КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706108 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272715
Пользователей - 124642

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Тень за троном (Альтернативная история)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах (ибо мелкие отличия все же не могут «не иметь место»), однако в отношении части четвертой (и пятой) я намерен поступить именно так))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

Сразу скажу — я

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Гончарова: Азъ есмь Софья. Государыня (Героическая фантастика)

Данная книга была «крайней» (из данного цикла), которую я купил на бумаге... И хотя (как и в прошлые разы) несмотря на наличие «цифрового варианта» я специально заказывал их (и ждал доставки не один день), все же некое «послевкусие» (по итогу чтения) оставило некоторый... осадок))

С одной стороны — о покупке данной части я все же не пожалел (ибо фактически) - это как раз была последняя часть, где «помимо всей пьесы А.И» раскрыта тема именно

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Одесские катакомбы [Коллектив авторов -- История] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Одесские катакомбы

К читателям этой книги

Одесские катакомбы.

Как они возникли?

Прежде чем ответить на этот вопрос, заглянем в далекое геологическое прошлое Северного Причерноморья. Когда-то вся его территория была морским дном. Морю, морским отложениям обязан своим образованием и широко известный на юге камень бледно-желтого цвета — ракушечник. Неисчерпаемы его запасы в недрах нашего края. Прочный, легкий, не требующий больших усилий при обработке, он издавна используется в строительстве. Из ракушечника, в частности, была построена почти вся старая Одесса. Да и теперь — в век железобетона — ракушечник не забыт строителями. До революции разработка этого камня в Одессе велась хищнически. Прямо под городом создавались многочисленные шахты-каменоломни. Постепенно они составили огромный подземный лабиринт — одесские катакомбы.

Итак, катакомбы — это искусственные подземные пустоты. Добавим, что они бывают двоякого происхождения. Одни из них представляют собой бывшие каменоломни, другие — ходы из подвалов домов (в Одессе такие ходы чаще всего называли минами). Обычно мины были направлены за пределы зданий и, проходя под улицами, площадями, нередко соединялись с общим лабиринтом катакомб.

Одесские катакомбы многоярусны. Их галереи залегают на различной глубине от поверхности земли. Под Одессой и ее окраинами катакомбы протянулись на сотни километров. По существу, это целый подземный город, состоящий из своеобразных проспектов, улиц, переулков, тупиков, площадей.

В результате хищнической разработки камня-ракушечника и бесконтрольного оборудования мин уже в конце первой половины XIX века в центре и предместьях Одессы стала наблюдаться осадка почвы, нередко приводившая к разрушению зданий и человеческим жертвам.

Официально мины сооружались домовладельцами для хранения продуктов и вин. Но на деле в минах чаще всего перепрятывались контрабандные товары. Именно контрабанде многие одесские миллионеры были обязаны своим богатством. В катакомбах же свили себе гнезда под крылышком находившейся на откупе полиции одесские воры и грабители. Здесь же были склады награбленного ими добра. Естественно, что борьбу с минами в таких условиях было проводить трудно, почти невозможно.

С требованием об уничтожении мин неоднократно выступали одесские газеты. «Вопрос о подземных пустотах в Одессе, — писала в 1901 году газета «Одесские новости», — принимает чрезвычайно острый характер. Чуть ли не ежедневно в центре города обнаруживаются большие мины под домами, и трудно даже предвидеть, какие открытия будут еще сделаны в этом направлении…».

По существу, борьба с минами в дореволюционной Одессе не велась, так как этому препятствовали засевшие в думе хозяева города. Об этом, кстати, сказано прямо и в уже упомянутой нами газете: «Разумеется, лучшим исходом из этого положения было бы издание обязательных постановлений, которые наша дума с изумительной экспансивностью поспешила похоронить в угоду землевладельцам».

Только в годы Советской власти нашел свое благоприятное разрешение вопрос ликвидации мин и борьбы с оседанием почвы. Да и разработка камня-ракушечника стала вестись совсем по-новому. Канул в прошлое тяжелый ручной труд каменоломов, давно забыт и такой бич каменоломен, как страшные обвалы породы.

Таков краткий рассказ о происхождении одесских катакомб.

Вскоре после основания Одессы катакомбы стали приютом бездомной бедноты, беглых крепостных крестьян, а порой и вольнолюбивых людей, укрывавшихся от полиции. С этого и началась история подземной Одессы. История эта пестра. Есть в ней и загадочные, и романтические страницы, есть в ней и подлинная героика, и драматизм. Истории одесских катакомб и посвящен этот сборник. В него вошли исторические исследования, воспоминания одесских подпольщиков-катакомбистов, очерки дореволюционных журналистов. Как известно, в послевоенные годы советскими писателями создано немало интересных книг об одесских катакомбах. Но, к сожалению, объем сборника не позволил включить в него произведения художественной литературы.

При подготовке второго издания этой книги была проделана большая работа по устранению обнаруженных в ней неточностей, ошибок, второстепенных фактов. Некоторые материалы сборника подверглись авторской переработке, были дополнены новыми архивными данными. В сборник включен небольшой раздел «Катакомбы в документах».

Книга состоит из четырех разделов.

Ее первый раздел — «Крепость под землей» — открывается очерком профессора В. Г. Коновалова «Большевистская подпольная типография», рассказывающим об использовании катакомб одесскими подпольщиками в период англо-французской интервенции.

Катакомбы сыграли весьма важную роль в истории революционного движения Одессы.

Так, например, есть свидетельства о том, что уже в первые десятилетия существования города катакомбы стали постоянным местом тайных встреч. Здесь, в частности, в двадцатых годах прошлого века собиралась вольнолюбивая молодежь, читала ходившие в списках «бунтарские» стихи Пушкина, «крамольную» книгу Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», изучала составленную декабристом Пестелем революционную конституцию «Русская правда».

Позже в ожидании отправки в другие города России в катакомбах перепрятывался доставляющийся в Одессу морем герценовский «Колокол». Здесь же, в заброшенных каменоломнях, укрываясь от жандармов и полицейских шпиков, проводили работу своих кружков народники.

Еще задолго до первой русской революции катакомбы стали использоваться одесским пролетарским подпольем. Сюда, в подземную Одессу, регулярно приходили на сходки рабочие Пересыпи и Молдаванки. Установлено также, что одесские катакомбы были одним из переправочных пунктов поступавшей из-за рубежа в Россию ленинской «Искры» и другой нелегальной большевистской литературы.

Надежной крепостью одесских большевиков были катакомбы в годы гражданской войны и интервенции. В них скрывались от преследователей подпольщики. Здесь же, в подземелье, готовясь к решительным схваткам с врагом, хранили свое оружие рабочие города. А в период англо-французской интервенции в одной из галерей под Шкодовой горой была создана подпольная типография Одесского областкома, печатавшая сотни листовок на русском, французском, английском, польском, румынском и греческом языках, а также газеты «Коммунист» и «Le communiste».

Остальные материалы раздела «Крепость под землей» посвящены рассказу об одесских катакомбах в годы Великой Отечественной войны.

В самом начале войны Одесса свершила бессмертный подвиг и навеки стяжала себе славу города-героя. Ее защитники, блокированные противником с суши, испытывая острую нехватку в живой силе, оружии и боеприпасах, 73 дня стойко отбивали натиск 300-тысячного вражеского войска.

В успех дальнейшей борьбы с фашистскими захватчиками внесли свою долю и одесские партизаны. Все 907 дней оккупации города они не прекращали своей героической борьбы с врагом. В эту лихую годину, как и раньше, в годы революционных битв, трудящихся Одессы выручали катакомбы Здесь были сосредоточены основные силы советского подполья Вот почему в ту пору в народе одесские катакомбы стали называть «подъемной Советской республикой».

Многие месяцы провели партизаны в катакомбах, стойко перенося все невзгоды и упорно продолжая свою схватку с фашистами. Герои одесского подполья на деле доказали, что катакомбы — неприступная крепость под землей. Оккупантам ни штурмом, ни осадой так и не удалось взять эту крепость. Чтобы хоть немного понять, какую силу духа проявили при этом одесские подпольщики, приведем слова известного английского писателя Джеймса Олдриджа, посетившего катакомбы на второй день после освобождения Одессы: «Я успел ясно ощутить, что меня похоронили в этих туннелях, причем не на полчаса, а навсегда. Словно не осталось нигде ни свежего воздуха, ни дневного света. Это гнетущее впечатление владеет тобой с первой секунды, как только ты туда попадаешь, и до самого выхода на свет божий».

Но ведь у партизан помимо «этого гнетущего впечатления» была жестокая действительность: голод, замурованные фашистами выходы из катакомб, ядовитые газы, которыми враг пытался принудить партизан выйти на поверхность, и многие другие чисто фашистские изощрения, не говоря уже о том, что против небольших групп смельчаков действовала специально направленная в Одессу дивизия карателей в составе 10000 человек.

Даже захватчики вынуждены были признать одесские катакомбы «настоящей крепостью». Так, в частности, их назвал гитлеровский генерал Курт Типпельскирх. В своих мемуарах он с горечью вспоминает о безрезультатной борьбе с одесскими партизанами и утверждает, что немцам пришлось иметь дело с целым подземным «соединением».

О том, как проходила борьба одесских катакомбистов — одного из многочисленных отрядов советских партизан, боровшихся в тылу у фашистов, — повествует очерк В. Егорова и Н. Зотова «Бойцы подземной крепости». Очерк знакомит с деятельностью одесских подпольных партийных организаций, патриотических групп и отрядов, рассказывает о связях с Большой Землей, с Украинским штабом партизанского движения. Для активизации борьбы и оказания подпольщикам помощи в оккупированный фашистами город неоднократно засылались из Центра разведывательно-диверсионные группы.

Накануне освобождения Одессы, в январе 1944 года, сюда была направлена организаторская группа в составе десяти человек, которую возглавлял отважный чекист В. Д. Авдеев-Черноморский, а после его гибели — начальник штаба группы донецкий шахтер Д. С. Гавшин-Днепров. Группа объединила разрозненные партизанские отряды Одессы и ее предместий и направила их усилия на спасение города от разрушения оккупантами. В апрельские дни 1944 года под руководством Д. С. Гавшина-Днепрова партизаны вступили в открытый бой с фашистскими захватчиками, чтобы помочь советским войскам быстрее и с меньшими потерями освободить Одессу.

Таково содержание очерка «Бойцы подземной крепости». Последующие материалы раздела знакомят с отдельными эпизодами и героями партизанской борьбы в Одессе. О командире отряда Герое Советского Союза В. А. Молодцове-Бадаеве и его боевых товарищах рассказывается в документальной повести Г. Марцышек «Мы на своей земле».

В очерке Ю. Королькова «Старик Гаркуша» читатель встретится с камнерезом Иваном Гавриловичем Аркушенко. Тридцать лет проработал он в одесских катакомбах. Пора бы, кажется, на покой. Но, когда Одессу захватили фашисты, старик Гаркуша, не колеблясь, ушел «под землю», в партизаны. Он отважно сражался с оккупантами и погиб как герой. Героем проявил себя и юный партизан Вова Ниццак, которому посвящена включенная в сборник глава «Советская республика под землей» из документальной повести И. Ирошниковой «Пал смертью храбрых»…

Как известно, в партизанской борьбе с фашистами с огромной силой проявился пролетарский интернационализм. Вместе с советскими людьми, представлявшими многие национальности нашей страны, выступили тысячи героев-антифашистов — чехов, словаков, поляков, венгров, румын, французов, немцев. Яркая интернациональная страница есть и в истории партизанского движения в Одессе.

…В один из осенних дней 1943 года в приморском городе появились словацкие части — их послало на Восточный фронт профашистское правительство Тиса. Но все симпатии словаков были на стороне советского народа. И вскоре они перешли к одесским партизанам, обосновались в катакомбах, включились в борьбу с общим врагом.

Одесса всегда будет помнить словаков, героически боровшихся за ее свободу. Не всем им суждено было дожить до Победы. 10 апреля 1944 года — в день освобождения города-героя — пал смертью храбрых словак Ян Павлик. Его прах покоится в Одессе на аллее Славы, рядом с отважными советскими партизанами.

Наш народ высоко оценил подвиг словацких антифашистов. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 декабря 1969 года 55 граждан Чехословацкой Социалистической Республики за мужество и отвагу, проявленные в борьбе против фашистских оккупантов на Одесщине, награждены медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги».

О совместной антифашистской борьбе словацких воинов и советских партизан в Одессе написано много. В сборник включен очерк чехословацкого журналиста Богуша Хнеупека «Словаки — герои одесского подполья».

Последний очерк раздела «Катакомбы» принадлежит В. Катаеву. Он создан писателем под впечатлением посещения Одессы в 1944 году и знаменовал начало его работы над романом «За власть Советов» (в последних изданиях — «Катакомбы»).

Как уже говорилось выше, в сборник включен небольшой раздел «Катакомбы в документах». Нет сомнения в том, что этот раздел — он создан на архивной основе и отражает некоторые эпизоды из революционного и боевого прошлого города — заинтересует читателя.

Третий раздел «Экспедиции, поиски, экскурсии» (представлен очерками Г. Захарова «В «стране» без солнца», Ю. Ценина «Времени работник…», И. Болгарина «Поиск», А. Долженковой «Символ славы, символ ратного подвига»), в основном, посвящен изучению катакомб.

В 1928 году по декрету, подписанному Всеукраинским старостой Г. И. Петровским, в Одессе была создана специальная экспедиция по исследованию катакомб. Экспедиция проделала огромную работу: обнаружила неизвестные до того входы в катакомбы, нанесла на карту расположение и протяженность многих подземных коридоров, штолен, отсеков, мин, проверила прочность нависающих над пустотами каменных сводов, изучила русла подпочвенных вод. Многие находки экспедиции — прокламации, листовки, оружие, различные надписи, оставленные подпольщиками на стенах подземных коридоров, — свидетельствовали о большой роли одесских катакомб в революционном движении города. В древнейших образованиях, связанных с одесским подземным лабиринтом, — в карстовых пещерах — экспедицией был найден уникальный научный материал: кости диковинных первобытных животных. С этих пор одесские катакомбы стали «кладовой» науки.

Находки экспедиции живо заинтересовали советских и зарубежных ученых, значительно обогатили многие палеонтологические музеи страны и прежде всего музей при Одесском университете. И еще немалую по своей значимости работу проделала экспедиция: она помогла одесскому уголовному розыску выловить скрывавшихся в катакомбах воров, контрабандистов, самогонщиков, спекулянтов.

В состав экспедиции входили: топограф, инженер, специалисты-каменоломы, представители городских властей. Был к ней также прикомандирован от местных газет «Черноморская коммуна» и «Вечерние известия» поэт и журналист Г. Захаров. Впоследствии Г. Захаров опубликовал в одесских газетах своеобразный отчет об экспедиции — серию очерков, объединенных общим названием «В «стране» без солнца».

Своими успехами экспедиция во многом была обязана ее начальнику Тимофею Григорьевичу Грицаю, человеку, с детских лет прекрасно знавшему катакомбы и связавшему с ними всю свою жизнь. Знания Т. Г. Грицая пригодились и в годы Великой Отечественной войны. На протяжении всего периода оккупации Одессы фашистами он консультировал дислоцировавшиеся в одесских катакомбах партизанские отряды, чем оказал немаловажную помощь местному подполью в борьбе с захватчиками. А ныне Тимофей Григорьевич — директор палеонтологического музея при Одесском государственном университете.

После Великой Отечественной войны поиск в катакомбах приобрел еще более широкий размах. Наряду с учеными, в раскрытие загадок подземной Одессы активно включилась под руководством преподавателей учебных заведений и ветеранов партизанской борьбы и одесская молодежь. В 1965 году молодые энтузиасты создали группу «Поиск» при Одесском горкоме комсомола.

Поисковцы ознакомились с галереями, где базировались партизанские отряды в период фашистской оккупации Одессы, обнаружили много мест, связанных с подпольной революционной борьбой. В результате найден богатейший материал: листовки, прокламации, номера нелегальных газет оружие, предметы быта революционного и партизанского подполья. Все эти реликвии хранятся в Нерубайском музее партизанской Славы и в музее группы «Поиск».

Завершает раздел статья А. Долженковой «Символ славы, символ ратного подвига», рассказывающая о военно-патриотическом воспитании нашей молодежи и о той большой популярности, которой пользуется среди туристов созданный под Одесой, в селе Нерубайском, музей партизанской Славы.

«Из хроники подземной Одессы» — так назван четвертый и последний раздел сборника. Пестрый по своей тематике, он расширяет рассказ об одесских катакомбах. В очерке В. Данилова «Обитатели каменоломен» речь идет о беглых крепостных крестьянах и бывших запорожских казаках — первопоселенцах приморского края. Не имея возможности строить хаты, они нередко оборудовали свои жилища под землей — в катакомбах. Так, вблизи Одессы в первые годы ее существования возникли выдолбленные в камне подземные поселения, обитателей которых именовали «каменными людьми».

Одесским катакомбам посвящен очерк М. Куща «Из далекого прошлого». В предлагаемом читателю отрывке автор рассказывает о местном франкмасонстве. Как известно, это религиозно-этическое движение, охватившее в первой половине XVIII века правящие классы многих стран Европы и в том числе России, было по своей сущности реакционным. В начале XIX века, когда социальный состав масонских лож в России стал более демократичным, их в целях маскировки порой использовали члены тайных политических обществ — будущие декабристы. Вот почему в 1822 году царское правительство запретило масонство. После запрета одесские масоны — их ложа «Понт Эвксинский» («Гостеприимное море») состояла, по сведениям охранки, из «неблагонадежных людей, ведущих политические дебаты», — перебрались в катакомбы.

В новом издании сборник пополнен статьей «К истории одесских катакомб». Она написана специалистом по камнерезному делу, инженером Г. Яблонским и рассказывает о возникновении одесских каменоломен, об условиях труда каменоломов в прошлом и в настоящее время.

Очерк П. В-ко «Глазами очевидца» (дается в сокращении) является убедительным свидетельством того, какому каждодневному риску по вине предпринимателей подвергали себя камнерезы из-за отсутствия элементарной охраны труда при добыче камня.

«Случай в одесских катакомбах» — так называется очерк Н. Малиновского. Он написан по следам происшествия и повествует о том, как уже в наши дни пришлось спасать группу школьников, которая в погоне за романтикой тайно проникла в катакомбы и заблудилась в его коридорах.

Таково краткое содержание сборника, предлагаемого вниманию читателей.

Крепость под землей

Большевистская подпольная типография (В. Коновалов)

Великая Октябрьская социалистическая революция нанесла сокрушительный удар по всей мировой системе капитализма. Наша страна явилась первым очагом подлинного народовластия, первой страной в истории человеческого общества, где была установлена диктатура пролетариата, где окончательно победил социализм.

Великий Октябрь оказал непосредственное влияние на усиление революционного движения в мире. Вспыхнули революции в Германии, Австро-Венгрии и Болгарии, начались революционные выступления в других европейских и азиатских странах, наступила эра краха колониальной системы империализма.

Однако с победой рабочих и крестьян молодой республики Советов не хотели примириться властелины старого мира. Опираясь на силы внутренней контрреволюции в лице белогвардейских и буржуазно-националистических претендентов на господство в стране, империалисты пытались удушить социалистическое государство. Началась непримиримая борьба двух противоположных миров: мира социализма и мира капитализма.

В конце 1918 года правители капиталистических стран для осуществления своих коварных замыслов избрали юг нашей Родины, они захватили Одессу, Николаев, Херсон и некоторые другие города юга Украины как плацдарм для наступления в глубь страны.

Коммунистическая партия, В. И. Ленин своевременно разгадали зловещие планы иноземных захватчиков. В Одессу были направлены закаленные в революционных боях коммунисты, многие из которых владели иностранными языками, подолгу жили до Октябрьской революции в Англии, Франции и других странах. Это были мужественные и бесстрашные, беззаветно преданные делу партии люди. Они провели огромную работу по разъяснению солдатам антантовских войск подлинных целей иностранной военной интервенции. В их благородной деятельности значительную роль сыграли и одесские катакомбы.

Еще в период австро-немецкой оккупации, когда Одесский областной партийный комитет начал издавать подпольную газету «Коммунист», в Одессе было множество частных типографий и выходило более ста газет и журналов разных политических направлений. В этих условиях, соблюдая известную конспирацию, не составляло большой трудности договориться за соответствующую плату с владельцами типографий о выпуске «Коммуниста». Но все же печатать большевистскую газету в частных типографиях было очень дорого. Владельцы типографий понимали, что «Коммунист» — нелегальная, запрещенная газета, и старались заработать на этом. Да и опасность провала была велика.

Областной комитет предпринял несколько попыток создать свою подпольную типографию. В землянке на окраине города (в Водяной Балке) жила мать Михаила Иванченко — подпольщика, участвовавшего в распространении листовок и нелегального «Коммуниста». Решено было построить около землянки сарай с подвалом и в нем оборудовать типографию Когда рытье подвала приближалось к концу, обнаружилось, что близко находятся подпочвенные воды.

Нe повезло и с домом, купленным на Молдаванке. Несколько дней рыли в нем подвал. Но когда было все готово и осталось только перевезти печатный станок, о подвале узнали посторонние люди. Пришлось и от этого места отказаться.

Была еще одна неудача создать типографию в поселке около Хаджибейского лимана. За немалую плату здесь сняли подходящий дом и привезли сюда печатный станок. Однако хозяин дома передумал и не разрешил установить его.

Особенно острая необходимость в собственной типографии возникла, когда пришли англо-французские оккупанты и следовало наладить выпуск уже не одной, а нескольких газет и листовок. Да и владельцы типографий, боясь расправы интервентов, все чаще стали отказываться от печатания большевистской литературы.

Тогда областной комитет решил создать типографию в катакомбах. Для этой цели выбрали район села Куяльник, в 8 километрах от центра города. В случае провала здесь легко было обороняться и скрываться от преследователей. Из катакомбы на поверхность вели два выхода: один через верхнюю площадку на горе, другой — через хату крестьянина Игната Конопатенко (подпольная кличка Семен). Он работал на водопроводной станции и был связан с подпольщиками.

Основное помещение типографии представляло собой нечто вроде большой комнаты. Вдоль стен были сделаны каменные помосты для касс со шрифтом. Потолок обтянули брезентом, чтобы известняковая крошка не сыпалась на шрифты и печатную машину.

Когда помещение было подготовлено, областной комитет партии поручил члену подпольной организации Григорию Демьяновичу Венгржиновскому достать необходимое оборудование. Его снабдили фиктивным удостоверением, в котором значилось, что податель документа является владельцем типографии в Березовке. Венгржиновский купил в Одессе печатную машину «американку» большого формата, типа «маркони». Ее разобрали, погрузили на подводу и под вечер повезли в село Куяльник. У Пересыпского моста подводу остановил белогвардейский патруль.

— Что везете? — спросил молодой прапорщик.

— Части от локомобиля, — ответил Венгржиновский.

Увидев, что действительно лежат части какой-то машины, патруль пропустил подводу, и она благополучно прибыла в село, во двор Игната Конопатенко. Поздно вечером Г. Д. Венгржиновский и печатник П. Е. Питерский перенесли части машины в катакомбу.

— Работа была неимоверно тяжелая, — рассказывал Г. Д. Венгржиновский. — Расстояние от входа в катакомбы до места, где устанавливалась машина, было 800 метров. Рискуя быть задавленным повисшей над входом глыбой земли, при тусклом свете керосиновой лампы пришлось шаг за шагом, иногда ползком перетаскивать по узкому проходу одну часть машины за другой. На следующий день таким же путем были куплены и перевезены шрифты.

Условия работы в катакомбах были очень тяжелые. Работать приходилось в сыром, холодном подземелье, не говоря уже о том, что в случае провала типографии ее рабочим грозил немедленный расстрел. Воздух здесь был затхлый, естественное освещение отсутствовало. Керосиновые лампы от недостатка кислорода еле горели, пришлось заменить их карбидными фонарями, а от них было угарно. Но все это не испугало подпольщиков. Нашлись и наборщики, и печатники — члены партии и сочувствующие большевикам. Первыми рабочими тайной типографии были Г. Венгржиновский, П. Питерский, Л. Бураков.

Чтобы добраться до типографии, необходимо было пройти настоящие подземные лабиринты, кое-где даже ползти на коленях. Вначале, когда еще не освоились с подземными ходами, подпольщики иногда подолгу блуждали, прежде чем находили типографию.

Вскоре число наборщиков и печатников достигло 15 человек — как в обычной средней типографии того времени. Работали посменно. Продолжительность смены — 24 часа: в целях конспирации надо было реже входить и выходить из катакомб. Дел всегда хватало. Набирали и печатали газету «Коммунист» на русском, французском и польском языках. Причем это не был перевод с одного языка на другой, содержание каждой газеты было разным. Издавались листовки на русском, французском, английском, польском, румынском, греческом языках.

…Командующий войсками Антанты на Восточном фронте французский генерал Франше д'Эспере был обеспокоен тем, чтобы солдаты подчиненных ему армий не узнали подлинных целей интервенционистского похода в Республику Советов. Еще до вступления антантовских вооруженных сил на территорию Советской России Франше д'Эспере издал приказ, разосланный всем командирам полков, в котором говорилось:

«Следует считаться с тем, что с того момента, когда наша армия, развивая свои операции на русской территории, войдет в соприкосновение с большевистским населением, революционная пропаганда может широко распространиться среди войск. Настойчиво предлагаю всем командирам частей бороться с такой пропагандой».

Написано это было в середине ноября 1918 года. А два месяца спустя главнокомандующий союзными войсками на юге России генерал Бертело вынужден был признать, что идеи пролетарского интернационализма глубоко проникли в сознание рабочих и крестьян, одетых в военную форму войск Антанты. В этом отношении интересен еще один приказ, подписанный во второй половине января 1919 года уже упомянутым нами генералом д'Эспере:

«Из донесений, поступивших на мое имя, и из документов наших союзников, — говорится в этом приказе, — следует сделать заключение, что наши люди, находящиеся в Одессе, полностью утратили патриотический дух по всей вероятности не способны выполнить свой священный долг перед Францией и нашими союзниками». Далее в приказе указывались те меры, которые, по мнению генерала, должны были «вырвать доблестные французские войска из революционно-большевистских волн», а также перечислялись средства борьбы с революционными агитаторами, «захватившими в свое полное владение катакомбы под Одессой».

«Предписываю командирам частей всех родов войск, дислоцированных в Одессе и ее окрестностях, — было сказано в приказе, — обратить особое внимание на одесские пещеры (катакомбы), кишащие большевистскими элементами. Влияние пропаганды большевиков и нарушение дисциплины среди солдат и матросов зашло так далеко, что агитаторы из катакомб свободно появляются даже на боевых кораблях нашей Черноморской эскадры».

Генерал Вертело рекомендовал установить круглосуточное патрулирование на всех дорогах, ведущих к главным входам в катакомбы, забетонировать в центре города все выходы из катакомб, за пределами городской черты использовать газы и т. д.

У страха глаза велики. В катакомбах находились большевики-подпольщики, но только те, кому это было необходимо, а не все, как это мерещилось французскому генералу. Большевики-пропагандисты, большевики-агитаторы находились там, где были солдаты и матросы войск Антанты, захвативших юг нашей Родины.

Интересен такой факт. В декабре 1918 года Одесский областной комитет партии большевиков специально обсуждал вопрос о том, где должны были находиться руководящие органы большевистского подполья в период иностранной военной интервенции. Некоторые подпольщики предлагали использовать для этой цели катакомбы. Сохранилась запись выступления по этому вопросу руководителя большевистской подпольной организации Н. Ласточкина-Смирнова. Он говорил: «Мы не собираемся сидеть в обороне. Партия послала нас в Одессу не прятаться в подземелье, а вести наступление на врага, вести непрерывно, днем и ночью, каждый день, каждый час. Не мы, а пусть иноземные пришельцы прячутся под землей. И если они не уйдут, то мы их действительно загоним в землю. В землю настоящую, а не в катакомбы. Они должны быть нашим обозом. В катакомбах будем хранить запасы оружия, боеприпасы, обмундирование. В катакомбах разместятся наши специальные службы, оперативные центры с минимальным количеством технических работников. Не интервенты-империалисты, а мы являемся хозяевами на советской земле и мы будем находиться там, где положено быть хозяевам. И поближе к врагу, среди врага. До тех пор, пока он не ретируется».

Никакие ухищрения не помогли французской и белогвардейской контрразведкам найти большевистскую типографию. На стенах домов и в белогвардейских газетах появились объявления, гласившие, что за раскрытие большевистской типографии будет выдано вознаграждение в 100 тыс. рублей. Но установить местонахождение типографии так и не удалось. В январе 1919 года политический отдел штаба «Добровольческой» армии Одесского района, сообщив в штаб Деникина, что в Одессе выходит «Коммунист» на русском, французском и греческом языках, писал: «…видно, типография не одна, т. к. шрифты разные и находятся типографии в центральной части города, ибо исходные пункты распространения обнаружены: один на Нежинской, № 67, другой — на Коблевской, № 29, и третий — на Херсонской, № 56».

Работавший в одесском подполье Григорий Иванович Котовский однажды предупредил секретаря областного комитета партии Елену Соколовскую о том, что в селах Нерубайское, Усатово и Куяльник появилось много военных и у крестьян проводятся обыски. Как стало потом известно, объединенные силы английской, французской, греческой, польской и белогвардейской контрразведок искали в крестьянских хатах нелегальную типографию. Четыре дня, пока продолжались обыски, никто из подземной типографии не выходил и никто туда не входил. Это были тяжелые четыре дня, рабочие остались почти без пищи и воды.

Однако контрразведки и на этот раз ничего не обнаружили. Ни угрозы, ни посулы наград не помогли. Догадываясь, что типография все же находится где-то здесь, озверевшие жандармы арестовали четырех молодых жителей села Куяльник и увезли, а через три дня в село были доставлены их изувеченные трупы. В кармане убитого Ивана Тимошенко нашли записку: «Берегитесь, на похоронах будут следить…»

В создании тайной типографии и в организации ее успешной работы видную роль сыграл Лаврентий Иосифович Картвелишвили (подпольная кличка Лаврентий), впоследствии видный партийный деятель, член ЦК КПСС. По поручению областного комитета Лаврентий возглавил всю издательскую работу большевистской организации Одессы в период иностранной интервенции. Он обеспечивал издание газет, листовок, воззваний, находил наборщиков и печатников, добывал необходимые материалы и бумагу, принимал непосредственное участие в подготовке материалов для опубликования в подпольной газете, сам писал боевые, зажигательные статьи.

Очень тяжело было в условиях подполья обеспечивать регулярный выход газеты, печатание листовок. Надо было иметь недюжинные организаторские способности и партийное чутье, чтобы преодолеть встречающиеся на каждом шагу трудности и преграды, найти верных людей, способных отдать жизнь за дело партии и народа.

Лаврентий Картвелишвили обладал всеми этими качествами и особенно уменьем найти нужных людей. Он не жалел времени и сил для их воспитания, причем делалось это незаметно для самого работника. Не только условия конспирации, но и личная скромность Лаврентия, стремление остаться незамеченным приводили к тому, что работник даже не знал, кто его привлек для выполнения важного задания, кто оказал ему поддержку в трудную минуту.

Участник подполья Леонид Бураков, работавший наборщиком в катакомбах, рассказал об одном характерном для Лаврентия случае. Один из наборщиков после 2–3 недель работы в типографии стал говорить товарищам, что он больше не может работать в катакомбах. Об этом стало известно Лаврентию. Он поручил Буракову и еще одному подпольщику ближе сойтись с наборщиком, вызвать его на откровенную беседу, выяснить, на что он собственно жалуется. Одновременно Картвелишвили поручил заведующему типографией Венгржиновскому ввести такой распорядок, чтобы после суточного пребывания в подземной типографии рабочие не менее суток находились на поверхности земли, отдыхали и пополняли свои силы. Вскоре после этого Лаврентий как бы случайно встретился и заговорил с заколебавшимся работником, рассказал ему об успехах советских войск, о том, что Одесса вскоре вновь станет советским городом. Задушевная беседа оставила глубокий след в душе рабочего. Он не только остался в подземной типографии вплоть до изгнания англо-французских интервентов из Одессы, но и продолжал работать в ней в период захвата Одессы деникинцами. Все работники подпольной типографии знали, что в лице Лаврентия Картвелишвили они имеют друга и товарища.

…Это произошло за две недели до бегства иностранных интервентов из Одессы. Гелена Гжелякова пришла в подземное помещение (в 50-ти шагах от типографии).

Где обычно работали члены редколлегии газеты «Коммунист», выходившей на французском языке. На столе она увидела лист бумаги, сложенный вчетверо. У подпольщиков действовало строжайшее правило, никогда никем не нарушаемое: перед уходом из помещения тщательно проверить, чтобы не оставалось на виду никаких бумаг, газет, типографских оттисков.

Развернув лист, Гжелякова прочла:

«Для одесского областнома.

Восемь дней искал я связи с областкомом. Пароль, полученный в Севастополе, оказался недействующим. Через день транспорт, на котором я служу, уйдет из Одессы, важное поручение не будет выполнено. Тогда решил пойти на авантюру. Встретил около электростанции парнишку. Лицо открытое, приветливое. Разговорился с ним, потом говорю: «Хотел бы ты сделать для своего города очень полезное дело?» Ответ, которого я и ожидал. Тогда сказал ему: «Я — большевик. Если ты знаешь кого-нибудь из тех, кто сочувствует большевикам, передай следующее». И рассказал ему о полученном задании. Не знаю, дойдет ли переданное мною по назначению, но я так поступил, другого выхода не было. Я ведь ничем не рисковал, кроме своей жизни».

Далее другим почерком было написано: «Матрос из Севастополя, назвавшийся Чирковым, прибыл на транспорте «Святой Николай» и не смог передать для областкома следующее: «Адмирал Амет, командующий французской военной эскадрой, издал секретный приказ: в случае оставления черноморских портов все, что нельзя будет погрузить на французские пароходы и вывезти, подлежит уничтожению, чтобы не попало в руки большевиков. Принимайте должные меры, известите об этом своих людей в порту, на пароходах».

Достоверность сообщения не вызвала сомнений у руководителей большевистского подполья. Областной комитет располагал и другими материалами, подтверждающими грабительские намерения интервентов. Но серьезно встревожило появление посторонних лиц в подпольной типографии. Кому стало известно ее местонахождение? Кто доставил в катакомбы записку? Что следует предпринять?

Все эти вопросы обсуждались на заседании областного комитета. Возник вопрос о необходимости перемещения типографии в другое место. Но вскоре все выяснилось. Паренек, встреченный матросом Чирковым, никакого отношения к подпольщикам не имел. Он поделился своей тайной со знакомыми мальчиками. Среди них был Вася Кравцов — сын наборщика Исидора Кравцова, работавшего в подпольной типографии. Отец никогда не говорил сыну о своей работе в катакомбах. Вася Кравцов и четыре его товарища были большими любителями путешествий по катакомбам. Однажды они случайно набрели на типографию подпольщиков. Они поклялись друг другу, что никогда и никому не расскажут о своем открытии. А теперь Вася взял записку Чиркова, записал на этом же листке то, что сообщил матрос устно, и отнес в катакомбы…

Позже стало известно, что о подпольной типографии знали многие жители Куяльника. Но никто из них не польстился на крупное вознаграждение, обещанное командованием интервентов за обнаружение типографии.

Одесские большевики-подпольщики использовали катакомбы и в тот период, когда Одесса была захвачена белогвардейскими войсками деникинского генерала Шиллинга — с 24 августа 1919 года по 7 февраля 1920 года. В течение 6 месяцев газета большевиков «Одесский коммунист» выходила бесперебойно. Редактором газеты был Тарас Костров, впоследствии работавший редактором «Комсомольской правды».

В распоряжении подпольного губкома партии вначале имелись две вполне оборудованные типографии. Типография, расположенная в центре города, вскоре провалилась. Работала вторая типография, находящаяся в катакомбах. Однако «Одесский коммунист» печатался не только в катакомбах, но и в других, частных, типографиях. Делалось это из конспиративных соображений. Наборщик Гофман, например, рассказывает, что были случаи, когда некоторые материалы набирались в типографии владельца Кульберга, затем верстка переносилась в подпольную типографию для печатания газеты. Другой работник подпольной типографии Л. Бураков в своих воспоминаниях писал: «Массовые расстрелы напугали владельцев типографий, и они ни за какую плату не хотели рисковать своей жизнью, не соглашались печатать нашу газету». «В первых числах декабря, — свидетельствует Григорий Венгржиновский, который и при деникинщине работал заведующим типографией в катакомбах, — белогвардейцы сообщили о расстреле одного владельца типографии за обнаружение у него большевистской литературы. Со второй половины декабря газету выпускала подпольная типография».

Раскрыв типографию боротьбистов в Усатовских катакомбах, белогвардейцы продолжали искать там и типографию большевиков. Никаких ее следов они не обнаружили. Тогда за поиски типографии принялись немцы-колонисты из сформированного деникинцами карательного полка. Каратели арестовали 40 человек местного населения, учинили допросы, но ничего не добились. А «Одесский коммунист» продолжал выходить.

Контрразведывательное отделение при штабе Шиллинга сообщило в ставку Деникина: «Нами приняты все меры к обнаружению большевистского органа. Все типографии ночью и днем проверяются государственным розыском и членами контрразведывателыюго пункта, от владельцев отобраны подписки. Следует предполагать, что газета печатается за пределами города, в подземных каменоломнях, отсутствие карт и схем последних затрудняет поиски».

Следователь одесского контрразведывательного пункта Устинов, принимавший участие в поисках редакции и типографии «Одесского коммуниста», уже после краха деникинской диктатуры писал в своих записках: «Неуловимая для контрразведки подпольная газета предсказывала близкий конец деникинской авантюры».

В дни деникинского кровавого режима революционные подпольщики Одессы использовали сначала Усатовские, а потом Нерубайские катакомбы и для размещения в них ревкома, руководившего партизанскими отрядами. В составе ревкома находились работники, прошедшие школу подполья в дни австро-германской и англо-французской интервенций. Это — Николай Стрембицкий, Павел Ловякин, Иван Безверхий, Авраам Приступа, Григорий Елагин, Филипп Кислов и другие. Перед ревкомом губком поставил задачу: держать белогвардейцев в постоянном напряжении, совершать нападения на деникинские отряды, всемерно тормозить проведение мобилизации в белую армию и отправку войск на фронт. В Усатовских катакомбах хранилось оружие, взрывчатка.

Ревком печатал воззвания к населению окрестных сел, проводил политическую агитацию среди крестьян, осуществлял боевые операции. Партизанский отряд, которым командовал Николай Стрембицкий, обстреливал эшелоны, направлявшиеся на фронт, вступил в бой с белогвардейским эскадроном и не допустил его в Нерубайское. Белогвардейцы вынуждены были держать в пригородных селах воинские части. Встретив вооруженное сопротивление, они отменили мобилизацию в Усатовом, Нерубайском и Куяльнике.

Партизаны ревкома доставляли из Куяльницких катакомб в город газету «Одесский коммунист». Однажды член ревкома Филипп Кислов с двумя подпольщиками отправился на Куяльник за очередным номером «Одесского коммуниста». По дороге их задержали белые. В Кислове они узнали подпольщика, которого искали больше месяца. Кислову грозил расстрел. Его раздели и поставили над крутым обрывом Но прежде чем каратели произвели выстрел, отважный подпольщик бросился с обрыва, скатился вниз и спасся.

По указанию губкома ревком перебазировался в Нерубайские катакомбы. В поисках типографии большевиков белогвардейцы несколько раз пытались проникнуть туда, но каждый раз встречали ожесточенное сопротивление. Много офицеров было убито, 20 солдат партизаны захватили в плен.

Только тот, кто побывал в одесских катакомбах, может себе представить, какой подвиг совершил в годы гражданской войны и иностранной военной интервенции дружный коллектив печатников и наборщиковбольшевистской типографии. Даже кратковременное пребывание в катакомбах переносится тяжело. А ведь подпольщики находились здесь сутками, причем за ними велась слежка и каждый день они глядели смерти в глаза.

Бойцы подземной крепости (В. Егоров, Н. Зотов)

* (Печатается с сокращениями по изд.: В. Егоров, Н. Зотов. Бойцы подземной крепости. Очерк. Москва, Военное издательство Министерства обороны СССР, 1971. )

16 октября 1941 года Одессу покинул последний корабль, завершивший эвакуацию советских войск. Героический гарнизон, 73 дня оборонявший черноморский город, ушел из него непобежденным.

Войска ушли, но борьба на Одесщине против фашистских захватчиков не прекратилась. Ее продолжали партизаны и подпольщики, руководимые подпольными партийными организациями.

По указанию ЦК ВКП(б) партийные и советские органы оставили в Одессе и ее пригородах шесть партизанских и диверсионно-разведывательных отрядов и несколько разведывательно-диверсионных групп. Одни из них обосновались на конспиративных квартирах города, другие — в катакомбах, образуя единственный в своем роде гарнизон советских патриотов неприступной подземной крепости.

В катакомбах Ильичевского района Одессы расположился небольшой партизанский отряд под командованием А. Ф Солдатенко. Два диверсионно-разведывательных отряда возглавил коммунист-чекист В. А. Молодцов (подпольная кличка Павел Бадаев). Один из них базировался в катакомбах пригородных сел Усатово, Нерубайское и Куяльник, второй рассредоточился в городе на конспиративных квартирах.

Два крупных отряда, которыми командовал Е. И. Ворошилов и В Р. Душечкин, временно разместились в катакомбах пригородного поселка Кривая Балка. Эти отряды должны были прикрыть эвакуацию войск Одесского оборонительного района и затем спуститься в катакомбы, с тем, чтобы из них группами перебраться в Савранские леса, организовать там базу и развернуть борьбу против оккупантов.

Шестым партизанским отрядом был отряд А. П. Дворецкого. Бойцы его накануне оккупации города определились по конспиративным квартирам с таким расчетом, чтобы в нужный момент быстро собраться и ударить по врагу.

В катакомбах близ Одесской зеркальной фабрики на улице Фрунзе действовала большая диверсионно-разведывательная группа, возглавляемая В. А. Калошиным и В. А. Кузнецовым.

Для руководства подпольной и партизанской борьбой в Одессе и Одесской области обком и райкомы КП(б) Украины создали подпольный обком и подпольные райкомы: Ильичевский, Ленинский, Воднотранспортный, Ворошиловский, Одесский пригородный и Овидиопольский.

Первым секретарем Одесского подпольного обкома был утвержден Александр Павлович Петровский, вторым — Сергей Семенович Сухарев.

Партийные органы оставили для подпольной деятельности 111 лучших коммунистов, законспирировали их, создали на крупных предприятиях города подпольные группы.

Таким образом, к моменту оккупации в городе и области были созданы необходимые силы для развертывания антифашистской борьбы в тылу врага.

* * *
Партизаны, прикрывавшие отход войск Одесского оборонительного района для посадки на морской транспорт, сражались до последней гранаты и последнего патрона. Только во второй половине дня 16 октября 1941 года вражеским войскам, понесшим большие потери от партизанского огня, удалось двинуться на Одессу. Но в это время в бой с захватчиками вступил диверсионно-разведывательный отряд, располагавшийся в Нерубайских катакомбах. Метким огнем партизан было скошено более 50 вражеских солдат и офицеров.

* * *
К вечеру 16 октября 1941 года по всем дорогам, идущим к центру, щупальцами потянулись колонны фашистских войск. Оккупанты шли тихо и настороженно, трусливо озираясь на пустые глазницы притихших домов. Гитлеровцы боялись этой обманчивой тишины. Они знали, что одесситы не сложили оружия, не покорились.

Сразу же после занятия города фашистские молодчики под предлогом поисков партизан и оружия стали врываться в жилые дома и квартиры, отбирать у их хозяев ценности и продовольствие, убивать ни в чем не повинных людей, стариков и женщин. 19 октября захватчики согнали людей в пустовавшие пороховые склады по Люстдорфскому шоссе, облили стены горючей жидкостью и подожгли их. Склады пылали несколько дней, распространяя едкий смрад горелого человеческого тела.

За несколько дней оккупанты уничтожили около 20 тысяч граждан Одессы. В городе почти ежедневно проводились облавы. Всех мужчин задерживали и отправляли в лагерь подследственных. Фашистские палачи издевались над людьми, на допросах применяли изуверские пытки. Оккупационные власти издали приказы, в которых запрещалось проведение всякого рода собраний и процессий, передвижение граждан из села в село. Под страхом заключения в тюрьму возбранялось петь советские песни, иметь пластинки советских композиторов, книги и картины советских писателей и художников.

Кровавым террором фашисты хотели запугать советских людей, превратить их в рабов. Но гитлеровцы жестоко просчитались.

В ответ на фашистский террор подпольщики в ночь на 23 октября взорвали заминированное саперами войск OOP перед уходом из Одессы здание по улице Энгельса, в котором размещался штаб 10-й пехотной дивизии, немецкие офицеры связи и комендатура оккупантов. В результате взрыва погибло около 100 фашистских солдат и офицеров, один генерал. С первых же дней оккупации патриоты Одесщины стали сплачиваться вокруг подпольных партийных органов и коммунистов-подпольщиков. Одесский подпольный обком и подпольные райкомы партии направляли борьбу трудящихся в городе и области. Особенно энергично действовали Одесский пригородный и Овидиопольский райкомы партии, находившиеся в Усатовских катакомбах. Изучив обстановку в Одессе и пригородных селах, они организовали разъяснительную работу среди населения, издали ряд листовок, в которых разоблачали ложь фашистской пропаганды.

Организаторская и агитационно-пропагандистская работа подпольных партийных органов против оккупантов сочеталась с ударами по врагу бойцов подземной крепости.

* * *
Диверсионно-разведывательные отряды, руководимые В. А. Молодцовым, не ослабляя разведку в тылу врага, приступили к диверсионной работе. Небольшая группа подрывников во главе с опытным партизаном Д. Г. Мытниковым подорвала в нескольких местах железнодорожное полотно на участке станция Дачная — Вторая Застава. На некоторое время движение по магистрали было прервано. В середине ноября 1941 года подрывники, возглавляемые парторгом отряда К. Н. Зелинским, неподалеку от станции Дачная пустили под откос воинский эшелон с артиллерийскими орудиями и боеприпасами. Было уничтожено более десятка вагонов, погибло несколько фашистов.

В ночь на 17 ноября подрывники И. И. Иванов и К. Н. Зелинский провели боевую операцию в районе станции Дачная, где подорвали специальный поезд с фашистскими чиновниками, направлявшимися в Одессу для «наведения нового порядка». В результате диверсии погибло более 250 оккупантов.

Утром 18 ноября фашистское командование в Одессе мобилизовало все свои силы на поиски партизан. Случайно жандармы наткнулись на вход в Нерубайские катакомбы. Они пытались пробраться в подземелье, но партизаны преградили им путь огнем пулеметов и автоматов. Поняв, что проникнуть в катакомбы не удастся, оккупанты в начале 1942 года замуровали все обнаруженные ими входы в катакомбы, организовали вблизи них патрулирование.

В тяжелейшем положении оказались отряд А. Ф Солдатенко и группа В. А. Калошина, располагавшиеся в изолированных катакомбах Молдаванки. Сложная обстановка создалась и в диверсионно-разведывательном отряде, находившемся в Нерубайских катакомбах. Отныне командиру отряда Молодцову, его связным с большим трудом удавалось проникать через посты оккупантов и встречаться в городе с нужными людьми. Эти встречи были связаны с огромным риском, но другого выхода не было.

Последний раз В. А. Молодцов и его связная Тамара Межигурская выбрались из катакомб 8 февраля 1942 года, но обратно не возвратились.

Утром 12 февраля в Одессу была направлена вторая связная Молодцова — Тамара Шестакова, но и она не вернулась в отряд. Пришлось послать на разведку в город опытного разведчика чекиста С. И. Виноградова. Через несколько дней он возвратился и доложил, что Павел Бадаев и Тамара Межигурская, руководитель молодежной группы Яков Гордиенко и его брат Алексей, а также партизан А. П. Чиков 9 февраля арестованы на квартире Федоровича, а 12 февраля была задержана и отправлена в следственную камеру связная Тамара Шестакова.

Румынская контрразведка при прямом содействии предателя Федоровича, ставшего официальным сотрудником центра специальной службы информации (СС-И), в течение февраля-марта 1942 года арестовала ряд участников диверсионно-разведывательного отряда, который дислоцировался в Одессе. Палачи сигуранцы пытали партизан на электрическом стуле, избивали резиновыми шлангами, палками, топтали сапогами. Однако Молодцов и его боевые друзья мужественно перенесли все пытки и издевательства фашистских извергов.

Военно-полевой суд одесского гарнизона румынских оккупационных войск 26 июня 1942 года приговорил Павла Бадаева (В. А. Молодцова) и 13 участников диверсионно-разведывательного отряда, в том числе Т. У. Шестакову и Я. Я. Гордиенко, к смертной казни. На предложение фашистского судьи подать прошение о помиловании В. А. Молодцов от имени всех осужденных заявил: «Мы на своей земле и у врагов помилования не просим».

Румынская контрразведка, получив от предателя Федоровича информацию о местонахождении бадаевского отряда в катакомбах, еще больше усилила блокаду, заминировала и закрыла входы, которыми пользовались связные. Положение казалось безвыходным. Но бойцы подземной крепости держались. Они отыскали новые выходы из подземного лабиринта. 15 марта 1942 года им случайно удалось встретиться с подпольщиками Пригородного и Овидиопольского райкомов партии. В апреле-мае 1942 года они совместно провели ряд налетов на жандармов, охранявших выходы из катакомб, и уничтожили 50 фашистов.

К концу мая продовольственные запасы в отряде кончились, а пополнить их в условиях блокады было невозможно. Учитывая сложившуюся обстановку, партизаны диверсионно-разведывательного отряда и подпольщики Пригородного и Овидиопольского райкомов партии временно перебазировались в город на конспиративные квартиры и в Савранские леса для продолжения борьбы с оккупантами.

В 1942 году, кроме В. А. Молодцова и его боевых друзей, погибли А. Ф. Солдатенко и часть партизан его отряда. В застенки врага попали руководители и подпольщики Ильичевского и Ленинского райкомов партии. Но борьба с оккупантами, упорная и трудная, не прекращалась ни на миг, хоть и стоила больших жертв и многих жизней.

Продолжал бороться с оккупантами Одесский пригородный подпольный райком. Его секретари С. Ф. Лазарев, Н. А. Крылевский и Л. Ф. Горбель после выхода из Усатовских катакомб поселились в небольшом домике по улице Яковлева на Слободке, хозяйкой которого являлась неутомимая подпольщица П. Я. Горбель. Подпольщики писали и распространяли листовки, собирали силы для нового удара по фашистским захватчикам.

Под руководством партийных органов и коммунистов осенью 1942 года на Одесщине действовали 12 подпольных организаций и 43 отдельные подпольные группы. Многие из них были непосредственно связаны с подпольным обкомом партии, систематически получали его бюллетень «За Советскую Родину», сводки Совинформбюро.

Выполняя указания подпольного обкома партии, подпольные организации и группы усилили диверсионную деятельность на предприятиях, железнодорожном транспорте, в Одесском порту и сельскохозяйственных фермах, созданных оккупантами.

Особенно настойчиво боролись с фашистскими захватчиками в этот период организации и группы, руководимые Г. И. Калитченко, В. В. Филипповым, Ф. П. Щербаковым, А. О. Третьяком, В. А. Молотовым и С. А. Мосоловым, Т. Ф. Латенко, М. А. Лыткиной, И. С. Соловьевым и Леонидом Бачинским. Они вели разъяснительную работу среди населения, портили и выводили из строя оборудование восстановленных оккупантами предприятий, тормозили работу железнодорожного и водного транспорта, срывали вывоз в Германию и Румынию продовольствия и награбленного имущества.

Весной 1943 года фашистской контрразведке удалось разгромить подпольный обком партии. После жестоких пыток некоторые из руководителей подполья были приговорены к смертной казни, другие — к разным срокам каторжных работ и тюремного заключения.

Но как враг ни свирепствовал, он не в силах был потушить антифашистскую борьбу на Одесщине. Более 40 подпольных организаций и групп города и области продолжали проводить разъяснительную работу среди населения, срывать мероприятия оккупационных властей, совершать диверсионные акты, готовиться к вооруженной борьбе против фашистских захватчиков. Их пример вдохновлял советских патриотов и способствовал росту новых подпольных организаций и групп. В 1943 году в Одессе возникло более 20 новых подпольных групп и организаций. Большинство их влилось в созданные весной 1943 года подпольные организации Ильичевского и Ленинского районов, а часть действовала самостоятельно. Руководители подпольных партийных организаций, коммунисты-подпольщики и наиболее активные беспартийные советские патриоты еще активнее взялись за объединение подпольных групп города и области.

* * *
Видная роль в развитии партизанского движения в Одессе и ее пригородах принадлежит организаторской парашютно-десантной группе, во главе которой стоял чекист, участник партизанской борьбы в Ростове и Донецке В. Д. Авдеев (Черноморский). В группе было всего 10 человек. Бойцы прошли хорошую предварительную подготовку и утром 16 января 1944 года десантировались с самолета возле села Осиповка Фрунзенского района Одесской области. Ядро группы во главе с В. Д. Авдеевым направилось в Одессу для выполнения основного задания — связи с одесским подпольем, объединения разрозненных подпольных организаций и групп, создания партизанских отрядов. В течение месяца, благодаря большому опыту и умению, парашютисты установили связь почти со всеми одесскими подпольными организациями и группами.

Основной базой для развертывания партизанского движения стала Ильичевская подпольная организация, руководимая бежавшим из фашистского плена политработником Д. И. Овчаренко и инженером-строителем С. И. Дроздовым. Она насчитывала более 22 подпольных групп, во главе которых стояли политически зрелые и подготовленные руководители. Город по предложению В. Д. Авдеева был разбит на микрорайоны, в каждом из которых было решено создать партизанский отряд, подчиняющийся единому руководству парашютистов.

3 февраля 1944 года на совещании подпольщиков Ильичевского района В. Д. Авдеев утвердил 6 партизанских штабов. Перед ними была поставлена задача: создать в своем микрорайоне партизанский отряд. В это же время В. Д. Авдеев установил контакт с руководителями подпольной организации Ленинского района, возглавляемой бывшим секретарем Новоархангельского райкома партии Кировоградской области К. А. Тимофеевым. К концу 1943 года эта организация превратилась в спаянный, хорошо законспирированный, связанный с рядом заводов и фабрик боевой коллектив из 80 подпольщиков. 7 февраля командир парашютистов утвердил командование отряда Ленинского района.

Блестящий организатор, В. Д. Авдеев за короткое время завоевал большой авторитет у одесских подпольщиков и был единогласно признан их командиром. По советам и указаниям В. Д. Авдеева подпольщики усилили разъяснительную работу среди населения города, а также военнослужащих 1-й словацкой дивизии, остатки которой в конце 1943 года были переброшены в Одессу.

Партизанские штабы районов, подпольные организации и группы подбирали людей в боевые отряды, добывали оружие и боеприпасы, вели разведку входов в катакомбы, заготовляли продовольствие и горючее. Однако завершить работу по созданию партизанского соединения В. Д. Авдееву не удалось. Утром 2 марта 1944 года агент вражеской контрразведки и подоспевшие затем офицеры и солдаты пытались арестовать В. Д. Авдеева. Командир парашютистов боролся до последнего патрона. Не желая попасть в руки врага живым, В. Д. Авдеев пустил последнюю пулю себе в висок. Пуля выбила правый глаз, но рана оказалась не смертельной. Только 5 марта, находясь в клинике под усиленной охраной жандармов, В. Д. Авдеев пришел в сознание. С нетерпением контрразведчики ждали этого момента. Под видом доктора следователь явился в палату. Он пытался заговорить с отважным чекистом. Но сапоги со шпорами выдали контрразведчика. В. Д. Авдеев сорвал с головы повязку, поднялся и с размаху ударился правым виском о железную спинку больничной койки. Смерть наступила мгновенно.

После гибели В. Д. Авдеева создание отрядов продолжалось. Начальник штаба десантной группы Д. С. Гавшин осуществил переход в катакомбы партизан Ленинского района, парашютист Е. П. Баркалов перевел туда же партизан Ильичевского района, а затем направился в катакомбы Ленинского поселка и возглавил там созданный штабом поселка партизанский отряд. Все группы и отряды готовились к решающей схватке с врагом.

* * *
Первые партизанские выстрелы, как и в 1941 году, загремели в районе Усатовских, Куяльницких и Нерубайских катакомб. Здесь вступили в борьбу с фашистскими захватчиками партизанские отряды, созданные Пригородным подпольным райкомом партии. Во главе с С. Ф. Лазаревым этот райком весной 1943 года возвратился на свою подземную базу — Усатовские катакомбы. Райком провел большую работу по сбору сил для вооруженной борьбы с оккупантами и создал два партизанских отряда — Усатовский, во главе которого был поставлен второй секретарь подпольного райкома партии Н. А. Крылевский, и Куяльницкий отряд — командовать им поручили Л. Ф. Горбелю.

28 марта 1944 года началась крупная наступательная операция советских войск, получившая в истории Великой Отечественной войны название Одесской.

Сообщение Совинформбюро об освобождении Николаева явилось сигналом для усиления боевых действий партизан и подпольщиков. Ударами по фашистам встречали они советские войска, продвигавшиеся к Одессе. 29 марта группа партизан Куяльницкого отряда, возглавляемая командиром взвода И. В. Ивановым, разгромила обоз и уничтожила несколько вражеских солдат и офицеров. На следующий день партизаны напали на другой обоз фашистских оккупантов и захватили автоматы, патроны и другое военное имущество. Партизаны Усатовского отряда 7 апреля напали на крупный обоз оккупантов. 8 и 9 апреля отряд вел непрерывный обстрел отступавших гитлеровцев и вывел из строя до 80 вражеских солдат и офицеров, захватил 35 винтовок, 17 тысяч патронов и много разного имущества.

За весь период боевых действий Усатовский и Куяльницкий партизанские отряды уничтожили около 300 гитлеровцев, взяли в качестве трофеев 84 винтовки, 8 автоматов, 4 полуавтомата, 44 гранаты. Партизаны укрыли в катакомбах около 7 тысяч человек мирного населения, а также много разного имущества.

В вооруженную борьбу с фашистскими захватчиками вступил и партизанский отряд Ленинского района. Этот отряд, возглавляемый начальником штаба парашютно-десантной группы Д. С. Гавшиным и комиссаром К. А. Тимофеевым, в середине марта 1944 года обосновался в катакомбах пригородного поселка Кривая Балка.

Партизанский отряд быстро организовал свой подземный лагерь. Отряд пополнялся и остро нуждался в оружии. На помощь ему пришли словаки-антифашисты. Они передали партизанскому отряду 2 станковых пулемета, 67 винтовок, 2 ротных миномета, 180 мин, 257 гранат, 6 автоматов и другое имущество.

Большой успех приносили совместные выступления партизан и словаков. Так, например, в начале апреля 1944 года группа партизан и словаков под командованием заместителя командира отряда Александра Терзимана обезоружила грабительский отряд. За время боевой деятельности отряд Ленинского района уничтожил 70 вражеских солдат и офицеров, захватил в плен 207, спас более 5 тысяч советских граждан от угона в гитлеровскую Германию.

В катакомбах, находившихся в черте города, создал базу партизанский отряд Ильичевского района. Сначала он охранял мирное население, спустившееся в катакомбы, обеспечивал его продовольствием. Действенно помогали отряду словаки-антифашисты, руководимые сержантом Михалом Кончиты и подпоручиком Каролом Погачем. Они принесли с собой оружие, боеприпасы и продовольствие. Из них была создана отдельная рота во главе с Михалом Кончиты.

Настойчиво боролся с фашистскими захватчиками партизанский отряд Ленинского поселка, возглавляемый парашютистом Е. П. Баркаловым и партизанским штабом. С 2 по 10 апреля отряд вел непрерывные боевые действия с частями и подразделениями фашистских захватчиков.

9 апреля советские войска завязали бои на северо-восточной окраине Одессы. В канун освобождения города Усатовский партизанский отряд непрерывно обстреливал отступающие гитлеровские войска. Куяльницкий отряд 9 апреля уничтожил подрывную команду противника, которая пыталась взорвать Хаджибейскую дамбу, чтобы затопить Пересыпь и задержать продвижение советских войск.

Командование партизанского отряда Ильичевского района, получив данные о начале наступления советских войск на Одессу, решило не дать возможности гитлеровскому командованию маневрировать своими силами и организовать сопротивление в городе.

Вечером 9 апреля группа партизан и словаков перекрыла огнем Балковскую улицу, по которой отступали фашистские войска. Дружным ружейно-пулеметным огнем ударила она по гитлеровцам. Колонна остановилась. Загорелись машины. Стали рваться снаряды и патроны.

В панике метались фашистские солдаты и офицеры. В это время к месту боя подошла пехота неприятеля. Силы стали неравными. В жестокой схватке с врагом погиб словак-антифашист Ян Павлик, были ранены командир словацкой группы Михал Кончиты и сержант Юлиус Якуб. Под нажимом врага партизанам и словакам пришлось отойти в катакомбы, но ненадолго. В полночь командование отряда вновь выслало для борьбы с фашистами несколько партизанских групп.

Утром 10 апреля в результате обходного маневра конно-механизированных соединений, фронтальной атаки пехоты и танков, а также активных действий партизан Одесса была освобождена от фашистских войск.

В открытых боях и путем диверсий партизаны и подпольщики Одесщины за период оккупации области уничтожили более 5 тысяч гитлеровских солдат и офицеров, 189 предателей Советской Родины; организовали 27 крушений воинских эшелонов с живой силой и техникой, в результате которых вышло из строя 16 паровозов и 241 вагон; взорвали 16 железнодорожных и шоссейных мостов; разрушили 82 километра телефонного кабеля; подбили и сожгли 2 тапка, 248 автомашин, 13 артиллерийских орудий; захватили 1059 винтовок и 62 пулемета, много другой военной техники и боеприпасов. Они спасли от угона в фашистское рабство до 20 тысяч советских граждан, предотвратили разрушение ряда предприятий и общественных зданий: школ, больниц, высших учебных заведений, театров и др.

Около трех дивизий держало фашистское командование для подавления партизан на территории так называемой Транснистрии.

На аллее Славы города Одессы рядом с именами героев Великой Отечественной войны на гранитных плитах высечено имя славного руководителя одесских партизан В. Д. Авдеева (Черноморского), отважного чекиста Героя Советского Союза В. А. Молодцова (Бадаева), юного партизана Якова Гордиенко и пролившего свою кровь на советской земле гражданина Чехословацкой Социалистической Республики антифашиста Яна Павлика.

Подвиги героев бессмертны. Они вдохновляют советских людей на достойное служение Родине.

Мы на своей земле (Г. Марцышек)

* (Отрывки из книги. Печатается по изд.: Г. Марцышек. Мы на своей земле. Документальная повесть. Одесское областное издательство, 1958.)

Из глубины катакомб повеяло могильным холодом, затхлостью склепа. Осторожно переступая, я беспомощно шарила руками, пытаясь найти опору. Иван Никитович зажег лампу. Свет всполошил стаи летучих мышей. Сорвавшись с потолка и стен, они противно скрипели, проносясь над нами.

С каждым пройденным шагом температура все более понижалась, холод невольно заставлял поеживаться. На каждом шагу все новые и новые ответвления, идущие в разные стороны. Высокие и низкие потолки, казалось, вот-вот осядут многотонным обвалом. На дороге глубокие выбоины от колесной езды, кучки перегнившего конского навоза… И могильная тишина… Чем глубже спускались мы, тем удушливее становился воздух. Появился звон в ушах.

— Осторожнее! Возьми влево. Направо глубокий водяной колодец Бабия, — предупредил меня старик. Резко отшатнувшись, больно ударилась о стену узкого штрека. — Сейчас сбойка, — продолжал Иван Никитович, — нужно ползти.

То опускаясь, то поднимаясь вновь, петляли шахтные дороги. Я хотела определить направление нашего пути, но после нескольких поворотов сбилась. Мимо мелькали большие залы, комнаты и комнатки, чуланы и ниши, узкие и широкие коридоры, разветвлявшиеся в разные стороны. Снова пришлось около двух километров идти согнувшись. Дорога резко пошла вниз.

— Погребок, — сказал Иван Никитович, взглянув на косо опускавшийся над нами потолок штольни. — Сейчас будет лагерь.

Мы остановились у стены, искусно заложенной камнями. Нагнувшись, Иван Никитович вынул несколько камней и полез в пролом. За ним — я. В узком штреке стояли Тамара Межигурская и другие партизаны, с которыми меня познакомили еще в Аркадии. Тамара была одета в теплые ватные брюки, ватную куртку, волосы упрятаны под неопределенного цвета заношенную кепку. Увидев ее, я подумала: значит, и Ваня здесь. Заметив, что я оглядываюсь в надежде встретить здесь мужа, Тамара сказала:

— Иван Иванович ушел к воздушному колодцу послушать, что делается на поверхности. Пока он вернется, я покажу вам наш лагерь.

Лагерь имел вид буквы Т, соединенной обводными дорогами-штреками с главной штольней Нерубайское — Усатово. Вправо по штреку в узком и длинном забое оборудованы каменные нары. На них горой навалены шерстяные и байковые одеяла, подушки, матрацы. Проем между штреком и спальней отгорожен мешками с зерном и мукой.

Рядом в маленьком забойчике стояли два мешка с сахаром. Третий продолговатый забой отвели под склад картофеля и овощей.

Вскоре в лагерь вернулся муж. Увидев меня, обрадовался.

— Вот хорошо! Значит, будем вместе.

Поговорив немного с Иваном Ивановичем, Иван Никитович обратился ко мне:

— Ну что ж! Начинай хозяйничать. Прибери спальни, перебери картофель, лук. Эх! — вздохнул он. — Сварить бы картошечки! Вкусная она в этом году, рассыпчатая…

— Да, хорошо бы, но где и на чем ее варить? — И я оглянула холодные неприветливые стены, каменные скамьи, такой же стол.

— Вот уже две недели, как ничего горячего я в рот не брал, а от консервов прямо мутит.

— Так жить нельзя! Нужно подумать о горячей пище, — сказала я.

— А где ее возьмешь — горячую пищу? — пожал плечами старик.

— Примусы нужно достать…

Я направилась в спальню, рассчитанную примерно на двадцать человек. Положив на каменные нары линолеум, а сверху — матрацы и подушки, застелила все одеялами и залюбовалась: забой стал уютным. Из спальни перешла в кладовую, принялась разбирать картофель и овощи.

Работа в катакомбах кипела. Иван Никитович и Иван Иванович пилили камень, устраивая будущий партизанский лагерь. Они соединили наш штрек с соседними, расположенными за пятиметровой стеной. В центре устроили дежурную комнату, посредине сложили из бута большой овальный стол, под стенами намостили каменные скамьи. В нише оборудовали склад для хранения оружия и огнеприпасов. Направо от дежурной в обширном забое построили спальню на 25 человек, два соседних забоя отвели под командирские спальни. Украсили стены. В углу дежурной вырубили в стене нишу и, застелив ее бумагой, расставили книги.

С гордостью оглянув дело рук своих, Иван Никитович сказал:

— Ну, Ванюша, теперь у нас одна задача — найти воду. Идем на обводную дорогу. Там она должна быть.

До сих пор мы пользовались водой из глубокого подземного колодца, находившегося в полукилометре от лагеря. Идти к колодцу нужно было по центральной штольне Нерубайское-Усатово, что не исключало нежелательных встреч.

Новый колодец рыли на территории лагеря на обводной дороге. Каменистый грунт долбили ломами и кирками. Песок и камни вытаскивали ведрами и высыпали недалеко в забоях. Продолбили метра три, но вода не показалась. Иван Никитович начал волноваться, поглядывать на кровлю и бормотал:

— Да неужели? — и здесь же успокаивал себя: — Нет, не может этого быть. Вода есть! Долби дальше.

На четвертом или пятом метре песок стал сырым. Показалась вода. Иван Никитович торжествовал:

— Я же говорил вам, что найдем воду.

* * *
На собрании в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое октября 1941 года, у развернутого знамени, мы дали клятву верности Родине. Торжественно и сурово звучали слова клятвы в устах бойцов и командиров:

— Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды партизан, торжественно клянусь быть стойким, мужественным и дисциплинированным. Не щадя жизни и крови, клянусь защищать свою Родину до полной победы над врагом. Если же я нарушу свою клятву, то пусть меня покарает суровая рука товарищей и советский закон.

К утру шестнадцатого октября 1941 года у выходов из катакомб в село Нерубайское Бадаев наметил огневые точки и расставил силы партизан.

Со стороны станции Дачная, где вчера еще был фронт, слышалась перестрелка. Впоследствии наша разведка установила, что до 12 часов дня на Нерубайском направлении атаки врага отражали несколько человек, оставшиеся стоять насмерть, среди них два моряка, пулеметы которых умолкли вместе с их сердцами. Фашисты, пойдя в атаку, наткнулись на пустые окопы. Это вызвало страх у захватчиков. Они откатились обратно. Хорошо зная изобретательность защитников Одессы, фашисты приняли опустевшие окопы за новую ловушку.

Ни приказы, ни угрозы не могли заставить солдат перешагнуть опустевшие советские окопы. Гитлеровское командование прибегло к испытанному средству — напоило их.

В Нерубайском оккупанты появились около двух часов дня. Впереди ехал на белом коне офицер. За ним шла колонна автоматчиков: они были пьяны, горланили и беспорядочно стреляли.

Село затаилось. Не встретило оккупантов хлебом-солью! Но зато из каждого выхода из катакомб за ними следили зоркие глаза партизан, ожидавших сигнала.

Сигнал дан!

Чья-то меткая пуля свалила офицера. Враги заметались в панике. Новый залп скосил еще несколько шеренг гитлеровцев.

Это «хлеб-соль» непокоренных!..

Чтобы не расконспирировать себя, Бадаев приказал прекратить огонь.

Через несколько часов со стороны Гниляково фашисты начали обстрел высотки в направлении села Усатово, по-видимому, считая, что оттуда по ним вели огонь защитники Одессы. Тактика Бадаева оказалась безошибочной. Обстрелянные враги не поняли, что по ним били партизаны из катакомб.

* * *
В ночь с шестнадцатого на семнадцатое ноября 1941 года, провожая Ивана Ивановича и парторга Зелинского на вылазку к железной дороге, Бадаев, крепко пожимая им руки, говорил:

— Сегодня месяц, как здесь хозяйничают гитлеровцы. Их нужно поздравить, да так, чтобы никогда не забыли! — И в голосе его зазвучали металлические нотки.

Мне показалось, что Владимир Александрович придает этой вылазке особое значение. Настроение людей тоже было необычным. Никто не хотел спать. Все ожидали возвращения товарищей. Бадаев, сидя за столом, что- то писал. Под утро он стал частенько поглядывать на молчавший телефон. На лице командира тень тревоги. Я всячески старалась скрыть свое волнение, делала вид, что читаю книгу. Но строчки прыгали, сливались в темные пятна.

Наконец на рассвете зазвонил телефон первого поста. Я вздрогнула, словно от озноба. Взяв трубку, Бадаев слушал. Я впилась глазами в лицо командира. Его осветила радостная улыбка. Я облегченно вздохнула.

— Вот хорошо, так хорошо! Спасибо, Иваныч! — И, повернувшись ко мне, тепло спросил:- Измучилась? Все благополучно. Идут с победой…

Иван Иванович сел рядом со мной и, опустив голову, задумался. Шумя и толкаясь, люди начали усаживаться поближе к Зелинскому. Закурив, Константин Николаевич начал:

— Почти у выхода за поворотом мы погасили фонари, спрятали их, вышли на поверхность. А там не видно ни зги. Ветер рвет, с ног валит. Погода что надо. Прислушались… Думаем: жандармерия, наверно, попряталась по хатам. Вдруг слышим: ругаются, стреляют в небо, подбадривают себя.

Спустились мы вниз. По дну балки проползли до развилки. Яром пробрались к четвертой шахте, от нее к седьмой, а там противотанковым рвом подобрались к железной дороге. Залегли в лесопосадке. Огляделись… Эге-ге! А мостик-то охраняется конными патрулями. А тут еще и большая прогалина возле него. Но все же уловили момент, — продолжал Зелинский, — поползли… Ваня тянет мину, а я — круг проволоки. Только юркнули под мостик, слышим, скачут. Мы затаились. Проскакали патрули. Иваныч полез на насыпь, а я внизу сторожу.

Слышу: он долбит лунку. Заложил мину, пропустил провод под рельсы, сполз с насыпи:

— Давай, — говорит, — в лесопосадку. Улова будем ожидать. Разматывай провод, но осторожнее, не тяни крепко, а то сами подорвемся. Снова залегли, ждем… А ветер все сильнее. Скрипят деревья, звенят провода, столбы гудят. Жандармерия все возле мостика вьется. Я говорю Ивану Ивановичу: — Может, их… — А он отвечает: — Что нам с этих поганцев, подождем зверя покрупнее.

Так пролежали мы почти до рассвета. Продрогли — зуб на зуб не попадает. Я предложил: «Давай уходить. Скоро станет совсем светло, не выберемся…» Вдруг видим, проскочила военная дрезина, за ней — паровоз с двумя балластными площадками. Затем по перестуку рельс догадались — идет большой состав. Из-за поворота блеснули огни. Поезд все ближе… Эх, думаю, не упустить бы! Но Иваныч не сплоховал, вовремя подал команду: «Рви шнур!» Треск, грохот, скрежет железа. Начали рваться снаряды в пятом вагоне. Тут уже совсем… Все в одну, кучу смешалось. Вагоны горят, летят с насыпи. С заднего вагона соскочила охрана, давай поливать лесопосадку из автоматов. Мы стали уходить в степь. А тут, как назло, метель… Кипит вокруг, словно в котле. Заблудились… Дали крюку километров двенадцать, чуть не замерзли в степи. Но посчастливилось — нырнули в катакомбы.

Зелинский потянулся, зевнул.

— Фу, ну и устал! Пошли, ребята, отдыхать!

…Я молча сидела возле спавшего тревожным сном Ивана Ивановича. По временам он нервно вскрикивал, бормотал что-то…

…В спальню торопливым шагом вошел Бадаев.

— Товарищи! — обратился к нам Владимир Александрович. — Верховые разведчики Кужель и Давыденко сообщили нам, что в поезде, взорванном Ивановым и Зелинским, ехало много гитлеровских чиновников. Никто из них не уцелел. Фашисты лютуют. В Нерубайское прибыли эсэсовские карательные отряды, жандармерия. Там уже хозяйничают гестапо и сигуранца. Только что мне передали по телефону, что напротив входов в катакомбы оккупанты установили пушки и пулеметы. Возможно, вступим в бой. Будьте же смелы и мужественны!

Лагерь опустел.

Задребезжал телефон. Дежурный взял трубку.

— Что? Уже бьют по входам из пушек. Какие пушки? Малокалиберные? Отойдите немного в глубину, залягте за поворотом. А ты, Иван Иванович, подберись ближе к выходу, оцени обстановку. А вот и Владимир Александрович, он идет к вам.

От артобстрела фашисты переходили к атаке катакомб, пытаясь ворваться внутрь. Но партизаны, укрывшись за выступами, каждый раз отбрасывали их ружейным и пулеметным огнем.

Вторые сутки длился бой. Наш усатовский пост сообщил, что оккупанты начали обстрел входов в катакомбы и в Усатово.

Бадаев послал Ивана Никитовича в сторону Усатово узнать обстановку там, а сам развернул тетрадь, начал что-то записывать.

Тишину нарушил резкий и тревожный телефонный звонок. Быстро поднявшись, Бадаев подошел к аппарату.

Заряжая пулеметные ленты, я зорко наблюдала за Владимиром Александровичем.

— Что? Совсем! — вскрикнул он и медленно повесил трубку, словно она была многотонным грузом. Его и без того большие глаза расширились. Взглянув на меня, он хотел что-то сказать, но я перебила:

— Убили Ваню?

…Послышались тяжелые шаги. Сквозь узкую щель баррикады протащили носилки. Поставили на дорогу.

На них навзничь лежал мой муж. Я упала на колени, расстегнула китель, припала к груди, в надежде услыхать хоть слабое биение сердца. Но оно не билось. В правом боку от разрывной пули большая рваная рана. Глаза широко открыты, ясные и спокойные.

Сгибаясь под тяжестью, товарищи вновь приподняли носилки. Словно сквозь сон, слышала голоса: «Крови-то, крови сколько. Нужно на обратном пути засыпать, чтобы не топтали ее».

Недалеко от штаба нас встретил Владимир Александрович:

— Несите его в штаб.

Там мы одели Ивана Ивановича в морскую форму. Бадаев вложил ему в руку револьвер, рядом положил винтовку. В изголовье товарищи поставили знамя отряда.

Всю ночь я пробыла с погибшим, вспоминая счастливое прошлое…

…Утром 19 ноября 1941 года в штаб вошел Бадаев. Глаза его глубоко запали, лицо посерело от пыли и пороха. Партизаны все еще вели бой. Владимир Александрович подошел к каменному столу, наклонился над Иваном Ивановичем и скорбно прошептал:

— Вот, Ванечка, и все… — Повернувшись ко мне, обнял за плечи: — Не плачь! Он умер в бою. А мы… — вздохнул Бадаев. — Кто знает? Но не будем об этом. Мстить! Мстить нужно! — Его рука легла на скрещенные руки убитого. — Вот так и похороним его с оружием.

Вошли бойцы и командиры проводить своего боевого товарища в последний путь.

Запеленав, как мумию, мы отнесли Ивана Ивановича в далекий забой, опустили в неглубокую ямку, обложили плитами и насыпали песку.

Молчание нарушил Бадаев:

— Друзья! — обратился он к нам. — От нас ушел хороший товарищ. Вместе с нами он защищал родную землю. — И дрогнувшим голосом продолжал: — А теперь уснул навеки… Тот, кто из нас уцелеет, должен забрать его из катакомб, похоронить под солнцем. А сейчас почтим его память…

Люди застыли в скорбном молчании.

* * *
Обстрел катакомб продолжался третьи сутки. Гитлеровцы не оставляли надежды разгромить нас.

Со второго поста прибежал Коля Медерер и, прерывисто дыша, доложил Бадаеву:

— Дядя Володя, дедушка Иван Никитович велел передать вам, что фашисты взорвали воздушные колодцы и в поле, и в Усатово, а людей заставили муровать входы в катакомбы.

От Ивана Никитовича я уже знала, что если в нашем секторе закрыть воздушные и водяные колодцы, замуровать входы катакомб, засыпать провалы и щели, то через некоторое время люди могут задохнуться. Знал об этом и бывший шахтер Бадаев. Ему было известно, что, взрывая колодцы, замуровывая и закрывая все входы и щели, фашисты готовятся к газовой атаке. Бадаев распорядился, чтобы всем немедленно были выданы противогазы.

Трое суток кипел бой у выходов. Вместе с мужчинами сражались против оккупантов Межигурская и Шестакова.

Не сумев прорваться к нашему лагерю, фашисты отступили, устроив засаду снайперов, окружив балку пулеметными гнездами и патрулями.

Бадаев приказал оставить у выходов посты наблюдения и охраны, а остальных бойцов отправить на отдых.

Люди, не выходившие из боя более семидесяти часов, придя в лагерь, тотчас уснули.

Но вскоре их разбудили, послали строить непроницаемые для газов перегородки. Ответственность возложили на меня как бывшего работника ПВО.

За ночь мы перекрыли штольню и боковые штреки в нескольких местах и, расчистив ходы влево от нашей зоны, направили течение воздуха в сторону Хаджибейского лимана.

На рассвете Нерубайская балка снова была окружена войсками. С грузовых автомашин гитлеровцы начали сгружать какие-то баллоны.

— Это газы. Они хотят выкурить нас из катакомб. Ладно! Увидим! Пусть себе думают некоторое время, что передушили нас, — усмехнулся Бадаев и, перекинув через плечо противогаз, поспешил к выходу в Нерубайское.

В дежурную вихрем ворвался Коля с криком:

— Фашисты замуровали и заминировали все входы в Усатово и на Большом Куяльнике. Взорвали воздушник второй шахты и ствол пятой, закрывают водяные колодцы.

— Скажи Ивану Никитовичу, чтобы он с товарищами отошел в глубину, гитлеровцы могут пустить газы. Иди быстро! — распорядился парторг Зелинский, дежуривший в штабе.

Не успел Коля скрыться за поворотом, как позвонил Бадаев и сообщил, что оккупанты пригнали к первой шахте много людей и заставили их под дулами автоматов и пулеметов замуровать все входы, оставив небольшую щель рядом со штольней первой шахты.

— Газы будут пускать, гады! — возмущался Зелинский. — Не бойтесь, мы хорошо загородились, сюда газы не пройдут, — старался успокоить он встревоженных женщин.

Вскоре в лагерь возвратился Владимир Александрович. Увидев в глазах парторга вопрос, а на лицах женщин тревогу, объяснил:

— Гитлеровцы пустили в шахту хлорный газ. А мы устроили сквознячок в сторону Хаджибейского лимана, да такой, что всех газов Гитлера не хватит отравить нас.

К вечеру 23 ноября 1941 года фашисты заживо похоронили нас на глубине 45–50 метров.

Дня через два в нашем секторе началось кислородное голодание. Тело покрылось липким потом, мне казалось, что легкие шуршат, словно сухие листья. Лица людей стали угрюмыми, взгляды все чаще останавливались на командире Бадаеве.

Обычно спокойный, уравновешенный, Владимир Александрович заметно волновался, хотя по-прежнему был деятельным и инициативным.

— В первую очередь мы должны добыть воздух! — решил он и распорядился начать расчистку старого воздушника в нашем лагере. Но расчистить этот колодец не удалось. Помешали грунтовые воды. Бадаев не растерялся:

— Пробьем щель! Покажи только, Иван Никитович, где ее пробивать, чтобы это было подальше от села, в степи.

— Ну что ж! Если не натолкнемся на плавун — пробьемся, — ответил старик, поднимаясь с места. — Так я пошел.

— Погоди, — остановил его Бадаев. — А что, если мы попробуемрасчистить старый заваленный Любкин выезд?

— Можно.

На расчистку Любкина выезда послали почти всех партизан. Длинный выезд старой заброшенной шахты круто поднимался вверх. Ручьи осенних и весенних вод, прихватывая с собой камни, песок, землю, в течение многих лет швыряли все это в разверстую пасть выезда до тех пор, пока не заткнули его наглухо. Липкие стены выезда плакали крупными мутными слезами. Вода собиралась в ручьи и угрожала затопить шахту.

Корзинами и ведрами носили мы мокрую тяжелую землю, сгружая ее в боковых штреках. Через несколько часов работы наткнулись на родники. Вода хлынула в катакомбы мощным потоком. Работу пришлось прекратить. Сгорбившись, стоял Иван Никитович, погруженный в тяжелые думы. Изнуренные люди сели на камни и молча наблюдали за сбегавшим вниз мутным ручьем.

— Так, так… — бормотал старик. — Дела не будет. Вот что, хлопцы, забирайте инструмент, пойдем в лагерь.

Еле передвигая ноги от усталости, облепленные с ног до головы грязью, мы поплелись на базу.

Увидев нас, Владимир Александрович спросил:

— Вода? — и ободряюще: — Ничего, пробьемся! Не падайте духом, друзья! Придется все-таки попробовать расчистить второй воздушник.

…Расчищать воздушник было трудно. Фонари чадили, гасли. На расстоянии метра люди не видели друг друга. Они задыхались, надрывно кашляли, падали, ползком тащили в забои и штреки землю и камни, расчищая колодец. Руки распухли и кровоточили, глаза слезились. К концу второй недели пришлось надеть противогазы.

Наконец пламя фонаря стало ярче, значит где-то близко свежий воздух. Еще несколько нечеловеческих усилий и… хлынула вода!

Бадаев внимательно наблюдал за бегом потока. Обессиленные люди молчали.

— Терпение, товарищи, терпение! — подбадривал Бадаев. — Воды в этом месте не может быть много.

И действительно, стремительность потока уменьшалась с каждой минутой. Вскоре образовался просвет.

— Ура! Воздух! — обрадовались партизаны и сорвали противогазы.

Жадно дышали мы. Воздух казался таким благоуханным!

* * *
К нам подбиралась костлявая рука голода. Хлеб выдавали по сто граммов в день. В котел закладывали полусгнившую свеклу, а чтобы сдобрить это месиво, бросали горсти две отрубей.

Жители Нерубайского собрали нам около ста пудов муки, но забрать ее в катакомбы не было никакой возможности. Блокада все больше усиливалась. Оккупанты выселили колхозников и шахтеров из хат, расположенных вблизи катакомб, установили вокруг балки четыреста постоянных постов, несколько пулеметных гнезд. Каждая улица просматривалась конными и пешими патрулями. Всю ночь напролет солдаты, подбадривая себя, стреляли в воздух. Создавалось впечатление перестрелки. Узнав об этом, наши партизаны говорили:

— Меньше останется патронов для фронта…

* * *
На поверхности суровая зима с вьюгами и метелями. Внизу, в катакомбах, — чернильная тьма, спертый воздух и глухая тишина, нарушаемая осторожными шагами партизан.

У людей ввалившиеся щеки, под глазами темная синева, на лице зеленые, желтые, темно-багровые пятна. Камни выпили кровь людей, темнота и недоедание истощили их. Лохмотьями висит на партизанах истлевшая одежда, сквозь дыры просвечивает исхудавшее тело. Изорванную обувь подвязывают проволокой, благо натаскали ее много, разрушая связь оккупантов. В чем только душа держится? Что вдохновляет их? И здесь же нахожу ответ: беспредельная любовь к своей Родине, вера в силы народа. Часто вспоминают о победе Красной Армии, разгромившей гитлеровские войска под Москвой. В свободное время, потуже подтянув ремень на запавшем животе, при тусклом свете фонаря читают книги, играют в шашки и шахматы. Играют азартно, словно дети.

Прошло три дня, как ушли в город Бадаев и Межигурская. Сегодня все с нетерпением ожидают их возвращения…

…Припав к обледеневшим камням у выхода из катакомб, под нависшей скалой, Зелинский с товарищами зорко всматривался в темноту зимней ночи. Мороз крепчал. Все, казалось, остекленело. Порывистый ветер злобно швырял в лица людей горсти колючего снега, доносил до них гортанные возгласы патрулей, звонкое топанье солдатских сапог о мерзлую землю, трескотню сновавших по селу мотоциклистов, одиночные выстрелы. Но окоченевшие люди лежали неподвижно — они ждали своего командира. Не знали они тогда, что он уже не вернется к ним…

* * *
Снова и снова ходили партизаны в поисках выходов из катакомб, чтобы продолжать борьбу. Они перебирались из одной заброшенной выработки в другую, проползали сбойки и щели, шли по причудливо петлявшим дорогам двух- и трехъярусных шахт, кружили вокруг каменных столбов. Иногда наталкивались на колоннады деревянных стоек, окутанных пушистой белоснежной плесенью. Провисшая от времени кровля грозила обвалом. От простуды и недоедания у многих появились на теле фурункулы, причинявшие мучительную боль.

— Не теряйтесь, ребята! Выходы найдем!* Мы еще будем бить гитлеровцев, и крепко бить, — послышался из штрека голос парторга Зелинского.

* (И действительно, связавшись по радио с Москвой, партизаны получили точную консультацию о том, как пройти к двум никому не известным выходам из катакомб. Такую помощь партизанскому отряду оказал человек, с детства изучавший одесские катакомбы, — Т. Г. Грицай. Подробнее об этом рассказано во включенном в сборник очерке Ю. Ценина «Времени работник».)

…Однажды, возвращаясь в свой лагерь, мы увидели на дороге свежие следы трех человек, один из них женский. Там же нашли оброненную кем-то листовку с призывом к населению:

«…Уничтожайте фашистскую гадину! Создавайте пробки на станциях железных дорог, взрывайте эшелоны ненавистных оккупантов!»

Зелинский и Васин занялись поисками этих таинственных людей, которые, по-видимому, так же, как и мы, жили в катакомбах. Найти их помог один незначительный случай.

Однажды в Куяльницких шахтах, на одном из поворотов, сверкнули фосфорическим светом глаза какого-то зверька.

— Это кот, — решил кто-то из наших партизан, — значит, где-то близко выход или провал. А возможно, лагерь тех, кто ходит по катакомбам. Может быть, у них в лагере кот.

Но в лампе было мало горючего, да и люди очень устали. Васин распорядился заметить место и прийти сюда в другой раз.

Разровняв песок на дороге, Харитон написал крупными буквами: «КОТ».

Каково же было удивление товарищей, когда на второй день, вернувшись обратно, они увидели чужую надпись: «кто?».

Судили-рядили и, разгладив песок, вывели аршинными буквами:

— А КТО ВЫ?

На второй день последовал ответ:

«КАЖЕТСЯ, МЫ ТЕ ЖЕ, КТО И ВЫ»

Заместитель парторга Павел Арсентьевич Пустомельников, присев на корточки, рукояткой кинжала начертил на песке:

ЕСЛИ ЭТО ТАК, ТО МОЖЕМ ВСТРЕТИТЬСЯ 15 МАРТА В ДЕСЯТЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА

На свидание с неизвестными ушла вооруженная группа партизан.

Товарищи долго не возвращались. Стоя на втором посту, куда должны были вернуться ушедшие на свидание партизаны, мы с Иваном Гавриловичем Гаркушей зорко всматривались в темень штольни, волновались, поджидая их.

Наконец из-за поворота блеснул луч света. Это вернулись наши, возбужденные и радостные. Усевшись на камни, зашуршали бумажками, скручивая «козьи ножки».

«Как видно, свои… чужие табаком не угостят», — подумала я, зная, что у нас в лагере не было и пылинки табаку, и ребята собирали под выходом перегнившие окурки.

Накурившись всласть, люди начали делиться впечатлениями.

— Словно свежим ветром подуло, — сказал Петренко.

— Теперь мы покажем фашистам! — радовался Харитон.

— Да кто они? — сгорая от любопытства, спросила я Зелинского.

— Райкомовцы, — и пояснил: — Иван Гаврилович Илюхин — секретарь Овидиопольского подпольного комитета партии, база которого помещается в Усатовских катакомбах. Лазарев — секретарь подпольного райкома партии Пригородного района Одессы и их люди. Всего их там одиннадцать человек. Завтра некоторые из них придут к нам.

— Это они, оказывается, распространяли листовки в Усатово, — сообщил мне Гринченко.

Подпольщики оказались людьми жизнерадостными и неунывающими. С момента встречи с ними боевая жизнь в лагере снова закипела.

Борьба продолжалась!

Старик Гаркуша (Ю. Корольков)

* (Печатается по тексту газеты «Знамя коммунизма» (Одесса) от 7 октября 1964 г.)

Когда началась война, Гаркуша, как его звали в катакомбах, пришел проситься в партизанский отряд. Он оказался человеком незаменимым в одесских катакомбах. Именно так о нем несколько раз докладывал в Москву, в центр, командир отряда Владимир Александрович Молодцов.

Теперь из документов, хранящихся в государственных архивах, я узнал о последних месяцах жизни каменщика-патриота.

Из катакомб группа Якова Васина — заместителя Молодцова — ушла летом 1942 года, вскоре после гибели командира, чтобы добыть продовольствие и боеприпасы. Мало кто знал о приказе — вывести из катакомб всех, кто ослаб, кто начал прихварывать в холодной сырости и мраке катакомб. Для борьбы с врагом оставались самые крепкие и выносливые люди. А Ивану Гавриловичу было тогда уже без малого семьдесят лет. Вот и послали его под каким-то предлогом пробиваться из катакомб к Савранским лесам — там, в партизанах, ему тоже найдется дело.

Из катакомб вышли благополучно, той же ночью разбились парами, тройками, чтобы неприметнее быть для врага. Старик Гаркуша был человек веселого нрава, лукавый, насмешливый, не чета молчаливому Ивану Францевичу Медереру, вместе с которым они тронулись в путь.

Поначалу все шло будто хорошо, как вдруг в селе Маяки наткнулись они на румынскую жандармскую заставу. Даже сами не поняли, как это получилось, — прямо на дороге.

— Ну, кум, попали мы с тобой, как куренки, даром, что старые, — Гаркуша успел это шепнуть спутнику, когда их вели в Маяки. — Теперь ты мне поддакивай, прикинемся дурнями, может, вылезем…

В жандармском посту села Маяки арестованных допрашивал сам начальник плутонер Орхей.

— Мы, ваше благородие, в село шли, покушать хотели. — Гаркуша старался говорить как можно деликатнее, подбирая слова, приходившие ему на память из обихода давнего прошлого. — А господа полицейские заарестовали нас.

Орхей сидел за столом в просторной хате и подозрительно разглядывал доставленных к нему арестованных. Не могло быть сомнения, что они вышли из катакомб: оборванные, худые и бледные, заросшие бородами, пропахшие сыростью. Из Овидиополя начальство не раз предупреждало — надо внимательнее выслеживать катакомбистов. К тому же плутонер сам слышал, что к одесским катакомбам послали румынскую дивизию, а для этого сняли ее с фронта, и обложили партизан со всех сторон, закрыли все входы и выходы. Говорили: теперь мышь не проскочит. А вот на тебе, как-то проходят…

— Катакомбисты? — грозно спросил Орхей.

— Не понимаем, ваше благородие… Неграмотные…

— Вы из катакомб пришли?

— Ось так, так! — закивал головой Иван Гаврилович. Медерер тоже поддакнул. — Из катакомб. Жили мы там, ваше благородие, теперь сбежали. Силушки никакой нет. Прокопали ход и сбежали.

Гаркуша прикинул — запираться не стоит. Откуда еще могли они прийти в таком виде?

— Почему так? Не понравилось под землей?

— Точно вы сказали, ваше благородие! — оживился Гаркуша, — не нравится нам. Народу тьма, а еду нашему брату — во! — Иван Гаврилович сложил фигу. — Извините, конечно, за выражение…

— Говоришь, людей много? — заинтересовался Орхей. — Сколько же?

— У-у!.. — Старик закатил глаза. — Тыщи, многие тыщи, ваше благородие… Солдаты, конечно. Ну и офицеры… Один генерал даже есть… Да, врать не буду! Сам видел. Большой генерал, аж из Москвы… Разрешите закурить, ваше благородие?

Начальник жандармского поста подвинул сигареты на край стола, бросил небрежно спички. Разговор сулил много интересного. Разрешил арестованным сесть.

Непослушными пальцами Гаркуша вытащил из пачки две сигареты — одну себе, другую Ивану Францевичу, затянулся непривычно сладковатым дымом.

— Там, ваше благородие, все есть, — продолжал вдохновенно врать Иван Гаврилович. — Чего только душе угодно, но не всем. Пшеницы — склады, мельница своя, пекарня, картошки вдоволь, мясо, правда, несвежее — из холодильника, ну там, само собой вино, горилка, спирт… Ну, нам этого, конечно, не давали, а сами они ели что получше. А нам, мобилизованным, латуру одну — мука на воде, и все.

— Кто же это, они?

— Они-то? Начальство! Там, ваше благородие, под землей, три дивизии стоят… Да! Ей-богу! Провалиться на этом месте! Офицеров одних сотни. Пить, есть всем надо… Генерал каждый день с Москвой разговаривает. Берет трубку и разговаривает, запросто! Как мы тут с вами. Спрашивает — когда дадут приказ Одессу штурмовать. В катакомбах для этого все готово. Оружие всякое, пулеметы, автоматы, одних мин сколько… Надо же такое войско под землей разместить! Поэтому и мобилизовали меня, что я катакомбы знаю, как свою хату. Тридцать лет на камне работал… Считайте, ваше благородие, в войну я больше полугода во мраке просидел. Только третьего дня на белый свет вышел. Отмаялись мы с кумом. Я теперь все знаю, что там делается.

Иван Гаврилович Гаркуша рассказывал самые фантастические небылицы о катакомбах. Есть там все — вода, бани, хорошие спальни, даже улицы для прогулок и строевых занятий. А еще есть большая пещера — это для разных собраний. Для большей убедительности Гаркуша назвал даже ее размеры — метров сорок на двадцать. Кровля подперта несколькими столбами — по-шахтерски их называют целиками. В пещеру собирают солдат на митинги, читают им разные инструкции. Или когда из Москвы кто приезжает, здесь тоже докладывает. Московское начальство часто в катакомбах бывает, наведывается. На самолете. Прилетят ночью, сядут в степи около потайного хода и сразу под землю, а самолет улетает. Все шито-крыто, никто ничего не знает. Хитро работают. Сам он, Гаркуша, правда, не видел этого, но и он, и кум от надежных людей слыхали, те врать не станут. А вот в пещере бывал дважды. В первый раз, когда московский генерал приезжал, а в другой — на собрании был. Пещера громадная — тысячи людей помещаются.

Плутонер Орхей внимательно слушал разговорчивого старика из катакомб, и его все больше разбирало этакое нетерпение. Катакомбисты! Ведь это находка! Сами дают такие показания. Вот только про связь узнать.

У старика Гаркуши не надо было долго выпытывать. Он сам тотчас же наговорил с три короба. Связь-то? Связь есть. Он сам, правда, плохо в этом деле разбирается. Знает только, что в катакомбах есть большая радиостанция, но туда никого не пускают. Часовые стоят днем и ночью. А слушать через нее можно хоть Москву, хоть Америку, хоть еще кого — весь мир! Ну, конечно, есть в катакомбах электричество, телефоны. Это уж само собой… Свое НКВД тоже есть.

Допрос длился долго, арестованные выкурили у плутонера все сигареты, а тот даже не заметил. Наконец Орхей приказал увести задержанных, накормить их, если попросят добавки, — дать.

Когда оба они сидели за столом и ели обед, принесенный из жандармской кухни, Иван Гаврилович хитро подмигнул Медереру:

— Ну, как?.. Зубы-то целы? А по-другому и последних бы не досчитались. Погоди, я им еще покажу хвилармонию.

На другое утро арестованных отправили из Маяк в Овидиополь на подводе в сопровождении жандарма, который держал за пазухой казенный пакет и всю дорогу щупал его, как бы не обронить. Плутонер Орхей приказал жандарму не спускать глаз с арестованных и пакет тоже хранить пуще собственных глаз. И еще приказал непременно получить расписку, что арестованных сдал в целости.

В пакете лежал протокол допроса Ивана Гаркуши и препроводительное письмо вместе с актом о задержании арестованных. В письме было сказано:

«Мы, жандарм плутонер Орхей, начальник жандармского легиона, во время несения патрульной службы в селе Маяки обнаружили подозрительных индивидов Гаркушу и Медерера, оба Иваны, которые по причине голода вышли из катакомб и бродяжничали по селам… Первый, Иван Гаркуша, подробно знает расположение катакомб возле Одессы и дает показания о расквартировании там советских войск.

С настоящим актом препровождаются личности арестованных для дальнейшего расследования.

Село Маяки. Плутонер Орхей. 17. 7. 1942 г.»

Из Овидиопольского жандармского легиона Гаркушу и Медерера незамедлительно отправили в Одессу в распоряжение военного прокурора, который тоже долго не держал у себя арестованных и переправил их в «Центр ССИ-3 Одесса» — в службу контрразведки, которой в это время управлял румынский подполковник Пержу.

Дело старика Гаркуши все обрастало, пухло. Прокурор Одесского военно-полевого суда писал в «ССИ-3»:

«Имею честь направить прилагаемое дело на 12 листах одновременно с арестованными Гаркушей и Медерером для дальнейшего расследования».

Утверждения старика Гаркуши вызвали новую тревогу среди оккупантов. Комендант одесского гарнизона затребовал дополнительные войска для блокирования катакомб. В Бухарест пошло срочное донесение о наличии крупной советской военной группировки вблизи Одессы.

Расследование продолжалось. Гаркушу и Медерера содержали в тюрьме как особо важных преступников, а точнее — как важных особ.

Прошло еще немного времени, и копию дела Ивана Гаркуши за № 14484, теперь уже на 128 листах, отправили в «Вултурул» (управление разведки восточного фронта) «для сведения и предостережения».

А расследование продолжалось. Гестапо и сигуранца предпринимали самые экстренные меры. Подполковник Пержу, возглавляющий жандармскую службу в Одессе, сам взялся расследовать показания старика Гаркуши. Собственной рукой он пишет конфиденциальную записку командиру саперного батальона. Текст записки был столь секретен, что Пержу не доверил его даже своей собственной машинистке.

«Лично я установил, что советская морская дивизия со своим штабом в полном войсковом составе находилась 16–17 октября 1941 года в районе Аркадии, а 18 октября сразу исчезла из нашего поля зрения, причем, не было отмечено приближения советских транспортных кораблей, на которые могла бы погрузиться эта дивизия.

Следовательно, вполне вероятно, что показания Гаркуши Ивана, наилучшего знатока катакомб, находящегося теперь в заключении в центральной тюрьме, соответствуют действительности».

Оккупанты так и не избавились от испуга, от твердой уверенности, что в одесских катакомбах скрывались тысячи вооруженных советских людей.

Действительно — у страха глаза велики! Вот каким был Иван Гаврилович Аркушенко — шахтер-патриот из села Нерубайского под Одессой.

Советская республика под землей (И. Ирошникова)

* (Глава из документальной повести «Пал смертью храбрых…» (Командир десанта Авдеев). Печатается по изд.: И. Ирошникова. Мужество (сборник). М., Воениздат, 1971.)

С Дроздовым и Овчаренко мы ходили по тенистым одесским улицам, по неостывшим еще руинам, по следам недавних партизанских сражений. Спускались в катакомбы.

— Задача ставилась так, — рассказывал Дроздов, — действовать на поверхности! В случае же грозящей опасности уходить под землю. Там никто не возьмет.

Но все известные выходы были уже обнаружены немцами, заминированы, закрыты…

Кто-то из подпольщиков выяснил, что в районе Головковской и Картамышевской должен быть еще вход.

Решили провести разведку среди жителей этих улиц.

— Вот тут я должен рассказать вам о Вове Ниццаке, — говорил Дроздов. — Он погиб, когда наши части брали Одессу. Хоронили его с боевыми почестями, с салютом.

Закуривая, Дроздов отвернулся, словно от ветра, а ветра не было.

— Уж в каких мы бывали переделках за эти тяжкие годы! Взрослые люди и то срывались. Не выдерживали нервы. А Вова, тот лишь однажды заплакал. И знаете как? Подходили к Одессе наши части. Я выдавал оружие тем, кто шел в боевую операцию. Гляжу, Вова мой тут же вертится. «Тебе чего?» — спрашиваю. «Оружие, товарищ командир. Выхожу на поверхность». «Нет, Вова, — говорю, — тебя я не назначал. Ты мне при штабе нужен». Не хотел я, конечно, тогда мальчонку выпускать на поверхность, в бой. А он вдруг заплакал.

Дроздов даже приостановился.

— Заплакал, верите? И не стыдно тебе, говорю, а еще партизан!

А он мне сквозь слезы: «Да, партизан! Как разминировать входы, так я партизан! Как воду искать под землей, так я партизан! А как бить фашистов, так Вова — мальчик!»

— Верно ведь, а? Как по-вашему? — спрашивает Дроздов, будто это имеет какое-то значение теперь. И продолжает после паузы:

— Дал я ему наган. На, говорю, береги свое боевое оружие. Наган-то он уберег, а сам…

Жил в Одессе, на Молдаванке, мальчик Вова Ниццак… Увлекался Вова голубями и катакомбами. К голубям родители относились терпимо. Катакомбы же находились под строгим запретом.

Несмотря на запрет, все свои сбережения от школьных завтраков и прочих «доходов» Вова тратил на электрические фонарики, батарейки, веревки, свечи — на то, без чего нельзя обойтись под землей.

С надежным другом тайком от родителей мальчик отправлялся в подземные странствия. Вдвоем они вдоль и поперек исходили те катакомбы, что в районе Молдаванки, составили план всех выходов.

В дни оккупации Вова часто исчезал из дому. Мать догадывалась: он в катакомбах.

Когда Вова наконец возвращался, мать набрасывалась на него.

— Что ты лазаешь в эти проклятые катакомбы? — свистящим шепотом говорила она, беспокойно поглядывая на двери. И слезы текли по ее щекам. — Что ты там потерял? Ведь тебя, как щенка, пристрелят на месте, если только заметят…

Вова отмалчивался. Он бы не сумел объяснить матери. Все, что было отнято, словно вновь возвращалось к нему, когда с фонарем в руках он бродил по узким каменным коридорам и, ничего не боясь, в голос затягивал любимую отцовскую песню:

Под тяжким разрывом гремучих гранат отряд коммунаров сражался…

Происходило чудо: здесь, под землей, Вова становился сильнее захватчиков, патрулировавших по улицам его города, сильнее жандармов, которые, боясь нападения из-под земли, с оружием в руках сторожили выходы из катакомб.

Он чувствовал себя сильнее тех, на чьей стороне была сила, кто в любую минуту мог безнаказанно затоптать его жизнь.

И еще: каждый раз, спускаясь под землю, Вова втайне надеялся повстречать партизан. Разве не мог пригодиться партизанам одесский мальчик, знающий катакомбы?!

— …На Головковской улице, в районе которой, по слухам, находился еще не обнаруженный немцами вход, — рассказывал Дроздов, — был в то время винный подвальчик, где, случалось, мы назначали встречи. Держала его некая тетя Оля — женщина простая, располагающая на вид. Посоветовался я с ребятами, решил рискнуть. Выбрал время, когда народа в погребке не было, подошел к стойке, спрашиваю: «Слушай, Ольга, можешь ты нам вход в катакомбы указать?»

Она на меня внимательно поглядела, подумала и, ни о чем не спросив, говорит: «Я сама не могу. Но тут у нас один хлопчик есть…»

Как живой, перед глазами Вовка стоит: худенький, хмурый, глаза сердитые. Ольга его обняла за плечи, подводит ко мне. Вова еще сильнее хмурится, руку ее сбросил с плеча, спрашивает: кто такой?

Я молчу. Не сразу нашелся, как ему отвечать? И вдруг замечаю: лицо у Вовки светлеет.

— Ну-ка, пошли отсюда, — говорит он.

Вышли на улицу. Мокрый ветер. Метель.

Вова завел меня в какую-то подворотню, спрашивает:

— Вы партизаны, да?! — А глазенки его так и сверкают в темноте. — Ладно, — шепчет мне Вовка, — я вам покажу один вход. Никто про него не знает. У меня там винтовка спрятана. Я ее у румына на сахар выменял. И бочка воды приготовлена про запас. А здесь поблизости еще входы есть. Они заминированы. Но я подглядел, где мины заложены. Мы с ребятами их разминируем. Только вы меня примете в отряд? Говорите сразу, по- честному!

…Вот через этот вход, который указал когда-то Вова, мы и спустились с Дроздовым в катакомбы. Вход этот показался мне чем-то средним между норой и берлогой. Дроздов сказал, что это остатки дома, который сожгли оккупанты, заподозрив, что подвалы его сообщаются с катакомбами.

Мы вползли в эту норку на четвереньках. Через десять-пятнадцать шагов поднялись на ноги. Шли сперва в полусогнутом положении, постепенно выпрямляясь.

Впереди шел Дроздов. Он вел нас по подземному лагерю. Лагеря уже не было, но во всех подробностях своего бытия он жил еще в памяти Дроздова.

— …Вот здесь день и ночь несли свою вахту часовые, — говорил Дроздов. — Без пропуска они не впускали и не выпускали никого — каждый выход на землю, на поверхность, был сопряжен с опасностью и риском, что враг обнаружит вход.

Право свободного входа и выхода имели очень немногие из руководителей отряда. Обычно же пропуск на выход давался только тому, кто шел на боевую операцию.

…А в этой каменной нише помещался так называемый «секрет» — вооруженный взвод на случай любого нападения. Впрочем, нападать было нелегко. Вражеские солдаты вынуждены были бы вползать сюда так, как вползали и мы, — поодиночке.

За «секретом» шла «комендантская». Крохотная каморка в стене, сложенный из камней стол. Каменные плиты вместо скамеек. Здесь властвовал комендант катакомб.

Дроздов говорит, что на столе его стоял телефон — в катакомбах была налажена телефонная связь. Кто-то из партизан работал мастером на городской телефонной станции — он и устроил это.

Повсюду приметы лагеря: обрывки промасленных концов — здесь размещалась оружейная мастерская, остатки шрифта — здесь типография. Печатали листовки. Издавали газету «За счастье Родины».

Железные койки навалены одна на другую, видимо, подготовлены к вывозу — это госпиталь. Койки завезли сюда в свое время словаки. А втащили их в катакомбы через другой вход, который был в подвале одного из домов на этой улице, только гораздо просторнее.

Самое страшное остаться в катакомбах без света. Круглые сутки горели здесь керосиновые лампы или же фонари.

— Полуслепыми выходили наружу, — сказал Дроздов. — Как летучие мыши, привыкали к темноте.

Подняв факел, Дроздов осветил стены: из тьмы проступили знаки: стрелки, квадраты, круги, зигзаги. Надписи: «К штабу!», «К госпиталю!», «К воде!»…

Дроздов сказал, что опасность заблудиться, запутаться, затеряться навеки в этом каменном лабиринте подстерегала каждого. И что лишь Вова Ниццак знал отлично этот участок. Вся система опознавательных знаков — его работа.

— Что бы мы без этого хлопчика делали? А в первые дни особенно, — не раз повторял Дроздов. — Это был такой проводник под землей! Всего не расскажешь. Но вот один случай. Было это в последние месяцы оккупации. Полиция тогда обнаружила наши выходы и наново их замуровала. Все как есть, до единого! Отрезали нас от мира, можно сказать! Положение очень тяжелое. Продовольствие на исходе и, главное, нет воды. А в катакомбах — люди.

Когда мы спускались в катакомбы, вода была, сперва шли дожди, потом таял снег, и влага просачивалась сверху, а когда пригрело весеннее солнышко, все наверху высохло.

Виду, конечно, я не показывал, но беспокойство было большое.

Отрядили мы экспедицию на поиски выхода. Здоровые хлопцы пошли. Бродили около суток, вернулись ни с чем: нет выхода!

Взял я Вовку, отправились мы вдвоем. Как искали, рассказывать подробно не буду. Отошли от лагеря, заплутались. Бродим, бродим по лабиринту, ну как будто бы черт нас кружит: возвращаемся на прежнее место. Хоть плач! А Вовка держится! И все повторяет, что выход здесь! Должен быть где-то здесь. Как уже он ориентировался, не знаю. Откровенно скажу вам, я выбился из сил. А Вовка держится! Вовка меня ведет! И вывел!

Это даже не выход был — расщелина.

Как мы с Вовкой припали к ней! Не скажу, чтоб дышали воздухом. Глотали его, как воду…

Помню, ночь на дворе стояла тихая, теплая. Луна взошла, осветила пустырь, развалины, одинокое дерево над канавой! Невеселый такой пейзаж.

А Вовка и говорит:

— До чего же красиво на земле, дядя Степа!

Раньше так он меня не называл. Все, бывало, «товарищ командир».

Лежим мы с ним, как звери в берлоге, и нет у нас сил наружу выбраться. А тут налетел ветерок, потянуло степью, Вовка прижался ко мне головенкой и говорит:

— Какие ж мы раньше счастливые были, дядя Степа! Воздуху одного сколько было: хочешь — дыши, хочешь — не дыши…

Словаки — герои одесского подполья (Богуш Хнеупек)

* (Печатается с некоторыми сокращениями по тексту газеты «Красная звезда» от 4 декабря 1963 г. Автор статьи — чехословацкий журналист, ныне министр иностранных дел ЧССР).

Писать об отважных требует история.

Тем более, если большинство из них погибло за правое дело.

Сейчас, спустя 20 лет, об этих отважных напомнил документ, случайно найденный летом этого года. Собственно говоря, это был список словаков, перешедших с оружием в руках на сторону партизан Объединенного отряда в Одессе, а после соединения с частями Советской Армии откомандированных в распоряжение чехословацкой миссии в Москве. Документ был датирован апрелем 1944 года и содержал имена 160 словацких солдат и офицеров.

Вскоре выяснилось, что этот список, сохранявшийся в бумагах генерала в отставке А. Н. Асмолова, который в свое время был начальником штаба партизанского движения при 3-м Украинском фронте и таким образом был связан с подпольем Одессы, оказался единственным реальным свидетельством пребывания словаков в Одессе.

Словацкая воинская часть, находившаяся в Одессе, являлась тылом 1-й запасной дивизии, которую фашисты с насмешкой называли «дивизия — быстро домой». Предательское фашистское правительство Словакии послало солдат этой дивизии на братоубийственную войну против Советского Союза. Словаки с самого начала не скрывали, что они не хотят воевать, оказывали помощь населению оккупированных районов, а там, где представлялась возможность, — на Кавказе, на Кубани и в Крыму, — они переходили на сторону Советской Армии. Стечение обстоятельств было таково, что 26 октября 1943 года, когда остатки дивизии «быстро домой» в количестве 2 тысяч солдат в районе Мелитополя перешли на сторону Советской Армии, тылы дивизии были переброшены из Кривого Рога в Одессу.

Скупые строки документов говорят о том, что словаки сразу же установили связь с антифашистским подпольем города, оказывали ему помощь продовольствием, машинами, отдавали в распоряжение партизан радиостанцию, выполняли роль связных. Их сотрудничество с партизанами было настолько явным, что фашистский комендант города отдал приказ об отправке словацкой части в Тирасполь. После переговоров со штабом «подземной республики» словаки в тот же день спустились в катакомбы. Фашисты объявили их вне закона. С этой минуты каждый словак был осужден на смерть. В условиях подполья словаки выполняли ответственные задания. Так как они были лучше вооружены, им доверялась охрана входов в катакомбы. Они участвовали в налетах на гарнизон СС в Кривой Балке, защищали дома на Картамышевской улице, в ночь накануне освобождения города преследовали отступающих фашистов.

Вот это — помимо нескольких незначительных эпизодов, помимо имени сержанта Кончетти — организатора перехода словаков в катакомбы, помимо списка оружия, которое они принесли с собой, — это было все, что мы о них знали.

История оказалась скупой не только на факты, она была последовательно анонимной. Это и понятно. Время, когда было хорошо известно, кто совершил ту или иную операцию, было военное. Назвать тогда имена бойцов означало, что их семьи в оккупированной Словакии будут подвергаться преследованиям. Ну, а позднее? Словаки-«одесситы» были зачислены в 3-ю бригаду Чехословацкого корпуса в СССР, сражались в Карпатских горах, их высаживали с десантом во вражеском тылу, и, конечно, большинство из них погибло. Небольшой эпизод великой войны был забыт.

И только найденный сейчас список давал возможность обнародовать боевые дела и имена людей, совершавших их, разыскать новые факты. Возникло сомнение: а помнят ли еще в Одессе словаков? Может быть, горсточка наших бойцов промелькнула в истории города, как легкая тень?

Но Одесса превзошла все ожидания. Люди, которых я разыскал, глубоко в сердцах своих сохранили память о солдатах, которые поддержали их в легендарной борьбе. Это были искренние, ничем не запятнанные воспоминания о днях героической борьбы. Эти люди помнят словацкие песни, сохранили письма, помнят имена: Ян, Мартин, Густав, Ондрей. Меня познакомили со старым каменотесом Павлом Горой из Кривой Балки — бывшим проводником словаков в подполье. Он показал мне места, где размещались словаки. С удивлением смотрел я на стены катакомб со словацкими надписями.

В другом месте я видел рисунки ныне покойного художника Бирюкова. Он увековечил память самых отважных борцов одесского подполья, в том числе и словаков. Одного из них звали Каич или Лаич. В тот день, когда словаков объявили вне закона, он должен был передать в центральную часть катакомб срочное сообщение. Фашисты схватили его, разоружили и вели под конвоем. Тогда он решился на отчаянный шаг. Бросился на землю и одновременно бросил в ноги конвоирам гранату, которую прятал под одеждой. Взрыв, стоны. Окровавленный, но оставшийся в живых солдат бросил вызов смерти. Ему удалось уйти от преследования и передать сообщение.

На другом рисунке был изображен смуглый сержант с усиками. Это был единственный словак, имя которого было известно. Но фамилия его — Кончетти — звучала странно и по-словацки и по-русски, скорее всего это была искаженная русская транскрипция. Еще осенью 1943 года Кончетти первым установил связь с подпольем города. Позднее он организовал «эскорт» для парашютиста командира подполья Авдеева-Черноморского. Тот прошел по городу в окружении патрульных солдат, вооруженных штыками. В действительности же солдаты-словаки его охраняли. В день массового перехода к партизанам Кончетти выстроил часть, торжественно зачитал текст партизанской присяги, которая заканчивалась словами: «Смерть немецким оккупантам!» — и спустился в катакомбы. Штаб партизанского подполья доверил ему, младшему командиру, командование отдельной словацкой частью, хотя в ее рядах были и офицеры. Кончетти был ранен в грудь в ночь накануне освобождения и позднее скончался.

После долгих поисков я отыскал на Картамышевской улице место, где 20 лет назад сражались словаки. Очень милые люди разыскали по соседству старушку, которая здесь в то время жила: «Как же мне не помнить ваших солдат! Ведь они обороняли наш дом до той минуты, пока мы не спустились в катакомбы. Ваши отступили лишь тогда, когда дом уже загорелся и во двор ворвались фашисты. Если бы не ваши, фашисты нас всех поубивали бы. Им стало известно, что в нашем доме имеется тайный вход в катакомбы».

Но самый большой сюрприз ожидал меня в областном комитете партии. Оказалось, что группа добровольцев, бывших офицеров, работает над историей Одессы в дни войны, тем самым они освещают и участие словаков в героической подпольной борьбе. Полковник запаса В. Ф. Егоров уже собрал и изучил обширный материал, записал воспоминания десятков людей и терпеливо, как мозаику, воссоздал картину борьбы словаков в одесском подполье и уточнил их роль в этой борьбе. Уже найден первый рапорт работниц джутовой фабрики подпольному штабу о том, что в город прибыли словаки. В рапорте подчеркивалось, что «словаки нам симпатизируют». Были найдены и другие документы, которые позволили установить, что в районе Кривой Балки сражались 88 словаков, а в центральных катакомбах — 68.

Другой документ отчасти удостоверял личность сержанта Кончетти: «Родился 3. X. 1919 года в Кунове, район Веница. Трижды был разжалован. Сагитировал 45 словаков». К сожалению, в Словакии нет города Веница — ни областного, ни районного.

В результате поездки в Одессу мною была написана серия очерков, которые месяц тому назад были опубликованы в чехословацкой газете «Правда». Скромность автора не позволяет мне подробно написать о том, какие отклики вызвали эти очерки. Мне писали родители и близкие тех, кто погиб, писали те, кто знал героев очерков, писали и совершенно незнакомые люди, которые слышали об Одессе. Трогательное письмо прислала мать сержанта Кончетти: «С волнением читала я о борьбе словаков в Одессе. Сердечная Вам благодарность. Право, я уверена, что речь идет о пашем сыне Мишо Кончитом. Все сходится. За то, что он перешел на сторону русских партизан, мне перестали платить пенсию, которую я получала как вдова. Я должна была вернуть все деньги. Кроме того, в армию забрали второго сына Яна Кончитого. Но и Ян бежал, фашистам удалось его схватить, и его бросили в концлагерь. Он вернулся в ужасном состоянии. Сейчас он председатель нашего местного национального комитета. Погибший Мишо с детских лет работал по дому. Потом он учился на кузнеца и уже мог работать подмастерьем, но я овдовела, у нас не было денег, и ему пришлось вернуться домой — работать в маленьком хозяйстве. В последний раз мы видели его в 1942 году. С детских лет он был бесстрашен. И я счастлива, что там, в Одессе, он был такой смелый. Мы знали, что он погиб. Но лишь теперь нам стали известны подробности, жаль, что так поздно. Прошу Вас, сообщите в Одессу, что его звали не Кончетти, а Михал Кончитый, что он из Кунова у Сеницы в Словакии».

Написали и некоторые непосредственные участники этих событий. Прежде всего, отыскался солдат, бросивший в ноги фашистскому патрулю гранату. Он живет в шахтерском городе Гандлова, до последнего времени исполнял обязанности председателя местного национального комитета. Зовут его Людовит Лаучик.

Йозеф Ганак из Чахтице узнал себя на портрете художника Бирюкова, который также был опубликован в газете. Это он, тот неизвестный шофер, который вез в катакомбы машину хлеба. У одного из входов в катакомбы его окружили фашисты, но он не растерялся, выжал газ, прорвал цепь фашистов, вооруженных автоматами, и на бешеной скорости добрался до другого входа, где и сгрузил хлеб.

Написал и шофер-коммунист Йозеф Филип из Глиника. «Я был очень взволнован, прочитав о нас в газете, о том, как мы с оружием в руках из фашистской армии перешли на сторону советских партизан», — так начиналось его письмо. В нем он сообщил нам, что в то время был пекарем, но гестапо арестовало его за связь с партизанами. Ему удалось бежать, и потом он пек хлеб для подпольщиков, а после освобождения Одессы был награжден. Он прислал список тех товарищей по оружию, которых помнил. В этом потрясающем документе часто встречаются слова: «погиб» и «пропал без вести».

Все написавшие сообщили также имена тех, кто, вероятно, остался в живых. Возможно, удастся разыскать и их. Их воспоминания позволят пролить свет еще на одну страницу героической эпопеи партизан одесских катакомб. В трудные годы Великой Отечественной войны кровь павших бойцов скрепила нашу братскую дружбу, которая переросла в нерушимую дружбу между народами Чехословакии и Советского Союза.

Катакомбы (В. Катаев)

* (Печатается с некоторыми сокращениями по изд.: «Героическая Одесса» (сборник). Одесса, 1945.)

Мне посоветовали побывать в катакомбах Усатовых хуторов. Там скрывался подпольный партийный комитет Пригородного района и несколько партизанских отрядов, непосредственно связанных с этим подпольным райкомом.

В это время в Одессе началась городская партийная конференция, и несколько человек усатовских подпольщиков приехали на нее. В числе их был и товарищ Лазарев Семен Федорович, секретарь Одесского пригородного подпольного райкома партии — тот самый человек, который в течение двух с половиной лет, находясь глубоко под землей, руководил движением сопротивления одного из самых больших одесских районов. Это была героическая, абсолютно неравная и тем не менее победоносная война небольшой горсточки одесских большевиков — несгибаемых советских патриотов — против двухтысячной регулярной румынской армии, специально расквартированной в районе Усатовых хуторов.

Нас познакомили.

Я увидел небольшого человека средних лет с ординарным, немного болезненным лицом, по внешности типичного районного партийного работника, каковым он в действительности и был. Ничего исключительного, а тем более героического при всем желании нельзя было отыскать в его фигуре. Не было в нем также ни тени рисовки или какой-нибудь позы. Даже — позы простоты и скромности.

Узнав, что я хочу спуститься в «его» катакомбы, Семен Федорович очень обрадовался. Он обрадовался потому, что, оказывается, с того дня, как вышел из катакомб навстречу Красной Армии в апреле 1944 года, до сих пор еще ни разу не смог побывать на своем старом пепелище.

И с той быстротой, точностью и конкретностью, которые отличают опытного подпольщика, он в течение двух часов организовал довольно трудную поездку в катакомбы.

Прежде всего он из-под земли достал двух своих соратников, членов его подпольной организации, за которыми я безуспешно «охотился» в течение нескольких дней.

Один из них был Иван Гаврилович Илюхин, секретарь Овидиопольского подпольного райкома партии, который в силу целого ряда обстоятельств попал в катакомбы к Лазареву, другой — Леонид Филиппович Горбель — третий секретарь Пригородного подпольного райкома и командир партизанского отряда № 1 (Куяльницкого).

Оба они — Илюхин и Горбель — были люди той же партийной складки, что и Лазарев: простые, внешне ординарные, скромные, без рисовки и полные несокрушимой духовной силы, которая светилась в их прямых, открытых глазах. Только несколько помоложе Лазарева, Илюхин — уроженец Орловской губернии, настоящий русак с высоким лбом и крепкими скулами, большой, сильный, в черной коровьей куртке мехом наружу. Горбель — законченный тип веселого и живого черноморца с крепкими руками, привыкшими к веслам, подвижным, лукавым лицом и статной фигурой, с особым военным щегольством стянутой офицерским поясом.

Они коротко и деловито посовещались с Лазаревым и тотчас исчезли добывать вещи, необходимые для нашей экспедиции: фонари «летучая мышь», особые, специально сконструированные для катакомб большие зажигалки, расчитанные на несколько часов горения, керосин для фонарей, бензин для автомобиля, старые спецовки, чтобы не запачкать под землей костюмов, короткие костыльки, на которые нужно опираться, пробираясь по тесным и низким подземным коридорам, чтобы нестукаться о потолки…

Вскоре все это было добыто, и мы отправились.

Мы проехали через весь город, миновали Пересыпь, сожженную, взорванную, исковерканную оккупантами, и стали огибать ракушняковую гору, ведущую к Хаджибейскому парку и далее к Усатовым хуторам. По склонам этой горы, похожей на ковригу хлеба, раскинулось несколько сел — Нерубайское, Куяльник… В некоторых местах в скалах виднелись трещины. Это были входы в катакомбы. Но в большинстве они были взорваны, развалены и даже забетонированы.

— Да. Жестокая была борьба, — сказал Лазарев.

Отсюда начиналась территория, где действовал его подпольный райком. Здесь каждый забор, каждый погреб, каждый домик, каждое деревцо, каждая щель были знакомы партизанам, как своя ладонь…

Машина пересекла выгон, нырнула в скалистую балочку, вынырнула из нее и въехала во двор небольшой хибарки, крытой камышом. Пока шофер ставил машину за погреб, сложенный все из того же ракушняка, из хибарки вышла крестьянка с повязанной полинявшим платком головой. Увидав выходящих из машины гостей, она радостно, приветливо улыбнулась.

— Здравствуйте, товарищ Лазарев! Здравствуйте, товарищ Илюхин! Здравствуйте, товарищ Горбель!

— Здорово, хозяюшка! Не забыла нас?

— Где там! Разве таких людей когда-нибудь забудешь? Вы наши избавители. Если б не вы — нас бы уже давно поубивали. Что ж вы нас совсем забыли — не приезжаете?

— Дел много. Одесский район восстанавливаем. Времени не выберешь. Хозяин дома?

— Дома, дома. Милости вашей просим. Заходите в хату.

А уже из хаты выходил хозяин. Он так торопился навстречу дорогим гостям, что даже забыл надеть свою баранью шапку. Его смуглое южное лицо с характерным горбатым носом, огненно-черными глазами, сивыми усами и крепким, по-солдатски выбритым подбородком светилось той же радостной, приветливой улыбкой. Он крепко пожимал гостям руки.

— Заходьте, прошу вас. Заходьте, дорогие друзья.

— Эти люди нам крепко помогали, когда мы сидели под землей, — сказал Лазарев. — Они нам приносили пищу, передавали записки, предупреждали об опасности. Благодаря им нам было известно все, что делается наверху. И ведь все это с опасностью для жизни.

Узнав, что мы будем спускаться в катакомбы, хозяин принес несколько самодельных коптилок, сохранившихся у него еще со времени подполья. Нашелся также и бидон керосина. Так что, собственно говоря, зря хлопотали насчет «летучих мышей» и горючего.

— Я ж говорил, — с неудовольствием проворчал Горбель, — что у них все есть. Напрасно только время потратили на подготовку.

* * *
Пока мы переодевались в старые макинтоши и спецовки, хозяин, показав рукой на всю скромную обстановку своей хаты, сказал:

— При оккупантах ничего этого здесь не было. Были только одни голые стены.

— А где же все это было?

— А в катакомбах. В последние месяцы ихнего каторжного режима, ихней «новой Европы», чтоб она сгорела, мы все хозяйство перевели под землю. И овец перевели. И корову. Только тем и спаслись от неминуемой смерти.

— Это верно. Почти все население Усатовых хуторов в последние месяцы пребывания немецко-румынских разбойников спасалось у нас в катакомбах.

— Сколько же всего у вас было так сказать «посторонних»?

— Несколько тысяч. Я думаю, тысяч до семи. Они, правда, размещались недалеко от выходов, но все равно — под нашей охраной они были для врага недоступны.

— Спасители наши, — сказала хозяйка.

И я вдруг понял всю силу этой небольшой горсточки большевиков-патриотов, которые в течение двух с половиной лет не только вели свою смертельно-опасную работу, но также сумели спасти несколько тысяч местных жителей от гибели, разорения и неминуемого рабства.

— Ну, товарищи, двинулись, — сказал Лазарев, когда светильники были зажжены и фонари «летучая мышь» отрегулированы.

Мы прошли несколько сот шагов задами, спустились в балочку и подошли к щели в скале.

— Вот это и есть наш знаменитый выход «семечки», — сказал весело Горбель. — Сторожевой здесь был пост и караульные лузгали семечки, — пояснил он это название. — Теперь берегите голову. За мной.

* * *
Воздух вокруг становился все более неподвижный, затхлый, спертый. Фонари и коптилки чуть мерцали, с трудом освещая вплотную придвинувшиеся стены и совсем низко нависшие своды. Становилось душно, даже жарко, хотя наверху была зима, ветер и градусов десять мороза. Иногда почва под ногами поднималась, потолок опускался еще ниже. Оставалось небольшое отверстие, сквозь которое нужно было протискиваться ползком, подчас даже на животе. Песок и каменная пыль сыпались за воротник. С непривычки я задыхался, обливаясь горячим потом. А мы не прошли еще и километра. Туннель то и дело поворачивал то вправо, то влево. Он то поднимался, то круто уходил вниз. Через каждые десять-пятнадцать шагов возникали разветвления. Иногда их было три или четыре. Новый человек запутался бы здесь в одну минуту. Но Горбель шел уверенно, как по своей квартире, ни на один миг не задумываясь, куда свернуть. Он только на перепутьях особенно внимательно осматривал стены и полы, освещая их своей «летучей мышью».

— Откуда вы знаете, куда надо идти? — спросил я во время небольшой передышки, когда мы присели на камни посреди тесного туннеля.

И тогда Горбель открыл мне одну из многочисленных тайн катакомб. Он осветил стены, и я заметил, что они испещрены различными значками, выцарапанными на камне, нарисованными мелом и углем или просто начерченными пальцами на толстом слое пыли, покрывающем пол. Это были знаки подземной навигации. Указатели подземного фарватера. Разумеется, никакой более или менее точной карты катакомб не существует. Стоило бы колоссальных трудов составить схему этого невероятно запутанного лабиринта, имеющего в довершение всего несколько горизонтов залегания. Компас здесь бесполезен. Во-первых, без карты он все равно ни к чему. Звук голоса почти не распространяется. Остается только сигнализация значками, своеобразными иероглифами. Каждый член подпольной организации нашел свои, так сказать, «позывные». Когда человек передвигался по лабиринту катакомб, он время от времени оставлял на стенах свои визитные карточки и шифрованные сообщения о том направлении, куда он направляется, для того, чтобы в случае аварии со светом его могли отыскать товарищи. Я говорю «аварии со светом» потому, что авария фонаря или коптилки равносильна гибели человека.

Оставшись без света, человек здесь безусловно должен погибнуть. Двигаясь в темноте, он абсолютно не может ориентироваться, через тридцать шагов заблудится среди множества поворотов и будет заживо погребен. Такие случаи бывали.

Но вернемся к подземной навигации.

Горбель осветил фонарем стену, и я увидел на ней несколько значков, нарисованных углем. Один был похож на топографическую стрелку, но только с двумя вертикальными черточками на хвосте. Другой состоял из одной лишь буквы Я. Третий представлял собой крестик со стрелкой. Были еще кружочки, стрелки, направленные в разные стороны. Были цифры.

Стрелка с двумя вертикалями была, например, визитной карточкой Илюхина. Цифры были датами прохождения. Стрелки — направлением. Пятиконечная звезда была знаком всего подпольного райкома в целом. Таким образом, внимательно глядя на стены, человек посвященный всегда мог знать, кто где в данный момент находится, где кого нужно искать.

* * *
Мы двинулись дальше, низко нагибаясь и опираясь на свои короткие палочки. Прошли еще километра два, и вдруг нам на пути стали попадаться разные вещи. Первой мы увидели лопату, воткнутую в кучу ракушнякового щебня. Рядом на камне стояла коптилка, сделанная из бутылочки из-под одеколона ТЭЖЭ. Коптилка вся была покрыта пылью. Но в ней еще сохранилось немного керосина. Когда Илюхин поднес к ней спичку, фитилек загорелся. Груда заржавленных патронов тускло блеснула за камнем. И, конечно, стены вокруг — как и всюду — были исписаны белыми и черными иероглифами. Мы все окружили светильник и смотрели на дымный язычок пламени, как очарованные. И правда, было что-то чудесное, почти волшебное, полное глубокого смысла в том, что эта самодельная партизанская лампочка, к которой никто не прикасался больше восьми месяцев, вдруг сразу же безотказно загорелась, как будто бы была все время наготове.

— А вы знаете, товарищи, — сказал после некоторого молчания Лазарев. — Даже как-то не верится, что все это было в сущности так давно. Кажется, что все это было вчера… Только что… Смотрите, а вот и наша листовка.

За грудой патронов покрытый пылью и плесенью, валялся небольшой розовый листок. Я поднял его. Это было воззвание подпольного комитета к железнодорожникам.

«Товарищи железнодорожники!

На наших глазах гитлеровские бандиты вывозят в Германию награбленное добро из нашей Отчизны.

Кровопийцы высасывают все соки из нашего народа.

…Священный долг патриота нашей Родины требует от каждого вести беспощадную борьбу с ненавистными оккупантами…»

Не все можно было разобрать в этой листовке, истлевшей от времени. Бросались в глаза строчки:

«Не мазутом, а песком засыпайте буксы, поджигайте эшелоны, цистерны с бензином, создавайте пробки на станциях, всеми способами срывайте транспорт ненавистных оккупантов…»

Десятки тысяч таких листовок распространил подпольный райком Лазарева. И честные советские люди, беззаветные патриоты засыпали буксы песком, поджигали цистерны с бензином, пускали немецкие эшелоны под откос.

Да, все это было. Теперь уже это история.

Мы снова двинулись дальше, освещая стены дрожащими огоньками своих коптилок. И вдруг, не сговариваясь, под наплывом воспоминаний партизаны все сразу запели свою подпольную песню, свой партизанский гимн. Их голоса глухо и вместе с тем необыкновенно торжественно звучали под низкими сводами. Цепь огоньков мелькала во мраке. И во всем этом было что-то необыкновенно волнующее, я бы даже сказал, величественное. Они шли и пели ту самую песню, которую пели под землей в то время, когда по земле, в каких-нибудь десятках метрах над ними, гремели кованые сапоги захватчиков. Я запомнил их песню от слова до слова. Ее сочинил сам Лазарев. Они пели ее на мотив «Оружьем на солнце сверкая». Вот эта песня:

Пошли мы тернистой дорогой. Далек оказался наш путь. Наполнилось сердце тревогой. Нет сил, невозможно вздохнуть.

И припев:

Марш вперед, друзья, в поход На разгром фашизма. Нас вперед всегда ведет Знамя большевизма.

Эти слова, написанные поэтом-самоучкой, может быть, не всюду ладно, тем не менее произвели на меня громадное впечатление. Каждое слово в них, каждая мысль была глубоко прочувствована, правдива, честна и благородна. Это были не стихи. Это была сама жизнь:

В сырых катакомбах глубоких, Где воздуха мало порой, Где много обвалов широких, Живем мы родною семьей. Жизнь наша — борьба роковая: В тылу у врага остались, В борьбе, ни на что невзирая, Мы тяжесть нести поклялись…Нам вера надежду рождает, Нам вера и бодрость дает. Кто верит — всегда побеждает, Позиций своих не сдает. Что ж делать, когда нет исхода? На милость врагу не пойдем. Мы все, как один, за свободу, За счастье народа умрем.

Когда, наконец, мы добрались до лагеря № 1, я совершенно выбился из сил. Я был весь мокрый — хоть выжимай. Остальные чувствовали себя прекрасно. Вот что значит привычка!

* * *
Лагерь представлял собой несколько комнат, вырезанных в скале. В одной комнате помещалось отделение партизанского отряда. Здесь были каменные пары, покрытые полусгнившей соломой. Как в настоящей казарме или блиндаже, у каждого бойца было свое постоянное место. Был здесь каменный стол и каменная скамья. В нише в большом порядке располагалось оружие. На стене висело расписание нарядов. Ведро, самодельная кружка, веник. Все честь честью. В другой комнате находился райком. Здесь на каменных койках спали все три секретаря. Здесь решались партийные дела. Давались боевые задания отряду. На пишущей машинке печатались листовки. Дальше в коридоре была сделана выгребная яма, куда бросали мусор. И это было очень важно, так как в условиях спертого воздуха, отсутствия света и плохого питания отряд все время находился под угрозой возникновения эпидемических заболеваний. Была уборная. Была кухня, где на примусах готовили еду. Был продовольственный склад: большая кадка для муки и большой ящик для других продуктов. Масса бутылок из-под горючего, которое здесь ценилось на вес золота: нужно было круглые сутки освещаться. Было вырезанное в скале отделение, где держали кур и откармливали поросят. Было несколько семейных отделений, где жили мужья с женами. И всюду в стенах ниши — с лекарствами, с письменными принадлежностями, с иголками, нитками, сапожным инструментом и сапожным товаром.

Теперь мы были окружены предметами домашнего обихода, утварью, посудой, остатками одежды, бутылками, склянками, грамофонными иголками, самодельными плакатами, книгами, брошюрами, румынскими газетами, из которых партизаны черпали многие очень важные для себя сведения, железными ящиками с пулеметными лентами. Все это прекрасно сохранилось, хотя и было засыпано пылью.

Я рассматривал вещи, раскиданные повсюду. О каждой из этих вещей можно было бы написать роман. Вот, например, обломки лампового радиоприемника. Казалось бы, что может быть проще: сидеть под землей и слушать радиопередачи. Однако это совсем не верно. Принимать радиопередачи было не только безумно трудно, это было иногда просто подвигом. Каждый раз нужно было выносить радио наружу или ставить приемник возле самого выхода из катакомб. Но все выходы были блокированы врагами. Приходилось постоянно отыскивать новые выходы. Прежде чем вынести приемник наверх, производилась разведка.

Очень часто это было связано с серьезной боевой операцией, с разминированием выходов, с перестрелкой, с очень сложной и опасной разведкой. Но и это не все. Нужно было установить временную антенну. Это делалось по ночам, в часы наиболее важных московских передач, под непрерывной угрозой смерти. Кроме того, оккупанты ставили всюду в районе хуторов специальные установки, чтобы запеленговать и обнаружить партизанскую радиостанцию. Каждый раз приходилось, так сказать, «разминировать» местность от этих радиопеленгаторов. И с опасностью для жизни подпольщики это делали. В углу я увидел кучу снятых с поверхности румынских радиопеленгаторов. Это были трофеи подпольного райкома товарища Лазарева. А вот и самодельная установка для добывания тока для радиопередатчика. Партизаны крутили ее вручную, как папанинцы на льдине.

А какие критические дни приходилось им переживать! Сначала оккупанты думали, что партизаны не смогут долго продержаться под землей. Им казалось, что это совершенно невозможно. В своей прессе они уделяли большое внимание катакомбщикам. Какой-то горе-профессор из Бухареста даже напечатал большую успокоительную статью о том, что партизаны все равно обречены под землей на неминуемую гибель без воздуха, солнечного света и витаминов. Он весьма «научно» обосновал свою «теорию». Но злосчастный профессор не учел одной маленькой детали. Он не учел, что в катакомбах сидят большевики, несгибаемые советские патриоты… На некоторое время румынские власти успокоились, ожидая естественной гибели подпольщиков. Но подпольщики что- то все не гибли и не гибли.

Румынские эшелоны продолжали валиться под откос, листовки продолжали тысячами распространяться среди одесского населения, каждый день на окраинах находили трупы убитых вражеских солдат и офицеров, ни один неприятельский транспорт, ни один грузовик не мог появиться на дорогах в районе Усатовых хуторов без риска быть обстрелянным или взорванным, взлетели на воздух штабы и комендатуры. Положение захватчиков стало невыносимым. Тогда румынские власти решили во что бы то ни стало ликвидировать группу Лазарева. Атаковать подпольщиков в лоб невозможно… Видя это, оккупанты стали выкуривать партизан из катакомб самыми различными способами. Сначала они прибегли к грубому террору. Они привели к одному из входов в катакомбы партию пленных в сорок человек и расстреляли их. Они оставили трупы лежать в течение месяца. Фашисты знали, что партизаны через свои наблюдательные щели все это видели и рассчитывали подействовать на них психически. У партизан сердце обливалось кровью при виде горы трупов несчастных, замученных советских людей. Но это не только не устрашило их, не только не заставило поколебаться. Наоборот. Они с еще большей яростью стали бороться с ненавистными захватчиками.

Тогда оккупанты применили другую тактику. Они знали, что у подпольщиков на исходе продовольствие. Они знали, что подземные большевики голодают. И вот они подвезли к входу в катакомбы походную кухню, согнали к этой кухне все население Усатовых хуторов и стали раздавать им еду. Толстый повар в белом колпаке наливал в миски наваристый суп, бросал жирные куски говядины, раздавал буханки свежего золотистого хлеба. Время от времени он, потрясая половником, обращался к скале, в которой, он знал, находятся невидимые партизаны, и кричал им:

— Партизан, сдавайся. Хочешь кушать? На тебе кушать, выходи!

Партизаны уже голодали вторую неделю. Их суточный рацион равнялся семидесяти пяти граммам сырого пшена и чайной ложечке молотого кофе. Они еле держались на ногах. Но и это не поколебало их.

Тогда оккупанты перешли к планомерной осаде Усатовских катакомб. С холодной яростью, со зверской методичностью они стали заваливать, взрывать и бетонировать абсолютно все выходы из катакомб, хотя этих выходов в разных местах было несколько десятков. Они решили не оставить партизанам ни одной щели, ни одной дырочки для воздуха. В некоторых местах через катакомбы проходили стволы колодцев. Фашистские изверги отравили эти колодцы мышьяком. Они бросали туда отравляющие вещества, заливали их нефтью, пускали газы. Отряд Лазарева оказался герметически закупоренным под землей почти без пищи, без воды, с ничтожным запасом горючего, без притока свежего воздуха, без малейшей связи с внешним миром. Смерть казалась неизбежной. Будет съедена последняя ложка пшена, выпит последний глоток воды, выгорит последняя капля керосина… Все погрузится в вечный мрак. Все будет кончено.

А наверху — страшный 1942 год, зима, немцы на Волге… Можете себе представить, что должна была испытывать в это время горсточка советских людей, замурованная врагами под землей, в глубоком тылу, за тысячи километров от фронта?

* * *
И тем не менее эти удивительные люди не потеряли присутствия духа. Они поняли, что их может спасти только одно: новый выход из катакомб. И они начали подземные поиски этого нового выхода. Сперва была послана одна партия, которой был дан с собой почти весь запас горючего и продовольствия. Один за другим люди скрылись в лабиринте. Оставшиеся потушили свет и стали ждать. Они прождали более суток. Партия не возвращалась. Положение становилось катастрофическим. Тогда на розыски первой партии решено было послать вторую партию. Вторая партия состояла всего из двух человек. В лагере остался один Лазарев с двумя рядовыми партизанами. Если и вторая партия пропадет, — конец. Они прождали вторую партию двенадцать часов. Наконец она вернулась ни с чем. Ни нового выхода, ни первой партии. Воды уже не было Дышать нечем. Горючего — капля.

И вот, когда уже действительно наступил конец — самый настоящий, последний конец, — в коридоре забрезжил свет. Это возвращалась первая партия. Она возвращалась с победой. Она нашла новый выход. И нашла она его следующим образом. Часа через два или три после своего ухода первая партия заметила, что горючего осталась самая малость. Они потушили все фонари. Оставили только один. Но и он поглощал слишком много керосина. Пришлось со всех сторон обрезать фитиль, чтобы фонарь горел как можно экономнее. Шли почти ощупью, с трудом различая на стенах иероглифы. Но куда идти? В какую сторону направиться. Где может быть новый, еще неизвестный выход? Эту задачу невозможно было решить.

Они шли наобум из коридора в коридор, кружась в лабиринте, сужавшемся все больше и больше. Они поняли, что если в ближайшие часы не найдут выхода, то они погибли, так как горючего в фонаре на обратный путь уже не хватит. А в катакомбах отсутствие света означает смерть. Казалось бы, что могло их спасти? Ничто. Но и тут они не сдались, не пришли в уныние. Они решили бороться до последнего вздоха. Они сели и стали думать. И вдруг счастливая мысль осенила одного из них. Они ищут выход? Прекрасно. Но что такое выход? Отверстие, ведущее на воздух. Там должно быть и движение воздуха, сквозняк. Пусть даже самый маленький сквознячок. Важно только его поймать. Тогда они сняли с фонаря стекло и стали, затаив дыхание, следить за слабым язычком пламени. И, вдруг, они заметили, что пламя гнется в одну сторону. Оно гнулось еле-еле. Но этого было достаточно. Они определили направление движения воздуха.

И они медленно пошли «на сквознячок», руководствуясь колебанием пламени. Они прошли очень далеко, километров двадцать. И все же они достигли небольшой трещины, возле которой огонь заколебался довольно сильно. Тогда они стали рыть выход. Лопаты и ломы они побросали по дороге, так как у них не было сил больше тащить их с собой. Они стали рыть выход руками. Они обдирали себе, почти ломали пальцы… Кровь текла по их рукам, и все же они проделали достаточное отверстие для того, чтобы вырваться наружу. К счастью, была ночь и поблизости никого не было. Они вышли из-под земли. Они были в степи, за пятнадцать километров от Усатовых хуторов. Это была великая победа над смертью, гак как новый выход означал воздух, пищу, свет, связь с миром, словом, все то, без чего отряд Лазарева не мог бы прожить и одних суток…

* * *
Потом мы пошли посмотреть колодец, который подпольщики вырыли во время блокады. Он был очень глубок. Камень, брошенный в него, не сразу шлепнулся в воду. А ведь пробивали этот колодец в камне простыми лопатами и ломом. Потом мы осмотрели естественный сводчатый зал, где партизаны упражнялись в стрельбе. Это был настоящий, недурно оборудованный тир, причем мишени были вырезаны все из того же ракушняка. Их обломки лежали в пыли, со следами пуль. Стало быть, нормальная военная жизнь не прекращалась под землей ни на одну минуту. Дневальные заступали на дневальство, подметая помещение. Часовые уходили на свои посты. Караульный начальник вел постовую ведомость. Райком занимался своими партийными делами.

— Вы и в партию здесь принимали? — спросил я.

— А как же. Несколько человек приняли. Причем судили о человеке по его партизанской работе.

Лазарев улыбнулся.

— Только с анкетой у нас первое время вышло маленькое недоразумение. Неувязочка, так сказать. Когда мы уходили в подполье, все с собой захватили, одно только забыли. Анкеты, которые необходимо заполнять при подаче заявления о приеме в партию. Двое суток мы припоминали, какие вопросы стоят в анкете.

Все-таки, наконец, общими усилиями припомнили.

Нельзя же без этого. Всюду нужен порядок. Во всяком деле. Особенно в партийном.

— А исключать из партии приходилось?

— Нет. Исключать не приходилось. Не было ни одного случая исключения, — сказал Лазарев, и в его голосе зазвучала гордость.

С чувством безграничного изумления смотрел я на этого маленького, скромного человека, секретаря районного партийного комитета, который в самых невероятных условиях, под носом у заклятых врагов, с такой аккуратностью, точностью и педантизмом вел свое небольшое партийное хозяйство.

Перед тем как тронуться в обратный путь, мы еще раз обошли весь подземный лагерь № 1. Охваченные воспоминаниями своего героического прошлого, такого недавнего и вместе с тем такого далекого, окруженные немыми свидетелями их жизни в катакомбах — самодельными кружками, светильниками, оружием, патронами, книгами, остатками листовок, лохмотьями одежды, остатками обуви, — партизаны продолжали все рассказывать о своей борьбе. Они вспоминали своих боевых товарищей, сожалея, что их сейчас нет с ними.

Я познакомился затем с некоторыми из них.

До войны Анна Филипповна Горбель, сестра Леонида Филипповича, была банковским работником. Сейчас она опять работает в банке. Во время подполья она была членом райкома, инструктором связи и начальником штаба. Это она — большая, добродушная, очень простая и очень милая, скромная женщина — осуществляла связь Лазарева с внешним миром.

Она надевала на себя крестьянское платье, брала в руки корзинку с курицей или уткой и отправлялась из катакомб в Одессу, обманывая своей внешностью румынских часовых. Десятки раз она подвергала свою жизнь смертельной опасности. Она ходила на явки, приносила инструкции. Она продавала на базаре вещи для того, чтобы закупить для отряда продукты. Она лечила больных. Она ходила на диверсии. Нужно было обладать колоссальной силой воли и верой в свое дело, чтобы работать так честно и так преданно и вместе с тем с таким мастерством. У нее не было ни одного провала.

Выдающимся партизаном был и Николай Андреевич Крылевский, второй секретарь у Лазарева. Он командовал партизанским отрядом № 2 (Усатовским) и много горя причинил оккупантам.

* * *
— Ну, товарищи, пора. А то наверху, на Большой Земле, уже, наверное, ночь, — сказал Илюхин, решительно вставая с камня. — Пошли.

Проходя мимо небольшой ниши в стене, я заметил несколько растрепанных, заплесневевших книг без переплетов…

И я вдруг понял, что все люди и вещи, которые меня окружают, — и Лазарев, и Горбель, и Илюхин, и старик- хозяин усатовской хижины, и эти заплесневевшие книги, и эти самодельные светильники, и это оружие, и эти лопаты — все это уже достояние истории — одной из самых ее блистательных и волнующих страниц, говорящих о торжестве, о беспримерной победе духа нового, советского, человека над всеми темными и мрачными силами старого мира, соединившимися в фашизме.

И мне кажется, товарищ Лазарев как-то сразу почувствовал, уловил сердцем эту мою невысказанную мысль. Он сказал:

— А вы знаете что? Иногда, когда нам было очень трудно и очень тяжело, знаете, о чем мы начинали говорить? Мы начинали говорить о том, что после войны в наших катакомбах не мешало бы устроить нечто вроде небольшого музея. Пусть наши дети, пусть советская молодежь посмотрят, как боролась большевистская партия в незабвенные дни Великой Отечественной войны. И мы абсолютно твердо были уверены, что так оно и будет.

— Так оно и будет, — с уверенностью сказал я.

— Стало быть, вы первый экскурсант нашего будущего музея, — пошутил Горбель.

И мы двинулись в обратный путь, один за другим. Вскоре мы вышли на поверхность земли через выход «Утка». На дворе уже была ночь. С моря дул ледяной ветер. Звезды пылали в черном небе. Во тьме лаяли собаки. И над хаткой, где нас ждал простой крестьянский ужин, вился освещенный искрами дымок, несший крепкий и знакомый с детства запах кизяка.

Катакомбы в документах

Листовка Южной революционной группы социал-демократов*:

«Товарищи! Живем мы в холодных сырых каменоломнях под землей, проводим там дни и ночи, работаем по 20 часов в сутки. Ведь каторжники и те столько не работают, двужильный человек и тот такой работы не выдержит.

А плата-то какая? За 100 штук шестерика, вырабатываемых за неделю, нам дают всего 4 рубля, но этого мало кровопийцам-хозяевам. С каждого рубля, заработанного нами кровавым потом, снимают себе 3 копейки, называя это обирательство штрафом. Что это за штраф? Иль мало им того, что мы недоедаем, недосыпаем, что так часто хоронит нас шахта, потому что наш хозяин жалеет на крепление, а этим он мог бы тысячи рабочих спасти, и не только рабочих, но их жен, детей, матерей, от голодной смерти. Сколько камней бракуют эти кровопийцы; где камень неровен, где уголок сбит — не годится, и пропадает наша каторжная работа даром, но они этот камень продают, барыши загребают…

Когда же мы получаем свой грошовый заработок, то те же пиявки — маркитаны заставляют нас покупать товары в их лавках, где дерут с нас опять да дают гнилое да червивое.

Работаем мы 20 часов, с отдыхом 4 часа в сутки, и некогда нам подумать о семье, грамоте, нет возможности книжку почитать, научиться чему-нибудь.

Товарищи! У нас нет и не будет свободы устраивать стачки, свободы собираться, свободы писать и думать до тех пор, пока нами будут управлять царь и министры. Только кровавой борьбой мы сбросим с себя царя-вампира, министров да попов, жандармов, казаков и полицейских, стреляющих в нас… Только тогда, товарищи, мы освободимся и сможем повести борьбу за новый социалистический строй.

Помните, товарищи, что сила рабочих — в их союзе, а счастье рабочих — в их собственных руках.

Долой самодержавие! Да здравствует политическая Свобода! Да здравствует борьба за социалистический строй!

Южная революционная группа социал-демократов».

* (Печатается в сокращении по изд.: Листовки революционных социал- демократических организаций Украины. 1896–1904. К., Государственное издательство политической литературы, 1963.)

12/V1I 1904 г. Секретно Его превосходительству господину Прокурору Одесской судебной палаты Пристава Херсонского участка

Рапорт

В дополнении к рапорту от 11 июля за № 809 доношу Вашему Превосходительству, что на Слободке-Романовке в каменоломне, где было задержано 32 человека, вчера, около 3 часов дня задержано еще пять человек, которые содержатся при участке до особого распоряжения. При обыске их ничего не найдено.

Пристав (подпись непонятна)

Од. обл. арх. Ф. 634. Опись I, ед. хр. 2117, лист 10.

МВД Секретно Пристава Его превосходительству Дальницкого Господину прокурору полицейского Одесского Окружного суда участка г. Одесса 7 июля 1904 г. № 238

Рапорт

Имею честь донести Вашему Превосходительству, что 29 июня вечером в селе Усатово по дороге к Хаджибейскому парку вблизи дачи Загорского найдено конным стражником 20 экземпляров прокламаций под заглавием «Резолюция». Кем разбросаны прокламации, не обнаружено. Протокол об этом и прокламации препровождены в Одесское охранное отделение.

Пристав (подпись непонятна)

Од. обл. арх. Ф. 634. Опись I, ед. хр. 21176, лист 20 и на обороте.

МВД Секретно Пристава Господину прокурору Дальницкого Одесского Окружного суда полицейского участка г. Одесса Окт 7 1904 г. № 344

Рапорт

Рабочим городских каменоломен, находящимся в районе вверенного мне участка, ввиду уменьшения сбыта камня была понижена плата с 3 р. на 2 р. 25 к. и с 4 р. на 3 р. 37 к. за сотню вырезанного камня, вследствие чего рабочие в числе 78 человек на работу не явились…

Пристав

Од. обл. арх. Ф. 624. Опись 1, ед. хр. 2117, лист 116.

Дознание

О мещанине Илье и Вере Пасевичах, Антоне Фисуне и других, обвиняемых по 250 и 251 ст. улож. о нак.

IV. Начальник Охранного отделения, получив агентурным путем сведения о том, что в ночь на 1 февраля назначена обычная сходка каменоломщиков на Куяльницком лимане, отправил в указанную местность для наблюдения полицейский наряд, который, не захватив самой сходки, успел задержать лишь двух человек, возвращавшихся со сходки. Задержанные оказались мещанами Я. Кириловским и А. Казачинским. У первого найдены были списки компрометирующего характера (так, одна, напр., представляет собой перечень одесских заводов и мастерских с обозначением числа распространителей нелегальной литературы на каждом и количеством распространяемых прокламаций). У Казачинского в кармане оказался огарок свечи и записка компрометирующего свойства.

Упомянутые дознания, возникшие вначале самостоятельно, впоследствии соединены были для совместного обследования, ввиду тесной связи между ними, в одно целое.

Обвиняемые (Список фамилий 48 человек).

Од. обл. арх. Ф. 634. Опись I, ед. хр. 152, лист 1 и на обороте.

№ 90

Сообщение комендатуры г. Одессы об угрозе расстрела советских граждан

20 ноября 1941 г.

13 ноября с. г. утром двумя русскими террористами- коммунистами были убиты 2 румынских солдата в тот момент, когда они работали по закрытию катакомб.*

Доводится до всеобщего сведения, что подобного рода террористические акты беспощадно караются румынскими властями.

Все граждане города Одессы, которые знают о местопребывании террористов-коммунистов, скрывающихся в домах, погребах, катакомбах или в каких-либо других убежищах, обязаны немедленно сообщить об этом в районную полицейскую префектуру.

В случае нападения на румынских или немецких солдат будет расстреляно 500 коммунистов за каждый случай террористического акта.

В первую очередь будут расстреляны соседи.

«Одесская газета», 20 ноября 1941 г.

*(Эти и последующие документы печатаются с сокращениями по изд.: «Одесская область в Великой Отечественной войне». Одесса, «Маяк», 1970.)

№ 94

Из приказа военного командования г. Одессы об угрозе расстрела советских граждан, не желающих сообщить румынским властям о входах и выходах из катакомб.

12 января 1942 г.

…Ст. I. Все жители города Одессы и окрестностей обязаны заявить в письменной форме в полицейские участки (их юридические отделения) об известных им выходах из катакомб, а также о минированных местах в домах, дворах, сараях, погребах и других минированных местах, о которых они знают; заявление должно быть сделано в семидневный срок со дня опубликования настоящего приказа.

За несообщение о катакомбах и минированных местах отвечают в первую очередь дворники соответствующих домов и жильцы их. не сделавшие заявления в указанный срок.

Ст. 2. Жильцы домов, где по истечении указанного срока будут обнаружены входы и выходы из катакомб или минированные места, о которых не сообщено в полицию, караются смертной казнью. Тем же наказанием будут караться и все те, кто живет поблизости от катакомб и минированных мест и, зная об их наличии, не сообщает о них, — равно как и все те, кто, зная лиц, пользующихся катакомбами, не заявит об этих лицах в указанный срок.

Малолетние нарушители приказа наказываются, как и взрослые.

Генерал Н. Тиб. Петреску Военный прокурор подполковник Г. Солтан

«Одесская газета», 12 января 1942 г.

№ 113

О подпольной организации В. А. Молотова и С. А. Мосолова

Ноябрь 1941 — апрель 1944 гг.

2. Подпольная группа О. Е. Бойцуна

В сентябре 1942 года Мосолов С. А. связался с главным инженером суперфосфатного завода членом КПСС Бойцуном Онуфрием Евдокимовичем, который в конце 1941 года создал небольшую подпольную группу. Перед группой была поставлена задача оберегать советских специалистов от вывоза в Германию, проводить агитационную и диверсионную работу на заводе, всеми средствами снижать качество выпускаемой продукции. Группа приобрела три радиоприемника, принимала и распространяла сводки Совинформбюро и другие материалы.

Чтобы не дать возможности вывезти медь и ценное оборудование с завода в Румынию, члены группы перерабатывали медь на медный купорос, бесцельно расходовали имеющуюся на заводе кислоту, закопали в землю 25 тонн меди, 10 тонн чугунных труб, 4 трансформатора, 1 бормашину и несколько электромоторов.

Готовясь к вооруженному выступлению, группа приобрела оружие и боеприпасы. Весной 1944 года члены группы имели 7 пистолетов, 3 винтовки, 1 автомат и значительное количество боеприпасов. Для укрытия от преследования была оборудована катакомба, заготовлены продукты, горючее и другое имущество, необходимое для жизни в катакомбе.

В апреле 1944 года, отступая под напором Советской Армии, оккупанты намеревались взорвать завод. С этой целью они заложили ящики со взрывчаткой в цехах и на территории предприятия. Члены группы во главе с Бойцуном О. Е. по прорытому туннелю проникли на завод, произвели разминирование и тем самым спасли предприятие от разрушения.

10 апреля 1944 года вооруженные члены группы, выйдя из катакомбы, совместно с частями Советской Армии принимали непосредственное участие в освобождении города… В боях с немецкими захватчиками, развернувшихся в районе завода, руководитель группы Бойцун О. Е. был тяжело ранен.

Партархив Одесского обкома КП Украины, ф. 11, оп. 45, д. 150, лл. 32–38. Подлинник.

№ 119

О партизанском отряде Ильичевского района г. Одессы

Декабрь 1941 — апрель 1944 гг.

…Во второй половине марта 1944 года подпольщики Ильичевского и ряда других районов Одессы по предложению парашютистов Гавшина Д. С. и Баркалова Е. П. спустились в катакомбы, имевшие вход во дворе дома № 39 Картамышевской (ныне М. Расковой) улицы и вошли в партизанский отряд, который создавался штабом 3-го микрорайона… и руководителем подпольных диверсионных групп Лощенко А. И. В состав отряда, кроме подпольщиков, было включено значительное число граждан г. Одессы, прибывших по призыву подпольщиков в катакомбы, чтобы укрыться от репрессий гитлеровских захватчиков, но до этого времени не принимавших активного участия в подпольной и партизанской борьбе против оккупантов.

Из 1660 человек, зачисленных в партизаны, командование создало 10 боевых рот, подразделение материального обеспечения и комендантскую роту, подчиняющуюся коменданту катакомб Мартынюку Г. Ф. В отряде имелся медицинский пункт и оружейная мастерская.

Командирами и политруками подразделений отряда были назначены бывшие бойцы, командиры и политработники Красной Армии, оказавшиеся в оккупированной Одессе, и наиболее активные подпольщики.

Формирование отряда проходило в недостаточно освещенных катакомбах, при огромном скоплении мало известных друг другу людей, которых надо было обеспечивать продовольствием, водой и охранять от гитлеровцев. Командование не располагало достаточным количеством оружия и могло вооружить не более трех-четырех подразделений отряда. Основные усилия партизан оно сосредоточило на охране и обеспечении мирного населения, спустившегося в катакомбы. Партизаны сопровождали граждан в катакомбы, помогали им продовольствием, вели с ними разъяснительную работу.

Большую помощь в обороне катакомб и материальном обеспечении людей оказали отряду словаки-антифашисты, руководимые сержантом Михалом Кончиты и подпоручиком Каролом Погачем. По призыву партизан 65 словаков в конце марта и начале апреля 1944 года спустились в катакомбы. Они привезли оружие, боеприпасы, продовольствие. Из них было создано отдельное подразделение, которое возглавил Михал Кончиты. Оно приняло активное участие в борьбе с гитлеровцами, дважды пытавшимися прорваться в катакомбы.

Партийно-политической работой в отряде руководил Овчаренко Д. И., который 31 марта 1944 года вышел из тюрьмы и сразу спустился в катакомбы. Он инструктировал политруков рот и взводных агитаторов, снабжал их сводками Совинформбюро и листовками.

В конце марта 1944 года в отряде стала издаваться газета «За счастье Родины». Редактором газеты был назначен бывший работник Каменец-Подольского обкома КП(б)У, оставшийся на оккупированной территории вследствие ранения, Мефтодовский В. М. Газета распространялась не только в катакомбах, но и среди населения города.

В ночь с 9 на 10 апреля 1944 года ряд партизанских групп отряда, возглавляемых Дроздовым С. И., Шалягиным А. М., Маркушевским Н. Р., и группа словаков-антифашистов под командованием М. Кончиты приняли участие в освобождении Одессы и очищении ее от фашистских захватчиков…

Партархив Одесского обкома КП Украины, ф. 11, оп. 45, д. 150, лл. 47–52. Подлинник.

№ 121

О подпольной организации имени Я. М. Свердлова

Декабрь 1941 — апрель 1944 гг.

В декабре 1941 г. в Ленинском районе г. Одессы была создана подпольная группа, которую возглавил попавший в окружение фашистских войск командир части Красной Армии коммунист Щербаков Федор Павлович… 12 апреля 1943 года подпольщики решили создать подпольную организацию, которую назвали именем Я. М. Свердлова…

Подпольная организация им. Свердлова принимала и распространяла сводки Совинформбюро и совершала диверсионные акты на одесских предприятиях…

Осенью 1943 года было решено перебазироваться в катакомбы, для чего со двора подпольщика Кришмара А. С. в катакомбы был прорыт 17-метровый колодец, через который в подземное хранилище спускалось продовольствие, оружие и боеприпасы. 20 марта 1944 года 54 подпольщика ушли в катакомбы и приняли партизанскую присягу. Кроме них, в катакомбы было переправлено около 300 граждан г. Одессы.

2 апреля 1944 года во время переправы очередной партии жителей вход в катакомбы был обнаружен немцами. Они взорвали колодец, разрушили дом, жестоко расправились с семьей подпольщика Кришмара, расстреляв его сына, дочь и двоюродную сестру.

Те члены организации, которые не успели спуститься в катакомбы, примкнули к партизанскому отряду Ильичевского района, а основное ее ядро, возглавляемое Щербаковым, действовало против оккупантов совместно с партизанским отрядом Ленинского района.

Партархив Одесского обкома КП Украины, ф. 11, оп. 45, д. 150, лл. 54–55. Подлинник.

№ 144

О партизанской группе К. Н. Сербула и Н.Д. Голубенко

Октябрь 1942 — апрель 1944 гг.

В октябре 1942 года в Одесском пригородном селе Усатово была создана подпольная группа, которую организовали Сербул Константин Николаевич, беспартийный, оставшийся на оккупированной территории по болезни, и Голубенко Никифор Дмитриевич, член ВКП(б) с 1917 г.

…В феврале-марте 1944 года партизаны укрыли в катакомбах до 600 советских граждан, которым угрожала немецкая каторга, загнали в подземелье до 500 голов скота. С конца марта 1944 года партизанская группа начала совершать боевые вылазки…

За время своей деятельности партизанская группа провела 11 боевых вылазок, в результате которых были уничтожены 62 солдата, ранены 28 солдат, захвачены трофеи: 63 винтовки, 2 автомата, один пулемет, 20 штук гранат и др.

Партархив Одесского обкома КП Украины, ф. 11, оп. 45, д. 150, лл. 94–96. Подлинник.

№ 153

О подпольной группе Б. В. Гумперта

Ноябрь 1943 — апрель 1944 гг.

Член ВКП(б) с 1917 года Гумперт Борис Вячеславович прибыл в ноябре 1943 года из Ростовской области в Одессу. Имея опыт работы в одесском подполье в 1918–1920 гг., он начал восстанавливать свои прежние связи. В Одесском порту Гумперт связался с бывшим капитаном дальнего плавания Нигером Н. И. и инженер-механиком Нудьгой П. К., которые познакомили его с подпольщиками, ранее входившими в группу Веккера А. Т.

24 марта 1944 года часть группы Гумпертаспустилась в катакомбы для организации в них партизанской базы.

3 апреля 1944 года в катакомбы ушли все члены группы во главе с Гумпертом. Там они встретились с подпольной группой Костенко С. А., совместно провели четыре боевых выступления против оккупантов. В ночь с 9 на 10 апреля 1944 года группа Гумперта вместе с другими партизанскими отрядами принимала некоторое участие в уличных боях и помогла Красной Армии очистить отдельные районы города от немецко-румынских оккупантов.

Партархив Одесского обкома КП Украины, ф. 11, оп. 45, д. 150, лл. 105–106. Подлинник.

№ 156

О партизанском отряде Ленинского поселка Ильичевского района г. Одессы

Январь 1944 — апрель 1944 гг.

В конце марта 1944 года на территории Ленинского поселка Ильичевского района Одессы был создан партизанский отряд. Работой по созданию партизанского отряда руководил, а затем командовал им десантник из организаторской парашютно-десантной группы В. Д. Авдеева (Черноморского) Баркалов Емельян Павлович…

В конце марта 1944 года по приказанию Баркалова подпольщики спустились в катакомбу, расположенную в районе совхоза «Авангард», которую они заранее подготовили как свою базу. С апреля 1944 года в эту катакомбу прибыл Баркалов и взял на себя командование отрядом. Кроме членов подпольной группы, руководимой Шинкаренко, в отряд вошли рабочие-подпольщики завода им. Январского восстания, возглавляемые коммунистами Курашезым Д. В. и Здановичем Н. С, и подпольная группа коммуниста Померанцева М. А. Под действием агитации подпольщиков на сторону партизан перешли многие военнопленные, так называемые «добровольцы», а также группа словацких солдат в количестве 12 человек во главе с Иузефом Кишем.

В период с 2 по 10 апреля 1944 г. партизанский отряд провел ряд успешных боевых операций. Так, 2 апреля партизаны напали на фашистскую подрывную команду в количестве 11 человек. В коротком бою офицер и 3 солдата были убиты, остальные захвачены в плен. 3 апреля группа партизан совершила нападение на большой фашистский обоз из 77 подвод. Перебив, а частью пленив конвой, она освободила советских граждан, угоняемых на запад, захватила оружие, боеприпасы и продовольствие…

Партархив Одесского обкома КП Украины, ф. 11, оп. 45, д. 150, лл. 113–114. Подлинник.

Экспедиции, поиски, экскурсии

В «стране» без солнца (Г. Захаров)

* (Печатается по тексту газеты «Вечерние известия» (Одесса) за август-сентябрь 1929 г. с сокращениями и в новой редакции.)

У входа в катакомбы нас подозрительно оглядывают люди. Мы в полной боевой готовности ждем приказания нашего начальника Т. Г. Грицая. Шахтерские фонари, лопаты, каски, кирки, противогазовые маски, вещевые мешки, пищевые припасы — все это привлекает пристальное внимание окружающей нас толпы людей.

Нас 9 человек. Один остается у входа с наганом в руке.

…Дрожащий и тусклый свет фонарей слабо освещает узкую тропинку. Осторожно, крадучись, бредем следом за удаляющимся светом фонаря нашего начальника. Огонек то мелькает, то пропадает, и кажется, что вот-вот совсем исчезнет.

В одном месте мы натыкаемся на ущелье, в котором скрывались какие-то люди. На земле валяется разная рухлядь: поломанная бочка, жестяной дырявый чайник, окурки, коробки из-под папирос. На стенах многочисленные надписи: «Федор Глушков — жил здесь два месяца». «1923 год… Голодаю… Болен…»

Некоторые надписи грозно предостерегают:

«Не ходите направо, там смерть».

По правой стороне ход закрыт. Мы поочередно, выбиваясь из сил, освобождаем от глины, песка и камней засыпанный проход.

И вот перед глазами открывается длинный конусообразный проход, своды которого аккуратно выложены камнем и зацементированы. Здесь уже можно ходить во весь рост. Холод, мрак заставляют нас прижиматься друг к другу. Осторожно ощупываем каждую пядь пройденного пути. Трофеи тщательно упаковываются в вещевые мешки. Обходим погреб со всех сторон. Но он оказывается наглухо замурованным… Выхода нет… Приходится возвращаться…

Продолжаем путь уже по другому коридору, а их здесь много — десятки, сотни… Влево, вправо, сзади, впереди, всюду — узкие, зияющие темнотою, холодом, хранящие в себе неразгаданные тайны — зловещие коридоры. Они тянутся на сотни верст. Со времени существования города катакомбы с их многочисленными коридорами еще до сих пор не исследованы, не изучены.

По имеющимся данным, в них орудовали известные одесские контрабандисты Маразли, Родоканаки, Попандопуло и многие другие. В катакомбах, имеющих непосредственные выходы к морскому берегу, укрывались некогда морские пираты. Они свозили в эти катакомбы награбленное в морских налетах добро и здесь делили его между собой. Сюда также доставлялся «живой товар» — похищенные в городе девушки и женщины. Из Одессы рабынь в наглухо заколоченных трюмах судов отправляли на продажу в различные страны Востока.

В дни революции и гражданской войны в катакомбах скрывалось немало контрреволюционеров. В первые годы Советской власти катакомбы облюбовали бандиты, воры и другие представители уголовного мира.

* * *
Мы движемся по местности, густо заросшей колючим бурьяном, от начала до конца вкривь и вкось перечеркнутой ямами, минами, буграми, лощинами. В этих местах некогда было прорезано 25 очень глубоких колодцев — входов в катакомбы и мины, протянувшиеся отсюда на много десятков верст к селам, хуторам, лиманам: Нерубайское, Усатово, Куяльник, Слободка, Хаджибей, Кривая Балка.

Карабкаясь по буграм, спускаясь в лощины, подолгу останавливаемся у каждой впадины, у каждой щели, боясь прозевать вход в какую-нибудь ценную для нас катакомбу. Входов здесь очень много. Но нужно найти главный, вокруг которого вьются все остальные.

Наконец, нужный колодец найден. В этот колодец, носящий название «Барабан», белогвардейцы бросали трупы расстрелянных в застенках контрразведки подпольщиков. Иногда обреченных привозили к этому месту и здесь же, прямо над колодцем, расстреливали. Несмотря на большую глубину колодца (она составляет 20 саженей), здесь до сих пор остался такой удушливый запах разложения, что невозможно было работать даже в соседней старой каменоломне.

В царское время эти катакомбы были местом проведения подпольных собраний. Здесь находились явки революционеров. Дело в том, что коридоры здесь очень круты, извилисты и запутаны. А для подпольщиков они были «родным домом». Однажды полицейские, агенты и конные казаки окружили одну из катакомб, в которой в это время происходило собрание подпольной революционной группы. Не рискнув спуститься в катакомбу, они ограничились засадой. Несколько дней продолжалась засада, но тщетно. Узнав о том, что катакомба осаждена, подпольщики, не торопясь, спокойно вышли из подземелья через ход, находившийся в нескольких верстах от осажденного места.

Департамент петербургской полиции, проведав о безуспешной борьбе одесской полиции с укрывающимися в катакомбах подпольными революционными организациями, срочно откомандировал в Одессу специального агента для расследования. Прибыв на место, этот «спец» детально ознакомился со всеми известными входами в катакомбы. Но спуститься в катакомбы так и не решился. А своему начальству в отчетном докладе о «проделанной» работе вынужден был написать, что борьба «с подземными революционерами» действительно очень трудна, почти невозможна…

Несмотря на все усилия, приложенные нами к тому, чтобы спуститься в колодец «Барабан», нам не удалось этого сделать: сверху он был наглухо завален. И все же мы проникли в этот колодец через сообщавшуюся с ним старую каменоломню. Вход в эту каменоломню устроен очень оригинально. Он представляет собой обыкновенный, очень низкий деревянный навес, имеющий дверцу в виде заслонки. Шагах в десяти от входа вкопан глубоко в землю столб, служащий осью для вращающегося вокруг него деревянного барабана, туго обмотанного крепким канатом. Вращение барабана приводят в движение два валика, на которых при работе перематывается этот канат. Прикрепленный к канату специальный плот при вращении валиков спускается в колодец. Внизу, у подошвы колодца, на глубине 18 саженей, рабочие-каменоломщики нагружают этот плот камнем. Затем по условному знаку, подающемуся снизу, плот вытягивается наверх, на поверхность земли. Все эти технические приспособления поражают своим нехитрым устройством. Однако они вполне оправдывают себя.

Некогда эта каменоломня принадлежала известному сахарозаводчику Бродскому. Гонимый желанием извлечь из нее побольше материальных выгод, он производил разработку камня на 10–12 аршин в ширину коридора, несмотря на то, что делать это ни в коем случае не разрешалось по многим причинам и прежде всего потому, что чем шире прорезываются коридоры, тем слабее становятся своды и тем больше грозят они обвалами. В каменоломне Бродского бывали крупные обвалы сводов. В таких случаях огромнейшие глыбы весом в 100–200 пудов грозно падали на землю, давя под собой все. Ныне по этой каменоломне ходить не разрешается, так как здесь во многих местах свод почти наполовину висит в воздухе. Несмотря на это препятствие, мы все-таки обошли каменоломню Бродского, сделали планы, зарисовки, произвели фотосъемку. Резка камня в этой каменоломне когда-то производилась под наблюдением горного инженера Окольского, всячески старавшегося предупредить обвалы.

На многих стенах мы нашли отчетливо сохранившиеся знаки, надписи, сделанные его рукой и им же подписанные:

«1904 год — Окольский».

Самая недавняя дата относится к 1916 году.

* * *
С каждым пройденным шагом темнота становилась все гуще. Казалось, ее свободно можно ощупать руками. Боясь задеть в темноте какой-нибудь каменный уступ, прошли шагов двести. Не заметили, как очутились перед какой-то дверью. Переступили порог. Вошли в большую просторную комнату с хорошо отделанными стенами и потолком.

Осторожно выстучав каждый камень, каждый уступ и не услышав ничего подозрительного, двинулись дальше. Отошли несколько шагов. Перед нами снова дверь. Если в первой комнате валявшиеся на полу камни, груды песка, глины еще напоминали катакомбу, то здесь, во второй комнате мы не нашли ничего такого, что могло бы отличить ее от самой обыкновенной комнаты. Здесь было чисто, опрятно и, видимо, когда-то эта комната была обставлена.

Мы обошли все четыре угла, осмотрели стены. Подняв высоко над собой фонари, вдруг заметили отражение лучей в стеклянном потолке. Присмотревшись внимательно, увидели восемь толстых квадратных кусков стекла, вделанных как раз в середине потолка. Над стеклянным потолком был проложен еще один потолок, наглухо заделанный кирпичом.

— Эта комната, вероятно, была когда-то жилым помещением, — заметил один из наших товарищей.

Из загадочной комнаты дорога вела в огромный коридор, пересеченный целым рядом узких, аккуратных проходов. Заглянув в один из них, мы обнаружили полусгнившие ящики с истлевшими шинелями английского и французского образцов, покрытые глиной планшетки, заржавевшие винтовки. Здесь же увидели несколько надписей на стенах. Затем, уже в другом проходе, похожем на камеру для одиночек, обнаружили сделанную каким-то предметом надпись:

«Здесь были Г. Гаманюк, П. Нейман, А. Иванченко…»

Рядом стояла дата: 1918 год 4/1.

Как известно, Г. Гаманюк, П. Нейман были красногвардейцами.

В 1918 году где-то за городом они были самым жестоким образом замучены и расстреляны…

На одной из стен попутного коридора, очевидно, зубилом, было высечено: «Ленин. Да здравствуют Советы!» А в другом месте, на маленькой зазубренной скале, была найдена нами надпись:

«Прощайте… В. Г.»

Чем дальше пробираемся вглубь, тем больше находим интересных надписей.

Мы пошли по указанию стрелки, замеченной нами у самого входа в коридор. По дороге мы отыскали еще несколько стрелок. Под каждой значилась подпись «О. Т. С.».

Затем мы увидели свежую муровку. Начали разбирать стену, но дело подвигалось очень медленно. Решили в следующий раз прийти сюда с ломами. А пока, обозначив это место крестиком, продолжаем путь. Надписи стали попадаться чаще. Вот одна из них:

Ни клада, ни счастья вы здесь не найдете. Хоть лбом пробивайте стену за стеной… Налево пойдете, направо пойдете, Вы встретитесь только с ночной темнотой!

Под этим четверостишием, чуть ниже, снова стрелка, указывающая направление пути, и подпись: «О. Т. С.».

И стрелки, и подпись указывают на то, что по этому пути кто-то — скрывшийся за подписью «О. Т. С.» — упорно прокладывал себе дорогу. Кто он, этот «О. Т. С.», и какова его судьба, мы так и не узнали. Но не исключено, что он погиб в катакомбах. К такому выводу мы пришли, увидев через некоторое время две надписи:

«Кажется, слишком уклонился вправо… О. Т. С.».

«Неужели сбился? О. Т. С.».

Больше никаких знаков, стрелок за подписью «О. Т. С.» мы не обнаружили.

* * *
В одной из катакомб, во время работы экспедиции, Грицай обратил внимание на стену, в которой зияла расщелина. Когда расщелину начали углублять, то заметили в ее красно-бурой глине ровные, параллельно расположенные белые слои. В них оказались кости. Их извлекли и доставили в университет, где ученые установили, что это остатки верблюдов, гиен, шакалов.

С этого момента в программу нашей экспедиции был включен еще один пункт — работа на науку…

Времени работник (Ю. Ценин)

* (Печатается с сокращениями по тексту журнала «Огонек», № 31, 1961 г. )

Фигурой и повадкой напоминает Тимофей Григорьевич Грицай борца. Тяжелые вислые плечи, ладони — в три иные «интеллигентские».

И глаза… Они у Грицая словно задернуты занавесками: прикрыты припухлыми створками век, а поверх того стеклами очков — не заглянешь в них, не угадаешь, о чем думает их хозяин…

Как он стал ученым? О, это долгий разговор.

— Я работал в ЧК, в уголовном розыске, помогал очищению общества от человеческих отбросов… — Он говорил совсем тихо, будто диктовал кому-то урок своей жизни. — Давайте уж все по порядку.

* * *
— Новая телеграмма от Финкеля Абрама! — кричал Тимка, отталкивая конкурента у афишного столба. — Покупайте «Одесскую почту» Финкеля!

— Случилась драма на Молдаванке! Утопилась дама в лоханке! — орал и взвизгивал конкурент и размахивал своей пачкой.

Каждый вечер ребята со Степовой драли горло на углу, приставали к прохожим, сочиняя диковинные рифмы.

Газеты брали только в дни больших ограблений и невероятных банкротств, которые нередко случались в Одессе, к сладкому ужасу обывателей. В иные дни ребятам приходилось «ждать солянку» — так называлось, когда за день не выручишь и того, что уплатил хозяину за газеты. Тимофею еще с полбеды. Днем он работал в мастерской сапожника Алексеева, что в подвале на углу Ольгиевской и Коблевской. А газеты — это уж так, дополнительный приработок.

Вернувшись как-то вечером в подвал Алексеева, Тимофей увидел на дырявой тахте для посетителей незнакомого унтер-офицера и двоих солдат.

Один из солдат поманил мальчишку к себе:

— Тебя как величают, молодой человек?

— Тимкой…

— Говорят, брат Тимофей, ты здешние подземные ходы добре знаешь? Не проводишь нас поглядеть?

Так познакомился Тимофей Грицай с революционными солдатами полка, что стоял неподалеку в казармах Дюковского сада. Жизнь Тимофея превратилась в сон наяву: он был посвящен в работу подполья. Эти люди навсегда поразили и захватили его мальчишескую душу.

По их заданию он бегал с газетами по казармам, передавал и запоминал какие-то непонятные слова. Вместе с Пашкой Чернобровым и Сенькой Фридом они перетаскивали из подземной типографии в катакомбах (Тимофей показал-таки солдатам местечко!) пачки листовок, а вечером в газетных сумках разносили по городу. Тимку больше не тревожила «солянка» — газеты нужны были для прикрытия.

Но настал день, когда газет не хватило.

— Вой-на — вой-на — вой-на!..

* * *
Весной 1920 года Тимофей вступил в комсомол и пошел драться против скрытых и явных врагов рабочей власти. Сначала служил он в Первом добровольном сторожевом полку: охранял заводы, учреждения, склады, боролся с мародерством. Потом в отрядах УТЧК ОГЧК, ОДДЧК, ОВЧК…

Позже на популярном языке это означало просто — ГПУ. Нет, никуда не везли Грицая его корабли и паровозы!.. Жизнь его текла в ночных перестрелках с налетчиками, в подавлении контрреволюционных банд, в облавах и засадах.

Но это была, так сказать, «общественная работа» комсомольца Грицая, как теперь говорят, — комсомольская нагрузка!

Для прокормления семьи работал он сапожником в польском «комиссариате», грузчиком в кооперативном товариществе «Ларек», приказчиком в овощной лавке… Саше приходилось терпеть едкие насмешки соседей:

— Муж в галифе, а в карманах — пфе! Провоюет Тимофей свою молодую жизнь.

В Одессе вовсю бесновался нэп. Торговая лихорадка трясла обывателя. На ниве свободного предпринимательства пышно расцвела уголовщина.

Тимофею предложили работать сотрудником уголовного розыска.

* * *
…Часа в два ночи в угрозыск примчался бледный и злой начальник особого отдела по борьбе с бандитизмом Гукайло. Его гордость, его слава были буквально втоптаны в грязь.

Восемь месяцев кропотливой работы и непрерывной слежки ушло на то, чтобы взять в самом логове, в лесах под Винницей, опасную банду, действовавшую на Одесщине! И вот — чудовищный случай — из камеры смертников, выпилив решетку в окне, бежал пойманный им и приговоренный судом к расстрелу главарь — «бандит- террорист высшей категории», как значилось о нем в многочисленных делах, Григорий Мацкул (воровская кличка — Гриня).

Гукайло метался по кабинету начальника УГРО Федорова и на чем свет клял тюремную администрацию.

— Упустить Мацкула! Это же все равно, что своими руками убить еще десяток честных людей…

Он ткнул пальцем в топографическую карту Пересыпи.

— Но, кажется, Миша, здесь я его зацеплю. Он ушел под землю, деться ему больше некуда. Все выходы из катакомб я перекрыл. Кто из твоих поведет людей в каменоломни?

— Бери, пожалуй, Грицая.

Через полчаса из пяти разных мест под Одессу спустились пять вооруженных групп.

Четыре залегли возле входов, пятую — основную — в глубь катакомб повел Грицай. Наклонный коридор каменоломни уходил все глубже. Шли пригнувшись. Кое-где приходилось ползти по мокрой глине на четвереньках.

Собака легко натягивала поводок, не подавая никаких признаков волнения. Ход делал немыслимые петли и зигзаги.

Тимофей внимательно отсчитывал коридоры. На одной развилке оставили Соловейко. Собака неожиданно рванула поводок. Почти стелясь над полом и выставив руку вперед, чтобы не разбиться, Тимофей бежал по узкой щели катакомбы.

— Вперед! — гудел над ухом наседавший Гукайло. Сзади включили карбидный фонарь.

Далеко у поворота, в белом свете луча, мелькнули чьи-то ноги. Тимофей спустил собаку. Огромными прыжками волкодав скрылся в темноте. Через несколько секунд впереди раздался крик…

Гукайло наклонился к лежавшему ничком человеку и похлопал его дулом маузера по плечу.

— Вставай, Гриня, вставай, голубчик… Малость побегал, и будет.

Грицай оттянул собаку, человек сел. Вдруг на лице Гукайло отразилось такое, что Тимофею стало страшно.

— Дорошенко?! Ты?

Он смотрел пустыми глазами куда-то в темноту, силясь оценить происшедшее. И вдруг с криком: «Назад! Назад!» — ринулся обратно. Почти в ту же секунду где-то в глубине одиноко и тускло хлопнул выстрел.

Только теперь Тимофей понял: вор Дорошенко сделал им «отвод». Он уже успел встретиться с Мацкулом, видимо, передал оружие и увел за собой погоню в боковой коридор, чтобы беглец мог уйти в свободный от оцепления район. Неужели о побеге заранее было известно?.. А выстрел? Значит, Мацкул не ушел, а где-то поблизости.

Он был совсем рядом. У центрального хода, раскинув руки, с простреленной головой лежал Леня Соловейко. Вслушиваясь в шум погони, он не заметил подкравшегося бандита. Теперь собака уверенно вела по следу. Гукайло шел сразу за поводком.

— Тут «слепая кишка», товарищ начальник. Неужели он сам себя в мешок посадил?.

Прижимаясь к стенам, прошли длинную часть галереи, образующей здесь букву «Г». Вот и последнее колено. В свете фонаря Тимофей высунул за угол на стволе пистолета фуражку. Грохнули два выстрела, фуражка упала. Все облегченно переглянулись: бандит действительно сидел в мешке!

— Зря бузишь, Гриня, — спокойно вступил в переговоры Гукайло.

— Кидай сюда свои машинки и выходи по-хорошему, слышишь? Это тебе я, дядя Саша, говорю…

В ответ понеслись потоки грязной брани. Однако спешить было некуда, теперь можно было что-то придумать. Решили послать за собаками, а пока устроили перекур.

Через час запустили собак. Вбежали следом и… не поверили глазам: Мацкул исчез.

* * *
— Думаете, дядька Тимофей басни рассказывает? Не-ет! Было такое дело. — Тимофей Григорьевич даже обхватил голову руками. — Думал, помру от горя. Ведь подвел я товарищей! На поверку получилось — скверно знал катакомбы. Тут же тщательно осмотрели тупик. И точно! В углу, у самого потолка, оказалась небольшая дыра. Кинулся я туда. С горя и стыда не подумал, что сиди там Гриня, продырявил бы он мою голову, как то поганое ведро… Не лезу, а ввинчиваюсь в дыру. Бокам мягко, красная глина, будто масло, давится подо мной. Гребу руками — кости какие-то под руки попадаются. И так много, похоже словно ползу по разрытому кладбищу. Посветил фонарем, вижу: кости эти не человечьи, а вроде коровьи и того крупней.

Кончился лаз. Очутился я в невысокой круглой пещере. А от нее — два капитальных хода в центральные катакомбы… Прощай, Мацкул! Не поминай лихом!

Ушел-таки от нас Гриня Мацкул. Да ненадолго. Все нити, связывающие его с живым миром, были в руках угрозыска. Ни на час не прекращалась слежка. И всего месяц спустя собственноручно взял его Гукайло с чемоданом драгоценностей на станции у самой иранской границы.

«Странные кости, — рассуждал я, чуть поуспокоившись и вспоминая подробности подземного похода. — Откуда бы им там быть?»

Я припоминал книжки о подземных находках, о древних городах, спрятанных под землей. Тут однако же не было ничего похожего. Недолго размышляя, я спустился в катакомбу, набрал возле дыры в пещеру добрую торбу костей и снес в университет к профессору зоологии Гапонову. Кто знает, — думал я, — может, ученым и пригодится.

— Добрый человек! — вскричал профессор, разложив мои косточки на полу. — Где вы добыли такое богатство?

С тех пор, уходя на операции в катакомбы, я захватывал с собой холщовый мешочек и даже в самые трудные моменты не забывал поглядывать по сторонам.

Теперь на кафедре встречали меня как долгожданного гостя. Сотрудники бросались на мой мешок и мгновенно растаскивали кости по своим рабочим столам. Моими находками заинтересовались большие ученые: старейший палеонтолог профессор Алексеев, профессор Степанов, киевский профессор Пидопличка. Даже академик Третьяков как-то самолично пришел на кафедру, чтобы познакомиться с «милицейским энтузиастом палеонтологии». Постепенно меня вводил в курс палеонтологических хитростей научный сотрудник музея, теперь профессор и мой большой друг Иван Яковлевич Яцко. Помню, я просиживал у него в лаборатории все свободное от угрозыска время. Вскоре я и сам стал кое-что соображать в костях.

— Нет, — говорил я, появляясь на кафедре, — сегодня ничего выдающегося. Хищников нет, одни травоядные. Интерес, пожалуй, представляет вот этот огрызок берцовой кости верблюда… Вкусный, видно, был, подлец! Поглядите, как жрали его: весь мосол обгрызли!

И никто не удивлялся такому моему нахальству, наоборот, внимали с уважением. Говорил я этак равнодушно, спокойно, а внутри все замирало от гордости. Ну, словом, я ощущал себя на пороге новой, до головокружения увлекательной жизни. Я просто «заболел» палеонтологией.

* * *
Идея «прочесать катакомбы» созрела в Грицаевой голове давно, но теперь она дала явно научный крен. Его поддержали городские власти. Декрет об экспедиции подписал Всеукраинский староста Г. И. Петровский.

Результаты экспедиций превзошли ожидания ученых. В связи с важностью сделанных открытий в 1936 году Академия наук УССР создала постоянно действующую Одесскую палеонтологическую экспедицию. Ее бессменным начальником стал Тимофей Григорьевич — бывший агент УГРО, а отныне ученый-самоучка, палеонтолог- энтузиаст.

Под Одессой началась систематическая научная работа. Здесь, в подземном мире, где самый воздух напоен холодом ушедших тысячелетий, где на губчатых стенах карстовых пещер еще сохранились рваные раны от когтей доисторических гигантских кошек и природой законсервированы остатки их кровавых пиршеств, где еще «плавают» в глине ископаемые «щуки», — здесь были найдены ценнейшие находки. Советские ученые ликвидировали одно из белых пятен на карте истории нашей планеты. Они восстановили картину жизни на Земле в четвертичную эпоху, накануне появления первобытного человека.

В 1941 году в журнале «Советская наука» член-корреспондент АН СССР Д. К. Третьяков писал по этому поводу:

«Таких обильных и разнообразных плиоценовых палеонтологических материалов, как одесские, в пределах СССР, да и, пожалуй, вне его, еще не встречали… Научное значение одесских раскопок обещает быть равноценным таким выдающимся открытиям, как добытые профессором Амалицким на Северной Двине остатки пермской фауны, как плиоценовая гиппарионовая фауна Пикерми в Греции или подобная ей сиваликская фауна в Индостане!»

В Киеве и Одессе разрабатывались обширные планы дальнейших подземных работ.

Но планы эти, как и вся мирная жизнь страны, были внезапно нарушены: началась Великая Отечественная война..

* * *
В Москве на тихой улице стоит старинный особняк — то ли бывший дворец какого-то вельможи, то ли дом посольства, то ли музей. За свою историю, вероятно, он был и тем, и другим, и третьим. Но в дни войны дом стал жить непривычной суетливой жизнью.

В дальних зашторенных комнатах сутками не умолкали аппараты. Дробно стучали телеграфы и телетайпы, голоса радисток монотонно диктовали какие-то цифры и «переходили на прием»… В уединенных комнатах с тяжелыми дверями на столах лежали груды карт и планов, вдоль стен дремали толстые зеленые сейфы и запечатанные несгораемые шкафы.

В этот дом в 1942 году из Одессы пришла последняя радиограмма от штаба отряда Молодцова-Бадаева. В кабинете полковника спешно собралось совещание. Начальник секретного отдела бесстрастным голосом зачитал шифровку.

Вражеская контрразведка нащупала самое сердце отряда. Бадаев погиб, его взяли на явочной квартире… Повешена жена Якова Васина — связная отряда Катя. Неизвестным предателем выданы доценты Черняк и Кандагура. Каратели взорвали и блокировали все выходы из катакомб.

Положение отряда было безвыходное.

С минуту в комнате стояло тягостное молчание.

— Та-ак.

Полковник неопределенно крякнул, искоса поглядывая на сидящих за столом. Чем могли помочь эти опытные фронтовики тем, запертым под землей и обреченным на смерть? Пожалуй, только один из них мог посоветовать сейчас что-то конкретное. Полковник с надеждой посмотрел на бородатого человека в военном френче без погон.

— Та-ак… — опять протянул он.

— Что вы на это скажете, товарищ Грицай?

— Считаю, людей можно спасти, товарищ полковник.

Короткие пальцы нервно теребили бахрому скатерти.

— Только строго прикажите, сейчас, по радио, прикажите, чтоб там до срока слюни не распускали! Я вам скажу — а я-то знаю! Кто в катакомбах опустит руки, тот сам себе подпишет смертный приговор…

Грицай покачал головой:

— Главное же теперь — надо отыскать им лазейку. Поищем. Прошу на это один час времени, товарищ полковник.

В этот вечер запертые под Одессой партизаны приняли — на последних амперах севших аккумуляторов — спасительную радиограмму. Центр предлагал отряду разделиться и уходить двумя группами: одной — через небольшой старый завал в центральные катакомбы, второй — через никому не известный, закрытый еще прежде выход, ведущий в подвал небольшой табачной фабрики. В шифровке Грицай давал подробные указания, как вскрывать завал, искать выходы, определять по срезам камней направление, узнавать туники…

В ту же ночь группа во главе с Яковом Васиным, никем не замеченная, вышла из окружения. Другая нарвалась на засаду и погибла.

* * *
Когда Грицай работает в своих катакомбах, он весь преображается, он просто сияет и светится. Казалось бы, чего хуже: день-деньской сидеть в подземелье, копаться в глине, вдыхать сырой и тяжкий запах карстовых пещер… А вот поди ты — для него в этом истинный смысл и поэзия жизни.

«Поиск» (И. Болгарин)

* (Печатается по тексту журнала «Вокруг света», № 7, 1967 г.)

Яркий свет фонаря Валерия Юдина — руководителя отряда-скользит по стене и вдруг останавливается, словно наталкивается на преграду. Я всматриваюсь и вижу в световом овале полустершиеся буквы: «Да здравствуют Советы!»

Позже я видел в катакомбах и другие надписи, рисунки.

«Здесь жили патриоты своей Родины»

«Топи фашистов в грязи!»

Карикатура на Гитлера.

…Свет фонаря ощупывает стены. За каждой надписью, рисунком — человек, целый пласт жизни. Суметь бы только его поднять, разглядеть…

Все уже изрядно устали. Юдин останавливает отряд на ночлег. Ребята снимают тяжелые рюкзаки, надувают матрасы. Тихо звенит гитара. Кто-то тихо напевает песню…

Стихает песня. Время от времени тишину нарушают глухие шаги Валерия Юдина. Он проверяет, как устроились на ночлег новички.

Валерий — опытный турист. Он знает, что от того, каким будет для новичков этот первый в их жизни поход в катакомбы, во многом зависит, останутся ли они в «Поиске». И еще он знает, что чем лучше ребята отдохнут за ночь, тем больше сделают завтра. А работы предстоит завтра немало.

Спят ребята. А мы с Валерием сидим и разговариваем. Валерий вспоминает, как создавалась группа «Поиск».

Летом шестьдесят пятого года поехал Валерий в молодежный лагерь «Звездная республика». Вечером у костра Валерий рассказал ребятам о катакомбах. Об их возникновении. О революционерах и партизанах, скрывавшихся там. О тайнах, которые хранят бесконечные каменные коридоры…

— Ничто не исчезает бесследно, — сказал он ставшую потом любимой фразу. — Ничто! И наша задача разыскать героев. Восстановить добрые имена. Восстановить героические события. Рассказать о них людям. Разве это не настоящее дело?

На следующий день — 23 июля 1965 года — двадцать человек отправились в первый поход. Нет, пока не в катакомбы. Прежде чем идти в катакомбы, нужно было — как сказал тогда Валерий Юдин — «проникнуться к ним уважением!».

В этом походе Валерий рассказал ребятам, как ходить по катакомбам, как ориентироваться в запутанных коридорах, как отмечать свой путь.

А потом был первый поход в Усатовские катакомбы.

Ребята открывали для себя первые коридоры и залы. Давали названия. Так появились залы Электроников, Механиков, Надежды, Романтиков…

Появились находки. Поначалу скромные. Несколько гранат, патроны, винтовки. Потом на одной из временных партизанских стоянок нашли пишущую машинку и фонарь «летучая мышь». В фонаре даже сохранилось немного керосина.

Юдин объявляет подъем. Условившись с дежурными о контрольном времени возвращения, продолжаем поиски партизанской стоянки.

Первыми идут Валерий Юдин, Александр Иванович Щерба, Володя Никулин…

Коля Курчиков и несколько новичков тянут телефонный провод. Они пройдут за нами, насколько хватит провода, и будут ждать наших связных с сообщениями.

Ребята идут медленно. У поворотов и разветвлений Александр Иванович Щерба вычерчивает на стене свой знак — букву «Щ» и под ней стрелку.

— От зала Механиков я до партизанской базы за сорок минут добегал, — рассказывает Александр Иванович. — Но то в молодости было… Часа через полтора должны бы прийти.

Проходит полтора часа. А затем и два. Но базы все нет и нет.

— Наверное, не тем коридором пошли…

— Вернемся? — спрашивает Юдин.

— Нет, не нужно. Лучше поплутаем малость по боковым ходам, может, на что и набредем.

Идем извилистыми боковыми ходами, попадаем в огромный зал. С потолка свисают небольшие сталактиты. На полу находим полуистлевшую желтую обертку от дешевого табака «Одесский», который выпускали до революции братья Гофманы из Симферополя. Наверное, курил его кто-то из камнерезов.

Был ли кто-нибудь с тех пор в этом зале? Скорее всего нет. По крайней мере никаких следов не оставил. Пользуясь правом первооткрывателей, даем название залу. Отныне он будет называться «Бристоль».

По тому же тесному коридору ползком выбираемся из «Бристоля» в просторные выработки. Вдруг Володя Никулин взмахнул флажком.

Всматриваемся в знак, который он увидел. «Щ» и стрелка.

Александр Иванович улыбнулся,

— Мы часа два назад тут проходили.

— Точно, — разочарованно соглашается Юдин. — Мы сделали круг и вернулись на свой старый путь. Где-то совсем недалеко нас ждет Коля Курчиков.

Не прошло и получаса, как вдали затеплился огонек. Курчиков сидел в нише, вырубленной в камне, и читал книгу про связь.

— Ну что? — спросил он, когда мы подошли.

— Ничего, — устало буркнул Никулин.

— А я тут недалеко домик нарисованный нашел, — сказал Курчиков.

— Что-о? Домик? — заволновался Щерба. — Где?

— В этом ходу, — указал Курчиков. — Минутах в десяти отсюда.

— Это мой домик, ребята, — сказал Щерба. — Любил я домики рисовать. И еще деревья. И солнце… Пошли.

И действительно, минут через десять мы увидели нарисованный углем на стене домик. Рядом кудрявое дерево. А вверху, под самым потолком, веселое лучистое солнце.

— Где-то недалеко отсюда колодец, — стал припоминать Александр Иванович. — Когда нас гитлеровцы замуровали, люди нам иногда продукты в ведрах опускали.

Стали искать колодец. И вскоре нашли его. Почти у самой воды висело спущенное на веревке ведро с какой- то снедью. Это был сейчас чей-то холодильник.

Знают ли люди, живущие в том дворе, что когда-то их колодец спас жизнь многим партизанам? А может, и они в свое время выручали партизан?

Юдин сделал в блокноте пометку: нужно обязательно навестить хозяев колодца.

Недалеко от колодца Александр Иванович нашел свои старые знаки и уверенно повел нас по извилистым ходам.

— Где-то здесь была база. Да-да, где-то здесь.

Мы разошлись по узким коридорам. Бродили по ним, всматриваясь в старую кладку. Быть может, партизаны, покидая свою базу, заложили камнями подходы к ней?

Несколько часов поисков не дали никаких результатов.

— Разбирайте все забутовки, какие только найдете, — приказал Валерий.

Под руками Володи Никулина что-то жалобно звякнуло.

— Смотри, бутылка, — удивился он. Взял ее, руками обтер пыль.

В бутылке лежали какие-то бумаги. Осторожно вытряхнули их. Это были документы, завернутые в листок из книги.

Валерий взял документы. Какая-то справка…

— «Дана сия г-ну Ищенко Ивану Максимовичу…

— Ищенко? — переспросил Щерба. — Это наш. Погиб, рассказывали мне. Как из катакомб ушел, так вскорости и погиб.

Щерба взял справку, стал дочитывать ее:

— …в том, что он действительно работал в г. Лубны по ремонту печей и помещений, отведенных для германских войск. К работе относился добросовестно…

— Вот тебе и партизан, — сказал Никулин.

— Погоди, — оборвал его Щерба, — …к работе относился добросовестно. По окончании работы выезжает по месту жительства семьи. Голова Лубинского райуправления Валуйко… 10 июля 1942 года»…

— Печечки для германских войск добросовестно делал Иван Максимович, — снова съязвил Никулин.

— Это фальшивая справка, — сказал Александр Иванович. — А делал ее я. И печать эту — тоже. Из резиновой подметки.

Потом Щерба развернул еще одну справку, на имя Никифора Сидоровича Закатного.

— И эта фальшивая… Тоже я делал. И тоже — для Ивана Максимовича.

Среди бумаг — хорошо сохранившийся паспорт. Ищенко Иван Максимович. 1911 года рождения… Уроженец села Роксоляны…

Мы снова перещупали каждый камешек, пересеяли руками пыль, но больше ничего не нашли.

…Подходило контрольное время. Нужно было возвращаться. Бесконечный каменный коридор становится чуть выше и просторней.

Дохнуло свежим воздухом.

Яркое, ослепляющее солнце клонится к закату. Мир напоен ароматом зелени и моря…

Мир яркий, нарядный.

И это так остро чувствуешь после дней, проведенных в катакомбах!..

— В следующую субботу идем на Куяльник? — спрашивает Щерба.

Я видел в Куяльнике разрушенный дом. Дом Иванова. Белые кирпичи, валяющиеся вокруг, густо заросли ползучей травой. А из одного камня — прямо из камня — выбросила зеленый росток березка. Березка и рядом стена, облупившаяся и потрескавшаяся, покрытая копотью, вся в пробоинах от пуль и осколков.

— Ты внимательнее присмотрись к стене… Ничего не видишь? — спросил тогда у меня Валерий Юдин.

Валерий подошел к самой стене и начертил в воздухе контур человека.

— Стреляли в человека?

— Да. Гитлеровцы. Василий Иванович жил в этом доме.

Он прожил здесь, на окраине села Малый Куяльник, всю жизнь. Здесь жил его отец. И дед… В годы гражданской войны Василий был активным участником большевистского подполья. Потом боролся с бандитами. Организовывал колхозы. Был здесь первым председателем сельского Совета. Открыл первые в Одесской области сельские детские ясли…

Однажды осенью сорок первого года, ночью, у дома Иванова остановились четыре машины.

Люди в штатском сгрузили и перенесли в катакомбы винтовки, пистолеты, патроны, гранаты, мины, продукты, бензин, теплую одежду.

Когда в город вошли гитлеровцы, небольшой партизанский отряд ушел в подземелье. Связь с отрядом осуществлял Иванов.

Но Иванова кто-то выдал. На рассвете к дому подъехали машины с солдатами и жандармами сигуранцы. Иванов бросился было к входу в катакомбы. Но путь уже был отрезан.

Гитлеровцы схватили всю семью Иванова. Сыну Ивану привязали к ноге веревку и погнали в катакомбы.

— Скажешь партизанам, чтоб сдавались! — приказали они Ивану.

В катакомбах Ивану удалось перерезать толстую веревку и бежать.

Обозленные неудачей, фашисты стали пытать Василия Иванова. Потом они прибили его гвоздями к стене дома. Имитировали расстрел. Пули одна за другой ложились вокруг его головы…

Когда эта «забава» гитлеровцам наскучила, они оторвали его от стены и, связанного, потащили на веревке по улице. Снова били. Потом полумертвого бросили в машину и увезли в сигуранцу. Через несколько дней после зверских пыток расстреляли на Куликовом поле. Семью Василия Иванова угнали в Германию. А дом взорвали. Чудом осталась только та стена как живое свидетельство мужества Василия Иванова.

Символ славы и ратного подвига (Д. Долженкова)

Редкий гость Одессы, знакомясь с достопримечательностями города-героя, не посетит катакомб. Только в 1972 году в них побывало около полумиллиона людей.

Секрет такой огромной популярности катакомб прост — они хранят память о выдающихся событиях революционного и героического прошлого Одессы. Они — вечный памятник несгибаемому мужеству одесских подпольщиков и партизан в годы временной оккупации города фашистами.

Осмотреть катакомбы можно, приняв участие в экскурсии «Подвиг Одессы в Великой Отечественной войне».

Экскурсионный автобус останавливается на площади у вершины глубокой балки, пересекающей село Нерубайское. В ее русле просматривается множество входов в катакомбы, один из них отмечен мемориальной доской. Он ведет в тот район катакомб, где находился подземный лагерь партизанского отряда Героя Советского Союза В. А. Молодцова (Бадаева).

Возле села Нерубайское проходит протянувшийся почти на 60 километров Зеленый пояс Славы. Он заложен на месте, где в 1941 году был главный рубеж обороны города.

Вблизи дорог, пересекающих Пояс Славы, установлены монументы, обелиски, стелы, мемориальные доски, рассказывающие о знаменательных событиях героической 73-дневной обороны Одессы — эпопее мужества и стойкости.

Посещение памятных мест героической обороны города подготавливает экскурсантов для осмотра Мемориального комплекса партизанской Славы, созданного в селе Нерубайском. Не случайно это село явилось местом создания Мемориального комплекса. Именно здесь, в Нерубайском, было положено начало борьбы народных мстителей с фашистскими оккупантами.

В Мемориальный комплекс, расположенный на площади 4 гектара, входит здание музея, 12-метровый обелиск» партизанской Славы и многофигурная скульптурная композиция, запечатлевшая мужественные образы одесских партизан.

Экспозиция музея имеет три отдела.

Первый отдел, посвященный революционному прошлому города, рассказывает о катакомбах в период возникновения и становления Одесской партийной организации, воскрешает незабываемые годы борьбы за власть Советов в Одессе.

Одесса была важным пунктом транспортирования из- за границы «Искры» — первой общерусской политической нелегальной газеты революционных марксистов, а катакомбы — надежным местом ее хранения.

Экспозицию отдела открывает портрет В. И. Ленина — идейного вдохновителя и непосредственного руководителя «Искры», организатора КПСС. Рядом — фотография агентов ленинской «Искры» в Одессе — Д. И. Ульянова и Р. С. Землячки, под руководством которых была создана Одесская искровская организация — одна из первых на Украине. Здесь же портреты агента «Искры» Конкордии Захаровой и болгарского социал-демократа первого курьера «Искры» Ивана Загубанского, осуществлявших в 1901 году доставку в Одессу «Искры» и другой нелегальной литературы через болгарский порт Варна.

Экспозиция рассказывает об участии в революционной борьбе рабочих Одессы, в том числе одесских каменоломов. На стенде представлены фотографии иллюстрированных приложений к газете «Искра», изъятых жандармами в сентябре 1901 года у рабочего кривобалковских каменоломен Михаила Евтушенко, фотокопии протоколов царской охранки, составленных в 1903–1904 годах по делугруппы революционеров-каменоломов сел Нерубайское и Фомина Балка.

Искровцы Одессы придавали большое значение революционной работе среди каменоломов, возглавил ее по поручению Одесского комитета РСДРП Д. И. Новомирский, портрет которого также представлен в экспозиции.

О размахе революционного движения на Юге страны в канун первой русской революции убедительно говорят экспонируемые в музее секретные донесения, рапорты, сообщения одесской охранки.

Репродукция картины «Штурм железнодорожного вокзала» воссоздает один из ярких эпизодов Январского восстания 1918 года в Одессе, а карта-схема «Интервенция против молодой Советской России» дает наглядное представление о положении страны в 1918–1920 годах, охваченной огненным кольцом интервентов. Среди экспонатов — портреты героев Одесского подполья в период иностранной интервенции: руководителя областкома КП(б) Украины И. Ф. Смирнова (Н. Ласточкина), а также его боевых товарищей — Елены Соколовской, чье имя еще при жизни стало легендарным, и славной дочери французского народа коммунистки Жанны Лябурб.

Документальные фотографии запечатлели входы в Куяльницкие катакомбы, где во время англо-французской интервенции размещалась подпольная типография, печатавшая газеты «Коммунист», «Le communiste» и в период деникинщины газету «Одесский коммунист». Здесь же представлены фотография, воспроизводящая внутренний вид типографии, и портрет ее организатора — Григория Венгржиновского, а также светокопии подпольных газет, фотография членов подпольного ревкома, находившегося в Нерубайских катакомбах в 1919–1920 годах, оружие тех лет, найденное в катакомбах на месте размещения ревкома и в районе расположения партизанского отряда Н. Стрембицкого, охранявшего подпольную типографию.

Второй отдел музея посвящен подвигу Одессы в Великой Отечественной войне.

Отдел открывают репродукция плаката военных лет «Родина-мать зовет», копии и фотокопии документов, отражающих мероприятия партии и Советского правительства по мобилизации страны на отпор врагу.

Карта обороны Одессы, газеты и листовки, фотографии и другие документы иллюстрируют положение осажденного города в августовско-сентябрьские дни 1941 года. Здесь же фотографии руководителей и героев обороны — командующего войсками Одесского оборонительного района контр-адмирала Г. В. Жукова, его заместителя командующего Отдельной Приморской армии генерал-лейтенанта Г. П. Софронова, члена Военного Совета OOP первого секретаря Одесского обкома КП(б)У А. Г. Колыбанова, командира 95-й Молдавской стрелковой дивизии генерал-майора В. Ф. Воробьева, командира 25-й Краснознаменной ордена Ленина Чапаевской стрелковой дивизии, позже командующего Отдельной Приморской армии генерал-майора И. Е. Петрова, командира Одесской 421-й стрелковой дивизии полковника Г. М. Коченова.

Большой интерес вызывают портреты девушек — бойцов 25-й Чапаевской дивизии Героев Советского Союза снайпера Людмилы Павличенко, уничтожившей под Одессой 187 фашистов, и пулеметчицы Нины Ониловой — на ее счету сотни гитлеровцев. Здесь же фотопортреты отважного разведчика Александра Нечипуренко, командира 1-го полка морской пехоты Я. И. Осипова.

Из экспонатов, относящихся к героической обороне, привлекают внимание ручная граната местного производства, снаряд батареи береговой обороны, предметы снаряжения, части оружия, документы, найденные в катакомбах.

Значительное место в экспозиции занимают материалы, посвященные подпольной борьбе и партизанскому движению в оккупированной фашистами Одессе.

Этот раздел экспозиции предваряет выдержка из директивы партии и Советского правительства от 29 июня 1941 года: «…в захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия…»

В экспозиции — портреты секретарей Одесского подпольного обкома — А. А. Петровского и С. С. Сухарева, фотокопии изданий обкома в период фашистской оккупации города: рукописная газета «Голос народа» и информационный бюллетень «За Советскую Родину», фотографии секретарей подпольных райкомов, организаторов и руководителей подпольных групп.

Наглядно в музее представлена работа в тылу врага подпольных райкомов партии — Пригородного и Овидиопольского, базировавшихся в катакомбах соседнего села Усатово и действовавших совместно. На отдельном стенде — фотографии первого секретаря подпольного Пригородного райкома партии С. Ф. Лазарева, секретаря райкома командира Усатовского партизанского отряда Н. А. Крылевского, члена райкома И. Н. Щербы. Здесь же фотографии партизанской семьи Горбелей. Л. Ф. Горбель был членом райкома и командиром Куяльницкого партизанского отряда, его сестра А. Ф. Горбель — членом райкома, а мать П. Я. Горбель — хозяйкой конспиративной квартиры. Рядом — портрет первого секретаря Овидиопольского подпольного райкома И. Г. Илюхина.

О большой агитационно-пропагандистской работе подпольных райкомов среди населения рассказывает ряд интересных документов: фотокопии принятых партизанами по радио сводок Совинформбюро, которые после размножения распространялись среди жителей пригородных сел, выпускавшиеся в подполье листовки-обращения «К гражданам и гражданкам Советской Украины», «К советским железнодорожникам» и другие.

О борьбе, жизни и быте партизан-подпольщиков говорят и другие экспонаты: фотокопия с напечатанного на пишущей машинке Гимна Советского Союза, текст которого был принят партизанами по радио, рекомендации коммунистов Н. А. Крылевского и Л. Ф. Горбеля, данные партизану И. В. Иванову для вступления в партию, изготовленные подпольщиками подпольные паспорта, пропуски и «аусвайсы» — фашистские удостоверения, которыми пользовались партизаны при выходе из катакомб в город, личные вещи участников подполья, трофейное оружие партизан.

Особое место в экспозиции отведено показу боевой деятельности диверсионно-разведывательного отряда, размещавшегося в Нерубайских катакомбах. Среди экспонатов — портрет и фотокопия Грамоты Героя Советского Союза командира отряда В. А. Молодцова (Бадаева), фотографии секретаря партийной организации К. Н. Зелинского, радиста комсомольца Ивана Неизвестного, верховых разведчиков И. А. Кужеля, И. Г. Гаркуши, И. С. Помилуковского. Надолго останавливаются посетители музея перед портретом юного разведчика 16-летнего комсомольца Якова Гордиенко, читают написанное им в фашистских застенках предсмертное письмо родителям. Рядом — сделанная фашистами во дворе тюрьмы фотография В. А. Молодцова и связных его отряда Т. Г. Шестаковой и Т. У. Межигурской.

Перед посетителями проходит целая галерея бадаевцев — представителей всех возрастов, всех «партизанских профессий»: разведчики, хозяева конспиративных квартир и тайных складов оружия, проводники по катакомбам, командиры отделений и рядовые бойцы отряда.

В предметной экспозиции — сейф отряда, диск автомата, шипы для прокола скатов автомашин, ручная граната, противохимический пакет, личные вещи партизан, страницы из дневника, который вела в катакомбах Г. П. Марцышек — связная отряда.

Ряд документов, фотографий, объемных экспонатов отражает деятельность партизанского отряда А. Ф. Солдатенко и разведывательно-диверсионной группы В. А. Кузнецова, базировавшихся в катакомбах Ильичевского района Одессы (б. Молдаванка).

В этих катакомбах размещался и самый многочисленный в Одессе партизанский отряд. На фотографиях — командир отряда С. И. Дроздов, комиссар Д. И. Овчаренко, руководители подпольных групп, вошедших в отряд, — М. Г. Древин, Г. Д. Харламов, О. Т. Зарембовская.

Значительное место в экспозиции отведено партизанскому отряду Ленинского района, базой для которого служили катакомбы села Кривая Балка. Отряд был создан подпольной организацией, возглавляемой коммунистом К. А. Тимофеевым.

В экспозиции музея есть интереснейшие документы о переходе в партизанские отряды Одессы 166 словацких солдат-антифашистов, принимавших активное участие в борьбе против оккупантов в Одессе.

В музее экспонируется фотография представителя Украинского штаба партизанского движения В. Д. Авдеева (Черноморского), заброшенного в оккупированную Одессу в начале 1944 года во главе специальной группы для объединения всех партизанских сил города, и фотографии десантников из его отважной десятки: Д. С. Гавшина (Днепрова), Е. П. Баркалова, В. Г. Рыбина, А. С. Лубяновой.

Завершают экспозицию о героических делах народных мстителей фотографии, рассказывающие о вступлении советских войск в Одессу 10 апреля 1944 года, о выходе партизан из подземелья и участии их в боях за освобождение родного города, а также справочный материал о партизанском движении на Одесщине.

Третий отдел музея отражает большой и благородный Труд комсомольцев Одессы — инициаторов создания Музея партизанской Славы.

Фотографии — «Участники мемориального похода памяти Героя Советского Союза В. А. Молодцова (Бадаева) у выхода из катакомб», «Поиск» в подземном лагере отряда К. А. Тимофеева», «Военный минер экспедиции «Поиск» за ликвидацией взрывоопасных предметов» и другие — дают представление о том, какой нелегкий путь прошли поисковцы по местам партизанской славы в лабиринтах катакомб. Вместе с комсомольцами по подземным партизанским тропам прошел бывший партизан А. И. Щерба.

Многие экспонаты музея были собраны во время похода поисковцев. В отделе экспонируется награда, которой они были удостоены, — диплом Центрального штаба Всесоюзного похода комсомольцев и молодежи по местам революционной, боевой и трудовой славы советского народа.

Осмотрев музей, экскурсанты по винтовой лестнице спускаются в подземелье и, освещая путь свечами, идут по два человека в ряд. В голове колонны — экскурсовод, в последнем ряду — староста группы — «замыкающий».

Каждые три-четыре минуты короткие остановки, чтобы идущие позади подтянулись, чтобы никто не задержался на поворотах, не отстал и не заблудился. И всякий раз — проверка:

— Замыкающий на месте?

— На месте!

С катакомбами, так же, как и с морем, шутить нельзя.

Несмотря на прохладу и пронизывающие сквозняки, дышать здесь трудно. Воздух влажный, спертый.

В одном из забоев экскурсанты остановятся для беседы, на минуту погасят свечи, чтобы самим почувствовать кромешную темноту катакомб, послушать голос подземелья. Здесь, на глубине 20–25 метров от поверхности земли, стоит жутковатая тишина. Ее нарушают какие-то неясные шорохи, звуки, приобретающие необычные оттенки. Даже голос и слова экскурсовода воспринимаются совсем иначе, не так, как наверху.

В подземном лабиринте расположен один из интереснейших отделов музея: недалеко от входа в катакомбы, отмеченного мемориальной доской, воссоздана обстановка партизанского лагеря.

В одном из штреков экскурсанты увидят сложенную из кирпича плиту. На стенах — полки с кухонной и столовой посудой, на столе — примуса, керосинки. Это — партизанская кухня. Рядом с кухней — колодец, вырытый в катакомбах. В соседних забоях оборудованы спальни. Нары, сделанные из ракушечника, партизаны закрывали камышовыми матами, морской травой или соломой, а затем стелили постель.

В самом просторном забое расположена Ленинская комната. В центре ее — большой стол, по бокам — длинные скамьи. Вся «мебель» сделана из ракушечника. На стенах — портреты В. И. Ленина и И. В. Сталина, сводка Совинформбюро, объявление о созыве партийного собрания. В забое-штабе хранится знамя отряда, текст партизанской клятвы. На столе — телефон, пишущая машинка, рация.

Далее по маршруту расположены лазарет, стрелковый тир, слесарно-оружейная мастерская и другие помещения лагеря.

В экспозицию подземного музея вошли и подлинные экспонаты, сохранившиеся со времен войны: баррикада с пулеметом, построенная в октябре 1941 года, колодец — канал связи с верховыми разведчиками, первый боевой пост партизан, где круглые сутки, сменяя друг друга, стояли часовые, охранявшие вход в катакомбы. В центре забоя изваяны ладони, бережно удерживающие светильник — символ немеркнущей славы партизан.

В лабиринтах катакомб, примыкающих к музею, воссоздан подземный класс 125-й Кривобалковской школы, работавшей в катакомбах в период героической обороны Одессы. Директором и организатором этой школы была Анна Авксентьевна Галько.

Из катакомб с. Кривая Балка в штольню, соединяющую наземный и подземный музеи партизанской Славы, перенесены три рисунка, написанные углем на ракушечнике. Рисунки сделаны словаками-антифашистами весной 1944 года.

Основная идея их — уверенность в неизбежности разгрома гитлеровской армии и мечты словаков об освобождении родной страны от фашистского ига.

Завершив знакомство с Мемориальным комплексом Нерубайского, туристы направляются в партизанские села Усатово, Кривую Балку. Затем они возвращаются в город. На пересечении улиц Комсомольской и Воровского еще одно памятное место — здесь погиб В. Д. Авдеев (Черноморский). На стене трехэтажного дома прикреплена мемориальная доска с надписью, рассказывающей о последней неравной схватке с фашистами этого славного сына нашего народа.

И, наконец, парк имени Т. Г. Шевченко. Аллея Славы — священное место города-героя. Здесь похоронены храбрейшие из храбрых — защитники Одессы, партизаны и подпольщики, воины-освободители города.

На берегу моря в конце Аллеи Славы памятник Неизвестному матросу. Вечен трепетный огонь в светильнике у подножья памятника, как вечен прибой моря.

Здесь каждый невольно замедляет шаг, чтобы почтить память павших героев.

В почетном карауле у Вечного огня стоят теперь дети и внуки тех, кто своей кровью обагрил землю Одессы. Новое поколение приняло эстафету борьбы от своих отцов и дедов.

Ярко представлен также подвиг героев обороны Одессы, народных мстителей и воинов — освободителей города в Историко-краеведческом музее Одессы. В залах музея экспонируются трофеи наших войск, добытые в боях с фашистами, минометы и снаряды, изготовленные руками одесских рабочих, макеты танков и бронепоездов, созданных в Одессе в дни ее обороны, портреты и скульптуры воинов и партизан.

Экскурсии в катакомбы и посещение Историко-краеведческого музея взаимно дополняют друг друга и служат общей цели — коммунистическому воспитанию трудящихся, воспитанию нашей молодежи.

Следует сказать, что экскурсия «Подвиг Одессы в Великой Отечественной войне» — это не только посещение мест героической борьбы, но часто и встреча с очень интересными людьми. Ведь эти экскурсии в основном проводят находящиеся в запасе или отставке офицеры Советской Армии и бывшие партизаны.

В большинстве своем это люди, отлично знающие историю края, опытные пропагандисты.

…Катакомбы в наши дни стали символом славы и ратного подвига советских людей. Их воспитательное значение огромно.

Тот, кто прошел по священным местам партизанского подполья, кто увидел мрачные своды подземелья, подышал его воздухом, навсегда в своем сердце унесет чувство преклонения перед стойкостью партизан и красотой их подвига.

Люди приходят сюда учиться мужеству, безграничной преданности Родине, верности своему долгу.

Из хроники подземной Одессы

Обитатели каменоломен (В. Данилов)

* (Печатается с сокращениями по тексту журнала «Исторический вестник», № 4, 1913 г.)

Широкою и длинною мертвою полосою тянется на несколько верст от Одессы Хаджибейский лиман. От лимана и вдоль его идут глубокие балки, овраги, а по ним белеют каменные хаты с плоскими земляными крышами, поросшими травою и полынью, и длинными каменными заборами, на которых сложены для просушки груды кизяка — топлива, выделываемого из навоза.

Юг!.. Но здесь не найти поэзии юга.

Груды камней, то сваленных в кучи, то валяющихся разбросанными; редкие, высохшие, какие-то больные акации да удушающий запах дыма печей, сложенных на дворах, чтобы не нагревать летом и без того жаркие хаты, — вот первые впечатления новороссийского селения. Думаешь, как живут здесь люди, которым никогда не пролепечет белая березка своими листочками, не запоет малиновка, не засвистит иволга!

Только степное солнце безжалостно, немилосердно печет их да ветер поднимает вихри пыли…

Но эти люди в большинстве случаев даже света божьего не видят. Как кроты, степные обитатели под Одессой и зиму и лето проводят под землею… Некоторые крестьяне, живущие под Одессой по степным балкам, не строят домов, а высекают хату в каменных недрах степи, а рядом с ней сарай в виде грота. Крышей для таких жилищ служит сама поверхность земли, и по их дому даже ездить можно.

При тусклом свете маленьких керосиновых лампочек в степных катакомбах идет постоянная работа — резка камня. Когда бродишь по степи, то там, то сям натыкаешься на глубокие бездонные колодцы — это отдушники из катакомб: только через них шахтеры дышат воздухом. Такая жизнь не могла не отразиться На типе обитателей каменоломен: здесь не встретишь ни открытого, радушного лица у парня, ни благочестивого благообразия у старика. У всех почти пододесских степных жителей лица смуглые, суровые и неприветливые.

Из разговора с мирным стариком автор узнает: «Трудно сказать, сколько народу жило по этим самым балкам, где мы теперь живем! Еще запорожцы жили… Мы здесь все от запорожцев больше ведемся. Сюда казацтво перебралось еще во времена Катерины. Тут от и начали селиться на степи. Прежде — то в червонных жупанах ходили, с турками воевали, а то, как мы, простыми мужиками коротали свой век в землянках…»

Из далекого прошлого (М. Куш)

* (Печатается с сокращениями по тексту «Вечерние известия» (Одесса) от 26 октября 1927 г.)

С одесскими катакомбами связана история одесского франкмасонства. Особенно любопытна история катакомбы на усадьбе графа Разумовского (дворец его находился на территории Дюковского сада), где, возможно, происходили собрания масонов после 1822 года, когда масонские ложи были закрыты по распоряжению правительства. Уйдя в катакомбы, одесские масоны целые недели проводили под землей, сделав катакомбы довольно комфортабельными для жилья.

Подобная катакомба находилась в Барятинском переулке, где также собирались масоны, которых полиция долго и безрезультатно разыскивала. Обитатели дома каждый раз проваливались словно под землю. Значительно позднее удалось раскрыть секрет таинственного исчезновения обитателей загадочного дома. Оказывается, один из подоконников большого зала служил искусно замурованным ходом в глубокое подземелье, где и собиралась пресловутая масонская ложа.

Подобных подземелий, по словам старожилов, в Одессе имелось множество…

Катакомбами широко пользовались одесские контрабандисты, которые для своих целей продолжали раскопки, соединяя одну галерею с другой. Контрабандисты при помощи подкупленных ими чиновников таможни в ночное время перевозили в катакомбы полученный ими груз, опорожняли его, заполняли посуду соответствующим весом песка, глины и камня, и этот «груз» вновь возвращался обратно как невыкупленный. По всей вероятности, существовал специальный подземный ход к таможне. На этих операциях контрабандисты наживали огромные состояния и, если верить авторам «Одесских катакомб» и «Одесских трущоб» и т. п. книжек, потомки их впоследствии оказались самыми богатыми гражданами города, гласными думы и «политическими деятелями».

К истории одесских катакомб (Г. Яблонский)

В далеком геологическом прошлом, в так называемый понтический век плиоценовой эпохи, то есть примерно 5–6 миллионов лет до нашей эры, Северное Причерноморье было покрыто мелководным Понтическим морем.

Площадь Понтического моря значительно превосходила теперешние границы Черного моря, и северные берега его доходили до нынешних городов Вознесенска, Кривого Рога, Запорожья, западные — до Раздельной и южнее Тирасполя.

Опресненное многими реками и прогреваемое солнцем море изобиловало флорой и фауной, в частности, различными видами моллюсков. Отмирая, раковины этих моллюсков в течение многих тысячелетий осаждались на дно моря, слой их нарастал и уплотнялся. Глинистые частицы, привносимые реками, смешивались с раковинным материалом и постепенно цементировались. Так образовалась многометровая толща понтического известняка-ракушечника.

Последующие тектонические явления привели к тому, что море начало в результате этого процесса постепенно отступать, со временем приняв нынешние очертания. Отложения известняка, оказавшиеся на суше, подвергались действию солнца, осадков, температурных колебаний, выветриванию. Ракушечная толща покрылась глинистыми отложениями, упрочнилась, получив плотную, иногда перекристаллизованную структуру.

Наиболее ценным в понтической толще является пильный слой ракушечника, поддающийся распиловке обычными пилами, легко обрабатываемый топором и другими инструментами.

Пильный ракушечник — это легкая пористая порода светло-желтого цвета, состоящая из сцементированных раковин и их обломков. Небезынтересно отметить, что первые жители Одессы использовали пористый ракушечник для фильтрации питьевой воды «верховодки», добываемой в неглубоких колодцах.

Из одесского ракушечника можно строить здания не выше 3–4 этажей. Перед пуском в строительство камень обычно выдерживался в течение 8-12 месяцев на воздухе, после чего он становился более твердым, прочным. Постройки из ракушечника долговечны и гигиеничны.

В безлесных причерноморских степях ракушечник долгое время был основным, почти единственным стеновым материалом. Поэтому трудно переоценить значение этого камня в строительстве города.

Мощность понтических отложений ракушечника в районе Одессы составляет 12–14 метров. Кроме пильного слоя, отложения имеют плотные, перекристаллизованные и обломочные слои, образовавшиеся в результате выветривания, осадков. Это так называемые «плита», «жерства», «дикарь».

В старой Одессе «плита» употреблялась для кладки фундаментов, «дикарь» шел для мощения тротуаров, которые еще и сегодня можно увидеть на некоторых окраинных улицах города, а «жерства» и поныне успешно используется при устройстве дорог.

Запасы ракушечника в недрах Одесщины огромны. Камень этот не потерял своего значения и теперь — в век железобетона и новых строительных материалов.

Добыча ракушечника в районе Одессы началась еще задолго до основания города и, в частности, в ту пору, когда здесь после упразднения в 1775 году Запорожской Сечи поселилась некоторая часть запорожских казаков, основав хутора — Нерубайское и Усатово. Кроме земледелия, как свидетельствуют историки, новопоселенцы занимались добычей соли и камня.

С закладкой в 1794 году Одессы широко развернулось строительство порта и нового города. Потребность в камне возросла. Разработка, или как ее называли ранее, ломка камня, начала принимать все большие масштабы, охватывая все новые пространства, сначала по берегу моря, на склонах приморских балок, где обнажался пласт камня, а затем и в окрестностях, — в хуторах Кривая Балка, Нерубайское и Усатово, на Молдаванке и Куяльнике.

Добыча камня производилась дешевым, хотя и опасным подземным способом, путем прокладки в обнажениях ракушечника, выходящих на уклонах балок, горизонтальных галерей-штолен. Одновременно начала также распространяться добыча камня через вертикальные шахты-колодцы. Что же касается открытого способа разработки, то есть самого безопасного, то он имел весьма ограниченное применение.

Добыча камня-ракушечника в прошлом велась под всей территорией города, и трудно назвать такой район дореволюционной Одессы, где бы отсутствовали каменоломни.

Имелись каменоломни и в пригородах Одессы — от Бурлачьего хутора на юге до Холодного хутора (ныне с. Холодная Балка) на севере.

Особенно большие разработки камня велись в хуторах Нерубайское и Усатово, в селе Куяльник. Недостаток земли, частые засухи и недороды привели к тому, что добыча камня постепенно стала основным занятием населения этого района. Трудовые приемы и навыки «добывания камня в скале» здесь переходили из поколения в поколение, дети с малых лет помогали отцам в шахтах. До сих пор в Нерубайском, Усатово и Куяльнике проживают потомственные горняки — каменоломы, поразительно тонко знающие «скалу», прекрасно ориентирующиеся в подземных запутанных лабиринтах. В старой Одессе подземные разработки камня производились стихийно, съемки и планы выработок отсутствовали, технического надзора не было. Землевладельцы, используя право владения недрами в границах своего участка, вели разработку камня по своему усмотрению, нанимая для этого рабочих, сдавая недра в аренду. Нередко, пользуясь бесконтрольностью, владельцы земель тайно переходили границы своих участков и вырезали камень под соседними участками.

Отсутствие надзора и стихийность разработок способствовали хищнической добыче камня. Многие участки земли оказались настолько подрезанными выработками, что стали непригодными для застройки, в некоторых местах в результате осадков и провалов поверхности земли начали разрушаться здания.

Первый официальный запрет подземной добычи камня в городской черте был объявлен в 1863 году. Однако в 1873 году, уступая нажиму камнепромышленников, местные власти вновь разрешили добывать камень в городской черте, но через колодцы, а с пуском в 1873 году водопровода большинство водяных колодцев было переключено на добычу камня.

В начале нынешнего столетия, после прекращения разработки камня в пределах города, еще больше возросла добыча его в пригородных селениях, и прежде всего в Нерубайском, Куяльнике, Усатово. Местность этих селений изрезана многочисленными балками и оврагами, на склонах которых всюду выходит пласт известняка-ракушечника. Об изобилии здесь камня говорит все: каменные дома и надворные постройки, длинные каменные заборы вдоль улиц, каменные надгробия и кресты на сельском кладбище и даже жилища, вырубленные в камне. Следует отметить, что до революции жители пригородных хуторов нередко устраивали свои жилища «в скалах», то есть вырубали их в мягком ракушечнике. Стенами, кровлей был массив камня, оставалось только поставить дверь и прорубить окно.

За короткое время разработка камня в пригородах Одессы достигла большой интенсивности и масштабности. Этому способствовали богатые залежи камня, относительная легкость и удобство его добывания, огромный спрос. В отличие от городских разработок камня подземные каменоломни Нерубайского, Усатово и Куяльника, за небольшим исключением, принадлежали сельскому обществу и назывались общественными выездами. Многие камнепромышленники стремились забрать в свои руки участки в этих селениях для организации своих каменоломен.

Жители Нерубайского, Усатово, Куяльника вели длительную и упорную борьбу с посягательствами камнепромышленников. Так, например, 10 февраля 1866 года они направили в одесскую Думу ходатайство, в котором говорилось: «До нас дошли сведения, что многие подрядчики просят разрешение на вырезку камня в Нерубайском. Мы — мещане Нерубайского общества, обремененные семействами, просим не допускать к ломке камня других подрядчиков, т. к. каменоломни при постоянных в здешнем крае засухах составляют единственную поддержку нам к пропитанию и извлеканию средств для оплаты казенных и других податей…»*

* (ООГА Р-4, оп. 29, № 508, стр. 132.)

Около двух столетий, вплоть до начала Великой Отечественной войны, продолжалась добыча камня в пригородных селениях, и трудно представить протяженность оставленных после этого подземных выработок и площади распространения их.

Некоторые специалисты считают, что протяженность городских катакомб исчисляется в 1400 километров. Что касается пригородов, то полагают, что их протяженность достигает почти 4 тысяч километров. Во всяком случае одесские катакомбы по протяженности не имеют себе равных.

Укажем для сравнения, что протяженность парижских катакомб составляет, по имеющимся данным, несколько больше 300 километров, римских — до 900, а протяженность транспортных горных выработок под Донецком — около 800 километров.

Что же представляют собой одесские катакомбы?

Это бесконечные, запутанные подземные галереи, местами узкие, а чаще довольно широкие, низкие и высокие, иногда прямые, но большей частью извилистые.

Расположены катакомбы на различной глубине от поверхности земли. Для поддержания вышележащих породных толщ между галереями оставлены целики камня — столбы, имеющие различные размеры и форму, а в кровле галерей находится так называемая потолочина, то есть слой камня.

Целики и потолочины составляли основные средства сохранения выработок от разрушения, так как крепление их обычно отсутствовало.

Не зная катакомб и тех признаков, по которым в них ориентируются специалисты, выйти из подземных галерей почти невозможно.

Человек, оставленный в катакомбах без света, обречен на гибель.

Как добывался одесский камень, каковы были условия этого подземного труда?

В начале XIX столетия камень добывался довольно примитивным способом. Используя имеющиеся трещины в каменном массиве, с помощью клиньев и ломов выламывались отдельные монолиты, которые затем раскалывались на более мелкие камни и доводились до нужной формы и размеров обтеской топором или обычными пилами.

В 30-х годах прошлого столетия появились специальные пилы, которые несколько облегчили отделение монолитов от массива. В ту пору комплект инструмента для добывания штучного камня обычно состоял из пил нескольких размеров и видов, ломов, топора, лопаты, клиньев и кувалды. Добыча же камня производилась следующим способом: забой (местное название — припор) разделялся на 3 части: косяк в середине забоя и две плахи по бокам его. Косяком назывался монолит шириной 0,7 метра (аршин), который необходимо было вынуть из забоя первым, а плахами — крупные четырехгранные блоки, с размерами сторон по 1,5 метра и высотой 2,2–2,5 метра. Для выемки косяка делали ломом в кровле вруб, называвшийся буртовкой, глубиной 1,5 метра, высотой 8-10 сантиметров, затем длинной пилой опиливали косяк двумя вертикальными резами от вруба до подошвы. Чтобы косяк легко выходил из массива, плоскости резов должны были немного сходиться в глубине забоя, т. е. быть косыми, что и послужило названию — «косяк».

После опиловки косяка по двум боковым плоскостям его подпирали стойкой и у основания выпиливали треугольную косую подрезь, а затем подпиливали основание. Чтобы окончательно отделить косяк от массива, в вертикальную прорезь вгоняли лом и расшатывали косяк, пока он не отделялся от массива, или делали это с помощью клиньев. После отделения от массива выбивали упорную стойку, на которой удерживался косяк, а затем опрокидывали его на почву забоя и распиливали.

После выемки косяка в забое образовывалась ниша, куда заходил каменолом и пилой отделял оставшиеся плахи, которые затем сбрасывал подобно косяку на почву и распиливал на штучные камни.

Выпиленные в забоях камни доставлялись на поверхность на тачках или тележках (так называемые «биндюжки»), запряженных низкорослыми лошадками. Нередко, что отмечал в своих описаниях каменоломен инженер В. Коцовский, камень доставлялся к подъемному колодцу просто на плечах.

Работа в забое была тяжелой и опасной, требовала большой силы, сноровки и опыта. Особенно опасна была валка косяка и плах. При выбивании упорной стойки эти огромные блоки или части их иногда обрушивались на каменолома, принося увечье или смерть.

Следует отметить, что владельцы каменоломен и подрядчики не уделяли внимания безопасности работ. Как мы уже знаем, крепежным лесом шахты не обеспечивались, а каменоломы не имели буквально никаких приспособлений, которые могли бы обезопасить их труд. Неудивительно поэтому, что несчастные случаи были частым явлением в каменоломнях.

По официальным — далеко не полным — данным, в последней четверти прошлого столетия в одесских каменоломнях ежегодно погибало 15–25 рабочих. А сколько было случаев увечий рабочих-каменоломов, этого никто не знает, так как сведения о несчастных случаях хозяева каменоломен обычно старались утаить.

Многочисленные несчастные случаи на каменоломнях и продолжавшиеся провалы земной поверхности вынудили городские власти ввести в 1864 году первые правила для добывания камня. Правила обязывали соблюдать ширину выработок не более 3,2 метра, оставлять целики размером «не менее сажени в квадрате», а в кровле оставлять камень в виде свода. Установлена была наименьшая глубина залегания камня, при которой допускалась подземная разработка, — «7 саженей, в видах предупреждения оседания почвы с поверхности». Надзор за соблюдением правил при разработке камня возлагался на полицию.

Однако полицейский надзор не был эффективен, а технический надзор все еще отсутствовал, что давало возможность владельцам и арендаторам каменоломен продолжать хищническую и хаотическую разработку камня.

Только после длительной переписки и обсуждений в 1883 году в Одессе был учрежден Юго-Западный горный округ, который издал первую инструкцию по эксплуатации каменоломен, установил ответственность за безопасность работ, наладил регистрацию и учет каменоломен, учредил технический надзор и повел борьбу с хищнической разработкой камня.

О тяжелых и опасных условиях труда в каменоломнях, отсутствии медицинской помощи неоднократно писали газеты того времени. Так, газета «Новое время» в 1892 году поместила характерную статью о каменоломнях:

«В 6–7 верстах от Одессы существуют каменоломни, расположенные на громадном пространстве, имеющие рабочих более 5 тысяч человек. Нерубайск, Холодная Балка, Большой и Малый Фонтан — вот местности, где проводится добыча камня, из которого выстроена большая часть одесских домов. Есть пригородные поселки, все население которых работает в каменоломнях… Условия в каменоломнях крайне неудовлетворительные. Есть промыслы прямо-таки ужасные по обстановке, в которой находится рабочий, особенно те, где работа производится тайком, без разрешения местного горного управления. В каменоломнях этого типа рабочий рискует не только здоровьем, но нередко и жизнью. Это подземелье, куда просачивается вода с поверхности земли и где нависшие камни, благодаря отсутствию всяких креплений, постоянно грозят обвалом. Сырость, затхлый воздух, плохое питание — вот что находят каменоломы. Прибавьте к этому, что ломка и резка камня на глубине 10–15 саженей происходит в постоянной тьме, при самом скудном свете вонючих лампочек. Горный надзор в течение нескольких лет добивается возможных улучшений, но дело подвигается вперед туго… Как ни странно, а между тем на всем обширном пространстве Нерубайских каменоломен нет ни больницы, ни небольшого хотя бы приемного покоя и в случае заболевания или случающихся здесь увечий приходится обращаться в город, отстоящий от главного сосредоточения промыслов на 10 верст. Десять верст невозможной, ухабистой дороги, когда нужна немедленная скорая помощь!.. В весеннее время, зимой и в особенности осенью, когда дожди обращают все дороги в сплошное жидкое болото, эта отдаленность равносильна отсутствию всякой помощи. В целой Новороссии нет другого промысла, столь громадного по числу занятых рабочих, и этот промысел, благодаря отсутствию больницы, находится в положении полной беспомощности».

Необычайно продолжительным был на каменоломнях рабочий день — 18 часов. В шахту каменоломы часто спускались на целую неделю, там работали, спали, ели и только в субботу вечером выходили на поверхность, чтобы попасть в руки услужливых и хитрых маркитантов, предлагавших тут же водку и закуску.

Со стороны владельцев и подрядчиков господствовал полный произвол: рабочих штрафовали за каждый отбитый угол на камне, удерживали 2–3 процента камней «на брак», обсчитывали.

Таков был труд каменолома, изнурительный, опасный, нещадно эксплуатирующийся. В нужде и бедности жили каменоломы, особенно в годы неурожаев и промышленных кризисов, когда спрос на камень резко падал.

Подземная добыча камня-ракушечника продолжается и ныне, но границы ее все дальше уходят от города. Давно прекратилась добыча камня в Куяльнике, Усатово, Кривой Балке, на Ленинском поселке. Только копер одной шахты высится на окраине Нерубайского, напоминая об этом некогда горняцком крае.

Сейчас разработки камня ведутся в районе дальних окраин Одессы: в Булдынке, Ковалевке, Новой Дофиновке, Фоминой Балке.

Труд бывшего каменолома неузнаваемо изменился, исчезли старые профессии, названия и методы добычи. Каменоломов заменили машинисты камнерезных машин, появились машинисты электровозов, кранов, подъемных машин, электрики. Пласты ракушечника ныне разрезают прямые галереи, освещенные электричеством, по рельсовым путям мчатся электровозы с составами, груженными штучным камнем. Исчезли запутанные бессистемные подземные галереи, появились прямолинейные штреки с правильно расположенными целиками. Вместо конных воротов поднялись ввысь над шахтными стволами стальные копры.

Как тяжелый сон вспоминают старые горняки-каменоломы изнурительный, тяжелый труд в каменоломнях, голодное существование и полное бесправие.

Глазами очевидца (П. В-ко)

* (Печатается с сокращениями по тексту журнала «По морю и суше», № 13, 14, 1895 г. Криптоним не расшифрован.)

По форме выработки и способу добычи строительного камня работы в одесских каменоломнях разделяются на открытые, — когда для эксплуатации известнякового пласта предварительно снимается весь вышележащий слой земли, — и закрытые, — когда они ведутся штольными минами, проложенными в самом пласту и сообщающимися с земной поверхностью посредством «колодцев» — шахт различной глубины.

В черте собственно города, т. е. в местности, ограниченной линией железной дороги, администрация разрешает работы только открытые, а так как известняк здесь, как и повсеместно на юге России, залегает вообще довольно глубоко (до 15 и 20 саженей глубины), представляя естественные обнажения лишь по склонам немногочисленных балок, и так как вследствие этого вскрывание наносной почвы обходится дорого, то большая часть каменоломен расположена вне упомянутой черты, вблизи предместий и разрабатывается с помощью «колодцев».

К одному из таких колодцев в холодный, но яркий солнечный полдень конца 188… года я и подошел, намереваясь осмотреть каменоломню.

На обширной площади промысла, примыкающего к какой-то запущенной даче, не видно было ни души. Внимание путника могли привлечь только правильные клетки свеженарезанного камня, стройными рядами подходившие с одной стороны к шахте, с другой — к приземистому одноэтажному строению, уныло вытянувшемуся за колодцем. Здание это было уже не первой молодости и, как бы в тон окружающему безлюдью, имело совсем не жилой вид…

…Прошел добрый час, пока привели с поля коня и впрягли его в дышло «барабана».

Тем временем я занялся осмотром подъемной машины, о которой я считаю нужным сказать несколько слов.

«Барабан» — это полый деревянный цилиндр, насаженный на верхнюю часть толстого бревна и вращающийся вокруг вертикальной оси. Двумя или тремя оборотами его обнимает толщиной в руку канат, концы которого, перекинутые через блоки, опускаются в шахту. При помощи четырех канатов потоньше к каждому из них подвешивается шайка — небольшая в квадратный аршин доска, окованная железом: у двух соседних углов ее приделаны железные крючки. По желанию шайка может быть установлена в виде чашки весов или снята с крючков и приведена в положение вертикально.

Это обыкновенно и практикуется при спуске и подъеме рабочих, устанавливающихся по двое на узенькое ребро шаечной доски. Не только парашютов на случай падения, даже подъемной бадьи здесь не употребляют. Мало того, как при спуске, так и при подъеме рабочий держится за канат лишь одной рукой, а другой отталкивается от стен, когда небрежно пущенная шайка угрожает ударить. Если рука рабочего чем-нибудь занята, то он отталкивается ногой и в таком случае площадь опоры уменьшается до двух-трех квадратных вершков. Это, так сказать, опасности пути, но они не прекращаются и тогда, когда шайка останавливается, поднявшись на поверхность земли. И такое положение вещей лучше всего характеризует промысел, где человек — рабочая сила, не больше.

Наверху шайка останавливается приблизительно в одном уровне с обочиной сруба, одевающего устья колодца. Кажется, стоило бы только ввести в употребление прочную широкую доску, каждый раз подводя ее под шайку, и безопасность схождения была бы достигнута. Однако и это не практикуется. Рабочий просто-напросто спрыгивает на обочину, зачастую с тяжелым инструментом.

Нетрудно себе вообразить, насколько неудобства увеличиваются в дождь, слякоть и всякую непогоду.

Самый колодец — формы сплющенного цилиндра, около трех саженей в поперечном сечении — был во всю почти длину разделен дощатой перегородкой на две равные части, в которых и ходили в обратных друг другу направлениях обе шайки. Направо и налево от меня шли прорезы — дверные отверстия, пробитые в пласту. Длинные галереи вели из этих прорезов к «припорам», т. е. к месту добычи камня. На дне колодца виднелось цилиндрическое углубление для стока почвенных вод…

Узкий вначале коридор сразу расширялся до пяти аршин. Это предельная ширина выработки по правилам, утвержденным администрацией.

Тусклый свет нашего огарка робко озарил небольшое пространство, за которым стоял неприветливый мрак. Дорога, казалось, вела вниз.

То была лишь иллюзия, объясняемая слабым освещением. Здесь уже не капало сверху, хотя в воздухе становилось все более сыро, а по стенам сверкали алмазами крупные капли воды…

Вдруг глухой стук, похожий на отдаленный пушечный выстрел, заставил нас разом остановиться. Секунду спустя из глубины штольни пахнуло землистой волной застоявшегося воздуха. Пламя свечи всколыхнулось и едва не погасло.

— Свят, свят, — испуганно зашептал проводник. — Опять корж!

Я настоял, чтобы идти к месту обвала. Повернув два- три раза то вправо, то влево, мы наконец остановились перед громадной кучей щебня и глины, загромоздившей проход. В куче было не менеечетырехсот пудов. Это и был свежевыпавший корж. Над ним зияло обширное углубление в виде опрокинутой воронки, откуда торчали прослойки плиты и жерствы.

По ту сторону коржа виднелась группа обнаженных по пояс босых людей, безмолвно копошившихся у кучи с лопатами и ломами в руках…

Не далее пяти-шести саженей от места падения коржа находился припор номер седьмой или главный припор, названный так потому, что пласт достигал в нем наибольшей мощности — четырнадцати четвертей в толщину. В этом припоре под командою здоровяка Михаила работало 6 человек. Трое из них были заняты, главным образом, вырезкой из «забоя», т. е. задней стены припора, плах и четырехгранных призм, с площадью квадратного аршина в основании — это были забойщики. Остальные трое распиливали эти плахи на штуки, в данном случае на «четверики», имеющие по 12 вершков в длину и по 4 в остальных измерениях.

Самая опасная и тяжкая работа в каменоломнях выпадает на долю забойщиков…

Плахи вырезаются вертикально. Чтобы распилить их на штуки, необходимо отделить их от месторождения и положить в «лежку». Это можно сделать несколькими способами и, между прочим, двумя легчайшими. Во-первых, подрезать толстой короткой пилой так, чтобы плаха скатилась по наклонной плоскости подреза. На это требуется сравнительно много времени, а главное, при этом получается два больших клиновидных обреза, т. е. пропадает много ценного материала. Второй способ — подсечка с наваливанием. На нем следует немного остановиться. Подавляющее большинство рабочих на местных каменоломнях работает издельно; поэтому прямой их расчет — из каждой плахи возможно больше изготовить штук и как можно меньше получить при этом брака. Вот тут-то и требуется искусство опытного забойщика: он и подсечет так, что на это уйдет не более двух четвериков, и, отваливая от стены, умудрится плаху принять на себя, спустить так плавно, что при падении не дает она ни малейшей трещины.

Распоряжением администрации такая «свалка» запрещена как несомненная опасность для жизни рабочих…

Рабочие неукоснительно практикуют подсечку с наваливанием, избегая его лишь при немногочисленных случаях, именно — в случаях посещения официальных лиц…

С коротеньким ломом в одной руке и топором в другой Сенька-связчик проворно взобрался в «просвет» между плахой и стеной коридора. Здесь было так тесно, что в глубине просвета рабочий спиной касался одной стены, а грудью — другой… Это, однако, не мешало ему суетиться и проворно работать, как на привольном просторе. Медленно-медленно, словно нехотя, обслаивалась восьмидесятипудовая глыба, и наваливалась на Михаила, принявшего ее в свои могучие объятия. Едва заметная щель между нею и задней стенкой припора стала обозначаться все яснее и яснее: вот уже сквозь нее прошло лезвие топора, вот и конец ложа виднеется. Вдруг плаха остановилась — неудачно подломилась в подсечке: к великой досаде забойщиков работы прибавилось. Долго скрипел Сенька ломом и топором вперемежку — плаха почти не поддавалась. Но вот она дрогнула, словно начала наклоняться, вот она уже готова рухнуть… Михайло весь съежился: судорожно отбросил назад свои толстые крепкие ноги, выпятил живот, подобрал плечи и с сильно налитыми кровью глазами и вздувшимися на шее жилами стал задерживать, чтобы глыба не рухнула с размаху. Казалось — еще секунда и человек неминуемо будет раздавлен; но в момент, когда верхушка глыбы успела описать добрую треть дуги своего падения, ловким прыжком Михайло выскочил из-под нее. С мягким шумом опустилась грозная масса на постельку из подставленных ребром бракованных штук, конечно, от них и следов не осталось. Проводив падение глыбы взглядом победителя, Михайло слегка встряхнулся и, ни минуты не отдыхая, принялся за вторую. Таким образом была спущена и эта… Теперь у распиловщиков было материалу на целый день; забойщики же могли отдохнуть. Они уселись рядышком на только что сваленной плахе и принялись ужинать. Ели рабочие, как и работали, молча: долговременное пребывание под землей делало людей неразговорчивыми, быть может, потому, что сильно истощало здоровье.

— Зачем же принимать плаху непременно на себя? — возразил я.

— Эх, господин, господин. Неужто мы сами того не смекаем. А что поделаешь, коли без этого никак невозможно! Не играть же мы сюда собрались — хлебушко добывать… невозможно потому, что работа задаром пойдет… Вот посчитайте! Больше двух сотен с половиной в сутки не нарезать… Хозяин платит от сотни три целковых, стало быть, за двести пятьдесят семь с полтиной, доведется на рыло по рублю с четвертаком.

— Да оно куда бы ни шло, — продолжал он, — кабы плата шла за резку и шабаш, а то режешь за деньги, а галдареи должен задаром закладать, коржи убирать, потолки крепить — тож задаром… и таково-то приходится при доброй цене, а подешевеет камень, плата тебе вдвойне убавляется…

Случай в одесских катакомбах (Н. Малиновский)

* (Печатается по тексту газеты «Знамя коммунизма» (Одесса) от 10 апреля 1957 г.)

Поздно вечером в седьмое отделение милиции г. Одессы пришла жительница Слободки Мария Лучникова и сообщила, что ее сын Валерий пропал без вести. Дежурный по отделению лейтенант милиции Паровик как мог успокоил посетительницу.

— Придет ваш Валерик. Где-нибудь в кино задержался.

Но женщина упрямо твердила, что дело серьезное. Она была у товарищей Валерия, и они также не явились домой.

Дежурный вздохнул, придвинул бумагу и стал записывать фамилии детей, приметы каждого из них, обстоятельства исчезновения.

В этот день не явились домой Саша Прибегни, Володя Федоров, Валерий Лучников, Леня Муроважный и Павлик Персидский — ученики 3–7 классов. Возникло предположение, что дети заблудились в катакомбах. Но где, в каких именно?

Перед милицией стояла трудная задача. В районе Слободки несколько катакомб, сотни входов и выходов, различных тупиков, потайных колодцев, туннелей. Попробуй найди!

Работники милиции прежде всего пригласили людей, хорошо знающих катакомбы. Свои услуги предложили бывший шахтер, ныне пенсионер Трофим Михайлович Грушинский, рабочие по добыче камня Василий Иванович Радоманенко, Александр Федорович Терзиман, члены бригады содействия милиции Николай Чава, рабочие завода им. Дзержинского Дмитрий Руленко, Василий Тихонович Якобщук и другие. Они были назначены проводниками и старшими поисковых групп. Вооружившись фонарями «летучая мышь», карбидными лампами и карманными фонариками, в подземелье спустилось около ста человек — одиннадцать поисковых групп. Они тщательно осмотрели катакомбы, которые расположены в направлении сел Усатово, Куяльник, Кривая Балка. Однако никаких следов пропавших не обнаружили.

Тем временем из разговоров со школьниками Валерием Миненко и Валерием Соболевым удалось установить, что они днем 1 апреля видели, как несколько мальчиков вошли в катакомбы.

— В какие? — спросил их заместитель начальника седьмого отделения милиции Николай Иванович Скрыпник.

— В партизанские катакомбы.

Дело начинало проясняться. Стало наконец известно, где надо вести розыск.

Все силы были стянуты к входу в партизанские катакомбы. Для организации связи под землей пригласили воинское подразделение, где служит капитан Ситников. Солдаты захватили с собой примерно 40 километров кабеля, 16 телефонных аппаратов, фонари.

Воины стали прокладывать подземную линию связи. В течение нескольких часов телефонной сетью было охвачено основное направление ходов и десятки ответвлений. Таким образом, все поисковые группы могли докладывать в штаб поиска о своих действиях и получать оперативные указания. На конечных пунктах все время дежурили телефонисты младшие сержанты Куценко, Финяк, ефрейтор Бондарчук и рядовой Тривус.

3 апреля, после долгих безуспешных поисков, кто-то из участников внес предложение выставить под землей на главных направлениях фонари, чтобы заблудившиеся могли по ним ориентироваться. Предложение было принято. Воинские организации округа выделили 300 батарей «БАС-60» и лампочки к ним. В подземелье было расставлено 270 таких «светильников». Теперь расскажем, что произошло с детьми.

Днем 1 апреля они играли в районе катакомб. Потом вдруг исчезли.

Пятеро школьников проникли в катакомбы. У них было полкоробки спичек, катушка ниток и четыре рогатки. Вот и все их «вооружение». Сперва жгли резину, подобранную в дороге, потом рогатки, наконец, стали снимать майки, носки, брюки. Все это некоторое время давало им свет. Но вот кончились спички, и вокруг детей наступила темнота. Ни пищи, ни воды, ни света. Что делать? Они бродили в глухом подземелье, натыкались на завалы, падали, кричали, звали на помощь.

Обломком кирки и ломом, добытыми в пути, мальчики решили пробить отверстие в потолке катакомбы.

— Будем работать, иначе погибнем, — сказал Павел Персидский.

Они долбили камень до тех пор, пока не свалились от усталости и уснули. Сколько часов проспали, был ли сейчас день или была ночь — никто из них не знал.

Голод разбудил школьников. Сидя на сырой холодной земле, они держали совет.

— Попробуем идти. Авось наткнемся на выход, — предложил Валерий Лучников.

Дети прошли метров двадцать, забрались в тупик и в растерянности сбились в кучу, притихли. Пришлось вернуться на прежнее место и снова долбить потолок.

…Кончались третьи сутки, когда школьники увидели слабенький огонек фонаря. Пошли на свет. Они наткнулись на телефонный провод. Это было спасение…

Активное участие в спасательных работах принимали воины нашего округа капитан Ситников, лейтенант Кобаль, младшие сержанты Павленко, Сауляк, ефрейтор Осыкин, рядовой Тривус и другие. Так была спасена группа школьников.

О книге

Одесские катакомбы

Издание второе, дополненное и переработанное Составитель А. Н. Долженкова Редактор О. А. Сидоренко Художник Н. П. Волков Художественный редактор Н. И. Зайцев Технический редактор Т. Н. Молчанова Корректор А. Я. Литинецкий. БР 08295. Сдано в набор 23.11 1973 г. Подписано к печати 19/VI 1973 г. Формат бумаги 70Х108 1/8. Бумага типографская № 1. Бум. л. 2.5. П. л. 5. Усл. п. л. 7. Уч. — изд. л. 7,224. Тираж 65000. Цена 36 коп. Зак. 16986. Издательство «Маяк», Одесса, ул. Жуковского 14. Одесская книжная фабрика республиканского производственного объединения «Полиграфкнига» Государственного комитета Совета Министров УССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли, ул. Дзержинского, 24. 9 (С2) О-41

О 0164-065 231-73 М217(04)-73


Оглавление

  • Одесские катакомбы
  •   К читателям этой книги
  •   Крепость под землей
  •     Большевистская подпольная типография (В. Коновалов)
  •     Бойцы подземной крепости (В. Егоров, Н. Зотов)
  •     Мы на своей земле (Г. Марцышек)
  •     Старик Гаркуша (Ю. Корольков)
  •     Советская республика под землей (И. Ирошникова)
  •     Словаки — герои одесского подполья (Богуш Хнеупек)
  •     Катакомбы (В. Катаев)
  •   Катакомбы в документах
  •   Экспедиции, поиски, экскурсии
  •     В «стране» без солнца (Г. Захаров)
  •     Времени работник (Ю. Ценин)
  •     «Поиск» (И. Болгарин)
  •     Символ славы и ратного подвига (Д. Долженкова)
  •   Из хроники подземной Одессы
  •     Обитатели каменоломен (В. Данилов)
  •     Из далекого прошлого (М. Куш)
  •     К истории одесских катакомб (Г. Яблонский)
  •     Глазами очевидца (П. В-ко)
  •     Случай в одесских катакомбах (Н. Малиновский)
  • О книге