Убей меня нежно [Никки Френч] (fb2) читать постранично

Никки Френч Убей мня нежно

Посвящается Керсти и Филиппу

Пролог

Он понимал, что умирает. Смутно, где-то в глубине души он понимал, что не следует желать смерти. Он должен был сделать что-нибудь для собственного спасения. Но не мог придумать, что именно. Возможно, придумал бы, если бы ему удалось осознать, что произошло. Если бы только не ветер и снег. Они терзали его так долго, что он едва чувствовал, как лицо жгло от холода. Безумно трудно было вздохнуть, сделать глоток воздуха на высоте восемь тысяч метров над уровнем моря, где человеческие существа вообще не должны жить. Баллоны с кислородом давно были пусты, клапаны обледенели, маска только мешала.

Остались минуты, быть может, часы. В любом случае он умрет еще до того, как наступит утро. Что ж, пусть так. Он пребывал в полусне и покое. Под слоями ветронепроницаемого нейлона, гортекса, шерсти, полипропилена он чувствовал, как сердце бьется вдвое быстрее обычного, словно узник, который стремится вырваться из темницы груди на волю. А мозг при этом вялый, сонный. Но это неправильно, — им всем необходимо бодрствовать, непрерывно двигаться, пока их не спасут. Он понимал, что должен сесть, встать, что есть сил хлопать руками, не давать спать спутникам. Ему было слишком уютно. Как хорошо вот так лежать, наконец дать себе отдых. Он так давно не отдыхал...

Холода он больше не ощущал, и это было облегчением. Он посмотрел туда, где была одна его рука, которая выскользнула из рукавицы и лежала под странным углом. Сначала она была багрово-красной, а теперь — он удивленно подался вперед — восково-белой. Странно, что он чувствовал такую жажду. В куртке лежала бутылка, которая замерзла и совершенно бесполезна. Вокруг снег, который столь же бесполезен. Почти смешно. Какое счастье, что он не врач, как Франсуаза.

Где она? Когда они достигли границы вечных снегов, то должны были остановиться в лагере «Три перевала». Она ушла вперед, и больше они ее не видели. Остальные держались вместе, бродили кругами, утратив всякое ощущение направления, совершенно не представляя, на какой части горы находятся, и безнадежно засели в этом желобе. И все же он что-то должен вспомнить, что-то потерявшееся где-то в мозгу. Только он не знал где, он не знал, что это такое.

Он не видел даже собственных ног. Сегодня утром, когда началось восхождение, горы словно мерцали в разреженном воздухе, а они дюйм за дюймом продвигались вверх по наклонному морю льда по направлению к вершине. Они шли в жестких лучах солнца, бьющего из-за хребта гор, и твердый как сталь лед вспыхивал бело-голубым огнем, который сжигал их тяжелые головы. Лишь несколько кучевых облаков плыло в их сторону, а потом эта внезапная лавина спрессованного в камень снега.

Рядом с собой он почувствовал движение. Кто-то еще был в сознании. Он с трудом перевернулся на другой бок. Красная куртка — значит, это Питер. Его лицо было напрочь скрыто толстым слоем серого льда. Он ничего не мог поделать. Хотя все они своего рода команда, сейчас каждый пребывает в своем отдельном мире.

Интересно, кто еще в данный момент умирает на склоне горы? Как неудачно все получилось. Однако ничего не поделаешь. У него в пуховике в футляре из-под зубной щетки лежал целый шприц дексаметазона, но сейчас добраться до шприца было выше его сил. Он не мог даже пошевелить руками, чтобы развязать рюкзак. Да и что бы он сделал? Куда отсюда идти? Лучше ждать. Их найдут. Они знают, где искать. Почему они до сих пор не пришли?

Мир вокруг, прежняя жизнь, эти горы — все уже погрузилось в пучины его вялого сознания, остались лишь следы. Он понимал, что каждую минуту, пока он лежит здесь, в лишенной кислорода мертвой зоне, в его мозгу умирают миллионы клеток. Крошечный кусочек разума наблюдал за тем, как он умирает, и ужасался, преисполненный жалости и страха. Ему хотелось, чтобы все закончилось. Ему просто хотелось уснуть.

Он знал этапы наступления смерти. Он наблюдал почти с любопытством, как его тело на последних подступах к вершине горы Чунгават реагирует на ее приближение: головная боль, диарея, затрудненное дыхание, распухшие руки и ноги. Он понимал, что более не в состоянии ясно мыслить. Возможно, перед смертью начнутся галлюцинации. Он понимал, что руки и ноги у него обморожены. Он вообще не чувствовал своего тела, за исключением пылающих легких. Казалось, все, что от него осталось, — это разум, который все еще слабо теплился в своей умершей оболочке. Он ждал, когда его разум мигнет и погаснет.

Жаль, что так и не удалось побывать на вершине. Снег под его щекой создавал впечатление подушки. Томасу было тепло. Покойно. В чем ошибка? Все должно было пройти так гладко. Он что-то должен вспомнить, что-то неправильное. Во всем была какая-то фальшивая нота. Кусочек головоломки оказался не на своем месте. Он закрыл глаза. Темнота казалась целительной. Жизнь такая суматошная... Все эти потуги. Ради чего? Да ничего. Просто нужно вспомнить. Когда он вспомнит, все остальное перестанет что-либо значить. Если бы