КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706105 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272715
Пользователей - 124641

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Тень за троном (Альтернативная история)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах (ибо мелкие отличия все же не могут «не иметь место»), однако в отношении части четвертой (и пятой) я намерен поступить именно так))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

Сразу скажу — я

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Гончарова: Азъ есмь Софья. Государыня (Героическая фантастика)

Данная книга была «крайней» (из данного цикла), которую я купил на бумаге... И хотя (как и в прошлые разы) несмотря на наличие «цифрового варианта» я специально заказывал их (и ждал доставки не один день), все же некое «послевкусие» (по итогу чтения) оставило некоторый... осадок))

С одной стороны — о покупке данной части я все же не пожалел (ибо фактически) - это как раз была последняя часть, где «помимо всей пьесы А.И» раскрыта тема именно

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Прощение [Мария Шматченко] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Прощение

Глава 1. Бывший раб

Джеральд больше не мог тянуть и в тот вечер, когда они вернулись из костёла, оставшись наедине с женой, он сказал: «Завтра ему всё скажу! Я уже приказал Томасу дать всем слугам завтра выходной!»

На другой день Джеральд соскочил с самого утра. Они с управляющим украсили дом. Сегодня отец скажет своему сыну: «Я — твой папа». Все домашние вместе с Адрианом отправились погулять на океан.

— Я так волнуюсь, Том! — говорил Джеральд.

— Не волнуйтесь! Всё будет хорошо.

— Конни думает, что он сам догадался… Как сын воспримет это? Как воспримет то, что мне самому не хватило смелости это сказать, и я дотянулся пока, тот сам не додумался?

— Адриан очень добрый. Он поймёт, — успокаивал его управляющий.

Внезапно в дверь позвонили…

— Как? Уже пришли? — вздрогнул хозяин.

— Странно… Чего бы им звонить? — пробормотал Томас. — У них же ключи… Я пойду посмотрю, кто это…

Это оказался мистер Стюарт.

— Прошу прощения, если отвлекаю от дел, мистер Джеральд, — с такими словами гость вошёл в дом, — но у меня строчное дело. Я хочу предложить вам вот эту сумму, — он достал толстый кошелёк, — я хочу купить Адриана!

— Мистер Стюарт, немедленно принесите свои извинения! — рассердился Джеральд. — Вы что такое говорите?! Он мой сын! А вы просите продать его как вещь!

— Мистер Джеральд! — рассмеялся тот в ответ. — Кому вы рассказываете? Может, расскажите мне ещё про Алиссию?

Как же он был самоуверен, если не боялся это говорить! Может быть, у него есть какие-то покровители? Кто? Чарльз? Или кто-то другой?

Хозяин дома застыл, не в силах произнести ни слова от такого шока. Будто бы выстрел раздался…!

— Я не понимаю, о чём вы… — сказал он наконец. — Вы с кем-то меня путаете…

— Да ладно?! Вы хоть понимаете, что я всё знаю?

— Немедленно покиньте этот дом! — вскричал Томас.

— Знаете, есть такая поговорка: «Не та мать, которая родила, а та, что вырастила». Полагаю, это можно отнести и к отцовству, — не обратив никакого внимания на управляющего, с умным видом продолжал мистер Стюарт. — Вы-то, может, и отец, но вырастил его другой человек. И я его знаю. Вы всё равно продадите мне Адриана, иначе я приведу сюда Даррена, и все ваши труды и старания, направленные на завоевание сердца сына, падут прахом!

— Зачем вам это?

— Я ненавижу рабство! Я сам…бывший… раб… Я сын раба-преступника. Моего отца осудили на рабство вместо тюрьмы.

— А я-то тут при чём?!

— Я, как и ваш сын, знаю, что такое плеть, палки, унижения… Моим хозяином был человек, который являлся отцом трёх дочерей. Две взрослые, а третья ещё школьница, которая меня почти и не видела. Я и старшая хозяйская дочь полюбили друг друга. Я умолял её забыть меня, ведь из этого союза, тайного союза, вряд ли могло получиться что-то хорошее, но она клялась мне в вечной любви. А сама спустя время предала, уговорив своего отца продать меня, чтобы мы больше никогда не виделись. А у нас родилась девочка, которая так и не узнала, что я её отец. Мне повезло, и мой новый хозяин дал мне вольную. Чтобы заработать на хлеб, мне пришлось увлечься рыбалкой. И однажды поздним зимнем вечером я спас одного человека, когда тот возвращался домой и провалился под лёд. Он в благодарность подарил мне землю, на которой я стал выращивать хлопок. Дела мои пошли хорошо, и я разбогател.

— Мне очень жаль, и я сам не смог быть с первой любовью. Мне, правда, очень жаль, что у вас так сложилась жизнь. Но за что вы так поступаете со мной? Со стороны Адриана было бы некрасиво бросить Даррена. Слишком мало прошло времени… Если вы приведёте сюда нашего общего знакомого, у моего сына просто не останется другого выбора (думаю, и желания), уйти с ним, если он позовёт его… Вы это прекрасно знаете. Сдаётся мне, что вы делаете это специально.

— Эта женщина, что лишила меня радости хотя бы видеть мою дочь…! Я возненавидел её! Вы-то, хоть не воспитывали своего сына, но хотя бы изредка видели его…. Может быть, видели, как он делает первые шаги, знали, что с ним, знали, что у него хороший приёмный отец… И вы сами отказались от мальчика, а я от своей девочки не отказывался, у меня её отобрали! Я ни то, чтобы назвать её дочерью не мог, я не мог даже увидеть её! — на глаза его выступили слезы. — Эта тварь бросила мою девочку на шею своей матери, а сама развлекалась с кем попало, рассказывая, что её первый муж умер! Потом она позвала свою младшую сестру повеселиться на лайнере, а этот лайнер пошёл ко дну. Она умерла, и её сестра вместе с ней, а их дочерей взяла на воспитание их младшая сестра. Я хочу вернуть дочь, но не имею такой возможности, потому что матери моей дочери, которой пришлось бы всё подтвердить, больше нет в живых! Вы догадываетесь кто стал приёмной семьёй моей малышки?

— Боже, этого быть не может! Но я всё равно не понимаю, в чём я виноват?!

— Просто так сложились обстоятельства, совпадение. Я скупаю рабов и даю им вольные. Рабство надо не отменять, а запрещать. И однажды купил раба Даррена, который оказался нашим общим знакомым.

— Вы дали ему вольную?

— Дал. И дам её и его сыну. Мотивы, спросите вы? Просто мне жаль их. Вот всё. Если, конечно, вам это чувство знакомо — своего родного сына не пожалели, что про других говорить?

— Я не продам вам Адриана! Убирайтесь отсюда! И забудьте об Эйлин! Пришёл тут аферюга! Так я ему и поверил! Это ещё надо проверить, отец вы ей или нет!

— Вы всё равно его продадите! Иначе я приведу Даррена! Он очень тоскует по сыну! Посмотрим, как отреагирует на его приход Адриан? И посмотрим, как вы, проделав колоссальную работу, завоёвывая его доверие, теперь станете издеваться над ним! Неужели вы не отпустите своего сына с тем добрым человеком, который вырастил его, а вместо этого, перечеркнув всё, что сделали, начнёте измываться над ним, как над рабом? Не думаю, что вы решитесь на такое! Или вы продаёте мне его, или удерживаете несчастного здесь силой, наблюдая, как Даррен и его приёмный сын не могут быть вместе! Они тоскуют друг по другу, и Адриан уже успел почувствовать это!

— Почувствовать что? — внезапно в гостиную с такими словами зашёл Адриан

Глава 2. Сегодня наконец закончился мой путь к тебе…

— Адриан! — Стюарт бросился к нему. — Бедняжка! Я знаю каково это: когда жёсткая солома впивается в свежие раны на спине!

Юноша сначала не понял, о чём он, но в груди словно что-то обрушилось. Всё сжалось внутри от боли… Томас крикнул ему не слушать его.

— И правду говорят, ты просто ангел, — не обращая внимания на управляющего этого дома, продолжал Стюарт, внимательно и ласково глядя в глаза несчастному невольнику, — просто ангел. У этого злодея ты был жемчужиной его коллекции, чёрной жемчужиной в коллекции из живых людей! Настоящий ангел! И нрав у тебя ангельский — столько вытерпеть. Это неправильно, когда один властвует над другим. Я знаю, каково это, я знаю, что такое боль, что такое рабство, что такое унижение и отчаяние раба. Потому что я сам был невольником, рабом… А ангелы, как ты, не должны носить кандалы. Это неправильно, несправедливо, жестоко.

А «ангел» слушал это с замершим сердцем. Казалось, вскрылись все раны и вновь начали кровоточить. Казалось, мир рухнул, ещё даже не создавшись. Адриан являлся трофеем, диковинной игрушкой необыкновенной красоты, которую легко любить, но так сложно завоевать из-за кандалов рабства.

— Адриаша, солнышко, он бред несёт… Не надо его слушать, хорошо? — подбежал управляющий, опомнившись. — Дай мне ручку, — но тот не понимал, что происходит, и вряд ли мог осознать его просьбу, тогда Том сам взял «ручку» Адриана. — Не слушай его, пожалуйста… Да-да, он всё правильно говорит, мой ангел, но не надо обращать внимания на это, правда? Ведь это может тебя расстроить… Зачем воскрешать боль? Радость наша, мы же тебя любим… Все… Очень-очень любим… Неужели ты не видишь?

Оба говорили с ним, как с травмированным ребёнком из очень неблагополучной семьи, с которым жестоко обращались.

— Адриан, я клянусь, что ты никогда этого больше не почувствуешь, — продолжал Стюарт. — Я тебя куплю!

— Купите? — прошептал молодой человек и взглянул на своего хозяина. — Но…но… как…? Я не хочу…

Его сердце стучало, жило, но он был всего лишь рабом, вещью, которую запросто можно купить, и ему снова напомнили об этом. Но нет…. Нет…. Адриан не хотел расставаться с этим маскарадом, не хотел покидать эту семью, ведь уже осмелился считать её своей семьёй.

Джеральд подбежал к нему, оттолкнул от него Стюарта и тут же обнял.

— Радость моя, солнышко моё, радость моя единственная, да нет же… никогда! — дрожащие ладони пробежались по его плечам, мужчина упал на колени и, сжимая в руках руки Адриана, зарыдал: — Милый мой, хороший, я твой — отец. Знаю, из меня был никудышный папаша и отменный тиран. Умоляю, прости меня! Я ревновал тебя к твоему… к Даррену. Мне казалось, он сначала отнял у меня любовь твоей матери, а потом и твою.

Но каково было такое услышать?! Как, после всего, что он пережил, поверить в это? Хотя Адриан и сам догадался, но всё же не верил до конца. Ему всё казалось — может, ошибается? Ведь зовут же старушки почему-то даже незнакомых людей «сынками» и «дочками»! Бедный молодой человек долго не мог пошевелиться, но потом неожиданно вздрогнул, будто бы кто-то ударил его плетью.

— Не плачьте, я вас прошу… — Адриан упал на колени, — не плачьте…

Джеральд неожиданно прижал его к себе и зарыдал с новой силой:

— Он… Стюарт хочет отнять тебя у меня… Знаю, это…это подло с моей стороны — просить тебя об этом… но не уходи… Было бы нехорошо с твоей стороны бросить Даррена, ведь он столько для тебя сделал, и остаться со мной, но прошу тебя не бросай меня…! Я разыщу его, приму к себе в дом, пусть живёт здесь, зови его отцом, если хочешь, только не уходи… Поверь, всё будет по-другому… Я никогда не подниму на тебя руку, я больше не стану ревновать…

— Не плачьте, пожалуйста, не плачьте, — уговаривал его Адриан, хотя у самого из глаз катились слезы…

Тут в дверь постучали. Томас подошёл к отцу и сыну и мягко сказал:

— Это Конни, Эвелина, Мартин и девушки… Они не должны этого видеть… Адриан, встреть их, пожалуйста… и под любыми предлогами отправь в сад… И сам лучше туда иди…

— Хорошо… Разрешите, я пойду? — попросил он Джеральда.

Тот кивнул, шмыгая носом, и выпустил его из объятий.

— Подальше от этого психа… — прошептал Томас на ухо старшему хозяину.

Его Сиятельство тут же понял, почему управляющий отослал Адриана.

Констанцию встретил заплаканный Адриан. Женщина, назвав его «солнышком своим», не дав ничего сказать, обняла и спросила, что случилось.

— Идите в сад… Томас велел… — тихо произнёс он.

— Марти, Эви, девочки, идите! — велела Конни и, погладив Адриана по голове, не выпуская его из объятий, спросила ласково: — Ну, что случилось, радость моя? Он тебя обидел признанием? Или он что-то не то сказал? Лапочка моя, не плачь.

— Они говорят какой-то бред, что я сын господина, что мисс Эйлин дочь мистера Стюарта…

— Что?!

— Да, так и говорят. Мистер Стюарт пришёл меня купить, но… получил отказ… И ещё он сказал, что леди Эйлин — его дочь.

— О Господи! Так вот это кто! А то думаю, кого же он мне напоминает! Это тот самый раб, про которого я тебе рассказывала…!

— Какой?

— Ну, тот, которого мы чуть не лишились из-за позорного столба! Но хватит об этом… Значит, он, и правда, отец Эйлин…?

— Да…? У нас по отцу объявилось…? Это правда, что…что я….?

— Красавец мой, тебе трудно будет простить… — торопливо прервала его Конни, — но Джеральд тебе не господин, а ты не раб. Он, действительно, твой папа. А мама твоя — Алиссия. Его отец отказался их поженить. Но я тебе это потом расскажу. Сейчас не время, — она взяла его за руку, — а теперь я твоя мама. Пойдём, моя радость. Мы сейчас им покажем!

— Трогательная история, — сказал Стюарт, — но что делать-то будем? Так и будете плакать? Вам мало той суммы, которую я предлагаю за Адриана? Я могу дать ещё! Но вы мне его всё равно продадите!

— Как бы не так! — внезапно раздался голос Констанции.

Они обернулись. Женщина, держа за руку Адриана, стояла в дверях гостиной только со стороны сада.

— Купить вы хотите! Видали: какой шустрый нашёлся! Адриан — свободный человек, он не раб, чтобы его покупали, так что убирайтесь отсюда, пока я вас сама не купила!

Джеральд взглянул на жену с восхищением и предупреждением одновременно, мол, что ты такое говоришь, ведь он раб.

— Ещё до приезда сюда, я подписала Адриану вольную! Вот глядите! — она показала документ, протянув его всем: — Он был не только рабом Джеральда, но и моим тоже! Так что проваливай прочь, Стюарт!

Тот подошёл ближе, посмотрел на документ в руках леди, сверил число, ещё раз посмотрел и глубоко вздохнул:

— Что ж… прошу прощения…

Мужчина ещё раз взглянул на того, кого хотел купить: Констанция всё ещё держала его за руку. Стюарту стало стыдно, и он отвёл глаза.

Том решил выйти к Мартину, Эвелине и двум юным леди, чтобы предупредить их о том, что тут происходит.

Обессиленный Джеральд глубоко вздохнул и упал на колени. Адриан подумал, что ему плохо, подбежал к нему и опустился рядом с ним и спросил:

— Вы плохо себя чувствуете?

— Я никогда не чувствовал себя лучше, — и он обнял его. — Сегодня наконец закончился мой путь к тебе…

И только Конни воскликнула, что хватит сидеть на полу, а то простудятся, как в комнату забежала Эйлин.

Девушка кинулась к Стюарту:

— Вы не представляете, как долго я вас ждала! Неужели вы думаете, что я прогнала бы вас, тем более узнав вашу печальную историю?! Неужели вы думаете, я бы не приняла вас?!

Мужчина порывисто обнял свою дочь, и она зарыдала на его груди….

Конни обнимала приёмного сына, Джерри был горд собой и стоял улыбался. В гостиную вбежали Мартин, Эвелина и Геральдина, а за ними и Томас. Узнав, что всё позади, они начали наперебой поздравлять семью, всех обнимать и целовать.

— Приветствую вас, господа! — внезапно как гром среди ясного неба раздался чей-то голос.

Все обернулись к дверям. На пороге стоял…сэр Гарольд.

Глава 3. Отец и покойник

— Отец? — прошептал Джеральд и тут же упал на пол без чувств.

— Папа! — испугался Адриан и бросился к нему. — Что с тобой?!

Обморок Джерри так испугал его, что он даже не обратил внимания на то, что в дом вошёл…покойник. А также на то, что впервые обратился к отцу на «ты», да и ещё назвав «папой».

— А-а-а-а-а! — в панике закричали Томас и Конни и попятились назад от ужаса, невестка всё же успела бросить в покойного свёкра подушкой с дивана.

Залаяла Люсинда, но никто не обратил на неё внимания.

Стюарт и Эйлин удивлённо смотрели на остальных: они не видели никогда сэра Гарольда прежде и не знали, кто пришёл. Мартин, Эвелина и Геральдина тоже не понимали в чём дело, потому что с покойным отцом Джеральда были не знакомы.

— Папа, папочка…. Очнись, пожалуйста, — Адриан пытался привести в чувства отца.

Меж тем странный и страшный гость направился в сторону своих сына и внука. Он нагнулся и протянул раскрытую руку:

— Пошли, Адриан, — мягко и ласково сказал дед, пряча вторую руку за спиной.

Молодой человек поднял глаза и тут же узнал человека из своего сна, «дедушкиного призрака». Их взгляды встретились. Юноша оцепенел.

— Ну, же… — улыбнулся Гарольд, — не бойся меня. Давай ручку, — и сам взял его за руку.

Оцепеневший Адриан, не в силах противиться, поднялся с пола. Всё вокруг замерло. Ни Томас, ни Констанция были не в силах вымолвить ни слова. Стюарт, Эйлин, Мартин, Эвелина и Геральдина молчали просто потому, что не видели ничего не обычного в происходящим. Меж тем сэр Гарольд отвёл Адриана уже к дверям, и в этот момент Джеральд открыл глаза и тут же сел.

— Куда ты ведёшь его? Не забирай его у меня… — хрипло не своим голосом произнёс мужчина.

Сэр Гарольд рассмеялся ему в лицо. Точно так же, как, бывало, при жизни — надменно, страшно и угрожающе.

— Держи, сынок! — воскликнул он и кинул ему какую-то папку, ту самую, что прятал за спиной, — Это тебе моё наследство!

Джеральд соскочил и, не подняв папки, бросился за ними.

— Нет! — закричал он, но двери захлопнулись прямо перед его носом.

— Что это было? Этот господин домом ошибся? — пробормотал Мартин, но его никто не услышал. — И Адриан пошёл указать ему дорогу?

— Да что тут происходит?! — удивлённо воскликнул Стюарт. — Кто это был? И почему он увёл Адриана?

— Это был мой отец! — ответил Джерри.

— Но вы же говорили, что он умер!

Геральдина рухнула на пол, Эйлин бросилась к ней.

— Сестрёнка!

— А вот теперь подумай, кто это был! — нервно ответил Стюарту Джерри, и в голосе его слышались истерика и паника. — А забрал он Адриана по той причине, что тот его внук!

— Куда? — удивился мужчина.

— Подумай, куда умерший дедушка может забрать своего внука!

Стюарт подошёл к нему и положил руки на его плечи:

— Успокойтесь, пожалуйста. Что вы такое говорите? Хотите сказать, что это был покойник?

— Ну, а кто же ещё? Если мой отец давно умер, кем он может быть? Конечно, покойником!

— Да живой он был! Из плоти и крови! Это аферист какой-то, а ни ваш покойный папа! Бегите за ними!

Оба они выбежали из дома, но на улице, конечно же, уже никого из родных не было. Только двое соседей курили.

— Добрый день, мистер Джеральд! Поздравляем с приездом папы!

— Как? Вы тоже его видели?

— Да, мы видели, как он вышел с Адрианом. Такой вежливый джентльмен! Поздоровался с нами приветливо. Сказал, что ваш папа, и что с внуком поедут на прогулку. Сели в шикарную коляску и уехали.

— Вот только на Адриане лица не было, — добавил второй сосед.

— Да брось ты! Тебе показалось, нормальный он был, — возразил ему приятель. — Не волнуйтесь, мистер Джеральд.

Стюарт спросил, в какую сторону они поехали.

— Вверх по дороге в сторону океана. Сегодня дивная погода! Наверное, по пляжу прогуляться хотят.

— На тот свет… — тихо прошептал Джеральд, — он хочет прогуляться. И забрать моего сына…

— А? Что ты сказал? — переспросил Стюарт, неожиданно обратившись к нему на «ты»

— Я узнаю этот смех из тысячи. Никто не смог бы так подражать ему. Это был мой отец. Я уверен в этом на сто процентов, — прошептал он, и из его глаз потекли слезы.

Стюарт неожиданно обнял его.

— Тебе показалось… — сказал мужчина тихо, чтобы никто не слышал, — это не он. Это аферист, живой аферист из плоти и крови, который просто очень похож на твоего отца, и ни на какой «тот свет» Адриана не повезёт. Джерри, нельзя терять ни секунды, поедим на моей коляске вдогонку!

Но Джеральд твердил, что это его отец, что не знает, как такое вообще возможно, но это он. Стюарт пытался его успокоить. Мужчина, хоть совсем недавно и планировал купить Адриана, всем сердцем желал помочь тому, кто воспитал его дочь. Он сказал, что тот человек, не сэр Гарольд.

— Нет, не он. Пойдём в мою коляску… или знаешь, что? Я один поеду, а ты отдыхай.

Джеральд ничего не успел ответить, как отворилась дверь, и Констанция позвала:

— Джеральд, иди-ка сюда!

Они вошли, вернее, только открыли створки и посмотрели на женщину через порог.

Жена тут же показала ему какой-то документ:

— Смотри, это в папке было.

Он нервно схватил листок бумаги. «Повестка в суд по делу незаконного лишения свободы человека, держания его в рабстве и нанесения тяжёлого физического и морального вреда и жестокого обращения с ребёнком» — прочитал он.

— Это с того света, что ли? — спросила Конни. — Теперь Господь повестки присылает?

— Что ты говоришь со мной в таком тоне? Я откуда знаю? Всё на твоих глаза произошло….

— Что ты от меня скрываешь? Ты знал, что твой отец не умер, и скрыл это от меня?

— Да умер он, умер! В Европе! Там и похоронен! Поехал лечиться и так и не вернулся оттуда. Нам прислали свидетельство о смерти. Могу вам показать.

— А ты был на его могиле? — спросил Стюарт.

— Не был. И не собираюсь даже! Он предал меня, он сломал мне жизнь. Ещё я буду преодолевать океан, чтобы к нему на могилку сходить! Может, мне там ещё поплакать и цветочки гаду старому принести?

— Вот надо было съездить, — сказал Стюарт. — Сейчас бы точно знали, и не было бы такого!

— Мистер Стю… Папа! Что произошло? — спросила Эйлин.

— Не знаем сами, доченька. Не волнуйся, всё хорошо будет.

— Поехали на пляж! — воскликнул Джеральд. — Может, они, правда, там?

— Поехали!

Все выбежали из дома, даже Геральдина с Эйлин, и тут же столкнулись с….с Филом, Фелицией и…Дарреном.

Глава 4. Сюрприз Фелиции

— Джерри! — радостно воскликнула Фелиция. — Какой приятный сюрприз! Вы нас встречаете! О! И Стюарт здесь! Надеюсь, ты мой сюрприз не испо…. А что это на вас лиц нет?!

— Сестрёнка! Ты что тут делаешь?!

— Я приехала, чтобы сделать вам сюрприз… Хотела сама радостную новость вам сообщить… И, в конце концов, ты же сам мне письмо прислал!

Конни опомнилась, сказав, что у них тоже новость! Вот только не известно, радостная, или нет… Золовка и племянник только хотели что-то спросить, как Джеральд, схватившись за голову, в ужасе вскричал, что они уже не успели. И даже сосед испугался и вмешался, спросив всё ли у них нормально, не нужна ли им помощь. Его Светлость в ужасе, в оцепенении и усталости облокотился о колонну у крыльца и прошептал, что вряд ли им кто-то сейчас поможет…

Его сестра начала нервничать.

— Почему? Что случилось? — спросила леди, и вспомнив о чем было письмо, добавила: — Чарльз развёл деятельность…?

Филипп поддержал мать, попросив родню объяснить в чём дело, и Констанция сдалась, усталым голосом позвав всех в дом. Всё равно нет смысла догонять… Да и не кричать же на всю улицу…

Только Даррен не участвовал в разговоре, жутко стесняясь и пытаясь это скрыть. Что такого могло произойти, он ещё не знал, поэтому не впадал в шок, как остальные. А Чарльза, честно говоря, мужчина не боялся. Он и не был с ним знаком.

Все вошли в дом вслед за Констанцией. Джеральд плотно закрыл дверь. Хотел её чем-то прижать, но вовремя опомнился, что это уже слишком.

Гостей усадили на диван.

Фелиция заботливо спросила брата что случилось, и ответ поверг её в шок:

— Адриан похищен!

— Что?! Как…как такое могло случиться…?!

— И знаешь, кто это сделал?! — перебил её брат.

— Кто?

— Наш папа! — истерично взвизгнул Джеральд.

— Что?! Ты бредишь? Как такое возможно?

— Милый, успокойся… — мягко сказала Конни. — Фелиция, не пугайся, пожалуйста, того, что я тебе скажу…

Джеральд…бросился в объятия Стюарту. А его супруга всё рассказала гостям. Они были в шоке. И убиты горем.

— А что за сюрприз у тебя? — спросила Конни у Фелиции, чтобы успокоить всех и разрядить обстановку. А та, схватившись за голову, будто бы и не слышала.

— Такое горе… Где он? Что с ним? Кто этот злодей: наш отец, покойник или аферист?

— Возьмём себя в руки, — призвал всех Стюарт, так и…обнимая Джеральда. — Есть документ, повестка в суд. Судя по всему, настоящая: все подписи, печати присутствуют. Кто бы дал ему её? Значит, он не покойник. На бумаге стоит его имя. Значит, он каким-то образом доказал свою личность. А это в свою очередь означает, что каким-то чудом, ваш отец…жив… Хотя, честно говоря, мне с трудом в это верится. Мне кажется, это какой-то дальний-дальний родственник, который на него похож. Жулик и аферист, который хочет денег.

Но Джеральд плакал, твердя, что с ним не справится, что легче сразу застрелиться… Стюарт пытался успокоить, уговаривая, что найдут они Адриана живого и здорового.

— Может, и найдём… Вот только я буду после этого «живой и здоровый»? Сомневаюсь! Я его знаю! Мой отец ни перед чем не остановится, если вбил себе что-то в голову.

— Это ужас какой-то… — шептал Мартин. — Средь бела дня! Безобразие! Бедный мальчик! Что же это на него так всё сыпется: одна беда за другой? Где в мире справедливость?

— Пойдёмте в полицию! — сказал Фил. — Делов-то! Человека похитили из его дома, нужно идти делать заявление!

— Твой дед нашим соседям сказал, кто он, и что едет прогуляться с внуком. Так что, как тут докажешь, что это было похищение? — ответил Джерри. — Всё невинно: дедушка приехал, внучат повидать захотел… Но…Но! Как такое возможно?! Он же умер! У меня голова идёт кругом!

— Успокойся, Джерри… Всё будет хорошо… — уговаривал его Стюарт.

В этот момент забежал Томас с подносом в руках и поставил его на стол.

— Чаю попейте. Господин, пожалуйста, садитесь.

Он послушно сел в кресло и отпил из чашки, которую ему дали в дрожащие руки.

— Спасибо…

Управляющий раздал чашки и всем остальным.

Они немного успокоились.

— Фелиция, сестрёнка, — Джеральд выдавил из себя улыбку, — мы так счастливы, что вы приехали! Очень сожалеем, что вот так получилось, что этим омрачилась радость от вашего приезда. Ты говорила про какую-то новость?

— Ничего… Это даже хорошо, что мы в такой момент приехали — мы должны быть вместе. А радостная новость у меня такая! — она улыбнулась через силу, и они с Дарреном поднялись с дивана. — Знакомьтесь, это мой муж!

— Ура! — воскликнула Конни, захлопала в ладоши и бросилась к ним обниматься.

Все начали поздравлять их со свадьбой… Даже Джеральд, который всегда терпеть не мог Даррена… Обстановка хоть ненадолго разрядилась, но тётю не мог обнять Адриан, и от этого было грустно…

Как выяснилось позже, Фелиция призналась сыну, за кого она вышла замуж, и таким образом уговорила поехать с ней, подарив ему надежду, что с помощью Даррена можно отнять Адриана у Джеральда, но для этого Филу нужно поговорить с приёмным отцом кузена лично. Теперь же, когда явился некто, кто выдаёт себя за сэра Гарольда, это стало невозможным…

Глава 5. «Дедушкин призрак»

А теперь давайте перенесёмся на несколько часов ранее, когда сэр Гарольд (или кто-то очень сильно похожий на него) похитил Адриана (по его мнению, конечно же, не похитил, а забрал из этого ада). Мужчина вывел из дома оцепеневшего юношу. И увидел двух незнакомцев, которые курили в саду соседнего дома. Они поздоровались с Адрианом. И Гарольд приветливо, доброжелательно с безупречной вежливостью поздоровался тоже, представился им, сказал, что едет на прогулку с любимым внуком, и произвёл на соседей сына очень приятное впечатление.

Он вместе с оцепеневшим от страха Адрианом сел в коляску. И когда они тронулись, тот пришёл в себя и спросил испуганно, куда они едут.

— Я же сказал тем джентльменам. На прогулку. Разве ты не слышал? — улыбнулся «дедушкин призрак».

Юноша вздрогнул и спросил, вернутся ли они, и похититель, ответил, что конечно!

— Кто вы? Вы…Мы ведь тогда виделись…во сне?

— Какой же ты все-таки ребёнок, Адриаша! — рассмеялся сэр. — А я-то думал, они из тебя дитя делают, зовя «солнышками» и «лапочками»! Мой сахарный, я — не привидение, я живой человек! И не снился тебе тогда!

— Но почему тогда сказали мне, что вы — призрак?

— А что мне ещё оставалось? В этом доме все считали меня умершим… Стояла глубокая ночь. Я проник на ранчо, меня никто не видел… В какой-то степени я им и был, призраком, призраком прошлого. А ты мне поверил?

— Когда настало утро, я подумал, что вы мне только приснились…

Сэр Гарольд кивнул, сказав, что того и хотел. В ту ночь он и не собирался его будить, не планируя раскрывать до поры до времени свою тайну, и, проникнув в дом по делам, не выдержал и зашёл к младшему внуку. Любуясь на него, он неожиданно решил, что тому приснилось что-то страшное, ведь даже во сне по его щекам потекли слезы. И дед разбудил его. Что ему оставалось делать, когда Адриан проснулся? Только и сказать, что является призраком.

— Но как вы попали в дом — ранчо охраняется? Как узнали, в какой я комнате?

— Нет тут ничего сверхъестественного. Я не вампир — летучей мышью обращаться не умею. Я столько лет владел этим ранчо и домом и знаю все их лазейки. С тех пор, как уехал, там ничего не изменилось. А как нашёл твою комнату? О, это было сложно! Во многие заглядывал! Один раз даже зашёл к Филу! Но он не проснулся, слава Богу! Адриаша, я твой дедушка! Живой и здоровый! Я не умер в Европе. Врачи сказали мне, что по всем признакам, меня медленно травили, и я решил не возвращаться домой, а туда послал ложное свидетельство о смерти, которое уговорил мне дать. Вот и всё!

Уже начало смеркаться… Они проехали по дороге и направились вверх по холму к какому-то большому дому, скорее к замку, а ни дому, красивому, величественному, за высоким каменным забором. Когда похищенный увидел его, сердце забилось сильнее. Страшные подозрения закрались в его душу.

— Заедем ко мне в гости, — сказал дедушка.

Внук испуганно взглянул на него: он понял, что его похитили, и намерения возвращать домой ни у кого нет.

Они заехали во двор замка, и ворота тут же закрылись. Прибежали лакеи и помогли выйти из коляски хозяевам.

— Знакомьтесь, — сказал Гарольд. — Мой внук, Его Светлость сэр Адриан!

О! Так его ещё никто не называл! Лакеи поклонились. На душе у самого «сэра Адриана» было нелегко. Такое обращение ему даже не польстило.

Они вошли в замок. Гарольд всем представлял своего внука, называя его имя с титулом Его Светлости.

— Пойдём, я хочу лично показать тебе твои апартаменты…

— Апартаменты? — прошептал Адриан. — Спасибо большое, но зачем…? У меня уже есть…

— В доме своего дедушки у тебя тоже будут, — с улыбкой прервал его Гарольд. — Пошли же…

Они поднялись по шикарной, широкой лестнице, покрытой красным ковром. Повсюду царила роскошь, правда, несколько мрачная. Пока шли по коридорам, дедушка пытался шутить. «В этом замке есть личное привидение — я» — сказал он однажды, а Адриан только вежливо улыбнулся.

— Я вовсе не хочу, чтобы вы были привидением…

И Гарольд вместо ответа на ходу приобнял его. Вскоре они пришли. Это была такая роскошь, что просто захватывало дух! Красота! Начиная с огромной люстры, кончая гвоздиками на мебели: всё было произведением искусства. Несколько комнат, богато обставленных, большие окна, всё со вкусом… В таком месте мог жить разве, что король. Из глаза Гарольда встали слёзы: могла ли маленькая, деревянная лачуга на ранчо, в которой жил его внук, сравниться с этой роскошью? А Адриан? Ему казалось, что его подкупают. Он навсегда останется рабом…? Но, конечно, юноша виду не показал, вежливо поблагодарив. Дед тоже улыбнулся ему, а потом сказал:

— За окном темно уже. Как понимаю, ты домой уже не поедешь сегодня?

— Спасибо большое за всё. Мне у вас очень понравилось. У вас потрясающе красиво, но мне бы очень хотелось домой — там, наверняка, все волнуются. Но если это невозможно…я бы мог пешком дойти…Дорогу спрошу у…

Но Гарольд прервал его, сказав, что это невозможно, что не пустит на ночь глядя. Мужчина помолчал, глядя в карие, глубокие глаза внука и, глубоко вздохнув, всё же признался:

— И…и…чтобы быть с тобой честным, вряд ли отпущу когда-нибудь…

— Но…

— Но ты не будешь чувствовать ни в чём недостатка! — перебил его дед. — Этот дом не станет для тебя тюрьмой! Любое твоё слово — закон для слуг. Все, что моё — твоё! Только не проси меня отвести тебя к этому извергу! Никогда! Отныне будете общаться только через адвокатов!

— Но зачем я вам? Вы же меня совсем не знаете…

— Ты — мой внук, и я безумно люблю тебя. Той ночью, помнишь, я обещал тебя забрать? Я сдержал своё обещание. Правда, хотел это сделать после того, как всё закончится, но так получилось, что нужно было забрать сейчас, немедля.

— После того, как всё закончится? Закончится что?

— Я же тебе тогда сказал, что засужу этого мерзавца.

Адриан, хотя и понял о ком речь, всё же спросил, какого мерзавца он хочет засудить. Ничего не стыдясь, не краснея, дедушка ответил прямо, что его папашу. И голос благородного сэра даже не дрогнул. Юноша и раньше, как и многие, слышал легенды о крутом нраве отца Джеральда, потому перепугался ещё сильнее. Ему совсем не хотелось такого исхода. Только показалось, что всё изменилось в лучшую сторону, только все карты раскрылись, и стало понятно ласковое обращение, как тут такое!

— Нет…нет… Пожалуйста, не надо!

Дедушка, однако ж, оставался непоколебим. Оглядев прекрасные покои, словно бы удостоверившись, что всё в порядке, мужчина ответил внуку:

— Надо! Пусть отвечает за свои поступки, хватит мальчика из себя строить, маленького, робкого и нерешительного!

— Я не пойду против отца! Хоть и не он меня вырастил, всё же я не могу с ним так поступить… Это нехорошо… И, если бы он не был моим отцом, я бы тоже не смог. Я знаю, что такое рабство, тюрьма не лучше…

— Адриаша, солнышко, тебе сколько лет? Тебе нет и девятнадцати. Не то что двадцати одного. Ты — несовершеннолетний, и никто тебя спрашивать не будет! — почти торжественно объявил сэр Гарольд. — Хочешь ты этого, или нет, но я подам на него в суд. Пусть отвечает по заслугам. А ты, хоть и выглядишь, как молодой мужчина, по юридическому закону ещё ребёнок. Тебе всего восемнадцать лет. А теперь вдумайся, кем будет тот человек, который истязал не взрослого мужика-бугая, привыкшего к боям и боли солдата какого-нибудь, а восемнадцатилетнего мальчика?

— Но я простил его…

— Это Господу скажешь, я не Господь. «Я простил, — скажешь, — И Ты прости… Не ведает, что творит». И я знаю своего сыночка, так что не спорь со мной. Он трус! Видишь, я уже начал, как простолюдин разъясняться даже!

— Тогда кем буду я, оставшись с человеком, который хочет отправить моего отца за решётку?!

— Внуком этого человека, — невозмутимо ответил дедушка.

— Я не останусь. Я убегу!

— Это что ещё такое? Ты когда капризничать научился?

Тот не нашёлся что ответить.

— Адриаша, — мягко и ласково сказал сэр Гарольд, — Джеральд должен ответить. Это нельзя оставлять безнаказанным. Ты думаешь, я не спасу от него мальчика, которого когда-то хотел усыновить?

— Это похоже на месть…. Не надо мстить… Месть ни к чему не приводит. Только к разрушению самого себя. Поверьте, я не хочу для вас этого.

На сей раз не нашёлся что ответить дедушка.

— К тому же он ваш сын… — продолжил Адриан, но Гарольд прервал юношу, сказав:

— А ты его сын, но он тебя не пожалел…

— Это бесчеловечно…

— Бесчеловечно — это то, что он с тобой сделал! И Джеральд ответит за всё, за то, что тебя бросил, когда ты был маленьким, за свою трусость бежать во Францию, за каждую твою слезу, за каждый твой крик по ночам, за каждый страшный сон, за каждый удар плетью, за каждую пощёчину, за каждое унижение, за каждую грубость и за поцелуй того мерзавца — тоже!

Адриан отпрянул назад от неожиданности и в ужасе спросил, откуда он про это знает. И дедушка честно признался, что знает обо всех тех унижениях, которым подвергли его в тот вечер эти два подонка из проклятого дома на окраине ранчо… Дед обо всем знал… Даже о том случае, когда Джеральд привёл сына к ним в первый раз и посадил на цепь…

Из глаз внука потекли слезы.

— Зачем вы мучите меня, зачем заставляете снова вспоминать об этом, ведь я почти сумел забыть?

Глаза Гарольда подёрнулись слезами. Губы задрожали. Некоторое время он не знал, что ответить, не в силах подобрать слова.

— Прости меня… Я не хотел причинить тебе боль… Но нельзя бегать от действительности.

Он обнял Адриана, бережно и ласково прижав к себе. И тот прошептал, что простил отца. Дедушка возразил, сказав, что, а он не простит… Пусть отвечает по заслугам… Пока ещё чего-нибудь не натворил! Внук попытался оправдать отца:

— Но ведь это они…эти люди из дома… так сделали…

Гарольд выпустил его из объятий, положил руки ему на плечи, посмотрел в глаза и сказал, что, к сожалению, всё было сделано по приказу Джеральда. Они, грубо говоря, выполняли свою работу, за которую получали деньги. Его Светлость горько, сам не зная у кого, спросил, почему сын так сделал, ведь с ним так не поступали. Мужчине было так обидно, так горько, что он даже осмелился предположить, что, видимо, следовало быть пожёстче с Джерри, чтобы тому было неповадно. Но отдать приказ так издеваться над родным ребёнком, это надо быть не то, что последней скотиной, а сущим дьяволом.

— И не проси меня, Адриаша, я не отпущу тебя к нему… Никогда… Я с тобой и буду тебя защищать… — закончил дедушка.

Бедный бывший невольник сказал, что я не держит на отца зла. Зачем подавать на него в суд? Наверное, он всё ещё надеялся, что можно изменить это решение… Но Гарольд оставался неумолим. Он прямо, нестрого, но твёрдо заявил, что это уже решено, что он уже давно подал в суд и заявление отзывать не станет. Услышав такое, юноша был готов вконец расплакаться, как ребёнок. Низко опустил голову, тупо глядя в узорчатый ковёр, он твердил, что не хочет предавать отца, что должен быть с ним.

— Ты его не предаёшь… Адриаша, пойми ты, наконец, я не спрашиваю твоего согласия. Останешься со мной, и всё! На этом точка! Повзрослеешь — поймёшь.

Адриан предпринял попытку образумить новоявленного дедушку, призвав вспомнить о леди Констанции, о сэре Филиппе и о леди Фелиции. Они же волнуются… А как же Эйлин и Геральдина? Что с ними со всеми будет, когда узнают об исчезновении близкого человека? Но и на сей раз Гарольд оставался непоколебим, заявив, что те, если по-настоящему его любят, то поймут и, наоборот, обрадуется, что юноша далеко от этой скотины. Его Светлость уже начинал уставать от этой беседы, но понимал, что без неё никак. Внук начал, — подумать только! — учить его истинам, говорить, что эта «скотина», как он изволил выразиться, всё же его отец. Юноша даже попытался выгородить папашу, напомнив, что тот всё-таки решился признаться, но благородный родственник только засмеялся, сказав, что, если бы не жена, Джерри решался бы до глубокой старости.

И Гарольд рассказал, что, живя там в Европе, получал новости о своей семье через разные источники. Как-то ухитрялся узнавать. И он всё ждал, каждый божий день ждал новость, что сын забрал своего ребёнка, что у него хватило духу. Но шли годы, но таких новостей не приходило. Мало того — все весточки говорили, что Джерри редко бывает дома, а это значит, что почти не видит сына. Каково было Гарольду сознавать, что вырастил такую тряпку и труса? Но потом, несколько лет спустя, он узнал странные вещи о том, что Джеральд жестоко обращается с Адрианом…

— И тогда понял: пора возвращаться домой. В Европе у меня есть своё дело, я очень разбогател за эти годы, мне не составило труда инкогнито вернуться домой. Узнав, что вы собираетесь уезжать с ранчо, я почему-то сразу понял, что сюда. Раньше мы семьёй, когда сам Джерри был ребёнком, ездили в этот дом. Я купил замок и стал выжидать, — закончил он свой рассказ.

— Вы зовёте его Джерри, — грустно улыбнулся Адриан. — Неужели вам его не жалко? Он пропадёт в тюрьме…

Гарольд задумчиво посмотрел на внука и всё же признался, что, конечно, ему жаль его отца, и трудно было на такое решиться. Но пусть поплатится сейчас за эти свои злодеяния, пока не натворил новых! К тому же Адриана ещё жальче. Но теперь юноша не один, и ему больше ничего не грозит. Долгих четырнадцать лет ждал Его Светлость этого дня, когда сможет сказать: «Я твой дедушка» и больше никуда не отпускать внука. Все эти долгие годы Гарольд безумно скучал по родным и близким людям и мечтал о встрече. «Я искренен с тобой, я не лгу. Я не из тех дедов-эгоистов, которые на старости лет вспоминают о своих внуках. Я не такой. Я помнил о тебе и о Филе, но у Фила всё хорошо» — сказал Адриану дедушка. И неужели юноша думает, что после этих долгих, мучительных ожиданий он так просто отпустит его? Думает, это так легко и хорошо: жить вдали от дома, от своих детей, друзей, которые уверены, что ты мёртв, и страдают от этого?

Там, в Европе, Гарольд был никем, человеком без прошлого, без будущего, без имени, без всего. Нет, имя у него имелось, и паспорт, и документы, но мужчина перестал быть самим собой, став тёзкой себя самого. Спросите: «Как такое возможно?». Многое открывается, когда ты богат. Его Светлости пришлось тяжело. Заново зарабатывать деньги, ведь те, что имелись, тоже когда-то кончаются. Без близких, без друзей. Совершенно один. Его никто не ждал дома, его предала любимая женщина, а потом через год несчастный потерял её навсегда — она умерла…

Произнеся последнюю фразу, Гарольд не выдержал и заплакал, закрыв лицо руками.

Сердце доброго и ласкового юноши вздрогнуло. Внук обнял дедушку, попросил не плакать, ведь всё позади, что всё это закончилось, и что теперь, он, Адриан, знает его. И все остальные тоже скоро узнают, что Его Светлость не умер…

— Спасибо тебе, мой милый… Но теперь пойми, что, обретя одного близкого, я его никуда не отпущу. Не оставляй меня одного в этом замке… Останься со мной… И не сочти, что требую слишком многого.

— Я всегда буду рядом, где бы мы не находились… И всегда был, все эти долгие годы, просто…просто не знал об этом… Но я не могу предать отца, оставить тех, кто так многое для меня сделал… Простите своего сына… Он не такой, он очень изменился.

— За себя, может, и прощу, за тебя никогда…

— Они спасли меня, когда в меня по ошибке стреляли…

— О! Вот это надо ещё предъявить!

— …они были так добры со мной… Леди Констанция спасла меня от позорного столба…

— Куда, несомненно, хотел отправить тебя этот изверг!

— …леди Фелиция всегда меня любила…

— Она твоя тётя, не зови её леди…

— Хорошо, тётя Фелиция очень меня любила… А Даррен вырастил меня… Я не знаю, где он сейчас, и вряд ли мы когда-нибудь встретимся, но его доброту и любовь я не забуду никогда. Ему было бы больно, узнай он, что я не смог постоять за сэра Джеральда…

Гарольд не выдержал и воскликнул, что он остаётся со своим дедом! Какое это предательство?! В этом нет ничего плохого! Как юноша этого не понимает?! Они бесчеловечно обращались с Адрианом и говорили, что это нормально, а теперь, если он останется с родным дедушкой, заявят, что это не нормально? Высказав всё это, Гарольд, глубоко вздохнул и устало сказал, что бесполезно продолжать этот разговор, и предложил закрыть тему. А под конец, снова, видимо, начиная сердиться, заявил:

— Я тебя никуда не отпущу! Всё! Если ты считаешь, что это плохо, если ты не вернёшься домой, как хочешь! Оставайся при своём мнении! Но! Но, клянусь тебе, ты не перешагнёшь порога того дома, где живёт Джеральд! Всё! Тема закрыта, разговор окончен! Тебя я не отпускаю, сбежать ты не сможешь, с папашей твоим буду судиться! А теперь пошли ужинать!

— Дедушка, но…

— Сделай хотьраз в жизни что-нибудь для себя, приняв своё знатное происхождение, статус и всю эту роскошь… Ты, наверное, и не знал, что Джеральд — аристократ. Он всегда вёл себя, как плебей. Ладно, пошли! И помни, тут нет твоей вины! Остался бы ты или нет, я бы всё равно подал на него суд…

И на этом их разговор закончился… Адриан понял, что дед не желает говорить о его отце. Но что же делать? Юноша не знал, даже понятия не имел…

Глава 6. А дома еще не знают…

Дома все плакали, успокаивали друг друга, гадали, кем был тот мужчина, спорили и не могли прийти к общему мнению. Мистер Стюарт в тот вечер не пошёл домой — он остался, чтобы поддержать семью, семью своей дочери. Все собрались в гостиной у камина, который, хотя на улице стояла тёплая погода, зажгли, чтобы пение поленьев, хоть немного успокоило их. Конни, плача, произнесла:

— Надеюсь, ему не причинят вреда.

Томас предположил: не хочет ли кто-то требовать выкуп. Фелиция плакала, твердя, что это Господь их наказал, а её муж ласково успокаивал, говоря, что это не Господь наказал, что это жулик объявился. «Не плачь, дорогая, — ласково уговаривал супругу Даррен. — Мы обязательно найдём его. И Господь нам поможет». А она отвечала, что лишь бы знать, что с ним всё хорошо, и у похитителей нет намерения причинить Адриану зло. А Фил же настаивал, что нужно заявить в полицию. Дядя, грея руки о горячую чашку, глядя на огонь в камине, на искорки похожие на звёздочки возразил юноше, что не стоит этого делать, потому что, тогда всё всплывёт, вплоть до пулевых ранений. А это ещё и Мартина ввязывать. И все узнают, что Адриан не знал, кто его отец…

— Тогда что ты предлагаешь, дядя? Сидеть, сложа руки?!

Джерри ответил, что нужно подумать…

— Может, Фил прав? Ты и за доктором не хотел идти, — поддержала племянника Констанция.

— А что мы предъявим полиции? Приехал дедушка и увёз внука? Они нас погонят поганой метлой. Семейные склоки будут разбирать? Поймите, люди не поймут, что это плохо. Со стороны всё невинно и даже очень трогательно и мило.

— Но где доказательства, что это твой отец?

— Да он это! Я его и через сто лет узнаю из тысячи похожих! Быть настолько похожим, иметь такие привычки…! А голос!

— Но дорогой, прошло столько лет! Ты мог его не узнать, память могла притупиться…

— Родного отца я бы узнал… Не знаю, каким чудом, но мне кажется, это он. Он на всё способен… Тот ещё змей! Если он, и правда, умер, а сейчас встал из могилы, я даже этому не удивлюсь!

— Если это, и правда, дедушка, то он сделал то, что я не смог — забрал его нахалом! Наглость города берет! И скажу я вам, в случае если догадки наши верны, и это был дед, то правильно он сделал! — неожиданно заявил Фил.

— Ты что такое говоришь?! — поразилась его мама.

— Правду говорю. Что думаю, то и говорю. Зато честно. И вообще, если это был дедушка, радоваться надо! Он жив! Всё равно что воскрес! Мы думали, что он умер, а Господь его вернул!

— Ещё бы дедушка вернул нам Адриана, вообще хорошо было бы… — мрачно произнёс Джерри.

— А Адриан — вещь, что ли? Если это правдой окажется, я дедушку не брошу, поддержу его. Он один, сам того не ведая, думает так же, как и я. Я на его стороне!

«А в гости приехал ко мне. Ну, и катись в таком случае к своему дедушке!», — подумал Джеральд, но вслух не сказал.

— Фил, что ты такое говоришь?! — возмутилась его мать, которой, должно быть, стало стыдно за сына.

— А ты была бы не рада, если бы твой отец оказался жив?

И леди осознала, что была бы, и правда, рада.

— Ну, да… Это было бы чудо самое настоящее! Но он неправ, пойми… Воровать человека, который даже, может быть, и не узнал тебя, спустя столько лет…. Это некрасиво, согласись…

— Да, конечно, это чудо! — в разговор вступил Стюарт. — Но чудес таких не бывает! Мне кажется, это жулик был!

— А повестка в суд? Там его имя, подписи все… Откуда жулик почерк знает? — возразила Конни.

— Жулики такие бывают на свете! Всякие! Среди них гении встречаются… Если он целью задался, то, что ему стоит почерк выучить, выяснить, какие у вашего отца были любимые выражения, какой была его жизнь, научиться подражать голосу…? Он вам такое наплетёт в случае чего, не заметите, как поведётесь!

— Да? — в голосе Джерри прозвучала надежда.

— Конечно! А если это чудо случилось, радуйся — у тебя отец появился!

— Да, — поддержала его Эйлин, — ты не представляешь, как это чудесно — обрести папу!

— Да он ж меня порвёт, папа этот! Не представляю, что ему от Адриана надо, но думаю, у него в планах подпортить мне нервишки! А то и жизнь сломать!

— Если порвёт, может, есть за что? — неожиданно спросила Фелиция.

— А то ты его не знаешь! Прицепится — не отвяжешься уже от него! Из-под земли достанет!

Стол в столовой Гарольда был длинным, вдоль него стояли стулья с высокими спинками, выше сидящего на них человека. Дед и внук сидели во главах стола напротив друг друга, а стол был такой длинный, что нужно было говорить громче обычного, чтобы на другом конце тебя услышали. Повсюду лакеи, слуги, без которых и шагу ступить невозможно. Но так уважительно с Адрианом не обращался никто и никогда в жизни. Люди будто бы почитали его только за то, что он есть. За ужином внук хозяина всего этого великолепия почти ничего не ел. Первый раз за все свои восемнадцать лет он позволил себе демонстративный поступок, выходку… Правда, никто не обратил внимания на его «демонстрацию», и все решили, что Его Светлость просто не голоден. В молодом человеке всё ещё что-то оставалось от раба, и ему казалось, что его похитили у хозяина, и сейчас нужно доказать свою верность, ведь за «неверность» ему всегда попадало по полной программе. И ещё Адриан беспокоился за тех, кто его любил — они, наверняка, в ужасе оттого, что произошло, не знают, что с ним, и где он.

После ужина Гарольд отпустил внука отдыхать. Было уже поздно. Слуги расстелили кровать. Перед сном дед пришёл к нему. Побыл он недолго, так как считал, что юноше надо отдыхать. На прощение он обнял его и поцеловал в голову:

— Спокойной ночи. Не бойся. Назад пути нет. Ты больше не принадлежишь ему, и ничего он тебе не сделает.

Дед будто бы прочитал его мысли.

— Спокойной ночи, — откликнулся Адриан.

Он прошёлся по комнате. Какая же красота! Но она нисколько его не радовала. Молодой человек присел на краешек кровати. «Они все говорят мне, что я не вещь, а человек, что больше не раб, но всё равно делают со мной, что хотят. Хотят, делят между собой, хотят, воруют…» — внезапно подумалось ему. «Не буду спать!» — решил Адриан. Это был его самый первый самовольный поступок и самый глупый. Первый каприз, первая гордость, первая глупость. Сколько так просидел, юноша не знал: может, час, может, меньше, а может, больше, но сон, в конце концов, сморил его. Он сам не заметил, как склонился поперёк кровати прямо в одежде и уснул.

Глава 7. Ты только мой!

Тёмный, мрачный, готический собор… Вокруг него — выжженная земля. К парадному входу ведёт аллея из высохших голых деревьев с корявыми ветвями. Адриан не хочет, но знает, что должен туда войти. Внезапно в тумане перед ним возник образ прекрасного принца в дорогих, старинных одеждах. Он подходит ближе и вдруг понимает, что перед ним зеркало, а красавец — его отражение. Оглядев себя, юноша видит, что одет в красивый наряд, красивый, но в такой, в каком, наверное, даже отец его дедушки уже не ходил.

— У тебя нет короны, потому что ты ещё слишком юн, чтобы быть королём, — раздался внезапно чей-то голос.

Адриан подошёл к костёлу, поднялся по полуразрушенным ступеням и только хотел взяться за ручку, как двери сами отворились, приглашая его войти. В полуразрушенную кровлю врывался лунный свет. На сиденьях лежал слой пыли. На полу невесть откуда взявшиеся осенние листья, увянувшие, уже черные розы и осколки разбитых витражей. Сквозняк. Клавиши органы нажимаются сами собой, но издают странные звуки, похожие на хриплое дыхание бродяг. На подсвечниках сами собой затухают и загораются свечи. Перед алтарём стоит гроб. С открытой крышкой. И на него падает лунный свет из разбитых витражей. Адриан подошёл к нему… Хотя и не хотел. И взглянул на того, кто лежал в нём… О, Боже! Он узнал в покойнике самого себя! Только одежда его была драная, та самая, в которой был, когда Фил вынес его из большого дома на окраине ранчо…. Адриан не мог пошевельнуться, сдвинуться с места. Внезапно пронёсся ветер, и юноша понял, что это — толпы каких-то крылатых, уродливых человекообразных существ, с отвратительными мордами и облезлыми лапами. Они стали носиться вокруг него, хватать его за руки, виснуть на нём, заглядывать в глаза, а он не в силах был пошевелиться. И тут понял, что на ногах и руках у него кандалы.

— До-о-о-о-обрый и прекрас-с-с-с-сный…. - шептали уродцы.

— Ты всего лишь раб! Раб! Раб!

— Жалкий раб!

— Внешне ты принц, а в душе все то же ничтожество!

— Осквернённый, поруганный ангел!

— Жалкий и грязный!

— Одно твоё прикосновение отныне очернит любого!

Так они издевались над ним и унижали его, как вдруг покойник встал из гроба, гремя кандалами и цепями, и взмыл. Адриан поднял голову и увидел, что это не его копия, а…Джеральд. Хозяин схватил его за горло.

— До коли ты будешь ослеплять меня своей красотой? Мне гоняться за тобой до скончания веков? Ты только мой сын! Мой! Мой!

— Мой… Мой… Мой…. - отозвалось зловещее эхо, будто бы оспаривая его права на красавца-раба.

Джеральд отбросил сына в сторону. Адриан отлетел и упал на пол между скамейками. Внезапно кто-то сзади схватил его за талию, он почувствовал боль, будто бы между лопатками вонзили нож… А потом этот некто развернул его себе… Поцелуй на губах. Адриан с трудом открыл глаза и обнаружил что на него смотрит Берти. Палач развернул его опять в сторону гроба… Из темноты появилась фигура Ларри…

- Ну, что сейчас преподадим тебе урок, красавец! — проскрежетали его гнилые зубы. — Братик, приготовь его.

Берти выхватил нож, подставил её к горлу Адриана и стал рвать на нем прекрасней наряд… Бедняжка уже приготовился к кошмару, как тут с грохотом хлопнули двери, всё исчезло, и несчастный упал на холодный пол. И…заплакал…

Адриан почувствовал, как слезы текут по щекам, и открыл глаза… Сон… Кошмарный сон, похожий на другие, которые снились ему почти каждую ночь. Лицо его было мокрым, и он понял, что плакал и наяву, оттого и проснулся. На сей раз от этого, а иногда молодой человек просыпался от собственного крика.

— Что ты со мной сделал, отец? — прошептал Адриан и сел.

Лицо его заливали слезы. Ангел, поруганный, оплёванный, измученный ангел…

За окном светало. Рассвет осветил его прекрасное лицо, залитое слезами.

— Как я могу бросить тебя? — прошептал юноша. — Как могу оставить в такой момент, когда на тебя подают в суд? Я не могу тут остаться, дедушка, и не потому, что он мой господин, а потому что он подарил мне жизнь… Он мой отец… О, Господи, — взмолился Адриан, — что же мне делать? Что будет дальше? Я умоляю, спаси его…

Он больше не ложился, боясь уснуть и увидеть очередной кошмар.

Через несколько часов к нему постучали, сначала один раз, потом второй. До Адриана дошло, что нужно дать разрешение войти.

— Доброе утро, Ваша Светлость! — раздался голос слуги. — Можно к вам войти?

— Конечно!

— Спасибо, Ваша Светлость, — в комнату вошёл высокий мужчина, наверное, ровесник Томаса. — Разрешите поинтересоваться, сэр, как вам спалось?

— Спасибо, прекрасно.

— Мы очень рады, — деликатно улыбнулся слуга, заметив, что постель практически не смята, и видно, что в ней никто не спал. — Я приготовил вам ванну, Ваша Светлость.

«Ужинать не стал, спать не стал, — подумал Адриан, — и ещё не стану…». Нет, это было уже слишком, и он застыдился самого себя! Что про него люди подумают? Что он и не моется ещё? Вот позор!

Адриан поблагодарил и улыбнулся. И пришлось ему повиноваться. Впрочем, как всегда…

— Его Светлость просил передать, что ждёт Вашу Светлость в большой зале справа от ваших покоев, — перед тем как уйти, сказал слуга.

Чуть позже, выйдя из ванны, одевшись, Адриан пошёл в ту самую большую залу. Большая зала… Большой дом…

И тут послышалась нежная красивая мелодия. Молодой человек приостановился. Он поймал себя на мысли, что в первый раз его так тронула музыка.

Гарольд играл на рояле. Это успокаивало его. Мужчина так глубоко ушёл в себя, что не заметил Адриана, который был здесь уже несколько минут. Его Светлость обернулся и улыбнулся внуку:

— Моя радость!

— Как красиво… — зачарованно произнёс тот.

— Что красиво? — не понял дед.

— Музыка… Вы так красиво играете.

— Спасибо большое! Я люблю это занятие. Подойти сюда. Что ты там стоишь?

И он подошёл.

— Хочешь попробовать?

— Я не умею.

— Это легко! Садись. Я научу тебя.

Гарольд уступил ему стул и еле уговорил его сесть. Тот хотел стоять. Дед объяснял ему, как играют, рассказывал про октавы, педали, доли, ноты… Странно, но внук быстро всё схватывал.

— Ты быстро научишься.

— Спасибо… Но ведь не за несколько часов? — улыбнулся Адриан.

— Ну, за несколько часов, конечно, нет, а вот… — и тут он понял, к чему тот клонит. — Послушай, Адриаша, — и успокаивающе погладил внука по плечу, — я понимаю, ты меня не знаешь. Я понимаю, что ты вынужден будешь привыкать, но я со своей стороны буду помогать тебе это сделать. Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя тут узником, я не хочу против твоей воли удерживать тебя, но… мне придётся, если понадобится… Дело начато. Постановлением суда Джеральду запрещено тебя видеть, только с разрешением и при крайней необходимости. Постановлением суда, ты должен жить у меня. Прости меня, что так вышло. Назад пути нет… Я не отдам тебя Джеральду.

— Но он же…

— Он не отец тебе, — прервал его Гарольд и взял его руку в обе свои ладони. — Отцы так не поступают. Ты рождён от него, но вырастил тебя другой. Вот он и папа. Пошли завтракать. Ах, да…! Маленькая просьба — зови меня на «ты».

Дома волновались безумно, места себе не находили. Но оставались в неведении не долго. Мистер Стюарт каждый день приходил. Фелиция, Даррен и Фил — тоже. Они поселились в гостинице, потому что леди не хотела, чтобы её дражайший супруг чувствовал себя неуютно в доме бывшего хозяина. Через несколько дней после похищения Адриана к ним в дом его отца постучала полиция. Тут-то всё и выяснилось!

— Сэр Джеральд, против вас возбуждено уголовное дело по факту «Незаконного лишения свободы человека, держания его в рабстве и нанесения тяжёлого физического и морального вреда и жестокого обращения с ребёнком». Просим вас явиться в здание суда.

— Я не понимаю, — произнёс хозяин. — Здесь какая-то ошибка.

— Обвинителем является сэр Гарольд, без вести пропавший в Европе четырнадцать лет назад. Но он оказался жив и смог доказать свою личность. Хотим так же вас предупредить, что во время следствия, — а может быть, и после, если будет таково решение, — вам запрещено общаться и видеться с Его Светлостью сэром Адрианом под любыми предлогами. Вопросы есть?

Вопросов у него не возникло, но Констатация сказала, что хочет спросить и после разрешения, взволнованно поинтересовалась, с «сэром Адрианом» запрещено видеться всем им и только сэру Джеральду. Ей ответили, что пока только ему, но, если выяснится, что кто-то был соучастником преступлений, этому человеку тоже будет выставлен запрет.

Женщина вежливо, но гордо сообщила, что хотела бы увидеть пасынка. Это возможно? Как ей это сделать?

— Вам надо связаться с сэром Гарольдом. Сэр Адриан — несовершеннолетний, и от него вообще ничего не зависит. Если даже он и захочет увидеться с кем-то, а суд будет против, то встречу запретят. Кем вы ему будите?

— Приёмная мать, — гордо ответила женщина.

— То есть бывшая хозяйка, супруга сэра Джеральда? — глаза блюстителя закона подозрительно сощурились.

Она, сама понимая, как может выглядеть в глазах людей, кивнула и гордо ответила, что да. Мужчина признался, что в таком случае это будет сделать сложнее. Конни было сказано, что ей надо явиться в полицию, там сообщат о её желании сэру Гарольду, и он уже решит. Но решающее слово всё равно останется за судьёй.

— А тёте, родной дочери сэра Гарольда? — спросила Фелиция, и во взгляде её так и светилась мольба.

Мужчина сразу догадался, кто перед ним, но всё же решил уточнить, она ли леди Фелиция?

— Да, а это мой сын, сэр Филипп.

— Для вас сэр Гарольд попросил передать письмо. Он узнал, что вы тоже тут, и решил вам написать. Мы этим не занимаемся, но согласились доставить. Возьмите, пожалуйста.

Леди не стала спрашивать, откуда отец знает, что она тут, и дрожащими руками приняла конверт. В письме был адрес замка и короткое приглашение на ужин того дня, когда она получит послание, а также тёплый привет Филу от дедушки.

После длинной речи сэра Гарольда, в которой просил прощения у внука и сожалел, что так получилось, объяснил всю важность и необходимость этого, Адриана осмотрел врач, а шрамы сфотографировали. Как ни странно, но молодой человек спокойно ко всему этому отнёсся, а дед прятал слезы. «Он не понимает, что это сбор улик против его отца» — подумал Его Светлость. Шрамы были ужасны! Любое каменное сердце вздрогнуло бы, увидев такое. Даже спустя столько недель, они не зарубцевались, и их отлично было видно. «Если такие ужасные следы остались на теле, что тогда на душе?» — думал Гарольд.

Адриан спустился в холл. Там его встретил дворецкий Морис. Он что-то говорил юноше, но тот, погруженный в собственные мысли, ловил только обрывки фраз. Для него, раба с рождения, было важно знать, кому принадлежит, кому служить верой и правдой… Это всегда был мистер Джеральд. Для каждого человека, рождённого в мир, важно, чтобы его любили, для Адриана, рождённого в рабский мир рабом, было важно в первую очередь, что думает хозяин. И это усвоил с молоком матери. Теперь же, хоть и выяснилось, что не был он никогда ничьей собственностью, что родился свободным, просто эту правду скрыли, принять это ему было тяжело, и, — хоть тресни! — Адриан не мог так быстро научиться жить по-новому. С таким сознанием он родился, таким вырос и жил… И теперь молодой человек не мог решить, как ему быть, как…сбежать к хозяину, хотя и знал, что это невозможно. О судах Адриан имел лишь смутные представления. Да, есть такое место, где решают ссоры свободные белые. И всё, на этом его познания заканчивались.

— …и поэтому нужно потерпеть, Ваша Светлость… — сказал Морис.

Адриан вздрогнул: мужчина ему что-то говорил, а он не слышал.

— Да-да, конечно, — произнёс он рассеянно, чтобы его не обидеть.

— Вот и славно, Ваша Светлость!

В этот момент в холл, раскрыв руки, вошёл Фил, а за ним — леди Фелиция. Хотя до ужина было ещё далеко, они не выдержали и приехали к обеду. Нет, не оттого что сильно проголодались, а очень уж не терпелось увидеть родных.

Глава 8. Сломанная жизнь

Фил бросился к двоюродному брату и крепко обнял его, что тот даже оторвался от пола.

— Как ты? — ничего не дав ему сказать, сходу спросил он. — Как я по тебе соскучился!

— Я намного лучше. Спасибо, госпо…

— Просто Фил, и на «ты», — прервал его брат, не выпуская из объятий. Адриан уже свои руки пробовал отпустить, а тот всё его не выпускал. — Я же тебе кузен. Двоюродный брат.

— Сынок, мне-то дай поздороваться с племянником, — подошла его мать и засмеялась.

Фил обнял его сбоку, но до конца не выпустил, и они оба обернулись к ней.

— Добрый день, леди Фелиция, — поздоровался Адриан.

— Здравствуй, мой хороший, — тётя обняла его за шею. — Как ты? Мы так соскучились!

— Спасибо большое, я хорошо.

— Мы так волновались! Приехали, а ты исчез…

— Простите, пожалуйста, что так вышло…

— Та-а-ак! Кто там моего внука против меня настраивает? — засмеялся кто-то за их спинами.

Фелиция подняла голову и увидела на лестнице высокого, благородной внешности мужчину. Из глаз её хлынули слезы счастья.

— Папа! Папочка! — леди бросилась к нему в объятия.

— Дорогая моя! Милая доченька!

Морис прослезился. Трудно описать то, что творилось с ними в тот момент. Будто бы кто-то подарил чудо, вернув им давно умершего для них человека.

— А вот и мой старший внук! Фил! Иди ко мне — я тебя обниму!

— Дед! — внук подбежал к нему и обнял его.

— Ты был ещё совсем мальчиком, когда мне пришлось исчезнуть. Какой же ты взрослый стал. И красивый! Женился?

— Нет, но…хочу, — молодой человек совсем не «по-Филову» застеснялся и покраснел.

Сердце его матери вздрогнуло в груди. «Жениться он хочет, — невольно рассердилась про себя леди. — И на ком? Вероятно, на дочке булочника!». Если бы не сложнейшая ситуация в семье, если бы ни её собственное замужество, она бы, признаться честно, не дала бы этому случиться. А меж тем отец спросил её сына, кто же та счастливица. Всё внутри Фелиции вздрогнуло, когда юноша восторженно заговорил:

— Просто фея! Ее зовут Мэрбл. Я тебя с ней познакомлю, если она со своим отцом примет моё приглашение отпраздновать с нами Рождество… Я очень надеюсь!

Леди Фелиция обвела взглядом роскошное убранство дома, в замковом стиле, чтобы успокоиться.

— Буду очень счастлив познакомиться с твоей Мэрбл, Фил! — Гарольд подошёл к Адриану и, взяв его за руку, подвёл к дочери и старшему внуку. — Вот и моя семья вся вместе! — и всех троих, насколько это у него получилось, постарался обнять.

Фелиция хотела спросить: «Как вся вместе? А Джеральд?», но не решилась. Если отец подал на него в суд, то представить себе, насколько зол на сына, было страшно.

Гарольд рассказал, что лечился в лучших клиниках Европы, что именно там лучшие врачи сказали ему, что по всем признакам его травили. Вылечившись, он начал работать, строить новую жизнь, но сердцем всё равно оставался со своей семьёй, которая считала его умершим. Позже основал фирму и вновь разбогател после вынужденной бедности. Когда отсудит у Джеральда ещё и наследство, то вообще ещё богаче станет.

Фил был счастлив! «Я раньше, не зная, что дедушка жив, будто бы почувствовал, что именно он может нас спасти, и сказал тогда про подарок», — думал молодой человек. Он не верил своему счастью. Это было каким-то чудом, внезапным и волшебным спасением, воскресением умершего…! Все думали, что потеряли его много лет назад, а тут, оказывается, близкий человек не умер и вернулся, да и ещё в такой сложный момент. Как освободитель, милосердный и добрый! Фил ненавидел Джеральда и полностью занял на сторону деда. Во всех ссорах с дядей молодой человек считал правым себя и лишь только в одном раскаивался — в том, что не отлупил его сильнее. «Я ещё свидетелем пойду!» — заявил он дедушке.

Адриана визит родных осчастливил. Он очень скучал по ним. «Мы расстались ещё на ранчо, а встретились здесь. Кто бы мог подумать?» — думалось ему… Но ещё больше бедняжке хотелось уйти с ними.

Улучив подходящий момент, когда отец с Филом рассматривали картины, что были привезены из Европы, Фелиция вывела племянника во двор замка и спросила его, не желает ли он пойти с ней. Юноша ответил, что очень этого хочет, но это невозможно. Если он уйдёт, то навредит господину Джеральду. Ему сказали, что суд запретил им видеться, а если этот запрет будет нарушен, отца могут арестовать…

Тётушка сообщила, что не живёт у него дома. Они сейчас в гостинице.

— Так что, пошли!

Тётя взяла его за руку прежде, чем тот успел что-то ответить и повела его к воротам. Они даже ещё не приблизиться к ним, как из окна замка сэр Гарольд крикнул им:

— Фелиция, вернись-ка! Мне надо с тобой поговорить.

Пришлось им вернуться. Дочь пошла к отцу. Фил пришёл в шок от поступка матери. Нет, он был не против, если бы «братишка» пошёл с ними, но считал, что здесь тому будет лучше.

Сын Фелиции, конечно же, знал, что она собиралась устроить сюрприз Даррену и своему племяннику, приведя последнего в отель, но говорить об этом брату, юноша не мог. Поэтому он просто мягко отчитывал того:

— Адриаша, но тебя ведь только вызволили из этого ада. Не уходи от дедушки.

Они ждали в коридоре. Младший кузен сидел на диванчике, старший нервно шагал перед ним, а до этого сидел рядом, но не выдержал и соскочил.

— Я и не собирался…не собирался к хозяину…

— Тебе моя мать сказала, что в гостинице живёт? Так Джеральд туда нагрянет! Как пить дать — нарисуется! Послушай, не вини себя. Так получилось. Смирись с этим судом. Дедушка тебя очень любит. И ты его полюбишь, вот увидишь. Он очень хороший. И у тебя есть все права с Джеральдом не общаться, у тебя есть все права не хотеть его даже видеть, даже слышать о нём!

— Но, а как же прощение, родственные узы…? Это ведь нехорошо… Я тут в роскоши, как король, меня «Его Светлостью» называют, а он там страдает… Вряд ли я смогу стать ему ближе, чем был к папе…папе Даррену, но я постараюсь, насколько это возможно. Честное слово!

— «Честное слово»! Какой же ты ещё ребёнок! Джеральд — свинья, живодёр и злодей, и нет ему прощения!

— Но я…больше, чем уверен, что он не отдавал таких приказов, это…это их… решение.

— Перестарались, хочешь сказать? План перевыполнили? Может, их деньгами отблагодарить? И как это ты «больше, чем уверен»? Тебя кто-то письменно заверил?

— Мне подсказывает сердце…

— Адриаша, солнышко ты моё! — воскликнул Фил и не нашёлся, что ещё сказать.

— В нём есть что-то… Поверьте мне…

— Есть! Согласен! Что-то такое неземное…

— Да! — обрадовался Адриан: наконец-то его кто-то понял.

— Потому-что на земле даже таких злодеев днём с огнём не сыщешь, только в аду. А ад, согласись, тоже подходит под категорию «неземного».

— Но почему же сразу «злодей»…?

— Потому что… Почему ты не хочешь этого понять? Всё же на твоих глазах было! Тебе ли объяснять? Да ты сам всё лучше знаешь! Адриаша, радость моя, он тебе завидовал чёрной завистью, зеленел от злости, когда тебя кто-то хвалил….

— Завидовал? Мне? — удивился юноша. — Но как можно рабу завидовать?

— Он всё может! Про него ходила слава по молодости, что он — бездельник, трус, дурак… А ты, значит, ангельски прекрасен, добр, и тебя все любят. Даже доктор Джонсон про него сказал: «вы красотой не блещете!».

— Я не знаю… Я уже ничего не понимаю…

— Адриаша, пойми, что…

— Адриан! — раздался голос дедушки. — Я хочу с тобой поговорить.

— Конечно.

— Идём, мой принц…

Они вошли в кабинет. Солнце клонилось к закату, и на паркете появились кроваво-красные блики, тревожно шли часы с маятником. Дед подошёл к столу и взял трубку.

— Фелиция мне всё рассказала, — обернулся он к внуку. — Я знаю, что ты сказал ей, что не можешь уйти. Но меня огорчает то, что ты, может быть, чувствуешь себя тут пленником. Это не так. Просто так получилось. Прости меня, если тебе так показалось — значит, я о чём-то не позаботился.

— Нет-нет, всё хорошо, и я от всей души вам благодарен, просто мне ужасно жаль отца. Я бы не хотел быть причиной его страданий, или, чтобы он думал, будто б я предал его.

— Всю жизнь я борюсь, чтобы он что-то, не дай Бог, не подумал, а тот всё равно думает, да и вывернет ещё всё так, да и выскажет, что потом остаётся удивляться — столько нового про себя узнаешь. Но прошу тебя, потерпи, всё это временно. Я целый мир готов положить к твоим стопам! Не беги к нему, не ищи с ним встреч — он этого не достоин, и суд запретил. Ты — свободный несовершеннолетний человек, меня временно назначили твоим опекуном. Я надеюсь, потом и навсегда им стать… Отпускать тебя туда я просто не имею права, потому что нарушу закон. Если ты убежишь, я буду виноват. Эта скотина в людском обличье понесёт своё наказание!

— Но может, отец…невиновен? Он ведь не знал про вольные. Думал, что я действительно его раб… И не приказывал…всё… всё это, а просто эти…исполнители…перевыполнили план?

Гарольд рассмеялся:

— Тебе только адвокатом быть! Ты в это действительно веришь?

Юноша, доверчиво глядя на дедушку, по-детски невинным тоном ответил, что, конечно. И кивнул несмело, как ребёнок. Его локоны, что обрамляли прекрасное лицо, широко распахнутые, карие глаза… Он казался сущим дитя! Прекрасный, добрый, вроде взрослый, но в то же время глупый и наивный, как мальчик семи лет! Жестокосердный человек или просто плохо знающий его, мог бы назвать умственно недоразвитым.

Ах, как жаль стало Гарольду внука, но всё же он ответил, что многое отдал бы, чтобы это было так, чтобы Джеральд, и правда, был не причастен, что «работники просто перевыполнили план». К сожалению… Увы! Увы, нет! «Адриаша, тебе трудно в это поверить, но…то, что с тобой сделали, всё, абсолютно всё, было по приказу твоего отца!» — сказал внуку сэр Гарольд, возведя глаза к потолку, словно к небу, дабы искать там ответы на мучившие его вопросы… И даже… Его Светлость поделился странной информацией с юношей, рассказав, что там, в окрестностях поместья, поползли слухи, что Джеральд — извращенец. И он винил Адриана в том, что тот общался с Дарреном, вызывая этим у него ненормальную ревность. Винил, потому что люди из-за этой ревности, не зная, что юноша — его сын, стали подозревать, что хозяин влюбился в своего прекрасного раба и…и…домогается его. В порыве злости мерзавец отдал приказ палачам из большого дома «показать» красавцу-сыну, «кто такой настоящий извращенец, что такое настоящие домогательства». И поэтому один из братьев-зэков целовал «провинившегося невольника». Адриан же папаше до конца верил, оправдывал его, говоря, что тот не приказывал, может быть, что они сами придумали.

— Но, мой ангел, это уже не «воспитание», это уже ненормально! — закончил свой рассказ сэр Гарольд. — Про меня говорили, что я слишком строгий, даже временами жестокий отец, но, что-что, а до такого даже я не додумался!

— Откуда вы знаете про это? Я никому не рассказывал…

— Ты-то нет, а зэки мне за деньги всё выложили. Я узнал, что от сына кто-то уволился, нашёл их и всё выспросил. Мне даже угрожать не пришлось: всё сами рассказали, — он горько усмехнулся, — будто бы своему старинному приятелю.

— Но если… если всё было… по приказу, он же…мне жизнь сломал… — и Адриан закрыл лицо руками. — Как я буду с этим жить? Да и ещё, зная, что всё это случилось с одобрением отца?

Гарольд подошёл к нему и обнял его. Его тёплые, добрые, родные, заботливые и очень бережные объятия. Внук прижался к деду и тихо заплакал на его груди.

— Я помогу тебе это пережить, мой свет. Я всегда буду рядом… Я понимаю… И прости меня, что я не смог оказаться рядом и спасти тебя. Умоляю, прости меня. Это я во всём виноват! Я его таким вырастил, воспитал… Мне следовало больше уделять ему внимания. В том, что Джеральд такая скотина, только моя вина целиком и полностью… И в том, что с тобой случилось, отчасти виноват и я.

— Передо мной ты ни в чём не виноват, дедушка….

— Если бы я не запретил ему с тобой общаться…!

— Он всё равно не смог бы звать меня сыном, ведь было уже поздно — все думали, что мой отец другой человек.

— Тоже верно… Но пойти против всего мира ради своего сына… Даже я бы пошёл! — сэр Гарольд ещё сильнее прижал к себе внука. — Не плачь… Я с тобой….

С этого момента всё было кончено! Джеральд мог попрощаться с мечтами вернуть доверие сына. Надежды не осталось… Всё было кончено. Гарольд победил в этой битве…

Глава 9. Разрыв

— Всё будет хорошо…. Всё будет хорошо… — как заклинание, шептал дед.

Адриану было невыносимо больно. Казалось, острым кинжалом заново распороли только что зажившую рану. Воспоминания…. Воспоминания! Да Бог с ними! Он уже почти смирился с ними, робко и неуверенно сделал шаг к борьбе со всем этим ужасом. Смирение… Но эта правда убила в нем всё. Всё, что так старательно выстраивал заново в своей душе, было вновь разрушено, кусочки разбитого сердца, которые так старательно склеивал, были снова разорваны. Как научиться жить с этим заново? Он придумал себе миф, чтобы оправдать отца, и этим оправданием страстно желал исцелить его и свою души, но всё это оказалось ложью. Как же больно было теперь, когда всё было развенчано! Лучше жестокая правда или ложь во спасение?

Адриан придумал для себя то, что Джеральд, наверное, не отдавал таких ужасных приказов, а Ларри с Берти просто желали угодить. Вроде бы никто не виноват, вроде бы все как лучше хотели. И с этим придуманным враньём ему было легче жить, легче принять настоящего отца, легче понять и простить своих мучителей и палачей. И он простил, давно простил. Но боль почему-то не уходила, она мучила его, хотя зла давно не держал. Не зная, что хозяин ему отец, Адриан не смел делиться с ним своими переживаниями, для него это было фамильярностью, и всё носил в себе… А этот поцелуй на своих губах…Ох! Он вспоминал о нём каждую ночь в своих кошмарах. Лучше умереть, чем кто-то узнает о таком! А оказывается, даже это было с одобрением отца… Эта правда ранила его вновь, разрушив все его старания начать новую жизнь…

— Всё будет хорошо… — шептал меж тем дедушка, — всё будет хорошо…

— Не уверен… — отозвался Адриан. — И я сам во всём виноват: нечего было придумывать…

— Доверься мне… Это пройдёт… Прости, что мне пришлось тебе это сказать, но нельзя жить во лжи. Ты должен это знать. Ты ведь всегда был сильным, сам того не зная. Держись и сейчас. А я помогу тебе, мой принц, мой ангел, мой свет, я не оставлю тебя.

— Спасибо… Вы… ты очень добр ко мне. И прости, что я такой… Плакса.

— Ты не похож на Джеральда. Слабак и плакса — это он. И из тебя из-за зависти хотел такого сделать. Но тот, кто нас унизил, тот и возвысит.

В этот момент в дверь робко постучали.

— Папа, у вас всё хорошо? — послышался голос Фелиции.

Гарольд прижал к себе внука, будто бы спрашивая его: «Всё хорошо?», и тот кивнул.

— Всё хорошо, доченька! Мы уже идём.

После ужина Фелиция и Филипп засобирались домой. Гарольд долго просил их остаться, но дочь ответила:

— Мы живём в гостинице. Моему мужу так лучше. Я не могу его оставить.

— Мужу? — удивился Гарольд.

— Да, — загадочно улыбнулась леди, — я вышла замуж. У нас была настоящая свадьба, с гражданской частью, платьем, тортом, праздником…. Правда, я была не в белом подвенечном наряде, а в розовом вечернем, так как не первый раз замуж выхожу. Мне показалось, так будет лучше.

— Поздравляю вас, доченька! Очень счастлив за вас обоих. Мне не терпится познакомиться с этим счастливцем!

— Я тебя обязательно познакомлю с мужем. Он стесняется пока.

— Ну, хорошо. А Фил, ты чего не остаёшься с дедом?

— Я сам решил купить дом, поэтому завтра же с утра этим и займусь. Торжественно клянусь, что буду ездить к вам так часто, как только смогу, почти каждый день!

Уже в коляске Фелиция неожиданно спросила Фила о том, что значит его ответ деду.

— Я ненавижу Джеральда и общался с ним только из-за Адриана. Теперь, когда дедушка забрал его, мне нет смысла поддерживать нашу «дружбу» с дядей!

— Как ты можешь?! — возмутилась мать. — Джерри тебе никогда ничего плохого не сделал! Ты столько пользовался его гостеприимством…

— Я был с вами предельно честен и ничего никогда не скрывал, — прервал её сын, — так что не надо вызывать во мне чувство вины — не получится. Если он мне лично ничего плохого не сделал, то это не значит, что я должен с ним общаться. Он заставил страдать человека, которого я люблю…

— Между прочим, ты и сам…. Сигару вспомни!

— Не надо мне ничего вспоминать — я про себя всё сам знаю. Я раскаялся и неоднократно доказывал это.

— Ты всё равно неправ, пойми это!

— Я ещё раз говорю. Не надо мне прививать чувство вины — не получится. Я знал, что так будет. Ни с кем меня поговорить не посылай, угрызения совести не вызывай…

— Если бы она у тебя была, — перебила его Фелиция, — я бы, может, и попыталась бы вызвать её угрызения, но если её нет, что поделаешь?

— Знаешь, что мама? Эх… невозможно с тобой говорить! Если хочешь поддерживать мерзавца, поддерживай! — и к кучеру: — Остановите, пожалуйста, экипаж. Я сойду тут.

— Как прикажите!

Коляска остановилась, лакей помог господину сойти.

— Фил! Фил, погоди! Ты чего не собираешься возвращаться? — внезапно воскликнула Фелиция, когда они уже отъезжали.

— Пока ты так думаешь обо мне, мама, нет! Прощай же!

Молодой человек зашагал по улице. Все документы, бумажник были у него с собой. Ему надо найти новую гостиницу, чтобы там остановиться, а завтра же начать поиски дома.

На душе его было и паршиво, и легко одновременно. Никто во всём белом свете не сможет разубедить этого молодого мужчину в его правоте. Фил ни секунды в этом не сомневался! Он прав полностью, а дядя — нет. «Вы не видели его ран, Адриан очнулся не на ваших коленях, вы не говорили с ним тогда, — думал молодой человек, — ни вам меня судить! Если тот, кто сделал такое, — да и ещё с родным сыном, — прав, тогда мне нечего больше добавить! Мы живём в аду, где правит балом главный дьявол по имени Джеральд! А ему я поклоняться не собираюсь!».

Глава 10. Бульварные песенки мистера Мориса

Прошло несколько дней. Адриан в разговорах ни разу больше не вспомнил Джеральда. Он очень часто говорил приятные, добрые слова о Констанции, о Томасе, о Рудольфе, о других каких-то людях, которых встретил за это время, но хозяина будто бы и не существовало в его жизни: ни хорошего, ни плохого юноша не упоминал об отце. Нет, это не значит, что он забыл о нём, не вспоминал, — как же такое забудешь?! — просто не хотел касаться этой темы.

Да, всё было кончено! И кончено для Джеральда, наверное, навсегда. Если ему был так нужен сын, как он говорил, то надежды вернуть его практически не осталось, все возможности сведены к нулям… Адриан больше не рвался к отцу. Что испытывал к нему, никогда не говорил, но, видимо, уже сам не хотел с ним общаться. Одно только имя бывшего господина и отца могло привести несчастного в ужас. Всё было кончено для Джеральда. Гарольд одержал победу в этом сражении…

Но какой ценой? Бедный Адриан! То состояние, какое было после ранения, когда он уходил в себя, почти вернулось к нему. Несчастный держался как мог, не желая никому портить настроение, стараясь радовать дедушку, но иной раз, нет-нет, начинал неожиданно плакать. И сам себя ненавидел в такие моменты, считая эгоистом и слабаком. Колоны могли напомнить ему столбы у большого дома на окраине ранчо, браслеты на руках женщин — кандалы, тесьма, украшающая гардины — путы, или плети… Но что же теперь? Не выкинуть же всё это, ни сломать, ни заставить снимать… Сэр Гарольд даже иногда жалел, что всё ему рассказал. Он с ног сбился. Искал ему врачей, психологов и даже священников и философов, но они помогали мало. Некоторые из них говорили, что Адриан сильный и со всем справится, другие утверждали, что эта травма останется на всю жизнь.

Почти каждый день Гарольд ходил в суд. Он не брал с собой внука, так как желал оградить от этого. Таково было их совместное решение с судьёй и врачом. Только при крайней необходимости и чуть позже Адриан сможет переступить порог зала заседаний. Всё проходило в строжайшей тайне, никто в городе не знал, что за суд сейчас идёт. У Гарольда было два ближайших друга: сэр Ричард и мистер Морис, который служил у него дворецким, где бы тот не жил, более двадцати лет. Он нанялся ещё на ранчо, а потом уехал сопровождать его в Европу. Эти два друга были в курсе некоторых вещей (но всё равно не всех), и больше не знал никто. Джеральд, которому было стыдно, что на него родной отец в суд подал, тоже ничего никому не рассказывал, и если даже запрета не стояло бы, всё равно никому бы не решился такое сказать.

Адриан часто вспоминал, как совсем недавно они ходили в церковь, как он и дети наблюдали за своими отцами, развешивающими гирлянду. В тот день юноша догадался, что Джеральд — его папа. Он вспоминал, каким тот был тогда. Весёлый, жизнерадостный, активный… «Неужели он до такой степени плохой? — думал его сын. — Быть не может… Не может быть, что сэр Джеральд до конца гнилой человек».

В такие минуты Адриан ловил себя на мысли, что скучает по нему, ни как по Даррену, но скучает, и ему становилось стыдно, что не поддерживает в трудную минуту. Но преодолеть себя не мог: между ними вновь разверзлась пропасть, которую, — увы, — вред ли сейчас преодолеть. Снова пришёл тот ужас, снова воскрес страх перед отцом, беднягу снова трясло от одного воспоминания о прошлом, а от одной только мысли, что увидит бывшего господина, становилось плохо. Адриан не мог ничего с собой поделать, чувства были уже не подвластны, пойти к отцу и поддержать его мешал страх, граничащий с паникой и ужасом. Юноше скорее отважился бы войти в клетку с тигром, чем увидеть Джеральда. Сделанное ранее убило все будущие надежды, которые уже успели зародиться.

А дедушка? Сэр Гарольд оказался совсем не таким, каким его всегда описывали. То ли с годами он стал другим, то ли всё придумали. Адриан не знал. Молодой человек не мог сравнивать деда в молодости и деда в пожилом возрасте: раньше они не общались. Да и не помнил юный милорд его практически. И только то, что Гарольд знал такие вещи, о которых никто знать не мог, доказывало всем, что это тот самый Гарольд. Например, о Франции знали только Фелиция и её отец. Женщина точно никому не рассказывала. Сэр к тому же упоминал о тайниках на ранчо, знал все ключи, знал, где хранились какие документы…

С Адрианом Его Светлость обходился с таким добром и с такой лаской, что это как-то не вязалось с рассказами о жёстком нраве отца Джеральда. Он действительно являлся любящим и заботливым дедушкой, о котором можно только мечтать. И если не подпускал к внуку родного отца, то только потому, что заботился о нём и боялся за него.

В замке Адриана полюбили все до одного. Он обращался со всеми слугами с неизменным добром, никогда не беспокоил по мелочам и всегда за всё благодарил. И в ответ с ним все обращались как с принцем. Называли его «Ваша Светлость» или «Сиятельство», все пытались ему угодить. И ещё чуть ли не огорчались, когда молодой господин что-то делал сам, не призывая их на помощь. Например, сам открывал дверь, или накидывал плащ.

«Такой красивый и добрый! — говорили люди. — Всегда вежливый и приветливый! С ним так приятно общаться!». Его полюбили все, кто только знал. Если бы кто-то разведал, что произошло с их юным милордом, то люди, наверное, устроили бы чуть ли не восстание, но наказали бы мучителя своего любимца. Слуги никогда не сплетничали о хозяине, но как-то экономка призналась своим приятельницам по работе, что заметила однажды утром, что глаза молодого господина были красными, будто б тот рыдал всю ночь. И все подтвердили, что несколькораз тоже такое подмечали. «Что же с ним случилось?» — гадали служанки. «Эх, попадись мне только виновник его слёз….! Я…я ему так задам, что мало не покажется!» — заявила кухарка, которая была в теле, и все остальные охотно ей поверили. «А мы все ещё и поддадим!» — пообещали они.

Адриан играл на рояле. Вернее, пытался. Получалось пока не так легко, как это выходило у дедушки, но несколько коротких мелодий сыграть он мог. Музыка успокаивала юношу, отвлекала.

— Как красиво! Скоро ты превзойдёшь своего учителя! — с такими словами в зал вошёл Гарольд, который только что вернулся из суда.

— Да нет, что ты? — улыбнулся Адриан. — Ты играешь лучше всех на свете.

— Спасибо. Ты других не слышал. Морис так играет! Послушай, пока не забыл! Оказывается, как три дня назад, в полицию приходила леди Констанция и просила известить меня, что хочет тебя видеть. Если ты хочешь, я не против… Хотя она жена мерзавца. Только она не одна будет, сказала, что хочет навестить тебя с какой-то Люсиндой. Это кто такая?

— Это собачка, — улыбнулся Адриан.

Гарольд засмеялся.

— А я думал — дама какая-то! Ну, против собачек я ничего не имею. Как и против дам… Что мне ей сказать? Ты хочешь, чтобы леди Констанция пришла?

— Конечно, дедушка, очень хочу с ней встретиться. Я безумно по ней скучаю!

Гарольд подошёл к внуку и приобнял за плечо:

— Всё, что пожелаешь…!

А сам подумал: «Надеюсь, она не будет тут Джеральда выгораживать… У Конни почти получилось на какое-то время заменить Адриану мать… По крайней мере она этого очень хотела. Как я могу быть против прихода этой женщины?»

— Ну, ты играй, а я пойду отдать приказ, чтобы отправили письмо в полицию. Или пусть кто-то съездит в дом Конни, передаст ей мои извинения и приглашение… Ладно, сейчас что-нибудь придумаю… — задумчиво произнёс Гарольд. — Ой, чуть не забыл! — и он достал из внутреннего кармана пиджака конвертик: — Это тебе.

— Спасибо… — Адриан очень удивился, но виду не показал.

Внутри конверта лежал маленький рисунок, явно сделанный детской ручкой: кошка, спящая на подушке.

— Это от Рози, внучки сэра Чарльза, — сказал Гарольд. — Я видел его сегодня утром, и он передал от девочки.

— Спасибо большое, — обрадовался Адриан.

— Сэр Чарльз — мой старинный приятель. Наши дети, хотя его Густаво был младше моих, всегда дружили. А вот малышка Рози — как раз его дочка. Они приехали нас поддержать.

Чарльз, и в самом деле, приехал поддержать друга и «ангела», свидетельствуя в их пользу на суде. Но Гарольд не сказал об этом внуку, стараясь как можно меньше говорить с бедняжкой о процессе. Джеральд не ошибся: он видел именно Чарльза. Тот ещё тогда приехал в город, ещё тогда кому-то было известно, что скоро начнётся суд.

— Ладно, внучок, я пошёл вниз…

Адриан, разглядывая детский рисунок, сначала не услышал, а потом до него что-то дошло, и он соскочил с места:

— Можно мне с тобой?

— Можно, конечно, — ответил дедушка и улыбнулся, но желание внука идти с ним немного удивило.

Юноша старался не оставаться подолгу одному, боясь заплакать поэтому, когда Его Светлость сказал, что пойдёт вниз, попросился с дедом.

Гарольд послал своего главного конюха к Констанции, передал ей букет цветов с просьбой простить за то, что задержался с ответом, ведь сам только сегодня узнал о её вопросе, и с приглашением как-нибудь их навестить.

В холле меняли гардины на праздничные — приближалось Рождество, и, чтобы украсить огромный замок в срок, нужно начинать заранее. Гарольд задумчиво посмотрел на работу слуг, а потом вдруг сказал дворецкому:

— Морис, пойдём с нами. Сыграешь на рояле бульварные песенки! Ты так хорошо поёшь!

— Ваша Светлость, — мужчина покраснел, — да что же вы это такое говорите? Думаете, я знаю их?

— Не стесняйся своих знаний, дружище! — рассмеялся сэр. — Пошли! Я помню, ты пел их мне в Европе, когда на меня навалилась хандра! Я тогда говорил, что это ужасно, а на самом деле от души посмеялся!

— Ну, вот теперь все будут в курсе, что я их знаю… — проговорил Морис. — Стыд-то какой… Но пойдёмте, Ваша Светлость…

Они вошли в большую залу с роялем. Управляющий сел за инструмент, глубоко вздохнул и задумался.

— Так… Не-е-ет… Эта не пойдёт… А может, «Ворковали голубки»? Нет, там смысл неприличный! Да они, бульварные, все неприличные! — бормотал мужчина. — Твоя Светлость, но что ты там угораешь за моей спиной? Я же знаю.

Подобно Фреду и Чарльзу, не на людях они обращались друг к другу, как старинные друзья, а ни как господин и служащий.

— Ладно тебе! — засмеялся Гарольд. — Я тебя на самом деле не для этого позвал. Сыграй нам вальс!

— Бульварной песенки на музыку вальса я не знаю!

— Да обычный, любой… — и к внуку: — Адриаша, я хочу научить тебя танцевать!

Морис заиграл красивую музыку известного вальса. Гарольд объяснил внуку, как делают шаги, повороты… Как ни странно, но Адриан научился очень быстро. Это оказалось даже проще, чем играть на рояле, или собирать букеты. Через пять минут они легко кружились по зале, да и ещё в такт музыки попадали. А ещё через час молодой человек танцевал так красиво и грациозно, что казалось, что родился принцем и вырос в королевском дворце.

— Потрясающе! — воскликнул Морис. — Великолепно!

В этот момент открылась дверь, сначала раздалось тявканье, а потом на пороге появилась Констанция, но маленькая собачка всё равно шмыгнула вперёд неё.

— Мама… — прошептал Адриан тихо-тихо, что сам себе удивился.

— Сынок! — женщина бросилась к нему и заключила юношу в свои объятия. — Как же я соскучилась!

Глава 11. Чай в каминном зале

— Добрый вечер, леди Констанция! — поздоровался Гарольд. — Мы счастливы видеть вас в нашем замке. И от всей души благодарны за то, что приняли приглашение.

Женщина оторопело взглянула на свёкра, которого все эти долгие годы считала умершим. Стало не по себе, но она взяла себя в руки, улыбнулась, поздоровалась и поблагодарила за приглашение.

— Тяв-тяв-тяв! — лаяла Люсинда, крутясь у ног Адриана, и тот взял собачку на руки.

— Стало быть, это леди Люсинда? — спросил дед.

— Да, — ответил внук. — Правда, она прелесть?

— Правда, — умилился Гарольд. — Леди Констанция, позвольте представить вам моего дворецкого и старинного друга, мистера Мориса. Морис, это леди Констанция.

Они обменялись взаимными любезными «очень приятно», и Гарольд сообщил, что в это время, в основном, гуляют, и что-то шепнул на ухо Конни, и та засмеялась.

- Да-да! У меня его вообще сватали без зазрения совести! Одна даже розу подарила!

Адриан понял, о чём шутят дед и приёмная мать, и сделал вид, что не слышит. Он считал, что всё это преувеличено. Ну, обернулась одна, — ну, две! — по каким-то своим личным причинам, а близким юноши кажется, что это вслед ему. Сам же бывший невольник старался не обращать внимания: жутко-заниженная самооценка не позволяла ему воспринимать себя хотя бы адекватно, и даже, гуляя по городу, бедняга думал скорее о собственной ничтожности, а ни о том, кто на него заглядывается. Ему казалось, что прохожие просто удивляются тому, что люди идут с рабом под ручку, а его близкие думали, что те поражаются, до чего он прекрасен. А на самом деле правы были близкие… В это сложно поверить, это немыслимо и не правдоподобно, но всё же это было так: стоило только Адриану выйти на улицу, все смотрели на него, оборачивались вслед и провожали взглядами. Будучи сказочно красивым, выделяясь среди толпы необыкновенной внешностью, в душе он оставался жутко неуверенным в себе и старался не обращать внимания на взгляды прохожих. Ему казалось, что все понимают, что это раб, и смеются над его хозяевами. Даже если бы весь мир крикнул ему: «Ты ангельски прекрасен!», вряд ли бы Адриан поверил…

— Котёнок мой, пошли! — позвал дедушка, и это вернуло юношу в реальность.

Честно говоря, сэр Гарольд передразнивал Конни, назвав так внука, потому что тот так глубоко ушёл в себя, что не слышал, когда его позвали по имени. На «Адриана» не откликнулся, а на «котёнка» тут же!

Они отправились пить чай. Его Светлость велел накрыть в каминном зале. Из соседней комнаты за стенкой кто-то играл на пианино, горел огонь в камине, и в воздухе стояла чарующая атмосфера.

Уже сидя за столиком, Гарольд вежливо поинтересовался как дела у Конни.

Женщина рассказала, что недавно получили письмо из дома, из дома, где живут её родители… Но прислал его мистер Ральф, отец Геральдины. Пишет, что вышел наконец в отставку. Больше плавать не будет. Вернулся навсегда. Геральдина хотела уехать, но не смогла из-за последних событий… Эйлин съехала к отцу. Так короткими, обрывистыми фразами сообщила Констанция, а закончила такими словами:

— Мистер Стюарт подарил мне браслет. Вот! — она показала всем запястье. — Как благодарность за любовь и доброту, которой мы окружили его дочь… Рудольф уволился.

Адриан расстроился этой новости, а Гарольд спросил, кто это — Рудольф.

— Это садовник. Да, уволился. Испугался чего-то, что ли? Не знаю. Сказал, что внук «номер выкинул», и что «сейчас позарез нужен дома, потому что вправить мозги бунтарю под силу только его дедушке». Фелиция каждый день приходит с утра, а перед обедом уходит — они с мужем отправляются на прогулку. Он к нам крайне редко ходит. Фил вообще не появлялся с некоторых пор. Я так поняла, что с матерью поссорился.

— А как…как… хозяин…отец? — робко спросил Адриан, и голос его дрогнул.

— Нормально он. Бегает.

— Бегает? — удивился Гарольд. — Что это он? Спортом занялся? Ну, пусть укрепляет здоровье…

И хотел добавить «оно ему пригодится», но не стал. Конни засмеялась:

— Нет… не спортом. Его разве заставишь?!

«Видимо, я заставил его побегать, — подумал Его Светлость. — Ещё попляшет у меня!», а сам спросил:

— А что это за муж такой у Фелиции?

— Муж? — удивилась Конни и поняла, что они не знают, кто он. — Да, муж как муж. Хороший человек. Вы его не видели?

Гарольд улыбнулся и ответил, что нет, что даже имени не знают, но Фелиция обещала познакомить.

— Наверное, сюрприз сделать хочет, — улыбнулась Констанция, которая наперёд знала, какое это будет счастье для Адриана. — Потерпите. Узнаете… Познакомитесь…

Как вдруг кто-то постучал. Его Светлость, сам удивившись, разрешил войти. Лакей открыл дверь, и в комнату вбежала…Рози.

— Адриан! — радостно воскликнула девочка и бросилась к нему.

Дед и мачеха юноши удивлённо переглянулись, синхронно подняв брови. Молодой милорд встал с кресла, подошёл к гостье, присел, и малышка тут же обняла его. И только после того, как вволю пообнимала своего любимца, девочка поздоровалась с сэром Гарольдом и леди Констанцией. Это всех умилило.

Лакей поставил Рози чашечку, тарелочку, а другой пододвинул кресло. Жена Джеральда вздрогнула, увидев внучку «врага» супруга, но всё же вежливо спросила у гостьи:

— Милая, ты с дедушкой?

— Нет, меня Фред привёз. Я так долго просилась к Адриану, что они не выдержали и отпустили меня. Дедушка велел попросить прощения, что без приглашения и без предупреждения.

Гарольд улыбнулся маленькой леди, сказав, что их дом всегда открыт для друзей, и Рози, как взрослая, поблагодарила его.

— А где сам Фред? Он что не зашёл? — спросил сэр

Девочка в первую очередь съела кремовые розочки с торта, потом только попробовала сам бисквит, нашла, что он очень вкусный, и ответила:

— Фред с мистером Морисом. Ему кто-то сказал, что тот знает какие-то песенки. Уговаривает его спеть. Вы же его знаете, Фреда! Он такой шутник!

Гарольд рассмеялся.

— Достанется мне от Мориса, — смеясь, сказал он Адриану. — Теперь все в курсе его «знаний»!

— А что в этом такого? — удивилась внучка сэра Чарльза.

— Ну, эти песенки…не совсем принято петь в обществе, в приличном обществе…

— Адриан! — оживилась девочка. — Пошли тоже послушаем!

— Нет уж, — улыбнулся тот. — Я, пожалуй, таких «знаний» для себя не хочу. И не думаю, что мистер Морис даст нам концерт.

— Милая моя, тебе зачем эти песенки нужны? — спросила Конни. — Ничего в них хорошего нет.

— Хорошо, не буду их слушать, — согласилась Рози, немного подумав. — Адриан, пошли поиграем?

Тот очень удивился и не знал, что ответить. Играть? А это…как? Юноша и в детстве-то никогда не играл, не то, что сейчас…

— Милая леди, ты чай попила? — спросил маленькую гостью Гарольд. — Не торопись. Наиграетесь ещё.

— Да! — кивнула внучка друга и улыбнулась. — Очень-очень-очень вкусно! Большое-большое-большое спасибо!

Конни и Гарольд засмеялись и обняли девочку взглядами. Дед улыбнулся своему внуку и подмигнул.

— В парк сходите и, если хотите, скажите Морису… — он засмеялся, пряча лицо рукой, — нет-нет… не концерт вам дать! А игрушки ёлочные достать! Они красивые очень. Может быть, интересно будет разглядывать.

Рози потянула Адриана к выходу.

— Как его любят дети! — заметила Конни, когда эти друзья уже вышли за дверь.

— Да?

— Да! У нас в костёле от него никто не отходил. Если он рядом, им ничего не надо!

Тут залаяла Люсинда.

— И животные! — засмеялся Гарольд. — Значит, точно хороший человек, если его любят дети и животные!

— Да… Вот только отец родной не любит… — сказала Констанция, и Его Светлость вздрогнул.

Глава 12. Пообещай мне…

— О чем ты, Конни? — тихо спросил мужчина, и по спине пробежался холодок.

Он и сам придерживался такому мнению, но почему-то слова невестки испугали.

— О том, что все его любят, все от него в восторге, а отец родной — нет, — объяснила леди.

— Ты меня пугаешь, — честно признался свёкор.

Голос мужчины прозвучал тише, чем обычно, и в нём так и сквозил…испуг. Необычный для гордого, благородного аристократа, но Констанция не предала тому значения. Вслушиваясь в песню поленьев в камине, женщина ответила:

— Да я саму себя пугаю, откровенно говоря. Мне просто иногда так кажется. Нет, любит, конечно, тут я уж загнула. Но по-своему любит. А для меня любовь…это такое чувство… Понимаете, мне все говорили: «Что ты нашла в этом Джерри?!», а я просто его любила, и всё! И неважно было, какой он: слабый или сильный, тряпка или нет, решительный или робкий… Для меня любовь — это любовь, а когда это своеобразно, по-своему, я не понимаю. Как можно искренне тепло относиться к человеку, тосковать по нему, стремиться к нему, а в то же время чуть ли не убить только за то, что тебе что-то там показалось? Знаю, я не должна вам всё этого говорить ведь, откровенно говоря, мне самой хочется вернуть Адриана.

— Милая моя Констанция… В том-то и дело… Вы все хотите его вернуть, а я хочу вернуть юношу к нормальной жизни. Я хочу, чтобы мой внук был счастлив. Я хочу вновь научить бедняжку улыбаться. Я хочу, чтобы он радовался жизни. Я хочу, чтобы он всему научился. А вы хотите, чтобы Адриан был рядом и радовал вас своим присутствием.

— Сэр Гарольд, я хочу быть с вами предельно честна. Тут я только из-за приёмного сына. Вы подали в суд на моего мужа, как на врага, вы отняли у него ребёнка, даже не потрудившись понять, в чём причина его ужасного поведения, а я пришла к вам после этого в гости. Это нехорошо с моей стороны по отношению к Джерри, но я очень хотела увидеть Адриашу.

— Конни, Конни… — вздохнул Гарольд, — спасибо за честность и…и за то, что так любишь моего бестолочь-сына. Но подумай о себе. Я люблю тебя, как дочь, как родную дочь, и потому беспокоюсь. Джеральд — не благородный преступник, не поборник веры, не защитник угнетённого народа, не борец за справедливость, гонимый всеми, не отважный революционер, который видит дальше всех… Он — мерзавец, и не стоит того, чтобы ты его любила.

— Нет, Джерри — не последняя скотина, он просто несчастный человек…

— Если бы самый несчастный человек в мире вдруг вздумал отыграться на других, то и мира бы уже не осталось. Нельзя ломать жизнь людям, потому что считаешь, что тебе простительно.

— Я понимаю… Но… Скажите мне, сэр Гарольд, а какова вероятность, что Джерри выиграет дело?

— Очень мала, — честно признался свёкор, — шансов у Джеральда почти нет. Всё доказано.

— Но… но… — по щекам Констанции потекли слезы. — Как вы можете так поступать со своим родным сыном? Неужели Джерри был прав, и вы действительно безжалостны и жестоки?

— Разве я отдавал приказ три дня подряд издеваться над сыном, пытать, бить до полусмерти…? Нет. Тогда, если это не безжалостно и жестоко, тогда что…?

— Не три дня…

— Три, Конни, три! Если бы Фил не остановил, было бы три, как было и приказано.

— Но неужели вам совсем не жаль Джерри? Неужели вы его совсем не любите?

— Люблю, — после долгого молчания признался Гарольд, — и потому так и поступаю. И жалею сына. Но Адриана люблю больше и мальчика жаль сильнее. Джеральд должен ответить за все злодеяния, и пусть его накажу лучше я, чем кто-то другой. Откуда ты знаешь, что случилось бы дальше? Может, Джерри продолжил бы свои издевательства…. И уже бы возмутился кто-то другой… Даррен вдруг получил вольную? И вдруг бы объявился? Он бы его жалеть не стал! Откуда ты знаешь, какие покровители могли появиться за это время у бывшего раба? А если бы умудрились добиться и вовсе смертной казни? Лучше я посажу Джеральда в тюрьму, чем это сделает кто-то иной. Но делаю это в первую очередь ради спасения любимого внука.

— Вряд ли Адриан этого хочет…

— А он не хочет, — подтвердил Гарольд, — но я его спрашивать не стану, как бы сильно не любил. Я хочу, чтобы Джерри наконец осознал, что нельзя так поступать. Я не хочу, чтобы дальше без зазрения совести, он подвергал насилию родного сына, оправдываясь своей болью…

— Мне кажется, что моя жизнь сломана.

Его Светлость вздрогнул. Понимал ли, о чем она? Понимал. Гарольд и сам недавно думал о том, что будет с этой женщиной, если муж сядет в тюрьму… Воцарилась гнетущая тишина, поленья в камине трещали, тикали часы… Нужно что-то ответить. Нужно что-то сказать. Косой свет струился из окон, украшая стены тенью от узоров на тюле. На мягкий ковёр на полу, подобранный в тон немного старомодных обоев, из тонких пальцев женщины выпала салфетка.

— Прости, Конни, что причинил такую боль. Ты не виновата в том, что творил Джерри. Мой дом всегда открыт для тебя. Я тебя не брошу, ты всегда можешь рассчитывать на нас… Только о Джеральде не проси. Подумай о себе. Адриан почему-то к тебе весьма привязан. Он очень скучал, рассказывал много хорошего. Ладно о Фелиции — она его тётка, и никогда не скрывала, что любит племянника! Но ты ведь бывшая хозяйка…

Леди же упрямо твердила, что Адриан — её приёмный сын, и что очень любит юношу. Отберёт ли мальчика дедушка, или нет, он навсегда останется любимым ребёнком для Констанции.

— Я ни у кого его не отбираю, — тяжело вздохнул Гарольд. — Он не вещь, чтобы его отбирать. Кто захочет быть с ним, тот будет. Только Джеральда к своему внуку не подпущу! Но скажи мне, Конни, зачем тебе Адриан?

Невестка подняла на него глаза и, глубоко вздохнув, ответила вопросом на вопрос.

— Он мой сын, и я его люблю. Зачем вам Фелиция?

— Адриан — сын твоего мужа, — однако ж отрезал мужчина, что гостью малость покоробило. — Не ты родила его. Почему так прикипела к мальчику? Зачем он тебе? Ты отделяешь юношу от Джеральда, или любишь только за то, что твой супруг является его отцом?

Вдохнув аромат чая, пытаясь согреть руки о давно остывшую чашку, леди прошептала, что не совсем понимает. Лицо женщины вспыхнуло. Тихим, дрожащим голосом, попросив простить за такой вопрос, мачеха Адриана спросила, не хочет ли сэр Гарольд сказать, что не верит ей. Ожидая ответа, Конни отчего-то задрожала и поставила чашку на столик, боясь разбить её. Гарольд, бросив нервный взгляд на руку невестки, на пальце которой сверкало обручальное кольцо, тихо ответил, стараясь делать это деликатно:

— Я верю, но не могу понять, как так получилось. Другая бы никогда не смогла смириться, что у мужа есть дети на стороне. А ты, мало того, что смирилась, да и ещё полюбила его сына как своего родного, едва ли не сильнее, чем любит его отец!

— Тут другая ситуация. Не «на стороне», а до меня. Джерри не при мне же изменял и с кем-то родил! Это было ещё до встречи со мной. А почему я люблю Адриана как сына, вам, мужикам, это в жизни не понять.

— Хорошо, — тихо засмеялся Гарольд. — Я попытаюсь это осмыслить. Но что делать тебе? Ты про это думала?

Констанция, стараясь сдержать слезы, сказала нервным голосом, что уже устала думать! Она вообще ничего не понимала! Мужа посадят. Объявившийся дед отнял у них сына. И леди раздражало, что, судя по всему, свёкор прав. Как ни крути, но Джерри бесчеловечно обращался с Адрианом. Отец Геральдины вернулся из плавания. Девушка не может уехать родному человеку, так как её вызывают в суд, их вообще всех трясут, вплоть до Эвелины! Тогда мистер Ральф, отец Геральдины, сам решил приехать поддержать своё дитя. У второй приёмной дочери Конни тоже объявился отец, и девушка сейчас всё время проводит со Стюартом. Она не впала в немилость к матери, но последней обидно за Джерри. Эйлин старается не показывать сие, но все понимают, что она порою грустит, ведь ей не удалось защитить Адриана от бывшего папы. Закончив свою нервную исповедь, женщина, глубоко вздохнув, заявила:

— Я вообще подозреваю, что дочка к нему неравнодушна, но не как к брату.

— Не как к брату? — удивился Гарольд. — А сколько ей лет? Он же маленький для неё!

— Она на год старше, — как бы между делом ответила Конни и продолжила изливать свёкру душу.

Геральдина, видимо, тоже любит Адриана. Сестры хранят тихие обиды друг на дружку, ведь обе отдали сердце одному и тому же юноше. В кого влюбился сам Адриан, для Констанции так и осталось загадкой. Которую из девушек поддержать, бедная женщина не понимала, и чувствовала себя между двух огней. Мать любила дочек одинаково и выбор между ними сделать не могла. Ещё и Филипп вообще не появляется в гостях! А для тётки племянник умудрился стать отрадой. Во-первых, она надеялась, что парень одумается и поймёт, что Эйлин лучше продавщицы, начнёт ухаживать за достойной девушкой, добьётся ответных чувств, и избавит Конни от лишней головной боли. А во-вторых, этот молодой человек являл в себе свежее благоразумие, которое так не хватает во всём сумасшествии. Фелиция о сыне даже говорить не хочет. Эвелина вся на нервах. Один Мартин ведёт себя как мужик! Один держится достойно и ещё всех поддерживает. У Констанции не нашлось бы слов, как она благодарна мужу кузины. Ещё Стюарт стал для леди большим утешением. Правда, мужчине легче, ведь ко всем злоключениям в поместье не имеет никакого отношения. Но отцу Эйлин, наверняка, приходится тяжело в ином плане: бедолага разрывается между благодарностью к приёмным родителям дочери и сочувствием к Адриану, тоже бывшему рабу, каким является сам. Он даже намёком не признавался в этом, но леди думала, что это так.

И вот в таком кошмаре жила Констанция. Леди честно призналась свёкру, что испытывает вину за визит сюда, ведь весь этот ад случился из-за него, сэра Гарольда.

— Вроде бы я не должна с вами общаться: вы, подав в суд, мне это и устроили, но не могу не делать этого из-за сына… Ему тоже тяжело, едва ли не тяжелее всех нас, и я не могу его бросить в такой момент… Скажите на милость, — Конни закрыла лицо и заплакала, — что мне теперь делать?

Сердце Гарольда вздрогнуло. Свёкор поднялся с кресла, подошёл к невестке и обнял за плечи.

— Милая моя, не плачь. Что бы ни случилось, я не разлучу тебя с…сыном.

Ему, честно говоря, не очень-то это нравилось… Его Светлости было не до конца понятно, с какой стати Констанция так привязалась к Адриану. Он видел в этом проблему… У внука с приёмной мамой установились близкие, тёплые отношения, и Гарольд боялся ранить своего мальчика. Привязанность юноши оставалась понятной — мачеха добилась любви и доверия. Как и любому, кто потерял мать, бедняжке хотелось теплоты и заботы. Если подумать, зачем это надо Конни, то тоже можно объяснить — ради мужа и ради мира в семье. Но Гарольда угнетала эта игра в родственные связи, которых нет… Или он был неправ? Мужчина так и обнимал невестку за плечи, не в силах вымолвить ни слова, а она тихо плакала, прикрыв ладонью глаза.

— Я сама во всём виновата! Фелиция не стеснялась своей любви, — будто б прочитав мысли свёкра, призналась Конни, — а я до того, как узнала правду, тянулась к мальчику, сочувствовала, искала повод помочь, но жутко этого стеснялась, что иной раз грубо попрекала бедняжку! Раньше надо было думать!

Свёкор сказал, что Адриан её любит…

— Он всех любит, всех, вплоть до церковных голубей! — не без раздражения на саму себя, отмахнулась Констанция. — Даже Джеральда. Адриаша добрый. Любому найдёт оправдание.

Гарольд возразил на это, с лёгкой улыбкой:

— Но тебя всё равно особенно.

— Думаете? Я этого не достойна.

— Я очень благодарен, что в это трудное время ты не бросила моего внука, поддержала несчастного мальчика. Ты всегда можешь на нас рассчитывать. Когда всё это кончится, ты всегда сможешь видеть Адриана, и до этого — тоже. Обещаю тебе, Конни — всё будет хорошо. Но скажи мне, зачем тебе всё это? Джеральд — скотина.

— У меня больше ничего нет… Давайте оставим этот разговор, сэр Гарольд. Спасибо вам за всё. Я вам очень благодарна за добрые слова и поддержку. И за…за…то, что помогли Адриану — тоже, хотя мне тяжело далась разлука с ним. Но прошу вас, давайте забудем об этом. И так тяжело сейчас — ещё перемывать это….

— Хорошо, Констанция, — и Гарольд сел обратно на своё место.

— Вот и славно, — улыбнулась леди. — Давайте лучше чаю попьём.

— Давайте, — засмеялся мужчина.

И как вовремя, в этот момент кто-то постучал в дверь. Это оказался Фред.

— Добрый день, сэр Гарольд. Добрый день, леди Констанция! Прошу прощения за то, что так долго не заходил к вам.

— Фред, здравствуй! Садись. Я сейчас велю заварить чай.

Леди, невестка хозяина этого дома, поздоровалась с гостем и вежливо поинтересовалась, как его дела. Мужчина ответил, что хорошо, и в свою очередь осведомился о ней. Конни с ироничной, грустной улыбкой ответила, что ходит по судам, а друг сэра Чарльза сказал, что они тоже.

Женщина была слишком вежлива, чтобы показать, что ей неуютно. И Фред, кажется, тоже. Он прекрасно помнил, что во многом благодаря ей, «Ангела» удалось спасти. Если бы в тот страшный вечер эта леди сама не пошла бы за врачом, может быть, всё сложилось бы намного трагичней.

Стояла чудесная погода, и воздух в саду был наполнен ароматом цветов. Ветерок доносил сюда запах морского бриза. Нагулявшись, Адриан и Рози возвращались из парка в замок. Там юноша и маленькая леди прогуливались по тропинкам между розовыми кустами, ходили к маленькому прудику и кормили лебедей и уток. А потом молодой милорд катал гостью на качелях, она рассказывала ему о своих детских делах. Немного устав, друзья решили возвращаться домой и медленно направились к замку, как вдруг девочка остановилась.

— Могу я попросить тебя кое-о-чем? — тихо и взволнованно спросила она.

— О чём? — улыбнулся взрослый друг.

— Пожалуйста, не возвращайся к сэру Джеральду — он тебя бьёт. И не верь ему, что больше не будет.

Адриан не знал, что ответить. В глубине души юноша сознавался себе, что и сам бы не хотел этого: чего хорошего, когда тебя лупят «только так», как мистер Томас выразился однажды, а за что, не говорят?! Но как он мог так думать? Джеральд всё же его папа… И каким бы тот ни был, этого не изменить. Имел ли права не желать вернуться к отцу? Молодой человек думал, что нет. Бедняжке была не совсем приятна эта тема, но он не мог обижать ребёнка. Юный милорд спросил, разве это от него зависит: вернётся ли к отцу или нет.

— Я не знаю, но пообещай мне, — взмолилась девочка. — Между нами, детьми, это ведь очень нехорошо, когда тебя бьют, тем более, если это «не заслужено»! Я готова отдать сэру Джеральду свой самый любимый кукольный домик, только пусть тебя больше не третирует! Как ты думаешь, он согласится?

— Вряд ли, — улыбнулся Адриан. — Отец не играет в куклы.

Она, широко раскрыв серые глаза, взглянула на него снизу вверх и спросила с надеждой в голосе:

— А ты…?

— И я тоже не играю, — засмеялся он. — Пошли, принцесса.

— Пообещай мне, — стояла на своём «принцесса». — Пообещай, что хотя бы постараешься…пообещать.

Он снова ласково засмеялся:

— Хорошо, обещаю постараться пообещать. Только как это сделать? Ты мне объясни.

Рози рассмеялась:

— Кажется, как выражается моя бабушка, я переволновалась и уже заговариваться стала! Пожалуйста, пообещай, что постараешься меня понять и подумать над моими словами.

— Обещаю, — улыбнулся тот.

Эта маленькая девочка всегда разговаривала как большая: было видно, что она много времени проводит среди взрослых людей и копирует их выражения.

Пообещай мне…

Глава 13. Простите меня!

Так прошло несколько дней.

Фил, узнав, что дедушка жив, был счастлив! И счастлив тому, что он забрал Адриана. Без зазрения совести молодой человек тут же, как и обещал, перешёл на сторону Гарольда. На суде он свидетельствовал против дяди. Фелиция жалела брата, ведь тот был раздавлен в те дни. Но то, что их отец оказался жив, и что решил заступиться за её любимого племянника, делало леди невероятно счастливой. Поэтому бедняжка разрывалась, будучи между двух огней.

Мать сердилась на сына. И Фил купил дом в том же городе и съехал от них, прекратив всякое общение с семьёй. Он всерьёз считал, что прав. «Я и не скрывал своего отношения к дяде Джеральду, — писал юноша Мэрбл, — и сам не оставил намерения забрать своего бедного, несчастного братика. Так что, я чист перед ними. Я никого не обманывал. Или я неправ?». А Мэрбл то ли из-за своей давнишней влюблённости в Филиппа, то ли, и правда, так считала, писала ему: «Я думаю, ты прав, совершенно прав. И пусть у тебя не будет сомнений! И нет ничего плохого в том, что твой брат остался с родным дедом. После того, как с ним обращались, он имеет полное право не прощать их. И знай, я на твоей стороне».

Фелиция держала нейтралитет. «Прости, — сказала женщина отцу, — Джерри — мой брат, и мне жаль его, хотя я сама на него очень злая. Я не могу совсем бросить его, когда он оказался неправ». Гарольд, конечно, понял дочку, но долго не мог смириться с её решением, полагая, что оно покрывает грехи живодёра. Джеральд же считал, что сестра «и другим, и нашим». Он не винил сына ни в чём, не обвинял в предательстве, не обижался за то, что юноша не вернулся домой. Папаша Адриана прибывал в стойкой уверенности, что дед его охмурил, и теперь не отпускает, насильно держит у себя.

— Иногда мне кажется, что ему не восемнадцать, а пятнадцать, — сказал однажды Гарольд своему самому близкому и верному другу, сэру Ричарду. — Плачет, ищет меня, если я долго отсутствую… Ночами может не спать, будто боится кошмаров… Держится, как может, но у него не получается. Он прячет слезы, но я-то вижу…! Может быть, у него заторможённое развитие? Адриан родился и вырос ребёнком-рабом. Может, это сказалось на психике бедняжки? С детства мальчику привили чувство неполноценности, взращивали в нём это. Он ничего не умеет: только читать, писать да выращивать цветы. Ничего, что без труда делают все юные джентльмены в его возрасте! И это я во всём виноват! — мужчина прикрыл лицо рукой, пряча слезы. — Только я!

Ричард ответил, что всегда будет с ним, со своим другом, прав ли тот, или нет, он всегда поддержит и посоветует. И признался, что сейчас скажет то, что сказал бы любому, потому что тут, и правда, нет вины Гарольда. Ведь виноват ни он, виноват отец юноши. Дед ведь хотел забрать внука, да вот только не дали ему. И на это есть документальные доказательства: вольные, документы, подготовленные для усыновления… Ричард пытался приободрить друга, сказав, что Адриан со всем справится. А ещё заверил, что эти «юные джентльмены» вряд ли не сравнятся с внуком Гарольда, и пускай, что последний не умеет того, что умеют ровесники, ведь у него золотое сердце, он ангельски милосерден и добр, и так терпеливо всё сносит! И так красив, что вряд ли найдёшь кого-то прекраснее!

Гарольд растрогался до глубины души тёплыми словами поддержки. Он поблагодарил Ричарда за подаренную надежду. И всё же Его Светлость признался, как раскаивается в том, что Адриан узнал от него о поступке своего отца.

— Нет, я никогда не прощу Джеральда за это… Никогда… Но мне бы хотелось, чтобы мой внук был счастлив, чтобы забыл наконец весь этот ужас, на который его обрекли!

— Я понимаю. И он забудет. Ты только верь. Забудет и всему научится. Ещё будет самым завидным женихом в нашем обществе! Вот увидишь!

Гарольд засмеялся:

— Сейчас-то отбою нет! Что будет потом, мне уже страшно представить!

Адриан же просто очень устал, устал от всех этих мыслей, воспоминаний о жестоком, бесчеловечном обращении, от бесконечного чувства вины перед всеми, от ночных кошмаров, от криков во сне, от слёз и страданий… И поэтому, «как последний слабак», по своему же мнению о себе, опустил руки, потеряв надежду и желание бороться. Бедняга жил, потому что надо, как заметила когда-то Фелиция. Несчётный пустил всё по накатанной, и сам не знал, что происходило с ним в те дни.

Все спуталось. Бесконечная усталость от пережитых совсем недавно унижений, побоев, чувство вины и страх. Ему было стыдно, стыдно абсолютно за всё, что бы он не сделал, всё вызывало у Адриана стыд и вину.

Бывшему невольнику казалось, что сам виноват во всём, что с ним случилось. Он и только он. Ему казалось, что сам виноват в тех наказаниях, и, что наказали его справедливо. Адриан был в этом точно уверен, но никогда бы не смог ответить на вопросы: «За что? В чём конкретно ты провинился?». Даже в незнании ответов бедный юноша видел свою вину, считая недопустимым и непростительным то, что не знает причину жестокого наказания. Он молил Господа вразумить себя, послать ему ответы на эти вопросы.

Воспоминания причиняли невыносимую боль. Адриан чувствовал себя беспомощным. А потом, оглядываясь, видел, что столько людей всем сердцем желает помочь справиться с этим, и ему снова становилось стыдно за себя. Да, чувство собственного ничтожества, беспомощности не покидало несчастного. Он злил сам себя, называя слабаком и трусом.

Адриан по-прежнему верил в Бога и каждый день молился Ему. Но не верил, что достоин спасения, чей-то любви, помощи, сострадания и просто человеческого тепла. Зато верил, что достоин наказания, и что оно неминуемо, что с ним опять всё это проделают за то, что не осознал, в чём тогда провинился. Бедняжка столько раз пытался найти причину, столько раз анализировал собственное поведение…! За что конкретно его так наказали? По подсказке других людей у бывшего невольника имелись версии, что всему виной то, что он вызвал ревность настоящего отца. Тогда чем была она вызвана, каким его проступком? Поговорил с кем-то? Но ведь и Даррен с кем-то говорил, и это не считалось плохо. «Значит, я как-то не так себя вёл, раз они решили, что это заслужил» — думал несчастный бывший раб собственного папаши.

Может быть, Гарольд оказался прав, и рабское детство внука как-то сказалось на мальчике. Каково это — с детства уяснить, что ты не человек, ты собственность хозяина, и он может сделать с тобой всё, что захочет, вплоть до убийства, и даже родители не смогут постоять за тебя? Адриану не принадлежала собственная жизнь. Во взрослом молодом человеке так и осталось что-то от ребёнка. Безумно красивый он становился объектом мечтаний многих девушек, но вместе с тем же производил детское впечатление.

Юноша вбил себе в голову, что виноват из-за искренней привязанности к деду, к человеку, который намеревался посадить в тюрьму его отца. А потом, прокручивая всё это в мыслях, Адриан вспоминал и сэра Чарльза, который так ласково принял его в гостях… Он никогда не забудет доброты этого господина… Но… бедолаге от самого себя становилось противно. Что же получается: кто ласковым словом приманит, того и любит? В последние дни, проведённые в поместье, истерзанному сердцу невольника так не хватало теплоты и простого, элементарного доброго обращения! А юного раба, наоборот, не по-человечески истязали, и измученный, он был от всей души благодарен любому, кто подарит ему хотя бы один незлой взгляд.

Несмотря на всю переживаемую боль, иной раз в разговорах с дедушкой юный милорд, нет-нет, а спросит, нельзя ли пощадить сэра Джеральда. Гарольд, как бы сильно не любил внука, всегда неизменно отвечал «нет».

— И к нему я тебя не пущу. Не пущу, и всё! Не проси даже! Суд постановил тебе до вынесения вердикта жить у меня. Но я бы и без такого запрета, не разрешил бы. И если ты туда пойдёшь, твоему папаше будет вдвойне хуже!

Дедушка не выступал против визитов в замок Филиппа, Конни, Фелиции, Эйлин, Геральдины, и даже Стюарта, Даррена и Томаса… Но Джеральду вход был заказан. Адриан всякий раз спрашивал у навестивших его близких, как отец, но видеть его не хотел.

Меж тем тихо и незаметно приближалось Рождество. За всеми этими проблемами они и не заметили, как осталось всего ничего. Адриану было очень непривычно, что нет снега. На ранчо, на севере страны, в это время уже все становилось белым.

Начались предпраздничные хлопоты, и даже суд не смог испортить настроения. Гарольд везде таскал с собой внука. В костёл, выбирать подарки, в гости к друзьям, чтобы как-то отвлечь бедняжку… А ещё деду и самому нравилось проводить с ним время, общаться…

…Однажды, когда Адриан, спрятавшись ото всех в библиотеке, читал учебник грамматики (писать-то он умел, но кое-как, будто маленький ребёнок: коряво и с ошибками, чего жутко стыдился), к нему зашёл Гарольд в приподнятом настроении.

Дедушка признался, что насилу его нашёл, что вообще сюда на всякий случай заглянул, и спросил, что он читает?

Адриан покраснел так, будто бы там был не простой учебник, а нечто такое, в чём лучше не сознаваться, из ряда вон выходящего, что-то запрещённое или жутко аморальное. Юноша закрыл книгу и прижал её к себе как бы в невзначай, так, чтобы было не видно названия, и улыбнулся:

— Да так… Ничего интересного.

— А что тогда читаешь, раз ничего интересного? — засмеялся дедушка.

Внук пожал плечами и снова улыбнулся.

— Перед каждым Рождеством у меня традиция: я занимаюсь каким-нибудь благотворительным делом, — сказал Гарольд. — В этом году навещу детский приют. Радость моя, хочешь пойти со мной?

Адриан обрадовался и ответил, что, конечно, хочет. Ему ещё в костёле с Конни понравилось помогать людям, а тут ему такое доверие — дают возможность приобщиться к традиции…

— Вот и славно! Ты не слишком занят чтением неинтересной книги?

Юноша покачал головой, и дедушка тогда позвал его за подарками для сирот приюта. Внук с улыбкой кивнул — он очень любил детей.

— На улице похолодало, дождь прошёл недавно. Лучше переоденься. А то замёрзнешь.

— Хорошо, — улыбнулся Адриан и встал, так и прижимая к себе книгу, — я быстро.

Распрощавшись у дверей со своим обожаемым внуком, Его Светлость сообщил, что будет ждать в холле.

Гарольд тоже решил переодеться. Спустившись, он увидел Мориса, которому сказал, что поедет с Адрианом. Дед признался, что был уверен, что внук согласится.

Дворецкий кивнул с улыбкой и ответил, что тоже был уверен в этом, ведь молодой милорд такой добрый.

— Бедняжка… Как только сохранил в себе эту доброту, это милосердие…? Но знаешь, Морис, вот никак не могу себе отказать, и не звать Адриана ласковыми прозвищами, типа «солнышек» и «лапочек», хотя меня раньше злило, что Конни и Фелиция так называют нашего мальчика! Понимаю, что он восемнадцатилетний парень, что как-то несовместимо это, что не зовут их так. И помню, в его возрасте мне не нравилось, когда мать, тётки и бабка обращались ко мне таким образом. Но поделать с собой ничего не могу!

— Не переживайте. Зовите, раз нравится — нет тут ничего плохого, уверяю вас. Всё это стереотипы. Меня мама до сих пор зовёт зайчиком.

Гарольд засмеялся и хотел что-то сказать, как на лестнице появился Адриан. Юноша помахал им рукой и стал спускаться.

— Ну, ведь принц… — сказал дворецкий хозяину, — настоящий принц. Тебе хочется звать его «лапочкой», а я всё время ловлю себя на мысли, что хочу невольно обратиться к нему «Ваше Высочество».

— Он выше принцев, он — ангел.

— Да, а ещё…

И в этот момент лакей открыл парадную дверь, и в холл вошла…Геральдина. Девушка ни разу ещё не навещала их и сейчас приехала впервые. Адриан, который уже спустился, застыл. Девушка — тоже, словно бы не в силах оторвать от глаз от молодого милорда. По правде сказать, так оно и было, и гостья будто бы прочитала мысли Мориса, и в её голове тут же возникло одно единственное слово — «Принц». Такой красивый, так дорого одет по последней моде, такая улыбка…. Возлюбленный стал ещё прекраснее, чем раньше.

— Добрый день, — гостья неожиданно проснулась от минутного забытья.

— Добрый день, леди Геральдина, — ответил ей «принц».

Гарольд и Морис отчего-то хором поздоровались тоже.

Они не ожидали видеть девушку, тем более дочь Констанции не предупреждала о визите.

— Прошу прощения, что без предупреждения, — сказала она, — просто…просто я только решилась. Мне сказали, что вы уезжаете, простите, пожалуйста, я не знала. Но было уже поздно уходить…

— Ничего страшного, — ответил Гарольд, — но раз так получилось, позвольте пригласить вас с нами, леди Геральдина. И приятно познакомиться. Я — сэр Гарольд, дедушка Адриана.

Если бы внук не обратился к гостье по имени, он бы не догадался, кто это, так как ни разу не видел приёмную дочку сына. Ах, нет же, видел, но мельком, тогда, когда увёл Адриана. А сейчас уже не помнил, так как в прошлый раз не обратил на Геральдину внимания — было не до того. Теперь Его Светлость вряд ли вспомнил бы, сколько человек находилось в тот день в холле особняка Джерри.

— Нет, спасибо большое, — отозвалась девушка и неожиданно подбежала к Адриану, схватила его за обе руки и на выдохе взволнованно сказала: — Я пришла только для того, чтобы попросить у тебя… у вас… прощения. Пожалуйста, простите меня! Я была сама не своя всё это время и поэтому так неадекватно себя вела! О, как мне стыдно перед вами!

Но Адриан удивился, сказав девушке, что ей не зачем просить прощения, назвав «леди», и обратившись к ней на «вы».

— Ах, зовите меня на «ты»! И скажите, сможете ли вы меня простить? Я тогда вела себя некрасиво, тогда поцеловала вас, а недавно показала, что буду вами командовать.

Прекрасное лицо Адриана даже покраснело от смущения. Его немного выбило из колеи то, скакой страстью Геральдина без конца твердила о своей вине. Юноша сказал, что она может быть спокойной, ведь всё хорошо, и он вовсе не сердится и не обижается.

— О, вы правы! Я неспокойна! Я вся горю от волнения и страха быть отвергнутой вами! Скажите мне только одно! Вы прощаете меня?!

— Я не считаю, что вы должны просить у меня прощения. И мне даже неловко. Но если хотите, я прощаю вас, хотя, повторюсь, не считаю, что вы виноваты передо мной. Я не держу на вас зла…

— Спасибо! Теперь я могу идти с лёгким сердцем! Простите, пожалуйста, если задержала вас. До свидания и удачи!

— До свидания, леди Геральдина. Всего вам доброго!

Адриан, немного шокированный, подошёл к дедушке и Морису, к таким же немного шокированным. Внезапно гостья обернулась, чуть не доходя до дверей, и воскликнула:

— Адриан, я люблю вас!

Глава 14. У каждого ребенка должен быть плюшевый мишка

Он застыл на месте, не зная, что ответить, что сказать, как реагировать. Разве девушки признаются сами в любви юношам? Адриан только начал жить как свободный человек, в душе ещё что-то осталось от раба (так быстро от этого не избавиться), и бедолаге было трудно решить, как лучше поступить. К тому же чувства Геральдины оставались не взаимными. Юноша по-прежнему любил Эйлин, и только её, и лишь по этой девушке он тосковал и, глядя на звезды перед сном, думал лишь о ней. Молодой милорд, всё ещё оставаясь невольником в своей голове, считал, что не достоин приёмной дочери леди Констанции. Она не приезжала к нему, ничего не передавала. Наверное, забыла его. А нечастному становилось стыдно за самого себя — нельзя её любить ограниченному, необразованному парню, ведь такая девушка достойна большего! Адриан запретил себе мечтать о своей возлюбленной, но в глубине души, даже в тайне от самого себя, молил Бога о любви Эйлин и о возможности соединиться с ней.

Но сейчас перед юным внуком сэра Гарольда застыла с немой мольбой во взгляде Геральдина… Что же делать? Как объяснить, что не любит, как не обидеть при этом? Он не понимал, что безответно влюблённой леди будет всё равно больно, хоть какие подбирай слова, хоть каким тоном произноси их, хоть каким добрым взглядом смотри… Как вообще на такое отреагировал бы Фил? Сложно себе представить… Как подсказывает сердце?

Адриан подбежал к Геральдине… В душе он ещё раб, девушка признаётся ему в любви во всеуслышание, да и ещё та, которую сам не любит. Как сказать? Что делать?


— Я вас тоже люблю, но как человека, как сестру… Простите меня, я сам того не желая, причинил вам боль… Поймите, я не тот, кто вам нужен. Это невозможно. Уверяю, пройдёт время, и вы сами это поймёте. Вам кажется, что вы меня любите.

— Нет, я люблю вас. Я вас сразу полюбила ещё тогда на ранчо…

— Я очень благодарен вам за вашу любовь, правда, благодарен… И мне очень приятно, но…я не могу дать вам того же… И мне за вас обидно. Что же вы так?

— Я вас люблю! — твердила Геральдина. — Люблю!

Меж тем Гарольд, когда услышал это признание, сначала в душе возмутился в стиле «Да как же так?! Вот молодёжь пошла!». «В наше-то время такого не было! — так думал он. — Не принято так: чтобы девушки парням в любви признавались, да и ещё так демонстративно!». Потом деду Адриана стало жалко безответно влюблённую в его внука леди.

— Пусть вам кажется, что это невозможно, но это так! Меня бесило, что вас пытаются сделать моим братом, потому тогда на кухне я сказала про пепельницу. Потом очень винила себя….

Гарольд испугался, что сейчас девушка скажет, что Адриан был рабом, и это услышит кто-то из слуг. Об этом никто не знал, кроме Мориса и сэра Ричарда, это держалось в строжайшей тайне. Нет, Его Светлость не стыдился, просто…. Просто, если все будут знать и обсуждать за спиной, это может плохо отразиться на душевном состоянии любимого внука. Он боялся за него. Испугавшись, что в своей пламенной речи влюблённая упомянет этот факт, Гарольд тоже подошёл к ним. Мужчина знал, что не очень хорошо встревать, когда один признается в любви другому, но иначе поступить не мог.

— Леди Геральдина, вы очень разволновались. Пойдёмте отдохнём в каминный зал, и я велю подать чай, — он по-отечески обнял девушку за плечи и повёл ее. — Успокойтесь, моя милая… Всё хорошо… Ничего такого в этом нет… Идёмте…

Геральдина позволила себя увести. Морис тоже по-отечески обнял Адриана.

— Мальчик мой, принц ты наш… — глубоко вздохнул он, — не расстраивайся. Всегда приятно, когда тебя любят.

— Я не могу ответить ей взаимностью, и мне жаль её.

— Не жалей. Тут ты не в чём не виноват. Сердцу не прикажешь. Не расстраивайся… Ой, не расстраивайтесь, Ваше Светлость! — Морис сам не заметил, как почти весь разговор обращался к нему на «ты». — Забудьте! Пусть это просто станет забавным случаем из жизни. Пройдёт время, ещё посмеётесь с этой девушкой вместе, мол, а «А помнишь?». И в конце концов, это же хорошо, когда тебя кто-то любит!

Где-то через сорок минут Геральдина и Гарольд вернулись. Девушка уже успокоилась. Она попросила ещё раз прощения и, очень смущаясь, ушла. Его Светлость глубоко вздохнул:

— Но ведь бывает же! Пойдём, Адриаша. Жутко неудобно перед кучером и лакеем — они нас столько ждали.

— Ничего страшного, — сказал Морис, — они поймут. Это их работа.

Распрощавшись с дворецким, Их Светлости поехали за подарками для детей-сирот в город.

В детских магазинах оказалось очень здорово! А перед Рождеством их ещё и украсили, и чудилось, что попадаешь в сказку! Адриан игрушки-то никогда в жизни не видел, не то, что игрушечные лавки: с другими детьми не общался, а в детстве у самого даже простого солдатика не имелось. Даже Рози потом не показывала: у неё было не в уме, что взрослому такое может быть интересным. Так что об игрушках и детских забавах Адриан имел только смутное представление. Всё ему было интересно, но виду и восторга не показывал. Наверное, из него бы вышел хороший актёр (правда, дедушка будет против такой «неблагородной», не аристократической профессии).

Продавцы упаковывали игрушки в коробки, а лакеи уносили их в коляску. Потом оказалось, что не хватит места для пассажиров, и сэр Гарольд отправил их домой, приказав прислать им другой экипаж.

— А это тебе! — сказал дедушка внуку и вручил тому плюшевого мишку.

— Мне? — удивился Адриан.

— Тебе-тебе!

— Спасибо большое, но я ведь уже взрослый для игрушек.

— У каждого ребёнка должен быть плюшевый мишка, а каждый взрослый — это в прошлом ребёнок. Это символический подарок, тебе не обязательно с ним играть. Посади его у себя в комнате, и пусть сидит.

— Хорошо, — улыбнулся Адриан.

— Пошли в кафе. Какао попьём, пока наша коляска в пути.

Как же Гарольд любил внука! Все эти годы любил. Скажите — невозможно, ведь практически не знал этого мальчика? Но он же был его дедушкой, а как дедушка, нормальный, может не любить своих внуков, даже если волею судьбы они были разлучены? «Я помню, как перед Рождеством в Европе, когда весь город был уже украшен к празднику, я заходил в старое кафе попить какао, и деды приходили туда со своими внуками. Я смотрел на них и мечтал, что когда-нибудь наступит тот день, когда и я приду туда со своими… Сколько же мне пришлось ждать этого заветного момента!» — размышлял Его Светлость. Да, это были не Европа, и не то самое кафе, но мечта всё равно сбылась. И сюда тоже приходили дедушки и бабушки со своими внуками разных возрастов, но на этот раз сэр Гарольд оказался среди этих счастливцев. Самое страшное, что может случится — это разлучиться со своей семьёй, и он знал это, как никто другой.

Адриану хотелось отблагодарить как-то дедушку, но не знал, как, и из-за этого чувствовал себя слабаком. Ему было стыдно: тот так многое для него делает, а он не может его ни как отблагодарить. Юноша не понимал, что сможет это сделать в будущем, когда всё будет позади. Но на самом деле Гарольд был счастлив, что внук с ним, и когда тот улыбался, чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. И пускай, что в свои восемнадцать Адриан не походил на ровесников из аристократических семейств, но зато те не могли сравниться с ним ангельской добротой, милосердием, умением прощать, понимать и сочувствовать и, конечно же, редкостной красотой, пленительной и очаровывающей. И Гарольд очень восхищался и гордился внуком.

Когда они вернулись домой, то увидели, что в холле стоит ёлка.

— Эх, а я совсем забыл, что её привезут! — воскликнул Гарольд. — Морис, скажи, чтобы переместили в бальную залу, а сюда другую поставим. Мы сейчас переоденемся и пойдём наряжать.

Игрушек имелось множество, и все они являлись ювелирными произведениями искусства из драгоценных металлов и камней. Герольд не признался, но в последний раз наряжал ёлку, когда был маленьким мальчиком. Ленточки от Рождественских украшений путались, иглы на ветках кололи пальцы… Ему казалось это невероятно трудной задачей. Внук же каждый год наряжал сад к праздникам, и ему это было не в новинку.

— Как красиво, Ваша Светлость! — восхитился дворецкий.

— Спасибо, мистер Морис! — поблагодарил Адриан.

— Не за что, Ваша Светлость! У вас хороший вкус!

— Да, чего не скажешь обо мне! — из-за ёлки выглянул сэр Гарольд и рассмеялся: — Сразу видно, кто какую часть обвешивал!

— Да нет, дедушка, у тебя выходит очень красиво! — Адриан подошёл к нему, Морис тоже.

— Ну, если ты так считаешь, значит, это правда, и я польщён! Но у тебя всё равно лучше! Ну, как у тебя это выходит?

— Это как сажать розы. По цветам, и что с чем хорошо смотрится, — улыбнулся молодой милорд и взял в руки золотого ангела. — Правда, красивый, мистер Морис?

— Правда, — улыбнулся тот, — но не красивее вас, Ваша Светлость!

Адриан очень смутился:

— Спасибо большое. Вы меня совсем захвалили.

Гарольд и дворецкий обняли его взглядами.

— Не захвалил, — сказал Морис, — а правду сказал!

— Спасибо ещё раз. Мне очень приятно.

В этот момент двери распахнулись, и в зал вошли леди Барбара, подруга сэра Гарольда, которая очень поддерживала в Европе. С его внуком она была уже знакома. Оглядевшись, дама увидела, что в помещении нет никого посторонних, и почти подбежала к ним. Все её друзья всегда удивлялись: как она так бегает в своём возрасте (а являлась она ровесницей Гарольда).

— Добрый день! — весело сказала Барбара.

Все поздоровались. Ей всегда радовались в любом доме. Эта женщина будто бы излучала ласковый свет. Когда близкие спрашивали, в чём секрет такого обаяния, она всегда отвечала, что нужно не унывать, а для этого всем сердцем верить в Бога и любить Его.

— Я недавно получила письмо из Европы от сестры! — сообщила Барбара, когда старинный друг спросил, что у неё нового. — Она пишет, что весь город занесло снегом. Я сразу же обрадовалась, что приехала к вам к Рождеству!

— И как там у них дела?

— Пишет о балах, о Варшаве… Я так скучаю по Варшаве!

— Твоя любимая Варшава! — улыбнулся Гарольд. — Ну, бал тебе будет обеспечен, но этот город, прости, не знаю, как организовать.

— По тебе я скучала даже больше. А балы я обожаю! — и Барбара, что-то напевая, увлекла Адриана на танец, и они закружились в вальсе.

Гарольд и Морис заулыбались, наблюдая за ними.

Какой красивый танец! — сказал дворецкий.

— Да, очень. Не зря мы столько его учили… — тихо ответил Его Светлость. — Он танцует так, будто бы делал это всю жизнь. Молодец!

— Да, Ваша Светлость. Его Светлость так легко всё схватывает. На Рождественском балу точно будет самым завидным кавалером.

— На рояле играть умеет, танцует потрясающе… Ещё научится ездить верхом и точно будет принцем на белом коне!

Им пришлось замолчать, потому что Барбара и Адриан вернулись к ним.

— Потрясающе! — сказала леди.

Она не стала расхваливать внука друга (чему тот был очень рад), потому что думала, что он давно умеет танцевать. Всего в подробностях женщина не знала. Барбара знала, что у Гарольда есть Филипп и Адриан, но была не в курсе, в каких условиях жил последний, думая, что там нормальная семья.

— С одним твоим внуком я познакомилась. Теперь буду с нетерпением ждать встречи с другим.

— Филипп забегал вчера утром. У него там большая любовь! А сегодня поехал встречать её на вокзал, потому его сегодня не было. На балу точно увидишь нашего старшего.

— А-а-а, — протянула Барбара и умилилась, — любви все возрасты покорны!

Гарольд неожиданно подумал: «Интересно, а у Адриана есть возлюбленная, нравится ли ему кто-то?». Он хотел сказать, что у него отбоя нет от девушек на улице, все чуть ли не штабелями падают и, хотя это неприлично, оглядываются ему вслед. Но потом подумал, что, как мужчине, внуку это может быть неприятно — как к принцессе внимание.

— Ладно, дорогие мои, я побежала! — сказала меж тем леди Барбара. — Мне надо ещё столько дел переделать!

Мужчины пошли её провожать. У дверей в холле они всё никак не могли расстаться, но леди, правда, надо было ехать, и даже на чай времени не остовалось. Обняв всех поочерёдно, Барбара выпорхнула за дверь, но вдруг опять заглянула.

— Гарольд, а там какого-то сэра Джеральда охрана не пускает… Выйди, узнай, в чём дело…

Глава 15. Потеря

— Что?! — воскликнул Его Светлость и даже побледнел от злости. — Пусть убирается отсюда!

— Сэр Джеральд? — прошептал Адриан.

Встреча с ним, одно только его имя, он за дверью. А вдруг отец ворвётся сюда, или у него удастся уговорить их пусть себя? В глазах молодого милорда потемнело от ужаса, мир будто бы стал водяным: всё поплыло перед взором, шаги людей и их голоса казались грохотом. Он потерял сознание.

— Ваше Светлость! — испугался Морис и успел подхватить его, благо стоял позади него. — Что с тобой?

Тут же сбежались слуги и лакеи.

— Врача! — кричал кто-то.

Дворецкий отнёс его на диван за лестницей. Экономка побежала за нашатырём. Но Адриан открыл глаза.

— Что случилось? — мягко спросил его Морис.

— Простите меня, пожалуйста… — тут же попросил молодой человек. — Я вас так напугал.

— Ну, Слава Богу! — воскликнула прибежавшая экономка. — Вы пришли в себя!

— Спасибо вам большое, миссис Анна.

— Адриаша, как ты себя чувствуешь? — спросил его Морис, когда они остались одни. — Ой, то есть, как вы себя чувствуете, Ваша Светлость? Простите меня, пожалуйста, я так переволновался, что назвал вас на «ты».

— Ничего страшного, мистер Морис. Можете звать меня на «ты».

— Нет, как я могу?

— Но дедушку же зовёте…

— Хорошо, но только наедине, — улыбнулся Морис. — Так, как вы…ты себя чувствуешь, радость наша?

— Спасибо, уже совсем хорошо, — и он сел. — Надеюсь, его…его…не пустят?

— Конечно, нет! Ещё чего?! Суду это может не понравиться, если мы его пустим. А я думал, ты хочешь этой встречи.

— Хочу, — честно признался юноша, — но ещё не готов к ней. Я боюсь его… Я не знаю, что от него ждать. Мне кажется, что он хороший, что исправился, но откуда тогда этот страх, этот ужас перед ним?

Морис подсел к нему и обнял за плечо.

— Это пройдёт, вот увидишь… Будите вы с ним общаться, или нет, но страх со временем уйдёт. Просто пока, наверное, рана не затянулась до конца, но она затянется, обязательно затянется.

— Спасибо большое, мистер Морис. Я очень благодарен вам за поддержку. Но неужели я всегда буду падать в обмороки при одном только его имени, как девушка…? Вы не представляете, как мне стыдно.

— Я понимаю, — успокаивающе улыбнулся дворецкий, — но так получилось. Ты в этом не виноват. Ты же не можешь это контролировать…

…Тем временем за воротами замка… Как разъярённый зверь, Гарольд вылетел из дверей и бросился к охране. Барбара испуганно кинулась за ним. Неожиданно Его Светлость остановился и глубоко вздохнул. И замер… Он успокаивал сам себя. Если сейчас разразится скандал, и все узнают правду, которую знать не должны? А что, интересно, Джеральд успел сказать охранникам? А если Барбара всё услышит? Сложная ситуация… Что же ему делать? Гарольд обернулся и попросил подругу вернуться в замок. Как ни странно, леди послушалась, хотя ей и надо было ехать по делам.

Его Светлость ещё раз глубоко вздохнул. Со стороны могло показаться, что мужчина собирается с духом, но ничего подобного — он старался держать себя в руках, сдержать свой гнев и не наделать глупостей. Потом решительным шагом направился в будку охранников, через которую можно было выйти за ворота замка.

— Что случилось? — спросил сэр Гарольд, стараясь говорить спокойней, и встретился глазами с незваным гостем, который был его родным сыном.

— Ваша Светлость, — сказал один из охранников, — этот господин утверждает, что он — сэр Джеральд, которого вашим приказом запрещено пускать.

— Да, это он. Мой сын и мой враг в одном лице, — мрачно ответил хозяин замка, не понимая, что это никого не касается, и от каждого его, чётко отчеканенного слова так и веяло холодом. — Что тебе нужно, Джерри?

— Я пришёл поговорить, отец. О нём.

Глаза отца недобро сверкнули. Потом лицо его приняло выражение, будто бы говорящее: «Не дурак ли?».

— Иди сюда… — прошипел Его Светлость и, раздражённо схватив сына за предплечье, потащил его вон, за ворота замка.

Они далеко отошли, так, чтобы никто не слышал.

— Что ты сказал им, идиот? — спросил Гарольд. — Ты хоть понимаешь, что тебе влетит на суде за то, что ты сюда приехал, и за то, что треплешься здесь ходишь, рассказывая всем судебную тайну? Что тебе надо? Зачем ты приехал? Если у меня по замку слухи поползут, я тебе устрою голубые глазки!

— Не кипятись, папа. Я не хочу вражды, я пришёл с миром. Помучил ты меня — хватит. Забери заявление, отзови свой иск и отдай мне сына. Пап, хватит. Мы все взрослые, цивилизованные люди… Пойми это.

— Издевался ты над родным сыном совсем не цивилизованно.

— Да, признаю, иногда я перегибал палку в своих наказаниях…

— Да ни «иногда», а всегда! Если ты платишь деньги мужикам-бандитам за то, чтобы те вволю поиздевались над твоим сыном, и называешь это «иногда перегибать палку», то в том, чтобы посадить тебя в тюрьму, нет ничего плохого! — разозлившись, перебил его Гарольд. — Я не буду забирать заявление.

— Скоро Рождество, отец, смилуйся надо мною ради Христа! — взмолился сын. — Дай мне хотя бы в этот святой праздник посмотреть на Адриана!

— Нет, никогда! Постановлением суда тебе запрещено с ним общаться до вынесения приговора. А может, и потом тоже не разрешат, чего бы я очень хотел. Лучше уходи, Джеральд. Забудь дорогу в этот дом.

— То есть ты меня…не прощаешь?

— Ты это только понял? — надменно поднял брови сэр Гарольд. — Конечно, нет!

— Я не буду тебе мстить — я умнее, но ты пожалеешь, отец!

— Да? Я пожалею?

— Ты не представляешь, как мне сейчас тяжело, — сказал Джерри, не став отвечать на его вопрос.

— И даже представлять не хочу. Я никогда над тобой не издевался. А сейчас ты получаешь по заслугам. Джеральд, уезжай и больше никогда не возвращайся. Смирись наконец, ты потерял сына, и теперь тебе светит только тюрьма. Я не хочу больше с тобой разговаривать. Мне даже противно, если честно. Уходи, не порть предпраздничное настроение ни себе, ни нам.

— Хорошо, отец! — с неким вызовом ответил сын. — Я сию же секунду покину тебя, но ты пожалеешь об этом тут же — всё же я твой сын, и ты теряешь меня. Прощай!

Было похоже, что Джеральд заготовил эту фразу заранее.

— Проваливай! — совсем не аристократично ответил сэр Гарольд, развернулся и пошёл прочь.

Гнев охватил его душу. Как он мог?! Да как вообще посмел, где смелости и наглости набрался, чтобы явиться сюда?! Но самое ужасное то, что Джеральд оказался хоть чуть-чуть, но прав — Его Светлости было больно, что потерял своего сына.

Сэр Гарольд вошёл в холл. Морис, Барбара и Адриан ждали его там. Встретившись взглядом с внуком, дед успокоился.

— Прости меня, пожалуйста, — сказал мужчина подруге, — что так вышло. Мне очень неудобно, что так получилось, что я тебя задержал и, быть может, этим подвёл.

— Ничего страшного. Подарки куплю в другой день. А кто это был? Что он хотел?

— Это…это…мой сын. Я с ним много лет в ссоре. А что хотел? Думаю, он сам до сих пор не знает, что хочет… Но хватит об этом мерзавце! Пойдёмте лучше попьём чай, а потом ёлку наряжать. Мы же ещё не закончили.

Пропустив вперёд Барбару и Мориса, Гарольд, чуть приостановившись, тихо спросил Адриана:

— Как ты?

Вместо ответа он упал в его объятия, и тот прижал его к себе… Что же будет дальше?

Констанция наряжала ёлку. Скоро Рождество, и леди не позволит, чтобы близкие остались без праздника. Но в душе мачеха Адриана ощущала горечь и муку. Будто бы слёзный ком застрял в горле. Она так мечтала об этом дне, когда они сюда приехали! Все собрались бы семьёй, позвали бы друзей, устроили бы пышное угощение и радовались бы все вместе. Но теперь этим мечтам не суждено было сбыться. Конни получила приглашение на праздничный бал от сэра Гарольда, но пойти туда у неё не возникло ни малейшего желания. Она не хотела бросать мужа в такой трудный для него период, и всё же сердилась на свёкра, виня его в разлуке с приёмным сыном.

Эйлин была у отца. Девушка помогала ему наряжать ёлку. Геральдина тоже ушла к ним. Мартин и Эвелина помогали Томасу украшать сад, ведь Рудольф же уволился. Конни осталась одна. В душе царствовала боль. Женщина еле сдерживала слёзы. Кто был виноват в том, что случилось? Она? Джеральд? Гарольд? Адриан? Кто? Констанция не знала. Наверное, никто не виноват.

Внезапно ей вспомнился он. Как его звали? Виктор. Он был немного старше неё. Активный, умный, сильный и благородный человек. Он участвовал в дебатах, состоял в партии, печатался в газетах. Сын лучшего друга отца. Они с Конни дружили. Многие говорили, что так подходят друг другу: оба активные, оба деятельные, оба с характером, оба сильные, оба могли постоять за себя и за тех, кого любят. Но потом появился другой. Такой скромный, застенчивый, ранимый, милый… И Констанция полюбила нового знакомого всем сердцем. Она сама не знала, за что. Джерри был совсем не в её вкусе, иногда ей становилось с ним скучно. Но жить без него юная Конни уже не могла….

Леди отогнала от себя эти воспоминания. Что в них толку? Она нисколько не жалела, что выбрала тогда Джеральда, а ни Виктора. Женщина до сих пор любила своего мужа.

Чтобы отвлечься, Констанция отошла от ёлки и взглянула на неё издалека. «Красиво… — подумала она и тут заметила, что забыла на верхушку ангела. — Так, а где он? Видимо, я не принесла его из спальни. Пойду схожу за ним».

Проходя мимо комнаты Адриана, несчастная мать почувствовала, как в груди вздрогнуло сердце. Женщина не выдержала и зашла туда. Она почти каждый день приходила сюда и плакала. Констанция прошла мимо кровати, провела рукой по резной спинке, будто бы желая этим утешить самого хозяина спальни, и присела. Леди взяла в руки шёлковый шарф, подарок Чарльза, прижала к лицу, вздохнула аромат и тихо зарыдала. Она хотела отвезти сыну сей аксессуар, но не смогла — ей хотелось иметь что-то от него… Потом бережно сложила платок и взяла в руки бинтик. «Даже выстирал…» — подумала Конни и грустно улыбнулась своим воспоминаниям. Джеральд столько боли причинил Адриану, а тот, помня один из его немногочисленных добрых поступков по отношению к себе, постирал бинтик, которым отец и господин в одном лице перевязал ему руку, и берег как сокровище. А вот второй бинтик откуда? Это один порвался, или Джеральд двумя перевязал?

«О, Господи! — взмолилась Констанция. — Я несчастная мать, которую разлучили с сыном, и пусть не я родила его, но люблю, как родного! Верни мне его, умоляю Тебя!»…

Тут послышались чьи-то робкие шаги. Конни вздрогнула и обернулась к двери: в комнату вошла растерянная Эйлин.

— Мамочка, что с тобой? Ты плачешь? — девушка подбежала к ней и обняла её.

— Доченька! Вы вернулись! А где Геральдина?

— Геральдина? — удивлённо переспросила Эйлин. — А разве она не тут?

— Нет…. Она сказала, что пойдёт к тебе…

— Но её у меня не было!

— Где же Геральдина? Она ушла с самого утра, сейчас уже стемнело, а её все нет и нет!

На сердцах их похолодело…. Что случилось? Какое-то нехорошее предчувствие закралось им в души.

Глава 16.Рука и сердца Адриана

— Геральдина наконец пришла в себя. Перед глазами всё поплыло. В теле чувствовалась непреодолимая слабость.

— Где я…? — прошептала девушка.

— Вы очнулись, мисс? — раздался обеспокоенный мужской голос, и она увидела над собой чьё-то лицо, но не могла разглядеть его черты: перед глазами всё плыло и двоилось.

— Адриан? А это ты?

— Нет, мисс… Я не…

— Ах, Адриан…! — неожиданно заплакала несчастная и снова лишилась чувств.

Время двигалось к обеду, когда в кабинет главного врача постучали.

— Да-да, войдите! — отозвался он, сосредоточенно рассматривая какие-то документы.

Леди Констанция и сэр Джеральд поздоровались и сказали, что сегодня утром получили печальную новость о своей дочери.

— А-а-а-а. Добрый день! Наконец-то вы пришли! Вернее, наконец-то мы установили личность этой несчастной девушки! Присаживайтесь, пожалуйста.

Садясь на стул, Конни, поблагодарив доктора, спросила всё ли в порядке с её девочкой. Голос шокированной матери звучал испуганно. Врач ответил, что, к счастью, всё обошлось, что скоро пациентка совсем поправится, и её выпишут.

Джеральд, тоже прибывая в шоке, медленно опустился на стул и тяжело вздохнул. Он не мог поверить в то, что произошло. Как хорошо, что девушку удалось спасти, но всё равно у приёмного отца в голове не укладывалось то, что сотворила дочка.

— Что случилось? Как это произошло? — сорвалось с его губ.

— Вчера вечером ваша дочь… Простите, как её зовут? Она нам так и не сказала.

— Геральдина, доктор.

И врач рассказал, что мисс Геральдина вчера вечером за городом кинулась в океан с утёса. Девушке повезло, и в том месте было глубоко, и не оказалось поблизости подводных скал. Её тут же спасли рыбаки, которые рыбачили неподалёку в лодке. Горе-утопленница была в шоке и потеряла сознание.

— Боже… — прошептала Конни. — Почему она это сделала?

— Молчит как рыба. Но нашего молодого врача, который ждал, когда она очнётся, девушка назвала почему-то каким-то Адрианом.

— Адрианом?! — воскликнули хором муж и жена.

— Да, Адрианом. И тут же потеряла сознание, когда доктор сказал ей, что он не тот человек. А бедняжка потом в полубреде постоянно звала этого Адриана. Кто это? Он её бросил?

— Это…это…вообще-то… мой сын, — ответил Джеральд. — Странно… Никогда бы не подумал, что Геральдина решится на такое…

— Она ваша приёмная дочь, как вы сказали?

— Да, доктор. Она — моя родная племянница. И когда её мать, моя родная сестра, погибла, я взяла девочку к себе, так как отец её — моряк дальнего плавания, и его никогда нет дома.

— Понятно. А Адриан — ваш сын?

— Д-д…д-да…. - ответила Конни, но потом, подумав, решила сказать правду: — Мне приёмный, но родной мужу.

— Я был вдовцом, когда мы поженились, — наврал Джерри.

— Значит, несчастная любовь! — вздохнув, заключил доктор. — Или не разделённая! Скажите, вы знали, что ваша дочь может испытывать что-то подобное к своему…не кровному брату?

— Нет, она ничего не говорила, — ответил Джеральд.

«А я догадывалась» — подумала Конни и заплакала:

— Это я во всём виновата! Только я! Я не обратила на то внимания! Но у меня имелись подозрения.

— Не вините себя… Вы не доводили дочку до попытки самоубийства. И никто не доводил. Это её выбор. Но пойдёмте. Я провожу вас к ней. Хотите её увидеть?

— Конечно, доктор!

Помещение оказалось большим, светлым и чистым. В нём стояло много кроватей.

— Геральдина, дорогая! Как мы беспокоились! — воскликнула Конни, когда забежала к ней в палату.

Но кто-то из других больных сделал леди замечание, призвав говорить тише.

— Ой да, простите, пожалуйста… — прошептала женщина и покраснела от стыда. — Дочка, как такое могло случиться?

— Адриан… — прошептала девушка.

— Что «Адриан»?

— Я люблю его…

— Бедняжка… — прошептал Джерри. — Кто бы мог подумать?

— Простите меня, что так поступила. Мне очень стыдно перед вами всеми и перед ним тоже. Я не должна была этого делать. Но в тот момент мне казалось, что другого выхода нет.

— Выход есть всегда, — сказала Конни.

— Но как мне жить без него? Он любит меня как человека. Для него я навсегда останусь сестрой. Адриан мне это сам сказал…

— Сам сказал? — удивилась мать.

Дочка кивнула и рассказала, как ходила в замок Гарольда.

— Я больше не могла. Меня мучило чувство вины. Я должна была получить его прощение, — закончила девушка, — но не выдержала и призналась ему в любви в самый последний момент. Сэр Гарольд утешил меня, сказал, что такое бывает, но надо жить дальше. Я всё поняла, но, возвращаясь домой, вдруг решила покончить собой.

«Вдруг решила покончить собой»… И глупо, и горько, и даже не смешно…

— Не плачь, всё будет хорошо… — ласково уговаривала бедняжку Констанция. — Тебе можно гулять? — девушка кивнула. — Пойдём на прогулку. В больничном саду очень красиво.

Джеральд и Констанция долго утешали свою приёмную дочь. Она плакала и без конца просила прощения, даже когда они в сотый раз заверили, что не сердятся. Когда время подошло к концу, и все посетители пошли домой, так как началось время процедур, мать отправилась к Гарольду, а отец — к Эйлин и Стюарту.

— Геральдина что…?! — воскликнул Гарольд. — Так ли я понял: она бросилась в океан из-за безответной любви к моему внуку?

Конни лишь кивнула.

Его Светлость надолго замолчал, и по его лицу нельзя было сказать, о чём он думает. Мужчина пребывал в шоке. Наконец Гарольд тихо прошептал:

— Бедная девочка… Она сейчас в больнице?

Её приёмная мать снова лишь кивнула.

— Мне жаль, что так получилось. Я был уверен, что она ушла успокоенная. Но….но как Геральдина…. О, Боже! — милорд закрыл лицо руками и глубоко, устало вздохнул. — Но Адриан в чём виноват? Разве есть тут его вина, что он не может приказать себе любить тех, кто в него влюблён?

Невестка сразу же начала заверять, что они и не винят юношу, что сами не одобряют поступка Геральдины. Ни в коем случае! Констанция горячо просила свёкра так не думать! Ведь рядом могло не оказаться тех рыбаков… Какую боль капризная девчонка причинила бы своей семье? Но приёмной матери, конечно же, жаль беднягу. Адриан после тех страданий, которые вынес, — а это тяжелее, чем не разделённая любовь! — и то такими делами не занимался!

— Адриан сильный, — нервно кивнув, ответил Гарольд, — хотя чувствительный и ранимый. Он переносит тяжёлую, душевную травму. Попытка самоубийства Геральдины может стать ударом для него. Хотя он не любит её как девушку, но она ему дорога как друг, как сестра. Но я не могу всё это осознать. Ещё перед Рождеством…

— Да, я тоже про это думаю. Скоро святой праздник, у нас столько проблем и без этого, а Геральдина, сама того не понимая, наверное, добавила ложку дёгтя.

— А Адриан…? — осторожно спросил Гарольд. — Мы должны ему об этом рассказать?

Констанция испуганно взглянула в глаза свёкру и медленно покачала головой, сказав, что не знает… Если и нужно так поступить, то она явно не хотела делать это сама.

— Думаю, лучше не надо, но, с другой стороны, мне бы на его месте не понравилось, что от меня такое скрыли.

— И мне тоже. Что, сказать ему? — спросила Конни тоном «А может, не надо?».

— Не знаю… А если, правда, не говорить?

— Я думаю, надо всё-таки… — глубоко вздохнула приёмная мать этих и юноши, и девушки. — Такое скрывать нельзя. Если они пересекутся, Адриан должен быть подготовлен к этому. Геральдина ему сама может сказать. Ещё сама прибежит просить прощения. Она импульсивная.

— Я боюсь, что это станет для него ударом. Сколько можно его мучить? Удар за ударом ведь! Бедняжка только от одного отойдёт, как тут же следующая беда! Рано или поздно он узнает об этом: всё равно как-нибудь всплывёт, всё тайное становится явным. Лучше пусть это случится скорее и пройдёт побыстрее. Думаю, ты права, Конни. Скажи ему.

— Хорошо. Я пойду сейчас же найду его — тянуть не к чему… — сказала леди.

— Удачи!

Констанция вышла из его кабинета. Её сердце стучало от волнения. «И зачем я согласилась — пусть бы сам говорил это Адриану! Я разве нанималась делать за мужиков всю сложную работу?!» — думала леди. А Гарольд меж тем только хотел пойти распорядиться, чтобы ему подали чай, как тут в двери кто-то постучал. «Войдите!» — позвал он и подумал, что хоть бы это был Морис с чаем. Но вошёл его друг сэр Ричард.

— Риччи, привет!

— Привет, друг! Что тут у вас случилось? Я пришёл проведать тебя, а мне сказали, что у тебя разговор с невесткой. Качают права на Адриана?

Гарольд задумался. Гость оказался частично прав. Частично, ведь в основном, дело касалось поступка Геральдины. Рассказать или нет? Ричард и Морис являлись его самыми лучшими, близким и верными друзьями. Они всегда оставались рядом, всегда помогали и поддерживали, никогда не оставляя в беде. Может, друг ему что-то посоветует? И Его Светлость рассказал всё. Тот внимательно слушал, а когда выслушал, задумался.

— Дураки вы! Уж прости меня за грубость, пожалуйста! — неожиданно заявил Ричард. — Это ж ясно! С чего бы вдруг утешенной девушке бросаться с утёса? Она решила взять его ни мытьём, так катанием!

Гарольд удивился и тут же отсек эту версию, сказав, что девушка вроде не такая. Но Ричард стоял на своём. Он и вовсе заявил, что Геральдина, значит, ненормальная! Нормальный человек разве будет сводить счёты с жизнью?

— Бедная девушка…

— Не знаю, Гарольд… Но моё мнение таково: она хочет вызвать его жалость, чувство вины в нём, и чтобы он сдался и был с ней. А о матери своей подумала? Что бы чувствовала леди Констанция? Ведь могло получиться так, что родителей вызвали бы не в больницу, а в полицию на опознание тела… У них сейчас суд, мать страдает, разлучённая с сыном, скоро Рождество, которое вся семья, наверняка, мечтала отпраздновать совсем не при таких обстоятельствах, а Геральдина вдобавок решила на тот свет отправиться. Нет, чтобы поддержать родителей! А Адриан? Ему и так нелегко, а та решила вызвать у него вину и угрызения совести. Теперь он будет переживать, осуждать себя, думать, что не так ей что-то сказал…. Ещё пусть его обвинит во всем! Он не виноват, что не любит её…

— Неужели она это хотела?

— Этого, может, и не хочет, а замуж за него, думаю, точно хочет!

Гарольд удивлённо посмотрел на друга и даже не нашёлся что ответить. Ричард кивнул, прикрыв глаза, мол, «да-да!». А потом сказал, все эти самоубийцы эгоисты, только о себе и думают. Им плевать на других! Что бы там ни случилось, каковы бы ни имелись причины у этой глупышки, в любом случае это нехорошо с её стороны. Жалко, конечно, девчонку: не разделённая любовь — это всегда печально, но не бросаться же из-за этого в море, наплевав на родных и друзей! Тем более Адриан не женится, не родственник ей, не состоит во враждующей организации… Из-за чего сводить счёты с жизнью? Только из-за безответных чувств? Глупо это! Значит, Геральдина решила добиться сердца избранника любыми способами!

— И руки! — добавил Гарольд.

— Да, и руки, — согласился друг, — руки и сердца!

— Пойдём чаю попьём. Я уже не могу, если честно…

— Пойдём!

На том они закончили этот разговор. И Его Светлость стал постепенно склоняться к версии друга. Вот только, что будет дальше?

Глава 17. Я этого не стою

Эйлин была дома у матери, когда к ним пришли из больницы, сообщить, что «какая-то девушка, которая отказывается называть своё имя, но утверждает, что вы её родители, привезена к нам минувшей ночью рыбаками, спасшими её в океане». Услышав это, Джеральд и Констанция тут же побежали к своей девочке. Томас отправил кого-то из слуг к Стюарту. Он оказался не дома, а работал в конторе. Узнав о таком, мужчина бросил все свои дела и поспешил к дочери. Наверное, она убита горем. Эйлин и папа долго разговаривали, утешая и поддерживая друг друга. «Я даже не поняла из их слов, нашли её мёртвую или без сознания!» — плакала девушка. Где-то через три часа вернулся хозяин. Он был бледный как полотно и уставший как выжатый лимон.

— Боже… — прошептал Джерри, — как это ужасно… Хорошо, что сегодня с утра был только допрос вместе с Чарльзом, и не было заседаний… А потом ещё и это. Я бы точно с ума сошёл. И повезло ещё, что я дома оказался, когда они прибежали, и Конни не пришлось идти одной.

— Джерри! — Стюарт бросился к нему и положил руку на плечо. — Как ты? Как она?

— Дядюшка! — воскликнула Эйлин и подбежала к нему.

Мужчина ответил, что Геральдина уже давно очнулась. Хорошо себя чувствует. Уже ходит гулять в больничный парк.

— Слава Богу! — вздохнула девушка.

А мистер Стюарт с беспокойством в голосе спросил почему это случилось, что толкнуло на такое безумство бедную девочку.

Джеральд почти безэмоционально прямо ответил, что из-за безответной любви к Адриану.

— Что?! — воскликнула Эйлин в испуге и даже отпрянула назад. — К Адриану?!

Дядя кивнул и ответил, что она сама так сказала.

— Кто бы мог подумать? — тихо проговорил немного шокированный Стюарт. — А я всегда полагал, что она любит его как брата…

— Вот, оказалось, что нет. Геральдина ходила вчера к нему домой и там призналась ему в любви. Слышали это все те, кто находился в холле. Адриан сказал, что любит её как сестру, утешал, просил прощения, но все было напрасным. Потом мой папаша с ней поговорил, вроде она успокоилась, всё поняла… А потом на-те! Бросилась с утёса!

— Ужас какой… — покачал головой мистер Стюарт.

— Она любит Адриана… — прошептала Эйлин, — и призналась в этом не только ему, но и всем за одно… Как она могла так поступить?

— Я так устал… — прошептал Джеральд, — так устал… Я могу понять Геральдину… Бедняжка! Но зачем? Зачем она это сделала?! Мне и так сейчас нелегко! Дорогие мои, я пойду полежу.

Стюарт спросил с заботой в голосе, всё ли с ним хорошо. И мужчина, поблагодарив, ответил, что да, но просто очень устал. Близкие кивнули ему, и Его Светлость направился к себе.

Отец и дочь остались одни. Неожиданно девушка заплакала. Папа обнял свою девочку:

— Радость моя, что с тобой? Крошка, не плачь! Ты чего?

— Как она могла? Как могла?

— Тише-тише, золотце моё….

— Папочка, пойдём ко мне в комнату….

— Пойдём-пойдём… Как скажешь…

Стюарт не понимал, в чём дело, и такая просьба его удивила. Какое-то странное предчувствие закралось в сердце… О чём хочет сказать дочь? Неужели о том, что не может не называть Джеральда отцом в такой трудный для него период? Они поднялись по лестнице и пришли к Эйлин.

— Я тоже люблю его… — произнесла она, когда они были в её комнате.

— Ты любишь Адриана?

— Да, папочка, безумно…

Странно, но Стюарт и не догадывался раньше, что такое возможно. Он всегда полагал, что дочка привязана к этому юноше, чисто как родственница. Какое-то время они помолчали, потом отец, глубоко вздохнув, сказал:

— Я не понимаю, чего хочешь ты… Геральдина пришла к нему домой и на весь замок призналась в любви вашему общему избраннику. Да, не очень хорошо с её стороны. Ему-то что? Себе хуже сделала. Тебя это так задело… Ты тоже его любишь… Но почему тебя настолько сильно это ранило?

— Геральдина — моя сестра. Да, двоюродная, но всю жизнь мы жили, как родные. Она влюбилась в моего любимого. Как так можно? Я считаю, это предательством: зная о моих к Адриану чувствах, признаваться ему в любви. Я и раньше догадывалась, потому что она поцеловала его как-то раз, но никогда ни мне, ни ему, насколько знаю, ни маме, Геральдина не говорила этого прямо. Я тогда уговорила себя, что она в силу характера просто издевается.

Отец констатировал, что они обе полюбили одного и того же мужчину. И, как он понимает, одновременно. Эйлин, угрюмо глядя вниз, сжав нервно руки, ответила тихо, что да, может быть, они, сами не зная того, одновременно полюбили одного и того же юношу. Но девушка всё-таки не преминула заметить, что первая сказала сестре, что любит Адриана.

Папа грустно засмеялся:

— Забронировала его, что ли, вперёд сестры? Это нехорошо. А кого любит он?

— Я этого не знаю. Наверное, никого.

— Эта неприятная ситуация. Вы любите одного и того же. Может, Геральдина не выдержала молчать?

— Раз я первая озвучила это с ней, Геральдина решила первой озвучить это всем. Она решила заявить на него свои права вперёд меня.

— Которых у неё нет. Кто выписывает права на человеческое сердце? Никто. Даже сам хозяин этого сердца не может им распоряжаться. Так уж получилось, что любить насильно мы не можем никого, даже себя сами заставить не можем. Чего ты хочешь от него?

Эйлин призадумалась. А правда, чего она желала? Каким образом в её глазах Адриан мог бы поступить идеально? После того, как он отверг её чувства в парке у фонтана, влюблённая не хотела больше даже затрагивать эту тему и даже…видеть не хотела любимого. Ей казалось это навязчивым поведением. А Геральдина? Геральдина как раз-таки и решила, по мнению сестры, заставить Адриана полюбить себя, а если не полюбить, то хотя бы обратить на внимание!

Понимая, что нужно ответить отцу на его вопрос, девушка тихо ответила:

— Я его люблю. Я бы хотела… хотела выйти за него замуж.

— Замуж? Но ведь ты так молода! У нас в стране безобразие какое-то: с восемнадцати лет разрешают жениться, а совершеннолетие в двадцать один. Я обязательно это укажу в думе. А Адриан ещё младше!

Девушка попыталась возразить, сказав, что любит его…

— Адриан, конечно, прекрасен, — вздохнул Стюарт. — Когда я искал тебя, искал способ встретиться, то на моём пути встретился Даррен, и по счастливому совпадению оказалось, что он знает тебя. От него я услышал об Адриане. И когда увидел сына нового знакомого впервые, в моей голове невольно появилась мысль: «Какой же красивый!», а ни что-то вроде: «А вот и чадо Даррена!». Я всем сердцем сочувствую этому юноше. Я понимаю несчастного, наверное, едва ли не лучше всех. Я сам хотел вырвать беднягу из когтей мучителей, потому что знаю, что такое рабство. Но… Но ты мне дороже! И мне, признаться честно, не очень приятно, что ты вот так самозабвенно переживаешь из-за своей любви к этому парню. Ты тоже недурна, ты тоже красавица, умная, добрая… Найдутся десятки других молодых людей, которые захотят назвать тебя своей женой. А ты страдаешь из-за того, кто никогда не ответит тебе взаимностью. Я не знаю, кого он любит, и влюблён ли в кого-то вообще. Принцесса моя,пойми, быть с таким, как Адриан, это большая ответственность. Если ты его любишь, то никогда не бросишь. Я был рабом, но со мной всё равно никогда не обращались столь бесчеловечно. Меня никогда не пытали. У Адриана травма, огромная душевная рана. Сможешь ли ты быть с таким? В душе он ещё ребёнок. Ему и так всего восемнадцать, а умственно, — прости! — лет четырнадцать от силы!

— Я всё вытерплю! Я всегда буду рядом. Не сомневайся во мне.

— Ты у меня умница, и я уверен, что у тебя хватило бы сил, но он-то не согласится никогда быть с тобой. Смирись. Мне тяжело это тебе говорить, но вряд ли вы будете вместе. Он тебя не любит, и сомневаюсь, что ему придёт в голову сделать это в ближайшие несколько лет. Думаю, пока Адриану вообще не до любви — такое-то пережить! Займись собой. Маленький он. Ещё и младше тебя, пусть на год, но младше, — Эйлин хотела тут что-то вставить, но Стюарт улыбнулся и не дал ей этого сделать: — Да и ты тоже.

Мужчина испытывал огромную благодарность к Конни и Джерри за то, что не бросили его девочку, подарили ей семью, окружив родительскими заботой и лаской. Стюарт очень ценил Эйлин, девушка делала его счастливым, а её дочерние нежность и любовь к нему являлись для него самыми бесценными сокровищами. Разумом он всё понимал, а сердце шептало иное: Геральдина та ещё мерзавка, и её поступок по отношению к сестре иначе, чем предательством назвать нельзя! Но признаться в таком Стюарту не хватило духу.

И было ещё кое-что. Мужчина понимал, что дочка любит этого юношу, очень любит, и потому ему не хотелось причинять боль драгоценной своей кровиночке! Но, положа руку на сердце, отец девушки не считал Адриана достойным Эйлин. Каким бы красивым ни являлся сын Джеральда и Констанции, всё же в глазах Стюарта он не дотягивает до звания идеального мужа для дочери. И правда, бедняжка очень страдал, и мучения сделали его, так сказать, умственно отсталым, ограниченным. Волею судьбы этот несчастный остался необразованным, не мужественным в свои восемнадцать лет. Как отдавать за такого драгоценную кровиночку? Стюарт просто-напросто боялся, и никогда бы не согласился! Вот Филипп — да, он Эйлин достоин, а Адриан нет. Хотя, да, мужчина с большой симпатией относился к внуку Гарольда, замечал его высокие человеческие качества, его доброту, милосердие и умение прощать. Но ничего не поделаешь. Маленький он по уму, чтобы жениться! Тем более на такой девушки!

Меж тем «такая девушка» снова вспомнила о сестре и сказала отцу:

— Но папа… Согласись, это некрасиво с ее стороны…!

Стюарт уточнил, что она имеет в виду:

— Что именно: влюбиться в того же, в кого и ты, или ее попытка отправиться на тот свет? — и когда дочка ответила, что, и то, и другое, отец объяснил свою точку зрения: — Это не важно уже. Да, конечно, сестра твоя неправа во всём. А что касается Адриана, доченька, забудь! Не будь, как Геральдина! Он — не вещь, насильно мил не будешь, его сердце — не билет на лайнер, чтобы его бронировать. Будь достойной, благородной и доброй девушкой, какой всегда была, и какая ты есть. И мой тебе совет — не дави на него, не признавайся ему любви, как это сестра твоя сделала. Нам, мужчинам, это не нравится… — и он подмигнул ей и улыбнулся.

Эйлин заплакала, признавшись, что и она тоже это уже сделала. И неоднократно! Папа удивился, спросив, что именно. Неужели и его дочка признавалась в любви Адриану? Девушка, утирая слёзы, невинно и робко кивнула с некой опаской и тихой надеждой на понимание в глазах. «И что же он ответил тебе на это?» — глубоко вздохнув, спросил Стюарт. Бедняжка рассказала о поцелуе в рабской лачуге, о своих клятвах над умирающим возлюбленным, и о случае в парке у фонтана тоже не умолчала. Адриан считает себя недостойным влюблённой в него леди, в чём и признался. И ей даже показалось, что юноша не верит в её чувства к себе. Эта девочка, приёмная дочь своей матери, лишь недавно обрётшая настоящего отца, переживающая безответную любовь, сквозь сдавленные рыдания, прошептала, что только-только смирилась, что Адриан — ей брат, как Геральдина решила покончить собой. И как же это больно, как горько от осознания такого предательства!

Стюарт, вздохнул, с сочувствием и болью за любимое дитя, сказал, что нечего обманывать себя, придумывая несуществующие моменты из прошлого. Адриан — никакой ей не брат! Просто так получилось, что их мачехой стала одна и та же женщина. И то — не документально. Было бы иначе, конечно же, юридическое право не позволил бы им пожениться, хотя потенциальные новобрачные родственниками не приходятся. Но они не по закону, ни по крови никакие не брат и сестра. Но по мнению отца Эйлин, несмотря на это, лучший выход — это постараться забыть. Желанному юноше нужно повзрослеть, возмужать, ведь в душе, к сожалению, до сих пор остаётся не просто ребёнком, а ребёнком-рабом. Супруг должен быть для женщины опорой, а не дополнительным, беспомощным чадом, как будет в том случае, если Адриан и Эйлин поженятся. Отец посоветовал дочке развеяться, отдохнуть, и предложил поехать куда-нибудь. Время пройдёт, раны заживут, всё уляжется и, быть может, Адриан тоже полюбит когда-нибудь Эйлин, и они будут вместе. Так предположил отец девушки, даже не подозревая, что юноша сам в тайне ото всех мечтает о его дочери. Не ведая об этом, Стюарт призывал кровиночку понять, что не сейчас, что её любимому только любовных выяснений сейчас не хватает!

— И так тяжело парню, ещё и вы со своими чувствами! Ему нужны любовь и забота, но не такие. Не требуйте с него ничего, — такими словами закончил Стюарт.

Эйлин бросилась к отцу на шею. Из глаз её хлынули слезы. «Я понимаю, папа… — шептала она, — понимаю… Но почему всё так сложно в этом мире?». И рыдала на его груди, а он гладил её по голове и тихо говорил, что это пройдёт…

Геральдина лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку. До Рождества осталось всего нечего — несколько дней, а она тут. Интересно, выпишут ли до праздника? Дома все будто б с ума посходили из-за такого поступка. Что на неё нашло? Девушка сама не знала. Её злило, что Эйлин тоже любит Адриана и сказала ей об этом вперёд. А кто из них первая подарила ему своё сердце? Неизвестно. Может, одновременно. «И что теперь? — про себя возмущалась больная, — сестра его, что же, заняла тем, что первая озвучила правду? У неё отец, хоть и бывший раб, но миллионер и влиятельный человек. Так нечестно, если ей ещё и наш общий любимый достанется! А я в чём…». Но внезапно девушка услышала своё имя, и сердце её вздрогнуло, ибо узнала голос.

— Мисс Геральдина…

Не веря своим ушам, она поднялась, оторвавшись от подушки, и взглянула на посетителя. Перед ней стоял Адриан….

Сэр Гарольд был очень взволнован, когда внук сказал, что хочет навестить бедную девушку в больнице. Туда же может заявиться Джеральд! Геральдина, может, и правда, решила обманом женить на себе Адриана! Она бросилась из-за него с утёса, мало ли что ей придёт в голову! Может… Может… Может…. Может быть всё что угодно, даже то, что не может быть! Дед послал со своим внуком телохранителей. А в самый последний момент, позвав с собой Ричарда и Мориса, поехал вдогонку за взбалмошным мальчишкой во втором экипаже, в котором и намеревался его ожидать. Если у больницы появится сыночек Его Светлости, они обязаны успеть предупредить Адриана и незаметно вывести оттуда. Он не должен встречаться со своим отцом! Ни в коем случае!

В палату сначала осторожно заглянула медсестра, потом какой-то мужчина важного вида, и только после этого на пороге появился молодой человек ослепительной красоты. Так потом вспоминали другие больные. Посетитель направился к мисс Геральдине, а мужчина, что заглядывал незадолго до него, на почтительном расстоянии последовал за юношей.

— Адриан… — произнесла девушка слабым голосом и улыбнулась, пытаясь встать.

Юноша мягко спросил, как она себя чувствует. Вместо ответа больная закрыла лицо руками, и её худые плечики затряслись. А возлюбленный ласково уговаривал не плакать, успокаивая, что всё хорошо.

Геральдина протёрла глаза от слез.

— Вы пришли… — улыбнулась бедняжка. — Ах, как я счастлива!

— Как я мог поступить иначе?

Девушка попыталась встать, но неожиданно застонала, словно от боли.

— Что случилось? Вам больно? — испугался за неё Адриан. — Лежите… Не вставайте… Вам поправить подушку?

— Да, пожалуйста…

— Конечно, — ласково улыбнулся юноша и помог несчастной прилечь.

— Адриан, вы можете дать мне воды? У меня на тумбочке стоит графин и стакан.

— Конечно-конечно…

Он протянул девушке стакан, и больная дрожащими пальцами как бы не специально дотронулась до руки юноши, будто бы не в силах сразу взять предмет. И пролив на себя немного, начала пить, словно бы только научилась глотать, потом, увидев, что платье мокрое, смутилась и прошептала тихо:

— Простите, пожалуйста… Я такая неуклюжая…

— Ничего страшного… — ласково сказал Адриан, мягко успокаивающе улыбнувшись. — Это не смертельно.

Геральдина тоже улыбнулась ему нежно-нежно, поправила белокурый завиток и смущённо потупила взор. После некоторого молчания она тихо сказала:

— Пожалуйста…. Умоляю вас, простите меня… Я так гнусно поступила… — и заплакала.

Почему-то молодых людей не волновало, что другие пациенты и их посетители могли ненароком услышать этот разговор.

— Не плачьте… Всё обошлось, и это самое главное. Простите и вы меня, если я обидел вас… Я не хотел этого. Просто мне это непривычно, когда признаются в любви…

— Нет, вы тут ни при чём. Это я причинила вам боль. Не подумала о вас в тот момент, когда бросалась с утёса, а я ведь люблю вас… Мне тогда казалось, что не смогу жить без вас…. Но я не подумала, какую боль может причинить вам моя смерть. Я вела себя, как последняя эгоистка!

— Не плачьте… Вам было больно, вы не знали, как поступить. Но я не стою этого, и никто не стоит…

Она медленно села и протянула к молодому человеку дрожащую руку, желая погладить по лицу, но не дотянулась и поэтому взяла за руку…. И тихо, почему-то хриплым голосом произнесла:

— Стоите… Вы стоите того, чтобы броситься за вас в пучину океана!

— Ну, что вы такое говорите, леди Геральдина? Что, я Бог, что ли? Никто не стоит ваших слёз, не то, что жизни. Конечно, нет, я этого не стою. Было бы из-за кого так поступать… Но вам так тяжело сейчас, наверное? Не плачьте. Забудьте. Всё это позади…

— Пойдёмте, погуляем… Там в парке так красиво!

— Конечно, если вы хотите. А вам можно? Доктор разрешает? Вы можете ходить?

— Можно. Мне разрешают. Правда, мне трудно ходить. Я ударилась о подводные скалы. Утром мама помогала, а до тех пор, как вы не пришли, я не могла вставать… А мне так хочется погулять перед сном!

— Я помогу вам встать. И ходить. Разрешите оставить зонтик у вашей кровати — он может нам помешать. Я взял его на всякий случай, так как с утра шёл дождь.

— Конечно-конечно! Можете оставить!

— Ваша Светлость, я могу помочь! — к ним подошёл телохранитель.

— А это… это кто? — спросила Геральдина.

— Это мистер Джон, мой телохранитель.

— Приятно познакомиться, мисс.

— Он с нами будет гулять?

— Мы все пятеро будем следовать сзади на расстоянии, мисс, — за хозяина ответил мистер Джон, — и не будем слышать, что вы говорите.

— У вас их пять человек?! — изумилась девушка.

— Да, — смущённо улыбнулся Адриан.

— Хорошо…. Пойдёмте…

Адриан помог девушке встать на ноги, подал руку, и они медленно-медленно пошли к выходу. Телохранитель двинулся за ними. Другие пациенты удивлённо проводили молодых людей взглядами. За дверями палаты за ними последовало ещё четыре человека.

В прекрасном цветущем парке гуляло много людей. Геральдина часто просилась посидеть на скамейке, быстро уставая. Адриан так же часто подводил приёмную дочь своего отца полюбоваться к клумбам и вздохнуть аромат цветов.

Могла ли она поверить своему счастью?! Этот красивый юноша, богато, дорого одетый, которого, словно принца крови, сопровождала свита охранников… Но он оставался всё тем же Адрианом: добрым, отзывчивым, вежливым… Тем же, кого горе-самоубийца когда-то полюбила, кого поцеловала в саду, кого так ревновала…, и он с ней. Эйлин нет, она не с ними. Геральдина могла держать их общего избранника за руку, говорить с ним, наслаждаться его обществом… Быть может, девушке удастся завоевать любовь сына Джеральда? «А сестра пусть «отбивает» Фила у этой загадочной Мэрбл! Боже, даже имя дурацкое!» — думалось поклоннице Адриана.

Нагулявшись, они вернулись в палату. Больная очень устала. Подошло время, когда посетители уходили. Юноша засобирался домой.

Девушка сияла от счастья, что он пришёл, просила у него прощения снова и снова и клялась, что больше так никогда не поступит. На прощание они даже обнялись.

Геральдина с любовью проводила молодого милорда взглядом, а когда юноша вышел за дверь, схватила подушку, подкинула её вверх и радостно воскликнула:

— Ура!

— Какой красивый он! — сказала вдруг одна из соседок по палате.

— Да, красавец, конечно, необыкновенный! — вторила ей другая. — И одет-то как! Красиво, со вкусом, по последней моде, с иголочки!

— Да, очень видный молодой человек! — в разговор вступила женщина с соседней кровати от Геральдины.

— Да я за него полжизни отдам! — воскликнула девушка, радостно улыбаясь, потом соскочила, подбежала к соседке, схватила за руки, повела за собой и закружилась с ней в танце.

Женщина засмеялась. В палате поднялся всеобщий, радостный смех. А Геральдина вальсировала с товаркой, самозабвенно восхваляя свою любовь. Внезапно кто-то постучал, кто-то из пациентов, смеясь, крикнул: «Войдите!». Открылась дверь, и на пороге появился Адриан.

— Простите, пожалуйста, за беспокойство. Я забыл зонтик…

И тут же застыл как вкопанный, только сейчас заметив, что одна из танцующих — Геральдина, которая пять минут назад еле ходила….

Глава 18. Отец и сын

— О Боже! Это чудо! Леди Геральдина, вы танцуете! — обрадовался наивный Адриан.

Девушка застыла на месте. Она была в шоке. Он бросился к ней, сияя от счастья.

— Я глазам своим не верю. Боже, спасибо Тебе! Какая радость! Вы ходите!

— Я… Я и сама не знаю, как это произошло! — прикинулась дурочкой Геральдина и тут же обняла юношу.

Все засмеялись, а Адриан думал, что это от радости, что другие пациенты счастливы за сестру по недугам. На самом деле все угорали над ним.

— Вечерний приём лекарств! — раздался голос медсестры. — Посетители есть? Вам домой пора. Больным нужно отдыхать.

— Да-да, я ухожу, — сказал Адриан. — Простите меня, пожалуйста, что задержался.

Геральдина подбежала к своей кровати, около неё взяла зонтик и отдала его хозяину. А красавец-аристократ радовался, глядя на девушку, глядя, как она бегает. На душе у него стало светло и радостно…

Адриан был счастлив, что навестил Геральдину, и что стал свидетелем такого чуда — «неожиданного исцеления». На обратном пути он ехал в экипаже с дедушкой, Морисом и Ричардом, которые всё это время его ждали. Юноша рассказывал им о больной, что в конце ей стало гораздо лучше, что она даже начала танцевать. Гарольд искренне порадовался за девушку. А ещё и тому, что Джеральда там не оказалось.

Когда они вернулись домой, то увидели, что слуги поставили ёлку в холле. «Ещё в ваших апартаментах стоят, — сообщили им, — как вы и велели».

…За окном шёл ливень. Только на юге можно было встретить Рождество с тропическим дождём и цветами.

Гарольд вошёл в апартаменты внука. В большой комнате, типа гостиной, куда поставили ёлку, и в спальне Адриана не оказалось. Он был в гардеробной. Дед поймал себя на мысли, что ему тоже не мешало бы переодеться, но решил подождать своего мальчика. А откровенно говоря, мужчина…ленился. На ёлку повесили мало украшений на случай, если молодой господин захочет нарядить её сам. Гарольд прошёл в спальню, увидел на кровати плюшевого мишку и улыбнулся. «Вон он его куда посадил, — подумалось ему. — У меня в детстве тоже там медведь игрушечный сидел. Совсем ведь ещё дитя!». Послышались шаги.

— Дедушка, ты тут? — обрадовался Адриан, заглянув в спальню.

Его Светлость обернулся к внуку и улыбнулся.

— Ты видел у себя ёлку? — спросил молодой человек.

— Нет, — рассмеялся дед и вышел к нему в большую комнату. — Я туда ещё не возвращался, поленился.

— Красивая, правда?

Если бы сэр Гарольд знал, какого мнения придерживается мистер Стюарт касательно его мальчика, то не согласился бы. Но… может, это было и правдой? Адриану нужно повзрослеть и возмужать? Дед считал, что юноша в первую очередь должен поверить, что является человеком, а ни «всего лишь рабом», и в этом все странности, а ни в какой-то недоразвитости.

— Очень! Нарядишь её до конца, ещё лучше будет.

— Да, обязательно.

— Если у меня не наряжена тоже, вместе нарядим, хорошо? А то если я один буду, то это сущая безвкусица выйдет!

— Хорошо! — рассмеялся тот. — Но что ты такое говоришь? У тебя прекрасный вкус!

— Спасибо большое, но украшать что-то я не умею.

— В больничном парке тоже ёлки украсили. Я так счастлив за Геральдину! Может, она успеет до Рождества выписаться, или хотя бы на праздник её отпустят домой?

— А я так счастлив, что всё обошлось! Что вы не рассорились, что она одумалась…! — его взгляд упал на окно. — Смори-ка, а дождь идёт!

— Да. Мне так непривычно на Рождество видеть дождь, а ни снег….

— И мне тоже.

Гарольд посмотрел на юношу: он так радовался за Геральдину. «Какой же опасности я тебя сегодня подвергнул! — думал дед. — Если бы там появился Джеральд…! Ничего бы подлец тебе не сделал, но настроение попортил бы, как факт!». Его Светлость смотрел на своего обожаемого внука и не мог совладать собой. «Где бы был сейчас Адриан, не случись всё это? — думалось Его Светлости. — Если бы в него не стреляли, его бы на другой же день отправили в пыточную, чтобы выполнить трёхдневные истязания. Где бы он сейчас был? В холод, деревянном домике? Кто бы помог ему? Кто бы утешил? Интересно, как он раньше праздновал Рождество? Кто-нибудь когда-нибудь наряжал для него ёлку, когда он был маленьким? Кто-нибудь дарил ему подарки на этот святой праздник? Ему даже на диван садиться не разрешали. А в детстве запрещали играть… О, Господи! Спасибо Тебе, что помог мне вырвать его у них! Спасибо Тебе, что именно мне помог, что именно через меня освободил его из рабства!».

— Дедушка, что с тобой? — неожиданно спросил Адриан.

Какое облегчение! Какое счастье, что всё худшее уже позади!

— Иди ко мне, моя радость… — тот подошёл, и он обнял его. — Боже, как я счастлив! Как я счастлив, что ты у меня есть, мой ангел! Я просто не могу словами выразить, какое это счастье, обнимать тебя, своего внука, и понимать, что это не сон. Какое счастье слышать, как ты зовёшь меня дедушкой. Какое счастье видеть твою улыбку, — из его глаз покатились слезы, — Адриаша, я очень тебя люблю!

— Я тебя тоже, милый дедушка. Пожалуйста, не плачь.

— Я плачу от счастья, моя радость!

Дед нехотя выпустил внука из своих объятий.

— Завтра мы идём в детский приют, — напомнил Гарольд. — А я из-за всего этого уже забыл! Дети приготовили для нас концерт. Выступать будут с какой-то рождественской программой.

— Я так волнуюсь, будто сам буду выступать…

— Не волнуйся, радость моя! Пойдём ужинать. Как ты думаешь, мне всё-таки лучше переодеться? Не лениться?

— Наверное, лучше не лениться.

— Хорошо. Пойдём, посмотрим за одно и на мою ёлку.

Это был простой, бытовой разговор дедушки и внука, но они были счастливы. Как их иногда не хватает, именно таких бесед, ни о чём, без обсуждений проблем, без сложных поисков ответов на сложные вопросы…!

Давайте проведаем Даррена. Как он был всё это время? О чём думал? Как были его дела?

У него всё было хорошо, так хорошо, что иногда мужчина сам не верил, что всё это происходит с ним на самом деле. Слишком уж чудесным всё казалось. В юности он полюбил хозяйскую дочь. Они постоянно общались, когда девушка жила в поместье. Странно, но сэр Гарольд, который славился, как властный и в чём-то жёсткий человек, никогда не выступал против их общения. Даррен и Фелиция полюбили друг друга, но ни он, ни она так и не признались в этом. Ей казалось это невозможным, казалось, что чувства безответны. И ему точно так же. Юноша думал, что это просто немыслимо — быть с ней. Прошло восемь лет после того, как Фелиция вышла замуж, женился и Даррен, и все думали, что тот любит Алиссию, даже не догадываясь, что творилось в душе молодого человека, что тоскует новобрачный совсем по другой женщине. И все эти долгие годы он любил её и мечтал о ней. Дочь хозяина являлась его единственной любовью.

Когда Фелиция приезжала на ранчо и общалась с Адрианом и с ним, Даррен даже не догадывался, что помимо любви и сострадания к племяннику, там присутствуют ещё кое-какие чувства. Ей хотелось видеть ещё и любимого.

И вот, спустя столько лет, любящие сердца воссоединились. Они так долго шли друг к другу, сумели сберечь свои чувства и с каждым днём любили всё сильней и сильней. Окружающим людям было странно смотреть на это: белая жена и чёрный муж. Когда вокруг рабство, это кажется очень удивительным. Такое, конечно, случалось, но крайне-крайне редко. Теперь, когда появилось столько филантропов и гуманистов, типа Чарльза и Стюарта, которые покупали рабов только для того, чтобы дать им вольные, смешанные браки случались чаще, чем десять лет назад. Но всё равно это было огромнейшей редкостью. Даррен и Фелиция смотрелись очень красиво и эффектно, многие обращали на них внимания ещё и из-за этого. Жена ходила с ним всегда под ручку. Они всегда были вместе, надышаться не могли друг другом. Только к Джеральду она чаще ездила одна, так как тот являлся бывшем хозяином её мужа, и между ними иногда возникала неловкость. Даррен осуждал себя за это, старался преодолеть всё ради жены, но пока это не получалось.

Он старался во всём соответствовать аристократке-супруге, не жить за её счета. Мужчине частенько становилось не по себе, неловко и стыдно за самого себя. Их соединяла огромная любовь, но они принадлежали разным мирам: он — рабскому, она — высшему свету аристократии. Иногда ему казалось, что это никогда не преодолеть. Даррен во всём помогал возлюбленной, в управлении поместьем, как мог, но получилось у него хорошо. Мужчина всегда поддерживал супругу, утешал… И ещё, — это может показаться странным, — он сблизился с Филом и часто мирил мать и сына, поддерживал мир и покой в их необычной семье, в которой у молодого аристократа отчимом стал бывший раб.

Фелиция считала, раз Даррен отважился сделать ей предложение, являясь не то, что простолюдином, а бывшим невольником, это уже доказывает, что он настоящий мужчина. «Многие белые годами ходят вокруг да около, пудря мозги, — взять хотя бы моего нерешительного братца! — а мужу хватило и уверенности в себе, и мужества, и смелости, чтобы постоять за нашу любовь» — думала она, очень гордясь своим супругом.

Даррен вырастил Адриана и всегда любил его, как родного сына. Мальчик стал его единственной радостью. Отец даже иногда так и звал его. Но невольник всегда знал, что рано или поздно правда откроется, и что, быть может, у него отнимут его дитя. Мужчина всегда был готов к этому, помня ещё попытки сэра Гарольда приблизить к себе внука. Рано или поздно и Фелиция могла возмутиться и попытаться забрать племянника себе. Так что все эти восемнадцать лет Даррен был готов к такому повороту событий. Готов-то готов, а вот принять это, как должное, мог ли найти силы? Он уговаривал себя, что да, а в глубине души считал это несправедливым. Мужчина понимал, что на момент женитьбы на Алиссии соединиться с настоящей своей любовью не мог, и даже спустя несколько лет, когда оба они овдовели, их воссоединение было не возможным. Адриан поэтому всегда оставался единственной отрадой своего приёмного отца, хотя и воспитывался им фактически по приказу сэра Гарольда. И Даррен не чувствовал себя одиноким рядом с мальчиком, рядом с ним обретал смысл жизни, ведь тот являлся его сыном, его, кто бы что ни говорил, ведь вырастил и любил, как родного.

Даррен считал, что всё должно быть на своих местах. У них и так всё странно и необычно: не пойми, кто кому брат, кто кому сват…. Он считал, что лучше и правильнее всего будет, если Адриан простит своего родного папу и примет его, а приёмного станет звать дядей, кем, кстати, женившись на его тётке, тот и стал являться.

И, наверное, новый супруг леди Фелиции был абсолютно прав. Пусть родители примут своих детей, а дети — родителей. Только так и никак больше возможно наладить мир не только между Джеральдом, Дарреном, Конни и их сыном, но и во всём этом странном семействе. Ведь в замешательстве не только Адриан, его мачеха и оба его отца. Сложно разобраться, что у них вообще происходит: Геральдина, имея родного папу, с которым часто переписывалась и изредка виделась, когда тот бывал на Родине, вслед за кузиной звала и Джеральда папой; Констанция считала сына мужа своим родным сыном; обе девушки влюбились в одного и того же парня, которого общество считает их братом; да, и ещё покойный дедушка объявился…! Когда-то же должен настать конец всему этому хаосу! Фил, с которым Даррен очень сблизился, в открытую говорил: «дебильная семейка». Тот вообще считал, что только он, Даррен, дедушка и Адриан были нормальными, остальные «какими-то дебилами».

Может, в чем-то молодой человек был и прав? Но что делать с чувствами, с внутренними мирами людей? Они являлись просто такими, вот и всё. И надо принять их такими: пусть немного странными, со своими слабостями, достоинствами и ошибками… Как ни крути, все родные люди, по крайней мере почти все.

Но иногда Даррен, конечно же, негодовал, иногда даже ему, одному из самых терпеливых, казалось это несправедливым. Мать та, что воспитала, а ни та, что родила. Это относится и к отцам. Он ругал себя, корил, но были моменты, когда ему казалось, что у него отняли сына. И всё-таки в глубине души мужчина не хотел его отдавать! «Где ты был все эти восемнадцать лет?! — думал иногда Даррен. — Объявился! И что тебе надо?! Раньше надо было. Не бывает причин, чтобы бросать своих детей! Да какое вообще ты имеешь право на такое бесчеловечное «воспитания»? Где ты был все эти годы?! Разве твоим «прости» можно перекрыть восемнадцать лет?». И бывший невольник винил себя за такие мысли. Джеральда было по-своему жалко, но ещё жальче ему было Адриана…

…Адриан же потерял всякую надежду увидеть когда-нибудь Даррена. Он до сих пор не знал, кто муж Фелиции.

Как принять родного отца? Как забыть то, что он с ним сделал? Как научиться жить с этим? Джеральда обозвали извращенцем, потому что странно себя вёл, и тот решил отыграться на своём сыне… Каково это, когда над тобой издеваются так, будто бы палачи — сами дьяволы? А когда по приказу родного отца?

Бывают такие люди, которым надо кого-то жалеть, о ком-то заботиться… Адриан был одним из них. Он был слишком добр и сердоболен, чтобы отвергнуть Джеральда.

Но…, как и прежде, сердце юноши тянулось к тому, кто его вырастил. И в глубине своей души, как бы не винил себя за ту боль, которую может причинить этим Джеральду, Адриан не мог забыть Даррена, и его в тайне ото всех звал «папой»… Поэтому он никогда не говорил о нём сам, чтобы не называть по имени. Разумом бывший раб знал, кто его родной отец по крови, а сердцем принять этого пока был не в силах. Вспоминая Даррена, его голос, его отцовские объятия, дни, проведённые с ним, то, чему он учил его, мог ли Адриан не плакать, мог ли оставаться не благодарным, мог ли не любить его, ни тосковать, ни мечтать о встречи, ни считать его папой? Восемнадцать лет не прошли даром, и сейчас внезапно объявившийся отец мог ли требовать, чтобы его так быстро приняли, как родного, забыв при этом того человека, который все эти годы любил и воспитывал этого мальчика?

А дедушка? Гарольд являлся гордым, импульсивным и смелым человеком. За любимого внука мог «порвать» любого. Все эти годы он не забывал о нём. И стал единственным, кто пытался наладить жизнь бедняжки… Если взглянуть правде в глаза, Адриан вырос ограниченным. До того, как уехать на юг, его миром являлось ранчо, и самое дальнее место, куда ездил, это — поместье Чарльза в получасе езды от дома. Лучше всего у юноши получалось ухаживать за цветами, но всё равно, ни как у профессионалов, выводящих новые сорта роз и ездивших с ними на международные выставки. Ещё кое-как бывший невольник мог писать и считать. Читал юный милорд прекрасно — этого не отнять, но написать этот же текст без ошибок у неучёного бедолаги получилось бы вряд ли. И вот недавно ещё Его Светлость научил внука танцевать вальс и немного играть на рояле. У Адриана были искренняя вера в Бога, несравненная, ангельская красота да любящее сердце. И нам этом всё! Гарольд пытался помочь ему стать другим, всему научиться, расширить кругозор, найти себя в этой жизни, и дед стал единственным человеком, который это делал. И быть может, был единственным, кто любил его по-настоящему. Он давал юноше определённость, чувство защищённости… Но не это главное, не это сыграло решающую роль…У Его Светлости получилось завоевать сердце внука. В чём же секрет? Гарольд безумно любил Адриана, но любил его для него самого, желал видеть счастливым его, а ни себя рядом с ним, не требовал минутного прощения и любви. Он гордился своим мальчиком, несмотря ни на что. Был счастлив, потому что рядом с ним родной человек, а ни «такая красота»…

В ту ночь, после дня, в который навестил Геральдину, Адриану впервые не снились кошмары.

Глава 19. Детские сердца

К обеду они должны были ехать в детский приют.

Гарольд и Адриан в это время проверяли подарки прямо в холле. Морис им помогал. Лакеи относили нарядные коробки в коляски.

В приюте их встретили весело. Воспитатели и дети изо всех сил старались не ударить в грязь лицом перед дорогими гостями. Для них устроили небольшой концерт, а потом все пошли на праздничный обед. На выступлении звучали рождественские песни. Повара с любовью накрыли стол. Всё дышало добром, лаской, на душах было светло и радостно.

Дети, и правда, почему-то любили Адриана, хотя тот из-за природной скромности не стремился в их общество. Любой белый в его, пока ещё рабском, понимании стоял выше него по положению, поэтому даже общение с детьми казалось навязчивостью и фамильярностью. Но они сами будто бы инстинктивно стремились к нему, сбивались вокруг юноши в стайки, уводили от взрослых и уже не отходили от любимца. Все только дивились. Приютские воспитанники пришли в восторг от внука своего благодетеля! И вели себя точно так же, как и остальные дети в других местах, где оказывался Адриан, будто бы сговорившись со всеми остальными его маленькими друзьями. Приютские воспитанники не отпускали от себя молодого, но уже взрослого гостя, спорили, кто будет сидеть рядом, обнимали и придумывали множество предлогов, чтобы побыть рядом, начиная с «показать ёлку», кончая «залезть к нему на колени». В первую очередь они говорили ему: «Ты такой добрый!», а уж потом: «Ты такой красивый!».

— Он доставил им радости, кажется, больше, чем сам праздник и подарки, — улыбнулся главный воспитатель.

И Гарольд только улыбался в ответ, пожимая плечами. Ему, конечно же, было очень приятно.

Адриан же сам удивлялся. Он такого не ожидал. Живя на ранчо, мог ли подумать, что, оказывается, вызывает такое восхищение в глазах детей? Рози могла бы остаться и единственным ребёнком, кто столь сильно прикипел к этому юноше. Но потом и дети друзей Конни остались в полном восторге от её сына, а теперь и приютские тоже. Адриана тронула до глубины души такая искренняя нежность. Говорят, кого любят дети и животные, те по-настоящему хорошие люди.

Воспитанники приюта не хотели отпускать своего нового любимца. Они не скрывали своих слёз, обнимая молодого милорда, когда провожали гостей у дверей. И успокоились только тогда, когда им пообещали, что он придёт к ним снова.

…Гарольд, сделав доброе дело, был счастлив и доволен. Адриан от чего-то загрустил. Он уезжал домой в роскошный замок со своим дедушкой, а воспитанники оставались в скромном приюте со своим сиротством. И когда Его Светлость спросил внука, почему тот такой печальный, молодой милорд ответил:

— У них нет родителей, нет родного дома… А у меня есть. Им ещё хуже, чем было мне…

Гарольд взглянул на юношу. Да, эти дети являлись сиротами, а у его внука имелся какой-никакой отец. «Думает, что ему повезло сильнее, что они хлебнули из чаши горя намного больше, чем он…» — такие мысли посетили благородного аристократа. Но… Его Светлость… не согласился бы с этим. Адриана по приказу родного отца били до такой степени, что он терял сознание, потом несчастного приводили в чувства, чтобы потом издеваться дальше. По приказу родного отца… Он хотел показать, «кто такой настоящий извращенец», показать тех, кто может без жалости пытать людей — вот, мол, истинное извращение. Мстить родному сыну, причём, непонятно, за что, развести интрижки с собственным ребёнком… О том кошмаре в большом доме на окраине поместья в подробностях поведали сэру Гарольду Ларри и Берти, даже не подозревая, кто назначил им странную встречу. В минуты «слабости», когда Его Светлость думал уступить Адриану и пощадить его «любящего папочку», забрав заявление из суда, он вспоминал об этом, и гнев охватывал душу, ему снова хотелось придушить собственного сына за истязания любимого внука. «Нельзя забывать ужасы войн, чтобы это снова не повторилось. Точно так же нельзя забывать и эти издательства, чтобы не дать возможность мучителю повторить их снова. Нельзя такое прощать! Преступник должен понести своё наказание, даже если говорит, что раскаялся, — думал Гарольд. — Нет уж! Не отдам я его ему!»

— Адриан, мой мальчик, лучше вообще не иметь никакого отца, чем подонка, — ответил дед внуку и приобнял своё любимое дитя.

— Спасибо, что ты у меня есть, дедушка, — он уткнулся в плечо деда.

— У этих детей всё будет хорошо. У них есть кров над головой, пища, они есть друг у друга. У них есть, в конце концов, мы с тобой. О них заботятся. Так что, всё у них будет хорошо. И помни. Я очень тебя люблю.

— И я тебя тоже очень люблю.

…Оказалось, дома их ждал Фил. Он только недавно приехал и сейчас разговаривал с мистером Морисом, когда вернулись сэр Гарольд и Адриан. Увидев брата, молодой милорд тут же рассказал счастливую новость о чудесном выздоровлении Геральдины.

— Ты представляешь, она еле ходила, а потом даже затанцевала! — радостно закончил своей рассказал Адриан.

Фил изумлённо посмотрел на юношу, и тот подумал, что кузен тоже удивлён и счастлив за бедную девушку.

— Солнышко, — медленно сказал двоюродный брат, — она сегодня утром выписалась и уже дома сидит…

— Уже? Всё оказалось ещё чудеснее, чем я думал! Как это хорошо! Я так счастлив за неё!

Филипп задумчиво посмотрел на брата, вздохнул, взял его за плечи и…

— Я тоже за неё рад! — сказал он.

— Ты такой добрый, Фил!

Молодой человек засмеялся и обнял кузена вместо благодарности.

— Не добрее тебя. Ах, как я счастлив, когда мой братишка улыбается!

«Он зовёт меня на «ты» и по имени! Что может быть лучше?» — радовался Филипп. Кузен не сказал Адриану, что вчера на рождественской ярмарке, где покупал ёлочные игрушки в свой новый дом, встретил Констанцию и Эйлин, которые без задней мысли рассказали, что Геральдине очень повезло, что безумие не причинило глупышке серьёзных травм, что всё это время отлично себя чувствовала, и что почти постоянно гуляла по больничному саду… То есть ходить девушка могла… А почему она еле передвигала ноги при Адриане? Делала вид, что тяжело больна, не иначе. Но Филу, глядя, как счастлив двоюродный брат, стало его жалко, и, не желая расстраивать, не стал признаваться, что Геральдине не так уж плохо, как она ему всем видом показала. Он только глубоко вздохнул, глядя тому вслед и направляясь за ним.

Адриан изменился. Филипп это сразу заметил. Вот только насколько и в какую сторону? Кузен стал радостнее, в нём что-то появилось от него прежнего, но всё же ещё и нечто новое. Будто бы что-то от того Адриана, каким ни являлся никогда, каким мог бы стать, не живи он в рабстве. Но и это какого-то странного качества. Неуверенностью так и дышали каждое его движение, каждая его фраза, каждый его взгляд, будто бы тот по-прежнему чувствовал себя ничтожеством.

Фил сидел в кресле в апартаментах брата, пока хозяин переодевался в гардеробной, и думал обо всём этом. И тут понял, что не воспринимает кузена как взрослого восемнадцатилетнего человека, а скорее, как ребёнка. Вспоминая себя в этом возрасте, сын леди Фелиции осознавал, что таким не был. Уже тогда мог за себя постоять, уже тогда, как мама выражалась, права качать начал, уже тогда мог поставить на место любого. Ранимый, беззащитный, нежный, ласковый, хрупкий… Разве это описания для взрослого парня? И Филу хотелось как-то помочь близкому, защитить его. Может быть, у него к кузену была не только братская любовь, но и…отцовский инстинкт?

Каким Адриан являлся до возвращения Джеральда в поместье? Филипп не знал. Он сам увидел впервые юношу совсем недавно, только, когда приехал погостить к дяде. Было ли в Адриане до приезда отца что-то от ребёнка? Или это так повлияли пытки? Фил не мог ответить на эти вопросы. И сердился сам на себя. Он представлял собой разностороннего человека, многое знал, многое умел, успешно управлял фирмой, оставленной ему отцом, был очень богат, а на эти вопросы ответить не мог. Глядя на двоюродного брата, Фил видел ангельски прекрасного человека, от красоты которого захватывало дух, в добрые и ласковые глаза которого хотелось смотреть и смотреть, от которого невозможно отвести взгляда. Но что знал этот внешне привлекательный парень, о чём с ним можно было поговорить? У Адриана имелись только несравненная красота и золотое, любящее сердце. Что лучше: быть таким прекрасным или таким разносторонне развитым, умным и успешным? Раньше Фил много отдал бы, чтобы хотя бы на пять минут стать таким же, теперь он понимал, что никакая божественная внешность не сделает тебя счастливым.

В этот момент вышел Адриан и оборвал все его мысли. Брат улыбнулся ему, Филипп улыбнулся в ответ. Он был счастлив видеть близкого человека таким спокойным, не запуганным и радостным. «Чего же хочешь ты? — подумал сын Фелиции. — Мы все тебя тягаем, а о чём же мечтаешь ты?».

— Завтра Рождество, — напомнил он Адриану, и тот улыбнулся, сказав, что любит этот праздник.

Филипп ответил, что тоже любит и рассказал, что раз завтра у них состоится бал, потому сегодня станет ночевать тут, а утром поедет к Мэрбл и мистеру Парику, её папе. Молодой человек признался, что очень волнуются перед праздником.

Адриан охотно согласился и признался, что тоже волнуется. Но Филипп выдавил из себя улыбку, заверив, что не надо переживать, что ему понравится.

— Я знаю. Но ничего не могу с собой поделать. Мне кажется, что что-то сделаю не так.

— Всё ты сделаешь так. Я то же самое говорю Мэрбл, — улыбнулся Фил. — Она, как и ты, волнуется. Так что ни один ты такой. И мистер Патрик ещё с вами. И я тоже волнуюсь.

— Правда?

— Конечно. Столько новых людей будет. Я никого тут не знаю. В первый раз познакомлюсь с дедушкиными друзьями. Так что не бойся ничего!

Приободрённый Адриан немного успокоился. И правда, что в этом страшного? Но там будет столько людей…. А если вдруг он забудет что-то из этикета? А если вдруг придётся с кем-то танцевать, и у него не получится так же красиво, как наедине с дедушкой и Морисом? Такие мысли обуревали бедняжку.

Но завтра Рождественский бал… Что он принесёт?

Глава 20. Рождественский бал

С утра шёл дождь. После завтрака Адриан стоял у открытого окна в гостиной и смотрел на сад. Так непривычно было глядеть на цветы, на зелёную листву, когда этой ночью встречаешь Рождество. На ранчо давно лежит снег. Вспомнив его, юноша поёжился.

— Тебе холодно? — спросил его сэр Гарольд.

— Нет, дедушка, — улыбнулся внук, — просто так непривычно, что на Рождество идёт дождь, а ни снег.

— Да, и мне тоже. Почему-то Рождество у меня ассоциируется ещё и со снегом. Так интересно посмотреть на эту девушку, подругу Фила.

— И мне тоже. Очень хочется с ней познакомиться.

Дождь барабанил в окна, косыми потоками поливая сад и дорожки, будто решив помочь обитателям замка навести порядок перед великим праздником. Комната наполнялась прохладой и свежестью. Молодой милорд, обняв себя за плечи, так и стоял, глядя на сад, как потоки воды поливают крышу беседки, а пол самой беседки остаётся сухим, как иной раз вздрагивают хорошенькие бутоны цветов, и как на небе над зелёной листовой цветущих деревьев появилась радуга.

— Адриаша… — после долгого молчания сказал Гарольд, который сидел сзади внука на диване, и голос его дрогнул, — ангел мой, мне очень не хочется причинять тебе боль, не хочется портить настроение, но… Всё так тяжело!

— Что-то… что-то случилось? — прошептал юноша, обернувшись к нему.

— Нет, ничего страшного, — успокаивающе улыбнулся дедушка. — К сожалению, после Рождества, через несколько дней, состоится одно из последних заседаний в суде, и ты должен там быть.

— Если надо, конечно.

— Ты увидишь там Джеральда.

Сердце Адриана вздрогнуло. Он боялся его, боялся воспоминаний, которые вызовет эта встреча, но в глубине своей души…был рад, что увидит отца. Юноша очень переживал за него, ему было жаль папу, хотя вряд ли сейчас был готов общаться.

— Я… я… справлюсь. Обещаю.

— Спасибо тебе… Я очень этого не хочу… Но так надо.

— Я понимаю.

Адриан, если на что-то не отвлекался, постоянно переживал из-за суда над родным отцом. Винил себя за то, что причиной этого был сам. И естественно, бывший раб постоянно думал об этом, и память об ужасе на ранчо не оставляла его. У бедняжки была только одна ночь, когда его не мучили кошмары. Конечно же, любовь и забота близких очень помогали ему. Он хоть чуть-чуть, но оправился от этого, по крайней мере днём Адриан радовался жизни. А сегодня настанет Рождественская ночь, и ничего не могло испортить праздничного настроения.

Ближе к вечеру стали собираться гости. Первыми приехали Фред, Чарльз с женой Изабеллой и их внучкой Рози. Сэр крепко обнял Адриана:.

— Ангел мой! Как же я по тебе соскучился! И наконец-то я могу познакомить тебя со своей супругой. Изабелла, это Адриан. Адриан, это Изабелла.

— Очень приятно познакомиться, леди.

— Мне тоже.

Изабелла, и правда, как рассказывал её муж, оказалась смуглой красавицей с кудрявыми, чернымиволосами и, несмотря на пожилой возраст, ещё не поседела. Стройная и статная женщина, вежливая и благородная. Адриан ей очень понравился, и леди тут же разделила восторг своего мужа и внучки. Рози, как и следовало ожидать, уже не отходила от внука Его Светлости.

Потом пришли Фил с Мэрбл и мистером Патриком, и дед молодого аристократа тоже очень порадовался им. Девушка наконец увидела того самого Адриана, про которого так много рассказывал друг, и сразу расположилась к нему. Она вела себя с кузеном Филиппа по-доброму и даже ласково, но не показывала, что от всей души сочувствует бедняжке и жалеет его, чтобы этим не унизить. «Какая прелесть! — думала девушка. — И как можно было над таким так бесчеловечно издеваться?! Изуверство! Бедный мальчик!». Мэрбл тут же полюбила внука Его Светлости, как родного брата, так же как любил его Фил.

Сразу после них приехал сэр Ричард. Он был очень весёлый, что Гарольд и Морис удивились, что их всегда серьёзный друг такой беспечный сегодня. Смеётся, шутит. Мужчина таскал за собой подарки, говорил, что не отдаст их до двенадцати, и не знал, куда пристроить, хотя дворецкий несколько раз предлагал отнести их под ёлку, а тот отвечал, что ему лень. По болтливости в тот вечер с ним мог сравниться разве, что сэр Чарльз.

На Рождественский бал собрался почти весь аристократический мир города. Гарольд пригласил и друзей Адриана, но никто, кроме Фила, не пришёл. Они не решились оставить Джеральда одного, который приглашения не получил.

Его Светлость всем представил своих внуков. Они казались такими разными, но оба очень красивыми молодыми людьми. Дед ими гордился. Леди Барбара наконец познакомилась со страшим внуком своего друга.

Юные леди незаметно заглядывались на Адриана. А на его кузена никто — тот не отходил от некой девушки, и все думали, что это невеста. «Пророчества» мистера Мориса сбылись, и младший внук Его Сиятельства оказался самым завидным кавалером на балу. Все молодые дамы мечтали с ним потанцевать, а тот ни одну не пригласил — такому красавцу… становилось неловко. Бедный, он никогда в жизни не присутствовал ни на одном празднике, — разве, что только, как «гвоздь программы», что-то вроде редкой, затейливой вещицы, на которую все сбегались смотреть, ведя себя с ним по-хамски. Поэтому сейчас юноша не представлял, что это такое, что вообще происходит на таких мероприятих. Но давайте не будем в этот светлый праздник вспоминать о плохом! Девушкам приходилось ухитряться, чтобы потанцевать с молодым милордом. Он их очень стеснялся и поэтому сам не приглашал.

Рози очень понравилась «невеста» старшего внука сэра Гарольда. Девочка заявила, что Мэрбл похожа на сказочную принцессу. Фил не отходил от любимой, и многие решили, что они, и правда, влюблённые. Внучка Чарльза тоже так думала:

— Адриан, если честно, красивее Филиппа, — прошептала девочка ей на ушко, с видом, что делится женскими секретами. — Ты только не обижайся. Но ты так смотришься с Филом…! Невероятно просто.

— Я и не обижаюсь, — рассмеялась девушка и тихо прошептала, подражая маленькой леди: — У всех свой вкус. Для меня, так лучше Фила никого нет. Только это между нами — он мне ведь ничего не предлагал, а я не хочу навязываться.

— Адриан похож на моего папу.

— Правда?

— Правда. Только папочка был в теле, полный. Он был веселей, добрый и много шутил.

Потом она рассказала о маме, после чего перешла, какие нынче в моде плюшевые игрушки. И то, и другое было сказано с самым серьёзным видом. Мэрбл улыбалась в ответ.

Рождественский ужин получился восхитительным! Повара постарались на славу! Гости остались в восторге. После все снова танцевали. И ещё позже вынесли большой-большой торт, красивый и нарядный. Он являлся настоящим произведением кулинарного искусства. Все подбежали к нему, чтобы разглядеть, как его украсили кремовыми узорами, марципановыми снежинками и песочными фигурками.

— Какая красота!

— Шедевр!

— Восхитительно!

— Потрясающе!

Гостей ещё угощали рождественским пудингом, рождественскими печеньем и кексами, и многим-многим другим.

За окнами уже светало, когда гости стали разъезжаться. Некоторые остались у хозяев, некоторые решили поехать домой. Мэрбл и Патрику было неловко оставаться, и они, кое-как уговорив сэра Гарольда не обижаться и не волноваться, поехали в гостиницу. Милорд дал им коляску, а Фил поехал их провожать.

Когда весь замок погрузился в сон, сэр Гарольд тихо вошёл в бальную залу и подошёл к ёлке, под которой гости оставили коробки с подарками. Мужчина улыбнулся. Всё прошло восхитительно. Друзья остались довольны, им понравились праздник, угощения, развлечения… Рождество. Сердце наполнилось надеждой и светом. Много сотен лет тому назад в эту ночь родился Спаситель. Тогда только волхвы узнали об этом. Сегодня эту радостную новость каждый год знает весь мир. И Гарольд был счастлив. Впервые за долгие годы он встретил Рождество со своими родными. И только одно огорчало — с ним не было его дочери, ведь она отказалась приходить, боясь обидеть этим Джеральда… и Его Светлостью не было и его сына… И это разбило сердце Гарольда.

Глава 21. Ошибка

На другой день после Рождества отца навестила Фелиция, чтобы поздравить его с праздником. Они сидели в кабинете. Леди чувствовала неловкость… Её папа словно бы воскрес из мёртвых. Какое чудо, какое счастье, а она выбрала брата, который с ним в ссоре! Старшая сестра не могла оставить Джерри, и сама не знала, почему. Наверное, ей было жаль несчастного преступника. Хотя и злилась на него неимоверно. Раньше сама мечтала отнять у него сына, а тут вдруг начала поддерживать.

Но сейчас рядом сидел дорогой папочка, который обожал свою дочь! Любовь и взаимопонимание никуда не делись сквозь года. Даже эти долгие четырнадцать лет не сумели отдалить их друг от друга! Но сердце Фелиции болело: ей было так трудно находиться между двух огней!

Первым вопросом, что она задала, когда они вошли в кабинет, стал вопрос об Адриане.

— Он хорошо, — улыбнулся Гарольд, — хотя… как хорошо? Ему гораздо лучше. А я вижу: бедняжке так тяжело сейчас.

— Бедный мой мальчик! — покачала головой Фелиция. — Он столько всего вытерпел!

— Да, а ты дальше поддерживай этого мерзавца, его мучителя! — не выдержал отец.

Дочь замолчала, не зная, что сказать. Она воспринимала брата, как больного, конченого человека, которому тоже нужна поддержка. И ей было обидно и больно, что не все такого же мнения.

— Папочка, прости меня! — внезапно сказала женщина. — Но не могу я оставить его совсем одного без поддержки! Ещё и Рождество сейчас… Он раздавлен. Полностью. Джерри так старался завоевать любовь сына, его доверие, и вот, когда у него это почти получилось, ты отнял Адриана. Зачем?

Гарольд, немного строго и немного с обидой, взглянул на дочь, спросил, не хочет ли обвинить его. Она покачала, головой в ответ.

— Фелиция, милая, я не хочу говорить на эту тему, я не хочу даже вспоминать, будто бы смакуя это, но ты вынуждаешь меня. Запомни, любому злодеянию нет оправдания. И никто во всём белом свете не имеет никакого права, оправдываясь своими переживаниями в прошлом, причинять боль другим людям. Я не понимаю. Ты говоришь, что так любишь Адриана, почему тогда поддерживаешь того, кто заставил его так страдать?

— Это тоже будет нехорошо с моей стороны — бросить сейчас брата без поддержки.

— А в чём же ты хочешь его поддержать? В его ужасных поступках? Что ты скажешь ему? «Поступай так дальше. Ты мой брат, и мне жаль тебя. Я тебя всё равно не оставлю, несмотря ни на что»?

Она замолчала, не зная, что ответить. Ей казалось, что отец хочет её уговорить бросить Джерри и вслед за Филом перейти на свою сторону. Может, конечно, так оно и было. Но леди не могла понять, хорошо это или плохо. Как-то это всё странно: был своеобразный Джеральд, ни плохой, ни хороший, временами, да, жесток по каким-то там своим соображениям, но временами трогательно заботящийся о своей семье, и тут в какой-то момент этот человек превращается в абсолютное Зло, Зло без проблесков и оттенков. И появляется Герой, сэр Гарольд, который становится спасителем, избавителем, настоящим Добром, и все добрые дела Джерри тут же обесцениваются. Что же такого сотворил её брат, что это перечеркнуло все его лучшие качества и все его благородные поступки, ведь не всегда и во всём являлся таким безжалостным и жестоким?

— Он — скотина! — внезапно заявил Его Сиятельство, и это вернуло Фелицию в реальность.

Леди невольно вздрогнула. Отец стоял у стола, а она не заметила, как тот поднялся с кресла.

— Почему?

— Ты же знаешь сама, — тихо ответил отец. — Дочка, неужели ты не понимаешь? Мы будто бы говорим на разных языках.

— Ну, как я его оставлю? Фил его ненавидит, хотя сам у него столько гостил, пользовался его гостеприимством, дел у него натворил…! Но этого никто не помнит, все помнят злодеяния Джерри… Мой сын лютой ненавистью ненавидит своего дядю, и это пугает меня. Один раз он даже избил его, чем очень гордится, и ещё намеревался это повторить!

— Филипп взрослый, умный человек. Меня лично больше беспокоит его ссора с тобой, чем с дядей. Ты ему мать.

— Ну и что? Это ещё не значит, что я должна во всём ему потакать!

— А Джерри — должна? — улыбнулся отец, облокотившись спиной о стол.

— Ты отнял у него сына, не подпускаешь к нему, подал на него в суд, мечтаешь, чтобы ему дали самую жёсткую меру наказания… Как я могу бросить его в такой момент, когда даже отец отвернулся от него? А Конни? Бедняжка, так переживает! Мне и её оставить без поддержки?

— Ты знаешь, почему я это сделал. А Конни — это вообще отдельный разговор!

— Почему ты не пускаешь к нам Адриана?

— Вот ещё скажите, что он виноват! Я никак не могу заставить его не чувствовать вину! А он, скажу тебе по секрету, рвался к вам. Да и сейчас ищет встречи, но я их пресекаю тут же.

— Он к нам рвался? — улыбнулась Фелиция.

— Что ты хочешь сказать? Что это нехорошо с его стороны, что он у меня живёт? Ему это суд предписал, Адриан не может покинуть меня. Я не позволю вам выставить его виноватым!

Леди назвала брата «бедным Джерри», и грустно сказала, что он так скучает по сыну! На что Гарольд, высокомерно подняв бровь, поинтересовался с горькой, строгой усмешкой в голосе:

— Давно не бил его?

— Он раскаялся, пойми!

— Не верю. Если вспомнить с чего всё началось, то мы явно увидим, что с ревности, жуткой, какой-то болезненной, ненормальной! — сэр всплеснул руками. — Джерри относился к Адриану собственнически. Он оправдывался, что тот его раб. Но нет… Его бесило, что бедняжка не любит его, а только уважает, как господина. Ну, а кто виноват? Адриан не знал, кто его настоящий отец, и всем сердцем любил того, кого им считал. У него и не в уме, что Даррен — не его папаша. Джеральд бесился, ревновал, а тот не понимал, за что господин на него так злится, за что наказывает. Мерзавец хотел получить от бедняжки сыновью любовь, доверие… Адриан же считал для себя непозволительным переступить эту черту, нарушить субординацию. Да и с какой стати ему с чужим, едва ль знакомым мужиком делиться своими мыслями, переживаниями, мечтами?! Это, согласись, и странно было бы. И неудобно как-то… Что тот самый мужик про тебя подумает?! Ну, вот… Что-то я заболтался, доченька! Но знаешь, что главное? Джерри говорил: «У меня нет Адриана», а ни у «У Адриана нет меня»… Своими издевательствами он подпортил себе репутацию и отдалился от цели — добиться его любви, и раскаивается именно в этом. А ни в том, какую боль причинил сыну.

— Он раскаивается в том, что себе навредил, а ни что сына заставил этим страдать? Так?

Гарольд даже обрадовался её вопросу, воскликнув, что вот именно!

— Страшно такое слышать. А Адриан ведь ему поверил…

— Он больше не издевается над ним, потому что боится навредить себе, а ни что заставит опять страдать.

— Но зачем же Джерри вообще надо было это затевать? Значит, любит сына, просто не может нормально это проявить.

Услышав эти речи, в душе Его Сиятельства надежда, что дочь начала его понимать, потухла вновь. Низко опустив голову, сосредоточенно-грустно глядя на трубку, он проговорил в ответ, садясь обратно в кресло:

— Я не знаю, Фелиция… Не знаю, кого он любит. Ты хочешь его защитить? Я, правда, очень рад, что ты так привязана к брату. Но думаю, этот разговор нет смысла продолжать.

Глядя, как косые лучи солнца врываются сквозь ещё не раздвинутые с вечера тяжёлые, бардовые гардины, оставляют блики на металлических ручках дверец шкафов, Фелиция вздрогнула, словно бы от удара плети. Нервно кусая губы, женщина спросила отца, почему считает, что нет смысла продолжать их беседу.

— Потому что я думаю одно, а ты — другое, и не хочу, чтобы у тебя сложилось неправильное обо мне мнение, будто бы я задался целью переманить тебя на нашу сторону. Я понимаю, ты любишь и того, и другого. И тебе сложно выбрать.

— Мне жальче Адриана. Я знаю, ты с ним, и у него всё будет хорошо. А с Джеральдом нет никого. Поэтому я…я…выбрала его. Но это не значит, что я против вас! Я люблю всех одинаково!

Гарольд эмоционально, страстно воскликнул, что Джеральд должен понять, что он негодяй! Мужчина даже стукнул кулаком по письменному столу, и на пол, на алый ковёр упал какой-то конверт. Фелиция вздрогнула вновь. Она любила отца, но почему-то впервые с его возращения, поймала себя на мысли, что чувствует, словно бы ей приходится заново знакомиться с ним. Взяв себя в руки, леди спросила, зачем ему Адриан, ведь он почти его не знает. Мальчику стукнуло всего четыре, когда Гарольд уехал, и до этого они не общались. Юноша и его дедушка, по сути, являлись, чужими людьми, когда вернулся последний.

Гарольд даже возмутился:

— Он — мой внук, и я люблю его! Ты прекрасно знаешь, что я хотел его усыновить. Тебе это о чём-то говорит? И ни на секунду о нём не забывал все эти годы. И о Филе тоже, и о тебе, и даже об этом мерзавце!

Фелиция неожиданно улыбнулась.

— Помирись с сыном, — глубоко вздохнув, успокоившись, мягко сказал отец. — Ты взрослее, ты больше видишь… Что с него взять? Он так молод. Амбициозен, импульсивен… Хотя, не скрою, что полностью его поддерживаю.

Ласковую, добрую улыбку с лица женщины как ветром сдуло, и она ответила, что не может, что сын тогда станет заставлять бросить брата…

— Знаешь, что, Фелиция?! Тут я такого не ожидал! Филипп тебе сын, а этот…да, ладно, брат!

Леди бесстрашно, холодно и даже с вызовом возразила, заявив, что Джерри отцу тоже сын.

— Я не прощу его за Адриана. Никогда. Я не могу поверить, что мой сын на такое способен.

Фелиция, что никак не могла решиться сделать один чёткий выбор, на чью сторону вставать, ответила, что понимает…

— Нет, не понимаешь! — перебил её эмоциональный отец. — Я видел этих двух мерзавцев, и они мне всё рассказали, охотно и в подробностях! Джеральд хотел показать ему, «что такое настоящие домогательства»…

— Они его что же…? — в глазах Фелиции застыл ужас, и она прикрыла рот дрожащей рукой.

— Да, они его чуть не убили… И это по приказу родного отца…!

— Бедняжка…

— Вот представь, что с Филом такое кто-то сделает! Я его не оставлю, а ты тоже скажешь: «У него есть дед, а у бандита никого!»?

Фелиция аж подскочила на стуле и возмущённо вскричала, что глаза выцарапает и волосы повыдергает!

— Теперь ты…

— Джеральду!

— У меня тоже первая мысль была такой. Представляешь, каково сейчас Адриаше? Бедняжка мой! Это просто кошмар какой-то… — по лицу Гарольда потекли слезы. — Я до сих пор поверить не могу, что такое возможно. И меня приводит в содрогание и ужас то, что не только возможно, а возможно в моей семье. Ты сама видела, каким наш мальчик был. Ты знаешь об этой ситуации едва ли не лучше меня. Я так раскаиваюсь, что сказал внуку о том, что всё это было сделано по приказу отца — Адриан думал, что тот приказал наказать его, а пытки — это уже самоволие палачей. С чего он это взял, не пойму. Наверное, ему хотелось оправдать Джеральда. Но когда я, идиот последний, развенчал этот миф, Адриан пришёл в шок… Мало того, что притупившиеся воспоминания воскресли вновь, так ещё и эта жуткая правда. Я очень корил себя за это.

— Папа, не вини себя. Такое трудно забыть, он помнил, ни на минуту не забывал, просто научился это скрывать. Ты ничего не воскрешал… Слишком мало времени минуло, чтобы забыть. Даже полгода не прошло.

Его Светлость, утирая слёзы, сказал, что Адриану всё равно лучше, по крайней мере он надеется, что это так. Если юношу отвлекаешь чем-то, делился с дочерью Гарольд, так вообще хорошо. А первое время бедняжка плакал, спать боялся, везде ходил за дедом… Как маленький, а ни как восемнадцатилетний парень. Мужчина утешал внука, как маленького ребёнка, а порою его бедный ангел засыпал, если родной человек сидел рядом с его кроватью в кресле… А утром Адриан испытывал глубочайшее чувство вины. В такие моменты сэр Гарольд проклинал Джеральда за то, что сделал со своим сыном.

Фелиция, роняя слёзы, тоже назвав бедным ангелом племянника, шептала, как это ужасно.

Его Светлость тут же попросил дочь не подумать, что Адриан плакса, трус и тряпка, как его папаша по молодости. Наверное, решил проявить мужскую солидарность. Да, несмотря на то что всем так нравится, что все к нему сразу привязываются, что, в конце концов, так красив, мальчик их обладает жутко-низкой самооценкой, у него напрочь отсутствует чувство собственного достоинства. Но вынести весь этот ужас изуверств и не стать после этого такой же скотиной, как папаша, не проклинать судьбу, не обозлиться на весь мир, сохранить в себе ангельские доброту и милосердие может только сильный человек.

Выслушав, Фелиция, назвав Гарольда папочкой, ответила, что знает. Но её почему-то не оставляет впечатление, что племянник ещё совсем дитя.

— Адриаша, бедняжка, многое пережил, — согласился с леди её отец. — И до сих пор переживает. Он много страдал. Нуждается в заботе, поддержке и любви. Может быть, поэтому кажется ребёнком.

Фелицию словно бы осенило, и она прошептала, что ей кажется, их мальчику нужна мать… Отец же ответил просто, что она нужна всем….

— Папочка, я не могу понять, в какой момент пожалела Джеральда, ведь там на ранчо сама хотела отнять у него сына…

Но в этот момент кто-то постучал в дверь и не дал ей договорить.

— Дедушка, можно к тебе?

Гарольд странно посмотрел на Фелицию, не сердясь, но с видом, что, мол, тебя я спрашивать не собираюсь.

— Да-да, конечно, Фил!

Молодой человек вошёл.

— Мама… — прошептал он, не ожидая её видеть.

— Сынок! — Фелиция соскочила со стула и бросилась на шею к сыну. — Прости меня! Ты был прав!

Она заплакала. Филипп был немного шоке и, придя в себя, обнял мать.

— Мамочка, не плачь, пожалуйста! С Рождеством тебя, и пусть всё будет чудесно!

— С Рождеством, мой хороший! Сынок, ну, как же я раньше не понимала? Ты простишь меня?

— Да разве я могу не простить? Я не сержусь на тебя, и никогда не сердился…

Гарольд улыбнулся и тихо вышел из кабинета, не желая мешать им. Мужчина прикрыл дверь и обернулся, чтобы уйти, как вдруг увидел взволнованную Констанцию.

— Конни?

— Сэр Гарольд! — женщина подбежала к нему. — Счастливого Рождества!

— Счастливого Рождества!

Свёкор и невестка обнялись.

— Простите меня, пожалуйста, что не смогла принять приглашение. На самом деле мне очень хотелось встретить праздник с Адриашей.

— Он был счастлив, осмелюсь предположить. По крайней мере, казался таким. Я его сегодня ещё не видел. Мы все ещё спим.

— А я только что от него. Меня мистер Морис встретил. И сказал, что Фелиция уже тут, я решила вам не мешать и пойти к Адриану.

— Ну, хорошо, — улыбнулся Гарольд. — Прости меня, Конни, что испортил тебе праздник, но иначе было нельзя — я не мог тянуть, чем скорее бы забрал его, тем лучше…

— Ничего страшного! — перебила его женщина. — Я понимаю… Теперь понимаю. И только теперь мне стыдно и…страшно…

— Что ты имеешь в виду?

— Я хочу порвать с вашим сыном, сэр Гарольд.

Глава 22. Жаль, что у тебя нет…

Констанция и Джеральд встречали праздник с дочками и мистером Стюартом, Эвелиной и Мартином, и Томасом. Папа Геральдины должен был приехать позже. Он хотел раньше, но из-за каких-то проблем с транспортом не смог вырваться.

Они быстро легли спать, почти в час ночи, но муж и жена о чём-то ещё поговорили. После чего леди в слезах убежала наверх в спальню для гостей.

Конни встала рано, все ещё спали. Она быстро собралась, даже завтракать не стала и, захватив с собой подарки для Адриана и сэра Гарольда, приказала кучеру отвезти её в замок свёкра и там не ждать.

… Констанция тихо вошла в комнату к Адриану. Он ещё спал. Леди осторожно, чтобы не разбудить пасынка, присела на край кровати и невольно залюбовалась им. Спящий красавец. Почему она так полюбила этого мальчика? Первая симпатия, потом жалость, какое-то женское сочувствие к тому, кто по возрасту годился ей в сыновья?

«Почему ты мне не рассказал? — подумала Конни, и в глазах её заблестели слезы. — Я бы тебя увезла сразу же… Тебе очень больно было?». И погладила юношу по голове. И этим ненароком разбудила. Адриан открыл глаза и, увидев леди, улыбнулся.

— Ма…моя госпожа…

— Адриаша, милый, ты же знаешь… Не зови меня так. Больше никогда не зови.

— Хорошо… Простите, пожалуйста…

— И на «вы» не зови. На «ты» лучше…

— Но…

— Никаких «но»! — рассмеялась леди. — Прости, что разбудила. Я пришла поздравить тебя с Рождеством.

— Спасибо большое! Счастливого Рождества!

— Счастливого Рождества!

Тут залаяла Люсинда. Констанция везде таскала домашнего питомца за собой. Собачка запрыгнула на кровать и весело завиляла хвостом.

— Это что ещё такое? — поразилась хозяйка, возмущаясь такой наглости. — На кровать залезла! А-ну, слезай!

— Она всегда у меня в ногах спала, — заступился Адриан за свою любимицу. — Я даже не знал первое время.

— Она у тебя в ногах спала? — возмутилась Конни. — Вот это да! Солнышко, нельзя собакам на кровать. На диван ещё ладно, а в постель нельзя.

— Ну, она не совсем в постели, в ногах ведь.

— Все равно, нехорошо это, Адриаша. У неё ведь корзинка есть. Прости, пожалуйста, что разбудила тебя. Я не хотела. Ты будешь спать?

— Нет, я встаю.

— Хорошо. Тогда я подожду тебя внизу.

Тот кивнул. Констанция встала с кровати и покинула апартаменты молодого милорда, чтобы не мешать. Внизу леди встретила сэра Гарольда, у них возник тот разговор.

Его Светлость застыл на месте, не в силах первое время вымолвить ни слова. Она хочет уйти от мужа. Этого он ожидал меньше всего и меньше всего… хотел бы такого поворота событий.

— Ты… ты… хочешь развестись? — наконец проговорил сэр Гарольд.

— Да, — быстро и как-то нервно подтвердила Констанция.

И потом быстро заверила, что он не виноват в этом. Женщина призналась, что ей очень стыдно покидать мужа в такой момент… Но она всю ночь проплакала, всю ночь об этом думала и всё-таки пришла к выводу, что не сможет так жить…

Гарольд ушам своим поверить не мог. Он мысленно перенёсся в прошлое и вспомнил, как Конни любила его сына, и как тот в первое время тосковал по Алиссии… Еле подбирая слова, Его Светлость спросил невестку, что случилась.

— Я была готова ждать Джерри, сколько потребуется, потому что всё же люблю его… Любила… Это всё перечеркнуло! Понимаете?

Гарольд покачал головой и даже как-то испуганно ответил, что, нет, не понимает… И даже попросил прощения, что никак не может это сделать…

— Я всё знаю! — прервала свёкра леди. — Теперь я знаю всё, полностью, целиком. Вчера Джеральд рассказал мне всю правду о своём приказе… Это было не простое наказание, это была пытка и бесчеловечное унижение…

— Не продолжай…. Тебе тяжело, я понимаю. Но как он осмелился это сказать? Я не думал, что у него хватит храбрости.

Конни, опустив голову, почему-то взглянув на конверты, что сжимала в руках, ответила, что хватило смелости. А потом взглянула снова на сэра Гарольда, и в её глазах мужчина заметил слёзы. Женщина, выдавив из себя вымученную усталую улыбку, словно, чтобы приободрить саму себя, сказала, что не важно уже. Потом попросила ничего не «перемывать», ведь слишком всё это грустно, а сегодня Рождественское утро. Констанция только хотела, чтобы свёкор знал, что намеревалась ждать Джеральда, сколько потребуется, несмотря ни на что. Она не собиралась бросать его. И только эта жестокая правда, которая не даст леди спокойно жить, заставляет её уйти.

— Не могу, понимаете, не могу! — с мукой сказала она. — И… и… как бы вы отнеслись к человеку, который отдал приказ… почти убить твоего ребёнка…тем…тем, что…напугать…состряпать своего рода спектакль о…насилии? Да, знаю, до этого не дошло, но они успели бесчеловечно унизить его. Да, не я родила Адриана. Но что это меняет, если люблю его как своего родного?

— Понимаю… Но я хочу, чтобы ты тоже знала. Я не хотел этого. Я не собирался вынуждать тебя разводиться со своим сыном, хотя, будь ты моей дочерью, посоветовал бы тебе именно это. Но другого выбора у меня не оставалось, я хотел защитить своего внука, а без суда это сделать было бы невозможно. Я не хочу, чтобы Адриан жил с таким отцом, которому нужен он только для самого себя. Я не хотел, чтобы тот посадил его рядом с собой, обращаясь с ним, по сути, почти как с рабом. Я хочу наладить внуку жизнь. А не сидеть рядом с ним, наслаждаясь его обществом.

— Я понимаю. Узнай я это раньше, то поступила бы точно так же. Но прошу вас, давайте оставим пока этот разговор. Если хотите, мы обязательно к нему потом вернёмся. Я пока в шоке, не знаю, что думать. Сама не своя. Только недавно узнала и не могу от этого ещё оправиться.

— Хорошо, милая. Могу я предложить тебе завтрак?

— Конечно, сэр Гарольд. Спасибо большое.

— Пойдём же.

Они покинули коридор. Фил и Фелиция, устав ждать деда и отца, вышли из кабинета Его Светлости.

Адриан, уже одевшись, вышел из гардероба. На уже убранной слугами кровати, положив голову на подушку, лежала Люсинда. Услышав шаги, собачка посмотрела на хозяина и завиляла хвостом, высунув язык. Юноша подошёл к ней и сел рядом.

— Ну, что? — ласково улыбнулся он, нежно гладя любимицу по голове. — Мы не скажем леди Констанции, что ты тут лежала?

Вниз уже спустились мистер Фред, сэр Чарльз, леди Изабелла и леди Рози. Они остались вчера ночевать. Сэр Ричард тоже вчера не уехал, но ещё не проснулся. Филиппа так же ещё не было. Адриан спустился с Люсиндой на руках. Увидев собачку, внучка Чарли подбежала к ней.

— Можно её погладить?

— Конечно.

Когда-то Конни разрешила ему погладить свою собачку, теперь разрешения спрашивают у юноши, будто бы он её хозяин.

— Только вы потом оба руки помойте после неё перед завтраком, — улыбнулась Изабелла.

— Обязательно, бабушка?

— Да, моя принцесса.

После завтрака Конни увлекла Адриана в сад. Они сели на скамейку, и леди вручила ему пачку писем.

— Это тебе от детей моих подружек из костёла, — улыбнулась она. — Захотели поздравить тебя с Рождеством.

Юноша обрадовался и поблагодарил.

— Хочешь открыть письма? Давай подержу остальные, а то тебе неудобно будет.

Она окинула взглядом сад с тропическими клумбами, пальмами и цветущими деревьями. Аккуратные тропинки, скамеечки и фонтаны. А потом снова посмотрела на Адриана, который в это время читал детское письмо и чуть заметно улыбался. Да, как же он изменился! Хотя не многих подпускал очень близко, не до конца раскрылся, иногда невольно уходил в себя и грустил, всё же был не таким, как тогда на ранчо, когда только-только отходил от ранения.

Адриан был так близко. Конни чувствовала доверие и теплоту со стороны пасынка. Ни капли робости и страха. И она была счастлива, ведь у неё получилось преодолеть эту пропасть. Как у неё это вышло? Леди и сама удивлялась. Оглядываясь назад, понимала, как сложно это было сделать. Даже Джеральду, родному отцу, не удалось. Констанция отчаянно хотела стать матерью Адриана. И тот всё-таки почувствовал её любовь и теплоту и потянулся к мачехе, как цветок к солнцу.

В этот момент Конни охватила печальная отрада, горькая радость наполнила душу. Как же хорошо было сидеть рядом с ним, с тем, кого полюбила как родного сына! Но как же горько было вспоминать прошлое… Конни стало… стыдно, стыдно за то, что когда-то стыдилась своей симпатии к Адриану, за грубое обращение из-за этого. Да, она протёрла невольнику тогда раны, но намеренно старалась говорить с ним жёстко, ругая и попрекая. «Интересно, не укорив я тогда саму себя за эту симпатию, за желание как-то помочь ему, может быть, можно было бы избежать весь этот ужас? Могла ли я спасти его?» — внезапно подумала леди. «Я отдал приказ истязать его три дня издеваться, унижать и делать с ним все, что захочется, как бы изощрённо это не казалось… И обязательно помимо этого сделать вид, что, что хотят убить его, чтобы показать, что такое настоящий ужас, что такое настоящее извращение ведь жестокость — это всегда ненормально… — вспомнились ей слова Джеральда, сказанные ещё вчера. — Только не трогать голову, не повредить лицо. Мне хотелось в воспитательных целях показать ему, что такое настоящий извращенец, каким меня стали из-за него выставлять, говоря, что я влюблён в мужчину. Какой же я подонок! Теперь он никогда не простит меня!». Конечно, наверное, Джеральду хотелось, чтобы жена поддержала его и утешила, сказав что-то вроде того, что им руководили ярость, злость, ревность, что, в конце концов, бес попутал. Но Конни вместо этого выбежала в слезах из комнаты.

Женщина отогнала от себя эти ужасные воспоминания и снова взглянула на Адриана. Она прижалась к нему, будто бы боясь потерять. Он не отстранился. И не потому, что не заметил — наоборот, умилился. Его это очень тронуло.

— Котёнок, помнишь, я сказала, что тебе нужна мать?

Юноша немного нервно ответил, что, да, конечно.

— И я… я… по-прежнему так считаю. Прости, что требовала тебя называть меня мамой, не считаясь с твоими чувствами. Но если бы ты почувствовал, что… что… хотя бы чуть-чуть привязан ко мне, как к матери…! Я бы очень хотела тебя… усыновить. Только по-настоящему… Документально.

Адриан невольно вздрогнул. Да, для него была только одна мама, Алиссия, и она умерла. Но это ещё не значит, что он не помнит её, не любит, не чувствует родство, не тоскует по ней, не оплакивает временами. Что тут скрывать? Юноша привязался к Конни всей душой, всем своим сердцем. Она стала для него очень близким человеком. Но мог ли Адриан позволить себе назвать эту леди матерью? Будет ли это предательством по отношению к родной, покойной? Он считал, что да, и очень корил себя за то, что несколько раз невольно называл Конни мамой.

— Усыновить? Меня? — переспросил молодой человек после долгого молчания, и голос его дрогнул.

— Я понимаю… Я ни за что и никогда не стану давить на тебя и делать это, если ты против! Я люблю тебя, как родного сына. Ты ещё несовершеннолетний. Это мне надо было бы к дедушке твоему идти. Но я не стану этого делать, если ты не хочешь. И я в любом случае пойму тебя. Прости меня, пожалуйста… Я не хотела тебя обидеть…

Адриан быстро заверил, что не обиделся, и это было так на самом деле.

Констанция…. Она была так одинока! Её будущее обречено. Её удел отныне одиночество. Что ждёт бедняжку дальше? Папа Геральдины ушёл в отставку, у Эйлин объявился отец, Джеральда, — уже это несомненно, — посадят. И бедная Конни останется одна. Да, она может вернуться к своим родителям, но леди всегда являлась сильной, и возвращение домой казалось ей поражением, признанием того, что жизнь не удалась, сломана. Женщине было стыдно возвращаться в отчий дом.

Адриан осознал это. И, будто бы почувствовав боль одиночества мачехи, ему стало жаль её. «Жаль, что у тебя нет матери», — примерно так Конни сказала ему однажды. «Жаль, что у вас нет своих детей», — подумал он сейчас. Алиссия, Алиссия….! Простишь ли ты когда-нибудь? Или будешь наоборот счастлива, зная, что кто-то любит твоего сына, как своего родного?

— Не плачьте, леди Констанция, — осторожно проговорил Адриан. — Вы не одинока. Я никогда не оставляю вас, клянусь. Я согласен. Только мне важно мнение дедушки.

— Ты согласен? — не веря услышанному, спросила женщина. — Ты не против усыновления? Правда?

— Правда, — кивнул он.

— Адриаша, радость моя!

Констанция обняла юношу и прижала к себе.

— Дорогие мои! — раздался голос сэра Гарольда, и леди выпустила приёмного сына из объятий.

Свёкор улыбался им. Он присел рядом со стороны внука.

— Что это вы читаете? Письма?

Адриан улыбнулся, и ответил, что это ему дети прихожан прислали.

— Очень здорово. А я как раз тебя искал. Конни, ты не против, если я похищу у тебя твоего приёмного сына?

— Нет, конечно.

— А ты не против покинуть леди Конни?

— Ну, не навсегда же, — улыбнулся внук.

— Нет, конечно. Конни, милая, мы сейчас вернёмся.

…Дед повёл его по парку, а потом попросил закрыть глаза и взял за руку. Они шли недолго.

— Открывай! — торжественно объявил сэр Гарольд, и тот послушался. — Я хочу сделать тебе подарок на Рождество, — дед положил руки на плечи своему мальчику, — а ты улыбнись мне, и это станет подарком для меня.

— Спасибо большое, дедушка! — улыбнулся Адриан.

Тот на радостях обнял внука, а потом развернул назад. Молодой человек застыл на месте, увидев белую лошадь.

— Это тебе, — улыбнулся Гарольд. — Теперь ты у меня будешь принцем на белом коне!

«Принц на белом коне» сначала не знал, что сказать.

— Спасибо тебе большое, — и он обнял дедушку. — У меня просто слов нет.

— Я очень люблю тебя, мой ангел! Ты для меня дороже всего на свете. Пойдём, подойдём к ней.

Гарольд сказал, что заводчик звал лошадь Андромедой, что она ещё молодая, но на ней уже можно ездить верхом, что сначала нужно протянуть ладонь, а потом подходить. Дед сказал внуку, как сесть в седло, но посидел тот недолго — без учёбы ещё на незнакомой лошади было страшновато. Так у Адриана появился ещё один верный друг.

Когда спешился, он ласково погладил Андромеду по шее. Гарольд смотрел на него и улыбался. В этот момент к ним подошёл Фил и сказал:

— Я видел тебя издалека! Ну, прямо принц!

Лицо его озарилось улыбкой, и он от всей души поблагодарил кузена за добрые слова.

— Да не за что! Это ведь правда! Дедушка, мама хочет познакомить тебя со своим мужем. Пока вы ходили, она за ним съездила и уже вернулась.

Глава 23. Все тайное становится явным

Адриан вернулся к Конни. Фил побежал за Мэрбл и Патриком, которых оставил в каминном зале пить чай. А через полчаса Гарольд вновь разыскал младшего внука и позвал в свой кабинет. Его Светлость вошёл и, задержавшись на пороге, так, чтобы юноша не видел, кто там, сказал кому-то:

— Я вас оставлю. Поговорите, — а затем пропустил внутрь молодого милорда.

Даррен робко шагнул к вошедшему.

— Папа… — прошептал Адриан, не в силах вымолвить ни слова, и по щекам потекли слезы.

— Сынок! — мужчина бросился к нему и крепко обнял его.

Оба плакали, не веря, что снова увидели друг друга. Они расстались так давно при таких грустных обстоятельствах, и вот теперь снова вместе…

— Какой ты у меня красивый… Такой благородный, как принц.

— Папа… Папочка…. Я даже мечтать не смел… Это сон?

— Нет, не сон.

Сердце Даррена вздрогнуло. Его сын, его любимый, единственный сын. Но всё было кончено, и это должно было случиться. Адриан изменился, и тот, кто вырастил его, сразу это заметил. Раньше он был просто добрым, красивым юношей, а теперь… А что теперь? Теперь на бывшего отца взглянул…забитый маленький ребёнок, который словно бы жил в придуманном им самим мире, не воспринимая себя как взрослого человека. Но даже такой он оставался дорог для его папы. И Даррен понимал это. Понимал, что все кончено. Всё должно быть на своих местах. Адриан — сын Джеральда, и это нужно признать.

— Нет, не зови меня больше отцом, Адриан, — тяжело вздохнув, сказал Даррен. — Знаю, тебе трудно будет, но это в первое время, а потом ты привыкнешь. Я помню Джеральда, как он страдал, как плакал, словно дитя, когда его разлучили с Алиссией. Я всегда буду любить тебя, как родного сына, для меня ты навсегда им и останешься. Ты всегда можешь рассчитывать на меня. Но… правда всегда лучше лжи, Адриаша, потому что она правда. А в данном случае правда заключается в том, что Джеральд — твой отец. Прости его. Он тоже страдал. Он ревновал, ненавидел меня, думая, что я не только отнял у него любовь любимой женщины, но ещё и тебя. Ты меня не предашь, если будешь звать своего настоящего папу папой. Это я тебя предам, если стану обижаться. А я и не обижаюсь. Я всегда знал, что рано или поздно это случится. Я буду тебя видеть, никто тебя у меня на веки не отнимает. Я тебе дядей буду! Ну же! Выше нос!

Но Даррен говорил это и для того, чтобы успокоить и себя тоже. Губы Адриана вздрогнули, он едва ль не заплакал, но, взяв себя в руки, сказал:

— Спасибо тебе за всё, что ты для меня сделал. Я этого никогда не забуду.

А сердце его болело, а в глазах стояли слёзы. Тот, кого бедняжка считал папой, ему не отец, и сейчас просит звать родного отцом. Про себя Адриан называл Джеральда либо отцом, либо сэром, а Даррена папой. Но теперь… теперь всё будет по-другому, а бывший невольник к этому не готов.

— Ангел мой…! Ну, как я мог иначе поступить?

— Ангел… — улыбнулся Адриан. — Меня так дедушка и сэр Чарльз зовут.

— Ну, и правильно! Знаю, трудно тебе, наверное… Так быстро всё поменялось. Ты не причинишь мне боль, если назовёшь настоящего отца отцом, а меня — дядей Дарреном. И мама этого бы хотела.

— А ты её любил?

— Любил, но как сестру. Она была мне, как сестрёнка. Я всегда покрывал её проказы. А как женщину всю жизнь я любил только одну, другую. И теперь не знаю, как благодарить Господа за это чудо, за Его милость… Если я был удостоен этого, значит, всё мы правильно делаем… — Даррен поймал его удивлённый взгляд и, немного смущаясь, пояснил. — Я о Фелиции говорю.

Адриан просиял.

— Поздравляю вас от всего сердца! Ты даже представить себе не можешь, как я счастлив!

И он обнял его.

— Так что теперь я тебе полноправный дядя!

В этот момент кто-то робко постучался в дверь, а потом в кабинет вошла Фелиция. Они с Дарреном так заранее договорились, ведь встреча с Адрианом могла стать очень волнительной. Ему хотелось, чтобы любимая была рядом. Леди подошла к ним и, улыбнувшись, обняла по очереди обоих.

Так отец стал дядей. Так тайна стала явью, и всё встало на свои места. Даррен считал, что это единственное правильное решение, хотя на самом деле не хотел этого, в глубине души желая, чтобы приёмный сын, который теперь стал ему племянником, звал его так, как звал все эти годы, папой. Но мужчина понимал, что сейчас открылась правда, и родной отец должен занять своё место… Но вот хочет ли этого Адриан? Неважно. Он привыкнет, а правда всегда лучше лжи…

Филипп и Мэрбл прогуливались по саду.

Девушка улыбнулась, сказав, что так непривычно, что в декабре цветут розы. Молодой человек согласился. У них ведь на севере уже лежит снег.

— Здесь такие красивые цветы! Дома я таких не видела!

— Не могу согласиться! Дома у нас самый красивый цветок на свете есть. Это ты.

— Спасибо большое, — Мэрбл смущённо улыбнулась и покраснела.

— Разве за правду благодарят?

— Спасибо тебе, Фил. Ты так добр ко мне.

Они дошли до фонтана, вокруг которого цвели розовые кусты. Девушка подошла ближе и подставила руку брызгам.

— Как красиво… — прошептала она.

Фил смотрел на неё и улыбался. Он не мог поверить, что рядом с ним такая девушка. Молодой человек взял её за руку.

— Мэрбл, я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя. И уже давно. С самого первого дня, как увидела тебя.

Филипп встал перед ней на одно колено.

— Ты согласна стать моей женой?

— Да… Да!

Он встал, и она обняла его.

— Боже, как я благодарен Тебе, — не веря услышанному, шептал Фил. — Я женюсь на самой прекрасной девушке на свете!

Но вряд ли это понравится его маме…

После Рождества прошло несколько дней. Констанция переехала в дом Филиппа, куда так же из гостиницы уехали Фелиция и Даррен. Она не хотела этого делать, потому что у них гостили Эви и Марти, а они были ее родственниками, а ни мужа, но племянник сказал, что дом у него большой, места хватит всем, и пусть ее кузина с супругом перебираются вместе с ней. Разумеется, Геральдина тоже там не осталась. Мистер Томас, который не знал причину ухода жены от его хозяина, был просто в шоке. В шок пришли и все остальные.

Настал тот самый волнительный и для кого-то страшный день, когда Адриан должен был прийти в суд. С самого утра он был на нервах. Эта встреча… Что она принесет? Скоро, совсем скоро, все кончится. Но как? Фил вызвался пойти с братом, не желая оставлять его в такой сложный момент. Но на это заседание собрались все, кто имел какое-то отношение к делу.

Адриан по законам своей страны являлся несовершеннолетним. Суд был в шоке. Все темы заседания были тайными. Никто в городе не знал об этой истории. Все участвующие давали клятву неразглашения. Все в суде прониклись глубокой симпатией к Адриану и сочувствовали ему, все до одного. Не нашлось бы ни одного человека, который был бы против сэра Гарольда. Все, начиная с судьи Августина, кончая уборщицей Долорес, были на стороне потерпевших. Для Джеральда еле нашли адвокатов, все отказывались «защищать этого подонка», еле-еле уговорили трех, и те сказали, что делают это, потому что так надо, чтобы вообще суд над «скотиной» состоялся побыстрее, а душой они с Гарольдом. Обвиняемый же не стал вызывать своих адвокатов из другого города, так как стеснялся сказать им, за что на него подали в суд.

После Рождества прошло несколько дней. Констанция переехала в дом Филиппа, куда так же из гостиницы уехали Фелиция и Даррен. Супруга Джеральда не хотела этого делать, потому что у них гостили Эви и Марти, а они являлись её родственниками, а ни мужа, но племянник сказал, что дом у него большой, места хватит всем, и пусть её кузина с супругом перебираются вместе с ней. Разумеется, Геральдина тоже там не осталась. Мистер Томас, который не знал причину ухода жена от его хозяина, был просто в шоке. В шок пришли и все остальные.

Настал тот самый волнительный и для кого-то страшный день, когда Адриан должен был прийти в суд. С самого утра он был на нервах. Эта встреча… Что она принесёт? Скоро, совсем скоро, всё закончится. Но как? Фил вызвался пойти с братом, не желая оставлять в такой сложный момент. И на этозаседание собрались все, кто имел какое-то отношение к делу.

Адриан по законам своей страны являлся несовершеннолетним. Суд был в шоке. Все темы заседания были тайными. Никто в городе не знал об этой истории. Участвующие давали клятву неразглашения. Все в суде прониклись глубокой симпатией к Адриану и сочувствовали ему, все до одного. Не нашлось бы ни одного человека, который был бы против сэра Гарольда. Все, начиная с судьи Августина, кончая уборщицей Долорес, были на стороне потерпевших. Для Джеральда еле нашли адвокатов, все отказывались «защищать этого подонка», еле-еле уговорили трёх, и те сказали, что делают это, потому что так надо, чтобы вообще суд над «скотиной» состоялся побыстрее, а душой они с Гарольдом. Обвиняемый же не стал вызывать своих адвокатов из другого города, так как стеснялся сказать им, за что на него подали в суд.

Джеральд прибыл на заседание к назначенному времени. Адвокаты ждали его у дверей. К ним вышел судья Августин.

— Сэр Джеральд, — обратился он к подсудимому, — предупреждаем вас, что вам запрещено приближаться к сэру Адриану меньше, чем на пять метров.

— Пять? — изумился тот.

— Да, именно на пять. А также прикасаться к нему и заговаривать с ним. Даже смотреть не смейте! Его присутствие очень важно для суда, но это крайняя мера. Мы не хотели сначала приглашать милорда, но были вынуждены в интересах следствия. Вы всё поняли?

— Да, Ваша честь.

— Хорошо, тогда пойдёмте в зал. Все уже собрались.

«Все уже собрались»… Сердце Джерри вздрогнуло — значит, его сын тоже там. А ему даже взглянуть на него запрещено!

На заседании было всё, как обычно, как положено. Вопросы, ответы. Долго слушали свидетелей, защиту, говорили речи… И почти под самый конец мистер Ингвар, прокурор, неожиданно спросил подсудимого:

— Сэр Джеральд, вы знали о том, что сэр Адриан — свободный человек?

Воцарилось молчание. Нервно тикали часы, кто-то нетерпеливо бил пальцами по столу…. «Нет-нет, он не знал…» — думал Адриан в отчаянии, будто бы моля кого-то великого, чтобы это оказалось так, чтобы он действительно не знал.

— Знал… — этот ответ поверг всех в шок.

— Как так знали?! Откуда?

— Моя мать, леди Лилиан, сказала мне об этом перед смертью.

— Вы понимаете, что, то, что вы, может быть, не знали, могло стать для вас возможностью смягчить приговор? — спросил мистер Августин.

Обвиняемый кивнул. А его спросили, что ещё ему сказала леди Лилиан?

— То, что отец хотел усыновить моего сына, что она была категорически против.

— Знали ли вы, что она травила вашего отца?

— И это я знал… Перед её смертью у нас был откровенный разговор.

— Почему же вы молчали об этом?!

— Потому что отец сломал мне жизнь. Я был зол на него, — он с вызовом посмотрел в глаза сэра Гарольда, но тот не отвёл взгляда, пристально глядя на сына.

— Как именно он сломал вам жизнь?

— Он отнял у меня моего сына, не дал жениться на любимой женщине, — в этот момент обвиняемый пристально взглянул прямо в глаза Констанции и добавил: — На единственной любви моей жизни.

Сердце женщины вздрогнуло, из глаз хлынули слёзы, ведь бедняжка любила этого человека, несмотря ни на что, любила.

— Хорошо, мы ещё вспомним об этом позже, а теперь вернёмся к делу, по которому собрались. Сэр Джеральд, вы обвиняетесь по статьям «незаконного лишения человека свободы, незаконного содержания в рабстве, нанесения тяжкого морального и физического вреда, жестокого обращения с ребёнком». Да и ещё теперь выясняется, что добавляется «скрытие преступления»! Вы понимаете, что за это вам грозит суровое наказание?

— Я понимаю.

— Вы признаете свою вину?

— Признаю, Ваша честь. По всем пунктам. И искренне раскаиваюсь.

Сердечко Адриана, который сидел вдали от него на возвышение, вздрогнуло. Неужели, правда? Может быть, есть надежда ему спастись, он ведь раскаивается?

— Отец нашего подзащитного незаконно держал людей в рабстве, скрывая от них вольные, лишил сэра Джеральда сына и жестоко обращался с ребёнком, — сказал один из адвокатов подсудимого.

— То есть со мной, — добавил подзащитный.

Глаза сэра Гарольда округлились от возмущения, и Его Светлость воскликнул:

— Протестую, ваша честь! Я не обращался жестоко со своим сыном, сэром Джеральдом, и если что-то и позволял, то только выговор по делу.

— Протест принят!

— Сэр Гарольд не держал незаконно людей в рабстве, — сказал один из его адвокатов. — Он имел права самому решать, когда выдать вольные, при условии, что труд человека вознаграждается. В данном случае бывшие рабы не были изгнаны с ранчо, и с ними уважительно обращались. Что касается сэра Адриана, то он внук сэра Гарольда, и то, что он не подпускал к нему сэра Джеральда, это уже семейные неурядицы, которыми суд не должен заниматься, к тому же к делу не относится.

Судья поблагодарил всех и сообщил, что сегодняшнее заседание закончено. А сэра Джеральда, в интересах следствия попросил задержаться на полчаса.

У Джерри уже давно сложилось впечатление, что суд явно на стороне Гарольда. Вот только почему? Им так жалко Адриана? Или отец подкупил всех? Или неужели его влиятельность сохранилась и после исчезновения?

Джеральда задержали на полчаса только для того, чтобы Гарольд с внуком успели уехать до него, чтобы у подсудимого и его защиты не было возможности поговорить с Адрианом.

Мистер Августин, провожая их к выходу, сказал молодому милорду, что он очень мужественно держался, даже когда показали фотографии шрамов. Мужчина заявил, что его стойкость достойна восхищения! Юноша в ответ вежливо поблагодарил его.

— Оказывается, он знал, что Лилиан меня постепенно травила, и смолчал. Если бы Джеральд этого не срыл, то, — кто знает? — может, мне не пришлось бы жить в Европе. Всё бы вскрылось уже давно, и все раньше узнали бы, что я жив. Я у него ещё и наследство отсужу! Да, ему с сыном повезло больше, чем мне! Адриан до конца пытался найти ему оправдание.

Фил заявил, что нет ему его, а судья согласился полностью. Ингвар их поддержал и заметил, что, наверное, в его практике это первое дело, когда все единогласно, вплоть до защиты подсудимого, на одной стороне.

Только Адриан молчал, молчал до того момента, как сели в коляску, молчал всю дорогу домой. Оказывается, его отец всё знал! Джеральд знал, что его сын не раб! Он знал, что Даррен и Алиссия получили вольные, он знал, что его мать пыталась отправить отца на тот свет, он знал всё, был в курсе всего!

Что же теперь делать? Оставалось только одно — научиться жить заново, по-другому. И просто смириться.

Сэр Гарольд сам был в шоке. Его сын знал, что Адриан родился свободным человеком и никогда не был рабом, издевался над ним так жестоко и изощрённо, что сложно себе представить отца, придерживающегося более строгим методам «воспитания». Джеральд знал, что Лилиан хотела отравить его папу, и молчал. Приехав домой, внук обнял деда, будто бы почувствовав его боль.

Констанция вернулась из суда. Женщина сидела на диванчике и смотрела в окно в комнате, которую ей отвели. Перед глазами стояло лицо Джеральда, слова всё ещё любимого человека звучали в ушах: «…на единственной любви». Он все эти годы обманывал её, он не любил её, всё ещё любя одну лишь Алиссию? Леди с трудом отогнала от себя эти мысли, пытаясь думать об Адриане. Нужно обязательно поговорить с сэром Гарольдом насчёт усыновления. А всё никак не успевала с этими заседаниями и очень из-за этого на себя сердилась! Внезапно в дверь постучали. Это оказалась Фелиция.

— Милая, там какой-то мужчина тебя спрашивает…

— Мужчина?! — изумилась Конни. — Какой ещё мужчина? И откуда он меня знает?

— Без понятия. Но он назвался мистером Виктором.

— Виктором?!

Глава 24. Новый берег

Констанция, не просто удивлённая, а шокированная, спустилась вниз. Виктор?! Она не ослышалась? А если это тот самый, что ему надо?

Он ждал в гостиной. Как когда-то много лет назад, но в другой гостиной. Тогда девушка его мечты созналась, что видит в нём только друга, а её сердце принадлежит другому. Как давно это было, но Виктор помнил, как будто бы всё случилось только вчера! Мужчина, кажется, так и не смог смириться, что первая любовь не с ним. Что принесёт эта встреча? О том, что у Констанции какие-то проблемы, он узнал совсем недавно. Совершенно случайно, и даже, наверное, не узнал, а предложил, что это так.

— Виктор…? — раздался до боли знакомый голос, и гость этого дома, вздрогнув, обернулся.

Перед ним стояла она. Всё такая же, кажется. Почти не изменилась, только стала полнее и старше. Глаза глядели устало, а вид леди казался измученным. Что же там произошло?

— Конни… Простите, леди Констанция! Добрый вечер!

— Что же это ты так, Виктор? На «вы» меня зовёшь, мы ведь всегда обращались друг к другу на «ты», — устало улыбнулась леди. — Ну, как хотите, добрый вечер, сэр.

— Конни! — мужчина подбежал к ней, но, смутившись в последний момент, застыл на месте.

Чужая жена снова улыбнулась.

— Мы расстались друзьями, не так ли? Неужели не хочешь обнять свою старинную подругу?

Они обнялись, но так быстро, будто бы, либо не прощались никогда, либо между ними пролегла такая пропасть, что её трудно было преодолеть.

— Прости меня… — сказал Виктор. — Я не должен был, наверное. Ты замужем, а я тут объявился. Не подумай, что я навязываюсь.

— Не подумаю. У меня просто на это времени не будет. Столько всего произошло, и мне надо как-то решать многие дела…

Мужчина перепугался и тут же спросил, что произошло, может ли как-то помочь. Но Констанция, вежливо поблагодарив, отказалась, заверив, что справится сама, ничего страшного не случилось, просто поссорились с мужем. Леди, которая скоро расстанется со своим титулом, горько улыбнулась, стараясь сдержать предательские слезы. Нет, нельзя, чтобы Виктор что-то заметил. Она снова попыталась уверить его, — а больше, саму себя, — что всё наладится.

— Да? А я так испугался, что что-то серьёзное!

— Как ты узнал об этом?

— Мне сказали мои родители по секрету. Твои папа и мама поделились с ними, что очень волнуются за тебя, потому что получили письмо, что вы не приедете к ним на Рождество, как приезжали каждый год, и как обещали в этом. Они подумали, что что-то произошло.

— Да, я им писала, что возникли кое-какие проблемы, и поэтому мы не можем приехать, — подтвердила женщина, — но тут помимо того успело многое произойти, и потому я дома у племянника.

Виктор же снова начал настаивать рассказать, что случилось, раз она даже в дом к не кровному родственнику ушла жить. Но леди снова отказалась что-либо рассказать.

— Но почему? Может, я смогу как-то помочь…

— Ничего, я справлюсь, Виктор.

— Я не сомневаюсь, но хочу, чтобы ты знала, что всегда можешь на меня рассчитывать. Уже поздно. Не могу позволить себе задерживать тебя и твою семью, поэтому пойду. Я остановился в гостинице «Флигель».

— Спасибо за поддержку, Виктор. Мне очень приятно, что ты приехал.

— До встречи, Конни.

Она сказала ему своё «До свидания», наверное, прекрасно понимая, что не может обещать следующей встречи.

Он ушёл, а она не оставила ему ни шанса, ни надежды, как и тогда много лет назад, когда выбрала Джеральда.

«Так что получается, Джеральд силой держал в рабстве свободного человека, да и ещё издевался над ним», — так сказал сэр Гарольд своему внуку в ту ночь, когда ему пришлось притвориться призраком. И Адриан ответил тогда, что его отец не знал, на что дед сказал следующее: «Да как он это докажет, мой мальчик?». Сэр Гарольд в случае чего хотел «бить» именно на это, а оказалось, что это действительно так. Что ж, получается, Его Светлость был лучшего мнения о сыне… «Кошмар, — думал Его Светлость. — Бедный Адриаша! Бедный мой мальчик! Сколько ж можно: удар за ударом?! Какое-то проклятие! Сначала папаша над ним издевается, пытает его, отдаёт приказ состряпать бесчеловечный «спектакль» с какой-то непонятной «мыслью», спектакль, открывающий истинное лицо ненормальных палачей. Потом его чуть не убили. Потом он придумал себе миф, чтобы оправдать Джеральда, якобы, тот не приказывал ничего подобного, и миф этот потом был развенчан, а теперь ещё и это! Ещё и такая правда всплывает! Я-то что? Я справлюсь! Уже справился! А он? Адриан ещё так молод и всё-таки любит своего отца… Каково ему узнать, что тот, зная правду, держал его в рабстве, придумывая всё новые мучения для него, с каждым разом «совершенствуясь» в изощрённости? Бедный мой, бедный ангел!».

Прошло ещё несколько дней. Заседания проходили каждое утро, но несчастного бывшего раба туда больше не приглашали. Совсем скоро всё кончится, всё к этому шло.

Адриан в эти дни играл на рояле, обучался верховой езде у Фила и втайне ото всех учил грамматику. Между нами: Морис всё-таки спел молодому милорду бульварную песенку, чтобы развеселить. Сэру Гарольду вряд ли бы такое понравилось, так что это осталось их секретом. Каждый день приходили Конни, Фелиция, Филипп, Даррен, даже Эвелина и Мартин. Адриан учился жить с этой правдой.

Однажды, когда Филипп и Гарольд были на заседании, в замок приехали Констанция и Фелиция с будущей невесткой. Их в тот день не вызвали. А Даррена — да, и он сейчас находился в суде.

Адриан играл на рояле в той самой большой зале, леди слушали, но неожиданно заглянул Морис и позвал дочь и невестку сэра Гарольда вниз, чтобы те распорядились, что подавать на ужин. Молодой милорд и Мэрбл остались одни.

— Как красиво ты играешь… — сказала девушка.

— Спасибо большое. Но дедушка и мистер Морис делают это гораздо лучше. А я только учусь. А ты умеешь?

— Я нет. А по твоей игре в жизни не скажешь, что ты учишься. Кажется, профессиональный пианист.

Может быть, — а скорее всего, так и было, — девушка немного невольно преувеличила, никогда раньше не слышавшая игру настоящих профессионалов, что годами оттачивали своё мастерство. Юноша же снова поблагодарил.

— Не за что. Это ведь правда. У тебя очень красивые руки, музыкальные. Не переживай, ты всему научишься. И я — тоже, хотя на целых семь лет старше тебя.

Адриан удивлённо посмотрел на неё. В его понимании свободный белый человек мог и умел всё. Мэрбл поняла немой вопрос брата жениха и ласково рассмеялась:

— Я ведь тоже недалеко ушла, если вообще куда-то ушла. У меня образование — приходская школа. Я ведь не аристократка и не дочь миллионера. Я тоже ничего не умею. Я могу делать кремовые розочки и украшать глазурью булочки, но видел бы ты мой почерк: как курица лапой, да и ещё по пять ошибок в одном слове! — она засмеялась сама над собой. — Один раз надпись «С Днём Рождения» на торте три часа писала! А письма Филу….! Сколько в них, должно быть, ошибок! Мне так стыдно!

— И я так же! Меня тётя Фелиция научила писать буквы и слова, а грамматику я не знал никогда.

— Вот-вот! А сейчас я всё никак не могу придумать себе роспись, мне надо выходить замуж и расписываться, а я не знаю, как это делается! А спросить кого-нибудь стесняюсь…. Что же я такая безграмотная? Ты тоже себе придумай: мало ли что, пригодится неожиданно.

— Да, надо обязательно. Большое спасибо за совет.

— Не за что! Ты ведь аристократ. А я выйду замуж за аристократа… Кто бы мог подумать, что так всё изменится? Нужно учиться жить как-то по-другому, с новыми собой. Вчера мы были одними, а завтра станем другими… Должны ими стать. Мне всё ещё не верится… Кажется, это чья-то шутка, и я замуж не выхожу, что сейчас кто-то вытряхнет меня из моей мечты, и я окажусь дома за прилавком, а Фил предпочтёт какую-нибудь аристократку.

Адриан сказал, что очень хорошо её понимает. И на вопрос невесты кузена, почему, ответил, что тоже до сих пор иногда поверить не может. Всё кажется, что сейчас проснётся там на ранчо, и всё начнётся заново.

Мэрбл посмотрела на него и задумалась. Она вспомнила тот момент, когда услышала о нём впервые от Фила. Он тогда заглянул в булочную, они разговорились, и молодой человек сказал, что есть такой красавец-раб у его дяди, с которым обращаются как с грязью.

— Я понимаю… — прошептала девушка, — но, моя лапочка, не переживай. Всё пройдёт. Просто нужно с этим научиться жить. Не пытайся забыть — не получится, по крайней мере так быстро. Просто смирись, что это было, и научись жить с новым собой. У меня как-то было такое, когда я поняла, что, как прежде, не будет больше никогда, и на тот момент мне оставалось только смириться…. Тебе сколько лет? Восемнадцать?

Юноша кивнул, и невеста брата снова повторила, что на семь лет старше. И вот как раз в возрасте Адриана влюбилась, да так сильно, что просто жизни без этого человека не смыслила. Но бедняжка понимала, что никогда не сможет быть с ним, ведь являлась простой девушкой, а он — аристократом. И к тому же тайный избранник даже не смотрел на неё. Кажется, у него и в мыслях не было сказать Мэрбл что-то ещё, кроме как, поздороваться, и что хочет купить. А ей так хотелось с ним разговориться! Этим человеком был её Филипп. Он учился в их городе и часто приходил в булочную за хлебом. Там они с ним и познакомились.

Шли годы, а дочь пекаря всё любила молодого милорда, толком и не зная почти, не зная его близко, только по рассказам. А он был, как принц из сказки: благородный, красивый и такой недоступный! А потом юноша… окончил институт и больше не появлялся в их городе, уехав к себе домой. Когда Мэрбл поняла, что вряд ли увидит снова возлюбленного, ей показалось, что весь мир рухнул. Она поняла тогда, что больше никогда жизнь не станет прежней без случайных встреч с ним, без его взгляда, присутствия, голоса… Но надо было как-то жить дальше, помогать отцу, искать новые-старые рецепты теста, следить за булочной, продавать папину выпечку… А она любила… Но не могла быть вместе с Филом. Не довелось, так получилось. В какой-то момент Мэрбл поняла, что нужно просто научиться с этим жить, не нужно стараться вырвать возлюбленного из своего сердца, не нужно пытаться забыть, нужно смириться и жить дальше. А время пройдёт, и это забудется само собой.

Рассказав это, Мэрбл вздохнула, ненадолго замолчала, а потом осторожно взяла Адриана за обе его руки, и продолжила:

- Солнышко, братик мой, я понимаю, как тебе больно. Ты через такое прошёл, что и заклятому врагу не пожелаешь. Но ты знаешь… Ты свободный человек!

— Но зачем он это сделал?

— Кто он, и что сделал?

— Мой отец… Он ведь знал, что я свободный…

Мэрбл, не выпуская его рук и ласково глядя на него, ответила:

— Братик мой, какая тебе разница? Это его, не твоя, беда. Он за это в ответе. Не ты… Может, рабство было для него своего рода гарантией, что ты никуда от него не денешься. А может, он садист, и ему доставляло удовольствие доводить тебя. Может, он завидовал тебе. А может, всё это вместе взятое. А может, ему вообще было плевать, — и она, в одной своей руке держа его за обе руки, другой обняла его. — Какая разница теперь? Поздно ему объясняться! Нам нет до него никакого дела, правда? — и прежде, чем Адриан успел что-то ответить, сказала: — Иди, сюда.

Она подвела его к диванчику и села.

— Садись, — улыбнулась девушка, и он послушался, накрыв его руки своими, Мэрбл продолжала: — Всё, что приходило с нами когда-то, осталось безвозвратно потерянным в прошлом. И только хорошие воспоминания всегда будут жить в наших сердцах, согревая в трудную минуту. А теперь давай отправимся в небольшое путешествие.

— Это как? — удивился он и улыбнулся.

— А вот так, — как ребёнку, улыбнулась она в ответ. — Закрой глаза. Ох, какие у тебя ресницы! Прелесть просто…! Только, чур, не подглядывать! Поверь мне. Давай, полетели! Не открывай глаза, но и не засыпай. Вон какие облака! — откровенно говоря, девушка сама не знала, откуда это берёт, просто когда-то, пытаясь забыть безответную любовь, закрывала глаза и представляла себе разные красивые картинки, пытаясь хотя бы таким способом убежать от боли в своё воображение. — Тебе не холодно?

— Нет…

— А то я тебя сейчас согрею, — и, обняв его, прижала к себе. — Мы ж в небе, — потом снова выпустила его, — а под нами лес…. И горы… Давай спустимся туда. Вот, а теперь мы в лесу… Хвоя шумит… — в этот момент заскрипела дверь…

Они вдвоём вздрогнули, он оттого, что так глубоко ушёл в себя, а она оттого, что испугалась, что кто-то пришёл и не даст продолжить эту странную игру. Девушка увидела, как в приоткрывшуюся щель между дверью и стеной просунула голову Люсинда.

— Ой, не открывай глаза! Это… это… на ветку сосны опустилась большая птица… сова… птица счастья, мудрая и добрая. «Тсс», — на самом деле последнее девушка сказала Люсинде, которая, весело завиляв хвостом, кажется, приготовилась поприветствовать их на своём собачьем. — Сова покажет нам путь… — осторожно продолжила Мэрбл, умоляюще глядя на гостью, чтобы та не залаяла, — и вот она полетела, а мы… за ней! Перед нами река… Но над ней лететь нельзя — над ней сильный ветер, и нас будет отбрасывать в разные стороны. Придётся переплыть… А вон и лодочка! Иди сюда… Осторожно. Тут камни, — девушка чуть сжала его руку для придания естественности и живости, — только, чтобы переправиться, есть одно условие. Нужно всё плохие воспоминания оставить на этом берегу. Вот так взять и оставить! Иначе лодочка не выдержит и перевернётся. Давай скидывай всё! А я тебе помогу, — Мэрбл погладила названного брата по волосам, потом по плечам и спине, будто бы скидывая с юноши снег, — и ты тоже отпускай. Дай мне оторвать это от тебя. Тебе легче, солнышко моё? Не бойся, я их не подпущу к тебе опять привязаться. Оставляй всё здесь, на этом берегу. Теперь давай руки, вставай, — и они вдвоём встали с диванчика, Люсинда с неподдельным интересом наблюдала за ними. — Давай я помогу тебе сесть в лодку. Присаживайся. Вот так, осторожно, — и они опять сели. — Тебе удобно?

— Да, спасибо большое.

— Вот тебе подушечка, — она подтолкнула ему подушку под локоть, а сама выбрала среди них одну маленькую, круглую, более или менее напоминающую мячик, и, надеясь, что сэр Гарольд не станет сердиться, кинула её Люсинде, и та заинтересовалась «игрушкой». — Вон сова нас сопровождает. Помашем ей ручкой! — Мэрбл взяла руку молодого человека и помахала ею, Адриан улыбнулся. — Вот умница! Поплыли к тому берегу. Плывём, плывём… Радость моя, мой братик, все плохое осталось там, на другом берегу, а если весь этот ужас захочет устремиться за тобой, он утонет в стремительном течении этой широкой реки. Верь мне, наше солнышко, — девушка невольно погладила юношу по запястьям, на которых когда-то были кандалы, о чём сама не подозревала, — так оно и будет. Все, теперь ты свободен. Этого больше нет, и никогда не вернётся в твою жизнь. А вот мы и причалили! Так… Давай я выйду и помогу тебе… — Мэрбл чуть отсела от него, потом взяла его обе руки для предания достоверности. — Иди сюда, — и ему пришлось подсесть к ней, и так создалась иллюзия, что он действительно вышел из лодки, девушка обняла его, «встретив на том берегу». — Вот и всё! Все в прошлом… Теперь ты свободен, и можешь делать, что хочешь. Больше ничего это не будет. Впереди у тебя много хорошего, — она выпустила его из своих объятий, — теперь мы в новом мире, куда кошмару из прошлого нет доступа. Он в воде захлебнулся. Поверь мне, — она поцеловала его в щеку, — Я собственными глазами видела! Лапочка моя, открывай глаза… — и в тот момент, как Адриан это сделал, ему на колени запрыгнула собачка. — Люсинда!

Юноша засмеялся.

— Вот кто меня ещё встречает на новом берегу!

— Тяв! — сказала собачка.

— Спасибо тебе большое, Мэрбл! Это было так чудесно и необычно…! И мне действительно стало легче.

— Не за что, братик! Я же тебя очень люблю.

— И я тебя.

И они снова начали обсуждать свою «неученность», рассказывая друг другу, что ещё не умеют делать, смеясь сами над собой, будто бы соревнуясь в историях о деградации. А Люсинда лежала между ними, расплывшись от удовольствия — когда тебя буду ещё гладить в четыре руки?

Глава 25. Адриан

Пока Мэрбл и Адриан «путешествовали», Гарольд был в суде. Заседание давно окончилось, а они сидели в кабинете судьи вместе с Августином и Ингваром.

— Человек, который знал, что мать травила его отца, и промолчал об этом; человек, который незаконно лишил свободы другого человека и держал его в рабских условиях с раннего детства; человек, который подверг другого человека бесчеловечным пыткам, издевательствам, унижениям и насилию, и этот «другой человек» — его родной сын… Что такой преступник должен получить? Я думаю, достоин только под контролем отправиться в ад. Смертная казнь, — высказался прокурор.

В душе у Гарольда похолодело, он застыл, не в силах пошевельнуться. Нет-нет, только не это… Он совсем ни этого хотел! Он хотел упечь обидчика внука в тюрьму! Нет… Нет!

Когда спросил судья, что он скажет, Его Сиятельство даже невольно вздрогнул, словно вернувшись в реальность.

— Мне очень жаль, что так получилось, — медленно проговорил отец преступника. — Обвиняемый — мой родной сын, и никто не знал, что этим всё закончится. Но Адриан будет в шоке от такого поворота. Я боюсь за него. и… Нет… может быть, пожизненное…? Хотя…хотя кто я, чтобы…?

Ингвар и Августин задумались. Оба они прониклись большой симпатией к несчастному юноше. Даже, может быть, полюбили, как сына, как племянника, как друга. Оба они сами являлись отцами, и их сердца содрогались от ужаса и жалости, когда видели фотографии шрамов, а когда видели виновника и мучителя, их руки будто б сами собой сжимались в кулаки. Оба были не прочь самолично «пристукнуть» злодея за содеянное. Но Адриан… Вряд ли бедняга хотел бы, чтобы казнили его отца. Юноша будет чувствовать себя виноватым, ведь невольно стал причиной суда.

Ингвар, признался, что у него руки чешутся, чтобы преступника за такое самолично пристрелить! Только жалость к сэру Адриану и останавливает, а то бы давным-давно отлупил бы так, что мало не показалось бы!

Августин поддержал коллегу и заметил, что Джеральда даже адвокаты не хотели защищать! Судья предложил заменить смертную казнь пожизненным заключением. Оставалось надеяться, все проголосуют «за» и не будут требовать отправить мерзавца на эшафот… Это может убить Его Светлость Адриана.

Прокурор нехотя согласился. Гарольд поблагодарил мужчин, что позаботились о его внуке и сообщил, что пойдёт домой. Пора и честь знать.

— До свидания, Ваша Светлость!

Он пожал им руки и вышел.

Когда дверь за ним закрылась, Ингвар назвал Джеральда мерзавцем. Августин согласился полностью и сказал, что такой преступник достоин казни. Прокурор, конечно же, согласился, и вздохнул, сказав, что только ради бедного Адриана заменяют приговор на пожизненное заключение. У них обоих дети были не старше внука сэра Гарольда, и отцы не представляли, кем надо быть, чтобы сотворить такое с родным сыном! Оба были уверены, что Джеральд позорит всё отцовство в мире! Но думали, кара такого злодея всё равно настигнет — Бог, как говорится, всё видит! Этот «подонок» не выживет в тюрьме! Его кто-нибудь да убьёт. Отец Адриана, несомненно, мог издеваться только над тем, кого считали слабым рабом, а с бывалыми заключёнными не сравнится — они ему покажут! Не выживет Джеральд в тюрьме — погибнет! Вот и будет ему смертная казнь! В таком ключе обсуждали эту животрепещущую тему прокурор и судья.

— Получит, что заслужил. Эти два рецидивиста сказали, что тот приказал пытать, домогаться бедняжку, а на третий день, избив до беспамятства, выкинуть из дома. То есть как так выкинуть? Значит, подонок подозревал, что его сын скончается от мучений или болевого шока.

Служители закона, и вовсе сделали, вывод, что подсудимый, сделал Берти и Ларри приказ убить своего сына, но таким образом всё завуалировал!

Да, несомненно, Джеральд умрёт.

Мужчины переглянулись и кивнули друг другу. Была ли надежда спастись для преступника?

На другой день был выдвинут приговор. Пожизненное заключение. Услышав, что ему грозит, несчастный потерял сознание. Гарольд взглянул на сына, и каждый в зале заседаний мог бы поклясться, что в глазах Его Светлости на миг блеснули слезы…

Его Светлость сидел в кабинете и читал. Он был очень доволен, что Джеральд получит по заслугам. Всё осталось позади, этот кошмар закончился. Мужчина мечтал, как повезёт внука в Европу, покажет ему самые красивые места, самые красивые города и, конечно, тот дом, в котором жил после своей «смерти», как вдруг в двери постучали.

— Да-да, войдите!

Это оказался Адриан.

— Радость моя! — обрадовался дед.

Юноша был взволнован, постояв чуть на пороге, он бросился к Гарольду и упал на колени рядом с его креслом.

— Милый дедушка, — взмолился молодой человек, — пожалуйста, спаси его! Ты же можешь…

Тот сразу понял, о чём он, и глубоко вздохнул. Дед посмотрел на него нежно-нежно, ласково-ласково. Мог ли Адриан когда-нибудь мечтать об этом, будучи рабом собственного отца?

— Радость моя, ну, что это такое? — и Гарольд поднялся. — Опять падаешь на колени? Ты же настоящий аристократ, сэр… Да ладно это! Ты человек! Зачем ты так себя унижаешь? Вставай!

Его Светлость велел подняться внуку и сесть в кресло, а потом спросил, тоном, «сам подумай», как может спасти Джеральда. Необразованный, к тому же наивный, Адриан предположил, может быть, ещё можно забрать заявление.

— Нельзя, ведь уже озвучен приговор, но твой отец подал прошение о помиловании. Я могу, конечно, поговорить с судьёй, чтобы суд удовлетворил его просьбу, но этого делать не буду. Мне для тебя ничего не жалко. Всё, что пожелаешь! Но только не проси меня об этом. К тому же судья Августин очень возмущён этим делом, и отклонит такую просьбу. Он сказал, что такое поведение ведёт к деградации общества.

Адриан расстроенно покачал головой, отказываясь верить во всё, что происходило. Он в отчаянии спрашивал дедушку, как же так…? Призывал вспомнить, что Джеральд его сын… Молил, сжалиться над ним! Может быть, есть способ хоть как-то облегчить участь его отца? Юноша, кажется, и впрямь, был уверен, что дед всемогущ, так как являлся свободным белым человеком и к тому же аристократом.

Но Гарольд оставался неумолимым, в который раз напомнив внуку, что тот тоже был его сыном, но почему-то Джерри не хотел над ним сжалиться и «хоть как-то облегчить участь своего ребёнка»!

— Но я простил его… Неужели в мире нет способа…?

— А я нет, и никогда не прошу, — прервал юношу дед, чуть заметно грустно улыбнувшись. — Адриаша, радость моя, свет ты мой, всё, что пожелаешь, хоть мир у твоих ног, но этого не проси! До каких пор ты будешь всё всем прощать, ангел мой?

— Но тюрьма — это почти как рабство, а я знаю, что это такое, и никому не пожелаю. Он же не выдержит, он не привык.

Но Гарольд ответил, что так Джеральду и надо. Один Бог знает, что в этот момент царило на сердце юного милорда. По щекам Адриана покатились слезы. С губ сорвался шёпот:

— Но папа же умрёт там… Совсем один… в кругу бандитов…

— А он-то кто сам? Самый натуральный бандит! Среди своих и подохнет, как того и заслуживает: как крыса. И вообще пожизненное заключение — это и так смягчённый приговор. Ему угрожала смертная казнь.

— Что? — испугался Адриан.

— Да, слишком много преступлений твой папаша совершил. В совокупности это дало такой результат. Да и ещё во время следствия всплыло.

— Но неужели отец хотел их совершать?

— Джеральд этого заслужил, а раз заслужил, значит, воодушевлённо шёл к своей цели…

— Даже не верится… Были моменты, когда он был таким добрым.

— Это на него затмение нашло! — засмеялся дедушка, но как-то нервно. — Бывает на добрых людей, как будто бы, затмение находит, их будто бы прорывает, и они нехорошо себя вести начинают. И злодеев тоже, только наоборот — добрые дела неожиданно начинают творить! Помяни моё слово — Джерри не такой уж и раскаявшийся преступник, каким хочет казаться.

— Я не хочу, чтобы из-за меня кто-то страдал, заслужил он того или нет…

Гарольд не знал, что ему ответить, вернее, знал, но от волнения не мог сформулировать. Он слишком любил своего внука, чтобы причинить ему боль. Мать Адриана умерла много лет назад, а если сейчас подвергнуть такой опасности ещё и его отца, значит, оставить юношу круглой сиротой. Да, Его Светлость этого, естественно, не хотел, и, — что там говорить?! — конечно же, в глубине души жалел и своего сына и не хотел ему смерти. Но преступник должен понести своё наказание, и, вспоминая всё то, что Джеральд сделал его внуку, сэр Гарольд ещё сильнее утверждался во мнении. И его огорчало, что Адриан этого не понимает. Не слишком ли далеко зашёл их земной ангел в своём милосердии? Читай на Книгоед нет

— Меньше всего на свете я хотел бы, чтобы что-то омрачило твоё счастье, которое я хочу дать тебе, моё мальчик, — медленно сказал Его Светлость после долгого раздумья. — И меньше всего на свете я хотел бы ему помогать. Хоть он и мой сын, к сожалению, я хочу, чтобы он сдох в тюрьме, в неволе, а до этого, работал от ранней зари до поздней ночи, чтобы продуху ему не было, чтобы били его каждый день, и чтобы он приглянулся какому-нибудь придурку… Пойми меня, пожалуйста. Эту скотину воспитал я. Джеральда знаю прекрасно. Подумай: если его ненавидит родной отец, что это за человек такой, подумай, за кого ты заступаешься!

— И всё же он подарил мне жизнь…

— Я с этим не спорю, — прервал его дед. — И сам же Джеральд её тебе и сломал! Но и ещё твоя мама подарила тебе жизнь. Не надо, ангел мой золотой, не спорь со мной. Я этого мерзавца, эту шкуру продажную, прекрасно знаю. Он и про меня пакости рассказывал. Я ему говорю: «Какая ты бестолочь», когда он учиться не хотел, а он всем разносил, что я в лицо его дебилом обзываю. Трус Джерри к тому же знатный! Мягкотелый и ленивый! Как Конни, такая сильная, с характером, за него замуж пошла? Я всегда этому удивлялся!

— Она, наверное, его любит очень… В глубине души он дорог и мне… Хотя я и боюсь его до ужаса. Мне бы не хотелось жить и знать, что он отбывает пожизненное заключение в тюрьме.

— Хорошо… — глубоко вздохнул Гарольд, — я очень тебя люблю, просто не передать словами, насколько сильно! Так и быть…. Но только моя безумная любовь к тебе спасёт твоего папашу, вернее, облегчит его участь. Я делаю это ради тебя. Ведь не хочу, чтобы всю жизнь тебя мучило чувство вины, хотя ты ни в чём не виноват. Но я-то тебя знаю! — он засмеялся и продолжал снова серьёзно: — Но я не хочу и сам испытывать угрызения совести, оттого что так и не наказал твоего мучителя. Поэтому я спасу мерзавца от пожизненного заключения, хотя он его достоин. Попробую спасти. Суд возмущён этим делом… Посмотрим, можно ли что-то сделать…

— Спасибо, дорогой дедушка! — Адриан встал и обнял его крепко-крепко. — Ты такой добрый!

— Только ради тебя, — ответил дедушка. — Мне бы этого хотелось меньше всего, но если такой поворот может повредить тебе, я даже на частичное помилование этой скотины согласен. Но только частичное!

— Спасибо дедушка, — он выпустил его из объятий и встал, уступив ему место.

— Сиди-сиди, не вставай. Я в другое кресло сяду. Или ты хочешь убежать от деда? Побудь со мной.

— Нет, конечно, никуда я не хотел уходить.

— Я верю. Пошутил просто, — Гарольд взял свою книгу, которую читал, когда тот вышел, и достал из неё поздравительную открытку: — Вот смотри, что я нашёл. Хранил её тут, оказывается, а потом забыл. Мне Ричард прислал, поздравлял с Рождеством, когда я был в Европе. Посмотри, что он пишет.

Адриан взял открытку в руки, в первую очередь посмотрел картинку, а потом только перевернул обратной стороной с текстом. Среди прочих пожеланий было такое: «…и чтобы ты наконец-то воссоединился со своей семьёй, чтобы твои внуки были счастливы!».

— Одно желание сбылось, — сказал Гарольд. — И я теперь с вами, осталось только сделать вас счастливыми. Филипп женится на такой красивой, хорошей девушке, успешно управляет своими фирмой и имениями. И я благодарен за это Господу. Твой брат счастлив, осталось сделать счастливым тебя.

— Но я счастлив. И только благодаря вам. Спасибо большое тебе и всем остальным… И без вас я не знаю, что бы делал.

Гарольд посмотрел на него и вместо ответа ласково улыбнулся.

Адриан восхитился красивому почерку сэра Ричарда. И дедушка ответил, что друг к тому же очень талантливый художник и попросил обратить внимания, какая у него подпись. Просто каллиграфия!

— Очень красиво!

— Тебе нравится? Возьми себе! Дарю!

— Но это же для тебя, это же личное…

— Ничего страшного. Он мне, знаешь их сколько присылал, таких открыток? Пачка целая!

— Но здесь такое пожелание. Наверное, тебе важно это.

— Он мне это желал на каждый праздник. Так что найдётся ещё много открыток с таким пожеланием. Внучок мой, не стесняйся, бери.

— Спасибо большое, дедушка!

«Вот, значит, как роспись выглядит!» — подумал Адриан. Он понимал, что личные письма нехорошо давать кому-то, но ради такого дела, как грамматика, решил по секрету показать открытку Мэрбл. Ей ведь надо до свадьбы придумать себе роспись, а она не представляет, какой та должна быть!

У Гарольда получилось на другой же день уговорить судью и прокурора как-то смягчить приговор Джеральда. Августин и Ингвар сначала и слышать не хотели, но потом согласились отправить преступника на каторгу на неопределённый период времени, то есть длительный, но с возможностью освободиться за хорошее поведение. И туда же они решили отправить и Ларри с Берти. «Они его ненавидят и, наверняка, решат отомстить ему!» — решили Августин и Ингвар, но с отцом преступника, конечно же, этими соображениями делиться не стали.

Что лучше: пожизненное заключение в тюрьме или ссылка на каторгу? Неизвестно, но по крайней мере при последнем наказании заставят работать, а ни всю оставшуюся жизнь просидеть в темной камере, и, может быть, будет жить в поселении.

Джеральда лишили родительских прав, лишили права в любое время видеть своего сына, а только по разрешению опекуна, которым стал сэр Гарольд. Будущий ссыльный на коленях умолял дать ему возможность в последний раз увидеть молодого милорда и попрощаться с ним. Отец, с Августином и Ингваром, посоветовавшись между собой, разрешили ему. Всё равно не собирались давать ему амнистию в будущем и были уверены, что это станет действительно последним свиданием горе-отца с Адрианом. Кто знает? Может быть, когда-нибудь они сменят гнев на милость, но пока были тверды в своём решении.

Глава 26. Прощение…

Рано утром во двор замка въехала коляска. Сэр Гарольд молчал всю дорогу, преступник-аристократ, которого везли на последнее свидание с сыном перед поездом на каторгу, тоже. «Все кончено, — думал Джеральд. — Доизмывался, что теперь уже нет возможности всё исправить и вернуть его! Теперь я так одинок! И он никогда не будет моим сыном!».

Уже в замке Гарольд сказал отпрыску-преступнику:

— Не смей садиться на диваны и прикасаться к господской мебели! А если я узнаю, что ты хоть слово грубое сказал Адриану, твой приговор тут же изменится на тот, который хотели выставить первоначально!

Сразу после завтрака Мэрбл спряталась в большой комнате с балконом и цветами. Она втайне ото всех читала учебник грамматики. Тут-то и нашёл подружку Адриан, у которого тоже была какая-то книга.

Когда юноша спросил, что она читает, девушка покраснела и молча показала обложку. Милорду это напомнило случай, когда он тоже читал грамматику, и зашёл Гарольд. Покраснев, Адриан показал невесте брата свою книгу: тоже учебник по тому же предмету. Мэрбл рассмеялась. Он присел рядом.

— Я еле дошёл сюда — всем было интересно, «кто автор». Мистер Морис и так, и эдак спрашивал, но я не сдался.

— Меня леди Фелиция тоже спрашивала, что взяла читать, когда мы с ней встретились у нашей гостиницы. И я тоже не сдалась!

— Я хочу тебе кое-что показать, только это секрет, — Адриан достал открытку из книги и протянул девушке: — Там есть роспись. Оказывается, она так выглядит.

— Ух, ты! В ней есть и что-то похожее на буквы, а я думала, это просто закорючка или рисунок, что хоть цветочек можно нарисовать.

— А я и представления не имел, что это такое, — сознался сподвижник по борьбе с неграмотностью.

— Нам надо себе тоже придумать.

Они видели друг в друге союзников по борьбе с собственной неграмотностью.

Вдруг кто-то постучал, и молодые люди, как по приказу, прижали к себе книги так, чтобы не видно было названий. В дверь зашёл Гарольд, а за ним Джеральд. Увидев последнего, Адриан и Мэрбл соскочили с диванчика, как испуганные зайцы.

— Радость моя, эта тварь хочет с тобой попрощаться, — сказал дедушка и, схватив «тварь», втащил в комнату и бросил «её» к ногам внука. — На колени!

— Отец… — сердце юноши вздрогнуло от жалости, и он хотел помочь папаше подняться с колен, как в этот момент Мэрбл взяла друга под руку.

— Отойдём на минуточку, — прошептала она.

Гарольд кивнул им и вышел за дверь, Джеральд поднялся с пола, а девушка и юноша отошли от него подальше.

— Давай книгу — я её пока подержу, чтоб никто не видел, — прошептала будущая жена Филиппа, и отец милорда их не слышал. — Не бойся его… Я буду вон за той дверью, — в комнате имелось два выхода, и девушка показала на противоположный, не на тот, в который они вошли, — и вы будьте к ней ближе, и если что, зови меня. Я никуда не уйду, а если что услышу, тут же позову Фила. Не бойся, мой братишка.

— Спасибо тебе большое, — и Адриан обнял названную сестру, будто бы собирался с духом, — Я пошёл.

— Удачи!

Она вышла, а Адриан обернулся к отцу.

— Как ты мог?! — Джеральд кинулся к нему. — Как ты мог меня предать?!

Его сын… Он стоял перед ним, отец вновь видел юношу вблизи… Прекраснее рассвета, величественный, но совсем негордый. Эти глаза, наполненные сочувствием и добротой… Но это был не тот раб, не та запуганная жертва, это был мученик, ангел прекрасный и великий в своём милосердии. Сэр Гарольд помог внуку. Пульс застучал в висках Джеральда, страшная, безумная ревность охватила душу. Его жизнь была погублена. И кем? Тем, кого он так ненавидел, кого проклинал всем, на чём свет стоит, его отцом. И он отнял у него сына, он, Гарольд, а ни Джерри в итоге спас Адриана. Ревность, зависть, ярость…

— Прости, я не смог спасти тебя. Я пытался совсем избавить тебя от наказания, но суд оказался сильнее меня и назначил каторгу, заменив ею пожизненное заключение, — сказал Адриан. — Он не позволил…

— Мне не нужны твои извинения, скотина! И твоя помощь мне, как унизительная милостыня! Ты навсегда останешься рабом, каким и вырос, всего лишь рабом! Может, ты и выглядишь, как принц, но в душе ты всё то же ничтожество!

Прекрасныеглаза Адриана заблестели от слёз:

— Ты никогда не любил меня, папа… Всё это было лишь моей иллюзией…

— Не тебе решать, кого я любил, ублюдок! Ты обязан был терпеть, а ты вместо этого то Даррена, то Чарльза, то Фреда, и даже тех же Фила с Томасом себе находил, чтобы они облегчили твою участь, а я хотел, чтобы ты страдал, раз не знал, кто твой настоящий отец, раз мне не принадлежал! Раз я чувствовал боль, что у меня нет моего сына, значит, и ты должен был мучиться!

— Даррен — мой отец. С сэром Чарльзом и сэром Фредом я вёл себя вежливо. Что же, мне надо полагалось кидаться на них с оскорблениями? И я был им благодарен, но никогда не желал, чтобы они купили меня. А Фил и мистер Томас отнеслись с добром ко мне… Ты предлагаешь мне оставаться неблагодарной… «скотиной»?

Но тут внезапно распахнулась дверь.

— Так! Я тебя предупреждал ещё тогда на ранчо! — вскричал вдруг Фил, зашедший в комнату и услышавший последние слова дяди. На самом деле все эти оскорбления услышала из-за дверей Мэрбл и тут же позвала своего жениха, как и обещала.

«Ещё один защитничек!» — подумал Джеральд, и ревность переполнила его сердце.

— Правильно сделали эти Берти и Ларри, что совершили над тобой такое насилие! Так тебе и надо, предатель! Ты заслужил это «надругательство»! — и всё в зале, казалось, застыло от ужаса и затрепетало, из глаз Адриана хлынули слёзы, и бедняжка, задрожав, отпрянул назад.

— Что?! — в гневе вскричал Фил и бросился на дядю. — Ты не попадёшь в тюрьму, потому что я убью тебя за такое! Живодёр! Мерзавец! Злодей! — но мужчина оттолкнул племянника, тот не удержал равновесие и полетел в стену.

— Нет! — воскликнул Адриан и бросился к двоюродному брату, но отец схватил его за руку.

— Я ещё доберусь до тебя! — не унимался Джеральд. — Я вернусь и так тебя высеку, что мало не покажется! И никто мне в этом не помешает! У тебя ещё пополнится коллекция шрамов! Или знаешь, что? Я убью тебя: если не достался мне, так не достанешься никому! — вскричал он и замахнулся, чтобы ударить сына, как тут кто-то перехватил его руку…

Кто же? Фил? Или кто-то внезапно забежал в комнату? Нет, это был сам Адриан. От такой неожиданности Джеральд замер. «Почему он это сделал? — думал мужчина. — В первый раз в жизни постоял за себя. Зачем, ведь в глубине души оставаясь рабом, не имеет права? Он должен терпеть, когда его бьёт хозяин… Адриан… Адриан не раб, и никогда им не был… Это я держал его в рабстве, зная, что он свободный человек…». И тут до ненормального отца дошло! Только теперь и сейчас… Слишком поздно, увы! Уже ничего не изменить. Но лучше поздно, чем никогда…

Прежде чем причинить вред, Джеральду нужно было задуматься, сможет ли в последствии взять ответственность на себя и всё исправить? Но аристократ-злодей оказался слишком слаб. И потерял сына. Простит ли Адриан или нет, но его отцом в полном смысле этого слова мужчине уже, — увы! — не стать. Что же происходило с Его Светлостью в тот момент? Прекрасный молодой человек, земной ангел во плоти, стоял перед этим несчастным мерзавцем и являлся его чадом. Сейчас он так близко и в то же время уже далёк, уже не его сын. Им больше никогда не увидеться, и Джеральд понял, что сломал жизнь своему дитя, в первую очередь ему, а ни себе… Адриан страдал, а папаша раскаивался в том, что, причинив боль юноше, навредил себе лично. Требуя прощения и любви, Джеральда вовсе не волновало то, что с происходит с сыном…

Губы бедолаги задрожали, из глаз хлынули слезы… Он упал на колени перед юношей. Очнувшийся, Фил, который только что поднялся с пола и намеревался подбежать к дяде, чтобы побить его, застыл на месте.

— Сынок…. - рыдал Джерри, — сынок, я умоляю, прости меня… Ты мне не поверишь, я знаю… Слишком поздно… Но я раскаиваюсь… Только в эту секунду я понял это. Из-за своей мягкотелости потеряв тебя ещё тогда, когда ты был совсем маленьким, я отчаялся, я ненавидел сам себя за слабость… А потом не мог ничего с собой поделать, не знал, что со мной происходит, когда видел тебя рядом с другими мужчинами, годящимися тебе в отцы. Мне казалось, они хотят отнять тебя и сделать свои сыном. И ты… ты был таким красивым и добрым, но не моим сыном. Я не мог в открытую гордиться тобой…

Джеральд лежал перед юношей, обняв его за ноги, поливая слезами его дорогие туфли, целовал пол, на котором тот стоял, и молил сына о прощении. Только в этот момент, в последний момент, этот человек раскаялся по-настоящему, раскаялся в том, что причинил боль именно Адриану, и теперь каялся ни в поступках, которые причинили вред ему самому, а в боли, которую причинил. Ведь мы часто раскаиваемся в том, что не легли спать раньше и опоздали на работу, а ни в том, что этим опозданием могли кого-то подвести.

Сердце Адриана вздрогнуло от жалости, ему самому стало больно, почувствовав боль отца, и он тоже упал на колени, чтобы обнять нечастного и утешить.

— Папа, пожалуйста, не плачь… — а у самого из глаз по щекам текли слезы. — Я не мог, понимаешь… Не мог себя преодолеть… Ты не представляешь, как я боялся тебя, боялся, что ты снова пошлёшь меня в дом на окраине ранчо… Не представляешь, какой ужас испытывал перед тобой… Я не смог тебя спасти, не смог быть с тобой всё это время потому, что тебе было бы хуже, суд запретил мне… И это могло скомпрометировать тебя, тебе могли ещё что-нибудь приписать… Но я… я всё равно люблю его, дедушку, безумно люблю. Мне очень повезло, что у меня такой дед. И он совсем не такой, каким его расписывали. Пойми, я не мог уже оставить его… Просто потому, что люблю, очень люблю…

— Я рад… Он мой отец…

— Да, он твой отец. И он любил тебя, потому хотел, чтобы ты был сильным…

— И я любил его, по-своему, но любил. В том, что я повёл себя, как тряпка, есть только моя вина…

— Не вини себя… Постарайся забыть…

— Ты мой ангел… Мой ангел — твердил несчастный только что раскаявшийся человек.

Самая большая ошибка Джеральда заключалась в том, что он хотел любыми способами добиться любви Адриана, но для себя, а ни для юного своего дитя. Мужчина в глубине измученной души каялся в том бесчеловечном обращении с бедным рабом, искренне раскаивался, но… жалел о злых поступках потому, что увидел какой вред они принесли ему лично. Это перечеркнуло все надежды добиться любви сына и его доверия. И только сейчас аристократ оплакивал свои дурные деяния из-за того, что такое поведение и такое обращение искалечили жизнь жертве, а ни преступнику. Джеральд вечно будет каяться в том, что те пытки причинили такую боль Адриану, в том, что бедняжка не мог спать ночами, в том, что до ужаса боялся своего отца. Раньше сын нужен был господину-отцу для него самого, а ни для того, чтобы у невольника-милорда был любящий отец. Джерри любил своё дитя для себя, а ни для него. И только теперь осознал это.

А ещё, отец всё-таки признался, он страшно завидовал своему чаду. В том поместье для всех Адриан стал новым хозяйским сыном, хотя и не знал об этом, а папаша невольно сравнивал теперешнего «молодого господина» с предыдущим, то есть с собой. И видел прекрасного ангела и нерешительного, мягкотелого труса. И ему захотелось самоутвердиться за счета страданий невинного и беззащитного создания.

— Прости же меня за это, хотя нет мне прощения! Но умоляю, прости, прости когда-нибудь, если сможешь…

Адриан не в силах был что-то сказать отцу, он только плакал.

— Скажи мне, ты прощаешь меня?

— Я прощаю тебя… И простил уже давно…

— Сынок…! — Джерри зарыдал, ещё крепче прижал родное дитя к себе. — Если у меня есть ты и твоё прощение, мне ничего не будет страшно… Хоть я и справедливо лишён родительских прав, могу ли надеяться, что ты будешь ждать меня?

— Да… Я буду каждый день молиться за тебя…

— Сынок, мой любимый сын…

Но в этот момент дверь отворилась, и вышел сэр Гарольд и воскликнул:

— Это что такое?!

Дед побежал к внуку.

— Что он с тобой опять сделал?

— Ничего, дедушка…

— А ну, вставай, моё золотце, — Его Светлость помог внуку подняться с пола, вернее, мягко заставил это сделать, обнял и прижал к себе. — Джеральд, поднимись сейчас же! Что за цирк ты устроил?!

Фил пнул дядю, когда тот продолжал лежать. Кроме Адриана опального аристократа, кажется, никто не простил.

— Правильно, внучек! — одобрил дедушка поступок старшего.

Джеральд встал.

— Прощай, отец! Я пошёл. Нужно расплачиваться за свои грехи…

— Иди! Я провожу тебя!

На полпути Джеральд развернулся и побежал к сыну. Они бросились друг к другу. Но Филипп задержал брата, остановив того за руку.

Джерри подбежал к своему мальчику и снова упал перед ним на колени.

— Прощай, моя единственная радость…

Адриан хотел тоже встать на колени, чтобы обнять папу, но Фил не позволил кузену, в сильнее сжав его локоть.

— Прощай, отец…

— Джеральд, пошли! — позвал Гарольд, постепенно раздражаясь и еле сдерживаясь, чтобы окончательно не перейти на крик. — Мы опоздаем!

— Все, иду, папа… — и он поплёлся к дверям.

…За дверями замка они остановились.

— Туда с тобой и твои Ларри с Берти едут! — усмехнулся отец. — Они на тебя очень злые, считают, что ты вынудил их уволиться. Будь осторожен, — глаза Гарольда недобро сверкнули. — Надеюсь, Ларри решит продолжить спектакль по твоей авторской пьесе, только на сей раз главным героем станет режиссёр постановки! Надеюсь, ты испытаешь то же, что и мой внук, когда ты приказал обойтись с ним подобным образом!

— Если это хоть чуточку искупит мои грехи, я согласен даже на такое…

— Как благородно с твоей стороны! — презрительно скривил губы сэр Гарольд. — Только я не верю, не верю не единому твоему слову!

— Отец, я прощаю тебя, и ты прости меня!

— Что? Ты меня прощаешь? Какая наглость! За что тебе меня прощать?

— За то, что ты сломал мне жизнь!

Тот долго не мог ничего сказать, у него слов не находилось от такой наглости!

— Пошли, — сказал старший сэр, наконец, после долгого молчания, еле скрывая своё презрение, — а то опоздаешь на поезд, держащий свой путь на каторгу! Надеюсь, у тебя хватит совести больше никогда не переступать порог этого дома и… не искать встреч с Адрианом? Всё! Пошли!

Гарольд направился к воротам, думая, что сын идёт за ним, внезапно он услышал крик у себя за спиной!

— Папа!

Его Светлость обернулся:

— Чего тебе?

Джерри бросился к нему… на шею и заплакал, как ребёнок.

— Пожалуйста, умоляю тебя, прости… Если тебе не нужно моё прощение, то мне необходимо твоё как воздух! Прости меня, папочка! Я вёл себя словно последняя свинья! — отец так и стоял прямо как столб, а тот повис на нём. — Прости… Если бы я мог искупить вину…! Но уже, как понимаю, поздно. Ты хотел видеть меня сильным… Ты не сказал мне о том, что дал вольную, чтобы я не чувствовал себя слабаком, ты не сказал мне о Франции, чтобы я почувствовал себя сильным, чтобы я поверил в себя, чтобы, сбежав, я мог сказать: «Я защитил любимую девушку и нашего малыша!»… Прости меня, что я понял это только в самую последнюю минуту…. Если ты прогонишь меня, я пойму…

Гарольд задрожал….От злости? Нет, от другого — от слёз…

— Я не прогоню тебя, — неожиданно ответил он, — ведь ты мой сын, а я твой отец…. Прости же и ты меня. В том, что произошло с Адриашей, есть и моя вина, ведь это я сделал тебя таким. Если я недолюбил тебя в детстве, если слишком мало уделял внимания, прости меня, сынок…

— Я… я… прощаю тебя…. Если есть за что… Но не вини себя в том, что я так жестоко обращался со своим сыном. В этом уж точно виноват только я… Меня никто не заставлял этого и делать, и, что бы плохого не случалось в нашей жизни, мы не имеем права причинять боль другим, оправдываясь своей.

— Я люблю тебя

— И я тебя…

— Джерри, ты знал о том, что твоя мать хотела отравить меня, и скрыл это, — по щекам благородного сэра потекли слезы, — и я прощаю тебя за это, но за Адриана, извини, ещё не могу. И не потому, что не хочу. Просто это пока выше моих сил. Не ищи с ним встреч, я не хочу, чтобы внук тебя видел. Я прошу тебя это уже серьёзно и спокойно. Хоть Адриан и простил тебя, я не могу, и со временем он поймёт меня. Будут свои дети — поймёт.

— Но он будет ждать меня… Если не вернусь, это разобьёт ему сердце — я снова предам его…

— Ты предашь, если снова объявишься здесь, напомнив ему своим присутствием обо всём, что с ним случилось….

— Хорошо, я постараюсь… Видимо, надо было раньше думать… Нам пора..

— Нам пора… — эхом ответил Его Сиятельство. — Я буду ждать тебя, сынок….

Его Светлость сопроводил сына до коляски, но сам не поехал с ним на вокзал. Он пошёл в замок к своему драгоценному внуку.

Глава 27. Все позади

Когда Гарольд вывел Джеральда, в комнату вернулась Мэрбл. Она подошла к Адриану и, обняв юношу за плечи, подвела к диванчику, и они сели. Фил последовал за ними и, потрясённый и глубоко задумчивый, опустился в кресло напротив них.

— Всё позади, — мягко сказала девушка своему «братику», — всё это кончилось, и никогда больше не повторится. Помнишь, мы всё оставили на старом берегу? Всё ужасное захлебнулось.

— Но как же он теперь?

— Не волнуйся за него. По крайней мере Джеральд жив, и никто его на эшафот не отправил…. И благодаря тебе. Ты сделал всё, что мог. А просить совсем помиловать твоего отца после того, что он сотворил, это, извини меня, уже наглость. Преступник должен нести своё наказание. Не плачь… Всё кончено, плохое кончено! Ты свободный человек. У тебя есть семья, и мы тебя все безумно любим. Правда, Фил?

— Конечно, моя дорогая! — и молодой человек сел на пол на колени рядом с Адрианом и взял брата за руку. — Джеральд преступник, которому нет прощения, но всё же всё у него будет хорошо. Судя по всему, он, наконец, по-настоящему раскаялся. И если ты захочешь когда-нибудь, он вернётся к тебе. Только верь в это. Но пока ещё рано. Дядя должен понести наказание, чтобы и другим неповадно было.

— Спасибо вам большое. Я так вас люблю, что словами не передать.

Через какое-то время вернулся дедушка, и все подошли к нему.

— Я понимаю, ты в шоке, но это самое большее, что мы могли для него сделать, — сказал Гарольд Адриану, обнимая его.

— Я понимаю, — откликнулся внук. — И спасибо тебе.

— Спасибо тебе, что ты такой ангел!

Все было кончено! Дьявол был наказан, а ангел спасён. Весь ужас остался позади. Адриан никогда не мог поверить, что Господь оставит его. Даже в самые трудные минуты юноша верил, что Бог рядом и никогда его не бросит. В глубине своей души всегда знал, что тоже человек, что не вещь, у которой прав меньше, чем у крысы. Жестокости был положен конец, справедливость была восстановлена, преступник был наказан, и ангел был спасён. Так Господь из человека, которого люди звали «жалким рабом», сделал того, кого хочется величать принцем.

Утром следующего дня никто ещё до конца не мог осознать, что произошло. Адриан проснулся рано и, даже не позавтракав, сбежал в сад. Он пытался собраться с мыслями, понять, что делать дальше. Если раньше всем сердцем молодой человек мечтал о свободе, то теперь у него появилась новая — каким-то образом вернуть отца из ссылки. «Смогу ли я когда-нибудь понять, что заставило тебя пойти на это? — думал юноша. — Смогу ли…?». Но тут кто-то окликнул молодого аристократа по имени, душа его затрепетала от счастья, ибо голос оказался знакомым. Юный милорд обернулся и увидел Эйлин. Они бросились навстречу друг к другу.

— Адриан, я…. я так счастлива, что…. Нет… — в волнении залепетала гостья. — Мне очень жаль, что так случилось с дядей Джеральдом, но всё же я счастлива, что для тебя весь этот ужас в прошлом. Поэтому я пришла тебя….поддержать.

— Спасибо вам, леди Эйлин… Я так…

— Сколько раз просить тебя не обращаться ко мне на «вы»? — обиделась девушка.

Адриан растерянно улыбнулся и проговорил после некоторого молчания:

— Прости…

— Прощаю! — улыбнулась дочь Конни. — Ты помнишь тот день, когда я приехала от бабушки и дедушки, и мы гуляли тогда по саду? Тогда и представить себе было сложно, что когда-нибудь мы встретимся вновь, но в другом саду, при других обстоятельствах!

Воспоминания нахлынули на юношу. Да, молодой милорд прекрасно всё помнил, помнил, что в тот день отверг любовь Эйлин, считая, что недостоин её. А теперь? Адриан и сам не знал, что с ним происходит, но сердце сокрушалось в раскаянии. Глаза подёрнулись слезами.

— Что с тобой? — прошептала Эйлин. — Ты плачешь?

— Прости, что я не осмелился тебе тогда сказать… Прости, что причинил боль… Ведь я давно люблю тебя. Моё сердце ещё на ранчо было отдано только тебе.

— Любишь? — на глаза девушки выступили слёзы счастья.

— Люблю… Но достоин ли…

— Опять за старое?! Ещё одно слово, и…. - догадавшись, что хочет сказать молодой милорд, в шутку рассердилась девушка, но Адриан не дал любимой закончить фразу, нежно коснувшись губами её губ.

И она ответила на его поцелуй. Как и он когда-то в тот поздний вечер в ветхой хижине в далёком поместье. Только тогда в их душах царствовала боль, теперь же — распускались цветы счастья.



Оглавление

  • Прощение
  •   Глава 1. Бывший раб
  •   Глава 2. Сегодня наконец закончился мой путь к тебе…
  •   Глава 3. Отец и покойник
  •   Глава 4. Сюрприз Фелиции
  •   Глава 5. «Дедушкин призрак»
  •   Глава 6. А дома еще не знают…
  •   Глава 7. Ты только мой!
  •   Глава 8. Сломанная жизнь
  •   Глава 9. Разрыв
  •   Глава 10. Бульварные песенки мистера Мориса
  •   Глава 11. Чай в каминном зале
  •   Глава 12. Пообещай мне…
  •   Глава 13. Простите меня!
  •   Глава 14. У каждого ребенка должен быть плюшевый мишка
  •   Глава 15. Потеря
  •   Глава 16.Рука и сердца Адриана
  •   Глава 17. Я этого не стою
  •   Глава 18. Отец и сын
  •   Глава 19. Детские сердца
  •   Глава 20. Рождественский бал
  •   Глава 21. Ошибка
  •   Глава 22. Жаль, что у тебя нет…
  •   Глава 23. Все тайное становится явным
  •   Глава 24. Новый берег
  •   Глава 25. Адриан
  •   Глава 26. Прощение…
  •   Глава 27. Все позади