом, стало там неспокойно и как дело повернётся, никто не знает. Собственно, в это время мы и двинулись в путь. Лёд с рек сошел, а половодье? Оно нам не помеха. Мы не собираемся выгребать против течения на стрежне. У бережка пойдём по Бытантаю. Время дорого.

Вниз по течению мы плыли быстро и без приключений. Ночевали всегда на левом берегу в палатке, а обед пропускали — уж очень лихо неслись. Жалко было задерживаться. И еще Яна, разбившаяся на множество рукавов могла запросто пронести нас мимо устья Бытантая, так что мы зорко всматривались в берег, стараясь не пропустить места поворота.

А вот дорога вверх по течению — это совсем другое дело. Я грёб двумя вёслами спиной вперёд — специально приготовил уключины с выносами, как на лодках для академической гребли. Айтал правила, сидя на корме. Она ловко держала лодку в области медленного течения, так что продвигались мы уверенно.

Иногда менялись местами, но ненадолго — жена всё таки заметно слабее меня и её усилиями продвижение шло медленней. Но, шебутная, она и есть шебутная. Всё то ей хочется попробовать.

На первых от своего устья полутораста километров эта река в моё время считалась судоходной. Наверное, и сейчас это так. Во всяком случае русский коч нам тут встретился. Об этих судёнышках в наше время разное толкуют. Так что мне было интересно глянуть своими глазами. Дело в том, что на старинных изображениях или современных реконструкциях коч, идущий на вёслах мне не встречался, а между тем эти судёнышки поднимались вверх по рекам. А о том, что к плаванию против ветра они не были приспособлены, исследователи заявляют в один голос.

Одним словом, интересно было глянуть. Так что мы прошли от этого кораблика неподалеку и перекинулись словечком с казаками. Знакомые лица среди них встретились — не напрасно я прошлым летом столько времени долбодятлил на стройке. Мужички не только опознали меня, но даже успели между собой договориться до того, что я из уже "объясаченного" стойбища. Как ни крути, людей нынче в Якутии немного, а уж парни моего роста редко встречаются. Особенно, среди якутов, бодро объясняющихся по-русски.

— Ты на охоту, Миха? — мы как раз поравнялись с судёнышком, и я стал грести не так скоро, чтобы не убегать вперёд.

— Шуткуешь, Пелым! Лето на дворе. Мягкой рухляди не добудешь, а рыбы в реке сколько угодно.

— Куда же вы так торопитесь?

— Переселяемся к горам. Кузню буду ставить.

— А далёко?

— Вам туда только пёхом дойти. Вёрст через триста поверну из русла в малую речку.

— Миха, давай к нам проводником, — это уже другой человек. Из казаков.

— Я вас не туда приведу, сам здесь впервые. По чужим объяснениям дорогу выбираю.

Поднажал и стал опережать коч. Мы на узкой долблёнке идём у самого берега по почти стоячей воде, а пузатое, более чем с метровой осадкой судно выгребает против заметного течения — им нужна какая-никакая глубина и к суше прижаться, как мы, они не могут. А я уже разглядел пять пар вёсел и вспотевших гребцов. Грузное судёнышко — неважный рысак. И то, что мастеровой Пелым используется в роли привода ходового устройства, не наполняет мою душу желанием влить свои усилия в благородное дело освоения Сибири.

Я — якут. И я здесь дома. А русские пусть стараются и для царя своего, и ради самих себя. Я ведь им не мешаю. Ну так и они мне не мешают. Подошли чуть ближе к борту, чтобы Айтал перекинула на палубу тройку ленков. Они у нас нынче лишние. От жадности, считай, поймали.

Через час пузатое судёнышко отстало от нас настолько, что скрылось за поворотом. Но ненадолго. Тут ветер оказался попутным, а широкое русло — почти прямым, и, раздув паруса кораблик уверенно настиг нас. Его немногочисленный экипаж хлебал что-то на палубе из деревянных мис — не иначе рыбку сварили, да, наверное, не саму по себе, а с чем-то. На этот раз мы близко не сходились. Нам, как уже поминалось, надо у суши держаться, а коч любит где поглубже.

Глядя на это дело, я растянул одеяло между парой вертикально поставленных вёсел и довольно долго был свободен от гребли — нас хорошо тянуло, хотя разогнавшийся парусник мы не догнали.

Дня через три виделись с казаками последний раз. Они готовились к ночлегу на берегу, ну а мы прошли мимо. На вёслах. Русло Бытантая, если сравнивать его с Яной, выглядит более прямолинейным. Змейки, когда река вихляет из стороны в сторону, попадаются редко. Но на узкой долблёнке не особенно-то ловко под парусом, когда ветер дует не точно в корму — легко перевернуться. Ну и при нашей "конструкции" мачты, парусом особенно не повертишь. Редко удавалось нам использовать силу ветра. Так, можно считать, что просто баловались иногда.

А потом начались волнения по поводу того, где сворачивать в приток, протекающий неподалеку от нашего будущего дома. Затруднение было в том, что местность эту мы видели зимой, когда всё было подо льдом и снегом. Тем не менее, и я и Айтал — мы оба опознали признаки, которые искали. Хорошая память на места, где побывали — это удобно.

* * *
А дальше опять было много тяжёлой работы. Домик я срубил компактный, примерно пять на четыре. Главным его достоинством была толщина стен — брёвна для венцов выбрал очень толстые. Мы их вчетвером с Кимом и его братьями затаскивали наверх с великим трудом. Крышу тоже сделал рубленую. Обрешётку положил из брёвен, приделанных к бревенчатому же фронтону. Леса хватало, поэтому на добротности не экономил. Два пола сделал с просветом, куда вполне можно было забраться через оставленные вверх и вниз люки. Около метра высоты образовалось. И на чердаке оставил приличное пространство — над потолком ещё три венца прямой стены, а уж потом начал сужать торцевые стены. Скаты свёл под тупым углом в расчёте на малоснежные зимы.

Очень много пришлось тесать, считай всё из бруса. Горы щепы навалили.

Дом получился высокий, но за его устойчивость я не опасался — опоры прочные, стены прямые и в тихом месте он у нас — со всех сторон прикрыт склонами. Это ведь уже предгорья. Одним словом — жильё получилось добротное. А вот всё остальное сделали на скорую руку. Сени, кузницу, вход в будущую шахту — брёвна, жерди, плетни, глина, земля. Время поджимало. Лето у нас короткое.

Не зря мы столько всего сюда везли. Помощники наши в обиде не остались. Расплатился с ними инструментами — топорами и косами. Железная коса в эту эпоху в Якутии — редкость. Из-за дефицита железа тут часто пользуются костяными. И, кстати, искусные косари — очень уважаемые люди.

Никому ничего о серебре и о шахте я не рассказал. Трудился там один, причём только в дни, когда никого поблизости не было. До моего раскопа от дома примерно с километр и расположен он не на таком месте, что видно отовсюду. Да и лишний раз не ходили мы в ту сторону, не топтали стёжек. Всё-таки не стоит вводить людей во искушение лишний раз.

Плавка мне удалась только четвёртая, когда, наконец, правильно устроил печку и верно соотнёс её объём с возможностями мехов, что были у нас собой. Килограммов восемь серебра наплавил, и остановился. Свинца у меня получалось значительно больше, так что пуль для арбалетов я наделал щедрой рукой. Ну и ещё ковал понемногу железо — ближнее стойбище то и дело обращалось ко мне с разными поручениями по кузнечной части и люди привыкли к тому, что материал для работы надо приносить свой. Заказы на новые изделия я брал неохотно, и просил дорого. То есть вёл себя также, как и большинство здешних мастеров.

Потом закончилось лето пошла заготовка рыбы и дров. Айтал сбегала к соседям и обменяла несколько серебряных украшений на рожь и ячмень. Привезла на лошадке пару мешков. Украшения, кстати, не нашей выделки. Ещё из дома прихватили. Вообще это лето мы жили за счёт её приданого и калыма за неё, выделенного мне родом её отца, к которому я тоже принадлежал. Такой вот казус. Хе-хе. Ну да динлинские обычаи достаточно гибкие, как я понял. Приняли меня, посмотрели, можно ли свою кровиночку за этого мужчину отдавать, и отдали.

В самом конце лета приехала старшая из сестрёнок моей лапушки — в этом году она "бегала" к Алдану. Верхом в сопровождении лошадок под вьюками эта малявка не поленилась сделать крюк вёрст в триста чтобы привезти нам рису и родительский привет. С рук ей это не сошло — убыль в грузе мы восполнили серебром и свинцом. Свинца положили меньше — на него в этих краях не столь высокий спрос, а серебра я отвалил килограммов пять.

С сестрицей прибежал и вожак собачьей своры. Самый дисциплинированный, послушный и обученный пёс… наотрез отказался расставаться с Айтал. Спрятался, собака. Вышел из леса только через сутки после убытия гостьи. Ну да нам не жалко — пускай живёт. Он — понятливый. Я, когда обносил плетнём основание дома, закрывая просвет между нижним полом и землёй, оборудовал туда комфортабельный лаз из холодных сеней, а неподалеку от него — деревянный настил огородил стенками в расчёте на то, что пёс сможет тут себе немного "надышать" тепла.

Так чтобы уж совсем под минус семьдесят морозы в наших краях случаются не каждый год. Но сорокоградусные — дело обычное. Да и покрепче не редкость.

Одним словом, к зиме мы обстроились и провизией запаслись. Набили и накоптили гусей. Рыбы засолили и навялили, ну а свежего мяса добыть можно и зимой, оба охотники.

После наступления холодов я принялся за изготовление серебряных украшений. Айтал рисовала эскизы а я воплощал их в металле. Сбывали мы их в трёх окрестных стойбищах. Приходили вдвоём и, пока я общался с мужчинами, женщины своим кругом проводили и оценку товара и торг.

Поймите наши затруднения. Этого добра я мог добыть сколько угодно. Хватило бы даже на то, чтобы выдать всем янским казакам жалование за все годы их службы. То есть мы имели богатство ничем не ограниченное. Но пользоваться им было чревато. Узнай кто о том, сколько тут имеется металла, используемого в качестве денег — и пиши, пропало. Количество желающих отобрать его будет настолько велико, что они между собой войну развяжут.

А свинец я отвёз в острог. Мне за него неплохо заплатили… серебром. Хи-хи. В общем, скопировал я их, эти копейки, и своих начеканил. А к плавильной печке не подходил с самой осени — того полупуда серебра, что добыл тогда, было достаточно и даже с избытком. Глаза бы мои на него не смотрели! Скучно это — быть богатым и прятать ото всех свои несметные сокровища. Мы сАйтал с удовольствием вспоминали свои путешествия конца зимы и начала лета и в голову мою лезли мысли о подвесном лодочном моторе мощностью в пять лошадиных сил. Тогда бы на нашей долблёнке можно было бы прекрасно пройтись по рекам бассейна Бытангая. Красиво тут, мы видели.

* * *
Снег в этом году лёг как раз в средине октября, поэтому соболь нынче "поспел" рано, хотя настоящие морозы не торопились с приходом. Вожак иногда звал меня на охоту. Тушка, после снятия с неё шкурки, доставалась ему. Скучно собаке на одной юколе, вот он и старался разнообразить меню. К его чести должен сказать, что дальше пяти километров от дома он меня ни разу не заводил — водится тут дичь.

Но в основном я благоустраивал жилище. Лавки, стол, петли для дверей и люков, полки и прочая, прочая, прочая. Еще добыл у гончара соды и сварил стекла. Сделать из него что-нибудь определённой формы даже не пытался. Надул пузырь внутри цилиндрической полости и дал ему там остыть. Оставшееся отверстие запаял, как мог. Получилось это у меня то ли с десятой, то ли с двенадцатой попытки — многое полопалось и пошло в переплавку. Зеленоватое мутное стекло свет, однако, пропускало. И это вселило в мою душу надежду. Я просверлил буравом отверстие в стене дома, в верхнем венце. Туда и вставил пузырёк, обернув его для плотности кожей. Это было ещё в начале октября, до наступления полярной ночи, и мы с супругой эксперимент одобрили. В светлое время теперь в доме можно было передвигаться без светильника, не натыкаясь ни на что. Малой порции рассеянного света глазам хватало, чтобы различать крупные предметы обстановки.

Естественно, пузырьков таких я сделал много и в верхний венец вставил на расстоянии сантиметров двадцать друг от друга по всем четырём стенам. Стало совсем неплохо. В том смысле, что зажигать коптилку нам было нужно только ночью, а в это время и без неё хорошо. Спать со светом — это не из наших мест обычай.

Уже во второй половине ноября я как раз занимался дровами и собирался в стойбище за лошадью и нартами, чтобы приступить к перевозке, как вдруг однажды ночью верхом примчался Ким.

— Миха! Казаки забрали отца, братьев и матушку с сёстрами. Требуют большой ясак. Говорят, что не отпустят их, пока не отдадим. А у нас, как назло, ничего нет. Мы на празднике лошадей бились об заклад с соседями, чей жеребец придёт первым, и много поставили. Даже в долг брали, когда пришлось отдавать проигрыш.

Вот и сюда пришли русские. Конечно, не всех они сразу отыщут на бескрайних просторах бассейна Яны, но, рано или поздно, дело своё сделают. Просто я знаю, как это было, и считаю, что историю переделывать не стоит. То есть, есть для моего народа польза от этих жестоких алчных завоевателей. Так мне объяснили в школе. А от родителей я знаю, что людям надо помогать. Вот пришли соседи с бедой, постарайся их выручить.

Я полез на чердак. Снимал с вешал шкурки и подавал вниз. Ким с Айтал принимали и пересчитывали. Тут не многие добыты мною в этом году — охота еще только-только началась. Основную массу мы привезли из юрты на Адыче. Тут и песцы были, две рыжих лисицы. А ещё семь волчьих — ух и хороши! В общем, я всё отдал. В крайнем случае, Ким поменяет у соседей на то, что ему нужно. И казны серебряной отсыпал немножко. Не знаю, вдосталь ли, или с избытком, ну да уж как вышло. Навьюченную мехами лошадку он увёл под уздцы — не получалось у него одновременно и везти груз и ехать.

Ну а нас, стало быть, казаки пока не отыскали. Ничего страшного. Наверняка кто-нибудь проговорится и тогда — жди гостей. Ну да уж не в этом году.

* * *
Недели через две, уже в декабре, Ким снова заглянул к нам. Морозно было, но не чересчур. Привёл он мерина, запряжённого в нарты, груженые сеном. Подарки. Транспорт с запасом топлива. Хе-хе. Выкупил парень родственников, одним словом. И полагает, что стойбище их ещё и должно мне — прямо так и сказал. Не стал я с ним спорить — у Айтал плов поспел. Редкое в этих местах лакомство. Вот им и заели мы добрую новость.

Кстати, оказывается, каждая волчья шкура позволила Киму выручить три соболя. Надо же! Кто бы мог подумать! Совсем не то, что в моё время.

Зимой я много работал по серебру. Якутские национальные орнаменты и символика известны мне не досконально, но так уж вышло, что в детстве бабушка учила меня вышивать бисером, так что, хотя я и не считаю себя экспертом, но многое ведаю о том, как и что полагается отделывать. Даже жена моя диву давалась — она всё-таки не якутянка и известно ей об этом значительно меньше. У них, у динлин, не все обычаи совпадают с нашими. Их родов, оказывается, тут в бассейне Яны десятка два, и занимаются они, в основном ремёслами, постепенно смешиваясь с другими народами. Э-э! Не о них сейчас речь. О наших изделиях. Так вот, берут их у нас охотно, хотя редко бывает нужда отдавать серебро — мы мало в чём нуждаемся.

Пожалуй, одна из самых больших проблем, волнующих и меня и мою голубку, это малый срок службы тетивы на наших арбалетах. Перепробовали мы и сыромятные лучшей выделки, и из сухожилий, и из конского волоса. Однако усилия, которым они подвергаются, уж очень велики. Часто приходится их менять. Вот и подумываю я о стальном тросике. То есть о том, как сделать много тонкой проволоки. И ещё, о двигателе для лодки. Хотя бы, паровом.

В самое кромешное зимнее время провёл несколько плавок и опять запасся и свинцом, и серебром. Начеканил копеек и чисто для себя сделал из драгоценного металла чайник. А что? Прекрасная теплопроводность, а чтобы не блестел слишком уж, я его подержал в "выхлопе" своей плавильни. Серебро соединилось с серой и стало тусклым. На него ещё и копоть легла, так что, если внутрь не заглядывать, то ничего особенного и не приметишь. Зато теперь, поглядывая на струйку пара из его носика, я представляю себе поршни, шатуны и гребной винт, которые приводит в движение сила пара. Иногда и помечтать хочется.

И вообще, зимой скучновато. Скажем, супруга моя заметила, что я иногда записываю кое-что — привёз немного бумаги из острога, когда свинец отвозил. Причем не пергамент, а именно бумагу. Ну и чернила у купца отыскались. Так вот, она, как оказалось, тоже грамоту знает. Не иероглифы, а настоящие буквы. Правда, знает она их неважно — маловато практики. Зато якутские слова записывать современными русскими буквами приспособилась быстро. И еще младший брат Кима. Он к нам часто заглядывает — привозит то молоко, то творог со сметанкой, не давая им замёрзнуть под просторной тёплой шубой. Ну и всякие железки забрасывает. Одно починить, другое переделать. Не забывают нас соседи.

Ну ничего интересного в этой жизни! Ни телевизора, ни интернета, ни книг. Если бы не разговоры с Айтал и общение с соседями — мхом можно обрасти.

Глава 8. В дорогу

Мечта проехать по рекам на моторной лодке занимала мои мысли всё более и более. Пусть бы и паровой. Но соорудить цилиндр с поршнем, кривошипно-шатунный механизм и связанную с ним систему клапанов мне явно не под силу. Котёл — это запросто. Хотя бы из того же серебра. Непрочное оно? Пожалуй. Но этот недостаток можно восполнить за счёт толщины стенок, тем более, что при высокой теплопроводности такое решение не кажется мне слишком уж малоэффективным.

А вот как превратить энергию пара в поступательное движение? Интересный вопрос. Скажем, погружаем в воду перевёрнутый горшок, этой самой водой заполненный, а потом пускаем в него пар, и он вытесняет жидкость. А мы её через трубу направляем за корму лодки и получается реактивная сила. То что надо. Остаётся продумать способ повторить цикл. Собственно, достаточно просто прекратить подачу пара, а горшок сделать очень длинным, превратив его в трубу, направленную назад. Тогда, с наклонённым вниз выходом, она не выпустит наружу пар, пока он не вытолкает воду. А если выпуск приподнять, тогда уже вода выпустит сквозь себя остатки пара и затечёт внутрь.

Остаётся открывать краник на паропроводе в одном положении и закрывать в другом. То есть, клапан конечно. Уж один то я как-нибудь сделаю.

Одним словом, мне стало интересно. А что такое ничем особым не занятый мужчина, которому в одно место вступило любопытство и… нежелание часами махать вёслами.

* * *
Серебро очень пластичный металл. При помощи деревянного молотка и фигурной деревянной же подкладки из него можно выколотить сколь угодно сложную ерундовину. Было бы время и желание. Кроме того, я ещё и отливал заготовки сразу такой формы, чтобы мне потом не пришлось излишне много трудиться киянкой. Трубы выделывал из высоких колец, раскатывая их, то скалкой изнутри, то бруском снаружи вытягивал до нужной длины или добивался определённой толщины стенки.

Когда всё прекрасно развальцовывается или завальцовывается, сваривается или отрезается ножом, то многое можно сделать с использованием самого примитивного оборудования.

Как сваривать без электричества или ацетилена? Горячим пламенем, естественно, поддувая его через трубку к нужному месту. Да, не так удобно, как электродом или горелкой, надо поворачивать свариваемые предметы, да и сами они прогреваются не только в зоне, где необходимо воздействие. Ну, так и что? Зато всё получается крепко, а если что перекосило или покоробило, так молоточком исправляется.

Котёл у меня вышел цилиндрический с шестью дымоходами — вертикальными толстостенными трубками. Диаметром он был с ведро, а высотой — с полтора. Сверху из него торчала трубка для отвода пара и ещё была горловина для заливки воды. Вот с заливкой-то и началась возня. Если вода выкипала, и надо было её подлить, то давление пара этому очень мешало. Пришлось делать поршневой насосик, которым просто с применением грубой силы я закачивал в котёл жидкость, преодолевая сопротивление внутреннего давления.

И насосик этот пришлось делать из стали, и переносить вход из него в котёл на боковую стенку, и относить его сторону, а то он слишком нагревался.

Следующей проблемой оказался краник. Тоже стальной, кстати. Сделанный по принципу самоварного. После полутора сотен открываний-закрываний его закусывало. Поняв, что пульсирующий режим подачи пара мне не организовать, я сильно опечалился и, пожалев потраченных трудов, решил всё-таки опробовать свою затею просто в режиме использования реактивной струи пара. Ведь, если дуть в заполненную трубу, то воду из неё будет выгонять, так что пусть она с другого конца заполняется водой самотёком.

Пусть и плохонько, но ведь как-то получится. Всяко не самому вёслами махать. А быстро ехать нам не обязательно. Можно и потихоньку, лишь бы всё время. А воды или дров мне не жалко.

Попробовал я эту идею на речке. Вырубил во льду жёлоб, начерпал в него воды из проруби, и опустил туда трубку из своего котла, а вокруг её конца приладил вторую трубку большего диаметра. Ничего так получилось. Довольно убедительная струя. Даже сопло пошло вперёд, сгибая само себя. Пришлось срочно пристраивать опоры.

Самой большой закавыкой оказалось определение количества воды в котле. Как определить, что она почти выкипела и пора подливать, пока не начало плавиться. Вот не знаю я как на пароходах и паровозах это делали. Упоминалось где-то какое-то водомерное окно, только сомневаюсь я, что через моё мутное зелёное стекло хоть что-то разглядишь. Долго я голову ломал, но, в конце концов, поместил внутрь поплавок — пустотелый толстостенный сосуд из серебра. Если он стучался вверху, то это служило сигналом, что надо прекращать подкачивать воду. Если внизу — следует быстренько доливать. А пока слышны соударения с трубками дымоходов — всё в порядке. Звуки эти хорошо различались на слух.

В котле же идёт кипение и пробулькивание, так что спокойно плавать поплавку не удаётся. То и дело обо что-то бьётся.

Свой серебряный котел вместе с топкой я установил в вертикальный ящик и свободное пространство заполнил песком. Получилось настолько массивно, что я засомневался, не слишком ли притопит это сооружение нашу долблёнку. Да и центр тяжести сооружения как-то сильно приподнимается — не опрокинуться бы. Чтобы не волноваться, заказал у мастера парочку маленьких челноков и приготовил крепления для них по бокам корпуса в районе двух третей длины от носа. Пусть будет у нас тримаран.

Ещё до ледохода у меня было всё готово к летнему путешествию. Айтал тоже мечтала проехаться по рекам летом и уже осмотрела и приготовила и палатку, и походную утварь. Моё алюминиевое ведро, кстати, отлично служит для приготовления пищи. Всегда берём его с собой в дорогу.

Про то, что за зиму я заготовил леса и поставил опоры будущих построек, рассказывать неинтересно. И про то, как охотились. Лошадь же с коровой время нашего отсутствия прекрасно проведут в стадах соседского стойбища.

Скорее бы лёд сходил, а то мы уже истомились сидеть на одном месте. Знаете чувство нетерпения, возникающее перед тем как отправиться в путь? Вот.

* * *
В Бытантай из притоков мы выбрались быстро. Потом вниз по течению летели стрелой, только слегка подрабатывая двигателем. Я нашел очень удобный для меня режим. Это когда набиваешь топку, но поддувало держишь почти полностью закрытым. Тление полной загрузки дров длится больше часа, хотя пар продолжает поступать в движитель и до скорости неторопливого пешехода относительно воды наш кораблик разгоняет. Больше и не надо. Приходится поглядывать, чтобы не налететь на плавучую льдину. Их немного, и по большей части они теснятся у берегов, но и на стрежне встречаются отдельные штуки. Так что мы не торопимся и внимательно следим за тем что впереди.

Остаётся рулить вставленным в уключину на корме веслом и… некогда глазеть по сторонам. Иногда только взгляд скосишь. Хорошо. Снег ещё сошел не отовсюду. Собственно, на северных склонах он может пролежать до самой осени. А кое-где уже зелень пробивается. Травка на припёке торопится успеть вырасти за короткое северное лето и рассеять семена. Птиц стало заметно больше — прибыли перелётные из тёплых краёв, и в мире стало оживленней. Глаз радуется, а душа поёт.

— Поворачивай, Миха! — что это так встревожило мою красотулю? Она — опытная путешественница и понапрасну не станет переживать. — Впереди залом. Видишь, течение замедляется.

Точно. Замедляется. Стало быть, впереди лёд собрался в кучу и образовал плотину. Неприятное явление. Ведь эту перегородку обязательно прорвёт и тогда водяной вал прокатится по берегам, зальёт низкие места, всё переломает или снесёт на своём пути. Нас он тоже может вышвырнуть на сушу или хряпнуть обо что-нибудь. А может, оставить лодку на твёрдом месте, когда спадёт уровень воды. Для нас сейчас лучше всего вернуться, поэтому, развернувшись, я открываю поддувало пошире. Надо торопиться.

Жена переходит на моё место, чтобы подкидывать дровишки и подкачивать воду в котёл, а я перебираюсь на нос и берусь за вёсла. И к берегу-то подойти нельзя, потому что там, в местах с тихим течением сплошные льдины. Вот и боремся мы, напрягая все силы. Судя по наблюдениям за берегами, некоторые сдвиги в нашу пользу действительно происходят, но крошечные. Часа за два мы продвинулись от силы на километр. Плохо, что так мало, но и хорошо. Быстрое течение означает, что мы вышли за пределы "водохранилища". Следовательно, в случае прорыва плотины достанется нам не так сильно.

Ещё часок напряжённой работы — и можно приставать к берегу. Каменистый мыс окаймляет просторную заводь, поэтому я поторопился растолкать льдины, мешающие нам сюда забраться. Потом, пока Айтал кашеварила, длинной жердью вытолкал все пластины замёрзшей воды из заливчика и проводил их, плывущие по течению, довольным взглядом. На чистой воде как-то спокойнее, а новых, глядишь и не нанесёт. Проследил я взглядом за несколькими — их протаскивает мимо, не занося в нашу гавань.

Смеркается. Мы тревожно поглядываем на воду. Волнуемся, не дойдёт ли и досюда подъем её уровня. Но пока всё выглядит мирно — спокойное ровное течение и, кажется, что лёд у берега наклонился в сторону стрежня.

Что?! Получается, выше нас по течению тоже образовался залом? Час от часу не легче. Надо спасаться.

Закрепив верёвку за дерево, мы воротом в четыре руки выволокли наш тримаран как могли повыше на берег. Тут под прикрытием скалы есть шанс, что он сохранится. Сами же нагрузились бивачным скарбом и полезли в гору. Вскоре начались кручи, и перед нами открылся чудесный вид на реку. Вернее, открылся бы днём, а в потёмках пейзаж не изобиловал деталями — так, общие контуры. Устроились мы в палатке. Вожаку, а собака, естественно поехала с нами, велели охранять, а сами закемарили.

Рассвет застал нас за завтраком. Неспокойно как-то было, и опасения за судьбу лодки спать толком не давали.

Панорама, открывшаяся нашим взорам со склона горки, живописна и тревожна. Уровень воды в реке, насколько мы можем отсюда видеть, не опустился. А отчего это? Прорвался верхний залом? Или вода, накопившаяся в нижнем поднялась настолько, что дошла досюда? Оценить скорость течения сверху трудно — ничего примечательного в реке нет. Немного льдин у берегов, но по ним трудно сориентироваться — они неподвижны. Разлива вширь тоже приметить не удаётся. Вот так и просидели весь день на одном месте. Разве что лодку проведали и разгрузили, затащив остатки вещей повыше. Разбирать и извлекать двигатель я опасался, так что оставил его в покое.

К вечеру вода поднялась заметно, но не настолько, чтобы угрожать нашему судёнышку. Определённо, поторопились мы нынче с выходом в путешествие.

* * *
Четыре дня никуда не двигались — ждали развития событий. Всё-таки верхний залом сдался раньше. Звуки этого происшествия до нас не докатились, только Вожак что-то расслышал и насторожился, повернув голову туда, где лишь через некоторое время мы разглядели водяной вал. Сверху он смотрелся не очень страшным, хотя время от времени было видно, как кувыркаются льдины и деревья, захваченные по пути. Проследили, как всё это пронеслось мимо, и приметили ещё пару волн, идущих следом.

Чуть погодя показалось, будто всё успокоилось, но потом вода пришла в движение снова. На этот раз было видно ускорение течения на стрежне, а потом процесс распространился на всю ширь. Поняв, что на этот раз прорвало ниже, мы заторопились к лодке. Она уже подвсплыла, удерживаемая привязью, и мы её потихоньку "отпускали", ожидая понижения уровня воды.

Только через два дня отважились продолжить движение. Когда всё пришло в устойчивое состояние. Собственно, дальше с нами ничего особенного не происходило — плыли себе, поглядывая на вывороченные деревья на берегу. Пропала у нас торопливость. Тем не менее до Яны мы добрались за четверо суток. И столько же потратили на то, чтобы подняться по ней до устья Адычи. Встречное течение было сильным даже в лабиринте рукавов, которые, кстати, изрядно нас запутывали. Мы дважды влетали в разлившиеся устья ручьёв, и потом возвращались. Еще два дня поднимались до стойбища родителей — сильное тут течение и если бы не старый, известный мне ещё из моего времени приём идти от мыса к мысу, где скорость воды замедляется, возможно, мы вообще бы не добрались.

Мой движок, когда его раскочегаривали полностью, неплохо тянул. Километров где-то двадцать в час получалась скорость.

* * *
Отец моей радости при виде нашей самоварной машины только хмыкнул. Видимо ждал от меня чего-то в этом роде. У женщин сдержанности меньше, так что и тещу, и бабушку и обеих её внучек пообещал покатать, когда сойдёт большая вода. Потом была баня и много вкусной еды. А уже на другой день я с мужчинами закладывал очередную плавку, а потом починял печь в солеварне. В трудовой процесс нас втянули мгновенно, словно никто никуда не переезжал, а просто дочка с мужем ненадолго отлучились. В общем, мы в полной мере почувствовали себя дома.

Хорошо-то как! Но долго здесь жить в этот раз нам не с руки. Едва река вернулась в свои обычные берега, отправились мы с женой вверх по течению Адычи. Объяснили, что намерены продать инструменты, которых немало наделали за зиму отец с дедом — их действительно скопилось прилично. Сами посудите, что делать кузнецу зимой, если железа в его распоряжении больше, чем употребляется на нужды давно сложившейся клиентуры? Конечно, накуёт ходовых вещей. Вот так и образовались приличные товарные излишки в этом зажиточном доме.

Но не только простые кованые предметы появились тут за эту зиму. Отец с дедом сделали себе арбалеты на манер моего, и сейчас у них отбою нет от заказчиков, особенно тунгусы настойчивы — они ведь охотой живут, им хорошие стреляки — главное орудие труда.

Поэтому привезённый мною свинец не залежится. Да и о проблемах прочности тетивы мы порассуждали от души. Даже попытались получить стальную проволоку для того, чтобы сплести из неё тросик, но не вышла она у нас — рвалась при волочении. Зато получилась медная. Вот из неё мы и сделали несколько тетив. Не прямо из проволоки, и из плетёных из неё шнуров. Как раз к моменту спада воды в реке и управились.

* * *
По характеру река Адыча сильно отличается от Бытантая. Она вьётся безумными петлями, иногда после доброго десятка километров возвращаясь почти в ту же точку. Ну что же. Двигатель тянет, а дров для него всегда можно собрать на берегу. Не знаю, почему мне всегда так радостно в дороге?

А вот русло Бытантая раздробленное множеством островов и изобилующее боковыми протоками, значительно менее извилисто. Ну, да мы сейчас на Адыче. Близко к реке никаких признаков человеческого жилья не наблюдается. Это из-за опасности тех самых заломов в период ледохода. Именно здесь они происходят наиболее часто, поэтому все разумные существа стараются держаться поодаль от мест, где их может подтопить или смыть.

Ну да мы и не ожидали тут поблизости никого встретить. Торопимся забраться подальше в самую серёдку Эьгинского плоскогорья. У меня имеется коварный план отыскать дорогу в бассейн Индигирки. Точно знаю, что одна из берущих своё начало в этих краях рек проходит южнее хребта Черского и вливается в другую водную магистраль, впадающую уже не в море Лаптевых, а в Восточно-Сибирское.

Конечно, между основными руслами не менее сотни километров, но разветвлённые системы притоков сильно сокращают это расстояние — не забывайте, что кораблик наш сидит неглубоко и повреждение винта ему не грозит. До сих пор не могу сообразить, почему он у нас таким ходким получился.

У Айтал тоже имеется коварный план. Она надеется отыскать зажиточные стойбища и выгодно продать там железные изделия, которых у нас нынче особенно много. Взамен ей нужны ткани. Из шкур и кожи одежда получается прочная, но тело под ней не очень дышит. Здесь же, южнее, вполне могут расти волокнистые растения… не буду её разубеждать. Ткани в массовом количестве появились в Якутии вместе с русскими купцами. Да еще вот динлины привозят их с Алдана, куда они тоже попадают издалека. Рис, ткани… что ещё? Кстати, на самой первой нашей ночёвке неподалеку от родительской юрты я отыскал медную руду. Небольших залежей почти чего душа пожелает много попадается то там, то тут по всему бассейну Яны и её притоков. С точки зрения большой и густонаселённой России они не представляют особого интереса. Но нам на тетивы для арбалетов хватит.

Батагай, где я раньше жил и работал — это рудник оловянной руды. Так что и бронзу при надобности сделать нетрудно. Но она хрупкая, всё-таки, и проволоку из неё не вытянешь. Надо будет поглядывать на счёт цинковой обманки, чтобы попытаться получить латунь.

* * *
Только через полторы недели пути мы заметили дымки костров, отгоняющих комаров и мух от стада оленей. Вездесущие тунгусы сделали остановку на своём вечном пути в поисках пастбищ и охотничьих угодий. Айтал прекрасно с ними объяснилась, а я развернул походную кузницу и отковал несколько мелких предметов, о которых они меня попросили. Просто так, не за плату. Из одной вежливости. А радости моей женщины подарили чудесной работы парку. Тоже просто так. Без всякой задней мысли.

Наши арбалеты я охотникам даже не показывал, а то они бы их у нас выцыганили, и пришлось бы нам вместо приятной речной прогулки гнать оленье стадо, сам не знаю куда. Нет уж, увольте!

Вслед за эвенками мы посетили два действительно богатых якутских стойбища, но тканей на продажу у них не оказалось, да и особой нужды в стальных изделиях они не испытывали — отсюда сухим путём не так далеко до перевала через Верхоянский Хребет, откуда недалеко до Алдана. И кузнецы тут свои имеются. Не много мы выручили за свой товар. Зато у нас почти разобрали соль — она тут в цене. За неё я взял соду. На Бытантае она дорога, а я ещё не забыл про свою мечту о стеарине.

В голове моей постепенно вызревало желание заниматься летом разъездной торговлей, а зиму проводить в тёплом доме. Быстрая лодка даёт мне немалые преимущества, как ни крути.

* * *
Очередную остановку мы сделали, поднявшись довольно высоко по одному из левых притоков. Основное русло уже повернуло с запада на восток, а это вело нас на юг. Айтал на месте последней остановки, как всегда расспрашивала об окрестных стойбищах и их жителях — в этих краях раньше жили родители её матери. Скорее всего, живут и сейчас. Они якуты и не захудалого рода, поэтому соседи должны знать дорогу к их юртам.

Разумеется, то что было нам рассказано не в точности совпало с местными приметами. Поскольку людей, у которых можно было бы уточнить маршрут в этих краях встретишь не каждый день, то поплутали мы изрядно, пока нашли — оба здесь впервые. Должен признаться, тут и с ориентирами дела обстоят не слишком хорошо — вокруг куполовидные горушки, на склонах которых хвойный стланник, а выше и вовсе лысо — голые камни. Может и растут там лишайники, но нам отсюда не видать. Тем более, что к реке теснится тальник да осинник, а чуть дальше — сплошные лиственницы. Немного тут корма для скота, а потому и якуты здесь селятся не слишком густо. Я даже озадачился, вспомнив как год назад кто-то поминал зажиточные роды из этих мест.

Однако, разыскали мы родню. Дедушка и бабушка Айтал оказались живы и вполне в добром здравии, хотя род возглавлял их младший сын — дядя моей супруги, брат её матери. Как я понял, владели они полусотней лошадей и для здешних мест это действительно считалось хорошим достатком. Приняли нас по-родственному с обильным угощением и долгими разговорами о родне. Что же касается реки, которая течёт не в Яну, а в другую реку, то да, есть такая. И добраться до неё не так уж трудно. А вот как казаки разыщут эту семью, чтобы её обьясачить — ума не приложу. В этой путанице похожих одна на другую горок, разделенных неотличимыми друг от друга логами, без проводника, точно знающего дорогу, можно плутать годами.

Хорошо погостили. Хотя по части торговли никаких особых успехов нас не ожидало. Поменяли сколько-то железных изделий на зимние шкурки куньих, но без особого расчёта. Выглядело это скорее как дары. Еще съездили верхом к той самой другой реке. Можно тут нашу лодку перетащить на нартах за лошадьми, но не в этот раз. Кстати, тканей тут тоже нет на обмен, так что кроме того, что привезёт с Алдана младшая сестра моей маленькой, рассчитывать нам не на что.

Засобирались мы в обратную дорогу. Итак затратили уйму времени на петляние по рекам, а в том, что показанная нам водная артерия выведет нас именно к Индигирке, а не вернётся в Адычу никакой уверенности нет. Из тех, кто здесь живёт никто вниз по ней не спускался, от тунгусов знают. Так самих этих тунгусов нынче тут нет — откочевали. Одним словом, летняя поездка как-то не особенно успешно закончилась. Заскучали мы по дому. А путь-то неблизкий, хоть и вниз по течению. Мы уже, считай, полтора месяца в дороге. Этак и лето скоро закончится.

Собственно, обратную дорогу мы проделали в режиме непрерывного движения, приставая к берегу только чтобы собрать дров. Светло круглые сутки, так что спали по очереди и неслись вниз по течению под мотором. А всё равно больше трёх суток добирались. Да ещё остановились медной рудой запастись.

Пару дней провели в родительской юрте. Средняя дочь из поездки к Алдану ещё не вернулась и родители тревожились за неё. Мы тоже особыми успехами их не порадовали, кроме вестей о находке выхода тощего пласта медистых сланцев. Около половины того, что мы загрузили в лодку по дороге, я оставил и примерно объяснил, как из этого выплавить металл. Почему примерно? Так я геолог, а не металлург. В общих чертах знаю, а сам никогда не пробовал.

А потом мы заторопились домой. Надо запасы на зиму делать и продолжать устраиваться. Лучшее-то время ушло, так что некуда мешкать. Тем более, Айтал сказала, что скоро нас станет больше. Ну не совсем скоро, зимой. Тем более следует поспешить — баню сделать, холодный погреб-ледник, сени приладить просторные — работы невпроворот.

Глава 9 Вот и снова зима

До устья Бытантая мы долетели стрелой, да и до самого дома поднялись по нему бодренько. Эта река нынче достаточно тихая и, как я уже отмечал, менее извилистая, чем Адыча. Просто огибая бесчисленные острова надо выбирать самую широкую протоку, чтобы не отклониться от верного курса. А мотор несёт нас, считай, с ветерком.

Дома всё на своих местах. Дверь всё также подпёрта снаружи палочкой, как мы её и оставили. Печка не растрескалась, заготовленные зимой брёвна никто не укатил, и столбы приготовленных угловых опор скучают по рукам плотника, который обязательно венчает их хозяйственными постройками.

Остатки дня приезда мы уделили планированию грядущих свершений и обсуждению вопроса о том, сколько работников звать на помощь. Вот тут-то и ожидала нас неожиданность. Утром мы проснулись от шума на дворе.

Представляете себе?! Выхожу — а тут Ким с незнакомым парнем борется. Кружок зрителей вокруг… и всё по правилам. У нас, у якутов, если какой спор — побороться — обычное дело. Выяснилось, что вчера нашу лодку увидели соседи аж из трёх стойбищ. А про то, что у меня запланировано строительство знают все. Так вот и примчались в расчёте, что расплатимся мы не хуже, чем в прошлом году. Больше десятка крепких мужчин — это не шуточная сила.

А поскольку так и не проданные чуть ли не с весны железные изделия у нас так и остались (так родители решили), то нет и ограничения по количеству работников. Ким и его братья вполне прилично плотничают, да и остальные, наверное, не без рук. Одним словом, гнать никого не пришлось. Дружно навалились и построили всё, что нужно. Даже в кузнице насыпали земляной пол и вымостили его камнями, перестроили горн и материала наготовили для печей.

Один из парней привел свою девушку, помогать Айтал стряпать на такую ораву едоков. Они как-то сдружились, а потом…

— Миха! Сата мне рассказала, что Тускул не может заплатить за неё калым и она согласилась, что он её украдёт, — во как! До меня дошло, что речь идёт как раз о той самой девушке, что помогает моей солнечной.

— Хм, а нам-то что делать?

— Понимаешь, Тускул — сирота. Его принял род Саты и он вырос с детьми хозяина, но он им не родной.

Картинка походила на нашу с Айтал историю, только с другим финалом. Припомнил, что за работник этот избранник помощницы — да ничего особенного. Мастеровит и не ленив.

— Айтал, радость моя! Ты полагаешь, что нам следует дать им средства, для того, чтобы они смогли воссоединиться с родительского благословения?

— Да. А потом Тускул отработает у нас три года.

Я присел и призадумался. Супруга оставила меня в покое, чтобы я мог спокойно пораскинуть мыслишками. С одной стороны пара крепких рук — большое подспорье, с другой — есть на кого положиться, когда задумаем опять попутешествовать — всяко не замрут домашние дела. Тесноты избежать проще простого — второй домик мы этой командой в два счёта скатаем. Ну а на счёт тайны серебряной копи — об этом стоит поразмыслить. Собственно, серебра мне не жалко, тут иного рода опаска.

* * *
Поговорил я с парнем. На счёт того, что секрет имеется, который ему предстоит свято хранить. Он подумал и согласился, только выторговал под это дело сокращение срока отработки долга до двух с половиной лет. А хоть бы и так. Тут у меня уже выстраивается очередь желающих на арбалеты, так что без дела нам сидеть будет некогда. Лишь бы женщины между собою не поцапались.

К слову сказать, Тускул оказался неважным охотником и средней руки рыбаком. То есть помощник толковый и товарищ надёжный, но не добытчик. Его ни в лес, ни на речку из приютившего стойбища с собой никогда не брали. А хоть за скотиной ходить, хоть по хозяйству управляться — вот тут он мастер. А мне больше и не надо. Мы с ним построили сразу две печки и вскоре получили медь для арбалетных тетив. Потом был длительный период заготовки мяса и рыбы. Мы с Айтал били гусей, Вожак собирал их, а трудяга-работник отвозил на подворье. А рыбу мы сетями не ловили — она и на крючки шла хорошо, поэтому хватило пары перемётов. Ячменя и ржи привезли соседи в уплату за починку утвари и всякий новодел.

Одним словом, к зиме мы подготовились вполне добротно. А потом началась работа над арбалетами. Естественно, сей кропотливый труд вершился в домашнем тепле и только за период полярной ночи мы наладили целых четыре штуки — с помощником дело шло вдвое скорее, чем у меня одного. Ну а дальше, когда приловчились, да наделали и шаблончиков и приспособлений — думал чердак лопнет от количества ценных мехов, что навезли тунгусы. И лошадок у нас теперь стало несколько, и коров. Одним словом, опять дом начал лопаться от богатства, прямо скажу, избыточного.

Так что цену на арбалеты скидывать мне никакого резону не было. Просто сидеть и мастерить всё время одно и то же — скучно. Словом, самый платёжеспособный спрос мы удовлетворили, и ладно. Меня волновала лодка, потому что Айтал всерьёз собиралась летом проехаться на этот раз по Бытантаю и его притокам, и, как вы понимаете, с маленьким ребёнком. То есть на сей раз нам требовалась не утлая долблёнка, пусть и с парой балансиров, а нечто с будочкой, где в любой момент можно укрыться от назойливого комарья. Естественно, для рек нужно что-то плоскодонное из досок.

Поскольку большой продольной пилы у меня не было, как не хватало и стали, чтобы сделать валки для прокатки полотна, да и материалу было не в избытке — только то, что привёз из юрты на Адыче, то досок я просто натесал. Две, для боковых стенок сразу делал кривые навстречу друг другу так, чтобы заострить нос. Ну нашлись подходящие брёвна достаточной толщины. Из них и сколотил лодку, похожую на ящик, только суженную к носу, зато прямую в корме. Но впереди днище у неё приподнималось, то есть воду она не только раздвигала, а ещё и подминала под себя. Ну раз не знаю я, каким образом гнут деревянные детали, так хоть так выкручусь. "Машину" для нового корабля тоже сделал новую, побольше. Одним словом, может и не так быстро побежит это корыто, но зато в нём есть место для моего драгоценного груза — семьи.

Сынишку мне Айтал родила уже когда солнце начало показываться над горизонтом. Тогда и настало время. Тускул съездил в соседнее стойбище за опытными женщинами, а мы с Сатой приготовили всё необходимое и для родов, и для ритуалов, которыми они должны сопровождаться. Потом нас, мужчин, выдворили и пока всё не завершилось, словно забыли о нашем существовании.

Я, конечно, не доктор, чтобы уверенно утверждать, но вроде как всё у них получилось правильно. Во всяком случае, результат мне понравился, да и Айтал выглядела довольной. А тканых тряпичек для завёртывания крохи, как оказалось, она прихватила из родительского дома. Можно сказать — пелёнок.

Что ещё рассказать про зиму? Казаки нас отыскали и обьясачили. Обидно, но терпимо. Выложили мы положенных соболей, да они и ушли своей дорогой. А потом у нас с Тускулом был непростой разговор. Никак парень не привыкнет быть богатым. Вот обязательно ему надо выпендриться перед соседями, а особенно перед родственниками жены. Аж распирает прямо от желания показать, что и одет он теперь как уважаемый человек. И в средствах не стеснён. Напрасно Айтал так добра с нашими работниками. Балует она их.

* * *
Вожак залаял уже под утро. Хотя в это время утренняя заря вместе с вечерней, разделённые коротким проблеском солнца, бывают только около полудня, но чувство времени меня никогда не подводило. Точно знаю, сейчас между четырьмя и пятью пополуночи. И вот наш молчун заливается, чего за ним обычно не водится.

Оделся и вышел на двор. Собака всматривается, и уши вострит, хотя уже и мне слышен гул копыт нескольких лошадей. Три? Четыре?

Четыре. Женщины из соседнего стойбища и детишки с ними. По трое на каждом коне — бедные коняшки после десятка километров выглядят заморёнными, словно сутки скакали.

— Миха! Беда! Чагыл-тойон пришел. Наших лошадей угоняет. Мужчины нас послали помощи просить, а сами отправились в погоню.

Я представил себе эту "погоню". Во всём стойбище крепких мужчин восемь человек. Могу по именам назвать. А у этого "князьца", как называют его русские, десятка три всадников. Причем не меньше троих в куйахах — это пластинчатый доспех, весьма эффективный против холодного оружия. А уж для стрелы, считай, неуязвимый. По-существу — профессиональные военные. Надо большой толпой собираться, чтобы отбить у таких налётчиков табун. Как минимум, ещё с двух посёлков народ собирать нужно.

Тускул побежал за нашими лошадьми, а женщины принялись готовить припасы в дорогу. Выглядели они встревоженными, но удержать не пытались. Беженки же, оставив в тепле детвору, уехали в соседние стойбища просить помощи.

* * *
Якутская лошадка мохната, коротконога и хорошо упитана. Я, долговязый, чувствую себя на ней, как Дон Кихот на перекормленном ослике Санчо Пансы. Тем не менее, трусят они бодро — даже рысью этот аллюр назвать язык не поворачивается. Заводные кони у нас тоже есть. Или вьючные. На них палатка, спальники и припасы.

След, проложенный преследователями похитителей, не даёт нам сбиться с пути, однако свежее он не становится. По-видимому, мы не приближаемся к погоне, и идёт она не по следу тех, кого собирается настигнуть, а срезает дорогу. Места эти мне незнакомы, да и спутник мой здесь впервые. Но Киму, за которым мы сейчас едем, я доверяю. Он тут с детства живёт и всё исходил вдоль и поперёк.

Поворот в распадок, подъём наискосок, и долгий ровный участок. Затем свежая тропа вдоль склона и в ельнике мы присоединяемся к пятерым знакомцам. Ким, два его брата и работники. У всех наскоро связанные из дощечек доспехи на груди, щиты и пальмы на длинных древках. Луки тоже с собой.

— Где остальные? — я подозреваю, что вторая часть отряда пересекла виднеющуюся перед нами тропу и затаилась по другую её сторону. Но хочу услышать подтверждение.

— Отец ранен, младший брат с ним остался. Молот убит, а что с Айалом мы не знаем. Нюргун видел, как он дрался, но помочь не мог.

Да-а! Дела.

Мы находимся на склоне и неподалеку видим противоположный склон. На дне ложбины, видимо по руслу замёрзшего ручья, проходит след. Скорее всего, им прошли нападающие и, Ким ждёт, что обратно они проследуют этим же путём. Видимо, рассчитывает на то, что сумеет встретить их стрелами. Здесь нас, конечно, могут и обойти, ну так мы выставим дозорного, чтобы поглядывал назад. Склон неплохо просматривается.

Ждём. И сами мы, и наш след на нетронутом снегу скрыт ельником. Молодчина Ким. Отличное место выбрал и правильно к нему вышел. Снизу наших следов на снегу не должно быть видно. Кроме того, судя по высоте кромок тропы внизу, там в низине, снег лежит толсто, не менее полуметра, но наст лошадь не держит. Значит, пойдут цепочкой и табунщики и кони.

Наших лошадок отвели назад, чтобы они нас случайно не выдали. А ведь уже давно стемнело и кроме света звёзд ничто не рассеивает тьму. Целиться будет трудно, поэтому я постоянно перевожу взгляд с удалённых объектов на близкие, чтобы глаза привыкли. Соседи тоже рассчитывают на хорошие стрелковые качества арбалета и радуются тому, что к одному, имевшемуся у них, прибавилась ещё пара. Тускул всё ещё неважный охотник, но стреляет он прекрасно. Почему так, спросите Вы. А кто, скажите, пристреливает наши изделия? Вот.

Ждали мы долго. Видимо похитители делали остановку или по другой причине задержались. Появились они уже когда небо на востоке посветлело. Первую группу из трёх человек мы пропустили, не выдав своего присутствия. Потом потянулся табун, и ещё двое проехали мимо нас. Явно присматривают за животными. Зато потом в видимости появился отряд из одиннадцати человек. Цели мы распределили заранее и головного Ким снял, когда с нами поравнялась середина колонны. Отличный дальний выстрел.

Я застрелил замыкающего — до него тоже было далековато, а Тускул попал в самого нарядного всадника, следовавшего в середине колонны. Завязка боя прошла удачно, зато потом всё скомкалось. Часть противников бросилась поднимать поверженного командира, часть помчалась на нас, а кто-то пустился наутёк не вдоль тропы, а карабкаясь на противоположный склон. Никакой организованности!

Я, как и договаривались, свалил левого из нападающих, Ким — правого, а Тускул промахнулся и схватился за пальму, но наши лучники успели подстрелить этих троих — мы ведь в укрытии, как-никак. Потом оказалось, что стрелять не по кому. Кто остался жив — упали, прося пощады, а беглецов достал Ким — шибко он за батюшку серчал и за Молота с Айалом.

Наших лошадей мы осторожно свели в ложбину. Пленным велели позаботиться об убитых, а сами пустились догонять табун. Ким снова застрелил двоих, а трое передовых удрали. Потом соседи собирали оружие и пересчитывали лошадей, а мы с одним из работников заторопились искать Айала. К счастью, он не погиб — лошадь принесла его, израненного, к стойбищу. Но мы, перед тем как это узнали, осмотрели и место, где он дрался, и по следам прошли, наблюдая кровавые пятнышки на снегу. Зато успокоили мужчин, приехавших с соседних стойбищ на выручку. А уж потом и домой поехали.

Понимаете, я действительно не очень люблю многолюдья. Соседи уже привыкли к тому, что ни на праздники звать меня не надо, ни на торжества, ни на другие события. Вот и предстоящие похороны пройдут без нас. Мне бы компьютер с выходом в сеть и форум, где бывают те, с кем интересно поговорить! Ну вот такие привычки двадцать первый век воспитывает в людях.

* * *
Разгадал я секрет своего двигателя. Это же у меня получился эжекторный насос с паровым приводом. Такие используются в шахтах и карьерах в случаях, когда электричество к месту употребления опасно подавать. Ну, там, сырость, или гремучий газ. Тогда тянут шланг со сжатым воздухом и откачивают воду. Я ведь даже видел их изнутри в ремонтных мастерских. Сопло, диффузор — всего-то и деталей в них. Вот и сейчас, припомнив немудрёную начинку этихнеприхотливых устройств, я просто повторил то, что придумали люди, изучившие всякие законы Бернулли и другие мудрёные науки.

Так что на новой лодке сразу установил водомётный движитель. Не в том смысле, что он раньше был другим — он и был водомётным. Просто на этот раз я его упрятал в корпус прямо на корме у самого днища. И тянул он не в пример лучше, чем старый. Кстати, для внешней теплоизоляции котла и топки использовал на этот раз не песок, а керамзит. Намешал я глины с рубленой хвоей, налепил колобков помельче, и, когда они просохли, обжёг. А то через песок много тепла уходит — к обшивке вообще не прикоснёшься.

Словом, мы с моей маленькой снова собирались в дорогу, и на сей раз намеревались путешествовать с удобствами и не торопиться обратно — есть, кого на хозяйстве оставить. А ещё мы договорились не выходить из Бытантая — у него много притоков, вот и будем заходить во все по очереди.

В передней части у нас будочка, в которой мы запросто умещаемся на ночлег. Позади — тоже будочка для истопника-рулевого. А посерёдке… хочу взять с собой корову, чтобы со свежим молоком путешествовать. Вот и судим нынче, как грузить, чем кормить… ну и на счёт удаления продуктов жизнедеятельности надо заранее похлопотать. А вот ворот на носу я пристрою обязательно. И пару-тройку блёсен сделаю для рыбалки на ходу.

* * *
Посыльный мальчишка на лошади примчался за мной. Я, как увидел, насколько он торопится, думал опять беда приключилась, а Тускул, ни о чём не спрашивая, побежал за лошадьми. Оказалось, ничего страшного не произошло. Улахан кинээс — это вождь нашего наслега — приехал. Так что батюшка Кима — глава здешнего рода — передал приглашение пожаловать в его юрту для встречи с дорогим гостем.

Поэтому мы отправились с Айтал и сынишкой. Жена, ясное дело, со мной. К женщинам едет. По своим делам. Она, оказывается, давно собиралась, а тут, если вместе со мной… любопытная.

Собственно, тут и из соседних родов главы приехали, что-то вроде слёта получилось. Или съезда — это как кому нравится, тот пусть так и называет. Кима определили тойоном — военным вождём. Очень возрос его авторитет после победы над участниками недавнего набега. А еще выяснилось, что меня тоже считают главой рода, входящего в их круг. Ну да, и материально помогал и, хм, военной силой. Получается, что и вправду свой. Собственно, ничего более существенного не прозвучало.

Завели, правда, разговор о том, платить ли ясак казакам. Мнения разделились, и когда меня спросили, ответил, что плачу и платить буду, потому что против казачьих ружей ничего поделать не могу. Не так крепко бьют мои арбалеты. И вообще, незачем казакам про них знать, а то как бы не поотбирали. Другие мнения тоже высказывались и вопрос остался открытым. То есть на усмотрение каждого. Новоиспеченный тойон тоже против русских ополчаться не спешил — он ведь, как и я, участвовал в строительстве Верхоянского острога и посмотрел на этих людей.

А потом выяснилось, что всё это не просто так, а с меня причитается ясак в пользу Кима. Опаньки! Нет, понятно, что любая власть должна чем то питаться, пока не возжелала сама взять то, что ей нужно.

Деваться некуда. Отдам я эти несколько несчастных шкурок. Ну достаточно у нас пушнины.

Глава 10. Отпуск

Длина нашей плоскодонки около десяти метров, а в ширину она примерно метр. По сравнению с предыдущим образцом скорость этого сооружения кажется мне несколько меньшей. А может быть дело в том, что теперь моя торчащая сквозь люк в крыше кормовой будки голова расположена дальше от воды? От мысли взять с собой корову мы отказались. Так или иначе, спокойно плывём по достаточно широкой, метров полтораста-двести реке, с любопытством заглядываем в многочисленные протоки. Тут невеликие глубины и множество островов. Встречаем в основном тунгусов — их оленям раздолье в тундре, а ветерок на открытых местах отгоняет гнус. Из деревьев — в основном лиственницы, как вокруг нашего дома.

Естественно, прежде всего, мы стали подниматься вверх по течению Бытантая, в места, где ещё не бывали. Этот край также редко заселён, как и в двадцать первом веке, и гостям тут всегда рады. На обмен у нас всякая металлическая мелочь: иголки, шила, крючки для рыбной ловли. Ким ещё просил нас продать лесок, плетёных из конского волоса. Айтал уверенно объясняется по-тунгусски и языковых проблем мы не испытываем. Никуда не торопимся и много рыбачим. Тут основная рыба — хариус. Его много, и он весьма капризен. Берёт только на свежепойманных насекомых. Мух в основном. Что любопытно — его часто отлично видно в прозрачной воде. В общем, моя любовь к рыбалке находит плодотворный выход.

Наша поездка напоминает мне отпуск моей мечты. Даже от комарья легко избавиться, если встать на якорь посередине реки. Ветер всю эту гнусь сдувает. Дела же коммерческие нас не волнуют. Соли мы везём с собой, только для себя. Металлических изделий тоже немного. А расплачиваются с нами животным жиром. Дело в том, что расщепить жир на стеарин и глицерин мне удалось. Свечи всем пришлись по душе, особенно женщинам. Они не коптят, и тяжелого духу от них нет. Вот мы и решили запастись сырьем, а то пушнину уже просто девать некуда.

Ещё здесь много дичи и мы не отказываем себе ни в зайчатине, ни в мясе горного барана — а в этих местах и они водятся. Диких же оленей не трогаем по очень простой причине — нам столько не съесть.

Встречали мы и якутов. Где есть трава для лошадей, там они и живут. Но, повторюсь, их тут мало. И многие держат оленей, переняв приёмы соседей.

Соболей, которых много рядом с нашим домом, мы не примечали, зато лисы и волки встречаются частенько.

* * *
Недели через три наша страсть к путешествиям естественным образом была полностью удовлетворена, и мы отправились на Адычу. Надо же бабушке с дедушкой внука показать. Дорога знакомая, за две недели прошли её энергично, сменяя друг друга для отдыха. Почему целых две недели? Так в полном грузе, считай, шли. Я ведь с лопатой и молотком в руках много гулял по берегу, и некоторые камушки собирал мешками и в лодку грузил.

Больше всего хотел отыскать уголь, но удача мне не улыбнулась, зато кое-какие руды встретились. Какие? Довольно сложные, их ещё называют полиметаллическими. Технологии извлечения из них никеля, марганца, кобальта, ванадия, хрома и ещё целого ряда компонентов я совершенно не помню, как и методов оценки их концентрации и качества. Но, по большому счёту, решающего значения это не имеет. Их просто-напросто нужно добавлять в железную руду перед плавкой в известных количествах и потом сравнивать результаты. Это я не вообще утверждаю, а только в отношении доступных сейчас технологий.

Правда, насколько я помню, прибавка кобальта считается неправильной — вроде как от неё свойства стали только ухудшается. Ну да, деваться некуда, не смогу я его отделить от полезных никеля и марганца.

Ничего, ассоциировавшегося у меня с молибденом, я так и не отыскал, ну да и ладно. В следующем году проведём "отпуск" на правом притоке Бытантая — там другая геологическая зона и, может быть, удача мне улыбнётся.

В прошлом году на Адыче из-за того, что мы ужасно торопились разыскать родственников Айтал, я не слишком внимательно осматривал разные интересные места, а жаль.

* * *
Хорошо там, где тебе рады. Дом тестя и тёщи — как раз такое место. А особенно тут были рады маленькому Тургуну. Он у нас крепенький и хорошо кушает. А уж как заголосит… нет, плачет он редко, но и не молчун: кряхтит, гулит, а то и просто чего-то требует. То есть, если не спит, это слышно. Бабке, прабабке и двум тёткам теперь не скучно. Ну а у мужчин свои разговоры.

Прежде всего, мы дружно пожаловались друг другу на жизнь. И у нас, и здесь скопились огромные запасы отличной пушнины, которую просто некуда девать. Да ещё и серебра я снова привёз изрядно. И всё это нужно прятать от чужого глаза. И конца-краю не видно процессу накопления. Ладно, у меня только арбалеты в товаре и еще не сложившаяся клиентура. Но тут ещё и продажа соли, и заказчики на самострелы постоянно прибывают. В общем — трудная жизнь. Эх-х-х!

Зато хозяева сделали валки и прокатали полос на нормальные пилы. Зубрят потихоньку. Тут у них уже оформился некоторый спрос на ножовки большого размера, и на совсем маленькие пилки с мелким зубом. И встала проблема изготовления напильников для их заточки — недолговечные они получаются, сколько ни закаливай — срабатываются после нескольких использований.

Собственно, на этом разговоры дня прибытия закончились, и какое-то время я остался предоставлен самому себе. Вид довольного сынишки и вопрос о том, как добиться высокой твёрдости инструментальной стали сплелись в моём воображении в забавный клубок. То ли на философию потянуло, то ли сытая дремота навеяла.

По всему выходило, что судьба обошлась со мной милостиво — прислала Айтал к моему костру, на котором жарился поросёнок. И знакомство с ней открыло прекрасную возможность действовать осмысленно — никому не мешая, я прижился здесь.

Уже потом знания, полученные в далёком будущем, позволили не наделать глупых ошибок и стать, в мыслимых пределах, неограниченно богатым человеком, к тому же не обременённым слишком большими хлопотами о собственной безопасности или сохранности нажитого. Но это состояние не может сохраняться бесконечно. Слишком много арбалетов уже ходит по рукам, слишком много людей видели мою паровую лодку. Это значит, что тойоны — местные военные вожди и, несомненно, пришедшие сюда русские — обязательно проявят ко всему этому самый пристальный интерес. И надо мне хорошенько пораскинуть умишком, как с этим быть.

Спрятаться в глуши? Возможный вариант. Но он означает, что придётся отказаться от комфорта, ради создания которого я приложил столько трудов. От эксплуатации чужого труда, этот комфорт обеспечивающего. Поминая эксплуатацию, я не только наших работников имею ввиду, но и соседей и покупателей наших изделий. Ведь обмен товарами или услугами — это тоже форма использования плодов усилий других людей. То есть, разорвав связи со сложившимся здесь не слишком многолюдным обществом, я буду вынужден пользоваться только самодельными вещами, ухаживать за скотиной, рыбачить и охотиться. И всё это для того, чтобы растить сына отшельником, лишив жену общения с подругами или соседями.

Неважный вариант. А переделать складывающееся общество я не смогу. Казаки из жажды ли наживы или из чувства верности государю, обязательно попытаются выпытать у меня… именно буквально выпытать. Кнутом ли, калёным ли железом. В эти времена такое в обычае. Надо бы как-то иначе дело повернуть.

Плана у меня не возникло, но насторожённость и встревоженность первых дней пребывания в этом мире снова поселилась в душе.

* * *
Несколько дней мы возили на подворье медную руду. Вместительная лодка — великое дело, если доставить нужно много груза на большое расстояние. Так что обеспечивали плавильные печи сырьём на год вперёд. Железную руду сюда привозят по снегу на нартах — она, считай, под рукой. Ну да не о ней речь. А о том, что в один прекрасный летний день (длящийся несколько месяцев, хи-хи) со стороны низовьев пришел знакомый коч.

Ясак казаки получили безвозбранно, а вот ко мне пришли Пелым — десятник мастеровой, и Никодим — купчина Верхоянский. Шатёр на берегу поставили и меня в него пригласили для разговору. Обильное угощение, скатерть на столе, приказчики в роли лакеев и, главное, курное вино в зелёном стеклянном штофе — .сразу навели меня на мысль о том, что со мной собираются крепко поговорить, напоив до беспамятства.

А что, якуты на выпивку не столь крепки, как русские, тут и спору нет. Но дело в том, что я — сохоляр. Это у нас так называют потомков смешанных браков. Я и телом крупнее, чем обычные мои соотечественники, и в деле хмельном никому не уступлю. Такой штоф, если поделить его на троих, да вспомнить, что против привычной нам водки градус тут вполовину меньше, с ног меня не свалит и память не отшибёт. А тут ещё и сало в составе закуси, понимаю, что издалека привезено, но жирности от этого не потеряло.

Тут ведь что ценно — первый подход ко мне делают явно с добром. То есть надо сообразить, чего хотят и, по возможности, не вызвать в собеседниках горького разочарования. А то казаки с пищалями — вот они, только кликни.

* * *
Хорошей очистки водка, хотя и не крепкая, но сивухи почти не слышно. И разговоры поначалу шли о разных походах, что совершали в эту эпоху люди служилые и промышленные. Всё пересказывать не стану, а вот когда помянули Посника Ивана Губаря, что с Алдана на Яну приходил, тут я и вспомнил, сколь уж лет в этих краях живу. Это, выходит где-то 1641 год уже на дворе, и та дорога, которой якуты ходят через Верхоянский хребет, русским теперь известна. Кстати, они и до Индигирки доходили, если мне не изменяет память.

То есть по зиме да на лошадях добраться можно за пару недель. Это из Верхоянска, наверное, или с верховьев Дулгалаха или Сартанга. Как раз в тех местах якуты гуще живут, это, как ни крути, южнее. Тайга там плотнее и пастбища обильней. Так вот как раз в тех местах русские нынче и воюют с якутами да эвенками — под ясак их подводят. Мне сразу вспомнилось, что в жизнеописании Семёна Дежнева этот период поминался. Тянуло мужика на разные приключения — только серьёзных ранений он с десяток получил на службе государя Московского.

Женат он был на якутянке, и даже памятник этой семье у нас есть — папа, мама и сынок. И, поскольку сынок получился от смешанного брака, то его даже называют памятником первому сохоляру. И вообще, насколько я помню, года через три казаки придут на Колыму и поставят острог. Места там богатые, поэтому вслед за русскими и якуты в те места потянутся, и станут туда ходить вьючные торговые караваны.

Ну да ладно. Пока Никодим с Пелымом меня спаивают и объясняют, насколько они, русские, сильны да настойчивы, да как крепко друг друга держатся, что всем надо с ними дружить и помогать им. А я выбираю закуску пожирнее и слежу за тем, чтобы их досканы осушались и наполнялись не реже, чем мой. Не забываю кивать да поддакивать и потихоньку гну свою линию.

Дело в том, что Никодим уже вякнул разок, что казаки сюда на Яну пришли, снаряженные на его деньги, и что он тут всех "во как" держит.

"Ню, ню", — молчу я про себя. — "Да тот же Илья Перфильев или милейший Семейка Дежнев, коли осерчают, разом снесут голову этому держателю "во как" за непочтение к слугам государевым. Так что это утверждение — оно, вроде как для своего круга. То есть имеет место демонстрация доверительности".

— Так, Никодим, — стараюсь я попасть в тон, — тебе есть резон так дело поставить, чтобы и якуты и тунгусы сами несли тебе мягкую рухлядь. Ты им чай, да муку только подвози, не ленись, а они, что добудут, то и уплатят. И не придётся искать их повсюду — они сами твой магазин посетят и поторгуют. Одно место я тебе сразу укажу и с постройкой пособлю — приведу мастеров. С тойоном тамошним познакомлю, с князьцами. И чтобы плавал ты туда без трудностей, паровую машину поставлю на большую лодку, что Пелым построит для такого дела. Да ещё пушниной ссужу, а коли вертать ты её не захочешь, так пускай она моим паем считается. Чай, не подерёмся из-за прибыли. В крайнем случае — содой отдашь.

Вот так ему. Ну не умею я юлить. Пелым и раньше помалкивал, а тут и купчина принялся что-то своё в голове просчитывать, а потом потребовал от меня более детальных сведений. Так я и не скрыл ничего. Объяснил, что если поставить торговый пост у впадения Тенки в Бытантай, то полсотни тунгусских кочевий или якутских стойбищ станут туда наведываться. А место это и от Яны недалеко и идти туда удобно хоть водой, хоть сушей. Один приказчик с семьёй со всеми делами управится (кстати, есть у меня на примете грамотный парень из местных) — только подвози ему товары, да шкурки забирай.

Коли пойдет дело хорошо, можно и на Адыче магазин устроить. Не здесь, а там где в неё впадает Нельгесе. Ну а там и ниже по течению Яны факторию поставить, песцов принимать или кость моржовую.

Никодим, видать закончил свои подсчёты, принялся задавать разные вопросы на счёт чего и сколько смогу я вложить в это дело, заодно и про свинец помянул — видать собрали они с Пелымом сведения о том, что я где продавал. А я попросил узнать цену хорошего напильника там, на большой земле. Дело в том, что если плавить железо с теми добавками, что я привёз, то есть шанс получить довольно твёрдые материалы.

Домой я вернулся на своих ногах — не упоили меня собутыльники. Вернее, не сильнее, чем сами набрались. Ну да то уже мелочи. Водка действительно была добрая, так что утреннее состояние организма оказалось более-менее ничего. Глоток кумыса вернул мне бодрость и ясность мысли. Про то, что коч ушел вверх по реке, я знал заранее и честно предупредил казаков о том, что людей в этих местах негусто. Хотя — а где их густо нынче в наших местах?

Сам же я, вспоминая вчерашние разговоры, катал в голове мысли о магазинчике в устье Тенки. По всему выходило, и купчина не проторгуется, и мне удобство. Глядишь, и рису туда подвезут, и соды. Да и по пшеничной выпечке я соскучился. Ну да ладно, если с купчиной выгорит дело, глядишь, и маслица растительного подвезёт. Какое там в это время в ходу? Конопляное? Кунжутное? Не историк я, не помню.

* * *
Тут без меня отец с дедом научились хорошую огнеупорную керамику делать. В детали я не вдавался, но горшок у них после плавки чаще всего оставался целым. И это навело меня на мысль о булате. Дело в том, что историей оружия я интересовался на полном серьёзе и, естественно, знал, что настоящий булат варили индийские мастера в глиняных тиглях. Варили из прокованного кричного железа, доводя его до того, что оно делалось жидким и сплавлялось в лепёшку. На счёт того, чего они туда добавляли, и какие режимы выдерживали — об этом написаны тома гипотез, но мне никто не помешает проверить несколько вариантов. Всяко неудачные плавки не пропадут. В крайнем случае — пойдут на те же топоры или пилы.

Печи тут тоже усовершенствовали. "Воронки" для загребания ветра сделаны постоянные на два направления вдоль долины. Плетни, обмазанные глиной. Да и самих печей уже пять штук. Если не упражняться с мехами вручную — количество плавилен не имеет значения. После загрузки и инициации горения всё равно ничего не сделаешь, пока топливо не прогорит.

Вот одно из этих сооружений я и переделал на индийский манер, как видел на картинке. Тут можно было в процессе работы и угольку подсыпать, и сам тигель оставался доступен, потому что оставался сверху, хотя и под толстенной крышкой. Чего в плавку набодяжил, записал тщательно. Добавил я туда и руд легирующих металлов, и угольку толчёного для наладки восстановительного процесса. Понятно, что всё по весу отмерял — как без этого.

И с первого же раза удача мне улыбнулась. Не в том смысле, что вышел булат, а в том, что получившуюся лепёшку ничем взять не удалось. Ни одно зубило её не брало — она разломилась, когда я в сердцах да со всей дури кувалдометром её отоварил. Вот из этих осколков и наделали напильников. Отковали, провели плавный "отпуск", вызубрили и закалили. Этот сплав, как выяснилось, сильно менял свои свойства в зависимости от характера термообработки.

Я почесал репу и заключил, что в моём наличии появилась вполне приличная инструментальная сталь. Свёрла и резцы есть из чего делать.

Провёл ещё несколько плавок, меняя рецептуру, но больше ничего примечательного у меня не получилось. Неплохие стали, кстати. Какая помягче, какая погибче, но, скажем, ничего подходящего для пружин не вышло.

А ещё мы сделали медный котёл. Трёхведёрный. И трубки паропроводов для установки его на коч Никодима. Я уже прикинул, как это приладить, если разгруженное судёнышко выволочь кормой на берег.

Ну да некогда мне купчину дожидаться. С мужчинами я обо всём договорился. Они и движок приладят, и пушнину купцу отдадут. Мы решили, что даже если обманет нас этот негоциант, то и ладно — не обедняем. Хотя, если поставит он тут магазин, то и пускай обманывает. Вот так.

Мы же с Айтал поспешили домой. Как-то захотелось вдруг обоим ни с того, ни с сего. В лодку мы загрузили хорошую порцию полосового железа и приличное количество соли. По дороге рыбачили. Жена приловчилась блеснить на ходу с длинным удилищем. Как-то нынче таймени активно брали. Что ни поклёвка, то целое приключение с выводом да багром.

Ехали без поспешности и запасли по дороге и людям на еду и на корм Вожаку. Нам солёную, а ему — нет. Балыки у нас получились знатные… не буду дразниться. Ну а как вошли в Бытантай — Его Величество Хариус пошел на крючок.

Заглянули в Тенки. Тут как раз неподалеку от устья отыскалось якутское стойбище, где мы и потолковали на счёт устройства магазина. Подарками обменялись, чуток поторговали, а потом нам указали подходящее место, что и от реки близко, и берег не подмывается, и мешать никому не будет. Так что оставил я видный с воды знак для Никодима и записку ему написал, в которой обрисовал договорённости, достигнутые с местным населением. Думаете — не поймёт он моего письма, потому что без ятей да без фет? Поймёт. Заругается, конечно, безграмотную мою морду самоедскую в сердцах даже нехристем назовёт, но всё разберёт верно.

На готовенькое, считай, приедет. Ему уже начинают помаленьку брёвна для постройки стаскивать к нужному месту — у меня не забалуешь… хе-хе. Поставит, как миленький и дом и амбар. А младшего из братьев Кима я постараюсь уговорить — он действительно умеет писать русскими буквами, пусть и по-якутски, но как будет московитский говор узнавать, так окажется уже грамотным. Хе-хе. Мы, якуты, вообще к учёбе восприимчивы.

Глава 11. Снова лимонит

Дома всё оказалось настолько в добром состоянии, что я мгновенно заскучал. Лошадки пасутся, коровы доятся, стеариновых свечей на зиму наделано. Мы привезли обильный рыбный припас, а Сата нашила доброй одежды. Штабель разделанных на поленья дров под новеньким навесом и куча древесного угля в лёгком сарае, тоже новом. Да ещё и сена накошено, сколько нужно. Тускул работает не спеша, но всё время. То есть обстановка располагает меня к творчеству и мысли в голове крутятся на счёт того, чтобы такого изобрести.

А вот и не нужно ничего нового придумывать. Всё на этом свете когда-нибудь, да уже было, остаётся только вспоминать, и не хлопать варежкой.

Казаки пришли в этот необжитый край за пушниной. И побудили их к этому купцы. Никодим мне прямо так и рассказал, да и, признаться, то, что я читал об освоении восточной Сибири, как раз на это принципиально важное обстоятельство и указывает. Соболя повыбьют за десяток-другой лет, и поток мягкой рухляди превратится в тонкий ручеёк. Это сейчас отсюда идут в казну и в мошну к торговцам несметные богатства, а чуть погодя всё это стихнет и превратится в рутину. Лет на двести, пока не доберутся сюда рудознатцы, сиречь геологи. Ну да из-за труднодоступности богатства этих недр долго ещё будут оставаться на своих местах разведанные, описанные и отложенные до времён, когда в более удобных для добычи местах всё повыберут.

Организовывать тут свою большую металлургию тоже никак не получится — на дровах или древесном угле никакая промышленность долго не протянет, а в долине Яны даже торфа нет. Ближайшие запасы угля лежат в долине Индигирки, и привезти их оттуда, если как следует, можно только водой через Восточно-Сибирское море и море Лаптевых. Вот для чего нужен пароход и купчина, в успехе дела кровно заинтересованный. Пущай потрудится для якутов, морда московская… хе-хе.

А зачем Никодиму возить сюда топливо? Так хорошие инструменты всегда в цене. Те же напильники и свёрла. Главное, чтобы были хорошего качества. И для перевозки этот товар удобен. Представьте себе собачью упряжку, везущую четырёхмиллиметровые свёрла. Представили, сколько их на одной нарте поместится? Вот. Это же не один год можно жить припеваючи на вырученные деньги. Нет, не государю московскому жить, а мирному якуту, охотнику и рыбаку. Инструментальные сплавы в малых количествах я и в тиглях наплавлю. Кроме свёрл, еще и метчиков наделаю и лерок под метрические резьбы. Ха. И патронов для сверлильных станков, а если разгонюсь как следует, то и шпиндель для токарного осилю. Знаю я, как он устроен, а как сделать — придумаю со временем. Вот.

Скажете — размечтался? Конечно. Но с другой стороны скучно жить без отдалённой цели. Стратегической, так сказать. Что же касается достатка — так посмотрите. У меня наемник живёт так, что у него даже морда лица от сытости и довольства лоснится. Каждую неделю в бане парится и читает при свечах.

Читает? Ах, это Айтал ему буквы объяснила, вот он и ведёт какой-то свой хозяйственный кондуит про количество юколы и где стога поставил. Понятливый.

* * *
Приступ игривого настроения, вызванного разыгравшейся бурной фантазией, сменился озабоченностью. Мне предстояли многочисленные экспериментальные плавки в тигельной печи индийской системы, а я ужасно не люблю подолгу качать мех. Ну вот не чувствую я в себе призвания к этому виду деятельности. Пользоваться же силой ветра у меня тут не выйдет, потому что я нарочно поселился в защищённом месте.

Так что теперь мы в подходящем сужении у речки на скорую руку поставили укрытие и сложили из камней нужные нам круглые сооружения, снабдив их воздухозаборниками на две стороны. Потом быстренько смотались по следам нашего летнего круиза и привезли тех же самых камней, которые я, все, что собрал раньше, оставил в доме на Адыче. Вообще-то это руды, но перечислять их названия не стану, а то запутаю негеологов.

А тут подошла середина сентября и, прихватив с собой младшего брата Кима в качестве кандидата в приказчики, я заторопился к месту, где запланировал факторию. Удачно сложилось — Никодим с казаками и Пелымом уже подошли сюда на паровом коче, как и условились. Хорошая партия пушнины с чердака моего дома, подтвердила серьёзность наших намерений и воодушевила купца настолько, что он даже не возражал против того, что у строящегося дома устроили двойной пол. Думаю, что этот приём для высокоширотного строительства приживётся в наших местах. Тут главное никого не торопить — кто захочет — переймёт. Вот сейчас жители ближних к магазину селений об этом узнали. Кто-нибудь, да попробует так же устроить в своём жилище.

Жители соседних стойбищ активно откликнулись на призыв о помощи и посул щедрого вознаграждения, поэтому недостатка в помощниках не было. Постройки мы возвели буквально за две недели, оставили приказчика с кучей товаров и заторопились всяк в свою сторону — морозцы уже крепчали и до ледостава оставалось недолго.

Надо признаться, что коч под нашим самоварным двигателем ходил неторопливо, но уверенно. Большое упорное усилие вообще характерно для водомётов, отчего тяга получается хорошая. А вот на высокой скорости, где от насоса требуется ещё и существенная производительность, пароструйный эжекторник проигрывает. То-то я заметил, что моя плоскодонка, сколь на притапливай, не желает бежать быстрее. А, если в меру спешишь, то и дровишек уходит не так много.

* * *
Зимой мы с Тускулом наплавили кучу лепёшек стали на разные лады. Сразу признаюсь — булат у меня так и не получился. Но пару прекрасных шашек я отковал. Просто из любви к искусству. Мы много занимались арбалетами — заказчики нас крепко осаждали, так что повторяли хорошо отработанную конструкцию и набивали чердак вырученной от продажи стрелялок пушниной. А ещё я наделал прекрасных свёрл по металлу. Не на современный мне манер, а в духе этого времени. Плющил конец стержня между валками, зажимал его и завивал спиралью, как у буравчика. Потом затачивал — вот эта работа самая нудная. Когда сталь твёрже камня — труд превращается в чистую мороку.

Хорошо бы спечь точильные круги из корунда, но хоть тресните, не припомню, чтобы добывали его в наших местах, или находили. Собственно, мне без разницы, сапфиры, рубины или изумруды — всё одно окись алюминия, но где даже их взять — ума не приложу. Я бы покрошил помельче, да и хотя бы внешний слой сформовал. Надо будет Никодима озадачить, пущай привезёт.

Хвостовики своих свёрл выполнил в двух вариантах: круглый конус и квадратного сечения тоже сужающийся к концу, как в старинных коловоротах. До лерок с метчиками руки не дошли в этот раз. Это не так просто, как может показаться. Ну да не всё сразу. Я вон с диаметрами намаялся, пока научился их строго выдерживать, а как справиться с таким непростым обстоятельством, как соблюдения постоянства шага резьбы, пока вообще ума не приложу.

Зато по части арбалетов мы организовали что-то вроде поточной линии. У нас и раньше всяких приспособлений было немало, а тут я токарный станочек приспособил блоки для тетивы делать, да сверлилку какую-никакую. Мы, мужчины изготавливали детали, а женщины проводили сборку. Хорошо, хоть тетив было привезено достаточно из дома на Адыче, а то бы заплюхались.

Да, совсем забыл. Нам ведь Ким прошлой весной поручал продать леску, плетенную из конского волоса. Так вот — не продали мы её. Я всё себе оставил, расплатившись, естественно. Мы из неё связали отличную сеть и пару раз ещё по осени запускали под пока не очень толстый лёд. Ничего так, вполне даже наловили свеженькой рыбки.

Событий особых не происходило, никто никого грабить не приходил, даже казаки не появлялись. Вместо них заглянул Ким — он ведь нынче тойон, военный вождь. Так вот он и взял весь ясак. И себе, и для государя. Сказал, что положенное отвезёт в острог и передаст русским. Ещё перивёз привет от своего младшего брата и от него же — вопрос на счёт того, а нет ли у Айтал младшей сестрицы. Хм. Жена долго веселилась.

Так вот, приказчик Никодимов жизнью доволен и торговля у него потихоньку теплится. Просил крючков рыболовных, иголок швейных и разных деталей для конской сбруи и упряжи. Я обещался отвезти, как наделаем. А сам обрадовался — вот и первая ласточка вылетела… из образующегося торгового канала. Тропинка от производителя — меня, к потребителю — соседям. Ну, право слово, не у каждого получится ездить повсюду и свои изделия напропалую втюхивать. Мне вот не дано.

Сынишка пошёл своими ногами. После отёла, когда молока в доме стало много, Айтал перестала давать ему грудь. Нынче, когда поедем в "отпуск", за ним нужен будет глаз да глаз, а то в два счёта выпадет за борт. Непоседа он у нас, весь в матушку свою. А в отпуск мы нынче собираемся вверх по Тенки — правому притоку Бытантая. Как раз по дороге завезем в факторию то, что наделали. Кстати, иголки у нас знатные. Не гнутся и не ржавеют. Другие, что попадали мне в руки, много хуже. Видимо, нет ещё в этом времени таких сплавов, как у меня. Хе-хе! А что?! Мы с Тускулом этих иголок можем хоть бы и на всю Россию-матушку наделать. И даже на Китай. В четыре-то пары рук да пооперационно они у нас лихо получаются. Правда, всего три размера пока освоили — так это не проблема из катаной-то проволоки.

А я взамен хочу не только пшеничной муки, растительного масла и чая, но ещё и от мёда не откажусь. Как ни крути, но коли будет купчина эксплуатировать мой труд — пускай расстарается. Ну а про соду и крепкий уксус я ему давно наказал. А то как-то раз спохватился, что кислого молока в доме не оказалось, и весь мой стеарин так и остался мылом.

Кстати, в эту зиму мы были вынуждены и серебра ещё наплавить. Потребовался свинец для арбалетных пуль, а они у нас получаются вместе. Когда мы прятали серебряные слитки, обратил внимание на спокойствие, с которым работал Тускул. До помощничка моего наконец дошло, что скромность в поведении и манере одеваться приносят великие выгоды. Он как-то свыкся с постоянным достатком и… занятостью. Это не о том речь, что раньше был лодырем — как раз наоборот. Но когда понятно, что делать для достижения успеха, многим это очень помогает.

Вот и в данном случае пребразование хода мыслей в его голове явно произошло после зимовки в доме, где в самые лютые морозы можно по голому полу ходить босиком, когда в традиционных юртах даже летом без обуви некомфортно. Земляной он у моих сородичей. Пол. И крепко я подозреваю, что после ещё двух зим работнички наши съезжать отсюда не захотят. Ну да не буду торопить события. Приближается ледоход и пора готовить лодку к очередному летнему отпуску. Мы с Айтал понимающе поглядываем друг на друга и укладываем нужные вещицы в кожаные сундучки и берестяные короба. Она у меня тоже любит разные удобства. Хорошо, что в угаре супружеского общения я ни разу не упомянул ни централизованного водоснабжения, ни, тем более, канализации. Только этих забот мне тут не хватало.

Нет уж, пока не пойдут в долину Яны регулярные поставки минерального топлива — даже не заикнусь о городских удобствах. Пока про что-то не знают, его и не требуется. А то, если моя ладушка чего-то захочет, то сильно настойчивой делается. Мне же, как ни крути, нужен душевный покой.

* * *
Двигатель свой пароструйный я снова немного улучшил. Выходную трубу сделал раструбом, а сопло поставил стальное, а то оно от долгой работы само по себе делается шире, отчего скорость истекания пара падает, а его расход растёт. Это не оттого, что я стал больше понимать в газо- или гидродинамике, а просто примечаю разные моменты и поправляю помаленьку. Ну и опыт эксплуатации прибывает.

Cтарую нашу долблёнку Тускул использует для близких поездок. Он и рыбачит иногда или привозит, что бывает нужно. Те же дрова — ближние места мы уже обобрали, вот он собирает вдоль берегов деревья, что половодьем накорчевало.

А мы с женой отправились путешествовать. До фактории, что в устье Тенки, бежали без остановок, а потом погостили чуток у брата Кима. Он устроился хорошо и даже зимой по санному пути получал от Никодима разные товары. Для меня самыми нужными были сода и крепкий уксус, а Айтал отложила на обратную дорогу льняных и хлопковых тканей. Естественно, я оставил для купчины нашего свёрла — пускай он их попробует отвезти куда-нибудь в центральные области станы. Добротный инструмент в эту эпоху очень дорог. Для торговли же тут у нас швейных иголок наготовлено.

Конечно, отписал, чего привезти и для меня, и для местных жителей. Вряд ли мы встретимся в этот раз.

Вот и всё. Дела закончены. Рыбалка!

* * *
Тенки больше похожа на Адычу — то же вьющееся русло. Только берега менее лесисты. Тундры встречаются чаще, чем тайга. И еще обнажения на береговых кручах здесь выглядят заманчиво для геолога. Мы с Волчком хорошо побродили по откосам. Чего-то особенно интересного не встретили, зато мелкие выходы лимонита отыскивались во множестве. Это железная руда, свойствами схожая с болотной. По внешнему виду камни могут сильно отличаться друг от друга, потому что в период образования в зависимости от местных условий включили в свой состав разные примеси.

Если эти камни обжечь, они превращаются в гематит, более всего известный как охра. Мне кажется, что минералогия исторически формировалась именно как наука о природных пигментах — гончары нуждались в красках для росписи горшков, поэтому и "тёрли" разные камни и совали их в свои печи. В общем, у меня зачесались руки выплавить немного стали для проверки свойств получившегося металла. Хотя заниматься постройкой печи в отпуске не тянуло. Так и везли мы с собой несколько мешков руды из хорошо примеченных мест в расчёте исследовать их свойства, когда доберёмся до одного из наших домов. На Бытантае или на Адыче — как сложится.

Заглядывали в стойбища, которые встречаются здесь, чем дальше, тем чаще. Река течёт с юга и по мере подъёма вверх по течению растительность становится богаче. Нас в силу понятных условий интересуют свежее молоко и маслице, в обмен на соль. Здесь она — хорошие деньги. Так что приличный короб у нас с собой имеется. Хотя особых коммерческих задач мы перед собой не ставим. Коптим рыбку горячим методом и… Вожака она, похоже, утомила. Он нам зайца принёс. И еще этот собака научился отыскивать железную руду. По запаху. Ну да это скорее курьёз.

В одном из стойбищ разговорился я с кузнецом. Слово за слово и поставили мы сначала сыродутный горн в ветреном месте, а потом тигельную печь соорудили. Ну и проверили, что из найденной руды получается. Хе-хе. В наши времена ученые умники всё пытаются разгадать секреты старинных мастеров, не примечая, что локация изделий с определёнными свойствами привязана к местности, то есть к рудам определённого состава. Вот мы с Элляем и создали несколько таких "секретов".

Сильно, признаюсь, утомительное занятие проковка криц. Пока выбьешь из них шлак — трижды вспотеешь. Так что приладили мы молот к нижнебойному колёсику — уж очень тут для этого ручеёк привлекательно пробегал. Зимой, конечно, перемёрзнет, но за три-четыре тёплых месяца можно материалу на год наготовить.

Ну а после плавки кричного железа в тигле с молотым углем вообще можно получать сталь, считай, с заданными свойствами. Мы с кузнецом много толковали об этом. Молодой парень, но мастер добрый. И человек хороший. Пусть у него теперь будет столько металла, сколько он пожелает.

Кстати, он мне показал, как проволоку из стали тянуть, когда я посетовал на проблемы с арбалетными тетивами. Правда, тоньше полумиллиметра у него не было надобности делать — это он для рыболовных крючков старался. Ну так я его надоумил когда будет свободное время попробовать потоньше вытянуть и попытаться свить из них верёвочку. А готовые тетивы, если получатся удачные, на факторию свезти. Я раньше, наверное, не упоминал? Так вот, наши с Тускулом самострелы сделаны не просто одинаково, но ещё и размеры у них совпадают полностью. Только плечи могут отличаться по толщине в зависимости от силы натяжения.

Это мы не от мудрости великой так поступали, а потому, что медные тетивы, что делают на Адыче, заплетать-переплетать ни у кого желания нет. Вот и договорились сразу об определённых размерах, чтобы ни у кого голова не болела об индивидуальной подгонке.

Рыболовные же крючки у Элляя плохие. Слишком легко разгибаются. Я ему своих дал, чтобы не отвлекался от работы над тросиками. Может быть, кому-то покажется, что я слишком добрый — малознакомому человеку выложил столько секретов и даже подсказал выгодный способ, сулящий обогащение? Хе-хе! А Вы представляете себе, какие выгоды сулит возможность использования прочного стального троса? Думаю, не все. И ещё мне ни капельки не обидно, если кому-то хорошо. Папа и мама говорили мне, что зависть способна отравить жизнь и самому завистнику, и тем, кто рядом с ним. Запомнилось как-то с детства.

У Элляя мы гостили довольно долго и никуда не торопились. Видимо, дело в том, что в этом месте ветер отгонял гнус, Айтал близко сошлась с женщинами стойбища, а Вожак не скандалил с местными псами. Сынишке тоже нашлись и сверстники и занятия — всё было в охотку, всё с радостью.

Вот здесь и разыскал меня Никодим. И что, как Вы думаете, его принесло? Конечно, жажда наживы. Он, понимаешь, приехал с ревизией к братишке Кима и увидел наши с Тускулом иголки. Свёрла ему тоже понравились, но швейные принадлежности просто пленили сердце этого сурового человека. Ему теперь подавай как можно скорее и побольше. В общем, выгреб он их из магазина почти все, и нынче повезёт в Вилюйский острог — знает, как сбыть их с хорошим барышом.

Относительно того, как их быстро доставить в такую даль у него есть для меня свежая новость. Люди верные, им посланные, разыскали дорогу от верховий Дулгалаха до речки Нуары — прям в точности как я ему со слов Айтал пересказывал. А спускаясь по Нуаре попадаешь в аккурат ко впадению Вилюя в Лену. Вот и нужны ему два плоскодонных парохода, вроде моего, чтобы из Яны добираться и до верховий Дулгалаха, и после перевала через Верхоянский хребет опять же водой плыть до торжища. Коч ни там ни там толком не проходит — сидит он слишком глубоко. То и дело его приходится через мелкие места на руках протаскивать, каждый раз разгружая. Имеются в виду верховья рек, конечно. Сам же первал это день хода вьючного каравана летом, а зимой по снегу там и на нартах проехать можно.

Сами лодки Пелым уже делает, а вот двигатели для них… конец отпуска.

* * *
Конец отпуска. А так было хорошо!

Помчались мы на Адычу. Хорошо, что не забыли материю прихватить на подарки тёще. Она в доме хозяйка, ей и распоряжаться, кому, чего и сколько шить. А мы с отцом и дедом крепко призадумались. Меди-то у нас на два движка не хватит. Ну, на один, глядишь, и наскребётся — тут ведь не медеплавильный комбинат, а мелочная мастерская. В общем — решили мы её серебром разбодяжить как следует. Вы не поверите, но его у нас накопилось многовато. В общем — сплавили три к двум. Три — серебра. Просто добивались, цвета пожелтее, чтобы даже мысли не возникло о том, будто тут присутствует драгметалл, вот и остановились на такой рецептуре. Вышло прочнее, чем из чистого серебра, но, против меди, вроде как, и не особенно слабее. Пластичность, конечно, не та, что у чистого серебра, но ещё приемлемая. Хорошо выколачивается и раскатывается. И сваривать эту "композицию" получается, не то, что медь, которую мы в своё время как раз серебром и паяли, а то она коробится и выгорает от локального нагрева. Видать — не слишком чистая.

Ну да по оправкам, на которых делали движок для коча мы довольно быстро выколотитли и накатали того, что нам требовалось. Тут даже отжигать ничего не пришлось — приемлемая пластичная вязкость (или вязкая пластичность) — это даже удобно. Сопло стальное, диффузор деревянный. А тут и Пелым подоспел со своими лодками. Ну что о них скажешь — типичные дощаники, правда с транцами на корме, но против моего "ящика" куда как культурней сделаны. Легче, вместительней, и бегут веселей. Мы как на первом машину установили да попробовали, я сразу влюбился и сказал, что такой же хочу.

Тем более, опытный мастер и компоновку надстроек отличную сделал — потому, видать, и водит купчина с ним дружбу, что уважает за добротность изделий.

* * *
Как-то лето прошло сумбурно. А ведь кончается уже тепло. Пора возвращаться домой. Чтобы было, что вспомнить, мы поднимались по Бытатнаю без поспешности и ловили рыбку в своё удовольствие. Первое время нам попадались преимущественно омуль и пелядь, а потом, когда миновали устье Тенки, чего только не ловилось. Надо будет взять на заметку, что в конце лета тут самый жор. Опять нам с Тускулом порыбачить не придётся — лодка уже прилично осела, и пришла пора прекращать "отдых", постепенно превращающийся в интенсивную заготовительную деятельность. Не слишком удачно сложился у нас летний отпуск.

Глава 12. Татьба

Сидеть и долбодятлить иголки мне не хотелось ни капельки. Тем более, что вэту зиму планировалось потрудиться над инструментом для нарезания резьб. А тут — хочешь, не хочешь — изволь. Вот, чтобы не заниматься примитивным однообразным трудом, в доме работников — а он чуть не вдвое больше нашего — поселил четырёх юношей. Имеется там запасная комната.

Специально проехался по ближайшим стойбищам и выбрал подростков посмышлёней, а желающих хватало. Вот этих молодых людей и устроил вместо нас обеспечивать мир швейным инвентарём. Мы только лепёшек нужной стали с Тускулом наплавили, да раскатали из них проволоки.

Мальцы поначалу плоховали, но продолжалось это недолго — ничего особенно сложного от них не требовалось. Разложили техпроцесс на операции и пару раз в день, трудясь по два часа, они творили экономическое будущее нашего региона. Хе-хе. Ну а остальное время с дровишками разминались, хлопотали по хозяйству, и нам, мужчинам помогали. Как ни странно, материальный достаток меня беспокоил с непривычным для большинства людей знаком — его уже сразу оказалось чересчур много. Мы прошлой зимой успели избыточных арбалетов собрать, пока у нас был налажен поток, так летом, пока мы с Айтал никак не могли толком отдохнуть, несколько тунгусов сюда наведались и были настолько убедительны в разговорах с нашими работниками, что на чердаке снова всё забито песцами. И еще зимние шкуры полярного волка — как пушнина они не котируются, но на верхнюю одежду для выучеников наших подошли отлично. Парни интенсивно росли и раздавались в плечах, так что Сата с Айтал обшивали работничков.

Так вот, возвращаясь к вопросу о выгоде, должен отменить, что сейчас мне нужно, чтобы богател Никодим. Причём не с торговли пушниной, а от сбыта изделий здешних мастеров. Это у меня такая стратегическая линия сложилась в голове. Купчина этот показался мне человеком, склонным к обретению великого богатства и влиятельности, но не быстрым хапом, а методом ползучей экспансии. Ему не столь важно, как быстро прирастает его состояние, как то, чтобы приумножалось оно постоянно. Расчётливый, в общем, бестия.

* * *
Не стану перечислять имена нанявшихся ко мне ребятишек и описывать их облики или характеры. Важно, что ни тупых, ни ленивых в этой группе не оказалось. Тускул учил их стрельбе, я — хаппсагаю, Сата — шитью, а Айтал буквам. О том, с какого конца надо браться за молоток, они знали задолго до знакомства с нами и несколько раз то один, то другой, отпрашивались в родные стойбища, куда убывали всегда верхом на одной из наших лошадок.

Все эти парни были неплохими охотниками и, как Вы уже наверное, догадались, горбатились на нас именно из-за арбалетов, которые зимой сами же и собирали своими собственными руками. Ну, не только собирали. Знаете, сколько возни с вырезанием хорошего приклада? А работать с деревом якуты мастера — это у нас с детства в обычае. Весной, когда прощались, ребята поинтересовались возможностью потрудиться в следующую зиму. Дело в том, что они выбрали оружие с полным усилием заряжания, рассчитанным на взрослого крепкого мужчину — то есть, явно не для себя, а для кого-то из родственников. А родственников у них много.

* * *
Я в этот раз сосредоточился на изготовлении инструментов для точной обработки металлических деталей. Попросту говоря начал с простого токарного станка. Ковка, литьё, тиски и напильник — с этим не так многого добьёшься. Примитивные же приспособления, позволившие в своё время обработать поверхности прокаточных валков, нарезать резьбу не помогут. Для того чтобы просто-напросто сделать спиральную проточку на внешней поверхности цилиндра, мне пришлось изобрести целое сооружение — постоянство шага далось нелегко. Но суппорт, движущийся по длинному червячному валу, я соорудил. Вал этот с валом, вращающим обрабатываемую деталь, связал набором шкивов с переставляемым ремнём… дальше пошло легче. Осень, зима и весна были чередой ошибок и их исправлений… это притом, что правильный ответ был мне прекрасно известен.

Станок получился громоздкий, ужасно медленный в работе и почти весь деревянный, но метчики на восемь, двенадцать и шестнадцать я сделал. Если кто не помнит, были уже у нас стали, которые неплохо обрабатывались после отпуска и становились замечательно крепкими в результате закалки. На использовании этого свойства и было построено производство режущего инструмента.

Лерки для нарезания внешних резьб дались лишь ненамного трудней — это у меня вышло, считай, с разгону. Еще немного времени ушло на налаживание прокатки прутков нужных диаметров и шестигранников, из которых нарезались гайки. Как-то уже запойно этот финальный аккорд получился, в том смысле, что занятый решением отдельных маленьких проблем, я не заметил, что прошел холодный период года, а я даже не подготовился к отпуску.

* * *
— Привет, Миха! — вот так неожиданность! К нам пожаловал Пелым. Он давно ко мне неплохо относится. — Я-то думал, что за тридевять земель искать тебя придётся, а, смотри-ка ты, в три дня доехали.

С мастером прибыли два казака, все верхом и даже с вьючной лошадкой. Как раз два увесистых мешка с неё сгружают, опасливо поглядывая на моих помощничков.

— Не опасайтесь братцы, — это я им, — тут людей не обижают.

Сам уже сделал знак одному из юношей, чтобы затапливал.

— Через часок банька поспеет. Она не выстывала у нас, так что мигом нагреется. А ты, Сата, чистое исподнее приготовь мужчинам, — могу я себе и такой шаг дружелюбия позволить. В достатке у нас тканей.

Лёгкая вьюга гостеприимства уже завертелась по двору. Кого-то отправили в погреб, кого-то насчёт сметаны выяснить.

— Ты, это… Никодим часть долга прислал. Серебром вот отмерил, — тяжеленькие мешки встали рядом со мной на стол. — Спрашивает, сколь подождёшь, пока он остальное соберёт.

Пока я внутренне почёсывался, помощнички забрали у прибывших лошадей, и повели, куда следует.

— Знаешь, друже, так и не понял меня наш купчина. Может, ты его вразумишь. Или вы, братцы? — это я уже к казакам. — Не прибыток потребен мне и тем, кто тут обитает. Нам нужно то, чего в этих местах не вырастишь и не сделаешь. Составлял же я перечень… или как там… сказку, что ли. Вот когда б вы мне муки доставили или уксуса. Ну да ладно. Вы, считай, пока лёд с рек не сойдёт, всё равно в обратный путь не двинетесь, так что я вас лодкой своей отвезу и ещё мягкой рухляди прихватим как следует.

А не вы ли, казачки, дорогу искали через Верхоянский хребет?

— Как не мы? — бородачи обстоятельно устроились на лавке и приняли из рук Айтал чашечки с кумысом. — Осень и зиму магазины ставили и в верховьях Дулгалаха, и на Нуаре, в аккурат там, докуда лодки доходят. Ну или по льду на санях зимой. Задумал Никодим дорогу торную, а то, говорит, пока через Студёное Море дойдёшь, уж и забудешь зачем ехал.

Ага. Спокойная обстановка настроила мужчин на весёлый лад.

— А что, до Урала-батюшки, али до Нижня Новорода не думает ли он путь удобный наладить?

— Это как? — казаки насторожились.

— По Лене вверх мимо Илимского острога до самого конца подняться нужно, пока лодка походит. Оттуда на восток недалече огромное озеро Байкал, на море похожее. По нему идти, держа берег справа, в Ангару-реку и опять же мимо Братского острога в Верхнюю Тунгуску. Из неё по Енисею и дальше до Красноярска. А уж дальше до Тобольска, понятно, сушей. Я о том речь веду, что самые длинные речные участки с мотором можно проходить куда скорее, чем под парусом или на вёслах.

Мужчины переглянулись, но ничего не ответили. Понятно, что в Никодимовом предприятии они занимаются транспортными вопросами Считай, мысль закусили.

Ну а мне интересно, чтобы инструменты мои попали не к крестьянам или охотникам, а к мастерам, которых, как ни крути, искать надо в городах центральной части государства, в окрестностях столицы. Ну да ладно. Я просто поделился знанием, которого тут пока нет. И зачем я их склоняю вместо торной дороги искать альтернативный путь южнее? А затем, что из Байкала где-то есть возможность перейти в бассейн Амура. Вроде как — удобный волок. А у Амура притоки в наше время текли из Китая. Есть основания полагать, что и нынче это так. Может статься, что оттуда удастся чай привозить не сильно дорогой. Ну да об этом не сегодня. Сперва пускай до Красноярска доберутся.

В конце концов, прежде всего следует похлопотать о доставке моих свёрл и отцовских напильников в крупные ремесленные города. И Никодим получит возможность создать подконтрольный ему транспортный канал с ещё одним коротким сухопутным участком по образцу и подобию того, что нынче налаживает здесь. А уж потом и на юг дорогу подскажу. Я ведь не думаю, что он станет проникать в Манчжурию или Китай. Ему важно повстречаться с тамошними торговцами и найти с ними общий язык.

Стало быть, если и там, на волоке между реками бассейнов Амура и Байкала поставят по магазинчику с каждого конца сухого пути, и станут перевозить товар, например, во вьюках, то никакого подвига для преодоления этого участка не потребуется. Подойдёт моторка с Амура, разгрузится, загрузится. И с Байкальской стороны то же самое. Ведь между Дулгалахом и Нуарой никто не станет лодки таскать, я надеюсь. Летом вьюками, зимой на нартах товары пойдут. Ну и из Илима в Байкал так же.

Вокруг торговых точек возникнут поселения местных жителей — так часто случается. Вот и появятся рабочие руки для перевозки грузов. Если не торопиться, многие вопросы такого рода решаются сами… хе-хе.

* * *
Про то, как скреплять деревянные детали болтами — вот о чём мы толковали с мастером. Судостроение в этих краях постепенно становится заметной отраслью. Гвозди, скобы, шипы — это то, чем сейчас широко пользуются. У каждого вида крепления есть свои достоинства и недостатки, но и резьбовые соединения далеко не лишние. Их возможности мне пришлось демонстрировать гостям, словно продавцу, втюхиваюшему товар случайно заглянувшему клиенту. Не так широко известны в эти поры такие "диковины".

Отверстий насверлили, резьб нарезали — ведь пруток частенько надо отсекать потребной длины прямо по месту. А потом нетрудно приладить гайки с обеих сторон — и вот тебе крепление нужной длины. Или загнуть один конец, или в горне нагреть и шляпку на нём сплющить. Я ведь не просто голый резьбонарезной инструмент созидал, а продумывал, как его мои нынешние сиволапые современники станут использовать.

Пелым быстро сообразил, что к чему, да сразу все мои изделия и забрал. Он последнее время чего только не мастерит, так что считает, что оно ему пригодится… на Байкале строить моторную лодку. Хе-хе. Или, сначала на Нуаре?

Поймите меня правильно. Якутия вполне может прокормиться и без подвоза извне. Но чая мне не хватает, а он у нас не растёт. И ткани значительно лучше, чем кожи для нижней одежды, причём растительные волокна предпочтительнее шерстяных. Так вот, для того, чтобы это у меня было, оно просто-напросто должно быть привезено в эти края. То есть купцов нужно заставить пошевеливаться — наладить приемлемую транспортную… эту… ну, чтобы работала всё время. Артерию — вспомнил слово! Пусть с перекладками да перегрузками, с перерывами на ледостав и ледоход, но не раз в год после преодоления великих преград.

Тот факт, что до ближайшего магазина требуется день дороги, так это не беда — и в двадцать первом веке жили у нас люди в таких условиях. Не все, ясное дело, однако бывало. Это не проблема по здешним местам. Эвенк на своих оленях может сто километров проехать, чтобы выпить чашку чая с соседом. Ну, это уже для более позднего времени характерно.

Так что я тут не доброхотством занимаюсь, не милосердием, а тихо и мирно забочусь о собственных удобствах. И о том, чтобы, когда соболей станет мало, товарный ручеёк не пересох. Считайте — произвожу инвестицию в развитие транспортной инфрастуктуры.

* * *
Если Пелым обзавёлся прутками и инструментами для нарезки на них резьб, то казаков я одарил шашками своей работы. Они поначалу им не очень понравились из-за того, что легче привычных сабель. Но потом бородачи стали их носить, а свои переложили в торока. Видать, нашли какие-то достоинства в моих изделиях. А кроме этого опять нечего мне упомянуть.

Инструменты для нарезки резьб на четыре и шесть миллиметров у меня так и не получились. Видать, не хватило моему оборудованию тонкости.

* * *
Когда завершился ледоход мы с Айтал и сынишкой сразу двинулись к родителям. Только иголок да крючков завезли по дороге в факторию на Тенки. И еще такой же груз доставили в устье Туостаха — это приток Адычи почти рядом со стойбищем, куда мы ехали. Никодим не послушал моего совета троить магазин выше по течению, ну да он у нас купец — ему виднее. Подросла, однако торговая сеть, что радует.

Основной же груз, который мы везли — серебро. Тот сплав с медью, что придумали прошлый раз, отец с дедом сейчас вовсю применяют для изготовления паровых двигателей. Он им показался самым удобным, вот и пользуются. Даже название придумали — сивая медь. Это, чтобы не проговориться ненароком, что там главный компонент серебро. Никодим забирает всё, что они успевают сделать, а успевают со скоростью, с которой выплавляют медь. Тут вечно узкое место.

Руда здесь бедная, да ещё перед собственно плавкой её нужно серьёзно обжигать в печи. Много возни с этим металлом. Поэтому все готовые двигатели сразу ставят на плоскодонки, что делаются под руководством Пелыма. Их пригоняют откуда-то с Дулгалаха.

Более всего они похожи на лодки "Казанка" — только много длинней и самую малость шире. То есть основные их размерения повторяют мою плоскодонку, но добротно сделанную руками знающего человека. Мелкосидящее судно для плавания вдоль самого берега рек. Я с удивлением обнаружил, что уже и тип сложился местный, и конструкция отработана и даже культура производства чувствуется. Да и отчего бы ей не быть?! Пилёные доски — это очень удобно. А их ещё рубанком выглаживают до нужной толщины — совсем культурно получается.

Вот такая лодка и поджидала здесь нас с Айтал. Уже с "мотором" и надстройками, сделанными так же, как и на нашей верной плоскодонке. Вот на отом подарке от Никодима мы и отправились, наконец, в отпуск. Вверх по Туостаху пошли прямиком к хребту Черского.

* * *
Не знаю, что по этому поводу думают водные туристы, но мне кажется, каждая река неповторима. Вот сейчас мы огибаем многочисленные острова и пробираемся узкими протоками. По берегам неподалеку от уреза воды здесь повсюду трогательные мелкие ельники, кедровые стланики и тальник. Ольха и ива, красная смородина. Сжатое пределами узкой долины тело реки не может извиваться змеёй, зато оно омывает камни и изредка переваливает через пороги. Узкие полосы пляжей и нависающие скалы, кручи или скромные камерные долины — пейзажи меняют друг друга, словно в калейдоскопе.

Я разглядываю прибрежную гальку и "гуляю" по окрестностям с молотком. Выходы касситерита — оловянной руды — можно сказать просто сами лезут под руку и что мне с ними делать? Олово само по себе — это не очень интересный материал. Мне что, солдатиков из него отливать? Хотя… кажется в "Белеет парус парус одинокий" у Катаева поминались оловянные пуговицы "ушки", срезанные с мундира девятнадцатого века. В нашем, семнадцатом это может оказаться просто феноменальным прорывом… хи-хи. Шутка, конечно. Оловянная посуда тоже считалась дешёвой в старину. А уж возить во вьюках олово в чушках из наших мест никто не станет. А на бронзу, что нужна в подшипниках моих станков, я и в кармане донесу, сколько нужно. Шучу. Набрал как следует — если она сама в руки просится, надо уважить.

Правда, и на этот раз попадались мне иные образцы. То есть чётко вижу, что есть тут соединения каких-то металлов, а каких? Лаборатории у меня нет, память, она, знаете ли не бездонна, ну и реальный опыт работы… как бы это Вам сказать… я — молодой геолог. Одним словом — пойдут в печь. Там разберёмся, чего тут матушка-природа для нас припасла.

* * *
Туостах — короткая река. Уже через сотню с небольшим километров от устья характер её течения становится горным, что для нашего двигателя не вполне комфортно. Он хорошо тянет, пока не нужна высокая скорость, а потом для него дров не напасёшься. К тому же рыбалка нас не то, что огорчила, но как-то не так увлекательна оказалась, что ли. На крючок клева, считай, нет. С сетью работать в одиночку мне не нравится а привлекать жену к довольно тяжёлой работе я не люблю. Айтал у меня не кисейная барышня, но привычки моего времени довлеют. Использовать женщину в качестве тягловой силы считаю неправильным.

Отправляться с маленьким сынишкой бродить по горам — как-то тоже не здорово. двухеток — существо уже не бестолковое, но ошибается часто и на этих кручах глаз с него спускать нельзя. Вернулись мы обратно уже через пару недель более-менее отдохнувшими и весьма довольными новой лодкой — что хороша, то хороша.

Хотя, может быть дело в том, что по пути нам ни разу не повстречались люди? Не поселился пока никто на Туостахе.

Дома ждал нас незнакомый казак. Сказал, что от Никодима пожаловал и просит прибыть вместе с ним в Верхоянск. Отсюда верхом можно в два дня доехать, если налегке. Вдвоём и поскакали. Торопил меня посланец.

* * *
В аккурат на ночёвке меня и повязали крепкие парни, когда я спал, как ни в чём ни бывало. "Посыльный" оказался подсылом — прямо, можно сказать, в лапы привёл к своим сообщникам. Я и проснуться толком не успел, как руки а запястьях и ноги в щиколотках оказались стянуты ремёнными путами, а мне навтыкали звиздюлей и посадили спиной к древесному стволу, представив пред ясны оченьки своего атамана.

Что-то в его лице показалось мне знакомым, вроде как в Верхоянске мы встречались. Но кто таков — не вспомнилось.

— Значитца, так, Миха, — это он мне безо всяких предисловий заявил. — Мы за тебя с Никодима выкуп стребуем в сто рублёв. Пиши ему грамотку, чтобы не жадничал, — а сам, зараза такая, кистенём перед носом моим поигрывает, мол, ежели заупрямишься, ну… сам понимаешь. Тут зло меня взяло и так сильно, что я, как сидел спиной опершись о ствол дерева с поджатыми ногами, так тут же обеими носками ему в причинное место и вкатил. Выше не дотянулся, хоть он и на корточках был. А то бы ему тут и конец пришел. Хоть и мягкие они, нынешние якутские сапоги, но подошвы это обстоятельство касается меньше, чем верхней части, перетянутой нынче путами так, что мне даже больно.

При ударе засапожник выскользнул из-за голенища, и я его успел схватить связанными руками. Быстро перерезал ремень, стягивавший щиколотки. Набегавшего слева громилу встретил ударом головой в грудь — я как раз разгибался, вставая, и под бьющую руку оказалось удобно.

Второго, что справа бил меня прикладом пищали, я тоже на замахе подловил ногой в область солнечного сплетения. Я не рассказывал Вам, где срочную служил? Нет, наверное. Не к слову было. Так вот, крепких якутских парней в Российской армии в писари Арбатского военного округа не определяют. Хе-хе.

Естественно, оказавшиеся в моём распоряжении секунды я использовал для бегства — руки то у меня по-прежнему связаны. Ох и рванул я… до ближайшего подходящего дерева, в которое воткнул нож, чтобы разрезать об него ремни.

Зараза! Еле успел увернуться от удара кистенём. Вернее, голову отклонить успел, а по плечу скользом получил. Больно-то как! Этого гада я через коленку и наладил прямо башкой в то самое дерево.

Трое ещё фитили на пищалях вздували и отстали чуток, так я от них зигзагами и под откос. Вот так до ближайшего тальника и мчался всполошённым зайцем, полагая, что палить по мне они не станут — не дураки ведь. А они взяли и шмальнули залпом. Причем пули прошли не так уж далеко — могли и попасть случайно. Звук их полёта больше на шелест похож, чем на свист.

У меня сразу рефлекс сработал — я мгновенно залёг, а стрелки, видать, подумали, что свалили беглеца. Гляжу — перезаряжают свои агрегаты. Это, надо полагать, опытные бойцы. Не хотят с неготовым к бою оружием идти проверять, дышу я ещё, или уже концы отдал. Так что быстренько по-пластунски — и в кусты. А только, едва я надёжно разорвал визуальный контакт, вот тут они и стали для меня дичью.

Небось, глядели, как я пресмыкаюсь и считали, что подранок перебитую ногу за собой волочёт. Ню-ню.

Я ложком ушел вправо, тоже на пузе. И они этого видеть точно не могли. Слышал как удивились, куда я девался. А мне нужно было добраться до своего арбалета. Я не Ван Дамм какой, чтобы с одним ножиком на целую толпу бросаться. Это один раз из-за неожиданности да от ярости мне удалось их ошеломить, а больше везения не будет.

По всему выходило, что в этой ватажке семеро человек и ни один из них не желает мне ни крепкого здоровья, ни долгих лет жизни. Так что для простоты я сразу двинулся туда, где деревья растут погуще. Ну и, ясное дело, заторопился изо всех сил. Они ведь наверняка не новички в лесу, значит, следа не потеряют. Значит, нужно примитивно убегать, чтобы не догнали.

Километра два я проделал в хорошем темпе, а потом начал забирать влево в расчёте на то, что преследователи меня попробуют перехватить, срезав напрямки. Но сам метров через пятьсот свернул направо и резко сбавил темп. Теперь я крался, таился, приглядывался и прислушивался, но погони не приметил. И еще через полкилометра, так же лесом направился обратно. Заросли редели, а я становился всё осторожней и осторожней, перейдя сначала на четвереньки, а потом и вовсе на животе пополз.

В нашем разворошённом лагере горел дымокур и сидел кто-то из побитых мною ватажников. В руках его дымила фитилём пищаль, но признаков высокой боеспособности и готовности к немедленным действиям этот человек не демонстрировал. Поза его скорее говорила о страдании, чем о бодрости духа и отличной физической форме. Не главарь — его я запомнил хорошо, и не мой "провожатый". Было ему нехорошо, не уверен даже, в сознании ли. Очень уж поза расслабленная и голова неподвижно оперта на тот самый древесный ствол, у которого всё и началось. Я понаблюдал для верности с четверть часа. Больше не мог себе позволить — чувство, что за мной вот-вот прибудет погоня, крепло с каждой минутой. Ну а потом подкрался сзади и стукнул камнем по голове, ни в малейшей мере не пытаясь сохранить караульному жизнь.

И к седельной сумке, где у меня арбалет. Повезло, до обыска вещей у этих татей дела ещё не дошли. Или может, не посмели без главаря делить моё добро, а тому недосуг было? Но я теперь вооружен не хуже своих противников. Вовремя, однако. Двоих уже вижу — идут по моим следам. Всяко быстрей идут, чем я на этом участке полз. В общем, правого я сразу и свалил, а второй видать не понял, что с убиенным случилось, или не разобрал, с какой стороны стрельнули. Не спрятался он от меня, и я его тоже, словно в тире уложил. Хорошо, что у воинов этой эпохи нет обычая при малейшей опасности прижиматься к земле — разве что за деревом укроются.

По моим подсчётам получалось — где-то ещё четверо должны бродить. Вот на случай встречи с ними я и замаскировался как следует за небольшим выворотнем. Разум подсказывал, что подойти они могут или по моим следам, или оттуда, куда началось бегство, но какой-то червячок сомнения ворочался под шапкой и заставлял смотреть во все стороны. Похоже, он и спас мне жизнь. Целящегося в меня из лука казака я обнаружил почти случайно, когда очередной раз озирался по сторонам. Успел отклониться и откатиться. А потом начались то ли жмурки, то ли кошки-мышки.

Я его подловил опять из положения лёжа — увидел ноги в просвете под ветвями, ну и ударил над ними. Попал. А остальных троих я так и не дождался. Уж не знаю, почему, однако так они и не появились. А комары, между прочим, тем, кто сидит в засаде, рады всегда. Через несколько часов я не выдержал и тихонько отполз туда, где полагал, что никого не может быть. И не угадал — наткнулся на главаря — мухи меня к нему привели. Добил его явно кто-то из своих, причём, судя по следам, убивцев было двое.

Надо бы догнать и уничтожить, но за это время они могли далеко убежать. Лиц я не запомнил, да и никаких характерных примет отпечатков обуви не приметил. А вот они меня наверняка узнают, встреться мы случайно. Нехорошо. Особенно нехорошо то, что они-то уверены, будто я их обязательно опознаю.

* * *
Убедившись, что след злодеев уходит в сторону Яны, и что сами они очень спешили, я вернулся к месту трагедии. Следовало хорошенько рассмотреть поверженных противников и составить о них предметное представление — врага нужно знать, сколь бы неприятно такое знакомство ни было.

Не стану вдаваться в неаппетитные детали и живописать характер ранений, но выводы изложу. Люди эти — или русские — европейский густобородый тип, или долго жившие среди русских инородцы с признаками монголоидности, о чём свидетельствует и разрез глаз, и ослабленный характер волосяного покрова на лицах. Однако, обычаи и образ жизни их не местные — все носят исподнее и одежду преимущественно тканую. Нательные кресты тоже поголовно в наличии. Пришлые, в общем. А уж приказчики они купеческие, промысловые люди или служилые казаки — этого наверняка не скажешь. Одежда и снаряжение, диктуемые условиями, в которых приходится обитать, нивелирует различия, особенно, если люди собирались в лес для общего дела. Сапоги, с заправленными в них штанами, длиннополые кафтаны, шапки с меховой опушкой… хотя головной убор в эту эпоху — предмет статусный. Так вот, тут скорее наблюдается стремление подражать местным жителям, чем заявлять о своей принадлежности к тому или иному сословию. Я бы определил эти шапки словом "малахай".

Четыре пищали на семь человек, это явное указание на то, что без казаков тут никак не обошлось. Оружие серьёзное, его хождение по рукам должно контролироваться. Или это я по инерции, как человек своего времени рассуждаю? Пожалуй, не стану спешить с выводами.

Никаких бумаг или иных писаных документов при убиенных не сыскалось. Да и другие предметы ни на какие мысли меня не навели. Имеются ввиду мысли о том, кто такие эти люди и почему они так заинтересовались мною. Нет, про то, что за сто рублей выкупа, взятого за меня, можно купить стадо коров, это я знаю. И что Никодим бы раскошелился — не сомневаюсь. Он уже видит золотые яички, что я ему несу. Небось, охрану теперь ко мне приставит.

Как-то всё сильно усложнилось.

* * *
Покойников я устроил в мерзлоте и хорошенько прикрыл камнями. Оружие и, что при них было ценного, принялся вьючить на лошадку моего ныне покойного сопровождающего, размышляя о том, куда двигаться: к родительской юрте или в Верхоянск. Но тут до слуха моего донёсся топот лошадиных копыт, и я поспешил укрыться за тем же самым выворотнем.

Вот это кавалькада! Похоже, мужики всех лошадей, что были в стойбище на Адыче, реквизировали. Пелым, Никодим с приказчиками, знакомые казаки, но впереди на пятнистой кобыле мчится Айтал с длинной боевой пальмой в руке. Сначала мне показалось, что её преследуют, и я даже арбалет взвёл. Но нет — догоняющие оружием не потрясают и вообще выглядят заморёнными.

Вышел я из укрытия, да отряд всё равно остановился на месте несостоявшейся ночёвки, чтобы разобраться с тем, что тут произошло. Лапушка моя в лесу не новичок и книгу следов читает уверенно.

Глава 13. Столпотворение

Оказывается, купчина наш самолично прибыл на Адычу рекой. И магазинчик проведать, и с мастерами потолковать — с отцом и дедом — и со мной встретиться — знал он от Пелыма, и от казачков, что при нём были, куда я отправился. А тут сказали, что я по его зову в Верхоянск двинулся сухим путём. Вот и всполошились мужички и вдогон помчались.

Увидев меня живым и не сильно помятым, супруга так рыдала, что я понял — ночка мне предстоит трудовая.

Мертвяков сразу раскопали и поглядели на них. В общем, опознали эту шайку и обратно зарыли. Купчина наш сделался мрачным, а почему — о том я спрашивать не стал. Мы с ним стратегию принялись обсуждать, а тут было много моментов, которые в эту эпоху называют совсем другими словами, чем в мою.

— Вот смотри, Никодим, — толковал я ему, — нынче все бросились вывозить отсюда мягкую рухлядь и другие ценные вещи, вроде моржового зуба. Ты пока более остальных этого добра собираешь. Так ведь чем больше берёшь, тем быстрее всё это закончится. К местным охотникам присоединятся пришлые, завалят твои склады соболями, а потом повыбьют зверя и иссякнет поток.

— Верно, Миха, говоришь. Так уже было и на Енисее, и на Оби с Иртышом. Скудеют пушные запасы. Потому и поворачиваться нужно скорее. Вон на Индигирке сколько богатых мест! Если я нынче не похлопочу, другие купцы туда раньше меня придут.

— Ты придёшь, они придут — и история повторится. Правда — на твой век хватит, а вот детям или внукам уже останется только мелочишка на молочишко, — пришла мне на память смутно знакомая фраза.

— Это ты, Миха, мне на иголки свои намекаешь? Так переймут их делание в тёплых краях, никуда не денутся. И возить их отсюда станет накладно.

— Не так быстро, как ты думаешь, переймут. В этих землях к железу присадки нужные есть, а в других такие не скоро сыщут. На них одних, на иглах швейных, и пра-правнуки наши будут жить в сытости. Так ещё добрые инструменты, коли наладим их делание, прибавятся. Тогда и на довольство останется.

— Ну, знаешь, свёрла твои я продал, конечно, и не в убыток, но не так хорошо наварил, как на иглах. А в эти, как их, лерки, Пелым вцепился и из рук не выпускает. Да только я с кем ни толковал, никто и не знает, зачем оно им надо и что оно вообще такое.

— На свёрла цена вырастет, когда они в Москву попадут и тамошние мастера разберутся с их твёрдостью. Вот тогда и появятся покупатели. Ведь напильники, чай, отрывали с руками за страшные деньги?

Никодим состроил гримасу досады, видимо оттого, что догадливость моя его смутила:

— Ну да, напильник — вещь понятная. А эти твои инструменты, что у Пелыма нынче. Они тоже, думаешь, станут ходовым товаром?

— Точно знаю. Не очень быстро, но еще до того, как пушнина здесь кончится. Сначала корабельные казаки обязательно интерес к ним проявят, а потом вести разойдутся вширь. В скрепах судовых с ними многие места выходят и проще, и прочнее. И в станках пушечных, — припомнил я другие громоздкие сооружения, знакомые мне по красивым картинкам на сетевых ресурсах, посвященных истории.

Никодим снова скривился:

— Так ты, что, на годы вперёд всё рассчитал и теперь станешь только жировать, да поплёвывать?

Вот незадача. Интересно, на что купец обиделся? Надо как-то его успокаивать.

— Ни жировать, ни поплёвывать у нас не получится. Сам ведь говорил, что некогда зевать. Надо в этих землях укрепляться, якутов к себе привязывать, — вдуваю я в уши собеседника "передовые идеи". — Тебе с них товар нужен в населённых местах востребованный, а тебе — чтобы они его производили. А им для этого не так много и требуется. Главное, чтобы место было постоянное, куда они свои иглы да свёрла, да напильники принесут. Ну и шкурки, ясное дело.

А ты им взамен провиант, который в этих местах не растёт, да материалы, которых тут не накопаешь. Вот и образуется паутинка, по которой, как по ниточкам, потечёт в твои руки добро.

Лицо Никодима сморщилось, как печёное яблоко:

— Не учи меня, сосунок! Я по рекам с товаром ходил, ещё когда ты титьку сосал.

Вот и поговорили, называется. А, может, зря я сразу столько сразу вывалил?

Какое-то время мы ехали молча и я уже подумывал отстать от купца и поравняться с Айтал. Но не тут-то было.

— Ты это, Миха! Говори, чего хотел. Когда ещё повстречаемся — кто знает.

Интересные скачки напряжения! То есть — броски настроения. Явно ведь, на ус мотает. Негоциант. Ну да ладно, мне не жалко. Затем и разговор, чтобы понимание между нами образовалось.

— Тут видишь ли, какие дела. Металл плавить да ковать — на это нужна уйма топлива. Так что мастерские друг от друга отстоять должны далеко и большими им быть не выгодно. Иначе никакого лесу на уголь древесный не хватит. На первое время, пока мастера будут мои приёмы перенимать, да в свои селения возвращаться, добрых товаров в этих местах станет прибывать понемногу, но всё время. Этого надолго хватит. А только не навсегда. Так вот, на востоке за горами рядом с Индигирокой лежит в земле горючий камень. Надо будет его искать, копать, и возить сюда реками через море. Чтобы за лето корабли оттуда досюда обернулись и к осени опять встали под погрузку.

— Про камень горючий, откуда ведаешь?

— Учился я в странах чужедальних у людей знающих. Они мне говорили.

— То-то и гляжу я: якут — не якут, русский — не русский. Говоришь понятно, но на чужой манер. И письмена твои, хоть и корявые, однако понятные. А скажи, вот мне, тебе-то со всего этого прибыток какой?

— Живу я здесь. Хорошо живу, и дальше хочу, чтобы не хуже.

— Хорошо живёшь, это точно. Мягкой рухляди у тебя сколько и в большом роду не найдётся, а ты её мне отдаёшь. Зачем?

— Не просто так отдаю, Никодим. Вкладываю в своё будущее. А что оно, это будущее, и тебе не чужое, так мне оно не обидно. Ты путь торный обустраиваешь, так мне с того, что он станет действовать будет куда и кому товары сбывать.

— И обману не боишься?

— А чего мне бояться? Если проживёшь ты моё добро в своё удовольствие, так у меня не убудет. Люди принесут, сколь нужно. Так что, избыток я, пожалуй, тебе отдам. Ты-то купец, ведаешь, как их с пользой затратить.

— Никак в товарищи набиваешься? — опять на лице собеседника гримаса.

— Обычаев торговых я не знаю, так что на твоё рассуждение полагаться буду, уж не обессудь. Случись что-нибудь — якутским обычаем проживу и о потере добра кручиниться не стану. Я ведь охотник и рыбак. Не оголодаю. Риск твой меня не задевает.

Дальше мы молчали. Он по-своему честен. Понимает, что особенно развернулись его дела после того, как стал действовать с учётом моих подсказок. Небось, только за счёт доставки товаров других купцов по налаженной им дороге через Верхоянский хребет, немалые деньги образуются. Ну да то труды чужие, меня не касающиеся. Мало ли чего я спьяну наговорил?! А вот интересно, полагает ли он, что я с ним в его деле участвую на паях, или считает, что он всему хозяин и только слегка задолжал одному инородцу? Думаю, второй вариант ему ближе. Не стану разубеждать, тем более, торговые хлопоты — не моя стезя. А тут, как ни крути, одна сплошная коммерция.

* * *
Нас с Айтал опять потянуло домой. Причём направились мы туда не прямым ходом, а из Бытантая завернули в Тенки и заглянули в гости к Элляю. Помните кузнеца, от которого нас в прошлом году Никодим увёз? Вот к нему мы и завеялись. Тут нам в прошлом году очень понравилось, ну и в этом мы тоже не пожалели, что заехали. Весёлая компания собравшихся на общее дело соседей ставила мастеру рубленый дом с двойным полом. Вот умеют, и хозяин, и его жена создавать весёлую атмосферу, отчего и тянутся к ним люди. Это стойбище несколько отличается от большинства, виденных нами в окрестностях. Здесь собралось несколько молодых семей, отделившихся от своих родов. Чего только в жизни не случается!

А ещё мастер похвастался печами. Он их обе переделал и пускает в работу зимой, когда крепкие северные ветры не располагают к длительному труду на свежем воздухе. В этот период дутьё самое лучшее, вот он и наловчился в одну плавку получать окончательный продукт — готовую сталь. Руду, уголь и присадки сразу загружает в тигель и потом только остаётся извлечь готовую лепёшку. За три самых суровых месяца наделал целую гору металла. Спрос на него постоянный — отвозит в магазин к брату Кима, а тот берёт, сколько ни дай. Кузнецы из других стойбищ покупают.

Летом, пока тепло, Элляй готовит руду и "заряжает" тигли, составляя их в штабель до начала ненастного периода. Всего-то ничего времени прошло, а приспособился человек. И заслонки-то у него сделаны, чтобы скорость поддува регулировать, и специальные клещи, чтобы "проваренный" тигель извлекать из печки не дожидаясь полного остывания, и другие хитрости. Я прикинул в уме — тонны полторы вполне приличной стали он в год выплавляет. И взять за неё уплату серебром согласен. Килограммов полтораста мне как раз требуется на разные поделки, а на Адыче из-за запарки с машинами и медью нынче черной металлургией занимались не слишком интенсивно. Нечего мне оттуда было везти.

Тросики стальные у Элляя тоже ничего так вышли. Он на мой арбалет сделал тетиву, и для Айтал. А больше у него готовой проволоки не было. Сказал, что подумывает работника пригласить, а то в одиночку не управится ещё и с этим. Я не стал отговаривать.

Как-то по-хорошему запомнился нам конец лета именно этим отнюдь не кратким визитом к хорошим людям. Хотя назад мы и возвращались уже, когда на берегах белел снег, но пребывали в прекрасном настроении. Тем более — ленок хорошо брал на блесну, если вести её неподалеку от берега. Лодка наша бежала себе потихоньку самым экономичным ходом. Набитая дровами топка прогорала примерно за час, если поддувало приотворить только самую капельку.

Рулил Тургун. Да, ему всего два года, но румпель легко ходит, так что силёнок мальчугана хватает. Скажете, что вести лодку у самого берега очень сложно? Правильно. Не раз уже мы сталкивались шестами с мели после ошибок нашего рулевого, но, чем дальше, тем реже. Малышу, если бы мы шли серединой реки, быстро бы наскучило держать в неподвижном состоянии глупую палку. А тут ему постоянно приходится подправлять курс, огибая мысы или выбирая перспективную протоку.

Его сверстники, сев на трёхколёсный велосипед, могут объехать стул или дядю. А у меня нет для него нет ни трёхколёсного велосипеда, ни стула. Вот пусть и развивается, благо на нашей скорости цена ошибки минимальна, а человек занят реальным делом. Где-то на часок его внимания хватает, а потом начинается возня с Вожаком, требование внимания от матери, или мне приходиться ему сказки рассказывать. А зимой у него появится братик или сестричка — так сказала Айтал. Раз сказала, значит будет.

Эта новость навела меня на любопытные рассуждения. Вот у жены моей есть две младшие сестрички, родившиеся с интервалом в аккурат в три года. И в моей семье детки как раз с таким промежутком планируются. Неспроста это, чует моё сердце. Ох, неспроста.

* * *
Дома нас ожидало форменное столпотворение. Четыре работничка, что трудились у нас прошлой зимой, явились как к себе домой и приступили к работе, не особенно интересуясь чьим бы то ни было мнением по этому поводу и пользуясь попустительством Тускула. Рядом со старыми постройками стоял новый рубленый дом — приходили работники от Кима и поставили. Этот "проект" здешние мастера знают и уже используют при строительстве жилья для себя. Наши работники в таком обитают, то есть его многие видели и все одобряют.

Так вот, словно в расчёте на то, что новому дому обязательно потребуются жильцы, целая группа соседей с сыновьями ждала нашего возвращения, дабы убедить меня в необходимости принять их чад в выученики.

Атас!

Пока эта толпа перетаскивала из лодки и укладывала по нужным местам "добычу" — стальные лепёшки, оловянную руду, немного меди и разные "присадки", я сообразил, что из-за всего этого неприкрыто торчат уши Кима. Он — военный вождь. И ему требуются воины с хорошим оружием — арбалетами. Пусть это не профессиональные бойцы, а всего лишь ополченцы, но люди с навыками охотника в этих местах могут весьма эффективно противостоять агрессору. В конце концов, это зависит от применяемой тактики, а тактические пристрастия Кима уже известны. И, если не собираешься штурмовать укрепления — они достаточно эффективны.

С другой стороны, платить за хорошее оружие столько же пушнины, сколько за эти же арбалеты привозят тунгусы, ему категорически не хочется, тем более, что приобретаемый товар станет собственностью пользователей, то есть к тойону не перейдёт. Одним словом, хитрит дружище. Работнички-то пожелают добрые самострелы за труды свои и передадут их отцам или старшим братьям, а уж те с ними в руках пожалуют на службу, когда придёт в этом нужда.

Что же — в добрый путь. Я не против. Новичков сажаю на иголки. Тех, что по второму году у меня трудится, поставлю делать свёрла, а сам попробую-таки справиться с метчиками и лерками на шесть и четыре. Мне тогда те же арбалеты станет делать много проще.

* * *
Этой осенью я мало работал сам. Подгонял, заставлял, назидал. Десяток подчинённых могут выпить все соки и вымотать все жилы. Кто пробовал — поймёт. Мне тут становилось неуютно. Тускул же напротив, чувствовал себя, словно рыба в воде. Поэтому я старался делать согласное лицо каждый раз, когда он принимался распоряжаться.

С резьбами на шесть и четыре совладать мне так и не удалось. Такая ерунда каждый раз получалась, что хоть плачь. То ли вдохновение прошло, то ли удача от меня отвернулась, но более всего я радовался жизни, уходя на охоту или просто бродя по окрестностям и любуясь красотой этих мест. Восточные отроги Верхоянского хребта — места тут волшебные.

Айтал потихоньку тяжелела, но недальние выходы на лыжах вместе со мной проделывала. Пока не пришли настоящие холода и зимние ветры не валили с ног, мы гуляли часок-другой. Тургун, стоя на лыжах, был замечательно неловок и вообще — это тебе не румпель моторной лодки шевелить. Одним словом я с удовольствием жил своей семьёй и не особенно налегал на трудовую деятельность. Так, иногда, что-нибудь помаленьку поделывал, да поглядывал, как другие работают.

Браться за изготовление сложных технических устройств меня категорически не тянуло. Достигнутое состояние станочного парка, позволявшее делать лерки и метчики трёх размеров, оказалось на данный момент избыточным. В том смысле, что спроса на эту продукцию толком не было. Свёрла — да, покупали понемногу у Никодима. Но это был не устойчивый поток, а отдельные события. Одним словом, двигать куда бы то ни было технический прогресс просто не имело смысла.

Потом настало время кромешной тьмы, жестоких холодов и сильных ветров. Заработали в непрерывном режиме наши плавильные печи, и я спохватился — поработал с оловянной рудой. Что замечательно, в ней отыскался цинк в заметных количествах. Не уверен, что его удалось весь извлечь и, скорее всего, он попал в мою бронзу в неустановленной концентрации. Я из неё сделал для своих агрегатов подшипники скольжения, просто потому, что слышал, будто это традиционное решение.

Просто так, не особенно размышляя о возможных последствиях, я наотливал немного подсвечников и пуговиц из олова. Один из отроков, что ездил навестить родное стойбище — а они и в этом году изредка опрашивались на побывку домой — отвез в магазин на Тенки вместе с иглами и эти немудрёные безделушки.

Через месяц прискакал казак от Никодима спосланием. Пуговицы ему, видишь ли, нужны. Много. И разная посуда. Ещё больше. Ну а на словах казак передал, что санные обозы в Вилюйский острог нынче, считай, по расписанию ходят, и в полмесяца оборачиваются в оба конца. Так что оловянная утварь быстро попала в места, где на неё имеется постоянный спрос. Вот так и набрёл я ненароком ещё на одну жилу. А ведь помню — недавно рассуждал о привлекательности добычи этого не слишком хитрого в обработке металла, которого в наших краях изумительно много.

По всему выходило, что есть отличный повод вернуться в края, где жил раньше и где мы повстречались с Айтал. Там как раз находятся богатейшие залежи касситерита. Потолковали мы с казаком, и письмо я отписал купцу длинное и обстоятельное. По всему выходило, что семейству моему предстоит переселение. Но не на пустое же место мчаться?!

* * *
Тускулу я объяснил в очередной раз, что если русские узнают о серебре, то из добрых и заботливых сподвижников сразу превратятся в жестоких и алчных хозяев. Они ласковы с нами до тех пор, пока нуждаются в наших трудах и то, только при условии, что делаем мы то, чего они сами не могут. Ну, или если им выгодней купить наше, чем сделать или привезти своё. Но, с другой стороны, подкидывать Никодиму избыток пушнины — это правильно. Чувство долга ему не чуждо, пока необременительно. Так что ничего худого нет в том, что купчина не слишком стеснён в средствах. Он просто вынужден действовать в наших интересах, потому что этот вариант для него выгоднее иных. Тут тебе и товары с уникальными на данный момент свойствами, и возможность недорого купить близко то, что везут издалека.

Не будем забывать, что в течении Лены и Вилюя стоят уже вполне обжившиеся остроги, и обитают там многие русские люди, со чадами и домочадцами. И бояре государя Московского есть среди них. И боярыни. И дети боярские. Они ведь не лаптем щи хлебают.

Работник оставался за старшего и положение, по-русски говоря, холопа, отслуживающего долг, то есть закупа, за ним сохранялось. Мы решили, что так будет понятней для окружающих. Да и нет в Тускуле стремления куда-то уходить от обжитого дома и обильных хлебов. Ну у какого тойона или даже главы наслега на столе сыщется изюм, рис и пшеничная выпечка? А тут это не такая уж редкость. Всё налажено, соседи хорошие.

Ну а серебра мы с ним вдвоём наплавили с запасом наперёд. Остальным-то говорили, что свинец добываем, а работать с ним смертельно опасно, и пускай даже не суются туда, а то помрут молодыми. Это действительно нездоровое производство, так что мы всегда следили, чтобы тяга в трубе была хорошая и сквозняк быстро вытягивал воздух из помещения, ну и лица заматывали шарфами. Не так уж сильно врали.

Свинец видели все — сами таскали. А серебро мы надёжно прятали и потом, в пути на Адычу, я его оберегал от чужого глаза. Ну да не о нём речь. Дом, где на свет появились оба моих сына, я оставлял с лёгким сердцем. Мы с женой и детьми вскоре после ледохода переезжали на новое место.

* * *
Никодим, похоже, дела оловянные разворачивал всерьёз. Заготовленный еще до таяния снегов лес к нужному месту доставлен. Две плоскодонки того же Пелымова "проекта" с надстройками, в которых обитает артель мастеровых, причалены к берегу. Народ шкурил брёвна и поджидая нас, чтобы указали что где и как ставить. Работа сразу пошла споро — мужики крепкие, умелые. Местных якутов несколько человек подтянулось. Дело в том, что селение сразу ставилось с магазином, и у них к этому возник интерес далеко не праздный.

Спрашивается, где они были, когда я тут один куковал?

На счёт того, где копать — это я прекрасно помню — тут был мой родной рудник. Место для печей я тоже выбрал быстро — на каменистых местах, и обустройство посёлка проходило одновременно с налаживанием технологического процесса. Тот факт, что артель рабочих должна будет уехать сразу после окончания строительства, меня несколько смущала — горбатиться с кайлом и тачкой желания я не испытывал. Пришлось отправляться в обход ближайших стойбищ в поисках кого бы нанять. О пригашении учеников даже речи не было — я здесь пока никто и звать меня никак. Кто же мне сына доверит?

На правобережье Яны не так-то много людей живёт. Тем не менее три посёлка мне отыскать удалось и с кинээс — вождями родов — познакомиться. Сразу признался, что ищу работников — а чего темнить? Так вот, закончилось эта поездка тем, что мне предложили купить у них рабов. Как-то я раньше не слыхал, что такое было в обычае, да и не нравилась мне сама мысль о рабовладении, но глядя на немноголюдные поселения, отдавал себе отчёт в том, что выбирать особенно не приходится — очень мало людей в этих краях.

Одним словом, продали мне сразу две семьи, причём в одной из них невольником был только глава, а во второй, ещё и старшая жена мужчины тоже вошла в цену покупки. Детки же сплошь вольные люди и они просто прилагались к родителям, потому что самостоятельного хозяйства не вели. А вообще здешние рабы жили в отдельных юртах и с виду я бы их от других обитателей стойбища не отличил. Ну так у меня в аккурат два дома, считай, дя них приготовлены — вот туда и въехали эти люди, как только завершилась стройка.

В основном, пользуясь летним теплом, мы готовили руду и уголь к зимнему плавильному периоду. Не то, что сейчас нельзя этим заняться, тут дело было в том, что пока не холодно, возиться с пылью и грязью значительно проще — меньше одежды пачкается, да и не смерзается "объект труда". Та самая женщина, что считалась рабыней, быстренько прибрала к своим рукам хозяйство нашего посёлка. Сколько купить лошадей и коров — это она сказала, а я выполнил. Да и в других вопросах ей не перечил. Айтал никакой борьбы за руководящий пост не вела и жила барыней — возилась с сыновьями а, заодно и с младшими из детей работников наших.

Это всех устроило. Я как-то спросил у любимой почему она себя так поставила. И знаете, что радость моя ответила?

"Когда мы отсюда уедем, то дело останется в надёжных руках опытной хозяйки".

С чего она вдруг решила насчет недалёкого отъезда? Ума не приложу. Видимо, чутьё подсказало. И это притом, что верхом на лошадке добраться отсюда до родительского дома можно за полдня, то есть место для жизни здесь удобное.

Глава 14. Заскучал я, что-то

Невольники мои оказались людьми ничем не примечательными. Делали, что велят, без поспешности, но и от работы не отлынивали. Обычай каждый день после завершении трудов мыться в бане и переодеваться в чистое, быстро вошёл у них в привычку. Дело в том, что гигиенические традиции моего народа в этот период скорее соответствовали европейским обычаям, чем русским. То есть купались редко, можно сказать — только по особым случаям. Это и неудивительно, когда живёшь в не слишком тёплых домах с земляным полом. Удаление жировой прослойки с поверхности кожи неблаготворно сказывается на самочувствии при низкой температуре окружающей среды.

Я же люблю и горячую баню, и тёплый дом — эти "устройства" следует использовать совместно. Если, например, живёшь в тепле и не моешься — это тоже здоровью не способствует. Так вот. На моё несложное разумение. Ну, а поскольку население предприятия устроилось в тёплых деревянных домах, то и обычаи мытья не встречали полного отторжения. Опять же ткани для исподнего было в достатке: магазин в соседнем доме, а в средствах я не стеснён.

Айтал хихикала, что этак я совсем разбалую "личный состав" — это она у меня словечко выцепила.

Сани с оловянными пуговицами пошли в Верхоянск уже по снегу. Подсвечники, кружки, тарелки и немного фигурок стрельцов размером с указательный палец. Айтал с удовольствием позанималась вырезанием макетов всяких красотулек — орнаментов, завитушек и зверей. В новом доме было просторно, а делание из жира стеарина и мыла потихоньку входило в бытовые обычаи в местах, где мы успели пожить. На Бытантае хозяйки в окрестных стойбищах давненько освоились с этими немудрёными процессами, тем более что и соду и уксус купить в магазине можно всегда.

Жизнь понемногу меняется. Тунгусы нередко привозят откуда-то с побережья животный жир. Видимо, зверя морского бьют: моржа или нерпу, а может тюленей? Китов в здешних морях встречается не так много, чтобы рассчитывать на их промысел всерьёз. Хотя в подобных вопросах я не эксперт.

Трудами праведными на оловянном поприще я себя сильно утруждать не старался — скучный однообразный труд меня не слишком привлекает. Хотелось чего-то для души. Не помню, рассказывал ли я, что всегда увлекался оружием? Много о нем читал и всегда восхищался изобретательностью конструкторов различных стрелковых систем. Если бы существовала хотя бы воображаемая возможность разжиться порохом, наверняка занялся бы изготовлением чего-нибудь, способного потрясти воображение окружающих. Но, увы, важнейший компонент метательного взрывчатого вещества — селитра — в наших местах отсутствует. А готовый продукт казаки привозят только для себя, и якутам не продадут ни за какие деньги. Как и огнестрельное оружие, кстати. Даже те пищали, что взял я уже больше года тому назад в бою с напавшими на меня злоумышленниками, казаки, сопровождавшие Никодима, просто забрали, совершенно не интересуясь моим мнением по этому поводу. Ну а сам я, конечно, не возражал. И "не вспомнил" при этом о том, что огневой припас убиенных аккуратно собран и припрятан. Вещей моих никто не обыскивал. Ну, как-то не акцентировалось внимание на подобных "мелочах".

Одним словом, отлил я бронзовую пушечку. Меди у отца с дедом теперь стало заметно больше, потому что они подрядили на её выплавку совсем другого кузнеца, что поселился как раз возле выхода руды. Так что и мне перепало, сколько попросил. Про разные хитрости с литьём я уже знал немало, никакими украшениями баловаться даже не пробовал и сделал примитивный конус снаружи с глухим цилиндрическим каналом внутри. Этот канал сразу вышел у меня идеально гладким — он был сформирован хорошо отполированным стальным стержнем, сразу укрепленным в форме, который после остывания зажало намертво. Извлечь его так и не удалось, и больше я с огнестрелом решил не связываться.

* * *
Старшенькому нашему уже четвёртый год и, как и полагается нормальному якутскому мальчишке, на лошади он сидит уверенно. Младший едет то со мной, то с матерью. И все мы, едва погоды уверенно повернули на весну, отправились обследовать реку Селеннях. Снега ещё не собираются таять — положительных температур не бывает даже днём. Но настоящие морозы уже не вернутся и сильных снегопадов ждать больше не следует. Крепкий наст уверенно держит копыта, а если и нет — так глубина снежного покрова невелика. Лошадка ногу не сломает, потому что мы никуда не торопимся. Едем себе потихоньку и ни о чем не тужим.

Движемся мы на север северо-восток. Никакого желания преодолевать отроги Хребта Черского у нас нет. Мы обойдём одну из гряд, а потом, слегка отклонившись к югу юго-востоку, пройдем через понижение во второй.

Скажете — безумие отправляться с маленькими детьми через дикие заснеженные пространства? Хе-хе. Не забывайте, я — якут. Это мой мир. Живу я здесь. Мы не ищем приключений и неторопливо объезжаем то, пробираться через что полагаем рискованным. Во вьюке у нас имеется палатка и тёплые спальники. Маленькая печка и запас провизии. Лошадки прекрасно добывают себе корм прямо из-под снега, а младшего из сыновей Айтал от груди пока не отлучила, потому что мы опять собирались в поездку без коровы, причём в места ненаселённые.

Обычная картина. Русский сказал бы, что инородцы куда-то отправились. Но так уж вышло, что в Нижнеянский острог мы в этот раз заезжать не стали — нет причины делать крюк. Так что о нашей поездке казаки не проведают, а мы поищем, где спрятаться. Что-то подсказывает мне — стоит усилить осторожность. Я нынче весьма состоятелен и, даже не подозревая об этом, мог возбудить зависть в ком угодно. И нет на свете никого, опаснее завистника. Среди просвещённых цивилизованных русских легко обрести неведомого, коварного и могущественного врага, потому что они алчны и амбициозны — иначе что они забыли в этих холодных и неприветливых землях.

Симпатичная погода стоит. Немного ветрено, но мы хорошо одеты, так что едем себе потихоньку и по сторонам поглядываем. Соболя в этих местах встречается много, но задерживаться для охоты нам нынче не с руки. Волчьих следов не замечали и воя не слышали. Одно неудобство — около встречных речек не стоит указателей с названиями. Я в своё время много работал с картами и, в силу рода деятельности, обращал внимание на рельеф. Более того, многие места видел с вертолёта, а память у меня крепкая. Поэтому я не боюсь заблудиться.

Особых происшествий у нас не случается. Вечерняя остановка, разбивка лагеря, ужин, сон. Утром подъём, завтрак, быстрые сборы — и в путь. Рассказывать не о чём. Разве что о всё учащающихся ровных участках — замёрзших озёрах. Их тут особенно много, на любой вкус.

За две недели мы добрались до цели. До реки, что течёт на восток в Индигирку по относительно ровной широкой долине. Таких морозов, как у нас в Верхоянске здесь не случается, зато в среднем по году заметно холоднее. Реки вскрываются позднее, а замерзают раньше. А ещё наледи — ледяные мосты, перекрывающие путь — держатся тут почти до августа, то есть плавать на лодке, считай, некогда. Однако великих заломов, как на Адыче, не бывает, потому что вскрывается река, начиная с юга.

Растительность тут скудная. Мелколесье, я бы сказал. Ольховники, кедровый стланик, красная смородина. Строевого леса, считай, совсем нет.

Откуда такая заинтересованность, спросите? Так дело в том, что в устье Селенняха имеются неслабые залежи угля. А в среднем течении мне известно так называемое малое месторождение отличной железной руды. Малое оно с точки зрения великой страны, занимавшей некогда шестую часть Земной суши. А вот с точки зрения Якутии, где в эти времена живёт не более сотни тысяч человек, руды этой более чем достаточно. Одним словом, все предпосылки для организации тут выплавки стали налицо.

Дорогу мы только что разведали и с уверенностью можем утверждать, что санный путь от Яны до этих мест месяцев семь в году работать будет. Теперь — дело за геологом. Проблема в том, что само это месторождение мне практически незнакомо. Я не только не помню его точного местоположения, но даже не являюсь специалистом по поиску руд такого состава.

Словом, лагерь мы разбили с расчётом на длительное проживание, и я принялся бродить по окрестностям с лопатой и молотком. Крепись, геолог!

Хе-хе. Магнетит, он ведь влияет на стрелку компаса, если кто забыл. А компас у меня ещё из старой жизни. Так что никуда от меня это месторождение не денется. Да и торопиться нам некуда — до ледохода около двух месяцев, а раньше в низовьях делать нечего. Тем более что искать уголь я тоже не умею. Особенно, под снегом.

* * *
Выходов руды на поверхность отыскать мне не удалось. Да и само рудное тело не слишком охотно обнаружилось. Изрядно побродить пришлось по отрогам и распадкам, пока приметил аномальное поведение стрелки. Естественно, шурф я бил не вслепую, и до цели добирался целых четыре мёрзлых метра — это, поверьте мне, немало. Но качество сырья приемлемое и его тут много. За десяток тысяч тонн ручаюсь, то есть, не зря старался.

Пока я занимался своими поисками, весна принесла тёплые погоды. На припёке да за ветерком снег стал сходить со склонов, стало быть, дело к лету. Мы немного охотились с гастрономическими целями, и ещё я бродил по прибрежным равнинам, по склонам, обращённым на юг, и пытался представить себе, как мои соотечественники смогут тут наладить себе жизнь.

С одной стороны возводить тёплые постройки придётся из привозного леса. И гнать его нужно с верховьев Индигирки. Топливо тоже понадобится завозить от устья. Но его, по-любому, потребуется сюда доставлять. Множество ровных безлесных участков обещают просторные пастбища, откуда, пока из-под снега наши лошади добывают себе траву. Есть и другие, тоже просторные пастбища, но там произрастает в основном ягель — а это уже корм для оленей. Только он, насколько я помню, возобновляется не каждый год.

Озёр тут видимо-невидимо так, что рыбы местные жители всегда наловят. Сетями. Однако по всему выходит, что без подвоза извне, промышленность в этом краю не заработает. То есть потребуется организация добычи и доставки угля, это как минимум. И строевого леса.

В мои времена историки спорили, была ли у якутов государственность. В какой-то мере она есть и сейчас. Просто концентрации усилий населения на решении общих для всего народа задач не обеспечивает. Имею ввиду, созидательных задач. Повоевать или, скажем, уйти всем народом оттуда, где стало опасно — это несомненно проделывалось. Но вот собраться с силами и забабахать шахту и металлургический заводик — этого не бывало. Такого рода события стали возможны только при высокой концентрации ресурсов в частных руках. И, естественно, подобные мероприятия проводились с целью извлечения прибыли.

Ничем подобным я не располагаю. Никодима на это вряд ли удастся подбить — он, и меньшими хлопотами своё возьмёт. А ведь тут быстрой отдачи не получишь. Если бы он свёрла мои тоннами продавал — тогда другое дело. А то ведь за весь год их и полсотни не ушло.

Когда бы люди тут уже жили, можно было бы потихоньку научить их сначала уголёк копать, потом металл плавить. Так бы малыми шагами и развивался район, благо до Нижнеянского зимовья путь отсюда не так уж далёк, а там нынче магазин стоит.

* * *
Тем не менее, план наших изысканий мы продолжали выполнять, как ни в чём не бывало. Шли вниз по течению по прибрежным равнинам. Сворачивали куда хотели и наблюдали и таяние снегов, и освобождение рек от зимнего покрова. Забавно оно проходило. Сначала оттаяли верховья Индигиргки, и сквозь скалистые теснины пришла высокая вода, разломавшая ледяную корку в устье Селенняха. То есть нижнее течение этого притока великой реки вскрылось чинно и благородно, отпуская откалывающиеся льдины беспрепятственно уплывать вниз по течению. Километров на сто, наверное, лёд сошел с весёлым потрескиванием — тут уклон местности просто ничтожный и течение медленное. Так вот, этих ста километров недостаточно, чтобы водой добраться до рудника. Это и не хорошо и не особенно плохо. Длительность навигации в плане завоза угля получается куда как меньше, чем на Яне, но здесь и санями возить удобно.

В общем, угленосного района мы достигли, когда уже наступило настоящее тёплое лето, и я снова взялся за лопату. Компас, увы, на наличие угля не реагирует, так что копал я много и в разных местах. Мёрзлые грунты ковырять — дело неблагодарное и вообще не знаю, чем бы дело завершилось, если бы Айтал, когда гуляла с детьми по окрестностям, не отыскала уголь на берегу. Просто-напросто из подмытого обрыва торчал чёрный пласт. Ну а дальше от этого места я уже "затанцевал" уверенней поглядывая на рельеф и вспоминая разные примеры из учебника.

Уголь был чёрный, жирный и легковоспламеняющийся. Если мне не изменяет память, такой называется "длиннопламенным". Он не коксуется. Что же, это лишь указывает на то, что доменные печи мне строить не стоит. Так я как-то и не собирался.

* * *
Значительно интересней оказался обратный путь. Мы возвращались той же дорогой, что и приехали вдоль берега реки, поднимаясь вверх по течению, как вдруг в один прекрасный день путь нам преградил её приток, втекающий с южного направления. В прошлый раз мы преодолели его по льду, что не вызвало ни малейшего затруднения, а тут перед нами оказалось водное препятствие изрядной ширины с плавным равнинным течением. Те ручейки, что встречались раньше, мы легко преодолевали вброд, не слезая с сёдел, а тут, не иначе, придётся плыть.

Долина реки, насколько хватало взора, была равнинной и даже не казалась повышающейся по мере удаления. Мы с Айтал молча повернули лошадей и продолжили путь в теперь уже не на запад, а на юг. Вот захотели, и поехали. Мы уже давно кормимся охотой и несколько месяцев не встречали людей. Ну и что? А стало нам интересно поглядеть на незнакомое место и нет ни одной причины отказывать себе в такой малости.

Я говорил, что неплохо помню добротные карты, в том числе — построенные с использованием изображений, полученных со спутника. Так вот, про эту речку я забыл абсолютно и до сих пор ничего не смог вспомнить. Даже когда стрелка компаса дала мне понять, что неподалеку имеется магнетит, в памяти ничего не зашевелилось. Нет, я конечно покопал немного там, где возмущения достигли максимума, и нашел вполне пристойный пласт, но ни капельки этим не озадачился. Мы к этому моменту продвигались на юг уже четыре дня.

Более всего меня пленяли деревья, росшие по пологим прибрежным склонам. Привычная редкостойная лиственничная тайга — это стройматериал. А ещё здесь есть и ольха, и берёза и осины встречаются. То, что считается сорными породами для лесозаготовителей, для меня дрова. Много дров и древесного угля.

Однако местность всё-таки поднималась. Прибрежные кручи становились всё более убедительными, и характер течения реки делался горным. Прикинув в уме, что к чему, я сообразил, что мы добрались до мест уже неподалеку от Батагая. А потом, глядя с ровного места на правом берегу на каменистые кручи левобережья, вдруг словно прозрел. Нет, названий рек я так и не вспомнил, я вспомнил место, о котором мне рассказывал один любитель побродить по нашим местам. Вот же оно!

Повернувшись спиной к речушке, мы километров через пять выехали к другому водному потоку, текущему встреч. Теперь, двигаясь на запад по берегу ручья, а местами и по его неглубокому руслу, буквально через двадцать километров въехали в бассейн Адычи и оказались в верховьях какого-то из правых притоков Туостаха.

Дома мы были уже через пять дней неторопливой езды. Вот уж отпуск, так отпуск! Отлично прогулялись.

Конечно, открытая нами дорога на Селеннях не на всём протяжении годится для нарт, но для вьючных лошадей никаких рискованных участков на ней нет.

* * *
Дома. На этот раз — в юрте родителей. Во-первых, бабушка решительно требовала внуков для общения. Во-вторых, хотелось поговорить, как следует, с отцом семейства. Как ни крути, но из инструментов, что охотно вывозит сейчас Никодим, самый главный — напильники. И делаются они здесь.

Как оказалось, действительно, объём заказа устойчиво превышает возможности производства, что мастеров устраивает — купец даже не пытается снижать цену. Ещё непрерывным потоком уходят отсюда двигатели. Их производство отладили и за год успевают изготовить штук пять-шесть. Тоже придерживают темп, старые хитрецы и обдирают клиента неимоверно. Они ведь и в десять раз могут увеличить выход, но не торопятся, пока не чувствуют конкуренции. Если цена снизится — получится больше работы за то же вознаграждение. А, если размер этого вознаграждения надёжно превышает потребности, кто же станет торопиться работать?!

Что же, этот расклад мне откровенно нравится. Ну какой смысл нам горбатиться на русских?! Они ведь пристанут со своим вечным: "Давай, давай", — и будешь давать как миленький по сорок замесов в смену, а потом ни кола, ни двора, и всем должен. Нет уж, пущай они вокруг наших мастеров попляшут и позаботятся о том, чтобы… вот, скажем, изюм стали привозить. За это можно и ещё на один двигатель больше "успеть" сделать. А как Вы думали? Положительное подкрепление — основа конструктивного взаимодействия. Не я это придумал.

Нет, не желаю я зла казакам и прочей братии, что вокруг них вертится. Их дело — оружие у якутов поотбирать и самых несговорчивых тойонов притормозить, потому что на этих просторах устраивать войнушку, это… ну, не по-взрослому.

— Привет, Миха! — оба-на! Кинээс здешний пожаловал. Якут этот — глава небогатого рода, однако, самого большого и сильного в этом стойбище. Мудрый уважаемый человек.

Мы сказали друг другу все полагающиеся слова вежливости, младшая из сестёр Айтал поднесла нам по чашечке кумыса — ритуал официальной беседы, как ни крути.

— Тойон лючи присылал людей найти тебя. Я обещал, что отправлю к нему весть, когда узнаю от кого-то, где ты находишься. Мой сын уже седлает коня, чтобы ехать в острог.

Мы обменялись кивками. Если на то пошло, в наших краях начались политические подвижки, и их отголоски докатились и сюда, на берега норовистой Адычи. Иными словами, вождь сделал то, что обещал, но не станет мешать мне поступить так, как я захочу.

— Спасибо тебе, уважаемый. Твоему сыну не стоит так торопиться. Завтра утром я присоединюсь к нему. Или, отправившись немедленно, он может предупредить тойона русских о скором моём прибытии.

Потом мы поговорили о погоде и о видах на предстоящую рыбалку, о том, что мастерицы стойбища спряли прекрасные нити из конского волоса, и что огромный невод уже почти готов.

После ухода гостя я заторопился в баню. Будете смеяться, но в нынешней поездке мы изрядно провоняли. Ни я, ни Айтал не любим холодную воду. Ну, не полагаем её полезной для здоровья. То ли дело горячий пар и мягкий веник!

* * *
Здешний казачий атаман принял меня без промедления. Он присматривал, как стаскивают в воду пузатый коч. Тот же самый Илья Перфильев, что и, ёлки-моталки, шесть лет тому назад. Меня этот человек признал, запомнил видать, кто в тот раз "сорвал" потеху: "мордобой против хапсагая". В горницу он меня не приглашал, а присели мы на открытом воздухе за стол, на который легли сразу две шашки, сработанные мною ещё в бытность мою на Бытатнтае.

— Ты ковал?

Я вытянул клинки из не мною сработанных ножен и с интересом осмотрел. Немало зазубрин оставили на них прошедшие годы, но в целом режущая кромка всё ещё оставалась в неплохом состоянии.

— Я ковал.

— А еще сможешь?

— Отчего же не смочь. Осилю. А почём брать станешь, вдруг я с голоду помру — тут ведь на полгода работы. Я себе пропитания не запасу, пока буду с молотом упражняться.

— Ох, и хитрый ты, якут. Ведь пришел сюда — гол как сокол, а нынче, говорят, как сыр в масле катаешься. Аж лоснишься от удовольствия. Не то, что мы, люди служилые.

Гоняемся, понимаешь, за вашим братом, инородцем, чтобы не друг другу, а государю Московскому платили ясак. И тут еще сабли наши об пальмы ломаются, а на морозе и вовсе на куски разлететься могут.

Ага! Вот и понятно, чем баловство моё понравилось атаману. С хладноломкостью я угадал, ну и просто вязкость получилась приличная. Что же, приятно осознавать, что не булат тоже может сгодиться.

— Так что, Миха? Станешь клинки нам делать — от ясака освобожу твой род, — Илья ухмыльнулся. — Один клинок — и год ты никому ничего не должен.

Не сказал бы я, что это щедрая плата, но с представителем власти долго спорить не стоит. Ударили по рукам. В конце концов, рецептура записана — повторить нехитро.

Хотел уже прощаться, но Илья остановил меня:

— Слушок идёт, что Никодим речи твои слушает и дела его от этого идут всё лучше и лучше. А мне ты чего присоветовать не хочешь? — и смотрит насмешливо.

— Так чего тут советовать-то?! Чай ты и без меня видишь, как купчина магазины обустраивает. Сам ведь то же на свой манер ладишь — с землицы Бытантайской тамошний тойон тебе за весь наслег ясак привозит. И вместо того, чтобы с пищалями по тайге куралесить, ты с ним разговор дружелюбный заводишь. Другие кинээс посмотрят на это, да заместо того, чтобы воевать, лучше в гости приедут, ясак привезут, на погоду пожалуются ли на утеснение от соседей.

— Дурак ты, Миха, что с тебя взять? — атаман отчего-то выглядит радостным. — Ступай, давай, сабли делай.

* * *
Не, ну форменная ерунда ведь получилась. И не слезет теперь с меня казачина — подавай ему клинки. Думаете, он удовольствуется одной саблей в год? Как бы не так. Вот уж что влип, то влип. Пора, однако, перепрятываться, причём срочно. Нашли, понимаешь, саблекуя себе… — весь трагизм ситуации дошел до меня не сразу. Вот есть люди, умеющие встраиваться в узлы государственной машины и даже приобретающие от этого какие-либо выгоды. Мне же это даётся с трудом. Даже в школе — а это, как ни крути, слепок с со страны, вернее, с отношений между людьми, страну населяющими — не был на хорошем счету. Правда, там мне удавалось и не сильно обнаруживать свои наклонности, потому что было нас много. И ни одного идеального ребёнка на весь класс.

Но тут-то — чисто прыщ на ровном месте.

Так вот, сетуя на неудачное стечение обстоятельств и на свою непредусмотрительность, я уже совсем было засобирался домой, как приказчики нашего купца взяли меня под белы рученьки и доставили на торговое подворье. Тут уж ничего не скажешь — учтивость и предупредительность из них просто пёрли. Хоть и нет нынче дома хозяина, и даже не говорят мне, где он, но и угощение выставили, и разговор повели о делах. Сложилось впечатление, что отнеслись ко мне, как будто я тут никак не меньше, чем в половинной доле.

Ну да, наверное, если по сути дела, то никак не меньше. Да только Никодим бы этого мне ни за что не показал. Хотя, если по-честному, далёк я от этого. Какую цифру мне ни назови — хлопну глазами и головой кивну. Собственно, так я и делал между глотками медовухи, и приказчиков нахваливал, и про ловкость их и поворотливость отзывался с великим одобрением. Заодно вызнал и цену доброй сабли. И очень доброй. И такой, которая лучше всех. Потихоньку огорчение меня отпускало, и ещё я узнал, что из оружия, отобранного у якутов, русские кузнецы тоже неплохие клинки делают, хотя и поплоше моей, но тоже на морозе не ломаются.

После уж кто-то проговорился, что с верховьев Лены был от Никодима гонец, будто нашли они Байкал-озеро. Строят там магазин — с местным населением торговать. А лодки из реки повезут зимой на полозьях за лошадьми. Пока дорогу разведывают и собираются что-то в ней улучшать. Ну да, там двенадцать километров всего, но это всё же гористое место. Да хоть бы и просеку прорубить — всяко время требуется невеликому их отряду.

По всему выходило, опыт прокладки трасс через Сибирские просторы Никодим приобрёл и никуда не торопится. На будущее сразу делает, не на один поход. Так что рассказал я про то, что из того Байкала стоит поискать пути в Амур. Ну и про то, что якуты должны крепко полюбить чай.

А вот тут мне и налили кружечку.

Да, чай я люблю. Наверное, это такая у нас национальная черта. Просто большинство моих соотечественников об этом ещё не знает. Не помню я точных дат, однако до сей поры никто этим напитком меня ни разу не угощал и никаких упоминаний о нём я не слышал. Ясное дело, поинтересовался я ценой. А нет её, цены. Не сложилась. Это пока диковинка, угощение, а вовсе не товар. Ну что тут поделаешь — видать как раз угодил я в момент, когда это роскошь, доступная немногим, только входит в употребление.

Отсыпали мне примерно фунт почерневших чуть скукоженных листьев. Либо готовить их пока толком не умеют, либо сохранять при перевозке — очень много мелкой, похожей на пыль трухи, такой, что в моё время в одноразовые пакетики паковалась. Ну, эти, на ниточках.

Разговор вышел для приказчиков интересный. Они от меня получили указание и на товар, обещающий стать востребованным, и на самый короткий путь, которым до него можно добраться. Хе-хе. Что-то разбаловал я купечество русское.

Глава 15. Отчего бывает неуютно

Несмотря на прекрасное настроение, в котором покидал я Никодимово подворье, неприятный осадок от разговора с атаманом оставался на душе и давил на нервы. Человек этот, плох он или хорош, умён или глуп, добр или зол, является самой высокостатусной особой по всему нашему району. Я имею ввиду бассейн реки Яна. И причина этого статуса — организованное и сплочённое казачье воинство.

Пусть этих людей десятки, но они подчиняются одному командиру и это — профессиональные солдаты, вооружённые самым современным оружием.

Одним словом — достанет меня Илья, где захочет и когда пожелает, если сможет дотянуться. С большим якутским родом он, пожалуй, не станет связываться без крайней нужды. Но за моей спиной нет вооружённой силы, которой он смог бы опасаться. Не стоит забывать — времена нынче не те, когда писаный закон кого-то устрашит. А по обычаю — слуге государеву в пределах, за которые он отвечает, никто слова поперёк сказать не посмеет. Одним словом — неуютно мне сделалось.

Дело не в том, чтобы сделать несколько кавалерийских шашек. Тут беда иная. Коли слуга государев чего добился, то по команде он об этом доложит в наилучшем для себя свете. И, конечно, тут же получит сверху и благоволение, и наказ — добиться ещё большего. За одной шашкой потребуется вторая, десятая, сотая — и ничего я с этим не поделаю. Одним словом — нужно срочно исчезать из поля зрения казаков. Вот включился у меня таким образом орган интуиции, и всё тут. Не знаю, может быть, я и не прав.

Поехал я в наш бывший дом на Бытантае. Сухим путём да летом это три дня всего в один конец. Вторую ночёвку спланировал у Элляя — так оно и вышло.

Люблю я в этом доме останавливаться у весёлого кузнеца. Мы поговорили с ним о делах его — он за зиму, пока стояли ветреные дни, плавил прямо в тиглях сталь по одной и той же рецептуре — она у него получается стабильного качества, и вполне устраивает других мастеров. Вы будете смеяться, но расходятся эти лепёшки, преимущественно, через торговую сеть Никодима.

Стальные тросики для арбалетных тетив мастер тоже делает понемногу, но это, скорее для души. А ещё у него летом работает молот с приводом от нижнебойного колеса, тот самый, которым мы предполагали проковывать крицы. Но криц нынче нет, так что он приспособился пользоваться этой приспособой для других поделок — окрестным-то жителям за своими надобностями тоже сюда идти приходится.

На другой день к вечеру я уже был в посёлке у серебряной шахты. Тускул, что заправлял тут делами, как раз собирался на Адычу. Та самая долблёнка-тримаран, уже была нагружена слитками серебра, облуженными для скрытности, и замотанными в старые поистёршиеся шкурки — это, чтобы не царапнуть ненароком. С этим человеком я поговорил начистоту — он и так хранит одну из важнейших тайн, причём, надеюсь, делает это осознанно.

Тут тоже было чему порадоваться — ножницы, щипцы трёх видов освоили без меня. На всё имеются шаблоны, матрицы, пуансоны — я ведь горячую штамповку показал ещё, когда мы для арбалетов детали делали, а он перенял эту методу и для других вещиц. Ну да не об успехах речь. Мне на новом месте помощники потребуются, а тут они во множестве, и кое-кому их них уже пора подумывать о собственной семье. Поэтому я и прибыл в это самое место, где в своё время организовалось что-то вроде училища.

Подростки, что первыми начинали, уже стали вполне взрослыми юношами, и трое оказались готовы вместе со мной поискать счастья на новом месте. Вообще-то желающих было больше, так что пришлось выбирать. Лошадок для них взял тоже у Тускула — он не обеднял. Теоретически они вроде как и без того принадлежат мне, но на этом мы внимания не заостряли. То есть, договорились полюбовно.

Кое-какие части для резьбонарезного инструмента я тоже прихватил. Вообще-то и токарным станочком, и сверлилкой тут пользуются — их я не разграбил. Но несколько приспособлений всё же забрал — они себе ещё сделают. Выяснил, что пока меня не было, Пелым взял пяток лерок на шестнадцать, и этим спрос ограничился. Выходит, чересчур рано я хлопотал. Опередил время.

Зато с резьбами на шесть без меня совладали, и теперь собирать арбалеты стало проще. Так что для внутреннего употребления в отдельно взятой мастерской технический прогресс продолжает свой победный марш.

* * *
В Батагае мы с подмастерьями задержались буквально на часок — лето наше северное коротко и осталось от него очень немного. Спешили на новое место. Айтал с детьми сразу с нами не поехала — мысль о переезде понравилась ей очень — это ведь как раз там, где мы, считай, только что побывали. Но хозяйке большого дома и матери двоих детей необходимо обстоятельно собраться. Так что приедет позднее. Дела оловянные я без малейших сомнений в душе оставил на одного из своих "рабов", отдавая себе отчёт в том, что за остальным хозяйством присмотрит его жена. Люди они обстоятельные, неторопливые. Уверен, что действовать станут без рьяности и оловянных пуговиц и посуды наделают не чересчур много. Не перенасытят рынок.

Через неделю мы оказались на берегу той самой, текущей с юга на север речки, впадающей в Селеннях. Как раз неподалеку от второго обнаруженного мною месторождения магнитного железняка. Теплого времени в нашем распоряжении оставалось очень мало, поэтому работали мы исходя из минимально достаточного для зимовки объёма строительства.

Из шестиметровых брёвен скатали восьмиугольный сруб. Почему из шестиметровых? Потому что нас всего четверо, а устраивать подъёмник для каждой детали — это как раз и есть та самая потеря времени, которой мы старательно избегали. Благодаря продольным двуручным пилам бруса на двойной пол и потолочные перекрытия наделали энергично, плиты и дверцы для печей привезла Айтал — она обо многом не забыла в своих неторопливых сборах. Сени и крыльцо мы спланировали и построили сразу, баньку тоже не забыли — одним словом, когда залетали белые мухи, тёплое жильё уже стояло.

Уфф.

Караван с мукой, рисом, и множеством иных продуктов привела младшая сестрёнка моей супруги — она провожала её с детьми и домашним скарбом, а потом ещё раз обернулась с существенной провиантской поддержкой. Пару коров привела и выводок лаек этого года выпуска. Она же забрала обратно на Адычу почти всех лошадей — как Вы понимаете сена мы успели запасти немного.

Тем не менее, в зиму мы входили во вполне комфортабельных условиях. Я сидел на чурбаке, любуясь штабелем корявых брёвен, ожидающим распиловки на дрова, когда послышался стук опыт и наш старшенький Тургун вернулся с прогулки по окрестностям, которую проводил в сопровождении всей группы наших псов и Вожака, разумеется. А ещё рядом с ним верхом на олене ехал эвенк непонятного возраста. Вообще-то в здешних краях я ожидал увидеть нарты, ну да всего не предугадать. Пошел встречать гостя. Скорей всего в эту зиму будем соседями.

Сам-то я по-эвенкийски немного объясниться могу, но для обстоятельной беседы попросил Айтал переводить. Звали нашего гостя Ивул, мне показалось, что услышав его, супруга ухмыльнулась про себя. Ну а мы последовательно рассказали о своих планах. Я — про наш приезд и желание обустроиться, а эвенк — о том, что привёл оленей на южный берег Селенняха и осматривал ближайшие пастбища, чтобы оценить, на сколько их хватит. Обычный разговор-знакомство. Мы даже ещё не начали друг перед другом ничем похваляться, как вдруг меня словно что-то торкнуло изнутри.

Оспа!

Ведь я точно помню, что мой народ, заселяя территорию, на которой сейчас проживает, почти не встречал сопротивления со стороны охотников и оленеводов, ранее живших в этих местах. А ещё упоминалось об эпидемиях оспы, косившей людей там, куда приходили мы со своими табунами и стадами. Точно-точно. Только в писаный период истории русские не меньше двух раз отмечали вспышки именно оспы в районах, куда пригоняли мы коров. На реке Оленёк — точно. Её открыли казаки, а потом в богатые соболем земли отправились якуты-ясакоплательщики из среднего течения Лены. И вскоре — помчались назад из-за начавшегося там мора. Эпидемия оспы — на неё точно указывали в документах.

И тут же на память пришла история первой вакцинации, проведённой именно против оспы. Не помню имени этого человека, но он уловил связь между заболеваниями коров и людей, и догадался привить людям что-то там, образовавшееся в крови коров через царапину на коже. Кажется.

Раньше Ивул не встречался ни с русскими, ни с якутами. А теперь он запросто может от нас заразиться болезнью, с которой его организм незнаком. А мне вовсе не хочется его гибели. И как быть?

С другой стороны эвенки кочуют на Бытантае между стойбищами моих соплеменниками, и не болеют. Мы ведь жили там пару зим, и ничего особенного не происходило.

Одного из своих молодых помощников, а они все уроженцы тех мест, я спросил, когда закончилось в их краях моровое поветрие. Оказывается, буквально года за три до того, как я приехал. В их стойбище двое умерли, а вот у тунгусов от некоторых кочевий вообще никого в живых не осталось, так свирепствовала болезнь.

Тогда я с таким же вопросом обратился к Ивулу. А вот он, оказывается, только слышал, что где-то по другую сторону Яны умирали люди от болезни, которую раньше в их краях никто не знал.

Вот тут-то я и призадумался. Некое озарение о том, как следует поступить, у меня появилось довольно быстро, но этому не вполне обычному действию следовало придать очевидный для нынешних моих современников смысл. Иначе говоря — найти убедительные с точки зрения язычника и шаманиста доводы. Они не сразу сформулировались. Сначала я долго и многословно распространялся о том, что соседям нужно жить по-соседски, и что надо друг другу дружно помогать и дружить по-жизни. Айтал несколько раз удивлённо смотрела в мою сторону — чего это я вдруг вздумал талдычить общеизвестные истины, да ещё и столь назойливо ходя по многу раз вокруг одного и того же. А у меня лихорадочно скрежетали мозги, и что-то поскрипывало под шевелюрой. В конце концов, мысль выкристаллизовалась, и я помянул о том, что обязательно нужно обмануть духов. Тех самых, которые дружны с нами, но ещё незнакомы с соседями. То есть не то, что уж совсем обмануть, а сбить с панталыку. А то они, не разобравшись, могут наделать беды ни в чём неповинным людям.

Провести обряд я обещал быстро и… мы всей толпой отправились к стоянке рода Ивула. Там сам хозяин оцарапал оленя, и ножиком, испачканным его кровью, я сделал надрезы на тыльной стороне кисти руки и себе, и жене, и работникам. А потом уже сам, добыв немного крови из приведённой с собой коровы, провёл такую же процедуру со всеми обитателями соседнего стойбища.

Всё! Главные духи-кормильцы теперь станут считать незнакомцев близкими кровными родичами тех, рядом с кем обычно обитают, и обязательно расскажут об этом остальным. Духам, понятное дело. А потом сразу без малейшей задержки была проведена большая совместная рыбалка, обмен подарками и сварена превосходная уха, в которой мне уже много лет ужасно не хватает картошки.

Хоть тресните меня, не знаю, правильно я поступил, или нет, но просто так сидеть, сложа руки, и ждать начала эпидемии, возбудителей которой привёз, пусть и без умысла — это, мне кажется, неправильно… Что вреда не наделал — это скорее всего. Собственно, косвенное подтверждения правильности содеянного я получил через пару недель — до этого мы с соседями непересекались, занимаясь возведением печей. Так вот, Ивул заехал и сказал, что духи, говоря по-русски, мало-мало сердись. Люди мало-мало болей. Но духи перестать сердись, потому что все выздоравливай. Уж извините, что шуткую, мало-мало, но в этот момент у меня с души свалилась такая глыба что, ни в сказке сказать, ни пером описать.

Не люблю я душегубства.

* * *
Еще до морозов, но уже по снегу, мы съездили к раскопанному летом "угольному разрезу" и привезли на трёх нартах угля. Примерно тонну. Обернулись дней за десять — тут около трёхсот километров в один конец. Признаюсь, заготавливать дрова и жечь из них уголь, было значительно выгодней — транспортное плечо — куда от него деваться. Две-три ходки за день, это не одна за полторы недели. Немного охотились, немного рыбку ловили — Айтал ворчала, что кроме как сетями в этих местах ничего не добудешь. Она любит с крючковой снастью забавляться.

Оборудовали мастерскую — длинную бревенчатую постройку с земляным полом, обмазанную глиной. Ждали ветра и готовили тигли к плавке железа. Погода нас не подвела — задуло так, что ходили мы, держась за перила. Зато наддув заработал прекрасно, и металл пошёл порция за порцией.

Скорее всего, железо получалось очень чистое — практически без примесей. Потому что в зависимости то соотношения количества руды и угля мы легко получали необходимые степени твёрдости. Сплавлять их с присадками не пытались — не было у нас полиметаллических руд. Это уже на другой год будем исследовать.

Второй важной темой для нас оказался каменный уголь. Мы его нагревали в закрытом котле, сделанном из "сивой меди", и смотрели, что закапает вниз, и что улетучится вверх. Помощнички мои — ребята толковые, к тому же буквы знают и ведут записи. Так что секрет змеевика, где конденсируются пары, постигли мигом. А ещё мы придумали, как контролировать температуру нагрева. Дело в том, что олово плавится при двухстах с чем-то градусах, свинец — при трёхстах с небольшим, и ещё примерно через соточку — цинк. И все они у нас есть.

Одним словом из котла капало вниз, и сверху тоже шёл конденсат. То, что оставалось в остатке — походило на кокс. Мы это сжигали, чтобы взвесить — оценить зольность. Накапавшее вниз перегоняли, разделяя на фракции. Одним словом заполняли время серьёзной исследовательской деятельностью и устраивали "диспуты", обсуждая сделанные наблюдения и выводы из них. Сырьевой и, отчасти топливный голод, давали нам немало времени для рассуждений и обобщений.

Знаете, фундаментальные знания, полученные во время учёбы, давали мне некоторые преимущества в наших спорах, как и статус "учителя". Но этот багаж быстро усваивался учениками и, случалось, их заключения нравились мне больше, чем мои собственные. Крепло чувство, что сейчас и здесь закладывается фундамент нашей науки. Э-э. Отвлёкся.

Так об угле. То, что мы из него вытопили или возогнали, дало нам горючую жидкость, похожую на солярку и даже не так сильно отличающуюся от неё по запаху. Ещё — густую смолу, из которой удавалось изгнать черноту. Тем не менее, липкость от неё никуда не девалась. Ещё выделяли мы самые легкие фракции, вероятно эфиры или бензолы, а может — ацетоны. Пахли они резко и из незакрытой посуды улетучивались.

Естественно, мы мешали это с уксусом и раствором соды, мылом, стеарином, глицерином. Грели, студили и смотрели, что получится. Хе-хе. Мне тоже было интересно похимичить.

* * *
Один из моих молодых помощников женился — взял у Ивула дочку, заплатив за неё арбалетом. А что Вы думали — нравы тут простые. Девчонка, кстати, по местным меркам — перестарок. В приданое привела несколько оленей — всё по обычаю, как ведётся испокон веков. Новоиспечённый муж о чем-то переговорил с моей суженой, а потом уже она позвала меня на помощь, отмывать новобрачную в бане. Хе-хе. В общем — справились. Под конец, когда у невесты появилось понимание, что её ни разу не убивают, кажется, началось кислородное опьянение. Кожа задышала, женщина сомлела и в руки мужа попала завернутая в толстое одеяло, согласная решительно на всё. Хотя, и без этого она, кажется, отбиваться не собиралась.

А мы с женой перемыли своих чад и дочурку новобрачной. Не удивляйтесь. Наличие ребёнка для женщины, выходящей замуж, здесь и сейчас — несомненное достоинство. А больше невест у соседей не было. Ну да — остальным-то нашим ученикам, жениться не к спеху.

Была забавная загвоздка в арбалете.

Я не прихватил запаса свинца, и нам пришлось делать пули из стали. Скорее даже — из железа. Понятно, что весили они теперь примерно вполовину легче, но, начав их использовать, я с любопытством отметил возросшую кучность стрельбы. Пришлось разбираться. Так вот — тетива насекала на мягкой свинцовой пуле канавку — а что Вы хотели? — усилие в полсотни килограммов, это не пуп царапать. В результате летящее тело слишком значительно отличалось от сферического, что и приводило к непредсказуемым отклонениям.

Вторым же обстоятельством следовало признать возросшую начальную скорость, отчего траектория полёта не так сильно понижалась с расстоянием. Айтал, которая какое-то время пользовалась стальными пулями ни о чём таком мне не рассказывала, хотя изредка просила сделать ей немного именно стальных снарядов. Ну а мы с помощниками соорудили "сковородку" с крышкой, где "докатывали" тщательно выверенные по весу заготовки, добиваясь от них идеальной сферичности. Благо, мягкое железо выплавлялось у нас запросто, и цементацию в плотно закрытом тигле с толчёным углем здешние мастера знали задолго до знакомства со мной.

Вот эти-то "шарики" и пробудили во мне воспоминание о подшипниках.

Как Вы, несомненно, догадались, токарный станок мы тоже сделали, тем более что самые муторные в работе узлы я привёз с Бытантая. Поэтому ничего невозможного в реализации подшипника качения не было.

Казалось бы.

Наивный.

Невозможного действительно не было. Было много неудобного. Это я о сепараторе. Словом, никто не скучал, все изобретали и выдумывали. Но самое интересное началось потом. Мы дружно не понимали, для чего нам это нужно. Нет, что токарный и сверлильный станки теперь очень хороши и легки в работе — это прекрасно. Но куда правоверному якуту или достойному тунгусу засунуть это несомненное достижение инженерного гения и доказательство высокого мастерства участников затеи?

Вот.

Разбирательство подшипника на пули показалось нам не самым лучшим вариантом, хотя и самым вероятным. Главное — калибр идеально совпадал. Все наши шарики имели диаметр ровнёхонько один сантиметр.

* * *
Разумеется, за зиму леса на будущие постройки мы заготовили достаточно. Ближе к весне съездили на Адычу и привезли оттуда нашу лодку. Просто поставили её на полозья и запрягли лошадей. Шли обходным маршрутом. Он хоть и длиннее, зато дорога куда как глаже. Ближний-то путь с возом, считай, непроходим, да и не хотелось нам торить приметный след через путаный лабиринт извилистых проходов — мы ведь спрятались от казаков. А след огромных саней видать издалека. И держится он долго.

Что еще рассказать примечательного об этой зимовке? Пельмени. У нас было много пшеничной муки, которую под моим руководством домололи до нужной кондиции и тщательно просеяли. Может, и не высший сорт получился, и опять же яичка нигде не сыскать, но и на молоке тесто замешивалось туго. Оленя мы закололи того самого, что специально для этого предназначался, сели вокруг длинного стола при свечах и налепили себе отличной еды, замораживая готовое и ссыпая в мешки.

Конечно, в мясе недоставало лука и перца. Но эта русская еда, до которой я великий охотник, понравилась всем. Её количество определялось только размером мешка с мукой.

Были в нашей жизни разные моменты. Например, все мои помощники скучали по сказаниям. Есть у нас такая традиция: в ненастное время люди собираются в самом просторном помещении и слушают легенды, предания, сказки. Чаще всего опытный человек ведёт повествование, а иногда и несколько. Тут же стариков нет, поэтому сами парни по очереди пересказывали то, что когда-то слышали в родных стойбищах. Я всегда с интересом слушал, а иногда и сам брал слово — кое-что помню с детства, кое-что читал. Айтал, однако, оказалась лучшей рассказчицей. Предания динлинов в чём-то похожи на наши, но и отличий немало. Поминания о великих властителях и могучих царствах в нашем эпосе окрашены в другие тона.

Тунгуска пока не настолько освоила язык, чтобы брать слово. В основном, задавала вопросы.

Она, кстати, прижилась легко. Они с Айтал иногда рисовали на бумаге всякую всячину, и однажды я увидел двуглавого орла. Оказывается — это с монетки, завалявшейся на дне одного из моих карманов. А ведь это герб Российиский. Причём — очень давнишний. Может быть, даже сейчас он уже в ходу. Мне сделалось интересно, и я попросил изобразить соболя. Дело в том, что в геральдике я не особо разбираюсь, но точно помню, что на гербе Сибири этот зверёк всегда был главным персонажем, однозначно указывая, в чем заключён главный козырный интерес русских в нашем краю.

Потом сам нарисовал изображение всадника на коне с флагом в руке — это уже герб республики Саха, которую чаще поминают как Якутию. Его перерисовали с какого-то наскального изображения, так что моих художественных талантов на воспроизведение нужного образа хватило.

Естественно, после этого на память сразу пришёл герб Верхоянска. Помню, что там была какая-то палатка и снежинки. И ещё — северное сияние. Мне оно не нравилось. Настоящее значительно красивее. Зато внизу имелись две серебристые рыбы одна над другой носами в разные стороны. Вот это по-нашенски — их Айтал и нарисовала. Считай, вся геральдика сверху вниз образовалась.

Теперь оставалось добавить последний штрих — герб наслега, к которому я бы себя отнёс. На Бытантае, там, где тойоном работает Ким, якутское сообщество уже сложилось. В его роду тотем — белка, хотя, это относится только к трём стойбищам. А другие роды почитают других существ. Так что о едином для такого территориального объединения символе речь вести сложно. Тем более, даже будь он в наличии, там расположено только одно из моих имений. Я его про себя называю ПТУ. Батагайская оловянная мастерская находится в землях, где каждый род пока сам по себе. Нынешнее же, начинающееся поселение, являющееся аналогом техникума-интерната, вообще расположено в месте практически пустынном. А поскольку сам атаман тутошнего казачества со мной разговаривает без посредников, то по всему выходит считаться мне следует налогоплательщиком Верхоянского подчинения. То есть следующая пятая ступень в иерархии как раз впору и придётся.

Не долго думая, я нарисовал молоток. В профиль.

Эти изображения одно над другим нанёс на доску, выжигая калёным железом. Получилось чёрным по белому. Только рыбы сделал белым по чёрному. Сверху покрыл прозрачным лаком, получившимся у нас из каменноугольной смолы. Он медленно сохнет, но уж схватится, так схватится.

Повесил своё творение на стену и залюбовался. Душевно вышло. Этот вечер я рассказывал своим товарищам о геральдике. Несмотря на скудность познаний, разговор получился интересный. Понятие животного — защитника рода — у моих современников постоянно на слуху, а представление об иерархии вообще впитано с молоком матери, так что это построение оказалось для всех прозрачным и очевидным.

Ребята и для себя гербы придумали. У того, что родич Кима, пятым пунктом встала белка. А у других — его однонаслежцев, хе-хе, белка встала тоже на пятую позицию, зато добавилась и шестая, снегирь и евражка… ну, это вроде суслика зверёк. Одним словом, был у нас и досуг, и даже кое-какие забавы. Гербами вот обзавелись. Приятно.

* * *
Приближалась пора нам с Айтал отправляться в отпуск. Вообще-то на летний период многим из нас предстояли поездки — планов было громадьё. Однако для меня на первое место выходили поиски легирующих прибавок. Имею ввиду — полиметаллических руд. Свербит, свербит меня одно сомнение. Ведь в рецептуре стали, что пустил я на кавалерийские шашки, были "камешки" в которых я подозревал наличие кобальта. И никеля. И меди.

Полезность никеля сомнений не вызывает, но про легирование стали медью или кобальтом слыхивать мне не приходилось. Ну да, так или иначе, нужно будет разной руды наковырять. Нет, не подумайте, что я сам собираюсь это проделать. Помощнички всяко в те места отправятся, вот пускай и привезут согласно образцам. Заодно узнаю, как они умеют разбирать то, что сами накарябали, выслушивая наши с Айтал объяснения насчет того, где мы это находили.

Глава 16. По сусалу

Весна в наших краях, это время, когда всё ещё лежит снег. Моё семейство в этом году решило съездить к морю. Прямо по снегу. На лыжах и нартах с собачьей упряжкой. Дело в том, что особо уж крепкие морозы больше не вернутся, а просто холода — это обычное дело. Мой старший — Тургун — время от времени бежит сам рядом с санями. Но не подолгу. Он далеко не сравнялся силами со взрослым человеком. Поэтому частенько устраивается рядом с братишкой, чтобы передохнуть. В эти периоды мы подвигаемся заметно быстрее. Я иду впереди, а жена замыкает процессию, поглядывает за тем, чтобы младший не выпал и не остался сзади. С него станется.

Первую полусотню километров от нашего дома на север вдоль речки до самого Селенняха мы преодолели за день — тут накатанная нашими санями дорога, по которой недавно ходили за новой порцией угля. Но этот благоустроенный по местным меркам тракт повернул направо, к Индигирке, а нам нужно было прямо, на южный берег Моря Лаптевых.

Невысокие возвышенности, окаймляющие долину Селенняха с севера, мы преодолели буквально за пару дней, и оказались на равнине, состоящей из множества слабонаклонных плоскостей. Сейчас под снегом поверхность выглядела ровной и скучной. Древесная растительность сначала поредела, а потом и вовсе сошла на нет. Стланики тоже перестали встречаться, и стало совсем скучно. Зато голые каменные поверхности, то там, то тут выглядывали из под белого покрывала. Местность повышалась, и по обе стороны нашего пути всё чётче обозначались горы — покатые гребни. То есть — сходящиеся наклонные поверхности переходящие друг в друга резким изломом.

Палатка, которую мы ставили для ночлега, обогревалась керосинкой. Точнее — соляровкой, которая, перед тем как разгореться, требует некоторого прогрева фитиля пламенем свечи. Фитиль кирпичный — из обожженной глины. Он довольно массивен, но даёт ровное короткое пламя, позволяющее вскипятить чайник или сварить похлёбку. Как регулировать интенсивность горения я не придумал.

Мы никуда не спешим, и не охотимся потому, что дичи на этих пустынных просторах не видно. Летом тут должно быть царство мхов и голого камня, а пока — ледяное безмолвие, столь выпукло описанное Джеком Лондоном. Тихая погода и яркое солнце — чудесные дни. Ночные заморозки невелики: на мою оценку не больше двадцати градусов под утро.

Кстати, про утро. Сегодня сыновья сворачивали палатку без нашей помощи, а мы поздновато вмешались. Потратили немало времени, на то, чтобы выпутать младшего — он как-то умудрился влезть между полотнищами двойного пола. Способный мальчуган у нас растёт.

Три заметных речки перешли по льду и двинулись вдоль четвёртой, текущей с севера. Её долина ровнее, чем спускающиеся к замёрзшему руслу склоны. Торчащих камней, обнажённых откосов и обрывов вокруг стало больше, а стоянки наши — длительней.

Сыновья под присмотром жены копают снег в тех местах, которые я им указываю, а сам я молотком отбиваю то там, то тут интересующие меня образцы. Кажется, в этот раз мы недалеко уйдем. По всем признакам поблизости имеются выходы полиметаллической руды. Пусть и ожидаются в ней опять кобальт, никель, медь — те же элементы, что и разведанные мною на Бытынтае, но это уже другая композиция.

Собственно, началось всё с того, что кто-то из наших учеников назвал речку, на которой мы поставили свою юрту, Берелехом. Память мгновенно сработала — это название с карт, составленных более чем через триста лет тому вперёд, послужило спусковым механизмом. Да, не всё вспоминается одинаково легко, но тут геологическое прошлое вздыбилось в голове, и меня потянуло на север. Туда, где раньше располагался населённый пункт Депутатский.

Я намеревался пройти через это место горными долинами, сориентироваться на местности, запомнить приметы, чтобы потом спокойно и обстоятельно спланировать действия по освоению богатств тамошних недр. Но, увы, придётся умерить аппетиты. У меня нет столько людей, чтобы заняться этим прямо сейчас. Особенно, в связи с обнаружением примерно в восьмидесяти километрах от устья Берелеха того, за чем собирался аж на Бытантай.

Одним словом, нарту мы нагрузили до предела — собачки тянули её с натугой и ни о чём, кроме возвращения речи не шло. А море? Хе-хе. Да пошутил я. Тысячи километров через ледяную пустыню с маленькими детьми даже такие непоседы как мы с Айтал преодолевать не станем. Мы и с начала-то планировали пройти не больше пяти сотен, а уж потом собирались вернуться. Но в результате и двухсот не прошли.

Как я Вас! Хе-хе. Однако якут не совсем глупый.

* * *
Пока лежал снег, мы сходили за рудой гужевым обозом в чисто мужской компании. Кроме трёх наших саней, ещё трое нарт с оленьими упряжками и каюрами нам выделил Ивул. Для большего количества не хватало людей. У него маленький род, а тут еще наступило горячее время — животные вообще чаще всего телятся по весне. Ну да будет ещё осень. Эвенки планируют перейти выше по Берелеху и оставаться там всё лето, а потом оттянутся к западу — и всё это для того, чтобы держаться неподалеку от нас.

Хорошо, когда лад с соседями. Да и как ему не быть, когда стального инструмента и всякой утвари на подарки мы не жалели. Так что летом помощники на нашу стройку обязательно придут.

Семейство же наше ненадолго разделится. Жена сказала, что должна побыть дома, это, имеется ввиду, прямо тут. Так что, ясное дело, третьего ребёнка нужно ждать ближайшей зимой. Как раз трёхлетний промежуток обозначился после второго сына. А нас с Тургуном ждет и дальняя дорога, и, возможно, казённый дом. Пять лет парню — мужчина. Почти. Нам стоит поторопиться, чтобы обернуться до вскрытия рек, потому отправляемся верхами. Три лошадки — по одной на путника и идущая под вьюком — это как раз и есть всё конное поголовье нашего стойбища.

* * *
До Адычи мы добрались за четыре дня. Сын, оказав почести бабушке и прабабушке, присоединился к мужчинам и чинно присутствовал при беседе, не раскрывая рта. Семейных новостей много. Средняя сестра моей супруги родила дочку. Живёт она в Верхоянске замужем за одним из приказчиков Никодима. Младшая как раз недавно обрела спутника жизни. Парень из якутов, из рода, живущего много южнее. Собираются отделяться от родни и перебираться на восток. Как раз к нашему новому "промышленному району". Она ведь бывала в тех местах и поглядела на них. Одна из долин неподалеку от прохода через западный отрог ей очень понравилась. Так что поедут, как снег сойдёт, вдвоём поглядят.

В остальном же — всё, как обычно. Латунные тросики на тетивы делают и "самоварные" двигатели. Арбалеты им Тускул присылает уже готовые — у него, считай, специализированное производство. А мужчины дорого их продают. Подумывают о том, чтобы взять учеников, а то дом пустеет — разлетелись дочки.

Кстати, сталь для обиходного инвентаря получают от Элляя, а цинк — из Батагая. Помаленьку образуется специализация и даже сформировалось что-то вроде доставочной сети через купеческих приказчиков, снующих между магазинами.

В Батагае мы тоже задержались ненадолго. Тут льют всякую оловянность. Сколь скажут Никодимовы приказчики, столь и делают. Расплачиваются с ними долговыми расписками. Хе-хе. Я почитал. Всё без обману. На многие тысячи рублей счёт идёт. Я итоговую циферку сложил и запомнил для себя. Ясно же, что не видать мне этих денег — ну и ладно. Хотел бы — сам бы начеканил, сколь требуется. Тут важнее, что купчина подтверждает свою обязанность обеспечивать нас подвозом с Большой Земли, грубо говоря, растительной пищи.

Не врёт, однако. Рис, изюм, мучица пшеничная у работников моих в достатке. И хозяйство они содержат в исправности. А до иного мне и дела нет.

Я тут велел вкопать на видном месте столб, а сам на стёсе выжег свой герб — прихватил железных тавро, что наделали мне помощнички. Вроде как клеймо поставил, что это моё.

Вот и все дела.

* * *
До дома на притоке Бытантая доехали в три дня. Тускул и Сата не только в добром здравии, но и с прибавлением в семействе. Работников-учеников у них уже полтора десятка и производства работают исправно. Причём, свёрла стали лучше продаваться, и на лерки обозначился спрос. Десяток ушел, все на шестнадцать миллиметров. Видать, корабелов интересуют крупномерные детали. Ещё тиски заказывали, зубила. Но, по-прежнему, главные усилия приходится прилагать к изготовлению мелочёвки — иголки, крючки.

Главное же — по старому рецепту была сварена та самая сталь, что я в своё время пустил на шашки. И десяток клинков из неё готов. Проверили ещё зимой — упругая и в мороз от сильного удара не лопается. Медный пруток перерубает не получая от этого зазубрины. Не булат, конечно, но очень даже неплохие клинки получаются.

Собственно, этот несомненный успех и позволил мне надеяться на то, что на сей раз удастся избежать непонимания с казаками.

Поехали мы в Верхоянск. Ах, да, столб с гербом я тут тоже оставил. Вот, словно толкало меня что-то таким образом выпендриться.

Верхоянское зимовье теперь уже стоит не на Дулгалахе, а ниже по течению, на Яне. На обширном Никодимовом подворье нашлось место и для нас с сыном, и для лошадок. Немногочисленная челядь оказалась предупредительна и услужлива — нас разместили в тереме и баньку с дороги предложили сразу. По всем признакам — мой статус в этом торговом предприятии высок. Настоящий хозяин сейчас в отлучке, приказчики его — в лавках, но жизнь от этого не замерла.

Мы с сынишкой привели себя в порядок и пешим ходом отправились к атаману. Тут недалече. Прямо от ворот, окинув неодобрительным взглядом мой тощий мешок, сторожевой казак отправил нас к дьяку. Розовощёкий такой мужчина в добротной суконной одежде, украшенной золотым шитьём, спросил, как звать меня. А про то, где живу, не поинтересовался. Потом велел вытряхивать, что принёс, на стол. Долго разглядывал клинки, записывал в книгу и велел ставить крест вместо подписи.

Я, понятное дело, разобрал его каракули. Выходило, что якут Михайла Васильев пришел отдать оружие и записаться в ясакоплательщики.

— Не верно ты, Агей Касимов нас принял, — ясное дело, это мне никак не подошло. — Ясак государю нашему плачу я исправно уж не первый год — можешь по ясачным книгам смотреть. Сабли эти по велению атамана кованы, и сами они в счет ясака доставлены сюда. Сговаривались мы, что по одной в год я должен приносить, а только, раз теперь три стойбища подо мной, то и получается три шашки. За сей год, да за будущий, да за следующий за будущим. А десятая — за четвёртое стойбище, что только в это лето поставлю.

— Да как ты смеешь, морда самоедская, мне, государеву человеку, поперёк молвить! Я ж тебя в порубе сгною, пока родичи твои не принесут положенного, — тут дьяк принялся перечислять сколь соболей или песцов с меня надобно. — Сына своего оставишь, а сам ступай за недоимкой. Да спеши, пока он от голода не сдох, да от холода не околел.

Такие вот контрасты. Видать, новые люди сюда пришли, и порядки сменились. Новая метла… ядритьть их, етьтьить. И ж, ни одной знакомой казацкой морды, чтоб хоть слово моё подтвердила. Видать, "романтиков" сменили "чиновники". А они знают, что оружие у нас, якутов, надо отбирать просто так. Безвозмездно. И вообще, спуску не давать нашему брату.

— Ладно, — говорю, — боярин. Ясак я в одночасье доставлю, а сынка моего ты ни в какой поруб не сажай. Он и тут на лавке посидит и ни кому не помешает. А вы, братцы, — это я уже казакам, что рядом со мной пристроились, чтобы я "шалить" не вздумал, — присмотрите за мальцом, чтобы он не упал ненароком, — и всыпал им в ладони по горсточке серебряных копеек. Я бы и по рублю дал, да не встречались крупные монеты здесь в обиходе, потому и себе не сделал.

Ну, я ноги в руки и во всю мочь побёг на купеческое подворье. Тут мне мигом отсчитали соболей, сколь просил, лошадку запрягли и с гиком да присвистом домчали меня обратно в острог. Ворота перед купеческими санями распахнули так, что даже притормаживать не пришлось. Прямо к крыльцу подкатили, а свёрток мехов за мной один из приказчиков втащил.

— Ты, чего, Агей, Миху нашего забижать удумал, — это как раз приказчик дьяку, считай, с порога прорычал. Ну я Тургуна подхватил, да и был таков. Зло во мне клокотало. И чтобы я ещё в острог хоть раз сунулся! Дудки! Пущай побегают за мной. А с Никодимом мы и по переписке обменяемся сведениями. Из любого, считай, магазина, весточку до него от меня донесут.

Обратная же связь меня мало волнует. Что надо я легко выясню по ассортименту товаров в магазинах. Хе-хе. Вот, скажем, шнурки шёлковые появились. Те самые, которые неугодным мандаринам посылает китайский император, чтобы они на них повесились. Отличные тетивы, я вам скажу. И шнурки эти — знак, что попал купчина в места, где негоцианты из Поднебесной тоже бывают. И чай в продаже имеется. Дорогой, правда, но куда лучшего качества, чем в прошлом году.

Уехали мы сразу, и дома на Берелехе оказались уже через десять дней. Инструкции для купца я оставил в магазине на Туостахе. Не знаю, дойдут ли они до самого Никодима, или его приказчики с поручениями сами управятся, но в силу сложившейся традиции не сомневаюсь, что всё будет исполнено. Пока с затей моих у Никодима одни прибытки, а он не дурак. Хе. Вот пущай он и торгует шашками, только отвезёт их подальше. От глаз воеводских. А то, как бы до греха дело не дошло.

Жалко до слёз, что не успел забежать в гости к сестрице моей Айтал. Не люблю чиновников.

* * *
Успели мы обернуться до ледохода. Двоих учеников, тех, что ещё не обзавелись семьями, я сразу "отпустил" на побывки в родные места. Почему в кавычках? Потому что программа на время поездок была у них весьма напряженная. Вскоре пожаловала и младшая сестричка моей суженной. Они с мужем объезжали окрестности и выбирали место для стойбища — планировали лошадок сюда пригнать, и коровок, поэтому присматривали себе пастбища и покосы — как раз снег сходил с южных склонов, и многое прояснялось. Да они и не торопились. Побывали и у Ивула в стойбище.

Тут ведь какое дело — два скотоводческих хозяйства, одно из которых кочует, а другое то и дело отгоняет табуны на откорм, должны не мешать друг другу. Тем более, что для меня они оба желательны поблизости — нам мясо требуется для пропитания. Да и молочные продукты не помешают. Вот и сидели мы, попивая чай. Толковали о будущей жизни, о том, кто, когда куда будет гнать стада и сговорились к весне соорудить мост через Берелех выше по течению в узком месте, где длины хорошего древесного ствола должно хватить от берега до берега.

А потом началась плотницкая работа. Рубились деревянные дома. Ивул прислал мне в помощь своих сыновей, да ещё за кем-то из дальней родни посылал. Тут по окрестностям тунгусов живёт немного, потому что ягель — корм для оленей, на здешних каменистых почвах растёт неохотно. Признаться, и для травы маловато подходящих мест, то есть нельзя развести тучных бескрайних стад. Без планирования и точного расчёта хозяйствовать рисковано.

Ну да, собрались работнички, и дело пошло. Два сруба мы, как только вскрылись реки, сплавили до устья Селенняха. Тут будет шахтёрский посёлок. Один из помощников моих сюда переселится, поэтому котёл для перегонки угля тоже перевезли.

Хлопотное выдалось лето. Тургун — наш старшенький — водил самоварную лодку, перевозя грузы между конечными пунктами. Ему, грубо говоря, полшестого, но такого штурмана-рулевого поискать в наших местах. Хотя, в каждом рейсе хотя бы один взрослый пассажир с ним всё-таки был. Так, на всякий случай. К примеру, шестом от берега оттолкнуться. А то ведь даже заднего хода у наших плоскодонок нет.

Я от всей души наплотничался, настолярничался и соорудил конную косилку со стоячим местом для седока на манер античной колесницы — вот в неё и ушли невостребованные подшипники. Ушли они отнюдь не в колёса, за отсутствием таковых — механизм покоился на нартах и приводился в действие педалями, по которым перетаптывался возница. Резали траву эллиптической формы вращающиеся ножи. Эта убогая конструкция выжала из нас с зятьком все силы, но сена мы наготовили… гребли тоже лошадью. Деревянными конными граблями. Наспех сооружённые приспособления насилу выдержали одну страду, после чего пришли в негодность. Что же касалось мелких поломок — то вздумай мы их считать — сбились бы. Просто устранялись они быстро и безболезненно и не слишком задерживали работу.

Понятное дело, дом для семьи сестрицы моей супруги тоже поставили. Лошадки из его табуна отработали за эту услугу сполна — чего только не пришлось нам перевезти. Кроме обычного ассортимента продовольственных запасов — зерна, круп и муки — доставили полиметаллической руды в сумме около двух тонн. Котлы для перегонки угля и десятиведёрные дубовые бочки, возить солярку. Лепёшки стали разных рецептур от Тускула и от Элляя… всего и не упомнишь.

Айтал много рыбачила на озёрах. С удочкой баловалась. Ивул, по моим объяснениям, сделал для неё нарты Канадской системы — это такие, чтобы можно было сзади стоять и только покрикивать на собачек. Вот на них она и ездила по окрестностям, а я только провожал её завистливым взглядом. Меня дела не отпускали. Что-то уж очень широко я нынче размахнулся.

* * *
Если не юлить, то должен признаться — металлургия у меня получилась ужасно затратная. На тигельные плавки угля уходит значительно больше, чем потребляет традиционный сыродутный горн. Да и довести температуру до нужного значения удаётся только в ветреную погоду, когда сама природа создаёт необходимый для интенсивного дутья напор. Тут скорее выигрывается объём трудозатрат, за что приходится расплачиваться тоже трудом — сбором дров и доставкой их на всё б`ольшие и б`ольшие расстояния. Зато не нужно столько колотить по крицам, ну и состав сплавов хоть как-то удаётся регулировать.

Так вот, я уже довольно много повозился с разными печами и горнами и, в силу полученного образования, имею представление о теплоёмкости и теплопроводности, а также, о химизме процесса. Так что на ближайшую зиму планы у меня серьёзные. И работать я уже начал. Подготовка руд к плавке — дело серьёзное. Одним словом, работать буду систематически и под протокол.

Тем более что ещё три парня от Тускула перебрались ко мне. Из ремесленного училища да в техникум. Хе-хе.

Глава 17. Цивилизация — это технология

Начал я свои работы с создания горелки. Или форсунки. Так и не понял принципиальной разницы между этими устройствами. У меня теперь было жидкое топливо и это довольно удобно, как ни крути. Тут ведь важно то, что можно подбирать правильные соотношения скорости подачи горючего и окислителя и добиваться нужных результатов. Естественно, первым шагом были клапаны и вентили, следующим — поршневой насос, а потом — ресивер. Это баллон, в котором находится сжатый воздух. Он, ресивер этот, служит для того, чтобы можно было расходовать газ не толчками поршня, а непрерывным ровным потоком.

Про горелки много рассказывать не буду — все их видели. Мне было интересней проверить использование этой придумки в печке для прокаливания руды. Дроблёное в мелкий песок сырьё я рассыпал по ровному, как поднос, днищу. Этот тонкий слой и грел пламенем сверху, разумеется, закрыв заслонку, чтобы тепло не уходило куда попало.

Так уж сложилось, что мы любую руду калили, промывали и снова калили. Потому, что не знаю я другого способа обогащения. Так что хоть магнетит, хоть полиметаллическое сырьё — всё готовилось у нас одним способом. Так вот — с применением стационарного промывочного лотка и печки с соляровыми горелками работа эта стала не слишком обременительной, особенно, после того, как дробилку — молот с наковальней — запустили от того же водяного колеса, что и воздушный насос.

Собственно, когда замёрз ручей, приводящий в действие это оборудование, всё заготовленное рудное сырье прошло "обогащение" и ждало своего часа в отдельных кучах, разделённых деревянными стенками.

С попыткой плавки я невольно задержался. Подмастерье, занимавшийся подготовкой компонентов будущей шихты, приметил, что после обжига лимонита, доставленного с Адычи, он стал немного липнуть к железному совку. Не так сильно, как магнетит, но вполне определённо. Приметливый парень. Ну да Тускул сразу отдавал в моё распоряжение самых въедливых почемучек, таких, с которыми самому ему работать неудобно — больно много спрашивают. Хе-хе. Мне-то как раз они и нужны.

В общем, часть лимонита в обжиговой печи восстановилась до железа. После прокаливания порошок включал в себя ничтожные примеси металла. Вот это-то и было особенно важно, потому что подтверждало мою гипотезу. Начиная с этого места, мы двигались осторожно, проводя обжиг при разных степенях нагрева и соотношениях топлива и воздуха, подаваемых в рабочую зону. Дело в том, что при восстановлении металла из окисла лучшим восстановителем является угарный газ, который образуется при недостатке кислорода во время горения. С другой стороны, этот угарный газ лучше взаимодействует с рудой, если сам же её перемешивает — сдувает с днища, образуя пылевое облако в замкнутом объёме. Но не уносит эту пыль в дымоход.

Вот с этим и возились, с пропорциями, скоростями, интенсивностями.

Ну а конечный продукт в виде чёрного порошка мы извлекали магнитами. Это когда обрабатывали лимонит.

Основная-то руда в нашем месторождении — магнетит, то есть вполне приличный природный магнит. И вот его-то, этот магнетит, никакими магнитами от железа не отделишь — непрореагировавшее сырьё тоже прилипает к "сепаратору". Ну да мы не гордые, лоточком промывочным пользоваться умеем. Хе-хе. Деревянный он у нас. К нему ничего не липнет.

Одним словом черный порошок металлического железа с прибавкой толчёного в пудру угля отлично плавился в тигле, превращаясь в сталь с заранее заданной концентрацией углерода. Полагаете — дело в шляпе? А как быть с лигатурами? Чистых-то металлов в нашем распоряжении не было, чтобы подбросить их туда же.

Разумеется, пробовали мы восстанавливать и руды-добавки в нашей печке с перемешивающим пламенем. Проверяли магнитами, разделяли промывкой. Но получали-то порошок. Потом расплавляли его в том же тигле и получали некий металл. Вы марганец от никеля отличите? А ванадий от кобальта? От хрома или молибдена? Вот и я не отличу, потому что не металлург и не химик. Тем более что вряд ли у нас получались чистые металлы. Одним словом, рецептуры мы записывали, пробуя что угодно в разных количествах и комбинациях, а потом делали выводы, что композиция номер шестьдесят четыре разбивается на морозе, а семьдесят третья не держит заточку. И так — всю зиму.

Булат у нас снова не получился, зато одна из сталей оказалась очень хороша на пружины. Отпустишь — гни, как хочешь. Закалишь — сколько ни напрягайся, она обратно вернется, как только перестанешь нажимать. Одним словом, экспериментальная металлургия поглотила нас без остатка. Тем более что возни с углем больше не было, воздушный насос крутился от ветряка, а сани с бочонками дизтоплива регулярно привозили на нартах. На горелках грели мы и тигли. Они у нас невелики, а в узкой толстостенной печи плавка удавалась буквально за пару часов.

Э-э! Чуть не забыл. Когда легируешь плавку порошком восстановленной руды, или когда лепёшкой из этой уже не руды сплавленной — то результаты не каждый раз совпадают. Загадка скажете? Ага.

Ну да не это главное.

Во-первых, мы составили целый рецептурный справочник, учитывающий свойства руд известных нам месторождений и позволяющий получать стали с заранее заданными свойствами.

Во-вторых, как минимум еще четыре мастера не просто узнали эти рецепты. Они научились их сами находить.

В-третьих, Вы наверняка спросите о том моём помощнике, что переехал в устье Селенняха и гнал нам из угля солярку. Он же "пропустил занятия". Так вот, тут всё оказалось значительно хуже. Этот обормот, воспользовавшись своей полной бесконтрольностью, проверил, что получится, если вместо каменного угля затолкать в перегонный куб дрова.

Естественно, он поработал и с тем, что улетучилось вверх и прошло через змеевик, и с тем, что вытопилось и слилось вниз. Кроме скипидара из хвойников и дёгтя из берёзы, он сумел выделить уксус, который надёжно опознал, и ацетон, о котором понятия не имел. Этот парень ещё с Бытантая знал, как делаются стеклянные пузырьки, те, что мы вставляем в верхний венец наших домов. Вот в них-то он и налил свои "находки" перед отправкой мне, когда отгружал с эвенками очередные бочонки солярки. Естественно, с деревянными пробками.

Я упоминал уже, что не химик. Так вот, в области органических соединений мои познания значительно скромнее, чем в неорганической. Но в двадцать первом веке сталкиваться с самыми разными веществами мне приходилось — растворители, разбавители, очистители и прочая, прочая, прочая. Одним словом, сел я и пригорюнился. Это что тут у нас, технический прогресс разгулялся не на шутку? И что мне со всем этим делать? Нет, с кондачка такие вопросы не решаются. Надо бы подумать хорошенько.

Как раз Айтал родила девчонку и уже оправилась. Спрашивает, куда в отпуск нынче поедем? Вот о чём помыслить следует, а ацетоны со скипидарами — не к спеху. Нафиг они сдались здешнему насквозь феодальному и, отчасти, рабовладельческому обществу? Перебьется оно пока. Общество это. А мне мыслить нужно о том, чем порадовать лапулю мою славную.

Наверное — рыбалкой. Новой какой-нибудь для неё. Нет, выходить в Студёное Море на плоскодонке — не дело. Но в Якутии — тысячи озёр! И на левом берегу нашего Селенняха в его нижнем течении есть несколько очень больших.

Я побежал к Ивулу — он со своими оленями где только не бывал. Точно, знает он эти озёра. Рыбные, говорит. Отлично.

В озёрах обычно водятся карась, щука, окунь и… забыл, как зовётся. С ладошку. Так вот, охота на щуку со спиннингом как раз и должна быть гвоздём программы нашего отдохновения. Я принялся делать катушку. Про леску и блёсны не спрашивайте — рассказывал уже. А вот простая инерционная катушка — поверьте — это непросто. Тут нужна и лёгкость хода, и небольшая масса при изрядном диаметре. В общем, наплевал я на варки стали и технологии всякие, и с, не помню какой попытки, соорудил вполне приличную снасть для женской руки.

Представление о пользовании блеснами Айтал получила давненько — ловили мы так длинным удилищем с идущей лодки. Но тут, когда надо далеко и точно забросить — это совсем другое дело. В общем, я всё тщательно распланировал и подготовил. Даже лодочку с кожаным покрытием на каркасе из реек сделал и опробовал. Лёгкую — на одного. Как раз для транспортировки во вьюке. Не разборную, как Вы понимаете. Палатку проверил и подкрепил, другое немудрёное наше снаряжение привел в порядок. Одним словом, всем сердцем мы уже были на озере, но…

Вернулся наш человек, что ездил на Адычу. Соль, понимаешь, кончилась, ну не запаслись мы ею в достатке. Он и привёз весть, что сам атаман повсюду меня разыскивает. Добром разыскивает — оповестил всю округу, что приглашает для честной беседы. И куда деваться? Коли начнёт казаков во все стороны слать — хуже будет. Надо ехать. Может всего-то навсего попросит вместо пушнины опять шашки в качестве ясака ему отдавать? А другого ничего за собой не чую, чтобы было ему дело до меня.

Одвуконь пошёл, без сопровождения. И быстрее так, и не рискую никем. Реки-то вот-вот вскроются. Да и казаки во мне опаску вызывают. То — люди, как люди. То сына в заложники берут из-за каких-то дурацких шкурок.

* * *
Виданное ли дело — Никодим дома. На его обширном подворье происходит деловитое роение работного люда. Сани с грузом подходят и уходят, грузчики снуют через распахнутые двери амбаров, приказчики пересчитывают мешки. Лошадок моих принял малец, отвёл в загородку, а сам я направился прямиком в терем. Тут меня знают, хотя сам я в этом доме всего-то раз побывал и долго не задержался. Так что раскланивался направо и налево. А уж в сенях и сам хозяин повстречал. Сразу в горенку повёл и велел обед подавать. Осетринка хороша была, да и нельма приготовлена мастерски. Со свежего воздуха и чарка кстати оказалась, однако на водочку мы не налегали — всё никак не могли наговориться.

Вернее — купец не мог. Видно с другими собеседниками он опасается свои удачи да успехи во всей красе расписывать, а оно ведь рвётся изнутри. Против меня же у него осторожности нет. Понял, наверное, что не завелось в моей душе зависти. А мне послушать интересно было, так что я кивал да поддакивал. Искренне, кстати, потому, что испытывал удовольствие от того, что узнавал.

— До Красноярска от Байкальского магазина одна лодка туда и обратно три раза за лето легко оборачивается через Ангару. Оттуда пшеничку вожу по сорок мешков за рейс. Туда свёрла твои, напильники и эти, лерки. Берут — сколь ни привези. С Амуром тоже волок наладили. Хотя, это я по-старому так выразился — по магазину стоит у каждой реки, и товар на лошадях перебрасываем. Купец один тамошний нынче прислал гаоляновой муки и крупы на пробу. Сам-то я по Амуру не хожу, сын мой на том участке делами заправляет. Иглы уж очень твои ценятся.

Закусили.

— Слушай, Миха. Мне приказчиками в магазины сажать некого. Грамоту мало кто знает, — и смотрит вопросительно. Ждёт чего-то. Щас, из котомки достану.

— В Бытантайском наслеге поищи, это где Ким тойоном работает. У него многие грамоту разумеют.

— Ну да, ну да. Я уж по-якутски-то разбирать научился. А слушай, того самого Кима брат — толковый, однако, парень. Честно показывает, сколь барыша себе оставил, сколь чего подарил кому. И сам барыш выводит правильный. Да и каракули его всяко легче читаются, чем иных наших грамотеев, — Никодим призадумался. — На Эльги-реку нужно такого же разумника прям сейчас. Кажись, сообразил — помогает ведь содержателю человек из местных на Тенки. И каракули его я в учётной книге видел, — это купец уже вроде как про себя поразмышлял.

Так и сидели мы Никодимом, "расставляя" новые магазины, да соображая, кого в каком месте к присмотру за делом приставить. Кадровый голод ощущается, куда ни посмотри. И опять яоказался "на коне" — у меня-то в учениках, считай, почти два десятка грамотеев. По нашим местам — целая армия. И так уж выходит по традиции по нашей, что связь ученика с учителем обычно длится многие годы и сохраняется на всю жизнь. Как ни крути — мои это люди. И рассажу я их… ну, Вы меня понимаете. Русские-то больше к острогам тяготеют, а на удалённых факториях якуту куда как веселей живётся. С лошадками, с коровками.

Не скажу, что до конкретики мы договорились, однако по части намерений во мнениях сошлись. Тем более что когда речь зашла о формальном долге, который Никодим передо мной за собой полагает великим, я его успокоил. Сказал, что недостатка в средствах не испытываю, чего и ему желаю. А как понадобится мне чего — так он меня ведь завсегда выручает. Вроде как о дружбе и сотрудничестве на дальнейшее условились, хотя напрямую слов таких и не говорили.

Уж не знаю, за кого он меня считает, за умом скорбного или искусителя коварного, но держится уважительно, на равных. А, судя по характеру построек, дела его идут — лучше некуда. Показной роскоши не видать, но добротность и основательность впечатляют. Есть в человеке что-то нашенское, северное. Судя по всему, крепнет его "паутина", и немалые богатства в мошну стекаются.

Так и ко мне стекаются, только иные. Молодые-то люди не напрасно тянутся туда, где осваивают ремёсла. Вот и выходит, что сподвижники мы с Никодимом. Два эксплуататора якутского народа. Хе-хе. Нам друг за дружку надо крепко держаться.

Вечером, после баньки, заглянул я и сестрице моей Айтал, и с мужем её, Никодимовым приказчиком, познакомился. Что рассказать? Да всё у них ладно. Он делами торговыми занят, а супруга его — домом. Только бумаги она ведёт, потому что грамоту разумеет, а Васенька её любимый — не очень. То есть соображает быстро и человек деятельный, а только записи в книгах да реестрах вечером надиктовывает по памяти и с почеркушек своих. Семейный подряд у них выходит. Ну да, коли так обоим удобней, оно и ладно. Бывают семьи, где жена — шея, а муж — голова.

Тут у меня и новая идея проклюнулась, ну да о ней после.

Засиживаться я не стал — нам утром к воеводе с Никодимом ехать. Он посылал человека упредить атамана, чтобы не с бухты-барахты заявиться, а жданными.

* * *
— Здрав будь, атаман.

— И тебе поздорову быть. Садись, Миха-якут. И ты Никодим заходи да присаживайся.

Устроились мы на лавках вдоль стола, где находилось ещё несколько казаков и прошлогодний нелюбезный ко мне дьяк. Похоже на совещание наших времён. Или, если по-нынешнему, думу. Кстати и нашего брата якута тут тоже три человека присутствует. С Кимом мы обменялись кивками узнавания, как ведётся между старыми приятелями.

Первым делом на стол лёг арбалет:

— Твоя работа?

— Моей мастерской, что на Бытантае, — а чего отпираться. Модель — та же, что первый раз я для себя делал. Мелкие улучшения в ней, произошедшие за последние годы, ничего не меняют для стрелка.

— А знаешь ли ты, что она не хуже наших пищалей стреляет, только вчетверо чаще. И попасть из неё можно в полтора раза дальше?

— Охотнику не каждый день бывает нужно выстрелить, — это я сразу немножко "Ваньку валяю". — А что бой дальний и точный, это да. Без этого на промысле зверя никак.

— Так вот, — это снова атаман, — велено нам ясак не мягкой рухлядью отдавать, а самострелами. Сколь обещать можно?

Прямо пригвоздил меня к месту.

— Десяток или полтора в год обычно делалось. Людей-то в местах наших мало живёт, да и не многих землица здешняя прокормит. Мастеров среди них и того меньше. На одного работника, что по железу работает, десяток пастухов нужен, да охотников, а ко всему этому дети, да жёны, — это я так намекаю на структуру производительных сил общества.

Кажется, проняло. Во-первых, Ким потерял напряжённость в позе. Во-вторых, сам атаман чуток потускнел. А я продолжил:

— Знаешь, я спробую сперва, сколь выйдет. Сам видишь, работа тонкая, — это я продолжаю торговаться. — Ведь якутскому мастеру надо чтобы рядом лошадки паслись, коровки. Чтобы тунгусы оленей своих перегоняли с пастбища на пастбище, охотники приносили дичину, а рыбаки — рыбу ловили. Чтобы женщины шили удобную одежду и варили сытную еду, — продолжаю я доносить до собеседника положения, иллюстрирующие необходимость комплексного развития нашего края.

Атаман мрачнеет. Понимает, что не обманываю, но он ведь привык брать. То есть — отнимать. Тут же его явно подбивают принять на себя роль радетеля. А я усиливаю нажим:

— Никодим вот возит зерно, за то и воздаётся ему сторицей. Когда трудовой человек сыт, так и работу от него можно добрую ждать. Мы ведь ныне тоже людишки государя нашего, ему служим верно, и мощь страны рады приумножить, — что-то понесло меня. Не через край ли я плеснул елея?

— Оттого ты и затеял гербы по стойбищам раздавать? — взгляд уже стал тяжелым.

— Символы эти напоминают людям, кому они служат. Кого почитать должны. Народец наш неграмотный, но рисунки разбирает, — тут уж Ким откровенно разулыбался. Ну да, у него-то, почитай, каждый пятый пишет и читает уверенно. А я продолжаю "крутить": — Опять же, если вкопан столб, на котором символы защитников наших показаны, тогда чужого рода тойон на это посмотрит, да и не станет обиды чинить, чтобы не прогневить атамана — земли этой блюстителя, потому что за него, и могучие воеводы Сибирские, и Государь Московский силой великой стоят.

На стол легли кавалерийские шашки.

— Почему мало сковал?

— Так, атаман! У меня ж за них сына — чадо малое — чуть в поруб не посадили! Насилу откупился.

— Дерзкие речи ведёшь, холоп. В поруб его! В холодную!

Два казака, что у дверей стояли, не успели нагнуться, как я промеж них скользнул в открытый проём ногами вперёд. Считай, на заднице проехал, али на спине. Я ведь борьбой-то продолжаю заниматься, так что ловкость не растерял. А эти увальни, похоже, лбами стукнулись. Хе-хе. Но наверняка не скажу, не смотрел назад — с лестницы сразу метнулся к коновязи. Хорошо, что узел я на автомате завязал из тех, которым меня Айтал учила во второй день нашего знакомства. Сорвал одним движением, не останавливаясь, и пошел лошадку свою разгонять, подталкивая за сбрую.

На воротах часовые лицами наружу стояли, так что, поравнявшись с ними, я уже в седло вскакивал. Когда до ушей дошёл вопль: "Держи его!", догонять меня было бесполезно. А фитиль на пищали вздуть — на это тоже время нужно. Да и не стреляли мне в спину.

* * *
— Странные люди, эти русские… -

— …однако, — продолжаю я слова Кима.

Улыбнулись.

Он легко разыскал меня по следам и привёл мою заводную лошадку с припасом на дорогу. Его "следопыты" сейчас уверенно ведут погоню по "моему" следу прямиком к Верхоянскому хребту, а мы устраиваемся у костра на берегу реки, готовящейся сбросить с себя зимнюю шубу. В это время, грозящее вспучиванием льда или образованием заломов, только безумец станет гулять там, откуда нас можно разглядеть.

— Знаешь, Миха, если бы ты не настаивал, я запросто мог бы всё это казачество в два счёта отсюда выставить. Мои стрелки их бы поодиночке перебили. Тебе не надо объяснять, что такое охотник в засаде. А сидеть в остроге за стеной вечно не будешь.

— Охотнику тоже не дело вокруг крепости бродить. Когда бы это было дело жизни и смерти, а то ведь не убивают они никого. Помучить, чтобы своего добиться ещё могут, да и то, не всегда у них это получается, — продолжаю я "гнуть" линию на мир и сотрудничество с пришлыми.

Мы снова улыбнулись.

— Эти русские — они ведь не угомонятся. Ну, перебоем мы этих — новые пожалуют. Каждый раз избавляться от них — это слишком трудоёмко и сопряжено с потерями. Тот же Никодим почувствует себя беззащитным, и перестанет торговать. А оно нам надо? — мне страшновато за судьбу торговой сети. Сколь трудов и выдумки положил для её создания. Только-только чай стали привозить…

— Да ладно, Миха. Не станем мы войну начинать. Ты, небось, опять навыдумывал чего. Я бы помог, — понятно, что самый молодой из здешних тойонов не прочь поучаствовать в чём угодно, потому что это постоянно приводит его к разного рода успехам. Наверное, я даже не обо всех догадываюсь. Но уже первая его громкая победа образовалась с участием тех же арбалетов. Ну и я ему помогал.

— Помощь твоя обязательно понадобится. Учеников к Тускулу приводить нужно, да смотри ж, не всех из своего наслега, а то быстро останешься без пастухов. Для сытной жизни, сам знаешь, разных умений люди требуются. Еще в магазин, что стоит в устье Туостаха, помощничков надо отправить — там муж сестры моей жены станет их на приказчиков обучать, потому что Никодиму потребуются грамотеи в новые фактории.

Ким посидел немного, улыбнулся и кивнул. Понял, что я на самом деле замыслил. То есть, коли мы ещё и купцов из своей среды подготовим, то даже по части подвоза растительной пищи сможем обойтись без русских. Если захотим. Государственный у него разум, не то, что у меня. Ну что же, коли ещё и воеводу над нами Государь Московский станет из нашего числа назначать, наверное, уживёмся мы с русскими по-доброму. Для этого ведь что нужно? Хм. А, рассудите! По-существу, просто всё было:

Пришел казачий атаман на новые земли, собрал богатую дань, да ею и поклонился государю — мол, прими от верного холопа твоего знак преданности и демонстрацию доходности нового приобретения. А что царь? Правильно. Дары принял и взамен грамотку на воеводство отослал, да повелел и впредь с той земли ему столь же привозить. Вот и приросло государство новыми землёй, данниками, воеводой. Всё просто. Так что нужно покумекать, да и провернуть нечто сходное, только момент выбрать правильно. Предыдущий-то случай упустили.

Давненько мы с Кимом не разговаривали толком, а тут проболтали всю ночь. Речь шла ни много ни мало, о создании государственности. Не в плане суверенитета, а об организации связей, позволяющих людям объединять свои усилия для решения общих задач. Каких? Да, немного их у нас, общих-то дел. Каждый род сам по себе живёт и не во многом нуждается. Однако, при таком разброде, не справишься, например, с эпидемией оспы. А ведь это страшный враг, опустошавший огромные пространства.

У товарища моего мысли бродили в другом направлении. Он грезил мечтой о создании объединённой армии, это если использовать терминологию двадцать первого века. На мой взгляд — затея бесполезная и даже наоборот — вредная. Потому что наличие силы вызывает желание её применить. А нам не врагов искать нужно, а о жизненных условиях хлопотать.

Где-то на самом краю сознания затеплилось воспоминание о стройбатах… если уж собирать народ на военные сборы, так хоть с пользой.

Глава 18. Вверх по Индигирке

Домой я добирался долго. Объезжал стороной встречные стойбища, чтобы весть обо мне не донеслась до казаков. Подолгу задерживался около рек, не решаясь форсировать их. По одним шел лёд, другие — вздувались, перегороженные плотинами заломов. Такое время лучше пересидеть у тёплого камелька в кругу родных или с друзьями. Или в мастерской хлопотать. Но, увы. Не в этот раз. А лезть с риском для жизни в холодную воду или на готовые в любой момент рухнуть перемычки — это занятие не для семейного человека.

Я немного побродил по обнажившимся откосам, но обнаружил только пласты меденосных песчаников. Довольно тощие, кстати, и, кажется, не слишком обширные. Весна вступала в свою бурную стадию, когда и травка вылезает, и листочки проклёвываются. Земля впитывает влагу тающих снегов и медведи выбираются из берлог.

На берегу озерца я устроил хижину, и приспособился ловить рыбу прямо с берега, обколов лёд над глубоким местом. Неплохо брали караси, но размер улова я чётко ограничивал вместимостью собственного желудка. Лошадки отъедались прошлогодней травой и держались неподалеку от костра.

Наверное — по привычке. Ведь гнуса ещё нет и, следовательно, надобности в дыме. Я же заготовил сучьев для арбалетных плеч. Их вечно не хватает. Если честно, то это и есть основной фактор, сдерживающий производство. Остальное можно тиражировать почти без ограничения в количестве.

Вопрос о том, как вооружить своих людей чем-то таким, могучим и ужасным постоянно шевелился в мозгах, но, с другой стороны, я осознавал ограниченность и местных ресурсов и своих возможностей. Никакой альтернативы механическим метателям у меня нет. А значит — придётся аккумулировать мышечную энергию стрелка и сообщать её снаряду. Ни пороха, ни взрывчатые вещества мне недоступны. А в качестве накопителей есть только пружины или сжатый воздух. Хотя… вспомнились самодельные воздушки из ружейной гильзы и медной трубки. Там воздух служил в качестве своеобразной "трансмиссии", переводя силу, накопленную растянутой резиной, в скорость пластилиновой пули.

В голове закопошились разные конструкции, позволяющие обойтись без тетивы. Я начал прикидывать и так и этак, но вспомнил, что ничего, кроме кожи, для уплотнений у меня в наличии нет. То есть добиваться плотности между поршнем и цилиндром придётся кропотливой подгонкой. Конструкция пневматического оружия, а я с ней знаком, требует высокой точности и чистоты обработки многих деталей. Словом — всё сложно. Однако по себе знаю, что если какая-то мысль в голову вступила — не будет мне покою ни днём, ни ночью. Проест она мне печёнки и, пока не наработаюсь, от затеи не отступлюсь. Правда, за успех не ручаюсь.

* * *
Домой я вернулся уже, когда не только завершилось вскрытие рек, но и пришло тепло. Затея с рыбалкой на озере по-прежнему меня волновала, и мы отправились в отпуск на лодке, рассчитывая начала приблизиться к цели по Индигирке, а уж потом, остаток пути, пройти пешком. По крайней мере, знаток этих мест Ивул рекомендовал мне такой вариант. В путь мы пустились не одни, в смысле, не одной семьёй. Тот мой помощник, что женился на дочке соседа-тунгуса, попросился с нами.

С одной стороны, меня это устраивало потому, что когда сразу две мамки с грудничками, то им веселее — где-то могут и подменить друг друга на время. С другой — познания свои в области геологии лучше передавать в дороге, показывая ландшафты и давая объяснения на реальных образцах. Разломы всякие, метаморфические породы, выходы и прочие моменты. Когда их глазами видишь, оно доходчивей получается. А то ведь рудознатцы-то когда ещё в наши края пожалуют? В одиночку же мне со всем не совладать.

Была ещё и третья сторона — эвенкийка бывала со своим родом во многих местах, в том числе и там, куда мы отправлялись. Подскажет дорогу в случае чего.

Неожиданность случилась уже когда мы вышли из Селенняха в Индигирку. Я в это время дремал, а Тургун ничтоже сумняшеся свернул из протока разветвлённой речной дельты не налево, а направо. Он у меня способный мальчишка, но иногда ошибается — путает руки. С кем не бывает. Собственно, проснулся я, когда Айтал, повизгивая от удовольствия, извлекала из воды ленка. Взял на блесну. Я подумал, и вместо того, чтобы разворачиваться вниз по течению, вообще ничего говорить не стал. В районе озёр местность ровная и для занятий геологией не слишком подходящая. А выше Индигирка огибает Момский хребет, где можно надеяться встретить весьма любопытные обнажения. Дальше течение нас, скорее всего не пропустит — там немало довольно бурных мест с водоворотами, из-за которых ходившие здесь казаки назвали эту реку Собачьей.

Но дотуда ещё далеко. А сынишка — молодец — аккуратно проводит лодку вдоль самого бережка, где и течение нам не мешает, и рыбка ловится. Главное — лапушка моя довольнёшенька.

* * *
Возрастание скорости встречного течения вызвало среди экипажа заметное оживление. Словно страсть преодоления поселилась во всех нас. Мы с помощником сели на вёсла, женщины на носу соорудили парус, а рулевой-кочегар подтопил. На солярке нынче идём, так что это не сопряжено с очень уж великими трудозатратами. Тем более что заметный северный ветер очень хорошо нам помогает. Прошли мы несколько узостей и поворотов, а потом река успокоилась и снова сделалась равнинной.

Вообще-то этот участок не считается сложным — по-настоящему свой норов река проявляет много выше. Тем не менее, и здесь встречается всякое. Например — юкагирские стойбища. Мы обнаружили чумы на левом берегу и спокойно пристали. Айтал — вот полиглотка — спокойно объяснялась с местными жителями. Нам друг от друга ничего не было нужно, как я думал. Визит вежливости, так сказать. Род как раз находился на марше — они направлялись на юг к озёрам, чтобы поохотиться на гусей. Но без поспешности.

Мы с помощником моим безбоязненно отлучились побродить по кручам и несколько подзадержались — прослеживали один из разломов и делали промывки шлихов. Так вот, вернувшись, я чуть не крякнул от огорчения. На лодке ступить было некуда от тюков с мехами. Принимающей стороне так понравился арбалет моей суженой, что они её "убедили" отдать им его. Охотники. М-м-дя! Конечно, и пуль и запасных тетив Айтал для них не пожалела. В общем, похоже, всем родом клянчили, хотя, не так уж трудно уговорить женщину.

Разумеется, после этого мы заторопились дальше и больше старались ни к кому не заезжать. По правде говоря, меня интересовал Зашиверск. Сведения об этом поселении несколько противоречивы. То есть сейчас он, скорее всего, присутствует в виде одной-двух избушек, оставленных сухопутными экспедициями казаков, прошедшими сюда от Верхоянска южнее Хребта Черского. А вот по-настоящему поселение должно возникнуть только после того, как русские сумеют подняться на своих кочах до того места, где стоят постройки, возведённые пешими казаками. Хотя, доберёмся ли дотуда мы? Не знаю. Судя по тому, что я слышал, для этого необходимо преодолеть шиверу — мелководный участок реки, усеянный торчащими из воды камнями. Обычно в таких местах ещё и течение очень сильное, так что не знаю, вытянем ли.

Так вот, про Зашиверск. После того, как казаки до него доберутся водным путём, он сделается центром этой земли и будет даже влиятельней Верхоянска. Русские станут собирать со здешних юкагиров богатый ясак, и ещё сухопутная дорога на Колыму пройдёт тут же. Несколько Якутских родов переселится в Момскую долину со своими табунами и стадами, создав традиционный для нашего народа комплекс по производству продуктов питания.

Крепкий городок простоит до тех пор, пока оспа не выкосит всех его обитателей. Немногочисленные выжившие, бросив всё, разъедутся, кто куда. Например, вниз по реке в селение Русское Устье, что основано, говорят, ещё новгородцами, бежавшими от гнева Ивана Грозного. Такая вот трагическая страничка истории.

Надо же, что память иногда добывает из своих закромов. А ещё я помню, что далеко в верховьях этой великой реки находятся богатейшие запасы золота. В том числе и рассыпного, удобного для добычи с использованием примитивнейшего оборудования. Но об этом я никому не скажу. Только разгула хмельных старателей нам тут не хватает… казаков более чем достаточно.

Нет, ну что за люди эти русские! Вот, скажем, юкагиры: я в их стойбище шёл без малейшей опаски, потому что они, хотя и все разные, но адекватные. Неважно даже, что знакомы мы не были. А в родном, можно сказать, Верхоянске лучшие по всем статьям предсавиели рода человеческого дважды мне свинью подложили. Вот чего они решили, что я им дерзю… то есть держу… тьфу на этот их великий и могучий, даже выразиться на нём как хочешь нельзя!

И чего это я расчувствовался? Наверное, из-за приближения шиверы. Ведь захочу её пройти, наверняка захочу. Но не лодкой же, в которой сидит вся моя семья. И не одна она, кстати, в этой лодке сидит. Поэтому я стараюсь не торопиться. Мы часто пристаём к берегу и занимаемся геологией. Основные породы, осадочные. Наслоения и напластования. Охота на горного барана (Айтал локти себе кусала, что осталась без арбалета), наблюдения с детьми за евражкой, слежка с прибрежной кручи за медведем, копающимся у самого уреза воды. Я думал, что косолапый станет рыбачить, но нет — что-то он другое делал. С такого расстояния не разобрали, а подходить ближе… сами понимаете. У нас ведь отпуск, а не экстремальный спорт.

Чего-то особенного наши геологические изыскания не принесли. Всего в меру, всего помаленьку. Несколько скромных линз лимонита и совсем тощие на медь песчаники. На полиметаллические руды никаких указаний приметить не удалось. Несколько юкагирских кочевий мы посещать не стали. Айтал заходила одна, обменяться словами вежливости и узнать, не слышно ли чего-нибудь худого. Арбалета-то теперь у неё нет, значит, больше не выклянчат. Хе-хе.

И больше не будет. Я придумал, как сделать пневматичку. У меня ведь теперь есть пружинная сталь. Как ни крути, а воздух значительно удобней, чем тетива, для передачи пуле энергии, запасённой в напряжённой пружине. По крайней мере, не изнашивается.

Мы исследовали несколько глин. Я как-то рассказывал о наших мучениях с заточкой свёрл. Так вот — с тех пор ничего не изменилось. С режущими кромками инструментов из твёрдых сплавов мы продолжали мучиться, как ни в чём ни бывало. Между тем в глинах обычно присутствует окись алюминия — та самая, что по химическому составу соответствует корунду — одному из самых популярных абразивных материалов. Проблема в том, что она там находится в виде мельчайших частиц — не крупнее, чем у пудры — и в смеси со столь же мелкими частицами множества других соединений — окислов или нерастворимых в воде солей.

Так вот! Мы наткнулись на глину, в которой содержались мелкие песчинки чего-то твёрдого. Этому твёрдому я смело дал наименование искомого — корунда. А потом мы этот корунд промывали в длинном лотке, похожем на золотоискательский, который построили в удобном месте. И чтобы глину носить недалеко, и чтобы вода сама поступала по жёлобу в верхнюю часть этого многометрового узкого корыта.

"Сырьё" наше в воде расходилось неохотно, отчего, после загрузки, требовалось приложить заметные усилия, чтобы его "размутить". Разделение на фракции тоже шло не так, как это бывает при промывке золота, отчего установку свою мы несколько раз переделывали. Стояли тёплые погожие деньки, и настроение оставалось устойчиво хорошим. Никто никуда не торопился, что наполняло мою душу довольством — мы оставались на одном месте и не приближались к шивере.

Корунда намыли четыре увесистых мешочка килограммов по сорок, если на глазок. Еще у нас образовалось втрое больше глины, плотность которой примерно вдвое больше, чем то, что вода согнала в нижний конец лотка. Я рассудил, что это тоже оксид алюминия, просто мелкий, и, когда она просохла, тоже "прибрал" в лодку. Если удастся сделать из этого добра хорошие тигли, есть надежда, что они будут не столь хрупкими, как те, что рассыпаются у нас после каждой плавки.

Женщины сварили клей и, смазав им кусочек кожи, я щедро припорошил липкий слой корундовым порошком. Излишки смёл пучком птичьих перьев, дождался высыхания и получил наждачную шкурку. Вот после её опробования на самых разных предметах и стало мне окончательно ясно, что трудился я не напрасно. Прямо тут мы и спекли первый точильный брусок — благо моя походная кузница была со мной, так что и с формой справились, и горн соорудили и даже подобрали нужный режим. Собственно, он сродни гончарному обжигу. Тут и посетила меня мысль о том, что если заготовки керамики подвергать перед обжигом воздействию давления, чтобы "отогнать" из них воду, то, может быть, они станут меньше трескаться? А может быть стоит пытаться прессовать заготовки из сухой глины? Или вообще вести прокаливание, воздействуя на будущее изделие внешним давлением?

У меня, как Вы, наверное, заметили, начало всё более и более разыгрываться воображение. Знания и наблюдения человека двадцать первого века стали влиять на осмысление традиционных технологий, сложившихся за тысячелетия накопления опыта нашими предками. В мыслях крутились философские мысли и обобщения. Хорошее дело — отпуск. Сознание раскрепощается, и реальность раскрывает перед разумом новые, ранее скрытые грани.

Вот взять, например, это месторождение кажущейся мне столь ценной глины. Понятно, что работать здесь можно только в тёплый период — месяца три в году. С поправкой на капризы погоды скажу: от двух до четырёх. Прокормиться тут сложно. Вернее, если кормиться, то работать будет некогда. Только до реки идти надо пару часов, чтобы порыбачить. С дровами неважно — склоны по большей части голые. По всему выходит, что приезжать сюда нужно летом со своим топливом и запасом провизии. Лучше всего ещё по снегу санным обозом забрасывать работников, а потом забирать обратно, тоже по снегу осенью. Что же касается технологии разделения фракций этой глины, то она вполне посильна, считай, любому. Мы всё зарисовали и описали, так что умел бы человек разбирать по-писанному… вот ёлки. А грамотеев-то вокруг меня не так уж много.

* * *
Лето явно заканчивалось. Ночные сумерки сделались продолжительными и довольно густыми. В обратный путь мы пустились, пользуясь попутным течением лишь немного подрабатывая вёслами время от времени, когда возникало желание размяться. Айтал вовсю блеснила, мастерски управляясь со спиннингом. Ряпушка, чир, муксун, нельма, омуль, сиг — что только ей не попадалось. Не всё на блесну, ясное дело, кое-что неплохо шло на обычную удочку. Пользуясь отсутствием мух посреди широкой реки мы вялили роскошные балыки. Ну и на юколу пускали кое-что, досушивая несолёных рыбок у котла до каменной твёрдости. Это Вожаку на зиму.

Но, как я уже поминал, разжигали мы топку редко. Не спешили, да и солярки оставалось мало, а нам ещё по Селенняху подниматься.

* * *
Хорошее нестроение улетучилось, когда мы подошли к нашему угольному разрезу. Нет, ну это надо же, прямо на берегу встречает меня знакомый казак. Правда, ни пищали, ни сабли при нём нет — мирно выглядит. Но ведь нашёл же как-то мою схоронку. Делать нечего, надо приставать и здороваться.

Ясное дело — начали мы с разгрузки лодки — она так "присела" от груза, что смотреть на неё было больно. С такой осадкой мы против течения можем до самого ледостава добираться домой. Да и припасы рыбные здешним обитателям лишними не будут. Опять же от мехов избавились — Вы себе просто не представляете, как они нас утомили, ведь прорву места занимают, а груз нежный, пинать его неудобно как-то. Глину отмытую тоже почти всю здесь оставили, зато солярки залили полный танк. Хе-хе. Забыл ведь я, что мимо заправочной, считай, станции будем проезжать.

Ну а казак прямо мне сказал, что атаман разослал казачков повсюду, чтобы перенять меня и к нему зазвать. Добром. В общем, повеселились мы с этим парнем от души. Он ведь тоже понимает, что доверчивости моей есть предел, и что ни в какой Верхоянск он меня ни на каком аркане не затащит. Зато от Никодима письмо привёз с отчётом об объеме заказов, что разослан по мастерским. Не только на Бытантай и в Батагай, но и на Адычу, и на Тенке Элляю. Я прочитал и сам же в эти места отписал, кому чего в какой адрес отгрузить, потому что наша примитивная промышленность имеет уже некоторую специализацию и кооперацию, которые обслуживает транспортная система купчины. Так что и Никодиму всё, что нужно дал знать. Хозяйствуем мы тут. Помаленьку.

На словах же казак передал, что якуты, живущие в верховьях Яны перестали отстреливать сборщиков ясака. Ким в тех местах от стойбища к стойбищу мотался, разговоры разговаривал и вообще у них с атаманом что-то вроде союза или даже дружбы. Средняя сестрица моей супруги с мужем своим — приказчиком — перебралась в магазин, что в устье Туостаха. А больше этот человек ничего интересного не знал.

Письма я с ним отправил. Одно из них — атаману. Честно в нём признался, что являться пред ясны оченьки воеводы не стану потому, что гнева его боюсь. Но остаюсь верным и преданным слугой Государя Московского и его, воеводы, тоже, так что, если есть какая нужда — пускай говорит о ней разным людям, а уж они донесут эту весть до моих ушей.

Вот так. А то, понимаешь, решил поймать якута в Якутии.

Потом меня позвали на горку, с которой открывался вид на распростёршееся в отдалении русло Индигирки. По нему вверх по течению шли четыре больших морских коча. На всех парах.

Во как! Стало быть Пелым расстарался, и теперь водное сообщение между казачьими острогами сделается более регулярным. Да и шиверу пройти сейчас им, может быть, удастся — прохладно ведь уже становится, подмораживает ночами, так что течение в Индигирке вялое. Могут и проскочить, если на мель не выскочат.

* * *
Казак ускакал. Что он будет врать воеводе про способ получения письма от меня — его дело. Не маленький — сообразит. Уж во всяком случае, дорогу в эти места никому не покажет. Денежку он любит, а я не поскупился.

Обстановка вокруг нашего шахтёрского городка особой тревоги не вызывает — юкагиры тут кочуют и, как Вы понимаете, арбалет нашего угледобытчика стал теперь ихним. Так что наши меха добавились к примерно такому же количеству в просторном рубленом амбаре. А ведь это всё ещё и вывезти отсюда потребуется. Охо-хонюшки! Зато у жителя здешнего теперь есть жена. Юкагирку взял. Вон и олени пасутся, и собаки выясняют отношения с Вожаком.

На производственном же поприще, как и на научном, никаких подвижек не произошло. Летом люди занимаются хозяйством и готовят запасы на зиму. Здесь это основной закон жизни. Спорить с Природой не стоит, как и с опытом многих поколений людей, живших тут до нас. Поэтому работа промышленности в наших северных краях неизбежно подвергается влиянию сезонности. Абзац.

Глава 19. Механика

Механика, как ни крути, первейшая из наук, выбравшаяся на из накопленного человечеством опыта и сумевшая обрести логичный и понятный вид. Я в этой области не полагаю себя знатоком, но, прожив долгие годы среди самых разных технических устройств и даже имея опыт ремонта их поломок, кое-какие знания и навыки приобрёл. Так что за пневматическое ружьё брался продуманно и целенаправленно.

Увы. Первый же шаг привёл к огорчению — у меня не получалась пружина. Сталь нужной рецептуры не хотела работать так, как мне было нужно. И тянулась она, и прокатывалась, и сгибалась, но нужная сила сжатия вместе с ходом выходили в виде спирали слишком уж больших размеров. Понимаю, что проблема заключалась не в материале, и даже не возможностях, которые у меня были, а в чём-то другом, в каком-то соотношении, понять которое скромные познания, полученные в школе и в институте, не позволяли.

Отлично работала конструкция в виде подковы, только не уплощённой, а "заборчиком". Если её разогнуть, то потом, сгибаясь, она была всем хороша, кроме одного — не лезла ни в одну из знакомых конструкций, которые хотелось повторить. Да и не вполне понятно было, как её напрягать при заряжании. Варианты, приходившие в мою голову оказывались громоздкими, тяжеловесными и ни в какие ворота не лезли. Я маялся и страдал, пока не догадался давить воздух не привычным поршнем с круглым донышком, а двумя схлопывающимися пластинками. Да-да, как при аплодисментах. Получающийся хлопок — это ведь акустический удар. Только мне его надо пустить не в звук, а отдать энергию пуле. Конечно, остаётся вопрос герметизации, но кто сказал, что "ладошки" не могут быть круглыми, будучи, по сути, теми же поршнями?

С проверкой этой идеи я провозился довольно долго — короткие большого диаметра цилиндрические тела перекашивало в цилиндре. Зато я вспомнил о хлопуне. Это такая выпуклая мембрана, которая может иметь направление в обе стороны, причем положение она меняет с резким хлопком. Вот их я вместо поршней и использовал. Добился того, что пуля покидала ствол и даже вполне прилично откатывалась по полу, но лететь не хотела. Не стану описывать дальнейшие мучения. Они закончились, когда наблюдавшие за моими потугами помощники свили вполне приличную пружину. Цилиндрическую, если смотреть снаружи и спиральную по существу.

Поле этого я просто повторил давно знакомую конструкцию, которую видел у одного своего приятеля, только калибр ствола увеличил до шести миллиметров. Естественно, не имея никакой возможности нарезать ствол, я сделал пулю длинненькую, с косыми канавками снаружи и глубокой ямочкой на донышке. Настолько губокой, чтобы напор воздуха прижимал стенки к поверхности канала ствола.

Почему такой маленький калибр? Мне ведь не по бронетранспортёрам стрелять. Доску дюймовую пробивает, и ладно. Ну ладно, не дюймовую. С палец толщиной. Заряжание, как Вы понимаете, рычагом, а приделывать магазин не стал, потому что моя Айтал попадает всегда с первого выстрела. Кстати, она успела несколько раз сходить с новым ружьём на охоту. Очень хвалила. Сокжоя — это дикий олень — свалила метров со ста пятидесяти.

Помощники принялись налаживать производство этих ружей для себя и, своих родственников и друзей. Они у меня нынче были не слишком перегружены — я им кроме производства наждачных кругов и точильных камней поручил только опробовать новые тигли из глины, где подозревал одну сплошную окись алюминия, так что они почти всё время крутились вокруг моих затей. Ну так, между делом, пару-тройку станочков токарных соорудили, да сверлилок наделали. Опять же оборудование улучшали. Косилку соседу усовершенствовали и конные грабли довели до ума.

Выяснилось, что двое собираются свои мастерские заводить, вот и оснащаются. Хе-хе. Дальновидные. В добрый путь. Пора, пора разлетаться птенцам.

Один, кстати, поедет к магазину, что Никодим поставил на реке Эльги. Там у него брат в приказчиках, вот и организуют новое стойбище. Торгово — так сказать — промышленное. Место бойкое, как раз у вьючной тропы, что из наших мест ведёт к Индигирке южнее Хребта Черского. Они, как выяснилось, переписывались. Тот казачок засланный, что в конце лета до шахты добрался, привозил мне письма и от воеводы и от купца нашего. Он по дороге и другие послания прихватывал.

Что писал атаман? Так арбалеты ему нужны. Он, вишь какое дело, вызнал, почём мы их местному населению продаём, ну и принялся торговаться, чтобы для государевой надобности скидка была. Так и мы с Никодимом торговались. Ему за прибыток обидно, а мне-то, как Вы понимаете, хоть деньги серебряные, хоть рухлядь мягкая — это всё без надобности. Тут вопрос политический. Главное дело, чтобы нас, насельцев тутошних перестали полагать инородцами. Есть среди нас якуты, тунгусы, ламуты, но даже не в этом дело. Главное, чтобы, как при Советской власти было. Человеческое отношение. То есть не отбирать пушнину силой, а честным обманом выдуривать за те же ткани и зерно.

Не зря ведь купцы землепроходцев этих финансировали — уж они-то знают, как правильно и без обиды надурить морду самоедскую. А что за гербы на меня осерчали, которые не всякому боярину положены, так тут, понимаешь, у каждого стойбища столб с символикой, так вот обычай такой местный образовался. У нас из-за этого начались примитивные зачатки административного деления, отчего споры о выпасах и покосах перешли в ведение определённых людей — тех, чей символ на столбе на клеточку выше нарисован. А то горячие якутские парни нередко норовили за пальму схватиться, прежде чем сесть, выпить чашечку чая и поговорить.

Хотя, чего уж тут лукавить! Мерой богатства у нас всегда служил размер табуна — мы ведь конный народ. А у рачительного хозяина лошадки каждый год жеребятся. И где на всех травы напастись? Потому даже обычай был — избыточных лошадей "отпускать" на волю. Причем, считалось плохой приметой, если они вернутся. Целый ритуал проводился, только чтобы люди не начинали драться из-за земли. А "отпущенных" лошадок обычно убивали тунгусы, им даже приплачивали за эту услугу. А то ведь привязчивые наши любимцы — ищут дорогу домой. Опять же не у всякого якута рука поднимется на коня.

В общем, писали мы с атаманом друг другу длинные письма. Ким ему, как нетрудно догадаться, многое рассказывал о жизни нашей непростой, но три десятка арбалетов в казну отдать пришлось. Понятное дело, под ясачные послабления. Обещал воевода отписать государю и про слугу его верного Кима, что в далёкой земле Якутской печётся об его, государя надобностях. Хитрый парень этот Ким. Нам как раз такой и надобен. Пусть и не на первых ролях, но, вдруг случится чудо, и придёт из Москвы грамотка о пожаловании верному холопу царскому, тойону Бытантайского наслега, что в улусе Верхоянском, герба родового.

Не знаю. Посмотрим. Жизнь здесь нынче меняется скорее, чем людские привычки и обычаи.

* * *
Успехи Никодима меня порадовали. Вот пришёл человек сюда, как хищник. Потом, с моей подачи начал переквалифицироваться в паразита. И, наконец, явственно примеряет на себя роль симбионта. Прислал план земли Верхоянской о своими магазинами. Интересная картинка с ними обозначается. Сначала он встал одним торговым постом в остроге. Потом начал тянуть своё щупальце вдоль основной реки: Тенки рядом с Яной, устье Туостаха, Нижнеянский острог. Еще должен Среднеянский встать, если ничего в истории не поменялось.

Потом уже не щупальце, а пуповина к центру стала образовываться от верховий Дулгалаха к Лене. И дальше — на Красноярск. Затем стал обстраивать факториями путь на Индигирку — вот и до Эльги дело дошло, и даже Зашиверск обозначился, где он тоже открывает торговую точку. Рукою Кима пририсованы границы территорий крупных родов или объединений — наслегов, с которыми он от лица воеводы заключил ряд о размере ясака и порядке его доставки атаману.

Я своей рукой добавил кое-что. Наброски кое-какие на счёт того, чтобы кузнецов привлекали в торговые места, намечали пути доставки сырья и топлива в места, где есть смысл организовывать мастерские.

Тут ведь расчёт на что? С крупным промышленным производством, если по-взрослому, нашему краю не совладать. И плотность населения низкая, и затраты на содержание жилья огромные. Мы можем конкурировать с остальным миром, только опережая его технологически и организационно. Делая что-то лучше, чем остальные. Или такое, чего другие вообще не могут.

* * *
Как только прошли самые холода, семейство моё засобиралось в дорогу. Мы ведь непоседы, так что уезжаем навсегда. Шучу. Не в непоседстве дело, а в том, что путь к этому убежищу казакам уже известен. Будем перепрятываться. А то с атамана станется — заявится в гости, а на что прогневиться — это он завсегда придумает. Вот чую — не любит он меня, и всё тут.

А те, кто меня любит, усаживаются на лошадей — второму сыну пятый год уже. Он хоть и не столь заводной, как старший, но, что положено — умеет и в седле держится уверенно. Другие люди, что тоже относятся ко мне хорошо, проверяют, надёжно ли закреплены вьюки. Не забывайте, я состоятельный якут, и путешествую с удобствами — палатка, спальники, печурка — всё как у белых людей. Способность быстро перейти от комфорта оседлой жизни к непритязательному походному быту огромное достоинство по нашим местам. Так что детишек я обучу и тому и другому.

Куда мы направляемся? Конечно, вверх по Индигирке. Сухим путём поедем, пока снег лежит и река укрыта подо льдом. А то она, когда жидкая, уж очень своенравная.

Загвоздка в том, что матушка моей Айтал в девичестве ещё ходила к ламутам, что селятся по северному берегу Охотского моря. Она ведь родом с верховьев Адычи, а оттуда куда только тропы не ведут. Вот и мы поищем пути к истокам рек, бегущих на юг к Большой Солёной Воде. А то чай, что привозят, на мой вкус дороговат. Вот если бы построить в Охотске мореходный коч, да на нём прямиком добраться до самого Гонконга… размечтался. Да, это просто хорошее настроение от предчувствия дальней дороги. И никакого казённого дома впереди.

* * *
Зашиверск, оказывается, уже стоит. И вовсе он не за шиверами, а перед ними, если смотреть снизу вверх. Мы в прошлом году совсем немного не доехали. А в этот раз добрались быстро, потому что тут легко срезать угол. Пока это селение — только группа деревянных построек, среди которых выгодно выделяется торговое подворье кого бы Вы думали? Его родимого, Никодимушки нашего. Тут всё, что можно, считай, в одном стакане. И постоялый двор, и склады и просторный хозяйский дом. Опять же — сам купец нынче здесь. Вот уж никак не ожидал.

Посидели мы с ним обстоятельно, просто так, считай, о всякой всячине толкуя. Я свой план на ближайшее время ему рассказал, а он, похоже, теперь свечку поставит, чтобы затея эта осуществилась. Хозяйственный мужик, ничего не скажешь. С любого дела немалую копейку возьмет. Вот сейчас люд торговый на Колыму повалил — места там богатейшие. И идут купцы со своими обозами по цепочке факторий, уже заботливо поставленных нашим хлебосолом. Сено для лошадок, ночлег для путников — всё готово. А когда нет никого — так местное население за покупками приходит. За металлоизделиями выделки моих мастерских, да за зерном, что с юга привезено.

Так что план, который я предлагал, выполняется в лучшем виде.

Посты торговые, понятно, как раз в дне пути друг от друга. А это в среднем километров по семьдесят — столько наши выносливые лошадки уверенно проделывают за день под седлом или вьюком.

Кстати, дотянуться своими загребущими до абсолютно всего, что только можно, Никодим уже не пытается. Сказал, и без того слишком много барыша — он никак не привыкнет к огромности богатства, по каплям стекающегося в его руки. Кокетничает, конечно. Просто размер его предприятия настолько велик, что он не справляется с управлением им. Кризис роста, так сказать.

А вот тут я и приметил, с какой надеждой он на меня поглядывает. Я что, знаток в этой области, что ли? Хотя… может быть. Ведь у меня тоже, считай, три имения разбросанных в разных местах. Я, вроде как, их хозяин, но работают они без вмешательства с моей стороны. Как же они работают? Вот уж озадачил, так озадачил своим вопрошающим взглядом! Ещё только с этим мне не хватало разбираться! Тем более в этом отсталом от моего времени мире, где интересы людей одними деньгами никак не выразишь. Я ведь ни с кем из работников ни о какой оплате не уславливался. Это чего же я такого начудил?

Живут люди в комфорте и ощущают устойчивость этого положения — это точно. Если им что-то нужно — или сами сделают, или выменяют. Хм. Натуральное хозяйство, что ли? Ну не знаток я экономических теорий.

* * *
Ехали мы вдоль реки, иногда удаляясь от неё на значительное расстояние. Рельеф тут разный — прибрежные кручи часто заставляют огибать себя. Однако, торная тропа, так что сбиться некуда. Последний из Никодимовых магазинов встретился нам в устье Эльги — отсюда путь остальных путешественников поворачивал на запад к Верхоянску или к перевалу в верховьях Дулгалаха, а мы пошли на север.

Никуда не торопились и впитывали в себя красоты природы — всё явственней чувствовалась весна.Схватившийся за ночь наст днём делался рыхлым и мы сбавляли ходу, чтобы лошадки не проваливались ногами в снег. Ориентир — река. А в стойбищах юкагиров нам или объясняли дальнейшую дорогу, или проводника давали — мы ведь не с пустыми руками приходили, а со всякой металлической "галантереей". Наши воздушки, а я тоже перешёл с арбалета на пневматику, никакого интереса не вызывали, не то, что арбалеты, где с первого взгляда угадывается лук.

Да что я несу?! У местных жителей самострелы просто используются в обиходе, правда не пулевые, а со стрелами. И еще у них встречается серебро. Я нарочно не проявлял интереса к этому металлу, но, думаю, самородное.

Надо признаться, что самих этих стойбищ мы встретили всего два, оба поначалу, а потом они нам больше не попадались — горы вокруг. Северные склоны к тому же. Иной раз даже дровец наберёшь не сразу. Так что мы всегда прихватывали с собой из встречавшихся по дороге зарослей, а то в месте остановки на ночлег можно и не разыскать. Лошадей тоже подкармливали взятым с собой овсом — травы под снегом они не везде находили. Вернее, не во всяком месте она встречалась.

Ничего примечательного с нами не случилось. Растаял снег, зажурчала вода. Расстояние примерно в тысячу километров мы проделали за два месяца. Иногда пережидали снегопад или разок почти наделю сидели на месте пока не сошел лёд и не успокоились бурные потоки — кто его разберёт, залом там был впереди, или просто сразу в одно место столько воды нагоняет. Сидели, кстати, впроголодь, чтобы не растолстеть. Шучу. Провизию экономили. Ни поохотиться толком, ни порыбачить не удавалось.

Помаленьку добрались до верховьев, а тут много относительно удобных для перемещения долин, если не считать каменистых участков пускать на которые лошадей категорически не рекомендуется. Вот по ним мы и плутали, разыскивая хотя бы ручеёк, направляющийся к югу. Увы, горец из меня оказался неважный. Нет, перебраться через хребет пешком получалось — на так уж круты эти горы. Только тропы для наших копытных обнаружить не удалось.

Пара горных баранов решила провиантскую проблему, а корм лошадки отыскали — травка кое-где пошла в рост. Как назло россыпи золота попадались нам на каждом шагу. Хотя и не люблю я его, но не подобрать самородок… килограммов десять насобирали. В основном — дети, конечно. Пришло тепло, а строить всякие запруды на мелких ручьях — это же обычная детская забава. Ну а стоит копнуть — оно блестит.

В общем, не знаю, как сказать, хороший отпуск у нас был или так себе, но обратно мы ехали бодро и весело. Недели две. Длинная всё-таки эта Индигирка.

От устья Эльги повернули на запад и поскакали в сторону Верхоянска. Как раз через то самое стойбище проехали, где родня моей супруги обитает. И останавливались на фактории с кузницей, куда перебрался один из моих учеников с Берелеха. Оно, конечно и тут можно за весь день ни одного человека не встретить, но всё-таки места обжитые. Где мостик бревенчатый перекинут меж крутых берегов попутной речушки, где пень приметишь. Ламутов раз повстречали… ламутов. Тех, что чаще живу как раз на берегу Охотского моря, там, куда мы не нашли дороги.

Вот они и рассказали нам о том, каким путём нужно ходить на юг сквозь горы. Я записал хорошенько, но найду ли эту дорогу без проводника — кто знает? Тропа эта не прямая, и не слишком хорошо натоптанная, но для собачьей упряжки или оленя проходимая. Однако проверят её нынче нам некогда. Прямо сейчас мы едем в наше Бытантайское имение с заездом к Элляю по дороге — соскучились по обществу весёлого кузнеца.

* * *
Добрались быстро. Айтал целыми днями общалась с женщинами, а я пропадал отнюдь не в мастерской. Мы с хозяином гостеприимного дома принимали деятельное участие в самых настоящих военных сборах. Ким как раз после сенокоса созвал ополченцев и занимался с ними тем, что подсмотрел у казаков. Строю, конечно, прежде всего. Я при нём устроился сержантом, или наглядным пособием — уж искусство шагистики мне ведомо. Собственно, само по себе оно боеспособность войска не так уж сильно повышает, но некое чувство принадлежности к большой массе единомышленников прививает.

А для народа нашего, больше привычного действовать или толпой, или из засады, получается некая ломка стереотипа. Вот, правда, не знаю, правильно это или нет. А только разглагольствовать на эту тему не стал — просто решил помочь другу. Он-то, собственно, и видел всего, как русские палят из пищалей, построившись в шеренгу, а остальное, похоже, придумал сам.

Вообще-то получалось войско, в чём-то похожее на драгун, как бы я себе представлял. То есть быстро перемещающаяся верхом пехота — сплошь — искусные стрелки-охотники. Или — конные егеря? Потому что арбалеты у всех. А тут — никому не нужная строевая подготовка, атака конной лавой, и индивидуальные навыки рукопашного боя с холодным оружием. Ну да я со своими соображениями не лез. Делал, что велят. Тем более, что как раз по части холодного оружия сам был не на высоте. То есть — если голыми руками, то более-менее. А вот ни с пальмой, ни с клинком, ни с топором у меня против других никаких шансов не было. Но хуже всего обстояли дела с владением бичом — это такая многометровая упругая плеть, концом которой можно крепко поранить противника. Или обезоружить.

Вот эти традиционные техники я и изучал. Как-то подтянулся, конечно, но с теми, кто с детства обучался искусству воина, тягаться мне было трудно.

И ведь что обидно — не так уж это важно при имеющемся оружии. Пулевой арбалет ничуть не хуже фузей времён Наполеоновских войн. Даже лучше — чаще может стрелять, так что тактика его применения должна исключать даже вероятность рукопашной. Ну да ладно — не всё сразу. Тем более, что воевать-то нам и не надо.

Хотя, стрельбу на скаку хоть вперёд, хоть назад, тоже тренировали.

Глава 20. Хлопотная зима

До своего дома на Бытантае добрались уже когда лёг снег. Наш домик содержался в порядке и мы туда вселились, хотя сыновья сразу же перебрались в избы, где обитали подмастерья. К мужчинам присоединились. То есть заявили, что считают себя взрослыми.

Тускул дирижировал производством — всё тут шло также, как и при нас. Только среди помощников много новых лиц. Мы с Айтал не особенно утруждали себя — жили на всём готовеньком и частенько уходили на охоту, порой, на несколько дней. Дочка под присмотром Саты чувствовала себя уверенно и не слишком против этого возражала.

Наши прогулки уводили нас всё дальше на запад — вглубь Верхоянского хребта. Он не очень широкий, насколько я помню, не больше двухсот километров. Кроме того долины замёрзших рек представляют собой относительно удобные дороги и позволяют не чересчур плутать.

Добычу составляли, как правило, горные бараны. Пушной зверь нас не интересовал. Ну да не о добыче речь.

Как-то раз мы довольно быстро вышли на западные склоны гор и у их подножия разглядели стойбище. Был уже третий день странствий и желание провести ночь у камелька мы с супругой высказали единодушно. Тем более, что и расстояние оказалось невелико, и мороз крепчал.

* * *
Три юрты из брёвен, обмазанных глиной, загородка с несколькими коровами и пара встретивших нас лаек. Собственно — стойбище, как стойбище. Дымятся трубы. В одной из дверей показалась фигура, махнувшая нам рукой — мол, заходите. Было уже совсем темно — осень на дворе. Мы устали. Прислонили лыжи к наружной стене, убедились, что Вожак нашёл общий язык с местными псами, и нырнули в тепло.

После уюта рубленых изб, освещаемых свечами, ощущение, что мы оказались в пещере, было довольно сильным. Но тут тепло и есть чем подкрепиться — нам подали мелко покрошенное отварное мясо в густой похлёбке с какими-то корешками или травками, а потом указали спальное место — застеленную шкурами площадку под уклоном стены — они, в силу традиций нашего национального зодчества, завалены внутрь.

* * *
Неожиданности начались утром. Во первых, в стойбище присутствовал шаман. И приехал он не к больному, а к больным. В одной из юрт находились мужчины, женщины и дети, умирающие о оспы. В третьей лежали тела умерших и там не топили — то то я вечером дымка над трубой не приметил. Думал, что просто не разглядел, а там, оказывается, морг. Нас, естественно, позвали в дом, где собрались ещё не заболевшие люди.

Не помню, какой у оспы инкубационный период, но он наверняка есть. Так что судьба оставшихся в здоровых сомнений не вызывает — все захворают. На счёт себя я не беспокоюсь — знаю, что в моё время прививки о этой болезни ставили всем поголовно, а вот при мысли об Айтал сердце словно тиски сжимают.

Шаманов я вообще-то не сильно жалую. Как-то воспитали меня с недоверием к разному колдовству. Но этот оказался ничего так — толковый. Объяснил мне неразумному, что раз уж мы пришли, то уходить нам отсюда не следует, потому что если в нас вселился злой дух болезни, то нельзя выносить его к другим людям, чтобы он им не навредил. Разумеется, я ему сразу поверил — следы старых оспин на лице говорили, что с болезнью он знаком не понаслышке. Так что карантин по принципу: "Никого не выпускать" — это, конечно, правильно. Еще шаман сказал, что одна из девочек болеет уже очень давно. И замолчал. Видимо высказать надежду на то, что хоть кто-то выживет, показалось ему неправильным. Своего рода боязнь рассердить духов неосторожным высказыванием.

Напрашивался вывод, что остальные заболевшие или умерли, или дальнейшая их судьба надежды не внушает. В общем, мне оставалось только ждать, когда заболеет моя радость и приложить все силы к тому, чтобы её выходить. Бежать отсюда значило рисковать принести заразу к собственным детям. То есть, скорее всего мы уже инфицированы — про ужасную прилипчивость этой болезни всем известно. Не могли мы не получить её носителей, проведя ночь в одном помещении с теми, кто ходит за больными. Значит, инкубационного периода как раз хватит, чтобы донести эпидемию до тех мест, где о ней ещё не слышали.

* * *
На тропах, ведущих от этого стойбища в сторону недалёкой отсюда Лены, по настоянию шамана установлены жиденькие загородки, на которые сверху приделаны страхолюдные чучела — предупреждение путнику, вздумавшему заглянуть в гости. Хорошая придумка. Жаль, что, идя со стороны гор, мы их не увидели в потёмках — они ведь с другой стороны от юрт, и было уже темно. А на нашем пути их не было — оттуда никого не ждали. Свои-то охотники давно дома, а чужим, вроде как и взяться неоткуда.

Я это дело поправил, а потом увидел, как несколько женщин доят коров прямо в загоне. Некоторые животные вели себя неспокойно и меня попросили их подержать. Слово за слово, и выяснилось, что человеческая болячка к скоту тоже липнет — даже язвочки на вымени образуются. Они-то и вызывают у бурёнок какие-то неприятные ощущения, хотя, чтобы уж сильно болезненными были — так, вроде, нет.

Вот тут меня и прошибло озарение. Нет, фамилию того англичанина, что делал первые прививки, я так и не вспомнил. Зато вспомнил, что именно гной из этих нарывов он и заносил в царапину.

Как Вы понимаете, первую процедуру я произвёл над своей лапушкой. Она мне достаточно доверяет, чтобы не противиться. Потом пришлось объяснять шаману про духа, которого я нарочно пустил в руку жены, чтобы он не вредил ей, потому что сам он ослаб в корове и не имеет силы убить человека. Для примера и себе проделал ту же процедуру у него на глазах.

Про шаманов и шаманизм у меня никакого доброго мнения как не было, так и нет. Но именно этот человек понимает толк в том, чем занимается. То есть в духах, их повадках и манере поведения. Он вдарил в бубен и через час поголовная вакцинация всех, у кого ещё не проявились признаки болезни, была ударными темпами завершена. Думаю, этот колдун просто давно был готов к тому, что тут всё равно все помрут и, возможно, моя затея вызвала у него любопытство. Навредить кому бы то ни было столь ничтожная царапина всё равно не могла… по его мнению.

* * *
Три недели мы ходили за больными. Не буду рассказывать всякие страсти-мордасти — горя и грязи было более, чем достаточно. Умерли почти все ранее заболевшие. Только двоих удалось выходить. Ту самую девочку и одного паренька. Остальных мы похоронили прямо в юрте. Натаскали туда дров и спалили. Оно хоть и не по обычаю, но шаман поддержал. Мы с ним сдружились за то время, пока вскрывали оспины у коров и "успокаивали духа". Часть гноя заморозили, а часть высушили, и только потом заморозили.

Мы немало с ним порассуждали о том, как этим пользоваться, особенно, как подселять отогревшегося и напившегося "духа" в корову или лошадку, если сделанного запаса недостаточно для всех нуждающихся в нём людей.

Нет, ничего наверняка я не помнил, это была чистая догадка. Но мы успели попробовать привить оспу и лошадке, и коровке. Дело в том, что после прививки по-настоящему никто из людей больше не заболел. Прихворнули многие, жар был, сыпь появлялась, но до серьёзной угрозы жизни дело не доходило. Примерно треть стойбища осталась в живых. Те, кого мы успели царапнуь.

А потом шаман уехал, ведя за собой инфицированных животных. Сказал, что теперь станет повсюду камлать, подсаживая людям ослабленных духов черной оспы. Ну а мы с радостью моей тоже вернулись домой в сопровождении живых источников вакцины. Осень готовилась уступить свой черёд зиме, начались холода, задули веры и только короткий период зари в полдень радовал взор. Хорошо что у нас обоих хорошая память на места. Мы не заплутали.

* * *
Обитателей "поместья" я вакцинировал безапелляционно — тут против моего слова и пикнуть никто не посмел. В стойбище у Кима и еще двух, тоже его рода, только треть людей согласились с моими доводами и позволили себя "царапнуть". Сюда, в Верхоянский улус эпидемия ещё не пришла, а моё сообщение почему-то доверия не вызвало.

Уныло как-то сделалось. Заражённые оспой лошадки пошли на поправку и я уже не был уверен в том, что смогу добыть из них действенную вакцину, но вдруг всё чудесным образом переменилось. Я ведь поминал уже, что наш Бытанайский тойон — государственного ума человек. Вернулись из-за хребта посланные им разведчики, и сразу всё встало в нормальное положение.

Сразу три шамана, до этого бубнившие что-то невразумительное и ужасно портившие мне всю эпидемиологическую пропаганду, явились для получения инструкций. Кинээсы со всей округи прислали лошадок и коровок для вселения в них духа чёрной оспы, а с юга до нас доползли вести о приходе мора. Но отношение моё к шаманизму быстро пошло на поправку — словно получив волшебного пенделя от носителей местной власти, эти обвешанные амулетами колдуны и закинатели, приняись за работу.

Поймите меня правильно. Хоть и пользовались эти люди в основном сакральными знаниями — то есть чистым вымыслом — но других-то систем познания им никто не доложил. Зато примечать закономерности и мобилизовать внутренние силы организма они умели, что крайне важно в условиях отсутствия как медицины, так и медикаментов. Поэтому и знание повадок одного из важнейших духов — духа чёрной оспы — они восприняли правильно, как только на необходимость этого им указали обстоятельства. Или влиятельные люди — это не так уж важно.

Атаману я отписал, понятное дело, не мешкая. Никодиму — тоже. А уж как между собой снеслись шаманы и тойоны с кинээсами — не ведаю. Однако, когда я доехал до Адычи, чтобы привить родителей и других жителей тамошнего стойбища, выяснилось, что только вчера шаман тут побывал, и что нужно сделал. Так что я заспешил на Берелех и дальше к угольному разрезу. Потом, раз уж тут недалеко, а лошадка моя заражённая ещё была вполне пригодна для добычи гноя из оспин, добрался и до Зашиверска.

Шаман с бубном и православный священник с кадилом всяк на свой лад под строгими взглядами казаков благословляли и юкагиров, и якутов, и русских на святое дело вакцинации.

Я не сторонник силовых методов и обычно не одобряю крутость здешнего воеводы, но тут был другой случай. Так что если кого держали сильные руки дюжих мужиков — не беда.

Хм! Если этот будущий уездный центр избежит той страшной участи, о которой я вспоминал прошлым летом, не стану горевать о беспокойной зиме, которую, как Вы наверняка догадались, почти всю провёл в разъездах. Она, правда, нынче не слишком холодная выдалась, на моё впечатление, даже до пятидесяти градусов мороза температура ни разу не опускалась.

* * *
В этот период как-то перепуталось всё в нашем краю. Казаки, шаманы, якутские воины, сопровождавшие заражённых оспой лошадок коровок и делавшие прививки всем, кого встречали направо и налево. Поиски стойбищ тунгусов и юкагиров и грамотки, поступавшие к нелюбезному со мной дьяку в Верхоянский острог от магазинских приказчиков Никодима. Я не был в центре событий и о многом судил уже задним числом, когда вернулся из озёрного края, что раскинулся к западу от Нижнеянского острога.

А кто, скажите, способен разыскать тунгусские стойбища, разбросанные по бескрайним заснеженным равнинам? Это не лето, когда, ориентируясь на зеркала озёр и бесчисленные речушки можно как-то "вычислить", где искать кочующие поселения. А сейчас, среди монотонной белой равнины, где ветер быстро заметает любые следы, мы ехали и ехали, изредка улавливая запах отдалённого очага в той стороне, про которую вызнали на предыдущей остановке, что тут живут соседи. Соседи, до которых может быть и сотня километров.

Я уже вполне освоил эвенкийский язык и даже научился более-менее убедительно рассуждать на нём о духах и том, что надо обязательно правильно с ними обращаться. Мы с провожавшим меня юношей куралесили и куралесили, пока на самом западе, за рекой Омолой, не набрели на селение мертвецов. Тут уже обитали в основном юкагиры и оспа сюда пришла раньше нас. Начиная от этого пункта, мы повернули на юг и начали путь в сторону дома. Запасы сушёного гноя были у нас ещё не исчерпаны и поиски местных жителей продолжались. Возможно, какие-то из стойбищ оказались нами пропущены, потому что никто уже не мог подсказать нам, где их искать. Попадались олени, бродящие без присмотра, однако признаков жилья мы так ни разу и не обнаружили.

Всё явственнее чувствовалось приближение весны, мой спутник, оглядывая эти места задумчивым взглядом, думал о чём-то своём, собачки энергично тянули нарты — им давненько не перепадало корма. Свои запасы кончились, а взять было неоткуда. Вот животные и привели нарты к группе чумов, среди которых наблюдались признаки жизни. Тут и ждала нас встреча с одним из шаманов, путешествующим со сходной миссией. Он тоже "запутывал" духа оспы… ну, не буду пересказывать эту "легенду" — каждый колдун излагал её в своём ключе.

Количество юколы, которая была припасена у хозяев, просто поражало. Особенно — мою рыбацкую душу. Оказывается, всё дело в работящих сыновьях и большом количестве шёлкового шнура, которое их мудрый отец купил в магазине, не пожалев роскошных песцов. Хе-хе. А рыбы в окрестных озёрах очень много, просто не надо лениться. Тогда зимой песцы охотно идут в ловушки, приманенные духовитой рыбой.

Мы хорошо посидели большой компанией, допивая остатки чая, что я прихватил с собой в дорогу. А потом, уже когда тронулись в обратный путь, в голове моей зародились мысли о разведении песцов. Ведь рыбы в этих краях просто огромное количество. Причем основная её масса не считается очень уж ценной… для людей. А полярные лисы, особенно зимой, в пище не слишком разборчивы. Их и прикормить можно. То есть пускай плодятся на воле и обильных кормах. Не хватало только по клеткам животных рассаживать.

* * *
Мы с Айтал легко и непринужденно достигли согласия о том, куда поедем отдыхать этим летом. От нашего Бытантайского имения почти точно на север как раз и расположена река Омолой. Тут мы никогда не рыбачили. И не охотились. Семья привычно заняла свои места в седлах и отправились в путь, когда повсюду ещё продолжал лежать снежный покров. Горы не слишком отклоняли маршрут от нужного направления, тем более что я тут недавно побывал с проводником, так что мы, не плутая, буквально за неделю выбрались на слегка всхолмлённую равнину, где и расположились лагерем. Как раз наступило тепло и река вскрылась.

Да уж! После пары проходов сетью я эту снасть больше в дело не пускал, потому что у меня не хватало ни бечевы для развешивания улова на просушку, ни желания этим заниматься. С древесной растительностью по округе дела обстояли отвратительно и кроме нескольких кривых жердей, нам просто ничего не удалось разыскать поблизости. Тургун в поисках дров отправлялся в настоящие экспедиции, тем не менее мы нередко использовали в качестве топлива как раз ту же самую рыбу — хорошо просушенная она неплохо горела.

А вскоре мой недавний попутчик по зимнему вояжу пожаловал в эти места с большим стадом оленей. Тех самых, которые во время эпидемии потеряли своих хозяев и сумели не попасть на зуб к полярным волкам. Энергичный молодой парень приехал с братьями, чтобы не дать пропасть оставшемуся бесхозным добру. Не знаю, чего ещё, кроме животных прихватили эти разумники, но вьюков они везли немало. Поскольку двигалась их кочевье на восток, то письмо в Нижнеянский магазин я им отдал — обещались доставить.

Мы же продолжали, оставаясь на месте, объезжать окрестности, удаляясь обычно к западу, к северным отрогам Верхоянского хребта. Как назло, попадалось мне одно золото, до которого я, как Вы помните, не охотник. А потом на берегу самого Омолоя в открывающейся в сторону русла долине мы отыскали прекрасное место для того, чтобы тут поселиться. Уединённо и удалённо. А то, после событий этой зимы что-то боязно мне стало появляться в людных местах. Потянуло к тишине и покою.

Тут в условленное время и отыскала нас войсковая разведка. Хе-хе. Якутская. Мы с Кимом спланировали учения по возведению жилья в удалённых районах, вот их как раз и проводили. Транспортировка разобранных на брёвна срубов через необжитые пространства и возведение из них комплекса построек комфортабельного стойбища. Разные отряды шли разными путями. Баню везли вниз по Яне, морю и вверх по Омолою на кочах. Эти управились раньше других, но за ними второй отряд пригнал дом, на это раз сплавили вниз по всё тому же Омолою. Третья группа прорывалась сушей от устья Яны по прибрежной равнине. Эти вели бесконечную вереницу оленей, запряжённых в нарты.

Все подразделения сработали чётко и в течение трёх недель поставили отличное подворье со всеми необходимыми сооружениями, вплоть до просторного стационарного ледника. Подтянулся обоз с соляркой — её доставили в металлических ящиках из всё той же сивой меди. Я сказал, что, если приделать к этим ящикам ручки, то их можно буде называть канистрами.

Колонна оленей с мешками продовольствия и… старый знакомый казак с сумкой писем. После завершения строительных работ провели маневры по десантированию пехоты с коча, и отработали эволюции оленницы на открытом пространстве.

Страшная сила — стройбат! Говорят, что в Советские времена, солдатам, что в нём служили, даже оружия не давали. Настолько велика была мощь этих воинов. Ну да и мы помаленьку доведём выучку бойцов до нужных кондиций. Не всё сразу.

* * *
Поселившись уединённо, мы оставили себе только собачью упряжку. На ней и возили рыбу, набивая и ледник, и завешивая сушильные вешала будущей юколой. Песцы частенько пытались спереть что-нибудь, а мы подкладывали ещё. Подростки пушистых полярных лисиц этого года рождения оказались сообразительными. Залезали в длинный решётчатый ящик, одна стенка которого оставлялась открытой, и беспрепятственно покидали его, пятясь, схватив оставленную в дальнем конце рыбку. Так и привыкали заходить в ловушку. Сколько их крутилось вокруг — этого я не скажу. Много. И не убывало — кто же уйдёт оттуда, где можно не особо напрягаясь слямзить еду.?

Ближайшие соседи отыскались примерно в сотне километрах. Оленьи люди, хотя и якуты по языку. Они пришли из нижнего течения Лены на восток, пытались сбежать от начавшейся в тех краях оспы. Сбежать-то сбежали, но понесли большие потери в стаде. Перспективы на ближайшую зиму у них были неважные, и участие в нашей рыбалке они принимали охотно. Почему со мной, а не сами? Так у меня прекрасная шёлковая сеть и маленькая лодочка, на которой её удобно завозить.

Опоясаешь приличный участок акватории — а потом вытягиваешь за два конца на манер невода. Работа тяжелая, требующая крепких мужских рук и слаженных действий нескольких человек. Всё это у нас совместными усилиями прекрасно получалось. Этот род вскоре вселился в "запасной" дом и зажил с нами общей жизнью. Небольшому стаду, что сумели сохранить эти люди, хватало пастбищ на ближних ягельниках, а огромные кладовые, набитые мороженой и сушёной рыбой… они здорово наголодались прошлой зимой, так что я их прекрасно понимаю.

Простой труд, которым я занимался, оставлял голову свободной для размышлений. Но о них — в другой раз. А пока о песцах.

Непросто было приучить наших собак к тому, чтобы они игнорировали этих наглых тварей. В общем, отдали мы упряжку юкагирам, что проходили кочевьем севернее. Себе оставили только Вожака — он, почти член семьи и умеет быть сдержанным. Сами же, при нужде, пользовались оленями.

Окрестности нашего стойбища буквально кишели носителями ценного длинного и тёплого меха. Зимой мы отловили довольно много выросших почти за год самцов — это легко, когда те сами залезают в ящик-ловушку и почти не боятся человека. Немного мудрили с тем, чтобы не напугать при этом остальное поголовье. Ну да эта задачка не так уж сложна, если сделать правильный выход из ловушки — сразу в забойный цех.

Одним словом, хватило средств и на ясак, и на покупку припасов. От нас до Нижнеянского магазина всего три дня на оленях ехать. По здешним местам это рядом.

Ближе к весне Айтал явно заскучала. Сказала, что деток рожать больше не будет — надо вырастить да обучить тех, что мы уже наделали. И ещё она хочет к морю. Не на южный берег Моря Лаптевых, а к теплому и ласковому Охотскому, про которое я ей рассказывал. Как-то странно осознавать насколько совпадают желания мои и моей лапушки. А, главное, дочка уже сама держится в седле. Эх, годы!

Я почесал в затылке. Вот не заметил, как пролетело время. Наверное, Семён-то Дежнев уже обогнул мыс своего имени и побродил по берегам Анадыри. Память подсказывала мне, что в её бассейне стоит поискать соединения молибдена. Уж очень хороша сталь с его добавкой. Это я ещё с инстиутского курса припоминаю.

Глава 21. Колечко

Внятного писаного законодательства в наших краях нет. Отношения между людьми испокон веков регулируют обычаи и традиции. Где-то на Руси зачатки юриспруденции уже заложены: Русская Правда, Домострой — эти названия первыми всплывают в памяти. Я не помню их содержания, потому что никогда толком не знал. У нас, у якутов, сказители повествуют о поступках людей, живших раньше. Они и закладывают в головы людей схемы поведения, рассказывая об успехах, достигнутых достойными людьми, и неудачах, преследующих тех, кто поступает дурно. Наводят на мысли о том, что такое хорошо, и что такое плохо.

Так или иначе, а сейчас я хозяин пяти усадеб, весьма доходных, кстати. Последняя — песцовая звероферма. А ещё — угольный разрез, обеспечивающий остальных топливом. Бытатнайская мастерская металлоизделий, оловянный заводик в Батагае, Берелехское опытное производство.

Как я этим управляю? Да почти никак. Только в общих чертах. Люди, что там трудятся, слушают своих старших, а уж те сами со всем разбираются. Моя доля в прибыли для них почти незаметна, потому что я её из оборота не извлекаю. Так, возьму что для жизни нужно иной раз. Но это случается редко и помалу.

Наверное, какие-то экономические рычаги действуют в этом хозяйстве, как-то ведутся расчёты и с купцами, и с казной. Заказы поступают, продажи идут. Но это скучно и совершенно мне не интересно. У меня и моей семьи есть всё, чего только можно пожелать в это время. И есть полная свобода перемещений.

Загвоздка в том, что Никодим, раскинувший свою торговую паутину по всему Янскому бассейну, полагает необходимым предоставлять в моё распоряжение решительно всё, чего пожелаю. Ему это выгодно. Даже кажется, иной раз, что он волноваться начинает, когда я долго ничего не прошу. Манёвры-то стройбата он оплатил по просьбе Кима, когда тот попросил от моего имени. Ну, не деньгами, а товарами и услугами. Кочи подогнал, кирпич, поковки для устройства печей.

Вот ведь никакого официального статуса у меня нет, а повсюду люди ко мне неплохо относятся. Даже шаманы. Хе-хе. И я этим беспардонно пользуюсь. Воспоьзовался и в этот раз, едва пришла весна и душа запросилась в дорогу.

До Бытантая нас довёз на оленях "партнёр" по песцовому "бизнесу". Тут мы пересели на дождавшихся нас под присмотром Тускула лошадок и отправились на юг, юго-восток, предусмотрительно объехав стороной резиденцию воеводы.

По дороге завернули поглядеть на сборы якутских драгун. Ким их тренирует на действия пятёрками, причём один из бойцов отводит лошадей, после прибытия подразделения к месту действия. Вот и выходит: распорядитель, да три действующих лица и одно обеспечивающее. Даже меньше стрелкового отделения. Немногочисленность здешнего населения заставляет искать эффективные "малые формы", способные быстро перемещаться среди огромных просторов. Интересно ребята действуют. Мне понравилось.

Путь к ламутском стойбищу мы отыскали, спросив дорогу в магазине на Эльги. А оттуда взяли проводника через хребет к Охотскому морю. Повторять прошлогодние блуждания больше не хотелось.

Не стану рассказывать о дороге через горы — тропа вполне проходима верхом и изумительно живописна. Мы ехали быстро и успели налюбоваться суровыми, неприветливыми пейзажами. Не сразу даже поняли, что миновали перевал.

Леса по южным склонам хребта намного гуще, чем в наших краях, и в чащобах кое-где сохранился снег, которого тут выпадает заметно больше, чем у нас. Лошадкам здесь зимой не прокормиться без заранее заготовленных кормов — они просто не докопаются до травы. Однако, климат тут всё еще не курортный, хотя заметно мягче, чем в наших краях.

В устье реки, долиной которой мы ехали, уже стояло несколько изб, окружённых частоколом. И Москвитин и Поярков тут уже "отметились", так что русское поселение основано. Встречаться с атаманом местного казачества я не собирался. Объяснил встречному бородачу в длиннополом кафтане, что якут Миха Васильев из землицы Верхоянской кочует с семьёй и, как определится с местом жительства, сразу заедет, чтобы встать на ясачный учёт. Дал, в общем, понять, что порядки знаю. Потом с прибрежного возвышения моё семейство долго заворожённо смотрело на морской простор. А волны, на кружащихся над ними чаек, на далёкое судёнышко, идущую на вёслах.

Население окрестное кормилось морем. Сыновьям очень понравились лодки, обтянутые шкурами. А в каркасах этих сооружений встречались и деревянные элементы, и костяные. Кстати, немало костей крупного морского зверя использовано и в каркасах жилищ, оформленных в виде купола. Издали на кочку похоже. А крыты эти постройки моржовыми шкурами. Ну да мы сильно этнографией не занимались — продолжали движение на восток. То удалялись от берега, то снова приближались. Выбирали удобную дорогу, где есть корм для лошадей. Если по-правде, то никакие дела в этих краях нас не интересовали. В этот раз мы пытались вести себя, как заправские туристы. То есть — просто одолевали пространство и изрядно при этом поспешали. Я нынче спланировал поездку на большую дистанцию, для разнообразия.

Гостеприимством встречных стойбищ не пренебрегали. Спросите, не обижали ли нас местные? Зря Вы это. То, что рассказывают казаки и действительность — разные вещи. Люди — они повсюду одинаковые и проезжающую мимо семью с детьми встречают не так, как толпу увешанных железом бородачей. А уж как Айтал с женщинами потолкует… иглы она им дарила. Обычные хорошие швейные иглы. А я мужчинам стальные полоски для ножей. Они сами сделают, как им нужно. Выточат ли, откуют? Чай не без рук народ.

В этих местах я впервые повстречался с чукчами. Не оленеводами, а теми, что морского зверя промышляет. Возможно, вы будете смеяться, но меня всерьёз интересовали их лодки в плане перспективы морской прогулки в Китай. А местные жители наоборот с интересом поглядывали на русские кочи и струги. Кочи, с просторным подпалубным пространством для дальних семейных поездок куда как больше мне понравились. Наверное, закажу Пелыму для себя на следующее лето один попросторней, а у Никодима экипаж для него выпрошу. В хождении под парусом высокого мастерства постичь мне не довелось.

Собственно только место нужно выбрать для порта приписки моей будущей океанской яхты. Вот и тороплю я коней. А местные жители дорогу подсказывают и проводников дают до соседнего стойбища. Передают нас, словно эстафетную палочку. Тюк с приготовленными в дорогу подарками постепенно худеет. Шила, напильники, точильные бруски и рыболовные крючки. Не стеклянными бусами и цветными лоскутками очаровываю я аборигенов, а вещами, полезными в хозяйстве. Что же касается бус и тряпиц, то их у меня просто нет. Мы, чай, не в Европах. Здесь и сейчас эти предметы — экзотика.

Доехали мы до Тоуйского острога, что много восточней Охотского. Не стал я в него заезжать. Поглядел со стороны — избы, частокол, вид неопрятный, насупленный. Какой-то он нынче весь недоделанный, а оживления строительства не видать.

Проехали мы и через места, где в моё время располагался Магадан. Я, хоть и бывал в нём в свое время, но нынче ничего не узнал. Догадался только по выступу берега, который мы целый день объезжали. Знаете, мыс, отсечённый двумя встречно направленными бухтами трудно не опознать.

Наверное, будь я мореходом — непременно захотел бы тут обосноваться, но геологу нужно нечто иное. Поехали мы дальше. Дорогу нам постоянно пересекали ручьи и речки. Некоторые легко преодолевались вброд, а случалось и плыть приходилось — якутские лошадки вполне к этому приспособлены.

Прибрежные селения встречались редко, порой несколько ночей подряд ночевали в палатке. Побережье, раньше тянувшееся на восток, стало заметно отклоняться к северу и я стал внимательнее. Как Вы наверное давно догадались, мы искали Омсукчан. Это место запомнилось мне со времён учёбы тем, что уголь тут был найден прямо на поверхности. Русские обычно прежде всего разевают варежку на драгоценные металлы и камни. Словно хотят урвать чего-то по быстрому и смыться в более тёплые и густонаселённые места, где по-быстренькому добытые богатства дадут им возможность обрести комфорт. Я их за это не осуждаю.

Но сам-то я якут. Житель тутошний. Нафига мне, скажите, сдалось то же самое негорючее и несъедобное серебро? А вот уголь — это вещь нужная. Какой-никакой руды наколупать в этих краях можно во многих местах, но на дровах или древесном угле металл плавить получится недолго — дерево до толщины ствола в двадцать пять сантиметров растет в наших краях семьдесят лет.

В общем, идеология у меня местническая, если хотите — региональная. Так что, как только берег снова повернул на восток, вот отсюда я и должен двинуься вглубь суши. Не помню я названий рек, да и не написаны они нигде, а жители нынешние способны их и вовсе по-своему звать. Вот стойбище корякское нам назвали "Таватум", и речку, что в море впадает — тоже Таваум. Главное, что я помню по картам — от поворота берега на северо-запад километров полтораста. Правда — через горы.

Разумеется, без проводника мы туда не полезли. У нас и лошадка с собой запасная есть с седлом, и сыновья ставят себе отдельную палатку, в которой легко найдется место для попутчика. Не забывайте! Я состоятельный якут. И обстоятельный, потому что семейный.

В общем, пришлось нам возвращаться от Таватума обратно примерно на день пути и углубляться в сушу долиной другой реки, которую мы пересекли позавчера. Пробираясь, нам то и дело приходилось прорубать себе дорогу — всё-таки растительность в этих краях богаче, чем в Верхоянье. Я бы сказал, с признаками буйности. В наших-то краях через лес идёшь спокойно обходя заросли и изредка кланяясь ветвям. Здесь же встречались непроходимые без доработки пальмой загущения. Собственно, из-за них мы и задержались на лишний день в дороге и потратили трое суток на то, чтобы перевалить водораздел по довольно удобной для движения долине.

Речка Омсукчан течет в узкой ложбине с покатыми склонами. Тут мы простояли лагерем примерно неделю. Я с сыновьями занимался геологией, а Айтал работала по хариусу. Рыба эта не так проста… ну да я уже рассказывал. Должна же женщина получить удовольствие!

Уголь здесь был. Много. В общем — отпуск прошёл удачно. Настроения не портило даже то обстоятельство, что нашли мы в этих краях исключительно антрацит, из которого пиролизом не так-то много выдавишь. В общем, придётся осваивать коксохимию и доменный процесс. Благо, об этом нам в институте рассказывали много. Так или иначе, первым в эту долину пожалует якутский стройбат. Надо с осени успеть поставить зимовье, чтобы в холода наготовить леса. А там и стройку начнём.

* * *
Начиная от этого места мы проводников больше не приглашали. Спускались вниз по рекам, точнее, следовали их берегами. Прорывались к Верхнеколымскому острогу. В основном — прорубались сквозь заросли, если не могли их обойти. Но чем дальше, тем это случалось реже — растительность делалась всё сдержанней и сдержанней.

Сам острог выглядел куда как убедительным посёлком, и подворье Никодима тут тоже отыскалось. Кстати, было оно не крупнее чем аналогичные комплексы других купцов, зато очень оживлённым. Здесь нас приняли как родных — нашелся среди челядинов человек, встречавший меня раньше, так что и баня, и чистое исподнее и стопа писчей бумаги — всё появилось своевременно. Мне надо было составить отчёт о поездке и поделиться мыслями и с купцом, и с Кимом.

Почему с Кимом? Хе-хе! Политика. Он ведь нынче числится в Верхоянске строевым казаком и ему не зазорно будет поклониться государю землицей Омсукчанской, что родит клинки крепкие, да арбалеты пулестрельные. Отсюда недалеко до будущего Магадана, над которым Тоуйский атаман уже простёр рукав своего форменного кафтана. Да и Колымская землица платит ясак в казну. А вот скромный район между правым притоком и Гижигинской губой пока никем не застолблён — его мы и разовьём стремительно и неудержимо. Ким в качестве воеводы… это будет замечательно. Тут важен официальный статус, подтверждённый с самого верха. А уж размеры подношений на этот самый верх Никодим обеспечит с моей помощью.

Скажете — сообразили на троих? Ага!

* * *
Эту зиму моё семейство провело в низовьях Селенняха. Углехимия, о которой я слышал, считай, краем уха, вдруг показалась мне интересной. Однако, одной ей заниматься всё же не удалось. Сюда понаехало много мастеров из моих же учеников и выпускников Тускула. Сразу четверо. По нашим местам — это солидный коллектив. К этому добавились два гончара, решившие завести свои собственные мастерские.

Как Вы думаете, почему они так дружно примчались сюда? Правильно. Из-за легкодоступного топлива. А поскольку подбил их на это Никодим, то въехали мастера в точно такие же дома, как и приготовленный для меня — учения стройбата в этом году также прошли успешно, хотя и на меньшем транспортном плече. Словом, вместо опытов по полимеризации каменноугольной смолы, я занимался всем. Керамикой, стёклами, сплавами на основе найденных не мной руд. Отлучался на Берелех, где велись серьёзные работы над паровой машиной — после поршневых насосов это логичный шаг.

Чертик изобретательства, выпущенный в этом "заведении", вёл себя пристойно и за пределы того, о чём я рассказывал ученикам, не забирался. Без меня до ума довели косилку и конные грабли и даже продали три таких "комплекса" зажиточным родам с Дулгалаха.

Зато по части пневматики начудили от души. Ким выдал техническое задание на десятимиллиметровое ружьё со сферической пулей. Хе-хе. Сделали. Носить его приходится вдвоём, как и заряжать. Бьёт на километр с чем-то, но не очень точно. По боевой эффективности арбалет оказался лучше. Потому, что прицельные дальности этих стрелковых систем совпали.

Когда эту грустную историю мне поведали, я искренне посочувствовал, но разбора ошибок не устраивал. Не знаю я, в чём они. В моё время пневматику делали в калибр четыре с половиной миллиметра. Переходя на шесть миллиметров я руководствовался только технологическими соображениями — не получался у меня канал ствола тоньше, вот и всё. Так что — вот такие вот дела.

Что ещё рассказать об этой зиме? Шебутная она задалась. Дважды ездил в Зашиверск. Воевода тамошний отписал, что печку для сжигания угля нужно не такую устроить, как для дров, и просил составить чертёжик для печников. С первого раза я не угадал, переделывали. Оба раза местный батюшка звал меня для умной беседы. Я всё в толк не мог взять, чего он добивается — уж больно мудрёно баял. Как я сказал, что с детства крещёный, так он тут же принялся на шамана обижаться, что людей с пути истинного сбивает. А сами они, между прочим, между собой не ссорятся и прилюдно учтивы друг с другом. Это со времени вакцинации между ними в обычай вошло.

Мне приходилось несладко — я ведь, хоть и неверующий, но насчёт духов в неверии своём некрепок. В общем, мучил меня батюшка речами заумными. В третий раз я в Зашиверск не поехал — другого человека послал с вьюшкой разбираться. Чай насчет печного дела и без меня есть мастера. С самим Зашиверским воеводой мы не скандалили — уважительный он человек, нечванливый.

Основное свершение этой зимы с точки зрения стороннего наблюдателя абсолютно непредставительно. Это комплекс оборудования для дворовой металлургии. Шахтная тигельная печь, работающая на солярке и отражательная обжиговая печь первичного обогащения-восстановления. Основные элементы из корундовой керамики. Они компактны и каждый элемент легко транспортируется на нартах. Самыми ответственными компонентами являлись тигли, горелки и оборудование для создания высокого давления на основе классической паровой машины, в быту рекомой локомобилем.

Почему так? А потому что якуты живут родами, и в каждом роду считается что очень хорошо иметь своего кузнеца. Менять создавшееся положение у меня нет ни одной причины. И нет ничего худого в том, чтобы кузнец этот кое-что делал и не для внутреннего употребления, а на заказ со стороны.

Если не лукавить — маленькие цеха, работников которых кормят родичи — это так я Никодиму объяснил, что по здешним местам народу много не прокормишь. А на самом делетут и вторая сторона имеется. Род получает независимость о поставок металла извне. Если даже с соляркой случится перебой — или животного жира натопят для плавки, или скипидару из древесины нагонят, и раскочегарят форсунки.

Хотя — это уже элемент паранойи. Связанность общества возрастает просто на глазах. Вьючные караваны и санные обозы обслуживают якутские лошадки, тунгусские олени и ламутские лайки. Маршруты разбиты на участки — дистанции. График движения согласован и цена верстопуда, как и пассажирского места, давно сложилась.

Что ещё добавить к общей картине? Народ учит буквы и даже русские считают правильным уметь говорить по-якутски. Нет, ну не переучивать же почти всё трудоспособное население?! Да и в путешествии без знания основного местного языка тошнёхонько. А стройбатовцы — наоборот, налегают на русский. Собственно, это не так уж сложно, потому что основы воинского лексикона якутский вбирает в себя как раз из языка "межнационального общения".

Планов много, и Омсукчанские мастерские нужно делать напористо, а то никакой жизни не хватит на осуществление моих планов. Ну а после налаживания дел на антрацитовой копи, я двинусь и в верховья Анадыри. Оттуда до нужных мест уже недалеко и дорога удобная. Как раз мне отдохнуть с семьёй одно лето.

Эпилог

Гижигинская губа — это очень далеко о тропиков. Однако летом на её западном берегу вполне себе тепло, если нет ветра. Здесь от стойбища Таватум до устья реки Широкой кромка суши вытянута с запада на восток и отлично прогревается солнцем. Все пятнадцать километров горных склонов — сплошные огороды — кроме мощёной камнем набережной вдоль которой стоят дома земледельцев, лавки, мастерские. У самой воды сохнут сети и вытащенные на берег промысловые судёнышки. Некоторые покачиваются у причалов на прибрежной волне. И ещё покачиваются на ветру многокилометровые ряды сохнущих балыков.

Этот городок по местным масштабам — настоящий мегаполис. Только в видимой его части около полутора сотен хозяйств, а это более тысячи человек оседлого населения. Но настоящий размер этого чуда урбанизации скрыт о глаза непосвящённого наблюдателя лесами и горами. Там через каждые несколько километров вдоль речных долин стоят или строятся небольшие посёлки, где чего только не делают: мнут кожи, скорняжничают, режут по кости… шучу. Хотя и это тоже. Но основное производство — меаллоизделия. Тут, считай, оружейный цех Московии. Не единственный, конечно, но один из важных. Клинки казацких шашек нашей выделки немногим уступают булату. Или не уступают. На морозе — точно не уступают.

Одна из долин — почти конвейерная линия по производству пулестрельных арбалетов. Самая первая конструкция, что я делал по памяти, так и не претерпела серьёзных изменений. Воевода Омсукчанский Ким исправно отправляет положенный урок в адрес стрелецкого указа прямиком в Белокаменную. Или первопрестольную. Ну, Вы поняли куда.

Хотя, по купеческой линии оружия утекает тоже немало. Не всё через руки Никодима — он просто не в состоянии справится с потоком инструмента и приспособлений, идущих отсюда. За последние годы особенно возросли поставки сложных изделий — сверлильных и токарных станков, резцов, свёрл. Это из Берелехского завода-техникума, причём — только в Россию-матушку. А вот паровые двигатели для судов производят здесь в Омсукчанско-Гижигинском промышленном районе. Настоящие машины с цилиндрами и кривошипно-шатунными механизмами. Сами кораблики, на которых им предстоит работать, строят на озере, что рядом с устьем реки "Широкой". Они похожи на кочи, только чуть длиннее и острее носом. Под парусами бегают хорошо, до самого Китая.

Законно будет спросить, откуда такая прорва народа тут взялась? Так больше всего якутов пришло с Лены. Еще мы помогали русским крестьянам и мастеровым добираться сюда. Если по-честному, так от Красноярска, считай, каждым рейсом плоскодонки хоть кого-нибудь, да захватывали. Юкагиры, коряки, чукчи, ламуты — эти или каюрами, в основном, или в промыслах заняты, а в мастерские из их стойбищ мальчики-подростки учениками шли, ну да они подросли уже. Так что на площади в десять тысяч квадратных километров населения у нас почти три тысячи человек. И пять постоянно действующих путей сообщения, один из которых обслуживают вьючные собаки.

А что делать?! Металлургии нужен молибден. И много ещё всякого нужно. На круг мы в год уже больше сотни тонн стали выплавляем. Считай полк стрелецкий вооружаем.

* * *
Как я жил эти годы? Очень интересно. Еще когда я зимовал на Селенняхе, приехали ко мне Никодим с Кимом. Тогда и вступили мы окончательно в сговор. Сначала я их геополитически подковал в том плане, что земля здешняя обильней иных, мне ведомых. Да только взять те богатства без помощи здешних жителей никак не получится — непривычные люди тут или вымерзнут, или опухнут от голода. Потому местное население надо заинтересовать, организовать и много чему научить. Как раз для каждого из нас троих свой участок работы, хотя дело получается общее.

После этого Никодимушка своим приказчикам магазинским вменил в обязанность переписывать постоянных покупателей, да еще заботиться о пересылке почты с попутными упряжками. А Ким принялся хлопотать о властных структурах, разбираясь какие роды как соотносятся с другими и кто кому чего должен. Ну, тут своя политика, не менее тонкая, чем на востоке, но опять же завязанная на всё те же транспортные узлы и торговые точки. Уж не знаю, как в современных категориях это называть, мне понятней, если корпорацией.

Вот с этого момента отпуска мои пошли уже совсем на другой манер. Ким не меньше десятка бойцов со мной отправлял — разведка, понимаешь, охрана. Никодим приказчиков и мастеровых присылал — снабжение чтобы было, и обслуживание. Да еще из Тускулова училища ребята подтягивались помогать мне камни искать. Народ всё хваткий подбирался, да сметливый.

Поскольку компасы уже делали серийно, то азы съёмки местности я преподал многим — дело несложное. Засекай азимуты, да клади на бумагу. По части минералогии тоже было мне что рассказать. Понятно, что действовали мы в основном по-старинке, но ведь и это немало. Переносную буровую соорудили — бывало и десяток метров удавалось пройти, и керны рассмотреть. Почему так мало? Хе-хе. Мерзлота у нас. Ну и не всё ручным приводом возьмёшь.

Собственно с одного из таких кернов и начался у нас один из технологических прорывов. Достали мы раз явно что-то из природных цеолитов. Фактура характерная. А названия не помню, хоть стреляй. И главное, нет уверенности, на что он годится. Велел я по скважине шахту бить, и добыть мне этого "камня" двадцать мешков. Это с полтонны всего — я же не зверь какой. Тут до ближайшей кузницы двести вёрст, а дорога — вьючная тропа.

Кузнец здешний мне незнаком — не из моих выучеников. Он вообще долганских корней оказался, так что мы с ним не враз друг друга поняли — язык у него и русский, и тунгусский, и якутский — но ничего, столковались. Он письмецо от меня в магазин снёс и к осени тут уже стояло стандартное оборудование для железоделательной кузни и штабель канистр с соляркой. Лимониту мои парни навозили. Гордые были, как слоны — сами сыскали. Тут и провели опыты с продувкой воздуха через трубу, наполненную нашей находкой. Быстро стало ясно, что азот через этот фильтр проходит хорошо, а кислород — девается куда-то. А нам-то обратное нужно. Так мы после продувки эти самые камни прямо в трубе согрели, и то, что из них выделилось, закачали в ресивер.

И вот когда этим дунули в горелку — тут я и понял, что кислороду здесь против обычного не менее, чем вдвое. Вот так-то! После наладили доставку цеолита в район, где домна работает и многоступенчатое обогащение — сорбировали кислород на цеолите с последующей десорбцией нагревом струёй пара и осушением — зимой в морозы отлично работало. А летом — тоже приемлемо.

Уж потом тем кислородом мы чугун продували после выпуска из домны, что пустили в Омсукчане — конверторным-то способом веселее дело пошло. Опять же в тигельных печах, что на солярке, с кислородным дутьём быстрее плавки получаются, если не обычным воздухом дуть, а обогащённым. Мы тут сталь получаем для плотницких скоб, для болтов и шпилек, которые корабелы берут. Катаем лист, полосу и уголок — это тоже в судостроении нужно. То есть для наших масштабов — крупное промышленное производство — десятки тонн.

Прогресс в основном упирается в количество подготовленных людей, ну да как по мне — это не беда. Главное — процесс идёт в правильном направлении. Нам тут много народу не прокормить, потому забоимся о тех, кто есть.

* * *
Летние путешествия очень нравятся и супруге и детям. Новые места, встречи, камни и рыбалка. Где мы проводим зимы — а где захотим. Обычно это связано с налаживанием какого-нибудь техпроцесса или реализацией интересной задумки. Скажем, хорошие паровые двигатели начали получаться только после трёх зим доводки. Я сразу замахнулся на машину тройного расширения. Вот с сальниками и клапанами мы и наигрались вволюшку.

А потом втыкали одну такую в коч, и привод выводили на винт. А потом выяснилось, что для дальних плаваний требуется ещё и холодильник — тот же радиатор, но с охлаждением забортной водой, а то если отработанный пар выпускать, то пресной воды не напасёшься. Да ещё понадобилось опреснители придумывать, чтобы восполнять её убыль. Пар всё равно немного травил, а дорога до Китая не близкая. Такое хозяйство образовалось — только держись! Манометры, предохранительные клапана, вентили и магистрали. Придумать инжектор у меня не получилось — воду в котёл качали насосом, зато водомерное стекло соорудил.

Приволок откуда-то Никодим стекольщика. Сказал — из фряжских земель. А я и не помню, кто они такие были и где жили, но, вроде как, итальянцы. Пьянчужка он был, этот мастер. Был, да весь вышел. Пьянчужка. Хмельного-то в наших краях днём с огнём не сыскать.

А что Вы думали?! Ребята Кима строго за этим следят и грозно не одобряют, ежели какой продукт кто на брагу затеет перевести, или сосуд с курным вином в грузе отыщется — так мигом изымают и изничтожают прямо на месте. Нет, за казаками, конечно, не уследишь, да и не больно-то они нам, мордам самоедским, дадут проверить, что тут такое везут. Так они это всё сами и выкушивают. Да и сколько тех казаков нынче? В строю нынче чаще якуты, чем русские. Никодим многих, что пришли сюда, нанимает охранять транспорты, уходящие в земли Московские, а там расплачивается с ними полновесной серебряной казной. Вот они и возвращаются в родные края состоятельными людьми.

Зато вместо них везёт он сюда мастеровых, из тех, что помоложе. Которые не обустроились ещё, не обросли хозяйством и клиентурой. Нам тут рукастый люд нужен, крестьяне тоже.

Так вот и устраиваем мы на землях этих себе такую жизнь, какой нам хочется.

* * *
О сношениях с государем разговор особый. Киму мы на первый раз для подношения собрали очень много и мягкой рухляди и оружия. Только не чересчур сразу, конечно. И оправили нашего якутского казака в Белокаменную на поклон. Купец тут тоже подсуетился, чтобы дорога скатертью стелилась. До Красноярска вообще долетели стрелой, а там уже кони наготове ждали посольство наше. Так что до места в четыре месяца домчали. Думаете долго? Хе-хе. Другие-то по три года на такой путь кладут, и это люди именитые и влиятельные.

В столице купец челобитчика нашего опекал. Серебра кому надо было дать помог и как речь держать научил. Так что приняли друга моего радушно. Ну а полусотню якутских стрелков, что с ним пришли, в деле испытали — заставили по мишеням стрелять и остались премного довольны. Считай, сразу этот эскадрон отослали куда-то на запад. Как раз с поляками разборки пошли после Переяславской рады, так нашлось и якутским драгунам дело.

Грамотку на воеводство выдали не мешкая, так что первый тайм сыграли мы, как по нотам. Чуть погодя, годика через три, откупили Тоуйского острога земли. Воеводе тамошнему и казакам его такого отступного предложили, что дело с присоединением Магаданской области к сфере ответственности Кима решили полюбовно — две челобитные оправили с богатыми дарами, и новую грамотку получили. Это ради того, чтобы какое-никакое растениеводство было где начинать.

На северном берегу Охотского моря, на южных склонах гор немало участков, где, хоть и с грехом пополам, но землепашествовать и огродничать можно — сюда мы крестьян свозили, целый район обустраивали — церкви православные, кузницы, магазины. Два года кормили поселенцев, пока они начали морковь, да свёклу выращивать. Ну, да, сейчас уже хозяйства встали на ноги и понемногу продают свою продукцию. Никодим ворчит, что от них сплошное разорение. Но беззлобно — капустку квашеную он шибко уважает, а с "материка" её везти проблематично. Здесь же своя вырастает, ну и в бочки её, в бочки.

Пасечное дело затеяли. Не помню точно, как с этим обстояли дела в моё время, но, надеюсь, будет толк. Сам же я хлопочу о картошке. Посланы люди в земли голландские да французские на поиски. Кажись, там эту культуру в качестве цветов выращивали. Вот, пускай и привезут, а уж мы тут разберёмся.

Нынче думаем, как быть с Верхнеколымскими землями, Зашиверскими и Верхоянскими. То ли пытаться и в них добиваться формального признания центральной власти, то ли оставить всё, как есть. Ким с воеводами тамошними дружен, а для остального населения — то есть нас, инородцев — он признанный тойон и вообще начальник всего здешнего войска. А только обиды чинить хоть казакам, хоть атаманам-воеводам, хоть мастеровым или купцам мы не станем — равновесие, что возникло в этих краях весьма зыбко, и не все готовы согласиться с возникающим раскладом сил.

Сподвижники мои согласились с необходимостью наладить в здешних краях устойчивую систему для жизни людей, что извлекают из недр её богатства к нашей пользе. Прибыток — он отовсюду стекается. Только не зевай. Хотя, про то, что высокое качество якутских стальных изделий лежит в основе благополучия всего района, я никому не говорю. И чудесные свойства сплавов — вот истинный источник богатства. Кузнецы определяют всю экономику края. Хе-хе. Их много, и они повсюду.

Мы сильно продвинулись в механике. Нашлись желающие усовершенствовать арбалет, и чего только они не напридумывали. Признаюсь, я тоже к этому руку приложил — вспомнился мне чеырёхзарядный монстр из фильма "Гладиатор", захотелось повторить, но с пулями вместо стрел. Сразу признаюсь — фигня получилась. Зато несколько любопытных конструкций отработали. В общем, арбалеты с рычажным заряжанием, магазином и стальными пружинами получились вполне приличные. Тренированный боец десять раз в минуту может прицельно выстрелить… э-э-э… в Россию мы их не оправляем и вообще не продаём. Сложные они. Кулачок, система зацепов — масса хитрых деталей. Для себя-то в год меньше десятка делаем. Зато штуковина эта напоминает автоматический многозарядный арбалет из компьютерных игр. С одной разницей — тут надо энергично работать тугим рычагом. Пока есть силушка в руках — пали в белый свет, как в копеечку.

Им в драгунских пятёрках вооружают коновода. Оружие прикрывающего, так сказать. Когда основная группа тикает к месту сбора, в аккурат осадить преследователей удобно получается. Ну, это, как Вы понимаете, в наших ландшафтах. А полусотни, что каждый год уходят в Московские земли имеют обычные самострелы. Якутский драгунский стрелецкий полк квартирует где-то в курских землях и содержание его идёт за счёт средств воеводы Омсукчанско-Тоуйского. Лошади, понятно, у них не якутские — для тех мест есть свои породы — зато семьи живут в военном городке… то есть, на зимних квартирах… совсем запутался с терминами — в стрелецкой слободе, конечно. Жены в основном — якутки. Со чадами и домочадцами.

Я на такое отселение людей из наших мест, где катастрофически не хватает народу, почему пошёл?! Тут дело в амбициях — знаете ведь, что встречаются повсюду забияки и бунтари. Любители поскандалить или искатели приключений. Во из них мы пополнение и формируем. Ким поначалу упрямился, что самых драчливых бойцов приходится отдавать, но потом успокоился. То ли привык, то ли заметил что на нас здесь никто почему-то не нападает.

Что ещё рассказать? Про религиозные культы, пожалуй. Батюшкам православным здешних шаманов поносить заказано настрого. А шаманам велено строго следить, чтобы все инородцы деток обязательно крестили. Чтобы незримый дух верхнего мира обратил свой взор в их сторону. Ну, как бы представиться надо по случаю прибытия на белый свет для прохождения службы… Э-э. Прожития жизни. Для нас это система учёта населения. Среди самих шаманов тоже есть крестившиеся. Иные в рубленых домах живут и в баню ходят. Так вот, пока духовники между собой мирно уживаются, довольствие им приказчики поставляют исправно. Не так это и дорого, потому что служители культов давно все пересчитаны — немного их тут. И задача для них определена четко — людей нужно ориентировать на труд, и, чтобы просили, что им нужно. Вот собирать эти прошения да отправлять в канцелярию воеводы шаманам с батюшками и вменено.

Много интересного вылезает, особенно, на счёт трений между соседними родами. На такие разборы специальные люди поставлены. Вы ведь понимаете, что я подсказываю ходы, которые мне известны с моих времён. То есть для обеспечения внутреннего спокойствия в землях наших пятёрки драгун объезжают стойбища и ведут топографическую съемку, уточняют с кинээсами границы угодий их родов. Разыскивают и изводят лихих людей, выясняют, кто с кем ссорится. Нам тут внутренней свары только не хватало. И так, бывает, три дня едешь, и ни одного человека не встретишь!

Земли же наши — бассейны Яны, Индигирки, Колымы и верховья Анадыри. Плюс к этому — бывшая Магаданская область с побережьями Тоуйской и Гижигинской губы. Тут Франция легко поместится. Только не хочет.

На Чукотку или Камчатку мы суёмся. И на бассейн Лены распространить своё влияние не пытаемся. Иначе будет кризис управляемости. Вот.

Как поживают дети? Старший сын сильно увлечён кораблями. Мы с Пелымом построили ему гигантскую шхуну. Представляете себе — аж двадцать метров в длину. Он и владелец, и капитан. На ней как раз и добирался до Гонконга. Жену привёз да с нами и оставил. Ничего так девчонка, симпатичная. Иероглифы знает и рисовать умеет. Она иллюстрировала книжку про рыб, что написала Айтал. А я теперь соображаю, как её издать. В том смысле, что типографию нужно устраивать, литеры отливать и вообще целое хозяйство заводить. Скажете легко. Охо-хонюшки. При населении всей "страны" в полсотни тысяч человек!

Придётся, однако, напрячься. Карты печатать, учебник счёта, письма, сказания наши. Куда деваться? Рецепты сталей тоже пора издавать, да и цветных сплавов рецептуры тоже все в голове не удержишь. По геологии материала накоплено много.

Так о детях. Среднего от микроскопа не оттащишь. Тоже из фряжских земель доставленные линзы мы с ним на свой манер собрали и он теперь разглядывает всё, что ни попадя. Не знаю я, чем дело закончится, а только по большей части минералы его интересуют. Ну да там видно будет.

Дочка уже прихорашивается, красотульки примеряет. Сама льёт, сама куёт, сама и носит. В деда пошла. На ты с металлом… козявка. Хотя, путешествовать любит не меньше, чем мама. Вон вижу, опять куда-то собралась, приторочив к седлу моё алюминиевое ведро. Верный признак, что решила проехаться как следует. На недельку, наверное.

Будете меня порицать за то, что четырнадцатилетнюю девочку одну отпускаю в лес? Не забывайте, в этом лесу она — дома. Вот что меня беспокоит, так это небольшой лоток, тоже притороченный к вьюку второй лошади. Не иначе, решила золотишка намыть, засранка! Хорошо хоть одна, без компании отправвилась. Так что, может это даже на пользу, если соберёт сливки по речным россыпям. Не так в глаза будут бросаться случайному прохожему.

Хотите узнать про школы или университет? Нет их у нас. Грамоте и счёту учат при церквях, на военных сборах и в мастерских при подготовке подмастерьев. А уж как там в родах это знание распространяется — не ведаю. Это дела семейные.

Надо же, сам не заметил, как поведал всё, про себя. Про то, как устроился на жизнь в семнадцатом веке. Не знаю, как Вам, а мне тут нравится. Особенно отпуска. У меня летние путешествия на три года вперёд расписаны. Вот нынче мы с юго-западных отрогов хребта Черского только вернулись, а на другой год по реке Мома пройдём. Это правый приток Индигирки. Говорят — волшебные места.


Оглавление

  • Глава 1. Тихо сам с собою
  • Глава 2. Неполное одиночество
  • Глава 3. Не люблю многолюдья
  • Глава 4. В родные места
  • Глава 5. Посудохозяйственная
  • Глава 6. Зима
  • Глава 7. Переезд и обустройство
  • Глава 8. В дорогу
  • Глава 9 Вот и снова зима
  • Глава 10. Отпуск
  • Глава 11. Снова лимонит
  • Глава 12. Татьба
  • Глава 13. Столпотворение
  • Глава 14. Заскучал я, что-то
  • Глава 15. Отчего бывает неуютно
  • Глава 16. По сусалу
  • Глава 17. Цивилизация — это технология
  • Глава 18. Вверх по Индигирке
  • Глава 19. Механика
  • Глава 20. Хлопотная зима
  • Глава 21. Колечко
  • Эпилог