Николай Исаич Пушкин [Борис Степанович Житков] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
Борис Степанович Житков Николай Исаич Пушкин
Стоят на пристани пассажиры, ждут парохода. — Вон, вон, кажется, «Пушкин» идет. Отвечают портовые люди: — Правильно, это Стратонов. Пассажиры: — «Пушкин» ведь? — Ну да: Николай Исаич. Пассажиры переглядываются — вот неучи какие моряки: не знают, что Пушкин — Александр Сергеич. Николай Исаич Пушкин! Вот дураки-то. А Николай Исаич стоит на мостике «Пушкина», глядит в бинокль и рявкает из бороды: — Права… еще права. Так, так держать! И знает Николай Исаич, что весь «Пушкин», от верхушки мачты до днища, — все это он — Николай Исаич. И что когда посадит он «Пушкина» на мель, никто не скажет: «Пушкин» напоролся, а прямо будут говорить: — Николай Исаич на мель сел. Стратонову скулу помял… пять футов воды в трюме. Сам все эти пять футов воды ртом бы выпил, и пусть бы обе скулы, всю бы морду ему разворотили, с радостью дал бы Николай Исаич, лишь бы не было такого греха. И так вот всякий капитан. Потому и говорят: «Ерохин снялся; Федор с моря идет». А в «Федоре» этом — десять тысяч тонн, и на носу накрашено: «Меркурий». Я сам это понял только тогда, когда первый раз посадил парусник. Дело было просто. Шел я в свежую погоду у Тендры, ночью. Помощник мой вахту стоял. Вот по времени должна уж быть Тендра. А это, надо сказать, песчаная коса, ее и днем-то за двести саженей можно не увидеть. Я вышел и слышу: не та зыбь, метет прибой, россыпи слышно. Я говорю помощнику: — Сейчас в Тендру вопремся, уваливайтесь под ветер. А он говорит: — Приведите к ветру, лот брошу. То есть чтоб я поставил судно против ветра, а он смерит, сколько глубины! А привести к ветру — это выходит с ходу еще сажень двадцать пролететь к берегу. — Приведите! — кричит помощник. — На вашу голову? — Ладно. — И побежал он с лотом на бак. Я привел, и еще ходу не потеряли, как ткнуло в грунт и дрогнуло все судно. Подняло зыбью и ударило дном. У меня душа оборвалась. Потом на берегу спрашивали: — Ты под Тендрой сидел? — Да, понимаешь, помощник… Все усмехаются, отворачиваются. Никто настоящего слова не сказал. Отец только мне сказал это слово, да его не напечатают. И верно. А помощнику что? Сидел-то ведь не он, а я. И с тех пор я уже накрепко понял: не судно ходит, а капитан. Не судно гибнет, а… Вот тут-то я вам и расскажу недавний случай с моим другом-приятелем. Дело было так. Ледокол промышлял во льдах в Белом море. Промышлял, то есть у него на борту было душ полтораста промышленников, и ледокол лазил меж льдов по свободной воде, шел туда, где залег зверь. Капитан был молодой, лет тридцати пяти мужчина. Промышленники его любили за то, что с ним пойдешь — всегда удача. Зверя было «балго», и набили на льдине тюленей — беда сколько. Били и отстать не могли, в раж вошли люди от крови и от удачи. Такая жара пошла, что капитан сам не выдержал, сбежал на лед и садил багром тюленьи головы. — Эх, здорово капитан завел, — красные, в поту и в крови, хвалили капитана промышленники.
А с запада потянул ветерок. Капитан уж на месте и торопит ребят: — Ну, кончай! Кончай! Да как бросишь? В десять лет раз, старики говорят, такая удача! Не бросать же, коли само счастье в руки лезет. Отвернись от него, так и оно отворотится. А вест свежает. Свежает вест, давит на лед, и вот двинулась льдина, и дрейфует (дрейфовать — идти без машины, силой ветра) ледокол у кромки со льдом вместе. Помалу дрейфует к востоку. Темнеть стало. Ай, и капитан, ну и капитан — прямо счастью в карман вперся! Еще полчасика! — Все на борт, снимаюсь! Двинул капитан вдоль кромки: узкой полосой шла, как река в ледяных берегах, свободная вода. — Умаялись, ребята, вари чего там на ужин. А капитан дал полный ход: надо уйти из этой щели, а еще не известно, как там лед впереди. Часом бы раньше… — А ну, смотайся в машину, скажи там, чтоб шевелили, сколько духу. И стал капитан серьезным. Ходил по мостику и слышал, как внизу гомонят ребята, какого-то Митьку дразнят: вгорячах себе в валенок багром засадил. До Митьки тут! Ходу, ходу еще! Вон лед прямо по носу. Нет, это не поворот в канале, а затор. А может, слабый лед? И капитан заметил, как помощник косым взглядом глянул на него. Капитан подошел к телеграфу и два раза повернул ручку на весь размах и поставил на «полный» — значит, дай самый полный. Слышно было на мостике, как прозвонил крутым раскатом телеграф в машине. Пароход летел прямо в затор, сейчас, сейчас вонзится. Пароход ударил лед пологим форштевнем (выступающее ребро на носу), выскочил, задрался нос, и сразу смолкли голоса под мостиком. Ледокол влез носом на лед и стал, тужился машиной. И капитан и помощник, сами того не замечая, напирали на планшир мостика, тужились вместе с ледоколом. Нет! Стоп! — Назад! Машина стала, и снова заурчало в брюхе парохода. Ледокол слез,
- 1
- 2
Последние комментарии
51 минут 48 секунд назад
1 час 11 минут назад
1 час 37 минут назад
1 час 40 минут назад
11 часов 11 минут назад
11 часов 15 минут назад