КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 711639 томов
Объем библиотеки - 1396 Гб.
Всего авторов - 274198
Пользователей - 125005

Последние комментарии

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

Koveshnikov про Nic Saint: Purrfectly Dogged. Purrfectly Dead. Purrfect Saint (Детектив)

...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
pva2408 про Зайцев: Стратегия одиночки. Книга шестая (Героическое фэнтези)

Добавлены две новые главы

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
medicus про Русич: Стервятники пустоты (Боевая фантастика)

Открываю книгу.

cit: "Мягкие шелковистые волосы щекочут лицо. Сквозь вязкую дрему пробивается ласковый голос:
— Сыночек пора вставать!"

На втором же предложении автор, наверное, решил, что запятую можно спиздить и продать.

Рейтинг: +2 ( 2 за, 0 против).
vovih1 про Багдерина: "Фантастика 2024-76". Компиляция. Книги 1-26 (Боевая фантастика)

Спасибо автору по приведению в читабельный вид авторских текстов

Рейтинг: +3 ( 3 за, 0 против).
medicus про Маш: Охота на Князя Тьмы (Детективная фантастика)

cit anno: "студентка факультета судебной экспертизы"


Хорошая аннотация, экономит время. С четырёх слов понятно, что автор не знает, о чём пишет, примерно нихрена.

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Ворона (СИ) [ash_rainbow] (fb2) читать онлайн

- Ворона (СИ) 2.66 Мб, 764с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - (ash_rainbow)

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== Часть первая, ознакомительно-вступительная ==========

Звонок уже прозвенел, но комната наполнялась медленно. Воспользовавшись тем, что почти никто еще не зашел внутрь, Варя беспрепятственно проскользнула к задним рядам неровно стоявших парт и села в углу, бросая рюкзак на соседний стул. Ее соседом был высокий шкаф, заполненный пустыми тетрадями, запасными ручками и карандашами. Она заранее знала, что к ней никто не подсядет. Никто никогда не подсаживался к Вороне, если не хотел потом весь день ходить с клеймом позора на спине. Не то чтобы одноклассники не любили Варю… Но после нескольких «эпизодов» они стали ее сторониться, что вполне устраивало девушку.

Достав из рюкзака книгу и смартфон, Варя вставила наушники в уши, нажала кнопку-треугольник и погрузилась в чтение, торопливо перелистывая страницы в поисках места, на котором она остановилась в метро.

Комната медленно заполнялась знакомыми лицами. На мгновение Варя оторвалась от книги, с любопытством глядя на тех, кого не видела все лето.

Вот первая сплетница класса, Ника Лапухина, загорелая и осветлившая и без того белые волосы. Ника, будто заведенная, перемещалась от парты к парте, лихорадочно запоминая, кто что сказал, кто во что одет, чтобы потом пересказать в благодарные уши своих подруг, таких же трещалок. Варя недолюбливала их хотя бы потому, что каждое слово они перевирали так, что день в их исполнении становился ночью, а черное — белым. Заметив, что Ника нацелила глазки на нее, Варя поспешно отвернулась, не желая подвергаться допросу с пристрастием.

Вика Новикова восседала на парте, закинув одну смуглую ногу в бесцветном чулке на другую. Ее юбка, казалось, стала еще короче, чем в прошлом году. Темные волосы, уложенные в корону на голове, блестели в тусклом свете утреннего солнца. Она что-то самодовольно вещала трем своим закадычным подругам: Кате, Юле и Даше. Те слушали ее так внимательно, будто бы через час начнется зомби-апокалипсис, а Вика — единственная, кто знает, что делать.

Саша Петров, Костя Смирнов, Макс Васильев — троица, нашедшая друг друга еще в детском саду. Лоботрясы, каких свет не видывал. Их Варя называла мужским составом клики Новиковой, хотя это было даже несправедливо по отношению к Новиковой. При всей ее пустоголовости, Вика периодически проявляла признаки ума, чего о тех троих сказать было нельзя. Тем не менее они постоянно гуляли вместе, выкладывая в Инстаграм доказательства совместного… чего-то.

Вот в дверной проем ловко проскользнула Лиля Филатова. Гибкая, как резиновая кукла, и такая же худая, Лиля давно прославилась далеко за пределами школы как лучшая ученица, гимнастка, спортсменка, шахматистка… Список можно было продолжать бесконечно. У Лили в запасе всегда было какое-то занятие или новый навык, которому было необходимо научиться, будь то печь пироги с морковью или смешать коктейль Молотова. Учителя не могли нарадоваться на будущего лауреата Нобелевской премии, а ученики ласково называли Лилю «роботом».

Лиля была еще одной любительницей задних парт. Но если Варя искала там уединения ради того, чтобы почитать о приключениях Доктора, то Лиля целеустремленно обкладывалась толстенными книгами и училась, училась и еще раз училась, как завещал сам великий. Молча прошествовав мимо Новиковой и проигнорировав смешки, донесшиеся от клики, Робот помахала рукой Варе, изобразив на серьезном лице некое подобие улыбки, и тут же углубилась в чтение очередного талмуда, на корешке которого были китайские иероглифы.

Высокая нескладная Карина Азарова неловко переминалась с ноги на ногу у входа. Варя отчетливо видела, что та хотела подойти к Вике, блеснуть новой сумочкой или модным браслетом, но никак не могла набраться решимости. Так и стояла памятником самой себе, пока ее не сшиб ввалившийся в двери Руслан.

Руслан Каримов, пожалуй, из всех одноклассников нравился Варе больше всех. Простой, как валенок, добродушный Руслан напоминал ей медведя, едва вышедшего из спячки. Все время сонный, пухлый, слегка смахивающий на Винни Пуха, парень при этом отлично играл в баскетбол, легко обводя вокруг пальца любого соперника. И он был единственным из класса, кто не называл Варю Вороной в глаза.

В комнату забежали Кристина и Света, как всегда вместе и как всегда смеясь. За ними зашли Саша Денисов и Волик-Нолик, за которыми следовал степенный Николай Анатольевич — странный мальчик, постоянно носивший дипломат и тонкие очки в роговой оправе. Про него говорили, что когда-нибудь он либо уничтожит этот мир, либо возглавит. Учитывая то, что он собирался стать физиком-ядерщиком, Варя придерживалась первого варианта.

Одноклассники все прибывали, но классной руководительницы еще не было видно, и Варя вновь нырнула в книгу, ловя последние минуты наедине с любимым персонажем.

Дверь громко хлопнула, да так, что закачался шкаф, угрожая в любой момент уронить Варе на голову горшок с геранью. Так хлопал дверьми только один человек во всей школе — гиперактивная Ирина Владимировна, бессменный классный руководитель с пятого класса. Относительная молодость и вера в правое дело, не угасшая за десять с лишним лет преподавания, доставляла непрекращающуюся радость самой женщине и вечные страдания всем остальным. Если Ирина Владимировна — в быту школьников существовавшая под кличкой «Пропеллер» — что-то делала, то на полную катушку, не признавая полумер. Хвалила так, что становилось мучительно стыдно, ругалась так, что содрогался весь класс, хлопала дверьми так, что норовила снести к чертям все здание.

— Дорогие мои! — воскликнула она, разводя широко руки. «Ее дорогие» уныло переглянулись, но расползлись по своим местам. Варя покосилась на классную и убавила музыку на пару делений, отдавая, таким образом, дань уважения Пропеллеру. — Как я рада видеть вас всех! — продолжала, тем временем, Ирина Владимировна.

— Мы тоже рады видеть вас, — с готовностью отозвалась Ника, подобострастно глядя на женщину с первой парты. Варя спрятала смешок, переглянувшись с оторвавшейся от талмуда Лилей. Неприязнь к Нике они питали общую.

— Ведь, кажется, только вчера я взяла над вами руководство! А уже одиннадцатый класс! Как быстро летит время! — восклицала Пропеллер, прохаживаясь по рядам. Варя потихоньку сползла по стулу вниз, пряча в складках форменной зеленой юбки телефон. Ирина Владимировна всегда очень печалилась, когда кто-нибудь отказывался внимать ее восторженным речам. Оказавшись рядом с Варей, она окинула зорким взором ученицу, но, не обнаружив никакой контрабанды, двинулась дальше. Варя же облегченно вздохнула, доставая телефон. На следующие полчаса угроза миновала. Прибавив громкость, она закрыла лицо черными волосами и прикрыла глаза.

Со стороны могло показаться, что она уснула под заунывные песнопения классной руководительницы, что было довольно близко к правде. Еще вчера было лето, когда можно было засиживаться за компьютером до трех часов ночи, беспрерывно смотря очередной сезон очередного сериала, а просыпаться ближе к вечеру. И вот уже осень, обязательные подъемы полседьмого утра, толкучка в метро, недовольные бабенции с огромными сумками на перроне.

Варя всегда считала первое сентября днем совершенно бестолковым. Уроков, как таковых, нет, только бессмысленные вводные лекции, на которых каждый учитель будет считать своим долгом полчаса говорить о грядущих экзаменах, страшном-престрашном ЕГЭ, выпускном и таком быстро летящем времени. Руссичка наверняка всплакнет, читая им унылое стихотворение об осени, математичка напомнит, что большая часть класса не сдаст даже Б-часть, и только могучий физкультурник, Петр Петрович, молча зыркнет запавшими глазами и уйдет в кабинет пить. Чай, конечно же. Он, пожалуй, был единственным из всей школы, кто радовался наступлению очередного учебного года даже меньше учеников.

Минуты до звонка на перемену упорно подражали улиткам. Секундная стрелка на часах будто издевалась над учениками, медленно отсчитывая каждый удар. Глядя на часы с ненавистью, Варя почувствовала редкий миг единения с одноклассниками. Все они нетерпеливо переглядывались в ожидании окончания переливчатых причитаний Ирины Владимировны, которые грозили затянуться еще надолго.

Так бы и тянулось до конца урока, если бы не одно происшествие, изменившее ход всего дня. Ближе к звонку, когда Варя уже откровенно дремала, лежа на парте, пользуясь тем, что за широкой спиной Руслана ее почти не было видно Пропеллеру, в дверь громко постучали. Сама Варя этого не слышала, так как в наушниках громко играла одна из песен AC/DC, так любимых Дином Винчестером, но заметила, что все встрепенулись, а Вика судорожно схватилась за зеркальце. «Надо же, — подумала она, — если уж Новикова обратила внимание, то что-то действительно важное». Поставив песню на паузу, Варя осторожно вытащила наушники из ушей и подняла голову.

Посреди кабинета, потеснив Пропеллер у пьедестала власти, стоял их директор, Иммануил Вассерманович Залешин, пухлый мужичонка, упорно напоминавший Варе гнома. Правда, он страдал пониженной волосатостью, так что замечали его прежде всего по блеску лысины.

— …важный для всех нас день, — говорил он, сложив короткие ручки на круглом пузе, кое-как прикрытом строгим черным пиджаком. — Ведь сегодня последнее первое сентября вашей школьной жизни. Несомненно, для всех это противоречивый день, окрашенный оттенком печали и страха. Что ждет вас дальше? Этот вопрос вы еще не раз и не два зададите себе в течение этого года, и мы, наши учителя и я, всегда готовы поддержать вас в любом решении, которое вы примете.

Порой Варя ловила себя на мысли, что, возможно, в других, нормальных школах, все происходило совсем не так. Директор не приходил лично в каждую классную комнату и не устраивал театр одного актера. Вероятно, в обычных школах и классных комнат-то не было: все ученики собирались в тех кабинетах, что принадлежали их классным руководителям, а потом спокойно разбредались по зданию. И классов в параллели было много, а не один-единственный.

В частной школе «Кленовый лист» все было совсем иначе. Ежегодно набирался только один класс в двадцать пять человек, ни больше, ни меньше, благо желающих учиться в престижном учебном заведении всегда было больше, чем свободных мест. В прошлом году из десятого класса ушло четыре человека, что значило, что не зря Новикова схватилась за зеркальце…

— Но не будем о грустном больше, чем полагается. С радостью хочу сообщить вам, что к нашей дружной семье «Кленового листа» присоединяются четыре новых члена, — будто читая Варины мысли, произнес Иммануил Вассерманович. — Будем надеяться, что они вольются в наш коллектив и станут неотъемлемой частью одиннадцатого класса.

Вика вскинула руку, звякнув браслетом.

— Да, прошу вас, Виктория, — тут же улыбнулся директор.

— А где сейчас новенькие? Когда мы сможем с ними познакомиться? — улыбаясь во все тридцать два, спросила та, не вставая с места.

— Сейчас они проходят тестирование в учительской, — ответил он, — они присоединятся к вам на третьем уроке.

Получив нужную информацию, клика тут же зашепталась, а Варя почувствовала укол разочарования. «Новенькие… скука», — подумала она, отчаянно мечтая продолжить читать. Доктора ждали новые приключения, а ее… ее ждали только несколько часов печали и безысходности, щедро сдобренные унынием.

*

Когда директор закончил свою пламенную речь и укатился восвояси, слово снова взяла Пропеллер. Она сообщала, где найти расписание на полгода, где можно оставить заявки на проектные работы (как будто кто-то об этом думал, кроме Лили и Николая Анатольевича). Когда прозвенел звонок, все тут же поспешили покинуть комнату, пока суматошной женщине не взбрело в голову еще что-нибудь.

Школа «Кленовый лист» находилась в старом дореволюционном здании. Помимо высоких потолков, широких коридоров и больших окон школьники наслаждались всеми прелестями старого дома: сквозняками, акустикой и периодическими короткими замыканиями. Все одиннадцать лет, что Варя провела в гостеприимных стенах школы, она задавалась вопросом, почему бы не перенести учебное заведение в нормальное помещение, в котором не придется раз в месяц проверять проводку. Ведь даже отремонтировать здание было нельзя! Кто-то вовремя подсуетился и внес его в список исторических достопримечательностей. Конечно, цена за обучение резко взлетела, как и престижность (как будто школа в центре Москвы в двух шагах от Красной площади — это недостаточно престижно и дорого), но капитальный ремонт стал практически невозможен.

Следующим пунктом в списке дел бессмысленного дня стояли естественные науки, кабинет которых находился по соседству с классной комнатой одиннадцатого класса. Варя оглядела коридор в поисках свободного подоконника и с досадой обнаружила, что единственное свободное место было возле так «любимой» ею клики. Новикова в окружении подруг стояла, облокотившись о бледно-желтую стену, и оживленно обсуждали что-то. Они выглядели настолько погруженными в беседу, что Варя решила-таки усесться рядом.

«Раз уж мигрень на сегодня мне обеспечена, — подумала она, присаживаясь на низкий подоконник, — то чего медлить-то?»

Раскрыв книгу на заложенной странице, Варя попыталась углубиться в чтение, замечая краем глаза, что клика тут же замолчала, едва ее заметив. Они смерили ее до дрожи похожими взглядами, оценили как непригодный для их драгоценного внимания субъект и продолжили щебетать о своем. Оказалось — о новеньких.

— Мне кажется, все четверо — парни, — заявила Катя, заматывая прядь светлых волос на палец.

— С чего ты взяла? Ты их видела? — тут же отреагировала Юля, глядя на волосы Кати с неодобрением. Ей определенно не нравилось, что на ее пожизненный статус блондинки (при том, что натуральный цвет волос Юлии был русым) покушаются.

— Нет, — покачала головой Катя, — но помечтать же не вредно?

— Ага, а то придет к нам какая-нибудь вторая Ворона, — усмехнулась Даша, косясь на Варю, которая против воли, но прислушивалась к разговору по соседству. Варя на реплику никак не отреагировала, внимательно глядя в книгу и перечитывая одну и ту же строчку уже третий раз.

— Вик, а ты чего молчишь? — Катя щелкнула пальцами перед глазами Новиковой. — Ты что, — обуяло ее подозрение, — что-то знаешь и молчишь? Колись!

Вика осмотрелась, убеждаясь, что ни одна из гипотетических конкуренток не подслушивает, и сказала, понизив голос:

— Только никому, понятно? — девушки согласно закивали, а Варю пронзило любопытство: неужели один из новеньких пришелец или мутант, и они прилетели на Землю, чтобы забрать Новикову на свою планету? — Мой папа еще перед началом учебного года встречался со своим давним другом, с которым они вместе учились в университете. Только его друг не доучился и перевелся заграницу. Так вот, его сын, Глеб, раньше живший вместе с ним, теперь будет учиться с нами, — довольно улыбнулась она. — И, если что, я сразу предупреждаю, он мой, — Вика прищурилась и обвела подруг взглядом, которому мог бы позавидовать браток, выбивающий долги за покер.

Варя, слушавшая эту речь с нескрываемой усмешкой, не удержалась и захихикала, представляя, как Новикова в костюме доисторического охотника с воинственным кличем бросается на динозавра, а все вокруг ждут, пока та его завалит.

— Тебе что-то не нравится, Ворона? — высокомерно поинтересовалась Вика, глядя на Варю сверху вниз. В этом взгляде было столько презрения, что хихиканье перешло в заливистый смех, а лицо Новиковой скривилось от злости. — Ты что, глухая? Идиотка, я с тобой разговариваю!

Прозвеневший звонок избавил Варю от необходимости отвечать. Все еще смеясь, она подхватила рюкзак и пошла в класс, нашаривая в кармане наушники. Следующие сорок пять минут обещали быть долгими.

*

К третьему уроку Варя почти забыла про новеньких. Почти — потому что стоило ей посмотреть куда-либо, кроме окна, как она видела лихорадочные приготовления к встрече с прекрасным: кто скрупулезно рассматривал себя в зеркальца, кто укладывал волосы, кто поправлял косметику на лице. И парни не отставали, шепотом переговариваясь и многозначительно переглядываясь.

Несчастные учителя физики, химии и биологии остались не удел, так как внимание класса было сосредоточено далеко не на них, и завоевать его было еще сложнее, чем захватить Китайскую стену, вооружившись только вилкой и зубочисткой. К тому же им тоже было о чем поговорить.

Варя была только рада. Устроившись в углу, она открыла под партой книгу и читала, наслаждаясь тем, что учителям было плевать, чем она занята. Такое в школе «Кленовый лист» случалось редко: дисциплина на уроках стояла чуть ли не во главе угла. Даже успеваемость не волновала руководство школы так, как беспрекословное подчинение правилам.

Перемена прошла во взволнованном ожидании. Варя даже прониклась атмосферой всеобщего беспокойства, всем не терпелось узнать, кто же они такие, эти новенькие. Только Робот Лиля как изучала свой талмуд на китайском, так и не вылезала из него. Но этот оплот спокойствия могло сотрясти только падение метеорита, и то, если на метеорите верхом прилетели внеземные цивилизации, готовые научить неразумных землян чему-нибудь новому.

Наконец прозвенел звонок, и одиннадцатый класс, жужжа, как недовольный улей, скрылся в кабинете русского языка и литературы. Учительница — степенная дама в роговых очках с грозным прозвищем «Двухтомник» — приготовилась просвещать темные умы учеников о том, что им предстоит совершить в этом году, но никому не было до этого дела. Со своего места в углу Варя хорошо видела, как дергается Вика, как пожирает глазами дверь Ника, как мальчишки — Петров, Смирнов и Васильев — смеются над заалевшей от такого внимания Кариной, которая нет-нет, да бросит взгляд в сторону входа. Но минуты ожидания текли, а новенькие все не появлялись.

Сама Варя чувствовала странную смесь надежды и разочарования. С одной стороны, ей, как и любому другому в кабинете, было интересно посмотреть на новеньких, познакомиться с ними и — возможно — подружиться. С другой — она заранее знала сценарий, по которому будет разворачиваться эта пьеса. Новикова, едва заметив свежую кровь, тут же возьмет их в оборот, знакомя со всеми одноклассниками, но не допуская, чтобы кто-нибудь случайно затмил ее персону собой. После ритуального рукопожатия хотя бы один из новеньких заметит ее, Варю, уткнувшуюся в книгу где-то в стороне, и спросит, кто это. Новикова загадочно переглянется со своими приятелями и поведает печальную историю о девочке, которая однажды спятила и стала избивать ни в чем не повинных детей. Новенькие ужаснутся и будут обходить Варю стороной, как делает большинство в «Кленовом листе».

«Ничего, — подумала Варя, неосознанно гладя пальцами обложку книги. — Скоро этот кошмар кончится, я поступлю в университет, где никто не будет знать ни меня, ни моего прошлого, и жизнь вернется на круги своя. Осталось только пережить эти несчастные девять месяцев».

Дверь внезапно распахнулась, ударяясь о стену с громким хлопком. В кабинет суматошным ураганчиком ворвалась Ирина Владимировна, на лице которой сияла счастливая улыбка. Русичка поморщилась, но отошла в сторону, отдавая пальму первенства классной руководительнице.

— Дорогие мои! Вот и настало… — воскликнула с жаром она, но, заметив, что зашла внутрь в полном одиночестве, прервалась. — Что же вы не заходите, ребята? — позвала она, поворачиваясь к коридору. — Давайте поприветствуем тех, кто присоединится к нашей дружной семье! — она начала хлопать. Под вялые хлопки одиннадцатого класса в кабинет по одному зашли новенькие, все четверо.

«Ну, началось», — пронеслось в голове Вари прежде, чем она нырнула в книгу. Пусть внутри медленно разгоралось пламя любопытства, она намеренно не стала на них смотреть. Да и зачем, если эти люди все равно будут заочно ее ненавидеть?

========== Часть вторая, содержательная ==========

Согласно традиционному ритуалу, который Варя наблюдала почти каждый год, новеньких поставили у доски и попросили по очереди представиться, немного рассказать о себе. Каждый раз кто-то смущался, кто-то, наоборот, хохорился, но все равно нервничал, каким бы крутым или пафосным он не был. Эти четверо не стали исключением.

«Я не буду туда смотреть, — повторяла себе Варя, внимательно глядя в книгу. — Не буду, не буду, не буду». Ее так и подмывало поднять глаза, но здравый смысл бился в истерике и утверждал, что ни к чему хорошему это не приведет.

Но здравый смысл на то и здравый, чтобы понимать это только тогда, когда менять что-либо поздно. Коротко вздохнув, Варя искоса посмотрела на новеньких, не поднимая головы. Со стороны казалось, что она сосредоточено читает. Этому приему она научилась давным-давно, когда на тренировках брат запрещал ей смотреть, как он стоит против кого-то в спарринге. «Хватит и того, что я учу тебя драться», — говорил он строго, а Варя все равно смотрела украдкой.

— Ну что же, — сказала крайняя слева девочка, привлекая к себе всеобщее внимание, — я тогда начну?

— Конечно-конечно, — с пугающим энтузиазмом закивала Пропеллер.

— Я Настя Золотухина, — представилась она, улыбаясь и теребя рукав розового кардигана. Она была немного пухленькая, а ее светлые волосы были забраны в задорный хвостик. — Мне семнадцать лет, в январе будет восемнадцать. Мои родители археологи, так что я постоянно переезжала и за последние десять лет сменила порядка двадцати школ.

— А насколько ты собираешься остаться у нас? — спросила Ника, оживленно строча что-то в блокнот.

— Родителям предложили преподавать в ИА РАН в этом году, — ответила она, — так что я надеюсь, что на весь год.

— А кем ты хочешь стать? — подала голос Юля, глаза которой зажглись при упоминании археологии: больше всего на свете та хотела стать археологом.

— Я хочу стать филологом, так что надеюсь поступить в МГУ.

— Расскажи нам о своих хобби, Настя, — попросила Ирина Владимировна, впечатленная новой ученицей.

— Я люблю рисовать, очень много читаю, много гуляю, — сообщила Настя. — Из предметов недолюбливаю историю, но ее знаю хорошо, — она рассмеялась, ее смех подхватили несколько человек.

— Спасибо, Настя, — Пропеллер похлопала, класс ее поддержал, и в этот раз хлопки были куда энергичнее.

— Меня зовут Витей Морозовым, — заговорил мальчик рядом с Настей. Он был невысокого роста с ежиком темных волос, одетый в черный пиджак и джинсы. — Мне семнадцать, день рождения летом, так что вы можете понять эту боль, — улыбнулся он и все засмеялись. — Мне всегда хотелось учиться здесь, так как мой брат тоже закончил «Кленовый лист», поэтому как только появилось место, я ушел из старой школы и перешел сюда.

— Ты случайно не играешь в футбол? — внезапно спросил Костя Смирнов, большой любитель побегать с мячиком по полю.

— Случайно играю, — Витя сунул руки в карманы. — В прошлом году наша школьная команда вышла на первенство по Москве.

— Точно! Я помню тебя! — воскликнул с негодованием Костя, вскакивая с места. — Это ведь ты увел мяч прямо у меня из-под носа!

— Прости, — развел руками Витя, — но это же игра. Все равно мы проиграли тот матч.

— Мы тоже, — буркнул Костя, усаживаясь обратно. — Выиграла команда школы № 34, наши злейшие футбольные враги. Но ничего, в этом году мы им покажем.

— Спасибо, Витя, — похлопала Ирина Владимировна, которой этот обмен репликами не слишком понравился. Свежи еще в памяти были последствия прошлогоднего чемпионата, когда команда «Кленового листа» отправилась на «стрелку» с командой тридцать четвертой школы.

— Мария Лекомцева, — представила крайняя справа девочка. Она стояла уверенно, возвышаясь на десятисантиметровых каблуках и поигрывая кулоном на длинной цепочке. «Вот уж кто точно войдет в клику Новиковой, — подумала Варя, бросая взгляд на обтягивающую юбку, больше похожую на широкий пояс. — Если только они друг друга не сожрут».

— Мне шестнадцать, в декабре исполнится семнадцать, — продолжила говорить она. — Я обожаю шоппинг, фотографировать, а после школы собираюсь уехать в Нью-Йорк, чтобы поступить в школу дизайна.

— Как интересно! — воскликнула Пропеллер. — Значит, ты хорошо говоришь по-английски?

— Я билингвична, — заявила Мария, — так как мой отец постоянно живет в США, а я провожу каждое лето в его поместье.

— И почему же ты снизошла до учебы у нас? — ядовито поинтересовалась Даша, получая одобрительную усмешку Вики.

— Мама меня уверила, что это лучшая школа во всей России, — жеманно ответила Мария, окидывая взглядом класс. — Правда, судя по этому разваливающемуся зданию, она переоценила вас, как и все мои предыдущие школы.

— А какие предметы тебе нравятся? — быстро спросила Ирина Владимировна, пытаясь спасти положение.

— Никакие, — был ответ. — Я творец, мои мысли постоянно в творческом беспорядке, так что все эти скучные науки совсем не для меня.

— Даже не сомневаюсь, — пробормотала Пропеллер, все так же ярко улыбаясь. — Ну что же, молодой человек, вы у нас последний? — сказала она.

— Я Глеб Астахов, — произнес он, и Варя навострила уши, украдкой разглядывая того самого парня, на которого претендовала Новикова. Высокий, со светлыми волосами. На нем были черные джинсы, белая футболка и кожаная черная куртка. Варя не могла ни признать, что выглядел он неплохо, где-то даже симпатично, но ничего особенного в нем не было. Вот был бы он худощавым, со спутанными коричневыми волосами, одетый в синий костюм в полоску и Конверсы, с полицейской будкой, припаркованной на стоянке школы… Или черноволосым ирландским пиратом с привычкой говорить «love», обращаясь к дамам… Вот тогда бы она заинтересовалась.

— Мне семнадцать, в январе исполняется восемнадцать, — тем временем говорил Глеб, следуя шаблону, заданному Настей Золотухиной. — Мой отец живет где-то между Москвой, Лондоном и Парижем, и я долгое время жил вместе с ним, учась у частных учителей. Но в этом году мама настояла на том, чтобы я окончил школу как нормальный человек, так что вот он я, с вами.

— А чем ты увлекаешься, Глеб? — спросила Вика, то и дело поправляя волосы. Он ухмыльнулся, глядя на нее.

— Я с шести лет профессионально занимался плаванием, но в прошлом году пришлось бросить, так как я сосредоточился на режиссуре.

— То есть, ты хочешь стать режиссером? — спросила Катя. С ее места Варе был виден восторженный блеск в глазах. Оглядевшись, она поняла, что этот блеск нет-нет, да промелькнет и у Юли, и у Даши, и у Светы с Кристиной. Остальных ей не было видно, но что-то подсказывало, что и их не обошла эта участь.

«М-да, а Вика-то не ожидала, что появится столько конкуренток», — подумала Варя, замечая рядом с Новиковой пустующее место. Никак, для Глеба приберегла.

— Именно так, — улыбнулся, подмигивая, Глеб. — Но я все еще плаваю, только на соревнованиях не выступаю. Также мне нравится играть в футбол и баскетбол. И если в команде будет свободное место, — он посмотрел на Костю, — то я бы не отказался вступить в ее ряды. В этом году мы просто обязаны завоевать кубок первенства!

Парни одобрительно зашумели, и Варя поняла, что лихорадка обожания новенького перекинулась и на них. Чувствуя укол разочарования, она отвела глаза. «Все именно так, как я и думала», — пронеслось у нее в голове.

Однако на этом знакомство с новенькими не кончилось. Ирина Владимировна поднялась на ноги, едва реплики по поводу футбола закончились, и громко воскликнула:

— А теперь, чтобы ребятам было вас легче запомнить, каждый пусть встанет и представится, назвав также любимый цвет. Карина, начинай! — обратилась она к сидевшей на первой парте Азаровой, заалевшей от того, что на нее уставился весь класс.

— Я-я, — заикнулась она, — меня зовут Кариной Азаровой, мой л-любимый цвет — розовый, — выдавила она и быстро опустилась на стул, краснея еще больше от того, что Астахов окинул ее внимательным взглядом.

Вставшая после Карины Света уже совсем не заикалась, а говорила спокойно и ровно, посмотрев на каждого из новеньких, а к Глебу повернувшись напоследок, широко ему улыбнувшись. Один за другим ученики представлялись, а новенькие улыбались и махали, явно подражая пингвинам из «Мадагаскара».

— Я Виктория Новикова, — сказала Вика, когда речь дошла до нее. — Меня назвали в честь богини победы, так что я всегда добиваюсь того, чего хочу. Ах да, мой любимый цвет — радуга, потому что я предпочитаю разнообразие.

— Полезно знать, — хмыкнул Глеб, пока та садилась на место.

Варя, склонившаяся настолько низко, насколько ей позволяла парта, надеялась, что про нее забудут, как обычно и бывает. Тем более, что она снова сидела позади Руслана, и его широкая спина закрывала ее от Пропеллера лучше любого надежного щита. Но на сей раз это не помогло: Ирина Владимировна, которой что-то на ушко прошептала русичка, прошлась по рядам и заметила, что Варя даже и не собирается вставать.

— Воронина! — воскликнула она. — Тебе что, особое приглашение надо?

Понимая, что выступления не избежать, Варя нехотя поднялась на ноги и быстро произнесла, глядя прямо перед собой:

— Привет, я Варя Воронина, мой любимый цвет — синий.

Не успела она сесть, как кто-то из парней — это был то ли Костя, то ли Саша — издевательски закаркал. Закатив глаза, Варя опустилась на стул и схватила книгу. По классу прокатился смех.

— Так, тихо, — нахмурилась Ирина Владимировна. — Что это еще такое?

— Ворона — она и есть ворона, — заявил Саша, смеясь.

— Ладно, хорошо, — не уверенная, что с этим делать, Пропеллер торопливо предложила новеньким присесть.

— Глеб, не хочешь сесть со мной? — звонко спросила Вика, указывая на пустой стул. Тот пожал плечами и согласился, а Новикова победно оглядела подруг, смотревших на нее со смесью радости и ненависти. Настю к себе поманила Ника, Маша уселась рядом с Кариной, кинув предварительно на нее брезгливый взгляд, а Витя присоединился к гогочущим парням.

Варя вздохнула, разочарованно и досадливо. «Девять месяцев», — напомнила она себе, быстро глядя на Новикову, которая вовсю флиртовала с новеньким, закрепляя позиции.

Ирина Владимировна вышла, возвращая власть над классом русичке. Но Двухтомник, понимая, что до звонка осталось от силы минут пятнадцать, махнула рукой и позволила ученикам заняться своими делами. В конце концов, это была только вводная лекция.

*

Самая длинная перемена между занятиями — между третьим и четвертым уроками. Она длится почти полчаса, и за это время предполагается, что ученики пообедают и подготовятся к оставшимся трем занятиям. Ее так и называют — перерыв. Любители покурить пользовались этим временем, чтобы выйти в соседний со школой двор. Несмотря на то, что администрация относительно спокойно воспринимала пороки, которым была подвержена молодежь, на территории школы они строго воспрещались, даже если у учеников было письменное разрешение родителей.

Для Вари эти полчаса были временем тишины, когда она могла спокойно посидеть в классной комнате с сэндвичем или бургером, купленным в кафешке рядом со школой, не опасаясь быть потревоженной одним из одноклассников или учителей. Те тоже пользовались этими тридцатью минутами, чтобы отдохнуть от галдящих детей и восполнить уровень энергии.

Шторы в классной комнате были задернуты, и первым делом Варя, едва проскользнув в незапертую дверь, распахнула их, впуская в помещение солнечный свет, еще по-летнему яркий и теплый. Открыв широкое окно, она присела на низкий подоконник, поставила перед собой пластиковый контейнер с только что купленным сэндвичем и достала книгу. С улицы проникал шум проезжавших мимо машин, гул от людей, шедших по тротуару снизу, легкий ветерок доносил запахи города: легкий привкус дыма, ароматы фастфуда и сладковатый букет из парфюмерного бутика напротив.

Но планам на безмятежный отдых не суждено было сбыться. Едва Варя вонзила зубы в сэндвич и открыла страницу, на которой прервалась, дверь в классную комнату открылась и в дверном проеме показалась кудрявая голова Алевтины. Увидев, что искомый субъект на месте, Алевтина протиснулась в открытую щель и плотно закрыла дверь за собой, явно намереваясь присоединиться к Варе.

— Привет, — помахала она рукой, приближаясь. — Как лето прошло?

Алевтина Борисовна Лютикова была штатным психологом, который в свободное от работы время любил посещать скалодром. Гений в каком-то смысле, она закончила университет в двадцать один и устроилась работать в школу «Кленового листа», колдуя попутно над докторской, беря за основы случаи из практики. Но Варя общалась с ней не поэтому. Давным-давно, когда Алевтина Борисовна была еще просто Алей, учившейся на психолога, она встречалась с Лешей — старшим братом Вари. Именно Алевтина привила Варе любовь к высоте, так как когда Леша не мог взять девочку с собой, в роли няньки частенько выступала Аля.

Несмотря на то, что они уже давно не были вместе, Алевтина и Леша остались хорошими друзьями, и Варя частенько сидела в ее кабинете, прогуливая физкультуру, когда та устроилась в школу «Кленового листа». Они разговаривали практически обо всем, за исключением того, о чем Алевтина действительно хотела поговорить — о том, что случилось пять лет назад.

— Неплохо, — пожала плечами Варя, убирая ноги с подоконника так, чтобы Алевтина смогла присесть рядом. — Новый сезон «Настоящей крови» оказался куда лучше, чем я ожидала.

— О да, — откликнулась Аля, поправляя очки на носу. Они ей были не нужны, но она все равно их носила, чтобы выглядеть старше и внушительнее. — Особенно меня порадовала Пэм. Каждый раз смотрю на нее и мечтаю, что в свои пятьдесят буду выглядеть также.

— Жаль только, что Тару они не убили, — вздохнула Варя, закрывая книгу и откладывая ее в сторону. День какой-то был… нечитабельный. — Не знаю почему, но она меня дико раздражает.

Алевтина рассмеялась, как она смеялась каждый раз, когда речь заходила о Таре. Ей, в отличие от Вари, этот персонаж импонировал, что не могло не вызвать горячих споров.

— Давай не будем начинать опять, — взмолилась она, поднимая вверх руки. — Когда-нибудь ее убьют, и ты будешь счастлива, Вареник.

— Буду, еще как буду, — кивнула Варя и откусила большой кусок от булки.

Алевтина подождала, пока она прожует, а потом спросила, глядя в потолок:

— А как прошел первый день учебы? — ее голос звучал настолько же невинно, насколько не был невинен вопрос.

Варя вскинула голову, глядя на психолога с подозрением.

— Это ты спрашиваешь как моя подруга, как подруга моего брата или как школьный психолог?

Алевтина подумала, прежде чем ответить. Она вообще отличалась тем, что старалась по возможности говорить правду, даже если она была жестокой и приносила ее собеседникам неудобства.

— Пожалуй, как твоя подруга. И немного как подруга твоего брата, — произнесла она, наконец. — Но только потому, что он просил посмотреть за тобой, — тут же добавила она с ноткой раскаяния в голосе. — Все-таки первый день, последний год, много давления и стресса…

— Аля! — воскликнула Варя недовольно. — Когда вы прекратите носиться со мной, как наседки? Я не собираюсь впадать в истерику, не собираюсь психовать и делать что-то, о чем потом пожалею.

— Просто он волнуется, вот и все, — развела руками Алевтина. — И я тоже.

— Со мной все в порядке, — буркнула Варя, яростно кусая ни в чем не повинный сэндвич.

— Ну и хорошо, так Леше и передам, — сказала Аля, потягиваясь. — А теперь давай рассказывай начистоту. Я слышала, к вам пришли новенькие?

— Кажется, это сегодня во всей школе главная новость, — насмешливо заметила Варя. — Новикова так вообще объявила заранее, что один из них принадлежит ей и только ей. Только вот не учла она, — хихикнула девушка, — что у нее будет столько конкуренток.

— Что, такая конфетка? — недоверчиво спросила Алевтина.

— Ну, как тебе сказать… — Варя пожала плечами. — Не совсем в моем вкусе, но судя по тому, что почти всем он понравился, наверно, симпатичный. К тому же в таких делах у меня нет опыта, сама знаешь.

— Варь, для того, чтобы понять, нравится тебе человек или нет, не нужен опыт десятилетий, — назидательно произнесла Аля, глядя на девушку с напускной серьезностью. — Даже сердца умудренных сорокалетним опытом женщин разбиваются вдребезги, и ничего тут не поделаешь.

— Ты снова говоришь как психолог.

— Прости, профессиональная привычка поучать, — рассмеялась Алевтина. — И как же зовут маэстро?

— Глеб Астахов, — ответила Варя и торопливо продолжила, пока подруга не начала задавать лишние вопросы: — Второго парня зовут Витя Морозов. На мой взгляд, клоун клоуном. Очередной любитель поиграть в футбол. Настя Золотухина — вроде милая, вся такая румяная и розовая, — Варя постаралась не кривиться. Она не имела ничего против тех, кто считает, что живет в замке на облаке под радугой, но отчего-то не слишком жаловала таких людей. — А последняя — это кадр из тех, по кому плачет твоя докторская.

— Да что ты, — заинтересовалась Аля. — Неужели?

— «Я люблю шоппинг, фотографировать, а после школы собираюсь в Нью-Йорк, где буду крутым дизайнером», — передразнила Варя, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться вместе с Алевтиной. — Уж не знаю, где она была до этого, но у нас Новикова и компания быстро вставят ей мозги на место.

— Если она их не съест первой, — заметила психолог. Она вполне разделяла мнение Вари о Виктории. Вероятно, психологу бы не следовало откровенничать с ученицей, но Алевтина была уверена в Варе — та не стала бы болтать направо и налево, да к тому же все те, кому она могла что-то рассказать, не имели к школе никакого отношения.

— Эх, одиннадцатый класс, — мечтательно вздохнула Аля. — Последний шанс во всех смыслах. Тебе не приходила в голову мысль что-нибудь изменить за этот год?

Варя хмыкнула, глядя в окно.

— Знаешь, этим утром, стоя перед зеркалом, я на мгновение об этом задумалась, — призналась она, не отводя глаз от уличной суматохи. — Может быть, попробовать подружиться с одноклассниками? Или, может быть, влюбиться? Ведь осталось всего ничего, сколько-то там месяцев, а после мы разбредемся в разные стороны… — Алевтина молчала, боясь прервать разоткровенничавшуюся Варю. В ее серых глазах промелькнула застарелая печаль, которая кольцами свернулась где-то очень глубоко в душе, изредка поднимаясь на поверхность. Внезапно Варя фыркнула, улыбнувшись: — А потом я поняла, что тот миг, когда я получу свой аттестат, станет лучшим мигом за все эти годы. Осталось до него только дожить.

— Варя… — вздохнула Аля, положив руку ей на плечо. — Пойми, все это…

Неожиданно дверь в классную комнату распахнулась, и внутрь с громким смехом ввалилась клика Новиковой в полном составе плюс новенькие. Сама Вика цепко держала Глеба под руку, следя за тем, чтобы никто из ее дорогих подруг не отвел его случайно в другую сторону. Алевтина прервалась на полуслове, отдергивая руку от Вари.

— Помяни черта… — пробормотала девушка, вздыхая. Она-то надеялась, что им с Алевтиной никто не помешает, но, видимо, ожидать этого было глупо.

— Ой, Алевтина Борисовна, Ворона решила выброситься в окно, а вы пытаетесь отговорить эту сумасшедшую? — протянула Юля под гогот друзей. — Так вы не бойтесь, если Ворона спрыгнет, то полетит, совсем как ее пернатые родственницы!

И не успела Аля ничего сказать, как компания скрылась в коридоре, удаляясь прочь под смех и карканье. Возмущенная, она повернулась к Варе, но та только пожала плечами с видом, будто ее это ничуть не задевало.

— Скажешь Леше — прибью, — только и произнесла Варя, наставляя палец на подругу. — Обещаю, Аль, возьму топор и пойду по твою душу. И совесть, как Раскольникова, меня мучить не будет.

Под ее взглядом Алевтина сдалась, поднимая руки ладонями вверх в знак капитуляции.

Последние три урока прошли на удивление спокойно, а где-то даже приятно. Возможно, так получилось потому, что это были история, физкультура и искусство. Возможно, так получилось потому, что большей части класса во главе с Новиковой на уроках не было. Прихватив всех новеньких, они сбежали сразу после того, как натолкнулись на Варю с Алевтиной в классной комнате.

Физрук Петр Петрович радостно сообщил им, что в этом году они сдают новые нормативы, а те, кто не сдаст, будут заниматься дополнительно. Это вызвало бы громкий стон, будь там Даша или Катя, которые физкультуру ненавидели почти так же, как отечественный кинематограф, но так как их не было, ученики восприняли эту новость довольно спокойно. Варя не была рада, но так как она планировала большую часть занятий физкультурой прогулять, ее это мало волновало.

Историк — обаятельный старичок с густой бородой по имени Михаил Анатольевич — выразил надежду, что хотя бы в этом году они запомнят все ключевые даты из истории России, так как в ЕГЭ эти даты вполне могли потребовать. Также он выдал одиннадцатиклассникам специальные пособия для подготовки к его урокам, а всем, кто прогулял вводную лекцию, поставил двоечки. Михаил Анатольевич обожал свойпредмет и каждый пропуск воспринимал как личное оскорбление.

Учителя искусства же сами отпустили их пораньше, попросив задержаться тех, кто планирует сдавать экзамены. Но так как таких среди учеников одиннадцатого класса не было, все они радостно поспешили домой.

«Ну что же, — подумала Варя, подходя к метро. — Первый день пережит. Уже неплохо!»

========== Часть третья, познавательная ==========

Алексей Воронин стоял у стены, прислонившись к ней спиной. Его руки были скрещены на груди, а глаза осуждающе глядели на Варю, сидевшую напротив. Звонок директора вырвал его прямо с середины тренировки, где он обучал будущие таланты искусству вин чун, а Леша очень не любил, когда его занятия прерывались, даже по уважительной причине.

Несмотря на разницу в возрасте почти в восемь лет, Леша и Варя были очень похожи друг на друга: те же серые глаза, глядевшие на мир с прищуром, те же скулы, выделявшиеся на худом лице. Особенное сходство было в подвижности лица, которое в минуты, когда эмоции брали верх над разумом, буквально ходило ходуном. Отличались только волосы: у Леши они были темно-русые, коротко стриженные, а у Вари — угольно-черные, отпущенные до середины лопаток. Уже давно она красила их, пытаясь хоть как-то провести границу между их сходством. Шрама на левой брови, из-за которого выражение ее лица всегда было немного саркастичное, ей казалось мало.

— Не хочешь ничего сказать, пока мы не вошли внутрь? — подал, наконец, голос он. Леша старательно хмурился, но Варя знала, что долго сердиться он не мог, не на нее. Ее брат уже давным-давно играл роль ответственного взрослого, но каждый раз его выдержки хватало ненадолго. Пусть ему и было уже двадцать четыре, сам он считал себя куда младше, в развлечениях порой держась на одном уровне с Варей. Например, он мог с легкостью на спор съесть банку жгучего маринованного перца, бегая потом по квартире с криками.

— Хм, — протянула Варя, размышляя. — Я случайно пнула в голень одного парня.

— И все?

— И неслучайно разбила ему скулу, — добавила девушка, пожав плечами.

Леша, не сдержавшись, засмеялся, но быстро оборвал смех, понимая, что это никак не способствует образу ответственного старшего брата, которого вызвали в школу из-за поведения его младшей неразумной сестры.

— Знаешь, если ты постараешься звучать менее самодовольно, то тебя, возможно, и простят, — заметил Леша, изо всех сил стараясь сохранить лицо каменным. Но мысль о том, что его мелкая сестра побила парня…

Тяжелая дубовая дверь, ведущая в приемную директора школы «Кленовый лист», медленно открылась, и из нее выплыла тучная дама с невообразимым начесом на голове. Более того, начес был фиолетового цвета, и брат с сестрой, переглянувшись, еле удержались от дружного хохота. Дама смерила их внимательным взглядом и пригласила войти.

Иммануил Вассерманович Залешин, директор их престижного учебного заведения, восседал в своем кабинете, хмуро перебирая бумажки и папки с личными делами. От посетителей его отделял громадный письменный стол из красного дерева, что делало директора еще меньше и толще. Свет яркой лампы, стоявшей на столе, падал прямо на его лысинку, которая блестела так, будто была готова пускать солнечных зайчиков.

Слева от письменного стола на резном стуле восседал Астахов-младший, с видом оскорбленной невинности прикладывая лед к лицу. Увидев Варю, он бросил на нее полный ненависти взгляд, который Леша заметил и так посмотрел на Глеба, что тот счел наилучшим просто отвести глаза. За стулом Астахова стояла женщина с такими же светлыми волосами и похожими чертами лица. Она была одета в деловой костюм и то и дело поглядывала на наручные часы, блестевшие в свете лампы точно так же, как лысина Иммануила Вассермановича. Женщина окинула оценивающим взглядом Варю, осмотрела ее брата и, скривив четко очерченные губы, отвернулась, что-то быстро печатая в смартфоне.

— Садитесь, Варвара, — сказал директор, обратив на вошедших внимание. — Нам предстоит долгий разговор.

Вздохнув, Варя уселась на резной стул, стоявший справа от письменного стола. За последние несколько лет она настолько часто попадала в этот кабинет, что все происходящее казалось ей ненастоящим. Не было того острого чувства адреналина, когда дрожат руки и сердце бьется так часто, будто сейчас выскочит из груди. Их не было и в первые разы, когда одиннадцатилетнюю Варю впервые привели на разговор с директором, но тогда все было куда страшнее. Иммануил Вассерманович был грозным дядькой, который в крайнем случае мог просто сесть на надоевшего ученика, а маленькая Варя, никогда не отличавшаяся крепким телосложением, чувствовала себя крохотной и незначительной. Теперь же директор скорее смешил, чем внушал страх. Да и присутствие Леши, стоявшего за ее спиной непоколебимой скалой, успокаивало. Да, он будет ворчать и, наверняка, расскажет матери, но ругать и наказывать сестру не станет.

— Что значит «долгий разговор»? — Астахова-старшая вскинула бровь. — Разве тут есть, что обсуждать? Исключить эту дрянь, и все.

У Вари внутри все похолодело, едва она подумала, что в этот раз Иммануил Вассерманович и правда ее исключит. Он грозился сделать это и в прошлый раз, и в позапрошлый, но до такого дело еще не доходило. Директор отчитывал ее, наказывал, но крайние меры не применял.

— Выбирайте выражения, мамаша, — откликнулся Леша, упираясь руками в спинку стула по обе стороны от Вариной головы. Та, не отводя глаз, смотрела на директора, который хмуро наблюдал за сценой, разворачивавшейся перед ним.

— Да как вы смеете! — возмущенно воскликнула «мамаша». — Эта ваша девица избила моего сына! Вы знаете, кто я?

Леша изобразил задумчивость, даже потер небритый подбородок.

— Нет, абсолютно не представляю, — покачал головой он. — А ты, Варь, знаешь, кто она? — Варя недоуменно пожала плечами, переводя взгляд на лицо брата, в глазах которого так и прыгали смешинки. – Вот, видите? — обратился он к матери Глеба. — Вас никто не знает.

— Вы что, издеваетесь надо мной? — Астахова-старшая сложила руки на груди.

— Нет, что вы, — сказал Леша. — Но сын, хочу сказать, у вас так себе, если позволил девчонке, которая мало того, что младше его на год, но еще и ниже его на голову, цитирую, «избить» себя. И это при том, что она даже никакими боевыми искусствами не занимается.

— Протестую, — подала голос Варя. — Я его не избивала. Я просто забыла, что у меня на пальце кольцо надето.

— Ты вообще молчи сиди! — заявила мама Глеба, пока тот молча сверлил взглядом стену. — Радуйтесь, что мы не подаем на вас в суд, — она повернулась к директору и уперла руки в боки. — Иммануил Вассерманович, я требую, чтобы эту девицу немедленно исключили.

— Успокойтесь, Анжела Филипповна, — вздохнул директор. — Никто никого исключать не будет.

— Как это, не будет? — удивилась Астахова-старшая, округляя глаза. — То есть этот элемент с преступными наклонностями так и будет учиться вместе с нормальными детьми?

— Именно так, — кивнул Иммануил Вассерманович. — Но наказание мы все равно вменим.

— Так, стоп, — вмешался Леша. — При всем моем уважении, почему вы только Варю наказывать собрались? Я знаю свою сестру, — сказал он, отвечая на вопрос в глазах директора. — Более того, я сам учил ее защищаться. Но именно защищаться, а не бить людей просто так. Сдается мне, что эти ваши «нормальные дети», — обозначил Леша кавычки в воздухе, — вывели Варю из себя. Так что если и наказывать, то всех.

— Именно поэтому я попросил принести в кабинет записи с камер наблюдения, — кивнул директор. — Там должно быть видно, почему вообще этот инцидент произошел.

Варя только вздохнула. Опасение, что ее исключат, исчезло, но что-то ей подсказывало, что Глеб это просто так не оставит… А ведь у нее с самого утра было чувство, что в школу идти не стоило!

*

Почти две недели было солнечно, совсем не так, как должно быть осенью. Погода стояла летняя, будто оно решило немного задержаться, хватаясь за последние теплые деньки. И для Вари эти две недели прошли куда спокойней, чем можно было того ожидать.

Во-первых, учителя внезапно решили, что все предыдущие десять лет учебы, ученики занимались исключительно валянием Ивана, и за этот год хотели обучить всему, чему не успели до этого. Начиная со второго сентября, домашнее задание можно было смело называть лавиной, которая становилась все больше и больше, грозя погрести под собой тех, кто не успевал выполнять все вовремя. Каждый вечер после нескольких часов над очередным зубодробительным заданием по алгебре Варя еле находила в себе силы добрести до постели. О том, чтобы посмотреть новые серии, начавшие выходить, не могло быть и речи.

Во-вторых, присутствие новеньких, и в частности Глеба Астахова, отвлекало Новикову и ее клику куда надежней, чем любой гипноз. Если она и обращала внимание на Варю, то только затем, чтобы демонстративно пересесть подальше. Новая задача занимала ее целиком и полностью. Как внезапно оказалось, завоевать сердце новенького было куда сложнее, чем рассчитывала Вика. А Варя только наслаждалась бесплатным шоу, незаметно поглядывая на бесплодные потуги одноклассницы.

Да, Глеб сидел с ней на всех занятиях. Да, Глеб улыбался ей и заигрывал, отвешивая комплименты и обнимая за талию. Но точно так же он заигрывал и с остальными членами клуба «Я без ума от Глеба Астахова», которых с каждым днем становилось все больше. Когда Новиковой не было поблизости или когда она была отвлечена чем-то посторонним (что в принципе казалось невероятным, но почему-то происходило), Глеб с большой охотой отвечал на улыбки одноклассниц, подмигивал, всячески наслаждаясь таким обширным вниманием.

Однако, все хорошее имеет свойство заканчиваться. Закончились и эти безмятежные две недели, за которые Варя перечитала две новые книги и даже успела понадеяться, что, возможно, этот год пройдет куда спокойнее предыдущих.

Первым звоночком стала погода, в раннее утро пятницы испортившаяся внезапно и, казалось, очень надолго. Проспавшая будильник Варя увидела за окном серое небо, мокрый асфальт и обилие зонтов, которые в том монохромном мире были единственными пятнами цвета. До выхода оставалось всего лишь полчаса, за которые надо было успеть позавтракать, одеться и выгулять пса — громадного кане-корсо по кличке Барни. Обычно в рабочие дни с ним гуляла мама, но в ту пятницу ей пришлось выехать на два часа раньше, и обязанность легла на плечи Вари. А так как пес недолюбливал мужчин, рассматривая их как потенциальную угрозу безопасности его хозяйки, Варя не могла попросить погулять с ним Лешу.

В итоге на первый урок она опоздала, попав, к тому же, в жуткую толкучку в метро. Дважды ее чуть не смело потоком людей, и Варя только чудом не упала. А выйдя на улицу, где будто специально зарядил дождь, она обнаружила, что забыла взять с собой зонт, заботливо приготовленный мамой с вечера.

Воровато оглядевшись у входа, она прошмыгнула в школу, воспользовавшись тем, что охранник у двери отлучился. Едва попав внутрь, Варя сломя голову бросилась в душевые, где до второго урока еле успела высушить голову.

Когда звонок прозвенел, приглашая учеников занять свои места, она уже сидела на месте, привычно спрятавшись за широкой спиной Руслана. Никто и не заметил, что ее не было, только Лиля, нахмурившись, смотрела на нее недоуменно, будто вспоминая что-то.

Не одна она была заспанная и недовольная жизнью. Вместе с дождем пришли первые признаки осенней хандры, и многие из одноклассников сидели сонные и хмурые. Даже Вика глядела на подруг исподлобья, будто те были виноваты в плохой погоде. Но стоило ей увидеть, что на нее смотрит сам Астахов, как недовольство жизнью исчезало с ее лица, сменяясь приторной улыбкой. Жаль только, что она не видела ровно такие же улыбки на лицах одноклассниц, когда на них падал взгляд Глеба…

Новенькие потихоньку смешивались со старенькими, обживаясь в новом коллективе. Витя Морозов, удачно найдя товарищей по духу среди футболистов, прочно слился с Костей и Сашей, дополнив их дуэт своей персоной. Они постоянно что-то обсуждали, то и дело взрываясь приступами громкого смеха. Настя Золотухина курсировала между Светой с Кристиной и Никой, которой всегда было так много, что она одна с успехом могла заменить целую толпу. Постепенно Золотухину все надежней прибивало к Никиному берегу, чему та была только рада. Первая сплетница школы нашла в румяной Насте благодарную слушательницу, которой не терпелось узнать все о новой школе. Одна только Мария, презрительно кривившаяся практически на все, что видела, не прибилась ни к чьей компании. Она все так же сидела на уроках с Кариной, тихо млевшей от выпавшего на ее долю внимания, но ни с кем особо не общалась, предпочитая на каждой перемене кому-то звонить и непрерывно жаловаться на жизнь.

Варя с новенькими не контактировала. К Марии она по доброй воле и в сознании не подошла бы ни под каким предлогом, Витя ей уже по определению не нравился, а Глеба, чьи недоуменные взгляды она порой замечала на себе, так цепко охраняла Вика, что даже если бы желание познакомиться у нее и возникло, то претворение его в жизнь было настолько же далеко от реальности, как и большая часть молодежных комедий, которые так часто выходят на большие экраны.

Только Настя Золотухина однажды подошла к ней на перерыве. Варя сидела на подоконнике в дальнем конце коридора, чтобы случайно не встретить никого знакомого, и собиралась начать читать новую книгу, только что купленную. С обложки на нее смотрел Десятый Доктор и Роза, воинственно нахмурившая густые брови. Обложка обещала далеков и киберменов вместе, и Варе не терпелось начать. Только она открыла книгу, как вдруг услышала вежливое покашливание где-то рядом. Оглядевшись, она заметила Настю, мигавшую любопытными глазами.

— Привет, — сказала она, косясь на книгу. — А что ты читаешь?

— Привет, — удивленно произнесла Варя. — Это роман о Докторе Кто.

— О каком докторе? — переспросила Настя, придвигаясь на шажок ближе.

— Докторе Кто, — повторила Варя, силясь не закатить глаза. — Есть сериал «Доктор Кто», он об инопланетянине, который путешествует во времени и пространстве. По нему пишут книги, которые в России только начали издавать.

— Как интересно! — с поддельным энтузиазмом воскликнула Настя.

— Ага, очень, — кивнула Варя, недоумевая, что было нужно розовой и румяной принцессе единорогов. Помявшись мгновение, Настя задала мучивший ее вопрос:

— Слушай, — сказала она, заливаясь краской. — А почему тебя зовут… Вороной?

Варя вздохнула, недоумевая, как это невинное создание вообще набралось смелости подойти к ней. Изливать душу ей совершенно не хотелось, поэтому она решила подшутить над новенькой.

— А ты что, не знаешь? — притворно удивилась она. Подманив пальцем покачавшую головой Настю, Варя громким шепотом произнесла: — Понимаешь… это тайна. Темная и ужасная.

— Я никому не скажу! — пообещала Настя, снедаемая любопытством.

— Что ж… — Варя огляделась. — Тогда слушай. Раз в месяц, когда над Москвой поднимается полная луна, я превращаюсь в ужасную птицу и, каркая, летаю над городом, неся с собой ужас и панику.

Настя отшатнулась, будто Варя ее укусила.

— Правду Ника сказала, что ты больная какая-то, — бросила она неприязненно и, резко развернувшись, убежала.

Варя только плечами пожала, возвращаясь к книге. У нее не было абсолютно никакого желания снова вспоминать ту историю, и она с усилием отогнала воспоминания прочь.

За несколько минут до звонка она покинула насиженное место на подоконнике и направилась в класс. По расписанию стояла физкультура, а спортивный зал находился снаружи. Чтобы туда попасть, надо было выйти из главного здания, пройти внутренний двор и зайти в большое здание, названное флигелем, хотя на него оно было совсем не похоже.

— Эй, — окликнули Варю сзади, едва она спустилась по лестнице. Не оборачиваясь, она продолжила путь, пытаясь запихнуть книгу в набитый до отказа рюкзак. — Да постой же ты!

Несколько мгновений спустя Варю догнал Глеб Астахов. Он щелкал пальцами в воздухе, как если бы пытался вспомнить что-то. «У меня сегодня прямо-таки день новеньких», — подумала недовольно она.

— Ты ведь Варя, да? — спросил он, щелкнув в последний раз. Варя молча кивнула, продолжая идти, бросая взгляд на Астахова. Он был выше ее по крайней мере на голову и возвышался, как строительный кран. — Покажешь, где находится спортивный зал? Вика пыталась объяснить, но я не запомнил.

— Ладно, — пожала плечами Варя, недоумевая куда подевалась сама Новикова. — Ты ей надоел, и она решила бросить тебя на произвол судьбы? — не удержавшись, спросила-таки она. Глеб усмехнулся.

— Я никогда не надоедаю, — подмигивая, произнес он. — Но мне надо было сделать важный звонок, один из тех, о которых девушкам лучше не знать. Понимаешь, о чем я? — с ухмылкой спросил он, снова подмигивая.

— У тебя что, лицевая судорога? — недоуменно поинтересовалась Варя, отворачиваясь от Астахова. Они как раз подошли к черному входу, где проход был узким. Обогнав его, Варя самостоятельно открыла дверь, опережая руку Глеба, дернувшуюся, чтобы толкнуть ее. Астахов позади только хмыкнул, придерживая дверь, пока они не прошли.

— Ты такая нелюбезная, тебе кто-нибудь об этом говорил?

Варя посчитала этот вопрос риторическим и отвечать не стала. Втянув голову в плечи, прячась от моросящего дождя, она ускорила шаг, чтобы побыстрее забежать внутрь. Глеб, что было досадно, не отставал.

— Не беспокойся, я знаю, почему ты такая грубая со мной, — подал он голос, первым подбегая к двери в флигель. Распахнув ее, он остановился, дожидаясь, пока подойдет Варя.

— Да что ты, — нахмурившись, пробормотала она, проходя под его рукой. Внутри уже собрался их класс, ожидая, пока придет физрук и откроет раздевалки. Их всегда запирали на ключ на переменах. Их появление не прошло незамеченным. Юля ткнула Катю в бок локтем, та шепнула на ухо Вике, и вот уже вся Новиковская клика смотрела на Варю, готовая пришлепнуть Ворону на месте. Стряхнув с рюкзака воду, Варя заметила насмешливый взгляд Астахова на себе.

— Ты просто потеряла голову, едва увидела меня, — он растянул губы в улыбке. — А так как ты вся такая зажатая и скромная, ты боишься показывать свои чувства. Но ты не бойся, Варвара, — Глеб протянул руку, намереваясь коснуться ее волос. Варя еле успела увернуться. — Я не кусаюсь, — произнес Глеб, округляя глаза и ухмыляясь.

Варя тяжко вздохнула, закатывая глаза.

— Какая жалость, — неприятно улыбнулась она. — А мне как раз нравятся те, что кусаются. Придется разбить тебе сердце, но ты ведь быстро найдешь утешение? — она оттолкнула Астахова в сторону. — А теперь извини, мне нужно переодеться.

Она слишком торопилась пройти мимо Новиковой, поэтому не заметила подножки, подставленной кем-то из стоявших у стены. Споткнувшись, Варя полетела на пол, роняя рюкзак. Ударившись о деревянный пол, она села под всеобщий смех, потирая синяк на коленке, чувствуя, как медленно начинают краснеть щеки.

— Ух ты, ребята, Ворона упала! — воскликнул Костя. — А я думал, они крепко держатся на ногах!

— На каких ногах? — откликнулась с другой стороны Юля. — У ворон только лапы, и те кривые.

Не глядя по сторонам, Варя медленно поднялась на ноги, подбирая учебники, выпавшие из рюкзака. Пересчитывая их, она внезапно поняла, что новый роман о Докторе в рюкзаке отсутствовал. Подняв глаза, она заметила книгу в руках Астахова, который с любопытством разглядывал обложку.

— Отдай, — потребовала она, медленно закипая, и подошла к Астахову.

— М-м-м, — протянул он, — нет.

— Отдай, — повторила Варя, чувствуя, как исчезают последние крупицы терпения. Ее всегда было сложно разозлить, но если это случалось, то капитально. Глеб оглядел одноклассников, переглянулся с Новиковой и усмехнулся:

— А ты попробуй, отбери! — он вытянул длинную руку вверх так, что Варя бы без стремянки не дотянулась, и засмеялся, поддерживая хохот остальных.

— Последний раз говорю: отдай… книгу, — медленно произнесла Варя, выдыхая. Злость, дремавшая до этого, наконец-то поднялась на поверхность, и Варя почувствовала себя куда сильнее.

— Ну, так ты же Ворона, — сказал, скалясь, Астахов. — Взлети и забери!

Взлетать Варя не стала. Кричать и психовать она тоже не стала. Коротко замахнувшись ногой, она ударила парня небольшим, но острым каблуком балетки прямо в голень. С удовлетворением почувствовав, как балетка врезалась в кость, Варя выхватила книгу из опустившейся руки Глеба, согнувшегося от резкой боли.

— Спасибо, — сказала Варя охающему Глебу. Отвернувшись, она уже собралась уйти, как вдруг Астахов схватил ее повыше локтя, сильно впиваясь пальцами в предплечье. Не задумываясь о том, что она делает, движимая исключительно злостью на одноклассников и на себя, Варя резко развернулась и без замаха выбросила вперед правую руку.

Кулак впечатался Глебу в лицо. Сила удара отбросила его назад, пальцы на руке Вари расцепились, и она тут же отодвинулась от едва не упавшего Астахова, на скуле которого красовалась небольшая рассечка, из которой каплями потекла темно-красная кровь. Недоуменно переведя взгляд на руку, Варя обнаружила, что совсем забыла о кольце, надетом на средний палец. На камне, венчавшем тонкий серебряный ободок, остался красноватый след.

Внезапно Варя осознала, что в коридоре стоит гробовая тишина. Оглядевшись, она поняла, что одноклассники глядели на них круглыми от удивления и потрясения глазами, а несколько девочек зажали в ужасе рты. Оглушительно прозвенел звонок, но никто не шелохнулся.

Ощущая на себе тяжелые взгляды, полные ненависти, Варя закинула рюкзак на плечо и спокойно отошла в сторону. Усевшись прямо на пол и закрыв глаза, она услышала, как все зашумели. Хлопнула входная дверь, кто-то побежал звать Пропеллер.

Варя вздохнула в бессильной злобе и поджала под себя ноги, не заботясь о том, что пол, в общем-то, был далеко не стерильный. Костяшки пальцев слегка покраснели от удара, но они ее не беспокоили. Прислонившись к стене, Варя прижалась затылком к холодным обоями и стала считать от ста до одного, успокаиваясь. Злость, клокотавшая в груди постепенно улеглась, не исчезая, но прячась там, где будет незаметна.

Алевтина всегда говорила, что Варе нужно сдерживать характер, особенно вспыльчивый нрав, доставшийся ей в наследство вместе с серыми глазами и короткими пальцами. Леше, ее брату, было куда легче — при желании он мог пойти выпустить пар в спортзале, исколошматив грушу. Варе он такой роскоши не предоставлял, говоря, что девочки должны быть спокойными и умиротворенными, а не психованными драчуньями, которые чуть что лезут в драку. В этом вопросе она была в корне с ним не согласна.

Дверь громоподобно распахнулась, ударяясь о стену. И с закрытыми глазами Варя знала, кто вошел.

— ВОРОНИНА! — закричала Ирина Владимировна. Когда она злилась, ее и без того высокий голос становился невыносимо писклявым. Варя поморщилась, подавляя желание заткнуть уши. — Немедленно к директору!

*

Иммануил Вассерманович остановил видео на том моменте, когда кулак Вари врезался в лицо Глеба. Он вздохнул и, повернув экран ноутбука к себе, закрыл файл. Охранник, отвечавший за видеосъемку в школе, забрал компьютер и вышел, не сказав ни слова.

— Хороший удар, — прошептал Леша на ухо Варе. — Только в следующий раз снимай украшения, — выпрямившись, он с видом победителя посмотрел на маму Глеба, которая стояла с недовольным выражением лица, и сказал уже громко, для всех: — Думаю, все в этой комнате понимают, что мою сестру спровоцировали?

— Это ничего не доказывает, — фыркнула Анжела Филипповна, глядя на сына с неодобрением. — Аудиодорожки не было, так что «спровоцировали» — слишком громкое слово.

— В любом случае, — сказал директор, опуская взгляд в папки, — наказаны будут все. Глеб, Константин, Екатерина и Юлия, — перечислил он, опережая Астахову-старшую, — за унижение учеников. В стенах этой школы никакие формы унижения никогда не были и не будут поощряться. Думаю, для закрепления этой мысли каждую субботу весь месяц вы будете работать на благо школы. Завтра вам надлежит явиться к девяти утра, а наш уважаемый завхоз найдет, чем вам заняться, — строго произнес Иммануил Вассерманович. — Потрудитесь сообщить товарищам.

— Что касается вас, Варвара, — он перевел взгляд на Варю, — вы будете наказаны за драки. Каким бы ни был повод, распускать руки — это не решение проблем. В связи с этим я обязую вас пройти двух недельный курс психологических консультаций с нашим штатным психологом.

Услышав свое наказание, Варя едва сдержалась от смеха. «Строже» и нарочно не придумаешь. Услышав, как поперхнулся Леша, Варя наугад ткнула его локтем, попав в ногу. Не хватало еще, чтобы братец сдал директору их дружеские отношения с Алей!

На выходе из кабинета директора их поджидала Ирина Владимировна. Классная руководительница пылала от гнева, казалось, будто стоит поднести к ней спичку, она загорится.

— Варвара! Воронина! — заверещала она, едва завидев Варю. — Как тебе только совесть позволила! Радуйся, что Иммануил Вассерманович решил тебя оставить! Какой позор! Какой позор, Варвара!

— Слушай, пошли быстрее, пока ваша психованная классная не взорвалась, — пробормотал Леша, крепко беря сестру за руку и уводя подальше от разгневанной женщины.

К счастью, Ирина Владимировна не стала преследовать ученицу, так как из кабинета директора вышли Астаховы, и Пропеллер бросилась к ним, громогласно извиняясь за поведение невоспитанной девицы. Ее голос, многократно отраженный стенами коридора, разносился, казалось, на всю школу.

Все время, пока Варя двигалась к спасительному выходу, она затылком чувствовала на себе взгляд, полный ненависти. Обернувшись, она увидела, что Глеб, мать которого что-то горячо обсуждала с классной руководительницей, смотрит на нее так, что будь его взгляд чуть-чуть материальнее, он бы разрубил Варю пополам. Всем своим видом Астахов обещал расплату.

«Ну, вперед и с песней», — пожала плечами Варя, отворачиваясь. Месть новенького ее совсем не пугала.

========== Часть четвертая, реваншная ==========

Леша отвез Варю домой, едва ли обмолвившись парой слов за всю дорогу. Она предпочитала считать, что это потому, что он знал, насколько плохо себя чувствовала Варя в машинах, а не потому, что он обиделся. Хотя второй вариант был куда ближе к реальности, чем она могла надеяться.

— Не могу поверить, что ты ничего мне не сказала, — произнес, наконец, он, когда машина свернула в арку между домами, в одном из которых они жили.

— Не сказала что?

— Какие чудесные у тебя одноклассники, — Леша повернулся к Варе, и на его лице, слегка небритом и слегка недовольном, она прочла осуждение и обиду. — Как прекрасно они с тобой обращаются.

Варя закатила глаза, вздыхая.

— Ну, сказала бы я, и что? — посмотрела она на брата. — И что бы ты сделал, Леш? Пошел разбираться? Или, может быть, стал бы обзванивать родителей, чтобы те приструнили деток?

Леша пожал плечами, крепко сжимая пальцы на руле. Он осознавал, что Варя была права, но ему это очень не нравилось.

— Не знаю, — выдохнул он. — Но что-нибудь я бы сделал.

— И стало бы только хуже, — заметила Варя. — А так я сама со всем разобралась.

— Тоже мне, разобралась, — фыркнул старший брат, сворачивая на парковочное место. — Так классно разобралась, что меня в школу вызвали!

— Мог бы не приезжать, — буркнула Варя.

— Ага, и оставить тебя на растерзание мамы? — усмехнулся тот. — Я ей, конечно, еще позвоню, но так святая инквизиция тебя просто накажет, а не казнит.

Припарковавшись, Леша выключил мотор, и Варя выдохнула, чувствуя, как напряжение, сковывавшее ее всю дорогу, понемногу отступает. Отстегнув ремень безопасности, она торопливо вылезла наружу и вдохнула свежий осенний воздух. Ну, он не был особо свежим: все-таки город с его «великолепными» ароматами машин, грязи и отходов на лес был не очень похож. Но в машине пахло бензином, обивкой салона и освежителем воздуха, а эти запахи будили неприятные воспоминания, от которых Варя изо всех сил старалась отделаться.

Леша видел все это, но предпочел не комментировать. Только сделал себе зарубку в памяти поговорить с Алей, чтобы та, в свою очередь, понаблюдала за его сестрой. Он всегда из-за нее беспокоился, боясь, что однажды ему позвонят с ее номера и незнакомым голосом скажут, что что-то случилось. Что-то неисправимое, и все, что ему останется — это ненавидеть себя за то, что не рассмотрел приближение беды.

Он знал, что Варю такое беспокойство бесило и выводило из себя. Она уже долгое время вела себя абсолютно нормально для подростка, устраивая мелкие истерики и считая себя, порой, куда умнее остальных, но Леша ничего не мог поделать с собой. Он был ее старшим братом, тем, кто должен защищать свою маленькую сестренку от большого и страшного мира так долго, как только это возможно, не забывая, конечно же, в меру издеваться и подтрунивать, чтобы той жизнь медом не казалась. И то, что первую часть он в свое время не смог выполнить, Леша пытался компенсировать каждый день.

— Леш, — протянула Варя, подходя к тяжелой подъездной двери. — А можно я у тебя сегодня переночую?

— Хм, дай-ка подумать, — задумался он, потирая подбородок. С одной стороны, ему не хотелось оставлять Варю одну в квартире, пока их мать не придет с работы. С другой, он как раз договорился с симпатичной старшей сестрой одного из своих учеников о визите, и отменять эту встречу с прекрасным он не хотел еще больше. Тем более, что Варя должна была учиться отвечать за свои поступки… - Нет, — сказал, наконец, он. — Раз ты такая самостоятельная, то вперед, самостоятельно объясняй нашей мамочке, почему ты сегодня побила парня.

Вечером, когда для подстраховки Варя убрала всю квартиру, помыла пса и выгуляла его так, что Барни без сил лежал на коврике возле ее постели и бессовестно дрых, пришла мама. Глава семейства Ворониных тихо отворила входную дверь своими ключами, не разбудив даже пса. Тот только дернул ухом, но не проснулся.

Марьяна Анатольевна Воронина в свои сорок четыре выглядела куда моложе, чем следовало. Когда Леша был маленьким, то ее часто принимали за его старшую сестру, что очень веселило Марьяну Анатольевну и смущало Лешу. Мальчик честно не понимал, почему его взрослую маму называют Марьяночкой и спрашивают, где работает их мама.

Именно от нее дети унаследовали серые глаза с прищуром и высокие скулы. Волосы им достались от отца, но Варя, глядя на мамину длинную светло-русую косу, кончик которой спускался куда ниже талии, все время вздыхала. Ее волосенки, пусть и густые, и идеально прямые, никогда не вырастали ниже лопаток, будто им что-то мешало.

Если Леша пошел ростом в их отца, который затылком вечно задевал низко висящие лампочки, то Варя пошла в Марьяну Анатольевну. Мама тоже была невысокой, да еще к тому же немного пухленькой. Ничего в этой женщине не говорило о ее строгости и твердости, она куда больше напоминала типично славянскую хохотушку с румяными щеками и вечной улыбкой на лице.

Тем не менее, что-то такое было в этой женщине, что заставляло подчиненных ходить по струнке, бояться лишний раз вздохнуть рядом с ней. Когда Марьяна Анатольевна была в плохом настроении, по офису сотрудники перемещались мелкими перебежками от одного укрытия к другому. Она никогда не кричала, не устраивала истерики, ей это было не надо. Марьяна Анатольевна всегда говорила тихо, спокойно, но от этого становилось еще жутче. Подчиненные прозвали ее инквизиторшей, но осмеливались называть ее так только тогда, когда были уверены, что начальница была далеко. Желательно не в здании. Желательно в другом полушарии планеты.

Это качество, от которого дрожали коленки и потели ладони, стоит только сделать что-то, что маме не понравится, Марьяна Анатольевна переносила с собой постоянно. Дома оно не отключалось, и Варя порой только жалела несчастных работников. Она-то за свои шестнадцать лет совместного проживания выработала иммунитет, но даже ей, любимой дочери, иногда становилось жутко, когда мама спокойно смотрела на нее с легкой укоризной в глазах. Сразу хотелось пойти утопиться и не булькать.

За всю свою жизнь Варя только раз слышала, как ее мама кричит. Это было прямо перед тем, как ее родители развелись. В тот год столько всего произошло, что их развод был наименее болезненным событием. Варя помнила, как ее родители стояли в гостиной друг напротив друга. Отец что-то сказал, отчего мама резко побледнела, а потом она взорвалась криком. На следующее утро отец, собрав наскоро чемоданы под неусыпным контролем Марьяны Анатольевны, ушел и больше не вернулся.

Услышав отрывавшуюся входную дверь, Варя бросилась на кровать и схватила учебник по истории, изображая бурную деятельность. Мама же спокойно разулась, сняла плащ, повесила его в шкаф, удивляясь тишине в квартире. Полы блестели, чуть ли не зеркально отражая потолок, пыли не было ни на одной горизонтальной поверхности, а все игрушки Барни были собраны в старую коробку, стыдливо задвинутую за дверь.

— Стыдно? — со спокойной улыбкой поинтересовалась мама, проходя в Варину комнату, в которой тоже царил необъяснимый и невероятный порядок.

— Ну… нет, — честно ответила Варя, поднимая глаза от учебника. — Страшно – да, но не стыдно.

Услышав ее ответ, Марьяна Анатольевна слегка дернула бровью, складывая руки на груди.

— И чего же ты боишься, моя бесстрашная боевая дочь?

— Ну… — протянула Варя, думая, как ответить.

— Сколько раз повторять, чтобы ты не нукала? — мама недовольно покосилась на Варю.

— Еще по крайней мере тысячу, — пробормотала она, сморщив нос. — А боюсь я гнева великой инквизиторши, — громче добавила она. — Она ведь не одобряет поединки чести.

Марьяна Анатольевна усмехнулась, услышав рабочее прозвище. Вопреки всеобщему мнению, ей нравилось, что ее боялись. Так рабочий процесс шел куда живее и плодотворнее, чем если бы подчиненные считали бы ее своей подружкой.

— Поединки чести — это одно дело, — заметила она, присаживаясь на Варину кровать. — Но избить мальчика — совершенно другое.

— Да не избила я его! — воскликнула Варя. – Так, слегка рассекла скулу. Ничего, заживет.

— А Ирина Владимировна, позвонившаяся мне в середине совещания, описала это именно так, — мама слегка улыбнулась. Она давно знала классную руководительницу Вари, понимая, что та из себя представляет. — Она сказала, что мама того мальчика лишь чудом не подала на нас в суд.

— За что интересно, — фыркнула Варя. — За то, что ее сынок непроходимый наглец и павлин? Считает себя пупом земли, будто все должны обожать его.

— Еще она сказала, — продолжила невозмутимо Марьяна Анатольевна, — что имел место некий инцидент. Какой именно она не уточнила, но намекнула, что, возможно, тебя спровоцировали. Но вину за неадекватное поведение она все равно перекладывает на тебя, Варвара.

— Ну, конечно, — Варя нахмурилась, складывая руки на груди. — Этот придурок меня вывел из себя, а я виновата.

— Не важно, кто виноват, — сказала мама участливо, глядя на дочь. — Важно то, кто первым закончит. Я надеюсь, этот инцидент исчерпан и у него не будет продолжения?

— Для меня, — Варя ткнула себя пальцем в грудь, — исчерпан. А они пусть свои комплексы сами лечат.

— Вот и отлично, — мама поднялась на ноги и пошла к двери, намереваясь уйти, как вдруг остановилась, вспомнив что-то: — Кстати, будь добра передать мне свой ноутбук.

— Зачем?

— Ты наказана на выходные, — улыбнулась мама, протягивая руку.

— Но мам! — воскликнула Варя. — Я же ни в чем не виновата!

— В следующий раз прежде, чем распускать руки, будешь думать дважды, — пожала плечами та.

— Но мам! — повторила Варя отчаянно. — В субботу выходит новая серия «Доктора кто»! Я не могу пропустить онлайн-трансляцию! И я еще столько всего не посмотрела!

— В этом и суть, — Марьяна Анатольевна улыбнулась шире и требовательно щелкнула пальцами. Насупившись, Варя встала с постели и вручила маме ноутбук.

— Худшего наказания и не придумаешь, — буркнула она тихо, заваливаясь обратно на кровать. Пес согласно всхрапнул.

*

К понедельнику Варя совсем забыла про обещанную месть Астахова. Она провела два дня в сериальной ломке, отлично осознавая, что где-то там, на просторах сети, появляются новые серии всех тех сериалов, что она смотрела. И больше всего неудобств доставляла мысль, что если их не посмотреть вовремя, то все расписание собьется к чертям. Вот и приходилось несчастной Варваре целыми днями читать перечитанные по несколько раз книги, гулять с Барни, которому такое внимание было только в радость. Пес радостно носился под дождем, валяясь в грязи и порываясь выпить из лужи. Варя изо всех сил тянула его прочь, на что Барни обижался и обтирался грязными боками о хозяйку. В результате домой они возвращались одинаково извалянные в бурой осенней грязи.

В понедельник утром дождь прекратился, и выглянуло тусклое осеннее солнышко, которое, казалось, совсем забыло, что еще недавно оно было ярким и жарким. Прогноз погоды обещал, что всю эту неделю будет более менее тепло, а вот потом наступят холода. Замотав шею шарфом, Варя по пути в школу ловила последние солнечные лучи, будто надеясь впитать их тепло и удержать его на всю зиму.

Едва переступив порог школы, Варя наткнулась взглядом на недовольное лицо классной руководительницы. Ирина Владимировна стояла прямо напротив входа с явным намерением выразить всю степень своего неодобрения. Увидев Воронину, она тут же направилась к ней, а Варя стала лихорадочно думать, что не так. Вроде бы она в форме — белой рубашке, зеленой клетчатой юбке и черном пиджаке, лицо не грязное, волосы расчесаны…

И только тогда она вспомнила, что у Пропеллера есть все поводы злиться на нее: Варя же «избила» Глебушку Астахова, нового любимчика классной! Зачатки хорошего настроения тут же смыло, и даже мысль, что дома ее ждал возвращенный в законное владение ноутбук, послушно скачивавший новые серии, никак не грела промерзшее сердце Ворониной.

— Варвара Воронина, — не то прошипела, не то выплюнула классная руководительница, едва Варя, тяжело вздохнув, приблизилась к ней. Глаза Пропеллера сощурились, из них вылетали призрачные молнии. — Наша драчунья.

— И вам доброго утра, Ирина Владимировна, — пробормотала Варя, силясь не закатить глаза.

— Надеюсь, ты осознала, что такое поведение недопустимо? — тем же голосом спросила классная руководительница, нависая над ученицей. — Ты же прежде всего девушка, Воронина, а девушки не могут драться и ругаться, как пьяный матрос!

— Так я и не ругалась, как пьяный матрос! — опешила Варя, недоуменно глядя на женщину. — Где вы это-то взяли?

— Места надо знать, — многозначительно произнесла Ирина Владимировна. — В любом случае, тебе очень повезло, что наш великодушный директор пощадил тебя и не стал исключать из школы.

— Эээ, — протянула Варя, понимая, что надо бежать, — да, именно так. Сама не могу поверить в это, — она медленно стала пятиться в сторону гардероба, надеясь, что туда классная руководительница за ней не последует.

— Но его ты, может быть, и обдурила, Воронина, но меня не проведешь! — воскликнула Пропеллер, когда Варя уже почти скрылась за вешалками. — Я за тобой слежу, Воронина!

Спрятавшись между плащами и куртками одноклассников, Варя подождала, пока Ирина Владимировна скроется в коридоре вместе со своим пылающим негодованием, и торопливо переобулась. До звонка на первый урок оставалось всего несколько минут, а ей еще надо было успеть добежать до класса.

Первым, что насторожило ее, когда она прошмыгнула в кабинет под звонкие трели звонка на урок, было подчеркнутое безразличие одноклассников. Обычно, если Варя заходила, когда все уже сидели по местам, ее путь к привычному месту сопровождался смешками и комментариями вполголоса. Кто-то мог покаркать, маскируя это кашлем. Но в этот раз ничего подобного не было, будто Варя ошиблась классом. Или она случайно вступила в Сумеречную зону.

Недоуменно косясь на одноклассников, Варя прошла между рядами к своему привычному месту за спиной Руслана… и поняла, что чего-то не понимает. Вместо двух стульев и парты, на крышке которой кто-то не в меру трудолюбивый нацарапал основные формулы с производной, стояло нечто, отдаленно напоминавшее детский столик, какие можно увидеть в детском саду. На матово-желтой деревянной поверхности столика была нарисована большая серая ворона, сжимавшая в клюве сыр.

Варя так и застыла, недоуменно глядя на столик. Нет, конечно лилипут там мог поместиться, но она-то лилипутом не была. Да и сидеть чуть ли не на полу ей не слишком хотелось. Обернувшись, Варя поняла, что больше свободных парт и стульев в кабинете не было. Послышались смешки, но стоило ей повернуть голову в сторону звука, как одноклассники тут же натягивали каменные лица.

class="book">Хлопнула дверь, и в класс зашла математичка. То была пожилая женщина с длинным орлиным носом, по которому постоянно сползали очки, сцепленные цепочкой. Она не признавала иных наук, кроме математики, а потому буквально жила и дышала формулами и теоремами. Не одобряя бесцельного шатания, математичка требовала, чтобы к ее приходу все были готовы грызть алгебраический гранит.

— Воронина, — поправив сползшие очки, сказала математичка. — Чего стоим, кого ждем? Хотите к доске?

— Тут… — недоуменно произнесла Варя, показывая на столик, — тут моя парта куда-то исчезла.

— Что? Что там исчезло? — не расслышала математичка, немного в повседневной жизни глуховатая. Зато на контрольных ухитрялась расслышать шелест тетрадного листка в кармане.

— Да вот, посмотрите.

Математичка не по возрасту шустро прошла через ряды и уставилась на столик. Сняла очки, протерла их платком, снова надела. Повернувшись к Варе, она спросила недовольно:

— Воронина, что это? Зачем вы поменяли себе стол?

— Я не меняла, — заверила учительницу Варя под смех одноклассников. — Меня моя парта вполне устраивала.

— Это безобразие, — воскликнула математичка. – Так, Смирнов, позовите сюда завхоза, немедленно! А вы, Воронина, — она повернулась к ученице, пока Костя пошел искать завхоза, — сядьте на подоконник. Отсутствие стола не освобождает вас от моих уроков.

— Не надо ее на подоконник! — закричала Катя с места, еле удерживаясь от смеха. — Она же выбросится! Она же у нас нестабильная!

Варя быстро прошла мимо математички и уселась на широкий подоконник, закидывая ногу на ногу. От окна шел легкий холодок, а батареи еще не работали, но из-за такой мелочи она не собиралась жаловаться. К счастью, математичка выкриков с места не одобряла еще больше, чем бесцельное шатание, и Катя была мгновенно вызвана к доске объяснять домашнее задание.

Когда прибыл завхоз, ситуация прояснилась, и Варе сразу стало ясно, кто ей так удружил с партой.

— А мы его обыскались уже! — всплеснул руками завхоз, подходя к столику. — Это ведь для первоклашек в буфет новые столики завезли, а мы одного утром недосчитались, — проговорил он, потирая ладони. Тут его взгляд упал на Астахова. — Так это ж вы его сюда принесли, да? — спросил он, глядя на Глеба. — Я же русским языком сказал: в буфет. А вы? Помощнички хреновы…

— Борис Аркадьевич! — протестующе воскликнула математичка, поправляя очки. — Я вас попрошу в моем кабинете не выражаться!

Завхоз проворчал что-то под нос, ткнул пальцем в двух парней и снарядил их отнести столик в буфет, а взамен поставить нормальную парту. На возмущенные вопли математички он не обратил ровным счетом никакого внимания.

Астахов, наблюдая этот спектакль, постоянно поглядывал в ту сторону, где сидела Ворона, невозмутимо делавшая пометки в тетради. На скуле у него темнела поджившая рассечка, которая, по словам врача, еще долго будет напоминать ему о случившемся.

*

Когда прозвенел звонок с последнего урока, Варя подхватила рюкзак и направилась в кабинет Алевтины отбывать жуткое наказание. Психолог уже была там, сидя у окна с чашкой чая в руках.

Кабинет Алевтины Борисовны был до невероятного домашним. Стоило открыть дверь в ту небольшую комнатку, и ощущение, что школа — это место, недалеко ушедшее от преисподней, исчезало. Не до конца, конечно, но все же.

На весь кабинет было одно большое окно, и рядом с ним Аля устроила пухлый двухместный диванчик, на котором горкой лежали подушки разных форм и размеров. Свой письменный стол она поставила прямо возле двери, так что вошедший ее не видел. В длинном встроенном шкафу с матовыми раздвижными дверцами лежали не только личные дела учеников и документы, но и припрятанные вазочки с конфетами и печеньем. Там же обитал мини-холодильник и чайник, который Алевтина кипятила с завидным постоянством. По всему кабинету были расставлены яркие цветы и причудливые лампы, отбрасывавшие разноцветные лучи на стены.

— Ну, как прошел первый день ужасной мести? — поинтересовалась Аля, когда Варя закрыла за собой дверь и плюхнулась рядом с ней на диван.

— О, страшно и жутко, — ответила Варя, откидывая голову на мягкую спинку. — В субботу они стащили детский столик и поменяли его на мою парту.

Алевтина рассмеялась, представив себе эту картину.

— И что ты сделала? — она отпила чая. Из чашки завитками поднимался пар, складываясь в спирали.

— Застыла в недоумении, что же еще, — Варя пожала плечами. — А что еще я могла сделать, не садиться же мне было за этот столик с гигантской вороной на крышке?

— А тебе должно быть стыдно, между прочим, — напомнила психолог. — Почему ты не рассказала мне ничего? Я понимаю, почему Леша не знал. Но я?

— И тут туда же, обижаться? — вздохнула Варя. – Аль, ну правда, какая разница? Вот представь. Прихожу я к тебе и жалуюсь: «Аля, Аля, они меня обижааают», — состроила гримасу Варя. — «Аля, они плохииие». И что бы ты сделала?

— Провела бы воспитательную беседу, — настал черед Алевтины пожимать плечами. — Поговорила бы с ними, поговорила бы с директором, в конце концов.

— Ага, и называли бы меня ябедой-корябедой. Или еще как похуже, — фыркнула Варя. — Хватит и Вороны. И да, мне совершенно не стыдно, но, так и быть, притворюсь для Ирины Владимировны ради тебя, — добавила она. — А то ведь я ее любимчику лицо… отредактировала.

Алевтина покачала головой с улыбкой и опустила глаза.

— Что? — недоуменно спросила Варя.

— Нет-нет, ничего, — пробормотала она, улыбаясь шире.

— Эй, Алевтина Борисовна, — позвала Варя, — колись.

— Просто вы такие… — Аля развела ладони в стороны, — забавные.

— Забавные? Кто?

— Да ты и этот Астахов, — сказала она, предусмотрительно ставя чашку на подоконник.

Варя посмотрела на нее с любопытством психиатра, которому пациент заявил, что является внебрачным ребенком Ланнистеров.

— Ты случайно со скалы не падала, нет? — поинтересовалась она.

— Да что ты, нет, конечно, — рассмеялась Аля. — Но эта твоя агрессия, выраженная в физическом контакте, стремление Глеба отомстить любой ценой, — все это может привести к… последствиям, наблюдать развитие которых будет очень весело.

— Пожалуй, хватит с меня на сегодня твоего психоанализа, о стукнутая психологиня, — Варя поднялась на ноги и закинула рюкзак на плечо. — Пойду-ка я домой, пока тебе в голову еще что-нибудь не пришло.

— Иди-иди, — отозвалась Аля, все еще посмеиваясь. — Тебе надо морально подготовиться. Ведь это было только начало!

========== Часть пятая, крашеная ==========

Во вторник Варя поняла, что слова Али были пророческими. Привычная парта стояла на своем законном месте, и Варя уже было подумала, что, возможно, на этом страшная «мстя» Астахова будет исчерпана. Однако во время перерыва, когда Варя, вооружившись сэндвичем и книгой, пошла в классную комнату, она внезапно обнаружила, что она занята.

Одноклассники, расположившиеся как раз в той части классной комнаты, где привыкла отдыхать Варя, увлеченно что-то обсуждали. Едва дверь открылась и Варя показалась в дверном проеме, они умолкли и уставились на нее, как на невиданное чудо света. Варя, в свою очередь, уставилась на них, растерянно сжимая пластиковый контейнер с сэндвичем.

— Какие-то проблемы, Ворона? — бросила Новикова, выглядывая из-за спины Астахова. Варя заметила, что она сидела, закинув ноги на колени новенькому. Почувствовав резкие позывы навестить белого друга от такого зрелища, Варя скривилась и пробкой вылетела из комнаты, слыша смех за спиной.

Нет, она, конечно, могла остаться там и попытаться не обращать внимания на дорогих одноклассников, и на Вику особенно, но это значило просидеть там просто так целых полчаса. А такой радости Варя бы и врагу не пожелала.

Эта ситуация повторилась и в среду, и в четверг. На каждом перерыве классная комната была занята галдящей толпой, проводить время среди которой Варю совсем не прельщала. Однако ничего, кроме этого, не происходило, и ее это настораживало. Не верилось Варе, что такой парень, как Астахов, спустит дело на тормозах. У него буквально на лбу было написано, что свое рухнувшее достоинство он будет поднимать упорно, даже если ради этого придется пройтись по голове одной не в меру драчливой девушки.

После двух дней затишья Варя даже рассказала о своих подозрениях Алевтине, когда та невинно спросила, глядя в потолок, как там поживает Глеб.

— Что-то это подозрительно, — Варя задумчиво посмотрела на подругу. — Они все время шушукаются, даже учителя им делают замечания. Не то чтобы я следила за всякими там, — тут же добавила она. — Но, согласись, это подозрительно.

— А может быть это такая стратегия? — поинтересовалась Алевтина. — Ну, знаешь, вымотать тебя морально, заодно приковать все внимание к собственной драгоценной персоне…

— Иди ты, — отмахнулась Варя. — Я тебе про Фому, ты мне про Ерему. Говорю тебе, они что-то замышляют, — Варя скрестила руки на груди.

— Даже если так, — сказала Аля, — что ты будешь делать?

Варя пожала плечами, размышляя. Вся эта ситуация казалась ей глупой и бессмысленной, но, почему-то, мысли то и дело возвращались к ней. Возможно потому, что она так сильно отличалась от ее привычного образа жизни в школе? Варя вдруг поняла, что даже скучает по тому времени, когда она была обыкновенной невидимкой. Тогда все было проще. А теперь? Теперь она ходит и помимо воли пытается предугадать следующий шаг противника. Как будто больше ей заняться нечем.

— Не знаю, но просто так это оставлять я не намерена, — сказала она, наконец. — Не могу же я просто сидеть, сложа руки? Буду мстить в ответ, наверно.

— А вот этого лучше не делать, — заметила Аля. — Если ты, конечно, — она усмехнулась, — не хочешь раззадорить этого Астахова. Тогда да, мсти в ответ, подстраивай козни, в общем, всячески вреди этому засранцу. Гарантирую, он только и будет делать, что думать, как бы тебе лучше насолить.

— Э-э-э, нет, — тут же отказалась Варя. — Не надо мне такого счастья.

— Тогда даже не думай о мести, — назидательно произнесла Алевтина. — И пообещай мне, Варвара, что ни при каких обстоятельствах ты не будешь снова драться.

— Даже если очень захочется? — Варя жалобно посмотрела на психолога.

— Даже если очень захочется, — кивнула Аля. — Иначе мне твой брат голову оторвет за то, что не доглядела.

Поразмыслив над тем, что сказала Алевтина, Варя решила, что Астахов не достоин того, чтобы она тратила на него свое время. В конце концов, хочет он поиграть в большого и страшного мстителя — пусть играет, ему же хуже. А Варя просто не будет реагировать на его жалкие попытки вывести Воронину из равновесия. Все-таки школа самообладания у нее была большая. Чего только одноклассники не делали за все эти годы! ..

В пятницу, толкнув во время перерыва дверь классной комнаты и обнаружив там своих несравненных одноклассников, Варя вдохнула поглубже, прибавила пару делений в плеере и прошла на свое место в дальнем углу класса. Конечно, она предпочла бы обедать на подоконнике, откуда открывался чудесный вид на улицу, но даже у Вариного самообладания был предел.

Заметив, что Астахов смотрит на нее, как на мелкое надоедливое насекомое, Варя пожала плечами и закинула ноги на стол. Раскрыв книгу на заложенной странице, она впилась зубами в яблоко и начала читать, абсолютно не обращая внимания на ребят. А зря…

Астахов, видя, что новый барьер оппоненткой успешно преодолен и она равнодушно хрустит яблоком, не поднимая глаз от чертовой книги, повернулся к Новиковой, которая сидела на его коленях. Оторвав Вику от увлекательнейшей беседы о плотности капроновых колготок, он вполголоса произнес:

— Кажется, настала пора чего-то посерьезней.

В Викиных глазах зажегся радостный огонек, и она потянулась к сумочке, стоявшей рядом. Пошарив внутри наманикюренными пальчиками, она вытащила два прозрачных пузырька, наполненных сверкающей зеленой жидкостью.

— А я как знала, что это произойдет сегодня, котик, — проворковала она, помахивая пузырьками. Глеб поморщился, услышав, что она назвала его «котиком», но Вика не обратила на это ни малейшего внимания. — Ну, мы тогда пойдем?

— Вперед и с песней, — скомандовал Глеб, и Вика с подругами, хихикая, вскочили на ноги и выбежали из комнаты.

Воронина, все так же увлеченно читавшая, ничего не заметила. Астахов скрестил руки на груди и, сам того не замечая, растянул губы в предвкушающей улыбке. «Читай-читай, Ворона, не долго тебе безмятежничать осталось», — подумал он прежде, чем его отвлекли одноклассники.

*

Физкультуры избежать не удалось. Будто бы Петр Петрович поджидал ее, так как едва Варя свернула в коридорчик за раздевалками, где можно было спокойно отсидеться во время урока, он поймал ее и строго сказал идти переодеваться.

Урок прошел не так плохо, как ожидалось. Физрука так утомили первые двадцать минут, что он, махнув рукой и разрешив брать мячи, ушел в тренерскую, оставив одиннадцатиклассников на их собственное попечение. «Дети взрослые, — рассудил он, — ответственные, а на окнах все равно решетки, не сбегут».

Класс, охваченный непривычным духом сотрудничества, решил поиграть в волейбол. Они разделились на команды и заняли позиции по обе стороны сетки. Варя волейбол не то чтобы не любила, а скорее не понимала. Что это за игра, единственной целью которой является не дать упасть мячу на пол? Впрочем, Варя недолюбливала все командные игры. Куда больше ей нравился тот спорт, в котором результат зависел только от самого спортсмена. Так, с легкой руки Алевтины, она стала любителем скалолазания. Всякий раз, когда госпожа психолог собиралась поехать на скалодром, она обязательно звонила Варе. Вместе они лазали по самым сложным трассам, болтая, мимоходом, о том о сем.

Поэтому Варя, едва одноклассники начали играть, подбадривая друг друга криками, взяла из большой коробки прыгалки, отошла в дальний угол и стала прыгать, мысленно считая. В прошлый раз, когда Петр Петрович оставил их на произвол судьбы, она поставила рекорд — пять тысяч прыжков. Теперь Варя собиралась его побить.

Прыгая, она не заметила, как прозвенел звонок с урока. Пришла в себя Варя только тогда, когда, раскрыв глаза, заметила Петра Петровича, стоявшего перед ней на безопасном расстоянии и внимательно наблюдавшим за ее прыжками.

— И давно ты так прыгаешь? — спросил он, когда Варя остановилась и отложила прыгалки.

— С тех пор как вы ушли, — она пожала плечами, чувствуя, как немедленно заныли мышцы. — В волейбол играть я не люблю.

— И почему, Воронина, ты не ездила ни на одну олимпиаду? — проворчал физрук. — Эх, такие данные пропали! А была бы уже чемпионкой Москвы, если не страны… — не дав Варе ответить, он разочарованно махнул рукой и побрел обратно в тренерскую.

Хмыкнув, Варя поторопилась в раздевалку. Спортивная майка пропиталась потом, и его было просто необходимо смыть. Потрогав волосы, Варя попыталась вспомнить, когда последний раз мыла их, и с неодобрением поняла, что было это почти три дня назад.

В раздевалке было практически пусто, только Лиля, замотанная в полотенце, рылась в шкафчике, да Настя зашнуровывала ботинки. Она покосилась на Варю, но ничего не сказала. С той самой пятницы Золотухина больше не приближалась к Варе, что последнюю только радовало.

Наскоро раздевшись, Варя схватила любимое черное полотенце, которое больше напоминало размерами небольшую простыню, шампунь и пошла в душевые, которые от раздевалки отделяла непрозрачная стеклянная дверь. На ней висел старый постер, призывающий соблюдать гигиену. Многие поколения учениц подрисовывали лишние детали, так что теперь узнать актрису из рекламы было невозможно.

В душевых было тихо. Варя осторожно пробралась по сухим участкам пола к дальней душевой кабинке, повесила полотенце на крюк и включила воду, задергивая занавеску. Понежиться под горячей водой хотелось подольше, но времени на это, к сожалению, не было, поэтому Варя быстро намочила волосы и выдавила немного шампуня на ладонь. От зеленоватой густой субстанции приятно пахло мятой и лимонами. Варя быстро размазала субстанцию в руках и втерла ее в волосы, зажмурившись. Подождав пару минут, чтобы шампунь лучше питался в голову, Варя стала торопливо его смывать.

Внезапно несколько капель воды попали под закрытые веки, и Варя распахнула глаза, резко моргая. Утерев их тыльной стороной ладони, она вдруг поняла, что что-то не так. Медленно перевернув руку, она недоуменно уставилась на пальцы. Они почему-то были зелеными, и дело было не в шампуне. Его остатки быстро смыло водой.

Варя быстро выключила душ и выжала волосы. Вода, стекавшая с них, была насыщенного зеленого цвета. Выругавшись, Варя схватила бутылку шампуня и выдавила еще немного на ладонь. Он был куда зеленее, чем должен был быть. И почему она сразу не обратила на это внимания?

Варя поспешно включила воду обратно и стала намыливать волосы мылом, пытаясь смыть неведомую краску, но мыло не помогало. Не оттирало оно краску и с пальцев, которые с каждым прикосновением к волосам становились все зеленее и зеленее.

Тут ужасная мысль посетила Варину голову. Если ее волосы были в не оттирающейся зеленой краске и пальцы были в не оттирающейся зеленой краске… То что же стало с ее лицом? Бросив бесплотные попытки отмыться, Варя бросилась к зеркалу.

Оттуда на нее смотрело нечто, покрытое зелеными разводами. Хорошая новость: лицо было покрашено не полностью. Плохая — теперь Варя напоминала зебру, случайно упавшую в чан с зеленкой.

— Зеленка! — воскликнула Варя, догадываясь. Что же еще, как не зеленка, могло так намертво оставить на коже свой след? На всякий случай Варя проверила мусорные корзины и обнаружила в одной из них пустой пузырек без крышки.

Волна злости поднялась в Вариной груди, и она с силой ударила ладонью по зеркалу, выпуская пар. Зеркало не разбилось, но задрожало, а там, где ее рука прикоснулась к его поверхности, остался четкий отпечаток. «Гребаный Астахов», — подумала Варя, чуть ли не рыча. Больше всего на свете ей хотелось врезать этому наглецу в чувствительное место пониже пупка, чтобы раз и навсегда избавить этот мир от его потомков. Только как он мог зайти в женскую раздевалку и не быть убитым истеричными одноклассницами? Раздевалки запирались на ключ, а Петр Петрович бы его точно не пустил…

Он действовал не один, и это Варя поняла практически сразу. А гадать, кто мог ему подсобить в этом черном деле, ей не надо было. Кандидатур было хоть отбавляй, и возглавляла этот список несравненная Вика Новикова, которой давно пора было повыдирать волосенки.

Чувствуя, как злость застилает глаза, Варя снова ударила по зеркалу, а когда это не помогло, ударила сильнее. Она не могла позволить себе снова влипнуть в неприятности, а именно это и случится, если она пойдет выяснять отношения. Звон дрожавшего зеркала и легкая боль в руке остудили горячую голову, и Варя снова смогла нормально думать.

Едва злость немного прошла, нахлынула паника. Она никак не могла покинуть пределы раздевалки в таком виде. Не дай Аслан, ее кто-нибудь увидит! Ведь именно этого они и добивались — унизить Варю перед всеми учениками. Такой радости она не собиралась им доставлять. Но не могла же Варя оставаться в раздевалке весь день!

Во всей школе был единственный человек, к которому Варя могла обратиться. Молясь всем известным и неизвестным богам, чтобы Аля услышала звонок, Варя обмоталась полотенцем и пробралась к шкафчику. Достав из рюкзака телефон, она быстро набрала Алин номер и напряженно застыла, вслушиваясь в гудки.

Алевтина ответила после седьмого.

— Варя? — недоуменно позвала она. — Что случилось? Ты никогда не звонишь посреди урока.

Варя бросила взгляд на часы: звонок действительно уже прозвенел, и прозвенел десять минут назад.

— Ты не могла бы, пожалуйста, быстро прийти в раздевалку возле физкультурного зала? — тщательно контролируя голос, спросила Варя. Ей хотелось заорать в голос, но делать этого явно не стоило.

— Варя, — повторила Аля с куда большим беспокойством в голосе, — с тобой все в порядке?

— Нет! — не выдержала Варя. — Иди сюда быстро! — крикнула в трубку она и сбросила звонок.

Алевтина прибежала через четыре минуты двадцать три секунды, Варя считала. Она тяжело дышала, будто все это время бежала, а на высоченных каблуках это было очень сложно сделать. Увидев Варю, сидевшую на скамейке, Алевтина в сердцах выругалась и бросилась к ней.

— Гребаные детки, — пробормотала она, осматривая ее лицо. — На кол и в Сибирь этих паинек, на каторги.

— Неужели все так плохо? — спросила Варя, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Нет, она не собиралась плакать, как последняя слабачка. Уж кем-кем, а слабачкой она точно не была. Но из-за ужаса на лице подруги глаза сами собой начинали пощипывать и увлажняться.

— Нет, — дрожащим голосом произнесла Аля. — Совсем нет. Просто… убить их мало, — выдавила она. — Я это так не оставлю.

— Оставишь! — воскликнула Варя, вскакивая на ноги. — Ты ничего никому не скажешь, понятно?

— Чего ты так боишься, Варь? — Алевтина тоже встала. — Тебе ничего от этого не будет, а эти идиоты должны быть наказаны.

— Аля, я позвала тебя, чтобы ты помогла мне это смыть, а не для того, чтобы ты бросалась на защиту моей чести. Не надо никому ничего говорить, пожалуйста, — жалобно сказала она. — Правда, не надо. Ты была права: чем больше я буду сопротивляться и устраивать им козни в ответ, тем больше они будут заводиться. К тому же, — добавила она, — я накажу их по-своему, так, что всякие Глебы и Вики ничего не поймут. А если ты пожалуешься Иммануилу Вассермановичу, то все сразу узнают.

Алевтина вздохнула, сдаваясь под напором Вари.

— Ладно, — произнесла она, поднимая руки вверх. — Если ты абсолютно уверена, что справишься, то я не буду ничего делать. Но это в последний раз, поняла? Если Астахов устроит еще что-нибудь подобное, я настучу Леше. А это будет пострашнее директора.

Варя против воли рассмеялась, представляя, как именно будет происходить дальнейший диалог между ее братом, помешанном на сохранении здравого рассудка сестры, и ее одноклассником, у которого шило в мягком месте.

— Ты ведь знаешь, как это можно смыть, правда? — с надеждой спросила Варя.

— Нам понадобится много водки, — Алевтина повернулась к двери. — У меня в кабинете как раз пара бутылочек завалялась… Глядишь, с лица отмоем. Можно было бы, конечно, попробовать хлоркой, но тогда надо обработать уксусом, чтобы восстановить щелочной баланс… И почему я тебе это все объясняю? У кого из нас химия идет? — Аля тряхнула головой, будто выбрасывая лишние мысли из головы. — Так что я за водкой. Жди здесь, скоро приду.

Варя предпочла не спрашивать, откуда у школьного психолога в кабинете несколько бутылок водки. Она просто села на скамейку, кутаясь в полотенце, и принялась ждать. Одно она знала точно: пока следы зеленки с ее лица не исчезнут, из этой раздевалки она не выйдет.

*

На оттирание лица ушел почти весь следующий урок, но даже после этого удалось отмыть не все. Помимо лица в зеленке была испачкана шея и плечи, и их Аля с Варей решили дружно оставить на потом, так как запасы водки были ограничены, а отходила зеленка очень неохотно.

Лицо и ладони – все, что им удалось очистить, но даже так на пальцах оставались бледно-зеленые подтеки. Несколько раз ополоснув волосы, Варя порадовалась, что давно их красила. Пусть на кончиках черных волос и остался легкий зеленоватый отлив, но цвет они не поменяли, только выглядели теперь немного экстравагантнее.

Уходя, Алевтина побрызгала на Варю своими духами, чтобы хоть чуть-чуть замаскировать запах спирта. Не то чтобы ей это удалось, но разить от Вари стало немного меньше. Собравшись с духом и убедившись, что зеленые плечи не выглядывают из-под рубашки, она вышла из раздевалки, сжимая пустой пузырек в руках.

Любимый класс нашелся возле кабинета французского. Француженка очень не любила, когда ученики вваливались в класс до звонка, поэтому запиралась изнутри, отдыхая во время перемены от ватаги детей, постоянно шумевшей и нарушавшей ее покой.

Новикова стояла в окружении верных друзей в обнимку с Астаховым и что-то рассказывала, отчего они то и дело взрывались хохотом. Подойдя поближе, Варя заметила, что на пальцах Вики остался зеленоватый след, как если бы она долго пыталась открыть не поддававшуюся пробку пузырька зеленки. Убедившись в своих выводах, Варя кашлянула привлекая к себе внимание.

Одноклассники тут же замолкли, удивленно глядя на нее. Новикова так вообще вытаращила глаза, недоумевая, почему это Воронина стоит перед ней с чистым лицом.

Варя сделала шаг вперед, и все расступились, открывая ей беспрепятственный путь к Вике и Глебу. Вероятно, они думали, что Ворона снова будет драться. Эта же мысль промелькнула в глазах Новиковой, вздрогнувшей, когда Варя подняла вверх правую руку.

Но драться Варя не собиралась. Она разжала кулак, и глазам Вики предстал пустой пузырек от зеленки.

— Я всегда подозревала, Вика, что в твоей голове катается перекати-поле, — спокойно произнесла Варя, считавшая мысленно от ста до нуля. От десяти до нуля не помогало, после этого желание вцепиться в волосы одноклассницы становилось только сильнее. — Но не думала, что ты настолько глупая, чтобы оставлять улики на месте преступления.

— Не понимаю, о чем ты, — дернула плечами Вика, натягивая рукав блузки на пальцы. Астахов же закатил глаза, не понимая, как можно было так тупо спалиться.

— Иди, куда шла, Ворона, — сказал он, забирая у нее пузырек.

— С удовольствием, — Варя презрительно смерила взглядом эту парочку. Они идеально подходили друг другу. — Кстати, — добавила она, отворачиваясь, — попробуй хлорку. Она так хорошо смывает зеленку с кожи!

Прозвенел звонок, и дверь щелкнула, открываясь. Варя первой вошла в кабинет, оставляя одноклассников, глядевших на нее с опаской, позади. Да, она сказала Алевтине никому не рассказывать о происшествии в душевой, да, она сама решила никак не мстить… Но от маленькой гадости не удержалась. К тому же, разве она будет виновата, если Новикова воспользуется ее советом, не проверив его?

========== Часть шестая, раздраженная ==========

Сентябрь медленно, но верно подходил к концу, а значит, приближался и любимый всеми учителями праздник — День Учителя. Любили его потому, что на один день в год власть в свои ручки загребущие брали десятиклассники и одиннадцатиклассники, а учителям оставалось только наблюдать за этим произволом, попивая чаек в актовом зале и принимая цветочно-конфетную дань.

Традиционно подготовка к этому несомненно великому событию начиналась за неделю. Десятый и одиннадцатый класс собирали вместе на военный совет, на котором определялась программа Дня. Они выбирали, кто за какие классы и предметы будет отвечать, кто будет готовить развлекательную программу, кто останется на страже порядка и дисциплины.

В понедельник утром, когда Варя, зевая, приготовилась спать на первом уроке, в кабинет ворвалась Ирина Владимировна, громко хлопая дверью. Шкаф, стоявший по соседству с Вариной партой, опасно задрожал, грозя уронить горшки с цветами прямо ей на голову. «Да я дерзкая девчонка», — подумала Варя, глядя на меланхолично покачивавшийся фикус.

— Ребята! — воскликнула Пропеллер. — Как вы все уже наверняка знаете, скоро будет День Учителя! И вы, как самые старшие в нашей школе, будете вести занятия у своих младших коллег совместно с десятым классом.

Варя, не удержавшись, широко зевнула, прячась за спиной Руслана. Фарс, таившийся под словом «самоуправление», повторялся из года в год, отличаясь, разве что, субъектным составом участвующих лиц. Занятия у классов с первого по четвертый проходили в стиле «а давайте поиграем», у пятых-восьмых — «заткнитесь, а?», а девятые просто не приходили, считая себя выше этих глупых детских традиций.

— Именно поэтому, в качестве исключения, мы снимаем вас со второго и третьего урока, чтобы совместно с десятым классом вы обсудили важные пункты будущего сотрудничества, — бойко тараторила Ирина Владимировна. — Надеюсь, что абсолютно все найдут для себя интересное занятие на этот день.

Услышав последнюю фразу, Варя беззвучно засмеялась, устало опуская голову на сложенные руки. Уж она точно найдет, чем заняться. Например, скачает несколько новых серий и устроит марафон, сидя в классной комнате. Отличное будет завершение недели!

Пока классная руководительница расписывала все прелести Дня Учителя, особенно то, почему каждый должен участвовать в его проведении, Варя закрыла глаза и расслабилась. Она совершенно не выспалась ночью, да и на самих выходных поспать не очень удалось. Леша, недоумевавший, почему Варя весь пятничный вечер провела в ванной, оттирая зеленку с кожи, взял ее с собой в поход. Он хотел втихаря выпытать у нее, что случилось, но Варя держалась стойко, как оловянный солдатик.

Каждый год, пока было еще не очень холодно, он и его друзья ездили за город в лес, чтобы пожарить шашлыки, порыбачить, посплетничать. И все это бред, что мужчины не сплетничают. Сплетничают, и еще как! Это Варя знала по своему собственному опыту. За неполные два дня она узнала столько подробностей душевных терзаний друзей брата, сколько не слышала ни от одной девушки. Хотя ей было не с чем сравнивать: приходилось признавать, что у Вари не так уж много было друзей, которые могли делиться с ней секретами.

Ситуация со школой была ясна, как день, а ни на какие кружки Варя не ходила, поэтому круг ее общения был практически тем же, что и у ее брата, а Леша, как и любой парень, имел больше друзей-мужчин, чем женщин. По его авторитетному мнению, люди противоположного пола редко когда «просто дружили». Это могло бы быть возможно, если бы у них была большая разница в возрасте или они были бы братом и сестрой или еще какими-нибудь родственниками, но в остальных случаях – нет.

Варя не до конца разделяла эту точку зрения. Она была согласна с братом, что мужчины перво-наперво думают нижним мозгом. При этом она считала, что женщины вполне могут не воспринимать мужчин как мужчин, а относиться к ним, как к существам бесполым. В обратную сторону это, конечно, не работало, чему мужчины завидовали, а потому всячески это отрицали.

Вернулись они поздно ночью, пропахшие костром и лесом. Уставшая, Варя еле доползла до ванной, едва не уснув в ней. Сил не хватило даже на то, чтобы посмотреть хотя бы одну серию из тех, что вышли за выходные. Забравшись в постель около трех часов утра, Варя тут же провалилась в сон, едва ее голова коснулась подушки. А через три часа ее разбудил Барни, готовый идти на прогулку, несмотря на то, что за окном мелко моросил дождь и погода была далеко не хорошая.

Пропеллер закончила свою пламенную речь почти со звонком. Только она вылетела из классной комнаты, как все зашумели, обсуждая предстоящее собрание. Особенно увлечены этим были девочки, которых идея рулить школой целый день приводила в восторг.

Собрание должно было проходить в актовом зале. Варя постаралась побыстрее проскользнуть внутрь, чтобы беспрепятственно занять местечко сзади. Два часа, полные бессмысленных переливаний из пустого в порожнее, предвещали возможность дочитать книгу без помех. Но внутри актового зала ее ждал сюрприз: десятый зашел раньше них и успел занять все лучшие места на галерке.

Актовый зал представлял собой небольшой амфитеатр с полукруглой сценой и находился, как и спортивный зал, в отдельном помещении. Его строили с явной претензией на «Глобус» Шекспира, так как отделка снаружи очень сильно напоминала знаменитый лондонский театр.

В промежутки между праздниками, когда актовый зал не использовался по назначению, на сиденья надевали чехлы, гримерки и кладовые запирались, занавес снимался. Если требовалось провести какое-нибудь срочное собрание учеников, не имеющего общешкольного значения, то на сцене выставлялись стулья, и все участники усаживались в многослойный круг, чтобы иметь возможность свободно выразить свою точку зрения. Руководитель собрания — как правило, ответственный учитель, избранный коллегами — сидел среди учеников, олицетворяя равноправие.

Предприимчивые десятиклассники расселись на задних рядах, и вошедшим ничего не оставалось, как занять оставшиеся стулья. Оглядевшись, Варя заметила одиноко стоявший в некотором отдалении от остальных стул и направилась к нему. Кроме того, что он был в относительной тени, рядом не сидело ни одного одноклассника. Достав из рюкзака плеер и книгу, Варя уже засовывала наушники в уши, как вдруг…

— О, вы уже здесь? — донесся до нее голос Али, через мгновение показавшейся на сцене. Психологиня держала в руках толстую папку, из которой торчали листы. — Отлично, тогда начнем, — широко улыбнулась она. Тут она заметила Варю, глядевшую на нее с озадаченным лицом. Пошевелив пальчиками в приветствии, Алевтина уселась на стул, возглавляя круг.

Ученики медленно подтянулись и расселись. Дождавшись, пока последний из них займет свое место, Алевтина громко хлопнула в ладоши, призывая собравшихся к тишине. Варя тяжело вздохнула и сползла по стулу вниз. Что-то подсказывало ей, что госпожа психолог не даст ей спокойно продремать эти два часа.

— В этом году обязанность проследить за вашим произволом выпала мне, — произнесла Аля, оглядывая учеников. — Хотелось бы сказать, что я буду следить за вами зорким взглядом, которому позавидует и ястреб, но я сама не так давно училась в школе и помню, как именно проходили Дни Самоуправления, хотели того учителя или нет. Поэтому я предлагаю следующий план действий, — Аля раскрыла папку и передала охапку листов формата А-4 со схемами ближайшему к ней ученику. Убедившись, что все держат в руках схемы, она продолжила: — В классах с первого по восьмой вы проведете по четыре урока, после чего все ученики будут отпущены домой, а дежурные быстро проверят школу и тоже могут быть свободны. Те, кому ни классов, ни дежурства не достанется, будут разделены между буфетом и охраной. Последние двое станут моими помощниками.

По рядам учеников пронесся тихий ропот. Все сразу стали обсуждать, кто чем хочет заняться, а Варя только вздохнула, понимая, что Аля чересчур ретиво взялась за выполнение возложенных на нее обязанностей. Видимо, никто из учителей не захотел брать на себя эту каторгу, поэтому свалили на молодую и пышущую рвением Алевтину Борисовну. Психологиня, понявшая, что от этого никак не отвертеться, решила следовать любимому изречению: «Если никак не удается избавиться от бремени — расслабься и получай удовольствие».

— Можно сразу предложить свою кандидатуру на вашего помощника? — Новикова первой подняла руку, очаровательно улыбаясь Алевтине. Та окинула ее оценивающим взглядом, еле заметно усмехнулась и кивнула.

— Да, пожалуйста, Вика, — отозвалась Аля, вручая ей планшет с таблицей и ручку. — Вот ваша первая обязанность, как моей первой помощницы — вы будете записывать желающих, — видя, как поморщилась Новикова, Алевтина расплылась в широкой улыбке. — Можете предложить кого-нибудь вам в помощь?

— Я хочу, — подняла руку Юля, не замечая неодобрительного взгляда Вики, которая наверняка хотела предложить кое-кого другого. Зато этот взгляд не остался незамеченным для Али.

— Отлично, — кивнула она. — Вика, отмечайте, — дождавшись, пока та с кислым лицом сделает пометку в таблице, Аля продолжила: — Теперь перейдем к классам. Кто хочет вести занятия в восьмом классе?

В рядах десятиклассников взлетело несколько рук. Аля выбрала нескольких человек, пользуясь любимым методом тыка, и перешла к следующему классу. Варя только удивленно глядела на нее. Собрание было рассчитано на два часа, и обычно процедура принятия решения о том, кто за что собирается отвечать, растягивалась на все это время. А если судить по скорости, с которой Алевтина перескакивала с одного класса на другой, они собирались решить все вопросы за полчаса. Это было бы просто отлично, особенно учитывая, что следующие полтора часа Варя могла бы просидеть в кафе напротив, спокойно попивая кофе и читая, однако она сильно сомневалась, что хитрая Алевтина Борисовна собиралась отпустить их так просто.

Так и получилось. Быстрое назначение застопорилось, когда Аля дошла до третьего класса. Никто не хотел браться за них, тем более, что с первого года обучения эти дети прославились на всю школу тем, что они были настоящими исчадиями ада. От них успело отказаться два классных руководителя еще в первом классе, а во втором за них взялась Марина Николаевна, старая женщина-одуванчик, которая несмотря на свою невинную внешность, имела стальной характер и крепкий кулак, в который незамедлительно взяла непослушных детей. Они стали вести себя, как шелковые, но вот все остальные учителя от них буквально рыдали.

— Что, неужели никто не хочет? — насмешливо поинтересовалась Аля. — Все трусят? Давайте, ребятки, проявляйте больше инициативы. Или вы готовы что-то делать, только если это легко и просто? О, отлично, я вижу руку! — довольно улыбнулась она. Варя повернула голову, чтобы увидеть, кто там такой смелый, что хочет вести уроки у третьего класса.

К ее удивлению, это был Астахов. Он, улыбаясь во весь белозубый рот, вскинул руку вверх. Варя нахмурилась. Что-то подсказывало ей — возможно, это была шея, еще долго болевшая после оттирания зеленки — что неспроста Глеб вызвался. Алевтину, видимо, посетила та же мысль, когда она увидела довольное лицо последнего.

— Хотите взяться за третий класс? — слегка дернув бровями, спросила она.

— Нет, — качнул головой Глеб. — Но у меня есть замечательная кандидатура!

— И кто же, позвольте поинтересоваться?

— Воронина Варвара, — невозмутимо ответил Астахов, дергая уголками губ. — Она буквально на днях говорила, что очень хочет вести занятия у детей, но слишком стесняется, чтобы самой вызваться.

Варя медленно повернулась в его сторону, чувствуя, что глаза у нее превращаются в глаза серийного убийцы. Обычно, когда она смотрела так на брата или маму, те мгновенно понимали, что вывели Варю из себя окончательно. Дождавшись, пока Глеб глянет на нее, чтобы упиться растерянным и недоуменным лицом Вороны, Варя с удовлетворением увидела, как он побледнел, встретив взгляд ее глаз профессионального маньяка.

— Да что вы, — Алевтина Борисовна удивленно воззрилась на Варю. Та все еще уничтожала Астахова взглядом и не заметила, как лицо Али расплылось в коварной усмешке. — Да, действительно, я вижу неистовое рвение вести детей в светлое будущее. Вика, записывайте Воронину на третий класс, — сказала она Новиковой, которая с мстительной радостью на лице тут же застрочила в планшете.

Теперь Варя уставилась на подругу, передавая ей мысленный образ гильотины. Однако образ не дошел, так как усмешка на лице психологини стала только шире, а коварство на ее лице расцвело с новой силой.

— Но ведь мы же не бросим одну Варвару на съедение волкам-третьеклассникам? — поинтересовалась она у потолка. – Нет, не бросим, — Алевтина повернулась к Вике. — Пишите к ней в пару Астахова. На его лице я вижу еще большее рвение к просветлению умов.

У Вари упала челюсть. И не у нее одной: от слов Алевтины Борисовны в рядах одиннадцатого класса началось волнение. У Новиковой так вообще едва не случился сердечный приступ. Она резко побледнела, потом покраснела, потом снова побледнела. Злость на ее лице не подлежала измерению.

— Я могу выразить протест? — поинтересовалась Варя, тщательно контролируя свой голос и считая от ста до нуля.

— Нет, — быстро ответила Аля, не глядя на Варю. — Новикова уже все записала. Записала ведь?

— Не успела, — тут же отозвалась Вика. — Протест еще подать можно.

— Так записывайте, — шикнула на нее Аля сквозь зубы. — И вообще, если начать все изменять, то список окончательно запутается и получится неразбериха. Вы ведь не хотите неразбериху? И я не хочу. Так что списки окончательные и изменению не подлежат.

Вика нахмурилась, но под пристальным взглядом Алевтины Борисовны все же неохотно записала Астахова в графе рядом с фамилией Вороны.

*

Варя с тихой ненавистью смотрела в спину Алевтины, которая уединилась в углу сцены с теми, кому не хватило классов, отправив остальных придумывать программу своим классам. Теперь те везунчики сидели маленькими группками по два-три человека и занимались бурным обсуждением. Конечно, далеко не все говорили об уроках. Многие нашли темы интересней, чем продумывание уроков, и то и дело взрывались смехом, благо что психолог обращала внимания на них меньше, чем на мух, жужжащих под потолком.

Алевтина стойко выдерживала гневные взгляды Вари. Когда та, подскочив с места, бросилась к ней, Аля только и выдала: «Я уже сказала, ничего менять не буду. Иди занимайся общественно полезной деятельностью», — после чего отвернулась к оставшимся ученикам с широкой и немного зловещей улыбкой на лице.

Едва от нее отошлаВаря, Алевтину затормошила Новикова. Со своего места Варе было отлично видно, как Вика что-то недовольно высказывает психологу, а та невозмутимо ей отвечает. Порой Аля напоминала Варе каменную стену, о которую бесполезно биться. Насколько она была отзывчивая, настолько же непробиваемая и упрямая. Леша немало намучался с этим ее упрямством в то время, когда они встречались. Алексей Воронин и сам отличался повышенной упертостью, и когда эти два барана, притворявшиеся людьми, встречались на узкой дорожке разногласий, битва могла продолжаться несколько дней. Аля с Лешей даже отказывались разговаривать друг с другом, и тогда Варя невольно исполняла роль почтальона, передавая устные послания условно приличного содержания.

— Что, так и будем молчать? — подал голос Астахов. Он сидел рядом с Варей, вынужденный пересесть. Вернувшись от Али, Варвара демонстративно воткнула наушники в уши и закрыла глаза, всем своим видом выражая несогласие. Когда она их приоткрыла, чтобы проверить обстановку — и не передумала ли Аля — Глеб с недовольным видом шел к ней, волоча за собой стул.

— Какого черта ты вообще руку поднял? — поинтересовалась Варя, уничижительно глядя на него. — Что, украшение на личике покоя не дает?

Глеб скривился. Рассечка на его скуле уже почти исчезла, и от нее осталась тонкая заживающая полоска, которая бесследно пропадет через несколько дней.

— Кто ж знал, что эта ваша психологичка — двинутая, — отозвался он, бросая на Алю взгляд, близкий по градусу злости к Вариному. Та неодобрительно цокнула, складывая руки на груди.

— Ты язык-то попридержи, — заметила она. — Она моя подруга, и за такие речи можно быстро получить украшение и с другой стороны, ну, для симметрии.

— А ты прямо королева гребаных викингов, — съязвил Глеб, лохматя волосы. — Успокойся, Ворона, ты только драться и умеешь. Не доросла еще со взрослыми вести взрослые беседы.

— Куда уж мне, — фыркнула Варя, переводя взгляд обратно на Алю, которой Новикова что-то бурно объясняла, заливаясь краской. Чтобы Новикова — и краснела? — Ведь вылить зеленку в шампунь — это так по-взрослому, — продолжила Варя, отстраненно размышляя, почему это вдруг главная стерва их класса краснела перед Алей.

— Не знаю я ничего ни о какой зеленке, — отозвался Астахов, недоуменно сморщиваясь.

— Конечно, не знаешь, — кивнула Варя насмешливо. — Куда уж тебе, пустоголовому павлину.

Глеб рассмеялся, откидываясь немного назад, отчего две передние ножки стула оторвались от пола.

— Фу, как грубо, — произнес он, смеясь. — Пустоголовый павлин? Ну-ну. Значит, ты считаешь меня симпатичным, да, Ворона? — дернул он бровью. — Неужели лед тронулся?

— Если что-то и тронулось, то только остатки твоего мозга, — отрезала Варя, складывая руки на груди. — Иди теперь к Алевтине и проси кого-нибудь другого поставить на третий класс. Я с тобой работать не собираюсь даже под страхом смертной казни.

— Какая жалость, — вздохнул Глеб. — Но она же уже сказала, что не будет менять списки. Так что ты застряла со мной, — на его лице расцвела нагловатая усмешка. — Пошалим? — поинтересовался он, шевеля бровями.

Покачав головой, удивляясь, как такого идиота только земля носит, Варя изобразила рвотный рефлекс. Тем временем тирада Новиковой кончилась, и Аля задумчиво уставилась на нее, будто бы принимая решение. Сама не зная почему, Варя напряглась. Несколько минут спустя Аля начала что-то говорить, и Варя изо всех сил стала всматриваться в ее лицо, безуспешно пытаясь прочитать по губам.

Внезапно перед ее лицом появилась рука. Астахов щелкнул пальцами, наклонившись, а потом снова откинулся, когда Варя вздрогнула и перевела взгляд на него.

— Очнись, что ли, — недовольно произнес он. — Между прочим, я не собираюсь все делать сам.

— А тебе и не надо будет! — радостно воскликнула подбежавшая Новикова. После разговора с Алей она разве что не сияла. Подхватив стул, она уселась на него рядом с Астаховым и улыбнулась ему во все тридцать два зуба. — Я поговорила с Алевтиной Борисовной, и она согласилась, чтобы я к вам присоединилась, — пояснила она в ответ на недоуменный взгляд Глеба. — Правда, — добавила она с сожалением, — она не позволила взять третий класс нам вдвоем… Но Ворона нам мешать не будет.

Варя покосилась на Алю, которая довольно смотрела на них, и отвернулась. Такой подлянки от подруги она уж точно не ожидала. Вика что-то тихо ворковала на ухо Глебу, отчего тот посмеивался, на Варю внимания они не обращали. Та была только рада, так как эта сладкая парочка бесила ее больше, чем все идиоты их школы вместе взятые.

Вставив в одно ухо наушник, Варя втихаря достала из рюкзака книгу и стала читать, не дожидаясь, пока они оторвутся друг от друга. Перспектива провести целый день наедине с ними Варю не просто удручала, она заставляла размышлять о суициде.

И как же Аля могла так с ней поступить? Знала ведь, что взаимная неприязнь между ними была непреодолима. Варя вздохнула и перелистнула страницы в поисках места, на котором остановилась в метро. Тогда ей, помнится, помешал читать здоровенный мужик, грубо оттолкнувший ее на пути к заветному освободившемуся месту. Хорошо, что это был час пик, и далеко Варя не улетела, только врезалась в стоявшего рядом парня.

— Эй, Ворона, — позвала ее Вика через несколько минут. Варя подняла глаза от книги и поняла, что сладкая парочка сидит, недовольно уставившись на нее.

— Что? — недоуменно поинтересовалась она.

— Через плечо, — бросила Новикова, закатив глаза, а Глеб подавил улыбку. – Я, конечно, понимаю, что ты в своем идиотском мире сказочек, но мы тут занимаемся серьезным делом, так что давай включайся.

Варя мысленно взмолилась богам, чтобы они не допустили Викиного убийства. Потому что Новикова явно нарывалась, а у книги были такие соблазнительно острые края…

— Я лучше оставлю это серьезное дело вам, взрослые вы мои, а сама почитаю, — отозвалась она, барабаня пальцами по книге.

— Заканчивай свой детский сад, Ворона, — недовольно произнесла Вика, выпрямляясь на стуле. — Если не хотела вести занятия, могла бы молча сидеть!

Варя недоуменно уставилась на Новикову, гадая, это у нее галлюцинации или у Вики что-то не так с головой. Она открыла рот, чтобы ответить ей, но была прервана бесцеремонным вмешательством госпожи психолога, появившейся, словно чертик из табакерки.

— Как рабочий процесс? — живо поинтересовалась Алевтина, нависая над Варей.

— О, великолепно, — с сарказмом откликнулась Варя, хмуро уставившись на подругу. Та шутливо погрозила ей пальцем и посмотрела на Новикову и Астахова.

— Что за кислые лица, ребятки? — поинтересовалась она. — Новикова, вы ведь так рвались к третьему классу, а теперь что, ваш пыл угас? — Аля насмешливо посмотрела на Вику, которая под ее взглядом покрылась румянцем и отвела глаза. Варя не поверила в то, что увидела: на ее памяти такое событие случалось…, а ни разу не случалось. — А вы, Астахов, что молчите?

— Мы думаем, — отозвался он, пожимая плечами.

— А Воронина не хочет ничего делать, — добавила Вика, придя в себя. — Только сидит, уставившись в книгу, и все. Может быть, мы с Глебом сами справимся?

— Что я говорила о списках? — Аля перевела страдальческий взгляд на потолок. — Новикова, радуйтесь, что я вообще разрешила вам присоединиться к этому междусобойчику. Варвара, — повернулась она к Варе, — а почему вы не хотите ничего делать? Что это за разгильдяйство?

— Я бы сказала, что это конкретно, — прошептала Варя так, чтобы только Аля могла ее слышать, — но не буду. Твои учительские ушки этого не выдержат.

Алевтина закатила глаза, мученически вздыхая и вопрошая гипотетические тучки, отчего вся эта бодяга с устройством Дня Учителя свалилась именно на нее. А ведь могла бы сейчас сидеть в своем уютненьком кабинете, пить кофе, лишь капельку разбавленное ликером, и размышлять о прекрасном. В частности, о том симпатичном скалолазе, с которым она познакомилась на прошлой тренировке. Кто сказал, что учителя не люди? И хотя формально Аля не была учителем, она частенько причисляла себя к их угрюмому числу.

— Давайте, решайте, ребятки, — сказала она. — В конце концов, если вы ни о чем не договоритесь, вам же хуже.

С этими словами она отошла от них, оставляя недовольно созерцать друг друга. Варя захлопнула книгу и убрала ее в рюкзак. Ей уже было ясно, что мечты о почитать так и останутся мечтами. Перед тем, как пришла Аля, она поймала себя на том, что перечитывала один и тот же абзац уже в третий раз, но никак не могла уловить его смысл.

Новикова первой прервала затянувшийся обмен раздраженными взглядами. Она вздохнула, поправила и без того идеально лежавшие волосы, мысленно посчитала до десяти, глядя в потолок, потом достала из сумочки блокнот, лишь чудом туда вместившийся (дизайнеры наверняка задумывали этот аксессуар лишь для помады, мобильного и небольшого бумажника). Послав Глебу ласковую улыбку, она повернулась к Варе, и ее выражение лица тут же сменилось на презрительное.

— Так, — сказала Вика, открывая блокнот. — Давайте просто распределим часы и покончим с этим. Проведем каждый по уроку, а на последний поставим им какой-нибудь фильм. Ворона, тебе, как самой ущербной, я предлагаю выбрать первой.

— Какая честь, — съязвила Варя, складывая руки на груди. — Я ж сейчас на воздух взлечу от распирающего меня… — она задумчиво сдвинула брови, подыскивая нужное слово. — …благоговенья перед твоим великодушием.

— Хватит ерничать, — отозвалась Новикова. — Твои жалкие потуги казаться умной навевают мне чувство безнадежности.

— А ты умеешь чувствовать? — поразилась Варя. — Я-то, глупая, думала, что в твоем сердце нет места ничему, кроме самолюбования.

— Ну, я, по крайней мере, психически стабильна, — насмешливо ответила Вика, крутя пальцем у виска.

Варя застыла. На лице Новиковой заиграла торжествующая улыбка, когда та поняла, что попала точно в цель. Воронина сидела не шелохнувшись, только глаза ее с каждым мгновением расширялись все больше, будто бы она против воли вспоминала что-то, что упорно пыталась забыть. Вздрогнув, Варя моргнула и сфокусировала взгляд на Вике, которая тут же перестала улыбаться, едва заглянула ей в глаза.

— Девушки! — воскликнул Глеб, не давая сжавшей кулаки Варе ответить. Он недоуменно косился на нее, не понимая, отчего та так завелась. — Я все понимаю, но давайте уже займемся делом!

— Я бы с удовольствием, котик, — Вика повернулась к нему, снова расплываясь в сладкой улыбке. Глеб перевел взгляд на нее. — Но ты же видишь, что эта психопатка задирается.

Варя медленно выдохнула, напоминая себе, что она не должна драться. Ее ежедневные визиты в Алин кабинет только что кончились, и что-то ей подсказывало, что терпение директора не безгранично. Еще одной драки он не потерпит, тем более если Варя ударит Вику, в которой во всей школе учителя души не чают. И ничего не могло бы их убедить в том, что красавица, умница, хорошистка Новикова, неизменно вежливая и услужливая, на самом деле является первостатейной тварью.

— Я проведу историю, — выдавила Варя, поднимаясь на ноги. Не дожидаясь реакции от сладкой парочки, она пошла прочь из зала, чуть ли не срываясь на бег.

========== Часть седьмая, праздничная ==========

Чем ближе подбирался День Учителя, тем мрачнее становилась Варя. Ее интуиция, развитая на предсказании сюжета следующих серий, буквально вопила о том, что ничего хорошего в этот день не предвидится. Новикова, взбесившая ее на собрании, обходила Варю стороной, что было взаимно, а Астахов ничего не предпринимал, только кидал с другого конца класса задумчивые взгляды, мгновенно становившиеся раздраженными, стоило Варе их заметить.

Именно то, что оба ее главных недруга затаились, настораживало Варю. Она каждый день ожидала, что они снова выкинут какой-нибудь фортель, но те, словно читая ее мысли, вели себя тише воды, ниже травы.

Утром в пятницу, собираясь в школу, Варя мучилась от чувства, что приближается что-то нехорошее. Ей настолько не хотелось идти на занятия, что она рискнула попросить маму официально оставить ее дома. Та как раз взяла выходной, решив дать подчиненным передышку.

— Мам, — протянула Варя, боком заходя в кухню, где мама, по привычке проснувшаяся ни свет ни заря, читала новости в интернете. Она безмятежно пила, не морщась, дымящийся кофе, и всем своим видом выражала готовность провести весь день в бесподобной ленности.

— Мам, — повторила Варя, привлекая к себе внимание. Марьяна Анатольевна оторвалась от экрана ноутбука, где читала подробную статью об изменениях в законодательстве с нового года, и посмотрела на дочь.

— Чего тебе, кошмар глаз моих? — весело отозвалась она.

— Слушай, — откашлялась Варя, — ты так редко берешь выходные! Может быть воспользуемся таким случаем и поедем куда-нибудь? Я позвоню Леше, он тоже возьмет отгул, и мы все вместе устроим дебош в каком-нибудь злачном местечке…

— Дочь, ты такая фантазерка, — усмехнулась мама. — А как же твоя школа? У вас же сегодня праздник, или я ошибаюсь?

— Нет-нет, не ошибаешься, — поспешно замотала головой Варя. Барни, весело помахивая хвостом, сшибая все, что имело несчастье оказаться у него на пути, вбежал в кухню и полез к Варе здороваться, несмотря на то, что он же ее и разбудил. — Уйди, противное создание, — отмахнулась от слюнявой пасти она. — Просто это ерунда, а не праздник, — сказала Варя маме, отталкивая морду Барни в сторону, — и эти несколько часов будут бессмысленно потеряны.

— Бедная ты моя, — умилилась Марьяна Анатольевна. — Подумать только, тебя заставляют бессмысленно терять время!

— Именно, — кивнула Варя. — Представляешь, ужас какой… Все равно буду сидеть где-нибудь в уголочке, смотреть фильмы и страдать. А так мы все вместе проведем время, совсем, как когда я была маленькой… — заискивающе улыбнулась она.

Мама смерила ее насмешливым взглядом, и Варя поняла, что где-то прокололась.

— Сидеть в уголочке, говоришь? — Марьяна Анатольевна подняла брови. — А вот Алевтина, с которой я вчера очень продуктивно побеседовала два часа, заверила меня, что в этом году ты будешь вести занятия у третьего класса вместе с Викой Новиковой… Или она ошиблась? — мама поставила чашку на стол и уставилась на Варю своим лучшим «ну-давай-оправдывайся» взглядом.

Варя вздохнула и уселась на стул, принимая поражение.

— Ну, не хочу я туда идти, — пробурчала она, опуская голову на сложенные руки. Барни согласно лизнул ее в щеку. — Знаешь такое чувство, когда точно уверен в том, что произойдет что-то плохое?

— Знаю, — кивнула мама. — Оно возникает каждый раз, когда ты прокрадываешься ко мне в комнату с просительным таким: «Мааам», — усмехнулась она.

— Я же серьезно, — воскликнула Варя. — Я печенкой чувствую, что эти два… — Варя запнулась, — нехороших человека что-то замышляют.

Мама покачала головой, улыбаясь.

— И что, — поинтересовалась она, отпивая кофе, — теперь будешь каждый раз прятать голову в песок при любом упоминании какой-либо опасности? Тогда давай переименуем тебя в страуса. Кстати, — добавила она, игнорируя возмущенные вопли дочери, —, а с Викой вы снова общаетесь?

— Э, нет, с чего ты это взяла?

— Ну, вы двое за почти пять лет ни слова друг другу не сказали, — пожала плечами Марьяна Анатольевна, —, а тут ты почти каждый день приходишь и возмущаешься ее поведением.

— Нет, — отрезала Варя, поднимаясь на ноги, — с Новиковой я никогда не буду общаться снова. Ни по-дружески, ни по-вражески, никак.

— Как знать, — Марьяна Анатольевна задумчиво повертела чашку в руках. — Я тоже была уверена, что к пятидесяти годам уже обзаведусь внуками, буду жить где-нибудь в глубинке и каждый день перемывать косточки мужу с подружками на какой-нибудь обыкновенной и невероятно скучной работе. А ты посмотри, — мама обвела рукой их кухню: — Живу в центре столицы, работаю начальницей, у меня подрастает младшая дочь, а муж объелся груш.

— Ма-а-ам, — протянула Варя, обнимая ее за плечи, — тебе еще далеко до этого страшного пять-ноль. И с теми темпами, которыми Леша занимается попытками самовоспроизводства, внуки у тебя появятся скорее, чем ты думаешь.

Марьяна Анатольевна рассмеялась, обнимая дочь в ответ.

— Это, конечно, все очень приятно слышать, — произнесла, улыбаясь, она. — Но в школу ты пойдешь.

С тяжелым вздохом Варя выпрямилась и побрела в комнату собираться. Спорить было бесполезно. К тому же, она не сильно надеялась на то, что мама действительно разрешит ей остаться дома, но попытаться хотелось.

— Кстати, дочь, — догнал ее голос мамы, когда она уже выходила в коридор. — Тебе звонил твой отец, просил перезвонить. Ему нужно сообщить тебе что-то, как он сказал.

Варя обернулась, недоуменно морща лоб.

— А через тебя он передать не мог? — спросила она осторожно, помня о том, что ее родители не очень-то ладили.

Марьяна Анатольевна пожала плечами, глядя в ноутбук.

— Сказал, что хочет сообщить тебе это сам. Вообще не понимаю, зачем было мне звонить. Впрочем, твоего отца всегда было сложно понять, — равнодушно произнесла она. Варя вздохнула, собираясь возразить ей, как она делала всегда, что у отца сложное время, его тоже можно понять, но мама не дала ей продолжить, вскинув на нее тут же ставшие строгими глаза: — И что ты стоишь? Время видела? Иди собираться!

Закатив глаза, Варя поплелась в комнату.

Всю дорогу в школу Варя размышляла о том, что же такого важного хотел сообщить ей отец, что лично позвонил ее матери. Они уже несколько лет не общались лично, исключительно по телефону и только по особо важным случаям. Леша игнорировал отца полностью, решив раз и навсегда, что того для него не существует, поэтому единственной, кто поддерживал с ним связь, была Варя. Правда, он никак не мог запомнить, когда ей звонить можно, а когда нельзя, поэтому периодически названивал им домой, надеясь, что трубку никто не возьмет и можно будет наговорить сообщение на автоответчик.

Петр Никитович Воронин, как и большинство людей на планете Земля, слегка опасался Вариной мамы, что не мешало ему на ней жениться. По правде говоря, Варя порой думала, что от этого он стал ее опасаться только больше, ведь если на людях Марьяна Анатольевна сдерживала убийственную силу своего презрительного взгляда, то набедокурившему мужу выдавала его полную мощь. Именно она была негласной главой их семьи.

С одной стороны, жить с такой железной леди было сложно, но с другой — неорганизованному и вечно растерянному Петру Никитовичу именно такая жена и была нужна, в чем с ним была согласна даже его мать — что в бесконечной битве между свекровями и женами было безусловной победой.

Варин отец был человеком творчества, что значило, что в его вечно занятой голове царил постоянный беспорядок. Его то и дело захватывали новые идеи, что на практике выражалось не выключенной водой в ванной, забытом чайником на плите, килограммами сожженных продуктов.

Зато книги, выходившие из-под его пера, иногда поражали своей… не то чтобы гениальностью, но близостью к ней. Петр Никитович творил под псевдонимом и издавал довольно популярную серию детективных романов времен императорской России, основанных на реальных слухах и легендах. Он не был известен всемирно, но его книги быстро раскупались, что вполне позволяло ему безбедно существовать, по крайней мере, до следующего гонорара. В ту пору, когда он еще жил вместе с Вариной мамой, их гостиная и кухня были сплошняком завалены историческими трудами и монографиями, а сам отец восседал на столе с ноутбуком на коленях и телефонной трубкой под ухом, одновременно печатая и говоря с очередным консультантом. После того, как он переехал, забрав все свои книги и старинные печатные машинки, Варя еще долго ощущала пустоту в квартире.

Ощущал пустоту и Петр Никитович. Настолько, что ввел в романе нового персонажа — находчивую юную девицу Вареньку, помогавшую его герою в расследованиях. Главный герой — сравнительно молодой человек тридцати лет, взял девицу под свою опеку, попутно обучая ее мудреным наукам криминалистики и права. В тайне от матери и брата Варя скупала книги отца, мгновенно проглатывая очередную часть приключений детектива и его подопечной. Не то чтобы мама не одобрила, или Леша запретил бы ей читать, но Варе не хотелось разрушать их наивную веру в то, что Варя все еще злится на отца за то, что случилось.

Школа встретила ее вполне ожидаемым безумием. На охране сидело двое десятиклассников, а четыре девочки, празднично одетые и с бантами в волосах, встречали входивших учителей, вручая женщинам букеты цветов, а мужчинам коробки конфет. Варя всегда немного жалела учителей мужского пола — в такие праздники, как этот, они выглядели самыми несчастными. Причина была ей неизвестна, но факт оставался фактом: в День Учителя грустнел даже всегда веселый трудовик. Только Петр Петрович оставался неизменным: хмурым и недовольным жизнью.

Раздевшись, Варя протолкнулась сквозь спятивших учеников младших классов к нужному кабинету. Дверь была открыта — значит, Астахов и Новикова уже успели зайти и расположиться. И хорошо, так как история, которую собиралась провести Варя, должна была быть только третьим уроком, а первые два ложились целиком и полностью на плечи неразлучной парочки.

Проскользнув внутрь, Варя увидела коллег, если их так можно было назвать, сидевших друг на друге. Они увлеченно целовались, абсолютно не обращая внимания на окружающее пространство. Настолько увлеченно, что даже дважды хлопнувшая дверь не стала поводом разлепить объятия.

Варя прислонилась к стене, складывая руки на груди. Решив подождать пару минут, вдруг сладкая парочка поймет-таки, что они в классе не одни, Варя перевела взгляд на потолок и мысленно стала считать Миссисипи. На двенадцатой Миссисипи она сдалась, поняв всю тщетность этого занятия. Парочка не собиралась прекращать свое занятие добровольно.

Вздохнув, Варя громко кашлянула. Кашель вышел громоподобным, будто бы вместо хрупкой девушки в классе стоял шахтер-алкоголик с туберкулезом. Зато он возымел нужный эффект: Вика вздрогнула и едва не свалилась от неожиданности с Глеба, удержавшись лишь потому, что он машинально сомкнул на ее талии руки (или просто поднял их с филейной части девушки).

— Ой, вы тоже здесь? — невинно поинтересовалась Варя, хлопая ресницами в ответ на взбешенный взгляд Новиковой, одергивавшей юбку. Глеба ей видно не было, но что-то подсказывало, что он бесится точно также, как и Вика, отчего внутри разливалось приятное чувство маленькой, но гадости. — А на меня что-то кашель напал, ужас! — воскликнула она, притворно покашливая в кулачок.

— Ага, кашель, конечно, — процедила сквозь зубы Вика, сползая с колен Глеба. Варя заметила, что блузка на ней расстегнута до пояса, и из-под нее выглядывает белый кружевной бюстгальтер.

Внезапно ей стало так весело, что Варя еле держалась от глупого хихиканья, уж очень забавно выглядела Вика. Волосы, обычно уложенные в аккуратную прическу, были растрепаны, темная помада на губах размазана, да и вообще вид она имела слегка помятый.

— А стриптиз в сегодняшнюю программу тоже входит? — поинтересовалась Варя, насмешливо улыбаясь. — Если так, то я даже лично найду для тебя шест.

Глеб, все то время, что Вика приводила себя в порядок, с настороженностью переводил взгляд с нее на Варю. Его, казалось, совершенно не заботило, что на его лице остались следы чужой помады, а волосы разлохматились. Впрочем, парней редко когда беспокоили такие мелочи, как внешний вид. Гораздо больше его занимало то, что, услышав слова Вороны, Вика застыла, глаза ее сузились, а пальцы слегка сжались. Только не в кулаки, а будто в когтистую лапу. Моргнув, Глеб с усилием прогнал мысль, что его подружка в тот момент ужасно походила на Мегеру.

— Что ты сказала? — прошипела Вика, прищуривая глаза.

— Ну, раз уж приватные танцы уже начались, почему бы не дать детишкам пару уроков? — Варя с намеком дернула бровью. Вика побагровела, и только Глеб, схватившийся за край юбки, не дал ей броситься на Варю.

— Астахов, ты что, посадил нашу Викочку на цепь? — усмехнулась Варя, заметив это. — Смотри, как бы она тебе в отместку не расцарапала личико.

Глеб поднялся на ноги и прижал рвущуюся в бой девушку к себе, что-то шепча ей на ухо. Самое интересное, что на Новикову его слова подействовали лучше успокоительного: она расслабилась и посмотрела на Варю с чувством собственного превосходства.

— Каркай, Ворона, каркай, — пробормотала она, глядя на нее с легко читаемой ненавистью в глазах.

Пожав плечами, Варя прошла мимо них к дальней стене кабинета, где стоял кожаный диванчик, заваленный тетрадями, и шкаф, сплошь уставленный цветами. В скольких классах она ни была, наличие такого вот шкафа было обязательным, будто без него и буйных зарослей на верхних полках кабинет не мог называться кабинетом. Правда, от своих единодревных собратьев он все-таки отличался: между цветами штабелями стояли пластиковые бутыли с водой, предназначенной, вероятно, для поливания тех самых цветов. Это удивило Варю, ведь бутылки вполне могли свалиться вниз, но она только пожала плечами. Со своим уставом в чужой монастырь не ходят.

Переложив стопки тетрадей на подоконник, Варя плюхнулась на диван. Сегодня рюкзак у нее был особенно тяжелым, так как помимо материалов для третьеклассников она контрабандой пронесла с собой ноутбук. Раз уж невыносимого дня избежать не удалось, то она хотя бы проведет его с пользой.

Вытащив ноутбук на свет, Варя воткнула в отверстие провод для наушников и устроилась поудобнее, думая, что бы посмотреть. С одной стороны, у нее был скачен не просмотренный сезон «Анатомии страсти». С другой стороны, ей уже давно хотелось начать «Игру престолов», но никак не удавалось, все время что-то мешало.

Помучившись с выбором, Варя решила дать «Игре» еще один шанс, как над ее головой раздалась трель звонка, и орущей оравой в класс ворвались третьеклассники.

Со вздохом закрыв крышку ноутбука, Варя поднялась на ноги, оглядывая подопечных. Пусть она не была шибко высокой, а по сравнению со своим братом вообще терялась где-то внизу, но эти дети были какими-то акселератами. Самая низкая девочка макушкой доставала до ее локтей, а самым высоким оставалось всего несколько сантиметров, чтобы оказаться выше своей новоиспеченной учительницы. Вот Вика и Глеб над ними возвышались. Но если Глеб от природы был высоким, то Вика уверенно стояла на каблуках, прибавлявших к ее росту добрый десяток сантиметров.

Церемония представления прошла быстро и практически незаметно. Привстав и сказав детям называть их по именам и отчествам (Варвара Петровна, Виктория Викторовна, Глеб Алексеевич), горе-учителя приступили к своим непосредственным обязанностям, а дети-акселераты сделали вид, что очень внимательно их слушают.

Первый урок вела Вика. Она выбрала математику, решив, по мнению Вари, поиздеваться над третьеклассниками с утра пораньше. Последние энтузиазма Виктории Викторовны не разделяли и откровенно печалились, когда Новикова энергично принялась вызывать их по одному к доске. Правда, дело пошло охотнее, когда Вика добавила, что за каждый правильный ответ будет начислять баллы, и тот, кто наберет больше всех баллов к концу урока, получит особый приз. То ли это было утро и энергии в них не было, то ли они испугались взрослой тети с длинными когтями вместо ногтей, но почти весь урок третьеклассники вели себя спокойно.

Глеб сидел на одном из пустых стульев позади парт, следя за дисциплиной. Периодически он поднимался на ноги и ходил между столов, грозно глядя на хихикавших девочек. Видя этот беспредел, Варя только закатывала глаза. Лихорадка обожания Астахова поразила и юные умы, а значит, конец был близок.

Сама Варя забралась с ногами на диван и пыталась смотреть «Игру престолов». Ее не заботило то, что таким поведением она вполне могла уронить свой учительский авторитет ниже плинтуса. Единственное, что немного беспокоило девушку, это то, что юбка могла случайно задраться и показать те части тела, которые Варя не планировала показывать.

Прозвенел звонок, и не успела Вика вручить приз победителю (им оказалась самая настырная девочка, точная копия Новиковой в детстве), как третьеклассники выбежали из класса с воплями, хлопая дверью. От каждого такого хлопка шкаф рядом с Варей начинал мелко дрожать, и девушка только радовалась, что дети не проявляют излишней инициативы в закрывании двери. Иначе один из красивых тяжелых горшков мог вполне свалиться ей на голову.

Второй урок вел Глеб. Он решил провести чтение, чтобы не сильно мучить уставших после математики детей. Правда, он не был бы собой, если бы и тут не устроил показуху. Начав с вопроса, кем третьеклассники хотят стать, Астахов поведал им занимательную историю о том, что надеется когда-нибудь стать настоящим режиссером. Эта новость была встречена невероятно восторженно, особенно после того, как Глеб предложил детям разбиться на три группы и поставить небольшую сценку на пять минут. Так, урок чтения плавно превратился в театр.

Все те сорок пять минут, что Астахов руководил увлекшимися третьеклассниками, класс стоял на ушах. Они и так были чересчур шумными и энергичными, а творческая жилка, бившаяся почти в каждом из них, заставляла громко спросить, ругаться, доказывать оппонентам свою точку зрения. Один раз даже дошло до рукоприкладства, когда два мальчика не поделили роль Локи. Их еле разняли, Варе даже пришлось встать с облюбованного ею дивана и грозно пообещать лично врезать тому, кто следующий полезет в драку. Как ни странно, именно ее угроза подействовала, а не увещевания Глеба. Мальчишки посмотрели на нее с уважением и спокойно уселись на свои места, поглядывая друг на друга недовольно.

Очередной звонок выманил их в коридор, и Варя поняла, что настала ее очередь. Со вздохом выключив сериал, она прошла к учительскому месту с пухлой папкой в руках. Думая о том, что бы рассказать третьеклассникам, у которых в этом году история только началась, она решила не путать их головы хитросплетениями истории Руси, а рассказать вполне себе мирную и таинственную легенду о короле Артуре. Она не имела ничего общего с тем, что они проходили по программе, но сама Варя именно из-за нее полюбила этот предмет.

Однако, планам не было суждено пойти так, как хотела того Варя.

Когда прозвенел звонок и третьеклассники расселись по своим местам, Варя начала было свой рассказ, но ее прервал один из тех мальчишек, которым она помешала драться. Он воспитанно поднял руку, и когда Варя разрешила ему говорить, он огорошил ее вопросом:

— Варвара Петровна, а вы правда оборотень?

Варя недоуменно уставилась на него, озадаченно моргая. Не такой вопрос она ожидала услышать от ребенка, которого видела впервые в жизни. Но что-то ей подсказывало, что он не сам додумался, и она оказалась права. На лице Вики сияла довольная улыбка человека, сделавшего гадость ближнему, да и Глеб силился не заржать.

Варя вновь посмотрела на мальчика, который ждал ответа. Вздохнув, она решила подыграть. Она встала, обошла учительский стол по кругу и облокотилась на столешницу, скрещивая ноги в лодыжках.

— Вы умеете хранить секреты? — спросила она у мальчика, но глядя при этом на весь класс. На детских лицах появилось выражение готовности растрепать новость, едва они выйдут за двери класса. Усмехнувшись, Варя продолжила: — Дело в том, что это очень опасная тайна, и каждый, кто посмеет рассказать ее без моего разрешения, будет проклят самым страшным проклятием, какое только могли придумать древние друиды.

— Древние кто? — переспросила девочка со второго ряда. Она любознательно грызла кончик карандаша и смотрела на Варю с легким опасением.

— Друиды, — повторила Варя. — Вы что, не знаете, кто такие друиды?

Дети дружно покачали головами. Закатив глаза и тяжко вздыхая, Варя пустилась в разъяснения.

— Давным-давно, — произнесла она, — когда люди верили в духов и призраков, когда они поклонялись богам и совершали ритуалы и обряды, чтобы получить их помощь, существовали друиды. Кто-то называет их поэтами, которые сохраняли мифы и легенды, слагали о них песни и передавали их из поколения в поколение, но на самом деле они были волшебниками, которые владели силами природы.

Варя достала из папки большую фотографию, которую собиралась использовать позднее, и прикрепила ее на доске.

— Кто-нибудь знает, что это такое? — спросила она, указывая на картинку. Поднялось несколько рук. Наугад ткнув пальцем, Варя выбрала умного вида девочку, которая тут же подскочила на месте и выкрикнула:

— Стоунхендж!

— Верно, — улыбнулась Варя, с удовольствием наблюдая, как все больше детей увлекаются ее рассказом. — Это древнее сооружение стоит на большой поляне в Англии. И знаете, какой его самый большой секрет? — спросила она.

— Там кого-то убили? — пискнула девочка с задних парт.

— Нет, дура, тогда это был бы не секрет, — прикрикнул на нее сосед. — Там прятали золото! — предположил он.

— Там жили инопланетяне! Там умер последний динозавр! Там раньше был замок! — посыпались со всех сторон предположения.

Когда фонтан предположений иссяк, Варя продолжила.

— Самый главный секрет Стоунхенджа в том, — сказала она, — что никто не знает, кто сумел его построить. Эти столбы высотой превышают рост человека, и поблизости нет ни одного похожего камня. Там точно не было замка, что подтверждают многочисленные исследования, и уж точно там не было динозавров.

— Его построили друиды, да? — подала голос любознательная девочка.

— Есть такая версия, да. Самый известный друид — это Мерлин, — Варя повесила несколько картинок, на которых изображался волшебник в различных версиях легенды. — Он служил верой и правдой знаменитому королю Артуру, помогая ему в поисках святого Грааля.

— Подождите, — воскликнул мальчик, — это как в мультике «Меч в камне»?

— Верно, только это был просто мультик, а легенды куда интереснее, — кивнула Варя. — Вот вы знаете, что на самом деле было два меча?

Дети замотали головами.

— Первый меч короля Артура действительно назывался Мечом-Из-Камня, — Варя прикрепила к доске еще одну картинку. — Согласно легендам, этот меч лежал на плите, что плавала в воде, и был придавлен наковальней. На ней была надпись: «Кто вытащит сей меч из-под наковальни, тот и есть король по праву рождения над всей землей английской». Ни один рыцарь или барон не смог вытащить меч. Тогда пришел юный Артур. Он без труда забрал меч, и Мерлин объявил его королем.

— А как же тогда Экскалибур?

— А Экскалибуром назывался второй меч. После того, как Меч-из-камня сломался во время битвы, Мерлин пошел к волшебному озеру Вателин, — на доске появилась новая картинка с озером, — и попросил Владычицу озера дать ему меч, выкованный эльфами. Она вручила этот меч Артуру с условием, что обнажать его следует только во имя правого дела, и он должен вернуть его в срок.

Вопросы третьеклассников сыпались один за другим, и Варя еле успевала отвечать на них все, не уходя далеко от темы легенд. Зато от другой темы — возможного ее оборотничества, она отделалась прочно. Только после того, как прозвенел звонок, тот самый мальчик, что задал вопрос, подошел к ней и шепотом спросил:

— Варвара Петровна, вы ведь на самом деле оборотень, да? Просто не хотели, чтобы на них легло друидское проклятье, — сказал он, умилительно хлопая длинными ресницами.

— Именно так, — также тихо ответила Варя, еле удерживаясь от смеха. — Никому не говори, парень, иначе все будет очень плохо.

Мальчик помялся немного, мучительно краснея, но все же выпалил, заливаясь краской:

— А мне можно?

— Что можно? — не поняла Варя.

— Ну, стать оборотнем, — мальчик покраснел еще сильнее. — Я очень хочу.

Варя крепко сжала руку в кулак, только так удерживаясь от громкого хохота. Она постаралась сохранить серьезную мину на лице, оглядывая мальчика с ног до головы.

— Возможно, — задумчиво кинула она, видя, как радостно загораются глаза мальчишки. — Но не сейчас, — добавила поспешно она. — Сначала надо подрасти, ведь превращения отнимают много энергии. Вот лет в четырнадцать, если еще будешь хотеть, найди меня и спроси снова.

— Обязательно, — торжественно произнес парень, улыбаясь до ушей. Закрыв рот на воображаемый замочек, он рванул в коридор, где уже велись баталии.

Вспомнив, что после третьего урока начальную школу водят на второй завтрак, Вика вышла из класса, пройдя мимо Вари с видом оскорбленной невинности. Варя только глаза на это закатила: весь урок Новикова сидела с кислым лицом, будто в нее запихнули килограмм лимонов.

— И что это было? — поинтересовался Глеб, подходя к Варе, снимавшей с доски картинки и складывая их в папку.

— А на что похоже? — откликнулась Варя, недоуменно поглядывая на Астахова. Он пододвинул папку к себе и принялся разглядывать ее содержимое. Помимо того, что Варя успела показать на уроке, там были изображения самого Артура, его жены Гвиневры, а также кадры из фильмов о легендарном короле.

Глеб пожал плечами, перебирая картинки.

— Не знаю, но точно не на урок истории, — сказал он.

Варя сняла последний листок с доски и решительно отодвинула папку от Астахова, наводя там порядок. Павлин умудрился все перемешать.

— Как будто твое «чтение» было чтением, — фыркнула она.

— Надо развивать в детях творческое начало, иначе они станут такими же мрачными и вечно недовольными жизнью, как некоторые, — сухо произнес Глеб, демонстративно дергая папку к себе.

— С моим творческим началом все в порядке, — Варя, сдвинув брови, дернула папку обратно, недоумевая, чего это Астахов к ней привязался. — Тебе не надо идти развлекать Вику, нет? — поинтересовалась она, завязывая на папке ленточки, которые удерживали ее содержимое внутри.

— В отличие от некоторых, она уже взрослая и может развлекаться сама, — Глеб протянул руку за папкой, но не был достаточно быстр. Варя отдернула ее в сторону, глядя на Астахова, как на врага народа.

— Тогда тебя это должно беспокоить, — Варя обошла стол и направилась к своему рюкзачку, куда с некоторым трудом стала запихивать папку. — Скоро ты ей наскучишь, и она найдет себе новую игрушку.

— А тебя так заботит моя судьба, Ворона? — насмешливо поинтересовался Глеб, облокачиваясь на стол. Варя смерила его уничижительным взглядом и фыркнула.

— Меня заботит, что школа потонет в слезах, а наше здание и без того держится на честном слове, — заявила она, плюхаясь на диван.

— Почему ты такая вредная, а, Ворона? — Глеб окинул ее оценивающим взглядом, легким движением головы откидывая назад волосы, лезшие в глаза. — Вроде бы похожа на нормальную девчонку, но начнешь с тобой говорить, так будто помоями окатили.

— И ты до сих пор не сделал из этого вывод? — Варя открыла ноутбук, не глядя на Астахова. — Не надо со мной общаться.

— Да что ты такая неприятная? — Глеб сложил руки на груди, изображая на лице искреннее недоумение. — Воспринимаешь все сразу в штыки.

Варя удивленно подняла на него глаза, размышляя, притворяется ли он или действительно тормозит хуже медленного Интернета. Она даже отодвинула с колен ноутбук, отвлекаясь от сериала.

— Нет, ты серьезно, да? — она вскинула бровь, подражая его позе и складывая руки на груди. Глеб отрицательно покачал головой. — Давай считать, — Варя вытянула вперед руку с растопыренными пальцами. — Начнем с того, что все это началось с подставленной подножки, — она загнула один палец. — Вы поставили мне детский столик, — загнула второй палец. — Искупали меня в зеленке, — загнула третий палец. — Подбили ребенка назвать меня оборотнем, — Варя посмотрела на Астахова излюбленным взглядом доктора Купера: «с выражением дикой усталости и каплей иронии». — И я уже даже не упоминаю о том, что день изо дня подвергаюсь постоянным унижениям.

Громко прозвеневший звонок на урок не дал Глебу ничего ответить. Дверь распахнулась и в класс забежали дети, изрядно повеселевшие. Они торопливо стали рассаживаться, не забывая, впрочем, громко кричать и драться математическими талмудами.

Глеб прошел между рядами, лишь чудом не попадая под обстрел ластиками, затеянный рядами, и остановился возле дивана.

— Слушай, Ворона… — торопливо начал он, косясь на третьеклассников, но Варя оборвала его взмахом руки.

— Астахов, я же сказала, не надо, — произнесла она раздраженно. — Включи им фильм и оставь меня в покое, ладно? — она вставила наушники в уши и нажала на «плэй», запуская сериал, подчеркнуто игнорируя парня. Глеб постоял еще немного, потом пожал плечами и начал наводить дисциплину. Это сделать было куда сложнее, чем могло показаться. Мальчишки просто продолжали баталии, пуская в ход пеналы, а девочки краснели и хихикали, толкая друг друга локтями, когда их светловолосый кумир грозно требовал замолкнуть.

Варя, закатив глаза, окончательновернулась к сериалу. Астахов включил детям какой-то новый мультфильм, и Варе его смотреть было абсолютно не интересно, куда больше ее занимали хитросплетения сюжета в «Игре престолов». Сериал оправдал ее ожидания, и она уже предвкушала бессонные ночи, когда «еще-одну-серию-и-спать». Утром она, конечно, будет ругать себя и жалеть утраченного времени, но следующим же вечером снова откроет ноутбук и будет смотреть до тех пор, пока глаза сами собой не закроются от усталости. Таковы были будни сериального задрота, и ничего не могло этого изменить. Только, пожалуй, внезапное окончание выпуска новых серий, как делалось с большинством сериалов с низкими рейтингами.

Несмотря на то, что наушники были вакуумными и, по идее, должны были изолировать ушки пользователя от лишних шумов, Варя все равно слышала отзвуки происходившего в классе. Сначала до нее доносились детские вопли, потом, когда начался фильм, она то и дело различала голоса персонажей и отзвуки песен. Периодически поднимая глаза, чтобы проверить обстановку, Варя поняла, что Новиковой в классе все еще не было. Решив не заострять на этом внимания, Варя вернулась к просмотру, поправляя наушник.

Будто в ответ на ее мысли в класс вбежала Новикова, и произошло сразу несколько вещей. Дверь оглушительно хлопнула. Шкаф, и без того мелко подрагивавший, затрясся, как при землетрясении, горшки с цветами сдвинулись с места, а бутылки, немного подумав, начали падать прямо на Варю, поливая ее тухловатой холодной водой…

Взвизгнув, она столкнула с колен ноутбук, думая только о том, что если на него попадет хоть капля, то…

Додумать она не успела. Крайняя бутылка, повинуясь закону домино, качнулась и полетела вниз. Варя не заметила, как она начала падать, только увидела ее краем глаза и инстинктивно сжалась, закрывая голову руками.

Раздался глухой удар, отозвавшийся острой болью в голове, и внезапно все прекратилось. Варя открыла глаза, зажмурившиеся сами собой, и моргнула несколько раз, пытаясь остановить кружение комнаты. Место, где бутылка и ее голова встретились, противно пульсировало, и с каждой секундой боль все нарастала.

Оглушительная тишина нарушалась только голосами актеров с экрана, но никто не обращал на них внимания. Третьеклассники, как завороженные, смотрели на мокрую с ног до головы Варвару Петровну, а потом взорвались хохотом, показывая на нее пальцем и доставая телефоны, чтобы сфотографировать. Еще ни один «учитель» не устраивал им такого цирка.

Варя сглотнула, чувствуя, как леденеют руки. Ее зрение более-менее сфокусировалось, и она отчетливо видела злобную торжествующую усмешку на лице Новиковой, широкую улыбку Астахова… На глаза навернулись слезы.

Пытаясь изо всех сил не заплакать, Варя опустила голову, закрывая лицо волосами. Тупая боль в затылке никак не прекращалась, становясь только сильнее. Машинально она подняла руку, дотрагиваясь до шишки. Точнее, она думала, что там будет шишка, но холодные пальцы ничего не нащупали. Не понимая, почему тогда она чувствует такую раздирающую боль, Варя опустила руку и внезапно заметила, что пальцы покрыты чем-то алым, ярко выделявшимся на бледной коже.

Она снова коснулась затылка, скорее по инерции, чем намеренно. Рукав белой рубашки окрасился кровью. Ощущая, как затряслись пальцы, Варя недоуменно уставилась на пятно. Кровь была неожиданно теплой, или так казалось ей. Она даже почувствовала стальной запах.

Кто-то из детей подбежал к ней, увидел окровавленную ткань и громко закричал. Будто сквозь подушку Варя услышала, что жестокий детский хохот сменился недоуменными перешептываниями, а потом перерос в панические вопли. Подняв глаза, она увидела, как тают улыбки на лицах ее одноклассников, как торопливо идет к ней Глеб, как пытается успокоить детей Вика…

Это все было не важно.

Куда больше ее занимала кровь на руке.

========== Часть восьмая, выяснительная ==========

Машина вокруг Вари жужжала, будто в нее запихнули рой пчел, который отчаянно стремился выбраться. Если бы у нее была клаустрофобия, то сейчас бы Варя кричала и слезно просила выпустить ее из этой странной тесной конструкции. Но так как ничем таким Варя не страдала, она спокойно лежала, пока аппарат рентгена делал свое дело.

Это длилось недолго. Уже через несколько минут Варе позволили присесть на кушетку, пока школьный доктор внимательно всматривался в ее снимки. Сама Варя абсолютно ничего на них не понимала, даром что просмотрела около пяти длиннющих сериалов о врачах и больницах. Ей оставалось только надеяться, что образование их школьного доктора заходит дальше десяти сезонов «Анатомии страсти».

Доктор — а это был мужчина лет сорока с высокими залысинами и россыпью морщин вокруг глаз — работал в «Кленовом листе» почти десять лет. Школа не была его постоянным местом работы, более того, ее скорее можно было назвать побочным заработком. Он работал в больнице неподалеку, так что в любой момент мог срочно приехать на осмотр, ведь в «Кленовом листе» был свой смотровой кабинет со всеми нужными устройствами, в том числе с комплексным рентген-аппаратом.

Несмотря на не такой уж и большой возраст, он ко всем обращался уменьшительно-ласкательными именами, даже ко взрослым и сознательным одиннадцатиклассникам. Многих это бесило, но ничего поделать было нельзя: все просьбы говорить нормально, а не как с душевнобольными, доктор игнорировал с довольным лицом.

— Ну что, Варенька, — сказал он после непродолжительного молчания. — Будем считать, что вам повезло. Рана не глубокая, нет никаких трещин, и симптомов сотрясения мозга у вас не наблюдается. Может быть, вы все-таки расскажете, каким образом на вашу головушку свалились бутылки? — доктор испытующе посмотрел на девушку, прижимавшую пакет со льдом к голове.

Варя несколько раз моргнула, раздумывая, что ему ответить. Она, без сомнений, знала, кто был виноват. Даже гадать не нужно было, ведь она так ясно видела злобное торжество на лице Новиковой, слышала ее недовольный голос, упрашивавший Глеба оставить Ворону в покое, что с ней ничего не случилось.

Варя помнила, что тогда происходило, отрывочно. Должно быть, сказался шок. Все ее внимание занимала кровь на рукаве, и осознание того, что это ее кровь, приходило толчками, обрывками. Она все смотрела и смотрела на пятно, в ушах стучал пульс, а память услужливо подсовывала воспоминания, которые Варя совсем не хотела видеть. Однажды она уже сидела вот так, глядя на кровь на рукаве, недоумевая, откуда она взялась. Только тогда на ней было кремовое пальто, вокруг суматошными муравьями носились доктора скорой, а вместо третьеклассников выли сирены. Была ночь, с черного неба мокрыми хлопьями падал снег, но кровь на рукаве будто светилась, ярко выделяясь в темноте.

— Ворона? — донеслось до нее сквозь пелену воспоминаний. — Ворона! Варя, блин, ты меня слышишь?

Варя моргнула, приходя в себя, и увидела сидевшего на корточках Астахова, требовательно щелкавшего пальцами перед ее лицом. Она судорожно вдохнула, протянула вперед дрожащую руку.

— Кажется, я ударилась, — произнесла она, глядя на Глеба.

— Надо отвести тебя к врачу, — сказал он, встревоженно оглядывая ее потерянное лицо. — Голова не кружится? Можешь встать?

Она не помнила, как поднялась с дивана. Следующий отрывок начался, когда Глеб, крепко держа за локти, медленно вел ее через ряды к выходу. Дети с ужасом глядели на них, но Варя видела их как будто сквозь мутную пелену. Лица сливались воедино, цвета смешивались. Скорее всего в этом была виновата вода, непрерывно стекавшая по ее лицу с волос. Варя чувствовала ее затхлый привкус на губах.

У двери замерла Вика, которая смотрела на Варю с опаской.

— Глеб, — сказала она, пятясь от них. — Оставь ее в покое. С ней все в порядке.

— Вик, ты прикалываешься, да? — воскликнул Глеб. — Тебе мало того, что ее бутылкой по башке шарахнуло? — он понизил голос, косясь на третьеклассников, которые хотя и пребывали в состоянии паники, тут же навострили уши. — Хочешь теперь бросить тут с сотрясением?

— Нет у нее никакого сотрясения, — прошипела Вика, складывая руки на груди. Варя индифферентно смотрела на дверь, пытаясь собрать мысли в кучку. — У нее глаза бешеные, а я знаю, что случается, когда Ворона вот так вот смотрит.

— Что же, — Глеб вскинул бровь, — она начинает тебя душить?

Новикова цокнула языком, глядя на Ворону с неприязнью и опаской.

— Слушай, Глеб, она больная, — настойчиво произнесла она. — Лучше оставь ее в коридоре, сама дойдет.

Что ответил Глеб, Варя не помнила, как не помнила и того, как они вышли из кабинета. Она снова ухватила реальность за хвост только тогда, когда они подошли к кабинету врача. Едва увидев ее, медсестра схватилась за телефон, и добрый доктор примчался через двадцать минут.

Пока доктор осматривал ее, Варя усиленно пыталась сформировать мысль, которая постоянно ускользала. Она уже вполне пришла в себя, только руки дрожали и заплетался язык. Глеб молчаливой тенью стоял у двери, прислонившись к стене. Варя слегка недопонимала, почему он все еще там находился.

Варя покосилась на него, размышляя, что ответить.

— Это была случайность, — пробормотала, наконец, она. — Бутылки, наверно, на край поставили, и они сами свалились.

Глеб, до того стоявший напряженно, выдохнул. Он был уверен, что Ворона сдаст их с Викой с потрохами, ведь поводов сделать иначе у нее не было. Она была права хотя бы в том, что ей не за что было любить их, это Астахов понимал. Тем не менее, Ворона их не выдала…

— Как неудачно они приземлились, — поцокал доктор, отворачиваясь от пациентки и придвигая к себе столик. — В любом случае, мне придется наложить несколько швов. Пусть ранка и небольшая, но широкая, так что, Варенька, придется вам потерпеть.

Пока доктор накладывал швы (вздохнув, он сказал, что на то, чтобы закрыть ранку Вари, понадобится три-четыре шва), Варя сидела зажмурившись, крепко сжав руки в кулаки. Не от боли, нет. Ее пальцы сотрясала непрекращающаяся дрожь, которую было никак не остановить.

Доктор тоже это заметил. Закончив процедуру, он нахмурился и взял руки Вари в свои, осматривая их.

— Меня несколько беспокоит тремор конечностей, — пробормотал он.

Покосившись на Глеба, Варя кивнула на папку с ее картой. Астахов притворялся ветошью, но лицо его было настолько незаинтересованно, что само себя выдавало.

— Там… там должно быть все написано, — произнесла Варя неохотно, напрягая руки в попытке остановить дрожь. Она знала, что это не поможет, но ничего не могла с собой поделать.

Доктор отпустил ее и вынул карту из папки, пробегая глазами ее содержимое. Внезапно глаза его расширились в удивлении, и он бросил быстрый взгляд на пациентку, подмечая то, чего раньше не замечал.

— Да, я вижу, — произнес он, наконец. — Варенька, я советую вам снова начать принимать вот это лекарство, — он взял рецепт со стола и быстро начеркал несколько слов своим птичьим почерком. — Недолго, неделю по одной таблетке в день.

— Хорошо, — Варя встала с кушетки, взяла рецепт, с некоторым трудом подняла рюкзак с ноутбуком. Его ей удалось спасти от воды, правда на мягком алюминиевом корпусе появилась новая вмятина, несмотря на защитный чехол.

Попрощавшись с доктором, Варя вышла в коридор. Увидев недалеко от двери скамейку, она уселась на нее, рассматривая рецепт. Почерки врачей, больше похожие на сумасшедшую кардиограмму, она давно научилась разбирать, поэтому название лекарство она прочитала без труда. К большой радости она обнаружила, что к рецепту был пришпилен больничный на неделю. Это значило, что помимо официальных каникул, которые начинались через неделю, Варя получила еще семь дней отдыха.

«Ну, хоть что-то хорошее сегодня случилось», — подумала она, складывая рецепт и убирая его в рюкзак.

Внезапно она заметила маячившего рядом Астахова, никуда не ушедшего. Он стоял, прислонившись к стене, в шаге от скамейки и поглядывал на Варю, наблюдая за ее манипуляциями. Варя уже вполне пришла в себя, только руки не прекращали подрагивать.

— Все, ты уже можешь идти, — сказала она, окидывая его взглядом.

— Я подожду, пока за тобой приедет брат, — сказал он, складывая руки на груди. — К тому же, на тебе мой пиджак. Я бы хотел получить его обратно, — добавил он.

Варя опустила глаза и увидела, что на ней действительно надет черный пиджак со сложенным зеленым платком в кармане. От пиджака приятно пахло одеколоном, и он был на несколько размеров больше, чем нужно. Она даже не заметила, что машинально кутается в него, пока Астахов не обратил на это внимание.

— Как он на мне оказался? — недоуменно поинтересовалась Варя.

— Ну, я решил, что ты не хочешь светить лифчиком на всю школу, — пожал плечами Глеб и усмехнулся. — Кстати, я еще не встречал нижнего белья со «Мстителями». Ручная работа?

Варя почувствовала, как загорелись щеки, и поспешно отвернулась. Тут в ее многострадальную голову пришла иная мысль, и она недоуменно уставилась на Астахова, забыв о том, что была вся красная от смущения.

— Стоп, — воскликнула она. — С чего ты взял, что за мной приедет мой брат?

— С того, что я ему позвонил, — Глеб вскинул бровь. — Ты что, не помнишь, как просила меня не звонить твоей маме?

Варя покачала головой, прикладывая ко лбу руку. Что-то ей подсказывало, что Леша совсем не обрадовался, когда поднял трубку и услышал чужой голос, говоривший, что с его сестрой что-то случилось. Оставалось надеяться, что в школу он приедет не взбешенный до крайности, иначе ему будет очень сложно что-либо объяснить.

— Зря ты Леше позвонил, очень зря, — вздохнула она, прислоняясь к стене. — А когда это было?

— Где-то полчаса назад, — с сомнением в голосе произнес Глеб. — А что?

— Да ничего, — мысленно подсчитывая будущий ущерб, отозвалась Варя. — Надеюсь, он попадет в пробку и немного остынет. Надо бы пойти в местечко понезаметней, — пробормотала она, осматриваясь. — Иначе…

— Кстати, — выпалил Астахов, не сдержавшись. Варя недоуменно вскинула на него глаза. — Почему ты не сказала?

— Не сказала что?

— Не коси под дурочку, Ворона, тебе не идет, — огрызнулся Глеб раздраженно. — Ты отлично знаешь что.

Варя мученически вздохнула, закатывая глаза. Астахов, на мгновение показавшийся ей вполне вменяемым человеком, снова стал ее бесить. К тому же тупая боль в голове и скорое прибытие уважаемого Алексея Петровича, с успехов совмещавшего в себе конницу с кавалерией и воздушно-десантные войска, не делали ее самым приятным и склонным к общению человеком.

— А вот ты очень успешно изображаешь идиота, — сказала Варя, глядя на него с ехидцей. – Ну, подумай сам. Сказала я бы, что это вы с Викой такие лапочки, что едва не сделали меня инвалидом. Ну, наказали бы вас. И что дальше? — Варя усмехнулась. — Вы продолжили бы свою тупую вендетту, смысла которой я даже не понимаю. Мне от нее ни горячо, ни холодно.

Глеб смотрел на нее с написанным на лице недоверием. Он даже слегка наклонился, будто бы расстояние между ними могло исказить слова и донести их до его ушей не такими, какими они вылетели из ее рта.

— То есть ты хочешь сказать, что тебя все это не задело? — спросил он. — Даже ни чуточки?

— Я не хочу, я прямо говорю, — ответила Варя, пожимая плечами. Она даже не слишком кривила душой, ведь все эти попытки сладкой парочки вывести ее из себя так и не увенчались успехом. Нет, ей частенько хотелось стереть ближайшим кирпичом наглую ухмылку с лица Астахова, но это состояние у нее постепенно становилось перманентным, как и желание пройтись тем же кирпичом по белым зубкам Новиковой.

— Ты какая-то неправильная, — убежденно произнес Глеб, качая головой с искренней верой в свои слова. — Еще ни одна девчонка, нормальная девчонка, не осталась равнодушной к тому, что ее поливают зеленкой.

— А, то есть это прием испытанный? — Варя фыркнула. — Астахов, признайся, ты просто изврат, раз чувствуешь патологическое желание видеть вокруг зеленых людей.

Прозвенел звонок и избавил Глеба от необходимости отвечать. Медпункт находился в конце длинного коридора на первом этаже, где занимались преимущественно средние классы, у которых как раз закончился последний урок. Они радостно повываливались наружу, громко крича и смеясь. Варя улыбнулась, глядя на их беззаботность, но ее улыбка тут же угасла, стоило перевести взгляд чуть дальше. Разъяренным быком к ней летел Леша.

Глеб, заметив приближение машины для убийств, невольно попятился в сторону Вари. Она его вполне понимала: учитывая внушительные размеры ее брата, ужас, который он мог вселить одним своим появлением, не оставлял равнодушным никого.

Леша подлетел к сестре и тут же стал осматривать ее голову, не говоря ни слова. Варя заметила, что жилка на его лбу быстро пульсировала, что было явным признаком того, что кто-то получит нагоняй. Точно также билась жилка у их отца, но об этом упоминать явно не стоило, учитывая градус отношений между ним и Лешей.

— И тебе привет, — Варя оттолкнула его руки. — Со мной все в порядке.

— Четыре шва говорят об обратном, — обманчиво спокойно заметил Леша. Он присел на корточки напротив нее и стал изучать лицо сестры, отлично зная, как распознать ложь. — И что же произошло?

Варя облизнула внезапно пересохшие губы. С одной стороны, приукрашивать действительность ей не хотелось, не перед братом, с которым сложились настолько доверительные отношения, насколько это вообще возможно. С другой стороны, она знала, что Леша знал, когда она врет. Да и перспектива отскребать потом Астахова от стены ее не слишком радовала. Нет, ей было его не жаль, даже ни чуточки. Она беспокоилась, что гиперактивная и явно стервозная Астахова-старшая могла действительно подать в суд за избиение и причинение тяжкого вреда здоровью.

— Это была случайность, — пожала плечами в итоге Варя. — Кто-то поставил бутылки на верхнюю полку, а ты ведь знаешь, как у нас качаются шкафы… Вот они и свалились.

К концу предложения голос Вари дрогнул, так как на лице брата появилась понимающая усмешка, не предвещавшая ничего хорошего.

— Кто-то, говоришь, — произнес он, кивая.

— Да, именно, — сложила на груди руки Варя. — И я не имею ни малейшего представления, кто.

— Ну-ну, — пробормотал Леша, поднимаясь на ноги. Он медленно развернулся в сторону Глеба, который на фоне плечистого Алексея как-то скукожился. Хотя Варя не видела его лица — брат повернулся к ней спиной — она готова была поклясться, что его небритая физиономия стала слегка напоминать законченного садиста. — Как тебя, говоришь, зовут?

Надо отдать Астахову должное, в штаны он не наложил. Сглотнув, Глеб вызывающе подбоченился, упирая руки в боки. Варя только осуждающе покачала головой. Когда Леша был в такой состоянии, самым мудрым было отступить. Однако разумные мысли на то и разумные, что приходят с опозданием…

— Я Глеб Астахов.

— А, так это ты тот самый Глеб, которого я уже пару недель мечтаю придушить? — ласково поинтересовался Леша, делая небольшой шажок в сторону Астахова. Тот побледнел, увидев внушительных размеров лапищи, но остался на месте.

— Вероятно, да, это я, — кивнул он. — Правда, я не совсем понимаю причину вашей агрессии.

— И вот я тоже не понимаю, — вмешалась Варя, поднимаясь на ноги. Леша повернулся к ней, бросая на сестру злой взгляд. — Не-не-не, Леш, ты на меня не бесись, я тут раненая! — поспешно воскликнула она, поднимая руки в воздух. — Этот-то понятное дело, что идиот, — Варя указала на Глеба, который возмущенно открыл рот. — Но ты-то откуда об этом знаешь?

Леше хватило такта слегка смутиться, но уровень злости от этого не понизился. Только проступил очаровательный румянец на бледных от гнева скулах, так что воспринимать его серьезно Варе стало очень тяжело. Но хихикать в кулачок уж точно не было лучшим вариантом поведения.

— Раз ты раненая, — рявкнул он, — то сядь и не булькай. С тобой я дома поговорю!

Варя покорно уселась на скамейку, мысленно порадовавшись, что она это сделала. Легкая дрожь с рук перешла на колени, и простой она чуть дольше, то вполне могла бы упасть. Но на всякий случай Варя сделала вид, что надулась, глядя на брата исподлобья.

— Ладно-ладно, — пробормотала она, — Аля свое тоже получит.

— Теперь ты, — бросив строгий взгляд на сестру, Леша повернулся к Глебу. — Пошли-ка, поболтаем.

Астахов не успел ничего ответить, как Леша схватил того за ухо и потащил дальше по коридору. У Глеба было два варианта: лишиться уха или идти за ним. Будучи существом периодически проявляющим признаки разумности, он выбрал второй. Отбуксировав вяло сопротивлявшегося Астахова на несколько метров в сторону, Леша покинул относительно пустую зону медпункта, открывая тем самым обзор на их с Глебом небольшой разговорчик для всего этажа.

Варя могла только догадываться, о чем шла речь. Точнее, основной предмет — угрозы брата, детальное описание того, что он сделает с Глебом, она знала. Но вот все остальное… Леша стоял к ней спиной, Астахова за ним почти не было видно, только блондинистая макушка торчала из-за плеча брата, и Варя даже по губам не могла прочитать. Не то чтобы она умела это делать, но всегда хотела попробовать, только случая не предоставлялось.

Придя к выводу, что для зверского избиения многовато свидетелей, Варя решила махнуть рукой на все. Нет, брата она так просто не отпустит, да и Алю тоже, но в тот момент максимум, что был ей доступен — попытаться накричать на Лешу — она уже сделала. Попытка провалилась, но на большее Варя просто не была способна. Голова болела, руки нещадно тряслись, а из глубин памяти настойчиво всплывали нежелательные воспоминания.

Откинувшись назад и облокотившись на прохладную стену, Варя прикрыла глаза и медленно вдохнула через нос. Задержав дыхание на несколько секунд, она так же медленно выдохнула, выпуская воздух тонкой струйкой через губы. Давным-давно ей советовали делать такие упражнения в случае стресса, когда под рукой не было лекарств, успокаивавших ее нервы.

Правда, при этом также рекомендовалось очистить голову от посторонних мыслей, думать о чем-то абстрактном и приятном. С последним пунктом у Вари всегда были проблемы. Она послушно прогоняла плохое из головы, но ее воображение было слишком живым, чтобы оставаться расслабленным дольше одной минуты.

Но в этот раз она была не виновата в том, что ее концентрацию на хорошем бессовестно нарушили. Только Варя успела расслабиться (и вследствие этого замерзнуть), как она услышала истошный вопль, донесшийся с той стороны, куда увел беседовать Астахова Леша. То, что вопль был женским, она поняла уже после того, как вздрогнула и открыла глаза, повернувшись в ту сторону.

Картину, открывшуюся ей, можно было смело добавлять в золотой фонд истерики. С другого конца коридора, заканчивавшимся лестницей, соединявшей этажи, подобно истребителю неслась Вика, в одной руке сжимая сумочку, которая в тот момент больше походила на пращу, а другую выставив вперед. Те несчастные, что не успевали уйти с ее пути, еле уворачивались, когда Вика проносилась мимо них.

Еще на подлете Вика стала истошно кричать на Лешу, требуя отпустить ее драгоценного Глеба. Варя недоуменно перевела глаза на последних, не понимая, что так встревожило Новикову. Оказалось, что ее брат накрутил галстук Астахова на кулак и теперь весьма угрожающе держал его, другой рукой бурно жестикулируя.

Услышав вопли, Леша завертел головой в поисках их источника. Увидев Вику, выражение его лица изменилось со зверски-злого на зверски-доброе, что было куда страшнее в исполнении. Растянув губы в улыбке, он повернулся к Новиковой, не отпуская, впрочем, Глеба.

— Вика, — протянул он, — какой сюрприз. Какими судьбами?

— Отпусти Глеба немедленно, — воскликнула она, сжимая кулаки.

Варя едва сдержала мученический стон: теперь те, кто еще не смотрел на цирк, устроенный ее любимым братом, обратили на него внимание. Оставалось надеяться, что всеведущая классная руководительница не забредет случайно на этаж…

— А то что, — усмехнулся Леша, — побьешь меня? Или тебя только на зеленку в душе хватает, Викуля?

Новикова густо покраснела, вытаращив глаза. Еще в ту далекую пору, когда они с Варей были подругами и ночевали друг у дружки дома, засиживаясь до полуночи с девчачьими журналами и хихикая в подушку при обсуждении какого-нибудь мальчика из класса, Вика была безумно влюблена в Лешу, мечтая когда-нибудь выйти за него замуж. Варя очень хорошо помнила, как при любом появлении Леши Вика заливалась краской и начинала запинаться, а чаще всего просто убегала в другую комнату.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — выдала Вика, вздергивая подбородок, она уперла руки в боки, пылая негодованием.

— Вот ты была такой милой девочкой, — произнес громко Леша, окидывая Новикову презрительным взглядом, — а стала самой обыкновенной стервой. Иди отсюда, Викуля, и постарайся мне на глаза не попадаться, а то не посмотрю, что ты уже взрослая, отшлепаю, как мелкую.

Вика зарделась еще больше, если только это было возможно. Бросив уничижительный взгляд на Глеба, она стремительно развернулась, отчего ее волосы взметнулись и едва не задели Лешу, и зашагала, почему-то, в сторону Вари. Все участники цирка недоуменно проводили ее взглядами.

Увидев, что на ее царственном пути появился тупик, Вика резко остановилась, будто налетела на невидимую стену. Она огляделась в поисках выхода и увидела Варю, невинно кутавшуюся в пиджак. Прищурившись, Новикова бросила на нее взгляд, полный ненависти. Варя заметила, что глаза ее блестели, будто бы она силилась не заплакать. Отчего-то Варе было ее совсем не жаль, даже чуточки, слишком уж болела голова.

— Лучше бы тебя этой бутылкой прибило нафиг, — прошипела она, сжимая руки в кулаки. Убедившись, что Ворона ее расслышала, Вика, дернув головой, быстро прошествовала мимо Леши и Глеба, глядевших на этот спектакль все с тем же недоумением.

Пожав плечами, Варя согнулась и легла на колени, укладывая голову в гнездо сложенных рук. Она почему-то ожидала, что ей станет неприятно от слов Новиковой, на сердце останется осадок, душа заболит или как там поется в песнях, которые так любил слушать Леша, когда ссорился с девушками. Но ничего такого не было, будто бы Вика вообще не появлялась. Холодная вода, казалось, окончательно заморозила то, что осталось от их такой далекой и кажущейся невозможной дружбы.

А ведь когда-то они были подругами навек. Они звонили друг другу при любом случае, удобном или не очень. Они делились конфетами, имели общие секреты, даже влюблялись в похожих мальчиков. Ну, за исключением одержимости Вики ее братом. Этого Варя никак не могла понять. То есть, она видела своими глазами, как на Лешу вешались девушки, но для нее он оставался неуклюжим, неловким мальчишкой, который показывал язык и занимал ванну нарочно, прятал ее куклы и с потаенной гордостью выгуливал на улице, как собачонку, хвастаясь смышленой сестрой перед подружками.

— Варь, — позвал этот мальчишка, подойдя к ней. — Тут наш дорогой Глебушка хочет кое-что сказать, тебе понравится.

Варя распрямилась и посмотрела на брата, который, сложив руки на груди, поглядывал на Астахова, подошедшего с ним. Последний выглядел недовольно, немного подавлено, но это было большим, чем могла ожидать Варя. Он глядел в потолок, внимательно разглядывая одинаковые белые квадраты шумопоглащающих пластин.

Пауза затянулась. Варя недоуменно переводила взгляд с брата на Глеба и обратно, а Леша с каждой секундой становился все более раздраженным. По крайней мере, так казалось Варе, замечавшей, как Лешина левая бровь заползает все выше к волосам.

— Мне долго ждать? — угрожающе поинтересовался Алексей.

Астахов мученически вздохнул, все так же глядя в потолок. Сложил руки на груди, распрямил их, засунул ладони в карманы. Было заметно, что ему все это очень не нравилось, но полная безысходность его положения была для него так же ясна, как для Вари его нежелание что-либо говорить.

— Я прошу прощения, — наконец, выдал он.

— А теперь с выражением, — издевательски произнес Леша. — И с чувством! Чай, не со стеной разговариваешь. Да так, чтобы самая злобная комендантша в общежитии для благородных девиц прослезилась!

Астахов закатил глаза, покосился на Вариного брата, догадываясь, вероятно, откуда Ворона взяла свой характер, и с тяжким вздохом опустился на колени, оказываясь вровень с Варей. Последняя уставилась на него с ужасом.

— О Варвара! — на весь коридор воскликнул Астахов. — Простираюсь и умоляю простить меня, непокорного раба вашей признанной мудрости!

— Ты спятил, да? — Варя машинально попятилась от него по скамейке, слыша дикий хохот брата.

— Нет, что вы, Варвара Петровна, мой разум чист, как никогда! — еще громче закричал Глеб, протягивая к ней длинные пальцы. — Осознание вины давит на мои грязные плечи! Простите меня, Варвара! Иначе я наложу на себя руки! — патетично заявил он, глядя при этом на Варю, как на самого злостного врага народа. Убедившись, что эффект произведен, Астахов повернулся к Леше, который уже стоял, держась за стеночку, и задыхался от смеха. — Доволен? — спросил он уже нормальным голосом, деловито поправляя манжеты на рубашке, сбившиеся от энергичных телодвижений.

— Свободен, — махнул рукой Леша, все еще смеясь. — И еще раз я узнаю, что ты хоть как-то ее обидел…

— Я помню, — холодно оборвал его Астахов, поднимаясь на ноги. — Я хотел бы получить пиджак обратно, — он протянул руку, и Варе ничего не оставалось, как отдать его ему.

*

По дороге домой Варя испытывала чувство сильного дежавю. Леша не проронил ни слова, крепко сжимая руль и глядя прямо перед собой, будто если бы он бросил один единственный взгляд на сестру, то взорвался бы на месте. Варя сидела на соседнем сидении, пристегнутая ремнем безопасности настолько туго, насколько это было возможно, и пыталась понять, почему брат так сердится.

Когда машина затормозила и Варя, отстегнувшись, уже собиралась выйти и положила руку на ручку двери, Леша, наконец, ожил.

— Подожди, — произнес он, и по его голосу Варя поняла, что он только чудом еще не кричит во всю силу легких.

— Это была случайность, — поспешно сказала она, поворачиваясь к брату.

— Ага, конечно! — Леша не сдержался и стукнул кулаком по рулю. — Эти придурки совершенно случайно едва тебя не убили!

— Это просто небольшая… — Варя запнулась, подбирая слово. — Ранка. Совсем крошечная.

— Ой, Варь, лучше заткнись, — бросил Леша, глядя на нее с возобновившей горение злостью. — Тебя послушать, так тебя ангелы окружают.

Варя вздохнула, опуская глаза на руки, мелко подрагивавшие.

— Ладно, это была не случайность, — согласилась она, сильно сжимая пальцы. – Ну, и что с того? Вот ты наугрожался Астахову, разозлил Вику, и что теперь? Нет, дай мне сказать! — воскликнула она, видя, что Леша собирается взорваться криками. — Всякое действие вызывает противодействие, так?

— Так, — неохотно кивнул Леша, не понимая, к чему клонит его не в меру умная сестра, которой, по его мнению, еще надо было возиться в песочнице с другими детьми.

— Что, ты думаешь, они будут делать теперь? — Варя скривилась, дотрагиваясь до того места, где под бинтами ныли швы. — Ты только подлил масла в огонь. И выставил меня, к тому же, глупой маленькой ябедой, которая сразу бежит жаловаться братику.

— Ты и есть маленькая! Я должен тебя защищать от таких вот уродов!

— Нет, Леш! — не сдержалась Варя. — Не надо меня защищать! Дай мне самостоятельно разбираться со своими проблемами!

Леша неразборчиво пробормотал что-то явно нецензурного содержания и вылез из машины, громко хлопнув дверцей. Варя торопливо вышла вслед за ним, опасаясь, что со злости он закроет ее в машине. Леша, не оборачиваясь, пошел к подъезду, даже не собираясь ждать, пока сестра его догонит.

— Да что с тобой такое? — воскликнула она, еле поспевая.

Леша остановился на месте, отчего Варя едва на него не налетела. Спина его окаменела, а когда он медленно развернулся, она увидела, что в его глазах поблескивают слезы. Она тут же ощутила себя виноватой, хотя отлично знала, что ни при чем.

— Да ты… — начал Леша и сбился, опуская глаза и медленно сжимая пальцы на руках. Варя узнала это движение: она сама всегда делала так же, когда пыталась не сорваться на крик. — Ты хоть на минутку представь, что я почувствовал, когда мне с твоего телефона незнакомый голос позвонил и сказал, что ты случайно разбила голову. Я думал, у меня сердце остановится! Ты даже не догадываешься, что я только себе напредставлял, пока ехал в твою чертову школу!

Леша отвернулся и спрятал лицо в ладонях. Варя почувствовала, как у нее самой наворачиваются слезы на глаза, и шмыгнула носом. Голос разума уверенно заявлял, что им с ней не за что извиняться, но чувство стыда росло как на дрожжах.

Послав к черту голос разума, она подошла к брату и обняла его, игнорируя его вялые попытки отвести ее руки. Она знала, что все это было только для вида, все-таки Леша был настолько же горделив, насколько была сама Варя. Если бы он хотел оттолкнуть ее, он смог бы это сделать одним мизинцем.

Поднявшись на цыпочки, Варя виновато уткнулась лбом в его предплечье, выше она просто не доставала.

— Прости меня, пожалуйста, — пробормотала она. — Я не подумала.

— Ты вообще редко думаешь, — проворчал Леша, обнимая ее в ответ. Его сестра была такой маленькой по сравнению с ним, что он постоянно опасался, что ее сдует случайным порывом ветра, а уж что могли сделать озлобленные подростки, у которых в крови играют гормоны, а нервы насколько расстроены, что готовы взорваться из-за любого пустяка…

— Прости меня, — тихо повторила Варя, вздыхая.

— Как я могу тебя не простить? — грустно усмехнулся Леша, глядя на сестру сверху вниз. – Ох, Варька… Обещай, что…

— Буду осторожней? — закончила за него она. — Обещаю.

— Уж пожалуйста, — Леша разомкнул объятия и отпустил ее. — В прошлый раз я едва справился и то, только потому, что у меня осталась ты. Я не хочу пытаться пережить это снова.

Варя поспешно стерла слезу и быстро закивала. Леша печально улыбнулся ей и приобнял за плечи. Они медленно пошли к двери, думая об одном и том же. О том, что не переживут, если потеряют друг друга.

========== Часть девятая, поворотная ==========

Заслуженные две недели отдыха, заработанные буквально собственными слезами и кровью, растаяли быстрее, чем зарплата в руках шопоголика. Не успела Варя оглянуться, как ненавистный понедельник подкрался вплотную.

Каникулы у нее прошли очень насыщенно. Марьяна Анатольевна, встретив дочь грозным взглядом, быстро осмотрела ее голову, уточняя масштаб повреждений, а потом решительно отключила в квартире интернет. На все протестующие вопли Варвары она только сдвигала брови и складывала руки на груди, говоря, что пока руки дрожать не перестанут, никакому беспокойству ее дочь подвергаться не будет.

Пользуясь положением начальницы, Марьяна Анатольевна взяла себе неделю отпуска, чтобы как следует ухаживать за Варей. Сбагрив домашние дела и Барни на Лешу, несмотря на то, что Варя весьма громогласно протестовала, напоминая маме, что Барни, при всей его милости, мужчин на дух не переносил. Марьяна Анатольевна только отмахнулась.

Все неделю, в течение которой Варя должна была принимать таблетки и избегать каких-либо волнений, мать и дочь провели на даче. Дачей горделиво назывался старый дом, перестроенный еще тридцать лет назад из не менее старого амбара. Весь дом пропах мышами и сыростью, а чтобы протопить его требовалась вечность и еще немного, но Варя бывать там любила. Не осенью, когда грядки на участке уныло голые, а на земле валяются полусгнившие несобранные яблоки, попадавшие с диких яблонь. Летом можно было пойти искупаться в пруду за забором или на том же пруду засесть с удочкой и выловить пару карасиков.

Но Марьяна Анатольевна и в начале октября нашла им занятие. Растолкав дочь на рассвете, она торжественно вручила Варе необъятную плетеную корзину, из которой подозрительно попахивало сырой землей и чем-то, не поддававшимся описанию. Недоуменный вопрос Вари, за каким чертом ей эта корзинка в полшестого утра, Марьяна Анатольевна не менее торжественно проигнорировала, посвящая дочь в почетные дамы ордена грибников.

Надо сказать, что грибники из обеих Ворониных были так себе. Трехчасовое шатание по мокрому лесу, не просохшему еще после предыдущего дождя, не позволило заполнить корзинку даже на половину, и домой дамы вернулись в настроении весьма далеком от радужного. Марьяна Анатольевна недовольно вытаскивала многочисленные веточки и листочки, невесть как застрявшие в ее длинной косе, а Варя с тоской думала о потерянном для сна времени.

В таком стиле прошла вся неделя. К концу этих пыточных семи дней Варя была готова продаться в рабство первому, кто предложит ей горячую воду с шампунем. А если этот великодушный человек проведет ей интернет прямо к ванне…

После того, как курс лекарств был пропит и результат в виде отсутствующей дрожи наступил, Варя получила помилование. Ноутбук, наверное, еще никогда прежде не видел столько радости от своего появления. Но Марьяна Анатольевна была на страже и, ласково улыбаясь, оповестила дочь, что если та запрется в комнате и будет выходить только за едой, то их славный дуэт грибников снова отправится в лес искать приключения на свои корзинки.

От этой жуткой участи Варю спасла Алевтина. В школе как раз начались официальные каникулы, и, так как штатному психологу без учеников на рабочем месте было делать нечего, Аля быстренько свинтила со службы, прикрываясь больничным.

Скалодром на Кутузовском был более чем рад их принять. У Али там был постоянный абонемент, не тот, который выдается на месяц, а специальный, годовой. Ей его уже который раз оформлял, тяжко вздыхая, один из инструкторов, давно и безнадежно влюбленный в очаровательную мадам психолога. Надежды, что когда-нибудь Аля обратит на него внимание, он не терял, но навязываться не спешил. Поэтому, каждый раз, когда Алевтина появлялась на скалодроме, он лишь бросал на нее мученические взгляды невыносимой страсти с другого конца помещения.

По молчаливой договоренности, они говорили обо всем, кроме школы. Взбираясь по соседним трассам, Аля и Варя увлеченно обсуждали новую пассию Леши, недавний развод звездной пары, очередную неудавшуюся попытку Али приготовить блюдо со сложно произносимым названием, словом, все, кроме того, что Алю действительно интересовало.

Только раз она не смогла сдержаться. Варя как раз переодевалась после четырехчасовой тренировки, чувствуя, как приятно дрожат мышцы после длительной нагрузки. Аля, уже переодевшаяся, сидела рядом на лавке, разминая ступни.

— Хочешь обратно в школу? — нарочито безразличным тоном поинтересовалась Аля, внимательно разглядывая покрасневшую от массажа ступню. Варя только бросила на нее насмешливый взгляд, ничего не отвечая. – Нет, ну, а что ты смеешься, — Аля подняла голову и уставилась на Варю. — Сегодня уже пятница, что значит, что к нашим серым будням возвращаться придется скоро.

— А спрашиваешь ты потому, что…

— Потому что беспокоюсь о твоем душевном состоянии, — заявила Аля. — Особенно после того, как ты снова станешь ходить на занятия.

— Скажи мне, я что, действительно произвожу впечатление ненормальной нестабильной психички? — не выдержала Варя.

— Так я и не об этом, — даже не пытаясь скрыть довольную улыбку, ответила Алевтина. — Как раз наоборот. Я беспокоюсь о том, как ты себя поведешь, когда столкнешься со всеобщим вниманием.

Варя недоуменно уставилась на подругу. Всю злость, вспыхнувшую сухим костром, как ветром сдуло.

— А при чем тут всеобщее внимание? — озадаченно спросила Варя, присаживаясь на лавку рядом с донельзя довольной Алей. Она прямо-таки светилась от того, что сумела заинтересовать Варю этой темой.

— Ну, — Аля театрально пожала плечами, надевая ботинки. — Я не буду портить весь сюрприз, но скажу, что каким-то образом наши ученички разузнали, что мы с тобой общаемся вне школы, и в одночасье мой кабинет стал куда популярнее. Третьеклассники так вообще его оккупировали. А одно впечатлительное чадо по имени Коленька даже спросил, не твоя ли я сестра по крови. Не знаешь, о чем он?

Варя скривила лицо в гримасе, припоминая одного такого товарища, интересовавшегося, может ли он тоже стать оборотнем.

— Да его сладкая парочка надоумила подойти ко мне и спросить, как стать оборотнем… А он взял и поверил, что я действительно превращаюсь в кого-то, — вздохнула Варя, закатывая глаза. Алевтина прыснула.

— Так теперь с легкой руки Коленьки третьеклассники тебя называют Вороной Петровной. Они наперебой спрашивали, когда же ты снова появишься в школе и не убилась ли ты насмерть, — продолжила Аля, деловито завязывая шнурки мудреным узлом.

— Вороной Петровной? — переспросила, качая головой, Варя. —Только этого мне не хватало.

— Более того, — Алевтина вытащила из сумки бутылку воды и отвинтила крышку, — ко мне даже заходили некоторые твои одноклассники.

Вот теперь Варя вытаращилась на подругу как на восьмое чудо света. Аля с нескрываемым удовольствием усмехнулась и сделала глоток, выдерживая драматическую паузу и давая Варе время слегка переварить эту новость.

— И… кто же? — поинтересовалась она, слегка отойдя от первого шока.

— Я, конечно, не помню всех по именам, но… Была эта ваша робкая Карина. Проскользнула ко мне в понедельник между третьим и четвертым уроком, я даже не заметила, как она просочилась сквозь дверь. Запинаясь, спросила, как ты себя чувствуешь, я сказала, что уже лучше, и она также молча и незаметно испарилась, — Аля протянула воду Варе. — Будешь?

Та машинально взяла бутылку из ее рук и отпила маленький глоток.

— Так, кто же еще… — пробормотала Аля, косясь на Варю с добродушной насмешкой. Выражение ее лица психологиню смешило, даже очень, но из уважения Аля старалась сдерживаться, что получалось, однако, с трудом. – А, вспомнила. В среду после уроков ко мне заявился великолепный дуэт: Робот-Лиля и парень, такой большой весь, на медведя похож.

— Руслан?

— Ага, он самый, — кивнула Аля, вспоминая. — Лиля все порывалась поехать к тебе домой и провести сеанс акупунктуры, я еле ее отговорила. А этот Руслан просто топтался у двери и просил передать, что они все за тебя переживают.

— Переживают, как же, — недоверчиво фыркнула Варя. Внутри нее медленно, но верно нарастал когнитивный диссонанс.

— А ты не фыркай, — Аля закатила глаза. — Будто если твои одноклассники ведут себя как идиоты большую часть времени, так они, значит, и сочувствовать не могут.

— Они и не могут, — заявила Варя, сжимая бутылку. – Ну, по крайней мере, большая их часть. Если только ты не принадлежишь к их тесному кругу, в которых новеньких пускают очень неохотно, а я рядом с их кликой и рядом не стояла. Я их антиклика, — воодушевленно сказала она. — Как антигерой.

— Варя Воронина — антигерой нового поколения! — расхохоталась Аля. — Швыряется книгами и стреляет цитатами! Злостные нарушители тишины в библиотеке — берегитесь!

— Ну да, очень смешно, — Варя ткнула ее в бок кроссовкой, но психологиню это не остановило. Намеренно громко фыркнув еще раз, Варя отпила глоток воды из бутылки. Вода оказалась неожиданно вкусной (где Алевтина ее брала, Варя не имела ни малейшего понятия, но ни в одном магазине этой марки она не видела), и Варя, что называется, «присосалась» к горлышку, не желая оставлять чересчур остроумной Але остатки.

Отсмеявшись, Аля бросила на Варю загадочный взгляд, в котором желание слегка подгадить ближнему своему читалось отлично. Ну, или читалось бы, если бы Варя в тот момент не была полностью поглощена уничтожением Алиных запасов воды. Поэтому и хитрый взгляд, и предвкушающая усмешка были ею пропущены. А зря…

Отвернувшись от Варвары, Аля стала шебаршиться в сумке, изображая бурную деятельность.

— О, забыла сказать, — произнесла она как бы между прочим, не глядя на Варю. — Никогда не угадаешь, кто еще интересовался, как ты там поживаешь. Есть идеи? — Аля бросила на Варю многозначительный взгляд, который та величественно проигнорировала. – Нет? Ну, ладно… Выходила, значит, в пятницу я из здания школы, вся такая задумчивая-задумчивая, размышляла о бренности бытия… Как вдруг меня окликает — кто бы ты думала? — Глеб Астахов собственной персоной! А лицо у него такое озабоченное-озабоченное! Постоял, помялся, а потом спросил, как там поживает его любимая Ворона. Представляешь?

Варя поперхнулась, и вода брызнула во все стороны, а бутылка, от неожиданности отпущенная, выплеснула остатки воды на ее футболку и упала, с грохотом стукнувшись об пол.

— Ч-чего-чего?

Варя, вытаращив глаза, уставилась на психологиню, которая с заботливым видом похлопывала ее по спине, довольно скалясь.

— Глеб Астахов спрашивал меня, как ты себя чувствуешь, — медленно повторила Алевтина, еле сдерживаясь, чтобы снова не расхохотаться от ошарашенного выражения лица Вари.

— И… что же ты сказала? — все также ошарашенно поинтересовалась Варя, в голове которой это простое предложение никак не желало укладываться.

— Сказала, что если хочет узнать, пусть сам звонит и спрашивает, — хихикнула Аля. — Признаюсь, я тогда была слегка не в духе…

— Да ты спятила?! — Варя вскочила на ноги, не обращая внимания на мокрое пятно на груди.

— А что такого? — притворно удивилась Аля. — Или тебя это беспокоит? Ты хочешь об этом поговорить? — она растянула губы в одной из своих самых довольных гримас, назвать которую улыбкой было бы большим преуменьшением.

Пропустив последнюю реплику Али мимо ушей, Варя плюхнулась на место, задев пустую бутылку на полу. Та громко треснула и откатилась за лавку. Варя машинально проводила ее взглядом.

— Либо это мир сошел с ума, — произнесла она, качая головой в полнейшем недоумении, — либо я.

*

До последнего Варя надеялась, что Аля пошутила. Она уверяла себя, что это была просто шутка, когда собиралась в школу (но на всякий случай вместо балеток на сменную обувь взяла кеды — в них удирать было проще). Она уверяла себя в этом, когда ехала в привычной толкучке утреннего метро, слушая музыку. Она уверяла себя, что это будет совершенно обыкновенный день, когда поднималась по ступенькам к тяжелой металлической двери школы, возле которой кучкой стояли мамочки младшеклассников и бурно обсуждали предстоящую экскурсию в Оружейную палату.

Первым признаком апокалипсиса стал охранник. Этот усатый мужчина средних лет обычно сидел на посту, почитывая газетку или решая кроссворд, и на учеников обращал внимания достаточное, чтобы определить «свой/не свой», после чего его орлиный взор снова терялся на просторах желтой прессы. Но тут, внезапно поднял глаза, когда Варя проходила мимо его поста, он приветственно кивнул. Варя озадаченно на него покосилась, дернув головой в ответ, и поспешила проскочить сквозь толпу в относительную безопасность раздевалки.

Не тут-то было.

Едва она прошла два шага от поста охранника, как на нее налетели наперебой галдящие дети, в которых Варя с некоторым трудом узнала третий класс, у которых она вела уроки и которые стали свидетелями ее травмы. Они улыбались, подпрыгивали, чтобы лучше увидеть «чудом» спасенную горе-учительницу и лезли обниматься, отталкивая друг друга в стороны.

— Ворона Петровна! Ворона Петровна! Вы живы! — кричали они радостно, уверенно беря Варю в кольцо.

— Э, да, я жива, привет, — неловко бормотала она, пытаясь как-нибудь выбраться из этого замкнутого круга, но сделать это куда сложнее, чем думалось. Дети будто были зыбучими песками, и чем сильнее Варя пыталась высвободиться, тем плотнее сжимался их круг.

Делать нечего, пришлось Варе послушно стоять на месте, пока каждый желающий не обнял ее в приливе чувств или не потрепал за руку. Когда этот ритуал был окончен, третьеклассники также быстро растворились в толпе, как и появились, оставив Варю растерянно ощупывать карманы, проверяя, не стащили ли они чего — с этих станется.

Убедившись, что ничего не пострадало, Варя проскользнула в раздевалку. Быстро переобувшись и закрыв куртку в шкафчике, Варя поспешила наверх, в класс, надеясь, что худшее позади.

Однако прокрасться незамеченной ей не удалось.

— Варя! — окликнули ее, когда она уже почти скрылась за первым пролетом. Обернувшись, Варя увидела Руслана, за спиной которого так хорошо было прятаться на уроках. Он торопливо поднимался по ступенькам вслед за ней, двигаясь на удивление легко для своего грузного тельца. — Привет!

— Привет, Руслан, — неуверенно произнесла Варя, поднимая брови. Поравнявшись с ней, парень сбавил шаг, и наверх они пошли вместе.

— Как дела? — живо поинтересовался он.

— Эм… хорошо, — отозвалась Варя, недоумевая, чего это ему понадобилось. — А у тебя как?

— У меня вообще отлично, — сказал парень и, не удержавшись, зевнул. — Ездили с родителями в Барсу, так там все будто с ума сошли — скоро же Хэллоуин. Все магазины обклеены рекламой, тут и там предлагают купить маску или костюм ведьмы… А в «Порт Авентуре» везде стоят гигантские тыквы и огромные черные пауки. Так здорово!

С каждым словом, что вылетало изо рта Руслана, Варины поднятые брови поднимались все выше, и выше, и выше… «Я, вероятно, чего-то не понимаю. Руслан. Говорит со мной. На публике.»

— Ты меня, конечно, извини, — бесцеремонно прервала его восторженные излияния Варя, глядя на Руслана с подозрительностью параноидального шизофреника, — но ты сознаешь, что только что ты произнес самую длинную фразу, что я от тебя слышала за… — она пошевелила пальцами в воздухе, подсчитывая, — за одиннадцать лет?

Пухлые щеки Руслана покрылись легким розовым румянцем, и он смущенно потупился, засовывая руки в карманы брюк.

— Ну, я вообще-то хотел спросить, как твоя голова, — произнес он. — Но ведь так будет невежливо — просто подойти и с бухты-барахты… К тому же, ты понять неправильно могла.

Варя закашлялась, еле подавляя смех. Лестница кончилась, и они вышли в коридор, еще незаполненный учениками. Час был ранний, урок должен был начаться только через двадцать минут. А учащиеся «Кленового листа» были не из тех, кто утруждался приходить заранее. За редким исключением, конечно.

— Со мной все в порядке, спасибо, — сказала, наконец, Варя, когда угроза расхохотаться Руслану в лицо миновала. Не то чтобы ей было действительно смешно, это были скорее нервы, разыгравшиеся после разговора с Алей.

— Это хорошо, — отозвался Руслан, открывая для Вари дверь в класс. Та немедленно вспомнила тот знаменательный, если не сказать судьбоносный, день, когда-то же самое сделал Астахов, а потом получил по своей самодовольной…

Как вдруг меня окликает — кто бы ты думала? — Глеб Астахов собственной персоной!

Варя потрясла головой, отгоняя непрошенные мысли, с невероятным упорством заползавшие внутрь. Совершенно ни к чему ей было думать обо всяких Астаховых и Алиных словах, совершенно ни к чему.

— А как у тебя каникулы прошли? — спросил Руслан, когда они уселись на свои места: Варя, как всегда, на последнюю парту, отодвинув стул на полметра от стола, а Руслан — перед ней, создавая собой отличную преграду для внимательного учительского взора.

— О, это было что-то с чем-то, — усмехнулась Варя, поднимая глаза от книги, которую она уже успела вытащить из рюкзака и начать листать в поисках места, где остановилась до этого.

— Правда? Расскажи!

На лице Руслана горела подлинное любопытство, и даже подозрительность, охватившая Варю, когда тот окликнул ее на лестнице, отступила. Ничего из его вида не говорило о том, что Руслан собирается сделать что-нибудь в духе Новиковой. Руслан вообще был парнем простым, без задних мыслей. Сколько себя Варя помнила, он из всех мальчишек их класса был самым совестливым, и постоянно мучился, когда ему приходилось держать что-то в тайне.

Она посмотрела на обложку книги. С нее приветливо улыбался Одиннадцатый Доктор, поправляющий бабочку, а рядом с ним махала руками Амелия Понд — девочка, которая ждала. Коротко выдохнув, Варя с некоторым сожалением отодвинула книгу в сторону.

Она сама не знала почему. Может быть, она все же хотела завести дружеские отношения со своими одноклассниками, и Руслан был для этого лучшей кандидатурой (да, традиционная хандра одиннадцатого класса настигла, наконец, и уверенную в своей непробиваемости Ворону). Может быть, ей просто хотелось поговорить с кем-то, кто не будет выспрашивать о том, что она чувствует (Аля), и не станет прикалываться над каждым ее словом (любимый брат).

Возможно, на нее так повлиял разговор с отцом накануне. Уже готовясь ко сну, Варя внезапно вспомнила, что еще две недели назад он просил ее перезвонить. Конечно, если то, что он собирался ей сказать было действительно неотложно, Петр Никитович вызвонил бы ее даже на даче, где не было абсолютно никакой связи с внешним миром. Поэтому она вполне могла и не звонить ему, но Варя уже давно не видела отца и соскучилась.

Набрав его номер, Варя всунула наушники в уши и стала ждать. Насколько она знала родителя, тот, находясь в творческом порыве, имел привычку засовывать телефон в самые непредсказуемые места. Один раз он даже бросил его в миску с тестом.

Петр Никитович поднял трубку после двенадцатого гудка.

— Алло? — спросил он, немного запыхавшись. Отец не признавал определитель номера, поэтому каждый раз, когда ему кто-то звонил, становился для него игрой в угадайку.

— Привет, пап, — произнесла Варя, непроизвольно улыбаясь. — Не отвлекаю?

— Вареник! Что ты, ты как раз вовремя, — тон его голоса тут же изменился, стал теплее и нежнее. — Как ты, детка? Мама мне написала о том, что случилось.

— Все хорошо, — Варя бросила взгляд на пальцы, сжимавшие телефон. — Я рада, что вы с мамой хотя бы переписываетесь.

— Между нами не все так плохо, как ты думаешь, — Петр Никитович вздохнул. — Мы взрослые люди, и…

— Пап, ты — и взрослый? — перебила его со смешком Варя.

— И правда, — согласился тот. — Знаешь, я хотел заехать, проведать тебя, но…

— Мама не разрешила?

— Нет, что ты, — отец снова вздохнул, на этот раз тяжелее. — Я решил, что лучше не надо мне ехать к вам домой. Я бы снова сделал что-нибудь не так, мама бы сказала что-нибудь не то, и понеслась… А тебе наши вечные сражения сейчас нужны меньше всего. Да и Алексей бы не был рад меня видеть.

— Пааап, — протянула Варя. — Когда вы уже с ним помиритесь?

— Он злится на меня за дело, Вареник. Я это понимаю, поэтому стараюсь держаться подальше.

— Ты переехал на другой конец города — куда дальше-то? — воскликнула Варя, обхватывая себя руками. Ей стало холодно — но этот был не тот холод, который можно было прогнать одеялом и чашкой горячего чая.

— Думаю, другая планета подошла бы, — грустно усмехнулся на том конце провода отец.

Варя не нашла, что на это ответить. Что бы ни приходило ей на ум, могло увести беседу еще глубже в пучину печали, а ей и без того было слишком плохо.

— Как у тебя дела? — спросила она вместо этого, быстро моргая, прогоняя непрошенные слезы.

— Честно сказать, не очень, — тут же откликнулся отец, который тоже рад был сменить тему. Он бы никогда не признался в этом, но и он скучал: по Варе, по бывшей жене, по той атмосфере, что царила дома по вечерам, когда вся семья собиралась в гостиной. Но больше всего ему не хватало единственного сына, отвернувшегося от него, казалось, навсегда.

— Что-то случилось?

Петр Никитович рассмеялся.

— Нет-нет, я застрял с главой. Никак не могу решить, как ее закончить. Бьюсь уже второй день, а мысль не идет и все.

Варя расплылась в улыбке, представив отца. Он наверняка сидел в кухне верхом на столе, сложив ноги по-турецки. На коленях стоял ноутбук, к нему подсоединены наушники, болтающиеся на шее. За ухо заложен карандаш — привычка, оставшаяся с далекого студенчества. Вокруг этой скульптурной композиции были раскиданы книги разной степени истрепанности, блокноты с обрывками мыслей. Оставшееся место занимали полупустые чашки со следами чая и кофе. Находясь все в том же творческом порыве, отец никогда не убирал за собой посуду. С другой стороны, пока он работал над главой, он практически ничего не ел, только литрами пил чай. Чем больше чашек собиралось за ночь на столе, тем продуктивнее была ночь.

— А ты уже курил на балконе? — спросила Варя, вспоминая, как в самых крайних случаях отец прокрадывался на балкон с пачкой старых сигарет, хранимых в старых тапках в прихожей, и медленно выкуривал одну сигарету, не зависимо от погоды. Официальная легенда гласила, что курить Петр Никитович бросил, когда родился Леша, но…

— Эй, барышня, я не курю! — весело возмутился он.

— Ну-ну, — рассмеялась Варя. — Так я и поверила.

— Курить вредно, — произнес он назидательно. — Узнаю, что ты балуешься…

— Что, выпорешь меня? — Варя фыркнула. — Становись в очередь. Сначала я буду слушать долгую и немного нудную лекцию от Леши. Он вообще как наседка, ничего не дает мне делать без его контроля. Даже на скалодром пускает только под Алиным присмотром.

— Это хорошо, что он приглядывает за тобой, Вареник, — его голос снова погрустнел, но было слышно, что он улыбается. — Мне так куда спокойней, ведь я знаю, что в случае чего он сумеет за тебя постоять.

— Ага, — пробормотала Варя. — Постоять, посидеть, доесть мармеладки, припасенные на черный день…

— Хватит ворчать, бука. Лучше расскажи мне, как дела в школе. Я слышал, у вас новенькие в этом году? С кем-нибудь подружилась уже?

Варя вздохнула, раздумывая, стоит ли рассказывать отцу всю правду о ее «родном» одиннадцатом. С одной стороны, ей хотелось хотя бы на пару минут сбросить с себя латы взрослой и, как обыкновенная папина дочка, поплакаться ему в жилетку. С другой, разве отец сможет ей чем-то помочь? Не станет же он, в самом деле, названивать родителям ее одноклассников и требовать, чтобы те перестали третировать его дочь?

— Эй, ты еще там? — позвал Петр Никитович. — Я слышу, как ты дышишь.

— Я просто думаю, — отозвалась Варя.

— О чем? — спросил он. — Или лучше сказать — о ком? Неужто моя непробиваемая Варвара…

— Пффф, — перебила его Варя громко. — Пффф!

Петр Никитович громко засмеялся.

— Да что ты смеешься! — воскликнула Варя недовольно. — Вы с Алей будто сговорились. Она меня доводит какими-то странными намеками, ты вот тоже начинаешь…

— Не обижайся, Вареник, — сказал отец. — Просто ты в таком возрасте, когда гормоны в крови бурлят и душа требует весны. Ладно, — сдался он, все еще посмеиваясь. — Не буду тебя допытывать. Скажу только – нет, ты послушай, — произнес он, услышав протестующее мычание дочери, — что даже если с твоими гормонами все в порядке, они не пляшут кадриль и заставляют тебя сходить с ума, я буду очень рад, если у тебя в школе появятся… нет, не друзья, о них еще рано говорить, но люди, с которыми ты сможешь поговорить. Все-таки это твой последний год в школе, и хорошо будет, если у тебя останутся хорошие воспоминания о нем.

— Пап, ну ты ведь…

— Всем нужны друзья, Варя, — проигнорировал ее отец. — Возможно, ты этого не сознаешь сейчас, но тебе нужно привыкать общаться не только с теми, с кем тебе комфортно, но и с людьми, которые тебе не нравятся. Ты думаешь, что они все тебя ненавидят, но что, если это неправда, и вся эта ненависть, которую ты воображаешь между вами, только в твоем воображении? Ты ведь никогда не узнаешь, так ли это, если не попробуешь.

Она еще долго думала об этих словах отца перед тем, как заснуть. Отчего-то они запали ей в душу, и наутро Варя была преисполнена желания доказать ему, что она права, что все, что она думает об одноклассниках, соответствовало реальности. Но когда она встретила Руслана, который так искренне интересовался, как ее дела…

Варя чувствовала подвох, но не смогла устоять перед искушением. Улыбнувшись Руслану в ответ, Варя с юмором поведала занимательную историю о двух грибниках и неудавшемся походе в лес. Выслушав ее, он, в свою очередь, вспомнил, как они с отцом однажды решили нарвать черники летом…

Когда через десять минут в класс стали входить остальные ученики, они смогли наблюдать удивительную картину: Варя хохотала над историей Руслана, а тот скакал между рядами, изображая, как они с родителем со всех ног убегали от разъяренного кабана.

========== Часть десятая, изменчивая ==========

Комментарий к Часть десятая, изменчивая

Глава писалась долго, знаю. Надеюсь, вы не слишком заскучали?

Варя стояла, прислонившись к трескучим деревянным перилам, рискуя любым неосторожным движением обрушить их и себя заодно. Крыльцо школы «Кленового листа» было не менее старым, чем все здание. К тому же его бедственное положение ухудшалось еще и тем, что каждый год слетевшие с катушек пятиклассники стабильно выламывали части перил, и без того державшиеся на честном слове. Причем делалось это без какого-либо заднего умысла, легко и естественно. Каждый год завхоз своевременно устранял повреждения, громко бранясь и грозясь пятиклассникам молотком, но что-то Варе подсказывало, что не долго перилам было суждено оставаться на своем месте.

Варя переступила с ноги на ногу и услышала, как доски угрожающе заскрипели. Мученически вздохнув и пробормотав в сторону безмятежных облачков что-то вроде: «Тоже мне, частная школа», — Варя отодвинулась в сторону от опасного участка ближе к ступеням. Все-таки доски досками, а полететь вниз спиной назад ей не очень хотелось.

Леша честно обещал забрать ее из школы после уроков. Вместе они собирались совершить зверский набег на магазин спорттоваров. Леше нужно было купить новую грушу, так как старая уже протерлась от его неуемных попыток изображать Джеки Чана, а Варя мужественно собиралась купить себе роликовые коньки. Леша уверял, что кататься на них совсем не сложно, и ей давно было пора научиться. Варя отнекивалась как могла, но брат был непреклонен.

Согласно их плану, Леша должен был встретить Варю у школы после уроков, однако они не учли внезапный фактор под названием «госпитализированный историк». Как правило, в школе «Кленового листа» учителя не болели, даже такой прозаической болезнью, как насморк. Был ли это коварный учительский сговор или просто зараза к заразе, согласно известной поговорке, не липла, Варя не знала, но факт оставался фактом: урок мог быть отменен из-за чего угодно, но не из-за того, что кто-то из преподавательского состава внезапно был увезен в карете скорой помощи с сердечным приступом.

Варя не застала само действо, когда санитары уносили бледного Михаила Анатольевича на носилках, она подошла тогда, когда классная руководительница, взбалмошно взмахивая руками, объявляла, что занятий сегодня больше не будет. Радостный гул одноклассников заглушил ее последние слова о домашнем задании на выходные, но Варя и под страхом смертной казни не стала бы переспрашивать. Ирина Владимировна из всей школы была единственной, кого Варина травма ничуть не тронула, только обозлило на ученицу еще больше. Едва она видела Варю, как глаза ее сужались, ноздри раздувались, а из мощных легких вырывалось визгливые выкрики, причем каждый раз Ирина Владимировна вменяла ей новые прегрешения. Алевтина уже откровенно непрофессионально крутила пальцем у виска, обещая нажаловаться на нее директору, если эта беспочвенная истерия не прекратится.

Варина жизнь претерпела значительные изменения. По крайней мере, ей казалось, что они были значительными. Внезапно она обнаружила, что если периодически общаться с одноклассниками, то времени на чтение практически не остается. А если еще и обедать вместе с ними, то можно забыть про сериалы в течение учебного дня. Да и вообще, совершенно неожиданно время, которое она могла проводить в одиночестве, стало куда-то утекать, будто бы кто-то открыл слив в ванне.

С тех самых пор, как Варя, не устояв перед искушением, поболтала с Русланом перед занятиями, будто бы рухнул неосязаемый барьер между ней и другими одиннадцатиклассниками.

Началось все с того, что Руслан окончательно потерял страх перед Вороной. Именно так это выглядело в глазах одноклассников, которые Варю небезосновательно страшились. Теперь, если вечно сонный парень не зевал, полулежа на парте, то он перекидывался записками с Варей. Всем это казалось невероятно странным, ведь Ворона ни с кем не могла общаться по-человечески! А Варя наблюдала этот всеобщий ажиотаж и втайне хихикала.

Потом к этому междусобойчику как-то сама собой добавилась Лиля. Как-то раз она забрела в классную комнату во время перерыва, с трудом удерживая в тонких ручках стопку учебников по ядерной физике и обеденный контейнер, опасно покачивающийся над ее головой. Едва не столкнувшись с партой, она полетела на пол, выронив и книги, и контейнер, чудом оставшийся целым. Варя с Русланом бросились ей помогать. Перекинувшись парой слов о том, о сем, Лиля, покрасневшая словно помидор, поспешно удалилась из комнаты, но уже на следующий день обедала вместе с ними.

Было ли дело во всемогущем дружелюбии Руслана, который с легкостью Винни-Пуха заводил друзей, или тому причиной стало грандиозное сражение ее головы и бутылки, Варя не знала. Но после того, как она перестала одинокой тенью передвигаться от одного класса к другому, постоянно уткнувшись в книгу, отношение одноклассников к ее персоне стало плавно меняться.

Не сильно, не так, чтобы заметно, но для Вари находиться среди любимых одноклассничков стало комфортнее. Никуда не делись остроумные замечания местных весельчаков, не исчезло презрительное фырканье Новиковской клики, а сама предводительница кидала на Ворону такие взгляды, что ей хотелось пойти смыть с себя эту ядовитую злобу. Может быть потому, что она знала, что не все в классе разделяли эту ненависть? И правда, если приглядеться, то можно было заметить, что не все парни поддерживали издевательский смех, когда Варя роняла учебник или спотыкалась на ровном месте. Да и девочки скорее с неодобрением косились на Вику из-за ее желчных комментариев, чем соглашались с ней.

Даже учителя, и те прониклись. Ну, за исключением Пропеллера. Ирина Владимировна так и норовила придраться хоть к чему-нибудь, будь то колготки не того цвета или ногти, выкрашенные черным лаком. Остальные же порой выражали поддержку и озабоченность ее состоянием. Биологичка незаслуженно завысила отметку по контрольной и поставила «хорошо» вместо «удовлетворительно», хотя Варя ту тему пропустила и верно ответила меньше, чем на половину вопросов. Физрук стоял на страже спортзала и, едва завидев Воронину в конце коридора, кричал ей, чтобы даже не думала подходить, несмотря на то, что выданное доктором освобождение давно кончилось. Стояла середина ноября, больше месяца прошло со злополучного Дня Учителя, а физрук все равно прогонял Варю подальше от своей спортивной обители. Зато негласных виновников эпического ранения Петр Петрович гонял как сидоровых коз, и они выползали из физкультурного зала едва живые.

Подумав об учителях, Варя снова вспомнила бедного историка. Ей было его безумно жаль, и она искренне надеялась, что все обойдется, и Михаил Анатольевич еще вернется к работе, пусть ему и было уже шестьдесят восемь лет. Пусть он был ворчливым, упрямым старикашкой, вместе с тем он знал историю, как никто другой. Его глубокие познания, которые он в своей манере пытался передать юным умам, выходили далеко за рамки школьной программы. Более того, он испытывал глубокое отвращение к той истории, что была изложена в советских учебниках, поэтому заставлял своих учеников изучать также труды Соловьева, Карамзина. Они даже читали повесть временных лет, чтобы лучше узнать быт Древней Руси.

Минутная стрелка на часах ползла еле-еле, будто бы часы нарочно решили замедлиться. Посмотрев на циферблат, висевший над входной дверью в школу, Варя увидела ту же самую картину: стрелки упорно показывали, что от начала урока прошло только пятнадцать минут, что значило, что Леша приедет только через полчаса, а Варя уже начала замерзать. Утром, нежданно-негаданно, выпал снег, что она заметила, только выйдя на улицу, а времени бежать домой не было.

Поэтому теперь она пожинала плоды собственной лени. Асфальт медленно покрывался белым снежком, падающим с неба крупными пушистыми снежинками, а Варя также медленно замерзала, кутаясь в не такое уж и теплое осеннее пальто. Конечно, можно было зайти внутрь школы и подождать брата в холле, но старые привычки умирают долго, а видеть знакомые лица Варе не хотелось. Ей, пока еще только привыкающей к тому, что она перестала быть невидимкой, целого дня, проведенного в общении с одноклассниками, было вполне достаточно, чтобы теперь желать от них отдохнуть. Поэтому она и мерзла снаружи, переминаясь с ноги на ногу.

Варя достала из кармана телефон, проверяя время. Но и электронные цифры вступили в заговор часов: они показывали, что прошло только две минуты с тех пор, как она последний раз смотрела на часы. Вздохнув, Варя опустила голову, пряча нос в воротнике.

Улицу наполняла непривычная для Москвы тишина, только отдаленно гудели машины на шоссе. Школа «Кленовый лист», благодаря очень удачному расположению — в проулке между двумя широкими улочками, всегда была окружена затишьем, которое в центре громадного города было найти очень сложно. Поэтому машину, мягко остановившуюся у противоположной стороны дороги, Варя сначала услышала.

В надежде, что Леша решил приехать пораньше, Варя дернулась в сторону большого черного внедорожника прежде, чем поняла, что машина, собственно, чужая, и за рулем сидит незнакомый мужчина шкафообразного вида с каменным лицом. Вздохнув, Варя привалилась обратно к перилам. Услышав протяжный скрип измученных жизнью перил, она скривилась и перевела взгляд на машину.

Открылась задняя дверь. Прежде, чем Варя успела что-либо понять, оттуда с истошным лаем вывалилось нечто круглое и голубоватое на четырех ножках. Шарик на ножках шлепнулся на снег, отряхнулся и бросился прочь от машины. Приглядевшись, Варя признала в этом непонятном объекте маленького и чрезвычайно упитанного йоркширского терьера, одетого в голубой комбинезон. Песик, быстро перебирая лапками, резво перебежал через дорогу, оставляя на свежем снегу маленькие следы, и бросился под крыльцо, пытаясь забиться под него.

Следом за песиком из машины выбралась девочка, половую принадлежность которой Варя смогла опознать только по голосу, принадлежавшему явно ребенку женского пола. В остальном отличить ее от парня было довольно сложно: бесформенный коричневый балахон до колен исключал какой-либо намек на фигуру, а короткие волосы, торчащие из-под серой шапки, надвинутой на глаза, могли принадлежать как мальчику, так и девочке.

— Джек! Стой! Кому сказала, Джек! — закричала она, бросаясь вслед за песиком. Ей – как, впрочем, и собаке — очень повезло, что движения на дороге не было, и они оба не стали жертвами неосторожности.

Добежав до крыльца, девочка наклонилась, пытаясь вытащить пса, забившегося настолько глубоко под лестницу, насколько ему позволяли упитанные формы. Варя с любопытством наблюдала сие действо сверху вниз. Ее девочка, увлеченная выковыриванием песика, не заметила. Она настойчиво звала его, но пес, завидев хозяйку, пустился во все тяжкие и, сделав невообразимый рывок в сторону, пробкой вылетел с другой стороны, заходясь в истошном лае.

Осмотревшись, он увидел единственное спасение на пустой заснеженной улице — крыльцо. С трудом затащив тушку по ступеням вверх, пес врезался в Варины ноги и недоуменно уставился на нее, моргая ошалевшими глазами.

— Какой милый песик, — протянула Варя, медленно опускаясь на корточки. Девочка тем временем выбралась из-под лестницы, и взобралась на крыльцо, тяжело дыша. Увидев ее, Джек взвизгнул и попятился назад, прячась от хозяйки за Варей.

— Джек от укола так ошалел, — немного виновато пояснила девочка, замирая на месте и глядя на пса с опаской. — Ветеринар сказал, что так бывает, надо просто дать ему перебеситься.

— Тебе повезло, что здесь особо некуда спрятаться, — Варя покосилась на пса, в глазах-пуговках которого застыло выражение бескрайнего ужаса. — Кажется, он чего-то испугался. Не знаешь, чего?

Девочка пожала плечами, задумчиво глядя в тучки.

— Ну, у меня телефон зазвонил, — произнесла она, хмурясь.

— А на звонке у тебя что стоит?

— Металлика, — сказала она, корча рожицу. Отчего-то эти ужимки показались Варе знакомыми, только она никак не могла понять, почему.

— Тогда немудрено, что он испугался! — воскликнула Варя, рассмеявшись. Джек все еще жался к ее ногам, и она чувствовала, как его тельце пробирает крупная дрожь ужаса. — Джек хороший пес, — произнесла она, протягивая к нему руку. — Хороший мальчик, хороший Джек, — она осторожно коснулась пальцами головы пса, жалея, что в ее рюкзаке нет ничего съестного. Когда Барни сходил с ума во время грозы, только яблоки могли подкупить его замутненный ужасом разум.

Пес сжался, не переставая дрожать, но позволил себя погладить по голове, кося черными глазами на хозяйку. Девочка не двигалась с места, и он был более менее спокоен.

Продолжая приговаривать ласковым голосом глупости, Варя ловко подхватила песика под комбинезон и прижала к себе. Несмотря на то, что ткань была плотной, она чувствовала под пальцами суматошное биение крохотного сердечка. От неожиданности пес выпустил когти и вцепился лапами в Варины руки. Перехватив его поудобнее, Варя поднялась на ноги.

— Вот это да! — восхитилась девочка. — А от меня он всегда убегает, когда вот так напуган. Как так?

Варя пожала плечами, почесывая пса между ушами.

— Я с собаками всегда хорошо ладила, уж не знаю, почему они меня так любят. У меня самой дома живет слюнявое чудовище, — сказала она. — Только Барни немного больше твоего, — добавила Варя, хмыкнув. Действительно, кане корсо слегка превышали размеры йоркширских терьеров. Даже когда он был маленьким пискливым щенком, Барни был в два раза больше, чем Джек. Только Варя все равно не могла устоять перед его щенячьим обаянием и позволяла тому спать в постели вместе с ней, чем тот, даже превратившись в громадного, пятидесятикилограммового монстра, активно пользовался. Другое дело, что теперь Варя особо с ним не церемонилась и могла без зазрения спихнуть Барни с кровати, тем более, что кровать была односпальной и не предназначалась для сравнительно небольшой девушки и гигантского пса.

— Меня кстати Леся зовут, — произнесла девочка, снимая с лохматой головы шапку. У нее были русые короткие волосы, которые кончались, едва закрывая уши. Но, что удивительно, ей такая прическа подходила, подчеркивая зеленоватые глаза и устраняя все сомнения в ее половой принадлежности. Пригладив челку, Леся натянула шапку обратно, тут же превращаясь в существо бесполое. — А это Джек.

Варя посмотрела на пса, который постепенно успокаивался, и еще раз почесала его между ушами. Джек тяжело дышал, но уже не так бешено, как прежде, и его глаза не вращались, словно он катался на сумасшедшей карусели.

— Он милый, — произнесла она. — А меня зовут Варей.

— А ты в этой школе учишься, да? — Леся осторожно поднялась на ступеньку вверх, следя за тем, чтобы пес не начал снова психовать.

— Да, в одиннадцатом. А ты? Учишься здесь? — Варя также осторожно пододвинулась, уступая девочке место рядом с собой.

Леся отрицательно покачала головой.

— Нет, я брата жду. Он должен был уже закончить, — пояснила она, медленно протягивая руку к псу. Джек прижал уши к голове, но воспринял хозяйку спокойно. Его испуг прошел также быстро, как появился. — Позвонил, сказал приехать пораньше, но что-то я его не вижу.

— Твой брат? — переспросила Варя, передавая пса на руки Лесе. Он снова начал дрожать, но скорее от неожиданности. Прижав песика к груди, девочка облегченно вздохнула.

— Ага, — кивнула она. — Он в одиннадцатом учится.

— Какое совпадение, я тоже, — подняла бровь Варя, бросая взгляд на часы. До времени «Х» оставалось еще двадцать минут.

— Правда? Тогда ты его знаешь! — обрадовалась Леся. — Может быть, ты его позовешь? На мои звонки он не отвечает, — посетовала она, надув губы. — Хренов Глебушка.

Варина челюсть упала, едва она услышала это «Глебушка». «Леся — сестра Астахова? Да быть не может!» Но чем дольше Варя смотрела на Лесю, тем отчетливей видела сходство — одинаковый разрез глаз, похожие носы… И происхождение гримас, которыми исходило ее подвижное лицо, сразу прояснилось.

Леся истолковала шокированное лицо Вари по-своему.

— «Хреновый» — это не мат, я проверяла, — фыркнула она, топнув ногой. — Да и вообще, мне десять лет, я взрослая! Раньше в десять уже замуж выходили, а мне, видите ли, даже ругаться нельзя!

— Да ругайся на здоровье, — сказала Варя, справившись с удивлением. — Я просто не думала, что у Аст… Глеба может быть такая сестра.

— Какая такая? — подозрительно поинтересовалась Леся, перехватывая пса поудобнее.

— Ну… — Варя развела руками в стороны, пытаясь найти слова, которые помягче опишут ее отношение к Астахову. — Не похожая на него, — наконец, нашлась она.

Вопреки ее ожиданиям, Леся не стала обижаться, а наоборот, рассмеялась.

— И слава богу, чтобы не похожа! — воскликнула она. — Мой брат тот еще козел, — она улыбнулась, кивая своим словам.

Челюсть Вари упала еще ниже.

— Это… — она моргнула несколько раз, — неожиданная точка зрения. Обычно твоего брата все любят.

Леся вздохнула, облокачиваясь на стойку, соединяющую перила с козырьком над крыльцом. На ее детском лице четко читалось раздражение.

— Это так бесит, — протянула она, закатывая глаза. — Мама его всегда защищает, учителя хвалят, а все его «подружки», — Леся обозначила пальцами кавычки в воздухе, — такие стервы, что мне хочется подсыпать им в обезжиренный латте слабительного. Что, собственно, я и сделала однажды, — злорадно проворчала девочка. — Глебушка потом долго недоумевал, что с его девушкой и почему она больше не пьет молоко.

Настал черед Вари смеяться. Представив эту картину — на месте отравленной слабительным девушки каким-то мистическим образом оказалась Вика — она не сдержалась и расхохоталась, понимая, что в отличие от Глеба, Леся была той еще оторвой в свои десять и определенно нравилась Варе.

— Могу тебя обрадовать, — сквозь смех сказала она. — Меня твой брат тоже бесит. Я даже как-то его ударила.

— Постой, — протянула Леся, — так ты и есть Ворона? — она окинула Варю сомневающимся взглядом. — Я думала, ты выше. И больше. И вообще похожа на парня. В любом случае, — Леся перехватила Джека так, чтобы удерживать его тушку одной рукой, — позволь пожать твою руку, Варя.

Хмыкнув, Варя пожала маленькую ладошку донельзя довольной Леси. И именно этот момент Астахов выбрал, чтобы распахнуть школьную дверь и застыть, узрев Ворону и свою сестру, пожимающих друг другу руки с похожими улыбками злых гениев.

— Что… — пробормотал он растерянно, оглядывая эту скульптурную композицию, застывшую, едва его заметив. — Что здесь происходит?

Варя покосилась на Лесю, Леся посмотрела на Варю… и обе расхохотались, отчего брови Астахова медленно поползли вверх, а на лице стал проступать легкий ужас.

Весь тот месяц, что прошел с Дня Учителя, Варя с Астаховым не сталкивалась. Она не знала, что это было — избегание или подчеркнутое игнорирование. Всякий раз, входя в класс и видя, что там сидит Варя, Глеб уходил, а если им случалось заговорить на уроке, то он отделывался сухими короткими фразами. Варя к общению с ним отнюдь не стремилась, поэтому ее все устраивало.

— Ничего не происходит, — пожала плечами Варя, пряча руки в карманы.

— Да, абсолютно ничего, — кивнула Леся, широко улыбаясь.

Астахов покачал головой, неодобрительно глядя на сестру, бросил ей короткое: «Пошли уже», — схватил за локоть и потащил по ступенькам вслед за собой. Леся только и успела, что моргнуть.

— Рада была познакомиться, Варя! — крикнула она от машины, отчаянно сопротивляясь брату. Тот нетерпеливо заталкивал ее внутрь, и Леся держала оборону недолго — все же Глеб был выше ее и сильнее.

Бросив на Варю недовольный взгляд, Астахов сел на переднее сидение и закрыл за собой дверь, отсекая тонированными окнами салон машины от окружающего мира. Немного погодя, внедорожник отъехал от тротуара и, постепенно набирая скорость, скрылся за поворотом в конце улицы.

*

Варя еще долго в тот день вспоминала Лесю, такую непохожую на Глеба. И правда, разве могли кровные брат с сестрой так отличаться? Пусть Лесе было всего десять и она могла еще двести раз измениться, но она нравилась Варе куда больше ее брата. И оттого она все больше удивлялась, почему они такие разные. Замкнутый круг.

Она рассказала о встрече Леше, и тот только посмеялся над незадачливым Глебом, заметив, что и Леся, скорее всего, тот еще фрукт.

— С такой-то мамашей, — заметил он, усмехнувшись и многозначительно покрутив пальцем у виска.

Обсудив эту тему со всех сторон с собственным братом, Варя выбросила из головы всю семейку Астаховых, незачем ей было забивать голову ненужной ерундой.

Ноябрь был той границей между осенью и зимой, когда то и дело шел снег с дождем, заморозки то наступали, то снова уходили, и тогда улицы заполнялись талой грязью. В один день утром мог быть мороз и минусовая погода, а уже к вечеру наступало потепление. Варя только могла жалеть тех, кто страдал от постоянной смены погоды. Боли у нее голова каждый раз, как за окном начинался дождь, она бы уже давно сошла с ума.

Все выходные держалась нулевая температура, время от времени лил дождь. Проснувшись утром в понедельник, Варя с облегчением увидела, что дождя нет, на земле сухо, а термометр показывает устойчивые минус пять градусовмороза. Это значило, что на улице гололед и что можно было спокойно выйти выгулять Барни и не оказаться потом измазанной в липкой грязи, так как земля замерзла. Пес, к слову, наоборот, любил поваляться в грязи и потаскать хозяйку по лужам, поэтому гулял без энтузиазма. Сделав свои собачьи дела, он потянул Варю к дому.

Несмотря на всего лишь середину ноября, учителя в школе настойчиво напоминали, что близится конец полугодия, а значит и выставление отметок за семестр не за горами. Каждый считал своим долгом зачитать списки тех, кто вряд ли сможет рассчитывать на аттестат без троек, а Ирина Владимировна еще и громогласно отчитывала этих негодяев. Естественно, Варя была в этом списке. Ей грозила тройка по алгебре, которую она просто ненавидела, и тройка по физике, с которой у нее были очень натянутые отношения. Зато по остальным предметам отметки держались в допустимых пределах, что не могло ее не радовать. Варя знала, что за твердые тройбаны по ненавистным предметам ее никто ругать не будет, но вот Пропеллер крови попьет.

Варя оказалась права. После третьего урока ее поймала в коридоре классная руководительница и сказала, грозно щуря брови и поджимая губы, что ждет Варю в классной комнате после уроков. Весь день Варя недоумевала, что такого успела натворить, чтобы Ирина Владимировна вызывала ее к себе и отчитывала. Даже зашла к Але за советом, но госпожа психолог только пожала плечами, сказав, что загадывать что-либо рано. Вдруг Пропеллер хотела поручить Варе какое-нибудь важное задание или похвалить за проделанную работу? На это предположение Варя скептически ответила, что скорее ад замерзнет, но из кабинета Алевтины она вышла немного приободренная.

Когда в конце учебного дня Варя вошла в классную комнату, она обнаружила, что была не единственной, кого Ирина Владимировна вызывала к себе. Кроме нее в классе сидел Руслан, Кристина Лазарева, Саша с Костей и, чего уж Варя точно не ожидала, Астахов.

Покосившись на его недовольное лицо недоуменно, Варя прошла в другой конец класса к Руслану и села на свободный стул возле него.

— Не знаешь, чего это нас собрали? — шепотом спросила она у парня.

— Неа, — откликнулся он, ероша пальцами обеих рук волосы на голове, и без того пребывавшие в творческом беспорядке. Этот беспорядок достигался путем мытья головы на ночь и последующего систематического нерасчесывания. — Но что-то мне подсказывает, что не затем, чтобы объявить, что мы новая команда супергероев, которые должны спасти Москву от инопланетян, — хмыкнул Руслан, недавно по наводке Вари посмотревший «Мстителей».

— А жаль, — вздохнула Варя со смешком. — Нет, ну правда, почему именно нас?

— Кажется, сейчас узнаем, — шепнул Руслан, кивая на вошедшую в комнату Ирину Владимировну. На этот раз она вошла без привычной попытки разбить дверь о стену рядом, что уже было подозрительно.

Оглядев учеников, сидевших в разной степени разбросанности по классу, Ирина Владимировна громогласно шлепнула увесистую папку о первую парту, отчего одиннадцатиклассники дружно вздрогнули.

— Значит так, — начала она с легкими нотками истерики в голосе. — Ваши учителя, дорогие мои, сегодня утром предоставили списки тех, кто собирается испортить себе аттестат тройками. Например ты, Варвара, — палец Пропеллера устыжающе уперся в Варю. — Три тройки, а ты ведь девочка! Я никогда не думала, что ты будешь блистать, но на четверки должна была вытянуть! А тут такое! Как тебе не стыдно, Варвара!

Варя только молча смотрела на классную руководительницу, невинно пожимая плечами. По опыту знала, что любое сказанное слово в свое оправдание будет расценено как бунт и революция, и тогда ей, фигурально выражаясь, объявят смертный приговор. Хотя, зная Пропеллер, приговор мог быть совсем не фигуральный…

— А ты, Руслан? — продолжила обличительную речь Ирина Владимировна. С недавних пор и он попал в ее немилость, хотя до того, как Руслан стал общаться с Варей, он безнаказанно мог отпрашиваться пораньше и приходить без формы.

— А что я? — недоуменно поинтересовался он. — А я ничего.

— Вот именно, ничего! — воскликнула Пропеллер, взмахивая руками. — А должно было быть все! Где твои четверки, Руслан? Почему ты довел учительницу географии до слез, Руслан? Почему? Как тебе не стыдно!

— Да не виноват я, она сама истеричка, — буркнул парень мрачно. — Я что, виноват, что забыл, где находится Уагудугу?

Ирина Владимировна смерила нерадивого ученика уничижающим взглядом и перешла к следующей жертве, которой оказалась Кристина. Она была повинна в абсолютно неспортивном поведении на физкультуре, когда случайно сломала коня, через которого ей полагалось прыгать. Петр Петрович, отличавшийся глубоко наплевательским отношением к ученикам, которые ничего не делали на его уроках, воспринял повреждение коня, такого родного его заблудшей душе, как личное оскорбление, поэтому в порыве мести Кристине наставил в журнал три двойки подряд. Такое вообще случалось впервые.

Саша с Костей оба провинились в русском языке. Они написали последний диктант хуже всех в классе и оба были кандидатами к двойке в полугодии. Эти два парня жили и дышали исключительно футболом в свободное от подлизывания к Новиковой время. На них Пропеллер не стала долго останавливаться, так как их родители буквально на днях купили для школы новые шкафчики в раздевалки, и упрекнуть в чем-то мальчиков для классной руководительницы было все равно, что покуситься на святое. Но отчитать их для порядка все равно требовалось.

Повернувшись к Астахову, Ирина Владимировна тяжко вздохнула.

— Глеб, ну, вот скажи мне, почему по физике у тебя все так плохо? — жалостливо спросила она, складывая руки на груди.

— Ирина Владимировна, понимаете, мы с физикой в очень сложных отношениях, — развел руками Глеб. — Она стремится меня притянуть к себе, а я все время сопротивляюсь. К тому же физика мне не понадобится в дальнейшем, — добавил он, — ведь я собираюсь стать режиссером, а им физика ни к чему.

Пропеллер снова вздохнула, выражая на лице непринятие вселенской несправедливости.

— Я понимаю, Глеб, я отлично тебя понимаю, — сказала она, — но если ты получишь в полугодии тройку, то на пять в аттестате можешь даже не рассчитывать. А разве тебе оно надо? — участливо поинтересовалась классная руководительница. Астахов пожал плечами, явно не видя в отсутствии пятерки проблемы.

Варя же тихо фыркнула. «Угу, конечно, режиссером он хочет стать. Знаем мы, какие он фильмы будет снимать. Такие, с намеком на Германию и водопроводчиков, ага», — подумала она, закатывая глаза.

Сама Варя, несмотря на то, что в школе они проходили многочисленные тесты на профессиональное ориентирование, еще не решила, в какой университет она хочет пойти, и хочет ли вообще. Ей было проще, чем парням, армия Варе не грозила. Она вполне могла взять год отдыха, но сомневалась, что мама ей позволит такую роскошь.

Варя завидовала тем, кто уже точно знал, что хочет стать, например, инженером или юристом (Астахову она тоже слегка завидовала, но не призналась бы в этом никогда и ни за что). Сама же она не понимала, как можно твердо решить, чем займется на всю оставшуюся жизнь. Ей хотелось попробовать все: и строить самолеты, и танцевать на большой сцене, и тренировать поисковых собак, и ездить на раскопки в места древних захоронений… Она никак не могла определиться. Хорошо ее брату! Леша с самого детства хотел заниматься спортом, поступил в ВУЗ на тренера, и вот уже который год он учил юных детей таинственной науке восточных единоборств. А вот Варя страдала от того, что не могла сделать выбор. Как, как можно было решить, чему посвятить свою жизнь? Тесты советовали ей идти в преподавание, но Варя и в страшном сне не могла представить себя по другую сторону баррикад. Она бы прибила непослушных детишек еще на первом уроке, а потом долго бы искала, куда спрятать тела.

— Слушайте меня внимательно, дорогие мои, — прервала ее размышления Ирина Владимировна. Варя моргнула и сосредоточилась на ней, тут же выбрасывая из головы всякие мыслишки про будущее и универ. Это казалось ей таким далеким, что времени на размышление было более, чем достаточно. — Я посоветовалась с другими учителями, и мы решили, что вам всем стоит дать еще один шанс на исправление отметок. У вас вполне достаточно времени, чтобы выкарабкаться хотя бы на четверки и закрыть полугодие хорошистами. Да, Воронина, даже у тебя, — повторила Пропеллер, заметив, что Варя на нее смотрит.

— Мою радость не измерить ни одной линейкой мира, — ответила Варя, даже не пытаясь сдержать насмешку.

— Вот и отлично, — серьезно кивнула классная руководительница, не почувствовавшая ехидство.

Она наскоро раздала им памятки, в которых были указаны предметы, по которым они отставали (в Варином случае это были алгебра, геометрия и физика), а также время, когда соответствующие учителя были готовы принять нерадивых учеников и помочь им исправиться. На этом встреча кончилась и Ирина Владимировна милостиво разрешила одиннадцатиклассникам идти домой.

Варя уже собиралась уйти, как вдруг на выходе из классной комнаты ее окликнул никто иной, как сам Астахов.

— Эй, Ворона, подожди, — позвал он.

Недоуменно обернувшись — и каждой клеточкой тела чувствуя подвох, Варя застыла в дверном проеме. Глеб подошел к ней и смерил недовольным взглядом. Варя ответила ему точно таким же с той только разницей, что у нее смерить не очень получилось. Все-таки Астахов был выше ее минимум на голову.

Помявшись, словно красна девица, Глеб, наконец, выдал, немного растягивая слова, будто пытаясь казаться круче, чем он на самом деле был:

— Короче, я не знаю, что там произошло на крыльце, но если я еще раз увижу тебя рядом с моей сестрой…

— Что, ударишь меня? — насмешливо фыркнула Варя. — Или подольешь зеленки в шампунь? Ой, нет, это уже не оригинально.

Глеб досадливо закатил глаза, вздыхая.

— У тебя явно проблемы с мозгами, Ворона. Ты бы проверилась, а то ты повторяешься.

— Это ты повторяешься, Астахов, — Варя поправила лямку рюкзака на плече. — А теперь извини, но мне пора.

Варя протиснулась между Глебом и дверным косяком в коридор, толкнув Астахова плечом, так как тот явно не собирался отходить в сторону. Она чувствовала затылком раздраженный взгляд парня, но шла дальше, надеясь, что не упадет.

— Я все сказал, Ворона! — крикнул он ей вдогонку. — Увижу рядом с Лесей — получишь!

Не поворачиваясь и не останавливаясь ради такой мелочи, Варя вытянула руку над головой и показала Астахову средний палец. Не то чтобы она собиралась бежать и переманивать Лесю в лагерь противниц Глеба, но доставлять удовольствия ее брату и позволять ему думать, что он хотя бы в чем-то может взять верх, она не собиралась.

========== Часть одиннадцатая, долгожданная ==========

Есть девушки, которые не могут прожить ни дня, не посмотревшись в зеркало просто для того, чтобы еще разок удостовериться в том, что они прекрасны как весеннее небо. Конечно, не всегда бывает именно так, но кто в силах их разубедить? У таких постоянно наготове тюбик помады, а в сумке лежит запасная пара колготок, и самым большим злом для них станет коварный стул с торчащим гвоздиком.

С другой стороны, есть и такие девушки, которые ни за что на свете не наденут юбку просто так, без причины. Они не красятся, не делают каждую неделю новый маникюр, а волосы прячут под капюшоны толстовок. Будучи полной противоположностью дам первой подгруппы, они думают о серьезных вещах, слушают тяжелую музыку и презрительно фыркают, когда модница, сидящая по соседству, радостно щебечет о новых осенних трендах.

Варя не могла себя отнести ни к первым, ни ко вторым, хотя модель угрюмой, одетой в бесформенный свитер мадам был для нее ближе. Когда она думала о тех вечно счастливых девочках, что без умолку болтают о парнях со своими стилистами и раз в месяц устраивают карательный рейд по бутикам, она всегда невольно представляла Новикову, а от этого ее тошнило. Но Варя и не была ярой ненавистницей того, что делало ее пол прекрасным. В школе ей приходилось носить форменную юбку, да и порой ей хотелось привести себя, наконец-то, в порядок и побыть хотя бы денек красивой. Но этот порыв быстро угасал, стоило ей вспомнить, сколько ее любимых занятий попадало в запретную зону.

Ведь в платье не полазаешь по деревьям в парке, а каблуки не очень будут способствовать погоне за очумевшим псом, учуявшим на другом конце районе даму, пригодную для удовлетворения его примитивных собачьих потребностей. А стоило Варе представить, насколько рано ей придется просыпаться каждое утро, чтобы надлежащим образом накраситься перед школой и уложить волосы в более менее аккуратную прическу… Вот и сокращался этот святой для большинства девушек ритуал до быстрого причесывания да периодического подкрашивания ресниц.

Другое дело, что случались иногда события, которые просто вынуждали сделать из себя существо, более менее похожее на приличного человека. Одно из таких событий застало Варю в один из субботних вечеров в начале декабря.

Петр Никитович, соскучившийся по дочери, уже давно звал ее куда-нибудь посидеть, поговорить. К тому же, из оброненных им намеков, Варя поняла, что он уже довольно долгое время пытался ей что-то рассказать, но постоянно его что-то отвлекало. Сначала Варино эпическое ранение, потом он завис с главой, а потом… А потом наступил декабрь, и оказалось, что прошло почти два месяца.

Когда, наконец, все договоренности были достигнуты и встреча была намечена на ближайшую субботу, Варю обуяло странное чувство, что что-то здесь не так. Хотя бы потому, что отец решил поужинать в одном из тех пафосных московских ресторанов, где подаются несколько вилок и ножей с целым набором бокалов, а в дамской комнате стоят позолоченные диванчики с настоящими мягкими полотенцами. Нет, она вполне могла бы заявиться туда в растянутых джинсах и фланелевой рубашке, но вряд ли смогла бы себя чувствовать комфортно. Именно поэтому вся суббота прошла в суматошном поиске ответа на извечный вопрос, который возникает рано или поздно и перед модницами, и перед теми, кого мода не интересовала: что надеть.

В любой другой ситуации Варя бы не задумываясь втиснула себя в любимые брючки из неизвестной науке темной блестящей ткани и серебристую блузку, которую ей подарила Аля на один из прошлых дней рождения. То, что несмотря на солидный возраст, эта блузка все еще выглядела, будто с нее только что сняли магазинный ярлык, многое говорило о том, как часто Варя решалась принарядиться.

Но чувство смутного подвоха отчего-то останавливало ее и подталкивало к дальнему углу шкафа, где нашли свой безвременный конец платья.

Мама зашла в комнату именно в тот момент, когда Варя, скрестив руки на груди, недовольно сопела, глядя на опустевший шкаф.

— Да я смотрю, кому-то потом придется долго прибираться, — заметила с усмешкой Марьяна Анатольевна, осторожно присаживаясь на уголок кровати. На полу, куда только ни падал взгляд, были разбросаны вещи в разной степени истерзанности. Даже Барни не стал заходить в комнату. Псу казалось, что ее захватили странные существа.

Варя бросила на мать недовольный взгляд, но от комментариев воздержалась. Мама же устроилась поудобнее и подперла коленом подбородок. В руках она держала чашку, от которой шел упоительный запах кофе. Вот, кто всегда выглядел замечательно. Не важно, во что одета была Марьяна Анатольевна, она и в старой пижаме умудрялась выглядеть как диснеевская королева-мать. Правда, Варя сильно сомневалась, что хотя бы одна из тех самых королев могла заставить подчиненных дрожать от одного взгляда, но сути дела это не меняло. Варя могла этому только завидовать, так ей такая суперспособность по наследству не перешла. Зато повезло Леше, что было крайне не справедливо.

— Так в чем проблема? — поинтересовалась она, глядя на недовольное лицо дочери. — Где та блузка-спасительница, что тебе Аля подарила?

— Голос шизофрении в моей голове говорит, что ее в этот раз надевать не надо, — пробормотала Варя, кивая на стул, на спинке которого висел вышеупомянутый предмет гардероба.

— Ну, пока он не говорит тебе выпрыгнуть из окна, я спокойна, — пожала плечами мама, отпивая кофе. — Надень ради разнообразия платье. Уверена, твой отец будет в шоке. Кажется, последний праздник, который он посетил и где ты была в платье, был выпускной в четвертом классе. Ты тогда была весенней феей.

Варя почувствовала, как щеки загораются, и поспешно отвернулась. Тот жуткий костюм феи она отлично помнила и тихо ненавидела, потому что где-то в недрах семейных фотоальбомов еще сохранились фотографии, где она носилась по дому в ужасном розово-оранжевом платье с тоннами тонких сетчатых юбок и с волшебной палочкой в руках.

— Нет, я не предлагаю тебе надеть его, — поспешно добавила мама, смеясь. – Оно, кстати говоря, потом куда-то совершенно внезапно пропало. До сих пор не могу найти.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — пожала плечами Варя, вспоминая, как весело было его сжигать в бочке за домом.

— Да-да, конечно, — умилилась Марьяна Анатольевна. — Я всегда гордилась тем, какая честная у меня дочь.

— Может быть, надеть черное платье с блестками? — поспешно перевела тему Варя. Она залезла в шкаф и вытащила на свет чехлы с нарядами внутри. Вывалив их на кровать, она расстегнула один из них и потянула за плотную черную ткань с нашитыми блестками.

— Нет, оно мне не нравится, — покачала головой мама. — Ты в нем какая-то угловатая. Лучше то, желтое, с очаровательными рюшами на рукавах, — она расстегнула другой чехол. Из него выглянула лимонная рюшка, и Варя тут же скривилась.

— Издеваешься? — Варя оттолкнула чехол подальше, качая головой из стороны в сторону. — Я в нем похожа на десятилетку. Для полноты картины надо еще сделать хвостики.

— Ну, ведь и ты не на дискотеку идешь, — Марьяна Анатольевна вздохнула. — Ладно, дочь, надень тогда вот это, а я, так и быть, тебя накрашу и, возможно, если ты будешь хорошей девочкой, сделаю человеческую прическу, — с видом, будто она делает величайшее одолжение на свете, мама показала на нижний чехол.

Нахмурившись, Варя вытащила его и расстегнула молнию. Из него сразу же выглянула бутылочно-зеленая юбка, и она вспомнила, что купила его в порыве истерики. Аля тогда заставила ее пойти в магазин и купить что-нибудь, что не будет похоже на бесформенный балахон черного цвета, какими тогда были почти все ее наряды. Варя разозлилась и схватила ближайшую к выходу тряпку, даже не проверяя, ее ли это размер. Это было почти два года назад, и в то время платье оказалось ей великовато, но теперь оно стало ей в самый раз.

Вытурив мать из комнаты, Варя нехотя натянула на себя плотную ткань. Верх платья сидел туго, препятствуя свободному дыханию и обтягивая грудную клетку так, что будь она хотя бы чуточку фигуристей, швы бы точно лопнули. Зато воздушная юбка, расширявшаяся от талии вниз, не сковывала движения и в случае необходимости не помешала бы быстро скрыться в темных московских переулках. Мучаясь с молнией, Варя даже допустила в голову крамольную мысль обкромсать платье и выкинуть к черту неудобный верх.

В ее комнате не было больших зеркал, зато в холле имелось огромное, в человеческий рост. Не прекращая оттягивать платье на груди, чтобы получить призрачную возможность вдохнуть, Варя вышла туда, преследуемая навязчивой мыслью, что жизнь — не подростковый ромком и чуда не случится.

По закону жанра практически любого слезливого фильма о современной Золушке стоило главной героине надеть миленькое платьице и появиться в нем перед широкой публикой, доселе ее не замечавшей или тихо ненавидевшей, как статус-кво тут же разрушался, а вчерашние незнакомцы громко восхищались ее неземной красотой. Это клише было невероятно очевидным и типичным, но верить в его правдивость хотелось всем, пусть никто и не желал сознаваться.

Каждому человеку в какой-то момент времени хотелось верить, что все проблемы решатся в одно мгновение, если он наденет красивую одежду, сделает новую прическу или приедет на крутой машине. Пусть Варя и считала себя существом прагматичным и скептически настроенным, но даже она в глубине души порой на это надеялась.

Однако… как она и думала, чуда не случилось. В зеркале отразилась точно такая же девушка, что смотрелась в него в последний раз. Разве что лицо у нее было перекошено гримасой скептицизма.

— Ого, декольте! — воскликнула неслышно подошедшая мама. На ее лице играла веселая усмешка. — Да еще и юбка выше колена! Дочь, если ты наденешь к этому всему туфли на каблуках, у меня случится сердечный приступ.

— Мааам, — протянула Варя угрожающе, мгновенно пунцовея. Декольте у платья действительно было, но не такое уж и глубокое — всего лишь квадратный вырез на восемь пальцев ниже ключиц.

— Ну что «мааам», — закатила глаза Марьяна Анатольевна. — Мне что, уже и посмеяться немного нельзя?

Варя передернула плечами, теребя юбку.

— Смейся сколько угодно, только не надо мной, — пробормотала она.

Мама вздохнула и подошла к ней, вставая рядом с Варей у зеркала.

— Давай еще обидься, — она обняла дочь за плечи, глядя на их отражение. Они были почти одного роста. Еще годик — и Варя перерастет ее, что сделает эту женщину самой низкой в семье, но Марьяне Анатольевне это ничуть не мешало. С ее точки зрения, строить домочадцев так было куда удобней. — Такая большая уже, а обижульки устраиваешь, словно маленькая.

— Просто не надо меня подкалывать. Ты ведь отлично знаешь, как я к этому отношусь.

— Знаю, — кивнула мама, — поэтому и подкалываю. Не могу отказать себе в удовольствии наблюдать, как ты пыжишься словно ежик, — улыбнулась она.

Фыркнув, Варя вывернулась из-под маминой руки и пошлепала к себе в комнату, громко топая ногами под тихий смех инквизиторши. Барни тут же среагировал — громко заворчал, будто ругается. Пес вообще не выносил, когда кто-то — даже его любимая хозяйка — громко топали.

*

Всю дорогу до ресторана Варя старалась не обращать внимания на тихий голосок в ее голове, который без устали твердил, что ничего хорошего из этого вечера не выйдет. Даже Леша, который вызвался отвезти сестру, заметил это, но ничего не стал говорить. Он по опыту знал, что когда Варя начинала нервничать, остановить это не могло ничто на всем белом свете. За исключением, разве что, императорских пингвинов, но даже это было временной мерой.

Отец уже ждал ее. Варя заметила его худощавую фигуру, кутавшуюся в наспех наброшенное пальто, еще на подъезде к ресторану.

— Знаешь что, — сказала она брату, который медленно ехал вдоль тротуара в поисках места для парковки, — лучше высади меня прямо здесь, я добегу.

— В такой холод в одних колготках? — Леша покосился на сестру, непривычно нарядную. – Нет, не думаю.

— Да что со мной случится-то, в ноль градусов? — Варя скептически подняла бровь, завязывая поплотнее шарф на шее.

— Что-что… — буркнул Леша, — отморозишь себе все, а потом будешь по больницам бегать. А мне вози тебя, — добавил он, заворачивая на свободный промежуток тротуара между двумя мерседесами. Когда машина замерла, Варя увидела, что брат стал застегивать куртку, намереваясь выйти из машины с ней.

— Я дойду сама! — повторила она нервно.

— Хм, нет. Вечер, суббота, пьяных полно.

— Да тут всего десять метров! — воскликнула Варя, но Леша ее гордо проигнорировал. Он вытащил ключи из зажигания, открыл дверцу и молча вылез, ожидая сестру снаружи. Той ничего не оставалось, кроме как смириться. Упрямство было у их семейной чертой.

Оказавшись на воздухе, Варя снова пожалела, что отец решил поужинать в ресторане. Ледяной ветер трепал юбку из стороны в сторону, обжигая ноги холодом, чего бы точно не случилось, надень она обыкновенные джинсы. Втянув голову в плечи, Варя засеменила за братом, который, будучи счастливым обладателем великанских ног, уже успел уйти вперед на добрых пять шагов.

До крыльца ресторана они дошли в молчании. Варю занимала тревожная мысль, как пройдет встреча отца с сыном, и, судя по поджатым губам и играющим желвакам на челюсти, Леша думал о том же.

Петр Никитович опешил, увидев, что Варя идет к нему не одна. Она видела, как папа сначала дернулся от узнавания, потом сощурил глаза, пытаясь получше разглядеть их в вечернем сумраке. Не отдавая отчета в своих действиях, он сделал несколько шагов им навстречу и резко замер, опомнившись.

— Привет, — помахала ему рукой Варя. Леша не выказал никакой реакции.

Подойдя к отцу, Варя обняла его, мысленно молясь всем известным и неизвестным богам, чтобы эти тридцать секунд ритуала «пост-сдал-пост-принял» прошли бескровно. В прошлый раз Леша не сдержался и едва не сломал отцу челюсть.

— Вареник! — воскликнул Петр Никитович, и его рот дернулся в улыбке, которая тут же исчезла, стоило ему взглянуть на Лешу.

Во взгляде того не было ничего теплого или радушного. Стороннему наблюдателю могло показаться, что и родственного между ними было не больше. Варе же всегда казалось, что они были очень похожи: оба высокие, будто башни, оба темноволосые, оба жестикулировали, когда хотели что-то объяснить. Только на фоне сына Петр Никитович выглядел еще уже и выше, чем он был на самом деле.

— Алексей, — сдержанно кивнул он, протягивая ладонь для рукопожатия. Леша смерил отца взглядом, ясно дававшим понять, что он думал о родителе, но все же пожал его руку. Атмосфера между двумя главными мужчинами Вариной жизни была настолько холодной, что даже зимний ветер казался теплее.

— Позвони мне, как соберешься домой, — сказал Леша, повернувшись к сестре. — Я буду неподалеку и смогу тебя забрать.

— Я сам ее отвезу, — подал голос Петр Никитович. — Можешь ехать домой.

— На чем? На ковре-самолете? — с издевкой поинтересовался Леша.

Отцу хватило самообладания проглотить реплику без резких комментариев. Он нервно пропустил пальцы сквозь волосы и поправил очки на тонком носу.

— Меня будет ждать такси, — сказал, наконец, он, не глядя на детей.

Леша только фыркнул, поворачиваясь к сестре.

— Тебе решать, — произнес он.

Варя покосилась на отца, который не поднимал глаз от ботинок, находя их очень занимательным предметом для изучения. Она не могла с ним так поступить, даже если из-за этого придется потом выяснять отношения с братом.

— Я не хочу, чтобы из-за меня ты болтался тут, — сказала она. — Я не знаю, сколько мы здесь пробудем. Езжай домой, Леш.

— Как хочешь, — пожал плечами он и, быстро клюнув ее в щеку, ушел.

Варя повернулась к отцу, чувствуя себя виноватой.

— Прости за это, я говорила ему, что сама дойду, но…

— Вареник, ничего страшного, — Петр Никитович поднял голову и улыбнулся дочери. — Все в порядке, правда. Пошли внутрь, а то я дико замерз, да и ты сегодня не сильно тепло одета.

Внутренняя обстановка ресторана почти полностью соответствовала Вариным ожиданиям. Отполированный паркетный пол отражал расписной потолок в стиле позднего Ренессанса, между небольшими столиками, застеленными белоснежными скатертями, сновали официанты, одетые в черные фраки. Претенциозность этого места зашкаливала, и, едва войдя в двустворчатые двери, Варя тут же почувствовала себя не в своей тарелке в отличие от своего отца.

Петр Никитович, наоборот, подходил к вычурному интерьеру ресторана как нельзя кстати. Он органично вливался в атмосферу псевдостарины, напоминая одного из тех аристократов, о которых писали классики. Возможно, так казалось из-за романов, выходивших из-под пера – или, точнее, клавиатуры — Вариного отца. Когда он писал, он полностью погружался в мир своих героев и порой даже говорить начинал с налетом речи девятнадцатого века.

В гардеробной верхнюю одежду подхватил юркий парень во фраке, пообещав, что выдаст ее по первому требованию. Услужливый метрдотель с настоящим моноклем на глазах встретил их у дверей и предложил проводить к забронированному столику. Стоило Варе сесть за стол и выдохнуть, перед ней волшебным образом появилась кожаная папка с тисненной надписью «Меню».

Над столом воцарилось неловкое молчание. В то время как Петр Никитович приходил в себя после встречи с сыном, Варя делала вид, что внимательнейшим образом осматривает ресторан и публику по соседству. Но слишком сильно притворяться ей не пришлось, вокруг действительно было на что посмотреть.

Во-первых, она внезапно обнаружила, что не видит ни одной женщины среди обслуживающего персонала. Действительно, по большому залу степенно курсировали одни мужчины, все как на подбор высокие, подтянутые, с одинаковыми прическами и безупречными манерами. Они с грацией газели лавировали между столиками, нагруженные большими подносами, умудряясь ничего не уронить.

Во-вторых, и посетители обращали на себя внимание. Мужчины и женщины разных возрастов, все разодетые в пух и прах, сидели за столиками с важным видом. Варя чувствовала себя среди них лишней. Ей казалось, что все эти роскошные дамы, сверкающие бриллиантами, глядят на нее с нескрываемым презрением. «Притворщица!» — будто бы говорили они.

— Вы готовы сделать заказ? — раздался над ее ухом незнакомый холодный голос.

Вздрогнув, Варя подняла голову и увидела официанта, подкравшегося абсолютно бесшумно. Он смотрел на нее с участием психиатра, которого больной внезапно назвал Сальери и обвинил в смерти Моцарта.

— Эээ… — протянула растерянно Варя, глядя на нетронутое меню перед собой. Она буквально чувствовала, как загорелись ее щеки под взглядом официанта.

— Дама будет томатный суп, итальянский салат и апельсиновый сок, — подал голос Петр Никитович. — А мне, пожалуйста, телячьи медальоны и чайничек зеленого чая.

— Медальоны будут готовы где-то через полчаса, вас это устроит?

— Да, вполне, — кивнул Петр Никитович.

Понятливо кивнув, официант, забрав меню и лишние бокалы, также незаметно и бесшумно исчез.

— Ты ведь не против, что я заказал за тебя? — спросил отец, сминая в руках салфеточный шедевр в форме лебедя.

— Нет, что ты… — Варя усмехнулась. — Я бы еще долго тупила. Ты часто здесь бываешь, да?

— Не так, чтобы очень, но да, достаточно. Последний раз меня сюда привел мой редактор, чтобы обсудить выход новой книги. Представляешь, они хотят выпустить новый тираж в мягкой обложке.

— Мягкие обложки – зло, — заметила Варя, видя одобрительную улыбку на лице отца. — Они мнутся, рвутся, на полку их нормально не поставишь. И стоят практически также, как и в твердой. Как далеко ты его послал за такой беспредел?

Петр Никитович кашлянул, скрывая смех.

— Куда-то в район Древней Греции, — сказал он. — Прекрасное время, знаешь ли.

— Ага, — кивнула Варя. — Философия живет полной жизнью, мужская любовь процветает… — она задумчиво посмотрела в потолок, вспоминая редактора отца — напыщенного любителя бордовых рубашек и позолоченных очков. – Да, думаю, ему там очень понравится. Откроет для себя много нового.

Отец больше не смог сдерживаться и рассмеялся. Варя радостно улыбнулась, чувствуя, как напряжение отпускает их обоих.

— Как дела в школе, Вареник? — спросил Петр Никитович, разглаживая салфетку на коленях.

— Ну, знаешь, нормально, — Варя пожала плечами. — Только с физикой и геометрией проблемы, но я разберусь. В крайнем случае забью. Но это совсем в крайнем.

— Эх, мы с тобой оба гуманитарии, — посетовал Петр Никитович. — Я тоже никогда не понимал всю эту физическую муру. Да и зачем мне знать, на что реагирует водород, а на что не реагирует?

Варя прыснула, откидываясь на спинку стула.

— Пап, это химия уже, — заметила она.

— Ага, и химическую муру я тоже никогда не понимал, — развел руками тот. — Зато теперь, если мне надо что-нибудь выяснить, я просто беру телефон и звоню какому-нибудь консультанту. Так что не переживай, Вареник, если только ты не собираешься быть химиком-физиком, не знать это не страшно.

— Мама так не думает, — вздохнула Варя. — Я уже предчувствую кару за тройки. Я, конечно, понимаю, что она хочет, как лучше, но и я ведь не вундеркинд, — пробурчала она.

Петр Никитович снисходительно покосился на дочь, отлично представляя, что ее ждало.

— Ну, тут я тебе не помощник, — сказал он. — Эту битву каждый должен пройти сам.

От язвительного ответа его спас официант, из ни откуда вынырнувший с подносом в руках. На круглом сероватом блюде стоял литровый чайник на подставке с горелкой и гигантский бокал с оранжевым апельсиновым соком. Бокал был очень похож на винный, и Варя была готова поклясться, что будь в нем вместо сока вино, то этот бокальчик уложил бы ее сразу.

Пока официант расставлял принесенное так, чтобы посередине осталось место для канделябра и симпатичного набора из соли, перца, масла и уксуса, Варя внезапно заметила, что стол сервирован на трех человек, а не на двух.

— А разве не надо убрать третий прибор? — поинтересовалась она, недоуменно глядя на отца. — Или мы кого-то ждем?

Петр Никитович смутился, опуская глаза на пальцы. Нервозность вернулась к нему, и Варя неожиданно подумала, что, возможно, это было не только из-за Леши и их натянутых отношений.

— Пап? — неуверенно позвала она, когда официант ушел, не притронувшись к третьему прибору. — Это случайно не поэтому ты хотел со мной поговорить?

Отец вздохнул, сплел пальцы в замок и посмотрел на Варю. Посмотрел немного виновато и с явным сожалением на лице.

— Ты пошла умом в маму, — пробормотал он, снова вздыхая. — Послушай, Варенок… Я не думал, что так получится, я даже не догадывался, что все еще способен на это. И уж точно я не предполагал, что в один прекрасный вечер мне придется подыскивать слова, чтобы объяснить это дочери.

Варя слушала отца с нарастающим подозрением. Вспомнив утреннее ощущение, она подумала, что вот оно, то самое, чего она ожидала с самого утра.

— Я-я не совсем понимаю, о чем ты говоришь, — произнесла она, внутренне съежившись.

Отец разжал пальцы и нервно взъерошил волосы, не глядя на Варю. Он никогда не умел прямо высказывать свои мысли, сказывалось его профессиональное деформирование. Будучи писателем, он всему искал предысторию, поэтому объяснения всегда выливались в длительную лекцию. Так, обсуждая с Варей однажды современную поп-музыку, он дошел до проблем правления царя Ивана IV.

— Это началось почти год назад, весной. Стоял холодный март, и я как раз начинал новую книгу, — начал он, как обычно, издалека. Варя напряженно уставилась на него, ловя каждое слово. — Мой корректор уволился, и мне, как одному из самых главных клиентов издательства, предложили несколько кандидатур на выбор.

— Кандидатур кого? — не поняла Варя, которой начало истории не понравилось совсем.

— Корректоров, конечно же, — пояснил Петр Никитович. — Она меня сразу привлекла тем, что подошла к вопросу исключительно профессионально. Я послал предполагаемым корректорам одну из новых глав на пробную правку, и она, пожалуй, была единственной, кто стал задавать вопросы, касающиеся текста. Оказалось, что она даже не читала ни одного моего романа, представляешь? — воскликнул, увлекшись воспоминаниями, отец. Варя только подняла скептически брови, но тот не заметил. — После того, как ее утвердили, мы довольно часто встречались, обсуждая правки в тексте. Ты ведь знаешь, как я работаю — мне нравится лично встречаться с теми, кто работает с моими текстами, так я чувствую, что влияю на процесс. Постепенно мы стали узнавать друг друга лучше, и как-то внезапно наше исключительно профессиональное общение перетекло в дружеские посиделки и походы по театрам и музеям. Я даже не думал, что…

— Подожди, — прервала его Варя недоуменно. — Сколько, ты говоришь, вы знакомы?

Петр Никитович замялся, отлично понимая, что последует за его ответом.

— Около года, — произнес он.

— И как давно ты понял, что этот, — Варя показала кавычки в воздухе, — корректор тебе нравится?

— Где-то… — отец вздохнул. — Месяцев семь назад.

Варя недовольно сложила руки на груди, чтобы скрыть внезапную дрожь в пальцах. Для шальных нервов было не место и не время.

— И за все это время, ты не удосужился мне сказать, что у тебя появилась девушка? — с обидой в голосе спросила она, сильнее сжимая руки в кулаки.

— Варенок, я… — Петр Никитович раздосадовано опустил взгляд. — Я не знал, как тебе это сказать.

— Не знал как? Серьезно? — Варя фыркнула. — Берешь телефон, набираешь номер и говоришь: «Здравствуй дочь, я влюбился, пока». Все. Так сложно?!

— Я думал, что это тебя расстроит, и я был прав! — воскликнул Петр Никитович убито. Он с тревогой следил за реакцией дочери, зная, что излишние волнения не пойдут ей на пользу. И ведь хотел поступить как лучше, оттягивал этот момент до последнего, но… Но получилось как всегда. — Я понимаю, это может тебя обидеть, но мы с твоей мамой уже никогда не сойдемся снова.

— Да не это меня расстраивает! — не выдержала Варя. — Я уже давно знаю, что вы с мамой не будете вместе, и я спокойно это приняла! Но то, что ты столько времени скрывал такое… — Варя покачала головой, откидываясь на спинку стула.

— Варенок, послушай, — Петр Никитович протянул руку над столом и робко коснулся локтя дочери, которая с отсутствующим видом смотрела в сторону. — Я поступил плохо, я понимаю и прошу за это прощения, но не вини в этом Свету, хорошо? Она не виновата в том, что я боялся тебе рассказать про нас.

Варя медленно считала от ста до одного, пытаясь унять разбушевавшиеся эмоции. Умом она понимала, почему отец так поступил, почему ничего не сказал ей, но… Если бы все всегда поступали так, как велит им разум, то в мире было бы скучно жить.

— Я не буду срываться на ней, если ты об этом, — сказала, наконец, она.

— Спасибо, — Петр Никитович робко улыбнулся и посмотрел на часы. — Света как раз должна подъехать… Она тебе понравится.

Варя только неопределенно двинула плечами. Единственная мысль утешала ее — отец все же решился на то, чтобы их познакомить, а значит, между ними все было серьезно. Она любила папу, многое ему прощала и искренне хотела, чтобы его жизнь наладилась. Только она никак не ожидала, что ей об этом станет известно в самый последний момент.

Света появилась через двадцать минут, за которые официант успел принести суп для Вари и булочки, которые полагалось есть вместе с медальонами. Варя без особого энтузиазма водила ложкой по тарелке, внезапно потеряв аппетит. Отец пытался занять ее бессмысленной болтовней, задавая вопросы о школе, о занятиях, о новых друзьях, внезапно обретенных, но Варя не поддавалась на провокацию, отвечая односложно и кратко.

Петр Никитович как раз предпринял еще одну попытку растопить возникший лед между ним и дочерью, как внезапно…

— Я не помешаю вашей увлекательной беседе? — раздался у Вари над ухом высокий мелодичный голос. Увидев говорящую, Петр Никитович расплылся в улыбке и тут же поднялся на ноги, а Варя, вздрогнув, подняла голову.

Эта женщина вполне оправдывала свое имя. Светланой оказалась высокая худосочная блондинка с острыми чертами лица. Варе она как-то сразу напомнила Ирен Адлер, за исключением того, что би-би-сишная Ирен была черноволосой. Она была одета в светло-серый брючный костюм, из-за которого казалась еще стройнее и выше. Пожалуй, на ее фоне даже худощавый Петр Никитович выглядел богатырем.

— Привет, Светик, — Петр Никитович, неловко косясь на дочь, чмокнул женщину в щеку и отодвинул для нее стул. Светлана грациозно опустилась на сидение, идеально поймав момент, когда следовало воссоединить свое седалище со стулом. Варя, всякий раз, когда кто-то пытался таким образом проявить галантность, постоянно промахивалась, отчего стул то заезжал под стол вместе с ней с громким скрипом по полу, то бил ее под коленки. И то, что Света умудрилась без труда вовремя присесть, заставил Варю заочно ее недолюбливать.

Убедившись, что женщина благополучно уселась на место, Петр Никитович вернулся за стол, нервно взлохмачивая и без того лохматые волосы.

— Знакомьтесь, дамы, — он развел руками. — Света, позволь представить тебе мою дочь, Варвару. Варя, это Света.

Светлана, лучезарно улыбаясь, протянула Варе руку, которую та приняла с каменным лицом.

— Я так рада с тобой наконец-то встретиться! — произнесла женщина. — Твой отец постоянно говорил о тебе, кажется, будто мы уже целую вечность знакомы.

— Забавно, потому что я про ваше существование узнала минут тридцать назад, — пожимая руку, сообщила Варя.

Улыбка Светланы чуть приугасла, но оптимистичный настрой на нет не сошел.

— Не обижайся на отца, пожалуйста, — сказала она, поправляя узкие очки на носу. — Он хотел как лучше, и каждый день промедления для него был сродни пытке.

— Даже не сомневаюсь, — пробормотала Варя, беря бокал с соком, чтобы занять руки.

— Так что она сказала? — Светлана повернулась к Вариному отцу,поняв, что с той у нее конструктивного диалога сегодня не получится. Петр Никитович сделал страшные глаза, намекая, что той не стоит ничего говорить, но жизнерадостный паровоз имени Светы было уже не остановить. — Она согласилась?

— Согласилась с чем? — Варя недоуменно уставилась на отца. — Я чего-то не знаю?

— Свет, ну зачем? — закатил глаза Петр Никитович. — Я же сказал, что сам все спрошу!

— Прости, — пролепетала Светлана, хлопая ресницами. — Я думала, что ты уже спросил…

— Пап? — Варя вопросительно уставилась на отца, чувствуя, как ощущение неладного, только-только ушедшее, вновь вернулось. В животе, там, где обычно описывают бабочек, начали копошиться маленькие кротики, и Варю замутило.

— Варенок… — Петр Никитович издал тяжелый вздох, предвосхищая реакцию дочери. — Понимаешь…

— Кажется, я уже все понимаю, — дрожащим голосом проговорила Варя, уже не пытаясь скрыть то, что заледеневшие от нервов пальцы ходили ходуном. Она с громким скрипом отодвинулась от стола вместе со стулом, обеспечивая себе пути к отступлению. — Вот почему ты-таки решил нас познакомить? Потому что решил жениться! Правильно, зачем мне вообще об этом знать! — она резко рассмеялась. — Я даже удивлена, что вы сказали мне это сейчас, а не тогда, когда у меня внезапно появился бы сводный братик! Вот хохма была бы! — Варя вскочила на ноги, понимая, что еще немного, и она расплачется прямо там. Обида жгла ее изнутри раскаленным железом. — Я сейчас вернусь, — бросила она, не глядя на родителя.

Развернувшись на каблуках, Варя побежала в сторону дамской комнаты, мельком увиденную ранее. Лавируя между столиками не хуже официантов, Варя в рекордные сроки добралась до комнатки и ввалилась в нее, не глядя. Оказавшись внутри, она рухнула на диванчик, стоявший сразу за дверью.

Ее трясло так, что дай ей в руки ложку — она выпала бы из ее пальцев, громко ударившись о мраморный пол. Слезы горячей волной подбирались все ближе и ближе, и Варя изо всех сил впилась ногтями в ладонь, надеясь этой болью заглушить другую, внутреннюю.

Она никак не могла поверить, что ее отец, тот человек, которому она доверяла даже больше матери и брата, человек, которого она, единственная из семьи, простила за все, что он натворил… Утаил от нее такие важные вещи. Варе казалось, что весь ее мир, так хрупко выстроенный за последние годы, в одночасье разбился вдребезги.

Сосредоточившись на боли в ладони, Варя согнулась пополам, прижавшись лицом к коленям. Постаравшись выкинуть из головы все лишнее, особенно то, что так ее расстраивало, Варя медленно вдохнула, считая до десяти, и также медленно выдохнула, представляя, как каждую клеточку ее тела отпускает напряжение. Напряжение уходить упорно не желало, что дела не облегчало.

— Варя? — раздался многократно усиленный акустикой удивленный голос. Вздрогнув, Варя поняла, что голос ей показался… знакомым.

Вскинув голову, она посмотрела на того, кто позвал ее, и решила, что на почве стрессов у нее наконец-то начались галлюцинации. В другом конце комнаты, одетая, как маленький борец за правосудие, стояла Леся и смотрела на нее круглыми от удивления глазами.

— Ты… ты правда там стоишь? Или это я окончательно сошла с ума? — растерянно спросила Варя, едва борясь с желанием ущипнуть себя за руку.

— Правда-правда, — заверила ее Леся, подходя к раковине и включая воду. — А ты чего это тут?

— Эээ… — Варя выпрямилась, с удивлением обнаруживая, что дрожь в теле прекратилась и организм теперь испытывал резкое понижение уровня адреналина. Не сиди, она бы точно упала. — Я тут ужинаю с отцом.

— Прямо тут? — Леся насмешливо покосилась на кабинки. – Не, ну у всех вкусы разные, но чет вы совсем странные.

Варя подавила желание закатить глаза.

— Нет, сюда я пришла, потому что мы немного… — она пожевала губами, подыскивая слово, — повздорили.

Леся вытащила из корзинки пушистое белое полотенчико и стала усердно вытирать руки, не сводя глаз с Вари.

— Что-то ты не выглядишь, будто вы «немного повздорили», — показала она в воздухе кавычки. — Больше похоже, что тебя взбесили до трясучки и ты, чтобы не наорать на родителей прямо в зале, сбежала сюда.

— Я не… Подожди. А ты что тут делаешь?

— У меня никакой драмы, — закончив вытирать руки, Леся бросила полотенчико в корзину и плюхнулась на диванчик рядом с Варей, отчего ту немного подбросило. — Папа приехал на выходные домой, и мы, как обычно, отправились ужинать в приличное место. Ну, и еще потому, что папа любит изысканную кухню, а маме это не под силу, — доверительно сообщила она, слегка наклонившись к девушке.

Припомнив Астахову-старшую, Варя не могла не согласиться со словами девочки. Пусть она сама не была лично знакома с кулинарными талантами матери Глеба, но единственная встреча с ней оставила в ее памяти неизгладимое впечатление, и оно не слишком-то говорило в ее пользу.

— А ваш отец часто в разъездах? — неожиданно для себя самой спросила Варя.

Личико Леси, ярко отражавшее каждую мысль, тут же состроило грустную гримасу, плечи ее опустились, а из груди вырвался несчастный вздох.

— Вообще, у него бизнес в Париже, Лондоне и Москве, но именно в Москве он бывает реже всего, — произнесла Леся печально. — Раньше, я помню, мы путешествовали вместе, но потом маме это надоело, и она решила выйти на работу. Она ведь у нас крутой оценщик произведений искусства, поэтому ее с руками отрывали друг у друга коллекционеры и аукционы. После того, как Глеб решил, что ему больше нравится разъезжать с отцом, они вообще перестали появляться дома. А вот теперь наша «классная» традиция возобновилась, — язвительно заметила Леся, показывая снова кавычки и складывая затем руки на груди.

— Ты перебарщиваешь с сарказмом, — заметила Варя, потирая ладони друг от друга. Они все еще были ледяными, и по бледной коже пошли темные пятна, как всегда бывало, когда Варя нервничала.

— Зато я не прячусь в туалете, — фыркнула Леся, вскакивая на ноги. — Ладно, мы уже уходить собирались, так что я пойду, а то у мамы истерика случится.

Она махнула на прощание рукой и торопливо ускакала прочь. Едва за ней закрылась дверь, в туалетной комнате воцарилась относительная тишина. Из колонок в стенах лилась мелодичная музыка, которая, вероятно, должна была помогать дамам, заседавшим в просторных кабинках, размышлять о вечном.

Вздохнув, Варя уткнулась в ладони лицом. Теперь ее вспышка казалась ей глупой и неоправданной, но стоило ей вновь подумать о том, что отец собирался жениться на какой-то абсолютно незнакомой женщине, причем собирался давно, а ей, единственной дочери, сказал об этом только сейчас… Внутри снова поднималась жгучая волна, от которой хотелось кричать и плакать. И что-нибудь разбить. Представив, что ей придется сидеть там, с ними, еще целый час, как минимум, Варя снова почувствовала, что ее мутит. Меньше всего ей хотелось испортить отношения с отцом, а все вело именно к этому.

Досчитав мысленно до ста, Варя вернулась в обеденный зал. Издалека она заметила отца и Светлану, которые о чем-то тихо переговаривались, держась за руки. Петр Никитович смотрел на свою… невесту так, что Варю чуть не стошнило прямо на месте. Нет, она ничего не имела против того, что он на кого-то смотрел также, как когда-то смотрел на ее мать, но от того, что все это время она ничего не подозревала, только усугубляло ее ощущения.

Когда она подошла к их столику, разговор между Светой и ее отцом тут же стих, и они оба уставились на Варю: первая нейтрально, второй с озабоченностью на расстроенном лице. Руки они не разъединили, хотя Варя была готова поклясться, что видела, как отец дернулся в сторону, но Светлана в традициях лучших борцов удержала его руку на месте.

— Вареник… — произнес Петр Никитович, но Варя перебила его, взмахнув рукой.

— Мне что-то не хорошо, — произнесла она, глядя на стол. — Я лучше домой поеду, а вы тут… ну, делайте что-нибудь, — Варя неопределенно пошевелила пальцами.

— Варь, не выдумывай, давай я тебе чая закажу, — сказал Петр Никитович, сдвинув брови.

— Нет-нет, я совсем забыла, мне еще кучу всего по физике делать надо, а завтра к тому же вставать рано, — пробормотала Варя, продолжая внимательно изучать столовые приборы. — Да и есть совсем не хочется, говорю же, меня тошнит.

Она оттолкнулась от стула и сделала небольшой шажок назад.

— Светлана, вы… — запнувшись, Варя проглотила слова, что так и рвались с языка. — Папа… Пока. Всего хорошего, — бросила она, не глядя, и торопливым шагом пошла к гардеробной.

*

Отец нагнал ее уже в гардеробной, когда Варя терпеливо дожидалась своего пальто. Тот самый юркий паренек во фраке был немного отвлечен посетителем, подошедшим до нее — высоким статным мужчиной средних лет в строгом черном костюме. Мужчина держался очень прямо, будто бы проглотил палку, но глаза его успевали внимательно разглядеть все, что двигалось в комнате, в том числе декольте дам, проходивших мимо.

— Вареник, — выпалил Петр Никитович, вбежав в гардеробную. – Ну, подожди, пожалуйста.

Варя покачала головой из стороны в сторону, надеясь, что ее пальто выдадут скорее.

— Я же сказала, я не могу остаться.

— Варь, не надо так, — отец сделал шаг по направлению к дочери, но Варя тут же отступила назад, сохраняя дистанцию между ними.

— Пап, пока я не наговорила тебе всего того, что прямо рвется с языка, я пойду, — проговорила она, отворачиваясь. — И давай не будем устраивать бесплатный цирк, — добавила она, заметив заинтересованный взгляд мужчины, получавшего верхнюю одежду. «Что-то у него слишком много курток для одного человека», — отстраненно заметила Варя, но не стала заострять на этом внимания.

— Слушай, хотя бы извинись перед Светланой, — донеслось от ее отца. Не поверив своим ушам, Варя резко развернулась, глядя на него во все глаза.

— Что, прости?

Петр Никитович резко выдохнул, то ли виновато, то ли раздраженно. На его лице была написана слишком сложная смесь эмоций, чтобы Варя поняла. Она лишь увидела в нем сходство с Лешей, которое, что удивительно, в этот момент проявилось особенно ярко.

— Ты ведешь себя как… — Петр Никитович взмахнул руками, не зная, как описать поведение дочери. — Я понимаю, почему ты расстраиваешься, но не веди себя как маленький ребенок! Света ни в чем не виновата. Такого отношения она не заслужила.

— А я, значит, заслужила! Прелестно! — воскликнула Варя, резко смеясь. Слова отца ударили ее, будто пощечина. — Какая же я неблагодарная, папочка, сразу-то не оценила твоего чудного ко мне отношения.

Петр Никитович понял, что сказал что-то не то, но было слишком поздно. Он потер переносицу, прикрывая глаза и явно считая про себя, сдерживаясь от крика.

Гардеробщик, закончив выдавать одежду мужчине, кашлянул, привлекая к себе внимание.

— Мадам, ваше пальто, — учтиво произнес он, с некоторой опаской поглядывая на отца Вари. По его озабоченному выхоленному лицу так и ходило желание вызвать охрану.

— Спасибо, — буркнула Варя, забирая у него пальто.

— Варь, прекрати, — произнес Петр Никитович, пытаясь забрать у нее пальто. Но недаром Варя столько лет тренировалась у Леши. Она легко увернулась и подошла к зеркалу, вытаскивая из рукава шарф. – Ну, куда ты пойдешь сейчас? Десять вечера! — он подошел к зеркалу за ней, но Варя молча его проигнорировала. Она усердно наматывала темно-зеленый шарф, подобранный в цвет платья, на шею. Так усердно, будто ставила целью на нем повеситься. — Варь, ну, правда. Я рассчитывал на совершенно иную реакцию.

— Метро работает до часа ночи, — процедила Варя, глядя на свое отражение. Глаза стали слезиться, и она моргнула, а когда снова взглянула в зеркало, заметила новых действующих лиц на сцене бесплатного представления для служащих ресторана.

Из дверей, ведших в один из ресторанных залов, появилось трое, и всех троих Варя мгновенно узнала. Еще бы, чтобы она не узнала семейство Астаховых, ей бы понадобилось слегка помутиться рассудком. Астахова-старшая вела за руку недовольную Лесю, а позади них шел Глеб собственной персоной, скользнувший глазами по Варе и отвернувшийся. Но едва искра узнавания загорелась в его сознании, он тут же повернулся обратно, даже не трудясь скрыть выражение лица. Оно было чем-то средним между шоком, ужасом и легким, совершенно смутным одобрением. Вся троица подошла к тому самому мужчине, который с улыбкой отдал им куртки.

— Отлично, — пробормотала Варя, глядя на Астаховых. — Просто, мать его, замечательно.

— О, Варя, и ты тут! — просияла Леся, выворачиваясь из руки матери и подбегая к ней. — А это твой папа, да?

— Леся! — громко одернул девочку мужчина. Присмотревшись, Варя заметила, что они действительно немного похожи. — Прекрати приставать к людям. Тебя что, в лесу воспитывали?

Закатив глаза, Леся повернулась к отцу, всплескивая руками.

— Ну пап, это же Варя, Глебушкина одноклассница. Помнишь, я тебе рассказывала?

— О, боже мой, Леся, немедленно отойди от этой преступницы! — очнулась Астахова-старшая, разглядев, с кем именно говорит ее дочь. Подлетев к Лесе, она схватила ее за руку и утащила в дальний угол. — Не хватало, чтобы она и тебя избила!

Петр Никитович недоуменно посмотрел на дочь, которая стояла с каменным лицом.

— Это… это она про тебя что ли? — поинтересовался он, косясь на Астаховых с сомнением.

— Про нее, про нее, — кивнула с мстительным огоньком в глазах женщина, выглядывая из-за спины мужа. — А вы кто? Папаша этой вот? Да вы хоть знаете, что это за, с вашего позволения, существо?

— Анжела, помолчи, — прервал ее излияния Астахов-старший. Передав Глебу и Лесе их куртки, он подошел к Варе и ее отцу, благожелательно улыбаясь.

— Вы, Варвара, совсем не похожи на ту борчиху, что мне описывала жена, — сказал он, слегка усмехаясь. Варя тут же узнала усмешку Глеба. Теперь ей было понятно, в кого он пошел. — Алексей Борисович, — представился он, поочередно протягивая руку для рукопожатия сначала Варе, а затем и ее отцу.

— Петр Никитович Воронин, — представился в ответ Варин отец немного оторопело. — А мою дочь, как я понимаю, вы уже знаете.

— Наслышан, наслышан, — кивнул тот. — Но мне ее описали несколько иначе. Видимо, у страха глаза велики, да, Глеб? — Астахов-старший обернулся на сына, который только закатил глаза и отвернулся, торопливо одеваясь.

— Ну, рада встрече, — сказала Варя, натянуто улыбаясь. — Сегодня прямо-таки вечер новых знакомств.

Алексей Борисович перевел взгляд с Вари на ее отца, снова посмотрел на Варю, прищурился и слегка кивнул, будто бы что-то для себя уясняя. Варя заметила, что насыщенный зеленый цвет глаз Астахову достался от его отца. В русых волосах отца Глеба была видна серебристая проседь. «Остается надеяться, — подумала она злорадно, — что и поседеет он так же быстро».

— Что ж, — произнес Астахов-старший, — судя по всему, моя бесцеремонная дочь прервала что-то, поэтому не смею больше мешать. Петр Никитович, было приятно познакомиться. А с вами, Варвара, был рад наконец-то встретиться лично. Не часто в наше время встретишь девушку, которая не будет ждать кого-то, чтобы отстоять ее честь, — с этими словами он слегка кивнул в манере офицеров и отошел к своей семье.

Глядя ему вслед, Варя заметила, что Леся что-то воодушевленно рассказывает брату, а тот внимательно ее слушает, слегка приподняв бровь. Будто почувствовав, что Варя смотрит на него, Глеб перевел на нее взгляд. Варя тут же отвернулась, хватая пальто.

— Варь, — негромко сказал Петр Никитович, видя, что она снова начала собираться. — Мне правда жаль, что так вышло. Света мне очень нравится, и я хочу, чтобы вы с ней поладили. Дай ей шанс, — в его голосе прозвучали нотки мольбы, и Варя, не удержавшись, повернула к нему голову. Увидев ее холодный взгляд, Петр Никитович вздрогнул, но не остановился. — Мне… мне кажется, что мы с ней будем счастливы. Она знает обо мне все, и это ее не отталкивает.

— Все, говоришь? — Варя жестко усмехнулась. Тихий голос разума просил ее не продолжать, но она от него только отмахнулась. — А ты рассказал ей, что сделал с Алиной?

Едва слова сорвались с ее губ, Петр Никитович вздрогнул и покачнулся, будто они внезапно обрели плоть и ударили его в грудь. Его лицо резко побледнело, а глаза потускнели и за мгновение постарели, наполняясь болью.

— Зачем ты так… — прошептал он, отступая на шаг.

— Расскажи, — бросила Варя зло. — Посмотрим, захочет ли она быть с тобой после этого.

За то недолгое время, что Варя провела в ресторане, на улице ощутимо похолодало, будто бы погода напрямую зависела от того, как чувствовала себя девушка. Но она даже не заметила обжигающего ветра, безжалостно жалящего ее ноги. Внутри нее разгорелся костер из кипучей смеси обиды и чувства вины. Какой холод, когда она едва могла дышать?

Обида на отца за его слова заставляла ее идти прочь от ресторана. Слезы застилали глаза, но она все равно шагала вперед, не поддаваясь на панический голос разума, что надо вернуться и извиниться. Слова, брошенные ею в эмоциональном порыве, жгли ее изнутри, как и осознание того, что отец этого не заслужил. Она не должна была срываться на нем, не должна была… Но сделала это. Ниточки, соединявшие их, рвались одна за другой.

Ее громкое надрывное дыхание застилало слух, поэтому крики за спиной она расслышала не сразу.

— Ворона, черт возьми, подожди ты, ненормальная! — донеслось до нее, наконец.

Остановившись, Варя недоуменно повернулась, машинально утирая глаза краем рукава. Пальто было черным, и следов туши, на которой настояла мама, не было видно. По крайней мере, Варя очень на это надеялась.

За ней, на расстоянии нескольких метров, стоял Глеб Астахов. Он тяжело дышал и смотрел на нее в своей привычной раздраженной манере.

— Ты что, глухая? — недовольно поинтересовался он.

Варя шмыгнула носом, понимая, что успела довольно далеко уйти от ресторана. Должно быть, Астахов все это время бежал, чтобы догнать ее.

— Чего тебе? — спросила она, откашлявшись.

Убедившись, что Варя никуда не собиралась убегать, Астахов подошел ближе. Кричать с расстояния, когда можно было говорить тихо, казалось ему немного глупым.

— Короче, — выпалил он, складывая руки на груди, что было довольно сложно сделать в плотном темно-сером пальто.

— Ну, — Варя скопировала его жест, напряженно размышляя, какую еще подлянку подкинет ей этот несчастный блондинчик. Мысль о том, что он стал свидетелем той отвратительной сцены и так заставляла ее нервничать, а уж о том, как он мог ее извратить и пересказать Новиковой, ей вовсе не хотелось думать.

— Да не перебивай ты, — огрызнулся тот. Выдохнув и посмотрев в сторону черных тучек («Молится он там, что ли», — недовольно пронеслось в Вариной голове), он сказал: — Короче. Я приехал с водителем, и он все еще ждет меня, чтобы отвезти… Ну, не важно куда. Не в этом суть. Короче, — повторил он снова, не обращая внимания на нетерпеливое цоканье Вари. — Если хочешь, я могу отвезти тебя домой.

Звук от столкновения Вариной челюсти с мостовой расслышали, казалось, в самом Уругвае.

— Чего? — тупо переспросила она, решив, уши ее дурачат.

— Чего слышала, — Астахов засунул руки в карманы и слегка качнулся на месте. — Так что, поедешь?

— Я лучше в аду пройдусь по сковороде, чем в твою машину сяду, Астахов, — сказала Варя, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов.

Она уже сделала шаг, как Глеб, побежав, схватил ее за локоть. Не долго думая, Варя резко повернулась, в движении выбрасывая вперед свободную руку, сжатую в кулак. Но в этот раз Астахов успел увернуться, перехватив ее руку в полете.

— Снова ты дерешься! — укоризненно цокнул языком он.

— Отпусти меня, — дернулась Варя, но хватка парня оказалась неожиданно сильной.

Астахов закатил глаза, снова глядя на тучки с некой призрачной мольбой. «Нет, ну он точно молится», — решила Варя, фыркая. Видя, что Ворона больше не машет кулаками направо и налево, он отпустил ее, чем Варя тут же воспользовалась, отодвинувшись в сторону.

— Ты что, серьезно собираешься в таком виде в метро в субботу вечером? — поинтересовался он, доставая из кармана мобильный телефон. Включив переднюю камеру, он протянул телефон Варе и выжидающе стал на нее смотреть.

То ли это был неверный свет фонаря, то ли это камера Астаховского телефона, уподобляясь хозяину, сразу невзлюбила Варю, но увиденное было действительно не слишком презентабельно. Под глазами и на щеках были видны черные подтеки, да и все лицо было каким-то депрессивно-припухшим.

— Вот-вот, — кивнул Астахов, видя, что Варя поняла его мысль. — Да тебя первый же маньяк воспримет как легкую добычу. Да еще это твое платье… Нет, я не отрицаю твоих мега опасных кунг-фу навыков, но лучше не проверять их в действии, тебе не кажется?

Варя покосилась на собственные ноги, светлым пятном мелькавшие из-под пальто, и поняла, что, несмотря на все ее предубеждения против наглого и высокомерного блондина, в его словах было здравое зерно.

— Зачем это тебе? — спросила она недоверчиво. — Никогда не поверю, что тебя вдруг озаботила моя безопасность. Очередная подстава?

Астахов раздраженно вздохнул, качая головой.

— Ну, считай, что… — он покачнулся и слегка поежился. – Ай, да не знаю я. Блажь напала. Так что, поедешь? — Глеб выжидающе уставился на Ворону.

Варя задумалась. С одной стороны, это был Астахов. Парень, которого хлебом не корми, дай над кем-нибудь прикольнуться. К тому же эта его внезапная доброта вполне могла быть продолжением вендетты, претерпевающей до этого грандиозное фиаско. С другой стороны, на улице действительно было очень холодно, а платье было слишком коротким для субботнего вечера.

— Хорошо, поехали, — произнесла Варя быстрее, чем успела додумать. — Только если ты кому-нибудь расскажешь, особенно Новиковой…

Глеб страдальчески закатил глаза, тяжело вздыхая.

— Да-да-да, я буду рыдать кровавыми слезами, понял уже.

*

Астахова ждала та самая машина, которую видела Варя, когда встретилась с Лесей — блестящий черный внедорожник. Салон внутри был отделан мягким бежевым материалом, похожим на ощупь на бархат, но Варя сильно сомневалась, что нормальные вменяемые люди будут отделывать машину бархатом. «Хотя, — подумала она, расправляя юбку так, чтобы она не сбивалась под седалищем в комки, — Астаховы — еще та семейка».

Всю дорогу до машины они с Астаховым проделали в полном молчании. Сама Варя медленно переваривала мысль о том, что собиралась сесть в машину к незнакомцу, о чем ее неоднократно предупреждали все, кому не лень. И, несмотря на то, что чисто формально Глеб незнакомцем не был, она внезапно поняла, что знает о нем очень мало. Фактически все, что ей было известно, это то, что у него была стукнутая на голову мать, прикольная сестра и вечно странствующий отец. Еще он был заядлым бабником и плохо разбирался в физике. Конечно, кто-то сказал бы, что и этой кучки сведений было достаточно для того, чтобы перестать считать человека незнакомцем, но не для Вари.

Он немало удивил ее, когда предложил подвезти. И все равно, она не могла отделаться от мысли, что это действительно очередной способ насолить ей, пусть даже мстительные замашки не проявлялись с того самого ранения. Еще больше Варя удивилась в тот момент, когда они подошли к машине. Ни слова не говоря, Астахов обогнал ее и открыл дверцу еще до того, как Варя потянулась к ручке. Она не стала ничего говорить (а очень хотелось), только недоуменно покосилась на него и поскорее залезла внутрь, надеясь, что Астахов не прихлопнет ей ноги, если она хотя бы чуточку помедлит.

Через несколько секунд Астахов обошел джип и уселся в машину на заднее сидение с другой стороны. Внезапно Варе показалось, что машина не такая уж и большая, а Астахов сидит куда ближе, чем ему полагалось. Тем временем он выжидающе уставился на нее.

— Так что, куда тебя везти? — спросил он, так и не дождавшись, пока Варя сама догадается назвать адрес.

Варе же еле удержалась, чтобы не хлопнуть себя по лбу. Она уже практически ожидала, что машина просто поедет, догадавшись о том, где она живет, в лучших традициях Шерлока Холмса.

— Окская, 11, — ответила она, — рядом с метро «Текстильщики».

Водитель кивнул и стал выруливать на дорогу. Глеб же хмыкнул, глядя вперед.

— Что? — не удержавшись, спросила Варя. Вопрос получился немного раздраженным, но, что удивительно, Астаховской вины в этом не было. Адреналин, согревавший ее до этого, стал спадать, и Варины ноги пронзил дикий холод. Она нагнулась и потерла икры, которые тонкие капроновые колготки совершенно не согревали. Ей очень хотелось поджать ноги под себя, но этого она делать не стала. Опасалась, что с Астахова тут же слетит весь приступ галантности, и он вышвырнет ее из машины, а возвращаться в холод (вопреки всем возражениям) Варе очень не хотелось.

— Да ничего, мы просто практически соседи, — ответил тот. Он заметил ее манипуляции и, потянувшись вверх, нажал несколько кнопок на панели в потолке, ранее Варей незамеченной. Тут же откуда-то из-под ее сидения подул теплый воздух прямо на замерзшие ноги.

— Спасибо, — пробормотала Варя, не переставая удивляться. «Вот уже диво дивное, чудо чудное», — подумала она, косясь на Астахова, который снова натянул на лицо свою излюбленную ухмылочку.

— И что на этот раз тебя так… — Варя пошевелила пальцами, пытаясь подобрать слово, — развеселило?

— А тебе все надо знать, да, Ворона? — закатил глаза Астахов. — Но я отвечу тебе и на этот раз, любопытная Варвара, — он повернулся к Варе. — Слышать от тебя «спасибо» так же странно, как видеть снег в августе.

От этого заявления челюсть Вари упала снова, только в этот раз не в хорошем смысле, а наоборот. И это Астахов ей заявляет?

— Что смотришь на меня, как баран на новые ворота? — Астахов щелкнул пальцами перед ее носом, без труда дотягиваясь длинной рукой до другого конца сидения. — С самого первого сентября я вообще ни разу не слышал, чтобы ты кому-то сказала простое «спасибо». Ну, или «пожалуйста», если уж на то пошло.

— Да вот думаю, прибить тебя здесь, или дождаться, пока мы выйдем из машины, — произнесла Варя, оправившись от шока. — Уж очень не хочется портить обивку.

Астахов кивнул, услышав именно то, что хотел. Он даже стал выглядеть довольным собой, куда самодовольнее, чем обычно.

— Именно об этом я и говорю: вся такая нелюдимая и злобненькая, и еще удивляешься, что тебя никто в классе не любит, — сказал он.

Варя засмеялась себе под нос, пытаясь не расхохотаться в голос. После всего пережитого сегодня, это заявление вызывало в ней только такую реакцию. Смех вышел немного истерическим, но и это было оправданно. По крайней мере, ей больше не хотелось плакать, а это уже было не мало. К тому же, ноги постепенно согревались от теплого кондиционера, а вместе с ними и все тело. Она даже не подозревала, что так замерзла, пока не начала оттаивать.

— Слушай, Астахов, — сказала она, смеясь, — ты у нас сколько, месяца три? — она посмотрела на парня, и тот кивнул. — Ну вот. А я с этими людьми учусь с первого класса, и если я и веду себя подобным образом, — она запнулась, против воли издав смешок, вспомнив, что она же «злобненькая», — то на это наверняка есть причина. Никогда об этом не задумывался?

Глеб пожал плечами, откидываясь на спинку сидения. В салоне было темно, и Варе не удавалось разглядеть выражения его лица, поэтому она могла судить только по тону его голоса — а он был, как обычно, крайне самодовольный и самую малость саркастичный. Впрочем, у него всегда был такой голос.

— Лично я не вижу никаких объективных причин для этого, — сказал он, наконец.

— Об этом я и говорю, — Варя отвернулась от Астахова и уставилась в окно. — Тебе этого не понять.

За стеклом мелькали фонари, выхватывая из темноты пятна домов, машин, людей, шедших по своих делам. Вот машина взмыла вверх по мосту, и Варе открылась редкая панорама на практически ночной город: до самого, казалось, горизонта тянулись высоченные дома, в каждом из которых были сотни и сотни светившихся точек — крохотных окошек, которые на самом деле были совсем не крохотным. За каждым из таких окошек жили люди, одни или целой семьей, со своими проблема и заботами. Каждый раз, видя все эти светящиеся огоньки, Варя будто заново понимала, насколько большая их планета. Ведь это лишь была часть Москвы, видимая с третьего транспортного кольца. А сколько таких вот огоньков было в Токио? Или Нью-Йорке?

Стоило ей об этом подумать, как внезапно все ее заботы и огорчения отошли на второй план. Она, Астахов, безымянный водитель были всего лишь крохотными точечками на огромном полотне Вселенной. Разве важны какие-то нелепые обиды или страдания, кажущиеся невероятно огромными и невыносимыми, если рассматривать их под увеличительным стеклом? Они пройдут, станут воспоминаниями, которые сами собой сотрутся из памяти со временем.

На Варю накатила неожиданная усталость, будто она только что пробежала сто километров без остановки. Она уже окончательно согрелась, даже немного ослабила шарф и расстегнула пару верхних пуговиц пальто. Зевнув, она потянулась потереть глаза кулачками и вдруг вспомнила, во что превратилось ее лицо. Руки застыли на полпути.

— Эм, Астахов, — позвала она, смирившись с неизбежностью.

— Да-да? — отозвался тот, поворачивая к ней голову.

— Тут такое дело… — Варя показала на щеки. — У тебя не найдется салфеток там, влажных? Про средство для снятия… Ооо, — протянула она пораженно, когда Глеб без лишних расспросов выдвинул ящичек из подлокотника между сидениями и достал оттуда небольшую бутылочку средства для снятия макияжа.

Тот ухмыльнулся, глядя на ошарашенное лицо Вороны.

— Думаешь, ты первая девушка в слезах в этой машине? — произнес он и тут же поморщился. – Мда, прозвучало это странно. Да хватит ржать! — воскликнул он раздосадовано, когда Варя прыснула, закрыв рот ладонью. — Я имел ввиду, что… Ладно, забей, — буркнул он, протягивая Варе жидкость и салфетку.

Не прекращая хихикать, Варя выдавила немного жидкости на салфетку и стала протирать лицо, надеясь, что одной салфетки ей хватит. Обычно хватало, но обычно она и не становилась жертвой маминых экспериментаторских замашек.

Дороги были почти пустыми, поэтому не прошло и получаса, как Варя села во вражескую машину, как она осторожно затормозила рядом с ее домом. В неверном свете фонарей улица казалась будто вымершей, только ветер гонял по темному асфальту кем-то утерянный пластиковый пакет.

Когда джип остановился окончательно, в салоне повисла неловкая паузка. Варя честно не знала, что ей сказать. Поблагодарить Астахова за то, что подвез и не стал расспрашивать? Можно бы, но это было бы очень странно и непривычно. Но чем дольше она думала об этом в гнетущей тишине, тем больше уверялась в том, что именно так и надо было поступить.

Откашлявшись, Варя взялась за ручку дверцы, чтобы иметь надежный путь к отступлению, покрепче сжала в другой руке сумочку и выпалила:

— Спасибо, что подвез, Астахов. Не ожидала от тебя такого, весьма поражена. И я надеюсь, что все, что ты видел в ресторане, останется между нами, а не пойдет в благодатные ушки твоих фанаток, — добавила она, подумав.

Глеб ухмыльнулся, услышав, по обыкновению, только то, что ему понравилось.

— Ты знаешь про мой фан-клуб? Может быть, вступишь, раз так поражена? — осклабился он.

Варя только покачала головой, закатывая глаза, и открыла дверцу, намереваясь вылезти.

— Эй, Ворона, подожди!

Снаружи дохнуло холодом, и Варя закрыла дверцу обратно. Несмотря на то, что она надеялась, что Астахов надолго ее не задержит, выходить в мороз ей совсем не хотелось. «Жаль, что машинка не может привезти меня прямо к кроватке…» — подумала она с сожалением.

— Чего тебе? — Варя повернулась к Астахову и сложила руки на груди.

— Тебе обязательно быть всегда такой колючей? — поинтересовался тот раздраженно.

Варя пожала плечами.

— Я устала и морально, и физически, и единственное, чего сейчас хочу — это улечься спать, а ты и твое «подожди, Ворона» стоите у меня на пути, — сказала она.

— А, ну да, — кивнул Глеб с оттенком замешательства на лице. Возможно потому, что Варя просто ответила, без издевок или сарказма. — Так вот, Ворона… Я тут думал… — Варя едва удержалась, чтобы выдать удивленное восклицание, что он, оказывается, умеет думать. – Нам, пожалуй, пора официально объявить эту нашу нелепую войну оконченной. Я, честно говоря, слегка подустал постоянно ждать от тебя подлянки, — Астахов вздохнул. — Так что, мир?

Варя смерила его долгим взглядом. Будь он немного материальнее, он бы разрезал парня на две аккуратные половинки, каждая из которых могла бы быть одинаково невыносимой.

Она не стала говорить, что если кто из них двоих и ждал подлянки, то точно Варя. Не стала также упоминать, что именно она, Варя, была жертвой их с Новиковой якобы хитроумной мести ни за что.

— До мира нам также далеко, как далекам до сочувствия, — заметила Варя, отмахнувшись от недоуменного лица Астахова при слове «далек». Объяснять, что это одни из основных антагонистов в ее любимом сериале, она считала ниже собственного достоинства. – Но, мы можем попробовать. Начни с того, что перестань звать меня Вороной. Я, конечно, уже привыкла к этому прозвищу, но…

— Заметано, — кивнул Астахов.

Хмыкнув, Варя подхватила сумочку, запахнула поплотнее пальто и выскользнула из машины, не дожидаясь, пока у Глеба не появится еще одна гениальная мысль.

========== Часть двенадцатая, дружелюбная ==========

Комментарий к Часть двенадцатая, дружелюбная

С пылу с жару, приятного прочтения!

Утро понедельника выдалось холодным, хмурым и на удивление снежным. Метель, начавшаяся ночью в субботу, не прекращалась все выходные, будто бы отвечая отвратительному настроению Вари. Снега налетело столько, что Барни, выведенный на прогулку, сразу же запросился домой, максимально быстро сделав свои собачьи дела. Пес почему-то не любил зиму, куда больше ему нравилось вываливаться в грязи и носиться по лужам. Варя какое-то время пыталась разубедить его, утверждая, что снег — это та же вода, только в кристалликах, но разумность пса все же имела пределы. Поэтому Барни только укоризненно таращился на хозяйку и тащил ее в сторону подъезда.

В воскресенье, проснувшись только в обед, Варя обнаружила, что мама уже ушла. На кухне она нашла записку, подсунутую под тарелку с блинами. Округлым маминым почерком было написано, что ее подчиненные накануне накосячили, и ей пришлось поехать в офис, разбираться с последствием их глупости. Выгуляв Барни, Варя снова рухнула в постель, забывшись тревожным зыбким сном. Голова была пустой, будто бы пока она спала, кто-то подтер воспоминания, сделав их хрупкими и ускользающими. Ей ничего не хотелось: ни есть, ни двигаться, ни даже смотреть сериалы. Она знала это состояние, поэтому даже не пыталась как-то противиться напавшей на нее меланхолии.

Завернувшись в одеяло подобно гусенице и позволив псу забраться на кровать, что обычно для него было под строжайшим запретом, Варя провалялась так до тех пор, пока в солнце не село и не наступил вечер. Вставать и включать свет ей не хотелось, поэтому, когда Марьяна Анатольевна пришла домой, квартира была погружена в непроглядную тьму, а Варя спала в обнимку с Барни.

К утру настроение ее ничуть не улучшилось. Да еще и реальность услужливо постучалась в дверь, напомнив, что скоро вообще-то конец полугодия, выставление оценок не за горами, а у Вари в дополнительных задачках и конь не валялся. На них только Барни повалялся, но даже ему это быстро наскучило.

Варя пришла в школу за полчаса до начала занятий. Народу было немного, только неугомонные младшеклассники носились по коридорам первого этажа. Едва завидев знакомые макушки третьеклассников, Варя тут же свернула в раздевалки, надеясь избежать встречи с прекрасным. Конечно, с одной стороны ей было лестно, что дети ее не забыли (да и как такое забудешь), но с другой стороны их внимание ей докучало. Варя слишком привыкла быть невидимкой, чтобы действительно наслаждаться этим.

Дождавшись, пока дети исчезнут с поля зрения, Варя поднялась по лестнице на второй этаж и, прошествовав по почти пустому коридору, скользнула в классную комнату одиннадцатого класса. Там никого не было, что ее только порадовало. Бросив рюкзак на свой стул, Варя залезла на парту с ногами и вздохнула. Больше всего ей хотелось забраться в кроватку, укутаться одеялом и бесцельно глядеть в окно, наблюдая, как ночь сменяет день.

Она не относила себя к той категории людей, что любили устраивать драму на публике. Варя терпеть не могла таких страдалиц, которые навзрыд рыдали в кафе, сжимая остывший кофе между ладонями, или с неповторимым выражением лица стояли у стеночки в коридоре, пуская одну за другой трагические слезы. Варя считала, что слезы на публике — это признак слабости. Она не разрешала себе плакать до тех пор, пока не будет уверена, что может дать волю эмоциям, и никто не станет свидетелем этого небольшого торнадо. Она действительно редко позволяла себе разойтись, но когда это случалось, то случалось на все сто процентов.

Не то чтобы ей хотелось плакать или устраивать истерику, нет. Но этот арктический холод, заливавший ее с самой субботы, немного ее беспокоил. Казалось, будто она наглоталась успокоительного, и даже если сильно захочет, то не почувствует никакого волнения. Ей не хотелось смотреть сериалы, не хотелось даже читать. Варя была уверена, что выдай прямо сейчас Новикова какую-нибудь из своих излюбленных гадостей, ей было бы от этого ни горячо, ни холодно.

Дверь в класс громко хлопнула, и Варя вздрогнула от этого неожиданного звука. Обернувшись, она увидела Лилю, как обычно сосредоточенную и целеустремленную. Даже ее мышиного цвета волосы, стянутые в консервативный хвостик, подпрыгивавший в такт ее шагам, казались образцом упорядоченности и организованности.

— Доброе утро, Варя, — поздоровалась Лиля, подходя к своему месту, располагавшееся от Вари через два прохода. Лиля аккуратно поставила сумку на парту и вытащила наружу учебники и книгу, обернутую в кожаную обложку. Это было что-то новенькое.

— Привет, Лиля, — махнула рукой Варя. — Что читаешь?

Ей показалось, что невинный, казалось бы, вопрос, заставил одноклассницу слегка порозоветь. Лиля скосила глаза на книгу и неловко задвинула ее за учебники.

— Я… — она отвела взгляд в сторону. — Я совершенно неожиданно обнаружила, что мои познания в литературе оставляют желать лучшего. Мне указали на то, что хотя я могу в совершенстве описать способ построения сюжета романов, сама я с ними не знакома.

Лиля всегда выражалась достаточно запутанно и туманно, но на этот раз смысл Варя уловила достаточно быстро.

— Так ты читаешь роман! — воскликнула она прежде, чем успела себя остановить. Заметив, как скулы Лили налились краской, она постаралась умерить степень удивления. — И какой это?

— Я решила начать знакомство с этим жанром с классических представителей — Бронте, Остен… — пробормотала Лиля. — Сегодня начала «Гордость и Предубеждение».

Вопреки всему, что до этого думала Варя о своей неспособности почувствовать что-то из-за меланхолии, напавшей на нее и никак не желавшей уходить, внутри нее шевельнулся неподдельный интерес. Сама Варя обожала Джейн Остен, а ее романы знала наизусть. Они не были мудреными или сложными в понимании, но от этого не становились менее ценными. Каждая строчка, написанная рукой английской романистки, заставляла читателей чувствовать вместе с ее героинями. И, что было наиболее важно, все ее романы имели счастливый конец, даже несмотря на то, что его возможность была также призрачна, как наличие счастливых концов в реальной жизни.

— И как он тебе? — осторожно поинтересовалась Варя.

Лиля пожала плечами. Варя заметила, что напряжение, сковывавшее одноклассницу, стало понемногу исчезать.

— Я еще не слишком много прочитала, всего десять глав, — сказала Лиля, — но миссис Беннет уже кажется мне самым глупым персонажем во всей книге. Что касается главного мужского героя — мистера Дарси — то он еще не успел открыться настолько, чтобы о нем можно было составить четкое впечатление.

Варя облегченно выдохнула. Почему-то ей показалось, что Лиле роман не понравится совершенно, уж слишком серьезной представлялась ей она.

— В этом и прелесть этих книг, — пожала плечами она. — Нельзя узнать персонажа после одной только страницы. И этим они похожи на живых людей.

— Так тебе нравится эта книга?

— О да, — Варя кивнула, даже не пытаясь скрыть искреннюю улыбку. Внезапно она поймала себя на мысли, что улыбается, пожалуй, первый раз за все выходные. — «Гордость и предубеждение», наверное, мой самый любимый роман. Я его знаю наизусть, но все равно люблю. Ипересматриваю фильмы, наверно, каждые пару месяцев.

— Фильмы? — переспросила Лиля. — Так их много?

Варя кивнула, спрыгивая с парты на ноги. Деревянный край, который давно следовало бы зашлифовать, царапнул по колготкам, но не порвал. Хвала ста шестидесяти денам! Она бы и дальше продолжила восседать аки царица на троне, но минутная стрелка на настенных часах неумолимо двигалась, и скоро должен был прозвенеть звонок на урок.

— Есть полнометражный фильм с Кирой Найтли, — кивнула Варя, загибая пальцы. — И много сериальных экранизаций: девяносто пятого года, восьмидесятого… — она вытащила из сумки увесистый томик с задачками по алгебре и уронила его на парту, о которую тот ударился с громким шлепком. — Есть даже одна с Лоуренсом Оливье, но она мне не очень нравится. Посмотри их как-нибудь.

— А может быть… — сказала Лиля, но ее прервали.

Дверь распахнулась и в класс зашла Карина. Бросив смущенный взгляд на одноклассниц, которых она точно не ожидала лицезреть, она молча скользнула на свое место и опустила голову на руки. Пожав плечами, Варя повернулась к Лиле.

— Так что «может быть»?

Краска, только что ушедшая с лица девушки, тут же вернулась, отчего она напомнила Варе светофор у железнодорожных путей. Те тоже то красные, то белые, и никак не могут определиться.

— Дело в том, — начала Лиля, как всегда, издалека, — что мои родители на этих выходных уезжают по делам, оставляя меня на попечение старшей сестры. А Роза скорее всего уедет к своим друзьям, а я не очень люблю оставаться дома одна, — на одном дыхании выдала она.

— А ты не можешь попросить Розу остаться с тобой дома? — поинтересовалась Варя, вспоминая сестру Лили, которая закончила «Кленовый лист» несколько лет назад.

Ее имя как нельзя лучше отражало ее характер. У нее были такие же, как у Лили, мышиного цвета волосы и водянистые серые глаза, но на этом их сходство кончалось. Роза была жизнерадостной хохотушкой, яркой и незабываемой личностью. Успехами в учебе она не отличалась, зато всегда выступала на всех мероприятиях, а в школе «Кленового листа» это было не менее важным показателем. К тому же в девушке ключом била любовь к костюмам и моде, что быстро сделало ее главным костюмером на всех постановках и спектаклях. Не удивительно, что после окончания школы Роза без труда поступила в одну из главных дизайнерских школ Москвы.

Лиля сморщила носик, закатывая глаза. Она считала сестру сумасбродкой, которая не может усидеть на месте и заняться чем-нибудь полезным. Разительный контраст между сестрами Варя списывала на то, что генетика тоже умеет шутить. Вместе они составили бы идеальную личность, так как закрытость и холодность первой дополняли неугомонный нрав второй.

— Она клятвенно обещала, что присмотрит за мной, но у Розы память, как у золотой рыбки, — сказала Лиля. — Три секунды — и новая жизнь. Наверняка она уже забыла, что должна на выходных быть дома, и запланировала что-нибудь сумасшедшее и безрассудное.

Варя усмехнулась, подумав про себя, что иногда совершать что-то сумасшедшее и безрассудное вовсе не плохо. Она могла только завидовать тем, кто не боялся идти в разрез с планами и действовать спонтанно.

— Поэтому я подумала, — продолжила Лиля после секундной заминки, снова покраснев, — может быть, ты не откажешься на этих выходных погостить у меня дома?

Это было неожиданно, хотя Варя и понимала, что неспроста Лиля начала этот разговор. Первым ее порывом было отказаться, ведь, несмотря на то, что они одиннадцать лет учились в одном классе и недавно стали общаться, Варя практически не знала одноклассницу. Она уже открыла рот, чтобы мягко, но решительно выразить свое нет, но тут же захлопнула его, будто ее что-то толкнуло.

Лиля смотрела на нее с такой надеждой, что она не посмела ее расстроить. Да и, поправила она себя тут же, после Али в этой школе за последние пару месяцев она стала для нее самым близким, что может быть к слову «друг».

— К выходным я уже дочитаю, и мы можем посмотреть экранизацию, — поспешно добавила она, видя сомнение на лице Вари. — Но если у тебя на примете занятия поинтересней, то не волнуйся, я не…

— Я буду рада, — перебила ее Варя.

Едва она это сказала, как на лице Лили расцвела широкая улыбка. Она даже будто стала выше ростом, потому что перестала нервно сутулить плечи. Варя и не думала, что произведет такую реакцию.

— Отлично! Я… Ты точно не против?

Варя заверила ее, что точно-точно не против. К тому же, Варя внезапно поняла, что ей действительно интересно посмотреть на привычное место обитания девочки-робота, на то, как она ведет себя, когда не окружена туповатыми, с ее точки зрения, одноклассниками. Впрочем, для Лили почти весь мир был туповатым, поэтому Варя на такую оценку не обижалась.

*

Практически всю неделю Варя пребывала в расположении духа, близком к хорошему. К степени хорошести своего настроения она относилась довольно скептически, всегда вспоминая Германа Дурнева из книг российского писателя-фантаста.

У дяди Германа было целых сто семнадцать плохих настроений и всего лишь одно хорошее, причем плохие разнились от легкого раздражения из-за зудящего над ухом комара до апокалиптического уничтожения вселенной вокруг. Конечно, Варя подобным недугом не страдала, плохие настроения у нее измерялись всего лишь парочкой, но это не мешало им скакать, как укушенным любимой таксой господина Дурнева.

Воодушевленная планами на выходные, Лиля стала куда более общительной не только с Варей, но и с другими людьми. Она даже сделала над собой усилие и подсела на одном из уроков к Руслану. Она бы подсела к Варе, но знала, что та не любит, когда кто-то вторгается в ее личное пространство.

Что касается привычных факторов раздражения — Новиковской клики и иже с ними — то те, на удивление, проявляли чудеса скрытности и молчаливости. Вика подчеркнуто игнорировала присутствие Вари как в школе, так и в жизни вообще. Ее избранные припевалы повторяли все за предводителем, поэтому и они объявили молчаливую забастовку ее существованию. К слову, Варя заметила это только к концу недели, до этого она просто радовалась непривычной тишине и отсутствию шепотков.

Астахов же, казалось, намеревался выглядеть приятным и дружелюбным насколько только это было возможно. Заходя утром в класс, он приветливо махал Варе рукой. Правда, одновременно он подмигивал многочисленным своим поклонницам в числе одноклассниц и клевал в щеку Новикову, которая иных его телодвижений упорно не замечала, поэтому Варя на это только скептически поднимала бровь. Если Глебу требовалось у нее что-то спросить, то делалось это исключительно по имени, а не как раньше, с презрительно-пренебрежительным: «Эй, Ворона!».

Апогей внезапно нахлынувшего на Астахова дружелюбия случился в четверг, на последнем уроке. Это была физкультура, в спортивном зале, по словам физрука, было холодно и неуютно («Как будто в спортивном зале вообще может быть уютно», — думала Варя ворчливо), поэтому одиннадцатиклассники с бодростью покойников нарезали круги. Петр Петрович сидел в центре на раскладном стульчике и мрачно глядел в потолок.

— Частная школа, говорили они, — бормотал он себе под нос. — Огромная зарплата, говорили они… И что мне с ней делать, если в спортзале дубак? Липочкина, чего остановилась? Ноги в руки и бежать! И улыбаться не забывай, улыбаться! — гаркнул он, заметив, что одна из учениц остановилась у выхода из спортзала с явным намерением сбежать. Бросив на физрука недовольный взгляд, Юля вернулась в неровный строй товарищей.

Варя, отлично зная нрав учителя физкультуры, плелась в конце, но не настолько медленно, чтобы привлечь к себе внимание. Вяло перебирая ногами, она пробежала всего кругов семь, тогда как все остальные уже завершали двенадцатый. И, хотя прошло только пятнадцать минут от начала урока, что-то Варе подсказывало, что бегать они будут все несчастные сорок пять минут. На Петра Петровича иногда находили приступы благожелательности, и он удалялся в тренерскую, предаваться нелегким думам, но это был явно не такой день. Поэтому Варе оставалось только уныло бежать круг за кругом, ожидая звонка. А пока он не звонил, она занималась любимым делом — наблюдала за одноклассниками.

Карина — вроде бы длинноногая, но нескладная — бежала быстро, но как-то странно, то замедляясь, то снова ускоряясь. И здесь она умудрялась быть в своем репертуаре, постоянно оказываясь вне основной массы. Чуть позади нее держалась Ника, что-то рассказывая на бегу Насте, которая уже давно перестала быть новенькой. Ника, не переставая, жестикулировала, чтобы в красках донести очередную важную сплетню. Наравне с ней бежали Кристина и Света — обе хихикали и краснели, из чего Варя заключила, что сплетня Ники была по крайней мере скабрезной.

Новиковская клика во главе со своей предводительницей бежали первыми среди основной толпы. Они выглядели очень сосредоточенными, а Вика к тому же умудрялась зорким взглядом следить за подругами, которые то и дело норовили будто бы случайно замедлиться и сбиться в конец. Вика же считала, что раз уж ее заставили бегать, то и остальные должны держать планку и бежать рядом с ней.

Вот мимо пробежала Лиля, помахав рукой. Для нее — худой, гибкой и спортивной — бег не был такой уж проблемой, скорее наоборот. Лиля дважды побеждала на первенстве России по бегу и вполне могла бы продолжить карьеру бегуньи, но ей это было не интересно. Варя как-то спросила, зачем Лиле было это нужно, но девушка только пожала плечами. «Я слишком быстро становлюсь лучшей, и соревнования сразу же надоедают», — без тени юмора говорила она. Поэтому в копилке знаний и достижений Филатовой чего только не было.

Если девочки бежали по внутреннему кругу, очерченному желтой краской, то мальчикам такого послабления не позволялось. Им надлежало бежать по белому кругу, который был большим настолько, насколько это вообще было возможно в их спортивном зале. В пятом классе, когда это разделение только началось, Петр Петрович внимательно следил, чтобы ни один из его подопечных мужского пола не сбивался в круг для девочек. Теперь же его надзор был не нужен: парни мерялись гордостью и во внутренний круг не вступили бы даже по доброй воле.

Их возглавляли футболисты, которым скоро предстояла первая игра сезона. Костя Смирнов — капитан — держался в середине, не выбиваясь вперед, но и не отставая от членов команды. Уж что-что, а игроком он был хорошим. Варя не разбиралась в футболе, но неоднократно слышала, как Костю хвалили за пределами их школы.

Впереди планеты всей мчались Витя и Саша, толкаясь локтями и подрезая друг друга на поворотах. Вспыхнувшая между ними вражда на почве игр так и не закончилась, хотя и притупилась на фоне будущих совместных сражений. Но это не значило, что они так легко были готовы сдаться и не попытаться победить хотя бы в этом.

Увалень Руслан бежал ближе к концу, передвигаясь без надрыва, но устойчиво. Он не рвался вперед, но и не отставал, держа один и тот же темп уже который круг. Внезапно Варя заметила, что нет-нет, да посматривал он в ту сторону, где оказывалась Лиля. Но та этого совсем не замечала, безмятежно пробегая мимо и даже не оборачиваясь. Руслан едва заметно вздыхал и двигался дальше, чтобы потом, через пару минут, снова украдкой посмотреть на Филатову. «Чтобы Руслан… и в Лилю?» — восторженно подумала Варя, делая заметку в памяти расспросить последнюю. Аля наверняка сказала бы, что Варя собиралась влезть не в свое дело, но ее никто не спрашивал.

Оглядывая одноклассников, Варя не могла отделаться от мысли, что кого-то не хватает. Будучи совсем немного параноиком, она стала вспоминать, кто отпросился. Мария, так не и подружившаяся ни с кем в классе, улетела в Милан на неделю скидок, поэтому ее не было уже давно. Не сказать, чтобы это кого-то расстраивало. Еще несколько человек были заняты в подготовке Пижамного Дня, который должен был состояться в следующий четверг, поэтому их сняли с последнего урока.

— Почем фунт изюма? — раздался позади знакомый голос.

Варя вздрогнула, обернулась и поняла, кого она не могла досчитаться. За ней, улыбаясь во все тридцать два зуба, легко бежал Астахов. К слову, он, как и Лиля, бежал легко, будто бы каждое утро перед школой тренировался для марафона. И этот факт заставлял Варю его недолюбливать сильнее обычного, даже несмотря на то, что они, вроде как, подняли белые флаги.

— Чего тебе, Астахов? — спросила Варя, отворачиваясь. Это его не смутило, и за два широких шага он оказался наравне с ней.

— Да ничего, бегу, смотрю — плетешься вся задумчивая, как обкуренный Пятачок, — усмехнулся он.

— Спасибо, что хотя бы не Винни-Пух, — отозвалась Варя, замечая, что их маленький междусобойчик был замечен орлиным взглядом Новиковой. Вика ткнула одну из своих припевал локтем и кивком головы указала на них, что-то тихо говоря.

— Ну, ты, конечно, извини, но быть Винни-Пухом ты не достойна, — покачал головой Глеб, для которого реакция дамы сердца осталась незамеченной. — До его возвышенной души тебе также далеко, как мне до Совуньи.

Варя фыркнула, скрывая неожиданный для нее самой смешок. Лиля снова пробежала мимо, покосившись на Астахова недоуменно, но ничего не сказав.

— Куда уж мне… — пробормотала она. – И, чисто для справки, Совунья из другого мультика.

Астахов довольно кивнул, переворачиваясь и начиная бежать задом наперед. Теперь он держался немного впереди Вари, так что даже если ей не хотелось, приходилось при разговоре смотреть на него.

— Я не совсем тупой, — заметил Астахов с ухмылкой. — Между прочим, Леся всегда говорила, что я похож на Кроша.

— Если она имела в виду, что у тебя такие же большие уши и дурость в одном месте, то я полностью ее поддерживаю.

— Не понимаю, о чем ты, — отозвался Глеб, деланно трогая ухо. — Мои уши идеальны, как и я сам. Фан-клуб подтвердит.

— Как, кстати, у Леси дела? — спросила Варя, оставляя последнюю фразу Астахова без комментариев. Она успела заметить, что реплики последнего вылетали из рта быстрее, чем их успевал додумать его многострадальный мозг, поэтому на них внимания обращать не следовало.

— Нормально, — ответил Глеб, движением головы отбрасывая волосы со лба в сторону, — ходит в школу, мучает собаку, раздражает меня. Словом, ведет себя именно так, как должны младшие сестры. Готов поспорить, что ты такой же была, если не хуже, — усмехнулся он, глядя на Варю.

Та только покачала головой, немного замедляясь. Может быть, некоторые и были профессиональными спортсменами, но уж точно не она. Бежать в темпе и разговаривать одновременно Варя не могла.

— Вообще-то нет, — ответила она. — Мы с Лешей…

— Астахов! — гаркнул Петр Петрович, заметив, что один из его учеников недобросовестно выполняет его указания. Варя тут же отвернулась от Глеба, пряча довольную улыбку. Все-таки, как ни крути, а в это перемирие она не слишком уж верила, и маленькие неприятности ближнего в данный момент Астахова воспринимала тепло и радостно. — Чего дурью маешься? Быстро развернулся и побежал по-человечески!

Астахов покосился на физрука, который был похож на сурового северного мужика, только что проснувшегося после длительного запоя. Петр Петрович действительно слегка создавал такое впечатление, и это при том, что он был коренным москвичом, который север видел только на картинках.

— Сейчас вернусь, — бросил Астахов Варе. — Задержи эту мысль!

С этими словами он прибавил темп и уже несколько секунд спустя догнал Новикову. Застряв с ней на полкруга, что-то долго объясняя, он, тем не менее, скоро снова поравнялся с Варей, довольно ухмыляясь.

— А вот и я, — оповестил он Варю о своем прибытии.

— Ну, вот, я уж надеялась, что отделалась от тебя, — вздохнула она. — А ты, как банный лист, все равно пристал.

— Вообще-то, банный лист пристает к другому месту, — заметил Глеб. – Нет, — тут же ухмыльнулся он, косясь на Варю, — я-то всегда за, только, боюсь, мне битым точно тогда ходить.

Варя согласно кивнула, глядя в ту сторону, где бежала Вика. Взгляд, с которым она следила за телодвижениями Астахова, вполне мог убить или покалечить что-нибудь жизненно-важное.

— Так, на чем мы остановились… Ах да, — он щелкнул пальцами перед Вариным носом, привлекая к себе внимание. Варя бросила на него косой недовольный взгляд. Ей эта тенденция не нравилась. — Ни в жизнь не поверю, что в детстве ты была милым ангелочком, который не доводил брата до белого каления. У вас разница сколько — лет семь? А насколько я могу судить, брат у тебя — парень горячий…

— Хочешь познакомиться поближе? — перебила Варя, вскидывая бровь. — Могу устроить.

Глеб фыркнул, подражая лошади. Варя только закатила глаза. Ее спортивная подготовка не позволяла ей на бегу разговаривать, фыркать и еще при этом умудряться двигаться вперед, не задыхаясь. А вот Астахов это делал без малейшего затруднения.

— Так вот, о чем я, — он слегка замедлился, чтобы бежать вровень с Варей, которая стала понемногу уставать. Радовало только то, что до звонка осталось совсем немного. — Признайся, В… Варя, — с некоторой заминкой сказал Глеб, — вы с товарищем Алексеем цапались, как кошка с собакой!

Варя пожала плечами, хотя в движении это выглядело довольно странно, будто бы ее ударил электрический скат.

— Вообще-то нет, мы всегда жили мирно.

— Не верю! — патетично воскликнул Астахов, чем заслужил очередной обжигающий взгляд со стороны Вики. — Вас же всего двое! Как такое может быть? Не верю, и все тут!

Астахов все продолжал говорить, но Варя его уже не слышала. В ушах застучало, тело затопил внезапный приступ адреналина, и она припустила вперед, резко увеличивая расстояние между ними. Не то чтобы ему было сложно ее нагнать, он даже не запыхался.

— Эй, Варя, ты чего? — спросил он. — Проснулась внезапная любовь к физкультуре?

— Слушай, Астахов, отстань, ладно? — бросила она через плечо, прибавляя темп.

— Да подожди ты! — Глеб не отставал. — Опять эти твои классные перепады настроения. Можешь человеческим языком объяснить, что тебе опять не понравилось?

Варя пробежала мимо недовольно на нее глядевшей Вики, обогнала Лилю, которая остановилась возле скамейки, чтобы завязать шнурок на кроссовке, но Астахов не отставал. Он легко бежал за ней, недоуменно посмеиваясь и выкрикивая нелепые предположения одно за другим.

Она уже почти решила развернуться и смыться в раздевалку, и пусть Петр Петрович сходит с ума, сколько влезет, но тут Варя поравнялась с Русланом. Он осторожно придержал ее за локоть, не давая обогнать, и ободряюще улыбнулся.

— Все в порядке, Варь? — спросил он спокойно, делая вид, что не замечает маячившего рядом одноклассника, который никак не мог уняться.

Варя покосилась на Глеба. Тот семенил рядом, с любопытством глядя то на нее, то на Руслана, который со спокойствием удава игнорировал его присутствие. Руслан вообще не слишком любил Астахова. По не понятным для Вари причинам, из всех парней их класса только Руслана не коснулась эта лихорадка обожания.

— Да, все в порядке, просто Астахов никак не отвяжется, — пробормотала Варя, наконец.

— Сейчас отвяжется, — заверил ее парень, нахмуриваясь. Всей упитанной тушкой, за которой Глеб слегка терялся из виду, Руслан повернулся к однокласснику. Выглядел он внушительно, даже несмотря на то, что большая часть его внушительности состояла из любви вкусно поесть.

Астахов малость дрогнул, но с шага не сбился, продолжая бежать вровень с ними, но Варя видела, что тот снова закатил глаза, будто бы вознося молчаливую молитву к небесам. Оно и понятно: каждый раз, когда он начинал доставать Варю, на ее стороне практически постоянно оказывался кто-то, превышающий размеры Глеба.

— Слышь, Астахов, — сказал Руслан негромко, но грозно. — Тебе что-то нужно?

Глеб вздохнул, укоризненно качая головой.

— Тогда беги себе дальше и не лезь к Варе.

— А то что? — Астахов, казалось, не мог не поумничать, испытывая пределы человеческого терпения.

— А то одной рассеченной скулой не отделаешься, — пообещал Руслан. — Во мне весу побольше, я и нос могу сломать.

— Угрожаешь? — Глеб деланно испугался, усмехаясь.

Руслан отрицательно потряс головой из стороны в сторону.

— Не, обещаю, — сказал он и улыбнулся. — А обещания я держу.

Понимая, что ничего более дельного он не добьется, Астахов пожал плечами и, буркнув что-то вроде: «Ладно-ладно, я дрожу и плачу», — ретировался, набрав скорость. Глядя на его удаляющуюся спину, Варя мысленно выругалась. Вот не среагируй она так остро на его слова, не было бы ничего, в том числе и его любопытства. И никто бы не допрашивал ее и не устраивал погонь, и не пришлось бы прятаться за спину Руслана. Варя терпеть не могла чувствовать себя слабой, но вот уже который раз перед Астаховым она оказывалась именно в этой позиции, и ей это не нравилось.

До конца урока Варя бежала рядом с Русланом, который был совсем не против. Он молчаливой тенью держался рядом, легко поддерживая ее темп, и одним своим видом внушал уверенность, что на сегодня сеанс общения с раздражающим одноклассником окончится.

*

После того знаменательного дня, когда Новикова подмешала зеленку в ее шампунь, Варя стала проверять все, что оставалось в раздевалке и душевой на предмет присутствия лишних объектов. Так, она прощупывала полотенце, выдавливала на ладонь пробную порцию шампуня и геля для душа, просматривала спортивную форму и кроссовки, вдруг кто-то добрый сшил штанины или залил внутрь клей (о последнем предупредил ее брат, отнекиваясь при этом, что никогда не опускался до подобных способов мести). Аля качала головой и говорила, что такое поведение ее несколько тревожит, что Варя искала злой умысел там, где его не было, но Варя только отмахивалась от нее. Паранойя паранойей, но быть снова искупанной в зеленке или еще в чем-нибудь, похуже, ей не хотелось.

Именно поэтому, когда Варя вышла из физкультурной раздевалки, школа практически полностью опустела. Начальная школа закончила учиться еще час назад, а средняя спешила покинуть стены родной альма-матер едва звенел звонок с урока. Даже учителя и те, поставив последнюю подпись в отчете или журнале, стремились прочь к свободе и личной жизни.

Слегка покачиваясь под тяжестью сумки, набитой книгами, Варя брела по коридору и тихо напевала себе под нос главную тему из заставки «Доктора кто». Ее голос многократно отражался от стен и звучал странно и чуждо. В школе, не заполненной толпами учеников, была хорошая акустика, чем Варя периодически пользовалась, напевая под нос ту или иную мелодию. Правда, ее завывания мало кто бы назвал хорошим пением. И пусть даже ее отсутствие слуха практически не смущало, привлекать к себе излишнее внимание ей не хотелось, поэтому едва услышав отголоски разговора где-то впереди, Варя тут же замолчала.

Дойдя до поворота коридора, за которым скрывалась лестница вниз, Варя поняла, что голоса доносятся с первого этажа, а говорящими были никто иные, как Ирина Владимировна, их бессменная классная руководительница, и Астахов.

Ей никак не хотелось сталкиваться с этой парочкой, которая горячо что-то обсуждала, но выбора не было. Нет, можно было спрятаться где-нибудь у лестницы и ждать, пока они уйдут восвояси, но Варе хотелось поскорее уже убраться из драгоценного учебного заведения, поэтому выбора не было.

Тяжко вздохнув и трижды произнеся «раксакорикофаллапаториус» на удачу, Варя стала спускаться вниз.

Едва Пропеллер узрела самую «любимую» ученицу, как ее глаза зажглись тихим мстительным огоньком. Варя прямо-таки видела, как на лице классной руководительницы появляются два красных огонька в лучших традициях терминатора. Астахов стоял к Варе спиной, поэтому ее появления не заметил и к такому преображению Ирины Владимировны оказался не готов.

— Воронина! — визгливо воскликнула она. Ее голос, многократно умноженный школьной акустикой, заставил, казалось, содрогнуться все здание. — Иди сюда!

Варе ничего не оставалось, как подчиниться. Не убегать же, в самом деле, от женщины со всех ног?

Она подошла ближе к Ирине Владимировне, опасаясь, что та прожжет в ней две аккуратные дырочки. Увидев Варю, Глеб немного удивился и помахал ей. Варя его проигнорировала, а Ирина Владимировна и вовсе не заметила. Впрочем, для нее сейчас и стадо гиппопотамов, пробежавшее прямо перед носом, осталось бы незамеченным.

— Здрасте, — буркнула Варя, не глядя на Астахова. На классную руководительницу она тоже не смотрела, но потому, что разъяренному зверю в глаза не смотрят.

— Воронина, — вкрадчиво начала Ирина Владимировна, — ты ведь знаешь, какой скоро праздник?

Варя пожала плечами, переводя взгляд с кончиков балеток на потолок.

— Пижамный день? — вопросительно произнесла она, как бы невзначай.

— Именно! — воскликнула классная руководительница. — А ты помнишь, что у тебя сплошные долги?

— Помню… — отозвалась Варя с долей сомнения в голосе. Вполне могло оказаться, что коварная Ирина Владимировна сумела отыскать новые долги, с которыми Варя должна была рассчитаться, и обрушить эту новость на голову своей подопечной.

— Так вот, Воронина, — Пропеллер сложила руки на груди и мстительно улыбнулась. — Если до Пижамного дня у тебя будет хотя бы один хвост… Можешь про праздник забыть.

Не удержавшись, Варя закатила глаза. Она каждый год слышала эти слова, и каждый год, имея твердую тройку по физике, поставленную учителем сквозь слезы (его, учителя), все равно веселилась вместе со всеми. Угрозы классной руководительницы были пустышкой, хотя и заставляли немного понервничать. И Варя, и без того пребывавшая слегка на взводе, почувствовала, как внутри нее нарастает раздражение.

Закатанные глаза не остались незамеченными для Ирины Владимировны.

— Как ты себя ведешь, Воронина! Как ты смеешь дерзить! — завосклицала возмущенно она. — Ты с матерью дома также себя ведешь?

Варя всегда считала, что она очень терпеливый человек. Она долгое время училась не выходить из себя, так как зачастую ее приступы гнева кончались весьма плачевно: она била посуду, рвала бумагу, кричала, иногда даже дралась. Но в тот день ее самоконтроль был явно не на высоте. На и без того перегруженный горб белоснежного верблюда ее терпения бросили лишнюю соломинку.

— Идите вы в задницу, дорогая моя Ирина Владимировна, — выпалила она и, круто повернувшись, ушла.

Классная руководительница обомлела. Она застыла на месте, раскрывая рот и тут его закрывая, словно выброшенная на берег рыба. Характерно, что и выражение ее лица было очень похоже на рыбье — вытянутое, с выпученными глазами.

Уходя, Варя краем глаза заметила реакцию Астахова. Он тоже обомлел, но скорее от приятного шока, чем от ужаса, как Пропеллер. Не то чтобы Варе вообще была интересна его реакция, но от этого ее настроение немного поднялось.

Оцепенения классной руководительницы хватило как раз настолько, чтобы быстро натянуть пальто, всунуть ноги в сапоги и выбежать из стен родной школы. Охранник проводил ее удивленным взглядом, а уже в дверях настиг громоподобный вопль, от которого взрывались бокалы и барабанные перепонки:

— ВОРО-О-ОНИНА!

Но Варя не остановилась, буквально чувствуя, как ударная волна выносит ее прочь на холодный воздух. Выбежав на крыльцо, она не успела затормозить, и ноги сами пронесли ее вниз по лестнице, то и дело норовя поскользнуться на льду, намерзшему на краях ступенек.

Все еще слыша в ушах отзвуки вопля, Варя попыталась схватиться за поручень, но инерция пронесла ее дальше, и она умудрилась врезаться в женщину, стоявшую около крыльца. «Наверное, мама какой-нибудь первоклашки», — подумала Варя, второпях извиняясь.

Но стоило ей поднять голову, как слова застыли у нее на губах. Тощая, словно палка, одетая в кремовое пальто, по которому красиво рассыпались светлые волосы, перед ней стояла Светлана.

В этот раз она была в очках с тяжелой роговой оправой и сигаретой, зажатой между пальцами, в остальном ее облик не изменился ни на йоту. Осознав, кто перед ней, Варя отпрыгнула на метр в сторону, сама не подозревая, что так может.

— Как удачно ты вылетела из школы, — улыбнулась Светлана. — Уроки давно кончились, а тебя все нет и нет… Я уже собиралась собирать спасательно-поисковый отряд!

Светлана сделала затяжку и выдохнула в воздух спирали сероватого дыма. Варя снова сделала шаг в сторону, но женщина не собиралась отпускать ее так просто.

— Что вы здесь делаете? — поинтересовалась настороженно Варя.

— Жду тебя, — ответила Светлана, делая еще одну затяжку и бросая сигарету на асфальт, покрытый снегом. — Нам нужно поговорить. Ты так внезапно убежала, что… Может быть, я тебя подвезу до дома? — предложила она деловито, ничуть не сомневаясь в том, что Варя согласится.

Но не тут-то было. Врагу гордый варяг сдаваться не собирался.

— Мне мама запрещает с чужими тетями в машине ездить, — холодно отозвалась Варя. Повернувшись, она пошла прочь от Светланы, специально делая широкие шаги. Светлана засеменила за ней на своих шпильках, но засеменила быстро, явно сказывалась практика.

— Варя, подожди! — воскликнула она, как показалось Варе, раздраженно. — Я же просто хочу поговорить! Не веди себя как ребенок!

Она умудрилась догнать Варю и схватила ее за локоть. Хватка длинных тонких пальцев Светланы была неожиданно цепкой, и Варя споткнулась на месте, дернувшись назад.

— При всем уважении, — Варя повернулась к Светлане, едва удерживаясь от того, чтобы не нагрубить ей, — я с вами говорить не хочу. И руки уберите, у меня синяк останется.

Светлана закатила глаза, но пальцы разжала. Варя тут же отодвинулась от нее, потирая предплечье и глядя на нее с неприязнью.

— Не строй из себя маленького ребенка, — произнесла Светлана, скрещивая руки на груди. Она смотрела на Варю сверху вниз так, как смотрят на надоедливое насекомое. — Ты зря обижаешь отца, отказываясь его понять.

— Вот только не лезьте в мои отношения с папой, ладно? — не выдержала Варя.

Громко хлопнула тяжелая школьная дверь. Астахов, на ходу застегивая верхние пуговицы пальто, стал спускаться по лестнице, когда увидел сцену, разворачивавшуюся перед ним. Рука с наушниками застыла в воздухе, и он замер на месте, переводя взгляд с Вари, на лице которой было написано такое негодование, какое он еще ни разу не видел. Женщина, с которой она стояла, выглядела не менее раздраженной и показалась ему знакомой. Искры между этими двумя так и летели, будто стоит поднести спичку, и они взорвутся.

— У вас тут все в порядке? — поинтересовался Глеб, медленно спускаясь вниз.

— Только тебя тут не хватало! — чуть ли не взвыла Варя. «И почему этот… Астахов постоянно оказывается там, где его быть не должно?» — подумала она. Даже у голоса в ее голове были нотки истерики.

— То есть… не все в порядке, — протянул Глеб, получая недовольный взгляд со стороны женщины.

— Молодой человек, вмешиваться в разговор незнакомых людей по крайней мере невежливо, — заметила она, доставая из сумочки пачку сигарет и ловким движением вытаскивая одну. — Не лезьте, куда не следует, сделайте одолжение.

Прежде, чем Глеб успел ответить странной хамоватой женщине, закурившей сигарету с остервенением дятла, вмешалась Варя, громко фыркнув:

— То есть тебе вмешиваться можно, а ему нет?

Светлана снова закатила глаза, делая затяжку.

— Я невеста твоего отца, нравится тебе это или нет, — заявила она. — А вот этот субъект, — она указала сигаретой на подошедшего парня, — вообще неизвестно кто.

Как обычно бывало в таких ситуациях, Варя сначала делала и только потом думала. Потом думала еще раз и кричала сама на себя благим матом. Впоследствии разум часто ругал ее за предпринятые действия, но вернуться в прошлое и переделать было уже нельзя. А жаль…

— К вашему сведению, — процедила Варя, хватая Астахова за руку, благо стоял он поблизости, — это мой молодой человек, и мы, прямо сейчас, торопимся, — сказала она. Уже к концу фразы Варя поняла, что сморозила невероятную глупость и приготовилась потерпеть внушительное фиаско.

Глеб ожидал от нее чего угодно, в том числе внезапного удара под дых или болезненного пинка в голень, но не этого. На его лице отчетливо читалось… назовем это ошеломлением. Он уставился на Варю в лучших традициях барана, узревшего внезапно новые ворота, на что она могла только состроить пугающую гримасу, так и кричавшую: «Подыграй мне!»

— Эээ… — протянул он, глядя на Варю с сомнением. – Да, именно так, — Глеб повернулся к Светлане с ослепительной улыбкой и, с трудом высвободив руку из крепкой хватки, с некоторой долей опаски положил ее Варе на плечи, готовясь с любой момент отскочить в сторону, если последней это не понравится.

Но Варя, понимая, что отступать некуда, позади Москва, замерла на месте, изображая на лице нечто, подобное улыбке. Глеб, приободренный тем, что его не собираются убивать на месте, продолжил:

— Мы, знаете ли, действительно торопимся. ЗАГС заявления только до пяти принимает, а дома дети не кормлены… — посетовал он, входя во вкус. Лицо Светланы, и без того не маленькое, вытянулось от удивления. — А младшенький наш, Кирюша, вообще просил по дороге домой машинку купить… Так что, мама — вы ведь позволите называть себя мамой, раз уж мы почти родственники? — мы пойдем. Счастливо оставаться! — добил ее Глеб, все так же радостно улыбаясь.

А потом они ушли настолько быстро, насколько это вообще было возможно. Варя только и успела, что язвительно помахать ей ручкой, обернувшись на ходу. Она еще увидела, как Светлана бросила сигарету и схватилась за телефон. Дальше идти задом наперед было неудобно, и дальнейшие действия женщины остались для Вари тайной, которую она при всех сокровищах мира не стала бы раскрывать.

Едва они дошли до угла улицы и повернули, Варя двумя пальцами сняла с плеча руку Астахова и сказала:

— Все, можешь убрать.

Он не замедлил с этим, и, как показалось Варе, даже обтер ладонь о штанину. При этом на его лице было написано такое жгучее любопытство, что Варе даже стало немного не по себе. Пробормотав что-то, отдаленно напоминающее «спасибо, пока», она уже собиралась по-быстрому смыться, но не смогла.

— Э, нет, стоять, — Астахов поймал ее за край шарфа и повернул к себе лицом. — Что это было?

Настал черед Вари глядеть с мольбой в тучки. Пусть она и чувствовала признательность к раздражающему однокласснику, но этого явно было недостаточно, чтобы тут же выложить по первому требованию. Она напряженно думала, что бы сказать, пытаясь найти ответ в будто назло голубом небе, на котором совершенно не по-зимнему то тут, то там проплывали кусочки белых облаков, а пауза затягивалась.

— Долгая история, — выдала Варя в конце концов.

— Неа, так не пойдет, — качнул головой Глеб, складывая руки на груди. — Рассказывай целиком и полностью. Уж это я заслужил.

Варя вздохнула, понимая, что просто так он ее не отпустит, а сбежать не получится. Только если она сможет добраться до метро первой… Но Астахов бегал быстрее, как ни крути.

— Ладно, — сдалась она, переводя взгляд с тучек на землю под ногами. Здесь, на оживленном проспекте, асфальт был припорошен снегом самую чуточку, поэтому создавалось впечатление, что тротуар страдал перхотью. — Помнишь тот инцидент на выходных? — Астахов согласно кивнул. — Так вот… эта женщина — причина, по которой я тогда была в таком… расстройстве, — подобрала Варя слово, думая, как бы лучше описать приключившуюся с ней истерику.

На лице Глеба проступило призрачное понимание.

— И зачем она заявилась в школу? — спросил он.

— Хотела поговорить, — передернула плечами Варя. — Я пыталась уйти, но у нее хватка, как у питбуля.

— Поэтому надо было назвать меня своим парнем, — понимающе закивал Глеб. – Да, женская логика — это сила, не поддающаяся постижению.

— Мог бы просто мимо пройти, — фыркнула Варя. — Никто тебя не просил вмешиваться.

— Ага, я уже даже жалею, — Глеб мученически вздохнул. – Я, видите ли, хотел помочь, пошел на несоизмеримую жертву, а мне даже простого «спасибо» никто не сказал. А я, между прочим, получил моральную травму от взгляда этой тетки. Глаза будто сверла.

Варя на эту тираду только закатила глаза. Момент признательности прошел, и Астахов снова стал ее раздражать, как раньше.

— Спасибо! — воскликнула она. – Что, легче?

— Будто заново родился, — осклабился Глеб. — Поклон в ножки и слезная мольба принять благодарность тоже подошли бы, но раз уж на большее ты не способна…

— Аргх, — негодующе выдохнула Варя, не в силах спокойно реагировать. – Все, я пошла, — она махнула рукой и решительно пошла, намереваясь поскорее добраться до метро и за книгой выкинуть сегодняшний день из головы.

— Да постой ты, — Астахов рассмеялся и в несколько шагов догнал ее. — Никто тебе не говорил, что ты похожа на хомячка, когда бесишься?

Варя прибавила шаг. По ее расчетам до спуска в метро оставалось несколько минут быстрым шагом, а Астахов был не тем человеком, который мог бы туда спуститься.

— Чего тебе еще надо? Я же сказала «спасибо».

— Может, тебя подвезти? — предложил он, с трудом подавляя усмешку.

— Меня подвезет метро, — откликнулась Варя, подавляя, в свою очередь, порыв треснуть Астахова по какому-нибудь жизненно-важному органу. Она сама не понимала, почему он вызывал у нее такую реакцию, поэтому справлялась, как могла.

— Да ладно тебе, — парень обогнал ее и остановился прямо перед ней, загораживая путь. — В метро полно немытых бомжей, карманников и извращенцев, а еще там воняет.

— Да ты, видать, давно в метро не спускался… — заметила Варя иронично. — И правда, только стойкие духом и телом рискнут посетить эту клоаку городских страстей. Такую мамзель, как ты, там сомнут в один момент.

У тучек был день популярности неземного масштаба, не иначе. По другому объяснить частоту, с которой на них обращались взоры простых смертных объяснить было нельзя.

— Ну, и чем эта клоака лучше моей машины? — поинтересовался Глеб, сунув руки в карманы пальто.

— Вероятно, тем, что там нет тебя, — улыбнулась во все тридцать два зуба Варя. — А теперь дай мне пройти, а?

Астахов с клоунской ужимкой поклонился и отодвинулся в сторону.

— Как знаешь, — сказал он.

— Благодарствую, — бросила Варя, проходя мимо.

На этот раз никто ее преследовать не стал. Пройдя шагов двадцать, она обернулась, сама не до конца понимая зачем. Астахова на тротуаре уже не было, и это ее почему-то успокоило. Достав из рюкзака наушники, Варя подключила их к телефону и направилась в метро. До вечера ей еще надо было забежать в магазин и купить новые пижамные брюки.

========== Часть тринадцатая, гостевая ==========

Как того следовало ожидать, к тому моменту, когда Варя пришла домой, мама уже обо всем знала. То есть, о том, что ее дочь со всей широтой души послала классную руководительницу в места не столь отдаленные. Ей оставалось только гадать, числится ли она еще в списках учеников школы «Кленового листа». С разъяренной Ирины Владимировны сталось бы пойти к директору и поставить ультиматум: либо Варя, либо она. Что бы выбрал директор, догадаться не трудно.

Открыв дверь своими ключами, Варя тихо вошла в квартиру и собиралась незаметно прошмыгнуть мимо гостиной, в которой сибаритствовала мама, но планы испортил Барни, с истошным лаем бросившийся встречать любимую хозяйку.

— Варюша, — ласково позвала Марьяна Анатольевна. — Иди сюда, дочь моя, — она говорила тем самым голосом, после которого ее подчиненных откачивали врачи из кареты скорой помощи.

Мстительно щелкнув пса по носу, Варя разделась и поплелась на казнь.

Марьяна Анатольевна располагалась на диване. Она царственно созерцала один из отчетов сотрудников, братья-близнецы которого лежали на полу внушительной кипой. Деловой костюм и рабочие очки на носу подсказали Варе, что мама в спешке покинула офис, что ей самой не предвещало ничего хорошего.

— Привет, — вяло махнула рукой Варя, подходя к дивану, но не присаживаясь. Разбор полетов надлежало принимать стоя.

— Минутку, — улыбнулась ей мама, возвращаясь к отчету. В правой руке она держала красный карандаш, которым время от времени оставляла в тексте пометки. В каких-то отчетах пометок было совсем немного, и это значило, что суровая начальница была довольна. В других, и их было большинство, пометок было больше, чем самого текста. Будущее авторов таких отчетов было незавидным.

Наконец, она внесла последнюю правку и отложила отчет в сторону, переводя взгляд на дочь. Варя тут же потупилась, изображая крайнюю степень раскаяния, избегая смотреть в глаза матери. Взгляд Марьяны Анатольевны, отточенный на подопытных кроликах в офисе, бил лучше стрелы Робина Гуда и всегда попадал в цель.

— Уменя нет слов, — вздохнула она, качая головой. — Обязательно было выбирать такие слова? Нельзя было выразиться как-нибудь… помягче?

— Да куда уж мягче! — воскликнула Варя. — Пусть радуется, что не матом… Подожди, — она недоуменно уставилась на мать, которая с мягкой улыбкой глядела по сторонам, — и ругать ты меня не будешь?

— А смысл? — пожала плечами Марьяна Анатольевна. — У меня желание послать вашу классную куда подальше появилось еще в процессе первого родительского собрания в пятом классе. Только мне с ней ругаться было несолидно, да и для тебя плохо, а тебе… — она снова вздохнула. — Не исключают, и хорошо.

— Не исключают? День сюрпризов, не иначе.

Марьяна Анатольевна сняла очки и потянулась за тряпочкой, чтобы стереть с них невидимые пылинки. Теперь уже она избегала смотреть в глаза дочери.

— Ирина Владимировна была в ужасе от твоего «хамства», — показала она пальцами кавычки, — долго и весьма истерично разглагольствовала, что мы воспитываем тебя неправильно, проехалась по мне и твоему отцу, высказала все, что она думала о нашей семье… — Варя машинально сжала кулаки, снова чувствуя злость. — Даже Леше досталось, — хмыкнула мама. — Она назвала его невоспитанным амбалом, которого мы науськиваем на добрых людей.

— Это она-то добрая?! — поразилась Варя. Она еще много хотела сказать о своей классной руководительнице, но Марьяна Анатольевна оборвала ее коротким жестом.

— Я тоже в стороне не осталась, не волнуйся. Короче говоря, — она отложила тряпочку и снова водрузила очки на нос, — побеседовали мы с ней обстоятельно и эмоционально, так что в школу тебе, наверно, лучше до понедельника не ходить. Дадим вашему эмоциональному Пропеллеру остыть.

Варя поникла.

— Все-таки наказание назначат? — спросила она опечаленно. Что-то подсказывало ей, что в назидание посещение Пижамного дня для Вари будет запрещено самим директором, а тут уж ничего не поможет.

— Нет, не волнуйся, — ответила Марьяна Анатольевна сразу же воспрявшей духом дочери. — Назовем это… мерой предосторожности против излишне горячей головы Ирины Владимировны. А если она начнет возмущаться, то я не против повторить сказанное директору.

Не выдержав, Варя бросилась на диван и крепко обняла маму. Она очень редко открыто проявляла эмоции, поэтому та на мгновение замерла, не веря своим глазам, а потом прижала к себе дочь со счастливой улыбкой на лице.

— Спасибо, мам, — пробормотала Варя, уткнувшись носом в ее плечо. — Ты у нас настоящая львица.

Марьяна Анатольевна засмеялась, ласково гладя дочь по волосам.

— Вообще-то, я больше похожа на медведицу, — пробормотала она чуть дрогнувшим голосом, — но львица мне тоже нравится.

Вся пятница прошла в незыблемом покое и неге. Проснувшись ближе к полудню, Варя быстро ответила на встревоженную смс-ку Алевтины, пролистала удивленные сообщения от Лили и поняла, что с легкого языка Астахова («А может быть, он и не виноват», — пропищал тонкий голос разума, от которого Варя тут же отмахнулась) вся школа знала о ее стычке с классной руководительницей. Но Варю это не беспокоило. В слова мамы, что ее никто не накажет, она верила непоколебимо.

Но если она думала, что так просто отделается от расспросов, то сильно ошибалась. В пятницу ей еще удавалось избегать внешнего мира, зарывшись с носом в книги и выключив телефон, но кара общественного внимания все же настигла ее, но уже в субботу.

В назначенное время Варя вышла из перехода метро «Кутузовская», умудрившись не опоздать. Почти сразу же ей посигналил красный джип, на переднем сидении которого была Лиля, выглядевшая непривычно возбужденной. На месте водителя сидела ее мама, Маргарита Иосифовна. Увидев ее, Варя внутренне сжалась. Эта женщина всегда казалась ей безумно строгой и грозной. Если ее собственная мама прятала свой железный характер за доброжелательной улыбкой и внешностью Аленушки из сказки, то Маргарита Иосифовна была похожа на Снежную Королеву — она была такая же высокая, светловолосая и холодная.

Едва Варя уселась в машину, Лиля набросилась на нее с расспросами, что было ей совсем не свойственно.

— Ты правда это сделала? Ты послала Ирину Владимировну в… Туда? Серьезно? Как ты решилась! Наверно, она тебя сильно довела, да? — посыпались вопросы один за другим. Варя даже опешила, так непривычно было слышать поток совершенно несерьезных вопросов от обычно спокойной, как танк, Лили.

— Лилия, что за поведение? — возмущенно оборвала ее мать.

— Прошу прощения, — отозвалась девушка, — но степень моей заинтересованности в этом вопросе достигает красной отметки, так как Ирина Владимировна уже давно доводит меня своими замечаниями.

— Доводит? Тебя? — не поверила своим ушам Варя, в то время как машина плавно тронулась с места, вклиниваясь в поток.

Лиля повернулась к ней, насколько это позволял застегнутый ремень безопасности.

— Конечно, — кивнула она. — Прямо с пятого класса и начала.

— А к тебе-то за что? — поразилась Варя, во все глаза глядя на одноклассницу. — Ты ведь учишься на одни пятерки, постоянно участвуешь в соревнованиях, в олимпиадах занимаешь первые места… Чего еще ей надо?

Лиля согласно кивнула.

— Она очень странная женщина. Ее все время что-то не устраивает. В смысле, у нее есть ее любимчики, — Лиля сморщила нос. — Например, она души не чает в Вике.

Варя скорчила рожицу отвращения, и Лиля прыснула, отворачиваясь и усаживаясь, как полагается.

— Ну, тебя она недолюбливает из-за Розы, — подала голос Маргарита Иосифовна, глядевшая сосредоточенно на дорогу. — Сколько раз меня вызывали в школу из-за ее выходок, я даже вспомнить не могу. Наверно, в момент, когда ей торжественно выдали аттестат, половина педсовета вздохнула с облегчением. А другая половина схватились за сердце, представив, что натворишь ты, но их ожидания не оправдались.

Лиля жила в одном из тех небоскребов, что гордо стояли в Москва-Сити. Еще на подъезде к дому, Варя почувствовала, что у нее захватывает дух от простого взгляда на этих гигантов архитектурной мысли, а уж что с ней могло бы быть, боись она высоты… Но, к счастью, высоты она не боялась.

Чтобы попасть в Лилину квартиру, недостаточно было просто нажать кнопку в лифте. Сначала Маргарита Иосифовна вставила небольшой ключик в замочную скважину под рядами светящихся кнопочек и повернула его. Едва она это сделала, на панели зажглись несколько кругляшков с номерами, до этого не горевшие.

— С непривычки может немного заложить уши, — предупредила ее Лиля, нажимая на кнопку с номером «84», — но ты не волнуйся, это пройдет.

Варя только ошарашенно кивнула. «Красиво жить не запретишь», — думала она, пока лифт быстро поднимался по этажам. До этого Варя и представить себе не могла, что ее одноклассница жила в пентхаусе на одном из последних этажей. Их школа была, конечно, дорогой и модной, даже, можно сказать, из тех, что называли «мажористыми», но восемьдесят четвертый этаж с личным ключом — это было сильно даже для них.

После непродолжительного взлета в небеса, когда Варя с маниакальным упорством сглатывала, чтобы убрать пробки в ушах, двери лифта открылись в небольшой прихожей. Если бы Варя не знала, что здесь правда кто-то живет, она бы решила, что это преддверие офиса: темный паркет, бежевые стены с картинами, изображавшими неброский морской пейзаж, встроенные шкафы и зеркала на них, два кожаных кресла друг напротив друга, гиганты-цветы искусственной формы… Варе подумалось, что если и внутри такая «нежилая» обстановка, то становление Лили девочкой-киборгом как-то сразу обретало логическую предысторию.

Однако стоило двойным дверям из непрозрачного стекла раскрыться, как все ожидания были развеяны раз и навсегда. Внутри царил настоящий хаос, который был настолько близок и мил сердцу Вари, что она чуть ли не прослезилась. Практически все горизонтальные поверхности были завалены кусками настолько яркой ткани, что стоило задержать на них взгляд дольше, чем на полсекунды, как глаза начинали болеть. Там, где не была навалена рулонами ткань, лежали странные сооружения, в которых Варя с трудом узнала кринолины и корсеты. По полу в разной последовательности были раскиданы обрезы кружев, ленты, шарфы, ремни и прочие аксессуары; там же попадались потерявшие пару туфли и иные обувные элементы, а прямо перед дверьми на подставке для цветочного горшка гордо возвышался армейский ботинок размера сорок пятого, не меньше.

Посреди всего этого великолепия носились высокие худощавые девушки в разной степени раздетости: кто-то был практически в полном туалете, а кто-то щеголял и в нижнем белье, не оставлявшем простора для воображения. У девушек был немного затравленный и ужасно голодный вид. Глядя на их выпиравшие ребра, впалые животы и какое-либо отсутствие округлых женских прелестей, Варя тут же почувствовала себя главной бегемотихой на этом уютном празднике жизни.

— Ты не говорила, что у вас дома филиал проекта «Подиум», — сказала Варя, созерцая картину перед ними. Повернувшись к Лиле, она удивленно заметила, что та покраснела до кончиков волос, поднеси спичку — загорится.

— Это все моя дурацкая сестра! — не сдержавшись, воскликнула она, сжимая кулаки. — РОЗА! — завизжала она, вбегая внутрь. Не заметив предательский клатч, невесть как затесавшийся в ленты, Лиля споткнулась и растянулась на полу, лишь чудом не задев скульптурную композицию у входа под названием «подставка для зонтов, задрапированная бюстгальтерами и чулками». Вскочив, Лиля с воплями бросилась вглубь квартиры, не переставая звать сестру.

Услышав эти вопли, Варя испуганно сжалась. Она пробыла с Лилей сколько — полчаса? — а уже насмотрелась такого, чему никто не поверит. Чтобы их Робот, и визжала, покраснев, словно вареный рак? Даже Аля подняла бы ее на смех, что уж тут говорить об остальных. Хотя Варе кроме Али и рассказывать было некому.

Маргарита Иосифовна, глядя на беспредел, творящийся дома, только индифферентно пожала плечами. По ней было заметно, что подобные сцены для нее не новость, а вполне себе суровая жизненная реалия.

— У Розы скоро показ экзаменационного проекта, — пояснила она в ответ на шокированный взгляд Вари, — а это результат ее творческого процесса.

— Ого… — пробормотала Варя, наблюдая, как одна из тощих девушек с молниеносной скоростью роется в куче тканей, выхватывает одну из них и убегает. — А я точно не помешаю? Кажется, здесь и без меня народу хватает…

Маргарита Иосифовна громко фыркнула, оставаясь спокойной как удав.

— Не говори глупостей, Варя, — она бросила взгляд на наручные часы. — Розе будет не до вас, она по уши занята работой. Можете подняться на второй этаж и закрыться в домашнем кинотеатре, там стоит звукоизоляция, так что этого балагана вы не услышите. Идем, я покажу тебе твою комнату.

— Мою… — начала говорить не расслышавшая Варя, но замолчала, так как ее уже никто не слушал. Маргарита Иосифовна тронулась с места и, даже не глядя под ноги, стала пробираться к лестнице, видневшейся на другом конце огромного зала. Она с легкостью обходила препятствия, высоко держа голову, и Варе оставалось только позавидовать. Сама она сначала пыталась, подражая Лилиной маме, лавировать между раскиданными сумками, обувью и элементами нижнего белья, но потом плюнула и пошла просто поверху, безжалостно наступая на кучки.

Включив воображение, можно было угадать под тканевым бедламом очертания мебели. Весь первый этаж, насколько хватало обзора, состоял из огромной гостиной, в которой происходил основной балаган, кухни и столовой, которые отделялись друг от друга фигурными перегородками. В стене, у которой располагалась винтовая лестница на второй этаж, было несколько дверей, где, как рассказала Маргарита Иосифовна, были рабочие кабинеты. Напротив были гостевые уборные, кладовка и комната, в которой иногда ночевала их старшая горничная. «Оно и не мудрено, — подумала Варя. — Чтобы убрать такую махину и дня не хватит». Две оставшиеся стены были полностью прозрачными и являлись сплошными окнами. Не веди ее Лилина мама наверх, Варя тут же бы подбежала и посмотрела бы вниз, на панораму города. Но так как взять и убежать было бы по меньшей мере невежливо, она покорно следовала за Маргаритой Иосифовной, обещая себе окопаться у окон позднее.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, Варя оказалась… в библиотеке. Так как лишней комнаты для нее не нашлось («Действительно, — не удержалась от мысленной колкости Вари, — где ж в такой крохотной квартирке место для скромной библиотеки найти»), а в их личных кабинетах все книги не помещались, под нужды хранения был отдан коридор, который по размеру походил на классную комнату в школе «Кленового листа». По абсолютно всем стенам шли полки, уставленные книгами от и до. Полок не было только на дверях, зато они были над ними. Семейство Филатовых действительно любило читать.

— Здесь наши с Лилиным отцом комнаты, — показала на две двери в дальнем конце коридора Маргарита Иосифовна. — Заходить туда можно исключительно в крайних случаях.

Варя не стала говорить, что не будет с любопытством бесцеремонной провинциалки, впервые зашедшей в бутик, трогать жирными руками шелк. Правда сдержалась она с трудом.

— Белая дверь с розами — комната Розы, — продолжила ознакомительную экскурсию женщина, — как ты уже поняла, комната Лили с дверью с лилиями. Гостевые комнаты дальше справа и слева. Выбирай любую, они абсолютно одинаковые. В другом конце коридора, — Маргарита Иосифовна прошествовала туда, — кинотеатр и небольшой спортзал.

Колкости так и просились сорваться с языка, но Варя благоразумно их проглатывала. Она только вежливо кивала и вовремя изображала — хотя на самом деле и изображать не требовалось — бурный восторг на лице. Как любая хозяйка, вроде бы и привыкшая к роскоши, но все равно в тайне гордящаяся и тешившая свое тщеславие, показывала квартиру Маргарита Иосифовна больше для себя, чтобы ощутить удивление и даже зависть со стороны гостей и на этом успокоиться.

Получив высочайшее разрешение Филатовой-старшей, Варя выбрала ближайшую к Лиле комнату. Обстановка внутри соответствовала остальному пентхаусу. Чего только стоила гигантская кровать королевских размеров, упав на которую, Варя почувствовала себя на седьмом небе. Но увидев главное — окно от пола до потолка — она с титаническим усилием поднялась с нее, чтобы понять, что готова на все, лишь бы когда-нибудь жить на восемьдесят пятом этаже.

Москва лежала перед ней, как на ладони. Река была похожа на узкую ленту, извивавшуюся по земле, широкие автомагистрали, через которые невозможно было перейти, казались не шире линейки, а люди, с упорством муравьев копошащиеся так далеко, сливались с землей. Даже машины не были похожи на машины — крохотные точки, быстро перемещающиеся туда-сюда.

За спиной громко хлопнула дверь, отрывая Варю от завораживающего зрелища. В комнату вошла раздосадованная донельзя Лиля. Она прошлепала к кровати и рухнула на нее, раскинув ноги и руки подобно звезде.

— Я люблю свою сестру, — произнесла она с отчаянием в голосе, — но иногда мне хочется подсыпать ей флунитразепам в вино, чтобы та хотя бы на минуту оставила меня в покое.

— Подсыпать чего? — переспросила Варя, опускаясь в кресло рядом с окном. Так она могла одновременно говорить с Лилей и смотреть вниз. Ей совсем не было страшно, хотя и легкое щекочущее чувство где-то под ложечкой все же присутствовало. Она сама себе напоминала своего пса: Барни очень любил высунуть морду на балконе и смотреть на людей внизу, однако при малейшем признаке опасности тут же пятился назад, делая вид оскорбленной невинности.

— Флунитразепам, — повторила Лиля, утопая в подушках. — Рогипнол. Ей бы не мешало провести денек в отключке, а потом долго вспоминать, что же с ней случилось.

— Ты… очень добрая, — пробормотала со смешком Варя, сделав зарубку в памяти никогда не злить одноклассницу. А то еще подсыплет наркотиков и ходи потом, мучайся и гадай.

Лиля села на кровати, уныло вздыхая. Сейчас она меньше всего походила на ту постоянно собранную и сосредоточенную девушку, которую каждый день видела Варя на протяжении почти одиннадцати лет.

— Просто мне так стыдно, что я привела тебя сюда, а Роза опять устроила кавардак, — вздохнула Лиля. — Я ведь обещала тихий вечер с кино, попкорном и интеллектуальной беседой, а получилось…

— Что получилось?

Лиля снова упала на кровать, закрывая лицо руками.

— Роза решила после того, как закончит дошивать платья, устроить публичный показ ее «коллекции», — Лиля показала в воздухе кавычки, будто ее голоса, выражавшего все, что она думает об увлечении сестры, было недостаточно.

— И чем же плох этот публичный показ? — поинтересовалась Варя. На ее взгляд в этом не было ничего страшного, пусть даже сама Варя не являлась фанаткой моды и в культ поклонения одежде не вступала.

— Тем, что весь этот балаган плавно перерастет в очередную Розину вакханалию с толпой незнакомых людей, — простонала Лиля с кровати. Она вытянула в воздух руку и стала загибать пальцы: — Роза, шесть моделей, которые и без того носятся по дому, как электричеством шибанутые. Для показа она пригласит своих друзей из университета, — Лиля загнула сразу кулак, — которые позовут своих моделей, которые наверняка пригласят парней… Видишь? Снежный ком становится все больше, и больше, и больше… И мы от них не спрячемся, — добавила Лиля сокрушенно. — Друзья Розы — они как тараканы, просачиваются в каждую щель.

Осознав масштаб трагедии, Варя решительно поднялась на ноги. Не то, чтобы ей очень хотелось вместо киномарафона с неподражаемыми мужчинами, игравших мистера Дарси, присутствовать на обыкновенной пьянке московской «золотой молодежи», но… Взглянуть одним глазком на подобную, как выразилась Лиля, вакханалию было очень и очень любопытно. Где еще она сможет поприсутствовать на вечеринке в стиле «Сплетницы»?

— Помнишь фразу: «Не можешь предотвратить — возглавь»? — спросила Варя, подходя к кровати.

— Угу, — пробормотала Лиля, не отнимая рук от лица. — И кто ее сказал, тоже помню.

— Вот и вставай, — Варя дернула ее за ногу. — Пойдем и возглавим.

Лиля покосилась на Варю сквозь пальцы и вздохнула. Категоричность, написанная на ее лице, сразу подавляла любые доводы против, и, оставшись без логической защиты аргументами, Лиле ничего не оставалось, кроме как покорно сползти с кровати, снова вздохнуть и поплестись вниз, где безраздельно царствовала ее старшая сестра.

*

Когда девушки спустились вниз, они застали действие в самом разгаре. По крайней мере, так решила Варя. Иначе назвать сию картину было нельзя.

Девушки-модели, разодетые в странные подобия платьев эпохи Рококо, которые кто-то жестоко покромсал, ходили по кругу в центре зала. Из колонок доносилась «Травиата», а у левой стены на рояле гордо восседала виновница шествия — Роза. Она скептически наблюдала за моделями, дирижирую бокалом с вином, к которому периодически прикладывалась.

— Кира, душа моя, выпрямись, а то смотреть больно на твой сколиоз, — крикнула она одной из моделей. Девушка, вздрогнув, тут же вытянулась, закатывая глаза, а ее товарки захихикали. — А вы чего смеетесь? — Роза спрыгнула с рояля и подошла ближе к девушкам. — Ксюша, я бы на твоем месте рыдала кровавыми слезами. Жир так и свисает, корсет еле налез!

— Я? Потолстела? — другая модель, одетая в полупрозрачную пышную юбку и белый корсет, затянутый настолько сильно, что она стала почти невидимой, возмущенно вскинулась. — Мерки надо снимать правильно!

Роза сложила руки на груди и иронично усмехнулась.

— Да? А кто сыр трескает, как мышь оголодавшая? — не слушая дальше вопли Ксюши, Роза повернулась к Лиле и Варе. - О, привет, — сказала она, глядя на них сверху вниз. — Вы-таки почтили нас своим присутствием?

Варя не видела Розу почти два года, и если бы они случайно где-нибудь встретились, то она сестру Лили бы точно не узнала. Роза всегда была немного пухленькой, но в остальном была почти полной копией Лили — те же мышиные волосы до лопаток, серые глаза и вытянутое лицо. Однако теперь… Невообразимый начес на голове был темно-фиолетового цвета, серые глаза густо подведены черной подводкой, а на лбу, вдоль левой брови, блестела переливающаяся татуировка. На ком-нибудь другом этот ансамбль наверняка выглядел бы пугающе, но Розе такой вид неожиданно шел. Она выглядела как самый настоящий, немного тронутый дизайнер, созерцающий творение рук своих.

— Привет, — махнула рукой Варя, косясь на моделей. Те продолжали перемещаться по кругу, совершенно не обращая внимания на них с Лилей.

— Варя, да? — подошла к ней Роза, поправляя фиолетовую челку. — Ты не похожа на чокнутую заучку.

Одна из моделей, шедшая между Ксюшей и Кирой, прыснула, но замаскировала смех под кашель. Роза недовольно на нее покосилась, но ничего не сказала, только отпила вина.

— А почему я должна быть похожа на чокнутую заучку? — подняла бровь Варя, складывая руки на груди.

— С моей сестрой только такие и общаются, — отмахнулась Роза, медленно обходя их по кругу. — Ты ж посмотри на нее — киборг, да и только.

— Роза! — воскликнула доведенная до белого каления Лилия. — Прекрати сейчас же!

— Да ладно тебе, дурашка, я ж любя, — фыркнула Роза, завершая круг. Притянув упирающуюся сестру к себе, она чмокнула ту в лоб, оставляя четкий отпечаток фиолетовой помады. — Как вам? — спросила она, показывая на моделей.

Варя неопределенно пожала плечами. Она так называемую «высокую моду» честно не понимала. Ведь такие платья в здравом уме и трезвой памяти никуда не наденешь! Нет, ну, правда, какой разумный человек купит за бешеные деньги платье, которое и платьем-то назвать можно только благодаря изрядной толике воображения?

Лиля практически зеркально повторила ее жест, только при этом еще и скривилась, как от зубной боли.

— Это чудовищное извращение над великолепием рококо, и ты это знаешь, — сказала она.

Роза заливисто рассмеялась, услышав ее слова.

— Значит, нормально получилось, — сквозь смех сказала она. — Как ни странно, но когда Лиле абсолютно не нравится то, что я шью, мне ставят самые высокие баллы, — пояснила она Варе, уворачиваясь от попыток Лили ее ущипнуть. — Она у нас этакая мадам «антитренд».

Варя с сомнением покосилась на моделей, все так же круживших вокруг дивана.

— А они и должны быть такими… подранными? — осторожно поинтересовалась она.

Роза засмеялась пуще прежнего. Бокал в ее руках заходил ходуном, и Варя машинально отодвинулась, боясь, что случится винное фиаско, и тогда ее белую футболку уже не спасет ничего.

— Вот видите, не одна я так считаю, — бросила она моделям. — А все почему? Потому что меньше надо кошачьи драки устраивать. А то когти вон какие…

— Да не девушки, — Варя не сдержала улыбки, глядя на негодование моделей. — Платья.

— А, ты про это, — Роза подошла к одной из моделей, выдернув ее из круга и поставив рядом с собой. На девушке было странное сооружение из старомодного кринолина и остова корсета, покрытых слоями ткани, очень похожей на тюль. — В этом семестре надо было создать собственную коллекцию на одну из предложенных тем, так что я выбрала рококо, соединила с популярным сейчас трендом выглядеть, как панкующая оборванка.

Варя задумчиво оглядела платье. Что-то она ни рококо, ни панка не видела, только оборванку. Об этом она и сказала Розе, решив, что лучше быть честной, чем льстивой.

Роза не впала в истерику и не начала кидаться в Варю разными предметами, вместо этого она фыркнула, махнув рукой. Подтолкнув модель обратно в круг, Роза сложила руки на груди и придирчиво оглядела свои творения.

— Образы не готовы, согласна, — произнесла она. — Для показа надо будет их накрасить, причесать, как следует… И еще обуть по-человечески, а не в это убожество, — она бросила недовольный взгляд на ноги Ксюши. Из-под прозрачной юбки виднелись несомненно дорогие и дизайнерские туфли. Модель возмущенно зарделась, но ничего не сказала, так как в данный момент она исполняла роль вешалки, а не Розиной подруги.

— Ладно, девочки, пока можете отдыхать, — после минутного молчаливого созерцания сказала Роза. — Этим вечером еще находитесь. Лилитос, — повернулась она к сестре, которая, услышав прозвище, грозно сдвинула брови. — Будь хорошим лилипутиком, вызови Инну и ее бригаду.

Лиля скрестила руки на груди, копируя позу Розы. Варя же сделала шаг назад, наблюдая за сестрами Филатовыми со смешанными чувствами.

— Вот возьми и сама вызови, я тебе не рабыня, — заявила Лиля.

— Ты маленькая задница, вот ты кто, — огрызнулась Роза. — Звони немедленно!

Варя подавила улыбку, делая еще один шажок назад.

— Я… это… пойду что-нибудь поделаю. Окна, там, помою… — произнесла она, отходя к лестнице, но сестры ее не услышали. Они глядели друг на друга так, будто готовы прибить, но Варя знала, что максимум, что случится — Роза потаскает Лилю за волосы, а Лиля сделает ей сливку.

Именно такими были сестринские отношения: они могли драться, а в следующую минуту дружелюбно хихикать над секретами, понятными только им двоим. Варе этого сильно не доставало. Нет, Леша был замечательным братом, он заботился о ней, подбадривал, когда это было нужно, отпускал шуточки, из-за которых Варе хотелось его поколотить, но все-таки… Он был братом, не сестрой.

Поднявшись на второй этаж и все еще слыша гневные вопли, Варя решила, пока буря в стакане не утихнет, исследовать оставшиеся комнаты в пентхаусе Филатовых. В конце концов, когда еще ей выпадет шанс безнаказанно облазить каждый угол квартиры, которая стоит почти двести миллионов?

Лиля появилась через полчаса, балансируя с огромной пиццей в одной руке и ведерком сладко пахнущего попкорна в другой. Пинком раскрыв дверь в комнату с домашним кинотеатром, она сначала вбежала внутрь и только потом заметила Варю, которая находилась в процессе изучения домашней коллекции.

Когда Маргарита Иосифовна говорила, что это домашний кинотеатр, она не преувеличивала. Комната действительно была мини-залом, в котором был и огромный экран во всю стену, и стереосистема, и даже зеленая табличка «выход» над дверью. Окно закрывала плотная тяжелая штора, спуск и поднятие которой регулировалось пультом. Этот же пульт управлял наклоном кресел и светом. Те самые кресла стояли в дальней от экрана стороне комнаты вместе с огромным кожаным диваном, на котором можно было запросто спать.

— О, отлично, ты здесь, — сказала Лиля, кладя пиццу и попкорн на низкий столик, стоявший перед диваном. Варя даже не заметила его, пока Лиля не поставила на него еду. — Надеюсь, наши с Розой разногласия тебя не сильно смутили… — Варя даже в полумраке комнаты заметила, что Лиля порозовела.

— Ничего страшного, — со смешком заметила Варя, плюхаясь на диван. — Это обычные семейные отношения, я понимаю.

— Просто мы очень разные, — Лиля тоже опустилась на диван, но куда как грациознее. Каким-то хитрым образом отодвинув панель на подлокотнике, она нажала несколько кнопок, и экран напротив зажужжал, включаясь. — Я руководствуюсь логикой и правилами приличия, а Роза… — на лице девушки проступило раздражение. — Я порой удивляюсь, каким образом она сумела закончить школу. О ее легкомыслии и неусидчивости можно слагать легенды.

Варя потянулась к пицце, от которой шел аппетитный запах. Она, правда, опасалась, что запачкает диван, но решила есть настолько аккуратно, насколько это вообще возможно с пиццей. Иначе Маргарита Иосифовна никогда больше не пустит ее в эту священную обитель.

— Ну, над платьями она, как мне показалось, работала довольно долго, разве нет?

Лиля фыркнула, запуская пальцы в чашу с попкорном.

— Ее увлечение совершенно не продуктивное. Пусть она и не такая разумная, как хотелось бы, но все же она могла бы стать кем-то, кто приносит куда больше пользы, чем какой-то там дизайнер.

Экран загрузился полностью, и Варя поняла, что ничего сверхъестественного в этом домашнем кинотеатре не было. Обыкновенный эппл-тв*, подключенный к домашней библиотеке. Варя ощутила укол разочарования. Она почему-то решила, что познает неведомые ранее технологии, окунется в мир будущего… А все оказалось так тривиально.

— Зато она делает то, что любит, и искренне этим наслаждается, — пожала плечами Варя, глядя, как Лиля щелкает пультом в поисках фильма. — Я бы тоже хотела, чтобы в будущем, когда мне придется выбирать между тем, что я хочу, и тем, что надо, я могла выбрать свое хобби.

Лиля помолчала минутку, глядя на экран. Затем она заговорила, звуча немного грустно.

— Ты права, — проговорила она. — Наверное, я немного завидую Розе, потому что сама еще ничем настолько не увлекалась. Ладно, — тряхнула головой она, — давай смотреть. С какого начнем? С Кирой Найтли или Колином Фертом?

*

Просмотр фильма оставил на Лиле неизгладимое впечатление. После недолгих дебатов девушки решили начать с последнего воспроизведения бессмертного романа. Два часа спустя они оживленно спорили, насколько подробным и подобающим было изображение на экране семейства Беннет.

— Но они же были аристократами, — горячо говорила Лиля. — Из всего, что я знаю о том времени, не могли, просто не могли благородные дамы возиться в свинарнике. А их задний двор? — от избытка чувств Лиля всплеснула руками. — Ферма, а не двор!

— Не забывай, что они были обедневшими аристократами, — в очередной раз произнесла Варя, силясь не закатить глаза.

— Это не оправдывает их нищенских нарядов, — упрямо возразила Лиля. — Ты видела эти рубища, которые носила Кира Найтли? Неизвестная науке ткань, на которой несколько раз прошлись парочка гиппопотамов. А ее декольте? Насмешка над грудью!

Варя, не сдержавшись, фыркнула:

— Ты так рьяно осуждала свою сестру из-за ее увлечения платьями, а сама ругаешься именно из-за них, — она вскинула бровь. — Может быть, я чего-то не знаю, и ты втайне посещаешь курсы кройки и шитья?

Лиля смутилась, порозовев, но пыла ее это не убавило.

— Ничего я не… Не дразни меня, Варя, — она сложила руки на груди. — Я все равно не понимаю, когда меня подначивают, а когда говорят серьезно.

— Все ты понимаешь, — отмахнулась Варя. — А к платью Элизабет придираешься, потому что минусов у этого фильма не так уж и много, и плюсы их перевешивают по всем пунктам.

— Вовсе нет! — горячо возразила Лиля, складывая руки на груди. — Я привела тебе как минимум десяток неопровержимых аргументов, но ты продолжаешь упрямиться.

Внезапно дверь, отсекавшая домашний кинотеатр от остальной квартиры, распахнулась, и в нее протиснулось… нечто. В темноте комнаты Варя с трудом различила двух гуманоидов, сплетенных настолько плотно, что сказать, где чьи конечности было довольно сложно. По крайней мере, головы было две, что вселяло некую уверенность, что это не персонаж одного из ужастиков, которые очень любил Леша и во время которых Варя без устали зевала, маскируя легкую панику.

Вместе с гуманоидами, в которых спустя пару секунд Варя признала страстно обжимающуюся парочку, в домашний кинотеатр ворвались звуки разгулявшейся внизу вечеринки. Судя по громыханию музыки и громким голосам, она была в самом разгаре. Звукоизоляция у Филатовых действительно была на высоте.

Лиля дернулась, чтобы возмущенно осадить парочку, но Варя прервала ее и прижала палец к губам. Ей было интересно, заметят ли увлекшиеся молодые люди, что они, вообще-то не одни…

— Здесь нам никто не помешает, — произнес глубокий мужской голос, донесшийся от гуманоида повыше. Ему ответило донельзя довольное женское хихиканье, что окончательно уверило Варю, что ничего сверхъестественного не происходило. Просто двое слегка подпивших половозрелых (скорее всего) человека решили уединиться для вполне понятных дел. Вот только они неправильно выбрали место для уединения.

Парочка двинулась от двери вглубь комнаты и, наткнувшись на сливавшийся с полом диван, дружно завалилась на него. Впрочем, такое положение дел им только способствовало, но вот Лиле это не понравилось совершенно. Щелкнув пультом, она включила ослепительно яркий свет.

— Вообще-то, — хладнокровно произнесла она, — помешает. А ты, Матвей, вообще постыдился бы. Ты же ей потом даже не перезвонишь.

Проморгавшись, Варя увидела, как молодой человек, названный Лилей Матвеем, запрокинул голову и улыбнулся девушкам, явно подражая Чеширскому Коту. Она заметила, что у него было правильное лицо, обрамленное вьющимися темными волосами, и выразительные карие глаза. Девушка, лежащая на нем, густо покраснела и сползла на пол. Запахнув на груди расстегнутую (и когда только успел?) блузку, она выбежала из комнаты.

— Ну, Лиля, умеешь же ты обламывать кайф, — укоризненно произнес парень, плавным движением переворачиваясь на живот. Его, казалось, сложившаяся ситуация совершенно не обескуражила. — Смутила несчастную девушку, а я даже имени ее узнать не успел. А ты кто? — без перехода поинтересовался он, переводя взгляд на Варю.

Внезапно Варя почувствовала, что дышать ей стало как-то трудно, в груди что-то сжалось, а щеки сами собой загорелись, словно от пожара. Промелькнула паническая мысль, что в пиццу подсыпали яд, и он только что подействовал. Но, как подсказывала ей здравая часть рассудка (если такая вообще оставалась), все дело было в глазах молодого человека, которые, как оказались, были теплого оттенка латте. Они как-то странно завораживали, и при всем желании Варя не смогла бы не то, что пошевелиться, а даже взгляд отвести.

От необходимости что-то говорить ее спасла Лиля, которая на вроде бы ничем не примечательный, но, тем не менее, убийственный взгляд Матвея никак не реагировала. Она сидела, поджав губы и скрестив руки на груди, и глядела на последнего, как на мелкое надоедливое насекомое.

— Даже не думай, — строго произнесла она, внезапно становясь очень похожей на мать. — Только в сторону ее посмотри, получишь в оба глаза.

— А что такое? — Матвей окинул Варю оценивающим взглядом. — Замужем что ли? Так нам муж не помешает, — подмигнул он, — можем даже позвать поучаствовать. Только, чур, я сверху!

Варя почувствовала, как щеки стремительно краснеют, будто она персонаж диснеевского мультика. Лиля издала характерный звук раздражения и бросила в Матвея подушкой. Увернуться у него не было никаких шансов: во-первых, он занимал горизонтальное положение, во-вторых, у Лили был разряд по стрельбе в мишень. Подушка врезалась в правильное лицо с глухим ударом и упала на пол.

— Какие вы злые, девочки, — простонал Матвей, потирая нос. — Хотите лишить мир истинной мужской красоты. Хотя, — тут же добавил он, бросая на Варю томный взгляд, — шрамы украшают мужчину, добавляют ему легкий оттенок брутальности. Ты со мной согласна?

— Эээ… — протянула Варя, мысленно матерясь. Ей определенно не нравилось, что от одного взгляда этого самоуверенного парня (пусть даже этот взгляд был похож на оружие массового поражения из арсенала Купидона), ее способность трезво размышлять утекала в небытие быстрее скорости света. — Вообще-то, мне блондины нравятся, — сумела произнести она наконец.

— Я блондин в душе, — нашелся Матвей, поспешно вскакивая на ноги, так как Лиля начала бомбардировать его оставшимися подушками с криками: «Исчезни, исчадие ада!». — А это проступает на поверхность темная сущность моего маленького черного сердца, — патетически произнес он, касаясь волос, — которое только и ждет ту единственную, что сможет повернуть его к свету!

Лиля не выдержала и, поднявшись с дивана, подбежала к Матвею, который оказался выше ее на голову. Но девушку это не смутило. Поднявшись на цыпочки, она схватила Матвея за ухо и решительно повела его к приоткрытой двери. Несмотря на то, что она была тонкой, как березка, силы в ней было достаточно, чтобы без труда отбуксировать молодого человека к выходу.

— Скажи мне хотя бы свое имя! — воскликнул Матвей, пытаясь вызволить ухо из цепких пальцев Лили. — Да отпусти ты мое ухо, — бросил он Лиле, которая выбрала момент и схватила его другой рукой за нос.

— Не говори! — Лиля повернула голову к Варе, продолжая удерживать ухо и нос. Она пыталась вытолкнуть Матвею в коридор, но тот крепко стоял на ногах и отказывался просто так выдворяться. — Он как Румпельштильцхен, не отвяжется потом.

— И не собиралась, — качнула головой Варя, наблюдая за борьбой у двери.

— А как же мне называть тебя, когда мы проснемся утром? Нет, я конечно могу пойти по изведанному пути «солнышек», «заек» и «сладенькой», но это так тривиально, — прогундосил он. Казалось, Матвея происходящее очень даже забавляло.

— Так, все, мне это надоело, — пробурчала Лиля, отпуская парня. Но, не успел он этому порадоваться, как она сделала ему подсечку и без труда вытолкнула в коридор, захлопывая дверь. Варя только смотрела на нее, широко раскрыв глаза. Она и не думала, что в богатом арсенале знаний одноклассницы числились и боевые искусства.

Глубоко вдохнув, Лиля поправила футболку, немного сбившуюся из-за потасовки, и, как ни в чем не бывало, плюхнулась на диван, беря в руки пульт.

— Ну, что, теперь посмотрим BBC-шную версию?

Комментарий к Часть тринадцатая, гостевая

Эппл-тв (Apple TV) - своеобразная приставка а ля модем для телевизора, через которую можно смотреть фильмы, играть и что только еще в голову не придет.

========== Часть четырнадцатая, пижамная ==========

Актовый зал постепенно наполнялся учениками. На этот раз собрание было куда масштабней, поэтому чехлы с кресел были сняты, пол и окна вымыты, а прожекторы у сцены сверкали в солнечном свете, который без труда проникал внутрь.

Пятиклассники и шестиклассники возбужденно гудели в первых рядах. Их привели сразу же после последнего урока, да они и сами рвались посетить собрание перед Пижамным днем. Для пятого класса оно вообще было первым, поэтому на их юных лицах светилось неподдельное любопытство. Варя, к сожалению, своего первого собрания перед Пижамным днем не помнила. В тот год она свалилась с ветрянкой за неделю до памятного события и провалялась в кровати еще месяц.

Остальные классы держались спокойнее младших, но их объединяло царившее по всей школе возбуждение. Пижамный день был, наверное, самой удачной задумкой администрации школы «Кленового Листа», так как не только выступал, как отличное средство сплочения учеников и укрепления их духа товарищества, но и содействовал тому, что все старались закончить полугодие без двоек, так как те неудачники (и Варя частенько ходила по краю, умудряясь получать спасительные тройки в самый последний момент), что не могли избежать позорных двух баллов от Пижамного дня отлучались.

Одиннадцатый класс, как самый старший, занимал дальние ряды. Присутствовали почти все, за исключением нескольких человек. Ирина Владимировна как обычно кудахтала где-то среди своих подопечных, рядом с ней восседала Новикова со спиной прямой, будто она проглотила палку. В нужные моменты Вика кивала и улыбалась либо в ужасе округляла глаза, в зависимости от сюжета истории, которую рассказывала ей классная руководительница. Варя в который раз смотрела на нее, девушку, когда-то бывшую ее лучшей подругой, и поражалась, что ей удавалось провести большинство окружавших ее людей. Припевалы Новиковой зеркально повторяли все, что делала их повелительница, не забывая поглядывать на Вику с завистливо-подобострастным выражением лиц. Передернув плечами от отвращения, Варя отвернулась.

Она уселась как можно дальше от этой компании, теряясь где-то на задворках. Слева от нее заняла место Лиля, убежавшая в дамскую комнату, а рядом с ней притулился Руслан, для которого задача втиснуться в узковатое кресло, сделанное на старомодный манер, была не то чтобы невыполнимая, но довольно трудная, все-таки мальчиком он был крупным. Однако Руслан мученически терпел, только иногда тяжко вздыхая, когда надо было пропустить какую-нибудь запоздавшую деву, ведь ему приходилось не только вставать, но и вжиматься в собственное кресло, чтобы случайно ту самую деву не задеть чем-нибудь, чем дев задевать не следует.

С недавних пор Варя стала умышленно делать так, чтобы по совершенно случайному стечению обстоятельств Руслан и Лиля оказывались либо наедине, либо вместе, так или иначе. Она все чаще замечала, как ее пухлый друг смотрел на девочку-робота, и ей это нравилось. Конечно, Варя не была мастером интриг, но увлеченные советы Али, как сделать так, чтобы эти двое ни о чем не пронюхали, пока срабатывали. По крайней мере, Лиля уж точно ничего не замечала. Руслан периодически поглядывал на Варю подозрительно, но молчал. Либо он сам не желал признавать то, что видела Варя, либо стеснялся, либо… Либо еще миллион вариантов.

Глядя на пустующее место, Варя снова невольно вспомнила выходные, проведенные дома у Лили. И хаос с моделями, и их киномарафон, в ходе которого Варя успешно отражала все атаки Лили, направленные на достоверность, и вечеринку, и… Матвея. При воспоминании об этом самоуверенном нахале щеки снова загорелись,и Варе оставалось только надеяться, что они не превратились в помидоры.

После того, как девушки посмотрели три серии BBC-шной версии «Гордости и Предубеждения», они решили сделать небольшой перерыв. К тому же, Лиля волновалась, что Роза устроит дома погром, поэтому, так или иначе, но на вечеринку Варя попала.

В том, во что превратился первый этаж, было довольно сложно опознать давешний рай моли. Все следы модного хаоса были уничтожены, остались только модели, которые разгуливали по гостиной с бокалами в руках. Роза действительно была талантлива, Варя должна была это признать. Успев дошить платья за какие-то пару часов, она превратила их из кусков сшитой друг с другом ткани в нечто… Не сказать, волшебное, но уж загадочное точно. А может быть, тому виной были сами модели, теперь накрашенные и державшиеся донельзя профессионально.

Да и остальные гости не отставали. То тут, то там взгляд падал на с иголочки одетых молодых людей, и девушек, и юношей, которые будто сошли с обложек какого-нибудь глянцевого журнала. Кто-то танцевал под музыку, лившуюся из колонок настоящего ди-джея, занявшего место где-то у дверей, кто-то просто разговаривал, потягивая из высоких бокалов нечто разноцветное. Варя никогда не задумывалась о моде или о том, что ее выбор одежды оставлял желать лучшего, но внезапно ее накрыло ощущение, что она на этом празднике жизни явно лишняя, в своих простых джинсах и дешевой белой футболке, купленной, кажется, несколько лет назад.

На одно мгновение ей захотелось стать одной из тех безупречных девушек снизу, облаченных в сияющие доспехи идеально сидящих платьев. Вот у них точно не было проблем: ни доставучих учителей, ни ненавистников в школе, ни отца, собиравшегося жениться и забывшего ее предупредить… Но так же быстро, как это чувство появилось, оно и ушло. Будь она одной из той гламурных красавиц, она вряд ли бы подружилась с Лилей, наверняка бы с пренебрежением относилась к Руслану и стала всего лишь одной из льстиц Новиковой.

Однако, когда Варя спустилась вниз, никто не обратил на нее внимание. Только пара девушек покосились на нее с недоумением, но на этом вся реакция кончилась. Лиля, спустившись, сразу же попала в цепкие руки знакомых, и ее унес поток объятий куда-то в сторону. Варя же осталась растерянно стоять посреди комнаты, не совсем уверенная, что ей стоит делать.

Взяв у бармена (да, Роза еще и бармена умудрилась вызвать) морковный сок, украшенный трубочкой с зонтиком для придания напитку более праздничного вида, Варя встала у окна, наслаждаясь видом. На улице стемнело, но благодаря полумраку, царившему на первом этаже, она могла видеть все светящиеся огоньки, которыми озарилась Москва. Это действительно был великий город, с его причудливым сочетанием старых, дореволюционных зданий, сталинских высоток и современных замысловатых небоскребов. Река чернела лентой между автострадами, машины мигали фарами, то появляясь, то исчезая.

— Видами любуемся? — раздался внезапно тихий голос над ее ухом.

Испуганно вздрогнув, Варя машинально двинула локтем назад. Он врезался в мягкую плоть, из-за чего молодой человек позади нее сдавленно охнул и попятился назад. Немедленно обернувшись, Варя узнала в жертве своих рефлексов… Матвея. Он умудрился незаметно подобраться сзади, пользуясь тем, что в окне не отражалась комната, и Варя бы его заметить не смогла. За что и поплатился.

— Черт, — пробормотал он, — ну ты и драчунья.

— Эээ, — протянула Варя сконфуженно. — Сам виноват, не надо было меня пугать.

— Да кто ж знал, — Матвей распрямился, потирая ушибленное место. — А ты, я смотрю, сил не жалеешь… Значит, не шутила Лиля, когда говорила, что ходить мне битым.

Не уверенная, что на это ответить, Варя только пожала плечами и отвернулась. Она изо всех старалась производить впечатление сдержанной и холодной особы, так как ей определенно не нравилось, что от одного только появления Матвея ее коленки начинали дрожать и подгибаться, будто она чувствительная барышня из рассказов Пушкина.

Однако холодный прием молодого человека не смутил, он брал крепости и покруче. Облокотившись об окно так, что теперь Варя смотрела не на ночную Москву, а на Матвея во всей его самодовольной красе, он предпринял еще одну попытку начать беседу.

— Неплохой вид, да? — сказал он, даже не потрудившись для приличия глянуть в окно.

— Да, — откликнулась Варя, упрямо глядя в сторону. — Москва ночью завораживает.

— «Завораживает»? Какие умные слова для такой малышки! — протянул Матвей, отпивая из бокала нечто, что на неопытный Варин взгляд напомнило бурбон. По крайней мере, жидкость, которую постоянно пил Дэймон из «Дневников вампира», имела тот же золотистый оттенок, да и бокал был похож.

От этих слов наваждение, которое окутало ее от одного только звука голоса молодого человека, дало трещину, и Варя будто бы стала свободней дышать. Она даже смогла поднять на него глаза и саркастически вздернуть бровь.

— Считать собеседника глупее, чем он есть — не лучший способ понравиться, — заметила она.

— С большинством девушек срабатывает, — пожал плечами Матвей, ухмыляясь. – Вы, знаешь ли, любите плохих мальчиков, а от хороших воротите нос. К тому же, уже давно доказано всем мужским полом, что чем хуже с вами обращаешься, тем охотнее вы летите на пламя, наши миленькие мотыльки, — осклабился он.

Варя только молча покрутила пальцем у виска. На сию тираду ей уж точно нечего было сказать, хотя бы потому, что часть про «плохих» парней была в некоторой степени правдой. У плохишей было это особое очарование, к которому стремятся мягкосердечные девушки. Им кажется, что они могут исправить этого несчастного, чем парни бессовестно пользуются. Варя себя такой не считала, по крайней мере, она искренне надеялась на это.

— Мой брат мог бы с тобой поспорить, — сказала Варя наконец. — Он не ведет себя как урод, тем не менее, подружек у него было больше, чем я успевала считать.

— А-а, — протянул понимающе Матвей, — так у тебя есть ролевая модель идеального парня. Действительно, такая стратегия не подойдет. А брат твой весь такой «совершенство-во-плоти»? — показал он пальцами кавычки. — Что ж, — он ослепительно улыбнулся, неуловимо меняясь. Дьяволенок, танцевавший в его глазах, внезапно исчез, а ему на смену явился смиренный ангелок, сама невинность. — Я могу быть и таким!

Варя почувствовала, как та желейная кучка самообладания, что собралась за этот короткий разговор, начала снова расползаться от одного взгляда теплых карих глаз, и разозлилась. Эта эмоция была куда приятнее, к тому же позволяла держать себя в руках и не попадать в зону обстрела очаровательными стрелами.

— Слушай, прекрати, ладно? — не выдержав, воскликнула Варя, энергично взмахивая бокалом. Матвею очень повезло, что она успела выпить почти весь сок, иначе на его серой футболке появилось бы симпатичное творческое добавление.

— Прекратить что? — Матвей потешно вытаращил глаза, отчего его лицо стало еще невинней. Он выглядел будто удивленный младенец.

— Ты знаешь, — Варя неопределенно помахала ладонями в воздухе, - это. Не надо на меня так смотреть, и флиртовать не надо, и заигрывать, — она практически видела, как щеки наливаются краской, что за тот вечер случалось куда чаще, чем она того хотела.

— Почему? — в вопросе прозвучала вся скорбь этого мира.

— Хотя бы потому, что мне этого не нужно, — поняв, что слишком много жестикулирует, Варя скрестила руки на груди, не забыв предварительно поставить бокал на низкий столик рядом. Несмотря на то, что футболка на ней была довольно старой, это была одна из лучших белых футболок, что у нее была, и портить ее не хотелось.

— Легкий флирт полезен для здоровья, между прочим, — назидательно произнес Матвей, поправляя кудрявые волосы легким движением головы. Волны, показавшиеся Варе русыми, на самом деле оказались темно-коричневыми, и в их обрамлении лицо молодого человека казалось еще более точеным. Скулы выглядели острее, нос — прямее, а глаза — выразительней.

— Матвей, — сказала Варя, силясь не закатить глаза, — давай просто сойдемся на том, что ты прекратишь это бессмысленное занятие и найдешь себе другую жертву, хорошо?

Настроения на лице молодого человека переключались будто по щелчку тумблера. Только что он был само очарование и соблазнение в одном лице, как вдруг, всего через секунду, его накрыла серьезность и задумчивость. Против воли Варя задумалась, чем он занимался в жизни. Такая мимика, такое подвижное лицо вполне могли принадлежать актеру. Или мошеннику, смотря к чему лежала его черная душа.

— Жертву? — эхом повторил он. — Не думай о себе, как о жертве, я ж не маньяк какой-то… — тембр его голоса изменился, став глубже и как-то проникновенней. — Просто ты выглядишь такой одинокой и печальной, что немного радости тебе явно не помешает.

— Архг, — закатила глаза Варя. — Вот опять ты начинаешь, прекрати!

— Нет-нет, на этот раз я абсолютно серьезно, — Матвей поднял руки ладонями вверх, выставляя их перед собой подобно белому флагу. — Едва я тебя увидел, как заметил грусть, притаившуюся на дне этих прелестных серых глаз, и решил во что бы то ни стало убрать ее оттуда. Не должна она жить в столь юной девушке!

Во время этой пламенной речи брови Вари поднимались все выше, и выше, и выше, пока лицо ее не стало похоже на комедийную маску клоуна.

— Нет, это, конечно, все очень поэтично, — сказала она после паузы, — но мне совершенно не нужно.

— Точно? — Матвей неуловимо быстро протянул руку и, не успела Варя отдернуться в сторону, дотронулся до ее щеки. — Я ведь могу быть и поэтом, читать поэмы перед сном и приносить маки в постель на рассвете.

Выдохнув, Варя закрыла глаза и сосчитала от десяти до нуля. Ей внезапно захотелось вспомнить все свои бойцовские навыки и сломать самодовольному красавчику нос или руку. Или и то, и другое. Если бы кто ее спросил, то она затруднилась бы объяснить, что именно ей так не нравилось, но желание треснуть Матвея по лицу уступало только желанию сломать что-нибудь жизненно-важное Астахову в лучшие моменты их искрометного общения.

— Убери… руки… — выдохнула она, раскрывая глаза. Она обнаружила, что Матвей склонился к ее лицу, а взгляд его было донельзя глубоким и проникновенным. Но в этот раз Варя сумела устоять против его дьявольского обаяния, будто за какие-то доли секунды у нее внезапно появился иммунитет против этого заболевания.

Его пальцы все еще лежали на ее щеке, там, где они касались ее кожи, оставался горячий след, но если сначала это было даже приятно, то теперь начинало ее раздражать. Хотя бы потому, что Варя не любила, когда ее касались посторонние люди, которым это делать не позволялось.

Она уже была готова устроить сцену, потому что напряжение внутри нее росло все сильнее, когда рука вдруг исчезла так же быстро, как и появилась. Тумблер снова щелкнул, и на сцену выступил совершенно другой Матвей. Он откинулся назад, отодвигаясь от Вари на пионерское растояние, и довольно улыбнулся, и это была совершенно иная улыбка, чем до того. В ней не было ни заигрывания, ни обещания, она была простой, не содержащей намека на нечто большее.

— А ты стойкий солдатик, мне нравится, — сказал он, отпивая из бокала. — Я не хочу сказать, что еще ни одна девушка не сумела противиться, — он ткнул пальцем в грудь, — этому, но их можно пересчитать по пальцам. Добро пожаловать в клуб! — ухмыльнулся он, переводя взгляд на толпу позади них.

— Не думаю, что мне нравится быть в этом клубе, — пробормотала Варя прежде, чем успела сформулировать предложение как следует. Матвей глянул на нее насмешливо, как бы говоря: «Да ладно». — То есть, — тут же выпалила она, поняв, что сморозила чушь, — не думаю, что мне в принципе хотелось бы иметь с тобой дело, во всех смыслах.

Матвей громко рассмеялся, его грудь заходила ходуном, будто бы слова Вари были самой смешной шуткой на свете.

— Думаю, мы подружимся, — подмигнул он ей.

— Я в этом сильно сомневаюсь, — покачала Варя головой, недоумевая, почему Матвей привязался именно к ней. Потому, что она была свежим, так сказать, мясцом?

— Не отказывайся, пока не попробуешь, — Матвей покачал пальцем перед ее лицом. — Вдруг за фасадом невероятно привлекательного плэйбоя скрывается хороший веселый парень, который иногда может быть серьезным и вдумчивым, а может быть и жилеткой, которую не будет против выслушивания страданий. Да я вообще очень разносторонний! — воскликнул он, смеясь. Варя вскинула бровь с изрядной долей сарказма в глазах. — Танцую, пою, вышиваю крестиком и гладью, готовлю, вяжу носки и шарфы, консервирую банки, ношу сумки, отвечаю на звонки, выполняю просьбы…

— Ладно-ладно-ладно! — Варя подняла руки ладонями вверх, поспешно прерывая эту восхваляющую тираду. — Сдаюсь, — сказала она, вздыхая. Стоило признать, что Матвей знал, как настоять на своем.

Матвей растянул губы в победоносной улыбке, наигранно поправляя волосы в стиле королевы драмы. И у него это движение вышло невозможно естественно, будто бы он только этим и занимался в жизни.

— Отлично, — он достал из заднего кармана телефон и протянул его Варе. — Запиши свой номер.

Варя взяла из его рук новенький айфон, недоуменно косясь на гаджет.

— А номер мой тебе для того, чтобы? ..

— Ну, должен же я буду пригласить тебя выпить кофе как-нибудь на днях, — как само собой разумеющееся сказал Матвей. На скептический взгляд Вари он только очаровательно улыбнулся. — А что? Друг не может пригласить друга на чашку кофе?

— Эээ… — протянула Варя, чувствуя, как краска снова начинает заползать на лицо. Грязные мыслишки о том, что, как правило, случается в книгах и фильмах после того, как один персонаж зовет другого на «кофе», сами собой поползли в ее голову.

Матвей совершенно точно угадал ход ее мыслительного процесса и хохотнул, запрокидывая голову так, что она чуть не ударилась об окно.

— Нет, если вдруг ты не сможешь устоять перед моим обаянием и попытаешься лишить чести в подворотне… — смеясь произнес он и понизил голос до заговорщицкого шепота, — то я даже поддамся!

Против воли Варя захихикала, представив себе эту сцену. «А что, я же все-таки дама тренированная», — пронеслось в ее голове, пока перед глазами стояло детальное изображение сего домогательства.

Покачав головой, Варя вздохнула и набрала свой номер, оставив графу «Имя» пустой. Несмотря на то, что приставания Матвея ей не нравились, свое имя ей ему называть отчего-то не хотелось.

— Даже так, — протянул молодой человек, когда Варя отдала ему телефон. — Ладно-ладно, — усмехнулся он, — поиграем в угадайку. А пока, назову тебя… — он пожевал губами и уставился в потолок в поисках подсказки. Потолок, что характерно, оставался нем. — Обзовем тебя Анжелой. Хотя нет, — тут же поправился он. — Могу перепутать с одной премилой куртизанкой. А то позову ее в кафе, вот она удивится… Пусть будет Белоснежка, — довольно улыбнулся Матвей и прежде, чем Варя успела опротестовать, вбил имя и спрятал телефон в карман.

На этом их общение в тот вечер было окончено. Почти сразу же подбежала Роза, пребывавшая в состоянии «слегка навеселе». Пожурив Матвея за то, что он приставал к детям, она решительно увела его прочь, не забыв сказать Варе, что Лиля ждет ее наверху.

Весь остаток ночи девушки провели в домашнем кинотеатре, и никаких больше вторжений в их личную крепость тишины не произошло. А наутро, когда Варя проснулась в своей чудесной, будто сошедшей с Олимпа постели, в квартире Филатовых уже никого не было. Все-таки, была своя прелесть в том, чтобы иметь богатых родителей — после масштабных пьянок можно было не ехать в автобусе или такси, а просто вызвать собственного водителя.

— И чего это мы такие мечтательные сегодня? — отвлек ее от воспоминаний громкий голос справа. Вздрогнув, Варя уничижительно посмотрела на Астахова, плюхнувшегося на пустующее кресло рядом, и закатила глаза. Один его вид вызывал у нее раздражение, и это было необъяснимо.

Как всегда, выглядел Астахов до отвратительного отлично с этим излюбленным сочетанием небрежности и параноидальной аккуратности. Волосы лежали в продуманном беспорядке, на пиджаке не было ни пылинки, рубашка была идеально выглажена, хотя воротник и был расстегнут, а узел темно-зеленого галстука ослаблен. Варя была уверена, что даже если бросить Астахова в клетку с голодными аллигаторами, он выберется оттуда без единой складочки. Она как-то жаловалась Але, что он все время выглядит как живой упрек всему остальному миру, на что та только снисходительно пожала плечами.

— Тебя, Астахов, не понять, — проронила Варя, стремительно стирая с лица воодушевленно-радостное выражение, появившееся при мыслях о выходных. — Задумчивая — тебе не нравится. Мечтательная — тебе снова не нравится. Может быть, мне лучше носить хиджаб, чтобы не вызывать в тебе такого ярого любопытства?

Глеб закатил глаза, сползая немного по креслу. Его колени уткнулись в спинку кресла следующего ряда, и десятиклассница, сидевшая перед ними, недовольно обернулась. Однако стоило ей увидеть, кто посмел ткнуть ее в спину, как она покрылась нездоровым румянцем и поспешно отвернулась, что-то печатая в телефоне со скоростью света. Астахов только снисходительно хмыкнул.

— И снова здорово, — вздохнул он, поворачивая к ней голову. — Кажется, человеческую речь от тебя можно услышать только тогда, когда ты влипаешь в истории. Но я, вроде как, научился понимать этот странный язык, на котором ты общаешься с людьми.

— Да что ты! — саркастично воскликнула Варя. — Неужто заговорил по-вороньи?

— Типа того, — кивнул Астахов, глядя на нее сверху вниз. — И в данный момент ты пытаешься сказать, что чертовски рада меня видеть. Я прав?

Варя, скривившись, отрицательно мотнула головой. Она покосилась на Руслана, который завис в телефоне и совершенно не обращал внимания на происходящее, на пустующее место Лили и поняла, что на этот раз помощи ждать было неоткуда.

— Вообще-то, я вспоминала выходные, а ты своим бесцеремонным появлением прервал мои грезы, — сказала, наконец, она.

Астахов улыбнулся, ерзая на кресле и снова случайно (а возможно и нет), задевая спинку кресла напротив. Десятиклассница вздрогнула, но на этот раз не повернулась. Вот будь на его месте другой парень, а не главный школьный красавчик…

— Неужели такие удачные выдались? — спросил он с неподдельным интересом в глазах.

— А что? — тут же поинтересовалась Варя, невольно чувствуя подвох; впрочем, она чувствовала подвох во всем, что делал или говорил Астахов, со своей паранойей она ничего поделать не могла.

Астахов снова закатил глаза. Варя уже давно заметила, что люди при разговоре с ней, делали это довольно часто, но этот конкретный людь бил все рекорды.

— И вечно этот подозрительный тон, — пробормотал он скорее себе, чем Варе. — Мои выдались ужасно, — повысив голос, сказал Глеб, повернувшись к ней. — Всю субботу протаскался с Викой по магазинам, кажется, она скупила пол-Москвы. И ладно бы я просто ходил с ней, так не-е-ет, — с тяжким вздохом простонал парень, — на каждый предмет туалета мне приходилось издавать восторженные вопли и восхищенно улыбаться.

Варя рассмеялась, представив эту картину: искрящаяся от энергии Новикова, способная заменить двести лошадей, несущаяся от бутика к бутику, и уныло, как те самые двести лошадей, плетущийся за ней Астахов, практически невидимый под грудой цветных пакетов. И ничего против сказать было нельзя. Вика даже в детстве не терпела критики, и Варя сильно сомневалась, что за несколько лет это как-то изменилось.

— Бедный-бедный Глеб, — сквозь смех выдала она. — Совсем тебя противная девушка загоняла.

Варя ожидала, что Астахов обидится на смех, но либо того было так просто не пробить, либо он действительно стал понимать манеру Вариного общения лучше. Он только опечаленно вздохнул, покосившись на макушку дамы сердца, видневшуюся возле классной руководительницы.

— Ужас вообще, — согласно кивнул он. — А у тебя как прошли два этих ужасающих дня? Кстати, не влетело за такое… экспрессивное общение с Ириной? — спросил он, опуская руку на подлокотник между ними. Варе это движение не понравилось, ей захотелось тут же отвоевать подлокотник себе, но это желание она в себе подавила.

— Нет, совсем не влетело, — пожала плечами она, с некоторым трудом опознав в «Ирине» Пропеллера. — Возможно, ты удивишься, но Ирина Владимировна тихо ненавидит меня уже много лет, кажется, прямо с того момента, как она взяла над нами классное руководство. Да и не только меня, как оказалось, — добавила она, вспомнив о Лиле.

— Ну, я здесь не так уж и долго, — Глеб склонил голову на бок, — но у меня уже сложилось определенное впечатление об этой женщине. Не хотел бы я быть под ее руководством столько времени.

— С чего это вдруг? — Варя окинула его взглядом. — Она от тебя в полном восторге, как и все в нашей прекрасной школе.

— Почти все, — поправил ее со смешком Глеб, кивая в ее сторону. С удовлетворением дождавшись закатанных глаз, он продолжил: – Ну, да, я знаю, как понравиться людям, но это не значит, что все эти люди нравятся мне.

Услышав эти слова, Варя не сдержалась и фыркнула. Она очень надеялась, что скоро появится Лиля и можно будет спокойно игнорировать Астахова, потому что подобные заявления подкармливали огонь ее раздражения как нельзя лучше. Ей даже показалось, что она видела знакомый силуэт у дверей, но он тут же исчез, поглощенный бурлящей толпой школьников.

— Только не говори, что не наслаждаешься постоянным вниманием, — сухо сказала Варя, пытаясь высмотреть Лилю.

Глеб вздохнул, опуская голову на согнутую в локте руку так, что его голова внезапно оказалась на одном уровне с Вариной. Варя пропустила момент, когда это случилось, поэтому внезапное приближение Астаховского лица заставило ее дернуться.

— Поначалу – да, — произнес он, понизив голос так, что сама Варя стала с трудом его различать, а окружающие вообще перестали слышать. — Но все эти фанатки невероятно раздражают и утомляют. Да я даже до туалета не могу спокойно дойти без того, чтобы какие-нибудь не в меру впечатлительные девочки не начали отвратительно краснеть и хихикать.

— Несчастный малыш, — прошептала Варя с усмешкой. Она чувствовала непреодолимое желание сделать что-нибудь с лицом Астахова, укусить за нос, например, но сдерживалась. — Смотри только не разрыдайся от такой бешеной популярности, а то неправильно поймут.

Глеб издал раздраженный стон, недовольно сдвигая брови. Варя внезапно заметила, что у него были светло-зеленые глаза, такие, какого цвета бывает молодая трава весной где-нибудь на солнечной поляне. Этот цвет был таким необычным, что Варя не смогла отвести взгляд в сторону, так он завораживал.

— Пять минут тридцать секунд, — пробормотал Астахов, слегка усмехаясь. — Идем на рекорд! Скоро, возможно даже я доживу до этого светлого дня, мы будем нормально общаться.

Варя только закатила глаза и, поняв, что больше не может сдерживаться, ткнула Астахова кулаком в плечо. Тот картинно запрокинул голову, правдоподобно изображая крайнюю степень боли. Пожалуй, если и было что-то, в чем Астахов был действительно хорош, так это гримасничание.

— Королева драмы, — бросила ему Варя насмешливо. — К тому же, если в этой вселенной не останется никого, кого ты будешь раздражать, то тебе просто станет скучно.

— И правда, — кивнул Глеб, улыбаясь, — исчезнет это чувство адреналина, что некая особа, а также ее легковозбудимый и многоуважаемый брат, могут подстеречь меня в темном углу и… О, привет, Лиля.

Его речь была прервана появлением Филатовой-младшей. Лиля, выглядевшая немного запыхавшейся, бесцеремонно перепрыгнула через Астаховские ноги, протиснулась мимо Вари и упала в кресло, недовольно хмурясь. Варя уставилась на нее недоуменно, такой же взгляд был и у Глеба. Для того подобное поведение всегда вежливой и спокойной Лили вообще было в новинку. Варя же после веселых выходных решила, что перестанет судить о людях по тому, как они ведут себя на людях. Ну, или хотя бы попытается.

*

Собрание проходило гораздо дольше, чем рассчитывала Варя. Обычно заместитель директора — не сам директор, ведь для этого он был птицей слишком высоко полета — объявлял, что в тогда-то во сколько-то состоится Пижамный день, и все, кто не имеет задолженностей, имеют право на нем присутствовать. Далее, выслушав недовольный ропот двоечников, замдиректора перечислял основные правила поведения во время Пижамного дня, а так же сообщал, где можно найти более подробную информацию об организации, спонсорах и распорядке.

Однако в этот раз что-то явно пошло не так хотя бы потому, что на сцену вышел сам директор. Иммануил Вассерманович, отсвечивая лысиной в свете прожекторов, поприветствовал собравшихся, выразил надежду, что все школьники успешно справляются со сдачей экзаменов (Варя только мрачно покосилась в сторону классной руководительницы, которая в этот момент сияла, словно начищенный пятак), а потом внезапно запнулся, недоуменно поправляя наушник.

— Вася, — пробормотал он, пытаясь загородиться от микрофона, однако неудачно, так что его негромкий недовольный полушепот разнесся по всему залу, — ты чего несешь? Какие костры, какое чучело? Ты карточки перепутал?

Была объявлена техническая неполадка, директор взял временную паузу, скрывшись за кулисами, а аудитория захихикала. Захихикала, правда, с оттенком уважения, директор, все-таки. Алевтина Борисовна хихикала громче всех, согнувшись в три погибели на своем месте в первых рядах. Варя была уверена, что в этой «технической неполадке» виновата была именно она, не зря техник Василий, простодушный мужчина лет сорока, вот уже второй год безнадежно подбивал к ней клинья. Клинья, к его большому сожалению, подбиваться не желали, отчего техник Василий периодически грустил, а вся школа на переменах слушала разбитной шансон с уклоном в бандитскую тему. Госпоже психологу ничего не стоило пару раз улыбнуться, так и эдак намекнуть, а Василий уже летел на всех порах выполнять поручения.

Следующим моментом, на котором директор завис вместе с аудиторией, было представление спонсоров. В этом году администрация решила вместо простого вербального оповещения показать небольшой трейлер, в котором спонсоры сами рассказывали, что можно получить и чего они желают золотой московской молодежи. Трейлер подготовили, даже умудрились включить, но вот про звук забыли. Вместо звуковой дорожки внезапно заиграл тот самый шансон, который так любил техник Василий. На этом моменте Аля окончательно сползла на пол, уже не пытаясь выглядеть достойно.

Ближе к концу затянувшегося мероприятия телефон Вари внезапно подал голос, на весь актовый зал взорвавшись ее любимой песней из «Короля льва». Директор, и без того уже красный, как рак, окончательно сварился и гневно уставился в зал. К Вариному счастью, источник шума никто не успел засечь, так как она выключила его достаточно быстро, а те, кто успел, благоразумно отвели взгляд. Астахов, так и не сменивший место, укоризненно зацокал языком, глядя на поклонницу, сидящую перед ним. Почувствовав редкий миг единодушия, Варя присоединилась к этой пантомиме, попутно отключая звук на телефоне и пряча его в рюкзак.

Когда буря в стакане стихла, она снова вытащила мобильник и глянула на экран. Нарушителем дисциплины стало смс, полученное с неизвестного номера.

Юху, Белоснежка, твой принц — хотя я могу быть и гномиком, и даже сразу семью, только скажи >: Р — изволит узнать, когда ты свободна. Может быть, сегодня в восемь? Отравленные яблоки и узкие корсеты гарантирую; D

Не сдержавшись, Варя прыснула, чем немедленно привлекла внимание Астахова. Бесцеремонно выхватив у нее телефон, Глеб прочитал сообщение. Потом недоуменно покосился на Варю и снова перечитал текст, отбивая ее осторожные попытки заполучить телефон обратно. В другой ситуации она бы просто двинула Астахову под ребра и легко бы выхватила мобильник, но приходилось вести себя тихо: директор упорно что-то вещал, связанное с правилами посещения ванных комнат, и привлекать его внимание снова было нежелательно.

— Это ты, что ли, Белоснежка? — спросил он, недоуменно косясь на Варю. — Любим ролевые игры, а, Воронина? — усмехнулся он. — Ты открываешься мне с новой стороны!

Издав полу-вздох, полу-рычание, Варя бросилась вперед, пытаясь вытащить телефон из длинных цепких пальцев Астахова, но не тут-то было. Пользуясь явным преимуществом в длине конечностей, он просто вытянул руку в противоположную сторону, продолжая насмешливо усмехаться.

— Астахов, — прошипела она, — если не отдашь мобильник, устрою тебе сеанс замечательной народной игры «догони-меня-кирпич».

Тому было довольно сложно произнести что-то вразумительное, так как вся эта ситуация его очень забавляла: плечи и грудь Глеба тряслись в попытках сдержать рвущийся наружу смех.

— И снова хомячок выглядывает, — сдавленно прошептал он. — Может быть, тебе колесо подогнать по-быстрому? Ты, кажется, готова обеспечить Москву электроэнергией на ближайшие лет десять.

Едва слышно чертыхнувшись, Варя откинулась на свое сидение, глядя на Астахова уничижительно. Видя, что она не рвется отбирать мобильник, а скрестила руки на груди, упорно пытаясь просверлить своими гляделками две аккуратные дырочки в его голове, Глеб тоже вернулся на свое место.

— Ведешь себя как ребенок, — бросила ему шепотом Варя. В ответ Астахов показал ей язык и поддразнивающе помахал телефоном прямо перед ее носом.

— Да вы оба ведете себя как сущие дети! — не выдержала Лиля, которой все эти телодвижения мешали читать. К слову, на этот раз она познавала искусство вышивания звездочкой. Речь директора была ей настолько же интересна, насколько историков занимала таблица Менделеева. — Глеб, — грозно прошипела она, глядя на одноклассника подобно Медузе Горгоне, — немедленно отдай Варе телефон. — Закатив глаза, Астахов бросил мобильник Варе на колени. — А ты, — Лиля повернулась к подруге, — выключай звук! Тебя что, учить надо, как не палиться во время собраний?

— Нет, госпожа Филатова, — шутливо склонила голову Варя, которую возвращение телефона очень порадовало.

Лиля еще раз бросила на разбушевавшихся одноклассников строгий взгляд и углубилась в книгу, не забыв ткнуть в бок похрапывающего Руслана. Бедняга не выдержал нудной и утомительной речи директора и, ссутулившись, насколько это позволяло кресло, прикорнул на подлокотнике.

До конца собрания Варя, догадавшаяся, что сообщение пришло ни от кого иного, как от Матвея, переписывалась с новым знакомым. Матвей писал в своей излюбленной манере, вкладывая в обычные, вроде бы, слова двойное, а то и тройное значение. Размышляя над очередным посланием, Варя заметила, что Астахов нет-нет, да поглядывал на экран ее телефона, но больше отбирать его не стремился. Такое поведение было по меньшей мере странным, но Варя не стала вдаваться в подробности. В конце концов, о странном поведении Астахова должна была беспокоиться Вика, а никак не она.

*

Неделя прошла во всеобщей суматохе. Надвигался Пижамный день, и учителя ничего не могли поделать со своими подопечными: их всех охватила лихорадка грядущего праздника. Педагогическому составу оставалось только покорно терпеть, ведь и они ждали Пижамный день. Во-первых, администрация не забывала про них и торжественно вручала премию, во-вторых, под покровом ночи, все учителя собирались на грандиозную попойку в учительской, когда все ученики ложились спать.

Пижамный день был целиком и полностью заслугой руководства школы «Кленовый лист». Изначально он задумывался как коллективный выезд на природу на выходные для того, чтобы сплотить учеников и поднять их боевой и товарищеский дух. Однако школа начала расти, классы увеличиваться, и вот уже вместо ста послушных деток вывозить пришлось почти триста… И дирекция решилась на переигровку.

Основная идея осталась прежней — поднятие духа товарищества между учениками, однако исполнение существенно изменилось. Выходные сократились до суток и перенеслись на рабочую неделю: теперь утомленным ученикам не надо было брать день отдыха, чтобы восстановиться морально и физически к учебному процессу. Вместо этого они веселились с четверга на пятницу, а потом отдыхали еще два дня. К тому же место дислокации с неконтролируемой среды превратилось в школу, где дети, как малые, так и великовозрастные, проводили свои игрища.

Игрища состояли из всевозможных соревнований и викторин. В коридорах первого, второго и третьего этажей устраивали разнообразные полосы препятствий. Там были и «джунгли», где надо было найти единственно верный путь среди веревок и канатов, были и шпионские трассы, где главной задачей было умудриться пройти круг так, чтобы не задеть ни один из лазеров. Там же располагались ярморочные стенды, и любой желающий мог забронировать себе один из таких стендов и попытаться продать что-то, сделанное своими руками. Кто-то продавал выпечку, кто-то самодельные сумочки, расшитые бисером, словом, разброс был широкий. В спортивном зале устраивали состязания на смекалку, силу, скорость, догадливость и находчивость. Там даже была скалолазная стенка, куда Варя каждый год ходила с удовольствием. Словом, детям было, чем заняться. А специально для тех, кто не видел себя звездой спорта и не хотел пыхтеть, разгадывая очередную хитроумную головоломку, в актовом зале устраивали киновечер. Тема каждый год выбиралась новая, и целый день на большом экране наряду с известными блокбастерами крутили шедевры мирового кино. Там же работала машина для попкорна и бар, где можно было угоститься прохладительным напитком или свежим соком.

За каждый удачно пройденный этап соревнований, участникам начислялись баллы участия. Причем делалось это в электронном виде, поэтому ошибки если и случались, то исправлялись на месте. На следующее утро, после того, как ученики просыпались после полного приключений дня, они все собирались в актовом зале для проведения торжественной церемонии награждения. Сначала проводилось награждение по классам, а потом главный приз получал тот, кто наберет больше всего баллов участия по всей школе. Надо сказать, что призы были достойны того, чтобы каждый год ученики соревновались с неутолимым рвением. За первое место было получить новенький навороченный ноутбук или горный велосипед последней модели. Также довольно часто разыгрывались всевозможные сертификаты на кругленькие суммы в бутики и салоны техники, билеты в театры, ваучеры на подводное плаванье или прыжки с парашютами. Не то чтобы это было чем-то сверхъестественным, но получить халявный смартфон или плеер всегда было приятно.

Ровно в три часа в четверг, когда прозвенел звонок с последнего урока и начальная школа уныло поплелась прочь, школа «Кленовый лист» будто лопнула от энергии, исходившей от взбудораженных учеников. Это был тот редкий момент, когда Варя действительно чувствовала себя частью чего-то большего. Даже ее класс, обычно разрозненный по группам, собирался вместе, чтобы превратить классную комнату в пригодное для сна помещение. Пока девочки мыли полы и выносили стулья, мальчики убирали парты и доставали из подсобки матрацы, купленные попечительским советом. После того, как все двадцать пять матрацев были разложены по классу, они совместно готовили спальные места, заправляя постели и раскладывая вещи. И, конечно же, необходимым атрибутом Пижамного дня были пижамы, в которые школьники переодевались тут же, сначала девочки, потом мальчики.

Варя удачно заняла местечко в дальнем от двери углу комнаты, на равной удаленности от выхода и Новиковой. Слева от нее устроились Лиля и Руслан, а справа была стена, так что подлого нападения со спины можно было не бояться. На самом деле во все предыдущие года Новикова и ее клика будто брали передышку на время Пижамного дня и приставали к Варе куда меньше обычно. Возможно, и они проникались духом праздника. Тем не менее, что-то подсказывало Варе — и возможно это была заботливо взращённая паранойя — что именно в этот раз Вика сподобится учудить что-нибудь запредельно невразумительное.

Но Пижамный день шел, а Новикова будто бы позабыла о существовании так нелюбимой ею Вороны. Варя благополучно поучаствовала в церемонии открытия полосы препятствий на третьем этаже, даже умудрилась пробежать ее быстрее других ребят. Но ее рекорд был тут же побит Лилей, которая сумела не только дважды обернуться туда-сюда, но и обходить все препятствия со скучающим выражением лица.

После этого они отправились в столовую, где по такому поводу вместо обычного буфета устроили целый ресторан со шведским столом, где можно было хорошо пообедать. Именно там они нашли Руслана, который с большой охотой уплетал вареники с ежевикой. Не долго думая, девочки присоединились к нему. Там же, в столовой, обитали учителя, плавно перетекающие от одного столика к другому. Для них меню было куда разнообразней: помимо соков и чая им предлагались различные горячительные напитки, о содержании алкоголя в которых тактично умалчивалось.

После сытного обеда по закону Архимеда полагалось бы поспать, но Варя сумела себя пересилить. Лиля вообще строго придерживалась режима, так что вдвоем они растолкали замлевшего Руслана и отправились в рейд по коридорам. В классах можно было найти много чего интересного. Например, в кабинете химии можно было поставить обычно запретные эксперименты и сгенерировать взрыв, а в кабинете биологии провести самую настоящую операцию. Конечно же, все это проходило под наблюдением специалистов, но даже так это было весело и интересно.

Где-то между наблюдением за тем, как Лиля сосредоточенно переливает серную кислоту в пробирку, и поспешным отступлением за безопасную границу, Варя поняла, что телефон настойчиво требует подзарядки. Весь день она слушала музыку, смотрела новые серии и переписывалась с Матвеем, который продолжал упорно звать ее в кафе, а Варя все также упорно отнекивалась, ссылаясь на загруженность и занятость. Не мудрено, что несчастная батарейка не выдержала такого напряжения и решила сдаться. Но Варя не унывала, для таких случаев она всегда носила с собой портативный зарядник, который с одинаковым успехом поддерживал электронную жизнь как в телефоне, так и в ноутбуке. Оставалось только его найти.

Оставив Руслана и Лилю на втором этаже возле стенда с комиксами, Варя направила свои стопы в сторону классной комнаты, где бросила рюкзак с вещами. Как ей показалось, эти двое даже не заметили, что она ушла. В последние пару часов Варя все больше чувствовала себя третьим лишним на этом празднике жизни. Про чувства Руслана к их непонятливой девочке-роботу она уже догадывалась, но вот склонности Лили к нему не замечала. А теперь вдруг заметила и почувствовала себя пятым колесом. Это чувство часто появлялось у нее, когда Леша брал ее гулять с собой и своей компанией, когда она была младше. Он и его друзья тут же разбивались по парочкам, ведь их дамы сердца отправлялись на прогулку вместе с ними, а Варя плелась рядом с братом, уныло созерцая эту картину. Вот и сейчас, когда Лиля и Руслан вместе склонились над каким-то комиксом, Варя снова почувствовала себя немного не к месту.

Возле классной комнаты было неожиданно спокойно и тихо. Она оказалась как раз между двумя довольно длинными полосами препятствий, и, чтобы пробраться к ней, надо было преодолеть несколько слоев спутанных проводов от лазерной установки. К тому же там совершенно ничего не было видно, поэтому желающих стоять в этой части коридора было мало.

Задорно перепрыгивая через скрученные на полу провода, Варя пробиралась к классной комнате, бурча неласковые слова в сторону организаторов. Да этот участок в пять метров сам вполне успешно мог бы быть полосой препятствий! В кармане снова требовательно пискнул мобильник. Варя потянулась за ним, не заметила последний моток проводов, споткнулась, нелепо взмахнула руками — и ввалилась в классную комнату со слоновьим грохотом, приземлившись рядом с чьим-то ложем.

Это не осталось незамеченным.

— Подглядывала? — ехидно спросили ее из глубины комнаты.

Вскинув голову, Варя увидела не кого иного, как Астахова собственной персоной. Он стоял вполоборота к ней, обнаженный по пояс, по крайней мере, Варя искренне надеялась, что только по пояс. Кто-то очень добрый набросал на матрац подушек, и они закрывали остальные части тела одноклассника. Скрестив пальцы на удачу, ведь лицезреть оставшуюся половину Астахова ей не хотелось совсем, Варя стала подниматься на ноги, стоная и охая. От эффектного появления болело все тело, а в особенности ушибленный локоть.

В процессе распрямления конечностей Варя успела краем глаза (может быть, и не краем) заметить надетые цветастые шорты по колено, а заодно рассмотреть фигуру Астахова. Конечно, парень не отличался размахом мускулов подобно ее брату или его друзьям, но и у него было, на что посмотреть. Широкие плечи пловца плавно перетекали в поджарую талию, на которой отчетливо выступали все шесть положенных кубиков. «Кажется, он упоминал, что профессионально занимался плаваньем?» — отстранённо подумала Варя, растирая ушибленные конечности.

— Делать мне больше нечего, — наконец, фыркнула она, когда до нее дошло,пауза слишком затянулась. — Да у тебя и смотреть-то не на что.

— То-то я смотрю ты вся порозовевшая стоишь, — понятливо закивал Астахов.

С истинно королевским самоконтролем Варя проигнорировала эту реплику и молча прошествовала к своей постели, где под подушкой был запрятан рюкзак с самым ценным — ноутбуком и зарядками. Конечно, там еще была смена одежды и белья на завтра, но без этого она вполне могла продержаться, не зря же с Лешей в походы ходила. К сожалению, без даров цивилизации продержаться было куда сложнее.

Пока Варя рылась в рюкзаке, пытаясь выудить батарею из хаоса спутанных проводов и застрявших в них ручек, она слышала сдавленное пыхтение Астахова за спиной, но упорно старалась не обращать на это внимание. Тем более, что с каждой секундой пыхтение звучало все более подозрительно. Настолько, что подгоняло ее в поисках. Наконец, найдя батарейку и переходник к ней, Варя повернулась и обомлела.

Астахов все еще был на своем месте и даже с надетыми шортами, но теперь стоял спиной к девушке, и она могла в подробностях рассмотреть вид сзади. И первым, что бросилось ей в глаза, была не витиеватая татуировка, не мышцы, бугрившиеся от каждого движения, а длинная вертикальная рана, тянувшаяся от середины лопатки к позвоночнику. Она была наполовину закрыта пластырем, который Астахов пытался содрать с упорством болонки.

— Замри! — закричала Варя, видя, что еще немного, и Глеб попадет пальцем прямо в едва затянувшийся новой кожей участок. Тот явно не ожидал такой бурной реакции и дернулся, ткнув пальцем именно туда. Кожа лопнула, и на ее месте возникла кровавая полоса, увеличивающаяся с каждым мгновением.

Астахов выругался сквозь зубы и обернулся посмотреть на виновницу, которая уже вскочила на ноги. Несмотря на периодически появляющуюся неприязнь к нему, Варя чувствовала себя немного виноватой. Самую капельку.

— Вот и какого черта ты полезла, а? — спросил он раздраженно. Вероятно, рана причиняла ему боль, но морщиться Астахов себе не позволял.

— Там вытереть надо, — произнесла Варя вместо ответа, — продезинфицировать и чем-нибудь заклеить.

Астахов раздраженно закатил глаза.

— А то я не знаю! — пробурчал он, отворачиваясь и направляясь к своему спальному месту. Только теперь Варя заметила, что на его постели была разложена своеобразная походная аптечка: несколько больших пластырей для нательных ранений, баночка хлоргексидина, йод и тюбик клея для ран. Вокруг были живописно раскиданы ватные тампоны и, зачем-то, детские пластыри с Человеком-Пауком.

Увидев, что Астахов собирается наклоняться, Варя подбежала к нему быстрее, чем сумела это осознать, и схватила его за предплечье, которое тут же напряглось под ее пальцами. «Выпендрежник», — подумала Варя, а вслух сказала, удивляя как себя, так и этого самого выпендрежника:

— Лучше не наклоняйся, если не хочешь окончательно разбередить ранку.

— И что, мне так и стоять тут, пока толпа не соберется? — вскинул он недовольно бровь. — Кто мне будет повязку менять, ты, что ли? — он окинул Варю взглядом, в котором ясно читалось его мнение относительно врачевательных навыков Варвары.

Она сложила руки на груди, негодуя. Кем Астахов ее считал — слезливой барышней, которая от вида крови картинно падает в обморок и зовет карету скорой помощи от крохотной занозы?

— Чтоб ты знал, я видела ранения и покруче, — произнесла она таким тоном, что брови Глеба снова взлетели, но на этот раз от удивления. — Ты думаешь, Леша после стрелок в больницу едет или к маме бежит? — она усмехнулась. — И шрамов на нем нет, заметь.

Астахов только продолжал смотреть на нее удивленно. От чего эта новость вызвала в нем такую реакцию, Варя не знала, да и не хотелось ей как-то это знать. Неловкость ситуации постепенно дошла до нее, и она почувствовала, как начинали гореть щеки — а это первый признак того, что скоро она начнет заливаться краской хотя бы потому, что собиралась помочь Астахову, хотя и знала, что лучше не стоит. Пожав плечами и бросив: «Дело твое», — Варя уже собиралась уходить, как тот остановил ее, со вздохом признавая поражение.

— Мне бы и правда не помешала бы твоя помощь, — признался он, глядя на раскиданные средства медицинской помощи. — Я бы и сам справился, но спина — это такое место, что…

«Мужчины», — подумала Варя, мысленно закатывая глаза. «Нет бы, сразу попросить». Не мысленно же она притащила Астахову стул, сиротливо стоявший у окна, и осторожно усадила парня на него. Не хватало, чтобы он еще сильнее повредил подзажившую ранку.

А та выглядела не так уж и ужасно, как ей показалось на первый взгляд. Всего-то неудачно порванная кожа. Рана была недостаточно глубокой, чтобы сшивать ее, но и достаточно широкой, чтобы медицинский клей не справился со своей задачей.

— А чего ты Вику не попросил? — спросила Варя, медленно снимая остатки пластыря. Пластырь отходил неохотно, поэтому она решила отвлечь Астахова разговором. По крайней мере, с Лешей это всегда срабатывало. Тот сразу начинал ругаться на своих оппонентов, друзей или учеников, в зависимости от источника повреждения.

— Ты ее маникюр видела? — отозвался Глеб, мужественно снося боль. — Я как представлю, что она своими когтищами начнет там копошиться, так меня в холодный пот бросает.

Варя глянула на свои собственные пальцы и с некоторым расстройством заметила, что ее собственные «когтищи» пусть и ухоженно, и аккуратно, но были обстрижены практически под корень. Внезапно почувствовав вселенскую обиду за всех, у кого не было ни возможности, ни желания отрастить себе длинные ногти, она резко сдернула остаток пластыря, наслаждаясь сдавленным шипением Астахова.

Теперь рана была видна целиком. Очистив ее от остатков клея, Варя стала промывать ее с помощью хлоргексидина. Всякий раз, когда она случайно прикасалась к спине Астахова, тот начинал смешно вздрагивать, силясь не дергать плечами, что удавалось ему не так уж и хорошо.

— Не дергайся, — строго произнесла Варя, наблюдая за стремительно появлявшимися мурашками.

— У тебя руки холодные, — пробормотал Глеб, — и щекотно, и холодно.

— Ну, извини, — откликнулась Варя, усмехаясь. Все-таки, как говорила известная крылатая фраза, сделал гадость, и на душе радость. Пусть даже если гадость была незапланированной и случайной.

— А ты не говори с таким энтузиазмом, — сдавленно рассмеялся Глеб, пытаясь сдержать смех. — А то такое ощущение, что тебе даже нравится.

— Нравится, конечно, — с готовностью подтвердила Варя, осторожно просушивая кожу и ранку от лишней влаги. — Когда я еще безнаказанно поковыряюсь в твоих кровавых почти-останках? Правда, несколько месяцев назад я была бы в куда большем восторге, но тут уж выбирать не приходится.

Глеб снова рассмеялся и на этот раз подавить смех не смог. Его плечи заходили ходуном, только чудом не нарушая целостность только что обработанной Варей зоны. Посчитав, что безопасней будет пока с парнем не говорить, Варя взяла с постели клей и стала самозабвенно клеить края ранки, не забывая равномерно наносить его еще и вокруг.

Закончив, Варя удовлетворенно осмотрела дело рук своих и хмыкнула. Конечно, всемирно известного хирурга из нее не выйдет, но такой пустяк залечить она сумеет. Возможно, даже шрама не останется.

— Теперь надо минут пять, а лучше десять подождать, пока клей не засохнет, — сказала Варя, распрямляясь. Последние несколько минут она провела, склонившись на Астаховской спиной, и ее собственная теперь слегка побаливала. Тут она снова увидела татуировку и склонилась уже над ней, не слушая протестующие вопли поясницы. Впрочем, даже сидя Астахов был всего лишь на пару сантиметров ниже стоявшей Вари, поэтому в этот раз сильно наклоняться ей не пришлось.

Татуировка представляла собой интересное сплетение фраз, в которых Варя после некоторого затруднения признала латынь. Тот, кто выполнял работу, сделал ее очень хорошо. Узор из переплетавшихся слов выглядел так, будто Астахов родился с этой татуировкой. Она начиналась на верхней части правой лопатки, оплетала плечо и заканчивалась на предплечье. Единственное, что смущало Варю — это текст, набитый мастером. Он казался ей смутно знакомым.

— И ты даже не спросишь, откуда у меня такие украшения? — спросил через какое-то время Глеб, отвлекая ее от сосредоточенного размышления над загадкой татуировки. Варя не видела его лица, но была готова поклясться, что тот как всегда ухмылялся.

— Сам расскажешь, если захочешь.

— Учти, рассказываю только для того, чтобы ты не подумала чего лишнего, — со смешком произнес Астахов. Варя приготовилась молча внимать. — Я в бассейне поскользнулся и упал на перекладины, а не то, что ты уже себе там напридумывала.

— Да я ничего и не придумывала, — рассеянно сказала Варя, глядя на слова. Что-то знакомое брезжило на границе памяти, но упорно отказывалось выходить на свет.

— Угу, конечно, — пробурчал Астахов.

Пытливый ум не выдержал, и Варя все-таки спросила:

— Слушай, а что у тебя за татуировка? А то я все смотрю и никак не могу понять, что там написано…

— Еще бы ты поняла, — фыркнул Глеб. — Это «Миф о пещере» Платона. Довольно поучительно, между прочим. Правда, у меня не весь, весь бы пришлось татуировать на всем теле мелким шрифтом, так что у меня выдержка, скажем так.

— Ага, — согласно пробормотала Варя, пропуская мимо ушей всю лекцию Астахова про древнегреческих философов и их мудрость. Она снова и снова вглядывалась в строчки, читала про себя текст и внезапно поняла. И расхохоталась.

— Эй, ты чего ржешь там? — недоуменно поинтересовался Глеб, поворачивая голову в сторону Вари, которая смеялась, схватившись за живот. На ее глазах даже выступили слезы.

— С-скажи, — сквозь приступы смеха выдавила Варя, — а ты на трезвую голову делал себе татушку?

— Я не пью, — с видом оскорбленной невинности произнес Глеб, на лбу которого залегла морщинка от сдвинутых бровей. — А что? — поинтересовался он, чем вызвал новый приступ смеха.

— Да потому, что это никакой не «Миф о пещере» и уж точно не Платон, — утирая слезы, сказала Варя, снова приближаясь к нему.

— Да? — Глеб не удержался и скрестил руки на груди, отчего кожа на лопатке немного натянулась, но клей уже успел засохнуть, так что вреда это не принесло. — И что же это, по-твоему?

— Это текст для изгнания демона из «Сверхъестественного», — снова расхохоталась Варя. Видя недоверчивый взгляд Астахова, который так и кричал о том, что еще чуть-чуть, и он прибьет незадачливую помощницу, Варя коснулась пальцами первой строчки и зачитала вслух: — Exorcizamus te, omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas, omnis incursio infernalis adversarii, omnis legio…

— Хватит-хватит-хватит! — воскликнул Глеб в ужасе. Он уставился на предплечье, где виднелся конец татуировки, а потом стал сыпать проклятиями в адрес какого-то Марка, обещая ему все мыслимые и немыслимые кары. — Я прибью этого придурка, — клятвенно пообещал он, утыкаясь лицом в ладонь.

Варя, державшаяся из последних сил, расхохоталась еще громче прежнего. Эта картина — весь такой классный Астахов, такой взрослый и такой… весь из себя, и вдруг с татуировкой, которая, по версии братьев Винчестер, должна сопровождать ритуал экзорцизма. Варя смеялась так сильно, что ноги отказались ее держать; ей пришлось схватиться за плечи Астахова.

— Ну, все, заканчивай, — недовольно произнес Глеб, глядя на плачущую от смеха Варю. — Сведу эту хренотень немедленно.

— Не, не надо, — сказала Варя, постепенно успокаиваясь. Теперь она даже чувствовала себя троекратно вознагражденной за помощь ближнему. — Раз уж никто из твоих фанаток не распознали «Exorcizamus», то вряд ли кто поймет еще.

— Но ведь ты распознала, — Астахов насупился, словно обиженный ежик, потерявший в тумане кулек с конфетками.

— Но я и не твоя фанатка, — резонно заметила Варя. — Так что все нормально. К тому же, — она провела пальцами по искусно выполненным ажурным буквам, — татуировка ведь красивая. Смысл сводить, если она хорошая? — она снова пробежалась пальчиками по изгоняющему демонов заклятию, наблюдая, как по телу Астахова разбегаются мурашки. «Странно, — подумала она, — у меня же руки уже согрелись. Чего теперь-то не так?»

— И правда, — неожиданно для нее согласился с ней Глеб. Варе показалось, что у него как-то изменился голос, но она списала это на звуковые галлюцинации. В конце концов, она только что оглушительно хохотала, барабанные перепонки могли и не выдержать.

Внезапно она как-то осознала, что мало того, что одна ее рука вполне спокойно лежит у шеи Астахова (и не пытается ее свернуть), так другая вообще наглаживает татуировку, под которой было вполне себе настоящее, где-то даже впечатляющее плечо. В комнате каким-то непостижимым образом стало жарче, а дышать стало труднее.

«Батареи, что ли, решили сильнее включить?» — подумала Варя недоуменно.

Дверь резко распахнулась, не ударившись о стену только потому, что на ее пути лежал чей-то матрац. В дверном проеме показалась взбешенная Вика, похожая на Медузу Горгону не в самый лучший день месяца. Она мгновенно увидела и полуобнаженного Астахова, и Варю, стоявшую за его спиной и спокойно обнимавшую его за плечи…

— Упс… — пробормотала Варя, наблюдая, как на месте глаз Новиковой зажигаются два алых огонька, полных ярости, а упомянутые «когтищи» целятся прямо ей в лицо.

Комментарий к Часть четырнадцатая, пижамная

Комментарии, отзывы и просто “Автор, ты, кажется, чутка головой стукнулась” приветствуются!

========== Часть пятнадцатая, признательно-кофейная ==========

Комментарий к Часть пятнадцатая, признательно-кофейная

Знаю, что долго, каюсь. Но и глава большая, так что, надеюсь, хотя бы это меня чуток перед вами простит.

Отдельное спасибо за пинки Eleva diavolului и Jade_Smile!

p.s. В переписке пунктуация намеренная, исправлять не нужно.

Как правило, Варя засыпала довольно легко. Правда это случалось чаще всего часа в два ночи, когда уставший организм ставил ультиматум: «Либо ты засыпаешь по доброй воле, либо это делаю я». Тут уж не до таких прозаических деталей жизни, как храп, странные запахи и наличие лишних тел в комнате.

Вот Леша обладал суперспособностью засыпать везде и всегда. Он просто помещал тело в горизонтальное положение, закрывал глаза и отключался. Просыпался он также легко. Сказал себе, что надо встать в шесть утра, значит, проснется в шесть. Варя дико ему завидовала, потому что она просто так взять и заснуть тогда, когда это действительно нужно сделать, не могла. Честно пыталась: считала овец, пыталась освободить сознание от всяких мыслей (и начинала думать еще усерднее), включала успокаивающую музыку, иногда даже пила теплое молоко, но… Закон подлости работал без сбоев.

Насколько Варя могла судить, среди одноклассников только она имела подобную проблему. Остальные как-то быстро заснули сами собой, пока она ворочалась с боку на бок и с тоской думала, что будь она дома, перед ней бы уже стоял ноутбук, а на экране происходила очередная драма… Конечно, ничего не мешало ей достать из рюкзака ноутбук сейчас, но атмосфера была не та.

Тяжко вздохнув, Варя снова попыталась заснуть. Когда-то она читала, что чтобы быстрее уснуть, нужно принять положение, в котором находится тело во время сна: лечь на спину, вытянуть руки вдоль туловища, глаза немного закатить, и, главное, расслабиться. Вот как раз с последним пунктом и вышла проблема: как Варя ни старалась, ее не отпускало напряжение. И этому также способствовало то, что в нескольких метрах от нее преспокойно лежала Новикова. Варя видела своими глазами, что Вика спит, но паникер в ее голове был уверен, что она притворяется.

Еще одним фактором, упорно мешавшем заснуть, были царапины на руке, тупо саднившие при каждом неловком движении. Они, конечно, не были серьезными, Варю ранили и сильнее, но болели от этого царапины не меньше. Варе еще повезло, что она успела заслониться до того, как взбешенная Вика вцепилась ей в лицо. А еще ей точно повезло, что Астахов вовремя перехватил свою подружку, и она успела добраться только до руки. Варе показалось, что он сам был в шоке от того, как бурно отреагировала Новикова, ворвавшись в кабинет подобно фурии. По крайней мере, поспешно удаляясь от классной комнаты, Варя еще долго слышала его недоуменные восклицания и разъяренные вопли Вики.

«Вот и помогай после этого людям», — думала Варя, разглядывая четыре длинных следа от Новиковских когтей в туалете. Когти поработали на славу: бороздки на коже быстро наполнялись кровью, да и болели так, будто ее руку потрепал бульдог, не меньше. Попытавшись устранить ранения подручными средствами (что, закономерно, не удалось), Варя признала поражение и отправилась искать единственного человека во всей школе, кто был еще в состоянии (на что Варя очень надеялась) ей помочь.

Алевтина Борисовна была уже не то чтобы не совсем не в состоянии, но близко к тому. Она обнаружилась в учительской на первом этаже в окружении коллег-ровесников и стыдливо припрятанных бутылок вина. Последних, правда, Варя своими глазами не видела, но поняла, что они там точно присутствовали потому, что едва преподавательский состав узрел приближающегося неприятеля в Варином лице, он стал мельтешить и что-то спешно прятать.

— Алевтина Борисовна, — подавляя смех, позвала Варя подругу.

Аля окинула Варю высокомерным взглядом, переглянулась с учительницами французского и испанского, которые были заняты тем, что усердно собирали глазки в кучку на умиротворенных лицах, и поднялась на ноги.

— Варвара, — строго сказала Аля, поправляя очки на носу. — Вы что-то хотели?

— О да, — откликнулась Варя, замечая на полу нечто конусообразное и задорно поблескивающее, — меня весьма беспокоит возможный алкоголизм моей подруги.

Аля бросила на нее уничижительный взгляд, сложила руки на груди и, как ей думалось, незаметно задвинула ножкой поблескивающий предмет под стул. Вздохнув, она повернулась к коллегам.

— Простите, дорогие мои соратники в этом нелегком бою, но долг зовет, — Аля повернулась к Варе и патетически взяла ее руку в свои: — Нельзя бросать подопечных в такие важные жизненные моменты, как осознание опасности спиртосодержащей продукции. Идем, дитя, свет истины ждет!

Всю дорогу до Алиного кабинета Варя почтительно сдерживала рвущийся наружу хохот, но стоило ей попасть в безопасную зону, как не выдержала и расхохоталась. Аля посмотрела на нее укоризненно, но на большее ее учительского энтузиазма не хватило.

— Чего тебе надобно, старче? — спросила она, падая на диванчик с мученической миной. — Неужто что-то случилось? Или с тобой поделиться чем-нибудь крепким? — Аля нагнулась и стала шарить под диваном. – Ага! Вот она, родимая, — воскликнула она, вытягивая с некоторым трудом пузатую темно-зеленую бутылочку. — Твой брат, правда, меня убьет, если узнает, но… Надо же когда-то начинать.

— Аля, — вздохнула Варя, — во-первых, тебе должно быть стыдно. Женский алкоголизм — это настоящая проблема, и ты, кажется, скоро падешь его жертвой. А во-вторых, случилось, — она протянула раненую руку, которую до того прятала за спиной. — У тебя есть что-нибудь, чем это можно подлечить.

Увидев характерные следы на бледной коже, Аля цокнула языком, сразу же становясь серьезной. Вытащив пробку, она отпила неведомого зелья из бутылочки, слегка скривилась и протянула бутылочку Варе.

— На, глотни.

— А мне это точно можно? — Варя с сомнением покосилась на подругу, но бутылочку приняла.

— Можно, — Аля поднялась на ноги и направилась к шкафу, в котором при должном усердии можно было найти вход в Нарнию, — только брату не говори. Тут, конечно, практически нет спирта, но немного в голову бьет. Типа микстурки от кашля, но с приятными бонусами, так сказать, — говорила она, роясь в ящике. Достав оттуда аптечку, которая почему-то была обмотана кожаным шнуром, Аля усадила Варю на диван, сама опустилась рядом и приступила к первой медицинской помощи.

— Тогда я лучше не буду, — отказалась Варя, отставляя бутылочку в сторону. Она и без того периодически страдала от «бонусов», не всегда, правда. Госпожа психолог только пожала плечами.

Пока Алевтина обрабатывала царапины, Варя старательно смотрела в потолок. От вида крови ее не тошнило, она вполне спокойно реагировала на раны и порезы, но она уже давно заметила, что если на повреждения не смотреть, то болеть они будут меньше. Как будто, если не обращать на них внимания, то организм решит, что на их месте ничего и нет.

— Я вижу, ты прямо горишь желанием рассказать мне, что случилось, — сказала Аля после непродолжительного молчания. Она, видимо, надеялась, что Варя сама начнет говорить, но последняя упорно делала вид, что ничего не происходит.

— Ничего и не случилось, — отозвалась Варя, пытаясь не морщиться, когда Аля стала прикладывать ватку к царапинам.

— Ага, я вижу, — Аля посмотрела на нее исподлобья, специально тыкая в одну из царапин так, чтобы стало больно. — Признавайся, а то позвоню Леше.

— Наглый шантаж и провокация, — Варя дернулась от боли, но аргументы Али были, к ее сожалению, весомыми. Только брата с признаками маниакальной страсти к детективной деятельности ей не хватало. — Это Викина работа, — вздохнув, призналась она.

Аля вскинула на подругу удивленный взгляд. Ее руки, порхавшие вокруг царапин с бинтом, замерли, подтверждая хозяйкин шок.

— Новикова? — переспросила она, глядя на Варю круглыми глазами. — С чего это вдруг? У нее нашествие красной армии или что?

— Просто она очень неудачно застала меня… и Астахова… — глядя в потолок, поведала Варя, искренне желая провалиться куда-нибудь под землю. Психологиня выронила из рук остатки бинта, и он бойко запрыгал под диван, но на него никто не обратил внимания.

— А что вы, позволь поинтересоваться, если, конечно, тебя не затруднит ответить, вы там делали? — тщательно контролируемым голосом поинтересовалась Аля, глядя на Варю так, будто у нее выросла вторая голова.

Раздраженно фыркнув («И ведь знала же, что она так подумает!»), Варя выдернула руку из пальцев подруги и потянулась за ножницами. Слой бинта на царапинах уже слегка напоминал сахарную вату.

— Ничего из того, что ты уже напридумывала, — сообщила недовольно она, обрезая бинт и не поднимая глаз на Алю. — Ему надо было с перевязкой на спине помочь, а Вика, как и ты, между прочим, — укоризненно воздела перст к небесам Варя, — не то подумала. А я страдай!

Аля, не выдержав, захихикала, постепенно возвращаясь в свое нормальное состояние. По крайней мере, изумление с ее лица сошло.

— А ты уверена, что это была только перевязка? — хихикая, спросила она, возвращая себе пузатую бутылочку и делая большой глоток. — А то ты у нас дама наивная, где-то даже невинная…

— Аля! — возмущенно воскликнула Варя, вскакивая на ноги. — Собери свои пьяненькие мозги в кучку, пожалуйста!

Алевтина послушно скосила глаза на переносицу, видимо, выполняя порученное, но быстро сдалась. Махнув рукой, она снова отпила глоток, грозя опустошить бутылочку, и откинулась на спинку дивана.

— А что тебе, собственно, не нравится? — поинтересовалась она. – Или, может быть, господин Астахов не симпатичный, и ты даже об этом никогда не думала? В конце концов, это, дорогая моя, природа, и тут уже ничего не поделаешь…

Варе оставалось только покрутить пальцем у виска, пятясь к двери.

— Беги, беги от правды, Варвара-краса, длинная коса! — крикнула ей вдогонку психологиня. — Хотя, с косой там явно перебор… — успела еще услышать Варя перед тем, как захлопнуть дверь.

До самого отбоя Варя Новикову больше не видела, хотя на всякий случай держалась поближе к Руслану и Лиле. Опасаясь повторения сцены с Алей, она не стала им ничего рассказывать, соврав, что случайно поцарапалась о гвоздь. Руслана это объяснение вполне устроило, и он вернулся к вдумчивому созерцанию бутербродов с колбасой, а вот Лиля нахмурилась, но ничего не сказала, кроме того, что гвозди что-то слишком агрессивные пошли.

Когда ночью их всех загнали в классные комнаты, Вика уже лежала на своем месте, укрытая пледом с головой, из-под него торчали только ее волосы. Пожав плечами, Варя прокралась мимо и, как можно тише и незаметнее, улеглась на свое место, радуясь, что за их личной компактной горой ее было не видно. Ей в голову даже закралась шальная мысль, что Астахов Вику тихо придушил, чтобы нервы больше не трепала, а тело положил под одеяло, чтобы потом вынести. Эта стройная теория подкреплялась тем, что Варя ее не видела и не слышала с их последней встречи, а Вика была из тех, кто всегда на первом плане, но теория рухнула после того, как Юля попыталась сдернуть с командира одеяло, и Вика громко накричала на нее.

Все быстро уснули, будто бы по комнате распылили особый газ, как в сериале «Кукольный дом», но на Варю он, почему-то, не подействовал. Она ворочалась с боку на бок, считала овец, считала овец на овцах, но ничего не помогало. Царапины ныли, бинт мешался, Руслан по-богатырски храпел…

Спустя еще десять минут Варя окончательно сдалась. Поняв, что сон в ближайшее время ей не грозит, она решила переждать где-нибудь в более удобном месте. Осторожно поднявшись, чтобы не разбудить случайно одноклассников, Варя закуталась в одеяло, всунула ноги в тапочки, захватила ноутбук и стала медленно пробираться между рядами ног, стараясь не наступить случайно на кого-нибудь. Впрочем, на кое-кого она наступила бы вполне неслучайно, но решила не рисковать.

Коридор встретил ее гулкой ночной тишиной. С улицы падали синеватые отсветы фонарей, по углам клубились тени, почему-то, тоже синие. Будто бы весь мир застыл в этом странном мире синевы. Поёжившись, Варя перехватила поудобней ноутбук и пошла туда, где она могла бы с удобством устроиться и посмотреть что-нибудь, например, первую часть о легендарных похождениях юного волшебника со шрамом на лбу.

Изначально Варя собиралась завалиться к Але. Так она поступала почти каждый раз в Пижамный день. Они вдвоем вполне помещались на диванчике, а Аля к тому же снабжала гостью пирожками и конфетами. Но в этот раз к подруге идти что-то не захотелось, а почему Варя думать не хотела. Вместо этого она круто развернулась и зашлепала в противоположную сторону, надеясь, что там, куда она направлялась, никого из учителей не было.

В те светлые времена, когда в школьном курсе обязательным предметом стояла астрономия, ее проводили в тогда еще новой пристройке, где внешняя стена и часть потолка были сделаны из стеклянных панелей. В этой обсерватории стояли телескопы, висели карты созвездий, ночью оттуда открывался отличный вид на звездное небо, хотя в центре города звезд было почти не видно. После того, как министерство образования решило, что астрономии юным умам хватает в курсе физики, обсерваторию закрыли, телескопы администрация куда-то тихо сплавила, а в кабинете сделали хранилище.

Когда к руководству пришел Иммануил Вассерманович, он пересмотрел значение такого кабинета и сделал из хранилища комнату отдыха как для учеников, так и для учителей. Туда в срочном порядке завезли упаднические диванчики, гигантские кресла и удобные кофейные столики, соорудили небольшую кухню, где можно было приготовить чайно-кофейные напитки. Там же стояли книжные шкафы с литературой развлекательного толка, которую нельзя было найти в библиотеке, а также большой телевизор и коллекция двд-дисков. Одно время из обсерватории пытались сделать «зимний» сад, поместив туда черепашек и рыбок, но они там не приживались. Черепашки пропадали, рыбки дохли, и никто не мог понять, почему. Во всем эта комната была прекрасна и удобна, если бы не одно «но».

По школе ходила так называемая городская легенда, что с каждым учеником, кто войдет в старую обсерваторию, случится что-то плохое. Как любая легенда, она упорно подтверждалась фактами. Действительно, над комнатой будто висело проклятье, которое падало на каждого подростка, кто набирался смелости ступить за порог. Кто-то ломал ногу, кто-то терял ключи или документы, одна семиклассница, после того, как прогуляла там на спор урок, была госпитализирована с острым аппендицитом в тот же день. Обсерватория быстро получила статус «проклятой», и ученики перестали туда ходить во избежание. Зато учителя там отрывались во все тяжкие. Аля как-то по секрету поведала, что именно там проводились самые отвязные их «совещания», где она и ее близкие по возрасту коллеги познавали дзен путем вдыхания курительных смесей.

Варя, будучи существом, подверженным всяким суевериям и мистике, в этот злой рок не верила. Она неоднократно пробиралась туда, прогуливая физкультуру, и ничего с ней не случалось. Она рассматривала это так: все самое худшее, что с ней могло произойти, уже произошло, а кроме этого ей уже ничего не было страшно. Именно туда она и направила свои стопы, решив дать городской легенде еще один шанс.

По пути в проклятую обсерваторию Варю посетила здравая мысль, и она свернула в буфет. Захватив там ведерко с попкорном, она-таки отправилась в место назначения. По пути она так никого и не встретила, что ее немного беспокоило. Школа будто вымерла либо подверглась атаке какой-нибудь взбешенной ведьмы и ее сонного заклинания. На подходе к дверям комнаты отдыха Варя невольно почувствовала трепет. Все-таки, городская легенда, как никак. Но потом она вспомнила, что девочка с аппендицитом еще с утра жаловалась на боль в животе, та, что сломала ногу, навернулась на коньках, а потерять ключи можно просто от рассеянности. Закатив сама на себя глаза, она решительно толкнула дверь.

На нее тут же дохнуло морозным зимним воздухом. «Какой идиот забыл закрыть окно?» — подумала Варя, плотнее кутаясь в одеяло, что было в принципе сложно сделать из-за попкорна и ноутбука. «Хотя нет, не так, — тут же поправилась она. — Здесь что, открываются окна?»

Этот самый идиот обнаружился внутри. Темная фигура стояла у приоткрытого окна с зажженной сигаретой, привалившись боком к стеклу. Фонарь с внутреннего дворика школы высвечивал знакомый четкий профиль с прямым носом, непослушные волосы, отливавшие синевой.

— Вот тебе и не верь после этого в проклятия, — пробурчала она недовольно. По изначальному замыслу пробурчать она должна была тихо, но в комнате ее голос разнесся словно тревожный набат.

Астахов вздрогнул, едва не выронив сигарету из пальцев, и уставился на нее.

— А ты что здесь делаешь? — откашлявшись, спросил он. На этот раз Глеб был одет в толстовку, что не могло не радовать Варю, у которой еще были свежи воспоминания от предыдущей встречи.

— Не спится что-то, — ответила Варя, проглотив язвительные ответы. — А ты? — спросила она, вспоминая ритуалы вежливости. Хотя она и так видела, что Астахов без стыда и совести курил в форточку.

— Не поверишь, но мне там тоже не уснуть, — отозвался Астахов, делая затяжку. — Я не привык ночевать в такой большой компании на неудобном матраце.

— Ясненько, — бросила Варя, которой надоело стоять в дверях истуканом. Подобрав полы одеяла, она прошествовала к дивану у стеклянной стены, чувствуя на себе взгляд Астахова.

Поставив попкорн и ноутбук на деревянный столик, Варя переукуталась в одеяло и забралась с ногами на диван, благодаря всех богов, что он не был кожаным. Кожаная обивка, конечно, хороша и смотрится неплохо, но вот сидеть на ней — сущее наказание. Летом к ней прилипает кожа, практически все материалы на ней скользят, а зимой она отмораживает филейные части тела за считанные минуты.

Варя хотела включить фильм, игнорируя Астахова, но отчего-то не могла этого сделать. Возможно потому, что вышеупомянутый субъект, не отрываясь, смотрел на нее, слегка прищурив глаза. Под этим взглядом ей было весьма неуютно. Не выдержав, Варя выпорхнула из одеяла, оставив его сиротливо лежать на диване, и пошла в сторону мини-кухни, намереваясь сделать себе чая.

Чайные принадлежности хранились в верхнем ящике небольшого кухонного гарнитура в нише, электрический чайник в гордом одиночестве стоял на тумбе. Долив туда воды, Варя всунула вилку в розетку и запустила нехитрый процесс кипячения. Обернувшись, она заметила, что Астахов все еще смотрит на нее.

Хрупкое душевное равновесие не выдержало такого давления. Обернувшись и скрестив руки на груди, Варя требовательно уставилась на Астахова:

— И чего ты с меня глаз не сводишь?

Ей показалось, что Астахов усмехнулся, но это вполне могла быть игра тени. Он сделал затяжку и выпустил дым струйкой, сложив губы трубочкой, перед тем, как ответить.

— Да вот думаю, за что Вика тебя так ненавидит.

Варя только пожала плечами, отчего-то чувствуя облегчение.

— И какие предположения? — поинтересовалась она, чувствуя, как по рукам ползут мурашки. Пусть температура за окном была всего лишь нулевой, что было слишком высоко для зимы вообще и декабря в частности, в одной футболке все равно было слишком холодно.

— Ну, Вика мне рассказала свою версию, но, знаешь, есть у меня подозрение, что не все, что она говорила, было правдой, — в его голосе слышался оттенок досады, который, впрочем, умело маскировался. Глеб вытянул руку на улицу, стряхнул пепел с сигареты и немного отодвинулся от окна.

— Какое неожиданное умозаключение, — усмехнулась Варя, не зная, что еще сказать. В воздухе повисла неловкость вкупе с сигаретным дымом. Варя сморщила нос.

— Не любишь запах табака? — тут же спросил Глеб, заметив ее гримасу.

— Нет, в смысле, не совсем, — дернула плечом Варя, поворачиваясь к Астахову спиной. Чайник вот-вот должен был закипеть. — Просто с ним связаны не самые приятные воспоминания.

Повисло густое молчание. Варя во все глаза смотрела на чайник, пытаясь силой мысли заставить его вскипятиться быстрее, направляя похожий посыл в голову Астахова: «Свали куда-нибудь, свали куда-нибудь, свали куда-нибудь», — повторяла, как заклинание, она. Однако то ли разум парня был закрыт для ментальных переговоров, то ли проклятая обсерватория включилась в игру, но тот остался глух к ее мысленным мольбам.

Тишина стояла плотная, какая-то слишком… просто слишком. Отчего-то бывает так ночью, что все обретает иной смысл. Именно ночью хочется думать о глобальном, именно ночью не дают уснуть проблемы, которые при свете дня кажутся ерундовыми. И разговоры становятся странными, будто бы каждое слово несет в себе два, а то и три значения.

Варя и сама не знала, почему не уйдет или почему молчит. Днем она бы просто отшутилась, сейчас же это сделать было куда сложнее. «И дернул же меня черт пойти именно сюда, — раздосадовано подумала Варя, — спала бы себе сейчас, как все нормальные люди… Не-е-ет, нас на приключения потянуло!»

Она проворонила, как Астахов докурил, сделав последнюю затяжку, бросил бычок за окно, где он тут же исчез в снегу. Она даже каким-то непостижимым образом пропустила, как он закрыл окно и подошел к ней. Заметила, вздрогнув, Астахова только тогда, когда он, внезапно оказавшись рядом с ней, облокотился спиной на тумбу рядом с чайником.

— Как рука? — спросил Глеб, глядя на бинты.

Варя пожала плечами, не глядя на него. От Астахова шел легкий запах сигарет, смешанный с морозом. Варя уже давно заметила, что зима пахла как-то по-особенному, будто хрустящий под ногами снег и трескающийся лед, хотя это было странно — описывать запах через звуки и ощущения.

— Нормально, — Варя тоже глянула на бинты. Аля постаралась на славу, сделав из в общем-то безобидных царапин белый валик. — До свадьбы заживет. Спасибо, кстати, что вовремя оттащил Вику, — вспомнив, произнесла Варя.

Астахов только отмахнулся, поигрывая зажигалкой. Ее металлические бока тускло поблескивали между его пальцев.

— Я думал, она тебе глаза выцарапает, — Глеб поморщился. Зажигалка в его пальцах запорхала еще быстрее, будто бы монета в руках опытного мошенника. Варя подняла на него глаза и внезапно поняла, что неловкость, которую она чувствовала, не обошла и Астахова, не зря тот забавлялся с зажигалкой.

Как гром среди ясного неба щелкнул чайник, оповещая нерадивых двуногих, что вода вскипятилась. Глеб и Варя синхронно вздрогнули и столкнулись взглядами. Не выдержав абсурда ситуации, Варя прыснула, опуская голову. «Два взрослых (почти) человека застигнуты врасплох коварным чайником, скандалы, интриги, расследования!» Астахов, глядя на нее, тоже не сдержал улыбки.

— Чай будешь? — смеясь, предложила Варя. – Аля, в смысле, Алевтина Борисовна, говорила, что тут где-то спрятаны печеньки, а если поискать, то можно и варенье найти.

— Печенье с вареньем? — усмехнулся Астахов, убирая зажигалку в карман. – Ну, как тут устоять?

Десять минут спустя они сидели на диване с горячими чашками в руках. На столике рядом с попкорном стояла вазочка с печеньем и полупустая банка апельсинового варенья. В том же ящике, где стояло варенье, Варя нашла подозрительный пакет, на котором была наклеена этикетка: «Травяной сбор», однако ее посетили смутные сомнения, что после заваривания этого сбора она вряд ли останется в своем уме. Особенно учитывая, что в проклятой обсерватории часто собирались Аля и компания.

Чашки, найденные в кухонном гарнитуре, явно подбирались многофункциональные. Каждая из глиняных чашек была определенно рассчитана на, по меньшей мере, слона и использовалась как для чайных церемоний, так и для заваривания супов и бульонов. Варя искренне надеялась, что именно этими продуктами чашка и ограничивалась, иначе пить чай становилось рискованно.

— Может быть, все-таки расскажешь, почему вы с Викой в таких напряженных отношениях? — нарушил тишину Астахов, глядя на Варю поверх своей чашки. — Конечно, если там полный трэш, то можешь не говорить, — добавил он, видя, что Варя не горит желанием занимать роль сказителя. — Я понимаю.

— Да нет там никакого трэша, — скривилась Варя. Сейчас ее давняя дружба с Новиковой казалась ей чем-то нереальным, будто это был неожиданный сон, навеянный грозой, а не ее детство. — Просто вся та история связана с тем, о чем я не хочу лишний раз вспоминать, поэтому…

— Тогда не говори! — Глеб вскинул в воздух руку, ладонью вверх, чуть не пролив чай на себя.

Вздохнув, Варя отвела взгляд. Она решала нелегкую для себя дилемму. С одной стороны, об этом знали все, кто учился с ними в одном классе, за исключением новеньких. И то, Варя была уверена, что в их благодатные уши уже все поведали. С другой, это было слишком личным, а Варя вообще не любила делиться с посторонними людьми своими переживаниями. Но, опять-таки, когда она сделала это в прошлый раз — преодолела себя и впустила в свой маленький мирок кого-то — она приобрела двух хороших друзей, которые пусть и отличались от нее, но были теми людьми, с которыми было куда лучше, чем без них.

Мог ли Астахов стать таким человеком? Он раздражал Варю, порой бесил, иногда ей хотелось стереть его самодовольную ухмылку путем тесного контакта с ближайшим кирпичом, но… Это самое «но». Отчего-то ей нравилось это ощущение, что еще немного, и она сорвется. Да и в те редкие моменты, когда Астахов не пытался строить из себя царя всего мира, он становился (внезапно) приятным собеседником.

«Определенно, я мозгом повредилась», — подытожила тяжкий мысленный процесс Варя.

— Ладно, — вздохнула она, — слушай.

Астахов весь обратился в слух, даже чашку отставил, чтобы случайно не пролить кипяток на что-нибудь жизненно-важное. Варя, не выдержав, закатила глаза, уж очень смешно выглядело лицо парня, горящее по-детски наивным любопытством. Убедившись, что эффект произведен, Глеб перестал ломать комедию и приготовился слушать.

— С Викой мы впервые встретились еще в детском саду, — начала Варя, отпивая чая. Он обжег ей язык, но она почти этого не заметила. — Это был странный садик, в группе нас было всего десять человек и из них только три девочки. Не удивительно, что мы с ней сразу сдружились. Я тогда была совершенно другим человеком: любила куклы, хотела стать балериной, а за комнату с обоями с Барби была готова позволить отрезать пальчик. Да-да, — кивнула она, видя сомнение на лице Глеба. — Мы часто ночевали друг у друга, а Вика даже была влюблена в Лешу. Она мне постоянно говорила, что он станет ее мужем, когда вырастет. Ну, да ладно, — тряхнула головой Варя, понимая, что ее заносит куда-то не туда.

— Подожди-подожди, — прервал ее Глеб. — Вике нравился твой брат? Какие странные у нее вкусы… — пробормотал он, хмыкая.

— А чем тебе не нравится Леша? — Варя насмешливо вскинула бровь. — Он весьма симпатичный молодой человек, обеспеченный, добрый и, что имеет немаловажное значение, совсем не тупой.

— Возможно, тебя это удивит, — проникновенно заметил Астахов, протягивая длинную руку и беря из вазочки печенье, — но я больше по девочкам.

— Вот вообще никогда бы не подумала, — произнесла Варя, глядя на руки парня с некоторой досадой. Ей, чтобы достать печенье, приходилось вылезать из теплого одеяльного кокона, а потом долго и муторно закутываться обратно.

— Ты тему-то не переводи, — хмыкнул Астахов, надкусывая печенье.

— Я и не перевожу, ты первый начал, — заявила Варя, показывая ему язык. Вздохнув, она продолжила: — В школемы сидели за одной партой, были подружками — не разлей вода, пока не перешли в пятый класс. Вот тут-то наша дружба и дала первую трещину, — усмехнулась Варя, неосознанно закутываясь одеялом чуть ли не с головой, будто оно могло отгородить ее от собственных воспоминаний. Астахов молчал, внимательно слушая. — Сам понимаешь, девочки стали расти, — сказала Варя. — Появились новые интересы, вплотную связанные с пубертатным периодом. Главным фактором раздражения, я думаю, для Вики было то, что я совершенно спокойно общалась с мальчиками, которые нравились нам обеим, а она этого не могла. Она только отказывалась понять, что у меня был старший брат, у которого было много друзей, которые постоянно тусовались у нас дома. Как тут не научишься? — Варя покачала головой с недоуменным выражением лица. — Вика стала отдаляться, а я, ну, что я могла сделать? — снова вздохнула Варя, глядя на улицу.

А там как раз пошел снег. Он кружился крупными хлопьями в свете фонаря все быстрее и быстрее, будто бы хотел перерасти в скромных размеров угаранчик. Пауза затянулась.

— И это все? — не выдержав, спросил Астахов. На его лице было написано сомнение. Он, конечно, догадывался, что девушки — существа загадочные и логикой не обремененные, но чтобы поссориться на всю жизнь из-за того, что кто-то мог общаться с мальчиками, а кто-то нет? Да и не похожа была Вика, которую он знал, на ту девочку, которую описывала Варя.

— Нет, конечно, — фыркнула Варя, встрепенувшись. — Мы как раз подбираемся к самому интересному, — оторвавшись от завораживающего снегопада, она повернулась к Глебу, чувствуя, что глаза потихоньку начинает пощипывать. Это был недобрый знак. — Вика все отдалялась, у нее начали появляться новые приятельницы, но мы все равно оставались подругами, хотя мы и ссорились чуть ли не каждую неделю из-за разных пустяков. А потом, в середине шестого класса… — она запнулась. Пусть прошло много времени, Варя все равно не могла спокойно об этом говорить.

В этот раз Астахов ее не торопил, будто понял, что здесь лучше не лезть с комментариями. Он просто смотрел на нее, а между бровями залегла морщинка. Варя вдохнула, медленно выдохнула, считая про себя. «Ты сама начала рассказывать», — напомнила она сама себе, потому что где-то на задворках сознания стала брезжить злость на Астахова, что вообще спросил.

— Потом умерла моя сестра, — быстро проговорила Варя, понимая, что если промедлит еще пару минут, то уже ничего никому не расскажет.

На лице Глеба застыл шок. На этот раз он был настоящим, искренним. А потом оно стало видоизменяться в сочувствие, и этого Варя уже не могла видеть. Она опустила голову и закрыла глаза, снова считая про себя. Она редко плакала, тем более на публике, и не собиралась делать этого сейчас.

— У тебя… была сестра? — голос Астахова звучал странно, будто он слишком долго кричал на ветру. Даже не раскрывая глаз, Варя могла представить выражение его лица: ошарашенное, изумленное, недоверчивое.

— Ее звали Алина, — отозвалась Варя, ненавидя саму себя за печаль, которая пронизывала каждое слово. — Сейчас ей было бы двадцать. После того, как это случилось, — ей пришлось остановиться, чтобы откашляться, горло внезапно пересохло, — я была немножко не в себе. Самую малость. И уж точно мне было не до Викиных обид. Мы в очередной раз поссорились, она начала кричать прямо посреди урока, и мы подрались… Что-то вроде того. Закончилось тем, что я толкнула ее, и она упала прямо под стеллаж, который рухнул следом.

Варе пришлось прерваться, так как внутри нее шла жестокая борьба между прошлым и настоящим. Она будто наяву видела, как ее руки бьют Вику, а потом швыряют прямо в стеклянный стеллаж у стены. Она до сих пор недоумевала, откуда у нее взялась такая сила, ведь даже в лучшие дни Варя была меньше Новиковой. Перед ней стояли обозленные и одновременно удивленные глаза Вики, в ушах звучали крики одноклассников и учительницы и громкий звон от разбивающегося стекла.

Новикова тогда лишь чудом не пострадала серьезно, отделалась несколькими неглубокими порезами и ушибами. Но ненависть в ее глазах Варя запомнила на всю жизнь. Наверное, это было ее последнее четкое воспоминание за шестой класс. Следующие полгода ее жизни приходили к ней обрывочно, скрытые за пеленой препаратов, которые прописал психиатр.

— Я плохо помню, что случилось после этого, — заговорила снова Варя. Ее голос звучал сипло, и она откашлялась. Глаза она все еще не открывала, частью из-за того, что они были полны слез, частью из-за того, что не хотела смотреть на Астахова и видеть жалость. — Меня перевели на домашнее обучение, какое-то время я лежала в больнице. Родители развелись, отец пропал на долгое время, Леша тоже. А когда я вернулась в школу в начале седьмого класса, Новикова уже делала все, чтобы сделать мою жизнь как можно более сложной.

Повисла тишина. С одной стороны Варя была рада, что Астахов взял музыкальную паузу, давая им обоим время переварить и прийти в себя. С другой, чем больше времени проходило, тем сильнее она жалела, что вообще рассказала Астахову о главной драме ее жизни. Конечно, она опустила многие детали. Например, о том, что отец долго ходил по судам, пытаясь доказать, что он не был настолько пьян, чтобы заснуть за рулем, как утверждал следователь. Она пропустила и то, что вплоть до эпизода с Викой и стеллажом, дома было поле битвы. Как кричала всегда спокойная мама, как уходил из дома отец, как Леша возвращался каждый вечер избитый, а потом вообще уехал к родственникам в Калининград, бросив учебу.

Сидеть и дальше с опущенными веками становилось странно. Бомба брошена, осколки разлетелись. Варя открыла глаза, промокнув их краем одеяла, и отстраненно порадовалась, что послушалась голоса разума этим утром и не стала краситься, будто знала, что пойдет в проклятую обсерваторию и разоткровенничается.

Астахов не смотрел на нее, он задумчиво созерцал снег на улице. Даже слишком задумчиво для его обычного клоунского поведения. Было видно, что новая информация изрядно его огорошила, и Варя не знала, хорошо это или плохо. Чтобы не сидеть как истукан, так как одного соляного столба на диване было явно достаточно, она взяла чашку с остывшим чаем. Хотелось пить, горло саднило, будто она только что продекламировала «Одиссею» Гомера.

Внезапно Астахов, все также глядя на снег за окном, вытянул руку и накрыл ей Варину ладонь. От удивления Варя чуть не выронила чашку, вернув контроль над конечностями только в последний момент, уж очень не хотелось ей искупаться. Сжав ее пальцы своими, Астахов повернулся к ней с непроницаемым выражением лица.

— Жаль твою сестру, — произнес он тихо.

— Не надо, — качнула головой Варя. — Ты ее даже не знал.

— Это не важно, — Глеб грустно усмехнулся. — Теперь многое становится понятным. Особенно поведение твоего брата.

Варя пожала плечами, ставя чашку на столик. Остыв, чай потерял свои вкусовые качества довольно быстро. Все-таки здесь отдыхали учителя, а не эстеты.

— Он просто беспокоится обо мне, — сказала она, глядя краем глаза на Глеба. — Я ведь младшая, к тому же не совсем здоровая.

Астахов хотел что-то сказать, запнулся и хмыкнул, наклоняя голову на бок. На его лице появилось проказливое выражение.

— Вот хотел сейчас поспорить, но понял, что оба утверждения верны, — произнес он, уклоняясь от полетевшего в его сторону печенья.

— А руку можно бы и убрать уже, — заметила Варя, улыбаясь против воли. Пусть расстояние было никакое, но в Астахова она не попала, хотя и не целилась. Поэтому печенье улетело куда-то за диван, упав на деревянный пол с легким стуком.

Глеб опустил глаза вниз, чрезвычайно удивился, будто бы говоря выражением лица, что его конечности живут своей собственной жизнью, и убрал руку. Варя тут же спрятала ладонь в одеяльный кокон. У Астахова были холодные пальцы, и пусть чувствовались они не так уж и неприятно, рука успела замерзнуть. Все-таки стеклянная стена давала о себе знать. Проклятая обсерватория не пользовалась популярностью еще и потому, что зимой там было всегда холодно, а летом всегда жарко, даже если открывали все окна.

Тут взгляд Астахова упал на забытый попкорн и ноутбук, сиротливо стоявшие на столике. Варя и сама про них забыла, слишком уж неожиданный поворот приняла ночь.

— Так что ты собиралась изначально здесь делать? — спросил Глеб, хмуря в поисках догадки брови. — Неужто смотреть порнушку?

В него полетело еще одно печенье, на этот раз Варя целилась лучше. Она задела его по уху. Не сумей Глеб вовремя увернуться, печенье врезалось бы ему точно в нос.

— Ну, а что такого-то? — усмехаясь, сказал он. — Взрослые люди же, что тебе не нравится!

— К твоему сведению, — закатила глаза Варя, еле сдерживаясь от колкостей, — я собиралась смотреть «Гарри Поттера».

Астахов издал нечто нечленораздельное, что интерпретировать как слова было практически невозможно. А еще Варе показалось, что его щеки немного порозовели, но то вполне могла быть иллюзия из-за темноты. И холода.

— Что?

— Да нет, ничего…

Варя взяла в руки третье печенье, угрожающе замахнулась…

— Ладно-ладно, — вскинул руки вверх Астахов, — шантажистка! Просто я не смотрел ни одного фильма. И книг не читал. Ну, давай, кидай свои тухлые помидоры.

Но никаких помидоров Варя кидать не стала. Настала ее очередь вытаращивать глаза на парня так, будто бы рядом с ним только что материализовалась ТАРДИС и из нее выпрыгнул Доктор с криками: «Глеб, только ты можешь спасти мир, бежим!»

— К-как не читал? — уставилась на него Варя. — Ты где вырос-то? В пещере на глубине пяти тысяч километров?

Вот теперь Астахов точно смутился.

— Ну, я как-то на другом был сосредоточен, знаешь ли… — пробормотал он, занимая оборонительную позицию. Он даже будто стал ниже ростом. — И вообще, занятия плаваньем как-то не располагают к свободному времени.

— Не верю ушам своим, — затрясла головой Варя. — Так просто не бывает.

Астахов поднялся на ноги, на его красном лице отчетливо читалось желание сбежать куда подальше. Пожалуй, это был первый раз в Вариной жизни, когда она видела его настолько не в своей тарелке. А все почему? Из-за «Гарри Поттера»!

— Я, наверно, пойду…

— Стоять! — воскликнула Варя. — Я тебя теперь не отпущу, пока ты не посмотришь хотя бы первый фильм.

— Я лучше сначала книги прочту, — Астахов попятился от дивана, вынуждая Варю вскочить на ноги, угрожающе размахивая печенькой.

— Книги надо читать сразу на языке оригинала, переводы у нас сделаны ужасные, особенно Спивак, а Росмэновский сейчас не продается, — сказала она, подбегая к парню и цепко хватаясь за толстовку где-то на уровне груди. — Я даже одеялом поделюсь ради такого случая. Нельзя, понимаешь, нельзя жить, не зная ничего о Гарри Поттере. Это же… — она пошевелила в воздухе пальцами, игнорируя насмешливое выражение лица Астахова. — Это религия целого поколения. Как “Битлз” и “Нирвана”.

— Ну, раз уж ты делишься одеялом… — сдался Астахов, смеясь. — Такую жертву нельзя игнорировать.

Скрепя сердце Варя размотала уютный кокон, протянула один конец одеяла Астахову, севшему рядом, а сама поджала ноги и завернулась в оставшуюся часть. Перед ней стоял нелегкий выбор: соблюдать пионерскую дистанцию и границы или сидеть бок о бок и сохранять тепло. Варя решила действовать в согласии со здравомыслием и выбрала второе. В конце концов, впереди ждали два с половиной часа чистого волшебства.

*

На утреннем собрании Варя отчаянно зевала и ненавидела весь мир. Ей удалось поспать всего пару часов, и теперь тяжелая голова так и норовила куда-нибудь прислониться, всего на минуточку. Пользуясь тем, что Руслан сидел рядом, Варя беззастенчиво примостилась у него на плече, искренне надеясь, что никто не заметит потери бойца.

Лиля, по другую сторону от Вари, напротив, выглядела до отвратительного свежей и выспавшейся, насколько это вообще было возможно. Она с легким недоумением косилась на Варю, но ничего не говорила. Она решила, что ее подруга опять всю ночь смотрела сериал и легла только под утро, что было не так уж и далеко от правды. Лиля не одобряла такое насилие над организмом, но придерживалась точки зрения, что каждый волен поступать так, как ему нравится.

Астахов снова сидел с ними, по другую сторону от Руслана. Его хмурое мятое лицо приносило Варе некоторое удовлетворение, ведь не только на ней сказалась бессонная ночь. Только в отличие от нее, Глебу приходилось хуже, ведь он на Руслана опереться не мог, мужская гордость не позволила бы. От этого Варя почти приходила в благодушное настроение.

Варя продремала почти всю церемонию награждения. Она проснулась только раз, тогда, когда на сцену позвали Лилю, которая выиграла новенькие очки виртуальной реальности. И то, проснулась она лишь потому, что Руслан ткнул ее в бок. Послушно встав на ноги и похлопав, Варя рухнула обратно в кресло и больше в сознание не приходила.

Руслану пришлось практически выносить ее на себе, приговаривая: «Варя, ну, давай, ножками, ножками, давай, еще чуть-чуть осталось». Передав ее на руки Леше, который с ухмылкой наблюдал за этой картиной от машины, Руслан вздохнул с облегчением. Леша сгрузил сестру на заднее сидение, туда же закинул ее вещи и молча повез гулену домой.

Проклятье старой обсерватории добралось-таки до Астахова, снова миновав Варю. В понедельник Ирина Владимировна загробным голосом сообщила, что ее любимый ученик слег с тяжелейшей простудой и вряд ли появится до Нового года. Примечательно, что и Вики на занятиях не было, но о ее местонахождении ничего не было известно, зато циркулировали слухи. Ее преданная клика, многозначительно переглядываясь, шепталась по углам, что они уехали вместе отдыхать. Всезнающая Ника на это только хмыкала, во всеуслышание заявляя, что версия клики — полная ерунда. По ее словам, Новикова уехала в Израиль, чтобы кое-что подправить, — тут Ника таинственно останавливалась и подмигивала, добавляя: «Ну, вы же понимаете?» Ее слушатели, что закономерно, не понимали, но признаться в этом Нике не смели.

Пожалуй, это была самая спокойная неделя за прошедшие четыре месяца. Во-первых, в отсутствие доблестного предводителя Новиковская клика приутихла и никак себя не проявляла. Они не обращали на Варю абсолютно никакого внимания, передвигаясь по школе плотной группкой. Во-вторых, это была последняя учебная неделя, приближался Новый год, и общее праздничное настроение завладело даже учителями, не говоря уже о учениках. За выходные школу «Кленовый лист» украсили гирляндами и мишурой, в коридорах поставили небольшие елочки, тематически украшенные. Начальную школу отпускали в двенадцать, их старшим коллегам такого послабления не делали, но многое прощали.

Матвей бомбардировал Варю смс-ками всю неделю. Несколько раз он пытался звонить, но теперь она, наученная горьким опытом, еще с самого утра переводила телефон в беззвучный режим, чтобы сцена в актовом зале не повторилась. Но если у Матвея и было какое-то бесспорное достоинство, то это точно было упорство. Холодный прием и периодическое игнорирование только раззадоривали его, и, наконец, Варя не выдержала.

Белоснежка, Белоснееееееежкаааааа

Я требую Белоснежку!

Лютик-лютик, на связи подорожник, прием!

Намеков ты не понимаешь, да?

О, ОНА ВЫШЛА НА СВЯЗЬ!

У меня сейчас незапланированное извержение…

эмоций случится от такого знаменательного

события.

Как дела, как жизнь половая?

Я имел в виду «молодая»

Ох уж этот т9

На айфоне нет т9, если что.

Чего тебе, Матвей?

Не то, что бы я пыталась намеренно тебя

игнорировать…

Хотя подожди, пыталась.

Зато есть автозамена: D

Ух, и как всегда моя прекрасная сероокая

Белоснежка холодна и остра

Камон, не кипятись.

Встретимся? Я скучаю >_>

Рукалицо.

Скучает он.

Нет, ну, правда.

Ты же обещала, что мы еще встретимся!!!

Вообще-то, не обещала.

МОЛЧАНИЕ ЗНАК СОГЛАСИЯ!

Ох…

Давай пойдем танцевать в какой-нибудь

клуб. А кофе после выпьем.

А ты не забыл, что меня а) не пустят в клуб,

потому что мне 16, б) мама не

разрешит мне полночи где-то шляться?

Совсем-совсем нет?

Совсем-совсем.

Черт… Ну, ничего, я что-нибудь придумаю.

До связи, Белоснежка!

Каждое сообщение вызывало у Вари неоднозначную реакцию, она то закатывала глаза, то фыркала, в какой-то момент ей даже показалось, что сообщения ей писал не Матвей, а его десятилетняя копия.

Следующее явление Матвея народу произошло в пятницу, когда он, донельзя довольный собой, внезапно объявился перед школой. Одиннадцатый класс как раз дружно вывалился из школьных дверей, заполняя собой крыльцо и площадку перед школой, где обычно стройным рядком стояли учительские автомобили. Варя, как обычно, плелась в самом конце толпы, поэтому Матвея увидела не сразу. Сначала она услышала возбужденные перешептывания одноклассниц, касавшихся таинственного молодого человека с букетом шикарных белых роз в руках. Конечно же, к себе Варя это не отнесла. Ну, кто в здравом уме и твердой памяти без пистолета у виска подарит ей белые розы?

Но потом Лиля, куда больше видевшая поверх голов одноклассников, чем Варя, прошипела: «А он что здесь делает?», нахмурившись, толпа перед ними расступилась, и Варя, что называется, узрела…

Матвей, блистательный, словно сошедшая со страниц глянцевого издания модель, стоял, облокотившись спиной о бок небольшой черной машинки, в которой Варя признала ту, на которую долгое время пускал слюни ее брат. В руках он действительно держал белые розы, их длинные тонкие стебли были перевязаны лентой. Увидев Варю, Матвей ослепительно улыбнулся, отчего ее одноклассницы издали коллективный завистливый вдох и стали озираться, пытаясь понять, кому именно улыбнулся красавец.

Несмотря на то, что на глазах парня были черные очки, Варя была готова поклясться, что в них прыгало полчище чертей, принимавших охотничью стойку. Бросив злой, как тысяча носорогов, Лиле и растерянному Руслану пару слов на прощание, Варя поспешила подойти к Матвею, по избежание дальнейшего совращения женской половины одиннадцатого класса. Хотя почему только женской…

Когда Варя подошла к нему, Матвей снял очки и, наклонившись, оставил поцелуй у нее на щеке. За спиной стало подозрительно тихо, и Варя поняла, что теперь ненависть к ней вспыхнет с утроенной силой и даже без помощи Новиковой. Ее руки сами собой сжались в кулаки.

— Только не бей меня перед прелестными дочерями Евы, Белоснежка, ладно? — попросил шепотом Матвей, заметив это. При этом он успевал обворожительно улыбаться и посылать убийственные взгляды в толпу. — К тому же я повышаю твой социальный статус. Завтра отбоя не будет от расспросов.

Варя, не сдержавшись, закатила глаза, ища успокоения в небесах. Матвей упорно продолжал испытывать ее терпение, и ему это нравилось. Однако цветы ей в руки он так и не дал, опасаясь быть отхлестанным.

— Поехали уже, ага? — выдавила из себя Варя, проглатывая все едкие замечания, что так и просились на язык.

— Поехали, — легко согласился Матвей. Как бы ни хотелось ему продолжать блистать и покорять, но дизайнерские джинсы отказывались противостоять русскому морозу.

Положив цветы на заднее сидение, он галантно открыл переднюю дверцу для Вари, помог ей усесться в низкую машину и поспешил занять место за рулем. Пару секунд спустя двигатель мягко заурчал, и они отъехали, провожаемые взглядами всего одиннадцатого класса.

Попав в машину, Варя тут же пристегнулась и подавила внутреннюю дрожь. Она все еще не любила машины, даже сам запах салона порой заставлял голову кружиться, а руки дрожать. Именно поэтому у Леши в машине все время болтались освежители воздуха: не елочки, нет, их силы не хватало, чтобы полностью заглушить машинную вонь. Чаще всего это было что-то, похожее на апельсин. Запах в машине стоял очень странный, но зато отгонял ненужные ассоциации.

— И зачем это представление? — раздосадовано спросила Варя немного погодя, когда они вырулили на шоссе.

Матвей пожал плечами, бросая на нее лукавый взгляд.

— А тебе не понравилось? — спросил он, подначивая.

— Нет, — тут же выпалила Варя. — В смысле, понравилось, но не надо было этого делать. У меня теперь проблем будет больше, чем было за все четыре прошедшие месяцы.

— Не переживай, — усмехнулся Матвей, снова глядя на дорогу. — У вас же сейчас каникулы будут? — дождавшись, пока Варя кивнет, он продолжил: — Все все забудут триста раз. Ну, кроме Лили. Этот ребенок еще долго будет кипятиться. Вот почти уверен, что она звонит прямо сейчас Розе и жалуется!

Лицо Матвея озарила довольная улыбка, он был похож на пятилетнего малыша, который стянул из буфета конфеты, и это сошло ему с рук. А еще он стал совершенно очаровательным, и Варя внезапно очень ясно поняла, почему он пользуется таким успехом у слабого пола и при этом остается при всех органах.

Отвлекшись на Матвея, Варя не сразу обратила внимание, куда они едут. А когда обратила, уставилась на него во все глаза:

— Слушай, а куда мы, собственно, едем? — спросила она подозрительно.

— К тебе домой, — отозвался тот. — Тебе надо переодеться. Не повезу же я тебя в кафе в школьной форме? А если ты ко мне приставать начнешь? Тебя ж неправильно поймут!

Матвея от расправы спасло только то, что он вел машину.

— Ага, а откуда ты узнал, где я живу?

— Так Роза сказала, — глядя на Варю в стиле «Элементарно, Ватсон», произнес он. — А ей сказала Лиля, — опережая следующий вопрос, добавил Матвей.

Это объяснение Варю удовлетворило, потому что Лиля знала все. Иногда она выдавала совершенно невероятную информацию, и Варя поначалу удивленно расспрашивала ее, где она это узнала. Но каждый ответ Лили повергал ее в еще больший шок, поэтому со временем Варя научилась принимать как данность то, что Лиля была гораздо умнее ее, что заметно облегчало жизнь. Будь Лиля злым гением, то мир был бы в опасности, но та ответственно относилась к своему супер-мозгу. Она уже подала заявление, сопровождающееся коробкой дипломов и сертификатов, в Гарвард, и Варя была уверена, что ее примут.

Матвей собирался идти вместе с Варей к ней домой, на полном серьезе уверенный, что ждать даму придется долго. Но у самой Вари против этого было два серьезных аргумента. Зубы Барни – раз, агрессия ко всему роду мужскому – два. К тому же, она никогда долго не собиралась. Воспитание брата научило ее одеваться быстрее, чем кипит чайник на кухне. Достигалось это просто: если Варя не приходила на кухню полностью готовая вовремя, он съедал ее завтрак и отправлял в школу голодной.

Матвея аргументы впечатлили, особенно, когда Варя показала ему фотографии Барни, сделанные в моменты, когда он впечатляюще зевал или лез облизываться к любимой хозяйке, и он благоразумно решил остаться в машине. Поднявшись в квартиру, Варя устроила сеанс «почесушек» для Барни, который остался очень этим доволен, поставила розы в воду, быстро сменила школьную юбку на выходные джинсы, и спустилась обратно. Ее школьная блузка вполне подходила для простого «кофе». Часы говорили, что прошло всего двадцать минут.

Матвей изумленно вытаращил глаза, когда увидел ее, выходящую из подъезда. Усадив Варю в машину, он даже похлопал.

— Мадам, я восхищен, — Матвей шутливо поклонился, пока Варя пристегивалась.

В общем и целом, общаться с Матвеем Варе понравилось. Конечно, в те моменты, когда он приглушал свое убийственное очарование и вел себя как обычный парень, а не ходячий похититель сердец. Возможно, не общайся Варя с Лешиными друзьями и многочисленными поклонниками Али, она бы чувствовала себя по-другому. Возможно, она бы сидела, смутившись и не зная, что сказать, и робела бы от того, что такой взрослый молодой человек обратил на нее внимание. А уж если бы он начал применять к ней весь свой арсенал, как тогда, у Лили дома…

С ним правда было легко. Можно было спокойно язвить и бросаться резкими комментариями, не опасаясь, что он поймет это как-то неправильно или обидится. Но чем дальше, тем сильнее понимала Варя, что влюбиться в такого человека она бы не смогла. А если бы и смогла, то быстро бы оборвала эту связь. Она по натуре была очень ревнивой, а бесконечная вереница девушек, подходившая к ним, где бы они не оказались, даже ее, не имеющую на Матвея никаких планов, кроме как хорошо провести время, слегка нервировали. Она не могла не сравнивать их и себя, причем сравнение было явно не в ее пользу.

Сначала Матвей повез ее кататься на коньках. Услышав, что Варя этого делать не умеет, он только фыркнул. Несмотря на то, что Варя активно возражала, на нее быстро надели коньки и отправили на лед. Матвей был непреклонен, говоря, что еще никто, с кем он катался, не падал, и Варя не упадет. А если упадет, то не видать его — тут он слегка порозовел и запнулся — частям боевого состояния. О каких частях шла речь, Варя старалась не думать.

Накатавшись до полного нестояния на твердой земле, они отправились в кафе неподалеку. Варя даже не заметила, как они дошли. Вроде бы только что они шли, слегка покачиваясь, по оживленной вечерней улице, на которой было полно народу и предпразднично горели новогодние гирлянды, и вдруг тихая узкая улочка и неприметное кафе под названием «Под фонарями».

Это было не совсем «кафе» в том смысле, в котором его понимала Варя. В фойе их встретил вежливый охранник, который предложил пройти в гардеробную и оставить там верхнюю одежду. Причем не было ни гардеробщика, ни номерков. Под гардеробной скрывалась комната со шкафами и вешалками. Варе это показалось подозрительным, но Матвей совершенно спокойно снял дубленку и повесил на вешалку. Это немного успокоило паникера-Варю.

В основном зале было немного сумрачно, так как он освещался, как и следовало из названия, самыми настоящими фонарями, правда, на коротеньких столбиках, так, что они едва доходили до нормального человеческого роста. Свет из них лился будто приглушенный, отчего по яично-желтым стенам ползли сюрреалистичные тени.

Сумрак также скрывал истинный размер зала. Он был не то, что большим, а огромным, и уж точно больше, чем ожидаешь от обычного кафе. В центре зала была небольшая впадина, где стояли пухлые пуфики и низкие столики. На таких пуфиках можно было только возлежать. Вокруг диванной впадины стояли разнообразные столики, за которыми, на стульях-креслицах, то тут, то там, сидели люди. У дальней от входа стены имелся второй этаж, на которых вели две симметричные широкие лестницы. Там, практически под потолком, были отгороженные секции с пуфиками. В углублении под вторым этажом прятался бар, где бармены соревновались в искусстве смешивания напитков.

— Позвольте проводить вас к свободному столику, — воскликнула подлетевшая к ним официантка. Потом она разглядела их получше и произнесла томно: — Привет, Матвей.

Тот подарил девушке, заметно покрасневшей, соблазнительную улыбку профессионального серийного совратителя и положил Варе руку на талию. Варя попыталась сбросить ее, но Матвей только крепче прижал ее к себе, будто призывая не сопротивляться и не ломать ему комедию.

— Привет, Ариш, — он снова улыбнулся. — Замечательно выглядишь. Новая стрижка? Тебе очень идет, — произнес Матвей, подчеркнув слово «очень» и вложив в него особый смысл.

— Ты заметил? Ну, надо же, — стушевалась официантка, и вот теперь точно покраснела. По сравнению с тем, во что превратилось ее лицо, до этого был лишь легкий румянец. — Спасибо, — пролепетала она едва слышно.

— Слушай, а сверху нет свободных диванов? — спросил тем же голосом Матвей. — Мы с моей дамой хотели бы немного уединения… — он подмигнул Варе, — ну, ты понимаешь.

Официантка Ариша ощутимо погрустнела, она-то, решила Варя, точно понимала, зачем Матвею могло понадобиться такое «уединение».

— Ну, центральный диван только что освободился, если тебя он устроит… — пробормотала она, даже не сверяясь с планшетом в руках.

— Спасибо, Ариш, ты как никто умеешь меня порадовать, — Матвей, заметивший, что градус обожания спал, выстрелил в официантку очередной сражающей на повал улыбкой, и та снова стала таять. А Варя перестала ее жалеть. Если эта девушка настолько не могла держать себя в руках, то тут помочь мог только психиатр.

— Следуй…те за мной, — сказала она, в последний момент поправившись.

Ариша повела их наверх, и пока они шли, Варя успела несколько раз задуматься, как только она не получила вывих бедра, так сильно ее филейные части качались из стороны в сторону на высоченных каблуках. Матвею это зрелище весьма нравилось, он чуть ли не облизывался.

Когда они поднимались по ступенькам, Варя увидела, что не только Ариша пожирала Матвея взглядом. Почти все официантки, заметившие, как он вальяжно идет по проходу, нет-нет, да посматривали на него с определенным интересом в глазах. Тем больше от них отличалась девица, сидевшая за одним из столиков внизу. Варе хватило взгляда, чтобы понять, что-то была истинная стерва, настолько же в этом профессиональная, насколько Матвей был мастером в амурных делах. Эта девица глянула на них так, что Варя непроизвольно покрылась мурашками, а потом схватилась за телефон.

Второй этаж был куда меньше, чем первый, и состоял всего из шести секций, в каждой из которых был полукруглый пуфик, столик и фонарь. Секции отделялись друг от друга тканевыми занавесями, который заставляли вспомнить Восток. Потолок был так низко, что будь здесь кто-нибудь двухметровый, он смог бы с легкостью дотронуться до его отделки.

— Знаешь, — произнес Матвей, когда они уселись, оглядывая удаляющуюся Аришу задумчивым взглядом, — надо бы мне позвонить ей как-нибудь. Что думаешь?

— Можешь даже не звонить, — отозвалась Варя, ерзая на пуфике. — Она, кажется, в таком состоянии, что при одном твоем виде разденется без лишних слов.

Матвей, который не видел никаких проблем в том, что пуфик был слишком мягким, чтобы нормально сидеть, посмотрел на Варю с насмешкой в глазах. И чертенятами, но они присутствовали там почти всегда.

— Какие речи от такой невинной малышки! — воскликнул он. — Может быть, ты еще чего расскажешь? Например, что дальше произойдет?

— Так, Матвей, — Варя подняла вверх правую руку, указывая пальцем куда-то в направлении потолка, — выдохни, сосчитай до десяти и выключай уже это свое состояние «совращу-весь-мир».

— Прости, — хмыкнул Матвей. Однако по его виду было сложно сказать, что ему было действительно жаль. — Просто такая атмосфера, такая девушка, что я не удержался. Закажем? — он моргнул, словно переключая режимы, и снова стал тем Матвеем, который Варе нравился. Немного дурашливым, ребячливым, ведущим себя иногда так, будто ему десять лет.

Он нажал на специальную кнопку на столе, и уже через тридцать секунд у столика появилась Ариша. Варе показалось, что застегнутых пуговиц на ее форменной блузке стало меньше. Когда они сделали заказ (латте с малиновым сиропом и шоколадный торт, и черный кофе с блинчиками), Варя поинтересовалась, так ли это, у Матвея, и тот довольно подтвердил ее мысли.

Если не считать того, что мимо столика так и норовили пройти официантки, и особенно Ариша, то все шло хорошо. Матвей вел себя образцово-показательно, внимательно ее слушая и отвечая на вопросы, и внезапно Варя обнаружила, что с легкостью выбалтывает ему свои проблемы.

— Эта твоя Новикова тебе просто завидует, — вынес вердикт Матвей, когда Варя закончила длинный монолог на тему: «Почему я не люблю одноклассников». – Ну, посуди сама: лезет к тебе, будто ей есть дело, что с тобой и как твои дела. Она видит, что тебе и без нее очень даже неплохо, и пытается это исправить. Знаю я таких девушек, худший тип из всех, которые есть.

— А есть типы? — заинтересованно спросила Варя, радуясь, что можно увести тему от надуманной зависти Новиковой.

— Конечно, есть. Такие парни, как я, — он самодовольно улыбнулся, легким движением головы откидывая волосы со лба, — которые ни дня не могут провести без того, чтобы кого-нибудь не закадрить, всегда составляют списки. Хочешь узнать мой?

Варя с энтузиазмом закивала, поедая торт. Он оказался трехслойным, и каждый слой был заполнен божественным шоколадом. Тройное наслаждение, да еще и за чужой счет.

Матвей откинулся на подушках, щурясь, словно объевшийся сметаны кот. Он чувствовал себя в своей стихии, и его ничуть не смущало, что собеседница была одной из тех, кого он собирался классифицировать.

— Итак, первый тип девушек — «феи». Они легкие, порхающие, постоянно смеются, постоянно красивые, слишком идеальные, чтобы рядом с ними можно было находиться дольше пяти минут и не почувствовать себя малость ущербным, — Матвей невольно поморщился. — Многие модели — «феи». Они носятся туда-сюда, и хрен дадут, — он осекся. — В смысле, в их внутренний мир так просто не залезть.

Варя прыснула, представляя, почему-то, на месте модели Стеллу из «Винкс», и Матвея, который пытается залезть в ее «внутренний мир», а фея, игриво прикрывая этот самый внутренний мир, улепетывает, что есть мочи.

— Второй вид в нашем списке — «милашки». Они такие сладкие, милые, розовые, будто сделаны из сахарной ваты. Смотрит на тебя большими наивными глазами, заставляет чувствовать так, словно ты рыцарь и только что спас ее от дракона. На какое-то время этого хватает, пока длится этот приторный конфетно-спасательный период, но…

— В их «внутренний мир» тоже хрен попадешь? — перебила его со смешком Варя.

— И где ты только слов таких нахваталась, — укоризненно цокнул язык Матвей. – Нет, попасть можно, но только для этого надо столько сил, что проще пару фей в кровать уложить, чем одну милашку. Ладно, едем дальше. Следующий вид в нашем зверинце — «корнишончики».

— Чтооо? — протянула Варя, поперхнувшись кофе. Уж что-то, но корнишончики?

Похлопав ее по спине, Матвей разъяснил:

— Да-да, именно так. Знаешь же эти огурчики? Маленькие такие, солененькие, на один, максимум два укуса. За раз можно целую банку съесть, — он даже облизнулся. — Мой любимый вид девушек. Внутренний мир раздв… раскрывает врата по первому требованию, не ломается, не требует взамен вечной верности, приходит сама, сама же уходит… Золото, а не девушки! — Матвей мечтательно вдохнул, не обращая внимания на недоверчивую мину Вари. — А главное, придерживаются моей философии, что брак — это когда что-то сломается, а не союз мужчины и женщины.

— Мда, я тебе напомню об этой философии, когда у тебя будет жена и десять детей, — пробормотала Варя, снова сползая с насиженного места куда-то в сторону.

— Я определенно рад, что ты определяешь наши отношения как длящиеся, — усмехнулся Матвей. — Далее следуют «островитянки». Они будто жили последние лет пять на необитаемом острове, где не было джентльменов, которые открывали бы им двери, подавали пальто и носили тяжелые сумки. Островитянки уверены, что мужик им нужен только для потрахаться, уж извини за язык, но это именно так и описывается. При этом островитянки жаждут отношений с сильным представителем противоположного пола, который сможет поддерживать их в начинаниях.

— Ну, у них явно проблемы с логикой, — заметила Варя.

— Именно, — кивнул Матвей. — Именно поэтому они выбирают в спутников жизни нормальных, по сути, мужиков, но превращают их в тряпок, так как ничего не дают им делать. Работают, тянут на себе дом, сами чинят кран в ванной, а потом жалуются на мужей, что те сидят на диване и пьют пивас.

Мимо снова продефилировала Ариша, качавшая бедрами так, что Варя опасалась, что она, того и гляди, упадет. Она бросала тоскливые взгляды на Матвея, не обращавшего на нее внимания, слонялась рядом какое-то время, а потом уходила вниз.

— Вид «будущие мамаши» одержимы заведением семьи и потомства, — продолжал, тем временем, тот, захваченный темой. На телодвижения Ариши он обращал внимания ровно столько, чтобы хватило на поддержание ее отчаянного интереса. — Они целенаправленно ищут партнера, у них даже список качеств есть. Такие охотницы обычно притворяются феями или милашками, но стоит чуток дать слабину и все, считай, попал, — Матвей вздрогнул. — Стоишь уже в очереди в ЗАГС и собираешься продавать феррари, чтобы купить вместительный минивэн на всю семью.

Наступила пауза, в течение которой Матвей приходил в себя после слишком живого представления что будет, если его поймает такая «будущая мамаша», а Варя размышляла, куда поместить себя. Аля совершенно точно попадала в категорию фей, а вот Варя… Ее определенно нельзя было назвать ни феей, ни милашкой, ни уж точно корнишончиком. На островитянку она была не похожа, да и в категорию «будущих мамаш» она не подходила.

— У будущих мамаш есть свой особый подвид, к которому, кстати, относится твоя Новикова, — заговорил снова через какое-то время Матвей, оправившийся от видения. — Называются «липучками». Их я ненавижу больше всего. Сначала липучка маскируется под корнишончик: вся из себя свободная, обязательств не хочет, готова всегда и везде выдвинуть на обсуждение свой внутренний мирок и даже мой со всех сторон обдумать желает. А потом – раз! — и ее вещи оккупировали шкаф, ее мама звонит спросить, когда мы приедем в гости, а она капризно интересуется, что я подарю ей на нашу годовщину в две недели, — Матвея снова передернуло. — Отвратительные создания. Белоснежка, никогда так не делай! Даже если твоя жизнь будет от этого зависеть.

— Не буду, — смеясь, пообещала она. На лице Матвея был написан священный ужас от перспективы быть пойманным в сети липучки. Хотя Варя искренне сомневалась, что такой парень, как Матвей, мог повестись на такие хитрости. С другой стороны, Матвей все же принадлежал к сильной половине рода людского, а у них, как известно, часто бразды правления брал нижний мозг.

— Ну, и последний вид — девушки-кувалды, — вздохнув, произнес тот, потирая ладонью лицо так, будто это движение могло стереть с него воспоминания о «липучках». — Обычно они появляются тогда, когда ты изрядно пьян или слегка под кайфом. Они кажутся необыкновенными, бьют будто кувалдой промеж глаз, и на утро ты понять не можешь как – как! — ты с этим — Матвей состроил гримасу отвращения, — мог замутить. Обычно они похожи на троллей, эти девушки-кувалды. И не из-за внешности, хотя она тоже свою роль играет.

Варе оставалось качать головой и хлебать поостывший кофе. Классификация Матвея дала ей почву для действительно обширных размышлений. Она никогда не спрашивала у Леши, что тут думает о девушках, пусть он тоже был еще тем ловеласом, хотя, тут Варя была уверена, до масштабов Матвея ему было далеко.

— Конечно, это не исчерпывающий перечень, — сказал Матвей, глядя куда-то вглубь кафе. — У каждого вида есть свои степени, например, «отчаявшаяся», но основное деление такое. О, свет очей моих, — внезапно он придвинулся ближе к ней, наклоняясь и беря ее за руку, — ты мне нужна! — воскликнул он, шевеля бровями. Если это был намек, то Варя его не поняла.

— Ты с дуба рухнул? — она попыталась отодвинуться, но Матвей ей этого сделать не дал, придавив к месту.

Он сделал страшные глаза, причем губы были все еще растянуты в соблазнительной улыбке, отчего от выражения его лица у Вари мурашки побежали по спине. «Кажется, крыша-то у него и правда поехала…»

— Помнишь я говорил о липучках? — прошипел он практически на ультразвуке, наклоняясь еще ближе, так, что Варя оказалась почти вдавлена в пуфик. — Подыграй мне и громко скажи, что прощаешь меня за все! Пожалуйста!

В его голосе слышалось отчаяние. Варя скосила глаза в ту сторону, куда он до этого смотрел, и увидела, как по лестнице на второй этаж поднимаются две девушки, одна из которых была той, что сверлила с ненавистью их спины. Вторая — обладательница длинных блестящих черных волос — смотрела на них с не меньшей злобой и целенаправленно надвигалась.

«Я пожалею», — успела подумать Варя прежде, чем выпалила:

— О, Матвей! — с придыханием воскликнула она, чем ошарашила самого мастера шоу. — Как я могу не простить тебя? Ты нужен мне, Матвей! Как… воздух! Да, как воздух! — нашлась Варя, почувствовав, что фантазия готова ее покинуть.

— Душа моя! — с улыбкой идиота заорал Матвей, поднося к губам зажатую в его пальцах Варину ладонь и начиная неистово ее лобызать. Он проявлял чудеса мимики: пока левый глаз впивался в Варю влюбленно, правый упорно косил, пытаясь разглядеть приближающихся девушек. — Я больше никогда тебя не подведу!

Варя стала также неистово оттаскивать от него обслюнявленную ладонь, но Матвей и это умудрился обыграть так, будто не она от него пытается отодвинуться, а он стремится прижать к себе девушку сильнее. Маневр закончился тем, что Варя оказалась впечатана в мужественную грудь, лишенная возможности дышать чем-то, кроме его парфюма. «Ну, — подумала она с некоторой доли иронии, — зато хотя бы руку отпустил».

— И что. Здесь. Происходит, — донесся до Вари недовольный голос сощутимым акцентом. Он звучал немного приглушенно. Говорившая девушка явно приняла лишнюю таблетку «Стервозола».

— О, Лейла, какая… неожиданная встреча, — ответил ей Матвей, и вот его Варя слышала отлично, она даже внутренние вибрации связок чувствовала. Недовольно завозившись, она попыталась освободиться от смертельного захвата, но Матвей ей этого сделать не дал. Тогда Варя, понимая, что больше ей ничего не остается, стала щипать его за бок в том месте, где нормальные люди боятся щекотки.

Матвей задергался, отчего Варино лицо вжалось в его грудную клетку еще сильнее, перекрыв ей доступ кислорода. Вероятно, со стороны это не выглядело как отчаянная борьба за воздух, потому что черноволосая дамочка начала громко протестовать и бить Матвея сумочкой. Улучив момент, Варя сделала героический рывок вверх и прошипела ему на ухо:

— Я дышать не могу!

Сообщение дошло до Матвея не сразу, но он все же ослабил хватку, позволяя Варе отодвинуться и вздохнуть полной грудью. Заодно у нее появился шанс рассмотреть охотницу до ярого противника брака.

Ей хватило две секунды, чтобы понять, почему Матвей позарился на такую мадам. Девушка была не то чтобы шикарна, она была похожа на сошедшую с Олимпа богиню, на модель с главного разворота «Playboy». Вид не портили даже странные глаза, слишком далеко посаженные. Они притягивали к себе все внимание, отчего с первого взгляда оставался незамеченным нос с горбинкой.

Девушка окинула Варю оценочным взглядом, повесила на нее ценник «секонд-хэнд» и более вниманием не удостоила, сложив руки под грудью и повернувшись к Матвею, который под ее взглядом как-то съезжился.

— И что это за лахудра? — спросила она.

Варя заслушалась ее голосом, который переливался как колокольчик, поэтому даже не сразу поняла, что лахудрой назвали именно ее. А когда поняла, то возмущенно сдвинула брови.

— Лейла, — закатывая глаза, сказал Матвей. — Это не лахудра, это моя невеста, — одновременно он, что было мочи, сжал Варину руку, как бы намекая молчать.

Лейла резко покраснела, а ее подруга вытаращила глаза на Варю. И она понимала с чего: променять горячую южную красавицу на нее? Это ж каким извращенцем надо быть?

— Понимаешь, — продолжил Матвей, наслаждаясь произведенным эффектом, — когда мы с тобой повстречались, моя прелесть как раз заявила, что расторгает помолвку, и вернула мне кольцо. Мне было очень плохо, — сокрушенно вздохнул парень, а Варя заметила, что вокруг них постепенно собираются зрители. Ариша так вообще стояла неподалеку с самого начала, прикрываясь подносом и слушая в оба уха. — Я нашел утешение в тебе, Лейла, но это было лишь утешение. В моих мыслях всегда была только она, моя принцесса! — патетично воскликнул Матвей, глядя на Варю как на последний спасательный круг на тонущем корабле.

Лейла пребывала, мягко говоря, в шоке, молча раскрывая и закрывая рот, будто рыба, выброшенная на солнцепек. Надо сказать, у Вари было похожее состояние, такого представления в театре одного актера она не ожидала.

Матвей незаметно тыкнул ее в бок, призывая сказать хоть что-то.

— Эээ… да, — проявила Варя чудеса красноречия. — Матвей… — она скосила глаза, — сложный человек, но мы нашли, эм, взаимопонимание. Понимаешь?

На лице Лейлы было написано полное, абсолютное непонимание. В ее глазах отражался некий сложный мыслительный процесс, но шел он слишком медленно для того, чтобы сгенерировать что-нибудь вразумительное. Молчала, уставившись на них, и ее подруга. Зрители театра, что характерно, также не отличались разговорчивостью.

Варя почувствовала нарастающую неловкость. Обычно она легко переносила тишину в разговоре, иногда она даже специально задавала какой-нибудь провокационный вопрос, чтобы собеседник, наконец-таки, замолчал. Но в этой ситуации… чем дальше, тем более неудобно ей становилось. Матвей находился в таком же затруднительном положении, что и она, однако сносил неудобства стойко, загораживаясь от Лейлы Варей.

Наконец, процесс в голове девушки завершился, и она сумела сформировать внятную мысль:

— Так ты… Ты… обманывал меня?! — завизжала она, срываясь на ультразвук к концу фразы.

Все присутствующие синхронно вздрогнули, порываясь заткнуть уши пальцами. Настала Варина очередь тыкать в бок Матвея. Тот, театрально вздохнув и закрыв ладонями ее уши, обратился к Лейле:

— Думаю, в данной ситуации пострадавшей стороной является сия прелестная звезда моей арабской ночи, а не ты, — сказал он суфлерским шепотом. — Поэтому прошу тебя, Лейла, уходи, не отравляй наше счастье напоминанием об ошибках прошлого.

— Значит, я — ошибка прошлого? — атака ультразвуком продолжалась. — Подонок! Урод! Ублюдок!

— Думаю, об этом тебе лучше спросить у моей матушки, — услужливо вставил Матвей в гневную тираду.

Она порывалась броситься на парня и выцарапать ему глаза, заодно раздавив внушительными формами Варю. Матвей уже собирался стоически терпеть ярость обманутой девушки, однако ее подруга подоспела первой. Она подхватила Лейлу под локти и потащила прочь, что-то злобно наговаривая на ухо.

— Я этого так не оставлю, Матвей, так и знай! — кричала Лейла, пока подруга уводила ее прочь. — Ты еще пожалеешь!

Крики Лейлы еще долго не стихали, вплоть до того момента, как за ней захлопнулись двери кафе. Никто даже шевельнуться не смел, пока она не ушла. Едва отзвучал удар двери об дверь, как собравшаяся вокруг толпа зашевелилась, Матвей облегченно выдохнул, а Варя недовольно сложила руки на груди, отодвигаясь от парня на другой конец пуфика.

— Представление окончено, всем спасибо за внимание, — громко оповестил собравшихся Матвей, избегая смотреть на Варю.

— Матвей, — угрожающе позвала его она, сверля взглядом.

Тяжко вздохнув, он повернулся к ней с жалобной миной на лице. Если бы не все произошедшее, Варя даже бы умилилась: именно такое выражение возникало на морде Барни, когда тот не мог стерпеть и делал свои немаленькие дела прямо на лестничной клетке.

— Мне обязательно все объяснять? — поинтересовался он. — По лику озлобленному вижу, что да, — он вздохнул. — Что я могу сказать… Я честно пытался бросить ее как все нормальные люди, я же мастер в этом.

— Да что ты, — язвительно фыркнула Варя. — То-то она выглядела будто мастером обработанная.

— Ну, я сказал ей, что собираюсь в плавание до Ямайки на катере, — пожал плечами Матвей, - а, цитируя великого мужчину, «бабы на корабле — к беде», но она почему-то в это не поверила. Закатила истерику, сказала, что я наглый обманщик…

— И правда, чего это она, — Варя, не удержавшись, закатила глаза. — Ведь плавание на Ямайку — это так правдоподобно.

Матвей довольно кивнул. Чем дальше оказывалась Лейла от его самоуверенной тушки, тем лучше ему становилось. Он поправил водолазку, смявшуюся от попыток Вари освободиться из его мертвой хватки, пригладил растрепавшиеся волосы, восстанавливая пошатнувшееся самообладание.

— Ты думаешь, откуда она взялась, эта легенда про плавание, — сказал Матвей. — На нее ведется так много дурочек, что даже как-то стыдно становится. Особенно если перед этим показать им свою яхту.

— Я поражена, ты даже яхту купил, чтобы дурить несчастным головы.

— Ну, строго говоря, мне ее подарили.

— И как я сразу не догадалась…

Матвей нахмурился и окинул Варю внимательным взглядом. Сдвинутые брови, напряженный нос, сжатые в тонкую линию губы — все это недвусмысленно говорило ему, что он ходит по тонкому льду. Он наклонился к ней, заглядывая в глаза, которые Варя упорно отводила.

— Я прошу прощения, что не спросил, согласна ли ты помочь мне, заранее, но мне правда была необходима твоя помощь, — произнес он проникновенно. — И я позвал тебя сегодня не только ради этого, мне понравилось проводить с тобой время.

Варя фыркнула, не зная даже, что ответить. Она уже успела убедиться, что Матвей может с легкостью меняться, словно он хамелеон. Сама видела, что тогда, когда ему это выгодно, он может быть кем угодно. С другой стороны… Додумать, что было с другой стороны, Варя не успела. В кармане настойчиво завибрировал телефон.

— Спасена звоном колокола… — пробормотала она, доставая телефон. На экране высветилась фотография мамы, снятая несколько лет назад во время поездки на море. Марьяна Анатольевна смотрела в объектив немного недовольно, прикрывая рукой глаза на ярком солнце.

Проведя пальцем по экрану, принимая вызов, Варя поднесла телефон к уху. Матвей хотел сказать что-то, но Варя прервала его, знаком попросив сохранять тишину. Вздохнув, Матвей кивнул и отвернулся, подзывая официантку. Варя же переключилась на разговор.

— Дочь, а дочь, — послышался на том конце веселый голос ее матери.

— Что-то случилось? — спросила Варя без приветствия. Марьяна Анатольевна не была большой любительницей звонков, предпочитая общаться посредством сообщений. Это, как говорила она, не только экономило время, но и позволяло донести нужную информацию неприятным людям с минимальным вторжением в душевный баланс.

— Смотря что ты подразумеваешь под «случилось», — хмыкнула мама. — Ты домой когда собираешься?

Варя бросила взгляд на часы. Даже по меркам Лили было еще слишком рано, чтобы Марьяна Анатольевна могла начать бить тревогу.

— Не знаю, — произнесла Варя, — наверно, скоро. Зависит от пробок.

— Ах, да, ты же с кавалером, — не преминула подколоть ее Марьяна Анатольевна. — А молодой человек знает о наличии воинственного старшего брата, а?

— Ма-а-ам, — протянула Варя с досадой, — я тебе говорила, мы с Матвеем просто гуляли…

— Ага, — с готовностью поддакнула мама. Ее голос периодически прерывался. — Однажды после такого «просто гуляли» я умудрилась замуж выйти.

— Мам! — не выдержала Варя. — Говори уже, чего хотела!

Матвей покосился на нее удивленно, но не стал мешать. К столу как раз подошла Ариша с неизменным подносом в руках. Правда, на этот раз она выглядела так, будто готова забить им Варю до смерти.

— Ладно-ладно, не бесись. Уж и поиздеваться нельзя, — усмехнулась на том конце мама, и Варя закатила глаза. Она уже предчувствовала веселый вечерок дома. — Я думаю, тебе лучше поспешить домой, гулена.

— Почему?

— Тут к тебе заявилась гостья, весьма неожиданная.

— Лиля, что ли? — поинтересовалась Варя. Мама ответила отрицательным мычанием. — Тогда кто?

— Вот приедешь и узнаешь. Все, жду, - и, как обычно, не прощаясь, Марьяна Анатольевна отключилась.

Варя недоуменно посмотрела на телефон, будто он мог дать ответ. Однако тот, что характерно, оставался безмолвным. Пожав плечами, Варя повернулась к Матвею.

— Отвези меня домой, пожалуйста, — сказала она.

Матвей опустил голову, огорченно рассматривая сложенные на коленях руки.

— Ты все-таки обиделась, да?

— Нет, то есть, да, но это сейчас не важно, — отмахнулась Варя. — Мама попросила вернуться как можно быстрее.

— Как это, не важно? — вскинулся парень. — Я не хочу, чтобы ты на меня обижалась!

Вместо ответа Варя подозвала Аришу, только что отошедшую от их столика. Девушка выглядела порадостней, но на Варю смотрела волком.

— Принесите счет, пожалуйста, — попросила ее Варя, игнорируя монолог Матвея на тему: «Почему мне важно, чтобы ты не думала обо мне плохо». Его красноречию позавидовал бы Крылов.

— Матвей уже все оплатил, — выдавила из себя Ариша на грани вежливости. — Что-нибудь еще?

— Нет, спасибо, — рассеяно отозвалась Варя.

Видя, что интерес к ней потерян, Ариша удефилировала прочь, сжимая в руках многострадальный поднос так сильно, что он грозился погнуться.

— Поехали, — толкнула Варя Матвея в бок и вскочила на ноги. — В машине продолжишь.

Последнему не оставалось ничего иного, кроме как следовать за ней.

========== Часть шестнадцатая, снова гостевая ==========

Матвей умудрился миновать все возможные в пятницу вечером пробки. Его маленькая машинка лавировала, втискивалась, прошмыгивала так, что иногда Варе казалось, что она едет не в автомобильном транспортном средстве, а в истребителе бытового масштаба. Варя упорно старалась не думать, на какой скорости этот мини-джет летит по узким московским улочкам, однако это было сделать сложно. Фонари превращались в размытые полосы, пешеходов вообще нельзя было различить… Ох уж эти прелести спортивных машин. Когда Матвей свернул на знакомую улицу, из груди Вари вырвался вздох облегчения.

– Экипаж благодарит вас за пользование услугами нашей авиалинии и желает приятного времяпрепровождения, – произнес он, паркуясь несмотря на возражения Вари. Та надеялась, что он высадит ее у крыльца, и ей ничего не придется ему говорить, но это было бы слишком легко.

Закончив маневр, Матвей отстегнулся и повернулся к ней. Варя стала деловито ерзать на месте, готовясь выползти из теплого, пусть и странно пахнущего салона в холодный жестокий мир.

– Белоснежка, – вздохнул Матвей, облокачиваясь на спинку сидения боком. – Ну, не обижайся на меня, прошу тебя. Я больше так не буду, – он картинно сделал бровки домиком и выпятил нижнюю губу.

– Я не обижаюсь, – произнесла Варя, сложив руки на груди. – Я просто разочарована. Думала, что ты действительно позвал меня для того, чтобы хорошо провести время, а оказалось, что все это было только ради спектакля перед той девушкой.

Слова сами сорвались с ее губ, она даже не успела подумать прежде, чем их произнести. Они слишком долго бурлили в ее голове по пути домой, чтобы просто так исчезнуть. Пока они ехали, Матвей предусмотрительно молчал, давая Варе возможность переварить произошедшее и определиться с позицией. Теперь он пожинал плоды.

– Теперь я это понимаю, – опустил глаза Матвей. – Тогда это представлялось мне хорошей идеей, ведь я думал, что ты не будешь против подыграть мне немного. Поверь, Белоснежка, – он протянул руку, намереваясь дотронуться до Вариной щеки, но та ловко увернулась, уничижительно глядя на него. – Я не думал, что ты так расстроишься. Но я обещаю, я больше никогда такого не повторю. В следующий раз, если мне понадобится твоя помощь в избавлении от очередной навязчивой охотницы выйти за меня замуж, я сначала спрошу, – клятвенно заверил Матвей, прижимая ладонь туда, где по анатомическим соображениям должно было находиться сердце. Однако в его наличии Варя сильно сомневалась.

– Ну, хочешь, я на колени встану, – окончательно скуксился Матвей, вздыхая.

Видя, что Варя смотрит на него, взглядом вопрошая: «В своем ли ты уме?», – он снова вздохнул, погладил рукой обивку сиденья, будто прощаясь, а потом, резко подпрыгнув на месте, плюхнулся коленями на сидение и прижал руки к груди. Для завершения образа ему не хватало только дрожащих губ и трогательной слезинки, готовящейся сорваться с ресниц.

– Моя прекрасная, – воскликнул на всю машину Матвей, – несравненная, великодушная и всепрощающая Белоснежка! Прими мои извинения, поверь словам несчастного раба, сраженного твоим великолепием! Я обещаю, что никогда-никогда-никогда-никогда-никогда-никогда-никогда…

– Ладно! Хорошо! – замахала руками Варя, смеясь.

– Точно? А то я могу продолжать так хоть всю ночь, – сказал Матвей деловито, поигрывая бровями.

– О, в этом я не сомневаюсь, – прыснула Варя, отстегиваясь.

– Так ты точно меня прощаешь? – Матвей наклонился к ней, опираясь коленом на ручник.

Варя вздохнула, глядя на него снизу вверх. Матвей и без того был выше нее и занимал куда больше места, а теперь, нависая над ней этакой пародией на злого духа с умилительной миной на лице, казался еще больше, однако, что было странно, ее это почему-то не беспокоило. Чары, которыми обладал этот парень над ней, куда-то растворились.

Одновременно с этим она поняла, что пусть и была расстроена всеми этими внезапными встречами, но не настолько, чтобы объявить Матвею холодную войну.

– Точно, – кивнула Варя, похлопывая Матвея по плечу. – Но Лиле на твое поведение все равно пожалуюсь.

Матвей склонил голову на бок, признавая поражение.

– Да, это справедливо, – произнес он, снова усаживаясь на свое место как полагается, то есть, непосредственно седалищем.

Бросив взгляд на часы, Варя быстро с ним попрощалась и выскочила из машины. Матвей подождал, пока она откроет дверь подъезда ключами, и медленно отъехал, помигав на прощание фарами.

Поднимаясь в лифте на свой этаж, Варя снова стала гадать, что же случилось такого срочного, что мама попросила ее приехать домой поскорее. К ее сожалению, ни отражение в зеркале на стенке лифта, ни его тускло поблескивающие кнопки не могли дать ей вразумительного ответа.

Если бы что-то случилось с Лешей, то мама бы так и сказала. Она обычно не выбирала выражения, когда ее старшенький попадал в переплет. Да и не стал бы Леша лезть в петлю, все-таки, он уже вышел из того возраста, когда гормоны бушевали в крови и требовали хорошей драки.

«А вдруг это Барни?» – посетила Варю паническая мысль, и она чуть не выпала из открывшихся дверей лифта, споткнувшись на ровном месте. Бросившись к двери, она судорожно повернула ключ в замке, рывком распахнула дверь… и чуть не упала снова, врезавшись в довольную черную тушу, которая полезла ее облизывать.

«Не Барни», – выдохнула Варя, отбиваясь от пса.

Раздевшись, Варя уже собиралась позвать маму, которая, благодаря Барни, точно знала, что та уже вернулась домой, как увидела среди обуви на полу незнакомую пару сапожек. Увидела их и зависла. Никто из ее знакомых не носил зимние сапоги от «Burberry», да и размера они были слегка не того, какой носят взрослые, уже полностью сформировавшиеся люди.

– Варя, – позвала ее мать, не дождавшись, пока она сама дойдет до кухни. – Иди сюда!

Обуреваемая подозрениями, Варя прошла вперед, периодически отталкивая Барни в сторону. Он все рвался добраться до ее лица, но Варя была немного не в настроении на длительные слюнявые объятия. После них надо было сразу идти в душ, смывать собачью радость с лица и волос, а одежду бросать в стирку.

Войдя в гостиную, которая по совместительству являлась и кухней, и столовой, Варя не поверила своим глазам, которые до селе вроде бы ее не подводили. Она несколько раз моргнула, даже ущипнула себя за руку, но ничего не помогало. Видение в лице Леси Астаховой, сидящей на высоком стуле рядом с ее матерью и болтающей ножкой, почему-то отказывалось пропадать прочь.

– Что ты здесь делаешь? – воскликнула Варя, пребывая в состоянии, близком к истерике. Что-то ее настроение скакало, как мартовский заяц, почуявший зайчиху. Явно сказывалось время месяца.

С их последней встречи Леся совсем не изменилась, только чуть-чуть отрасли волосы, достигая подбородка. Если раньше она была похожа на взбесившегося ежика, то теперь ее волосы напоминали очень неудачное каре. Она была одета в черные джинсы и кофту с черепами, смотревшейся на ней так, будто изначально она принадлежала принцессе Фионе. Рядом ко стулу была прислонена большая сумка, больше походящая на кофр.

Леся почесала между ушами подлетевшего к ней Барни и проказливо улыбнулась.

– Вот, чай с баранками пью. Будешь?

– Мам, откуда в нашей квартире взялась младшая сестра Астахова? – повернулась Варя к матери, понимая, что от Леси внятного ответа можно не ждать.

Марьяна Анатольевна осторожно поставила дымящуюся чашку на столешницу прежде, чем заговорить. Варю порой бесила эта выдержка, чем та частенько пользовалась. Выведенная из себя дочь Марьяну Анатольевну очень смешила. По ее словам, Варя становилась похожа на злобный одуванчик.

– Прихожу я домой после работы, – сказала мама, перекидывая за плечо длинную косу, – а это чудо сидит у нас под дверью и передразнивает Барни лаем. Сказала, что пришла к тебе в гости.

Варя посмотрела на Лесю, которая невозмутимо грызла баранку, и подошла к ним, складывая руки на груди.

– А ну признавайся, зачем ты здесь, – требовательно сказала она, строго глядя на девочку.

Строгий взгляд подействовал бы на нее лучше, если бы они не были почти одного роста. К тому же Варя сама себя не воспринимала, как строгого взрослого, чего уж говорить о Лесе. Она покосилась на Варю с явным сомнением в глазах, взяла еще одну баранку и, мечтательно уставившись в потолок, произнесла:

– Я соскучилась.

Варя чуть ли не зарычала под стать своему псу. Бесить ее – это явно была семейная черта Астаховых, не зависимо от возраста или пола.

– Леся, правду, живо, – прищурившись, потребовала Варя.

– Но я правда соскучилась! – Леся округлила глаза так, что они стали похожи на пятирублевые монеты. Варя ей даже бы поверила, если бы только что не провела несколько часов наедине с лучшим актером их времени.

– А я британская королева, – язвительно заметила она, доставая из кармана мобильный. – Раз ты отказываешься говорить, то я просто позвоню твоему брату и узнаю все у него.

– А у тебя нет его номера! – воскликнула Леся, показывая ей язык.

Варя закатила глаза. Глянув на мать, ментально вопрошая, не хочет ли та вмешаться, и получая многозначительное «нет» в ответ, Варя поняла, что справляться придется в гордом одиночестве.

– И правда, нет, – кивнула она, резко выбрасывая руку вперед и хватая телефон Леси, лежащий рядом с ней на столе. – Зато у тебя он точно есть.

Проморгав в прямом смысле момент, когда ее мобильный оказался во вражеских руках, Леся бросилась на Варю, пытаясь вернуть его на историческую родину, чуть не пролив чай.

– Не надо звонить Глебу! Не надо, пожалуйста! – заверещала она, понимая тщетность попыток отобрать телефон у Вари. Пусть та и была практически одного с ней роста, но имела при этом ряд существенных преимуществ. Хотя бы то, что прошла суровую жизненную школу по отбиранию старшими вещей.

– Тогда говори, что случилось! – вытягивая руку с телефоном в сторону, ответила на это Варя.

Леся, вздохнув и недовольно посмотрев на нее, снова взгромоздилась на стул, скрестив руки на груди. Больше всего она сейчас напоминала нахохлившегося цыпленка, и обиженный до глубины вид, как она надеялась, не производила.

– Ладно, я скажу, – буркнула она, косясь на Барни зеленоватыми глазами. – Только обещай, что не сдашь меня родителям.

– Это зависит от того, что именно ты мне скажешь, – сказала Варя, присаживаясь рядом с ней. Марьяна Анатольевна за Лесиной спиной состроила одобрительную гримасу, одновременно отодвигая чашку подальше от экспрессивных рук Астаховой-младшей.

– Ну, тут на самом деле ничего такого, – пожала плечами Леся. – Просто отец снова улетел в Лондон, мама поехала в Милан на выставку работ какого-то типа крутого скульптора, а меня оставили с братом-придурком.

– Леся, что за язык! – одернула ее Марьяна Анатольевна. Варя уже ожидала, что девочка начнет ерепениться, но, к ее удивлению, она только пробормотала нечто вроде «простите» и продолжила рассказ.

– Короче, меня оставили с ним. И все нормально, вроде, он ж больной дома всю неделю валялся, поэтому меня особо не доставал, а тут приперлась его бабенция, устроила истерику… – на личике Леси проступило отвращение.

Повисла пауза. Леся, видно, считала, что на этом объяснения можно прекратить, но Варя была с ней в корне не согласна. Она лично не видела никакого криминала в том, что Вика была истеричкой. Горбатого, как говорится, только могила исправит.

– И? – поторопила она девочку.

Прежде, чем продолжить, Леся взяла в руки еще одну баранку, будто бы этот шедевр мучной продукции мог придать ей сил в нелегком рассказе.

– И вот они ругались, и ругались, потом помирились, потом снова начали орать друг на друга, я даже стала опасаться, что Глеб сорвет горло, ведь он только-только вылечился… – тон ее резко расходился со словами, но Варя не стала заострять на этом внимание. – Часа три они точно ругались, а потом я не выдержала. Собрала рюкзак, вызвала водителя и поехала сюда.

Пока Леся говорила, брови Вари поднимались все выше и выше, поэтому где-то к концу реплики на ее лице застыло выражение близкое к шоку. Живое воображение зачем-то рисовало животрепещущие картины, как именно ругались и после мирились Астахов и Новикова, а тараканы, вооруженные метлами, пытались стереть эти жуткие образы.

– Ладно, окей, но как ты узнала, где я живу? – спросила она, когда буря в голове слегка улеглась.

Леся смутилась, переводя взгляд на чашку.

– Я позвонила в вашу школу и спросила. Мама говорит, я немножко сталкер, – пожала она плечами.

– И что, в школе просто так взяли и сказали, где я живу? – поразилась Варя.

– Ну, я сказала, что ты обещала со мной позаниматься математикой, а я адрес потеряла… – кивнула Леся.

– Какой кошмар, – покачала головой Марьяна Анатольевна, – надо пожаловаться Иммануилу Вассермановичу. Это же любой маньяк может так позвонить. Не то чтобы я считала тебя маньяком, – тут же сказала она Лесе, красной как рак, – но согласись, это не дело, что любой желающий может узнать что угодно, просто позвонив в школу.

Варя сдвинула брови, пытаясь уложить в голове услышанное и одновременно не вспоминать способы примирения, придуманные ее воображением.

– И с какой радости ты решила ехать именно сюда? Как ты вообще дошла до такой идеи? В смысле, у тебя что, друзей нет? – непроизвольно вырвалось у нее.

Леся раздосадовано посмотрела в потолок, снова начиная качать ножкой. Барни внимательно следил за раскачивающейся ногой, и Варе его взгляд не понравился. На всякий случай она подозвала пса к себе, а то он вполне мог решить, что это не нога, а палка, а к палкам у него было особое отношение. Тогда Астаховская мать точно спустит с нее три шкуры.

– Есть у меня друзья, – произнесла, наконец, Леся несчастным голосом. – Просто у нас в школе уже каникулы неделю, и они разъехались все. Так что ты была самым очевидным выбором.

– Да уж, очевидней некуда… – пробормотала Варя, рассеянно почесывая пса между ушей.

Повисла тишина, нарушаемая задорным хрустом баранки. Варя пыталась осознать сказанное Лесей, что не очень-то получалось. В таких случаях она всегда вспоминала фразочку из книг Емца: «Не укладывается в голове? Растяни вдоль спинного мозга!» Однако даже так ситуация яснее не становилась.

Леся сидела с рефлексирующим выражением лица, грызя баранку и качая ножкой. Пунцовый румянец постепенно с нее сходил, тем более, что внешне она ничем не выдавала собственного настроения. Варя бросила на нее хмурый взгляд и снова заметила, что она похожа на брата. Глаза пусть и не такие яркие, но их разрез один и тот же. Те же скулы, тонкие губы.

– Так, ладненько, – внезапно громко раздался голос Марьяны Анатольевны. – Мне еще много чего надо сделать по работе, мои идиоты же сами не разберутся, – сказала она, поднимаясь на ноги.

Лицо ее было серьезно, как сердечный приступ, но Варя была готова поклясться, что видела смех в ее глазах, когда она проходила мимо.

– Мам, подожди! – воскликнула Варя, бросаясь за ней. Барни, встрепенувшийся от ее рывка, потрусил за хозяйкой. – И что мне с ней делать? Не оставлять же ее тут! – добавила она шепотом.

Марьяна Анатольевна погладила пса по голове, посмотрела на Лесю, которая усиленно делала вид, что разговор рядом ее совсем не интересует, и вообще она не она, а бесплатное приложение к баранкам.

– Ты наверно ждешь от меня мудрый совет, да? – страдальчески поинтересовалась Марьяна Анатольевна, переводя взгляд на дочь.

– Ну, хотелось бы, – кивнула Варя.

– А я не знаю, сама решай, твоя гостья, – пожала плечами мама и решительно пошла к спальням, скрываясь в глубине коридора.

– Мам! – возмущенно воскликнула Варя.

– Мама ушла! – донеслось до нее, а затем хлопнула дверь, как бы ставя окончательную точку.

Вопросив у вселенной, за что ее мать не хочет делиться мудростью, Варя повернулась к Лесе. Та, заметив, что решатель ее судьбы сосредоточил свое высочайшее внимание на ней, как-то сразу скукожилась и даже перестала качать ножкой. Леся изо всех сил пыталась принять невиннейший вид, прикрывая рот с полу съеденной баранкой ладошкой.

Варя подошла к ней вплотную, скрещивая руки на груди. Она изо всех сил пыталась состроить строгий вид, однако картину портило то, что они с Лесей были практически одного роста. Маминой суперсилы – умения строить даже матерых водопроводчиков будучи метр с кепкой в прыжке – Варе не досталось, да и сама она никогда не отличалась характером командирши.

– Ты же не выгонишь меня, правда? – тонким голосом спросила Леся, выпячивая глаза. Наверное, это должно было как-то смягчить Варю, но та только подумала, что девочка стала походить на Голлума. – Там на улице же темно и страшно, а я такая маленькая и беззащитная…

– Вообще-то я еще не решила…

Леся спрыгнула со стула и порывисто схватила Варю за руки повыше локтей.

– Ну, пожалуйста, не отправляй меня домой! Там эта фифа тупая, и я не хочу всю ночь слушать их с Глебушкой разборки! – взмолилась она громким голосом. Барни даже прижал уши к голове, пятясь от чересчур шумной двуногой.

Варя вздохнула, убирая ее руки. Ей бы тоже не хотелось слушать все стадии разборок между Новиковой и Астаховым. Тем более, учитывая нарисованные воображением картины. К тому же Лесе по возрасту было не положено присутствовать при подобных сценах.

– Ладно, – сдалась она, видя, как грустные и обреченные глаза Леси тут же зажигаются азартом. «Развели меня, как чай в водичке» – удрученно подумала Варя. – Только надо позвонить твоему брату, сказать, где ты.

– Не надо ему звонить! – тут же запротестовала Леся. – Он взбесится и поедет за мной.

– Не поедет, – сказала Варя, открывая в ее телефоне контакты.

Леся сразу как-то приуныла, опустив голову. Закатив глаза, Варя толкнула к ней пакет с баранками. Девочка из пучины печали не вынырнула, но баранками захрустела довольно энергично. «Ее что, дома вообще не кормят?» – пронеслось в голове у Вари, когда она пролистывала список контактов в поисках Астахова. Как того следовало ожидать, у Леси он значился как «Глебушка».

Не веря, что она это делает, Варя нажала на телефонную трубку и поднесла телефон к уху, слушая гудки. Глеб ответил на четвертый.

– Ты совсем обленилась, что не можешь поднять задницу и пройти пять метров? – раздалось в динамике так громко, что Варя даже отодвинула телефон на несколько сантиметров и убавила громкость. Одновременно с этим она поняла, что Астахов даже не догадывался, что его излишне умная сестра находится вовсе не дома.

– Ну, как оказалось, нет, – произнесла Варя, гадая, поймет Астахов, кто с ним говорит.

Не понял.

– Леся, какого х… хрена?

Злость в его голосе нарастала в геометрической прогрессии. Варя услышала, как он затопал куда-то, вероятно, в комнату Леси, пинком распахнул дверь… Наступила относительная тишина, если, конечно, не считать визгливых воплей где-то в отдалении. Варя решила, что то была Новикова, упражнявшаяся в оперном пении.

– Я же говорила, он тот еще псих, – прошептала Леся.

Варя отмахнулась от нее и отошла в сторону. Несколько секунд спустя в трубке снова раздался голос Глеба, на этот раз менее громкий, зато более злой.

– Леся, – позвал он, – а ты, собственно, где?

Неожиданно Варя узнала в его голосе интонации Леши, когда тот был крайне взбешен очередной ее выходкой. Конечно, Астахову до ее брата было как до луны на перекладных, однако было очень похоже. Вздохнув, она покрепче ухватилась за телефон, представив, как отреагировал бы Леша, не найди он ее в комнате, когда, согласно всем канонам, она должна была бы там быть.

– Она у меня, – ответила Варя. Потом до нее дошло, что она звучит немного похоже на коварного похитителя из третьесортного боевика, и она поспешно добавила: – В смысле, она сама приехала, сидит вон теперь, грызет баранки.

Послышался шорох, будто бы на том конце провода прикрыли рукой микрофон, потом Варя услышала, как Астахов говорит что-то резкое, затем раздался хлопок двери, и наступила теперь уже полная тишина.

– А кто это? – спросил он.

Варя устало потерла переносицу, предчувствуя, что грядет.

– Это Варя, – сказала она, – Воронина.

– В… Воронина?! – сказать, что голос Глеба был шокированный, ничего не сказать.

– Единственная, неповторимая и дальше по списку, ага.

– Ты… Ты не прикалываешься? – спросил Астахов, неуверенно. – Это не какой-нибудь плохо продуманный развод?

Закатив глаза, Варя вытянула руку с телефоном в сторону Леси.

– Скажи что-нибудь, а то он не верит, – попросила она.

Вздохнув, Леся отложила баранку в сторону. Не забирая телефон из Вариных рук, она наклонилась и громко воскликнула:

– Я домой не поеду, пока там эта истеричка!

– Убедился? – поинтересовалась Варя, наблюдая, как удовлетворенная Леся складывает руки на груди. На том конце провода повисло молчание. Видимо, Астахову тоже было необходимо время, чтобы переварить новую информацию.

– Так она из-за Вики ушла, что ли? – наконец, подал голос он.

Варя кивнула и промычала что-то неопределенное с положительным оттенком. Она ждала, пока Глеб додумает, что надо бы поехать и забрать сестру домой, и была уже готова выдвигать аргументы против. Несмотря на то, что ей совсем не хотелось развлекать Астахову-младшую оставшийся вечер, подвергать неокрепшую детскую психику Викиным выходкам ей хотелось еще меньше. В конце концов, Леся была не виновата в том, что Новикова была истеричкой.

Однако Астахов пошел по непроторенному пути и огорошил Варю.

– Слушай, – сказал он, – можно она у тебя переночует?

– Эээ… – растерянно пробормотала она. Шаблон начал рваться, ведь она-то думала, что Астахов будет требовать вернуть ребенка…

– Я понимаю, что ты вряд ли хочешь нянчиться с этой идиоткой, которая додумалась сбежать из дома, когда родителей нет в городе, но у меня тут Вика, и она… – Глеб вздохнул, и Варя даже через трубку услышала в его голосе усталость. – Короче, можно она у вас останется? Я за ней утром приеду.

Варя покосилась на Лесю, которая с догорающим угольком надежды в глазах смотрела на нее, вздохнула. Теперь, когда роли внезапно поменялись, ее уверенность в том, что не стоит девочку подвергать психологическим атакам, как-то внезапно стала исчезать, а в голову закрался крохотный червячок сомнений, а не спланированная ли это диверсия.

– Буду должен, – добавил Глеб, слушая тишину на проводе.

– Ну, ладно, – сдалась Варя. Лицо Леси тут же озарилось довольной гримасой.

Внезапно тишина в трубке была прервана громким хлопком, послышалась непонятная возня и требовательный женский голос, что-то вопрошающий.

– Ладненько, я побегу, – торопливо сказал Глеб. – Спасибо, Варь!

Едва он это сказал, как раздался дикий визг, переходящий в ультразвук. Прежде, чем он отключился, Варя успела услышать вопли Новиковой, раз за разом повторявшую ее фамилию.

– Мда… – пробормотала Варя, кладя телефон на стол. Леся понимающе закивала.

– Теперь понимаешь, да? Это просто поле боевых действий какое-то, а не дом, – пожаловалась она.

Варя кивнула, отлично представляя, насколько громкой могла быть Вика, если ей что-то хотелось. А уж когда она злилась, то можно было смело затыкать уши берушами – только так ее можно было нормально слышать без угрозы для барабанных перепонок.

Оттолкнувшись от стола, Варя направилась к большому шкафу вдоль стены. Насколько она помнила, именно там они хранили гостевые постельные комплекты.

– Ладно, пойдем, постелю тебе на диване. Ты ведь взяла с собой пижаму, да?

*

Разбудил Варю запах запеканки. Это было странно, так как обычно запахи к ее подъему по утрам никак не относились. Как правило, ее побудкой занимался Барни, который сначала окунал морду в миску с водой, а потом засовывал мокрый нос под одеяло. Это действовало куда лучше будильников, так как ледяная морда, с которой активно капает, никуда не исчезает в отличие от легкого движения пальцами по экрану телефона, который тут же выключает неугодной царской головушке звук.

Однако тем утром Барни Варю не потревожил. Недоуменно посмотрев на часы, Варя поднялась с кровати, поморщившись, когда ее босые ступки коснулись холодного пола. В квартире действительно пахло запеканкой, как раз такой, какую очень любил Леша, банановой с шоколадом. Ее умела делать только мама, и по утрам она ее готовила очень редко, так как для того, чтобы ее сделать, ей приходилось вставать на час раньше как минимум.

Варя уже собиралась выйти из комнаты в разведывательных целях, как остановилась. Она спала в одной майке, что было нормально, когда в квартире находились только они с мамой, но при наличии гостей стоило соблюдать хотя бы какие-то условности. Порывшись в шкафу, она извлекла на свет старые пижамные шорты, верх от которых затерялся в неизвестности, и надела. На шортах были изображены белые барашки на синем фоне, Варе их когда-то давным-давно кто-то подарил из родственников. Было это лет шесть назад, но они до сих пор на нее налезали.

Тихо ступая по прохладному деревянному полу, Варя прокралась к гостиной, откуда слышались голоса. Выглянув из-за стены, она увидела маму в фартуке, Лесю в черной пижаме c черепами и довольным лицом, измазанным шоколадом.

Этот неугомонный ребенок снова был полон энергии, будто не она уснула только во втором часу ночи. Варя бросила на нее хмурый взгляд. Люди, которые по утрам пели, словно бодрые соловьи, перепившие энергетика, вызывали в ней искреннее недоумение. Как можно было не любить спать? Тем более в субботу утром.

– Доброе утро, – поздоровалась мама, помахав лопаткой. – Между прочим, мы уже погуляли с Барни и сделали завтрак, пока ты, соня, спишь.

– Какие вы молодцы, – буркнула Варя, подходя к столу, на котором стояло огромное блюдо с ароматной запеканкой. Потерев заспанные глаза, она тяжко вздохнула. – Можно кофе? – с надеждой спросила она, но мама только цокнула языком. – Да-да, я помню, «хочешь кофе – делай сам», – надежда в голосе угасла.

Курсируя между кухонным столом, кофеваркой и холодильником, Варя постепенно просыпалась. Этому активно способствовал Барни, который следовал за ней след в след, надеясь, видимо, на то, что Варя случайно что-нибудь уронит прямо в его с готовностью подставленную пасть. Как говорится, что упало, то пропало.

К тому моменту, как ее губ коснулась обжигающая ароматная жидкость, Варя уже практически была готова окунуться в дивный новый день. Отпив глоток, она поморщилась, так как кофе был черным и совсем не сладким. Первая чашка утром должна была быть именно такой – бьющей по голове отбойным молотком.

Леся и Марьяна Анатольевна что-то активно обсуждали, и, насколько хватило Варе сознания, эта тема касалась собак. Кажется, Леся в красках рассказывала про их с Варей первую встречу, когда ее напуганный песик пытался сбежать от хозяйки, а Варя сумела его поймать.

– Кстати, дочь, – совершенно неожиданно для последней сказала мама, – сходи к Леше, позови его к нам завтракать. Если он потом узнает, что мы ели запеканку с бабанками, а его не позвали, не миновать нам беды.

– С чем-чем? – переспросила Леся недоуменно.

– С бабанками, – со смешком повторила Марьяна Анатольевна. – Когда мой сын был маленьким, он не мог выговорить слово «банан», путался в количестве «н». Зато буква «б» ему очень нравилась.

– Ага, поэтому запеканка у нас не с бананками, как у всех нормальных людей, – страдальчески произнесла Варя, – а с бабанками. А позвонить? – добавила она, повернув голову в сторону мамы.

– Я звонила несколько раз, но он не берет трубку, – пожала плечами Марьяна Анатольевна.

– Так может его вообще дома нет!

– Машина на месте, я в окно видела. Иди-иди, ленивец, – мама протянула руку и щелкнула Варю по носу, насмешливо щурясь, когда та вяло отмахнулась. – Все равно не ешь.

– Ладно, – закатила глаза Варя.

Поставив чашку на стол, она прошлепала в свою комнату, накинула толстый махровый халат, который использовался исключительно как верхняя одежда при походах к Леше, потом переместилась в коридор, сунула босые ноги в сапоги и отправилась в дальнее путешествие в квартиру этажом выше.

Леша съехал от них три года назад, как только смог наработать достаточно денег, чтобы сначала снимать собственное жилье, а потом и выкупить его у владельцев. При том, что он хотел жить отдельно, он не мог пойти против требования матери, поэтому искал квартиру как можно ближе к ним. К тому же он не мог оставить без присмотра сестру, так как был уверен, что только дай Варе волю, она пойдет в разнос.

Поэтому, когда он узнал, что их соседи сверху собираются съезжать, онподсуетился и купил квартиру. И рядом, и вместе с тем отдельно. Леша мог навещать маму с Варей хоть каждый день, забегая перед работой, поедать любимые мамины блюда, но при этом сохранять самостоятельность и водить домой столько подружек, сколько вздумается его вольной душе.

Поднявшись по лестнице, Варя подошла к точно такой же двери, как у них, и открыла ее своими ключами. Леша на всякий случай сделал несколько комплектов, чтобы его родные могли в любой момент попасть к нему домой, даже если его самого дома не будет.

Лешина квартира была практически точной копией их с мамой квартиры, однако обставлена она была иначе. Например, коридор был больше за счет перенесенной стены. Это дополнительное место занимали лыжи, горный велосипед и большая спортивная сумка, в которой можно было найти вход в Нарнию, если сильно постараться.

В общем и целом, квартира Леши носила на себе отпечаток молодого холостяка, который жил в свое удовольствие и особо не заботился из-за того, что его носки внезапно оказывались на люстре.

В коридоре, что характерно, было темно, хоть глаз выколи. У Леши было хорошее ночное зрение, к тому же он в душе был еще большим евреем, чем его родные, поэтому он активно экономил электроэнергию, передвигаясь по дому в потемках. К тому же он любил спать до полудня, будучи в этом очень похожим на сестру, поэтому Варя совсем не удивилась. Варя тихо прикрыла за собой дверь, скинула халат, потянулась повесить его на крючок… И поняла, что пришла не вовремя. На крючке, который обычно был пустой, висела чья-то шуба. Она была короткой, очень мягкой и пахла духами, аромат которых почему-то показался Варе знакомым. «Наверняка, какая-то популярная хрень», – подумала она, осторожно кладя халат на тумбу под крючками.

Сбросив сапоги, Варя осторожно прокралась между сложенных друг на друга коробок, чуть не споткнувшись о женскую сумочку. Ее снова посетило чувство, что где-то она уже эту сумочку видела. Обдумав это, Варя решила, что Леша подцепил какую-нибудь старшую сестру одного из учеников. Варя часто приходила к нему на работу и болталась среди них, подслушивая их восторженные шепотки насчет тренера.

С кухни послышалось тихое, но донельзя довольное бурчание, в котором Варя различила Лешин голос. «Ну, хотя бы не спит, это радует», – подумала она. Мысль, что она как всегда явилась аки призрак неловких моментов, ее только веселила.

Однако когда Варя дошла до кухни и узрела брата, который, напевая под нос, стоял к ней спиной, готовя что-то на плите…

– Оденься, извращенец! – завопила Варя, тут же отворачиваясь от голых ягодиц Леши, которые дергались в такт песни.

Увидев полотенце, свисающее со стула, красная как рак Варя схватила его и швырнула в сторону Леши, который от ее вопля дернулся и чуть не выронил из рук сковородку, грозя опрокинуть содержимое на самое дорогое.

– Какого черта ты тут делаешь! – заорал он, перемежая литературную речь с благим матом. Схватив полотенце, он судорожно обернул его вокруг бедер и еще на всякий случай прикрылся журналом, схваченным со стола.

– Какого черта ты голый?! – вторила ему Варя, чувствуя, как горят щеки.

– Я у себя дома!

Как будто ситуация и без того была недостаточно неловкая, дверь ближайшей к кухне комнаты открылась, и оттуда выплыло еще одно прекрасное создание, не утруждающее себя одеждой…

– Варя? – выдохнула в ужасе Аля в тот момент, когда Варя во все глаза уставилась на нее и закричала: «АЛЯ?!» Так вот почему запах духов и сумка показались ей знакомыми…

Варя прижала к глазами ладони и поспешно отвернулась, вопя. Алевтина вся покрылась красными пятнами смущения и умчалась обратно в комнату, сверкая пятками. И не только пятками, но этот образ Варя упорно старалась забыть, как и голые ягодицы брата.

– Слишком много голых тел! Слишком! – восклицала Варя, пока два застигнутых врасплох вроде бы взрослых человека придавали себе приличный вид. Теперь она видела детали, которые упустила, когда зашла: женские колготки у дивана, забытую деталь женского туалета под столом, два бокала в раковине…

Несколько минут спустя пунцовая Варя, скрестив руки на груди, стояла перед виновниками травмы нежной детской психики и сверлила их грозным взглядом. Аля, успевшая полностью собраться до того, как догорела метафорическая спичка, сидела на стуле, положив ногу на ногу. Она смотрела куда угодно, только не на Варю, и трогательно смущалась. Ее светлые волосы были в полном беспорядке, косметика под глазами размазалась…

Леша же не проявлял никаких признаков хотя бы каких-то угрызений совести. Первый шок, когда он внезапно увидел Варю на своей кухне, пока он кашеварил в чем мать родила, прошел, и теперь он сидел рядом с Алей на стуле, довольно скалясь. Одеждой он также решил себя не утруждать, попросту закутавшись в простыню. Теперь его вся эта ситуация даже забавляла.

– И что все это значит? – вопрошала Варя, грозно прищуриваясь.

– Понимаешь, детёныш, – начал Леша, – когда два взрослых человека сильно нравятся друг другу…

Аля, не поднимая глаз, сильно ткнула его в бок, да так, что тот от неожиданности чуть не слетел со стула.

– Не бей меня по ребрам, женщина, они и так устали, – возмутился Леша.

– А ты отвечай нормально! – прошипела Аля, вскакивая на ноги. – Правда, Леша, что все это значит, а?

С Леши тут же слетела довольная улыбка, было видно, что этот разговор ему совсем не хотелось начинать.

– Может, не будем сейчас выяснять отношения? – попросил он, кося глазами на Варю.

Аля поджала губы, одернула водолазку, пригладила пальцами волосы. Оба – и Варя, и Леша – знали, что такие вот мелкие движения значат, что Алевтина начинает злиться, и поэтому слегка сжались.

– Знаешь, что, – холодно произнесла она, краснея еще больше, – мне надоел этот твой инфантилизм. Вот когда ты начнешь вести себя, как взрослый, тогда и поговорим.

Резко крутанувшись вокруг своей оси, Аля прошествовала в прихожую, сунула ноги в сапожки, подхватила шубу и вылетела из квартиры, игнорируя Лешу, бросившегося за ней. Застыв перед захлопнувшейся дверью, он выдохнул и вернулся в кухню.

– Довольна? – буркнул он, падая на диван. – Вот черт тебя дернул прийти именно сейчас!

Варя присела на диван рядом с ним, страдальчески глядя на его хмурое лицо, подернутое утренней щетиной.

– А ты думаешь, если бы я не пришла, то ничего бы такого не случилось? – фыркнула она. – Аля тебе не одна из тех дурочек, которых ты цепляешь на одну ночь и тут же про них забываешь. Сам виноват, – добавила она, щелкнув его по лбу.

– А тебе обязательно быть такой мерзко правильной? – закатил глаза Леша. – Почему вы, бабы, все вечно усложняете? – расстроенно поинтересовался он у потолка.

– Я буду считать этот вопрос риторическим, – произнесла Варя, поднимаясь на ноги. – Я так понимаю, ты в полностью расстроенных чувствах?

Леша удрученно кивнул, подтверждая ее слова.

– Отлично, – хлопнула Варя в ладоши, – тогда я съем твой кусок запеканки.

Волшебного слова оказалось достаточно, чтобы Леша тут же стряхнул печаль и оживился.

– Какой запеканки? С бабанками? – подозрительно поинтересовался он.

– Ага, – отозвалась Варя, идя в коридор.

– Хрен тебе достанется моя запеканка, – догнал ее брат, а Варя украдкой улыбнулась. – И так девушку прогнала, еще и еду мою будешь есть. Обойдешься!

Вниз идти в простыне было не то что неудобно, но и холодно. Пока Леша влезал в джинсы и футболку, Варя вводила его в курс дела. Услышав, что сестра Астахова учудила, он вынес лаконичный вердикт, что там вся семейка страдает от психических расстройств.

Пока они спускались по лестнице, Леша тронул Варю за плечо и остановил.

– Слушай, не говори только маме, ладно? – попросил он. – Она переживала, когда мы с Алей расстались, не хочу, чтобы она лишний раз расстраивалась.

Варя хотела высказать брату все, что она о нем думала, но решила ограничиться кратким кивком. Марьяна Анатольевна действительно долго переживала, когда однажды хмурым осенним вечером Леша сказал, что больше Алевтина к ним домой приходить не будет. Мама уже строила на них большие планы, рисовала им безоблачное будущее в мире своих материнских фантазий, а тут такой внезапный облом.

С тех пор Марьяна Анатольевна не прекращала критиковать каждую девушку, которую знакомил с ними Леша, поэтому загадка, отчего тот до сих пор жил как радостный холостяк, была не такой уж и сложной. Конечно, как всякий раз добавляла при этом Варя, и характер ее брата играл тут немаловажную роль, но Леша предпочитал думать именно так.

Дома Варю поджидал очередной сюрприз в виде чужой обуви. Правда на этот раз мысленно возмущаться из-за безответственного гостя, который оставил ботинки посреди прихожей, времени не было. Еще на подходе к квартире они услышали яростный лай, но Варя понадеялась, что Астахову ничего не угрожает и Барни его просто пугает. Однако на деле ситуация обстояла куда хуже.

Марьяна Анатольевна еле держала огромного пса за ошейник, всем телом налегая на его тушку, рвущуюся растерзать несчастную жертву. Роль последней активно исполнял Глеб. Он, все еще одетый в зимнее пальто и шарф, стоял у шкафа, прижавшись спиной к зеркальной стенке, и круглыми глазами смотрел на приближающиеся клыки, обещающие долгую и мучительную смерть…

– Барни! – строго крикнула Варя, подбегая к маме, которая сантиметр за сантиметром проигрывала битву с псом. – Барни, нельзя! – твердо сказала она, хватаясь за ошейник, мысленно провожая сладкое видение того, какие бы следы оставила его пасть на филейных частях Астахова.

Натиск пса дрогнул. Варя, пожалуй, была единственной, кого он слушал в их доме, все-таки она вырастила его и самостоятельно воспитывала с щенячьего состояния. Она водила его на прогулки, вырывала зубы и вычесывала подшерсток. Она же, истошно вопя, бегала за ним по квартире с веником, пытаясь догнать нашкодившую задницу и навалять ей по первое число.

– Нельзя, – повторила строго Варя и щелкнула пальцами перед мордой собаки.

Барни издал недовольный рычащий звук, перемежающийся с поскуливанием, как бы говоря хозяйке: «Ну, давай еще чуть-чуть, я почти его сожрал». Перестав рваться вперед, песик размером с небольшого теленка укоризненно посмотрел на нее и вздохнул.

Увидев, что пес больше не пытается откусить ему что-то жизненно-важное, Астахов шевельнулся, чем совершил ошибку. Роковую, не будь Варя на стороже. Барни, будучи натренированным бросаться на врага без предупреждения, прыгнул вперед. Варя едва успела напрячь руки и упереться ногами в пол, и то Барни протащил ее вперед.

– Барни, нельзя! – закричала Варя, дергая собаку назад. – А ты, – недовольно добавила она Глебу, который снова вжался в зеркало с круглыми глазами, – замри, если не хочешь чего-нибудь лишиться. Моргни, если понял, – сказала она, когда увидела, что Астахов собирается кивнуть и спровоцировать Барни на дальнейшее членовредительство.

Секунда ушла на то, чтобы осознать услышанное, и Глеб моргнул, во все глаза глядя на Варю. При этом его взгляд был довольно… странным. В нем ясно читался страх быть покусанным, но при этом было еще что-то, чему Варя найти определение не могла. Но времени размышлять над странностями Астахова не было.

– Мам, принеси намордник, а то он его сожрет, – попросила Варя сдавленно, концентрируясь на том, чтобы не упустить пса. Барни был тем еще прохвостом: стоило ему почувствовать, что хозяйка чуть-чуть расслабилась, как он снова бросался вперед.

– Не-не-не, – остановил Марьяну Анатольевну Леша, осмотрительно оставшийся в прихожей. Он правила дома знал и не уходил дальше, пока Барни его не обнюхает и не пропустит. – Давай подождем, по мне так происходит все просто замечательно!

Варя бросила уничижительный взгляд на брата, но того это совсем не смутило. Его вообще было сложно вогнать в краску, таким уж он был бесстыдником.

Барни, услышав ненавистное слово «намордник», шевельнул ушами и покосился на хозяйку. К этому адскому творению двуногих он относился с нескрываемой неприязнью. Едва он видел забытый где-то в пределах его досягаемости намордник, так тут же принимался грызть его и разрывать на части. Раз в пару месяцев Варя стабильно «забывала» его убрать на шкаф – единственное место, куда пес не мог запрыгнуть – и тогда Барни получал возможность выместить на мерзкой штуковине все свое собачье негодование.

Однако в такие моменты, когда к ним приходили гости, намордник был единственным средством предотвращения членовредительства. Если с особами женского пола Барни вел себя спокойно, то ко всему роду мужскому проявлял такую агрессию, что остановить его можно было только путем облачения в намордник. В комнате Барни было лучше не запирать, Варя проверила это на собственном горьком опыте. К его злости и инстинкту защищать прибавлялась обида, и он начинал мстить. Результатом становились разодранные в клочки вещи, сгрызенные провода, разбитые вазы и сломанные стулья.

Когда Марьяна Анатольевна принесла намордник, Варя стала медленно его надевать на пса, зорко следя за тем, чтобы тот не уворачивался и не просовывал лапы под кожаные ремешки. Барни процесс перенес стоически, обиженно кося глазами на Варю. Та только потрепала его по холке и шепотом пообещала вечером дать вкусняшку. Пес, уловивший только то, что ему дадут что-то вкусное, обижаться не перестал, но укоризна из глаз пропала.

Полчаса спустя все сидели за одним столом и мирно завтракали. Точнее, так казалось только со стороны.

Леся с удовольствием поглощала уже третий кусок запеканки, запивая ее какао. Она увлеченно рассказывала Глебу о своем путешествии к Варе домой, о том, что они делали и как сильно она соскучилась по своему йоркширскому терьеру.

Глеб практически не слушал ее, по выработанной привычке поддакивая в нужных местах. Одним глазом он косил в сторону Барни, который сидел рядом с Варей и не сводил с него внимательного взгляда. Другим Астахов посматривал на Лешу, который нарочно ел запеканку так, будто она сильно ему задолжала и вообще должна была подвергнуться пыткам. Венцом сей чудной картины была Марьяна Анатольевна, сидевшая во главе стола. Положив подбородок на сцепленные пальцы, она смотрела на Астахова с загадочной полуулыбкой на лице, с какой обычно смотрит глава мафии на пугливого новичка.

После того, как пыл пса был остужен, Глеб порывался забрать Лесю и бежать сломя голову из гостеприимной квартиры, но «донна Ворониане» мягко улыбнулась и сказала, что они не выйдут наружу без завтрака. Глебу ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Варя в очередной раз узрела чудо: низенькая пухленькая женщина, похожая на ромашку, одним движением брови уложила всех на лопатки и каблучком наступила на горло.

Пока дети кушали, мать-мафиози вела допрос, тщательно законспирированный под вежливую беседу ни о чем. Она выяснила у Астахова его семейное положение, где он жил до этого, куда он хочет поступать и почему в этом году переехал в Россию. Он сам не замечал, как выдавал ей информацию. Главное, что все это замечали, за исключением гостей. Леша с Варей уже напрактиковались в противостоянии маминым психологическим атакам, когда она, притворяясь мягкой и пушистой, медленно вынимала душу из собеседника. А вот эти двое были свежим мясцом.

– Кстати, – внезапно подал голос Астахов, когда Марьяна Анатольевна встала из-за стола, чтобы разлить чай. – Я, когда поднимался, видел нашего психолога…

Варя подавилась запеканкой и закашлялась. Леша пнул ее под столом и сделал страшные глаза Глебу, однако тот намека не уловил.

– Тебе показалось, – с нажимом сказал он, сжимая в кулаке вилку. Та была близка к трагической кончине.

– Да нет, у меня хорошая память на лица, – уверенно произнес Глеб.

Настала Варина очередь пинаться, так как если бы это сделал Леша, то сломал бы ему ногу. Астахов дернулся и наклонился потереть голень. Варя закатила глаза; она не настолько сильно ударила босой ногой, чтобы последствия были настолько катастрофическими.

– Заткнись, пока я Барни на тебя не спустила, – прошипела она, пока Леся удивленно спрашивала, что случилось.

– Что ты говоришь? – переспросила Марьяна Анатольевна, возвращаясь к столу с чайником в руках. – Ты видел Алю?

– Ему показалось, – твердо сказал Леша, показывая Глебу под столом кулак.

– Эээ… – Астахов покосился на пса, который взбудоражился, услышав свое имя, на Лешу и его внушительных размеров кулаки… – Да, показалось. Но это не она была. Я обознался.

– А жаль, – вздохнула Марьяна Анатольевна. – Я была бы очень рада, если бы это была Алевтина… Видимо, не суждено мне дождаться внуков, не суждено…

– Мама! – воскликнул Леша недовольно. На его лбу началась биться жилка. – Давай не сейчас об этом, а?

Марьяна Анатольевна состроила невинное лицо, аккуратно наливая кипяток в чашки.

– Алексей, что ты бушуешь, – укорила его она. – Я просто говорю…

Леша молча сложил оставшиеся куски запеканки на тарелку и встал.

– Я тарелку потом принесу, – сказал он и в темпе лося во время брачного периода покинул квартиру. Входная дверь хлопнула оглушительно громко.

Марьяна Анатольевна растерянно посмотрела на Варю, на Глеба, покосилась на опустевшее блюдо с запеканкой.

– Я разве что-то не то сказала? – спросила она, осторожно ставя чайник на подставку и присаживаясь на стул.

– Да нет, мам, – быстро проговорила Варя. – Просто Леша сегодня с утра что-то какой-то буйный. Ночь видимо выдалась… тяжелая, – добавила она, покраснев. Перед глазами снова всплыла сцена, увиденная в его квартире.

После этого беседа утратила огонь, и Астаховы стали собираться домой. Мама тоже удалилась, сказав, что ранние утренние подъемы ее утомили и она собирается вздремнуть.

Пока Леся собиралась и умывалась, Варя и Глеб сидели в гостиной, пребывая в состоянии неловкого молчания. Они расположились на разных концах дивана, и не потому, что не хотели находиться рядом, а потому, что Барни забрался на сидение между ними и демонстративно разлегся, мордой повернувшись к Астахову. Так он показывал, что в любой момент готов атаковать и вообще глаз с него не спускал. Не то чтобы Астахов вообще мог расслабиться, когда огромная зубастая пасть находилась в опасной близости от его конечностей.

Варя рассеяно гладила Барни по спине, чуть выше того места, где начинался хвост, и чувствовала полную радостную пустоту в мыслях. Она буквально видела, как по засушливой равнине ее сознания туда-сюда перекатывается перекати-поле. Этому способствовало и то, что Варя до сих пор была в пижаме – майке и шортах, и такой вид ее как-то не располагал к активной беседе. Как и то, что Астахов нет-нет, да косился в сторону слишком низкого и непривычного для Вари выреза.

Обычно Варя спокойно переносила вынужденную тишину, но в этот раз она будто давила ей на уши, вынуждая сказать хотя бы что-то, даже ерунду.

– Что-то ты хреново смотришь за сестрой, пока родителей нет, – выдала она прежде, чем успела остановить себя.

Астахов хотел взлохматить волосы рукой, но, увидев, как дернулась морда Барни, он передумал и медленно опустил руку обратно на коленку, косясь на пса. Тот, поняв, что контроль над будущей жертвой недостаточен, подполз по дивану ближе к Астахову и положил передние лапы на его ноги. У Астахова не осталось ни единого шанса на какие-либо телодвижения.

– Да понимаешь… – вздохнул тот, глядя на собаку, – Вика заявилась к нам домой с истерикой, я пытался ее успокоить да не вышло. Она швырялась в меня мамиными вазами! – недовольно воскликнул он. – Куда уж тут с Лесей нянчиться.

– И часто она выделывает такие финты?

– У нее бывает, – кивнул Глеб. – Один раз, когда мы были в Аспене, она внезапно что-то придумала себе сама и ушла в метель из дома к подружке, типа переночевать. Ей было семь.

– Меня бы выпороли за это и дома заперли лет до тридцати, – хмыкнула Варя. – Тем более, если бы это было в метель и не дома.

Астахов усмехнулся, покачав головой. Барни пристально следил за ним, так что это был максимум того, что он мог себе позволить.

– У нас дома с наказаниями проще. Папа Лесю ни разу не наказывал, а мама забывает. Говорит, что утром ей устроит сладкую жизнь, но Леся отлично знает, что в итоге ничего ей не будет.

– Ей явно нужны ежовые рукавицы… – пробормотала Варя.

Астахов пожал плечами.

– Я искренне надеюсь, что со временем она вырастет во вменяемого человека, тем более, что признаков стервы я в ней не наблюдаю. Но это пока, – с досадой добавил он. – Я же по большей части живу отдельно, да и не будет она меня слушать уже. Если из нее вырастет очередная Вика, я буду очень разочарован, – он вздохнул, снова порываясь поднять руки, но вовремя останавливая это движение.

Варя вскинула бровь, ерзая на диване. Она пыталась устроиться так, чтобы ее отчасти закрывала большая туша Барни, так как чем дальше, тем больше ей не нравилась эта ситуация с одеждой.

– Что, все так плохо? – спросила она, подтянув в итоге ноги к груди и засунув ступни под пятую точку пса. Он рассеяно помахал купированным хвостом, но от вражины в обтягивающем зеленом свитере не отвернулся.

Астахов неопределенно мотнул головой, дернул плечами. В проходе промелькнула Леся, выбежавшая из душа в полотенце. Варя разрешила ей одеться в своей комнате, и теперь она мрачно размышляла, не забыла ли она закрыть шкаф. Варя не очень любила, когда посторонние люди трогали ее вещи, даже если этим людям было чуть больше десяти лет.

– Да я еще сам не решил… – произнес Глеб, разглядывая кухню. – Мы расстались.

– Оу… – пробормотала Варя рассеянно. Астахов покосился на нее, вздернув бровь.

– «Оу», и все?

– Ну, что еще в таких случаях говорят, – развела руками Варя. – Посочувствовать или поздравить?

– Я еще и сам не знаю, – все еще глядя на нее с поднятой бровью, сказал Астахов.

Варя не до конца понимала, какой конкретно реакции он от нее ожидал. Будь на ее месте кто-то из свиты Новиковой, то незамедлительно последовали бы ахи и вздохи, сопровождаемые криками ужаса и обдумыванием открывшихся перспектив. Аля бы в такой ситуации стала расспрашивать на тему чувств и подробностей. «Оу» было всем, на что была способна Варя. В конце концов, ей было ни горячо, ни холодно. Почти, но ведь почти не считается?

– Это было странно, к тому же очень шумно, да и вазы пострадали. Но одно я знаю точно, – внезапно оскалился Астахов в этой своей привычной шкодливой усмешке, – огромная гора с моих несчастных плеч точно свалилась!

– Тогда поздравляю, – улыбнулась Варя со смешком.

Из коридора вприпрыжку выскочила Леся, одетая и причесанная. Она соорудила нечто вроде ежика на голове, и Варе она напомнила взбесившегося Соника из мультфильма, не хватало только синих волос.

– Я готова! – радостно возвестила она.

– Ну, наконец-то, – закатил глаза Астахов. – Тебя ждать, так целая вечность пройдет.

Леся молча высунула язык, покачиваясь назад-вперед.

Понимая, что иначе Глеб на ноги не поднимется, Варя встала и позвала к себе Барни. Тот сделал вид, что ничего такого не происходит и вообще он глухой, только одно ухо дрогнуло. Тогда Варя окликнула его снова, только строже. Мотнув ушами, Барни с тяжким вздохом слез с Астахова и потрусил к Варе. Когда пес покорно замер у ее левой ноги, Варя крепко схватилась за ошейник и дала отмашку Глебу. Тот медленно встал, не сводя глаз с собаки. Барни рыкнул, но порыва убивать не было.

Все те несколько минут, что Астаховы одевались в прихожей, Варя крепко держала Барни, но тот уже успокоился, видя, что незваные гости направляются на выход. Захлопнув за ними входную дверь, Варя устало плюхнулась прямо на пол, обнимая пса, который с готовностью увалился на спину и подставил хозяйке животик.

Мир и покой в квартире Ворониных был восстановлен.

========== Часть семнадцатая, январская ==========

Комментарий к Часть семнадцатая, январская

Конец года, дел невпроворот, а работу можно смело вместо горки укладывать и скатываться с нее на санках. Зато глава большая! Приятного прочтения! :)

В первый день после каникул какой-то черт дернул Варю приехать в школу за час до начала занятий. Она сама удивилась, когда охранник воззрился на нее как на восьмое, нет, девятое чудо света. Он по очереди моргал осоловелыми глазами, задумчиво потирая подбородок, а на небритом, слегка помятом лице будто висел транспарант с единственной мыслью: «Надо меньше пить, уже девахи какие-то мерещатся с утра пораньше».

Январское утро радовало задорным морозцем, который бодрил лучше самого черного эспрессо, однако Варя чувствовала, что еще немного, и ее придется отдирать от крыльца, покрытого тонким слоем льда, вместе с досками. Помахав рукой, она жестом попросила впустить ее внутрь. Усатый охранник, почесав слегка тронутую редкой порослью седеющих волос голову, пожал плечами и грустно потопал к посту за ключами.

Попав внутрь, Варя облегченно выдохнула, однако шубку снимать не спешила. Во время каникул школа жила на режиме строгой экономии, поэтому отапливалась ровно настолько, чтобы не погибли растения, которые исправно поливались каждый день уборщицами. Поэтому по коридорам обители знаний гулял легкий дубак. Конечно, через час, когда унылой гурьбой повалят ученики, школа уже достаточно прогреется, но сейчас в ней было лишь немного теплее, чем снаружи.

О Вариной шубе стоило сказать отдельно. Вообще Варя не была поклонницей меховых вещей. Не из-за того, что она сочувствовала несчастным зверькам, которых сотнями убивали ради их теплого меха. То есть, и зверьков ей было жалко, но при мысли об их страданиях в Вариной голове включался здоровый прагматизм. Вот живи она где-нибудь в солнечной Италии, где снег видят исключительно по телевизору, а температура зимой не опускается ниже десяти градусов, тогда да, проблемы масштабного истребления пушных зверей ее действительно бы волновали.

В шубах же Варя не любила ходить из-за того, что при всем желании не изгваздать изделие, она все равно то падала, то попадала в лужи, то просто прислонялась не там. К тому же обладание большим энергичным псом не особо располагало к ношению таких вещиц. Однако этот самый пес и был виноват в том, что в тот день Варе пришлось надеть шубу: поганец умудрился опрокинуть кастрюлю с борщом прямо на Варин пуховик, рассеянно брошенный на стуле. Барни со всем доступным ему восторгом удирал от хозяйки, которая гонялась за ним, чтобы отвести в ванну и вымыть, когда на его пути внезапно оказался стол. В результате столкновения стол пошатнулся, кастрюля красиво качнулась и отправилась в недолгий полет воздух-пуховик.

Пока охранник приходил в себя, убедившись, что Варя не его материализовавшийся глюк, Варя думала, как бы так повесить в гардеробной шубу, чтобы с ней ничего случайно не случилось. Найденное решение было странным, но на тот момент показалось Варе верным: вывернув шубу наизнанку, она завернула мехом внутрь и на всякий случай завязала шарфом. То, что так шуба только больше привлекает внимание, ей в голову не пришло.

Делать в пустой школе было особо нечего, поэтому Варя решила не изображать из себя Индиану Джонса и отправиться прямиком в классную комнату. Ее, во-первых, должны были уже открыть, а, во-вторых, вчера вечером в еженедельной рассылке новостей школы ей пришло письмо от Ирины Владимировны, которая сообщала, что первого урока не будет, и вместо него она проведет классный час, посвященный насущным проблемам.

За каникулы в школе ничего не изменилось, только исчезли новогодние украшения. Коридоры снова стали скучными и серыми, атмосфера праздника растаяла без следа. Даже стенгазеты, которые послушно рисовали ученики младших классов, сняли, освободив место для будущих шедевров.

Классная комната пахла странной смесью мокрого мела, лимонного средства для мытья полов и освежителя воздуха с запахом хвои. Сочетание было не лучшее, но уборщица с их этажа искренне считала, что именно так можно было настроить юные умы на великие свершения. Особенно она настаивала на освежителе воздухе, которым упорно брызгала в каждом кабинете. Зная нрав женщины, проработавшей в школе больше двадцати лет, администрация просто махнула рукой, условившись, что она будет распылять эту свою хвою только по утрам.

Варя медленно прошла к своему месту на последнем ряду и плюхнулась на стул, предварительно проведя ладонью по сиденью, чтобы смахнуть возможную грязь. Откинувшись на спинку стула, она уперлась в парту коленками и замерла в таком положении. Несмотря на некое неудобство в плане одежды, сидеть так было очень удобно. К тому же, длина форменной юбки позволяла делать это без боязни, что кто-то при неловком движении увидит ее нижнее белье. Конечно, с куда большим удовольствием Варя ходила бы на занятия в брюках, пусть даже прямых и колючих, но в школе «Кленовый лист» были очень строгие правила, касающиеся внешнего вида. Девушки должны были ходить исключительно в юбках или платьях, независимо от времени года. Даже если за окном наступал Армагеддон, ученицы школы обязаны были являть собой образец… да всего, чего только можно было придумать. При этом длина юбки не обговаривалась, чем многие беззастенчиво пользовались. Вика, например, была стойкой приверженицей мини.

Истинным спасением для вечно мерзнущей в юбках Вари были чулки, которые она надевала поверх цветных капроновых колготок. К чулкам у нее было двойственное отношение. С одной стороны, они позволяли ей без обморожения перемещаться по улице. Они были удобными, а если выбрать правильные, из качественного кашемира, то чулки держались на месте и не сползали. С другой стороны, они зрительно делали ее и без того тонкие ножки совсем невидимыми, а юбка из-за них казалась короче, чем была, и все это заставляло Варю чувствовать себя не в своей тарелке. Не то чтобы она уделяла много внимания тому, что надевает, но иногда эти девчачьи проблемы прочно застревали в ее голове.

До того славного момента, когда начинались занятия и большая часть учеников прибывала в школу, оставалось еще почти сорок минут. Смирившись с неизбежным, Варя достала из рюкзака телефон с наушниками, толстую книгу, купленную недавно, но уже наполовину прочитанную, и отправилась в мир фантазий, где могло произойти что угодно.

Несмотря на то, что книга сама по себе была написана для детской аудитории, Варя искренне любила всю серию. То были книги Джонатана Страуда, в которых описывались похождения самоуверенного, остроумного и от того еще более интересного джина. Она нашла первую книгу еще тогда, когда ей было десять лет, и с тех пор оставалась верной поклонницей. Увидев в книжном магазине четвертую в серии книгу, она тут же ее купила, ни секунды не сомневаясь.

Пролистав страницы до того места, где держалась магнитная закладка в виде коровы — набор которых подарила ей на Новый Год Аля — Варя углубилась в чтение.

Минуты пролетали незаметно, еще незаметнее переключались песни в наушниках. Варя была настолько захвачена чтением, что не замечала абсолютно ничего кроме картин, которые рисовало воображение перед ее глазами. Вот Бартимеус летит над пустыней спасать барышню с черными глазами, вынашивающую наивный план убить самого царя Соломона…

Внезапная потеря равновесия заставила Варю неловко взмахнуть руками и ногами. Несколько мгновений мозг пытался осознать, что случилось, а до тех пор Варя панически искала точку опоры. Только после мысли, что кто-то просто неудачно подшутил и ее тело не несется на встречу с полом, сердцебиение Вари немного замедлилось. Заметив краем глаза смутный силуэт за спиной, она запустила книгой в обидчика, надеясь, что острые края твердой обложки попадут в какое-нибудь больное место.

— Ты чего творишь?! — взвыл за ее спиной… Да, это был Астахов собственной персоной. И правда, кому еще мог прийти в голову такой гениальный розыгрыш?

Моргнув, Варя сфокусировала зрение и увидела, что класс уже вовсе не пустой, то тут, то там сидят ее одноклассники, а Ника так вообще увлеченно печатает в смартфоне, даже не глядя на клавиатуру. Ее внимание, как, собственно, и внимание остальных в комнате, было приковано к ним. Варя с досадой прикусила губу. Уже ко второму уроку вся школа снова будет трещать, что она побила Астахова. Время идет, ничего не меняется.

Повернувшись к Астахову, который, морщась, трогал следы от уголков книги на локте, Варя смерила его ледяным взглядом. Книга не поранила его настолько сильно, чтобы пустить кровь, просто содрала кожу;

— Ты? Совсем? Больной? — спросила она раздельно, поспешно поправляя юбку, которая от ее активных телодвижений задралась.

— А чего ты дерешься и не отзываешься, когда тебя зовут? — возмущенно ответил вопросом на вопрос Астахов. Он, явно выпендриваясь, снова ходил без пиджака, будто бы холод ему ни по чем. С другой стороны, если катаешься на машине и на мороз выходишь только для того, чтобы переместить тушку из точки А в машинку Б, то и одеваться, как на Северном полюсе не нужно… Рукава рубашки закатаны до локтей, верхняя пуговица небрежно расстегнута, а узел галстука как всегда ослаблен. И нет, Варя не задерживала взгляд на его руках, просто они каким-то образом оказались на уровне ее глаз. К тому же, ничего особенного в них не было. Она могла назвать несколько десятков человек, руки которых были куда впечатлительнее Астаховских.

Варя закатила глаза, складывая руки на груди. Настроение, поднявшееся после очередной дозы приключений, пусть даже чужих и вымышленных, снова устремилось к минус бесконечности. А вот Астахов выглядел свежим и бодрым, что было преступлением против морали и утра понедельника. Рубашка без единой складочки, светлые волосы приведены в продуманно-неряшливый вид, на брюках ни единой пылинки. Сразу видно человека, который просто создан для раздражения других.

— Астахов, чего тебе надо с утра пораньше? — нахмурив брови, поинтересовалась Варя.

Глеб оперся руками о спинку ее стула, немного наклонившись, и закатил глаза, но сделал это скорее для профилактики, чем из-за того, что Варин вопрос его раздражал. По крайней мере, такое у нее сложилось впечатление.

— Видишь ли, — произнес Астахов негромко, чтобы внимательные наблюдатели не смогли услышать больше, чем он хотел, чтобы они слышали, — ввиду последних событий я внезапно обнаружил, что мне негде сидеть. Ну, не с Викой же мне проводить время на занятиях, — добавил он, видя недоумение в глазах Вари.

Он многозначительно замолчал, глядя на нее так, будто она должна была понять все сама. Но Варя в это утро отличалась особенной гениальностью: колесики мыслей ворочались в голове медленно, они протяжно скрипели и путались в вековой паутине зимнего утра. К тому же за окном еще было темно, будто на улице стояла глубокая ночь.

— А единственное свободное место за партами… — продолжил он, теряя надежду на понимание.

— Сядь к Руслану, — произнесла неуверенно Варя.

— Ты видела размах его косой сажени? — усмехнулся Глеб. — Да и я вроде бы не задохлик, так что вместе нам будет очень неудобно.

Варя с сомнением окинула взглядом его фигуру, придерживаясь мнения, что от задохлика Астахов не так уж и далеко ушел. Тем более, когда перед глазами постоянно маячит тело хронического тяжелого атлета в исполнении ее брата, весь остальной мир кажется каким-то мелковатым.

— Тогда сядь к Лиле, ее плечи вроде как еще меньше твоих.

Астахов опустил голову, пряча вырывавшийся смешок.

— Да уж, Варвара, опустила так опустила, — произнес он, фыркая. — Но с Лилей другая история: она вечно носит с собой столько талмудов, что мы с моей скромной тетрадкой на все случаи жизни там просто не поместимся, — скорбно сообщил Глеб, глядя на Варю насмешливо.

— И? — была вынуждена поторопить его с продолжением Варя, когда пауза как-то слишком затянулась.

— Я жду, пока ты сама додумаешься, — сверкнул оскалом Глеб, глядя на нее невозможно довольными зелеными глазами. В них ясно читалась известная всем поговорка: «Сделал гадость — на сердце радость». Только Варя никак не могла уловить, при чем тут была она.

Она снова нахмурилась, чувствуя, что ответ ускользает. «Окей, — думала она, — с Викой он не сядет, с Русланом и Лилей тоже… И где он тогда будет сидеть?» Астахов молча смотрел на нее, оскал на его лице становился все шире, и тут до Вари дошло…

— Лучше поздно, чем никогда! — радостно возвестил Глеб, шлепая портфель на парту рядом с рюкзаком Вари.

— Э, нет! — возмущенно воскликнула она. Вспомнив, что в классе они не одни, она понизила голос до недовольного шепота. — Ты здесь не будешь сидеть! — прошипела она.

— А вот и буду, — показал ей язык Астахов. — Так что просто смирись. И двигайся давай, а то расселась на всю парту.

Он, оттолкнувшись от стула, выпрямился. Оглядев насупленную Варю, которая смотрела на него подобно волку из известного советского мультсериала, он прошествовал мимо нее к парте Руслана. Не успела Варя облегченно выдохнуть, как Глеб схватил стул и перенес его к последней парте. Остановившись рядом с Варей, он выжидающе застыл на месте.

— Двигайся, — сказал он, покачивая стулом в руках.

— Нет, — упрямо сжала губы Варя и, будто это могло приковать ее к месту, скрестила руки на груди.

Несколько секунд они сверлили друг друга взглядами, очень походя со стороны на двух баранов, сцепившихся рогами. Варя не собиралась сдавать позиции, Глеб тоже. Пространство между ними накалилось, еще немного, и воздух поплыл бы, будто под ними кто-то добрый развел костерок или поднес горелку.

Наконец, Астахов не выдержал. Он, безостановочно закатывая глаза, поставил стул на пол, коротко выдохнул, наклонился и приподнял стул вместе с сидящей на нем Варей, стараясь, однако, не задевать руками чьих-нибудь ног, а то ведь крику будет…

Быстрее, чем Варя успела просто осознать, что вот она сидит на месте и внезапно оказывается в воздухе, а всякие Астаховы осуществляют при этом деятельное участие, Глеб переставил стул к краю парты и поспешно отступил на шаг назад, выходя из зоны поражения.

Пока Варя возмущенно дышала, приходя в себя, он невозмутимо поставил свой стул на освободившееся место и присел, готовясь в любой момент отскочить. Но Варя решила не быть предсказуемой и затаила на него «добро». Того, чтобы затаивать на него «зло», Астахов явно не стоил.

Демонстративно сунув в уши наушники, Варя закрыла глаза и сделала вид, что Астахов занимает ее еще меньше, чем паутина в дачном туалете. Даже меньше, паутина-то значит, что где-то рядом обитает паук, и вот о нем надо беспокоиться. Об Астахове — точно нет.

А ведь как хорошо начинался год… Варя искренне верила, что как встретишь Новый Год, так его и проведешь, поэтому она очень не любила, когда перед самым праздником возникали какие-то проблемы, подлежащие немедленному решению. Ведь если не успеешь, то возьмешь их с собой, а у Вари и без того проблем было вагон, тележка и прицеп.

Изначально план на тридцать первое декабря был простой и совершенный: встретить бой курантов дома, с мамой и Лешей, а потом поехать гулять их маленькой семьей. Барни бы в исступлении носился по дому, кто-нибудь (Леша) разбил бы мамину любимую тарелку, которую ей подарила Варя, брат с сестрой устроили бы из-за нее бои… Нормальные такие семейные посиделки.

Но как-то внезапно их планы, так выверенно построенные Варей в голове, аккуратненькие и стройные, были нарушены подчиненными Марьяны Анатольевны. Они, пользуясь тем, что начальство к празднику чуток подобрело, решили устроить новогодний корпоратив. Будучи главной «Инквизиторшей», Марьяна Анатольевна должна была присутствовать, дабы внушать нерадивым работникам трепет пред ее суровыми очами.

Потом слился Леша, которого также внезапно позвали праздновать в компанию таких же любителей экстремального отдыха. Эти энтузиасты решили встретить первое января на вершине какой-то там горы. Почуяв близость радостной попойки, идеально сочетающейся с походом, обилием друзей и симпатичных, не обремененных принципами девушек, Леша тут же согласился, собрался за два часа и спешно отбыл к вокзалу.

Вот так Варя оказалась поставлена перед ультиматумом: идти с мамой на корпоратив или остаться дома в гордом печальном одиночестве. Изображать Робинзона Крузо в необитаемой квартире ей не очень хотелось, правда больше, чем ей не хотелось идти на корпоратив. Как правило, мамины подчиненные как один перед ней лебезили, отвешивали тонну лживых комплиментов и старались угодить. Варю такое отношение откровенно бесило. Вроде бы взрослые люди, а ведут себя, как не пойми кто. Неужели они правда верили, что если принесут ей лимонад с тортом, то она замолвит перед ними словечко перед грозной Инквизиторшей?

Однако все прошло куда лучше, чем ожидалось. Варя неожиданно хорошо провела время, подчиненные мамы к ней почти не приставали, а когда приставали, она отправляла их выполнять одухотворенно-интеллектуальные задания. Подчиненные, будучи слегка в подпитии, на задания отправлялись сполной самоотверженностью, готовые ради корпоративной принцессы сражаться с принтерами и бросаться грудью на кулеры.

А потом были долгие зимние каникулы, в течение которых Варя честно отрывалась, как могла. Ходила каждый день на каток, ездила на склон кататься на сноуборде, устраивала долгие ночные марафоны любимых серий… Когда приехала домой Лиля, она заставила ее вылезти из-за книг и отправилась с ней на целый день в долгий заход по Москве. Они целый день гуляли, фотографировали интересные дома и разговаривали.

Одно омрачало Варино настроение: Аля не поднимала трубки и отказывалась с ней разговаривать. Так случалось каждый раз, когда они с Лешей в былые дни ругались: Алевтина пропадала на какое-то время, переживая ссору в обнимку с мороженым, текилой и сезоном «Секса в большом городе», а потом снова появлялась на горизонте, прикрывая глаза от яркого солнца. Она даже не приходила на скалодром, что было показателем того, как сильно в этот раз ее задело Лешино поведение.

И теперь вот это. Варя покосилась на Астахова, который обустраивался на новом месте, сияя, как начищенный пятак. Он, особо не церемонясь с ее рюкзаком, сдвинул его в сторону, а на освободившееся место стал выкладывать свои вещи. Так, на парте появилась тетрадка на кольцах, наушники и айпэд, в котором сразу зарылся.

А далее был самый настоящий цирк. Варя чувствовала себя главным клоуном в шатре, так как Астахов это сносил с царственной невозмутимостью, просматривая страницы в интернете. Каждый, кто заходил, замирал на несколько секунд, видя Астахова на совершенно неожиданном месте. Потом еще несколько секунд уходило на осознание, что нет, это не мираж и даже не галлюцинация, после чего незадачливый одноклассник перемещался на свое место, шепотом спрашивая у соседей, чего это тут такое творится.

Лиля на изменение места Астаховым практически не отреагировала. Она вошла в класс с отстраненным выражением лица, прижимая к груди открытую книгу. На обложке были нарисованы какие-то странные волновые линии, точечки и кружочки. Поднапрягшись, Варя поняла, что это очередное легкое чтиво по молекулярной биологии. Лиля тихо прошла между партами, находясь вся в себе, плюхнулась на место и только потом посмотрела в сторону Вари. Отметив, что она там, где полагается, Лиля перевела взгляд в книгу и ушла от мира. Основное ее мозг зафиксировал, а на мелкие детали не распылялся.

Зато реакция Руслана Варю порадовала. Увидев вальяжно раскинувшегося Глеба, Руслан прищурился, размял шею, будто готовясь надавать кое-кому тумаков, но ничего не сделал, только сел на стул перед Варей, изображая юного титанчика. Несколько минут спустя к Варе прилетела сложенный в четверо тетрадный листок, развернув который, Варя, не удержавшись, рассмеялась.

«Он тебя шантажирует или угрожает?» — гласила записка, накарябанная неожиданно аккуратным округлым почерком, будто бы ее написал второклассник, который только научился писать и старательно выводит каждую буковку.

«Нет, все в порядке. У меня все под контролем», — ответила ему Варя, перекидывая записку назад.

«Ну, ладно. Но если что, то кричи. Эта довольная морда уже давно просит познакомиться с моими костяшками», — снова перекинул записку Руслан, а увидев, что Варя ознакомилась с ее содержимым, повернулся и посмотрел на Астахова так, что будь Варя на его месте, точно бы дрогнула. Глеб же если и дрогнул, то предпочел не показывать, но вальяжность его чуток поубавилась.

Кульминация произошла тогда, когда в класс вплыла лебедушкой Новикова. Она выглядела словно королева, не меньше. С идеально уложенной косой вокруг головы, в которой легким намеком угадывалась корона, четко подведенными глазами, которые смотрели на несчастных рабов ее великолепия с надменным превосходством. Выдав каждому однокласснику ровно столько своего высочайшего внимания, сколько он того заслуживал в ее собственной шкале оценивания, Вика смахнула невидимую пылинку с рукава, прошествовала к своему месту, повернулась, чтобы водрузить себя на стул, представлявшийся по меньшей мере троном… И внезапно увидела Астахова, невозмутимо сидящего рядом с Варей.

Варя практически услышала, как раздался громкий звон разбившегося шаблона идеального мира Новиковой. Весь этот королевский налет слетел с нее, осыпаясь, будто бы осколки разбитого стекла. Глаза гневно прищурились, ноздри на носу раздулись, грудь стала быстро вздыматься, будто Вика короткими вдохами набирала воздух для долгого огненного плевка. Варя практически увидела отблеск преисподней в ее зрачках. Новикова сжала кулаки, открыла рот…

И была прервана бодро вкатившейся в класс Ириной Владимировной, как обычно так сильно открывая дверь (Варя всегда думала, что она делала это с пинка), что та ударилась о стену рядом. Классная руководительница выглядела даже еще бодрее, чем Астахов, буквально выстреливая позитивом по сторонам. Варя тяжко вздохнула и сползла по стулу вниз. Астахов покосился на нее, но ничего не сказал.

— Вика, садись, пожалуйста, — проворковала Ирина Владимировна, всплескивая руками. — Звонок вот только что прозвенел!

— Да, конечно, — процедила Вика, глядя на Варю настолько ненавидящим взглядом, насколько это вообще было возможно. Однако, когда она повернулась лицом к классной руководительнице, на лице ее сияла заряженная электричеством яркая улыбка.

Пропеллер повернулась к классу лицом, раскинула руки, словно курица-наседка, и громко воскликнула:

— Дорогие мои! Вот и наступил январь!

Варя тихонечко застонала, прикрывая лицо ладонью. А она ведь так надеялась, что Пропеллер не будет произносить длинную нудную речь о том, как она всех любит и обожает, как надеется, что они все пройдут этот долгий путь в полгода вместе, как опечалена тем фактом, что скоро одиннадцатый класс кончится и ее птенчики разлетятся из гнезда. Эти речи как правило вызывали в Варе желание уединиться с белым другом и познакомить его с завтраком.

Пользуясь тем, что Руслан за каникулы, кажется, стал еще шире в плечах, а левый фланг теперь загораживал Астахов («Ну, хоть какая-то от него польза», — потихоньку смиряясь с новым положением, подумала она), Варя вытащила раскрыла книгу, которую до того держала на коленях, и стала читать.

Внезапно Астахов толкнул ее коленкой под партой. Варя возмущенно посмотрела в его сторону, но он только махнул головой в сторону приближающейся классной руководительницы, которая, не переставая вещать сладкую дурь, проходила между рядов и зорко высматривала, чем занимаются ее подопечные. В идеале они должны были внимать ее речам.

Осторожно прикрыв книгу под партой, Варя положила ногу на ногу и прижала ее коленкой к столешнице. Расправив юбку, она изобразила скучающее выражение лица, сложила руки на груди. К тому моменту, когда Пропеллер дошла до последней парты, разливаясь соловьем о предстоящем выпускном и последнем звонке, Варя уже сидела с самым невинным видом.

Ирина Владимировна остановилась возле них в конце предложения. Увидев Варю, она тут же поджала губы, смерила ее недовольным взглядом, а потом заметила, что самая ненавистная ученица сидит вовсе не одна, а в очень неожиданной компании.

— Глеб, — выдохнула пораженно Пропеллер, снова взмахивая руками. — А что такое? Почему ты здесь сидишь? Что-то случилось? Вы с Викой поссорились? — стала выстреливать она вопросами, хлопая большими глазами так быстро, что от них повеяло ветерком.

Весь класс навострил уши. Варя буквально почувствовала, как двадцать пар любопытных глаз уставились на них, в классе даже наступила тишина, куда более полная, чем когда вещала классная руководительница.

Глеб пожал плечами, лукаво улыбнулся женщине, от чего та расплылась в довольной гримасе.

— Понимаете, — проникновенно произнес он, отчего-то напомнив Варе по интонации Матвея, — вселенная так решила, что то место больше не по фен-шую. Энергетические потоки перестроились.

— А, ну, раз энергетические потоки, то ты правильно сделал, — абсолютно серьезно кивнула Ирина Владимировна, которую такое объяснение полностью удовлетворило. Варя подумала, что скажи ей Астахов, что полудохлые черви — это такой мангалорский деликатес и он его очень любит, то она бы тут же принесла целое блюдо с червячками, проживающими последние минуты своей недолгой мрачной жизни.

Ирина Владимировна отошла от них, направляясь с карательным рейдом, замаскированным под радостное приветствие, а Варя закатила глаза. Чем дальше, тем более неприятным становилось ее поведение. Уж кто-кто, а Варя на выпускном плакать точно не будет. Нет, школа «Кленовый лист» действительно была хорошей. В ней заботились об учениках, направляли их к светлому будущему и давали возможность расти и совершенствоваться. Да у них даже обсерватория была! Но вот ее, Варин, класс и некоторые учителя… Нет, по ним она точно скучать не будет. С тем, с кем надо — с Лилей и Русланом, например, — Варя и дальше будет общаться, в этом она была уверена. А остальных она забудет, как страшный сон, навеянный плохой погодой, и никогда не будет вспоминать, разве что раз в год во время встречи выпускников. Приедет, посмотрит на то, как все раcтолстели и погрустнели, как утратили лоск модницы, а парни обзавелись пивным брюшком и залысинами, и уедет.

Тут в ее мысли постучалась назойливая птичка-дятел, который настаивал на том, что Астахову надо сказать «спасибо». Он ведь предупредил ее, что приближается Пропеллер, а мог бы этого и не делать. И сиди тогда Варя следующие двадцать минут, слушай истеричные выпады классной руководительницы, которая винит ее во всех грехах вселенной.

Тяжко вздохнув, Варя немного приподнялась на стуле и слегка наклонилась в сторону Астахова. Тот даже опешил, не ожидав от Вари подобных телодвижений.

— Спасибо, — шепнула она, буквально ожидая, что после ее слов разверзнется бездна и кипящая лава поглотит ее несчастную тушку. Но нет, преисподняя осталась на месте, апокалипсис не начался, даже температура не поднялась. Только Астахов усмехнулся, дернув бровью, наклонился к ней с высоты своего роста и также тихо прошептал:

— Да не за что.

*

До конца урока они не сказали друг другу ни слова. Оба привыкали к новому положению вещей. Точнее, это Варя пыталась смириться с тем, что она больше не царствует на своей собственной парте, за которой она сидела почти пять лет. Нельзя было больше разложить вещи по всему столу, нельзя было закинуть ноги на стул рядом, нельзя было лечь и спать так, как она привыкла это делать. Приходилось думать про Астахова и его слишком длинные руки, которые постоянно мешались. Его локти занимали слишком много места, и Варя, прищурившись, долго глядела на них, размышляя, быть хорошей девочкой и попросить, чтобы Астахов сам их убрал, или быть плохой и просто столкнуть их?

Ирина Владимировна закончила вещать за десять минут до звонка, после чего она радостно укатилась восвояси, оставив без пяти минут взрослых людей на их собственное попечение. Без пяти минут взрослые люди тут же подняли шум и гам. Кто-то бросился обсуждать зимние каникулы, кто-то стал развивать дальше то, о чем говорила Пропеллер, но наиболее популярной темой стал приближающийся выпускной. До Нового года этот вопрос как-то не слишком остро стоял перед ребятами, ведь до этого момента было еще столько времени! .. Но вот Новый год наступил, зимние каникулы кончились, и приближающаяся точка невозврата стала самой острой проблемой.

Бросив взгляд на часы, Варя стала собираться, чтобы смыться из класса пораньше и успеть забежать перед следующим уроком к Але, однако ее планам не суждено было сбыться. Стоило Варе начать складывать вещи в рюкзак, как к их с Астаховым парте плавно подошла Ника. За зимние каникулы она успела где-то загореть и еще раз осветлить пряди, отчего они казались совсем белыми. В глазах Ники горел маниакальный огонь, в руках наготове был телефон, чтобы записать все, что услышат ее ушки, на диктофон.

— Приве-е-ет, — протянула она с широкой улыбкой на лице. Варя бросила на нее недружелюбный взгляд и со скрипом отодвинулась назад вместе со стулом, прячась за не ожидавшим такой подлянки Астаховым. Он обернулся, возмущенно глядя на нее, но Варя только развела руками, мол, твои проблемы.

— Привет, Ника, — вздохнул Глеб, улыбаясь через силу. — Как твои каникулы?

— О, мои прошли за-ме-ча-тель-но, — сверкнула глазами Ника, садясь на парту прямо перед носом Астахова. Ее острый нос заходил туда-сюда, буквально вынюхивая очередную местную сенсацию.

— Рад за тебя, — сказал Глеб, понимая, что от этого матерого следователя сумеет спастись только бегством. Он подхватил портфель, поспешно сунул в него планшет, следуя примеру Вари, однако Ника была быстрее. Оттолкнувшись ногами от пола, она, пользуясь тем, что парта опустела, проехалась по ней в сторону Вари.

— Слушай, Варвара, — протянула она, глядя на Варю, — а помнишь последний день перед каникулами?

Варя подвоха не почуяла, пути к отступлению все равно были перекрыты Никой (а она при необходимости могла и на пути танка улечься, если считала, что танк обладает нужной ей информацией), поэтому пожала плечами и ответила:

— Ну, так, смутно. А что?

— Уж извини, что я прямо так сразу напрямую, — сладко улыбнулась Ника, прищуриваясь в ожидании, — но я же помню, как ты не любишь долгие увиливания… — Ника захлопала глазами, будто ожидая, что Варя расчувствуется. Когда реакции не последовало, Ника продолжила: — Кем был тот эффектный молодой человек, который тогда тебя встретил?

Варя несколько секунд смотрела на Нику взглядом весьма озадаченного барана, внезапно узревшего новенькие белые доски забора. Потом перед ее внутренним взором медленно всплыл тот день и Матвей с розами в руках. Перед Варей встала дилемма. С одной стороны, Ника ее раздражала еще тогда, когда она не выпала из уютного социума их прекрасного класса, с другой, первым инстинктом было оправдание, на что Ника и рассчитывала.

Однако, когда Варя покосилась на Астахова, чтобы оценить степень его внимательности к поднятому вопросу, внезапно оказалось, что тот перестал собираться и возможностью к бегству не воспользовался. Он сидел в полоборота к Варе, целенаправленно грея уши. Все благие намерения Вари тут же смыло прочь волной каверзности.

— Вообще-то, это не твое дело, — сказала, наконец, она, косясь на Астахова. — Но раз уж ты все каникулы терпела, чтобы спросить… — Варя показушно вздохнула. — Так и быть, скажу. Понимаешь, — произнесла Варя, понизив голос и слегка наклонившись к Нике, — это как бы секрет, и я не должна никому об этом говорить…

— Варя, ну, ты же меня знаешь, я могила, — доверительно прошептала Ника, втихаря шевеля пальцами над телефоном.

— Уговорила, — махнула Варя рукой, понижая еще больше голос, вынуждая, тем самым, Астахова чуть ли не слуховой аппарат подставить к ушам. — Это был мой будущий муж, — сообщила она, делая большие глаза.

Ника чуть с парты не свалилась, услышав это. Она уставилась на Варю так, будто у нее выросли рога, не меньше. Астахов подавился и закашлялся, и Варя участливо похлопала его по спинке.

— Будущий муж?! — прокашлял он, в шоке глядя на нее.

— Ага, — с наслаждением протянула Варя. — Наши родители, знаешь ли, договорились о замужестве еще лет двадцать назад, когда Матвеюшка только родился. Он все ждал, когда я подрасту, а теперь, когда мне шестнадцать и я достигла возраста «согласия», — Варя обозначила в воздухе кавычки, — Матвеюшка решил, что нам пора узнавать друг друга, все-таки, — мечтательно вздохнула она, — свадьба не за горами… Только никому не говори, ладно? — добавила Варя, чтобы закрепить эффект.

Ника быстро-быстро закивала, пряча телефон в карман. Она соскользнула с парты, поправила юбку и чуть ли не бегом бросилась к собственным вещам, глядя на одноклассников настолько обалдело, насколько это вообще было возможно. Варя проводила ее взглядом, подхватила рюкзак и легкой походкой направилась на выход. Она знала, что потом будет сожалеть, ведь Ника не оставит ее в покое, пока не выяснит все детали, вплоть до узора на салфетках на втором дне празднования свадьбы.

Не успела Варя отойти от двери в класс, как оттуда вылетел Астахов. Его лицо все еще было ошалевшим, глаза немного сумасшедшими, и они искали кого-то определенного. Какое-то таинственное даже не шестое, а двадцать шестое чувство подсказывало ей, что под кем-то определенным скрывалась ее кандидатура. Варя, надеясь затеряться среди младшеклассников (и ее рост вполне позволял это сделать), вильнула в сторону, оббежала группку шестиклассниц, которые рьяно обсуждали последний клип какого-то Гарри. Оглянувшись на бегу, чтобы проверить мосты, Варя врезалась со всей немаленькой скоростью своего отступления в стену. Точнее, она так решила, что-то была стена, ибо стена как-то сразу охнула и вообще была слишком теплой и слишком мягкой.

Обреченно вздохнув, Варя повернулась и, конечно же, опознала в охающей стене Астахова. Она как-то подзабыла, что длинные ноги последнего давали ему неоспоримые преимущества в росте и обозревании территории. Она врезалась острым локтем прямо в его солнечное сплетение, и теперь Астахов стоял, обиженно глядя на нее и потирая место ушиба.

— Я не знаю, как это происходит, — сказал он, — но ты постоянно меня бьешь. Давай, заканчивай, — хмуро добавил Глеб.

— Ну, прости, не надо бросаться мне на перерез, — буркнула Варя, огибая его и устремляясь дальше. Однако в этот раз Астахов был настороже, поэтому догнать ее ему не составило труда.

— Так, что там за история с тем парнем? — спросил он, делая вид, что ему совершенно не интересно и вообще он спрашивает только из вежливости. — Ника чуть не родила прямо на парте, когда услышала.

— О да, — вздохнула Варя. — Теперь эта сплетня пойдет в массы. Лиля меня прибьет, — добавила она скорее для себя, чем для Астахова.

— А Лиля-то тут при чем? — не понял тот, сдвигая брови.

К тому моменту они уже дошли до кабинета, где должен был проходить следующий урок. Варя решила отложить визит к Але, так как идти туда с Астаховым на хвосте было как-то не очень. Этот разговор должен был произойти в спокойной обстановке, когда они обе — и Варя, и Аля — настроены доброжелательно и умиротворенно. В идеале, чтобы достичь этого состояния, Алю надо было слегка подпоить винцом.

Варя бросила рюкзак на подоконник и прислонилась к стене рядом. Она раздумывала над тем, чтобы сесть рядом с рюкзаком, но рамы в школьных окнах были ровесницами Ноя, и по поверхности подоконника гулял слегка морозный воздух, просачивающийся через микротрещины. К тому же Астахов вряд ли уйдет куда-нибудь, а сидеть, будучи на одном уровне с его ширинкой, Варя отказывалась напрочь. Не то чтобы она туда смотрела или вообще об этом думала.

Астахов прислонился к стене рядом с ней плечом, складывая руки на груди. Варе показалось, что прислонился он даже как-то слишком близко, поэтому она отодвинулась к самому краю стены, чувствуя затылком дуновение холода от окна.

— Так при чем тут Лиля? — снова спросил Глеб, понимая, что Варя уже и не собирается отвечать.

— Понимаешь, — вздохнула та, — она ведь будет свидетельницей, а я ей обещала, что никому не буду рассказывать…

— А как же эта, психолог наша?

— Аля долго страдала из-за этого, — кивнула Варя, наслаждаясь полнейшей растерянностью на лице Глеба, — мы даже поссорились разок. Но в итоге все устаканилось. Мы с Матвеюшкой уже запланировали трех детей, — сообщила Варя, уверенно планируя на волнах экспромта. У Астахова дернулся глаз. Варя едва сдержала хохот. — И Аля будет крестной мамой старшего сына. А еще…

Чем больше говорила Варя, расписывая их с Матвеем радужное будущее, тем сильнее вытягивалось лицо Астахова. Он то краснел, то бледнел, то шел пятнами, будто не мог определиться краснеть ему или бледнеть. Варя несла откровенный бред, вдохновляясь бесчисленным множеством просмотренных сериалов и в очередной раз доказывая, что ее фантазия безгранична. На лице Астахова постепенно проступал откровенный ужас, и в итоге Варя не выдержала и в голос расхохоталась, напугав двух второклашек, проходивших в тот момент мимо.

— Да что ты ржешь! — Глеб недовольно всплеснул руками. — Ты что, не понимаешь что ли, что это вообще незаконно?! — пораженно воскликнул он, чем вызвал еще один взрыв смеха. Тут он прищурился, изменился в лице, и Варя заметила, как в его потемневших глазах промелькнула Мысль. — Ты… ты что, издеваешься? — слабо произнес он, вскидывая брови.

Варя уже не могла говорить. Она стояла, согнувшись пополам от смеха, и кивала, даже не слушая гневную отповедь Глеба.

— Я даже не верю, что ты повелся, — сквозь смех сумела выдавить она, утирая слезы. — В смысле, Нику легко развести, но у тебя вроде хоть какие-то зачатки мозговой активности-то наблюдались, — простонала она, утирая слезы в уголках глаз.

— Да ты всегда говоришь так, что не поймешь, правда это или ты в очередной раз стебешься, — с досадой произнес Глеб. Его скулы тут же запунцовели, поочередно подмигивая Варе, но на этот раз от смущения.

Варя фыркнула, откровенно веселясь. Причем ее смешила не только то, что она развела Астахова как трехлетку, но и сама идея женатого Матвея. Чтобы тот добровольно надел кольцо на, кгхм, палец, необходима, по меньшей мере, армия небольшого государства и поддержка с воздуха.

Вокруг стали собираться одноклассники, из чего Варя заключила, что скоро звонок. И правда, стоило ей нагнуться, чтобы подхватить рюкзак, прямо над их головами раздалась трель, призывающая заключенных занять свои места. Устремляясь в класс, Варя надеялась, что явление «Астахов на задней парте» будет временным, и, проведя с ней целый урок, он поймет, что следует поискать пристанища где-нибудь еще, но не тут-то было. Едва она заняла свое привычное место, как рядом плюхнулся Астахов, все еще слегка пунцовый.

— Так что это был за парень? — шепотом спросил он, когда урок начался и учительница русского языка стала в очередной раз напоминать им про приближающееся ЕГЭ.

— Астахов, тебе какая разница? — поинтересовалась Варя, усиленно делая вид, что внимательно слушает про великий и ужасный экзамен. Она уже давно усвоила, что, глядя на учителя, главное делать вдумчивый вид, показывая сложный мыслительный процесс на лице.

— Ну… — протянул Глеб, — мне интересно.

Варя фыркнула, но не слишком громко. Трехтомник, конечно, легко впадала в свой собственный мир, когда начинала заговариваться и рассуждать на тему русского языка, экзаменов сейчас и во времена ее молодости, когда нельзя было так просто взять и сдать на пятерку, как сейчас, но уши ее всегда были настороже, и самых наглых нарушителей аллеи ее памяти она филологически карала.

— Ты ведь не отстанешь, если я не скажу, да? — со вздохом спросила она, кося глазами на Астахова. Тот кивнул с деланным сочувствием, мол, ну да, такой вот я, что ж тут поделаешь.

— Это был Матвей, мой… — Варя сделала паузу, раздумывая над терминологией. А правда, кем ей был Матвей? По сути она и не знала его почти, но уже успела проникнуться тем странным чувством, которое можно было бы назвать дружбой. С другой стороны, Варя не была тем человеком, который быстро заводил друзей, и то, что Матвей так быстро сумел втереться к ней в доверие, ее пугало и настораживало.

— Твой? .. — нетерпеливо протянул Астахов, слегка толкая Варю плечом. Учитывая, что он изначально был выше ее, толчок это пришелся чуть ли не в висок, но это уже детали.

— Друг, — наконец, сказала Варя. — Наверное, друг, я не знаю. Мы не настолько долго знакомы, чтобы я могла сказать с уверенностью.

— Недолго, говоришь? А шикарные букеты он уже носит, — хмыкнул Глеб. — Ты уверена, что он тоже на тебя смотрит как на друга?

— Я-то… Стоп, — Варя повернулась к Астахову и вскинула бровь. — А какая тебе разница? Даже если не смотрит?

— Никакой, абсолютно никакой, — быстро произнес Глеб, пожимая плечами. Он отвернулся от Вари, хватая со стола ручку и придвигая к себе тетрадь. — И вообще, заболтались мы что-то, надо заниматься.

Больше до конца урока он не сказал ни слова.

А потом потянулись долгие зимние дни, больше похожие на затяжную полярную ночь. Варе казалось, что она вампир, который по практическим соображениям не выходит на солнце. И правда, когда она вставала утром, чтобы выгулять Барни, солнце еще не встало. Когда она приходила домой после школы, солнце уже садилось. Она заставала только кроваво-красный проблеск заката — и на этом все. Солнце наблюдалось только из окна в школе, и то теперь его загораживала башня, откликающаяся на фамилию «Астахов».

Совершенно внезапно он сумел втереться в их компанию. Это произошло для Вари практически незаметно, будто кто-то щелкнул тумблером и сменил режимы. Точно так же когда-то в ее жизни появилась Лиля. Просто однажды она оказалась в одном месте вместе с Варей и Русланом, да так и осталась, твердо укрепившись в их тесном кругу.

Вот и Астахов сумел каким-то образом повторить ее путь, невольно вызывая у Вари чувство дежавю. Возможно это произошло потому, что весь остальной класс боялся вызвать гнев Новиковой и так или иначе находил причины, почему Астахову не стоило быть с ними. Он стал своеобразным отщепенцем, таким же, какими были Руслан, Лиля и Варя. Тут уж самой судьбой предрешено, чтобы их стройное трио превратилось в логичный квартет.

Они вместе обедали в классной комнате, вместе занимались на физкультуре, вместе передвигались по коридорам, и чем больше они общались, тем привычней для Вари становилось постоянное нахождение Астахова рядом. Она уже не реагировала на его туповатые шутки, которые ни с того, ни с сего вызывали у Руслана приступы хохота. «Просто это мужской юмор», — снисходительно пояснял Астахов, в связи с чем получал болезненные тычки, но не выказывал ни единой эмоции против.

Варя даже стала привыкать к его постоянным поддразниваниям, не закатывая каждый раз глаза и не возгораясь желанием прибить его на месте. Она стала постепенно понимать, что Астахов просто слишком привык к тому, что его окружает бессмертная армия раболепных поклонниц, которые внимали каждому его слову и даже не пытались сказать что-нибудь против. Теперь же его слова постоянно критиковались, так как ни Лиля, ни уж тем более Варя фанатками его величества не были. Астахову приходилось думать прежде, чем говорить, и ему это удавалось не всегда, но он активно старался или, по крайней мере, делал вид.

Спустя пару недель этого странного симбиоза Варя стала даже признавать, что Астахов не такой уж и плохой, но она никогда бы не сказала это вслух, даже если бы перед ней держали первое издание «Властелина колец» и угрожали его сжечь. Но объективные факты говорили сами за себя: Астахов определенно оказывал положительное влияние. Он склонил Руслана к тому, чтобы тот начал вдумчиво заниматься спортом, по крайней мере, они называли тягание гантелей туда-сюда именно так. Лиля обсуждала с ним всякие кинематографические штучки, известных режиссеров (о которых Варя никогда раньше не слышала). Да и вообще, Астахов вел себя как истинный джентльмен, постоянно порываясь открывать двери и таскать тяжести за прекрасных дам. Лиля этому была только рада и сгружала на него стопки талмудов, которые обычно носила сама. Руслан смотрел на это немного косо, но никто, кроме Вари, этого не замечал, поэтому и она молчала. Хватало того, что она сама яростно отбивалась от атак Астаховской галантности.

Она и сама не понимала, что ее так бесит. То есть, Астахов раздражал ее на постоянной основе просто самим фактом своего существования, это было нормой. Но за последнее время это раздражение стало потихоньку гаснуть, сменяясь чем-то, что может перерасти в дружбу. И тут вот оно, снова. Нет, причину Варя определила быстро — эти надоедливые попытки Астахова вести себя как большой взрослый дядя-рыцарь, который должен переносить прекрасный пол через лужи и отбирать из их рук все, что выглядит тяжелее чайной ложки. Она не понимала другое: почему ее это так сильно бесит. И причин-то особых на это не было, наоборот, когда, например, Лешины друзья вели себя подобным образом, Варе это даже нравилось. Но вот с Глебом…

Взять хотя бы тот случай в библиотеке. Это случилось где-то в середине января, когда завезли новую порцию свежей литературы. Как правило, её забирал охранник, а библиотекарша уже расставляла новые поступления по местам. Библиотекаршей была этакая серьёзная дама, носящая очки на цепочке и способная процитировать что угодно, только попроси. Она всегда носила в руках томик стихов Есенина и, когда не было дел, самозабвенно декламировала его лучшие работы. С книгами она обращалась виртуозно, по стремянке лазила лучше любой африканской обезьяны, но… То ли тот день был для неё неблагоприятным, то ли она была с похмелья, но когда она полезла расставлять исторические опусы, которые никто, кроме Лили и учителя истории все равно не читал, на верхнюю полку, случилось непоправимое. Подробности умалчивались, однако все все равно знали, что она умудрилась свалиться с лестницы прямо на коробки с книгами и уронить на себя целый стеллаж.

Вся школа прилипла к окнам, чтобы посмотреть, как её увозила скорая. Библиотекарша непрерывно поливала медбратьев потоком отборной Есеньевской брани, которая в минуту забвения перемежалась хлесткими цитатами из Маяковского. Директор, самолично вышедший проводить её в путь, стоял красный аки свеколка, а медбратья уважительно косились на женщину. Даже охранник прослезился, услышав милые сердцу высказывания.

Наконец, когда карета скорой помощи спешно увезла пострадавшую, администрация поняла, что у них проблемы. Уборщицы отказывались притрагиваться к книгам, так как не хотели потом убегать от разгневанной библиотекарши, которая в порыве ярости догнала бы их и на костылях. Сменщицы у неё не было, а все, кто мог выйти на работу, были в отпуске.

Пораскинув мозгами, директор и завучи пришли к единогласному решению, поражавшему гениальностью. Они внезапно вспомнили, что в их распоряжении находится бесплатная рабочая сила, которая так и пышет энергией и желанием трудиться. К тому же в школе «Кленовый лист» не было обязательных дежурств, поэтому, считали они, дети просто обязаны хотеть помочь школе в такой тяжёлый момент.

Желающих нашлось не так уж и много. Когда на следующий день Ирина Владимировна ворвалась в кабинет геометрии, где одиннадцатый класс как раз решал задачу из раздела с4, её энтузиазм разделял, разве что, унылый фикус на окне. Но он вообще был парень сговорчивый, поэтому в расчёт не брался.

— Дорогие мои! — оглушительно воскликнула неутомляемая женщина. — В нашей школе произошло поистине ужасающее событие! — голос её стал скорбным. — Наша дорогая, любимая Алла Степановна, — Ирина Владимировна промокнула воображаемую слезу, — упала в библиотеке и сломала бедро. Мы все потрясены этой безусловной трагедией.

Она немного помолчала, предоставляя одиннадцатиклассникам возможность проникнуться и прочувствовать упадническое настроение классной руководительницы. Пропеллер выглядела так, будто библиотекарша, по меньшей мере, умерла и не оставила ей в наследство домик у моря.

— Но, тем не менее, мы не можем долго предаваться скорби, — продолжила Пропеллер, крича так, что дрожали в окнах стекла. — Пока Алла Степановна находится в отпуске и лечит бедро, школа должна привести библиотеку в порядок. Это честь — поработать на благо школы — выпала вам, дорогие мои, как самым старшим и ответственным. Но все это будет происходить исключительно в добровольном порядке. Вас снимут с уроков на сегодня, — добавила уже снова жизнерадостно Ирина Владимировна. — Есть кто-нибудь, кто хочет проявить гражданскую сознательность и помочь школе?

Варе не понадобилось думать дважды прежде, чем она вскинула руку вверх. Никто от нее такой прыти не ожидал, особенно Ирина Владимировна. Она даже вздрогнула от лица, которое сделала Варя. Она-то думала, что именно так выглядит фанатичный огонь желания помогать. Как потом ей сказал Астахов, она выглядела просто фанатично, а Пропеллер даже слегка побледнела.

— В-воронина?

— Я прямо жажду привести библиотеку в порядок, — бодро выпалила Варя.

Ирина Владимировна несколько раз моргнула, слабо оглядела подопечных, которые не хотели вмешиваться и рушить стремления. Они даже не совсем понимали, почему Варя так рьяно хотела отправиться в библиотеку. Ну, да, освобождение от занятий, но сидеть весь день в пыльном книжном хранилище, да еще и книги таскать? Нет, увольте.

— И… что… никто больше не хочет? — спросила Пропеллер, примиряясь с первой кандидатурой. В конце концов, в библиотеке эта ученица вряд ли могла устроить Армагеддон локального масштаба. Тут Варя краем глаза заметила движение рядом, а потом глаза Ирины Владимировны будто зажглись бенгальскими огнями. — Глеб! — воскликнула она. — Отлично!

— Ты что творишь, — прошипела Варя, продолжая фанатично улыбаться.

— А ты думаешь, одна хочешь прогулять? — вторил ей Астахов шепотом. — Не ломай малину, а.

— Какое неожиданное единодушие! — восклицала тем временем Ирина Владимировна. — Виктория, может быть, вы тоже присоединитесь к нашим первопроходцам?

Варя подавилась, услышав, что она, оказывается, «первопроходец». Она-то о себе думала исключительно как о злостной прогульщице, которая стремится нарушить дисциплину, а тут такое.

Новикова смерила названных первопроходцев высокомерным взглядом, в котором так и сквозило презрение, и отрицательно качнула головой. Последние две недели она целиком и полностью игнорировала Астахова, а так как он в основном вертелся рядом с Варей, то в бездну игнора попала и она. Не то чтобы Варю это как-то беспокоило.

Больше никто поучаствовать в помощи школе желания не изъявил. Когда прозвенел звонок, Варя подхватила рюкзак, который камнем оттягивал ноутбук, и отправилась бодрым шагом в библиотеку. Астахов хвостом увязался за ней, но тут причина была очевидна: за полгода он ни разу не был в святая святых хранилища книг, поэтому дорогу к храму знаний он не знал.

Варя всегда любила библиотеку. Она находилась в дальнем конце школы «Кленовый лист», поэтому раньше она всегда пряталась в первое время после аварии, когда не хотела видеть никого из одноклассников. Про это не убежище знала только Аля, но она честно хранила секрет. Варе нравилось это непоколебимое спокойствие и тишина, обещание того, что там, в этой обители книг, её никто не будет спрашивать, как она себя чувствует и все ли у неё хорошо. Алла Степановна прониклась к маленькой Варе если не симпатией, то сочувствием, и позволяла сидеть среди полок с любыми книгами, даже теми, которые детям трогать не разрешалось. Конечно, к Лиле она относилась куда лучше, её привязанность к ней почти достигала её любви к книгам, но и Варе перепадало порой этой странной доброты.

Однако все хорошее кончается, как и закончилось хорошее отношение библиотекарши к Варе. Новикова просто не могла оставить её в покое. Узнав, что так ненавистная ей Ворона скрывается в библиотеке, Вика, пользуясь тем, что уже тогда она снискала известность в школе как самая лучшая ученица и примерная девочка, которую несправедливо обидела спятившая одноклассница, стала нашептывать Алле Степановне гадости. Та долго не верила ей, но после того, как нашла отпечаток шоколада на одной из редких книг, поверила ей безоговорочно и запретила Варе даже приближаться к дверям библиотеки. Откуда ей было знать, что это Юля прокралась внутрь и измазала страницу по указке Новиковой?

Войдя внутрь, Варя замерла на мгновение, отчего Астахов, шедший за ней след в след, едва не врезался ей в спину. Проигнорировав его вопрос, чего это она застыла, Варя вдохнула знакомый запах старых книг, прикрыла глаза, снова вздохнула… И потрясла головой, отгоняя всколыхнувшихся в памяти воспоминания.

А в библиотеке действительно был завал. Само помещение было не очень большим, но из-за огромных шкафов, поставленных в линии, оно казалось огромным. У стены справа от входа, там, где тянулись длинные окна, была зона для чтения. Её образовывали небольшие диванчики с креслами и столы с компьютерами. Там бы усесться за обедом и, наблюдая в окно за прохожими по тихой улочке, попивать кофе, но Алла Степановна скорее позволила бы танцевать голыми в пентаграмме, чем есть в святая святых.

Сейчас на диванах и низких столиках стояли коробки, полные новых книг, а чуть дальше, у последнего в ряду стеллажа, лежала на полу упавшая стремянка в окружении горы книг. Сам стеллаж был пустой. Именно там произошел несчастный случай.

Варя передвинула коробку на пол и плюхнулась на диван, кидая рюкзак рядом с собой. Астахов, оглядываясь, подошел к ней. Они ничего не могли поделать до тех пор, пока не явится Ирина Владимировна с заданиями и каталогом книг. Варя откинулась на спину, утопая в мягком диване и прикрыла глаза. Тишина библиотеки окутывала ее мягкими лапками, навевая дремоту.

Тут на лицо Вари упала тень, и она недовольно раскрыла глаза. Это был Астахов, подошедший к ней вплотную. Он, нахмурившись, держал в руке ее рюкзак, взвешивая его. Он снова закатал рукава на рубашке, поэтому Варя заметила, как напряглись его мышцы, когда он поднял рюкзак. Она хмыкнула. Ее допотопный ноутбук, не такой уж и старый, но массивный и тяжелый, да еще несколько новых книг, некоторые из которых одолжила ей Лиля этим утром, плюс бутылка с водой, большой зонт и яблоки на обед…

— И ты это таскаешь на себе? — в ужасе спросил Астахов, разрушая хрупкую тишину.

— Нет, он за мной сам летает, — фыркнула Варя, вздыхая. Она знала, что Астахов ей будет только мешать наслаждаться умиротворением ничего-не-делания.

— Нельзя носить такие тяжести! — воскликнул Глеб, опуская рюкзак на пол и усаживаясь на то место, где до этого покоился он. Варя недовольно на него посмотрела, но ничего не стала говорить. За эти две недели она стала куда терпимей к выходкам Астахова, даже терпимей, чем ей самой хотелось в этом признаться.

— Можно, — буркнула она, снова закрывая глаза. — И тема на этом закрыта.

Астахов ничего не сказал, только недовольно сложил руки на груди и зеркально повторил позу Вари, откинувшись на спинку дивана и прикрыв глаза. Он тоже умел ценить моменты, когда никто ничего от тебя не требует и можно просто подремать, наслаждаясь тишиной.

Ирина Владимировна явилась к ним через пятнадцать минут, доставив распоряжения злой как черт библиотекарши. Им поручалось поставить на место выпавшие из стеллажа книги, каталогизировать книги из коробки с пометкой «срочно», а остальные переставить в кладовку. Их Алла Степановна не доверяла никому, особенно нерадивым ученикам, которые решили сбежать с уроков.

Вручив задание, Пропеллер удалилась из библиотеки, оглушительно хлопнув дверьми. От удара створок друг о друга ближайшие к ним шкафы вздрогнули, а вместе с ними вздрогнула и Варя, представив, что будет, если и из них посыплются книги, которые им потом придется убирать, ведь не скажешь же, что это неуемная энергия одной доставучей женщины виновата.

— Ну, что, начнем? — хлопнула в ладоши Варя, бодренько вскакивая на ноги. — Давай так. Ты каталогизируешь книги, я перенесу коробки в кладовку, а потом вместе поставим книги на полки и радостно пойдем домой. Как тебе идея?

Астахов оглядел коробки, которыми было заставлено все место для чтения, оценил расстояние до кладовки, бросил недоверчивый взгляд на комплекцию напарницы по нелегкому делу отлынивания от занятий… И решительно замотал головой из стороны в сторону.

— Что опять? — закатила глаза Варя, чувствуя искреннее раздражение.

— Лучше я отнесу коробки, а потом помогу тебе занести книги в компьютер, — сказал он, поднимаясь на ноги. Он подтянул и без того закатанные рукава повыше и стал развязывать галстук.

— С какой это, блин, радости? — нахмурилась Варя, стараясь не смотреть на то, как его пальцы ловко управляются с удавкой, как называл галстук Леша. А еще ей хотелось встать на табуретку, потому что вести споры из положения, заранее предполагающего доминирование более высокого Астахова, ей не нравилось. И так приходится голову задирать.

— С той, что я больше подхожу для таскания коробок, и не спорь, пожалуйста, — голос Глеба тоже наполнился раздражением. Варя возмущенно вскинула брови, но стоило ей открыть рот, чтобы начать облекать возмущение в слова, Астахов поднял руки ладонями вверх и взмолился: — Да боже ж мой, Варя, ты можешь хотя бы раз не быть упрямой ослицей и уступить?

Варя даже дар речи потеряла. Это она-то упрямая ослица? Она?!

Варя практически увидела со стороны, как в глаза ее проникает ее любимый взгляд серийного убийцы, а из ушей начинает идти метафорический пар. Она уже открыла рот, чтобы как следует накричать на Астахова и, возможно, треснуть его балеткой по темечку, но осеклась и сохранила молчание. Прищурившись, «упрямая ослица» смерила Глеба взглядом, который не сулил ему ничего хорошего, и проронила:

— Окей.

Лицо Астахова нельзя было описать словами. По его лбу буквально шла бегущая строка со словами: «Так просто», — и сплошным чередованием восклицательных и вопросительных знаков. Повернувшись к нему спиной, Варя хмыкнула. «Ага, конечно, отделался он», — подумала она, чувствуя, как где-то глубоко шевелится ее мстительная натура.

class="book">Она уселась за стол Аллы Степановны и нажала на кнопку включения компьютера. Он был новеньким, чуть ли не пах еще заводской коробкой, что говорило о том, как сильно библиотекарша любила пользоваться продвинутыми технологиями. Компьютер быстро загрузился, даже быстрее, чем Варя нашла мышку, еще запакованную в пленку, и клавиатуру, которая выглядела так, будто к ней никогда никто не притрагивался. Варя чуть ли не прослезилась. Ее ноутбук, несмотря на то, что ему было всего лет пять-шесть, выглядел так, будто его использовали вместо кувалды.

Астахов стал таскать коробки в кладовку, которая находилась в другом конце помещения, а Варя принялась за каталогизацию, подтащив к себе ближайшую коробку с пометкой «Срочно!», написанную красным маркером. Ей нужно было только вбить в программу название книги, автора, количество страниц и аннотацию, а все остальное: сортировка, выставление алфавитного порядка и место на полке, — определялось за нее.

Всего коробок было пять, и Варя практически закончила с ними к тому моменту, как Глеб перетаскал все коробки и валялся на диване, отдыхая. Он сунулся было ей помогать, но Варя на него так посмотрела, что тот счел необходимым восстановить утраченные силы и энергию.

Поставив финальную точку в карточках, Варя сохранила изменения и закрыла программу. Не говоря ни слова Астахову, она встала из-за стола и пошла к стеллажу, под которым оказалась погребена библиотекарша. Глеб понял, что Варя ушла со своего места только тогда, когда услышал скрип стремянки, которую она самостоятельно и очень упрямо поднимала.

— Дай я, — сказал он, подбежав к ней, и, забрав конструкцию из Вариных рук, раскрыл ее и поставил боком к шкафу. Варя наблюдала за сим действом, скептически вскинув бровь и сложив руки на груди.

— Ты чего, обиделась что ли? — спросил Астахов, немного погодя, когда Варя стояла на верхней ступеньке стремянки, расставляя книги, которые он подавал ей, на полке. Сам Глеб находился за ней, на всякий случай страхуя, а то мало ли… Как-то ему совсем не хотелось, чтобы Варя повторила полет библиотекарши и сломала себе что-нибудь.

Варя Астахова царственно проигнорировала, только взяла у него из рук три книги, которые нужно было поставить в конце ряда. Потянувшись к дальнему концу полки, она слегка покачнулась, но устояла. Увидев краем глаза движение, Варя смерила парня недовольным взглядом, так как его руки взметнулись в опасной от нее близости.

— Ты че, серьезно, что ли, обиделась? Варь, — позвал Астахов снизу, — обиделась, да?

«Упрямая ослица» не сказала ни слова, только протянула требовательно руку за новой порцией книг. Астахов закатил глаза, раздраженно вздыхая. Протянув ей очередную стопку, он сказал, строя недовольную рожицу.

— Ну, разве я виноват, что ты правда упрямая? — он еще не терял надежды донести до Вари эту мысль, но та в этот момент визуализировала себя в качестве кирпичной стены, от которой все словно горох отскакивает. — Я говорю только правду, а на правду не обижаются!

Ответа не последовало, только методичное расставление книг по местам.

— Ох, — мученически вздохнул Астахов, устремляя очи в небеса. — Ладно-ладно, был не прав, назвав тебя упрямой ослицей. Ты не ослица.

Варя покосилась на него скептически, показывая, насколько сильно она верит в искренность его слов. Глеб только руками развел, легким движением головы отбрасывая назад отросшую челку. На лбу под волосами показался сероватый след от пыли, которую успели собрать его руки, пока переносили коробки. Он безостановочно убирал волосы («Почти как девчонка», — насмешливо подумала Варя), поэтому успел измазаться.

— Ты не ослица, — повторил Астахов, на лице которого вкупе с раздражением заиграло коварство. — Да и не похожа ты на ослицу. Максимум на ослика. Ушами, знаешь ли, не вышла.

Варя, не ожидавшая такой подлянки, поперхнулась. Прикрыла глаза, посчитала от десяти до нуля. Желание треснуть Астахова чем-нибудь увесистым вроде как приугасло, но когда она услышала сдавленное хихиканье, автором которого мог быть только ее напарник-первопроходец… Тут уже было не до раздумий.

Схватив ближайшую книгу, которой очень удачно оказался толстенный русско-немецкий словарь бородатого года издания, Варя замахнулась от души… И поняла, что стремянка полностью разделила ее негодование и решила замахнуться вместе с ней.

Теряя равновесие, Варя еще успела нелепо взмахнуть руками и увидеть ужас пополам с задержавшимся весельем на лице Астахова, как внезапно он выбросил вперед обе руки, роняя книги, и схватил Варю за ногу и… филейную часть и сжал их, остановив тем самым ее падение.

Варя пискнула, совсем по-девчачьи, и едва ли не подпрыгнула, хватаясь пальцами за полки шкафа и притягивая тело к ним, очень удачно вспоминания скалолазный опыт. Аля бы определенно порадовалась, что в такой компрометирующей ситуации она сумела применить отработанные до рефлексов навыки.

Убедившись в том, что ее трагическая кончина временно откладывается, красная как рак Варя повернулась к Астахову, который с не меньшим ужасом глядел на нее. Он уже умудрился отпрыгнуть на шаг назад, все еще держа руки поднятыми и, как показалось Варе, даже в том же самом положении, в котором они были несколько секунд назад.

Наступило неловкое молчание, в течение которого Варя искренне желала провалиться куда-нибудь побыстрее и желательно надолго, так как по цвету лица она вполне могла соперничать со светофором, подающим запретительный сигнал. Астахов — и это прямо-таки взбесило Варю, но только на секунду — сохранял на лице странную смесь ужаса и невозмутимости. Его, казалось, скорее пугала реакция Вари и ее последующие действия, чем-то, что он, выражаясь изысканным языком благородных лесных разбойников, тяпнул леди за филей.

— Сделаем вид, что ничего не произошло, и забудем об этой неловкой ситуации, — отчего-то слабым и слегка охрипшим голосом произнесла Варя, сжимая полки стеллажа так, будто он был последним плотом с Титаника. В какой-то мере он им и был.

Уголки губ Астахова дрогнули, лицо его изменилось, будто он хотел сказать что-то еще, но предостерегающий взгляд Вари, на который натолкнулись его глаза, дал ему понять, что лучше не стоит.

— По рукам, — кивнул он.

*

Варя сидела в теплом салоне, вокруг едва заметно пахло кожей и парфюмом Астахова. Машина мягко урчала, на средней скорости лавируя в потоке, если постараться, то можно было даже услышать скрип свежевыпавшего снега, который подминался колесами и тут же превращался в чавкающую слякоть. Москва зимой превращалась в бесконечное болото грязи, а уж когда несколько дней подряд мела метель, о чистых дорогах можно было только мечтать.

Радио не работало, в салоне стояла тишина, изредка нарушаемая краткими репликами. Астахов сидел, вжавшись в дверцу, а Варя была слишком занята тупой болью в лодыжке, чтобы вести светскую беседу. Водитель же искусно притворялся манекеном.

Варя сидела, вытянув разутую ногу на сидении, а Астахов прикладывал к ней холодную банку Кока-Колы. Ничего другого в машине не нашлось. Варя была почти уверена в том, что это было простое растяжение, которое пройдет за пару дней, но червячок сомнения все-таки требовал как можно скорее доставить ее тушку в травмпункт. Астахов так и предлагал: заехать сначала туда, а уж потом доставить Варю в ее родные пенаты. Но Варя всеми руками и ногой была против. Леша сам был ходячим травматологом и рентгеном в одном лице. За его богатую на травмы жизнь он переломал практически все кости в теле, а уж сколько раз он подворачивал лодыжки и выбивал пальцы было вообще не сосчитать.

…Книги расставили по местам довольно быстро. Варя все так же стояла на стремянке, а Глеб подавал ей небольшими стопочками литературные труды, но на этот попыток завести разговор не было ни с одной стороны. С Вариного лица все еще не сходил румянец, а Глеб находился в смиренной задумчивости. Он иногда поглядывал на Варю, но та добросовестно делала вид, что ничего не знает, ничего не происходит, и вообще она одновременно все три буддистские обезьянки.

Они закончили в библиотеке на пару часов раньше, чем кончался учебный день. Первым порывом Вари было просто сбежать, не показываясь на глаза Пропеллера, а то ведь заставит еще сидеть последние два урока. Глеб сначала сопротивлялся, все-таки прогульщиком он был еще только начинающим, за его плечами не было одиннадцатилетнего опыта побегов от учителей. Да и какой тут будет опыт, если учителя приходят к тебе домой, а там еще за тобой неотрывно следит гувернантка, нанятая заботливым папой? К слову, гувернанток Астахов-старший подбирал исключительно по собственному вкусу, и надолго они в их апартаментах не задерживались.

Но потом Варя доходчиво разъяснила, что не собирается сидеть на занятиях лишнее время, которое им добросовестно разрешили пропустить, и после отобранного телефона и пяти минут бега с препятствиями по библиотеке, Глеб, наконец, согласился с ее мыслью. Выдрав лист из тетради, Варя написала записку бесценной классной руководительнице, прилепила ее на дверь библиотеки, а ключи отнесла охраннику.

Будучи практически чемпионом по скоростному одеванию, Варя буквально за несколько минут умудрилась собраться и выскочила на улицу. Когда морозный воздух ударил в лицо, она поняла, что забыла внутри шапку: так торопилась удрать из школы, что даже не подумала о ней.

Улицу было практически не видно из-за густого снега, валившего с неба стеной. Само небо казалось каким-то серым, будто это и не небо было вовсе, а мокрая вата. На дороге была слякоть, а тротуары покрылись слоем воздушного, еще белого снега.

На противоположной стороне улицы стояла знакомая машина — черный внедорожник, на которых ездила, казалось, вся семья Астаховых. Он тоже пострадал от снегопада: на крыше образовался приличный такой слой, а стекла окон и ручки были все в следах налипшего снега.

Пока Варя стояла на крыльце памятником самой себе, размышляя, идти или не идти, а на ее плечах медленно оседали снежинки, дверь школы широко распахнулась. На пороге появился Астахов, который, увидев Варю, слегка опешил. В руках он сжимал ее шапку.

— Я думал, ты уже успела убежать, — сказал он, выдыхая облачки пара. Он протянул Варе шапку, и та тут же натянула ее на голову, не особенно следя за тем, где оказался помпон, который по идее был создан для того, чтобы носители могли идентифицировать переднюю часть.

— Я собиралась, — подтвердила она, — но вспомнила, что шапку забыла.

Помявшись пару секунд, Варя кивнула самой себе и повернулась, чтобы спуститься по крыльцу вниз. На деревянных перилах висел мокроватый от снега листок А4, распечатанный на школьном принтере. Он растекающимися буковками просил школьников быть бдительными и спускаться осторожно.

— Домой едешь? — спросил ее Астахов внезапно. Он все еще стоял у двери и крутил перчатки в руках.

Занеся ногу над ступенькой, которая поблескивала из-под снега металлическим блеском, Варя повернулась к Глебу и угукнула. Каждое произнесенное вслух слово влекло за собой пар, который задерживался в шарфе, обмотанном вокруг половины Вариного лица. Чем больше она не то, что говорила, а даже дышала, тем больше пара оставалось внутри и тем мокрее становилась шерсть.

— Хочешь, подвезу? — продолжил Астахов, когда Варя уже решила, что на этом диалог окончен. Его вопрос застал ее врасплох, и она схватилась за деревянную балку, чтобы не свалиться кубарем по лестнице.

Стянув пальцами шарф к подбородку, она сказала:

— Я на метро.

— Все равно я в ту же сторону еду, — закатил глаза Астахов, теребя несчастную перчатку. Его руки на морозе медленно, но верно краснели, однако перчатки он все никак не надевал. — У Леси какой-то концерт вроде в местном Доме Культуры, мама просила ее подождать там.

— Спасибо, но я сама доеду, — сказала Варя, отворачиваясь. Вернув шарф на прежнее место, она сделала шаг вперед, отпуская балку…

Не зря ступеньки так призывно и невинно блестели. Стоило Варе ступить на них, как нога сама собой поехала на намерзшем льду. Она попыталась устоять, взмахивая руками так, будто собиралась взлететь, но другая нога так некстати нашла опору в скользком от холода металлическом обрамлении ступеньки ниже…

Правую лодыжку пронзила адская боль, слезы сами собой брызнули из глаз. Коленки подкосились, и Варя полетела вниз. Астахов даже среагировать не успел: так быстро все случилось.

— И все-таки я сегодня упала, — простонала Варя, садясь на снегу. Нога ужасно пульсировала и горела огнем. Варя закусила губу и вытерла рукавом выступившие слезы.

Астахов побежал к ней, перепрыгнув через злополучные ступеньки.

— Ты как? — взволнованно спросил он, слоняясь над ней. — Встать сможешь? Хотя нет, не надо, вдруг перелом… — пробормотал он, становясь на колени. — Я тебя подниму…

— Руки убрал! — рявкнула Варя, отталкивая его загребущие конечности от себя. Вот еще, будет она как кисейная мамзель на ручках кататься из-за какого-то там растяжения!

Пыхтя словно ежик и покрываясь равномерным румянцем от злости на саму себя, ступеньки и Астахова, Варя подтянула к себе здоровую ногу, медленно перенесла на нее вес тела и, словно делая одно из упражнений в зале, резко вытолкнула корпус вверх, стараясь не опираться на правую ногу. «Пистолетик» она всегда ненавидела глубоко и беспощадно, так как это упражнение было единственным, которое у нее упорно не получалось, но сейчас оно ей здорово помогло.

Приняв относительно вертикальное положение, Варя попыталась встать на поврежденную ногу, но молния боли пронзила ее насквозь, едва она просто напрягла ступню. Варя быстро задышала, прогоняя боль из головы. Она знала о силе самовнушения, сама неоднократно видела, как это делается, у нее даже один раз получилось домедитировать до состояния, в котором она сумела пробежать по горячим углям и ничего не почувствовать, но… Этот случай явно пролетал мимо.

— Так как, говоришь, ты домой собираешься добираться? — поинтересовался Астахов, наблюдавший за этой картиной со стороны. В его голосе звучало легкое самодовольство, будто бы он заранее знал, что Варя поскользнется. Полгода назад она бы решила, что он специально толкнул ее, чтобы поумничать, но теперь Варя знала его лучше. В его характере было скорее натереть воском ступеньку.

— Хватит издеваться, — буркнула Варя. — Лучше помоги.

— А что мне за это бу-у-удет? — протянул Астахов, явно наслаждаясь ситуацией.

— Хм, дай-ка подумать, — скрестила Варя руки на груди, слегка пошатываясь. — Я не натравлю на тебя своего пса в следующий раз, когда вы встретитесь.

— То есть ты предвидишь нашу встречу? — ухмыльнулся он, подходя к ней. Глеб нагло разъединил ее скрещенные руки, закинул одну себе на шею, а сам крепко ухватил Варю за талию. — Но-но, — покачал он головой, когда Варя недовольно скрипнула зубами, — если не хочешь, чтобы я тебя на руки поднимал, то замотайся обратно в шарфик. А то помогаешь ей, помогаешь, а в ответ только недовольные комментарии…

Уже в машине Варя сняла сапог, беззастенчиво закинула ногу на сидение и ощупала поврежденную лодыжку. Перелома не было, однако она болела так, что будь Варя самую чуточку менее терпеливая, она бы орала в голос. Уж лучше бы перелом, чем это.

Астахов уселся сзади вместе с ней вопреки Вариным воплям, что втроем – он, она и лодыжка — они на заднем сидении не поместятся. Аргументировал он это тем, что дороги нынче коварные, один резкий поворот — и Варя улетит на пол, так что почетную и от того еще более опасную миссию — придерживать ее в дороге — он принял на себя.

Теперь он сидел, вжавшись в дверцу, а Варя мысленно проклинала все на свете. Особенно ей не нравилось то, что ее нога лежала у него на коленях. Но больше ее положить было некуда, разве что только на коробку передач, но она была не настолько наглой. Банка Кока-Колы практически ничем не помогала, только задевала больное место на кочках.

— Слушай, — внезапно произнес Астахов, отвлекая ее от ноги и от его пальцев, которые периодически задевали лодыжку. — А у меня ведь скоро день рождения.

— Ну, поздравляю, — выдохнула Варя.

— Да не, рано еще. Так вот, о чем я… — его голос внезапно охрип, и Астахов откашлялся. — Я буду праздновать его на даче. И я тебя приглашаю, — добавил он, когда после слова «дача» от Вари не последовало решительно никакой реакции.

— О… — только и смогла произнести Варя.

— Там еще будут мои друзья, — быстро проговорил Глеб, глядя на нее. — И еще я пригласил ребят из класса. И Лилю с Русланом. Они уже согласились, кстати.

Варя молча кивнула, но не соглашаясь, а скорее задумчиво, будто бы она даже и не слушала Глеба. На самом деле, она слушала, но в этот момент машина резко дернулась, и банка Колы случайно вдавилась ей прямо в средоточие боли.

— Так что, — в наступившей тишине голос Глеба казался особенно громким. — Ты поедешь?

— Ну, — настала Варина очередь кашлять из-за хрипоты, — я не знаю… У меня вообще столько дел, надо проверить…

— Варя, — произнес Астахов не раздраженно, но близко к тому.

— Ладно-ладно, приду я, — сдалась она, слегка морщась. — Прекрати только давить этой гребаной банкой на лодыжку.

— Ой, прости, — Астахов передвинул банку в сторону и замолчал, отвернувшись к окну. Ногу свело судорогой от долгого нахождения в одном положении, и Варя заерзала на месте.

— Так когда это событие? — поинтересовалась она, когда логического продолжения приглашения не последовало.

— Через две недели, в последние выходные января. Я еще не знаю, как мы туда доберемся, ближе к делу решим, — отозвался Астахов, все также глядя в окно. Голос его был какой-то даже слишком нейтральный, но Варя решила не заострять на этом внимание. У нее теперь была новая тема для размышлений.

— Ну, ладно, — пробормотала она мрачно.

И на что она только что согласилась?

========== Часть восемнадцатая, снова праздничная ==========

Комментарий к Часть восемнадцатая, снова праздничная

Это наконец-то свершилось, дамы и господа! Во всех смыслах.

Пы.сы.: Поля, я же обещала до весны дописать ;)

За окном быстро пробегали серые елки, высвечиваемые фарами. Они проносились мимо и снова терялись в ночной темноте. Дорога была пуста, да это и не мудрено, в пять-то часов утра. Скоро должен был заняться рассвет, полоска неба на горизонте слегка посветлела, но лишь слегка. Ночь еще была в своих владениях.

Варя сидела на переднем сидении, обхватив руками колени, подтянутые к груди. Ремень безопасности больно впивался в шею, но она не обращала на него никакого внимания.

Матвей, сидевший за рулем, смотрел на нее с легким беспокойством. С тех пор, как Варя села к нему в машину, она не сказала ни слова, только смотрела в окно и о чем-то напряженно думала. Так напряженно, что меж бровями залегла складка.

Она позвонила ему среди ночи, прямо посреди важного разговора с одной из многочисленных его поклонниц, и попросила приехать аж в область. Ее голос звучал настолько отчаянно и взволнованно, что он тут же сорвался с места и приехал к ней. Он надеялся, что ничего плохого и непоправимого не произошло, однако та даже не сказала, почему он ей вдруг понадобился.

Матвей терпел еще пару километров, после чего его хрупкий осел терпения повалился на землю и, надрывно хрипя, скончался. Матвей решительно притормозил и свернул к обочине, благо она была. Включив на всякий случай аварийные огни, Матвей скрестил руки на груди и настойчиво уставился на Варю.

— Так, — произнес он твердым голосом, который в тишине салона прозвучал громоподобно. — Рассказывай, быстро.

— Что рассказывать? — спросила Варя, морщась. Она даже не повернулась, все также разглядывая лес за окном. Снежинки мерно падали на землю, которая уже была покрыта толстым слоем свежевыпавшего снега.

— Что случилось. Эй, Белоснежка, посмотри на меня! — Матвей протянул руку и постучал пальцами по ее плечу.

Варя нехотя повернулась к Матвею, откидывая голову на подголовник сидения. Она практически не видела его в темноте салона, так как лампочки на приборной панели не давали достаточно света. Ей был виден только отблеск его глаз и контур лица, и даже так она могла сказать, что Матвей был явно недоволен.

— Ничего не случилось, — пожала плечами она. Говорить ей совсем не хотелось.

— Если бы ничего не случилось, ты не позвонила бы мне среди ночи и не попросила ехать в глушь глухоманскую, — Матвей сложил руки на груди. Его бежевый свитер казался серым. — Говори давай, а не то я поверну обратно.

Варя вздохнула, закатывая глаза. Она не только не хотела говорить, она даже не знала с чего начать. Все было так… странно, так непривычно и ненормально для нее, что она не могла найти правильных слов, которые будут звучать как слова взрослого человека, а не писклявой девочки лет шести. И это она, дочь писателя. Об этом она и сказала Матвею.

Тот вздохнул, и, хотя Варя не видела его лица, она была уверена, что он раздраженно посмотрел в небеса.

— Начни с самого начала, а там решим.

Варя подумала-подумала и поняла, что так сделать будет лучше всего. Прикрыв глаза и мысленно отсчитав от десяти до нуля, чтобы унять внезапную дрожь в руках, она начала рассказывать.

*

Случай в библиотеке был благополучно замят. Ни Варя, ни Глеб не вспоминали об этой неловкой ситуации, хотя Варя порой и ловила на себе взгляды Астахова, которые никак, кроме «забавных» назвать было нельзя. Она прямо-таки видела бегущую строку над его бесстыжей ухмылкой, в которой большими неоновыми буквами выводилось: «Библиотека».

В Вариной голове тут же возникал тихий параноидальный голосок, который начинал истерить и кричать, что надо вдарить Астахову по помидоркам, но Варя усиленно его подавляла.

Однако этот тихий голосок снова проявился, когда перед Варей встал очевиднейший вопрос: что подарить Астахову на день рождения. Она ведь не могла заявиться к нему на дачу с пустыми руками?

Когда она спросила его об этом напрямую, Глеб только отмахнулся, смеясь, и добавил, что главное, чтобы она смогла приехать, а остальное не важно. К слову, за две недели состав гостей слегка поредел. В частности, отказники разделились на два лагеря: те, кто из страха перед местью Новиковой решили не приходить, и те, кто входил в футбольную команду. Оказалось, что у ребят в субботу и воскресение будут проходить соревнования, которые пропустить они ну никак не могут. Так, популяция одиннадцатиклассников на даче Астахова сократилась до их великолепной четверки: он, Варя, Руслан и Лиля.

Лиля с подарком определилась быстро. Она вообще была свято убеждена в том, что каждый уважающий себя человек должен иметь дома собрание сочинений Кьеркегора, и Астахова эта участь обойти никак не могла. Руслан тоже не стал мучиться с выбором. Он размыто сказал что-то про гири и на этом успокоился.

Варя сама не понимала, отчего так загоняется с подарком. Купила бы уже давно какую-нибудь ерунду и все, и довольна. Но нет, так легко отделаться она почему-то не могла. Себя она успокаивала тем, что она же всегда дарила хорошие подарки. И допустить, чтобы Астахов стал камнем преткновения на пути ее светлой славы, она не могла.

И тут робко высовывала носик Проблема с большой буквы. Варя не имела ни малейшего понятия что дарят парням. Даже не так: она в принципе очень давно никому постороннему ничего не дарила, чтобы хорошо разбираться в этом вопросе. Аля сразу говорила ей, что хочет, а Леше было достаточно нарисовать открытку и прилепить конфетку к обложке.

Варе срочно нужен был совет. Она долго пыталась дозвониться Але, но та не брала трубку. Варя понимала, что ее отдых от их семьи еще не кончился, но ситуация была из ряда вон. Более того, когда Варя решилась на робкий визит в школе, оказалось, что госпожа психолог уехала в командировку аж до февраля. Были ли это запланировано или Аля решила убраться подальше из раздражающей ее среды — Варя не знала. Но странное существо бальзаковского возраста в огромных черепаховых очках и со слегка безумным взглядом, замещающее госпожу психолога, уверило ее, что Алевтина Борисовна вернется не раньше февраля точно.

Леша сильно в плане подарка не помог. Услышав, что Астахов пригласил Варю, он был весьма лаконичен: «Не иди и все, чего страдать-то», — сказал он и принялся дальше мутузить грушу. У него взгляды на жизнь были вообще простые, как табуретка. Хочешь — делай, не хочешь — не делай. А всякие там сомнения, всякие неуверенности — они пусть идут туда, куда Сусанин поляков так и не довел.

Когда Варя, сильно сомневаясь, позвонила Матвею, тот долго-долго смеялся. Он, кажется, даже поверить не мог в то, что Варя пришла с таким вопросом к нему. Потом этот кот, март которого длился весь год, предложил ей завернуться в подарочную упаковку, налепить бантик на макушку, и подарить себя. У Вари даже трубка телефона от неожиданности выпала из руки, а когда она снова приложила ее к уху, в проводах раздавался только богатырский хохот.

— Нет, ну ты сама подумай, — игнорируя возмущенные вопли, говорил Матвей. — Он же сам сказал: «Главное, чтобы ты пришла». По мне так все очень очевидно. И с подарком тоже, — добавил он, когда Варя взяла паузу, чтобы передохнуть.

— Да иди ты, — раздраженно воскликнула она и отключилась в лучших традициях тетушки истерики.

Вопрос с подарком стоял все две недели. На все вопросы Астахов стабильно отвечал, что ему ничего не нужно, лишь бы Варя сумела приехать.

Пока мысли Вари находились в другом месте, Астахов как-то совершенно незаметно для нее стал постоянным участником ее жизни, совсем как Лиля и Руслан. Она нехотя смирилась с его непрекращающимся присутствием где-то рядом, не то чтобы у нее был какой-то выбор в этом вопросе. Астахов ее и не спрашивал, просто брал и действовал.

Он-таки победил в войне за рюкзак: в какой-то момент Варе просто надоело каждый раз из-за этого спорить и доказывать ему, что ей вполне по силам было носить что-то, что было тяжелее апельсина. Она просто сменила тактику и перестала носить в школу ноутбук, тем более, что ее несчастный многострадальный девайс постоянно критиковался выше обозначенной персоной. Сумка в разы стала легче, ведь учебники Варя принципиально не носила, а общая тетрадь по всем предметам была даже легче пустого рюкзака. Астахов на это только усмехнулся, зато перестал тянуть руки к ему не принадлежащим вещам. Все-таки таскать за девушкой полупустой рюкзак действительно было глупо.

Еще одним плюсом этого устоявшегося соседства было то, что Астахов хорошо разбирался в математических науках, в чем у Вари был полный гуманитарный провал. Она даже не попыталась себя как-то оправдать, когда на очередной контрольной работе вместо решения задач стала разрисовывать поля в маленьких далеков. Нет, ну, а что еще она могла сделать, если пройденная тема прошла мимо, потерявшись в тумане хитросплетения семейных связей персонажей «Однажды в сказке», а она не сделала абсолютно ничего, чтобы как-то наверстать упущенное.

— Ты уже все сделала? — шепотом спросил Астахов, увидев, как она старательно обводит зеленой ручкой лепестки у шипастых розочек.

— Ну, я начала первое, — меланхолично ответила она, — а потом бренность бытия меня настигла и я поняла, что все это просто ничто по сравнению с бесконечностью вселенной.

Астахов наклонился и недоуменно заглянул ей в глаза, проверяя размер зрачков.

— Не знал бы тебя, решил, что ты обдолбалась на перемене, — сказал он, выпрямляясь.

— При чем тут «обдолбалась», — фыркнула Варя. — Просто этот бред мне все равно не пригодится. Вот зачем, зачем мне знать свойства логарифма, если мой максимум в математике будет сводиться к расчетам в магазине? Я же не инженер какой, и даже не механик.

— И правда, — пробормотал с усмешкой Глеб, страдальчески глядя на ее пустую тетрадь. Наконец, его душа не выдержала, и он решительно подтянул к себе ее вариант контрольной. — Дай листочек, — попросил он. Пожав плечами, Варя выдрала его прямо из контрольной тетради и протянула его ему.

Когда от урока оставалось минут десять и среди их одноклассников пошло озабоченное волнение, Астахов сунул засыпающей Варе под нос листок с решенными задачами.

— Перепиши, как раз успеешь, — сказал он.

Так у Вари появилось подобие личного математического раба. В начале контрольной Астахов сразу забирал себе ее вариант, и, пока Варя вдумчиво занималась своими делами, не забывая строить сосредоточенные рожицы в тот момент, когда на нее смотрел орлиным взором учитель, Астахов решал не только свой вариант, но и ее.

Ближе к дню «икс» случилось еще одно событие, которое слегка взволновало одиннадцатый класс. На него бы и не обратили внимания, если бы до этого Астахов не совершил сильно уменьшенную версию Великого Переселения Народов. Однажды утром, опоздав на первый урок, Варя обнаружила, что бастион спин перед ней увеличился. Лиля, совершенно невозмутимо приветствующая ее, заняла место рядом с Русланом. Она даже пожертвовала количеством книг, лежащих на парте: их было всего три. Руслан же, наоборот, трогательно алел рядом, косясь на Лилю прищуренным глазом и пытаясь ужать свои размеры.

— И что это значит? — шепотом спросил Астахов у Вари, когда та села на свое место, улыбаясь до ушей.

— Это значит, что Руслан — умничка, — ответила ему Варя, доставая из рюкзака тетрадь. На ней была налеплена наклейка с Доктором, который держал Тардис в виде женщины за «консольку» и летел.

— В смысле — «умничка», — не понял Глеб, подпирая голову рукой. Он так разлегся на парте, что каким-то образом занял большую ее часть, отвернувшись от парочки перед ними, которая упорно делала вид, что ничего такого и не происходит. — Руслан что, запал на Филатову? — шепотом спросил он, понижая голос так, что даже Варя с трудом расслышала его.

Та рассмеялась, глядя на выражение его лица.

— Вообще-то да, уже давно, — отозвалась она также тихо. — Я это заметила пару месяцев назад, а уж когда сие действо началось, даже не берусь угадывать.

— А Л… ну, она-то знает? — поправился в последний момент Астахов, чтобы не вызывать не нужных подозрений у объектов их разговора.

Варя со вздохом покачала головой, доставая из рюкзака шоколадку. Она не успела позавтракать, так как проснулась примерно сорок минут назад, из которых десять ушло на одевание, а остальные полчаса — на дорогу. А все новая книжка, так некстати появившаяся перед глазами во втором часу ночи. На этот раз это были приключения Мерлина. Ей еще повезло, что мама уехала тогда раньше и погуляла с Барни перед уходом, иначе она бы и на второй урок опоздала.

— Она вроде умная, говорит на пяти языках как на родном и, я почти уверена, строит где-то в своей подземной лаборатории ядерный реактор, — шепотом произнесла Варя, — но самых очевидных вещей не замечает, даже если ее носом ткнуть.

— М-да, в этом вы с ней определенно похожи, — пробормотал Глеб, выпрямляясь.

— Что? — переспросила Варя, для которой слова Астахова утонули в шелесте фольги.

Но тот ничего не ответил, покачав головой. Пожав плечами, Варя жизнерадостно загрызла шоколадку, размышляя, когда можно будет выскользнуть из школы, чтобы сбегать в кафе напротив за кофе. Она считала, что без него и утро не утро, а в школьной столовой мало того, что варили какую-то бурду, больше похожую по вкусу и по цвету на помои, так еще и продавали его только учителям. В любое другое время она бы просто постучалась в кабинет всепонимающей и страдающей тем же кофеиновым недугом Алевтины Борисовны, но…

Последнюю неделю января Варя провела как на иголках. Если бы кто-то спросил, в чем дело, ей бы срочно понадобился бы хрустальный шар и гадалка, так как сама она сказать не могла. Просто было это странное ощущение, которое появляется перед важной контрольной (если бы Варя настолько беспокоилась об учебе) или при взгляде на мертвую петлю.

Положение осложнялось тем, что Варе не с кем было об этом поговорить. Телефон Али был выключен, а делиться туманными предчувствиями с мамой или ещё лучше — с братом — Варе совсем не хотелось. У Лили и Руслана разыгрывалась их собственная драма, и Варя сильно сомневалась, что они вообще бы ее услышали. Варя ещё по Але заметила: как только человек влюбляется, он становится потерян для общества. Оставался, конечно, Матвей, но Варе вполне хватило его совета насчёт подарка.

Сбор бравой команды был назначен на субботнее утро у дома Лили. Астахов собирался везти их на дачу на новенькой машине, которую подарили ему родители на восемнадцатый день рождения. Права он получил в тот же день, благодаря крепкой дружбе Астахова-старшего с начальником ГАИ по Москве. Он даже в школу не пошёл в этот день, чтобы успеть съездить за новеньким водительским удостоверением. Так у них с Русланом появилась новая неисчерпаемая тема для разговоров.

Чтобы не ехать в раннее субботнее утро через всю Москву, Варя осталась на ночь у Лили. У неё снова не было дома родителей, а Роза проходила практику у Юдашкина, поэтому ей было не до сестры. Весь вечер, что они сидели за приставкой и фильмами, Варю так и подмывало спросить про Руслана, но Лиля эту тему не поднимала, а Варя слишком уважала её право на тайны, чтобы бесцеремонно лезть.

Будучи девушкой изначально очень хозяйственной, но за отсутствием необходимости обленившейся, Варя проснулась за двадцать минут до назначенного времени встречи. Накануне у неё были грандиозные планы собрать им что-нибудь пожевать в дорогу, а также позавтракать и заправиться кофе, который так хорошо варила огромная итальянская кофеварка, но им было не суждено сбыться. Наскоро одевшись и стянув волосы в высокий хвост, что было максимумом вариантов, открывавшихся перед ней, Варя покидала пижаму в сумку и побежала вниз.

О сумке стоит сказать отдельно. Варя, находясь в непрекращающейся сомнении, что брать с собой, нарушила собственное правило, что все необходимое должно входить в небольшой рюкзак. Так она внезапно обнаружила, что в порыве близкой к истерике паники взяла с собой два свитера, запасные джинсы, отчего-то пять черных носков, две пижамы и бесчисленное количество резинок для волос, которые до того отродясь не носила. Потом она, конечно, пришла в себя и внесла в этот походный гардероб изменения, но желание взять с собой так много вещей, как это было возможно, её не отпускало.

Внизу Варю ждала Лиля, которая, не тратя время зря, вдумчиво читала «Войну и мир», хотя, зная Лилю, она скорее её перечитывала и далеко не в первый раз. Вполне возможно, что попутно она переводила текст на древнегреческий, что было ее новым увлечением. Лиля потягивала дымящийся кофе из чашки и выглядела абсолютно спокойной, даже чуточку слишком. Вещи она собрала ещё накануне, и теперь ее аккуратный саквояж стоял у дверей, ожидая своего звездного часа. Он был великоват для всего одних выходных, но Варя была уверена, что Лиля прихватила томик по молекулярной физике просто на всякий случай. А где один томик, там и все три.

Когда они спустились вниз, Астахов и Руслан уже ждали их у подъезда. Белая машина сильно выделялась среди товарок своим новеньким блеском и нетронутостью суровых русских дорог, а её новоиспечённый владелец при каждом взгляде на свою «крошку» сиял ещё ярче. Варя же уже чувствовала к ней лёгкое отвращение. Глеб успел прожужжать ей все уши насчёт вместимости его новой «детки», её двигателя и разбега. Варя, в машинах не разбирающаяся от слова абсолютно, просто кивала с умным видом и вставляла в паузах слова восхищения. Будь Астахов не так увечен машиной, он точно бы заметил, что именно так она говорит с умственно-отсталыми и Ириной Владимировной, но, к Вариному счастью, его кроме «детки» ничего больше не интересовало.

По молчаливому сговору и Варя, и Лиля уселись на заднем сидении, хотя им и предлагали уступить место. Едва дверь захлопнулась за ними и Астахов стал разворачиваться, глядя в зеркала заднего вида, Варю замутило. Салон еще пах новизной. Этот удушающий запах кожаного салона, буквально поскрипывающий от чистоты, будто забирался в ноздри и заставлял мозг переходить на режим панической атаки. Варя и без того нервничала, и это ее отнюдь не успокаивало. Ей повезло, что никто этого вроде бы не заметил, так как среди ее друзей разгорелась увлеченная беседа о, вот удивительно, машинах. Варя разбирала отдельные слова сквозь шум в ушах, но к тому моменту, когда она «принюхалась» и перестала замечать отвратительный запах, вызывавший такую реакцию, тему они уже сменили. Не сказать, чтобы Варя из-за этого расстроилась.

Дачу Астаховых едва ли можно было назвать дачей. В Варином представлении в этом качестве выступал деревенский дом, в котором в темных углах пауки плетут паутины, где-нибудь в дальней комнате стоит печка, а вокруг растет лес, обязательно какой-нибудь многолетний и слегка дремучий. Лес вокруг Астаховского дома имелся. На этом сходство с типичной дачей кончалось.

Дом горделиво стоял не где-нибудь, а в дачном поселке. Только это был не тот поселок, где дома сиротливо жмутся друг к другу, отделяясь высокими заборами, один другого краше. Здесь участки смело можно было называть участищами, а заборы — заборищами. Если брать за ориентир периметр их школы, то в участок Астаховых можно было впихнуть шесть таковых. Более того, их дом стоял на берегу озера, часть которого тоже входило в их «земли». После того, как подобающая почтительная пауза немого восхищения была выдержана, Глеб добавил, что за озером (дальний берег которого едва виднелся) каждый год заливают огромную горку, где жители поселка могут кататься на ледянках, выдаваемых в прокат тут же. В той же части поселка на праздники наряжали огромную ель, которая росла на том месте уже лет сорок, а также устраивали гулянья и ярмарку.

После того, как машина въехала в широкие ворота, которые Астахов открыл пультом управления, они еще какое-то время петляли по подъездной дорожке, которая когда-то была посыпана гравием, а теперь была полностью запорошена снегом. Ориентироваться можно было только по фонарикам, включившимся в тот момент, когда открылись ворота. Они торчали из-под снега и задорно помигивали, пародируя посадочную полосу.

Дом выпрыгнул из-за поворота внезапно, будто бы из ниоткуда. Он казался двухэтажным, однако потом Варя узнала, что это так только кажется. На самом деле этажей было четыре, даже четыре с половиной: один подземный с винным погребом и три наземных. На подземном этаже располагался домашний кинотеатр, бильярдная и спортзал, а немного ниже, в отдельном помещении с температурным контролем находился самый настоящий винный погреб, в котором свой приют нашли сотни коллекционных бутылок вина.

Первый этаж состоял из двух уровней. Один стоял на фундаменте и считался главной частью, а второй был чуть ниже, как бы между этажами. Он, повинуясь причудам рельефа озерного берега, на полметра будто бы проседал вниз. На первом уровне была большая кухня и столовая со столом на двадцать человек, гостиная с огромным каменным камином чуть ли не в человеческий рост и множеством шкур животных. Дедушка Астахова был большим любителем охоты, поэтому вместо ковров в доме лежали настоящие шкуры. Второй уровень занимали две террасы — крытая и открытая, баня и бассейн. Едва рассказав о них, Глеб тут же оговорился немного виновато, что зимой бассейн лучше не заливать, так как трубы надо чистить, а нагревать его долго, поэтому они будут пользоваться только джакузи.

Половину второго этажа занимала огромная библиотека. Собирать книги в семье Астахова было своеобразным хобби: он рассказывал, что его прадедушка ездил по разным городам, брал книги в городских библиотеках и «случайно» забывал их вернуть. А одна из бабушек активно участвовала практически во всех распродажах и каким-то чудом постоянно находила книжные эквиваленты бриллианта среди экскрементов. Другую половину этажа занимали основные спальни, они же были и на третьем этаже.

Вокруг дома были насажены небольшие елочки, а под снегом угадывались очертания клумб по обе стороны от подъездной дорожки. Слева за углом дома прятался гараж, в котором стояла еще одна машина — тоже джип, но не белый, а черный. Увидев его, Глеб довольно улыбнулся и сказал, глядя в зеркало заднего вида:

— Отлично, остальные уже здесь.

— Остальные? — эхом откликнулась Лиля, выбираясь из машины. Варя тоже навострила уши: за все две недели Астахов так и не сказал, кого еще он пригласил на свой день рождения.

— Конечно, мы же не вчетвером здесь будем, — усмехнулся тот. Он выключил двигатель и нажал на кнопку багажника, который стал открываться с легким жужжанием. — Мой лучший друг Марк, двоюродная сестра Маша, Андерсон… Да что я мучаюсь, сейчас все равно познакомитесь.

Варя с Лилей переглянулись, разделяя одинаковые чувства. Они обе были не большими сторонницами новых знакомств и предпочитали что-то заранее знать о них прежде, чем, собственно, знакомиться.

Варя открыла было рот, чтобы попытаться убедить Глеба как-нибудь просветить их на этот счет, но не успела. Подвальная дверь распахнулась, и на небольшой лесенке, соединяющей гараж и дом, появился невысокий молодой человек, по виду их ровесник.

class="book">— Ну, наконец-то! — воскликнул он, перепрыгивая сразу через три ступени вниз.

Он бросился к Глебу и крепко обнял его одним из тех забавных мужских полу-объятий, вариации которых Варя часто видела среди друзей Леши. Она никогда не понимала, почему нельзя просто обняться по-старинке, как делают все нормальные люди?

— Ребят, знакомьтесь, — сказал Глеб, смеясь. — Это Марк.

Марк был на голову ниже Астахова, уже в плечах, но впечатление при этом создавал более внушительное, чем Глеб. У него были каштановые, слегка вьющиеся волосы и темные глаза, цвет которых в полумраке гаража было определить сложно.

Пока Марк раскланивался, на лестнице появилось новые действующие лица. В проем вошла высокая черноволосая девушка, очень худая, но при этом фигуристая. Она была с первого взгляда похожа на куклу Барби, а со второго — еще больше. Когда она с дикими воплями подбежала к Глебу, оказавшись одного с ним роста, и в прямом смысле запрыгнула на него, обхватив ногами и руками и безостановочно что-то крича на французском, Варю будто отнесло ударной волной в сторону. Легкие, как и формы этой девушки были явно из ряда вон.

За ней бледной тенью маячила такая же высокая, но куда менее заметная девушка. У этой были светлые, как у Астахова, волосы, и настолько тонкое тельце, что на ее фоне Варя выглядела как Дадли Дурсль. Даже модели, виденные ею у Лили дома, были более материальными.

— Глеб как обычно забыл о манерах, — произнесла она тихим голосом, который слегка терялся в звуковых атаках второй девушки. — Меня зовут Маша, я его двоюродная сестра, — она протянула Варе руку, недовольно косясь в сторону Астахова. — А это Мими, его подруга из Франции. Она модель, — сказала Маша таким тоном, будто бы это должно было все объяснять.

— Приятно познакомиться, — выдавила из себя улыбку Варя. Ей как-то даже захотелось сделать реверанс или, там, поклониться, уж слишком прямо держалась двоюродная сестра Астахова. Рука ее была совсем тонкой, а пальцы походили на сосульки: такие же холодные и длинные.

— Не обращайте внимания на Мими, — сказал Марк, подходя к ним. Он насмешливо улыбался, глядя, как Астахов пытается тщетно выпутаться из крепкой хватки француженки. — Мими очень дружелюбная, в этом вы сами убедитесь. А с Глебом у них долгая дружба.

Мими слезать с Астахова отказывалась напрочь. К Вариному удивлению, он не стал протестовать, а просто перекинул ее за спину, смеясь от того, что она к тому же его еще и щекотала. Варе эта картина отчего-то не понравилась, но своими недовольствами делиться с Лилей она не стала.

— А где остальные? — спросил Астахов у Маши, когда все перезнакомились. Мими, положив голову на его плечо, все так же болтаясь за его спиной, только моргала большими глазами и улыбалась.

— Русалочка рубит дрова, а финн медитирует над салатиком. Зачем ты его вообще пригласил? — откликнулась Маша, закрывая машину.

— Ну, ты знаешь мою маму, — развел руками Глеб. — Когда ей что-нибудь втемяшится в голову, свернуть на попятную уже нельзя.

Маша повела новоприбывших обустраиваться в комнатах, а Глеб понес Мими куда-то вглубь дома. Варе показалось, что он посмотрел на нее перед уходом немного виновато, но скорее всего это была игра света. По крайней мере, едва эта конструкция из Астахова и француженки скрылась за поворотом коридора, тут же раздался громкий Астаховский хохот. Варино настроение разбежалось и сигануло вниз без парашюта.

Правда, когда она увидела комнату, отведенную им с Лилей, оно все же слегка приподнялось. Так, на капелюшечку, но Маша их уверила, что на закате вид просто потрясающий.

Комната была на третьем этаже в самом центре коридора. Она была большой, просторной, очень светлой, несмотря на темные бревенчатые стены. Надо сказать, что изнутри дом явно обустраивали под этакий деревенский шик, правда в этом стиле было явно больше шика, чем деревенского.

В комнате было только одно окно, зато оно шло практически во всю стену. За ним открывался вид на замерзшее озеро, солнце над которым медленно клонилось к закату. Маша сказала, что летом солнце отражается в воде, а зимой окрашивает снег и деревья во все оттенки розового. Остается только садиться с мольбертом и рисовать.

Сестра Астахова, кстати, оказалась художницей. Ее дедушка — отец единоутробной сестры отца Глеба — был известным художником, и Маше передался его талант. По всему дому были развешаны пейзажи и портреты ее кисти. В комнате тоже висела ее картина: печальная русалка, сидевшая на камне на берегу озера. В озере смутно угадывался водоем за окном, а русалка лицом кого-то очень напоминала Варе, только она никак не могла понять, кого.

— Вообще, — сказала Маша, показывая, где лежат полотенца, пледы и постельное белье, — в эту комнату мы хотели поселить Русалочку, но так как кровать здесь только одна, но двуспальная…

— А кто такая Русалочка? — поинтересовалась Варя, которая думала над этим еще с гаража.

Маша рассмеялась, но так тихо и спокойно, что можно было подумать, что ничего и не было, а смех померещился.

— Это вообще-то парень, Андрей. Друг Глеба с плаванья, — пояснила она, опережая следующий вопрос. — Его фамилия Андерсен, а еще он очень любит плавать дельфинчиком, поэтому, сами понимаете. Русалочка — она и есть, — улыбнулась она.

— А что за финн, и почему он вам не нравится? — спросила Лиля. Она стала методично разбирать вещи, раскладывая их по комоду слева от большой кровати, на которой, по Вариным подсчетам, вполне могло поместиться человек пять.

— Его зовут Джулиусом, — ответила Маша со вздохом. — Я его сама не очень хорошо знаю, но за те несколько часов, что мы здесь находимся, он успел всем подействовать на нервы. Он сын финской коллеги Анжелы Филипповны. Она — то есть, подруга — сама русская, но вышла замуж за финна. Потом они развелись, но Джулиус все равно живет с ней, пусть и носит фамилию отца, — Маша недовольно скривила губы. — Анжела Филипповна постоянно приглашает его на все Глебовы праздники, хотя они друзьями никогда не были. Глеб в детстве его часто бил. Жалко, сейчас этого делать нельзя, — посетовала она и вышла, оставив девушек.

Они спустились вниз через полчаса, окончательно разложив все вещи по настоянию Лили. Лиля еще и переоделась, сменив одни брюки на другие и надев вязаную кофту поверх футболки. Варя как была в черных джинсах и недавно купленной голубой кофте с узором из маленьких белых снежинок, так и осталась. Убирая в шкаф сумку, она заметила, как Лиля достала из кармана помаду и украдкой подкрасила губы. Варя сдержалась и ничего не сказала, и даже не улыбнулась многозначительно, хотя очень хотелось.

Когда они спустились, все уже сидели в гостиной, которую Варя с Лилей нашли буквально по голосам. Пока девушки петляли по коридорам загородной резиденции Астаховых, у Вари складывалось впечатление, что строили ее непосредственные авторы Форт-Нокса. Коридоры перетекали один в другой, лестниц с этажа на этаж было почему-то две: винтовая и обычная, и обе вели в разные места. Еще в коридорах стояло много цветов и различных тумб с вазами или странными старинными вещицами. Словом, Варя успела почувствовать себя бравым исследователем к тому моменту, когда они с Лилей вышли-таки в гостиную.

Она представляла собой огромное пространство, которое занимало большую часть основного уровня на первом этаже. Одна стена, внешняя, представляла собой большое окно с батареями снизу. Стена слева была выложена камнем, и в ее центре стоял, пожалуй, самый большой камин из всех, что видела Варя. Он был почти с нее ростом и загораживался самым настоящим экраном, на котором кто-то сушил пушистые шерстяные носки с вышитыми оленями. Вокруг камина висели разнообразные фотографии и знаки отличия: дипломы, грамоты и иные памятные документы. Как потом рассказал Глеб, все в их семье вешали туда что-нибудь значимое. Так, его отец внес вклад в виде справки из института, которую он получил, когда бросил учебу, и двух свидетельств о рождении: его, Глеба, и Леси.

На стене напротив висел большой телевизор, вокруг которого стояли тумбы и шкафчики с дисками и книгами. Телевизор был размером со стол для бильярда. Оказалось, что его не так часто включали, и у Вари от этой новости чуть не навернулись слезы на глаза: телевизор был создан для просмотра сериалов в высоком разрешении, а они им «редко пользовались». Святотатство, не меньше!

В центре комнаты в небольшом углублении стояли большие диваны, явно не кожаные, но из ткани, очень похожей на ее обратную сторону. Они образовывали большой прямоугольник. Посередине стоял стеклянный журнальный столик с замысловатыми ножками и речной галькой под столешницей. Галька подсвечивалась голубоватым светом и казалось, что под столиком журчал небольшой ручеек. На столике стояли бокалы, графины и несколько ваз с фруктами. Там же лежала стопка журналов и книг.

Искомая компания обнаружилась как раз на этих диванах. Маша и высокий черноволосый молодой человек, с которым Варя еще не была знакома, сидели напротив окна, другой незнакомец в одиночестве занимал целый диван справа. Глеб и Марк сидели со стороны камина, а между ними, фривольно положив голову Астахову на колени, возлежала Мими. Она же и увидела девушек первой.

— Где вы были так долго? — воскликнула она, приветственно взмахивая кисточкой винограда. — Мы уже думали, что вы поте’гяться! Соби’гались слать за вами спасательную опе’гацию!

Француженка беспощадно картавила и путала спряжения, но в остальном говорила по-русски практически безупречно. Варя почувствовала, как забавное чувство, появившееся в ней при первом взгляде на Мими, стало расти в геометрической прогрессии. При некоторой доле воображения его даже можно было бы назвать жгучей завистью.

— Все в порядке? — спросил Глеб, увидев, как дернулось Варино лицо.

— Да, просто ваш дом похож на лабиринт, — моргнув, сказала она. Было видно, что он в это не поверил, но наседать не стал, пожав плечами. Тем более что его тут же отвлекла Мими, щелкнув по носу наманикюренными пальцами.

Руслан позвал их к себе на диван, и Лиля тут же стала пробираться в ту сторону. Варя, помешкав мгновение, поспешила присоединиться к друзьям. Но не успела она сделать и шага, как перед ней выросла непреодолимая преграда в виде высокого черноволосого парня, того самого, что еще секунду назад сидел рядом с Машей.

— Мари, не представишь нас? — произнес он, улыбаясь.

Маша хмыкнула, отпила из бокала что-то золотистое, потом сказала:

— Варя — Андрей, Андрей — Варя.

— Польщен, — просиял парень и слишком быстро для Вариной реакции подцепил ее руку и оставил на тыльной стороне ладони невесомый приветственный чмок. Это так напомнило Варе Матвея, что она даже не стала возмущаться, только удивленно брови подняла.

— Так ты и есть Русалочка? — поинтересовалась Варя, как-то сразу видя незамеченную ранее фигуру пловца, очень похожу на Астаховскую. Те же широкие плечи и узкая талия, правда при этом Андрей выглядел куда более внушительно, чем ее одноклассник. Возможно, так казалось из-за того, что одет Андерсен был в черную футболку с длинными рукавами, которая была будто нарисована на нем.

Он открыл рот, чтобы ответить, но был перебит репликой с дивана.

— А меня бы ты уже давно побила за это, — заметил весело Астахов, отмахиваясь от попыток Мими запихнуть виноград ему в рот.

— Ну, а он меня и не взбесил при первой встрече, и книги не отбирал, и вообще, ручки вон целует, — отозвалась Варя, показывая ему язык.

Русалочка вытаращился на нее, отступая назад на полшага.

— Так это ты, ты та самая героиня, что побила нашего Смертника? — воскликнул он, прижимая руки к груди.

— И вовсе не побила, — справедливости ради сказала Лиля со своего места, слегка улыбаясь, — просто разбила скулу. Он потом еще пару недель ходил с сувениром.

Варя в ответ на удивленные взгляды только развела руками. Маша ухмылялась, Марк смотрел на Астахова, ожидая его реплики, тот изображал оскорбленную невинность. Мими показывала ей два больших пальца, а Руслан сосредоточенно чистил мандарин, но тоже улыбался. Один только финн особых эмоций не проявил, он, кажется, вообще был за пределами беседы. В его руках был телефон, и он сосредоточенно таращился в его экран.

— Варвара, я у ваших ног, — восхищенно выдохнул Андерсон, а Варя почувствовала, как ее щеки слегка подогреваются на медленном огне. Либо этот Андрей действительно был таким открытым человеком, либо был хорошим актером, одно из двух.

— Да чего уж там, — хмыкнула она.

Андрей настойчиво предложил Варе разделить с ними диван, и той не оставалось ничего другого, кроме как согласиться, тем более, что ей все равно не хотелось нарушать дуэт Лили и Руслана, которые сидели, слегка соприкасаясь коленями. А уж когда она увидела двинутые брови Астахова, эта идея показалась ей просто замечательной. К Джулиусу, который так и не вылез из телефона, она бы не села даже под страхом смертной казни.

Андерсон вел себя как образец галантности: спросил, чего бы ей хотелось выпить, предложил фрукты, а когда Варя выбрала мандарин, сам же его и почистил, не слушая возражения. Маша с другой от него стороны только ухмылялась, размеренно попивая загадочный напиток.

— Итак, — сказал Астахов, — предлагаю следующую программу на сегодня. Сейчас мы с вами быстренько собираемся и идем кататься на снегоходах…

— Требую гонки, — вставил Марк, а Андрей одобрительно закивал.

— У нас их только четыре, но если разделимся по парам… — Маша обвела их взглядом, подсчитывая. — Конечно, нас девять, так что кому-то придется подождать…

— Можете сразу исключить меня, — впервые подал голос Джулиус, отрываясь, наконец, от телефона. Он говорил совсем без акцента, но как-то проглатывая некоторые слова, что выдавало в нем носителя не только одного языка. — Я все эти штуки не люблю. Лучше я останусь дома и пойду жарить мясо. Все равно вы голодные вернетесь.

— Отлично, все равно его долго готовить, — легко согласился Глеб, и было видно, что эта новость обрадовала всех. Но Джулиус не заметил: он снова уткнулся в телефон. — Тогда пока малыш Джули будет претворять в жизнь свои кулинарные навыки, предлагаю поехать за озеро. Там вроде бы горка еще стоит, можно покататься. И каток заливали, хотя с этими перепадами температуры он уже, наверно, нерабочий.

— Катка точно нет, — вставила Маша. — Я тут уже две недели тусуюсь, — пояснила она для Вари и Лили с Русланом. — На него машина вылетела и прицепом раздолбала весь лед. Его с тех пор не перезаливали.

— Посмотрим, — отмахнулся Глеб. — После гонок поедим, потом я предлагаю немного отдохнуть — можем, кстати, поиграть — а потом завалиться в баню.

— Я т’гебую шакузи, — сказала Мими и кинула в Марка, ущипнувшего ее за икру, виноградиной. — А еще тебе нужно отк’гыть пода’гки, з’гя мы их сюда везли, что ли? — под конец предложения под обстрел виноградом попал и Глеб.

— Как скажешь, только прекрати кидаться, — терпеливо попросил он, отодвигая, на всякий случай, миску с кистями винограда подальше. В ответ на возмущенный взгляд француженки, добавил: — Тебе фигуру надо беречь, а то на следующий показ «Виктория Сикрет» не позовут.

Мими в ответ пробормотала что-то по-французски и скорчила рожицу, которая в ее исполнении выглядела скорее умилительной, чем недовольной. Лиля и Варя переглянулись, одновременно усмехнулись, но ничего не сказали.

Собрались они действительно «быстренько». Оно наступило где-то час спустя, когда Варя, практически все время провалявшаяся на постели, услышала голос Маши, призывающий всех спускаться. К слову, комната, отведенная им с Лилей, была очень даже уютной. Кроме гигантской кровати в ней еще стоял просторный шкаф, почему-то напомнивший Варе тот самый, ведущий в Нарнию, письменный стол и удобный диванчик, настолько низкий, что, казалось, сидели в нем прямо на полу.

Надев свитер потеплее и захватив перчатки, Варя спустилась на первый этаж. На этот раз дорогу она нашла быстрее, ориентируясь, в основном, по знакомым растениям. Одевшись, она выскочила на улицу, где Астахов как раз выкатывал из гаража снегоходы. Они оказались больше, чем она ожидала. Варя-то думала, что кататься они будут на обычных, тех, которые катятся вниз за счет трения и накатанного снега, но пора было уже привыкнуть к тому, что Астахов вечно устраивает что-нибудь эдакое.

— Нравится? — довольно спросил Глеб, когда Варя подошла ближе, с опаской разглядывая мощные блестящие снегоходы, оснащенные моторами, держателями для шлемов и багажниками.

— Ага, нравится… Только я на них ездить не умею, — отозвалась она, трогая сидение ближайшего к ней.

— Это легко, — начал объяснять Глеб, улыбаясь. Шапки на нем не было, и светлые волосы казались практически белыми на свету. — Вот здесь газ, здесь…

— Даже не пытайся, — оборвала его Варя, стараясь не щуриться на пока еще ярком солнце. День как раз выдался практически безоблачным, и солнце, отражаясь от белого снега, слепило глаза. Но слезы на глаза все равно выступили, и Варя вытерла их перчаткой. — Я все равно не запомню, а потом врежусь в какое-нибудь несчастное дерево.

— Тогда тебе придется ехать вместе со мной, — усмехнулся Глеб, снимая с себя широкие спортивные очки с оранжевыми стеклами. — Держи, надень. У меня вторые есть, — добавил он, видя, что Варя колеблется.

Варя приняла очки и, снова вытерев выступившие слезы, надела их. Они были еще теплыми там, где касались лица Астахова. Солнце тут же снизило градус слезоточивости.

— Спасибо, — улыбнулась она.

Пока Астахов бегал в дом за другими очками, вышли остальные и стали распределяться по парам. После недолгих споров решили, что игрища команд «девочки» против «мальчиков» устраивать никто не будет, так как Маша отказывалась садиться за руль этой махины будучи слегка в подпитии (оказалось, что загадочной жидкостью был коктейльчик, состав которого Маша выдавать отказалось), а Мими на все уговоры отвечала, что у нее замшевые перчатки.

Руслан, отчаянно краснея на якобы морозе, попросил, чтобы с ним ехала Лиля, так как он ездить на снегоходах не умел, а того, что не умела Лиля, род человеческий еще не придумал. Та согласилась слишком быстро и выглядела после этого даже слишком довольной, чтобы наблюдающая за ними Варя сумела сдержать широкую улыбку. Ей положительно нравилось их поведение.

— А с кем у нас едет Варвара? — поинтересовался Андерсен, похлопывая по боку своего снегохода.

— А Варвара у нас едет со мной, — откликнулся Астахов, как раз вышедший из дома и услышавший друга. — Она слишком ценный груз, чтобы доверять его кому-то из вас.

— Это чего это я — ценный груз? — сложила руки на груди Варя, вздергивая вверх бровь. Правда, из-за очков сила выражения лица была слегка потеряна, но тон вопроса Астахов уловил совершенно точно.

— А того это, — передразнил ее Глеб, смеясь, — что если вдруг что, твой брат с меня снимет скальп. А ты потом добавишь. И вообще, эти двое, — показал он на Марка с Андреем, которые тихо ржали, — всегда проигрывают, а ты проигрывать не любишь.

В итоге Маша уселась позади Андерсона, а Мими, не прекращая сетовать на то, что у снегохода нет дамского седла, присоединилась к Марку, который пригрозил сбросить ее в сугроб, если она не прекратит. Варя же, занимая место позади Астахова, чувствовала какой-то смутный подвох, так как сидение внезапно стало куда короче, чем выглядело, и она оказалась прижата к Астахову. К тому же было совершенно не за что держаться: при всей своей крутости подлокотники с поручнями в конструкцию снегохода не входили.

Радуясь, что она уже провела достаточно времени на улице, чтобы красные щеки можно было достоверно, а не как Руслан, списать на мороз, Варя обхватила руками Астахова за пояс. Через перчатки и куртку практически ничего не чувствовалось, но ей все равно показалось, что он слегка напрягся. К тому же шлем неудобно врезался в подбородок, потому что кто-то блондинистый, надевая его на Варю, затянул чуть сильнее, чем было надо. Надеть его ей самой он не дал, ссылаясь на ее неопытность в этом деле.

Чувствуя неловкость, Варя не сжимала сильно руки вокруг Глеба, но когда тот завел мотор и резко тронулся с места — обхватила так сильно, что испугалась, что еще немного и сломает ему ребра. Астахов же засмеялся и сказал:

— Держись крепче.

Если бы не шлем, Астахов бы оглох на ухо, но, как решила Варя, он сам был в этом виноват. Ведь сам же определил, что она поедет с ним, да к тому же явно рисовался, делая крутые повороты и выполняя какие-то несусветные маневры без острой на то нужды. Варя же сначала пыталась сдержаться, но потом поняла, что это бесполезно. Мало того, что она цеплялась за Астахова как за последнее средство выживания, когда они ехали прямо, так на этих самых маневрах ее конкретно заносило в стороны, и если бы не мертвая хватка, ее бы уже давно унесло в ближайший сугроб. Если бы ей позволяли приличия, она бы уже давно задрала бы ноги и обхватила Астахова за пояс и ими, но, во-первых, она не хотела уподобляться всяким француженкам, во-вторых, она не была уверена, что это добавит ей устойчивости. Так она хотя бы могла обрести нижнюю точки опоры, сжимая коленями бедра Астахова.

Они ехали через озеро, уверенно вырываясь вперед. Марк и Андрей постоянно пытались их обогнать или подрезать, но при этом Астахов умудрялся каким-то неведомым образом выйти из-под их атак и оставаться при этом впереди. Каждый раз при таком уклонении Варя взвизгивала и уподоблялась бульдогу, потому что ее тельце стремительно пыталось научиться летать. К ее визгу присоединялся хохот Мими, которая периодически выкрикивала что-то поощрительное на французском и хлопала Марка по плечу. Маша же восседала на сидении достаточно индифферентно, со спокойствием удава игнорируя кульбиты их снегохода.

Однако все старания Глеба прийти к финишу первым сошли на нет, когда они пересекли озеро и прибыли к огромной ледяной горе за полосой деревьев. У знакомого снегохода стояла Лиля, скучающе подпирая его ножкой, а Руслан рядом с ней строил снеговика.

— Вы… вы как… — недоверчиво начал Андерсен, но Лиля прервала его жестом руки.

— Вы поехали через озеро, наивно полагая, что самый прямой путь будет самым быстрым, и поплатились за это, — произнесла она, силясь не засмеяться, уж слишком потешные лица были у парней. Только Глеб принял ее победу сразу, он привык, что Лиля всегда и во всем была первой.

На ледянках они катались почти два часа. За это время солнце стало клониться к горизонту, постепенно скрываясь за верхушками высоких деревьев. Время пролетело практически незаметно. Сначала они просто катались на больших круглых ледянках, напоминавших фрисби, а потом стали экспериментировать. Зачинщиками снова были парни, для них такое занятие, как катиться вниз, сидя на попе ровно, было слишком тривиальным.

Но Лиля и тут показала им, где раки зимуют, скатившись вниз с горки в позе «ласточки». Варя не стала говорить разбушевавшимся зрителям, что Лиля была, вообще-то, профессиональной гимнасткой, не выступавшей только потому, что соревнования всегда навевали ей скуку.

Сама Варя выделываться не спешила, ей и так хватало того чувства щекотки в животе, когда она, подсунув ноги под себя, летела вниз на кружащейся ледянке. Астахов и Андерсен несколько раз звали ее прокатиться стоя вместе с ними, но Варя каждый раз непреклонно отказывалась. Она чувствовала, что этого уровня адреналина с нее будет вполне достаточно. Пальцы и без того начинали подрагивать, а это было верным признаком, что экстрима с нее хватит.

Накатавшись, она отошла чуть в сторону от горки, где стоял уже построенный Русланом снеговик. Ему очень не хватало ведра на голове и метлы, чтобы соответствовать каноническому образу. Подойдя туда, где снег был еще не тронутым, Варя повернулась к нему спиной, зажмурилась, выдохнула и упала назад спиной.

Снег был мягким, холодным, но лежать на нем было неожиданно приятно. Растопырив руки и ноги в стороны, она стала водить ими туда-сюда. По голубому небу плыли подсвеченные солнцем небольшие облака, рядом раздавались довольные и веселые вопли, но, лежа в снегу, Варя слышала тишину.

Она уже и не помнила, когда в последний раз вот так вот валялась на снегу и смотрела в небо. Хотя нет, помнила и даже слишком отчетливо. Может быть, она и после этого делала снежных ангелов, но в качестве отправной точки память выбрала именно этот момент. Это была последняя зима Алины. Они почему-то поехали на дачу — нормальную деревенскую дачу. Пока родители возились в доме, а недовольный Леша колол дрова на заднем дворе, Варя и Алина ушли гулять. За домом было поле, которое стало их площадкой для игр. Они строили снеговиков, кидались снежками, просто носились друг за другом. А потом, набегавшись, упали в снег и лежали так — глядя на голубое небо и слушая тишину.

На глаза выступили слезы. Что-то Варя в последнее время слишком часто впадала в слезливое состояние. Было ли это хорошо и плохо — она не знала, но это ей определенно не нравилось. Полежав немного и создав ангелу форму, Варя внезапно поняла, что столкнулась с непредвиденной проблемой. Как же она встанет?

— Ребя-я-ят! — крикнула она, что было сил. — Ребя-я-ят!

От горки отделились две тени и побежали в ее сторону. Оказались это Лиля и Руслан. Оба были раскрасневшиеся и запыхавшиеся и улыбались до ушей. Они помогли ей встать, и Варя посмотрела на труды членов своих. Ангел вышел ровным и неожиданно большим. Раньше у нее они не получались, а вот Алина всегда делала их симметричными и аккуратными, будто она знала какой-то секрет.

Когда все накатались, а Мими уже откровенно стонала от усталости, лежа на сидении снегохода, компанию стало постепенно охватывать желание вернуться домой. Первыми уехали Маша и Андрей, за ними стали собираться и остальные. Варя, пребывающая в меланхоличном состоянии, молча уселась позади Астахова и уже не испугалась, когда снегоход резко дернулся вперед.

На обратном пути не было ни гонок, ни трюкачества, сказывалась всеобщая усталость. Ехали медленно, спокойно. В какой-то момент Варя обнаружила, что слишком сильно ушла в себя, потому что вокруг внезапно оказались сплошные деревья, а дома впереди и озера видно не было.

Она стукнула Глеба по плечу, привлекая к себе внимание. Тот снизил скорость и сдвинул в сторону шлем, открывая ухо.

— Все в порядке? — спросил он.

— Да, — громко сказала Варя. — Я только не могу понять, где мы. Мы разве не к дому должны были ехать?

Астахов усмехнулся, поворачивая голову обратно и прибавляя скорость.

— Решил поехать обратно длинным путем, показать тебе окрестности, так сказать, — произнес он.

— Это как раз тот момент, когда мне надо начать волноваться, что ты серийный убийца, который заводит жертв в лес и там разделывает перочинным ножиком?

Это Глеб комментировать не стал, только подмигнул, повернув на мгновение голову.

На окрестности было правда приятно посмотреть. Солнце еще не то чтобы заходило, но уже собиралось, и на снег ложились причудливые длинные тени, с каждым мгновением незаметно увеличиваясь. Снега в лесу было много, кое-где на нем виднелись следы лесной живности. Варя в следах не разбиралась, но, кажется, опознала зайца. По крайней мере, ее воображение рисовало себе их именно с такими лапами. Спрашивать у Астахова она не стала. Во-первых, она не хотела отвлекать его от руления между деревьями, во-вторых, Глеб производил впечатление парня исключительно городского, который вряд ли будет понимать где какой лось ступил. Варя и сама не понимала, хотя ее отец одно время изучал звериные повадки и охотничью литературу для книги. Петр Никитович что-то в одиночку делать не любил, поэтому на занятия и лекции таскал с собой Варю. Она же штудировала и конспектировала некоторые книги, до которых у него руки не доходили. Правда, теперь это казалось Варе таким далеким, что в памяти превратилось в подернутое дымкой не то сновидение, не то мираж.

Когда Астахов единолично решил, что осмотра окрестностей с них на сегодня хватит, он бодро порулил в сторону дома. Варе казалось, что они успели уехать очень далеко, но Астаховская дача вынырнула из-за деревьев всего через пару минут. В голову Вари стало закрадываться подозрение, что все это время Глеб просто нарезал круги в лесном массиве.

Когда они вернулись домой, компания вовсю атаковала столовую, оборону которой еле-еле держала Маша, вооружившись полуметровой деревянной вилкой. Едва Варя и Глеб зашли в дом, к ним бросились недовольные, крича о том, что они дико проголодались, а Маша не пускала их есть из-за того, что не все еще собрались.

Финн определенно знал толк в готовке. Мясо (к слову, получился у него совсем не шашлык, а что-то среднее между грилем и запеканием) вышло очень вкусным, его съели полностью. Или они просто так укатались, что были готовы съесть все, что угодно, лишь бы заполнить пустые желудки.

После трапезы был объявлен всеобщий тихий час, во время которого все просто увалились на диваны и лежали пузами кверху. Мими при этом умудрялась еще тихо причитать то на русском, то на французском, что она с «этими русскими традициями обжираться до медвежьего состояния» вылетит из моделей как пробка. Правда, при этом француженка не просто занимала горизонтальные состояние на мягкой плоскости, а скорее царственно возлежала, будто императрица в утомлении. Варя, таращась в резной потолок, даже смотреть на нее спокойно не могла.

После того, как время всеобщего отюленивания кончилось, Астахов как-то незаметно удалился нагревать баню. Было также объявлено, что после бани желающие могут попрыгать в сугробы, а нежелающие понежиться в джакузи. При слове «джакузи» Мими будто ударило током. Восклицая про какие-то халаты, она вскочила на ноги, схватила Машу и побежала наверх. Переглянувшись, Варя с Лилей решили, что и им следует удалиться и переодеться.

Еще дома, собираясь, Варя мучительно думала, какой же купальник ей взять. У нее их было, правда, всего три — два черных и один зеленый — но выбрать было сложно. С одной стороны, следовало взять раздельный. С другой, маленький паникер в ее голове требовал, чтобы Варя взяла слитный.

Как же теперь она радовалась, что в очередной раз поддалась голосам в голове и сделала выбор в пользу слитного! Во-первых, она внезапно обнаружила, что живот у нее расцарапан. Буквально накануне Барни, когти которого насильно подстригли из-за того, что последнее время он гулял только по снегу и они не стачивались об асфальт, мстительно будил ее лапой. Обычно это не доставляло никаких неудобств, но с острыми, только что подстриженными когтями… Во-вторых, на фоне остальных дам Варе в ее простых черных треугольничках с завязочками ловить было явно нечего. Конечно, этот купальник был не менее простым — все-таки, покупался для того, чтобы плавать в бассейне на скалодроме. Переодеваясь в ванне, она безостановочно недовольно бурчала себе под нос. Вся эта идея с купальниками и купаниями ей совсем не нравилась.

Зато когда она спустилась вниз, кутаясь в халат, она внезапно поняла, что, возможно, не все так плохо, как она думала. Возможно, даже получше. Варя даже как-то преодолела собственное смущение, точнее, оно само собой отошло на второй план.

Помещение, в котором находилось джакузи и выход в баню, комнатой можно было назвать с трудом. Варя назвала бы ее террасой, но террасы подразумевают свободный выход на открытый воздух, а такого там не было. Зато было огромное двойное окно во всю стену, очень похожее на то, которое было в обсерватории школы «Кленовый лист». Только оно было куда лучше, потому что когда Варя подошла к нему, она практически не почувствовала холода, только слегка повеяло морозцем. Воздух вообще был очень теплым, и зайди Варя туда не в легком халатике, а джинсах и свитере, то тут же бы спарилась.

Пол был выложен даже не плитами, а большими плоскими камнями. В них явно был встроен подогрев, так как шагать по ним босыми ногами было очень приятно. Правее от центра комнаты камни образовывали небольшой холмик, внутри которого гудело джакузи. От него шёл лёгкий пар. Самые верхние камни были длинными и ровными, так что на них было можно спокойно сидеть. Маша так вообще лежала на животе боком к остальным. В руках она держала пластиковый контейнер с кусочками брауни. Она приветливо помахала рукой, увидев Варю, и как-то странно улыбнулась, хихикнув. В бурлящих пузырьках сидела Лиля, которая вела глубокомысленную беседу с финном, причем, кажется, на финском. Остальные, как поняла Варя, находились в бане.

С другой стороны от джакузи стояли лежаки, которые так назвать было стыдно. Они были сделаны из дерева, вряд ли собирались и даже складывались, а матрацы на них лежали очень плотные, упругие и обтянутые темной тканью, похожей на кожу. Между ними стоял столик, на котором Астахов расставлял напитки и взявшуюся из ниоткуда пиццу.

— Варя! — воскликнул он, увидев её. — Кидай халат куда-нибудь и присоединяйся. Ты сначала в баню или сразу к этим лентяям?

Сам Астахов был одет в бирюзовые плавки, похожие на те шорты, что были на нем на Пижамном Дне. Только в отличие от них эти плавки были однотонными и сидели достаточно низко, чтобы Варя туда не смотрела, памятуя о правилах приличия. Когда Астахов повернулся, чтобы налить ей сока в бокал, Варя заметила памятную татуировку с заклинанием из «Сверхъестественного». Она прыснула, опуская глаза.

— Что, что-то не так? — недоуменно поинтересовался Глеб, оглядывая себя. — Что, шорты развязались?..

— Вспомнила Пижамный день, — ответила Варя, усиленно стараясь не смотреть на шорты. Астахов вообще казался ей каким-то странным: по идее, она уже видела его в подобном туалете, но с тех пор он будто как-то изменился, стал больше, будто плечи раздались вширь или он внезапно стал выше… Хотя, куда ему, и так напоминал Варе подъемный кран на ножках.

Глеб понятливо закивал, возвращаясь к напиткам. Чувствуя себя самую капельку лишней, Варя стянула халат и бросила его на ближайший лежак. Стараясь ни на кого не смотреть, она собрала волосы в хвост и быстро скрутила их резинкой в узел на затылке. Ей не хотелось мочить волосы, хотя помыть их явно придется. Но одна мысль о том, что она будет находиться в воде (пусть и только в большой ванне), а длинные мокрые волосы будут оплетать ее как склизкие водоросли… Варя подавила дрожь и повернулась в сторону бани, откуда доносился громкий богатырский хохот Руслана. Наличие практически родного лица на вражеской территории придало ей храбрости, и Варя пошла вперед.

У двери ее догнал Астахов. Он легонько дотронулся до ее руки, останавливая, и развернул к себе лицом, когда Варя остановилась. Поворачиваться к нему ей не хотелось, но выбора ей снова не дали. Эта тенденция ей определенно не нравилась.

— Во-первых, отлично выглядишь, — подмигнул ей Глеб. Он говорил настолько тихо, что Варя его едва слышала. Потом, будто и этого было недостаточно, он наклонился к ее уху: — Во-вторых, если не хочешь сегодня вечером летать, не ешь брауни и печенье.

Варя удивленно уставилась на него, отодвигаясь в сторону. Когда они стояли близко, шорты внимания на себя практически не отвлекали хотя бы потому, что Варя при всем желании не смогла бы их увидеть.

— Летать? — подняла брови она.

— Ага, — кивнул Астахов. Поняв, что метафора не дошла до адресата, он добавил: — Ну, на волнах кайфа и глюков.

На этот раз Варя на Глеба вытаращилась так, будто она была бараном, а он модернизированной конфигурацией ворот.

— Там что, наркотики?!

Астахов рассмеялся, откинув назад голову и вздернув подбородок. Варя как-то сразу почувствовала, пожалуй, совершенно неожиданно, что она действительно низкого роста. Обычно никаких неудобств ей это не предоставляло, да и сейчас, собственно, не вызывало дискомфорта, просто… Чувствовать это было странно.

— Да нет, просто кое-какая травка, которую Мими привезла из Амстердама. Она ведь модель, а у них эти легкие расслабляющие средства еще как в ходу, — произнес он извиняющимся тоном, когда увидел, что Варя не смеется. — Она не вредная, иначе бы Мими ею не баловалась, но я бы все равно не советовал. Ой, подожди, у тебя тут прядка выбилась, — сказал Астахов и, быстро протянув руку, заправил ее Варе за ухо.

Определенно, «странно» было девизом этих выходных.

В бане же стояла невероятная жара. Во-первых, от углей в углу шел плотный белый пар, от которого тут же начинала слегка кружиться голова и жгло нос изнутри. Во-вторых, в центре нижней скамьи восседала Мими в некоем подобии слитного купальника Вари, но при этом изрезанного так, что прикрыты были исключительно места стратегической важности. Купальник при всей своей вроде бы изрезанности, облегал ее формы как вторая кожа, что выглядело весьма эффектно. Рядом с ней, чуть ли не истекая слюной, сидел Андрей. Его глаза как-то соскальзывали с ее лица с завидной периодичностью, но Мими на это не обращала совершенно никакого внимания. С другой стороны от нее сидел Марк, но он показывал не менее завидную выдержку: несмотря на то, что ему вид на прелести француженки открывался куда более… выдающийся, он оставался к ним абсолютно равнодушным. Руслан и то, нет-нет да поглядывал в сторону Мими. При этом он очаровательно краснел и виновато закусывал губу.

Посидев с ними немного, Варя не выдержала и вышла из парилки. Она просидела там всего минут пятнадцать, но ощущение было такое, будто она неделю там провела.

— С легким паром! — поприветствовала ее Лиля, которая будто махнулась с Астаховым местами: теперь уже он сидел в джакузи и вел беседы с финном и двоюродной сестрой, а Лиля разливала холодный чай с лимоном.

Она протянула Варе бокал, и та тут же к нему присосалась. Она рассказала Лиле про обстановку за дверью, и Лиля, хмыкнув, отправилась спасать оттуда несчастного Руслана.

Варе джакузи всегда нравилась. Это ощущение — много-много пузырьков задорно щекочущих тело и стремящихся вверх — она почему-то сравнивала с моментом, когда летишь вниз на американских горках. Когда становишься такой легкой и невесомой, что можно запросто лопнуть от переполняющего адреналина и восторга. Конечно, такие чувства появлялись не всегда, но этот раз был именно таким.

Они провели в джакузи, наверно, пару часов. Разговаривали, много смеялись, играли. Маша даже ради такого дела сбегала на чердак (который, оказывается, в доме тоже был) и принесла несколько настольно-подвижных игр. Они играли в мафию, во время которой никто не мог сдержаться и не засмеяться, играли в крокодила, и героем игры стала Маша, которая невероятно смешно показывала кормильца. Веселью активно способствовали брауни Мими, расходившиеся с невероятной скоростью. Однако Варя заметила, что Астахов не притронулся к ним, как и Руслан. Лиля же с аппетитом хрустела печеньем. Когда Варя спросила Глеба, предупредил ли он ее об «особом ингредиенте», оказалось, что предупредил. Пожав плечами, Варя выкинула это из головы. В конце концов, у ее подруги была своя голова на плечах.

Когда все накупались и переоделись, настало время открывать подарки. Они собрались в гостиной, рассевшись прямо на полу. Астахова усадили перед всеми, а рядом с ним сложили горку запакованных в подарочную упаковку подарков. Они договорились не подписывать подарки и не говорить Глебу, что кто ему приготовил, чтобы именинник сам догадывался о личности дарителя.

Однако прежде чем Глеб успел взять первый сверток, в гостиной внезапно погас свет, и под нестройное, но от этого не менее жизнерадостное завывание поздравительной песенки Маша внесла большой торт с восемнадцатью свечками.

Астахов что-то долго загадывал с закрытыми глазами, улыбаясь, а потом, открыв их, безошибочно нашел Варю и бесшабашно подмигнул ей прежде чем задуть все свечки с первого раза.

Варин подарок он определил сразу же, едва сумел оторвать кусок цветной бумаги от коробки. Промучавшись, в итоге, с выбором, она решила преподнести Астахову полное собрание книг про Гарри Поттера со всеми дополнительными материалами. Ох и поездила она по Москве, пытаясь отыскать прилично выглядящее издание «Росмэна». В итоге она еле-еле нашла его в одном небольшом подвальном магазинчике и чуть не расцеловала продавца. Себе же она эти старания объяснила как невозможность чтения великой саги в переводе «Махаона». Этот ужас со Злодеюсом Злеем можно было пускать только в пыточных целях.

Кроме гири и собрания лучших сочинений Кьеркегора Глеб получил еще не менее странные подарки. Мими подарила ему проигрыватель для старых пленочных записей (в наборе даже была белая простынь, чтобы все выглядело, как она выразилась, «нату’гально»). Андрей преподнес ему небольшой лакированный деревянный чемоданчик, открыв который, Глеб сначала начал смеяться, а потом ткнул Андерсена кулаком, бросив лаконичное: «Дебил». Когда Варя, преисполнившись любопытства, потянулась посмотреть, что там, Астахов решительно отодвинул чемоданчик от нее, а потом и вовсе спрятал за спину, сказав, что для таких подарков она еще маленькая. Варя серьезно раздумывала над тем, чтобы поддаться порыву и броситься отнимать чемоданчик, но разум в итоге победил. Поэтому она только фыркнула и отправилась на кухню за тарелками для торта.

Первой спать ушла Маша. Точнее, она скорее утекла, чем ушла, так каксделала это настолько незаметно, что никто, кроме наблюдательной Лили, не заметил этого. За ней отправился финн, сказав, что у него режим. К тому же фильм, который они сели смотреть после уничтожения торта, ему совсем не нравился, о чем он не преминул заявить. Постепенно разошлись и остальные.

Девушки уже почти были готовы ко сну, когда в их комнату внезапно постучался Руслан. Варя как раз досушивала волосы после душа и сначала стук не услышала. Руслан, робко потоптавшись у порога, зашел внутрь и присел на кресло. Варя, убедившись, что волосы высохли, выключила фен. Повисло неловкое молчание.

— Варя, — внезапно громко сказал Руслан, теребя в руках ажурную салфетку, бесстыдно снятую с тумбочки рядом, — а ты не хочешь пойти вниз и попить какао перед сном?

Варя недоуменно покосилась на него, на как-то резко отвернувшуюся Лилю, которая при Руслане отчего-то помрачнела.

— Да нет, что-то не хочу, — ответила она.

— А мне кажется, хочешь, — с нажимом произнес Руслан, глядя на нее с каким-то намеком, который Варя не смогла уловить, как ни пыталась. Потом до нее, как до жирафа, дошло, и она пожала плечами, поглядывая на напряженную спину Лили.

— Точно хочу? Может, потом как-нибудь?

— Точно, — кивнул Руслан, проявляя нетипичную для него решительность. — Прямо изнемогаешь.

Снова посмотрев на Лилю и не встретив никакого сопротивления, Варя встала, подобрала со стула джинсы и выжидающе уставилась на Руслана. Тот сначала тоже играл в жирафа, а потом густо покраснел и, подскочив, отвернулся. Варя быстренько скинула пижамные штаны, натянула джинсы, накинула поверх майки кофту, и все это — в полнейшей тишине. Не слышно было даже недовольного сопения Лили, что было и вовсе странно.

Выйдя за дверь их комнаты, Варя неожиданно обнаружила, что и впрямь не против выпить какао. Было ли это последствием настойчивости Руслана? Возможно, но попав в коридор, Варя поняла, что если не сделает этого, то спокойно уснуть не сможет. К тому же Лиле и Руслану явно было нужно остаться на какое-то время наедине, и полчаса она вполне могла им дать. Не сидеть же под дверью в коридоре?

Поплутав некоторое время в хитросплетении коридоров, Варя вырулила-таки на кухню. К ее удивлению, она уже была оккупирована одной француженкой, сидевшей в позе лотоса на кухонной стойке в одних только коротеньких шортиках и полупрозрачной майке. В руках она держала миску с салатом, который ела прямо руками.

Варя хотела незаметно выйти, но не успела.

— П’гивет, — произнесла Мими, глядя на нее своими большими черными глазами. Под ее внимательным взглядом Варе сразу стало как-то неуютно. И еще неуютно было от того, что Мими сидела чуть ли не голая, совсем того не смущаясь. Зато Варя смущалась за двоих.

— Привет, Мими… — пробормотала Варя. Отступать было некуда. — Ты не знаешь, где здесь можно найти какао?

— Вот в том симпатичном шкафчике, — указала француженка, неправильно ставя ударения. Варя сдержала лицо, которое так и норовило выдать какое-нибудь неприятное выражение, и открыла шкафчик. Там действительно было какао. Предложив Мими и получив отказ, Варя стала рыться в холодильнике в поисках молока.

— Я тебе не н’гавлюсь, — внезапно заявила Мими. Варя дернулась и чуть не ударилась о дверцу.

— Что, прости? — переспросила Варя, потирая лоб.

— Я тебе не н’гавлюсь, — совершенно спокойно повторила Мими, хрустя салатом. — Это но’гмально, я часто вызываю такую ‘геакцию у шенщин.

Справившись с собой, Варя закрыла холодильник и постаралась пройти мимо Мими, осуществляя сразу две сложных задачи: не пялиться, куда не следует, и сохранить нейтральное выражение лица.

— Я тебя только сегодня встретила впервые, — сказала она, наливая молоко в кастрюльку. — Нет причин для того, чтобы ты мне не нравилась.

Мими засмеялась, снисходительно глядя на нее. Варя, чтобы не идти вразрез с только же выданным утверждением, только пожала плечами, стараясь удерживать лицо на заданном выражении.

— Я к’гасивая, умная, ха’гизматичная, успешная, — стала загибать пальцы Мими, — модель и к тому же ф’ганцуженка. Мужчины не могут пройти мимо спокойно, а их женщины негодуют и ‘газд’гажаются, — сказала она и победоносно вскинула голову вверх.

Несколько секунд Варя просто моргала, пытаясь понять, что только что произнесла модель, так как хотя она и говорила по-русски так, как никогда не светило Варе говорить по-французски, понять ее было порой сложновато. Потом мысль до нее дошла, и она снова заморгала, но на этот раз от удивления. Со стороны, правда, первый и второй процесс особенно не различались, поэтому казалось, будто у Вари начался нервный тик.

— И скромная к тому же… — пробормотала она, но увлекшаяся самовоспеванием Мими этого не заметила.

— Я уже давно п’гивыкла к тому, что на меня об’гащают внимание, — продолжала, тем временем, она, — это но’гмальное явление, ведь я, чего уж там, шика’гна. Модели к этому быст’го п’гивыкают и не, как вы это гово’гите, па’гятся. Ну, как па’г, — видя недоумение на Варином лице, добавила француженка. Поняв, что сообщение не дошло до адресата, она возвела глаза к потолку: — Как п-ш, п-ш.

— А, как пар! — воскликнула Варя, и пантомима тут же обрела смысл.

— Exactement, — кинула с облегчением Мими. — Так вот, о чем я гово’гю… Мужчины — существа весьма п’гостые, они похожи на маленьких щеночков. Большинство женщин этого не понимают, и начинают о’г, когда их д’гагоценные щеночки пускают слюнки на вот этот вот, — показала она на себя, — кусок м’гамо’гной говядинки.

К этому моменту какао уже сварилось, и Варя наливала его в чашку. Мими повелительно пододвинула к ней свою, беря музыкальную паузу на несколько секунд. Отхлебнув и одобрительно кивнув, она продолжила свой монолог.

— Это ведь ничего не значит сове’гшенно, но эти ст’ганные мадам возводят их ‘гобость и ‘габолепие пе’гед пе’гвозданной к’гасотой, кото’гую подде’гживает миллион стилистов и, э-э-э, па’гикмахе’гов, к чему-то постыдному и неп’гавильному. Ну ‘газве плохо восхищаться к’гасивыми женщинами?

— Подозреваю, что… нет? — подала голос Варя, поняв, что от нее по сценарию должна быть реплика. Ей надоело стоять на месте, и она, следуя пагубному примеру француженки, присела на стол.

— Конечно, нет, — заявила она. — Это естественно. Вместо того, чтобы заняться своим телом и лицом и тоже стать такими же п’гек’гасными, эти женщины начинают поедать мозг их мужчин ложкой для мо’гоженного. Вот несчастные щеночки и кидаются на г‘гудь мне, и я же потом остаюсь виновата, — сокрушенно сморщила лицо Мими. — А ‘газве есть моя вина в том, что я п’госто д’гужелюбная? — она надула губы и выжидающе уставилась на Варю.

— Наверно… нет?

— Ты п’годолжаешь меня ‘гадовать. Поэтому Ва’гя, будь котиком, не ешь мозг Глеба ложкой для мо’гоженного, хо’гошо?

Варя поперхнулась какао, и оно брызнуло во все стороны. Пока Варя пыталась откашляться, задрав руки вверх, Мими брезгливо рассматривала коленку, на которую попала капля Вариного удивления, если не сказать шока.

— Я?.. Я ничего!.. При чем тут?.. Что?!

— Да не волнуйся ты так, — захихикала Мими, — выглядишь так, будто сейчас взо’гвешься. Думаешь, я не видела твой взгляд, когда вы п’гиехали? — она откинула назад сползшую на лоб кудряшку. — У меня чуть лицо не поджа’гилось, а Глеб, наве’гно, точно получил ожоги. И ладно бы ожоги на почве ст’гасти…

— Ты ошибаешься! — чересчур слишком громко и уверенно воскликнула Варя. — Ничего такого не было, и все ты выдумываешь.

— А небо че’гное, а я из Бангладеша, — умильно кивнула Мими.

Варя почувствовала, как щеки неизбежно наливаются краской, а пальцы начинают подрагивать. Поставив чашку на стол и сжав пальцы в кулаки, Варя бросила француженке что-то сложно определяемое, в котором одинаково читалось и краткое иди-в-пятую-точку, и пожелание спокойной ночи, и кое-что погрубее.

Вылетев из кухни, Варя хотела было убежать в комнату и спрятаться где-нибудь, где не будет никого и ничего, и ей можно было бы дрейфовать на волнах отказа думать о том, о чем думать все-таки хотелось. Но потом она вспомнила, что там отношения выясняют Руслан и Лиля.

Собственно, вспомнила она об этом уже у дверей. Прислушавшись и не услышав ни криков, ни других душераздирающих звуков, Варя приоткрыла дверь, радуясь, что она не заскрипела, заглянула в комнату… и тут же выскочила обратно в коридор, понимая сразу две вещи: во-первых, у Астаховых была хорошая звукоизоляция, во-вторых, Варе явно нужно было погулять еще полчасика. Как минимум.

Встал жизненно-важный вопрос, куда податься. На кухню идти не хотелось, там, судя по всему, Мими окопалась надолго. В гостиной… было потенциально слишком людно. В любой момент мог кто-нибудь появиться, начать задавать вопросы… Варе этого очень не хотелось.

Решение пришло само собой. Очередная петля коридора вывела ее в прихожую. Натянув кофту и облачившись в зимнюю амуницию, Варя поспешно вышла из дома, слыша смутные голоса где-то в глубине дома. Ей показалось, что одной из говорящих была Мими, а с ней встречаться не хотелось.

На улице стояла практически абсолютная тишина, изредка нарушаемая отдаленным лаем собак. Такой практически полной тишины Варя не слышала очень давно, в городе это сделать просто невозможно, ведь он никогда не спит. Даже ночью где-то едут машины, где-то пищит сигнализация, где-то что-то грохочет. А тут…

Варя, поплотнее замотав шарф вокруг шеи, бодренько зашагала по утоптанной дорожке вперед, туда, где по идее должны были быть ворота. Конечно, до ворот она бы точно не дошла, все-таки территория дачи была… внушительной, но вот отойти от дома и представить себя в лесу — легко.

Когда дом скрылся за поворотом в массиве деревьев, Варя остановилась и запрокинула голову. Над ней раскинулось необъятное звездное небо. Шея быстро затекла, и тогда она, раскинув руки в стороны, рухнула в снег рядом с дорожкой. Положение тут же стало куда удобнее, пусть и заведомо скоротечнее.

Сколько она так лежала, Варя не знала, уж слишком спокойно и умиротворенно было ей. Только спина начала мерзнуть, да нос с пальцами, но все это было такой мелочью по сравнению с тем, что было над ее головой. Но окончательно все отморозить ей было не суждено. Сначала Варя услышала тихий хруст снега, а потом увидела фигуру, приближающуюся к ней по дорожке.

— Косплеишь мишку? — с усмешкой спросил Глеб, подойдя ближе. Он остановился рядом с ней, но в снег залезать не стал. Понимая, что молча рядом он не постоит, а отвечать из горизонтального положения не очень удобно, Варя села в снегу.

— Выучил новое слово?

— А есть такое слово?

Эту фразу Варя нашла исключительно риторической, поэтому отвечать не стала, только покачала головой и улыбнулась.

— Что ты тут делаешь? — несколько секунд спустя спросил Глеб. Он вроде бы говорил не громко, но из-за этой невероятной тишины его голос гремел как тревожный набат.

— Да вот, лежу помаленьку… — ответила Варя, оглядываясь. — А ты чего пришел?

Глеб замялся, опуская голову. Он был без шапки, и его волосы странно отсвечивали в темноте. Казалось, что они даже не белые, а сероватые, будто седые.

— Мими сказала, что видела, как ты убегала из дома, — отозвался он, наконец. — Решил проверить, все ли в порядке.

— Ты говорил с Мими? — вскинула голову Варя. — И что она сказала?

— Да ничего особенного, — улыбнулся он, глядя себе под ноги. – Так, то-се… Всякое, знаешь, — покосился он на нее. — Поделилась переживаниями.

В качестве ответа Варя неопределенно помычала. Это с равной долей вероятности можно было принять как за положительную, так и за отрицательную реакцию. Глеб пошел еще дальше: он просто не обратил на это внимания, пребывая в собственных мыслях.

— Вставай, замерзнешь, — сказал он через какое-то время и протянул руку. — Не встанешь, придется тебя как Винни Пуха тащить за ногу, — добавил он, не увидев никаких телодвижений со стороны Вари, хотя бы как-то похожих на подъем.

Вздохнув и закатив глаза (для проформы, конечно, ведь пятая точка действительно стала подмерзать, но сама она бы в этом не призналась даже под угрозой полного обморожения), Варя взялась за руку Астахова и, подтянув корпус вверх, быстро встала, чуть не уронив при этом Глеба, который явно не ожидал, что его помощью действительно будут пользоваться. Его слегка дернуло вперед, но он вовремя спохватился и затормозил, сжимая Варину руку сильнее. И не стал отпускать, когда Варя заняла более-менее вертикальное положение.

— Ну вот, уже замерзла, — сказал Глеб, проведя пальцем по тыльной стороне ее ладони, отчего Варя непроизвольно вздрогнула.

Она хотела ответить, произнести хоть что-нибудь, но внезапно обнаружила, что в голове слов практически не осталось, а те, что кое-как нашаривались, в предложение составляться никак не желали.

— Я хочу сделать кое-что, — произнёс неожиданно для Вари Глеб, не сводя с неё глаз. В темноте они казались темно-серыми. — Только обещай, что не будешь драться. И вообще, лучше спрячь руки за спину, так спокойней будет.

Пока Варя недоуменно таращилась на него, Глеб закатил глаза и собственноручно завёл её руки за спину и сложил в замок пальцы. При этом он настолько приблизился, что почти обнял ее.

Варя в смятении сжалась, раздираемая противоречивыми чувствами. С одной стороны, она не любила, когда люди подходили к ней слишком близко, это заставляло её чувствовать себя кроликом, попавшим в ловушку. А с другой… Это было приятно, неожиданно приятно. От Глеба пахло шоколадом, будто он прятал плитку под одеждой, и детским кремом. Варя втянула носом воздух, и эта смесь ароматов вкупе с запахом зимы и сосен, подействовала на неё успокаивающе. И почему-то заставило думать о любимом пледе дома.

Убедившись, что Варя не будет расплетать пальцы, Глеб вроде бы не пошевелился, даже не дернулся, но его руки совершенно неуловимым образом оказались у неё на спине. Теперь он действительно её обнимал, что поняла даже Варя, до которой важная информация обычно доходила… Не сразу.

— И это… — тихо пробормотал Глеб, слегка наклоняя голову, — коленки вверх не подкидывай, ладно? Вообще, хорошо бы тебя связать, но это уже будет тогда совсем другая история…

Только Варя хотела возмутиться и немного оскорбиться, как Глеб быстро наклонился и поцеловал её и тут же немного отстранился, касаясь носом Вариной щеки. Весьма красной щеки. Это даже нельзя было в полной мере назвать поцелуем: только лёгкое касание губ. Глеб тут же напрягся, ожидая предательской атаки снизу, но её, к его огромному удивлению, не последовало.

Видя, что сопротивление пока не оказывается, Глеб снова коснулся Вариных губ своими, и на этот раз поцелуй был настоящим. А Варя… Варя пребывала в таком невероятном замешательстве, что едва держалась на ногах. Внутри неё одновременно роилось столько противоречивых чувств, что она просто не могла остановиться на чем-то определенном, будто она находилась в процессе четвертования, только вместо четырёх частей её делили примерно на миллиончик.

Ей нравилось то, что Глеб ее целовал. И одновременно приводило в неистовый ужас. Она чувствовала неловкость, хотелось провалиться под землю. И вместе с тем это было невероятно приятно.

Она сама не заметила, как ее руки за спиной расцепились и перекочевали куда-то в область талии Глеба, хотя с этими куртками ничего нельзя было сказать наверняка. Варя была слишком занята бурей в голове, которая грозила перерасти в ураган и унести ее в Изумрудный город. Варя пыталась сформировать хотя бы одну внятную мысль, но они упорно сопротивляясь, рассыпаясь в пыль под прикосновениями Глеба.

Неожиданно Варя почувствовала, что вибрирует. Сначала она решила, что это иллюзия, созданная ее разгулявшимся сознанием, у которого вместо осознанных ассоциаций на поцелуй, так часто описываемых в любовных романах, возникали исключительно цветные пятна с подозрительно знакомой продолговатой формой и двумя полукруглыми отростками. А потом она поняла, что и правда вибрирует, и Глеб тоже.

— Что… — не то пробормотала, не то простонала она, отстраняясь от Глеба и слыша свое тяжелое дыхание. Ко всему прочему ее чуть не оглушил собственный пульс, застучавший в ушах с бешеной силой, а тело решило прикинуться желе.

— Черт, — недовольно произнес Глеб, залезая рукой в карман. Достав телефон, он скинул звонок, но тот практически сразу же зазвонил снова. Глеб мученически закатил глаза и весьма раздраженно нажал на зеленую кнопку: — Марк, ты очень не вовремя! — хрипло бросил он и отключился.

Пока Глеб сражался с телефоном, Варя постепенно приходила в себя, чувствуя, как контроль над собой возвращается к ней, а это непривычное чувство, которое возникло в тот момент, когда Глеб обнял ее, и которому Варя отказывалась дать определенное название, отодвигается на второй план, уступая место банальной панике.

Она сделала шаг назад, едва не упав в сугроб, где до этого лежала, скинула с себя руки Глеба. Он смотрел на нее недоуменно, ничего не понимая. В этом Варя была с ним солидарна. Она тоже не понимала, что она творит.

— Варь, подожди, не убегай, — взмолился Глеб, пока она пятилась, касаясь рукой губ.

— Я… Там… Мне надо, — прошептала Варя, торопливо отступая.

Она боялась, что Глеб начнет догонять ее, но он застыл на месте, глядя на нее растерянно. Чем дальше она отходила, тем печальней становился его взгляд. И если раньше такого чувства не возникало, то теперь Варя сама себе напоминала несчастную героиню дешевого романа, которая, подобрав юбки, серной уносилась вдаль от лирического героя.

Добежав до дома, Варя стремглав бросилась к своей комнате, найдя дорогу на этот раз сразу. Ввалившись внутрь и даже не подумав, что там может быть кто-нибудь, она привалилась к двери и попыталась отдышаться. В комнате свет был выключен, никого не было. Варя оказалась один на один с собой — единственным человеком, чьего общества она боялась еще больше, чем Глеба.

Решение пришло из ниоткуда. Схватив дрожащими пальцами телефон, Варя пролистала список контактов. Пока шли гудки, она ждала, кусая губу. Наконец, он снял трубку.

— Матвей? Ты мне очень нужен. Прямо сейчас.

*

Матвей смотрел на нее как на умалишенную.

— И что, это все? — спросил он, явно наклеивая на нее ярлык — «больная».

— А тебе что, мало? — возмущенно поинтересовалась Варя, но возмущение в голосе было какое-то слабенькое, ненатуральное. Актрисы бы из нее точно не вышло.

— И ради этого я перся в такую даль в середине ночи! — патетически воскликнул он, прикладывая ладонь ко лбу. — Девочку впервые поцеловали, девочка запаниковала, а я страдай, — горестно вздохнул он.

Варя только молча смерила его недовольным взглядом и отвернулась.

— Ладно я, а что сейчас с тем парнем творится-то, — покачал головой Матвей. — Набрался смелости, поцеловал девушку, а она психанула и сбежала с другим.

Варя плотнее сжала губы, пытаясь отогнать вставшее перед ней как наяву лицо Глеба, смотревшее на нее, пока она уходила от него прочь.

— Белоснежка, я думал, ты взрослее этого, — укоризненно произнес Матвей, вздыхая.

— Мне шестнадцать лет, — огрызнулась Варя, не выдержав. — Можно я хотя бы раз буду вести себя согласно возрасту? Хотя бы раз!

— Ты только не кричи, эй! — Матвей поднял руки вверх, сдаваясь. — Веди ты себя как хочешь, только не надо при этом е… долбать мозги другим, особенно тем, кто, судя по всему, к тебе неровно дышит. Ну и мне тоже не надо, я, конечно, дышу ровно, но через два годика все может измениться к лучшему, — подмигнул он, как обычно сводя все к шутке.

Волна злости улеглась, и Варя даже сумела мрачно усмехнуться. Да, злость на Матвея за его «умные» советы действительно ушла, зато осталась злость на себя и стыд за свое поведение.

— Просто отвези меня домой, ладно? — произнесла устало она, прислоняясь головой к холодному стеклу.

— Хорошо… — покорно вздохнул Матвей, переводя ручник в положение «вперед». — Поехали.

В ночной тишине звук двигателя раздался, словно внезапный непрекращающийся взрыв. Темная машина, теряющаяся в темноте, вырулила на заснеженную дорогу и на всех парах понеслась прочь.

========== Часть девятнадцатая, разговорная ==========

Все воскресенье Варя разрывалась между желанием прогулять в понедельник занятия и все-таки пойти туда, практически на суд. Умом-то она понимала, что пропуск ничего не решит, только подольет масла в и без того разгоревшийся огонь, но ум в ее случае не всегда получал решающее слово.

Она чувствовала себя аналогом Елены Гилберт, потому что никак не могла определиться с собственными чувствами. Ей одновременно и хотелось, и не хотелось увидеть Глеба. Хотелось, потому что… Тут по мыслям начинало кататься перекати-поле, и сам собой вспоминался их поцелуй. Зато по пункту «не хотелось» набиралось сразу столько причин! Там была и неловкость, и стыд за свой панический побег, и страх, и еще много всего, о чем Варе думать не хотелось, но все равно как-то получалось.

Промаявшись до самого вечера, Варя так и не решила, идти в школу или не идти, решив положиться на случай. Если проснется утром вовремя — то пойдет. А если нет…

Правда, думая об этом перед сном, Варя не учла фактор Барни. Тот привык, что его драгоценную тушку каждое утро выводят на прогулку, поэтому едва миновало привычное для него время, когда Варя встает и мрачно натягивает на себя толстовку, он прибежал в ее комнату и стал будить любимую хозяйку. Его оглушительный лай подействовал куда лучше ведра с ледяной водой: Варя вскочила, как ужаленная.

Делать было нечего, тем более что мама бы точно не разрешила Варе остаться дома, увидев, что она все равно уже встала. Пребывая в невероятно унылом настроении, Варя выгуляла Барни. Пес был в восторге: хозяйка явно пребывала в своих мыслях и практически не обращала внимания, куда и зачем он бежит. Так, домой Барни вернулся измазанный в грязи и мокрый насквозь.

Пока Варя мыла пса и одевалась, она не могла отделаться от мысли, что все испортила своим поспешным отступлением. При этом это самое загадочное «все» в цельный образ складываться отказывалось, менее значительным от этого не становясь. Такое вот неопределимое нечто.

Всю дорогу к школе Варя боролась с внутренними хорьками, которые внезапно решили обосноваться где-то в районе живота. Что если там будет Глеб? Что она ему скажет, как оправдается? А что если он вообще не захочет с ней больше общаться? Необъяснимо для самой Вари, но именно этого она боялась в глубине души больше всего.

Однако все её опасения оказались напрасными, потому что в классе Глеба не оказалось. Зато там сидела Лиля, чуть ли не подпрыгивающая на месте от взволнованного ожидания. Увидев Варю, она облегченно выдохнула и вскочила на ноги.

— Куда ты делась вчера? Почему ты ничего не сказала? Мы думали, что с тобой что-то произошло! — воскликнула она, обвинительно выставляя вперёд указательный палец.

— Прости, — пробормотала Варя, обходя Лилю и падая на свой стул.

— Мы все испереживались! — не останавливалась Лиля, следуя за ней. — Руслан хотел даже отправиться искать тебя в лес, но Глеб его вовремя остановил. Куда ты делась?

— Я… — Варя качнулась и поставила стул на задние ножки. — Мне пришлось уехать, срочно.

— И ты решила никому не говорить? Чем ты вообще думала-то?

— В свою защиту могу сказать, — Варя сложила руки на груди, глядя на Лилю с усмешкой, — что если бы ты была в нашей комнате, то наверняка меня увидела. А тебя там не было. Где же была ты?

Лиля порозовела и отвела взгляд, прислоняясь к парте. Все недовольство тут же исчезло с её лица. Вместо него проступило самое настоящее смущение, которое Лиле было совсем не свойственно. Она хотела что-то сказать, но тут как по заказу в класс зашел Руслан, и Лиля окончательно стушевалась. Варя еле сдержала довольное хмыканье. Настроение как-то само собой поднялось.

Руслан выглядел… довольно. Более того, он сиял будто начищенный пятак, улыбаясь во все свои двадцать восемь. У него даже походка поменялась. По крайней мере, так показалось Варе, хотя точно сказать она не могла, не понимала. Но, по правде говоря, ей и не хотелось выяснять ничего, тем более что она знала причину. Причина, едва увидев Руслана, стала смущенно улыбаться, а когда он подошел и чмокнул ее в щеку, по цвету лица практически догнала аленький цветочек.

— Варя! — воскликнул Руслан, бросая сумку на парту. — Куда ты вчера подевалась?

— У Вари были срочные дела, — быстро ответила Лиля, пока ехидно ухмыляющаяся Варя не сказала ничего, что могло бы их скомпрометировать. — Ей пришлось уехать.

— Уехать? А почему ты нам ничего не сказа… Ой! — воскликнул Руслан, получив в бок тычок. Несмотря на свою скромную комплекцию и невнушительный вид, Лиля могла так ущипнуть, что синяк держался добрую неделю. Варя испытала это на собственном опыте. Руслану оставалось только посочувствовать. Под строгим взглядом Лили он понял, что дальнейшие расспросы лучше прекратить.

Урок начался, Руслан и Лиля, постоянно переглядываясь, уселись перед Варей, а Глеба все не было. Он не появился и на второй урок, и на третий. Когда все возможные сроки для опоздания прошли, Варя начала беспокоиться. Она даже спросила у Руслана, не говорил ли Глеб чего, но тот только покачал головой. Они с Лилей уехали в обед, отвёз их Андерсен, которому надо было съездить в город по делам, а Глеб собирался вернуться вечером.

Глеб не объявился ни во вторник, ни в среду. Телефона его ни у кого не было, а в социальных сетях Варя зарегистрирована не была, поэтому ей оставалось только гадать, почему Астахов пропускал школу. Не хотел её видеть? Разум пытался как-то намекнуть ей, что Варя центром вселенной не являлась и у Глеба могли быть и другие заботы, но сообщение игнорировалось и отправлялось в папку «Спам».

Чем больше проходило времени, тем больше портилось Варино настроение. Лиля сочувственно поглядывала на нее, но расспрашивать не пыталась. Она не знала, конечно, что происходило с ее подругой, но что-то подозревала. А у Лили было правило: не делиться собственными соображениями, пока она не уверена в их достоверности.

Варя бы точно сползла в пучину печали и недовольства собой, если бы однажды, совершенно неожиданно, не наткнулась на Алю в коридоре школы. Та стояла с преподавательницей английского — они были ровесницами и подругами вне школы, насколько знала Варя — и смеялась над чем-то, что она говорила. Увидев ее, Варя буквально остолбенела: она-то думала, что Алевтина окончательно решила возненавидеть их семью и игнорировать до конца жизни.

Справившись с неожиданностью и даже радостью от того, что Аля все-таки вернулась с этой своей затянувшейся командировки, Варя почувствовала совсем другие эмоции. Воспылав праведным гневом, она направилась на разборки. Подлетев к подруге и бесцеремонно прервав ее разговор с учительницей английского, которая от неформального: «А ну пошли со мной», — выпала в осадок, Варя схватила Алю за руку и потащила за собой. Благо, кабинет психолога находился рядом.

Аля, к большому Вариному удивлению, шла за ней послушно и даже покорно, не пытаясь вырвать руку из цепкой Вариной хватки. Дойдя до двери, она достала ключ и молча ее открыла, пропуская Варю вперед.

Едва дверь закрылась за ними, Варя повернулась к Але, набрала в грудь побольше воздуха, открыла рот…

— Прости меня, Варя, — тихо сказала Аля, подходя к ней. — Я перед тобой очень виновата.

Весь порыв ругаться исчез сам собой. Варя застыла так — с открытым ртом — на несколько секунд, потом захлопнула его, громко клацнув челюстями.

Алевтина выглядела отдохнувшей. Ее кожа потемнела от загара, а волосы сияли так, будто сквозь них пропустили несколько киловатт тока. Но все же под глазами виднелись темные круги, а губы были обкусаны, а Варя знала, что Аля кусала губы только тогда, когда сильно нервничала.

— Продолжай, — осторожно произнесла Варя, не уверенная, за что Аля извинялась.

— Может быть, присядем? — предложила Аля, показывая на диванчик. — А я чая заварю…

Пока Алевтина ставила чайник и доставала из шкафа чашки и вазочки с печеньем и пирожными, Варя наблюдала за ней с дивана. Ей дважды предлагать поваляться на нем было не нужно. Благодаря магии этого места — единственного во всей школе, где она действительно могла полностью расслабиться — Варя чувствовала, как тревоги, занимавшие ее всю неделю, постепенно разжимали свои стальные объятия. Она буквально видела, как эти цепи волнения по одной начинают распутываться и опадать на землю. Конечно, она понимала, что стоит ей снова вернуться в реальный мир, за пределами которого находился кабинет Али, они вернутся, но сейчас — сейчас ей это было необходимо, и она только поняла это. Она всю неделю провела в таком напряжении, даже не отдавая себе в этом отчете, что теперь казалась самой себе горкой желе, вывалившегося из формочки.

Когда чайник вскипел, Аля разлила кипяток по чашкам, добавив в Варину холодной воды. Сама она пила почти чистый кипяток, постоянно обжигая язык и небо.

— Так… что ты хотела сказать? — не выдержала Варя.

Аля вздохнула, чуть опустила голову, сняла очки и потерла переносицу. Говорить ей явно не хотелось, но будучи взрослой (периодически), она понимала, что говорить надо. Этому же она пыталась научить своих подопечных, однако это удавалось ей с переменным успехом.

— Я не должна была вот так бросать тебя, обидевшись на Лешу, — произнесла она виновата. — Это он идиот, а ты с этим никак не связана. Мне очень стыдно, прости меня.

Варя чуть не выронила чашку из рук.

— Да ты что! — воскликнула она. — Я и не думала так! В смысле, я понимаю, что тебе нужно время, чтобы перестать дуться на Лешу, — добавила Варя, — и я достаточно адекватная, чтобы понимать, что твое молчание никак с этим не связано. Хотя вот на телефон ты вполне могла ответить, — не удержалась она от укола.

Аля скривилась, и не от того, что отпила чая.

— Я боялась, что Леша начнет названивать мне с твоего телефона, так как его звонки я сбрасывала, а я…

— Леша звонил тебе? — переспросила Варя, отставляя чашку в сторону. Все равно она то и дело грозила выпасть из ее рук.

Леша, несмотря на все его положительные качества, был тем еще бараном, и не только из-за крепкого лба. Когда он считал себя правым, он никогда не шел на примирение первым, никогда не пытался слегка поумерить свой пыл и признать, что, возможно, и в его поступках было что-то, что могло спровоцировать конфликт. Варя не знала, было ли это свойство конкретно ее брата или всех Алексеев в принципе, но сталкивалась с ним постоянно. В былые времена Аля и Леша часто ссорились из-за этого, а учитывая, что Аля и сама характером была не слаба…

— Конечно, он звонил, — фыркнула Аля. — В конце концов, даже твой брат понимает, что если ты переспал с бывшей девушкой по пьяни, то это надо обсудить и желательно с ней.

— Как… Как это вообще произошло? — спросила Варя, снова вспоминая, как она застала их на месте преступления и как мало раскаяния проявляли оба.

Аля вздохнула, неопределенно и вместе с тем как-то печально. Она тоже отставила чашку в сторону и с тоской покосилась туда, где, как Варя точно знала, хранился ее часто пополняемый запас душевных лекарств разной степени крепости. Но рабочий день был в самом разгаре, а значит пить было нельзя.

— Ты ведь знаешь, что мы общаемся? — поинтересовалась Аля вместо вступления.

Варя утвердительно кивнула, несмотря на то, что по ее мнению их общение было куда менее… интенсивным.

— В тот день я как раз узнала, что Иммануил Вассерманович выбил для меня командировку в Швейцарию, где проходил международный слет молодых психологов, поэтому была в очень приподнятом настроении, — продолжила Аля, будто оправдываясь. — Я обзвонила подруг, хотела отметить это событие, но все были заняты. Потом как-то сам собой набрался номер твоего брата… Слово за слово, и мы уже сидим в нашем баре, пьем как два алкаша. Мы разговорились, совсем как раньше, — Аля разом погрустнела. — Мы ведь раньше, помнишь, совсем с телефона не слезали, могли всю ночь трепаться.

— Помню-помню, — поддакнула Варя. — Мама тогда каждое утро заставляла Лешу вставать чуть ли не в шесть, в назидание, так сказать.

Аля и Леша были и правда хорошей парой, из тех, что не могут друг без друга ни минуты. Они не только были влюблены друг в друга, они были друзьями, которые могли рассказать друг другу все без стеснения. Учитывая, что сам Леша в то время был скорее печальным лирическим героем, который очаровывал своим цинизмом и противоречивым взглядом на жизнь, светлым пятном в их отношениях была Аля, которая не только сумела справиться с Лешиным негативом и истерзанным сердцем, но и стала лучом надежды для Вари.

Варя часто думала о том, что с ними было бы, не встреть Леша Алю. Они были знакомы еще до того, как умерла Алина, но тогда они знали друг друга только по именам. Варя, по правде говоря, даже не знала, как они умудрились познакомиться, ведь они происходили из совершенно разных миров. Алевтина училась в «Кленовом листе», была отличницей и любила ходить по музеям, а Леша… Его смело можно было называть хулиганом.

После трагедии они снова встретились, совершенно случайно. Постепенно их дружба набирала обороты, пока они, также совершенно случайно, не влюбились друг в друга. Под влиянием Али Леша изменился в лучшую сторону — это замечали все вокруг. А Варя в ее лице нашла сначала замену сестре, которой ей так не хватало, а потом и подругу. И Аля не относилась к ней покровительственно, не ставила себя на пьедестал из-за разницы в возрасте. Если бы не Аля, они оба — и Варя, и Леша — стали бы совершенно другими людьми, и Варя не была уверена, что хотела бы их знать.

— Мы сидели практически до закрытия, — снова заговорила Аля через какое-то время, — потом решили поехать к Леше. А у него дома было вино, которое я давно хотела попробовать, но все не было возможности. И вот уже совсем поздно, чтобы ехать домой, Леша предложил переночевать у него. Я согласилась. Он стал стелить на диване, и как-то так получилось, что мы уже целуемся, а его руки умудряются попутно снимать с меня юбку…

— Детали! Лишние детали! — завопила Варя, поспешно затыкая уши.

Аля вздрогнула, явно забыв, кому и что она рассказывает. Покраснев, она стушевалась и снова бросила взгляд на заветный ящичек.

— Прости, — пробормотала она. — Остальное ты знаешь.

— Да уж… — настала Варина очередь отводить взгляд. — Такое вряд ли забудешь.

Голые ягодицы брата и эпичное появление Али снова появились перед внутренним взором, и Варя замотала головой, пытаясь прогнать «чудное виденье».

— И-и-и, что, теперь вы снова вместе? — торопливо спросила Варя, чтобы картинка перед глазами развеялась. Развеиваться она упорно не хотела, но Варя надежды не теряла.

Аля пожала плечами, потирая переносицу. Она снова стала выглядеть устало, мечтательное выражение слетело с ее лица, оставив за собой уныние вкупе с неопределенностью.

— Не знаю я, — сказала она. — Вряд ли.

— Но ведь…

— Ты что, действительно думаешь, что мы снова сойдемся только из-за того, что переспали? — фыркнула Аля. — Такое, знаешь ли, только в сказках и бывает. В них все просто, — голос Алевтины стал жестче и раздраженнее, будто сама она думала об этом и успела убедиться в полной неправдоподобности такого варианта. — Встретились, спели дуэт, поженились и получили свое долго-и-счастливо. В реальной жизни все совсем не так.

— А жаль, — вздохнула Варя, переводя взгляд с подруги на окно. Небо было серым, шел снег, будто его и без этого было недостаточно. — Если честно, то мы все думали, что вы с Лешей поженитесь еще тогда. Мама уже даже стала выбирать имена для внуков.

Аля поперхнулась, и Варе пришлось хлопать ее по спине, пока психологиня ловила ртом воздух. Вытерев выступившие слезы, Аля уставилась на нее как на восьмое чудо света, продолжая по инерции кашлять.

— И не надо на меня таращиться. Мы с мамой достаточно трезвомыслящие, чтобы понимать, что лучше тебя Леше все равно никого не найти. Ты-то, понятное дело, себе парня можешь найти и получше, но для Леши ты — потолок, — пожала плечами Варя.

Аля продолжала молча смотреть на нее. Глаза у нее были похожи на блюдца, Варя даже видела в них застопорившийся мыслительный процесс, будто маленькие шахтеры внезапно получили по лбу своими маленькими кирками и теперь валялись без сознания на дне шахты.

— К тому же, — добавила Варя, усмехаясь, — будущая свекровь тебя обожала, а твоя мама всегда относилась к Леше как к младшему, слегка слабоумному сыну. Согласись, такое совпадение редко когда случается.

Шахтеры стали постепенно приходить в себя и возвращаться к работе: Аля начала быстро-быстро моргать. Она взяла чашку с чаем, отпила, даже не поморщившись, поставила чашку на место, откашлялась. Варя терпеливо ждала, пока подруга придет в себя. Не каждый же день ей говорят, что ее и ее бывшего парня, с которым у нее вышел внезапный эпизод ностальгии по былым временам, уже прочили с мужья и жены.

— Я твою маму… боюсь, — шепотом произнесла Аля, медленно качая головой.

Варя прыснула.

— Поверь мне, ты не одна такая, — смеясь, сказала она. — Ее боятся все, но жить это им с ней не мешает. Отец вон вообще на ней жениться умудрился.

— Твой папа вообще любопытный экземпляр, насколько я знаю, но я не об этом, — отмахнулась Аля. — Я ее правда боюсь, а ты говоришь, что она?..

— И я тебе говорю, — Варя закатила глаза. — Ее боятся все. Думаешь, ее за знание испанского зовут Инквизиторшей?

Аля быстро-быстро затрясла головой, откидываясь на спинку дивана и подтягивая ноги под себя. Форменная юбка этому движению не особо способствовала, но перед Варей можно было не кичиться, чем Аля активно пользовалась. Варя же в этот момент почувствовала себя старше Али, что бывало с ней… а нет, никогда не бывало. Просто видеть этот шок на ее всегда таком спокойном и уверенном лице было настолько странно и непривычно, что…

— Ты, кстати, на нее похожа, — вырвалось у Вари. Аля вскинула на нее недоуменный взгляд. — Ну, на маму. Мою.

— Ты хочешь довести меня до сердечного приступа? Ты скажи честно, я хоть скорую заранее вызову.

Варя снова рассмеялась, на этот раз тихо и практически безмолвно, чтобы не травмировать и без того пострадавшую психику психологини. Даже смешно: это Алевтина должна помогать заблудшим овечкам нащупать свою тропку, а не наоборот.

Пока Аля укладывала новую информацию в голове, Варя размышляла. Напряжение, державшее ее за горло с воскресенья, наконец отпустило, и она почувствовала себя куда лучше. Настолько, что, возможно, было готова об этом поговорить. Только с кем?

Точно не маме, с этим бы Варя к ней не пошла ни за что в жизни. Леша… тут даже и речи быть не могло. Он еще со своей жизнью не разобрался, какой там разбираться с жизнью сестры. Матвей обладал куда большим жизненным опытом и стойкостью ума в этих вопросах, но после того, как он привез ее домой, Варе его видеть больше пока не хотелось.

Лиля еще не раскололась на счет их с Русланом приключений на даче, да и не знала Варя, как ей сказать о ней и Астахове. Услышав о ее душевных метаниях, Лиля бы наверняка сказала что-то невероятно умное, простое и одновременно с тем сложное, что поставило бы Варю в еще больший тупик и загрузило бы до скончания дней ее. С другой стороны и хранить этот секрет от нее Варе не хотелось, ведь они были подругами.

Тут Варя чуть сама себя по лбу не стукнула. Вот он, тот человек, сидит рядом с ней и смотрит растерянно в пространство, нарушая гармонию идеальной прически не менее идеальным маникюром, который задумчиво чесал затылок.

— Хочешь отвлеку от мрачных дум? — весело позвала ее Варя.

Аля перевела на нее взгляд, от которого мог замерзнуть вулкан.

— А меня Астахов поцеловал, — заявила Варя, качая ножкой.

Едва слова вылетели из ее рта, она почувствовала, как щеки взрываются цветом и становятся, наверно, такими же красными, какой была Лиля. И как-то при виде медленно проступающего торжества на лице Али Варя снова вернулась к тому, что рассказывать это было плохой идеей и вообще лучше она пойдет выброситься из ближайшего окошка. Потянувшись за чаем, Варя отпила, как вдруг…

— Ну, наконец-то! — раздался громкий вопль.

Варя настолько сильно поперхнулась, что чай полетел во все стороны, прямо как у мультяшки. Настала Алина очередь хлопать ее по спине. Варя закашлялась и отодвинула ее руку в сторону.

— Я думала, я поседею быстрее, чем это произойдет, — добавила она, чем вызвала новую порцию истерического кашля.

Протянув Варе салфетку, Аля от дальнейших комментариев отказалась, дожидаясь, пока Варя не сможет нормально дышать. Чай на всякий случай был отодвинут подальше. По крайней мере то, чего Варя добивалась — восстановление Алиногосамообладания — произошло, и теперь госпожа психолог стала похожа на саму себя: собранная, вся такая деловая, что чуть ли не колбаса, и с этим привычным слегка ехидным выражением лица, отчего хочется начать противоречить и вообще нести бред.

— Совсем спятила так орать? — сдавленно поинтересовалась Варя, размышляя тем временем, где теперь откопать свое самообладание.

— Нет, ну, а что я могла поделать, если я рада? Я ждала этого даже больше, чем ты ждешь новых серий «Доктора».

— Во-первых, — подняла в воздух палец Варя, — это невозможно. Во-вторых, ты что, знала, что это произойдет?

Ее голос все еще звучал немного сдавленно, а в горле теперь саднило и слегка першило. А еще чаем была залита юбка и колготки. Оставалось радоваться, что форменная темно-зеленая шотландка и черные плотные колготки чайному окрашиванию не подлежали. Вот если бы на ней было что-то белое или светлое…

— Конечно, знала, — самодовольно подтвердила Аля. — Еще с тех пор, как ты ему врезала и вас наказали. Помнишь те сладкие дни сентября?

Варя эти дни действительно помнила, хотя сладкими бы она их не назвала. Тогда перед ней маячили девять месяцев учебы, неизведанная дорожка одиннадцатого класса и неизвестность линии поведения Новиковой. Из года в год ее гадости становились изобретательнее, хотя Вику в них, конечно, никогда нельзя было обвинить. Она и не делала ничего своими руками, зря, что ли, под ее самозабвенным руководством ходила целая клика?

— Помню, — пробурчала Варя.

— Я только не понимаю, почему ты мне сразу ничего не сказала. — Варя в ответ на это многозначительно покосилась на нее. — А, да, точно, — спохватилась Аля. — Выключенный телефон и все такое. Конечно. Рассказывай! Когда это произошло?

Деваться было некуда: сама начала. Собравшись с духом, Варя начала свой короткий рассказ.

— Глеб пригласил нас на дачу, — Варя проигнорировала донесшееся до нее довольное «м-м-м». — Отпраздновать его день рождения! А не то, о чем ты подумала!

— Конечно-конечно, — кивнула Аля. — Как тебе будет угодно.

Варя нахохлилась и сложила руки на груди.

— Я могу продолжать? — вместо ответа Аля кивнула. — Ладно. Так вот. Мы веселились, отмечали, а потом мне пришлось выйти из комнаты, и там была эта француженка… Забей, — отмахнулась Варя, увидев, что Аля собирается задать уточняющий вопрос. — Кто она для сюжета не так уж и важно. Важно то, что она наговорила всякого, отчего мне срочно понадобилось уйти от нее, а так как комната была занята, — «и еще как», — подумала Варя, — я решила выйти на улицу. Глеб меня там нашел, мы говорили, а потом… Ну, ты понимаешь.

Варя будто снова оказалась на даче Астахова среди импровизированного леса. Она отчетливо помнила, как было холодно и как кололся мороз на щеках, но все это само собой отходило на второй план.

— И что ты сделала? — поторопила ее Аля.

— Что-что… — Варя вздохнула. — Психанула, конечно же. Сбежала от него, позвонила другу своему, чтобы он меня забрал. И уехала.

— И не сказала ему ни слова?! Варя, ну как так-то! — воскликнула Аля, утыкаясь лбом в ладонь.

— А ты бы сказала что-нибудь Леше, если бы я вас не застукала? — раздраженно поинтересовалась Варя, срывая злость на себя на Але.

— Конечно бы сказала! — Аля всплеснула руками. — Хотя бы попрощалась!

— Мне до тебя еще минимум шесть лет эволюционировать, и вообще, я что, не могу психовать?

— Да психуй ты на здоровье, — вздохнула Аля, глядя на Варю с участием, с которым добрые дяди доктора смотрят на своих неизлечимо больных пациентов. — Только это не дает тебе права делать жертвами своих психов других людей.

— Да знаю я! — не выдержала Варя, срываясь на крик. — Я знаю, — повторила она тихо, опуская голову на сложенные на подтянутых к груди коленях руки.

В кабинете повисла тишина. Звонок на урок давно прозвенел, и Варя уже почти пропустила половину. Ее это не беспокоило, хотя должно было бы. Конечно, всегда можно отговориться тем, что она была у психолога, но тогда насмешкам на следующую неделю не будет конца. Варя уже давно научилась их игнорировать, но теперь под обстрел третьесортными остротами попадали и Лиля с Русланом, а за них ей было обидно. Они ведь ничего такого не делали, просто дружили с ней. Все-таки дети действительно были самыми жестокими созданиями, пусть даже им уже было почти по восемнадцать лет.

— Аль, что мне теперь делать? — жалобно и очень тихо спросила Варя.

Госпожа психолог на мгновение задумалась, выбирая, как бы помягче донести до нее ужасную правду. По крайней мере, так решила Варя, глядя на сосредоточенное лицо подруги. На самом же деле Алю душил смех, и она очень, очень, очень не хотела, чтобы он вырвался наружу в неподходящий момент.

— Поговорить с Глебом и объяснить, что ты убежала не потому, что ненавидишь его, а потому, что немножко истеричка. Ты ведь его не ненавидишь? — полу утвердительно поинтересовалась Аля, уже зная ответ.

— Нет… Я не знаю. Нет. Ты ведь знаешь, мне сложно говорить о своих чувствах, всегда было сложно.

— Я-то это знаю, а Глеб? Правильно, нет, — Аля щелкнула Варю по носу. — Не забывай, что он тоже подросток. Несмотря на то, что опыта в каких-то делах у него явно побольше твоего, он тоже может и психовать, и делать что-то сгоряча, а уж от несения бреда нельзя застраховаться вообще ни в каком возрасте. Так что просто поговори с ним и объяснись.

— А его в школе нет, — нашлась Варя. Нашлась, правда, скорее по привычке противоречить, чем из-за того, что действительно хотела избежать разговора с Глебом. Нет, она хотела и еще как, но вместе с тем она понимала, что это только усугубит эту непростую ситуацию. А ей все-таки хотелось, чтобы все было хорошо.

— Значит, поговори, когда он появится.

— Хорошо, — вздохнула Варя. — По крайней мере, я постараюсь. А у тебя есть шоколадка? Мне нужно заесть весь этот стресс.

Аля усмехнулась и полезла в свой бездонный шкаф за шоколадками. Там хранилось столько всего, что Варя вполне была уверена: если им вдруг срочно понадобится звездолет «Интерпрайз», Аля и его в шкафу сумеет найти.

*

Обычно то, чего ждёшь, происходит именно тогда, когда ты уже забываешь не только то, что ты ждёшь, но и зачем ждёшь. Следуя этой причудливой, но от того не менее действенной вселенской логике, Глеб пришёл в школу в следующий понедельник, когда Варя уже потеряла всякую надежду.

Его явление народу она, словно следуя своей фамилии, проворонила. Она лежала на парте, уткнув лицо в сложенные руки, и отчаянно пыталась подремать хотя бы пять минут. Выспаться накануне не удалось. Сначала Леша катал её по магазинам в поисках идеальных боксерских перчаток, потом Аля, отсекая все протесты ещё на подлёте, потащила её в бар. Охранник на входе был ее знакомым, так что Варе разрешили пройти при условии, что она ничего не будет пить. В итоге Варя действительно ничего не пила из того широко ассортимента, что предлагался барменом. Она уныло потягивала воду из красиво украшенного бокала, пока Аля с подружками шли вразнос. В итоге домой она приехала поздно, а ночью ворочалась и уснула только под утро.

Когда на стол шлепнулась знакомая сумка, Варя даже сначала решила, что уснула и это просто сонная галлюцинация. Варя даже мысленно хмыкнула, в очередной раз удивляясь своему подсознанию. Надо же выдумать такое. Длилось это, правда, секунды две, после чего в уставшую голову постучалась Мысль. Глеб пришел. Действительно пришел.

Вскинув голову, Варя уставилась на него, сонно моргая и щурясь от яркого электрического света. Ей показалось, что даже звуки в комнате затихли, а одноклассники, шебаршащиеся на своих местах как только что пробужденные ото сна мухи, отдалились и ушли на второй план.

Глеб стоял возле парты, не глядя на нее. Он сосредоточенно рылся в сумке, опустив голову. Выглядел он как всегда продуманно растрепано. Рубашка навыпуск, жилетка застегнута на две центральные пуговицы, рукава закатаны. И все-таки Варя заметила, что не все было так же тщательно спланировано, как обычно: под глазами залегли мешки, брови были сдвинуты, а на одной руке был налеплен широкий пластырь телесного цвета. Сам собой в памяти возник Пижамный день и пластырь с Человеком-пауком.

— Привет, — произнесла Варя немного хрипло. Горло как-то само собой пересохло, а кончики пальцев стали неметь.

— Привет, — отозвался Глеб, не поднимая глаз. Закончив ни к чему не приведшие поиски, он упал на стул, жалобно скрипнувший, и скинул сумку на пол. Потом подумал немного, достал планшет и тетрадку с ручкой. Все это — не глядя на Варю. — Как жизнь?

Варя облизнула губы, как-то неожиданно осознав, что зря она не пользуется хотя бы гигиенической помадой. И стоит, наверно, перестать их кусать по поводу и без. Какой-то конкретной связи с происходящим это не имело, просто пронеслось галопом по голове, пока она пыталась сформулировать ответ на простой, казалось бы, вопрос.

— Вроде неплохо, — ответила она в итоге, косясь на Астахова. Тот в ответ, все также не поворачиваясь к ней лицом, только вскинул бровь. Варя впервые в жизни увидела наглядное изображение выражения «убийственный сарказм».

— Неплохо? — сухо усмехнулся Глеб, водя пальцем по экрану планшета.

— Ну… — протянула Варя, не уверенная, что он хочет от нее услышать. — Вроде бы. А у тебя?

— О, у меня просто замечательно, — теперь его голос звучал непривычно жестко и едко. По крайней мере на ее памяти Глеб ни разу так ни с кем не говорил.

Повисла пауза, которая заставляла Варю нервничать. Ей определенно не нравилось, что Глеб вел себя… не так, как обычно. Вот уж превратности судьбы: обычно обычное поведение ее соседа по парте выводило ее из себя, а его отсутствие наоборот — беспокоило.

— Ты неделю пропустил, — подала Варя голос в попытке возобновить беседу. — Все в порядке?

Глеб снова усмехнулся, с упорством дятла стуча пальцами по экрану устройства. Варя не могла точно видеть, что там — у Астахова была наклеена эта новомодная пленка, которая позволяла видеть экран только при определенном угле взгляда.

— Я же сказал, — и снова этот жесткий тон, который Варе совсем не нравился. — У меня все замечательно. Просто решил отдохнуть недельку.

— Ясненько… — пробормотала Варя, отворачиваясь.

Понимая, что Глеб к беседе явно не расположен, Варя достала из рюкзака тетрадь, открыла ее где-то ближе к середине. Страницы рядом были еще чистыми, но Варю это не смущало. Она вела тетради хаотично, часто вписывая что-то важное между уравнениям. На одном листе у нее могли быть даты по истории, зарисовка ДНК, словарный диктант по русскому и набросок географической карты. К тому же она постоянно рисовала всякие спиральки и треугольники, разукрашивая их и обвивая чернильными цветами и лианами. Вот и сейчас она поставила сверху дату и название урока, а потом стала рисовать что-то трудно определяемое вокруг. Изначально это было солнышко, но потом рука соскользнула и солнышко превратилось в пришельца.

До конца урока Астахов больше не сказал ей ни слова.

Как и за весь день. Он вел себя отстраненно, прохладно — словом, совсем не так, как привыкла к тому Варя. Нет, он отвечал на вопросы, если Варя их задавала, даже спрашивал что-то сам, но делал все это с таким лицом и таким тоном, что очень скоро Варя потеряла желание устанавливать коммуникационный мостик.

Больше всего ей не нравилось то, что она отлично понимала, чем вызвано такое поведение. И она хотела это исправить, но вот загвоздка — чтобы это исправить, нужно поговорить, а с таким Глебом Варя говорить не хотела. У нее и так были проблемы с нормальным межличностным общением там, где это заходило чуть дальше обыкновенного светского этикета. Она и Лилю с Русланом приняла не сразу, а уж тут…

Она с детства была такой: немного замкнутой, волком смотрящей на незнакомцев. Но тогда было легче: подошел к человеку, стукнул его кубиком по макушке — все, контакт установлен. А после того, как подрался с кем-нибудь за куклу, выражать свои чувства и вовсе не надо, всем все ясно и так. Да и какие сложные чувства могут быть у пятилетки?

Алина как-то сказала ей: «Молчанием ты делаешь хуже только себе. Не нравится что-то — скажи. Нравится — скажи тем более». Кажется, тогда они говорили о каком-то мальчике из класса на год старше. Варя с ним дружила, но ей он нравился совсем не как друг, но все-таки ему признаться в этом она боялась. К слову, с тем мальчиком она так и не поговорила. Ее увлечение прошло само собой, а потом и он сам исчез с полотна ее жизни, возможно и к лучшему.

А потом Алины не стало, и Варя еще больше замкнулась в себе. После того, как ее выпустили из больницы, она долго не говорила даже с мамой, отделываясь пустыми и ничего не значащими фразами. Она постепенно привыкала к нормальной жизни, и тогда ее молчание было нормальным. Доктор говорил, что Варе нужно было найти себя — старую себя — и примирить ее с собой новой. Варя не была до конца уверена, что это действительно случилось. Она четко видела границу «до» и «после», как будто была Хныком — суккубом, тело которого было прошито толстыми черными нитками ровно посередине.

Кажется, ей говорили, что в народе это называется проблемы с доверием. Или нет, Варя точно не помнила. Зато такое определение она сама находила очень подходящим.

Лед, щедро приправленный сарказмом и дергающейся на каждое ее слово бровью, не раскололся на следующий день. Он снова прошел в этом напряженном молчании, которое совершенно не нравилось Варе и которое, казалось, полностью устраивало Астахова. С другими он общался совершенно нормально. Будто шторка отдергивалась, и на сцену выходил нормальный Глеб: веселый, обаятельный, неизменно вежливый и галантный. И Руслан, и Лиля, которые постоянно были рядом, ничего не замечали. Варя бы даже стала чувствовать себя немного спятившей, если бы не знала, как на самом деле выглядят сумасшедшие и как себя ведут.

Ночью она снова не могла заснуть, размышляя над тем, что, собственно, происходит с ее жизнью и как она это допустила. Раньше все было так просто, не было ни непонятных вопросов в голове, не было навязчивых мыслей. А главное — никто ее не целовал морозной ночью, и все было в порядке! Все было хорошо. А потом неожиданно перестало. Это заставило ее задуматься, действительно все было хорошо или это она заставила себя в это верить. А потом над тем, можно ли заставить себя верить во что-то, заранее зная, что это ложь. А потом над концепцией лжи. Словом, насыщенная ночь была у Вари.

В среду, собираясь в школу, она не могла отделаться от мысли, что идти туда ей совершенно не хочется. И это ее «не хочется» отличалось от обычного нежелания попадать в родные гостеприимные стены. Она прямо-таки «предвкушала» очередную порцию подчеркнутой холодной вежливости от Астахова, и от этого школа становилась местом, которое не хотелось видеть еще больше обычного. Она даже всерьез рассматривала вариант переждать, пока мама не уйдет на работу, у Леши, но потом отказалась от этой заманчивой возможности. Конечно, Леша против не будет, но Ирина Владимировна не преминет воспользоваться ее пропуском как поводом позвонить домой и выдать ее маме гневную тираду о том, какая Варя ужасная ученица, человек и дочь, и мама все равно все узнает, и последуют санкции. А маминых санкций Варя не хотела куда больше, чем не видеть Астахова.

Как и следовало ожидать, Глеб снова пребывал в этом подозрительном состоянии. Пришел, поздоровался с Лилей и Русланом, сухо бросил Варе «привет», уселся на свое место и затянулся в трясину планшета. Он явно с кем-то переписывался, но с кем Варе было не видно, не то чтобы она смотрела. Хотя любопытство где-то глубоко внутри подгрызало. Тем более что периодически Глеб начинал смеяться или хмыкать.

Апогей Вариного недовольства случился на большой перемене после четвертого урока. Эта перемена была не такой большой, как предыдущая, так что пообедать никто не успевал, зато можно было посидеть на подоконнике в коридоре и почитать. Как правило, до того светлого момента, когда в ее жизнь ворвались Руслан с Лилей, она так и делала. Впрочем, в данный момент они стояли вроде бы рядом, но настолько друг в друге, что Варя чувствовала себя немного лишней. Она сидела на подоконнике, чувствуя спиной холод от окна, читала недавно найденное продолжение истории вампира Лестата, точнее, пыталась читать. Лестат, даже будучи во всем своем невероятном великолепии, не мог удержать ее внимание надолго. Ему активно мешал звонкий девичий смех, доносившийся до Вари даже сквозь наушники.

Напротив, у двери кабинета биологии, стоял Астахов в окружении десятиклассниц. Вероятно, он рассказывал что-то невероятно смешное и, возможно, самую малость похабное, так как десятиклассницы то и дело взрывались смехом, покрываясь попутно румянцем. Все они были как назло стройные, симпатичные, а в глазах читалось явное необременение интеллектом. Насколько Варя помнила классификацию девушек от Матвея, именно такие парням нравились больше всего.

Особенно мешала Варе читать одна мадам, которая в десятом классе была чем-то аналогичным их родной Новиковой. Кто-то даже говорил, что как только Новикова выпустится, царствовать на территории школы будет она. Варя, кося периодически глазами в ее сторону, видела явное сходство: такое же самоуверенное лицо, властный взгляд, очевидный авторитет перед товарками. Она стояла ближе всего к Астахову и то и дело поправляла длинные светлые волосы, которые просто не могли от природы завиваться в такие правильные локоны.

Больше всего мешала Варе довольная физиономия Астахова. Настолько мешала, что Варя вполне могла сказать — раздражает. Он так и светился, наслаждаясь этим нелепым восхищением, которое излучали девушки. И он еще будет ей говорить, что его это внимание тяготит! Тяготит, как же. Глядя на его чуть ли истекающее от блаженства лицо, Варя чувствовала ярко выраженное желание взять в руку что-нибудь потяжелее и запустить это что-нибудь куда-нибудь в его направлении. И если это что-нибудь совершенно внезапно попадет ему по белым зубам — что ж, от кармы не убежишь.

Когда преемница Новиковой, четким движением бедра оттеснив одноклассницу в сторону, пододвинулась к Глебу и стала пальчиком трогать его бицепс, проглядывающий через тонкую ткань рубашки, Варя не выдержала. Она громко захлопнула книгу, отчего стоящая рядом парочка синхронно вздрогнула, а Глеб глянул на нее со своего места, но тут же вернулся к своим фанаткам.

— Все в порядке? — спросила Лиля, недоуменно глядя на нее.

— Да… Все просто замечательно, — сквозь зубы бросила Варя, запихивая книгу в рюкзак. Лестат подождет. В конце концов, он-то ее ни на кого не променяет и будет понятливо ждать, пока она снова не откроет плотные бежевые страницы.

— Точно? По тебе так не скажешь.

— Точно-точно. Я сейчас вернусь, — сказала Варя, поднимаясь на ноги.

Лиля пожала плечами и отвернулась, зато у Руслана на лице появилось подозрение. Он перевел взгляд с Вари на Глеба, нахмурился, потом снова посмотрел на Варю, которая отряхивалась и поправляла юбку со спокойным видом. Такими же спокойными были бойцовские собаки перед атакой. Продев руки в лямки, Варя выдохнула и, повинуясь скорее сиюминутному порыву, чем нормальной человеческой логике, двинулась в сторону хихикающего кружка.

«Нам же надо поговорить? Надо. Почему бы не сделать этого сейчас? Вот и я не знаю почему. Главное, чтобы не послал прямым текстом — этого я точно не выдержу».

Достигнув цели, Варя с досадой обнаружила, что все десятиклассницы как одна выше ее. Половина, правда, стояла на десятисантиметровых шпильках, что позволяло им возвышаться больше, чем того хотела матушка-природа, но сути дела это не меняло. «Вот акселератки», — подумала недовольно Варя, протискиваясь между ними.

Увидев Варю, Глеб снова вскинул бровь. В Варину голову даже закралось подозрение, что он поставил целью прибить ее силой сарказма, раз уж диверсия с бутылками не задалась. По рядам десятиклассниц пробежал легкий шепоток презрения. Варя только закатила глаза. Куда уж ей, убогой, до таких модниц и красавиц. Благодаря наличию в ее жизни Новиковой и общему пофигизму по отношению к степени прекрасности внешнего вида, Варю это не трогало.

— Можно тебя на минутку? — спросила Варя, глядя на Глеба.

Довольная усмешка на его лице мгновенным образом трансформировалась в ехидно-саркастичную. Он покосился на десятиклассниц, шепоток среди которых усилился, сложил руки на груди, напрягая мышцы и явно рисуясь перед ними.

— Зачем?

Вроде бы он произнес одно слово, но Варя почувствовала холодок, пробежавший по спине. Она сощурила глаза и зеркально отразила его жест, скрестив руки на груди. Разница была в том, что она не рисовалась, а переходила от раздражения к злости, а это она делала быстрее, чем среднестатический ковбой вытаскивал пистолет из кобуры. Астахов начинал игру на чужом поле.

— Поговорить.

Брови Астахова снова дернулись, но на этот раз уже удивленно. А нечего вести себя как самоуверенный, самодовольный… человек, и ожидать, что Титаник его характера не напорется на айсберг имени Варвары. Варя тоже умела говорить так, что у собеседника зубы начинали клацать. Еще бы она не умела — с такой-то мамой! Правда, получалось это редко и только тогда, когда Варя действительно злилась.

— Ну пойдем, — пожал плечами Глеб. — Дамы, продолжим позднее, — сказал он на прощание десятиклассницам, которые разочарованно вздохнули. В их взгляде на Варю явно читалась почти материальная ненависть. Варя только цокнула языком и подумала, что ее персональная копилочка пополнилась.

Не глядя, идет ли за ней Глеб («Пусть только попробует не идти!»), Варя решительно направилась дальше по коридору, в самый его конец, где находилась лестница. На ней вполне можно было спокойно поговорить: дверь на первом этаже была всегда заперта, а на втором и третьем этажах возле нее находились самые не популярные у учеников кабинеты, где никогда никого не было.

Завернув за угол, Варя с некоторым трудом открыла тугую дверь и вышла на кафельную лестничную клетку. Там было светло и прохладно. Тонкая блузка от холода особо не защищала, но это было некритично. Что-то подсказывало Варе, что долго они с Глебом там не пробудут.

Варя встала у лестничных перил, предотвращавших короткий, но запоминающийся полет учеников до первого этажа. Опершись спиной о деревянную панель, она уставилась на собственные руки, которые теребили край блузки. Мысль поговорить была хороша ровно до того момента, как плавно стала осуществляться.

Глеб прислонился спиной к стене, снова скрестил руки на груди и выжидающе уставился на Варю. Этакая цепочка взглядов. Если бы у Вариных рук были глаза, они бы уставились на Астахова, и круг был бы замкнут.

— Я внимательно слушаю, — нарушил тишину Глеб, когда молчание затянулось.

Его голос гулко разнесся по лестнице и прозвучал громче, чем ожидала Варя. Чувствуя мурашки, она поежилась и потерла локоть. Руки деть было положительно некуда.

— Ты странно… — она откашлялась. — Ты странно себя ведешь.

— Да неужели.

— Да. Вот опять, — Варя склонила голову на бок. — Я от тебя столько сарказма слышу первый раз за полгода.

— И что с того? — бровь снова взлетела к волосам, будто специально. Хотя почему будто? Глеб явно намеренно действовал ей на нервы. До этого Варя не замечала за ним этой черты — способности целенаправленно доводить собеседника до ручки. Обычно инициатором скорого наступления ручки была она сама.

— Может, хватит? — воскликнула Варя. — С тех самых пор, как ты вернулся в школу, ведешь себя как придурок. Что случилось, что не так?

— Что не так? — переспросил Глеб и рассмеялся, хотя этот взрыв смеха больше походил на первую ступень истерики. — Что не так? Серьезно?

— Да!

— Я не могу, — смеясь, покачал головой Глеб. Несмотря на то, что рот его улыбался, глаза оставались жесткими и холодными. — Она меня спрашивает, что не так.

— Спрашиваю, — в голосе Вари начала звенеть сталь. — Потому что я не понимаю, из-за чего ты бесишься.

Благие планы объяснить, почему она повела себя как малолетняя дурочка, как-то сами собой отодвинулись подальше, и на сцену печатным шагом вышло недовольство, злость и беспокойство, помноженное на большую и уязвленную гордость.

— А то ты не знаешь! Не смеши меня, а, — Глеб закатил глаза. — Ты вроде не идиотка, хотя периодически отлично притворяешься. Ты все отлично понимаешь!

— Не понимаю!

— Уверена? — поинтересовался Глеб угрожающе и оттолкнулся спиной от стены, делая к ней шаг.

— Да! — воскликнула Варя, впрочем, чувствуя себя при этом не так уж определенно. То есть, она-то знала, но желание сознаваться прошло. Разум явно решил, что он похож на цельную фисташку, которая открываться не желает.

— Хватит уже трепать мне нервы, — прищурился Глеб, делая к ней еще шаг. — Хватит делать вид, что эти пару месяцев ты не наслаждалась тем, что я велся на твои игры, как идиот.

— Мои игры? О чем ты вообще говоришь?

Злость слегка разбавилась недоумением. Варя и так никогда не была мастером в понимании других людей. Они частенько представали перед ней как нечто загадочное и совершенно нечитаемое, даже если она знала их не первый день. Исключение составляли только Леша с Алей, которых она видела практически во всех состояниях.

Лицо Глеба она прочитать не смогла бы точно. Видела только, что он был чем-то чуть ли не взбешен; до нее внезапно дошло, что отблеск этого чувства она наблюдала все это время. Просто Глеб, будучи человеком воспитанным и по большей части сдержанным, умело прятал его. Это заставило ее подумать о том, чего же еще она о нем не знала. Правда, сейчас анализировать это было не к месту, но вот потом…

— А как еще это назвать? — Глеб еще приблизился и понизил тон так, что теперь говорил тихо, но от этого не менее… не менее. — Сначала ты всю дорогу ведешь себя как этакая недотрога с трагическим прошлым и не менее трагическим настоящим, вся такая беззащитная и слабая…

— Я?! — только и могла что воскликнуть Варя. Она? Слабая и беззащитная? Будто Астахов ее с кем-то перепутал. Причем сильно перепутал.

— Хлопаешь глазками, уверяешь, что вы просто друзья и даже не знаешь, друзья ли, — продолжал тем временем Глеб, — а потом, сразу после того, как активно целуешься со мной, звонишь ему и говоришь, как он тебе нужен.

Челюсть Вари едва не стукнулась о кафельный пол. Злость ушла окончательно, смытая растущим в геометрической прогрессии удивлением.

— А Матвей-то тут при чем?

— То есть ты даже не отрицаешь? — прищурился Глеб, искривляя губы в некоем подобии усмешки, которая была похожа на его обычный оскал, но очень отдаленно.

— Да нечего отрицать! — не выдержала Варя. — Я психанула, понятно? Мне нужно было… И вообще, мои отношения с Матвеем — не твое дело!

— Не мое? Серьезно?

— Не твое!

Теперь он стоял совсем близко — даже руки не протянуть. Варю окутало облако его запаха, и она снова почувствовала сосны и мороз. Купался он в них, что ли… Оба тяжело дышали, будто не говорили, а бежали стометровку. Варя сглотнула, глядя на Глеба снизу вверх, и внезапно почувствовала, как стадо мурашек, громко топая, пробежалось по всему телу.

Глеб смотрел на нее, прищурив свои зеленые глаза, которые в дневном свете казались совсем светлыми и чересчур яркими. Взгляд его был тяжелый, но Варя и сама была не легкого десятка, хотя смотреть на него с такой гаммой смешанных эмоций было… странно. Несколько секунд борьбы — и Глеб отвел глаза, скользнув ими по лицу и вниз, туда, где, как неожиданно поняла Варя, она не застегнула несколько верхних пуговок. Она тут же покрылась легким румянцем.

Прозвенел звонок. Слишком громко, чуть ли не оглушая — они стояли совсем рядом с ним. Варя вздрогнула и присела, подхватывая неизвестно когда брошенный на пол рюкзак. Глеб не тронулся с места. Упершись ладонью в его грудь, Варя отодвинула его и бодрым шагом прошла мимо к двери, стараясь не выдавать того, как сильно дрожали коленки.

Она вышла в коридор, быстро пустевший, и направилась к кабинету биологии. Не оглядываясь.

*

На биологии Глеб не появился. Это было к лучшему, так как Варя не смогла бы провести рядом с ним сорок пять минут спокойно. Внутренне она еще кипела, пусть и немного запоздало. Удивление от того, откуда Глеб узнал, что она звонила Матвею и что она ему сказала, прошло. Остался только вопрос — откуда. Она была уверена, что его не было рядом в тот момент, когда она звонила ему. И услышать ее слова он точно бы не смог. Так откуда?

И он назвал ее слабой. И беззащитной. Она чуть не рассмеялась в голос, когда вспомнила это. Сколько себя помнила, Варя никогда не была ни первым, ни вторым. Возможно, со стороны могло так показаться, ведь она никогда не лезла в драку первой, не отвечала на придирки и оскорбления, даже не смотрела на обидчиков, просто молча уходила. Ладно, не всегда. Иногда ее характер брал верх, и тогда уже обидчики уходили прочь, отнюдь не молча. Но с возрастом это случалось все реже. Был, правда, неудачный инцидент с Астаховым, но из любого правила бывает исключение.

Она точно не была слабой. Она могла поднять Барни! А он весил чуть ли не больше, чем она сама. Леша всегда следил за ее физической подготовкой, да и на скалодроме особо не по лазаешь, если не будешь обладать силой и крепкими мышцами. К тому же она тогда здорово ему врезала — хотя бы это должно было дать ему понять, что слабой она не была.

Как не была и беззащитной. Варя всегда могла постоять за себя. Просто не хотела утруждаться. Куда проще просто уйти, чем пытаться что-то кому-то доказать. А она точно знала: начнешь что-то опровергать, тогда все будут думать, что так и было.

Урок пролетел незаметно. Варе повезло, что они проходили новую тему, поэтому учительница не задавала вопросов, а только объясняла. Варя бы все равно не смогла собраться достаточно для того, чтобы ответить что-то вразумительное. Сказать по-правде, она и так-то не готовилась. Биология всегда была для нее чем-то слишком тривиальным, чтобы обращать на нее лишнее внимание.

Прозвенел звонок, одиннадцатый класс вяло засобирался. Следующим уроком в расписании значилась физкультура, и никому особо не хотелось в холодный спортивный зал, где хмурый физрук будет сначала гонять их по всему периметру зала ради собственного удовольствия, а потом на время.

Варя хотела прогулять физкультуру, но суровая фигура Петра Петровича, застывшая перед выходом к спортзалу молчаливым памятником, не дала ей этого сделать. Вздохнув, Варя побрела на урок. Ускорилась она только попав на улицу в переход между зданиями. Все-таки прогулки по подтаявшему снегу в балетках особо к лености не располагали.

Перед раздевалками Варя завернула в душевые, где очень сосредоточенно причесывалась минут десять, потом пошла в раздевалку, где уже почти никого не осталось. Лиля будучи поклонницей здорового образа жизни, физкультуру никогда не прогуливала, только по исключительной необходимости, и переодевалась быстро. К тому же после младших классов в раздевалке оставался специфический запах, который пусть и уничтожался освежителями воздуха, но не до конца, отчего ароматы, царившие внутри, сами собой подгоняли учениц заканчивать свои переодевательные дела побыстрее.

Дойдя до своего шкафчика, Варя бросила рюкзак на пол и стала раздеваться. Несмотря на то, что от лишнего жира она никогда не страдала, да и фигура у неё была, пусть и не такая пышная и выдающаяся, как у некоторых (а уж на фоне Мими все её знакомые девушки меркли), завершить процесс облачения в длинные шорты и футболку она старалась побыстрее, ни на кого не глядя. Тем более что компания в раздевалке осталась не самая удачная: Ника стояла у своего шкафчика вместе с Викой и что-то нашёптывала ей на ухо с маниакальным блеском в глазах, Юля и Катя стояли чуть поодаль, поправляя друг другу волосы, а в самом дальнем углу наспех переодевалась опоздавшая Карина.

Скамейка, на которой сидела Варя, слегка покачивалась, и она наклонилась посмотреть, почему. Один из болтов, соединявших металличесой пластиной ножки с сидением, выпал, поэтому пластина болталась в свободном полёте. Её края тускло поблескивали в слабом свете лампочек, и Варя сделала мысленную заметку рассказать об этом Петру Петровичу. Ещё упадёт кто-нибудь и расцарапает себе все, что только можно.

Со шнурками у Вари всегда были особые отношения. Они никак не желали оставаться завязанными. Стоило Варе сплести из них аккуратный бантик или узелок, как те тут же развязывались и грозили ей падением. Вот и сейчас, встав со скамейки, Варя опустила голову и заметила, что левая кроссовка отчаянно пытается совершить её, Варино, убийство.

Она поставила ногу на скамейку и наклонилась, чтобы восстановить справедливость и расправится-таки с двумя надоедливыми веревочками. И очень вовремя наклонилась: стоило ей нагнуться, как произошло две вещи — над её головой что-то пролетело, врезавшись в шкафчик, и громко завизжала Вика.

Варя, дёрнувшись от неожиданности, отскочила в сторону, опрокидывая скамейку на бок. Вика стояла позади неё, вся красная, готовая буквально метать молнии взглядом. Варя попятилась и наткнулась на красивую бежевую туфлю, которая только что была пущена в качестве снаряда.

— Ты нормальная? — поинтересовалась она, глядя на Вику, которая медленно приближалась. Одна рука была сжата в кулак, в другой она держала вторую туфлю, явно намереваясь оставить высокую шпильку в Варином виске.

— Я тебя прикончу, — пообещала угрожающе Вика, обходя скамейку. Обычно ровно уложенные волосы сейчас встопорщились и торчали во все стороны, а лицо перекосила злобная гримаса. — Думаешь, увела Глеба, да, скотина? Мало тебе того, что жизнь мне всю сломала, так теперь еще и это?

— Я никого у тебя не уводила, — произнесла Варя, кося глазом на руку с туфлей. — Насколько я помню, Глеб сам тебя бросил. Еще до Нового года.

— Меня не бросают! — взвизгнула Вика, покрываясь багровыми пятнами, будто бы и без того была недостаточно красная. — Тем более меня не бросают из-за такой придурошной, как ты!

То ли это была абсурдность ситуации, то ли общий стрессовый фон дня, но Варя не выдержала и расхохоталась. Хорошо расхохоталась, от души, да так, что слезы выступили на глаза. Правда, на Вику это подействовало, как красная тряпка на быка: выпучив и без того большие, обведенные черной подводкой глаза, она запустила в Варю второй туфлей. Варя легко увернулась. У Вики всегда было не важно с метанием в цель, даже если между ней и целью было всего несколько десятков сантиметров.

Увидев, что шпилька в ее голове свой безвременный конец не нашла, Вика взвыла и бросилась на Варю, выставив вперед руки с длиннющими ногтями, символично выкрашенными в красный цвет. Варя выдохнула и внутренне собралась. Несмотря на то, что лицо ее еще смеялось, внутри в мыслях она плавно провалилась в гулкую тишину, в которой не надо было думать, не надо было беспокоиться. Оставались одни только инстинкты и движения, заученные до автоматизма.

Даже не обратив внимания на то, как тело будто само легко уклонилось с пути бреющего полета Вики, Варя заломила ее руку за спину, придерживая другую, и впечатала ее лицом в шкафчики. Вика успела повернуть голову так, чтобы не разбить себе нос, но больше она ничего сделать не могла. Попытавшись вывернуться из Вариной хватки, она только усугубила свое положение и громко вскрикнула от боли, когда Варя дернула ее за заломленную руку.

В раздевалке повисла тишина, прерываемая только Викиными угрозами. Она ругалась и не уставала перечислять, что сделает с Варей, пусть та только ее отпустит. В ответ на это Варя сильнее надавливала на руку, и угрозы на какое-то время прекращались. Не надолго правда.

Вика как раз пошла на третий заход, когда дверь, ведущая в спортивный зал, распахнулась, и в проеме появился внушительный силуэт Петра Петровича.

— Какого… здесь происходит? — взревел он, щурясь с непривычки. Освещение в раздевалках было куда тусклее, чем в спортзале.

Вика заверещала, причитая, что больная одноклассница накинулась на нее и стала избивать. Варя от таких инсинуаций опешила, но противницу не отпустила, наоборот, прижала к шкафчикам посильнее. Вика была выше, но Варя была куда сильнее.

— Воронина! — гаркнул Петр Петрович, когда глаза привыкли к полумраку. — Что это здесь происходит? Отпусти немедленно Новикову! Устроили мне тут разборки, блин.

Закатив глаза, но не посмев противиться учительскому указу (все-таки Петр Петрович и по ушам надавать мог, это тебе не Ирина Владимировна с ее вечным причитанием), Варя разжала руки и сделала шаг назад, чуть не споткнувшись об опрокинутую скамейку.

Не глядя на то, как Вика, вся красная и злая, отряхивается и потирает плечо, Варя отвернулась и пошла к физруку, готовясь выслушать очередную нотацию. Она даже помахала ручкой планам окончить год без еще одного посещения кабинета директора. В голову закралась неприятная мысль: ее ведь из-за этого не выгонят? Осталось-то каких-то несколько месяцев до окончания учебы. Петр Петрович уже открыл рот, чтобы бахнуть что-нибудь не совсем понятное, но в меру укоризненное, как вдруг…

На этот раз Варя увернуться не успела, потому что подлого нападения со спины уж никак не ожидала. К тому же она думала, что у Вики осталось достаточно здравого смысла, чтобы не кидаться на нее в присутствии учителя, но у той отказали последние мозги. Увидев, что Варя повернулась к ней спиной, Вика размахнулась и со всей силы толкнула ее.

Варя нелепо взмахнула руками, спотыкаясь о забытую на полу туфлю, и полетела вниз, видя перед собой только металлическую пластину, торчащую из дерева прямо по курсу падения ее головы. В последний момент успев загородиться руками, Варя больно ударилась боком о жесткие перекладины скамейки. Правую руку обожгла резкая боль.

В ушах зашумело, но Варя все равно услышала крик Петра Петровича, который, проявив неожиданную ловкость, в мгновение ока подбежал к ним и схватил Новикову за ухо. Та завизжала, теперь уже точно подвергая барабанные перепонки присутствующих коллапсу.

Варя, не переставая морщиться, села на полу. На ладони зиял длинный порез, из которого лилась кровь. Она посмотрела на железку, покрытую ее кровью, все также жизнерадостно поблескивающую, и снова засмеялась. Смех вышел громким, истерическим, так что Петр Петрович, не долго думая, отправил ее в медпункт, а сам пошел к директору, ведя Новикову за собой. Ухо ее он так и не отпустил.

Варя, схватив рюкзак, который оставлять в раздевалке не хотелось, отправилась к медпункту, стараясь не заляпать себя кровью. Лиля, вытаращив глаза, дала ей платок и хотела пойти с ней, но Петр Петрович запретил ученикам покидать спортивный зал, а она не смела ослушаться учителя.

Когда Варя пришла к медпункту, кровь уже почти перестала течь, но платок Лили был пропитан ею насквозь. Ей повезло, что медсестра оказалась на месте. Она поохала-поохала над раной, промыла ее и сообщила облегченно вздохнувшей Варе, что швы не понадобятся. Поколдовав над порезом, она, наконец, забинтовала его, туго стянув кончики бинта и сделав из них крепкий бантик на тыльной стороне ладони. Все это не заняло и пятнадцати минут. Варя уже собиралась уходить, как медсестра, встав на защиту двери грудью, потребовала объяснений. Варя даже не покривила душой, когда сказала, что упала и поранилась в раздевалке. Она ведь правда упала, а Вика свое получит. Если она не напала на Варю со спины, возможно ничего бы и не было, и Петр Петрович вел бы в кабинет директора Варю.

Промучившись еще десять минут под допросом с пристрастием, Варя-таки вышла из кабинета, морщась при каждом неосторожном движении руки. С тоской подумав о том, что ведь еще и возвращаться в спортзал придется — она до сих пор была в спортивной форме — Варя закинула рюкзак на плечо.

Но до плеча рюкзак не долетел. Он замер в воздухе, по крайней мере так показалось Варе. Недоуменно обернувшись, она увидела возникшего из ниоткуда Глеба, который одной рукой сжимал ее рюкзак, а другой собирался ее коснуться, но не успел.

Тот на физкультуру явно не собирался, так как до сих пор был при полном, как говорится, параде. С того момента, как она видела его все полтора урока назад — а ей показалось, что прошло куда больше времени — ничего не изменилось. Разве что на этот раз выражение лица у него было тронутое любопытством, а не просто тронутое.

Варя почувствовала, как едва угасший истерический смех снова готовиться вернуться. У него сегодня был день выступлений на бис. Если бы Глеб внезапно начал по-казацки приседать и ухать, она бы не удивилась. Она вообще уже была готова ко всему, что мог преподнести ей этот богатый на события день.

Никто ничего не говорил. Варя, подняв брови, смотрела на Глеба, он смотрел на нее. Еще немного, и эту скульптурную композицию можно было бы обливать бронзой и выставлять в музее. Варя потянула рюкзак на себя. Раз Астахов собирался маячить бледной тенью отца Гамлета, то она не собиралась делать вид, что видит его. Но Глеб лямку не отпустил, наоборот, сжал покрепче и потянул на себя.

Варяприщурилась, снова потянув рюкзак. Рука уже начала слегка затекать. Глеб не отпустил. Плюнув метафорически (хотя хотелось и буквально), она разжала пальцы, позволяя рюкзаку болтаться у Астахова, и скрестила руки, тут же зашипев сквозь зубы. Забывшись, она сжала пострадавшую ладонь в кулак.

Глеб нахмурился, закидывая ее рюкзак на свое плечо.

— Сильно болит? — спросил он, пока Варя приходила в себя от его наглости.

Ей хотелось ответить что-нибудь резкое или язвительное, но ничего не приходило в голову.

— Бывало и похуже, — сказала она. — Что ты здесь делаешь?

— Ну, из-за меня впервые дерутся девушки, — произнес Глеб с усмешкой. Не такой, какой была его обычная я-невероятно-остроумен-давай-сходи-с-ума усмешка, но с чем-то отдаленно ее напоминающей.

— Во-первых, — холодно сказала Варя, подавляя порыв закатить глаза, — откуда ты знаешь, и во-вторых, с чего ты решил, что из-за тебя?

— Сама посмотри, — пожал плечами Глеб. Он достал из кармана плоский смартфон, несколько раз быстро провел пальцами по блестящему экрану и протянул его Варе. Она неловко взяла его, пытаясь не надавливать на порез под бинтами.

На экране застыл стоп-кадр, на котором было отчетливо видно Вику с обеими туфлями в руках и ее, Варю, глядящую вниз. Нажав на треугольничек, Варя запустила видео. Коридор наполнился громкими криками Вики, а Варя со стороны увидела их драку, если ее можно было так называть. С ракурса, с которого снималось видео, Варя поняла, что автором была Ника. Только она стояла в таком месте, что было видно их обеих.

— Леше бы понравилось, — заключила Варя, наблюдая, как заламывает Вике руку и толкает ее к шкафчикам. — Жалко только, что Вика успела отвернуться. Если бы она разбила нос, я бы получила больше удовлетворения.

Она протянула телефон обратно Глебу, который смотрел на нее со странным выражением лица. Эмоции на нем были неопределимы, но Варя точно могла сказать, что они отличались от утренних. По крайней мере, на нем больше не было желания придушить ее сарказмом.

— Может, поговорим? — спросил Глеб, засовывая телефон обратно в карман.

— А есть о чем?

Глеб вздохнул, закатывая глаза. Переступил с ноги на ногу, поправил волосы.

— Возможно, мое поведение было неоправданным.

Варя только молча смотрела на него, не воспроизводя никакой реакции.

— И, наверное, мне не надо было так остро реагировать и срывать на тебе злость, — продолжил Глеб, поняв, что ответа он не дождется. — Но в свою защиту могу сказать, что ты вела себя как…

— Пошли сядем, — оборвала его Варя взмахом здоровой руки. Глеб глянул на нее, сверкнул зелеными глазами недовольно, но кивнул, подчиняясь.

Варя подошла к противоположной стене и присела на скамейку напротив медпункта. Глеб опустился рядом. От него веяло теплом и пахло соснами. Варя почувствовала, как по ней побежали мурашки, но мужественно проигнорировала их, отворачиваясь.

— Почему ты сбежала? — спросил он после недолгой паузы, в течение которой Варя старалась не обращать внимания, что сели они слишком близко друг к другу и теперь их ноги соприкасались, отчего мурашки никак не останавливали свой сумасшедший танец. Они были даже на коленке, выглядывающей из-под края шорт.

Варя вздохнула, закрывая на мгновение глаза. Ей очень, очень не хотелось проговаривать все, что она успела надумать за это время, но другого выхода не было. Ей же не нравилось то, что происходило между ними последние два дня? Не нравилось. А это значило, что пора перестать прикидываться страусом и долбить макушкой асфальт.

— Я… — она откашлялась, потирая пальцы. — Понимаешь, мне никогда не было просто выражать свои чувства. И там, в тот момент… Я испугалась.

— Чего?

— Если бы я знала! — воскликнула Варя с ноткой горечи в голосе. — Ну, то есть я знаю, но это сложно описать словами. Столько всего… Столько всего сразу, что я просто… — она покачала головой, жалея, что убрала перед физкультурой волосы в хвост да так и не распустила их. — Я не хотела тебя обидеть. Просто… Знаешь, что такое паническая атака? — Глеб кивнул. — Вероятно, у меня была одна из них. Никогда до этого не случались, но все же бывает в первый раз? — Варя снова нервничала, в горле тихо клокотал отзвук истерики, но она держалась. — Вот и я. Слегка запаниковала. И мне надо было куда-то деться, и первым, что пришло в голову, было уехать, ну, я и уехала.

Глеб смотрел перед собой, сдвинув брови, пытаясь уложить информацию так, чтобы она побыстрее разобралась по полочкам. Варя косилась на него украдкой, готовясь в любой момент отвести глаза. Она могла только догадываться, что происходило у него в голове. Ей же стало немного легче. Скала с плеч не упала, но пара камешков точно улетели в пропасть.

— Неужели я такой страшный? — спросил он наконец.

Варя поперхнулась и закашлялась.

— Это не ко мне вопрос, а к твоему фан-клубу, — прокашляла она, пытаясь вернуть дыхание в норму.

Глеб закатил глаза и облокотился спиной на стену. Варя бы тоже так сделала, но от стены веяло холодом, а она была в одной только тонкой футболке.

— Я не об этом, и ты это знаешь.

— Знаю, — вздохнула Варя. — Просто… Мне уже надоело это слово, но я не могу его прекратить повторять. Если бы все было действительно просто. Дело не в тебе. Ты… — Варя опустила голову, — ты мне нравишься. Дело во мне. Мне сложно впускать людей в свою жизнь, доверять им, и обычно я всех держу на расстоянии вытянутой руки, даже Лилю и Руслана. А ты…

Договорить ей никто не дал. Глеб дотронулся до ее щеки, и стоило Варе повернуть голову, как он поцеловал ее. Этот поцелуй отличался от того, ночного. Он был торопливым, будто бы Глеб ожидал, что Варя отшатнется и снова убежит. Но Варя не убежала. Чувствуя, как горят щеки, она ответила на поцелуй, чем изрядно удивила его.

— Откуда ты узнал про Матвея? — спросила Варя несколько минут спустя. Они, слегка смущенные — Варя — и невероятно довольные — Глеб, сидели бок о бок. Глеб держал ее забинтованную руку и перебирал пальцы, стараясь не касаться повязки.

Тот покосился на нее, явно надеясь увильнуть.

— А об этом обязательно?..

— Ага.

— Ладно. Раз уж мы говорим. Мне сказал Марк. Он, наверно, слышал, как ты ему звонила. Он же был в комнате рядом, — сдался Глеб.

Варя недоуменно сдвинула брови, но решила выкинуть это из головы. Конечно, на даче Астаховых совершенно точно была звукоизоляция в каждой комнате — в этом она на собственном опыте убедилась, но может быть она не закрыла дверь. В конце концов Варя была в состоянии, которое трудно было назвать адекватным.

— И почему ты так из-за этого взбесился? — спросила она вместо этого. — Я же говорила, что мы с Матвеем просто друзья.

— Говорила, — кивнул Глеб. — Но… В то, что ты просто прикидывалась невинной овечкой, было так просто и легко поверить, особенно учитывая, что ты ему сказала. К тому же я порасспрашивал о нем Лилю, и то, что она сказала…

— Что? Что он тот еще повеса и бабник?

Глеб неохотно кивнул. Варю посетило новое, доселе неиспытанное чувство: она понимала, что Глеб попросту ревновал, и это было приятно.

— Мы с Матвеем просто друзья, — повторила она, глядя Глебу в глаза. Тот нехотя согласился с этим. — Между прочим, ты зря катишь на него бочки, — продолжила Варя, отводя взгляд и улыбаясь. — Он уговаривал меня вернуться.

Глеб собирался что-то сказать, и по его лицу Варя могла видеть, что это было бы что-то не очень приятное, но был прерван. В коридоре появился запыхавшийся Петр Петрович. Варя дернулась было, но Глеб удержал ее на месте, вежливо улыбаясь учителю.

— Воронина! Вот ты где, я тебя по всей школе ищу, — громко возвестил Петр Петрович. На Глеба рядом он не обратил никакого внимания.

— Вы же сказали идти в медпункт, — пожала плечами Варя, стараясь подавить желание отскочить от Глеба как можно дальше. — Вот я и жду вас тут.

— Это ты правильно, — согласился физрук. — Рука нормально?

— Нормально, — Варя-таки высвободила руку от Астахова и вытянула ее вверх, чтобы физрук мог собственнолично убедиться в ее целости и относительной сохранности.

— Иммануил Вассерманович велел отпустить тебя домой, — сказал Петр Петрович. — А я тебе торжественно дарую освобождение до конца года. А то вечно с тобой что-то случается. Лучше пусть это случится не у меня на уроке.

Варя искренне просияла, да так радостно, что физрук даже нахмурился и попятился. Глеб подавился смехом.

— А что с Викой? — спросил он.

Тут Петр Петрович его заметил, нахмурился еще пуще, будто припоминая, был ли он на уроке и вообще, кто это. На новых учеников у него память была еще хуже, чем у Вари на формулы в алгебре.

— Она свое получит, можете не сомневаться. Но ты тоже хороша, — фыркнул физрук, упирая руки в боки. — Устроили кошачьи драки. Было бы из-за чего… — Глеб снова подавился, и Варя похлопала его здоровой рукой по плечу. И правда, было бы из-за чего. — Родителям-то позвонила? А то будешь еще в метро толкаться…

— Я ее отвезу, не волнуйтесь, — сквозь кашель ответил Глеб.

— Ну и замечательно, — буркнул физрук, уже ушедший в свои серьезные взрослые мысли. Кивнув, он развернулся и зашагал прочь.

Варя проводила его взглядом до поворота и неожиданно для себя обнаружила, что улыбается до ушей, что с ней случалось крайне редко.

Кто бы мог подумать, что такой ужасный день окажется настолько… Настолько?

========== Часть двадцатая, романтичная ==========

Февраль окончательно вступил в свои владения четырнадцатого числа. До этого переломного момента он очаровательно кокетничал, то набирая, то снова теряя морозный градус, но утром четырнадцатого он понял, что пора переходить в активное наступление, и зарядил такой сильной метелью, что в городе был объявлен оранжевый уровень опасности.

Москва к такому внезапному нападению оказалась как обычно не готова. Парадокс: все знают, что зима приходит каждый год, и каждый год все этому очень сильно удивляются, будто думают, что в этот раз пронесет. Снегоуборочная техника была в срочном порядке выгнана на широкие проспекты и узкие улочки, скорее мешая справляться со снежным нашествием, чем помогая. Машины стояли в бесконечных пробках, а люди толпились в метро, будто рассчитывая, что оно внезапно обретет пятое измерение и вместит всех желающих.

Стоит ли говорить, как все это всеобщее легкое сумасшествие повлияло на Варю?

Она никогда не была большой фанаткой незнакомых людей в любых их проявлениях. И даже то, что толпиться в вагоне будто бы поезд был филиалом Ходынского поля, людей вынуждала необходимость, а не искренне желание досадить ей, Варе, температуру любви не повышало. К тому же если в метро было удушающе жарко, то на улице стоял устойчивый мороз, кусающий за щеки и заботливо поджидающий на выходе из помещений в паре с воспалением легких.

По улице можно было передвигаться только в стиле спринта с низко пригнутой головой, чтобы не снесло капюшон с натянутой чуть ли не на нос шапки. Варя представляла собой типичный образец закутанного в несколько слоев человека, который искренне не ждал резко ударивших морозов. Возможно температура была и не настолько низкой, чтобы бить тревогу, но обжигающий ветер создавал чувство пребывания где-нибудь в центре Северного полюса.

Зато температура была достаточной, чтобы родительский совет школы объявил внеплановые каникулы младшим классам. В школе воцарилась долгожданная тишина, щедро приправленная благородным негодованием классов с девятого по одиннадцатый. В негодовании их поддерживали те учителя, которым не повезло вести у них уроки. Им тоже приходилось продираться сквозь метель и холод вместо того, чтобы нежиться в теплой постели.

Снег валил с неба постоянно и беспощадно, не оставляя без своего мокрого внимания никого. Была бы температура чуть ниже, он бы липнул к шубам и шапкам, и люди бы походили на снеговиков. А так он только замирал на несколько мгновений и осыпался, отчего прохожие походили на пушистых барабашек, замученных перхотью.

В это знаменательное утро, когда февраль внезапно решил играть по-крупному и ударить по жизнелюбию москвичей, Варя неслась в школу как угорелая, пряча заледеневшие руки в рукавах шубы. Она забыла перчатки дома, так как стремилась как можно быстрее покинуть пределы родной обители: мама с утра была в особенно зверском настроении и была готова порвать любого как тузик прибор отопительной надобности. Что-то не заладилось с проектом, над которым она работала уже несколько недель. Поэтому, отряхнув Барни от снега и поменяв воду в его поилке, Варя реактивно собралась в школу и на всех парах рванула к метро.

В школе царило непривычное спокойствие, будто бы какая-то слишком хитрая фея навела на коридоры сонные чары. Охранник на входе печально дремал и мигал синим носом, а учителя, встретившиеся Варе у раздевалки, вяло переговаривались о чем-то абстрактном. Те немногие, кто не заболел и кому не была дана вольная на время метели и холодов, сиротливо жались к батареям и обвязывались шарфами. Школа даже в такое тяжелое время не могла позволить своим ученикам ходить расхристанными, поэтому вся дополнительная амуниция должна была быть выдержана в традиционных цветах. Поэтому Варины товарищи по несчастью походили на самое несчастное сборище готов.

Удивительно, но возле их классной комнаты не было практически никого. Это могло значить две вещи: либо никто еще не пришел, либо в кабинете наконец-то поставили обогреватель. Второе было маловероятно, поэтому Варя, толкая дверь в кабинет, была права в своих ожиданиях не увидеть практически никого. Так и случилось. Внутри едва ли насчитывалось шесть человек, и Варя бы обязательно обратила на них внимание, если бы не…

Розы.

Варя смотрела на розы, розы смотрели на нее. Розы были повсюду: на парте, на полу, даже в воздухе витал этот удушающий запах роз. Казалось, будто он проникает в легкие и заполняет их вместо кислорода. На мгновение Варя подумала, что утонет в этом розовом море, но мгновение прошло, и несчастного случая не случилось. А жаль, ведь теперь ей надо было разбираться с этим гигантским букетом дурацких роз и не менее дурацкой довольной ухмылкой на лице Глеба, появившейся, как только он увидел ее реакцию.

Конечно, со стороны было похоже, будто Варя потеряла дар речи при виде букета. Как только она подошла к парте и увидела этот источник сладкого цветочного зловония в полный рост, сразу же застыла столбом, приоткрыв рот. Внимательный человек, присмотревшись к ее искривившемуся лицу, к ее сдвинутым бровям и сжатым ноздрям, сразу бы понял, что что-то не так. Но Глеб этого не заметил. Он был слишком доволен собой, чтобы позволить себе думать, что цветы Варе не понравились.

А ведь они действительно ей не понравились. Настолько, что она была готова выпрыгнуть в окно, желательно с летальным исходом.

Варя выдохнула, стараясь не обращать внимания на запах, которым пропиталось, кажется, все в кабинете, и подняла глаза на Глеба, который стоял рядом, сияя практически наэлектризованной улыбкой. Как всегда лохматый и небрежный, он слегка облокачивался спиной на шкаф возле парты, скрестив руки на груди, и глядел на Варю. Единственным, что выбивалось из привычного образа, был темно-зеленый свитер, надетый поверх рубашки, и черный шарф, брошенный на парте рядом.

— Нравится? — спросил он настолько довольным голосом, что иной ответ кроме однозначного «да» дать было никак нельзя. Но Варя не была бы Варей, если бы шла по проторенной дорожке.

— Ну… — протянула она, косясь на букет. Если отстраниться от ее личной неприязни и взглянуть на букет объективно, то цветы были очень даже красивыми. Роз было очень много, и каждая была того глубокого красного цвета, что постоянно показывают во всяких рекламах и фильмах с хорошим концом. Розы были на длинной ножке, поэтому букет был почти с нее, с Варю, длинной. Ну, почти. Вместо приевшейся прозрачной или цветной пленки, цветы были завернуты в бежевую плотную бумагу, по которой вился аккуратный узор. Объективно, букет был действительно очень красивый. Объективно. Но когда Варя была объективной?

— Что такое? — вздохнул Глеб, понимая, наконец, что не все так радужно и прекрасно.

— Да ничего, — моргнула Варя, отворачиваясь от цветов. — Просто не ожидала, что ты что-то мне подаришь.

Она, конечно, покривила душой. От роз ее буквально бросало в дрожь. Она не просто не любила эти цветы, она их искренне ненавидела. Настолько, что хотелось схватить этот пахучий веник и бросить в мясорубку. Глебу она об этом говорить не стала, и правильно. Ей почему-то казалось, что он вряд ли поймет без полной картины. А полную картину обрисовывать она не была готова. Поэтому она сжала левую руку в кулак, а когда это не помогло, засунула дрожащие пальцы в карман на юбке. Юбка была не совсем форменной, и Варя очень надеялась, что Ирина Владимировна сегодня не решит с ней столкнуться где-нибудь в светлом коридоре. В оправдание, что утром на нее стошнило переевшего накануне креветок Барни, она бы точно не поверила.

— Так ведь день Святого Валентина. Праздник такой. Слышала когда-нибудь? — поинтересовался тем временем с усмешкой Глеб.

— Очень давно и очень отдаленно, — пожала Варя плечами. — И вообще я не думала, что мы его будем как-то отмечать.

Глеб вскинул бровь. Оттолкнувшись спиной от шкафа, что заставило его вздрогнуть и опасно закачаться, он подошел к Варе, нависая над ней как скала предков над маленьким Симбой. Варе тут же захотелось встать на табуретку. Она на свой рост никогда не жаловалась, но хотелось порой не смотреть на людей снизу вверх, особенно когда они вот так вот насмешливо ухмыляются.

— Это еще почему? — поинтересовался он.

— Ну, если рассуждать логически, то мы даже еще и не встречаемся.

Астахов недоуменно сдвинул брови, пока Варя разглядывала мелкий узор на его свитере. Вроде бы завитки походили на волны, а в центре сплетались во что-то, похожее на оленя… Словом, все, что угодно, лишь бы не замечать розы.

— Познакомь меня со своей гениальной логикой, пожалуйста, — попросил Глеб, терпеливо глядя на нее.

— Смотри, — произнесла Варя, складывая руки на груди. — С нашей эпической драки с Викой, после которой ты понял, что вести себя как непрошибаемый осел не очень хорошо, прошло всего три дня. Мы целовались-то всего пару раз, про свидания я вообще молчу…

Астахов выглядел невероятно озадаченным. Он скосил глаза, явно пытаясь рассмотреть логическую связь между озвученным, но дебри таинственной женской логики оказались слишком густыми для его не обремененного такими хитрыми омутами интеллекта. Потом в его глазах сверкнула Мысль с большой буквы, и он снова заулыбался.

— Так, ну со вторым придется немного повременить, а вот первое можно исправить прямо сейчас… — пробормотал он, наклоняясь…

Варя практически с профессиональной ловкостью увернулась, кося серыми глазами в сторону присутствующих одноклассников, среди которых любимчиков у нее не было. Глеб проследил за ее взглядом, закатил глаза и вздохнул.

— Да, точно, — сказал он в их сторону не слишком дружелюбным тоном. — Помню-помню. Главное правило клуба — в школе ни-ни.

Об этом они договорились практически сразу после того, как Варя смогла думать более-менее рационально. Она и так уже была местной знаменитостью, а уж после событий в раздевалке о ней не знали только швабры в подсобке. Ей такая «популярность» и задаром была не нужна. И больше всего ей не хотелось, чтобы изменения в ее личной жизни стали достоянием общественности. Конечно, достоянием они уже стали, но у всего должны были быть рамки. Варя справедливо полагала, что если не подливать масла в огонь, то эта новость утечет в небытие на фоне других, более скандальных новостей. А потом она уже закончит школу, и все эти закулисные игры перестанут для нее что-то значить.

Поэтому Глеб получил строгое табу на все, что касалось каких-либо проявлений их взаимной симпатии. В частности, запрещены были поцелуи, объятия у всех на виду и держания за ручки. Глебу это активно не нравилось, но тут вопрос стоял ребром, и выбора особого у него не было.

Варя вздохнула и тут же поморщилась, снова почувствовав запах роз. Где-то в глубине сознания возник вопрос, где Глеб зимой умудрился найти нормальные цветы, которые еще и пахнуть будут, но он быстро утек в небытие за ненадобностью. Возможно, потом Варя об этом вспомнит и преисполнится каких-нибудь положительных чувств, но сейчас цветы вызывали в ней эмоции исключительно отрицательные.

— Ладно, надо унести отсюда этот ве… — она осеклась и тут же поправилась, понимая, что если назовет этот букетище «веником», то Глеб точно обидится. — …ликолепный букет, пока урок не начался.

Глеб оговорку заметил, но ничего не сказал, только хмыкнул. Не дожидаясь просьбы, он подхватил цветы. Их было настолько много, что он почти скрылся за этим цветочным морем красного цвета. По крайней мере его плечи практически полностью исчезли из виду. Варя только покачала головой. Ей на мгновение стало его жаль, ведь Глеб даже не представлял, что ему предстоит. Она, конечно, постарается унять своих тараканов, чтобы им обоим жилось легче, но на практике это сделать куда сложнее, чем в теории.

Спрятать с глаз подальше цветы Варя решила в кабинет Алевтины. Той повезло, так как директор отпустил ее во внеплановый отпуск только после второй условной истерики. Изначально ей надлежало пребывать в школе, так как пока там есть ученики, возможны и психологические проблемы и конфликты, но Аля с этим мириться не желала. Что Варе в ней очень и очень нравилось, так это то, что Аля всегда добивалась своего, так или иначе.

Они дошли до ее кабинета, и Варя открыла дверь своими ключами, желая поскорее скрыться с глаз. То, что в коридоре никого не было, особой роли не играло.

Астахов в кабинет госпожи психолога попал впервые. Сразу было видно, что внутри было совсем не то, чего ожидал он. Варя даже прыснула, глядя на его недоуменное лицо. Пока Глеб отходил, Варя достала с верхней полки шкафа вазу и побежала наполнять ее водой в ближайший туалет. Когда она вернулась, слегка покачиваясь под тяжестью здоровенной вазы, Глеб все также стоял посреди кабинета. Цветы лежали на диване, занимая чуть ли не большую его часть. Варя молча поставила вазу на письменный стол за дверью и торопливо водрузила цветы на положенное им место. Прикасаться к ним ей очень не хотелось, но пришлось.

— А тут неплохо, — произнес Глеб, оглядываясь. — Странно, но неплохо.

— Это мое любимое место в школе, — сказала Варя, подходя к нему.

— Почему?

— Здесь… Нет школы, как бы странно это ни звучало, — пожала плечами Варя. — Как будто, когда проходишь внутрь, попадаешь в Нарнию или что-то в этом роде. Другой мир, в котором можно отдохнуть от всех проблем, появляющихся снаружи.

Глеб хмыкнул и посмотрел на нее тем самым загадочным взглядом, который Варя никак не могла понять. Она все пыталась его раскусить, но это было похоже на попытку достать ядро из камушка, имея под рукой только иголку и веер.

— То есть, если случится апокалипсис, то искать тебя надо будет здесь? — поинтересовался он, поворачиваясь к ней лицом. Варя только неопределенно повела плечом. Не то чтобы Алин кабинет был ее персональным убежищем… Хотя чего скрывать: был и еще как. Но она хотела оставить это при себе. Идея того, что Глеб будет носиться по всей школе в поисках, ей почему-то нравилась.

— А почему апокалипсис должен случиться? — ответила она вопросом на вопрос, улыбаясь.

Глеб протянул руки и осторожно обнял Варю, привлекая ее к себе. Варя его бить, конечно, все равно не собиралась, но осторожность оценила. Все-таки лишних иллюзий Астахов на ее счет явно не питал. А если и питал, то отлично это скрывал.

— Ну, например потому, что ты мне явно врешь насчет цветов, причем сама, помнится, активно ратовала за то, что нужно говорить правду.

Варя покосилась на букет, который немного померк в темном углу кабинета, но никуда не исчез.

— Не хотела тебя обижать, — пробормотала она. — Но цветы я правда ненавижу. Не конкретно эти, — добавила Варя поспешно, — а просто, глобально. Пока они тихо-мирно растут на грядке, я их воспринимаю вполне доброжелательно. А так… — Варя скривилась.

— А на это есть какая-нибудь объективная причина? — спросил Глеб, наклоняя голову на бок.

Варя вздохнула, опуская взгляд. Причина, конечно же, была. И очень даже объективная. Или нет, зависит от точки зрения. Первым ее инстинктом было отшутиться и увести разговор куда-нибудь подальше, но… Вероятно, сказывалось успокаивающее и расслабляющее действие кабинета психолога, в котором Варя провела так много времени, откровенничая с Алей. Хотя, если задуматься, даже с ней она не всегда говорила полную правду. Она не врала, не увиливала, просто недоговаривала. И Аля это понимала, но не настаивала. Вероятно, именно поэтому Варя отмахнулась от самой себя и просто рассказала, никак не пытаясь свернуть с неприятной дорожки.

— Цветы напоминают о похоронах, — произнесла она, не глядя Глебу в глаза. Вместо этого она нашла очень удобную точку у него на груди, там, где был особенно странный завиток на шерстяном свитере. С этой точкой говорить было очень приятно и легко. — Когда Алина умерла, к нам постоянно приходили какие-то люди, и все они приносили цветы. Разные букеты, разные сорта, но больше всего было роз. После похорон ими был заставлен весь дом, и от их сладкого удушливого запаха хотелось пойти и выкинуться в окошко. В переносном смысле, конечно, — добавила Варя, подумав. В контексте того периода ее жизни шутка была плохая.

В кабинете повисла недолгая тишина. Подняв глаза на Глеба, Варя увидела, что он смотрит куда-то поверх ее головы. На его лице отображался мыслительный процесс. Варя вздохнула. Не хотелось ей грузить Глеба тяжелыми воспоминаниями из ее прошлого. В конце-концов, все это было давно, и он не имел к этому никакого отношения. К тому же, если бы он попросил ее рассказать подробнее о том, что происходило с ней тогда, Варя бы вряд ли смогла это сделать. Она почти не помнила сами похороны, только обрывки, которые приходили к ней в самые неподходящие моменты. По крайней мере, раньше. Она вполне могла проснуться ночью в холодном поту из-за того, что мозг услужливо решил подкинуть ей очередной кусок воспоминаний, и так и не уснуть до самого утра.

Внезапно Глеб ожил, вздыхая. Он опустил голову, посмотрел на нее и улыбнулся. Варя неожиданно поймала себя на том, что ее губы растянулись в улыбке и настроение сделало кульбит в сторону позитивного.

— Окей, — сказал он, улыбаясь. — Я понял. Больше никаких цветов.

— И тебя это не напрягает? — спросила Варя подозрительно.

Глеб состроил забавную рожицу.

— Ну, ты определенно страннее моих предыдущих девушек, но далеко не самая напряжная. Даже в тройку лидеров не входишь, — сказал он.

*

Пожалуй, самым странным для Вари было то, что теперь ее социальный статус окончательно и бесповоротно изменился. Раньше в школе она была Вороной, той странной ненормальной, которая лежала в психушке и избила одноклассницу. Пусть все это было ужасным преувеличением и неправдой, но Варя успела вжиться в эту роль, и она ей до определенной степени нравилась. Она все равно была замкнутым человеком, который пусть и хотел иногда стать другим, но куда чаще наслаждался этим подчеркнутым одиночеством. Был ли это юношеский максимализм или же молчаливый бунт против всех и вся, но это прозвище, если не сказать — звание, — «Ворона» — вросло в нее очень прочно.

А потом в школу пришел Астахов, и ее гордая и неприступная крепость дрогнула. Сначала на всю школу прогремел инцидент на день Учителя, который пошатнул сложившиеся общественные устои. Варя пусть не превратилась еще в несчастную жертву обстоятельств, но стала к этому куда ближе, чем за все предыдущие годы. Потом — менее значимое в общественных глазах — у нее сами собой завелись друзья. Этот поворот судьбы для нее самой был куда более значительный, ведь перед натиском Лили и Руслана крепость одиночества вообще пала.

И теперь это. Видео, сделанное Никой, в считанные часы, если не минуты, облетело всю школу. О том, что Варя была вероломно атакована всеобщей любимицей, не знали только швабры в подсобке, и то исключительно потому, что в силу своей деревянной природы не интересовались текущей мимо них жизнью. Мало того, все знали, почему эта сцена вообще произошла. Эти два фактора стали причиной такого твиста, что скажи Варе еще полгода назад, что такое случится, она бы расхохоталась и покрутила пальцем у виска.

Магнитные полюса окончательно сместились, и Варя внезапно обнаружила, что теперь вся школа сочувствует ей и недолюбливает Новикову. Нечто подобное было после атаки бутылками, но тогда общественность не знала, кто был повинен в эпическом ранении. Теперь же виновник был на лицо, то есть, на видео, и опротестовать это в Викину пользу было просто невозможно. Варя все еще была Вороной, но теперь это прозвище ассоциировалось с одиннадцатиклассницей, которая увела Астахова у Новиковой.

Не сказать, чтобы Варю этот новый статус радовал. Ее вполне устраивало быть этакой невидимой участницей школьных событий, которую пусть и знали многие, но по привычке не обращали внимания. Теперь же нельзя было по коридору пройти без того, чтобы на нее кто-нибудь не таращился или шептался за спиной. Будь Варя почувствительней к таким вещам, она бы уже давно слегла в истерике, но ее это просто раздражало.

Несмотря на то, что родители Вики потребовали у директора, чтобы тот принудил Нику удалить видео из Интернета, его не посмотрел только ленивый. Ника, конечно, послушно удалила копию со своей странички, но к тому моменту, как она это сделала, оно разошлось по рукам, и с этим уже никто ничего поделать не мог. А то, что его хотели удалить, только подлило масла в огонь.

Надо сказать, не всех охватила эта лихорадка положительных наклонностей в Варину сторону. В частности, особо сильными чувствами воспылали давешние фанатки Глеба. Если раньше они не могли ненавидеть Вику, так как та была их непризнанной богиней, то Варя представлялась им куда более легкой мишенью. Сама Варя об этом ничего не подозревала ровно до тех пор, пока не столкнулась как-то в женском туалете с двумя десятиклассницами, которые в памятный день стояли среди прочих вокруг Астахова. Прежде, чем Варя успела как-то среагировать, они выдали тираду из очень нелицеприятных выражений и скрылись, оставив Варю стоять посреди туалета с раскрытым ртом. Определенно, в школе появился новый клуб ненависти к Варе Ворониной.

Реакция одноклассников была куда менее выразительной, но не менее красноречивой. Когда на следующий день после драки Варя зашла в класс, все находящиеся внутри разом притихли, будто зашел сам Люцифер. Они молча проводили ее взглядами, пока Варя шла к задней парте, а потом взорвались тихими шепотками, то и дело поглядывая в ее сторону. Когда пришел Глеб, ситуация повторилась.

Но были и положительные моменты. Один из них — временное отстранение Новиковой от учебы с обязательным посещением психолога. Директор на две недели перевел ее на домашнее обучение, а по возвращению в школу обязал посещать Алевтину, которая от этой перспективы была в неописуемом восторге. Настолько неописуемом, что выдала трехминутный монолог непечатного содержания, ни разу не повторившись. Но тут она брыкаться не могла: все-таки это были ее прямые рабочие обязанности.

Глеб приступил к исполнению второго пункта, не устраивавшего Варю, в субботу. Все также бушевала метель, настроение было тюленевое, поэтому несмотря на то, что стрелка часов упорно двигалась к вечеру, Варя сидела в своей комнате, закутавшись в одеяло, и смотрела новые серии «Стрелы». Рядом лежал Барни, зорко следящий за тарелкой с бутербродами, стоящей на кровати перед Варей. Барни был достаточно воспитан, чтобы не есть с хозяйской тарелки, даже если там лежала вкусная колбаса, но при этом он был достаточно быстр, чтобы подхватить кусочек случайно упавшего на кровать бутерброда. Поэтому пес терпеливо ждал, когда же случится чудо и он получит свой кусочек счастья.

Аккурат в тот момент, когда главный герой снова произнес сакраментальную фразу всего сериала, зазвонил мобильный телефон. Варя, чертыхаясь, поставила паузу и принялась искать его, что было делом нелегким. Телефон приглушенно трезвонил откуда-то из-под одеяла, и Варя перебирала его мелкими осторожными движениями. Однажды она уже забыла так телефон в одеяле и, резко взмахнув его краем, случайно отправила его в недолгий, но запоминающийся полет в стену.

Варя уже опасалась, что звонящий звонить передумает, так долго она искала телефон. Поэтому, едва нашарив его в недрах кровати, она нажала на «ответить» и поднесла его к уху, не глядя на номер.

— Ты так рада моему звонку, что перед тем, как взять трубку, исполнила победный танец? — раздалось в трубке.

Варя недоуменно посмотрела на пса, которой на все эти свистопляски не обратил никакого внимания. Голос был очень знакомый, но, искаженный телефонной связью, остался неузнаваем. Где-то к концу предложения Варя догадалась посмотреть на определитель номера. Звонил Глеб. Хорошо, что Варя не стала спрашивать, кто звонит. Она-то подумала, что Матвей…

— Нет, просто не могла найти телефон, — ответила она с заминкой.

— То есть, ты не рада, что я звоню? — весело поинтересовался Глеб.

— Я не это имела в виду, — закатила глаза Варя, откидываясь назад и падая на подушки.

— А ты не закатывай глаза. Это в голосе слышно, — добавил Глеб как раз тогда, когда Варя хотела спросить, с чего он это решил. — Да и к тому же меня бы твоя псина не пустила бы достаточно далеко, чтобы вмонтировать камеры…

Варя фыркнула, маскируя смех. И потрепала Барни между ушей, хотя, конечно же, ничего такого не было. Зато он явно оставил неизгладимое впечатление в хрупкой душе Астахова.

— Ты звонишь просто так или по какой-то конкретной причине? — спросила Варя. Обычно они с Глебом обменивались смс-ками.

— И снова этот тон. — Теперь уже закатанные глаза звучали в голосе Астахова. — Я так начну думать, что ты вовсе не хочешь со мной разговаривать. А ведь мое душевное равновесие находится в постоянном дисбалансе! Все эти поклонницы, всеобщее обожание и любовь, с этим так сложно справляться…

— Гле-е-еб, — протянула Варя, силясь не засмеяться в голос.

— Ну ладно, — сдался он. — Я тут катаюсь по городу по делам… Заеду за тобой через час, собирайся. И это, возьми с собой туфли какие-нибудь.

— Что? Туфли? Ты о чем вообще? — начала было спрашивать Варя, но на ухо запикали короткие гудки. Глеб поступил как все настоящие мужчины — бросил трубку.

Некоторое время Варя недоуменно таращилась на телефон, думая, перезванивать или нет. Остановившись на том, что полезно иногда побыть девочкой, она стала размышлять над тем, что, собственно, это все значит. Очнулась она тогда, когда от отпущенного ей часа осталось где-то минут сорок.

Варя не подскочила с кровати как ошпаренная и не кинулась быстрее к шкафу. Она степенно выпуталась из одеяльного кокона, напоминая самой себе человеческую бабочку, и неторопливо пошла в ванну, все-таки зубы надо было бы почистить. Посмотрев на себя в зеркало, Варя констатировала обычную, ничем особо не примечательную картину. Наведя привычный марафет — умывшись и стянув волосы в хвост — Варя все также неторопливо вышла из ванной. Потом подумала и вернулась, чтобы подкрасить ресницы. Это действие было совершенно непродуманным и спонтанным, но продиктованное коварной женской хотелкой.

Марьяна Анатольевна, в этот субботний вечер неожиданно оказавшаяся дома, наблюдала за передвижениями дочери с дивана. На ее умудренном жизненным опытом лице застыло прочное недоумение. На ее памяти Варя всегда планировала все заранее. Планировала фундаментально и до последних мелочей, хотя со стороны казалось, будто она все решила в последнюю минуту. Теперь же Варя перемещалась по квартире с задумчивым лицом в темпе, слегка напоминающим умеренную спешку.

— Дочь, а, дочь, — позвала Марьяна Анатольевна с дивана, когда Варя в очередной раз прошествовала мимо, натянув штанину черных брюк только на одну ногу. Другая штанина волочилась за ней по полу, грозя в любой момент стать честной добычей Барни, который ходил вслед за хозяйкой и выслеживал подозрительное нечто, которое пыталось залезть на нее.

— Чего тебе, мать, а, мать? — отозвалась Варя, роясь в сумке.

— Что еще за мать? — возмутилась вместо ответа Марьяна Анатольевна.

— Ну, ладно, — пожала плечами Варя. — Чего тебе, матерь?

Мама закатила глаза, но на колкость не среагировала. Все-таки Варя была ее дочерью, и эта перепалка, пусть и шуточная, могла затянуться надолго.

— Куда намылилась на ночь глядя, м?

Варя неожиданно для них обеих залилась краской как аленький цветочек. Поспешно отвернувшись от вскинувшей удивленно брови мамы, она продолжила рыться в сумке, не учтя один факт: она стояла напротив зеркального шкафа, и Марьяна Анатольевна отлично видела ее лицо.

— Да так… — пробормотала Варя. — Поеду погуляю…

— С Алей?

— Не совсем.

Варя, предчувствуя, что невольно стала жертвой очередного допроса, бросила маме что-то неопределенное и торопливо пошла в свою комнату, надеясь, что маме будет слишком ленно вставать с дивана и идти за ней. Но не тут-то было: Инквизиторша почуяла добычу и взяла след.

Марьяна Анатольевна зашла в комнату как раз тогда, когда Варя стояла у платяного шкафа, созерцая его на предмет одежды.

— Это как-то это — не совсем? — поинтересовалась она, прислоняясь боком к дверному косяку.

Между ней и стеной настырно протиснулся Барни, которому совсем не нравилось, что две его подконтрольные подопечные переместились в другое помещение без него. А вдруг они есть будут, а его не позовут? Барни подошел к Варе и уселся вплотную к ее голой ноге, повиливая обрубком хвоста. Варя рассеянно почесала его между ушей.

— Ну, не совсем значит не с ней.

— Не ну-кай, — одернула ее мама. Она уставилась на дочь умилительно-любознательно. — Если ты идешь гулять не с Алей, тогда… с Лилей?

Варя загородилась от матери дверцей шкафа и подвинулась так, чтобы ее пылающее лицо не было видно от двери. Отчего-то ей не хотелось рассказывать маме про Глеба. Конечно, когда-нибудь придется раскрыть все карты, но Варя очень надеялась, что эта проблема как-нибудь сама собой рассосется. Например, ввиду их спешного драматического расставания. Почему-то Варе казалось, что долго они с Глебом не продлятся.

— Нет, не с Лилей, — сквозь зубы пробурчала Варя.

Конечно, можно было бы соврать, но с ее мамы сталось бы позвонить ей где-нибудь через пару часиков и попросить Лилю к трубке. Просто так, на всякий случай. И как тогда Варе выкручиваться?

— Ка-ак интересно, — протянула мама. — Варвара, у меня кончаются варианты!

Варя предпочла ничего не говорить на это, чтобы не вызвать новый поток вопросов. Она углубилась в шкаф, мечтая, чтобы тот ее засосал и выкинул где-нибудь в другой вселенной. Но маму просто так было не остановить…

— Варя, — коварно произнесла она, а жертва ее коварства похолодела. — У тебя что, появился мальчик? — спросила она, выделяя голосом слово «мальчик» так, будто это была самая невероятная вещь на свете.

Варя пробурчала что-то неразборчивое, практически сливаясь с задней стенкой шкафа. Можно было бы, конечно, выползти на свет и признаться маме, что да, мальчик у нее внезапно завелся. Как тараканы, ага. Астахов, правда, также ее разрешения не спрашивал, просто взял — и завелся. И еще был живучим, раз пережил Вику. И все-таки… Варю останавливало замечательное свойство маминого характера — таких в народе называли «мама-тролль». Марьяна Анатольевна особо с детьми не усердствовала, но порой давала волю своему остроумию, которое иногда било точно в цель. И что-то Варе подсказывало, что это будет как раз тот случай.

— Не слышу!

— А я ничего и не говорю, — буркнула Варя, но на этот раз громче. Она даже не столько рылась в своих немногочисленных вещах, сколько пряталась. В итоге после долгих показательных поисков, она схватила первый попавшийся свитер, быстренько запрыгнула в джинсы и понеслась прочь из комнаты, сверкая лицом красным, как свеколка.

Марьяна Анатольевна последовала за ней. Она патетично вздохнула и промокнула несуществующие слезы, наблюдая за тем, как Варя бьет все рекорды в скоростном одевании.

— Вот и дожила я до того, как моя младшая дочь начала хранить от меня секреты и гулять с мальчиками, — произнесла она громким театральным голосом. В юности, будучи мечтательной и полной видений возвышенного будущего, Марьяна Анатольевна хотела стать актрисой театра. Она даже ходила на подготовительные занятия для поступления в театральный, но судьба вовремя вмешалась в лице Вариной бабушки, которая четко вбила в голову непутевой дочери, что актрисой она станет исключительно через ее труп.

— Ма-а-ам, — протянула Варя,закатывая глаза. Попутно она заправляла джинсы в сапоги, поэтому выглядело это немного комично. Да еще и хвостик постоянно падал на лицо и мешался.

— Нет, ну, а что? — всплеснула Марьяна Анатольевна руками. — Ты ведь ничего не говоришь и явно хочешь, чтобы я играла в угадайку.

— Ты можешь просто от меня отстать?

— Варя, что за язык, как тебе не стыдно так говорить с матерью? — Марьяна Анатольевна прищурилась, складывая руки на груди. — Думаешь, что, завела себе поклонника и все, взрослая? Можно грубить матери?

— Мам! — Варя рывком сорвала с вешалки шубу. Она так сильно дернула шубу, что та обрушила все соседние вешалки, и одежда грудой полетела на пол. — Прекрати, пожалуйста! — с нажимом произнесла Варя, практически ныряя в рукава. Схватив шарф, она вцепилась в сумку, прижимая ее к себе как спасательный круг. — Все, я пошла. И не надо мне трезвонить через каждые полчаса, хорошо?

Не дожидаясь ответа, Варя вылетела из квартиры как пробка из хорошо встряхнутого шампанского. Уже в лифте она нормально застегнула шубу и замотала шарф вокруг шеи. И там же поняла, что забыла дома шапку. Оставалось надеяться, что по улице они ходить долго не будут. Все-таки метель была нешуточной.

Глеб уже ждал ее, сидя за рулем машины. Выбежав впопыхах из подъезда, она не сразу увидела ее: ведь машина была белая, а на улице все также кружил снег, ограничивая область видимости до каких-то несчастных нескольких метров. Глеб выглядел очень важно, обмотанный в пушистый салатовый шарф и с телефоном у уха. У него и шапка-ушанка была, спрятанная с глаз подальше на заднее сидение.

Когда Варя залезла в машину, Глеб сначала долго разглядывал ее красные щеки, сдвинутые брови и общее недовольное выражение лица, а потом молча поехал, ничего не говоря, только посмеиваясь. Варя, все еще пылая ярче красного солнышка, пристегнулась и только потом стащила с себя шарф и расстегнула криво застегнутые пуговицы.

— Ты чего такая красная? — спросил немного погодя Глеб.

Варя бросила на него недружелюбный взгляд. В конце-концов если бы не он — прямой виновник сегодняшнего допроса, который явно продолжится вечером — ничего бы не было, и мама бы не приставала… То есть, мама бы приставала, но по крайней мере Варя смогла бы спокойно ей сказать, с кем и куда она идет.

— Хочешь пройти по сто пятой? — вежливо поинтересовался Глеб, замечая ее глаза, полные теплоты и сострадания.

— Чего-чего?

— По сто пятой статье Уголовного кодекса. За убийство у нас пока по ней сажают.

Варя фыркнула и закатила глаза, успокаиваясь. Все-таки Глеб был не виноват. Наверное.

— Прости, — произнесла она, комкая в пальцах шарф. — Мама поймала на выходе и устроила допрос.

— Про меня допрашивала? — Глеб ухмыльнулся, глядя на дорогу.

— Ну, типа того. Хотела знать, с кем я иду гулять.

Варя почувствовала, как только что переставшие симафорить всем окружающим щеки снова начинают притворяться фонарями.

— И что она сказала, когда узнала, что со мной? — поинтересовался Глеб, притормаживая на светофоре. Машин на дороге было мало, а те, что были, ехали медленно и осторожно.

— Ну… — Варя быстро облизала губы, думая, как бы помягче ответить. — Она не узнала. Я ей не сказала.

Глеб, пользуясь тем, что на светофоре горел красный, такой же, как Варины щеки, повернул к ней голову и недоуменно приподнял брови.

— Почему?

— А ты своей маме сказал про меня? — нашлась Варя, живо представляя картину Великого Откровения.

Глебу хватило такта смутиться и отвернуться, тем более что на светофоре сменился цвет. Он тронулся и выполнил маневр прежде, чем ответить. Варя практически видела, как под его светлыми волосами крутятся шестеренки мысли.

— Еще нет, — произнес, наконец, он. — Но я ей еще не сказал, что я расстался с Викой. Она ей так нравилась, что, боюсь, у нее припадок случится.

— М-да, двойной удар твою маман ждет, — пробормотала Варя, тщательно маскируя злорадненькую усмешку. Несмотря на то, что видела она Анжелу Филлиповну всего раз, ну, полтора, если считать тот краткий момент в ресторане, у Вари уже вполне сложилось мнение об этой женщине.

Варя всегда отличалась слишком хорошей памятью, которая, цепляясь за не связанные, казалось бы, детали, иногда уводила ее в такие далекие дали, что и Сусанину не снилось. Вспомнив о матери Астахова, она, конечно же, вспомнила, когда последний раз ее видела и при каких обстоятельствах. И, конечно же, подумала об отце.

С тех пор они так и не говорили. Он звонил несколько раз, но Варя отказывалась подходить к телефону. Светлану, к счастью, он больше не присылал, иначе кто-то бы ушел восвояси весьма потрепанным, и это была бы не Варя.

Словно в ответ на ее мысли в сумке зазвонил телефон. На всю машину прогремела главная тема из сериала «Я зомби». Варя, вздрогнув, извлекла его со дна с некоторым трудом. Увидев, кто звонит, Варя сбросила звонок и кинула телефон обратно в сумку. Глеб, наблюдавший эту пантомиму, вскинул бровь.

— Кто это был? — спросил он.

— Никто, — ответила Варя, поворачиваясь к нему. — Так куда мы едем?

— Это ты так меняешь тему?

— А что, заметно?

Глеб слегка улыбнулся. Он сидел за рулем так расслабленно и спокойно, будто водил машину с пеленок. И все-таки каждый раз, когда он отвлекался от дороги или снимал руки с руля, Варя чувствовала мурашки, бегущие табуном по коже. Не хорошие мурашки, возникающие от случайных прикосновений, а плохие мурашки, паникующие и истеричные.

— Кто-то на днях жаловался, что мы и на свидании-то не были еще, — сказал Глеб, сворачивая с более-менее оживленной дороги в узкий проулок. — Так что вот… По крайней мере, план был такой изначально.

Варя с любопытством посмотрела в окно: Глеб въехал в какой-то подозрительный дворик в доме-колодце, в котором стояло еще несколько машин. Если не считать следов ног на снегу, намекающих, что недавно здесь были люди, во дворике было пусто, только кружил снег, завывал ветер и тускло светили только что включенные фонари у подъездов.

— Я чувствую «но», — произнесла она.

Прежде чем ответить, Глеб припарковался и выключил мотор, нажав на кнопку у руля. Да, у него была одна из тех новых машин, где не надо было вставлять ключи, чтобы ее завести. Ключи, правда, были, но Варя сильно сомневалась в том, что их действительно можно куда-то вставить. Из-за этого ее не покидало чувство, что машина эта ненастоящая и в любой момент может развалиться.

Глеб вздохнул и взлохматил волосы ладонью. Он недавно подстригся и еще не привык к новой длине волос. Хотя разница была всего лишь в пару сантиметров, она была весьма заметна, особенно для Вари, которой, в общем-то, предыдущая его прическа нравилась куда больше. Глебу она этого, правда, говорить не стала, а то расстроится еще…

— Правильно чувствуешь, — признал он. — Я даже не знаю как объяснить… Короче, ты ведь помнишь, что я хочу стать режиссером?

Варя утвердительно кивнула. Она об этом помнила хотя бы потому, что с тех пор, как Глеб получил письмо из киношколы, в которую мечтал поступить, он без умолку твердил о ней на каждом углу всем, кто хотел об этом услышать. И тем, кто не хотел, тоже.

— Я недавно узнал, что прошел первый раунд отбора, — продолжал Глеб, — и теперь мне нужно снять пятиминутный ролик и отослать его в школу.

— Это что-то типа вступительного прослушивания?

— И да, и нет, — ответил он, качая головой. — В школу-то меня приняли почти, осталось отправить документы после окончания одиннадцатого класса. Только я хочу попасть на стажировку у одного режиссера, тебе его имя ничего не скажет, но поверь мне, он суперзвезда, а для этого нужно победить в конкурсе. Ну или хотя бы войти в первую десятку.

— Я чувствую, как мы приближаемся к сути проблемы, но не могу понять, в чем она, — сказала Варя, скрещивая руки на груди. В шубе это было сделать сложно, да еще и ремень безопасности приковывал ее к креслу, не давай пошевелиться, но она справилась. Можно было бы отстегнуть ремень, ведь они уже остановились и даже выключили двигатель, но маленький параноик в Вариной голове запрещал ей это сделать.

Глеб закатил глаза и предпочел эту реплику проигнорировать.

— Одну из сцен ролика я хотел снять там, куда мы идем, — сказал он, отстегивая собственный ремень. — По идее мы должны были сделать это еще две недели назад, но вышла небольшая… — он задумался над словом, глядя искоса на Варю, — накладка, поэтому мы перенесли на сегодня, а я об этом вспомнил слишком поздно.

— Накладка? — переспросила Варя, но до нее тут же дошло. Две недели назад Глеб еще обитал на даче в компании собственных мрачных дум. О том, кто еще мог быть у него в компании, Варя старалась не думать. — А, понятно, — сказала она.

— Поэтому мы быстренько отснимем, — бодро произнес Глеб, нагибаясь за шапкой, — а потом я весь твой.

Вместо ответа Варя накинула капюшон на голову и чуть ли не выпала из машины, скрывая зардевшиеся щеки. Раньше она даже не подозревала, что может так часто и сильно краснеть.

Непримечательный дом-колодец, показавшийся снаружи мрачным, старым и почти разваливающимся, был точно таким же изнутри. Насколько могла судить Варя из своих скромных архитектурных познаний, построили его очень давно. В этом доме были высокие потолки, большие ступени на лестнице и страшный лифт, который закрывался сетчатой металлической дверью. Стенки у него были почти прозрачные, поэтому она в подробностях успела рассмотреть каждый этаж, пока они с Глебом поднимались наверх.

Пока лифт медленно полз вверх, Глеб рассказывал, как он нашел это место. Он бурно жестикулировал и сверкал глазами, попутно разматывая шарф и расстегивая пальто. Варя честно пыталась слушать, но мысли постоянно уходили куда-то в сторону. Телефон, перекочевавший из сумки в карман, снова зазвонил. Варя отключила его, даже не глядя. Глеб же сделал вид, что ничего не заметил, только дернул бровями, явно думая о своем. Варя искренне понадеялась, что в его голову, уже отмеченную посещениями левых, никак не связанных с реальностью мыслей, не придет что-нибудь не менее оригинальное.

Наконец, лифт остановился на последнем этаже. Глеб открыл решетчатую дверь и уверенно направился куда-то вглубь коридора. Варя торопливо последовала за ним. Этаж казался очень сильно заброшенным и нервировал ее. Бетон на полу был весь в трещинах и выбоинах, краска на стенах, когда-то зеленая и яркая, выцвела и стала отваливаться длинными полосами. Практически все двери на этаже были либо заколочены, либо пребывали в таком состоянии, что дверью назывались чисто номинально.

— Гле-еб, — позвала Варя, и ее голос гулко пронесся по дому. — А в этом доме вообще кто-нибудь живет?

— Живет, конечно, — отозвался тот, останавливаясь у неприметной лесенки, ведущей, судя по всему, на чердак. Она сильно выделялась на общем фоне запустения, так как была яркой и блестящей и явно новой. — Просто на этом этаже вечно что-то происходит, поэтому здесь все квартиры либо заброшены, либо нежилые. Но это даже хорошо. Увидишь, — хитро подмигнул ей Глеб и стал взбираться вверх. Варя, немного сомневаясь, что все это вписывается в адекватные рамки нормальности, последовала за ним.

Добравшись до самого верха лестницы и упершись в такой же, как лестница, блестящий люк, Глеб несколько раз стукнул в него кулаком. Несколько секунд спустя люк раскрылся, и Варю чуть ли не сбила с ног ударная волна энергичной музыки, которая хлынула вниз. Глеб как ни в чем не бывало поднялся вверх.

Поднявшись, Варя едва поверила своим глазам. Она оказалась в самых настоящих тропиках!

Конечно, привыкнув к полумраку, который царил в этом странном чердачном помещении, Варя пришла в себя от этой иллюзии воображения, но ощущение тропиков осталось. Во-первых, воздух на чердаке был неожиданно влажный и теплый, будто бы она оказалась в какой-то теплой стране недалеко от экватора. Во-вторых, помещение было настолько точно декорировано под джунгли, что, казалось, еще немного, и из-за ближайшей пальмы выскочит Маугли верхом на Шерхане. А по лианам и веревкам, свисающим с потолка, пронесется стадо обезьян, и не важно, что стадом они не скачут.

Пол был устлан… травой. То есть, это был какой-то очень хитрый ковер, но чувствовался он как самая настоящая трава. Варя даже опустилась на колени и потрогала его, краснея под взглядом Глеба, который стоял рядом и тихо ржал с ее удивления.

Стен было не видно за густыми, свисающими с потолка лианами, которые напомнили Варе старые советские веревочки, которые вешали в проемах дверей. В их старой квартире раньше висела такая у входа в кухню, и каждый раз, когда кто-то проходил через нее, она на всю квартиру бренчала и выдавала посетителя святая святых.

То там, то тут были расставлены столики, больше похожие на слегка обрезанные бочки. А между ними, оставляя пространство для маневрирования, стояли колонны, увитые и окруженные зелеными растениями, некоторые из которых красиво цвели будто настоящие. А из цветов выглядывали небольшие лампочки, горевшие одновременно и ярко, и приглушенно, отчего создавалось ощущение вечернего сумрака где-то у моря.

Дав Варе время оглядеться, Глеб повел ее в гардероб. Варя не сразу поняла, почему Глеб ведет ее прямо в стену, и только когда лианы были отодвинуты, до нее дошло, что, возможно, стена была не такой уж и стеной. Если бы она была одна, то ни за что не нашла бы этот вход.

Вот где пригодились туфли, которые просил ее взять Глеб! Правда, туфель Варя так и не взяла, так как, во-первых, у нее не было ни одних, а во-вторых, даже если бы они и были, Варя бы просто не смогла нормально в них ходить. Не было в ее списке навыков такого умения. Вот в сапогах с каблуками или платформой — пожалуйста, и то вряд ли. Поэтому Варя решила ограничиться балетками, которые носила в школе.

— Нравится место? — спросил Глеб, пока Варя выпутывалась из теплой одежды. Сам он скинул свою зимнюю амуницию довольно быстро и теперь сидел на скамеечке, переобуваясь из теплых зимних ботинок в туфли.

— О да, — ответила Варя, вешая шубу на крючок. — Только я знаешь что не поняла… Там что, настоящие цветы растут?

— Ага. — Глеб, ожидая, пока Варя переобуется, сел поудобнее и облокотился спиной о стену. — Сначала я хотел отвести тебя в оранжерею, но потом решил, что там будет скучновато… А тут прямо-таки два в одном: и кафе, и живые цветы… Черт! — внезапно воскликнул Глеб, хлопая ладонью себя по лбу.

Варя бросила на него недоуменный взгляд, расстегивая сапог. Она привыкла, что Глеб периодически страдал излишней экспрессией, но тому, как правило, всегда была причина.

— Я же тебе букет приготовил! — произнес он. — Приготовил и забыл подарить. Нет, ты не поняла, — он поднял руку вверх, будто пытаясь остановить появляющееся на Варином лице хмурое выражение. — Это особый букет, тебе такой точно понравится. Про срезанные цветы я помню, не волнуйся.

— Ну, потом подаришь, — пожала плечами Варя, убирая сапоги в ящик. Наличие очередного букета ее не порадовало. Пусть Глеб и сказал, что букет «особенный», она сильно сомневалась, что он придумал что-то такое, что не будет выглядеть как цветы. Из чего еще можно сделать букет?

Чердак оказался куда больше, чем на первый взгляд показалось Варе. Либо же съемочная команда Глеба так удачно умудрилась спрятаться, но заметила их Варя только тогда, когда они подошли вплотную. Даже скорее не заметила, а услышала. Сначала раздался громкий грохот, перекрывающий даже музыку, а за ним помещение прорезал громкий женский вопль. Глеб сорвался с места, и Варя побежала за ним.

Трагедия локального масштаба скрывалась буквально за следующей пальмой. На травяном полу сидела девушка в офисном костюме и трагически обливалась слезами, прижимая к груди руку. Вокруг нее сгрудилось несколько человек, среди которых Варя неожиданно узнала Марка — друга Астахова с дачи.

В этой части джунглей все бочки-столики были сдвинуты в сторону, кроме одного. В радиусе нескольких метров вокруг него ничего не было, потом стояли большие белые экраны, похожие на фольгу, а за ними прятались какие-то хитроумные приспособления, которыми Глеб наверняка пользовался при съемке. Из всех них Варя узнала только камеру на треноге. Но сейчас они все были забыты, так как те, кто должны были за ними следить, столпились вокруг девушки.

— Что случилось? — спросил Глеб, подбегая к ним. — Кать, ты чего? — он присел возле плачущей девушки, но та ничего не смогла сказать, только зарыдала громче.

— Она решила привнести что-то новое в твой сюжет и думала в конце эпично спрыгнуть со стола, — ответил ему Марк, который стоял, скрестив руки на груди, и неодобрительно смотрел на девушку. Та бросила на него недружелюбный взгляд и снова залилась слезами. Варя даже удивилась. Казалось, будто внутри нее был какой-то краник, который только что открутили. — Привет, — Марк махнул рукой Варе и улыбнулся.

— Привет… — произнесла Варя, машинально улыбаясь в ответ.

С прошлой их встречи Марк почти ничуть не изменился, только волосы стали немного короче и меньше вились. Варя искренне не хотела думать о нем плохо, но именно он подлил масла в огонь тогда, на даче, когда сказал, что она уехала вместе с Матвеем, и теперь чувствовала себя неловко от того, что испытывает к нему неприязнь. Такое с ней, наверно, случилось в первый раз. Обычно неприязнь она испытывала к тем, кто этого заслуживал. Заткнув внутреннего паникера, Варя подошла к Марку.

— И всегда у вас такой эпик происходит? — спросила она, глядя на то, как Глеб, тихо матерясь, помогает девушке встать и уводит ее к столикам, сдвинутым в кучу с другой стороны площадки.

— Только по праздникам, — усмехнулся Марк. — Да она сама виновата. Вопит теперь, что сломала руку, хотя на самом деле там максимум вывих.

Варя недоуменно покосилась на него, уж слишком жесткий у него был голос. Марк был ниже Астахова, поэтому коситься на него было проще, хотя и непривычней. Как-то так вышло, что все существа мужского пола в Вариной жизни были ее выше хотя бы на голову. Марк, конечно, тоже над ней возвышался, но совсем слегка. Пресловутые туфли бы точно решили эту проблему.

— Да не смотри ты на меня так, я вовсе не бездушный, — подмигнул ей Марк. — Просто Катя — та еще актриса. Играет-то она неплохо, да только переигрывает по-черному, — сказал он. — Воображает из себя диву какую-то.

Варя посмотрела в ту сторону, где упомянутая Катя патетически выла и не давала осмотреть одному из официантов руку, прижимая ее к груди, а Глеб стоял, закатив глаза, и согласилась с Марком. Катя действительно переигрывала.

В этот момент Глеб повернул голову в их сторону и, увидев, что Варя смотрит на него, широко улыбнулся. Варя поймала себя на том, что и на ее лице появляется улыбка. Не такая, конечно, широкая, но все же улыбка. Было что-то такое в этом Астахове, что заставляло ее улыбаться. И ей это нравилось.

Глеба отвлек один из парней, ушедших к столикам вместе с ними, и он отвернулся поговорить. Варя вздохнула. Глеб точно знал, кем хочет быть, и уверенно шел к этой мечте. А она? Что будет дальше делать она? Время неуклонно двигалось, одиннадцатый класс подходил к концу — осталось-то всего четыре месяца до экзаменов! — а у нее еще не было ни малейшего понятия, что она хочет делать после школы. Она кое-как определилась с предметами, которые будет сдавать на ЕГЭ, но на этом ее подготовка к будущему кончалась. Мама поставила ей только одно условие: сделать выбор. Она даже была готова разрешить дочери год валять дурака, только чтобы она уже определилась. Но Варя не хотела сидеть без дела целый год. Но и выбрать никак не могла.

— Слышал, вы с Глебом разрешили все… разногласия? — подал голос Марк, отвлекая Варю от мрачных мыслей.

Варя оглянулась на него, но Марк смотрел не на нее, а на Глеба, который стоял к ним спиной и увлеченно о чем-то спорил с коллегами по цеху. Иногда они показывали в их сторону, и тогда спор разгорался с новой силой.

— Да, — произнесла Варя тихо, — мы пришли к согласию.

— Рад за вас, — сказал Марк. — Я, если честно, и не думал, что все так закончится, когда ты уехала.

Варя только удивленно вскинула брови.

— Не подумай, что ты мне не нравишься, — поспешно добавил Марк, слегка приподнимая вверх ладони. — Просто… Вы слишком разные, чтобы подходить друг другу. Ты кажешься хорошей девушкой, и это скорее всего так. Но ты не совсем тот тип, с которым Глеб чувствует себя комфортно. Таких, как ты, он всегда предпочитал обходить стороной.

У Вари буквально отвисла челюсть. Все-таки не зря она чувствовала неприязнь к Марку. Ей в голову закралась коварная мысль, что, возможно, он специально сказал Глебу о том, когда и с кем она уехала с его дачи…

— Таких как я? — переспросила она, совладав с притянутой гравитацией и удивлением челюстью.

— Ну да, знаешь, мрачных, загруженных, проблемных, — пожал он плечами. — Глебу нужна простая и веселая девушка, которая не будет грузить его своими проблемами. С которой ему будет легко.

Варя прищурилась, недоверчиво глядя на Марка. Недоверчиво не от того, что не верила его словам, а от того, что не верила, что он вообще говорит ей такое.

— А со мной ему будет сложно?

— Ему уже сложно, — вздохнул Марк, снова переводя взгляд на Астахова. Тот сменил позицию и теперь стоял к ним лицом, все еще пребывая в состоянии дискуссии. И показывал он на нее, на Варю. — Ты этого не видишь, куда тебе, но я знаю. Я знаю Глеба как свои пять пальцев, — Марк снова вздохнул. — И я вижу, когда ему плохо, даже если он сам этого не видит.

— Поразительная зоркость, — процедила Варя.

Марк посмотрел на нее и заметил, наконец-таки, что его слова вовсе не производят того впечатления, на какое он, видимо, рассчитывал; более того, он производит совершенно противоположный эффект.

— Нет, ты не думай, я не говорю, что ты плохая! — воскликнул он, протягивая руку и трогая Варю за локоть. Варя тут же отдернула руку. — Не обижайся, прошу тебя, — он сдвинул брови домиком, глядя на Варю с той снисходительной ноткой, с которой взрослые смотрят на капризного ребенка. — Я просто хочу, чтобы ты была готова к тому, что произойдет.

— И что же должно произойти? — поинтересовалась Вари, складывая руки на груди. Краем глаза она заметила, что напряженность между ней и Марком стала заметна не только ей: Глеб с другого конца комнаты поглядывал на них с недоумением.

— Вы повстречаетесь месяц, максимум — два, а потом он бросит тебя, потому что он поймет то, что я уже понял, — сострадательно произнес Марк, убирая руки за спину. — Вы просто себя обманываете, вы оба.

С Варей случилось то редкое состояние, когда в голове оказалось совершенно пусто. Слов, по крайней мере приличных, не было. Да и неприличных наблюдалось поразительно мало. Да, Марк определенно специально рассказал про Матвея Глебу — в этом Варя уже не сомневалась.

Марк говорил еще что-то, но Варя не обращала на его слова ни малейшего внимания, они казались посторонним белым шумом, звучащим где-то в отдалении. Она начинала злиться. Немного запоздало, но все же начинала. Во-первых, Марк не имел никакого права говорить ей такое, и это было основной причиной. И все же было еще это «во-вторых», которые Варе не нравилось еще больше: где-то в глубине души она была с ним согласна. Не во всем, но в той части, что они слишком разные, чтобы подходить друг другу. И это злило ее больше всего.

Марк, на свою беду этого не замечал. Он видел только бледную, широко раскрывшую в удивлении глаза Варю, которая смотрела на него пусть и прищурившись, но, как ему казалось, растерянно и пораженно. Еще немного, и он понял бы, как сильно ошибался, но был спасен. И очень вовремя: Варя уже была готова применить в действии свои навыки начинающего ниндзя.

— У вас тут все в порядке? — произнес Глеб, незаметно для Вари подошедший к ним. Он тронул Варю за предплечье, и та почти дернулась, но вовремя взяла себя в руки. По крайней мере она понадеялась, что Глеб не заметил, как по руке пробежали мурашки.

— Да, все просто отлично, — улыбнулся во все тридцать два зуба Марк, и Варя почувствовала просто неистовое желание подсократить их количество. — Что там с нашей страдалицей? — спросил он, не давая Варе вставить слово.

Глеб бросил в сторону все еще причитающей Кати раздраженный взгляд.

— Что-то с рукой, я не знаю. Андрей говорит, что похоже на растяжение. В любом случае, сниматься она сегодня уже не будет.

— Хочешь, отвезу ее в травмпункт?

— Если тебе не сложно, — облегченно вздохнул Глеб. — Я бы и сам отвез, но наше свидание и так уже подпорчено…

— Не вопрос! — Марк хлопнул Глеба по плечу и пошел в сторону стенающей Кати. Варе он больше ничего не сказал, но этого и не требовалось, даже наоборот: Варя была уверена, открой он в ее сторону рот еще хоть раз, она бы не сдержалась.

Глеб повернулся к Варе и привлек ее к себе, плавно перемещая руки с плеч на талию. Варя почувствовала, как по спине бодрым табунчиком пробежали мурашки. Она часто подвергалась их нашествию, но в этот раз они были другими. Можно даже сказать — приятными.

— У вас точно все в порядке? — спросил тем временем Глеб.

— Марк сказал кое-что, чего я не ожидала, — помня об обещании не врать, сказала Варя. Сказала и сама себя похвалила: она вроде бы и не соврала, но при этом и не раскрыла содержание этого короткого, но крайне неприятного разговора.

— Мне показалось, ты собиралась его ударить, — нахмурился Глеб.

— Тебе показалось, — пожала плечами Варя. — Эта Катя точно просто руку вывихнула? Стонет будто ее переехал асфальтоукладывающий каток.

— Я уже говорил, что ты мастерски меняешь темы? — усмехнулся Глеб. Он быстро облизнул губы, будто нервничал, и спросил: — Слушай, у меня к тебе будет небольшая просьба.

— Если это не связано с терроризмом, массовым уничтожением фламинго или подрывной деятельностью в форме прокисшего молока, то вперед.

Варя сама понимала, что несет чепуху, но не могла остановиться. Мурашки совершили героический забег по спине и перебазировались куда-то в район живота, совершив эволюционный прыжок до хитрых бабочек. Стоять вот так, в обнимку, и говорить друг с другом было приятно. Непривычно, да, но приятно, и Варе это нравилось. А еще она с каждой секундой понимала, что чепуху несет не она, а Марк. Может, он и был лучшим другом Глеба с детского сада или откуда там, но он совершенно ничего не понимал в Варе и в том, подходят ли они друг другу. Варя и сама не знала ответ на этот вопрос, но была уверена, что он сильно отличается от того, что думал Марк.

— Нам кровь из носу нужно отснять здесь сцену, — сказал Глеб, глядя на Варю будто бы с намеком. Но Варя себе не изменяла и совершенно не понимала, что ему от нее нужно. — И так как Катя сниматься не может… — продолжил Глеб, с еще большим намеком.

— Вам нужна новая актриса? — не уверенно произнесла Варя, все еще не понимая слишком тонкий для нее намек. Впрочем, Варя и толстые намеки не понимала.

— Ага, — улыбнулся Глеб, глядя на нее сверху вниз. — Готова начать актерскую карьеру?

Так начались, пожалуй, самые странные полтора часа в жизни Вари. Едва она неопределенно пожала плечами, вроде бы и не соглашаясь с предложением Глеба, но и не отказываясь категорично, как ее уволокли куда-то в сторону бойкая девица с фиолетовым ирокезом на голове и не менее бойкий юноша в цветастой рубахе. Непрерывно что-то тараторя, они усадили Варю на высокий стул и разбежались в разные стороны: девица побежала к развешанной по вешалкам одежде, а юноша к столику с косметикой. Через двадцать минут Варю вернули людям, и она была совершенно на себя не похожа. Ей уложили волосы, нанесли, казалось, тонну макияжа, обрядили в странный офисный наряд с узкой юбкой, белой рубашкой и небольшой жилеткой и, самое ужасно, поставили на высоченные лодочки. Варя упорно чувствовала себя филиалом Пизанской башни: она была такой же нелепой и кривой на этих туфлях.

Зато когда ей на нос торжественно водрузили очки без диоптрий и выдворили на всеобщее обозрение, Глеб одобрительно присвистнул. И не только он. Варя даже захотела посмотреться в зеркало, которого, как назло, нигде поблизости не было. Но она заметила, как Глеб украдкой сделал несколько фотографий на свой телефон. Отбирать его на месте она не стала. Во-первых, Пизанская башня в ее лице имела реальные шансы упасть в отличие от настоящей. Во-вторых, Глеб здесь был вроде бы главным, и Варе не хотелось топтать его авторитет.

После того, как Варя доковыляла до стола, с которого Катей был совершен стремительный полет земля-воздух-земля, ей не менее торжественно вручили сценарий, и Глеб кратко обрисовал ей, что нужно делать. Как оказалось, ничего сверхъестественного от нее не требовалось, да и от Кати тоже: нужно было просто сидеть за столом и сосредоточенно печатать в ноутбуке. Варя всю голову сломала, пытаясь понять, зачем Катя хотела спрыгнуть со стола, но это было за пределами ее понимания. Глеб пытался передать ей его высокую идею контраста между офисной сдержанностью и необузданностью джунглей, но Варя ею все-таки не прониклась. Наверно, для этого надо было обладать творческим складом ума, как ее доморощенный режиссер.

Наблюдая Глеба за работой, Варя поймала себя на том, что впечатлена. Признаться, до сих пор она считала эту его идею стать великим режиссером глупой и неосуществимой. Ладно, пусть не глупой, но уж точно нелепой. Однако сидя за тем столом и изо всех сил делая сосредоточенный вид, стараясь не отвлекаться на командные вопли Глеба, скрывающегося где-то за яркими лампами, светившими прямо на нее, Варя внезапно поняла, что все это реально и, возможно, даже осуществимо. Глеб был так сосредоточен, так погружен в это действо, что даже будто повзрослел на эти недолгие полтора часа. Он поправлял свет, спокойно говорил с Варей, пытаясь добиться от нее определенного выражения лица, раздавал указания своей скромной команде, и все это таким голосом, что Варю захватила картина будущего: такой же спокойный и уверенный в себе Глеб через десять или пятнадцать лет, сидящий за камерой на настоящей съемочной площадке с персоналом в несколько сотен человек. Она даже практически видела его лицо: лицо мужчины, каким он станет, уже тронутое морщинами, но все еще по-мальчишечьи задорное и молодое.

А где будет она? Рядом с ним или где-то совсем в другом месте? Что будет с ними через десять лет?

Она понимала, что еще слишком рано об этом думать. Да даже через несколько месяцев будет еще слишком рано. Они ведь еще даже не начали толком встречаться, чтобы думать о том, что будет с ними дальше. И все-таки Варе хотелось об этом думать, пусть эти мысли скорее всего так и не воплотятся в реальность. Варя не верила в то, что сможет притворяться нормальным адекватным человеком достаточно долго, чтобы Глеб не сделал ноги к какой-нибудь простой блондинке с уровнем интеллекта, обратно пропорциональным размеру груди. Может, Марк все-таки был в чем-то прав?..

— Стоп, снято! — раздался как гром среди ясного неба громкий голос Глеба. Варя даже вздрогнула от неожиданности.

Из-за ламп показался Глеб собственной персоной, идущий к Варе пружинистой походкой. Он широко улыбался, глядя на нее.

— Слушай, это было потрясно, — сказал он, подходя к столу. — Не знай я тебя, подумал бы, что ты точно актриса. Так сыграть лицом!

— Ты мне льстишь, — пробормотала Варя, слегка улыбаясь и совсем не слегка покрываясь румянцем.

— Зуб даю, не льстю, — подмигнул ей Глеб. — То есть, не льщу. Или как там правильно… Хочешь посмотреть, что получилось?

— Хочу, — кивнула Варя. — Только тебе придется помочь мне дойти до камеры. В этих туфлях я могу только стоять. До стола дошла исключительно с испугу.

Глеб, усмехаясь, протянул ей руки. Варя кое-как перетекла по стулу в его сторону, взялась за руки и рывком встала, ловя равновесие. Равновесие решило поиграть в догонялки и в последний момент коварно увернулось, заставляя Варю покачнуться и упасть на Глеба, который очень удачно ее поймал, попросту обхватив обеими руками и прижав к себе.

Ощущения были непривычными, и не только потому, что за все это время это был первый раз, когда Варя оказалась в настолько тесном контакте с телом Глеба. «Даже в слишком тесном», — проворчали ее рамки приличий, но Варя эти рамки быстренько заткнула. Они вообще последнее время имели тенденцию вести себя как сонм ворчливых бабулек у подъезда.

Каблуки добавляли ей добрых десять сантиметров роста, и Варя еще никогда не чувствовала себя такой великаншей. Угол обзора изменился, и теперь она будто смотрела на мир со стремянки. Это был интересный опыт, за время которого Варя вполне оценила свои метр с кепкой в прыжке. Ей казалось, что еще чуть-чуть, и она будет задевать затылком лампы, беспорядочно свисающие с потолка.

Но был в этом и положительный момент. Туфли не только сделали ее дылдой, они также приподняли ее достаточно для того, чтобы переместить точку обзора с груди Глеба на его подбородок. И это перемещение было приятным. Например, раньше она не замечала, что у него есть небольшая вмятинка под нижней губой и родинка возле левого уха. Все это скрывалось в недостижимых для Вари вершинах, и теперь она получила неожиданную возможность разведать обстановку.

— Так странно, что ты высокая, — пробормотал Глеб, разглядывая ее лицо. Он осторожно провел пальцами по шраму, пересекающему Варину бровь. — Вблизи он выглядит страшнее. Больно было?

— Только когда зашивали, — так же тихо произнесла Варя, чувствуя желание точно также провести пальцами по его вмятине под губой. Но на этот раз рамки приличия не просто ворчали, они орали благим матом, и Варя сочла за лучшее с ними не спорить. Поэтому она просто стояла на месте, опустив руки вдоль тела, пока Глеб удерживал ее в вертикальном положении. Варе казалось, что отпусти он ее — и она сложится как карточный домик. — Кажется, ты собирался показать мне что-то?

— Ага, — глубокомысленно изрек тот. — Через минуту. Ты ведь помнишь, что мы сейчас не в школе и тут все и так о нас знают?

— Спрашиваешь разрешения, чтобы меня поцеловать? — Варя склонила голову на бок, улыбаясь краем губ.

— Не спрашиваю, просто предупреждаю, — сказал Глеб и, лишь слегка подавшись вниз, дотронулся до ее губ своими. Варя замерла, как с ней обычно бывало в такие моменты, а потом расслабилась, позволяя увлечь себя поцелуем. С каждым разом сделать это — отпустить вожжи и расслабиться — было все легче, и в этом совершенно точно была заслуга Глеба.

Незаметно нежный и осторожный по началу поцелуй перерос в нечто большее. В нечто, отчего сердце начинало биться чаще, а коленки подкашиваться. Варя только порадовалась, что практически полностью облокачивается на Глеба. Впрочем, радовалась она где-то далеко в подсознании, так как это внезапно охватившее ее настроение решительно сметало на своем пути лишние мысли, а лишним в этот момент было все, кроме губ Глеба и его рук на ней.

Послышалось вежливое покашливание. Варя вздрогнула и отпрянула от Глеба, далеко, впрочем, не отодвигаясь. Ноги самостоятельно решили поиграть в желе и свою роль в опорно-двигательной системе исполняли пока чисто номинально.

— Вау, — пробормотала Варя.

— Ага, точно, вау, — улыбнулся Глеб. — Надо почаще брать тебя на съемки. Глядишь, и мне это твое «вау» будет перепадать почаще.

По Варе пробежала вибрация. Сначала она подумала, что ей это кажется и вообще, нервы что-то расшалились, но тут и Глеб недоуменно сморщился и покосился вниз.

— Это не я, — произнес он озадаченно.

Варя прислушалась к вибрации, исходящей предположительно откуда-то из района карманов жилетки, и чуть ли не хлопнула себя по лбу. Про телефон-то она и забыла! Хорошо, что она успела выключить звук, а то площадка бы огласилась истошными воплями банши. Этот особый рингтон она скачала недавно и ставила на те номера, с обладателями которых она никак не хотела разговаривать. Поэтому, едва взглянув на экран мобильного, Варя сбросила звонок и сунула его обратно. Она ничего не сказала, а Глеб ничего не спросил, только отметил залегшую складку между бровей и на мгновение поджатые губы. Вместо этого он повел Варю осматривать результаты его режиссерской деятельности.

К отснятому материалу у Вари были смешанные чувства. С одной стороны, сцена была красивой, в чем-то даже глубокомысленной. Сначала камера брала ее лицо крупным планом, а потом начинала постепенно отдаляться, захватывая сначала ноутбук, а потом и столик, который превратили в типичный рабочий стол где-нибудь в офисе. С отдалением камеры открывались новые детали: лампа, папки, разбросанные ручки и карандаши. А потом в кадр буквально впрыгнули неизвестно откуда взявшиеся джунгли, сразу же меняющие впечатление, производящее первоначальным образом. Но смешанное чувство у Вари возникало не из-за этого, а из-за себя родимой, сидящей за столом. Глеб сказал, что ее лицо было одновременно пусто и полно эмоций. Варя честно не поняла, что это значит, но, видимо, все было в порядке.

При этом, она и узнавала себя, и не узнавала. Бойкий юноша сделал что-то с ее глазами, отчего они стали большими и загадочными, а Варя доподлинно знала, что в реальности они совсем не такие. И волосы у нее обычно лежали совсем не так, да и румянца на бледном лице сроду такого не было. Девушка на экране камеры была вроде бы похожа на нее, но почему-то Варе казалось, что это совсем не она. Странное чувство.

Глеб еще что-то говорил и объяснял, а потом говорил с другими, а Варя все смотрела на себя на экране камеры. Там, запечатленная на пленке, была другая ее версия, версия, которая, вероятно, больше никогда не выскользнет наружу. Что, если Глебу нужна была такая она? Не обычная, повседневная Варя, а вот эта, будто бы улучшенная версия Вари?

Варя встряхнулась и решительно отвернулась от камеры. Так и раздвоение личности заработать можно. Неужели актрисы так и живут, спрашивая себя, где и какие они настоящие? Если Варя так загрузилась с одного только короткого ролика, то как же должны были страдать те, кто занимается актерством профессионально? Тут же в голову пришла опровергающая мысль: профессиональные актеры вряд ли страдают от кризиса самоопределения. Они ведь ввязались в это сами и с большой охотой. И Варя поняла кое-что совершенно точно: она еще не знала, кем хочет стать, зато тем, кем она стать не хочет, определила.

*

Съемочная группа Глеба свернулась довольно быстро и уехала. Перед уходом парни расставили столы обратно, а Варя переоделась и смыла с себя косметику, пусть тоненький голос где-то недалеко от левого уха и просил ее этого не делать. Но Варя снова вернулась в рамки трезвого расчета: если она вернется домой и мама увидит ее в этом боевом раскрасе, то допроса с пристрастием не избежать.

Когда она вышла из туалета, где с некоторым сожалением уничтожала результаты косметического волшебства, столы уже стояли на местах, а Глеб ждал ее у окна, практически там же, где они снимали. На этот раз он сидел за двухместным столиком, стоящим вплотную к стеклу. На столике на подставке со свечкой стоял стеклянный чайник, внутри которого плавали неизвестные науке чайные цветы, там же были кружки и тарелочки, заполненные разнообразными пирожными.

— Ну и горазда ты умываться, — воскликнул Глеб, когда Варя подошла к нему. — Пока ты там приводила себя в порядок, я успел ребят проводить, позвонить Марку и сбегать до машины.

Варя предпочла пропустить большую часть фразы мимо ушей. В конце концов, если она будет заострять внимание на всем, что Глеб говорил, то вскоре произойдет кровавое убийство. И еще неизвестно, кто кого прикончит. Вместо этого она села за столик, с любопытством изучая содержимое тарелок. Если бы она заботилась о фигуре, то ее настроение непременно бы рухнуло вниз без страховки. Но так как Варя отличалась повышенным метаболизмом, который позволял есть все, что ее душа изволит, это обилие пирожных, кексов и конфет ее не испугало, только раззадорило.

— А зачем ты бегал до машины? — спросила она на автопилоте, захваченная зрелищем.

— За букетом, забыла что ли? — с этими словами Глеб достал из-под стола большой сверток и протянул Варе, чуть ли не окуная его одним концом в щедрую посыпку мини-эклеров.

— Глеб, я же говорила…

— Сначала посмотри, — закатил глаза тот.

Варя покосилась на него с сомнением, но сверток все же приняла. Едва он лег ей в руки, как Варя поняла: это точно не цветы. По крайней мере не те, что она проходила на биологии. Положив сверток на колени и развязав плотный коричневый шнурок, Варя развернула бумагу и не сдержала улыбки. Внутри лежали книги.

— Как оригинально, — произнесла она, улыбаясь.

— А то, — усмехнулся Глеб, разливая по чашкам ароматный чай. — Ты названия посмотри, — подсказал он, видя, что Варя уже готова отложить самопровозглашенный букет.

Варя перевернула книги так, чтобы тисненые золотом название смотрели на нее, а не на метафорический лес, и на этот раз улыбнулась еще шире. Да, Глеб определенно сумел ее удивить. В свертке лежало три книги: «Вино из одуванчиков» Бредбери, «Имя розы» Умберто Эко и «Вишневый сад» Чехова.

— Как ты до этогододумался? — воскликнула она.

— Не буду принимать во внимание твое невысокое мнение о моем интеллекте, — фыркнул Глеб, в глазах которого прыгали довольные чертики. — Но все-таки признаюсь: идею я нагло скомуниздил с одного фильма. Но если вспомнить, что оригинальных идей в наше время практически нет и все все воруют друг у друга…

Варя, поддавшись внезапно нахлынувшему порыву, подалась вперед и накрыла руку Глеба своей. Она сама опешила от собственной смелости, а Глеб так вообще застыл, боясь спугнуть ее неловким движением.

— Спасибо, — прошептала Варя, искренне улыбаясь.

И тут Глеб сделал нечто совершенно невероятное: он смутился и порозовел под ее взглядом. Причем порозовел не местами или пятнами, а полностью, от шеи до линии роста волос, и стал немного смахивать на жертву излишних солнечных ванн. Тут уже опешила Варя: такой реакции она не ожидала, хотя она и была весьма и весьма лестной.

Они долго пили чай и ели пирожные, не глядя на время. Много разговаривали, причем с переменным успехом: то Варя пускалась в длинные монологи, то Глеб. Глеб расспрашивал ее о хобби и любимых вещах и тут же рассказывал о себе: о том, что любит, о том, что терпеть не может. Словом, они, наверно, впервые по-настоящему знакомились, несмотря на то, что были знакомы уже почти полгода.

На чердаке мигрировал народ, за окном все прочнее входила в свои владения зимняя темнота, вокруг сновали официанты, но Варя всего этого не замечала. Ей казалось, что они в этих странных джунглях сидят совсем одни. Она чувствовала непривычную легкость, будто была рекой, дамбу в которой только что сломали. Так она не чувствовала себя даже с Алей. А это определенно что-то да значило.

Она даже не стала сопротивляться, когда разговор зашел про ее отца. Глеб вырулил на него как-то совершенно невинно и абсолютно логично, да так, что Варя даже бы при всем желании не смогла бы обвинить его в этом.

— И давно вы не общаетесь? — спросил он, участливо глядя на нее.

— С того памятного вечера в ресторане, — призналась Варя, отводя глаза. — Он пытался со мной связаться, но я просто… я не хочу с ним разговаривать.

— Почему? — спросил Глеб, подливая ей чаю.

Желание выговориться уже давно кипело в Варе, да с такой силой, что хватило одного лишь смутного намерения рассказать все, чтобы слова полились из нее непрекращающимся потоком. В этом монологе, который вполне можно было бы заносить в анналы мировой литературы, все было настолько сумбурно, что даже сама Варя не совсем поняла, что с чем связано и почему.

— Я правильно понял, — недоуменно нахмурившись спросил Глеб, — что ты обиделась на него из-за того, что он не рассказал тебе, что собирается жениться?

— В общем и целом, да, — кивнула Варя. — И еще мне не нравится эта Светлана. Селедка крашеная, блин. Помнишь, как она заявилась в школу?

— Помню-помню, — Глеб издал смешок. — Ты меня тогда, помнится, нехило так огорошила. Не в первый раз, конечно, но это один из тех моментов, которые, знаешь, запоминаются…

— Ну вот, — пробормотала Варя, опуская голову.

— Так это твой отец тебе все время названивает? — спросил немного погодя Глеб, проявляя чудеса прозорливости. Или же он просто подглядел имя на экране в один из разов, когда Варя отключала телефон.

— Ну да… — Варя дернула плечом, косясь на карман с телефоном. — Но я все равно не возьму. Не хочу с ним говорить.

— Знаешь, — Глеб прищурился и посмотрел на нее, будто прицеливаясь, — ты очень упрямая.

— Что есть, то есть, — согласно кивнула Варя.

Они посидели вот так еще немного, а потом кафе стало закрываться, и им уже пришлось уйти. А на улице тем временем стихла метель, и их глазам предстала необычная, невероятная Москва: пустая, снежная и залитая сотнями тысяч ночных огней. Они вышли на проспект и застыли, держась за руки. Молча стояли и смотрели. И в тот момент этого было вполне достаточно.

========== Часть двадцать первая, родительская ==========

С Анжелой Филипповной Астаховой Варя встречалась всего два раза, и оба раза были какие-то непродуктивные. Первый раз был еще в тот памятный сентябрьский день, когда ее неприятие людей столкнулось с желанием Глеба повыпендриваться. Встреча была короткой, но запоминающейся. Их вторая встреча была еще более короткой, но не менее яркой: в холле ресторана, когда Анжела Филипповна оттаскивала от нее дочь, а Варя пыталась сбежать от отца. Времени между этими двумя событиями прошло много, но изменилось мало что: их искренняя неприязнь осталась на том же благодатном уровне.

В те предыдущие разы Варя как-то не задумывалась над тем, что когда-то случится невероятное, и они снова скрестят шпаги в одном помещении на расстоянии меньше метра. Тогда она даже ее сына еле переваривала, не говоря уж об остальной части его слегка ненормальной семейки. Пожалуй, только Лесе она слегка симпатизировала и то на почве их взаимных чувств к Глебу.

И вот, этот роковой день настал.

Казалось бы, начав встречаться с Глебом, Варя должна была бы понять, что в один прекрасный день ей просто придется предстать перед его родителями. Но эта светлая мысль не приходила ей в голову ровно до тех пор, пока сей чудный миг не обрушился на нее со всей внезапностью случайного кирпича, упавшего с крыши дома на затылок.

Они сидели за одним столом, разделенные корзинкой с аппетитно пахнущими булочками и красивым набором специй и соусов. Варя очень старалась на нее не таращиться, но сделать это было сложно: уставив на нее свои прищуренные глаза с длиннющими ресницами, Анжела Филипповна наблюдала за каждым ее телодвижением с внимательностью коршуна. Казалось, сделай Варя что-то не так, она тут же разорвет ее на части.

Надо отдать маме Глеба должное: выглядела она отлично. Она совсем не была похожа на взрослую мать двоих детей, один из которых недавно стал совершеннолетним. Светлые волосы были уложены в гладкое сияющее каре, из которого не выбивался ни один волосок, косметика на лице была наложена настолько профессионально, что казалось, будто ее нет совсем. Платье на ней было довольно легкомысленным, но при этом приличным, так что она в нем выглядела уместно и вполне себе презентабельно. Весь этот образ портила только тотальная ненависть в ее глазах.

Сама Варя чувствовала себя настолько некомфортно, насколько это вообще было возможно. И то, что слева сидел мрачный как сто тысяч туч Глеб, а справа со скоростью пулемета тараторила что-то Леся, ситуации никак не помогало. Единственным нейтральным персонажем выступал их отец, который сидел напротив Глеба, и вдумчиво читал меню.

А ведь начиналось все совершенно невинно.

Стояло теплое субботнее утро, за окном радостно светило солнце и уже подтаивал снег. Совсем не февральская погода, но никто не был против. Температура уверенно балансировала вокруг нуля, и Варя даже повесила шубу на дальнюю вешалку, надеясь, что больше ее в этом году уже не наденет.

Выгуляв Барни и вымыв его после долгой прогулки, полной валяния в слякоти, рытья ям и погони за голубями, Варя доспала свои законные три часа. Потом она проводила маму на работу, посидела немного дома у Леши, заставила его поиграть с ней в приставку, потом проводила на работу и его. Поболтала по телефону с Алей, поговорила с Матвеем и выслушала очередную драматическую историю, в которой фигурировали фигуристки, шелковые галстуки и очень злые бойфренды фигуристок. А там в сети появились субтитры к новой серии «Доктора», и Варя уже собиралась признать выходной окончательно удавшимся, как вдруг прозвонил телефон.

— Не хочешь посидеть где-нибудь? — без приветствия спросил Глеб, едва Варя взяла трубку.

— Можно, — осторожно ответила Варя. — У тебя все в порядке? — добавила она, потому что голос у Глеба звучал довольно… необычно. Мрачновато и устало. Как правило, с такими интонациями говорила она сама.

— Семья достала, — кратко ответил тот, и Варя поняла, что расспросы оставить лучше на потом. Зря, очень зря.

Условившись на том, что где-то через час Глеб заедет за ней, они кратко попрощались. С сожалением вздохнув, глядя на почти загрузившуюся серию, Варя побрела одеваться. Точнее, взяла ноутбук с собой на кухню и включила кофеварку. Она никогда не отличалась долгими сборами, а умыться уже успела, так что времени на кофе было вполне достаточно.

Когда до часа «икс» оставалось минут десять, Варя быстро оделась, почесала за ухом Барни и вышла из квартиры. Она дождалась лифта, который почему-то очень долго не хотел ехать. Вероятно, стоило бы усмотреть в этом знак вселенной, что стоит повременить, а лучше даже и не пытаться выходить из дома, но… Либо намек был слишком тонкий, либо у Вари в этот день канал связи был закрыт, но знаков она не углядела и с трепещущим сердцем поехала вниз. Трепещущим, потому что лифт был старый, скрипучий и вообще не очень радостный. Варя лифтов не боялась, но благоразумно опасалась.

На улице были все условия для отличной прогулки. Солнце светило, даже немного грело, разыгравшись под вечер, ветер был, но практически незаметный. Ослепленная на несколько секунд, только что вышедшая из темного подъезда на яркую улицу Варя не сразу заметила знакомый джип белого цвета. А когда заметила, то из него уже спешно выбирался Глеб, правда, почему-то не с водительского сидения.

Загадка была решена практически тут же, когда Варя догадалась вглядеться туда, где по идее должен был находиться водитель, и увидела смутно знакомого мужчину.

— Я все объясню, — вместо приветствия выпалил Глеб, подходя к ней. Но не успела Варя даже осмыслить происходящее, как стекло на заднем сидении опустилось, и оттуда высунулась совсем знакомая голова в забавной шапке с лисьими ушками по обе стороны от головы.

— Привет, Варя! — крикнула Леся. — Правда здорово, что ты с нами поедешь? Зале… Мам, ну не дергай ты меня! — и скрылась в машине.

— Что?.. — переспросила Варя, глядя на Глеба с таким недоумением, что из него можно было бы построить целый бастион.

Глеб мученически вздохнул, закатывая глаза на сестру.

— Слушай, ты только не психуй, ладно? — попросил он. — Я уже почти уехал, как они прицепились ко мне, как… — он проглотил слово, просящееся на язык, и продолжил: — И я говорил им, что у меня планы и вообще, но с отцом хрен поспоришь. Короче, поедешь с нами?

Варя смотрела на него во все глаза, даже забыв на время про то, что ее открывшийся рот при виде Леси так и не вернулся в надлежащее состояние. В голове ее сумасшедшим роем носились мысли, одна хуже другой. Надо же, так ее подставить!

Она уже собиралась произнести крепкое, железобетонное «нет», как Глеб, сделав несчастные глаза, выпалил:

— Пожалуйста!

Железобетон как-то совсем не железобетонно дал трещину и распался в ничто.

— Я тебе это еще припомню, — прошипела Варя, косясь в сторону машины.

Чувствуя невероятную неловкость вкупе с замешательством, Варя прошла к машине и села на заднее сидение рядом с Лесей.

— Добрый день, — поздоровалась она, чувствуя мурашки ужаса, пробегающие по спине. В машине, казалось, было еще холоднее, чем на улице.

— Рад с вами встретиться, Варвара, — отозвался с водительского сидения отец Глеба.

— Ведь правда здорово, что Варя с нами поедет? — не унималась Леся, чуть ли не подпрыгивающая на месте. — Наконец-то в этой семье появился кто-то, кто не обожает нашего Глебушку…

— Леся, — вздохнул Алексей Борисович, потирая переносицу. Варя узнала этот жест: мама иногда так делала, когда любимые чада усиленно действовали ей на нервы.

Девочка скорчила рожицу в зеркало заднего вида, но перестала верещать как безумный попугайчик. Насупившись, она скрестила руки на груди и откинулась назад на сидении, выступая в качестве обиженного буфера между Варей и Анжелой Филипповной.

Последняя Варю подчеркнуто не замечала. Астахова-старшая сидела, царственно скрестив ноги и поджав губы, и даже не повела бровью, когда в машину села Варя.

— Анжела, — с той же утомленной интонацией произнес Алексей Борисович, — ты ничего не хочешь сказать подруге Глеба?

— Дай-ка подумать… — холодно произнесла та. — Нет.

Ледяной сарказм чувствовался даже сквозь пальто. Варя поежилась и достала телефон из кармана.

Ты за это получишь. Не мог предупредить

заранее?

Варя видела, как Глеб сунулся за телефоном, на что его отец взглянул неодобрительно, но никак комментировать не стал.

Прости.

Но я правда рад, что ты согласилась.

Я с ними с ума сойду один.

Варя хмыкнула, за что и поплатилась. Леся тут же стала выяснять, чего это она хмыкает и вообще как дела, как песик, как мама, можно ли приехать к ней на выходные. Последний вопрос повлек за собой сдвоенное «нет»: Анжела Филипповна воскликнула его практически одновременно с Варей, разве что только куда более недовольно и категорично.

— Анжела, — утомленно повторил Алексей Борисович, но с большим нажимом. — Прекрати, я сказал.

Машина выехала на шоссе, а Глеб прибавил несколько делений громкости радио, чтобы хотя бы как-то замаскировать гнетущую тишину. В салоне стали раздаваться бодрые речи диджеев «Русского Радио», которые обещали, что все будет хорошо, но Варя почему-то — интересно, почему? — им не особо верила.

Всю оставшуюся дорогу они проделали в молчании. Алексей Борисович сосредоточенно вел машину, периодически тыкая пальцами в навигатор в смартфоне, Глеб на переднем сидении делал вид, что смотрит в окно, а Варя изо всех сил уворачивалась от ментальных молний, которые посылала в нее его мать не хуже известного Громовержца.

К Вариному счастью субботние пробки еще не начались, и они довольно быстро достигли пункта назначения. Им оказался ресторан, в котором Варя, кажется, когда-то была с отцом. По иронии судьбы он снова был итальянским. Тихо мысленно проматерившись, Варя скрестила пальцы, надеясь, что сегодня драмы не предвидится.

Когда они зашли внутрь, Варя похвалила себя за дальновидность. Конечно, учитывая, что почти вся ее одежда была темных тонов, среди которых присутствовал в основном черный, одеться так, чтобы не выглядеть белой вороной, было не сложно. Ее черные джинсы с черным свитером отлично вписывались в общий антураж ресторана, который был выдержан в темных, благородных тонах. При желании Варя вполне могла бы слиться с какой-нибудь темно-синей гардиной в темноте. Отличный способ спастись от мести Анжелы Филипповны.

Официант, также как и Варя одетый во все черное, принес меню и улетучился. Все время, отведенное им на выбор блюд, Варя замечала, как усевшаяся напротив нее Анжела Филипповна не сводит с нее своих глаз. Она практически видела, как у женщины маячит перед глазами приятная теплая сцена, в которой Варю сжигают на костре как ведьму за то, что околдовала ее хорошего и невинного сыночка.

Официант вернулся и, записав заказы, забрал меню. Варя даже пожалела, что не пьет алкоголь. Так бы могла хряпнуть чего-нибудь для храбрости. Впрочем, лишняя доза охрабрительного ей явно не требовалась: странно, но пальцы ее совсем не дрожали, а в душе, кроме смятения от неожиданности всей этой нелепой ситуации, не было никаких лишних чувств. Ну, желание дать Глебу по башке за то, что не предупредил заранее, еще присутствовало.

Наступило неловкое молчание. По крайней мере, неловко было Варе. Леся же наоборот завела свой бесконечно движущийся моторчик и что-то рассказывала отцу. Хорошо быть ребенком, все-таки. Ее это гнетущее чувство ничуть не беспокоило.

Принесли напитки. За столом повисло молчание, пока официант расставлял бокалы между ними. Когда он ушел, Леся собиралась пуститься по второму кругу, но была опережена.

Алексей Борисович, слегка покачивая бокалом в руке, повернулся к Варе.

— Итак, Варвара, — произнес он, заставляя Варю врасплох. Та в этот момент пила свой сок и не поперхнулась исключительно назло Анжеле Филипповне. — Мне не терпится узнать вас получше. Глеб так не хотел нас знакомить, что мне даже стало интересно.

Варя покосилась на Глеба, который усиленно делал вид, что за столом вообще не присутствует. Или присутствует, но только в качестве бестелесного духа, который без доски «Уиджи» со смертными коммуницировать не собирается.

— Ну, вы можете задавать мне вопросы, — произнесла она, — но то, что я буду на них отвечать, я не обещаю.

Алексей Борисович усмехнулся.

— Неплохой ответ. Если я не ошибаюсь, то ваш отец — Никита Добрынин? — спросил он, отпивая из бокала. Плескалось там что-то явно алкогольное.

Вопрос подверг Варю в легкое замешательство. По идее никто не должен был знать за пределами издательства, что за этим именем скрывался ее отец. Конечно, эта тайна не скрывалась за семью печатями, но и направо-налево не открывалась.

— С чего вы взяли? — прищурилась она.

— У меня есть свои люди в издательских кругах Москвы, — пояснил, вежливо улыбаясь, отец Глеба. — Одно время Анжела страстно желала издать написанный ею роман, так что пришлось познать эту кухню изнутри. Желание ушло, а контакты остались. Информация, Варвара, в наши дни — самое мощное оружие.

Варя еле удержалась, чтобы не прыснуть. Сознавал или нет он, что практически дословно цитирует Магнуссена из «Шерлока», но получалось все равно забавно.

— Да, мой папа — Никита Добрынин, — признала она. — Правда, он будет вам признателен, если вы не станете распространять эту информацию. Он не просто так скрывает свою реальную личность.

— Почему? — спросила Леся, удостоившись из-за этого недовольного взгляда отца. — В смысле, ну что в этом такого-то?

— Во-первых, это позволяет ему не ходить на всякие светские мероприятия и автограф-сессии, — сказала Варя, глядя на нее с пробивающейся наружу улыбкой. — Во-вторых, он любит ходить по разным книжным клубам и книжным магазинам и спрашивать у людей, что они думают о его новых книгах. Так ему отвечают честно и непредвзято.

— А-а-а… — протянула Леся разочарованно. — А я-то думала он, типа, от мафии скрывается…

Почти все за столом рассмеялись. Воздержалась только Анжела Филипповна, которая сидела, держа в руке бокал красного вина, с таким видом, будто в ресторане слегка пованивало. Варя даже порадовалась, что за столом присутствовал Алексей Борисович: это явно сдерживало его жену получше иного намордника.

— А чем занимается ваша мама? — спросил отец Глеба.

Чем дальше, тем больше это походило на допрос. Варя подробно рассказала про мамину деятельность, про ее компанию. Алексею Борисовичу понравилось, что ее маму положительно опасались, мягко говоря, и еще десять минут они обсуждали то, как именно воспринимают женщин в современной бизнес-среде.

Им успели принести заказанные блюда, и они приступили к еде. На некоторое время разговор угас, и трапеза прерывалась редкими репликами типа: «Передайте соль, пожалуйста», «Как вам?», «Нет, это ризотто определенно недоготовили», «Официант!».

После того, как ризотто недовольной Анжелы Филипповны унесли, а все остальные сели, слегка откинувшись на спинки стульев, разговор продолжился. Выглядело это скорее как диалог, в котором участвовали только они двое. Причем Алексей Борисович в основном задавал вопросы, а Варе приходилось выдавать длинные монологи с рассуждениями на тему. Выяснив все, что Варя была готова рассказать, он задал следующий вопрос, который поставил Варю в тупик:

— А кем вы сами хотите быть?

Варя смутно чувствовала расставленную ловушку, но никак не могла понять, где она. Вопрос-то был по сути своей нормальный, но что-то, какое-то шестое, десятое или тридцать четвертое чувство ей подсказывало, что вот-вот, и рванет.

Она не ошиблась.

— На этот вопрос просто так не ответишь, — сказала Варя после паузы.

— Почему это? — поинтересовался Алексей Борисович.

— Как я могу решить сейчас, кем я хочу быть, когда мой жизненный опыт равен примерно минус единице?

— Но ведь у вас есть какие-то планы, задумки? — не отставал от нее Алексей Борисович.

— Па-а-ап, — протянул Глеб со своего места, наконец-то оживая. — Давай не будем.

— А что такого? — поднял брови Алексей Борисович. — Обычный вопрос. Заданный, к тому же, не тебе.

Варя посмотрела на Глеба, который не просто ожил, а прямо-таки весь воспылал, с неуверенностью, но все же ответила его отцу:

— Я пока не определилась с тем, чем хочу заняться.

— То есть по стопам родителей вы идти не хотите.

— Не в этом дело, — покачала головой Варя. — Я хочу получить профессию, которая будет не только приносить прибыль и обеспечивать безбедную жизнь, но и которая будет нравиться мне. Это довольно сложно сочетать. Мне нравится то, чем занимается мой отец, — ее голос дрогнул, — но я сомневаюсь, что смогу дожить до того момента, как мои рассказы обретут популярность. Даже он поначалу работал на двух работах, так как ему не только надо было на что-то жить, но и обеспечивать семью, в которой уже был грудной младенец. А это как бы затратно.

Алексей Борисович хлопнул ладонью по столу и торжествующе взглянул на сына.

— Вы так здраво рассуждаете, Варвара, — произнес он, улыбаясь. — Сразу видно девушку, которая имеет здравый взгляд на жизнь. Вот бы мой сын мог рассуждать так же здраво.

Глеб раздраженно выдохнул. Повернув к нему голову, Варя заметила, как сильно сжимают его пальцы салфетку на коленях. От него так и шло напряжение, разлетаясь волнами вокруг стола.

— Пап, — сказал он. — Хватит.

— Видите ли, Варвара, — тем временем продолжал Алексей Борисович вкрадчивым голосом, — перед ним открыты все перспективы. Я могу помочь ему попасть в любой университет, на любое направление, но он хочет быть режиссе-е-ром, — протянул он последнее слово по слогам, щедро сдабривая интонацию сарказмом. — А я слишком хороший отец для того, чтобы становиться на пути мечты своего ребенка. Но это ж надо было придумать! Режиссером!

Глеб еще сильнее сжал салфетку, его пальцы побелели и затряслись. Варя даже боялась взглянуть на его лицо. Леся с другой от нее стороны вздохнула и закатила глаза: видимо, подобный разговор происходил уже далеко не впервые.

— Леша, может быть, не надо при посторонних? — сухо произнесла Анжела Филипповна, косясь на Варю так, будто это она была виновата во всем, что происходило и не происходило за столом.

— А Варвара не посторонний, она такое же заинтересованное лицо, как и мы с тобой. Даже больше: в конце концов, это ее наш сын водит по ресторанам и кино, — отрезал Алексей Борисович, не глядя на жену. — Может быть, ей поначалу и понравится гулять по паркам и бесплатным выставкам, но не думаю, что надолго.

— Не думаю, что… — начала было Варя неуверенно, но сказать ей не дали.

— Иметь мечту — это, конечно же, прекрасно, — перебил ее Алексей Борисович. Слова его звучали хлестко. — Но головой тоже надо думать. И почему-то здесь это понимают все, кроме тебя.

Глеб с силой поставил стакан на стол, едва не расплескав его содержимое. Он настолько плотно сжал губы, что все его лицо приобрело жесткость и остроту, которую раньше Варя не замечала. Наверное, она впервые видела Глеба таким злым.

— Ты уже не первый раз поднимаешь эту тему, — процедил он, не глядя на отца. — И ты отлично знаешь, что меня не переубедить. Так зачем? Зачем ты опять меня доводишь?

— Я не довожу тебя, — сухо заметил Алексей Борисович. — Я пытаюсь донести до тебя мысль. А ты отказываешься меня слушать.

— Это ты отказываешься слушать меня! — повысил голос Глеб. — Я хочу заниматься тем, что мне нравится. Почему ты не хочешь это понять? Я же не стриптиз танцевать хочу!

— Уж лучше стриптиз, — пробормотала Анжела Филипповна, прикладываясь к бокалу с вином, уже четвертым или пятым за вечер. При этом выглядела она вполне себе адекватно, только глаза блестели больше обычного и на Варю она поглядывала с куда большей неприязнью.

Реакция у обоих мужчин семейства Астаховых была практически одинаковой.

— Анжела! — резко произнес Алексей Борисович, глядя на нее так, что будь Варя на ее месте, точно бы уползла под стол и осталась там до конца вечера. — Мама! — ошарашено воскликнул Глеб, и скулы его порозовели. Правда, Варя не была так уверена, что порозовели они от смущения. Скорее от негодования.

— Я тебе не секретарша, чтобы повышать на меня голос, — не менее резко ответила на претензии мужа Анжела Филипповна.

— Об этом мы поговорим дома, — ледяным тоном сказал Алексей Борисович и повернулся к сыну. — Ты привык к определенному образу жизни. Думаешь, сможешь продолжать разъезжать на хорошей машине, жить в большой квартире и питаться чем-то, кроме манной каши, если продолжить стоять на своем? Перед тобой открыты любые возможности. А ты готов, Леся заткни уши, просрать все это, лишь бы стать режиссером?

— Я сам могу решить, как мне жить, — процедил Глеб, — лицемерие свое можешь оставить при себе.

— Лицемерие? — приподнял брови Алексей Борисович. — И ты мне говоришь о лицемерии? — он рассмеялся, но смех этот не был ни приятным, ни веселым. — Ты живешь на мои деньги, я плачу за твою учебу, я обеспечиваю тебе будущее. Ты можешь сколько угодно разглагольствовать о том, что ты сам решаешь, что и как делать, но из нас лицемеришь именно ты, когда заявляешь, что можешь все сам. Ты, мой мальчик, без моей поддержки даже шагу ступить не сможешь.

Варя отчетливо видела, как на скулах Глеба заходили желваки. Он резко выдохнул, прикрывая на мгновение глаза, будто пытаясь поймать самообладание за ускользающий хвост. Но этого сделать ему явно не удалось.

— С меня хватит, — бросил он отрывисто. Одним движением вскочив на ноги, отчего стул громко скрипнул и с грохотом отъехал назад, Глеб выудил из кармана ключи от машины и бросил их на стол. — Вызовешь водителя.

С этими словами он развернулся и пошел прочь. Длинные ноги делали большие шаги, и не прошло и нескольких секунд, как он исчез за поворотом зала.

За столом повисло неловкое молчание. По крайней мере, Варя неловкость чувствовала. Анжела Филипповна смотрела на нее все тем же взглядом, полным ледяного презрения и ненависти. Леся сидела, вжав голову в плечи и сминая пальцами салфетку из плотной беловатой ткани. Алексей Борисович же, казалось, ничего этого не замечал. Он невозмутимо подобрал со стола ключи и положил их внутрь пиджака.

— Может быть, закажем десерт? — спросил он спокойным голосом. — Леся, что насчет твоего любимого торта-мороженое?

— Простите, но я на минутку отлучусь, — пробормотала Варя и выскользнула из-за стола, пока кто-нибудь что-нибудь ей не сказал.

Стараясь не бежать, она быстро пошла туда, где скрылся Глеб. Она почти не успела: когда она вышла из обеденного зашла в гардеробную, Глеб уже собирался выйти на улицу.

— Глеб, подожди! — воскликнула она. — Не уходи без меня!

Тот остановился, слегка обернувшись, глядя на Варю так, будто совсем забыл о ее присутствии.

— Я подожду тебя на улице, хорошо? — произнес он и, не дожидаясь ответа, вышел.

Варя торопливо надела поднесенное гардеробщиком пальто, быстро застегнулась, путаясь в пуговицах, и выскочила из тепла на улицу, где уже начало темнеть.

Глеб стоял в нескольких шагах от входа в ресторан. Он так и не застегнул свое пальто, шарф кое-как висел на шее. Несмотря на то, что ему нравилось соблюдать в одежде этакую небрежную, тщательно продуманную расхлябанность, такая невнимательность к собственному внешнему виду говорила много о том, как сильно он был расстроен.

Глеб невидящим взглядом смотрел вдаль и крутил в пальцах зажженную сигарету, которая мерцающей точкой горела в мягко опускающихся сумерках. Курил он редко, и каждый раз это было не просто так. Он курил не потому, что ему нравился сам процесс; Глеб говорил, что так ему проще успокоиться в стрессовых ситуациях. Он не был курильщиком: сначала ему было просто нельзя курить из-за занятий плаванием, а потом у него просто не возникало желания. К тому же он знал, что Варе это не нравилось. Однако иногда это просто надо было сделать — зажечь сигарету и поднести к губам, чтобы вдохнуть терпкий дым и почувствовать, как он наполняет легкие.

Варя, заматывая на ходу шарф, подошла к Глебу. Ей хотелось сказать что-нибудь, как-то его поддержать, но слова почему-то не находились. Да и что она могла сказать? Варя и сама не была экспертом в отношениях отцов и детей. Да и вообще в отношениях, если уж на то пошло. Ей хотелось взять его за руку или обнять, но этого она также почему-то сделать не могла. Все это казалось лишним в этот момент.

Они стояли вот так, молча, еще несколько минут. Мимо проходили люди, проносились машины. Город кипел своей собственной жизнью, которой было абсолютно безразличны их проблемы, кажущиеся такими незначительными на общем фоне постоянного движения. Ведь они действительно были незначительными, двумя случайными точками на огромном полотне мироздания, и Варя в этот момент понимала это особенно отчетливо.

— Слушай, — произнес Глеб, наконец. — Ты не против, если я сегодня переночую у тебя?

Варя сначала решила, что ей послышалось. Потом, что он пошутил. Но нет, Глеб говорил серьезно. В голове пронеслись десятки причин, почему она должна отправить его домой или куда-то еще, где он сможет избегать родителей так долго, как хочет. «А если он поедет к Вике?» — спросил коварный тихий в голос в голове, но Варя привычно от него отмахнулась. Еще она будет слушать собственную паранойю. Она уже открыла рот, чтобы отказать ему…

— Пожалуйста. Я не хочу… — он вздохнул и прикрыл глаза. — Я просто не смогу сейчас вернуться домой и видеть… его.

— Хорошо, — слетело с Вариных быстрее, чем она успела это осознать.

Она и без дополнительных подсказок поняла, что под неназванным «ним» скрывался его отец, Алексей Борисович. Если честно, то Варя и сама не была уверена, что хочет еще когда-нибудь с ним заговорить. И вроде бы он не сказал чего-то, чего Глеб уже не слышал от него, и говорил он это не Варе, но ее не покидало чувство, будто все это относилось и к ней.

Видеть Глеба в метро было странно и непривычно. Он и сам чувствовал себя не в своей тарелке и постоянно косился на людей вокруг, подозревая, что они нападут на него и украдут что-нибудь ценное, стоит ему только отвернуться. А когда на Таганской в вагон зашел пожилой мужчина в старом рваном пальто и испускающий сильные ароматы, Глеба едва ли не хватил удар. Варя понимала, что смеяться над ним в такой момент было не очень хорошо, но сдержаться не могла. Она тихо хихикала, пока Глеб мужественно страдал, стараясь не поворачивать голову в сторону благоухающего мужчины, и мысленно называла его «принцесской».

— Как ты там каждый день ездишь, я не понимаю, — качал головой он всю дорогу до Вариного дома. — Это же… ад!

— Кажется, ты поспешил от машины отказываться, — со смешком заметила Варя, не подумав. С лица Глеба тут же сошло все выражение, став непроницаемо-каменным. — Прости, — пробормотала она. — Не хотела обидеть тебя.

— Да ты и не обидела, — произнес он, отворачивая голову. — Просто я не хочу думать об этом. Я понимаю, что надо будет что-то делать, и уже, кажется, придумал что, но сейчас я просто не хочу думать. Пусть пока побудет на паузе.

Когда они дошли до дома, Варя с тревогой посмотрела на окна. Горело только одно, в гостиной, а значит, мамы дома еще не было. Когда Марьяна Анатольевна приходила домой, то включала свет во всех комнатах. Она очень не любила оставаться в темноте. Зато Барни темноту переносил совершенно спокойно. Варе казалось, что ему даже нравилось, что в полном мраке его не видно, и он может подкрадываться к ней и толкать головой под колени.

Мама на телефон не отвечала, на смс-ки не реагировала, и Варя пофигистично решила, что о радостной новости узнает уже по факту. Не выкинет же она Глеба из дома, когда узнает, что у него дома проблемы. Не такие, конечно, когда домой страшно возвращаться, но все-таки. В конце концов, рассудила Варя, Глеба вполне можно было бы отправить ночевать к Леше. У него была свободная комната, был свободный диван, да и вообще его квартира была куда больше адаптирована для мужских ночевок.

В лифте она провела для Глеба краткий инструктаж по общению с Барни. На каждый пункт Глеб понятливо кивал, но Варе почему-то казалось, что он не принимал всерьез все предосторожности. Именно поэтому, вставляя ключи в дверной замок, она повернулась к Глебу и заставила повторить все правила дома. Глеб, закатив глаза, послушно их перечислил:

— Не заходить первым в квартиру, не трогать игрушки, не топать и не кричать, не махать руками. По возможности лишний раз не дышать, — добавил он, все так же закатывая глаза. Варя цокнула языком, но результатом осталась довольна.

Встреча с прекрасным прошла лучше, чем того ожидала Варя. Барни всего минут пять пытался приблизить Глебов конец, а потом сдался, вняв увещеваниям Вари. Глеб сумел спокойно раздеться и пройти в гостиную, где попал под пристальное, зато исключительно дистанционное наблюдение.

— Забавно, — произнес Глеб, оглядываясь. — Вроде бы прошло столько времени с тех пор, как я забирал отсюда Лесю, а здесь совсем ничего не изменилось.

— Знаешь, это уже превращается в какую-то странную традицию: сначала Леся, потом ты… — пробормотала Варя, направляясь к чайнику. — Чай будешь?

— Да, давай. После этого тихого ужаса в метро надо прийти в себя.

Пока Варя заливала воду в чайник и ставила его на газ, Глеб кружил по гостиной, рассматривая ее. Осмотрев все, до чего сумели дотянуться его длинные руки, Глеб заинтересованно двинулся в сторону темного коридора, но был остановлен недовольным ворчанием Барни, который все это время отмечал все вражеские передвижения по вверенной территории. Глеб посмотрел на пса, посмотрел на темный коридор, и позвал Варю:

— Покажешь мне квартиру?

Варя покосилась на Барни, который даже ухом не повел, и, посмеиваясь, повела Глеба в недра своего жилища. Показывать было особо и нечего: ознакомив его с расположением тайной комнаты, в которой не жил, к счастью, никакой большой василиск с убийственным взглядом, Варя провела Глеба по коридору, указав где находится чья комната.

— Здесь мамина спальня, — показала она на дверь в конце коридора. — А тут… — Варя вздохнула, — тут комната Алины. В нее никто не заходит.

Глеб понятливо кивнул и не стал задавать лишних вопросов, но все же Варя уловила любопытство в его взгляде. Дверь была совсем обычной, ничем не примечательной, но за ней скрывался целый мир. Они действительно не заходили в эту комнату. Там ничего не изменилось с того самого дня, даже книжки на столе и косметика остались на том же самом месте, как их положила Алина. Только раз в неделю приходила уборщица, которая вытирала пыль и мыла полы.

— А это вот, моя комната, — произнесла Варя, подходя к следующей двери и чувствуя внезапную робость. Открыв дверь, она прошла вглубь комнаты и повернулась к Глебу, облокачиваясь спиной о письменный стол, стоявший у окна.

Глеб, пропустив вперед (и весьма дальновидно) Барни, который с видом хозяина запрыгнул на кровать и разлегся на ней, прошел внутрь и с любопытством оглянулся. Варя попыталась представить, какой ее комната выглядела для него: девчачьей, захламленной или, может, наоборот, пустой?

Раньше эту комнату занимал Леша, и ремонт с тех пор никто не делал: стены были все такими же нейтрально серыми, кое-где виднелись дырки от когда-то пришпиленных плакатов. Перед Новым Годом Варя на это место вешала гирлянду, но праздник прошел, и гирлянда была убрана. Внезапно стена стала казаться пустой. Может быть, стоит повесить туда фотографии?..

Тревожная мысль посетила Варину голову. По всей комнате не было никаких фотографий, ни одной, даже крохотной. Она ведь раньше любила фотографироваться… Раньше. После больницы в ее комнате даже зеркала не было. Ни зеркала, ни ножниц, ни даже булавок для бумаги. Мама убрала все, чем она могла так или иначе пораниться.

Перед ее лицом появилась знакомая рука, и Варя поняла, что Глеб уже несколько раз звал ее по имени.

— Прости, задумалась, — ответила она, моргая.

— Все в порядке? — спросил он, медленно продвигаясь по комнате. Барни с кровати пристально следил за ним.

— Попыталась представить, как ты видишь мою комнату, — пожала плечами Варя, отводя глаза. — Наверно, выглядит странновато.

— Почему?

Совершенно неожиданно Глеб оказался рядом с ней, что значило, что Варя все еще не вынырнула из себя, раз не заметила как он подошел. Либо же Глеб на самом деле был тайным ниндзя и умел передвигаться с места на место так, что даже Барни никак не отреагировал. Пес, к слову, видя, что хозяйке пришелец не угрожает, практически перестал обращать на него внимание, только наблюдал внимательными глазами и не сводил настороженного уха.

— Она одновременно пустая и захламленная, — пожала плечами Варя. — Вроде бы все на месте, но я сейчас попыталась увидеть ее со стороны и поняла, что она какая-то… словно недоделанная. Как я, — хмыкнула она.

— Интересно, что ты скажешь, когда увидишь мою комнату, — дернул бровями Глеб. — У тебя по крайней мере кровать есть. А я вот сплю на матраце на полу.

— Серьезно?

— Не делай такое лицо, — засмеялся Глеб, убирая отросшие волосы с лица привычным жестом. — У меня была нормальная человеческая кровать, но потом у нее отвалилась ножка, и я не хотел, чтобы мама выбирала мне кровать, а самому было все некогда… А потом я привык. И знаешь, очень удобно, падать если что не далеко. А еще, — добавил он, когда Варя засмеялась, — у меня нет прикроватных тумбочек. Что, кстати логично, так как кровати-то самой нет… Вместо них у меня сложенные стопочкой тома Большой Советской Энциклопедии. Очень удобно, — заметил он, силясь не засмеяться.

— Да, теперь моя комната кажется мне куда более адекватной, — проговорила сквозь смех Варя.

Внезапно лицо Глеба растеряло весь смех и стало серьезным и задумчиво-печальным. Он вздохнул и, подняв руку, медленно провел подушечками пальцев по Вариной щеке. Провел так легко и воздушно, будто бы его пальцы скорее касались воздуха, чем бледной кожи щеки.

— Спасибо, что разрешила мне остаться у вас сегодня, — произнес он, хмуря светлые брови.

— Ну, еще мама не вернулась… Готовься к тому, что тебя отправят ночевать к Леше этажом выше, — произнесла Варя внезапно севшим голосом.

— К Леше? Мне начинать пугаться? — вскинул бровь Глеб, обнимая Варю за талию и привлекая к себе.

— Расслабься, ты не в его вкусе, — похлопала Варя его по груди. — Хотя… — задумчиво сказала она, глядя на Глеба, прищурив глаза. — Ему нравятся блондинки… С другой стороны, — повысила она голос, так как Глеб стал совершенно несерьезно хихикать, — ты моя блондинка, так что я думаю хотя на одну ночь он себя сдержать точно сможет.

Только когда слова прозвучали, Варя поняла, что только что произнесла. Поняла, и будто молотком получила между глаз: в голове сразу стало пусто, кончики пальцев заледенели, а сердце, кажется, пропустило удар.

— Твоя блондинка? — улыбнулся Глеб. — А что, мне нравится.

Когда пришла мама, Варя, Глеб и Барни валялись на кровати в Вариной комнате и коллективно смотрели. Варя смотрела новую серию «Доктора Кто», Глеб серию смотреть пытался, пусть и не понимал ничего совершенно, а Барни смотрел за Глебом, четко контролируя каждое его поползновение в сторону хозяйки. Поползновений было много, и далеко не каждое Глеб останавливал, когда Барни начинал глухо рычать. Зато их останавливала сама Варя, потому что Доктор был ее сердцу все же дороже. Ведь если сразу серию не посмотришь, то потом обязательно напорешься на спойлер, который вполне может ранить ее хрупкую душевную организацию.

Марьяна Анатольевна новости, что еще один член семьи Астаховых решил найти в их квартире политическое убежище, не удивилась. Она смерила Глеба внимательным взглядом, что смотрелось бы комично, не расскажи Варя Глебу про крутой нрав свой матери, отчего тот слегка струхнул, но пока держался.

— И почему же ты сегодня ночуешь здесь? — спросила она, присаживаясь на стул. Глебу она предлагать садиться не стала, и он стоял перед ней как нашкодивший школьник перед директором школы. Варя за этой картиной наблюдала из-за кухонной стойки. Будь она посмелее, то переместилась бы ближе к Глебу, но… Реакции мамы она боялась еще больше, чем Глеб.

— У меня с родителями вышли непреодолимые разногласия, — ответил тот, засовывая руки в карманы брюк. — Я с ними помирюсь, но сначала надо остыть. Всем нам.

— Вот значит как… — протянула Марьяна Анатольевна таким тоном, что Варя покрылась мурашками. Так она даже с особо тупыми подчиненными не разговаривала. Глеб слегка побледнел. — И где же ты собираешься спать, скажи на милость?

Глеб с готовностью показал на диван.

— Вот здесь. Всю ночь. Не встану ни разу, — с честным-пречестным лицом проговорил он.

Марьяна Анатольевна прищурилась и медленно отпила свежезаваренного чаю, растягиваяпаузу. Потом она поставила чашку на стол, расправила на коленях рабочую юбку, откинула назад толстую русую косу.

— Варя, — произнесла она, наконец, когда ее дочь чуть ли не извелась от неизвестности. — Выдай нашему гостю зубную щетку, пижаму и полотенце.

Варя выдохнула и расплылась в улыбке, чувствуя, как отпускает напряжение. Глеб, стоявший все это время так, будто через него протянули натянутую гитарную струну, расслабился и слегка сгорбил плечи.

— Нет, а вы что, правда думали, что я выгоню несчастного мальчика на ночь глядя? — возмутилась она, глядя на их реакцию.

Вечер прошел куда лучше, чем того ожидала Варя. Несмотря на допрос, учиненный Марьяной Анатольевной за вкушением пасты, все ужин пережили и даже без потерь. Варя не могла не сравнить этот ужин с тем, что состоялся всего несколько часов назад. «Какой-то родительский день», — пронеслась мимо нее недовольная мысль, и тут же была прогнана. Пока все шло настолько нормально, насколько это вообще было возможно.

Выдав, как послушный солдат, Астахову зубную щетку и полотенце, Варя полезла искать такую необходимую ему пижаму. В конце концов он действительно не мог лечь спать в брюках, уже, правда, хорошенько измятых, и свитере. Покопавшись в шкафу в гостиной, Варя извлекла на свет старые Лешины вещи, так и не перебравшиеся в его квартиру. Скорее всего, они просто не влезли в его собственные шкафы, так как Леша был еще той барахольщицей. Сунув Глебу какие-то старые пижамные штаны со звездочками и черную майку, Варя отправила его в ванную переодеваться. Получившийся ансамбль смотрелся на Глебе… ну, смотрелся.

Пусть Леша и Глеб были почти одного роста, первый был куда шире, что сказывалось. Штаны держались на Глебе исключительно за счет наличия шнурка на поясе, который Глеб завязал в симпатичный бантик. Лямки майки, растянутые давным-давно крупным Алексеем, были длиннее нужного, и то и дело кокетливо спадали с плечей.

Время пролетело совсем незаметно. Казалось бы, вот только что мама зашла в квартиру, как внезапно уже двенадцать, и Марьяна Анатольевна многозначительно показывает Варе на часы. Обычно спать ее никто не загонял, но тут случай был явно особый. Послушано пожелав Глебу спокойной ночи под маминым зорким взором, Варя направилась в свою комнату. Она, конечно, могла бы запротестовать, не идти спать, остаться в гостиной с Глебом… Но одна только мысль о том, что будет ждать ее после этого, заставила отказаться от любых позывов к бунту.

Переодевшись в пижаму, Варя залезла в кровать, укуталась одеялом и закрыла глаза. Прошло десять минут, затем еще пятнадцать, но сон все не шел. Полежав на одном боку, она перевернулась на другой. Поменяла несколько раз стороны подушки, встала и открыла окно, затем, замерзнув, закрыла его. Упрямо падая лицом в подушку в очередной раз, Варя буквально чувствовала, как где-то в астральной проекции смеется над ней коварная Вселенная.

А еще из головы никак не желала уходить, что там, за стенкой, возможно точно также не спит Глеб. Его наличие в квартире в такой час само по себе разгоняло кровь по телу, да так, что хотелось подпрыгнуть до потолка да так там и зависнуть до утра, стукаясь головой о потолок.

Пролежав в бессмысленном бдении еще пять минут, Варя решительно встала с постели. Рот пересох, ему срочно нужен был стакан воды. Это оправдание тому, почему она направилась в гостиную, вполне ее устраивало. И даже то, что пижама у нее была невероятно легкомысленная — короткие шортики и старая, почти полностью выцветшая футболка с символом «Rolling Stones» во всю грудь — никак ее не останавливало. Даже наоборот, подгоняло.

Стараясь не наделать много шума, Варя тихо ступала босыми ногами по холодному полу. Дойдя до дверного проема, отделявшего коридор от гостиной, она замерла на месте. Ее наполнил какой-то совершенно не свойственный ей азарт, а сердце билось так, что Варя удивлялась, как это кроме нее его никто не слышит.

— Глеб, — шепотом позвала она, — ты спишь?

Снаружи очень удачно светила луна прямо в незашторенное окно, да и глаза Вари достаточно привыкли к темноте, чтобы хорошо видеть и диван, и лежащее на нем тело, наполовину скрытое одеялом.

— Нет, — произнес он хрипло и повернул к ней голову. — Не могу уснуть.

— Почему? — спросила Варя. Мысль о попить как-то сама собой ретировалась, и она так и осталась стоять в дверном проеме, переминаясь с одной медленно, но верно подмерзающей ноги на другую.

— Меня не отпускает мысль, что я впервые сплю на диване в квартире девушки в полном одиночестве под неусыпным контролем ее матери и пса-убийцы, — донеслось до нее.

— О как… — Варя не была уверена, в каком ключе понимать это высказывание. — И как ощущения?

— Это… интересный опыт, определенно, — хмыкнул Глеб. — Познавательный. А ты чего не спишь?

Варя пожала плечами, потом поняла, что Глеб этого не видит, и досадливо поморщилась. Облечь в слова причины своего бодрствования было довольно сложно. По крайней мере в такие слова, которые не смутят ее саму до полной потери сознания.

— Да пить что-то захотелось… — пробормотала она.

— И чего же ты не пьешь? — в голосе Глеба прорезалось любопытство, и он приподнялся на диване, опираясь на локоть.

— Потому что не дошла еще, — отозвалась Варя, закатывая глаза.

— Так ты до утра не дойдешь, — усмехнулся Глеб.

— Я просто очень медленно иду, и со стороны может показаться, что я стою на месте, но это не так.

Стоять и дальше на одном месте совсем не хотелось, тем более, что ноги стали действительно подмораживаться. Варя, резко развернувшись, пошлепала в сторону графина с водой. Если бы волосы у нее были подлиннее, она вполне могла бы манерно взмахнуть ими.

— Не поделишься водой? — донесся до нее голос с дивана. — Я что-то тоже чувствую жажду.

— А ты не можешь сам встать? — спросила Варя, опустошив собственный стакан.

— Я твоей маме обещал, что ночью с дивана не встану. Не могу же я нарушить собственное обещание! Да еще и твоей маме.

Аргумент был серьезный. Нарушить обещание, данное Марьяне Анатольевне, было сравни нарушения клятвы, данной под Разрази Громусом*, пусть Глеб ни первого не знал, ни второго. Варя, вздохнув и украдкой улыбаясь, налила в стакан воды и направилась к дивану.

Глеб взял из ее рук стакан, но пить не торопился. Сначала он уселся поудобнее, подбив подушку под спину, потом поправил волосы, безответственно упавшие ему на лоб, потом пытался устроить лямку майки на плече, которая то и дело сползала, но он своими манипуляциями больше мешал ей, чем помогал.

— Да ты присядь, — сказал он, увидев, что Варя все еще стоит. — Стакан ведь надо будет и обратно отнести, а я пока его вы-ы-ыпью…

— Заманиваешь? — сложив руки на груди, поинтересовалась Варя.

— Я?! — возмутился Глеб. — Я даже приставать к тебе не буду!

Хмыкнув, Варя осторожно опустилась на диван, подгибая ногу под себя. Диван у них был очень удобный: мягкий, совершенно не скрипучий, пружинистый и такой широкий, что в неразложенном состоянии на нем вполне мог устроиться Леша без всякого стеснения со стороны мускулистых конечностей. Поэтому, усевшись, Варя даже не задела Астахова.

— Ну или, может быть, чуть-чуть, — добавил он хитро.

— Пей давай свою воду, — рассмеялась Варя.

Глеб вздохнул и послушно приложился к стакану. На несколько секунд в квартире вновь воцарилась тишина, было слышно только как тикают часы где-то в глубине квартиры. Гостиная была погружена в холодный ночной полумрак, который, благодаря лунному свету, все окрашивал в синий.

Глеб допил воду и нагнулся, чтобы поставить стакан на пол рядом с диваном. Варя потянулась, чтобы забрать его, но Глеб, совершив практически невозможный рывок из положения полулежа, перехватил ее в середине движения. Он поймал ее за руку и настойчиво потянул к себе.

— Побудь со мной, пожалуйста, — сказал он странным голосом, от которого Варя опешила и даже передумала бежать, сломя голову, в свою комнату. Она была готова к любым интонациям, но то, как Глеб произнес это, застало ее врасплох.

— С тобой все в порядке? — спросила она озабоченно.

Глеб вздохнул и опустился обратно на подушку, не отпуская ее руки. Переплетя их пальцы вместе, он закрыл глаза и положил руку под голову.

— Только не смейся, ладно?

— Не буду.

И тут же, как назло, улыбнулась. Она ничего не могла с собой поделать: каждый раз после этой фразы следовало обязательно что-то либо ужасно нелепое, либо невероятно смешное, не засмеяться над чем просто невозможно. Хорошо, что Глеб не мог видеть ее лица.

— Я… — Глеб снова вздохнул, вытащил руку из-под головы и поправил волосы. — Я боюсь засыпать в незнакомом месте. Не знаю, откуда это взялось, — добавил он следом, будто оправдываясь. — Может быть, из-за того, что когда я был маленьким, мама еще ездила вслед за отцом по разным городам, и они часто уходили на ночь на всякие деловые ужины и оставляли меня одного в номере отеля… — он дернул плечом, из-за чего лямка майки снова съехала в сторону. — Не знаю, — повторил он тише. — Но не могу нормально уснуть, когда оказываюсь в незнакомом месте, которое я целиком не обследовал и не изучил.

— Я помню, как когда мне было шесть, мы поехали с родителями куда-то, — неожиданно для самой себя заговорила Варя. Она не понимала, откуда это взялось, слова просто лились из нее. — Почему-то с нами не было Леши, были только Алина и я. И мы остановились в номере, у которого была смежная дверь с соседним номером, в котором жили совершенно незнакомые люди. И я помню, как проснулась среди ночи от того, что мне приснилось, что через эту дверь к нам лезут злые люди. Так и сидела на кровати до самого утра, потому что ни родителей, ни Алину я разбудить не смогла, а слезать было страшно. До сих пор от смежных номеров не по себе, — произнесла Варя, чувствуя, как бегут по спине мурашки от воспоминаний.

Глеб улыбнулся. Не своей излюбленной полуулыбкой, от которой добрая половина школы мгновенно теряла связь между мыслями, и не той ухмылкой, которая так бесила Варю в самом начале их знакомства. Эта улыбка была простой и открытой, слегка утомленной, но от этого не менее настоящей.

— И что ты делаешь, если все-таки ночевать в незнакомом месте приходится? — спросила Варя тихо.

— Включаю все ночники, — ответил Глеб, — кладу рядом с кроватью что-нибудь тяжелое, просто на всякий случай. Не то чтобы мне это как-то пригодилось бы, но так мне спокойней. Или просил кого-нибудь посидеть со мной, пока я не усну. Обычно это была какая-нибудь работница отеля, — в его голос на мгновение проскользнула горечь. — Родителям было всегда некогда. А потом мама перестала ездить с отцом в его поездки, и роль няньки периодически исполняла очередная пассия отца, которая хотела впечатлить его своими грандиозными навыками общения с детьми.

Ноги окончательно замерзли, и Варя, сделав нелегкий выбор между приличиями и холодными пятками, решительно подвинулась к Глебу и сунула ноги под одеяло.

— Ни фига себе ты ледяная, — охнул Глеб. Холодные пятки случайно ткнули его прямо в бок, поэтому степень их отмороженности он оценил сполна. — Чего не сказала, что холодно?

— Да не холодно мне, — пробурчала Варя, но ее слушать никто не стал.

— Залезай под одеяло!

— Я и так под одеялом!

Глеб молча закатил глаза и потянул ее к себе, откидывая попутно одеяло.

— А если не залезешь, — добавил он, когда Варя упрямо осталась сидеть на месте, — я на всю квартиру закричу, что ты меня тут упорно домогаешься, и я уже и не знаю, каким местом за свою честь держаться, чтобы она не свалила в закат.

Варя прыснула, отлично представляя, как это будет выглядеть. В том, что актер из Глеба был экспрессивный, она даже и не сомневалась. В памяти всплыл эпизод, который, казалось, был так давно: знаменитое столкновение бутылки и ее головы в день Учителя. И то, как потом Глеб под внимательным присмотром Леши просил у нее прощения. А еще Глебу хватало бесбашенности, чтобы действительно завопить на весь дом о коварной совратительнице Варваре.

Пыхтя, как обиженный ежик, Варя продвинулась вперед и залезла под одеяло, вытягиваясь на диване рядом с Глебом. Руки они при этом так и не расцепили, поэтому лежала Варя в довольно странной и неудобной позе: пряменько, как стойкий оловянный солдатик, но при этом с согнутой под невообразимым углом рукой.

Глеб рядом мученически вздохнул и опустил на Варю одеяло, пододвигаясь ближе. Варя, не отдавая себе отчета, напряглась, будто бы Глеб совершал совершенно иные, далекие от невинных, телодвижения. Глеб снова вздохнул, на этот раз с закатыванием глаз, и мученичества во вздохе было куда больше.

— Если я поклянусь на мизинчиках, что буду вести себя как примерный мальчик, ты расслабишься? — спросил он.

Варя подумала минуту, а потом мысленно треснула себя по лбу. В конце концов, она в любой момент может скрыться в спасительной тишине своей комнаты. Вместо ответа она подняла руку и сжала в кулак все пальцы, кроме мизинца. Глеб, посмеиваясь, поднес свой и сложил пальцы в замочек.

— Торжественно клянусь, что не буду сильно шалить и буду почти хорошим мальчиком, — произнес он с усмешкой.

— Это не то, что ты обещал пообещать, — цокнула языком Варя.

— Это максимум того, на что я в данный момент способен, — пожал плечами Глеб. — Не обманывать же тебя? А то драться начнешь…

Настала Варина очередь вздыхать. Но это, по крайней мере, было честно.

Устраиваясь поудобнее, Варя краснела, как мак в период буйного цветения, но ее успокаивало то, что даже в этом синем свете ее лицо разглядеть было довольно проблематично. Повозившись, Варя, наконец, улеглась. Подушки ей, правда, не хватило, но ее с успехом заменило плечо Глеба. Руки им, к слову, все же пришлось расцепить. Но Глеба явно не устраивало такое положение вещей. Дождавшись, пока Варя успокоится, он обвил вокруг нее свои руки, привлекая к себе ближе. Его ладонь скользнула по ее талии вниз, но успела остановиться до того, как грань между «почти примерным» и «совсем не примерным» была пересечена.

— Удобно? — спросил Глеб.

— Вроде бы да.

— Ну, хорошо. Все-таки странная у меня семья, — пробормотал он. — Знаешь, когда родилась Леся, я даже не ревновал к ней. В смысле, новый ребенок и все такое. Мне было ее… жалко что ли. Но одному я точно завидовал: с ней с детства носились как с писаной торбой. Не родители, по крайней мере точно не отец. Мама лет до восьми проявляла какой-то повышенный восторг к тому, что у нее есть дочь, и постоянно наряжала ее в какие-то платья, заваливала ее куклами и всякой такой дребеденью. А потом в один прекрасный момент Леся взяла и сожгла всех своих кукол в камине на даче. Кажется, в тот момент маму чуть удар не хватил, — Глеб хмыкнул. Варя его не перебивала. Он говорил не для нее, а для себя. — И сразу же Леся перестала быть драгоценной доченькой. К ней приставили гувернантку, которую та примерно через пару недель довела до истерики, кстати. Проще было бы, если бы они развелись, — вздохнул Глеб. И без пояснений Варя поняла, что «они» — это его родители. — По крайней мере, они прекратили бы эти показательные выезды. Но не положено по статусу, ведь мы такая идеальная семья.

Было что-то в этих ночных разговорах, что буквально вынуждало людей быть куда откровеннее, чем днем. При свете солнца было легче юлить и ускользать от правды, даже тогда, когда ускользать нужно было только в собственных мыслях. Но когда опускалась ночь, все темы, казавшиеся запретными днем, незаметно всплывали на поверхность, и вот уже ни о чем другом и не думается. Только эти проклятые мысли, такие нежеланные и неприятные, лезущие в голову.

— Помирись с отцом до того, как он снова уедет, — произнесла Варя. — Поругаться еще раз вы всегда успеете.

— Да помиримся, куда денемся-то. Просто меня бесит, что он продолжает гнуть свою линию, отлично зная, что я своего решения не изменю. Он даже не видел ни одной моей работы, но все равно считает, что я ничего не добьюсь и закончу тем, что буду пресмыкаться перед ним с надеждой на помощь. То, что он мой отец и по идее я не должен ползать перед ним на коленях в ожидании помощи, ему в голову как-то не приходит. Будто я когда-то его просил о чем-то! — воскликнул, забывшись, Глеб.

В глубине квартиры послышалось недовольное ворчание пса. Варя шикнула на Астахова и, приподнявшись на локте, с тревогой посмотрела в коридор. Барни обычно засыпал в комнате мамы, а у той был достаточно чуткий сон, чтобы услышать, как пес негодует. Но на этот раз вселенная была на их стороне: Барни затих, а мама не проснулась.

— Да, прости, — пробормотал Глеб. — Но правда, я его не просил нанимать мне крутых дорогих частных учителей, пока он таскал меня за собой. Я не просил его отдавать мне машину, я не просил его платить за мою учебу. Я вполне мог бы учиться в обычной школе и не иметь счета в швейцарском банке. Но он решил, что так для меня будет лучше. И я не спорил с ним, да, я ему за это благодарен. Ведь, несмотря на все наши разногласия, он меня по-своему любит и делает все это для и ради меня. Но почему ему так сложно понять, что я хочу чего-то другого, выбивающегося за рамки его понимания «хорошо», я не понимаю. Вот что бы ты сделала на моем месте? — спросил он.

Варя сдвинула брови, пытаясь думать. Сделать это было довольно непросто: мысли отвлекались и не желали уходить куда-то от того, что она впервые лежала в одной кровати, поправка, диване с парнем, который не был ее братом или почти братом, и ее это практически не пугало. Более того, ей это даже нравилось. Примерно на этой станции паровозик ее мыслительного процесса и застрял.

— Не знаю, — честно призналась она. — Мне сложно представить себя на твоем месте, ведь у меня все совершенно иначе. Мои родители ведут молчаливую борьбу между собой, и ей нет ни конца, ни края. Мама все еще не простила отца из-за… из-за Алины, а папа не может простить ей этого. Они уже давно в разводе, и последний раз я видела их за одним столом тогда, когда меня только отправили в больницу, и им в первый раз разрешили меня навестить. С тех пор они даже в одной комнате не были. И папа… — Варя замолчала и вздохнула. — Он, как говорится, за любой кипиш, кроме голодовки.

— Ты с ним так и не говорила?

— Нет…

— Все еще обижаешься?

— Нет… Не знаю. Скорее нет, чем да. Раньше мы хотя бы раз в пару недель созванивались и долго говорили, а теперь… Он ведь звонил, но я не могла поднять трубку, — грустно произнесла Варя, утыкаясь лбом в ямку под ключицей. Из-за этого голос ее звучал глухо, но Глеб не возражал. — Только видела его номер на экране, как сразу возвращались эти эмоции, и я не хотела начинать все с начала. А потом он перестал звонить, и я…

— Соскучилась?

— Да… — почти прошептала Варя, чувствуя, как слезы подступают к глазам.

— Но первая ты не позвонишь, — утвердительно сказал Глеб.

— Не позвоню. То есть позвоню, — поправилась она. — Возможно. Когда-нибудь.

— Надо нам что-то делать с нашими родителями, — вдохнул Астахов и внезапно зевнул.

— Засыпай, — прошептала Варя. — Я побуду с тобой, пока ты не уснешь.

Глеб разомкнул объятия и вместо ответа притянул Варю к себе и поцеловал. Нежный, мягкий поцелуй был мимолетным и невесомым, и отлично укладывался бы в рамки примерного мальчика, не скользи он руками по ее голой спине, задрав футболку. Случайно это было или намеренно, Варя так не узнала. И в этот момент знать это ей было совершенно не нужно. Улыбнувшись, она сползла обратно на его плечо.

— Спокойной ночи, — пробормотал Глеб, снова закидывая руку за голову.

— Спокойной ночи, — прошептала Варя.

Лежать вот так, с Глебом, под одним одеялом, было странно, непривычно и, вместе с тем, совсем не так, как представлялось Варе до этого. Куда более странным было то, что в ушах у нее эхом отдавался стук сердца человека, который еще каких-то несколько месяцев назад ее так раздражал. Отправься она сейчас в прошлое и скажи самой себе, что это случится, поверила ли она бы себе или скорее покрутила пальцем у виска?

Перед внутренним взором встала картинка того, каким Глеб был в тот первый день: самоуверенный, продуманно небрежный и от этого еще больше раздражающий. От этого, и от того, что большинство девушек их класса сразу же сделали охотничью стойку, а он был совсем не против, даже наоборот. По прошествии времени Варя поняла, что все это его постоянное заигрывание и бесконечные улыбочки направо и налево были своеобразным приемом, который позволял ему понравиться окружающим и не беспокоиться на счет того, что кто-то откажется делать что-то так, как это нравится ему. Что бы ни говорил Глеб о том, что отец совсем не понимал его, все же он был его сыном до мозга костей. Манипуляции людьми были у него в крови.

Он казался Варе непробиваемым и непроходимым идиотом-павлином, который больше заботился о своей прическе, чем о чем-либо еще. Когда она перестала воспринимать его таким и увидела реального человека? Когда наткнулась на него в ресторане после ссоры с отцом? Или, может быть тогда, когда они говорили в обсерватории? Это случилось так внезапно, что для нее прошло совсем незаметно. «Интересно, а что он думал обо мне при первой встрече?»

Глеб задышал ровнее и размереннее. Лицо постепенно разгладилось, но даже во сне у него были слегка сдвинуты брови, будто мрачные мысли последовали за ним в страну снов. От его кожи пахло лимоном и мятой. Варя вдохнула этот запах и последнее напряжение, которое скрывалось где-то глубоко в сознании, отпустило ее.

Варя полежала с ним еще немного, убеждаясь, что Глеб точно уснул. Потом, чувствуя сожаление, выскользнула из-под одеяла. Ей не хотелось уходить, но выбора у нее не было. Наклонившись, она легко поцеловала спящего Глеба в щеку и на цыпочках побежала к себе. В конце концов, если мама обнаружит ее в гостиной, спящей в обнимку с Глебом, то для одного из них завтра точно не наступит.

Комментарий к Часть двадцать первая, родительская

* Разрази Громус - смертельная клятва по версии серии книг о Тане Гроттер.

========== Часть двадцать вторая, примирительная ==========

В каждой девушке живет прекрасная принцесса, которая хочет просыпаться по утрам от пения птичек и яркого света солнышка, которое деликатно заглядывает в окно. Варя была не исключением. Тем не менее, по утрам она просыпалась не от приятных уху звуков, а от большого, мокрого и шершавого языка, который с упорством дятла облизывал ее лицо. Принцесса внутри тихо материлась и искала кастет, а Варя, страдальчески отодвигая морду Барни, поднималась с постели и натягивала на себя теплые штаны и рубашку, даже не размыкая глаз.

В квартире еще все спали. Мама по воскресеньям раньше десяти принципиально из постели не вылезала, даже если просыпалась раньше, а тело на диване, так неожиданно нашедшее в их квартире убежище на ночь, лежало, закутавшись в одеяло так, что торчали только светлые волосы и кончики ушей. Варя остановилась возле него, застегивая пуговицы на рубашке. С этого ракурса Глеб был похож на внебрачного ребенка гусеницы и Леголаса. Поймав собственное лицо на проявлении на нем улыбки умиления, Варя поспешно отвернулась и потопала, правда, на цыпочках, в прихожую, где уже нетерпеливо крутился Барни в поисках поводка.

Утренняя улица радовала глаз отсутствием людей, поэтому Варя могла не надевать на пса намордник, чему тот был несказанно рад. Он носился вокруг хозяйки, обнюхивая все кусты и столбы, то и дело норовил будто бы случайно упасть в грязную лужу возле помойки, словом, пес радовался жизни.

Когда он, подуставший, послушно затрусил рядом с ней, уже менее энергично рассматривая заблудших голубей, Варя повернула к дому. По часам прошло всего минут сорок, поэтому Варя честно думала, что все еще спят и ее триумфального шествия в больших лыжных штанах и старой, еще Лешиной фланелевой рубашке никто не увидит.

Не тут-то было.

Когда Варя зашла в квартиру, изо всех сил удерживая Барни рядом, так как тот любил весь грязный поваляться на диване в гостиной, ее поджидало большое и жирное разочарование. Свет в квартире был включен, из кухни доносились голоса, а в воздухе витал запах еды и свежесваренного кофе. Молясь всем известным богам, Варя выползла из ботинок и лыжной куртки и маленькими перебежками двинулась в сторону ванной.

— Доброе утро! — донесся до нее ехидный голос дорогой и бесценной матушки. Марьяна Анатольевна торжественно восседала на стуле у кухонной стойки и держала в руках чашку с дымящимся кофе. Выглядела она до неприличия жизнерадостной.

Варя, втянув голову в плечи, повернулась. Рядом с мамой, облаченный в фартук, стоял Глеб и тщательно сдерживал на лице прорывающуюся наружу улыбку. Он держал в руках деревянную лопатку, которой до этого помешивал что-то в сковороде, стоявшей на плите.

— Ты что, готовишь? — подняла бровь Варя, глядя на сковородку и принюхиваясь.

— Ну, хоть кто-то из вас должен… — произнесла мама суфлерским шепотом, глядя туда, где обретались гипотетические тучки.

— Мам! — возмущенно воскликнула Варя. — Я умею готовить!

— Да кто же спорит-то? — философски ответила Марьяна Анатольевна. — Чай приготовишь. И «Доширак».

Глеб поспешно отвернулся от них, пряча лицо. Он каким-то даже не седьмым, а двадцать седьмым чувством понимал, что если сейчас Варя услышит его смех, то ходить ему не просто битым, а поломанным, возможно, в самых дорогих местах.

Бурча, как толпа злых и недовольных жизнью гномов, Варя дошла до ванны, взяла мокрую тряпку с тазиком и вернулась в прихожую, где ее терпеливо ждал Барни, привязанный поводком ко входной двери. По-другому удержать его на месте было нельзя.

Полчаса спустя Варя, все еще мрачная и недовольная жизнью, ранним подъемом и внезапно готовящим, пусть и яичницу с беконом, Глебом, сидела за столом и топила свои печали в чашке с кофе, которая больше походила на маленькую кастрюльку. Марьяна Анатольевна удалилась восвояси со словами, что не хочет смущать детей, а Глеб стоял у раковины и сосредоточенно намывал посуду.

— Как спалось? — спросил он, поворачивая голову и глядя на нее через плечо.

— Мало, — буркнула Варя. — Если бы не Барни, то я бы еще даже не встала. А ты чего так рано вскочил?

— Я всегда рано просыпаюсь, когда ночую не дома, — пожал плечами Глеб. — К тому же, кто-то из вас с Барни слишком громко топает. Вы, когда уходили, шумели так, будто стадо слонопотамов мимо пробежало.

Варя отвечать на это не стала, только живописно закатила глаза, продемонстрировав мешки под глазами и темные круги от недосыпа. Вдобавок к этому волосы она собрала в импровизированный пучок на голове, который то и дело норовил рассыпаться, и влезла в первую попавшуюся кофту, которая оказалось мало того, что Лешиной, так еще и с логотипом какой-то металл-группы, по которой тот фанател в ее возрасте. Если так подумать, что в Варином шкафу именно Вариных вещей было довольно мало, так как большинство перекочевало туда либо из гардероба Али, либо из хаоса квартирой выше, в котором обитал ее брат.

Пока настроение Вари постепенно приходило в свою обычную мрачновато-адекватную норму, перебираясь с позиций «ненавижу весь мир» на «ну, пожалуй, ничего так», останавливаясь по пути на остановке под названием «гребаное утро», Глеб домыл посуду, снял с себя фартук и, налив кофе, переместился к ней за стол.

— Решил, что будешь делать дальше?

Вопрос вырвался сам собой, его появления не ожидал никто, в том числе Варя. Как-то неожиданно пронесясь над чашками с кофе, он повис в воздухе, разливая по сторонам напряжение. Неприличная жизнерадостность сошла с его лица, уступая место унынию.

— Поеду домой, наверно, — вздохнул он, пожимая плечами. — Не могу же я вечно здесь ночевать.

— Не можешь, — согласно качнула головой Варя. — А если… у Марка?

— Не вариант, — снова вздохнул Глеб. — У него вечно полно народу дома, нон-стоп тусовка. Я, конечно, люблю патихарды, но не до такой степени.

— Марк, и тусовщик? Подумать только, — фыркнула Варя, отпивая кофе.

— Я ощущаю в твоем голосе неприятие. Вы с ним успели поссориться? — поднял бровь Глеб, баюкая в пальцах чашку. Варя в очередной раз отметила, какие длинные у него были пальцы: они обхватили чашку целиком, даже не напрягаясь.

Она покачала головой.

— Мы не ссорились.

— Я не так долго тебя знаю, но почти уверен, что ты сейчас мне нагло и коварно врешь, — заметил Глеб, глядя на нее.

Варя под его внимательным взглядом смутилась и опустила глаза, высматривая молочные завитки в кофейной гуще. В комнате повисла неловкая тишина, прерываемая разве что тиканьем часов и отголосками телевизора, доносившихся из маминой комнаты.

— Просто… Мне кажется, что я Марку не нравлюсь, — произнесла она, выдержав театральную паузу. — Я почти в этом уверена.

— Что? Ты не нравишься Марку? — воскликнул, удивленно, Глеб. — Да почему?

Варя только недоуменно пожала плечами. Не говорить же ей ему о том разговоре, что произошел между ними во время съемок.

— Откуда мне знать? — развела Варя руками. — Такое бывает. Я же не слиток золота.

— Думаю, что тебе это только показалось, но на всякий случай я поговорю с ним об этом.

— Вот не надо только этого делать, пожалуйста! — вскинула Варя голову.

— Почему? Я хочу, чтобы вы дружили. Ну или хотя бы не относились друг к другу с неприязнью.

— Я сама с ним разберусь, ладно? — Варя нахмурила брови. — Я не хочу, чтобы ты меня защищал как какую-то беспомощную мамзельку.

— Знаю я, как ты с ним разберешься, — усмехнулся Глеб, дотронувшись до скулы, на которой когда-то давно цвела всеми цветами кровоподтека рассечка. — Давай попробуем сначала быть нежными, но если не поможет, то можешь его избить. Чуть-чуть.

Остановившись на этом, хотя Варя и протестовала, они сменили тему. Кофе быстро кончился, но это их не остановило, и они еще долго сидели болтали. Мрачное настроение, обуявшее ее с утра пораньше, отступило, и уже через каких-то полчаса она заливисто смеялась над какой-то глупой шуткой Глеба. Мимо прошла мама, одетая так, будто собиралась нагрянуть в воскресение в офис и напугать охранников. Выдав дочери родительские наставления, она упорхнула куда-то на деловую встречу, сказав, что если что, Варя может смело идти доставать Лешу, а сама она телефон отключит.

Однако этот день явно не собирался сохранять Варино хорошее настроение постоянно. Внезапно в ее голову пришла Мысль, которая не только вернула ее с радужных небес на землю, но и дала понять, что вся неделя будет омрачена. По крайней мере обычно это событие повергало Варю в такую бездну отчаяния, что спасало… А ничего не спасало.

— Ты чего? — спросил Глеб, наблюдая, как смех, еще секунду назад блестевший в Вариных глазах, погас и ушел обратно в те глубины, откуда Глеб его с таким трудом вытащил.

— Да так, вспомнила кое-что, — уклончиво ответила Варя.

Но Глеб был настроен решительно.

— Эй, расскажи мне, — попросил он, а когда Варя проигнорировала его, сделав вид, что он ничего не говорил, протянул руку и переплел их пальцы. — Ва-а-арь, — протянул он, — колись.

Все это общение с людьми явно сказывалось на Варе не слишком благотворно. Ей становилось все сложнее удерживать свои мысли при себе, всем вечно требовалось узнать, что у нее на уме. Одна только Аля понимала, что если она не хочет чего-то говорить, то выяснять не надо. Правда… Варя обнаружила, что рассказывать о своих проблемах другим людям не так уж и не приятно, как она изначально думала. Со временем, и она бы никому и никогда в этом не призналась, ей это даже стало нравиться — делиться своими переживаниями. Тем более, когда Глеб, весь такой уютный, сидел рядом, держал ее за руку и смотрел проникновенным взглядом светло-зеленых глаз.

— В среду… — она запнулась и откашлялась. — В среду будет годовщина смерти Алины.

— Оу… — пробормотал Глеб и опустил глаза. — Прости.

— Да ты тут причем, — закатила глаза Варя. — Я не люблю ездить на кладбища, но не могу не поехать, и все это меня… Короче, тяжелая неделя будет.

— Я могу чем-то помочь? — спросил Глеб, сжимая ее руку.

Он смотрел на нее с таким сочувствием во взгляде, что Варе стало как-то неловко и неудобно сидеть на одном месте. А потом откуда-то из глубин ее сознания вырвался вопрос, снова шокировавший их обоих. Варя этим утром прямо-таки отжигала.

— Поедешь со мной?

Повисло ошарашенное молчание. Глеб смотрел на Варю округлившимися глазами, Варя смотрела на него с очень похожим выражением лица, только в ее исполнении оно было щедро сдобрено внезапным испугом. Время растянулось, Варя буквально чувствовала, как секунды превращаются в часы и бьют ее по голове за неосмотрительность. Зачем, ну зачем она это спросила?

— Зря я это сказала, не надо тебе со мной… — выпалила Варя поспешно, хлопая глазами.

— Я буду рад, — перебил ее Глеб, крепко сжимая ее руку.

— Но ты не должен. В смысле, я буду психовать и беситься, и я не обижусь, если ты не поедешь, потому что тебе там делать-то и нечего особо… — произнесла Варя тонким голосом, пытаясь высвободить ладонь, но Глеб не дал ей этого сделать.

— Я хочу с тобой поехать на кладбище. Правда, — произнес он с той убедительной уверенностью в голосе, которая не оставляла за собой никаких сомнений. Варе ничего не оставалось, как сдаться.

*

Чем ближе подбиралась к Варе среда, тем больше ухудшалось ее настроение. Она честно старалась быть улыбчивее и думать о хорошем, но мрачные мысли так и лезли в голову, мгновенно заполняя собой все пустое пространство, которого, судя по всему, там было не мало. Как темная краска, которую пытаешься смыть с кисти в стакане с чистой водой.

Это падение в пропасть собственной души заметила даже Лиля, которая в последнее время была настолько погружена в собственные отношения с Русланом, что забила на практически все вокруг. Даже ее учеба — вот ужас! — страдала. По крайней мере с точки зрения Лили. Она уже почти месяц не бралась за изучение чего-то нового, и это подрывало слегка ее беспокоило, но только слегка. А вот это уже беспокоило ее по-настоящему, но потом Руслан предлагал пойти погулять где-нибудь, где они еще не были, и беспокойство улетучивалось прочь, вяло помахивая ручкой на прощание.

Глеб, и сам съедаемый своими демонами, пытался хоть как-то развеселить Варю, рассказывая ей шутки и корча рожицы, зная, что от них она обычно веселилась. Сначала это помогало, но ненадолго. Варя видела его старания и ценила их, но ничего не могла с собой поделать.

Пробыв еще несколько часов дома у Вари, Глеб собрался с силами и поехал домой. На метро, как взрослый и самостоятельный мальчик. Он принял решение полностью отказаться от помощи отца, раз уж она создавала такие неприятности. Он собирался обратиться к бабушке, чтобы та помогла ему получить деньги на обучение, которые он собирался в последствии вернуть, а в ближайшем будущем Глеб планировал устроиться на работу. Варя ко всему этому отнеслась с большой долей скептицизма, но ничего говорить не стала. Мужское эго ведь такое хрупкое, один-единственный лишний взгляд — и все, страдания, безысходность, апокалипсис. Этому Варя научилась еще с братом. Поэтому она только сделала серьезное лицо и сказала Глебу, что верит в его силы. Преисполнившись гордости за самого себя, Глеб одолжил у нее денег на метро и поехал домой, воинственно настроенный.

До самого вечера Варя не знала, чем разрешилось это противостояние. Только тогда, когда она уже почти собралась спать (по крайней мере, по версии мамы), Глеб прислал ей сообщение с перечислением своих успехов. Он отдал отцу ключи от машины, все свои карточки, оставив немного налички на первое время, порывался даже отдать ноутбук и планшет, но мозг его вовремя остановил. Астахов-старший, что радовало, воспринял это все с адекватным пофигизмом, и на все пылкие речи сына обратил ровным счетом ноль внимания.

Тем не менее, утром в понедельник Глеб приехал не на машине, и даже не на такси. Он опоздал на пятнадцать минут и выглядел ошарашенным. Это была его первая в жизни поездка в метро в час-пик. Пока он взволнованно рассказывал об этом воистину обескураживающем опыте, Варя даже проникалась ужасом, но потом вспоминала, что это ей рассказывал человек, который поездку на автобусе воспринимал как наказание хлеще адского котла. Однако при всех перенесенных ужасах, домой Глеб также поехал на метро, и во вторник приехал на нем же, умудрившись даже не опоздать.

Глеб не поднимал темы поездки в среду, Варя об этом тоже молчала. Она уже успела сто раз выругаться на себя, что позвала с собой Глеба. Эта мысль пришла к ней в голову так внезапно и так неожиданно вырвалась наружу, что Варя не успела как следует ее обдумать. Действительно ли она хочет, чтобы Глеб увидел ее в один из самых депрессивных моментов ее жизни, когда она настолько ненавидит весь мир, что готова прибить любого, кто подойдет к ней ближе, чем на километр?

Так повелось в их семье, что в этот день вместе они никогда не ездили на могилу Алины. Это было слишком тяжело для них всех, особенно для мамы. Леша обычно приезжал на кладбище рано утром, к самому открытию ворот, и всегда оставлял после себя букетик тюльпанов, которые Алина так любила. Из-за этого Восьмое марта было ее любимым праздником: все всегда дарили ей тюльпаны, и они еще долго стояли по всему дому в литровых банках, так как ваз обычно не хватало. Варя прогуливала школу и ездила туда в обед. Она каждый раз хотела взять с собой что-нибудь, что могла оставить там, но каждый раз не могла придумать что. Конфеты? Алина постоянно сидела на диетах, и Варе казалось, что если она принесет сладкое, то ей не понравится. Думать о том, что Алине в принципе ничего уже не может как понравиться, так и не понравиться, она не хотела. Мама, пусть она и не говорила этого Варе, приезжала на кладбище после работы, поздно вечером, почти перед самым его закрытием. Она просто сидела на скамеечке и молчала. О чем она думала в этот момент Варя не знала, да и не хотелось ей этого знать. Она все равно бы не поняла.

Однако эта тема не могла оставаться неподнятой долго. Во вторник, сидя в классной комнате во время обеденного перерыва, Глеб спросил Варю во сколько они завтра поедут, застав ее тем самым врасплох. Она как раз собиралась откусить здоровенный кусок бутерброда, и от неожиданности ее зубы звонко клацнули в воздухе.

— Ты точно готов ехать со мной? — спросила она, оставляя ему шанс на побег. — Я буду истерить. И вообще. Это будет не лучший мой момент.

Глеб шумно вздохнул и закатил глаза, порываясь сложить руки на груди. Ему мешала банка газировки, которую он сжимал пальцами.

— Как поедем, спрашиваю? — повторил он вопрос, игнорируя вялые попытки Вари отговорить его.

Варя вздохнула и откусила-таки бутерброд. Он взорвался в ее рту целой вселенной вкусов, но больше не приносил той эстетической радости, как минуту назад. Еда была ее последней радостью в этом стремительно теряющим краски мире, но и ее у нее коварно отобрали. Бросив на Глеба недружелюбный взгляд, Варя посмотрела на часы.

— Ну, чтобы приехать туда к обеду, надо будет в одиннадцать сесть на автобус, он как раз минут двадцать будет ехать…

— Всего двадцать минут? Как близко! — воскликнул Глеб, не давая ей закончить.

— …и мы успеем на электричку, — продолжила Варя, приподнимая бровь.

— Что, еще и на электричке ехать? С людьми?

— Представь себе такой ужас, — кивнула Варя. Глядя на лицо Глеба, на котором застыло выражение крайнего замешательства и, как показалось Варе, безнадежность перед перспективой шатания по общественному транспорту, она добавила: — Ты точно справишься с таким давлением общества на нежную психику? Потому что, если нет, то лучше тебе со мной не ехать. Я не смогу няньчиться с твоими потерянными чувствами, — произнесла она.

Да, это было жестко и где-то даже грубо, но Варя решила, что лучше сразу дать понять Глебу, что его ждет завтра. Конечно, все могло пойти совершенно иным образом, и никакой истерики и депрессивного состояния бы не случилось, но Варя себя знала настолько хорошо, насколько это вообще было возможно.

— Так, хватит меня отговаривать, — нахмурился Глеб, и это выражение пятилетнего мальчика, забытого мамой в магазине у кассы, с его лица пропало. — Завтра, так и быть, из нас двоих взрослым и ответственным временно побуду я.

Весь день Варя провела как на иголках. Она не то чтобы нервничала, просто не могла найти себе место. Ее переносило из комнаты в комнату, руки искали, чем бы заняться, но голова ни на чем не могла сосредоточиться. Даже Доктор, обычно спасавший ее от любых проблем, оказался бессилен перед этими барабанами беспокойства. Барни, чувствуя беспокойство хозяйки, бегал за ней по пятам, пытаясь встать на задние лапы и вылизать лицо, но Варя уворачивалась. Насколько она бы не любила своего пса, она не любила его слюни, которые потом так сложно было оттереть с одежды.

Ночь она провела практически такую же. Сначала Варя долго не могла уснуть, ворочаясь с бока на бок, а потом, когда зыбкая пародия насон к ней все-таки пришла, она то и дело просыпалась от мельчайших звуков. А под утро ей приснился кошмар: она, отец и Алина в машине врезаются в ограду на мосту и падают в ледяную воду. Наверно, не стоило перед сном смотреть «Дневники вампира». Варя проснулась в холодном поту, и так и не смогла уснуть до самого утра, сидя на кровати в одеяльном коконе и бездумно глядя в окно на медленно сереющее небо.

День, как назло, был прекрасным. Температура опустилась в минус, но в меру, и в воздухе чувствовался этот свежий похрустывающий запах мороза, если запах мог хрустеть как вафельное печенье. Солнце светило с самого утра, а небо было голубым-голубым — того невозможного цвета, который бывает только в преддверии весны. Деревья все еще были голыми, на лужах потрескивала новообразованная ледяная корка, но в воздухе витала весна, еще не пришедшая, но уже вежливо покашливающая в спину зимы, как бы намекая, что пора и честь знать.

Провалявшись все утро в кровати, Варя покинула безопасные и уютные объятия одеяла только ради чашки кофе. Не то чтобы Варя в нем действительно нуждалась, скорее, утренний кофе превратился в привычку: вредную, но такую необходимую.

В голове было пусто. Мысли, если и приходили к ней в голову, то проскальзывали мимо, как мокрое мыло в ванне. Варя не хотела думать, и даже если бы хотела, то не смогла бы. Сам по себе запульсировал шрам на брови. С ним все было в порядке, но иногда он болел, будто напоминая о том, что она все равно никогда не сможет забыть. Варя машинально потерла его пальцами, чувствуя подушечками две половинки брови, разделенные полоской огрубевшей кожи.

Когда Варя натягивала штаны, ей пришло сообщение от Глеба: «Я у подъезда, подниматься не буду, жду тебя». Странно, они ведь договорились встретиться у метро. Оттуда было ближе до автобусной остановки, к тому же Варя смутно подозревала, что Глеб не нашел бы автобусную остановку, даже если бы его ткнули в нее носом. Она удивленно перечитала его, но сухие короткие слова не дали ей никакой новой информации.

Пожав плечами, Варя быстро собралась и, поцеловав Барни на прощание в нос, спустилась вниз. Ее ожидал сюрприз. Перед подъездом, блокируя проезд для других машин, стоял знакомый белый джип, за рулем которого восседал Глеб.

Варя, вскинув бровь, посмотрела на него, на стоящую перед ней машину, потом снова на Глеба, лицо которого приняло смущенное выражение. Пожав плечами, Варя села внутрь.

— Ты же говорил, что все, объявил басту помощи отца? — спросила она после приветствия, и прозвучало это немного резче, чем она того хотела. Но по какой-то причине сегодня ее это не беспокоило.

Глеб вздохнул и пожал плечами, не глядя на нее.

— Мы вчера с ним поговорили, опять… Я извинился за свое поведение, еще раз, спокойно, обсудил с ним все. Мы пришли к соглашению.

— К соглашению? — переспросила Варя, пристегивая ремень безопасности.

— Ну да, — сморщил нос Глеб. — Он не будет доставать меня тем, что я хочу быть режиссером, если я буду параллельно ходить на занятия в бизнес-школу, которую он выберет.

— О как, — пробормотала Варя, чувствуя под собой мерную вибрацию двигателя. Глеб, убедившись, что Варя уселась, включил навигатор и тронулся с места.

— Мне это не нравится, — отозвался Глеб. — Но это уже какой-никакой компромисс. По крайней мере, он вроде бы понял, почему я хочу делать то, что хочу.

— И к тому же ты можешь продолжать жить как раньше. Суровая реальность победила, — добавила Варя с легкой ноткой язвительности в голосе. И снова прозвучали ее слова хуже, чем они звучали в ее голове. И снова это не оставило абсолютно никаких душевных колебаний.

— Ну… Эм, да, именно так, — произнес Глеб, покрываясь легким румянцем, происхождение которого было явно не из-за мороза.

В любой другой день Варя возможно и оставила бы это без внимания, рассудив, что если Глеб захочет с ней поделиться, то он сделает это сам, без ее вопросов. Но это в другой день. Сегодня она была готова проявить все свои самые худшие качества, и, что самое главное, она этого не боялась.

— В чем дело? — спросила она, складывая руки на груди. Сделано это было не ради усиления вопроса, а ради удобства, но выглядело, кажется, немного не так.

— Да ни в чем, забей, — отозвался Глеб, сосредоточенно переводя взгляд с дороги на навигатор и обратно.

— Я вижу, что ты чего-то не договариваешь, — Варя закатила глаза.

— Это не важно.

— Да что ты мнешься как девица на выданье! — воскликнула Варя. — Говори уже!

Глеб вздохнул, сдерживая раздражение и краснея сильнее. Варя даже как-то встревожилась, но не настолько сильно, чтобы отступить. Упрямство было у них чертой семейной.

— Ну… Ладно, — сдался Глеб. — Ты была не права, когда сказала, что я поговорил с отцом из-за того, что мне больше нравится мой стиль жизни. Ну, ты этого прямо не сказала, но явно подразумевала. Точнее, — Глеб издал раздраженный звук, который звучал как нечто среднее между «хм» и «пф», — я сделал это — поговорил с отцом — не только поэтому.

— Да что ты, — округлила глаза Варя и приложила ладонь ко рту. — И почему же?

Глеб снова вздохнул, перехватил поудобнее руль.

— Я подумал, что сегодня тебе не захочется толкаться в автобусе и в этой электричке, особенно на пути домой. Я ведь помню, как сильно ты любишь человечество.

Варина челюсть сама собой открылась и закрылась. Все стервозные наклонности, готовые в любой момент сорваться с языка, куда-то улетучились, и вместо них пришло теплое чувство, которое было сложно интерпретировать словесно, но которое заставило Варю пристыдиться из-за своего поведения.

Она протянула руку и слегка сжала плечо Глеба, не рискуя дотрагиваться до других частей его тела. Ведь можно же было отвлечь его от дороги, а Варя слишком хорошо помнила, что в таких случаях происходит.

Глеб бросил на нее взгляд и накрыл ее руку своей, отпустив тем самым руль. Но до того, как Варя успела испугаться и потребовать, чтобы он взялся за руль как полагается, Глеб вернул руку на место.

— Прости, что я себя так веду, — сказала Варя, убирая руку с его плеча. — Просто…

— Ничего страшного, — отозвался Глеб, улыбаясь краем губ, — я понимаю.

— И… спасибо за это, — она неопределенно помахала рукой, показывая на машину.

— Не за что, — на этот раз Глеб улыбнулся нормальной, настоящей улыбкой, которая не скрывалась где-то за фасадом, а выглядывала наружу.

Они доехали до кладбища в рекордно короткое время. Возможно, Варе оно показалось коротким, потому что последние пару лет она туда на машине не ездила, а все это путешествие на общественном транспорте зависело не только от пробок на дороге, но и от расписания, и от ее собственного раздолбайства.

Машин на парковке было немного, и Глеб с легкостью нашел место. Варя всегда удивлялась тому, как легко и непринужденно он водил машину. Казалось, будто он за рулем родился, а получил права всего каких-то пару месяцев назад. С другой стороны, что-то подсказывало Варе, что научился водить он гораздо раньше. Невозможно приобрести эту непоколебимую и, главное, спокойную уверенность в своих силах так быстро.

Глеб выключил зажигание, и машина погрузилась в тишину. Варя сидела, усиленно делая вид, что ничего не происходит и вообще она тут не причем. Глеб сохранял мину вежливой непринужденности, однако то и дело поглядывал на Варю с беспокойством. Он вроде бы и привык уже к тому, что она погружается в пучину собственных мыслей, и тогда до нее не достучаться, но каждое такое погружение все равно заставляло его волноваться. В такие моменты Варино лицо теряло всякое выражение, и понять, о чем она думает, становилось просто невозможно. А Глебу не нравилось не знать, о чем она думает.

Варя вздохнула. Мимо машины прошел пожилой мужчина неопределенной национальности с метлой в руках. Он покосился на машину недоуменно, и Варя почувствовала укол здравого смысла, пришедшийся куда-то пониже спины.

— Ладно, — произнесла она немного сипло. — Пойдем.

Дорогу между могилками Варя нашла бы даже с закрытыми глазами. Этот путь был одной из тех вещей, которая впечатывалась в память крепче таблицы умножения, буквально вдавливалась раскаленным клеймом с внутренней стороны черепа. Таких вещей было немного, но некоторые из них на удивление были совершенно незначительными с точки зрения логики, но для Вари они почему-то оказались слишком важными, чтобы их взять и забыть.

Могила Алины была небольшой, но аккуратной и ухоженной. Все дорожки были засыпаны хрустящим снегом, но внутри оградки он был вычищен, на земле не валялись прошлогодние листья, нападавшие с растущих вокруг берез. Возле надгробной плиты лежал завернутый в газетку букетик разноцветных тюльпанов.

— Ну, привет, сестра… — пробормотала Варя, чувствуя комок в горле. С надгробия на нее смотрело лицо Алины, такое знакомое и одновременно чужое. Изображение было выбито по фотографии, и мастеру удалось хорошо передать черты ее лица, но при этом отсутствовало что-то особенное, то, что делало ее ею.

Надгробие было сделано из темной гранитной глыбы. Она возвышалась над землей на добрый метр и так блестело на солнце отполированной стороной, что Варе было больно на него смотреть. В глазах стало жечь, и Варя списала это на слишком яркий солнечный свет. Но на всякий случай украдкой провела костяшками пальцев под ресницами.

Варя внезапно вспомнила, как мама выбирала фотографию для надгробия. Это было одно из немногих воспоминаний, оставшихся у нее с того времени, и Варя не хотела, чтобы оно со временем исчезло, несмотря на то, что ничего хорошего в этом воспоминании не было.

Был вечер, Марьяна Анатольевна уже уложила ее спать, проследив, чтобы Варя выпила перед сном все положенные ей таблетки. Варя честно пыталась уснуть, но сон не шел, возможно потому, что ее как раз стали переводить со снотворного на нормальный режим, и тело отказывалось подчиняться. Промучившись пару часов, Варя встала, чтобы выпить воды. Когда она дошла до кухни, она остановилась. Марьяна Анатольевна, одетая только в ночнушку, сидела на полу к ней спиной, окруженная разложенными по полу альбомами с фотографиями. Рядом с ней стояла бутылка вина. Она медленно листала страницы в одном из альбомов и что-то тихо напевала дрожащим голосом. Прислушавшись, Варя поняла, что это была их старая колыбельная. Постояв на месте, Варя развернулась и тихо ушла в свою комнату. Уснуть ей той ночью так и не удалось.

К реальности Варю вернул Глеб, взяв ее за руку. Он слегка сжал ее пальцы своими и вздохнул. Проследив за его взглядом, Варя поняла, что он разглядывает лицо Алины. Потом Глеб перевел глаза на Варю и, поняв, что та за ним наблюдает, немного смутился. По крайней мере его скулы порозовели, хотя дело могло быть во внезапном приступе мороза.

— Вы были похожи, да? — не то произнес, не то спросил Глеб.

Варя пожала плечами, глядя на портрет Алины.

— Все говорили, что да, хотя мне кажется, что они были больше похожи с Лешей. Алина была натуральной блондинкой, это она, наверно, в маму пошла. И еще она была высокой, точнее, — поправилась Варя, — она всегда была выше меня, так что я думаю, что она была высокой. — Глаза Вари потускнели. — Была бы высокой.

Глеб дотронулся до ее волос, уже давно окрашенных в черный цвет, и хмыкнул.

— Только не говори, что ты тоже блондинка, — сказал он, обнимая ее за плечи.

Варя сморщилась.

— Мой натуральный цвет скорее русый, но это не важно, так как он мне не нравится.

— Почему?

— Не нравится и все, — отрезала Варя, снова мрачнея. Она начала краситься практически сразу же после того, как смогла самостоятельно принимать решения. Марьяна Анатольевна была против, но Варин врач сказал, что так будет лучше, и ей ничего не оставалось, кроме как согласиться.

— Понял, — произнес Глеб, оборонительно поднимая запястья ладонями вверх. — Глупые вопросы прекращаю.

Варя вздохнула и села на скамейку, увлекая Глеба за собой. Скамейка была деревянная, довольно старая, но крепкая. Каждый год ее обновляли и красили, чтобы та в самый ответственный момент не развалилась. Вот и сейчас, приняв вес двух молодых, в меру упитанных тел, скамейка скрипнула, но выстояла.

— Расскажешь мне что-нибудь?

Реплика вызвала недоуменный взгляд, и Глеб поспешил добавить:

— Ну, об Алине. Я же о ней ничего не знаю.

Варю охватило противоречивое чувство. С одной стороны, ей совсем не хотелось ворошить воспоминания и говорить что-то об Алине. Ей было достаточно находиться здесь, в этот день. С другой стороны, ей хотелось поговорить о ней с кем-нибудь, кто не будет ее родственником или психологом. Нет, она любила Алю, но, говоря с ней, чувствовала себя иногда на сеансе. Особенно рассказывая о таких переживаниях, которые ее однажды уже отправили в больницу.

Пауза затягивалась, пока Варя разбиралась в своих «хотелось», но Глеб ее не торопил. Он терпеливо разглядывал кладбище, залитое солнечным светом, и выпускал в воздух облачки пара.

— Она была старше меня на три с половиной года, — сказала, наконец, Варя. — По идее мы должны были с ней воевать, и да, мы действительно иногда ссорились, но не так, как каноничные сестры. Вот с Лешей, — Варя усмехнулась, вспоминая, какие баталии случались между старшими братом и сестрой из-за компьютера, — они действительно вели себя иногда как кошка с собакой. А мне повезло, со мной никто не воевал. Наоборот даже, баловали.

Глеб хмыкнул, приподнимая бровь.

— Что?

— Ты, наверно, сейчас психанешь или обидишься, — сказал тот, поворачивая к Варе голову и щуря глаза, — но да, ты производишь впечатление человека, которого слегка… избаловали.

— Я? — поразилась до глубины души Варя.

— Но не будем о том, за что я могу получить локтем под ребра, — быстро проговорил Глеб, силясь не засмеяться. Сделать это было сложно: Варя выпучила глаза и стала похожа на удивленную сову.

— Я тебе это еще потом припомню, не сомневайся, — пробормотала Варя, закатывая глаза и преодолевая желание действительно пихнуть его локтем в бок. Но цель была достигнута: Варя больше не выглядела так, будто готова сигануть вниз с ближайшего небоскреба.

Варя улыбнулась Глебу, глядя на него снизу вверх, и положила голову ему на плечо, чувствуя под щекой жесткую ткань пальто. От пальто пахло чем-то сложно-определимым, что Варя идентифицировала как очередной парфюм. В голове промелькнула отстраненная мысль, что духов у Глеба больше, чем у нее, раза в два. Сама Варя была гордым владельцем единственного пузырька, которые ей подарил один из друзей Леши на день рождения. Зачем он это сделал, Варя недоумевала и поныне. Она даже была готова спросить, вот только этот друг уже давно куда-то пропал.

— Алина была доброй, — произнесла она тихо. — И еще она не умела шутить и из-за этого постоянно расстраивалась. И готовила она тоже так себе, хотя думала, что хорошо. И из-за этого уже расстраивалась мама, — Варя улыбнулась, вспоминая, как Алина заставляла всех садиться за стол и пробовать ее очередной кулинарный шедевр. Из всех только Леше доставало смелости сказать, что котлеты недожаренные, а суп лучше вылить.

— То есть кулинарные способности в вашей семье идут явно не по женской линии, да? — спросил Глеб невинным голосом.

Варя все-таки не удержалась и ткнула его локтем, удовлетворенно слыша резких выдох сквозь зубы. Пусть между ее локтем и его боком и находилось несколько слоев одежды, удар свою цель нашел. Не зря Леша тренировал Варю, не зря.

— А еще у нее было много «поклонников», как их называла мама, — продолжила Варя, глядя на портрет сестры. — Она сначала ходила на свидания под предлогом прогулок с подругами, а потом у нее появился постоянный парень, и она сказала об этом родителям. Боже, ну и истерика тогда была у папы, — Варя издала смешок. — Он тогда был в цейтноте, не успевал в срок закончить главу, и эта новость его совсем не обрадовала.

— Могу себе представить… — пробормотал Глеб себе под нос.

— Он требовал, чтобы она познакомила его со своим парнем, потом кричал, что она еще слишком маленькая, чтобы встречаться с мальчиками — ей было тогда четырнадцать — а потом вообще грозился, что запрет ее дома и будет сопровождать в школу и из школы. Я думала, они тогда разругаются навсегда.

Варя выдохнула облачко пара, которое, завиваясь в причудливые фигуры, устремилось в небо. Смотреть вверх было больно — солнце было слишком ярким, а небо слишком голубым, и Варя пожалела, что не взяла очки. Хотелось закрыть глаза и подставить лицо солнцу, которое так тепло пригревало. Жаль только, что стоило им уйти в тень, как мороз отвоевывал обратно свои позиции, нещадно щипая теплые щеки и только-только оттаявший нос.

— А еще помню, как мы ходили в зоопарк, — произнесла Варя медленно, силясь не закрыть глаза. Пригретая солнцем, она чувствовала, как ее охватывало ощущение ленивой расслабленности, что было само по себе странно, но почему-то ее это не беспокоило. — Это было летом, но день был холодный. Меня заставили надеть куртку, а Алина каким-то волшебным образом уболтала маму на желтое платье с рисунком из больших ярких цветов. И еще на ней шляпа была с такими же яркими цветами, только тканевыми, но выглядели они как настоящие, — перед Вариными глазами встала эта самая шляпа, как будто она не была давно потеряна, а лежала дома на полке. — И вот мы подходим к вольеру с жирафами, а они же совсем близко могут подходить к ограде, и один жираф наклоняется и хватает ее шляпу, представляешь? — воскликнула Варя, улыбаясь.

— Только это был не жираф, а верблюд, и шляпу сдуло ветром, и она врезалась прямо в его морду, — раздался голос за ее спиной. Практически как гром среди ясного неба.

Варя подскочила со скамейки, будто кто-то не в меру ретивый ужалил ее пониже спины. Глеб, никак этого не ожидавший, едва удержал равновесие и схватился рукой за деревянные перекладины. Позади них, в нескольких шагах, стоял Петр Никитович Воронин.

Варя несколько месяцев не видела отца и ожидала увидеть какие-то перемены, но никаких значительных изменений в его облике не заметила. Он был все также высок и худ, и даже длинное прямое пальто этого скрыть было не в состоянии. Шея, как обычно зимой, была замотана в черный шарф с широкими серыми полосками, концы которого скрывались под полами пальто. Шапку он принципиально не носил, считая, что даже самый лютый мороз не может победить его разгоряченный идеями мозг. У него даже прическа не изменилась, и волосы не стали короче.

Он стоял там, раскрасневшийся от быстрого шага, и смотрел на Варю со смесью неуверенности и осторожности, приподняв брови в ожидании ее реакции. Она не заставила себя ждать.

— Что ты здесь делаешь? — воскликнула Варя, и голос ее растерял всю ленность и расслабленность. Наоборот, в нем зазвучала внезапная сталь, которую никто услышать явно не ожидал. Ни Петр Никитович, ни Глеб, ни сама Варя.

— Ты отлично знаешь, какой сегодня день, — отозвался Петр Никитович, засовывая руки в карманы пальто. — Я что, не могу навестить могилу дочери?

— За все эти годы, ты ни разу не приходил тогда, когда здесь я, — прищурилась Варя. — Ты отлично знаешь, что мы не ходим сюда вместе.

— Знаю, — кивнул Петр Никитович, опуская взгляд вниз. — И я бы не пришел при других обстоятельствах. Ты ясно дала мне понять, что видеть меня не хочешь.

При этих его словах Варю кольнуло чувство вины, но она быстро запихнула его куда-то очень глубоко.

— Но я думаю, — продолжил, тем временем, ее отец, — что этот наш конфликт слишком затянулся. Сказать по правде, я уже давно так думаю. Наша размолвка была… некрасивой по многим причинам, и я…

— Стоп, — оборвала его Варя, взмахнув рукой. Кое-что в словах отца привлекло ее внимание: — Что значит «при других обстоятельствах»? — спросила она. Петр Никитович открыл рот, чтобы ответить, но тут же закрыл его, отводя глаза. Это насторожило Варю, и она сложила руки на груди, что было не слишком-то удобно из-за слоев одежды, но она справилась.

— Не важно, — покачал головой Петр Никитович.

— Еще как важно! — воскликнула Варя, сдвигая брови. — Что еще за обстоятельства?

— Если я говорю, что это не важно, значит, это не важно! — произнес Петр Никитович упрямо, с теми же нотками, которые так часто проскальзывали в ее собственном голосе.

— Тоже мне, указывальщик нашелся! — повысила голос Варя. — Или ты сейчас же мне скажешь, или…

— Это я, — донеслось до нее тихая, но вполне различимая реплика со скамейки.

Варя сбилась с мысли и недоуменно посмотрела на Глеба. Тому на своем месте стало почему-то неудобно, и он заерзал под ее взглядом, будто сидение было сделано из иголок. Скулы Глеба порозовели, и он состроил невинное лицо.

— Что ты? — переспросила Варя, озадаченно хмурясь.

— «Обстоятельства», — показал Глеб кавычки в воздухе, — это я.

Недоумение росло в геометрической прогрессии. Видя, что до Вари снова не доходят простые истины, Глеб вздохнул, чувствуя, что расправа близка, нависла над его несчастной шеей Дамокловым мечом.

— Это я позвонил Петру Никитовичу, — медленно произнес Глеб, поднимаясь на ноги. — Я сказал ему, что ты устала обижаться, но первая на контакт не пойдешь, поэтому ему нужно приехать, чтобы вы поговорили.

Челюсть Вари распахнулась сама собой, рискуя рухнуть вниз и потеряться на веки вечные. Всю злость, все раздражение, которое снова всплыло на поверхность, стоило ей увидеть отца, тут же смыло потоком растерянности. Услышанное в ее голове не укладывалось. Вдоль спинного мозга, как завещали великие, растягиваться тоже отказывалось.

Однако растерянность ушла также быстро, как явилась, и под ней снова расцвела яркими цветами злость. В сущности, ей было все равно, на кого злиться, злость просто искала выход, и Глеб это будет, или ее отец, в тот момент особой роли не играло.

— Как… — пробормотала Варя, — зачем? Зачем ты это сделал? Кто тебя просил?

— Я не хочу ругаться из-за этого, — быстро произнес Глеб, поднимая руки ладонями вверх. С каждым словом он слегка отступал назад, и к концу фразы уже поравнялся с Петром Никитовичем. — Ты остынешь, и мы это обсудим. А пока я вас оставлю и буду ждать тебя в машине. Потом, если захочешь, поорешь!

— Можешь разворачиваться и уезжать нафиг! — воскликнула Варя, сжимая руки в кулаки. Ругаться он, видите ли, не хочет! Не отойди он за пределы ее досягаемости, Варя вполне могла бы ему врезать, так зла она была в тот момент. Глеб дальновидно предвидел ее реакцию, так как все еще отступал назад, не поворачиваясь к Варе спиной.

— Конечно-конечно, — сказал он, — как скажешь, истеричка ты моя. Удачи вам тут, — произнес он, обращаясь к Петру Никитовичу. Тот кивнул и протянул ему руку для рукопожатия. Удивленный, Глеб пожал ее, косясь на кипящую Варю, и спешно ретировался, пока та не додумалась, что стоящий возле скамейки веник вполне можно запустить в его голову.

С уходом Глеба Варя как-то внезапно почувствовала царящую на кладбище тишину. Возможно этому способствовало то, что ни она, ни Петр Никитович не собирались начинать говорить, упрямо глядя в разные стороны. Варя всегда думала, что упрямством она пошла в маму, но, судя по всему, природа решила устроить ядерный взрыв и подсыпала ей щепотку характера отца, в которой чисто случайно оказалось это чудное качество, помножив и без того богатый генофонд.

Стоять на одном месте, скрестив руки на груди, было как-то глупо. Закатив глаза, Варя вернулась на свое место на скамейке, не расцепляя, однако, рук. Из этого положения отца ей было не видно, но, как оказалось, видеть ей его было незачем: еще через пару минут густого молчания раздался мягкий скрип снега, и Петр Никитович прошел сквозь оградку и присел на другой конец скамейки.

Сидеть вот так, вместе, после столького времени, было странно и непривычно. А молчать при этом было еще более странно. Солнце слепило глаза, с камня на Варю смотрело улыбающееся лицо Алины, а рядом, даже руку протягивать не надо, сидел ее отец, на которого она так долго обижалась. Варя вздохнула, расцепила руки, которые уже успели слегка затечь, и внезапно поняла, что злость, которая душила ее буквально только что, куда-то успела деться.

Будто чувствуя это изменение в настроении дочери, подал голос Петр Никитович.

— Ты не злись на парня, — произнес он, откашливаясь. — Он же как лучше хотел.

Когда Варя ничего не это не сказала, он продолжил.

— Вообще требуется неслабая доля смелости и мужества, чтобы вот так взять и позвонить отцу девушки, да еще и высказать ему… всякое о его поведении, — заметил он. — Меня еще так посторонние молодые люди не отчитывали. Мать твоя отчитывала, да, но ей и положено. Было.

— Высказать всякое? — переспросила Варя, не удержавшись.

— Да-да, — откликнулся отец, явно приободренный тем, что мостик общения стал медленно, но возводиться. — Я не буду пересказывать тебе весь наш разговор, но я узнал о себе много нового. Я бы в его возрасте, — он хмыкнул, — я бы даже заговорить с гипотетическим отцом не смог, не то что… Решительный молодой человек, да.

Снова повисла тишина, но на этот раз она была неосязаемо легче, будто лопнул тот шарик, который усиленно давил на нервы и вытеснял из окружающего пространства весь воздух.

— Как Светлана? — спросила Варя немного погодя, повинуясь сиюминутному желанию заполнить паузу.

— Хорошо, — осторожно ответил Петр Никитович, снова напрягаясь. — Разочарована, правда, что свадьба откладывается на неопределенный срок.

— Откладывается? — вскинула голову Варя. — Почему?

Петр Никитович вздохнул и потер кончиками пальцев переносицу, а потом повернул к Варе голову, глядя на нее печальными глазами.

— Ну как я могу на ней жениться, если знаю, что тогда ты точно меня возненавидишь окончательно и бесповоротно?

Варя почувствовала, как на ее глаза наворачиваются слезы. Голос отца был таким печальным, в нем чувствовалась такая горечь, что все обиды и претензии, которые были у нее к отцу, исчезли бесследно, а их место заполнил жгучий стыд. Как она могла так поступить с ним?

— Я тебя никогда не возненавижу! — воскликнула Варя, виляющим по октавам голосом. Слезы еще не лились, но она была как никогда близка к тому, чтобы разрыдаться.

Петр Никитович подался вперед и крепко обнял ее, впечатывая лицом прямо в аккуратный ряд пуговиц, но Варя не возражала. Высвободив руки, она ответила на его объятие, и какое-то время они сидели вот так, обнявшись, и ничего не говоря.

— Ты любишь эту Светлану? — спросила Варя приглушенно, шмыгая носом.

Она почувствовала, как Петр Никитович вздохнул перед тем, как ответить.

— Да, люблю, — наконец ответил он.

Варя разомкнула объятие и посмотрела на отца, глаза которого подозрительно увлажнились.

— Ну, — буркнула она, приподнимая плечо, — тогда и я смогу найти в ней что-то хорошее. Только не скрывай от меня больше ничего вот так вот, хорошо?

Петр Никитович кивнул и поднял вверх руку с оттопыренным мизинчиком с торжественным видом.

— Мирись-мирись-мирись и больше не дерись! — произнес он серьезно, но потом не удержался и проказливо улыбнулся, так напоминая Варе Лешу. Или это Леша ей его напоминал, когда вот так вот улыбался? Варя все время путалась, как правильно.

*

Возвращаясь назад к машине, Варя успела поверить в то, что Глеб действительно послушался ее и уехал. Вера укрепилась, когда она посмотрела туда, где должна была стоять машина, и обнаружила ее отсутствие. Почувствовав легкий укол паники, она завертела головой и практически сразу же заметила знакомый белый джип, спрятавшийся за большими мусорными баками, сейчас пустыми.

Глеб стоял снаружи, боком к ней, облокотившись спиной на передний бампер, который на солнце сверкал так, будто был сделан не из металла, а по меньшей мере алмазной крошки. Глеб еще не видел Варю и смотрел куда-то вдаль, зажав в пальцах дымящуюся сигарету.

— Волнуешься? — спросила Варя, тихо подходя ближе и останавливаясь в паре шагов.

Глеб вздрогнул и повернулся к ней, выглядя настороженно.

— Ну, есть немного. Но вообще я прощаюсь, — ответил он, проворачивая сигарету в пальцах.

— Прощаешься?

— Ага, — Глеб поморщился. — С носом там, с зубами, с коленями и… остальными частями тела, до которых ты можешь дотянуться.

Варя прикрыла на мгновение глаза и улыбнулась, выдыхая носом облачко пара.

— Побои отменяются, хотя я была к этому очень близка, — сказала она, приближаясь к Глебу.

Пока тот смотрел на нее округлившимися от удивления глазами, Варя поднялась на цыпочки, одновременно дергая за шарф, вынуждая его наклониться, и нежно провела пальцами по замерзшей щеке Глеба.

— Спасибо тебе, — прошептала она и быстро поцеловала его в пахнущие дымом губы.

Отстранившись, она наблюдала картину кисти неизвестного, но невероятно талантливого художника: «Раскрасневшийся на морозе блондин, выпавший в осадок». Блондин с картины моргал, дышал, словом, подавал все признаки жизни, кроме осознания происходящего. Такого поворота событий он явно не ожидал. Закатив глаза, Варя похлопала его по груди, развернулась на каблуках и потопала к дверце машине.

— Ну ты там это, оттаивай давай, и поехали, я что-то есть хочу, — произнесла Варя и залезла внутрь джипа, где ее ждало теплое сидение с включенным заранее подогревом.

Глеб кивнул, все еще выглядя так, будто у него скоро откажут ноги и он свалится шокированной кучкой прямо на заботливо подстеленную лицами без определенного места жительства картонку, которая в лучшие свои дни служила одеянием для холодильника.

Докурив сигарету и придя, насколько это было возможно, в себя, он встрепенулся и занял свое место на водительском сидении.

— А Петр Никитович где? — спросил он, предполагая, казалось, все самое наихудшее.

— Папа остался там, сказал, хочет побыть немного в одиночестве, — ответила Варя, пристегиваясь. — Да все с ним в порядке! — не выдержала она. — Хочешь проверить, позвони. Тем более ты ему вроде даже понравился.

Глеб снял тормоз и стал медленно выезжать с парковочного места.

— Серьезно? — покосился он на нее. — Понравился?

— А чему ты так удивляешься? — ответила Варя вопросом на вопрос, снимая шапку и развязывая шарф. — Ты же умеешь нравиться людям.

— Ну, да, — произнес Глеб слегка неуверенно. — Но это я обычно специально стараюсь. Улыбаюсь там, любезности говорю. А тут… — он сдвинул брови, глядя на проезжую часть. — Такое. Надо же, такое со мной впервые, чтобы на кого-то я наорал, и это сработало в другую сторону…

— Кстати, о наорал… — произнесла Варя, поворачиваясь к Глебу всем корпусом. — Ну-ка, расскажи-ка мне, что ты там такого моему отцу наговорил.

Глеб искренне не хотел пересказывать Варе весь тот поток сознания, который он вывалил на Петра Никитовича несколькими днями ранее, но… Варя смотрела на него с таким ожиданием и хитрым блеском в глазах, а впереди вырисовывалась такая большая пробка, что выбора у него, похоже, не было.

========== Часть двадцать третья, внезапная ==========

Если раньше Варя и сомневалась, что окончательно тронулась, то теперь она была в этом уверена. Иначе как объяснить то, что она по доброй воле стояла на табуретке в одном нижнем белье, отвоеванном криками и едва ли не собственной кровью, а вокруг сновала Роза, волосы которой успели отрасти и приобрести ярко-розовый окрас?

Местом действия сумасшедшего дома стала квартира Филатовых, в которую Варю заманили под предлогом подготовки к предстоящему пробному экзамену по математике, в которой Варя понимала только то, что она связана с циферками. Нет, Варя худо-бедно понимала то, что от нее хотят, но Лиля считала именно так. Сама она решала «С»-часть лучше, чем их математик, и на занятиях по алгебре читала классическую японскую литературу. Конечно же, на японском. Иногда Варя начинала искренне бояться, что будет, если Лиля когда-нибудь расстанется с Русланом и решит завести семью с подобным ей гением. Плодом этого союза определенно станет оружие массового поражения.

Варя честно отпросилась у мамы на все выходные, с терпением великого самурая выслушав все, что мама думала по этому поводу (а думала она очень много), а потом прослушав еще и лекцию от Леши на тему того, что именно он сделает с Глебом в случае чего. Что конкретно входило в широкий диапазон «случая», Варя так и не узнала, но прониклась. И даже почувствовала интерес: посмотреть на завязанного морским узлом наоборот Астахова ей даже хотелось.

Вооруженная тетрадями и тестами, Варя приехала к Лиле, а там…

Прямо на пороге ее встретила Роза с таким разгневанным лицом, что Варе захотелось ввинтиться в пол и исчезнуть.

— Это правда? — спросила она повышенным тоном, а ее ярко-розовая челка экспрессивно подпрыгнула.

— Что — правда? — удивленно переспросила Варя, прижимая к груди рюкзак. Она даже не успела сделать шаг из лифта в прихожую.

— Что ты уговорила мою доверчивую и наивную сестру не шить платье на заказ, а купить его в какой-нибудь «Заре»? — воскликнула Роза, сжимая руки в кулаки.

Недоумение усилилось.

— Я?!

— Ты!

— Ли-и-иль! — завопила Варя, пятясь к дальней стенке лифта. От Розы разве что пар не валил.

Филатова-младшая показалась в дверях со стаканом сока в руке. На ее лице было написано самое настоящее удовлетворение.

— Прости, но ты не оставила мне выбора, — пожало плечами это «наивное» и «доверчивое» создание.

Пока Варя поспешно объясняла Розе, что ничего такого не говорила и вообще это происки одной слишком хитрой и умной дамы, что пьет сок на заднем плане, в памяти неожиданно всплыл диалог, который они с Лилей вели пару недель назад.

Изначально Варя на выпускной идти совсем не планировала. Больше всего на свете ей не хотелось засовывать себя в нарядный мешок, тащить в школу, а потом еще и терпеть несколько часов компанию людей, которые ее положительно недолюбливали, а некоторые и откровенно ненавидели. Это ее желание — или, точнее, нежелание — было настолько прочным, что сломаться могло только под воздействием особых обстоятельств. Форс-мажорных, так сказать.

Она ведь не ожидала, что и форс, и мажор внезапно наступят.

Когда в ее жизни появились Руслан и Лиля, выпускной стал обретать некий, еще не совсем понятный и очевидный смысл. Тем более что Лиля отчего-то на выпускной хотела пойти практически также сильно, как Варя на него идти не хотела. Под давлением — и угрозой физической расправы, чего уж там — Варя согласилась, сначала вслух, а затем и мысленно, что на выпускной пойти надо. Хотя бы ради того, чтобы сфотографироваться на фоне любимой школы с гордо поднятыми средними пальцами. К слову, это была идея Руслана. Лиля не была настолько бунтаркой, чтобы согласиться на такое нарушение общественного порядка.

Появление на шахматной доске ее жизни Глеба Астахова придало этому дуэтному форс-мажору некий оттенок неизбежности. Во-первых, Глеба вся эта идея выпускного очень привлекала. Он добровольно — Варя даже проверила его глаза на случай принятия наркотиков — вызвался в оргкомитет, который должен был заниматься украшением зала и постановки номеров, а также выбора места проведения торжества. Во-вторых, по результатам предварительного опроса (и тут Варя не могла не закатить глаза) он был наивероятнейшим кандидатом в Короли Школы, поэтому Глеб был просто обязан присутствовать. И правда, что это за бал без Короля?

Так или иначе, но выпускной из нежелательного мероприятия превратился в обязательную часть программы по уходу из школы, и Варя никак не могла это изменить. Да и к тому же — и в этом Варя вслух бы никогда не призналась — где-то глубоко в душе ей и самой захотелось выйти на сцену в длинном платье и получить свой многострадальный аттестат. А потом танцевать с Глебом, путаясь в подоле платья и ломая ноги в туфлях.

При этом остальная часть ее негативного настроя осталась, и Лиле это не нравилось. Особенно та, что касалась нежелания участия в изнуряющих поисках идеального выпускного платья.

Действительно, школу «Кленовый лист» будто захватила дизайнерская лихорадка. Все, буквально все в одиннадцатом классе обсуждали фасоны и ткани, скорость работы портних и последние коллекции именитых дизайнеров. Даже мужской состав их класса, и тот унесся в потоке выбора костюмов. Более того, однажды перед английским Варя едва не стала свидетелем «внутрисемейных» разборок их выпускной мафии: одна часть парней хотела прийти в галстуках, а другая хотела надеть классические смокинги с бабочками. Обе стороны этой галстучно-бабочной войны уже были готовы идти стенка на стенку, и Варя уже думала, что ей придется разнимать горячие головы, как прозвенел звонок и строгая заменяющая учительница приказала всем молча заходить. Конфликт этим не был исчерпан, но был ли достигнут компромисс, Варя не знала: стоило ей спросить об этом Глеба, как в его глазах появлялась глубокая печаль, и он отводил взгляд.

В женских рядах все было куда спокойнее. Только по Новиковской клике пробежала трещина, так как обе — и Юля, и Катя — хотели надеть красное, что, вероятно, было просто недопустимо, да еще и Ника повергла всех в шок, заявив, что хочет прийти в белом платье, которое состояло только из тюля.

Варя за всем этим сумасшествием наблюдала с отстраненностью зрителя, которому нечего смотреть по телевизору и он включил эту пародию на «Модный приговор» как фон. Она собиралась пойти в своем зеленом платье, которое, на ее взгляд, вполне подходило под обстановку. Однако Лиля так не думала…

Варя и сама не поняла, когда успела согласиться на то, чтобы ее платье шила Роза. Ее попросту втащили в квартиру, поставили в центр комнаты, по которой бегало несколько дерганого вида девушек и приказали раздеваться. Только расстегивая штаны, Варя поняла, что происходит что-то не то.

— Лильченок сказала, что разрешит мне сшить себе платье только в том случае, если я сошью платье и тебе, — раздраженно произнесла Роза в ответ на Варин вопрос, щедро сдобренный ненормативной лексикой. Иначе она отвечать отказывалась.

Лиля же только торжествующе улыбалась и пожимала плечами, сидя рядом на диване. Ее, почему-то, на табуретку водружать не спешили и раздевать не собирались.

Надо отдать Розе должное: делала она все быстро. А уж как руководила своими помощниками! Иногда она даже разговаривала с ними, как с нормальными людьми, а не безропотными рабами госпожи. Всего помощников было трое: две девушки и парень с таким женственным лицом и изящной фигурой, что Варя сначала приняла его за еще одну жертву змея-искусителя.

Первая девушка записывала мерки, которые снимала Роза. Вторая выполняла сразу две невероятно ответственные роли: держала мерные ленты и приносила Розе эспрессо, которое та поглощала как шоты текилы — залпом. И даже не морщилась. Молодой человек же держал альбомы с образцами тканевых лоскутов разных цветов. Когда Роза щелкала пальцами, он подходил к Варе и поочередно доставал из альбома лоскуты и прикладывал их к ее лицу. Если Роза морщилась, то лоскуты отправлялись обратно в альбом, а если царственно махала рукой, то лоскут проходил на новый уровень отбора.

Сначала Варя стеснялась того, что стоит практически голая в обществе незнакомых ей людей, но потом как-то отвлеклась на крики Розы и забыла об этом. Тем более что ни Розе, ни ее помощникам ее бледные телеса были нужны исключительно как манекен для будущего костюмерного шедевра. Главное вовремя выполнять команды Розы и поворачиваться или поднимать и опускать конечности. Слегка чувствуя себя щеночком в процессе дрессировки, Варя стала обдумывать план мести Лиле, которая наблюдала за бесплатным представлением с большим удовольствием. Вскоре такой был найден, и он даже не требовал участия зеленки.

— Лиля, — позвала Варя, улучая момент, когда Роза замолчала. — А в чем на выпускной пойдет Руслан?

Ярко-розовый хвостик взволнованно подпрыгнул.

— Руслан? — тут же отозвалась Роза, переводя взгляд с Вари на медленно покрывающуюся красными пятнами Лилю. — Что еще за Руслан?

— Никто! — воскликнула Лиля.

Вот только ей никто не поверил, так как одновременно с ней Варя сказала:

— Ее парень.

Два коротеньких слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Словами сложно описать тот шквал безумия, который обрушился на Лилю со стороны Розы, которая почти забыла о своей модели, стоящей на табуретке. Почти, потому что когда Варя собралась слезть, она резко повернулась к ней и угрожающе пообещала начать все заново. Варя прониклась и осталась стоять на месте, пока Лиля отдувалась.

За всей этой кутерьмой, связанной с выпускным, Варя совершенно позабыла еще об одном важном событии, о котором вспомнила исключительно благодаря маме, поймавшей ее одним хмурым утром перед школой.

— Дочь, а, дочь? — позвала Марьяна Анатольевна, увидев, как Варя, пригнув голову,чтобы избежать чего-то подобного, мелкими перебежками преодолевает расстояние между коридором и входной дверью. Маневр не удался, и поверженному партизану в ее лице пришлось подойти к матери, которая наблюдала за ней с нескрываемым материнским торжеством.

— Чего тебе, мать, а, мать? — спросила Варя уныло. Она проспала и уже слегка опаздывала, о чем Марьяна Анатольевна не могла не догадываться. Однако в этот день боги были к ней милосердны, и мама решила на этот счет не заморачиваться.

Она, как обычно по утрам, была облачена в свободные брюки и хлопковую кофту, а пшеничные волосы заплела в длинную косу. Казалось бы, ничего такого, чего можно было пугаться, однако Варю на всякий случай пробрали мурашки. А уж если бы ее сейчас увидел один из многих подчиненных, то их поголовье бы резко сократилось в его лице.

— Скажи мне, о дочь, — произнесла Марьяна Анатольевна, глядя на Варю прищурившись. — Что ты хочешь в подарок на день рождения?

Варю словно молния пронзила. Ну точно! У нее ведь скоро день рождения? И как она могла забыть?

Увидев ошарашенное лицо дочери, Марьяна Анатольевна рассмеялась.

— Ты в своем репертуаре, — сказала она. — Короче, ты подумай. Я уже, конечно, выбрала и купила тебе подарок, но хорошо знать заранее, угадала я или нет.

С этими словами озадаченную Варю выпроводили из дома.

Однако у Вселенной на этот день был явно свой коварный план. Варя очень надеялась, что тема ее дня рождения замнется сама собой и она, как обычно, не станет его отмечать. Однако не тут-то было.

В обеденный перерыв их привычная компашка решила сделать перерыв в бутербродно-чайной диете и вышла из школы в кафе неподалеку. Весь день Варя пребывала в легкой рассеянности, и это заметила даже Лиля, которая головой была целиком и полностью в грядущем выпускном. Как и Глеб, который продолжал страдать из-за неразрешившегося конфликта бабочек и галстуков. А вот Руслан, моргая сонными глазами, был солидарен с Варей. Ему этот выпускной был до лампочки, идти на него он не хотел, но заставляла Лиля. А против Лили, как и против лома, приема еще не придумали.

Внезапно, прямо в середине горячего обсуждения десертов, Лиля свела брови вместе и громко воскликнула:

— Ну что с тобой такое!

Варя вздрогнула, а вместе с ней вздрогнула добрая половина кафе.

Извинившись, Лиля снова повернулась к подруге:

— Варь, ну правда, ты сегодня ходишь весь день будто пропущенная через сито, — сказала она. — Ты что, переживаешь, что постареешь?

Над столом воцарилось недоумение. Лиля закатила глаза.

— Ну предденьрожденческая депрессия, — сказала она. — Что, не слышали никогда? Между прочим, почти научный термин.

— Подожди, — воскликнул Глеб, взмахивая рукой и едва не опрокидывая на деревянный стол сахарницу. — Предденьрожденческая? — Он уставился на Варю как известное парнокопытное перед элементом конструктивной архитектуры.

— Ну… да… — промычала Варя, утыкаясь носом в чашку с кофе. Хотелось пнуть Лилю, и, возможно, она бы так и сделала, не обладай Лиля почти сверхъестественной реакцией. Быть пнутой в ответ почему-то не хотелось.

— У тебя что, скоро день рождения? — повысил голос Глеб, а Лиля как-то внезапно сдулась, а на ее лице появилось виноватое выражение.

— Ты не знал, да? — тонким голосом спросила она.

— Да откуда! — Глеб бросил на Варю очень выразительный взгляд. Прямо очень выразительный. — Скажи, Варь, а ты вообще говорить об этом собиралась, а?

— Ну… — Нос все еще был уткнут в чашку с кофе, и поднимать его Варя не планировала.

— Какое там меню интересное лежит, — внезапно сказал Руслан, со скрипом отодвигая стул назад. — Лиль, пошли посмотрим. — Он цепко подхватил девушку за тонкий локоток и потянул вверх, поднимая на ноги.

— Но я же… Но они же… — Лиля попыталась вывернуться, но Руслан проявил чудеса ловкости: он умудрился вытащить ее из-за стола и ухватить еще и второй рукой, чтобы Филатова точно никуда не делась.

— Пошли-пошли, — сказал Руслан, уверенно уводя Лилю в сторону.

Варя смотрела им в след с чувством зависти. Она бы тоже не отказалась быть уведенной от вопросительного взгляда Астахова, который надулся рядом, словно мышь на крупу.

— Ну и когда ты собиралась мне сказать про свой день рождения? — спросил он, скрещивая руки на груди.

— Э-э-э, — протянула Варя. — В идеале — никогда.

Глеб многострадально вздохнул. Потом закатил глаза и застыл так, в безмолвном вопрошании у небес, а в данном случае — у потолка, за что ж на его несчастную голову свалилось это чудо. И не факт, что «чудо» в этот момент не происходило от «чудовища».

— Вот скажи мне, — с усталым страданием в голосе произнес Глеб, поворачиваясь к ней. — Ты бы расстроилась, если бы я не только не подарил бы тебе подарок и не поздравил? А, гениальная женщина? И даже не ври мне, что не расстроилась бы, — опередил он ее, увидев, что Варя открыла рот, а в ее глазах загорелся огонек противоречия.

Варя нахмурилась, уже собираясь горячо возразить, что вообще-то бы она не обиделась, ведь она сама не хотела говорить и праздновать, но потом остановила поезд своих мыслей. А ведь… Действительно обиделась бы. Несмотря ни на что Варя бы ведь и правда расстроилась, если бы Глеб так и не узнал, что у нее день рождения, и просто прожил бы этот день, как будто в этот день ничего не произошло. Да, она давно решила не праздновать, давно убедила себя, что ей ничего не нужно и лучше просто забыть, что такой день в году вообще есть, но ведь как было ей приятно, когда с утра поздравляла мама, как названивал брат, как тайком, в школе, подарок преподносила Аля, каждый раз обыгрывая это словно шпионскую игру. Как они с отцом под предлогом срочного дела ехали куда-нибудь гулять или в ресторан вместо последних уроков в школе…

Довольно долгое время у Вари не было никого, кого можно было бы добавить в список тех людей, с которыми она действительно праздновала бы свой день рождения. И она снова сделала то, что делала постоянно: забыла о Лиле с Русланом, забыла о Глебе. За то время, что они были вместе, они стали для Вари еще одной семьей, пусть она и не стала бы им в этом признаваться. И несмотря на все отговорки, она бы хотела провести этот день с ними, так или иначе.

Варя посмотрела на ожидающего ответа Глеба и вздохнула, признавая поражение.

— Расстроилась бы.

Глеб слегка улыбнулся и щелкнул ее по лбу, легонько.

— А как бы я узнал, если ты сама мне говорить не собиралась, а? Замкнутого круга не видишь?

— Ну-у-у, — протянула Варя, складывая руки на груди. — Ты ведь всегда мог забраться в кабинет директора по стене, взломать сейф с личными делами и посмотреть дату моего рождения там…

— Я тебе что, Том Круз какой-нибудь?

Варя окинула Глеба оценивающим взглядом.

— Ну да, с Томом Крузом ты явно лишнего махнул.

Глеб фыркнул и толкнул ее плечом.

— Иди ты.

Повернувшись, он махнул рукой Руслану, показывая, что опасность миновала и они с Лилей могут подойти обратно к столику. Остаток обеда прошел без происшествий.

Следующий акт этого марлезонского балета случился через пару дней, снова в кафе. На этот раз Варя с Глебом были одни, за окном был вечер, а они самозабвенно целовались в темной нише. Как оно так получилось, Варя не знала. В кафе они забежали быстренько выпить кофе перед тем, как ехать гулять. Официантка приняла у них заказ, они разговаривали о чем-то, сидя настолько близко друг к другу, что Варя чувствовала легкий, практически незаметный аромат лимонного стирального порошка, исходящий от рубашки Глеба. В нише царил полумрак, официантка все не появлялась с заказом, а рука Глеба фривольно опустилась на ее бедро и заскользила вверх…В голове Вари еще успела промелькнуть мысль, что они, вообще-то, находятся в общественном месте, как губы Глеба накрыли ее, и все мысли смели его поцелуи. Нежные и осторожные, они постепенно становились все жарче. Варя чувствовала его руки на своей спине, и почему-то это было неправильно, но почему — мозг отказывался отвечать.

Прерваться их заставило только недовольное «кхе-кхе», донесшееся от незаметно подошедшей официантки. Хотя, — если уж говорить на чистоту, — даже если бы мимо промаршировал строй солдат, то они вряд ли бы это заметили.

Варя вздрогнула и отстранилась от Глеба. Точнее, попыталась, но Глеб ей не дал: не разжимая руки, он только сильнее прижал ее к себе. Чувствуя, как горит лицо, Варя уткнулась лбом в его плечо, избегая взглядов на официантку.

— Ваше кофе, — недовольно произнесла девушка, ставя чашки на стол с громким «бум». — Может вам сразу счет принести? А то у нас, знаете ли, приличное заведение.

Варя непроизвольно напряглась, и Глеб успокаивающе провел ладонью по ее спине.

— Во-первых, — произнес он холодно, — не «ваше», а «ваш».

— Че? — донеслось от официантки, и теперь уже напрягся Глеб. Если Варя и успела узнать о нем что-то за это время, так это то, что хамства он не терпел ни в какой форме, от кого бы оно не исходило.

— Во-вторых, — продолжал, тем временем, он, — покажите мне правило, которое запрещает мне целовать свою девушку. В третьих, — ему пришлось повысить голос, перекрывая протестующее мычание официантки, — принесите мне книгу жалоб и предложений. И администратора заодно позовите.

Администратор пришел только через пятнадцать минут. Если официантка рассчитывала, что за это время недовольный клиент остынет и не станет ругаться, то она только зря надеялась: каждая минута ожидания лишь распаляла пламя мести в груди Астахова. Глаза Глеба горели огнем праведного гнева, щеки слегка пылали, а грудь воинственно вздымалась. С администратором он разделался быстро, четко, без лишних заморочек. Пока он говорил — вроде бы спокойно и вежливо, — у Вари возникло стойкое чувство, что Глеб определенно сын своего отца, как бы тот не отнекивался. В тот памятный вечер в ресторане его отец тоже был спокоен, вежлив, но Варе все равно хотелось сбежать куда подальше.

Когда администратор с красной от выговора официанткой ушел, выдав, что кофе они пьют за счет ресторана, Глеб, довольный как слон, повернулся к Варе. Та уже не была такой красной, как когда их прервала официантка, но все еще цеплялась за его рубашку, словно за спасательный круг. И параллельно радовалась, что косметикой она решила сегодня не пользоваться.

— Вот ведь персонал пошел, — покачал головой Глеб, косясь в ту сторону, куда ушел администратор. — Пока втык не сделаешь, хрена с два будет работать.

— А еще можно было не… — пробормотала Варя, снова покраснев.

— Что «не»? — поднял бровь Глеб и ухмыльнулся.

Варя смутилась еще сильнее и, как это обычно с ней бывало, почувствовала из-за этого раздражение. Она закатила глаза и потянулась к своей чашке, в которой тихо остывал латте.

— Проехали, — произнесла она, отпивая кофе.

— Ну ладно, раз уж ты так из-за этого теряешься, — неожиданно легко согласился Глеб. Даже слишком легко. — Поговорим тогда о твоем дне рождения?

— А что с ним? — Варя подозрительно посмотрела на Астахова, чувствуя приближающийся подвох.

— Ну как это «что», — Глеб закатил глаза. — Ты вообще праздновать его собираешься?

— Эм… нет.

— Как нет?

— Вот так. Не собираюсь.

— Да ну ка-а-ак? — Удивлению Глеба просто не было предела. — Восемнадцать бывает раз в жизни! Я же не говорю о том, чтобы загулять на все выходные и проснуться где-нибудь в Казахстане, но чтобы совсем не отмечать?..

— Эм… — повторила Варя, чувствуя непреодолимое желание захихикать как человек, неосознанно сделавший гадость. — Глеб. Мне исполняется не восемнадцать…

— А сколько?

— Семнадцать…

Глаза Астахова полезли на лоб. Его удивление было настолько сильным, что его челюсть в буквальном смысле упала.

— П-подожди, — нахмурился он. — Серьезно? Получается, ты на год всех младше?

— Мама решила, что не хочет ждать лишний год, и отдала меня в школу в шесть с половиной.

— Варя пожала плечами, наблюдая за сменой эмоций на лице Глеба. — Я думала, ты знаешь.

— Вот сейчас в памяти начинает что-то такое бредить, да… — пробормотал Глеб. — Это что же, я сейчас активно нарушаю закон?

— Я не против, — усмехнулась Варя, опуская глаза и проводя пальцами по кромке ворота его рубашки. — Продолжай активно нарушать.

Однако маневр по отвлечению не удался, и Глеб перехватил ее руку.

— Мне определенно нравится, что ты внезапно вся такая «нарушай, нарушай полностью», и я, кстати, это запомнил, — произнес он, усмехаясь, — но тему-то не переводи. Ты что, вообще не хочешь его праздновать? Торт там, свечки, подарки и гости. Это же приятно.

Варя вздохнула.

— Я не люблю праздновать день рождения. Свечки на торте я могу задуть и дома вечером, подарки мне подарят, а гости… — Варя скривилась. — С тех пор, как родители развелись, приглашать домой гостей стало странно. Ведь папа не гость, папа — это папа. Да и он не пойдет к нам, даже если его приглашу я. Я знаю, оправдывать каждый свой заскок тем, что со мной случилось, неправильно и где-то даже глупо, но…

— Эй, — Глеб поддел пальцем ее подбородок и приподнял его вверх, вынуждая посмотреть на него. — Все в порядке. Я понимаю. Но, может быть, ты отметишь его хотя бы со мной?

Варя подняла бровь, сдерживая улыбку.

— Программы «максимум» не обещаю, но ужин где-нибудь в уютном тихом месте и виды на вечернюю Москву — вполне, — продолжал говорить Глеб.

Варя вздохнула, закусила губу, закатила глаза в глубочайших раздумьях, но больше для вида, ведь стоило Глебу предложить — как она уже была согласна. Это практически не отличалось от их обычного способа времяпрепровождения, к тому же, не надо было беспокоиться о том, не съест ли кого из гостей Барни.

Все-таки она изменилась за это время, как-то совершенно незаметно для самой себя. Раньше идея пойти куда-то с каким-то парнем выглядела бы разве что странной и нелогичной. А теперь? Теперь в ее голове крутилось только: «А почему бы и нет».

*

Утро семнадцатилетия не задалось с самого начала. Встав и выгуляв в полшестого утра Барни, Варя завела будильник на половину восьмого и легла спать дальше. Все бы хорошо, но телефон, на котором Варя этот самый будильник завела, совершенно неожиданно сел. Проспав первые два урока, Варя даже позавтракать не успела, не говоря уже о том, чтобы привести себя в более-менее праздничный вид.

На улице небо затянули серые, неприветливые облака, и то и дело начинал моросить мелкий и неприятный дождь. Когда Варя добежала от метро до гостеприимно закрытой двери школы, она успела дважды промокнуть и обматерить весь мир.

Когда Варя под прикрытием перемены пробралась в свой класс, надеясь, что вездесущая Ирина Владимировна ещё не приходила к ним с ежедневной проверкой посещаемости, с лица Глеба схлынуло выражение тревоги. В руках он держал свой телефон, кажется, опять новый.

— Что случилось? — спросил он взволнованно. — Почему ты не берёшь трубку?

— Телефон сел, — отозвалась Варя и, юркая на соседнее место за партой, чмокнула его в щеку. Плохое настроение смыло волной теплоты, когда Варя поняла, что Глеб действительно беспокоился.

Глеб же вытаращил на нее глаза, отчего стал слегка похож на персонажа японского аниме. Обычно Варя придерживалась правила на запрет всяческих вольностей в школе. Даже обниматься на перемене было запрещено, чему Глеб был совершенно не рад, но к чему уже успел привыкнуть. А тут — да ещё и при всех! — поцеловала. Пусть даже только в щеку.

— Стоп, — внезапно сдвинул брови Глеб. — А где причёска, где платье? Где хорошее настроение, в конце концов?

…и волна теплоты схлынула, оставив после себя обнаженное каменистое дно раздражения. Варя к нему уже настолько привыкла за долгие годы, что едва ли не обрадовалась ему, как родному. И от этого раздражение только усилилось. Порочный круг.

За некоторое время до дня «икс» Варя собрала друзей и строго-настрого запретила им делать ей какие-то подарки в школе. Даже упоминать о том, что у нее день рождения, не надо было. Те, кто должны были об этом знать, знали и так, а извещать остальных смысла не было. Только хуже было.

Именно поэтому, когда на следующей перемене к Варе подошла Лиля, она загадочно — и, чего уж таить, странно, — подмигивала ей обоими глазами по очереди.

— С днем рождения! — суфлерским шепотом произнесла она. Руслан, который подошел вместе с ней и сейчас маячил непроходимой горой на заднем плане, только помахал рукой и кивнул. В отличие от Лили и Глеба он сразу внял Вариной просьбе и даже не пытался ее отговорить, как делали некие личности. Руслан вообще представлялся Варе порой наиболее адекватным из всех. Спокойный, постоянно сонный, он редко когда повышал голос и впадал в приступы неконтролируемой злости. Чаще всего Руслану было лень начинать долгий спор на повышенных тонах, поэтому он каким-то совершенно невообразимым образом сводил любые склоки на нет.

День прошел на удивление спокойно. Так как никто, кроме горстки избранных, не знал, что Варя стала на год старше, то она сумела избежать ежегодного унижения путем выставки на всеобщее обозрение. Ирина Владимировна давно была известна за эту свою традицию: именинника ставили перед всем классом и каждый должен был сказать что-то хорошее о нем, ни разу не повторившись. Варя участвовать в этом параде лицемерия отказывалась каждый раз, что приводило классную руководительницу в неистовую истерику, но заставить ее она не могла, чем Варя и пользовалась. Тем более у нее не было никакого желания становиться причиной такого парада.

Когда отзвенел последний звонок этого полного переживаний дня, Варя выдохнула с облегчением. Еще бы: за день — ни одного происшествия! Однако, как показали последующие события, рано она радовалась.

День рождения не совсем удачно выпал на четверг. Варя всегда считала четверг немного неловким днем. Ведь остальные дни недели были очень даже отчетливыми в своих настроениях: в понедельник хотелось кого-нибудь покалечить, во вторник — уже убивать, среде радовались, как маленькой пятнице, а о самой пятнице и говорить нечего. Но вот четверг… Он был промежуточным состоянием между средой и выходными, и, как правило, растягивался на целую бесконечность. Да и праздновать что-то в четверг было ужасно неудобно: ведь впереди еще учебная пятница, в которую надо тащиться в школу и терпеть еще один день в стенах этого гостеприимного заведения.

Варя уже ожидала, что Глеб отменит обещанный ужин и перенесет его на выходные, но не тут-то было. Когда они выходили из школы, Глеб придирчиво осмотрел Варин наряд — форменные юбка с пиджаком и белая рубашка, — посмотрел на часы и заявил, что ей нужно переодеться. А то не дело это, отмечать день рождения в школьной форме. На Варино замечание, что он сам был одет по стандарту школы — в темно-зеленые брюки, белоснежную рубашку и серебристо-зеленый жилет, что, кстати, было уже отступлением от принятых в школе «Кленовый лист» цветов, но Глебу, как всегда, все простилось, — Глеб ответил, что день рождения не у него и вообще, его костюм — классический.

Варе только и оставалось, что пожать плечами да согласиться.

Пока Варя переодевалась в комнате, мучительно размышляя, какие из черных джинс надеть, Глеб сидел в кухне с чашкой чая в руках. Правда, чай занимал его меньше всего, ведь рядом, словно верный часовой на посту, сидел Барни. В его маленьких умных глазках светилось желание порвать неугодного гостя по одному только хозяйкиному слову.

Когда Варя вышла из комнаты, Глеб все еще изображал невероятную заинтересованность в чайно-кофейной продукции, подстерегаемый неусыпным псом. Появление хозяйки для пса прошло внешне не замеченным, только купированное ухо дрогнуло, и на этом реагирование пса кончилось. Зато отреагировал Глеб на наряд Вари.

— Серьезно? — только и сказал он, сдвигая брови.

— А что такое? — недоуменно спросила Варя, опуская голову и еще раз глядя на себя.

На ее взгляд, одета она была вполне нормально. Почти новые черные зауженные джинсы, одни из тех, что лежали в шкафу на всякий случай, так как с Барни в них не погуляешь, в школу их не наденешь, да и тесноваты они. Свободная рубашка, заправленная за пояс джинс, чистая, не мятая. Тоже черная, но Варя в принципе любила этот цвет.

— У тебя день рождения или похороны, а? — вздохнул Глеб. — Ну, хоть накрасилась, и то хлеб.

Варя насупилась, складывая руки на груди.

— Слышь, — произнесла она, хмурясь, — тебе не нравится, как я выгляжу?

— Нравится, конечно. Черный цвет тебе к лицу, да. Но точно также ты одеваешься все остальные триста шестьдесят дней в году. А день рождения, — Глеб пожал плечами, — это все-таки особое событие.

С каждым его словом настроение Вари стремительно снижалось.

— Знаешь что, — заявила она, подзывая к себе Барни, который, уловив особые нотки в голосе хозяйки, безропотно подчинился и замер подле ее левой ноги, — раз ты такой у нас умный, то иди и выбери, что я должна надеть на свой день рождения.

Глеб же, в отличие от пса, намека не уловил. Пожав плечами, он отодвинул чашку в сторону и, поглядывая на Барни с легкой опаской, сполз со стула и прошел мимо Вари в ее комнату. Остановившись у шкафа с приоткрытыми дверцами, Глеб, не обращая внимания на все больше закипающую Варю, застывшую в дверях, стал сосредоточенно перебирать вешалки и осматривать полки. Время от времени он бросал оценивающие взгляды на Варю, будто представляя, как та или иная вещь будет выглядеть на ней.

Наконец, выбор был сделан в пользу блестящей серебристой майки с низким вырезом и укороченного джинсового жакета, наличию которого в собственном шкафу Варя очень удивилась. Она не помнила, чтобы когда-нибудь его надевала, да и настолько непрактичные вещи были совсем не в ее вкусе.

Варя думала, что на этом инспекция ее шкафа кончится, но Глеб озадаченно огляделся и спросил:

— А где у тебя украшения хранятся?

Варя всерьез задумалась, стоит ли показывать Глебу свою, вне всякого сомнения, богатую коллекцию побрякушек. Решив, что хуже уже все равно не будет, она показала на шкатулку, скромно притулившуюся на комоде. Шкатулку она сама когда-то давно купила во время одной из школьных экскурсий, польстившись на то, как красиво ее кто-то расписал.

Глеб озадаченно повертел в руках шкатулку, которая помещалась у него на ладони целиком.

— А остальное где? — спросил он.

Варя только бросила на него многозначительный взгляд.

— Ясненько… — пробормотал он, открывая шкатулку. — Вот эти сережки надень еще. А…

— Если ты заикнешься о помаде, — предостерегающе воскликнула Варя, перебивая его. — То я точно уже никуда с тобой не поеду.

Глеб захлопнул рот со смиренным выражением лица.

— Волосы в хвостик на затылке еще собери, — только и сказал он.

Выпроводив этого пересмотревшего «Модный приговор» наглеца, Варя, чувствуя неимоверное раздражение, стала переодеваться. Как назло, майка оказалась ей не мала, жакет нигде не порван, а у сережек наличествовали все застежки. Даже хвостик, предатель, и тот быстро завязался, не оставляя места петухам. Увидев отражение в зеркале, Варя не смогла не признать, что так выглядела действительно нарядней. Но это не значило, что то, что Глеб оказался прав, ее радовало.

Ну, возможно, где-то очень глубоко.

До машины они дошли молча. Молчание сохранялось в прихожей, пока они одевались, сохранялось в лифте, где Варя усиленно смотрела на сменяющиеся номерки этажей.

— Долго еще будешь психовать? — спросил Глеб, выезжая с парковки.

— Не знаю, — честно ответила Варя.

Глеб вздохнул.

— Хорошо. Прости меня, что заставил тебя переодеться.

— Да я не обижаюсь, — произнесла она и добавила, подумав: — Наверно. Просто я люблю черный цвет. А вот это вот все, — Варя неопределенно помахала рукой, — это не я.

Глеб бросил на нее взгляд, отвлекаясь от дороги.

— А по-моему похожа.

— Иди ты, — фыркнула Варя.

Откинувшись на сидение, чувствуя успокаивающее натяжение ремня безопасности, Варя стала отвлеченно смотреть в окно, стараясь не обращать внимания на то, как Глеб обгоняет по встречке, и думая о чем-то своем, преимущественно абстрактном. Мысль плавно скользила, до конца не формируясь, и Варя дрейфовала на волнах сознания, когда машина внезапно резко остановилась.

Варя вздрогнула и огляделась.

Они оказались на подземной парковке.

— Где мы? — недоуменно спросила Варя. Ведь ехали не так долго, да и подземная парковка выглядела какой-то неожиданно слишком большой.

— Пока ты переодевалась, мама попросила заехать домой, — отозвался Глеб, выключая зажигание. — Она утюг забыла выключить.

— Анжела Филипповна гладит? — с сомнением покосилась на него Варя.

Глеб уклончиво мотнул головой.

— Иногда на нее находит, да.

С этими словами он вышел из машины, и Варе ничего не оставалось, как последовать за ним.

Заходя в лифт, Варя чувствовала некую нервозность, сама не зная почему. Глеб что-то строчил в телефоне, не глядя на нее, а Варя неловко переминалась с ноги на ногу, наблюдая за тем, как сменяются огоньки на кнопках. Наконец, достигнув двенадцатого этажа, лифт застыл и раскрыл свои двери.

На площадке было сумрачно, будто и не день за окном, пусть и клонящийся к вечеру. Всего на ней было только три входные двери. Глеб подошел к той, что справа, и загремел ключами.

— А Леся разве не дома?

— Неа, — не оборачиваясь, ответил Глеб. — Она сегодня у подружки ночует.

— И твоя мама ее отпустила?

— Ага. Эта подружка — дочь какой-то там ее клиентки, поэтому мама Лесю старательно поощряет на дружбу с ней.

Ключи щелкнули в замке, и Глеб отворил дверь.

— Ну, что стоишь? — позвал он. — Проходи давай.

В темноте Варя не видела его лица, но почему-то решила, что он улыбается. Задвинув внезапно нахлынувшую на нее неуверенность, она поправила ворот пальто и решительно прошла внутрь.

— Включи свет, пожалуйста, — попросил Глеб позади нее. — Выключатель слева на стене.

Варя потянулась в указанном направлении, нащупала плоскую коробочку с рычажком, щелкнула тумблером…

— С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!

Оглушенная воплем, Варя дернулась и пискнула, совсем как маленькая девочка, лет пяти, с хвостиками и воздушным шариком. Она попятилась назад, загораживая лицо руками, и натолкнулась на Глеба. Не давая той совсем ретироваться, Глеб обнял ее за плечи и прижал спиной к себе.

— Ты, главное, дыши, — прошептал Глеб.

Варя во все глаза смотрела на идиотов, выскочивших на нее прямо как в каком-то дурном фильме про вечеринку с сюрпризом. Среди идиотов числились: Лиля, улыбавшаяся во все тридцать два зуба, Руслан, как обычно с сонными глазами, Марк, улыбка которого была больше похожа на оскал, а также Аля и Леша, увидеть которых в квартире Глеба было еще более удивительно, чем Марка. Каждый из них держал в руках надутые гелием шарики, которые весело подпрыгивали под потолком.

— А ведь я говорила, что это плохая идея, — заявила Аля в наступившей тишине и поправила очки. — Но меня никто не послушал.

— Алевтина Борисовна, не нуди, — отозвался Леша и сунул ей в руки свой шарик. — А ты, — сказал он, поворачиваясь к Варе, — прекращай хлопать глазами и оживай. Никто тебя есть не собирается.

Варя послушно прекратила хлопать глазами.

Вопреки опасениям, которые так и множились в Вариной голове, вечер прошел практически хорошо. Марк тихо сидел в сторонке и не приставал к ней, Леша и Аля всю дорогу о чем-то шушукались в уголке и даже ни разу не поругались. Лиля проявила недюженое самообладание, когда Руслан ни с того, ни с сего начал травить анекдоты, а Глеб… Глеб просто молча был рядом и вовремя подливал Варе чай. Все было так спокойно и уютно, что через какое-то время Варя окончательно расслабилась и действительно начала получать удовольствие от происходящего. Дрожь, прочно установившаяся в тот момент, когда все эти шутники выскочили из ниоткуда, словно черты из табакерки, ушла и больше в тот вечер не возвращалась.

Они слушали музыку, Аля и Лиля пили шампанское, которое привез Марк, хотя Глеб и заверял ее, что заранее предупредил его о том, что Варя алкоголь не пьет. А потом настало время торта со свечками, и Варя едва не словила сердечный приступ: торт, торжественно вынесенный под нестройный хор голосов, ставящих жирный крест на вокальном исполнении бессмертной деньрожденческой песни, был сделан в форме «ТАРДИС». Резать его казалось кощунством, но когда Глеб шепнул ей на ухо, что начинка там – три шоколада, и каждый слой сделан в разных оттенках синего, Варя не удержалась. Во-первых, шоколадные торты были одними из ее самых любимых, а во-вторых, ей хотелось увидеть полностью синий торт.

А потом настал черед подарков, и тут уж Варя наконец-то поняла всю прелесть праздничных вечеринок. Получать подарки и тут же их раскрывать, видя смущение на лице дарящего и смеясь над комментариями друзей, было очень весело. К тому же подарки оказались очень даже неплохими, даже от Марка.

Аля подарила Варе симпатичное фиолетовое платье, которое было несколько смелее обычного, с легким декольте и легкомысленной длиной юбки, а Леша преподнес подходящие сережки, в которых камни были точно такого же оттенка, что и ткань платья. Глядя на их довольные лица, Варя так и поняла: сговорились. С одной стороны, она была рада, что подруга и брат все-таки сумели преодолеть разногласия прошлого и вернулись к дружбе, а с другой… как-то это было подозрительно. Но заморачиваться длительными и наверняка расстраивающими аналитическими процессами Варе не хотелось, поэтому она сделала вид, что ничего такого не заметила.

Подарок Лили оказался очень неожиданным. Сначала Варя решила, что это книга – в конце концов, это же Лиля, но стоило ей развернуть подарочную упаковку, как челюсть ее едва не отвисла: то была не книга, а большая раскраска с эпизодами из «Доктора Кто».

Подарки Руслана и Марка оказались странным образом перекликающимися: оба вручили ей подарочные сертификаты. Только сертификат Руслана был в книжный магазин, а вот Марк проявил фантазию и подарил ей сертификат в магазин косметики. Варя вспомнила о двух с половиной помадах, которые хранились у нее еще с незапамятных времен, и хмыкнула. Но ничего не сказала, поблагодарив Марка. Все-таки человек старался. Наверно. Минут пять.

Глеб же вручил ей подарок только тогда, когда все ушли. Причем уходили гости как-то неожиданно и совершенно коллективно. Варя даже не успела ничего понять: только они все сидели в гостиной и болтали, как вдруг будто локально образованный ураган подхватил их всех и унес за порог. Варя порывалась уйти с Лешей, но Глеб удержал ее, обняв за талию и шепнув на ухо, что он ее потом отвезет, а брату надо дать минутку на осмысление личной жизни. Что значила вторая часть этой фразы Варя поняла не совсем, но на всякий случай все равно прониклась. Да и потом, какая у Леши может быть личная жизнь? То есть конечно, женщины в его квартире бывали часто, но обычно они не возвращались. Исключение — если что-то забыли.

— Не хотел дарить тебе подарок, пока все смотрели, — пояснил Глеб, запирая входную дверь. — Вдруг тебе не понравится, было бы… неловко. Пошли, он у меня в столе лежит, — сказал он, направляясь вглубь квартиры.

Варя последовала за ним, подозрительно хмурясь. Это что же он такое решил ей подарить?

Квартира Астаховых была не такой уж и большой, особенно если сравнивать с хоромами семьи Филатовых, но обставлена так, что не возникало сомнений: в деньгах эта семья не нуждается. Мебель была простой, но явно не из «Икеи», а со вкусом развешанные картины и расставленные вазы и статуэтки могли бы дать фору какому-нибудь скромному музею. Техника на кухне была вся новая, почему-то заставляющая Варю думать о космосе и «Звездном пути», огромный телевизор в гостиной был мечтой геймера, а уж про акустическую систему и говорить нечего. Впрочем, вспоминая Астаховскую дачу, которую и дачей-то было назвать грешно, удивляться обстановке квартиры было странно.

Комнат в квартире было немного: родительская спальня, комната Леси, комната Глеба и гостевая спальня. Еще был небольшой кабинет, где Анжела Филипповна занималась работой, а также большой балкон, тянущийся почти по всему периметру квартиры. Там у Астаховых была личная оранжерея, а также стояла забытая богом беговая дорожка. Когда Варя посмотрела на ее нетронутый вид и спросила у Глеба, когда же в последний раз ею пользовались, Глеб честно ответил, что купили родители ее, кажется, в порыве заняться спортом, но потом быстро поняли, что лучше уж иметь абонемент в фитнес-клуб, чем занимать очередь к дорожке.

Комната Глеба была единственной, которая не имела двери к балкону, и находилась в самом конце длинного коридора, рядом с кабинетом матери и ванной. Когда Варя спросила о таком странном расположении, ведь он мог занять ту комнату, что теперь была гостевой, Глеб ответил, что на момент покупки этой квартиры он как раз решил жить с отцом и в отдельной комнате не нуждался. Однако Анжела Филипповна все равно решила оставить за старшим ребенком комнату, пусть и он не будет постоянно ей пользоваться.

— Проходи, — сказал Глеб, отворяя дверь и пропуская Варю вперед.

И снова ее ожидало удивление: на фоне остальной квартиры комната Астахова была такой же белой вороной, какой Варя чувствовала себя.

Кровати у Глеба действительно не было. Вместо нее на полу лежал толстый матрац, обтянутый натяжной синей простыней, выглядывающей из-под неровно лежащего одеяла. Кровать стояла (или лежала?) под единственным в комнате окном, на широком подоконнике которого стопкой были сложены журналы и тетради. Там же коварными змеями вились провода, переплетаясь в причудливый клубок.

Слева от кровати стоял простой письменный стол с выдвижными ящиками. Стол был белого цвета, настолько ровный и не зацарапанный, что сразу становилось ясно: времени за ним проводили немного. На столе, прослеживая мотив подоконника, все также были свалены в стопку книги, среди которых были даже учебники. Почетное место среди канцелярского хаоса занимал большой, явно профессиональный фотоаппарат.

— Ты фотографируешь? — удивленно спросила Варя, разглядывая пустые стены и отсутствие фотографий на горизонтальных поверхностях. Что-то промелькнуло в памяти, будто когда-то Глеб действительно говорил о чем-то подобном.

А Глеб, совершенно неожиданно, смутился. Он опустил голову, отчего отросшая челка светлых волос упала ему на лоб и он тут же, уже привычным движением, откинул ее обратно, и сунул руки в карманы брюк.

— Немного, — признался он. — Но выходит у меня хуже, чем хотелось бы, поэтому я не особо часто это делаю.

— Покажешь? — оживилась Варя, направляя свои стопы к фотоаппарату и уже готовясь его схватить, но не тут-то было.

С протестующим возгласом Глеб перехватил ее за пояс и дернул в сторону, отчего Варя, нелепо взмахнув руками, стала угрожающе опасно заваливаться в бок, утягивая за собой Глеба. Равновесие подумало-подумало и решило покинуть ее окончательно; по счастливому совпадению на ее пути оказался матрац, предотвращая роковую встречу условно хрупного тела и пола. Правда избежать удара все равно не удалось: Глеба равновесие оставило точно также, и он упал вслед за ней, но немного в сторону, опять же по счастливому совпадению.

— Когда-нибудь потом, — смеясь, проговорил Глеб, откатываясь в сторону. — Ну что, готова к подарку?

Варя уселась, скрестив ноги, и кивнула.

— Правда я уже опасаюсь, как бы ты чего не напридумывал, а то такие пляски вокруг этого подарка, что прям с ума сойти можно, — пробормотала она, наблюдая как Глеб присаживается на корточки и открывает ключом один из ящиков стола. На ключ он закрывал стол явно от Леси. Леша тоже так делал раньше, хотя Варя и не страдала привычкой лазанья по чужим вещам. Пусть даже это были вещи брата, который чем-то ее рассердил.

— Та-да-да-да-а-а, — воскликнул Глеб, выуживая из ящика внушительную прямоугольную коробку, обтянутую блестящей упаковочной бумагой.

Варя приняла из его рук коробку, оказавшуюся довольно увесистой, и с сомнением покосилась на сияющего от самодовольства Глеба. Тот плюхнулся на матрац рядом. — Ну давай, открывай же.

Варя зацепилась ногтями за край упаковки и решительно дернула, пусть внутри и дрогнуло что-то. Подарочную бумагу она почему-то любила и редко когда снимала ее неаккуратно. А тут дернула — и все, и нет того ровного отрезка блестящей обертки, которую потом можно сложить и убрать на дальнюю полку шкафа.

То, что выглянуло из-под бумаги, вогнало Варю в ступор.

— Это что, шутка такая? — спросила она, поворачиваясь к сияющему, словно начищенный пятак, Глебу.

— С днем рождения! — невероятно довольно воскликнул тот и, наклонившись, чмокнул ее в щеку.

Варя только глазами хлопнула. Недоуменно, ошарашенно и самую чуточку возмущенно.

Под оберткой оказалась коробка от макбука последней модели, и если судить по весу, то и сам макбук в ней присутствовал. Варя снова посмотрела на коробку. Нет, глаза ее не подводили. В руках она действительно держала одно из последних нашумевших творений компании Стива Джобса. Она много и часто думала о том, что было бы неплохо обновить свой старенький ноутбук, который не ломался исключительно из-за упрямства своей хозяйки, но не так же!

— Глеб, — слегка севшим голосом произнесла Варя. — Ты серьезно?

Астахов закатил глаза.

— Нет, блин, прикалываюсь, — язвительно сказал он. — Ну чего ты?

Варя качнула головой и толкнула коробку на его колени, чувствуя, как подходит к горлу паника. С чего вдруг появилась паника — она и сама не поняла. Вот только она была там, явилась так решительно, словно возвращаясь на свое законное место.

— Я не могу это принять, — сказала она. — Спасибо, конечно, но не могу.

На красивом и правильном лице Глеба проступило недоумение.

— Почему?

— Потому что это слишком! — воскликнула Варя. — Макбук! Ты с ума сошел?

Теперь глазами хлопнул Глеб.

— Да что такое? — спросил он. — Он, конечно, не черный, а серебристый, но если тебе не нравится, то всегда можно поменять…

Варя издала беспомощный стон, сильно отдающий отчаянием, и вскочила на ноги.

— Глеб, ну это правда слишком! — восклицала она, нервно переминаясь с ноги на ногу и порываясь начать мериить шагами комнату. На лице Астахова держалось недоуменное выражение.

— Впервые вижу, чтобы из-за макбука психовали, — пробормотал он себе под нос озадаченно. Взлохматив волосы пятерней, он подпер кулаком подбородок, опираясь рукой на колено, и посмотрел на Варю с легкой настороженностью, будто сомневался в ее психическом здоровье.

— Да не психую я! — воскликнула Варя. Потом услышала саму себя и поправилась: — То есть психую, но не совсем. Короче! Не путай меня.

— Я тебя путаю? — у Глеба аж рот открылся. — Давай ты сядешь, успокоишься, а я тебе водички принесу пока, — предложил он. — Посидишь, подумаешь, может, поймешь, чего ты истеришь, и со мной заодно поделишься. А то, знаешь, интересно.

Видя, что на его слова Варя не особо реагирует, он поднялся на ноги и чуть ли не насильно усадил ее на свою недокровать. Убедившись, что Варя не собирается никуда вскакивать и крушить те несчастные элементы мебели, что были в его комнате, Глеб выскользнул из комнаты. Когда он вернулся со стаканом воды, в которую капнул несколько капель валерьянки, просто на всякий случай, Варя сидела на том же месте и смотрела с неодобрением на коробку от ноутбука.

— Вот, выпей, — сказал Глеб, присаживаясь на корточки рядом с ней и протягивая стакан.

Не глядя, Варя взяла его и поднесла ко рту. Отпила, потом наконец-то оторвала глаза от коробки и подозрительно принюхалась.

— Там что, валерьянка? — спросила она, косясь на Глеба.

Глебу хватило такта смутиться.

— Ну да…

Вздохнув, Варя пожала плечами и залпом допила воду. Учитывая то количество седативных, которое она употребила за свою жизнь, несколько капель валерьянки особой погоды не сделают.

Глеб поставил пустой стакан на пол рядом и уставился на Варю, беря ее руки в свои.

— Ну, может объяснишь мне свое поведение?

Варя недовольно накуксилась. Попыталась вытащить пальцы из рук Глеба, но не тут-то было. Его лапищи сомкнулись и крепко сжались.

— Это макбук, — сказала она.

— Я в курсе, — кивнул Глеб.

— Нет, ты, кажется, не в курсе. — Варя сдвинула брови и поджала губы. — Нельзя дарить такие подарки, Глеб.

— Ну здрасте, приехали, — вздохнул Астахов. — Это еще почему?

— Потому что! — Варясделала попытку всплеснуть руками, но Глеб был начеку и вовремя сжал пальцы, не давая ее рукам вырваться на свободу. — Это слишком дорогой подарок!

— Так дело в этом? — Глеб вытаращил глаза и покачал головой. — Серьезно? Все психи из-за этого?

— Я подарила тебе «Гарри Поттера», — с отчаянием в голосе произнесла Варя, не глядя на Глеба. — Макбук — это слишком.

Глеб рассмеялся, но тут же оборвал смех, увидев обиженное лицо Вари.

— Заканчивай маяться дурью, серьезно, — проговорил он. — Во-первых, когда день рождения был у меня, мы еще не настолько хорошо общались, чтобы ты могла выбрать что-нибудь другое. Во-вторых, твой набор книг занимает почетное место среди моих вещей, если ты обратишь внимание, то вон он, — кивнул Глеб в сторону подоконника, — стоит себе, ждет своего часа. В-третьих, — продолжил он, не давая Варе раскрыть рот, — я хотел подарить тебе что-нибудь такое, что тебе точно пригодится и чему ты будешь рада. А ты сама знаешь, сколько ты жалуешься на свой старый ноут.

— Но…

— Варя, — терпеливо выдохнул Глеб. — Заканчивай. Серьезно. А то я обижаться начну.

Варя вздохнула, умом признавая поражение, но сердцем смирившись еще не до конца. Она и сама не понимала, почему так сильно вышла из себя из-за этого подарка. Вроде бы Глеб ничего не сделал, что могло бы спровоцировать ее на истерику, и тем не менее… Ей внезапно показалось, что ей нечем дышать. Теперь же ей уже было стыдно за этот всплеск эмоций, который явно не оставил Глеба равнодушным.

— Ладно, — буркнула она и потянулась к коробке. — Иди сюда, будешь учить меня пользоваться этим монстром.

Макбук оказался штукой занимательной. Для начала Варе пришлось пройти целый квест под названием «научись пользоваться мышкой». Она вроде бы не отличалась от ее старой, но на своем многострадальном ноутбуке Варя обычно использовала подключаемую мышку, которая удобно ложилась в руку.

После того, как этот этап был пройден, Варя столкнулась с новым препятствием: все эти мудреные аккаунты. Глеб пытался ей объяснить их преимущество, но через какое-то время махнул рукой и, решительно пододвинув ноутбук к себе, сам все сделал, сказав, что напишет все ей в заметках. Варе только и оставалось, что ошарашенно кивнуть и озадачиться потом поисками этих самых заметок.

Словом, провозились они над новой игрушкой долго. Так долго, что не заметили, как во входной двери повернулись ключи. Из прихожей послышалась возня, а потом громкие голоса. Варя подскочила на месте и переглянулась с Глебом. Тот пробормотал что-то про родителей и снова уткнулся в экран компьютера.

— Твою мать! — воскликнула Варя, глядя на часы, светящиеся на экране телефона немым укором.

— А что с ней? — спросил Глеб, что-то печатая в макбуке.

— Ты время видел?

Глаза Глеба сдвинулись и между бровей залегла морщинка.

— И правда.

Варя, нервно оглядываясь на дверь, поднялась на ноги, отряхнула колени, поправила волосы. Как-то внезапно уютные посиделки в обнимку над ноутбуком перестали быть уютными.

— Глеб, — позвала она, переминаясь с ноги на ногу.

— Чего, — отозвался тот, вздыхая.

— Мне домой надо.

Глеб поднял голову, глядя на Варю с мукой в глазах.

— А может не надо? Оставайся у нас.

— Не, нельзя, — покачала головой Варя. — Мама с ума сойдет. К тому же, завтра в школу, и вообще… У меня форма дома. И учебники. И с Барни утром надо будет погулять.

Глеб вздохнул, но подчинился. К тому же он видел зерно логики в словах Вари. Он закрыл ноутбук, аккуратно положил его обратно в коробку и заклеил ее остатками скотча с подарочной упаковки.

— Только знаешь, — сказала Варя, оглядываясь на входную дверь, — иди ты первым.

Глеб, приподнимая бровь, встал и подошел к ней с усмешкой на лице.

— Ты что, — спросил он, обнимая Варю за талию, — испугалась?

Варя дернула плечами, не желая признаваться. Нет, конечно, она не испугалась. Просто последний раз она видела родителей Глеба во время того памятного ужина, когда они, прямо говоря, сбежали из ресторана, и Варе было неловко видеть их снова. Тем более, выходя из комнаты Глеба.

— Я не испугалась, — произнесла она, кладя руки Глебу на грудь. — Просто… Не хочу идти первой.

— Да не съедят они тебя, — улыбнулся Глеб, наклоняясь, чтобы легко чмокнуть ее в губы. — К тому же, там папа, он не даст маме сделать что-нибудь непоправимое. А сделает — так у нас в соседней квартире живет хирург-травматолог, а сверху кандидат наук по судебной медицине. Как-нибудь, да откачаем.

Варя фыркнула, борясь со смехом. Глеб провел ладонью по ее щеке, снова наклоняясь для поцелуя…

И, конечно, именно в этот момент дверь в его комнату резко распахнулась, едва не пришибив собой Глеба, и в дверном проеме показалась Анжела Филипповна, глаза которой разве что молнии не метали.

— Я так и знала! — воскликнула она, скрещивая руки на груди. — И чем вы тут занимаетесь, позвольте узнать?

Варя вздрогнула, подпрыгнула, чуть не ударив Глеба в подбородок взметнувшейся рукой, а потом густо покраснела. Реакция Глеба на явление матери была менее яркой, но не менее эмоциональной.

— Мам, — недовольно произнес он. — Тебя стучаться учили вообще?

Анжела Филипповна тоже покраснела, но пятнами, и явно не от смущения.

— Что за тон? — воскликнула она. — И что вы здесь делаете, я спрашиваю?

Глеб закатил глаза, да так громко, что это услышала даже Варя, которая активно отводила взгляд от представителей семейства Астаховых.

— А ты не видишь, что ли? — ехидно поинтересовался Глеб. — Целуемся. А теперь закрой, пожалуйста, дверь, чтобы Варя успела прийти в себя, и мы выйдем к вам.

Анжела Филипповна, захватав воздух ртом, словно рыба, выброшенная на берег, даже растерялась. Зато не растерялся Глеб: отпустив Варю, он подошел к матери и мягко, но непреклонно выставил ее в коридор, закрывая за ней дверь. Когда дверной замок щелкнул, Глеб привалился спиной к двери, приложил ладонь ко лбу и страдальчески произнес:

— Ох и влетит мне потом.

— Из-за меня? — Варя сморщила лицо, желая провалиться от горючей смеси смущения и стыда куда-нибудь в район нижнего этажа.

— Да нет… — качнул головой Глеб. — Скорее из-за того, что говорил с ней в таком тоне. Но она меня прям взбесила. Видит же, в прихожей висят вещи, стоит обувь… Нет — постучаться. И ведь я предупреждал, что устраиваю тебе вечеринку-сюрприз! Так не-е-ет.

— А ты не думаешь, что она специально сюда ворвалась? — Варя хмыкнула. Она-то в этом была уверена процентов на девяносто восемь. Постепенно смущение отступало, замещаясь нетипичной для нее бравадой. Ну, застукали ее в комнате с парнем. Так ведь не ее мать, и тем более не брат! К тому же, ей уже семнадцать, с сегодняшнего дня. Не восемнадцать, конечно, но тоже неплохо.

— Ладно, — вздохнула она, подходя к Глебу. — Пошли. Надо сорвать этот пластырь. К тому же мама уже наверно собирается звонить, выяснять, где я.

Глеб привлек ее к себе, обнимая за плечи.

— А может правда останешься? — спросил он, и его зеленые глаза блеснули с надеждой. — У нас есть гостевая комната…

Варя решительно покачала головой. К тому же ей казалось, что Глеб вполне может уговорить ее остаться. И ей, чего уж скрывать, этого хотелось. Но тут в дело включался разум, который еще не потерял своего периодически отключающегося хладнокровия, и начинал орать благим матом на все ее хотелки и желания.

В коридоре было темно, зато в конце его разливался яркий электрический свет, безжизненный и порой бессмысленный. Оттуда же доносились голоса: высокий взвинченный, принадлежащий явно Анжеле Филипповне, и низкий, то и дело перемежающийся смешками. То был, вероятно, отец Глеба. Чем ближе они подходили к гостиной, тем меньше становился уровень бравады, и тем больше хотелось малодушно скрыться за дверью комнаты Глеба.

Но отступать было уже поздно. Тем более, что Варе и требовалось только пройти мимо Астаховых, сказать им пару предложений и победоносно проследовать к двери. Со стороны это могло слегка смахивать на трусливый побег, но Варя предпочитала расценивать это как своевременное отступление. Тем более, что мама ее действительно ждала уже довольно долго.

— Всем привет, — помахал рукой Глеб родителям. – С кем-то мы уже, правда, виделись… Да, мам? – покосился Глеб на поджавшую губы Анжелу Филипповну.

— Здрасте, — пискнула Варя, каким-то совершенно невероятным образом оказываясь у Глеба за спиной. Магия, не иначе.

— Добрый вечер, Варя, — вежливо улыбнулся Алексей Борисович. – Надеюсь, мы вам не помешали?

— Нет-нет, — произнесла Варя, выглядывая из-за башни по имени «Глеб». – Мы уже как раз собирались к выходу.

— Что, значит, к выходу? – нахмурил он белесые брови.

— Да мне уже пора домой… — пробормотала Варя, делая маленький шажок в сторону прихожей.

— А разве вы у нас не останетесь на ночь? – удивился Алексей Борисович.

Варю посетила странная мысль, что Глеб похож на отца куда больше, чем казалось ему и чем казалось Варе. И что же это такое с мужчинами семьи Астаховых, что они норовят оставить ее у себя дома ночевать? Варя уже собралась с мыслями, чтобы ответить что-то в меру вежливое и непреклонное, как ее опередила Анжела Филипповна.

— У нас? На ночь? Леша, ты с ума сошел? – резко воскликнула та, и брови ее едва не скрылись в прическе, так высоко они поднялись.

Алексей Борисович повернулся к жене всем корпусом, медленно повернулся, и взглянул на нее так, что Варя почувствовала легкую дрожь, пробегающую по позвоночнику. Что почувствовала Анжела Филипповна, она не знала, но видела, что этот взгляд и на нее произвел впечатление.

— Ты хочешь отправить юную беззащитную девушку ночью одну домой? — вкрадчиво поинтересовался он.

— Она может вызвать себе такси, — передернула плечами Астахова-старшая.

— Я был о тебе лучшего мнения, Анжела, — прищурился Алексей Борисович. — Варвара останется у нас, — сказал он, отворачиваясь от нее и глядя на Варю. Причем сказал так, будто никакие возражения запланированы не были в его сценарии происходящего.

— Но моя мама будет против. Она не любит, когда я ночую вне дома, — тонким голосом произнесла Варя. Не то чтобы она боялась Алексея Борисовича… Да чего уж там. Отец Глеба производил очень сильное впечатление, даже когда просто стоял на месте. А вот так, движимый эмоциями… — И формы школьной у меня с собой нет, а в этом, — Варя опустила глаза на ноги, — меня на занятия не пустят.

— С вашей мамой я договорюсь. Уверен, она все поймет, — с тонкой улыбкой произнес Алексей Борисович. — А форма… Встанете с утра пораньше и съездите к вам домой, за формой.

Алексей Борисович протянул руку за телефоном, и сделал он это настолько требовательно и уверенно, что желание возразить пришло Варе в голову только тогда, когда ее мобильный оказался в руках Астахова-старшего. Но делать что-то было уже поздно: отец Глеба успел найти номер ее матери и уже подносил телефон к уху.

Как именно он убедил Марьяну Анатольевну, что Варя ночует в обители Астаховых, Варя не слышала. Глеб мягко, но настойчиво повёл ее в гостиную, а Алексей Борисович вышел в прихожую. Анжела Филипповна тоже вышла, только без какой-то конкретной цели.

От ужина Варе откосить не удалось, несмотря на все уверения, что они уже поели, правда-правда, и вообще день был долгим. Не помогло даже напоминание о том, что завтра рано вставать. Алексей Борисович настоял, а Анжела Филипповна молча поддержала, чтобы они поужинали все вместе. Вспоминаю историю их совместных ужинов, Варя была готова ко всему самому ужасному. В прошлый раз они хотя бы могли сбежать, так как были в ресторане. Тут сбегать уже некуда.

Однако началось все вполне спокойно. Они сели вчетвером за длинным стеклянным столом. Алексей Борисович сидел в его главе, Анжела Филипповна по правую руку, а Глеб по левую. Варя сидела рядом с ним, отчаянно стараясь не привлекать к себе внимания. Первые пятнадцать минут ей это удавалось, но потом, как только с горячим было покончено, о ней вспомнили.

— Сколько прошло с нашей последней встречи? — задал вопрос Алексей Борисович, ни к кому конкретно не обращаясь. Варя ещё пыталась мысленно подсчитать, как тот продолжил, не нуждаясь в ответе: — Около месяца, если я не ошибаюсь? Да, около того. Довольно насыщенный месяц, надо признать.

Варя кивнула, невольно задумываясь о том, куда идёт разговор. Впрочем, этот монолог Алексея Борисовича вполне быстро вышел на очевидную тропу: — Совсем скоро вы оба закончите школу и станете совсем взрослыми людьми. Хотя, наверно, я уже могу сказать, что мой сын как-то совершенно неожиданно повзрослел.

Глеб подавился чаем и закашлялся. Варя, недоумевая, вытянула руку и слегка похлопала его по спине, не сводя глаз с Алексея Борисовича.

— Пап, — произнес Глеб, кашляя, — не надо.

— Что «не надо»? — недовольно посмотрел на него отец. —Я не могу выразить гордость за то, что ты взялся за голову?

Глеб промычал что-то мало понятное, но явно протестующее. Варя протянула ему салфетку, так как чай залил скатерть и угрожал пролиться дальше, ему на брюки.

— Так Варенька не зна-а-ает? — сладко улыбнулась Анжела Филипповна, и тут Варя поняла, что сейчас будет что-то грандиозное. Грандиозно плохое. Не зря же эта похожая на ведьму женщина назвала ее «Варенькой»…

— Мам! — громче воскликнул Глеб.

Но Анжелу Филипповну было уже не остановить.

— Наш Глеб подал заявление в бизнес-школу, и его приняли! — выпалила она, довольная, как никогда.

Варя, ожидавшая чего-то более похожего на топор между глаз, недоуменно нахмурилась.

— Это же… хорошо? — неуверенно произнесла она. Потом повернулась к Глебу, лицо которого, покрасневшее от кашля, стало внезапно очень, очень виноватым. — А как же режиссура?

— Я хотел сказать тебе потом, когда момент будет подходящий… — пробормотал он, но мать снова его опередила.

— А в киношколу его тоже приняли, — едва ли не пропела Анжела Филипповна, изящным движением поправляя прическу. — В сентябре он приступает к обучению и там, и там.

— Тогда я совсем ничего не понимаю. Это ведь хорошо, да? — Варя чувствовала, что теперь точно запуталась. Почему Глеб смотрел на нее так грустно? Почему Анжела Филипповна была такой довольной? Уж явно не от того, что Глеб будет учиться и там, где хотел он, и там, где хотел его отец.

— Ты не знаешь главного, — улыбка на лице Анжелы Филипповны стала широка, как талия борца сумо. — Обе школы находятся в Лондоне. И наш сын едет туда почти сразу после выпускного.

А вот и топор, прилетевший точнехонько между недоуменно мигающих глаз. Варя моргнула, на всякий случай ущипнула себя под столом. Но семейство Астаховых не растворилось в тумане сна, и гадкая усмешка на лице Анжелы Филипповны никуда не исчезла. Варя посмотрела на Глеба, который, сжав кулаки, смотрел на мать с краснеющими от гнева ушами, на безмятежного Алексея Борисовича, который с интересом ученого наблюдал за разворачивающейся сценой…

— В Лондоне?.. — только и сумела, что переспросить Варя слабым голосом, чувствуя, как стены вокруг начинают кружиться.

========== Часть двадцать четвертая, драматичная ==========

Остаток ужина прошел для Вари в дымке тумана недоумения. Впрочем, ужин и не продлился долго: после того, как грянула новость о скором переезде Глеба, все резко потеряли аппетит. Глеб что-то выговаривал сладко улыбавшейся матери, Алексей Борисович устало тер переносицу, а Варя… Варя чувствовала, как земля мягко уплывает из-под ее ног.

— Простите… — пробормотала она, резко поднимаясь со стула, отъехавшего назад с громким скрипом. — Я что-то устала, день был долгий… Я пойду.

Не дожидаясь ответа, не глядя на вскочившего за ней Глеба, Варя пошла в направлении гостевой спальни. Глеб что-то быстро и громко говорил ей, что-то отвечала ему Анжела Филипповна, но Варя ничего не слышала: звуки смешивались в неразборчивую какофонию, от которой кружилась голова и хотелось зажать уши с криком.

Сердце стучало как сумасшедшее. Варя дрожащей рукой открыла дверь в комнату, влетела в темноту, закрыла дверь, даже не поняв, хлопнула она ею или нет, и прислонилась спиной к тонкой деревяшке, отгораживающей ее от остального, такого внезапно жестокого мира.

Задрожали колени, и Варя сползла по двери вниз, опускаясь на пол. Весь ее тщательно выстроенный упорядоченный мир рушился, словно карточный домик, из которого вытянули одну, такую важную, карту. Голова гудела от неоформившихся мыслей, но среди них ярким неоновым огнем пылала главная: «Глеб уезжает».

Глеб уезжал, и она ничего не могла с этим поделать.

Не то чтобы ее жизнь из-за этого кончалась, нет. Но он был константой, чем-то определенным, чем-то неожиданно ставшим постоянным. Ей собственная жизнь всегда казалось чем-то похожим на шаткий стол на подпиленных ножках, которые качались, но стояли на месте, поддерживая шаткий уклад повседневности. Семья, друзья, даже Барни — все это позволяло ей чувствовать себя уверенно. И Глеб стал одной из них.

Нет, она понимала — даже была уверена, что долго это не продлится. Слишком уж разными они были, со слишком разными жизнями. Но она не думала, что это произойдет так: молча, внезапно, совершенно непредсказуемо. А что если бы Анжела Филипповна не сказала этого во всеуслышание? Сказал ли бы ей Глеб об этом? Или предпочел бы и дальше молчать?

Словно сомнамбула, Варя тихо отворила дверь и прошла к ванной. По пути — спасибо, боже, — никто не встретился. Варя умылась, приняла быстрый душ, хотя больше хотелось залезть в горячую ванну и полежать хотя бы полчасика. Вернувшись в комнату, она сняла свою праздничную экипировку, внезапно оказавшейся такой неудобной и чужой, и переоделась в просторную футболку, которую ей одолжил Глеб. Футболка была черной, мягкой, с большим треугольником на груди. Даже странно, откуда она была у Глеба. За все время их знакомства, Варя едва ли видела его в черном. Опять же, в отличие от нее.

Погасив свет, Варя юркнула под одеяло. Нос атаковали незнакомые запахи: свежий аромат сосны, исходивший от футболки, кондиционер для постельного белья с лимоном. С кухни доносился аромат мяса, и Варя почувствовала, как жалобно квакнул желудок, хотя есть совсем не хотелось.

Она поворочалась с бока на бок, поменяла несколько раз стороны подушки, но сон не шел. Даже овец, прыгающих через распятую на дыбе Анжелу Филипповну, посчитала. Дело пошло быстрее, Варя даже начала чувствовать приятную умиротворяющую дрему, уносившую с собой все волнения и страдания, как вдруг что-то будто подбросило ее на кровати. Варя открыла глаза, с неудовольствием отмечая, что сон снова исчез. Что же ее разбудило?

Спустя несколько секунд загадка нашла свой ответ: кто-то постучал в дверь, тихо, но различимо.

— Да? — откашлявшись, спросила Варя, хотя подозревала, кто это мог быть. Не Анжела ж Филипповна, в конце-то концов.

Дверь тихо приоткрылась, впуская в темную комнату луч света из коридора.

— Ты спишь? — шепотом спросил Глеб.

Варя вздохнула. Говорить с ним не хотелось, но и притворяться спящей тоже. В конце концов, детский сад какой-то.

— Нет, — пробормотала она, подтягивая одеяло к груди.

— Я войду? — спросил Глеб и, не дожидаясь разрешения, зашел внутрь, тихо притворяя за собой дверь. Полоса света исчезла, и комната вернулась в исходное состояние темноты, слегка имеющей очертания почти невидимых предметов.

Несколько приглушенных толстым ковром шагов, и кровать неслышно прогнулась с одной стороны. Скорее полагаясь на собственные ощущения, чем на глаза, Варя машинально сдвинулась дальше от присевшего Глеба. Одеяло, переместившееся вместе с ней, натянулось. Глеб вздохнул.

— Обиделась? — спросил тихо он. Варя отстраненно заметила, что утруждаться одеждой Астахов не стал: на нем были только длинные, до пят пижамные штаны, державшиеся на честном слове и завязанном кривым бантиком шнурке. Что, неужели он рассчитывал, что она увидит рельефные кубики пресса, ради которых тот ходил в качалку чуть ли не каждый день, и тут же все забудет? Если так, то он промахнулся.

Варя отвела глаза и промолчала. Она ведь и правда не обиделась, да, но при этом… при этом испытала такую бурю эмоций, что странно было бы пытаться объяснить это простым «обиделась».

— Я должен был сказать тебе, я знаю, — продолжил Глеб, не дождавшись ответа. — Просто я не знал, как. И еще… Я боялся.

— Боялся? — не удержавшись, переспросила Варя, откашлявшись. — И когда ты собирался мне сказать, а? Когда до отъезда осталась бы неделя? Или, может, позвонил бы из самолета, перед взлетом?

Она не думала, что скажет это так громко и яростно. Сказала, и сама удивилась тому, как набросилась на Глеба. Еще несколько минут назад она думала, что не способна ни на что, кроме бездумного глядения в потолок, а оказалось… Пожар разгорелся на пустом месте от одного присутствия его виновника.

— Варь, ну не утрируй, пожалуйста, — бросил Глеб, ероша белесые в темноте волосы. Он слегка повернулся, так, что сидел теперь, поджав по себя ногу. Варя видела его профиль, видела напряженные губы, сжатые в тонкую полосу. Сердце кольнула жалость, захотелось протянуть руку и дотронуться до него, но Варя с усилием подавила это непотребное желание. Она пусть и не обиделась, но… Но.

— Я не утрирую, — возразила Варя, поднимаясь с подушки. Говорить лежа стало внезапно неудобно. — Ты бы мне сказал, что уезжаешь? А?

— Ну конечно сказал бы! — воскликнул Глеб громко, забывшись. Бросил опасливый взгляд на дверь, и добавил, понизив голос. — Сказал бы, просто чуть позже.

Варя обнаружила, что комкает в руках тонкое одеяло. Пальцы сами мяли и тянули ткань, живя своей жизнью. Ну, хотя бы больше не дрожали. Внезапно ее светлую, уставшую голову посетила мысль, которую Варя не преминула выразить в словах.

— А когда ты вообще узнал о том, что уезжаешь? — спросила она, прищурившись, и повернулась к Глебу. Тот никак не мог увидеть выражение ее лица, ведь Варя сидела спиной к окну, из которого лился какой-никакой, но свет. А вот Варя его видела, пусть и нечетко. Глеб досадливо закусил губу и опустил голову.

— Ну… — произнес он так тихо, что Варе сначала показалось, что ей послышалось. — Около месяца назад. Помнишь, мы снимали ролик в кафе на чердаке?

— Помню.

Еще бы Варя не помнила. Их первое настоящее свидание, такое необычное, такое… прекрасное. Пожалуй, Варя бы не призналась в этом никому и никогда, но тот вечер иногда снился ей, и она просыпалась со слезами на глазах, таким чудесным он ей запомнился. И тот букет из книг, который побил все мыслимые и немыслимые рекорды?

— Я доделал тот проект и отправил его… — Глеб вздохнул. — Ответ пришел месяц назад с приглашением приступить в сентябре к занятиям в той самой группе, в которую я хотел попасть. Я так обрадовался, ты бы знала. Но как представил, что мне придется уехать минимум на два года… — он мотнул головой. — Я не знал, как тебе сказать об этом.

Варя ничего не ответила, только продолжила мять пальцами одеяло. Ей бы сейчас нервничать от того, что сидит на кровати с молодым человеком, одетая только в одну футболку, а она… Буря, едва улегшаяся в душе после горячего душа, снова поднялась, раскрутилась во всей красе, и присутствие Глеба ее только раздраконивало.

Однако его следующие слова опять перевернули все с ног на голову.

— Знаешь, мне впервые так страшно было сказать что-то своей девушке, — произнес вдруг Глеб, усмехаясь. Но невесело, будто с насмешкой над самим собой. — Глупо как-то. Как представлю, что нужно сказать тебе, что я уеду, что мы не будем видеться каждый день, и ты не будешь списывать у меня алгебру, потому что вместо того, чтобы слушать объяснения, читала очередную книжку про этого твоего Доктора… Мы ведь и встречаемся каких-то пару месяцев, а мне все равно страшно представить, что будет после выпускного. Когда наступит сентябрь, и я приду в новую аудиторию, а тебя там не будет.

Сдавленный вдох вырвался из ее груди. Варя крепко сцепила руки, до боли впиваясь ногтями в нежную кожу запястий, боясь пошевелиться. Ей не послышалось? Глеб действительно произнес это? Где-то глубоко в душе шевельнулось что-то теплое, что-то едва осязаемое в холоде ночи, но такое приятное и родное.

А Глеб продолжал говорить, тоже опустив голову, будто если повернется, то что-то хрупкое, чему ни он, ни Варя не решались дать название, едва появившееся в полном напряжении воздухе, исчезнет.

— Знаешь, я весь этот месяц отказывался верить, что мне правда придется уехать. Эта учеба… Она еще так далеко, перед ней столько всего! Нам ведь еще школу нужно закончить, сдать экзамены, отметить этот гребаный выпускной, на который ты не хочешь идти. А потом как-то стукнуло в голову, что если я тебе не расскажу, если не буду думать об этом, то этого и не случится. — Глеб хрипло рассмеялся и пожал плечами. — Да сам знаю, глупо это. Вот такой я: глупый и трусливый.

Варя сцепила пальцы еще сильнее, будто заставляя себя молчать, но на деле борясь с щипающими глаза слезами. То, что говорил Глеб, было таким… Таким трогательным. Варе хотелось броситься к нему в объятья, обнять его так крепко, как только она могла, и сказать, что нет, она совсем не думала, что он глупый или трусливый.

Но что-то останавливало ее. Она даже не могла понять, была ли это свежая еще обида или собственный страх показаться нелепой. И она оставалась на месте, делая маленькие, судорожные вдохи из-за того, что сжималось в груди болезненным спазмом сердце.

Глеб вздохнул и резко встал, отталкиваясь коленом от кровати. Варя почувствовала, как матрац отпустило давление, и ее слегка подкинуло вверх.

— Ладно, — произнес Глеб грустно. — Я пойду. Я вижу, что ты не… Короче, пойду я.

Он пошел к двери, а Варя внезапно поняла, что не хочет этого. Все что угодно, лишь бы Глеб не уходил сейчас, ведь если он выйдет за дверь, то… То будто бы он исчезнет из ее жизни прямо сейчас, а не через несколько долгих месяцев. И так тоскливо и пусто стало от этой мысли, что Варя не выдержала.

Глеб уже взялся за ручку, когда до него донесся тихий сдавленный голос, хриплый от того, что она долго молчала.

— Останься.

Глеб вздрогнул, замер, потом повернулся, не отпуская ручку. В темноте его лицо казалось совсем юным, а волосы белели в отблеске света словно призрачные.

— Что? — переспросил он так, будто боялся ослышаться.

Варя откашлялась, прижимая к себе одеяло.

— Не уходи. Пожалуйста.

Глеб, не спрашивая больше ничего, стремительно подошел к ней и, опустившись на кровать, молча сгреб Варю в объятия и прижал к себе, обвивая руками. И, пожалуй, впервые в жизни Варя даже не заметила, что футболка от этого задралась и сбилась, а одеяло сползло, открывая голые ноги.

От кожи Глеба пахло ароматом геля для душа — того, странного, который активно рекламировали по телевизору и за которым он ездил аж на другой конец Москвы. А под этим запахом — лимон и мята, такие привычные, такие Глебовские. Варя вдохнула эту смесь запахов глубже, утыкаясь носом в ямку на шее, и внезапно почувствовала, как отпускает напряжение. Не до конца, но все-таки немного.

— Я не обиделась, — пробормотала Варя, закрывая глаза и чувствуя, как бьется сердце Глеба. Он недоверчиво отстранился, но Варя только крепче прижалась и повторила: — Я не обиделась. Я просто… Я не понимала, почему ты мне ничего не сказал. Ведь я имею право знать, что человек, который… — она запнулась. — Что ты скоро исчезнешь из моей жизни, и я никак не могу этого изменить.

— Ну что ты говоришь, — ответил Глеб, поглаживая ее по голове. — Я не исчезну. Это ведь не космос какой-нибудь… Телефоны никто не отменял. Да и я буду приезжать обратно так часто, как только смогу… Да и вообще, не думай об этом. Все может пойти совсем по-другому.

Варя вздохнула. Говорить ничего не хотелось. Зачем разрушать этот момент своими сомнениями в том, что у них с Глебом есть какое-то осязаемое будущее? Ведь после школы их ожидает совсем другой мир, такой огромный и новый. Новые места, новые люди, новые интересы.

Помнится, еще до всей этой истории, она спрашивала Алю о ее школьных друзьях. Госпожа психолог всегда была компанейской особой, и среди одноклассников была одной из главных заводил. Когда Варя была готова слушать, Аля с огнем в глазах рассказывала про их коллективные попойки и выходки, про бурную школьную жизнь, частью которой Варя никогда не была.

Они клялись друг другу в вечной дружбе, ведь тогда это еще было модно, обещали перезваниваться каждую неделю и встречаться на «их» месте хотя бы раз в месяц. Однако действительно общалась Аля только с одной подругой, которая, в общем-то, с ней в школе не водила особой дружбы. А те «друзья-на-век» разбежались почти сразу. И не потому, что правда того хотели, просто жизнь развела их в разные стороны. Теперь они виделись хорошо если раз в год, на ежегодной встрече выпускников, и смотрели на то, как постарели их когда-то юные одноклассники.

Варе очень не хотелось думать, что это случится и с ней. Она только-только обрела что-то, похожее на друзей. Слишком поздно, если задуматься. Но от этого становилось не легче.

*

Просыпаться утром было… странно. Будильник, заведенный на половину шестого утра, прозвенел привычной раздражающей мелодией, и Варя сонно потянулась на звук, пытаясь нашарить упрямый телефон, безжалостно наращивающий громкость. Нашарила его под подушкой, не глядя нажала на кнопку, уткнулась носом в подушку…

Над ухом раздалось сонное невнятное бормотание. Потом кто-то обнял ее сзади и прижал к горячему телу холодной рукой. Это сработало куда лучше будильника. Варя мгновенно вынырнула из дымки сна и открыла глаза. И тут же на нее навалились воспоминания о предыдущем дне.

Глеб так и не ушел, после того, как они поговорили. Да и Варя была не то чтобы против. Ей не хотелось отпускать его, пусть даже просто в другую комнату. Они так и уснули вместе, в обнимку. Вчера это не казалось чем-то из ряда вон выходящим, но теперь… Они лежали под одним одеялом, футболка, заменявшая ей пижаму, сбилась и задралась до пояса, а рука Глеба лежала у нее на груди, что вызывало приступ бунтующих мурашек. И было еще кое-что, что заставляло ее краснеть от смущения: Варя чувствовала, скажем, местом пониже спины, все подробности анатомии Астахова. В голову услужливо влезла сцена из «Предложения», когда Райан Рейнольдс разводил руками и говорил: «Это утро!».

Сон слетел, как будто его и не было. В комнате царил полумрак наступающего утра. Извернувшись, Варя увидела за окном темно-серое небо, затянутое густыми облаками. Рассчитывать на солнечную погоду не приходилось. Перед мысленным взором пронеслась промозглая весенняя погода, слякоть, мороз, мокрый снег, смешанный с дождем, будто времена года так и не определились, чего они хотят… Вылезть из кровати не хотелось совсем.

Впервые в жизни Варя проснулась в кровати с парнем. Эмоции это вызывало… противоречивые. С одной стороны, ей было тепло и уютно, а тихое дыхание над ухом убаюкивало. С другой… Это все было так возмутительно неприлично, что только и оставалось, что краснеть да молча, про себя, возмущаться своим собственным поведением. Молча — потому что ведь правда приятно. Поэтому и возмущаться оставалось исключительно для вида.

Глеб громко выдохнул, зарываясь носом куда-то между подушкой и Вариной головой. Почему-то это напомнило ей, как Барни, будучи щенком, делал в одеяле норку и влезал в нее, чтобы погреться. Поначалу он помещался в ней целиком, но постепенно части его собачьего тела стали увеличиваться, и уже всего через несколько месяцев единственным, что могло спрятаться в одеяле, становился его мокрый нос. Но Барни и этого было достаточно. Вот и Глеб, как Барни: зарылся лицом между подушкой и волосами Вари, и притих, умиротворенный. И так смешно стало от этого сравнения, что Варя невольно захихикала, закрывая рукой рот.

— Варя… — пробормотал приглушенно Глеб, гранича на пороге внятности. — Я тебя очень прошу: ерзать прекрати.

Варя вздрогнула от неожиданности.

— Я тебя разбудила? — спросила она почему-то шепотом.

Глеб вздохнул и перевернулся на спину. Варя, воспользовавшись тем, что его рука переместилась, тут же повернулась к нему лицом. Глеб зевал, потирая сонное лицо ладонью. Волосы с одной стороны примялись, а у лба загнулись в невообразимый угол. Да, теперь Варя четко видела разницу между тщательно создаваемым художественным беспорядком на его голове и вот этим лохматым гнездом. С ужасом подумала, в каком состоянии собственные космы, и натянула одеяло выше.

— Твой будильник разбудил, — отозвался Глеб. — Я-то думал, что можно еще поспать, но ты начала возиться… — Он бросил на нее хитрый взгляд из-под руки. — Тут уже стало не до сна.

Варя густо покраснела, а Глеб рассмеялся. Потом рывком сел, потянулся, разводя руки в стороны и выгибая спину и напрягая мышцы. Варя невольно залюбовалась, выглядывая из-под одеяла.

— Дырку просверлишь, — смеясь, сказал Глеб. Голос при этом у него был как у кота, обнаружившего, что клетку птички, на которую он заглядывался уже несколько дней, забыли запереть.

Варя буркнула что-то неразборчивое, что вполне можно было интерпретировать, что вообще-то она никуда не смотрит и кто-то много выпендривается, и натянула на лицо одеяло. Пылало оно так, что вполне могло это самое одеяло прожечь. Почувствовала поцелуй в оставшуюся на поверхности макушку, после чего кровать дрогнула.

— Блинчики на завтрак будешь? — спросил Глеб, шлепая босыми ногами к двери. Варя согласно угукнула. — Тогда я быстро в душ, а потом пойду делать завтрак. Подтягивайся, как будешь готова.

Дверь хлопнула.

Умылась Варя в рекордные сроки. Пока вытирала лицо пушистым мягким полотенцем, в голове скользнула и пропала мысль, что неплохо было бы тушью подкрасить ресницы, да где ж ее взять. Не у Анжелы Филипповны же просить. С некоторым сожалением рассталась с Глебовой футболкой, влезая во вчерашнюю одежду, а потом, воровато оглядываясь на дверь, сунула футболку в один из пакетов с подарками. Главное, чтобы Глеб не полез ей помогать их укладывать, а то найдет еще, и придется объясняться. А словами изобразить веление души стащить с собой его футболку было сложновато даже наедине с собой. Простым «хочу» же она вряд ли отделается.

Как же хорошо, что на кухню Варя решила выйти не в пижаме, а полностью одетой! Во главе стола, несмотря на ранний час, уже сидел Алексей Борисович с планшетом в одной руке и чашкой кофе в другой. На нем была бледно-голубая рубашка и строгий синий костюм, пиджак от которого висел на одном из стульев. Как только Варя появилась в дверном проеме, он внимательно скользнул по ней взглядом и приветливо кивнул, отчего на холодном бесстрастном лице в кои-то веки появилась улыбка.

— Доброе утро, — отозвалась Варя.

Глеб, стоявший к ней спиной у плиты, махнул лопаткой в сторону стола.

— Садись на свободный стул, блинчики будут через пару минут.

Идти к столу и, соответственно, к Алексею Борисовичу, не хотелось. Как-то не прельщала Варю мысль сидеть за столом с отцом Глеба без самого Глеба. Не то чтобы она его боялась, но… Шло от него какое-то ощущение силы, которое заставляло Варю чувствовать себя маленькой и слабой.

— Может быть, тебе помочь? — робко спросила она, переминаясь с ноги на ногу.

— Варвара, — подал голос Алексей Борисович, не отрываясь от планшета. — Дайте моему мальчику почувствовать себя мужчиной.

Варя споткнулась на ровном месте, чувствуя, как горит все, что может гореть в принципе. Перевела взгляд на Глеба — тот все также стоял к ней спиной, которая, правда, слегка подрагивала. Это он там смеется, что ли? Смущение сменилось недовольством, и Варя куда уверенней направилась к столу.

Варя в ответ на приглашающий кивок на соседний стул села за стол, держа спину неестественно прямой. Чувствовала она себя будто в кабинете директора, хотя последние несколько лет даже у самого директора, Иммануила Вассермановича, это чувство вызвать в своей нерадивой ученице не получалось. Все-таки было что-то в Алексее Борисовиче такое, что заставляло ее нервничать и вспоминать все свои ошибки.

Как и обещал Глеб, блинчики были готовы через несколько минут. Они получились тонкими и нежными, а пахли так, что Варя сразу вспомнила, что и не ужинала толком. Глеб выложил блины на большое белое блюдо, поставил в центр стола рядом с Варей и отцом, а вокруг выставил плошки с разными вареньями и сгущенкой.

Странное утро продолжалось. Как-то сразу Варе вспомнилось, что когда Глеб ночевал у нее дома, то и там завтрак готовил тоже он. Невольно задумалась, что бы смогла приготовить в гостях она. Ну, допустим, пожарила бы яичницу, вот только не факт, что эту яичницу можно было бы есть. Скорее всего, она бы отделалась хлопьями с молоком и кофе. Может быть, еще бы порезала хлеба и намазала его маслом. А Глеб — он даже сервировал все так, что казалось, будто завтракают они минимум в ресторане.

Сам Глеб сел за стол только тогда, когда приготовил для них кофе. Себе он сделал черный, без сахара и остальных излишеств. А Варе — большую чашку с молоком и корицей. Усмехнулся, увидев ее растерянный взгляд и, наклонившись, перед тем как сесть на стул, чмокнул в макушку. Уже второй раз за одно утро. Да и вообще, чувствовалось в его поведении что-то новое, что-то другое. Не то чтобы ей это не нравилось, просто было непривычным. И просто на всякий случай настораживало.

Словно чувствуя ее неуверенность, Глеб улыбнулся, а потом наклонился и прошептал ей на ухо:

— Мне понравилось просыпаться рядом с тобой.

Краска, только-только сошедшая с лица, вернулась на место, и Варя всем телом вздрогнула. А Глеб — этот бесстыдник и наглец, — широко ухмыльнулся и уткнулся в свою тарелку.

— Больше двух — говорят вслух, — подал голос Алексей Борисович, которому Глеб также поставил новую чашку кофе. На них с Глебом он смотрел с усмешкой в зеленых глазах, но, кажется, с усмешкой добродушной. — А вообще я рад, что вам удалось уладить разногласия, — продолжил он, не дождавшись от Глеба никакого ответа. — Правда, твоей матери лучше не знать, что эту ночь ты провел не у себя в комнате.

Краснеть дальше уже было некуда, хотелось провалиться вместе с блинами и кофе куда-нибудь на пару этажей вниз. Глеб только закатил глаза.

— Если ты ей не скажешь, то она ничего и не узнает. Мы-то определенно не скажем, — ответил отцу он.

— То, о чем твоя мать не знает, ей не повредит, — согласно качнул головой Алексей Борисович. Взял в руку чашку, поднес ко рту, но не отпил, о чем-то размышляя. — А как ваша мать относится ко всей этой ситуации? — спросил он, вперивая внимательный взгляд холодных зеленых глаз в Варю.

Тут уже сделать вид, что она вообще-то не тут и ничего не слышит, было нельзя, но не успела Варя и рта раскрыть, как за нее ответил Глеб. Он-то, в отличие от нее, чувствовал себя весьма комфортно.

— Марьяне Анатольевне я нравлюсь, — уверенно заявил он. В ответ на удивленный взгляд Вари, пояснил: — Не нравился бы, она бы не разрешила мне у вас переночевать, да и тебе бы сказала все прямо.

— Это да, — согласно пробормотала Варя. — Мама у меня такая.

— Я бы хотел с ней познакомиться, — вставил Алексей Борисович. — И с вашим отцом. Мы с ним, конечно, виделись уже, но на полноценное знакомство это не тянет. Может быть, пригласить их на ужин, как считаете?

— Не лучшая идея. — И снова Глеб заговорил раньше нее, хотя тут Варя справилась бы и сама. Она недовольно посмотрела на парня, тот ответил умилительной улыбкой невинного котика. Однако Варю так просто было не пронять. Как и, собственно, Алексея Борисовича.

Тот посмотрел на сына строго, поставил чашку на стол.

— Я бы хотел услышать Варвару, а не тебя, — произнес он таким тоном, что Варе снова захотелось ввинтиться в пол с намерением исчезнуть.

Глеб пожал плечами и махнул рукой, предлагая Варе говорить.

— Это и правда не лучшая идея, — произнесла та, покосившись на Глеба. Потом перевела взгляд на Алексея Борисовича, который слушал ее, слегка приподняв бровь. — Мои родители в разводе и друг друга не слишком жалуют.

— В разводе?

— Да, уже около пяти лет, — кивнула Варя и потянулась за вареньем. — С тех самых пор они не то что не видятся, разговаривают максимум раз в год и то только тогда, когда со мной что-то случается.

— Почему? — спокойно, так, словно это его дело, спросил Алексей Борисович, и — вот странность-то, — Варя даже не подумала как-то его одернуть.

— Когда-то у меня была сестра, — отозвалась она, отводя глаза в сторону. Как обычно, одна только мысль об Алине заставила ее погрустнеть. Глеб под столом сжал ее руку, и Варя почувствовала себя лучше. — Одним зимним вечером мы трое — я, она и папа, — ехали в машине и попали в аварию. Мы с отцом выжили, а она нет. Родители не смогли этого перенести.

Онасказала это почти спокойно, почти ровно. Только внутри все дрожало при каждом слове, но внешне — внешне она почти не выдала, как больно ей говорить о смерти Алины, даже несмотря на то, что прошло столько лет.

— Простите, что поднял эту тему. Соболезную вашей утрате, — помолчав, произнес отец Глеба. Варя кивнула. — Но познакомиться я с ними все же хотел бы. Все-таки переезд — это серьезно.

Вилка со звоном выпала из руки Глеба и упала на пол. Варя недоуменно покосилась на него. Глеб смотрел на отца непонятным, странным взглядом, лицо его окаменело, а пальцы, так и не отпустившие руки Вари, сжались до хруста в косточках. Варя, словно наблюдая матч по теннису, перевела взгляд на Алексея Борисовича, который, как ни в чем не бывало, водил пальцем по экрану планшета.

— Переезд? Какой переезд?

— Ну как — какой, — хмыкнул Астахов-старший. — Ваш, конечно же.

Недоумение усилилось.

Варя посмотрела на Глеба, посмотрела на Алексея Борисовича, глядящего на нее с приподнятой бровью, снова на Глеба…

— Опять же, я думаю, нужно обсудить нашу совместную поездку, — продолжил Алексей Борисович, — все-таки ваша мама, как мне кажется, хотела бы лично увидеть квартиру и проинспектировать район. Да и мне было бы спокойней, если бы я сам осмотрелся.

Варя продолжала недоумевать, Глеб продолжал смотреть на отца тем странным безжизненным взглядом, Алексей Борисович продолжал говорить, внося еще большую неразбериху.

— Конечно, для этого еще нужно выбрать квартиру. Глеб уже показал вам варианты? Мне больше понравилась та, что близ Оксфорд-стрит, в ней и комнат три, и виды отличные, а под зданием есть парковка. Но я не настаиваю, другие варианты очень даже приемлимые.

— Вы… вы о чем вообще? — нахмурилась Варя. — Какая квартира?

Алексей Борисович усмехнулся, так похоже на Глеба, что Варю пробрали мурашки.

— Да будет вам, Варвара. В вас умерла великая актриса, — произнес он добродушно. — Я знаю, Глеб просил пока никому ничего не говорить, особенно моей жене, но до лета осталось всего-ничего, плюс-минус пара месяцев, и учитывая ваше поступление, надо уже искать вам и квартиру, и с визами разобраться…

— Когда я просил никому не говорить, — вмешался Глеб с голосом настолько холодным, что повторно заморозил бы айсберг, будь он его собеседником, — то имел в виду и Варю.

Теперь вверх взлетели обе брови Астахова-старшего. Он глянул на совершенно растерянную, недоумевающую Варю, посмотрел на сына. На лице отразилось понимание. Аккуратно поставив чашку, он подхватил планшет и встал из-за стола.

— Пожалуй, я вас оставлю. Вам, кажется, надо что-то обсудить.

В полной тишине Алексей Борисович вышел, плотно закрывая за собой дверь. Варя проводила его растерянным взглядом и уставилась на Глеба. На его красивом правильном лице застыло странное выражение: одновременно и удивленное, и застигнутое врасплох, и — под этим всем — виноватое.

— Глеб, — дрожащим голосом позвала его Варя. — О чем он говорил? Какой переезд?

*

Машина гудела тихим, успокаивающим звуком. Сидение немного вибрировало, мимо проносились гаснущие с ночи фонари.

Машину наполняло молчание. Оно висло густым туманом, окутывая Варю и Глеба, словно дурман, который заставлял слышать и видеть то, чего на самом деле нет.

Варя жалась к двери, прислонившись лбом к холодному запотевшему стеклу. Она вроде бы смотрела наружу, но перед глазами стояло лицо Глеба, хмурящееся и недовольное. Она слышала, как он, упрямо сложив на груди руки, повторяет, что для нее так будет лучше, а она просто не хочет этого понять из-за своей глупости.

Он снова сам все решил. Не зря, совсем не зря ее не отпускало чувство, что ничего еще не решено.

Как оказалось, недолго думая, Глеб решил, что раз Варя не может определиться с тем, чем будет заниматься после школы, то самым логичным и правильным для нее будет уехать вместе с ним. В Лондон. Минимум на год, а там посмотрим. Собственно, их совместное проживание было одним из условий, которые он выдвинул отцу после их ссоры на тему его, Глеба, будущего.

Вот только саму Варю он об этом спросить забыл.

— Глеб, — сказала она тогда, расцепляя пальцы и вытаскивая руку из его руки, сжимавшую ее так, что наверняка останутся синяки. — Это, конечно, лестно, что ты обо мне подумал, но я никуда не поеду.

Как, как он мог вообще об том помыслить? Чтобы Варя бросила все, что у нее есть здесь? Чтобы оставила одну мать, чтобы бросила в одиночестве отца, у которого из детей осталась только она одна? И ради чего?

Она только-только выстроила вокруг себя этот хрупкий мир, похожий на карточный домик. Она так долго работала над собой, чтобы иметь то, что имеет сейчас. И так просто отказаться от долгожданного покоя?

— Я ведь ради тебя стараюсь! — воскликнул Глеб возмущенно. — Как ты не понимаешь? Тебе же будет лучше, если ты уедешь!

И Варя не выдержала. Он так уверенно, так непоколебимо уверенно в своей правоте говорил о том, чего совсем не понимал… Вскочила на ноги, заметалась по комнате. Глеб же поймал ее и схватил за плечи, встряхивая.

Он не понимал, почему она так завелась. Варя и сама, в глубине души, не понимала. Может быть, не случись предыдущего вечера, она бы не стала так психовать, так бояться.

А потом он, будто желая заставить ее понять, начал говорить. И каждое его слово резало ее будто ножом.

Глеб говорил о ее родителях, которые своими проблемами душили ее не хуже цепких лиан. Говорил про брата, который постоянно держит ее на привязи рядом, контролируя каждый шаг. И — что било больнее всего — говорил об Алине.

Варя прижимала ладони к ушам, мотая головой и не желая слушать. А Глеб пытался отнять ее руки от головы, хватал за запястья. И продолжал говорить.

Машина подскочила на кочке, Варя вздрогнула, когда ремень безопасности вдавился в грудь. Повернула голову, посмотрела на Глеба. Тот вцепился обеими руками в руль и смотрел прямо перед собой, желваки на челюсти угрюмо шевелились. Да и само лицо было угрюмым. Пожалуй, она еще не видела его таким.

Она не сдержалась и тоже говорила. И сказала многое из того, что не собиралась. Вспоминала свои холодные, злые слова и становилось стыдно, но не признаваться же в этом. И в тот момент — о, в тот момент он их заслуживал. Когда она закончила, то в комнате повисло молчание. Почти такое же, как повисло сейчас в машине. Глеб смотрел поверх ее головы, Варя стояла, обхватив себя руками. Стало внезапно холодно, и дело было не в легком сквозняке, скользившем по полу.

— Просто отвези меня домой, — устало сказала тогда Варя. А потом, не дожидаясь его ответа, вышла из кухни. Пошла в комнату, в которой так хорошо было проснуться, собрала вещи, переместилась в прихожую. Пока одевалась решила: если Глеб везти ее не захочет, поедет на метро. И ничего, что пакетов полно, а рук всего две. Раньше же справлялась.

Но Глеб вышел, молча оделся, взял ее пакеты. В лифте друг на друга не смотрели. Почему-то было больно от одного его присутствия.

Мягко затормозили колеса. Варя моргнула, фокусируя взгляд. Ее подъезд. Сглотнула. Еще вчера не хотела отпускать его из комнаты, теперь уходила сама.

— Ждать меня не надо, — сказала, выходя из машины. Забрала пакеты, оглядываться не стала. Когда заходила в подъезд, услышала, как взвизгнул мотор, когда машина сорвалась с места.

В лифте уставилась на себя в зеркало. Лицо помятое, будто она всю ночь не спала, а в глазах — в глазах ничего, пусто. И ни одной слезинки. Неужели так и чувствуют себя после ссор… С кем? С любимыми людьми? Варя скривилась и яростно замотала головой, глядя в глаза отражению. Ну уж нет, в эту сторону она думать не будет. Не сегодня уж точно.

Мама, как назло не спала. Когда Варя зашла в квартиру, она тут же пошла ей навстречу с усмешкой на лице, но стоило Марьяне Анатольевне увидеть дочь, как усмешка сразу исчезла, уступая место встревоженности.

— Варя, что случилось? — спросила она, забирая у нее пакеты.

Варя только покачала головой. Снова проживать эти ужасные минуты ей не хотелось.

— Мы с Глебом поссорились, — сказала она, разуваясь.

Марьяна Анатольевна нахмурилась. Открыла было рот, чтобы что-то спросить, но потом сама себя оборвала и покачала головой.

— Ну и фиг с ним, — сказала она вместо этого.

Варя облегченно выдохнула, разматывая шарф. Больше всего она боялась, что мама устроит по возвращению допрос. Однако Марьяна Анатольевна оказалась куда более понятливой, чем того ожидала ее дочь.

Услышав голос горячо любимой хозяйки, в прихожую на всех порах вбежал Барни и завилял обрубком хвоста, пытаясь подпрыгнуть и лизнуть ту в лицо большим шершавым языком. Варя против воли рассмеялась, отмахиваясь от пса. Напряжение, сковывавшее ее, лопнуло, словно пыльный пузырь. И сразу стало легче дышать.

— А может быть, ты разрешишь мне сегодня дома остаться? — посмотрела Варя на мать. — Все-таки пятница, уроков немного, а задания я все у Лили возьму.

Марьяна Анатольевна нахмурилась пуще прежнего, отчего между бровей залегла глубокая складка. Постояла так немного, разглядывая дочь, подумала…

— Ладно, оставайся. В школу я позвоню, предупрежу вашу припадочную классную, что тебе нездоровится. Но после выходных в школу пойдешь как миленькая. Драмы драмами, но это не повод прятать голову в песок.

Варя только согласно кивнула и обняла мать.

Выходные одновременно растянулись на унылую бесконечность и в то же время пролетели быстро, будто корова языком слизнула. Раз — и понедельник. В пятницу Варя отключила телефон и полдня лежала в постели в обнимку с Барни. Псу такое положение вещей было только в радость. Потом, ведомая вездесущим чувством голода, которое было сильнее всяких там треволнений, Варя переместилась на кухню, где вспомнила, что пропустила несколько новых серий.

Пока шла за зарядкой от ноутбука, вспомнила про подарок Глеба — сияющий, новенький макбук, так и оставшийся лежать в коробке в одном из пакетов. Чувства при этом были двойственные. С одной стороны, ну не вымещать же на технике обиду и раздражение на дарителя. С другой — хотелось раскурочить несчастный макбук так, чтобы и намека на него не осталось. К счастью, практическая сторона у Вари была куда сильнее. Поэтому ноутбук перекочевал в комнату, был вытащен на свет и оставлен на столе.

Роясь в пакетах, Варя наткнулась на футболку, про которую уже успела забыть. Надо же, ведь только этим утром сунула ее впопыхах, а кажется, будто так давно. Варя вытащила из пакета футболку, присела на кровать. Поднесла футболку к лицу, вдохнула запах…

Глаза защипало.

Да что же это такое! Какая-то глупая ссора, а она уже расклеивается, будто кисейная барышня. Варя решительно отшвырнула футболку в угол. Потом вздохнула, встала, подобрала футболку и кинула на кровать в район подушки. Пусть лежит там.

В субботу Варя включила телефон и обнаружила сорок семь пропущенных звонков от Лили. Разговаривать хотелось не особо. Максимум, на что хватило Вари, это отправить Лиле смс-ку, что с ней все в порядке, а с Глебом они поссорились, но говорить об этом она не хочет. К счастью, Лиле хватило такта, чтобы не лезть в душу подруги.

В воскресенье к Варе в гости зашла Аля. Была она какая-то нервная и о Варином дне рождения говорить отказалась, что той было только на руку. Они погуляли с Барни, а потом Аля вытащила Варю на скалодром, на котором та не была уже черт знает сколько времени.

В понедельник в школу пойти все же пришлось. Варя встала на час раньше специально для того, чтобы не столкнуться у подъезда с Глебом, возникни у него вдруг идея ее отвезти. Мама на это посмотрела неодобрительно, но ничего не сказала.

Всю дорогу до школы Варя думала, как себя вести. Обида, ничуть не ослабевшая за выходные, никуда не делась, и ни видеть, ни говорить с Астаховым Варе не хотелось. Кольнула мысль о футболке, заныканной у подушки. Больше Варя ее не нюхала, но, не в силах удержаться, сжимала в руке, пока засыпала. Смысла она в этом не видела, но устоять не могла.

Так как вести себя с Глебом? Отстраненно и холодно? Или сделать вид, что ничего не случилось? Варя, словно слыша отголоски эха, снова вспомнила все те жестокие слова, что он ей наговорил. Нет. Сделать вид, что ничего не случилось, у нее явно не получится. Значит, будет сторониться. Жаль, что за свободную парту не пересесть, но ничего. Стерпит.

Когда Глеб зашел в класс, Варя уже сидела на своем месте, уткнувшись в книгу. Волосы свесила вперед, словно закрываясь ото всех, голову подперла рукой. Медленно прибывающие одноклассники косились на нее удивленно, но с глупыми вопросами никто не лез.

Астахова Варя скорее почувствовала, чем увидела. Услышала шаги за стенкой, открылась дверь, послышался кокетливый смех, кажется, Ники, а потом кто-то уселся на стул, и на Варю дохнуло знакомым до одури ароматом лимона и мяты. Духи он себе, что ли, новые завел?

— Варь, привет, — произнес Глеб, придвигая стул ближе.

Варя вздохнула, подняла голову. Выглядел Глеб, как и всегда, отлично: уложенные в беспорядок светлые волосы, чисто выбритое лицо без каких-либо следов бессонницы или беспокойной ночи. Ворот рубашки небрежно расстегнут, на серебристо-сером жилете ни единой складочки.

— Привет, — буркнула она и отвела взгляд, возвращаясь к книге.

— Варь, — снова позвал ее Глеб и слегка коснулся локтя. — Поговори со мной.

— Нет, — кратко ответила Варя. Строчки прыгали перед глазами, буквы внезапно стали совершенно непонятными и незнакомыми.

Глеб вздохнул.

— Варь, ну хватит дуться. Ну что ты как маленькая! — раздосадовано воскликнул он, а Варя вскипела. Хотелось закричать или треснуть его прямо по носу, чтобы хоть как-то разбавить эту его идеальность совершенно тривиальным переломом.

Медленно выдохнув и посчитав про себя от десяти до нуля, Варя рывком встала на ноги, со скрипом отодвинув назад стул и подхватила сумку с книгой. Потом прошла к парте Руслана и Лили и кинула сумку на место подруги.

— Сегодня ты сидишь там, — сказала она тоном, не терпящим возражений.

Лиля внимательно посмотрела на нее, на Глеба, снова на Варю… И пожала плечами, поднимаясь с места. Самое главное — она не стала задавать никаких вопросов, что Варю вполне устраивало. Внутри еще кипело возмущение, и она не могла быть уверена, что случайно не нагрубит Лиле, которая этого определенно не заслуживала.

Когда начался урок, в тетрадь Вари прилетела записка, нацарапанная карандашом на куске тетрадного листа.

«Мне набить Глебу морду?» — прочитала Варя надпись, сделанную почерком Руслана. Тот смотрел на нее с легким взволнованным ожиданием. Варя вздохнула. Соблазн был слишком велик.

«Не надо, — написала она в ответ. — Но за предложение — спасибо».

Руслан слегка пожал плечами, мол, хозяин — барин, и улыбнулся, как обычно, сонно. Варя, не удержавшись улыбнулась ему в ответ.

До конца занятий она чувствовала взгляд, сверлящий спину, но ни разу не обернулась. Глеб пытался поймать ее на перемене, зажав в угол, но Варя, применив свои навыки ниндзя, легко увернулась и вклинилась в толпу младшеклассников, легко теряясь среди них благодаря низкому росту и природной неприязни к каблукам.

Глеб попытался подловить Варю у выхода из школы после занятий, но их обоих ожидал сюрприз. И если Варя ему искренне обрадовалась, то Глеб сразу нахмурился и посмурнел.

Облокотившийся спиной на сияющий автомобиль, одетый в хорошо скроенный темно-серый костюм, который на весеннем промозглом воздухе явно был недостаточной защитой от холода, у крыльца школы стоял Матвей. Его глаза были скрыты за темными очками, но даже это не мешало ему стрелять ими в сторону младшеклассниц, скучковавшихся у крыльца.

Увидев Варю, Матвей широко белозубо улыбнулся и снял очки, тряхнув темными кудряшками, которые обрамляли его лицо и делали его ангельски юным.

— Белоснежка, я тебя заждался, — произнес он и сделал шаг вперед, приближаясь к крыльцу.

Первой реакцией Вари были отшатнуться назад. Но там настойчивой тенью маячил Глеб, а с ним сталкиваться ей не хотелось еще больше. Варя посмотрела на Лилю, которая качала головой, глядя на Матвея. На лице ее было ярко написано сомнение в его адекватности.

— Это ты его позвала? — шикнула на нее Варя.

— Я… — призналась Лиля, поникнув. — Но я же не думала, что он вот так заявится! Хочешь, отвлеку его, а ты сбежишь? — предложила она, покосившись снова на Матвея, продолжавшего сверкать улыбкой.

Варя почти было согласилась, но потом что-то шальное стукнуло ее в голову. Что-то, чему очень хотелось досадить Глебу, причем досадить так, чтобы он запомнил и осознал. Поэтому, не ответив Лиле, Варя радостно улыбнулась Матвею и вприпрыжку бросилась к нему.

— Прости, — произнесла она. — Видишь, какое столпотворение?

— Тебя, Белоснежка, я готов ждать вечно, — патетично воскликнул Матвей и, подхватив руку Вари, запечатлел на ней старомодный легкий поцелуй, усиленно кося глазом куда-то поверх ее головы.

Варе очень, очень хотелось обернуться, но ей оставалось довольствоваться отражением в стекле дверцы: искаженное отражение Глеба смотрело на них в упор и счастливым оно не выглядело.

— Но не на холоде в тонком костюме, — добавил Матвей тихо, при этом улыбаясь как истинный змей-искуситель, и открыл дверцу машины. — Садись, поговорим в машине.

— Варя! — раздалось за спиной растерянное.

Она обернулась, увидев, что Глеб успел спуститься с крыльца вниз и теперь стоял всего в нескольких шагах от нее. Светлые брови сдвинуты, лицо упрямое, руки засунуты в карманы пальто. И чего он от нее хотел? Во всяком случае явно не того, чего хотела прямо сейчас Варя.

Бросив на него последний взгляд, Варя залезла на переднее сидение, не слишком беспокоясь насчет грациозности и изящества. Плюхнувшись, поспешно поправила полы пальто, чтобы не захлопнуло, и Матвей закрыл дверцу. Быстро оббежав машину вокруг, он скользнул на водительское сидение, и спустя несколько секунд они рванули в блестящую бесконечность улиц, оставляя все — и всех, — позади.

*

— А теперь ты мне внятно объяснишь, почему вместо встречи с одной многообещающей мадам, чей размер груди обратно пропорционален величине интеллекта, я эвакуирую тебя из объятий возлюбленного, — произнес Матвей, переводя взгляд с дороги на Варю, спешно пристегивавшуюся ремнем безопасности.

Варя вздохнула. Посвящать Матвея в проблемы в отношениях не хотелось. С другой стороны, он, пожалуй, был единственным человеком в ее жизни, который бы мог дать объективный совет. Ведь ему-то ее треволнения были до лампочки. И не в плохом смысле, а в хорошем: Матвею в принципе все, что прямо не касалось его драгоценной персоны, было до лампочки.

Помяла в руках шарф, потеребила кисточки. Вздохнула, потом еще раз.

— Мы с Глебом… Поссорились, — сказала она, наконец.

Матвей закатил глаза, входя в крутой поворот на скорости, явно превышающей предельную.

— Ну, это, допустим, я уже понял. Я другого не понимаю: ты же у нас принцесса боевая, — усмехнулся Матвей. — Ну дала бы ему пару раз по носу, глядишь, образумился бы.

— Да ну тебя, — фыркнула Варя, краснея.

— Нет, ну правда. — Матвей снова резко дернул руль, и машина повернула, визжа шинами в аккомпанементе сигналов и гудков других водителей. — Что случилось-то?

Варя снова вздохнула.

— Ну, сначала все было хорошо, — произнесла она, глядя в окно на проносящиеся мимо дома. — Вчера у меня был день рождения, и Глеб с ребятами устроили мне вечеринку-сюрприз, хотя я их не люблю и он об этом знал. Но это не важно, вышло, на самом деле, очень мило. И…

— Стоп-стоп-стоп! — воскликнул Матвей, поднимая руки в воздух и отрывая их от руля. — День рождения? И меня не пригласили?

Варя взвизгнула, когда машина вильнула в сторону, и вцепилась в ремень, покрываясь ледяными мурашками. Матвей поспешно схватился за руль и выровнял машину. А Варя чуть не задохнулась от подкатившей к горлу паники: еще немного…

— Я вообще никого не приглашала, — огрызнулась она, вспоминая, как нужно дышать.

— И что дальше? — поторопил с рассказом Матвей, закладывая еще один вираж. На этот раз, правда, с руками на руле. Варю при каждом таком повороте чуть ли не швыряло во все стороны, а вот он сидел за рулем спокойно, ничуть не тревожась, что может улететь в кювет. Даже темные кудряшки не дрогнули.

— Дальше… — вздохнула Варя. — Приехали его родители. Его мать меня терпеть не может, — скривилась она, — и она… Короче, она рассказала, что Глеб уезжает учиться в Англию. Уже летом.

Матвей хмыкнул.

— А учиться-то правда уезжает? А то знаем, плавали. Я так раньше отваживал особо приставучих.

Варя издала звук, очень похожий на злобное рычание Барни. Вкупе с тяжелым взглядом выглядело впечатляюще. Матвей проникся и поднял руки ладонями вверх.

— Ладно-ладно, не надо так смотреть! И что, вы из-за этого поссорились?

Варя повернула голову к окну. Ах если бы…

— Нет. Я расстроилась, конечно, — произнесла она грустно, — но потом мы с Глебом поговорили и… Ну, вроде как пришли к взаимопониманию.

Со стороны Матвея послышался снисходительный смешок. Варя посмотрела на него, а тот улыбался во все уши.

— Ага, теперь это так называется, — умилительно кивнул он и стрельнул глазами в Варю. Та тут же покрылась пунцовым румянцем.

— Матвей! — возмущенно воскликнула она.

— Ну что сразу — Матвей, — хихикнул тот. — Я теперь тоже буду говорить, что прихожу к взаимопониманию с дамами. Нахожу, так сказать, пути. Ладно, не обижайся, — вздохнул он, увидев, что собеседница близка к тому, чтобы выпрыгнуть на ходу из машины. — Твой хахаль сказал, что уезжает, ты эту новость переварила. А потом что?

Вот и подобрались они к тому, о чем говорить Варе не хотелось. Она помялась, не зная, как сформулировать свои чувства так, чтобы Матвей не заржал в голос и не начал издеваться над несчастной незадачливой подругой. А то с него станется. Варя уже давно заметила, что чувством юмора Матвей отличался довольно необычным.

— Потом… Потом было утро, и тут-то я узнала, что он за моей спиной решил, что я перееду вместе с ним. И все бы ничего, но ведь я этого не хочу. А когда я ему об этом сказала, он такого наговорил… — Варя затрясла головой из стороны в сторону и зажмурилась, пытаясь отогнать видение ясного лица Глеба, искривленного в гримасе раздражения и недовольства.

Матвей вздохнул и, протянув руку, сжал Варины пальцы в своих. В этом жесте не было ничего, кроме утешения, и от этого ей стало чуточку лучше. Сделав несколько медленных вдохов, Варя раскрыла глаза. Ну уж нет, плакать она не будет. Ничего ведь страшного не случилось? Не случилось. К тому же плакать при Матвее, который потом сто раз ей это припомнит при любом удобном и неудобном случае…

— И вот с тех пор я с ним не разговариваю, — подытожила Варя. — Я и видеть его не хочу, но в школе никак не отделаться.

— М-да, — произнес Матвей и плавно затормозил у тротуара. В ответ на недоуменный взгляд Вари пояснил: — Сейчас мы с тобой немного развеемся, а потом уже поговорим. А то ты сейчас такая убитая, что любая попытка внести хоть немного света в твой темный разум будет похожа на насилие над несовершеннолетними.

Вот за что Матвей нравился Варе, так это за легкий веселый нрав, который с такой же легкостью находил выход из, казалось бы, самой безнадежной ситуации. Привез ее Матвей не куда-нибудь, а в батутный центр. Стоило только увидеть огромные батуты, ямы с мягкими упругими кубиками и веревочные воздушные дорожки со стенкой скалодрома вдалеке, глаза Вари зажглись, а все неприятные мысли отошли в сторону.

Вместо форменной юбки и блузки Варе выдали спортивный костюм и специальные тапочки. Матвей облачился в нечто похожее, но в мужском варианте. На вопросы «как» и «почему» тот стал было путано объяснять о какой-то своей подруге, у которой тоже есть подруга, которая была бы не прочь стать его собственной подругой, а потом просто махнул рукой и сказал забить.

Что Варя и сделала. Каждый взлет в воздух наполнял ее чистой искрящейся радостью, которая заставляла чувствовать себя легкой-легкой, словно воздушный шарик. Несколько раз она сделала героическую попытку перевернуться в воздухе, и один раз ей это даже почти удалось, правда упала она вниз спиной вперед и мягко отпружинила обратно.

— Нравится здесь? — спросил Матвей, когда они, запыхавшись, пили свежевыжатый сок в баре здесь же, у батутов.

— Очень! — улыбнулась Варя.

— Тогда вот… — подмигнул ей Матвей и протянул карточку, невесть как оказавшуюся у него в руках. Откуда он ее достал — загадка, так как карманов на штанах парня не было.

Варя взяла ламинированный кусок пластика в руки и бросилась Матвею на шею со счастливым криком. Матвей преподнес ей годовой абонемент на посещение парка без ограничения по количеству дней или часов. Абонемент красиво переливался, а сбоку красивым шрифтом было выведено ее имя.

Матвей засмеялся, обнимая ее за талию и кружа в воздухе. И снова Варя не почувствовала в этом жесте ничего лишнего, как если бы ее обнимал брат. Хотя Леша так ее в воздухе никогда не кружил. Скорее уж он бы схватил младшую сестру за ноги и, раскрутив словно палицу, запустил бы в воздух куда подальше.

— Спасибо огромное, — пробормотала Варя, отпуская шею Матвея, явно пострадавшую от ее захвата.

— Да чего уж там… — отмахнулся тот. — А теперь, когда ты вся такая проветренная и счастливая, давай поговорим про твои проблемы на любовном фронте.

Варя разом сникла. Но почти сразу же воодушевилась обратно: Матвей наверняка скажет, что ей теперь дальше делать. И одновременно с этим в голове появилась странная мысль: а почему он ей так помогает? Ведь они не то чтобы друзья, скорее приятели, да и выгоды ему в этом никакой…

— Давай разберемся, — произнес Матвей, задумчиво щурясь. — Из-за чего ты больше обиделась: из-за того, что он за тебя все решил, или из-за того, что он сказал?

Варя опустила голову на сложенные ладони. Еще бы она знала!

Постаралась прислушаться к тому сумасшествию мыслей и чувств, что бурлили в ее голове. Что ударило ее сильнее: то, что Глеб не потрудился спросить у нее, а хочет ли Варя переезжать за тридевять земель лишь потому, что не хочет с ним расставаться, или то, что он наговорил ей после этого?

Сама мысль о том, чтобы переехать была странной. Конечно, ее поведение накануне, когда она узнала о том, что Глеб уезжает, можно было истолковать именно так. Что она не хочет с ним расставаться. И в тот момент она действительно этого не хотела. Но теперь… А может быть, она хочет? Может быть, она не пойдет в институт, а будет познавать себя где-нибудь на бескрайних берегах Байкала? Ага, упрется носом в пупок и будет медитировать.

А Глеб даже не спросил ее, действительно ли она хочет этого. Предложение его было… Оно было очень лестным. Приятным. От одной мысли, что они могли бы жить вместе, мурашки бежали по всему телу и не могли остановиться, заставляя появляться в ее голове всяким интересным мыслям. И то, как она проснулась тем утром с Глебом за спиной… Варе очень, очень этого хотелось.

И при этом же ей хотелось решить это все самой. Не оказаться перед фактом, словно безмолвной рабыне, а иметь возможность выбора. К тому же решение жить вместе — это ведь не где они сегодня будут ужинать и даже не какие занавески купить в абстрактный домик. Это серьезно.

Но она бы смирилась с его упрямством, если бы он просто выслушал ее и не сказал тех гадостей. Хотя их и гадостями назвать было сложно, но каждое его слово было жестоким, колючим и едким и вгрызалось прямо в сердце. Глеб ведь не мог не знать, что все разговоры о ее семье и о том, какие между ними отношения, ее слабое место. И все равно посмел высказываться так, что хотелось ударить его в белые зубы или в прямой нос.

— Ага, вижу, мыслительный процесс пошел, — удовлетворенно заявил Матвей, поигрывая трубочкой. — А теперь подумай вот о чем: твоя обида сильнее твоих… ну, назовем это эфемерное нечто чувствами?

— А? — недоуменно уставилась на него Варя.

Матвей терпеливо вздохнул и, подозвав официанта, попросил принести еще сока. Ему явно хотелось приголубить что-то более крепленое, но в батутном парке с алкоголем было туго.

— Как думаешь, какой итог будет у твоей обиды? — посмотрел он на Варю.

Та пожала плечами, опуская, почему-то, взгляд.

— А я тебе скажу какой. Учитывая вашу среднюю упертость по больнице, буйство гормонов и кое-чей совершенно непонятный ход мысли, если вы не разрешите этот конфликт, то вот то, что между вами сейчас происходит, быстро закончится, чем бы оно ни было. Ты этого хочешь?

Варя растерянно моргнула. Об этом она не думала… Представила, что из-за размолвки больше не сможет держать его за руку или наблюдать, как тот вдумчиво что-то читает, слегка приподняв бровь, и стало так холодно, будто все окна и двери разом открылись, впуская с улицы ледяной воздух и промозглый дождь.

Внезапно стало стыдно за ту сцену, что она устроила у школы. И вот что ей мешало поговорить с Глебом, объяснить, что чувствует и почему сейчас ее трогать не надо? Нет, вместо этого она, задрав нос, ушла с Матвеем, оставив Глеба смотреть ей вслед. С другой стороны, подумалось ей, смогла бы она спокойно с ним поговорить, не сорвавшись в очередную ссору? Ведь это именно из-за того, что Матвей умудрился привести ее в чувство, она поняла, что терять его не хочет. А проблемы — с ними они разберутся. Может быть не сразу, но разберутся. В конце концов, у кого их нет.

Матвей, наблюдая за переменами на ее лице, хмыкнул.

— Ну вот, — произнес он довольно. — Никогда не думал, что вдалбливать простые истины в чужие головы может быть так забавно.

Чужую голову в Варином лице вдруг посетила невиданная доселе решимость.

— А почему ты вообще мне помогаешь? — спросила она. Настала ее очередь задумчиво щуриться и смотреть на него внимательно.

Но Матвей не стал тушеваться или смущаться, как того ожидала Варя. Наоборот, он, приосанившись, подмигнул ей и откинул со лба темные кудряшки.

— Видишь ли, это такая многоходовочка, — охотно пояснил он. — Я помогаю тебе, ты говоришь об этом Лиле, та с восторгом в глазах рассказывает сестре… — Матвей мечтательно вздохнул. — А там, глядишь, и мне от Розы чего перепадет.

Варя возмущенно сдвинула брови и ткнула Матвея под ребра. Тот с грацией кошки увернулся и рассмеялся, протягивая руку и щелкая Варю по носу.

— А еще ты прикольная, — добавил он, уворачиваясь от ответного щелбана. — Не жеманничаешь, не кокетничаешь, и никаких матримониальных планов на меня не строишь. Вот вырастешь еще на пару годков, тогда и таскать тебя по всяким, хе-хе, сомнительным местам можно будет.

На это оставалось только рассмеяться.

Тяжелые мысли ворочались в Вариной голове весь вечер. Марьяна Анатольевна, видя рассеянность дочери, вопросами не донимала, тем более, что на все осторожные расспросы Варя отвечала невпопад. Зато Барни млел от повышенного внимания: почему-то Варе хорошо думалось, когда она чесала его между ушей. А от того, что думалось ей очень оторвано от реальности, внеплановые почесушки растянулись на пару часов.

Спала Варя плохо. В голову то и дело лезли непрошенные мысли, от которых было не так-то просто отмахнуться. К утру она так и не решила, что делать. С одной стороны, она еще не была готова простить Глеба. С другой — терять его она была не готова еще больше. Но ведь поговорить было нужно? Определенно.

Как квинтэссенция проблемы выбора стало место в классе. Куда ей сесть? Снова к Руслану? Или все-таки на свою родную заднюю парту? Как обычно, она пришла в класс первой, поэтому спросить было особо не у кого, да и у кого бы она решилась попросить совет? Не у Вики же, в конце-то концов.

Проблема решилась сама собой, когда через десять минут в класс влетела Ирина Владимировна, оправдывая свою кличку и размахивая руками так, что лишь не взлетела. Увидела Варю, в задумчивости подпирающую стену, недобро прищурилась.

— Воронина! — взвизгнула бессменная классная руководительница. — Почему тебя не было в пятницу?

Варя вздохнула. Ну что с нее, болезной, возьмешь? Ведь мама звонила в школу, предупреждала, но нет… Ирине Владимировне просто необходимо было кого-то хотя бы раз в день попытать. И сегодня она явно выбрала Варю.

— Мне нездоровилось, и мама разрешила дома остаться, — произнесла она громко и четко. — И она с вами, между прочим, говорила.

— Не здоровилось ей, — фыркнула Пропеллер. — А справка, справка где?

Варя горестно возвела очи небу и мысленно спросила, ну за что ей эта припадочная.

— Ирина Владимировна, ну какая справка? Прихватило меня, со всеми бывает, — покачала головой Варя. — Ну вы же женщина, не понимаете, что ли?

Пропеллер густо покраснела и захлопала губами, словно выброшенная на лед рыба. Возмущению на ее лице не было предела.

— Ну Воронина, ну я твоей матери все выскажу! — завопила она и вылетела из кабинета, громко хлопая дверью.

Дверь от удара даже не смогла закрыться и отлетела назад. Не выдержав давления, с нее сорвался белый листок, не замеченный Варей ранее, и медленно спланировал вниз, залетая под парты. Сообразив, что что-то бессмысленное вряд ли бы стали вешать с утра пораньше на дверь классной комнаты, Варя полезла за листком. И, как оказалось, не зря.

«Вместо первого урока одиннадцатый класс ожидают на собрании в актовом зале. Явка обязательна».

Так вот почему никто до сих пор не пришел, хотя до звонка на первый урок осталось всего минут десять! А если бы в класс не ворвалась ураганчиком Пропеллер, то Варя об этом так и не узнала. Вот уж правда, у всего в жизни есть свой смысл. Хмыкнув, Варя подхватила рюкзак и пошлепала в актовый зал.

Первым делом Варя ткнулась в дверь, ведущую на сцену, но та оказалась заперта. Странно, неужели для простого собрания решили снять чехлы с сидений? Как правило, в школе «Кленовый лист» все собрания, по какому-то недоразумению проводимые в пределах актового зала, устраивали прямо на сцене, где ученики рассаживались в круг, демонстрируя тем самым равенство с учителем в решении вопросов. А тут — такое.

Пожав плечами, Варя побрела к другой двери. Вот она уже была открыта, и, быстро юркнув в небольшую щель, Варя сразу увидела знакомую блондинистую макушку на крайнем ряду. Макушка находилась почти в середине ряда, но вот место по левую руку было свободно. С другой стороны это место охраняла медведеподобная фигура.

Ну вот, снова выбор. Сесть с краю, на первое свободное место, или пробраться к друзьям и Глебу? А если он захочет с ней поговорить, то что? Варя переступила с ноги на ногу и вздохнула. Ну зачем она себя обманывает? Она ведь в глубине души уже все решила, осталось только смириться с этим решением.

Поправив лямку рюкзака на плече, Варя решительно направилась к пустующему месту посреди последнего ряда. Ведь если бы ей место никто не занял, было бы в сто раз хуже.

Раз десять извинившись за оттоптанные ноги одноклассников, Варя, наконец, пробралась к свободному месту. Путь ее лежал через Глеба. Когда она оказалась в поле его зрения, то лицо Глеба дернулось, подавляя просящиеся наружу эмоции. К сожалению, что именно хотел скрыть от нее Глеб, осталось для Вари тайной.

Глеб был слишком длинноногим, чтобы Варя могла беспрепятственно пройти мимо. Да и в принципе длинноногим для стандартных сидений: его колени упирались в спинку напротив и при любом неловком движении пинали сидящего спереди. Впрочем, Глеба этот вопрос никогда не беспокоил.

Когда Варя подошла, Глеб поднялся на ноги и навис над ней стройной башней. Варя внезапно поняла, что не может поднять на него глаз. Так и протиснулась между ним и сидением, глядя ему в грудь. Пока протискивалась, случайно вдохнула смесь запахов сосны и мяты. Что-то дрогнуло внутри, и на место Варя практически упала, понимая, что теперь на него точно не посмотрит, с красным-то как у рака лицом.

Прозвенел звонок. Варя оторвалась от созерцания пальцев — внезапно она нашла их невероятно интересными, — и посмотрела на сцену. Новых действующих лиц не появилось. Стихнувший на мгновение приглушенный гомон снова набрал силу. Пиетета перед звонком одиннадцатиклассники уже давно не испытывали.

Краем глаза заметила, что на нее смотрит Глеб. Робко подняла на него глаза — Глеб тут же перевел взгляд на сцену. Скулы покрылись румянцем. Варя хмыкнула и снова уставилась на пальцы, перебирая их и царапая отросшими ногтями. Как два идиота, ей-богу.

Хлопнула дверь. Через несколько секунд на сцену вышел директор, Иммануил Вассерманович, с блестящей лысиной. За ним тенью следовала Ирина Владимировна, взволнованно заламывающая руки. На первый ряд гуськом протянулись учителя по основным предметам: математике, русскому и литературе, истории, английскому языку.

— Мои дорогие выпускники! — воскликнул Иммануил Вассерманович, надрывая связки. Микрофон низенькому директору никто не выдал, поэтому он кричал как мог, благо легкие у него были не слабые.

— Мы не дорогие, мы бесценные, — пробурчал рядом Глеб. Варя прыснула в кулак. Увидев гневный ищущий взгляд Пропеллера, тут же сделала серьезную мину. Гневный взгляд прошел мимо.

— До самого главного экзамена всего вашего обучения осталось совсем чуть-чуть, и сегодня мы хотим поговорить с вами о том, что ждет вас в вашем обозримом будущем.

Директор вещал вдохновенную речь добрых двадцать минут, постепенно теряя внимание слушателей. Даже Новикова, обычно демонстративно ловящая каждое слово Иммануила Вассермановича, сидела, уткнувшись в телефон. Варе с ее места было видно одноклассницу очень хорошо. Вика с кем-то переписывалась, щелкая по экрану длинными ногтями. Будто чувствуя Варин взгляд, она перекинула через плечо блестящую густую косу темных волос и посмотрела назад, безошибочно находя Варю глазами. Увидев, что Варя на нее смотрит, Вика насмешливо усмехнулась и отвернулась.

Варя озадачилась. Что это сейчас было?

Собрание захватило еще и половину второго урока. Поочередно выступили все учителя, еще раз кратко рассказав, что их ждет на государственных экзаменах и чего они сами ждут от своих учеников. Варя откровенно скучала. Она и так знала, что светилом науки ей не стать, поэтому она и не рвалась в первые ряды отличников и ударников труда. На твердую четверку по большинству предметов она вполне могла наскрести, бюджетным отделением при поступлении — спасибо родителям, — не была ограничена, поэтому вся эта истерия на тему экзаменов ее волновала мало. Уж куда меньше, чем то, что она до сих пор не решила, куда идти учиться. И идти ли.

Периодически Варя ловила на себе взгляды Глеба, но понять, что именно на его лице, ей не удавалось: Глеб то вовремя отводил глаза, то и вовсе делал вид, что рассматривает что-то на стене. Заговорить первой она не решалась.

Наконец, собрание было объявлено законченным. Одиннадцатиклассники нестройным ручейком потянулись к выходу. Чувствуя себя пингвином у водопоя, Варя перетаптывалась, медленно продвигаясь вперед и то и дело утыкаясь носом в серебристый жилет, от которого пахло лимоном и мятой. Купался он в них, что ли…

Проявляя чудеса грациозности, Варя умудрилась споткнуться, спускаясь, а когда она выровняла равновесие и снова подняла голову, обладатель жилета куда-то исчез, и его не было видно в обозримом пространстве. Варя вздохнула. А она ведь уже почти решилась на то, чтобы объяснить ему свои чувства.

Обернулась: Лиля и Руслан уже спустились, проходя мимо, Лиля со слабой улыбкой махнула ей рукой, торопясь наружу. Помявшись немного, надеясь в глубине души, что Глеб выскочит из-за кресел с криками «Разыграл!», Варя снова вздохнула и, одернув сбившуюся юбку, побрела к выходу.

Однако выйти из актового зала ей было явно не суждено.

Двери в зрительную часть актового зала находились в небольшой нише, которую закрывали тяжелые черные драпировки. Делалось это для того, чтобы входящие и выходящие люди не смущали тех, кто сидит в темном зале и смотрит выступление на сцене. Идея была правильная, вот только многие шутники пользовались тем, что в нише почти всегда было темно, любили спрятаться там и наскакивать на проходящих мимо с воплями, пугая тех до икоты.

Когда Варю схватили за руку, первой ее мыслью было ударить на опережение рюкзаком недалекого шутника. Но потом на нее сквозняком донесло знакомый запах, но вольный полет рюкзака, утяжеленного книгами, было уже не остановить. Варя только и смогла, что слегка отклонить его полет, поэтому вместо лица Астахова рюкзак врезался в живот и повис в Вариной руке.

Глеб сдавленно охнул.

— Теплого приема я и не ожидал, — пробормотал он, не отпуская Вариной руки, — но это как-то слишком.

— Я случайно! — воскликнула Варя внезапно сорвавшимся голосом.

class="book">Глеб потянул ее за руку, отодвигая от двери глубже в закрытую черными шторами нишу. Варя почувствовала побуждение упереться копытами в землю и не поддаться хотя бы из чувства противоречия, но решила хотя бы раз не истерить. К тому же, она же сама хотела поговорить. А какое место может быть лучше темной ниши в пустом актовом зале?

— Послушай меня, пожалуйста, — произнес тихо Глеб. Его пальцы, державшие Варю за локоть, разжались, но руки он не убрал: скользнул ладонью вниз и осторожно взял ее руку в свою.

Варя втянула воздух сквозь зубы. От пальцев по руке вверх побежали резвым табунчиком мурашки, от которых бросило одновременно в жар и в холод.

— Я все вчера понял, — сказал Глеб. Варя искренне пыталась сосредоточиться на том, что он говорит, но сделать это было сложно: стояли они так близко, что она почти утыкалась носом в его рубашку, а в голове само собой возникло то утро, когда она проснулась в его объятиях. — Ты не говорила со мной, на все вопросы отвечала так, будто тебе мой голос противен, а сегодня ты даже на меня посмотреть не можешь… Я все понял. Правда. Я обидел тебя, и я сам виноват. Я ведь знаю, что ты очень ранимая, — выдохнул он.

Он медленно отвел прядь волос с ее лица, коснулся подушечками пальцев щеки. Варя боялась пошевелиться, боялась спугнуть этот странный момент, и одновременно хотела его обнять, забив на все объяснения, потому что все и так стало бы ясно. Противоречивость женской натуры как она есть.

— Я все понял, — снова произнес он, касаясь пальцами, практически невесомо, контура губ, скул, поглаживая их подушечками. — Ты выбрала его, и я ничего не могу с этим поделать. Сам виноват.

Яркой кометой пронеслась в голове мысль: он что, решил, что она с какой-то дури рванула в объятия Матвея? Она? Едва не рассмеялась от нелепости этой идеи. Она и Матвей! Вот уж точно.

— Глеб, — прошептала Варя, внезапно обнаружив, что голос куда-то пропал. — Я…

Не давая ей говорить, Глеб прижал палец к ее губам.

— Не надо, не говори ничего. Я видел вчера, что ты была так рада его видеть… — он вздохнул, наклоняясь ближе, почти касаясь губами ее губ. — Просто надеюсь, что тебе так правда будет лучше. А я — я идиот.

Его рука сдвинулась на затылок, запуталась в волосах, а потом притянула ее к нему ближе. Желания сопротивляться — даже из чувства противоречия и врожденной вредности — не возникало. А потом он коснулся ее губ своими, и на одно длинное, полное нежности мгновение окружающий мир со всеми проблемами растворился в запахе лимона и мяты. Рюкзак глухим ударом ударился о пол, когда из ослабевших пальцев выпала лямка. Варя, чувствуя, как подкашиваются колени, сама потянулась к нему — но слишком поздно: Глеб отстранился и вылетел из темной ниши наружу, распахнув дверь в яркий коридор.

Варе только и оставалось, что, тяжело дыша, растерянно смотреть ему вслед.

*

Варя еле дождалась звонка с последнего урока.

Унесшийся в закат укушенным лосем Глеб на третий урок не пришел. А когда Варя выбежала на улицу в перерыве, то увидела, что и его машины нет. Неужели он просто уехал?

В этот день Варя побила даже собственные рекорды рассеянности. Одна радость: за широкой спиной Руслана ее видно не было, и учителя, как обычно, практически забыли о ее присутствии, удивляясь только на перекличке тому, что она все-таки была на уроке.

В голове клубился густой туман, мешавший связно думать. То и дело в памяти всплывал поцелуй, и Варя ловила себя на том, что прикасается пальцами к губам. Да как он мог подумать, что она переметнулась к Матвею! Потом Варя вспоминала вчерашний день и то, как Матвей ждал ее, сияя улыбкой, и как сама Варя бросилась к нему… Нет, ну определенно что-то подумать можно было. Но неужели Глеб был настолько не уверен в себе и в том, что было между ними?

Варя, возможно, еще долго думала бы, что ей делать и как ей быть, если бы не внезапный звонок с неизвестного номера. Она как раз брела по мокрому асфальту, на котором уже не было подтаивающего снега, по направлению к метро, как в кармане зазвонил телефон. Вытащив его, Варя несколько секунд недоуменно смотрела на незнакомую комбинацию цифр, а потом нажала на зеленую трубочку на экране и поднесла его к уху.

— Алло?

— Привет, Варя, — произнес на том конце смутно знакомый голос.

— Эм. Привет. А кто это?

На том конце вздохнули.

— Это Марк, друг Глеба.

Перед глазами сразу вспыхнуло его лицо с кривой усмешкой, как тогда, когда он говорил, что они с Глебом не пара. Надо, это было так недавно, а такое чувство, будто целую жизнь назад.

— Не узнала тебя, привет, — осторожно произнесла Варя, недоумевая, чего это он ей звонит. Такого еще не было ни разу. — Что-то случилось?

— Почему сразу что-то случилось?

Настал Варин черед вздыхать. Правда, она еще и глаза закатила.

— Ты друг Глеба, а не мой. Так что случилось?

— Это мне у тебя надо спросить. Глеб приехал ко мне весь взбудораженный и, ничего не объясняя, с порога кинулся к бару. Опять ты его довела?

— Он сам себя довел, — огрызнулась Варя. Будет она еще оправдываться перед Марком, велика честь. Потом вздохнула. — А где он сейчас?

Марк издал невежливый смешок.

— После того, как я смог остановить разграбление семейных запасов алкоголя, положил его спать, а потом отвез домой. Ты бы проверила его, что ли. А то со мной он говорить отказывается, а такое состояние ни к чему хорошему не приводит.

Попрощавшись, Марк отключился, а Варя застыла рассеянным памятником самой себе. Что же происходит? Кто-то налетел на нее сзади, сшибая с места и ругаясь на незадачливую глупую, что застыла посреди дороги. Варя недоуменно посмотрела прохожему вслед и поморщилась. Как ни странно, столкновение привело ее в чувство: бросив взгляд на часы, Варя перехватила поудобнее рюкзак и решительно направилась к метро.

С Глебом и правда нужно было поговорить.

К сожалению, точный адрес Астаховых она запомнила очень смутно. Улицу вроде бы помнила, а вот номер дома и подъезд — слабо. Все-таки ее и туда, и обратно везли на машине. К счастью, в памяти всплыло, что рядом с домом был супермаркет, а подъезд был напротив разрисованных баков для мусора и большая детская площадка. Поплутав и поспрашивав спешащих по своим делам прохожих, Варя вышла на нужный двор. Потом, методом тщательного осмотра, нашла требуемый подъезд. И вот тут возник затык. Этаж Варя помнила, двенадцатый, помнила, что квартира справа, но вот какой у нее номер? А без номера квартиры попасть через домофон в подъезд не представлялось возможным.

К счастью, в подъезде жили не настолько мнительные люди, чтобы не пропустить с собой девушку достаточно хрупкого телосложения с красным от холода носом. Правда, пока Варя дождалась то доброе создание, что будет входить или выходить из дома, нос у нее покраснел не только на словах, а вполне натурально, угрожая банальным насморком.

Поднявшись на нужный этаж, Варя вышла из лифта, осмотрелась. Увидела нужную квартиру, подошла, занесла руку над звонком…

Застыла на месте, не решаясь надавить. Ее охватила робость, будто от этого простого действия зависит вся ее жизнь. А что если Глеба дома нет, и дверь откроет Анжела Филипповна? А что если Глеб спит и звонка в дверь просто не услышит? А что если он все-таки откроет, но не захочет с ней говорить и захлопнет дверь прямо перед ее носом?

Мотнув головой, Варя несколько раз медленно вдохнула и выдохнула, выравнивая сердцебиение. Да что же это такое с ней за сумасшествие? Снова сомневается, снова робеет, будто не она сама хотела приехать, а ее заставили. Да и кто сделает это, кроме нее? Ее жизнь в ее собственных руках, и пора бы уже перестать бегать от самой себя и того, что сидит в темных омутах в глубинах сознания. Все это она, и если она сама себя принять не может, то как это сделают остальные?

Решившись, Варя нажала пальцем на звонок, слыша тонкую трель за стеной. Внутри все дрожало от напряжения и предвкушения. Вот только предвкушения чего? Новой ссоры или примирения? От мысли, каким именно может быть примирение, Варя смутилась, но смутному желанию сбежать не поддалась.

— Открыто! — раздался приглушенный женский голос. — Входите!

Варя моргнула недоуменно. На Анжелу Филипповну голос не походил, на Лесю тоже. Может, домработница? Глеб, вроде бы, говорил что-то о домработнице, которая каждый день приходила к ним с уборкой и готовкой, так как его матери было сильно не до того, а дома находился растущий организм, который не мог питаться росой и энергией вселенной.

Варя толкнула дверь и обнаружила, что та и правда открыта. Вошла в знакомую прихожую, увидела на крючке женское пальто и сваленные на бок полуботинки. Рядом с ними лежала маленькая сумочка, в которую поместилось бы разве что зеркальце. Сумочка была ей смутно знакома, но откуда и почему — Варя понять не могла.

— Подождите минутку, я сейчас, — донеслось до Вари из коридора, ведущего к спальням. — Надеюсь, у вас будет сдача с пяти тысяч…

Кажется, ее приняли за курьера. Варя помялась с ноги на ногу, вытягивая шею. Сердце сжалось от дурного предчувствия. А что если тут окопался Алексей Борисович с любовницей? Глеб и о постоянных пассиях родителя ей рассказывал. Если любвеобильный Астахов-старший в каждом городе имел по любовнице, то что мешало ему завести ее и в Москве, прямо под носом жены? А она, Варя, явилась и сорвала им всю «малину»…

Однако из коридора появилась отнюдь не любовница Алексея Борисовича. Хотя… Уж лучше бы она была любовницей его отца.

Из темноты коридора, одетая в длинную белую, явно мужскую, рубашку, криво застегнутую на половину пуговиц, вышла Вика. Блестящие темные волосы растрепаны и взъерошены, косметика размазана, на шее и виднеющейся между полами рубашки груди темные следы засосов.

Увидев Варю, Вика замерла на мгновение, а потом медленно, широко улыбнулась. Лицо ее так и лучилось мрачным торжествующим удовлетворением. Ничуть не стесняясь своего вида, она облокотилась на стену и перекинула через плечо темную волну волос, усмехаясь.

А Варя… Варя застыла, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Она не могла не верить глазам, ведь вот же она, Вика, белеет рубашкой в полумраке и насмешливо улыбается. И все-таки верить не хотелось. Мелькнула безумная мысль: может быть, это сон? Ущипнула себя за запястье, боль была резкой и самой настоящей.

— Что… — сипло произнесла Варя, — что ты тут делаешь?

Вика многозначительно посмотрела на себя, взмахнула широким белым рукавом, слишком для нее длинным, как бы говоря: «А ты как думаешь?»

— А где Глеб? — не сдавалась Варя. Она все еще надеялась, что это какая-то большая, ужасная ошибка.

— Глеб отдыхает, — произнесла Вика и сама потянулась как кошка. — Он и так был не в форме, а теперь уже, наверно, спит.

— Нет, — мотнула Варя головой. — Ты врешь.

Вика рассмеялась. Ее голос в густом полумраке был похож на тягучий мед, лившийся густой струей. Тряхнула волосами, облокотилась спиной о стену, скрестила под грудью руки.

— Не веришь мне? — со смешком спросила, снисходительно глядя на Варю. — Иди проверь. Можешь даже не разуваться.

Ноги сами понесли к комнате в конце коридора. Дверь была приоткрыта, в комнате горели лампы, и из дверного проема лился неверный свет светильников. Шла туда и чувствовала, будто сам воздух сопротивляется, не хочет подпускать ее к комнате. И все равно шла, не в силах остановиться.

Подошла, застыла в дверном проеме. Комната, ничуть не изменившаяся с четверга. Все тот же матрац на полу, те же тома Большой Советской Энциклопедии вместо тумбочек. Только кровать в беспорядке, половина подушек валяется на полу. Вперемешку с одеждой.

Знакомое чувство: мозг выхватывал отдельные детали картинки, не соединяя ее вместе. Вот Варя видит узкую зеленую юбку школьных цветов. Рядом — прозрачный бежевый чулок, причудливо оплетающий смятую подушку. У тумбочки пустой стакан.

А на самой кровати… Наверно, если бы ее в этот момент ударили под дых, Варя бы почувствовала себя лучше. Глеб лежал на спине, закинув руку за голову. Светлые волосы смялись на сторону, на лице испарина, грудь вздымается чуть быстрее, чем должна. Поперек тела накинуто одеяло, криво спадающее на пол.

В ушах громко зашумело, глаза защипало. Варя покачнулась, задела ногой пустую бутылку, кем-то забытую у порога. Та неожиданно громко звякнула в пустой тишине квартиры. Глеб дернулся, потревоженный звуком. Открыл глаза, увидел ее. Дернулся, схватился за одеяло.

— Варя?.. — растерянно пробормотал он, щурясь. Голос хриплый, слабый.

Варя попятилась назад, путаясь в собственных ногах. Стало жарко, так жарко, что хотелось выпрыгнуть из кожи. Шарф, обернутый вокруг шеи душил, а пальто сковывало движения. Она рванула к выходу, не видя дороги. Пробежала мимо Вики, довольно смеющейся.

Выбежала из квартиры, ударила рукой по кнопке вызова лифта. Хорошо, что он еще не уехал. Серебристые двери бесшумно открылись, и Варя, снова споткнувшись, ввалилась внутрь, не глядя нажимая на кнопки.

Тело сотрясала дрожь, глаза жгло, дышать было так тяжело, будто ее придавило кувалдой. Она привалилась к стене и медленно сползла по ней вниз, трясясь всем телом.

Как он мог?

Как?..

========== Часть двадцать пятая, напряженная ==========

Дорога домой вылетела из памяти, словно старый пронесшийся мимо сон. Вот бы и остальной день пронесся мимо также, без остановок по пути. Варя бездумно брела по улице, касалась турникета проездным, заходила в вагон и слушала станции. Пришла в себя она только в тот момент, когда споткнулась о снятый ботинок и упала на пол в прихожей, больно ударившись коленями о доски.

Боль отрезвила, заставила увидеть себя будто со стороны. Она сидела, баюкая ушибленную ногу, поджав поl себя вторую, а левая нога все еще в ботинке, хотя она уже почти дошла до гостиной. Пальто валяется на полу, шарф болтается на шее, опасно затянувшись узлом на горле. Пиджак наполовину снят, повиснув на одном рукаве, все еще надетом на руку. А рядом стоит Барни и смотрит на хозяйку недоуменно, будто пытаясь понять, что же это за игра такая?

Варя посмотрела на край отражения в зеркальной раздвижной дверце шкафа, засмеялась, сама не понимая почему. Стало жарко, так жарко, будто она не человек, а взрывающийся вулкан. От этой мысли — что она сейчас раскалится и взорвется, выплевывая красными искрами огонь и лаву, — стало еще смешнее.

Варя смеялась и смеялась, не в силах остановиться, а потом, без перехода, зарыдала, так же сильно.

Барни подошел к хозяйке, наклонил морду к ее голове и большим шершавым языком облизал мокрые от слез щеки. Потом плюхнулся прямо на пальто, снова лизнул. Варя обняла его шею обеими руками, спрятала лицо в короткой черной шерсти и зарыдала еще сильнее.

Как, как он мог так с ней поступить?

Мысли роились в голове, не формируясь до конца, оставаясь смутными полуфабрикатами. Кажется, звонил телефон, забытый в кармане пальто. Задорная мелодия раздавалась прямо из-под хвоста пса, вздрагивавшего от вибрации, но стойко терпевшего. От этого становилось еще смешнее, и Варя снова начинала хихикать, только чтобы через мгновение затрястись от рыданий.

К тому моменту, когда хлопнула входная дверь, впуская домой Марьяну Анатольевну, Варя сидела, молча уткнувшись в пса, опухшая от слез.

— Господи, Варя, — бросилась к ней мать с порога, не снимая ботинок на высоких каблуках. — Варя, что случилось? Варя?

Она что-то говорила, но Варя не понимала. Все происходящее доходило до нее словно через толстое одеяло, которым она укрылась от окружающего мира. Или словно через толщу воды. Она — на дне, а все остальные — далеко-далеко.

Марьяна Анатольевна подняла ее на ноги, поддерживая за плечи. Варя послушно стояла, пусть и не понимая зачем. В голове царила умиротворяющая пустота, которой хотелось поддаться, в которой хотелось раствориться. Лишь бы не видеть раз за разом Вику, выходящую из темноты, в одной только белой рубашке.

Марьяна Анатольевна завела Варю в ванну, усадила на край ванны, положив на него толстое махровое полотенце. Хотя Варя бы холода все равно не почувствовала. Белый свет лампочек резал глаза, болело саднившее горло, кажется, она сорвала голос. Но в остальном — приятное безразличие желанной пустоты.

Мама осторожно сняла с неё рубашку, покрытую темными разводами слез, смешанных с тушью. Потом достала из шкафа мягкую губку, намочила ее в тёплой воде, и стала умывать, постоянно приговаривая тонким голосом что-то невразумительное. Варя все равно ее не понимала. Больше всего ей хотелось лечь на коврик, а ещё лучше — в ванну, закрыть глаза и забыться сном без сновидений.

Ей удалось это сделать довольно скоро, как ни странно. Будто Марьяна Анатольевна читала ее мысли. А может, она просто видела, что ни на какие разговоры дочь не способна.

Мама завела ее в комнату, посадила на кровать. Достала из шкафа чистую пижаму в мутантского вида цветочек, состоящую из большой мягкой рубашки и длинных просторных штанов. Обычно Варя бы стала отбиваться от подобного одеяния. Сегодня только мазнула безразличным взглядом и послушно подняла руки, чтобы надеть рубашку.

Марьяна Анатольевна разобрала постель, откинула одеяло и уложила дочь на подушку. Потом поджала губы, вышла. Вернулась через несколько минут со стаканом воды в руке. Дала его Варе, а та, даже не глядя, послушно выпила, чуть поморщившись.

Жидкость была сладковатой и имела легкий привкус лекарств. Рот свело, но Варя проглотила, понимая где-то глубоко, там, где ещё сохранилась адекватность, что так надо. Выпила и легла щекой на прохладную подушку, радуясь, что можно закрыть глаза.

Кровать стала кружиться, идти волнами, будто Варя не в своей комнате, а где-то на море, качается в бушующих водах. Мягкими лапками стала охватывать дрема, накатывающая, словно прилив.

Варя ещё успела услышать, как мама говорит с кем-то, наверное, по телефону, говорит громко, а в голосе слышится страх, а потом волны унесли ее в долгожданную пустоту.

Проснулась Варя резко, неожиданно, без приятного перехода между сном и явью. Будто что-то вытолкнуло ее из липкой темноты, в которой не было снов и кошмаров.

Открыла глаза и поморгала, привыкая к темноте. По ощущениям она проспала немного, несколько часов. Значит, ещё ночь того же дня? Варя скосила глаза на тумбочку у кровати: стоял стакан с водой, рядом с ним лежала аскорбинка. Варя не смогла не улыбнуться. Конечно же, воду оставила мама. Она ведь знала, что после успокоительных она просыпается с жуткой жаждой. А аскорбинка — их старая шутка. Когда Варя была маленькой, она верила, что аскорбинка лечит все болезни. Правда, тогда аскорбинкой называли все подозрительно выглядящие горькие таблетки. На вопрос, почему одна аскорбинка вкусная, а другая — гадкая, мама пожимала плечами и говорила, что ее сделали из недозрелых апельсинов. А Варя верила.

В голове было мутно и туманно. Потрогала на себе пижаму — Варя такую бы ни за что не надела. Она даже не знала, что в ее шкафу есть такое непотребство. Нахмурилась, пытаясь понять, что случилось, а потом — внезапно, словно разбилось темное стекло и осыпалось осколками к ее ногам, — к ней пришло осознание.

Глеб.

От одной мысли стало осязаемо больно, будто кто-то вонзил в грудь двузубую вилку и несколько раз провернул. Варя зажмурилась, чувствуя, как на глаза снова наворачиваются слезы, и замотала головой, прогоняя мысли. Потом, понимая, что еще немного и снова впадет в буйство плача, представила, что кладет Глеба в картонную коробку, заклеивает ее скотчем и убирает в метафорической шкаф на чердаке ее разума. Пусть лучше побудет там.

Это немного помогло. Запретив себе думать о том, что случилось всего лишь несколько часов назад, Варя перевернулась на бок и подтянула подушку под щеку. Закрыла глаза, попыталась снова вернуться в благословенное ничто сна, но тот идти к ней отказывался. Промучившись еще минут пятнадцать, усиленно удерживая веки закрытыми, Варя сдалась и села на постели, откидывая одеяло. Тело требовало хоть какого-то движения.

Морщась от холодного пола, по которому шел ночной сквозняк, Варя вышла из комнаты. Сходила на кухню, попила воды, посмотрела задумчиво на шоколадку, но есть не хотелось. Вообще. Симптомы были знакомые, но насиловать организм и делать то, чего ей совсем не хотелось, Варя не стала. Потом ее все равно заставят поесть, а пока — пока можно было и попотворствовать своим неврозам.

Ноги сами несли ее вглубь коридора. Пустота, поселившаяся внутри, требовала чего-то, чего-то неопределенного. Пока Варя лениво размышляла, что же такое хочет ее усталая душа, как ноги донесли ее до простой двери без опознавательных знаков. Двери, которая всегда была закрыта, а в комнату, что скрывалась за ней, входила только уборщица.

Не отдавая отчета в своих действиях, Варя протянула руку и дотронулась до ручки. Она была холодной, металлической, гладкой. Короткий выдох — и Варя нажимает на нее, а где-то в отдалении проскальзывает удивление.

Дверь открылась с легким скрипом. В нос ударил запах пыли, который царил во всех заброшенных помещениях. Пусть комната не была заброшена в прямом смысле этого слова, но кратких визитов уборщицы было явно недостаточно для того, чтобы сохранить внутри уют жилого дома. Варя поморщилась, все же делая глубокий вдох, и вошла внутрь, мягко затворяя дверь за собой.

Дыхание перехватило. Варя прислонилась спиной к двери и закрыла глаза, медленно считая про себя. Она и сама не понимала, зачем зашла в эту комнату. Она не делала этого пять лет и могла бы не заходить ещё пять. И все-таки, что-то заставило ее подойти и открыть дверь.

Постепенно дыхание пришло в норму. Сердце выровняло ритм, не стуча, словно пытаясь сломать рёбра и вырваться наружу. Дерево за спиной медленно нагревалось и уже не холодило спину и затылок. Варя легонько стукнула головой по нему, убеждаясь, что она действительно стоит здесь, и что это все не сон. Ей ведь действительно могло все это сниться. И сквозняк на полу, холодящий босые ноги, и тупая боль в груди, скорее придуманная, нежели реальная. Ведь сердце — это только мышца, которая качает кровь по телу. Оно не может разбиться, не может болеть из-за глупости. Ведь не может же?

Варя сделала глубокий вдох и открыла глаза.

Комната Алины была такой же, какой она ее помнила. Те же бледно-розовые, почти белые обои, тот же толстый темный ковёр на полу, мягкий на вид, но на самом деле жесткий. Когда-то давно Алина на нем упала, споткнувшись о сумку, и стёрла колени до крови. На самом деле ковёр был густого розового цвета, темного, почти фиолетового, но в ночной темноте он казался чёрным. Варя сглотнула.

Слева у стены стояла кровать, деревянная, со столбиками, на которых были повязаны разноцветные ленточки. Ленточки повязала Варя на последний день рождения Алины. Она прокралась ночью, специально дождавшись, пока сестра уснёт, и повязала бантики, криво и косо, но Алине так понравилось, что она отказалась их снимать вообще.

На одном конце на пушистое покрывало были накиданы маленькие подушечки, а с другой стороны, занимая почетное место у изголовья, сидел облезлый медведь. Вид у него был… жуткий, если не сказать иначе. Когда-то густая шерсть кое-где облезла, вместо глаз были выпуклые пуговицы, друг другу не подходящие, левая лапа была пришита грубыми чёрными нитками, ярко выделявшимися на сероватом меху. Таким он был ещё при Алине, и та отказывалась его выкидывать. Каждую ночь она засыпала только с этим медведем в обнимку и впадала в крик сразу же, когда мама предлагала купить ей другого, нормального медведя. И теперь Алины уже давно не было, а медведь все также ждал ее. Варя сморгнула слезы и отвернулась.

Напротив кровати, у другой стены, стоял туалетный столик с большим зеркалом как в гримерке. По раме шли маленькие лампочки, светившиеся белым ясным светом. Алина называла его «злым зеркалом», потому что такой свет показывал все недостатки, каждую складочку и каждое несовершенство. Но красилась она все равно возле него. Потому что если в злом зеркале не видно прыща или мешков под глазами — значит их не увидит никто.

На столике царил творческий косметический беспорядок. Стояли вперемешку старые помады, загустевшие блески для губ. В ряд, словно бравые солдаты, были выставлены пузырьки духов, которыми уже давно никто не пользовался. Любимыми у Алины были те, что хранились в похожем на каплю пузырьке. Она берегла их как зеницу ока и душилась ими только в особых случаях. Когда Алина собиралась на свидание — а Варя сидела на кровати, поджав ноги под себя и наблюдая за ее сборами, в комнате всегда пахло именно ими.

В центре столика лежала забытая расчёска с несколькими запутавшимися светлыми волосками в зубчиках. А под расческой зажат огрызок тетрадного листа, на котором чужим почерком нацарапан выцветший номер телефона и подписано «Игорь», а рядом с именем — нарисованное фломастером сердечко. Интересно, подумала Варя, а этот Игорь ждал ее звонка? Знает ли он, что с ней случилось? Или решил, что симпатичная блондинка просто его продинамила?

Варя взяла пузырёк в форме капли в руки, сняла крышечку, поднесла к носу. Крышка почти не пахла, сколько бы она не нюхала ее. Тогда Варя подняла пузырёк над головой, взболтала его и брызнула несколько раз, чувствуя, как холодная морось падает на лицо. Медленно втянула носом воздух и улыбнулась.

На зеркале, заткнутая за раму, висела фотография: Алина в ярком желтом платье с рисунком из крупных цветов, Лёша, выглядящий чуть старше Вари сейчас, и сама Варя, сидящая у него на коленях, замотанная в куртку словно в смирительную рубашку.

По щекам потекли слезы, но на этот раз Варя была им рада. Словно вместе с дверью в комнату сестры открылось что-то внутри неё, что-то, что она держала под замком все эти годы, будто прятала от самой себя.

Варя коснулась пальцем лица Алины на фотографии, потом посмотрела в зеркало на себя. Они были разными, но одновременно очень похожими. Тем самым мистическим образом, каким похожи разновозрастные друг на друга, будто взяли лицо и разделили его на двоих. Хотя ничего мистического в этом не было, ведь Лёша — до всех его выматывающих тренировок, — был точно также похож на них, пусть и в мужском варианте. Обычная генетика. И все равно Варе казалось это чем-то таинственным и волшебным.

И все-таки Алина была мягче, женственней. В ней было больше того неуловимого, девчоночьего. В этом она была похожа на маму, которая, казалось, была воплощением мягкости. А Варя — теперь она видела это ясно, — была жёстче. Это читалось в твёрдой линии губ и в насупленных бровях, и в выражении серых глаз — холодных, словно зимняя стужа. У Алины глаза всегда смеялись и улыбались.

Из комнаты уходить не хотелось. Варя прошлась мимо этажерок с книгами, внимательно изучая коллекцию сестры. Посмотрела на беспорядок на письменном столе: учебники и тетради навалены хаотичной горкой на одной стороне, на другой боком стоит старый белый ноутбук. Не сумев преодолеть любопытство, Варя подсоединила его к розетке и включила, но тут ее ждало разочарование: ноутбук был запаролен, а самого пароля нигде видно не было. Да и не стала бы Алина оставлять его на видном месте. Вздохнув, Варя выключила ноутбук и вернула его на место. Эта тайна так и останется неразгаданной.

Наконец, когда каждый угол комнаты был внимательно изучен и орошён солёными слезами, то и дело брызжущими из глаз, Варя подошла к постели и улеглась на пушистый плед, сворачиваясь в комочек. К груди прижала мишку Алины и закрыла глаза. Спать не хотелось, но хотелось вспоминать сестру и думать о ней.

Какой бы она была в семнадцать лет? Какой бы была в двадцать? Что бы делала сейчас, на кого пошла бы учиться, жила бы все ещё с ними или переехала бы, как Лёша?

Вопросы роились у неё в голове, и впервые за долгое время Варя не отбивалась от них, пытаясь спрятать в самый дальний уголок сознания, где будет не так больно сознавать, что ответов на них она уже никогда не получит. Вместо этого Варя представляла себе, какой бы была их жизнь, будь Алина жива. Были бы они безоблачно счастливы, или жизнь все равно сгладила бы эту деталь другими невзгодами?

А самое главное — что бы Алина сделала, будь она на ее месте? Признаваться в этом не хотелось даже самой себе, но сейчас этот вопрос больше всего волновал Варю. Как бы она хотела сейчас сесть рядом с сестрой, обнять ее и рассказать обо всем, что ее тревожит… Алина бы нашла правильные слова, чтобы вернуть в ее душу спокойствие. Ведь наверняка бы нашла. Она бы выслушала ее, не перебивая, подумала бы, а потом рассказала бы какую-нибудь историю, которая случилась с ней или с одной из ее многочисленных знакомых, в которой была бы глубокомысленная мораль.

Варя представляла, как говорит с ней, а сестра отвечает, и вдруг поняла что совсем не помнит ее голоса. Помнила ее лицо, пусть и смутно, но память можно было освежить фотографиями. А вот голос… Он стерся из разума, будто его там и не было. Тогда Варя решила, что голос у Алины был мелодичный, похожий на мамин. Такой же мягкий, как ее глаза. А когда Алина смеялась, то он становился немного хрипловатым, будто она много кричала на холодном воздухе.

Варя так замечталась, что не заметила, как наступило утро. Сначала прозвенел будильник в спальне Марьяны Анатольевны, потом глухо заворчал Барни, цокая когтями по паркету. Барни прошёл в Варину комнату, ударил по двери лапой, открывая ее, зашёл внутрь. На какое-то время стало тихо, а потом снова раздалось цоканье, только уже в обратном направлении. Пёс, не найдя хозяйку на месте, пошёл будить вторую хозяйку. Беды бедами, но завтрак — это святое. Снова прозвонил будильник, послышался недовольный голос мамы, выговаривавшей псу. Но дело было сделано: Варя услышала глухие шаги и шарканье тапок по полу: Марьяна Анатольевна побрела мимо неё в ванну, умываться.

Варя вздохнула. Вот и кончилась ночь, кончилась тишина. Ей хотелось бы погрузиться в неё навсегда, но это было просто невозможно. Сейчас мама умоется и пойдёт проверять ее, Варю. А не найдя ее в комнате, начнёт нервничать и искать ее по всей квартире. Будет бегать из комнаты в комнату и даже не подумает заглянуть сюда.

Так и случилось.

— Варя? — раздался испуганный голос Марьяны Анатольевны из-за стенки.

Варя вздохнула, поправила прижатого к груди медведя. Можно было и дальше лежать тихо, молча, не подавая признаков жизни. Но она и так уже почти довела мать до родимчика, и усугублять ей не хотелось.

— Я здесь! — проговорила она так громко, насколько смогла. Голос был хриплым, надорванным. Горло тут же засаднило. И все-таки она его вчера сорвала.

Послышался грохот. Потом, на несколько минут, тишина, а потом снова шаги. Дверь открылась, в дверном проёме показалась Марьяна Анатольевна. Глаза были опухшие, под ними залегли темные синяки.

Мама остановилась в дверях, растерянно глядя на неё. Внутрь она не шагала, только держалась за дверной косяк пальцами, сжимая их крепко, так, что они побелели.

— Что… Что ты… здесь делаешь? — спросила Марьяна Анатольевна потерянно, быстро переводя взгляд с предмета на предмет.

— Лежу.

Ответ был прекрасен в своей очевидности.

В любое другое время Марьяна Анатольевна бы нахмурилась, одернула дочь и устроила бы минутку нравоучений на тему уважительного общения с матерью. Теперь же она только моргнула, снова огляделась растерянно, быстро кивнула и ушла, закрыв за собой дверь. Варя заметила, как ее глаза блеснули.

Варя вздохнула и опять закрыла глаза. Лежать так — в тишине и одиночестве, было приятно. Вставать с кровати не хотелось, да и было незачем. Конечно, будь она самую капельку ответственней, Варя бы направилась собираться в школу: завтракать, гладить блузку, искать чистые колготки. Да и рюкзак было бы неплохо собрать. Вот только Варя не чувствовала в себе ни грамма ответственности. И в школу она идти не собиралась. Ни сегодня, ни завтра, ни, возможно, вообще. Может быть, еще не поздно перейти на домашнее обучение?..

Стоило ей представить, что она увидит довольное лицо Новиковой, сияющее торжествующей усмешкой, как внутри сжимался тугой ком, от которого мутило и становилось тяжело дышать. А видеть Глеба… Глеба видеть не хотелось вовсе. В идеале Варя бы желала полностью стереть его из памяти. Если бы существовала волшебная таблетка, которая позволила бы выборочно удалить что-то из воспоминаний, она бы без сомнения ей воспользовалась.

Однако долго полежать ей не удалось. Дверь снова открылась, и Варя приготовилась противостоять попыткам накормить ее и привести в чувство, но этого не произошло. Она услышала шаги, кто-то, от кого пахло мужским парфюмом, смутно знакомым, а потом кровать прогнулась. Кто-то сел рядом и положил холодную ладонь на ее голую лодыжку.

Варя открыла глаза и замерла. Рядом с ней сидел Петр Никитович с грустным лицом и красными от недосыпа глазами.

— Папа? — переспросила Варя, не веря, что он действительно сидит рядом с ней в комнате Алины.

— Привет, Вареник, — улыбнулся тот, чуть сжимая пальцы на ее ноге.

Он все еще был в шарфе, хотя уличное пальто и снял. На волосах блестели капельки воды, а на лице будто сильнее прорезались все морщины. Одет отец был в деловой костюм, которые на нем увидеть можно было редко, пусть и сидели они на нем так, будто Петр Никитович с пеленок облачался исключительно в костюмы дизайнерского пошива.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Варя. — У тебя же должен быть пресс-тур новой книги.

Петр Никитович вздохнул, опустил голову.

— Я прилетел сегодня утром из Новосибирска, — сказал он, глядя в пол. — Когда твоя мама позвонила… Я задержался немного, договорился о сдвиге презентации и сел в ближайший самолет до Москвы.

— Не надо было, — пробормотала Варя, утыкаясь носом в медведя. Зря она раньше не жаловала мягкие игрушки. С ними так удобно страдать, лежа в обнимку!

— Что значит — не надо? — вскинулся Петр Никитович. Он укоризненно посмотрел на дочь, сглатывая. — Когда Марьяна вчера позвонила… Варя, у нее был такой голос, что я самое плохое подумал. Что снова… — Петр Никитович мотнул головой и сжал ее лодыжку. — Ты не представляешь, что это такое. Я поседел, пока доехал.

— Со мной все в порядке, — буркнула Варя.

Петр Никитович грустно усмехнулся, обводя взглядом комнату.

— Да уж, я вижу.

Он помолчал, рассматривая комнату. Варя внезапно поняла, что и ее родители, как и она, не заходили внутрь с тех пор, как умерла Алина. Если для нее видеть обстановку такой, какой она была при Алине, было странным, то каким же это было для мамы и папы?

Словно в ответ на ее мысли, вздохнул Петр Никитович и свободной рукой потер лоб.

— Господи, как же давно я последний раз сюда заходил… — его голос дрогнул на последних словах. — А здесь все точно также. И даже пахнет также. Это мне чудится, или пахнет ее любимыми духами?

— Я побрызгала, когда зашла.

Отец снова замолчал, с интересом оглядываясь по сторонам. А Варя наслаждалась тишиной, хотя если бы она была одна, было лучше. И все-таки то, что папа сорвался с пресс-тура и бросил ради нее любимую работу, было приятно. И то, что мама собралась с силами и позвонила ему — тоже. Тепло, разлившееся внутри от осознания, что родители ее любят, несмотря ни на что, согревало замерзшую пустыню, в которую превратилась ее душа.

Неожиданно Петр Никитович рассмеялся и покачал головой.

— Что такое? — спросила Варя.

— Я думал о том, что все в этой жизни так или иначе повторяется, — ответил папа, снова потирая лоб. Кожа на нем была уже красной, но тот не останавливался. — Я помню, как сидел на этом самом месте, но не с тобой, а с… с Алиной. Держал ее также за ногу, потому что обнять ее она не разрешала, говорила, что тогда разревется… И что случилось, тоже не говорила. Потом призналась, что она рассталась с очередным ухажером. И мы просто сидели, молчали, смотрели, а в воздухе кружилась пыль.

— Посидишь со мной? Также, молча? — вырвалось у Вари прежде, чем она успела додумать эту мысль.

— Конечно, Вареник, — улыбнулся ей Петр Никитович.

А Варя вцепилась в медведя и зажмурилась. И у Алины были проблемы, и она пугала родителей истериками. И если она справилась, то и у Вари получится. Может быть, потом она поймет, как именно, но пока — пока ей хватало простой мысли, что все наладится.

И от этого ей стало чуточку легче.

*

По шее вниз медленно стекала холодная капля. Хотелось убрать ее, стереть пальцем, но шевелиться было нельзя, как нельзя было и помотать головой, пытаясь промокнуть ее полотенцем. Голова была замотана в пленку, из-под которой коварная капля и вытекла, а руки находились в перманентном плену двух девушек, каждая из которых терзала несчастные пальцы с особой жестокостью.

Варя находилась в салоне. Да не просто салоне, а том самом, где из замарашек делали принцесс. Слова, правда, не Варины, сама бы она так об этом сверкающем месте бы не отозвалась. Салон как салон, разве что кроме кофе предлагают шампанское и тарталетки с икрой. Но Роза — а привела ее сюда именно она, — настаивала, что салон «Дафина» — лучший в Москве, поэтому Варе оставалось только пожимать плечами.

Однажды утром, пару дней спустя после того, как она увидела Вику в квартире Астахова, Варя проснулась с чёткой мыслью: она больше не хочет краситься в чёрный цвет. И даже ходить с волосами цвета разлитой туши не хочет. Внутри все так и чесалось что-нибудь с собой сотворить, что-нибудь хотя бы отдаленно благотворное.

Погуляв с Барни и посмотрев несколько серий «Анатомии страсти», Варя поняла: этот зуд изменений просто так ее не отпустит, а значит — значит, надо что-то делать. Тогда Варя взяла телефон в руки, впервые со вторника, проигнорировала все пропущенные звонки и сообщения, совокупное количество которых измерялось двузначными числами, и нашла номер Лили. Выдержав длинную укоризненную тираду, которую выдала ей Лиля вместо приветствия, Варя изложила ей свою проблему, пропуская мимо ушей все вопросы.

Какое-то время понадобилось, чтобы уговорить Лилю не дуться, но в итоге Варя добилась своего. И уже вечером того же дня зашла в раздвижные двери салона, чувствуя себя слегка идущей на казнь. Впрочем, она ведь сама этого хотела, так чего кочевряжиться?

Едва мастера увидели Варю, они издали коллективный выдох ужаса.

— Так себя изуродовать! — воскликнула одна из них. — Лапонька, ты знаешь, что тебе категорически нельзя было краситься в чёрный? У тебя цвет лица из-за этого, как у покойника. Нет, вру, покойники и то краше.

— А ногти? — воскликнула другая, хватая Варю за руку. — Что это за обкусанный беспредел?

Варя ошарашено уставилась сначала на них, потом на Розу. Та только засмеялась. Как-то… предвкушающе засмеялась.

И, как оказалось, было от чего. Варю быстро взяли в оборот: пока один мастер охал и ахал, перебирая пальцами пряди чёрных волос, двое других захватили в плен ее руки и стали терзать их пилками и щеточками. Варя старалась сильно не жаловаться. Сама же попросила Розу помочь.

Та, невероятно собой довольная, сидела на соседнем кресле с широким блокнотом в руках и что-то рисовала. Варя сначала пыталась отгадать, что же там, но постичь ход мысли молодой надежды дизайнерского будущего России было сложно. В какой-то момент Варя не выдержала и прямо спросила.

Роза пожала плечами.

— Прикидываю, как твой новый цвет волос отразится на платье. Ведь я ориентировалась на тебя-брюнетку, а тут… — она неопределенно помахала рукой в воздухе. — Тут надо думать.

— А что, цвет платья зависит от цвета волос? — недоуменно спросила Варя, морщась от зудевшей капли.

Роза подняла на неё свои густо подведённые глаза, раздраженно прищурившихся. Вся ее поза выражала негодование, и даже пучок, в который она завернула на этот раз чисто-белую гриву, воинственно встопорщился.

— Давай сделаем вид, что ты этого не спрашивала, — произнесла она, возвращаясь к блокноту.

Лиля, сидевшая с другой стороны, молча кивнула. С тех пор, как они встретились, последняя сохраняла настороженное молчание. С Варей они обменялись разве что парой-тройкой фраз, и теперь Лиля моргала на неё глазами и с убывающим терпением ждала, пока Варя заговорит сама. Поведение, для Лили нехарактерное.

Варя видела, что Лиле до смерти хотелось что-то спросить, и она даже догадывалась, что именно, но Варя усиленно делала вид, что ничего не замечает. Правда, с каждым тяжелым вздохом Лили, нарочито громким, делать это становилось все сложнее.

Еще одним несчастным страдальцем был Матвей. Ни он, ни сама Варя искренне не понимали, зачем Роза заставила его приехать, но та была непреклонна. Интересно, что перечить ей Матвей даже не думал: сказала Роза приехать, и он тут же примчался. Конечно, он безостановочно бурчал и пыхтел, словно обиженный ежик, но тем не менее из салона не уходил. Так как делать ему особо было нечего, то Матвей слонялся по залу и со скуки флиртовал с мастерами, со всеми сразу. Делал он это несерьезно, шутя, и те это понимали. Хоть какое-то развлечение у ребенка,подумалось Варе.

Слева раздался очередной громкий вздох, наполненный страданием. Варя не выдержала. Повернула голову к Лиле, отчаянно желая потереться шеей о что-нибудь, что могло впитать раздражающие капли, сама вздохнула, правда градус страдания был поменьше.

— Как в школе дела? — спросила она.

Лилю от радости едва не подбросило на месте.

— Это какой-то сумасшедший дом, — пожаловалась она, заламывая руки. — Когда я пришла в среду в школу, то сначала ничего не поняла. И потом ничего не поняла. Я ведь рано приезжаю, так как меня отвозит папин водитель, так вот Глеб уже был там. И стоит весь такой бледный, дерганый какой-то… На лицо нервное истощение. Я бы посоветовала ему постельный режим и поменьше стрессов, но…

Варя помрачнела и отвела взгляд. Слушать о Глебе не хотелось совсем. Лиля, к сожалению, этого не замечала.

— Увидел меня и кинулся наперерез, спрашивает: «Ты с Варей говорила?» И глаза такие, знаешь, сумасшедшие. Я его спросила, что случилось, а он только головой замотал и сказал, что это долгая история. Так что случилось? — пытливо уставилась Лиля на нее.

Варя поджала губы, чувствуя, как слезы снова подбираются к глазам. Быстро заморгала, жалея, что не может поднести к лицу руки.

— Это… — говорить, что случилось, Лиле не хотелось еще больше, чем плакать. Варя еще никому не рассказала, и ее это вполне устраивало. Достаточно было того, что все знали главные действующие лица. — Долгая история.

— И ты туда же, — надулась Лиля. — Два сапога пара.

Варя все-таки не сдержалась. По щеке скользнула горячая слеза. Лиля застыла на месте, глядя на нее круглыми шокированными глазами.

— Ты чего? — потрясенно спросила она.

М-да, все-таки что-то сказать было надо. За несколько дней Варя уже успела привыкнуть к тому, что ревет теперь по каждому удобному и неудобному поводу, и даже Марьяна Анатольевна не впадала в панику, если Варя начинала шмыгать носом. Еще бы: дочь за пять лет не проронила ни единой слезинки, а теперь ревет, не переставая. Будто желает пятилетнюю норму выдать за неделю.

— Я правда не хочу об этом говорить, — произнесла Варя, моргая. — Но мы с Глебом… Кажется, мы расстались. Пожалуйста, не спрашивай ничего и ничего не говори. Я пока не готова это обсуждать. Ни с кем.

Челюсть Лили отвисла совершенно неприличнейшим образом. Это многое говорило о том, как сильно ее выбило из колеи эта новость. Опомнившись, Лиля рот захлопнула, но продолжала смотреть на Варю так, будто у той выросла не только вторая голова, но и хвост с кисточкой.

С ногтями закончили гораздо раньше, чем с головой. Варя недоуменно уставилась на руки, поднеся те к глазам. До этого ей маникюр не делали, максимум она подпиливала ногти до длины «коротенечко» да красила их черным лаком. А тут — такое: ногти теперь почему-то закругленные, даже длинные, выкрашены в какой-то странный синий лак, который переливается на свету темными искорками, да еще такие твердые, что можно поцарапать стену.

Когда готово было с волосами, то смотреть на получившийся результат позвали всех, даже Матвей подошел, оторвавшись от щебечущей девушки. Оглядел Варю, слегка приподняв бровь, задумчиво прищурился. Варя настороженно посмотрела на него. Как бы ни хотелось обмануться и заявить, что мнение Матвея ее ничуть не волнует, Варя такого сказать не могла. Наоборот, именно его мнение ей и хотелось услышать. Все-таки, из всех них Матвей единственный был опытным ценителем женской внешности.

— Ну, — наконец, сказал тот, когда Варя была уже готова от неизвестности закричать. — Белоснежкой тебя теперь определенно назвать язык не повернется. — Важно надувшись, Матвей поднял длань и поочередно водрузил ее сначала на левое плечо Вари, потом на правое, приговаривая: — Отныне и до того момента, как ты доэволюционируешь до блондинки, нарекаю тебя, дщерь моя, Бель, красавицей с художественным приложением в виде чудовища.

Варя, от неожиданности выпучившая глаза, расхохоталась, а потом встала и обняла новообретенного отца, ткнув того под ребра, чтобы не сопротивлялся.

— А что будет, когда доэволюционирую? — спросила она, смеясь.

— Ой, посмотрим, — пожал плечами Матвей. — Отрастишь длинные космы, будешь Эльзой.

Варя хмыкнула. «Эльза» ей определенно нравилась.

Дома ее новый цвет волос был воспринят со сдержанным одобрением. Мама боялась сказать что-нибудь лишнее, что снова столкнет дочь в бездну истерики. Она только улыбнулась и заметила, что выглядит неплохо. Варя вздохнула. Она ведь не была такой слабой или хрупкой, как хрустальная ваза: одно неосторожное движение и кокнется. Один срыв — а мама снова убрала из комнаты все, хотя бы отдаленно напоминающее колюще-режущее. Даже шпильки для волос и те подверглись принудительной депортации.

Леша, который внезапно окопался в их квартире, потянул за коричневую прядь и хмыкнул.

— Ну, хотя бы не розовый, — сказал он, скалясь, а Варя в ответ дернула его за ухо.

Сама Варя, глядя на свое отражение, еще не определилась, что ей чувствовать по поводу смены имиджа. Тем более, что это было ненадолго: перед уходом мастер сказала ей, что записала Варю на прием через две недели, чтобы волосы успели немного отдохнуть и набраться сил. Закончить снимать пигмент, намертво въевшийся в волосы, она планировала аккурат к концу июня, к выпускному. Варю это вполне устраивало. Внезапные радикальные перемены — это все-таки было немного не по ней.

В школу Варя вернулась только к следующей пятнице. Полторы недели импровизированных каникул сделали свое дело, и к тому моменту, как Варя подошла к школьному крыльцу, плакать, при одной только мысли об Астахове, уже не хотелось. К тому же, Варе было интересно посмотреть на его разбитое лицо.

За несколько дней до ее возвращения, Глеб-таки пришел к ней домой. Возможно, он делал это и раньше, но его все время тормозили на пороге то мама, то папа, который, будто компенсируя пятилетнее отсутствие, приезжал к ним чуть ли не каждый день. Варе нравилось видеть родителей вместе, пусть в том самом смысле вместе им уже никогда не быть. Просто иметь обоих родителей рядом, когда они не ругаются и не игнорируют молчаливо друг друга.

В тот вечер вахту над Варей нес Леша. Он пришел с двумя огромными пиццами, одна — с ананасами, — для Вари, другая — с колбасой и мясом, — для него. Вот такое дежурство над немного сумасшедшей сестрой Варе нравилось. С Лешей не надо было вести задушевных бесед, как с Алей, да и думать над каждым словом, чтобы не перепугать, как маму, тоже было не надо.

Аля, к слову, в последний свой визит, вела себя совсем странно. Она морщилась на Барни, говоря, что его надо срочно вымыть, отказывалась от пирожков, да и вообще была бледновата. Варя все порывалась вызвать ей скорую, но Аля отмахивалась, говоря, что это она просто перепила накануне в баре с подружками. При этом она нервно косилась на потолок. Списав все на странности взрослых, которые придумывают себе проблемы и парятся потом из-за ерунды, Варя выкинула это из головы.

Так и не решив, смотреть им очередной боевик с участием Джейсона Стейтема или комедию с Мерил Стрип, брат с сестрой выход из тупиковой ситуации нашли радикальный: Леша сгонял наверх, в свою квартиру, и принес нежно любимую приставку, в которой было игр загружено столько, что Варе бы на год добровольного заточения хватило.

Когда раздался звонок в дверь, Леша как раз находился в разгаре жаркого сражения. Контроллер жалобно трещал клавишами в его руках, враги скопом падали под напором пуль, и отрываться от вожделенного мочилова желания в глазах брата не наблюдалось.

— Я открою, — со вздохом сказала Варя и пошла к двери, подцепив по дороге кусок пиццы.

Она подошла к двери и, не глядя в глазок, щелкнула замком. Она почему-то решила, что с работы приехала мама, а раз это мама, зачем проверять? Однако проверить стоило.

— Привет, мам… — произнесла Варя, и только потом поняла, что за дверью стоит вовсе не родительница.

Он стоял с тяжело вздымающейся грудью, будто бежал кросс перед тем, как зайти в дом. Волосы растрепались от ветра, на щеках — румянец, глаза лихорадочно блестят в ярком свете площадочных ламп. Увидев Варю, Глеб замер на мгновение, а потом сглотнул и сжал руки в кулаки.

— Варя… — произнес он охрипшим голосом. — Нам нужно поговорить.

Сердце сжалось и замерло, пропуская удар за ударом. Варя вновь почувствовала эту фантомную боль, которой на самом деле не было. Боль, сковывавшую крепче льда. Боль, от которой ныл каждый нерв, каждая клеточка.

Из ослабевшей руки выпал забытый кусок пиццы и шлепнулся прямо на пол.

Глеб машинально проследил за его полетом, провожая глазами кусочки ананаса, разлетевшиеся в стороны. Этого мгновения хватило, чтобы прийти в себя и рывком закрыть дверь прямо перед его предательским носом.

Но захлопнуться дверь не успела: Глеб вовремя просунул ногу и надавил в ответ, удерживая дверь открытой.

— Нам не о чем разговаривать! — воскликнула Варя, всем телом налегая на дверь. Пусть даже она защемит ему ногу, страдать дальше почему-то не хотелось.

— Варя, послушай меня, пожалуйста!

— Что здесь происходит? — вмешался Леша, привлеченный шумом. Выглядел он внушительно: черная футболка с коротким рукавом, старые джинсы, подчеркивавшие, что ноги качал он также усердно, как руки и спину. Зверское выражение на приятном лице отлично дополнял образ разозленного старшего брата. А уж когда Леша увидел, кто именно ломится в их квартиру, разозленное лицо обрело нотки звериной ярости.

— Ты… — прошипел он и в два шага оказался рядом с выходом.

Отодвинув Варю в сторону, Леша рывком распахнул дверь, отчего не ожидавший подвоха — и того, что Леша неожиданно ему поможет, — Астахов потеряет равновесие и невольно завалится внутрь. А Леша только этого и ждал: схватив Глеба за грудки, он вытолкал его из квартиры и сам вышел вслед за ним, бросив только Варе через плечо, чтобы та закрыла дверь и наружу не выходила.

В любое другое время Варя бы не послушала брата. Либо выбежала бы вслед за ним за дверь, либо приникла бы к глазку, чтобы хоть так видеть, что происходит. Сейчас же ей и самой не хотелось, хотя и было самую капельку любопытно. Но не хотелось все же больше. Поэтому Варя молча пошла на кухню, где ждала остывшая пицца. Барни, выбежавший на шум, последовал за ней и сел рядом, вздернув обрубки ушей.

Лёша вернулся только через полчаса. Варя по часам следила, догрызая корочки, которые брат складывал в стороне. Ему они не нравились, а вот Варе для убивания времени — самое то.

Когда щёлкнул замок входной двери, и Барни сорвался встречать младшего товарища по подчинению женской власти, Варя постаралась сильно не дергаться и не срываться смотреть, кто и в каком состоянии вернулся. Однако она повернулась на стуле, не удержавшись. К тому же такое поведение вполне нормально, правда ведь?

Лёша вернулся один. На лице его была написана крупными буквами задумчивость, а костяшки правой руки опухли и покраснели. Варя почувствовала резкий прилив благодарности и удовлетворения. Учитывая то, как много Лёша дерётся и как загрубели его руки, состояние физии Астахова не могло не радовать окружающих нежной синевой наливающихся синяков. Ничего не говоря, Варя пошла за аптечкой и бинтами.

Леша сохранял задумчивое молчание и тогда, когда Варя обрабатывала его костяшки перекисью водорода, и рассуждала вслух, а не вымазать ли их зеленкой. Здравомыслие победило, и превращать лапищи брата в кулаки Халка Варя не стала, но задумчивость Лешина ее насторожила. Да еще она заметила крошки неопознанного белого вещества, впечатавшихся в содранную кожу. Крошки были подозрительно похожи на краску, которой пару недель назад покрыли стены подъезда.

— Ты что, бил стену? — спросила Варя, которой надоело слушать тишину.

Леша, встрепенувшись, дернул плечом.

— Ну да… Вертлявый гад попался.

Открутив крышку, Варя намочила ватную палочку в йоде и стала рисовать круги вокруг ранок.

— Может, все-таки расскажешь, за что я ему почти сломал нос? — вздохнул Леша, морщась от запаха йода.

Варя внезапно обнаружила, что рассматривать разбитые костяшки очень интересно. Такое сочетание цветов, такая гамма оттенков! Но Лешу было не провести: он глядел на сестру внимательно и настойчиво, и она сдалась.

Тихим бесстрастным голосом Варя рассказала, что случилось в тот злополучный вторник, почти неделю назад. Ее рассказ походил скорее на краткое содержание, данное без лишних эмоций и волнений, но Леша все равно нахмурился. А когда Варя рассказала про Вику, сжал челюсти так крепко, что заходили желваки, а Варя, кажется, услышала скрип зубов.

— А что было дальше ты и сам знаешь, — закончила она, не отрывая взгляда от ватной палочки.

Леша пробормотал что-то неразборчивое, но с матерным подтекстом, а потом обнял сестру, прижав к широкой груди. Варя уткнулась носом в футболку, чувствуя, как увлажняются глаза, и вздохнула. Ну что же она за рева-корова такая. В крайности какие-то кидает: то совсем не плачет, то слезы льются рекой, которую так просто не заткнешь.

— Как-то все это странно, — нахмурившись, сказал Леша, когда Варя отстранилась.

— В смысле?

Леша неопределенно пожал плечами.

— Ну, не производил на меня твой Астахов впечатление такого мудака, — пояснил он. — Ты уверена, что все было так, как ты думаешь?

Настал Варин черед пожимать плечами.

— Он лежал в постели голый, а Вика маршировала по его квартире в его же рубашке, — сказала она, краснея и досадуя на себя за это. — Что тут еще подумаешь?

Она не стала говорить Леше, что в глубине души надеялась, что все это — обман, иллюзия, удачно наведенная Новиковой. Что все было совсем по-другому, что Варе это почудилось, и Глеб не делал того, что сделал. Но стоило ей хотя бы на мгновение поверить в эту мысль, как вмешивалась реальность и била по вискам. Так в жизни не бывает. Почему тогда у Глеба было такое виноватое и растерянное лицо, если ничего не было? Он же явно не ожидал ее увидеть.

— Ну… да, — с заминкой кивнул брат, соглашаясь. Однако уверенным он не выглядел. — А с Глебом ты не говорила, да?

— Нет. И не собираюсь, — отрезала Варя, доставая из аптечки бинты. Размотав рулон, примерилась к Лешиной руке и стала осторожно оборачивать тонкой тканью руку.

— А знаешь, поговорить стоит, — сказал тот, и Варя вскинула на него удивленные и недовольные глаза. — И не смотри на меня так, ты не мама, у тебя не сработает. — Леша вздохнул и потер свободной рукой подбородок с проступившей щетиной. — Знаю, тебе сейчас меньше всего хочется с ним разговаривать, но сделать это надо. Иначе будет эта проблема висеть неразрешенной и мучить тебя, не сейчас, так потом. А чем больше времени будет проходить, тем меньше ты будешь готова к такому разговору.

Закончив бинтовать, Варя завязала бантик и сунула остатки бинта в упаковку. Потом собрала лекарства и впихнула их в аптечку, двигаясь чуть резче, чем необходимо.

Умом она понимала, что Леша прав. Пусть сейчас ей совершенно не хотелось даже думать об Астахове, потом ей будут так или иначе приходить образы его предательства, во снах или в ассоциации с чем-то другим. И уж меньше всего ей нужно, чтобы потом, когда у нее все будет хорошо, в голове билось осознание, что она могла что-то сделать или как-то изменить ситуацию к лучшему. Или к худшему, раз уж на то пошло.

— Может быть, потом, — ответила, наконец, она. — Сейчас я ни к каким разговорам не готова.

Понятливый брат кивнул и не стал развивать тему дальше. Больше Глеб ее звонками, сообщениями и — самое ужасное — личными визитами не беспокоил.

Дело было в среду, и за два неполных дня синяки на лице Астахова должны были проявить себя во всей красе. С нездоровым удовлетворением Варя представляла себе заплывший глаз, искривленный нос, кожу в фиолетово-синих пятнах… Однако реальность оказалась не настолько красочной.

В пятницу в школе проводился пробный ЕГЭ по русскому языку, присутствие на котором было обязательно. Ирина Владимировна несколько раз звонила Вариной маме, визгливым голосом напоминая о том, что Варя должна, просто обязана его посетить и желательно сдать хотя бы на удовлетворительно. О том, что у Вари с русским языком было все в порядке, Ирина Владимировна стабильно забывала.

К счастью, парты были расставлены так, что сидели они в две группы по одному человеку за столом. К несчастью, Варя и Глеб попадали в одну группу, так что просто так прошмыгнуть мимо у Вари не могло получиться. Радовало одно: так как фамилия Вари была ниже в списке, чем фамилия Глеба, сидеть она должна была за ним, так что не придется терпеть весь экзамен взгляд в спину.

В школу Варя приехала первой, практически к открытию. Солнце вставало раньше, снег почти полностью сошел с улиц, деревья еще не радовали зеленью, но уже приобрели то интересное состояние, когда кажется, будто листочки виднеются. Торопливо сняла пальто, переобулась в балетки и, нервно оглядываясь, потрусила к кабинету, в котором должны были проводить пробный экзамен.

Вот только оказалось, что зря она приехала так рано. В кабинет заранее никого не пускали, и одиннадцатиклассники, постепенно собираясь, кучковались между соседними кабинетами, как обычно сбиваясь в группки. Варя сидела на подоконнике как можно дальше от очага кучкования — сияющей, словно начищенный пятак, Новиковой. Ее волосы были заплетены в две толстые косы и уложены вокруг головы короной, губы были аккуратно накрашены конфетно-розовой помадой, а глаза подведены черными стрелками.

Варя очень старалась не смотреть в ее сторону, но голова будто сама собой поворачивалась туда, откуда звучал ее довольный смех. Варя только надеялась, что Вика не почувствует на себе ее взгляд, который было сложно назвать даже далеким от дружелюбного. Если раньше Варя не чувствовала по отношению к Новиковой ровным счетом ничего, то теперь она искренне, чисто и ярко ненавидела ее. Впервые в жизни Варя кого-то ненавидела, и эта сила, с которой клубилась внутри ненависть, удивляла ее. Наверно, теперь она стала гореть той же самой эмоцией, которой все это время горела Вика. Иначе объяснить всю эту травлю и унижение, которым подвергала ее Вика, Варя не могла.

Когда пришли Лиля и Руслан, Варю они не заметили. Подошли к противоположной от окон стенке, огляделись, пожали плечами. Лиля грустно вздохнула, и Руслан осторожно коснулся ее щеки своей рукой, чем вызвал у нее улыбку. Варя закусила губу и отвернулась. Они смотрели друг на друга с такой нежностью, что хотелось орать в голос из-за того, что у нее, Вари, больше такого не было.

А потом — Варя, как обычно, проглядела его появление, — к ним подошел Астахов. Лиля ему сочувственно улыбнулась, Руслан пожал руку, а Варя — Варя почувствовала, как сжалось сердце: вот ведь предатели! Неужели они встали на его сторону?

Пользуясь тем, что ее не было видно, Варя разглядывала Глеба. Когда он только подошел, то Варя видела его со спины, но стоило ему повернуться, оглядываясь, как Варе открылся бесподобный холст его раскрашенного во все оттенки синячности лица. Правда, все было куда более скудным, чем рисовало ей ее воображение.

Возможно, дело было в тонне тонального крема и пудры, но синяки проглядывали на его лице еле-еле, радуя, конечно, своей насыщенной гаммой, но как-то скромно. Нос у Глеба нежно лиловел, немного распухший в переносице, глаз был обрамлен в соцветие подживающего синяка. Но больше всего Варю порадовала разбитая губа, выглядевшая так, будто по его лицу кто-то нежно ударил молотком. Несколько раз.

Дверь в кабинет открылась за пять минут до звонка. На стене повесили, прилепив на клейкую резинку, списки, сказали, что рассаживаться нужно будет в соответствии с карточками, лежащими на столах. Варя дождалась, пока одноклассники разойдутся двумя ручейками в соответствии со списками, а потом спрыгнула с подоконника и пошла в свой кабинет.

Глеб сидел на первой парте, возвышаясь светловолосой башней над учительским столом. Едва заметив его встрепанную шевелюру, Варя опустила глаза к балеткам, внимательно глядя себе под ноги, но потом одернула себя и выпрямилась. Вот еще, она не будет делать вид, что она незаметная мышка только для того, чтобы не обратить на себя лишнее внимание. Она жила так уже пять лет, и отчего-то дольше оставаться в образе отщепенки не хотелось.

После всего случившегося внутри нее действительно будто щелкнул тумблер. Будто кто-то провел жирную черту, отделяя «до» и «после». И хотелось думать, что Глеб не имел к этому никакого отношения, но… С точки зрения вселенной его предательство не играло большой роли. С точки зрения вселенной все их мелкие драмы и трагедии были чем-то совершенно незначительным, незаметным, что пронесется мимо и исчезнет в канве времен. Но для Вари — для Вари тот вечер стал переломным моментом. Еще одним.

Расправив плечи и подняв голову, Варя прошествовала к своему месту, чувствуя на себе взгляды. Ну и пусть таращатся. Глубоко вдохнув и медленно выдохнув, Варя сжала в чуть-чуть подрагивающих пальцах карандаш и уставилась на доску, ожидая, пока не придет проверяющий и не раздаст им конверты с заданиями.

Проверяющей оказалась… Ну конечно же Аля. Почему-то Варя так и думала, что поставят именно ее. Ирина Владимировна проверяющей быть не могла в силу статуса классной руководительницы, Двухтомник — потому что экзамен был по русскому языку. Остальные учителя наверняка были заняты своими уроками, а кто в их школе чаще всего распивает чаи во время учебного дня? Госпожа психолог собственной персоной. А другой группе поставили, наверняка, молоденькую француженку, первый год работавшую в школе.

Выглядела Аля мрачно. Светлые волосы были собраны в небрежный хвост на затылке, а обычно аккуратно выглаженная юбка, ткань которой даже в минуты особой душевной невзгоды хозяйки была идеально ровной, сложилась в складочки на талии. Еще Аля была подозрительно бледна, а под глазами залегли тени.

— Все в порядке? — спросила Варя, когда Аля проходила мимо, раздавая конверты и забирая у учеников телефоны.

— Похмелье, — прошептала суровая госпожа психолог, забирая ее смартфон.

Варя понятливо кивнула. Алевтина Борисовна, встречаясь с подружками, могла и не так напиться на коллективной почве. Когда они с Лешей встречались, Леша частенько уезжал среди ночи, чтобы забрать ее из очередного клуба или бара, где Аля отмечала что-нибудь в теплой компании собутыльниц. Леша, в принципе, против такого времяпрепровождения девушки не возражал до тех пор, пока она не начинала виснуть на парнях и не забиралась на стол, чтобы поразить окружающих танцами собственного авторства.

Экзамен прошел… спокойно. Русский язык Варя всегда любила, сказывались, наверняка, гены отца-писателя. Тестовую часть сделала быстро, почти не задумываясь над решениями. Конечно, она думала, но ответы выбирала скорее интуитивно. Текст читала отстраненно и вот тут уже сосредоточиться пришлось. Цифры и буквы прыгали в глазах и отказывались приходить к единому знаменателю. А вот писать сочинения Варе нравилось, хотя слегка и бесила обязательная конструкция частей.

Сдав пачку листов бледноватой Алевтине Борисовне, которая держалась за бутылку с водой так, будто та была последним средством спасения, Варя получила обратно свой телефон и вышла из кабинета. Закончила она на час раньше, чем требовалось. Леша обещал забрать ее после экзамена, но до конца было еще не близко. Надеясь на лучшее, Варя набрала его номер, но чуда не произошло: Леша был еще на тренировке и освободиться раньше не мог.

Вздохнув, Варя вернулась в класс, подошла к Але и шепотом попросила ее ключи от кабинета. Пока Аля рылась в сумке, Варя чувствовала на себе внимательный взгляд с первой парты. Пришлось задействовать все внезапно найденное в закромах самообладание, чтобы не повернуться и не встретить этот взгляд, но Варя с задачей справилась. Сжав холодные ключи в руке, она повернулась и степенно вышла наружу.

Только-только начался четвертый урок, в коридорах школы стояло затишье перед бурей. Солнце ярко светило в окна, отражаясь в стеклах и лужах на асфальте, батареи, еще работавшие, веяли удушливым теплом, а за закрытыми дверьми слышались голоса учителей, объяснявших что-то своим не слишком внимательно внимающим ученикам. Варя коснулась пальцами холодного белого подоконника и внезапно с небывалой ясностью поняла: она скоро покинет школу и уже никогда не вернется. Даже на встречи выпускников.

В этих стенах она провела почти одиннадцать лет. Стали ли они действительно вторым домом? Возможно, для кого-то, но не для Вари. В детстве — она помнила это смутно, словно воспоминания были окутаны дымкой, — в школе было тепло и уютно, будто за окном была постоянная зима, а в кабинете хорошо топят батареи и на полдник дадут горячее какао с мягкими коричными булочками.

Но это было так давно и так недолго, что казалось чем-то нереальным. Куда больше у нее было неприятных и мрачных воспоминаний: насмешки из-за встрепанных волос, шепотки за спиной и презрительные взгляды. Холод одиночества, в который Варя заковалась словно в броню, которая защищала ее от новой боли потери… Да, школа теперь ассоциировалась именно с этим.

Варя не боялась будущего, пусть и совсем не знала, что с ней будет и где она окажется. Она ждала его, ждала перемен, которые оно приносило с собой.

Кабинет Алевтины Борисовны с ее последнего визита совсем не изменился. Только в шкафу пополнился состав печенья, да заварок на полке прибавилось. Варя упала на диван, подтянула колени к груди, опустила голову на спинку. Рюкзак лежал на полу, пустой и грустный. Варя пожалела, что не взяла с собой ничего почитать. Тащить в школу книжку на экзамен было странным, но никто и не ожидал, что она напишет его так быстро.

Варя прикрыла глаза и выпала из реальности. Она не спала, но и не бодрствовала: в голове витали призрачные, не оформившиеся образы, не совсем сны, но и не что-то определенное в виде мыслей. Она слышала краем уха звонки, но Аля не приходила, значит, время еще не вышло. Варя была уверена, что трудоголизмом не страдающая госпожа психолог сразу же ринется в спасительную тишину кабинета, едва экзамен закончится.

За стеной стали раздаваться громкие голоса, началась перемена. Варя, потревоженная шумом, поежилась и прижала колени ближе к груди, пытаясь накрыть ноги юбкой побольше. Ей стало холодно, неожиданно, будто подуло зимним ветром.

Прозвенел еще один звонок, гомон постепенно стих. Начался пятый урок, а экзамен должен был закончиться совсем скоро. Внезапно раздался протяжный скрип, повернулась ручка и дверь открылась. Варя встрепенулась, потирая заспанные глаза, и повернула голову на звук. Вот только вошла не Аля, а Глеб.

Сердце закономерно пропустило удар, а Варя застыла на месте, подняв руку, чтобы откинуть с лица упавшую на него прядь волос, да так и не сумев ее донести.

Светлые волосы, как обычно, художественно растрепаны, глаза блестят, лицо бледное, покрытое синяками, губа пересечена красным шрамиком, на щеках зарождающийся румянец. Как обычно, ослепительно белая рубашка с расстегнутым воротником, небрежно повязанный галстук, серебристый жилет, блестящий на солнце. Странный контраст между разбитым лицом и тщательно продуманной одеждой.

Варя смотрела на него молча. Говорить не хотелось, да и нечего было ей ему сказать. Раньше в голове роились мысли, да что там мысли, целые монологи, которые она хотела кричать в его лицо, кричать так громко, чтобы голос сорвался. Теперь… Теперь не хотелось ничего.

— Ну ведь ты говорила, что в случае апокалипсиса искать тебя либо здесь, либо в библиотеке… — произнес Глеб, и его голос прозвучал во внезапной тишине словно тревожный набат. Он слабо усмехнулся: — В библиотеке я уже был, а у нас… у нас и правда апокалипсис.

Варя продолжала молчать. Она почувствовала себя такой же пустой, каким был рюкзак: только оболочка и никакого наполнения. Видя, что реакции на его слова не следует, Глеб опустил взгляд вниз и закрыл за собой дверь. Варя напряженно сжалась.

Закрыв за собой дверь, Глеб сунул руки в карманы, перекатился с пяток на носки и обратно. Головы он так и не поднял, и Варя не была уверена, что она этого хочет. Или хочет?

Глеб откашлялся, вытащил из кармана руку и взлохматил волосы в нервном жесте.

— Варя, — сказал он, поднимая глаза на нее. — Мне нужно тебе многое объяснить. Я не знаю, как начать и с чего, но, пожалуйста, послушай меня. — Выдохнул, потер лоб, переступил с ноги на ногу. — Варя, в прошлый раз…

— Нет.

Варя сама удивилась тому, как спокойно и равнодушно прозвучал ее голос. Она спустила ноги на пол, оправила юбку на коленях, заправила за уши волосы, потом встала и подхватила с пола рюкзак.

— Нет? — переспросил растерянно Глеб.

— Нет, — повторила она, закидывая рюкзак на плечо. — Я не хочу тебя слушать.

Глеб открыл рот, чтобы возразить — возмущение так и сверкало в его зеленых глазах, — но Варя, совершив невероятный прыжок вперед, вытянула руку и закрыла ладонью его рот, чем немало удивила и его, и себя. Глеб замер, глядя на нее с затухающим возмущением, сменяющимся удивлением.

— Нам не нужно говорить, — тихо произнесла Варя, не отнимая руки. — Я не хочу ничего слышать. Ни твоих оправданий, ни извинений, ни-че-го. — На лице сама собой появилась горькая усмешка. — Я сама виновата. Вспылила, а ты, как обычно, не так это понял. Нет ничего между мной и Матвеем, — Варя отвела глаза в сторону, но потом сразу же вернула их на место. — И никогда не будет. Он мой друг, хороший друг, но и только. А ты… — Варя покачала головой. — То, что я почувствовала в тот момент, когда увидела Вику и тебя… — В груди зародился судорожный вдох, но Варя его подавила. — Это никак не исправить и уже не изменить. И никакие твои слова тут ничем не помогут.

С каждым словом Вари глаза Глеба становились все больше, пока не стали напоминать пятирублевые монеты. Он не пытался отстраниться или убрать ее руку, просто стоял, застыв, словно изваяние, и смотрел на нее, внимательно слушая. А может, он и не слушал, Варя не была в этом уверена. Но все равно говорила, пока могла. А договорив, убрала-таки руку от его лица и вышла в коридор, мягко закрывая за собой дверь.

*

Конец апреля для учеников школы «Кленовый лист» значил не только приближающиеся майские выходные, грядущий выпускной и мучительные экзамены, но и еще один Пижамный день, которого школа ждала чуть ли не больше, чем маленькие каникулы.

К тому же за окнами набирала силу весна, что не могло не сказываться на всеобщей эйфории и расслабленному состоянию. Противоборство между холодом и теплом, как обычно, кончилось внезапно и как-то слишком резко: вот только было холодно, шел ледяной дождь, лежали грязные серые сугробы, как вдруг засветило солнце, запахло предстоящим летом, и люди сменили теплые пуховики на легкие пальто и куртки. Небо все чаще было голубым, прилетали птицы, а те, кто оставались на зиму, чирикали как-то особенно весело.

Школа была похожа на маленький муравейник. Маленький — в масштабах Москвы, конечно. Было как-то слишком шумно, слишком оживленно, казалось, будто по коридорам то и дело кто-то копошится, ни на минуту не останавливаясь в этом буйном танце развития.

Варя, находившаяся в неком радостно-недоуменном анабиозе, смотрела на все это оживление с отстраненностью наблюдателя, будто все вокруг происходило не с ней. После памятного разговора, а точнее монолога ее Астахову — почти письмо Онегина Татьяне, только наоборот, — прошло почти две недели, за которые в ее мятущейся душе восстановилось подобие мира.

Волосы, после очередного визита с Матвеем в салон, стали на несколько тонов светлее. Из темного шоколада они стали цвета холодного чая. По крайней мере, так утверждала мастер, которая взирала на ее голову с маниакальным огнем в глазах. Сразу видно — профессионал. Сама Варя, хоть убейся, никакого холодного чая в своих космах не видела. Цвет все еще был темным, коричневым, но с легкими светлыми тенями, будто окрашенную черным медь долго терли и наружу стали проступать золотистые тона.

Как и следовало ожидать, это не осталось незамеченным. Одноклассники удивленно смотрели на нее, когда Варя утром заходила в классную комнату. И ведь было с чего: последние пять лет угольно-черная и бледная Ворона внезапно стала светлеть, да еще и выглядеть куда свежее и здоровее, чем раньше. Варя и сама это видела.

И как-то неожиданно обнаружилось, что внимание окружающих ее не тяготит, как раньше. И взгляды, и недоуменные шепотки воспринимались проще, легче, а когда бесцеремонная Ника, подрагивая носиком, подлетела к ней на перемене и стала осторожно расспрашивать на тему смены имиджа, и, набравшись наглости, начала задавать провокационные вопросы про Глеба и их отчуждение друг от друга, Варя медленно выдохнула, а потом… улыбнулась. Если бы Варя накинулась на нее с воплями, вряд ли бы Ника удивилась больше.

— Скоро выпускной, все изменится… Вот я и решила начать меняться заранее, — ответила Варя, заправляя за ухо прядку. — А Глеб… — Варя пожала плечами. — Социальный эксперимент себя не оправдал.

— То есть, вы расстались, — с оттенком вопроса произнесла Ника, грызя карандаш.

— Думаю, что можно сказать и так, — помедлив, кивнула Варя. А внутри что-то дрогнуло и ухнуло вниз.

А потом она повернулась, чтобы уйти, и это самое что-то ухнуло еще раз: сзади, в нескольких шагах, но в зоне слышимости, стоял Астахов. И вроде бы ничем не выдал того, что услышал девочек, но уши его порозовели, а руки напряженно дернулись. Не выдержав влияния момента, Варя отвела глаза и ушла в кабинет, надеясь только, что она зашла в тот, что нужно.

Последние две недели, видимо, проникнувшись ее словами, Глеб держался от Вари в стороне. Он ничего не сказал, когда Варя отсела от их теплой компании к окну, за пустующую последнюю парту. А когда Лиля недоуменно спросила его о чем-то, кивая в сторону Вари, усиленно делавшую вид, что она не смотрит на них, Глеб только покачал головой и что-то коротко ответил, на чем дискуссия и кончилась, не успев начаться.

Варя чувствовала на себе его взгляд, и иногда, оборачиваясь, успевала увидеть грустные глаза Астахова. Глеб тут же отворачивался или делал вид, что смотрит куда-то рядом с ней, а Варя и сама не могла понять, радует ее это или нет.

Вроде бы ее оставили в покое, как она и просила. Глеб не говорил с ней, не подходил на переменах, не пытался обратить на себя внимание. Он просто маячил в уголке глаза, но от этого было, к сожалению, никуда не деться, только если из школы уйти, но это был вообще не выход.

Вместе с тем, Варя то и дело чувствовала рядом его ненавязчивое присутствие. Скрипучий стул в кабинете, на котором она промучилась полдня, пытаясь не шевелиться, на следующий день волшебным образом сменился на крепкий новый. Странно было бы думать, что замену сделал завхоз, учитывая, что достался он Вике. Или когда на прошлом уроке физкультуры, во время пробежки, Варя споткнулась о развязавшийся шнурок и почти встретилась носом с сияющим полом, если бы не Астахов, каким-то волшебным образом оказавшийся рядом и подхвативший ее за локоть, удержав, тем самым, от падения. Увидев, что Варя выровнялась и падение отменяется, Глеб, как ни в чем ни бывало, потрусил дальше.

Что касается Вики… Она вернулась к своей предыдущей линии поведения, когда подчеркнуто игнорировала Варю с явным оттенком превосходства во взгляде. Отпускала шуточки, правда так, чтобы услышала только Варя, делала ехидные комментарии по поводу ее прически, спрашивала у гипотетических тучек, когда же их Ворона закаркает. А Варя только смотрела на нее с искренним желанием сломать нос и отворачивалась. Успокаивало ее то, что учиться осталось всего ничего, а потом она Новикову уже никогда не увидит.

Держась за эту мысль, Варя переходила изо дня в день, отмечая в воображаемом календаре, сколько осталось до выпуска, и старалась сильно не думать, что ждет ее впереди. И Пижамный день казался только препятствием на пути к долгожданной свободе. Участвовать в нем Варе совсем не хотелось, о чем она и сказала друзьям, однако те в восторге не были.

— Ну что это значит, что ты не пойдёшь на Пижамный день? — недоуменно восклицала Лиля, переплетая разлохматившуюся косичку. Они только вернулись из раздевалки после урока физкультуры и теперь медленно брели по коридору в сторону классной комнаты. Варя предпочла бы остановиться у ближайшего зеркала, но Лиля была юной Юлией Цезаревной: она шла, не глядя под ноги, а пальцы быстро и чётко перебирали прядки, не оставляя петухам ни малейшего шанса.

— То и значит, — пожала плечами Варя. — Не хочу я туда идти.

Светлые брови Филатовой сдвинулись.

— Это из-за Глеба? — спросила она, хмурясь.

Варя вздохнула и посторонилась, пропуская жизнерадостный табун младшеклассников, несущийся мимо.

— Не только, — ответила она, поняв по нахмуренному взгляду Лили, что просто так тему замять не получится. — Не хочу целый вечер провести здесь. Может, у меня с Матвеем планы. Или ещё с кем.

Брови Лили взлетели вверх, глаза удивленно расширились, и даже пальцы на мгновение замерли.

— Ты что, встречаешься с Матвеем? — воскликнула она удивленно и от того громко.

Варя не выдержала и рассмеялась. Дразнить Лилю всегда было забавно.

— Нет, конечно, — смеясь, сказала она. Лиля насупилась, и Варя вздохнула, закатив глаза. — Да успокойся ты, между нами только безалкогольная дружба. Он меня как девушку-то и не воспринимает.

— А… тебе бы хотелось?

Настал Варин черёд удивляться.

— Лиль, что за вопросы? — вздернула она бровь.

Лиля покрылась румянцем, но смотреть на неё настойчиво не перестала. К этому моменту они дошли до двери в классную комнату. Подергали за ручку — заперто. Варя привалилась к прохладной стенке спиной, Лиля встала рядом, касаясь стены плечом.

— Ну, а все-таки? — не отставала Филатова.

Варя посмотрела на неё ну очень красноречиво, красноречивей был бы только транспарант во всю стену и иллюминация. Румянец на щеках Лили потемнел, но та не сдавалась. В упорстве ей было не отказать.

— Просто… Он с тобой столько времени проводит, что это даже подозрительно. И эти его прозвища, — Лиля пожала плечами. — Ну согласись, подозрительно.

— Ничего не подозрительно, — отрезала Варя, скрещивая руки на груди. — Мы друзья. Это нормально.

— Просто Матвей не из тех парней, которые «просто дружат» с девушками, — сказала Лиля и подергала пальцами в воздухе, показывая кавычки.

— Значит, я счастливое исключение, — Варя фыркнула и вдруг почувствовала накатившую усталость. — Давай на этом закроем тему? — попросила она, потирая лоб.

Лиля тяжело вздохнула, но кивнула. Поправила резинку на второй косичке, огладила складки на юбке. Скосила глаза на Варю, запуцовела окончательно и достала из сумки маленькое зеркальце и блеск для губ. Варя отвела глаза, изо всех стараясь не улыбаться. Верная примета: если Лиля в школе красит губы — ну все, апокалипсис грядёт. Или, как наименьшее из зол, должен прийти Руслан.

За последний месяц отношения между одноклассниками развивались семимильными шагами. Лиля познакомилась с отцом Руслана, после чего два дня ходила слегка пришибленная. На все вопросы она только отмахивалась и краснела, а Руслан говорил, что его семья сразила Лилю контрольным между глаз. Руслан же, в свою очередь, познакомился с Филатовыми-старшими, что на нем никаких заметных следов не оставило.

Зато возмущенной и недовольной ходила Лиля. Варя попыталась узнать, что же ей так не понравилось — или наоборот, слишком понравилось, — но Лиля только молча ткнула пальцем в Руслана, а когда Варя недоуменно поинтересовалась, что он сделал не так, Лиля издала такой рык, что Варя сочла за лучшее ни о чем больше ее не спрашивать.

Лиля как раз успела спрятать блеск и зеркальце обратно в сумку, когда из-за поворота показалась медведеподобная фигура Руслана, как обычно сонно моргающего, несмотря на то, что день был в самом разгаре. Варя, отвернувшись, усмехнулась и помахала ему рукой, подзывая.

— И все-таки, — сказала вдруг Лиля, одергивая косички. — Почему ты не хочешь идти на Пижамный день?

— Ты не хочешь идти на Пижамный день? — удивленно переспросил Руслан, подошедший как раз вовремя, чтобы услышать Лилин вопрос.

Накатило раздражение, и Варя медленно выдохнула, закатывая глаза.

— Просто не хочу, — буркнула она. — Неужели это так странно?

— Ну, Варь, это же последний раз, когда мы проведем в школе целые сутки. Последний раз будем коллективно ночевать в классной комнате, последний раз будем участвовать в викторинах. Больше такого не будет, — заметила Лиля. — Ты знаешь, я сама не такой уж чтобы поклонник публичных сборищ, но это один из тех социальных ритуалов, которые просто надо выполнить.

— Где-то я это уже слышала… — фыркнула Варя, скрещивая руки на груди. И даже не кривила душой: похожую речь про социальные ритуалы Лиля толкала, когда Варя заявила, что на выпускной не пойдет.

Руслан сдвинул брови, строго глядя наЛилю, и та под его взглядом покраснела и стушевалась. Варе оставалось удивляться и испытывать к другу искреннюю благодарность.

— Если Варя не хочет, то заставлять ее мы не будем, — произнес он весомо, продолжая смотреть на Лилю. Потом повернул голову в сторону Вари и добавил: — Но ты правда сходи. Без тебя будет тоскливо как-то, а так хоть повеселимся вместе.

Слова, вроде бы, были почти те же самые, что говорила Лиля, но от них стало тепло и уютно. Из всех ее друзей только Руслан мог сказать что-нибудь, что Варе потенциально не понравилось бы, и она не восприняла бы это в штыки. Хотя нет, не только он. В эту же категорию попадал Матвей, но почему-то упоминать об этом не хотелось. Возможно, именно из-за странного интереса Лили к их отношениям.

А на Пижамный день Варя все-таки пошла. И не потому, что ее-таки уболтали Руслан с Лилей, а из-за мамы. Только услышав, что дочь, до того исправно радовавшая хорошим, нормальным поведением и вполне адекватными реакциями на раздражители, вдруг решила отказаться от единственного, пожалуй, любимого события школьной жизни, Марьяна Анатольевна встала на дыбы. Ну, допустим, не встала, но коса ее, обмотанная вокруг головы на манер короны, воинственно встопорщилась.

— Что значит, ты не идешь на Пижамный день? — спросила она, сдвинув брови. — С какой это радости?

— С такой, что не хочу, — ответила Варя, скрещивая руки на груди.

— «Ты пойдешь на бал, Зо-о-олушка», — протянула мама зловеще. — У тебя просто выбора нет. Насколько я помню, несовершеннолетним ученикам нужно заявление от родителей, если они не хотят участвовать. Иначе тебя просто из школы не выпустят. А я тебе такого заявления не напишу, — добавила она, сладко улыбаясь.

Собственно, разубедить мать Варе не удалось. Как и стребовать такое заявление с отца. Когда Варя ему позвонила, тот только извинился и покаялся, что Марьяна Анатольевна с ним уже говорила. И что он тоже считает, что Варе на Пижамный день сходить надо.

Делать нечего, пришлось собирать вещи. В школе еще топили батареи, несмотря на то, что апрель стремительно подходил к концу, поэтому брать шерстяные носки или теплые пижамные штаны было не нужно. Но вот толстый плед и лишнюю подушку — просто необходимо.

Пока Варя носилась раздраженным ураганчиком по комнате в поисках чистой приличной пижамы, на которой не будет неожиданных дырок в неприличных местах или летающих розовых овец, в голове сложился план, как провести этот четверг без урона для психики.

Начать Варя планировала с Лилей и Русланом. Походить с ними пару часов, поизображать деятельное участие. Может быть, залезть на скалолазную стенку. Потом Варя планировала смыться в темноту актового зала и тихо дремать на задних рядах. А если не получится — то спрятаться в кабинете Алевтины, на этот раз его заперев на ключ. Хватит с нее нежданных гостей.

Почти получилось. Как только было объявлено о начале Пижамного дня, младшие ученики были выпровожены прочь из школы, а остальные, весело гудящие в предвкушении развлечений, потянулись в классные комнаты. Варю подхватил общий поток, сопротивляться которому было все равно, что сопротивляться летящему навстречу обрыву поезду. Можно, конечно, но немного бессмысленно.

Лиля, видимо, решила стать на этот вечер строгим надзирателем: она ни на минуту не выпускала Варю из поля зрения. Даже Руслан, и тот поглядывал на нее недоуменно. Он несколько раз пытался робко обратить внимание Филатовой на себя, но Лиля шла к цели с упорством барана, штурмующего неподдающиеся ворота. Сначала это было даже забавно, но через пару часов Варя поняла: еще немного, и она совсем неподобающе сорвется. Внутри росло раздражение, которое так и просилось выйти наружу.

Улучив момент, когда Руслан отошел, оставив их с Лилей наедине в коридоре, Варя подхватила Лилю за локоть и оттащила к стене.

— Слушай, — прошептала Варя, считая про себя от десяти до нуля, — я очень ценю то, что ты обо мне заботишься и пытаешься не дать мне заскучать, но у меня возникает такое чувство, будто ты только этим весь вечер и будешь заниматься.

Лиля недоуменно моргнула, хмуря брови. Открыла рот, чтобы что-то сказать, но Варя не дала ей произнести и слова, подняв вверх палец.

— Мне правда очень приятно, что ты так со мной носишься, но у всего есть предел, и я до своего дойду такими темпами очень быстро. К тому же, — добавила она, — ты совсем забросила Руслана. Ходит за нами, весь потерянный и обделенный вниманием. Как бы не обиделся.

— Я вижу, что ты делаешь, — заметила Лиля, кривя губы. — Хочешь отвлечь меня, переведя тему на Руслана.

— Работает? — улыбнулась Варя.

Лиля скрестила руки на груди и красноречиво посмотрела на нее.

— Я никуда не денусь, правда, — вздохнув, сказала Варя. — Просто… Дай мне потупить где-нибудь в темном уголке. Это то, что мне нужно.

— Ладно, — сдалась Лиля и пожала плечами. — Но если что — звони, я сразу прибегу.

Варя улыбнулась и тут же убежала, не ожидая, пока очередная гениальная мысль не посетит голову Лили, и она не передумает. На повороте столкнулась с Русланом, но ничего говорить ему не стала, только махнула рукой и улыбнулась, пробегая мимо. Лиля и сама ему все объяснит, а он — что-то подсказывало Варе, — ей только спасибо скажет.

В актовом зале шла подборка приключенческих фильмов. Варя, оккупировав задние ряды и запасшись попкорном, посмотрела аж две «Мумии», стоически — и исключительно ради постаревшего Брендана Фрейзера — перенесла третью и поняла, что еще чуть-чуть, и она срастется с креслом в вечной гармонии. К тому же время постепенно приближалось к отбою.

На выходе из актового зала желудок жалобно квакнул. К сожалению, попкорн как пища его не устраивал, и Варя совершила небольшой набег на столовую, где стащила несколько котлет и бутербродов. Вокруг царило приглушенное предночное веселье, когда никто еще спать не хочет, но все понимают, что скоро их, здоровенных коней и кобыл, будут загонять в спальные мешки как маленьких.

Когда по радио объявили отбой, Варя уже была в классной комнате. Она снова заняла крайний матрац, самый дальний от входа. С одной стороны ее охранял шкаф, с другой — могучая спина Руслана. Если лежать очень тихо, то ее даже не заметят. Как укладываются остальные одноклассники, Варя смотреть не стала, хотя кое-что так и лезло в глаза. Например, то, что большинство одноклассниц во главе с Новиковой было одето в нечто, больше подходящее под определение «красиво раздета». Тех, кто как и Варя предпочел длинные штаны и футболку, можно было пересчитать по пальцам.

Зашла квохчущая, словно курица-наседка, Ирина Владимировна, пересчитала вверенных чад, толкнула речь минут на пять о том, как они выросли и как она счастлива, что «ее детки» стали такими хорошими. Она даже вытерла воображаемую слезу, а Варя скривилась от фальшивого тона, прикрываясь спиной Руслана и одеялом. Наконец, классная руководительница ушла, погасив свет. Еще какое-то время по классной комнате ходили шепотки, но вскоре все затихли. Спали они или нет, было неясно, но главное — упорно делали вид.

Полежав, свернувшись калачиком под одеялом, еще час, Варя тихо поднялась на ноги, обернулась пледом и, зажав подмышкой ноутбук, медленно пошла к выходу из класса, привычно кривясь от тяжести компьютера.

Как бы ни был бесконечно стар ее ноутбук и как бы ни был притягателен подарок Глеба, но она просто не могла себя заставить открыть его. Стоило только подойти к белой коробке, как внутренности сворачивались в тугой узел, будто запрещая ей его трогать. Поэтому прежний ноутбук продолжал жить активной жизнью, а новый был задвинут под кровать. С глаз долой, из сердца вон.

Мелкими перебежками она добралась до проклятой обсерватории. Приходилось огибать учительские, из которых доносились приглушенные голоса отдыхающих после тяжкого трудового дня учителей, разбавляющих свои страдания горячительными и не очень напитками.

В итоге путешествие Вари к звездному центру школы напоминало ей нечто из разряда «Миссия невыполнима». Не хватало только вечно молодого Тома Круза и крутых технологий. Старания увенчались успехом: до проклятой обсерватории Варя добралась без проблем.

Перед дверью снова застыла в волнении: а вдруг проклятие на нее все-таки падет? Вдруг все те городские легенды внезапно обретут силу, и с ней что-нибудь случится? Отдавшись во власть суеверной паники на несколько секунд, Варя встряхнулась, поправила сползший на плечо плед и решительно открыла дверь. Небо не разверзнулось, земля адскими тварями не взорвалась. И даже в оконном проеме не замаячила какая-нибудь фигура с зажженной сигаретой.

Вошла — и сразу как-то потерялась в душевных терзаниях. И ведь не хотела она видеть Астахова, никак не хотела: ни с сигаретой, ни с воспалением легких — ни-как. И почему-то, обнаружив его отсутствие, сделалось грустно. И тут же Варя рассердилась сама на себя. Вот она, загадочная женская душа во всей красе. И загадочная она прежде всего для самих женщин. Куда там мужчинам, если женщинам понять себя — задание покруче вечного «найди то, не знаю, что»?

Прикрыв за собой скрипнувшую дверь, Варя водрузила ноутбук на столик, отмечая, что за полгода почти ничего не изменилось. Диван стоял на том же месте, кружки были в том же шкафу, заварка тоже. Даже варенье — и то было, кажется, тем же самым. Что, кстати, внушало опасения.

Отличался только пейзаж за окном. Тогда, полгода назад, шел снег, и снежинки завораживающе красиво кружились в воздухе, подсвечиваемые фонарем. Теперь же снега не было, небо было черным, бесконечным, пустым, только фонарь продолжал ярко светить, как ни в чем не бывало.

Варя поставила чайник, достала себе огромную глиняную чашку, выбрала заварку. Среди пакетиков совершенно неожиданно нашелся зеленый чай с жасмином, и когда Варя опустила пакетик в кипящую воду, по обсерватории поплыл насыщенный запах жасмина.

Варя добрела до дивана, осторожно держа в руках обжигающе горячую, полную до краев чашку. Поставила ее на стол, уселась на диван, закуталась в плед словно бабочка в кокон, только руки да макушка и торчали. Закуталась и закатила глаза: и как она теперь дотянется до ноутбука и чашки с чаем?

Варя раскуталась, наклонилась к ноутбуку, думая, что включить. В планах было посмотреть новые серии из тех, что она пропустила, но душа требовала чего-то в меру слезливого и са-а-амую капельку страдательного. Хотя кого она обманывает… Решительно прокрутив список скаченных фильмов, Варя ткнула мышкой в «Отпуск по обмену», взяла в руки чай, закуталась в плед посильнее и приготовилась страдать.

Как только заиграли первые звуки вступления, в груди знакомо защемило. Варя всегда любила этот фильм, да и как его можно было не любить? Такие нереальные, на первый взгляд, истории героев, и в тоже время такие жизненные.

Когда Варя услышала тихий протяжный скрип, Камерон Диас в роли Аманды прыгала с бокалом вина в руке под заводную музыку «The Killers». Сначала она решила, что ей показалось, что это сквозняк шалит в проклятой обсерватории, но потом почувствовала на себе взгляд с нотками чего-то неопределенного, от чего на шее дыбом поднимались волоски. Варя поежилась, уговаривая себя, что ей правда послышалось, а это все — шаткие нервы, но потом скрип повторился вновь, и она, не выдержав, резко обернулась.

И расплескала по ногам чай от удивления.

В дверном проеме, держа рукой приоткрытую дверь, стоял Глеб.

Варя уже была готова замереть на месте с открытым ртом или выпасть в осадок в стиле любимых героинь остиновских романов, но пролитый на ногу чай помешал ее прозаическим планам. Вместо этого Варя чертыхнулась и задергала ногой, пытаясь одновременно поставить чашку на столик, не расплескав оставшееся.

— Сильно обожглась? — спросил Глеб, подбегая к ней.

Варя отдернула ногу от его загребущих рук, которые протянулись к Вариной конечности с неопознанными целями. Глеб укоризненно моргнул и отодвинулся, а потом сел на диван, не дожидаясь приглашения. В его пользу стоило сказать, что сел он к самому подлокотнику, пытаясь соблюсти между ними хоть какую-то дистанцию, но сделать это было сложно: Варя в своем стремлении превратиться в страдающий кокон из пледа уселась ровно по центру не такого уж и большого дивана.

Пока Варя, продолжая приглушенно чертыхаться, вытирала покрасневшие ноги свободным краем пледа, Глеб сидел на своем месте и, кажется, даже не дышал. Наконец, когда Варя уселась более-менее ровно и воззрилась на него, нахмурив брови, он оттаял и повернулся к ней.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она, опередив его. Глеб только рот раскрыть успел. Закрыл его, взлохматил рукой волосы, потерев лоб.

— Нам нужно поговорить. Мне нужно с тобой поговорить, — сказал он, глядя на нее.

— Глеб… — вздохнула Варя, чувствуя усталость. Больше всего на свете ей хотелось забыть все, что произошло.

— Нет, ты выслушаешь меня, — перебил ее Астахов, и голос его стал неожиданно жестким. — Я и так поддался на уговоры и дал тебе две недели на то, чтобы прийти в себя. И — насколько я вижу — ты теперь в полном порядке. Теперь моя очередь.

Варя только смотрела на него, удивленная. В голубоватом свете экрана и электрическом отблеске фонаря, черты его лица, и без того достаточно четкие, заострились, стали тверже, а в глазах было незнакомое ей выражение. Впрочем, Варя никогда не была мастером чтения лиц.

Глеб смотрел на нее настойчиво, с упрямством на лице. Он был как никогда серьезен, и Варя не могла не откликаться на эту серьезность. В ней всколыхнулось раздражение и обида, но эта серьезность подавила их и заставила улечься, вяло трепыхаясь, на дно.

Потянувшись к забытому ноутбуку, Варя щелкнула мышкой, останавливая фильм, который так и продолжал идти, на паузу, плотнее натянула плед и повернулась к Астахову.

— Хорошо, — сказала она, гордясь от того, каким спокойным был ее голос. — Я слушаю.

Глеб выдохнул, сглотнул, снова взлохматил волосы, нервничая. Но взгляд его не потерял ни грамма решительности, и даже, кажется, поза стала воинственной.

— Между мной и Викой ничего не было, — произнес он и добавил, видя, как закатываются в насмешке глаза Вари и она готовится ответить что-то резкое. — Нет, поверь мне. Между нами действительно ничего не было. После того, как я попрощался с тобой в актовом зале, — его скулы порозовели, а Варя, не выдержав, опустила глаза на руки. Она тоже помнила, как именно он с ней прощался, — я поехал к Марку. Не смог оставаться в школе, а дома… Дома тоже не хотелось быть. Марку я даже ничего не сказал, просто пошел к бару и окопался там. Надолго. Я помню, что Марк отвез меня домой, сгрузил в кровать, кажется, раздел. А потом — как ты стоишь над моей кроватью, и на твоем лице такое выражение… — Глеб качнул головой. — Ты убежала, а потом я увидел Вику. Я даже решил сначала, что допился до белочки. А она все продолжала смеяться, как ненормальная, лезла ко мне, повторяла какой-то бред про то, что теперь нам никто не помешает… Она все подстроила, Варь. Эта стерва все подстроила и сделала так, чтобы ты ей поверила. И ты поверила, а я ничего сделать не смог, — закончил он.

На обсерваторию опустилась тишина. Оглушающая, плотная, такая, что можно резать ножом и раскладывать на тарелке. Варя поежилась от внезапно налетевшего на нее холода, натянула на плечах плед — и этот звук разнесся по обсерватории как шелестящее эхо, заставляя вздрагивать от своей внезапности.

В голове, словно одинаково заряженные частицы, роились мысли, внося хаос и сумбур. Варя хотела, ох как хотела, чтобы слова Глеба были правдой, но сомнения грызли ее червяком изнутри. Разве не сказал ли бы он все, что угодно, лишь бы заставить ее поверить? Варя скосила глаза на Астахова и тут же отвела их прочь, увидев, что он смотрит на нее, неуверенно закусив губу. И так это не вязалось с той серьезностью, с которой он требовал, чтобы она его выслушала, что Варя не выдержала. По щекам полились слезы, и она отвернулась, яростно утирая их.

— Ты… ты плачешь?

— Я теперь всегда плачу, — буркнула Варя, орошая слезами плед. Слезы лились из глаз вопреки ее воле, и она никак не могла заставить себя прекратить. — Прорвало плотинушку.

Диван дрогнул, старые пружины пошли волной, когда Глеб пододвинулся к ней и притянул к себе, обнимая ее со спины и прижимая к себе мягко, но непреклонно.

Варю окутал густой аромат лимона и мяты. И где-то под этим — сосны. От его рук и груди шло обжигающее тепло, а от объятий — странное спокойствие, заглушающее рвущийся наружу плач.

— Прости, прости меня, пожалуйста, — прошептал Глеб, касаясь щекой ее волос. — Прости, что я вел себя, как идиот, что не слушал тебя и считал, что знаю лучше.

Он продолжал шептать что-то ей на ухо, говорить какие-то несуразицы, просить прощения за все, что он успел натворить, и к чему не имел ни малейшего отношения, и все равно извинялся, будто оптом. А Варя смотрела на светящий за окном фонарь, чувствуя тепло его рук, и делала самое сложное: пыталась понять себя.

Могла ли она его простить?

Даже нет, не так. Могла ли она поверить в его слова? Что все, что она увидела в его квартире, было подстроено Марком и Викой?

Он ведь никогда ей не врал, поняла она внезапно. Не договаривал, уклонялся от правды, но не врал намеренно. Он не сказал ей про поступление в режиссерскую школу, но только потому, что боялся, как она отреагирует. Оправдание натянутое, но ведь не врал же.

И он заставлял ее улыбаться. Перед внутренним взором калейдоскопом пронеслось все, что между ними было хорошего: как они гуляли, держась за руки, говорили, смеялись. Как Глеб, узнав, что она не любит розы, подарил ей букет из книг. Как отвез на кладбище, как заставил помириться с отцом. Как терпел ее психи и закидоны, которых — надо смотреть правде в глаза, — за это время было не мало. Каким беззащитным он был, когда остался у них дома после того, как разругался с Алексеем Борисовичем, и не побоялся этого показать.

Варя закрыла глаза, вспоминая, как все было в тот день. Ведь Вика, еще тогда, на собрании, смотрела на нее и смеялась, будто заранее знала, что случится. И Марк — Марк, который явно дал ей понять, что не просто не одобряет ее, а откровенно терпеть не может — позвонил и попросил приехать.

Хотелось хлопнуть себя по лбу в лучших традициях идиотизма. И как она сразу не поняла, что это ловушка, так умело расставленная на одну доверчивую Ворону?

— Одного я не понимаю, — произнес негромко Глеб, вторя ее мыслям. — Как ты попала ко мне домой в тот день?

— Мне позвонил Марк, — ответила Варя, облизывая соленые губы. — Сказал, что отвез тебя домой, и теперь волнуется, как бы чего не вышло. — Она рассмеялась, но весело ей не было. — А я и поверила.

— Марк? — удивленно переспросил Глеб, и столько неподдельного недоверия было в его голосе, что Варя выпуталась из его рук и отстранилась, утирая лицо тыльной стороной ладони.

— Мне незачем тебе врать, — сказала она резче, чем намеревалась, но мимолетный укол совести ликвидировался сам собой.

Глеб нахмурился, наклонил голову, взлохматил пальцами волосы, выглядя озадаченно. Но не отодвинулся, и выбор — пересесть дальше или остаться на месте, в тревожащей близости к нему — остался за Варей. А ей выбирать не хотелось.

— Нет, я знаю, просто… Не понимаю, зачем ему это — ссорить нас с тобой… — произнес Глеб растерянно.

Варя пожала плечами, чувствуя, как по плечами скользит мягкая ткань пледа. Прядка волос упала на лицо, и она заправила ее за ухо.

— Я ему никогда не нравилась. Он мне сразу об этом сказал, что мы с тобой долго не продлимся.

Глеб поднял на нее глаза, полные недоумения.

— И ты все это время молчала?

— А смысл было тебе говорить? — скривилась Варя. — Он твой лучший друг, а я не хотела, чтобы вы из-за чего-то ссорились.

— Это не «чего-то», Варя, — вспыхнул Глеб. — Это наши отношения. Если Марк тебе грубил или делал что-то, что заставляло тебя чувствовать себя плохо, то ты должна была сказать мне! Он не имеет на это никакого права, будь он хоть трижды моим другом.

Варя снова рассмеялась, и снова в ее голосе не было веселья. Она откинулась на спинку дивана, уперевшись ногой в столик. На улице громко заиграла сигнализация раздражающим мотивом на невидимой машине. Варя смотрела на черное небо, подкрашенное золотистым светом фонаря, и внезапно кое-что пришло ей в голову.

— Помнишь, когда мы были у тебя на даче?

— Конечно. — Глеб оперся локтем на спинку дивана, оказываясь опасно близко к ее голове. По телу побежали мурашки, и Варя усилием воли подавила их.

— Когда я от тебя убежала, я позвонила Матвею и попросила его меня забрать, — сказала Варя, не глядя на него. Она и так заметила, что на его руках напряглись вены, будто точно также, как она подавляла мурашки, Глеб подавлял злость. — И никто не слышал, по крайней мере, я так думала. Дверь была немного приоткрыта, но коридор был пустой. А ты потом сказал, что тебе о том, как я уехала, рассказал Марк. Я, правда, тогда была на эмоциях и слегка не в себе, — сморщилась Варя, — но я уверена, что никто меня не видел. А значит, он либо подсматривал за нами, либо подслушивал… Либо и то, и другое. Случайно он бы не заметил, а если бы посмотрел из окна, то не увидел бы, кто за рулем.

— И что ты хочешь этим сказать?

Варя пожала плечами.

— Ты бы разобрался с лучшим другом, — произнесла она, поворачивая к Глебу голову. — Не мне судить, но он будто что-то мутит. Может быть, он думает, что помогает тебе, не знаю. — Варя скривила губы в невеселой улыбке. — Со мной он тебе уже помог.

Глеб вздохнул, покачал головой. Протянул руку и коснулся пальцами ее щеки.

— Варя… — пробормотал он. — Прости меня. Я такой идиот.

Тихие слова, а Варе все равно показались оглушающими. А прикосновение — обжигающим. Поежившись от табуна мурашек, пробежавших по телу, Варя перехватила руку Глеба, чем тот сразу воспользовался: не отвел руку, а схватил Варину ладонь и сжал так, что не вырваться. Впрочем, Варя не то чтобы усердствовала в попытках вырваться.

Все-таки было что-то странное в этой тишине, царившей в обсерватории. Казалось бы, вся школа спит, и в ее стенах не раздается ни одного лишнего звука, не вписывающегося в канву ночного бытия. И они с Глебом говорят тихо, почти шепотом, и их голоса вплетаются в ночную тишину гармонично. И все равно: каждое слово кажется Варе таким громким, будто они говорят в микрофоны, а гулкая тишина их только усиливает. А Глеб будто горит, и Варя сама сгорает под его прикосновениями. И даже жарко в пледе, несмотря на холодную весеннюю ночь.

Глеб поднес их сплетенные ладони к лицу, коснулся губами Вариных пальцев. Губы — горячие, сухие, потрескавшиеся. Варя чувствовала, как они царапают кожу на пальцах, будто Глеб кусал их так часто, что они не успевали заживать. От синяков, оставленных Лешей, не осталось и следа, а губу пересекал тонкий, почти незаметный шрамик. Возможно и он со временем исчезнет.

Он стал склоняться к Варе, медленно, все ближе и ближе. А Варя — Варя чувствовала, что разрывается надвое. Одна ее часть хотела податься вперед и прижаться к Глебу и забыть обо всем, что случилось в последний — неужели уже столько прошло? — месяц. Просто стереть из памяти все ссоры и страдания и жить дальше так, будто ничего не произошло. Но другая — о, другая ее часть заставляла сердце сжиматься и заставляла отодвигаться, отстраняться прочь. Она услужливо подкидывала разуму аргумент за аргументом, и чем больше Варя ей противилась, тем весомее они были. И, к сожалению, эта ее часть оказалась сильнее.

Выдохнув, чувствуя, как сворачивается внутри тугой узел, от которого становилось тошно и хотелось выть, Варя вскинула руку и накрыла ей губы Глеба, отклоняясь назад. Тот застыл, глядя на нее растерянно и — совсем немного — обиженно.

— Я прощаю тебя, — произнесла Варя, глядя ему в глаза. Вопрос в них стал больше. — Но… но я не могу. Не могу просто взять и начать снова с тобой встречаться и… — Она порозовела. — И все такое.

Глеб нахмурился, настойчиво отодвинул ее руку прочь.

— Почему?

Варя вздохнула, опустила глаза, снова их подняла. Как выразить словами то, что она еще и сама до конца не осознала? Не говорить же, что она руководствуется зыбким ощущением, что так будет правильно?

— Со мной… — голос изменил ей, и Варя откашлялась. — Со мной будто что-то случилось в тот день. Будто что-то сломалось или, наоборот, срослось обратно, не знаю. Я ведь тогда впервые за почти пять лет заплакала, и в комнату Алины вошла… Лежала на ее кровати и думала, вспоминала ее, представляла, какой бы она была… — Глеб наклонил голову набок, глядя на нее со странным выражением лица. — Что?

— Я как-то не отдавал в этом отчета, но в тебе и правда появилось что-то новое, — сказал он задумчиво. — И твои волосы… — Он коснулся посветлевшей прядки. — Тебе, кстати, идет. Давно хотел сказать.

— Ну вот, — торопливо проговорила Варя. — Мне нужно понять, что со мной случилось, что во мне изменилось, и как мне теперь жить дальше. Понимаешь? И я должна сделать это сама. А ты… — Варя слабо улыбнулась. — Ты меня отвлекаешь.

Глеб вздохнул. По его лицу бродили мысли, и, кажется, веселыми они не были. Он смотрел на Варю, уголки губ кривились в призраке легкой улыбки, в глазах отражался свет фонаря, а волосы казались белыми.

— Знаешь, я всегда понимал, что с тобой легко не будет, — произнес он, — но даже не подозревал, насколько.

— Я…

— Нет, подожди. — Глеб остановил ее жестом. Погладил длинными пальцами по щеке, коснулся волос. — Я слышу тебя. Не понимаю, чем именно я тебе помешаю, как буду отвлекать в этом процессе самопознания, но… Я тебя слышу, — повторил он. — Я подожду столько, сколько нужно. Только… позволь мне быть тебе хотя бы другом?

И столько неуверенности было в его голосе, столько грусти в зеленых глазах, казавшихся темнее, чем они были на самом деле, что Варя просто не смогла сказать нет.

========== Часть двадцать шестая, взрослая ==========

Перед глазами кружились разноцветные пятна. Кружились они в психоделическом танце, который разуму был не подвластен, но танец этот как-то странно завораживал, и открывать глаза не хотелось.

Щеки обдувал теплый весенний ветер, как-то внезапно в мае ставший почти летним. Он же ворошил еще влажные волосы, то отшвыривая их назад, то кидая их на лицо, заставляя путаться в ресницах, задевать нос, заставляя морщиться и подавлять непроизвольное чихание.

Варя сидела на крыше их дома, скрестив ноги в позе лотоса, облокотившись спиной о хлипкую спинку стула. Стул был хлипкий, как, впрочем, все, что было на крыше. Его и другую мебель нашли на чердаке, взломанном еще несколько лет назад Лешей и его предприимчивыми друзьями. И Леша, и друзья в тот вечер были слегка навеселе, и их мятущимся душам жаждалось развлечений. Они их успешно нашли, особенно тогда, когда бдительная бабушка — жительница одной из квартир на последнем этаже, — увидела, как неизвестные лица копошатся над чердачной дверью и вызвала милицию.

В ходе циркового представления под названием “милиция выясняет, зачем четырем пьяным парням понадобилось на чердак, а одна не в меру впечатлительная женщина внушительных лет кричит, что они хотели обокрасть ее и причинить вред здоровью”, приключений Леша с друзьями получили по самое ой-ой-ой, особенно когда на шум пришла Марьяна Анатольевна. Леша — в тот момент уже совершеннолетний и уже вполне самостоятельный — при виде того самого взгляда матери порядком струхнул, но позиций не сдал. Он же умудрился спрятать отмычку так, что милиционеры ее не нашли при дежурном обыске подозреваемых.

Чердак в итоге признали не взломанным, а парней отпустили. С тех пор Леша с компанией, а с ними и Варя, имели беспрепятственный доступ на чердак и на крышу, хотя одной Варе туда ходить и запрещалось.

Правда, в этот прекрасный майский день выбора у нее не было. Несколькими этажами ниже, в апартаментах Ворониных, разворачивалось самое настоящее сражение. Сражение между двумя великими: Марьяной Анатольевной и Петром Никитовичем. А спорили они из-за нее, Вари.

Петр Никитович, который после грандиозной истерики дочери решил, видимо, наверстать предыдущие годы без визитов, стал приходить чуть ли не каждый день. Они с Марьяной Анатольевной даже умудрялись общаться без ведения диалога на повышенных тонах, и Варя ими очень гордилась. Однако случилось то, что должно было случиться так или иначе: папа рассказал маме, что встречается с женщиной и планирует на ней жениться. И планирует он это сделать где-то осенью, когда будет перерыв между его турами и лекциями. Все бы ничего, Марьяна Анатольевна даже искренне поздравила его с грядущим событием, не ляпни Петр Никитович, что свадьба должна будет произойти в Италии, и он хочет забрать Варю с собой…

Варя была уверена, что это проблемой не станет, уж точно не в сопровождении папы. Вот если бы она собралась поехать куда-нибудь с друзьями, ну, с теми, что у нее внезапно обрелись, то мама бы вспылила и сказала свое крепкое «нет». А тут… Это ведь папа. Но Марьяна Анатольевна неожиданно для всех запретила. А так как Варя еще не была совершеннолетней, она не могла выехать из страны без разрешения матери. Даже с отцом.

Когда разговор начал обретать нотки скандала, Варя выскользнула из квартиры, надеясь спрятаться у Леши. Но того дома не было, а возвращаться за ключами, которые лежали на виду кричавших друг на друга родителей, как-то не хотелось. И Варя выбрала меньшее из зол.

Взяв с чердака видавший виды старый деревянный стул, когда-то наполированный, но теперь покрывшийся сетью мелких трещин, с проплешинами лака на ножках, Варя вытащила его на крышу, поставила спинкой к воздуховоду, забралась на него и стала смотреть на открывающуюся панораму, позволяя мыслям течь вяло и непоследовательно.

Ей всегда нравилась высота, всегда нравилось смотреть вниз, на маленькие фигурки людей, надоедливые движущиеся точки, перемещающиеся туда-сюда. Нравилось, что здесь, наверху, все звуки казались отдаленными и как будто нереальными, даже дышалось немного иначе. Возможно, именно поэтому она с завидной регулярностью ходила на скалодром.

На крыше было… Спокойно. Тихо. Умиротворенно. Бывало такое, что внезапно чувствуешь снизошедшее умиротворение, чувствуешь, как по коже скользит солнечный свет, как ветер ласково касается щек, как звучит в гармонии окружающий мир, пусть даже это гудки машин и человеческие голоса. И в этой тишине тревоги сами собой отступали.

Конечно, спрятать от реальности крыша ее не могла, но Варя наконец-то смогла расслабиться. Откинуться на спинку, подставить лицо солнцу и теплому ветру и не думать. Ладно, не думать не получалось, но зато хотя бы думать получалось куда менее интенсивно.

Образы в голове сменялись один за другим. Сначала Варя подумала о Лиле, и тут же всплыло воспоминание, как они ходили на примерку платьев к Розе в студию. Да, семейство Филатовых большинством голосов решило, что швейные принадлежности Розы и ее эскизы уже начали угрожать жизни и здоровью членов семьи, особенно после того, как Филатов-старший, не глядя, наступил на отрез скользкого шелка, который Роза уронила в ходе производственной деятельности. Филатов-старший упал, ушиб копчик и разразился интеллигентной бранью. И даже ни разу не повторился.

Студию ей сняли недалеко от дома, в одном из бизнес-центров. Модельный хаос переместился туда, и в доме Филатовых воцарился покой, правда, не надолго.

Когда Варя и Лиля пришли на примерку, они застали прекрасную в своей неожиданности сцену: Роза наставительным тоном поучала тонких, словно колоски пшеницы, и таких же дрожащих девушек, стоящих на высоченных каблуках и одетых в нечто, похожее на обрезки рыболовной сети, каким-то волшебным образом прикрывающих все нужные места, чтобы отвечать нормам приличия. Как и на чем держались эти обрезки, для Вари осталось загадкой.

— Девочки, подождите, я сейчас, — бросила им Роза, расплываясь в улыбке при виде сестры, и повернулась обратно к приободрившимся моделям. А вот Варя призадумалась на тему своего будущего платья для выпускного, и почувствовала какой-то непривычный, почти даже суеверный ужас.

Однако платье превзошло все ее ожидания. В лучшую сторону. Пусть это был только остов, ткань была закреплена булавками, да и висела кое-как… Авторитет Розы в качестве модельера был решительно восстановлен. Лиле ее платье тоже понравилось, правда глубина декольте вызвала сомнения. На что Роза отмахнулась и сказала, что это не для нее, это для Русика.

“Русиком” она звала Руслана, которого Лиля не так давно ей представила. Руслан трогательно краснел, смущался вопросам дерзкой и не слишком-то обремененной совестью Розы, а под конец получил решительную оценку “мне нравится”. Руслан даже умудрился понравиться маме Лили, что по предположениям обеих сестер было практически нереально. Варе оставалось только завистливо и немного грустно вздыхать.

И не только из-за того, что родители Лили целиком и полностью одобряли Руслана как потенциального кавалера их дочери. Что первая, что второй быстро и легко определились с тем, чем собирались заниматься дальше. Лиля все еще выбирала между МГИМО и Гарвардом, куда ее зачислили досрочно еще осенью. Время подумать у нее было до июля, а до тех пор она могла хоть сто раз поменять решение, и все равно остаться с чем-то определенным. Руслан решил пойти в семейный бизнес, для чего собирался изучать экономику в «Высшей школе экономики». Не то чтобы баллы на предварительных экзаменах позволяли ему поступить туда без проблем, но Руслан был морально и материально готов учиться на платном отделении, а там с баллами было куда проще. К тому же пофигистичная натура Руслана и в случае неудачи не позволила бы ему долго страдать. В любом случае, и у него были запасные варианты, куда он мог пойти вместо “Вышки”.

Варя же… Она все еще не решила, на кого пойти учиться. Профориентационные тесты говорили ей идти в преподавание, но стоило Варе представить себя по другую сторону школьных баррикад, как хотелось выпрыгнуть в ближайшее окошко головой вниз. У нее были хорошие способности к языкам, поэтому она размышляла над каким-нибудь лингвистическим факультетом, но и тут вставал вопрос: а дальше-то что делать?

В детстве ей была интересна профессия иллюстратора, но художник из Вари был тот самый, хрестоматийный, от слова “худо”. Папа активно предлагал ей пойти на что-нибудь, связанное с книгоизданием. Варя, где-то глубоко в душе, с ним была согласна. Ей всегда нравилось обсуждать с ним какие-нибудь вопросы по поводу его книг, сидеть над текстами, придумывать сцены… Но таланта к писательству она за собой не наблюдала. И вопрос “что делать” оставался открытым. Из всего ее окружения, казалось, такой вопрос встал только перед Варей. Не то чтобы она так много общалась с другими одноклассниками, чтобы обсуждать наболевший вопрос самоопределения в этом большом, озабоченном трудоустройством мире, но разговоры в коридорах были сосредоточены в основном сейчас на трех вещах: выпускном, экзаменах и выборе университета. Тут хочешь не хочешь, а подслушаешь, особенно если вернуться к привычке тихо сидеть на подоконнике.

Как-то так получилось, что Варя отделилась от Лили и Руслана. Хотя почему — как… Варя вполне себе понимала, как именно. Просто те все еще обедали с Глебом. Да и на переменах, особенно больших, собирались вместе. А Варя… Да, с Глебом они вроде бы пришли к взаимопониманию, особенно учитывая, что Глеб оказался ни в чем, кроме собственной глупости, не виноват, Варя и сама умом не отличалась, но…

Это большое и жирное «но».

Не открывая глаз, Варя усмехнулась невесело. Свободный полет мысли — очень предсказуемо в последнее время — окончился там же, откуда улетал — на утесе страданий имени Астахова.

Тогда, в обсерватории, они поговорили и вроде бы даже все выяснили. Глеб с пониманием отнесся к Вариным словам про то, что ей нужно время, чтобы ужиться с самой собой, чтобы… Да что угодно. Что они не могут быть вместе. И Варя, в свою очередь, тоже с пониманием отнеслась к его просьбе общаться хотя бы как друзья. И тогда это казалось правильным. Они же могут быть друзьями, да?

Как оказалось, что-то внутри Вари было очень сильно против. Прямо-таки сверхъестественно против.

Стоило им расстаться, как эта новость пролетела по школе словно штурмовое предупреждение. Варе в очередной раз оставалось поражаться и недоумевать скорости работы сарафанного радио, которое затрагивало всех от мала до велика. Что было особенно удивительно, расставание «самой неожиданной пары года» — да, Варя действительно слышала в туалете, как об этом говорили две девятиклассницы, хихикая и делая большие глаза, — принесло Варе новую волну популярности в школе. Причем, хорошей. Ее почему-то жалели, а вот на Новикову поглядывали с хорошей долей презрения. Казалось бы: чего удивляться? Ведь так все и было. Вот только Варя настолько привыкла к тому, что люди всегда понимают все не так, что для нее это было странно. И непривычно. И даже немножко пугающе. В голову периодически закрадывалась подозрительная мыслишка, что в этом замешан Глеб, популярность которого в стенах школы ничуть не пострадала, но Варя старательно ее отгоняла. В конце концов, зачем ему это?

Как следствие расставания, к Глебу с усиленной скоростью стали причаливать крейсерские суда на шпильках и длинными пушистыми ресницами. То есть, если до этого они делали это с частотой раз или два в неделю, то теперь не проходило и дня без новой кандидатки в пассии. А Глеб — а что Глеб. Он ведь был обременен с Варей исключительно дружбой, поэтому все их авансы принимал с широкой самодовольной ухмылкой, как близнец похожей на ту, что часто появлялась на его лице в самом начале учебного года. Она Варе не нравилась совершенно.

И пусть дальше улыбок дело не заходило, смотреть на это Варе совсем не хотелось. Первое время она делала вид, что ее там нет и вообще пейзаж за окном очень живописный, но потом поняла, что так дело не пойдет. Уши-то ей никто не заткнет, и все это щебетание доводило до такого бешенства, что Варя удивлялась, как она только не устроила в очередной раз внушительное побоище.

Поэтому для решения данного вопроса всеми тараканами в голове было единогласно принято удалиться. Если гора не идет к Магомеду… Магомед сам пойдет в сторонку. В качестве прикрытия были выбраны любимые книги про Доктора, а то со всеми этими драмами Варя их успела подзабросить. Сначала Лиля сопротивлялась ее уходам и пыталась удержать, но Руслан, как обычно это у них бывало, все понял быстрее. Глеб же… Ну, Варя не слишком заботилась тем, что подумал об этом Глеб. Раздражение из-за постоянного потока желающих познакомиться или сходить куда-нибудь девушек перекидывалось и на него.

Варя все также сидела за одинокой партой у окна. К счастью, никто не стремился к ней присоседиться, ну, за исключением определенных лиц. Зато к этим самым определенным лицам ручеек потенциальных соседей — хотя соседок среди них все же было больше — не иссякал. Но Глеб раз за разом им отказывал, и хотя Варя активно делала вид, что совсем не смотрит в его сторону, когда очередная одноклассница подходит к его столу с вполне конкретным вопросом, улыбка на лицо все равно наползала, какой бы она там вид себе не делала.

Отношения с Глебом проще всего можно было описать одним словом — «странные». Общались они мало, но если разговаривали, то всегда вежливо. Иногда даже так, будто ничего не было. По крайней мере, Варя ловила себя иногда на том, что вполне искренне смеется над какой-то его шуткой или внутренне кипит, если разделяет его негодование.

Но вне школы они не встречались. Лиля, зовя ее куда-нибудь, всегда предупреждала, идет ли с ними Глеб. Но чаще она просто не звала его, если хотела погулять с Варей. То же самое делал и Руслан.

Зато с Матвеем Варя стала общаться чуть ли не каждый день. С осветлением ее волос Матвей стал перебирать все новых и новых героинь студии «Дисней», пока не начал путаться сам. И случилось чудо: что-то переклинило в его прекрасной кудрявой голове, и он решил остановиться на емком «принцесса». Варя пыталась переубедить его называть ее по нормальному, данному мамой и папой имени, но Матвей упрямо стоял на своем. А стоило Варе заговорить об этом, как он совершенно по-детски затыкал уши руками и громко лалалакал.

Матвей часто встречал ее после школы, привлекая внимание и вызывая новую волну шепотков. Иногда они ехали куда-то с определенной целью, иногда просто катались по Москве, пару раз, когда стало совсем тепло, Матвей привез ее в парк и посадил на велосипед. Варя смеялась как маленький ребенок и даже ни разу не упала, хотя на велосипеде последний раз каталась лет в десять.

Иногда Матвей просил ее помочь с очередной приставучей девушкой, не понимающей намеков. Варя снова играла роль его невесты, Матвей даже обручальное кольцо для такой цели раздобыл. На этот раз все было заранее обговорено, и для Вари сюрпризом не было. Они четко обозначали, что Матвей может, а что не может сказать отвергаемой страдалице, так как однажды он заигрался и разразился патетичной речью на тему будущих детей и ее, Вари, непосредственной причастности к этому. От немедленной расправы Матвея спасло только то, что в этот момент он крепко держалВарю за руки, и вырваться у нее не получилось.

Раздался гулкий хлопок тяжелой железной двери, ведущей на чердак. Выглядела она грозно, зато замок был хлипкий, держащийся буквально на одном гвоздике. А еще она громко лязгала при каждом открытии, но, что самое забавное, слышно было только внутри. Снаружи, на площадке, где дежурила у глазка неутомимая бабушка, дверь открывалась чуть-чуть громче, чем бесшумно. Поэтому Варя сразу услышала, что кто-то вошел, а вот бдительная бабушка могла и не заметить.

Послышалась возня на чердаке, кто-то явно двигал мебель. Раздалась приглушенная ругань, перемежаемая матом. Потом хлопнула вторая дверь, деревянная, с чердака на крышу, и кто-то вышел на улицу. Судя по звуку — волоча за собой еще один деревянный стул, побратим того, на котором сидела Варя. Она даже оборачиваться не стала: голос она узнала, да и если бы не узнала, то авторские матерные конструкции брата сумела бы опознать даже выстуканные азбукой Морзе.

Леша выглядел… Мягко говоря, помято. Он был небрит, волосы были взъерошены в стиле «только что встал с кровати и расчесываться не думал». Футболку явно никто не гладил, но хоть грязных пятен на ней не наблюдалось. Джинсовые шорты, которые начинали жизнь как штаны, но потом истрепались настолько, что милосердней было их выкинуть, но Леша так просто не сдавался.

В руках старший брат держал бутылку пива, и судя по его мутному взгляду и запавшим глазам, она явно была не первой. Леша придвинул стул к Варе, перевернул его спинкой вперед и уселся, облокачиваясь на перекладины. Весь его вид выражал такую мрачную задумчивость, что Варя как-то сразу почувствовала себя лучше.

— Все в порядке? — спросила она вместо приветствия.

Варя ожидала любого ответа, но явно не того, что последовал за мрачным взглядом исподлобья в ее сторону.

— Вот только ты не начинай, а, — отозвался Леша, потирая красные уставшие глаза тыльной стороной ладони.

Стало еще любопытней, но Варя сдержалась и демонстративно пожала плечами, поворачивая голову к раскинувшейся панораме города. Неважнецкий вид брата явно имел какие-то глубинные причины, но если бы Леша не захотел рассказывать, то не стал бы даже под пытками. Упрямством он пошел сразу в обоих родителей, помножив их совокупную упертость на свою собственную.

Ветер доносил смешанные звуки, раздававшиеся на детской площадке внизу: крики, вопли, удары мяча о спортивное покрытие. Где-то в отдалении гудела сирена не то скорой, не то пожарной машины, сигналили машины. Обыкновенные звуки большого города, в котором всегда что-то происходит. Варю они странным образом умиротворяли, а вот Леша — Леша почему-то напрягся и опустил голову.

Варя открыла рот, вопрос почти вылетел наружу, но брат опередил, резко взмахнув рукой:

— Я же сказал, не начинай!

— Слушай, ну тогда не сиди тут с таким видом, будто еще пара бутылок пива и ты сиганешь вниз ласточкой, — не удержалась Варя, скрещивая руки на груди.

Она ожидала, что Леша возмутится, одернет ее за слова про самоубийство, которые в их семье не слишком-то приветствовались по понятным причинам, ну или хотя бы фыркнет, но-о-о брат в очередной раз удивил.

— Нет, ну прыгать я не собираюсь, но мысль в общем-то интересная.

Варя повернулась, распрямляя в движении скрещенные ноги, и заехала брату в плечо мысом кроссовки. Метила она, правда, в ухо, но Леша таинственным образом успел увернуться, расплескав пиво по полу.

— Совсем сдурела? — спросил он, потирая плечо.

— А ты? — нахмурилась Варя. — Сидишь тут весь такой страдательный, не говоришь ничего. Что я должна думать?

— Что у твоего старшего брата проблемы личного характера, к тебе никакого отношения не имеющие, — отозвался Леша, с сожалением глядя на лужу на полу.

— Никакого, значит, отношения? — прищурилась Варя.

— Абсолютно.

— Ну и ладно, — фыркнула Варя и отвернулась. Внутри булькала медленно закипающая обида: они же ее пытают с мамой, пытаются выспросить все, что только можно, по поводу ее отношений с Глебом, а сами!.. Варя скрестила руки на груди. Ничего она им больше не скажет.

Несколько минут тянулась тишина, нарушаемая только сердитым Вариным сопением. Как-то сразу тихая безмятежность теплого, почти летнего дня испарилась, оставив после себя неопределенный призрак утерянного умиротворения.

— Ну ладно, не пыхти ты как еж, которому молока не досталось, — буркнул Леша.

Варя его ответом не удостоила, однако сопеть перестала.

Светофор далеко внизу успел трижды сменить зеленый цвет на красный — да, Варя считала, — как Леша снова подал голос.

— Слушай. А ты вообще же хорошо к Але относишься?

От удивления Варя даже забыла, что решила устроить ему молчаливый бойкот.

— А с чего вдруг такой гениальный вопрос? — спросила она, поворачиваясь к брату.

— Варь, просто ответь, а, — попросил он, делая глоток. Темная бутылка ярко сверкнула в солнечных лучах, и Варе неожиданно тоже захотелось пить.

— Ну, да, она моя подруга, — пожала она плечами, отстраненно думая, сходить ли вниз за водой или гордо страдать до потенциального обезвоживания.

— А ты когда-нибудь думала, что мы поженимся?

Вода сразу оказалась забыта, как и жажда, и, кажется, собственный экзистенциальный кризис вкупе с данным мамочкой именем.

Варя подозрительно сощурилась, разглядывая брата с тенью задумчивости на лице. И с чего это такие вопросы с утра пораньше? Неужто ласковое солнышко уже успело напечь ему макушку? Впрочем задавать такой вопрос было чревато очередным «отстань» и мрачным взглядом в стиле матушки.

— Вообще, — осторожно произнесла Варя, наблюдая, как брат озабоченно почесывает щетину, наросшую явно не за одну ночь, — когда вы встречались еще тогда, первый раз, то мы все думали, что вы в итоге поженитесь. Мама уже даже начала надеяться на внуков и выбирать им имена.

Леша как-то странно усмехнулся, снова сделал глоток пива и перевел на горизонт взгляд, в котором явно была какая-то эмоция, но Варе никак не удавалось ее понять.

— Ну, — хмыкнул он с какой-то безбашенной усмешкой, — считай, что дождалась.

Челюсть Вари с громким клацанием зубов отпала и полетела куда-то вниз, до первого этажа и немножко ниже. Она попыталась как-то отреагировать, сказать хоть что-то, но слова отказывались идти на язык. Леша покосился на нее, снова усмехнулся и, протянув руку, прикрыл Варе рот.

— Вот и я также отреагировал, — сказал он.

— Аля… Аля беременна? — выговорила, наконец, Варя.

В голове это никак не укладывалось. И самый главный вопрос был: «КАК?» Именно так, большими буквами. То есть, сам процесс Варя себе вполне представляла — да здравствует двадцать первый век и магия Интернета, — но актуальности этот вопрос не терял.

Чтобы Аля? И Леша? И вот так сразу?

— Всегда знал, что ты в нашей семье самая сообразительная, — умилительно кивнул Леша. И Варя даже простила ему явную издевку в голосе.

— От тебя? — следом за ворохом мыслей вырвалось у Вари. Вырвалось, а потом уже осозналось.

Леша укоризненно посмотрел на нее, потом кивнул, снова отворачиваясь к горизонту.

— И… и что?

— Ну, когда она мне это сказала, я отреагировал примерно так же, как ты, — проговорил он, покачивая бутылкой в руке. — И даже этот гениальный вопрос, от меня ли, задал. А Аля была настолько не в себе, что даже спокойно ответила, представь себе. Так и сидела, обнявшись с бутылкой вина. Пить же ей теперь нельзя. И курить нельзя. И волноваться тоже не рекомендуется. Вроде как. Капец я много о беременных оказывается знаю, — усмехнулся Леша с какой-то особенной злостью в голосе.

— И что было дальше? — не удержалась Варя.

— Единороги заскакали по радуге и обосрали мне квартиру бабочками, — ехидно ответил ей Леша. — Сама-то как думаешь?

Варя пожала плечами. Думала она много чего, в том числе то, что хорошим девочкам в приличном обществе произносить не рекомендуется. И что-то ей подсказывало, что она была в таком русле мысли не одинока. По крайней мере, зная Алю, первые минут пятнадцать после великой новости, она материлась без остановки. Только вслух.

— Кто-то из вас психанул? Потому что в ином случае ты не бухал бы беспробудно дня три, если судить по твоему виду, — сказала она, выдержав паузу, по драматичности почти мхатовскую.

— Да ты у нас просто Шерлок Холмс! — воскликнул Леша.

— Сейчас еще раз ногой получишь, и в этот раз я попаду в ухо, — буркнула Варя.

Леша примирительно поднял руки в воздух, отчего пиво в бутылке радостно булькнуло. Ну хоть кому-то было радостно.

— Нет, ты почти права, — сказал он. — После глубокомысленного диалога двух дебилов, в течение которого я наверно все салфетки изорвал в доме, а Аля прошла десять километров по периметру гостиной, я умудрился ляпнуть чушь и позвать ее замуж. А она взбесилась, крикнула, что я ей со своей ответственностью нафиг не нужен — ну, крикнула она это несколько более экспрессивно, — и ушла. И на телефон не отвечает. И в соцсетях заблокировала.

Мятая физиономия брата приобрела особенно мрачный вид. Леша облокотился подбородком о сложенные на спинке стула руки. Ответа от Вари он не ждал. По крайней мере, Варя так понадеялась, потому что слова не шли.

— И что делать, я не знаю, — произнес Леша через какое-то время.

— Я могу попробовать с ней поговорить, — сказала Варя, все еще пытаясь осознать новость. Да уж, поговорить с Алей определенно было необходимо. И как она раньше не замечала? Ведь та ходила бледная, уставшая… Да и как пах Барни ей всегда нравилось, а уж пес в ней души не чаял. А тут, совершенно внезапно, — воняет.

— Попробуй, — качнул головой Леша. — Только мне кажется, что она и с тобой говорить не станет. Ты же знаешь Алю… Упрямая, как баран.

Варя согласна качнула головой, повторив, что выловить ее она все-таки попробует. Чего она говорить не стала, так это то, что в своем упрямстве она была очень похожа на Лешу. Ну, чем не идеальная пара?

*

К сожалению, Леша оказался прав. Сколько ни пыталась Варя поговорить с Алевтиной Борисовной, но не выходило никак. Госпожа психолог, будто чувствуя местоположение Вари, скрывалась из коридоров быстрее, чем Флэш, а во всех учительских, куда Варя заглядывала, Аля «только что вышла». Будто сговорилась с преподавательским составом.

Сидя на занятиях и вполуха внимая учителям, Варя выстроила коварный план. Ведь после уроков учителя домой не уходят? Не уходят. И Аля тоже, чему часто жалуется. Значит, можно было бы подкараулить ее у кабинета…

Вся эта ситуация здорово сбивала с толку. Варя искренне не понимала, что теперь делать и как быть. И почему два вроде бы взрослых разумных человека ведут себя, как упрямые подростки. Ведь и невооруженным взглядом было видно, что друг друга они… ну, допустим, любят. Стоило об этом подумать, как перед внутренним взором возникало мрачное мятое лицо Леши, небрежно сообщавшего, что Аля наотрез отказалась выходить за него замуж и вообще иметь с ним что-то общее. В брате Варя была уверена, и до последнего момента — и в Але. А тут такое. Может быть, братец не так что-то понял? Или Аля что-то недопоняла?

Выход из этого тупика был один: поговорить с госпожой психологом и прояснить ситуацию, но та с усердием хамелеона пряталась по школе и убегала от Вари, как заправский наскипидаренный заяц.

Коварный план подстеречь ее вечером позорно провалился. Варя караулила у кабинета полтора часа, пока проходящая мимо учительница английского и по совместительству Алина подруга не сказала, удивленно рассматривая Варю, что Аля уже после шестого урока уехала.

Варя чертыхнулась. Пока она торчала под кабинетом, начался дождь. Сначала он был легким, прозрачным, как и полагается весеннему дождику, но потом уверенно перерос в мощный ливень. Явления «гроза в начале мая» еще не случилось, но по темным серым тучам, неожиданно налетевшим на небо, до него осталось не так уж и долго ждать.

А с собой, как назло, не было зонта…

Пройдя мимо недоуменно моргающего на нее охранника, Варя вышла на крыльцо и остановилась, рассматривая стену из воды, падающую вниз с неба. И как ей теперь идти до метро?..

Собираясь утром в школу, Варя трезво рассудила, что уже тепло и пиджак ей не нужен. Спарится же! Ага, три раза спарилась. Тонкая белая рубашка под таким ливнем сразу превратит ее в участницу конкурса мокрых маек, даром что показывать ей почти нечего. А там, где мокрая рубашка, там и простуда, и воспаление легких в перспективе.

Мелькнула и исчезла мысль позвонить брату. Еще утром Леша был в состоянии полнейшего нестояния, и Варя сильно сомневалась, что к вечеру он достаточно оклемался, чтобы безопасно садиться за руль.

Еще можно было бы позвонить Матвею, да только тот еще на выходных уехал за город и до сих пор не вернулся. Не поедет же он за три девять земель, чтобы спасти от дождя одну незадачливую «принцессу»? Прецеденты, конечно, были, но лишний раз беспокоить его не хотелось.

Когда Варя уже почти уверилась в мысли, что дождь не кислота, а она не сахарная, не растает и, возможно, даже не заболеет, школьная дверь скрипнула, открываясь, и на крыльцо вышел Глеб. Варю он не видел, в уши были воткнуты наушники. Судя по прыти, с которой он выбежал на ступеньки вниз, дождя он тоже не заметил, а когда заметил — выругался, не стесняясь в выражениях, и отпрыгнул назад, в безопасный приют крыльца. И заметил Варю.

— Ты чего тут? — недоуменно спросил он, вытаскивая наушники из ушей и смахивая воду с лица.

Варя почувствовала, что щеки неумолимо краснеют. Вдруг он подумает, что она его караулила?

— Я ждала Алю, но она уехала уже, а я не знала, — произнесла она. — А ты?

Глеб наклонил голову набок, отчего отросшая челка упала на лоб, и поправил сумку на плече.

— Я был у директора, нужно дополнительные документы подготовить для универа…

— Понятно.

Повисла неловкая пауза, которую заполнил шум дождя.

— Ты домой сейчас? — спросил Глеб, переминаясь с ноги на ногу.

Варя почувствовала прямо-таки сверхъестественное желание высунуть язык и сказать, что нет, не домой, но сдержалась. С того самого разговора в обсерватории Глеб вел себя образцово-показательно. Варя порой ловила на себе его задумчивые и немного грустные взгляды, когда садилась в машину Матвея или когда тот появлялся у школы, а Варя, с улыбкой до ушей, неслась к нему… Но ничего не говорил. И никак не обозначал свое недовольство.

— Да, домой, — ответила она.

Глеб покосился на стену дождя, взлохматил волосы пятерней.

— Подвезти тебя? Там такой ливень, а ты без зонта…

— Как тонко ты почувствовал мои затруднения, — фыркнула Варя.

Глеб закатил глаза, сдерживая улыбку.

— Так что, подвезти?

Варя вздохнула, посмотрела на мокрую улицу с пузырями на лужах, опустила глаза на новенькие тонкие кеды, вспомнила про затруднения с блузкой… Внутренний голос орал, что мокнуть не хочет. Ведь ничего страшного не случится, если она разок проедет с ним в машине до дома?

— Да, это было бы здорово, — произнесла она и посмотрела на Глеба. Тот улыбнулся, так светло, будто из-за туч показалось солнце, но, заметив взгляд Вари, тут же спрятал улыбку. Потом повел плечами и стал расстегивать пуговицы на привычном серебристом жилете. Выпутавшись из него, Глеб протянул жилет Варе.

— Накинь на голову, а то вымокнешь, — сказал он.

Варя машинально взяла жилет, смяла в пальцах еще теплую от контакта с его телом ткань. Закусила губу.

— И пока ты не выдала чего-нибудь в духе «не сахарная, не растаю», я вообще-то забочусь о своей машине, — вставил Астахов, опередив Варю, которая действительно собиралась ему это сказать. — У меня обивка сидений, знаешь ли, очень нежная, к водным потокам не приспособленная. Пусть хоть с волос капать не будет.

И пока Варя дулась и щурилась, думая, что Глеб как-то успел слишком хорошо ее выучить за то время, что они были вместе, тот ей как-то совершенно по-хулигански подмигнул и выбежал прямо под дождь, с резвостью молодого сайгака устремляясь к машине, припаркованной метрах в двадцати ниже по улице.

Фыркнув для проформы, Варя раскрыла жилет, растянула над головой — ну, не пропадать же, — и побежала за ним.

— Надо было подождать, пока я подъеду к крыльцу, — укоризненно сказал Глеб, когда Варя буквально впрыгнула за ним в теплый и, главное, сухой салон машины.

— Ага, а еще надо было подождать, пока ты меня собственноручно донесешь до машины, — отозвалась Варя, опуская мокрый жилет на пол и тут же пристегиваясь. Глеб только покачал головой.

Какое-то время ехали молча. Радио Глеб включать не стал, и салон наполняли только звуки дождя, перемешанные с симфонией большого города, прорывавшейся сквозь него будто через толстое одеяло. Дождь был настолько сильным, что дворники еле справлялись, а в пассажирские окна и подавно не было ничего видно.

— У тебя все в порядке? — спросил Глеб, когда машина остановилась на светофоре.

Варя посмотрела на него, переводя взгляд с дождевых потоков на окне. Астахов, глядящий прямо перед собой, держался за руль обеими руками, сидя неестественно ровно. Обычно он так за рулем не сидел. Неужто нервничал?

— А почему ты спрашиваешь? — Подозрительность в голосе появилась абсолютно сама собой.

— Ну, я так подумал… — Варя, не удержавшись, закатила на это глаза. — Ведь с Алевтиной Борисовной ты можешь поговорить в любое время, а тут ты караулила ее в школе… Что-то случилось?

— Все в порядке, — отозвалась Варя.

Ей одновременно и хотелось, и не хотелось рассказывать Глебу о «ситуации» Леши и Али. Хотелось — потому что держать в себе уже было сложно до невозможности. А маме Леша умолял не говорить. Да Варя и сама понимала, что их маме такое лучше до поры до времени не рассказывать. Потому что у Али тогда выбора вообще никакого не останется. От Марьяны Анатольевны еще никто не уходил. А не хотелось — что-то, возможно, то самое, еще до конца не определившееся, не хотело приоткрывать завесу, опустившуюся между ней и Глебом.

Послышался сдержанный выдох, будто Глеб активно считал про себя, удерживая все, что рвалось наружу, внутри. Руки на руле напряглись снова, даже пальцы, кажется, побелели. Но когда Астахов снова заговорил, голос его оставался абсолютно спокоен.

— Если ты говоришь, что все в порядке, значит, все в порядке, — произнес он. У Вари едва челюсть не упала. Она-то ожидала бури, выяснения, искры эмоций, в конце концов!.. Правда, не успела она почувствовать не укол, а прямо-таки уколище разочарования, как Глеб добавил, отбрасывая со лба волосы резким движением головы: — Только скажи мне. Если бы сейчас на моем месте была бы Лиля или… или этот Матвей, ты бы также ответила?

Варя открыла рот, чтобы выдать уверенное такое «да», а потом осеклась и прикусила на радостях губу. Может быть, действительно ответила бы также. Но скорее всего нет. Уж Матвею тем более. Матвей очень успешно маскировался под балбеса, но за фасадом этакого кудрявого безответственного повесы на самом деле скрывался довольно умный, а в чем-то и мудрый парень. Варя до сих пор не понимала, что он в ней нашел и почему так легко занес в узкий круг близких друзей, но дорожила этой дружбой безумно. И ему бы она определенно излила бы свои страдания.

Глеб, искоса наблюдавший за метаниями ее разума, отражавшимися на лице, удовлетворенно кивнул. Хотя радости у него никакой не было.

— Вот и я о том же.

— Глеб… — вздохнула Варя, опуская глаза.

— Мы ведь договорились, что будем общаться хотя бы как друзья, — Астахов выделил голосом последнее слово. — А друзья делятся друг с другом своими переживаниями. Я же вижу, что тебя что-то беспокоит. Ты весь день ходила, как в тумане. Даже больше, чем обычно.

Глеб замолчал, Варя тоже. Ей хотелось что-нибудь ответить на это, хоть что-нибудь, не обязательно остроумное или глубокомысленное, но слова на язык не шли. И в голову тоже.

Тишина в машине стала почти неловкой, как Астахов снова заговорил. Он явно старался выглядеть незаинтересованным в ходе разговора и показывать, что он совсем не волнуется, но получалось у него это не так удачно, как ему хотелось бы.

— Слушай. Я… Я понимаю, что возможно со мной ты не хочешь об этом разговаривать. Точнее, я не понимаю и понимать не хочу, но если тебе так лучше, то хорошо. Просто поговори с кем-нибудь, ладно? — Глеб повернул голову и посмотрел на Варю. — С Лилей, с Русланом, с Матвеем этим чертовым. С кем угодно. Ладно?

— Просто… — выпалила Варя раньше, чем успела подумать. А выпалив, поняла, что смолчать уже не выйдет. Что-то внутри так и чесалось, чтобы поделиться этой новостью. Она вздохнула. — Просто все это так сложно. Тут в двух словах адекватно не расскажешь.

— Тогда… — произнес Глеб, очень внимательно глядя в лобовое стекло, — может быть, заедем куда-нибудь? В кафе, например. Я бы перекусил, ты бы выпила какое-нибудь очередное кофейное извращение и рассказала бы мне. — Он бросил на нее короткий взгляд. — Если, конечно, у тебя нет других планов вечером.

Варя закусила губу. Как-то день плавно сворачивал совсем не в ту сторону, в которую он планировался. Кафе? С Астаховым? С другой стороны… Ну ходят же друзья в кафе. Вон Матвей вечно ее во всякие интересные места таскает, хочет она того или нет. А если не хочет, то он молча закидывает ее на плечо и уносит, дьявольски хохоча.

Так что… Почему бы и нет?

— Думаю, час я могу найти, — ответила Варя, глядя в окно на потоки воды, стремительно пробегающие по стеклу. Очень сосредоточенно глядя, чтобы случайно не повернуться и не наткнуться на даже не пытающегося сдерживать довольную ухмылку Астахова.

*

— Ну, вот как-то так, — произнесла Варя, изящно подытоживая свой не такой уж и продолжительный рассказ.

Они сидели в маленькой локальной кофейне, в которой места было ровно на барную стойку, с которой на посетителей надменно взирала блестящая, пышущая паром кофемашина, и на пару столиков, стоявших вдоль стен, целиком состоявших из окон. Зимой они покрывались изморозью, и уличные фонари причудливо подсвечивали ее узоры, а летом их открывали настежь, отчего в маленькую кофейню проникал свежий летний ветер, а посетители могли сидеть и снаружи, на выставляемых плетеных креслах. Сейчас, правда, окна были закрыты, и в них барабанил так и не прекратившийся дождь, смазывая улицу в серый абстракционизм.

Варя держала в руках черный картонный стакан с горячим кофе. Бариста, профессиональное рвение которого ее мокрые волосы и в целом замерзший вид не смутили, настойчиво предлагал ей взять что-нибудь холодное, особенно рьяно он предлагал их новинки, но Варе, вопреки словам Глеба о кофейных извращениях, хотелось старого-доброго латте. Стабильно молочного, непоколебимо кофейного. Возможно, со щепоткой корицы. Он, хотя бы, в отличие от всего остального в ее жизни, не выкинет фортель изменений и не унесется вдаль бурным потоком перемен.

Глеб тоже долго над меню думать не стал и взял капуччино. И настоял, чтобы за оба кофе заплатить. Варя было поотпиралась, но потом натолкнулась на полный умиления взгляд баристы и махнула рукой. Ну, если хочет Глеб повыпендриваться, то кто она, чтобы его останавливать.

— Да уж, ситуация непростая, — сказал Глеб, откидываясь на спинку стула. Одна его рука лежала на подлокотнике, и время от времени он начинал поигрывать пальцами, неслышно барабаня по нему подушечками. Длинные бледные пальцы Глеба будто порхали в воздухе, вырисовывая какой-то одному ему понятный ритм. Их Варя уж очень внимательно рассматривала, потому что почему-то — и почему именно думать не хотелось — глаз на его лицо Варя поднять не могла.

— И теперь я просто не знаю, что делать. — Варя вздохнула и перевела глаза на стекло, от которого веяло холодом.

— Может быть, ничего делать и не надо? — спросил Глеб задумчиво.

Возмущенная перспективой бездействия, Варя тут же вскинула на него глаза.

— Тихо, не надо меня убивать! — рассмеялся Глеб, поднимая руки в воздух, отчего стаканчик, который он все еще держал, угрожающе накренился. К счастью, кофе на рубашку не пролилось. — Я к тому, что, может быть, дать им самим разобраться? Ведь они все-таки взрослые люди, как никак.

— Взрослые, ага, — фыркнула Варя, ставя свой стакан на столик и скрещивая на груди руки. — Один бухает беспробудно, другая шифруется ото всех.

Глеб с улыбкой покачал головой.

— Ну вот представь, что бы ты чувствовала на их месте, — сказал он, глядя на нее своими зелеными, как весенняя трава, глазами, в которых отражались лампочки и блестели огоньки. Варя почувствовала резкий приступ жара, никак с погодными условиями не связанный, и вот прямо сейчас эти хитрые глазюки возненавидела. Ну, чуть-чуть. Так. Немножко.

— Ну, я бы для начала, на их месте бы не оказалась, — заявила она, злясь сразу на всех: на Лешу, на Алю, на Астахова и на себя.

— Ты давай не зарекайся, — усмехнулся как-то так слишком многозначительно Глеб. — А то знаешь, будущее оно такое туманное и такое неопределенное… Ладно-ладно, прекращаю, а то ты сейчас так вскипишь, что волосы высохнут, — рассмеялся он, глядя на рассвирепевшее лицо Вари. Та и вправду была готова как минимум его треснуть, как максимум… Тут фантазия растерянно разводила руками. Потому что намеки Астахова были прозрачны и ясны, как погода в солнечный летний день, словом, настолько, что даже обычно долго думающая Варя их поняла именно так, как задумывал сам маэстро. И от этого понимания краснело все, что еще не успело покраснеть заранее.

И самое обидное, что Глеб это прекрасно видел. И сие созерцание его явно радовало. А Варю это бесило. Отчего краснота с лица — и не только лица, — не сходила. Что видел Астахов, что его радовало, и что снова бесило Варю… Замкнутый круг.

— Но вообще, я серьезно, — продолжил, тем временем, Глеб, возвращаясь к серьезному тону. — Ты бы хотела, чтобы кто-то, например, Лиля, вмешивались в такой щекотливый вопрос?

Варя была вынуждена признать, что этого она бы хотела меньше всего.

— Но и я, знаешь ли, не Лиля для Леши и Али, — заметила упрямо она.

— Поэтому и вмешательство твое может быть воспринято куда болезненней. Это, конечно, мило и все такое, — Глеб склонил голову на бок, — но дай им самим разобраться. Вот увидишь, сами решат все. К тому же, и взрослые люди могут творить фигню. Как вообще у тебя дела? — неожиданно спросил он, не меняя тона. И тут же начал оправдываться, что, видимо, это на него так их разговор повлиял, и вообще они так давно нормально не общались…

— Папа все-таки женится, — перебила его Варя, на которую атмосфера откровенности определенно тоже подействовала.

Глеб на мгновение опешил, но быстро взял себя в руки, нервным жестом пригладив волосы. Или взъерошив их еще больше, это как посмотреть.

— Это на той стерве светловолосой? — спросил он, прищурившись, вспоминая.

Варя тоже вспомнила и тот грандиозный провал в ресторане, когда все семейство Астаховых в полном составе застало ее ругань с отцом, и другой день, когда пассия отца Светлана подкараулила ее у школы, и Варе не пришло в голову ничего лучше, кроме как схватиться за Глеба, вышедшего из школы вслед за ней, и убежать вместе с ним. Знала бы она тогда, чем это ее хватание Глеба за руки и заявление с апломбом про молодого человека кончится. Вот уж точно, если бы кто сказал, что она с ним будет встречаться, покрутил бы пальцем у виска.

— На ней, — кивнула Варя. — Они то сходились, то снова расходились… И вот, вроде бы, светловолосая стерва его дожала.

— И как ты с ней? — спросил Глеб.

Варя пожала плечами. И правда, а как она с ней? По правде говоря, весьма сомнительно. Варя все еще не могла отделаться от того образа, который сложился в ее голове в первую со Светланой встречу, и если ее более положительные качества и наличествовали где-то там, в глубине ее блондинистой души, то Варя решительно их не видела. Но видел папа, и, наверно, это и было главным? Петр Никитович был не самым стойким человеком, но он умел разбираться в людях.

— Наше общение можно описать как «вооруженный нейтралитет», — улыбнулась Варя, посмотрев вниз. — Она мне все еще не слишком нравится, но я как-то пришла к тому, что это немножко совсем не мое дело.

Глеб покачал головой и как-то странно не то улыбнулся, не то скривил губы в сложном выражении, которого Варя не поняла.

— Что? — спросила она.

— Да нет, ничего, — отозвался он. Варя нахмурилась, и Глеб сдался, поднимая руки ладонями вверх. — Просто… Знаешь, мне кажется, еще пару месяцев назад ты бы так не думала. И это немного странно — видеть такие внезапные изменения в человеке, которого ты думаешь, что знаешь. И это не плохо, нет, — поспешно добавил он. — Просто… Непривычно.

Варя ничего на это не ответила, только отвела взгляд. Она ведь не просто так сказала ему, что ей нужно время, чтобы разобраться в себе. И — это она видела и сама, — она действительно менялась. И да, еще пару месяцев назад она бы совершенно точно считала бы, что личная жизнь отца касается ее прямо-таки непосредственно. В конце концов, это ведь ее отец и она желает ему только лучшего. А теперь… Она все еще желала ему лучшего, но щелкнувший в голове тумблер сменил ракурс этой мысли.

Они сидели вот так, разговаривая, долго. Разговор, так внезапно начавшийся, захватил их обоих своим водоворотом, и очнулись они только под совсем уже поздний вечер. Они не заметили, как кончился дождь и выглянуло из-за плотных серых туч солнце, как оно осветило длинную, залитую водой улицу, многократно отражаясь в лужах и слепя глаза прохожим.

*

Глеб непреклонно заявил, что довезет-таки Варю до дома. А когда Варя попыталась отказаться, заявив, что ей вообще-то надо и в магазин заехать, и прогуляться бы хотелось, да и вообще, ее мама встретит после работы, Глеб страдальчески вздохнул, посмотрел в темное небо и заткнул уши руками, громко повторяя: «Ла-ла-ла-ла-ла». Так громко, что прохожие на улице стали удивленно оборачиваться в их сторону.

— Ладно, уговорил! — замахала на него руками Варя, злясь и веселясь одновременно. Астахов, как обычно, мастерски устраивал цирк на пустом месте.

Напоминать, где она живет, Глебу не понадобилось. Он уверенно сворачивал в нужную сторону, даже не включая навигатор. В машине стояла тишина, что-то тихо курлыкало радио, включившееся вместе с зажиганием. И вроде бы все было так хорошо, так спокойно… А Варю вновь обхватило беспокойство. Тревожно-радостное такое, от которого не сиделось ровно на месте и не получалось расслабиться, глядя на огоньки пробегающих мимо домов.

Варя вполне могла понять и тревожную, и радостную часть. Они с Глебом так хорошо поговорили. Пожалуй, раньше, до всех этих великих трагедий и драм, они даже и не говорили вот так свободно, спокойно. То есть, разговаривать-то они разговаривали, но не было чего-то… Чего-то такого, что было сейчас. Нового.

И от этого одновременно было тревожно. Словно Варя ходит по тонкому льду, под которым таится неизвестность, и сделай она хоть один неосторожный шаг — и лед треснет и затянет ее с собой в эту пугающую и таинственную пропасть, в которой нет ничего, что она уже знает. Или есть, но Варя не знает и этого.

Доехали они быстро, несмотря на то, что машин было много и все они куда-то нетерпеливо спешили. Но сегодня вселенский бог пробок был явно на их стороне. Машина мягко затормозила перед подъездом, Варя отстегнулась и взялась за ручку двери. И остановилась, не очень-то понимая, что делать дальше. Обнять Глеба? Или нет? Или, может быть, клюнуть в щеку, так, по-дружески?

— Что такое, забыла что-то? — спросил Глеб, подняв бровь.

— Э, нет. — Варя почувствовала, как краска беспощадно наползает на щеки.

— Ну, тогда… До завтра?

— Ага. Пока, — выпалила Варя и выскочила из машины со скоростью Барни, которого позвали есть. На Глеба она смотреть не стала, боясь, что он заметит, что лицо ее покраснело, как семафор.

Едва она закрыла за собой дверь, стараясь хлопать не очень сильно, машина тронулась с места и быстро скрылась за поворотом, блеснув на прощание белым боком. Варя проводила ее взглядом и как-то неожиданно поняла, что ее затапливает острое чувство разочарования.

И что, и это вот все? Просто взял и уехал? Она тут, значит, страдает, не может понять, что чувствует, а он… Просто взял и уехал!

— Варя, — громко сказала она самой себе, еле удерживаясь от того, чтобы не постучать себе по лбу. — Варя, ты балбес. И с логикой у тебя беда. И вообще ты… — тут Варя запнулась, думая над словом. «Дурой» и «тупой» называть себя как-то не хотелось, а то еще назовешь и сама в это поверишь. И вообще, во вселенную надо посылать сигналы положительные… — Шибко умная ты, вот.

Она повторяла это себе, как заклинание, пока заходила в подъезд, и пока ехала в лифте, и роясь в рюкзаке в поиске ключей. Варя была уверена, что мамы дома еще нет, несмотря на то, что время уже было позднее. Последние пару недель она сильно задерживалась, говорила, что на работе, но приходила какая-то совершенно подозрительно довольная и полная жизни. Варя подозревала, что у матери появился поклонник, который и похищал ее вечером, но вслух она об этом говорить не хотела. Во-первых, она вполне могла и ошибаться, и тогда неловко будет всем действующим лицам разговора. Во-вторых, она вполне могла быть и права, и тогда, опять же, неловко будет всем действующим лицам разговора. Да и хватит с нее, Вари, подобных откровений от родителей. Захочет — сама признается.

Но в этот вечер мама оказалась дома, и к тому же не одна. Варя на мгновение всполошилась, решив, что именно этот вечер Марьяна Анатольевна решила отвести на знакомство дочери с таинственным избранником, но, к счастью, голоса с кухни доносились исключительно женские. Но стоило спокойно выдохнуть, как Варя поняла, что обладательницей второго голоса является… Аля собственной персоной.

Удивленная, Варя скинула обувь, бросила рюкзак на пол и прошла вглубь квартиры. Барни, к слову, нигде не было видно, что тоже было странным.

Марьяна Анатольевна и Аля сидели за столом с чашками в руках. Мама была одета в рабочий костюм, длинные русые волосы были заплетены в простую косу. Обычный ее офисный вид. И Алевтина Борисовна на ее фоне резко выделялась в мятой футболке и черных джинсах. Варя чуть не споткнулась, когда увидела ее в таком виде. Обычно собранная, приглаженная до последней складочки Аля — и в таком раздрае. Кудрявые светлые волосы были собраны в гульку на затылке и их концы небрежно торчали во все стороны.

Увидев дочь, Марьяна Анатольевна, что-то тихо говорившая, резко замолкла и несколько нервозно улыбнулась ей.

— Привет, — произнесла она как ни в чем не бывало. — Что-то ты поздно сегодня. Все нормально?

Аля на Варю не смотрела, только на бледных, бледнее, чем обычно, щеках появился румянец. Она не сводила глаз с чашки чая, держа ее обеими руками так, будто чашка — это последний оплот стабильности во вселенной.

— Да-да… — отозвалась Варя растерянно. Внезапно до нее дошло, что, кажется, она знает, что тут ведется за разговор. И что мама про интересное положение Али узнала еще до того, как об этом ей решился сказать сын. — Ну, меня по пути домой Глеб перехватил, и мы с ним сидели в кафе, разговаривали. А где, кстати, Барни?

Главное, не палиться и делать вид, будто она совсем ни о чем не подозревает. И знать ничего не знает. И вообще, просто мимо проходила. Тихонечко так, по стеночке.

— С ним Леша гуляет, — сказала мама. — Он его на сегодня вообще себе забрал, сказал, что ему нужна компания, чтобы не впасть… — она нахмурила брови. — Кажется, он использовал термин «бездну бухалова».

Повисла тишина, осязаемая и напряженная. Марьяна Анатольевна настойчиво смотрела на Варю, будто пытаясь ей что-то сказать своим ну очень внимательным взглядом, Аля пилила глазами чашку, а сама Варя переминалась с ноги на ногу, чувствуя разлитую в воздухе неловкость.

— Ну, я пойду, наверно, к себе… — произнесла Варя резко скакнувшим голосом.

Мама облегченно выдохнула, воздевая глаза к потолку. Видимо, именно эту мысль она пыталась донести до нее по телепатическому каналу. Но не успела Варя сделать и нескольких шагов по направлению прочь, как распахнулась входная дверь, Варей не запертая, и в квартиру влетел грязный и донельзя счастливый Барни с языком, вываливающимся из пасти. На буксире из поводка он тащил за собой Лешу, и когда пес увидел горячо любимую хозяйку и бросился к ней с настойчивостью тарана, слегка ошалевший Леша рванулся вслед за ним, не догадавшись отпустить поводок.

Пока Варя, свалившаяся на пол под напором собачьей радости, отбивалась от атак его слюнявой морды, в кухне повисла еще более напряженная тишина, чем раньше. Двумя статуями застыли Леша и Аля, глядевшие друг на друга как в каком-нибудь романтическом фильме. Не хватало только душещипательной музыки и закадрового голоса, трагично озвучивавшего мысли главной героини. Или героя, тут уж как пойдет.

Марьяна Анатольевна, кашлянув, поднялась на ноги. Леша тут же встрепенулся и виновато посмотрел на нее, потирая свободной рукой небритый подбородок. Но мать на него не обратила ровным счетом никакого внимания. Вместо этого она подошла к Варе, цепко схватила Барни за ошейник и произнесла строгим голосом:

— Вам, молодой человек, должно быть стыдно! Так извозиться… — она излишне громко вздохнула и посмотрела на дочь. — Варя, пошли в ванну, будем отмывать этого засранца. А вы… — повернулась она к статуям. — Ну, поговорите что ли.

С этим словами она потащила упирающегося пса в сторону ванной комнаты. Варя, уловившая замысел матери, поднялась на ноги, отряхнулась, забрала из безвольной руки Леши поводок и последовала за ней, оставляя этих умных «взрослых» самостоятельно решать свои проблемы.

*

Купание Барни всегда было похоже на испытание. Испытание воли и терпения, потому что те, кто был не достоин, пройти его не могли. Леше, например, терпения удерживать пса в ванне достаточно долго, чтобы вымыть лапы, пузо и морду, никогда не хватало. Как выяснилось, Марьяне Анатольевне — тоже.

На протяжении всего существования Барни в семье Ворониных именно Варя отвечала за его помывки, стрижки, визиты к ветеринару и другие не слишком приятные процедуры. И, как правило, она вполне справлялась сама, потому что пес, разделив ответственность вожака между членами семьи, беспрекословно слушался только ее. Марьяну Анатольевну же он возводил в ранг богини исключительно тогда, когда приходило время еды. В остальных случаях выполнять или не выполнять ее команды он решал по настроению. И сегодня настроения слушать мать семейства у него не было никакого.

Посражавшись с огромным псом пару минут и измазавшись в уличной грязи, Марьяна Анатольевна фыркнула и отошла от ванны, в которую Барни влезать отказывался. Не поднимешь же эту махину, в самом деле, и не закинешь внутрь, как когда он был еще маленьким легеньким щеночком.

Варя очень постаралась спрятать снисходительную усмешку, но по ее команде Барни с первого раза запрыгнул в белую ванну и с готовностью и обреченностью на собачьей морде уселся, ожидая расправы. К сожалению, эта его готовность на сам процесс помывки не распространялся. Он вертелся, отворачивался, прятал морду и активно брызгался, так что к концу экзекуции мокрым был не только пес, но и Варя, и мама, и вся ванна.

Не дожидаясь просьбы, Марьяна Анатольевна протянула Варе большое черное полотенце, специально для Барни заведенное. Варя стала сосредоточенно вытирать собаку, а Марьяна Анатольевна опустилась на край ванны, отсутствующим взглядом сверля стену напротив и теребя кончик косы.

— Мам, — не выдержала Варя, — не волнуйся. Все они решат.

Марьяна Анатольевна удивленно посмотрела на нее.

— Ты что, все знаешь?

Варя скромно пожала плечами. Почему-то мысль о том, что не надо палиться перед матерью, пришла к ней уже после. В конце концов, мама ведь и на нервах обидеться могла, что Варя все знала и ничего не сказала ей. Она бы, потом, конечно, отошла и извинилась бы, наверно, но рисковать все равно не хотелось.

— Они ведь взрослые люди, в конце-то концов, — сказала Варя.

Мама фыркнула.

— Ага, очень взрослые. Помню я себя в их возрасте, тоже такой себя самостоятельной и умной мнила… — Марьяна Анатольевна усмехнулась как-то грустно и покачала головой. — Ты, наверно, не знаешь, но моя мама, твоя бабушка, мне с твоим отцом встречаться запрещала строго-настрого. А уж его мать как бунтовала против нашего романа!.. — бледные мамины пальцы раздирали косу на отдельные прядки, вырывая из их резинки и растрепывая, а она этого, казалось, не замечала. — И надо же, я ведь говорю сейчас совсем как мать, — неожиданно рассмеялась Марьяна Анатольевна. — Она ведь тоже, как что, так начинала голосить, что я еще неразумное дитя и ничего в жизни не понимаю…

Варя с интересом слушала, продолжая растирать Барни,который тоже как-то притих, развесив обрубки ушей. Бабушек она почти не помнила, потому что и приезжали они очень редко в их городскую квартиру, а потом и вовсе умерли, почти одновременно, так что в ее памяти они остались смутным пятном неизвестности. А мама никогда особенно не впадала в воспоминания о молодости и юности. Странно было осознавать, что и она была когда-то в ее возрасте, молодой и дурной.

— А кто из нас на тебя больше похож? — вырвалось у Вари.

Марьяна Анатольевна недоуменно вскинула брови.

— Ну, в смысле, на тебя молодую. В смысле, — тут же поправилась Варя, — ты и сейчас не старая, но… Ну ты поняла, что я пытаюсь сказать же, да?

— Расслабься, а то сейчас дым из ушей повалит, — усмехнулась Марьяна Анатольевна. — Как это ни странно, но, наверно, Леша.

— Леша?

Мама кивнула с веселой улыбкой.

— У него мой характер. Я, знаешь ли, не всегда была такой спокойной и непоколебимой. — Варя от услышанного чуть не поперхнулась. — Я в юности еще той оторвой была… И гуляла по ночам, и на гаражи лазила, и в сомнительных компаниях была замечена, и бабушки-соседки меня недолюбливали… Не то, что твой отец, — Марьяна Анатольевна улыбнулась как-то светло и мечтательно. — Вот он у нас был потомственный интеллигент, играл на скрипке и ходил весь такой аккуратный, в костюмчике и в очках. Весь из себя заучка-заучкой.

— Папа? — вытаращила глаза Варя. Почему-то не складывался у нее этот образ: мать-хулиганка и умничка-отец.

— Да-да… — кивнула мама. — Знаешь, как меня пацаны во дворе дразнили, когда мы с ним гулять начали? И к нему на разборки ходили.

— И что?

— И ничего, — мама рассмеялась. — Вернулись всей компанией с разбитыми носами и фонарями под глазами. А папаша твой с тех пор пользовался в нашей компании уважением. Правда, после этого поссорились твои бабушки, потому что Петя, как очень умный мальчик, честно сознался своим родителям, что дрался за девушку с местными… А мать его заявилась к нам под ужин и как давай орать… Они даже на нашей свадьбе друг с другом не разговаривали.

Варя только качала головой, слушая эти откровения. Чтобы ее папа и дрался? А мама, вот эта женщина-одуванчик со стальным взглядом, была грозой района? Да это же… Это же… Ну, не бывает так в реальной жизни, ведь не бывает же? Вот только она была вполне себе живым подтверждением, что, все-таки, бывает.

— Противоположности притягиваются, да, мам? — только и смогла, что произнести Варя.

— Это уж точно, — улыбнулась та. Потом закусила губу и посмотрела в сторону двери. — Как думаешь, они там уже закончили отношения выяснять?

Варя прислушалась. В квартире, вроде бы, было тихо. Значить это могло все, что угодно.

— Не знаю. Но, наверно, надо выйти и посмотреть. А то вдруг они ушли куда-нибудь, а мы тут будем ныкаться… Да и Барни уже рвется на свободу, — сказала она, посмотрев на пса, который, в общем-то, вполне был доволен нынешним положением. Но ведь Варя, как хозяйка, знала, чувствовала, да.

Дверь они планировали открыть тихонько и также тихонько, по-партизански, пробраться к кухне, чтобы совершенно незаметно для действующих лиц послушать, что происходит. Вот только Барни в очередной раз им спутал все планы. Увидев, что дверь из обители водных пыток открывается, он выпрыгнул из ванны и резвым галопом рванул прочь, сшибая на своем пути все, что имело неосторожность попасть под лапы и хвост. Ни о какой конспирации теперь уже речи идти не могло.

Леша и Аля стояли у окна, и выражения их лиц можно было описать исключительно емким «сложные». Оба хмурились, но если Аля с оттенком недовольства, то Леша же так, будто пытался ее в чем-то убедить. Хотя почему в «чем-то»… Тут и так все было понятно. Но — и это Варю очень порадовало, — Леша держал Алю за руку и та даже не вырывалась.

— Как у вас тут дела? — спросила Марьяна Анатольевна с видом, будто разговор шел про погоду.

— Вполне неплохо, — отозвался Леша. — Правда тут еще кто-то упрямится…

— Замуж я за тебя все равно не пойду, — откликнулась, закатив глаза, Аля и, видимо, уже не в первый раз.

— Ага, конечно-конечно, — кивнул Леша. — С подводной лодки, знаешь ли…

— А в нос?

— Ты? Мне?

Аля фыркнула.

— Тогда я тебя во сне воском проэпилирую, — с нежной улыбкой сказала она.

— Короче говоря, мы в процессе, — кашлянув, произнес Леша, повернувшись к маме и Варе.

— Ну и хорошо. — Марьяна Анатольевна кивнула и пошла к холодильнику. — Ужинать будете?

Варя смотрела на Алю и Лешу, чувствуя, как на лицо наползает улыбка, и не могла не думать о том, что рассказала ей мама. Весь такой боевой и скорый на расправу Леша, который, подумать только, был похож на Марьяну Анатольевну характером, и совершенно правильная в повседневной жизни Алевтина. И в то же время — Аля была шебутной и дурной на всю голову, а Леша… Леша спокойным и домашним.

Вот уж точно: противоположности притягиваются.

========== Часть двадцать седьмая, финальная ==========

В школе «Кленовый лист» существовала прекрасная традиция. В день последнего звонка выпускников все классы выстраивались в коридорах школы с цветами в руках, и выпускники проходили мимо под музыку, льющуюся из колонок, младшие ученики аплодировали, вручали им те самые цветы, кто-то всучивал шоколадки и конфеты, а выпускники утирали скудные слезки зарождающейся ностальгии. Ну, должны были, по крайней мере.

Каждый год, когда Варя участвовала в этом показательном выступлении в качестве живой изгороди, она с завистью смотрела на проходивших мимо одиннадцатиклассников, которые уже, вот счастливые, отмучились. И пусть каждый раз тянущаяся лямка сокращалась, саму себя, проходящую по этому коридору, Варя не представляла. Каким-то несбыточным казалось, что и она пойдет вот так же, и ее школьная каторга кончится.

А потом, как-то совершенно внезапно, ведь такие вещи только так, внезапно, и происходят — наступил ее собственный последний звонок. Казалось бы: только вчера она пришла первого сентября в школу, мрачно размышляя о бренности бытия и бесполезности этого всего, и вот уже последний день учебы в школе. Последний день школы вообще!

Потом, конечно, будет еще университет или институт, будут пары, будут занятия, но… Это ведь все уже будет не то, совсем не то. Не будет классной комнаты, не будет кабинета Али, не будет вечно кудахтающей Ирины Владимировны, не будет знакомых коридоров и подоконников.

И ей даже немного взгрустнулось, почти совсем чуть-чуть, так, капелюшечку. Но только немного, потому что стоило ей подумать, что все, больше не будет не только того, что она знала и что любила в школе, но и всего остального — мрачного прошлого, которое тащилось за ней словно темный шлейф, скотских одноклассников и вечных шепотков, которые сопровождали ее всю жизнь… Ну, последние несколько лет, зачем уж драматизировать. И стоило ей это осознать, как всю грусть унесло бурным потоком радости.

В день последнего звонка одиннадцатиклассники не учились. Официально у них еще были уроки, но фактически последний учебный день они отучились еще вчера. А сегодня с утра они собрались в классной комнате, чтобы подготовиться к проходу по живому коридору и концерту, который для них устраивали ученики и учителя.

Еще в ту светлую пору, когда одноклассники бурно обсуждали концепции праздников, наряды и номера для концертов, Варя твердо решила, что ничего особенного надевать не будет. Не будет, и все тут. Но судьба в лице — ну кого же еще — Лили планы ее попутала. Пока Варя находилась в прострации, на классном совете было решено, что девочки наденут белые платья одобренного фасона, а мальчики придут в светло-серых костюмах.

К счастью, Лиля, благодаря меркам, снятыми Розой для выпускного платья, знала Варин размер и заказала и ей платье. Случилось это как раз тогда, когда Варя была в самоволке, а за всем, что произошло за то время, Лиля просто забыла ей об этом рассказать. Зато, когда Варя заявила, что не будет выряжаться и вообще идти на последний звонок не особенно хочет, Лиля так на нее посмотрела и таким тоном сказала: «Пойдешь и точка», — что Варин инстинкт самосохранения прямо-таки взял и заткнулся.

А платья, к удивлению, девочки и правда красивые заказали. Длиной до колена, с круглым вырезом на ключицах и рукавами до локтя, платье состояло из верхнего и нижнего слоя. Нижний был похож на шелковую сорочку и доходил до середины бедра, а верхний представлял собой причудливо выполненное кружево чистого белого цвета. Платье не облегало фигуру, как вторая кожа, но и не висело бесформенным мешком. Варя даже сама себе понравилась. И даже согласилась на то, чтобы стилист, которого заказали специально для девочек, сделал ей прическу и макияж. И результат ей тоже понравился.

Девочки, что тоже было неожиданно и внезапно, как-то сплотились и выступали единым фронтом. Даже дива Мария, новенькая, которая так и слилась с коллективом за год, не корчилась и кривилась, а как-то подозрительно доброжелательно помогала Карине накраситься.

Остальные новенькие уже давно стали старенькими. Настя Золотухина, все такая же улыбчивая и румяная, влилась в компанию сплетницы Ники и общалась, в основном, либо с ней, либо с Кристиной и Светой, которые, как в поговорке, ходили всегда парой. Но для Насти они сделали вип-билет в свой маленький клуб избранных. Витя, фанат футбола, хоть и не попал в команду, тусил с парнями, и то и дело от них слышались жаркие споры по поводу и без. Чаще, конечно, они касались спорта и футболистов, и Варя в такие моменты искренне сочувствовала тем, кто стоял рядом. О Глебе же и его вхождении в коллектив и говорить было бессмысленно.

Финальным штрихом в их нарядах стала перекинутая через плечо лента с надписью «Выпускник», выполненной причудливой золотистой вязью на изумрудно-зеленом фоне. На фоне белых платьев и светло-серых костюмов смотрелась она прекрасно. И необычно, ведь у подавляющего большинства выпускников она была красной или белой. Но школа «Кленовый лист» и тут нашла, чем выпендриться.

Варя шла по живому коридору и никак не могла поверить, что все, чудо случилось. Еще чуть-чуть, еще немного — и все, она свободна. Осталось только сдать экзамены и выдержать выпускной. И если по поводу экзаменов Варя волновалась, то сомнений на тему, идти или нет, на выпускной уже не осталось. Роза так и сказала: если после всех ее мучений Варя не наденет сшитое многострадальными ручками дизайнерской надежды России платье, то эта самая надежда этими самыми ручками ее придушит. И никто ее не сможет остановить. И в этом Варя не сомневалась, поэтому вопрос в духе Шекспира больше не поднимался.

По большей части шествия по живому коридору Варя плелась где-то в конце, держа за ориентир широкую спину Руслана, которого потерять в толпе одноклассников было невозможно. Где-то рядом с ним виднелась макушка Лили, чья голова крутилась чуть ли не вокруг своей оси. Глеб то оказывался рядом, то убегал вперед, то снова возвращался с коробкой конфет в руках, которую ему уже кто-то успел сунуть. Он весь светился, а Варя еле сдерживала улыбку, глядя на него.

В целом, шествие прошло для нее тихо и спокойно, если не считать ора третьеклассников, которые, увидев Варю, начали бесноваться и закидывать ее цветами и шоколадками. Причем шоколадками они метались как-то особенно прицельно. По крайней мере, только воспитанная тренировками и жизнью с Лешей реакция помогла перехватить «Аленку» у самого лица. Кто-то — Варе показалось, что это был тот самый ребенок, который спрашивал, можно ли и ему оборотнем стать — всунул ей в руки горшок с орхидеей, из-за которой Варя несколько растерялась. В итоге, после третьего класса, Варя оказалась одной из самых задаренных выпускниц. По крайней мере, за цветами ее почти не было видно.

Концерт проскользнул как-то мимо. Нет, Варя честно смотрела сценки младшеклассников и слушала песни, выступления школьного хора и тех, кто был готов, как настоящий мастер, исполнить композицию самостоятельно. Отличились учителя, поставившие номер на манер греческого танца богинь. Но все это проскальзывало мимо сознания, словно мокрое мыло по залитому водой полу. Оно, сознание, улавливало настоящее фрагментами, рассыпчато, словно крошки. Выхватывало из происходящего отдельные моменты: речь директора, например, Варя не слышала, зато зеркальный блеск его лысины запомнила, наверно, на всю жизнь. Еще запомнила, что Глеб, почему-то, сидел не рядом с ней, на ряд ниже и слева, и ее глаза то и дело возвращались к его светловолосой макушке.

Когда концерт кончился, они отправились гулять по Москве, благо, школа была в центре и до главных достопримечательностей было рукой подать. Ирина Владимировна, как все еще ответственная, отправилась с ними, и все время кудахтала и истерила, стоило кому-нибудь из них отойти от основной группы хоть на пару шагов. Улыбаясь фотографу на групповых фотографиях, Варя тешила себя мыслью, что осталось совсем чуть-чуть. Буквально капельку.

Но все это было днем, а вечером они плавно переместились к Лиле. Родители Филатовых уехали на две недели, и квартира стояла пустая. По первоначальному плану они должны были собраться у нее вчетвером, отметить последний звонок в узком дружеском кругу и остаться ночевать. А потом, следующие три дня, безвылазно сидеть и готовиться к первому экзамену, который должен был быть во вторник. Экзаменом была математика, поэтому нервничали все, кроме Лили. Та вообще не парилась и сохраняла последний оплот спокойствия.

Но потом планы как-то незаметно смешались. Когда их четверка уже собиралась уходить, к ним как-то сами собой прибились несколько одноклассников, и когда они узнали, что те собираются у Лили, чтобы отпраздновать в тесном дружеском непьющем кругу, напросились с ними. А Лиля, атакованная с нескольких сторон, не сумела отказать. Варя уже простилась с мыслью о тихом приятном вечере, но на удивление посидели они вполне неплохо.

Правда, пусть вечер был приятным, тихим ему оказаться так и не удалось. Ближе к девяти вечера Лиля собралась с духом и выпроводила незваных гостей. Но стоило ей выдохнуть с облегчением и отправиться переодеваться из платья во что-то более удобное, как двери лифта раскрылись с ехидной трелью, и оттуда вывалилась несравненная Роза, а с ней Матвей и еще куча народа, по большей части незнакомого. На все аргументы Лили, что они уже собирались идти спать и вообще квартира на выходные за ней, Роза отмахнулась и заявила, что пати продолжается.

Лиля попыталась было с ней поспорить, но тут, словно чертик из табакерки, откуда ни возьмись, выскочил Матвей и, цапнув ее за локоток, изящно увел в сторонку. Что именно он там втолковывал Филатовой-младшей, Варя не слышала, но вернулась Лиля настроенная как-то даже слишком индифферентно по отношению к гульбищам. Только пожала плечами и плюхнулась на диван, выражая всем своим видом пофигизм. А Матвей выглядел довольным просто донельзя. На его кудрявой голове был повязан красный галстук на манер повязки, а на щеке Варя разглядела следы чьей-то синей помады. Она хотела было спросить, откуда у него такой боевой раскрас, как тот, отсалютовав ей, испарился в неизвестном направлении. Типичный Матвей.

Сама Варя стояла у другого дивана, облокотившись бедром в подлокотник. Ленту она уже сняла, но из платья переодеться не успела, поэтому среди гостей Розы, одетых в обычную, повседневную одежду, она выделялась, как белая… ворона, да. Варя усмехнулась. Кажется, это сравнение будет ее всегда сопровождать.

Среди блуждающих вокруг лиц Варя даже видела несколько знакомых. Были девушки-модели, ребята, помогавшие снимать с нее мерки, и даже, кажется, мастер из салона, где ей красили волосы. Но тут Варя не совсем была уверена. То тут, то там мелькала Роза, у которой на этот раз волосы были голубые, того самого цвета лазурного моря, о котором так часто мечтается. И когда только успела перекраситься? На недавней примерке платья, которое было уже почти готово, она была непривычно скучной блондинкой с платиновыми прядками. Увидев Варю, она подлетела к ней, быстро обняла, неуловимо клюнула воздух где-то возле ее щеки, и упорхнула прочь, пообещав подойти попозже. Варя только рассмеялась.

А потом посмотрела в сторону Глеба, и смеяться как-то сразу перехотелось. Он сидел на диване рядом с Лилей, а рядом с ним пристроилось сразу две девушки, и обе были моделями, тут Варин разум был уверен твердокаменно. Причем если одна просто смирно сидела, то другая облокотилась на спинку дивана, стоя за ним, открывая всем желающим вид на глубокое декольте, в котором, о ужас, было что показать.

Но не успела Варя как-то зафиксировать свое расстройство и, загрузившись, начать его анализировать, как чьи-то руки бесцеремонно схватили ее и подкинули в воздух. Варя взвизгнула и начала отбрыкиваться, но увидела, что это — кто бы это еще мог бы быть, действительно, — Матвей, перестала и расхохоталась. Тот, видя, что сопротивление встречено хилое и уже выдохлось, перехватил ее поудобнее, проявляя невиданные раньше силовые способности, и закрутился вокруг своей оси. Комната сразу поплыла, а лица смазались в бледные полосы.

Крутился Матвей с дополнительным грузом не долго. К счастью, в тот момент, когда что-то попалось ему под ноги, рядом оказался диван, и он рухнул в его мягкие объятия, не отпуская Варю. Так что та упала на него, а когда попыталась встать, Матвей только сильнее сжал лапки, не отпуская ее. Варя подумала-подумала, и забила, устраиваясь поудобнее. В конце концов, Матвея она воспринимала как брата, и если это кому-то не нравилось, то… То не надо было с моделями ворковать. Вот. А то, что это как-то не вязалось с тем, как Варя обозначала свое поведение, сейчас было не важно.

— Ты чего такой счастливый? — спросила она у Матвея, по расслабленному лицу которого блуждала лукавая улыбка.

— Ну как же, — удивился он, — ты прекрасна, я так вообще восхитителен. Чего тут не радоваться?

Варя фыркнула и отодвинула галстук, упавший на лицо.

— Обладательница синей помады тоже, наверно, ничего такая? — насмешливо поинтересовалась она.

— Принцесса, ты да-а-аже не представляешь, — протянул он с хитрецой в глазах. — Но об этом пока, — он приложил палец к Вариным губам, — молчок.

Все еще смеясь, Варя прислонилась щекой к плечу Матвея и задумчиво посмотрела на него. Вот он вроде бы симпатичный парень, где-то даже взрослый мужчина. Именно что где-то, местами взрослый, так как в среднем по больнице Матвей вел себя еще хуже, чем Варины одногодки. Может быть, поэтому она его как… ну вот как мужчину и не воспринимала? Сейчас она сидела у него на коленях, прижатая к груди, и не чувствовала вот совершенно ничегошеньки. Как будто она сидит на руках у брата. Хотя нет, у брата бы она смущалась, потому что он бы начал издеваться и вообще вел бы себя как истинный тролль. Не то чтобы Матвей себя так никогда не вел, но с ним это воспринималось… Легче. Проще. Комфортней.

И все-таки вел себя Матвей необычно. Пусть Варя ему и не рассказывала обо всех своих загонах на тему публичности и поведения на людях, он как-то сам, интуитивно, чувствовал, как себя вести не надо и где та тонкая грань, когда тихая добрая Варенька превращается в монстра Варвару, который и нос сломать может. А сегодня что-то явно шло не так.

Естественно, не спросить его она не могла.

— Матвей, — позвала она тихо, глядя на гладкую щеку.

— Аюшки, принцесса сердца моего, — откликнулся тот, склоняя кудрявую голову ниже. — Что-то не так?

— Ты себя странно ведешь, — прошептала Варя. — Обычно ты себе такого не позволяешь. К чему все это?

— Ну, во-первых, ты действительно прекрасно выглядишь, а я действительно восхитителен, — важно произнес он. — И пусть это мое постоянное состояние, я не прекращаю из-за этого радоваться. Так что я просто счастлив.

— И, кажется, немного пьян, — со смешком сказала Варя, почувствовав характерный аромат, который не приглушал парфюм. Вкусный, кстати. Но от Матвея было сложно ожидать чего-то иного.

— И даже не немного, — подмигнул ей Матвей. — В жизни взрослого человека, принцесса, есть множество всяких интересных допингов…

Варя только покачала головой. Взяв Матвея за подбородок и повернув к себе его лицо, она всмотрелась в его очи ясные — и действительно, зрачки у этого мартовского кота были по пять копеек.

— Ты хоть не за рулем? — спросила она, хмурясь.

Матвей закатил глаза и отмахнулся.

— А во-вторых, — продолжил он, — я заметил, с каким кислым лицом ты смотришь на своего ненаглядного блондина. А сидеть с кислой мордой в такой вечер — это, знаешь ли, не дело.

Варя вспыхнула.

— Я… Я не сидела с кислой миной…

— Да-да, ты не сидела, ты стояла, — умилительно закивал Матвей. И улыбнулся своей излюбленной улыбкой Чеширского кота: — Зато теперь с кислой миной сидит твой ненаглядный. И пилит нас взглядом, так что не оборачивайся, — добавил он.

Глеб смотрит на них? Желание повернуться было прямо-таки непреодолимым, но Варя сумела сдержаться. Но вот комфортность куда-то пропала, и она почувствовала себя неуютно.

— И куда ты собралась? — спросил Матвей, когда Варя заерзала, пытаясь сдвинуться в сторону.

Варя пробормотала что-то неопределенное, продолжая пытаться, но Матвей неожиданно напряг руки, не давая ей сдвинуться ни на миллиметр. Варя в очередной раз удивилась, что в таком не очень-то и масштабном теле скрывается такая сила. Конечно, с Лешей бы Матвей не сравнился даже в худшие Лешины дни, но и хлюпиком, который от дуновения ветра сломается, его тоже было не назвать. К тому же, он с легкостью кружил Варю по комнате на руках, а она тоже далеко не пушинка.

— Вот тебе нравится, что он там сидит и с бабами воркует? — спросил Матвей, глядя на пунцовую Варю. Пунцовая Варя помотала головой.

— Но ведь мы просто друзья, и между нами нет ничего, что ему бы мешало так себя вести, — произнесла она.

Матвей закивал с довольной улыбочкой.

— Эта мысль, принцесса, работает в обе стороны, — сказал он. — Если он сидит и треплется с девицами с особым моральным статусом, то и ты вполне можешь тихо-мирно сидеть у меня на коленках и не страдать из-за этого.

Что-то в словах Матвея определенно было, но Варя все равно чувствовала себя неловко. Она попыталась облечь это в слова, хотя и сама себя понимала немножко смутно. Ничего нового, впрочем.

— Но ведь это я так решила, — после мучительных размышлений выдала она. — Я решила, что мы просто друзья, и он сказал, что даст мне время на копания в себе и все такое. А тут я, значит, веду себя… — она неопределенно пошевелила пальцами. — Вот так.

— И что тут не так? — поднял брови Матвей. — Ты ведь, насколько я помню твои сумбурные рассказы, не раз и не два объясняла мальчику, что мы с тобой только друзья и ничего больше. — Глаза его хитро блеснули. — Вот годика через два…

Варя рассмеялась и ткнула Матвея в бок.

— Все равно. Мне не очень приятно, — сказала она. — И, думаю, ему тоже не слишком.

Матвей мученически вздохнул и поднял глаза к гипотетическим тучкам.

— Принцесса, ну выключи ты это уже свое вечное страдание. Наслаждайся моментом, а лишние мысли подумаешь после. Ну, ради меня-я-я, — протянул он, строя брови домиком и надувая губы. Возможно, в чьем-то ином исполнении это смотрелось бы ужасно и нелепо, но не в исполнении Матвея. У него это получилось сделать так, что Варя едва не растаяла, а ведь у нее уже был нехилый такой иммунитет! Как-то сразу вспомнился день их знакомства: здесь же, в этой же квартире, и тоже на вечеринке Розы. И Матвей в тот вечер тоже позволял себе лишнего, а Варя едва ли не растекалась лужицей. И злилась на саму себя.

Сейчас она тоже злилась на себя, но уже совсем по другой причине. Ведь Матвей был прав, просто так наслаждаться происходящим, не пытаясь анализировать и углубляться в размышления, она не могла. Обязательно нужно было загрузиться по полной, а потом долго из режима ожидания выходить, словно Шерлок, который впал в ступор после просьбы Джона стать его шафером.

— Вот и умничка, — довольно кивнул Матвей, видя ход мысли на лице Вари.

*

Весь вечер Варя провела с Матвеем. После того, как он ее все-таки отпустил с рук, Варю на какое-то время похитила Лиля и уже хотела было начать пытать ее на тему происходящего между ней и вышеобозначенным мартовским котом, как он тут же появился рядышком и виртуозно увел Варю прямо из цепких ручек Филатовой-младшей. Правда, Варя бы поспорила, чьи тут ручки более цепкие.

Сначала Матвей потащил Варю знакомиться с народом, мотивируя это тем, что она и так крутится в их тусовке (Варя не стала его поправлять, хотя хотелось), а никого не знает. После того, как ей представили человек двадцать, из которых Варя запомнила от силы двух-трех, ее подрядили быть судьей в бир-понге, так как она единственная из них не пила. Варя беспомощно оглянулась в поисках Руслана или Лили, или Глеба на худой конец, но никто из обозначенных рядом не был. Пришлось судить.

Следующим этапом вечера было сопровождение вусмерть пьяной девушки, которой резко стало плохо. Настолько, что ей даже хотели вызвать скорую, но, к счастью, среди гостей Розы обнаружился юный медик, тоже нетрезвый, но вменяемый. Проведя все необходимые операции над девушкой, он уложил ее в кладовке на диванчик и отправился кутить дальше, наказав Варе следить за ней следующий час и давать водичку, если попросит. Матвей и тут не стал надолго отлучаться и, бесцеремонно подвинув девушку, вальяжно раскинулся на диване, закинув ноги на какую-то тумбу. Варя же скромно сидела на стульчике. Они болтали, обсуждали фильмы, словом тихо-спокойно проводили время. Варя все ждала, что Матвей расскажет про девушку с синей помадой, которая оставила на его щеке четкий след, но Матвей упорно отмалчивался, а задавать вопросы Варя не решилась. Захочет — расскажет, решила она. При этом она весь вечер высматривала обладательницу синих губ, но никого, в итоге, не увидела.

Где-то ближе часам к трем ночи Роза решительно повыгоняла всех лишних из квартиры. Из не лишних остались Варя и компания, и Матвей, к Вариному удивлению. Еще больше ее удивило то, как они расположились на ночь. По первоначальному замыслу Лиля должна была ночевать в маминой спальне вместе с Русланом (тут она каждый раз трогательно краснела), Варю планировалось положить в ее комнате, а Глебу отдать гостевую спальню. Но Розе такой расклад не понравился. К тому же она резко выступала против того, чтобы Лиля подходила к родительским спальням, поэтому пришлось все немножко переиграть. Лиля ссылалась в свою комнату с Русланом, Варя, соответственно в гостевую. Матвея Роза великодушно уложила у себя, заявив, что они с ним почти что детки, выросшие вместе и ходившие на один горшок, поэтому одеялом она вполне может поделиться. А вот Глебу досталась незавидная участь проведения ночи в кинотеатровой. Впрочем, диваны там были такие, что можно было их всех уложить рядком, и никому тесно не будет, поэтому особого сочувствия к нему Варя не испытывала.

Сама она уснула быстро, едва голова коснулась подушки. Но потом, словно по закону подлости, что-то где-то громко бумкнуло, и Варя проснулась, будто ее толкнуло. Полежала немного, пытаясь поймать сон за хвост, но тот упорно не шел. А ведь даже успело присниться что-то очень приятное и теплое, до обидного хорошее. Варя, сдавшись, потянулась к телефону и читала, пока были силы у зарядки. К сожалению, розеток возле тумбочки в гостевой комнате, почему-то, не было, и, чтобы поставить телефон на зарядку, пришлось идти к противоположной стене. А сидеть, привалившись спиной к обоям, было не слишком удобно.

За окном уже медленно начало светать, по крайней мере, небо, не скрытое облаками и на такой высоте хорошо просматриваемое, из непроглядно черного стало сереть, а далеко-далеко на горизонте, совсем на каемке, и подавно. Варя зевнула. Она ненавидела вот такое состояние: когда хочется спать, но не засыпается. Дома она бы включила себе какой-нибудь сериальчик и плавно бы уснула уже через пять минут. Но в гостях с этим были определенные трудности технического характера.

Тихо прикрыв дверь в комнату, Варя, стараясь ступать потише, прошла к лестнице вниз и спустилась на первый этаж. Теплое молоко с медом часто помогало ей в таких ситуациях раньше, а в то, что в холодильнике Филатовых найти можно все, что угодно, она не сомневалась. Конечно, молоко скорее всего окажется каким-нибудь мракобесным соевым или того хуже — гречневым или овсяным, а мед будет хитровыдуманным, но что есть, то есть.

Свет Варя решила не включать, все равно все и так было видно. Квартира выглядела, мягко говоря, потрепанной. То тут, то там стояли чашки и валялись пластиковые стаканчики. Возле дивана собралась целая куча откуда ни возьмись появившихся бутылок. Вот, что значит, самостоятельные гости! Сами пришли, сами принесли себе выпивку. Правда, если бы они еще за собой и убрали, то им бы цены не было, но в мире, видимо, нет совершенства.

Варя уже грела себе молоко, когда услышала шлепки босых ног по лестнице. Почему-то ей даже оборачиваться не пришлось, чтобы понять, что это Глеб. Она просто знала, каким-то шестым или двадцать шестым чувством. Стало интересно: он что, следил за ней? Или тоже проснулся, как и она? Конечно, интересней была мысль про следил, Варя уже и ментальный путь к возмущению проложила, но приходилось быть реалистом.

— Варя? — удивленно спросил Глеб, щурясь на нее уставшими глазами. И такое неподдельное удивление было в его голосе, что Варя поняла совершенно точно: нет, не следил.

— Тоже не спится? — улыбнулась она, забирая молоко из микроволновки.

— Да я вроде уснул, а потом резко проснулся, сам не знаю почему, — отозвался Глеб. Потом сморщился и взлохматил волосы пятерней. — Помнишь же, что я на новом месте плохо сплю.

Варя помнила. Очень хорошо помнила тот раз, когда Глеб попросился на временное политическое убежище у нее дома, а потом лежал на диване и смотрел в потолок. И как они целовались, она тоже внезапно вспомнила, и его руки на голой спине, и вообще… Резко отвернувшись, она порадовалась, что хоть было светло, но не достаточно для того, чтобы увидеть ее покрасневшие щеки.

— Будешь молоко? — спросила Варя, разглядывая содержимое настенных шкафчиков на предмет содержимого.

Глеб подошел к столешнице и облокотился об нее спиной. Каждый его шаг гулко отдавался в квартире. Бросив на него короткий взгляд, Варя заметила, что Глеб не стал себя утруждать лишней одеждой: одет он был только в пижамные штаны, которые, к тому же, держались исключительно на честном слове и завязанном в бантик шнурке. Не реши Варя уже, что Глеб не следил за ней специально и вообще, привел его сюда случай, то только бы окрепла в своем подозрении. А так… Ну, стоит он рядом, ну, полураздетый, и полумрак на груди и прессе играет оттенками исключительно потому, что так вышло.

Щеки и не думали прекращать гореть. Варя даже потерла их, чтобы хоть как-то оправдать красноту, потому что казалось, будто Глеб отлично все видит. Иначе, почему не сводит с нее какого-то слишком задумчивого и внимательного взгляда?

— То, что вы сегодня с Матвеем вытворяли, — внезапно сказал Глеб, и Варя чуть не расплескала молоко в чашке. Мед она все-таки нашла, и сейчас старательно размешивала его, целиком и полностью отдаваясь процессу. Когда Глеб замолчал посреди фразы, она вопросительно посмотрела на него. — Что это было? — спросил он.

— В смысле?

— Вы это специально, чтобы меня позлить? Или что?

Варя могла бы вспылить, если бы в голосе Глеба были подходящие интонации. Но их не было, наоборот, звучал он как-то слишком устало. Да и выглядел он при этом тоже устало, с едва уловимым надрывом в лице. Будто уже сам знал ответ, и хотел услышать его только за тем, чтобы удостовериться.

Варя задумалась. И вот как тут ответить? Она это все делала не специально, по крайней мере, сначала. И если в голове и мелькала мысль про «позлить несчастненького Астахова», то ее перевешивало чувство вины, заботливо культивируемое совестью. Правда, с ним с переменным успехом боролся Матвей, и тут уж Варя ничего не могла поделать. Разве что утешаться тем, что и она на Матвея оказывает влияние, с точки зрения общественности весьма благотворное. Сам же Матвей считал, что она его портит, но кто ж ему поверит.

— Ясно, — произнес в наступившей тишине Глеб. Тут Варя не выдержала.

— Ясно? — воскликнула она, со стуком опуская чашку на столешницу. Грустно звякнула ложка. — И что тебе «ясно»?

— Все, — лаконично отозвался Глеб, скрещивая руки на груди. Его взгляд был устремлен в окно у противоположной стены, лицо отражало измученное страдание. Словом, весь его вид был настолько трагичным, что Варя даже ожидала услышать эпичную фоновую музыку и закадровый голос, вещающий пафосные лозунги. Музыка, к счастью, не заиграла, но картинность Астахова от этого не уменьшилась.

— Как же ты меня бесишь сейчас! — Варя раздраженно закатила глаза и запустила мысленный отсчет от десяти до нуля. — Все ему ясно, ага.

— Если бы это было не так, то ты бы не молчала тут с таким многозначительным видом! — у Глеба терпение тоже лопнуло.

— А ты не думал, что я могу просто не знать, как облечь в слова происходящее, и к тебе это имеет отношение далеко не в первую очередь?

— Да что там облекать, если и так все видно? — едко фыркнул Глеб. — Сидите, воркуете, чуть ли не носом друг в друга тыкаетесь… Со мной ты даже за руки держаться отказывалась на людях, а у него сидишь на коленях при толпе — и ничего. Это тоже тебе трудно в слова облечь?

Варя со стоном хлопнула себя по лицу ладонью. Снова те же бараны, те же ворота, и та же немая пауза в стиле Гоголя. Как же ее достала эта ревность… На пустом месте! Или не на очень пустом, все-таки сегодня Матвей действительно границы допустимого ощутимо подвинул. Варя попыталась представить эту сцену со стороны. Выходило… Сомнительно.

— Матвей — это… — она беспомощно развела руками. — Это Матвей. Он как цунами, знаешь, как огромная волна, которая приливает и все сносит. — Услышав, как это прозвучало, Варя сморщилась. Делать из простых, однозначных вещей нечто сомнительное — это, определенно, талант. Она попыталась еще раз: — Он чудовищно харизматичный, я не могу на него даже злиться долго. — И снова это прозвучало не так, как она хотела.

— Я и говорю, — кивнул Глеб. — У вас с ним такие отношения, которых у нас с тобой никогда не было.

— Да он мне как внезапно обретенный старший брат! — воскликнула Варя. И поняла, что именно эти слова искала. — Мне с ним спокойно и уютно, понимаешь? Как с Лешей. И я точно знаю, что он меня воспринимает также, поэтому и не парюсь, если он ведет себя так, как ведет.

— Он с тобой флиртует, — заметил Глеб, складывая руки на груди. От этого, вроде бы незначительного, движения мускулы его напряглись, тени сместились, и Варя поняла, что на мгновение залипла. Вот уж, да уж. Захотелось стукнуть себя по голове чем-нибудь тяжеленьким, потому что мысль, внезапно сбившаяся, как-то разом перестала фокусироваться.

— Он со всем, что движется, флиртует, — произнесла, наконец, она. — А что не движется, то он сам двигает и снова флиртует.

Глеб скривился, а Варя, видя это, тяжко вздохнула. Ревность Глеба хоть и грела где-то не так чтоб очень глубоко внутри, но она от нее успела устать. Тем более от ревности в отношении Матвея. Все раздражение разом слетело, оставив за собой только каменистое дно усталости.

— Знаешь, почему он сегодня устроил это показательное выступление? — сказала она.

Глеб, не меняя выражения лица, покачал головой.

— Потому что увидел, что мне не слишком-то весело, и решил это исправить.

— И почему тебе было не слишком весело?

Варя закусила губу и отвела взгляд. Что-то ей не нравилось то, куда ушел разговор. Будто она стоит перед трясиной, кочки в которой видны едва-едва, а назад пути нет. Вообще нет.

— Это не важно, — пробормотала она.

— Нет, важно, — упрямо сказал Глеб, делая шаг к ней навстречу. — Скажи это. Вслух. Скажи.

«Скажи это, громко, скажи», — откликнулось услужливое сознание, и Варя еле сдержалась, чтобы не прыснуть. Как обычно, отсылки к поп-культуре лезли в голову не вовремя, зато отвлекали от происходящего.

— Ты… вампир, — не удержалась она.

Глеб недоуменно моргнул. На лице его крупными буквами проступило настолько явное непонимание происходящего, что плотину все-таки прорвало, и Варя, через силу, засмеялась. Через несколько секунд паровозик мыслей пришел к своей станции.

— Да ну тебя, — фыркнул он, взмахивая рукой. Варя думала, что он сейчас психанет и снова обидится, но, к счастью, Глеб тоже рассмеялся. Напряжение, все нараставшее, лопнуло, словно мыльный пузырь. Дышать сразу стало легче, да и думать тоже.

— Мне не понравилось, как на тебя вешаются, а ты и не против, — уже спокойно произнесла Варя.

— Ты могла подойти и прогнать их, знаешь ли.

Варя покачала головой.

— Нет, не могла. Я решила, что буду с тобой общаться только как с другом, и не мне командовать, с кем тебе общаться, а с кем нет. И я…

— Варь, я не понимаю, — перебил ее Глеб, облокачиваясь бедром о столешницу. Он стоял еще не слишком близко, но достаточно, чтобы хомяки, обитающие где-то над желудком, начали свой ритуальный танец.

— Чего ты не понимаешь, — буркнула Варя, смотря куда угодно, но не на Глеба. Потому что чревато. И хомяки слишком раззадориваются.

— Я ж вижу, что ты вроде бы пришла в себя, — сказал Глеб. — По крайней мере, ты кажется цельной, не сломанной и вполне себе довольной жизнью. Ну, по большей части. И ты похожа на себя прежнюю, из чего можно сделать вывод, что этот период «принятия себя» вроде как победно завершен. И я вижу, что ты… — Глеб замолчал, подыскивая слово, и Варя бросила на него быстрый взгляд исподлобья. Встретив его, Глеб хмыкнул. — Да-да, об этом я и говорю. Ворона во всей своей красе.

Варя еле удержалась от того, чтобы не пнуть его. И тут он был не прав: прежняя она бы долго не думала, прежде чем действительно пнуть куда-нибудь почувствительнее.

— Так вот, о чем я… — Глеб взлохматил волосы. — Я вижу, как ты на меня смотришь, когда думаешь, что я не обращаю внимания. И на то, как я с другими девчонками общаюсь, ты тоже смотришь и кривишься. Или глаза у тебя становятся узкими-узкими, будто китайцы в роду отметились. И я… Я не понимаю, честно. — Глеб вздохнул. — Тебе же явно не все равно. Уж не знаю, что происходит в твоей голове конкретно, но что-то ты да чувствуешь. И при этом… — Он пожал плечами. — Ты отгораживаешься. Иногда я ловлю себя на мысли, что мы с тобой будто как раньше, даже лучше в чем-то. А потом ты снова закрываешься, но не для всех, как раньше, а только от меня, и я… Не понимаю.

Забытое молоко одиноко стояло на столешнице. Оно уже трижды успело остыть. В огромной гостиной Филатовых стояла такая тишина, будто кто-то выдернул все барабанные перепонки мира и выкинул их куда подальше. Казалось, даже часы перестали тикать, и время остановилось.

Варя смотрела прямо перед собой невидящим взглядом, щеки горели, а мысли лихорадочно метались, сталкиваясь, словно молекулы в пространстве. Сталкивались и отпружинивали, чтобы снова столкнуться и внести еще большую неразбериху в и без того хаотичное пространство.

Глеб загонял ее в угол. Очень аккуратно, возможно, и сам того не сознавая, но он будто намеренно подводил ее к тому ответу, который хотел услышать. Хотя почему — не сознавая. Варя неоднократно замечала, что он сын своего отца и похож на Алексея Борисовича куда больше, чем сам готов в этом признаться. А уж в чьих манипуляторских способностях Варя не сомневалась, так это в способностях Астахова-старшего.

Ему она ничего не хотела говорить. Да что там, она себе признаться не могла, что уж говорить о Глебе! Были ли у нее к нему чувства? Конечно, были. И есть. И, возможно, будут, хотя о будущем Варя думать не хотела. Не раз и не два оно показывало, что все не так, как ей кажется и как она его планирует.

Обида, злость, боль — все это прошло, хотя отголоски боли еще веяли иногда легким флером над мыслями. Но веяли будто призрачно, будто тонкий запах увядающих роз, который донес до нее ветер с другого конца земли. И этот флер придавал ее чувствах какой-то новый оттенок глубины, которого никогда не было до этого.

Была ли это любовь или увлеченность, пустившая длинные корни в душе — Варя не знала. И вряд ли бы смогла сама различить. Временами она искренне сомневалась, что вообще способна любить. Возможно, умела раньше, но разучилась, когда потеряла сестру. Конечно, то была любовь совсем другая, но это не значит, что она была слабее. И она ранила ее так сильно и так надолго, что долгих пять лет Варя дрейфовала в океане одиночества, не в силах выплыть к суше.

Что если ее чувства к Астахову снова низвергнут ее в эту пучину? Варя не была уверена, что выдержит это. Что сможет выбраться обратно снова, что снова сможет себя вернуть.

И стоило признаться в этом хотя бы самой себе, как что-то расслабилось внутри нее. Она вся была словно струна, натянутая настолько сильно, что тронь ее — и разлетится на тысячи волокон, и кто-то вдруг ослабил колки. Варя поняла неожиданно, что уже давно для себя все решила. Просто не хотела в это верить. Потому что было больно, а боль —это то чувство, от которого она всегда бежала и пряталась.

Варя посмотрела на Глеба. Тот стоял все там же, только в полоборота теперь, и смотрел куда-то в окно. Не торопил, и спасибо всем богам за это. И, кажется, мысли в его голове бродили самые мрачные. Будто с каждой минутой, что она молчала, Глеб нервничал все больше, и градус трагедии, разыгрывавшейся в его голове, рос в геометрической прогрессии.

Повинуясь наитию, стараясь не думать чересчур много и долго, Варя взяла его за руку, переплетая пальцы. А рука у него была ледяная, даже холоднее, чем обычно бывали у нее. Почувствовав прикосновение, Глеб вздрогнул и посмотрел на нее удивленно.

— Мне не все равно, — тихо сказала Варя. — И у меня есть к тебе чувства. Не могу и не хочу называть их как-то конкретно, от этого ни тебе, ни мне легче не будет. Надежда, возникшая было в глазах Глеба, потухла, словно огонек. Варя ожидала тирады, потока слов, но он только отвел глаза и глухо спросил:

— Почему?

— Потому что ты скоро уедешь, — сказала Варя просто. — А я останусь здесь.

Рот сам открылся, чтобы сказать что-то еще, но… Что тут еще скажешь? Главное прозвучало, а остальное — так, шелуха на луковице горькой правды.

Отпустив руку Глеба, Варя ушла наверх, чувствуя спиной его взгляд, пока она шла через гостиную и поднималась по лестнице. Но Глеб ничего не сказал, не попросил подождать, не окликнул в самый последний момент, как всегда случается в драматических фильмах. Но не случилось. Потому что жизнь, как бы этого не хотелось, совсем не фильм.

А молоко так и осталось стоять на столешнице.

*

Несмотря на то, что они готовились все выходные и кусок понедельника, вторничный экзамен по истории все равно свалился, словно снег на голову. И хотя у Вари с историей, вроде бы, всегда было неплохо, да и готовилась она не так чтоб очень спустя рукава, она все равно волновалась.

Да и не только она. Когда вчерашние ученики одиннадцатого класса собрались во вторник утром у здания школы, откуда их должен был забрать заказной автобус и отвезти в школу, где будет проходить экзамен, Варя поняла, что ее нервозность разделяют все. И даже Лиля, которая до этого не нервничала ни капли, как-то слишком быстро разговаривала и мяла в руках лист с датами, и без того измочаленный донельзя.

— Дорогие мои! — воскликнула Ирина Владимировна, когда все собрались. «Дорогие» посмотрели на нее так, что обладай взгляды материальностью, то на месте классной руководительницы осталась бы одна глубокая и дымящаяся воронка. — Вот и настал тот день, когда все ваши силы и знания нужно будет приложить…

Куда именно нужно приложить исходящие на ноль силы и отсутствующие знания, выпускники так и не услышали. Визгливый голос Ирины Владимировны заглушил гудок подъехавшего автобуса и, не дожидаясь команды, все заторопились сесть в салон.

Варя сидела с Лилей, и пока та, ни на что не отвлекаясь, повторяла, словно заклинание, даты, Варя распихивала по карманам юбки шпаргалки, заготовленные накануне. Шпаргалки распихиваться отказывались, и Варя начинала паниковать. К счастью, светлая мысль пришла в измученную голову, и оставшиеся бумажки были распиханы за поясом юбки. Под прикрытием блузки Варя как раз могла незаметно залезть туда и вытащить нужную, лишь бы не перепутать.

На соседнем ряду, через проход, сидели Руслан и Глеб. И если Руслан по обыкновению своему дремал и был лишь чуть бледнее обычного, зато с темными синяками под глазами в пол лица, то Глеб вертел в пальцах сигарету и то и дело залезал пальцами волосы, еще больше лохматя их, чем действительно поправляя.

— Все будет хорошо, — произнес он в ответ на ее взгляд. Правда, в голосе его было куда меньше уверенности, чем он хотел показать.

К разговору, произошедшему ночью, никто из них не возвращался. Варе казалось, что так лучше. Зачем в сотый раз мусолить то, что уже было изъедено вдоль и поперек? И в этот раз, кажется, Глеб ее услышал. И даже если бы она хотела добавить что-то еще, то уже было поздно.

Наутро оба сделали вид, что сладко спали всю ночь и никто ни с кем не говорил. Кстати, Варя выяснила, отчего же она проснулась. Оказалось, что интересный разговор состоялся не только между ней и Глебом, но и между Матвеем и Розой, к которой тот полез обниматься. И все бы хорошо, не брякни Матвей что-то, что Розе не слишком понравилось. Что именно Матвей умудрился ляпнуть и почему это не понравилось Розе, он не признавался, но выглядел при этом как-то подозрительно виновато. В результате, Роза спихнула его пьяненькую тушку на пол, где Матвей, немного пораскинув мозгами, и остался. А падал он так громко потому, что в процессе задел табуретку со сложенными на нее книжками.

А потом потянулись монотонные часы подготовки, которых никто не хотел, но которые всем были необходимы. Даже Лиле, которая пусть и знала все на свете, но все равно прониклась всеобщей истерией. И, видимо, истерия ее-таки сломала, потому что утром, по ее словам, ей пришлось выпить аж целую таблетку успокоительного, и это при ее железобетонных нервах. Школа, в которую их привезли, была какой-то… Слишком. Варя, пусть и учившаяся всю жизнь в частной и в чем-то чересчур примудренной школе — один их Пижамный день чего только стоит — привыкла к более простому и приземленному интерьеру, обычному виду учителей, человеческой обстановке вокруг. Все-таки их школа пусть и была элитарной и жутко дорогой, но при этом умудрялась быть… Нормальной. Более-менее.

Тут же… Полы под мрамор чисто белого цвета, колонны, увитые искусственными цветами, фонтанчики у стен, огромные зеркала в золоченных рамах… Даже стульев и скамеек у них не было нормальных — если стул, то с кривыми дутыми ножками, если тумбочка — то обязательно с выбитой монограммой.

А учителя, которые встречали их в классах? Если бы в школе «Кленовый лист» появилась бы учительница с таким количеством украшений, которая сияет ярче алмазных копей, то ее бы тут же попросили выйти и вернуться нормальным человеком. И с минимумом макияжа, а не в боевом раскрасе индейцев, идущих на охоту. И уж конечно без удушающих духов. А с каким выражением на лице они смотрела Варин класс!.. Складывалось стойкое ощущение, что они знали, кто они и из какой школы приехали, и пытались изо всех сил продемонстрировать собственное превосходство.

Новые впечатления приглушили на время грызущее чувство тревоги, но оно вернулось, стоило на стол перед Варей лечь пухлому запечатанному конверту с ее заданиями и листами ответов. В класс, в котором сдавала экзамен Варя, попал Руслан, но он сидел позади нее, поэтому даже обернуться и нашарить глазами знакомое лицо было нельзя.

Наконец, экзамен начался.

Первые полчаса Варе казалось, что все последние одиннадцать лет она не то, что не училась, а так, притворялась помаленьку. Вопросы казались невероятно сложными, ответы — непонятными, а там, где она была уверена, закрадывались гаденькие сомнения, которые подтачивали и без того хлипкое самообладание.

Варя уткнулась головой в холодную парту и закрыла глаза. Лежала она так минут пять, поэтому бешеный пульс не прекратил свою скачку и она не смогла ровно дышать, а пальцы, снова начавшие трястись, не прекратили свой нервный танец. Ну, не сдаст она. И что? Жизнь кончится на этом? Или, может, это поставит крест на ее будущем? Нет, конечно. Просто цифра, которая значения иметь не будет даже не через какие-то десять лет, а через год. Мама, конечно, поругается, но глобально последствий никаких не будет. Папа же вообще сказал ей, что все это очень прозаично и ему искренне плевать, даже если Варя станет дальнобойщиком. Главное, чтобы ей нравилось. А со всем остальным они ей справиться помогут.

И стоило об этом подумать, как волнение отступило, и Варя смогла посмотреть на тест трезвым спокойным взглядом. И сразу он перестал казаться ей таким страшным, и вопросы оказались как-то легче, да и мысль полетела будто сама собой.

Второй экзамен оказался менее страшным, тем более что русский язык Варя любила и разбиралась в нем довольно неплохо. А уж с сочинением она могла расправиться одной левой, даром что отец писатель. К третьему — английскому языку — Варя уже настолько вошла во вкус, что почти не нервничала. Впрочем, они все прийти в себя или попросту свыклись с постоянным нервным напряжением. Разве что Лиля горестно вздыхала, что времени на экзамен отводится слишком мало, он слишком быстро кончится, и она не успеет насладиться. Услышав эту ее реплику, Варя едва удержалась, чтобы не покрутить пальцем у виска. Не одна она. Руслан и Глеб были с ней вполне солидарны.

А потом пришел черед математики, и все волнение, вроде бы отпущенное на волю, вернулось в троекратном размере. Пока автобус ехал до школы, Варя успела трижды решить, что конец ее близок. Утром она выпила столько успокоительного, что и слона свалило бы, но на нее оно почему-то не подействовало. На месте не сиделось, ее будто то и дело подкидывало. Ее настолько дергало, что это заметил даже снова спящий Руслан. Точнее сказать, именно он и был тем, кто по контактному телеграфу тычков, указал на это Лиле и Глебу. Варя, ко всему прочему еще и проспавшая и прибежавшая к зданию школы тогда, когда весь класс уже сидел в автобусе, сидела в самом конце и тряслась. Увидев ее состояние, Лиля, нарываясь на крики Пропеллера, встала, чтобы подойти, но ее опередил Глеб.

— Эй, — преувеличенно бодро окликнул он Варю и плюхнулся на соседнее сиденье. — Как дела?

— Потрясающе, — буркнула Варя, пряча руки под ноги, усаживаясь на них для верности.

Глеб окинул ее внимательным взглядом и хмыкнул. У него, в отличие от Вари, с математикой было все в принципе довольно неплохо, и нервничал он заметно меньше, чем перед историей. Да и что ему нервничать, если главное — сдать математику хотя бы на твердые семьдесят баллов, которые он с легкостью набирал на предварительных экзаменах? Это Варя проходной барьер наскребала исключительно чудом.

— Волнуешься? — спросил Глеб, немного погодя.

— А что, не заметно? — огрызнулась Варя и тут же вздохнула. — Прости.

— Да забей, — Глеб снова хмыкнул и с хитринкой посмотрел на нее. — Как прошло великое переселение народов?

Варя сначала недоуменно подняла брови, а потом поняла, о чем он говорит. И невольно прыснула.

Дело в том, что на прошедших выходных Леша привел Алю к ним с мамой домой и торжественно возвестил, что в их переговорах наметился прогресс. Аля еще не согласилась выйти за него замуж, но на переезд, так и быть, свое согласие дала. Сама Аля, гневно сверкающая глазами и сложившая руки на груди, только фыркала и громко оповещала всех присутствующих, что ее заставили и пригрозили, что если она не соберет свои вещи и не перевезет их к Леше, то Леша сам переедет к ней и все расскажет ее матери, которую называть будет любимой тещей, заранее. А та, к слову, про интересное положение Али еще не знала. И по тому, как Аля искусно уклонялась от разговора с ней, узнает она о перспективах бабульничества еще не скоро.

Поэтому вечер субботы семья Ворониных в почти полном составе потратила на то, чтобы прибрать квартиру Леши и освободить там место под вещи Али. Сделать это было куда сложнее, чем казалось. Во-первых, одежды у Леши обнаружилось столько, сколько не набралось бы у Вари и Марьяны Анатольевны вместе взятых. В шкафах теснились целые орды рубашек, каждую из которых Леша надел всего раз или два в своей жизни, брюк, которые покупались по порыву души и были то ему малы, то длинны, то просто перестали нравиться. Джинс и футболок было еще больше. Где-то за всей этой влажной фантазией моли обыкновенной обнаружились запасы ремней и носков, которых хватило бы, чтобы обеспечить роту солдат на пару месяцев.

— Это он явно не в меня, — оправдываясь, сказала Марьяна Анатольевна, оглядывая место боевых действий.

Действительно боевых, так как Леша на защиту своих шмоток собрал все свое мужество. Вот только куда ему против трех серьезно настроенных женщин с коробками в руках и решимостью в глазах? А Аля, к тому же, жаждала поквитаться за наглый шантаж, поэтому в ее глазах горело еще что-то подозрительно маниакальное. Настолько подозрительное, что Леша под шумок собрал по квартире ножницы и ножи и тихонечко спрятал их в какой-то обувной коробке. Просто на всякий случай.

За этот вечер Леша, успел и лысеть начать, и седеть преждевременно. Особенно нервный момент случился тогда, когда Аля нашла в его шкафу коробку, небрежно задвинутую за гантели. Или это гантели, наоборот, притиснули ее к стенке, чтобы не развалилась? Так или иначе, но воспаленное сознание обычно спокойной госпожи психолога решило, что таким образом Леша пытался эту коробку спрятать.

Сначала Варя не поняла, в чем дело, но потом, когда Аля движением профессионального футболиста выпнула коробку в гостиную и хрупкие бока той не выдержали давления и лопнули, рассыпая содержимое, до нее дошло. То была знаменитая, тщательно оберегаемая «трофейная» коробка Леши. Именно туда он складывал все вещи, которые забывали у него очередные пассии. Каждый раз, когда он встречался с друзьями, одним из первых вопросов тех было об этой коробочке и не появилось ли в ней чего нового. Варе всегда было очень любопытно посмотреть на ее содержимое, но Леша никогда не разрешал ей этого сделать. И теперь ей стало понятно, почему.

Самым безобидным в ней было женское белье разных размеров и расцветок. И то, от некоторых представленных моделей Варе стало не по себе. Кроме него, внутри валялись полароидные фотографии, которые ей рассмотреть не удалось, и, наверное, к счастью. Все-таки ее нежная психика была явно к такому не готова. Среди прочего там лежали какие-то таинственные предметы непонятного назначения, но, кажется, их узнали все присутствующие, кроме Вари. По крайней мере, Леша, увидевший, что на них уставились мама и Варя, густо покраснел и, подобрав коробку и выпавшие вещи, унесся куда-то быстрее Флэша.

Марьяна Анатольевна, проводив его удивленно-насмешливым взглядом, кашлянула и сказала, что пойдет поищет мусорные пакеты, так как коробки уже кончились, а вещи Лешины, подлежащие перемещению — нет.

Алевтина и Варя остались одни. Аля, все еще бурлящая негодованием, рухнула в кресло, страдальчески стеная. Варя, помявшись, налила себе воды и села на диван, поджав ноги. Отчего-то ей вдруг стало неловко наедине с Алей.

Та словно это почувствовала и подняла голову, смотря на Варю.

— Я становлюсь такой банальной истеричкой, что самой стыдно, — сказала Аля, качая головой. — Наверно, мне стоит извиниться перед тобой. — Решительности в ее голосе можно было только позавидовать.

— Наверно, стоит, — согласилась Варя.

Аля вздохнула.

— Я не должна была от тебя бегать, ведь это я из нас двоих, по идее, взрослая и разумная. Прости, что я так себя вела. Когда взрослые ссорятся, не должны страдать дети.

— Разве это не про родителей и их детей?

— Да какая разница, — махнула рукой Аля. — Я все равно виновата. Поругалась же я с Лешей, а не с тобой. А вела себя, как… — она цокнула языком. — Как думаешь, это гормоны или я слишком увлеклась стереотипами?

Варя неопределенно пожала плечами.

— Почему ты не хочешь выходить замуж за Лешу? — спросила она неожиданно, в том числе для самой себя.

— И ты туда же? — с досадой подперла подбородок Аля.

— Нет, — Варя перевела взгляд на бокал с водой, который крутила в руках. — Я не собираюсь тебя уговаривать, я просто хочу понять.

— А это обязательно озвучивать?

Это было так не похоже на обычную Алевтину, что Варя даже удивилась. Обычно Аля не уходила от ответа и пыталась как-никак, но объяснить то или иное свое деяние или слово. А тут… Будто и не она это вовсе.

— Обязательно, — кивнула Варя, хмурясь. Ее посетило странное чувство, но она никак не могла понять, какое.

Аля, наклонившись, подняла с пола кучку футболок Леши, накиданные в процессе битвы за вещи, и принялась складывать их, выглядя слишком сосредоточенной, чтобы это было правдой. Ее волосы, сегодня не убранные ни в хвост, ни в косу, свесились на лицо светлой ширмой.

— Я просто не понимаю, — сказала Варя, когда пауза затянулась слишком неприлично, и она поняла, что Аля отвечать как-то и не планирует. — Ты же любишь Лешу, это и идиоту ясно. А он любит тебя. И ты согласилась к нему переехать, и пусть ты кричишь, что он тебя заставил — я же тебя знаю. Если б ты не хотела, то тебя и вся королевская рать бы не смогла заставить, не то, что мой брат. Так почему нет?

Внезапно она поняла, что не давало ей покоя: этот разговор практически зеркально отражал тот, что случился между ней и Глебом на кухне Филатовых. Даже странно, что теперь она, Варя, выступала на его месте, а Аля играла роль Вари.

— Для тебя все так ясно, — произнесла Алевтина, наконец. — И я понимаю, почему. Со стороны действительно кажется, будто это какой-то мой каприз и я мучаю твоего брата специально, но… — она вздохнула и посмотрела на Варю. На ее лице отразилась такая сильная усталость, что Аля будто разом постарела на десять лет. Конечно, так только казалось, но Варю будто молнией шибануло. — Но я ведь тоже могу бояться. Да, сейчас все хорошо. Я его люблю, он любит меня… Я даже верю, что Леша предложил это не только потому, что я залетела.

Аля резко поднялась на ноги и сделала несколько шагов по комнате, обхватывая себя руками. Подошла к мойке и налила себе воды в чашку. Потом повернулась к Варе, которая следила за ней с дивана.

— Знаешь, если бы не это, — Аля махнула рукой в сторону живота, — то я бы не думала. Согласилась бы и закрыла глаза на все свои сомнения. И если бы у нас с ним в итоге все снова развалилось бы, то от этого пострадаем только мы с ним. А теперь нас будет не двое, а трое. И я не могу не думать, что если мы с твоим братом что-то сделаем не так, то страдать из-за этого больше всех будет ребенок, который, вообще-то, не виноват, что родители у него идиоты. — Аля залпом допила воду и поставила стакан в раковину. Движения ее были резкими, быстрыми, дергаными немного. Она подошла к креслу, но не стала садиться в него, только вцепилась пальцами в спинку. — Леша хороший, — сказала она, посмотрев на Варю. — Я это знаю. Возможно, ему это поможет примириться с Петром Никитовичем, когда он сам примерит на себя роль отца и узнает, что это такое. В том, что отцом он будет прекрасным, я не сомневаюсь. Но вот во всем остальном… — она покачала головой.

Варя помолчала немного, переваривая и подбирая слова. Действительно, ответ лежал на самой поверхности, а она его не увидела. Она вообще мало что видела, как оказалось.

— Когда я рассказывала тебе о своих опасениях и переживаниях, — сказала Варя, через несколько минут, — ты всегда мне говорила, что нельзя замыкаться на своих страхах. Потому что чаще всего они только в моей голове. — Варя перевела взгляд на Алю. — Я не знаю, что случится завтра, через месяц, через год. И я это не контролирую. Все, что я могу, это верить в себя и жить дальше, идя навстречу будущему, а не прячась от него. Я эти твои слова только недавно действительно осознала и приняла, но теперь, я думаю, я могу вернуть их тебе. — Варя улыбнулась. — Ты не знаешь, что будет. Может случиться все, что угодно. Вы можете разбежаться через пару лет, а можете вместе прожить всю жизнь. И если ты сейчас поддашься сомнениям и страхам, то не будешь ли потом из-за этого страдать еще больше?

Аля медленно выдохнула, отпустила спинку кресла, подошла к дивану и порывисто обняла Варю. Так крепко, что у той затрещали ребра. Варя неловко обняла ее в ответ и поняла, как ей все это время не хватало Али. Пусть они и не ссорились, но все равно отдалились.

— Ну и… Ты давно стала для меня частью семьи, — дрогнувшим голосом пробормотала она в плечо Али. — Поэтому согласишься ты или нет, это мало что поменяет. А уж мать моя тебя точно в покое не оставит теперь.

Аля засмеялась, и Варя с замешательством увидела в ее глазах слезы.

— И когда ты стала такой умной, а? — спросила, смеясь, Алевтина.

Когда вернулась Марьяна Анатольевна, они сидели за столом и пили чай и о чем-то болтали, улыбаясь. Болтали о чем-то незначительном, Варя уже даже и не помнила, что именно это было. Помнила зато, что когда вернулся Леша, весь красный и смущенный, мама не упустила возможность затроллить его так, что он снова сбежал, бурча что-то себе под нос, и не исключено, что это были ругательства.

Глебу Варя рассказала почти все, опустив только разговор с Алей. Это было их, личное, и пусть Глеб бы понял и оценил, что она доверила ему такой момент своей жизни, Варе все равно хотелось сохранить его только для себя. Зато она рассказала ему, как в воскресенье доставили вещи Али и какую истерику устроил Леша, когда вернулся с тренировки, а вся его спальня — типично-брутальная спальня молодого мужчины с ярко выраженной самцовостью — превратилась в филиал королевства Барби. Украшали ее всем миром, пришлось даже вызволить Алиных подружек и задействовать дополнительные запасы кукол и рулонов розовой бумаги.

Рассказывала, и сама не замечала, как отпускает ее напряжение, как расслабляются мышцы и мысли перестают скакать. А когда поняла, что таким способом Глеб банально отвлек ее от паники, потянулась и сама обняла его, опешившего. Порыв был внезапен, не задокументирован, и вообще Варя свалила все на наконец-то подействовавшее успокоительное.

Зато когда Варя зашла в свой класс и села за парту, она была спокойна — насколько это было возможно, — и сосредоточена. И пусть впоследствии оказалось, что математику она сдала на максимально низкий возможный балл, этот экзамен для нее оказался самым легким.

*

Яхта медленно шла под темнеющим небом. Мимо проплывали зажигающиеся огни, пока еще бледные, неяркие, но скоро они засияют в летней ночи, словно маленькие городские звезды. Настоящий звезд, предсказуемо, было не видно. Варя посмотрела вверх, на расцвеченное цветами догорающего заката неба. Звезды, если они и показались на небосводе, действительно не обнаруживались. Их холодный свет затмевался светом более близким и ярким.

Варя стояла на верхней палубе яхты, отчаянно надеясь на чудо. Чудо заключалось в том, что кто-нибудь в меру смышленый и догадливый принесет ей шарф, шаль или поделится пиджаком. Вот только стояла она тут уже минут пятнадцать, а чуда все никак не случалось. Ветер, вообще-то, был теплый и летний, но из-за близости воды забывший об этом, обдувал голые руки и заставлял открытые ключицы покрываться сотней мурашек.

Можно было просто взять и вернуться, ведь Варя и сама не совсем понимала, зачем поднялась наверх. Все шло… Не хочется говорить «просто замечательно», а то спугнешь удачу и кончится это замечательное, но было действительно хорошо. Варя пила из высокого фужера вкусный яблочный лимонад, и он весело щекотал ей нос пузырьками. Остальные, в основном, пили шампанское, которое им, выпускникам, наливали, не спрашивая возраст. Вечер, начавшийся так торжественно и официально, плавно перетекал в неформальный отрыв, тем более что учителя праздновали в отдельном зале и напитки им подавались покрепче.

Кроме выпускников школы «Кленовый лист» на яхте присутствовали выпуски других школ, в большинстве своем тоже частных, тоже престижных и максимально пафосных. Мелькнула в голове шальная мысль, что их, московскую элиту по школьной выборке, руководство специально столкнуло и перемешало, для закладывания фундамента связей, без которых, как известно, никак. По крайней мере директора, точно также праздновавшие, но в совсем отдельном, даже от учителей, помещении, здоровались очень тепло и перемигивались тоже задорно. Варя пару раз видела блестящую лысинку Иммануила Вассермановича, крайне довольного происходящим.

На небольшой полукруглой сцене выступали приглашенные артисты, и, судя по восторженным воплям, они были мало-мальски известными, но тут Варя экспертом не была. Современная русская эстрада, к счастью, обошла ее стороной. В промежутках между сольными выступлениями играл диджей, а когда и он уходил отдыхать, слово брала… женщина-тамада? Или тамады бывают только на свадьбах? Аниматором называть ее было как-то по-детски, а от ведущей так и веяло замшелым концертом где-то в старом пыльном зале.

Столы, за которыми группами по десятеро сидели выпускники стояли вдоль стен вытянутым полукругом, а в центре, ближе к сцене, оставалось пространство, устеленное паркетом, для танцев. По началу все мялись и стеснялись, жались к стенам и кучковались у столов, но потом на танцпол вышли первые ласточки, и за ними потянулись остальные. Варя сначала тоже отказывалась от сомнительной чести быть потыканной и потолканной, но потом уломалась и сама не заметила, как втянулась.

А потом, как-то совершенно неожиданно, она поняла, что в толпе ей неуютно, и улизнула в один из боковых коридоров в задней части зала. Возможно, потому, что диджей решил, что быстрых танцев достаточно и врубил медляки. А Варя, перед тем как улизнуть, заметила ну очень внимательный взгляд Глеба, ищущий кого-то среди танцующих. Некое пятое, шестое или двадцать шестое чувство подсказало, что ищет он ее, а танцевать с ним настроения как-то не было. Или оно было, но под действием момента улетучилось? В общем, статус настроения был неопределенный и мало понятный. Поэтому, воспользовавшись радостной неразберихой, всегда сопутствовавшей резкой смене музыки, Варя бочком протиснулась между танцующими и ускользнула.

До этого она никогда не плавала на яхтах. Хотя, наверно, слово «плавать» здесь не слишком подходит. Ходила? Но тогда это подразумевало бы, что Варя знала, как яхтой управлять… Максимум ее знаний заканчивался на серии «Друзей», когда Рейчел пыталась научить Джоуи управлять сдуру купленной яхтой. И та была явно поменьше, чем этот кошмар воспаленного воображения.

Варя, облокотившись о перила, смотрела на проплывающие мимо огни. В мыслях витало что-то неопределенное, но, однозначно, имеющее налет конечности. Школа кончилась. Теперь точно. Утром, когда их выпустят с этой лодки, они разойдутся на все четыре стороны, и даже не образно говоря. Нет больше экзаменов, нет учебных дней. Даже выпускной — и тот стремится к завершению. Как, впрочем, и все в жизни. Но ведь можно смотреть на это иначе, правда? Видеть не маячащий на той стороне конец, а начало, которое он за собой влечет. И долгий, долгий путь, который еще необходимо преодолеть. А таких начал перед Варей было еще много. Жизнь ведь, по сути, только начиналась. Сейчас Варя внезапно поняла это особенно остро. Бывает такое, что простые мысли, замусоленные тысячами предыдущих открытий, именно в вечерний, предночной час сияют в темноте разума особенно ярко.

Официальная, школьная часть пронеслась мимо быстро и незаметно. Больше было волнений и сборов, чем самого действа.

Утро у Вари не задалось с самого… кхм, утра. Как там обычно в трогательных романах бывает, девушки просыпаются от пения птичек и нежных трелей соловья за окном? А по лицу скользят солнечные лучики, из-за приоткрытой двери доносится запах свежесваренного кофе и только что принесенных булочек с корицей.

Ага. Конечно. Это в трогательных романах, а у нас тут минимум триллер.

Варино утро началось с истошного ора телефона. Точнее звонок-то еще был нормальный, но стоило Варе принять вызов, как из трубки понесся истошный ор на два голоса. Прежде, чем Варя успела, собственно, осознать происходящее, вызов успел закончиться, а когда сонный еще мозг услышанное переварил… Варя рухнула на подушку с болезненным стоном.

Если перевести вопли сестер Филатовых — а звонили именно они, — в единое адекватное полотно, то случилось примерно следующее. Где-то в недрах технических помещений высотки, в которой они жили, произошел сантехнический коллапс, и из всех водопроводных отверстий в доме хлынуло… Нечто. И это нечто залило полы так, что пробираться можно было только в резиновых сапогах, и то недолго. Родители Лили и Розы бесновались, Роза так вообще была в ужасе, сама Лиля пребывала в неуместном экстазе от ситуации.

Но это было не главное. Главным было то, что обе они вместе с платьями, косметикой и ордой помощников Розы направлялись сейчас в квартиру к Варе, чтобы устроить экстренный штаб подготовки к операции под названием «Выпускной». Изначально штаб должен был быть у Филатовых, но судьба внесла свои коррективы.

Варя с тоской посмотрела на будильник. Будильник также грустно показал время — пять утра двадцать четыре минуты. Даже Барни еще пребывал в упоительном сне и не требовал прогулки и кормежки. За окном было серо и уныло, вставать не хотелось, приводить себя в состояние боевой готовности — тем более. Но что-то подсказывало Варе, что от пришествия Розы ее не спасет ни забаррикадированная дверь, ни секретное оружие в виде Матвея, который в этот час пошел ее куда подальше.

К приезду Филатовых Варя еще не проснулась, но уже немного с подъемом смирилась. Она пила кофе из огромной чашки, которую сама называла ведром экстренной побудки и отчаянно завидовала маме, которая, услышав, что к ним домой едет воинственно настроенные девицы, приняла мудрое решение эвакуироваться вместе с собакой к Леше.

По приезду Роза развернула бурную деятельность. Варя ушла в комнату переодеваться на какие-то десять минут, а когда вернулась, потеряла дар речи. На столах были разложены чемоданы с косметикой, у окна на манекенах — они-то откуда взялись? — висели платья, ее и Лилино, а специально обученный человек в лице Розиной помощницы скакал вокруг них с отпаривателем в руках. В центр комнаты были выставлены два высоких стула, и на одном уже сидела Лиля с лицом, разукрашенным разноцветными масками. На лице Розы было такое кровожадное выражение, что Варя невольно попятилась, но хищник ее уже заметил…

Пытки длились долго, пытки были жестокими, но… По итогу Варя не могла не признать, что Роза дело свое пыточное знала. Пока она наряжала в платье Лилю, чтобы посмотреть, все ли нормально и не нужно ли где-нибудь что-нибудь ушить, Варе она всучила туфли, у которых вместо каблука была узкая, но на удивление устойчивая платформа, и наказала тренироваться. Перечить Розе было себе дороже, поэтому Варя взгромоздилась на туфли, чувствуя себя жирафом на ходулях, и принялась слоняться по комнате, чувствуя к стене, столу, да в принципе любой поверхности, за которую можно было держаться, внезапно воспылавшие нежные чувства.

Именно так, в туфлях, с чем-то невообразимом из бигудей и заколок на голове, да еще и в коротком шелковом халатике, тоже принадлежавшим Розе, и застала ее Марьяна Анатольевна, имевшая неосторожность вернуться в квартиру раньше, чем Варя подаст ей сигнал, что опасность миновала. Она внимательно посмотрела на дочь, на развившую бурную деятельность Розу, на ее помощников, круживших по территории с видом загнанных оленей… И удалилась, пока ураган Розиного творчества не перекинулся и на нее.

Зато когда Варя увидела глаза Астахова, она поняла, что все пытки и страдания этого дня окуплены. Ну, разве что кроме подъема в пять утра. Побудку ни свет, ни заря Варя простила бы только Доктору. И то, после долгих, долгих раздумий.

Глеб выглядел… Ослепительно. Как всегда, впрочем. И волосы зачесаны так, будто он только что поднялся с постели, как у тех героинь в фильмах, которые только проснулись, а уже полностью идеально накрашены. Костюм сидел идеально, ни единой складочки, ни единой лишней детали. И главным был его взгляд, появившийся, когда он увидел Варю.

Да, определенно, пытки были оправданы.

На мгновение мир вокруг замер, совсем как в слезливой мелодраме. Но, опять же, жизнь Варина мелодрамой определенно не была, поэтому ни восторженных объятий, ни пылких признаний не случилось. Глеба увлекла прочь его семья, Варя только и успела, что заметить встрепанную макушку Леси, а саму Варю отвлекла новая серия ее трагикомедийного триллера. Помимо прочего, Варя волновалась еще и потому, что она позвала папу на выпускной. И Леша там тоже собирался быть. И это столкновение миров она вполне могла не пережить в здравом рассудке.

Однако прошло все куда лучше, чем того можно было ожидать. Когда Варя вышла из собственной машины, придерживая платье и украдкой оглядываясь, у входа школы затормозила длинная блестящая черная машина, и из нее изящно выбрался Петр Никитович. Выглядел он как суперзвезда, явившаяся на премьеру собственного фильма: черный костюм, на котором не было ни одной лишней пылинки, бабочка, завязанная слегка кривовато, но из-за этого еще более вписывающаяся в образ, очки на носу, не отбрасывающие блики… Увидев Варю и всю честную компанию, он нервно улыбнулся, неловко поправил очки на носу и пошел к ним.

Варя чуть было не прикусила губу, но потом вспомнила про помаду и успела вовремя остановиться, правда, выражение лица у нее из-за этого стало очень странным. Марьяна Анатольевна, когда Петр Никитович подошел, к Вариному — да и всех присутствующих, наверно, — неожиданно обняла его, а потом — тоже нервно и неловко — отошла в сторону.

А вот Леша… При виде отца он весь будто окаменел, и Варя приготовилась к худшему. Как и Аля, которая настороженно переводила взгляд с Петра Никитовича на Лешу.

Они застыли друг напротив друга, словно две статуи. Варя смотрела на них и в очередной раз удивлялась, как же они похожи и не похожи одновременно. Леша был крупнее отца: плечи шире, лицо квадратней, — и из-за этого Петр Никитович казался еще тоньше и выше, чем он был на самом деле. Если отец смотрел по большей части настороженно, то во взгляде Леши была только мрачность.

Но этот вечер определенно был богат на сюрпризы.

— У нас с Алей будет ребенок, — выпалил внезапно Леша и, казалось, сам был очень этим удивлен.

Но если на его лице было просто удивление, то все остальные были прямо-таки шокированы. Варя уже приготовилась как-то заполнять эту паузу, сама, правда, не уверенная как, как вдруг выстрелил Петр Никитович:

— Я собирался жениться летом, но передумал.

Варя чуть не села на тротуар прямо на месте. Если бы Аля вовремя не схватила ее за руку, то точно бы опустилась на асфальт, так как ноги держать ее положительно отказывались.

— Вот если у тебя, Петя, когда-либо были сомнения в том, что Леша твой сын, — раздалось слабое, но очень ехидное сзади, — то вот тебе подтверждение. Гениальностью высказываний он явно пошел в тебя.

Теперь всеобщим центром внимания стала бледноватая Марьяна Анатольевна. Но на то она и была инквизиторшей, чтобы стойко держаться в свете софитов семейного — и не только — недоумения. Царственно приподняв подбородок, Марьяна Анатольевна продефилировала к Але и Варе, взяла тех под руки и решительно двинулась к школьному крыльцу со словами:

— Идемте, девочки, сами пусть разбираются.

После такого официальная часть выпускного пронеслась мимо быстро, смазанно и почти незаметно. В памяти остались отрывки воспоминаний, похожие на вспышки фотоаппарата, не этих новых, у которых не камера, а одно название, а тех, старых, огромных, в которых фотограф залезал под тяжелую темную ткань, а модели сидели неподвижно с натянутыми улыбками.

Вспышка: они идут по коридорам школы, такой необычной и темной вечером. И такой непривычно пустой. Варя шла, с непривычки неловко переставляя ноги и придерживая юбку платья. И думала она в этот момент больше о том, что одно неосторожное движение — и все, и закончится на этом выгул нового, буквально с иголочки платья, да и ее триумфальное явление на выпускном будет испорчено. А не о том, что это последний день в школе, и что уже завтра она проснется утром совершенно свободным человеком.

Рядом с видом глубоко задумавшегося человека также осторожно ступала Лиля. Она сохраняла отстраненно почтительный вид, держась за локоть Руслана, который, как обычно, еле сдерживался, чтобы не зевнуть. Хоть что-то неизменное оставалось в этом мире. Периодически он что-то спрашивал у Лили шепотом, та односложно отвечала, не отвлекаясь от раздумий.

Глеб шел чуть позади Вари. Руки он не предлагал, и сама Варя его об этом не собиралась просить, но все равно заметила, что держался он так, чтобы если что, успеть подхватить ее и уберечь от падения. И это почти бесило, если бы не было так… Мило. И каждый раз, когда Варя начинала покачиваться или нелепо взмахивала руками, путаясь в собственных ногах, она замечала краем глаза появляющуюся руку в смокинге, но стоило ей обернуться, как Глеб демонстрировал самый что ни на есть отвлеченный и незаинтересованный вид.

Вспышка: они сидят в актовом зале, на первом ряду, как самые настоящие важные персоны. Даже учителя — и те сидят за ними. На экране сделанный кем-то фильм, нарезанный из старых фотографий и видео, которые успели наснимать за одиннадцать лет школьной жизни. И все хорошо, пока на весь не маленький экран появляется огромная фотография: Варя и Вика, обнимающиеся и смеющиеся.

И Варе там лет восемь, да и Вике примерно столько же. И Варя внезапно вспомнила, когда была сделана эта фотография: третий класс, Новый год, Вика была в костюме — кто бы сомневался — принцессы, а Варя была не то чтобы в костюме, но у нее тоже было красивое пышное платье и корона. Они тогда чуть не подрались, выясняя, кто именно из них принцесса, пока кто-то из старших не предложил им обеим быть принцессами, просто разными. Тогда было решено, что Варя будет Белль из «Красавицы и Чудовища», тем более что и платье у нее было желтое, а Вика будет Золушкой. И фотографию сделали как раз тогда, когда они мирились.

Что-то дрогнуло, когда Варя увидела свое лицо, такое юное и незнакомое. И мгновение растянулось в бесконечность. Она смотрела на себя, маленькую и еще не познавшую, что такое боль утраты. Еще такую целую и счастливую. И что-то заставило ее обернуться туда, где сидела Новикова: та смотрела на экран с лицом растерянным и будто напуганным. Словно почувствовав ее взгляд, Вика скосила глаза в Варину сторону и тут же отвернулась, поджав алые губы.

А следующая фотография окончательно выбила почву из-под Вариных ног. Не сиди она, то точно бы упала.

Кадр сменился, и с экрана на нее смотрела Алина. Фоном Варя видела, что это фотография с какой-то школьной экскурсии, и стоит Алина там не одна, а с ней, Варей, и еще с какими-то одноклассниками, и что рядом еще и Ирина Владимировна с лицом, как обычно, недовольным…

Но там было ее лицо, и это было главным. В глазах тут же защипало, в голове забил тревожный набат, и где-то очень глубоко в сознании завопил голос Розы, кричащий что-то о слезах и макияже…

Неожиданно с двух сторон ее взяли за руки. Справа за руку Варю схватила Лиля, закусившая губу и глядящая на нее с таким невозможным сочувствием, что Варя, не выдержав, тут же отвернулась. А с другой стороны ее руку накрыл Глеб, и вот он на нее вообще никак не смотрел. И от этого стало куда легче.

Вспышка.

— Воронина Варвара! — по залу разносится звучный голос Иммануила Вассермановича, лысина которого, согласно всем канонам, отбрасывает блики, сочетаясь с блестящими в свете прожекторов очками.

Варя как-то совершенно по-дурацки прошляпила свою очередь, и директору пришлось повторять аж дважды, пока до нее дошло, что получить заветный аттестат вызывают именно ее. К счастью она умудрилась не упасть, пока поднималась по ступеням, и даже не споткнуться, пока шла по красной дорожке к директору.

Она-то думала, что ей сразу отдадут выстраданный аттестат и отпустят на волю, но не тут-то было. Размахивая зелененькой книжицей прямо перед ее носом, Иммануил Вассерманович толкнул целую прочувственную речь о том, что Варино присутствие в школе всегда ощущалось как что-то особенное, и без нее коридоры «Кленового листа» будут совершенно другими. И Варя была уверена, что в этот момент слышала двоенный смешок с того места, где сидел ее несравненный братец и госпожа психолог.

Леша, кстати, выглядел вполне себе умиротворенным, да и на челе отца не было никаких следов сыновьего раздражения. Петр Никитович тоже казался куда более счастливым, чем раньше. Все походило на то, что эти двое, наконец-то, нашли общий язык. Или, по крайней мере, увидели дорожку, на конце которой тот скрывался. И уже одно только это заставило Варю улыбаться от всей души.

Потом были какие-то выступления, речи, но все это запомнилось еще меньше. В голове билась одна-единственная мысль: «Школа заканчивается». Варя чувствовала долгожданную радость, но радость эта была какой-то неполной, будто что-то мешало воздушному шарику ее счастья оторваться от держащей руки и взлететь высоко-высоко в небо. Может быть, потому что несмотря ни на что, она все-таки будет скучать по школе? Или, может быть, она так долго ждала этого момента, что вся его яркость растворилась в длительном ожидании?

Потом были объятия, мокроватые из-за того, что учителя как-то подозрительно шмыгали носом, удивляя всех вокруг и себя особенно. Варины одноклассницы рыдали, даже Лиля украдкой смахнула слезу, но смахнула аккуратно, чтобы не испортить макияж. Кажется, и у нее спонтанно образовалась временная шизофрения в виде кричащей Розы.

Когда кончилась школьная, концертная часть, выпускников со всеми почестями препроводили к трем длиннющим лимузинам, причем препроводили так, будто только этим и занимались: быстро, четко, профессионально. Варя только и успела, что помахать рукой родителям и брату с Алей. А потом яхта, танцы, музыка…

Как-то не верилось, что выпускной, фактически, прошел. Варя смотрела на огоньки и чувствовала, что чего-то не хватает. Ну, помимодогадливого молодого человека с пиджаком или шалью. И тут, словно вселенная слышала ее, с громким лязгом распахнулась дверь, ведущая на палубу. Варя от неожиданности вздрогнула.

Промелькнула мысль, что Глеб-таки догадался, где ее нужно искать. Промелькнула и тут же улетела прочь, потому что человека, который вывалился наружу, она уж никак не ожидала. И ее никак не ожидали увидеть тоже, потому что это выражение оторопи на лице Вика не могла подделать. Не так быстро, по крайней мере.

Заметив Варю, Новикова застыла на месте.

Повисшая немая пауза была достойна лучшей пьесы Гоголя. Зрительный зал затаил дыхание, оркестр напряженно сжал инструменты.

— Что ты здесь делаешь? — резко спросила Вика.

Ее самообладание восстанавливалось на глазах. Будто сама собой высоко поднялась голова, волосы на которой были все также уложены короной, но сегодня прядки переливались едва заметными искрами. Зная Вику, можно было не сомневаться, что в пряди были вставлены крошечные бриллианты. Подведенные глаза сузились, губы, густо накрашенные алой помадой в цвет платья, сжались. Алое платье, разлетающееся вокруг нее, колыхалось от ветерка, словно живое. Она вся была словно яркий кровавый водопад. И определенно чувствовала себя в своей тарелке. Ну, до этой явно судьбоносной встречи.

— Стою, — отозвалась Варя, приподнимая бровь. В голове разворачивались варианты ближайшего будущего, и почему-то все они так или иначе заканчивались видением алого платья, красиво уходящего ко дну.

Пусть Варя и смирилась с тем, что произошло, и даже сумела это пережить, она определенно не погасила в себе злость. И даже нахлынувшая несколькими часами ранее ностальгия по ушедшим временам не смогла ее приглушить.

И, возможно, именно эта глухая злость, с каждым днем становившаяся все сильнее, помогла ей заметить то, чего Варя раньше бы не увидела: Вику чуть ли не трясло, но совсем не из-за нее. Глаза ее подозрительно блестели, да и лицо было слишком бледным. И руки цеплялись за платье как-то слишком сильно. Варя, конечно, была способной девушкой, но даже она не могла ввергнуть Новикову в такое состояние.

— Какого ж черта ты вечно мешаешься, — бросила Новикова и резко, неожиданно, судорожно выдохнула.

Варя от удивления даже потеряла дар речи. Вика, тем временем, отвернулась к двери, взялась даже за ручку, чтобы открыть, но не открыла. Вместо этого она привалилась к двери, прислоняясь к ней лбом. Ее голые плечи задрожали.

Вот теперь злость, клокочущая внутри Вари, неожиданно поколебалась. Не ушла, нет, но будто сложилась в вопросительный знак, замаячивший перед внутренним взором. А вместе с ним — кавалькада мыслей и предположений. Последний раз Варя видела Вику плачущей… Да она даже не помнила, когда. Слишком давно, чтобы это было правдой.

И что делать, Варя не знала. Подойти и попытаться утешить? Нет уж, увольте. Варя, конечно, верила в милосердие, но не к тем стервам, что отбивали чужих парней, используя самые грязные методы. Даже несмотря на то, что когда-то эти самые стервы были их лучшими подругами. Слишком давно, слишком неправда. В другой жизни.

Молча уйти? Так Вика загораживала собой единственный выход. И Варя как-то не представляла себя подходящей сейчас к ней, и… и что? Отодвигающей ее в сторону? Так там мало места. Вику можно было отодвинуть только насильственным перекидыванием ее через бортик. Не то чтобы Варя об этом не думала… Видение красного платья, уходящего ко дну, снова замаячило в сознании, и Варя только гигантским усилием воли смогла его отогнать.

Так что оставалось только молча стоять. И делать вид, что Вики вообще у двери не стоит. А сама Варя усиленно наблюдает за проплывающим мимо пейзажем, хотя больше она наслаждения от игры огней на воде не получала. Мозг снова заработал, пытаясь разгадать эту загадку.

— Что-то… случилось? — чувствуя себя невозможно глупо, спросила Варя, не выдержав молчаливой паузы. Она — и не выдержала? Нет, ну эти друзья со своим общением определенно плохо на нее влияли.

Вика будто только этого и ждала. Резко повернувшись, демонстрируя черные дорожки слез на щеках, она сжала кулаки, разве что не бросаясь на Варю. В ее глазах горел неистовый огонь.

— Ты! Ты случилась! — крикнула она. Потом, видимо, до нее дошел весь ее несуразный вид, да и в целом неадекватность ситуации, и она резко успокоилась. Также резко, как могла в детстве, когда сначала бесновалась и каталась по полу, а потом, через всего лишь мгновение, деловито спрашивала, во что они будут играть на следующей перемене. — Ненавижу тебя.

Это «ненавижу тебя» Вика произнесла так… обыденно, что Варя сначала решила, что ей послышалось.

— Это чувство взаимно, — ответила она, скрещивая руки на груди.

— И я очень надеюсь, что ты уползешь в какую-нибудь канаву и там и останешься, — продолжила Вика. — И мы никогда не встретимся больше.

— Знаешь, — сказала Варя, на всякий случай прикидывая, как бы половчее утопить Вику так, чтобы было похоже на несчастный случай, если дело дойдет до драки, — это чувство также взаимно. Забавно, кажется, это первый случай за много лет, когда мы хоть в чем-то согласны.

— И Глеб твоим все равно никогда не будет, — с вызовом заявила Вика, не слушая ее.

— А вот это уже не тебе решать, — улыбнулась ей Варя, но улыбнулась так жестко и так неприятно, что сама испугалась той волны буйных чувств, что всколыхнулись в этот момент внутри. И Вика, кажется, их тоже не ожидала, потому что вся злая бравада с ее лица как-то… не стекла, нет, но сбледнула.

Снова лязгнула дверь, снова вздрогнула Варя и дернулась Вика, но на этот раз в светлом дверном проеме показался именно тот, кого Варя все это время ждала. Новикова вспыхнула, опустила голову и пронеслась мимо него внутрь, лишь чудом не задев плечом.

Глеб проводил удивленным взглядом пронесшуюся мимо него Вику, посмотрел ей вслед, потом повернулся к Варе.

— У вас все тут в порядке?

Он поднялся на ступеньку и попал в полосу сияющего света, льющегося от лампочек на палубе. Отблески огоньков осветили его лицо, выделив скулы и нос, затерялись в волосах, отчего те и сами засветились, словно золотые, зеленые глаза блеснули, словно светлые изумруды. Варя моргнула, и наваждение тут же исчезло, но это чувство, что в тот недолгий миг всколыхнулось в ее душе — чувство осталось.

— Да, все нормально, — ответила она, вспомнив, что прозвучал вопрос. — У нас тут, кажется, был финальный разговор.

После явления Виктории народу в локально-взятом лице, Варя осталась в смешанных чувствах. Но зато теперь — теперь появилось то самое чувство завершенности, которое она искала весь вечер. Точка поставлена, и теперь можно начинать новое предложение. И сразу стало легче. И свободней.

Глеб хмыкнул, подходя ближе. В руках у него было два высоких бокала. Один из них он протянул Варе.

— Грушевый лимонад, — сказал он в ответ на ее недоуменный взгляд. — Бармен, кажется, сам удивился, что я у него не алкоголь прошу. Пришлось себе взять просекко, чтобы хоть как-то восстановить репутацию.

Он опустился на перила рядом с Варей, нависая, как обычно. Ветер слегка трепал его волосы, а огоньки делали черты лица острее, чем они были на самом деле. Но Варе и так все нравилось. Ей подумалось вдруг, что Глеб был похож на скульптуру, которую нельзя испортить ничем.

— Очень красивое платье, я говорил тебе? — произнес Глеб, поглядывая на нее. Варя, поняв, что он заметил, как она его разглядывает, неожиданно для себя самой смутилась и отвернулась.

— Не говорил, но спасибо, — пробормотала она. — Шедевр Розы.

— И без сетки в неожиданных местах? — притворно удивился Глеб и рассмеялся. — Даже не верится!

— А кто сказал, что в неожиданных местах ее нет, — откликнулась Варя, искоса глядя на него. И, кажется, в ее взгляде и тоне голоса было что-то этакое, потому что Глеб удивился и на этот раз серьезно. После разговора с Викой она чувствовала себя… Странно. Как-то слишком смело и открыто. И хотелось дразнить Глеба. Внутри щекоталось что-то, отдаленно напоминающее клокочущую радость. И злость. Но злость уходила, слегка задержавшись, за Викой, оставляя после себя только бесшабашную какую-то веселость.

— Варя, — поднял брови он, — ты что, флиртуешь?

— Похоже на то, — кивнула она.

— То есть, сама ты не уверена?

Серьезность снова улетучилась с его лица, и теперь глаза Астахова смеялись. Он тоже вел себя необычно, сказывалась ли общая атмосфера, или магия этого вечера, или то, что за долгое время они снова были только вдвоем. Увидев пупырышки на Вариных плечах, Глеб тут же скинул пиджак и молча накинул его на нее. Варю окутал такой привычный аромат мяты и лимона, с капелькой хвои где-то глубоко. Пиджак был мягким и теплым, и она невольно прикрыла глаза, наслаждаясь и закутываясь в него глубже.

— Остановись, мгновенье, ты прекрасно, — тихо произнес Глеб.

— Чего это ты Пушкиным заговорил? — спросила Варя, открывая глаза.

Глеб смотрел на нее, и на его лице отражалось что-то сложное, почти не определяемое. Огоньки отражались в его зеленых глазах, отчего их цвет казался темнее, словно не глаза это, а драгоценные камни.

— Я улетаю послезавтра, — сказал он, наконец.

Все благостное настроение, все желание шалить и дразнить Глеба лопнуло, словно мыльный пузырь.

Несколько секунд висела тишина.

Варя ожидала внутренней бури, смятения, волнения, на худой конец. Но внутри была… Пустота. Благословенная пустота. Она ожидала этого с тех самых далеких пор, как узнала об отъезде Глеба, — как, кажется, давно это было. И за это время она успела выгореть. Все те эмоции, что должны были ее захватить, бушевали в ней так долго и так ярко, что сожгли сами себя. И теперь она чувствовала только пустоту, сдобренную легкой, доброй грустью.

— Понятно, — произнесла она. — Когда у тебя рейс?

— В шесть утра из Шереметьево, — ответил Глеб. Его плечи слегка опустились, будто он, наконец-то смог выдохнуть и отпустить то напряжение, что сковывало его все это время. Он сам волновался или волновался из-за того, какой будет ее реакция? Его голова опустилась, отчего челка накренилась вперед, все еще, на удивление, способная шевелиться под одеялом укладочных средств.

— Я хотел спросить… — сказал он, глядя на темную воду. — Я понимаю, что это очень рано и тебе вообще не в тему, но…

— Я приеду тебя проводить, — перебила его Варя.

— Правда? — Глеб резко поднял голову, не веря своим ушам.

— Правда, — кивнула она. И улыбнулась.

Обещание сорвалось с губ само собой, но Варя не жалела. Как она может его отпустить, не попрощавшись?

На лице Глеба расцвела ответная улыбка.

— Знаешь, — сказал он, переводя взгляд на проплывающие мимо дома, — пусть все очень на это похоже, но я чувствую — нет, я знаю, — это не конец. Не представляю, что будет дальше, — задумчиво произнес Глеб, — но я уверен, что это не конец. И все будет так, как должно быть.

В голосе Глеба мелькнули непривычные для него интонации. Да и весь сам он был куда более… Спокоен, чем мог бы быть в такой ситуации. Странно, но и Варя себя чувствовала куда спокойнее, чем должна была. Или чем ей казалось, она будет.

— Из нас двоих я обычно больший фаталист, — заметила она, когда пауза стала затягиваться слишком долго.

— Это не фатализм, — с улыбкой сказал Глеб. — Я просто знаю это, и все. Наверно, поэтому предстоящий переезд я воспринимаю так легко. Потому что знаю, что на этом дело не кончится. И то, что происходит между нами — тоже не кончится. Что бы ты там не говорила.

— Будет так, как должно быть? — спросила Варя, глядя на него.

— Будет так, как должно быть, — кивнул он.

Они еще долго стояли вот так, вдвоем, на палубе, глядя на огоньки. Молчали, будто слова были даже не главным, а совсем-совсем лишним. Варя чувствовала тепло его пиджака, исходящий от него запах, и ей казалось, что это мгновение растянется в бесконечность. Она всегда будет стоять у этих перил с ним, слышать шум воды, чувствовать вибрацию яхты… Даже тогда, когда они уйдут и пройдет много лет — этот момент всегда будет с ней.

Дверь снова открылась.

— Вот вы где! — воскликнула Лиля. — А мы вас обыскались! — она слишком часто взмахивала руками и говорила слишком громко, из чего Варя сделала вывод, что Филатова-младшая решила грушевым лимонадом не ограничиваться. Когда Лиля стала подниматься по лестнице, неловко хватаясь за перила одной рукой, Руслан извиняющее развел руками, а потом подхватил ее под бок, помогая не грохнуться на пол с высоты каблуков.

— Вы понимаете, что теперь все будет совсем по-другому? — спросила Лиля, встав рядом с Варей. — Мы больше не школьники. Мы, подумать только, взрослые люди.

— Ужас, — покачал головой Руслан, придерживая Лилю. Варя сначала подумала, что он это про нее, но Руслан вовремя добавил: — Мы — и взрослые.

— Да какие мы взрослые, — отмахнулась Варя. — Мы все те же. Просто началась новая жизнь, и вот она будет совсем другой.

Сказала и поняла, что не права. Она ведь не осталось такой же, как год назад. Если бы ей кто-то предложил представить год назад, какой она будет в свой выпускной, то вот такую себя — другую, изменившуюся, прежде всего на этот выпускной пришедшей, да еще и с друзьями, — такую себя она бы точно не увидела. Варя чувствовала, что выросла, в чем-то внешне, но больше всего внутренне.

И остальные изменились тоже. Лиля стала более открытой, вынырнула из бездны знаний и обнаружила, что узнавать людей тоже очень интересно. Нет, она не перестала зарываться в талмуды и стопки толстых книг, но теперь увидеть ее разговаривающей с живыми людьми можно было куда чаще, чем раньше.

Руслан… Варя слегка нахмурилась. Вот с ним ей было сложнее всего. Он, казалось, остался прежним, но и в нем Варя видела изменение. Просто очень трудноуловимое. В Руслане появился стержень, которого не было раньше. Или, возможно, он просто сумел проявиться в правильных обстоятельствах? Так или иначе, но от Руслана веяло спокойной, непоколебимой уверенностью, как в себе, так и в окружающих. А когда он смотрел на Лилю, от него волнами исходила такая теплая и такая мощная нежность, что Варя сама не верила иногда, что Руслан так может. Она смотрела и немного даже завидовала. Но по-хорошему. И была очень-очень рада за этих двоих.

Глеб же… И он изменился за этот год. В целом он остался прежним, и когда ему хотелось, он снова выступал в роли балбеса Астахова, который ни о чем не думает и ни о чем не заботится. Он все также подмигивал девушкам и отпускал комплименты, все также порой выдавал дурацкие шуточки. И вместе с тем… Когда с него слетала эта внешняя шелуха идиота, когда он показывал свою «сложную и глубокую» натуру, он преображался. Возможно, в нем всегда это было, просто поначалу он никому не позволял это увидеть.

Варя смотрела на них — своих друзей, людей, ставших ей такими близкими за этот год, — и почти не верила, что все это действительно происходит с ней.

Будущее было туманно и неопределенно. Жизнь разводила их в разные стороны. Глеб уезжал на другой край света, Лиля все еще не решила, учиться ей в Сорбонне, Гарварде или здесь, в Москве, Руслан… Руслан был, пожалуй, единственной стабильной единицей в этом море хаоса. И все равно Варя знала, что когда их компания распадется, видеться они будут нечасто. О том, что ждет впереди ее саму, она старалась сильно не думать. Что-то да получится, не может не получиться.

Будущее немного пугало, ведь оно было похоже на бездонную пропасть, затянутую дымкой. Там могла быть и бездна, и бушующий океан, и земля, до которой на самом-то деле рукой подать. Но узнать это можно было только прыгнув.

И Варя — Варя была готова.

Потому что знала, что все — несмотря ни на что — будет хорошо.