Искатель, 2019 №1 [Анатолий Васильевич Королев] (fb2) читать онлайн

ИСКАТЕЛЬ 2019 № 1

*

Учредитель журнала

ООО «Издательство «МИР ИСКАТЕЛЯ»

Издатель ООО «Либри пэр бамбини»

© ООО «Либри пэр бамбини»

Содержание

Анатолий КОРОЛЕВ

КОБ

повесть

Виктория НИКИТАЕВА

ПТЕНЦЫ РАВНОДЕНСТВИЯ

рассказ

ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ!

В следующем номере читайте детективную историческую повесть Игоря Москвина «Дело о семейном убийце».

Напоминаем, что текущая подписка на «Искатель» продолжается. Оформить ее можно с любого следующего месяца по каталогам почтовых отделений:

1) каталог «Подписные издания» («Почта России», обложка синего цвета) — индекс П2017;

2) «Каталог Российской Прессы» (МАП) — индекс 10922;

3) каталог «Газеты. Журналы» (агентство «Роспечать», обложка красного цвета) — индекс 79029.

В этом полугодии, кроме публикаций новых интересных произведений в жанрах фантастики, приключен и детектива, мы открываем серию исторических очерков о самозванцах, о пиратах, о тайнах, связанных с жизнью великих людей, а также о невероятных событиях, произошедших в недалеком прошлом («Охота за русским золотом», «Кто «заказал» «красных маршалов»» и др.).

Анатолий КОРОЛЕВ
КОБ

1

Эта загадочная и поразительная история началась 13 сентября, в пятницу, в 15 часов, на подмосковной даче следователя Московской горпрокуратуры Григория Филиппова.

Посмотрев на вдруг потемневшее небо, Григорий увидел огромную черную тучу, с необычайной быстротой двигающуюся в его сторону. И он заторопился с уборкой сушившегося на воздухе лука, затаскивая его на веранду дачного домика. Он надеялся до начала грозы справиться с этой работой. Однако ошибся в расчетах. Зловещая туча, увеличиваясь в размерах, приближалась более стремительно, чем он предполагал.

«Сейчас ливанет!» — вздохнул он расстроенно, поняв, что не успеет перенести лук в укрытие.

Между тем с северной стороны над дальним полем внезапно появилось несколько совершенно черных колонн. Они не имели определенной формы и беспрестанно изменялись в величине и очертаниях: то стояли неподвижно, то скользили по полю, изгибаясь и наклоняясь друг к другу, словно в каком-то фантастическом танце.

Григория охватило непонятное беспокойство, какое прежде не возникало при надвигающейся грозе. Он почувствовал какую-то тошнотворную тоску, подступившую в область солнечного сплетения и не желавшую покидать его. Эта растущая тоска словно пришла и осталась навсегда. Внезапно Грише стало совершенно неважно, намокнет ли его урожай. Словно этот урожай ему и вовсе уже не пригодится…

Со стороны черных колонн стал доноситься какой-то гул, похожий на шум водопада, по временам прерывавшийся как бы треском пистолетного выстрела или раскатом отдаленного грома. Угрожающий шум нарастал, становился более отчетливым. И вдруг Гриша явственно ощутил хлынувший на него поток жаркого воздуха. Нет, это не похоже на приближающуюся грозу. Это было нечто другое, более страшное. Неведомая опасность приближалась, и сомнений в этом уже не было.

«Неужели это смерч?!» — с ужасом подумал он, остолбенев посередине дачного участка. Слышать об этом опасном и ужасном явлении природы приходилось, но чтобы увидеть лично… «Нет, не может быть, вечно мне что-нибудь мерещится! Сейчас просто пойдет дождь и потом просто закончится… И ничего не произойдет… И надо убрать этот чертов лук…»

Гриша, придав себе как можно более равнодушный вид, начал собирать лук медленно и спокойно, доказывая себе, что ему, Грише, ничто не может угрожать.

Между тем его начало придавливать воздухом, в ушах появился звон, который постепенно занял вес Гришино внимание. Да, это надвигался смерч — самое разрушительное и наиболее загадочное и таинственное стихийное бедствие, еще мало изученное и понятое человеком. Свинцовые тучи заволокли все небо. Вот черные танцующие колонны слились в одну большую, которая, словно гигантская вращающаяся юла, покачиваясь, устремилась в сторону Григория.

Ужас парализовал его волю. Он не мог даже пошевелиться, не то что предпринять хотя бы какие-то меры для своей защиты. Большего страха, чем сейчас, Гриша не испытывал за все прожитые двадцать семь лет. Он увидел, как крутящийся столб смерча поднял высоко в воздух, будто пушинки, несколько большущих старых тополей, вырванных из земли с корнями, дачный домик соседа Селиверстова, заплот^[1] и «Москвич» соседа Колыханова. Все это полетело вместе с пылью ввысь, словно мелкий мусор в раструб мощного пылесоса. Это было последнее, что Григорий увидел. В следующее мгновение его обдало горячим воздухом, словно из жерла домны, затем какая-то могучая сила сдавила его со всех сторон и со страшной силой швырнула в черное небо. Григорий успел только подумать: «Господи, пощади ради мамы. Как она без меня…» — и потерял сознание.

«Ма-а-ма-а-а…» Очнулся Гриша от звука собственного хриплого голоса и не сразу понял, что этот голос — его. Он медленно приоткрыл глаза и понял, что мир превратился в макароны… нет, не макароны, тогда что это? Бледное рассветное небо было расчерчено в желтую полосочку, и эта полосочка была совершенно непонятной. Гриша с трудом заставил себя почувствовать свою правую руку и попробовал эту полосочку потрогать. Полосочка позволила себя потрогать, и вдруг все встало на свои места. Гриша лежал в большом разметанном стоге сена, а загадочные полоски на небе были не чем иным, как тем самым сеном, которым было засыпано Гришино лицо.

Было тихо-тихо. Полностью открыв глаза, он различил на чистом небе угасающие звезды, а внизу зарумянившийся горизонт. «Неужели я жив?! И удивительно, что упал на сено. Кому расскажешь — не поверят. Значит, Бог меня услышал и пожалел».

С трудом сев на раскиданном сене, Григорий ощутил невероятную усталость и сильную боль во всем теле. Особенно болела голова, главным образом в затылке. Осторожно ощупав его, он обнаружил большую шишку, чуть поменьше теннисного мяча. Прикосновение к ней вызвало острую боль.

«Интересно, куда это меня забросило?» — задал себе вопрос Григорий и с трудом поднялся. Прилагая немало усилий, чтобы удержаться на дрожащих ногах, он осмотрелся. Кругом было огромное незнакомое поле с редкими стогами сена, многие из которых были раскиданы.

«Странно, куда меня все же занесло?» — обеспокоенно думал он.

Немного отдышавшись и более основательно укрепившись на слабых еще ногах, Гриша побрел наугад, намереваясь отыскать какую-нибудь дорогу.

Через несколько минут из-за горизонта показался оранжевый круг солнца. С первыми его лучами Гриша заметил неподалеку довольно отчетливую проселочную дорогу. «Вот и прекрасно, — подумал он с облегчением, — дорога непременно приведет к какому-нибудь жилищу, к людям. Затем доберусь до своей дачи, если, конечно, от нее что-нибудь осталось. Вероятнее всего, на ее месте найду одни щепки». Перед его глазами до сих пор стояла ужасная картина: уносящийся вдаль домик Селиверстова.

Выйдя со своими нерадостными мыслями на дорогу, Гриша, к немалому своему облегчению, увидел движущиеся в его сторону красные «Жигули». У машины горели фары, хотя необходимость в освещении дороги с восходом солнца отпала.

Поравнявшись с Гришей, автомобиль резко остановился. Гриша с беспокойством заметил, что у машины нет номерных знаков. «Что бы это значило? Может быть, эти «Жигули» угнали, а номера сняли? Ну совсем невероятная история, — невольно улыбнулся он своим мыслям. — В таком случае в машине находится преступник, или преступники, или кто еще похуже. Стоит ли в нее садиться?» Голова предательски звенела, и мир немного покачивался из стороны в сторону.

Однако увидев, что в «Жигулях» только водитель, и то невысокий тщедушный мужичок пожилого возраста, он успокоился, подошел к машине, подумав на ходу: «Возможно, «жигуль» после ремонта или номера сняли за какое-нибудь нарушение дорожных правил. А мне в мою больную голову снова самое худшее пришло».

Открыв дверцу машины, Григорий как можно приветливее произнес:

— Здравствуйте! Вы не знаете, как далеко до дач ГУВД?

Не ответив на приветствие и не посмотрев на Григория, водитель бросил глухим простуженным голосом:

— Садитесь.

Помявшись. немного от неожиданной неприветливости водителя, Григорий забрался на переднее сиденье, так как выбора у него не было. Как только он сел, водитель вдавил педаль газа в пол, и «Жигули» рванули с места.

— Так далеко ли до дач ГУВД? — повторил вопрос Гриша как можно приветливее и повнимательнее присмотрелся к неразговорчивому водителю.

— Пятнадцать километров, — буркнул водитель, не сделав ни малейшей попытки взглянуть на пассажира.

Это был странный мужичок — как по обличью, так и по одежде. Одет он был в русскую сатиновую косоворотку, схваченную в поясе узеньким ремешком, и такого же цвета шаровары, заправленные в хромовые сапоги с невысокими голенищами. Голова крупная, волосы негустые и совершенно белые. На бледном узком лице едва заметные брови, а глаза крупные и широко открытые. Нос небольшой и остренький, как клюв у птицы. Губы неестественно широкого рта не толще лезвия бритвы. Сколько лет этому странному мужичку? Может, сорок пять, а может, и все шестьдесят с гаком.

— Похоже, смерч забросил меня на поле кооператива «Свободный», — предположил Гриша вслух, пытаясь завязать разговор с водителем. — Л вы что-нибудь слышали о вчерашнем смерче, который пронесся в этом районе? Наверное, натворил бед. Я.вот чудом живой остался.

Гриша болезненно улыбнулся и с надеждой, по-детски, посмотрел на своего спасителя.

— Вам нечего бояться, — заверил водитель, по-прежнему не шевельнув головой.

— А вас смерч не зацепил? Или вы вообще о нем ничего не слышали?

Водитель не отреагировал, словно его и не спрашивали.

Григорий вдруг обратил внимание, что мотор у «Жигулей» работает бесшумно, а машина несется так ровно, будто едет не по проселочной ухабистой дороге, а по взлетной полосе аэродрома.

«Не водитель, а какой-то чудик, — с неприязнью подумал о мужичке Григорий. — Ну, да ладно. Мало ли странных людей на свете. Спасибо ему и за то, что вызвался подвезти. Долго бы мне, контуженному, пришлось топать эти пятнадцать километров, не окажись попутки. Однако со мной, кажется, нет денег. Чем же я с ним буду расплачиваться? И даже нет при себе служебного удостоверения».

— Вы простите меня, уважаемый, но мне нечем будет заплатить, — извиняющимся тоном вымолвил Григорий и беспомощно развел руками. — Мой кошелек остался на даче.

— Вам не о чем беспокоиться, — сиплым голосом ответил водитель и добавил: — Вам выходить. — И, как показалось Григорию, его тонкие губы тронула чуть приметная усмешка.

Через несколько секунд «Жигули» резко остановились. Григорий вылез из машины и, поблагодарив странного водителя, захлопнул дверцу. Автомобиль туг же умчался дальше и вскоре скрылся за березовой рощицей. А вокруг Григория сразу возникло легкое кольцевое движение воздуха, словно он вошел в центр вращающейся центрифуги. Несколько мгновений — и все прекратилось.

Гриша изумленно хмыкнул и обеспокоенно подумал: «Похоже, я изрядно треснулся головой, коль какие-то завихрения мерещатся». Он потер шишку на затылке, которая, к его радости, заметно уменьшилась, и, глубоко вдохнув полной грудью чистый осенний воздух, осмотрелся. Как оказалось, он стоял метрах в десяти от высоченной вековой липы с раздвоенным вверху, словно рогатка, стволом. Это был основной ориентир начала дач ГУВД.

«Как хорошо, что уцелела наша любимая липа, — подумал Григорий, подходя к дереву. Но, взглянув в сторону дач, он с приятным удивлением отметил, что и дачи в полном порядке: правда, от липы не все были видны. Его участок находился почти на противоположном конце. Невольное волнение охватило его, и он ускорил шаги, а затем, не вытерпев, побежал.

Вскоре Гриша различил группу людей на совершенно пустом черном месте, напрочь лишенном растительности. Этот пустынный участок образовался среди дачных домиков. С болью в душе он осознал, что именно на этом месте были его участок и участок майора в отставке Селиверстова.

Григорий медленно подошел к дачникам, многие из которых были ему знакомы. Крайние, обернувшись к нему, буквально застыли от изумления, с расширенными глазами и открытыми ртами. Первым опомнился начальник угрозыска Тимирязевского РОВД подполковник Колыханов Борис Семенович: его заплот и старенький «Москвич» на глазах Григория унесло смерчем.

— Ты ли это, Григорий Петрович?! — воскликнул Колыханов, не веря своим глазам. — Неужели живой? Дай я тебя потрогаю. — Он подошел к Григорию и стал щупать его и шлепать по рукам и плечам. — Да откуда ты взялся? Где был? А мы уж тебя в покойники зачислили.

— Оттуда, — Гриша рассеяно показал пальцем в небо. — Такую шишку, какая у меня на затылке, можно получить, только свалившись с неба. — И он повернулся затылком к любопытным. — Прошу не трогать, болючая, как…

Через минуту возле Григория собрались все дачники, кто был в это время поближе. Григорий подробно рассказал, что с ним произошло, а люди, продолжая смотреть на него как на инопланетянина, не переставали удивляться столь счастливому исходу.

— Ты, парень, родился в рубашке, — категорично заявил рослый Колыханов. — Говорят, такие люди из любых смертельных ситуаций выходят живыми, потому что у них так на роду написано. Возьми, например, Вангу! Она ведь тоже в смерч попала в детстве и осталась живой. Значит, тоже родилась в рубашке. Правда, ей, бедняжке, меньше повезло, чем тебе, Григорий. Писали, что она ослепла, но начала предсказывать людям будущее! Ты, друг, может, тоже теперь особенный?

— Ага, — буркнул Гриша. — я теперь летать умею…

— Может быть, Гриш, ты теперь начнешь предсказывать будущее?! Ну-ка изобрази нам что-нибудь, — коротко хохотнул капитан Соловьев, низенький, упитанный мужчина, которого во время смерча не было на даче. Но дачники его не поддержали. Не до шуток было.

— Я-то, Гриша, еще легко отделался, — продолжил подполковник Колыханов, понизив голос. — «Москвич» мой старенький унесло вместе с заплотом — не велика потеря, а вот майор Селиверстов, Геннадий Николаевич, погиб. Он в тот момент в своем домике был.

— Но может, есть еще какая-то надежда, — неуверенно заметил Григорий.

Подполковник махнул рукой и тяжело вздохнул:

— Какая там надежда. Знакомые гаишники, братья Белоусовы, нашли его труп на магистральном шоссе в двадцати километрах отсюда. В руке он сжимал закрутку для консервирования. Кто мог предположить, что такая необычная смерть настигнет Геннадия Николаевича. Ведь ни бандитский нож, ни пуля его не брали. У него все тело было в шрамах от ранений, а тут…

— Да, жаль, геройский был майор, — подтвердил Гриша, хорошо знавший Селиверстова. — А кто еще пострадал из дачников?

— Больше никто. — вразнобой ответили присутствующие.

— Как ты-то. Гриш, будешь без дачи? — посочувствовала дородная тетя Катя. — Ведь сейчас такая дороговизна на все.

— Власти должны помочь, — неуверенно обронил подполковник Колыханов, — как-никак стихийное бедствие. Плохо, конечно, Гриша, что ты свою дачу не застраховал, а я «Москвич».

— Хорошо, что сам живой остался, — заметила тетя Катя, — каково было бы твоей матери… Слава Богу, что так удачно обошлось.

Григория как током ударило. Как это до сих пор не вспомнил, что нужно в первую очередь позвонить маме? А что, если кто-нибудь успел сказать ей о смерче, который унес ее сына?! Ведь ее больное сердце могло не выдержать.

— Борис Семенович, у вас, кажется, есть телефон, — обратился он в волнении к подполковнику. — Мне нужно срочно позвонить. Вдруг маме уже рассказали о нашем происшествии.

2

— Не переживай, — успокоил его Колыханов, — отсюда никто не мог позвонить, связи нет никакой.

— А как же вы узнали о том, что сотрудники ГАИ нашли труп майора Селиверстова?

— Так об этом Иван Белоусов рассказал. Он сейчас картошку копает. У них с братом заканчивалось дежурство, когда наткнулись на майора. Леонид увез труп в Москву, а Иван сюда от электрички пешком добирался. Я первый и узнал от него.

— Понятно, — кивнул Григорий и, вздохнув, посмотрел на свой опустевший участок. — Что ж, поеду домой. Пока что делать мне здесь больше нечего.

Заняв у подполковника денег на билет, Григорий с тяжестью на сердце отправился к железнодорожной платформе, до которой было чуть более трех километров.

День обещал быть солнечным и теплым. Гриша не спеша вышел на проселочную дорогу, ведущую среди сосен к электричке, и, вдыхая полной грудью чистый сосновый воздух, с сожалением подумал о потерянной даче, которая была хорошим подспорьем для небогатого семейного бюджета. Но более всего он переживал о том, как эту ощутимую потерю воспримет его мама.

В нерадостных раздумьях он прошел уже половину пути, как неожиданно вокруг него возникло знакомое воздушное завихрение, с легкой пыльцой разогнавшее из-под ног высохшие сосновые иголки и шишки. Григорий почти физически ощутил прикосновение к плечам чего-то мягкого и вместе с тем упругого. Прошло всего несколько быстрых секунд, и завихрение исчезло так же неожиданно, как и возникло. Воздух вновь стал тихим и прозрачным.

Григорий остановился озадаченный. «Что бы это могло значить? — подумал он с нарастающим беспокойством. — Конечно же, это галлюцинации. И возникают они, видимо, от психического расстройства. В общем, это может быть следствием падения и ушиба головы. Но чувствую я себя вполне нормально. Отпуск мой закончился, и в понедельник я должен выйти на работу. А если эти завихрения будут продолжать преследовать меня? Стоит только сознаться в этом медикам, и они быстро упекут в психушку, где начнут подвергать разным исследованиям. Нет уж, дудки. Никто не должен знать, что со мной иногда происходит нечто странное. Со временем пройдет».

Взбодрив себя решительными мыслями, Григорий заспешил к платформе. Однако самое удивительное его ждало впереди.

Из служебной характеристики Василия Андреевича Соколова, старшего советника юстиции, начальника следственного отдела Московской городской прокуратуры:

«1958 года рождения, русский, образование высшее юридическое (юридический факультет МГУ), в Московской горпрокуратуре работает с 1981 года. За это время показал себя исключительно с положительной стороны, пройдя путь от рядового следователя до начальника следственного отдела. Среди товарищей по работе пользуется заслуженным уважением и авторитетом. Спортсмен, имеет первый спортивный разряд по тяжелой атлетике в тяжелом весе. Хороший семьянин, воспитывает двух дочерей. Соколова В. А. отличает аналитический склад ума, умение в самых сложных обстоятельствах находить причинную связь между поступками людей и явлениями…»

Василий Андреевич, как обычно, пришел на работу раньше всех следователей. Поздоровавшись возле своего кабинета с техничкой тетей Сашей, уже сделавшей у него уборку, он энергично прошел в кабинет, снял шляпу и плащ, повесил их во встроенный в стену шкаф и, открыв пошире форточки на обоих окнах (он любил работать в прохладном помещении), сел за свой просторный стол. Ему очень нравился этот первый тихий час, когда в кабинеты еще не пришли сотрудники прокуратуры, а коридоры не заполнили многочисленные посетители: эта приятная тишина только изредка нарушалась позвякиванием ведра тети Саши да ближним мягким шуршанием ее швабры. Хорошо было в это время сосредоточиться над дневным планом работы, выделить главное, чем нужно заняться в первую очередь.

Достав из сейфа пухлое дело в шести томах, начальник следственного отдела положил его на стол перед собой и облегченно вздохнул. Наконец-то был пойман маньяк, насильник и убийца, которого почти год не могли вычислить работники МУРа. И не потому, что сотрудники полиции плохо старались, а потому что маньяк этот, бывший прапорщик, воевавший в Чечне и получивший там контузию, был весьма находчив и изворотлив: в одном районе два раза подряд злодейства не совершал, да еще старался изменить свой преступный почерк, чем, надо признать, первое время сбивал с толку и весьма поднаторевших на подобных преступлениях оперативников.

Заканчивать это сложное дело Василий Андреевич решил поручить Григорию Филиппову. Материалы дела требовали тщательной, скрупулезной работы по доказыванию многочисленных эпизодов насилий и убийств. А в этом начальник отдела не видел равных юристу первого класса Григорию Филиппову, хотя у многих его коллег и стажа было побольше, и классные чины повыше. Чего греха таить, некоторые следователи, чтобы побыстрее закончить сложное дело, состоящее из большого букета запутанных преступлений, иногда трудились только над теми эпизодами, которые легко доказывались, а по остальным работали формально, не утруждая себя «копанием» вглубь. Перед своей совестью такие в целом неплохие следователи оправдывались примерно так: «Зачем собирать все? Какой в этом смысл? Ему (преступнику) и нескольких эпизодов хватит, чтобы получить «вышку». А у меня в сейфе еще и других дел по ноздри». У Григория же подход к таким делам был иной. Он не забывал, что у каждой жертвы есть родные и близкие, которым небезразлично, будет ли вменено в вину насильнику и убийце преступление, в результате которого они потеряли дорогого им человека. И Григорий работал в поте лица по каждому эпизоду. Понятно, что это усердие не могло остаться незамеченным со стороны начальства.

Без пяти девять, после короткого стука в дверь, в кабинет бодро вошел Григорий, в сером костюме и свитере более светлого тона. Его высокая стройная и подтянутая фигура говорила о том, что этот парень дружит со спортом и полон энергии.

Увидев его, Василий Андреевич не сдержал улыбки и, поднявшись со стула, вышел навстречу. Он терпеть не мог формал истов, которые перед подчиненными разыгрывают из себя начальников, и обращался к коллегам, стоящим на более низкой ступени служебной лестницы, всегда только по имени и не повышая голоса. Однако такое дружеское общение не мешало ему держать необходимую дистанцию.

— Ну, здравствуй, летчик! — протянул он мощную лапищу Григорию. — Искренне рад видеть тебя в полном здравии, благополучно вернувшимся из небесного путешествия. Проходи. Садись. Рассказывай.

Григорий пожал жесткую, словно деревянную, ладонь своего непосредственного начальника и, усаживаясь возле приставного столика, усмехнулся.

— А вам-то, Василий Андреевич, откуда известно о моем космическом путешествии?

— Мне по должности положено все знать о своих подчиненных, — отшутился Соколов, возвращаясь за стол. — А если серьезно, то вчера несколько раз передавали по радио и телевидению об этом смерче. Ты что, не слышал?

— Нет, — признался Григорий, — я весь день проспал. Как-никак последний день отпуска. Отсыпался на будущее.

— Этот смерч — редкий гость в наших краях, — сказал начальник следственного отдела, внимательно изучая пронзительным взглядом подчиненного. — У нас на дачах он чуть пошалил, а в Иваново наделал много бед: несколько кварталов жилых домов и производственных зданий снес. Много человеческих жертв.

— Очень жаль, — вздохнул Григорий.

— Да, — кивнул Соколов, — порой человек совершенно беззащитен перед стихией природы. — Ну, рассказывай.

— О чем? — пожал плечами Григорий и смущенно улыбнулся. — Вам же все известно, Василий Андреевич.

— Выкладывай все до мельчайших подробностей, — посерьезнев, приказал Соколов, — с самого начала. И не забудь рассказать о том, какие при этом ты испытывал чувства, какие возникали в голове мысли. Мне это интересно не только как человеку, но и как следователю. Ведь природа смерча и влияние его на человека еще мало изучены.

И Григорий, не упуская деталей, с присущей ему аккуратностью рассказал буквально все о злосчастном происшествии.

— Я молил Бога об одном, чтобы он пожалел меня ради моей мамы, а когда так счастливо все закончилось, переживал, как бы она не узнала от кого-нибудь, что меня унесло смерчем, прежде чем я ей позвоню, — закончил свой невеселый рассказ Григорий. — Ведь сердце у нее… Но, слава Богу, все обошлось. Мама ничего не знала. Но теперь о даче переживает. Ничего, как-нибудь отстроюсь заново. — Гриша добродушно улыбнулся.

— Дача — дело поправимое, поможем, — произнес со вздохом Соколов, внимательно выслушав подчиненного. — Я вот тут, Григорий, дело для тебя приготовил. Очень сложное. Но не могу поручить тебе вести по нему расследование до тех пор, пока не пройдешь медицинское обследование в поликлинике ГУВД.

— Медицинское обследование?! — поразился Григорий, никак не ожидая такого формализма от Василия Андреевича. — Зачем?

— Пройди медосмотр и принеси медицинское заключение о том, что здоров и допускаешься к работе, — в голосе начальника отдела почувствовался легкий металл. — Если подсуетишься, то до обеда успеешь пройти все кабинеты. Думаю, у боксера-перворазрядника никаких проблем со здоровьем не возникло. Но справка нужна для твоего личного дела.

— Василий Андреевич, от вас ли я это слышу? — опешил Григорий. — Вы же сами ярый противник излишних формальностей. Разве мало того, что я говорю — чувствую себя прекрасно, здоров как бык и готов к выполнению любого…

— Вот и прекрасно, — перебил, улыбнувшись, Соколов. — В данном конкретном случае, Гришенька, это не формальность, а чистота в нашей работе. Не забывай, что мы — юристы и в отношении себя должны в первую очередь соблюдать букву закона. А потому — шагом марш на медицинское обследование. Жду тебя с нетерпением с соответствующим документом от наших эскулапов.

После обеда Григорий, широко улыбаясь, вошел с медицинским заключением в кабинет своего шефа.

— Людям надо верить, товарищ начальник, — пошутил он и, с демонстративной осторожностью положив перед Василием Андреевичем медзаключение, расположился на стуле у приставного столика. — Я же говорил, что здоров как бык.

Соколов вначале на шутку не отреагировал. Взяв медицинское заключение, внимательно прочитал его, отложил в сторону и только тогда с улыбкой ответил:

— Насчет того, что людям надо верить, я с тобой полностью согласен, только замечу тебе, дорогой мой, что ты в первую очередь следователь, а потом уж человек. По-моему, эту разницу ты всегда улавливал. В общем, я рад за тебя, Григорий. И это не формальные слова, а от души. Рад, что ты остался в строю. Действительно, редкий случай. Воздушный поток тебя мягко опустил до земли, но мог и «отпустить» на большой высоте. Тогда бы никакое сено не помогло. Ну, будет об этом. У нас столько работы, что нет времени для посторонних разговоров. — И Василий Андреевич с многозначительным видом пододвинул к Грише шесть томов дела.

Переложив тома к себе поближе, Григорий спросил:

— Что это вы мне приготовили? Похоже, эти увесистые тома я где-то уже видел.

— Не исключено, — кивнул Соколов, — дело было в производстве у Смирнова Олега Юрьевича, а он, как тебе известно, перед твоим отпуском ушел на заслуженный отдых. Производство по делу возобновлено по вновь открывшимся обстоятельствам: наши славные опера из Куйбышевского РОВД задержали наконец-то маньяка, почти год наводившего ужас на молодых женщин столицы. Им оказался некто Алиджанов, узбек по национальности. Содержится в Бутырке. Его уже подвергли медицинской экспертизе. Признан вменяемым. Я насчитал по делу двадцать семь преступлений. Но по многим из них с доказательствами негусто. Сам Алиджанов все отрицает, кроме последнего, когда был взят на вместе преступления. Собственно, из материалов все узнаешь. Словом, Григорий, придется попотеть. Действуй. Желаю успеха.

Расположившись за своим стареньким столом в узком кабинетике с одним окном, Гриша положил перед собой первый том дела и открыл его. Первым документом было подписанное старшим следователем, советником юстиции Смирновым О. Ю., постановление о возбуждении уголовного дела по факту изнасилования и злодейского убийства 18 октября прошлого года в парке Горького двадцатидвухлетней студентки ВГИКа Богатыревой В. М. Преступление было совершено примерно в 1 час 45 минут ночи.

«Как пострадавшая оказалась одна в такой поздний час в ночном парке? — задумался Григорий, перелистнув постановление. — Может быть, какие-нибудь детали, зафиксированные в протоколе осмотра места происшествия, хоть чуть-чуть приоткроют занавес таинственности?»

Только Гриша взялся за уголок листа протокола, как вокруг него снова образовалось уже знакомое ему воздушное завихрение. Тугая лента воздуха, вращаясь с нарастающей быстротой, растрепала Григорию волосы и перелистнула все листы первого тома дела. Продолжалось это не более трех-четырех секунд. Завихрение также неожиданно пропало, как и возникло.

Хотя Григорий был далеко не робкого десятка, но он вдруг почувствовал, как необъяснимый ужас сковал все его тело, словно тысячи мелких иголок прикоснулись одновременно ко всей поверхности кожи, а на лбу выступил холодный пот.

«Что это, реальность или галлюцинации? — со страхом подумал он. — Если реальность, то как можно ее объяснить? Но если галлюцинации, к чему я больше всего склоняюсь, то похоже на то, что я болен. Однако я чувствую себя совершенно здоровым человеком. — Он встал, вышел из-за стола, быстро прошелся по кабинетику, затем вернулся на свое место. — Ладно, надо работать. Пусть хоть какие вихри кружатся вокруг меня, не буду обращать внимание. Это все мое воображение, я вполне нормален! Главное, не нервничать и никому об этом не говорить».

Успокоив себя немного такими размышлениями (хотя ощущение страха у него не прошло и навязчиво щемило где-то в затылке), Гриша начал читать протокол осмотра места происшествия. И вдруг, силы небесные, он отказывался верить своим глазам: буквы протокола стали размываться и вскоре полностью исчезли, а на их месте, словно в беззвучном черно-белом телевизоре, появилась довольно четкая живая картина, свет вокруг погас, и видно было, как все яснее вырисовывается картинка в этой темноте. Тело Григория прошиб озноб, а волосы как-то стянуло к затылку. Вместе с тем оторвать взгляд от картинки он не мог, словно какая-то могущественная сверхъестественная сила удерживала его в таком положении. А на живой картинке происходило следующее. Нс доехав до угла ажурной чугунной ограды парка, остановилась «Волга», и быстро вышедший из нее водитель открыл капот. Через некоторое время из машины вышла стройная, элегантно одетая девушка в светлом плаще, с маленькой сумочкой в руке. Она подошла к водителю и что-то спросила у него. Водитель, видимо, что-то ответил, не вылезая из-под капота, и девушка, досадливо махнув рукой, пошла прочь от «Волги» по безлюдному тротуару вдоль ограды парка. Тут водитель поднял голову и, похоже, что-то крикнул девушке. Но та, не оглядываясь, снова махнула рукой и ускорила шаги. Вот она завернула за угол ограды и пошла медленнее. Тротуар здесь освещался слабее. В одиночестве, тревожно посматривая по сторонам, она прошла метров пятьдесят-шестьдесят. Тут на картинке четко обозначился темноволосый мужчина, выше среднего роста, в черном плаще, без головного убора. Он прятался за стволом растущего у ограды клена и наблюдал за идущей в его сторону девушкой. Его левая рука была спрятана в кармане плаща, а правая опушена вдоль бедра: в ней он держал обрезок трубы. В этот момент Грише захотелось крикнуть девушке, предупредить ее об опасности. Но он не смог издать ни малейшего звука. Словно во сне, он вынужден был молча наблюдать за разыгрывающейся драмой. Между тем девушка, ничего не подозревая, поравнялась с затаившимся мужчиной и прошла мимо. И тут мужчина, неожиданно выскочив из своего укрытия, нанес девушке сильный удар сзади по голове. Девушка, обхватив голову руками, упала на тротуар. Напавший, не медля ни секунды, легко вскинул ее обмякшее тело на плечо и, пробежав трусцой несколько метров, нырнул в темный проем ограды парка. На картинке замелькали кусты, сосны. И вот картинка остановилась. Маленькая полянка среди плотного кустарника. Мужчина не оглядывается по сторонам, а действует быстро и решительно. Сбросив свою жертву с плеча, он начал торопливо срывать с нее одежду. Когда неподвижная девушка была полностью раздета, мужчина трясущимися руками спустил свои брюки до колен и грубо изнасиловал ее. Закончив, он надел брюки и огляделся по сторонам. В это время жертва, похоже, издала стон и пошевелилась. И тут насильник озверел. Выхватив откуда-то нож, он с силой начал наносить беспорядочные удары в шею, в грудь, в живот… Обессилев, сунул нож за пазуху и, опрокинувшись на спину, полежал немного, отдыхая. Через некоторое время, устало поднявшись, стал руками и ногами закидывать белеющий в темноте труп бедной женщины опавшими листьями.

На этом движение картинки прекратилось, возбужденное лицо убийцы перестало двигаться и постепенно совсем застыло. Это было почти круглое, упитанное, заросшее щетиной лицо мужчины лет тридцати пяти, с выпирающими скулами и раскосым разрезом глаз. Изображение его не пропадало, словно на лист протокола наклеили черно-белую фотографию.

Усилием воли Григорий закрыл дело, а потом вновь открыл. Изображение убийцы не пропало. Григорий почувствовал, что от перенесенного потрясения у него стала разламываться голова. Своим телом он чувствовал каждый удар убийцы, раны горели, сердце выскакивало из груди, было трудно дышать… Он закрыл глаза и потер лицо руками. С трудом выйдя из-за стола, принялся прохаживаться по кабинетику, массируя пальцами виски. Руки плохо слушались его, будто перед этим он нес что-то очень тяжелое. Когда головная боль немного отпустила, он вновь сел за стол и взял трясущимися руками последний, шестой, том дела. «Ведь при задержании этого Алиджанова его должны были сфотографировать, — подумал Григорий. — Интересно, если не пропадет изображение убийцы в первом томе, то не представит труда сравнить его с фотографией задержанного».

С возрастающим волнением он открыл шестой том на последних страницах, отыскал фотографию Алиджанова и сличил ее с изображением убийцы в первом томе. Сходство было полное.

Гриша молча таращился на обе фотографии, произошедшее не укладывалось у него в голове. Он приготовился читать протокол задержания Алиджанова Ахмеда, как вдруг история с буквами повторилась. Они стали расплываться и вскоре совсем исчезли. Вместо них появилась живая картинка. Сумерки. Угол жилого дома № 11 по Кутузовскому проезду. Подвал этого дома. Создавалось впечатление, словно кто-то движется с видеокамерой, фиксируя на пленку самые важные моменты происшествия. Вот двое сотрудников полиции на глазах у граждан (видимо, понятых) выводят из подвала Алиджанова в наручниках и препровождают в машину. Через некоторое время на картинке двое мужчин в подвале приподняли и понесли на носилках труп женщины, прикрытый до подбородка каким-то тряпьем. Безжизненные руки ее, как плети, свешивались с носилок. Спутавшиеся длинные густые каштановые волосы беспорядочными прядями свисали до самого цементного пола и тащились по нему, собирая пыль. Больше никогда эти прекрасные волосы не будут красиво уложены в прическу…

А вот и полковник полиции. По его команде мужчины опускают свою ношу на пол и приподнимают тряпье с трупа. Видны многочисленные резаные раны на теле несчастной. Посмотрев, полковник хмурится и машет рукой, труп выносят на улицу. В этот момент подъезжает «труповозка», из нее выскакивают два крупных мужика с носилками, упаковывают и перекладывают на них труп и задвигают носилки в машину. Машины уезжают, и в кадре на несколько секунд становится темно.

Но вот появляется новая картинка. Григорий с первого взгляда узнает Бутырский следственный изолятор, СИЗО. Бутырка. Кадры энергично движутся, словно фотограф просматривает отснятую фотопленку, отыскивая нужный кадр. Вид снаружи. Пугачевская башня. Внутренний вид. Везде металлические решетчатые двери, сваренные из арматурной стали. Бесчисленные тюремные контрольно-пропускные пункты. Дежурные. Длинный-предлинный коридор одного из корпусов. Обшарпанные, давно не ремонтированные стены, ржавые трубы. Пронумерованные камеры. Вот внутренний вид небольшой камеры на семь арестантов. Заскорузлые стены, поросшие грибком, желтые от въевшегося в штукатурку никотина. Обоняние Григория вдруг отчетливо уловило запах тюрьмы, ни с чем не сравнимый запах. Тот самый удушливый смрадный запах, к которому не могут привыкнуть даже проработавшие там многие годы контролеры. Крупным планом в кадре показываются металлические, вмонтированные в пол кровати, умывальник, унитаз, стол, две небольшие скамейки на всех. В камере — дым столбом. За ним едва угадываются силуэты сокамерников, ведущих малоподвижный образ жизни. В ноздри Григорию ударил запах табачного дыма, круто замешанный на запахе гнили и человеческого пота. Крупным планом выделяется один из арестованных, стоящий у стены и нервно сосущий сигаретный окурок. Это смуглый мужчина в клетчатой рубахе и темных брюках, выше среднего роста, с заросшим щетиной лицом. У него узкий разрез глаз и выпирающие скулы. Григорий уже не сомневается, что этот мужчина — Алиджанов Ахмед. Его глазки беспокойно наблюдают за сокамерниками. Ахмед явно чего-то опасается. И, как оказалось, не напрасно. Вот к нему подходят двое сокамерников, по пояс раздетые, в многочисленных наколках (блатные). Один — высокий здоровяк, фигурой похожий на боксера-тяжеловеса, другой — пониже ростом и похудее, но с рельефной, хорошо развитой мускулатурой. Ткнув пальцем в плечо Алиджанова, здоровяк о чем-то с презрением спросил его и, после боязливого ответа Ахмеда, с силой ударил в лицо кулаком, а ногой в пах. Алиджанов, зажав разбитое лицо одной рукой, а промежность другой, согнулся и, корчась от боли, упал на цементный пол. Здоровяк, не посмотрев на него, отошел в сторону, а второй арестант, тот, что пониже ростом, стал жестоко пинать Ахмеда во все части тела. Особенно он старался попасть Алиджанову между ног, в «мужскую гордость». Тут в камеру неспешно вошли двое контролеров и остановили избиение. Один из контролеров увел куда-то арестованного, бившего Ахмеда, а второй, неохотно подняв с пола еле живого Алиджанова, повел его… в одиночную камеру, в карцер. Похоже, для того, чтобы заключенные не добили его. «За что же они устроили Алиджанову такую «теплую» встречу? — задумался Григорий и предположил: — Видимо, за то, что Ахмед насиловал своих жертв». Григорию как следователю было хорошо известно, что даже зэки презирают в своей среде тех, кто на свободе насилует женщин и детей.

Между тем кадр двигался. Пройдя в конец длинного коридора, контролер втолкнул Алиджанова в узенькую, словно бетонный мешок, камеру и закрыл дверь на ключ. Здесь не было нар, и арестант мог поспать только на холодном цементном полу. Алиджанов прислонился плечом к серой стене, сунул ладони рук под мышки, съежился, чтобы как-то согреться, и мелко трясся, уставившись на тусклую лампочку, горевшую круглосуточно в зарешеченной нише над дверью.

У Григория не возникло ни малейшего чувства жалости или сострадания к насильнику и убийце. Он даже невольно радовался, что нет этому уроду там покоя. Он прекрасно осознавал, насколько опасно будет выпустить эту зловещую тварь на свободу, и не сомневался, что, окажись сейчас Алиджанов на свободе, он продолжит цепь своих гнусных насилий и убийств. Поэтому, кроме справедливого человеческого гнева, Григорий ничего к нему не испытывал. «Ты сам виноват в том, что сидишь в Бутырке, ждешь приговора и, наверное, надеешься на помилование, — строго сказал Григорий и постучал пальцем по лицу Алиджанова на бумаге. — Я лично клянусь, что надеяться тебе не на что, что я жизнь положу, чтобы ты до конца твоей гнусной недолгой жизни чувствовал каждый нанесенный тобой удар ножом, чтобы ты столько раз сдох, сколько раз посмел поднять руку на беззащитного».

Только он это произнес, как изображение Алиджанова и вся картинка на протоколе задержания стали темнеть и за какие-то две-три секунды превратились в черное пятно квадратной формы.

«Что бы это значило?! — с непонятной внутренней тревогой подумал Григорий и вдруг почувствовал, как что-то мягкое улеглось ему на плечи, словно кто-то невидимый положил теплые и ласковые руки, как кладет их любимая женщина, тихо подошедшая сзади. Но он ясно сознавал и видел, что в кабинете только он и за спиной у него никого нет. От возникшего страха и понимания того, что с ним происходит нечто невероятное, по его телу пробежал холодный озноб. Григорий хотел подняться из-за стола и выйти из кабинета, отвлечься отдела. Он надеялся, что это ощущение пройдет, что все это галлюцинации, плод расстроенного воображения, следствие нервного перенапряжения. Однако попытка встать со стула совершенно не удалась. Ноги, будто парализованные, не слушались приказа, поступившего из мозга, да к тому же то, что легло на плечи, придавило сильнее, будто не хотело дать ему подняться. С немалым усилием подняв правую руку, он вытер рукавом пиджака пот, застилавший глаза. Григорий и представить себе не мог, что человек может так обильно потеть в прохладном кабинете, не работая физически. Но тут нечто решило пойти еще дальше, проверить его психику на крепость. Возле самого уха он услышал четкий шепот: «Так будет с каждым, кого ты посчитаешь виновным. Черный квадрат — орудие возмездия, данное тебе свыше. Пользуйся им справедливо. Иначе сам пострадаешь».

Сердце у Григория бешено колотилось. Дышать было трудно. И вдруг сразу стало легче: тяжесть с плеч свалилась, дыхание стало свободным. И туг же он почувствовал, как ветерок пронесся возле его головы, словно на секунду включили вентилятор. Так же неожиданно, как возник, ветерок пропал, оставив Григория в задумчивости. Ведь ему мог померещиться этот ветерок. Ничего удивительного, если у человека не все в порядке с головой. «Неужели у меня с головой проблемы? — задумался Григорий. — Нет, не может этого быть. Я мыслю совершенно логично и чувствую себя полным физических сил!» Он успокоился и легко поднялся со стула. Пройдя к двери, выглянул в коридор. На стульях, ожидая вызова в кабинеты следователей, томились посетители. Возле егокабинета никого не было — вполне естественно, ведь повесток он никому еще не посылал. Закрыв плотно дверь, Григорий некоторое время походил по кабинетику, успокаивая нервную систему, затем решительно сел за стол и, приказав себе ничему не удивляться, пододвинул поближе первый том дела. Посмотрев на протокол осмотра места происшествия, он увидел посредине листа зловеще выделяющийся черный квадрат размером примерно десять на десять сантиметров. Такие же черные квадраты оказались и на всех остальных протоколах осмотра мест происшествий во всех шести томах.

Убедившись, что черные квадраты не исчезают, Григорий по инерции долго читал остальные материалы дела, не вникая в их суть. Изрядно утомившись, он откинулся на спинку стула, устало смежил веки и задумался: «Может быть, об этих странных вещах рассказать начальнику следственного отдела? Нет, нельзя. Василий Андреевич не поверит. Он трезвомыслящий человек. Да и никто не поверит. Засмеют и посчитают, что у меня «крыша поехала». Тогда уж мне точно от психбольницы не отвертеться. Вот если бы мой шеф тоже увидел в деле эти проклятые черные квадраты. Может, показать? Глупости. С чего бы Василию Андреевичу увидеть их. Ведь он здоровый человек. А я? Нет, не может быть, чтобы я заболел. Я же чувствую себя нормально. Но как тогда объяснить эти галлюцинации с живыми картинками, черные квадраты и этот голос, который я слышал довольно четко: «Так будет с каждым, кого ты посчитаешь виновным. Черный квадрат — орудие возмездия, данное тебе свыше. Пользуйся им справедливо. В противном случае сам от него пострадаешь». Как понять — «так будет с каждым»? Как, с кем? Может быть, как с Алиджановым? А что с ним? Какая вообще связь этих галлюцинаций с Алиджановым? Разумеется, никакой. Значит, я заболел. Наверное, произошел какой-то сдвиг в моей нервной системе. Ничего не остается, как откровенно признаться в этом Василию Андреевичу и попросить отпуск без содержания. Уедем с мамой к ее сестре, Веронике Федоровне, в Пихтовку. Там с удочкой на речке быстро восстановлюсь…»

Григорий не заметил, как уснул сидя. Проснулся оттого, что кто-то осторожно, но настойчиво тормошил его за плечо. Открыв глаза, увидел перед собой широкоплечую фигуру Соколова.

— Ну, так нельзя зарабатываться, дорогой мой, — укоризненно покачал головой начальник отдела, — можно рехнуться за рабочим столом. Знаешь, который час?

— Извините, Василий Андреевич? — смущенно улыбнулся Григорий. Ему было очень неловко. Первый раз попался начальству в таком неприличном для следователя положении.

— Нечего извиняться, пора домой, — улыбнулся Соколов, — уже без четверти двадцать три часа.

— Сколько?! — не поверил своим ушам Григорий и, посмотрев на часы; убедился, что Василий Андреевич не шутит. — Ничего себе, вздремнул!

— Пошли, нам ведь по пути, — предложил Соколов и, посмотрев на протоколы осмотра мест происшествий в разложенных по всему столу томах дела, поторопил: — Прячь в сейф и пошли. — Он стал аккуратно закрывать тома дела и подавать Григорию. Григорий отчетливо видел на протоколах черные квадраты, однако Соколов не обращал на них никакого внимания. «Выходит, Василий Андреевич не видит их! — похолодел Григорий. — А это значит, что с моим котелком что-то случилось. Если завтра будет повторяться подобное, придется сдаваться медицине», — грустно решил он, закрывая сейф. Тяжело вздохнув, Григорий последовал за начальником отдела.

— Что вздыхаешь? — мягко спросил Василий Андреевич, когда они направились по длинному пустынному коридору к выходу. — Не спорю, тяжелое дело я тебе подкинул. Вижу, что ты просто одурел от него. Наверное, хотел за один день изучить все шесть томов? Не советую с места брать в карьер. Можешь надорваться. Ты ведь опытный следователь.

Григорий ничего не ответил. В голове у него была каша из разных противоречивых мыслей.

Внимательно посмотрев на него, начальник отдела с некоторым беспокойством продолжил:

— А вообще-то, Григорий, я сам могу его закончить. Как ты на это смотришь? А тебе дам раскрытое одноэпизодное дело об убийстве на бытовой почве. Сожители Карташовы в очередной раз напились до скотского состояния и что-то там не поделили. Во время ссоры она ударила его ручкой от мясорубки по виску. В результате летальный исход. Убийца, протрезвев, вину свою признала полностью. — Соколов умышленно сделал такое несолидное предложение Григорию, задевая честолюбивые струнки, которые имеются у каждого уважающего себя следователя. Ему хотелось расшевелить Григория, который ему сейчас не понравился какой-то тяжелой озабоченностью. Такой озабоченности Василий Андреевич раньше у него не замечал.

Слова начальника следственного отдела с глубоким ироничным смыслом дошли до сознания задумавшегося Григория и он встрепенулся.

— Да вы что. Василий Андреевич, обижаете! Я и сам справлюсь. Это я первый день как-то не настроился. Но втянусь, и все будет о’кей!

— Вот и прекрасно, — улыбнулся Соколов и обнял Григория за плечи. — Таким ты мне больше нравишься.

3

Утро выдалось холодное и хмурое. Дул северный ветер и шел мокрый снег. Подняв воротник осеннего пальто, Григорий спешил в прокуратуру. Опаздывать на работу он не привык. Но сегодня чуть было не проспал, задремав после звонка будильника. Вновь взглянув на циферблат, увидел, что времени на завтрак не осталось. Торопливо одевшись и наспех поплескав в лицо холодной водой, он выскочил излома с плохим настроением. Вчерашние галлюцинации во время изучения материалов дела оставили в голове дурной след. «Все, сегодня что бы ни мерещилось, не буду обращать внимания, — успокаивал он себя, нащупывая в кармане припасенный флакончик валерьяновых капель, — плевать на эти идиотские галлюцинации. Постепенно пройдут. Увлекусь работой, и все наладится. Не стоит спешить сдаваться медицине. Наши эскулапы уж точно при помощи своей химии сделают психбольным. Буду держаться до конца!»

Настроившись на решительные действия, Григорий энергично взбежал по широкой лестнице к центральному входу здания гор-прокуратуры. И только взялся за дубовую ручку двери, как сиплый, словно простуженный, голос раздался возле самого его уха: «Вам нечего бояться. Успокойтесь. Работайте, как обычно. Я всегда буду с вами».

Голос этот показался Григорию знакомым. «Где же я его слышал? — подумал он и осмотрелся: никого поблизости. И он решился спросить: «Кто вы и с какой целью ко мне пристали? Оставьте, пожалуйста, меня в покое».

Никакого ответа он не услышал и тут вспомнил, что таким же голосом говорил водитель красных «Жигулей», который подвез его до дач ГУВД. В этот момент совершенно неожиданно Григорий почувствовал, что с него спало нервное напряжение и прошло чувство страха. Он несколько удивился такому новому состоянию и подумал: «И чего это я запсиховал? Что плохого в том, что кто-то могущественный из параллельного мира хочет помочь мне в работе, в борьбе со злом? Ведь было сказано, что черный квадрат — орудие возмездия, данное мне свыше, и чтобы я пользовался им справедливо. А здесь, я полагаю, проблем не должно возникнуть. Разве может кто-нибудь упрекнуть меня в том, что я поступил в отношении него несправедливо? Уверен, что нет».

Приободрившись от логичного мысленного расклада не такого уж плохого своего положения, Григорий поднялся на лифте на третий этаж и, достав ключ, направился было к своему кабинету, как услышал:

— Григорий, зайди-ка сразу ко мне. — Соколов стоял с озабоченным видом в коридоре у раскрытого кабинета.

Когда Григорий подошел и они обменялись рукопожатием, Василий Андреевич пропустил его в кабинет и, зайдя следом, сел не за свой стол, а на стул для посетителей. Григорий, предчувствуя серьезный разговор и теряясь в догадках, опустился на стул напротив шефа. Соколов, побарабанив пальцами по столешнице приставного столика, ошарашил:

— Григорий, вчера вечером твой подследственный Алиджанов был убит в Бутырке.

— Как убит? Кем? За что? — вскочил Григорий, не поверив в то, что услышал.

— Ни на один твой вопрос определенного ответа пока дать не могу, — развел руками Василий Андреевич. — Мне только что позвонил Петр Ильич, начальник РОВД, а ему сообщил начальник СИЗО Александр Волков. Словом, едем на место происшествия. Там разберемся. Осведомлен только об одном: администрация Бутырки стоит буквально на ушах. И не потому, что ей жалко убитого, этот факт ее мало беспокоит, а оттого, что Алиджанов убит непонятным способом и в то время, когда находился один в карцере. А это бросает тень на контролеров. Вот в чем закавыка. Ладно, едем. Нас ждут. Пока я подписываю у прокурора пропуск в Бутырку, пригласи судмедэксперта и эксперта-криминалиста.

— Вы говорите, что убийство произошло вечером, а почему нам только сейчас сообщили? — поинтересовался Григорий, направляясь к сейфу за следственным портфелем.

— Говорят, обнаружили труп во время разноса завтрака. А то, что убили вечером, утверждает тюремный врач.

Теперь Григорию пришлось наяву, а не на картинке встретиться с мрачной и зловещей реальностью — Бутыркой. Жители столицы в суете повседневных дел забывают о том, что в их прекрасном городе существует столь ужасное место, как Бутырский следственный изолятор. Человек, попавший туда на несколько часов по служебным делам, покидает его с нескрываемой поспешностью. Когда он оказывается на улице и за его спиной закрывается последняя дверь, цена свободы в его глазах значительно возрастает.

Соколов, Григорий, судмедэксперт и эксперт-криминалист сдали пропуска и получили жетоны. Девушка-сержант открыла стальные решетчатые двери: «Проходите». Один за другим лязгают электрозамки. Без жетона отсюда не выйдет никто, кроме узкого круга сотрудников следственного изолятора. Таков порядок, установленный с незапамятных времен. Минуя допотопный проулок, они прошли еще один подобный, лязгающий металлом «турникет». С десяток шагов отделяли второй пропускной пункт от главного корпуса. Григорий вдыхает свежий воздух, озираясь по сторонам. Мощная стена бывшей Московской центральной пересыльной тюрьмы «давит» на психику.

Неожиданно перед ними вырос словно из-под земли невысокий, но плотно сбитый, полковник. Его внимательный тяжелый взгляд, морщинистое лицо и тронутые сединой виски красноречиво говорили о том, что этот человек немало повидал на своем веку.

— Здравствуйте! — козырнул он. — Начальник СИЗО Волков. Все поздоровались, а Соколов обменялся с полковником рукопожатием (они были знакомы лично) и спросил его:

— Что у тебя, Сашенька, такое необычное стряслось? Может быть, полиция преувеличила в своем сообщении? Полагаю, что уж тебя-то ничем не удивишь.

— Представь себе, Васенька, на этот раз убийца меня удивил, — ответил Волков с озабоченным выражением лица. — За тридцать лет службы с подобным не сталкивался. Очень уж непонятен способ убийства. Да и кто совершил это убийство — затрудняюсь сказать. Словом, с подобной загадкой встречаюсь впервые.

— И что же необычного вы находите в способе убийства? — поинтересовался судмедэксперт, высокий худощавый блондин лет сорока пяти, с белой, клинышком бородкой. — Чем убит подследственный? Заточкой? Лезвием или осколком стекла?

— Ни тем, ни другим, ни третьим, — покачал головой полковник и пригласил: — Прошу сюда.

Озадаченные, все молча пошли за начальником СИЗО. И вновь бесчисленные тюремные контрольно-пропускные пункты. Длинный коридор одного из корпусов. Обшарпанные, давно не ремонтированные стены, проржавевшие трубы вгрызлись в холодный кирпич камер. Запах тюрьмы заполнял не только легкие, но, казалось, все поры тела.

— Здесь, — бросил через плечо полковник, когда они дошли до конца коридора. — Вот в этом карцере, — указал он рукой налево и повернулся к своим спутникам.

Возле двери карцера стояли двое: высокий кряжистый контролер с угрюмым лицом и низкорослый круглолицый брюнет в белом халате. Начальник СИЗО приказал контролеру:

— Открывайте!

Контролер открыл длинным ключом замок на двери карцера и отступил в сторону. Полковник распахнул дверь, и глазам Григория предстала ужасная картина. Труп Алиджанова (в том, что это именно он, не было сомнений) с раскинутыми в стороны руками и ногами находился в углу камеры-мешка. Серое лицо его было искажено гримасой ужаса. На заросших щетиной щеках остановились капли слез, бежавшие из вылезших из орбит глаз. Посредине невысокого покатого лба трупа четко выделялось черное пятно квадратной формы размером примерно сантиметр на сантиметр.

Соколов посмотрел на судмедэксперта и, кивнув на труп, распорядился:

— Начинайте, Вадим Степаныч.

Судмедэксперт Подошел к трупу и, озабоченно хмыкнув, склонился над ним. Все стояли в коридоре у двери раскрытой камеры и молча наблюдали за «колдовством» судмедэксперта. Минут через десять Вадим Степанович вышел из камеры вспотевший, с удивлённым выражением на лице;

— Ничего не пойму, — развел он руками, — с таким убийством я еще не имел дела. То, что этот подследственный мертвее мертвых, ясно с первого взгляда, но что послужило причиной его смерти, сейчас я сказать не могу. Может быть, вскрытие даст ответ на эту загадку. Очень странное убийство, очень странное… — Судмедэксперт озадаченно взъерошил бороду и, посмотрев на Соколова, продолжил: — Создается впечатление, будто он умерщвлен сильным электрическим разрядом. Меня обескураживает это пятно квадратной формы. Не могу понять его природы. Признаюсь, я в недоумении…

— Конечно, все это весьма удивительно, — согласился Василий Андреевич. — И когда, примерно, наступила его смерть?

— Судя по состоянию конечностей, то есть по степени их отвердения, где-то около шести часов вечера.

— Я такого же мнения, — вступил в разговор брюнет в белом халате. — Не позже восемнадцати.

— Это наш тюремный врач Коновалов Виктор Антонович, — сказал полковник, обращаясь к судмедэксперту.

— И к какому же вы, коллега, пришли выводу насчет причины смерти этого подследственного? — спросил Вадим Степанович тюремного врача.

Коновалов ничего не ответил, а только так выразительно пожал плечами и развел руками, что никаких слов и не нужно было.

Тронув эксперта-криминалиста за плечо, Соколов распорядился:

— Что ж, Юрий Ефимыч, приступайте.

Эксперт-криминалист, полный мужчина лет тридцати пяти, в берете и очках с большими линзами, деловито прошел в камеру и защелкал фотоаппаратом со вспышкой. Затем стал через сильную лупу изучать черный квадрат на лбу трупа. Видно, он сразу не мог прийти к какому-то конкретному выводу и, на минуту оторвавшись от своего занятия, чтобы в задумчивости почесать затылок, вновь припал к лупе. Через некоторое время, удивленно покачав головой и не оглядываясь на присутствующих, буркнул:

— У меня складывается впечатление, подчеркиваю — предварительное, что этого арестанта убили из электрического пистолета с квадратным каналом ствола. — И он продолжил осмотр каждого сантиметра места происшествия.

— Ценю юмор, но, полагаю, сейчас он неуместен, — пробурчал Волков. — А я ведь, мужики, через две недели собрался на пенсию уходить. Если же это убийство не будет раскрыто, то представляю, какие проводы устроит мне начальство.

Все промолчали. Затянувшуюся паузу нарушил эксперт-криминалист:

— По-иному пока что объяснить это убийство не могу.

— Снимите в этой камере и на дверях все имеющиеся отпечатки пальцев, — приказал ему Соколов. — Особое внимание обратите на дверной замок, не отпирался ли он ночью посторонним предметом. И еще. Откатайте пальчики у дежурного контролера. Они могут нам пригодиться.

— Понятно, Василий Андреевич, — кивнул эксперт, доставая из портфеля дактилоскопическую пленку, — все будет сделано надлежащим образом.

— Кто из контролеров дежурил здесь ночью? — спросил Соколов полковника. В голосе начальника следственного отдела наметились металлические нотки — верный признак того, что он настраивается на очень серьезное дело.

— Вот он и дежурил, — кивнул Волков на кряжистого контролера с угрюмым лицом, переминавшегося в двух шагах позади начальства. — Дубов Иван Алексеевич. Работает в Бутырке двенадцатый год. Один из лучших контролеров нашего СИЗО. Не хочешь ли ты, Васенька, сказать, что этого Алиджанова прикончил Иван Алексеевич?

Василий Андреевич внимательно посмотрел в глаза старому приятелю и, вздохнув, ответил:

— Вообще-то, Сашенька, тебе пора на пенсию. Нервишки у тебя совсем не держат.

— Вот и ты туда же, — нахмурился Волков, — попробовал бы на моем месте сохранить нервную систему.

— Ладно, не обижайся, — Соколов дружески тронул его за плечо. — Работа у тебя действительно собачья. Но хочу тебе напомнить, что при расследовании преступлений никому никакие старые заслуги не засчитываются. — Василий Андреевич перевел взгляд на Дубова и строго спросил: — Иван Алексеевич, вы отдаете себе отчет в том, что на вас ложится основная ответственность за данное происшествие?

— Разумеется, — глухо ответил контролер и тяжело вздохнул. — Ума не приложу, как это могло случиться. Ключи всегда при мне. Никто кроме меня в камеру не мог войти. Никакого шума возле камеры я не слышал.

— А не могло случиться так, что вы случайно задремал и, а в это время злоумышленник, который замыслил прикончить Алиджанова, воспользовался вашими ключами?

— Это исключено, — категорически возразил Дубов, — я никогда во время дежурства не дремлю. Так было и на этот раз, что могут подтвердить другие контролеры.

— Как часто вы проверяете вверенный вам участок, заглядываете в камеры?

— Регулярно каждые полчаса.

— В котором часу последний раз смотрели в карцер?

Дубов немножко смутился и, с легкой опаской покосившись на начальника СИЗО, все же твердо ответил:

— Как запер Алиджанова без четверти шесть, так до утра и не заглядывал к нему.

— Почему? Ведь положено.

— Положено. Но не заглядывал. Да и никто из контролеров почти не смотрит в карцер. Там на него одного никто не «наедет», а в общие камеры смотрим, потому что в них нередко возникают конфликты, приходится вмешиваться.

— Что ты на это скажешь, гражданин начальник? — спросил Василий Андреевич полковника не без иронии. — Как слышишь, Александр Семеныч, служебные инструкции твоими подчиненными нарушаются, и они не очень-то боятся признаться в этом при тебе.

— Нетрудно догадаться, почему, — с некоторым вызовом ответил начальник Бутырки. — Иван Алексеевич не опасается, что его уволят. Попробуй найди сейчас человека на должность контролера. Зарплата низкая, да к тому же контролер в настоящее время вроде как вне закона, вне правовой зашиты государства. Его оскорбишь, и ничего тебе за это не будет. Столько приходилось разбираться по фактам оскорбления охранника, — полковник махнул в сердцах рукой, — оскорбляют и словом, и действием. Просят, скажем, арестованные открыть форточку двери. Контролер открывает, а ему в лицо выплескивают миску с кашей. За это заключенного можно перевести на несколько суток в карцер или лишить права получить передачу или купить что-нибудь в ларьке. И только. Какую же нервную систему нужно иметь контролеру? Из стальных проволок, я тебе скажу. Поэтому-то и бегут из Бутырки контролеры, «забывая» порой захватить из отдела кадров трудовые книжки…

— Ладно, Саша, не заводись, — мягко оборвал Соколов, — со всем этим я полностью согласен. Конечно, работа у персонала Бутырки адская. Но перейдем к нашему делу. Скажи с высоты своего многолетнего опыта: в чьих интересах было убрать Алиджанова? Ведь он был маньяком, насильником и убийцей, а такие ничтожества, как тебе известно, презираемы даже в уголовной среде. Кому же он помешал?

— Я над этим с утра голову ломаю, — задумчиво ответил полковник, потирая подбородок. — Пока что напрашивается один вывод: самоубийство.

— Самоубийство?! — с сомнением воскликнул судмедэксперт. — Ну уж извините! На самоубийство меньше всего похоже. Впрочем, я не склонен устраивать дискуссии. Завтра к полудню мое заключение будет у вас на столе, Василий Андреевич, — он посмотрел на Соколова и чуть склонил голову, давая тем самым понять окружающим, что привык заниматься не гаданиями и предположениями, а исключительно конкретными исследованиями.

Гриша все это время никакого участия в разговорах не принимал. Он нервно прохаживался по коридору вблизи собравшихся у карцера, раздумывая о том, какую в этом деле занять позицию. Он один знал, что произошло на самом деле в следственном изоляторе. Но как об этом сказать коллегам? Поверят ли они в то, что он готов им рассказать? Конечно, не поверят. А Соколов просто-напросто отстранит его отдела и отправит к врачам. Психушка же его не устроит. Выход один: надо раз и навсегда покончить с колебаниями и молчать, что бы ни происходило. Все. Решено.

— Григорий Петрович, ты что же не пишешь протокол осмотра места происшествия? — вспомнил о нем Соколов. — Давай, голубчик, поспешай. Ведь тебе заканчивать это дело.

— Да, конечно, — встрепенулся Григорий, вернувшись в реальность. Вынув из следственного портфеля планшет, листы бумаги и авторучку, он сосредоточился, готовясь писать протокол. Но туг помимо его воли и желания в голове стала биться назойливая мысль: «А разве те двое, что били в камере Алиджанова, лучше этого маньяка?» — «Нет, не лучше, — вдруг ответил ему на ухо знакомый простуженный голос, — оба рецидивисты, воры, грабители и убийцы». — «Где же тогда справедливость? — спросил невидимого собеседника Григорий. — Алиджанов мертв, а они, наверное, живые?» Ответа на свой мысленный вопрос Григорий не получил. Но в этот момент легкое завихрение крутанулось вокруг него и унеслось в противоположный конец коридора.

— Странно, какой-то сквозняк подул, — удивился начальник Бутырки. — Похоже, где-то окно высадили.

— У меня есть вопрос, который никто не задавал ни контролеру, ни начальнику СИЗО, — произнес Григорий, пряча готовую сорваться с губ усмешку. Он прицелился колючим взглядом полковнику в переносицу и ждал ответа.

— Извольте ваш вопрос, — насторожился Волков.

— За какую провинность Алиджанова посадили в карцер?

— Я это выяснял, — спокойно ответил Александр Семенович, — в шестьсот шестьдесят девятой камере, куда его сначала определили, заключенные стали жестоко избивать его, узнав, что он насиловал женщин. Зэки не любят насильников, не считают их мужиками. Так вот, чтобы они не пришили Алиджанова, того и поместили в карцер.

— Но ведь это нарушение инструкции. В карцер сажают за дисциплинарную провинность.

— Не спорю, — согласился полковник, — но иной возможности изолировать Алиджанова у нас не имелось. Другие камеры забиты до отказа: На одного зэка приходится семьдесят квадратных сантиметров при норме в четыре метра. Заключенные спят по очереди. Об этом знают все вышестоящие инстанции, но исправить это тяжелейшее положение возможности у государства нет. В шестьсот шестьдесят девятой камере, предназначенной для особо опасных рецидивистов и лиц, приговоренных к смертной казни, вместе с Алиджановым было семь человек. А в других, таких же по размеру, количество заключенных доходит до сорока. Так что, уважаемый следователь, прежде чем сделать определенные выводы о степени виновности должностных лиц Бутырки, нужно хорошо подумать.

— Да, это так, — кивнул Соколов, стараясь несколько смягчить остроту вопроса, поставленного его подчиненным.

Неожиданно из камеры, расположенной в противоположном конце коридора, раздался отчаянный стук в дверь и дикие человеческие вопли.

— Опять какие-то разборки, — с досадливым вздохом бросил начальник Бутырки и поспешил на шум. Остальные последовали за ним.

Стук в дверь и крики доносились из шестьсот шестьдесят девятой камеры. Полковник посмотрел в глазок и тут же проинформировал:

— Двое лежат на полу, другие возбужденно суетятся по камере. Не исключаю, что это может быть провокацией. Не сразу расшифруешь истинные намерения заключенных. От них всего можно ожидать. — Начальник СИЗО отвел взгляд от глазка и отдал распоряжение Дубову: — Иван Алексеевич, сбегай за контролерами, возьми несколько человек со спецсредствами. Хватит нам сюрпризов.

Дубов ответил «слушаюсь» и тяжелой рысцой побежал в дежурное помещение. Вскоре он вернулся в сопровождении четырех рослых решительных контролеров с дубинками в руках. Стук в дверь и крики к этому времени не прекратились.

— Открывай! — приказал полковник Дубову.

Контролер отпер замок камеры и отступил в сторону. Полковник рывком открыл дверь. Зэки, которые стояли, отпрянули к противоположной стене. Двое продолжали навзничь лежать на полу в неудобных позах. Маски пережитого ужаса исказили их лица. На лбах трупов четко вырисовывались черные квадраты, будто это место прижгли раскаленным квадратным металлическим прутом. Григорий сразу узнал обоих, избивавших Алиджанова: высокого здоровяка с фигурой боксера-тяжеловеса и второго, пониже ростом, с рельефной, хорошо развитой мускулатурой.

«Отчего же такой дикий ужас застыл на их лицах?!» — подумал Григорий. Едва он успел это подумать, как возле самого уха раздался слышимый только им простуженный голос: «Это оттого, что, они за короткое время испытывают целиком весь страх, который испытывали их жертвы в отдельности. Разве тебе жалко этих убийц?» — «Нет», — прошептали в ответ губы Григория, и на них зародилась новая для него, зловещая улыбка. Он неожиданно для себя почувствовал наслаждение от губительного действия черного квадрата. С этой минуты следователь Григорий Филиппов стал совсем другим человеком…

Четверо зэков в этот момент были похожи больше на испуганных кроликов, чем на рецидивистов-убийц. Когда начальник Бутырки рявкнул на них во все горло: «Всем лицом к стене, мать вашу, руки за голову, ноги шире плеч!» — они поспешили выполнить приказ.

Убедившись, что его слова подействовали на заключенных должным образом, полковник приказал Дубову:

— Старший прапорщик, обыщите камеру и арестованных со всей тщательностью! Ищите посторонние предметы. Особенно электрический пистолет. Он может быть разобран на детали. Возьмите себе в помощники младшего прапорщика, — он указал на ближнего к нему конопатого контролера лет тридцати.

— Слушаюсь! — козырнул Дубов.

Через минуту он и младший прапорщик умело обыскали застывших у стены зэков и, ничего не обнаружив у них, приступили к обыску камеры.

— Внимательно осмотрите унитаз! — бросил Дубову полковник. — Может быть, они спустили пистолет в воду на тонкой леске. Однажды леску мы у них изымали.

Один из зэков, длинный и мосластый, не оборачиваясь, подал обиженный голос:

— Гражданин начальник, никакого оружия у нас нет. Клянусь. Век воли не видать!

— А чем же тогда вы, Жираф, убили этих двоих? — жестко спросил Волков и разрешил: — Можете повернуться и встать нормально. Так чем же? Может, пальцем? Ну, тогда продемонстрируй свое искусство при мне, Жираф. Я разрешаю тебе застрелить меня пальцем. Молчите?! Вопрос ко всем: чем вы убили своих сокамерников? Я не спрашиваю за что, я спрашиваю — чем.

— Мы их не убивали, гражданин начальник, — приложил руку в наколках к изрисованной груди широкоплечий, с короткой шеей заключенный, — мы — честные зэки и не любим «вола крутить».

— Подожди, Александр Семеныч, — вмешался Соколов, — позволь мне, раз уж я здесь оказался. Прежде надо осмотреть трупы. Хотя, может быть, они еще и не трупы вовсе.

— Твое право, — буркнул недовольно начальник СИЗО и, заложив руки за спину, словно зэк на прогулке, стал прохаживаться возле двери.

Василий Андреевич сделал знак судмедэксперту.

— Осмотрите тела, Вадим Степаныч.

Медицинский эксперт молча кивнул и подошел к лежащим зэкам. Склонившись над ними, он посмотрел в их раскрытые выпученные глаза и, больше для формальности, чем надеясь на чудо, стал нащупывать у них пульс. Но пульса не было, как он и ожидал.

— Эти двое так же мертвы, как и их коллега в карцере, — констатировал Вадим Степанович, выпрямляясь. — Не вызывает сомнения, что и убиты они тем же способом. Но каким — до вскрытия ответить даже предположительно не могу.

Старший прапорщик Дубов, подойдя к начальнику Бутырки, доложил:

— Товарищ полковник, никакого оружия и вообще ничего подозрительного при обыске не обнаружено.

Волков озадаченно посмотрел на Соколова. Василий Андреевич задумчиво кивнул, давая понять, что он слышал доклад контролера. Подойдя к заключенным, переминающимся возле стены, он спросил длинного, которого полковник назвал Жирафом:

— Расскажите, как это произошло? Подробнее. Меня интересуют детали.

— А здесь и трындеть не о чем, — пожал костлявыми плечами длинный. — Боксер и Колун неожиданно стали задыхаться…

— Это их фамилии?

— Нет, кликухи.

— Продолжайте.

— Ну так вот, стали задыхаться. Схватились за горло. Закачались, как бухарики, и завалились. Ломало их по-страшному, как нарков на измене. А потом вдруг сразу вместе и затихли. Может быть, они чем отравились?! Но при нас ничего не ели. Только курили.

— А раньше они наркотики принимали?

— Нет. Гарантия. В нашей камере наркотой никто не баловался. Соколов в задумчивости отвернулся от зэков. Посмотрев на судмедэксперта, предположил:

— Вадим Степаныч, а что, если это результат какого-то отравления?

— Простите, Василий Андреевич, вы же знаете, что я гаданиями не занимаюсь. Вскрытие покажет.

— Что ж, тогда очень вас прошу сделать вскрытие как можно быстрее.

— Постараюсь, — деловито ответил судмедэксперт и слегка поклонился.

Но тут произошло такое, что напрочь исключило вскрытие трупов. Из коридора, а точнее из карцера, расположенного в противоположном конце коридора, донесся душераздирающий мужской вопль.

Все кроме зэков выскочили из камеры в коридор.

— Закрой камеру! — приказал полковник Дубову и тяжело побежал на продолжающийся крик. Остальные поспешили за ним.

Не добежав метров пяти до карцера, из которого все еще доносились вопли смертельно испуганного мужчины, полковник и его попутчики, бежавшие трусцой следом, вдруг остановились. Ужас сковал их. Из раскрытых дверей карцера неуверенной, шатающейся походкой пьяного человека вышел… Алиджанов. Тот самый Алиджанов, который недавно был трупом. В том, что это именно он, не оставалось никаких сомнений. Трудно было поверить в реальность происходящего. Однако все остолбеневшие в коридоре мужчины отчетливо видели перед собой Алиджанова, в смерти которого только что никто не сомневался. Между тем маньяк, выйдя в коридор, медленно двинулся им навстречу, опираясь одной рукой о стену, а другую выставив перед собой, словно слепой. Немигающий взгляд его был устремлен в потолок, лицо искажено страдальческой гримасой. По мере того как он продвигался навстречу сгрудившимся людям, те отступали от него по коридору. Так, скованные ужасом, люди отошли от карцера вместе с маньяком метров на десять. Тут из карцера, крик в котором прекратился, показался бледный как простыня эксперт-криминалист, без берета, с растрепанными волосами. Видно было, что ноги с трудом слушаются его, а руки трясутся, как у заядлого алкоголика. Выйдя в коридор и не в силах произнести ни слова, Юрий Ефимович в изнеможении опустился на пол и, навалившись плечом на стену, схватился за сердце.

«Как понять такое воскрешение Алиджанова? — задал себе мысленно вопрос Григорий, менее других испугавшийся происшедшего. Хотя и у него сердце бешено колотилось. — Ведь мне было сказано, что черный квадрат — орудие возмездия убийцам. А теперь оказывается, что Алиджанов живой».

«Этот маньяк не живой, — прошептал Григорию на ухо простуженный голос, — его нечего бояться. Он больше не способен причинять людям вред. Вы можете взять его за руку и отвести куда угодно».

«Но зачем было его оживлять? — спросил мысленно Григорий, уже начавший привыкать к диалогу с невидимым, но могущественным собеседником. — Зачем пугать законопослушных граждан?»

«Земля не принимает насильников и убийц, казненных черным квадратом, — последовал ответ, — они осуждены Создателем на вечное страдание за свои дьявольские прегрешения. Они будут бродить по земле и испытывать страшные муки раскаяния. Но чтобы они не вызывали у окружающих страха, собирайте их в одно недоступное взорам людей место».

«Но имею ли я право быть судьей этим гражданам, преступившим закон? — спросил Григорий. — Имею ли я право лишать их жизни? Ведь только Господь вправе отнять данную им жизнь?»

«Тебе такое право дано свыше, с разрешения Создателя», — ответил простуженный голос, и стремительное завихрение, крутанувшись вокруг Григория, исчезло, словно сквозняк после того, как закрыли внезапно открывшиеся окна.

И тут уж Григорий удивил всех. Удивил и поразил своей неожиданной смелостью.

— Стойте! — Он решительно поднял руку и остановился первым. — До выяснения обстоятельств случившегося его разумнее было бы изолировать. Мне кажется, этого мертвеца лучше пока снова поместить в карцер.

— Но он не мертвый, — прошептал начальник Бутырки.

— Мертвый, я уверен в этом, — ответил Григорий. — Предлагаю запереть его в карцер.

— Но как ты объяснишь это превращение, Григорий Петрович? — сделав над собой усилие, с хрипотцой произнес Соколов, продолжая между тем отступать вместе со всеми.

— Очень просто, Василий Андреевич, — уже более уверенно ответил Григорий. Он не стал отступать по коридору вместе со всеми. — Полагаю, вы были правы, высказав версию об отравлении.

— Ты действительно считаешь, что это следствие отравления? — остановился Соколов, несколько приободрившись. — Тогда и те двое в шестьсот шестьдесят девятой камере могут ожить?

— Скорее всего, так и будет, — кивнул Григорий. — Не исключено, что и другие заключенные начнут падать от непонятного пока нам отравления. Помогите мне, Василий Андреевич, отвести Алиджанова в карцер. Посидит там, пока начальник СИЗО не освободит для отравленных отдельную камеру.

Относительно спокойный тон Григория и его более-менее логичное объяснение ситуации положительно подействовали на шокированных мужчин, и они, затаив дыхание, остановились. Их тревожные взгляды с надеждой устремились на Григория. Он сейчас в их глазах значительно вырос, и они молча признали в нем лидера положения.

В этой напряженной обстановке важна была каждая секунда. Григорий с замиранием сердца подошел к Алиджанову и, преодолевая неописуемый страх и брезгливость (в чем он никому бы не признался), крепко взял маньяка за руку выше локтя. Плоть руки Алиджанова была неживой, жесткой и холодной. В этот острый момент все смотрели на Григория как на былинного героя, бросившего вызов дракону.

— Ахмед, тебе необходимо отдохнуть, ты сильно ослаб, — сказал Григорий громко и не узнал своего голоса. — Пойдем, я отведу тебя на место, — продолжил он и, развернув Алиджанова словно манекен, повел его в карцер под удивленными и восхищенными взглядами присутствующих. Ахмед, медленно передвигая ватные ноги, послушно двинулся за Гришей.

Соколов, как более смелый из всех остальных, подошел к Григорию и пошел рядом. Но прикоснуться к Алиджанову не решался.

— Ну и молодец парень! — одобрительно отозвался о Григории начальник Бутырки и пошел за ним следом. Остальные, переглянувшись, медленно потянулись за полковником.

Оглянувшись на Дубова, начальник СИЗО приказал шепотом:

— Как заведут, быстро закрывай камеру. Ключ отдашь мне.

— Слушаюсь, товарищ полковник, — так же шепотом ответил старший прапорщик и подошел ближе к своему начальнику.

Григорий завел Алиджанова в карцер и, быстро выскочив в коридор, захлопнул дверь. Тут ему на помощь пришел Соколов, положив на дверь свою ручищу.

— Быстро закрывай! — рявкнул полковник на Дубова. — Что еле двигаешься? В штаны наложил, что ли?

Замок лязгнул. Все облегченно посмотрели друг на друга.

— Ну и дела! — выдохнул Волков и вытер вспотевшее лицо платком. Потом вдруг оживился: — А ведь дело упрощается, мужики. Алиджанов-то живой.

— Но в шестьсот шестьдесят девятой камере два трупа, — напомнил Соколов и тоже вытер потное лицо платком.

— Ничего, и те очухаются, — с оптимистичными нотками в голосе заверил полковник. — Теперь понятно, что это не убийства. Ну и дела! А все же, коллеги, признайтесь, все мы изрядно труха-нули перед этим живым трупом. Всего я насмотрелся за свою службу, но такое увидел впервые. — Начальник СИЗО заметно оживился. Его настроение передалось и другим. Многие вынули сигареты, закурили. — А ты парень что надо, молодец! — похвалил полковник Григория и уважительно потрепал его по плечу. — Молодой, нервы еще крепкие.

— И сам не знаю, как это я осмелился, — скромно ответил Григорий и вдруг увидел за спинами стоявших кружком людей лежащего у стены мужчину. — Ну и хороши мы, забыли про Юрия Ефимовича! — вскрикнул он и, растолкав опешивших мужчин, подскочил к неподвижному эксперту-криминалисту. — Ему, наверное, плохо.

Судмедэксперт поспешил на помощь Григорию, а полковник, сконфуженно разведя руками, виновато вымолвил:

— Надо же, до такой степени все переволновались, что забыли про лежащего рядом товарища. Просто какое-то затмение в головах произошло от нервного перенапряжения.

— Юрий Ефимович мертв, — тихо произнес Вадим Степанович, Медленно опуская безжизненную руку эксперта-криминалиста. Эти страшные слова заставили присутствующих снять головные уборы и приблизиться вплотную к пострадавшему.

— Как это — мертв?!

— Сердце у бедняги не выдержало, — с тяжелым вздохом ответил Вадим Степанович. — Юрий Ефимович был очень чувствительным человеком. Два десятилетия проработали мы с ним бок о бок. Трое детей у него осталось. Двое еще школьники…

Внезапная и нелепая смерть эксперта-криминалиста буквально потрясла всех. После долгого угрюмого молчания первым нарушил паузу начальник Бутырки.

— Сбегайте за носилками и отнесите труп в тюремный морг, — приказал он двум рослым контролерам. Когда контролеры торопливо удалились, Волков посмотрел на судмедэксперта и с тяжелым вздохом проговорил: — Что ж, Вадим Степанович, видно, вам…

— Конечно, я пойду к его семье, — тихо перебил судмедэксперт.

— Я понимаю, как трудно будет найти подходящие слова…

— Нелегко, — согласился Вадим Степанович, — но легко ли его семье? Надо быть рядом. Это важнее всяких слов.

Полковник молча пожал судмедэксперту руку повыше локтя и, повернувшись к Соколову, хотел что-то сказать ему, однако замер на полуслове, так как в этот момент из камеры в противоположном конце коридора раздался громкий стук в дверь и послышались отчаянные призывы о помощи.

— Что еще за хреновина?! — досадливо выдохнул начальник СИЗО. — Похоже, это из шестьсот шестьдесят девятой. Вы, Вадим Степанович, оставайтесь здесь. Сопроводите труп в морг и сделайте там от моего имени необходимые распоряжения. Вскрытие будете делать здесь?

— Думаю, да, — ответил судмедэксперт, — и немедленно.

— Вам создадут необходимые условия, — заверил Волков и, посмотрев на присутствующих, скомандовал: — За мной, мужики!

На этот раз полковник не побежал, а пошел неторопливо. За ним потянулись остальные.

Стук и вопли о помощи доносились действительно из 669-й камеры. Григорий обогнал полковника и первым заглянул в дверной глазок. От того, что он там увидел, все его тело мгновенно покрылось холодным потом. Зэк, которого называли Боксером и который совсем недавно был трупом, теперь твердо стоял на ногах и, прижав к стене смертельно испуганного Жирафа, душил его. Колун сидел на полу, опершись на него двумя руками, и тяжело тряс головой, словно только что свалился от сильного удара. Трое оставшихся зэков беспомощно толклись возле двери, барабаня в нее и взывая о помощи.

«Выходит, я был обманут, — с нарастающей тревогой подумал Григорий, — мне было сказано, что казненные черным квадратом не опасны для окружающих, а на деле выходит по-другому: эти ходячие трупы — потенциальные убийцы?! Ведь и Алиджанов мог меня задушить, а как же бедный, ни в чем не повинный Юрий Ефимович?»

Холодок пробежал между лопаток Григория. И тут возле самого его уха раздался простуженный шепот: «Сказано было, что они не опасны для честных людей, а для себе подобных очень опасны. Вам-то что до этого? Пусть себе уничтожают друг друга. Не бойтесь, входите. На вас не нападут, потому что не смогут пробиться через плотную ауру честного человека, а смерть вашего друга — это другая история. Просто его время подошло к концу», — крутанулось легкое завихрение и — нет его.

— Ну, что там происходит? — спросил нетерпеливо начальник Бутырки. Отстранив Григория, он посмотрел в глазок. — Боже мой! — туг же воскликнул он. — Как я и предполагал, трупы пришли в себя, и тот, здоровый, уже на ногах. Он сводит счеты с Жирафом.

— Он может его задушить! — обеспокоенно произнес Григорий. — Надо вмешаться. Скорее открывайте камеру.

— Ишь ты какой шустрый! — воспротивился начальник СИЗО. — Одно дело — убийство зэка зэком, но совсем другое — убийство зэком следователя. Ты что же, молодой человек, хочешь, чтобы с меня погоны сняли? Хватит эксперимента с Алиджановым. Считай, тебе здорово повезло, что маньяк не бросился на тебя. Но во второй раз все может быть иначе.

Тут свое веское слово сказал Соколов:

— И все же, Александр Семеныч, открой. Мы же не можем допустить, чтобы при нас произошло убийство. Открывай. Мы вместе с Григорием войдем.

— Ну что ж, Василий, смотри, под твою ответственность, — недовольно буркнул полковник и подал знак Дубову.

Старший прапорщик отпер замок.

Первым в камеру вошел Григорий. Он увидел, что Жираф с багровым лицом из последних сил отбивается от душащего его Боксера. Еще минута — и все будет кончено. Григорий кинулся к душителю с намерением оттащить его от жертвы и надеть на него наручники. Но немного не успел. В руке Жирафа сверкнула заточка с длинным узким лезвием. Он ударил ею Боксера в живот и, нырнув под руки Григория, отскочил в сторону. Смертельно раненный сокамерник, замерев на месте с вытянутыми руками, постоял некоторое время, словно в задумчивости, а затем как подкошенный упал на спину, широко раскинув руки: из живота его торчала рукоятка заточки, обмотанная синей изолентой. И вдруг, к изумлению вошедших в камеру и зэков, правая рука поверженного Боксера поднялась и выдернула заточку из живота. На короткое время из раны небольшимфонтанчиком ударила густая, черная как деготь жидкость, заливая майку Боксера и цементный пол. Неожиданно эта странная жидкость перестала фонтанировать. Неподвижная серая маска лица Боксера ожила и исказилась к гримасой мученического страдания. Опершись левой рукой о пол, а правой сжимая заточку, Боксер стал подыматься.

Неописуемый ужас охватил присутствующих. Все стояли словно парализованные, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Какая-то гипнотическая сила исходила от этого живого трупа. Между тем Боксер поднялся и, угрожающе покачивая заточкой, стал отыскивать затуманенным взглядом своего обидчика.

Жираф, побледневший как мел, опустился на четвереньки и пополз вдоль стены, стараясь не попасть в поле зрения Боксера. Однако преследователь скорее почувствовал его, чем увидел, и медленно пошел за ним. Заметив, что Боксер преследует его, Жираф стал портить воздух.

Григорий, осознав трагичность создавшейся обстановки, сделал над собой усилие и, подскочив к Боксеру, резко ударил его в подбородок. Ноги у Боксера подкосились, и он кулем свалился на пол. Не медля ни секунды, Григорий откинул ногой упавшую заточку и, без особого труда заломив руки Боксера за спину, защелкнул на его запястьях наручники. Не успел Григорий выпрямиться, как тягостную тишину камеры разрезал тревожный крик Соколова:

— Гриша, сзади!

Григорий резко обернулся и увидел надвигающегося на него с вытянутыми руками Колуна. На искаженное страдальческой гримасой землистое лицо его невозможно было смотреть без содрогания. Выпрямившись, Григорий сделал шаг в сторону, как бывало на ринге при уходе от столкновения с противником, и резко ударил Колуна в челюсть своим коронным справа. У Колуна подкосились колени, и он распластался на полу, уставившись бессмысленным взглядом в грязный потолок камеры. Григорию понадобилось всего несколько секунд, чтобы надеть на него наручники, услужливо протянутые начальником Бутырки.

— А теперь их надо связать вместе, — выдохнул устало Григорий и требовательно посмотрел на полковника: — У вас найдется веревка?

Повисло молчание. Все замерли и молча с отупением пялились на Гришу, который казался единственным живым участником этих жутких событий. Никто даже и не пробовал прийти ему на помощь или что-то предпринять. В тишине только слышалось тяжелое дыхание присутствующих и хрипы и стоны поверженных «зомби». В углу нервно всхлипывал Жираф…

Первым пришел в себя Волков.

— Веревку? Сейчас организуем, — суетливо ответил он, еще больше зауважав Григория. Затем отыскал строгим взглядом Дубова и поманил его пальцем: — Иди сюда, голубчик. Сними свой брючный ремень и свяжи наручники.

— А как же штаны? — озадачился старший прапорщик. — Ведь они у меня свалятся.

— Хрен с ними, с твоими штанами, — недобро усмехнулся полковник, — руками будешь держать. А за твой обыск из старших прапорщиков разжалую в младшие. Вы как обыскивали заключенных? Почему у Жирафа оказалась заточка?

— Хорошо обыскивали, — насупился Дубов, снимая ремень, — никакой заточки у него не было.

— Гражданин полковник, старший прапорщик не виноват, — заступился Жираф, потирая шею, — это заточка Боксера. Если бы я ее не заметил у него под майкой, то сейчас бы уж не разговаривал с вами.

— А ты помолчи! — строго прикрикнул на него начальник СИЗО. — С тобой еще предстоит разбираться.

— А что со мной разбираться? — обиделся Жираф. — Что мне оставалось делать, гражданин начальник?! Ждать, когда задушит? Он порешил бы меня! Я защищался!

— Вот какие все здесь грамотные, — натянуто улыбнулся Волков, посмотрев на Соколова, — разбираются в уголовном кодексе не хуже любого адвоката.

— Тюрьма — наш университет, — осклабился Жираф, обнажив большие желтые зубы. Он не скрывал своей радости по поводу того, что остался живой.

— За что же сокамерник напал на тебя? — поинтересовался Василий Андреевич.

— Сукой буду — не знаю, — расслабился Жираф. — Он вообще ничего мне не говорил. Накинулся неожиданно. Я даже не видел, когда он очухался.

— Может, у вас старые счеты?

— Нет, — качнул головой Жираф, — наоборот, мыс ним коре-шились. Не пойму, что такое с ним случилось?! А видели, граждане следователь, какая у него кровь черная?

— Видел, не слепой, — вздохнул Соколов и, отвернувшись от арестованного, задумался: «Никакое это не отравление, а совсем что-то иное, пока непонятное. Может, болезнь какая заразная? Но что за болезнь, как все это объяснить?» Василий Андреевич с пристальным вниманием посмотрел на Григория. Его очень заинтересовало столь смелое обращение Григория с этими ужасными мертвоживыми подследственными: «Может быть, есть какая-то связь между всеми этими странностями? Но какая?» Из задумчивости его вывел голос Григория, который обращался к начальнику СИЗО:

— Товарищ полковник, надо бы эти полутрупы собрать в одну камеру. Наверное, лучше в эту, так как отсюда всего четверых придется отселять. К тому же еще могут появиться отравленные. Сюда поместить и Алиджанова.

— Идея мне по душе, — кивнул, соглашаясь, полковник, — пусть выясняют отношения между собой до заключения медицинской комиссии. Но вот куда мне определить эту четверку? — он указал большим пальцем на зэков, притихших в углу камеры. — Все переполнено. — Чуть помолчав, он продолжил: — Есть, правда, одна совсем свободная, из которой на расстрел водят. Может, в нее? — начальник СИЗО вопросительно посмотрел на заключенных. — Дело в том, что в той камере, как говорят, остаются души расстрелянных, и они по ночам разговаривают с новым обитателем этого, откровенно говоря, мрачного помещения. Так что первое время вас может мучить бессонница. Но если у вас крепкие нервы…

— Нам хоть куда, только бы не с этими оставаться! — чуть ли не в голос воскликнули арестанты. — Избавьте нас от сумасшедших, гражданин начальник, а с душами расстрелянных мы как-нибудь общий язык найдем, — попросил Жираф, который непосредственно пережил страшные минуты нападения Боксера, — они ведь во сне всех нас могут передушить.

— Ладно, решено! — властно произнес начальник Бутырки и приказал Дубову: — Иван Алексеевич, отведи эту четверку в первую камеру седьмого коридора. По одному. В наручниках. Живее.

— Слушаюсь! — козырнул старший прапорщик и проворно надел наручники на низкорослого, с короткой шеей заключенного.

Когда Дубов и помощник вывели подследственного из камеры, Боксер и Колун, словно сговорившись, зашевелились одновременно и, к всеобщему удивлению, крепко встали на ноги. Присутствующие невольно отступили от них на несколько шагов. Всех поразил вдруг изменившийся цвет глаз живых мертвецов. Из тусклого, словно подернутого матовой пленкой, он превратился в ярко-желтый, явно говоривший о возросшей агрессивности их обладателей. «Мертвецы» двинулись было на отступивших людей, но надетые Дубовым наручники сковывали их движения, что их сильно рассердило. Полуобернувшись друг к другу, насколько им позволяли цепи наручников, «мертвецы» стали издавать какие-то рычащие звуки, похожие на те, какими встречает собака человека, намеревающегося в шутку отнять у нее любимую кость.

Холодные мурашки пробежали между лопаток у присутствующих в камере. У Григория было такое ощущение, будто он случайно вошел в открытую клетку к голодным шакалам.

— Быстро всем из камеры! — распорядился начальник СИЗО и начал подталкивать контролеров к выходу. — Кто знает, разорвут наручники и могут броситься на нас. По-моему, они превращаются в вампиров, каких мы последнее время видим в кино. А вампиры, я слышал, обладают большой силой. И подследственным покинуть камеру! — приказал полковник, заметив вопрос на лицах арестантов.

Повторять было не нужно. Все торопливо вышли в коридор. Волков захлопнул дверь камеры и опустил щеколду. После этого посмотрел в глазок и, тут же отпрянув от него, стал торопливо вытирать платком вспотевшее лицо.

— Какой ужас, — проговорил он с нарастающей тревогой, — они стали грызть друг другу лица и плечи. Не пойму, что же такое с ними происходит? И как с ними поступить?

— Я доложу прокурору Москвы, а уж он будет решать их дальнейшую судьбу с медицинскими светилами, — ответил Соколов. — Главное, никого к этим людоедам не подселять.

— А как быть с Алиджановым? Хотели же и его сюда?

— Полагаю, что лучше будет, если оставить его одного в карцере. Для его же пользы.

— Возражений нет, — кивнул полковник и полез в карман за сигаретами.

Гриша заметил, что пальцы у начальника Бутырки мелко подрагивают, и искренне посочувствовал в душе этому заслуженному полковнику, который, можно сказать, почти всю свою жизнь провел среди людей, пораженных самыми низменными пороками, среди человеческой грязи. Какими же душевными силами надо обладать, чтобы выдерживать все это, оставаясь нормальным человеком?! Да, в таком месте, как Бутырка, могут работать только воистину мужественные люди.

Когда вернувшийся Дубов запер замок на двери 669-й камеры и вместе с контролерами увел оставшихся подследственных в 1-ю камеру, полковник предложил Соколову и Григорию:

— Ну что, мужики, посмотрим, как ведет себя Алиджанов? А потом поднимемся ко мне и примем по рюмочке коньячку… Полагаю, нам всем не помешает немного успокоить нервы.

— Нет, Сашенька, смотри в карцер один, а мы с Григорием поедем в прокуратуру, — возразил Соколов, — трупов у тебя нет, и делать нам здесь нечего.

— Что-то с памятью твоей стало, Васенька, — прищурился полковник, — а труп эксперта-криминалиста?!

— Ну, это, дорогой мой, несчастный случай, — парировал Соколов, — тут уголовное дело возбуждаться не будет. Да, жаль мужика. Казалось бы, уж он-то, как криминалист, должен быть привычен к разным неожиданностям, а смотри ж, не выдержал.

— Может, оттого и не выдержал, что сердце его намучилось за годы от разных переживаний, а этот случай оказался последней каплей, — вздохнул Волков и глубоко затянулся сигаретным дымом. — Видно, чужое горе Юрий Ефимович принимал как свое. Что ж, наверное, у нас, юристов, такая доля, — вновь вздохнул полковник и предложил:

— Пошли ко мне, помянем его душу.

— Непременно помянем, только во время панихиды, — возразил Соколов, — а в рабочее время нам некогда расслабляться. Ты уж извини, Сашенька. Аза приглашение спасибо.

— Ты, может быть, подумал, что я выпивать стал? — вскинул брови Александр Семенович. — Отнюдь. Я не собираюсь сдаваться всяким нервным перегрузкам. Более того, стал по системе Иванова обливаться холодной водой. Замечательное средство. Стрессы как рукой снимает.

— Я в тебе и не сомневаюсь, — дружески улыбнулся Соколов. — Рад был случаю повидать тебя. Ну, проводи нас, если есть несколько свободных минут.

— Что ж, не смею задерживать — разочарованно развел руками начальник Бутырки, — как припоминаю, ты у нас на факультете был одним из самых деловых парней. Заходите почаще, хотя…

— Нет, дружище, лучше ты к нам, — улыбнулся Василий Андреевич, — после посещения твоего следственного изолятора целую неделю смотрю кошмарные сны. А после сегодняшних ужасов за месяц не очухаться.

— С непривычки тяжело, — подтвердил Волков, усиленно досасывая сигарету. — Был бы ты на моем месте — привык бы так же, как и я. Кому-то ведь надо нести этот тяжкий крест.

— Наверное, привык бы, — согласился Соколов, — хотя не уверен.

Они пошли по коридору к турникету и, неспешно переговариваясь, дошли до конца коридора. И тут полковник не удержался, потянул Соколова к карцеру, в котором был заперт Алиджанов.

— Все же глянем, что он там делает?

Втроем подошли к камере. Полковник с нескрываемым интересом припал к глазку. Смотрел долго, елозя крутым лбом по железу двери. Через некоторое время, отпав от глазка, тревожно выдохнул:

— Алиджанова нет в камере! Что за чертовщина?! — и он с силой дернул за ручку двери. Дверь была заперта.

— Как это нет?! — удивился Соколов. — Не мог же он сквозь бетонный пол провалиться.

— Посмотри сам, — уступил ему место у глазка полковник. — Еще немного — и я сегодня сойду с ума.

Василий Андреевич посмотрел в глазок освещенного карцера. Камера была пуста: серые, затянутые островками грибка стены, выщербленный, поблескивающий скопившейся влагой цементный пол.

— Жуткий бетонный мешок, — покачал головой Соколов, отступая от глазка, — однако Алиджанова там действительно нет. Странно. Может быть. Дубов увел его в первую камеру?

— С какой стати?! — недовольно буркнул полковник. — Я ему такого приказа не давал.

Григорий тоже посмотрел в камеру. Убедившись, что она пуста, он отошел в сторонку и почесал затылок. «Что еще за сюрприз приготовил нам черный квадрат? — подумал он беспокойно. — Куда исчез Алиджанов? Не испарился же он, в конце концов?!» Задавая себе эти мысленные вопросы, Григорий где-то в глубине души надеялся услышать ответ уже ставшего привычным невидимого простуженного голоса. Но на этот раз никакого ответа возле его уха не последовало и завихрения, похожего на неожиданный сквозняк, не произошло. Из короткого раздумья его вывел рассерженный голос начальника СИЗО:

— Старший прапорщик, бегом ко мне!

Показавшийся в противоположном конце коридора Дубов, позвякивая связкой ключей, побежал к полковнику. Не добежав трех шагов, он остановился, козырнул и, тяжело дыша, доложил:

— Товарищ полковник, ваше приказание выполнено. Подследственные в количестве четырех человек переведены без происшествий из шестьсот шестьдесят девятой в…

— А где у тебя содержится арестованный маньяк Алиджанов? — тихо, но с металлическими нотками в голосе перебил его Волков.

— Как где? В этой камере, товарищ полковник, — настороженно ответил Дубов, кивнув на карцер. Предчувствуя неладное, он выбрал из связки нужный ключ и подошел к камере. По привычке заглянув в глазок, он тут же испуганно воскликнул:

— Но его там нет, товарищ полковник!

— Интересная новость! — колюче усмехнулся начальник Бутырки. — А где же он у тебя?

— Это невероятно, он же был здесь! — округлил глаза Иван Алексеевич и подергал ручку двери. — Кроме меня, никто не мог открыть. А запасные ключи у вас в сейфе, товарищ полковник.

— Верно, — подтвердил Волков, с трудом сдерживая нарастающее раздражение. — Так где же у тебя содержится подследственный Алиджанов?

— Надо хорошенько проверить камеру, — севшим голосом обронил Дубов, вставляя ключ в замочную скважину, — может быть, какой-нибудь подкоп сделал…

— Что чепуху несешь?! — недовольно оборвал полковник. — Какой подкоп в железобетоне метровой толщины? Давай проверяй. Не найдешь — сам сядешь в этот карцер. А выйдешь из него только через собственный подкоп.

Вытерев рукавом вспотевший лоб, Дубов неуверенной рукой вставил ключ в скважину замка и, трижды повернув его, посмотрел на полковника.

— Чего ждешь? — не без иронии бросил полковник. — Входи, ищи подкоп.

Глубоко вздохнув, Дубов распахнул дверь и шагнул в камеру.

То, что произошло в следующую секунду, было не для слабонервных.

Сверху, откуда-то с потолка, на Дубова спрыгнуло какое-то рычащее существо, сбило его с ног и, отскочив в угол камеры, замерло в угрожающей позе. Нетрудно было узнать в этом существе маньяка Алиджанова. Сразу было заметно, что поведение его значительно изменилось, стало агрессивным, глаза пылали злобным желтым огнем. В его напряженной позе угадывалась готовность к прыжку, к действию. В следующий момент, широко шагнув вперед, он перепрыгнул через лежащего на животе старшего прапорщика и, выскочив в коридор, побежал по нему, словно легкоатлет.

— Надо связать, — бросил Григорий, — кто знает, на что он сейчас способен. У кого есть наручники?

— Возьмите, — протянул наручники Дубов и сел на пороге карцера. — От такого стресса и кончиться можно. Вот мерзавец. Как это он умудрился держаться под потолком? Там ведь ухватиться не за что! Поразительно. Специально поджидал, чтобы напасть. И если бы я оказался один, он наверняка постарался бы разделаться со мной.

— Похоже, у него остались старые привычки маньяка поджидать свою жертву в укрытии и нападать неожиданно, — торопливо проговорил Григорий, забирая у Дубова наручники. — Думаю, он все же боится нас и нам удастся его связать. — И Григорий побежал вслед за Алиджановым, который уже приближался к металлической решетчатой перегородке в конце коридора.

— Я с тобой, — сбросив с себя оцепенение, выдохнул Соколов и побежал за ним.

В это время Алиджанов добежал до решетки (от которой с противоположной стороны с испугом отскочила девушка-сержант) и, ударившись в нее с разбегу, с рычанием стал грызть стальные прутья.

Григорий не добежал до маньяка метра три. Остановившись, он подождал Соколова. Подбежавший Василий Андреевич предложил:

— Возьмем его одновременно с двух сторон за руки, а я сделаю ему подсечку. Валим и связываем. Идет?

— Блестящий план, — кивнул Григорий, — вот только согласится ли на это Алиджанов. Подозреваю, что у него изменились физические показатели в большую сторону. Однако отступать некуда. В любой момент вместо стальных прутьев он может вцепиться зубами в наши глотки. Берем!

Подбежав к рычащему Алиджанову, они схватили его за руки, но тут же поняли, что их планам не суждено сбыться. Маньяк без особого напряжения стряхнул их со своих рук, словно котят, и, угрожающе ощерившись, пошел на них, широко расставив руки.

Григорий и Соколов поневоле стали пятиться, не зная, как теперь им поступить. Кровь отхлынула от их лиц, а в ногах появилась ватная слабость. И тут из-за их спин неожиданно грохнули два выстрела. Запахло порохом. Это в Алиджанова выстрелил полковник. Маньяк издал какой-то рычаще-булькающий звук и, закатив глаза, медленно осел, а затем растянулся на полу вверх лицом.

— Саша, что ты наделал?! — воскликнул пораженный Соколов и уставился на начальника Бутырки. — Ведь ты убил его.

— Не думаю, — на удивление спокойно ответил Волков, — к тому же я спасал жизнь сотрудников прокуратуры при нападении на них вышедшего из-под контроля маньяка. — Он спрятал пистолет в наплечную кобуру. — Разве не так, Василий? Вы же сами убедились, как он стал силен. Ты что же, хотел, чтобы я ждал, когда он вас задушит?

— Так-то оно так, — неуверенно согласился Соколов, — но больно уж ты круто…

— Он оживает! — вскрикнул Григорий. — Надо поскорее надеть на него наручники.

Начальник СИЗО и Соколов резко обернулись на крик. Они увидели, как Алиджанов пошевелил руками и ногами, потом начал приподнимать голову. Глаза его стали разгораться желтым огнем. И туг оперативность проявил полковник.

— Всем навалиться и надеть две пары наручников! — решительно приказал он и первым бросился на маньяка. — Скорее, пока он еще слаб.

Вчетвером (подоспел отошедший от шока Дубов) они завернули Алиджанову руки за спину, защелкнули на них две пары наручников, а ноги связали брючным ремнем, который снял с себя Волков.

— А теперь побыстрее отнесем его в карцер! — распорядился полковник.

Взяли с четырех сторон, подняли и понесли. На полпути к камере Алиджанов полностью ожил и стал со страшной злобой рычать и вырываться, словно только что связанная охотниками пантера. Убедившись, что от наручников ему не освободиться, маньяк попытался укусить руки несущих его людей.

Заперев Алиджанова в карцере, все облегченно вздохнули, а Дубов и полковнике наслаждением закурили.

— Да-а, ну и карусель, — покачал головой Соколов, — вроде бы вновь наметился труп, но неожиданно, на твое счастье, Саша, он ожил. Просто мистика какая-то. Наверное, такое может происходить только здесь, в Бутырке, проклятом Богом месте. Но как бы там ни было, раз в конце концов нет трупа, то сотрудникам прокуратуры здесь делать нечего. И уж теперь нас ничто не удержит.

— До сих пор не могу прийти в себя, — откровенно признался начальник СИЗО и, вытянув перед собой руку, показал, как она дрожит. — Не уразумею, что за чертовщина вселилась в Бутырку?! Может быть, это когда-то должно было начаться. Ведь сколько здесь грешных душ человеческих рассталось со своим физическим телом! А маньяк-то этот меня, старого тюремщика, просто поразил. Вначале еле ноги переставлял, а теперь носится козлом и пуля его не берет.

— А все же здорово ты рисковал, стреляя в него, — заметил Соколов. — А если бы он не ожил? Пришлось бы мне заводить на своего друга уголовное дело за превышение пределов необходимой обороны. Это самое малое.

— Ожил бы, — довольно уверенно махнул рукой полковник, — после того как Жираф всадил, словно штык, заточку в живот Боксеру и тот остался живым, я понял, что мы имеем дело с каким-то аномальным явлением. Хотя объяснить это явление пока не могу, но полагаю, медицинская комиссия разберется.

— У медицинской комиссии в носу не кругло, — резко бросил Григорий и посмотрел на удивленных коллеге вызовом. — Ничего она не определит. Бьюсь об заклад. В том, что трое подследственных в Бутырке стали ходячими трупами, виноват только я один и никто другой! — Хотя в глубине души Григорий не собирался откровенничать, но накопившееся нервное напряжение подтолкнуло его на это. Когда он произнес эти слова и осознал, что именно сказал, то понял, что теперь должен будет все рассказать подробно начальнику следственного отдела. Но, конечно, не здесь, не в этом ужасном изоляторе. Скорее отсюда, скорее! И он, нетерпеливо посмотрев на Соколова, просительно вымолвил: — Василий Андреевич, прошу вас, пойдемте на свежий воздух!

— Разумеется, — кивнул Соколов, пристально разглядывая своего подчиненного, словно редкую картину на выставке. — Однако почему ты вину за эти странные происшествия берешь на себя? В чем дело, Григорий? У тебя что, крыша съехала?

Полковник сдвинул фуражку на затылок и с сочувствием посмотрел на Григория.

— Ты, парень, сильно перенервничал. Как говорят блатные, шел паровозом. А это большая нагрузка на психику. Тебе просто надо хорошенько отдохнуть. Ты молодой, а поэтому впечатлительный. Меня-то ничем не проймешь. По мне, пусть хоть целый отряд инопланетян приходит в Бутырку. Я не удивлюсь и всем найду место в камерах. Может быть, это и не очень хорошо, но я действительно задубел на своей работе.

— Это очень долго объяснять, Василий Андреевич, — ответил Григорий Соколову, пропустив мимо ушей замечание полковника. — Сейчас у меня только одно желание: как можно быстрее покинуть это мрачное и страшное заведение.

— К этому желанию полностью присоединяюсь, — ответил Соколов и протянул руку Волкову. — Пока, Сашенька, еще увидимся. Мы пошли.

— Похоже, ребята, вы совсем спеклись, — усмехнулся начальник СИЗО, пожимая на прощание руку Соколову, а затем Григорию. — Счастливо. Я вас провожу.

И вот они за пределами Бутырки. Свобода! Столица жила своей кипучей жизнью, забыв о Бутырском следственном изоляторе. Григорий почувствовал такую радость от ощущения свободы, что остановился на тротуаре и, вдохнув полной грудью чистый воздух, посмотрел на небо. Оно было голубым и бездонным. День разгулялся.

— Что с тобой? — улыбнулся Соколов, изучающе посмотрев на коллегу. — Со стороны можно подумать, что ты вышел на волю после десятилетней отсидки.

— А мне и двух часов хватило, чтобы до мозга костей прочувствовать весь ужас пребывания подследственных в этом СИЗО, — выдохнул Григорий. — Не пожелал бы и врагу попасть сюда. — Он некоторое время смотрел в глаза Соколову, потом, выдержав выжидательный взгляд своего начальника, сказал: — Василий Андреевич, я должен исповедаться.

— Исповедаться?! — прищурился Соколов. — В таком случае тебе надо пойти в церковь. — Василий Андреевич сказал это вроде как в шутку, но взгляд его посерьезнел и в нем обозначилась тревога. — Что-нибудь очень серьезное, Гриш?

— Да. И до такой степени, Василий Андреевич, что опасаюсь, как бы вы не приняли меня за сумасшедшего.

— Даже так?! — вскинул брови Соколов. — Что ж, я всегда готов выслушать тебя самым внимательным образом. Но, конечно, не на тротуаре. Кафе подойдет? Попутно и пообедаем. Кстати, за углом есть приличное заведеньице — «В гостях у Тамары». Неплохо готовят.

Вскоре они расположились в уютных креслах за дальним столиком полупустого кафе.

— Предлагаю вначале поесть, а затем обсудить возникшие проблемы, — дружески улыбнулся Василий Андреевич, стараясь казаться беззаботным, но внутренне собрался, поняв, что разговор предстоит не из легких. Он хорошо знал терпеливый характер Григория и был уверен, что по пустякам тот не стал бы его беспокоить. Что же так «достало» его подчиненного? — Смотри меню и брось хмуриться. Что будем заказывать?

— Мне все равно.

Заказали салат из крабов, борщ с мясом, котлеты из баранины с жареным картофелем и кофе. От предложенного официанткой вина «Старый замок» наотрез отказались.

Ели молча. Заметив, что Григорий, с трудом осилив половину борща, стал лениво ковырять вилкой котлету, Соколов приказал:

— Ешь! И не раскисай. Ты же следователь.

— Не могу, аппетит совсем пропал, — вздохнул Григорий и отложил вилку.

— Ешь! — строго потребовал Василий Андреевич. — Ты ведь не красная девица. Не позволяй хандре брать над собой верх ни при каких обстоятельствах.

И Григорий заставил себя съесть второе. Когда принялись за кофе, Соколов, дружески улыбнувшись, сказал:

— А вот под этот чудесный напиток можно и о проблемах поговорить. Кофе отлично проясняет голову.

— Я не знаю, с чего и начать, Василий Андреевич, — глубоко вздохнул Григорий и пригубил кофе. — В общем, я считаю себя преступником…

— Оригинальное начало, — заметил Соколов, отпив большой глоток. — Преступление, как нам с тобой известно со студенческой скамьи, это следствие чего-то, каких-то предшествующих обстоятельств, если, конечно, это не преступление по неосторожности, которое может быть неожиданным для себя самого. Так что будет лучше, если ты начнешь свой рассказ с самого начала, с того, что предшествовало твоему преступлению. Позволь, дружище, предположить, что ты хочешь начать с того момента, как на тебя налетел смерч?

— Как вы догадались, Василий Андреевич? — удивился Григорий. — Попали в самую десятку.

— Догадаться не трудно было, — .ответил Соколов, отодвигая пустую чашку. — Немало странных вещей произошло вслед за этим редким природным явлением. Ну, гутарь. Я весь внимание.

И Григорий рассказал. Все. До мельчайших подробностей. Василий Андреевич умел слушать не перебивая. Подперев кулаком подбородок, он лишь изредка понимающе кивал. Когда Григорий рассказывал об удивительных черных квадратах, появлявшихся на протоколах дела, о завихрении и таинственном простуженном голосе, в глазах начальника следственного отдела на какой-то миг появилось сомнение, но тут же оно и пропало. Василий Андреевич умел быстро находить причинную связь между различными фактами и выстраивать логическую цепь.

— Ведь я не имею никакого права лишать людей жизни, я же не судья, и тем более не Бог, — закончил свое нерадостное повествование Григорий. — Может быть, суд оправдал-бы этих троих.

— Вот уж в этом-то я сильно сомневаюсь, — возразил Соколов. — Как я понял, черный квадрат наказывает исключительно тех преступников, которые за свои злодеяния заслужили высшую меру. Все это, конечно, удивительно, но нельзя признать, допустим, фантазией твоего больного воображения. Почему? Потому что я лично был с тобой в Бутырке, и все сказанное тобою произошло на моих глазах. Так что с «крышей», Григорий, у тебя все в порядке. Заявляю тебе это официально. Сознайся, ты ведь боялся раньше признаться мне в том, что с тобой творилось, из-за того, что я могу не понять тебя и передам медицине? А медики упрячут в сумасшедший дом? Так?

Григорий согласно кивнул, не поднимая взгляда от стола.

— Можешь этого не бояться, — заверил Василий Андреевич, — но вот дела тебе нужно будет поручать осмотрительно. Пока черный квадрат не отстанет.

— Что вы имеете в виду?

— То, что будешь заниматься расследованием до составления обвинительного заключения. А заканчивать дело будет другой следователь или я. Повторяю, это пока. И просьба: не скрывай от меня ничего, что будет происходить с тобой необычного. С этой минуты я беру личное шефство над тобой. Согласен?

— Конечно. Спасибо. Василий Андреевич. Я очень благодарен вам за то, что вы меня поняли и поверили.

На душе у Гриши стало значительно легче.

— В концовке твоего рассказа меня заинтересовало то, что этот таинственный простуженный голос оставил тебя в покое, перестал общаться с тобой, — произнес задумчиво Соколов, не придав значения словам благодарности Григория. — Может, на этом все и закончится? Дай-то Бог! — Он побарабанил пальцами по столу, глядя мимо Григория, и через некоторое время оживился: — У меня, Гриша, идея. Полистай при мне дело Алиджанова. Интересно, будут ли сейчас появляться, как и прежде, на протоколах черные квадраты? Ты ведь рассказывал, что, когда я стоял у твоего стола и брал в руки тома дела, ты видел на протоколах эти самые черные квадраты. Так?

— Верно.

— Ну так давай проверим, как будет сейчас. Увидишь или нет. Если нет, то, значит, вся эта таинственная мистическая сила отстала от тебя и ты сможешь нормально работать. Едем в прокуратуру.

Соколов хлопнул Гришу по спине и улыбнулся.

4

Приехав в прокуратуру, Соколов пошел с докладом к прокурору города, а Григорий, ожидая его возвращения, расположился за столом, положив перед собой шесть томов дела Алиджанова. Несколько раз он порывался открыть один из томов дела и проверить в одиночестве, будут ли появляться на протоколах осмотра мест происшествий черные квадраты. Но так и не решался. Каждый раз отдергивал руку от обложки, словно от раскаленной сковородки.

Изрядно вспотев от внутреннего напряжения, он в конце концов оставил это намерение и, откинувшись на спинку стула, стал терпеливо ждать своего шефа. Обрывки беспокойных мыслей лезли ему в голову, и он, поминутно вздыхая, гнал их прочь, стараясь ни о чем не думать. Но это ему не удавалось. Одна мысль больше остальных беспокоила его: «Правильно ли я поступил, признавшись во всем Соколову? Что теперь со мной будет?»

Василий Андреевич вошел в кабинет стремительной походкой и с довольной улыбкой на лице.

— Поздравляю, Гриша, прокурор объявил тебе благодарность!

— За что? — изумился Григорий.

— За решительные действия в Бутырском следственном изоляторе.

— А что он сказал про живые трупы?

— Нашего прокурора ничем не удивишь, — усмехнулся Соколов, — сказал, что примет решение после того, как получит заключение медицинской комиссии, которую, кстати, тут же и назначил. Возглавил ее не кто-нибудь, а сам профессор Преображенский из «Склифосовского».

— Как бы наши «мертвецы» не растерзали членов комиссии, — высказал опасение Григорий.

— Не волнуйся, — успокоил его Соколов и, придвинув стул, сел рядом с ним за стол. — Волков — опытный тюремщик, примет все меры предосторожности. Ладно, хватит о Бутырке. Займемся черным квадратом, — он кивнул на тома дела Алиджанова, — или ты уже посмотрел?

— Нет, так и не решился, — откровенно признался Григорий и вытер рукавом вспотевший лоб.

— Ну, тогда открывай, — распорядился Василий Андреевич. — Только уговор, комментируй все честно. Не в твоих интересах что-то скрывать от меня.

Григорий открыл первый том и вдруг… У него перехватило дыхание.

Не от того, что он там увидел (никаких черных квадратов на протоколах не было), а оттого, что услышал четкий голос Соколова, словно воспроизведенную магнитофонную запись: «Все же, парень, в твоей психике я сомневаюсь. Но ничего, будешь работать по делам, принятым к производству мной. Этим будет обеспечен самый надежный контроль над тобой. А с психбольницей успеется. Может быть, удастся избежать ее. Вначале мне самому надо поставить тебе точный диагноз». Однако рот у Василия Андреевича был плотно закрыт. Он вопросительно смотрел на Григория.

— Ты что уставился на меня? — с беспокойством спросил Соколов. — Ну, что видишь? Что-нибудь странное?

— Дело совершенно чистое, — осевшим голосом ответил Григорий и, достав носовой платок, вытер вспотевшее лицо. — Черных квадратов и в помине нет.

— Так это очень хорошо, — улыбнулся Василий Андреевич. — Что ж тогда разволновался? Все лицо пятнами пошло. Значит, отстал от тебя черный квадрат. Радоваться надо.

Григорий принялся торопливо листать том за томом, но все документы были без каких-либо необычных знаков, ни на одном листе даже и намека на черный квадрат не было. Это обстоятельство, конечно, не могло не радовать его, но новую тревогу вызвали услышанные мысли начальника отдела. «Что это такое? — задал он себе вопрос. — Неужели у меня появилась способность слышать чужие мысли? Это удивительно и вместе с тем тяжело для психики. Ведь так действительно можно свихнуться. Получается, что я стал вроде как сканер? Боже, умоляю тебя, предохрани меня от развития других, не нужных нормальному человеку способностей!» Долистав последний том до конца, Григорий отодвинул дело в сторону и, откинувшись на спинку стула, выдохнул устало:

— Ничего, Василий Андреевич. Чисто.

— Вот и отлично. — расцвел Соколов и сгреб все шесть томов под мышку. — Это дело я сам закончу. А тебе завтра поручу работу по одному из свежих дел. Прокурор только что подкинул.

— Почему завтра?

— Именно завтра, — доброжелательно подчеркнул Василий Андреевич. — А сейчас отправляйся домой. Отоспись. Полагаю, после бутырских событий ты заслужил отдых. Тем более что до окончания рабочего дня осталось всего три часа. Отдыхай. До завтра!

— Но ведь и вы, Василий Андреевич, были в гуще происшествий в Бутырке, — заметил Григорий, вставая из-за стола. А будете работать, я уверен, до ночи.

— Однако между нашими нервными нагрузками есть существенная разница, — улыбнулся Соколов, — меня не уносило смерчем. Так что прения закончены. До свидания. — И Василий Андреевич быстро вышел из кабинета.

Григорию ничего не оставалось, как отправиться домой.

В квартире было темно. В прихожей на старинных маятниковых часах пробило полночь. Григорий в задумчивости сидел на кухне у окна и смотрел на полную луну, которая выплыла из-за рваной черной тучки и облила серебром березы, фасад дома и его у окна. От лунного света листья на притихших деревьях были похожи на повисшие серебряные рубли. И вдруг эту таинственную ночную тишину прорезал заунывный волчий вой. Начался он тихо, на низкой ноте и постепенно поднялся до такой высокой, что Григорию стало жутко. Холодные мурашки пробежали по спине. Он хотел отойти от окна, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Вскоре вой оборвался. И тут на небольшую полянку среди берез, хорошо освещенную луной, неторопливо вышел матерый волк со впавшими боками и стал принюхиваться, неспешно поворачивая голову во все стороны. Вот он почему-то остановил свой злобный голодный взгляд на окне Григория и медленно пошел к нему, словно охотничья собака, скрадывающая глухаря. Григорию стало не по себе. Его первым желанием было убежать от окна и спрятаться в темной комнате. Потом он подумал, что лучше будет не шевелиться, и волк может пройти мимо, приняв его за манекен в витрине магазина. Затем он подумал, что напрасно напугался, так как вряд ли волк допрыгнет до второго этажа, потому что и первый этаж их экспериментального дома находится довольно высоко от земли. Только Григорий так подумал, как волк остановился, затем опрокинулся на спину и, поглядывая на луну и негромко завывая, стал кататься по земле. Потом вдруг встал на ноги и, подпрыгнув, перевернулся через голову. Неожиданно, о Матерь Божия, вместо волка с земли поднялся… Алиджанов! Сомнений не было, это действительно был умерщвленный черным квадратом, а затем воскресший маньяк Ахмед Алиджанов. «Что за чертовщина?! — похолодел Григорий. — Выходит, маньяк теперь стал оборотнем?! Но что ему здесь надо? А если он охотится за мной? Может, хочет свести счеты?» Между тем Алиджанов, уставившись на Григория звериным желтым взглядом, присел, готовясь прыгнуть к нему в окно. «Ведь он может разбить стекло и напугать спящую маму!» — в страшном волнении подумал Григорий. Сделав над собой усилие, он раскрыл окно, встал на подоконник и приготовился встретить оборотня ударом ноги. Но тут произошла беда. Ноги его, обутые в комнатные тапочки на войлочной подошве, соскользнули с крашеного подоконника, и он полетел вниз, прямо на Алиджанова. Оборотень, кровожадно смотревший на него и издававший рычащие звуки, сначала отскочил в сторону, но через мгновение кинулся на него, сбил с ног и стал душить холодными когтистыми пальцами. Задыхаясь, Григорий в отчаянии подумал: «Уж лучше бы я погиб во время смерча, чем быть задушенным оборотнем возле собственной квартиры. Бедная мамочка, ведь ей не выдержать этого ужасного удара». Собрав остатки сил, Григорий ногами отшвырнул от себя оборотня и… проснулся. В поту. Он сидел на кровати, чувствуя, как постепенно проходит онемение и неприятное покалывание в руках и ногах, которое принес с собой страх от увиденного.

Над диваном-кроватью Анастасии Федоровны, матери Григория, вспыхнула электрическая лампочка.

— Гришенька, что с тобой? — обеспокоенно спросила она и, превозмогая боль в пояснице и в ногах, стала садиться на постели. Хотя эти слова были произнесены ею негромко, Григорий тут-же окончательно очнулся от кошмарного сна. Даже самое тихое слово, сказанное больной матерью, молниеносно ставило его на ноги, и он спешил к ней на помощь.

— Мама, тебе плохо? — встрепенулся Григорий и, спустив ноги с постели, вытер простыней потные лицо и шею.

Анастасия Федоровна, маленькая бледная женщина, высохшая, словно щепка, от продолжительной болезни, внимательно посмотрела на сына и вновь с тревогой спросила:

— Что с тобой, сынок? Я давно не сплю и слушаю, как ты стонешь и дергаешься в постели, будто с кем-то борешься. Может, простыл? Смерь температуру.

— Нет, мамочка, со мной все нормально, — успокоил Григорий, подскочив к матери. Он уложил ее под одеяло и поднес к ее пересохшим губам стакан с водой. — Попей и усни. За меня не тревожься. Я вполне здоров. Больше тебя не побеспокою. Кошмар приснился. Это, видно, после посещения Бутырки. Насмотрелся там всякого. — Поцеловав мать в висок, он выключил над ней бра и потихоньку ушел в ванную комнату. Там он умылся холодной водой, вытерся полотенцем, на цыпочках проскользнул на кухню и закрыл за собой дверь. Включив на несколько секунд свет, посмотрел на будильник: было без четверти три. Он тут же выключил свет, решив сегодня больше не спать, чтобы вновь случайно не потревожить чуткий сон больной матери. Сев на стул возле окна и раздернув шторы, он в задумчивости стал смотреть на улицу, залитую лунным серебром. Все было как во сне, с той лишь разницей, что, слава Богу, не было оборотня. Григорий с облегчением вздохнул и тут увидел на противоположном тротуаре высокого сутуловатого мужчину в черном плаще с поднятым воротником и в черной кожаной кепке. Незнакомец, беспокойно озираясь по сторонам, торопливо вышел на улицу и пошел по ее середине.

«Подозрительный тип, — с тревогой подумал Григорий, наблюдая за одиноким мужчиной, который вел себя нервно и воровато оглядывался. — Кто такой? Более всего он похож на человека, замышляющего что-то недоброе или уже совершившего зло».

Между тем к подозрительному мужчине подкатил черный «Форд». Незнакомец быстро юркнул в него и уехал. Улица вновь стала пустынной. «Сколько разных преступлений совершается ночью, — с грустью подумал Григорий, — недаром в народе преступления называют темными делами».

Минут двадцать, не менее, просидел Григорий у окна, задумчиво созерцая серебро березовых листьев. Из задумчивости его вывели три полицейские машины с фиолетовыми мигалками, подъехавшие одна за другой к дому напротив. Из машин выскочили люди в полицейской форме и в цивильных костюмах. Не задерживаясь, они побежали в крайний подъезд, где вскоре и скрылись.

«Любопытное совпадение, — хмыкнул Григорий, — от этого подъезда недавно отошел подозрительный мужчина, и сюда же приехала полиция. Уж не тот ли тип что-то натворил? Если это так, то я, значит, своими глазами видел преступника. Какие же его приметы мне запомнились? Высокий, сутуловатый, в черном плаще с поднятым воротником и в черной кожаной кепке. Почему кожаной? Не знаю. Но она мне показалась кожаной. Но вот о лице, конечно, я ничего сказать не могу. А что, если этот мужчина вовсе и не преступник? Возможно. И тем не менее, может, мне нужно сейчас выйти из дома и поставить полицию в известность о своих подозрениях? Нет, и еще раз нет. Ведь мне ни о каком происшествии на данный момент не известно», — нашел оправдание своей нерешительности Григорий. Хотя причина его нерешительности заключалась совершенно в другом. Он опасался допустить ошибку, которая, если о ней станет известно Соколову, может быть истолкована начальником следственного отдела как необоснованная психическая выходка, что может побудить Василия Андреевича задуматься о его психическом здоровье. И Григорий постановил для себя впредь не высовываться, не проявлять излишней активности, которая может самым неожиданным образом привести его в психиатрическую больницу.

Задернув на окне шторы, Григорий сварил крепкий кофе и просидел на кухне до самого рассвета.

5

За полчаса до начала рабочего дня Гриша был уже возле своего кабинета. Туг его и перехватил Соколов. Обменявшись каким-то нервным рукопожатием, Василий Андреевич испытующе посмотрел в припухшие от. недосыпа глаза Григория и увлек его в свой кабинет.

— Садись, — предложил он Григорию стул и сам сел напротив. — Ну, как отдохнул?

— Если честно — плохо, — признался Григорий и, не удержавшись, зевнул. — Кошмары разные снились. Этот маньяк Алиджанов превратился в какого-то оборотня и чуть не задушил меня.

— Кошмары, говоришь, оборотень, — озабоченно вымолвил Соколов, не спуская взгляда с лица Григория. — Вижу, что физиономия твоя припухла от бессонницы. Все это очень скверно, Григорий. Очень скверно.

— Да уж чего хорошего, — вздохнул Григорий, — но я в порядке, Василий Андреевич, готов работать с полной нагрузкой. Вы не сомневайтесь.

Соколов ничего не ответил. Встав со стула, он подошел к окну и стал смотреть на улицу, барабаня пальцами по подоконнику. И вдруг Григорий услышал его голос, как бы записанный на магнитофон: «Что же мне с тобой делать, парень? Неисключено, что ты можешь доставить еще массу хлопот. Полагаю, что без твоего участия сегодня не обошлось. Сказать тебе об этом сразу в лоб и посмотреть на твою реакцию или же проверить тебя на месте происшествия? Нет, начальник отдела, не надо спешить. Тут надлежит очень тщательно во всем разобраться. — Голос Василия Андреевича звучал четко и ясно, хотя рот его был закрыт и даже губы не шевелились. — Извини, Григорий, но придется тебя по-настоящему проверить и установить за тобой наблюдение».

Проверить меня на месте происшествия? — мысленно повторил Григорий, и в который уж раз на его лбу выступила испарина. — На каком еще месте происшествия? Что произошло? Почему Соколов хочет установить за мной наблюдение? В чем я провинился? — Сердце у него бешено заколотилось от обиды и расстройства. — Вот и результат моего бездумного признания, — подумал он с сожалением. — Как я забыл, наивный дурак, что любое признание себе же во вред оборачивается. Не очень-то у нас любят бороться за человека. Каждый норовит в первую очередь себя обезопасить от возможных неприятностей. Ладно, поделом мне. Наука на будущее. Теперь уж дудки в чем-либо сознаюсь, гражданин начальник. Как работал честно, так и буду. А все ваши подозрения, Василий Андреевич, при вас и останутся. Следите за мной хоть в двадцать глаз». Григорий встал и, сделав несколько гимнастических упражнений под удивленно настороженным взглядом Соколова, прервал затянувшуюся паузу:

— Василий Андреевич, вы обещали дать мне сегодня свеженькое дело. Я, как пионер, готов к труду и обороне.

— Да, разумеется. — Соколов сбросил с себя задумчивость и подошел к Григорию. — Сейчас и начнешь новое дело. Прямо с места происшествия. Вместе поедем. Нас уже ждут работники полиции и медики. Пошли.

— Один момент, — бодро ответил Григорий, решивший дать тайный профессиональный бой тайному вызову начальника следственного отдела, — только возьму портфель со всеми принадлежностями.

Через несколько минут они спускались по лестницам здания прокуратуры.

— Что-то ты вдруг веселый стал? — прищурился Соколов, искоса взглянув на подчиненного. — Странно как-то. То зевал у меня в кабинете после бессонной ночи, а тут резвым стал. Отчего бы это? Может, от нервного возбуждения?

— А от чего мне нервничать? — улыбнулся Григорий. — Наоборот, я чувствую себя так прекрасно, словно заново народился. Ведь черный квадрат оставил меня в покое, и я безмерно счастлив. Значит, я теперь, как и вы, без каких-либо комплексов.

— Как и я? — приостановился Соколов.

— Конечно, — простодушно улыбнулся Григорий, — как и вы. А что, Василий Андреевич, у вас есть какие-нибудь основания считать меня психически ненормальным человеком?

— Что ты, Гриша, — неловко улыбнулся Соколов, — конечно, никаких юридических оснований нет. Но тем не менее ты перенес такое нервное потрясение…

— А я уже забыл о смерче, Василий Андреевич.

— Как это забыл? Такое долго не забывается.

— А я забыл. И совершенно спокоен. Даже готов заключить с вами небольшое пари. На бутылку коньяка.

— Какое еще пари? — нахмурился Соколов и ускорил шаги. — Нас ждут на месте происшествия.

— А это по пути и займет всего одну минуту.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что у вас сейчас повышенное давление, а у меня нормальное.

— Такого не может быть, — недовольно обронил Василий Андреевич, сбегая по ступенькам от здания прокуратуры к «Волге». — С кем ты собрался тягаться, Гришенька, после бессонной ночи и кошмаров?!

— Но я быстро восстанавливаюсь, потому что я здоровый человек, — возразил Григорий.

Остановившись возле машины, Соколов задумчиво потер подбородок.

— А вообще-то, голубчик, это идея — проверить у тебя артериальное давление. Больно ты веселый стал. Возможно, это от излишнего нервного возбуждения. А почему оно у тебя возникло — ближайшее время может прояснить.

— На что вы намекаете?

Так, просто рассуждаю. Хорошо, проверим давление. Но только на месте происшествия. Думаю, что у судмедэксперта найдется тонометр.

Сели в машину.

— Кутузовский проезд, восемнадцать, — бросил Соколов шоферу.

Водитель кивнул и нажал на педаль газа. «Волга» быстро набрала скорость.

— Кутузовский проезд? — поднял брови Григорий. — Восемнадцать? Это же жилой двенадцатиэтажный дом напротив моего.

— Хорошо ориентируешься, — отозвался Соколов.

— Что же там произошло?

— А ты не догадываешься?

— Простите, Василий Андреевич, но я не ясновидящий.

— А я так и не думаю, — с легкой иронией ответил Соколов. — Я полагаю, что ты юрист, а каждому юристу известно, что работников прокуратуры вызывают на такое место происшествия, где совершено убийство.

— Убийство?! — повторил упавшим голосом Григорий, и это не ускользнуло от пристального внимания начальника следственного отдела. — Но кого убили? — Григорий понял, что это дело рук того незнакомца в черном плаще и кожаной кепке, которого он видел ночью в окно.

— Сам еще толком ничего не знаю, — буркнул Соколов. — Говорят, что убили важную шишку. Зверски. Вся квартира в крови. — Произнося это, Василий Андреевич внимательно наблюдал в зеркало за выражением лица Григория, который сидел на заднем сиденье.

У подъезда столпилась группа пенсионеров. Шло скорбное обсуждение страшного происшествия — убийства президента «Коммерческого банка» Федора Анисимовича Карташова: предположения, вздохи, сострадающие лица.

Соколов и Григорий поднялись на пятый этаж по лестницам (лифт по каким-то причинам не работал). Возле приоткрытой двери 23-й квартиры стояли два плечистых омоновца с короткоствольными автоматами и высокий сухощавый подполковник полиции, начальник угрозыска районного отдела Алексей Платонович Розанов. Завидев работников горпрокуратуры, он пошел им навстречу. Обменялись рукопожатиями.

— Ждем, Василий, ваших высоких указаний, — сказал Розанов, обращаясь к Соколову. — В квартире воздух, словно на скотобойне.

— Указания, Платоныч, мы давать умеем, — хмуро ответил Соколов, хорошо знавший Розанова. — Следователь районной прокуратуры здесь?

— Сорокин-то? Здесь. Все тут, кому положено.

Василий Андреевич одобрительно кивнул и, внимательно посмотрев на Григория, тихо приказал ему:

— Иди вперед. Поговори мысленно с тем простуженным голосом. Может быть, он что-нибудь подскажет.

Григорий в недоумении остановился у порога квартиры.

— При чем здесь это, Василий Андреевич? Какая связь?

— Сейчас узнаешь какая, — сухо бросил Соколов и слегка подтолкнул Григория в плечо, — иди!

Недовольно покачав головой, Григорий прошел в прихожую прекрасно обставленной пятикомнатной полногабаритной квартиры. В нос ударил застоявшийся тошнотворный запах свернувшейся крови. Обернувшись к Соколову, он спросил:

— Василий Андреевич, я не совсем понимаю смысл моего присутствия здесь? Ведь есть следователь районной прокуратуры…

— Проходи-проходи, потом поговорим, — сердито и несдержанно ответил Соколов, чего с ним прежде не случалось.

Услышав их разговор, из зала вышел невысокий плотный брюнет с карими внимательными глазами. На нем была служебная форма юриста второго класса. И Соколов, и Григорий были знакомы с ним. Это был уже достаточно опытный следователь районной прокуратуры Николай Михайлович Сорокин. Кивнув вошедшим в знак приветствия, он пригласил их в зал.

— Как вы и просили, Василий Андреевич, место происшествия сохранено в первоначальном виде. Понятых я отпустил. Протокол осмотра составлен, а такой запах не каждый может долго выдеру живать.

— Спасибо, Николай, — ответил Соколов и пропустил вперед Григория.

Григорий шагнул в освещенный хрустальной люстрой зал и обмер от увиденного ужаса. На некоторое время ему показалось, что он видит все это во сне, как в случае с оборотнем.

— Ты что побледнел? — спросил Соколов, внимательно наблюдая за выражением его лица.

— А что мне — улыбаться?! — сам того не ожидая, огрызнулся Григорий. — И вообще, Василий Андреевич, мне непонятно ваше столь пристальное внимание к моей скромной персоне.

— Непонятно, говоришь? Сейчас, надеюсь, поймешь. Если, конечно, ты здесь уже не был.

— Что вы этим хотите сказать? — задохнулся от необоснованного подозрения Григорий. — Вы отдаете себе отчет…

— Отдаю, — жестко бросил Соколов. — Смотри сюда. Что ты на это скажешь?

Григорий посмотрел в том направлении, куда указал Василий Андреевич, и ему стало не по себе. Он вытер вспотевшие ладони платком и, не двигаясь с места, присмотрелся. На коричневом кожаном кресле в луже крови лежала… голова человека. Похоже, мужчины. Темно-русые волосы были спутаны, веки опущены, тонкие губы плотно сжаты. Упитанное лицо с крупным мясистым носом было рисового цвета, а посредине высокого лба четко выделялся… черный квадрат, словно прижженное клеймо. Точно такой, какой был у тех троих, в Бутырке. «Так вот чем объясняется столь холодное обращение со мной Соколова, — с горечью подумал Григорий. — Значит, из-за этого черного квадрата он и притащил меня сюда. Получается, что Василий Андреевич подозревает меня в этом гнусном убийстве, потому что черный квадрат он связывает исключительно со мной?! Вот так история. Но ничего. Он ведь прекрасный юрист, и скоро все его подозрения насчет меня растают, как утренний туман!»

— Тебе дурно, Григорий Петрович? — с плохо скрываемой иронией спросил Соколов. — На тебе лица нет. С чего бы это? Ты что, впервые видишь расчлененный труп?

— Нет, мне очень хорошо, Василий Андреевич, — нашел в себе силы съязвить Григорий. — Вы очень удачно выбрали объект для экскурсии. Вам не откажешь в изобретательности.

— Оставь свой черный юмор, — сухо осадил его Соколов. — Шутить будешь в кабинете у прокурора. А теперь посмотри сюда.

Григорий посмотрел, и холодный пот выступил у него между лопаток. На паркетном полу и частично на ковре лежал в луже крови голый, обезглавленный и выпотрошенный труп мужчины.

— Николай, что ты обо всем этом думаешь? — спросил Соколов у следователя районной прокуратуры, терпеливо ожидавшего, когда сотрудники вышестоящей прокуратуры закончат осмотр.

— Я полагаю, что мы имеем дело с заказным убийством, — задумчиво ответил Сорокин. — Как нам известно, пострадавший — президент банка. Возможно, он не согласился на какую-то сделку с криминальными элементами, и вот…

— Категорически не согласен с тобой, коллега, — возразил Соколов. — Зачем было киллеру потрошить труп и отрезать голову? Задача у киллера — прикончить жертву как можно быстрее и незаметнее и смыться. Нет, друг мой, тут похоже на месть. Наверное, действовал маниакальный убийца. Тогда возникает естественный вопрос: почему он выбрал своей жертвой именно (Соколов посмотрел в записную книжку) Карташова? А что ты скажешь по поводу черного квадрата на голове?

Сорокин, посмотрев на отделенную от трупа голову, довольно уверенно ответил:

— Ну, с этим пятном, думаю, все ясно. Перед тем как убить, пытали. Хотели, возможно, чтобы он согласился с их предложением.

— И что это за орудие пытки, по-твоему?

— Возможно, что-то вроде паяльника.

— Вроде?! — хмыкнул Соколов. — Но у паяльников нет таких квадратных концов. Да и ожог от паяльника был бы иной. Ты присмотрись получше. Когда будешь выносить постановление о назначении экспертизы, обрати особое внимание экспертов на этот странный квадрат. Пусть поломают свою голову. Кто знает, может, и доберутся до истины.

— Хорошо, Василий Андреевич.

— Ну а как эксперт-криминалист, свое дело сделал? — спросил Соколов, посмотрев на долговязого шатена лет тридцати, в кожаной куртке, стоявшего у дверного проема с фотоаппаратом и специальной сумкой. — Мы с вами как будто бы знакомы?

— Конечно, Василий Андреевич, — вежливо кивнул шатен. — Я — Глеб Быков. Помните дело Степана Крохина? Он убил любовника своей жены, обмотав ему проволокой греховное место и подключив к ней напряжение. Это было только началом большого дела. Нам с вами пришлось тогда попотеть…

— Как же, помню, — кивнул Соколов. — Матерым преступником оказался Крохин, маньяком, что было для нас большой неожиданностью: более двадцати изнасилований и убийств. И самое ужасное, отчего это дело никогда не забыть, — то, что маньяк вырезал у своих жертв печень и уносил с собой. Как выяснилось, эту печень он съедал дома сырой.

Последние слова Василий Андреевич произнес более медленно, пристально присматриваясь к распотрошенному трупу. И вдруг воскликнул:

— Николай, а где у трупа печень?

— Как где? — смутился следователь и, подойдя к трупу, склонился над ним. — Я как-то и не обратил внимания на наличие внутренних органов. Судмедэксперт, надеюсь, все переписал. Полагаю, что у него в акте будет зафиксировано. Да-а, действительно, печень отсутствует…

— «Не обратил внимания», «наличие», «будет зафиксировано», — раздраженно повторил Соколов, — сплошные канцеляризмы. Чем учиться произносить бюрократические фразы, лучше бы был покосноязычнее, да понаблюдательнее.

— Виноват, Василий Андреевич, — буркнул Сорокин. — Подобные убийства так шокируют, что обязательно что-нибудь упустишь. — Следователь стоял перед Соколовым покрасневший, как провинившийся школьник перед директором школы.

— Василий Андреевич, а что, если и это убийство совершено Крохиным? — предположил эксперт-криминалист. — Как я слышал, он сбежал с этапа и находится во всероссийском розыске. — Твоя версия, Глеб, ничего не стоит, — ответил Соколов. — Крохин убит. Оказал вооруженное сопротивление при задержании.

— Этого я не знал.

— Ты на какую пленку снимал сейчас?

— На цветную. Все сдублировал. Отпечатки пальцев взял отовсюду, откуда только можно было.

— Черный квадрат на голове снял крупным планом?

— Самым крупным, Василий Андреевич.

— Что ты о нем думаешь?

— Я в полнейшем затруднении. Даже предположение по поводу его происхождения высказать не берусь. Похоже, этот черный квадрат возник изнутри, а не снаружи.

— Как ты считаешь, какое орудие использовал убийца при отделении головы от туловища? Топор? Нож? Бритву?

— Вероятнее всего металлическую струну. Задушил и перепилил шею. Также приканчивал своих жертв и Крохин. Помните?

— Разумеется, — согласно кивнул Соколов и перевел взгляд на следователя.

— Николай, чего бездействуешь? Надо искать печень убитого.

— Печень?! — упавшим голосом повторил Сорокин. — Где ж теперь ее найдешь? Он, наверное, унес ее с собой.

— Так уж и с собой?! — прищурился Соколов. — Быстро же ты сориентировался после нашего с Глебом разговора. Еще раз хорошенько осмотри квартиру. Кстати, пострадавший один был дома?

— Один, Василий Андреевич. Как утверждают соседи, жена с сыном и снохой уехали в Тулу на похороны свекрови. — Следователь, вытирая платком пот с залысин, неохотно направился на кухню. Он считал, что осмотр в квартире и так был сделан достаточно хорошо.

— Пойду помогу, — сказал Григорий Соколову, с трудом сдерживая подступившую к горлу тошноту.

— Помоги, коль есть желание, — как бы между прочим ответил Василий Андреевич, будто совсем забыв о его присутствии, но боковым зрением внимательно наблюдая за его поведением.

Григорий вышел из зала в прихожую; потом, пока Сорокин сердито брякал на кухне крышками кастрюль и переставлял различную утварь, тщательно осмотрел туалет и перешел в ванную комнату, сверкающую розовым итальянским кафелем. Все было чисто, даже, можно сказать, стерильно. Но Григорий почувствовал здесь по сравнению с прихожей более терпкий запах сырого человеческого мяса. Вынув из следственного портфеля фонарь, он включил его и, склонившись, направил луч под ванну. Там, на разорванной белой рубахе, валялись рваные куски… печени.

— Что там? — раздался над ним голос Соколова.

— Похоже, то, что мы ищем, — ответил Григорий и потянул рубаху за рукав.

— Не тронь! — повысил голос Василий Андреевич. — Пусть это найдет и официально зафиксирует следователь районной прокуратуры. По всей форме, с понятыми. А тебе лучше сейчас не оставлять своих пальчиков на месте происшествия.

— Но почему? — словно не догадываясь о подозрении Соколова, спросил Григорий. Он выключил фонарь и вышел из ванной комнаты.

Соколов ничего не ответил. Он отвел взгляд в сторону и сухо позвал Сорокина:

— Николай Михайлович, подойди сюда, пожалуйста.

Через две секунды Сорокин стоял рядом. Он все слышал. Лицо у него так раскраснелось, словно он только что вышел из бани. Однако на этот раз Василий Андреевич не стал распекать его за поверхностный осмотр места происшествия, а быстро и деловито приказал:

— Еще раз побеспокой судмедэксперта, пригласи понятых и составь дополнительный протокол осмотра места происшествия. Похоже, этот маньяк здесь и ел печень своей жертвы. Обрати внимание эксперта на следы зубов. Могут пригодиться для идентификации.

— Ясно, Василий Андреевич.

— Когда акты экспертиз будут готовы, позвони мне. Я заберу у тебя это дело.

— Вы хотите сказать, что примете дело к своему производству? — следователь райпрокуратуры не был великим артистом и не мог скрыть своей радости.

— По-моему, я довольно ясно выразился, — чуть приметно усмехнулся Соколов. — У меня, Николай, особый интерес к этому загадочному черному квадрату…

6

От дома, где при загадочных обстоятельствах был убит президент банка, машина понеслась в городскую прокуратуру на предельно допустимой скорости. За всю дорогу Соколов не обмолвился ни словом. Он сидел на переднем сиденье, нахохлившись, погруженный в свои тревожные думы. Он не знал и не мог знать, в какой степени виновен Григорий в убийстве Карташова, но с упорством считал, что без участия Григория тут не обошлось. Он до того был уверен в тесной связи Григория с черным квадратом, что даже не хотел слышать в себе голос здравого смысла, который говорил об отсутствии каких-либо доказательств виновности Григория. Такого необоснованного упорства он за собой раньше не замечал. Но раньше не было и этого проклятого черного квадрата. «Может быть, Григорий сам стал каким-нибудь оборотнем или маньяком и совершил это убийство неосознанно? Убил и забыл. Что же с ним делать? Ведь никаких юридических зацепок его вины нет. Однако и оставлять на свободе опасно. Черный квадрат может сеять смерть и дальше. А что, если поместить Григория в психиатрическую лечебницу под надзор оперативных работников полиции? Надо посоветоваться с прокурором. В конце концов, прокурор должен будет принять окончательное решение. Но он потребует от меня неопровержимых доказательств. А где они у меня — эти неопровержимые? Собственно, вообще никаких нет. Одни домыслы и предположения. Единственное, что есть реального, так это рассказ самого Григория о связи его мыслей с черным квадратом. Хорошо, если он не откажется повторить все это прокурору. А если вдруг заявит, что ничего мне не говорил? В таком случае прокурор сможет уже меня посчитать психически ненормальным человеком, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Господи, тут на самом деле можно сойти с ума! Что же делать?»

Узнав все эти мысли Соколова, Григорий призадумался: «Выходит, уважаемый Василий Андреевич, если бы у вас были хоть какие-то доказательства, то вы, не задумываясь, упрятали бы меня в психбольницу. Хоть вы и отличный юрист и в целом неплохой человек, но души-то у вас, вижу, нет. Конечно, бороться за судьбу невинного человека куда сложнее, чем просто спровадить его в психушку и тем самым обезопасить себя от будущих неприятностей. Да-а, уважаемый начальник следственного отдела прокуратуры столицы, не по зубам оказался вам черный квадрат. Что ж, придется бороться с ним в одиночку».

Когда машина затормозила у здания городской прокуратуры, Соколов угрюмо сказал Григорию:

— Пойдем к прокурору. Есть разговор.

Григорий промолчал. При водителе он ничего не хотел говорить агрессивно настроенному шефу. Но когда они поднялись по лестницам на третий этаж, где были их кабинеты (лифтом они оба не пользовались), Григорий остановился и, придержав Соколова за рукав форменного пиджака, тихо, но решительно сказал:

— Василий Андреевич, к прокурору на пятый этаж мы с вами не пойдем. Нечего отвлекать занятого человека всякой чепухой, не имеющей под собой никаких юридических оснований. И повторять ему рассказ о черном квадрате и простуженном голосе я не собираюсь. Забудьте о моей исповеди. Я ничего вам не говорил. Вы же не хотите попасть в психбольницу? Я, например, не желаю. Так что в наших с вами интересах помалкивать. Дело в том, Василий Андреевич, что все мысли, которые кружились у вас в голове, когда мы сюда ехали, я слышал. Такая вот появилась у меня новая способность.

У Соколова от неожиданности буквально отвалилась нижняя челюсть.

— Как это — слышал мои мысли? — прервал затянувшуюся паузу Соколов и вытер тыльной стороной ладони выступившую вдруг на лбу испарину. — Что ты за ересь несешь?

— Я говорю правду, Василий Андреевич. Ведь это не сложно проверить.

— Верно, проверить просто, — задумчиво произнес Соколов, потерев подбородок. — Ладно, пока к прокурору не к спеху. Пойдем ко мне.

Зашли в кабинет Соколова. Василий Андреевич закрыл изнутри дверь на ключ и положил его себе в карман.

— В общем, Гриша, или мы сейчас придем с тобой к общему знаменателю, или я самым серьезным образом вынужден буду обратиться за помощью к медицине, чтобы вылечить тебя. Раз ты говоришь, что уже слышишь мои мысли, то это, извини, в свою очередь говорит о том, что ты психически не здоров. Согласись, Гриша, что дальше так продолжаться не может.

— С таким же успехом и я про вас могу сказать, что вы психически нездоровый человек.

— Не надо переваливать с больной головы на здоровую, голубчик, — помахал рукой, как бы защищаясь, Соколов, — я ведь говорю с тобой очень серьезно.

— И я серьезно, — спокойно ответил Григорий.

Соколов, набычившись, некоторое время тяжело смотрел на своего осмелевшего подчиненного, затем молча сел за свой стол и кивнул Григорию на стул у приставного столика.

— Хорошо, сейчас проверим, кто заболел, — многозначительно сказал он и, уперев локти в стол, сцепил пальцы рук. — Значит, говоришь, слышишь мои мысли? Прекрасное качество для следователя. А что, если сейчас не угадаешь, о чем я подумаю? Согласен при таком исходе добровольно отправиться на лечение к психиатру?

— Согласен, — невозмутимо ответил Григорий.

— Тогда изволь, слушай, о чем я подумаю, — с легкой ехидцей продолжил Соколов, уверенный, что уж сейчас-то Григорий сам себя загонит в угол. Он посмотрел на потолок, на окно, а потом воззрился на собеседника.

— Ну, так о чем я подумал?

— Вы подумали, Василий Андреевич, о том, что хорошо бы сейчас выпить чашечку самого крепкого кофе и заняться своими делами, которых полный сейф, и чтобы Григорий, то есть я, поимел совесть и сам пошел к медикам и сдался им, — деловито ответил Григорий.

Соколов нервно вскинул брови и медленно поднялся со стула. Он посмотрел на Григория с удивлением и нарастающим страхом.

— Ну, это, дружок, и угадать можно было, — вымолвил он тихо и неуверенно. Выйдя из-за стола, он стал беспокойно прохаживаться за спиной Григория. — Я подумал слишком стандартно, — буркнул он, — конечно, это делает тебе честь. Я всегда считал тебя отличным следователем, способным со временем заменить меня на должности начальника отдела.

— Спасибо, Василий Андреевич, за такое лестное признание. Но я не угадывал ваших мыслей, я их просто слышал. Еще раз говорю, что у меня появилась такая способность.

— Допустим, — неохотно согласился Соколов, — но попробуем еще разок. — Он сел на стул напротив Григория и, уставившись ему в переносицу, сказал:

— Ну, а о чем я сейчас думаю?

Немного помолчав, Григорий сказал:

— Вы подумали о том, какой у вас в детстве был прекрасный пес по кличке Полкан и как жаль, что он погиб под машиной, не прожив полностью своей и без того короткой собачьей жизни.

— Верно, — еле слышно прошептал Соколов, и в горле у него мгновенно пересохло. Он тяжело поднялся. Не глядя на Григория, снял форменный пиджак и механически бросил его на стул. Потом задумчиво прошел к столику, стоявшему у окна, и включил электрочайник.

— Да, Гриша, я должен признать, что ты был прав, — со вздохом прервал он затянувшуюся паузу. — С тобой действительно происходят невероятные вещи. Но это и усложняет твое положение. Ведь нельзя исключить, что ты можешь в любой момент превратиться, например, в какого-нибудь вампира и стать очень опасным для общества. А что, если ты уже прошедшей ночью превращался в маньяка-убийцу? А с рассветом вновь стал обычным человеком?! Ты этого не допускаешь? Возможно, потом ты забыл о случившемся.

— Не допускаю, Василий Андреевич, — покачал головой Григорий, — в маньяка я не превращался и Карташова не убивал. Кстати, я этого человека раньше совершенно не знал.

— Ну и что? Забрел к нему случайно.

— Это уже похоже на допрос, гражданин начальник, — невесело усмехнулся Григории. — Тогда уж допрашивайте по всей форме, с протоколом.

— Это не допрос, Гриша. Просто я хочу разобраться во всей этой чертовщине. А допрашивать тебя я не имею права, так как для этого нет никаких юридических оснований.

— Верно, — подтвердил Григорий, — но вот допросить высокого сутулого человека в черном плаще и кожаной кепке, полагаю, основания у нас с вами есть. Только вот где найти этого человека?

— Какого сутулого в кожаной кепке? — насторожился Соколов, выключая вскипевший чайник.

И Григорий рассказал о подозрительном ночном незнакомце. Скрывать это уже не имело никакого смысла. Соколов выслушал рассказ Григория и, заварив кофе, поставил чашки на приставной столик. Сев на стул напротив рассказчика, он с горечью заметил:

— Все это могло тебе присниться, как с оборотнем. Чувствую, Гриша, что история с черным квадратом плохо для нас закончится. — Он отпил кофе и пододвинул вторую чашку ближе к собеседнику. — Выпей, проясни свою голову. Нам сейчас надо окончательно решить, как дальше действовать. В сейфе действительно много дел, и сроки поджимают. Начни кто-нибудь из нас двоих рассказывать об этих странных явлениях, прокурор наверняка отправит его на лечение в психиатрический диспансер. Но нам с тобой обоим этого не хочется. Так?

— Разумеется.

— Тогда скажи, Гриша, честно, как бы ты поступил на моем месте?

— На вашем месте? — Григорий пожал плечами и пригубил кофе. — Сложно ответить, Василий Андреевич. У меня один характер, а у вас другой.

— Ладно поставлю вопрос более конкретно, — заметно волнуясь, проговорил Соколов. — Как бы ты, как юрист, поступил на моем месте в отношении тебя? Подчеркиваю, как юрист. Не должно быть никакой сделки с совестью. Все должно быть юридически чисто. Ну, так как же?

Григорий допил кофе, поблагодарил и отодвинул чашку в сторону. Соколов не отреагировал. Он ждал ответа, прицелившись тяжелым взглядом в переносицу Григория.

— А вы, Василий Андреевич, подумали обо мне, как о человеке? — Григорий поднялся со стула, лицо его порозовело от возбуждения. — Вас не волнует моя дальнейшая судьба? Вам главное, чтобы Его Величество Закон не был нарушен, а вы остались на своем месте. Разве не так? Но ведь иногда в жизни приходится принимать нестандартные решения, чтобы остаться человеком. Вижу, что человеческая сторона моего несчастья вас не волнует. Вы желаете одного: чтобы я сам пошел к медикам и все им рассказал, а вас оставил в покое, так как вы слишком занятой человек, чтобы принимать какое-то участие в моей треснувшей судьбе. То есть вы следуете принципу: спасение утопающего в руках самого утопающего. Что ж, я на вас и не надеюсь. Но только мне не мешайте.

— Но я не имею в виду психиатрическую лечебницу, — буркнул, несколько смутившись, Соколов. — У нас есть прекрасный профилакторий. Думаю, ты вполне заслужил отдых после столь сильного нервного потрясения. Ведь это удивительно, что ты вообще живой остался после смерча.

— Не надо больше о смерче, Василий Андреевич, я уже забыл о нем.

— Ты-то забыл, но он-то не оставляет тебя. Вот теперь ты стал слышать чужие мысли, а что будет завтра? Ты можешь сказать, что будет с тобой завтра? Не знаешь. А кто будет отвечать за то, что ты вдруг натворишь? — Соколов не на шутку разошелся и, резко поднявшись со стула, стал нервно ходить по кабинету, жестикулируя руками.

И Григорий не выдержал, сорвался:

— Прошу извинить меня за бестактность, Василий Андреевич, но вы на поверку оказались самым настоящим бюрократом, бездушным человеком и, к моему величайшему удивлению, просто трусом.

— Что, что ты сказал? — задохнулся от обиды Соколов и, ослабив галстук, расстегнул верхнюю пуговицу у сорочки. — Ну, спасибо, дружок! Трусом меня еще никто не называл. Думаю, нам не о чем больше говорить.

— Я того же мнения, — насупился Григорий. Похоже, что у него терпение кончилось.

— Вот и прекрасно, — с нескрываемой отчужденностью бросил Соколов и, застегнув пуговицу на сорочке, поправил галстук. — Подожди дальнейших распоряжений в своем кабинете. Я иду к прокурору. — И Василий Андреевич стал торопливо надевать форменный пиджак.

— Ваше право, Василий Андреевич, — Григорий побледнел от нервного напряжения. — Только лучше вам сейчас этого не делать. Подождите, пока я успокоюсь и уйду.

— Это почему же? Успокаивайся в своем кабинете.

— Потому что я сильно разволновался от вашего бездушия и могу сгоряча послать вас к черту, а это значит, что вас может сразить черный квадрат. Как вы сами об этой опасности не подумали? — Григорий произнес это опрометчиво, желая хоть как-то остановить своего шефа, но его слова произвели на Соколова эффект неожиданно разорвавшейся бомбы.

Василий Андреевич перестал застегивать пуговицы на пиджаке и буквально с открытым ртом медленно опустился на стул. До сих порой и предположить не мог, что черный квадрат каким-нибудь образом коснется и его.

— Ты что, Григорий Петрович, угрожаешь? — сорвавшимся голосом вымолвил он. — Ты отвечаешь за свои слова?!

— Вообще-то да. — сухо ответил Григорий, — когда в нормальном состоянии. Но сейчас вы меня крепко достали своим бюрократизмом, и я сильно разволновался. Черный же квадрат, почуяв, что вы меня расстроили, может, вопреки моему желанию, наказать вас. Вот об этом я и хотел вас предупредить. Вы рискуете.

— Теперь я окончательно утвердился в своих подозрениях в отношении тебя, Григорий Петрович, — стараясь овладеть собой, враждебно проговорил Соколов и, повесив пиджак на спинку стула, сел за стол. — Спасибо, любезный, что предупредил. Ведь у меня две дочери. Не хотелось, чтобы они остались без отца.

— А у меня больная мама, — жестко ответил Григорий, и на его скулах заходили желваки. — И не в моих интересах, чтобы вы запечатали невинного человека в психбольницу.

— Надо было мне сразу же, в первый день, отправить тебя на профилактическое лечение, — сокрушенно покачал головой Соколов. — Пожалел и дождался угроз. Но зато теперь я не сомневаюсь, что именно ты, Григорий Петрович, убил президента банка. Похоже, ты ночью становишься опасным маньяком. Григорий, прошу тебя, пойди сам к психиатрам и все расскажи. Это ведь в твоих интересах.

— Никого я не убивал, уважаемый Василий Андреевич, — резко бросил Григорий и задрожавшей рукой вытер выступивший на лбу пот.

— Убил, Гриша, и забыл. Интуиция мне подсказывает. В твоем болезненном состоянии это вполне может быть. Доказать это, конечно, я пока не могу. Пока.

— И никогда не докажете свою абсурдную версию, — гневно выкрикнул Григорий, и руки его затряслись, как у последнего алкоголика.

— Убил, Гриша, и забыл, — тихо и медленно повторил Соколов, внимательно наблюдая за подчиненным. — Руки-то вон как у тебя расходились. Убил, Гриша, убил.

— Ни хрена ваша интуиция не стоит, Василий Андреевич, — пуще прежнего выкрикнул Григорий. — Карташова я не убивал и докажу вам, расследуя это дело. Тогда вам будет стыдно за свои беспочвенные подозрения.

— Ты расследуешь это дело?! — подался вперед Соколов. — Ты совсем с ума сошел. Разве я могу поручить тебе следствие по такому серьезному делу, да и вообще по какому-либо другому? Я вообще отстраняю тебя от работы до тех пор, пока не пройдешь полную медицинскую экспертизу и пока я не выясню действие этого проклятого черного квадрата! И пока не сниму с тебя подозрения в убийстве Карташова. Все. Пока свободен! Не советую уезжать из Москвы. Уедешь без моего разрешения — подтвердишь свою вину.

— Вы меня отстраняете от работы?! — вскипел Григорий и медленно двинулся к столу начальника отдела. — На каком основании? — Видно, в его облике, кроме бледного лица и сжатых кулаков, появилось что-то особенное, потому что Соколов в испуге отшатнулся назад вместе со стулом, упал на пол, но тут же, вскочив на ноги, отступил за сейф. Такое его поведение несколько озадачило Григория. Он остановился и спросил:

— Что с вами?

— Ты посмотри, посмотри на себя в зеркало, — сдавленным голосом пролепетал Соколов, испуганно указывая пальцем на лицо Григория.

Григорий подошел к небольшому овальному зеркалу, висевшему в простенке, и… в ужасе отшатнулся: его глаза светились зеленым светом, словно два электрических фонарика с зеленым стеклом.

— Гриша, сейчас же иди в поликлинику, — испуганно прошептал из-за сейфа Соколов, словно боясь, что его кто-нибудь подслушает. — Дальше нельзя тянуть. А вдруг твое тело начнет разлагаться? Надо же, в конце концов, принимать меры!

«Для вашего здоровья нет никакой опасности, — вдруг услышал Григорий возле уха знакомый простуженный голос, — зеленый свет в ваших глазах — это защитная реакция организма на неприятный и опасный внешний раздражитель. Ваша аура сейчас фактически неуязвима. Любой предмет, брошенный в вас, отскочит от нее, не долетев до вас одного метра. Пуля же в этот момент сможет вас только слегка обжечь, не более того. Вы в любое время можете закрыться зеленой аурой, стоит вам сказать себе, что угрожает опасность. Убрать же ее очень просто. Скажете, что вам больше ничто не угрожает, и она тут же исчезнет». — Простуженный голос замолчал, а глаза у Григория по-прежнему светились зеленым светом. И ему вдруг захотелось провести небольшой эксперимент. Переведя свой пугающий взгляд на Соколова, он попросил:

— Василий Андреевич, бросьте в меня чем-нибудь. Ну, хотя бы авторучкой. Посильнее. Постарайтесь попасть.

— Это еще зачем? — подавленно вымолвил Соколов.

— Для проверки. Я прошу вас.

Несколько поколебавшись, Соколов взял со стола шариковую авторучку и кинул в Григория. Ручка летела точно в грудь, но, не долетев, ударилась в какую-то невидимую преграду и отскочила в сторону. Соколов, окончательно сраженный, тяжело подошел к столу, обессиленно опустился на стул и сжал виски ладонями.

— Гришенька, умоляю, иди к врачам, — простонал он, — не доводи меня до греха, иди сам. — Он достал из кармана пиджака ключ от кабинета и положил на край стола. — Иди, родимый.

Григорий перевел взгляд с шефа на зеркало и внутренним голосом приказал: «Зеленая аура, мне больше ничто не угрожает, исчезни». Зеленый свет в его глазах сразу же погас, словно выключили фонарики. Григорий подошел к столу Соколова, взял ключ и сказал:

— Василий Андреевич, вы не переживайте. Проблем у вас из-за меня не будет. Постараюсь со своей бедой справиться сам. Одна просьба: оформите мне недельку без содержания. Хочу отдохнуть.

— Какой разговор, — оживился Соколов, — сходи к врачам, отдохни. И почему без содержания?! Обязательно с содержанием. И на две недели. С прокурором я договорюсь.

— Спасибо! — слабо улыбнулся Григорий. — Значит, на две недели?

— Я же сказал. Ты мое слово знаешь, — утвердительно кивнул Соколов. — Такты сейчас в поликлинику?

— Василий Андреевич, вы что, опять хотите меня разволновать? Я только что успокоился, и зеленый свет погас в моих глазах.

— Нет, нет, не волнуйся, — замахал руками Соколов. — Поступай как знаешь.

Григорий быстро вышел из кабинета, оставив ключ в замочной скважине.

На улице его ждал сюрприз.

7

Только Григорий спустился по ступенькам от здания прокуратуры на тротуар, как напротив него, у самого поребрика, резко затормозили… красные «Жигули». Дверка автомобиля открылась, и водитель, невысокий тщедушный мужичок пожилого возраста, показавшийся Григорию знакомым, проскрипел простуженным голосом:

— Садитесь.

— Это вы мне предлагаете? — удивился Григорий. — Спасибо, но я прекрасно доеду на метро.

— Садитесь, — невозмутимо повторил водитель, — я довезу вас до вашего жилища совершенно бесплатно.

— Благодарю вас, но… — Григорий хотел категорически отказаться от услуг назойливого шофера, однако, помимо своего желания, не смог воспротивиться и, как кролик в пасть удава, медленно залез в автомобиль и уселся рядом с водителем.

— Вы что, не узнали меня? — по-прежнему ровным тоном проскрипел незнакомец и вдавил педаль газа в пол.

— Кажется, узнал, — вяло ответил Григорий, чувствуя, что попал в сильное энергетическое поле, из которого по своей воле не выбраться.

— Ну и чудесно, — слегка кивнул водитель, — времени у нас нет на посторонние разговоры. Если не ошибаюсь, вы проживаете по Кутузовскому проезду, тринадцать?

— Вы не ошибаетесь, — тихо ответил Григорий. Он присмотрелся к странному шоферу, и холодок пробежал у него по позвоночнику. Он узнал водителя красного автомобиля. Это он подвозил Григория по проселочной дороге к дачам ГУВД. Еще тогда этот мужичок показался ему странным и загадочным. Его белые волосы, бледное узкое лицо и остренький носик не могли не запомниться. Правда, одежда на нем теперь была другая. Прежде он красовался в русской сатиновой косоворотке, схваченной в поясе узеньким ремешком, шароварах и хромовых сапогах. Теперь же был одет во все белое: свитер, брюки и туфли.

— Да, я узнал вас, — тихо повторил Григорий и почувствовал сухость в горле. Отчего? От страха, который он ощущал из-за этого тщедушного мужичка? Григорий ни за что на свете не признался бы никому в этом, но это было именно так. Страх был какой-то особенный, неведомый ему ранее, от которого руки и ноги становились ватными, теряли силу и упругость. Но вместе с тем к этому страху примешивалось любопытство к неизвестному, загадочному. — Вы подвозили меня до дач ГУВД. Так что я ваш должник.

— Это верно, должник вы перед нами большой, — неспешно проговорил водитель, обгоняя одну попутную машину за другой. — Мы сохранили вам жизнь, и за это вы должны отплатить нам добром: отработать, послужить справедливости.

— Но кто это — вы? Откуда вы взялись?

— Мы — это жители Тридцать восьмой планеты. Меня зовут Поло.

— Поло?! Но ваше имя и какая-то там планета мне ничего не говорят.

— Я послан Сорацином помочь вам и защитить.

— Сорацином?! А кто это такой? И почему вы должны мне в чем-то помогать и от кого-то защищать? Извините, но все это до того странно, что мне кажется, будто я начинаю сходить с ума.

«Вам не о чем беспокоиться, — все так же невозмутимо отвечал Поло, остановив машину перед красным сигналом светофора. — Вам никто не в состоянии причинить вред, и вы сможете беспрепятственно вершить справедливый суд над людьми, совершившими преступления.

— Какой еще суд? Я не судья. Я не имею права судить людей. Я рядовой следователь.

— Нет, теперь вы судья и посредством черного квадрата будете наказывать преступников, которые за свои злодейства заслуживают смертной казни. А суды у вас, землян, нередко несправедливы. Бывает, что казнят невинных, а злодеи, которые должны быть расстреляны, по непонятным причинам вдруг оказываются на свободе, безбоязненно разгуливают среди законопослушных граждан и совершают новые ужасные преступления. Может быть, они откупаются деньгами. Сорацин решил положить конец этим безобразиям на Земле. Вам он дал в руки меч правосудия — черный квадрат.

Загорелся зеленый свет светофора, и Поло нажал на педаль газа. Водитель он был превосходный, «Жигули» понеслись по шоссе ровно и бесшумно, словно у них был полностью бесшумный двигатель.

— Вы не ответили, кто такой Сорацин, — сказал Григорий, решив наконец выяснить все о черном квадрате и о возможности каким-нибудь образом отвязаться от него.

— Сорацин — это властелин Тридцать восьмой планеты, земной куратор. От него в немалой степени зависит судьба людей, живущих на Земле. Наша цивилизация старше вашей на сто тысяч лет. Разве вы этого не знали?! — удивился Поло.

— Впервые слышу, — признался Григорий, — уверяю вас, что и другим землянам это неизвестно. А что это за Тридцать восьмая планета?

— На нашей планете живут друзья землян, — охотно отозвался Поло, — периодически мы вмешиваемся в вашу жизнь, особенно тогда, когда она у вас уходит в сторону от нормального развития, когда преступный мир начинает брать верх в обществе. Например, как сейчас. У вас сейчас криминальный беспредел. И даже Президент ничего с этим не может поделать. Мы хотим помочь вам в наведении порядка. Начнем со столицы. Вам выпала почетная миссия наказывать зло в Москве. Позже возьмемся за другие города. Но мне кажется, что вы недовольны своей миссией. Почему?

— Я уже говорил, что судьбу преступника должен решать суд, а не я один.

— Мне это непонятно, — пожал плечами Поло. — У нас на планете все решает один Сорацин. Мы — планета добра и вам, землянам, желаем только добра. Но опасайтесь пришельцев с дьявольской, Шестьдесят шестой планеты. Оттуда приходит зло. Там обитают души умерших на земле злых животных — волков, шакалов, ядовитых тварей и прочей нечисти. Их бойтесь. По ночам они превращаются на земле в оборотней, а днем ходят среди людей, приняв их обличья, выискивая очередных жертв. Они ищут и находят среди землян наиболее слабых духом людей, которые не верят в Бога, и ночью нападают на них. Убив свою жертву, они отправляют душу убитого на свою планету. Там эти души становятся слугами дьявола. Конечная цель у обитателей дьявольской планеты — захват власти на Земле. Мы же не хотим этого допустить и всячески препятствуем осуществлению их планов.

— Но почему вы избрали судьей именно меня? — разволновался Григорий и вытер платком вспотевшее лицо. — Неужели вы не нашли более достойного?

— Потому что вы юрист, хороший юрист, и честный человек, — бесстрастно бросил Поло, — к тому же, что оченьважно, вы попали в смерч, а не кто-либо другой. Вы попросили сохранить вам жизнь, когда вас подхватил наш воздушный поток. Хорошо, что мы вовремя услышали вашу просьбу и отобрали вас у Черного Великана с Шестьдесят шестой планеты. А то бы вы сейчас были на той Богом проклятой планете и служили дьяволу.

— Ничего не пойму, — Григорий весь вспотел от напряжения. — Какой Черный Великан? При чем здесь смерч?

— Все предельно просто, — назидательно продолжал Поло, не отрывая взгляда от дороги. — Скажу вам главное. После этого вам несложно будет понять, что с вами произошло и в какую непростую ситуацию вы попали. Вы знаете, что такое смерч, почему он возникает?

— Не имею представления, — отрицательно покачал головой Григорий. — Природа его еще до конца не изучена человеком.

— И мы так считаем, — по тонким губам Поло скользнула чуть приметная улыбка. — Смерч на Земле — это схватка двух постоянно противоборствующих сил, сил добра и зла. То есть нашей планеты и Шестьдесят шестой. Когда эти две силы одновременно спускаются на Землю, что совпадает нечасто, происходит тяжелая схватка, смерч.

— И чья сила берет верх в этой борьбе? — осмелился поинтересоваться Григорий.

— Посланцы Тридцать восьмой всегда побеждают, хотя достается эта победа нелегко, — с гордостью ответил Поло. — Но так как силы дьявольской планеты довольно внушительны, приходится постоянно быть готовыми к борьбе. Расслабляться нельзя. Для попавшего в смерч очень важно, какие силы оторвут его от Земли и унесут в небо — силы добра или, напротив, зла. Вам повезло, так как попали в наш воздушный поток. Мы, услышав вашу просьбу о сохранении жизни ради больной матери, сумели оставить вас в живых и даже наделить особыми способностями. Замечу, что это было непросто. Битва с Черным Великаном дьявольской планеты была жестокой, и нам с трудом удалось рассеять его на мелкие воздушные потоки и изгнать с Земли.

— Чувствую, что с возложенной на меня миссией мне не справиться, — вздохнул Григорий, — слишком она объемна. Здесь, полагаю, нужен человек с более масштабным мышлением, — закинул он удочку и с трепетом стал ждать ответа. Как ему хотелось освободиться от дружбы с этим таинственным черным квадратом, от необычных способностей, данных ему каким-то там загадочным Сорацином, и стать прежним нормальным человеком с обыкновенными способностями.

— Справитесь, — недовольно ответил Поло и прибавил газу, — освободить от поручения Сорацина нельзя. Если откажетесь — он заберет вашу душу. Души тех, кто отказывается от почетного поручения нашего Повелителя, немедленно возносятся на Тридцать восьмую планету и пребывают там в очень униженном положении. Они обречены быть слугами у господ вечно. Так что в ваших интересах не отказываться. Не скрою, что есть одна возможность остаться живым даже в том случае, если разорвете дружбу с черным квадратом справедливости.

— И что это за возможность? — Григорий подался в волнении к Поло. — Умоляю, скажите!

— Какие ж вы, земляне, слабонервные, — иронично усмехнулся Поло. — Хорошо, раз вы желаете это знать, я вам скажу. Вы сможете вернуться в прежнее состояние только в том случае, если кто-нибудь добровольно, подчеркиваю, добровольно пожелает вместо вас отдать свою душу Сорацину.

— Кто ж пожелает добровольно?! — сник Григорий. — Ас другой стороны, какое имеет право ваш Сорацин распоряжаться моей жизнью?! — обреченно вымолвил Григорий и заметил, что их автомобиль несется с запрещенной скоростью.

— Не унывайте, — усмехнулся Поло, — войдете во вкус, и вам очень понравится роль справедливого судьи. А Повелитель наш имеет право на вашу жизнь, так как вы попали в наш воздушный поток и стали собственностью Тридцать восьмой планеты.

Поняв бесполезность споров с Поло, Григорий спросил:

— Скажите, а кто убил известного в Москве президента «Коммерческого банка» Карташова?

— Мне об этом ничего не известно, — категорично заявил Поло.

— Не известно?! Но у него на лбу черный квадрат.

— Черный квадрат? Странно. Расскажите мне об этом происшествии подробнее.

Григорий рассказал, не упустив ни одной детали.

— Жестокое преступление, — задумчиво вымолвил Поло. — Мы не расчленяем приговоренных. Мы не садисты. Мы справедливые судьи. Уверен, что на лбу этого Карташова жалкая имитация черного квадрата, подделка. Это проделки слуг дьявола с Шестьдесят шестой планеты.

— Но зачем они совершают такие ужасные убийства?

— Цель их ясна. Они постоянно пакостят нам. Хотят, чтобы земляне подумали, что это мы, планета черного квадрата, несем на землю смерть. Словом, настраивают против нас. Но чей квадрат — нетрудно проверить. Наш пронизывает всю голову насквозь, с поверхности лба до затылка. Энергии же слуг дьявола хватает только на глубину одного сантиметра. Так что вскрытие сразу же покажет. Замечу, что убийцы с Шестьдесят шестой планеты выбирают своими жертвами наиболее порядочных людей, честных, чтобы среди людей был более сильный общественный резонанс: вот, мол, какие мерзавцы прилетают к нам с планеты черного квадрата. Это их хитрая политика. А вам надо будет этих слуг дьявола выявлять и уничтожать. Не бойтесь их. По энергетике вы сильнее. Убивайте их зеленой молнией. Я покажу, как это делать.

— Боже, как все это ужасно и странно, — поежился Григорий. — Хорошо было, когда я всего этого не знал.

— Вы, земляне, знаете очень мало из того, что происходит в Космосе. Даже, можно сказать, почти ничего.

— Ваш голос, Поло, очень похож на тот, невидимый, который несколько раз беседовал со мной.

— Да, это я разговаривал с вами, — утвердительно кивнул Поло. — Мы можем превращаться и в невидимых существ, которых земляне называют каким-то непонятным словом — полтергейст. — Поло вдруг резко затормозил, и Григорий чуть было не разбил головой лобовое стекло.

Перед машиной стояли со строгими лицами двое сотрудников ГАИ — лейтенант и сержант.

— Ваши права! — грубо потребовал лейтенант у Поло. — Вы ехали с превышением скорости.

То, что произошло в следующую минуту, привело Григория в состояние шока. Поло, открыв дверцу автомобиля, невозмутимо посмотрел в казенные лица гаишников, и вдруг его глаза засветились ярким зеленым светом. Лейтенант с сержантом в ужасе отшатнулись. Но Поло тут же стремительно выбросил в их сторону разжатые пальцы левого кулака, и Григорий отчетливо увидел, как с них молниями слетели зеленые световые зигзаги и ударили в головы сотрудников ГАИ. И еще Григорий успел заметить, как на лбу лейтенанта и сержанта обозначились черные квадраты. В следующее мгновение гаишники без звука мешками свалились на асфальт. Поло досадливо захлопнул дверцу автомобиля и нажал на педаль газа.

— Вы убили работников полиции?! — охрипшим голосом воскликнул Григорий. — Чем же вы отличаетесь от слуг дьявола? Как ваши действия можно увязать с вашими словами о справедливом возмездии черного квадрата настоящим преступникам? Как вы могли убить ни в чем не повинных стражей порядка!

— Заблуждаетесь насчет этих двоих, Григорий (Поло впервые назвал его по имени). Эти так называемые сотрудники полиции — убийцы и взяточники. Я считал изобличающую их информацию с их ничтожных мозгов. Каждый из них совершил по четыре ограбления с убийствами на ночных дорогах Подмосковья. В результате преступлений этих полицейских оборотней остались без кормильцев более двадцати малолетних детей и много беспомощных стариков. Таких оборотней, к сожалению, в российской полиции немало. Так что суд над ними был справедливым. И вы поступайте так же. Ваша миссия и состоит в том, чтобы ликвидировать в столице криминальный беспредел. Дальше опекать вас, Григорий, я не смогу. Остаетесь один. А я убываю на другую планету. И там нужна помощь черного квадрата. Не только на Земле разгул преступности. Тяжелые времена переживает Космос. Но мы верим, что добро победит. Хоть и банально звучит эта фраза, но она верная на все времена. Кажется, приехали. — Поло затормозил у дома Григория. — Да, вот еще что. Если у вас возникнет необходимость в моих консультациях, вы сможете связаться со мной по телевизору.

— По телевизору? — вскинул брови Григорий. — Это что-то новое.

— Новое для вас, землян, — снисходительно усмехнулся Поло и, достав из кармана брюк узенький круглый пенальчик из белого металла, передал Григорию. — Здесь антенна. Она растягивается на десять метров. Вставите ее в гнездо телевизора вместо обычной антенны и раскинете провод на полу, выложив из него цифру «тридцать восемь».

— Номер вашей планеты?

— Вы очень проницательны, — скупо улыбнулся Поло. — После этого включите телевизор на первой программе. Несколько минут на экране будут полосы и рябь. Но ко мне с вашего телевизора пойдет сигнал, и я его услышу.

— И появитесь на экране? — не удержался Григорий.

— Да. Вы четко увидите меня, и мы сможем пообщаться.

— И я смогу с вами разговаривать как сейчас? — недоверчиво спросил Григорий. — Это невероятно!

— Вам, землянам, предстоит еще многому удивиться, — заметил Поло. — Но хочу предостеречь от вольного обращения с антенной. Если расположите провод двумя параллельными рядами, то свяжетесь с потусторонним миром и сможете поговорить с духом умершего. Кстати, дух умершего говорит только правду. Но связываться с потусторонним миром не рекомендую, так как такие опыты отрицательно влияют на нервную систему. Вам, Григорий, нужны очень крепкие нервы, чтобы справиться с возложенной на вас миссией.

— Понятно, — вздохнул Григорий, сжимая в потной ладони металлический пенальчик с антенной. — Сердце его бешено колотилось, а в голове пульсировала только одна неотвязная мысль: «Господи, что ждет меня впереди?!»

— Прощайте! — коротко бросил Поло.

— Прощайте! — севшим голосом ответил Григорий и с трудом выбрался из автомобиля.

Едва он ступил нетвердыми ногами на асфальт тротуара, как красные «Жигули» резво развернулись и умчались в обратном направлении, не оставив ни малейшего облачка от выхлопных газов. Можно было предположить, что двигатель этого странного автомобиля работал на воздухе.

8

Не освободившись от тягостного контакта с Поло, Григорий медленно поднимался по лестницам в свою квартиру, не предполагая, что здесь его ждут такие адские испытания, которые редко кто выдерживает, сохранив здравый рассудок.

В квартире остро пахло валериановыми каплями. Встревожившись, Григорий быстро прошел в комнату матери, где в последнее время и сам спал, чтобы при необходимости можно было быстро оказать больной необходимую помощь. Здесь его ждала неожиданная встреча. Возле Анастасии Федоровны на краю постели сидела ее сестра, тетка Григория, дородная Вероника Федоровна. Завидев племянника, она чуть слышно поздоровалась и сделала ему предупреждающий знак хранить молчание, потом жестом пригласила в другую комнату.

В комнате Григория они сели на диван, и тетка, грустно покачав головой, сказала:

— Ты, Гриша, поди, удивился, почему я здесь?

— Не скрою, тетя, угадали. Но что с мамой?

— Насте было дурно, и она вызвала по телефону врача. Вскоре я позвонила ей и выпытала, что сказал ей врач.

— И что же он сказал? — напрягся Григорий, готовясь к самому худшему.

— Врач категорически настаивает, что оставаться в городе ей больше нельзя и следует непременно переехать в деревню. Ей нужен чистый воздух и парное молоко. Вот я и объявилась у вас. Ты же, Гриша, знаешь, какой у нас в Пихтовке прекрасный воздух.

— Предлагаете перевезти маму к вам?

— Не предлагаю, Гришенька, а требую, опираясь на заключение врача! — решительно заявила Вероника Федоровна. — Чистый сосновый воздух и парное молоко поставят ее на ноги. А здесь ухаживать за ней по-настоящему некому. Ты все время на своей ужасной следовательской работе. Как я тебя уговаривала: поступай на экономический факультет…

— Не надо об этом, тетя, — мягко оборвал Григорий, зная, что может последовать длинная лекция о вредности следовательской работы для здоровья и личной жизни. — Может быть, вы и правы насчет мамы. У вас ей действительно будет лучше. У меня же сейчас на работе очень сложная ситуация. Но согласна ли будет мама на переезд? И на чем ее везти? Как бы не навредить в дороге.

— За это не беспокойся, — заверила Вероника Федоровна. — Настю я беру на себя. Для нее главное, чтобы ты согласился и за нее не переживал. А Миша перевезет ее на своем микроавтобусе так, что она и не почувствует, что переехала. Мой муж очень аккуратно водит машину.

Этот родственный разговор у Григория с тетей продолжался еще долго, после чего она позвонила мужу и дала ему команду выезжать.

Поздно вечером, с тяжелым сердцем попрощавшись с матерью, Григорий проводил микроавтобус на Пихтовку и остался в осиротевшей квартире один.

Хотя давно стемнело, но он не включал света в квартире, ходил и ходил бесцельно по комнатам, коридору и кухне. На душе было до того муторно от последних событий, что он, может быть, ходил бы до тех пор, пока не свалился бы с ног от усталости. Но неожиданно его чуткий слух уловил звук, похожий на открывание замка во входной двери.

Григорий вышел в прихожую, нащупал на стене выключатель и включил свет. Если бы он сейчас увидел перед собой гремучую змею, то удивился бы и испугался меньше. На стене прихожей зловеще красовались… черные квадраты. Кровь бросилась Григорию в голову и молотками застучала в висках. А весь он вдруг покрылся холодным потом. С минуту стоял не двигаясь, приходя в себя и не в состоянии трезво соображать. Но, глубоко подышав, через некоторое время почувствовал себя легче и пересчитал квадраты: их оказалось тринадцать, чертова дюжина.

Не поняв, чьи это проделки, дьявола или кого другого, Григорий зашел в ванную комнату, умыл лицо и шею холодной водой, отерся полотенцем и вышел в прихожую. Черные квадраты были на месте. Сходив за лупой, он стал изучать их через увеличительное стекло. Они представляли собой черные бумажки размером примерно десять на десять сантиметров, беспорядочно наклеенные на обои обыкновенным канцелярским клеем. Григорий задумался. «Что-то непохоже на проделки слуг дьявола. Да и зачем им пугать меня? К тому же, что им известно обо мне, о моей миссии? Нет, за этими черными бумажками кроется кто-то совершенно другой. Но кто? Или что?»

Так и не придя ни к какому выводу, Григорий оторвал черные бумажки от стены и по следовательской привычке ничего не выбрасывать сложил их в чистый полиэтиленовый пакет.

Убедившись, что дверь заперта, он, для пущей надежности, заклинил ручку двери стулом, выключил в прихожей свет и, перейдя в свою комнату, зажег лампу. Григорий чувствовал, что без освещения находиться в темной комнате сейчас не сможет. Сунув пакет с черными квадратами в китайскую вазу, он плотно задернул на окне шторы и устало плюхнулся в старенькое, но удобное кресло возле письменного стола. Плотно сомкнув веки, серьезно задумался о своем весьма сложном и необычном положении. Пока были сплошные вопросы. Как сложится его судьба в ближайшие дни, он даже и предположить не мог.

Старинные часы в прихожей пробили полночь. И вдруг в комнате погас свет. Предчувствие опасности охватило Григория. Он осознал это, потому что свет погас не от того, что обесточили на какое-то время сеть, а потому, что кто-то нажал на выключатель. Он мог поклясться, что слышал щелчок. Холодные мурашки пробежали у него по всему телу. Не открывая глаз, он с тревогой подумал: «Похоже, во мне поселился страх. Раньше я подобного за собой не замечал. Но прежде не было и всей этой ужасной истории со смерчем, черными квадратами и оживающими трупами», — пытался оправдать он свой испуг.

Продолжая сидеть с закрытыми глазами, он старательно прислушался. Ничто не выдавало присутствия в комнате постороннего человека. Тогда он медленно открыл глаза. Сначала ему показалось, что в комнате совершенно темно, как в одесских катакомбах. Но когда его глаза немного привыкли к темноте, он стал различать контуры мебели. Стерев платком со лба выступившие бисеринки пота, вгляделся в очертания дверного проема и почувствовал, как весь его организм будто окаменел от ужаса: там на стуле сидел какой-то человек. По фигуре угадывалось, что довольно высокого роста.

Сколько времени просидел в состоянии близком к шоку, Григорий не знал. Но все это время и таинственный незнакомец сидел не шелохнувшись и не издавая ни единого звука.

«Кто он и что ему нужно от меня? — думал Григорий. — И долго ли он намерен сидеть здесь? Что же мне в конце концов делать? Понятно, что он не с добрыми намерениями оказался в моем доме. Значит, у него есть оружие. Что я смогу противопоставить ему кроме скромных боксерских навыков?! Все же первое, что надо сделать, так это включить свет».

Сделав над собой усилие, Григорий стал осторожно подниматься с кресла, но тут же опустился, сраженный неожиданным, неживым дребезжащим голосом, похожим на звук со старой патефонной пластинки, проигрываемой тупой заезженной иглой:

— Не включай свет. Я его не люблю.

Григорий почувствовал, как во рту у него мгновенно пересохло, а язык прилип к небу. Через некоторое время, набравшись решимости, он осипшим голосом спросил:

— Кто ты такой и почему здесь?

— Я пришел за твоей душой, — продребезжал голос, и незнакомец медленно поднялся со стула. Он был высок ростом и сутуловат. — Я надеялся, что ты потеряешь сознание и я выну твою душу, не повредив тела.

— Зачем это тебе? — непроизвольно спросил Григорий.

— Станешь моим слугой на нашей планете.

— На какой еще планете? Может, на Шестьдесят шестой?

— Верно. А откуда ты знаешь об этом?

— По-моему, я тебя узнал, — более уверенно проговорил Григорий, приготовившись к драке. — Это ты убил президента банка Карташова?!

— И это верно, — продребезжал незнакомец, — но тогда я сделал ошибку, отделив его голову от туловища. Его душа не может вознестись на нашу планету, она будет бродить по земле, пока не успокоится. Карташов был моим врагом, и я хотел, чтобы он был моим вечным слугой. С тобой будет иначе. Я придушу тебя и еще у живого выпью кровь. Без остатка. И душа твоя вознесется на мою планету вместе со мной. — Выставив вперед руки, он двинулся к своей жертве.

— Но неужели и я был твоим врагом? — воскликнул Григорий, холодея. Он поднялся на ослабевшие ноги и отступил за кресло. — Скажи, кто ты? Разве я не имею права перед смертью узнать хотя бы имя твое?!

— Теперь у меня нет имени, — продребезжал убийца Карташова, медленно, словно робот, приближаясь к креслу Григория. — А тебя должен убить по приказу.

— Кто же приказал? — стараясь поддержать разговор, Григорий лихорадочно искал выход из опасного положения.

Но незнакомец не склонен был к дальнейшему разговору. Он остановился и чуть присел, готовясь к прыжку. Глаза его загорелись желтым хищным огнем. И этот желтый огонь напомнил Григорию о его защите.

«Зеленая аура, я в опасности, — успел прошептать он до того, как убийца кинулся на него, словно таранное бревно на ворота. Он сбил Григория с ног, но и сам отлетел в сторону. Первым на ноги вскочил Григорий. Он увидел, что комната наполняется нежным зеленым светом, который с каждой секундой становился более сочным, изумрудно-зеленым. Как понял Григорий, этот свет исходил от его глаз. На убийцу зеленый свет произвел не менее сильное впечатление, чем серебряный крест на черта. Издав леденящий душу звук, похожий на рычание тигра, в которого бросили горящей головней, незнакомец боязливо поднялся с пола и с неожиданной ловкостью выскользнул из комнаты. Через несколько секунд до Григория донесся звук хлопнувшей двери.

Григорий на некоторое время застыл в облаке зеленого света, не веря в свое спасение. В квартире стояла полная тишина, нарушаемая лишь мерным ходом маятника старинных часов в прихожей. Облегченно вздохнув, он произнес вслух: «Похоже, на этот раз опасность миновала. Но как знать, что ждет меня впереди?!» После этих слов зеленый свет в его глазах стал угасать, а вскоре и совсем потух.

Григорий щелкнул выключателем, и яркий свет залил комнату. Не теряя времени, он тщательно осмотрел всю квартиру, но никаких признаков присутствия какого-либо существа не обнаружил. Окна были целы, двери закрыты. Оставив везде свет включенным, он некоторое время нервно ходил по помещениям, пока не поймал себя на том, что занимается бессмысленным делом и нервничает. Тогда он решительно прошел на кухню к аптечке и принял двойную дозу сердечных капель. После этого, сев на стул, задумался. «Кто же он, этот тип, пытавшийся убить его и признавшийся в убийстве Карташова? Могу поклясться, что я его раньше встречал. Даже, может быть, приходилось вместе спим работать. Но почему я не могу его вспомнить? Наверное, потому, что лицо его неживое, серо-черное, в струпьях. Выходит, это оборотень! Но кем он был при жизни?»

И вдруг Григория осенило. Он решил связаться с потусторонним миром. От возникшей мысли холодные мурашки пробежали по позвоночнику. Он понимал, что ему страшно. Но тут же сказал себе: «Нет, Григорий, коль попал в такую щекотливую ситуацию, к имей мужество постоять за себя, за свою жизнь!»

Встав со стула, он вновь осмотрел все помещения квартиры: везде горел свет, всюду было тихо. Поставив английский замок на входной двери на стопор, он прошел в свою комнату и, немного поколебавшись, вынул из кармана пиджака металлический пенальчик с антенной, переданный ему Поло. В следующую минуту подключил антенну к телевизору, после чего разложил ее на полу двумя параллельными рядами. Проделав это, он вдруг ощутил, что пот заливает ему глаза, а руки мелко подрагивают. Он удивился этому, потому что полагал, что успокоился и держит свою нервную систему в узде. Вытерев рукавом пиджака пот, он включил первый канал и тут же услышал откуда-то сверху довольно внятный шепот, похожий на слова засыпающего человека:

— Не беспокой души умерших светом. Выключи.

Григорию показалось, что у него остановилось сердце. Неописуемый страх сковал все его тело. Но через некоторое время он все же нашел в себе силы дотянуться до выключателя и погасить свет. После этого машинально «упал» в кресло и с учащенным биением сердца уставился на экран телевизора. Несколько минут на экране мелькали полосы и рябь, сопровождаемые шипением динамика. Но вдруг все это прекратилось, и на экране появилось довольно четкое изображение не то человеческого лица, не то маски, похожей на него, а из динамика донеслись совершенно отчетливые человеческие слова, будто сказанные в пустую металлическую банку: «Чего вам нужно? Зачем побеспокоили тихую обитель усопших душ?»

— Я хотел бы поговорить с духом злодейски убитого Карташова Федора Анисимовича, — с трудом выдавил из себя Григорий.

— Зачем? — бесстрастно спросило лицо-маска, тонкие губы которого даже не шевельнулись.

— Чтобы найти убийцу и покарать его.

— Покарать убийцу — святое дело, — последовал ответ. — Но найти сейчас дух Федора непросто. Его душа не нашла пристанища, не успокоилась, не прошло еще сорока дней с его смерти. Но отыскать попытаемся. Ждите.

Изображение лица-маски исчезло, а вместе с ним шипение динамика и полосы с рябью. Создалось впечатление, что телевизор обесточили.

Прошло некоторое время, и экран телевизора вновь засветился. Появилась знакомая Григорию картина: место происшествия в квартире Карташова — кресло, а на нем в луже крови голова убитого с черным квадратом на лбу. Теперь рядом с головой расположилось нечто похожее на голову Карташова, только менее выразительное, напоминающее недопроявленную фотографию с оригинала. Чуть позже из динамика донеслось тихо и печально:

— Что вам нужно от меня?

Григорий подумал, что нелепо было бы спрашивать, с кем он разговаривает — это и так очевидно, — и он сразу перешел к делу.

— Кто убил вас, Федор Анисимович?

— Бывший мой коллега по работе в полиции майор Селиверстов.

— Геннадий Николаевич? — оторопел Григорий. — Возможно ли это? Селиверстов погиб до вашего убийства во время смерча. Это факт. Его подобрали на дороге и увезли в морг.

— Он сбежал из морга.

— Сбежал?! Как это — мертвец сбежал? — Григорий почувствовал, что его белье буквально прилипло к обильно вспотевшему телу. — Я вас не понимаю, Федор Анисимович.

— Да, он был мертв. А сбежал, как слуга дьявола. Продал он свою душу и стал оборотнем. Во время смерча майор попал в воздушный поток Шестьдесят шестой планеты, планеты дьявола.

— Но за что он вас убил?

— Не мог простить моего свидетельства против его жены. Но и я не мог пойти против своей совести.

— Но что это было за свидетельство?

— Об этом, если нужно, узнаете у бывших сослуживцев. Прощайте…

Изображение на экране пропало, а потрясенный Григорий еще долго сидел перед телевизором, не в силах встать и выключить его.

«Селиверстов, майор Селиверстов! — горько размышлял Григорий. — Кто бы мог подумать, что ты, бывший храбрый полицейский-трудяга, станешь убийцей! Да, не позавидуешь тому, кто попадает в сети дьявола. Но как же я тебя сразу не признал по твоей высокой сутулой фигуре и кожаной кепке?! В общем-то, немудрено. Столько сразу накатилось. И что мне с тобой теперь делать, оборотень майора Селиверстова? Ведь под суд тебя не отдашь. Остается для тебя только суд Божий».

Немного отойдя от жуткого общения с потусторонним миром, Григорий наконец нашел в себе силы подняться с кресла, выключить телевизор и включить в комнате свет. Часы показывали четверть третьего ночи. После нервных потрясений спать ему совершенно не хотелось.

По вновь приобретенной привычке, он заглянул во все помещения и вышел в прихожую. На стене, на том же самом месте, что и прежде, он увидел… черные квадраты. И еще ему показалось, что кто-то совсем близко тяжело дышит.

Григорий замер, прислушался. Тишина. Лишь маятник часов бесстрастно отсчитывал секунды. «Показалось, — подумал он и устало опустился в кресло возле зеркала. — Кто может здесь дышать? Не стены же. А что, если я уже схожу с ума? Нет, не должно быть. Ощущения мои вполне естественны. Хотя если и дальше события будут развиваться так же бурно, то вполне можно чокнуться. Наверное, самый лучший выход — плюнуть на все и завалиться спать, иначе долго не выдержать. Однако кто же вновь наклеил эти проклятые черные квадраты? В конце концов, не проделки же это нечистой силы?»

И вновь, как и в первый раз, Григорий оторвал черные бумажки, упаковал их в чистый полиэтиленовый пакет и сунул его в китайскую вазу. И вдруг ему в голову пришла простая, но единственно верная в данной ситуации мысль.

Выключив в прихожей свет, он пошел в свою комнату, громко зевая и отчетливо пробурчав: «Как спать хочется!» В комнате он выключил свет и шумно плюхнулся на диван-кровать. Полежав минут пять, он стал преднамеренно храпеть и посвистывать носом, изображая уснувшего человека. Через некоторое время тихо поднялся, осторожно снял туфли и в одних носках тихонечко направился в прихожую. Остановившись возле дверного проема, он замер и стал терпеливо ждать.

Прошло не менее пятнадцати-двадцати минут. Он уже стал сомневаться в реальности своих предположений, когда наконец его терпение было вознаграждено. Он услышал липкие шаги по линолеуму человека, идущего босиком. Но человека ли? От мысли: «А что, если это не человек, а какое-нибудь рогатое существо?» — у Григория по телу пробежали холодные мурашки. Он подождал еще немного. Шаги босого существа по-прежнему были слышны. И тогда Григорий, леденея от страха, стремительно выскочил в прихожую и включил свет. Возле стены он увидел совсем маленького, со спутанными волосами мужичка с заросшим щетиной и искаженным от испуга лицом: в руке у него была черная бумажка, которую он только что намеревался приклеить на стену: шесть штук уже было наклеено. Более минуты они пребывали в такой неожиданной немой сцене. Григорий внимательно разглядывал перепуганного до смерти незнакомца, которому на вид было по меньшей мере лет тридцать пять, а мужичок, поняв, что попался с поличным и что силы его по сравнению с силами хозяина квартиры не равны, стал воровато бегать узенькими глазками по сторонам, выискивая брешь, в которую можно было бы прошмыгнуть. Разгадав его замысел, Григорий быстро подскочил к нему, крепко ухватил за воротник замызганной ветровки и приподнял над полом, как нашкодившего котенка. Попавшийся малыш чем-то напомнил ему широко известного в свое время циркового клоуна Карандаша. Лицо его было грязное и в шрамах. Почувствовав на своем загривке сильную руку, он пропищал голоском, напоминающим голос лилипута:

— Не бей, хозяин, я все скажу, — защищаясь от возможного удара, он поднял грязные, потрескавшиеся ладони к своему лицу.

— Уверен в этом, — хмуро бросил Григорий и уволок мужичка на кухню. Там он усадил его на стул, а сам сел на другой, у двери, отрезав таким образом незнакомцу путь к бегству.

Хотя Григорий достаточно понервничал из-за этих черных квадратов, однако, увидев такого незадачливого виновника своих переживаний, даже проникся чувством жалости к этому грязному человечку, похожему на маленького бомжа.

— Давай оружие, — жестко потребовал Григорий.

— У меня нет оружия, только вот это, — мужичок протянул связку отмычек.

Григорий забрал их и спрятал в карман. Вместо того чтобы начать допрос неизвестного, он более мягко спросил:

— Есть хочешь?

— Вы спрашиваете, хочу ли я есть? — Незнакомец смотрел на Григория испуганными слезящимися глазками и не верил в то, что услышал. — Я думал, что вы сразу же убьете меня и выбросите на помойку. — Он закрыл лицо ладонями и заплакал.

— А ну прекрати реветь! — прикрикнул Григорий. — Не забывай, что ты мужчина. — Так как насчет того, чтобы перекусить?

— О чем спрашиваете, я забыл, когда в последний раз нормально ел, — тихо ответил незнакомец и растер рукавом ветровки слезы и грязь по щекам.

— Так бы сразу и сказал. — Григорий поднялся со стула. — Поужинаем, а потом сам все и расскажешь. Но прежде тебе следует умыться и отмыть руки.

Через некоторое время они сидели за кухонным столом и ели сосиски с лапшой. Григорий ел через силу, но незнакомец расправлялся с пищей, как после недельной голодовки. Потом пили кофе со сгущенкой и мятными пряниками.

Наевшись, мужичок тихо поблагодарил, отодвинулся от стола вместе со стулом и привязался виноватым взглядом к полу.

Григорий не торопил. Он знал, что «подследственный», если начнет рассказывать сам, будет более откровенным.

— Мне сказали, что вы психбольной, — несмело начал разговор незнакомец, — а вы мужик что надо. Вполне нормальный. Выходит, Сукачев взял меня на понт.

— Кто это Сукачев?

— Мент. Капитан.

— Павел Кирьянович?

— Он самый.

— Странно, — пожал плечами Григорий, — какой может быть интерес у Сукачева ко мне? Общего дела мы с ним не ведем.

— У него, может, и нет, но, как я понял, повышенный интерес проявляет к вам какой-то начальник из городской прокуратуры. Как мне показалось, Кирьяныч сильно боится его.

— И какая фамилия у этого начальника из горпрокуратуры? — как бы между прочим спросил Григорий, начиная смутно догадываться, о ком идет речь. От этой догадки у него вдруг стало очень тоскливо и одиноко на душе. Правда, чтобы доказать свое предположение, следует серьезно поработать юридически. Обстоятельства принимали весьма крутой оборот.

— Фамилию Сукачев не называл.

— Я тебе верю, — доброжелательно кивнул Григорий, — но что это за интерес к моей персоне у того начальника?

— Как «пел» Кирьяныч, начальник хочет, чтобы у вас окончательно крыша съехала и вы бы не гуляли на свободе, а получили постоянную прописку на больничной койке психиатрической лечебницы. Похоже, вы чем-то крепко ему насолили.

— Не насолил, а, кажется, просто мешаю ему, создаю лишние заботы, — раздумчиво обронил Григорий. — Нуда ладно, все это наши личные дела. Продолжай.

— Я все сказал.

— Но почему Сукачев, капитан полиции, взялся за это незаконное дело? — не сдержал своего возмущения Григорий.

— Я ж говорил, что, по моему разумению, Кирьяныч сидит на большом крючке у этого начальника. Он говорил, что этот начальник, сволочь, держит его за самое горло. Поверьте, мне самому все это не нравится. Но я вынужден был согласиться с предложением Сукачева, так как мне не хочется вновь идти на зону. Я там недолго протяну: в лагерях я заработал туберкулез легких и язву желудка.

— Но при чем здесь ты? И почему при отказе пойти на эту подлость ты можешь оказаться на зоне?

— Потому, что я тоже на крючке. У Сукачева. Я попался на квартирной краже. Вот Кирьяныч и подвесил меня. Я ведь форточник. Профессионал. А не какой-нибудь шантажист.

— Форточник?! Подожди-подожди, так не ты ли Сема-Уж?

— Я самый, — горделиво осклабился Сема.

— Наслышан, — с деланым уважением произнес Григорий. — Кто же не слышал в Москве о Семе-Уже, непревзойденном квартирном воре-форточнике! Говорят, ты можешь бесшумно пролезть в любую форточку, словно уж. И отмычками владеешь, как фокусник. Теперь я понимаю, почему именно тебя решили использовать против меня. Тебе ведь легко спрятаться. Это не о тебе ли ходит легенда, что воришка, когда в квартиру неожиданно вернулись хозяева, якобы сумел спрятаться в корпусе маятниковых часов, стоявших в прихожей, а когда хозяева прошли в комнату, незаметно улизнуть?

— Моя работа. — самодовольно улыбнулся Сема, показывая ряд гнилых зубов. — Я могу.

— А где ты у меня прятался? Не под ванной ли?

— Там, где ж еще! — продолжал улыбаться Сема-Уж.

— Да, мудро придумано, — озабоченно качнул головой Григорий, — под ванной только такой малыш и может поместиться: и не видно, и не догадаешься. Так сколько ходок у тебя к хозяину?

— Шесть, — сразу сник Сема.

— И не хочешь загреметь на нары в седьмой раз? Обвинить тебя можно в попытке кражи из моей квартиры. Судить будут как рецидивиста.

— Я это знаю, — совсем упал духом Сема.

— Да, я могу обеспечить тебе путевку в места суровые и строгие, годочков этак на десять. Говорю это тебе как следователь прокуратуры.

— Следователь прокуратуры?! — ахнул Сема и схватился за лову. — Вот это влип, как последний фрайер.

— Ладно, эмоции в сторону, — в голосе Григория появился металл. — Поработаешь теперь на меня, на справедливое дело. Тогда, может быть, и не попадешь на зону.

— И вы меня не сдадите в уголовку? — просиял Сема. — Я все для вас сделаю. Клянусь. Век воли не видать!

— Все будет зависеть от твоего поведения. А теперь слушай меня внимательно. Немного погодя, после того как напишешь объяснительную, позвонишь из моей квартиры Сукачеву. Он говорил тебе номер своего домашнего телефона?

— Говорил. Просил запомнить: двести двадцать шесть — шестьдесят шесть — девяносто девять.

— Отлично. Так вот, доложишь, что клиента, то есть меня, ты довел своими черными квадратами до истерики, что я бился головой о стену и твердил вслух, что сегодня же с рассветом отправлюсь к психиатру и все расскажу, попрошусь на лечение. Затем, мол, клиент уснул мертвецким сном прямо на полу в коридоре. И ты на некоторое время уснул под ванной. А когда проснулся, увидел, что клиент повесился. На брючном ремне, пристегнув его к трубе отопления в ванной комнате. Он якобы и сейчас там висит. Для правдоподобности добавишь, что язык у него вывалился, длинный и синий. Спросишь, что же делать дальше? Можно предположить, что он обзовет тебя кретином и прикажет немедленно смываться отсюда. И еще, полагаю, он скажет тебе, не откладывая, прийти в определенное место, где он тебя встретит и переговорит о том, как вам вести себя дальше. Здесь и кроется для тебя смертельная опасность. Сукачев постарается ликвидировать тебя как единственного и очень опасного для него свидетеля.

— Вы хотите сказать, что он пришьет меня?

— Не исключено, что у него возникнет такое желание. Пораскинь своим умом. Зачем ему оставлять тебя живым и вечно дрожать, что ты где-нибудь расколешься и выдашь его? И его арестуют за доведение человека, то есть меня, до самоубийства. Так что перспектива у него не сладкая.

— Что же делать?

— Не ходить на встречу с ним. Надо сделать так, чтобы он сам пришел ко мне в квартиру.

— Но он не пойдет. Зачем ему?

— Верно, просто так не пойдет. Тем более что здесь по его вине повесился человек.

— Что же ему сказать?

Григорий в задумчивости потер подбородок и предложил:

— Надо подкинуть ему такую информацию, перед которой он не устоит. Мне кажется, что этот капитан давно продал свою совесть: Вот мы и устроим ему испытание на порядочность. Дадим шанс не попасть в ловушку. Если у него осталось хоть немного совести, то он не попадет в нее. Скажешь ему следующее. Я, мол, Павел Кирьяныч, посмотрел тут по привычке и нашел в диване завернутые в тряпицу слитки золота. Десять штук. Удивительно, где это псих раздобыл их?! Не иначе у какого-нибудь нового русского конфисковал или кого сам ограбил. Что делать с золотом? Он может спросить: «А какой вес одного слитка?» Ответишь, что пять килограммов. На слитке, мол, написано — пять тысяч граммов и выдавлен двуглавый российский орел. Он должен поверить и вскоре заявится сюда.

— А если не поверит?

— Скажешь, что если золото не интересует его, то ты намерен поступить по своему усмотрению: прихватить пару слитков, больше трудно будет унести, и слинять в неизвестном направлении. На встречу же с ним у тебя времени нет. Уверен, что примчится. Наверняка ему захочется убить сразу двух зайцев, завладеть золотом и тебя как свидетеля прикончить.

— Меня?! — съежился Сема. — Но мне бы этого не хотелось.

— Не волнуйся, — успокоил его Григорий, — в обиду не дам. Как видишь, у тебя есть шанс избавиться от прессинга этого несчастного капитана и избежать зоны. Так что нужно постараться. Думаю, что у тебя получится. Говори с испугом, но уверенно.

— Задание понял, гражданин начальник, — невесело качнул головой Сема.

— Люблю сообразительных, — сказал Григорий и увел его в комнату. Включив свет, он усадил Сему за стол, дал ему авторучку, стопочку бумаги и приказал: — Напиши подробно, кто и с какой целью послал тебя ко мне и как ты действовал в моей квартире. В конце исповеди распишись.

— Но у меня всего четыре класса, — растерялся Сема, — почерк, как у курицы, и пишу медленно. Может, вы сами? А я подпишу.

— Нет, вернее будет, если ты напишешь своей рукой. А спешить нам некуда. В конце укажешь, что объяснительную писал в моей квартире, где был задержан на месте преступления.

— Как скажете, — вздохнул Сема и, прикусив кончик языка, принялся неуклюже и медленно описывать свою одиссею.

Чтобы не сбивать его с мысли, Григорий отошел к двери и сел на стул, на котором совсем недавно сидел оборотень майора Селиверстова. Немного расслабившись, он машинально взглянул на окно, закрытое шторой, и вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный и враждебный взгляд. Сквозь штору. «Неужели мне стало мерещиться? — подумал он беспокойно. — Кто может смотреть на меня сквозь плотную штору? Конечно, это плод моего перенапряженного воображения. Похоже, нервишки стали пошаливать». Чтобы окончательно прогнать от себя мысль о постороннем взгляде, он подошел к окну и резко отдернул штору. — От того, что он увидел за окном, у него перехватило дыхание. На жестяном водостоке сидел крупный, черный как сажа ворон. Чуть отведя голову в сторону, он пристально смотрел на Григория большим немигающим глазом. В глазу горел желтый огонек. Преодолевая жутковатое ощущение, Григорий махнул рукой на ворона. Однако мрачная птица, предвестник беды, даже не шелохнулась. Тогда Григорий, не помня себя от возникшей вдруг ярости, с силой ударил в стекло подвернувшейся вазочкой. Окно разлетелось вдребезги, и ворон, неохотно снявшись с места, лениво полетел прочь. Черная ночь тут же поглотила его. А вскоре откуда-то из ночной черноты до Григория донесся такой жуткий волчий вой, что у него мороз пробежал по коже.

Вытерев рукавом пиджака выступивший на лбу холодный пот, Григорий снял пиджак и заткнул им дыру в окне. Устало вздохнув, он обернулся и увидел, что Сема исчез.

— Смылся, чертенок, — вслух подосадовал Григорий, — все из-за этого проклятого ворона. — Он взял со стола листок, на котором невероятными каракулями была написана всего лишь одна фраза: «Миня паслал сюда капитан Сукачев…» Прочитав, он бросил листок на стол и в задумчивости стал ходить по комнате. «Это ничего, что он сбежал, — размышлял Григорий, — важно то, что я теперь знаю своих врагов и какие планы они вынашивают против меня. А с Сукачевым сейчас же поговорю. Уверен, что, спасая свою шкуру, он вынужден будет назвать фамилию начальника из горпрокуратуры».

Григорий направился к телефону. Он не видел, что в его комнату медленно вползали две кобры.

Набрав номер капитана Сукачева, Григорий прождал не менее двух минут, прежде чем телефонную трубку сняли.

— Да, — раздался наконец заспанный недовольный голос. — Сукачев слушает.

— Я с вами не здороваюсь, гражданин Сукачев, так как, признаюсь, не хочется желать здоровья человеку, который хотел моей гибели.

— Кто это?! — В голосе капитана наметились нотки беспокойства. — Что за шутки в четыре часа ночи?

— Шутить с вами ни малейшего желания у меня нет, гражданин Сукачев, — сухо отрезал Григорий, — для этой цели я выбрал бы более порядочного человека.

— Что вы этим хотите сказать? — Голос Сукачева выдал поселившуюся тревогу. Чувствовалось, что сон покинул его. — По-моему, вы хотите оскорбить меня. Кто вы и что вам нужно?

— Объясню на месте, когда прибудете ко мне в Кутузовский проезд. Номер дома и квартиру вы знаете. На сборы и дорогу даю двадцать минут. И ни минуты больше. Не сомневаюсь, что машина у вас имеется.

В трубке — молчание и сопение. Похоже было, что первоначальная спесь с капитана слетела и он обдумывает ситуацию.

— Допустим, машина у меня есть. Но с какой стати я поеду ночью к незнакомому мне человеку? Полагаю, что вы, уважаемый, несколько перебрали. Советую меньше пить.

— Благодарю за полезный совет, гражданин Сукачев, — жестко ответил Григорий. — Но чтобы окончательно развеять ваши сомнения насчет целесообразности этой ночной поездки, скажу, что вам нужно выкупить квартирного вора-форточника Сему-Ужа вместе сего подробной объяснительной. В противном случае и Сема, и его мемуары будут переданы прокурору столицы. Тогда вам будет обеспечена более далекая поездка. К тому же это поставит под удар вашего покровителя из горпрокуратуры. Ну как,теперь дошло?

После продолжительного тяжелого сопения капитан наконец вымолвил осипшим голосом:

— Я понял: вы — Григорий Петрович. Должен объяснить вам, что я не хотел всего этого. Но обстоятельства сложились так, что у меня не оставалось выхода. Я виноват и готов платить. Какие ваши условия? Сколько хотите в качестве компенсации?

— У меня и договоримся.

— Но я должен захватить с собой. Полагаю, лучше баксами?

— Деньги меня не интересуют. Я, Сукачев, не шантажист. Рассчитаетесь информацией.

— Информацией?! — чуть слышно прошептал в трубку капитан. — Я вас не понимаю. Какой информацией?

— При встрече объясню популярнее. Очень рекомендую не беспокоить покровителя из прокуратуры. В противном случае только усложните свое положение. Поймите, Сукачев, другого выхода у вас просто нет. Выезжайте. Дверь будет не заперта. Не стоит привлекать внимание соседей ночными звонками. Все. Жду. — И Григорий опустил трубку на аппарат. Он был уверен, что капитан приедет. Одного он не знал — до какой степени Сукачев связан темными делами с работником прокуратуры и на что эта связь может толкнуть «слугу правопорядка». Надо быть готовым к любому, самому неожиданному повороту событий.

Григорий устало вздохнул, повернулся и… увидел направленные на него две пары немигающих змеиных глаз. Кобры, слегка покачиваясь в метре от него, расправляли свои роскошные капюшоны, готовясь к атаке. В любую секунду они могли нанести смертельный укус. У Григория кровь застыла в жилах. Из всего, что он пережил за последнее время, это был самый страшный момент. Он хорошо знал, что в таких случаях нельзя шевелиться. Удар змеи будет стремительный и неотразимый. После него не прожить и пяти минут.

Обливаясь потом, он простоял, не шелохнувшись, с минуту уставившись в немигающие змеиные глазки. Кобры, казалось, выбирали, в какую часть его тела вонзить свои смертельные жала. И вдруг эта угроза смертью напомнила Григорию о его защите. «Зеленая аура, я в опасности!» — произнес он мысленно, не веря в то, что может быть спасен. Но комнату туг же стал заливать изумрудный зеленый свет. Этот свет подействовал на змей, словно волшебная флейта факира. Складывая капюшоны, они стали уменьшаться в росте, сворачиваясь в кольца. Когда их головы послушно легли на пол, они вдруг стремительно вытянулись пестрыми веревками и в один миг исчезли из комнаты: или на кухню, или в прихожую, а может быть, в ванную комнату. Преследовать их у Григория не было ни малейшего желания.

Вытерев рукавом рубахи потное лицо, он обессиленно опустился в кресло и вдруг почувствовал, как устал. «Завалиться бы сейчас спать на целые сутки, — подумал он как о чем-то несбыточном. — Но возможно ли это?! Ведь где-то поблизости затаились две ядовитые кобры. Откуда они взялись? Кто подбросил их в квартиру? Непонятно. Ну и глупец же я, — тут же поругал он себя, — совсем стал плохо соображать. Если я останусь в пределах зеленой ауры, то и змеи не страшны».

В следующую минуту он блаженно вытянулся на диване и смежил веки. В комнате стало почти темно, так как сквозь веки зеленый свет проступал очень слабо. «А Сукачев?! Он же сейчас приедет! — Григорий сел на диване и открыл глаза. Зеленый свет вновь наполнил комнату. — Как же я забыл о нем?! Кобры могут напасть. Надо встретить».

Неохотно поднявшись с дивана, он осторожно вышел в прихожую. Тщательно осмотрев ее, убедился, что змей здесь нет. Успокоившись, расположился в кресле возле зеркала и стал ждать. Незаметно задремал.

Очнулся через какое-то время от того, что тихо скрипнула дверь. Открыв глаза, он увидел шагнувшего в прихожую высокого крепкого и хмурого мужчину в черном плаще. С первого взгляда он производил впечатление типичного полицейского. У него было словно вычеканенное из бронзы лицо, маленькие недоверчивые глаза и жесткие неулыбающиеся губы. В правой руке незнакомец сжимал специальный американский полицейский пистолет 38 калибра с глушителем. Намерения пришельца не вызывали никаких сомнений. Он заметил Григория в кресле и направил на него пистолет. Встретившись взглядом с глазами Григория, горящими зеленым огнем, он растерялся, и на лице его появился испуг. Забыв о пистолете, который выпал из его ослабевшей руки, пришелец замер словно парализованный, не в силах что-либо сказать или предпринять.

— А вы, Сукачев, действительно нехороший человек, — скупо усмехнулся Григорий, — вместо того чтобы прийти в гости с тортом или букетом цветов, решили угостить меня свинцовой пулей. Невежливо, Павел Кирьянович.

Сказав это, Григорий, под изумленно-испуганным взглядом капитана, не спеша встал с кресла, поднял с пола пистолет и неожиданно врезал пришельцу кулаком в подбородок. Невежливый ночной визитер свалился под дверь, словно туша говядины, сорвавшаяся с крюка.

Григорий сунул пистолет в карман джинсов и жестко сказал:

— Коль ты, гражданин Сукачев, экзамен на порядочного человека не выдержал, разговор у нас будет долгий и крутой. Расскажешь мне все. Вставай. Пошли в комнату.

Сукачев открыл глаза, тяжело вздохнул и поднялся на дрожащие ноги.

— Надо признать, удар у тебя поставлен, — произнес он подхалимски одобрительно, потирая подбородок. — Я не обижаюсь, Григорий Петрович. Заслужил.

— Еще бы тебе обижаться. Пришел за моей жизнью, а в ответ получил только по физиономии. Проходи.

Он пропустил Сукачева вперед, прикрыл входную дверь и, подталкивая его в спину пистолетом, сопроводил в комнату. Там усадил в кресло и, к великому неудовольствию капитана, прихватил наручниками его правую руку к подлокотнику кресла.

— Григорий Петрович, пощади! — взмолился Сукачев. — Я все расскажу, как на исповеди. Не убивай. У меня двое детей.

— О детях надо было думать раньше, — сурово бросил Григорий. — Ничего, когда вырастут, еще будут благодарны мне за то, что я вовремя освободил их от отца-преступника. Так что у твоих детей есть шанс вырасти порядочными людьми.

— Что тебе от моей смерти, — притворяясь испуганным и крайне подавленным от своего безвыходного положения, заныл Сукачев. Это притворство никак не вязалось с его жестким лицом полицейского-оборотня, проходимца и убийцы. — Я, Григорий Петрович, живой принесу тебе больше пользы. Я такое расскажу, что, раскрутив это дело, быстро пойдешь вверх по служебной лестнице. Ты не убьешь меня, Григорий Петрович? Это ведь будет самосуд. А ты законник.

Григорий презрительно усмехнулся.

— Знаешь, Павел Кирьянович, я предполагал, что ты добрая сволочь, но чтобы до такой степени… Весь ты внутри прогнивший. Видно, немало за тобой темных делишек.

— Я во всем признаюсь. Григорий Петрович, — заискивающе пробормотал Сукачев. — Но скажи, что с твоими глазами? Горят, как зеленые фонари. Они-то меня и вывели из равновесия. Это ты здорово придумал.

— О моих зеленых глазах поговорим позже, — оборвал Григорий, — свою же искренность можешь доказать, ответив честно на мой первый вопрос. Соврешь — дальнейшего разговора не будет. И пощады тогда не жди. Итак, кто твой тайный шеф в городской прокуратуре?

— Он мне не простит признания, — взопрел Сукачев, — а потому, Григорий Петрович, я надеюсь на твою поддержку, на наше тесное сотрудничество в дальнейшем.

— Хватит крутить и бросаться фразами, не на собрании, — повысил голос Григорий. — Не думаешь ли, капитан, что я буду вытаскивать из тебя признания клещами, а ты в это время станешь набивать себе цену? Не надейся. Я догадываюсь, кто твой шеф в прокуратуре, но хочу, чтобы ты назвал его сам. Его фамилия — ключ к нашей дальнейшей беседе. Ну?

— Твои горящие глаза_ просто подавляют во мне всякую мысль, — Сукачев закрутил в отчаянии головой, — может быть, ты их потушишь?

— Не могу, — признался Григорий, — это защита от змей. Кстати, и ты сейчас находишься под этой защитой.

— От змей?! — сделал испуганный вид Сукачев. — Откуда они могут взяться здесь? Ты шутишь?

— Я серьезен, как никогда, — ответил Григорий, — они уже нападали на меня и ретировались из комнаты. Но не исключено, что могут вернуться.

— Но это невероятно! — притворно запаниковал Сукачев, стараясь расслабить Григория. — Откуда змеи? Я их больше всего на свете боюсь и мышей.

— Ближе к делу, — сухо оборвал Григорий. — Мыши теперь не твоя проблема. Последний раз спрашиваю: кто он?

— Начальник следственного отдела Соколов.

— Василий Андреевич? — подался Григорий к Сукачеву.

— Он самый, — вяло выдохнул капитан. — Все, я подписал себе смертный приговор.

— Для тебя хуже было бы не признаться, — заметил Григорий и заходил в волнении по комнате. — Знаешь, Павел Кирьянович, я почти на сто процентов догадывался, что это он, и все же очень хотелось услышать от тебя другую фамилию. У меня не укладывается в голове, что Василий Андреевич может нарушать закон, быть нечестным человеком. Однако все логические детали совпали. Конечно, это он. Какое ужасное время, никому нельзя верить. Скажи-ка, Пашенька, а пистолет с глушителем…

— Соколов не конкретизировал. Просто приказал ликвидировать тебя, раз ты много узнал. У меня не было выбора. Поверь.

— И что же вас так крепко связывает, что ты согласился на роль киллера? Сколько он заплатил тебе? Разумеется, долларами?

— Нисколько. Пока. Говоря современным языком, у нас с ним бартер.

— Любопытно! — вскинул брови Григорий. — И чем же он обещал рассчитаться?

— Увеличением процента от дохода организации.

— Очень интересно! — улыбнулся Григорий. — Хочешь навешать мне спагетти на уши. Продолжай.

— Но это правда. У меня было два процента, а он увеличил до четырех.

— Ладно, пиши, — Григорий подкатил кресло с капитаном к письменному столу. — Что за организация и какие в ней ваши роли, должности. Все подробно. С фамилиями.

— Кокаиновая община под названием «Китайский Дракон». Василий Андреевич — у него кличка Вася-Барон — один из трех руководителей общины.

— Кто те двое? Кто главный босс?

— Этого я не знаю. У меня должность весьма скромная — контролирую ГАИ, обеспечиваю безопасность передвижения кокаина по территории Москвы и области.

— Ничего себе скромная, — усмехнулся Григорий, пододвигая к Сукачеву стопку бумаги и авторучку. — Предупреждаю, капитан, если ты затеял двойную игру, тебя ждет глубокое разочарование. Опиши всю структуру общины, фамилии тех лиц, с кем контачишь непосредственно, движение наркотиков от момента поступления до реализации.

— Хорошо. Ты останешься доволен моими показаниями, — кивнул Сукачев. — Я хочу заслужить твое расположение, а ты, Григорий Петрович, обещай за ценнейшую для следствия информацию вытащить меня из трясины, в которой я вязну все глубже и глубже.

— Пиши, — Григорий стал терять терпение, — твой треп меня не собьет. Посмотрим, чего стоит твоя информация. Я ведь ее сразу проверю.

— Я бы рад, но это… — Сукачев пошевелил прикованной к креслу правой рукой.

Григорий снял с него наручники и предупредил:

— Смотри, если вздумаешь броситься на меня или убежать — пристрелю из твоего же пистолета. Потом этот пистолет вложу в руку трупа Семы-Ужа. Оба будете лежать рядышком в ближайшей лесопосадке.

— Ты замочил квартирного воришку? — удивился и обрадовался Сукачев. — Но это меняет дело.

— Не меняет, — зло бросил Григорий, — произошел несчастный случай. — Написав свои признания, он вздумал смыться, но нарвался на мой кулак. Я немного не рассчитал. Сема ударился виском об угол журнального столика и испустил дух.

— Где он сейчас?

— В соседней комнате. Ты его унесешь.

— Я?! — вытаращил глаза Сукачев. — Почему я? А если на улице кто заметит? Обвинят в убийстве меня.

— Но ты его сюда послал, тебе и вытаскивать, — сурово отрезал Григорий. — Пиши. Потом разберемся.

Сукачев тяжело вздохнул и, взяв авторучку, склонился над листом бумаги. Написав несколько строк, он принял задумчивый вид, словно обдумывая дальнейшие фразы, а сам с глубоко скрытой злобой подумал совсем о другом: «Тебе, парень, повезло у двери. Там я растерялся от идиотского света в твоих глазах. Что это такое ты придумал, я не знаю. Но, надо признать, получилось это у тебя ловко. Однако не нагого напал, сопляк. В конце концов я перехитрю тебя и воткну тебе в бок мою верную финку, которая спрятана у ноги. Похоже, ты поверил, что я простофиля, боюсь змей и мышей и готов с потрохами сдать Василия Андреевича. Его имя уйдет с тобой в могилу. Еще никому не удавалось оставить в дураках Пашу-Налима. Наколю на финку, как навозного жука на иголку, и положу рядом с этим предателем Семой. Размечтался молокосос: «Пристрелю из твоего же пистолета». Ничего, попишу немного, чтобы усыпить твою бдительность, а потом…»

— Ну зачем же финку в бок?! — язвительно усмехнулся Григорий, считавший коварные мысли Сукачева. — А ну-ка отстегивай ее от ноги и давай сюда. Все же не удастся тебе, Паша-Налим, перехитрить молокососа. — Григорий сделал шаг в сторону, держа капитана под прицелом. — Извини меня, Павел Кирьянович, за грубые слова, но продажный легавый уже никогда не станет человеком.

От такого неожиданного поворота у капитана отвисла нижняя челюсть и схватило низ живота.

— Мне бы того, — просипел он, — в туалет.

— Финку! — коротко приказал Григорий.

Сукачев торопливо отдал остро отточенный финский нож.

— А теперь иди, — подталкивая Сукачева пистолетом, Григорий сопроводил его в туалет. — Можешь закрыться, — разрешил он. — Не подумай, что я опечалюсь, если повесишься.

— Не из дураков, — хмуро буркнул капитан, закрывая дверь. — А в тебе я, думается, ошибся. Похоже, ты сам дьявол.

Прошло минуты две. И вдруг из туалета раздался душераздирающий вопль, способный, казалось, поднять и мертвеца из гроба.

Ударив ногой в дверь, Григорий сорвал ее со шпингалета и содрогнулся от увиденной картины. На искаженном лице Сукачева застыла маска ужаса. Он сидел на полу со спущенными брюками, откинувшись спиной к стене ванной комнаты и сжав в кулаки пальцы раскинутых в стороны рук. С его шеи медленно стекала пестрая лента кобры. При первом же взгляде было ясно: капитан мертв. Вероятнее всего, он скончался не от яда змеи, а от разрыва сердца. Кто знает, может быть, он действительно смертельно боялся змей.

Попав в поток зеленого света, исходившего от глаз Григория, кобра ускорила свое движение и спряталась под ванной. Григорий подхватил тело Сукачева под мышки, выволок его в прихожую и закрыл дверь ванной комнаты. Склонившись над капитаном, он стал на всякий случай прощупывать у него пульс. Пульса не было. На шее у трупа виднелась припухлость с темной точкой в синюшном ореоле — возможно, от укуса кобры.

Григорий привел в порядок брюки пострадавшего, закрыл ему глаза и в раздумье, что теперь делать с трупом, стал выпрямляться.

Первое, что он, выпрямившись, увидел, был направленный на него пистолете глушителем. Пистолет находился в руке Соколова, одетого в черный плащ и черную шляпу. Лицо его было серьезно, губы сурово поджаты. Перед Григорием стоял самый умный и безжалостный противник во всей этой драматической истории. Василий Андреевич не колебался: выстрелить или нет. Его изобретательный ум подсказал ему единственно верный в данной ситуации выход: стрелять нельзя, не тот момент. Дружелюбно улыбнувшись, он повернул пистолет рукояткой к Григорию и самым приветливым тоном сказал:

— Гришенька, возьми оружие в знак моего товарищеского расположения. Я пришел к тебе с добром, а не со злом. Нам нужно очень серьезно поговорить.

— Ну и хитрец же ты, Барон, — усмехнулся Григорий, забирая пистолет.

— Я смотрю, ты много обо мне знаешь, дорогой?! — заискивающе улыбнулся Соколов. — Понятно, легавый раскололся. В общем-то, я никогда легавых за людей не считал. Ну, да ладно, теперь уже это не имеет никакого значения. Я ведь сам пришел все тебе рассказать и договориться о совместной законной деятельности.

— Хорошо поешь, гражданин начальник, — язвительно усмехнулся Григорий. — Я чувствовал, что ты не вытерпишь и придешь., Попытаешься ликвидировать меня, если застанешь беззащитным. Сейчас же я для тебя неуязвим. Поэтому ты и пистолет отдал.

— Вздор несешь. Гришенька, — принял обиженный вид Соколов. — Я пришел к тебе с конкретным, очень серьезным предложением. А пистолет прихватил в целях самообороны от уличных бандитов. Ты же знаешь, как опасно стало ходить по ночному городу, где царит беспредел.

— Но у меня в квартире нет уличных бандитов, — Григорий согнал с лица усмешку и прикрыл труп ковровой дорожкой, — зачем же зашел сюда с пистолетом наизготовку? Можешь на мой вопрос не отвечать. Потому что нам обоим ясно: любой твой ответ будет ложью.

— Извини, Гришенька, я волновался и забыл об оружии. Я не собирался с тобой хитрить. Поверь. Я ведь хорошо помню, что ты можешь достать черным квадратом и на расстоянии.

— Это тебя и мучает, Барон, — жестко ответил Григорий, и желваки заходили на его скулах. — Если бы не твой панический страх перед черным квадратом, ты бы меня давно стер с лица земли. Так что перейдем к делу.

— Как скажешь, — охотно согласился Соколов. — Знаешь, Гришенька, я сейчас серьезно тебя зауважал.

— Это за что же? — прищурился Григорий.

— За то, что ты прикончил легавого, предателя, — Василий Андреевич презрительно кивнул на труп Сукачева. — Я всегда опасался его предательства. Говоря откровенно, легавый не может быть надежным партнером в бизнесе. В любой момент он может сдать своих друзей. Вообще образ сотрудника полиции у меня ассоциируется с образом трусливого и подлого шакала.

— Высокого же ты мнения о себе, господин Барон, — с трудом сдерживая гнев, произнес Григорий. — На твою откровенность тоже скажу с прямой откровенностью. В моих глазах ты сравним с ядовитой змеей, которая под личиной человека спряталась в прокуратуре столицы, мною глубоко уважаемой организации. Так что ты ничем не лучше легавого Сукачева и, как руководитель преступной организации, многократно опаснее для общества. И после этого разоблачения еще смеешь с таким величием говорить о своей персоне. Да за свои деяния, господин Барон, о которых ты мне сейчас все расскажешь, ты заслуживаешь…

— Гришень-ка-а, умоляю тебя, остановись, не говори дальше, успокойся, ради детей прошу! — буквально завопил от страха Соколов и упал перед Григорием на колени. Звериной злобы огонек, который было загорелся у него в глазах при словах Григория, молниеносно потух, как только он осознал, что закончи Григорий фразу о его наказании, и его сокрушит черный квадрат. Он вдруг весь взмок от выступившего пота, словно одетый вошел в сауну. — Гришенька, не приговаривай, прояви гуманность и дай мне шанс исправиться. Я сдам тебе свою организацию, которую возглавляет Харакири. Это преступный монстр. Только в Москве она насчитывает около двухсот человек.

— На какой там должности ты?

— Я зам. Второй зам — бывший подполковник полиции по кличке «Дядя Джо». Владелец пивного бара «Райское гнездышко».

— Кокаин?

— Кокаин и два подпольных завода по изготовлению водки.

— Ну что ж, все задокументируем, напишешь явку с повинной и пойдешь под суд. Только так, — стальным голосом отчеканил Григорий.

— Как скажешь, Гришенька, — закивал Соколов, не поднимаясь с коленей. — Об одном прошу: поступи по закону. Возбуди уголовное дело и доведи до суда. А я постараюсь, чтобы ни один член организации не улизнул. Полагаю, что суд учтет это. Ты же умница, Гришенька, от мертвого-то меня какой вам прок.

— Идем в комнату, — бросил Григорий с отвращением посмотрев на стоящего на коленях своего бывшего начальника. Он сделал было движение уйти из прихожей, но Василий Андреевич попросил:

— Помоги, Гриша, ноги отказали. — Он не притворялся. С помощью Григория с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, попросил: —Дай прийти в себя. Не откажи в чашечке крепкого кофе.

— Это можно, — согласился Григорий. — Пошли на кухню.

Об этом Вася-Барон только и мечтал. Он предварительно разведал, что на кухонном окне у Григория шторы задернуты небрежно и в образовавшуюся щель с улицы просматривается все помещение кухни. Этой щели было вполне достаточно снайперу, замаскировавшемуся на старой липе, чтобы послать пулю в голову Григория. Сложность заключалась в ином. Стрелять нужно тогда, когда глаза клиента (Григория) не будут гореть зеленым огнем. Ошибки быть не должно. Игру Барон затеял тонкую и не собирался проигрывать. На кон была поставлена его жизнь.

Заварив крепчайший кофе, Григорий разлил его по чашкам и одну пододвинул Соколову, который сел сбоку стола, так, чтобы не загораживать собой просвет между шторами. Григорий же расположился на стуле напротив окна. По привычке.

Отпив большой глоток кофе, Соколов спросил:

— Гриша, можно задать вопрос?

— Пожалуйста, — ответил Григорий и пригубил кофе. Он был настороже и не спускал глаз с оборотня из прокуратуры.

— За что все же ты замочил Сукачева? Получается, мой дорогой, что теперь ты есть убийца, и разговор между нами, полагаю, должен быть соответствующий. При таком повороте событий нам легче договориться. Тебе грозит более тяжелая статья, чем мне. За мной нет ни одной мокрухи.

— Должен разочаровать тебя, гражданин Барон, — жестко ответил Григорий, — Сукачева я не убивал. Он погиб от укуса змеи. Можешь провести экспертизу трупа и убедиться в этом.

— От укуса змеи? — недоверчиво произнес Соколов. — В твоей квартире?!

— Именно так. Посмотри на шею трупа. А ядовитую кобру сможешь обнаружить под ванной. Желаешь посмотреть на нее?

— Спасибо за предложение, — отрицательно качнул головой Соколов и несколькими глотками прикончил кофе. Перспектива встречи со змеей не обрадовала его. — Извини за простое человеческое любопытство: откуда взялась у тебя змея?

— Не знаю, — пожал плечами Григорий, — самому интересно. — Он быстро сходил в свою комнату и, вернувшись с диктофоном, сел на прежнее место. — Запишем на пленку, гражданин Барон, твой волнующий рассказ о кокаиновой общине «Китайский Дракон» и о том, как ты стал уголовником. — И Григорий включил диктофон.

Изобразив кислую вымученную улыбку, Василий Андреевич тихо заговорил:

— Выходит, что Сукачев ничего существенного кроме кличек тебе не сказал. Гришенька, кокаиновая община «Китайский Дракон» перестала существовать более двух лет назад. В пору ее деятельности мы с Сукачевым были не членами ее, а ее могильщиками. И были тогда незапятнанными. Однако вскоре обстоятельства повернулись так, что оба мы оказались втянутыми в преступную организацию, но совсем другую, вновь созданную. — Соколов прервал свой рассказ и, посмотрев на пустую кофейную чашку, попросил:

— Если можно, плесни еще кофейку.

Григорий налил ему полную чашку и, положив подбородок на кулаки, приготовился слушать продолжение истории падения своего начальника. Тут и остановилось на его виске перекрестие оптического прицела снайперской винтовки. Оружие было в руках киллера по кличке Белый Абдулла, который впоследствии будет играть немаловажную роль в этой драматической истории.

Мимо внимания Соколова не прошло удобное для снайпера положение головы Григория. И он, как о чем-то второстепенном, попросил Григория:

— Гришенька, выключи ты свой зеленый свет. Он не дает мне сосредоточиться. И голова от него начинает болеть.

— Не выключу, Васенька, не надейся, — с ироничной усмешкой ответил Григорий. — Потому что я тебе не верю. Ты для меня страшнее гремучей змеи. Хочешь перехитрить? Не удастся. Кто знает, что ты выкинешь, убери я зеленую ауру. Может быть, у тебя припасена финка, как у твоего дружка Сукачева. Продолжай свой рассказ и не отвлекайся.

— Как скажешь, Гришенька, — миролюбиво вздохнул Соколов, — ты сейчас командуешь парадом, а я рядовой. Но напрасно подозреваешь меня в худых намерениях.

— Не будем терять время на пустые дискуссии, — остановил его Григорий. — Как ты, Василий Андреевич, когда-то заметил, я был самым способным твоим учеником. Так что я хорошо усвоил, зачем говорятся отвлекающие фразы. Ладно, я понял, что подробного рассказа о твоей преступной деятельности мне не дождаться. А поэтому я буду тебя допрашивать. Без всяких послаблений. Но знай: если что-либо соврешь и я перехвачу, прочитаю твою мысль, говорящую об этом, то за твою жизнь не дам и ломаного гроша.

— Гришенька!..

— Я предупредил, — сухо оборвал Григорий. — Все. Не отвлекайся. Отвечай только на мои вопросы. Итак, «Харакири» — это кличка вашего главаря?

— Да, — чуть слышно промямлил Соколов, вытирая вспотевшее лицо платком.

— Отвечай громче, — жестко заметил Григорий, — пишу на пленку.

— Да, это кличка Егора Крючкова, — ответил Соколов громче. — Он очень влиятельный в уголовном мире авторитет. Высоты своего положения он добился при помощи ножа и пистолета. Он совершенно безжалостный. Порой мне кажется, что у него вместо сердца кусок железа.

— Как он выглядит? Какие особые приметы?

— Брюнет. За пятьдесят. Роста высокого. Худощав. Вынослив, как марафонец. Физически силен. Поддерживает форму на тренажере. Драчлив. Любит бить провинившегося по физиономии. Особая примета — как по заказу: нет левого глаза. Носит на его месте черную повязку. Считает, что это придает ему более строгий вид.

— Где он потерял глаз?

— В Афганистане. Служил майором в десантных войсках. Там и начал свой наркотический бизнес, установив широкие связи с моджахедами. Кличку «Харакири» получил за то, что склонен вспарывать своим жертвам животы. Мастерски владеет ножом. Может с расстояния двадцати-тридцати метров всадить нож в игральную карту. Нс могу не отметить, что, при всех своих пороках, это человек больших организаторских способностей.

— Человек?! — ядовито усмехнулся Григорий. — Ничего не скажешь, хороших друзей ты себе выбрал. И как этого Харакири можно найти?

— Проще простого, — повел бровями Соколов, — он, можно сказать, прописан в пивном баре «Райское гнездышко», владельцем которого является Дядя Джо, его заместитель по организации.

— Что-то не верится, чтобы кокаиновый босс коротал свободное время в заурядном пивном баре, — усомнился Григорий.

— Пивной бар — ширма, прикрытие. Главное — глубоко под ним.

— И что это за главное?

— С одной стороны, апартаменты босса с командным пунктом, а с другой — подпольный бордель с рестораном. Такой роскоши, какая там, ты, Гришенька, ни в кино, ни во снах не видел. Все это на глубине пятнадцати-двадцати метров под железобетоном, с прекрасными кондиционерами. Охраняется подземное райское гнездышко электроникой и целым взводом хорошо обученных охранников из бывших и действующих спортсменов. Замаскированные охранники несут службу круглосуточно. Ты их не видишь, а они тебя изучают с четырех сторон.

— Кто клиенты подземного борделя? И как они попадают в это гнездышко?

— Большинство — постоянные клиенты: богатенькие коммерсанты и элитные чиновники. Охрана их знает и даже не останавливает. Новичок же может пройти в бордель только с постоянным клиентом, который его рекомендует и несет за него личную ответственность. Головой. К тому же допуск новичка предварительно согласовывается с самим боссом.

— Где вход в бордель?

— В пивном баре. Возле кухни в стене подсобного помещения есть потайная дверь. Нажмешь на кафельную плитку, на которой в кружке написано ПК, что означает слова «пожарный кран». Скрытая дверь уйдет вверх, и ты увидишь мраморную лестницу, ведущую вниз. Это и есть путь в бордель и к боссу.

— Так просто? Где же электроника?

— Пока никакой. В подсобном помещении кухни ее нет. Но вот когда шагнешь за открывшуюся дверь и она резко закроется за тобой, то окажешься полностью во власти электроники и охраны. Дальше и мышь не проскочит незамеченной. При следующей встрече я передам тебе схему электронной сигнализации и телеглаз. Извини, но сейчас воспроизвести по памяти невозможно. Немудрено ошибиться.

— Значит, напрашивается вывод: есть возможность арестовать босса и ликвидировать его подземный бордель, — как бы размышляя вслух, вымолвил Григорий.

— Но пойти на это могут только полнейшие дилетанты в розыске и следствии, — угрюмо усмехнулся Соколов. — Чего добьешься ликвидацией борделя? Ровным счетом ничего. Босса же вынуждены будете вскорости отпустить с извинениями. Потому что ни в чем вы его обвинить не сможете. Содержание подпольного борделя? Да, это противозаконно. Но босс скажет, что он в гостях у Дядюшки Джо, что Джо — хозяин всего гнездышка.

— А ваши показания — твои и Дяди Джо?!

— Босс заявит, что я его оговариваю с определенной целью, как работник прокуратуры, основываясь только на слухах и сплетнях. А адвокаты, замечу, у босса самые лучшие. Дядя Джо подтвердит показания босса и всю вину возьмет на себя. У них существует договоренность: босс должен быть вне подозрений. Если прижмут, то на зону пойдет Джо, где ему будут обеспечены комфортные условия. Да к тому же он там долго не задержится. Имея огромные деньги и связи, босс быстро его вытащит. Намного важнее ликвидировать кокаиновую паутину. Надо брать членов организации с поличным и накапливать изобличающие босса доказательства. Так что с «Райским гнездышком» спешить не стоит. Теперь о подпольных заводах, производящих фальшивую водку под маркой лучших зарубежных фирм. — Соколов страдальчески поморщился и принялся усиленно массировать пальцами шею, затылок и виски. — Голова просто раскалывается, — простонал он, — кажется, зеленый свет проник в каждую клеточку.

Григорий поверил. Он чувствовал, что у него самого в голове гудит, как после сильного угара. И он мысленно произнес: «Зеленая аура, полагаю, что сейчас я вне опасности. Можешь на некоторое время оставить меня».

После его слов зеленый свет, заливавший помещение кухни, стал слабеть и вскоре совсем пропал.

Белый Абдулла зловеще усмехнулся и нажал на спусковой крючок снайперской винтовки.

9

Соколов был уверен, что перехитрит Григория: архиважная информация, которую он выдавал, уйдете Григорием в мир иной. Как он и предполагал, эта информация не могла не заинтересовать следователя, не расслабить его и не притупить его бдительность. Но он не учел одного очень важного обстоятельства. Того, что жизнь каждого человека зависит от судьбы, ниспосланной свыше. А судьбе было угодно, чтобы в тот миг, когда пуля из снайперской винтовки полетела точно в висок Григория, он резко откинул голову назад, намереваясь подняться. Все это произошло в скоротечные доли секунды.

Разбив стекло, пуля ударила в бетонную стену, с визгом срикошетила в висевшую над электроплитой сковороду, а от нее в кадку с пальмой, стоявшую в коридоре. При этом пуля пролетела в двух-трех сантиметрах от головы Соколова: он услышал ее смертельный свист возле самого уха.

На выстрел оба среагировали быстро. Григорий кинулся к стене, а Василий Андреевич, как хорошо обученный солдат, распластался на полу.

— Как тебя понимать, гражданин Барон? — с придыханием спросил Григорий и тут же произнес про себя: «Зеленая аура, я в опасности». Глаза его загорелись зеленым светом, который вновь заполнил помещение кухни. — Что, в рот воды набрал? Ты ведь говорил, что пришел ко мне с добром. Что прикажешь теперь делать с тобой?

Вспотевший от провала тщательно спланированной операции и от страха за свою жизнь, Соколов все же нашелся и севшим голосом пробормотал:

— Гришенька, ты ошибаешься, это не в тебя стреляли, а в меня.

— Вот даже как! — удивился Григорий явной лжи, которую, к сожалению, опровергнуть было нечем. На что и надеялся Соколов. В уме и изворотливости ему нельзя было отказать.

— Да, это так, Гришенька, — уже более уверенно вымолвил Соколов и по-пластунски пополз из кухни в комнату. — Хотят убрать меня как свидетеля. Наверное, поняли, что я даю тебе показания.

— Ну и жук ты, Барон! — покачал головой Григорий. — Ладно, допустим такое и продолжим нашу беседу в комнате. Но знай, что никакая твоя новая уловка больше не пройдет.

— Гришенька, да я клянусь… — начал было Соколов, но Григорий резко его оборвал:

— Хватит, гражданин Барон! Ты продемонстрировал, с чем пришел ко мне. Теперь твою заблудшую душу спасут только чистосердечные признания и раскаяние. Да ты вставай, опасную зону уже прополз.

Выключив в кухне свет, Григорий прошел в комнату, где Соколов понуро сидел на краю дивана.

— Впредь зеленую ауру убирать не буду, — твердо сказал Григорий, — до тех пор, пока не покончу с мафией в столице.

— С мафией? — вымученно усмехнулся Соколов. — Ты, Григорий, большой оптимист. Мафия бессмертна..

— Ты уверен?

— Не сомневаюсь. Пока существует человеческое общество, будет существовать и мафия. Эти два понятия органически связаны. Навсегда. А произошло это оттого, что нет среди людей материального равенства. Но его и не может быть.

— Почему?

— Да потому, что одни рождаются умными, другие средних умственных способностей, а третьи дураками. Но хорошо жить хочется всем. Дурак тоже стремится иметь материальный достаток в таком объеме, каким обладает умный. Но умственных способностей у дурака не хватает, чтобы честно добиться высокого материального положения, и он пытается добиться его нечестным, криминальным путем. Чтобы легче и быстрее достичь заветной цели, криминальные особи объединяются в группировки. Вот тебе простейшая схема возникновения преступности. Как известно, мафия — наиболее организованная форма преступности. В борьбе с ней можно добиться только локального успеха, но уничтожить ее невозможно. Она есть во всех странах, и будет всегда. Неужели ты сам до сих пор не понял этой прописной истины?

Григорий проигнорировал ехидный вопрос Соколова и, сев напротив него на стул, не без грусти произнес:

— Скажу тебе прямо, Василий Андреевич, мне все еще не верится, что глубоко мною уважаемый начальник следственного отдела оказался махровым уголовником со сложившейся концепцией о неизбежности существования преступного мира и о тщетности борьбы с ним.

— Тебе меня не понять, — вздохнул Соколов и стал смотреть в сторону. — У тебя детей не выкрадывали, а затем не угрожали ужасной расправой над ними на твоих глазах. Здесь на самого лешего согласишься работать. Да о чем говорить, молодой ты еще.

— И тем не менее это не может служить тебе оправданием.

— С точки зрения закона — да, — согласился Соколов и, ссутулившись, стал смотреть в одну точку на полу. — Я, Гриша, себя не оправдываю. Но повторись та ситуация, когда я вынужден был дать согласие работать на Харакири, я бы вновь сделал выбор в пользу своих детей. Так что давай не будем об этом. Я готов нести ответ перед судом. Если, конечно, доживу до него. Босс никому не прощает разглашения секретов организации.

— Ладно, перейдем к делу, — сказал Григорий и включил диктофон. — Так на чем ты остановился, гражданин Барон? Кстати, мы еще не записали на пленку подтверждения, что твоя кличка «Вася-Барон».

— Я и не отказываюсь от такой малости, — отозвался Соколов, — да, я, Соколов Василий Андреевич, действительно ношу прозвище Вася-Барон. Если бы только в кличке было дело… — Он обхватил голову руками и в отчаяний закачал ею. Ему вдруг стало страшно от тех последствий, которые ждут его последами показаний. Солгать он также боялся, так как немедленное наказание со стороны черного квадрата страшило его еще больше. Глубоко в душе он надеялся лишь на то. что Григорию не удастся довести дело до суда и лаже провести расследование его преступной деятельности. Он надеялся на смертельное действие мальтийского яда, которым была смазана обойма с патронами в его пистолете. Пистолет у Григория, и не может быть такого, чтобы тот хоть раз не вынул обойму из рукоятки.

— По-моему, разговор наш оборвался на подпольных заводах, производящих фальшивую водку, — напомнил Григорий. — Где они находятся?

— Один — не доезжая пяти километров до Мытищ, второй — перед Балашихой.

— А поточнее?

— Я нарисую подробные карты мест их расположения и принесу тебе вместе со схемой сигнализации в логове босса.

— Неужели нужны карты?! — заметил Григорий с сомнением. — Разве нельзя объяснить на словах?

— Заводы под землей, а потому рассказывать о них без карт и схем электронной защиты равносильно тому, что рисовать прутиком на воде.

— Допустим, — согласился Григорий, — принесешь завтра, то есть уже сегодня, тогда и потолкуем подробнее. Скажи, Василий Андреевич, вот ты, если бы был честным начальником следственного отдела, с чего бы начал собирать доказательства преступной деятельности кокаиновой организации Харакири?

— Честным, — грустно усмехнулся Соколов. — Тяжело слышать эти горькие слова, но все правильно. Я себя не оправдываю. А начал бы я сбор доказательств с задержания курьера, некоего Алика Шамраева. Завтра он должен прилететь с партией кокаина спецрейсом из Чечни в Шереметьево-2.

— Время прибытия самолета?

— Двадцать три-сорок.

— Подо что будет замаскирован наркотик?

— Схема старая. До того банальная, что удивишься. Но действует пока безотказно. Почему? Да потому, что вся цепочка людей, причастных к этой схеме движения наркотиков, куплена. За то чтобы быть в нужное время слепыми, должностные лица получают хорошие деньги и будут молчать даже в том случае, если их станут распиливать пополам.

— И что это за схема?

— Все тот же печально известный «груз двести». Харакири пользуется им со времен войны в Афганистане.

— Сейчас этот груз из Чечни?

— Да. Но наркота из Афганистана. Тело какого-нибудь погибшего солдата потрошат и вместо внутренностей закладывают пакеты с кокаином. Цинк, понятно, запаивается, и никто его не смеет вскрывать. Документы оформляются должным образом на родственников. Якобы на родственников. Деньги, Гришенька, делают все.

— Сколько наркотиков в одном цинке?

— До тридцати кэгэ. На этот раз должно прибыть два цинка.

— И часто они прибывают?

— Раз в неделю.

— По сколько штук?

— По-разному. В разгар боевых действий таких кокаиновых цинков прилетало до пяти одним рейсом. — Соколов вздохнул, покачал понуро головой, затем вдруг выпрямился, и надежда зажглась в его хитрых глазах. — Знаешь что, Гришенька, на хрена тебе со всей этой грязью возиться? У меня есть к тебе конкретное предложение.

— Ну?

— Я приношу тебе полный список всех членов организации, а ты приговариваешь их черным квадратом. Зачем ноги бить, собирая доказательства на этих подонков?!

— И ты готов так запросто сдать всех своих дружков? — неприязненно усмехнулся Григорий. — Да-а, нравы у вас, вижу, звериные. Нет, Василий Андреевич, не договоримся. Без доказанной вины никто не может быть приговорен к смерти. Где гарантия, что ты не внесешь в этот список человека не виновного, а просто неугодного тебе? Вспомни историю. Такой подход ничего тебе не напоминает? И вообще, я не хочу пользоваться услугами черного квадрата. Не хочу и не буду присваивать себе функции судьи. Я не народный суд, а следователь.

— Удивляюсь и восхищаюсь тобой, Гриша, — разочарованно вымолвил Соколов и, откинувшись на спинку дивана, смежил веки. Он старался ни о чем не думать, чтобы Григорий не прочитал его мысли. Но одна мысль назойливо крутилась, теша в нем надежду (о смазанной мальтийским ядом обойме в его пистолете), но он усилием воли подавлял ее и твердил про себя льстивую фразу: «Гриша, как я тобой восхищаюсь, горжусь и искренне люблю тебя. Жаль, что мафия угрозами заставила меня работать на нее, и ты мне этого не можешь простить».

Григорий прочитал его мысль и усмехнулся:

— Тебе, гражданин Барон, в изобретательности не откажешь. Не ври, что любишь меня. Любишь, как удав кролика. Только у тебя сейчас нет возможности проглотить меня. И не будет. Так что советую прекратить раскидывать коварные сети с целью моего уничтожения. Как говорит народная мудрость, не копай другому могилу, как бы самому в нее не угодить.

— Гришенька, да что ты…

— Ну, будет с комплиментами, — оборвал Григорий. — Отвечай только на вопросы.

— Да, конечно, как скажешь, — закивал удрученно Соколов.

— Чем конкретно занимался капитан полиции Сукачев?

— Собирал дань с гаишников-рэкетиров, работающих на трассе, ведущей в аэропорт Шереметьево.

— Это интересно. И как действует этот рэкет?

— Очень просто. Иностранца, совершающего поездку из центра города в аэропорт Шереметьево, нетрудно вычислить по желтым номерам его автомобиля. Каждого третьего из них останавливает ГАИ по прибытии в аэропорт. Гаишники приглашают жертву в ближайшее отделение полиции под предлогом «экспертизы» машины. Поскольку гость столицы боится опоздать на самолет, ему предлагается полюбовная сделка: двести долларов, и он свободен. То же самое проделывается и с иностранцами, возвращающимися в Москву из отпуска. Им угрожают конфисковать машину за придуманную, конечно, неисправность. Например, за повышенное содержание вредных примесей в выхлопных газах. Напуганный и одураченный иностранец спешит расстаться с долларами. За десять минут «гаишники» порой останавливают до шести иностранных автомобилей, и каждый раз не более чем за полминуты им удается договориться.

— И все платят?

— Как правило. Я говорил, что никто не хочет опоздать на самолет. Считай: шесть автомобилей по двести долларов каждый. При восьмичасовом рабочем дне это может принести пятьдесят шесть тысяч долларов в день. Эти предполагаемые заработки зависят, конечно, от потока иностранцев. Кроме того, гаишникам в любом случае приходится делиться с вышестоящими начальниками и аэропортовской мафией. В итоге все остаются довольны, потому что этот зелененький ручеек из баксов течет, не прекращаясь, ежедневно. Гриша, хочу еще раз сказать тебе, что наше общество до такой степени коррумпировано, что бороться с мафией бессмысленно. Оставь эту наивную затею. Ты можешь прекрасно устроить свою личную жизнь, если мы с тобой договоримся.

— Похоже, ты прогнил насквозь, — сухо бросил Григорий, вставая со стула. — Вот уж действительно деньги делают людей слепыми. Это ужасно. Но в отличие от тебя, Василий Андреевич, я верю, что добро победит зло. Пусть эти слова для тебя звучат банально и наивно, но не сомневаюсь, что все же большинство людей думают, как я. Ну, будет философствовать. На сегодня достаточно. — Григорий выключил диктофон и, сделав знак Соколову следовать за собой, направился в прихожую. — После обеда, часам к трем, принесешь карты и схемы, как обещал. Ясно? Выкинешь какой-нибудь финт — и я достану тебячерным квадратом. Не забывай о нем.

— Где уж тут забыть, — вздохнул Соколов, в который раз вытирая платком вспотевшие лицо и шею. — Он у меня в самой печенке сидит.

В прихожей, откинув ковровую дорожку с трупа Сукачева, Григорий приказал:

— Забирай своего дружка. Куда отнесешь — меня не интересует.

— Я?! Да ты что, Гриша?! — побледнел Соколов, и крупные руки его мелко задрожали. Могут увидеть с трупом, обвинят в убийстве.

— Нехорошо бросать своего товарища, — жестко заметил Григорий. — Ведь ты послал его сюда, вместе с ним и уходи. У тебя проблемы со слухом?!

Молча кивнув в знак повиновения, Соколов, ненавидя в душе Григория, как самого лютого врага, взвалил на спину труп капитана Сукачева и, тяжело дыша, попросил:

— Посмотри хоть, чтобы никого не было в подъезде.

— Извини, я не в твоей команде! — сурово ответил Григорий и тихо отпер дверь. — Иди!

Сгорбившись под тяжестью трупа и обильно потея, Соколов боязливо вышел на лестничную площадку. Пока ему везло: люди еще спали. Григорий презрительно посмотрел ему вслед и только было собрался закрыть дверь, как совсем близко от своей головы услышал характерное шипение. Это шипение он никогда ни с каким другим не спутал бы. Скосив глаза, он увидел кобру, неспешно скользившую к нему с антресолей. Продолжая шипеть, змея методично приоткрывала свою неширокую, но ужасную пасть, словно разговаривая с ним. Эго была вторая кобра, о существовании которой Григорий напрочь забыл. Между тем кобра легла ему на плечо и, не останавливаясь, потекла вниз по его опущенной руке. Достигнув пола, она, вдруг ускорив движение, юркнула за дверь.

Григорий инстинктивно захлопнул за змеей дверь и, сразу как-то ослабев, навалился на нее. Сердце у него бешено стучало. «Господи, — подумал он устало, — ведь человеческие нервы не из стальных проволок. Вполне возможно, что они у меня не выдержат и я попаду в сумасшедший дом».

Немного отдышавшись, он задумался: «Странно, почему на этот раз кобра не боялась зеленого света и ползла по мне, словно по какому-нибудь дереву? У меня такое ощущение, что эти кобры не враги мне. А как болит голова от этой зеленой ауры. Боже, как болит голова! И как спать хочется! Зеленая аура, я вне опасности, оставь меня», — прошептал он пересохшими губами и, подойдя к креслу, обессиленно плюхнулся в него. Закрыв глаза, он почувствовал, что головная боль отступает и он засыпает, проваливается в бездну.

Через минуту он уже спал сном человека, не смыкавшего глаз по меньшей мере неделю. Его глубокого сна не нарушил донесшийся с улицы душераздирающий вопль смертельно напуганного мужчины. Так, например, может кричать от страха человек, укушенный ядовитой змеей…

10

Белый Абдулла был огорчен. Впервые он промахнулся. Быстро спустившись с дерева, он бросил снайперскую винтовку в багажник «БМВ», скользнул за руль и вдавил педаль газа в пол. Он ничего толком не понимал в этой идиотской истории с зеленым светом, которую рассказал ему Вася-Барон. Может быть, этот промах не очень бы и огорчил его, если б не нужно было оправдываться перед Харакири. Белый Абдулла прекрасно знал, что босс не жалует провинившихся: если он съездит по физиономии, то, считай, ты легко отделался. Но посмеет ли он ударить его, Белого Абдуллу, одного из лучших боевиков организации? Абдулла знал и то, что если босс ударит его, то он не стерпит такого оскорбления, потому что он чеченец, гордый сын гор, а не какой-нибудь вонючий узбек. И он сумеет достойно ответить этому зарвавшемуся Харакири. Пусть даже ценой собственной жизни. Так, значит, будет угодно Аллаху.

Пока «БМВ» Белого Абдуллы стремительно наматывает на колеса километры, нужно рассказать о нем чуть подробнее. Прозвище «Белый» прилипло к Абдулле после того, как его черные, словно крыло ворона, волосы в течение нескольких минут превратились в белые с пепельными прожилками. Такое иногда случается с человеком, которого неожиданно настигает тяжелое горе. У Абдуллы в селе Первомайское при бомбежке погибла вся семья: отец, мать, жена и пятеро детей. Увидев изувеченные осколками трупы, Абдулла даже не смог заплакать. Он окаменел. И озверел. Впоследствии его жестокости удивлялся даже полевой командир Махмуд, известный своей свирепостью. Абдулла, не испытывая усталости, напрашивался в самые рисковые рейды с одной лишь целью — больше убить российских солдат. Личное горе сделало из обычного чеченского боевика профессионального убийцу, бандита. О его умении вгонять пулю из снайперской винтовки в пятак на расстоянии в километр узнал майор Крючков, водивший тесную дружбу с чеченскими наркодельцами. Они познакомились и понравились друг другу. Майор (он же главарь бандитской группировки Харакири), после того как потерял глаз и был комиссован с действительной военной службы, перебрался в Москву, прихватив с собой Белого Абдуллу. И стал Абдулла его главным телохранителем. Был он им до тех пор, пока у босса не появились новые любимчики — китайцы, братья-близнецы Ли и Лу. Но о них немного позже…

Белый Абдулла припарковал свой автомобиль с тыльной стороны пивного бара «Райское гнездышко» и через несколько минут уже входил в приемную босса. Но пройти в апартаменты Харакири напрямую без его разрешения не позволялось никому. Даже его заместителям — Дяде Джо и Васе-Барону.

Белого Абдуллу остановил охранник, огромный детина с физиономией бульдога и кольтом 45 калибра за поясом джинсов.

— Абдулла, никак ты забыл правила?! — пробасил он, опуская мощную руку, напоминающую бревно, на плечо вошедшего. — Прешь как на буфет. Притормози. Отдохни. Ты слишком груженый. Сейчас доложу.

— Побыстрее, Иван, — попросил нетерпеливо Абдулла и нервно заходил по ворсистому мягкому ковру.

Не придав никакого значения его просьбе, И ван не спеша пересек приемную и скрылся за дубовой дверью, ведущей в первую комнату босса. Эта комната именовалась гостиной. Нужно заметить, что часы показывали четверть шестого. Читателю логично подумать, что в столь раннее утреннее время Харакири, как все нормальные люди, нежится в постели. Но подумать так было бы ошибкой, потому что люди здесь были не нормальные, а криминально ориентированные. Им удобнее было «работать» в ночное время. Поэтому, пока нормальные спали, эти бодрствовали. До шести утра. Затем заваливались спать до 15 часов. И на этот раз все было как всегда.

Харакири сидел на мягком диванчике в окружении двух новых телохранителей-китайцев, братьев-близнецов Ли и Лу, которые разместились в кожаных креслах с двух сторон от босса. Перед ними находился невысокий стеклянный просторный столик, уставленный различными дорогими винами, деликатесными закусками и экзотическими фруктами. Все трое недавно хорошо пообедали и находились в блаженном состоянии, затягиваясь длинными сигаретами с марихуаной.

Увидев вошедшего охранника, Харакири лениво спросил:

— Чо, Ваня?

— Босс, тут Белый Абдулла заявился. Не в настроении. К тебе просится.

— Не в настроении, говоришь, — сосредоточился Харакири и положил дымящуюся сигарету на край пепельницы. — Не люблю нервных. Впустишь его через пять минут. Пусть высоко о себе не мнит.

— Слушаюсь, босс, — учтиво склонил голову Ваня и, неторопливо выйдя из гостиной, осторожно прикрыл за собой дверь.

Кактолько охранник скрылся за дверью, Харакири посмотрел направо, на Ли, потом налево, на Лу, и дружески предупредил их:

— Следите внимательно за Белым Абдуллой. Он большой мастер в стрельбе не только из снайперской винтовки, но и из пистолета. Я стал сомневаться в этом горячем чеченце. Плохо то, что он не любит деньги, а готов убивать только за то, что человек по национальности русский. Похоже, я ошибся, притащив его в столицу. Не исключено, что он когда-нибудь ослушается меня, а я этого не потерплю. В таком случае вы знаете, что делать.

— Знаем, босс, — кивнул Ли.

— Конечно, босс, — ответил Лу, не пошевелив ни одним мускулом. — Мы воткнем ему ножи под кадык и в сердце. — По предварительной договоренности между братьями под кадык бросал нож Лу, а в сердце — Ли. Всегда без промаха.

Тут как нельзя кстати будет сказать несколько слов о Ли и Лу. Эти братья-близнецы приехали с пол года тому назад в Москву с китайским цирком из Пекина по соглашению о культурном обмене. В жонглировании ножами они были весьма искусны. Становясь спинами к деревянным щитам, с молниеносной быстротой швыряли ножи друг в друга, обрисовывая ими фигуру партнера не более как в сантиметре от тела. Дружные аплодисменты зрителей были им заслуженной наградой. Но о скрытом таланте братьев — криминальном — никто в китайской труппе не подозревал. До тех пор, пока они в конце московских гастролей не обчистили довольно полную кассу своего цирка и с такой же ловкостью, с какой бросали ножи, исчезли с глаз коллег. Как сквозь землю провалились. Грабителей пригрел Харакири — сделал главными телохранителями, отодвинув на второй план Белого Абдуллу. Братья-китайцы хорошо владели приемами каратэ и были неплохими врачевателями, чем окончательно покорили сурового, подозрительного, больного остеохондрозом босса. Под спортивными тренировочными костюмами Ли и Лу постоянно носили специальные кожаные жилеты с дюжиной острых, как скальпель хирурга, ножей.

Белый Абдулла вошел в гостиную босса хмурый и злой, как долго не евший волк. Его так и подмывало сказать: «Ты, босс, похоже, совсем зажрался, заставляя меня ждать. Меня — Белого Абдуллу. Вижу, что ты предпочел настоящему воину двух узкоглазых обезьян. Как бы тебе не пожалеть об этом». Но он не сказал этого. Он знал, что не успеет все высказать боссу, как эти желторожие макаки с удовольствием всадят в него пару отточенных ножей. Он же был безоружен. К боссу с оружием не войдешь.

— Что случилось, Абдулла? — со скрытой неприязнью спросил Харакири и поправил черную повязку на глазу. — Впервые вижу тебя таким взволнованным. А снайпер должен всегда быть невозмутимым.

— Я промахнулся, босс! — удрученно выдохнул Белый Абдулла и угрюмо поджал губы. — Впервые.

— Ты хочешь сказать, что не убил следователя прокуратуры, который, как сказал Барон, опасен не только для него лично, но и для всей нашей организации?! — повысил голос Харакири и, медленно поднявшись с диванчика, угрожающе двинулся к провинившемуся. Единственный глаз его бешено сверкал. — Да как ты посмел после этого явиться ко мне?!

Белый Абдулла не шелохнулся, напряженно глядя на приближающегося босса.

Харакири остановился перед ним, намереваясь дать волю кулакам. Но в последний момент что-то его остановило. Это, возможно, спасло и его собственную жизнь. Белый Абдулла приготовился вцепиться ему в горло в случае оскорбления личности и прикрыться его телом от китайцев. Желваки гуляли на скулах босса от внутреннего напряжения, но он неожиданно смягчился.

— Ладно, с кем не бывает, — сказал он и не спеша вернулся на свое прежнее место. Он подумал, что все же рановато убирать этого гордого чеченца: уж больно он хороший стрелок, может пригодиться. — Садись к столу, расслабься, — сделал он гостеприимный жест и указал на кожаное кресло. — Вижу, что ты как раз созрел для стаканчика доброго шотландского виски.

Белый Абдулла, не спуская настороженного взгляда с босса, пододвинул кресло к столику, присел на его краешек и с подозрением посмотрел на китайцев. Телохранители сидели неподвижно, словно памятники, отлитые из бронзы.

— Да расслабься, — усмехнулся Харакири, поймав взгляд Абдуллы. Он был доволен тем, что его телохранителей-китайцев боятся все, в том числе и Абдулла. Последнее особенно было приятно ему. — Выпей, а потом расскажешь, что приключилось, если даже такой стрелок, как ты, промахнулся. — Налив почти полный бокал виски, он пододвинул его Абдулле.

Абдулла залпом выпил виски, закусил кусочком копченой осетрины, немного помолчал, а потом быстро, с южным темпераментом заговорил:

— Этот молодой следователь, которого я должен был замочить, настоящий шайтан. От него исходил какой-то зеленый свет. Барон приказал мне ни в коем случае не стрелять во время зеленого свечения.

— Какой зеленый свет? — заинтересовался Харакири. — При чем здесь свет?

— Барон толковал, что, когда от следователя исходит зеленый свет, его ничем не возьмешь. И пулей тоже.

— Что за чушь?! — вскинул брови босс. — Он что, этот следователь, инопланетянин какой-нибудь? Или, может быть, колдун?

— Хрен его знает, — пожал плечами Белый Абдулла и налил себе еще виски. — Больше ничего Барон не объяснял. Приказал замочить, и все. Говорил, что этот следователь очень для нас опасный.

— Любопытно, — буркнул Харакири и в задумчивости потер подбородок. — Что бы это значило? Чем страшен для нас этот следователь? Мне Барон ничего не говорил. Лады, поговорю с ним. Продолжай.

Абдулла выпил виски и зажевал ломтиком лимона.

— Больше не о чем толковать, — ответил он, устраиваясь поудобнее в кресле. — Значит, как следователь перестал светиться зеленым, так я и нажал на спусковой крючок. А промахнулся, думаю, потому, что зеленый свет нехорошо повлиял на мои глаза. И еще, босс, мне кажется… — Абдулла в нерешительности замолчал и, бросив в рот маслину, неторопливо стал разжевывать ее.

— Что кажется? — недовольно спросил Харакири, у которого начало портиться настроение. Он раскурил погасшую сигарету и вперил единственный свой глаз в Абдуллу. — Ты же знаешь, я не люблю вытягивать слова из собеседника. Если он начинает скрывать свои мысли, я предпочитаю отрезать ему язык.

— Я думаю, босс, что Барон скурвился.

— Ты отдаешь отчет своим словам?

— Я высказываю свое личное мнение, босс.

— Лады, давай твои аргументы. Если они окажутся слабыми, я тебе не позавидую. Барон — проверенный человек. Мой надежный заместитель.

— Я видел через оптический прицел, с какой заискивающей улыбкой Барон что-то рассказывал следователю. Я уверен, что он закладывал тебя и всех нас.

Харакири помрачнел. Больше всего он боялся предательства. Больше полиции и прокуратуры. Предатель в своей организации опасен тем, что наносит удар в спину и неожиданно. И тут нельзя медлить с противоядием.

— Может, Барон хитрил, отводил следователя в сторону. Он умелец по части головоломок.

— Не похоже, босс, — возразил Абдулла. Виски развязало ему язык. — Они сидели как приятели и пили кофе или чай. С таким лицом, какое было у Барона, сдают друзей. Я видел их лица через оптику очень четко. Как вас сейчас.

— Пока мне неизвестны ответы на кроссворд, загаданный Бароном, — с досадой бросил Харакири и вдавил дымящуюся сигарету в пепельницу. — Зачем ему было устраивать весь этот спектакль? Не проще ли было самому прикончить своего подчиненного. Что за игру он затеял? Посмотрим, что он сам скажет. Если действительно скурвился, то разрежем на гуляш и скормим собакам. Разыщи его немедленно. Иди.

— Слушаюсь, босс, — без особого энтузиазма ответил Белый Абдулла и покинул гостиную.

Настроение у Харакири испортилось. Но телохранители знали, как поднять ему настроение. Лу сказал с улыбкой:

— Не переживай, босс, из-за мелочей. Незаменимых заместителей не бывает. Тебе впору отдохнуть. Самое время навестить бордель. Мадам Агнесса наверняка приготовила тебе свеженькую девушку.

Харакири оживился, и глаз его маслено засверкал. Как у кота, преследующего кошку.

— И то верно, — согласился он, — надо отдохнуть. — Он энергично поднялся с диванчика и, предвкушая удовольствие, сладострастно потянулся. Что за птичку, нашла ему на сегодня управляющая борделем?

Тут некстати после короткого стука в дверь вошел Иван.

— Босс, к вам Дядя Джо и мадам Агнесса, — пробасил он, — по неотложному делу.

— Что у них?

— Не знаю, босс. Джо сердитый, а мадам перепугана.

— Впусти, — разрешил Харакири.

Вскоре вошли невысокий и полный, почти квадратный, мужчина лет пятидесяти, с красным лицом, похожим на кусок сырой говядины, и необъятных размеров женщина лет сорока, с узорчатой шалью на плечах. Она была на голову выше мужчины. Ухоженное лицо ее хотя и было далеко не первой свежести, но еще сохраняло привлекательность. Похоже, эта женщина в молодые годы была не из последних красавиц.

— Босс, у нас деликатный вопрос, — голосом любителя выпить заговорил Дядя Джо. — Проблема возникла у Агнессы, а она за помощью обратилась ко мне. Боится возмездия Трофима, начальника охраны. Поэтому мы прямо к тебе.

Харакири жестом приказал Джо помолчать и посмотрел на взволнованную управляющую борделем.

— Говори.

— Босс, ответь мне, пожалуйста, хоть раз я не выполнила твоего распоряжения?

— Не было такого.

— Ты мне приказывал находить тебе для отдыха юных красавиц? — Верно.

— Так вот я и сегодня приготовила тебе девушку — ни разу не целованную, с такими потрясающими фигуркой и прелестями, каким позавидует самая знаменитая фотомодель.

— Это похвально, — скупо улыбнулся босс, — если она мне понравится, я щедро награжу тебя.

— К сожалению, награждать тебе придется другого человека, начальника охраны. Трофим изнасиловал эту девушку и приказал помалкивать, а то перережет мне глотку.

— Чо?! — взревел Харакири, и лицо его исказилось в страшном гневе. — Да как он посмел?! Ты его предупреждала, что девушка для меня?

— Конечно, босс. Просила одуматься. Но в него словно бес вселился. Так его очаровали прелести этой юной красавицы…

— Иван! — рявкнул Харакири и приказал появившемуся через мгновение охраннику: — Приведи немедленно Трофима. Без оружия. Хорошенько обыщи.

— Но, босс, он мой начальник, — неуверенно заметил Иван.

— С этой минуты ты начальник охраны. Обращайся с ним как с трупом, — сурово произнес Харакири. — Но приведи живым.

— Будет исполнено, босс, — довольно ухмыльнулся Иван. — Один момент. — И он с быстротой ящерицы исчез за дверью.

Проводив охранника взглядом, Харакири жестом отпустил Дядю Джо и Агнессу.

Вскоре Иван затолкнул к боссу бывшего начальника охраны, упитанного шатена лет тридцати семи, среднего роста, с маленькими поросячьими глазками и полным ртом золотых зубов. Трофим был махровым рецидивистом, отсидевшим шесть сроков за разбойные нападения и грабежи. Он тут же бросился на колени и взмолился:

— Прости, босс! Черт попутал. Не мог устоять перед такой красоткой. Тебе еще привезут. Прости. Не терять же нам дружбу из-за какой-то бабы…

— Падла! — гаркнул Харакири и с силой пнул его в золотые зубы: половины как не бывало.

Трофим зажал разбитый рот руками, поднялся на дрожащих ногах и отступил к двери. По выражению лица босса он понял, что его ждет, и в страхе завопил:

— Не-е-т, не надо!

Дальнейшее произошло в считанные секунды. Босс произнес по-китайски заученную фразу, и в воздухе сверкнули сталью два ножа. Оба они вонзились в Трофима по самые рукоятки: один — под кадык, а другой — в сердце.

11

Было без двадцати одиннадцать, когда Григорий проснулся от громкого стука в дверь. Шею страшно ломило от неудобного положения, в котором он уснул в кресле. В прихожей горел свет, и первое, что увидел Григорий, встав на ноги, была кобра, свернувшаяся в кольца и мирно дремавшая у его ног. Дверь в ванную комнату была приоткрыта.

Но Григорий напрасно напугался змеи. Как только он выпрямился, кобра, словно верный сторож, закончивший дежурство, неторопливо удалилась под ванну. Григорий без промедления закрыл за ней дверь, заложив для плотности между дверью и косяком свернутый носовой платок. После этого он поспешил открыть входную дверь, так как все шло к тому, что ее скоро стали бы выламывать.

У порога стояли четверо: сосед дядя Гоша, небритый низкорослый толстячок, работавший грузчиком в гастрономе, помощник городского прокурора старший советник юстиции Миронов Александр Ильич, упитанный, солидных размеров мужчина, и два незнакомых сотрудника полиции — капитан и лейтенант.

— Вот он, живой! — воскликнул дядя Гоша, показав грязным пальцем на Григория. — А я уж, Григорий Петрович, думал, что на вашу квартиру ночью грабители напали. Вы так кричали.

— Я кричал?! — принял удивленный вид Григорий. — Извините, дядя Гоша, не припоминаю такого конфуза. Может быть, вы слышали крик из какой-нибудь другой квартиры? — Григорий перевел взгляд на Миронова. — Александр Ильич, дяде Гоше вполне могло померещиться, так как он частенько закладывает за воротник.

— Ну уж это вы напрасно, Григорий Петрович, — обиделся дядя Гоша и, отойдя в сторону, высморкался при помощи двух пальцев. — Перед сном я совсем малость принял с устатку, — буркнул он недовольно, вытерев нос рукавом рубахи.

Посмотрев на него с неодобрением, помощник прокурора сказал:

— Ну, хорошо, уважаемый, спасибо за информацию. Хоть и запоздалую. Но тем не менее все равно спасибо. Дальше мы сами разберемся.

— Что ж мы стоим по разные стороны порога, — спохватился Григорий и отступил в сторону, — проходите. У вас, Александр Ильич, полагаю, есть ко мне вопросы?

— Ты очень догадлив, молодой человек, — сухо ответил Миронов и неторопливо пронес свое грузное тело в прихожую. Сотрудники полиции молча, как хорошо обученные собаки, последовали за ним. Григорий прикрыл дверь.

— Я весь внимание, — сосредотачиваясь, проговорил он, не приглашая незваных гостей в комнату. — Чем обязан, Александр Ильич? К вашему сведению, Соколов отпустил меня на две недели с согласия прокурора. Подлечиться. Вы меня разбудили.

— Извини за беспокойство, — не без ехидства бросил помощник прокурора. — А я-то подумал, что жизни Василия Андреевича и капитана Сукачева дороже твоего сна.

— Что вы этим хотите сказать? — насторожился Григорий.

— То, что Соколов и капитан Сукачев погибли возле твоего дома.

— И Василий Андреевич? — удивился и расстроился Григорий. — Как это произошло? Кто убил Соколова?

— Он скончался, как и Сукачев, от укуса ядовитой змеи. Так сказано в акте судебно-медицинской экспертизы. Очень странные две смерти. Откуда на улицах города взялись змеи? Возможно, ты сможешь пролить какой-то свет на эти загадочные убийства? Все произошло возле твоего дома. Но это, конечно, несущественно. Важен тот факт, что ночью из твоей квартиры был слышен душераздирающий вопль смертельно испуганного человека. Кто кричал? Ты или капитан Сукачев? По времени этот крик совпадает со смертью Сукачева.

— Это кричал капитан, — печально ответил Григорий. — Он так боялся змей. Та кобра, которая укусила Сукачева, и сейчас находится здесь, в ванной комнате. Не желаете взглянуть?

— Твоя шутка весьма неуместна, — оскорбился Миронов. — Изволь быть серьезнее. Я значительно старше тебя по возрасту, выше по служебному положению и опытнее.

— Благодарю, что напомнили, — не без иронии ответил Григорий. — Но вы напрасно приняли мои слова за насмешку, Александр Ильич. Я не менее вашего скорблю по погибшим, хотя они и не заслуживают этого со стороны честных людей.

Сотрудники полиции обменялись удивленными взглядами, а Миронов, округлив от неожиданности глаза, собрался было прочитать Григорию мораль о его неэтичном высказывании в адрес погибших коллег, однако Григорий мягко остановил его:

— Я, Александр Ильич, юрист и не делаю заявлений, которые не имеют под собой веских оснований. Скоро вы в этом убедитесь еще раз. Ну а что насчет кобры, так в ее присутствии несложно убедиться. Кто из вас самый смелый? — И Григорий взялся за ручку двери ванной комнаты.

Капитан и лейтенант переглянулись в нерешительности. Миронов, как самый опытный, мудро заметил:

— Я тебе верю, Григорий Петрович, и полагаю, что змеей должен заняться специалист. Как бы она не вылезла из ванной и не увеличила счет погибших.

— Не сбежит, — заверил Григорий и через некоторое время вогнал большой гвоздь в доску двери и косяк.

— И все же, Григорий Петрович, каким образом в твоей квартире очутилась ядовитая змея? — Миронов смотрел на него с подозрительностью и недоверием, засомневавшись в его психической полноценности. — Как же это получается, кобра укусила Соколова, а потом вернулась в твою квартиру? А что делал Сукачеву тебя среди ночи? У меня складывается мнение, что и Василий Андреевич был у тебя. Зачем? Что за совещание тройки происходило этой ночью у тебя в квартире, после которого двое стали трупами? А почему змея тебя не укусила?

— Во-первых, уважаемый Александр Ильич, кобра не возвращалась в мою квартиру. Как я догадываюсь, его укусила вторая змея. А во-вторых, я полагаю, вы увлеклись и перешли на допрос. Извините, но я не собираюсь давать вам какие-либо показания. Буду говорить только с прокурором. У меня есть что ему рассказать.

— Прекрасно. Если бы вы не пришли к такому решению, я бы подсказал вам его, — насупился уязвленный помощник прокурора. — Тогда прошу в машину.

— Вы очень любезны, — заметил Григорий, — вот только захвачу диктофон.

— Зачем?

— В нем имеется очень важная для следствия запись. Но слушать ее советую с валидолом под языком.

— Вы переходите все границы приличия, — повысил голос окончательно обиженный Миронов. — Не надейтесь, что я буду прощать вам ваши дерзости. Думаю, что валидол, о котором вы упомянули, больше понадобится вам в кабинете у Сергея Сергеевича.

— Поживем — увидим, — усмехнулся Григорий и, сунув в карман джинсов диктофон с записью откровений Соколова-Барона, запер квартиру и в сопровождении неприязненно настроенных попутчиков направился к прокурорской машине.

Сергей Сергеевич Кравцов, прокурор столицы, крупный, в возрасте мужчина с умными, глубоко посаженными глазами, высоким лбом и большой прядью седых волос, сидел в жестком кресле за широким столом. Он что-то читал и иногда вздыхал и шевелил густыми бровями, иногда качал головой, мысленно с чем-то не соглашаясь.

Раздался сигнал селектора, и прокурор нажал на нем кнопку.

— Слушаю.

— Сергей Сергеевич, к вам Александр Ильич со следователем Филипповым, — доложила секретарь.

— Пусть войдут оба, — распорядился Кравцов.

Григорий редко бывал в кабинете у Самого и, надо сказать, немного побаивался его.

Прокурор вышел из-за стола и пошел навстречу вошедшим. Не обратив внимания на Миронова, с которым уже сегодня общался, он протянул крепкую руку Григорию.

— Ну, здравствуй, Григорий Петрович! — дружески вымолвил он и энергично пожал руку следователю. — Наслышан о твоих подвигах в Бутырке. Хвалю за смелость. Как со здоровьем? Извини, дорогой, что прервал твой отдых. Ты уже, конечно, в курсе, какая у нас стряслась беда. Несчастный Василий Андреевич, какая нелепая смерть. Я в полнейшем недоумении — в городе ядовитые змеи, словно в пустыне или сибирской тайге. Как мы выяснили, в зоопарках все на своих местах.

— Да, очень жаль, Сергей Сергеевич, — скорбно кивнул Григорий, ответив на рукопожатие. — Уголовники тоже люди.

— Что ты говоришь?! — удивился и опешил Кравцов и перевел встревоженный взгляд с Григория на своего помощника. Миронов незаметно для Григория с внутренним злорадством покрутил пальцем у своего виска. Это означало, что у следователя не все в порядке с головой.

Прокурор, будучи человеком умным и сдержанным, опытнейшим юристом, кашлянул, снимая напряжение ситуации, и как ни в чем не бывало указал вошедшим на стулья за длинным приставным столом.

— Я сказал, что уголовники тоже люди, Сергей Сергеевич, — ответил Григорий, прервав затянувшуюся паузу. Сев на стул, он достал диктофон и положил его перед собой на стол. Миронов с ехидненькой усмешечкой сел напротив.

— Я допускаю употребление такого тезиса, — сдержанно заметил Кравцов, усаживаясь на свое место, — но когда его применяют к погибшим коллегам, заслуженным коллегам, то я вынужден потребовать незамедлительных объяснений. Я понимаю, что в настоящее время у тебя расстроено здоровье…

— Я вполне здоров, Сергей Сергеевич, — осмелился прервать прокурора Григорий, — и хотя об умерших принято говорить только хорошее или совсем ничего, долг следователя обязывает меня говорить правду, какой бы горькой она ни была. Так вот, Сергей Сергеевич, то, что названные коллеги были преступниками, я вам сейчас докажу.

— Я надеюсь, у тебя веские доказательства? — с металлом в голосе спросил прокурор. — Я слушаю. Не эмоции, а доказательства.

— Вам лучше послушать самого Соколова, — невозмутимо ответил Григорий и включил диктофон.

Кравцов с Мироновым озадаченно переглянулись и стали слушать довольно четкую запись. По мере того как Василий Андреевич продолжал рассказ о своей и Сукачева преступной деятельности, лицо прокурора становилось все мрачнее и суровее, а лицо Миронова покрывалось обильным потом. И вдруг Григорий услышал его мысли: «Вася, неужели ты и меня продал? Ведь договорились же. Будь прокляты те твои деньги, которые я взял, чтобы замять дело твоего мафиозного дружка Бухарцева!»

Григорий остановил диктофон и в упор посмотрел на Миронова.

— Александр Ильич, у вас еще есть шанс написать явку с повинной, — жестко сказал он, — не упустите его. Или продолжим прослушивание? В таком случае явки с повинной не получится и у вас не будет смягчающих обстоятельств.

— Не надо, я сам все расскажу, я напишу, — тут же сломался Миронов. Пот градом катился по его упитанному лицу Он вытер его платком и, не поднимая глаз от стола, попросил прокурора: — Сергей Сергеевич, примите от меня, пожалуйста, явку с повинной. Умоляю вас. Не губите. Бес попутал.

Кравцов медленно поднялся с кресла. Глаза его метали молнии, губы были плотно поджаты.

— Что это значит, Александр Ильич? Какая еще явка с повинной? Потрудитесь объясниться!

— Взял я однажды, — пролепетал Миронов, — только один раз. Виноват. Каюсь. Не губите. Позвольте написать явку с повинной.

— От кого взял? — рявкнул прокурор.

— От Соколова.

Прокурор ослабил на рубашке галстук, который, казалось, стал душить его. Григорий поспешил взять ситуацию под свой контроль.

— Сергей Сергеевич, Александр Ильич взял эти деньги за отмазку мафиозного дружка Соколова, некоего Бухарцева.

— Да, — еще ниже склонил голову Миронов.

— То есть прикрыл дело? — холодно спросил прокурор и устало опустился в кресло.

Миронов молча кивнул и опустил голову на задрожавшие руки.

— Пиши. Все. Подробно. — Кравцов впился взглядом в своего помощника и, не посмотрев на Григория, попросил его: — Григорий Петрович, пригласи, пожалуйста, понятых.

Через полчаса на Миронова были надеты наручники. После того как его, сразу постаревшего и ссутулившегося, увели из прокурорского кабинета двое омоновцев с автоматами, Сергей Сергеевич долго ходил по кабинету и глубоко затягивался сигаретным дымом. Наконец он произнес вслух:

— Вот негодяй. Что мы в таком случае можем требовать от подчиненных? Ладно, не будем тратить время на эмоции. — Он придавил крохотный остаток сигареты в пепельнице и приказным тоном бросил: — Давай работать. Включай свою технику. Послушаем, чем там еще занимался тот прохвост.

Григорий включил диктофон. Прокурор закурил новую сигарету и вновь заходил по кабинету. Дослушав запись до конца, он в недоумении посмотрел на следователя и нетерпеливо спросил:

— А где о Миронове?

— Соколов ничего о Миронове не говорил, — с самым невинным видом ответил Григорий.

Кравцов устало потер лоб и, не спуская с Григория вопросительного взгляда, сел за стол напротив него.

— Как это «не говорил»? Но как ты узнал об этой взятке?

— Я прочитал мысли Миронова, когда он, слушая признания Соколова, стал обильно потеть. Он боялся, что Соколов его выдал. Тут я и выключил диктофон. Психологический эксперимент. Миронов и не выдержал, решил признаться. Он ведь прекрасно понимает, что при явке с повинной срок будет значительно меньше.

— Все это так, но как это «прочитал мысли»? Догадаться приблизительно, о чем думает человек, — это я еще понимаю, но как прочитать конкретные мысли? — Сергей Сергеевич пожал плечами и с особой внимательностью воззрился на Григория. — Ты ведь назвал фамилию мафиози, Бухарцева, а Миронов не возразил.

Григорий скромно улыбнулся.

— Сергей Сергеевич, я вам сейчас расскажу такое, во что нормальный человек откажется поверить. — И Григорий начал свой рассказ. С самого начала. С того момента, как его на даче унесло смерчем.

Одну сигарету столичный прокурор выкурил, пристально рассматривая рассказчика, вторую — уже расхаживая по кабинету и не смотря на Григория; сигаретный дым, извиваясь гадюкой, медленно уползал в приоткрытую форточку.

— Теперь, Сергей Сергеевич, вы знаете все, — закончил Григорий свою исповедь и устало откинулся на спинку стула.

— Да, события невероятные, — задумчиво произнес Кравцов, усаживаясь на свое место. — И тем не менее я не шокирован. Когда-то наконец силы космоса должны были вмешаться в деятельность людей и начать влиять на их поступки. Сейчас, видимо, то самое время и наступило. Такого криминального беспредела в России еще никогда не было. Только вот методы наших космических друзей нам не подходят. Подобное в нашей истории уже было. Не напоминает ли это тебе Особое Совещание, Тройку, когда без суда отправляли в лагеря сотни тысяч, миллионы людей? И, как мы сейчас убеждаемся, большинство из них были невиновны.

— Напоминает, Сергей Сергеевич, — отозвался Григорий. — Поэтому я и не хочу пользоваться услугами черного квадрата. Я не считаю себя вправе присваивать функции народного суда.

— И правильно считаешь, — одобрительно кивнул Кравцов. — И, кроме того, более справедливым будет суд присяжных.

— Что же делать? Как мне избавиться от этого черного квадрата? — со вздохом спросил Григорий. — Ведь стоит только мне случайно подумать о каком-то человеке, что он виновен, и этот человек сразу будет убит черным квадратом.

— Не знаю, — задумчиво ответил прокурор. — Будем соображать вместе. Пока могу посоветовать лишь одно: размышляй как следователь, но не как судья. Окончательную виновность подследственных пусть устанавливает суд, как это и положено по закону. А мафиозной организацией, возглавляемой Харакири, займемся немедленно. — Кравцов посмотрел на часы и предложил: — Может быть, пообедаем вместе? Попутно обсудим наши планы.

— Не возражаю.

— Одну минуточку, — вспомнил о чем-то Кравцов и, нажав кнопку селектора, приказал в микрофон: — Ирина Николаевна, заготовьте приказ о назначении Григория Петровича Филиппова начальником следственного отдела с окладом согласно штатному расписанию.

Выключив селектор, прокурор тепло посмотрел на Григория и спросил:

— Ты сам-то согласен?

— Не возражаю, — ответил Григорий, и лицо его невольно порозовело.

12

За разработкой плана ликвидации мафиозной организации Харакири Григорий, прокурор Москвы Кравцов и начальник ГУВД генерал-лейтенант Устюжанин просидели до одиннадцати вечера. Были созданы и отправлены оперативные группы для задержания с поличным получателей «груза 200» в Шереметьево-2 и для установления мест расположения подпольных водочных заводов. Для внедрения в банду Харакири был подобран опытный агент-оперативник, заподозрить которого в том, что он мент, практически было невозможно.

Отказавшись от любезно предложенных машин прокурора и начальника ГУВД, Григорий решил пройтись от метро до дома пешком и как следует надышаться. А воздух был по-осеннему чистым и свежим — дышал бы и дышал всю ночь. Ультрамариновое небо усеяли мириады звезд, и луна стояла полная, светлая. Идти было легко и приятно.

Вначале Григорий не обратил внимания на то, что какая-то тень промелькнула надето головой. Но когда это повторилось еще и еще раз, он, присмотревшись, различил крупную летучую мышь, как бы сопровождавшую его. Когда до дома осталось метров двести и он проходил возле кленовой лесопосадки, ему показалось, что параллельно его движению за ближайшими деревьями легкой трусцой бежит какая-то собака, время от времени поглядывая на него. Вместе с тем летучая мышь исчезла. Получалось, словно, она передала эстафету наблюдения собаке. Но собаке ли? Не сбавляя шага, Григорий присмотрелся, и холодные мурашки пробежали у него между лопаток. Это был вол к с желтым злобным блеском в глазах. Он явно следил за Григорием и выбирал момент для нападения.

Григорий нащупал в наплечной кобуре пистолет Макарова, но тут же передумал пользоваться им и раскрыл большой складной нож (при промахе пистолетная пуля могла угодить в одну из квартир ближайшего дома). И сделал он это вовремя. Волк неожиданно выскочил из-за деревьев и, пригнув голову, бросился на него. Удар был настолько силен, что Григорий упал на асфальт и выронил нож. Необычно крупные волчьи клыки лязгнули возле самого горла Григория. Его спасло лишь то, что он успел выставить руки вперед и вцепиться хищнику в шею. В следующую минуту они покатились по асфальту безлюдной ночной улицы. Волк старался вывернуться из сильных рук человека, а Григорий чувствовал, что слабеет и что ему долго не выдержать смертельной схватки с сильным зверем. Но в следующий момент, к счастью, он почувствовал, как накатился боком на свой нож. В нем было его спасение.

Изловчившись, он схватил нож и ударил им волка в бок. Силы небесные! Волк, злобно и протяжно взвыв, стал превращаться… в человека.

Вскочив на ноги, Григорий отпрыгнул в сторону. А между тем вместо раненого волка на дороге корчился мужчина в черном плаще и кожаной кепке. Вот он медленно поднялся, держась за раненый бок, и Григорий узнал в нем оборотня, майора Селиверстова. Выхватив пистолет, Григорий почти в упор дважды выстрелил в него. Оборотень качнулся, но остался стоять на ногах. Григорий выстрелил еще дважды. Оборотень пошатнулся, но по-прежнему держался на ногах.

«Что толку от моей стрельбы! — подумал Григорий в растерянности. — Ведь пули не берут оборотней. Однако почему же нож «достал» его? Кто знает. Что же делать? Не бросаться же мне на него с ножом. Нет уж, увольте от такого удовольствия. Наперед неизвестно, чем может закончиться такая схватка. Может быть, лучше убежать и не испытывать судьбу? Господи, ведь я опять забыл о зеленой ауре! — И Григорий тут же прошептал торопливо: — Зеленая аура, я в опасности».

Через какое-то мгновение вокруг него образовался словно бы колпак зеленого свечения, а глаза, будто зеленые фонарики, бросили лучи далеко вперед.

На оборотня зеленый свет, как и при первой встрече, произвел устрашающее воздействие. Издав звериный рык, он бросился бежать и вскоре скрылся в лесопосадке.

«Господи, когда же он от меня отстанет?! — устало прошептал Григорий и, вытерев вспотевшее лицо платком, медленно отправился домой. — Хоть совсем не снимай с себя зеленую ауру. Но постоянно ходить в ней — людей пугать, да и голова от нее болит, не выспишься».

Незаметно он подошел к высокой липе напротив своего дома и присел под ней на скрипучую скамеечку, сработанную кем-то из пенсионеров. Очень хотелось еще подышать свежим воздухом и успокоиться перед сном. Откинувшись на ствол дерева, Григорий посмотрел сквозь прореженные осенние ветки в высокое звездное небо. Зеленые лучи из его глаз потянулись ввысь.

И тут произошло неожиданное. Откуда-то сверху донесся испуганный человеческий вскрик, и, ломая ветки, к ногам Григория свалился… противотанковый заряженный гранатомет. Григорий был не просто удивлен, он был шокирован. Но ему предстояло еще удивиться. Вслед за гранатометом с дерева вместе со сломанными ветками упал какой-то мужчина с седыми волосами. С криком «Шайтан!» он кинулся прочь. Вскоре за углом дома заработал мотор автомобиля, который с места набрал бешеную скорость.

Конечно, это был Белый Абдулла. Он не выполнил строгий приказ Харакири ликвидировать опасного для организации следователя. Поразмыслив, Белый Абдулла решил не возвращаться в банду Харакири, так как был уверен в том, что уж на этот раз босс не простит его и подставит под ножи своих телохранителей. И он повернул на Павелецкую набережную, в банду Флинта, непримиримого врага Харакири.

Подняв с земли увесистый гранатомет и связав его падение с криком «Шайтан», Григорий понял, какая опасность подстерегала его. Цель, с которой гранатометчик устроился на дереве напротив окон его квартиры, не вызывала сомнений. Судьбе и на этот раз угодно было отвести от него беду.

Взвалив на плечо гранатомет и «отпустив» зеленую ауру, Григорий отправился домой. В прихожей вынул гранату из ствола гранатомета и положил в тумбочку, где лежали два трофея — финский нож Сукачева и пистолет Соколова. «Завтра же надо будет сдать весь арсенал в спецхранилище прокуратуры, — подумал он устало и широко зевнул. — А сейчас спать. Без сна долго не продержишься».

Пересиливая навалившуюся дремоту, Григорий поужинал без аппетита позавчерашней холодной вареной курицей, выпил маленькую жестяную баночку пива и, пройдя на отяжелевших ногах в комнату, буквально рухнул на диван-кровать. Через минуту он уже спал мертвецким сном. Казалось, пали рядом из пушек — а ему эта стрельба показалась бы сладкой музыкой.

Понятно, что Григорий не услышал, как вскоре на кухне из окна осыпались все стекла. Это стая черных хищных ворон сокрушила их в пикирующих бросках. Заполнив помещение кухни, вороны устремились в комнату к спящему Григорию. Они набросились на него с визгливым злобным карканьем. Стали клевать и рвать когтями, клевать и рвать. Проснувшись от резкой боли во всем теле, Григорий не сразу понял, что с ним происходит. Пока осознал реальную угрозу, спина, ноги и руки его уже изрядно кровоточили. Голову его спасло лишь то, что ее накрыл свалившийся со спинки диван-кровати толстый плед. Инстинктивно вскочив на ноги и прикрывая голову пледом, он попытался одной рукой разогнать взбесившихся птиц. Но тщетно. Вороны становились все более агрессивными. Особенно свирепствовал самый крупный ворон, у которого глаза горели желтым огнем, словно у волка, напавшего на Григория на улице. Он пытался найти брешь между складками пледа и клюнуть Григория в голову. Наконец это ему удалось. Григорий почувствовал удар клюва в висок, от которого у него помутилось в голове, и он невольно опустился на колени. Но тут последовал удар клюва в затылок, а затем в другой висок. Григорию показалось, что в его голову вбивают зубило и что она сейчас расколется на части. Он закричал от ужасной боли и, свалившись на пол, потерял сознание…

Очнулся Григорий на больничной койке в одноместной палате. Открыв глаза и глубоко вздохнув, он увидел возле изголовья читающую сиделку — симпатичную молоденькую медсестру. Заметив, чтобольной пришел в себя, девушка положила книгу на тумбочку, на которой в вазе громоздились фрукты, и улыбнулась:

— Вот и прекрасно. Теперь пойдете на поправку.

— Где я? — спросил Григорий и сам не узнал своего голоса, так он был слаб.

— Во второй городской. В травматологическом отделении. Вы не волнуйтесь. Сан Саныч сказал, что когда вы придете в себя, то скоро пойдете на поправку. Угрозы для вашей жизни нет.

— Кто это Сан Саныч?

— Хирург. Наш завотделением. Я сейчас схожу за ним. Он приказал сразу доложить. — протараторила медсестра и выпорхнула из палаты.

Ждать пришлось недолго. Вскоре в палату торопливо вошел высокий худощавый мужчина в белом халате, лет сорока пяти, с профессорской бородкой-клинышком. Из-за его спины выглядывала довольная медсестра.

— Ну-с, Григорий Петрович, как мы себя чувствуем? — спросил врач, сев на край кровати и нащупывая пульс на руке Григория. После небольшой паузы продолжил с улыбкой: — Да вы просто молодец. Молодой, здоровый организм. Так что никаких опасений за вашу жизнь и здоровье у меня нет. Полагаю, дней через пяток вас можно будет выписать.

— Через пять дней?! — расстроился Григорий и попытался резко сесть на постели. Но у него тут же закружилась голова, и он обессиленно опустился на подушку.

— Это минимум, Григорий Петрович, — посерьезнел Сан Саныч. — При условии, если будете вести себя хорошо и выполнять все наши предписания. Вы потеряли много крови, молодой человек.

— Как я попал в больницу?

— Благодарите прокурора столицы и свою судьбу, что Сергей Сергеевич вовремя оказался рядом. Он каждый день звонит и справляется о вашем здоровье.

— Сергей Сергеевич?! — удивился Григорий. — Но как он оказался в моей квартире?

— Спросите что-нибудь полегче, — развел руками заведующий отделением.

— Звонил каждый день?! — нахмурился Григорий. — Как вас понимать, доктор?

— Вы не приходили в себя трое суток. От смерти вас спасло просто чудо. Еще бы один удар клювом в область виска, и вас бы не довезли до больницы живым. Но позвольте спросить, молодой человек, как объяснить появление в вашей квартире этих ужасных хищных ворон?

— Доктор, если бы я знал, — устало качнул головой Григорий. — Мне надо срочно поговорить с прокурором города.

— Сегодня — нет и нет, — категорически возразил Сан Саныч. — Завтра — может быть. У вас есть еще просьбы?

— Мне бы сто граммов разведенного спирта, соленый огурчик и тарелку борща, — попросил Григорий. — И завтра я сам буду как огурчик.

Сан Саныч взметнул брови, внимательно посмотрел на пациента, хмыкнул, огладил бородку и улыбнулся:

— Хорошо, все это вам выдаст Машенька, ваша сиделка. Хотя спирт и не входит в рацион больных, но, принимая во внимание характер ваших ранений и молодой организм, как исключение, разрешаю.

Григорий не успел даже поблагодарить доктора, как тот, круто развернувшись, покинул палату.

— Я мигом все организую, Григорий Петрович, — заговорщически прошептала Машенька, словно боялась, что ее кто-нибудь подслушает. Миг — и она словно испарилась из палаты.

Вскоре, приняв полстакана разведенного спирта, Григорий, сидя на койке, с удовольствием уплетал отличный наваристый борщ с мясом, удивляясь про себя, что такой варят в больнице.

— Здесь так хорошо кормят, — пробубнил он набитым ртом, — думаю, для полного выздоровления мне хватит и двух суток.

Машенька восхищенно смотрела на него большими голубыми глазами, навалившись боком на спинку кровати.

— Зачем спешить, — тихо заметила она. — Надо хорошенько поправиться.

— Вы думаете, что мне надо задержаться? — Григорий пристально посмотрел в глаза девушки.

Машенька ничего не ответила и покраснела. Но через минуту, нарушив затянувшуюся паузу, сказала:

— У вас такая романтическая и трудная профессия.

— Все-то вы уже обо мне знаете, — улыбнулся Григорий. — А вы учитесь? — он кивнул на отложенную книгу.

— Учусь. В медицинском, на последнем курсе.

— И кем будете?

— Детским врачом, — ответила Машенька и спросила: — Ну как борщ? Сама варила.

— Превосходный, — не соврал Григорий. — Когда же вы успели?

— Излома принесла. Я рядом живу.

Григорию хотелось сказать этой славной девушке массу хороших Слов, но место здесь было неподходящее. С этого момента они стали понимать друг друга без слов, по одному лишь взгляду.

В палату заглянула медсестра и казенным голосом объявила:

— Больной Филиппов на перевязку…

На следующее утро Григорий чувствовал себя значительно лучше. Еще побаливали раны на всем теле, но эта боль была вполне терпимой. Вскоре его навестил прокурор города. Они уединились на отдаленной скамеечке больничного скверика под корявым вязком. День обещал быть сухим и теплым, каким ему и надлежало быть в разгар бабьего лета.

— Как чувствуешь себя? — начал разговор Кравцов. — Заведующий отделением обещал выписать тебя через пару дней под мою ответственность, перевести на амбулаторное лечение. Такие дела закручиваются. Но, конечно, ты смотри сам. Если чувствуешь слабость…

— Да здоров я, Сергей Сергеевич, — заверил Григорий. — Меня здесь медсестра домашним борщом откармливает. Чудесная девушка.

— Ты, кажется, не женат? — прищурился прокурор.

— Точные сведения. Семьей еще не обзавелся. Да вроде и не собираюсь.

— Это почему же?

— Работа у нас опасная. Не хочу, чтобы семья переживала за меня.

— Ну, тут я с тобой полностью не согласен, — заметил Кравцов. — Наоборот, семья поддерживает, а ты знаешь, для кого живешь. Ладно, это твое личное дело.

— Сергей Сергеевич, вы сказали, что дела закручиваются.

— Об этом чуть позже, — вздохнул прокурор, — давай поговорим о тебе. В этой истории с черными воронами мне совершенно ничего не понятно.

— Мне тоже, — пожал плечами Григорий. — Ворвались среди ночи и набросились на спящего. Не птицы, а вампиры какие-то. Говорят, что в больницу вы меня привезли. Я, Сергей Сергеевич, в недоумении — как вы оказались у меня?

— Вот здесь и начинается загадка, — задумчиво ответил прокурор. — Мне позвонил мужчина, но не представился.

— Позвонил мужчина? Сосед, что ли?

— Нет, не сосед. Соседи ничего не видели и не слышали., — Кто же?

— Не знаю. Голос у него был хрипловатый, словно простуженный. Сказал, что на следователя Филиппова в его квартире напали хищные черные вороны, что ворон он уничтожил, а следователя надо увезти в больницу и сделать это лучше мне, чтобы на следователя не легли подозрения в непозволительных связях.

— В непозволительных связях?! — в очередной раз удивился Григорий. — Что он имел в виду? Интересно. Очень интересно. Что еще за таинственный защитник объявился?

— Может быть, кто из твоих космических друзей? — предположил Кравцов. — На эту мысль меня навело то обстоятельство, что вороны были уничтожены как будто сильным электрическим разрядом: валялись по всей комнате, словно поджаренные. Десятка три. Но о самом удивительном я тебе еще не сказал. Среди ворон лежал почерневший труп мужчины с отрезанной головой. Я подумал, что, может быть, он и звонил мне? Но в таком случае возникает логическая нестыковочка — не могли же вороны отрезать ему голову? Значит, было еще одно действующее лицо.

— Сергей Сергеевич, на обезглавленном мужчине были черный плащ и кожаная кепка?

— Верно. Но, по-моему, я тебе об этом не говорил. Постой-постой, уж не хочешь ли ты сказать, что это был оборотень, майор Селиверстов, о котором ты мне рассказывал?

— Полагаю, что это был именно он. — И Григорий рассказал о нападении на него волка-оборотня и о гранатометчике, засевшем на дереве.

Внимательно выслушав его, прокурор столицы озабоченно сказал:

— Похоже, Григорий Петрович, оборотень больше не будет тебя беспокоить, но вот с мафией война только начинается. С горечью сообщаю тебе, что при попытке взять с поличным получателей «груза двести» в Шереметьево-2, под который, как мы предполагали, была замаскирована крупная партия кокаина, погибли трое сотрудников ОМОНа. Оперативников было шестеро, а мафиози из двух банд — с полсотни.

— Из двух банд?

— Да. Оперативная группа попала под перекрестный огонь. В момент разборки между мафиози банд Харакири и какого-то Флинта. Об этом раскололся раненый боевик Флинта. Получатели груза и сам груз исчезли.

13

Вор в законе Флинт был в хорошем настроении, хотя и побаливала нога. То, что при захвате «груза 200» погибли трое его боевиков, его не расстроило. Что ж, случается и такое в их опасной работе. Главное — его парни «умыли» горилл из кодлы Харакири и завладели партией кокаина, которая оценивалась суммой около десяти миллионов баксов. Это был большой успех. Конечно, нехорошо, что его люди засветились перед легавыми и один раненый боевик попал в их лапы. Но Флинт был уверен в своих головорезах и не сомневался, что полиция не получит никаких важных сведений от раненого боевика. Его люди умели держать язык за зубами. Они предпочитали оказаться на зоне, чем без языка.

«Штаб» Флинта в целях конспирации находился под двухэтажным кирпичным особнячком, который официально занимало акционерное общество недвижимости «Новая квартира». Учредителем этого общества и хозяином особнячка был бывший инженер-строитель Долматов Дмитрий Николаевич. Это для административных органов и широкой общественности. Только узкому кругу приятелей было известно, что под фамилией Долматов скрывается Фоменко Остап Гаврилович, из своих пятидесяти шести лет проведший на зоне двадцать восемь. И вот уже более десяти лет как на всероссийской воровской сходке он был возведен в ранг «вора в законе». Понятно, что Хоменко никакого отношения не имел ни к инженерной строительной профессии, ни к образованию, ник честному труду. Он даже гордился тем, что за всю свою сознательную жизнь нигде добровольно не работал и не учился, если не считать двух классов общеобразовательной школы. Однако в природном уме, в смекалке Остапу Гавриловичу нельзя было отказать. В уголовном мире Фоменко привыкли называть по прозвищу — «Флинт», что Остапа Гавриловича по понятным причинам вполне устраивало.

Флинт, сухощавый, вполне еще крепкий, выше среднего роста мужчина со стальными, можно сказать, характером и нервами, лежа на кровати, откинулся на подушке и прикрыл веки. Его правую ногу, раненную охранником четыре года назад, когда ему удалось бежать из лагеря, разминал профессиональный массажист Клык, бывший мастер спорта по боксу в тяжелом весе, после тяжелого нокаута перешедший в спортивные массажисты.

— Болит сволочь, — заметил Флинт, — словно кто жилы щипцами вытягивает. Но хрен с ней, пусть болит, я уж привык. Наверное, к непогоде. Ты понежнее, Клык, понежнее. Твоими бы руками сваи заколачивать.

— Я и так аккуратненько, босс, — усмехнулся Клык. — После массажи ка разотру камфарным спиртиком, и успокоится твоя ноженька. А хорошо, босс, мы сделали этих фраеров из кодлы Харакири. Не будут носы задирать, умники. — Клык знал, на какой сыграть струне, чтобы Флинт забыл о боли в ноге.

— Да, классно мы их бортанули, — осклабился Флинт, выказывая золотые коронки на зубах и садясь на кровати. — Не ожидали нашего появления хренорики (такой любил называть людей Харакири). Ты знаешь, Клык, я постоянно об этом говорю, что таких делах важно иметь хорошую разведку. У нас она работает не хуже, чем в ГРУ, а в кодле Харакири пренебрегают ею. Вот и получили по носу. У нас трое убитых, а у него девять трупов. Впредь наука зазнайке.

Флинт распахнул пушистый японский халат и почесал впалую грудь, изрисованную татуировками. Создавалось впечатление, что на его теле не осталось даже крохотного островка чистого тела, на котором могла бы испражниться муха, не задев татуировки. Выше других, справа, была наколка в виде могильного креста с парящими над ним ангелочками — это означало, что владелец ее — «вор в законе».

Клык знал, что босс любит перед сном поиграть на гитаре и «остограммиться», то есть выпить для успокоения сто граммов водки и закусить бутербродом с черной икрой. За последний год он ни разу не изменил этой привычке, остался верен ей и на этот раз.

— Дай-ка, кореш, инструмент, — приказал Флинт. — Душа просит песни. А камфарный спирт убери на хрен, нога уже не беспокоит. И принеси водочки с бутербродиком.

Клык с готовностью подал боссу гитару и отправился на кухню. Тут кстати заметить, что Флинт обладал вполне приличным музыкальным слухом и весьма поднаторел в игре на гитаре. Особенно он любил душещипательные блатные песни на уголовную тематику и романсы. Дружки любили его слушать. Но Флинт не любил петь начатую песню от начала до конца: пел отрывки из разных. Во время песни душа у него беспокойно металась от воспоминаний о тяжелой и бесцельно прожитой жизни. Нередко скупые слезинки капали на лак гитары. И упаси Бог кому-нибудь усмехнуться над ним в этот момент. Кто усмехался его сентиментальности — тот становился покойником: Флинт перерезал ему глотку бритвой.

Выпив залпом принесенную Клыком стопку водки и закусив бутербродом, Флинт задумчиво тронул струны.

— Блатная жизнь фонтаном бьет у вас, а лагеря и исправдомы не для вас, — проговорил он и мягким баритоном запел:

Сделав проигрыш, он запел другую:

Придавив струны гитары, Флинт откашлялся и подсевшим вдруг голосом в тоскливой тональности завел самую любимую, которой выворачивал свою грешную душу наизнанку:

Клык, сидя в кресле и слушая босса, покачивал в наигранном наслаждении головой, приготовившись вытереть рукавом глаза, будто смахивая набежавшую слезу, которую, однако, из него и прессом было не выдавить. Он очень хорошо понимал Флинта и всеми силами старался сохранить его расположение к себе. Особенно после того случая, когда при ограблении коммерческого магазина «Европейская одежда» замочил мента и обронил при бегстве с места преступления пистолет «ТТ» с отпечатками своих пальчиков.

Неожиданно в дверь комнаты постучали. Момент был самый неподходящий. Флинт только что приготовился уронить слезу на гитару. Слеза не упала, и босс сердито придавил гитарные струны.

— Кого хрен несет?

Клык, повинуясь недовольному взгляду босса, быстро подошел к двери и открыл ее. В дверной проем заглянул Окорок, толстомордый рыжий парень со смятым носом, бывший кандидат в мастера спорта по греко-римской борьбе в среднем весе.

— Босс, тут Белый Абдулла приканал, — с ухмылкой объявил он, — хочет только с тобой говорить.

— Чего ему надо? — вскинул брови Флинт. — Парламентарий, что ли, от Хренокири?

— Не говорит. Считает, видно, что мы для него мелкие фраера.

— Лады, пусть войдет, — распорядился Флинт и, пригладив редеющие темно-русые волосы, изобразил на лице гостеприимство.

Клык, не спуская напряженного взгляда с Белого Абдуллы, о котором слышал немало лестных слов, пропустил его в комнату и встал сзади.

— Какая для нас честь! — Флинт заставил себя улыбнуться. — Сам Белый Абдулла пожаловал. Можно сказать, единственный порядочный человек из всей кодлы Хренокири. С чем прибыл, дорогуша? Уж не с ультиматумом ли от своего босса? — Флинт не пытался скрыть презрительного отношения к непримиримому врагу и конкуренту. — Да ты садись, — он указал на кресло, — мы гостей не обижаем. У нас все по-простому, без выгибонов. Мы же академиев не кончали, как ваш «Кутузов». — Флинт любил называть так иногда Харакири, намекая на отсутствие у него глаза и черную повязку и иронично хихикая при этом.

— Спасибо! — мрачно поблагодарил Белый Абдулла и устало опустился в кресло. — Я, Флинт, не с ультиматумом, как ты выразился. Я ушел от Харакири навсегда. Хочу быть с тобой. Я слышал, что ты своих людей не оскорбляешь, тебя уважают. Если откажешь — уеду назад в Ичкерию.

— Это ты правильно отметил, Абдулла, что я своих людей не оскорбляю, за что меня и уважают. А происходит это потому, что я прожил тяжелую жизнь и хорошо понимаю людей. Их надо любить, дорогуша, тогда и они тебя не продадут. К тому же я вор в законе (Флинт очень любил при удобном случае напомнить об этом), а ваш гребаный майор — выскочка и сука добрая. Он только самого себя любит. И если ты говоришь правду, что ушел от этой суки, то и правильно сделал. — Флинт пожевал тонкими губами, обезображенными поперечным шрамом. — Но я тебе не верю, Абдулла. — Флинт встал с койки и, заложив руки за спину, как это делают зэки на прогулке, приблизился к Абдулле и уставился на него хитрым прищуренным взглядом. — Мне думается, Абдулла, что ты шпион. Твой босс решил внедрить тебя в мою организацию с целью отомстить за отнятый кокаин.

— Какой шпион?! Какой кокаин?! — возмутился Белый Абдулла, взмахнув руками. — Я к тебе, как к человеку, а ты — «шпион»! Как ты можешь такое говорить! Абдулла — шпион! Я чеченец, я горец. Не обижай так больше, прошу тебя. Говори прямо — берешь к себе или не берешь. Не люблю пустых слов. Говорю тебе — ушел я от Харакири. Почему? Потому что он унижает. И лучшего друга в любой момент может сделать трупом. Но если ты мне не веришь, то я убью его. Тогда поверишь? — Белый Абдулла резко встал с кресла и черным ястребиным взглядом стал сверлить глаза Флинта.

— Не кипятись, Абдулла, — помягчел Флинт и улыбнулся. Положив жесткую ладонь на плечо Абдуллы, он усадил гостя в кресло. — Но и меня пойми. Мы здорово насолили твоему боссу, уведя из-под носа его людей большую партию кокаина, а тут ты приходишь.

— Уеду в Ичкерию, — вздохнул Белый Абдулла и отвел обиженный взгляд в сторону.

— Из-за чего же ты поссорился со своим боссом, Абдулла? — продолжал допытываться Флинт, про себя уже решивший, что Белого Абдуллу он возьмет непременно, обласкает и сделает из него отличное орудие мести своему давнему врагу. До сих пор он не мог простить Харакири подлого вторжения на контролируемую им территорию подпольного завода по изготовлению поддельного французского коньяка, в результате которого Флинт не только понес огромные материальные убытки и потерял половину боевиков при перестрелке, но и угодил за решетку на «пятерик». Такого он никогда не простит и не успокоится, пока не отправит на нары Харакири. Убить — это слишком просто. Пусть погрустит на нарах где-нибудь в окрестностях солнечного Магадана.

— Не ссорились мы, — буркнул Белый Абдулла. — Просто я не выполнил его приказ.

— Какой приказ?

— Надо было убить следователя прокуратуры.

— Ах вот оно что! — улыбнулся Флинт. — Тогда понятно. Я знаю, что за невыполнение приказа Харакири посадит тебя на ножи. А почему ты не убил следователя? Пожалел или испугался?

— Абдулла испугался?! — сверкнул глазами Белый Абдулла. — Абдулла никого не боится, даже смерти. Этого следователя невозможно убить.

— Невозможно убить?! — удивился Флинт. — Он что, заговоренный?

— Он шайтан. Он зеленым светится. Я думаю, что его сам Аллах охраняет. — понизив голос, проговорил Белый Абдулла.

— Мне кажется, дорогуша, что ты горбатого лепишь, — усмехнулся Флинт и покровительственно похлопал Абдуллу по плечу. — То шантан, то Аллах охраняет. Разве будет твой Аллах черта охранять. Несешь какую-то чепуху.

— Не веришь, сам посмотри! — вспылил Белый Абдулла. — Это необычный следователь.

— Ну, хорошо, успокойся, Абдулла, — примирительно сказал Флинт, — может быть, и посмотрю, что это за особенный следователь. А сейчас послушай, что я тебе скажу. Харакири убивать не нужно. Мне хочется, чтобы он помаялся на нарах за свою подлянку, которую когда-то устроил мне. Это первое. Второе — следователя также не нужно трогать. Пусть он раскручивает твоего бывшего босса. Это нам на руку. Загремит Харакири на зону — не будет ставить нам палки в колеса. Такой вариант на пользу нашей организации.

— Как я понял, Флинт, ты меня берешь? — взбодрился Белый Абдулла. — Спасибо, босс, ты не пожалеешь о своем решении!

— Брать-то беру. Абдулла, но у меня к тебе небольшая просьба. Как я уже тебе сказал, Харакири убивать не надо, а вот его верного заместителя Дядюшку Джо замочи сегодня же и привези мне его голову в сумке. Это нужно сделать для того, чтобы в отношении тебя у меня не оставалось никаких сомнений.

Нахмурился Белый Абдулла, но ответил твердо:

— Я сделаю это, босс.

А в это время Харакири, злой как тысяча чертей, входил в трехуровневую двенадцатикомнатную квартиру Прометея, вора в законе, держателя российского воровского общака и третейского судьи в столичном уголовном мире.

Прометей, упитанный широкоплечий блондин пятидесяти семи лет, расслаблялся перед сном в теплой воде бассейна с черноокой юной красавицей Жюльен. Жюльен, демонстрируя перед великим боссом свои прекрасные формы, массировала Прометею шейные мышцы и нашептывала ему разные приятные ласкательные слова, заученно улыбаясь при этом. Улыбаться и развлекать босса было за что. Ее обеспеченному положению позавидовала бы самая красивая и высокооплачиваемая валютная проститутка Москвы. Но это, конечно, все временно. Пока ее тело интересует великого босса.

После осторожного стука в дверь в помещение бассейна вошел главный телохранитель Прометея, громила Козырь, бывший серебряный призер чемпионата Европы по каратэ в тяжелом весе. Только ему разрешался вход в столь интимное место, и то при самых неотложных обстоятельствах.

Завидев телохранителя, Прометей недовольно спросил:

— Послушай, Козырь, неужели обстоятельства настолько неотложны, что ты посмел потревожить меня?

— Извини, босс, но Харакири до того взвинчен… Просит принять…

— Принять ночью?! — повысил голос Прометей. — Ты что, не мог как следует объяснить наглецу, в какое время он меня беспокоит?

— Но, босс, у Харакири очень веские аргументы, и я подумал, что они вас заинтересуют. — И Козырь раскрыл перед боссом огромный кулачище. На его ладони засверкали пять бриллиантов чистой воды. — Харакири сказал, что эти камни он дарит мне, а для вас, босс, у него в сто раз больше. — Козырь положил бриллианты на мраморную плиту, обрамляющую бассейн, и отступил на шаг. — Как решаете, босс?

Прометей бросил алчный взгляд на бриллианты (у него была патологическая страсть не только к красивым девушкам, но и к драгоценным камням, о чем знал Харакири) и жестом велел Жюльен уйти. Жюльен неторопливо вышла из воды и, не забывая, что мужчины смотрят на нее и что она товар, а товар надо уметь показать, постаралась как можно грациознее удалиться в спальню, поглаживая на ходу высокие груди и кругленькие бедра. Проводив девушку сальным взглядом, Прометей слегка вздохнул и посмотрел на Козыря.

— Что ж, надо согласиться, что у этого наглеца Харакири действительно веские аргументы. Хорошо, впусти его.

14

Харакири, прерывисто дыша, вошел в помещение бассейна, единственный глаз его метал молнии. Понимая, что вошел не туда, где можно давать волю своим чувствам, он усилием воли подавил в себе кипящий гнев и натянуто улыбнулся.

— Прошу извинить меня за столь поздний визит, Спартак Леонидович (руководителям банд надлежало называть Прометея по имени и отчеству). — Харакири быстро подошел к вылезшему из воды великому боссу и помог ему облачиться в мягкий халат. — Но у меня такая обида на общего нашего знакомого, что я не смог выдержать, прошу еще раз извинить, Спартак Леонидович.

— Да будет извиняться, — махнул лениво рукой Прометей, — все мы свои. — Он подошел к холодильнику, вынул две жестяные банки запотевшего пива и одну протянул гостю. — Садись, выпей превосходного немецкого пивка, успокойся, а потом поведаешь о своей обиде. Ты же знаешь, что от меня никто не уходит с обидой. Я хочу, чтобы все жили в мире. Ты можешь назвать мне хоть один случай, чтобы кто-то не был доволен моим решением?

— Знаю, что ты справедлив, Спартак Леонидович, — учтиво ответил Харакири, — потому и пришел к тебе.

Они сели в глубокие кожаные кресла, стоявшие возле обитой дубовыми рейками стены бассейна, и стали неторопливо потягивать пиво. Харакири знал, что теперь надо молчать до тех пор, пока великий босс сам не спросит. Прометей любил с просителем, говоря шахматным языком, партию играть белыми.

— Не верится, чтобы такого орла, как ты, кто-нибудь мог обидеть, — прервал паузу Прометей, наслаждаясь пивом. — Кто ж посмел?

— Нашелся такой, — вздохнул Харакири и, вынув из внутреннего кармана кожаного пиджака замшевый мешочек, развязал на нем шнурок. — Но прежде чем изложить суть своей обиды, позволь, Спартак Леонидович, внести на счет общака вот эти камешки. — Он высыпал из мешочка на халат Прометею солидную кучку бриллиантов чистой воды. Камни засверкали волшебным блеском. Харакири был уверен, что их блеск поможет решить вопрос в его пользу. — Спартак Леонидович, эти камни тянут более чем на пять миллионов баксов. — Надеюсь, они помогут нашим товарищам, попавшим в беду, как-то облегчить их страдания.

Прометей, наверное, не был бы великим боссом, если бы не обладал тонким характером психолога и талантливого артиста. С прудом отведя завороженный взгляд от бриллиантов, он спокойно обронил:

— Красивые камни. Постараюсь выгодно продать их, а вырученные деньги направить на помощь вдовам погибших наших собратьев и тем, кто мается на нарах по лагерям России. Большая тебе признательность от всех них.

Харакири же не сомневался, что эти бриллианты Прометей надежно спрячет в один из своих многочисленных тайников. В общем-то, их судьба Харакири не интересовала. Главным его желанием было поставить на место Флинта, добиться, чтобы он был признан в уголовном мире беспредельщиком, нечестным человеком, за что был бы унижен и оштрафован. А после этого Харакири наверстает упущенное. Сейчас же объявлять открытую войну Флинту он опасался. Уж больно отчаянные головорезы собрались в его банде. Здесь лучше действовать хитростью. Ведь сходняк может пересмотреть сферы влияния и оставить провинившемуся Флинту крохотную территорию. Тайная, бескровная война может принести гораздо больше выгод и сохранить боевиков на будущее.

— Хорошо, говори, — разрешил Прометей и стал осторожно ссыпать бриллианты в мешочек.

— Флинт, Спартак Леонидович.

— Флинт?! — переспросил великий босс, и белесые брови его поползли вверх. — Ну, рассказывай. — Прометей завязал мешочек с бриллиантами и небрежно бросил его на холодильник. После чего откинулся на спинку кресла и прикрыл веки. Харакири не имел достаточной информации о держателе общероссийского воровского общака, и в этом была его роковая ошибка. Все то же пренебрежение к разведке привело его на этот раз к трагическому финалу.

— Он самым наглым образом отнял у моих людей на моей территории в Шереметьево-2 партию кокаина.

— Это «груз двести»?

— Да, Спартак Леонидович. Устроил перестрелку. У меня погибли девять человек. Но не в этом дело. Обидно, что на моей же территории ограбили, можно сказать, свои же товарищи по труду.

— Сколько было кокаина?

— Больше чем на десять миллионов баксов. Позвольте заметить, Спартак Леонидович, что с этого наркотрафика положенный процент я плачу регулярно.

— Знаю, — кивнул Прометей. — А ты не догадываешься, почему Флинт поступил таким образом?

— Понятия не имею, — обиженно вздохнул Харакири, прикидываясь простачком.

— Лукавишь, — чуть приметно усмехнулся Прометей. — Я полагаю, он решил рассчитаться С тобой за твое вторжение на его территорию. Помнишь большую стрельбу на подпольном заводе по изготовлению фальшивого французского коньяка?

— Да когда это было, — как о чем-то постороннем буркнул Харакири. — К тому же, Спартак Леонидович, я тогда был наказан на сходняке: поставлен перед всей братвой на колени. Это такое унижение. Кроме того, заплатил в общак большой штраф.

— Все это так, — кивнул Прометей и скользящим взглядом оглядел просителя, которого в душе недолюбливал за высокомерие. — Мы-то об этом забыли, но вот Флинт, похоже, помнит. Если не ошибаюсь, он тогда попал в лапы легавых и пять годочков давил нары на зоне где-то под Пермью?

— Вроде так, Спартак Леонидович, — подтвердил Харакири. — А ты, как мне известно, еще не пробовал лагерной баланды?

— Но, Спартак Леонидович, что в том плохого, что я не позволяю легавым взять меня с поличным? На зоне бы я меньше приносил общаку пользы.

— Так-то оно так, — кивнул Прометей, — но человек только тогда начинает понимать уголовный мир и ценить дружбу братвы, когда сам подышит тюремным воздухом и пошвыркает лагерной баланды. Ладно. Будет. Это я просто так, разворчался по-стариковски. Конечно, Флинт, согласно нашему кодексу чести, должен быть наказан и будет наказан. Мы вызовем его на ближайшую сходку и устроим хорошую баню. А чем это кончается — ты знаешь.

У Харакири отлегло от сердца. Значит, бриллианты сослужили свою службу.

— Пусть, как я, постоит на коленях. Пусть почувствует унижение. И чтоб территорию контроля ему уменьшили.

— Кто что заслужил, тот то и получит, — глубокомысленно изрек Прометей и достал из шкафа бутылку старого французского коньяка. Разливая по рюмкам ароматную жидкость, он как бы ненароком спросил: — Послушай, Егор, ты со своими телохранителями-китайцами приехал? Я немало наслышан о них. Интересно было бы посмотреть на их искусство.

— Как-нибудь привезу их к вам, Спартак Леонидович, — улыбнулся польщенный Харакири и выпил предложенную ему рюмку коньяку. — А сейчас я приехал только с шофером. И никому не докладывал, куда отбыл. Я помню, Спартак Леонидович, о вашей строжайшей конспирации.

— Вот и отлично, будь здоров, Егор! — Прометей выпил свой коньяк, встал с кресла и с дружеской улыбкой похлопал Харакири по плечу. — Наша тебе благодарность за особое внимание к общаку. А о Флинте забудь. Я о нем позабочусь.

Харакири ушел от великого босса с чувством удовлетворения. Ему не кокаина было жалко, ему не давала покоя ущемленная гордость. «Теперь-то он попляшет, изрисованная обезьяна, — злорадно думал Харакири, садясь в свой «Мерседес», — будет знать, как переходить дорогу». Расположившись поудобнее на переднем сиденье, он приказал водителю не очень спешить. Торопиться было некуда. Опустив боковое стекло на дверце автомобиля, Харакири стал наслаждаться приятным встречным ветерком. Он ехал по спокойной ночной Москве к той точке, которую поставила ему судьба.

Как только Харакири вышел из помещения босса, Прометей вызвал Козыря.

— Срочное задание, друг мой, — сказал он, нахмурившись.

— Слушаю, босс.

— «Мерседес» Харакири хорошо запомнил?

— Да, босс.

— Знаешь, что он любит ездить по кольцевой?

— В курсе, босс.

— До своей норы ему ехать примерно минут тридцать. Так?

— Примерно так, босс.

— Но если поехать напрямую, то можно выиграть минут десять-двенадцать. А если с хорошей скоростью, то и того больше.

— Точно, босс.

— Бери «Кадиллак», людей с автоматами и не дай ему доехать до норы. Сделайте из него и водителя два сита. Машину сожгите. Промашки не должно быть. Действуй!

Ни один мускул не дрогнул на лице Козыря. Он уже привык к разного рода неожиданным поручениям.

— Будет исполнено, босс! — быстро ответил он и стремительно вышел.

Проводив главного телохранителя взглядом, Прометей подошел к телефону и набрал номер Флинта.

— Остап, ты? Это я, Спартак. Не спишь?.

— Не сплю, дорогой, — сонным голосом ответил Флинт, хотя уже спал и, услышав звонок телефона, разразился трехэтажным матом.

— Не ожидал моего звонка? Как поживаешь?

— Господь милует, дорогой, — уклончиво ответил Флинт, и тревога зашевелилась в нем. Прометей из-за пустяка не побеспокоит.

— Помнишь, Остапчик, как ты меня, раненого, истекающего кровью, тащил по тюменским болотам километров двадцать?

— Как такое забыть, дорогой. Но к чему ты об этом вспоминаешь?

— А к тому, что ты мне тогда жизнь спас.

— Не надо, дорогой, об этом. Мы же друзья. А то я расплачусь. Но что это тебя потянуло на воспоминания? Уж не мемуарами ли занялся?

— Да какой из меня писатель, — усмехнулся в трубку Прометей, — просто подвернулся случай долг тебе отдать.

— Не понял, Спартак.

— Харакири у меня сейчас был с жалобой на тебя. Крепко наезжает. Настаивает на том, чтобы тебя признали беспредельщиком на сходке. Желает унизить. А ты знаешь, как братва к таким делам относится. Не одобряет собратьев, вторгающихся на чужую территорию.

— Знаю, дорогой. Но я рассчитался с ним за его подлянку. И как ты решаешь?

— Я же тебе сказал, что возвращаю тебе долг. Высокомерный он был, этот Харакири. Товарищей считал глупее себя. Нехорошо это. Надеюсь, на его месте окажется более близкий нам по духу человек.

— Ты говоришь о нем в прошедшем времени, дорогой?

— Тебе что, Остапчик, нужны комментарии?

— Нет, не нужны, — быстро ответил Флинт. — Я все понял. Спасибо тебе за поддержку.

— Ладно, в расчете. Поостерегись его людей. Мало ли что надумают в горячке, решив, что к этому делу ты руку приложил. Кто знает, может быть, и мирно все обойдется. Ты на прощанье ничего интересного не хочешь мне сказать?

Флинт не был бы одним из самых почитаемых воров в законе, если бы не умел быстро соображать.

— Да, дорогой, кое о чем я хотел тебе позвонить и приехать, да время позднее, отложил на завтра. Мне нужно передать в общак пять миллионов зеленых. Это с «груза 200».

Прометей довольно усмехнулся. Именно этого он и ждал от Флинта. Он не ошибся в старом друге…

Белый Абдулла поставил свой «БМВ» на платную стоянку в километре от пивного бара «Райское гнездышко» и пешком, скрываясь за деревьями лесопосадки, отправился к Дядюшке Джо. Будучи от природы очень осторожным, Абдулла не хотел, чтобы хоть одна живая душа его увидела. На этот раз он был настроен сработать без срыва и чисто и доказать свою преданность новому боссу. Бесшумную снайперскую винтовку он оставил в багажнике автомобиля, а с собой взял пистолет с глушителем, острый кинжал, который привез из Чечни, и компактную, носильную подзорную трубу. Кроме того, в руке он нес кожаную сумку на «молнии», в которой находился пустой полиэтиленовый пакет.

Дядюшка Джо не прятался в хитроумных подвалах с бандой босса, а жил вполне легально в небольшом, но уютном двухэтажном коттеджике рядом с «крышей» банды, пивным баром, который, как мы уже говорили, официально ему и принадлежал. Но проникнуть незамеченным в коттедж Джо было не так-то просто, а для лиц, незнакомых с системой охраны, — практически невозможно. Но только не для Белого Абдуллы. К тому же в банде Харакири еще никто не знал, что он переметнулся к Флинту.

Не дойдя метров пятисот до «Райского гнездышка», Белый Абдулла увидел, как на обочине шоссе остановился длинный черный «Кадиллак» и из него выскочили двое молодых мужчин в черных плащах и шляпах. Тихо переговариваясь между собой, они стали вглядываться в ночное шоссе, по которому проезжали редкие автомашины. Один из них смотрел в бинокль. Вот проехали «Мазда», «Волга», «Ниссан», но они не заинтересовали мужчин из «Кадиллака». Но через некоторое время, видимо, появилось то, что они поджидали. Тот, который держал бинокль, что-то коротко сказал, и из «Кадиллака» выскочили еще двое. У всех четверых в руках появились автоматы, которые они спрятали за спины.

«Любопытно, в кого они приготовились стрелять? — заинтересовался Белый Абдулла и, притаившись в кустах, навел подзорную трубу на шоссе. Через сильную оптику он отчетливо увидел в приближающемся «Мерседесе» своего бывшего босса Харакири. — Вот это спектакль, — криво усмехнулся Абдулла, — никак не ожидал, что буду зрителем на кончине собственного шефа».

Между тем «Мерседес» приблизился, и четверка с автоматами отступила в сторону, якобы освобождая дорогу автомобилю. Когда же расстояние до него сократилось метров до пяти, автоматчики открыли по нему ураганный огонь. Все было кончено в считанные секунды. Водителю и Харакири досталось пуль по доброй дюжине. Через мгновение раздался хлопок, и «Мерседес» вспыхнул ярким факелом, а стрелявшие, скользнув в «Кадиллак», умчались в темноту.

«По-моему, самое время сматываться», — подумал Белый Абдулла и заспешил к «Райскому гнездышку».

Дядюшка Джо, бывший подполковник полиции, был, как он считал, не из последних дураков. Он понимал, что рано или поздно банде придет конец, а поэтому надо вовремя смыться хотя бы с тем, что накоплено. Затем покинуть Москву, а потом и Россию. С воплощением в жизнь этого своего тайного плана он заспешил после того, как узнал секретный код на суперсейфе Харакири, замаскированном в стене спальни босса. Эту ценнейшую информацию добыл для него самый преданный ему человек в банде — охранник Иван. Когда Джо услышал от Ивана, сколько баксов и драгоценных камней хранится в сейфе, во рту у него стало сухо, словно в печной трубе. Такой шанс подворачивается только раз в жизни, и Джо не намерен был упустить его. Сейчас они с Иваном сидели у горящего камина на первом этаже коттеджа и обсуждали план операции по изъятию долларов и драгоценных камней из сейфа босса. Они не знали, куда смотался Харакири и когда вернется.

— Может, сегодня провернуть? — предложил Иван. — Чего ждать? Когда еще будет такой подходящий момент?

— Мы же не знаем, когда он вернется, а для такого дела нужно время, — возразил Дядюшка Джо. — Через три дня он должен будет укатить в Иваново на общероссийский сходняк. Вот тогда в самый раз. Провернем дельце и рванем в Стамбул. На этой линии у меня надежные люди…

15

В это время Белый Абдулла подошел к высокой липе, росшей у кирпичной стены, опоясывающей территорию коттеджа. С ветки дерева без особого труда можно было перебраться за стену. Но тут ему в спину неожиданно уперлось дуло автомата, и низкий голос сурово приказал:

— Замри и не оглядывайся! Положи оружие на землю и подыми руки! Сделай три шага в сторону! Дернешься — вышибу куриные мозги.

Белый Абдулла не спеша поставил сумку на землю и бросил возле нее свой бесшумный пистолет. Не оглядываясь, поднял руки и отступил в сторону. По голосу он узнал боевика Самсона из личной охраны Дядюшки Джо.

— Самсон, это ты? — спросил он, не поворачиваясь. — Чего своих пугаешь?

— Каких своих?! — по-прежнему строго пробасил автоматчик, но в нем уже зародилось сомнение. — Откуда знаешь меня? Кто ты?

— Да отпусти ты свою пукалку. Я — Белый Абдулла.

— Абдулла? А ну оборотись.

Белый Абдулла повернулся и стянул с головы темную спортивную шапочку.

— Мать твою, в самом деле Абдулла! — удивился Самсон и повесил автомат на плечо. — А я тебя сразу не узнал. Ты чего это вырядился в камуфляжную форму и шапочку натянул?

— Для того и вырядился, чтобы не узнали, — усмехнулся Абдулла и принял беззаботный вид, — спецзадание Джо выполнял.

— A-а, спецзадание, — уважительно качнул головой Самсон и достал сигареты. — Понятно. А что ты не к воротам пошел, а намылился через стену? Условный звонок забыл?

— Да помню, — Белый Абдулла взял протянутую сигарету. — Немного с ориентира сбился. Ты слышал сейчас стрельбу?

— Разумеется.

— В меня стреляли легавые.

— В тебя?! — вновь удивился Самсон и прикурил от зажигалки.

— В меня. — кивнул Абдулла, раскуривая сигарету от зажигалки Самсона. — Едва ноги унес. Тут не только ворота не найдешь, но и где сам коттедж находится, забудешь. А ты, кореш, видел когда-нибудь три с половиной миллиона баксов?

— Три с половиной лимона зеленых? — в очередной раз удивился охранник.

— Ну да, зеленых, — ответил Абдулла и кивнул на свою сумку, — можешь посмотреть.

Самсон с разгорающимся любопытством шагнул к лежащей на земле сумке и склонился над ней, нащупывая «молнию». В этот момент Белый Абдулла всадил ему кинжал под левую лопатку. Издав глухой стон, Самсон мешком свалился на бок.

Подобрав свой пистолет и сумку, Белый Абдулла перебросил за стену автомат убитого охранника и вскоре сам оказался на территории коттеджа. Окна в доме были пуленепробиваемые, стальные двери закрыты. Так что войти в него тихо и незаметно посторонним было невозможно. Абдулла же надеялся проникнуть внутрь через потайной ход. Лаз в этот секретный ход был, можно сказать, уникальный — в старом дуплистом дубе, росшем метрах в тридцати от коттеджа. Старики утверждали, что этот дуб — ровесник Москвы. Кто знает, может быть, и правда.

Белый Абдулла протиснулся в дупло дерева и, нащупав под ногами медное кольцо, потянул за него. Крышка была не на стопоре изнутри. Вскоре он оказался в темном бетонном тоннеле, передвигаться по которому можно было только согнувшись. Он знал, что здесь есть выключатель и можно зажечь свет, но решил не делать этого и пошел на ощупь. По этому тоннелю он ходил дважды. Через некоторое время он оказался в конце тоннеля, под кухней коттеджа. Тут следовало не спешить и прислушаться, что Абдулла и сделал. Приложив ухо к тоненькой щелочке в полу, он минуты две напрягал слух, но никакого разговора или движения на кухне не услышал. Тогда он осторожно приподнял крышку, закрывавшую тоннель, и, увидев, что свет на кухне погашен, пружинисто и мягко, словно пантера во время охоты, выбрался из тоннеля в помещение кухни.

Пока Абдулле везло. Но только он встал за плотную длинную штору одного из трех окон, как щелкнул выключатель и помещение кухни ярко осветилось.

— Джо, а пивка прихватить? — раздался почти рядом громкий мужской голос. Абдулла узнал Ивана.

— Неси и пиво, — донесся из зала приглушенный голос Дядюшки Джо.

— О’кей! — громко ответил Иван и принялся составлять на большой поднос какие-то бутылки и тарелки с закусками.

Абдулла наблюдал за ним в узкующель, чуть отодвинув штору. Иван сделал с подносом два рейса и больше не появлялся. Он забыл выключить свет и оставил дверь на кухне приоткрытой.

Выждав немного, Абдулла снял пистолет с предохранителя и скользнул к двери. Прислушавшись, он различил довольно внятный разговор Дядюшки Джо с Иваном. Говорили о прекрасных качествах французского коньяка, вкусных закусках и какой-то предстоящей важной операции, после которой они смогут жить за бугром безбедно до глубокой старости. Первым порывом Абдуллы было выйти в зал и пристрелить сотрапезников за две секунды. А потом сделать то, зачем он сюда пришел. Но разговор о предстоящей важной операции неожиданно вызвал в нем любопытство. «Интересно, что за операцию они готовят? — подумал он, погладив подбородок стволом пистолета. — Может быть, их операция заинтересует Флинта?»

Осторожно выглянув в зал, Абдулла, к своему удовольствию, обнаружил, что возле лестницы, ведущей на второй этаж, имеется выступ стены, за которым можно спрятаться и хорошо слышать разговор у камина. А застрелить он всегда успеет.

Сняв туфли, он бесшумно прошел в зал и встал за выступ. Беседующие у камина были от него в трех шагах.

— Я, Иван, просто восхищаюсь твоими способностями разведчика, — похвалил Дядюшка Джо начальника охраны, чем-то со смаком закусывая. — Как это тебе удалось узнать секретные коды на суперсейфе босса? Нет, если не хочешь выдавать профессиональную тайну, можешь не говорить. Я не настаиваю.

— От тебя, Джо, у меня никаких секретов нет, — самодовольно усмехнулся Иван. — Я ведь хорошо помню, как ты спас меня от зоны. Мне, кажется, корячилось тогда годочков восемь.

— До десяти, — заметил Джо.

— Вот-вот. Так что в моей преданности не сомневайся. А секретные коды от сейфа я подсмотрел следующим образом. Ты ведь знаешь, что я бывший оптик, да еще и любитель таких штучек, как телеглаз или скрытая камера. Так вот, установил я скрытую камеру собственной конструкции в спальне босса с целью ее проверки. Ну, как она будет действовать. С другой стороны, интересно было посмотреть раздетых красоток, которых приводили к боссу.

— Ты что, сексуальный маньяк? — иронично усмехнулся Джо. — Разве тебе мало баб? Зачем подглядывать?

— Нет, я не маньяк, Джо, — не обиделся Иван, — просто хотел убедиться в надежности камеры. В спальне мне легко было ее поставить и так же легко снять. А приготовил я ее для того, чтобы установить в подвале, где, как я предполагал, и находится сейф босса. Если бы ты знал, Джо, как я был ошарашен, когда через камеру увидел босса у открытого сейфа, перебирающего пачки баксов и рассматривающего бриллианты. У меня аж дух захватило. Никогда я такого богатства не видел. С того раза стал регулярно следить за ним, пока не засек сам процесс открывания сейфа.

— Постой, Иван, дай-ка я повторю комбинацию цифр на память. А ты проследи, не ошибусь ли. Память-то у меня стариковская. Значит, набираю на первом диске имя Виктория.

— Верно.

— Потом на втором диске — комбинацию из восьми цифр: семь, восемь, шесть, один, три, восемь, девять, два, — Джо умышленно назвал неверно две цифры, чтобы еще раз проверить преданность Ивана — не пожалел ли тот, что раскрыл ему секрет сейфа босса. Очень уж подозрителен был этот Дядюшка Джо.

— Джо, горбатого лепишь, — весело рассмеялся Иван. — Ты перепутал две цифры. Ну и память же у тебя дырявая. Второй цифрой идет не восьмерка, а тройка, а предпоследней не девятка, а единица.

— Да, ты прав, — притворно вздохнул Джо, внутренне очень довольный преданностью Ивана, — память ни к черту. Что бы я делал без тебя? Ладно, продолжаю. Потом на третьем диске надо набрать имя Виктория, только наоборот. Все.

— Все? — расхохотался Иван. — Если все, то хрен попадешь в сейф.

— А что еще? — прикинулся расстроенным Джо.

— Что б ты без меня делал, — Иван прекратил смех и отпил из банки пива. — Я ж тебе говорил, что в конце нужно трижды набрать восклицательный знак.

— И верно, — Джо, сокрушаясь, покачал головой. — Я самый настоящий склеротик. Послушай, Иван, но мы ничего не знаем о сигнализации.

— Да нет ее, — покровительственно обронил Иван, доканчивая банку с пивом. — Босс, видно, боится, что она случайно сработает и братва может догадаться о его секретном сейфе.

Иван довольно усмехнулся и бросил пустую банку в камин. Ему было хорошо. Он не сомневался, что нужен Дядюшке Джо, что тот бережет его, как ценный алмаз, и возьмет с собой за бугор. Однако Дядюшке Джо он нужен был лишь до тех пор, пока они не опустошат сейф босса и не слиняют отсюда на потайную дачу Джо в Подмосковье.

В зале вдруг резко зазвонил телефон, и Джо снял трубку.

— Слушаю. Это ты, Моисей? Что стряслось? — Джо с минуту слушал не перебивая, затем взволнованно спросил в трубку: — Ты не ошибся, Моисей? Сам, говоришь, был на месте происшествия? Ладно, спасибо, что сообщил. Конечно, это большая утрата для нашей организации. Братва будет в трауре. Но все остается по-прежнему. За себя не беспокойся. Работай, как и прежде. Твой гонорар не только сохраняется, но я его еще увеличу. Пока. Звони.

Джо медленно положил трубку на аппарат и в волнении быстро проговорил:

— Иван, похоже, нам сам Господь помогает. Это звонил майор ГАИ, наш человек. Говорит, что примерно полчаса назад в полукилометре отсюда на магистральном шоссе кто-то расстрелял машину нашего босса.

— А босс? Жив?

— От босса и водителя остались почти одни головешки. Они сгорели вместе с «Мерседесом».

— Но может быть, «гаишник» ошибся?

— Ошибки нет. Машина его, и на чудом сохранившейся кисти правой руки наколка парашютиста — это татуировка Харакири. Ведь он бывший десантник.

— Джо, выходит, нам сегодня же нужно провернуть намеченную операцию. Братва еще не знает о случившемся, и мы спокойно сможем колупнуть сейф босса. Не мы, так другие заберут. А чем мы хуже?

— Не хуже, Иван, — подтвердил Дядюшка Джо и, широко улыбнувшись от избытка нахлынувших приятных мыслей о будущем, налил в рюмку коньяк, опрокинул в рот и решительно бросил: — Сейчас же и пойдем, Иван. Ты встанешь вместо охранника на свое прежнее место у спальни босса, а я займусь сейфом. Никто не должен мне мешать.

— Об этом можешь не беспокоиться, Джо, — возбужденно ответил Иван и сделал несколько больших глотков коньяка прямо из горлышка бутылки.

— Хватит лакать, пошли! — приказал Джо, и они направились в сторону спрятавшегося Белого Абдуллы. Абдулла резко вышел им навстречу и, вскинув пистолет, всадил Ивану пулю между глаз. Начальник охраны рухнул на ковер без единого звука, а Дядюшка Джо, остолбенев от неожиданности, стал медленно поднимать руки вверх.

— Выбрось оружие, Джо, и без шалостей! — сурово приказал Абдулла. — А то вышибу обе гляделки.

— Конечно, Абдулла, — с готовностью ответил Джо и, вынув двумя пальцами из внутреннего кармана пиджака изящный никелированный пистолетик 22-го калибра, отбросил его в сторону. — А в чем дело, Абдулла? — спросил он напряженно, явно огорченный такой серьезной помехой. — Что изменилось, Абдулла? Как ты объяснишь боссу убийство Ивана? Зачем ты его застрелил? Ты что, с ума сошел?

— Босс сгорел в машине, Джо, — зловеще усмехнулся Белый Абдулла. — И ты знаешь об этом. Я слышал твой разговор с Моисеем. Я слышал и то, о чем вы говорили с Иваном.

— О сейфе босса?

— Да.

— Абдулла, значит, ты грохнул Ивана, чтобы, завладев содержимым сейфа, не делиться с ним? — В заискивающем голосе Дядюшки Джо появилась надежда на благополучный выход из создавшейся щекотливой ситуации. — Ты слышал, как можно открыть сейф босса?

— Да. Вы были слишком болтливы, Джо, а у меня хорошая память.

— Абдулла, ты хочешь все забрать себе? — Джо вытер рукавом пиджака вспотевший лоб. — Но там очень много. Зачем тебе одному столько? Давай разделим поровну. Уверяю тебя, что нам за один раз сокровища сейфа не унести.

— Джо, ты же знаешь, что деньги меня не интересуют.

— Так чего ты хочешь?

Абдулла лично ничего не имел против Джо и поэтому решил убить его неожиданно, чтобы человек не видел свою смерть.

— Посмотри-ка, Джо, внимательно на стену за своей спиной, — сказал он спокойным голосом профессионального киллера.

И Дядюшка Джо посмотрел. Белому Абдулле хватило одного мгновения, чтобы выхватить из-за пояса острый кинжал и срубить Джо голову, словно кочан капусты. Голова, из которой хлынула черная кровь, глухо упала на ковер и, немного прокатившись, замерла с открытыми удивленными глазами. Силы небесные! Тело обезглавленного Джо, к ужасу Белого Абдуллы, медленно развернулось в ту сторону, куда только что смотрела голова, будучи на плечах, и пошло размеренным шагом к стене, до которой было метров десять. Оно шло и обливало себя и ковер алой кровью из артерий шеи. Зрелище было не для слабонервных. Ничего подобного Белый Абдулла еще не видел. Его прошиб холодный пот от ног до макушки. Между тем тело Джо дошло до стены, коснулось ее выставленной вперед левой рукой и только тогда, качнувшись, упало на грудь и обрызгало стену кровью.

Во рту у Абдуллы пересохло, а ноги словно вросли в пол. Он сам не ожидал, что это убийство так на него подействует. Через минуту он стряхнул с себя оцепенение и начал действовать. Вынув из сумки полиэтиленовый пакет, он осторожно положил в него голову Джо и опустил пакет в сумку. Затем, обходя кровавые места на ковре, заспешил на кухню. Там он торопливо надел свои туфли и нырнул в тоннель, по которому пришел сюда. Неся по темному тоннелю сумку с головой Джо, Абдулла отметил про себя, что у него впервые дрожат руки. Однако он не был бы профессиональным киллером, если бы не мог усилием воли быстро привести себя в нормальное состояние. Подойдя к замаскированной в дупле дуба крышке и вознамерившись было вылезти наружу, он вдруг задумался: «Правильно ли я поступаю, не обчистив сейф бывшего босса? Узнай об этом Флинт, он, конечно, не одобрил бы. Наверное, надо взять, сколько войдет в эту сумку. С долларами новая братва примет совсем иначе».

Решив выпотрошить сейф, Абдулла заторопился дальше по тоннелю, который вскоре привел его под тихую, необитаемую комнатку неподалеку от апартаментов бывшего босса. Выбравшись из тоннеля без каких-либо приключений, Абдулла принял беспечный вид и направился в приемную. Здесь его пока знали как своего, и опасаться ему было некого.

В приемной его остановил толстомордый охранник по кличке Окорок. Он окинул Абдуллу блуждающим взглядом наркомана и, чтобы подчеркнуть значимость своей личности и важность поста, на котором стоит, положил ладонь на рукоять кольта 45-го калибра.

— Напрасно приканал, Абдулла, — недружелюбно усмехнулся он, — босса еще нет. — Окорок не любил Абдуллу за его национальную принадлежность.

— А он мне и не нужен, — спокойно ответил Абдулла и выстрелил охраннику в лоб. Затащив труп в спальню, Абдулла включил свет, спрятал тело у окна под шторой и принялся искать суперсейф босса. Через некоторое время он обнаружил его недалеко от изголовья кровати, за высокой дубовой панелью. Кинжалом открыл панель, и его взору предстал мощный ящик с буквенными и цифровыми дисками. Сейф вызывал уважение.

Абдулла некоторое время завороженно смотрел на него, затем набрал слово «Виктория», потом нужную комбинацию цифр, после этого стал набирать слово «Виктория» наоборот.

Увлекшись сейфом, он не заметил, как сзади по-кошачьи тихо к нему подошли телохранители босса — китайцы Ли и Лу. Им уже было известно местонахождение сейфа, но они еще не знали, как открыть его. Абдуллу здесь они застали совершенно случайно. Стоя за его спиной, они ждали момента, когда он откроет сейф, чтобы всадить в него два острых ножа. Ну а тем, что окажется в сейфе, они сумеют распорядиться. Но никто из желающих поживиться не знал, что у Харакири был приготовлен сюрприз для тех, кто попытается обворовать его сейф. Секрет состоял в том, что после набора на диске трех восклицательных знаков нужно нажать небольшую кнопку на полу под платяным шкафом. Понятно, что сейчас эта кнопка не была нажата. Закончив с набором восклицательных знаков, Абдулла потянул за крестообразную ручку на двери сейфа. И через мгновение ему навстречу рванули две гранаты Ф-1. Взрыв был направленным и такой силы, что вся мебель разлетелась в щепки, а дубовая дверь из спальни вместе с косяками вылетела в приемную. Изуродованные трупы Абдуллы и китайцев-телохранителей были отброшены к противоположной стене. Для уничтожения содержимого сейфа взорвалась емкость с напалмом. Через несколько секунд пачки долларов полыхали мощным костром, а бриллианты, не выдерживая огромной температуры напалма, трескались.

16

Григорий отказался от прокурорской машины и отправился из больницы домой пешком. Он не спешил, разглядывая шумную дневную Москву, словно впервые увидел ее. Мышцы всего тела от недельного бездействия ослабли и даже от неторопливой ходьбы на небольших залысинах его высокого лба выступили бисеринки пота. «Все, с утра вновь начинаю пробежки, — решил он про себя, — впереди столько дел, нужна лошадиная выносливость».

Купив в киоске свежую газету, он открыл ключами, переданными ему прокурором, свою квартиру и… не узнал ее. Она была полностью отремонтирована и выглядела так, словно приготовлена строителями для госприемки. Покачав головой от удивления и удовольствия, Григорий мысленно поблагодарил Кравцова за этот приятный сюрприз, положил газету на журнальный столик и прилег на диван.

Полежав немного, ни о чем не думая, он вдруг вскочил как ужаленный. «Но ведь в ванной комнате была кобра! — подумал он в волнении. — Может быть, здесь без него еще одна драма разыгралась, а ему просто об этом не сказали?»

Выбежав в прихожую, он осмотрел свежеокрашенные дверь и косяк ванной комнаты: они были без следа гвоздя, забитого им. Кобры в ванной не оказалось.

Григорий поспешил к телефону и набрал номер прокурора. Трубку сняла секретарша.

— Прокуратура города.

— Здравствуйте, Ирина Николаевна, это Григорий Филиппов!

— Здравствуйте, Григорий Петрович! Я вас слушаю.

— Если можно, соедините меня, пожалуйста, с Сергеем Сергеевичем.

— Извините, пожалуйста, но прокурор города сейчас занят, — с достоинством ответила секретарь. Она натренировалась говорить очень серьезно и правильно строить фразы, чем хотела подчеркнуть то важное обстоятельство, что она не секретарша какого-нибудь там управляющего трестом «Утильсырье», а секретарь-референт самого столичного прокурора.

— Я очень вас прошу, Ирина Николаевна.

— Хорошо, я узнаю у прокурора, сможет ли он с вами поговорить.

— Будьте так любезны, — не без иронии ответил Григорий, мысленно проклиная эту бездушную формалистку с плоской грудью и тощим задом.

Через некоторое время в трубке щелкнуло, и раздался расстроенный голос Кравцова.

— Ты, Григорий?

— Я, Сергей Сергеевич.

— Как добрался?

— Спасибо, все нормально. Вы меня извините, Сергей Сергеевич, что оторвал вас от серьезных дел. Прежде всего, огромное вам спасибо за ремонт в моей квартире.

— Пустяки. Ты же наш работник.

— У меня вопрос, Сергей Сергеевич. Помните, я рассказывал вам в больнице, что в своей квартире забил дверь в ванной комнате, чтобы оттуда не вылезла кобра и не укусила кого-нибудь?

— Разумеется, помню.

— Так нет кобры, а ванная открыта и сверкает свеженькой краской.

— Я, Григорий, предупреждал ремонтников о змее, но мастер штукатуров-маляров категорично заявил, что никакой кобры они не обнаружили ни в ванной, ни во всей квартире. Это бригадир вытащил твой гвоздь из косяка. Словом, змею искали целой бригадой, но так и не нашли.

— Но куда она могла деться?

— Извини, Григорий, но вопрос не по адресу. Я вместе с тобой удивляюсь. К тому же я свидетель, что дверь в ванную была заколочена гвоздем. Я это видел той ночью, когда мы с шофером выносили тебя из квартиры. Во мне еще не угасла старая следовательская привычка схватывать детали на месте происшествия.

— Значит, змею кто-то выпустил.

— Похоже, ты прав. Я полагаю, что это мог сделать тот, кто позвонил мне, чтобы я приехал за тобой.

— Мой таинственный ангел-телохранитель?

— Не знаю, а гадать на кофейной гуще не обучен, — нетерпеливо бросил Кравцов и переменил тему разговора: — Ты сегодняшнюю газету случайно не читал?

— Пока нет, но купил.

— Прочитай. Статья называется «Всероссийскую сходку воров в законе взяли. И отпустили…» Настроение у меня после этой статьи ниже низшего предела.

— Но почему отпустили, Сергей Сергеевич?

— Почитай. И хорошенько отдохни. Пока ты на больничном — носа в прокуратуру не показывай.

— Да здоров я, Сергей Сергеевич. Мне не выдержать еще целую неделю, которая прописана для амбулаторного лечения. От скуки заболею.

— Это приказ, Григорий Петрович. — В голосе Кравцова наметились официальные нотки. — Отдыхай, набирайся сил. Будут проблемы — звони, не стесняйся. Прямо домой. Всего хорошего!

— До свидания, Сергей Сергеевич! — Григорий положил трубку на аппарат, взял сложенную вчетверо газету и развернул ее. На первой полосе в глаза сразу бросилась статья, о которой говорил прокурор. Газета коротко сообщала об уникальной операции ивановских оперативников. Сегодня все задержанные «авторитеты»… освобождены.

«Ничего себе!» — вскинул брови Григорий и, расположившись в кресле, углубился в чтение. В статье говорилось о том, что сотрудникам и Ивановского областного Управления по борьбе с организованной преступностью блестяще проведена операция, не имеющая, пожалуй, прецедента в России. В одной из пригородных гостиниц была «накрыта» воровская сходка всероссийского масштаба. Арестованы 70 человек. Путем «отсеивания» выявлены 45 главарей преступного мира (23 из которых — «воры в законе»), прибывших в Иваново из различных регионов страны и СНГ. Впервые в России возбуждено уголовное дело по пункту 2 статьи 210 УК, карающей за организацию преступного сообщества и предусматривающей наказание от трех до десяти лет с конфискацией имущества. На несостоявшейся сходке должен был решиться вопрос о перераспределении взимаемой «рэкетирской пошлины» между бандитскими группировками. О намечавшейся операции по срыву воровского бенефиса знали всего несколько человек из Управления по борьбе с организованной преступностью, которыми в «час пик» и были подняты по тревоге бойцы ивановского СОБРа, прошедшие «огонь и воду» и многие «горячие точки», в том числе Чечню. И ребята доказали, что они там кое-чему научились, не дав при задержании никакой возможности к сопротивлению. Но не успели бойцы как следует передохнуть от дел ратных, как в Иваново уже съехались крупные адвокаты с толстыми кошельками. Адвокаты оперативно собрались на свою сходку — адвокатскую. И через десять суток в камерах остались лишь пятеро.

— Несчастная Россия! — вздохнул Григорий и в сердцах бросил газетку на журнальный столик. — Ведь состав «высокого собрания» и повестка дня не оставляли сомнений в замыслах участников. Почему же их отпустили? Теперь мне понятна причина плохого настроения прокурора.

Григорий вскочил с кресла и в волнении заходил по комнате, жестикулируя руками и разговаривая с самим собой:

— Как же тогда бороться с преступностью, если адвокаты с толстыми кошельками одерживают верх над законами? Куда уходят деньги из этих толстых адвокатских кошельков? Что же делать?

И вдруг вокруг Григория возникло знакомое ему завихрение. Покружив вокруг него, воздушный поток внезапно успокоился, и возле Григория словно из-под земли вырос невысокий мужичок во всем белом: свитере, брюках и туфлях.

— Поло, ты?! — воскликнул Григорий удивленно и инстинктивно отступил от пришельца на несколько шагов. — Ты же говорил, что больше не появишься на земле.

— Что так всполошился, друг мой? — доброжелательно улыбнулся Поло. — Да, дел у меня действительно много на других планетах, но я выкроил немножко времени, чтобы помочь тебе.

— Помочь? Но я не просил тебя об этом. Я помню, как связываться с тобой при помощи антенны. Если бы надо было…

— Да, ты не просил, — перебил Поло, — но телохранители, которых я тебе оставил, донесли мне, что ты нуждаешься в помощи. — Поло сел на диван и указал Григорию на кресло. — Ты садись, ведь здесь ты хозяин, а я твой гость.

Григорий опустился в кресло и вытер платком выступившую на лбу испарину.

— Какие это телохранители донесли тебе? — спросил он севшим голосом, начиная ощущать на себе сильное воздействие энергетики Поло.

— А ты не понял? — усмехнулся Поло. — Две маленькие змейки. Они тебя охраняли по моему приказу.

— Кобры?! — удивился Григорий и на некоторое время задумался.

Поло молчал, наблюдая за выражением его лица.

— В таком случае, может быть, ты объяснишь мне, кто позвонил прокурору, когда на меня напали эти ужасные вороны? — прервал затянувшуюся паузу Григорий.

— Кобра, которую ты закрыл в ванной комнате, забив дверь гвоздем, — улыбнулся Поло.

— Ценю твой юмор, Поло, но мне сейчас не до шуток, — иронично усмехнулся Григорий. — Я думал, что это ты позвонил.

— Нет, кобра, — вполне серьезно ответил Поло и, достав из кармана брюк небольшой эластичный кружочек зеленого цвета, несколько раз сжал его. Этот кружочек был похож на резиновый эспандер для развития кисти. — Дело в том, Григорий, что кобра — это преобразованный в змею дух, полностью мною управляемый. Для вас, землян, вопросы духов — загадка, тайна за семью печатями, а для нас — вчерашний день.

— Очень интересно, — рассмеялся Григорий, — объясни тогда мне, неразумному землянину, как эта змея-полтергейст вылезла из ванной комнаты и позвонила прокурору. Она что, номер набирала хвостом. И как она узнала его номер?

— Напрасно смеешься, — не обиделся Поло, — все довольно просто. Кобра-дух перешла в газообразную форму, вытекла из ванной комнаты в щель, затем преобразовалась в человекоподобную сущность, разумом превышающую ваш, человеческий, натри порядка. И номер прокурора ей не пришлось искать в телефонной книге. У этой сущности доступ к любой существующей информации. Она же уничтожила ворон, напавших на тебя.

— Как говорят у землян, свежо предание, но верится с трудом, — усмехнулся Григорий. — Хотелось бы посмотреть на эту человекоподобную сущность, о которой ты так убедительно рассказываешь.

— Нет ничего проще, — кивнул Поло. — Я предвидел, что ты не поверишь словам. Это недоверие у тебя от отсутствия знаний. Что ж, смотри.

Поло встал с дивана и поднял ладони над головой: на правой лежал эластичный зеленый кружочек. Вдруг вокруг Поло стал разгораться шар изумрудно-зеленого цвета с золотистым отливом. Через минуту этот шар стал до такой степени ярким, что на него трудно было смотреть. Неожиданно Поло бросил на пол эластичный кружочек, который, слетев с его ладони, словно зеленая светящаяся комета, стал быстро увеличиваться в размерах и превращаться в существо, напоминающее человека. Но через некоторое время это существо приобрело более определенную форму и стало похожим на бесполого голого человека без какой-либо растительности на ровном, без талии, теле и шарообразной голове. Лицо, руки и ноги у существа были почти как у землян, с той лишь разницей, что на руках и ногах было по четыре длинных пальца, на лице отсутствовали брови, а острые уши были в два раза больше. Кроме того, существо постоянно находилось в каком-то фантастическом движении, хотя и стояло на месте. Его можно было сравнить с сильно подвыпившим мужиком, который вот-вот свалится на землю.

Изумленный увиденным, Гриша поднялся с кресла и, не без страха глядя на существо, отошел в сторону.

— Ты его не бойся, Григорий, — с улыбкой произнес Поло, довольный произведенным впечатлением. Он взмахнул кругообразно руками, и зеленый шар вокруг него постепенно погас. — Его зовут Коб. Он обладает недюжинной силой и может превращаться в любое существо и вещество. Вот посмотри. — И Поло, дважды хлопнув в ладоши, приказал: «А ну-ка, Коб, покажи нам воду»!

И тут же Коб стал деформироваться и уменьшаться в росте, словно снежная баба под жаркими лучами солнца. Через некоторое время вместо него на линолеуме осталась большая лужа. Вдруг эта лужа потянулась вверх, к потолку, словно ее стал затягивать мощный пылесос. Прошло несколько секунд, и вся вода, не проливаясь, прижалась к потолку. Повисев немного, она вдруг хлынула на пол дождем и туг же вновь собралась в лужу.

— Прекрасно, Коб! — одобрил Поло и, дважды хлопнув в ладоши, приказал: — А теперь, Коб, веревку!

Через несколько коротких секунд на месте лужи оказалась цилиндрическая бухта из веревки толщиной с большой палец.

— Каково?! — развеселился Поло, смотря на удрученного Григория сияющим взглядом. — Какой будет тебе помощник в борьбе с преступностью! Я оставляю его тебе, Григорий.

— Но зачем он мне? — попытался запротестовать Григорий. — К тому же я не знаю, как с этим Кобом обходиться, как ухаживать за ним.

— Он не требует никакого ухода. Ему не надо ни есть, ни пить. Коб получает необходимую энергию из воздуха. И пока он тебе не понадобится, он будет оставаться в том состоянии, в каком ты его оставишь. Но когда захочешь приказать ему что-либо, хлопни два раза в ладоши и назови его по имени.

— Слушай, Поло, а этот Коб может быть невидимым? — поинтересовался Григорий. — Ведь он, как ты утверждаешь, дух.

— Нет, не может, — Поло отрицательно покачал головой. — Это такая разновидность духа, с которой тебе будет проще обращаться. Есть и невидимый. Но чтобы управлять невидимым, нужна внеземная энергетика, такая, например, как у меня.

— Если я не ошибаюсь, Коб может разговаривать?

— Конечно. В том случае, если ты прикажешь ему превратиться в человекоподобную сущность.

— А с какой скоростью он может передвигаться в пространстве?

— С космической. В общем, Григорий, ты останешься им доволен. Я передаю власть над ним тебе.

— Ты уверен, что Коб может мне пригодиться в расследовании преступлений?

— Не сомневаюсь. Более того, я сейчас укреплю твой дух. Он у тебя слабый, раз ты не знаешь, что делать. Ты будешь справедлив и безжалостен.

— Но зачем? — похолодел Григорий.

— Я же сказал, чтобы ты был безжалостным. Иначе не справишься с криминальным беспределом даже в Москве. А перед тобой стоит более серьезная задача — ликвидировать организованную преступность в России. Думай и действуй энергичнее. Справедливость и безжалостность! Черный квадрат и Коб — надежные инструменты в твоих руках. Научись умело пользоваться ими. А сейчас я укреплю твой дух.

Не успел Григорий полностью осмыслить услышанное, как Поло сделал какие-то замысловатые движения руками, и Григорий, рухнув в кресло, буквально прилип к нему. Поло же, подойдя к Григорию сзади, положил ему на голову горячие ладони и принялся медленно массировать темя, виски и затылок. При этом Григорий почувствовал, что ладони Поло становятся все горячее и горячее и горячая волна от них растекается по всему телу. Вместе с тем его стало сильно клонить ко сну. Последнее, что он услышал, проваливаясь в бездну, были слова Поло:

— Проснешься другим человеком. В твоем сердце не останется места для жалости. И сразу начинай действовать. Так как законы у вас не признают, ты станешь и законом, и судьей, и палачом…

В это самое время Флинт, как и другие воры в законе, освобожденный адвокатами из камеры ивановского следственного изолятора, вызвал к себе четверых головорезов, прошедших ад чеченской войны и дезертировавших из российской армии, и приказал им доставить к нему предстоящей ночью живым и невредимым Григория Филиппова. Предводителя банды разбирало простое человеческое любопытство: чем же необычен этот следователь, если такой классный киллер, как Белый Абдулла, не смог его прикончить?

17

Григорий проснулся от какого-то шума, доносившегося из прихожей. В комнате, где он лежал на диване, горел свет. Часы показывали половину третьего ночи.

Сев на диване, он прислушался. В прихожей шла какая-то возня и слышался приглушенный отборный мат. Вынув из наплечной кобуры пистолет, он вышел в прихожую. Если бы он увидел там в этот момент обезьяну или льва, и то бы меньше удивился, подумав, что это новая забота Поло, оставившего ему очередного телохранителя. Но ни обезьяны, ни льва там не было, а были трое плечистых парней со специфическими уголовными физиономиями, одетые в джинсовые костюмы и кроссовки. Весь интерес ситуации заключался в том, что парни не стояли и не сидели, а лежали на полу в виде одной огромной трехголовой куклы, намертво замотанной толстой веревкой от шеи до лодыжек.

От удивления Григорий почесал стволом пистолета скулу и, спрятав «Макаров» в кобуру, спросил, опускаясь на корточки:

— Ребята, а чего вы тут делаете?

Ответа не последовало. Завидев его, парни притихли, выжидая. Собственно, ничего другого им и не оставалось.

— На ваших уголовных физиономиях написано, что вы, граждане, вломились в мою квартиру отнюдь не затем, чтобы чайку попить, — спокойно заметил Григорий. — Признавайтесь, убить хотели или ограбить? Если пожаловали с целью грабежа, то должен вас разочаровать. Красть у меня нечего, так как я живу на одну зарплату. А кто вас так добротно упаковал? — Хотя Григорий уже догадался, чья это работа, но спросил для того, чтобы прояснить картину устами самих незадачливых визитеров.

— А хрен его знает, — просипел брюнет, передний из связки, который был лицом к Григорию. Ты, парень, прости нас. Мы не предполагали, что ты такой крутой. Колдун, что ли?

— Почему так думаешь?

— Из-за веревки. Не успели войти, как что-то сбило нас с ног и связало. Даже не успели разглядеть, кто это был. Может, домовой?

— Вроде того, — нехорошо усмехнулся Григорий. — Что же мне с вами делать? Сдать в уголовку или самому прикончить?

— Как это «прикончить»? — обеспокоенно спросил второй парень, рыжий, со сломанным носом. — Не имеешь права. Ты ведь следователь.

— Прости нас, — вновь попросил брюнет, — и отпусти. А мы обещаем никогда тебя не трогать и даже быть твоей «крышей». Плохо к нам отнесешься — банда тебе не простит. Долго тогда не проживешь.

— Ишь ты, угрожаешь, — насупился Григорий, — надеешься, что во мне взыграет страх, потому что всех людей вы сейчас в страхе держите. Но считайте, что на этот раз вам сильно не повезло. Здесь диктовать условия буду я. Или вы мне все чистосердечно расскажете, или отсюда живыми не уйдете.

— Да расскажем, — глухо пробурчал из-под низа третий, шатен. — Ты только развяжи, а то дышать трудно.

— Ну, это успеется, — возразил Григорий. — Хочу предупредить вас, джентльмены, что при попытке соврать будете наказаны самым строгим образом, вплоть до высшей меры. — Григорий не шутил. Он чувствовал, что теперь им руководит какая-то могучая внутренняя сила, которую вселил в него Поло. Эта сила диктовала, направляя на определенные действия. — Итак, кто вас послал ко мне?

— Флинт, — вразнобой ответила троица.

— Зачем?

— Повязать тебя и доставить к нему целым и невредимым.

— Зачем я ему понадобился?

— Не знаем, — по-прежнему вразнобой ответила троица. — Босс очень заинтересовался тобой.

— Чем ваша банда занимается?

— Да мелочью всякой, — просипел брюнет. — В основном фарцовкой.

— Банда — фарцовкой?! — сдвинул брови Григорий. — Врешь. Вы что, меня за лоха держите?! А наркотики в Шереметьево-2, которые отняли у банды Харакири?

— Тебе и об этом известно, — тихо заметил брюнет.

— Мне все известно, — ответил Григорий, сделав ударение на слове «все». — Раненый боевик сразу же раскололся. Я предупреждал, что за ложь буду наказывать. В том, что вы лжете, я еще убедился и после того, как прочитал ваши мыслишки. В основном все вы подумали примерно так: «Хрен мы тебе скажем, мент поганый, что промышляем наркотой и заказными убийствами. Ты только развяжи нас, а там уж мы с тобой поговорим». Что вы на это скажете?

Троица промолчала, словно набрала в рот воды.

— Я развяжу, чем покажу, что не боюсь вас. И если кто мне еще соврет, тот пусть сразу считает себя покойником. Я не шучу. Судить вас сейчас буду.

Связанные покрылись холодным потом. Они несколько струхнули, однако до их сознания слова следователя о покойнике по-серьезному не доходили. Они ждали лишь одного: чтобы следователь развязал их, а там уж они с ним разберутся. Они даже и не представляли, какой ужас ожидал их в следующую минуту.

Григорий хлопнул два раза в ладоши и, взяв конец веревки у ноги брюнета в ладони, прошептал: «Коб, развяжи их и превратись в человекоподобное существо!»

В считанные секунды веревка слетела со связанных бандитов, и возле Григория вырос покачивающийся Коб. Он глубоко вздохнул и низким голосом спросил: «Какие будут приказания, хозяин?»

Потрясенные бандиты с быстротой испуганных кошек вскочили на ноги и метнулись к противоположной стене. Сказать, что на них не было лица, — почти ничего не сказать. Они были просто подавлены увиденным и совершенно не способны к каким-либо действиям.

— Коб, я буду их допрашивать и выносить приговор, а ты — приводить его в исполнение, — сурово произнес Григорий и не узнал своего голоса. Хотя его мозг еще подсказывал, что он не судья и тем более не палач, но эти слабеющие мысли были у него где-то далеко, на втором плане. А вот мысль, что он должен быть справедливым судьей и безжалостным к преступникам палачом, полностью овладевала им.

Бандиты не верили своим глазам и ушам. У них буквально отвисли нижние челюсти, и от них потянуло нехорошим душком.

Неожиданно скрипнула дверь, и в прихожую заглянул долговязый парень лет двадцати семи, в кожаной куртке и с золотой печаткой на пальце левой руки. Охватив быстрым взглядом обстановку в прихожей, он собрался было юркнуть назад, за дверь, но не успел. Коб проявил поразительную сноровку. Он поймал долговязого за волосы и одним рывком зашвырнул в прихожую.

— Кто такой? — жестко спросил Григорий.

— Водила я, — с трудом выдавил перепуганный долговязый и, поднявшись с колен, отступил к троице.

— Какой такой водила? — грозно спросил Григорий и приказал Кобу: — Обыщи его.

— Шофер Флинта, — пролепетал долговязый, побледнев при прикосновении к нему Коба. Коб, как профессиональный опер, быстро обыскал его и, изъяв кольт 45 калибра, передал Григорию.

— Почему оказался здесь? — продолжил допрос Григорий.

— Ребят привез, — еле слышно отвечал долговязый, похоже, перепуганный пуще всех. — Ждал в машине. Смотрю — не возвращаются. Вот и заглянул.

— Зачем привез?

— Не знаю. Мне не говорили. Я просто водила.

— Что заладил, как попугай: водила да водила? — прикрикнул Григорий. — Вошел в мою квартиру с пистолетом, и этим все сказано. Как звать?

— Гонщиком кличут.

— Ладно, Гонщик, с тобой разберемся чуть позже.

— Отвечай ты, — Григорий указал пальцем в сторону брюнета. — Назови себя.

— Пантелей, — просипел тот, перебегая затравленными глазками с Григория на Коба и обратно.

— Кличка?

— Да.

— Отвечай только правду, а то очень пожалеешь.

Сломленный брюнет с готовностью кивнул.

— Сидел?

— Было дело.

— Сколько раз?

— Три ходки.

— За что?

— Дважды за грабеж, третий — по мокрому.

— Об убийстве конкретнее.

— Кассира фирмы замочил. Утопил в Москве-реке.

— Из-за какой суммы?

— Полтора ляма деревянными.

— С тобой все ясно, — сухо бросил Григорий и перевел горящий взгляд на второго бандита, рыжего.

— Говори ты.

— Зуб я. Пять ходок. Судили всегда по двум статьям: квартирные кражи и изнасилование. Мокрухи за мной нет.

— Ты что, сексуальный маньяк? — Желваки заходили у Григория на скулах.

— Нет, — буркнул рыжий. — Просто девок люблю.

— Ну, а ты чем отличился? — Григорий посмотрел на третьего, шатена. — Говори.

— Кличка «Сысой», — он отер потное лицо рукавом куртки. — На зоне был один раз. — Он замолчал и отвернул лицо в сторону.

— За что? — с металлом в голосе спросил Григорий. Он уже с трудом справлялся с кипевшей внутри него ненавистью к этим бандитам.

— Заказное убийство, — потупил голову шатен. — Помиловала комиссия при Президенте.

— На какой срок заменили?

— На пятнадцать лет.

— Но ты на свободе.

— В бегах я, сделал ноги с этапа.

— Кого убил?

— Заместителя президента банка.

— Кто заказывал убийство?

— Не знаю. Выполнял приказ Флинта.

— Достаточно. — Лицо Григория, видимо, до такой степени горело ненавистью, что вся четверка бандитов боялась встретиться с ним взглядом. — Ну, а ты какие имеешь «заслуги» перед отечеством? — спросил он Гонщика. — Сколько раз судим? По каким статьям?

— Я не был на зоне.

— Вот как! В банде Флинта — и не судим.

— Я — водила, — в очередной раз напомнил долговязый. — Я был неплохим гонщиком, кандидатом в мастера спорта. Флинт предложил стать его личным шофером. Я не устоял перед большими деньгами. Сам я на дело не хожу и ни одну живую душу не загубил.

— Но возишь надела боевиков и, используя свой талант водителя, увозишь их с места преступления, от возмездия. К тому же, как и другие члены банды, вооружен. Все мы прекрасно понимаем, для чего в кармане носят такой пистолет, как кольт сорок пятого калибра. Это ведь не пистолет-зажигалка для прикуривания. Словом, ты такой же преступник, а не таксист, за которого пытаешься выдать себя. Все, господа бандиты, прения окончены. Коб, обыщи и тех троих, — приказал Григорий.

Но только он произнес эти слова, как троица почти в голос воскликнула:

— Мы сами отдадим! — С прежним ужасом поглядывая на Коба, они торопливо отдали Григорию два пистолета «ТТ» и один «Смит и Вессон» 38 калибра с глушителем. Такой пистолете глушителем любят профессиональные киллеры. Он принадлежал Сысою.

— Ладно, Коб, отставить, — усмехнулся Григорий. — Не сомневаюсь, что они отдали все оружие. Наполни-ка, Коб, ванну водой, наполовину.

Коб кивнул, прошел в ванную комнату, заткнул сливное отверстие в ванне пробкой, открыл воду и вернулся к Григорию. Бандиты не сводили с него расширенных от ужаса глаз. Казалось, они лишились дара речи.

— Объявляется приговор! — сурово произнес Григорий и снял с предохранителя пистолет с глушителем. — Именем Черного Квадрата, справедливого и беспощадного борца с криминальным беспределом в России, за совершенные убийства Сысой и Пантелей приговариваются к высшей мере: Сысой — к расстрелу, Пантелей — к утоплению, так как он свою жертву утопил. Приговор обжалованию не подлежит и приводится в исполнение немедленно!

— Не имеешь права, — пролепетал непослушным языком Сысой.

— А тебе кто давал право убивать? — зловеще выдохнул Григорий и выстрелил Сысою в лоб. Казненный, не издав ни звука, сполз по стене на пол.

— Коб, Пантелея утопи в ванной. Пусть прочувствует, что испытала его жертва.

— Слушаюсь, хозяин.

Пантелей, поняв наконец, что все здесь происходит всерьез, с неописуемым ужасом глядя на Коба, охрипшим голосом попросил Григория:

— Пощади, господин следователь, я тебе отдам все, что у меня есть — четыре миллиона баксов.

— Извини, Пантелей, не продаюсь, не из вашей породы, — покачал головой Григорий. — Кончай с ним, Коб!

В следующий момент Коб схватил Пантелея поперек туловища, словно детскую куклу, и исчез с ним в ванной комнате. Вскоре оттуда до Григория донеслось характерное бульканье, какое бывает, когда на поверхность воды выходят воздушные пузыри. Через несколько минут Коб вышел из ванной комнаты и бесстрастно доложил:

— Приговор приведен в исполнение, хозяин.

Григорий удовлетворенно кивнул, а двое бандитов, оставшиеся в живых, почти одновременно бросились перед ним на колени.

— Прости! — завопили они.

— Не убивай! — взмолился Зуб.

— Дай шанс искупить грехи! — простонал шофер. — Клянусь, что больше ничего общего с уголовниками иметь не буду!

Но на Григория просьбы бандитов подействовали примерно так же, что и жужжание двух мух, пролетевших в метре от него. Следователь Григорий Филиппов был теперь другим человеком. Он стал наконец, как того хотел Поло, справедливым судьей и беспощадным палачом, истым служителем Черного Квадрата, непримиримым борцом с криминальным беспределом в России.

— Зуб, а тебя я приговариваю к кастрации! — сурово произнес Григорий. — Впредь не будешь насиловать девушек. Коб, приведи приговор в исполнение!

Чуть не потерявший от страха рассудок, Зуб хотел было закричать, но не успел. Коб одной рукой зажал ему рот, а второй, схватив через брюки за нужное место, сдавил его с такой мощной силой, какую можно сравнить разве с силой слесарных тисков. Зуб от невыносимо резкой боли дернулся в судорогах и, выпучив глаза, потерял сознание.

— Коб, ты не убил его? — осведомился Григорий. — Ведь мы должны быть справедливы. Наказание должно быть адекватным преступлению.

— Нет, хозяин, через час он очнется и уже никогда не сможет насиловать женщин, — с прежней бесстрастностью ответило человекоподобное существо. — Если же в его преступном сердце сохранится тяга к слабому полу, то ему останется попроситься на службу евнухом в гарем к какому-нибудь новому султану.

Водитель Флинта с расширенными от ужаса зрачками отполз в угол прихожей.

— А ты встань и не дрожи, — бросил ему Григорий. — В отношении тебя я пока не буду выносить приговор. Для тебя имеется работа.

— Я все сделаю, что прикажете, — пролепетал Гонщик пересохшими губами. — Прикажете прикончить Флинта, и я это сделаю.

— Этого как раз и не нужно, — возразил Григорий. — Ты привезешь его сюда. Флинт ведь сам желал встретиться со мной. Зачем же лишать его такого удовольствия.

— Но как я заставлю его поехать к вам? — севшим голосом спросил шофер. — Флинт из тех боссов, которые ничего не боятся, даже смерти.

— С тобой поедет Коб, — Григорий, к большому огорчению Гонщика, кивнул на своего верного помощника. — С ним ты будешь в полной безопасности. Твоя задача — проводить Коба к своему боссу. И не вздумай по глупости пуститься в бега. Тогда ты уж действительно долго не проживешь. Коб настигнет тебя в любом месте. Понял?

— Усек, — шофер вытер носовым платком потное лицо. — Меня не устраивает перспектива стать мертвецом. Я мечтаю только об одном — слинять из банды Флинта и стать профессиональным гонщиком. Можете мне верить.

— Что ж, твоя судьба в твоих руках, — философски заметил Григорий и приказал: — Отнеси с Кобом в свою машину трупы казненных и эту кастрированнуюсвинью! Пусть босс позаботится о своих подчиненных.

Через некоторое время, оставшись в квартире один, Григорий тщательно закрыл дверь на все запоры и быстро прошел в комнату. У него родилась блестящая идея.

18

С этого момента ритм жизни Григория изменился, стал более стремительным, а сам он — жестче и целеустремленнее. Теперь он уже нисколько не сомневался в том, что делает и что намеревается делать. Цель ясна — искоренение преступности до основания. Троих наказал, придет черед и остальных. Сколько бы их ни было. Десятки, сотни, тысячи… Хоть миллионы. Никому никакой пощады. Зуб за зуб, око за око. Черный квадрат со всеми справится. Это тебе не наши правоохранительные органы. Космос! Сила!

Сел в кресло, в руки газету. Ага, вот они, авторитеты, воры в законе, выскользнувшие из камер ивановского СИЗО: «Боб, Якут, Хрящ — из Краснодара, Гордей, Солист, Бурбон, Флинт — из Москвы, Казимир — из Питера, Нестор — из Нижнего Новгорода, Давид, Влас, Калистрат — из Тольятти, Исай, Адам, Никон — из Тюмени, Фим, Отелло — из Хабаровского края, Клинтон, Большой Коля и Сударь — из Ростова-на-Дону, Рыбак, Зубр и Чарли — из Приморья…» Григорий отбросил газету, и зловещая усмешка скользнула по его поджатым губам. «Ничего, от него они не уйдут, — зло подумал Григорий. — Черный квадрат настигнет их в любом месте России. Стоит только приказать ему. Основное — уничтожить главарей преступных сообществ. А без них банды распадутся». Но в этом была главная ошибка Григория…

Вынув из-за шкафа свернутую в рулон старую административную карту России, он повесил ее над столом и, отыскав город Краснодар, проговорил вслух:

— Черный квадрат, хочу видеть краснодарских воров в законе Боба, Якута и Хряща, но не всех сразу, а по очереди. Интересно, чем каждый из них сейчас занимается?

Вскоре на карте, на месте Краснодара, появилось черное квадратное пятно с гранями, размером примерно сантиметров пятнадцать. На глазах это пятно начало светлеть и через некоторое время превратилось в матовое окошечко, похожее на телевизионный экранчик. Две-три секунды спустя в нем замелькали какие-то люди. Но вот кадр остановился, и взору Григория предстал роскошный зал казино, игровой столик и, крупным планом, улыбающееся лицо упитанного, лет пятидесяти пяти мужчины с дымящейся сигарой в руке. Темные густые волосы его блестели и были уложены аккуратными волнами. Во рту сверкали золотые коронки. Одет он был в белый костюм с искоркой. Мужчина неспешно о чем-то переговаривался с партнерами и, похоже, был в самом прекрасном расположении духа. Вот он достал из внутреннего кармана пиджака толстую пачку стодолларовых купюр, отсчитал из нее десять штук и небрежно бросил на столик в кучу долларов.

— Значит, развлекаешься, Боб, — зло проговорил Григорий, впившись взглядом в холеное лицо вора в законе. — С такой легкостью выбрасывать из кармана по тысяче долларов может человек, у которого денег куры не клюют. И, конечно же, ты их не заработал у станка, а твои бандиты отняли их у кого-то. Но ты хорошо одеваешься, хорошо кушаешь и хорошо отдыхаешь. Из всего этого напрашивается вывод: вредный ты для общества человек. А поэтому… — Григорий на минуту задумался. Ему вдруг захотелось сделать приятный подарок своему покровителю — Поло: «Может быть, первого не убивать, а отправить на перевоспитание на Тридцать восьмую планету? Но возможно ли в таком возрасте перевоспитать вора в законе? Конечно же нет. Он, поди, за все свои прожитые годы ни дня не работал на государство и общество. Ладно, не хотел работать на земле, пусть поработает на инопланетян. Отправляю к Поло. А позже поинтересуюсь, что из этого получилось».

Довольный неожиданным оригинальным решением, Григорий произнес вслух:

— Черный квадрат, перенеси краснодарского вора в законе Боба на Тридцать восьмую планету в подчинение Поло. На перевоспитание.

Только он это произнес, как Боб, на глазах изумленных посетителей казино, схватился за сердце и рухнул на пол как подкошенный. Присутствующие в зале продолжали пребывать в немой сцене еще несколько секунд, не в состоянии переварить происшедшее. Несколько человек вскочили с мест и начали суетливо метаться надлежащим на полу телом. С Бобом было покончено.

— Прекрасно, — удовлетворенно вымолвил Григорий. — Теперь, Черный квадрат, покажи мне Якута. Чем занят вор в законе?

На экране замелькали какие-то неразборчивые кадры, но вскоре картинка установилась. Григорий присмотрелся. Ущербный месяц над красивым загородным домиком в деревянных кружевах и ветках плюща. Роскошная спальня. Крупным планом — лицо спящего чернявого мужчины лет сорока. Густые черные волосы, аккуратные черные усики. Спит безмятежно на спине. Сбоку примостилась смазливая блондиночка лет двадцати. Кадр меняется. Двор. Подъезжает «Мерседес» цвета мокрого асфальта с темными тонированными стеклами. Из машины выходят трое рослых мужчин в черных костюмах. Они бесцеремонно вытаскивают из автомобиля низкорослого толстячка в темных брюках и светлой сорочке, порванной натруди. Руки у толстячка за спиной, в наручниках. В руках одного из троих черный кейс. Звонят в дверь. Ждут. Опять звонят. Кадр меняется. Просыпается чернявый с усиками. На лице недовольство — побеспокоили ночью. Глаза раскосые. Оттого, возможно, и кличка «Якут». Надевает халат, идет к двери и сразу открывает ее. Похоже, никого не боится. Прибывшие что-то докладывают. После короткого раздумья Якут машет куда-то во двор. Все идут среди деревьев в ту сторону, куда он указал. Подошли к железной двери бетонного треугольника. Якут открыл дверь, щелкнул в стене выключателем. Стало светло. Спустились по ступенькам в глубокий подвал. Якут открыл железную дверь и включил свет. Все пятеро вошли в комнату. У одной стены невысокий стеллаж с никелированными хирургическими инструментами, у другой — три массивных кресла в метре друг от друга. Неужто комната пыток? Так оно и есть. С толстячка снимают наручники и принудительно усаживают в среднее кресло. Только он коснулся сиденья, как у кресла сработал какой-то механизм, и руки толстячка оказались прихваченными железными браслетами к подлокотникам, а шею прижал к спинке металлический ошейник. Мужчины открыли кейс и показали Якуту. Кейс пустой, лишь на дне его следы какого-то белого порошка. Якут разгневан и что-то говорит мужчинам. Через минуту возле прикованного к креслу толстячка устанавливают какую-то горелку. Якут и толстячок крупным планом. По испуганному лицу толстячка струится пот. Якут тычет ему пальцем в лицо и что-то энергично говорит. «Видимо, допрашивает, — подумал Григорий, — в чем-то этот мужичок, наверное, провинился. И дело это вроде бы связано с наркотиками. И толстячок, похоже, из их компании. Возможно, решил надуть своих. Но за подобные проделки бандиты наказывают строго. Нет сомнения, что скоро последует расправа. Конечно, допускать ее не следует».

Григорий не ошибся. Бандиты не собирались долго заниматься разговорами. Вот один из них по знаку Якута поднял зажженную горелку и подошел к толстячку. Тут Григорий торопливо произнес: «Черный квадрат, я полагаю, что Якут и трое его подручных бандитов опасны для общества и заслуживают высшей меры наказания. С привязанным же к креслу мужчиной мне не все ясно. Надеюсь, что его обнаружат и освободят».

После его слов четверо рухнули на пол словно подкошенные, а на привязанном к креслу толстячке загорелась одежда от оброненной на него паяльной лампы. «Нехорошо получилось, — покачал головой Григорий, — у четверки вроде как легче смерть, а этот, которого не хотел наказывать, корчится в огне. Наверное, надо и его приговорить к высшей мере, чтобы не мучился». И он приказал Черному квадрату убить как можно быстрее несчастного, что и было сделано в одно мгновение. И вот уже в кресле горел высоким факелом труп, а не живой человек. Григорий остался доволен, что помог мужчине избавиться от мученической смерти. Он вдруг почувствовал, что ему нравится быть судьей и палачом и что никакой жалости в его сердце не осталось.

— Прекрасно, — оживился он, — в Краснодаре остался один вор в законе — Хрящ. Посмотрим, чем он занимается, если в столь позднее время не спит.

Хрящ не спал. Он, уже изрядно «поддавший», потягивал «Мартини» из бокала в одном из самых престижных ночных клубов города. Это был высокий жилистый брюнет с косым шрамом на щеке — грязновато-белого цвета, со свинцовым оттенком. Серые глаза — две льдинки. Вместо сердца — кусок железа. Хрящ пользовался славой самого жестокого вора в законе не только в своем городе, но, можно сказать, и во всей России. К нему приезжали многие заспорившие авторитеты, чтобы он их рассудил, сказал свое слово. И его слово, как правило, примиряло авторитетов. На свете Хрящ прожил пятьдесят три года, и все за счет общества. Дважды попадал под суд за умышленные убийства и оба раза сумел уйти от наказания. Дела прекращались в залах судебных заседаний за недостаточностью улик. Особенно его любили профессиональные киллеры. Для них он был отличным инструктором. И ни один из тех, кого он инструктировал, не загремел на зону. Сегодня в этом ночном клубе, повидавшем цвет уголовного мира, Хрящ проинструктировал специально к нему приехавшего столичного киллера, взявшего «подряд» на ликвидацию одного из богатых норвежских бизнесменов, вложившего солидные инвестиции в крупнейший никелевый завод Архангельска. Оставшись за столиком один, Хрящ обстоятельно рассматривал юную голубоглазую стриптизершу, довольно профессионально демонстрировавшую свои великолепные формы. Особенно он не мог оторвать сального взгляда от упругих, стоявших торчком грудей девушки. Завсегдатаи клуба хорошо знали, как вор в законе Хрящ любит новеньких незатасканных стриптизерш, и усвоили, что лучше ему дорогу не переходить. Если он бросит стриптизерше одну двадцатидолларовую купюру и покинет клуб, тогда эту девицу может поиметь каждый, кто захочет, за сносную цену. Но если Хрящ (что с ним случалось не раз) положит на девушку глаз и вынет из кармана пачку долларов, то она его. И упаси Бог, если кто по неосведомленности своей окажется ему соперником. Эго будет означать, что у соперника эта ночь — последняя в жизни. Похоже, и на этот раз Хрящ был покорен юной красавицей. Выдернув из кармана пачку стодолларовых купюр, он запрыгнул на сцену, словно молодой, и, обняв девушку, неторопливо затолкнул деньги ей под узенькие кружевные трусики (никакой другой одежды на ней уже не было). Тут и застал его Черный квадрат. Хрящ повис на перепуганной до смерти стриптизерше, так и не получив удовлетворения за подаренные доллары. Девушка кричала, пытаясь удержать обмякшее тело, которое неумолимо сползало на пол…

Зловещая усмешка поселилась на губах Григория, в лихорадочно пылающих глазах появился хищный желтоватый блеск.

— Так будет с каждым, — прошептал он с угрозой и взял газету. — Кто там следующий? Ага, москвичи. Возьмемся за вас. Итак, Гордей.

Отыскав взглядом на карте столицу, он произнес нужную фразу и стал с нетерпением ждать. Вскоре образовавшийся Черный квадрат заменился светлым экраном, и на нем появился худощавый седовласый старик лет семидесяти, с длинной шеей и надменным выражением бритого лица. Своим видом старик напомнил Григорию полковника Скуратова из старого фильма «Тринадцать». Одетый в цветной халат, он сидел в глубоком мягком кресле и медленно покуривал длинную сигарету, вправленную в яркий длинный мундштук. На мизинце левой руки его сверкал крупный бриллиант. Это был Гордей, вот уже двадцать пять лет вор в законе. В уголовном мире столицы, пожалуй, никто не мог сравниться с изощренным умом Гордея. На зоне он побывал всего один раз: угодил туда четырнадцатилетним мальцом за грабеж и, отсидев по приговору три года, вышел на волю молодым профессором криминального мира. Он оказался очень талантливым учеником тюремного народного университета. С тех пор, даже при большом старании следственных органов, он в тюрьму не попадал, хотя с уголовным кодексом находился в постоянном конфликте. Гордей курировал в России бриллиантовый бизнес. В частности, оказывал значительное влияние на заключение сделок компанией «АСМРОСА» с иностранными фирмами. Гордей был до того богат, что мог просто так, будучи в хорошем настроении, подарить кому-нибудь, например, шикарную яхту стоимостью в миллион долларов и тут же забыть о такой мелочи. Сейчас Гордей внимательно слушал предложения американского гангстера Джона Смита о взаимном сотрудничестве в области мирового бриллиантового бизнеса. Джон, красивый стройный шатен лет сорока, прибыл в Москву из Чикаго как турист, и надежные люди устроили ему ночную встречу с самим Гордеем. Разговор шел серьезный и деловой, без выпивки. Крупномасштабные дела Гордей всегда обмозговывал на ясную голову. Похоже, они договорились. Оба встали с кресел и уважительно пожали друг другу руки.

Губы Григория скривились в садистской усмешке, и он приказал Черному квадрату уничтожить обоих. Он нисколько не сомневался, что собеседник Гордея тоже преступник. «Ведь не станет же честный человек с таким почтением пожимать руку вору в законе», — рассудил он, уже не задумываясь о степени вины каждого в отдельности.

Неожиданно от сильного удара дверь в квартиру Григория слетела с запоров и петель и грохнулась на пол.

Григорий кинулся в прихожую. Там уже стоял Коб, держа за шиворот каждой рукой двух мужчин. Один, долговязый, был смертельно испуган. Григорий узнал в нем Гонщика. Выражение лица другого, сухощавого, среднего роста, с редеющими темно-русыми волосами и тонкими губами, обезображенными поперечным шрамом, было не испуганным, но злым. Глаза — две черные колючие точки. Во рту посверкивали золотые коронки.

— Извини, хозяин, что дверь вышиб, — бесстрастно произнес Коб, — руки заняты.

Григорий махнул рукой и подступил к темно-русому, одетому в халат и комнатные тапочки (видно, был поднят с постели), спросил строго:

— Кто будешь?

— С легавым не желаю разговаривать, — сплюнул тот на пол.

— Если не ошибаюсь, Флинт? Наслышан о тебе. Якобы очень смелый вор в законе.

— Флинт он, Флинт, — подтвердил Коб и хорошенько, как нашкодившего котенка, тряхнул Флинта за воротник. — Я слышал, как по этому прозвищу к нему обращались его бандиты.

— Ну и что из того, что я Флинт? — с вызовом процедил тот сквозь зубы. — Да, Флинт, вор в законе, век воли не видать. Вас, легавых, видел на… — он смачно выругался.

— Будешь неприлично выражаться, прикажу Кобу вырвать твой поганый язык, — сурово бросил Григорий и неожиданно саданул Флинта в подбородок. Флинт вырубился и повис в сильной руке Коба, словно пиджак на вешалке. — Поставь их к стенке, — приказал Григорий Кобу.

Коб притиснул обоих к стене и велел Гонщику придерживать своего босса до тех пор, пока тот не придет в себя, а сам поднял с пола дверь и закрыл ею образовавшийся проем.

— Хозяин, что будем делать с теми, которые в грузовике? — спросил он. — Через час очнутся.

— В каком грузовике? Кто?

— Бандиты. Тридцать шесть человек.

— Какие бандиты? — удивился Григорий. — Объясни толком.

— Из банды Флинта, — с обычной невозмутимостью ответил Коб, — я их усыпил на некоторое время и сложил как бревна в грузовик, который вел Гонщик. Сейчас машина стоит возле твоего дома. Хозяин, я собрал всех, кто мне попался.

— Как же ты их усыпил?

— Легко. Но не очень надолго.

— Удивительно! — восхитился Григорий. — Ты славно поработал, Коб. Но что же нам делать с такой кучей бандитов? Судить их и наказывать в моей квартире не подходит — места мало. К тому же скоро начнет светать. Проснувшиеся люди могут помешать. — Григорий на минуту задумался. Ему расхотелось приговаривать бандитов к наказанию Черным квадратом. Это занятие наскучило. Ему захотелось их расстреливать. Лично. Это желание все больше и больше захватывало его сознание. Выстроить в шеренгу по одному и стрелять, стрелять, стрелять… И наслаждаться тем, как с каждым выстрелом на одного бандита становится меньше. Но для такой операции нужно глухое подвальное помещение, скрытое от людских глаз, из которого на поверхности не слышны были бы выстрелы. И вдруг он вспомнил. За несколько кварталов от его дома строится гостиничный комплекс. Строительство его вот уже три месяца как приостановлено. Причина, видимо, одна — нехватка денег. На две трети комплекс уже построен. Какое прекрасное место для расстрела: высокий бетонный забор по всему периметру строительства, глубокие глухие подвалы. Сторож? Это не помеха. Его на время усыпит Коб, — Нашел отличное место! — радостно объявил он Кобу. — Сейчас же и поедем. Здесь не очень далеко. Этих двоих берем с собой, — он кивнул на бледного Гонщика и что-то мычавшего, приходившего в себя Флинта. — Водилу за руль, а Флинта возьмешь с собой в кузов. — И Григорий стал вынимать из тумбочки пистолеты, изъятые у бандитов. Среди них был и пистолет Соколова со смазанной страшным мальтийским ядом обоймой.

19

За окном сумерки. В кабинете прокурора столицы накурено — хоть топор вешай. Таких заядлых курильщиков и любителей кофе, как прокурор Кравцов и начальник ГУВД генерал-лейтенант Устюжанин, непросто отыскать во всей Москве. Может быть, специфика их нелегкой работы тому виною? Возможно. Оба осуждали свои вредные привычки и тем не менее продолжали дымить и поглощать кофе, и по-другому и быть не могло. К этому времени в пепельнице скопилась груда окурков, а Сергей Сергеевич по обязанности хозяина кабинета третий раз залил в кофеварку свежей воды.

Кажется, обсудили все животрепещущие вопросы, вдруг навалившиеся скопом, о «живых мертвецах», до сих пор запертых в одной из камер Бутырского следственного изолятора, об убийствах в банде Харакири и гибели самого главаря (информация поступила от агента — оперативника, внедренного в штат пивного бара «Райское гнездышко»), об активизации банды вора в законе Флинта и расширении наркобизнеса в столице, о ликвидации двух подпольных заводов по изготовлению фальшивой импортной водки под Мытищами и Балашихой, о двух погибших гаишниках с черными квадратами на лбах и о странном космическом друге Григория Поло, взявшем шефство над следователем с целью помочь в ликвидации криминального беспредела в столице и во всей России, и о других невероятных событиях, которые произошли с Филипповым в последнее время.

— Виталий Борисович, я все больше склоняюсь к мысли, что поспешил с назначением Григория на должность начальника следственного отдела, — произнес в задумчивости Кравцов, раскуривая очередную сигарету, — видимо, в тот момент я был сильно удручен предательством Соколова.

— Это твое заявление для меня несколько неожиданно, — ответил с удивлением Устюжанин и устало пошевелил широкими плечами. — Как мне помнится, ты всегда очень хорошо отзывался о Григории.

— Я и сейчас считаю его одним из лучших в городской прокуратуре, и тем не менее прихожу к выводу, что связь его с Черным квадратом к добру не приведет. Григорий в один прекрасный момент может отойти от объективного расследования по уголовным делам и поддаться соблазну наказать какого-нибудь негодяя до суда. Боюсь, как бы он не увлекся…

Почему ты так полагаешь?

— Он люто ненавидит уголовников. Поэтому может сорваться. Слишком велик соблазн.

— И тогда вся ответственность ляжет на тебя, друг мой Сережа, — в тон Кравцову проговорил Устюжанин, — за то, что ты проявил близорукость, назначив его на руководящую должность.

— Да не ответственности я боюсь, Витенька, — вздохнул прокурор, выпуская из ноздрей упругую струю сигаретного дыма. — Другого опасаюсь — как бы парень не наломал дров и не сделал себе хуже, а ведь у него на руках больная мать, для которой он надежда и опора. Хотя мы с ним твердо договорились, что он должен действовать исключительно по закону, но мною почему-то стало овладевать какое-то беспокойство за него: устоит ли, не возникнет ли у него желание самолично вершить суд? Что мы знаем об этом космическом явлении — Черном квадрате? Ровным счетом ничего. Какова сила влияния его на душу человека? Опять ответа нет. И действительно ли это все во благо? Вот я и задумался — вправе ли был назначать парня на еще более ответственную должность?! И вообще оставлять на следственной работе до тех пор, пока он не освободится от Черного квадрата.

— Опасения твои я понимаю, — кивнул Устюжанин и, поднявшись из-за стола, налил себе новую порцию кофе. Вернувшись за стол, добавил: — Сережа, но ведь у тебя нет юридических оснований для отстранения Григория от следственной работы.

— Верно, нет, — согласился Кравцов, — в этом-то и вся сложность. Наше законодательство пока еще не предусмотрело последствий контактов человека с иными цивилизациями. Получается что с нас и начинается конкретный опыт контактирования с инопланетянами. К чему он приведет — невозможно предположить.

— Значит, Сережа, надо успокоиться, — ответил Устюжанин и отпил кофе, — а Григория постоянно держи в поле зрения. Я бы на твоем месте, учитывая неординарность возникшей ситуации, посадил его с собой в этом кабинете. Ведь случай-то особый. Он требует и особых, нестандартных решешй.

— Похоже, ты прав, — одобрительно кивнул Кравцов и одним махом опустошил чашечку кофе. — Как только выйдете больничного — устрою в своем кабинете. Для его же пользы.

— Вот и прекрасно, — заметил Устюжанин, допивая свой кофе. — С Григорием определились, планы предстоящих операций разработали, так что, наверное, пора и отдохнул» немного. А то домашний прокурор устроит мне баню, — Виталий Борисович устало улыбнулся и, встав с кресла, поправил форменный пиджак. Генерал был не просто высок, он был огромного роста. Будучи студентом юридического факультета МГУ, он играл в баскетбольной команде университета на месте центрового, и весьма успешно. Кто разбирается в баскетболе, тот знает, что заработать звание кандидата в мастера спорта здесь не так-то просто. Но не только ростом был приметен генерал. Имелась у него и особая примета — два круглых шрама на щеках от сквозного пулевого ранения, которое он получил буквально в начале своей полицейской карьеры. И еще немаловажный штрих к портрету начальника ГУВД. Кто хоть раз беседовал с Устюжаниным, тот, как правило, отмечал, что, несмотря на строгое выражение его лица, голубые глаза полицейского генерала излучали доброту. А глаза, как известно, зеркало души.

— А я еще немного поработаю, — поднялся со своего места Кравцов, — меня-то никто не ждет. (Сергей Сергеевич был старым холостяком.) С утра еще раз встречусь с медицинскими светилами. Необходимо наконец принять какое-то решение по «живым мертвецам», которых опасаются в Бутырке даже зэки, не говоря уж об администрации.

— Удивительною, Сережа, что эти «живые мертвецы» вторую неделю не принимают пищи и даже не реагируют на нее, когда их пытаются накормить через дверную форточку. Не пойму, откуда они берут энергию?! Ходят и ходят, а есть не просят.

— Сам поражаюсь, — развел руками Кравцов и улыбнулся. — К сожалению, Виталий, нам еще многое в этом мире не известно. А может быть, и к лучшему? Не ровен час, можно и рехнуться от внезапно свалившейся информации.

— Не исключено, — улыбнулся Устюжанин своей скупой, но располагающей улыбкой и протянул прокурору широкую, как лопата, ладонь. — Ну, пока, Сережа. Значит, перед рассветом мои ребята под руководством полковника Зайкова штурмуют «Райское гнездышко».

— Ни пуха, Виталий! — прокурор ответил на крепкое рукопожатие начальника ГУВД и проводил его до дверей.

— К черту, дорогой!

Это была их последняя встреча.

В приемной к генералу присоединился его адъютант-телохранитель майор Сорокин, бывший афганец. Невысокий, плечистый блондин, Сорокин однажды уже прикрыл Виталия Борисовича от бандитских пуль. На счастье майора, преступник в тот раз стрелял из «Макарова». Пули из этого пистолета не пробивают хороший бронежилет. А бронежилет у майора был отменный, особой прочности: подарок английских полицейских, который они сделали во время пребывания Устюжанина с дружеским визитом в Скотланд-Ярде. Такой же бронежилет был подарен и самому генералу, но Виталий Борисович ни разу не надел его, не приучен был.

Через несколько минут они вышли из здания горпрокуратуры. Майор чуть впереди, на шаг сзади генерал. Тут все и произошло. Четверо спортивного вида мужчин в камуфляжной форме и с черными масками на лицах, появившиеся словно из-под земли, подскочили к ним, а двое таких же подбежали к водителю машины Устюжанина. Раздались тупые хлопки их бесшумных пистолетов. Водитель и майор Сорокин свалились замертво от выстрелов в виски, генерал же некоторое время постоял, будто удивляясь внезапному нападению, потом стал медленно оседать на бетонную плиту, словно вознамерился прилечь и отдохнуть. Но упасть ему не дали. Четверка бандитов подхватила его за ноги и за руки и быстро перенесла в подъехавший темно-синий «Форд» с тонированными стеклами.

— Тяжеловат генерал, — усмехнулся один из бандитов, захлопывая дверь автомобиля. — Жми, Серый, на всю железку! — приказал он водителю и защелкнул наручники на запястьях Устюжанина.

«Форд» рванул с места и через несколько секунд набрал максимальную скорость. А через двадцать минут очнувшегося, но еще слабо стоящего на ногах генерала ввели в шикарную столовую великого босса московской мафии Спартака Леонидовича, вора в законе по кличке Прометей, держателя всероссийского воровского общака и третейского судьи столичного криминального мира.

Стол был сервирован по высшему разряду. Можно было предположить, что здесь ожидали, по меньшей мере, посла иностранной державы. Роскошным приемом Прометей любил подчеркнуть не уважение к гостям, которых, как правило, он в большинстве своем презирал, а свое богатство и значимость в мирской жизни. Надо это ему было для души.

Когда Прометей увидел на пороге столовой генерала, своего, можно сказать, главного противника, лицо его расплылось в притворной доброжелательной улыбке.

— Кого я вижу! — воскликнул он, всплеснув руками. — Самого генерал-лейтенанта Устюжанина, грозу преступного мира столицы! С вами, Виталий Борисович, случайно не грубо обошлась моя братва?

Хотя и ощущая во всем теле большую слабость, генерал старался не показывать вида и усилием воли заставил себя стоять на ногах тверже.

— Благодарю за заботу, — с иронией ответил он, — ваши бандиты отнеслись ко мне на удивление корректно, усыпили двумя выстрелами и надели наручники. Только и всего. Ломом по голове не били, перо в бок не воткнули.

— Вы, генерал, вспоминаете давно забытые методы, — ответил с прежней улыбкой Прометей. — Грубостью и насилием ничего не добьешься. Вы это не хуже моего знаете, а может быть, и лучше. Мой метод — убеждение и еще раз убеждение. К крайней же мере я прибегаю только в том случае, если мой оппонент заупрямится и никак не захочет понять, что он проиграл, что ему не на что надеяться и что у него остаются два пути — сотрудничать со мной или уйти в небытие. — Он подал знак двум бандитам, стоявшим за спиной Устюжанина, и те сняли с генерала наручники.

— И о чем же вы хотите со мной договориться? — спокойно спросил Виталий Борисович. — Сразу вам говорю — зря потратите время.

Прометей, сохраняя на лице притворную улыбку, сделал барский жест в сторону стола:

— Прошу к столу, генерал. Вы мой гость. За ужином и поговорим. — Он прошел за стол, сел в торце на гнутый стул из орехового дерева и указал Устюжанину на место рядом. — Не капризничайте, генерал. Вы же не какой-нибудь зеленый выпускник школы полиции, а человек опытный и умный, дослужившийся до высокого чина. Мне известно, что у вас неплохие связи в правительстве, вас ценят.

«Ах вот оно что, — подумал Виталий Борисович, — похоже, меня взяли в качестве заложника. Но что эти мерзавцы попросят взамен? Что ж, придется побеседовать. Из любой ситуации, если хорошенько подумать, можно найти выход».

— Уж больно вы своеобразно приглашаете в гости, гражданин Белов Валерий Денисович, — усмехнулся Устюжанин, потерев запястья рук, где еще оставались следы от наручников. — И не очень изменились с тех пор, когда как главный бухгалтер треста «Востоксибзолото» привлекались к уголовной ответственности за хищения в крупных размерах. В Хабаровске это было. Лет двадцать тому назад. Или я ошибаюсь? — Виталий Борисович подошел к столу, отставил в сторону стул и сел на него.

— Отличная у вас память, генерал, — Прометей погасил наконец свою улыбочку, — только теперь я не Белов, а Иванов Спартак Леонидович. И не ворую, а занимаюсь законным бизнесом — покупаю и продаю.

— Понимаю, — заметил Устюжанин, — только товар у вас специфический, за покупку и продажу которого полагается работать на лесоповале в фуфайке с лагерным номером лет десять, а то и больше.

— Ну, генерал, вы слишком, строги. — Прометей налил в рюмки коньяку и, пододвинув одну в сторону Виталия Борисовича, предложил: — Двигайтесь к столу, перекусим и поговорим. А то пока получается как-то все наоборот, будто я в вашем кабинете на допросе, а не вы у меня в гостях. Прошу, — он указал Устюжанину на рюмку с коньяком, медленно выпил свой коньяк и зажевал тоненьким ломтиком лимона. — Вы что же, генерал, категорически отказываетесь поужинать со мной? — Прометей пока сохранял спокойный тон, но на скулах его уже наметились желваки. — Брезгуете, господин генерал?

— Это слишком мягко сказано, Спартак Леонидович. Если бы я с вами выпил, то перечеркнул бы всю свою жизнь, долгие годы которой боролся вот с такими паразитами, как вы.

— Вы смелый человек, генерал, — тихо и зловеще процедил Прометей. Он обиделся. И сильно. — Но, видно, глупый. Другой бы за такое оскорбление распрощался со своей жизнью на этом же месте в считанные секунды. Но вы мне пока нужны. — Он откинулся на спинку стула, закурил сигарету и, с ненавистью глядя на генерала, продолжил: — Сначала я хотел взять в заложники прокурора города Кравцова. Но когда навел некоторые справки, отказался от него. Вы нам больше подошли. К тому же у меня изменился план, для реализации которого прокурор не подходит.

— Чем же понравился вам я?

— Во-первых, должностью. А во-вторых, тем, что с вами легче будет договориться. Прокурор старый холостяк. Ему, как говорится, терять нечего. А у вас, генерал, большое семейство. Дети, три внука. Вы же не хотите, чтобы с ними что-то нехорошее произошло?

Устюжанин похолодел. Случилось то, чего он больше всего боялся, — его детям и внукам угрожает реальная опасность. Надо признать, мафия умеет просчитывать на много ходов вперед и любит наносить самые больные удары. Узнав о его слабости к детям, бандиты решили сыграть на этом чувстве и склонить на какую-то сделку. Но какую?

— Вижу, генерал, что даже вас, такого мужественного и смелого человека, взволновали мои слова, — самодовольно ухмыльнулся Прометей. — Поверьте, у нас уже накопился достаточный опыт ломать сотрудников полиции. Почти все покупаются за деньги. Но вам я денег не предлагаю. Уверяю вас, я неплохо разбираюсь в психологии людей. Уверен, что вы бы их и не взяли. Даже очень много. Не сомневаюсь, что вы готовы погибнуть смертью героя за своих детей. Ноя вам такой возможности не дам. Мы привезем ваших внучат — Ванюшку, Любочку и Егорушку сюда и будем расстреливать их на ваших глазах по одному до тех пор, пока не договоримся. Как видите, мы не какие-нибудь садисты. Издеваться над детьми не будем, пытать не собираемся. Просто застрелим. Так вот, чтобы этого не произошло, их дед, то есть вы, генерал, должны быть не фанатиком, а человеком трезвомыслящим. Если хотите, чтобы ваши родные остались живыми, и вы вместе с ними, советую быть более покладистым. При положительном результате наших переговоров я устраиваю вам побег. И вы даже становитесь героем, сумевшим вырваться из кровавых лап банды шантажистов-гастролеров, допустим, из Подольска или из Екатеринбурга. Это не важно. Все будет обставлено должным образом. Ну так как, генерал, начинаем переговоры или я посылаю братву за вашими внуками?

Виталий Борисович отер платком вспотевшее лицо и, стараясь сохранить спокойствие огромным усилием воли, ответил неторопливо:

— Полагаю, что при серьезном разговоре спешка не нужна. Вы, Спартак Леонидович, долго и настойчиво запугивали, не объяснив, чего же хотите от меня.

— Думаю, лед тронулся, — оживился Прометей, — похоже, вы, генерал, прониклись серьезностью вопроса. Только позвольте сделать некоторые коррективы. Я вас не запугивал, а объяснял сложившуюся ситуацию, в которой все козыри у меня. И делалось это для того, чтобы переговоры наши пошли быстро и успешно.

— Что ж, давайте поговорим, — сказал Устюжанин и, достав сигарету, закурил.

— Вот и хорошо, — усмехнулся Прометей. Он подумал, что генерал уже надломился и осталось его слегка додавить. Но он слишком поверхностно знал начальника ГУВД столицы. — Тогда к делу, Виталий Борисович. Сначала я решил взять вас в заложники и обменять на моего друга Флинта и его братву. Как мне стало известно, их, около сорока человек, арестовали. Но пока вас везли сюда, у меня созрел совсем иной план, который, вообще-то, я давно вынашиваю.

— Арестована банда Флинта?! — перебил Устюжанин. — Впервые слышу. Кем? ФСБ?

— Следователем прокуратуры Григорием Филипповым без санкции прокурора. Как это ему удалось, я пока не разобрался.

— Следователем Филипповым?! — удивился Устюжанин и в задумчивости погладил шрам на щеке. Он вдруг вспомнил разговор с прокурором о Григории, о возникших у него необычных возможностях и о том, что тот из-за лютой ненависти к преступникам может наломать дров. — Невероятно! И где он их держит?

— Если б знать, — многозначительно бросил Прометей, — мы бы обошлись и без вашей помощи.

— Обещаю, что все будут освобождены немедленно, как только встречусь с Филипповым.

— Приятно слышать от вас, генерал, слова, столь дружески к нам настроенные. Но теперь нет в том необходимости.

— Как это нет? Они ведь арестованы незаконно и подлежат немедленному освобождению из-под стражи. Я должен сейчас же разобраться.

— Успокойтесь, генерал, — усмехнулся Прометей и выпил еще коньяку. — Хрен с ними. Раз не смогли защитить себя, пусть сидят. Поговорим о главном. У меня изменился план. А план такой. Надумал я с вашей помощью, генерал, обчистить Алмазный фонд в Оружейной палате.

Устюжанин опешил от неожиданности.

— Ограбить Алмазный фонд в Оружейной палате?! Да вы с ума сошли, Спартак Леонидович! Извините, но у меня возникла мысль, что у вас не все в порядке с головой.

— С головой у меня все в полном порядке, — не обиделся Прометей. — Да, Алмазный фонд. Только не ограбить, как вы заметили, а обчистить. Я не люблю грубых выражений, генерал. Это мой бизнес. И должен вам признаться, что у меня болезненная страсть к алмазам и иным драгоценным камешкам. Что поделаешь, у каждого свои слабости.

— А я, глупый, подумал, что вы успели достаточно награбить, чтобы остановиться, — покачал головой Устюжанин. — Живете в сказочной роскоши, ну чего бы еще человеку надо.

— Человеку всегда мало, генерал, — притворно вздохнул Прометей и, откинувшись на спинку стула, расстегнул пуговицы на своем роскошном белоснежном пиджаке. — Для души хочется чего-то особенного. Вы представляете, генерал, как будет приятно помечтать на своей вилле где-нибудь на Канарских островах, любуясь редкими алмазами, изумрудами, сапфирами, которыми восхищались зрители разных национальностей. Они не имели возможности прикоснуться к сокровищам. А тут все это волшебство будет принадлежать мне одному, и я смогу наслаждаться шедеврами ювелирного искусства сколь угодно. Ради этого стоит рискнуть.

— Но это совершенно несбыточный план, — пожал плечами Виталий Борисович. Он понял, что попал в заложники к маньяку, фанатику, с которым разговаривать языком здравого смысла невозможно, с ним нужно говорить только языком оперативной хитрости. — Полагаю, у Алмазного фонда столько степеней защиты, что возникший преступный замысел должен быть погашен на корню. Неужели вы думаете, что до вас такой план не приходил кому-нибудь в голову?! И, как известно, попыток ограбления Алмазного фонда не было. Хотя, надо признать, замысел ваш очень смел и заслуживает детального рассмотрения.

— Вы находите? — Глаза Прометея загорелись алчным огнем, и он вместе со стулом придвинулся к Устюжанину.

— Конечно, — утвердительно кивнул Виталий Борисович и, стряхнув пепел с сигареты в серебряную пепельницу, посмотрел на главаря мафии глазами заинтересованного человека. — Мне хотелось бы услышать от вас весь план в деталях. После этого я выскажу свое мнение. Небезынтересно было бы узнать и об отведенной мне роли в этом архисложном деле.

— Все в свое время. — Прометей встал со стула и возбужденно заходил возле Устюжанина, как учитель возле ученика, сдающего экзамен. — План до гениального прост. Пока скажу в общих чертах. Никаких ночных нападений. Всю операцию проведем среди белого дня, в день профилактики. Как говорится, без шума и пыли.

— Днем? Без шума? Непонятно. Как же вы заберете сокровища? Может быть, полагаете, что охрана и главный смотритель отдадут их вам добровольно? В таком случае должен вас разочаровать. Охрана там надежная. Подкупить же начальника охраны полковника Фатеева Алексея Кузьмича и главного смотрителя профессора Селиванова Модеста Петровича так же невозможно, как невозможно заставить страуса родить слона. Эти люди совершенно неподкупны. Уж я-то их знаю, как никто другой. Я был бы сильно удивлен, узнай, что вы не в курсе моих родственных связей с полковником Фатеевым.

— Я знаю, что он ваш племянник, — слегка улыбнулся Прометей. — Вот поэтому мой выбор и пал на вас, генерал. — Он сел на стул напротив Устюжанина, закинул ногу на ногу и, приветливо улыбаясь, стал барабанить пальцами по колену. — Драгоценности вынесут полковник Фатеев и главный смотритель профессор Селиванов.

— Вы это серьезно?

— Вполне, — мелко рассмеялся Прометей. — Давайте спросим об этом самого профессора.

— Вы что же, и профессора взяли в заложники? — воскликнул Устюжанин. — Но это же глупо. Его в любую минуту могут хватиться.

— Не думаю. — Прометей громко рассмеялся и сделал знак двум бандитам, стоявшим у двери. Те, словно дрессированные овчарки, вмиг оказались в метре от Устюжанина и замерли, положив пальцы на спусковые крючки автоматов с глушителями.

— Да-а, надо отдать должное вашей организации, — заметил Виталий Борисович, — подручные ваши натренированы, словно лучшие группы спецназа.

— Не волнуйтесь, генерал, — предупредительно поднял руку Прометей, — с этой минуты эти двое будут в непосредственной близости от вас, чтобы вы не потерялись. А насчет натренированности моей братвы подметили вы точно, генерал. В моей организации в основном бывшие спортсмены, подчеркну — хорошие спортсмены. Как правило, призеры европейских и мировых первенств. Они меня любят, а я их уважаю.

— За что же бывшие хорошие спортсмены вас любят? Вы же калечите им жизни.

— Это с какой стороны посмотреть, генерал. Я им даю хлеб, и неплохой. А что им может предложить государство? Ровным счетом ничего. Безработицу, а если и какую-нибудь работу, то с нищенской зарплатой. Да и эту зарплату они вовремя не получат. Так что, генерал, в дискуссии на эту тему вас ждет полное поражение. Перейдем лучше к нашему непосредственному делу. Хочу предупредить вас вот еще о чем. Сейчас я покажу вам нечто такое, за разглашение чего автоматически следует смертный приговор. И еще. Я подумал, что сейчас вы, генерал, между предательством и смертью выбрали второе. Я же не наивный человек и прекрасно сознаю, с кем имею дело. Стоит вам броситься на автоматчика, и вас тут же пристрелят. Но вы этого не сделаете. Почему? Потому что я вам твердо обещаю: в случае такого поведения ваши внуки, дети и супруга будут убиты. По одному в день. Чтобы следующие, еще живые, испытали побольше страха и проклинали вас за необдуманный поступок. Я слов на ветер не бросаю. Усвойте это очень хорошо и выбросьте из головы все планы, которые строите против меня. А теперь в знак нашей договоренности о совместном сотрудничестве, предлагаю выпить по рюмке коньяку за здоровье ваших внучат — Ванюшки, Любочки и Егорушки. — Прометей с покровительственной ухмылкой налил в рюмки коньяк и подал одну Устюжанину. — Прошу, генерал, грех не выпить за здоровье своих внучат. Вы ведь любите их?

От упоминания крестным отцом мафии имен дорогих ему внуков у Виталия Борисовича сжалось сердце. «До какой степени нужно быть бездушным человеком, чтобы вот так спокойно, садистски, издеваться над чувствами заложника, переживающего за жизнь близких ему детей больше, чем за свою собственную, — с горечью подумал Устюжанин. — Да и люди ли вообще эти бандиты? За деньги они мать родную расстреляют».

— Вы правы, за здоровье детей стоит выпить, — ответил Устюжанин, большим усилием воли сохраняя спокойствие. — Он взял из руки Прометея рюмку с коньяком, вылил ее содержимое в фужер и дополнил его коньяком до краев. Затем под удивленными и одобрительными взглядами присутствующих осушил фужер до дна, поставил его на стол и заметил: — Хорош коньяк. Я хоть и генерал, но таким баловаться мне не по карману.

— Вот это по-нашему, — довольно улыбнулся Прометей и тем не менее следовать примеру Устюжанина не стал, а высосал рюмку коньяку и закусил ломтиком лимона. — Вам, генерал, можно и целую бутылку засадить, чтобы стресс снять, а мне много нельзя. Слишком серьезную игру я затеял. — Он встал со стула и сделал жест в сторону закрытой двери в стене слева. — Прошу сюда.

Устюжанин пошел за Прометеем. Сзади неотступно следовали двое верзил-автоматчиков. Все прошли в коридор, затем поднялись на другой этаж. Возле одной из дверей Прометей остановился и, толкнув ее, сказал:

— Заглянем сюда, коль идем мимо.

Вошли. Устюжанин увидел ванную комнату: большую, светлую, отделанную красивым бежевым кафелем. Ванна была глубокая, вместительная — впору для двоих. Но особенного ничего он в этом помещении не увидел. Только воздух был несколько специфический, словно подкисленный.

Прометей усмехнулся.

— Вроде ванная, генерал, но на самом деле не ванная. Эту комнату я называю крематорием. Кажется, ничего общего с крематорием она не имеет. Но это внешне. Предназначение же у нее примерно такое же, как и у крематория: уничтожать трупы. Я растворяю их в ванне с серной кислотой и сливаю в канализацию. Так что никаких следов от трупа не остается. Анет трупа, как нам известно, нет и преступления. Вы, должно быть, улавливаете легкий запах серной кислоты. Полностью от него трудно избавиться. Но наличие запаха еще ничего не доказывает. Здесь всякие можно придумать объяснения. Главное — нет трупов. Нет и свидетелей их исчезновения. И не будет. Три дня тому назад я отправил в канализацию заместителя начальника городской таможни Осинцева. Упрямый оказался мужик. Не договорились мы с ним.

Устюжанин вытер платком вспотевшие лоб и шею.

— Вы так спокойно и деловито рассказываете о своем ужасном преступлении, словно о производстве глиняных горшков. Честно признаюсь, я повидал всякого за свою долгую полицейскую практику, но с таким цинизмом сталкиваюсь впервые.

— Так вы и с крестным отцом московской мафии разговариваете впервые, — подчеркнуто дружелюбно заметил Прометей. — Вы, генерал, выбросьте из своего сердца жалость к другим, о себе лучше подумайте, о том, чтобы этот наш разговор не был для вас последним.

— Ужасное время! — вздохнул Устюжанин. — До чего ослабло государство, и как низко пало общество. Разве мог я лет двадцать назад предположить, что когда-нибудь вот так буду беседовать с боссом столичной мафии, и не у себя в кабинете, а под дулами автоматов его боевиков. А рассказываете о своем преступлении вы так спокойно только потому, что уверены в своей безнаказанности.

— Не огорчайтесь, генерал, — самодовольно усмехнулся Прометей, — для кого, может быть, время и ужасное, а для кого, напротив, — полная свобода, возможность проявить все свои способности. — Он покровительственно похлопал Устюжанина по руке. — Лично вы в накладе не останетесь. После операции получите десять процентов от сокровищ Алмазного фонда. Это колоссальные деньги. И все сомнения, которые терзают сейчас вашу честную душу, улетучатся, как утренний туман. Или вы, генерал, предпочитаете лечь в эту ванну? — довольный своей шуткой, Прометей хихикнул, но тут же оборвал смех и деловито бросил: — Прошу за мной.

Пошли по пушистому ковру коридора, освещенного мягким светом настенных бра, спустились этажом ниже и вошли в помещение, напоминающее театральную гримерную. Лицом к зеркалу и спиной к входу стоял сутуловатый пожилой мужчина в сером костюме, с темно-русыми волосами, побитыми сединой. Что-то в его фигуре показалось Устюжанину знакомым. Услышав шаги вошедших, мужчина повернулся, и Виталий Борисович невольно воскликнул:

— Модест Петрович, вы?!

— Да, господин генерал, как видите.

— Профессор, как вы здесь оказались? Ах да, вас тоже вязли в заложники?! Но, простите, что с вашим голосом?

— На ваши вопросы, генерал, лучше ответит Спартак Леонидович, наш босс, — усмехнулся «Модест Петрович» и, отвернувшись, стал рассматривать свою внешность в зеркале.

Устюжанин сконфуженно оглянулся на Прометея, а у того от удовольствия все лицо расплылось в улыбке.

— Ну что, генерал, как вам Модест Петрович?

— Надо признать, что внешнее сходство с профессором большое, — ответил Устюжанин, справившись с волнением. — Только голос не похож.

— Да, с голосом проблема, — согласился Прометей и почесал в задумчивости подбородок. — Ну, а какие замечания по внешнему виду, генерал?

— У этого гражданина залысины меньше и нос великоват, — заметил Устюжанин, принимая игру босса, — а в целом приличный двойник получился. Кстати, у двойника на левой стороне шеи бородавка отсутствует.

— Благодарю, генерал, учтем, — одобрительно отозвался Прометей. — Вот вы уже и работаете на нас. Постараемся устранить все ваши замечания. А с голосом… Собственно, думаю, что он ему и не понадобится. Говорить в основном придется вам.

— Что вы имеете в виду?

— Мой план строится на том, генерал, что основным действующим лицом будете вы. Замените подлинных полковника Фатеева и профессора Селиванова на наших людей. То же самое нужно будет сделать и с взводом охраны.

— Заменить целый взвод?!

— Да. генерал. На этот счет у меня есть кое-какие соображения. Получится без особых затруднений. Вы же, генерал, начальник ГУВД, и этим все сказано. Своей должностью вы нам и дороги.

Прометей посмотрел на лжепрофессора, который, поглядывая на цветную фотографию Селиванова, возился со своей прической.

— Шплинт, где Филин? — недовольно спросил босс.

— Сейчас будет. Форму подгоняет.

— Иди поторопи, — распорядился Прометей.

— Один момент, босс, — послушно ответил «профессор» и выскочил из комнаты.

— Сейчас, генерал, посмотрите на нашего полковника Фатеева, двойника своего племянника, и выскажете замечания.

— Что ж, это несложно, — кивнул Устюжанин, — уж кого-кого, а Алексея я знаю наизусть, на то он и племянник. — Виталий Борисович старался говорить спокойно и дружески, чтобы не вызвать никаких подозрений. Он готовился к действию, незаметно передвигаясь на удобную для себя позицию, чтобы неожиданно напасть на боевиков с автоматами. Его напрочь не устраивала роль предателя, уготованная ему боссом. Он готовился к тому, чтобы, если ему суждено погибнуть, обязательно прихватить на тот свет и предводителя московской мафии. Тогда угроза бандитов о расправе с его родными даже после его смерти не будет осуществлена. Важно не оставить в живых главаря. Как правило, после гибели босса в мафиозной организации начинаются проблемы, разборки и борьба за престол.

Все последующее произошло за считанные секунды. Изловчившись, Устюжанин изо всей силы ударил одного боевика ногой в пах и в следующий миг, схватив Прометея за плечи, прикрылся им от второго боевика. Как он и ожидал, бандит, будучи запрограммированным на быструю стрельбу, нажал на спусковой крючок автомата и прошил своего босса поперек груди. Кинув труп босса на автоматчика, Виталий Борисович выхватил у него оружие, но выстрелить не успел. Появившийся в дверном проеме главный телохранитель Прометея, громила Козырь, первым нажал на спусковой крючок. Пуля из бесшумного пистолета попала генерал-лейтенанту Устюжанину в висок. Не издав ни звука, он упал ничком на труп великого босса столичной мафии.

— Сопляки хреновы! — рявкнул Козырь на автоматчиков. — Стоит оставить на минуту без присмотра, и вы уже, суки, дел наделали! Кто же так близко подходит к охраняемому субъекту?! Тем более к легавому.

— Не собачься, Козырь, — простонал скорчившийся боевик, которого Устюжанин ударил в пах. — Вот тварь, аж в глазах потемнело.

— Козырь, что ж теперь будет? — растерянно спросил второй боевик, вытирая рукавом куртки пот со лба. — Выходит, я пришил своего босса? Но ты же видел, что это произошло случайно? Ты скажешь братве свое веское слово? Ты же у нас авторитетный.

— Да, конечно, скажу, — улыбнулся Козырь. — Более того, вы оба будете у меня первыми помощниками. Поняли, к чему я клоню? Я давно ждал того момента, когда кто-нибудь замочит босса.

— Козырь, ты что, хочешь стать великим боссом? — почти в голос спросили пораженные боевики. — Но ты ведь даже не вор в законе, сходняк даст тебе отлуп.

— Мне отлуп?! — рассмеялся Козырь. — Ничего-то вы не знаете, кореша мои дорогие. Воры в законе будут рады короновать меня на этот ответственный пост, когда я внесу в общак пять миллионов баксов.

— Пять миллионов?! — разинули рты боевики. — Век воли не видать! Откуда у тебя такие бабки?

— Наследство бывшего босса, — ухмыльнулся Козырь, — малюсенькая его частица. В моей голове шифры от двух сейфов в Цюрихе и Берне. Вот так, кореша. Соображать надо. Вам обоим буду платить вдвое больше. А сейчас отнесите этих двоих в ванну и наполните ее кислотой. От трупов надо избавляться как можно быстрее.

— Мигом сладим, босс. — И боевики заспешили выполнять его приказ.

20

Кровавый диск солнца — из-за горизонта, а Григорий — на грузовике в подвалы недостроенного гостиничного комплекса. Сторож, заспанный парень, похоже, подрабатывающий из студентов, не помеха. Коб усыпил его, а затем крепко привязал к лежанке проводами, не забыв при этом заткнуть ему рот носовым платком.

Полумрак. Григорий включил фонарик, отыскал распределительный щиток электроснабжения и поднял рубильник. В подвалах вспыхнуло довольно сносное электрическое освещение.

Григорий осмотрелся. Отличные подвалы: просторные и глухие. Тут можно расстрелять не то что тридцать шесть человек, а целый батальон, и никто не услышит.

— Разгружай! — приказал он Кобу, а руку Гонщика приковал наручниками к рулю автомобиля. — Сиди, парень, еще пригодишься. Нам сегодня предстоит много работы. Сюда мы привезли крохотную часть криминального мира столицы. Покончим с этими мерзавцами, поедем в Бутырский следственный изолятор, потом в «Матросскую тишину». Суд будет скорый и на месте. А то не дождешься, когда их приговорит государственное правосудие. Зря кормят да целые штаты контролеров содержат. Но ничего, будет покончено с волокитой раз и навсегда. Я наведу порядок. В Москве не будет ни одного преступления. Затем возьмусь за другие города России. — Глазау Григория разгорались хищным желтым огнем.

Коб, открыв борт грузовика, стал сваливать «арестантов» прямо на бетонные плиты пола, усыпанные разным мусором: крошками затвердевшего цемента, щепками, кусками арматуры. «Арестанты», начинавшие приходить в себя, пытались подняться на нетвердые ноги, кто-то отползал в сторону. Когда кузов грузовика был очищен, Григорий приказал:

— Коб, закинь этих подонков в один отсек и охраняй вход. Будешь выдавать мне по одному. Скоро они очухаются?

— Думаю, минут через пять по вашему земному времени.

— Ладно. Не расстреливать же их в бессознательном состоянии. У нас все должно быть справедливо.

Когда Коб без особого труда затолкал всех «арестантов» в одну большую бетонную кладовую, но еще без дверей, Григорий распорядился:

— Поставь вон те плахи в этот тупичок. Это будет стенка для приговоренных.

Коб быстро соорудил «стенку». Он был прекрасным работником, сообразительным и исполнительным.

Григорий снял с плеча гранатомет, положил его в кузов грузовика и вынул из наплечной кобуры табельный «Макаров».

— Посмотри, Коб, кто там из них стоит на ногах, — нетерпеливо приказал он и вдруг вспомнил: — А ведь Флинт не был усыплен. Притаился, хитрец. Разыщи. С него и начнем.

Через минуту Коб отыскал среди плохо еще соображающих, но уже стоящих на ногах «арестантов» их главаря, Флинта. Он притих В дальнем углу и напрягал свой изворотливый ум на то, как бы выкрутиться из опасной ситуации. Пока он выхода не видел. Проскочить мимо Коба было нереально.

Коб вытащил Флинта из кладовой и поставил к расстрельной «стенке». Увидев в руке Григория пистолет, предводитель преступной организации почувствовал настоящий страх. Он наконец понял, что все происходит по-серьезному, что он попал в руки к ненормальному следователю, фанатику или психически больному. Но как бы там ни было, а умирать не хотелось.

— Послушай, следователь, — произнес он охрипшим голосом, — то, что ты хочешь убить меня и мою братву, незаконно, и мы оба с тобой понимаем это. Не знаю, зачем ты это делаешь, и знать не хочу. Ведь потом тебя самого расстреляют. Я предлагаю заключить между нами соглашение: я отдаю тебе накопления всей организации — тридцать миллионов зеленых, а ты нас отпускаешь. Подумай хорошенько. Ведь таких денег тебе не заработать завею свою жизнь. Договорились? — Флинт выбросил главный и единственный козырь, какой у него был. Он действительно предложил все, что было награблено им и его бандитами. Ему не было жалко. Он знал, что награбит еще больше. Вытерев рукавом халата вспотевший лоб, он с напряжением ждал ответа.

— Другого я от тебя и не ждал, — с презрением усмехнулся Григорий. — Никакие деньги не помогут. Я приговариваю тебя к расстрелу за организацию преступной банды. За все те злодеяния, которые ты совершил со своими бандитами в Москве, да и не только, думаю, в столице. Ты не имеешь права жить среди честных людей. Раздевайся!

— Ты чо, в натуре?! — съежился Флинт, и его руки мелко задрожали. — Ты, следователь, чем лучше обыкновенного киллера? Одумайся. Я требую, чтобы меня судил народный суд, а не сумасшедший следователь. Кто тебе дал право судить?

— Это право мне дал космос, — стальным голосом ответил Григорий и передернул затвор пистолета. — А чтобы ты не причислял меня к своей уголовной братии, я тебе докажу это. — Он выдернул из-за пояса один из многочисленных пистолетов и бросил его Флинту (этот пистолет раньше принадлежал Соколову). Пистолет упал к ногам главаря банды, а Григорий между тем прошептал: «Зеленая аура, я в опасности». И тут же вокруг него возникло зеленое свечение.

Флинт, весь в поту, с перекошенным от страха и злобы лицом, увидев светящийся зеленый колпак вокруг Григория, в смятении отпрянул к «стенке». Пораженные увиденным, «арестанты» с расширенными от ужаса глазами кинулись в глубь кладовой.

— Стреляй в меня, — сказал Григорий Флинту, — и ты увидишь, что меня нельзя убить. Это значит, что я не как все, я избранный. Избранный космосом для того, чтобы вершить суд над преступниками и наказывать их, так как государство наше, к сожалению. не в силах справиться со столь тяжелой задачей. Я положу конец криминальному беспределу в России.

— Может, ты на понт берешь, следователь? — еле слышно прошептал пересохшими губами Флинт. — Может быть, этот пистолет заряжен холостыми? — Не раздумывая, Флинт прицелился в побледневшего как мел Гонщика, прикованного наручниками к рулю автомобиля, и нажал спусковой крючок. Пуля снесла водителю полчерепа. Флинт, затравленно озираясь, быстро направил пистолет на Григория и трижды выстрелил. Потом два раза в Коба, затем вновь дважды в Григория. Но, к его изумлению и изумлению его оцепеневшей братвы, пули от Григория и Коба отлетели, как камешки от кирпичной стены. Когда закончились патроны, Флинт механически выдернул из пистолета обойму, посмотрел на нее и зло отшвырнул ее в одну сторону, а пистолет в другую.

— Ну что, убедился? — саркастически усмехнулся Григорий. — Теперь ты видишь, что тебя и твою преступную банду я пускаю в расход по приговору самого Верховного Суда — Суда Космического.

Григорий поднял пистолет, но не выстрелил, потому что тут началось такое, чему не мог дать объяснения и он сам. Правая рука Флинта быстро покрылась черными пятнами, потом почернела вся, а вскоре чернота поползла по шее. Флинт свалился на пол, тело его стало извиваться в ужасных судорогах, и он страшно закричал. Чернота уже стала забираться на подбородок и щеки. Чтобы прекратить мучения человека, Григорий выстрелил Флинту в лоб: на лбу и волосах змейкой закружились струйки крови. А произошло вот что. Как нам известно, обойма пистолета Соколова была смазана смертоносным мальтийским ядом, от которого до сих пор не изобретено противоядия. Смерть, уготованная Васей-Бароном следователю Филиппову, неожиданным образом настигла главаря преступной организации.

Сняв с себя зеленую ауру, Григорий приказал Кобу:

— Оттащи его. И давай следующего.

Коб послушно отволок труп за ноги от «стенки» метров на десять в сторону, выдернул из кладовой и поставил к «стенке» перепуганного до смерти и обмочившегося плотного рыжего парня лет двадцати восьми. Одет он был в покошенный коричневый костюм и не первой свежести туфли.

— Не стреляй, начальник, — с трудом проговорил рыжий одеревеневшим от страха языком и стал обильно потеть. — Я с бандой ни в одном деле не участвовал. Пришел к Флинту только потому, что нигде не мог найти работу. Я бывший спортсмен, мастер спорта по вольной борьбе. На тренировке повредил пальцы — списали из команды. Не стреляй. У меня большая семья: братаны, сестры. Родители в возрасте, безработные. С завода их сократили. Без меня им хана.

— Надо было подумать об этом до того, как пришел в банду, — жестко оборвал Григорий. — И еще следовало бы задуматься о том, сколько горя и слез доставляют преступники законопослушным гражданам. Ведь люди уже на улицу боятся выйти. Только безжалостным истреблением бандитов можно покончить с преступным беспределом. Раздевайся! — Глаза у Григория с колющими точками зрачков, с острым стеклянным блеском, пистолет в руке не дрожит.

По лицу рыжего текли слезы. Он стал раздеваться дрожащими руками, но пальцы не слушались, не гнулись. Пуговицы, крючки не расстегивались. Путались шнурки. Григорий торопил:

— Живей, живей.

У приговоренного завязла в рубахе голова, и он не спешил ее высвободить.

— Брось вола крутить! — рявкнул Григорий. — Коб, помоги ему.

Коб сдернул с рыжего рубаху, прислонил его ослабевшее голое тело к стенке и сделал шаг в сторону.

Григорий выстрелил. Стукнуло в уши. Белая сырая туша мяса рухнула на пол. В судорогах дернулись ноги.

— Коб, следующего! — прорычал Григорий. Запах крови будил в Григории звериное, первобытное чувство.

В кладовой в толпе смертельно перепуганных «арестантов» Коб поймал одного за ногу и буквально вышвырнул из кладовой. Им оказался брюнет лет тридцати, кавказской национальности, одетый в белый дорогой костюм, белоснежную сорочку с бежевой шелковой «бабочкой», бежевые туфли. Он ежесекундно вытирал носовым платком с бледного ухоженного лица пот и воровато бегал черными глазками по сторонам, надеясь, видимо, улизнуть. Однако Коб развеял все его иллюзии на этот счет. Сорвав с брюнета пиджак и «бабочку», Коб бесстрастно приказал:

— Быстро раздевайся, а то сначала оторву руки, потом выдерну ноги, затем уж голову отверну.

— Му-у-ужики, может, договоримся?! — завопил брюнет и бессильно опустился на колени. — Чеченец я. Отпустите на родину. Обещаю никогда у вас не появляться. У меня отец и старший брат в правительстве Ичкерии. Они заплатят за меня любой выкуп. Отпустите. Не казните.

— Поверить бандиту может только полный дурак, — холодно ответил Григорий. — У нас своих преступников хватает. Раздевайся!

Чеченец заплакал и мигом раскис, что было неожиданным для Григория. Он считал, что чеченцы мужественный и гордый народ и слезу из них не так-то просто выбить. А тут…

Коб сноровисто освободил приговоренного от одежды и поставил к «стенке». Григорий расстрелял в него обойму до конца и возбужденно прокричал Кобу:

— Медленно дело движется. Давай сразу двоих. Ты тоже стрелять будешь.

— Как прикажешь, хозяин, — спокойно ответил Коб, у которого, похоже, совершенно отсутствовала нервная система. Он вывел из кладовой двоих «арестантов» и подтолкнул к «стенке». Это были молодые мужчины среднего роста, в мятых брюках и расстегнутых на груди рубахах. Тела их были изрисованы татуировками на самые различные темы. Видимо, большую часть своих жизней они провели в местах не столь отдаленных и строгих.

— Слушай, начальник, — обратился один из них к Григорию. — Пусть это чудище не прикасается к нам. Мы сами разденемся и покажем вам, ментам поганым, как умеют умирать настоящие блатные.

— Ну, раздевайтесь, да поживей! — нервно ответил Григорий и, отбросив в сторону «Макаров», выдернул из-за пояса новый пистолет, заряженный. Ноздри у него дико раздувались. Он со звериной страстью втягивал в себя подвальный воздух с запахом пороха, парной крови и едкого человеческого пота.

Блатные раздевались, как в предбаннике. Смеялись, болтали о пустяках, казалось, ничего не замечали, не видели и видеть не хотели. Григорий внимательно посмотрел на них и понял, что это только маскарад — глаза у обоих были мертвые, расширенные от ужаса. Когда они попытались подняться, то не смогли — ноги не держали. Коб прислонил их к «стенке», уже сломленных, с опущенными головами. Но они еще зачем-то прикрывали ладонями стыдные места.

Григорий подал Кобу один из запасных пистолетов, сделал ему знак встать рядом с собой и громко бросил в сторону блатных:

— Вы приговариваетесь к расстрелу за убийства, и кражи. Мертвые вы не будете ни воровать, ни убивать.

— Но мы не убийцы, мы домушники, — вяло возразил один из блатных.

Однако Григорий не хотел его слышать. Два выстрела слились в один. Ударило по ушам. Две человеческие туши свалились одна на другую, подергали в судорогах ногами и руками.

По бетонным плитам растекались дымящиеся ручейки крови. Пороховой дым от пистолетов, пар от крови — дурнящий туман.

— Что мы с ними возимся?! — вскричал Григорий, уставившись лихорадочным взглядом на Коба. — В кладовой и перестреляем всех.

Неожиданно сильная рука сжала запястье Григория и вывернула из его руки пистолет, а затем выдернула и другой пистолет, из-за пояса его джинсов.

Григорий в бешенстве посмотрел на высокого мужчину, крепко державшего его за руку, непонятно откуда появившегося здесь и непонятно зачем. Вместе с тем что-то в нем показалось Григорию знакомым. Мужчина, продолжая крепко держать его руку, что-то возбужденно говорил, но Григорий не мог разобрать его слов, будто тот говорил через непроницаемую перегородку. До Григория стало вдруг доходить, что за руку его держит не кто-нибудь, а сам Сергей Сергеевич Кравцов, прокурор города Москвы. Но почему он его держит? На каком основании? Почему мешает вершить справедливый суд над преступниками?

Гриша осмотрелся вокруг, и то, что он увидел, привело его в ужас. В углу возвышалась громадная груда голых окровавленных человеческих тел, аккуратно сложенных Кобом. Стены были покрыты брызгами и ручьями человеческой крови, а в воздухе стоял тошнотворный дух, который не оставлял сомнений в том, что здесь произошло что-то невероятно ужасное…

— Что со мной, это не могу быть я, что происходит? Когда это произошло? Откуда эта звериная злоба, кипящая в моей душе, эта вселенская ненависть? Я сплю… Я проснусь, и все будет по-прежнему.

Григорий вдруг отчетливо понял, что по-прежнему уже никогда не будет. Что, пытаясь сделать мир лучше, он превратился в зверя и возврата к чистому и доброму не будет никогда, что его разум и душа навеки погребены под этой кучей кровавых тел… Осознание всего произошедшего поразила его как молния.

— Коб! — закричал он голосом, полным отчаяния. — Убирайся отсюда на свою планету! Живее! И не возвращайся!

— Как прикажешь, хозяин, — без эмоций ответил Коб и на глазах присутствующих стал быстро уменьшаться. Вскоре он превратился в лужицу, а затем вода в лужице завертелась, словно ее стали разгонять в сепараторе. Через несколько секунд, ввинтившись в воздух крутящейся струей, вода молниеносно исчезла из подвала.

Присутствующие остолбенели, потрясенные. Григорий резко вырвал свою руку с пистолетом у Кравцова, молниеносным движением приставил пистолет к своему виску и нажал на курок…

Нет, он не мог ошибиться, он видит свою мать, в темненьком платьице, маленькую, бледную, со скрещенными на груди руками. Глаза ее полны слез и неизмеримой боли. Григорий вытер свободной рукой застлавший- глаза пот и вдруг услышал словно прорвавшийся сквозь какую-то пленку голос:

— Ты меня слышишь, Григорий Петрович? Очнись!

— Я слышу вас, Сергей Сергеевич, — прошептал пересохшими губами Григорий. Это был голос прокурора, но как это могло быть? Гриша точно помнил, что нажал на курок. — Господи! Пусть все это будет сном! Что все это значит? Мама! Где она? Я только что ее видел…

— Как ты чувствуешь себя, Гриша? Нам предстоит серьезный разговор. Но сейчас ты должен отдохнуть и прийти в себя. Не нужно разговаривать. Я зайду к тебе завтра и отвечу на все твои вопросы, а ты ответишь на мои. А сейчас отдыхай.

Григорий остался один. Он с трудом осмотрелся. Лежал он на кровати, по всей видимости, в больничной палате. Одна рука его была пристегнута к металлическому поручню кровати, и в нее была вставлена капельница. Другая была свободна, и Гриша принялся рассматривать ее, будто видел впервые.

Вдруг над его ухом раздался знакомый простуженный голос:

— Здравствуйте, Григорий!

— Поло! Как все это могло со мной произойти? Ты же говорил, что все э го вершится во имя добра! Как я смог превратиться в кровожадного монстра, который заслуживает наказания не меньше, чем все эти насильники и убийцы? Как я мог перейти границы заслуженного наказания и вместо справедливого суда вершить расправу и получать наслаждение от этого?!

— Все дело в вашей человеческой слабости. Вы не готовы вершить справедливый суд. Ваши эмоции ведут вас. И вы заслуживаете такой жизни, какую получаете. Стоит дать вам немного власти, и вы тут же увлекаетесь ею, как неразумные дети — игрушками. Начинаете использовать ее для того, чтобы почувствовать себя особенными, возвышающимися над остальными людьми. Наслаждаетесь человеческим унижением и страхом перед собой. В вашем мире единицы человеческих особей, которые способны нести бремя власти и не использовать ее в своих интересах. Но, как правило, их никто не наделяет властью. И пока таких людей так мало, вы будете жить под гнетом неразумных и алчных власть имущих особей, которые и не помышляют о благе для человечества. Они, как пауки, будут оплетать вас своей паутиной, немного подкармливать вас, ровно настолько, чтобы в вас не угасли остатки жизни, и пить вашу кровь. Вы говорите о справедливости? Высочайшая справедливость для каждого из вас — это получить такую жизнь, которую человек сам заслужил. Никакие судьи среди вас не способны осуществить эту справедливость. Мы поняли это и приняли решение. Каждый из вас будет автоматически получать то, что он заслуживает. Никто больше не будет наделен на земле даром судьи. Каждый человек в конце жизни должен понять, чего он стоил. И только от вас самих будет зависеть, выживет человечество или погибнет. Отныне контроль снят.

— А как же мой дар? Ты сказал, что я буду свободен только тогда, когда кто-то добровольно отдаст за меня свою душу. И почему я не умер?

— Ты свободен. И ты не умер. Тебя выкупили. Прощай.

— Поло! Подожди!

Ответа не последовало. Григорий в палате был один.

Гриша стоял один на могиле своей мамы и не мог поверить, что все так закончилось.

— Мама, мама! Единственный мой родной человек! Меня даже не было рядом. Я не держал твою морщинистую родную руку, когда тебя не стало. Я не был последним, кого ты видела в этом мире. Я гонялся за призраками и страдал от мании величия. А должен был быть рядом с тобой. И это единственное место на земле, где я должен был быть. А ведь твоим последним желанием наверняка было видеть своего сына…

— И она видела. Мы позволили ей это.

— Поло! Ты? Ты же ушел навсегда!

— Я нарушил свое обещание ради твоей матери.

— Ради моей мамы? О чем ты говоришь?

— Помнишь, я сказал тебе, что тебя выкупили? Твоя мать добровольно отдала свою душу за твою. Это благодаря ей ты сейчас свободен и не умер, когда нажал на курок. Оружие дало осечку. В тот момент твоя мама молилась за тебя, и мы поговорили с ней. Ваш мир существует до сих пор только потому, что в нем есть люди, готовые отдать за кого-то свою жизнь. Твоя мама приходила к тебе, когда ты был в больнице, и ты тоже видел ее.

— Боже мой! Да, я видел ее, но я думал, что мне показалось в бреду… Бедная моя мама, я убил тебя. Зачем мне жизнь такой ценой?

— Помнишь, я говорил тебе, что каждому человеку будет дана возможность осознать, чего он стоил в своей жизни? Тебе придется жить. Придется жить, чтобы осознать все, что ты сделал правильно и неправильно, почувствовать многократно боль от всего плохого, что ты совершил, пережить муки совести и боль от потери родного человека, которому пришлось пожертвовать своей жизнью ради твоей. И дано тебе будет уйти только тогда, когда всей этой боли будет уже достаточно, чтобы искупить твои грехи. И это твое наказание, и оно воистину справедливо, потому как ты сам себе его назначил.

После длительного расследования состоялся суд над Григорием Филипповым. Он многократно откладывался и до сих пор еще не закончился Поговаривают, что из-за противоречивости мнений светил в различных областях наук это необычное дело, вероятнее всего, будет закрыто…

Виктория НИКИТАЕВА
ПТЕНЦЫ РАВНОДЕНСТВИЯ

Город играл красками. Это были краски поздней осени с примесью ветра, холода и сырости. Старый и увядший город запутался в проводах и грязных гирляндах. Кристина поежилась и поплотнее закуталась в куртку — такую, как ей нравились, — матовую, черную снаружи и с белым флисом внутри. Одна кроссовка зачерпнула воды из лужи, оказавшейся неожиданно глубокой. Худощавое тело девушки дрожало в такт ударам слышной издалека музыки, темные струи ее волос цвета упавшей на город ночи — иссиня-черные — плясали на потоках ветра взбалмошную ламбаду.

Надо было спрятаться. Как можно скорее. Туда, где ее не станут искать. Туда, где можно отсидеться, пока происходит повсеместная эвакуация. И туда, где, наконец, можно было согреться. Улица раскрыла неуютные объятия тем отпрыскам техногенной эпохи, кто не захотел подчиниться требованиям системы. Кристина не верила, что эвакуация — это выход. Толпы людей искали путь из города, чтобы спастись от техногенного вируса, заставляющего клетки тела мутировать. Но были и такие, кто жаждал изменений, — романтики, мечтатели, экстремалы. Ребята, которые надеялись, что от мутаций за спиной вырастут крылья, а не злокачественная опухоль. Были еще и такие, чья кровь по какой-то причине имела иммунитет. Им было сложнее всего, потому что никто не мог гарантировать безопасности тому, кто может послужить целям науки.

Эпидемия накрыла город крылом темного ворона. Сначала, как обычно это случается при массовых болезнях, власти скрывали от людей пришедшую опасность. Ее скрывали за светящимися вывесками и рекламными плакатами в технотеатр, где механические клоуны крутились на сцене со скрежетом шестеренок, где бумажные птицы свисали на веревках из-под купола прямо над головами увлеченных глазастых детей. Опасность прятали за ежедневными утренними передачами о пользе обогащенных витаминами завтраков, показываемыми на больших экранах. Ее умело скрывали за демонстрациями сенсорных телефонов нового поколения. Но однажды небо озарила вспышка — вирус, запущенный в сеть хакерами-террористами, вырвался за ее пределы и попал в мир. Никто не знал, какой была истинная цель. Люди вдохнули отравленную пыль, и яркие экраны города поблекли. Весть о срочной эвакуации обрушилась страшным эфирным парашютом. Люди в панике собирали вещи и направлялись к городским воротам. Там командование раскинуло штаб. Военные, вооруженные так, словно завтра — война. Длинные бараки для регистрации населения. Чтобы выпустили за пределы — следовало сдать кровь, успешно пройти гемотест. Отрицательный — он кричал на всю округу об отсутствии мутации, и человека эвакуировали прочь от техногенного вируса, подальше от зараженного города. Положительный — означал билет в изолятор, в котором пациент находился круглые сутки под присмотром военных врачей. Но как поступили бы военные с тем, у кого выявился иммунитет?

Кристине было страшно. В сумраке зараженной городской ночи сквозь ее белую кожу проступали синие вены. Они были не просто синими, а издавали свечение. Это могло означать только то, что организм ее являлся по какой-то непонятной девушке причине носителем страшной беды. Свернув за угол Эйт-стрит, девушка перешла на бег. Если ее поймают и сдадут в лабораторию, то выкачают всю кровь на поиски лекарства — Кристина была убеждена в этом. О другом исходе не стоило строить иллюзий, ведь что значит жизнь одного человека или даже десятка на фоне спасения нации. Хорошо, что родители не дожили до этого дня. А опекуны, с которыми последние три года она жила в пригороде, конечно же. давно забыли о девушке и спасали собственные жизни.

Начинался дождь — не такой, как обычно поливает с неба, а острый, словно его программный код тоже изменили на невидимом уровне. Может ли быть так, что через дождь ее отследят? Технологии скакнули далеко вперед, и вряд ли стоило чему-то удивляться. Кристина перешла на бег, волосы ее намокли и прядями липли к лицу и куртке. Пробегая около очередной подсвеченной витрины магазина одежды и аксессуаров, девушка натолкнулась на человека и вскрикнула.

— Кристина, это ты! Слава Богу, я нашел тебя! — Марк выглядел не просто взбудораженным, а скорее сумасшедшим — как пациент, сбежавший из психбольницы. Серое пальто его плохо защищало от влаги, и такие же темные, как у девушки, волосы, всклоченные кверху, придавали парню дурацкий вид.

— Что ты здесь делаешь? — девушка оттолкнула его от себя обеими руками. — Ты же знаешь, неявка на регистрацию незаконна! Тебя упекут в карцер!

— А разве к тебе это не относится? — Марк снова сделал несколько шагов навстречу и теперь стоял почти вплотную к Кристине. — Ты же знаешь, без тебя не уйду.

— Марк, оставь эти глупости! — теперь уже всерьез негодовала Кристина. Приемный брат не только совершал ошибку, но и ставил ее саму, Кристину, под удар. Очевидно было, что Сара и Джек, приемные родители, махнут рукой на девушку, которую приютили, но то, что они оставят сына умирать в проклятом городе, — это уже было нереальным. Кристина вдруг осознала, что, возможно, уже в этот самый момент по следу Марка идет поисковый отряд, и пришла в ужас.

— Как ты могла сбежать? Мы места себе не находили, и мама с папой в ужасе, мы уже были около ворот, на регистрации, и именно тогда я понял, что не могу оставить тебя здесь умирать! И я сбежал! Кристина, как ты могла исчезнуть, не предупредив меня, и куда вообще ты собиралась идти и зачем?

— Марк, милый Марк! — На ее бледном лице выделялись огромные серо-голубые глаза. Он был так юн и так чист в своих помыслах — это то, что было бесценным. Даже тут, на фоне серой витрины дождя, с проблесками и вспышками от экранов, казалось, этот шестнадцатилетний мальчик излучал сияние.

Когда только Кристина вошла в их дом впервые, тот страх и то смятение, что испытывала она всю дорогу с социальным работником до приемной семьи, исчезли, как только она встретилась взглядом с Марком. Будучи старше его всего на год, Кристина без труда нашла с приемным братом общий язык. Тогда ей было четырнадцать лет, а ему — тринадцать. В мире крутых технологий и продвинутых игр, в мире шумных подростков и скверных привычек, он был настоящим, без встроенного, как у многих сверстников, процессора в мозг; он смотрел на мир без розовых очков и всегда мог дать Кристине дельный совет; он очень любил читать. И теперь, когда городу пришел в прямом смысле конец, этот мальчик не захотел просто пройти барьер — ворота в сторону свободы, он сбежал, рискуя быть названным преступником и попасть под подозрение, сбежал для того, чтобы найти девушку, которую однажды назвал сестрой.

Издалека влажное полотно дороги вдруг озарил свет фар — это, несомненно, ездили военные патрули; машина приближалась настолько быстро, что речь шла о секундах. Кристина оцепенела лишь на мгновение, а потом резко схватила брата за рукав пальто и затянула вместе с собой в нишу в стене около магазина — оставался небольшой шанс, что их не заметят и промчатся дальше. Другой рукой девушка закрыла рот Марка, оставив виду лишь возмущенные его большущие глаза.

— Что это было? Объясни мне на милость! — Марк наконец отдернул ее руку от лица. Они были так близко друг к другу, что Кристина чувствовала на себе его дыхание. Каждую минуту он, пока находился в городе, очень сильно рисковал. Если еще вчера врачи с уверенностью сказали, что с кровью юноши все в порядке, то с каждым часом риск заразиться возрастал. — Почему ты так поступаешь, Кристина?!

И вдруг огни улицы померкли, видимо, кто-то отключил все электричество на ночь. Теперь дождь лился чуть слышно, и мокрый асфальт не отражал огней небоскребов. В темноте вены на запястье Кристины светились нежно-голубым свечением. Марк осекся и молча схватился за голову. Осознание ударило папкой-шокером военного патруля. Марк не сразу понял, что это был настоящий удар, и тело его содрогнулось от боли — он закрыл собой Кристину. Патруль не проехал мимо — их заметили и за ними вернулись.

— Дети? — раздался в тем ноте грубый голос, и мужчина откашлялся, казалось, он немного замешкался. — А ну, быстро в мобиль, я отвезу вас на регистрацию.

Минуты промедления хватило, и Марк сделал выпад. Он обучался не так дол го, но несколько приемов отработал на отлично. От внезапной боли в паху патрульный взвыл и согнулся до земли, шокер укатился во тьму и стукнулся о бордюр. Марк схватил сестру за руку, и они побежали. Дождь хлестал в лицо колкими струями и только теперь Кристина вдруг осознала, что если прежде Марк мог уклониться от техногенного вируса, не попасть в эпицентр его действия, в его владения, то теперь, именно в этот момент, вместе с водой, вирус заполнил собой весь мир. Они могли убежать, спрятаться от патруля. Но не от коварного, поглотившего лаже городской фон, вируса.

Этот город с детства был миром Кристины. Единственным, который она знала как саму себя. Мини-закусочные и магазины с серебром и золотом, школа танцев и художественная студия в одном квартале от дома, где выросла девушка. Потерять этот город, свой мир — все равно что растерять по кусочкам себя. Развалиться пазлом по собственной жизни: вот кусочек остался в саду рядом с еще живой мамой, другая часть оказалась навсегда осевшей в кинотеатре рядом с Марком за просмотром фильма-новинки, значительный кусок воткнут в землю на ферме приемных родителей, и от времени этот осколок уже оброс травой. Кристина рассыпалась частями души по уходящему в историю городу. И, может, потому город в ответ подарил ей сдержанный и полезный подарок (какие дарят с убеждением в пользе) — иммунитет.

Где-то далеко позади остался поверженный патрульный. Наверняка он уже доложил по рации о двух юных беглецах, у одной из которых светится кожа, а значит, по ее венам течет лекарство.

Наконец остановившись под навесом старой лютеранской церкви, чтобы отдышаться, Кристина схватилась обеими руками за брата.

— Марк, он был прав. Мы должны пойти к воротам. То есть я должна отвести к воротам тебя, — исправилась она. — То есть мы должны сделать это, пока не поздно. — Она присела на корточки и впервые за эту ночь не почувствовала холода. Горячие слезы потекли тонкими струйками по ее ледяным щекам. Куртка и кроссовки Кристины полностью промокли от дождя. Сквозь влажные джинсы продувал ветер. Но страшно было оттого, что Марк уже заразился. Что, если эта пробежка под дождем стала финишной? Что, если теперь последуют болезнь, мутация и, может, смерть?

— Они сделают из тебя чучело, — бледный парень дернулся, словно болезнь уже вошла в его чертоги. — Исключено. Мы не эвакуируемся. Мы. останемся. Найдем приют. Рано или поздно они все исчезнут. Погаснет свет их прожекторов, и вот тогда мы решим, что делать дальше.

— У тебя нет иммунитета! — взмолилась Кристина. — И не надо смеяться сейчас, предполагая, что вирус может не убить тебя, а дать полезную мутацию. Это убеждение фанатиков — полный бред!

— Отчего же? — Марк стряхивал воду с пальто. — Это больше похоже на веру в Бога.

Кристина болезненно рассмеялась. В ее серо-голубых глазах застыла улыбка отчаяния.

— Бог — не выходит из машины, — голос ее не срывался на крик, но надрывался, ноты летели высоко, сливаясь с гулкими звуками ночного воздуха. Дождь стихал. — Богу не до фокусов. И этот вирус создан людьми.

— Но мы не знаем, каковы его изначальные цели! — горячо возразил Марк. — Мы привыкли думать, в школе нас учили о выжигании наций с помощью биологического оружия, но что, если в этот раз все иначе и цель значительнее?

— Скажи это тем, кто скончался в госпитале за последнюю неделю, — выдохнула Кристина. И добавила: — Нужно… срочно найти сухую одежду, иначе мы простынем.

Квартал нарисован на зеркале дорог темны ми красками. Мокрая проезжая часть отражает верхушки небоскребов, и из темного цвета ночи рождаются оттенки. Отличная заметка вышла бы для колориста со вкусом, подумала Кристина. Ночь выбросила их с братом на пирс, выплюнула из густой тьмы заросшего домиками спального района — туда, где шпили яхт впивались в небо, словно иглы шприца в военном лазарете. Здесь, на открытом пространстве причала, было светлее, но холоднее. Пустынная набережная — неопрятная, безлюдная и жесткая, вопреки своему характеру, — приняла детей. Впервые за всю ночь им стало спокойнее. Может быть, вода, накатывающая угловатыми волнами, умиротворяла и давала ощущение спокойствия? Неровность камней под ногами и воздух после дождя создавали декорации театра. Это было шоу о техногенной катастрофе целого города, где люди погибали, а некоторые из них спасались, хватая с собой все, что можно было унести из ценного. И тех и других было много, целые толпы — шумящие и кишащие муравьи. Муравейник рухнул. Адские программы внедрились в существование, и началась паника. Кристина видела акт за актом этой пьесы — в ней чадила едким дымом жестокость, острая боль потерь. Сама Кристина потеряла приемных родителей — хорошо, если Сара и Джек успешно сдадут кровь и их выпустят. Но вот Марк, с ним куда сложнее. Проще потерять, зная, что близкий человек в безопасности. Но обрести его любовь и близость, зная, что платой за это может стать его жизнь, — вот это было по-настоящему пугающим. Зловещий апогей шоу-катастрофы.

Вены горели под белой полупрозрачной кожей светлым сиянием. Вирус растекся по организму, но не вредил, не убивал, не вызывал изменений, не разрастался опухолями, кои убили больше сотни пациентов госпиталя за прошлую неделю. Вирус подогревал изнутри, и, рассматривая причудливый узор светящихся капиляров, Кристина видела сеть проводов, по которым мчалось электричество города — о да, это было безумно похоже, это было почти волшебно, даже несмотря на научную основу. В плечах Кристины словно крутились маленькие механические шестеренки, подгоняемые волшебным эликсиром с таинственным программным кодом. Сама она была творением, написанным на языке программирования, потому как человеческая суть неизменно поддавалась сути высшего программного кода. Вирус стал смесью биологическою начала и умной компьютерной программы.

— Кто я такая? — Кристина опустилась на деревянную скамейку на пирсе. — Может, стоило сдаться? Что, если я была бы полезна в поиске лекарства?

— Ты не одна с иммунитетом, у ворот мы видели еще нескольких человек, в чьих венах текло это странное вещество. — Марк, опустив голову, сел рядом, совсем близко, так что тепло его тела ощущалось. — И с ними не обращались как с пленными, но военные увели их в отдельный бункер. Что будут делать с этими ребятами внутри? Страшно представить.

— Возможно, и вовсеничего, — сказала Кристина. — Просто изучат их кровь.

— Хотелось бы верить, — отозвался Марк. — Ты светишься, как маяк в ночи! — воскликнул вдруг парень. — Это немыслимо!

— И скорее всего, заметно с воздуха, — печально улыбнулась девушка, — поэтому лучше спрятаться.

Они выбрали одиноко качающийся корабль. Его мрачный силуэт почти не выделялся в темноте — это место казалось хорошим убежищем.

Внутри корабля было теплее, палуба огромная и металлическая, местами ржавая. Капитанский отсек был открыт, а рядом нашелся спуск в каюты. Укрывшись от ветра, ребята наконец вздохнули более спокойно. Кристина нашла сухую одежду, и они с Марком переоделись в костюмы служащих порта — темно-зеленые штаны и полосатые кофты.

— Выглядишь забавно, — рассмеялся Марк, глядя на сестру.

— Сам — не лучше, — с улыбкой отмахнулась она.

В холодильниках нашлись консервы, сухофрукты и бутилированная вода. Кроме того, в шкафу лежало сухое печенье и несколько пачек яблочного сока, — видимо, экипаж корабля эвакуировался по первому зову, взяв с собой только вещи первой необходимости. Достав телефон из кармана промокшего пальто, Марк убедился, что заряд сел, и конечно же, зарядное устройство, подходящее под его модель смартфона, искать было бесполезно. Оно и к лучшему, связь с миром была не нужна.

— Сможем пересидеть здесь пару дней, пока не станет понятно, что делать дальше, — повторил прежний план Марк.

— Прекрасная мысль, учитывая, что выбор невелик, — резонно заметила Кристина. Ее черные волосы почти просохли, и теперь контраст их с бледностью лица особенно бросался в глаза. Марк тоже был бледен. И тот же цвет волос — никто не догадался бы, что они не родные брат и сестра, если бы не знал их истории.

— Наверное, нас ищут, — вспомнил юноша. — Было бы странно, если после побоев того патрульного на нас махнули бы рукой.

— Будем надеяться, что дождь сбил их со следа.

Только теперь Кристина заметила нездоровый блеск в глазах брата. Испуганная, она прикоснулась к его вискам, и зрачки ее мгновенно расширились в ужасе.

— Марк, да у тебя жар! — слова вырывались из груди. — А что, если это вирус? Что, если твой отчаянный поступок будет стоить тебе жизни и это начинается прямо сейчас?

— Кристина, — ее имя на его бледных губах легло гулкой тенью. — Если для того чтобы помочь тебе, чтобы не оставить тебя одну лицом к лицу с этой бедой, мне придется заплатить собственной жизнью, я покорно приму эту цену и не попрошу сдачи. — Он устало сел на край кушетки. Надо было признать, говорил он всегда красиво и глубоко, сложно было что-либо возражать. Это его редкий талант, дар. — Одиночество. То есть страх одиночества. Ты всегда боялась оставаться одна, я это понял почти сразу, когда ты впервые появилась на пороге нашего дома. И когда мама говорила мне — не оставь ее одну, потому что иначе она потеряется, ты нужен ей. Те годы, что ты провела с нами, бесценны. Месяцы как бриллианты в воде, дни словно звезды, которые сначала сияют, а следом падают безвозвратно, — Марк болезненно прикусил губу, падая в воспоминания плавно, но верно, как якорь в глубины залива. — Мы должны отдохнуть, никто не знает, что готовит нам завтра, — встрепенулся он.

Разум Марка и его тело уже начинал поглощать вирус. Его вены не источали сияние, а значит, кровь принимала программный код без остатка, всю его структуру. Следующим этапом шли мутации…

Утро оказалось белоснежным и блеклым, как замутневший фарфор из серванта. Набережная — составленная из светлых камней, но от них не исходило свечения. Несолнечно и гулко, а вдалеке снова и снова включались сирены тревоги — вероятно, поиски сбежавших от проверки еще велись. Конечно, было бы странно, если б военные отступились так быстро.

— Как думаешь, у того патрульного все еще болит между ног? — пыталась шутить Кристина. Марк проснулся с жаром сильнее ночного, и ей было не по себе. Она не врач, она просто взрослый ребенок, спасающийся бегством. А бегство — причина болезни Марка. Круг замкнулся на ней самой. Она оказалась проклятием этого мальчика, чего он никак не заслуживал.

— Тому патрульному точно не помешает холодный компресс, — слабо улыбнулся парень.

— Как и тебе, — Кристина снова тронула его пылающий лоб. — Я кое-что видела, — вдруг отвлеклась она. — В трюме целый зоопарк. То есть нет, это механические модели животных. У них есть пульты управления, и они ужасно устарели. Но все равно смотрятся веселенько, — рассмеялась девушка. — Как только тебе станет лучше, я покажу каждого из них.

— Судя по всему, их возили на представления, для детей, — отозвался Марк. Разум его держался за нить разговора, как за спасательный круг. Но хватка ослабевала. — По-моему, это одно из лучших решений человечества — запретить представления с животными.

— Закон о животных заповедниках, — подхватила Кристина, которая была ярой защитницей животных и не носила натуральных мехов.

— Именно тогда те, кто занимался производством этих механических манекенов, неплохо заработали, — Марк прекрасно знал историю.

— А теперь они никому не нужные стоят в трюме, — грустно улыбнулась Кристина.

— На палубе я видел птицу, огромную орлицу в гнезде, — произнес Марк. — Пойдем туда.

— Нам нельзя показываться, — отвернулась Кристина. — Патрули… Ты не сможешь побить каждого.

— Хорошо, — едва слышно улыбнулся Марк.

К вечеру лихорадка усилилась, и Кристине все-таки пришлось вытащить брата на верхнюю палубу, чтобы прохладный воздух сбивал жар. Марк лег в гнездо, под крылья железной орлицы, Кристина забралась рядом. Изнутри крылья подсвечивались плоскими солнечными батареями, от которых шло тепло. Само гнездо было выложено внутри старыми матрасами, оставаясь снаружи лишь декоративным куском переплетенного узорами металла. Видимо, моряки и сами не прочь были вечером поваляться на воздухе и в тепле одновременно.

— Птенцы равноденствия, — что было силы воскликнул Марк.

— О чем ты? — не поняла Кристина.

— Сегодня день весеннего равноденствия, а мы встречаем его в механическом гнезде под механической птицей.

— Звучит как важное историческое событие! — подбодрила брата Кристина.

Вдруг шум сирены прорезал пирс, и Кристина в ужасе вскрикнула. Марк испуганно схватился за ее руку.

— Не дай им себя поймать! — успел крикнуть он девушке, но было слишком поздно — патруль уже заметил двух человек на палубе и неумолимо приближался.

В приступе животного ужаса Кристина закричала снова — не так, как в первый раз. Теперь ее голос, словно крик чайки, звенящий и прорывающий небесный свод, источал свет, как и ее вены. Голубое сияние вырвалось из-под кожи наружу и поглотило корабль, попутно растекшись на крыльях орлицы. Патрульные застыли на месте, теряясь и пытаясь понять, по какой инструкции им действовать сейчас.

Синий шлейф огня наполнил крылья птицы, и случилось невероятное — она шевельнулась. Железные механизмы ее со скрипом задвигались, куски ржавчины посыпались на палубу, и вот уже в следующий момент она распахнула крылья. Казалось, движение давалось ей нелегко. Из клюва ее раздался оглушительный рев-скрежет. Птица была привязана множеством крепких канатов к палубе, и они натянулись. Кристина пошатнулась под напором воздуха и упала обратно в гнездо. Там, рядом с Марком, было все, что ей важно, вся ее жизнь собралась в один миг из рассыпанного пазла в цельную картину. Патрульные достали оружие и прицелились в механическую птицу, но орлица уже взмахнула мощными крыльями, и якорь сорвало, словно его и не было. Птица взмыла ввысь, увлекая за собой корабль в сторону линии серо-синего горизонта.

— Видишь, эта болезнь, — рассмеялся Марк, — от нее действительно растут крылья. А не всякая малоприятная ерунда.

— Марк, — Кристина крепко обняла брата за шею, и в этот же миг почувствовала, как жар спадает — значит, организм справлялся с вирусом. — Кажется, ты выздоравливаешь.

— Как? Неужели теперь я лишусь своих крыльев? Ведь я птенец этого механического создания!

Корабль умчался в воды, оставив позади вой сирен и патрульный автомобиль на пирсе.

— Кажется, в трюме нас ожидает проснувшийся зоопарк, — сказал Марк. — Ты спасла нас, Кристина. Твой свет озарил наш путь.

— Поэт из тебя так себе, — с улыбкой призналась девушка, — но попытка зачтена. Не знаю, где мы окажемся теперь, главное, что живы.

Корабль летел по водной глади, рассекая зеленые волны, ветер срывался в лица ребят, и шептал о том, что испытания закончились и теперь наступит новая жизнь, новая эпоха для всех людей.

Подписано о печать 10.01.2019. Формат 84x108 1/32.

Печать офсетная. Бумага типографская.

Усл. печ. л. 8,4. Заказ № К-5654.

Отпечатано в АО «ИПК «Чувашия», 428019, г. Чебоксары, пр. И. Яковлева, 13.

Примечания

1

Забор, деревянная сплошная отрада из досок или бревен.

(обратно)

Оглавление

Содержание

ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ!

Анатолий КОРОЛЕВ КОБ

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

Виктория НИКИТАЕВА ПТЕНЦЫ РАВНОДЕНСТВИЯ

*** Примечания ***