Выбор (СИ) [DirtyPaws] (fb2) читать онлайн

========== Отец ==========

Тиканье часов так раздражает. Заставляет вскакивать и метаться по кухне. Будто зверь в клетке.

Сказал же: быть дома до одиннадцати. Ну что непонятного? За окном жутко темно. Ещё и ветер какой-то поднялся.

Вдалеке ревёт Скорая. Нет-нет. Нет! Он просто опаздывает. Ничего не случилось. Ничего не могло случиться. Да, в моей юности это был так себе райончик. Весь город был так себе. По одному не ходили. В руке фонарь, в кармане перочинный, в голове отсутствие страха, здравого смысла и мозга. Но ведь времена совсем другие.

Я делаю глоток из второй по очереди кружки крепкого кофе, закрываю глаза ладонью. Всё по-другому. Я никогда не пренебрегал правилами отца. Он был военным, летчиком, и разговор в случае чего у нас был короткий. Он говорил «готовься». Дальше со мной общался его ремень. Обычно доходило с первого раза.

Но я когда-то поклялся, что не подниму на сына руку. И пятнадцать лет это обещание успешно сдерживал. Я хороший отец. Лучше, чем был мой. Мой сын знает, что всегда может на меня положиться. Может задать любой вопрос. Рассказать любой секрет. Я всегда рядом. Помогу, подскажу, поддержу. Чёрт, где же я так оступился? В какой момент что-то пошло не так? В какой момент моё «быть дома до одиннадцати» перестало иметь вес?

Я с силой бью открытой ладонью об стол. Ух как громко получилось. Хорошо, что соседей у нас нет — частный дом. Плохо, что жена в командировке. Она бы нашла подходящие слова, чтобы привести меня в чувства.

Хотя есть ещё один человек…

— Сань, привет, не спишь?

— Здорова, Мишань. Не, мы с принцессами сериал смотрим, — голос всё-таки немного сонный. — А вы там как?

— Я помешал, прости.

— Всё норм, я вышел на кухню. Случилось что?

— Да, спиногрыз домой не явился.

— Фигово. Звонил?

— Не отвечает.

— Так что, мне Андрюхе набрать? — он звучит встревоженно, а я, наверное, и того хуже. — Он своих патрульных быстро выстроит.

Я представляю, что моего сына будет искать полиция и мне становится не по себе. Нет, всё в порядке. Его не нужно искать. Он скоро будет дома. Вот я договорю с Сашей, положу трубу — и сразу в замке повернётся ключ. Никаких патрульных. Никаких поисков.

— Подожди пока с Андрюхой. Надеюсь, он до полуночи явится, — устало выдыхаю я. — Я по другому поводу звоню. Скажи мне, Сань, ты никогда не пользовался… Папиными методами?

— Не, — фыркает он. — Мои мне и поводов-то не давали. Но у меня принцесски, а у тебя тот ещё сорванец.

У Сани две очаровательные дочери. Он не зря их принцессами называет. Старшей шестнадцать, младшей одиннадцать. Обе спокойные, внимательные, ласковые девочки. Папу обожают. Мой меня тоже любит, конечно, но сейчас я эту любовь не очень чувствую…

— Ну, а если бы у тебя был очень опаздывающий сорванец, ты бы что сделал?

— Я бы, — брат молчит в трубку, но я слышу его улыбку. — Я бы позвонил тебе и спросил, что бы ты сделал.

Я смеюсь. Ну, хоть какой-то толк от этого звонка. Переключился на время. У Сани талант поднимать настроение. Саня вообще мамин сын. Мягкий, лёгкий, весёлый. Ничего в голову не берёт. И с отцом у него было проще. Пока я бил морды гопникам на районе (драться мне не запрещали — мужик же) и наотрез отказывался идти в выбранный родителями ВУЗ, мелкий играл на фоно в музыкалке и шёл на золотую медаль. Всё равно доставалось, конечно, но меньше, чем мне.

— Ты не чувствуешь к нему ненависти?

— К кому? — не понимает брат.

— К папе. Ну, не к Максу же.

— Нет. А сам-то?

— Я вроде тоже нет. Но когда вспоминаю такие случаи… Кажется, что да…

— Когда кажется, креститься надо. А если серьёзно, Миш, ты для мелкого человек номер один. У отца на нас времени не было, вот он и обращался к тому, что быстро и доходчиво. А ты же всегда с ним рядом. Просто покажи малому, что ты разочарован. Объясни, почему. И ближайшее время будешь лицезреть самого послушного, учтивого и пунктуального сына в мире.

— Мг. Да, ты прав, конечно. Спасибо! Пока, Санёк.

— Хорошего вечера, Мишаня. Насколько это возможно.

Пять минут я сижу в полной тишине. Только за окном воют ветер и эта чёртова Скорая. Или это уже другая Скорая? А потом двери открываются и он тихо входит в коридор.

— Можешь не красться, я не сплю, — сообщаю я из кухни.

Слышу, как он разочарованно и обречённо вздыхает, скидывает кроссовки. Выходит на кухню, смотрит на меня слегка исподлобья, любопытно, хитровато. Пытается понять, насколько я зол. Даже не можешь себе представить насколько, сынок, раз мне пришлось отговаривать себя от ЭТОГО.

— Ты время видел?!

— Ну, пап, не начинай. Я знаю, что опоздал. Ты знаешь, что я знаю, что опоздал. Сколько я сижу дома? Неделю? Две? — он спокойно наливает воду в стакан, отпивает.

Будто это не мой сын, а какой-то деловой партнёр на переговорах. Я сжимаю кулаки, всё ещё прокручивая в голове слова Саши.

«У отца на нас времени не было, вот он и обращался к тому, что быстро и доходчиво. А ты же всегда с ним рядом».

— Объясни мне причину опоздания.

Действительно, вдруг что-то серьёзное случилось? Да даже если нет. Пусть объяснится. Раньше ему как-то не приходило в голову пренебрегать моими требованиями. Хочу знать, что поменялось. Хочу знать, где облажался.

— Мы были в кино с пацанами. Я думал, сеанс без двадцати заканчивается, а он в одиннадцать десять. Звук на телефоне в кино вырубил, а потом… А потом какой смысл уже перезванивать?

«А если серьёзно, Миш, ты для мелкого человек номер один».

— Серьёзно, Макс?! Какой смысл?! — я срываюсь, хлопаю ладонями по столу, он испуганно вздрагивает. — Ты хоть знаешь, что я здесь думал? Ещё чуть-чуть и я бы в полицию позвонил!

Ладно, всё было немного не так. Не позвонил бы я в полицию. Но я ведь действительно чуть с ума не сошёл.

— Не позвонил бы, — угрюмо, но с вызовом сообщает мне сын.

— Можешь завтра повторить свою выходку! Проверим! — ору я.

— Да чего ты так завёлся? Я же дома. Цел, невредим. Я же пиво не бухал, спайсы не курил!

— Ещё не хватало!

— Ну серьёзно, пап, хватит орать на меня. Скажи мне, сколько я сижу дома, и пойдём спать.

— А за сколько до тебя дойдёт? Или ты через месяц мне снова заявишь: «ну я же пиво не бухал»? А может уже и бухнёшь? Это же не водка! И спайсы можно попробовать, да? Это же не герыч!!!

Он закатывает глаза, фыркает. Я и сам знаю, что меня понесло, но сдержаться не в состоянии. Нет, вы его слышали?!

— Ну закрой меня на год, я не знаю, — растягивая слова, лениво сообщает он, прекрасно понимая, что я этого точно не сделаю.

— Меня бы уже так ремнём выдрали — неделю бы не сел, — выплёвываю я и сам пугаюсь того, что говорю.

Макс тоже пугается. Ловит мой взгляд, чтобы понять насколько я серьёзен. Белеет. И вдруг срывается с места. Хлопает дверь.

— Да я не это имел в виду! — кричу я, подскакивая следом за ним.

На удивление он не закрылся у себя, а залетел в нашу с женой спальню. Я обнаруживаю его судорожно вытягивающим ремень из моих джинсов, висящих на спинке стула.

— Макс, ты что делаешь?

— Не хочу слушать твою нудятину. И дома сидеть не хочу. Так что на, держи, — он наконец справляется с ремнём и протягивает его мне.

— Если ты меня сейчас пытаешься на понт взять, то я бы тебе не советовал, — я звучу настолько сурово, что самому жутко становится.

— Я серьёзно, пап, — его голос слегка дрожит, но смотрит он с вызовом. — Лучше я буду орать, чем ты.

Он не знает, что это такое. Не имеет ни малейшего представления. Ну ладно. Один раз. Чтобы начал ценить мою «нудятину» и вполне мягкие и справедливые наказания. Второй раз за день радуюсь тому, что у нас частный дом…

— Иди в свою комнату, расстилай постель. Я сейчас приду.

Я набираю стакан воды для него, сам быстро умываюсь холодной, пытаясь привести себя в чувства. Сейчас главное не психовать, не злиться, не терять контроль. Замираю в коридоре у зеркала. Долго смотрю на себя, мысленно выделяя все отцовские черты. Ладно, Миша, у тебя с сыном совсем другие отношения. И они не испортятся. Даже, если ты один раз отходишь его ремнём по заднице. Тем более, что он буквально напросился.

Поехали.

***

Он сидит на кровати, зажимая сложенные вместе ладони коленями. Маленький без своей огромной байки. Взъерошенный. Уязвимый.

— Снимай всё, — сообщаю я.

Он краснеет и смотрит на меня недоверчиво.

— Всё значит всё, Макс. Живее.

Его колотит. Уж извините: ни уговаривать, ни успокаивать не буду. За что боролись, на то и напоролись. Сам предложил. Он кое-как управляется с футболкой, с ширинкой джинсов, даже носки у него не получается снять с первого раза. На трусах окончательно застревает. Снова смотрит на меня.

— Ну в бассейне же ты как-то раздеваешься.

Аргумент срабатывает. Он решительно стягивает последний элемент одежды и поворачивается ко мне спиной. Я подхожу ближе, беру подушку и кладу на середину кровати.

— Ложись на живот, подушка должна быть под бёдрами.

Он выполняет все приказы, хотя тело слушается плохо. Страшно, сынок, я в курсе. Но ты пока не знаешь, чего именно боишься. И это хорошо. Потому что знал бы — боялся бы в сто раз больше. Здесь поговорка «у страха глаза велики» не работает. Скорее наоборот.

— Постарайся сильно не крутиться, — тихо прошу я.

Он молча утыкается в сложенные предплечья. Я замахиваюсь и на выдохе первый раз опускаю руку.

— Ау! — он подскакивает и орёт.

Садится на кровати, поджимая под себя ноги, зло смотрит на меня. Я молчу и жду. Отступать нам обоим некуда. Раз уж мы как-то в эту точку пришли — надо её пройти. Он тоже что-то подобное понимает, кажется. Опускается обратно, вцепляется в матрас пальцами.

Надо быстрее с этим заканчивать. Он вскрикивает после каждого удара, первое время пытается прикрыться ладонями, но раз получает по запястьям и убирает руки под себя.

— Пап, я всё понял! Ау! Хватит! Ай! Пожалуйста!

Да уж конечно. Понял он. Задница слегка розовая только, с еле уловимыми росчерками-полосами. Только до десятки дошли… Нет уж, так просто не отделаешься.

Я быстро нахожу нужный ритм и ремень начинает опускаться с выверенным интервалом. Он успевает только вскрикнуть и слегка вскинуть задницу, но на мольбы или ёрзания ему просто не хватает времени. Он закусывает кулак и протяжно ноет — орал бы, если бы не закусил. Вообще он не так уж плохо держится. Для первого раза даже очень неплохо. А второго раза не будет.

Завывания постепенно превращаются в откровенный рёв. Он беспомощно лупит ногами по матрасу, крутит задницей, дрожит, но не пытается избежать ударов. Чему-чему, а ответственности за свои решения я его научил. Сейчас вот ещё научу не шляться по ночам чёрт знает где — и будет золотой ребёнок.

Задница приобретает оттенок чуть недозрелого помидора, красновато-розовый. Я останавливаюсь на тридцатом ударе, потому что он уже захлебывается слезами.

— Я больше не буду-у-у-у, — как-то совсем по-детски рыдает в матрас он.

Я устало сажусь рядом с ним. Не успокаиваю, не пытаюсь поговорить. Ему сейчас это не нужно. Ему нужно хорошенько прореветься. Слушаю его рыдания, которые постепенно сменяются на всхлипы. Всхлипы в свою очередь сменяются размеренным сопением. Он засыпает. И только тогда я встаю и выхожу из комнаты.

***

Мы не разговариваем три дня — до возвращения Тани из командировки. Ну, здороваемся, конечно, желаем друг-другу приятного аппетита и спокойной ночи. Всё на этом. Вечера он проводит у друга Дениса и возвращается за полчаса до одиннадцати. Я уже начинаю думать, что мои худшие опасения превращаются в реальность. И не очень понимаю, как это исправить. Но моя прекрасная жена как всегда приходит мне на помощь.

«Он не злится на тебя, Миш, он просто не понимает, где новые границы. Можно сказать, он боится. Иди и покажи ему, что ты всё ещё тот отец, которого он знает».

Он смотрит какой-то фильмец. Вроде, боевик. Лежит на кровати на животе, поставив ноутбук на подушку, подбородком упирается в сжатые кулаки. Ну не может же быть, чтобы до сих пор не прошло…

— Как ты? — тихо интересуюсь я, аккуратно вытягивая из его уха один наушник.

— Нормально, — перекатывается на спину.

Вроде не морщится. Да сто раз там всё прошло уже. Ему так просто удобнее лежать было.

— Слушай, Макс, я хочу, чтобы ты знал: такого больше не повторится. Я только хотел, чтобы ты понял как это.

— А если это повторится с моей стороны? Не то чтобы я планировал завтра прийти домой заполночь, просто интересно. Мало ли как ещё я накосячу?

— Я найду другие способы воздействия. Точка.

Он кивает. Думает ещё о чём-то. Поворачивается на бок, лицом ко мне.

— Тебе ведь от дедушки сильнее доставалось, да?

Ох… Ты даже не представляешь, как я тебя пожалел, сынок.

— Ну, немного сильнее, да, — вместо этого отвечаю я.

— Прости, пап.

— И ты прости, сын.

========== Сын ==========

Это ж надо было так вляпаться. Чем только думал? Точно не головой. Вот сто процентов. И как теперь ему в глаза смотреть? Такой фигни он от меня точно не ожидал. Да я и сам не ожидал, если честно. Вообще не дорубаю, как на это подписался. Идиот.

Папа садится в машину, кидает на меня короткий усталый взгляд, пока заводит двигатель, качает головой и газует. Я ёрзаю на сиденье, пытаюсь подобрать слова, которые меня хоть как-то бы оправдали. Но не то чтобы они были.

— Я дурак, — отчаянно сообщаю я.

— Мягко сказано, — зло отвечает отец, не отрываясь от дороги.

Чёрт. Чёрт-чёрт-чёрт.

— Па, я не знаю, как так вышло…

— Я за рулём, Максим. Закрой рот.

Оу. Это уж как-то совсем жёстко. Во-первых, он почти никогда не использует полное имя. Даже когда ругается. Во-вторых, «закрой рот»? Прям грубо. Будто пощёчину отхватил. Закрываю лицо ладонями, дышу. Перед глазами мелькают фрагменты сегодняшнего дурацкого дня.

Мы с Серым и Дёней летим на великах вниз по главной улице. Ветер в лицо. Свобода. Кайф. Не знаю, что может быть круче. Разве что тот парашют, который к яхте цепляют и тянут тебя над морем. Мы как-то с папой катались на таком. Блин, ну вот зачем я это вспомнил?

Вернись в сегодняшний день, Макс. Найди что-нибудь, чтобы объяснить, на кой-чёрт ты это сделал. Не ему — он видимо даже слушать не будет. Хотя бы себе.

«Гребаные светофоры» — плюётся Дёня. «Пиздец бесят» — соглашается Серый. Я только киваю. Весь кайф обламывают. Потом снова разгоняйся, задавай темп, находи равновесие. Но с другой стороны… Они созданы, чтобы движение регулировать, верно?

«А слабо на красный?» — кидает Серёга на следующем светофоре. Переход маленький. Дорога на две полосы всего, движение не особо активное. Проскочить — раз плюнуть. Но страшно как-то. Мало ли что. «Да без базара» — смеётся Дёня. Они выжидающе смотрят на меня. Я не знаю, что ответить. Очень хочется попробовать. Прям ОЧЕНЬ. Уверен — кайфа не меньше, чем в реку с тарзанки прыгать. А может даже больше. Но, блин, стрёмно. «Чё ты, Мэд Макс, ссышь?» Серый знает, как меня спровоцировать. «Погнали» — киваю я.

Пролетаешь за мгновение. Раз — и ты на другой стороне. Водитель не то что затормозить, даже заметить тебя не успеет. Звучит как-то жутко, но на самом деле это офигенное чувство. Будто можешь проходить сквозь стены.

«А слабо прямо перед машиной?» — повышает ставки Серый. Это уже хрень какая-то. Я понимаю это. Где-то там, глубоко внутри. Но снаружи кровь кипит адреналином, а башню сносит от свободы и вседозволенности.

Первым проскакивает зачинщик Серёга. Орёт от восторга. Вторым стартует Дёня. Я готовлюсь. Но не успеваю нажать на педали. Потому что машина чуть не сносит Дёню. Не сбивает, но он теряет равновесие, летит на проезжую часть, стёсывает ладони, колени об асфальт. Водитель тормозит.

«Или вы звоните родителям. Или я звоню в ГАИ».

Я не буду убеждать отца, что я в этом не участвовал. Да, я не успел испытать судьбу. Наверное, к счастью. Но я бы сделал это. Я собирался это сделать. Так что можно считать, что сделал.

Я даже думать боюсь, что мне за это светит. Ремнём я получать больше не хочу. Но папа вроде как обещал, что это будет только один раз. Правда, в тот момент он вряд ли мог предположить, что уже через пару месяцев я буду на спор гонять на велике через проезжую часть… Но всё же. Не хочу. Но и сидеть дома до конца лета не хочу. Хотя я бы себя вообще больше никуда ни с кем не выпускал. Вот дерьмо.

Мы заезжаем в гараж. Отец глушит мотор.

— Иди в дом, — говорит он мне.

Как-то совсем сухо, безэмоционально говорит. Как будто я ему больше не сын.

— Пап, пожалуйста, — я хватаю ртом воздух, смотрю на него в попытке вымолить прощение.

— Пошёл. Вон, — чеканит в ответ он.

Я буквально вываливаюсь из машины. Меня накрывает от эмоций. Пореветь бы. Но не получается. Ком в горле. Глаза щиплет. А слёз нет. Идти в дом я не могу. Стою и смотрю, как он достаёт мой сложенный велик из багажника. Насколько заберёт? До конца лета точно не увижу. Чёрт.

— Завтра покатаешься в последний раз, — он ловит мой взгляд и комментирует всё так же сухо, отстраненно. — В пределах видимости.

— В последний раз? — переспрашиваю я, чувствуя как сердце стучит где-то в желудке. — Перед чем?

Я догадываюсь, что он ответит. И я молюсь, чтобы я был неправ. Я готов стать на колени. Я готов рыдать и клясться в чём угодно. Только не это.

— Перед тем, как я его продам.

— Нет! — не сдерживаюсь я.

— Иди в дом, Максим, — рычит он.

Делает большой пугающий шаг ко мне. И я вижу в его взгляде что-то такое, от чего срываюсь с места и бегу в дом.

Падаю на кровать и ору в подушку. Он не может так со мной. Так нельзя. Меня захлёстывают вина, сожаление, ненависть, злость, обида, страх. И сверху накрывает тяжёлая липкая волна паники. Я ненавижу себя. Ненавижу его. Ненавижу своих идиотов-друзей. И задыхаюсь от этих чувств. Должен быть способ это остановить.

Резко сажусь, заставляю себя глубоко вдохнуть. Есть такой способ. Стягиваю всю одежду, кроме трусов. Скидываю с кровати одеяло — в прошлый раз мешало и дико бесило. Кладу подушку на середину матраса. Бегу на кухню, наливаю себе стакан воды, ставлю рядом с кроватью. Снова сажусь на кровать. Выдыхаю.

Он заходит ко мне минут через десять. Видимо, всё это время пытался успокоиться. Окидывает взглядом комнату, приподняв брови.

— Нет, Макс!

Так, уже «Макс», а не «Максим». Хорошо. Замечательно.

— Пап, пожалуйста, — смотрю на него умоляюще. — Такого больше никогда не повторится. Я обещаю тебе. Я идиот и я не знаю, как мне пришло в голову согласиться на такое. Я клянусь: я уже раскаиваюсь. Мне очень жаль. Я обещаю, что буду думать своей головой и не буду поддаваться на провокации друзей. Я обещаю, что больше никогда не подвергну свою жизнь такому риску. Я всё понял, правда. Но чтобы ты был уверен, что урок достаточно усвоен, пожалуйста, выд… — я запинаюсь, потому что не могу произнести это жуткое слово. — Накажи меня. Р-рем-нём. Пожалуйста.

Он тяжело выдыхает.

— Я уж было решил, что там совсем, — стучит одним кулаком себе по голове, а вторым по деревянному косяку двери. — Пусто.

Я еле сдерживаю улыбку. Вот это уже очень похоже на папу. И тон вроде как не такой отстранённый. Как же хочется, чтобы он перестал злиться. Сейчас я на всё согласен ради этого.

— Готовься, — кидает он сухо и выходит.

Так я же вроде как… Готов? Я растерянно поднимаюсь и смотрю на кровать. Нужно раздеться и лечь? Это он имеет в виду? Наверное… Я стягиваю трусы и устраиваюсь на кровати.

Поехали.

***

Он возвращается через несколько минут, которые кажутся мне вечностью. Я нервно сглатываю. В этот раз мне страшнее, чем было тогда. Тогда мне было интересно. Волнительно. Вот как проехать через дорогу на красный свет. Сейчас уже нифига не интересно. Я знаю, что будет. И это очень страшно. Потому что понимаю — будет жёстче. Тогда папа меня жалел. Сейчас жалеть не будет. Не в тех я условиях. Блин, это ж надо было такой фигни натворить…

— Готов? — интересуется он.

— Готов, — слабо отвечаю я.

Не то чтобы я чувствовал себя, как будто реально готов. Но пути назад всё равно нет. И велик я не отдам. Хорошо только, что мама по магазинам с подругой гуляет… Плохо всё остальное.

Ремень противно шипит в воздухе и с громким хлопком обжигает задницу. Уууф. Я уже успел забыть, как это. Хотя такое вроде не должно забываться. Второй удар. Жар растекается по коже, проникает внутрь, под неё. Я закрываю глаза и представляю, что на месте Дёни — я. Представляю, что водитель не успевает затормозить. Третий удар. Это разве боль? Это фигня, а не боль. Четвёртый удар. Вот сломал бы себе пару костей… Терпи, Макс. Пятый. Блин, как тяжело. Шестой. Не удерживаюсь и вскрикиваю. Больно. Седьмой. Соберись, Макс. Ты это заслужил. Восьмой. Скажи отцу спасибо, что он пошёл навстречу. Девятый. Мог бы остаться без велика. Десятый. Навсегда. Одиннадцатый. Вскрикиваю, потому что больше не могу сдерживаться. Горячо. Больно. Двенадцатый. Чёрт. Глушу крик в матрасе. Тринадцатый. Терпи. Четырнадцатый. Горячо и больно. Пятнадцатый. Как же больно, блин! Шестнадцатый. Терпи-терпи-терпи. Семнадцатый. Интересно, что больнее? Восемнадцатый. Содранные колени? Девятнадцатый. Аааау! Двадцатый. Или выдранный зад? Двадцать первый. Господи! Двадцать второй. Только не реви. Двадцать третий. А знаешь, что больнее? Двадцать четвёртый. И зада, и коленей? Двадцать пятый. Аааааа! Двадцать шестой. Потерять идиота-ребёнка. Двадцать седьмой. Под колёсами машины. Двадцать восьмой. «Прости-и-и!» — ору я, просто потому что мне необходимо это сейчас сказать. Двадцать девятый. Плачу, потому что обидно за папу. Тридцатый. Больно-больно-больно. Тридцать первый. Как меня вообще угораздило? Тридцать второй. Больно! Тридцать третий. Идиотское развлечение. Тридцать четвёртый. Никогда не буду слушать Дёню и Серого. Тридцать пятый. Сукаааааа как больно. Тридцать шестой. Кусаю кулак, ору. Чтобы не материться. Тридцать седьмой. Всё фигня. Тридцать восьмой. Бляааааааа! Тридцать девятый. Зад, наверное, бордовый. Сороковой. Ааааааааа! Сорок первый. Но это фигня. Сорок второй. Я реально мог умереть. Сорок третий. Рыдаю навзрыд. Сорок четвёртый. Б о л ь н о. Сорок пятый. Больше ни о чём не могу думать. Сорок шестой. Б о л ь. Сорок седьмой. Я мог у м е р е т ь. Сорок восьмой. Так плохо, что кажется, не могу глотать. Давлюсь слезами. Сорок девятый. Ну хватит, пап, хватит. Пятидесятый. Это ведь конец? Ремень летит на пол. Фуууууух. Отец наклоняется и целует меня в макушку.

— Пап… Прости… Спасибо… Я чуть не… Не буду больше… Прости… Я идиот… Прости… — бессвязно бормочу отрывки фраз.

— Всё хорошо, Макс. Дыши.

Выполняю простой и понятный приказ, хотя это не так легко. Воздух застревает в горле, слезы затекают в приоткрытый рот. Кашляю. Как же хреново. Пульсирующая горячая боль даже не планирует отпускать задницу. Горло першит. В висках стучит. Поясница ноет от напряжения. Жесть.

— Па, скажи, что простил меня. Скажи, что не злишься. Пожалуйста!

Ради этого же всё. Ну и ради велика, конечно. Но велик это фигня. Только бы он не злился. Он садится рядом со мной на кровать, я поворачиваю к нему голову. Он выглядит уставшим и очень расстроенным. Меня снова захлёстывает вина. Очевидно же, что ему тоже непросто далось это наказание.

— Я простил тебя, Макс, — наконец тихо говорит он, опуская широкую горячую ладонь на моё плечо. — Но я не могу сказать, что не злюсь. Таких глупостей ты ещё не делал.

Ну хоть так. Отойдёт же со временем.

— Я знаю. И больше не сделаю.

— Надеюсь.

— Ты не продашь велик?

— Я дважды за одну провинность не наказываю.

— Спасибо!

— Не за что, — тяжело выдыхает, какое-то время напряжённо молчит, подбирая слова. — Давай заканчивать с этим, Макс.

— С чем?

— С поркой. А то ты хорошо устроился. Получил по заднице и пошёл дальше фигню творить. Я скоро начну думать, что тебе нравится.

— Пап!!! Нет, мне не нравится. Я бы… Как это вообще может нравиться? Ни за что бы на это не решился, если бы не велик.

Дело, конечно, не только в велике, но я почему-то не нахожу сил в этом признаться. Он снова вздыхает и ерошит мне волосы.

— Да, для того чтобы его продать мне бы потребовалось больше выдержки, чем чтобы отходить тебя ремнём. Но, пожалуйста, Макс, перестань творить чушь, которая ставит нас перед таким выбором, ладно? Хотя бы ближайшее время.

Да и не нужны ему мои признания. Он всё знает сам.

— Угу, — соглашаюсь я, наконец находя в себе силы, чтобы упереться руками в матрас и подняться. — А «ближайшее» это сколько?

Он только смеётся. Точно простил.