Воронеж – река глубокая [Михаил Иванович Демиденко] (fb2) читать постранично

Михаил Демиденко. «Воронеж – река глубокая»;

Изд-во: «Советский писатель», 1987

Сканирование, распознавание, форматирование текста: Дмитрий Глебов, 2019 г.

vk.com/glebovv

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Вся эта невыдуманная история начинается с вопро­са, который я задам вам, мои читатели: какой, по вашему мнению, самый прекрасный город на земле?

Вы, конечно, скажете, что матушка Москва или его величество Ленинград...

Нет! Не угадали!

Или Париж с Елисейскими полями, или Нью- Йорк — родина высотных зданий без архитектурных излишеств...

Тоже нет!

Самым прекрасным городом на земле, с моей точ­ки зрения, был, есть и будет Воронеж! И не улыбай­тесь!

Хотите знать, почему он самый лучший на земле? Отвечу.

Потому что в этом городе я родился. И для меня нет прекраснее места на земле, чем мой город.

Ах, если бы вы могли его видеть до войны! Сколько в нем росло сирени! Всюду — в палисадниках, скверах, просто на улицах. Город буквально утопал в сирени. А сколько было в нем вишен, слив, яблонь и груш! Мы, пацаны, ходили воровать яблоки не куда-то на окраину, а в самый что ни есть центр города — в сад при горис­полкоме, в Милицейский сад (бывший Семейный), в сад Дзержинского. Общественных садов было много.

Яблоня росла даже во дворе нашего непутевого дома.

Родился я на улице Фридриха Энгельса, 54, в Доме артистов, бывшей гостинице «Гранд-отель». Само на­звание гостиницы говорило о том, что она была построе­на в нижегородском вкусе, который у нас почему-то называли английским: длинные, скрипучие коридоры с высокими потолками, двери номеров, через которые можно провести престарелого жирафа, бронзовые ручки на дверях, мебель под красное дерево — пузатая, крова­ти трехспальные и в то же время длинные, как коломен­ские версты, туалеты с мраморными раковинами... У са­мого входа, у широкой лестницы с зеркалами сохра­нился закуток, огороженный деревянным барьером, а вверху табличка «Портье».

Портье переименовали в «директора Дома арти­стов», но два понятия оказались живучими, упрямыми, и, что с ними ни делали, они продолжали жить. Первое: уборщиц называли горничными. В ведомостях, в прочих документах они числились уборщицами, но в нашем доме они были горничными. И может быть, поэтому всех живущих в доме называли гостями. Не квартиро­съемщиками, не квартирантами, не жильцами, а гос­тями.

И второе: у нас платили не за квартиру, а за номер. Неважно, что человек прожил в номере десять лет, давно выплатил рассрочку за мебель,— у него на шка­фу, на кровати и на креслах продолжала красоваться надпись: «Гранд-отель». Горничные производили убор­ку и, когда выходили в коридор, говорили друг другу: «Я пятый номер сдала... Неаккуратные гости .посели­лись».

Здесь жили артисты местных театров, суфлеры, гримеры, рабочие сцены и прочие случайные люди; бывало, останавливались и гастролеры, в основном артисты цирка. Живал и сам Ян Цыган, профессиональ­ный борец, кумир воронежских ребят. Дом был шумный и бесшабашный; здесь любили разыграть кого-нибудь, ценили острое словцо, сюда из театра приносили заку­лисные интриги, а уносили на репетиции горячий ко­фе в термосах. Каким образом в этом доме посели­лась наша семья — затрудняюсь ответить. К театраль­ному миру мои родители не имели никакого отноше­ния.

Когда приезжали фокусники, по дому разгуливали лилипуты. Мы, пацаны, никак не могли понять, как себя держать с ними: то ли как со взрослыми, то ли как с равными. Многие из них были меньше нас ростом, и мы могли их даже осилить, если бороться, но мужчины ходили в костюмчиках, женщины — в туфлях на высо­ких каблуках.

Фокусники выступали на базарах в балаганах. А по вечерам базарные зрители штурмовали окна первого этажа нашего дома: хотели посмотреть, как живут карлики. Слово «лилипуты» обыденным стало значи­тельно позднее. Эта заслуга принадлежала КИО... Эмилю Теодоровичу Гиршфельд-Ренардовичу, знаме­нитому фокуснику и факиру, создавшему цирковую труппу из маленьких взрослых людей, взяв слово «лили­пут» напрокат у Свифта, автора Гулливера.

Дядя Ваня, дворник Дома артистов, весьма автори­тетная личность для меня и моих друзей, не стесняясь, гнал метлой любопытных.

Рядом был базар. Стояли подводы с битой птицей, картошкой, огурцами. Молоко привозили на возах. Це­лый воз глиняных горшков с пробками из сена. В горш­ках топленое молоко с вкусной рыжей пенкой. Беско­нечные ряды телег...

Воронеж в дни моего детства можно назвать детской республикой. По улицам дрынчали специально «дет­ские» трамваи, увешанные флажками, были детские парикмахерские, магазины, театр, кинотеатр. Да, дет­ство мое было счастливым!

А если у кого-нибудь из моих сверстников про­резался, как молочный зуб, хоть какой-нибудь талантишко, одаренного ребенка немедленно брали за руку, вели в Дом