Формула власти. Новая эпоха [Zora4ka] (fb2) читать онлайн

- Ты гляди, тут даже ромашки с ландышами не завяли! – продолжал восхищаться колдун. – Так и представляю великих мастеров древности, которые приходили сюда в надежде обрести тайные знания о сути вещей!

- Здесь нужно будет что-нибудь чинить? – Геру больше волновало составление сметы на ремонт.

Тенька замахал на друга руками и заявил, что капище ни в коем случае нельзя трогать, и оно само решит, как для него лучше. А вот он сам хотел бы устроить себе лабораторию прямо наверху, на тех развалинах балкона. Для этого нужны кирпичи, а цемента не надо вовсе, потому что он, Тенька, как раз хочет опробовать один новый способ взаимодействия сложных веществ, теорию которого расписал намедни.

Когда Гера уже собирался одернуть размечтавшегося друга и уточнить, сколько же ему нужно кирпичей, в прикрытую дверь вежливо постучали, и уединение капища было нарушено запыхавшимся посланником, который бежал сюда от самых городских ворот и очень обрадовался, что сумел отыскать уважаемых сударей так быстро.

- А что случилось? – обеспокоился Гера.

- В город пришла некая юная горская девушка, – поведал посланник. – Она ищет вас обоих.

- Горская? – изумился Гера.

- Темноволосая, – пояснил гонец. – Очень милая девушка, говорит, что знает вас. Ее зовут Лернэ Сафетыбока…

Услышав имя, друзья, не сговариваясь, сорвались с места.

Когда они примчались к воротам, красавицы Лернэ там уже не было. Не успел Гера поднять тревогу, как девушка, целая и невредимая, только слегка уставшая, нашлась в сторожке часовых. Она пила горячий трофейный укропник и угощалась сухарями с вяленым мясом, а видавшие виды вояки любовались ею, как чудом. Увидев Теньку и Геру, Лернэ вскочила и бросилась к ним в объятия.

- Ты что здесь делаешь? – выдохнул Гера. – Мы же оставили тебя дома, в деревне! Неужели ты в одиночку шла сюда через полстраны?!

- Не одна, а с купеческим обозом, – пояснила Лернэ своим нежным серебристым голосом. – Я так истосковалась по вам, что когда мимо деревни проезжал знакомый купец, упросила его взять меня с собой. Наверное, я поступила дурно, но у меня больше не было сил ждать. Ожидание замучило меня сильнее, чем дальняя дорога. Пожалуйста, возьмите меня с собой!

- Но тебе не место на войне, – возразил Гера.

- Я не буду воевать, – девушка широко распахнула синие глаза. – Только посижу в сторонке.

Это был тот редкий случай, когда мнение Теньки полностью совпадало с Гериным.

- Дурища, – почти ласково известил он сестру. – В какой еще сторонке?

- Не знаю, – растерялась Лернэ. – В какой-нибудь. Тенечка, милый, придумай, как мне остаться с вами! Я так тревожусь, даже спать не могу, особенно, когда узнала, что под Фирондо ты чуть не погиб. Тенечка, мне так страшно, я осталась совсем одна, опять мама начала сниться. И Дашенька. Как подумаю, что вы тоже…

Она не договорила и тихонько всхлипнула. Гера сам не понял, как оказался рядом и бережно обнял ее за худенькие плечи.

- Может, и правда пусть остается? – услышал он свой голос.

- В «сторонке» сидеть будет? – съязвил Тенька, поглядывая ему в глаза. – Я, конечно, все понимаю, но интересненько это вы придумали!

- В Гарлее пока безопасно, если на заброшенные улицы не ходить. Первое время побудет здесь, найдем ей комнату во дворце. А к югу отсюда в паре дней пути живут мои родители.

- На Орденской стороне?

- Сегодня Орденская, завтра наша, – пояснил Гера. – Я договорюсь, и они приютят Лернэ. Все же ближе к нам, чем твоя деревня.

- А больше ты ничего не хочешь мне сказать? – поинтересовался Тенька с каким-то странным предвкушением.

- Нет, – пожал плечами Гера.

- Ну, ладно, – колдун чему-то ухмыльнулся и отвел взгляд. – Значит, потом. Что, Лерка, поедешь жить к родителям Геры?

Девушка горячо закивала.

Тенька вернулся к себе под вечер. Его обиталище располагалось на одном этаже с «покоями» обды, но прежде, судя по всему, служило чем-то вроде подсобки. Это было тесное помещение из двух треугольных комнатушек, одна с выходом на галерею, другая – в коридор. Тенька вымел оттуда весь посторонний хлам и натащил еще больше своего. Теперь в одном из углов стоял мешок сушеной ромашки, рядом на кривоногой табуреточке громоздился чайник, вскипающий сам по себе от хозяйского прикосновения, а в посудине, напоминающей ночную вазу с отбитой ручкой, отмокали запасные глаза, Тенькой лично синтезированные. Постель была сдвинута куда подальше, зато почетное место занимали стопка ломаных сильфийских досок и здоровенное стоячее зеркало в кованой оправе на гнутых ножках. По вертикальной стеклянной поверхности струился, перебегая рябью, слой непроливающейся воды.

Именно к зеркалу Тенька направился в первую очередь. Ему казалось, что он наконец-то сумел разгадать непростую комбинацию преломлений, благодаря которой можно будет пронзать пространство и его световую модель гораздо глубже, чем это получалось с зеркальцами Климы и Ристинки. Тенька мечтал заглянуть в такие дали, до которых не могли долететь даже сильфы. Туда, в неизведанное, таящееся за яркими точками звезд. Тенька бредил этим с пятнадцати лет.

Пальцы замерли над водяным зеркалом, не касаясь пульсирующей ряби. Вода успокоилась, разгладилась.

Небольшое усилие – и Тенька увидел горы. Самую западную их часть, туда даже горцы не забирались. Там на скалах белели снежные шапки, из впадин струился теплый парок, а за черным хребтом с обрыва начиналось море, зеленое, как трава по весне. В воде плескались крупные рыбины с алыми губами, в вышине догорал закат. Но все это – почти Принамкский край, там можно и безо всякого колдовства побывать, если постараться. Теньку манило другое.

Даже Эдамор Карей говорил ему, что это невозможно. Об этом писал в своем трактате какой-то древний колдун по имени Кейран, открывший все восемьсот девяносто три способа преломления воды. Но Теньке все равно казалось, что существует и восемьсот девяносто четвертый. Тот самый, когда вода перестает быть водой и превращается в подобие коридора.

Вода в зеркале замерзла, от нее пошел горячий пар, кованая рама покраснела от жара. Тенька ругнулся и снова поменял исходные. Преломления запутались в невероятный клубок, концы которого ушли в ничто. Стоп. Какое еще «ничто»? Где оно находится?

Тенька потянулся за нитями незримого клубка, скользнул сознанием куда-то мимо сути вещей, и…

Клубок пропал, смявшись в лепешку, а потом выгнулся дугой, по которой хлынула измененная вода.

Слизнув подтекшую к уголку рта каплю пота и еще не веря своему счастью, Тенька смотрел, как багряная темнота в зеркале медленно проясняется.

По ту сторону были не горы или моря, и вообще не природа. Зеркало показывало металлически блестящую комнату, уставленную разномастными круглыми предметами, назначение которых даже для Теньки оставалось загадкой.

А еще в комнате была девушка совершенно неописуемого вида. Очень высокая, возможно, потому, что носила обувь с такими бесконечно длинными каблуками, какие принамкской моднице даже в бреду не примерещатся. Стройные ноги плотно обтягивали ярко-оранжевые штаны, а кофточка была настолько короткой, что открывала живот и драгоценный камень в пупке. Волосы у девушки были розовые с сиреневыми прядками, ресницы густые и черные, а глаза – зеленые.

Внезапно девушка посмотрела прямо на Теньку и подошла к той стороне зеркала вплотную. Тенька ошалело улыбнулся. И получил улыбку в ответ.

Их руки соприкоснулись, и зеркальная гладь в первый, но далеко не в последний раз отразила долгожданный радужный водоворот иных миров.

====== Глава 2. Тени прошлого ======

На свете ничего не возвратить назад,

Несчастья моего не помнит старый сад.

Тебя я никогда не встречу в том саду,

Зачем же вновь туда я иду?

Л. Дербенев

Костэн Лэй знал этот старый портрет до мельчайшей черточки. И потертую раму из мореного кедра, с зеленоватыми медными уголками – правый нижний потерялся в незапамятные времена, еще до рождения Костэна, и дерево в этом месте кажется новее. Белая сильфийская беседка на зеленом фоне изображена схематично, ровными и крупными мазками, а вот красная сирень, фантазией художника превращенная во вьющееся растение, прописана так хорошо, что даже можно посчитать лепестки. Алые соцветия спускаются до самой земли, касаясь подола фиолетового старомодного платья – подобные наряды, приталенные, с широкими длинными рукавами и тяжелыми бархатными оборками носили почти век назад. Из рассказов прадеда Костэн знал, что женщине на портрете тридцать семь лет. Но на вид ей было не дать и тридцати. Густые волосы, светлые, как пшеница, очень похожие на шевелюру самого Костэна, совсем не вьются и чинно лежат на плечах. Шея прямая и тонкая, а взгляд одновременно добрый, гордый и проницательный. Все-таки удивительный талант у живописца – так передать мимолетный взмах ресниц, чуть заалевшие от холодного сильфийского ветра щеки, тонкие крылья носа, улыбку в уголках губ. Когда на холст падал свет, женщина смеялась. Когда в комнате, как сейчас, сгущались ночные сумерки – была сдержанно печальна, точно глядела сквозь время и жалела, что не может обнять вдовца-мужа, оплакать сына и внучку, поглядеть, каким славным агентом стал правнук.

Словом, эта женщина была прекрасна, и Костэн мог часами разглядывать ее портрет, думая обо всем подряд. К примеру, о работе или о другой прекрасной женщине, только сильфиде, которая все же стала его женой.

Костэн безошибочно узнал еще одно изображение знакомого с детства лица, хотя оно было написано и вполовину не так талантливо, как это. И история второго портрета, совсем маленького, меньше ладони, не давала ему покоя. С большой картиной все ясно: влюбленный сильф, понимая, что переживет свою супругу из Принамкского края на многие годы, заказал ее портрет, чтобы иметь память о тех днях, когда они были счастливы. Но с чего бы людям из разведки Ордена заводить ее портрет, снабжать им убийцу и посылать к обде? Да еще спустя несколько десятков лет после того, как эта женщина тихо умерла в кругу любящей семьи. Вдобавок, такой же портретик оказался на ведской стороне у колдуна Эдамора Карея, который считает его приносящим удачу. И даже не знает, чье там лицо, лишь уверенно говорит, что это копия. То есть, где-то есть и третий портрет? С чего бы обычной человеческой женщине, не колдунье, не благородной госпоже, иметь такую известность? Спросить пока не у кого, прадед, как назло, еще с весны улетел прогуляться к кислым морям, и проще разговорить упомянутый портрет, чем пытаться прежде срока отыскать старого сильфа среди любимых им камней и дюн.

Ночь сгущала краски, и нарисованное лицо, окруженное кистями сирени, было почти не различить. Риша рядом давно спала, уткнувшись острым носиком в подушку, а Костэн под одеялом полулежал на животе, опираясь на локти, всматривался в размазанные сумраком черты и в который раз пытался делать выводы.

Может быть, орденский убийца, как ведский колдун, считал крохотный портретик приносящим удачу? Но почему в тайной канцелярии об этом не знают? Сильфы всегда были осведомлены об обычаях людей. Может, портрет нужно было для чего-то показать обде? Но Клима тоже ничего не знает, если не соврала. Не похоже. Она сама просила известить ее, если что-нибудь станет ясно.

Риша перевернулась на другой бок и бессознательно закинула на мужа ногу. Но Костэн так задумался, что почти не обратил внимания.

А что если главное – не изображение, а, например, рамка? Возможно, именно в ней заключена тайна. Но зачем тогда делать копии именно портрета? Да и рамки на тех двух, которые видел сильф, были разными. Неспроста это все, и безошибочное чутье агента, много раз выручавшее в минуты опасности, подсказывало Костэну, что портрет его прабабки играет не последнюю роль в том узле из войн и интриг, которым стал Принамкский край за последние три года. Но с чего, почему – оставалось только гадать.

Риша убрала ногу, ее ровное дыхание стало тише. Она полежала неподвижно, прижавшись теплым бедром к его боку, а потом чуть хрипловато спросила:

- Почему ты не спишь? Опять думаешь?

- Да, – согласился Костэн, не уточняя о чем его мысли на этот раз.

Риша приподнялась на локте, и в темноте блеснули ее прозрачные глаза.

- Не вини себя снова, во имя Небес. Мне до слез жалко Дашу, но сейчас ты ничего не мог сделать. Это прежде ты рисковал ею, отправляя одну на провальное задание, а случившееся теперь невозможно было предвидеть.

- Знаю, – тихо ответил агент и досадливо поморщился. Он всю весну убеждал сходящего с ума от горя Юрку, что тот не виновен в смерти Даши, скорее уж вина на нем, начальнике, Косте Липке, недооценившем опасность задания. И, в конце концов, сам поверил в это настолько, что потом Рише на пару с уборщицей Тоней пришлось его утешать и приводить в чувство. На третий день утешения Костэну надоели, и он усилием воли запретил себе впадать в губительное уныние.

- Ты думал про другое? – догадалась Риша. Она всегда слышала его невысказанные мысли.

Костэн кивнул.

- Мне всегда есть, о чем подумать, особенно теперь, когда от многих моих выводов зависит благополучие Холмов.

- Ты размышлял про обду? – Риша повернулась к нему и заложила за длинное острое ухо курчавую прядь. – Какая она?

Костэн шутливо тронул жену за нос и улыбнулся.

- Ты уже тысячу раз спрашивала.

- Мне любопытно. Ты всякий раз говоришь что-нибудь новое. Эта Климэн Ченара крепко наступила тебе на крыло!

- Не без этого, – Костэн перевернулся на спину, закинув руки за голову. – Впервые в жизни имел дело с человеком, который врет почище меня, но с таким изяществом, что не подловишь. Перед встречей я думал: какая она, ожившая легенда Принамкского края? Я видел портреты обд на древних свитках, читал про их магию слов. От этой магии нам достались только формулы клятв и проклятий, да и то лишь потому, что какие-то обды когда-то произносили подобное вслух. Я читал отчеты Юргена, но большее, на что хватало моей фантазии – это либо милая в общении, но заносчивая девочка, которая не всегда понимает, что творит, либо древнее непогрешимое существо, убивающее взглядом и говорящее исключительно формулами магии слов.

- А правда оказалась где-то посередине, – подхватила Риша.

- Нет, я был далек от истины, – усмехнулся Костэн. – Меня встретила хитрющая изворотливая сударыня, которая все и всегда умудряется обратить себе на пользу. Ищи эта Климэн карьеры агента, за нее насмерть передрались бы все разведки, включая нашу. В обде нет ни древности, ни тщеславия, только непробиваемое осознание собственного могущества. И я сам не понял, как она уболтала меня подписать не слишком выгодный для нас договор на поставку новейших моделей досок. Такие не то, что у Ордена – не у всех сильфов есть. И это при ее явном невежестве во многих важных для политика вещах. Я сидел рядом и чувствовал, как она интуитивно нащупывает нужные слова – и не ошибается, с каждым разом становясь все увереннее, так что я даже невольно ощущал себя ее учителем. И тогда я подумал: какие заносчивые девочки, какие древние существа, поросшие пылью? Развей меня смерч, если это не настоящая обда, которая в итоге подомнет под себя и ведов, и Орден. С такой-то хваткой…

- А Холмам это на пользу? – уточнила Риша.

- А вот в этом и состоит моя работа, – Костэн хитро прищурился. – Раз уж мы недооценили обду поначалу и прозевали миг, когда еще можно было вмешаться и ее задавить, то теперь важно сделать так, чтобы ее приход к власти оказался выгоден нам. И для этого мне вскорости придется полететь к Юрке, расшевелить его и снова послать в Принамкский край, потому что ни с кем другим Климэн Ченара не хочет иметь дел. И смерч ее разбери, почему. То ли прониклась к моему протеже дружескими чувствами, то ли его проще обманывать.

Впрочем, если бы ни эта прихоть, подумалось ему, Юрку бы выгнали из корпуса еще в середине весны. Потому что даже смерть близкого не может быть оправданием, когда агент тайной канцелярии принимает на веру сведения, а затем под видом истины передает их начальству. Из-за этого сильфы дали Ордену неправильное время наступления ведских войск, хотя обещали назвать точное. В результате Орден потерпел поражение, отношения с Холмами из натянутых превратились в совершенно скверные, а власть обды сильно укрепилась, что не было на руку никому. Торговля между Орденом и Ветряными Холмами не прекращалась, хотя досок требовали все больше, а платили за них все меньше. На войну у людей уходили все средства, сильфийская разведка доносила, что даже среди благородных зреет раскол. Одни желают задавить обду любым способом, другие высказывают мысль задавить сначала жадные Холмы, чтобы пользоваться их досками и тяжеловиками бесплатно. Третьи уже готовы идти на мировую с обдой, поскольку, по их мнению, так дальше жить нельзя. Но третьи в меньшинстве, а вот первые со вторыми могут договориться, особенно после случившегося весной, и тогда сильфам, тысячи лет не знавшим войны, придется туго. Останется спешно заключать союз с той же обдой, чтобы усмирить Орден ее руками, но Климэн Ченара со своей стальной хваткой и спонтанной интуицией – слишком неуправляемый союзник.

Агенты тайной канцелярии в Ордене сбивались с ног, чтобы не допустить войны с Холмами, но это значило поддержку тех, кто выступал за обду, что для сильфов пока тоже было нежелательно. Агенты с тоской вспоминали прежние времена, когда обда была не более чем полузабытой историей. В четырнадцатом корпусе однажды всерьез рассматривали вопрос убийства Климэн, которая одна поставила с ног на голову всю мировую политику, но пришли к выводу, что ее слишком любят высшие силы, и детям Небес вмешиваться попросту опасно. Политика и разведка – одно, но когда речь заходит о покровителях народов и тех, кому они благоволят, лучше отступить, чтобы не вышло беды. Люди пять сотен лет назад наплевали на высшие силы – и поплатились бесконечной войной.

- Слышишь, – сказала Ринтанэ. – Кто-то ходит внизу.

Костэн насторожился и напряг слух, но не сумел ничего различить.

- Ты, наверное, слушаешь через сквозняк, а я так не умею.

Риша немного подумала и с удивлением согласилась:

- Верно. А у меня машинально выходит. Костя, странно, что ты не слышишь, ведь ты человек только на восьмую часть. Я знаю одну секретаршу в нашем корпусе, у нее дедушка из Принамкского края, и она…

- Погоди, – на всякий случай сильф бросил взгляд на лежащие поодаль ножны с новой саблей. – Кто там ходит, послушай.

Девушка сосредоточенно наморщила лоб.

- Шаги знакомые. Очень похоже на нашего деда. Точно: его доска стукнула о подставку. Теперь он снял ботинки и переобулся в тапочки – точно дед! Вот он идет на кухню и сейчас наверняка примется ворчать, разжигая огонь и засыпая в чайник толченый укроп… Костя, ты куда?

Агент встал, решительно откидывая одеяло, и принялся надевать штаны.

- Есть к нему разговор. Как хорошо, Риша, что ты у меня так славно слышишь, иначе бы я еще до утра маялся!

Она перетянула на себя большую часть одеяла и безмятежно зевнула в подушку.

- Ты надолго?

- Не знаю. Но на всякий случай засыпай без меня.

- Мне не привыкать, – тихо хмыкнула Риша.

Костэн наскоро обнял ее и поцеловал в макушку.

- Ты знала, за кого выходила замуж.

Прадед и впрямь заваривал укропник, стоя в тапочках у разожженной плиты и почти беззвучно ворча. Он всегда так делал, сколько Костэн себя помнил: скрупулезно, по ложечке засыпал заварку в чайник, а сверху непременно кидал немного сушеной ромашки. Полотняный мешочек с этими экзотическими для Холмов цветками всегда стоял на полке рядом с банкой укропа, но трогать его никому из домочадцев не дозволялось. Однажды, еще в бытность стажером, юный Липка заинтересовался, откуда дед берет сушеную принамкскую ромашку, и разведал, что ее время от времени привозит один старый дипломат из пятнадцатого корпуса, когда-то бывший коллегой деда и другом их семьи, той другой, большой и дружной, которая сейчас осталась лишь на портретах.

До рассвета еще было далеко, в окнах зияла чернота, а кухню освещала затейливая масляная лампа под потолком. От нее по стенам и шкафчикам скользили живые тени, бесформенные и кучерявые, как облака в ветреную погоду. Пахло маслом, золой от плиты, ветром, укропом и немного – ромашкой. Костэн понял, что прежде никогда не различал запаха ромашки, лишь после поездки в ведский Принамкский край по-настоящему узнал и даже полюбил его. Земли Ордена не пахли ромашкой – там на сильфийский манер пили укроп.

- На твою долю варить? – спросил старый сильф, не оборачиваясь. Он, конечно, услышал правнука через ветер.

Костэн кивнул, зная, что и об этом жесте донесет сквозняк. Дед, в отличие от потомка, владел воздушной магией в совершенстве.

- Как поживают кислые моря?

- Шипят под холодным ветром, – усмехнулся дед. Он был немолод, даже стар, но даже кончики его ногтей оставались плотными, без намека на старческую прозрачность. Только плечи были ссутулены, а в курчавой шевелюре зияла изрядная проплешина.

Костэн сел за стол, задумчиво подпер кулаком щеку.

- У меня к тебе дело…

- Погоди, – перебил дед, наклоняя над чайником кувшин. – Дай хлебнуть горячего после дальней дороги.

Вода зажурчала о белые глиняные стенки, несколько капель попали на раскаленную плиту и оглушительно зашипели, исходя на пар. Огонь в плите разгорелся сильнее, в глубине чайника забулькало. Дед молча поставил на стол две чашки и блюдо с маленькими тонкими лепешками из укропной муки. Он всегда варил укропник в тишине, хотя старинные традиции предусматривали шуметь, болтать над закипающим чайником о всяческой ерунде, дуть на огонь и шире распахивать окна, чтобы булькающую водную поверхность лизали холодные северные сквозняки. Только сейчас Костэну подумалось, что молчание деда – не личная прихоть, а часть традиции, только иной, принамкской, тоже очень старинной. В гостях у обды ему доводилось видеть, как во время заваривания ромашки все умолкают и задумываются о вечном.

Когда вода громко забурлила, разрывая повисшую тишину, дед снял чайник с плиты, подождал, пока кипяток замолчит и уляжется, а затем быстро разлил укропник по чашкам. Костэн в который раз отметил, что напиток получился более золотистым, чем традиционный, но только теперь он знал, что это от ромашки.

Первый глоток они пили в молчании, а потом дед произнес:

- Ты был у обды, мой мальчик.

- Тебе кто-то сказал? – уточнил Костэн. – Или ты догадался?

- Это был несложный логический вывод, – усмехнулся дед. – Ты взволнован, расстроен, задумчив и хочешь спросить совета. И пока закипала вода, ты молчал не по-сильфийски. Значит, ты видел, как молчат люди. В Ордене этому не научат, следовательно, ты летал к ведам. А у ведов – обда.

- Мне еще учиться и учиться твоей наблюдательности, – покачал головой Костэн. – Неужели это молчание какое-то особое?

- Тебе надо учиться не наблюдать, а понимать, что наблюдаешь. Я заметил озарение на твоем лице: ты почти сразу понял, что я молчу по-принамкски, – старик прикрыл глаза и сделал еще пару глотков. – Привычка… великая вещь. У меня было пять жен, но только первая оставила после себя несколько привычек. И пока я молчу, добавляя в укроп ромашку, я помню о том, как точно так же делала она. А значит, помню о ней.

- Я как раз хотел поговорить о бабушке, – сказал Костэн, довольный, что разговор сам свернул к нужной ему теме.

- Неужели? – удивился дед. – А я думал – об обде. Мне бы твои годы… вашему поколению выпала непростая, страшная, но интересная судьба: видеть новый расцвет Принамкского края и мешать увяданию Ветряных Холмов.

- Об обде тоже. Но сначала все-таки о бабушке. Кем она была? По твоим рассказам я знаю о ней почти все, вплоть до характера и привычек. Знаю, что она работала в архиве, любила кислые моря и гулять под сливами. Но все это – после переезда на Холмы. А прежде? Когда вы поженились, ей было около тридцати.

- Двадцать восемь, – уточнил дед, внимательно изучая правнука. – А мне шестьдесят три, но влюбился в нее, как мальчишка. Почему ты спрашиваешь именно теперь, Костя? Слышал про нее от ведов?

- Ты не удивлен. Она была связана с ведами?

Дед пожал плечами.

- Трудно говорить наверняка. Объясни сперва причины своего интереса.

Костэн подробно изложил, что ему было известно про оба портретика. На протяжении рассказа дед все сильнее хмурился и впадал в задумчивость, позабыв даже про укропник. Когда правнук закончил, он долго сидел, словно собираясь с мыслями, а потом заговорил:

- Ты хочешь услышать ответы, мальчик мой, но я сам едва их знаю. Моя Неля, твоя прабабушка, была добрым и бесхитростным человеком. Она рано лишилась родителей, которые, пожалуй, могли поведать куда больше. Мне бы следовало расспросить некоторых ее знакомых, но тогда я был слишком влюблен и не задумывался о туманном прошлом ее семьи. Уже много десятилетий спустя я вспомнил о тех странностях, но было поздно – нужные люди затерялись, и я остался лишь с несколькими намеками, из которых невозможно было сделать обоснованные выводы. Я расскажу тебе всё, Костя. Возможно, ты сумеешь понять больше меня.

Старый сильф перевел дух, взял с блюда лепешку, но так к ней и не притронулся.

- Нынче трудно поверить, но когда-то я тоже был молод и часто мотался в Принамкский край с поручениями по части дипломатии и разведки. Шли годы затишья на орденско-ведской границе, поэтому послов принимали в Кайнисе, почти под самым носом у колдунов. Тогда это была не закрытая крепость, а милый провинциальный город, в который не стыдно позвать гостей. Я интересовался бытом людей, поэтому иногда останавливался не в городе, а снимал комнаты у каких-нибудь поселян, имевших лишний угол и желание подзаработать. Однажды я выбрал своим временным гнездом лавку мелкого пригородного торговца – он перекупал на ярмарках разные броские вещицы вроде ваз, чучел и модных шляпок, а потом продавал зажиточным селянам, желавшим блеснуть городским шиком. Так я познакомился с очаровательной женой торговца – моей Нелей. Да, Костя, я отбил твою прабабку у ее законного человека-мужа и впоследствии не жалел об этом ни мгновения. Неля, как я говорил, была сиротой, безропотной наивной девочкой, не красавицей по людским понятиям, на которой женились, чтобы следила за домом, лавкой и нянчила детей. У нее был сын десяти лет… несчастный ребенок. Муж-торговец постоянно пропадал в отъездах и, судя по слухам, не слишком там скучал. Ну а я, как уже говорил, влюбился до кончиков ушей и проводил с Нелей все свободное время, порой даже в ущерб работе. Неля очень много знала о древних людских обычаях, она наизусть помнила не меньше сотни песен, половина из которых была про обд. Неля рассказывала, что ее бабушка родилась где-то у западных гор, в самом сердце ведских земель, но потом семья из-за чего-то перебралась сюда. У нее были потрясающие глаза – искристые, как омуты под солнцем… У ее первого сына были такие же, а наши потомки их не унаследовали. От Нели я впервые узнал о капищах высших сил и о том, как связаны с ними колдуны. Годы спустя Нели призналась, что тоже полюбила меня с первого взгляда, поэтому рассказывала все, что только могла, боясь лишиться моего внимания. Знала бы она, что даже ее молчание сводило меня с ума, – старик покачал головой и смочил укропником пересохшее горло. – Конечно, все быстро открылось. Я заявил, что женюсь на Неле, и за мной была вся мощь тайной канцелярии. Ее муж устроил чудовищный скандал с битьем посуды и выкидыванием вещей. Он орал еще громче, когда я поднял его в воздух и за шиворот подвесил на крюк от потолочной лампы. Сын Нели тогда гостил у родителей ее мужа, в деревне по Зигарскому тракту, и мы рассчитывали забрать его позже. Но улаживание дел с моим начальством заняло некоторое время, и когда мы приехали за мальчиком, было поздно: отец успел прежде нас и увез его куда-то. Неля была безутешна, я клялся, что отыщу мерзавца и верну ребенка матери. В те дни трактирную комнату, где мы остановились, навестил один загадочный человек, представившийся старым другом Нелиной семьи. Я насторожился, но Неля его узнала. Они беспардонным образом выставили меня за дверь, и два часа кряду о чем-то говорили.

- О чем? – подался вперед Костэн.

Дед виновато развел руками.

- Неля знала о моей способности говорить с ветрами и взяла слово, что не буду подслушивать. Я был слишком влюблен, чтобы нарушить обещание, и понятия тогда не имел, как это может быть важно. Наконец, они вышли, Неля выглядела заплаканной, а человек сказал мне: «Если ты и правда так любишь ее, то улетайте на Холмы и будьте счастливы. Но не ищите ребенка, он должен остаться в Принамкском крае. Отец уехал с ним далеко, я сам не знаю дороги, и будет лучше, если не узнаете и вы». Неля тогда смахнула слезу, но согласно кивнула и попросила меня ни о чем не спрашивать. Потом этот человек заходил еще раз и привел художника, который написал с Нели маленький портретик, уместившийся в медальон. На память о дочери добрых знакомых, как выразился этот «друг семьи». Подозреваю, именно о том портретике ты спрашивал меня. Ну а потом мы улетели на Холмы, и больше Неля не возвращалась в Принамкский край.

Старый сильф допил остывший укропник, откусил немного лепешки и небрежно махнул на лампу, порывом ветра убавляя свет: летом северные ночи коротки, за окном на горизонте небо уже начало голубеть.

- Наш сын, твой дедушка, родился вылитым человеком, только глаза сильфийские. Твоя мать походила на типичную орденскую полукровку, хотя была человеком только на четверть. Она не слышала ветров, мерзла зимами, а ее уже мертвое тело развеивалось так медленно, словно Небеса не хотели принимать. Ты почти сильф, мой мальчик, но ветра к тебе по-прежнему глухи, хотя я знал многих могучих воздушных магов, в ком гораздо больше людской крови. Но при этом тебе не чуждо колдовство. Мне кажется, ты даже смог бы сделать выбор: сильфом тебе быть или человеком. Тебя приняли бы и Небеса, и высшие силы.

- Я давно выбрал, – глухо проронил Костэн. – И ветра меня однажды услышали, правда, до сих пор не пойму, как. Я бывал в опасных переделках и прежде…

Старик точно не слышал, неотрывно глядя на занимающийся рассвет. Возможно, в этой сумеречной тишине он видел свою любимую Нелю и ее колдовские, искристые глаза.

- Я много думал с тех пор, – наконец подытожил он. – И мне кажется, что семья Нели была из тех, к кому высшие силы относятся… иначе. И тот «друг семьи» знал, что сын Нели никогда не приживется среди сильфов, и ей объяснил. Кем они были – колдунами, потомками горцев, ярыми борцами за высшие силы против культа крокозябры – мне уже не узнать никогда. Но клянусь остатками волос на моей плешивой голове: именно из-за наследия твоей прабабки тебе так трудно сделаться сильфом и перестать быть человеком.

В старой каменной усадьбе было тихо и пыльно. Уже давно никто не выбивал половики, не пускал по углам сквозняк, который выметал бы паутину и сдувал пыль со шкафов и столешниц. На плите возвышался холодный полупустой чайник, в ящике с посудой стояла одна-единственная тарелка. В доме и окружавшем его саду тоска превратилась в нечто осязаемое, черное и колючее, как сухой шиповниковый куст.

По правде говоря, Юргена здесь ничего не держало. Он мог оставить эту усадьбу и снова переехать к родителям. Жить в знакомой с детства комнате по соседству с Рафушей, привычным путем летать на работу, уплетать вечерами мамину стряпню и в полушутку спорить с отцом.

Или не мог?

Юргену казалось, что в тот миг, когда он улетит отсюда прочь, исчезнет последнее напоминание о Даше. Она растворится навсегда, пропадет, и даже воспоминания о ней раздует ветром. Это у людей есть могилы, куда можно прийти и вспомнить. А сильфы такой роскоши почему-то лишены. Кучка одежды, несколько вещей и собственная память – вот и все, что остается, когда близких забирают Небеса. Поэтому юноша продолжал жить один в пустом и пыльном доме, где убираться не было никакого желания. Пыль тоже помнила Дашу. И этот диван, где сильфида провела их первую ночь супружеской жизни. И стул, под который она любила швырять свою одежду. И фонарь над порогом, который она зажигала, когда ждала его.

И кровать, где они спали вдвоем по разным сторонам.

Спустя неделю после того, как Юрген вернулся сюда, его уединение нарушил плотник, прилетевший на здоровенной строенной доске, где громоздилось нечто большое, тщательно завернутое в упаковочную ткань.

- Я привез ваш заказ, – бодрым тоном, казавшимся Юргену неестественным, известил он. – Ведь здесь проживает семья Эр?

Юрген молча кивнул: ком встал в горле и язык не повернулся сказать, что «семьи Эр» больше нет. Есть только он. По закону Юрген мог бы даже вернуть себе прежнюю фамилию. Но и фамилия «помнит» Дашу.

- Я управился точно в срок, – сообщил плотник и принялся стаскивать с доски свою поклажу. – Где вы планируете их разместить?

- Кого? – выдавил из себя Юрген, не понимая, что происходит, и какого смерча ему сейчас привезли.

- Ваши кровати! – улыбнулся плотник. – Я поздравляю вас с таким замечательным приобретением. Две удобные односпальные кровати, мореный кедр, резьба, шарики в изголовье, лаковая роспись, изящные ножки – в точности, как во дворце Верховного, он как раз тоже недавно заказывал у меня мебель. Правда, не кровати, а стулья, но…

- Я не заказывал, – глухо проговорил Юрген. День стоял весенний, теплый, но его прошиб озноб, словно человека, попавшего под зимний сквозняк.

На лице плотника появилось озадаченное выражение.

- Как же? Вы сами два с половиной месяца назад лично прилетали ко мне и делали заказ на две односпальные кровати. Даже расплатились заранее. О том и запись есть.

Юрген стянул краешек ткани. Кровати были новыми, пахнущими свежим кедром и смолой. Чужими. Неуместными среди кривых от старости сливовых деревьев и этой пустой усадьбы.

- Увезите их… обратно. Деньги возвращать не нужно.

Плотник перестал улыбаться.

- Почему? Вам не нравится?

- Дело не в этом…

- Что с вами? Вы бледны.

Юрген почувствовал, как у него опять начинают болеть глаза от подступающих слез. Но реветь, тем более в присутствии постороннего, он не собирался.

- Все в порядке. Ради Небес, увезите и продайте кому-нибудь другому.

Плотник внимательнее заглянул ему в лицо, а потом молча погрузил так и не распакованные кровати обратно и улетел восвояси. А Юрген долго смотрел ему вслед и думал, что каких-то два с половиной месяца назад, оказывается, был счастлив. И глуп настолько, что понял свое безвозвратно минувшее счастье лишь теперь.

Дни шли, похожие один на другой. Сливы в маленьком саду отцветали и покрывались узловатыми несъедобными ягодками темно-зеленого цвета. Лето приходило на смену весне, слой неприкосновенной пыли в доме понемногу рос. Изредка залетала Рафуша, но сейчас, вступающая в пору юности, она была слишком занята, чтобы дни напролет сидеть со скорбящим братом. Да Юрген этого и не хотел. Родители, отчаявшись, оставили его в покое и молча надеялись, что тоска сына когда-нибудь кончится. Однажды прилетел отец Даши, весь прозрачный от горя, и долго заверял, что ни в чем не винит зятя. От этих заверений Юргену было только хуже.

Несколько раз его навещали коллеги, пытались развлечь, пересказывая новости, но улетали ни с чем. Юргену не хотелось ни новостей, ни развлечений. День ото дня он просыпался в пустом молчаливом доме, ел какую-то пищу, утратившую вкус и запах, глядел на темные скелетики укропной рассады, выбросить которую не поднималась рука, а затем бродил по саду или подолгу сидел на диване, уставившись в точку. Он вспоминал, как перед самой свадьбой Рафуша ляпнула предположение, что, возможно, нежеланная невеста вскоре улетит на Небеса. И тогда Юрген был готов отдать за это полжизни. А теперь – всю жизнь, чтобы ее вернуть.

А как они друг другу снотворного подмешали! Вот уж агенты оба, нечего сказать. А как они ругались из-за всякой чуши, и Дашка метала сквозняки, улетая в ночь, а он потом разыскивал ее в потемках, осыпая всеми известными проклятиями…

В шкафу до сих пор висит ее одежда, даже та злосчастная блузка, которой он однажды по ошибке вытер пол.

В ушах до сих пор стоит ее голос:

«Юра! Юрка! Я тебя люблю! Люблю! Очень!»

Но сказать в ответ «я тоже» больше нельзя.

Юрген перестал бывать на работе с того времени, как стало ясно, что Клима его обманула. Даже не так – переиграла. В конце концов, он тоже не был с нею честен, и тайная канцелярия без зазрения совести воспользовалась бы слабостью обды, как сама Клима – слабостью Юргена. В тот день Липка громко орал на него, обвиняя в халатности и непрофессионализме, обещая уволить в третий корпус бумажки перебирать, а то и вовсе посадить за преступление против интересов родине. А Юргену было почти все равно. Потом Липка немного поутих и сухо проинформировал, что стукнутый об тучу посол чем-то дорог лично Климэн Ченаре, и, подставив его, она, тем не менее, сделала так, чтобы Юргена не погнали с должности, а даже наоборот повысили. Личный посол повелительницы соседней державы – это не агентик какой-нибудь. Тут дорога в пятнадцатый корпус. И, по правде говоря, Юрка сделал все возможное, и не всякий на его месте смог бы больше.

Но и похвалы Юрген выслушал равнодушно.

После того разговора он почти не появлялся в корпусе, а потом и вовсе перестал туда летать. В иное время пропадал бы там днем и ночью, а сейчас отчего-то не тянуло. И еще Юрген думал, что не понимает Липкину мать, после гибели мужа взявшую с сына клятву, что тот по примеру отца станет агентом. И, наоборот, понимает Липку, который не хотел жениться на Рише.

В один из череды одинаковых дней Юра обратил внимание на свои руки, державшие вилку. Запястья истончились, сквозь бледную кожу ярко проглядывали сосуды. Лунки ногтей тоже казались тоньше обычного, а очертания суставов сделались явственнее. А когда молодой сильф подошел к зеркалу и вгляделся в свое лицо, ему отчего-то вспомнилась Фистерия Урь, давно развеявшаяся бабушка Дарьянэ, из-за которой, собственно, и состоялся весь этот трижды распроклятый брак. У Фистерии Урь на закате жизни были такие же тускло блестящие глаза, тонкий нос и почти стеклянная шея.

«Ну и пусть», – с каким-то исступленным удовлетворением подумал Юра и отправился сидеть на диване.

Но сегодня ему не дали предаваться скорби.

Незапертая входная дверь хлопнула резко и слишком громко на фоне тоскливой тишины. Стукнула о пыльную подставку белая доска очередной обновленной модели, и сквозняк донес из прихожей профессионально тихие, но уверенные шаги.

- Ну и запустение ты тут развел, Юрка! – попенял Костя Липка, входя. Его взгляд задержался на протеже и потрясенно замер. – А себя запустил еще хуже. Ты в зеркало давно смотрелся?

- Сегодня утром, – вздохнул Юрген и подтянул колени к подбородку.

Липка подошел к его дивану вплотную. В глазах агента было то задумчивое выражение, с каким он просматривал важные документы или отчитывался перед начальством.

- И не стыдно?

Юрген молча мотнул головой.

- Ясно, – подытожил Липка.

А потом четким, отработанным захватом сграбастал протеже за шиворот и потащил на кухню. Все произошло так быстро и неожиданно, что Юра опомнился, лишь когда ему за шиворот вылили все остатки холодной воды из чайника, а потом еще и в ухо двинули. Тело само вспомнило приемы рукопашного боя и попыталось вырваться, но не тут-то было: Липка знал эти приемы лучше и держал крепко.

- Ты до чего себя довел? – чеканил старший товарищ с несвойственной ему злостью, не забывая при этом отвешивать не сильные, но весьма ощутимые оплеухи, и не иначе как для внушительности греметь опустевшим чайником. – Какой из тебя, к смерчам, агент, если ты вечно норовишь уйти в свое личное горе и послать дело, которому все мы служим! Что, не хочешь уже быть агентом? А придется! Сегодня же ты приводишь себя в нормальный вид и выметаешься в Принамкский край, потому что обда, тридцать четыре смерча ей под поясницу, будет иметь дело только с тобой. Она не желает вести с нами переговоров, и если текущее положение продлится до конца лета, то мы потеряем Холмы. Слышишь, ты, страдалец?! Наши Холмы завоюют сперва люди Ордена из-за досок, хлеба и золота, а потом по тому, что останется, протопчет войско Климэн Ченары. И тогда сможешь с чистой совестью не ходить на работу, ибо тайную канцелярию сровняют с землей; и не навещать сестру с родителями, ибо их выгонят из дома и развеют по равнине. А все потому, что один страдающий мальчишка не пожелал внять прихоти одной капризной девчонки, которая сперва подставляет его, глазом не моргнув, а потом спасает от последствий, намекая на разрывдипломатических отношений.

Он отпустил Юргена, и тот, не рассчитав, врезался лбом в дверцу кухонного шкафа. Зазвенела посуда, дверца сорвалась с петли, на пол грохнулись два блюдца и одна чашка, разлетаясь в мелкие белые осколки. У Юргена перед глазами заплясали звездочки, он пошатнулся и присел на корточки, упираясь ладонями в пол. На останки посуды закапала вода с его кудрявых волос.

- Это была любимая Дашина кружка, – тихо проговорил Юра, уставившись вниз. Потом поднял голову и посмотрел на начальника. – Липка, я и правда больше не агент. Неужели нельзя объяснить это Климе?

- Это ты обде такой закадычный приятель, что называешь ее на «ты» и по имени, – проворчал Липка. – А других она слушать не хочет.

- Клима это делает нарочно, – осколки не становились паром, но памяти Дарьянэ в них больше не осталось. Юра тяжело поднялся на ноги, хотя в теле уже несколько дней чувствовалась странная легкость, похожая на предсмертную. – Все она слушает и понимает, ей всего-навсего охота вытащить меня в Принамкский край. И насчет разрыва отношений она блефует. Ей сейчас политически выгодно обнародовать союз с Холмами и настроить против нас Орден. И доски ей нужны, поскольку с орденскими «ястребами» и «ласточками» с земли не повоюешь, это доказали пятьсот лет войны.

- До чего же замечательно ты во всем разбираешься! – сарказм в голосе Липки можно было резать ножом и намазывать на хлеб. – Хоть сейчас в пятнадцатый корпус! Единственный специалист по повадкам смерчевой обды, над действиями которой все уже головы сломали и в Ордене, и у нас! Естественно, ты просто обязан тихо раствориться от тоски у себя в кровати! Ты будешь сидеть при Небесах со своей Дарьянэ, а внизу твою родину раздерут на тысячу маленьких сквознячков!

- Хватит меня стыдить, – буркнул Юрген, садясь к столу и безуспешно приглаживая мокрые взлохмаченные волосы. – Я узнал Климу близко всего за неполный год. Подготовить другого агента не составит труда.

Костэн не стал садиться, а уперся в стол обеими руками и пристально посмотрел на своего бывшего стажера.

- Ты когда в последний раз интересовался новостями? Видимо, еще в Принамкском крае! Ты познакомился с обдой Климэн Ченарой, когда она в платке поверх кофты и драной юбки бегала по селу и запросто слушала советы местного старосты. Того времени уже не будет никогда. Теперь твоя Клима пожила в Фирондо, с войсками дошла до Гарлея, готовится брать Кайнис, а там идти на Мавин-Тэлэй. Она имеет личную охрану, одевается в золото, живет в гарлейском дворце и принимает послов по полчаса в неделю согласно личному расписанию. О ней уже слагают легенды и поют песни. А запросто зайти в ее комнаты могут лишь несколько доверенных друзей – ты знаешь всех, и, думается мне, тоже входишь в их число.

Юрген представил Климу, которую знал, одетой в золото, овеянной славой и легендами, в кругу верных войск и союзников, властную, с пронзительным черным взглядом… Да, такое ей шло больше, чем драная юбка. Мог ли он тогда подумать, по юношеской глупости насмехаясь над нескладной летчицей в горчичной форме, которую отторгало небо. Теперь ясно, почему: Небеса никогда не будут благосклонны к избраннице Земли и Воды.

- Словом, так, – жестко подытожил Липка. – Если ты по-прежнему намерен развеяться на этой пыльной кухне, считая Климэн притворщицей, то лети в Принамкский край и скажи ей это в лицо. А заодно передай письмо Верховного и представь своего преемника. Но не обольщайся, что спасешь этим Холмы: у преемника нет времени разобраться, и он завалит все дело, будь там хоть глава тайной канцелярии.

Юргену упорно казалось, что друг сгущает краски, и не развалятся Холмы без участия одного агента в политических делах. Но рассказанные Липкой новости пробудили в нем что-то давно уснувшее, придавленное тяжелой плитой горя. Даже дышать стало легче, а воздух обрел запахи: пыли, пригоревшей еды и старых тряпок.

Сильф встал, подошел к окну и распахнул створки рамы. В кухню ворвался свежий ветер вместе с гомоном птиц, ароматом припорошенных росою трав и кедровых иголок. А по небу плыли облака, легкие и кучерявые, как волосы Дарьянэ.

«Она все это время была там, снаружи. А я опять ее не замечал…»

- Давай письмо, Липка. Я лечу прямо сейчас.

Над Принамкским краем было еще облачнее, чем над Холмами. Плотные рыжевато-белые сгустки тумана стелились между землей и небом, точно гигантский ковер, выложенный к ночи на просушку. По таким облакам славно гулять: никакого риска провалиться в дыру.

Но Юргену было не до прогулок. Он никогда прежде не летал в Гарлей, поэтому не мог вслепую определить, где сейчас находится. А облака не давали возможности свериться с картой. Спускаться пониже было рискованно: дорога к Гарлею лежала через Орденские земли, где не следовало появляться сильфу с письмом для обды за пазухой.

Юрген еще не успел сильно устать: в последний раз он отдыхал на границе с Холмами, а теперь Клима перебралась значительно ближе, и к ней не требовалось лететь через половину людской страны. Юрген позволил себе немного попетлять, разыскивая в плотной массе облаков хоть небольшую дырочку, сквозь которую можно глянуть на землю. Но поиски были тщетны, вдобавок, начинало заходить солнце, а бывавший в Гарлее Липка говорил, что до темноты посол вполне должен долететь до подступов к Гарлею, особенно, если будет попутный ветер.

Ветер был, и Юрген надеялся, что впрямь попутный, а не коварно дующий куда-нибудь в сторону.

Решившись, сильф направил доску вниз, с головой погружаясь во влажный и промозглый облачный кисель. У этого облака был странный вкус – не грома или солнечного света, и даже не вечернего дождя, а какой-то горький, неприятный, навевающий тревогу. Не успел Юрген об этом задуматься, как совсем рядом с его ухом небесный туман пронзила яркая полыхающая точка. Сильф вильнул в сторону, вывалился из облака вниз головой и увидел заполоненный высоченными соснами лес, крохотные фигурки людей на поле, а вдалеке за лесом – башенки города, слишком целые для гарлейских.

«Это орденский Кайнис, – понял Юрген. – Я слишком забрал на восток».

И в этот же миг покинутое им облако вспыхнуло огнем, точно облитое спиртом полотнище. Оглушительно ревущий столп пламени в считанные секунды охватил, казалось, все небо. Кожу обдало жаром, вниз посыпались раскаленные крапинки-искры. А облако все горело, расползаясь на искореженные оранжевые клочья, сквозь которые проливался такой же оранжевый, но безукоризненно прямой солнечный свет. Видеть это было настолько жутко, что сильф на миг застыл, будто вместе с этим облаком разбушевавшаяся алая стихия поглотила его, землю, Небеса, весь этот мир.

Внизу радостно заорали, и крики немного привели Юргена в чувство. Он внимательнее вгляделся в людские фигурки и все понял.

Под ним и вокруг него шел бой. С запада наступало войско под золотыми знаменами, с востока за спинами людей реяли диагональные красно-желто-зеленые триколоры Ордена. У орденцев были плюющиеся огнем тяжеловики и быстрые неуловимые досколетчики с ортонами. Мимо как раз пронеслось несколько стремительных фигур на старых плохоньких досках, защелкали спусковые механизмы, отправляя стрелы в полет. В ответ с земли тоже взвилась туча стрел. А колдуны обды поджигали облака, чтобы летчики не могли использовать их как прикрытие и вынуждены были спуститься ниже, избегая искр и гибельного жара, но становясь досягаемыми для выстрелов снизу.

Наверное, человеку горящие облака могли бы даже показаться красивым зрелищем. Но для Юргена небо в огне было сродни святыне, растоптанной и поруганной у него на глазах. Хоть раз в жизни каждый сильф видит страшные сны о том, как небо загорается, и молодой агент не был исключением. Но реальность оказалась хуже всех снов.

Тяжеловики пускали длинные струи огня, и высушенная летним зноем трава вспыхивала, а ветер разгонял огонь от города до леса. Горела земля, горело небо, жаркое дыхание огня спекало губы, палило волосы и ресницы. Юрген метнулся вправо, влево – искры падали на доску, прожигали гладкий лак и белую краску, от которых начинал валить густой вонючий дым. Когда обнажилось и стало обугливаться дерево, доска завибрировала, точно корчась в агонии. И Юрген понял, что если сию секунду куда-нибудь не денется отсюда, то упадет прямо на поле боя. Он с трудом развернул теряющую управление доску и изо всех сил направил ее прочь, прямо через горящее небо, к спасительному лесу, который пока стоял нетронутым. Проклятые люди! Своих лесов они не жгут, а сильфийское небо смеют трогать!

Горячий воздух раздирал горло, от потрескивающей доски отваливались щепки. Юрген уже не мог ни парить, ни поворачивать, просто кинул то, что осталось от доски, в нужную ему сторону. Человеку вряд ли бы удалось такое. Сильфа поддержало небо. Юрген успел улететь в сторону от битвы и горящих облаков, достигнуть леса и даже еще немного проскользить над верхушками самых высоких сосен. А потом доска под ногами развалилась на две обугленные части, и ее полет навсегда оборвался.

Юрген рывком подтянул ноги к животу и в последний миг успел разомкнуть крепления. Обломки доски начали падать вниз, на сосны, а незадачливый хозяин – вслед за ними.

Сильфы падают иначе. Медленнее людей. У сильфов не перехватывает дыхание от быстрой перемены высоты, не кружится голова. Сильфы от природы лишены подсознательного страха разбиться о землю, у них длинные цепкие пальцы. А если сильф все еще полупрозрачный от пережитого горя, то падать он будет вдвое легче, чем здоровый.

Юрген ухватился за ближайшую ветку. Ладони ожгло болью, за шиворот посыпались сосновые иголки, плечи рвануло так, что едва не вывихнуло. Где-то бесконечно далеко в лесной тишине глухо ударились оземь обломки доски.

…Он не помнил, сколько провисел, зажмурившись, вцепившись в ветку, без движения, тяжело дыша и дрожа всем телом. В какой-то момент Юрген слегка пришел в себя и подумал, что долго так не протянет, и неплохо бы перебраться поближе к стволу, а там и слезть вовсе.

- Эй, посмотрите-ка! – донеслось снизу по-принамкски. – Ничего себе фрукты созревают на соснах в это время года!

Голос был женский, и ответил ему такой же, даже звонче:

- Никогда не видела сильфа в его первобытном состоянии! Эй, воробушек, уши не болят?

Юрген знал эту идиотскую байку, и, как истинный представитель своего народа, не находил ее забавной даже близко. Мол, прежде все сильфы летали в небесах, а потом наелись кедровых орехов, потяжелели и стали опускаться на землю. Но до того им хотелось и дальше летать, что привязали они себя за уши к верхушкам кедров. С тех пор у всех сильфов уши длинные и заостренные – растянуло.

Он приоткрыл глаза и осторожно посмотрел вниз. Под деревом стояли люди в желто-зеленой орденской форме. Пятеро… нет, шестеро, вон еще один из-за ствола выглянул. Сверху трудно разобрать, но вроде бы девушки, мужчин нет. В руках доски, за плечами облегченные ортоны. Разведчицы? Похоже.

«Тридцать четыре смерча, это же надо так вляпаться! Они меня в два счета отсюда снимут, обыщут и найдут письмо Верховного к официально признанной Холмами обде Климэн! И если тихо развеиваясь дома я мог подвести родину своим бездействием, то теперь подведу полным провалом!»

Юрген раскачался, обхватил ногами ствол, с усилием разжал занемевшие ободранные пальцы и вскоре надежно оседлал нижнюю ветку, прислонившись всем телом к смолисто пахнущей коре и чувствуя щекой ее шероховатость.

- Ласточки, он, похоже, надумал там поселиться, – рассмеялись внизу.

- Сейчас гнездо вить будет, – подхватил кто-то.

- Отложит яйца и выведет маленьких сильфят!

Подножие сосны взорвалось смехом.

«Зубоскалки смерчевы, стукни их об тучу! – с раздражением подумал Юрген. – Посмотрел бы я на них после такой посадки!»

- Эй, воробушек, – окликнули менее насмешливо, почти всерьез. – Сам слезешь или тебя снять?

Юрген не удостоил их ответом, лишь медленно перелез на ветку пониже.

- А поскорей нельзя? – поинтересовались с земли.

- Мы так до ночи тут простоим!

- Сейчас я взлечу и ему помогу, – решил наименее насмешливый из голосов.

Щелкнули крепления доски. Смешки стихли.

- Осторожнее, Выля! Держи наготове ортону, иначе он пустит в ход свою сабельку!

- Не пустит. Во-первых, он понимает, что его ждет в таком случае. А во вторых, у него обе руки заняты – вон, как сосну обнял, точно тещу родную.

«Она еще и не дура, – мрачно понял Юрген. – Эта Выля не из тех, кто забыл бы меня обыскать или начал строить глазки. Как скверно!»

Доска с летчицей легко взмыла на уровень его глаз, и сильф увидел серьезную девушку в форме командира, примерно ровесницу Климы, но гораздо красивее по людским меркам. Одна коса чего стоит. Черты лица мягкие, а карие глаза смотрят спокойно и без насмешки. Почти с профессиональным интересом. Коллега? Но что она делает в полевой разведке?

И тут Юрген вспомнил, где он слышал имя этой девушки, и почему ее лицо показалось смутно знакомым. Он уже выдел Вылю прежде – несколько лет назад, мельком, когда заходил навестить Климу в лазарете Института. Тогда Выля смотрела так же: со спокойным интересом, без романтического обожания, каким часто одаривали симпатичного юношу девицы.

А потом Юрген узнал, что Выля всегда была Климиной «левой рукой», и осталась во главе организации, когда обда, ее «правая рука», колдун и подвернувшаяся сильфида покинули Институт на тяжеловике. Если так, то не все потеряно.

Сильф еще раз глянул вниз, убеждаясь, что ветки частично скрывают его для наблюдателей с земли, а потом пристально посмотрел Выле в глаза и, ненадолго отлепившись от ствола, сложил пальцы в жесте обды, вознося хвалу Небесам и высшим силам разом, что в свое время поинтересовался у Климы, как это выглядит.

- Мне нельзя в Орден, – почти беззвучно сказал он. – Я должен добраться до Климы.

Выля изменилась в лице, но быстро вернула себе самообладание.

- Что главное? – спросила она так же тихо.

Это явно была условная фраза, но Юрген о ней понятия не имел. А врать или гадать было себе дороже.

- Я не знаю ваших паролей, – яростно зашептал он. – Я всю зиму прожил с Климой под Редимом как посол от Холмов, поэтому слышал о тебе и о знаке.

Выля прикусила губу, размышляя.

- Что любит повторять Тенька?

Колдун встал у Юргена перед глазами как наяву. Бесшабашный и непредсказуемый изобретатель, за которым только не уследи – чужую доску испортит. Или взрывчатые стрелы создаст.

- «Интересненько это у меня получилось».

Выля кивнула, чуть заметно расслабившись, и наставительно сообщила:

- Главное – не признаваться. Запомни на всякий случай. Мы переправим тебя за линию фронта.

А потом протянула руку, за которую Юрген с радостью ухватился. И подумал, что любого на его месте ждал бы провал, даже будь этот «любой» главою тайной канцелярии или самим Верховным. Потому что любимая Тенькина фразочка в отчетах не упоминалась. Как и сама Выля. И тайный знак, придуманный Климой. Это были до поры неуловимые, но жизненно важные вещи, которые именно Юргена делали единственным на все Холмы специалистом по обде и ее окружению.

Костя Липка в который раз оказался прав.

====== Глава 3. Айлаша ======

Запомни меня молодой и красивой:

Безумие губ и сияние глаз.

Ведь жизнь коротка, а любовь тороплива!

Запомни меня такой, как сейчас.

С. Осиашвили

Деревня, где жили Герины родители, располагалась вдоль тракта между Гарлеем и окруженным войсками обды Кайнисом. По тракту сновали воины и ремесленники, разъезжали гонцы на быстроногих лошадях. По небу проносились соколы с записками и еще редкие, неуверенные досколетчики из числа тех, кого учила Гулька и подобные ей. В Гарлее полным ходом шел ремонт, Кайнис сотрясали взрывы, а здесь, в деревне, несмотря на всеобщее оживление, было спокойно.

Дом родителей Геры был одновременно похож и непохож на покинутое жилище Теньки и Лернэ. Те же деревянные полы и стены, всегда чистые, обновленные, вкусно пахнущие смолой. Огромная печь, уставленная сковородами и горшками, вышитые занавесочки на окнах. Только вместо ставней из сухого льда – мутноватые стекла. К аромату ромашкового чая примешивался запах сушеного укропа. Да и дом больше размерами: два просторных этажа с хозяйскими и гостевыми комнатами, чердак, веранда, пристройки. На полах не выцветшие самотканые коврики – а яркие, купленные на городской ярмарке. Напротив печи торжественно висели сильфийские часы, а над крыльцом – кованый сильфийский фонарь, превращенный в опору для принамкского вьюна, оплетающего одну из стен веранды. По меркам орденских земель этот дом считался богатым, по ведским представлениям – самую малость зажиточным.

Отец Геры, еще не старый плечистый мужчина с короткой культей на месте левой руки, работал в поле, плотничал и частенько ездил по соседним деревням чинить и перекладывать печи. Герина матушка и его тринадцатилетняя сестра хлопотали по хозяйству. В добротно сколоченном теплом хлеву мычала корова, хрюкали в отдельном загоне поросята, под низкой широкой стрехой квохтали куры. С недавних пор к хозяйкам присоединилась и красавица Лернэ, которую приняли и полюбили, как родную. Мать не могла нарадоваться на ласковую работящую девушку, а сестра Геры стала Лернэ доброй подружкой. Вместе идя в лес за грибами и ягодами, они казались сошедшими с живописных полотен о воплощениях весны и лета: беленькая улыбчивая Герина сестра в светло-голубом платье – и румяная темноволосая Лернэ, постарше и мечтательнее, чуть теребящая подол малиновой домотканой юбки.

Лернэ выбивала половики, пряла шерсть и доила корову, а потом помогала взбивать жирные белые сливки в светло-желтое масло. А потом выходила на крыльцо и долго-долго стояла под сильфийским фонарем, вглядываясь в дорогу: не едет ли кто знакомый?

- Сохнет девка, как есть сохнет, – сокрушалась Герина матушка. – Скорей бы уж наш охламон за ум брался: какая уж там война, когда тут жениться надо!

- Не охламон, – степенно возражал ей муж. – Выучили мы его, воспитали как следует, в Институт пристроили. Вон, благородным господином стал, все его слушают. Девочку хорошую привел. Чай, не пропадет.

- Я б не печалилась, – вздыхала Герина матушка, – кабы он сказал нам, что она ему невеста! А то ведь: «сестра друга», сохраните высшие силы! Да и Лерочка сама – вздохнет-всплакнет, а как Герка приедет, только смотрит на него, словечка нужного не скажет. А наш-то: аки пень лесной… Обда то, Тенька сё, а Лерочку как надо не приласкает. Поговорил бы ты с ним!

- Что ты к парню прицепилась? Тяжко ему, заботы мужские, война, политика, а ты со своей Лерочкой! Сами, чай, уже не дети, договорятся. Вспомни, сколько я за тобой ходил.

- Да уж, – скептически фыркала жена. – Не мычал, не телился. Думала, так в девках и помру! Ты все ж поговори с сыном…

Время от времени в доме останавливались важные гости, как и все снующие между Гарлеем и Кайнисом. Тогда в одной из загодя приготовленных комнат на втором этаже поселялась обда, которую в этой части страны называли не «сударыней», а «госпожой». Как и прежде, постояльцем Клима была тихим, работала с утра до ночи и совершенно не интересовалась домашним хозяйством. Зато ее верные охранники и вечные соперники Хавес и Зарин, которых селили в комнате по соседству, среди полузабытого деревенского покоя начинали изнемогать от безделья. Они сидели у печи, болтая с хозяйками, шумно таскали воду из ближайшего колодца – обязательно наперегонки, из-за чего половина воды расплескивалась по дороге – громко споря, чинили расшатавшуюся ножку стола, а то вдруг принимались травить байки и так старались друг друга перещеголять, что послушать эти красочные истории сбегались не только домочадцы, но и соседи.

Сам Гера появлялся в отчем доме нечасто, занятый делами в войсках. Но уж если приезжал, то действовал на соперников подобно ушату ледяной воды, заставляя даже в мирный час помнить о долге и не выделываться. Тем более, Причина-их-Стараний все равно ничего не увидит: занята государственными делами, плевала на всякие байки и тому подобные глупости, а снисходит до подданных только во время обеда, чтобы поскорее его проглотить и снова уйти в работу. В этом Клима очень напоминала Теньку, который чаще всех задерживался в этом гостеприимном доме, и даже оборудовал в своей комнате очередной филиал мастерской, страшными клятвами заверив Геру, что во время опытов ничего не спалит.

Эксперименты колдуна и впрямь последнее время сделались на удивление бесшумными. Лишь иногда из-за неплотно прикрытой двери доносилось птичье кудахтанье, а единственный раз завоняло палеными перьями. Любопытная Герина сестричка уверяла, что видела на полу Тенькиной комнаты не меньше дюжины сильфийских досок разной степени пернатости, а еще одно полено с самым настоящим клювом. Половина домочадцев ей не поверила, а оказавшийся рядом Гера советовал прикусить длинный язык и не разглашать государственную тайну.

Так, в делах и заботах, жаркое лето перевалило за излом. Август принес в Принамкский край сухие горячие ветра с южных земель Голубой Пущи. Желтела пшеница на полях, становясь все больше похожей цветом на растрепанные волосы новой обды, расцветало в садах третье за лето поколение роз.

В один из первых дней августа на дороге к дому показался статный всадник на сером в яблоках жеребце. Рожденная засухой пыль растревоженно клубилась под копытами, создавая настолько плотные облака, что казалось, по ним могли бы гулять сильфы.

Лернэ выбежала на крыльцо, под фонарь, а потом не выдержала, подобрала тяжелую малиновую юбку, и помчалась навстречу, тоже вздымая пыль.

Они поравнялись в двадцати шагах от калитки. Гера резко осадил коня и воскликнул:

- Что же ты под копыта лезешь!

- Я нечаянно, – сказала Лернэ своим чудесным голосом, похожим на перезвон серебряных колокольчиков, и улыбнулась, во все глаза глядя на юношу.

Гера был загорелый и сильный, в коричневой кожаной куртке с широкими рукавами, из-под которой выглядывал край кольчуги. На его поясе с богатой пряжкой висел меч, а за спиной, поверх темно-желтого запыленного плаща – ортона. Улыбка у Геры была все такая же добрая и открытая, а взгляд – твердый и спокойный.

- Ой! Бороду отрастил!

Гера машинально поскреб щеки и честно поправил:

- Это еще пока не борода, а щетина. Нравится?

- Не знаю, – честно сказала Лернэ. И тут же спросила, почти с мольбой: – Ты надолго?

- На несколько дней, – обрадовал ее Гера. В их беспокойной жизни это теперь считалось долгим сроком.

Лернэ подошла совсем близко к седлу, и Гера рассматривал ее. И малиновую домотканую юбку, и длинные темно-каштановые локоны в косах, и по-сильфийски синие, но по-людски теплые глаза, и каждую черточку, которые уже помнил наизусть.

Он легко спрыгнул на землю, подняв очередное облако пыли. Лернэ взяла коня под уздцы и погладила по белому пятнышку между глаз. Странное дело, но под ее ласковой рукой успокаивалась любая домашняя скотина. Впрочем, Гера это странным не находил.

- Я привез тебе гостинец, – сообщил он, раскрывая одну из седельных сумок и бережно доставая оттуда что-то продолговатое, завернутое в мешковину. – Надо же, такая жара, что все высохло. А я вылил сюда почти ведро воды!

Лернэ обеими руками приняла сверток и заглянула под мешковину.

- Ой, роза! Какая красивая! Только поникла немножко, но я ее полью, и оживет.

- Ты ее и посадить можешь, – довольно пояснил Гера. – Она там с корнями и землей. Я выкопал ее в Кайнисе во время тайной вылазки.

Лернэ ахнула, прижимая подарок к груди.

- Ты был на настоящей разведке! Это очень страшно?

- Ни капельки! – Гера расправил плечи. – Скоро Кайнис и вовсе будет наш, тогда я повезу тебя туда и покажу все тамошние сады! Правда, их там немного, ведь Кайнис – военная крепость. Зато какие там башни и метательные орудия…

Они медленно направились к дому, ведя коня за собой и болтая обо всем на свете.

- Мы здесь тоже не скучаем, – говорила Лернэ. – У коровы теленочек будет, за нею надо присматривать. Сбор урожая на носу, надо столько всего успеть! А я еще я прялку раздобыла и хорошую шерсть, будут всем к зиме теплые вязаные шарфы. Здесь нынче тихо…

- Конец вашей тишине, – улыбнулся Гера. – Скоро такой шум поднимется, что ты и о прялке позабудешь!

- Клима приедет?

- Не только Клима, а еще все ее охранники, несколько штабных, новый казначей и Гулька. К вечеру доберутся. Я вперед поехал, чтобы вы тут готовились.

- Ну, если Гуля будет, то шуму и правда поднимется много, – решила Лернэ. Она видела наставницу досколетчиков обды всего один раз, но этого хватило, чтобы составить впечатление. – А Ристя приедет?

- Не знаю, – Гера пожал плечами. – Вчера, когда Клима говорила с ней по Тенькиному зеркальцу, Ристинка была на пути сюда из Фирондо. Если Гулькины ученики успели ее встретить и доставить к нам в лагерь – то вечером увидитесь. Кстати, о Теньке. Он в ваших краях не объявлялся? А то три недели назад заявил, что на разведку его уже не тянет, ратные подвиги не прельщали никогда, сердце требует серьезной науки, а в палаточном лагере под Кайнисом «ни зеркало нормальное не поставишь, ни табулятоид», что бы это ни значило. Уехал, все зеркальца Климе оставил, и с тех пор мы о нем не слышали.

- Тенечка у нас, – поведала Лернэ, заходя во двор через калитку и снимая крючок с ворот. – Только он в последнее время странный какой-то стал…

- Что, ЕЩЁ более странный? – фыркнул Гера, распахивая ворота, чтобы мог пройти конь. – Разве такое возможно?

- Тенька немножко рассеянный, – Лернэ положила розу на землю и помогла затворять створки за прошедшим на двор жеребцом. – А нынче сам не свой сделался. Неделю назад спустился к нам, глаза блуждают. Срезал с герани на окне большую ветку и обратно убежал. Унес к себе досточку, молоток и гвозди. А однажды заявил, что наше общество стоит в начале технического развития, и это его угнетает. Третьего дня вовсе песни пел! Гера, ты помнишь хоть раз, чтобы Тенечка пел?

- Не-а, – мотнул головой юноша.

- И я! За всю жизнь!

Гера задумался.

- Может, у него очередная зазноба появилась?

- Откуда? – вздохнула Лернэ. – Он из дому-то не выходит! Даже обедать почти не спускается. А начнешь его уговаривать – уже ел, отвечает. У себя в комнате сам с собою о чем-то бормочет на разные голоса. А иногда при нас говорит не по-людски, гундосит что-то, шипит, языком щелкает...

- Разберемся, – постановил Гера.

Расседлав коня, они зашли на веранду. Там Лернэ развернула розу, огромную, алую, пусть и слегка поникшую, и принялась пересаживать ее в горшок с землей. Веранда была уставлена горшками: розы и фиалки, герань, буйно цветущие ромашки и даже сильфийский укроп.

- Помнишь? – указала девушка на белый розовый куст в большом вазоне. – Это ты привез мне из-под Гарлея. А вон ту золотистую розу – из самого Гарлея.

- Все помню. Особенно укроп, – подхватил Гера, – А вот эти фиалки – из деревеньки под Косяжьей крепостью, что далеко к югу отсюда… славно они у тебя разрослись.

Лернэ улыбалась, тонкими пальцами приминая рыхлую сырую землю вокруг стебля, а солнечные лучи сияли на ее волосах, пыльной малиновой юбке, и на чудном румяном личике. Гера любовался ею, а она любовалась Герой. И им обоим казалось, что нет в мире лучшего счастья, чем просто смотреть друг на друга и беседовать среди цветов после долгой разлуки.

На веранду выскочила бойкая Герина сестричка, вслед за ней, ахая, прибежала матушка, а потом явился отец и посулил сыну серьезный разговор, который тут же решено было отложить до конца обеда. Ведь не абы-кто явился, а герой с войны! Его и накормить надо, и отмыть, и, самое главное, наглядеться вдоволь.

Уже на пороге Тенькиной комнаты Гера удостоверился, что с другом и впрямь неладно.

В комнате было прибрано.

Не то чтобы совсем уж ни пылинки, но даже это было на Теньку не похоже.

Не валялись по всему полу пернатые доски, кипы бумаг на столе не громоздились как попало, а были разложены в аккуратные стопочки. С потолка не свисали ромашковые веники, а на стенах не чернели пятна сажи. От сундука не пахло пролитыми реактивами: разномастные колбы чинно были расставлены на деревянной полке – видимо, специально для них прибитой при помощи того самого молотка и гвоздей, о которых упоминала Лернэ.

Окончательно добил Геру куст герани на подоконнике. Нормальной, цветущей, аккуратно подстриженной и ухоженной герани безо всяких колдовских изменений. Юноша был не в состоянии представить себе ту неведомую силу, которая заставила друга прибраться, вытереть пыль и – высшие силы! – прибить на стену полочку для реактивов.

Единственной привычной вещью в комнате было здоровенное радужно поблескивающее зеркало в массивной деревянной оправе, но даже эта оправа не выглядела запыленной и поцарапанной.

Сам кандидат в сумасшедшие валялся на застеленной кровати и мечтательно глядел в потолок. Эта знакомая поза, а еще испещренная каракулями записная книжка рядом, несколько успокоили Геру. Но поговорить все же следовало. Юноша перешагнул порог и прикрыл за собой дверь.

Тенька поднял голову от записей, обернулся в сторону гостя и жизнерадостно улыбнулся, приветственно взмахнув рукой.

– С приездом, доблестная армия! Надолго сюда? Чего интересненького на фронтах?

«Друзей – узнает», – машинально подумал Гера, подходя ближе и отмечая, что покрывало на кровати тоже чистое и стиранное как минимум на той неделе.

- На фронтах порядок, – осторожно сообщил он. – Приехал надолго, еще и Клима к вечеру объявится с половиной штаба. Вот-вот конец лета, сборы урожая. И когда сдадут Кайнис, там непременно будет разруха. Поэтому ожидается большое хозяйственное совещание.

- Это дело, – Тенька широко, сочно зевнул и хлопнул ладонью по покрывалу. – Да ты садись! Чего всполошенный такой?

Гера выдохнул и рубанул напрямик:

- Объясни, что с тобой происходит?

- Со мной? – удивился Тенька, одним махом переворачиваясь со спины на живот и отодвигая записную книжку. – А в чем дело?

«На вопросы – реагирует», – сделал Гера вторую заметку, все-таки сел и, воодушевленный, продолжил:

- Лернэ говорит, ты сам не свой стал. Герань разводишь, песни поешь…

Тенька почему-то очень смутился. Гера впервые видел, как у друга под белобрысыми волосами краснеют его оттопыренные уши.

- Больше ты Лерку слушай! Всего куплет-то и пропел, чего сразу панику поднимать?

- А все это? – Гера широким жестом обвел комнату. – Я в жизни у тебя такого порядка не помню! Ты с чего вдруг убираться затеял?

Колдун тоже обозрел окрестности. Как показалось юноше – сокрушенно.

- Это не я. Понимаешь, интересненько получилось… Кто ж знал, что все так далеко зайдет!

- Не понимаю! – решительно отрезал Гера. – Что зайдет? Не темни!

Тенька почесал в затылке и кивнул на зеркало.

- Косинусоида невметической инвекции. Я сперва думал, просто гляну одним глазком… Потом – просто поговорю. А там и в гости, а там и герань, и как-то интересненько все закрутилось! Наверное, и правда придется ее с вами знакомить. Она уже и сама просит.

- Кто? – Гера тоже покосился на зеркало.

- Звезда, – мечтательно протянул колдун и снова развалился на спине, изучая потолок.

«Все-таки рехнулся», – сделал неутешительный вывод Гера, но решил уточнить:

- С неба что ли?

- Пожалуй, с неба… Говорю ж, косинусоида! Эх, а сильфы еще в них не верят!

- Так… звезда сошла с неба, чтобы прибраться у тебя в жилище?

- Говоря объективнее, она вылезла из водяного зеркала, – Тенька качнулся вперед и сел, пятерней взъерошивая вихор. – Смещенное преломление искажает пространство и получается соединение двух относительно удаленных точек. То есть, теоретически – она с неба, а опытным путем сидит внутри зеркала. А для нее – я из зеркала. Вот такая интересненькая относительность… Жаль, к ней не получается пока влезть! Вернее, влезть-то я смогу, а вот вернусь ли обратно – неизвестно. Вот и сижу, – он кивнул на записи, – пытаюсь загнать удельную мягкость временного пространства в формулы твердого порядка, иначе пропаду на веки вечные, и наша злокозненная обда, как водится, меня за это прибьет.

Гера в который раз изучил здоровенное зеркало и подумал, что Теньку неплохо бы от него изолировать. Глядишь, перестанут звезды мерещиться.

- А как она выглядит, твоя звезда?

- О-о, – протянул сумасшедший изобретатель не просто мечтательно, но и восхищенно. – Она такая… такая! Неземная, словом. Увидишь ее, и сам поймешь.

- Она сейчас явится? – осторожно уточнил Гера.

Тенька глянул в окно, на клонящееся к горизонту солнце.

- Не-а. У нас условлено после заката. Она поначалу стеснялась, а теперь приходит каждый вечер и остается до утра. Вообрази: она понимает мой почерк! И еще знает функции линейных интегралов, вплоть до самых неприличных. Видал, как бумаги разобрала? Сказала, раздобудет печатный станок и превратит мои каракули в книги.

- Тенька! Печатный станок в эту комнату не влезет.

- Я ей тоже так сказал. А она смеется и говорит, что у нее есть такой, который поместится на ладони. Интересненькая штука, вот бы поглядеть! А уж как она уболтала меня приколотить эту крокозяброву полочку для реактивов, я сам не пойму! Представляешь, заявила, что мне надо правильно питаться…

- Вот, – проворчал Гера, – даже звезда с неба это признает!

- …И теперь таскает мне в баночках сбалансированную пищу…

- А это еще что такое?

Тенька пожал плечами.

- Крокозябра ее знает… Еда как еда. Может, из-за баночек? Но вкусненько! Я теперь и к твоим поесть почти не спускаюсь. А Лерка, кажется, решила, будто я вздумал себя уморить. Сестра, что с нее возьмешь! Не думаю, что они поладят. Звезда слишком далека от Леркиных правил морали. Ну, знаешь, она считает, что женитьба – это стариковские бредни, в молодости надо брать от жизни всё, гулять до упаду, делать карьеру. Женщины должны быть сильными и независимыми, уметь за себя постоять…

- А мужчины тогда зачем? – удивился Гера.

- Не знаю, – отмахнулся Тенька. – Наверное, чтобы таскать им в баночках сбалансированную пищу и разбирать бумаги.

- Чушь какая-то, – пробормотал Гера, в который раз оглядывая прибранную комнату. Что бы это ни было, но рассудок другу оно подвинуло знатно.

Гера проговорил с Тенькой до самого заката, но ничего вразумительного не выяснил. Единственное, что он смог понять из путаных рассказов, перемежаемых научными терминами и бытовыми подробностями – «звезда с неба» виделась стукнутому от тучу Теньке кем-то вроде живой девушки неописуемого вида, причем в эту самую девушку друга угораздило неслабо влюбиться. Во всем прочем Тенька был прежний, и поэтому оставалось надеяться, что совместными усилиями родных и близких они сумеют преодолеть этот его заскок. Поставили же Теньку на ноги после удара молнией! И сейчас помогут прийти в себя. Надо только сговориться с Климой и вызвать из Фирондо сударыню Налину Делей.

Но сразу сговориться с Климой не получилось. Обда прибыла поздно вечером в сопровождении небольшой толпы подданных, отказалась от ужина, выставила из кухни хозяев, Лернэ и охранников, зажгла там все имеющиеся в доме свечи, разложила на столе несметное количество бумаг и устроила совет.

Гера занял почетное место по правую руку обды, слева расположилась Ристинка, все же приехавшая на радость Лернэ. Далее сидели Гулька, штабные и новый казначей, то и дело вытирающий капельки пота, обильно струившиеся по ранней лысине.

С казначеями Климе не везло. Никто из них не мог следить за бюджетом так же хорошо, как она, а право делать это хоть немножко хуже избранница высших сил ни за кем не признавала. Опытные казначеи Фирондо и других крупных городов привыкли подворовывать, а когда Клима немилосердным методом топора и веревки объяснила, что воровства не потерпит, те вовсе перестали идти к ней на службу, предпочтя сомнительные прелести военных походов своим теплым домам на западе страны. До поры Клима оставила их в покое, лишенная времени на очередные внутренние разборки, а вопрос с блюстителями казны снова стал открытым. Обда не могла, как прежде, проводить сутки напролет за пересчетом денег, а между тем казна разрослась, и учет требовался строже. Перебежчикам из Ордена Клима пока не настолько доверяла, а люди со стороны не имели должного образования.

Нынешний казначей был восьмым по счету и происходил из рода придворных прежней обды, настолько древнего и затаившегося, что потомки былых аристократов попрали семейные традиции и предпочли гордое, но нищенское существование на задворках страны низменной, но прибыльной торговле при Ордене. Именно за деловую хватку Клима и приблизила его к себе, расщедрившись на высокий пост. Но управляться с делами лавки, пусть преуспевающей, и ворочать бюджетом молодой державы – не одно и то же, поэтому новому казначею приходилось туго. Вдобавок, добрые люди успели ему рассказать о печальной участи предшественников (особенно проворовавшихся), и теперь, глядя на обду, бедняга покрывался потом и начинал немного заикаться. Клима выжидала. То ли верила, что казначей сумеет себя преодолеть и подчинить непокорный бюджет своей воле, то ли пока не нашла равноценную замену.

- …Три доски разбиты в щепу, – скороговоркой докладывала Гулька. – Пятнадцать сгорело, шесть на починке, еще одна летает плохо, высшие силы ведают, почему. Я-то на нее стала, а она туда-сюда, и не шелохнется больше! Ратька с пятого отряда говорил, что его кум, когда ездил на Холмы к своей двоюродной бабушке…

- Короче, – перебила Клима.

- Да куда короче-то! Так вот, у этой бабушки сестра свекрови…

- Гулька!

- …Работает в сильфийском ученом доме, где доски делают. И там, как говорят, на сотню досок всегда одна нелетучая приходится! Так что, обда Климэн, ты как знаешь, а следующую партию надобно поштучно проверять, а то сильфы-то нам-то втюхают, тридцать четыре смерча на них! Я вот на четверть сильфида, подвох не чую, а вот, говорят, в третьем отряде товарищ брата жены второго стрелка…

- Гулька!

- …Он, сказывают, натуральный сильф! – на остатках дыхания выпалила девушка. – Ежели его привлечь…

- Чтобы он на своих доносил? – скривила губы Ристя.

- Так мы не за бесплатно! – не растерялась Гулька. – А чего ему? Он, говорят, среди людей уж лет пятнадцать живет. Ежели не врут, конечно. А то вот еще говорят…

- Моя обда, зачем тебе агентура с такой наставницей полетов? – усмехнулся командир разведки.

- Агентура не сплетничает, – Клима чуть прищурила покрасневшие глаза. Гера видел, что она явно не спала минувшей ночью, да и этой не собирается. – Гулина, перескажешь разведчикам все, что знаешь, пусть отличат правду от домыслов и впрямь найдут мне специалиста по сильфийским доскам. Чую, еще одну закупку у Холмов сделать придется.

- А потом? – заинтересовалась любопытная Гулька.

- К зиме видно будет, – туманно ответила Клима, и только Гера знал, что в этот момент она думает о пернатых деревяшках в Тенькиной комнате. – Итак, Гулина отчиталась. Что у нас с дальней агентурой?

- В Фирондо спокойно, – сообщила Ристя, заглядывая в тисненую золотом записную книгу. – Готовятся к сбору урожая. Сефинтопала просит отозвать часть войск, а горцы в кои-то веки с ним согласны – на западе не хватает рабочих рук.

- Учтем, – платье на Климе дорожное, но сшитое добротно и по последней моде. Драные платки остались в прошлом. – Что еще?

- Ехала сюда через вашу деревню, – Ристя закрыла книжку и убрала выбившийся из запыленной прически локон. – Крепость почти достроена, остались крыши и отделка. К весне ждут тебя принимать работу. На ведско-сильфийской границе встречалась с Костэном Лэем. Он сообщил, что спрашивал своих о портретике, и…

- Про портрет после, наедине, – перебила Клима. И устало потерла висок. – О договорах и поставках что-нибудь говорил?

- Нет, заверил, что распинает Юргена, – бывшая благородная госпожа сморщила нос. – Судя по его лицу, дело предстояло не из простых. Еще Костэн сказал, что Верховный Амадим заинтересован в возобновлении дипломатических визитов и, как ты не желаешь видеть никого, кроме Юргена, так он хотел бы иметь дело лишь со мной.

- Хорошо, – кивнула Клима. – Я пошлю тебя на Холмы, когда мы возьмем Кайнис. Пока езжай куда-нибудь в тыл и закажи швее новые наряды. Я выдам тебе средства и одного из Гулининых учеников, для скорости передвижения. Гернес, что по части армии?

- Отчет по расходам я тебе отдал, – с готовностью доложил тот. – Настроение у солдат боевое, пища скудновата, лошадей недостает. Разведка проведена, брать Кайнис можно хоть завтра…

Гера говорил и смотрел на лицо Климы.Из-за свечей оно казалось желтым, а тонкий золотой ободок в волосах поблескивал, точно живая змейка. В этом неясном, мерцающем свете особенно отчетливо были видны темные тени, уже, казалось, навечно поселившиеся под черными глазами. Нос чудился особенно длинным и горбатым, напоминающим изломанный птичий клюв, а тонкие губы – узкой чертой, нарисованной теми чернилами, которыми обда сейчас пишет по бумаге. В последнее время Гера начинал по-настоящему понимать то, о чем ему еще год назад говорил Тенька: их непогрешимая Клима – тоже живой человек. И она тоже устает от дорог, бессонных ночей, постоянного напряжения. Но именно то и отличает избранницу высших сил от них всех: раз за разом она оказывается сильнее своей усталости, и сияние в глубине глаз лишь разгорается ярче, поглощая темные круги, горбинку на носу, морщину между бровей, тонкие искусанные губы, делая все это неважным, несущественным по сравнению с той необъяснимой силой, которая так поразила его еще в самую первую их встречу. Пожалуй, Гера понимал, почему в ту злополучную ночь зимнего солнцестояния Тенька не смог просто развернуться и уйти, когда Клима желала, чтобы он остался. И почему Зарин с Хавесом так бравируют перед обдой и друг перед другом. Понимал – но все же находил красоту и мягкость Лернэ в тысячу раз лучше властного Климиного обаяния.

Клима в очередной раз устало потерла виски и переплела пальцы.

- С войсками все ясно. Теперь перейдем к бюджету.

Она перевела взгляд на казначея, и казначей тут же выронил платочек.

Гера заглянул в бумагу, которую Клима держала перед собой. Это был список предстоящих расходов, и, видят высшие силы, тут было, чего испугаться. Итоговая сумма выходила поистине заоблачной.

У казначея имелась копия списка, которую тот нервно теребил подрагивающими пальцами.

- Моя обда… Обда Климэн… Вот хоть режь меня – денег нет!

Черные глаза стали колючими, а тонкие губы вовсе сжались в нитку.

- А куда подевалась прибыль от пятнадцатого июля?

- Д-доски, – заикаясь, принялся перечислять казначей, тараторя при этом не хуже Гульки, – лекарства, доля на восстановление Гарлея, доля на жалования, доля на закупку продовольствия по сниженным ценам, фураж, кони, ремонт тяжеловика, разбор тяжеловика на запчасти, покупка нового у сильфов…

- Достаточно, – оборвала Клима. – По моим расчетам там должно было остаться не меньше трети.

Казначей побелел окончательно, и Гере захотелось вслух объяснить ему, что обда имеет мало общего с беззаконной крокозяброй и не казнит подданных направо и налево.

- Там о-осталось… Но ведь здесь, в списке… такие траты! Снова доски, платья госпоже… т-то есть сударыне послу, – кивок на Ристинку, – опять армия, фураж… сократить бы!

- Это сокращенный вариант, – холодно поведала Клима. – Ты казначей, так изволь достать средства. Или найди того, кто достанет. У тебя под боком ошиваются ведские купцы. Сбор урожая скоро, налоги из Косяжьей крепости до сих пор не привезены. Заниматься этим – твоя обязанность. А не рассказывать мне, что нет денег.

- У купцов тоже негусто, – умоляющим тоном поведал казначей. – Урожай засуха попортила! А в Косяжьей крепости сами впроголодь живут, там и десятой части налога собрать не могут. Обда Климэн, позволь еще немножко сократить…

- Не позволяю, – отрезала Клима. – Чего хочешь делай, но чтобы на каждый пункт из этого списка хватило. Ничего. Ты ведь достал где-то лишние деньги на ту историю с тяжеловиком. Значит, можешь. Продолжай в том же духе.

Гера дочитал упомянутый список до конца и нахмурился.

- Моя обда, погляди вот здесь. Не ошибка ли?

Клима проследила, куда он указывает, и равнодушно мотнула головой:

- Нет, все верно.

Гера еще раз перечитал строчку и нахмурился, глянув на присутствующих. Ристя, командир разведки – еще ладно, они почти свои. Но остальные… Особенно Гулька, не умеющая держать язык за зубами.

- Моя обда, выйдем на пару слов.

Клима тоже покосилась на злополучную строчку и с обреченным видом поднялась из-за стола.

Они вышли на полутемную веранду, полную спящих в горшках роз. В траве у порога громко стрекотали сверчки, на сильфийском фонаре хлопали громадными пушистыми крыльями ночные бабочки.

- Как это понимать, Клима? – совсем другим тоном спросил Гера.

- А что тебе не нравится?

- Ты записала на жалование палачам столько, сколько уходит на содержание сотни моих солдат! Ты опять за свое?

- Нет, это ты опять за свое! – огрызнулась Клима с раздражением. – Мне казалось, ты уже не тот восторженный мальчик, каким был этой зимой, и понимаешь, зачем на войне нужны палачи.

- Да, я уже не тот, – согласился Гера. – И я ничего не говорил, когда в Фирондо на заднем дворе ты потихоньку казнила тех, кто готовился нанять против тебя убийц. И когда в Гарлее велела сбросить со стены коменданта, плюнувшего тебе в лицо. И даже когда в Косяжьей крепости неведомо куда пропали десять человек, я молчал. Но сколько палачей ты намерена нанять теперь? И скольких они казнят, когда мы займем Кайнис? Хочешь устроить резню? Я никогда не поддержу этого, и тебе не позволю. И не надо на меня так смотреть, я больше не боюсь, в отличие от казначея.

- Я не виновата, что именно страх заставляет его работать, – буркнула Клима и тут же одернула себя: – Впрочем, какого смерча я опять перед тобой оправдываюсь?

- Потому что на сегодня я единственное, что осталось от твоей совести, – горько отметил Гера. – Не уходи от ответа. Что ждет Кайнис? Для чего столько палачей?

- В Мавин-Тэлэе их будет больше, – тихо ответила Клима. – И не надо на меня так смотреть. Я со времен Института говорила, что на орденской стороне будет много крови. Но ты опять меня не слышал. Так слушай теперь. Веды, мелкие приграничные крепости – они и так были почти мои. А истинно орденские города – Кайнис, Мавин-Тэлэй, Кивитэ, Диграстр, Мятезуч – мне придется вырывать с мясом. Там не хватит даже моего красноречия. Поэтому казней будет много, в том числе прилюдных.

- А Институт? – тихо спросил Гера. – Ведь его тоже придется занимать, как отдельный город. Затопишь в крови наши белые стены?

Клима закусила губу.

- Посмотрим.

- Не проще ли миловать?

- Прослыть слабой и получить ортону в спину? Нет, не проще.

Гера вздохнул.

- Я не Тенька, и по глазам читать не умею, но скажу тебе, что ты настолько боишься показать слабость, что не понимаешь: истинная сила – в милосердии. Я уже не мальчик, это правда. Мне многое довелось повидать. Но этого убеждения ничего не развеет.

- По-твоему, я должна пощадить наиблагороднейшего? Или наставницу дипломатических искусств?

- Ты ведь не стала убивать Артасия Сефинтопалу.

- Он мне присягнул.

- А если и наставница дипломатических искусств присягнет?

Клима нехорошо фыркнула.

- Скорее небо упадет на землю, чем эта орденская тетка изменит своим убеждениям. К тому же, я обещала ей казнь. Еще там, в подвале Института.

- Тебе было семнадцать лет.

- А сейчас почти двадцать. И что с того?

Гера щелкнул ногтем по сильфийскому фонарю, и мотыльки упорхнули прочь.

- Порой я согласен с Ивьяром Напасенталой, который говорит, что ты слишком юна. Клима, неужели ты думаешь, что месть семнадцатилетней девочки дороже милосердия взрослой обды?

Она крепко переплела пальцы, и спина стала особенно прямой, как всегда в минуты споров.

- Я думаю, это не твое дело.

- Клима, сократи расходы на палачей. Когда мы берем пленных в бою, то обещаем им жизнь, а не казнь. Мы – один народ, люди Принамкского края, ты еще помнишь это?

Клима дернула плечом, не дав ответа. Гера не стал переспрашивать. За минувшее лето он узнал эту, новую Климу даже лучше, чем когда-то знал прежнюю. Если обда замолчала – это значит, она приняла к сведению. И большего уже не добьешься.

Клима задумчиво оглядела горшки с розами.

- Теперь я вижу, ради чего ты шляешься на разведку, как простой солдат. Что, дарить Лернэ обычные цветы зазорно для великого полководца? А если после такой вылазки моя армия останется обезглавленной?

- Не останется, – коротко заверил Гера. – И после Фирондо – кто бы говорил!

- Это было единожды, – проворчала Клима. – И не ради пыльного веника, а за все той же головой моей армии. Больше я на Тенькино «интересненько» не поведусь.

- Кстати, о Теньке, коли зашла речь, – помрачнел Гера. – Мне кажется, он стукнулся об тучу. Придумал себе какую-то звезду с неба…

Клима выслушала душераздирающую повесть о Тенькином помешательстве и в ответ лишь пожала плечами:

- А почему ты не допускаешь мысли, будто он и впрямь через зеркало познакомился с девушкой из иных миров? Он этими мирами с первого дня нашего знакомства бредит.

- Исключено! – убежденно заявил Гера. – Ни в одном из миров не существует девушки, способной заставить нашего Теньку в здравом уме прибить полку и убраться в комнате!

Совещание окончилось далеко заполночь, и Герина матушка тут же поспешила накрыть ужин.

Штабные, Гулька и икающий от страха казначей ушли ночевать по соседям, поэтому ужин получился в узком кругу, для своих. «Своими» сегодня были Герины родные (за исключением сестренки, которая уже видела третий сон) Ристинка, Лернэ, Клима, Зарин с Хавесом и сам Гера.

- Почти как в старые добрые времена, – отметил Зарин, накладывая себе из котелка вареную картошку.

- Только Юргена недостает, – фыркнула Ристинка.

- И Даши… – очень тихо сказала Лернэ.

Все тут же приумолкли и потупились.

- А еще Теньки, – поспешил развеять траурную тишину Гера. – Где этого веда носит? Он мне клялся, что сегодня спустится к ужину!

- Может, сходить и позвать его? – с готовностью приподнялся Хавес.

- Ты что ли пойдешь? – отпустил шпильку Зарин. – Да ты в его комнате у самого порога заплутаешь!

- По себе судишь?

- Да нет, по той череде сгинувших смельчаков, имевших несчастье заглянуть на его чердак!

И в тот момент, когда Гера уже собирался одернуть обоих, на лестнице показались сперва ноги в стоптанных башмаках, а потом и их обладатель.

Тенька был весел и взлохмачен, а хитро прищуренные глаза выдавали, что он явно задумал какую-то «интересненькую» авантюру.

- Ага, все в сборе! – широко улыбнулся он. – И все не ожидали меня видеть! А в глазах Геры и Лерки я еще почему-то псих. Ну, ничего, во имя науки и не такое случается! Эй, – он посмотрел вверх, на часть лестницы, скрытую от сидящих за столом. – Иди сюда, не бойся! Хэ, шэ! Айлаша!

Гера ожидал чего угодно, но не того, что чей-то тоненький голосок проворкует: «шэ-ша!», а на ступенях покажутся вторые ноги, в красных чулках… нет, скорее, сапогах, поскольку чулок на таких гигантских тонких каблуках не бывает. Обтягивающих красных сапог, правда, тоже.

- Я же не один это вижу? – хрипло уточнил Зарин. – Мы все тут стукнулись об тучу?..

- Ой, мамочки, – только и смогла проговорить Лернэ.

Даже у непрошибаемой Климы медленно поднялись брови.

Вслед за чулками-сапогами показалась их обладательница. Помимо обуви на ней были обтягивающие синие… пожалуй, панталоны длиною намного выше колена. А еще рубашечка, которую неведомый портной выкрасил в несуществующие у радуги оттенки, но отчего-то пожалел рукавов. Волосы и впрямь были совершенно неописуемого цвета, а в ушах и носу блестели сережки.

Девушка (а по фигуре это была несомненно она!) остановилась на одной ступеньке с Тенькой, и стало видно, что она выше его как минимум на полторы головы. Колдун вальяжно приобнял ее за талию и увлек за собой ниже. Непомерные каблуки ловко клацали по дощатому полу.

- Знакомьтесь, – объявил Тенька, подведя спутницу к столу. – Это Айлаша, что в переводе на принамкский означает «Звезда». С некоторых пор она моя «гел-фра», то есть, возлюбленная.

- Хр-р-р, – гортанно, но вполне приветливо произнесла Айлаша.

- Звезда пока плохо говорит по-принамкски, – пояснил Тенька. – Но мы работаем над этим. Фей-ре, Айлаша?

- О, да, – закивала девушка, разглядывая всех с таким же ошеломленным любопытством, с каким они смотрели на нее. – Ромашка, обда, интеграл! Я положить… нет, полюбить! Фара-фе, пшш, пшш.

- Она очень рада с вами познакомиться, – перевел Тенька. – Садись, Айлаша. Угощайся. Это – картошка.

- О, да, – Айлаша села, немыслимым движением закинув ногу за ногу. – Кар-ша! Фура-мура! Оу!

- Она никогда не видела картошку, – пояснил Тенька, тоже садясь.

Лернэ, наконец, обрела дар речи.

- Тенечка, а почему она… такая раздетая? Ее ограбили в пути, да?

Тенька задумчиво глянул на Айлашу, которая с любопытством тыкала в картофелину длинным фиолетовым ногтем.

- По правде говоря, это не предел. Она специально для вас поскромнее оделась. У них в иных мирах все так ходят. А чего с них взять? Мода, прогресс, постиндустриальное общество, социальный пакет три процента на единицу населения…

Никто ничего не понял, но все прониклись незавидным положением иномирской девушки, которая вынуждена ходить в одних панталонах.

- О, да, – поддержала беседу Айлаша. Она явно была очень общительной. – Оу!

Еще раз игриво ковырнула картофелину ногтем и – все ахнуть не успели – пересела к Теньке на колени, между делом присосавшись ярко-алыми губами к его щеке.

Лернэ густо покраснела. Следом за ней – Зарин, Гера и даже Хавес. Герина матушка схватилась за сердце, Герин отец – за голову. Клима так удивилась, что не уследила за собой и широко зевнула.

- Это уже слишком, – буркнула Ристинка. – В их мире принято устраивать брачную ночь на виду у всех?

- Э-э… нет, – Тенька обхватил девушку за талию и осторожно ссадил с коленей, попутно что-то прощелкав ей на ушко, исколотое серьгами. – У них принято так вести себя с теми, кто нравится.

- Прилюдно? – уточнил Зарин.

- У них это считается верхом целомудрия, – пояснил колдун. – Да вы не думайте, Айлаша хорошая! А что одета не по-нашему, так ведь иной мир!

- Оу! – с улыбкой закивала девушка, услышав свое имя. – О, да!

Гера почувствовал, что сидящая рядом Клима привалилась к его плечу.

Лернэ очень задумчиво и с неодобрением наблюдала, как гостья ложкой отламывает от картофелины кусочек. Герина матушка тяжело вздохнула, смиряясь.

- Ничего. Коли нет у нее нормальной юбки – я из своего сундука кой-чего достану. Ишь, картошку-то как хрумкает, горемычная. Накормим, оденем, платочек на голову повяжем – и не хуже прочих будет. Она корову-то доить умеет?

- Вообще, Айлаша к нам ненадолго, – поспешил уточнить Тенька. – Ей завтра утром на работу. Так что поужинает – и я ее обратно в зеркало провожу.

По кухне разнесся невесомый вздох облегчения.

- А кем она в этом зеркале работает? – заинтересовался Герин отец.

- И в этих панталонах… – не удержался Хавес.

- У Айлаши два высших образования, – с гордостью сообщил Тенька. – Это как если бы она в вашем Институте закончила сперва летное отделение, а потом, например, политическое.

- А зачем? – удивился Гера.

- Неуч, – махнул рукой колдун. – Чтобы знать больше!

- Так кем же она работает? – напомнил Зарин.

Тенька задумался, а потом признал:

- Я так и не понял пока. Не хватает слов. Будто бы кем-то вроде переписчика в отцовской лавке.

- Если бы я закончил кроме летного отделения политическое, – прикинул Гера, – то в переписчики бы точно не пошел! Иначе, зачем оно сдалось, это образование?

- Это на потом, – попытался объяснить Тенька. – Айлаша молодая и опыта работы по профессии у нее нет, поэтому ее нигде не берут. А когда опыт появится – тогда и станет тем, на кого училась.

- Как же у нее появится опыт, если ее нигде не берут, и она работает переписчиком? – резонно заметил Зарин.

- Не знаю, – сдался Тенька. – Наверное, это какая-то особая иномирская традиция. Зато у них там такой научный прогресс!..

- Оу, – подала голос Айлаша и указала на Климу. – Шу-шу!

Гера посмотрел на обду, склонившуюся к его плечу, и обнаружил, что та крепко спит.

- Умотали нашу Климу крутые виражи большой политики, – весело резюмировал Тенька. – А сейчас будет интересненькое состязание между Зарькой и Хавеской за приз отнести нашу досточтимую обду в кровать.

Но Гера лишил всех развлечения, и отнес Климу сам. Его матушка загасила свечи, а Лернэ и Айлаша подоткнули сонной обде одеяло.

- Шу-шу, мурле, – сочувственно проворковала иномирская девушка.

- Говорит, она перед экзаменами так же засыпала, – перевел Тенька.

- У Климы сейчас вся жизнь – экзамен, – вздохнул Гера.

Потом все сообща провожали Айлашу до зеркала. Когда радужный водоворот водяного стекла поглотил фигуристый силуэт в обтягивающих панталонах, Лернэ призналась:

- Ненашенская она. Но добрая. И правда, найти бы ей юбку по росту, или хоть штаны, и пускай приходит в гости.

- Ага, – мечтательно согласился Тенька, посылая девушке из зеркала воздушный поцелуй. – А вот когда я на ней женюсь…

Не готовая к такому повороту Лернэ схватилась за сердце. Герина матушка и даже Ристинка отстали от нее лишь на пару мгновений.

Клима спала и видела во сне ночь. Такие густые южные ночи, по слухам, бывают только в далёких лесах Голубой Пущи. Официально Голубая Пуща принадлежала Мавин-Тэлэю, и ее обитатели были подданными Ордена, но на деле, как и горцы, имели своих правителей и не слишком любили вмешиваться в военные дела. Испокон веку в Голубую Пущу уходили все, кто искал покоя и тишайшей жизни в забвении дремучих сосен.

Сейчас, во сне, Клима видела эти сосны, а у их подножия – маленькую, покосившуюся от времени хатку с единственным крошечным окошком, из которого лился теплый свет.

Колдовское пламя свеч горит в несколько раз ярче обычного. В старом рассохшемся кресле сидит молодая девушка с жесткими тёмными глазами. Мужчина средних лет, худощавый и немного угловатый, пристроился на лавочке, поджав под себя длинные ноги в стоптанных башмаках.

На столе – остатки позднего ужина.

В печи – прогоревшие уголья.

А между этими двумя непростой разговор.

- Они все-таки прислали меня за тобой.

- Кейран, ты же понимаешь, – девушка говорит очень сухо и смотрит в пол, – Я дочь обды, но не обда. Во мне нет таланта.

- Я сказал им, – он устало разводит руками. – Но тебя все равно хотят видеть. Семь лет назад тебя спасли слишком великой ценой, чтобы просто забыть. Они видят в маленькой Климе тень былого величия ее матери. На этот раз удалось уговорить горцев, и часть полков перешла на нашу сторону. Добавим лесные отряды, колдунов. Мы вполне возьмем Гарлей такими силами. А потом… тебе уже двадцать два, ты неглупа и дальновидна. Тебе будут помогать. Быть может, высшие силы смилуются над нами.

- Ты сам-то в это веришь?

- Я хочу верить.

Девушка поднимает глаза, и их взгляды встречаются, опаляя друг друга.

- Верить в Принамкский край или в меня?

Кейран устало разминает плечи.

- Сейчас это почти одно и то же. Клима, ты погубишь себя, живя в глуши.

Девушка иронично кривит губы.

- А ты, смотрю, расцвел под Гарлеем. Кожа да кости. Я помню тебя, когда была жива мама. Сейчас бы не узнала.

- Все мы изменились, – Кейран пристально сморит на пламя свечи, по-особому щурясь, и оно немного теряет яркость. – Знаешь, как теперь зовется наше сопротивление? Веды. Ведающие-об-Обде.

- Доводилось слышать. Некоторые новости доходят даже сюда.

Они молчат, между ними горит свеча, а недосказанные слова лежат тяжелой каменной плитой.

Девушка встает. На ней старенькое платье, с плеч соскальзывает вязаная шаль. Кейран тоже поднимается на ноги.

- А славно, если бы я и правда стала обдой? Обда Климэн – звучит, да? Жаль, что высшие силы не передают талант по наследству.

- Ты стала бы прекраснейшей из обд, – едва слышно произносит Кейран.

- Вот как? – она обходит свечу и приближается. Она не обда, но в глубине темных глаз сверкают искры. – Ты мог рассказать об этом месте любому гонцу, но все же поехал лично. Почему?

- Не доверял гонцам, быть может? – он невесело усмехается. – Или просто соскучился. Ты выросла у меня на глазах, и я своими руками вынес тебя из горящего города.

- Просто ли соскучился, Кейран? – она подходит совсем близко. – Просто ли не доверял гонцам? Просто ли приехал звать меня на великую битву за Гарлей? И, наконец, просто ли так моя когда-то проницательная мать доверила меня тебе?

Он словно хочет отойти прочь, но не смеет шелохнуться, глядя в черные глаза – почти такие же черные, как его собственные. Взгляд вовсе не властный и не подавляющий, в нем нет ни намека на дар высших сил, но Кейрану этого и не нужно.

- Не просто так, Клима. Но пусть это не занимает твои мысли. Ты юна…

Свеча тускнеет и дрожит на сквозняке, летняя ночь глуха к чужим тайнам, а шум сосен за окном выговаривает все недосказанное.

- А я хочу, чтобы меня это занимало, – хрипло произносит она и касается губами губ.

Клима увидела во сне дорогу и осеннюю беспутицу, и маленькую деревеньку, за которой на горизонте видны еще не разрушенные башни Гарлея.

Заметала грязь снегом зима, кони на поле боя топтали кровавое месиво. Люди убивали друг друга за право зваться хозяевами клочка земли, на котором дымились остовы выгоревших, некогда богатых домов.

…А в конце весны все так же зацветала красная сирень. В маленькой деревеньке стояли потрепанные ведские войска. Гарлейских башен на горизонте уже было меньше половины.

Молодая красивая женщина с искорками в глубине глаз осторожно передает с рук на руки маленький сверток со спящим ребенком. Пожилая сударыня прижимает младенца к себе. Она больше не руководит женской частью двора обды и знает, что уже никогда не дождется из-за порога смерти своего командира дворцовой стражи. Но ее платье сидит по-прежнему идеально, осанка тверда, а на поседевших волосах золотится сеточка.

- Береги его.

- Да можно ль не беречь вашего сына и внука обды, сударыня моя?..

Молодая женщина переглядывается с мужем – таким же худощавым и угловатым, как почти год назад, но неуловимо счастливым. И на прощание они по очереди целуют свое дитя.

Им сегодня – идти во главе войска. Их кони будут топтать падающие под копыта веточки красной сирени.

Сегодня Гарлей будет взят.

Климе снилось, что она стоит посреди огромной безмолвной толпы. Только надрывный детский плач разрывал тишину.

Все та же весна, и цветет красная сирень, и птицы поют так радостно, что кажется, будто на земле нет горя и войны.

А толпа стоит у могилы, и два тела по принамкскому обычаю засыпали землей и залили водою. Сверху положили огромный камень, на котором наспех высечены имена.

«Веды Кейран и Климэн».

Кто-то заводит свежесочиненную песню о прекрасной Климэн, наследнице рода обды, и о могучем колдуне Кейране, которые так ослепительно и нежно любили друг друга, что становилось странно, как война посмела их забрать.

А ребенок все плачет и плачет, и нет ему никакого дела ни до песен, ни до того, что он внук последней обды и сын родителей, которые хотели объединить Принамкский край вопреки каре высших сил. У ребенка даже имени еще нет. Только новая мама, которая беззвучно плачет вместе с ним. На серебре ее седых волос золотится сеточка.

Потом Клима увидела этот же камень, но замшелый и постаревший. Кругом опять сновали люди, но их флагом был орденский триколор. Камень разбили кирками на маленькие осколочки, останки вытащили и сожгли.

А далеко-далеко, в маленькой крепости Фирондо, которая еще не стала городом, на плановом хозяйственном совещании сидит мужчина лет тридцати. У него темные глаза с искорками в глубине и немного нескладная фигура. Мужчина сидит, скучающе подперев кулаком щеку, и опять вряд ли сейчас думает о том, что он внук последней обды, а на другом конце страны оскверняют могилу его родителей.

====== Глава 4. Следы и секреты ======

Будет дальняя дорога,

То в рассвет, а то в закат.

Будет давняя тревога –

И по картам, и без карт.

Р. Казакова

Когда внизу проплыли массивные стены Кайниса, и доска стала снижаться в центр лабиринта каменных улиц, Юргену сделалось неуютно. Ему никогда не нравился переход от свободы неба к тесноте земли. Только что город казался маленьким, почти игрушечным, переступишь через него – и не заметишь. А внизу стены Кайниса были высоки, и многие окна казенных зданий наглухо закрывали кованые решетки. Всюду сновали люди в военной форме, и Юрген почувствовал себя в западне, хотя Выля еще на сосне объяснила, что не может сразу отвести его к обде, не вызывая подозрений, и до завтра сильфу придется посидеть в городе.

Внизу девушки-разведчицы разделились. Выля привычным жестом передала кому-то из подчиненных свою доску, цепко ухватила Юргена за локоть и куда-то повела.

- О тебе будет доложено госпоже Наргелисе Тим, – негромко говорила она. – Этого нельзя не сделать, иначе меня тут же раскроют. Но встретиться с Наргелисой ты не должен.

- Да, – согласился Юра, – она работала с моим начальником, и мы знаем друг друга в лицо. Догадается, что я не в Орден летел. Или предположит, но и этого будет достаточно.

- Я спрячу тебя, – продолжила Выля, – а наши до завтра создадут видимость, будто ты гуляешь по крепости и «вот только что здесь был». Как тебя назвать, чтобы Наргелиса не догадалась?

Юрген немного поразмыслил и озвучил имя инспектора из десятого корпуса – достаточно известное, чтобы о нем слышали в орденской разведке, и достаточно безобидное, чтобы им всерьез не интересовались.

Они миновали арку из золотистого кирпича, что отделяла казарменные постройки от прочих городских зданий, и Выля свернула на пустынную боковую улочку, где темные крыши домов смыкались над головой сильфа особенно неприятно. Юрген быстро оглянулся назад, запоминая дорогу, и тут же наступил ногой в грязную лужу, чудом не поскользнувшись. Да что за день сегодня такой! Сперва огонь едва не сжег, потом Небеса подвели, а теперь еще Земля и Вода пакостят. Как будто само мироздание противится желанию Липки во что бы то ни стало вернуть подчиненного к работе.

Юрген ощутил себя усталым, несчастным и полупрозрачным.

Выля тем временем приостановилась и толкнула ржавую решетчатую калитку, пропуская спутника в узкий внутренний двор одного из домов. Там к грязной стене была приставлена лестница, ведущая к раскрытому чердачному окошку.

- Лезь туда, – распорядилась Выля. – И сиди тихо, пока я за тобой не приду.

- До завтрашнего утра? – уточнил Юра, скептически изучая лестницу. По всем законам сегодняшнего дня ее подгнившие деревянные перекладины должны были обрушиться на середине пути.

- Будь готов к рассвету.

- Если ты все равно можешь меня вывести, то почему нельзя сделать это сегодня?

- Я не могу, – поправила Выля. – Здесь повсюду часовые, и верны обде далеко не все. Но, – тут девушка странно усмехнулась, – завтра утром им будет не до того.

- Здесь много тех, кто работает на Климу? – полюбопытствовал Юрген. Сведения ценные, их даже у сильфийской разведки нет, и смерч знает, когда еще удастся так непринужденно поболтать с главой подполья.

- Кайнис – город фанатиков, – туманно ответила Выля. – Все нормальные люди удрали отсюда еще в начале лета. Остались те, кто верит, что их стараниями крепость не сдадут, и те, кто мечтает открыть ворота обде. Сегодня вторые прячутся от первых, а скоро будет наоборот, – Выля серьезно глянула на сильфа исподлобья и дернула плечом, перебрасывая на спину толстую пушистую косу. – Лезь, мне надо идти, иначе меня хватятся.

Юрген понял, что больше ему ничего не скажут. Впрочем, Выля не была бы до сих пор жива, делись она сведениями с кем попало. Эта девушка совсем не похожа на Климу внешне, но в ее повадках, манере говорить и недоговаривать, сквозило что-то знакомое. Впрочем, кто еще мог бы научить Вылю всему этому?

Лестница не обрушилась, но перепачкался Юрген знатно. Такое ощущение, что перекладины специально ради него вымачивали в отборнейшей грязи. На чердаке было полутемно и тихо, с низкого потолка свисали клочья паутины. Не удержавшись, сильф чихнул, и в углу тут же кто-то встревоженно зашуршал.

«Даша бы перепугалась и вымела бы тут все сквозняком», – невольно подумал Юра и в который раз ощутил, как от груди к горлу подкатывается болезненный комок.

Не перепугается. Не выметет. Потому что ее нет.

Сильф сел прямо на пол, наплевав на пыль, грязь и шуршание в углу. Зажмурился и обхватил ладонями гудящую голову. Кудрявые волосы казались просоленными от пота, а заостренные кончики ушей были сухими и горячими. Тосковать сейчас не время и не место, начальство на него рассчитывает.

Юра постарался сосредоточиться на работе.

«Надо непременно написать Липке о Климином подполье. И при первой возможности отправить послание».

Это прежде на Холмы мотались только они с Дашей, а теперь в пятнадцатом корпусе основали отдел по дипломатическим связям с обдой. Там состояло пока лишь полдесятка особо проверенных гонцов, которые помогали поддерживать переписку Климэн Ченары с Верховным Амадимом, но Липка предрекал, что их с Юргеном тоже туда переведут, повысив в должностях. Как только вышестоящим станет ясно, что обда в Принамкском крае – это надолго. Сейчас, пока шла война, командование колебалось. Но Костэн Лэй со своим подопечным, видевшие Климэн лично, больше не питали иллюзий. Обда сумела подняться, когда против нее был весь мир, а уж теперь точно своего не упустит.

Очередное утро осады Кайниса началось с того, что дом коменданта обстреляли с воздуха какой-то поганой взрывчаткой. Невиданная сила не только пробила крышу и обрушила несколько стен, но и разожгла багряное колдовское пламя.

Наргелисе повезло: ей отвели место возле окна. Поначалу это благоволение высших сил показалось издевательством – у дома коменданта пышно и густо цвели пионы, от запаха которых нос Наргелисы немедленно зачесался, а в горле противно запершило. Зато потом проклятые цветы спасли ей жизнь.

Когда раздался взрыв и потолок стал проседать, а по стенам расползлись первые языки пламени, все рванулись к дверям, началась давка, и Наргелиса поняла, что не успеет выбраться прежде, чем комната заполыхает.

«Умереть сейчас? – подумала она тогда. – Пошло задохнуться в дыму и сгореть до черной головешки?!»

Наргелиса все же метнулась к двери, пытаясь расталкивать толпу локтями, но членам штаба было не до трепета перед орденской разведкой, поэтому женщину отпихнули прочь. Она отлетела обратно на свое место, ударилась головой об подоконник и чудом избежала рухнувшей потолочной балки. Огонь уже трещал по полу, и его гудение сливалось с криками людей. Наргелиса забралась на подоконник с ногами, а когда загорелась рама – кувырком полетела с третьего этажа и приземлилась в те самые пионы, запах которых после удушливого дыма показался даже приятным.

Кто-то помог ей подняться, и Наргелиса с удивлением обнаружила, что ухитрилась ничего себе не сломать и отделаться лишь опаленными волосами, шишкой на голове, парой ожогов и синяков. А дом между тем догорал. Вместе с просевшей крышей, дорогими синими занавесками и давкой на третьем этаже.

На огонь лилась вода, но тот даже не шипел, а, казалось, лишь разгорался пуще. Несколько смельчаков сумели вынести коменданта и пятерых штабных, двое из которых были уже мертвы от дыма.

Наргелиса с усилием отвела взгляд от развороченного куста пионов, огляделась по сторонам и поняла, что из руководства она здесь одна осталась при памяти и на ногах. По долгу службы, как многие из орденской разведки, Наргелиса знала некоторые основы колдовства: если свойства пламени изменили так, что оно стало нечувствительно к воде, это значит, его можно потушить чем-нибудь другим. Абсолютного огня не бывает.

- Отставить лить воду! Тушите пламя землей! Живее! – и первой бросилась к стоящему особняком сараю с садовым инвентарем, где можно было взять лопату, чтобы разрыть ненужные сейчас клумбы.

В недрах пылающего дома оборвались последние крики.

Утреннее солнце за черной дымкой поднималось все выше, воздух пах гарью, пеплом и вздыбленной землей. Наргелиса не помнила, когда в последний раз столько махала лопатой. На ее ладонях вздулись розоватые мозоли, платье испачкалось, волосы выбились из прически и сосульками липли ко лбу. В горле першило от всего сразу: от дыма, пионов, множества отдаваемых приказов.

Дом догорал. Колдовское пламя понемногу угасало. Из лазарета притащили носилки, на которые уложили спасенных членов штаба. Наргелиса подошла к коменданту и села перед ним на корточки. Тот тяжело дышал, облизывая губы, а из-под мокрой ткани, которой его успели накрыть, выглядывала багряная рука.

- Кто еще остался? – спросил комендант. И покривился, увидев, как Наргелиса оглянулась на прочие носилки. Ему не нравилось, что уцелела именно выскочка из разведки, которую за въедливость и нелюдимость в крепости недолюбливали. – Отправь гонца в Мавин-Тэлэй, пусть пришлют нового коменданта и штабных… До тех пор – исполняй мои обязанности. В доме… – он хрипло закашлялся, – …железный сундук, вряд ли он сгорел. Там счета, переписи, золотые слитки. Ключ возьми у меня в кармане. Если город сдадут – все это не должно достаться обде. А пока возьми полевых командиров потолковее, расскажи им план обороны, который мы утвердили на совете…

Комендант все говорил и говорил, прерываясь, кашляя, иногда переходя на еле слышный неразборчивый шепот. Наргелиса молча кивала, размышляя о своем.

Конечно, гонца отправить надо. Но не в Мавин-Тэлэй, до которого даже на доске несколько дней добираться, а поближе – в Кивитэ или Институт. Там сейчас формируются новые войска для отправки на границу, и многие столичные штабисты покинули свои уютные кабинеты. Как и сама Наргелиса, впрочем.

В сундуке у коменданта ничего стоящего нет, разве только золото. Они с Лавьясом Даренталой тайно обыскали этот несчастный сундук еще зимой, когда работали сообща, пытаясь выйти на след заговорщиков. Сейчас, слушая коменданта, Наргелиса поджимала губы и думала, что Лавьяса ей недостает – все же коллега, поумнее многих. Вот за свой ум он, видимо, и поплатился.

Лавьяс Дарентала пропал без вести две недели назад, и Наргелиса могла бы поклясться, что виноваты в этом именно неуловимые заговорщики, до которых коллега наконец-то сумел добраться и не пожелал делить славу героя с напарницей. После его пропажи Наргелисе постоянно чудилось, что за ней следят. Она всегда носила при себе кинжал, и даже во сне клала его под подушку, но все равно не чувствовала себя в безопасности. Кайнис казался ей огромной выгребной ямой, в которой заговорщики и пособники обды чувствовали себя вольнее мух.

Семья коменданта отбыла в тыл Ордена еще весной, когда стало ясно, что мелкие стычки на приграничье стараниями обды переросли в настоящую войну, какой не бывало уже много десятков лет, и в пустующем доме развернулся штаб. Обстрел штаба, да еще такой удачный, говорил о том, что обде кто-то доносит об обстановке в городе, и делает это с поразительной точностью. Осада города добавляла неразберихи, и у Наргелисы почти не было времени нормально подумать, о чем догадался Лавьяс Дарентала, и кого заподозрил так верно для дела и неудачно для себя.

Когда носилки с комендантом и выжившими штабными потащили в лазарет, Наргелиса поднялась с колен, поправила платье и прическу. Люди, собравшиеся перед прогоревшим домом, ждали ее указаний.

«Изумительный скачок карьеры – я командую крепостью…»

Ничего, воспитанниками Института в свое время довелось покомандовать достаточно, а принцип везде один.

- Ты и ты: через полчаса собрать полевых командиров у западных ворот. Пожарище разгрести. Трупы предать земле и воде, – Наргелиса обвела притихшую толпу твердым взглядом. – Города не сдавать. Кайнис – не Гарлей, и если обда вообразила, будто ей удастся победить нас, то тридцать четыре смерча ей в зад!

Люди одобрительно зашумели. Тут же нашлось еще несколько ораторов, которые принялись руководить работами на пожарище. Кто-то побежал докладывать на стены о случившемся.

Наргелиса крепко сжала в кулаке ключ от комендантского сундука, словно это был главный символ власти в крепости. И ее мысли уже в который раз невольно обратились к той, которую она столько лет считала обычной исполнительной дурой, и которая в итоге так ловко от нее улизнула.

Полутемный подвал Института, крысы и серые стены.

Кап, кап, кап...

- Просчиталась ты, обда.

- Просчиталась, – а глаза у нее наглые, холодные и смотрят в упор. Теперь Наргелиса понимает, что уже неоднократно чувствовала на себе этот ее взгляд, но не могла уловить и распознать.

Впрочем, это Климе Ченаре достаточно просто игры в гляделки, а Наргелисе нужны ответы на вопросы, которые давно уже мечтает получить Орден.

Они искали обду пятнадцать лет, даже по самым отдаленным провинциям. А она все это время была у них под носом.

Как? Почему? Если тот безумец-вед был не единственный, если девчонке рассказали о ее предназначении, то как ее отпустили в Институт, второе сердце Ордена после Мавин-Тэлэя? Чтобы она здесь все развалила? Но не слишком ли велик риск?

- Кто тебе сказал, что ты обда?

- Ты и сказала. Намедни, в кабинете директора, не помнишь?

Хитра… Но от поимки это ее не спасло. Будь она тысячу раз обда от рождения, а все равно девчонка-девятигодка. Интересно, а если сказать ей, что пятнадцать лет назад в этом подвале, даже на этом стуле сидел тот, кто свято верил, будто обда никогда не попадется Ордену? И Наргелиса даже может познакомить упрямицу с ее первым подданным. Правда, разговора не выйдет: труп безумца-веда давно изгрызли крысы.

- Кто сказал тебе до меня?

- Никто.

Врет? Или… Но даже если не врет, то как? Быть того не может!

- Ты... сама? Как давно? Где?

- А ты всерьез рассчитываешь, что я тебе отвечу?

- А куда ты денешься!

- Промолчу, – еще и скалится. Ничего, тот вед тоже поначалу скалился.

- Я тебя запытаю, – обещает Наргелиса больше для порядка. Сама она в жизни никого по-настоящему не пытала. Да и начальство пока не одобрит. А вот доставить девчонку в Мавин-Тэлэй, предварительно выбив из нее угрозами все, что только можно…

Но юной Климе это, конечно, невдомек. У нее свои аргументы.

- Если я умру или сойду с ума, родится новая обда, и все начнется сначала. Только ей может повезти больше, чем мне, и родится она на ведской стороне. Или в горах. Знаешь, как горцы скучают по обде? Они до сих пор проверяют всех детей на талант.

И откуда она всего этого набралась?! Наргелиса вспоминает про ведского колдуна, тоже совсем мальчишку, которого ловили по всему Институту, но так и не нашли. Наверняка обда постаралась. Может, от него она и узнала все это?

Нет, не сходится. Ее организация (из которой еще не поймано ни одного человека, вот позорище!) существует давно. А что если девчонка всегда имела связь с Фирондо? Но как? И через кого? Она даже дома была всего раз за учебу!

- Есть множество мучительных пыток, которые совершенно не угрожают жизни и рассудку.

Черные глаза вспыхивают, и в них начинает ворочаться что-то такое, чему Наргелиса не может дать названия. Какая-то необъяснимая, первобытная жуть, от которой даже горло перехватывает…

С зубками обда. Пощечина ее образумит.

Правда, не до конца. Гонора только больше стало.

- Когда я приду к власти, ты лишишься руки, которую посмела поднять на обду.

Она еще и угрожает! Наргелисе смешно. Нет, конечно, хорошо держится для ее незавидного положения, но зачем опять из себя дуру строить? Или она всерьез верит в то, что говорит?

- …Совсем скоро в моих руках будет весь Принамкский край.

Да, похоже на то. Эти стукнутые об тучу, которые верят обде, форменные фанатики. А Клима – самый главный фанатик среди них.

- Совсем скоро ты предстанешь перед наиблагороднейшим, маленькая хамка, и он решит твою судьбу. Я бы на твоем месте хорошенько покаялась, ибо участь тебя ждет незавидная.

- Ты никогда не будешь на моем месте, – и опять скалится, тараща глаза.

Да уж, Наргелисе и в голову никогда не придет так марать идеалы Ордена. Обды… какая разница, что они правили прежде! Они утратили это право, и надо смириться, идя вперед, а не пытаться возвратитьнасквозь прогнившие беззаконные порядки.

Почему Ченара этого не понимает?

- Ты не выйдешь отсюда на свободу, обда. Ты будешь гнить в тюремных застенках всю оставшуюся жизнь. Долгую, не спорю, Ордену ни к чему лишние хлопоты, но – невыносимую. Ты не сойдешь с ума, не такой ты человек, но изведешь себя ненавистью и бездействием. Однако если присмиреешь, наиблагороднейший может смилостивиться и разрешить тебе принести хоть какую-то пользу.

- Ты что, пытаешься меня перевербовать? До чего же идиотская затея.

- Сейчас да. Но я погляжу, как ты запоешь лет через десять...

- Не поглядишь. Через десять лет у тебя уже не будет руки, языка и, думается, жизни. Ты ведь не надеешься, что я оставлю тебя в живых? Тебе не место в моей стране. И тем, кто предан Ордену – тоже.

Наргелисе делается противно. Какое будущее может быть у страны, где правит озлобленный звереныш с манией величия?

- Откуда в тебе такая жестокость, Ченара?

- Ты же помнишь, госпожа наставница: я всегда была прилежной ученицей. Даже пошла немного дальше. Нравится, правда?

Она что, на саму Наргелису намекает? Пытается оправдать себя в своих же глазах? Что за чушь! Наргелиса и близко на нее не похожа. Да, ей приходилось убивать, лгать, льстить, порой даже подсиживать коллег. Но никогда она не думала о том, чтобы перекроить государственный строй по своему желанию. Наргелиса не считала себя безупречным человеком, но до этого мерзкого создания ей точно далеко. Руку отрубить, язык… Откуда столько фантазии?

Но не только малолетняя обда умеет фантазировать.

- Десять лет, – повторяет Наргелиса. – Ты будешь молить о пощаде и выложишь все, лишь бы твои страдания прекратились, лишь бы кто-нибудь выдрал, пусть и с мясом, вросшие в запястья кандалы, лишь бы твои глаза увидели хоть лучик солнечного света...

- Пять лет. И я публично казню тебя на главной площади Мавин-Тэлэя. Отрублю руку, язык, а если сумеешь меня умолить – и голову. Пари?

Тогда, в подвале Института, Наргелиса только посмеялась над ее словами. Чуть позже, когда обда со своей шайкой раскроила тяжеловиком окно – подумала, что дело будет сложным, и наиблагороднейшему рано докладывать об успехе. Год спустя, когда разведка донесла, что в Фирондо не приняли обду, Наргелиса ощутила смешанные чувства. С одной стороны, радость, что девчонка провалилась. С другой – понимание. На месте Артасия Сефинтопалы Наргелиса тоже ни за что не доверила бы власть стукнутому об тучу ребенку с замашками палача. С третьей стороны, отказ Фирондо поставил орденскую разведку в тупик. Если веды не замешаны в становлении новой обды, то как же тогда она вообще появилась? Или, что уж совсем глупость, имеет место пресловутое благоволение высших сил? Если высшие силы благоволят этой девчонке, то Наргелиса отныне будет поклоняться Небесам. Она, в конце концов, на восьмую часть сильфида.

Но когда обда сумела сговориться и с сильфами, Наргелиса вовсе перестала понимать устройство мироздания. Перед ее глазами до сих пор стояла нескладная девчонка в горчично-желтой форме, полная дурного гонора, мелочных обид, злобы на весь мир и желания доказать свою исключительность. Как к такой пришли сильфы – непонятно. Наверняка их Небеса недоглядели.

Потом пал Фирондо, а затем Гарлей. Слушая доносы о деяниях обды и ее армии, Наргелиса не могла отделаться от мысли, что не верит. Или девятигодка Клима Ченара и впрямь чуть поумнела с возрастом, или высшие силы спохватились и подменили маленькую стерву кем-то другим.

Прошло уже четыре года из обещанных Климой пяти. И ее угроза в подвале Института больше не казалась Наргелисе совсем невыполнимой. Нет, Орден, конечно, победит, потому что иначе невозможно и вообразить, но сторонниками обды кишит весь Кайнис. И если девчонке вздумается припомнить старые обиды, то бывшую наставницу дипломатических искусств не спасет кинжал под подушкой.

Ночью Юра так и не сомкнул глаз. Сперва он продумывал отчет для начальства, потом глядел из чердачного окна на проявившиеся звезды и думал о Даше. Интересно, если, как утверждают люди, звезды и впрямь не иллюзия, а существуют на самом деле, подвластны ли они Небесам? И если да, то, может, где-то там, среди сияющих точек, блестит и Дашина улыбка? И если Тенька, этот стукнутый об тучу изобретатель, утверждает, что до звезд можно добраться, то не попросить ли его взять Юргена с собой? Тенька хоть и со смерчем в голове, а все же не Клима, и от него можно дождаться бескорыстной помощи. Потому что обда, при всех ее несомненных достоинствах, затребует какую-нибудь поблажку в дипломатических отношениях с Холмами, а этого Юрген никак не может себе позволить…

Мысли постепенно перетекли на Климу, с нее – на Орден, а там сильф спохватился, что уже начало светать и звезды гаснут. Но едва он поудобнее устроился на прихваченном из дома и чудом не потерянном во время падения одеяле, притерпелся к непрерывному шуршанию мышей в углу, волевым усилием отогнал очередной приступ тоски по Даше и понемногу начал проваливаться в тяжелую мутную дрему, как где-то совсем рядом оглушительно грянул взрыв.

Юрген подскочил, решив спросонок, что взорвалось прямо на чердаке, и со всего разгону треснулся головой о потолочную балку. Потерял равновесие, сел мимо одеяла и ударился уже противоположным местом.

- Тридцать четыре смерча! – сквозь зубы ругнулся он, держась обеими руками за ушибленные места и одновременно пытаясь нашарить одеяло.

В гудящую голову деликатно постучали. Потом Юрген сообразил, что стучат не в голову, а в прикрытое чердачное окошко.

- Подождите снаружи, – сдавленно отозвался он.

- Что-что? – окошко приоткрылось, на чердак заглянула Выля. – Я не понимаю по-сильфийски. Собирайся скорее. Мы устроили командованию и часовым неотложное дело, и пока они заняты, я должна успеть провести тебя за стену.

Пользуясь возможностью быть непонятым, Юрген недипломатично выругался еще раз, помянув радикальные методы подполья, Теньку, наверняка приложившего руку к изобретению этих методов, Климу, как организатора всего безобразия, и до кучи низкие чердачные потолки. После чего повторил уже по-принамкски:

- Подожди снаружи.

- Не мешкай, – опять поторопила Выля и скрылась. Если встрепанный ушибленный «воробушек» и показался ей забавным, то она не подала виду.

Минуту спустя Юрген уже вылезал в окошко. На улице было свежо и пасмурно, откуда-то тянуло гарью. Сильф с недоверием поглядел на шаткую лестницу, по которой ему предстояло спуститься, и решил не рисковать во второй раз. Отодвинул разбухшую, пахнущую плесенью конструкцию, свесил ноги, оттолкнулся и легко, точно перышко, спрыгнул вниз.

Ноги приземлились аккурат в центр невысыхаемой лужи, капельки грязи попали на штаны, а одна обидно щелкнула по носу. Выля уже стояла на доске, защелкнув ноги в креплениях и беспокойно озираясь на темнеющую за забором улочку. Юрген поспешил встать позади девушки, лишь украдкой стерев каплю с носа. Вылина доска была одноместной, но сильфа вторым пассажиром вытянуть могла. А крепления совсем не обязательны, когда есть, за кого держаться, и умеешь чувствовать ветер.

Доска взмыла над городом почти вертикально, спеша скорее нырнуть в понемногу тающую дымку облаков. Глядя, как дом с чердаком теряется в безликой мешанине улочек, Юрген опять почувствовал себя свободным.

Ветер ласково раздувал волосы, привычно свистело в ушах и екало в груди, а на губы сама собой наползала мимолетная улыбка. Все-таки небо – это прекрасно! Любое, хоть чистое, хоть с тучами, хоть пронзенное иглами молний, хоть опаленное жаром и огнем. Небо не сгорает в огне, и что бы ни творилось внизу, оно остается таким же, как вчера, позавчера и как тысячу лет назад.

На взгляд Юргена, Выля летала не слишком хорошо. Медленно, то и дело путая встречные ветра с попутными, слишком вихляя вверх и вниз, иногда вовсе проваливаясь в воздушные ямы. Сильф очень удивился бы, узнай он, что на выпускных экзаменах по полетам Вылена Сунар получила высший балл, утерев нос даже сплетнице Гульке.

Прячась за облаками, они миновали городские стены, затем полосу полей с покинутыми деревенскими домиками и полетели над лесом на юго-запад. Чуть поодаль тянулся выжженной змеею разбитый безлюдный тракт, когда-то давным-давно проложенный из Кайниса в Гарлей. Вдоль тракта виднелись круглые черные воронки.

- Мы летим в Гарлей? – спросил Юрген, перекрикивая ветер.

- Нет, это далеко, – отозвалась Выля, что-то высматривая внизу. – Я оставлю тебя у надежного человека, через которого проходят все гонцы между нами и обдой. Поживешь у него, пока не придет кто-нибудь с той стороны.

- Что за человек?

- Он был среди первых подданных Климы на ведской стороне.

Поскольку сильфы жили в Тенькином доме тайно, из Климиных подданных Юрген знал разве что самого Теньку с сестрой, Геру, Ристинку и Зарина. Последний больше прочих подходил на роль «надежного человека» между обдой и подпольем, но не успел Юрген задать очередной вопрос, как Выля начала снижаться, почти по-сильфийски стремительно. Видно, она и впрямь очень торопилась обратно в город.

Они приземлились на опушке крошечной полянки, почти полностью скрытой со стороны неба верхушками вековых сосен и пушистыми кронами дубов. Половину полянки занимал кривоватый, но основательный одноэтажный домик с застеленной мхом крышей.

- Не знаю, были ли вы знакомы прежде, – задумчиво прищурилась Выля, – но ничему не удивляйся. Фенрес – странный тип, прибился к нам минувшей зимой. Думали, вовсе помрет, он гнил изнутри и был совсем об тучу стукнутый. Но ничего, выкарабкался к весне, теперь помогает держать связь.

Имя «надежного человека» показалось Юргену знакомым. Клима произносила его частенько: и в открытую, и когда думала, что сильфы ее не слышат.

- Фенрес… Случайно не Тамшакан, градоначальник Редима?

- Не знаю, он не говорит о своем прошлом. Мы и имя узнали случайно, когда он бормотал в бреду, – Выля оценивающе глянула в сторону домика и вздохнула. – Фенрес говорил, что обда покарала его болезнью, но правда это или его выдумки, мы не знаем. А тебе что-то известно?

Юрген покачал головой. Подробности той темной истории, после которой Гера и Клима рассорились, а имя градоначальника перестало упоминаться в доме, так и остались для сильфов загадкой.

- Так или иначе, – подытожила Выля, – на нем держится вся наша связь с Гарлеем, и держится неплохо. Только упаси тебя твои Небеса расспрашивать Фенреса об обде. Его опять стукнет об тучу, и ты будешь вынужден слушать его бредни несколько дней кряду.

- Благодарю за заботу, – вежливо ответил Юрген.

Выля смерила его проницательным взглядом и пожала плечами:

- Знай потом: я тебя предупредила!

Тем временем дверь домика со скрипом открылась, и на пороге показался бородатый мужчина средних лет. Он заметно хромал на обе ноги и тяжело опирался на массивную, кое-как обтесанную палку. Его длинные темные волосы были всклокочены, глаза смотрели диковато. Фенрес Тамшакан (если это был он) не показался Юргену похожим ни на градоначальника, ни на надежного человека.

- Уже? – сипло проговорил «надежный человек». – Кайнис у обды, и ты, наконец, заберешь моего гостя?

- Пока нет, – качнула головой Выля. – Я привезла тебе второго гостя, – она опять покосилась на домик и строго добавила: – На сей раз это действительно гость.

Фенрес посмотрел на сильфа с поистине ведским пренебрежением, даже скривился. А потом фыркнул из-под бороды:

- Значит, вот они какие, неуловимые и несуществующие обдины «воробушки»…

- Отправишь его с первым же гонцом, – деловито перебила Выля. – До того кормить, поить, сабельку не отбирать.

Человек кивнул, и в этот момент чуткое ухо Юргена уловило, как в недрах домика кто-то безуспешно молотит кулаками в запертую дверь. Приказ Выли обнадеживал, но все равно сделалось как-то не по себе. На всякий случай сильф приготовился выхватить оружие в любой миг и незаметно подозвал гуляющие по полянке сквозняки. Человека отбросить хватит, тем более, если он без палки не может ходить.

Выля встала на доску поудобнее, на прощание кивнула обоим и начала взлет.

Не дождавшись, пока досколетчица скроется из виду, Фенрес молча развернулся и заковылял к двери, жестом пригласив Юргена следовать за собой. Юра с тоской оглянулся на блеснувшее над верхушками сосен небо.

Внутри домик был еще меньше, чем казалось снаружи. Печка, застеленная шубой лежанка, скудная утварь, закрытая дверь то ли в другую комнату, то ли в чулан, за которой кто-то пошуршал и притих.

- Смирный стал, – равнодушно проскрипел Фенрес своим простуженным голосом. – Поначалу-то… и бился, и грозил, и богатства сулил, умолял даже. Мне-то чего? Обда – вот закон! Как покарала, так и к жизни вернула, выше высших сил, прозорливее времени…

Он забормотал что-то совсем неразборчивое, а потом неожиданно ясно постановил:

- Будешь спать на полу, на шубе. Время летнее, а вы, вор-робушки, и по зиме не зябнете.

Рывком снял с лежанки пыльные меха и кинул на не слишком чистые доски пола у закрытой двери. Юрген подумал, что после чердака с мышами ему не привыкать.

День прошел тихий, неспешный и какой-то сонный. Временами Фенрес выходил из дому и чем-то гремел снаружи. Юрген сидел на шубе и набело переписывал отчет для Липки. Он не боялся, что его записи прочитает хозяин дома: Фенрес, как и Выля, не знал сильфийского. Гулять по лесу агента не тянуло. В этих принамкских чащобах где не болото, там бурелом с крокозябрами, заплутаешь так, что потом и Небес не найдешь.

За запертой дверью кто-то вздыхал, ворочался, но заговорить с новым соседом не пытался. То ли считал это безнадежным, то ли выжидал, прислушивался, пытаясь понять, с кем имеет дело. Юрген занимался тем же самым. И все-таки попробовал разговорить хозяина.

Выля оказалась права. Ни на какие вопросы о прошлом Фенрес не отвечал, лишь обронил вскользь, что фамилию вправе носить тот, кто считает себя членом рода, а горы давно отвернулись от него, и на запад пути нет. При упоминании города Редима Фенрес странно подергивался, словно отбиваясь от назойливых мух, а когда Юрген недальновидно спросил про Климу, разразился длиннющей путаной тирадой о каких-то спесивых девчонках, величии обды и почему-то – о трудностях ведения большой торговли в маленьких поселениях у Доронского моря. Вдобавок, Фенрес называл своего гостя исключительно «воробушком», а это людское прозвание все сильфы терпеть не могли еще больше, чем глупую байку о растянутых ушах.

Фенрес лег спать с первыми сумерками, и вскоре по домику разносился его сиплый с присвистами храп. Юрген устроился на шубе, накрывшись своим одеялом, и только собрался последовать примеру хозяина, как с той стороны в запертую дверь над его ухом осторожно постучали, и раздался негромкий, но крайне усталый и несчастный голос:

- Эй… уважаемый господин… Вы еще там?

- С кем имею честь? – столь же светски отозвался Юрген, стараясь, чтобы голос не звучал изумленно. Не каждый день в глуши принамкской чащобы услышишь безупречную сильфийскую речь с придворным выговором.

- О, высшие силы, вы мне не померещились! – сдавленно воскликнули за дверью. – Умоляю вас, помогите мне бежать отсюда. Я не знаю, какая доля привела вас в этот дом, но здешний хозяин – злодей и убийца, крокозябропоклонник! Он удерживает меня в плену уже несколько недель, морит голодом и жаждой, и я боюсь представить, какая страшная участь мне уготована.

- Вы не ответили, кто вы, – напомнил Юрген. По ту сторону двери совершенно точно был человек – незнакомец помянул высшие силы. Явно кто-то из Ордена – веды по-сильфийски не говорят. А этот услышал, как хозяин дома называет гостя воробушком, и рискнул. Учитывая, что Выля знает о пленнике, наверняка кто-то из неугодных обде. Но враг обды – не значит враг Холмов.

- Я гонец Ордена, – взволнованно зачастил человек за дверью. – Езжу по всей стране, часто бываю и у вас на Холмах. Я возвращался в Кайнис после очередного поручения, даже без писем. Моя доска сломалась, увы, в нынешние времена наши доски оставляют желать лучшего. Я оказался в чащобе и набрел на этот домик. Поначалу хозяин был приветлив, обогрел, накормил и обещал указать путь, но за ужином опоил меня каким-то зельем, и я очнулся уже связанным в этой клетушке. Прошу вас, помогите мне, я не хочу, чтобы моя несчастная невеста стала вдовой, не побывав в женах. У вас есть невеста?

- Нет, – с трудом ответил Юрген, так и не сумев выговорить «я вдовец». В нем шевельнулось сочувствие к узнику. Насчет «крокозябропоклонника» незнакомец, конечно, приврал, да и взяли его, скорее всего, с письмами. Или с важными для обды сведениями. Но если они сейчас столкуются, эти сведения достанутся Юргену и он сам получит возможность решать, стоит ли передавать это Климе. У Холмов в войне людей свои интересы, и нынче на кону такое, что приходится ставить долг агента выше дружбы и личных симпатий. – Но я помогу вам, если…

- Все что угодно, прошу вас!

- Вы будете обязаны мне избавлением от обды, – тихо, чтобы не проснулся Фенрес, сказал Юрген, подбирая слова. – Вы скажете мне то, что вам известно, а после летите на все четыре ветра к вашей невесте.

Пленник задумался. Через ветер сильф слышал, как он хрипловато дышит, кусает губы и теребит на пальце остатки содранного ногтя.

- Я согласен. Что вы хотите узнать?

- Содержание ваших посланий, разумеется, – Юрген плотнее прижался ухом к двери и услышал, как собеседник поступает точно так же. – Не врите, будто их нет.

Снова пауза. И обреченное:

- Я все вам скажу. Только, пожалуйста, выпустите меня отсюда и дайте хоть глоток воды. Я не пил уже целые сутки, мысли путаются.

Теперь пришел черед задумываться Юргену. За весь день Фенрес не кормил и не поил пленника, а людям вода так же необходима, как сильфам – воздух. Да и что сделает измученный человек сильфу при оружии? Вдобавок, потасовка разбудит Фенреса, а это не нужно им обоим.

- Хорошо. Вы знаете, как открыть дверь? Здесь, снаружи, нет засова.

Голос пленника стал деловитым, и даже муки в нем поубавилось.

- Да, заперто на ключ. Насколько я понял, хозяин держит все ценное в сундуке за печкой. Там, кстати, и моя сабля. Сильфийская работа, подарок во время моего последнего визита на Холмы.

Юрген тихо поднялся с шубы и невесомыми шагами приблизился к печке, за которой и впрямь отыскался довольно большой, грубо сколоченный ящик, из уважения поименованный сундуком. Он был не заперт, тяжелая крышка откинулась без единого скрипа.

В сундуке лежало какое-то тряпье, непочатая бутыль темного стекла, старые изрезанные сапоги. На самом дне в свете заглядывающей в окно луны блеснул оружейный металл. Юрген медленно достал тяжелую саблю с серебряными инкрустациями и гербовыми завитушками ветра на эфесе. И вместе с тем, как луна озаряла тонкие ножны, проникала бликами в контуры затейливого узора именной гравировки – вместе с тем приходило осознание.

- Небеса… – беззвучно выдохнул Юра, чувствуя себя болваном, которого эти самые Небеса только что удержали на краю пропасти. – Какое же счастье, что я нашел саблю раньше ключей…

Оружие, подобное этому, не дарят на память принамкским послам. Его принимают из рук Верховного в узком кругу посвященных за особые заслуги перед родиной. А конкретно эту саблю юный стажер Юрген Эв много лет наблюдал на поясе своего начальника и сам тайно мечтал о такой же, только со своим именем. Именно эта сабля когда-то разрезала веревки, которыми скрутили его разбойники во время первого дела. И именно из-за этой сабли Костэна Лэя чуть было не состоялся разрыв дипломатических отношений Холмов и Ордена. Можно сказать, эта сабля была косвенной причиной того, что сильфы полезли договариваться с обдой, дабы ее руками устрашить зарвавшихся орденских разведчиков.

Юрген беззвучно положил оружие на место, закрыл сундук и вернулся к запертой двери.

- А ведь вы меня почти обманули, – звенящим голосом произнес он. – Но эта трофейная сабля выдала вас с головой. Лавьяс Дарентала, я не узнал ваш голос, вы не узнали мой, и потому изобрели такую ложь, на которую купились бы многие, но не я, – за дверью хранили гробовое молчание. – Как вы уже поняли, я не выпущу вас. Сидите, мучайтесь голодом и жаждой, как мучились все наши послы, которых вы уморили!

«…И как мучилась Дарьянэ Эр, которая сбежала от вас, но которую вы, твари смерчевы, все равно убили!» – хотелось добавить Юргену, но юноша не мог этого сделать. Слишком много сведений – в Ордене не знают имена сильфов, гостивших у обды, иначе бы давно выдвинули открытое обвинение. Хватает уже, что Юрген засветился сам. Опытному разведчику Лавьясу Дарентале ничего не стоит просчитать, что за сильф говорит с ним, откуда узнал про этот домик и какую связь поддерживает с обдой.

За дверью хранили гробовое молчание.

- Я бы зарубил тебя прямо сейчас этой краденой саблей, но не стану, – сквозь зубы бросил Юрген. – Холмы прекрасно сторгуются с обдой за тебя живого, и вот тогда ты будешь развеян по ветру, несмотря что человек.

- Чирикай, воробушек, – тихо и ядовито донеслось из-за двери. Лавьяс Дарентала решил, что терять ему нечего. – Чирикай, пока можешь. Ваша прикормленная обда выдерет вам все перья.

- Мы почирикаем, – пообещал сильф, ощущая, как на бурю, творящуюся у него внутри, из всех щелей взметаются шальные сквозняки, но не в силах ничего с собой поделать. – Без обды, с обдой, а Небеса не оставят нас. А тебя, орденская крыса, даже крокозябры под свою опеку не примут!..

Ставни и входная дверь завибрировали под напором ветра, в печной трубе завыло, а с полки на злополучный сундук брякнулась деревянная ложка.

Юрген до боли прикусил стиснутый кулак и постарался взять себя в руки.

«…Таким образом, накануне возможных атак со стороны беззаконного войска обды, город-крепость Кайнис фактически остался без командования. Прошу выслать новый штаб и дальнейшие инструкции в связи с потерей напарника.

Наргелиса Тим, уполномоченный агент внешней разведки».

Наргелиса свернула письмо трубочкой и запихнула в непромокаемую тубу из жесткой кожи. Дело оставалось за малым: подыскать надежного человека, который доставит письмо в Кивитэ, при этом не передав сведения Гарлею. Наргелиса досадливо поморщилась: она поймала себя на том, что уже думает о Гарлее, как о столице обды, и не отделяет одно от другого. Почему-то у Климэн Ченары получалось обстряпывать свои дела таким образом, что даже враги принимали результаты как должное.

- Что ни говори, – вынужденно отметила Наргелиса, – а Гарлей девчонка удерживает долго и не стесняется заявлять, будто навсегда. Но это мы еще посмотрим. И все-таки, кого же мне послать?

Вопрос оборачивался едва ли не самым трудным за весь сегодняшний день. Наргелиса отложила тубу в ящик своего стола и придвинула к себе пухлую потрепанную папку дела о заговорщиках Кайниса. Она перебирала эти бумаги уже не первый десяток раз со времени пропажи Лавьяса Даренталы и пыталась понять, что он углядел в них такого, чего пока не удалось увидеть ей. До какой версии он додумался, куда пошел ее проверять? Кого заподозрил столь верно, что назад не вернулся?

Вот несколько карт, испещренных точками, кто из множества подозреваемых где находился в моменты преступлений. Стопка листков с показаниями свидетелей. Две сильфийские сводки, добытые коллегами на Холмах и присланные в Кайнис из Мавин-Тэлэя. О заговорщиках в этих сводках ни слова, но упоминается, что организация Климэн Ченары действительно существует и давно вышла за пределы Института. Линованная тетрадка, в которую они с Лавьясом вместе записывали свои догадки, сопоставляли сведения, известные обде и в крепости, пытались обозначить круг посвященных, и всякий раз теряли след.

Наргелиса потерла зудящую переносицу. За окнами ее кабинета опять цвела какая-то дрянь, глаза слезились, а носовой платок был вещью необходимее кинжала под подушкой. Без кинжала умеючи можно отбиться от врагов. А вот с насморком – никогда. Пока прочихаешься, десять раз зарежут. Скорей бы уже зима, когда все цветущее надежно вморожено в снег.

Она снова и снова просматривала исписанные листки, пытаясь вычислить тех, кому доверять точно не следует. Было три пополудни, потом четыре, потом пять. Солнце начинало медленно клониться к горизонту. На улице шла перекличка, сменялись караулы, драгоценное время дохлым сильфом улетучивалось в никуда.

Наргелиса откинулась на спинку жесткого стула, яростно растерла зудящие веки.

- Итак, – произнесла она, – ясно наверняка, что полевой разведке доверять не следует. Полевые разведчики – единственные, кто часто покидает крепость, значит, предатели, передающие сведения обде, могут быть среди них. Бывшим институтским веры тоже нет, особенно тем, кто помоложе. На рекрутов полагаться нельзя, эти обычно первыми переходят под знамена обды. Девчонка обещает им мирную жизнь, а они ей верят. Секретари, штабисты, чиновники, господа на высоких постах – тоже люди ненадежные. Через кого-то из них обда получает сведения, например, о времени проведения советов, чтобы на штаб сбросили взрывчатку. Есть вероятность, что среди пострадавших членов штаба нет предателей, но раненого в дорогу не пошлешь, а те, кто уцелел при взрыве, тоже могут быть…

Наргелиса внезапно остановилась. Она – уцелевший при взрыве член штаба, разведчик, госпожа на высоком посту, молода, из институтских, служила секретарем, полгода воевала рекрутом, знает обо всех тайнах Кайниса, ее напарник пропал при неизвестных обстоятельствах…

- Тридцать четыре смерча и одна крокозябра! – в сердцах выругалась Наргелиса. – Если даже самой себе веры нет в этом треклятом городе, то как можно выбрать гонца?!

Климэн Ченара встала перед ней как наяву. Угловатые плечи, носище-клюв на половину лица, колючие и злые черные глаза. Вот она берет эту самую тубу своими нескладными пальцами с вечной грязью под ногтями, открывает, разворачивает письмо и принимается читать, что в Кайнисе совсем худо без командования, заговорщики хозяйничают, как у себя дома, а бывшая наставница дипломатических искусств потеряла напарника и, кажется, впервые в жизни не знает, как ей быть.

Наргелиса представила все это настолько ярко, что брезгливо передернулась. Снова поглядела на папку и на ящик стола, где лежала туба. А, пошло оно все к смерчам!

Наргелиса залезла под стол, достала легкую дорожную сумку и сложила туда сперва папку, а затем тубу. Прошлась по комнате, собирая нехитрый багаж. До Кивитэ ночь лёту, значит, можно взять лишь оружие, немного провизии, теплый шарф и побольше носовых платков, крокозябра побери цветущие растения. Она быстро переоделась из платья в штаны и летную куртку на сильфийской застежке-змейке, покрепче заколола волосы, закрепила на спине ортону, на поясе – кинжал и взяла с подставки свою доску.

Привычно скрипнули и щелкнули крепления. Наргелиса не училась на летном, в Институте она носила алое платье политика, но управляться с доской умела прекрасно. Эти «ласточки» вообще зря задирают носы: летать и стрелять из ортоны с воздуха может научиться каждый, а вот умение думать не всякому дано.

Доска лишь немного поднялась над полом – и тут же споткнулась в воздухе.

- Проклятие! – выругалась Наргелиса. От такого количества неудач у нее сдавали нервы. – Смерчи, смерчи! Крокозябра!

Эта доска и прежде оставляла желать лучшего, а за время простаивания разладилась окончательно. В лес за грибами на ней, может, еще и слетаешь, особенно если есть возможность дойти обратно пешком, а вот во время долгого высотного полета она рассыплется на части. Наргелиса отстегнула крепления и, бросив коварную доску посреди кабинета, выбежала вон, даже не заперев дверь. Самое ценное у нее с собой, а если кто-то будет шариться здесь в ее отсутствие, то все равно не погнушается взломать замок или пролезть через окно.

На пути от своего дома до казарм Наргелиса не встретила ни души. Было время ужина, город притих, освещенный закатными отблесками, и лишь кое-где в отдалении переминались с ноги на ногу караульные.

Около длинного одноэтажного строения, где хранились доски, караула не стояло вовсе.

- Разгильдяи, – процедила Наргелиса, личным ключом открывая замок. – Предатели, воры, трусы! Чтоб вы так же предали обду!

Времени выбирать не было, особое сильфийское чутье изжило себя примерно за два поколения до Наргелисы, поэтому она просто схватила первую попавшуюся доску, которая показалась ей наименее обшарпанной. Поворот ключа в замке, потом новый щелчок креплений – и алое от заката небо бросилось ей навстречу, распахивая ветряные объятия. Потоки воздуха услужливо прыгали под днище доски, трепали выбившуюся из прически прядь волос, норовили проскользнуть под плотный, наглухо застегнутый воротник на горле.

Летом небо определенно нравилось Наргелисе больше земли. В небе никогда ничего не цвело.

Она летела без остановок несколько часов, прежде чем решилась на небольшой отдых, приземлившись в лощине на краю поля перед темным сосновым лесом. Наргелиса не летала так много с зимы, и с непривычки у нее разболелись спина и ноги, которые больше всего приходилось напрягать во время полета на доске, постоянно двигаясь и меняя положение, чтобы поймать незримые воздушные потоки. Сильфам это почему-то удавалось без усилий, даже маленьким детям. Как будто они вылезали из утробы матери доской вперед.

А ведь каких-то триста-четыреста лет назад сильфы не знали досок. Это относительно недавнее изобретение, и в эпоху обд сильфам приходилось осваивать верховую езду и жить на своих Холмах не в отдаленных усадьбах, а тесной общиной вокруг дворца Верховного. Они могли гулять по облакам лишь в самые туманные дни, когда тучи касались верхушек кедров, не знали вкуса радуги и не пили небесного молока на бракосочетаниях. Говорят, имя изобретателя досок стало для сильфов священным, как Небеса. Что ж, их можно понять.

Пользуясь возможностью, Наргелиса обратила внимание на собственную доску. Неплохая, добротная, явно из тех, что Орден закупал в прошлом месяце. На таких досках обычно летают полевые разведчики… А это еще что?!

Рядом с креплениями виднелся пусть и подсохший, но изумительно четкий грязевой отпечаток ступни. Слишком длинный, чтобы быть женским, и слишком узкий для мужского. Значит – сильфийский. Наргелиса вспомнила, как еще до взрыва кто-то доложил ей о неуловимом сильфийском после, который «вчера прибыл и вот только что здесь был, город пошел осматривать, не гневайтесь, госпожа». Столько времени прошло, а за день сильф так и не объявился. Зато успел прокатиться пассажиром на чьей-то доске. Это не могло случиться вчера, каждый вечер доски чистят, и след должны были затереть. И абсурдно предположить, что сегодня весь день кто-то из полевых разведчиков беспечно катал гостя на доске по городу, когда кругом такое творилось. Значит, сильф специально прятался от Наргелисы. А в каком случае посланник Холмов будет скрываться от орденской разведки?

Либо шпионит на тайную канцелярию, либо он здесь не ради Ордена, а ради обды. И в каком тогда случае ему будет помогать хоть кто-то из людей?

Наргелиса тихо застонала. Ответ был очевиден. Сильф летел к обде, в Кайнисе наверняка оказался случайно или с мелкой шпионской миссией. Заговорщики спрятали его, а потом помогли добраться по назначению.

Доски полевых разведчиков – именные. У Наргелисы ладони вспотели от напряжения, когда она перевернула доску боком и вчиталась в выжженную на ребре надпись.

«Вылена Сунар»

В Наргелисином сознании вспыхнул долгожданный свет, выжигая даже брань и проклятия, настолько невозможной, очевидной, ошеломительной и ужасающе простой оказалась разгадка.

- Вылена Сунар, – повторила Наргелиса вслух, сердцем еще отказываясь верить. А разум уже раскладывал по полочкам неоспоримые доводы.

Вылена Сунар была госпожой по рождению, пусть и не из благородных. После Института она пошла рекрутом в армию и почти сразу получила высокий пост в полевой разведке. Она была одногодницей Климэн Ченары. Она знала все об обстановке в Кайнисе и постоянно вылетала из города. Она могла участвовать в советах при штабе и почти не пренебрегала этим правом, за исключением сегодняшнего дня. Вылены Сунар не было в числе тех, кто помогал тушить пожар, но зато ее имя присутствовало во всех их с Лавьясом выкладках, в последних строках, всякий раз отметаясь за недостатком улик. Вот, что заметил Лавьяс Дарентала. Он посмотрел не на доказательства, а на имена. И сразу вычислил нескольких человек, в том числе и Вылену.

- Проклятие, – в который раз за этот злополучный день повторила Наргелиса.

Назад, в Кайнис, скорее. Схватить Вылену, обезопасить город, не позволить сдать. Она там самая главная, в этом нет сомнений. Сейчас Наргелисе даже казалось, что Вылена и Климэн чем-то похожи. Одинаково виртуозно умеют прикидываться верными Ордену.

Доска поднялась высоко-высоко в вечернее безоблачное небо, и на фоне темного горизонта Наргелиса увидела ярко-алый столп огня.

Это колдовским пламенем горел Кайнис.

Она опоздала.

====== Глава 5. Шаги в неизведанное ======

Мужайтесь, боритесь, о храбрые други,

Как бой ни жесток, ни упорна борьба!

Над вами безмолвные звездные круги,

Под вами немые, глухие гроба.

Ф. Тютчев

Красный колдовской огонь полыхнул в последний раз и затих. Тенька перестал щуриться и обернулся к Гере, который стоял позади него, словно безмолвное изваяние в поблескивающей кольчуге, опустив к земле окровавленную ортону.

По внутреннему двору полуразрушенных и обгоревших казарм сновали люди, кое-где еще слышались звуки боя, но то было уже не организованное сопротивление защитников города, а попытки не желавших сдаваться в плен орденцев если не прорваться на волю, то хотя бы продать свою жизнь подороже.

- Скверный был бой, – тихо сказал Гера. – Тяжелый.

- А у тебя бывали легкие? – Тенька заглянул ему в глаза. Клима в таких случаях бурчала «не лезь в меня» и отворачивалась, но Гера, кажется, хотел, чтобы его поняли как можно лучше, поэтому ответил на взгляд.

- Я никогда прежде столько не убивал. Одни открыли нам ворота крепости, а другие легли в них костьми, чтобы мы не вошли. Даже в Гарлее такого не было.

- Тебе не нравится чувствовать себя завоевателем?

- Мне не нравится убивать моих соотечественников, а порой даже тех, чьи лица я помнил по Институту, – Гера тяжело вздохнул и отвел взгляд, вперившись в кровавое лезвие ортоны. – Именно поэтому я когда-то последовал за Климой. А теперь она нанимает палачей. Впрочем, здесь, в Кайнисе, их работу были вынуждены выполнять мы. Но ведь будут еще Кивитэ, Институт…

Тенька тоже отвернулся от друга, изучая обгорелый остов стены.

- Не бывает войны без жертв. Нам придется еще не раз убить, чтобы все это закончилось.

- «Нам», – саркастически поморщился Гера. – Тенька, ты не знаешь, что это такое. Ты не убивал. А я чем дальше, тем больше крови чувствую на своих руках…

У колдуна сделалось несвойственное ему выражение лица: брови нахмурились, у краешков поджатых губ пролегли узкие морщинки. Такой Тенька совсем не походил на мальчишку, а выглядел старше, чем на свои двадцать лет. И даже вихор на макушке торчал как-то ожесточенно.

- Ты считал, сколько наших врагов спалило красное пламя? А сколько народу взорвалось весной от стрел? Когда я привязывал проволоку к Гарлейским воротам, стражи не знали, что доживают последние минуты. Может, они бы даже согласились служить Климе, но их уже не спросишь. А ты знаешь, скольких ведских солдат под Редимом унесли с поля боя не оглушенными, а убитыми? Я вот не знаю. А когда мне было пятнадцать лет, в наш дом залезли воры и вломились ко мне в лабораторию. Когда я убирал то, что от них осталось, то впервые понял, какая это жуткая на самом деле штука – мое колдовство. И если я продолжу дальше, то у меня не только ставни из сухого льда будут самые крепкие на деревне, но и трупов на сердце побольше, чем у иного палача.

Гера так крепко сжал древко ортоны, что пальцам стало больно.

- Но ты не убивал глаза в глаза…

- Думаешь, я не представлял, сколько глаз закроются навсегда, когда то, что я изобрел, будет применено в бою?

- Колдунов много.

- А взрывчатку придумал я один. Солдат, Гера, тоже много, и к крокозябрам нам меряться убитыми, потому что у тебя «глаза в глаза», но десятки, а у меня «на расстоянии», но сотни.

Тенька отвернулся, чтобы уйти, и в этот момент с уцелевшей крыши одной из казарм раздался щелчок спускаемой тетивы.

Гера даже не успел подумать, что уже опоздал и не оттолкнет друга, когда в голову Теньке с неприятным хрустом и хлюпаньем вонзилась длинная ортонная стрела. Гера видел только белобрысый затылок веда и торчащее откуда-то из лица древко. Как со стороны, он услышал собственный крик:

- Враг на крыше! Скорее туда!..

Тенька медленно покачнулся и беззвучно стал заваливаться назад. Гера подхватил тело негнущимися руками и лишь отстраненно подумал:

«Всё. Теперь он больше не сделает взрывчатку, которая убивает сотнями и дает нам быструю победу… И что будет теперь с Климой?..»

Стрела вошла в центр лба, странно испачкав его чем-то вязким и угольно-черным. Открытые глаза застыли в вечном колдовском прищуре.

- Тенька, – прошептал Гера, не в силах поверить. – Как же так…

«Тело» внезапно моргнуло и поднесло к лицу ладонь, щупая пальцами лоб и вязкую жижу.

- Вот незадача-то, теперь шишка будет…

От неожиданности Гера отшатнулся, разжимая руки, и Тенька шлепнулся на брусчатку.

- Ай! Крокозябра, Гера, предупреждать же надо! Ну вот, теперь я еще и спиной ударился.

Колдун сел и с неприятным чпоканьем отодрал древко ото лба. Стрелы на нем не было, только свисали тягучие капли черной жижи.

- Как же так? – повторил Гера уже другим тоном.

- Архистворчатое совмещение векторов в экстремальных условиях, – сообщил Тенька и добавил с непонятной гордостью: – Триста на шестьдесят процентов!

- Какого смерча было меня пугать!

- Да кто тебя пугал? – сердито фыркнул Тенька и поднялся с мостовой, растирая жижу по лицу. – Вообще-то, я сам немного струхнул. Летит такая дура на меня… Хорошо, накануне я как раз изучал строение вещества в металле, который идет на ортонные стрелы!

- Так, вот куда пропала моя запасная ортона, – проворчал Гера больше по привычке. Если угробленное во имя науки оружие позволило другу выжить, то и крокозябра с ним.

Тенька уклончиво пожал плечами, подтверждая догадку.

- Правда, дерево я изучить не успел, и оно меня так по лбу шибануло, что шишка будет не меньше гарлейской башни! Но зато вот эта интересненькая штука, – он кивнул на жижу, – помогла смягчить удар, – Тенька задумчиво поглядел на перепачканные пальцы и спросил сам себя: – Хм, интересно, а она ядовитая?..

И Гера подумал, что высшие силы даровали Теньке такой великий талант исключительно из чувства самосохранения. Потому что даже залитый водой и закопанный в землю, колдун примется с таким усердием изучать собственное посмертие, что лучше бы уж жил вечно.

В бывшем кабинете Наргелисы уютно горел камин, а сквозь распахнутое окно влетали ароматы ночных цветов. Клима сидела у стола, машинально, в задумчивости перебирая бумаги. Перед ней стояла чашка ромашкового отвара и тарелка с ужином, давно остывшим.

- А потом, – заканчивал свой рассказ Юрген, расположившийся у окна в притащенном откуда-то кресле, – за мной прилетела эта девушка, как ее, Вылина первая помощница…

- Лейша Вый, – негромко напомнила Клима.

- Да, точно. И вот, – сильф шутливо развел руками, – я здесь. Скажи, Выля точно не убита?

Клима покачала головой.

- Она отошла в тыл вместе с войсками Ордена. Мы решили, раз она не раскрыта, то ей еще есть резон пошпионить на меня.

- Как я полагаю, Выля – моя будущая коллега?

Клима кинула на него свой острый взгляд.

- Посмотрим.

- А как насчет Лавьяса Даренталы?

- Подумаем.

В кабинете воцарилось молчание и повисло легкое и липкое, как паутинка, напряжение. Клима шуршала бумагами, но Юре казалось, что она вовсе их не читает, а лишь делает вид. Сильф смотрел на чистые пальцы обды, на ее все еще угловатые плечи, скрытые теперь дорогим тяжелым воротником с золотой вышивкой, на ее прямую шею и аккуратную прическу. Нос был все такой же длинный и все так же на сильфийский вкус ее не портил. А вот морщинка между бровей уже не пропадает, когда девушка перестает хмуриться. Теперь эта морщинка поселилась тут навсегда.

Юра чувствовал, что Клима прячет от него свое истинное настроение. Значит, она обеспокоена. Но если не смертью Выли, то чем?

- Клима, что случилось?

Обда подняла голову от бумаг и посмотрела на него в упор. Юра привычно первым отвелвзгляд.

- Забавно, – без намека на улыбку сказала Клима. – Ты чувствуешь мое настроение, словно Тенька.

- Может, потому, что я тоже твой друг?

- Друг ли? – коротко переспросила она. – Не сделала ли я ошибку, снова захотев видеть тебя послом?

Юра понял, что имеется в виду.

- Я много думал о том, как ты меня обманула весной, – тихо заговорил он. – Это было очень подло с твоей стороны.

- Я знаю, – без малейших угрызений совести ответила Клима.

- Но, пожалуй, – вздохнул агент, – на твоем месте и в интересах своей страны я поступил бы так же. Поэтому, я на тебя не в обиде. Вдобавок, благодаря тебе меня ждет ошеломительный взлет по службе.

- Ты не рад.

- Мне горько, что Дарьянэ больше не полетит со мной.

Напряжение из кабинета ушло, словно уборщица Тоня из тайной канцелярии без остатка смотала липкую паутинку на свою знаменитую швабру. И Юра теперь видел, что на самом деле Клима очень устала. Она приняла сильфа глубоко заполночь, хотя прилетел он еще ранним вечером, и Небеса знают, какие дела и в каком количестве переделала обда, прежде чем нашла для заклятого друга пару часов перед сном.

- А мне иногда горько, – тихо призналась Клима, – что моя мама никогда не увидит, кем я стала.

- Она давно умерла?

- Ее задрал медведь двенадцать лет назад, – Клима отложила бумаги и буднично закончила: – За это время у меня накопилось к ней порядочно вопросов.

- Как у Костэна к своей прабабке?

- Именно. Мама знала, что я обда, значит, знала, почему я родилась такой. А еще мне не дает покоя, что у Наргелисы я нашла такой же портретик, как те два.

- Пояснения к нему были? – Юра подался вперед.

- Нет. Он, должно быть, выпал из бумаг, которые та забрала с собой.

- Наргелисе Тим удалось бежать?

Клима досадливо кивнула.

- То ли струсила, нервы сдали, то ли что-то почуяла… Она не могла знать, что город будут брать именно в тот день.

- Может, догадалась из-за взрыва?

- Крокозябра ее разберет, – Клима посмотрела в камин, полной грудью вдохнула аромат цветов и нехорошо усмехнулась.

«Опять что-то задумала, – решил Юрген. – Надеюсь, это касается Ордена, а не нас».

Клима аккуратно сложила бумаги в ящик и громко позвала:

- Эй, Хавес!

Дверь почти сразу же открылась, и в кабинет заглянул высокий широкоплечий юноша со светлыми волосами и нагловатым лицом.

- Да, моя обда? – он произнес это таким тоном, что Юрген ощутил себя ввалившимся в чужую спальню.

Клима и глазом не моргнула.

- Сбегай за Зарином, скажи, у меня к нему дело. И пусть не мешкает!

Юноша разом сник, всем видом выражая разочарованное «а разве я для твоих дел не подойду?!», но перечить не стал и, кивнув, скрылся.

- Ты всегда говоришь с подданными таким суровым тоном? – полюбопытствовал Юра.

- Когда они этого заслуживают, – пожала плечами Клима. Поразмыслила немного и добавила: – А сейчас этого заслуживает весь Принамкский край.

- Значит, всегда, – сделал вывод сильф и сладко потянулся. – А вот наш Амадим со всеми ласково говорит, проникновенно так.

- Особенно с моим послом, как я вижу, – елейным тоном прибавила Клима.

- С Ристинкой? – удивился Юра.

- Да, – обда прищурилась и переплела пальцы. – По саду водит, драгоценности дарит, наряды, обсуждает с ней новинки вашей поэзии. И требует ее столь же рьяно, как я – тебя.

- Я не знал, – смутился Юрген. – Но поинтересуюсь.

- В письме про это не пиши, – небрежно распорядилась Клима, отхлебывая ромашковый отвар. – Через неделю Ристя снова полетит к вам, сопроводишь ее и на месте разберешься. Мне нужно знать, какие чувства питает ваш Верховный к моему послу.

Юра ощутил себя неуютно, будто обзавелся вторым комплектом начальства.

- Тебе не кажется, что ты не имеешь права мною командовать?

Клима изобразила на лице такое искреннее изумление, что Юрген бы поверил, не будь он знаком с притворщиком-Липкой.

- А разве я что-то приказала? Лишь дружеская просьба утолить мое маленькое любопытство. Странное ведь дело: я отправляю Ристинку заниматься политикой, выплачиваю ей казенное жалование, на вес золота покупаю ткани для нарядов, а она там говорит о поэзии и принимает в дар побрякушки.

- Клима, – в полушутку погрозил пальцем Юрген, – я ведь не об тучу стукнутый! Скажи прямо, ты хочешь, чтобы Амадим увлекся Ристей, или всеми силами намерена этого избежать?

Клима рассмеялась и погрозила в ответ.

- Вот ты сперва узнай, как оно на самом деле, а там посмотрим.

Сильф понял, почему она не хочет говорить.

- Ты то ли слишком плохо, то ли слишком хорошо думаешь о тайной канцелярии! Использовать Верховного в своих целях никто не станет. И если ему, например, понравилась Ристя, то в угоду тебе заставлять его охладеть к ней не посмеют.

- Если бы это было так, как ты говоришь, – ухмыльнулась Клима, – ты не упомянул бы о моей невинной просьбе в отчете для начальства.

- Я не упоминал!

- Упомянешь. И я, друг мой, не вправе тебе запретить.

- Что я слышу! Злокозненная, как выражается Тенька, обда запросто называет меня другом!

- Способствую твоему взлету по службе. Мне выгодно иметь такого посла от сильфов, как ты.

- Которого можно обмануть и подставить?

- Который на меня за это не обидится, – Клима лукаво прищурила свои черные глаза. – И при случае проделает то же со мной.

- Тебя подставишь! – с нескрываемой досадой отметил Юрген и налил себе еще ромашкового отвара.

Зарин вошел без стука. Наверное, он уже успел лечь спать, и Хавес поднял его с постели: из-под куртки выглядывал край нижней сорочки, да и в целом вид у Зарина был заспанный и взъерошенный. Впрочем, как и у всех в Кайнисе. Еще здороваясь с хмурым, осунувшимся Герой и непрерывно зевающим Тенькой, Юрген успел понять, какое это тяжкое и утомительное дело – война.

Зарин приветственно, со своим обычным достоинством кивнул сильфу и выжидательно посмотрел на обду. Юра знал, что Климин сводный брат влюблен в нее, но почему-то в присутствии Зарина, в отличие от Хавеса, не возникало скользкое и двоякое ощущение неловкости.

С Зарином Клима говорила мягче, но все равно властно.

- Выспись хорошенько в эту ночь, а рано утром возьми у Гульки пару досколетчиков потолковее и летите в Фирондо. Там найдешь сударыню Налину или Эдамора Карея. Пусть кто-нибудь из них сопроводит тебя в Рыжую крепость и поможет найти дочь человека, который подарил Эдамору Карею вот этот портретик, – она взяла со стола упомянутый и протянула Зарину. – Привезешь эту дочь ко мне. Потрать сколько угодно времени, даже если старушка откажется лететь на доске, купишь лошадей и повозку. Скажешь, что обда хочет расспросить ее о внуке. Думаю, она не откажет.

Юрген слушал эти указания жадно, но все равно ничего не понял. Зарин, судя по всему, понял больше, но тоже остался недоволен.

- Сколько времени может занять моя поездка?

- От пары недель до пары месяцев, – пожала плечами Клима.

Юрген подумал, что этот властный тон просто вошел у Климы в привычку, стал частью нее, и обда не замечает его даже в разговорах с близкими.

- Разве у тебя нет других доверенных гонцов? – нахмурился Зарин. – Я не хотел бы надолго оставлять с одним лишь Хавесом. Тебе нужна хорошая охрана.

Клима усмехнулась уголками губ, а черные глаза были по-прежнему холодными и колючими.

- Тем больше причин для тебя обернуться быстрее. Есть дела, Зарин, которые я не могу доверить даже самым лучшим гонцам.

Зарин покосился на сильфа, явно считая его длинные уши лишними в этой комнате.

- Может, ты подробнее расскажешь мне об этом деле?

- Это касается нашей семьи, – коротко ответила Клима. – И моей матери. Больше я тебе не скажу, потому что сама еще не знаю. Но, возможно, тебе вскорости придется сопровождать меня домой. Я хочу поговорить с отцом, и сделаю это, как только дела перестанут требовать моего постоянного присутствия. Я бы сама полетела в Рыжую крепость, но не могу, это другой конец страны, почти побережье Кавьего моря.

Зарин вздохнул, пряча портретик в карман куртки.

- Хорошо. Завтра на рассвете я отправлюсь в Фирондо. Но обещай, пока меня не будет рядом, вести себя осторожнее, Клима.

- Я всегда осторожна, – она махнула рукой. – Ступай.

Когда Зарин, украдкой растирая сонные глаза, покинул комнату, Клима откинулась на спинку стула и удовлетворенно зажмурилась.

- Ты объяснишь, что я сейчас слышал? – поинтересовался Юра.

- Обойдешься, – беззлобно ухмыльнулась обда. У нее явно было хорошее настроение. – Пожалуй, тайная канцелярия может рассчитывать на маленький подарок от меня. Так и напиши в отчете своему начальству. Но сперва с Лавьясом Даренталой побеседуют мои люди.

«И вытянут из него все возможное», – кисло закончил про себя Юрген. Ему оставалось только смириться и признать, что ограждать обду от секретов Ордена – на редкость безнадежное дело.

За окнами чернела бархатная августовская ночь, ослепляемая лишь точками факелов часовых. Догорал камин, заканчивался ромашковый отвар. Клима сидела на стуле по-хозяйски, как может сидеть лишь человек, знающий, что в стране ему принадлежит все: от этой комнаты, стула и глиняной чаши – до рек, полей и городов с их дворцами и неприступными крепостями. В Климиных усталых глазах была такая же черная принамкская ночь, в глубине которой вспыхивали факелами яркие искорки дара высших сил.

Из Кайниса войско обды двинулось на юг, к крепости Кивитэ – главному рубежу на подступах к Институту, который, в свою очередь, был последним рубежом на переправе через реку Принамку, где раскинулись исконно Орденские земли, много лет не знавшие войны: города Мятезуч и Диграстр, крепости Принамкская, Северная и Рогульная, а также столица Ордена Мавин-Тэлэй. В дельте Принамки, у самого Доронского моря, еще имелись острова Заслонный и Аталихан с одноименным городом, но жили там по большей части мирные рыбаки. Когда-то давно, еще во времена первых обд, с Доронского моря приплывали захватчики на кораблях под клетчатыми парусами, но вот уже больше тысячи лет о них ничего не было слышно. То ли растеряли свои быстроходные корабли, то ли до сих пор помнят о поражении, которое нанесло им войско великого Ритьяра Танавы.

За Мавин-Тэлэем раскинулись бескрайние леса Голубой Пущи. В самую глубокую чащобу не заходил человек и даже не залетали сильфы. Ближе к окраинам Пущи жили люди, но про них в Принамкском крае мало кто знал. Это были отшельники и те, кто по каким-либо причинам оставил свой дом или устал от бесконечной войны. Голубая Пуща принимала всех, не признавая ничьей власти извне, и даже наиблагороднейшему приходилось с ней считаться.

Клима со штабом опять ютилась по походным шатрам вместе со всем войском. Ристя и Юрген улетели еще из Кайниса: бывшая благородная госпожа, а ныне сударыня посол не желала ничего слышать о походных шатрах, а сильф спешил передать начальству пленного Лавьяса Даренталу.

Лернэ наоборот покинула гостеприимный дом Гериных родителей и на удивление непреклонно для ее мягкой натуры заявила, что стерпит и шатры, и солдат, и всю войну разом, но новой долгой разлуки с Тенечкой и Герой не переживет. Друзья посовещались и уговорили Климу выделить Лернэ отдельный шатер подле своего, строго-настрого запретив особо грубым солдатам даже дышать в его сторону.

Вдобавок, любящий брат что-то поколдовал над входом. Теперь, стоило кому-то незнакомому переступить порог, как надо всем лагерем раздавался жуткий воющий звук, не иначе как возвещающий конец мироздания.

Первым нововведение испытал на себе Гера, который зашел посмотреть, как Лернэ обосновалась на новом месте. После этого Тенька едва не получил от друга в ухо, а по лагерю поползли настолько невероятные слухи о прекрасной девушке из шатра, что туда зареклись приходить даже самые отчаянные.

Тенька именовал явление непонятным словом «сигнализация» и уверял, что пошел на это исключительно ради научного прогресса и дорогой сестры. Гера стоически вытерпел получасовое объяснение на научно-терминологическом языке и заявил, что Тенька, ему, конечно, друг, но если эта смерчева штука не перестанет выть на своих, то он устроит изобретателю такую «сигнализацию» и такой «научный прогресс», что никакая увертливость не спасет его уши. Тенька клятвенно пообещал расширить «лимит доступа лиц», но в ожидании этого светлого часа Гере приходилось желать прекрасной Лернэ доброго утра и спокойной ночи, стоя на расстоянии трех с половиной метров от входа в шатер.

Загадочное словосочетание «научный прогресс» все чаще звучало из уст колдуна и произносилось с таким трепетом, словно заменило в Тенькином списке кумиров Эдамора Карея. Колдун во что бы то ни стало решил познакомить научный прогресс со своим миром, даже если мир поначалу будет против. Тенька рисовал диаграммы и схемы на всем, что попадалось ему под руку. Особенно почему-то страдали протоколы Климиных совещаний, если их не убирали с общего стола дольше пятнадцати минут. Клима ругалась, колдун виновато разводил руками и уверял, что на этих листах ему лучше думается. Тенька притаскивал откуда-то целые мотки тонкой проволоки, заключенной в гибкую оболочку из неизвестного материала. Он подсоединял к этим моткам колбы с мутноватой жидкостью внутри, и они начинали светиться подрагивающим красноватым светом.

Словом, с его увлеченностью техническим прогрессом могло сравниться только увлечение Айлашей.

За время, прошедшее с вечера знакомства, экзотическая Тенькина зазноба являла себя обществу столь часто, что даже Лернэ успела немного попривыкнуть и смириться с выбором брата, а за сердце хваталась больше для порядку и в самых исключительных случаях. Например, когда Айлаша вздумала нанести визит в настолько короткой юбке, что из-под подола выглядывало самое неприличное, туго затиснутое в светящиеся сетчатые колготки. Или когда она заявилась в почти нормальных, хоть и подранных, штанах, но в полупрозрачной маечке, с зачесанными в вертикальный гребень волосами и губами такой неподдельной синевы, словно вот-вот готовилась помереть от холода и удушья. Тенька был от всего перечисленного в восторге, хотя, к радости сестры, на себя это не примерял.

Впрочем, даже Лернэ отмечала, что Айлаша влияет на Теньку в целом положительно. Экспериментатор больше не забывал поесть, регулярно прибирался, не разбрасывал близ своего обиталища опасные для жизни реактивы и постоянно лучился простым неподдельным счастьем. Вдобавок, колдун к радости Геры стал бывать на свежем воздухе, показывая своей избраннице пейзажи родного мира.

Гораздо сложнее у Теньки обстояли дела с его собственными коллегами. Колдунов при войске обды теперь хватало, многие были уже в летах. Маститые и прославленные, они селились в больших шатрах вместе со своими учениками, переписывали колдовские книги при свечах, одним прищуром разгоняли облака и наводили туманы. Они гордились тем, что еще их далекие предки служили обде своим искусством, передающимся из поколения в поколение, от родителей к детям. Они трепетали перед высшими силами и уважали природу, неукоснительно соблюдая законы, которые вывели за тысячелетия. Колдуны стригли волосы коротко и гладко зачесывали их назад, чтобы ничего не мешало их особому зрению, позволяющему проникать в суть вещей. Они свысока глядели на солдат и не подчинялись даже Гере, признавая над собой только обду. Колдуны имели опрятный внешний вид, изъяснялись грамотно и величаво.

Вечно лохматый, перемазанный реактивами Тенька с его интересненькими экспериментами, техническим прогрессом и деревенским говором никак не мог сойти в обществе колдунов за своего. Не спасало даже то, что колдовское ремесло Тенька перенял от отца, а отец – от троюродной бабушки. В лицо его почтительно именовали «сударь Артений» и не перечили, если их просили помочь в искривлении пары векторов для создания взрывчатки. За глаза Теньку звали выскочкой, неотесанной деревенщиной, недоучкой и прочими менее приличными, но более обидными словами. Климе неоднократно пытались «открыть на него глаза», но та только отмахивалась, из чего обладатели самой богатой фантазии заключили, что обда с выскочкой – любовники.

Тенька, который прекрасно знал, что о нем болтают, только ухмылялся и при случае подмигивал Климе. Обда сердилась и ворчала, что один раз по пьяни еще не дает Теньке права мнить себя ее любовником. Пусть бы лучше не слушал сплетни, а делом занимался. А то она возьмет и все расскажет Айлаше, даже языковой барьер не помешает. Тенька на это резонно заявлял, что если по итогам рассказа его вспыльчивая ревнивая девушка при всем лагере полезет выдирать сударыне обде волосы из прически, то слухи пойдут уже совершенно открыто.

Где-то на середине перехода из Гарлея в Кивитэ лагерь потрясло чрезвычайное происшествие.

Однажды, проводив длинноногую Айлашу в зазеркальный мир, Тенька вышел из своего шатра подышать воздухом.

Стояла изумительно ясная ночь, на небе горели яркие капельки звезд, загадочно перемигиваясь между собой. Тенька глядел на эти звезды и думал, что где-то там, на одной из них сейчас живет и его Звезда. А когда-нибудь он сам попадет туда и непременно все изучит, особенно таинства научного прогресса. Формула водяного зеркала уже почти доведена до максимальной устойчивости. Еще немного – и Тенька сможет проникнуть в иной мир, не рискуя застрять там на веки вечные.

Лагерь спал, под звездным небом на фоне колышущихся полевых трав стояли шатры и палатки, алели костерки, тлели уголья кострищ и недвижно вырисовывались среди стелющихся туманов четкие силуэты часовых. Тенькин шатер стоял близ центра лагеря, но вокруг было изрядно пустого пространства. Никому не охота селиться рядом с местом, где вечно что-то взрывается, крякает, блеет, шипит и мигает алым.

Тенька закончил любоваться небом и вернулся в шатер. Но едва он откинул полу, переступая черту, за которой были выстелены толстые мягкие ковры, как что-то тяжелое обрушилось ему на голову, вырубив свет, звук и мысли о техническом прогрессе.

Вед очнулся, лежа связанным на все тех же коврах. Глаза закрывала плотная черная ткань, во рту чувствовалась какая-то тряпка. По шатру, шепотом переговариваясь, ходили люди, судя по голосам – не меньше трех.

- Не шуми!..

- Где он прячет эти записи?..

- Давай, прочитай еще вот здесь…

- …Смерчевы закорючки! Я не понимаю, на каком это языке!..

«А, нет, не трое, а четверо, – подумал Тенька. – Или вообще пятеро: кто-то в дальнем углу роется и молчит. Говорят по-принамкски, ступают тяжело, значит, люди. Наверное, лазутчики из Ордена. Но чего они пытаются у меня найти? Здорово, если найдут записи о семантопотоках кучного вектора, я их уже неделю ищу…»

- Ищи, или нам придется тащить его с собой…

- …Верно, лучше здесь кончать.

«Меня кончать? – догадался Тенька. – Это плохо. Значит, они не похитители, а убийцы. Вернее, хотят похитить не меня, а мои бумаги. А зачем им мои бумаги, если они в них ни крокозябры не понимают и сами не умеют колдовать?»

- Кажется, вот здесь… Схемы какие-то, пружины, колеса…

«Надо же! – обрадовался Тенька. – Все-таки нашли про семантопотоки! Вот молодцы, что бы я без них делал!»

- Ты уверен, что здесь написано о взрывчатке?

- Не знаю… Но ничего более понятного тут нет. Разве что записи о хозяйственных тратах обды, но вряд ли на их оборотной стороне будет что-то важное.

Тенька не удержался от еле слышного хмыканья. Вот неучи! Сами не знают, чего ищут и как оно выглядит.

- Ты следи, чтобы он не очухался, – напомнил один из непрошенных гостей.

- Да пусть очухивается, – Теньку тронули ногой. – Связано крепко, во рту кляп, на глазах повязка – веревки он не разглядит. А если колдун чего-то не видит, то и заколдовать не может. Проверено! Сколько колдунов мы так переловили…

«Дилетанты, – подумал Тенька, стараясь сосредоточиться, несмотря на кляп, затекшее тело и боль в ушибленной голове. – Видеть надо, чтобы понять, какое вещество перед тобой. А если наизусть знаешь, из чего в Принамкском крае вьют веревки, то хоть вы вовсе глаза зашейте…»

Веревки медленно, но верно сыпались голубоватым прахом.

- Ну что, – спросил тем временем до сих пор молчавший пятый, – нашли нужное? Не надо его допрашивать?

- Я бы для верности спросил, – с сомнением заметил тот, кто пытался читать бумаги. – Не ошибиться бы.

- Здесь или в лесок оттащим?

- Дело ваше, господа. Мне все равно, где с ножом играться…

«Точно орденцы», – понял Тенька.

Кто-то тронул его носком сапога за щеку, вынуждая повернуть голову.

- Подумать только, из-за какого-то сопливого мальчишки столько шума…

- А ты слышал, что этот мальчишка вытворил под Фирондо?

- Слухи, – презрительно бросил кто-то. – Врут.

- Наше дело – выполнить приказ. А со слухами пусть начальство разбирается.

Даже на вторжение в свой шатер, битье по голове и намерение «кончать» Тенька не обиделся так, как на «сопливого мальчишку».

«Под Фирондо, говорите? Ух, и будет вам сейчас Фирондо!»

Когда долго изучаешь природу молний, то начинаешь понимать, что они повсюду. Не только за порогом грозового неба, но и в шерстяном одеяле, которым накрываешься каждую ночь. Таинственная искристая сила молний притаилась между мягкими коврами, устилающими пол шатра, она в шагах, осыпающихся веревках, в трении голосов о воздух, в ударах сердца.

Молнии текут по жилам вместе с кровью, легким покалыванием проступают на коже, собираются в ложбинках ключиц и на кончиках пальцев. Это больше, чем молнии. Это – сама жизнь.

Один из лазутчиков хотел приподнять Теньку за шиворот, коснулся – и тут же с громким криком отскочил.

- Об тучу стукнулся?! – яростный шепот.

- Он чем-то обжег меня! – потрясенно.

- Кончай…

Тенька перекатился по полу, одновременно вскакивая, сдирая с глаз повязку и выплевывая кляп. Орденцев действительно было пятеро: все в черном, быстрые и проворные, у одного в руках поблескивает длинный нож. Тенька прищурился – и молнии ливнем хлынули с потолка…

…Шатер еще дымился, когда из него выносили тела. Часовые стояли хмурые, пристыженные. Пятерых лазутчиков проворонили! А если бы они завалились к обде, которая метать молнии не умеет?

- Ты думаешь, выживут? – спросил Гера, глядя на обгорелые волосы орденцев и темные сосудистые сеточки вокруг глаз.

- Я старался только оглушить, – в который раз заверил Тенька, потирая очередную шишку. За пазухой у веда гордо топорщился спасенный из огня трактат о семантопотоках.

Гера устало потер переносицу и предрек:

- Клима будет рада допросить их.

- Еще бы, – согласился вед и хлопнул друга по плечу. – Сегодня я ночую у тебя. А то там, – он кивнул на свой шатер, – так интересненько вышло, что все ковры погорели. Дымища! И крокозябра не выдержит!

Гера только тяжело вздохнул. Это Теньке всех забот – найти себе новое место для ночлега. А Гере требовалось удвоить караулы, еще раз хорошенько отчитать проштрафившихся, доложиться Климе, которая, как ни крути, устроит разнос уже ему. Потом вызовет к себе командира разведки, они втроем начнут придумывать новую систему охраны лагеря, чтобы даже мышь не прошмыгнула, наверняка засидятся до утра. Утром – новый переход на юг, весь день в седле. А если еще и на заставу орденцев наткнутся, как в прошлый раз…

Гера глянул на Теньку, раздумывая, не позвать ли и его к Климе на разнос. И понял, что колдун тут же предложит собственный вариант решения проблемы: огородить своей любимой сигнализацией весь лагерь и все шатры в нем. А Клима еще, чего доброго, согласится. Она питает слабость к авантюрным решениям.

«Нет, – подумал Гера. – Лучше мы по старинке, без технического прогресса. Хотя бы до тех пор, пока Тенька не научит свою сигнализацию отличать чужаков».

Прочие колдуны после ночного происшествия не только не зауважали коллегу, но и прониклись совершенно неприкрытой завистью. Причем, даже непонятно, чему они завидовали больше: тому, что «недоучка» один с завязанными глазами сумел отбиться от пяти вооруженных убийц или тому, что убийц заслали именно к нему, невежливо проигнорировав шатры прославленных и заслуженных коллег.

Караулы были усилены, система охраны – улучшена. Дни шли за днями, августовский зной уступал место легкому сентябрьскому холодку. На горизонте, если подняться повыше на доске, уже можно было разглядеть кирпичные стены Кайниса, а вдалеке за ними – беломраморный силуэт Института, от рассветного солнца полыхающий золотом и словно обагренный кровью в закатные часы.

Это утро началось для Геры с потока холодной воды, пролившегося на лицо. Юноша подскочил, но, к своему удивлению, не обнаружил в шатре ни души. Подушка, между тем, была мокрая, да и с лица стекали прозрачные капли, задерживаясь в бороде, которая совсем недавно перестала походить на обычную густую щетину и приобрела мало-мальски солидный вид.

Гера еще раз огляделся по сторонам. Никого. Да и разве спрячешься в маленьком шатре? Юноша перевел взгляд наверх. Крыша обычная, остроконечная, без дырок и мокрых пятен. Над самой Гериной постелью в плотную ткань потолка был вшит кованый крючок, сейчас пустующий.

- А почему он пустует? – удивленно спросил сам себя Гера.

На этом крючке всегда висел большой фонарь, с которым сударь главнокомандующий обычно обходил караулы. Этот фонарь по конструкции напоминал витражные сильфийские светильники – четыре прозрачные стенки, в центре свеча или плошка масла с фитильком. Но фонарь Геры был не витражный. Его в незапамятные времена соорудил Тенька из пластинок сухого льда, как-то по-особому над ними поколдовав. Сухой лед оказался гораздо удобнее сильфийских стекол: он не нагревался от тепла, делал свет ярче и не давал пламени вырваться наружу, что полностью исключало пожар.

Сейчас фонарь пропал.

- Не растаял же он, в самом деле, – пробормотал Гера, и тут заметил на одеяле обрывок веревки. Этот обрывок служил кольцом для фонаря: благодаря Тенькиному колдовству веревка стала твердой и прочной, точно кованая сталь.

Сейчас веревка была самой обыкновенной на ощупь, даже концы обтрепались.

Но с чего бы это Тенькиному колдовству внезапно рассеиваться? Те же ставни из сгущенного льда могут десятилетиями в окнах стоять, если не разобьют.

Гера встал, оделся, вытер лицо и бороду, взял обрывок веревки как доказательство и отправился к другу за разъяснениями.

Теньки в его шатре не оказалось. Только радужная рябь скользила по поверхности водяного зеркала. Гера не обеспокоился. Колдун наверняка мог выгуливать где-то по окрестностям свою пассию или отправился к знакомым солдатам на поиски завтрака. В обоих случаях искать Теньку было бесполезно, проще подождать, пока сам найдется. Гера подумал, не пойти ли за советом к прочим колдунам, но отмел этот вариант. Тенькиных коллег он недолюбливал. Мнят о себе невесть что, считают себя образованными, а сами математику хуже него знают, не говоря уже о Теньке. С колдунов станется просто из принципа отказаться давать объяснения. Придется идти за Климой, чтобы приструнила их, а это долго и вряд ли того стоит.

Поэтому Гера отправился к Лернэ. Она живет с Тенькой всю жизнь и знает почти все его странности. Да и общаться с ней куда приятнее.

Гера так замечтался о приятном общении с Лернэ, что сам не заметил, как добрался до ее шатра и откинул ткань со входа.

Лернэ, в отличие от брата, была у себя. Она сидела на низенькой скамеечке и заплетала косу. При виде посетителя девушка так удивилась, что и сам Гера вспомнил: чего-то не хватает.

- Как ты прошел через Тенечкину сигнализацию? – озвучила свое изумление Лернэ. – Он научился делать так, чтоб на тебя не выло?

До Геры только сейчас дошло, что он начисто забыл про сигнализацию, стоит столбом за запретной чертой уже невесть сколько, а воя на весь лагерь до сих пор нет. При этом еще вчера Тенька уверял, что в ближайшие дни сигнализацией заниматься не будет, мол, есть дела поважней.

- Лера, – начал он, все больше одолеваемый нехорошим предчувствием, – ты знаешь, при каких обстоятельствах может пропасть все, что наколдовал человек?

Лернэ прижала кулачки к груди.

- Что-то с Теней?!

Гера рассказал ей о потекшем светильнике, прибавив еще отключенную сигнализацию и отсутствие колдуна, как и следов погрома в его жилище, что несколько обнадеживало. Потом сообща они разыскали среди вещей Лернэ несколько колдовских побрякушек, которые дарил ей Тенька. Те тоже стали обычными. С этими побрякушками и с куском веревки от фонаря Гера и Лернэ заявились к Климе, подняв с постели.

Не выспавшаяся и оттого втройне суровая обда выслушала их рассказ и напрямик спросила то, что остерегался произнести Гера:

- А после смерти колдуна такого не бывает?

Лернэ помотала головой.

- Если б это так было, то и города древние осыпались бы. Их же на колдовстве строили! И Тенькин папа много чего по дому колдовал, до сих пор держится.

Клима зевнула и постановила:

- Если весь этот смерч не означает, что Тенька умер, то сперва поищите его живого. Не объявится ко времени сворачивания лагеря – тогда и будем думать.

Теньку не нашли. Ни ко времени сворачивания лагеря, ни днем, ни следующим вечером. Когда от Теньки не было вестей вторые сутки, Клима собрала прочих колдунов на совещание у своего шатра.

Как и следовало ожидать, никто из них ни о чем подобном не слышал.

- Весьма нелепо, – сообщил самый старший и маститый. – Это лишний раз подтверждает то, о чем мы неоднократно говорили тебе, моя обда. Тонкая материя колдовства не терпит отступления от вековых правил.

- Я присоединяюсь к мнению коллеги, – кивнул другой колдун. – От неправильных векторов одно огорчение!

- В сущности, он совершенно не умел колдовать, – развел руками третий колдун.

- Туда ему и дорога, – рубанул четвертый. – Это послужит хорошим уроком для таких же легкомысленных новичков.

Несколько молодых учеников расстроенно и пристыженно переглянулись. Речь явно шла о них.

- Тебе давно было пора обратить свой взор на настоящих мастеров сего древнего искусства, – подытожил пятый колдун. Остальные, а их было не меньше трех десятков, согласно закивали.

Гера, тоже присутствовавший на совещании, поглядел на Климу. Обда не умела метать молнии, но в шатре отчетливо запахло грозой.

- Что ж, – почти ласково произнесла девушка. – Если судари столь уверены в своих силах, то пусть предоставят мне к послезавтрашнему штурму Кивитэ нужное количество взрывчатки. Те запасы, которые заготовил сударь Артений, распались на составляющие, как и все его колдовство.

Колдуны замешкались.

- Моя обда, – осторожно напомнил самый маститый. – Но мы не делаем взрывчатку.

- Отчего же? – резко осведомилась Клима. – Вы считаете сей труд бесполезным?

- Что вы, сударыня обда, это очень полезно, – принялись соглашаться колдуны, тоже прекрасно чуявшие грозу. – Вы очень многого добились с этим оружием. Прежде мы мало что могли противопоставить орденским тяжеловикам.

- Так сделайте мне ее, – приказала Клима и очень нехорошо ухмыльнулась уголком рта.

- Наш долг – служить тебе, – поклонился старший. – Но не требуй от нас невозможного.

- Я бы не требовала от вас взрывчатки, – пояснила Клима, – если бы сударь Артений раз за разом не доказывал, что ее можно сотворить при помощи колдовства. Или что же, судари светила древнего искусства, я зря держу вас при войске и кормлю за государственный счет? Сударь Артений по смете обходится дешевле, а делает больше, при всём, как вы утверждаете, неумении колдовать.

Колдуны встревоженно зашептались между собой. С порядками обды прослыть дармоедом было смерти подобно. Клима не церемонилась с теми, кто впустую тратит с таким трудом заработанную казну.

- Мы разгоняем облака, – поспешил напомнить старший. – Мы помогаем прокладывать дорогу твоему войску, ставим заслоны от ветра, благодаря нам не иссякает вода и не портится пища. Мы издревле занимаемся подобным при ведах.

Но Климу, воспитанную в Ордене, этим было не впечатлить.

- Погода сейчас ясная, – известила она, – дорогу через лес могут проложить два десятка солдат с пилами и топорами, воду наберем в реках, пищу добудем на привалах или купим у местных. Ветер, так и быть, потерпим. А вот взять город за пару часов без взрывчатки невозможно. Посему, судари, у вас времени до послезавтра, чтобы предоставить мне взрывчатку и доказать свою полезность.

- Но, сударыня обда, – испугались колдуны, – нужны ведь расчеты, записи…

- Посмотрите у Артения в шатре, – распорядилась Клима. – Он вам, помнится, все показывал, и не раз.

- Но у него совершенно иная терминология!..

- За время похода вам пора было ее изучить, – отрезала Клима. – Вон отсюда, и чтоб до послезавтра была взрывчатка.

Колдунов как ветром сдуло.

- Распустились, – проворчала Клима, болезненно потирая морщину на переносице. – На кой, действительно, я их кормлю?!

Она вошла в шатер, Гера за ней.

- Клима, ты и правда думаешь, что у них получится за два дня сделать взрывчатку?

Обда устало опустилась на складной стул и кивнула Гере на соседний.

- Сомневаюсь. Но это послужит им хорошим уроком. Если Тенька не объявится, пошлю сокола Эдамору. Пусть собирает своих недоученных учеников, садит всех на доски, которые я им оставила, и быстрее ветра летит сюда.

- Ты думаешь, Тенька еще жив? – тихо спросил Гера.

Клима переплела пальцы и неожиданно стукнула этим двойным кулаком по подлокотнику стула.

- Пусть только попробует сдохнуть! Опять мне все планы попутал. Явится – прибью!

В течение суток лагерь наполнился шатающимися из конца в конец колдунами в состоянии сильного беспокойства. Записи Теньки, в полном объеме найденные в его шатре, они разобрать так и не смогли. Самые юные ученики, некогда слушавшие «недоучку» повнимательней, попытались было что-то сотворить, но итогом их изысканий стал измочаленный шатер, вид которого был жуток и не вдохновлял на дальнейшие подвиги.

Башни Кивитэ возвышались уже за ближайшим пригорком, а беспокойство колдунов переросло в панику. Теньку кляли последними словами: и за то, что он такой умный выискался со своей взрывчаткой, и за то, что пропал в неурочный момент, а бедным коллегам думай, чего он там наизобретал своей стукнутой об тучу головой.

В последний вечер перед штурмом Клима, Гера и Лернэ сидели в шатре обды. Клима и Гера в последний раз уточняли план грядущей битвы без использования взрывчатки. Лернэ дремала в уголке над вязанием. Она ничего не понимала в планах и картах, но ей было страшно сидеть одной, без сигнализации, думая о пропавшем брате.

Полы шатра громко хлопнули о ветер, и все подняли головы.

На пороге стоял Тенька, живой, невредимый и с улыбкой до ушей.

Лернэ ахнула и бросилась к нему на шею, роняя вязание. Тенька обнял ее и от избытка чувств даже приподнял над полом, чмокнув куда-то в макушку.

- Клима, там так интересненько! – радостно воскликнул он. – Там такие дома! По тыще этажей! Там такие улицы! А колеса! Это надо видеть! А какой у отца Звезды гараж, это вообще!

- Где ты был? – ледяным тоном осведомилась Клима.

- Там! – благоговейно выдохнул Тенька, не замечая, в каком бешенстве пребывает дорогая обда. – А какая там система! Льготы, трафики, социальный пакет! До чего интересненько они там все напридумывали! Клима, я наш мир официально зарегистрировал! Оказывается, это можно сделать в любой круглосуточной конторе по онлайн-трафику. Курс нашего золотого к международной базовой единице… – он замялся, вытянул из-за пазухи яркую бумажку, – во, гляди, тут все написано! Номер нашего мира – тринадцать дробь двадцать восемь черта на девять точка ноль. Это если у тебя туристы спросят… ой, Клима, ты чего?

Обда смотрела на нерадивого подданного таким жутким взглядом, что Лернэ испуганно забилась в угол, а Гера предпочел бы спрятаться под стул. Тенька замолчал, неловко помахивая бумажкой.

- Ты посмел самовольно уйти невесть куда, – Клима озвучила это, как смертный приговор.

Тенька перестал улыбаться и приобрел удивленно-виноватый вид. Так обычно смотрят домашние коты, которые понимают, что нашкодили, но еще не сообразили, где и в чем.

- Ты посмел оставить действующую армию во время войны, – продолжала чеканить Клима. Ее кулаки были сжаты. – Ты умотал в иной мир на прогулку, а в это время все твое колдовство развеялось, и запасы взрывчатки сгинули. Ты понимаешь, что это значит для всех?

- Но я ведь вернулся вовремя, к штурму, – начал было Тенька. – А что колдовство пропало – это интересненько, конечно, получилось, но я попробую…

- Молчать! – рявкнула Клима и ударила кулаком по складному столу. Все вздрогнули. – Какого тридцать четвертого смерча ты шляешься по крокозяберьим мирам, когда здесь у тебя по горло работы?! Хоть сожри эту бумажку со всеми туристами и прогрессом, мне на нее плевать! Мне плевать на твои эксперименты, на твою Айлашу, мне сию секунду нужны доски и взрывчатка, а ты ни смерча для этого не делаешь! Ты, дрянь такая, уникальный на всю армию, и тебя так прет от твоей уникальности, что ты даже учеников никак не соберешь, хотя я велела тебе еще весной! Обучишь преемника – хоть навсегда уматывай в свое смерчево зеркало, а до тех пор ты работаешь только на меня! Не на себя, не на науку, а на свою, крокозябра тебя побери, обду, которой ты обязан всем, что сейчас имеешь! Я приказываю, чтобы ты немедля делал то, что требуется от тебя для нашей победы, или дождешься, наплюю на твою уникальность!

Повисла оглушительная тишина. Лернэ боялась даже дышать, Гера сжал спинку стула до белизны в пальцах. Тенька был бледным и пристыженным.

- Ясно? – нормальным тоном спросила Клима.

Вед коротко кивнул.

- Тогда вон пошел.

Все в той же оглушительной тишине Тенька скрылся за полой шатра. Клима перевела дух и мрачно констатировала:

- Все колдуны в этом лагере распустились к смерчам.

В этот момент полы опять затрепетали, и в шатер, легки на помине, ввалились почти все прочие колдуны с самым старшим во главе. Вид у них был испуганный и подавленный.

- Ничего не выходит, – похоронным тоном заключил старший колдун. – Моя обда, мы вынуждены расписаться в своей некомпетентности по этому вопросу…

- Мы молим тебя о снисхождении, – бесцветным голосом добавил кто-то из учеников.

Клима задумчиво побарабанила пальцами по столу, вызвав у посетителей коллективную дрожь.

- Что же мне с вами сделать, – протянула она. – По-хорошему, гнать вас в три шеи отсюда. Умеете только жрать и сплетничать…

Колдуны по примеру впечатлительной Лернэ затаили дыхание.

Клима выдержала паузу, достаточную для того, чтобы некоторые из нерадивых подданных начали тихо сипеть, и медленно, будто нехотя, произнесла:

- Так и быть. Перед наступлением я дарую вам второй шанс. Второй и последний, запомните это. Ступайте сейчас в палатку к сударю Артению и проситесь к нему в ученики. Те из вас, кто будет достаточно прилежен и освоит науку создания взрывчатки, после штурма Кивитэ останутся при войске.

Колдуны выдохнули, судорожно закивали и принялись благодарить милосердную обду.

- Я вас не задерживаю, судари, – холодно напомнила Клима.

Когда шатер в очередной раз опустел, обда повернулась к Гере. От былого гнева не осталось и следа.

- Собирай штаб, – велела она. – Меняем новый план на прежний, в этот штурм у нас будет взрывчатка.

====== Глава 6. Институт ======

Не на год, не на два – навсегда

Загорается наша звезда.

Кто-то искренность нашу поймёт

И пойти вслед за нами рискнёт…

Н. Добронравов

Это запоминается на всю жизнь…

Небо ясное не по-осеннему, только над самой головой неподвижно застыло маленькое белое облачко, похожее на надкушенный с одного боку крендель. Такие кренделя, сахарные, обсыпанные маком и орехами, когда-то в далекой прошлой жизни привозила с ярмарки мама.

Трава на краю летного поля еще зеленая, высокая, от нее покрылись темными мокрыми пятнами казенные остроносые ботинки на шнуровке и даже немного – горчично-желтые штаны, на размер больше положенного. «На вырост», как говорят здесь. Впору форма только тем девочкам, у чьих родителей есть деньги за нее уплатить.

Роса и на траве, и на крыше сарая с досками, и на самом поле – час ранний, толькорассвело. А в Институте начались уроки.

Девочки стоят в шеренгу по росту, но даже Климе, самой высокой из них, весь мир кажется сегодня необычайно огромным: и трава вровень с щиколотками, и строгая наставница полетов, и тронутые ржавчиной крепления досок. В эти крепления, кажется, не удастся нормально защелкнуть ботинки: все равно маленькая ножка вывернется.

А особенно огромным кажется это чистое небо, бездонный, холодный, до краев наполненный ветром простор, куда сегодня им предстоит впервые отправиться.

«Ах, мамочка, как же все изменилось за то время, что тебя нет! Посмотри сквозь воду и землю на свою Климку: мне девять, и я уже такая большая, что и представить нельзя. Я не знаю пока, принесу ли людям счастье, как ты говорила, но уже умею постоять за себя. Я могу сделать так, что моих обидчиков исключат отсюда насовсем, а еще нас учили по-взаправдашнему драться. И хотя наставник говорит, что у меня удар слабоват, никто не хочет становиться со мной в пару. Потому что я умею так посмотреть на человека, что у него удар делается еще слабее моего. Я так Выльку на лопатки положила. И Гульку тоже, хотя она вечно нос дерет, потому что благородная. Мамочка, я лучше всех девчонок могу сложить и вычесть, а еще быстрее всех читаю, даже если буковки маленькие. А сегодня, мамочка, я впервые полечу. Мы все впервые полетим и после этого получим право по институтскому обычаю звать друг дружку ласточками».

Что там особенного, в небе? Почему однажды оно заглядывает в глаза и так берет за сердце, что не оторвать? Почему небом начинают жить? Оно голубое, необъятно круглое, с кренделем-облаком в самой середке. В небе живут птицы, солнце, тучи и сквозняки. А по ночам его кучно заселяют звезды. На уроках в Институте рассказывают, что по сильфийской теории звезд не существует, но есть несколько людских гипотез, которые это опровергают.

«Мамочка, я теперь знаю все на свете! Я знаю, что такое «гипотеза» и чем она отличается от «теории». А еще я знаю, зачем нужен Орден, и как хорошо, что он есть на свете. Иначе бы всюду были веды и сплошное беззаконие. Правда, в чем заключается это беззаконие, нам не говорят. И как оно влияет на экономику страны – тоже. Наставникам не нравится, когда я начинаю расспрашивать их об этом. Но ничего, со второго года нас начнут пускать в библиотеку, там-то уж я все сама прочитаю!»

Гулька накануне хвасталась, что когда у них в доме гостили сильфийские родственники, ее несколько раз катали на доске. Но вся спальня сошлась во мнении, что когда катают – это не считается. Надо самой, чтобы лишь ты и доска наедине с небом. Тихая белокурая Арулечка, тоже благородных кровей, поведала, что однажды уже летала сама и по-взаправдашнему, когда отец обсуждал какие-то взрослые дела с приезжим сильфом. Гость оставил доску в прихожей, а четырехлетняя Арулечка на нее залезла и даже расшибла макушку о потолок. Девочки с уважением щупали Арулечкин шрам под белокурыми локонами и жаждали подробностей. Но Арулечка и сама толком не помнила, зная про приключение больше из рассказов родителей.

- Ноги в крепления! – приказывает наставница полетов.

И Климе вместе с остальными девочками становится одновременно страшно и радостно. Вот он, долгожданный миг! Все ближе и ближе.

Движения давным-давно заучены: девочки много тренировались перед первым полетом, зубрили теорию пилотажа, чистили доски, занимались специальной гимнастикой.

Скрип, щелчок.

- Сосредоточьтесь! Учитесь чувствовать, как вас огибает ветер.

Клима очень старается, она хочет быть лучшей в полетах, как на уроках чтения и истории. Но никакой ветер ее не огибает, а под Гулькой, вон, доска уже задрожала. Как ей это удалось?!

- Взлетное движение стопами! Помните, мы учили? Как будто хотите привстать на цыпочки и подпрыгнуть.

Гулька вспархивает ввысь легко и свободно. Следом – Арулечка, Выля и прочие девочки. Клима прыгает и привстает на цыпочки с таким усердием, что по лицу и спине уже струится пот, но не может заставить доску даже вздрогнуть.

- Клима! Что ты копаешься? Давай, на цыпочки и подпрыгнуть.

От злости и обиды начинает жечься комок в горле. Ну почему? Неужели именно ей досталась неисправная доска, которая словно вросла корнями в землю?! Девчонки уже пробуют описывать в воздухе первые пируэты, а эта деревяшка артачится, как соседкин осел!

Наставница подходит к ней и хорошенько пинает доску ногой.

- Лети! – сквозь зубы рычит Клима и подпрыгивает так, что едва не выворачивает себе лодыжки.

Доска вздрагивает и теряет устойчивость, словно ее поставили на катящуюся бочку, облитую маслом.

- Держи равновесие, Ченара! Не заваливайся назад!

«Так это я –лечу?..»

- Нащупай ветер! – из лучших побуждений советует сверху Гулька, но Клима так сердита, что хочет ее прибить. Какой еще ветер? Нет тут никакого ветра!

Перехватывает дыхание, словно земля тянет ее вниз, а небо наоборот, выпихивает из своих владений.

- Ты полетишь, – яростно шипит Клима доске. Таким же тоном она запрещала отцу пьянствовать.

И доска словно подчиняется сильнейшему, признает в ней если не хозяйку, то человека, с которым приходится считаться. Она летит то вправо, то влево, вихляет вниз-вверх, но – летит!

Ветра Клима по-прежнему не чувствует, но движения из уроков гимнастики делают свое дело. Доска понемногу выравнивается и даже догоняет в небе прочие. На лицах у многих девочек – восторг, упоение небом. То самое чувство свободы, когда ветер ласкает волосы, бренчит застежкой-змейкой на куртке и охотно подставляет свою спину, чтобы доска прокатилась по ней.

Климе ветер так и норовит засунуть волосы в рот, пробраться под одежду, застудить щеки и уши, сбросить доску во все воздушные ямы, какие только найдутся. К концу занятия девочка уже мечтает о твердой земле, хотя многие ее одногодницы, кажется, летали бы так вечно.

«Небеса меня невзлюбили, мамочка. Но я еще заставлю их себе покориться!»

И она заставила. Кровью и потом, множество раз падая, но снова и снова поднимая упрямую доску ввысь. К пятому году Клима летала не хуже других, но то, чего Гулька и Арулечка достигали за пару минут, ей приходилось отрабатывать сутками. Ветер нехотя ложился под днище доски, признавая, что по крайней мере до окончания Института ему придется потерпеть.

Но первый раз запоминается навсегда.

Институт принял Климу сразу и безоговорочно, со всеми дверями и коридорами, белоснежными башнями, правилами, науками и даже дразнилками про длинный нос. Институт полюбил ее за острый ум и упорство, за преданность Принамкскому краю, за бессонные ночи в библиотеке и за то, что Клима признала его своим домом.

Небо прежде других распознало избранницу Земли и Воды. И возненавидело за беды, которые обрушатся на головы сильфов, если обда снова добьется власти среди людей.

- Сударыня обда, проснись! Сударыня обда…

Голос продирался сквозь сон, как орденский тяжеловик по бурелому – с трудом, но неумолимо. Клима обреченно перекатилась головой по подушке и буркнула, не открывая глаз:

- Да, благодарю. Ты можешь идти, Ройнес.

Пять часов утра, караулы сменились, и один из солдат разбудил свою обду, как было велено. Клима не знала, каким чудом ей удалось вспомнить его имя. Новых имен теперь было столько, что многие она произносила правильно только благодаря интуиции.

Шатер за ночь успел выстудиться, не спасала даже жаровенка в центре. Клима заставила себя откинуть шерстяное одеяло и, стуча зубами сквозь зевоту, принялась натягивать через голову платье, одновременно нашаривая босой ногой изящные остроносые ботинки. Спать хотелось, как никогда в жизни.

Совещание вчера продлилось допоздна, а потом еще пришлось разбираться с казначеем, который так запутался в доходах и расходах, что проще было казнить его и нанять нового, чем заставить самосовершенствоваться. Этот казначей Климе нравился: несмотря на свой страх, а может, и благодаря ему, он пока не украл ни гроша, все траты были на пользу дела, а прибыль исправно поступала. Но опыта казначею недоставало, и поэтому время от времени он с похоронным видом являлся к обде, вываливал перед ней мешок финансовых документов и расписывался в своем бессилии. Климе приходилось профилактически на него орать, а затем битый час наблюдать, как казначей все пересчитывает, отчаянно сопоставляя доход с расходом. Обычно хватало присутствия обды и ее тяжелого взгляда, чтобы эти неуловимые величины все-таки сошлись как полагается, но порой Климе тоже приходилось впрягаться в бесконечные расчеты. Заканчивалось все обычно одинаково: казначей рассыпался в благодарностях, клятвенно обещал больше не паниковать и найти себе пару честных толковых помощников, а затем удалялся, прижимая к груди мешок рассортированных бумаг.

В этот раз они с казначеем засиделись далеко заполночь и разобрали не все. Четверть традиционного мешка обда оставила себе на утро, поняв, что если не поспит хотя бы три часа, то рухнет без чувств, как когда-то в семнадцать лет.

Клима в последний раз глянула на безнадежно остывшую постель, зевнула особенно широко и позвала:

- Лернэ!

Тенькина сестра не заставила себя долго ждать. Так повелось, что Лернэ в соседнем шатре вставала немножко раньше обды и помогала той зашнуровать платье, а иногда – уложить волосы под сеточку. У самой Климы это занимало куда больше времени и получалось не так аккуратно.

Лернэ выглядела на зависть выспавшейся: по деревенской привычке она укладывалась затемно и к пяти утра успевала отдохнуть. Клима себе такой роскоши позволить не могла.

- Сегодня прохладно, – щебетала девушка, ловко затягивая шнурки. – На траве вот-вот изморозь ляжет. Самый разгар сбора урожая. Ты, гляжу, в белом нынче, точно на праздник…

- Посмотрим, – угрюмо отозвалась Клима, разглядывая свою сонную физиономию в маленькое зеркало. – Сеточку не нитяную, а золотую возьми. Послушай, у тебя есть какие-нибудь румяна?

- Нет, – растеряно помотала головой Лернэ. – Я могу сбегать по лагерю поискать. Среди колдунов девицы есть, да и вообще. Только, Климушка, – она оценивающе посмотрела обде в лицо, – тебе бы отдыхать побольше, а то одними румянами-то делу не поможешь…

- После победы отдохну, – проворчала Клима, двумя пальцами разглаживая морщинку между бровей. Морщинка не оценила усилий и появилась вновь, стоило опустить руку.

Лернэ ловко помогла расправить платье и в два счета расчесала встрепанные волосы обды, украсив их золотой сеточкой. Клима вывесила медный кулон поверх лифа и пару раз плеснула себе в лицо холодной водой. Круги под глазами не исчезли, но хотя бы веки перестали слипаться и походить на щелочки.

После ухода Лернэ Клима села за стол и придвинула себе вчерашние бумаги казначея. Складной стол поскрипывал, когда на него опирались локтями, складной стул ему тоненько вторил. Полы шатра трепал холодный ветер, донося запах костров, какого-то варева и мокрой листвы.

Клима зажмурилась и стиснула ладонями ноющие виски. Когда же это, наконец, кончится?! Дни в дороге, ночи почти на голой земле, гул взрывов, вонь, гарь, кровь. Потом – снова дороги, чужие дома, сон урывками, порой не даже в постели, а в трясущейся по ухабам карете или вовсе в седле. Климе не нравилась походная жизнь. Она любила каменные стены, которые не прошибает ветер, комнаты с жарко натопленными печками и залы, где можно созвать на совещание всех, кто ей нужен, а потом распустить с поручениями. Если бы Клима могла выбирать, то осталась бы руководить восстановлением Гарлея. Это было для нее куда приятнее и понятнее, чем сумасшедший марш через полстраны.

Но для того, чтобы заняться обустройством нового мира, нужно прекратить старую войну.

Клима упрямо стиснула зубы, подавляя очередной зевок, перевернула один из листов чистой стороной и вывела кончиком грифеля первые столбики расчетов.

Послышались широкие уверенные шаги, зашелестела ткань шатра.

- Надо поговорить, – тактично, но твердо сказал Гера.

Клима молча кивнула на соседний стул. Она догадывалась о теме разговора.

«Правая рука» скинул теплый плащ и сел, заставив складную конструкцию жалобно скрипнуть.

- Клима, – начал он, – я не спал всю ночь, размышляя о том, что мы обсуждали вчера на совете.

- Ну и зря, – буркнула Клима, поднимая глаза от расчетов.

- Ты полагаешь, мне было не о чем задуматься?

- Я полагаю, что не спать, когда есть возможность, будет лишь стукнутый об тучу.

Гера посмотрел ей в лицо и сочувственно вздохнул.

- И все же есть вещи, из-за которых нельзя заснуть. Клима, скажи, ты всерьез…

- Да, – с раздражением перебила девушка, – я всерьез собираюсь сегодня брать Институт, и если ты не отговорил меня ни вчера, ни в Кивитэ, ни месяц назад, то и сегодня не надейся!

- Только не ври, что тебе это нравится.

- Не буду. Но еще больше мне не нравится обойти Институт стороной, оставив у себя в тылу вторую неофициальную столицу Ордена.

Гера поник.

- Об этом я и думал всю ночь. Да, пройти мимо Института тоже будет неправильно, но начинать осаду, как в остальных городах, неправильней вдвойне. Клима… это ведь не только «вторая столица». Это еще и наш дом.

Клима зябко дернула плечом и переплела пальцы. Гера неисправим. Он всегда полон каких-то светлых, высокоморальных идей, совершенно неосуществимых в настоящей жизни. То ли он сам этого не понимает, то ли надеется, что Клима сейчас возьмет и достанет из-за пазухи какое-нибудь чудо, благодаря которому вместо войны все благородно возьмутся за руки и пойдут нюхать цветочки на ближайший луг. Особенно будет стараться по части цветочков Наргелиса.

Но из чудес у Климы имелась лишь Тенькина взрывчатка.

- От Выли точно больше не было вестей? – спросил Гера.

Обда покачала головой. Молчание «левой руки» ее тоже не радовало.

Последнее письмо Выля прислала из Кивитэ. Там говорилось, что Орден не надеется удержать город, поэтому основные силы отходят в Институт, который велено оборонять любой ценой. Там же, у самой реки Принамки, раскинулся большой лагерь беженцев, которых понемногу переправляли на тот берег. Ни досок, ни паромов не хватало, а беженцы все прибывали. Многие на орденских землях страшились обды, не зная, что от нее ждать. Выля написала, что отходит в Институт вместе с войсками, где по-прежнему оставалось немало преданных обде. Выля писала, что по ее сведениям, Климина организация в Институте до сих пор активно пополняется новыми членами, среди которых вроде бы есть и некоторые наставники. Но орденская разведка делает все, чтобы добраться до зачинщиков, и в таких условиях провал становится вопросом времени.

Выля отбыла в Институт, и больше от нее не пришло ни весточки. Климины разведчики пытались что-нибудь выяснить, но безуспешно. Поэтому сейчас, когда войско обды находилось на расстоянии трехчасового перехода до Института, о творящемся за белыми стенами можно было только гадать.

- Клима, – почти моляще произнес Гера. – Юрген сказал мне, что Выля назвала Кайнис городом фанатиков. А ведь в Институте будет еще хуже. Ты помнишь, во что превратился Кайнис после нашего штурма? Помнишь перестрелки на улицах, сражение едва ли не за каждый дом? Ты можешь представить, во что это выльется в Институте? А ведь сейчас среди солдат много институтских, неужели ты думаешь, что они безропотно примут приказ забросать наш бывший дом взрывчаткой?

- Гера, чего ты от меня хочешь? – исступленно прошипела Клима сквозь стиснутые зубы. – Я не могу отменить штурм Института. Не могу! Значит, сегодня мы пойдем и, если потребуется, взорвем там все к смерчам.

- Клима, Принамкский край может тебе этого не простить.

Обда сжала губы в нитку, а морщина между бровей сделалась особенно глубокой.

- Принамкский край простит мне всё, когда я прекращу войну.

Гера выглядел несчастным. Даже не обладая Тенькиным даром читать по глазам, Клима видела, как ему больно осознавать, что сегодня он своими руками разрушит место, которое когда-то стало для него родным.

Смех в белых коридорах и темных спальнях.

Доски на летном поле, запах книг в библиотеке.

Первые знания, первые надежды, первые идеалы вперемешку с первыми тайнами.

Институт – не просто здание, где их учили воевать и любить Орден. Это – друзья и недруги, разбитые коленки, лакомые кусочки из столовой, игры, занятия, горючие слезы… Институт – это их детство.

Наверное, Клима видела Герину боль так ясно, потому что сама испытывала такую же.

Клима отказывалась себе в этом признаваться, но еще ни перед одним штурмом она не испытывала такого волнения. Даже под Фирондо. Даже в самом начале, когда они обороняли Редим посредством камней, колдовства и неслыханной наглости. Все это было другое, необходимое. А сейчас обда чувствовала себя завоевателем с топором, готовящимся срубить под корень дерево, которое полжизни кормило.

Сегодня Клима не осталась в лагере, как обычно бывало во время осад, а стояла вместе с Герой, Тенькой и военачальниками впереди войска, укрытая колдовскими щитами. Под ногами похрустывал песок летного поля, вдалеке виднелся знакомый до боли покосившийся сарайчик с инвентарем. Массивные белые стены были совсем близко, на расстоянии полета стрелы. Осадные орудия, лестницы и взрывчатка ждали своего часа. У Института не было открытых сверху крепостных стен с зубцами, поэтому оставалось лишь гадать, кто смотрит на обду из убранных витражами узких окон.

Институт безмолвствовал, камни не пропускали наружу ни единого звука. Но если хорошо приглядеться, за пеленой витражей можно было увидеть многочисленные силуэты.

Войско притихло. Повсюду Клима натыкалась на взгляды бывших воспитанников: отчаянные, застывшие, испуганные и наоборот полные решимости идти до конца за избранницей высших сил. Гера был белый, как институтские стены – он так и не признал Климину правоту, но в этот раз не посмел ослушаться. Институт – не опальный градоначальник, его нельзя потихоньку отпустить и забыть о нем. Без взятия Института невозможно дальнейшее продвижение на юг и переправа через Принамку. Как полководец и стратег Гера не мог этого не понимать.

Тенька не испытывал к Институту родственных чувств, но видел, как терзаются его друзья, поэтому тоже хмурился. Вдобавок, последние дни колдун только и делал, что разрабатывал полезные для отечества изобретения и вдалбливал новоявленным ученикам свой образ мысли. На Айлашу времени оставалось совсем мало, это не нравилось ни девушке, ни самому Теньке.

Из-за туч выглянуло солнце, и белые стены знакомо полыхнули золотом. Орденские флаги на башенках и над запертыми воротами знакомо гордо взвились по ветру.

Гера сжал кулаки и опустил голову, глядя куда-то себе под ноги.

- Начинай, моя обда, – безвыразительно прошептал он, и голос сорвался. – Если можешь.

- Институт! – громко крикнула Клима. Ее высокий уверенный голос эхом разбился о камень стен. – Слушайте меня, те, кто внутри! Я, Климэн Ченара, обда Принамкского края и Западных гор, не хочу лишнего кровопролития! Сдавайтесь, и я приму вас под свои знамена!

Эхо отгремело, и в безмолвии проволочились несколько долгих секунд. А потом одно из витражных окон открылось, и из него вылетела большая ортонная стрела. Тяжелое древко не позволило ей долететь до цели – ортоны плохо стреляли вдаль. Поэтому стрела глухо вонзилась в песок летного поля шагах в двадцати от Климиных ног.

- По-моему, здесь все ясно, – тихо сказала девушка Гере.

- Ей жаль, – добавил Тенька невысказанное.

Клима привычно отвела взгляд и скомандовала:

- Готовность к первому залпу!

- Небеса-а-а… – где-то бесконечно далеко простонала Гулька.

Солдаты налегли на механизмы метательных орудий, раздался скрип натягиваемых веревок, дюжина камней пополам со взрывчаткой приготовилась взвиться в небо, распарывая утренние лучи. Обычно первых двух залпов хватало для разрушения городских стен.

Клима уже набрала в грудь воздуха, чтобы отдать приказ стрелять, но тут случилось нечто необъяснимое.

Орденский флаг над воротами внезапно заходил ходуном, и не от ветра, а словно кто-то изнутри дергал за конец длинного шеста, к которому он был подвешен.

- Чего у них там такое интересненькое происходит? – удивился Тенька. – Обычно народ за стрелы хватается, а не знамена дергает.

Гера встрепенулся.

- Да, верно, прежде нас уже осыпали бы стрелами, а тут одна-единственная. Что-то здесь не так! Эй, отставить первый залп!

Солдаты замешкались, переводы взгляд с обды на военачальника.

- Пока не стрелять, быть в готовности! – распорядилась Клима. И сердито прошипела: – Гера, какого смерча? Не смей оспаривать мои приказы!

- Да ты погляди на флаг!

- Там полон Институт орденских интриганов, с них станется измыслить какую-нибудь уловку!

По войску прокатился изумленный гул: триколор дернулся в последний раз, а затем мягко упал на землю перед воротами. Тяжелые створки дрогнули.

- Умоляю, не стреляй! – лихорадочно прошептал Гера. – Может, они передумали?

- Передумали тратить стрелы и решили для начала пустить на нас институтские тяжеловики?

- А чего говорит твоя могучая интуиция? – осведомился Тенька.

Клима чуть слышно выругалась в ответ. Интуиция молчала. Но медальон поверх белого платья не наливался кровавой тяжестью, поэтому девушка позволила себе подождать.

Ворота приоткрылись совсем немного, и из них выбежала фигурка в форме орденского командира. Гера всмотрелся и ахнул:

- Да это же Выля! Не стрелять!!!

Он бросился ей навстречу.

- Стоять! – рявкнула Клима вслед, но удержать Геру не успела.

Из ворот вышла вторая фигурка, и ее Клима узнала без труда, потому что часто видела именно так, издали, хотя и с высоты парящей доски. Но зачем за ворота понесло их наставницу полетов?!

Наставница и Выля что-то кричали, размахивали руками, то ли отговаривая войско обды от решительных действий, то ли подавая знаки кому-то в Институте. Напряжение, повисшее над летным полем, было сравнимо разве что с памятной игрой в молнии у Фирондо.

Выля с Герой поравнялись на бегу и с наскока заключили друг друга в объятия. Потом к ним подоспела наставница полетов и обняла обоих. Было видно, как они без умолку что-то говорят, захлебываясь речью и перебивая друг друга, хохочут и не размыкают рук. Так, в обнимку, они развернулись и зашагали к войску обды. Выля, идущая в центре, заметно прихрамывала.

Ворота к тому времени открылись полностью, но за ними не было готовых к бою тяжеловиков, как опасалась Клима. Лишь разношерстная толпа: орденские солдаты, воспитанники всех возрастов в зеленом, желтом и алом, люди вообще безо всякой формы и знаков различия. А над их головами развевались лоскуты желтой материи, привязанные к шестам, древкам копий и просто к топорам ортон.

- Институт наш!!! – во всю мощь легких заорал Гера и помахал своим воинам свободной от объятий рукой.

Вылю арестовали, едва она переступила порог Института. Девушка даже не успела выхватить оружие: двое орденских разведчиков заломили ей руки сзади, еще один снял перевязь с ортоной, в то время как четвертый обыскивал. Выля мысленно порадовалась, что успела отправить Климе письмо еще в Кивитэ, и сейчас орденцы ничего противозаконного найти не смогут.

Было утро, время занятий, поэтому в холле не сновали воспитанники: лишь несколько командиров, вместе с Вылей прибывших из Кивитэ, стража на постах и орденские разведчики.

- Что за глупый розыгрыш? – громко возмутилась Выля. Главное – не признаваться, как учила Клима. А там, может, и выкрутиться удастся. С орденцев станется устроить ей плановую проверку.

Но при виде Наргелисы, спускающейся с главной лестницы, Вылина надежда начала таять, как туман поутру.

- Розыгрыш? – Наргелиса выглядела усталой, потрепанной, но невероятно довольной собой. – Пожалуй, ты права. Розыгрыш действительно вышел глупый, его следует прекратить, – она приблизилась к Выле вплотную и негромко сказала: – Ты славно разыгрывала меня в Кайнисе, Вылена Сунар. А нынче поиграюсь я, и вряд ли тебе это понравится.

- Господа! – воскликнула Выля, обращаясь ко всем присутствующим. – Я не понимаю, что происходит! Что за чудовищные намеки?!

Ее спутники выглядели растерянными, лица конвоиров не выражали ничего. Не будь здесь Наргелисы, которая явно умудрилась добыть какие-то неопровержимые доказательства, и обладай Выля даром Климы, ей удалось бы всех убедить в ошибке.

- Господа, – учтиво улыбнулась Наргелиса. – Здесь происходит операция разведки Ордена, руководство Института обо всем осведомлено. Не задерживайтесь в холле, прошу вас самостоятельно проследовать к секретарю и заявить о прибытии. А госпожа Вылена уже прибыла, куда ей следует.

Ударил колокол, возвещающий об окончании занятий. Из выходящих в холл коридоров послышался нарастающий шум топота множества ног, голоса воспитанников. Наргелиса недовольно оглянулась на коридоры и махнула рукой конвоирам. Вылю толкнули к лестнице, ведущей вниз, к подвалам. Именно по этой лестнице почти три года назад поднимались на тяжеловике Клима, Гера, Тенька и некая сильфида. Ступени отремонтировали еще при Выле, а большую алую надпись на стене долго и безуспешно пытались смыть. Заколдованная краска не смывалась, въелась в камень на всю толщу стены и коварно проступала даже через свежую штукатурку. Поэтому сейчас стена возле нижней лестницы была занавешена белым полотнищем.

Когда в холл начали выходить воспитанники, головы Наргелисы, Выли и конвоиров были уже вровень с полом. В последний раз глянув наверх, Выля увидела, как среди прочих холл пересекает юноша-девятигодка в алом одеянии политика. Он шел, читая учебник истории в знакомой обложке, и не глядел по сторонам.

Смерч знает, как Наргелиса использует тот факт, что у нее в руках один из членов неуловимой прежде организации. Клима этому не учила, но Выля сама вывела для себя, что порой предупредить других гораздо важнее, чем не признаваться, если попадешься. Особенно, если эти другие попасться пока не успели и могут даже не узнать, что их судьба висит на волоске.

- Да здравствует обда! – заорала Выля и рванулась из рук конвоиров. Их было четверо, но выходка девушки оказалась столь неожиданной, что все они на долю мгновения растерялись. И Выле этого хватило, чтобы ринуться к стене и с треском сорвать ткань, открывая яркую надпись.

Воспитанники в холле повернули головы, юноша в алой одежде оторвался от книги и увидел Вылю. Кажется, их взгляды даже успели встретиться.

Конвоир сбил Вылю с ног, она дернулась, по инерции пытаясь вырваться, шагнула мимо ступеньки и кубарем покатилась вниз по лестнице. Последнее, что слышала девушка, прежде чем удариться головой – голос Наргелисы, заковыристо бранящейся по-сильфийски.

Выля очнулась от холода. Она лежала на каменном полу в темной камере, лишь прямоугольник двери был обведен яркой чертой света – снаружи горели лампы. Девушка закусила губу, чтобы не стонать, и осторожно попыталась приподняться. Все кости так ныли и похрустывали, словно пока Выля была без сознания, их вытащили, пересчитали и как попало запихнули обратно под кожу. Выля пошевелила ногой и охнула от боли. Если не перелом, то сильный ушиб: не побегаешь и на доске не полетаешь. Голова тоже болела, в горле перекатывался комок тошноты. Хотелось лечь, закрыть глаза и дремать, пока все это как-нибудь само собой не прекратится.

Клима бы на Вылином месте пришла в тихую ярость. И от того, что не смогла выкрутиться во время ареста, и потому что неудачно упала с лестницы, лишив себя возможности побега без посторонней помощи, и из-за очередного плана, пошедшего наперекосяк. Но Выля была куда спокойнее своей обды, и вместо пламенного желания идти по головам во имя своих идей у девушки были терпение и выдержка. Жизнь бок о бок с Климой научила Вылю спокойнее относиться к неожиданным поворотам судьбы и недостаткам вышестоящих, а два года службы в Ордене – молчать об истинных чувствах и трезво мыслить в минуты опасности.

Камера оказалась совсем крошечной, а если хорошенько принюхаться, можно было учуять кисловатый запах квашеной капусты. То ли прежде ее хранили здесь, то ли до сих пор – по соседству. Выля вспомнила, что подобные освещенные коридоры с рядами дверей в каморки-хранилища находятся под центральным зданием Института. В похожей клетушке Клима когда-то закрыла благородного господина помощника заместителя директора, среди воспитанников именуемого Кротом за подслеповатость.

Выля прислушалась и различила за дверью дыхание часовых. Этого и следовало ожидать. Однажды Наргелиса уже допустила оплошность, посадив обду в самый глубокий и темный подвал за тремя дверями. Гораздо удобнее и надежнее содержать опасного узника в комнатушке при освещенном коридоре и охране, которая в случае чего поднимет тревогу. Даже Тенька не сумел бы пробраться сюда незамеченным при свете ламп, а вот к Климе в подземелье ходил запросто.

При мысли о Теньке у Выли на сердце потеплело. Приятно знать, что где-то там, за линией фронта, придумывает невероятные изобретения самый сумасшедший и обаятельный парень на свете, с которым они когда-то целовались в коридоре вот этого самого Института. Отчего-то Выля даже не сомневалась, что Тенька тоже помнит и думает о ней, а тот их поцелуй – первый, но далеко не последний. Наверное, когда живешь в постоянной опасности разоблачения, жизненно необходим кто-то, чей образ будет согревать и указывать путь подобно далекой яркой звездочке.

Выля невольно улыбнулась своим мыслям и вдруг услышала, как по коридору кто-то идет, уверенно чеканя шаги. Наргелиса? Не похоже на нее.

- Ах, вот вы где, – прозвучал гулкий от эха голос наставницы полетов. – Бездельники. Там продовольствие привезли на случай осады, а разгружать некому. Живо наверх! И без возражений. Никуда ваша преступница не денется, я до конца перемены покараулю, а потом пришлете смену.

- А госпожа Наргелиса…

- Ваша госпожа Наргелиса здесь не начальник! В Институте принято подчиняться директору. И если он велел все свободные руки занять на разгрузке, то так тому и быть!

Выля усмехнулась про себя. Наставница полетов привыкла строить воспитанников и на земле, и в небе, неудивительно, что стража не смогла ей возразить. Вот они сходят с поста, быстрым шагом идут прочь по коридору…

Но с чего это вдруг наставнице вздумалось ее караулить? На всякий случай Выля придвинулась ближе к двери, чтобы лучше слышать происходящее снаружи. Она не ошиблась. Когда в подвале стало тихо, наставница наклонилась к щели между дверью и косяком.

- Выля! Ты меня слышишь?

- Да, – выдохнула девушка.

- Обда далеко отсюда? Она будет брать Институт?

Удивление ушло, сменившись досадой. Наргелиса знает, что на допросе Выля будет молчать, поэтому с нее станется затеять такую провокацию.

- Я ничего не буду говорить, – твердо ответила Выля.

- Главное – не признаваться, – четко, почти по слогам, произнесла наставница. – Валейка сказал мне эту фразу. Теперь поговорим?

Выля облокотилась на дверь спиной. Имя главы институтской организации, политика-девятигодки, тоже могло быть провокацией. Либо сказано наобум, либо… но и тогда Валейке уже не поможешь.

- Не получится у нас разговора.

В коридоре тяжело вздохнули.

- Да уж, не получится, а времени в обрез. Выля, неужели ты до сих пор думаешь, будто ваши наставники дурнее вас? Будто они не интересуются историей, политикой, живут здесь в полной изоляции от внешнего мира и ничего не знают ни о ведской стороне, ни о событиях под Фирондо? Неужели вы все решили, что мы за пару лет так и не поняли, кто из детей, которых мы растим и учим, тайно поддерживает Климэн Ченару? Нам, знаешь ли, тоже не нравится, что вы год от года гибнете на войне. И раз уж обда вернулась, Институт откроет перед ней двери. Мы не беззаконный Фирондо с дураком Сефинтопалой во главе, и нам не нужны молнии на полнеба, чтобы принять нашу бывшую воспитанницу. Так вот, Валейка все это понял, и когда увидел, что тебя схватили, то рискнул прийти ко мне, потому что я, в отличие от него, могу явиться сюда и с тобой поговорить. Тебе достаточно доказательств, Сунар?

- Зачем тебе знать, когда здесь будет обда? – спросила Выля. Если все это и было провокацией, то слишком уж изощренной. Наргелиса никогда бы не придумала речь, где говорится, что наставники заботятся о детях. Она сама была от этого далека.

- Никто не хочет здесь второго Кайниса, – наставница говорила отрывисто. – Есть план, как этого не допустить. Но осуществлять его надо не более чем за сутки до штурма, иначе все труды пойдут прахом.

Выля колебалась еще долю мгновения, а потом решилась.

- Сколько я уже здесь?

- Часов пять. Сейчас вечер.

- В таком случае, времени у вас меньше, чем сутки.

- Будь готова ночью, – скомандовала наставница до того знакомым тоном, что сразу захотелось взять доску и защелкнуть ноги в крепления.

Выле казалось, что она с легкостью дождется ночи, коротая время за размышлениями, но вскоре ее потянуло в сон, несмотря на боль. Девушка очнулась, лишь когда ее тряхнули за плечо. Над ней стоял Валейка с фонарем, а дверь была нараспашку.

- Ты ранена, – констатировал Валейка, протягивая свободную руку. Он выглядел непривычно в темной летной куртке поверх шитой золотом алой рубашки и с сильфийской саблей на поясе. Эту саблю, честно купленную на Холмах, Валейке подарил отец при поступлении в Институт.

- Немного, – признала Выля, поднимаясь и осторожно наступая на поврежденную ногу. Боль оказалась слабее, чем она ожидала. Может, все-таки ушиб, хвала высшим силам. – Это правда, что ты открылся наставнице полетов? Об тучу стукнулся так рисковать!

Валейка фыркнул и высокомерно изогнул бровь.

- Вылька, я все-таки политик, а не ветроголовый летчик, и могу просчитать результаты своих поступков до того, как меня схватят и, извиняюсь, придется ласточкой сигать с лестницы!

- Нос не дери, отвалится, – привычно усмехнулась Выля. – У тебя тоже «ласточка» вполне летная получилась.

Юноша подхватил ее под руки, помогая опереться. За то время, что они не виделись, Валейка вырос и раздался в плечах.

- Мне и прежде нравилась мысль сговориться с наставниками. Уже после того, как ты выпустилась, было несколько случаев, когда нас запросто могли раскрыть. Но не стали. А это логическая задачка для шестого года. И в Климиных тетрадях такой вариант был, помнишь?

Они вышли в коридор и заспешили к выходу. Выля хромала так быстро, как только могла.

- Этот вариант был у нее под вопросом.

- Так и время другое было. Здесь многое изменилось… давай-ка завернем в лазарет. Там как раз одни наши сегодня дежурят.

В коридорах было тихо, но Институт не спал. Это Выля поняла, едва они поднялись с подвальных этажей. Шепотки, шорохи, отблески света, опустевшие посты часовых…

- Что вы задумали, Валейка?

- Сдать Институт без боя, когда придет обда. Но сперва надо подготовиться, и у нас на это ночь.

В лазарете Вылю местами забинтовали, местами натерли мазями и попытались уговорить остаться, но девушка только отмахнулась, презрительно фыркнув и невольно поймав себя на том, что по старой памяти относится к врачам с таким же легким высокомерием, как политик Валейка – к летчикам.

Потом они бежали к комнатам наставников, освещая себе путь фонарями. Иногда из коридоров навстречу выныривали другие воспитанники, такие же вооруженные и сосредоточенные, перебрасывались с Валейкой парой фраз и снова убегали в темноту. Некоторых, постарше, Выля помнила, другие во времена ее учебы были совсем детьми и не состояли в организации.

У входа на преподавательский этаж их ждала наставница полетов, тоже с фонарем и легкой ортоной за плечами.

- Внутренние караулы убраны, – сообщил Валейка. – Стражу у окон и ворот пока не трогали, их слишком много.

- Правильно, – кивнула наставница. – Лишние жертвы ни к чему. У задних ворот все тихо?

- Да, я договорился со сторожем. Он сказал, что уйдет последним.

- Все-таки уйдет… Что ж, может, и к лучшему. Идите за мной.

Выля чувствовала себя так, словно перенеслась в свои институтские годы, когда излюбленным занятием Климы было использовать ее втемную. Валейка не успел объяснить подробности плана, и сейчас девушке, уже привыкшей быть в курсе всех заговоров и событий, было неуютно.

Наставница остановилась напротив одной из дверей и постучала.

- Наргелиса, отопри! Есть новости.

Услышав имя, Выля вздрогнула и беспокойно оглянулась на Валейку, но тот кивнул, мол, все идет правильно.

Дверь приоткрылась. Вид у Наргелисы был заспанный, еще более усталый, чем днем. Женщина куталась в халат, в руках у нее поблескивал длинный кинжал. Наргелиса мгновенно разглядела и Валейку, и Вылю. Ее губы сжались, а черты лица закаменели.

- Без глупостей, – предупредила наставница полетов. – Принято решение сдать Институт обде.

- Ах, вот как, – глухо процедила Наргелиса. – Кем же?

- Большинством наставников и воспитанников. Тем, кто против, дано полчаса на сборы. Мы не хотим кровопролития в этих стенах, поэтому уходите через задние ворота, садитесь на паром и отчаливайте в Мавин-Тэлэй. Вас не будут преследовать.

На миг Выле показалось, что бывшая наставница дипломатических искусств сперва нападет на них, а затем убьет себя. Так выглядят люди, которые потеряли все.

- Самой не противно открывать ворота Ченаре? – так же глухо и безвыразительно спросила Наргелиса.

- Не противно, – рубанула наставница полетов. – Поторопись.

Глядя, как Наргелиса молча скрывается в недрах комнаты, Выля поморщилась.

- Ее и таких, как она, действительно отпустят?

Валейка кивнул.

- Знаю, это недальновидно, но таково условие наставников. Иначе они не стали бы нам помогать.

Выля подумала, что Гера бы оценил. А вот Клима вряд ли.

Летние ночи коротки, за окнами светало, а в каменных коридорах продолжала кипеть жизнь. Одни обитатели Института уходили, другие следили за ними, третьи колебались, не зная, какую сторону принять. Иногда все же вспыхивали стычки, лазарет медленно пополнялся ранеными, а главный холл – воспитанниками. Выля оказалась в центре внимания – ее обступили друзья и знакомые, спрашивали про Климу и взрослую жизнь за стенами Института. У всех откуда-то взялись золотистые ленточки, а один семигодка из летного привязал к швабре собственную горчично-желтую куртку и размахивал ею наподобие знамени. Стражники у главных дверей плотнее сомкнули ряды и на всякий случай обнажили ортоны.

Словом, переворот был в полном разгаре, когда с верхних галерей, где у окон в ожидании войска обды дежурили стрелки, примчался командующий, бывший комендант Кивитэ, опытный вояка и благородный господин. Он протолкался через толпу, исподлобья поглядел на заполонивших главный холл воспитанников с наставниками, оценил обстановку и рявкнул:

- Какого смерча вы здесь устроили?!

- Решением большинства постановлено открыть двери обде! – объявил Валейка, и семигодка за его спиной размашисто тряхнул «знаменем». – Вы можете уйти через задние ворота или остаться и присягнуть Климэн Ченаре!

Но командующий не дрогнул. Он сдвинул брови и презрительно сплюнул на пол.

- Что еще за «решение большинства»? На плаху ваше большинство за такие решения! Предатели и бездельники!

- Не сотрясай воздух попусту, – вмешалась Выля, поняв, что воспитанника тот слушать не станет. – Уходите из Института, немедленно!

Командующий глянул на ее потрепанную форму.

- У себя в полевой разведке приказывать будешь! Я тебя вообще не знаю. Где здесь хоть один наставник или нормальный командир?

Воспитанники расступились, к дверям вышла наставница полетов, потрясая огромной связкой ключей, взятой у сторожа.

- В Институте больше нет орденского командования, – сообщила она. – Все ушли: господин директор, госпожа Наргелиса, секретари. Прочь с дороги, отзывай своих вояк и дай мне открыть двери обде.

Командующий сплюнул вторично и не двинулся с места.

- Да пусть эти штабисты уматывают к смерчам! Мы никуда не уйдем, так что сама убирай отсюда своих детей и не лезьте, когда вас защищают от обды! Трусы! Испугались так, что готовы сдаться без боя!

- Мы не испугались! – крикнул кто-то в толпе. – Мы все за обду!

- Ах, так? – рассвирепел командир и выхватил ортону, широко махнув ею перед собой. – У меня здесь две сотни отборных бойцов, и мы сдохнем, но ворота этой гадине не откроем! Убирайтесь из холла, если не хотите драки прямо сейчас! Мы здесь прошли Кайнис и Кивитэ!

УВыли тоже была ортона, но на нее девушка по большей части опиралась, чтобы не хромать, поэтому размахивать не стала, лишь выступила на два шага вперед, оказавшись с командующим лицом к лицу.

- Я тоже прошла Кайнис и Кивитэ, тридцать четыре смерча! А еще я с первых дней была «левой рукой» Климэн Ченары, и сделаю все, чтобы сегодня она вошла в Институт без боя!

Командующий открыл рот, чтобы возразить, но тут по лестнице с верхней галереи кубарем скатился один из стрелков.

- Войско обды!

- Открыть двери! – заорала Выля, и воспитанники ринулись к массивным створкам, тесня стражу.

- Не пускать! – прогремел командующий, выставляя ортону вперед. – К оружию! Мы убьем любого, кто сунется! Готовность стрелкам!

Волна воспитанников попятилась от лезвий и копий. Валейка выхватил свою саблю.

- На что вы надеетесь, защищая Орден? – воскликнула наставница истории. – Что война продлится еще пятьсот лет?

- Или что нас всех здесь забросают взрывчаткой? – добавила Выля. – Ты знаешь еще по Кайнису и Кивитэ, обда не станет церемониться! Она здесь все к смерчам разнесет!

Сверху донесся шум: лучники сражались друг с другом. В толпе воспитанников заплакала девочка.

- Уходите отсюда, – повторила наставница полетов. Валейка поднял саблю, решаясь драться.

- Ни за что, – стиснул зубы командующий и рубанул ортоной.

Выля сама не помнила, каким чудом успела вскинуть собственное оружие и пусть криво, но все же парировать удар. Валейка вскрикнул, его сабля с грохотом упала на каменные плиты, а сверху закапала кровь.

И у дверей началась свалка.

Впоследствии Выля не могла установить в памяти точную очередность событий. Казалось, все они слились в единый комок из криков, лязганья металла и топота ног. Наставница полетов бросила ключи куда-то под ноги и скрестила ортоны с командующим. Старшие воспитанники прижали стражу к дверям, отбирая оружие. Девочка в толпе плакала без остановки. Кто-то поднял с пола швабру с курткой на древке, теперь совсем похожую на знамя, потому что и древко, и желтую ткань обильно залила темно-алая кровь. Кто-то насадил собственную куртку на лезвие ортоны. Вниз с галерей спустились стрелки, но было непонятно, кому они собираются помогать…

Упавшего Валейку едва не затоптали в давке, но Выля успела помочь ему подняться. Юноша был бледен и держался за плечо. Пальцы скользили от крови.

- Ну и куда тебя понесло, «штабист»? – обругала его Выля.

- Я думал, что просчитал… – шепнул Валейка. – А летчиков этому учат?..

- Что нельзя саблей против ортоны махать? Не помню, но я в семнадцать такой дурой не была!

- Мне шестнадцать… Вылька, я умираю?

- Смерча с два! – отрезала Выля. – В полевой разведке на такие царапины даже девчонки плюют!

Валейка несколько приободрился и шататься перестал.

- Институт!.. – еле слышно донесся снаружи голос Климэн Ченары.

- Открыть ворота! – крикнули сразу несколько голосов.

- Ключи! – наставница полетов опустила ортону и зашарила глазами по полу. – Найдите ключи!

- Кто стрелял?!! – завопили с галереи. – Крокозябра твою матерь, кто стрелял?!

- Если они выстрелили в ответ на речь обды… – проговорил Валейка, держась за стену.

- …То нам конец, – закончила Выля. – Либо мы сию секунду открываем двери, либо нас забрасывают взрывчаткой. Иначе нам не доказать, что Институт сдается обде.

- Есть еще способ, – Валейка посмотрел наверх. – Видишь, там, на галерее над дверями палка от триколора? Надо его сбросить. По правилам, крепость, бросившая флаг, считается сдавшейся…

- Это в книжках для политиков, а не на войне, – буркнула Выля. – Но попробовать надо. Сиди здесь, в толпу не суйся.

- Вот еще! – Валейка отлепился от стены и пошатнулся. – Если в разведке даже девчонки… то я тем более! И со своей ногой ты одна по лестнице не заберешься!

- Друг у друга костыли, – фыркнула Выля, но спорить не стала. Кругом по-прежнему была давка и столпотворение, одни дрались, другие искали ключ, третьи бились в запертые двери. Организовать эту толпу было бы под силу разве что Климе.

Выле казалось, что прошло уже около получаса, и они с Валейкой не успеют. Но взрывы не раздавались. То ли обда медлила, что-то предчувствуя, то ли израненное ортонами время растянулось для Института в бесконечно-длинную ленту.

Триколор крепили на века. Видимо, чтобы никто из воспитанников не сумел его оторвать. Валейка обессиленно сполз на пол, уронив голову на грудь, Выля вся взмокла.

- Ключи! – крикнул чей-то заплаканный голос на том конце холла. – Мы нашли!

Выля в последний раз дернула за древко, раздался хруст, треск, и непокорный триколор с шелестом упал по ту сторону стены.

- …Как я потом на одной ноге спускалась с лестницы, таща на себе Валейку, это отдельная история. А остальное вы знаете, – закончила Выля свой рассказ.

Бывший кабинет главы Института был окутан вечерними сумерками. Уютно потрескивало пламя за кованой решеткой очага, горели приглушенным колдовским светом лампы. Клима сидела за столом в большом кресле с мягкой обивкой, а на стульях для посетителей расположились ее «руки»: левая и правая. Впервые за эти годы они снова сидели все вместе.

- Как он сейчас? – спросил Гера.

- В лазарете. На счет «царапины» я, конечно, тогда преуменьшила, но ничего, выкарабкается. Клима, тебе лучше будет его навестить, потому что я обо всех подробностях институтской жизни не знаю.

Обда кивнула, принимая к сведению, и чуть покривилась. Она ненавидела навещать кого-либо в лазарете.

- Плохо, что Наргелиса тебя вычислила. У меня пока нет других агентов в орденском командовании. Хотя, если наставники тоже за нас, можно поискать осведомителей через них, – Клима задумчиво провернула в пальцах перо. – И плохо, что Наргелисе опять удалось уйти. Сами же и отпустили.

- Это был благородный поступок, – отметил Гера.

- Верно, – проворчала Клима, – глупее некуда.

Слушая их, Выля невольно улыбнулась. Ей было так хорошо среди своих, что даже клонило в сон.

- Ничего не меняется. Вы по-прежнему спорите о мерах подлости и благородства.

- Мы уже не спорим, – вздохнул Гера, – а вежливо советуемся.

- Гера советуется, – Клима чуть усмехнулась, – а я принимаю решения.

Выля улыбнулась еще шире. Клима поглядела ей в глаза – остро, оценивающе. И сразу стало неуютно.

- Ты много сделала, Выля. Для нашего общего дела и лично для меня. И я никогда этого не забуду.

- К чему ты ведешь, Клима? – насторожился и Гера.

- К тому, что Выля больше не может быть моим разведчиком в Ордене, – обда пожала плечами. – Значит, нужно подыскать ей новое дело. В орденской армии Выля была командиром отряда «ласточек», но в моей армии ее звание – «левая рука». Руке обды – большие дела. Итак, Выля, чем ты хочешь заниматься?

- Ушам не верю! Клима, ты спрашиваешь мое мнение?

- Я ведь сказала, что ты много сделала для меня, – обда взяла бумагу и придвинула к себе чернильницу. – За это я дарую тебе право выбирать. Даже если ты вовсе захочешь отойти от дел и всю жизнь просидеть на моей шее нахлебником вроде колдунов, я не стану чинить препятствий, и на твоем столе будет лучший в стране хлеб.

- Надо же, – хохотнул Гера. – Я сто раз видел, с каким размахом ты наказываешь, но вот подобные награды на моей памяти раздаешь впервые!

- Согласись, есть за что.

- А если и я однажды захочу сесть на твою шею?

- Ты и сядешь, – безжалостно отрезала Клима. – Когда война кончится, тебе почти нечем будет заняться.

- Это мы еще посмотрим! – не согласился Гера. – Можно подумать, что мой талант командующего применим только на войне. И в мирное время всегда есть место чести, отваге, благородству…

- Да уж, глупости место есть всегда. Выля, твое решение?

«Левая рука» задумчиво провела ногтем по гладкой столешнице. Выле подумалось, что впервые в жизни она может выбрать занятие по душе, но в усталых мыслях одуряюще пусто.

- Я могу подумать?

Клима кивнула.

- Если бы я снова решала за тебя, то скорее всего отправила бы в помощь Ристинке. Помнишь Юргена? Он уже интересовался, не станешь ли ты его коллегой.

- Вот что-что, а обратно в разведку меня совершенно не тянет, – убежденно заявила Выля. – Слишком выматывает.

Клима философски пожала плечами.

Дверь без стука распахнулась, и в кабинет шагнул Тенька. Он совершенно не изменился со времени их последней встречи с Вылей, даже не подрос, как обещал. Кажется, и жилетка с карманами на нем была та же самая. Он улыбался, в глазах сияли добрые смешинки, а светлый вихор на макушке топорщился точь в точь, как она представляла себе тысячи раз.

Выля сама не заметила, как вскочила со стула, подбежала к нему, обхватила за шею и поцеловала. По-настоящему, как это должно быть, когда наяву встречаешь человека, чья улыбка не оставляла тебя в самые трудные минуты.

Гера раскрыл рот, потом закрыл и беспомощно обернулся к Климе. Обда приподняла брови и отложила перо. Тенька в Вылиных объятиях дернулся было, пытаясь отстраниться, но не успел.

В кабинет заглянула Айлаша. Оглядела безмолвную композицию, возмущенно покачнулась на каблуках, а потом взвизгнула на весь этаж:

- Теня! Фаляй-фа! Хра!

Выля повернула голову, увидела источник звука, весь в сиреневых косичках, и пораженно отшатнулась.

- Это моя девушка, – скороговоркой известил Тенька. – Интересненько это… м-да.

- Хаку-даку-улямаса! Фу! – всплеснула руками Айлаша.

- Да сама ты кошка драная! – не осталась в долгу Выля, непостижимым образом поняв все без перевода.

- Шашукака, мутана!

- От мутаны и шашукаки слышу! Крокозябра лохматая!

- Кроко-оу! Жу-жа!

- Об тучу стукнутая!

- Вы, это… не ссорьтесь, – вмешался Тенька. – Выля, это Айлаша, Айлаша, фа-ха Выля. Девочки, ну что тут поделать, не разорваться же мне…

«Девочки» вдруг разом умолкли и развернулись к причине спора.

- Какой ты подлец, – выговорила Выля сквозь закипающие слезы. – Я так ждала! Хоть бы написал! Ненавижу!

Она размахнулась и влепила Теньке звонкую пощечину, а потом выбежала вон, ни на кого не глядя.

- Шашукак! – хлюпнула носом Айлаша. – Я есть не твой девушка никогда! Фу!

Вторая пощечина вышла не такой звонкой, но острые иномирские каблуки убегающей девушки цокали по полу гораздо громче Вылиных башмаков.

- Айлаша! – запоздало крикнул Тенька, но из коридора донеслось:

- Не искать меня никогда! Фу!..

Колдун со вздохом прикрыл дверь кабинета и приложил ладони к покрасневшему от пощечин лицу.

- Вот же крокозябра, – сокрушенно сказал он.

- Тенька, ты, конечно, мой друг, – честно рубанул Гера, – но рано или поздно это должно было с тобой случиться!

- А мне начинает нравиться Айлаша, – меланхолично отметила Клима.

Тенька скорчил обоим друзьям кислую мину и все же отправился на поиски обиженных им девушек.

Занималось раннее утро третьего дня после взятия Института. На летном поле было тихо и пусто, лишь блестел мокрый после ночного дождя песок, кое-где тронутый изморозью. Небо казалось необычайно высоким, облака взмахивали синими крыльями в такт движениям ветра.

У кромки поля показалась одинокая фигурка с доской в руках. Старая горчично-желтая форма сидела гораздо лучше, чем три года назад. Стали более покатыми плечи, куртка приятно жала в груди. Лишь тонкие соломенные волосы все так же падали на длинный нос.

Клима кинула взгляд на небо и вставила ноги в крепления.

Рывок, ком в горле, привычное скольжение по воздуху от ямы до ямы.

Небо кидается навстречу, неприветливо дергает сквозняком за пряжку на «змейке».

- Ченара! Ну, кто так взлетает?! Кому я на девятом году «хорошо» за контрольную поставила?

Этот голос, безжалостно обличающий все ее ошибки в небе, больше не раздражал. Наверное, оттого, что Клима теперь знала, почему ошибается.

Сделав еще круг над полем, она приземлилась возле наставницы полетов.

- Ты следила за мной?

- Увидела из окна. Что это за доска, Клима? У Ордена таких нет. Трофей с Холмов?

- Почти, – Клима отщелкнула крепления, сошла на землю и поставила доску вертикально на ребро. – Она сильфийская, пусть и хорошая. На сильфийской доске я бы никогда не отлетала контрольную на «хорошо».

- На чем же ты летала, позволь спросить?

Клима усмехнулась, глядя в небо.

- А вот это пока военная тайна. Но тебе, сударыня наставница, стоит ее узнать…

====== Лирическое отступление в жанре “Злобный автор” ======

Комментарий к Лирическое отступление в жанре “Злобный автор” Это маленькая хулиганская вставка, исключительно в порядке бреда. Автор долго думал, выносить ли ее в отдельный рассказ, и решил, что проще выложить тут.

Мне уже давно хотелось написать что-то в подобном духе, а тут и тема придумалась, и звезды сошлись. =)

Автор сидит в кресле, коварно поигрывая клавишами ноута, и оглядывает столпившийся вокруг него цветник.

Автор: Я собрала вас здесь, дорогие персонажи, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие…

Клима (угрожающе): От тебя опять удрало вдохновение?

Тенька (шурует веником по потолку): Ща поймаю эту заразу! Из-за нее про нас мало пишут!

Гера: Уж кто бы жаловался! Гроза Принамкского края, Средиземья, Нарнии и дюжины дополнительных миров!

Тенька: Это в будущем, а сейчас я уже вторую главу по милости автора чего-то огребаю.

Юрген: Ты огребаешь?! Да она меня чуть не сожгла! А во второй книге чуть не утопила! А в первой и того хуже…

Все: Чуть не закопала?

Юрген: Женила!

Липка (мрачно): Не одного тебя!

Автор: Молчать! Сидеть, бояться! Отложить веники!

Никто не обращает внимания, лишь Клима снисходительно ухмыляется. Автор умоляюще на нее смотрит, Клима делает вид, что не понимает намека.

Автор (занося руки над клавиатурой): Я вот кому-то сейчас лишние два сантиметра носа напишу и десяток морщинок!

Клима тут же проникается и командует: Тихо!

Все волшебным образом умолкают.

Автор (прокашлявшись): Итак, как уже говорилось, я собрала вас здесь, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие. До эпилога доживут не все!

Клима: Не посмеешь!

Дарьянэ (хлюпает носом): Да-а, вот я тоже так думала! А она меня – ортоной, посреди ночи!

Лернэ тоже начинает всхлипывать. В знак солидарности.

Тенька: Это стопудово буду не я!

Юрген: Почему это ты так уверен? С нашего автора станется!

Тенька: А вы на шапку посмотрите!

Все дружно вытягивают шеи и смотрят на фикбуковскую шапку, которая в каждой главе служит им крышей над головой.

Лернэ: А что такое «Ангст»?

Гера: Это то, чем последние десять глав занимается Юрген!

Юрген: Посмотрел бы я на тебя! И в свете последних известий это очень даже реально!

Гера испуганно прижимает к себе Лернэ.

Липка: «Мифические существа»?! Мы, сильфы – гордый и прекрасный народ, а не какие-то там существа!

Зарин: Может, имеется в виду крокозябра?

Хавес (поглядывает на Наргелису): Ага, может.

Айлаша: Оу! «Попаданцы»! Это про Теньку! Хм. Или про меня?..

Выля (вздыхая): Все мы тут попаданцы. Порой так вляпаемся по милости автора, не знаешь, как выбираться!

Тенька: Да вы не туда смотрите! Предупреждения глядеть надо!

Хавес: «Элементы гета»?! Всего-то «элементы»?! Какого-растакого наша авторша пишет один махровый «джен»?

Тенька: Ну, во второй части вообще-то…

Клима: Убью! И автора мне для этого не надо.

Тенька благоразумно затыкается.

Хавес: Не, этот ваш «джен» надо срочно исправлять!

Зарин: Только через мой труп!

Хавес (просматривает НЦшные жанры): О, давай, «некрофилия» тут тоже есть!

Гера: Тихо вы, извращенцы. Я, кажется, нашел!

Юрген: «Смерть второстепенного персонажа». Ты об этом?

Липка: А бывает основного?

Дарьянэ (обиженно): Еще как бывает! Вторую часть гляньте!

Все глядят шапку над второй частью и впечатляются.

Тенька: Теперь надо определить, кто из вас является, по мнению автора, второстепенным персонажем.

Лернэ: А может, у нее самой спросим?

Клима (с опаской глядя на клавиатуру, источник ее неприятностей и морщинок): Нет. Сами разберемся. У нас тут три работника разведки.

Дарьянэ: Четыре!

Клима: Ты мертвая, ты не в счет.

Дарьянэ: На самом деле я не…

Все: Не спойлери!

Тенька: Да ладно, а чего, кто-то еще не знает?

Гера (косится на Юргена): Вообще-то да! Тут человек уже десять глав страдает!

Юрген: Я не человек! Я «мифическое существо»! И к тому же основной персонаж, значит, бояться мне нечего.

Дарьянэ: Я вот тоже так думала!

Клима: У тебя другая ситуация была. Лично я вне опасности. Автор ради одной меня эту кашу на три тома заварила!

Гера: Тогда нам с Вылей тоже бояться нечего.

Клима: Тебе – нет, пусть только попробует тебя ухлопать до победы. А вот насчет Выли я что-то сомневаюсь.

Выля: Эй! Я тоже главный герой!

Клима (безжалостно): Это ты в первой части им была, а во второй о тебе ни слуху, ни духу.

Выля: Да на мне все подполье держалось!

Липка: Так ведь за кадром. Я, может, тоже за кадром ночей не сплю, координирую действия подчиненных, но кто об этом вспомнит до тех пор, пока не решит написать, как меня чуть не придушили ради Тенькиных каракулей!

Выля: Если на то пошло, убивать надо Наргелису!

Наргелиса: Что-о-о?!!

Клима: Кстати, да. Я это еще с первой части планирую сделать!

Наргелиса: Изверги вы! Я тут единственная радею за законное правительство, меня нельзя убить!

Клима: Когда это «правительство» прикажет долго жить, то очень даже можно!

Наргелиса: Это в первой части я была статистом без имени и фамилии, а теперь автор меня назвала и полюбила. У меня даже биография есть!

Хавес: И любовничек…

Наргелиса: А вот ты точно умрешь! С твоей помешанностью на «гете» в «джене» делать нечего!

Хавес (плюнув): Вот же вредная баба…

Поднимается половица и высовывается рыжая голова Майтимо.

Майтимо: Псс! Ребята, убейте Саурона из вивария, и все довольны!

Автор (приминая половицу креслом): Кыш отсюда! Ты не из этой книжки. И вообще я тебя усыновила, а на самом деле ты не родной!

Майтимо: Вот же Моргот, и как мне теперь с этим жить?

Автор: Иди к родному отцу!

Тенька: К Феанаро?

Автор: К Профессору!

Майтимо: Не-е! У вас тут только «смерть второстепенного персонажа», а у нас две трети Белерианда ухлопали чисто ради антуража. И руку мне оттяпали. А потом вообще спалили без права перевоплощения. Лучше я в ЧКА пойду бояр-рышник собирать!

Автор (коварно хихикая): А ты оригинал читал?

Майтимо дают бессмертное творение Васильевой и Некрасовой. Он вчитывается, потом начинает ругаться.

Тенька: Ты иди пока по чужим фанфикам поброди. Их тут мно-ого!

Клима (сочувственно): Только на шапки смотри. Под голубые лучше не заглядывать.

Липка: Кто же у нас все-таки умрет?

Ристинка: По логике, умереть надо мне. Я второстепенный персонаж, и работа у меня опасная.

Амадим: Ты чего удумала?! Нет, так не годится! Я тебя никуда не отпущу!

Зарин: Скорее уж мне. Все равно мне тут написали несчастную безответную любовь, терять нечего. Да и работа, опять же. М-да.

Тенька: Умрет тот, о ком наша автор не удосужилась наспойлерить в «Интересненько»!

Дарьянэ: Это еще ничего не значит!

Возвращается Майтимо. Без руки, с выжженной звездой на груди, лохматый и в губной помаде. Все сочувственно ахают и радуются, что про них не пишут фанфики.

Майтимо: Это что! Вы Трандуила не видели!

Ввинчивается обратно под половицу. Автор окончательно придавливает место утечки креслом.

Липка: В какой хоть главе нам готовиться?

Автор шурует по своим записям и гордо сообщает: В десятой! Или в одиннадцатой, как получится. Вот я еще эпиграф туда послезливее запихну!

Наргелиса (нервно дергает глазом): Может, жребий кинем?

За неимением шапки по кругу пускают Тенькин мешок. За неимением бумажек каждый вытягивает себе оттуда что-нибудь на память.

Юрген (оглядывая толпу друзей с разными невообразимыми штуковинами в руках): Ну и как мы определим, что из этого плохой знак?

Зарин (вертя в руках веревку и мыло): Похоже, со мной все ясно.

Тенька: А если и тебе негодящий крюк попадется?

Зарин: Я буду проверять!

Хавес: Эй, а кружка медовухи чего значит?

Клима: Пей и молчи в тряпочку, гетщик.

Хавес: От гетщицы слышу!

Выля: А я вот доску вытянула. Тенька, зачем тебе в мешке целая доска?!

Тенька: Положи на место, это опытный образец к следующей главе!

Наргелиса (гремит цепями): Это тоже опытный образец?

Тенька: Нет, это комплимент от автора!

Лернэ (прижимая к груди здоровенный градусник): А это?

Тенька: А это вообще не из нашей книжки. У нас таких пока не изобрели.

Клима (озирается по сторонам): Погодите-ка, а где автор?

Все начинают искать блудного автора. Из-под половицы опять вылезает Майтимо и тоже включается в поиски. Наконец, Липка дедуктивным методом вычисляет местонахождение двери в соседнюю книжку, и все дружно вваливаются туда.

За дверью разброд и шатание, слоняются полубезымянные персонажи, мажорные светящиеся животные и болотные пучеглазики.

Клима (возмущенно): Нет, ну вы поглядите! Пока мы там жребий кидаем, она тут уже новую вселенную клепать затеяла!

Юрген: Произвол!

Майтимо: Лучше бы про меня чего нормального написала!

Автор (отмахивается): Про всех напишу, а сейчас у меня вдохновение! Хм, интересно, хасажане длину в верстах будут мерять или в километрах? Или они настолько тупые, что…

Безымянный пока персонаж: Я попрошу не обобщать насчет тупости хасажан!

Все: А мы пока попросим тебя! Отсюда и вон! Где там веник?

Находят веник и выгоняют вдохновение в мир «Формулы власти». Автор беспомощно за этим наблюдает.

Клима: Давай-давай, не халтурь, у тебя с нами уже финишная прямая, читатели заждались!

Тенька: И мы тоже!

Гера: Кто бы говорил, у тебя в «Интересненько» полно персонального текста, в отличие от нас!

Тенька: Она его больше не пишет! Идеи подходящей нет, говорит. Знаем мы эти идеи! Ее просто Майтимо достал!

Майтимо: Что-о-о?!!!

Тенька: Ага, говорит, ты не родной, а приемный, чего на тебя килобайты переводить!

Автор набирает на клавиатуре несколько слов, и вредный колдун огребает виртуальный тексто-подзатыльник.

Тем временем вдохновение окончательно выгоняют из новой вселенной в старую. Автор с сожалением глядит на недопридуманные полчища болотных пучеглазиков и возвращается к знакомым малиновым крокозябрикам.

Липка: Автор, а кто из нас умрет-то?

Автор: А вот допишу до десятой главы и узнаете!

====== Глава 7. Прошлое и будущее ======

И наша жизнь стоит пред нами,

Как призрак на краю земли,

И с нашим веком и друзьями

Бледнеет в сумрачной дали...

Ф. Тютчев

В ранний час коридоры тайной канцелярии были пусты. Только уборщица Тоня своей верной шваброй бесшумно натирала и без того гладкие полы. При виде Юргена Тоня выпрямилась и улыбнулась.

- С возвращением!

Юрген кивнул, чувствуя, что имеется в виду не только его приезд из Принамкского края, но и возвращение в профессию после нескольких месяцев беспросветного горя и затворничества. Откуда-то Тоня все знала. Впрочем, как обычно.

Уборщица сняла со швабры тряпку, без единого всплеска намочила ее в ведре с водой, отжала и плавным движением снова обернула вокруг палки.

- Липка тебя ждет.

- Разве он уже у себя? – удивился Юрген. Он считал, что явился первым.

- Еще, – поправила Тоня. – Последнее время Костя ночует на работе.

- У нас опять дипломатический аврал?

- Скорее – архивный, – загадочно сообщила Тоня и наклонилась, вымывая плинтус.

Юрген понял смысл этих слов, лишь переступив порог их с Липкой кабинета. Все свободное пространство было завалено бумагами разной степени древности. На столах и под столами, на подоконнике и даже на полу, подпирая кадку с березой, высились желтоватые, пахнущие пылью стопки книг, папок и просто пачек документов, крест-накрест перетянутых веревочками. Самого Липку за этими бумагами было едва видно, лишь скрип пера выдавал его местоположение и, если приглядеться, встрепанная светловолосая макушка над одной из стопок.

- Что это ты здесь устроил? Инвентаризацию библиотеки?

Скрип прекратился, а помимо макушки из-за стопки выглянула вся верхняя половина Липкиного лица, от прямой челки до голубых глаз.

- А, Юрка! Наконец-то ты прилетел. Проходи сюда, поможешь.

Добраться до начальника оказалось непростой задачей: Липка явно не утруждал себя протаптыванием тропок к своему рабочему месту, сваливая бумаги как попало. Юргену даже вспомнились высокие неприступные стены Кайниса.

Липка сидел за столом на крохотном пятачке свободного пространства. Перед ним лежало сразу три раскрытых фолианта, в которых подчиненный опознал прошитые и переплетенные счетоводные бумаги пятисотлетней давности. На коленях у Липки была записная книжка, в которую тот вносил какие-то пометки. Открытая чернильница венчала собой одну из стопок на полу. Чуть поодаль, у подоконника, примостилась одинокая подушка, запачканная чернилами.

Липка взял перо в зубы, запустил освободившуюся руку под стол и извлек оттуда древний принамкско-сильфийский словарь. Другой рукой он поворошил страницы записной книжки и вырвал одну, исписанную с обеих сторон.

- Садись и поищи, как переводятся вот эти выражения.

- Ты же знаешь принамкский язык как родной, – удивился Юрген.

- Современный принамкский, – поправил Липка. – А здесь устаревшие выражения жителей Голубой Пущи. У них и у горцев есть свои диалекты, причем совершенно разные и порой мало общего имеющие с принамкским. При древних обдах эти диалекты еще были в ходу, на них часто составлялись копии документов. Мне даже кажется, что когда-то в Принамкском крае был не один государственный язык, а три, но с постепенным усилением Гарлея горский и пущанский диалекты изжили себя.

- Ты заинтересовался исторической лингвистикой? – уточнил Юрген, раскрывая словарь. Страницы пахли плесенью.

- Можно и так сказать, – ухмыльнулся Липка. – Все началось вскоре после того, как ты улетел в Принамкский край. Наше начальство внезапно задумалось над одним любопытным феноменом: почему пятьсот лет назад обду, законную правительницу, обладающую всем, свергли с такой легкостью, а в наши дни какая-то Климэн Ченара сумела удержаться, имея кучку крестьян и сундучок золота?

- Предыдущая обда прогневила высшие силы, – пожал плечами Юрген. – Это ведь известно.

- Но ее не молния поразила, – напомнил Липка, – а вполне обыденно насадили на копья. Вот начальство и заинтересовалось, как должны сложиться события, чтобы в один прекрасный день повелительницу огромной сильной страны вдруг ни с того ни с сего объявили беззаконием и убили, а многие люди не только не воспротивились, но и поддержали убийц, стали сражаться против кучки тех, кто был за обду, захотели предать забвению прежние времена. Неужели во всем этом виноваты лишь высшие силы? И можно ли проделать подобное без их участия?

- Ничего себе, – присвистнул Юрген. – Климу все-таки решили убрать?

- Уберешь ее теперь, – не без сожаления вздохнул Липка. – И начальство понимает это не хуже нас. Но ослабить, задержать ее продвижение вглубь Ордена, оставить границы владений хотя бы в рамках прежних ведских – это тоже немало. Ты знаешь, насколько нам невыгоден единый Принамкский край. Есть сведения, что тогда, пятьсот тридцать два года назад, между Верховным и первым наиблагороднейшим Ордена был заключен договор, согласно которому Ветряные Холмы полностью оплачивали расходы, связанные с переменой власти в Гарлее. А это дело затратное, Юрка. У Верховного тех лет не могло быть больших средств, даже если бы он ради такого дела продал весь свой дворец. И какой из этого вывод?

- Люди почти все сделали сами.

- Верно, – Липка раскрыл записную книжку на одной из первых страниц. – Я нашел копию этого договора. Сумма действительно была смешная, а основную помощь сильфы оказывали, позволяя размещать на своей территории штаб заговорщиков. То есть, заговорщики возникли при обде без нашего участия! И отсюда вопросы: при каких обстоятельствах это получилось, и нельзя ли в наше время Холмам помочь провернуть то же самое? Благо, нынче у Верховного средств хватает.

- Ты сумел что-нибудь найти?

- Мне кажется, что да, – кивнул Липка. – Правда, пока не могу дать этому объяснения. Вот, смотри, Юрка, – он показал подчиненному первый лист записной книжки. – Я начал с того, что проанализировал все важные события, произошедшие за время правления последних пяти обд. Не было ли где серьезных волнений, неурожаев, возрождений культа крокозябры и тому подобного. В результате получилось, что последний крупный военный поход случился в самом начале правления последней обды. В горах развелись разбойники, и обда лично возглавила войска, чтобы от них избавиться. Это удалось с блеском, народ носил ее на руках и слагал песни в ее честь. Потом – мир и тишина, которые закончились переворотом.

- Непонятно, – констатировал Юрген.

- Необъяснимо, – согласился Липка. – Тогда я притащил сюда из архива все бумаги тех лет, какие только смог отыскать: от экономических расчетов до беллетристики, и начал просматривать. Хочу тебе сказать, мы, оказывается, многого не знаем о людях эпохи обд! Они всюду использовали колдовство, и в своде законов было много того, что относилось только к колдунам. Эти законы почти не изменялись от обды к обде, все их знали, все привыкли, например, к тому, что за некоторые преступления колдунов судили легче или наоборот строже, чем обычных людей. Колдуны-простолюдины по многим правам и обязанностям приравнивались к людям аристократического происхождения. А вот в армии они совсем не служили, в отличие от нынешних, и колдовство крайне редко использовалось при боевых действиях. Почти единственный известный истории случай был, кажется, при обде Ритьяре Танаве, когда люди отражали нападения морских захватчиков. Но и тогда колдуны не ходили в бой вместе с прочими солдатами, как сейчас веды, а на солидном расстоянии взывали к высшим силам.

- Надо бы это Теньке рассказать, – фыркнул Юрген. – А то он, похоже, не подозревает, что его историческая миссия – не взрывчаткой баловаться, а чинно взывать к высшим силам.

- Думаю, Теньку это не остановит, – в тон подчиненному ответил Липка. – Тем более, времена уже не те. Изучая законы и счета, я обратил внимание, что лет за пятнадцать до свержения обды отношение к колдунам стало меняться. По закону им даровали все больше вольностей, а запретов налагалось все меньше. При Гарлейском дворце открыли что-то вроде школы, где придворный колдун обучал своему искусству талантливых детей. Дальше – больше. Например, суды оправдывали колдунов намного чаще и, насколько я понял, не всегда справедливо. Почувствовав вседозволенность, многие колдуны стали осознанно нарушать законы, относясь к обычным людям не лучше, чем к животным. А обда бездействовала.

- Но почему? – Юрген не знал о том разносе, который учинила Клима своим колдунам под Кивитэ, но видел, как она обрывает им крылья всякий раз, если они пытаются мнить о себе слишком много. И сильф был уверен, что если Климе придется судить колдуна и обычного человека, наказан будет виновный, кем бы он ни был.

- Я думаю, таким образом обда старалась упрочнить свое положение, – медленно проговорил Липка, сверяясь с записями. – В те времена колдуны были солидной силой, если не принимать в расчет, что они не воевали. Впрочем, армию обда тоже не забывала, к концу ее правления военные по своим привилегиям немногим уступали колдунам.

- Но ведь ты сам говорил, что ее положение было прочным, – напомнил Юрген.

- Говорил, – Липка запустил пальцы в волосы. – Это и есть самое непонятное. Примерно за пятнадцать лет до переворота безо всяких видимых причин обда начинает подлизываться к колдунам и армии. И если мои выводы верны, именно это ее в итоге погубило. В Орден объединились люди, которые пострадали от вседозволенности колдунов и не надеялись добиться справедливости. Я нашел протоколы первых заседаний Ордена. В общих чертах там говорится о том, что на Холмах нет колдунов, Верховный никак не выделяет говорящих с ветрами, и поэтому сильфы живут намного лучше и спокойнее, пусть и беднее людей. Значит, надо и людям перенять сильфийский образ жизни… Кстати, когда ты переведешь вот эти старопринамкские фразы, мы сможем узнать точное содержание первых речей наиблагороднейшего.

- Но ведь не может быть, чтобы обда не понимала последствия своих поступков! – воскликнул Юрген. – Та же Клима умеет просчитать свои действия получше, чем целая группа наших аналитиков. Если у обды действительно были причины опасаться за свою власть…

- Причины, о которых мы не знаем? – Липка с шелестом пролистал записную книжку. – Проснулась она в одно прекрасное утро и думает: «С сегодняшнего дня я боюсь ослабления своей власти, и поэтому буду ее усилять. Лучше мне перестараться в этом деле, чем наоборот!»

И тут Юргена осенило.

- Липка! Ты ведь прав! Все так и было! Сам подумай: обда боится потерять власть, принимает в целом правильные, но недальновидные решения. Обда, Липка! Человек, который вообще не должен ошибаться, лепит одну ошибку за другой! Здесь может быть только одно объяснение!

Липка нахмурился.

- Ты клонишь к тому, что именно тогда у нее пропал талант?

- Конечно! Это очевидно! Ты можешь вообразить себе Климу, опасающуюся за власть? Да она движением брови умеет стирать в порошок! А вот если, как ты говоришь, в одно прекрасное утро обда проснулась и поняла, что дар высших сил пропал – тогда у нее были все причины бояться свержения! И, возможно, не пятнадцать лет спустя, а намного раньше.

- Здесь нам остается только гадать. Но остальное, Юрка, очень похоже на правду. Я даже могу предположить, что через привилегии колдунам обда пыталась задобрить высшие силы, но успеха это не принесло. Разве только потом, после переворота, ни один из колдунов не примкнул к Ордену, и эта традиция держится до сих пор.

- А Орден до сих пор твердит, какое беззаконие творилось при обдах и колдунах! – добавил Юра. – И со своей точки зрения они даже правы.

- Правы, – пробормотал Липка. – Пожалуй, на этом и можно сыграть. Дар высших сил мы у Климэн Ченары не отберем, а вот остальное…

- Хочешь предложить начальству толкнуть ее на необдуманные решения? Вряд ли выйдет, она ни с кем не советуется.

- Можно зайти с другой стороны, – Липка обмакнул перо в чернила и занес над чистой страницей записной книжки. – Мы поможем Ордену искусственно создать настроения, которые пятьсот лет назад привели его к власти. Например, если взять эти документы и должным образом преподать, наиблагороднейший легко уговорит жителей Голубой Пущи вмешаться в войну на стороне Ордена. И у нас будет сила, которая сдержит Климэн Ченару, не даст ей взять Мавин-Тэлэй. А если мы сейчас поторопимся – то и переправиться через Принамку. Верховный совсем не против, если новая линия фронта проляжет по реке. Главное, чтобы не дальше.

- Климе это не понравится, – отметил Юрген.

- У нее нет агентуры в командовании Ордена и в Голубой Пуще, – отрезал Липка. – Поэтому она ничего не сможет сделать. Да и узнать должна как можно позже.

- Я понимаю.

- Не сомневаюсь. К тому же, уверен, что до конца операции тебя с Холмов на всякий случай не выпустят. А теперь, Юрка, подай мне вон тот фолиант с подоконника и раскрой на семидесятой странице. Я хочу выписать для отчета кое-какие тезисы…

Утреннее солнце начинало понемногу заглядывать в окно. Нежные лучи золотили пыльные обложки книг, лакированную столешницу и Липкины руки, державшие перо. Один луч взобрался по его спине, скользнул по волосам, делая их светло-соломенными.

Юрген подумал, что не будь у начальника заостренных ушей и прозрачных голубых глаз, его можно было бы запросто спутать с человеком. В точности так же, сдувая со лба золотистую прядь и чуть хмуря брови, обычно сидела за своими документами Клима. На миг сильфу почудилось, что он вовсе не улетал никуда из штаба обды. Все так же светит солнце, дружественно настроенное начальство планирует очередную интригу, в подробности которой не спешит посвящать… Интересно, Климе и Липке кто-нибудь говорил, насколько они похожи? Вряд ли, из общих друзей у них только сам Юрген, а он, как показала жизнь, до последнего склонен не замечать того, что у него под носом. Вот и сейчас: сходство этих двоих просто бросается в глаза, а он обратил внимание лишь почти год спустя. Хотя, прежде, возможно, это было не так заметно. Клима в два раза младше Липки, и «повзрослела» совсем недавно.

Костэн Лэй оторвался от записей и глянул на подчиненного. Он смотрел не в упор, как Клима, но не менее проницательно.

- Ты хоть завтракал сегодня?

- Да, в дороге.

- А домой, конечно, не залетал?

Юрген пожал плечами. Домой ему не хотелось. Там не ждало ничего, кроме тоски, пустоты и сада, который помнил Дарьянэ.

- Иди к Тоне, – распорядился Липка. – Пусть отыщет для тебя парадную форму. Возьму тебя с собой на доклад. Раз уж ты с Принамкской обдой на короткой ноге, то и нашему Верховному пора являться лично. Там заодно и позавтракаем, потому что я последний раз нормально ел, кажется, еще дома.

Он не пошутил, как обычно, о привычке подчиненного пересиживать на работе личные неурядицы, и Юрген был ему за это благодарен.

Мог ли всего пару лет назад вчерашний стажер Юрген Эв представить, что смерч занесет его в самую гущу политических событий? А теперь он вместе с Липкой стоит в кабинете Верховного Амадима, и глава четырнадцатого корпуса представляет молодого агента как «того самого» посла к обде в Принамкский край.

Верховный Амадим, в отличие от Липки, был на Климу совершенно непохож. Обда – хитрая, порывистая, с пронзительным колючим взглядом. Амадим же, сидевший в глубоком кресле у стола, казался неторопливым и холодным, хотя излучал вежливую доброжелательность. И уж его-то с человеком не спутаешь даже темной ночью со спины: фигура вытянутая, кудри легкие, точно припорошенные пеплом, а пальцы длинные и тонкие, с узловатыми суставами. Взгляд был устремлен куда-то вдаль, словно Верховный слушал не главу четырнадцатого корпуса, а ветер за окном.

В кабинет подали горячий укропник со свежими лепешками, Липка под мерное звучание начальственного доклада преспокойно угощался уже второй, а Юрген был не в силах проглотить ни кусочка. Ему еще ни разу не доводилось завтракать в настолько высоком обществе. Конечно, если рассудить здраво, общество Климы, Геры и Теньки было нынче высоким не менее, но сознание упорно отказывалось проводить подобную параллель. Поэтому Юрген сидел, неестественно расправив плечи, на которые давила тяжесть серебряных погон парадной формы. Пару раз Липка незаметно пихал его под столом, но ничего этим не добился и вскоре оставил попытки расшевелить впечатлительного протеже.

- Таким образом, – подытожил глава четырнадцатого корпуса, – Последний визит Юргена Эра в Принамкский край можно считать удачным с дипломатической точки зрения. Обда Климэн вновь прислала Ристиниду Ар, выразила плановое письменное согласие со всеми пунктами текущих договоров и передала устные традиционные пожелания всех благ лично вам.

- Хорошо, благодарю вас, – кивнул Верховный, продолжая задумчиво глядеть поверх головы докладчика. – Сударыня Ристинида размещена в тех же комнатах, что и в прошлый раз?

- Да, господин Амадим.

- Славно. Распорядитесь, пусть передадут сударыне Ристиниде, что сегодня в три пополудни я жду ее для беседы в саду, – говоря о Ристе, Амадим будто бы оживился, сделал глоток укропника изснежно-белой чашечки, несколько раз моргнул и посмотрел на Юргена. – А теперь я хотел бы послушать, что скажете мне лично вы.

От такого поворота дел у Юргена язык к нёбу прилип. Смерч разберет, чего Верховный хочет услышать!

Липка проницательно глянул на друга и отложил лепешку.

- Будьте любезны задать интересующие вас вопросы, господин Амадим.

- Я с радостью на них отвечу, – поспешил добавить Юрген, чтобы его не сочли совсем уж немым чурбаном, непонятно как пробившимся в высокие послы.

Видимо, Амадим все-таки подумал нечто в этом роде, поскольку чуть улыбнулся и уточнил:

- В гостях у обды вы столь же немногословны?

- Климэн Ченара не любит болтунов, – ответил Юрген, надеясь, что это прозвучало не дерзко.

Теперь Амадим выглядел заинтересованным.

- А что она любит, по-вашему? Я слышал, вы с нею друзья.

- Да… – юноша замялся. – Да, пожалуй. Насколько это возможно с таким человеком, как Климэн.

- Ей чужды дружеские чувства?

- Не сказал бы, – Юрген снова умолк, подбирая слова. – Она не любит проявлять их открыто. Объективно говоря, жизнь Климэн Ченары не назовешь простой, и поэтому она сама непроста, – Верховный слушал участливо, не перебивая, и юноша слегка осмелел. – Нам всегда есть, о чем побеседовать, но она никогда не забывает, что я сильф с Холмов.

- Как думаете, почему она заинтересована именно в вас?

- Мне выгодно иметь такого посла от сильфов, как ты.

- Которого можно обмануть и подставить?

- Который на меня за это не обидится.

- Так вышло, что я знаю ее с Института, – как можно непринужденнее пожал плечами Юрген. – Еще мы по разу спасли друг другу жизнь.

- Да, подобные вещи всегда способствуют укреплению добрых отношений, – согласился Верховный. – Ну а каково ее отношение к сильфам в целом?

- Обда не станет, подобно ведам, избегать дипломатических и торговых договоров.

- То есть, она настроена на продолжительный союз?

- Я не могу знать мысли Климэн Ченары, господин Амадим, – еще мгновение Юрген не решался заговорить об этом, но потом выпалил: – Однако ее крайне интересовало ваше мнение о сударыне Ристиниде. Мне показалось, в этот раз Климэн намеренно отправила сюда именно ее, хотя недостатка в компетентных людях больше нет. Она желала бы, чтобы беседовать с сударыней Ристинидой вам было не менее приятно, чем обде – со мной.

- Вот как? – усмехнулся Верховный. – Климэн заявила это напрямую?

- Скажи прямо, ты хочешь, чтобы Амадим увлекся Ристей, или всеми силами намерена этого избежать?

- Вот ты сперва узнай, как оно на самом деле, а там посмотрим.

- Почти. Насколько вообще может такой человек, как Клима… Климэн, говорить прямо.

Юргену показалось, что его слова привели Верховного в отличное расположение духа.

- Что ж, – сказал Амадим, снова делая глоток из чашки и отщипывая край лепешки, – если Климэн была столь мила и приветлива с вами, то и мне не зазорно оказать ее послу ответную любезность. Кстати, а что сама сударыня Ристинида: рада ли возложенной на нее миссии?

Вопрос поставил Юргена в тупик.

- Мы с ней об этом не разговаривали…

Видимо, он ляпнул что-то не то, поскольку Липка незаметно наступил ему на ногу и заговорил сам:

- Сударыня Ристинида – благородная госпожа по рождению, как вы знаете. Она воспитана уважать наши традиции и сполна отдавать долг служения своей стране. Миссия, возложенная на нее обдой, почетна, соответствует ее статусу, возможностям и воспитанию. Я знаком с сударыней Ристинидой, и могу сказать, что у нас в гостях она – на своем месте. И это неудивительно, если предположить, что в вашем лице она обрела то, чего ей недоставало дома.

Юрген вспомнил, как Липка учил его этому: изящно уйти от прямого ответа, вежливо побродить вокруг да около и подытожить комплиментом собеседнику. Но юноша не думал, что подобный финт можно проворачивать не только с политическими противниками, но и с Верховным.

- Что ж, – тем временем кивнул Амадим, – отрадно слышать о таком взаимопонимании между мной, обдой Климэн, сударыней Ристинидой и вами, Юрген Эр. Все это способствует благополучию нашей внешней политики. Однако я не стану забывать об иных правителях людей, которые так же смеют рассчитывать на некоторую признательность с нашей стороны, – он обратился к главе корпуса: – У вас появились соображения по тому вопросу, который я озвучил при нашей последней встрече? Есть возможность привлечь к известному нам конфликту Голубую Пущу, чтобы наши новые союзники не столь быстро истребляли прежних?

- Да, такие соображения есть, – глава четырнадцатого корпуса выложил перед Верховным несколько исписанных листов бумаги. – Присутствующий здесь господин Костэн, который как раз специализируется на истории и культуре Принамкского края, составил список возможных аргументов, подтвержденных исторически. Предлагаю вам ознакомиться с ними, выбрать наиболее удобные и на этой основе составить письмо наиблагороднейшему в Орден. Кроме того, я прилагаю мои собственные рекомендации.

Верховный мельком пробежал бумаги глазами и, судя по всему, остался доволен.

- Благодарю за своевременность. Господин Костэн, не прекращайте ваших изысканий. Мне нужны сведения обо всем, что касается обд, особенностей их правления и свержения.

Липка степенно склонил голову, и серебряные погоны сверкнули на его плечах.

- Я служу Небу и Холмам, господин Амадим.

- Как мы все, – благосклонно кивнул Верховный и прихлопнул бумаги длинной ладонью. – Подготовьте гонца к пяти часам. Я намерен сегодня же составить письмо и послать его наиблагороднейшему. Обда на днях будет у переправы через Принамку, медлить нельзя.

После доклада, когда Юра с Липкой спускались по дворцовой лестнице, начальник негромко сказал:

- Ты совершенно одичал при дворе обды, «господин посол». И с этим, пока не поздно, надо бороться.

- Если у Климы я начну расшаркиваться по всем правилам нашего этикета, меня не поймут, – проворчал Юрген.

- Балда! – заклеймил Липка. – Это сейчас всех чертогов Климэн – сельская хата да походный шатер. А через пару лет, если не сдаст Гарлей, она обживет тамошний дворец, где неизбежно заведутся придворные, к которым прилагается этикет. И, если не подсуетишься, ты не только дома будешь выглядеть дикарем, едва слезшим с кедра, но и в Принамкском крае.

- Все настолько скверно? – переспросил Юра уже с раскаянием.

- К счастью, Верховный не об тучу стукнутый и учел, что за год ты мог отвыкнуть от наших парадных залов и высоких манер, – хмыкнул Липка. – Но во второй и третий раз его снисхождение может закончиться. Ведь та же Ристинида… Доброе утро, сударыня посол!

Юра встрепенулся, завертел головой и только тогда сумел увидеть у подножия лестницы знакомую фигуру в платье стоимостью не меньше половины его годового жалования. К выборам нарядов Ристинка всегда подходила даже тщательнее своей обды. И совершенно не зря Клима сетовала, что гардероб «сударыни посла» обходится ее казне слишком дорого. Впрочем, чем дороже было платье, тем больше оно девушке шло.

- Доброе утро, господа, – поздоровалась Ристя на своем безукоризненном сильфийском. По негласной посольской традиции она начинала говорить только по-сильфийски, едва пересекала границу Холмов. Так же, как и Юрген в стране людей полностью переходил на принамкский.

- Вы уже отдохнули с дороги? – Липка изобразил на лице самую невинную и любезную из своих улыбок.

- Не стоит беспокоиться, господин Костэн, тронута вашей заботой, – дежурно ответила Ристя, поднимаясь наверх. Ее улыбка была любезной, но не более. – Господин Юрген, как я посмотрю, тоже предпочитает отдыхать на ногах.

Юра мысленно фыркнул. «Господином» Ристинка начинала звать его после пересечения границы, у Климы они общались запросто.

- Ах, разумеется, – легко согласился Липка. – Утренние прогулки способствуют приливу бодрости на весь день. Не смеем вас задерживать.

Они поравнялись, и сударыня посол неспешно прошествовала мимо.

Липка подождал, пока она скроется из виду и стук ее каблуков затихнет, а потом проворчал вполголоса:

- Вот же хитрая девица… Они с обдой стоят друг друга.

- С этой прогулкой что-то не так? – уточнил Юра.

Начальник нахмурился.

- «Что-то»? Юрка, приди, наконец, в себя! Прежде ты был сообразительнее. Нарочно шляясь по резиденции Верховного с самого утра, она теперь знает, что мы были у него, и явно с докладом. Из этого следует, что Амадиму про обду уже доложено все, известное тебе. А поскольку кроме тебя здесь есть я, она может предположить, что тайная канцелярия опять гонит тучи над головой обды, и будет права. Словом, Юрка, продолжая мою мысль: та же Ристинида сейчас более сведуща в посольских делах, чем ты. Да и я не всегда буду рядом, чтобы наступить тебе на ногу или разъяснить то, что ты упустил. Если этот смерч с обдой в Принамкском крае не прекратится, а вырастет в нечто посерьезней, то личные доклады Амадиму у тебя будут по расписанию, после каждого возвращения от Климэн. И для начала ты должен назубок знать хотя бы нормы поведения.

Юрген помолчал, обдумывая сказанное, и отметил:

- Сама Клима редко утруждает себя соблюдением норм этикета.

Липка остановился, нервно царапая ногтем камень перилл, и строго посмотрел на протеже сверху вниз.

- Она – обда. И может хоть стоять на голове, про нее никто ничего не подумает, а если и подумает, то вслух сказать не посмеет. А ты посол, в будущем агент пятнадцатого корпуса.

- Я никогда не стремился в пятнадцатый корпус, – вздохнул Юрген. – Расследования, опасные поручения – вот, чего я хотел от работы. На это и учился. А этикет мне был нужен ровно до той степени, чтобы впечатлять девушек на балах.

- Значит, переучишься, – постановил Липка. – Порой мы, агенты, не выбираем свою работу. А у сильных мира сего с девушками не так уж мало общего. Тоже любят лесть и не терпят критики. Словом, Юрка, у тебя пока три дня. Берешь в библиотеке соответствующую литературу, летишь домой и зубришь. А потом мы с Тоней тебя проэкзаменуем.

- Я лучше на работе…

- Домой и точка, – жестко перебил Костэн. – Хватит уже тебе бегать от туманов прошлого, тут с настоящим не знаешь, как разобраться. Будь смелее, хотя бы ради памяти Дарьянэ. Она, как помнишь, никогда не трусила.

Юра почувствовал, что его уши начинают пылать от стыда.

Во время прогулки в саду зарядил дождь, и Верховный пригласил Ристинку в свою гостиную на чашечку горячего укропника. Специально для промокшей гостьи разожгли камин, и в неровном рыжеватом свете пламени эта гулкая белоколонная комната с огромными окнами даже показалась уютной.

- Приношу извинения за нашу капризную осень, – любезно проговорил Амадим.

Ристя заправила за ухо мокрый локон.

- Что вы, не стоит. Увы, погода Холмов не принадлежит к числу ваших подданных.

- Увы, – согласился Амадим.

Он лично взял в руки серебряный чайник, весь покрытый узорами, и налил густой зеленовато-коричневый отвар в такую же красивую чашку.

- Какой изысканный сервиз, – похвалила Ристя.

- Работа наших мастеров, – не без гордости пояснил правитель Холмов. – В Принамкском крае такое сделать невозможно. Обратите внимание на узоры. Чтобы их создать, серебро протравливают морскими кислотами. Старинный прием. Да и сервизу этому уже много лет.

Ристя обняла чашку обеими ладонями и придвинулась ближе к камину. Как все-таки меняются приоритеты даже самой благородной личности, если она только что промокла под дождем и озябла! Сейчас для девушки главным достоинством сервиза было то, что в него можно наливать укропник. А главным достоинством напитка, надо сказать, заваренного безукоризненно – то, что он горячий.

- Вы совсем замерзли, – отметил Амадим. – Надеюсь, тепло поможет вам отогреться. Меня всегда изумляло, как люди могут находиться в закрытом помещении у камина и не чувствовать жара с духотой.

- Я чувствую, – просветила Ристя. – Но мне это нравится. Столь же удивительна для нас, людей, сильфийская способность наслаждаться ледяными сквозняками. У нас даже ходит присказка, что в ваших жилах вместо крови – ветер.

- Это лестно слышать, – улыбнулся сильф. – Мы любим, когда нас сравнивают с ветром. Но даже на самом холодном сквозняке мы остаемся из плоти и крови.

Он присел поближе и взял руку девушки в свою. Ладонь Амадима и правда была теплая, даже теплее Ристиной.

- Сейчас можно вообразить, что ветер – в вас, сударыня. Пейте укропник, я не хочу, чтобы вы простудились.

- Благодарю за заботу, – проговорила Ристя. Вышло слишком официально, но только так у нее получилось не выдать смущения. Уже не впервые их общение выходило за рамки обычного этикета. Но никогда прежде Верховный не позволял себе к ней прикасаться.

Амадим мягко убрал руку и в который раз посетовал:

- Ах, мне действительно жаль, что я не властен над нашей неласковой погодой. – Тут его взгляд стал острее: – А обда, как мне доводилось слышать, и погоду сумела заставить служить себе. Верно ли говорят, что после битвы под Фирондо ей подвластна сила гроз?

Ристя схватилась за новую тему почти с облегчением. Тем более, к подобным разговорам они с Климой готовились.

- Вовсе нет, это лишь слухи и небольшое преувеличение. Погода Принамкского края благосклонна к обде, но не служит ей. А управление силами грозы стало возможно благодаря колдовству.

- Как интересно! – воскликнул Амадим. – Но, разумеется, секрет покорения гроз – это ужасная государственная тайна, которую вы не вправе разглашать.

- Никаких тайн, – пожала плечами Ристя. – Наш колдун говорит примерно следующее: «концентрация непрерывного импульса световых волн достигается применением вектора процентного соотношения диапазонных величин, рассчитанных по девятичной формуле пятой ступени». Он уверяет, что это крайне просто и понятно для восприятия.

- О, – Амадиму мигом вспомнились те нечитаемые каракули, которые не смог расшифровать ни один специалист из ученого дома, – я изучал математику и естественные свойства, но столь далеко мои познания не распространяются. Неужели среди ведов так много ученых людей?

- Наши колдуны прекрасно образованы, ибо того требует их ремесло. Не верьте Ордену, где принято считать ведов глупыми дикарями. Фирондо, как и Мавин-Тэлэй – колыбель наук.

Беседа свернула на образование. Амадим говорил о преимуществах домашнего обучения, которое исстари практиковалось на Холмах. Ристя, которую в детстве тоже обучали на сильфийский манер, соглашалась, но отмечала, что для такой огромной и великой страны как Принамкский край одних домашних учителей недостаточно, и нужна какая-то монументальная колыбель знаний. Верховный осторожно попытался выяснить, как там продвигается у обды взятие Института, а сударыня посол столь же осторожно ушла от ответа. Благодаря Тенькиному зеркальцу, Ристя знала, что с тех пор, как они с Юргеном улетели из Кайниса, сдали сильфам пленного Лавьяса Даренталу, наведались в Фирондо к Эдамору Карею и в Западногорск к Ивьяру Напасентале, Клима с войсками благополучно взяла Кивитэ и в эти самые дни находится на подступах к Институту. Но выкладывать это Амадиму было, разумеется, лишним.

Потом в гостиную явился один из придворных сильфов, извинился и сообщил, что с Верховным сию минуту хочет поговорить господин глава четырнадцатого корпуса, у которого появились новые материалы по утреннему вопросу. Амадим извинился перед гостьей, предложил ей еще горячего укропника, заверил, что это ненадолго, и куда-то ушел вслед за придворным.

Ристя осталась одна, греться и строить предположения. Неспроста сегодня с утра она встретила Юру и его скользкого начальника! Тайная канцелярия что-то затевает, и наверняка это связано с обдой. Бывшая благородная госпожа прекрасно понимала, что сильфам невыгодно усиление Климы, и сейчас они готовы на все, чтобы это прекратить. Знать бы, какую интригу они готовят на этот раз…

Гостиная была центральной комнатой покоев Верховного, и из нее вело несколько дверей. Одна выходила в общий коридор, именно туда сейчас ушел Амадим, не желая говорить со своим шпионом при сударыне после. Прочие – спальня, столовая, библиотека и рабочий кабинет.

У Ристи похолодели уже согревшиеся руки. Мысль, пришедшая ей на ум, была гадкой, противозаконной и могла родиться только из-за слишком долгого общения с Климой.

- Амадим может вернуться в любую минуту, – сказала себе девушка. – Я посол, потомственная аристократка, а не какая-нибудь низкая воровка, копающаяся в чужом белье!

Ристя встала, поставила узорную чашечку на столик и, по-прежнему не веря в то, что все-таки делает это, на цыпочках подошла к одной из дверей, стараясь не стучать о каменный пол каблуками.

Первая дверь оказалась заперта. За второй Ристя обнаружила спальню с огромной кроватью с альковом, распахнутыми настежь окнами и длинными белыми занавесками, которые полоскались на ветру и уже изрядно промокли от дождя.

На третий раз ей повезло. Она попала в кабинет.

Ристя сама не знала, что хочет найти, когда словно во сне шла к широкому белому столу, заваленному бумагами. В кабинете тоже было зябко, из всех щелей тянуло сквозняком, но у девушки так пылали щеки, что она не замечала холода.

В центре стола лежал пухлый незапечатанный конверт. На его обороте летящим почерком с завитушками было выведено по-принамкски:

«Мавин-Тэлэй, главная резиденция Ордена.

Наиблагороднейшему лично в руки».

От волнения Ристя забыла, как дышать. Она потянула бумаги из конверта, и белые листы, убористо исписанные по-сильфийски, расплылись у нее перед глазами.

- Что это вы здесь делаете, сударыня Ристинида? – холодно донеслось от дверей.

Ристя вскинула голову и увидела Амадима на пороге кабинета. Бешено колотящееся сердце замерло и, судя по ощущениям, ухнуло куда-то вниз.

Сказать тут было нечего.

- Это обда велела вам добывать сведения подобным образом? – осведомился Амадим, по-прежнему стоя в дверях.

- Нет, – тихо выдохнула Ристя, и только потом поняла, что произнесла это не по-сильфийски, а на родном языке.

- Вы успели что-либо прочитать?

- Нет, – еще тише ответила девушка.

Плакать было стыдно и неблагородно, но в носу противно защипало, а на глаза навернулась пелена. Ристя не помнила, чтобы с момента гибели семьи что-то доводило ее до слез. И с той страшной ночи до сего дня не испытывала чудовищного ощущения, что все пропало и жизнь никогда не будет прежней.

Ристя не заметила, как Амадим оказался рядом, и вздрогнула, когда он снова заговорил.

- Я верю вам. И верю, что подобное больше не повторится. Положите бумаги на стол и пойдемте в гостиную, там остывает укропник. Сделаем вид, что ничего не произошло.

- Так ты прочитала что-нибудь? – допытывалась Клима из зеркальца.

- Нет! – огрызнулась Ристя, в который раз оглянувшись на дверь своей комнаты: не подслушивает ли кто.

- Зачем вообще было лезть в тот кабинет, если не умеешь? Разведчик из тебя, как из тучи камень.

- Это вышло случайно, – глухо буркнула Ристя. При воспоминаниях о кабинете ее снова начинало трясти.

Амадим сдержал слово, и остатки укропника они пили за отвлеченной беседой. Вернее, беседовал сильф, а Ристя отвечала дежурными фразами, пытаясь прийти в себя и осознавая, что Верховный сделал невозможное: склеил ее в очередной раз порушенный мир по осколочкам. Перетащил из-за черты «после» в черту «до». Интересно, он понял это, глядя на нее, или просто решил поразить великодушием?

- Мне не нужны такие случайности, – заявила Клима. – Твоя задача носить красивые платья, быть в курсе дел и мило улыбаться Верховному. А не таскать с его стола тайную переписку!

На этот раз у Ристи даже не было сил огрызнуться.

За спиной обды в зеркальце мелькнула знакомая белая стена с алой размашистой надписью.

«Значит, Институт она взяла… – подумалось Ристе. – И я даже не хочу знать, какими жертвами».

Лицо Климы из просто сердитого сделалось еще и задумчивым.

- Если сильфы опять договариваются с Орденом за моей спиной, значит, в ближайшее время надо готовиться к неожиданностям. Попробую спланировать это. Надо найти хорошего разведчика в орденский тыл… А ты пока оставайся на месте. Думаю, в этом месяце тебя вовсе не выпустят с Холмов и не дадут послать гонца, чтобы ты не смогла донести мне о своих соображениях. А дальше – как пойдет. Продолжай беседы с Верховным…

- Ристинка! – донесся откуда-то из-за пределов видимости до противного неунывающий Тенькин голос. – У меня просьба! Большая-пребольшая! Раздобудь для меня на Холмах с десяток сильфийских ногтей, желательно от разных сильфов!

Спустя мгновение Тенька объявился в зеркальце и сам, потеснив обду. Выглядел он как обычно лохматым, занятым и вполне довольным жизнью. Где-то внизу мелькнул белый краешек сильфийской доски.

- Каких еще ногтей?! – опешила Ристя.

- С рук! – пояснил Тенька. – Можно с ног. Главное, чтобы сильфийские! Я тут вычислил одну интересненькую штуку, теперь надо проверить на практике. Возможно, повторяемость сильфийской сущности в материи доски напрямую влияет на степень качества полета!..

- Клима, уйми этого об тучу стукнутого! – взмолилась Ристя. Она живо представила, как среди ночи крадется в спальню Верховного с большими ножницами, как тот ловит ее за кражей собственных ногтей и все-таки высылает вон. Уже не в Принамкский край, а к сиделке для душевнобольных.

- Тенька, уймись, – порекомендовала Клима.

- Ну, хотя бы волосы! Очень надо для пользы отечества!

Ристино воображение нарисовало другую дикую картину: остриженный Верховный, лысый Костэн Лэй, глава четырнадцатого корпуса, Юрген…

- Иди у Гульки локон попроси, – распорядилась Клима устало. – Она почти сильфида. Только не говори, зачем.

Когда три дня спустя, освежив в памяти все нормы этикета обоих государств, Юрген прилетел на работу, то застал начальника в окружении еще большего количества старинных бумаг, чем в прошлый раз. Некоторые книги стопками лежали даже за пределами кабинета, и уборщица Тоня хмурилась, аккуратно обходя их шваброй по широкой дуге, но вслух не возмущалась. Значит, дело было серьезное.

- А, это ты, – рассеянно откликнулся Липка на приветствие. – Проходи, садись. Что это у тебя? А, справочник по этикету… Извини, Юрка, на экзамен времени нет, верю, что ты все добросовестно зазубрил. Вон там на шкафу возьми черновик доклада начальству и перепиши набело, а то я не успеваю.

В кабинете было душно, горели масляные лампы. На глаза Юргену попалась причудливая пирамида: стул, на нем стопка фолиантов, сверху засохший нетронутый бутерброд на блюде, а прямо на нем стоит маленькая ручная лампа.

- Риша меня еще не искала? – воровато уточнил Липка, шелестя страницами. – А то не помню, когда в последний раз дома был.

Юра покачал головой, взял со шкафа указанные листы, с сожалением посмотрел на свой погребенный под книгами стол и пристроился прямо на полу, поставив чернильницу на какую-то твердую обложку.

- У нас продолжается архивный аврал?

- Не то слово, – согласился Липка. – Причем в этот раз я сам себе его создал. Когда ты полетел домой, я наведался в архив, сдать прочитанные книги. Их было столько, что я не смог улететь, оставив архивариуса разбираться в одиночку, и принялся помогать ему отмечать сданное в каталоге. И вот, листая каталог, я неожиданно наткнулся на любопытное название: «Легенда о Кейране и Климэн».

- Ты нашел эту книгу? – заинтересовался Юра.

- Да, вон лежит, – Липка кивнул на тоненькую брошюрку в несколько страниц, на обложке которой виднелась почти выцветшая картинка: высокий угловатый мужчина и золотоволосая красавица в алом платье на фоне ведского фиолетового флага с белыми пятнами. – Это перевод на сильфийский язык одной ведской песни, очень известной в первые десятилетия войны. Дескать, жили-были великий колдун Кейран и его возлюбленная Климэн, которая должна была стать новой обдой. Они объединили всех, кто сражался против Ордена, а потом героически погибли в одной из битв, и слава им за это вечная. Догадайся, Юрка, что меня зацепило в этой сказке?

- Имя знакомое, – мигом отметил юноша.

- Нет, это только в первый момент. Климэн, Климес, Климена – не такое уж редкое имя для Принамкского края. Подумай еще, ты же агент.

- Ну… та Климэн тоже была обдой.

- Не «тоже»! Юрка, в том дело, что не «тоже». Посуди сам: прежняя обда мертва, новая не родилась, и тут появляется какая-то Климэн, которая «не обда, но должна ею стать после победы». Что за странность? Обдами не становятся победители, ими рождаются и осознают себя, даже по примеру нынешней обды это видно. Словом, я стал искать сведения про Кейрана и Климэн. О Кейране в книгах тех лет сказано много: величайший колдун Принамкского края, советник прежней обды, участвовал в составлении законов о привилегиях колдунов, автор множества книг о теории естественных свойств… А о Климэн – ничего. Словно она возникла только чтобы попасть на страницы той легенды и опять сгинуть без следа.

- Но ты что-то нашел, – почти утвердительно сказал Юра. – Или это был бы не ты.

- Да, – согласился Липка. – Нашел. Я рассуждал так: если Кейран и Климэн были видными политическими фигурами того времени, то в сводках тайной канцелярии о них непременно должны были остаться какие-нибудь сведения. И вот, после некоторого времени поисков передо мной оказался отчет нашего древнего коллеги о событиях войны в Принамкском крае. Помимо прочего, там приводилась внушительная родословная сударя Кейрана а также говорилось о том, что его молодая жена Климэн – не кто иная, как чудом спасшаяся дочь последней обды! Очевидно, первые веды считали, что именно она должна унаследовать власть.

- Тридцать четыре смерча, – вырвалось у Юргена.

Липка кивнул, соглашаясь.

- Но и это еще не все! Перед тем, как героически погибнуть, Климэн успела родить ребенка, сына. Мальчик вырос, тоже стал неплохим колдуном и ведским политическим деятелем, женился, завел детей. Какое-то время в сводках изредка всплывают имена разных людей под разными фамилиями, к которым добавляется приписка: род Кейрана и Климэн. Таким образом, потомки обды долгое время жили на ведской стороне, колдуя, торгуя и занимаясь политикой, но потом среди ведской аристократии начались разногласия, и представители рода Кейрана и Климэн были вынуждены уехать.

- Куда? – опешил Юра. – В Орден?

- Этого я уже не знаю, – развел руками Липка. – Логичнее предположить, что в горы, но там от ведской аристократии не спрячешься. Значит, либо в Орден, либо в такую глушь, о которой и крокозябры не слышали. Но теперь я бы поискал потомков последней обды где-нибудь в окружении нынешней. А если получится – то привез бы на Холмы и получше расспросил.

- О чем?

- Да хотя бы о том, почему у обды мог пропасть дар. Сейчас нам не хватает знаний, чтобы понять это.

- Ты думаешь, потомкам обды что-то известно?

- Наверняка, Юрка. Это же веды, а не орденцы. Они пекутся о своих знаниях, передают их из поколения в поколение. В том роду почти все колдуны потомственные, обласканные высшими силами. Когда поедешь к Климэн, постарайся поискать следы.

По кабинету зашелестел сквозняк – это открылась дверь, кого-то впуская.

Липка выглянул из-за стопки книг, и на его обычно бесстрастном лице отразились одновременно испуг, вина и странная, ни на что не похожая нежность. Юрген поднялся с пола и увидел на пороге Ринтанэ, закутанную в серебристый платок поверх летной куртки. Одной рукой девушка придерживала доску, а черед другую были перекинуты лямки увесистой сумки, из которой пахло чем-то вкусным и домашним.

- Здравствуй, Юра, – улыбнулась девушка. – А Костя здесь?

Юрген скосил глаза вниз, пытаясь понять, хочет ли дорогое начальство быть выдано собственной жене. Но Липка не стал делать ему знаков и мужественно поднялся сам.

- Здесь, – со вздохом ответил он. – Что случилось, Риша? Дома все в порядке?

- Тебя нет уже вторую неделю, – мягко напомнила Ринтанэ. – Дед сказал, тебя к рабочему месту сквозняком прибило. Ты наверняка мало спал все эти дни и ничего не ел. Поэтому я тебе нужна.

Не успели господа агенты оглянуться, как сильфида ловко перепорхнула через залежи книг и отодвинула пару стопок, освобождая подоконник, где тут же разложила свою сумку, из которой каким-то чудом появилась куча всевозможной снеди.

- Ты от меня так просто не отделаешься, Костя Лэй, – приговаривала Риша. – Я сдула с тебя смерть, я вышла за тебя замуж, и я не дам тебе зачахнуть на работе, в голоде и духоте!

====== Глава 8. Река ======

Я дело стану петь, несведомое прежним!

Ходить превыше звезд влечет меня охота

И облаком нестись, презрев земную низость.

М. Ломоносов

Паромная переправа от Института к городу Мятезучу находилась далеко не в самом широком месте Принамки, но даже там, стоя на одном берегу, едва удавалось разглядеть тончайшую неровную ниточку противоположного.

Наргелиса отплывала под утро, на самом последнем пароме. Летать через границы фронта на доске по нынешним временам было опасно. Теперь, когда обда обзавелась собственными досколетчиками, орденцы сделались подозрительными, и в небе могли ненароком пристрелить из ортоны своих же.

Ветер бился о волны мелкой рябью, скрипел натянутыми через реку паромными канатами. Липкий холодный туман пробирался даже под наглухо застегнутую куртку.

На сердце Наргелисы было так тоскливо и погано, словно его драли по кусочкам злые крокозябры. Институт пал! И не в кровавом сражении, а добровольно, решением большинства наставников и воспитанников. Институт, колыбель орденских птенцов, политиков, врачей, командиров, ласточек… Институт, который воспитал Наргелису. Твердыня, с самого детства казавшаяся вечной и нерушимой. И сейчас, слушая скрип веревок, плеск волн и завывания ветра, разведчица Ордена чувствовала себя безжалостно преданной.

Когда знакомый берег с плывущими в лоне тумана белыми башнями растаял вдали, Наргелиса, не удержавшись, всплакнула. Горькие слезы катились по ее запыленному лицу и капали с подбородка.

– Неужели все и правда потеряно? – прошептала Наргелиса. Она сжимала борт парома так сильно, что ногти впивались в рыхлое от влаги дерево. – Неужели я родилась в эпоху забвения Ордена, гибели его идеалов, и все, что остается теперь – погибнуть? Или… или допустить, что обда, дрянная жестокая девчонка Климэн, в чем-то права, и мое суждение о ней не совсем верно? Она ничем не лучше меня… Но меня прогнали из Института, а перед ней распахнули двери. И не беззаконные веды, не рекруты, не глупые селяне, а воспитанники и наставники, образованные, благородные люди, многих из которых я знаю! Небеса, высшие силы, духи лесные, почему, за что?!

Паром медленно тянулся по реке, превозмогая волны. Когда тот, предавший ее берег стал неразличим, Наргелиса перешла с кормы на нос, чтобы поприветствовать взглядом гавань Мятезуча.

Тумана на том берегу было меньше. То ли с рассветом его час прошел, то ли на южной стороне Принамки все иначе. Черная ниточка превратилась в бугристые силуэты строений, а вдоль берега, на сколько хватало глаз, щетинились тонкие темные палочки.

– Мачты! – выдохнула Наргелиса, чувствуя, как слезы высыхают на промозглом ветру. – Корабельные мачты! Значит, для Ордена ничего не кончилось!..

– Досколетчиков посылать на штурм нельзя, – рассуждал Гера, облокотившись ладонями на стол, где была расстелена карта южной части Принамкского края. – Небо над рекой полностью контролируется Орденом. Наших летчиков меньше, они не так опытны и еще не привыкли метко стрелять из ортон.

– Но наши доски быстрее, – напомнил помощник главнокомандующего.

Прочие ведские командиры, присутствовавшие на военном совете, закивали, соглашаясь. Бывшие орденские командиры, теперь давшие клятву обде, неодобрительно хмурились.

– Но наши летчики почти все – люди, – объяснил Гера. – А в Ордене то же большинство – с сильфийскими корнями. Кровь в небе очень много значит. Вдобавок, над водой любая сильфийская доска слабеет, и всё решит не быстрота, а мастерство.

– Твои предложения? – спросила Клима.

На этом совете, проводимом в актовом зале Института, обда помалкивала, потому что разбиралась в форсировании широких рек не более других. На летном отделении этому не учили, воспитанников готовили к войне с ведами, а в тех краях текла извилистая Сильфука, через которую при хорошей погоде можно было перебраться вплавь. На долю орденских земель пришлись могучая Принамка и оба моря: Кавье с Доронским, где со времен обды Ритьяра Танавы остались острова-крепости.

Так и вышло, что, оказавшись на берегах Принамки, где по воде издевательски полоскались обрубленные куски паромных канатов, войско обды замешкалось в нерешительности.

– Еще хочу отметить, – продолжил Гера, – что метательные установки, с помощью которых мы обстреливали крепости ядрами со взрывчаткой, не могут перебросить эти же ядра через реку: слишком далеко. Значит, надо будет разбирать их на этом берегу, перевозить и собирать на том. Из этого следует, что при переправе взрывчатка будет нам не помощник.

– А благодаря какому механизму стреляют огнем тяжеловики? – поинтересовался один из членов штаба. – Можно его перенять и усовершенствовать?

– Сильфийская магия, – сухо ответила обда, и больше вопросов не нашлось. Сильфам здесь никто не доверял.

Зато очнулся главный колдун.

– Быть может, сударю Артению Мавьяру, отсутствующему здесь по непонятной причине, повторить опыт с молниями, как под Фирондо?

– Сударь Артений, в отличие от тебя, занят делом, – не удержался Гера. – Вы, судари колдуны, лучше бы заморозили воду в Принамке и дали нам пройти всем войском, как по суше.

Колдун покосился на обду и тут же поубавил спесь.

– Прошу прощения, но это невозможно! Вода постоянно прибывает в движении, особенно речная. Даже если мы сможем заморозить часть реки, все мгновенно растечется и перемешается! А для того, чтобы заморозить всю реку и оба моря, даже у всех колдунов Принамкского края не хватит сил.

Клима чуть пошевелилась.

– Я думаю, сударь, во время твоей речи ты уяснил для себя, что молнии еще более неспокойны и подвижны, чем вода. Если нет – не препятствую тебе испытать это самому.

Колдун побледнел и замотал головой.

– Таким образом, – подытожил Гера, – нам необходимо сперва отвоевать на том берегу хоть небольшой клочок земли. А потом снова наладить паромные канаты, переправить метательные установки и начинать нормальное наступление.

Тут же последовал вопрос:

– Но как мы доставим воинов на тот берег, если с неба подобраться нельзя?

– Мы построим плоты, – объявил Гера. – Переправляться будем ночью, под покровом туманов. Вооружимся взрывчатыми стрелами, ударим внезапно. Рассчитываю, что получится продержаться там до прихода главных сил.

Члены штаба одобрительно зашумели, и лишь один из них, бывший благородный господин с полностью седой головой, попросил слова.

– Твой план хорош, сударь главнокомандующий. Но мой опыт говорит, что ты не учел несколько важных вещей. Во-первых, когда придет утро и туманы рассеются, переправившиеся воины будут открыты для атак с воздуха, а ортона стреляет дальше, чем арбалет. Во-вторых, ты не учел, что на том берегу у Ордена есть тяжеловики, полные сильфийского огня, и от них, опять же, просто стрелами не отобьешься. Нужно очень много колдунов, а они – простит меня присутствующий здесь сударь – плохие вояки, когда дело доходит до рукопашной. А рукопашная будет, потому что орденцы тоже поймут, как важен для нас этот пятачок суши на их берегу. В итоге переправившихся загонят в воду, где изрубят и утопят, несмотря на взрывчатку, а канаты парома опять перерубят. И хорошо, если в тот момент паром не будет на середине реки. Его в лучшем случае может отнести течением к Доронскому морю, в Принамкское озеро, и прибить к острову-крепости Аталихану. А в худшем потерявший управление паром будет расстрелян с воздуха теми же досколетчиками.

В зале повисло недолгое тягостное молчание.

– Да, я этого не учел, – серьезно согласился Гера. Он умел признавать свои ошибки и никогда не уставал учиться. – Что ты можешь предложить?

– Для начала послать разведчиков, – сказал старый орденец. – Так мы хоть сможем точно узнать, что нас ожидает. А то четверть присутствующих понятия не имеет, что может сейчас твориться на том берегу, а три четверти из нас, судари бывшие веды, там вовсе никогда не бывали. Пусть разведчики плывут, как ты планировал, на плоту, ночью. Пусть с ними отправится колдун, чтобы нагонять туманы. Но дайте им с собой доски, чтобы в случае чего у них оставался шанс уйти с реки небом.

– Еще есть вопросы и предложения? – спросила Клима. Штаб молчал. – Значит, заседание на сегодня окончено. Воинов разместить на нашем берегу, подготовить разведчиков и отправить их этой же ночью. Завтра жду доклада.

Посланные разведчики не вернулись. Ни завтра, ни спустя три дня. Следующие две группы разведчиков тоже канули в никуда. Ровное темно-синее зеркало Принамки неожиданно стало для обды самой неприступной из крепостных стен.

Осень тем временем добралась и в южные края. Дули промозглые ветры пополам с дождями, а в солнечные дни глаз радовала пестрая листва.

Раздосадованная задержкой, Клима ходила по белым коридорам Института мрачная и сердитая, строго карая всякого бездельника, который попадался ей на глаза. Дружное обожание воспитанников немного смягчало нрав тщеславной обды, но былой радости чужое восхищение ей уже не приносило. Из опасного приключения и средства прославиться власть постепенно превратилась в тяжелую рутинную работу, напоминавшую о себе в любое время суток. Клима не помнила, когда в последний раз спала больше шести часов и проводила время не в совещаниях и не в разборе документов.

На шестой день после пропажи последней группы разведчиков Гера отправился к Теньке. Колдун теперь занимал весь институтский чердак, где когда-то хозяйничал сам Гера. Чем он там занимается, было известно лишь обде и паре-тройке особо доверенных. Временами с чердака загадочно попахивало, побулькивало и покудахтывало. Каждый день заботливая Лернэ по лесенке таскала брату еду и говорила, что Тенечка занят, а еще очень грустит.

Тенька и правда пребывал в меланхолии. С первого взгляда это трудно было понять, но Гера успел хорошо изучить друга и теперь видел то, чего могли не замечать другие: меньше веселых искорок в глазах и нездоровые тени под ними, вихры торчат больше обычного. А еще в глаза бросался чудовищный беспорядок, от которого за последний месяц Гера успел отвыкнуть.

– С Айлашей ты так и не помирился.

– Ага, – сокрушенно подтвердил Тенька. – Обиделась на меня, как пень. В зеркало не заглядывает и не разговаривает.

– С другими девушками тебя это не волновало, – напомнил Гера.

– То другие, а то – она! – вздохнул колдун, и друг понял, что влюблен тот по-прежнему и не на шутку. – Чего пришел-то? Лерка наболтала, будто я тут реву в три ручья, и ты утешать рванулся?

– Нет, – покачал головой Гера. – Тенька, вот скажи, твои доски – совсем как сильфийские?

Оба посмотрели на ряд свежевыпиленных досок у стены, еще не крашеных, но уже снабженных креплениями. Тенька признался:

– Не совсем. Они больше похожи на ту, которую я несколько лет назад заставил летать для Климиной контрольной. Наша многомудрая обда уже поворчала из-за того, что летчиков придется переучивать.

– Клима была здесь? И летала на новой доске?

– Была, конечно, – пожал плечами Тенька. – Она через день забегает. А летала… так, по чердаку, неинтересненько. Большие испытания запланированы на середину осени, тут еще надо придумать, чем окрашивать корпус, чтобы древесина не гнила от времени.

– То есть, – продолжал Гера возникшую у него и все больше подтверждающуюся мысль, – доски уже на ходу?

– Теоретически да. Но на практике…

– А воды они боятся?

– Чего? – удивился Тенька. – А, ты о том, что сильфийские сбоят под морями и большими озерами? Не знаю. Говорю же, испытаний пока не было. Хотя, теоретически не должны. Устройство тамошних вербальных привязок…

Но дальше Гера его не слушал.

– Одолжи мне одну из своих досок. Хочу испытать ее лично.

– Врешь, – без раздумий сообщил Тенька, глядя другу в глаза.

Гера почувствовал, что краснеет.

– Несовсем вру. Это секретное дело для пользы отечества.

– Снова врешь, – ухмыльнулся колдун. – Вернее, пытаешься недоговаривать. Но до Климы тебе далеко.

– Ладно, – сдался Гера. – Пообещай, что дашь мне доску, если я честно расскажу, зачем.

Тенька догадливо прищурился, явно проглядывая помыслы Геры насквозь.

– Ты чего-то затеял, – в минуты обращения к дару его голос становился монотонным, а фразы короткими. – Чего-то опасное. Ты боишься, что тебя не пустят. Ты понимаешь, что сам бы себя не пустил. Тебе кажется, никто, кроме тебя, этого не сделает, – Тенька сморгнул и нормальным голосом осведомился: – Так что за очередное интересненькое геройство ты задумал? Пока не расскажешь, о доске и не мечтай!

Гера понял, что хитрости не вышло, а Тенька, при всей безалаберности, не тот человек, который без вопросов выдает товарищу ценный инвентарь для опасных дел.

Он растер пальцами виски, сел на какой-то мешок и принялся каяться:

– Три группы разведчиков не вернулись. Почти месяц прошел, а мы до сих пор не знаем, что на том берегу. Колдуны не могут заморозить целую реку, а сама Принамка не замерзает на зиму. Клима злится, войско хочет действия, а я, главнокомандующий, не могу сделать ничего, кроме как послать людей в неизвестность на верную смерть.

– И ты решил послаться сам, – с иронией подхватил Тенька.

– Мне кажется, причина в том, что плоты с разведчиками обнаруживали, – продолжил Гера. – А на досках над рекой они улететь не смогли. Ты сам сказал, что твои доски могут летать где угодно и при любом ветре. Если у меня будет такая, я смогу обойти орденцев на реке и в небе. Ведь я был одним из лучших летчиков Института, хотя и не имею сильфийских корней. Туда я отправлюсь на плоту, а чуть что – пересяду на доску. На кону исход переправы! Тенька, ты должен меня понять.

– Да уж понимаю, – согласился Тенька. – Клима, конечно, не знает? Эх, а еще выговаривал ей за Фирондо! Ну, высшие силы с ней, наша дорогая обда сейчас такая занятая и расстроенная, что ей будет лучше узнать про наши похождения после, а не до. Когда плывем?

– «Наши»? «Плывем»?! Тенька, я не возьму тебя с собой!

– Почему это? Доска моя, неиспытанная, и если в полете чего-нибудь интересненькое засбоит, только я смогу ее починить.

Гера поднялся с мешка.

– Во-первых, в отличие от меня, ты незаменим. И не спорь, будто у тебя уже появились ученики! Они вдесятером делают меньше, чем ты один. Во-вторых, посмотри на себя, бледная дохлятина: ты упадешь в обморок посреди реки, и я не буду знать, что с тобой делать. Сударыня Налина сказала, что от той молнии ты еще долго не оправишься, особенно при твоем образе жизни. И в-третьих, ты не умеешь вести себя тихо во время разведки. То сопишь и топаешь, то сморкаться начнешь, то заговоришь в полный голос…

– То есть, – невозмутимо перебил Тенька, продолжая смотреть ему в глаза, – если я пообещаю не сморкаться во время разведки, мы договоримся?

Вечером разыгралась непогода, но к темноте улеглась, оставив лишь легкое марево холодной мороси. Кусты красной сирени в институтском саду неслышно качали отяжелевшими от влаги ветвями. В теплых спальнях за витражными окнами перешептывались перед сном воспитанники.

По традиции Институт засыпал рано, и когда в коридорах затихли шаги и голоса, Гера вышел из своей комнаты и поспешил на чердак. На нем были изрядно заношенные форменные штаны, успевшие поменять горчично-желтый цвет на неопределенный, и летная куртка, позаимствованная из штата вещей наставников, потому что все куртки воспитанников, к удивлению Геры, оказались слишком узки в плечах. Громоздкого оружия вроде меча или ортоны он брать не стал: с ним и утонуть проще, и маневрировать на доске сложнее.

Гера застал Теньку за сборами: колдун стоял посреди чердака и распихивал по многочисленным карманам какие-то мелкие непонятные предметы, назначение которых Гера зарекся определять еще в начале их знакомства. Если у нормального человека на штанах могло быть, самое большее, два-три кармана, то Тенька нашивал их с десяток, один на другой, чередуя с заплатками, потому что содержимое карманов неизбежно протекало, оставляя уродливые пятна, прожигало или протирало ткань насквозь, или смиренно копилось до того времени, пока переполненный до отказа карман не рвался естественным путем.

Но если к Тенькиным штанам Гера привык и удивляться разучился, то рубашка друга повергла его в изумление. Точнее, ее дикая расцветка: яркие бело-синие полоски, чуть переливающиеся в свете ламп.

– Только не говори, что ты собрался на разведку в таком виде!

– Правда, интересненькая штука? – оживился Тенька, закатывая слишком длинные облегающие рукава до нужного размера. – Это мне отец Айлаши подарил, когда мы гостили у него в гараже. Он в молодости плавал на военных межзвездных кораблях, это их традиционная униформа. Говорят, удачу приносит.

На взгляд Геры, традиционного в одежке не было ничего.

– Тебе она принесет только обнаружение противником! Или это такая месть за то, что я стребовал с тебя обещание не сморкаться?

– Еще она теплая, – добавил Тенька. – Мне даже куртку не надо будет надевать.

– Совсем об тучу стукнулся, – проворчал Гера, уже прикидывая, как вытряхивать друга из этой «униформы».

– Да чего ты опять волнуешься? Сверху еще обычная рубаха будет. И мой жилет с карманами, – Тенька заглянул себе за спину, любуясь на переливы синих полосок и мечтательно протянул: – Но до чего ж интересненько… Скорей бы Айлаша дуться перестала!

От Института до берега Принамки, где ждал загодя приготовленный плот, было решено лететь на доске, чтобы заодно хоть немного ее испытать. Уже налаживая крепления, Гера усомнился:

– Она точно вытянет двоих?

– Нас с Климой тянула.

– Я намного тяжелее Климы…

Двухместных досок, то есть, с двумя парами креплений, среди опытных образцов не водилось, поэтому Гера закрепил себе правую ногу, а Теньке левую и велел держаться покрепче.

Первые неожиданности начались еще до вылета.

– Она не реагирует на движение стопы, – нахмурился Гера, для верности приподнявшись на носок.

– Ага, вот Клима и бурчала, что всех переучивать придется. Ты захоти не воспарить в небо, а оттолкнуться от земли.

– Какая разница?

– Я тоже не знаю, – развел руками Тенька. – Но Клима сказала, что принципиальная!

Гера внял совету, и с третьей попытки доска дрогнула, с пятой – зависла над полом, а с восьмой – вылетела в чердачное окно.

На Принамке морось была сильнее, и мокрые весла норовили выскользнуть из рук. Доску положили на середину плота и уселись на нее, не вынимая ног из креплений. Светлая шлифованная древесина от влаги вмиг стала темной и шершавой.

– На сильфийскую доску в таком состоянии я бы полагаться не стал, – отметил Гера, орудуя веслом.

Тенька усердно греб с другой стороны, и это дело давалось ему не просто – едва отплыли от берега, а уже дыхание тяжелее обычного. Гера предчувствовал, что вскоре ему достанутся оба весла.

Небо, как по заказу, было затянуто тучами, и, если бы не плеск, могло показаться, что друзья плывут по той самой межзвездной черноте, где когда-то плавал в своей загадочной полосатой униформе отец Айлаши.

– Мы с курса еще не сбились? – шепотом уточнил Тенька некоторое время спустя.

– Не должны, – так же тихо ответил Гера. – Я посчитал…

Далекое пятно света в непроглядной черноте они увидели одновременно. Неровное, мерцающее, но довольно яркое, что не позволяло спутать его с каким-нибудь бликом на волне.

– Чего это такое интересненькое? – задумчиво произнес Тенька.

– Тише, – шикнул Гера. – Что бы оно ни было – нам лучше себя не выдавать. Мы не знаем, как пропали остальные разведчики.

– На берег не похоже.

– Верно. На нашем берегу такого нет, а до того мы бы не успели доплыть. Это даже еще не середина реки.

– Ой, гляди, второй «светлячок»! Видишь, там, правее?

– Вижу, не ори. Можешь определить, что это?

– Не-а. Далеко. Нам бы поближе подобраться…

Гера задумался, принимая решение. С одной стороны, от подозрительных «светлячков» лучше бы держаться подальше, а с другой – надо узнать, с чем они имеют дело. Энтузиазма не прибавляла мысль, что пропавшие разведчики могли рассуждать точно так же.

– Хорошо, будет тебе ближе. Дай весло, ты не умеешь тихо грести. Пригнись и смотри в оба, ничего не упускай.

– Вон третье пятнышко, – тут же доложил Тенька. – Похоже, они двигаются… против течения. Может, это какие-нибудь речные крокозябры, которые светятся, как пни-гнилушки в лесу?

– Скорее уж неведомая пакость орденцев, – не согласился Гера.

Приблизиться к пятну света не составило труда: оно само плыло навстречу. Постепенно стало видно, что это не один «светлячок», а целая группа огней. Медленно-медленно делалось различимым во мраке и мороси темное продолговатое тело со вздутыми боками и множеством тонких лап, треугольные полотняные гребни наверху…

– Да это же корабль, – ахнул Гера. – Вон весла, борта, мачты с парусами, масляные лампы…

– Какой здоровенный! – поразился Тенька, ни разу в жизни не видевший корабля.

Гере тоже доводилось любоваться ими только на картинках, но сейчас было не до восхищений.

– Гляди, метательные орудия: два, четыре, шесть… а если еще с другого борта…

– И площадка для досок на мачте, – пригляделся Тенька. – Вон, один летчик как раз приземлился.

Корабль двигался прямо на них, и Гера стал поспешно грести назад, чтобы не оказаться в пятне света. Ему стало понятно, как попались прочие разведчики, и почему не смогли уйти воздухом. Если их увидели с корабля, то могли бросить в плот зажженную стрелу, чтобы привлечь досколетчиков. А пикировать на сильфийской доске сверху гораздо проще и быстрее, чем взлетать.

Но маленький плот двигался гораздо медленнее корабля, а сзади вырастал из темноты еще один, такой же огромный, треплющий парусами на ветру.

Гера отбросил ставшие ненужными весла.

– Тенька, держись крепче. Сейчас мы…

И тут в плот с треском влетело каменное ядро, пущенное с ближайшего корабля.

Гера сам не помнил, как оказался на ногах, подпрыгивая вместе с доской над вздыбленными обломками плота. Он не смог взлететь: по привычке сделал сильфийское движение ногами, и дернувшаяся было доска громко плюхнулась обратно на воду.

Над головами засвистели стрелы. Все – мимо, потому что орденцы тоже ожидали взлета доски и заранее целились выше.

Тенька не успел подняться и теперь каким-то чудом держался на корточках, мертвой хваткой вцепившись Гере в штанину.

По всем законам природы любая сильфийская доска должна была утонуть, но эта, словно второй плот, продолжала держаться на плаву, даже не проседая под тяжестью пассажиров. К сырому запаху речной воды примешался отчетливый запах гари – это кроме обычных стрел полетели горящие. Одна из стрел взъерошила волосы на Гериной голове.

Спрашивать у Теньки, умеет ли его изобретение взлетать прямо с воды, и если да, то как это делается, было некогда и, скорее всего, бесполезно.

– Вверх! – заорал Гера, крутанулся, уходя от очередной стрелы, и со всей силы оттолкнулся доской от волны.

Доска взмыла вертикально, и с такой неожиданной скоростью, что даже у Геры потемнело в глазах и перехватило дыхание. О том, что сейчас чувствует непривычный Тенька, он старался не думать. У бока мелькнула стрела, надорвав куртку – на этот раз не арбалетная, а ортонная, и Гера понял, что они попали во владения орденских летчиков.

Отсюда, сверху, открылся вид на реку и на непрерывную двойную цепь корабельных «огоньков». Навскидку их было больше полусотни. Корабли держали речную границу.

Уходя от обстрела и погони, Гера пустил доску в долгую горизонтальную спираль и ощутил, как Тенька бешено рванул его за штанину, а потом центр тяжести сместился, как бывает, если один из летчиков не удерживается и начинает свободно болтаться за пределами доски, сохраняемый от падения лишь зажатой в креплении ногой.

В Институте учили, что надо перевернуться вниз головой и медленно скользить в таком положении, чтобы повиснуть рядом с напарником, дать ему возможность за себя ухватиться и сообща повернуть доску обратно, завершая маневр. Но когда тебя преследует не меньше двух десятков летчиков, это подобно смерти. К тому же, Гера сомневался, что Тенька поймет, какие движения от него требуются. Да и что он вообще в сознании.

Плечо взорвалось болью, и Гера споткнулся в воздухе, резко оборвав спираль. Болтающийся вне видимости Тенька задал инерцию, доску задрало вверх, Гера сложился пополам, сгибая колени, и ударился лбом о металлический остов собственных креплений.

В глаза брызнули искры, и остатками ускользающего рассудка юноша успел понять, что доска неуправляемо падает, и подумать: «Конец!»

Над головой шелестели, смыкаясь, густые камыши. От этого непрерывного шелеста, отзывавшегося в голове болью, Гера очнулся. А может, еще от сырости и другой боли – в плече.

Первой мыслью было: «Это невозможно!»

Второй: «Это плен!»

Камыши почти скрывали небо, но Гера ясно видел, что уже светает. Наверняка и солнце успело выглянуть из-за горизонта. Тихо плескала вода. Квакали лягушки.

– О, очухался, – радостно сказал знакомый голос, и Геру для верности осторожно похлопали по щеке.

– Тенька… – шепнул он непослушными еще губами, – мы где?

– Где-то на берегу в камышах, – философски изрек Тенька таким тоном, словно это его совершенно не заботило. – Ты как себя чувствуешь?

– Как смерчем пожеванный. Нас… в плен взяли?

– Кто ж им даст! – решительно опроверг колдун. – У нас тут самая что ни на есть свобода. Правда, далекая от цивилизации.

Он пересел так, чтобы Гера мог его видеть. Тенька выглядел потрепанным, но вполне живым и здоровым.

В ушибленную голову назойливо стучались тысячи вопросов. Гера титаническим усилием упростил их до пары слов:

– Что случилось?

– Мы шлепнулись в воду, – Тенька непроизвольно потер спину. – Хорошо шлепнулись, чуть не потонули. Орденцы так и подумали. Им и в голову не могло прийти, что моя доска, оказывается, умеет держаться на воде! Мало того, она плавает не хуже, чем летает по небу. В общем, мы булькнули, по нам выпустили финальную порцию стрел и успокоились. Я под водой смог уцепиться за доску и направить ее куда подальше. Потом выплываю, гляжу – ты в обмороке. Но живой. В общем, плыли мы, плыли, и приплыли в эти камыши. Тебя стрелой зацепило, но не сильно, навылет. Я не сударыня Налина, но, чем мог, замотал. Еще шишка на лбу, но с ней ничего не поделаешь.

Гера пошевелил плечом и поморщился.

– Почему ты не позвал помощь? Мы далеко от лагеря?

Тенька потупился.

– Тут так интересненько получилось… Я ж не понял сразу, куда плыву. Словом, мы на орденском берегу. Зато отсюда видно, как корабли причаливают к пристани. Очень красивое зрелище, с рассвета любуюсь.

Гера вполголоса выругался.

– Ты-то сам как? Не ранен?

Тенька дернул себя за воротник.

– Чего мне сделается? Я ж в полосатой рубашке! Только лодыжку вывихнул, пока нас в воздухе мотало. И об воду спиной треснулся. Но это ерунда!

Они провели в камышах весь день, дожидаясь сумерек и заодно наблюдая за пристанью. Пробовали считать корабли, но их было так много, что друзья всякий раз сбивались.

– Наверное, весь речной флот сюда пригнали, – предположил Гера. – Нам в Институте рассказывали, что между Кавьим и Доронским морем по Принамке плавают вот такие корабли, возя людей и грузы. По течению только на парусах, против течения – на веслах. Но их основные пристани у морей, особенно на острове Аталихане. Должно быть, именно там корабли вооружили метательными орудиями. Это мы с плотов стрелять не можем, а они с корабля – запросто, их отдачей не потопит! Теперь нечего и думать, чтобы соваться на реку, как я хотел. Только людей погубим. Надо изобретать новую стратегию.

– Может, корабли у них спереть? – внес предложение Тенька, жуя камышинку.

– Как? К ним даже подобраться нельзя!

– А мы на моих досках, под водой. Оденем всех воинов в полосатые рубашки, чтобы удачу приманить, и вперед, за обду и отечество!

– Сколько у тебя досок?

– Мало, – вздохнул Тенька. – Десятка два.

– Нужно хотя бы несколько сотен.

– Это к зиме. Припрягу учеников и, если соображать будут, штук пятьсот сделаем.

– А еще нужно время, чтобы переучить летчиков, – напомнил Гера. – Да и вода хоть зимой не замерзает, но такая холодная, что не поныряешь. Значит, если в ставке ничего не придумают, с наступлением придется повременить до весны.

– Клима ужасно расстроится, – предрек Тенька. Ему на колено прыгнула зеленая лягушка, квакнула и скрылась в камышах.

– Не только она…

Ближе к середине дня стала известна еще одна неприятная новость. Среди орденских триколоров глазастый Тенька разглядел другие знамена: темно-синее дерево на светло-зеленом фоне. Это был флаг Голубой Пущи.

– Клима опасалась, что наиблагороднейший сумеет с ними договориться, – покривился Гера. – Когда Выля была в Ордене, она доносила, что переговоры всякий раз заходят в тупик. Жители Голубой Пущи никогда не любили вмешиваться в войны. А сейчас, видимо, наиблагороднейший нашел, чем их убедить. И как бы не без помощи сильфов…

Вечер тянулся особенно долго, темнота наступала нехотя, а ночь выдалась не по-осеннему ясной: каждую звездочку на небе видно и лунная дорожка на полреки.

Но выбирать не приходилось.

Гера и Тенька сумели добраться до Института только к вечеру следующего дня – пропахшие лягушками, в тине пополам с грязью, голодные и уставшие. В таком виде и отправились сдаваться Климе в директорский кабинет, из-за чего Гера чувствовал себя провинившимся воспитанником.

Обда долго созерцала их тяжелым взглядом исподлобья, очень выразительно и с чувством комкая в кулаке какую-то бумажку. Когда провинившимся воспитанником почувствовал себя и Тенька, а от мокрых ног «разведчиков» начала расползаться грязная лужа, Клима с силой швырнула измятую бумажку в мусорное ведро и, наконец, изрекла:

– Думаете, орать буду, смерчи вас дери? Не дождетесь. В другой раз либо докладывать перед авантюрой, а не после, либо можете не возвращаться.

Она выдержала паузу, чтобы нерадивые соратники до конца осмыслили сказанное, а потом деловым тоном спросила, что они смогли узнать.

Во время доклада Клима мрачнела все больше и больше, крепко переплетала пальцы и докрасна терла этим двойным кулаком переносицу. Услышав о подкреплении из Голубой Пущи, она зло скрипнула зубами, а в ответ на предположение Геры бросила:

– Конечно, сильфы! Больше некому. И не просто «сильфы», а вполне конкретный Костэн Лэй, чтоб у него доска треснула и укроп погнил! Юра однажды проговорился, как здорово его обожаемый начальник умеет копаться в архивах и находить нужное. Наверняка Костэн Лэй и в этот раз нашел сведения или аргументы, которыми наиблагороднейший смог убедить Пущу!

Клима поворошила на столе бумаги, еще раз смерила подданных неодобрительным взглядом.

– Завтра в девять утра я назначу совет ставки. Будьте там оба. Тенька, приходи на советы и впредь. Всем до смерча надоело слушать, как старший колдун ничего не умеет.

– Но опыты!..

– А опыты ставь в свободное от советов время!

Тенька недовольно сморщил нос, но возражать дальше не стал. Климу не переспоришь.

В дверь кабинета постучали, и вошел Зарин – такой же мокрый и уставший, лишь грязи поменьше. При виде Климы его изможденное лицо просияло, словно само существование обды придавало Зарину сил.

– Мы вернулись! – воскликнул он. – И привезли ее!

Клима настолько обрадовалась, что перестала хмуриться и разжала кулак. Она встала из-за стола, подошла к Зарину, и тот неожиданно сгреб ее в охапку, чуть приподняв над полом. Клима, помедлив, прикоснулась щекой к его щеке и мягко сказала:

– Ну, хватит. Поставь меня на место.

Зарин смутился и разжал руки. Клима одернула платье, заправила за ухо локон из прически.

– Какова из себя моя гостья?

Зарин усмехнулся, вспоминая.

– Судя по виду, она застала еще первых обд. Но держится бодро, ее даже не пришлось уговаривать на путешествие, и часть дороги мы летели на досках. Говорит, ей очень интересно на тебя посмотреть и составить свое мнение. Привезла с собой шкатулку с какими-то реликвиями, но никому их не показывает. Сегодня она устала с дороги, а завтра утром рассчитывает повидаться.

– В таком случае, я перенесу совет на полдень, – решила Клима. – А в девять жду ее здесь. Тенька, Гера, вам тоже разрешаю прийти.

– А мне? – спросил Зарин, не сводя с нее глаз.

Клима ответила на его взгляд и кивнула.

Загадочная дочь человека, который одарил отца Налины Делей портретом прабабки Костэна Лэя, оказалась седой сгорбленной старушкой, в которой морщин и бородавок было больше, чем росту. Она назвалась сударыней Теей, и с порога уставилась на обду во все глаза, подслеповато щурясь.

Клима представила себя, своих соратников, предложила гостье сесть в специально приготовленное для нее кресло и отведать отвара ромашки.

Сударыня Тея долго и суетливо устраивалась в кресле, расправляя юбки и успевая следить, чтобы Гера налил ей в чашку ровно столько отвара, сколько она хочет выпить. Наконец, перестала крутиться, сдула с рукава в кулачок несуществующую пылинку и позвала:

– Заринька, поди сюда. Где мой ларчик?

Зарин шагнул к креслу и подал старушке увесистую на вид шкатулку, обитую зелеными от времени медными пластинами. Тея пристроила «ларчик» на коленях, извлекла откуда-то из складок одежды маленький ключик и, ловко щелкнув замком, отворила крышку. Снова пристально глянула на обду, и достала желтый от времени лист бумаги, удовлетворенно произнеся:

– Похожа. Да. Совсем похожа!

Она развернула лист лицевой стороной к остальным. Это был портрет молодой девушки, примерно Климиного возраста. Цветной и удивительно точный: художник поставил себе задачу запечатлеть самые мельчайшие черточки, от легкого румянца на щеках до темного волоса, выбившегося из косы.

Эта девушка была моложе, когда Клима видела ее во сне.

– Да, – неуверенно отметил Зарин, сличая лицо обды с портретом. – Вроде что-то есть…

– Совсем не похожа, – заявил Гера.

– Вылитая! – потрясенно ахнул Тенька. – Да вы не на лицо, на глаза посмотрите! И представьте, что они не светло-светло-золотистые, а черные.

– Это обда? – спросил Зарин.

– Не просто обда, – поправила сударыня Тея, – а Обда! Та, которая первой приняла бремя дара высших сил. Этот портрет, нарисованный при ее жизни и сохраненный колдовством от тления – наша самая драгоценная семейная реликвия. А наш род – потомки Обды.

Клима усмехнулась своим мыслям.

– Ты ведь ради этого позволила уговорить себя на дальнюю дорогу, сударыня Тея. Как многие на ведской стороне, ты не верила, что я – истинная обда, и проехала через всю страну, чтобы узнать наверняка.

– Твоя правда, – не стала отпираться Тея, бережно пряча портрет обратно и щелкая замочком.

Она передала шкатулку Зарину, снова поправила все свои юбки, маленькими глоточками в один присест выпила полчашки отвара.

– Зачем меня, старуху, понесло к обде, мы разобрались. А вот каков интерес обды до старой Теи?

– У меня, как ни странно, тоже портрет, – не стала лукавить Клима и протянула старушке медальон. – Есть три таких портрета. Один был у орденского убийцы, подосланного ко мне. Другой у орденской разведчицы. Третий принадлежит Эдамору Карею. Его жена, Налина Делей, сказала, что владельцем оригинала был твой отец. Ты знаешь, кто здесь изображен?

Сударыня Тея едва глянула на портрет.

– Как не знать, – пожала она плечами. – Ветреная была девчонка. Вышла за сильфа и – фьють! Только и видели ее в Принамкском крае, – тут старушка хитро улыбнулась. – Но ты, обда, конечно, спрашиваешь не об этом. Да. Я все могу тебе рассказать. Но история долгая, путаная-перепутанная, как и все в общем-то истории, где замешаны родственные связи и высшие силы.

– Время у меня есть, – заявила Клима, подавшись вперед. – Говори.

– Тогда слушай, – торжественно произнесла Тея, прикрыла сморщенные веки и начала рассказ.

Давным-давно, когда сильфы еще висели далеко на севере, цепляясь ушами за кедры, а крокозябр били топором промеж глазных отростков, в Принамкском крае жили люди. Волосы их были темны, как стволы деревьев, а глаза желтые, как молодой янтарь. Жили они в устьях Принамки и Сильфуки (которую так, понятно, никто еще не называл), и более всего на свете почитали землю да воду.

Но в какой-то год с Кавьего моря явились другие люди, точно перевернутые отражения местных жителей. Волосы их были желтые, точно пшеница по осени, а глаза чернее земли, на которой она растет. Лихо ли, благо ли привело тех людей на Принамкские берега, уже и не узнать. Они захватили земли в устьях Принамки и Сильфуки, а прежних жителей оттеснили к горам. Много тогда было пролито крови, много построено и разрушено крепостей. Новые жители Принамкского края не захотели перенять традицию поклонения высшим силам, и даже не задумывались, откуда пошел обычай предавать мертвых земле и воде.

Мало кто знает, но с высоты северных пиков гор хорошо видно, что Сильфийские Холмы стоят на побережье кислых морей, за которыми начинается пустыня сплошного льда. Над теми краями властвуют Небеса. И сильфы, в отличие от людей, всегда помнили своих покровителей.

Постепенно дети Небес посваливались со своих кедров и начали расселяться по Принамкскому краю. Холмы их тогда вовсе не интересовали – какой интерес к пустыне может быть у того, кто хочет досыта есть и пить? И вот, уже второй народ людей гнали от берегов Принамки и Сильфуки. Куда им было идти? В горы путь заказан, и тогда многие люди двинулись за Принамку, где их приняла под сень Голубая Пуща.

Но были и те, кто остался воевать. Страшные битвы видали в те времена западные берега Сильфуки, уже имевшей это свое название. Сильфы строили крепости Фирондо, Редим, Компиталь и Вириорта. Люди брали эти крепости, разрушая и отстраивая вновь. Потом их одолевали сильфы, и все повторялось заново.

А тут с Доронского моря пришла иная напасть: могучие яростные существа на кораблях под клетчатыми парусами. Они поклонялись огню и тоже были не прочь поселиться в Принамкском крае, прогнав с лакомых земель всех остальных. Но там уже было слишком тесно.

Первыми врагами доронцев стали сильфы, жившие на острове Аталихане, а потом и люди. Война была повсюду, народы и племена делили равнину и никак не могли поделить. Лишь в закрытой от мира Голубой Пуще было спокойно, а городок Мавин-Тэлэй служил для торговли с внешним миром. Ни о каких обдах, понятное дело, тогда не знали. А между тем их время приближалось.

Глядя, как сильфы просят о милости Небеса, а доронцы жертвуют многое огню, люди равнины тоже стали искать себе покровителей. Но крокозябры и духи лесные лишь забирали кровавые жертвы, ничего не давая взамен.

Однажды один купец с равнины, достаточно помотавшись по свету, задался вопросами несправедливости бытия. Неужели людям не досталось никакой высшей защиты, которая могла бы ниспослать им чудо и спасти от истребления? Эти вопросы привели купца в горы, где он узнал о культе высших сил. Обрадованный, он привез на равнину это знание, а заодно молодую горскую жену, выстроил капище и воззвал. Но высшие силы молчали.

Купец не сдавался. Он оставил все дела, поселился на капище, а умирая от старости, завещал пятерым детям докричаться до покровителей людей.

Постепенно вокруг капища выросло небольшое поселение. Его жители от имени равнины взывали к высшим силам, моля услышать и послать чудо, которое спасет род людской в Принамкском крае. Постепенно высшие силы стали откликаться. Тогда были открыты первые проявления колдовства, касавшиеся в основном изменения воды и глины. Попутно поселяне лепили чудесные горшки и продавали их в ближайшем городе.

Но потом в поселение нагрянули служители культа крокозябры и вырезали всех жителей до единого. Чудом выжила лишь девочка по имени Обда, правнучка того купца, горянка по виду. Она смогла воззвать к высшим силам так, и сказать им такое, что те заговорили с ней. И заключили сделку. Если людям равнины, чужакам в Принамкском крае, и впрямь нужно покровительство высших сил, то пусть. Обде будет послан невероятный дар. Каждое ее слово станет услышано. Второй дар проявится в том, что ее желания, изреченные вслух, начнут сбываться. Обда велит людям объединиться, пойти за ней, и так будет. А чтобы Обда по неопытности не натворила глупостей, ей дадут третий дар – небывалую интуицию.

Обде удалось совершить невозможное. Она объединила разрозненные племена равнин, установила временный мир с горцами, отбросила сильфов на Холмы и разбила доронских захватчиков. В центре Принамкского края, на пересечении всех дорог и путей была воздвигнута крепость Обды, получившая название Гарлей, что на языке пришельцев с Кавьего моря означало “единство”. Гарлей стал новой столицей Принамкского края.

Всюду возводились капища высших сил, пособники культа крокозябры уничтожались без жалости. Появились первые колдуны – ученики обды. Народ души не чаял в своей правительнице, но жизненный путь ее подходил к концу. Обда беспокоилась, что после ее смерти все развалится.

Она пришла на свое старое капище близ разрушенной сильфийской Редим и взывала к высшим силам сутки напролет. И снова была услышана. Высшие силы сказали, что когда Обда умрет, они передадут ее дар другому человеку, не менее достойному, которого сами выберут.

Настал срок, и Обда умерла. А день спустя после ее смерти в Гарлей пришла светловолосая девушка и сказала, что ей нужно занять место правителя. Колдуны спросили у высших сил, тот ли человек перед ними. И высшие силы поведали, как это можно проверить. Надо вырезать на коже девушки символ, под которым Обда объединяла племена – Формулу Власти – три вертикальные линии перекрещивает горизонтальная. Три черты символизируют три дара высших сил, а четвертая – объединение их в одно. Символ вырезали, и порезы осветились зеленым, пропав. Девушка взяла титулом имя своей предшественницы. Вторая обда укрепила многие крепости и несколько раз разбила войска горцев.

Так наступило время обд.

Сударыня Тея задумчиво глядела куда-то вдаль, точно видела сейчас те древние времена, когда юная Обда докричалась до высших сил.

– …Ничто не дается просто так, – вздохнула старушка. – «Формула власти» – это название не только дара, но и трех условий, которые Обда, а далее те, кто пришел после нее, поклялись соблюдать. И горе тому, кто нарушит сделку с высшими силами. Но о трех условиях ты, обда, знаешь куда больше меня.

Клима кивнула, не став уточнять, что ей известны пока только два из трех.

– И все же, сударыня Тея, кто на портрете?

– Мой старший брат был одержим мечтой вернуть обду, – сказала Тея, будто не услышав, – Наш отец обладал несколькими копиями этого портрета, и роздал их нам, своим детям. В моей шкатулке лежит еще один, точно такой же. Наш отец знал ту женщину и историю ее замужества. Он всегда осуждал ее решение оставить Принамкский край, но… как перечить, если любовь! Отца утешало, что ее первый муж с сыном остались здесь, правда, на орденской стороне, не на ведской. У моего брата не было детей, всю свою жизнь он положил на то, чтобы докричаться до высших сил, подобно нашему предку. Этой идеей он заразил сперва моего среднего сына, а потом и внука. Мой внук пошел дальше всех. Он много времени проводил на капище высших сил, и там его постигло откровение. Однажды он просто собрал пожитки и отправился странствовать по свету. Искал ее потомков, – Тея кивнула на портретик. – Говорил, это ключ к рождению новой обды, – она вздохнула, потерла глаза сухонькими ручками. – Мой внук не вернулся домой. Говорят, лет двадцать назад он погиб в Ордене.

– Кто на портрете? – повторила Клима уже требовательно.

Старушка улыбнулась.

– Слышала ли ты когда-нибудь, обда, о роде Кейрана и Климэн?

– Кейран? – оживился Тенька. – Это не тот колдун, который написал исследование про амплитуды световых колебаний и их влияние на процент кривизны векторов?

– Он много чего написал, – степенно кивнула Тея. – Но мы его сейчас вспомнили не поэтому. Вместе с Климэн они возглавляли то, что впоследствии стало ведской думой, и погибли во время одного из штурмов Гарлея. Немногие помнят, что Климэн была не только женой Кейрана, но и дочерью последней обды Принамкского края. Говорили, она через всю недолгую жизнь пронесла вину за свою мать. Так вот, – старушка еще раз поправила юбки. – На портрете их далекая правнучка.

Когда старенькую сударыню Тею со всеми возможными почестями проводили из кабинета, Клима глянула на портретик почти торжествующе.

– Ну, Костэн Лэй, теперь ты мне попался!

– Нехорошо звучит, – отметил Гера.

– Еще ляпни, что я должна быть к нему милосердной. Он нам все наступление сорвал, смерч ему в зад. Впрочем, – Клима любовно сжала портретик в кулаке, – теперь у меня есть кое-что получше смерчей.

– Какой вред Костэну в том, что он дальний потомок последней обды? – не понимал Гера. – И какой прок нам от этого знания?

– Самый прямой, – загадочно ухмыльнулась Клима. – Юра писал мне, что среди моих сторонников могут быть потомки последней обды. Якобы, любопытно с исторической точки зрения. Но, думаю, это начальник науськал его спросить. Потомки последней обды – очень, очень хорошая карта в рукаве. И победитель – тот, кто ею обладает. Зарин, командира разведки ко мне, живо!

– Что ты задумала? – заинтересовался и Тенька.

– Пошлю гонца на Холмы, – невинно ответила Клима. – Мне необходимо как можно скорее переговорить с господином Костэном с глазу на глаз. А теперь на совещание, оба!

Комментарий к Глава 8. Река Самопальная иллюстрация к основному приключению главы – https://fotki.yandex.ru/next/users/zora4ka94/album/542041/view/1521973

Маленький бонус для тех, кто всё еще ждет продолжения “Интересненько”. Автор сам не знает, войдет ли сия деталь в новую часть и будет ли эта часть вообще. Он просто нарисовал. – https://img-fotki.yandex.ru/get/1105245/222660313.1/0_173934_31d2a208_orig

====== Глава 9. Договориться с небом ======

Сколько спутников и друзей!

Ты никому не вторишь.

Правят юностью нежной сей –

Гордость и горечь.

М. Цветаева

Костэн Лэй облокотился о подоконник, любуясь чудесным видом, который открывался из директорского кабинета. По соседству возвышались белые корпуса, внизу сад радовал глаза пестрым багрянцем, вдалеке золотистым песчаным пятном раскинулось летное поле, а совсем у горизонта – лес под пушистым одеялом из облаков. Облака густо плыли по небу, скрывая острые шпили и едва-едва пропуская солнечные лучи. По таким облакам, говорят, хорошо гулять.

- Тебе доводилось прежде бывать в Институте?

Костэн обернулся. Обда Климэн стояла у стола, скрестив руки на груди, своей неподвижностью, холодностью взгляда и светлым платьем напоминая статую.

- Очень давно и проездом. Но, не скрою, я рад, что слухи о разрушении Института оказались неправдой.

- Как и положено обители разума, Институт принял меня мирно.

«Да уж, – подумалось сильфу, – весьма разумно было с их стороны не быть погребенными под развалинами стен, а бескровно признать чужую силу».

Он снова поглядел в окно, на сад и вдаль, на летное поле. Несмотря на облачность, там шла тренировка. Прищурившись, Костэн различил среди желтой формы воспитанников серые куртки воинов обды. Тоже тренируются. Благо, ветер сегодня хороший, агент сам только что прилетел, опираясь на его дуновения…

Тут Костэна едва не прошиб холодный пот: доски совершенно отчетливо летали против ветра.

- Что-то случилось? – учтиво спросила Климэн.

- Нет-нет, все в порядке. Не стоит беспокойства, – сильф решительно потянул створки рамы на себя. – Просто пора закрыть окно. Не люблю сквозняки.

Не озвучивать же обде его бредовые видения! Крокозябре ясно, что как небо не упадет на землю, так ни одна доска не полетит против ветра. Должно быть, померещилось от усталости, все-таки несколько дней в дороге, почти без отдыха.

Климэн написала в своем письме к нему: «Я желаю устроить ваше знакомство с потомком последней обды. Это выгодно мне не менее чем вам…»

Письмо было загадочное, туманное, и явно содержало в себе подвох, который Костэну еще предстояло разгадать. Но потомок – слишком лакомая приманка, чтобы не рискнуть. Конечно, может оказаться и так, что обда с ухмылкой поставит перед сильфом кого-нибудь вроде своего башковитого колдуна, неподдающегося не то что вербовке, а даже элементарному пониманию. Но лучше неудобная правда, чем неизвестность. Кто сказал, что колдуна нельзя перевербовать? Лишь потому, что не пробовали? Костэн не первый год служил в тайной канцелярии, и по опыту знал: перевербовать можно кого угодно, вопрос лишь в цене и способах. Есть, конечно, отдельные личности, вроде той же обды, которых переманить действительно нельзя, но их, к счастью, можно по пальцам перечесть.

Поэтому он сорвался в дальний путь, вопреки планам начальства и своим собственным. И сейчас стоит в кабинете Климэн, ожидая обещанного знакомства. А обда, как обычно, не торопится…

Дверь без стука открылась, и вошел молодой юноша, почти мальчик, в алой форме политического отделения. Он нес в руках поднос с чашами ромашкового отвара и какой-то нехитрой снедью в вазочке.

- Я обо всем распорядился, – доложил юноша, ставя свою ношу на стол. – Вещи господина посла доставлены в отведенную ему комнату, доска почищена.

- Ты молодец, Валейка, – кивнула обда. – Как твое плечо?

- Зажило, и следа не осталось.

- Я рада. Позаботься, чтобы в ближайшие два часа нас никто не беспокоил.

Валейка кивнул и направился к выходу, напоследок бросив на Костэна короткий, но цепкий изучающий взгляд.

«А воспитанник непрост, – отметил про себя Костэн. – Будущий коллега? Возможно. А если он и есть потомок?»

Клима вышла вслед за Валейкой, чтобы собственноручно закрыть дверь. Когда они оказались рядом на пороге кабинета, обда еле слышно прошипела:

- Пусть немедленно уберут летчиков с поля! Нашли время для испытаний!

Валейка кивнул, снова покосившись на оставшегося в кабинете гостя.

- Клима, я и правда уже совсем здоров. Отпусти меня на Принамку!

- Нет, – отрезала обда. – Во-первых, тебе надо доучиться, а во-вторых, здесь ты нужнее. И не смей поднимать эту тему в четвертый раз.

- Я сдам экзамены за десятый год досрочно, – упрямо продолжил Валейка. – Наставники согласны меня проэкзаменовать.

- Сдавай. Но после я пошлю тебя на Холмы.

Валейка, которому никто не давал побыть настоящим воином, лишь тяжело вздохнул, смиряясь. После «битвы» за Институт он внезапно ощутил в себе желание служить родине не только с помощью своей светлой головы, но и саблей, поэтому рвался на передовую. Немалую лепту в это стремление внесло тесное знакомство с Герой и его рассказы о тайных вылазках в орденские города. Но Клима уже твердо решила, что Валейка ценен как дипломат, и уговоры ее не пронимали. Валейка долечивал рану, успешно врал, что она зажила, готовился к досрочным экзаменам, блестяще исполнял все скользкие поручения своей обды и тайно страдал по загубленной воинской славе.

Спровадив будущего коллегу Костэна Лэя, Клима вернулась в кабинет. Сильф сидел за столом, задумчиво созерцая ромашковый отвар в чаше. Клима села напротив. Настало время серьезного разговора.

- Благодарю, что ты прилетел так скоро, господин Костэн.

- Тема, затронутая в письме, не смогла оставить меня равнодушным, обда Климэн.

- Скажи, – прищурилась Клима, – зачем тебе потомок рода, давно утратившего свое влияние?

- Любопытство, – Костэн взмахнул ресницами. – Я всегда увлекался историей Принамкского края, а мимо такой загадки сложно пройти.

- Да, лакомый кусок, – Клима отпила из чаши, глядя ему в глаза. – Потомки древних родов – кладези ценных сведений. Кстати, именно один из таких потомков пролил мне свет на историю. Если у тебя будут сомнения, я дам вам побеседовать. Конечно, если мне удастся уговорить почтенную старушку откровенничать с сильфом. Потомки древних родов недолюбливают вас. У них это в крови.

- Не могу поспорить, – улыбнулся Костэн,беря из вазочки маленькую тонкую галету. – Кровь решает многое.

- Кровь решает всё, – поправила Клима твердо. – И не только перед людьми или сильфами. Для высших сил и Небес вопросы крови, родства, предназначения важны не менее, а даже более.

Она вынула из ящика стола маленький нож и почти не глядя полоснула себя по запястью. Три пореза и четвертый поверх них. Выступившая кровь полыхнула зеленым, и края ранок схлопнулись без следа.

- Я человек. В моей крови дар высших сил. И меня никогда не примет небо. До смешного: обда Принамкского края могла быть исключена из Института за неуспеваемость в полетах.

- Действительно, забавно, – согласился Костэн, пытаясь просчитать, к чему она клонит.

- Мой колдун правит доской чудовищно, – поделилась Клима. – Даже та, кто сильфида на четверть, и держалась за небо голыми руками, летала на самых негодящих институтских «дровах» – после клятвы мне на крови стала летать… иначе. Ветра уже не настолько любят ее. И так с каждым. Кровь, – она подняла руку, на которой были порезы. – Небеса чуют обду, чуют колдунов. Даже через тысячу поколений. Чуют и отвергают, кем бы они ни были. Потому что те, в чьих жилах есть хоть капля моего дара, принадлежат высшим силам. Так было и будет всегда, это закон мироздания. Сколько лет назад начался род последней обды? Пятьсот с небольшим? Род первой обды жив до сих пор, и высшие силы помнят о них. Поэтому ничего удивительного в том, что потомок рода Кейрана и Климэн по своей крови от рождения принадлежит Принамкскому краю, этой земле и этой воде. Он мой подданный, – прищурилась Клима. – И неважно, присягал ли он мне. Согласен ли ты с моими суждениями, господин Костэн? Тебе доводилось читать подобное в древних книгах?

- Доводилось, – кивнул сильф. – Ты говоришь довольно известные вещи, с которыми нельзя не согласиться.

«Намекаешь, что я прилетел зря, и завербовать мне никого не удастся?» – спросили его глаза.

«Именно, – ответили Климины. – Это я завербую».

- Не хочу томить ожиданием, – сказала обда, снова опуская руку в ящик стола. – Я вас познакомлю. Правда, – она усмехнулась, – вы уже знаете друг друга.

«Тенька? Гера? Тот мальчишка? Она сама?» – за мгновение пронеслось в голове у Костэна.

Клима достала из ящика небольшое овальное зеркало и развернула к собеседнику, давая тому время изучить отражение собственного лица.

- Потомок древнего рода Кейрана и Климэн сидит передо мной. Твоя прабабка с портрета принадлежала к этому роду, Костэн. А кровь не обманешь.

Не грянул гром, не завертелись смерчи. Но Костэн предпочел бы, чтоб все это случилось.

- Какая ирония, – проговорила Клима, не опуская зеркало. – Потомок обды служит тем, кто когда-то помог ее убийцам.

- Ты надеешься меня разжалобить, Климэн? – резко спросил Костэн.

- Я надеюсь восстановить историческую справедливость, – девушка положила зеркало перед сильфом и коснулась кинжала. – Сейчас я вырежу на твоей коже тот знак, который ты видел минуту назад, прикоснусь к нему, заставив исчезнуть, и ты войдешь в число моих подданных.

Костэн невольно убрал руки за спину.

- А почему ты думаешь, что я соглашусь?

- Кровь решает все, – напомнила Клима.

Они смотрели друг другу в глаза: голубые сильфийские против черных людских, и одинаковые искорки плескались где-то в глубине. Клима выглядела торжествующей, Костэн облизнул пересохшие губы.

Значит, перевербовать можно кого угодно, были бы способы? Что ж, Климэн знает их не хуже, чем агент тайной канцелярии.

Вот смерч…

- Многое, – тихо возразил он. – Но не все. Какая-то часть моих предков была людьми – пусть. Кто-то из них умел колдовать и обладал даром обды – что ж, бывает всякое. Но я – сильф. И моя родина – не Принамкский край. Я хорошо знаю эту страну и ее обитателей, но не за нее, а за Холмы отдам жизнь, если потребуется.

- Небеса никогда не примут твою жизнь, – сказала Клима. – Возможно, ты станешь прозрачным, но уйдешь в землю и воду, как человек. Я знаю о тебе, Костэн Лэй. Ты, сильф в четвертом поколении, мерзнешь на сквозняках, проваливаешься сквозь тучи и не говоришь с ветрами, словно полукровка. Это потому, что Небеса отвергли тебя, потомка обды, как и меня, обду. Может, достаточно идти против своей природы?

Ее взгляд завораживал, слова казались истиной, пробираясь даже в самые сокровенные мысли.

«Именно так она убеждает…» – отстраненно подумал Костэн и огромным усилием воли прогнал наваждение.

- Возможно, я иду против природы. Но за своим сердцем. И даже не пытайся меня заморочить. Моя кровь не только мешает мне говорить с Небесами, но и хранит от твоего обаяния.

Лицо Климы закаменело. Что под этой маской? Гнев? Ярость? Разочарование? Костэн затруднялся определить.

- В таком случае, я попробую иные методы, – деловито произнесла Клима. – Если ты, Костэн Лэй, агент четырнадцатого корпуса, не присягнешь мне, то я выложу всю твою родословную твоему начальству. И даже не погнушаюсь наврать, что ты согласился на перевербовку. Я сделаю это так, что никто не усомнится.

Она не угрожала – ставила в известность.

- Мне поверят больше, чем тебе, Климэн.

- Неужели? Слово обды против слова простого агента? Мне известен твой почерк. Что если, скажем, Юра наткнется на мою переписку с тобой? А лучше не Юра, а сразу Верховный Амадим. Ристинка сумеет это устроить. Да, конечно, ты перескажешь наш разговор, поклянешься на самом дорогом, но… всем известно, как хорошо ты умеешь врать. А если случится невозможное, и тебе поверят, твоя служба на этом все равно окончится. Никто не станет держать в сильфийской разведке агента, которого по причине крови отвергают Небеса. Тебя аккуратно задвинут, и свои дни ты будешь влачить, поплевывая дома в потолок, одинаково далекий и от политики, и от Небес, и от высших сил. Нравится? Я предлагаю кое-что получше, согласись.

- Нет, – хрипло выдохнул Костэн.

Его будущее ясно стало перед глазами. Неважно, чем окончится афера обды, но в итоге на него в любом случае будут смотреть как на предателя. Не все, конечно. Юрка, Риша, особенно дед – никогда. Но на месте начальства Костэн тоже не дал бы себе карьерного роста. И те чины, что есть, отобрал. Он почувствовал, как кровь отхлынула от лица, и стало невероятно душно.

Голос Климэн долетал, точно издалека.

- Я дам тебе время осмыслить и оценить перспективы. Ступай. Твоя комната на третьем этаже левого крыла, вторая дверь по коридору. Найдешь сам или позвать провожатого?

- Найду, – как во сне ответил Костэн и вышел вон.

«Дед, дед, нашел же ты, кого полюбить… Что мне теперь делать с твоим наследством? Я всю жизнь тянулся к Небесам, один раз они меня даже услышали. Не оттого ли, что я дрался с человеком, защищая Дарьянэ, которую они и вправду любили? А может, то место было слишком похоже на капище высших сил, и Небеса побоялись меня отвергать при свидетелях? Почему наедине они глухи ко мне? Ведь я и правда люблю свои Холмы больше жизни, каждую редкую травинку, каждый чахлый кустик, всё-всё, от укропа до облаков! Это, в конце концов, обидно: узнать, что Небеса, которым я искренне молюсь, не любят меня лишь потому, что предки моей прабабушки когда-то правили людьми!

Конечно, скверный из меня сильф, если не сказать покрепче. Волосы не вьются, мерзну, ветров не слышу… Но кто еще, смерч побери, столько делает для сильфийского народа?! Я агент больше десяти лет. Столько раскрытых заговоров, удачно проведенных операций, интриг, столько воспитано стажеров!

За кого меня принимает эта девчонка? Я плохой сильф, вру как дышу, потомок обды, мне случалось убивать – но я не предатель! И я давно выбрал, какой стороне служу. А сегодня она хочет все это перечеркнуть. Вместе со мной.

Нет, Небеса, я многое могу вынести ради вас и Холмов, но быть оклеветанным без вины… Какой позор!»

В отведенную ему комнату Костэн не пошел – ноги не несли. Он словно двигался в каком-то вязком тумане, замедляющем время. Кто встречался ему на пути, и были ли такие, Костэн не видел. Он смотрел на свои пальцы – слишком короткие, слишком человеческие, слушал свое дыхание, слишком глубокое и редкое. Больше десяти секунд под водой! Какой нормальный сильф на такое способен? В ушах шумела кровь – та самая кровь людских владык, которая предала, в первую очередь, своего хозяина.

Теперь все странным образом оказалось на своих местах.

«Я слишком человек, чтобы быть сильфом, и слишком люблю Холмы, чтобы быть человеком. Небеса глухи, высшие силы мне противны. Я отказался служить обде, но все равно останусь предателем для своих. Дед, дед, что же ты наделал!..»

Как он добрался до главной лестницы, Костэн не помнил. Просто поймал себя на том, что идет по ступенькам, а впереди маячит подставка с досками – не воспитанников, а для наставников, командования или высоких гостей.

Его доска тоже была на той подставке.

…Привычным движением защелкивая крепления, Костэн с удивлением отметил, что у него дрожат руки. Наверное, так и должно быть, перед тем, как… Он еще не озвучил это для себя в мыслях, но решение уже было принято.

К смерчам эту вечную отверженность, из которой не вылезти ни ему, ни его детям.

К смерчам всё.

- Вы уже улетаете, господин Костэн? – учтиво осведомились по-сильфийски.

Костэн обернулся и увидел того молодого юношу в алой форме. Как там его, Валейка?

- Да, – помедлив, ответил он. – Передайте вашей обде, что… не только она служит своей стране до конца.

К смерчам все способы перевербовки!

Привычное движение, и доска поднимается в воздух, ловя попутный ветер. Тает внизу лицо Валейки, остаются позади институтские ворота, окна второго этажа, крыша…

Вот и облака. Их мокрая пелена обнимает со всех сторон, влага смягчает пересохшие губы, волосы мокрыми прядками липнут ко лбу. Очень густые облака сегодня над Принамкским краем.

А над облаками – солнце. Ярко-желтое, холодное, осеннее. Лучи ласкают и золотят облачное море, слепят глаза, тень от доски невесомо бежит по сияющим изнутри клочкам тумана.

Небо – вот оно. Так близко, что протяни руку – коснешься. Днем над облаками оно всегда ослепительно голубое, в точности, как его глаза.

- Зачем ты мне дало эти глаза, Небо?!

Крик тает в вышине, и даже эхо уносится неведомо куда.

- Вот он, я! Весь твой, без остатка!!!

Голос срывается от холода и ветра, но Костэну на это наплевать. Кричать можно и беззвучно, если крик идет от сердца, из самого нутра, оттуда, где горит огнем жестокая обида на предавшую его голубую даль.

- Столько сил! Столько бессонных ночей! Столько клятв и молений! Значит, все напрасно, да?! Значит, любая человеческая девчонка может запросто ткнуть меня носом в мою кровь, и вы с ней согласитесь?! Значит, та сволочь, которая убивала и грабила, а потом дважды удирала от меня по облакам, больше достойна вашего покровительства, Небеса?!

Когда он отстегивал крепления, руки дрожали еще больше. Его всего трясло, и крик получался прерывистым.

- Я! Никогда! Не поклонюсь! Высшим! Силам! И не позволю! Никому! Думать! Что это! Было!

«Не стоило жениться на Рише. Она долго будет плакать по мне…»

- Чтоб вас смерчи побрали, Небеса! С вашими законами крови! И с обдой заодно!!!

Костэн оттолкнулся обеими ногами от доски и прыгнул.

«Никогда не мог подумать, что мой конец будет… таким…»

Дыхание перехватило – не от высоты, от страха. Он зажмурился, чтобы не видеть крутящегося во все стороны неба, и приготовился к удару – как к последнему, что почувствует в жизни.

Краткий полет, кручение, и…

Костэн со всего маху влетел головой во что-то мягкое, влажное, упругое… и в то же время рыхлое.

Он никогда не чувствовал ничего подобного.

«Это – смерть?..»

Мягкое было везде, оно обволакивало, выталкивало наверх, и вскоре Костэн оказался лежащим на спине. Он открыл глаза и увидел над собой ярко-голубое небо. А вокруг себя – подсвеченные солнцем золотистые облака.

- Так вот, значит, каково это? – растерянно переспросил он вслух.

Костэн взмахнул рукой – и по облаку тотчас же прошелся легкий сквозняк. Он поднялся на ноги – облако держало его, даже в ботинках. Костэн почувствовал, что хочет скинуть обувь и коснуться облака стопами. Он прислушался – и услышал, как перешептываются между собой ветра.

- Выходит, это было вам нужно, Небеса? Чтобы я к смерчам разочаровался в вас, в собственном будущем, в высших силах и пожелал расшибиться в лепешку? Такова ваша цена прогулки по облаку?!

Небеса были глухи, но облако не перестало быть плотным. Что-то холодное, бурлящее поднялось от груди и выстрелило наружу через кончики пальцев. Это был ветер, поднимавшийся вокруг любого сильфа всякий раз, если тот испытывал сильные чувства. Прежде Костэн этого не мог.

- Что ты теперь сделаешь мне, обда?! Твое слово сильнее моего, но за меня и мою кровь теперь скажут Небеса!

Климэн может изобретать какие угодно комбинации, и подбрасывать в тайную канцелярию хоть пачки поддельных писем. Но Костя Липка взмахнет рукой, и на его зов откликнется ветер. Ни один сильф не пойдет против воли Небес. И начальство во главе с Верховным не усомнится в его честности.

Он рассмеялся, и громко хохотал, завалившись на спину, до тех пор, пока окончательно не утратил уже сорванный голос.

С облака открывался замечательный вид на небо и на его доску, которая так и висела где-то недостижимо высоко.

«Отлично, – подумал Костэн, созерцая темное продолговатое пятнышко. – Ну и как мне теперь отсюда слезать?..»

- Клима, это было подло, жестоко и бесчестно!

- Да будет тебе возмущаться. Когда твоего начальника снимали со шпиля, у него была такая счастливая рожа, что Холмам впору приплатить мне за доставленную радость.

Сад за окнами директорского кабинета пускал по ветру последние листья. Еще немного – и в эти южные края тоже придет зима. Обда и ее заклятый друг по-домашнему сидели в креслах. Клима куталась в плед, а Юрген расстегнул ворот пошире. Они не виделись и не переписывались больше двух месяцев, поэтому им было, что обсудить. В том числе – события четырехнедельной давности.

- Приплатить? Тебе?! Да ты знаешь, в каком он был состоянии, когда прилетел!

Клима громко фыркнула, закидывая ногу на ногу.

- Бедненький! Сорвал мне все планы, поплюхался по облакам и умотал домой, сдаваться начальству! А в каком состоянии я, когда по милости твоего Липки вынуждена зимовать на этой крокозябровой переправе? Можешь передать ему мои поздравления и сердечное пожелание скорее свернуть шею!

- Если бы я однажды тебя переиграл, ты пожелала бы мне того же?

- Непременно! – посулила Клима, даже не задумавшись.

Но Юрген уже слишком хорошо ее знал, чтобы смутиться или обидеться.

- Ну и склочная же ты девица!

- Еще мстительная, коварная и злокозненная, – подхватила Клима, теребя краешек пледа. – Что поделать, в противном случае меня сожрали бы твои же коллеги. И ты в том числе.

- А так ты норовишь надкусить нас.

Клима ухмыльнулась, показывая зубы.

- Уж привыкните там: время слюнтяев из Ордена прошло. Скажи спасибо, что я не ворую ваших послов.

- Липку чуть не уволокла!

- Не путай примитивное хищение с добровольной перевербовкой. Я его в чулане не запирала.

- И на том спасибо, – не удержался Юрген от иронии. – Значит, чулан еще впереди?

- Хочешь, тебя запру? – хохотнула Клима.

- Нет уж, благодарю. Обойдемся без традиционного людского гостеприимства по отношению к нам.

- А если чулан будет по совместительству кладовкой с копчениями?

Юрген призадумался, оценивая идею.

- Очень заманчиво. Но пусть лучше принесут все копчения сюда.

- Нет, это никуда не годится! – Клима сделала вид, что оскорблена в лучших чувствах. – Если из чулана унесут копчения, чем же я буду заманивать туда доверчивых сильфийских послов?

Они подурачились в таком духе еще некоторое время, а потом Клима действительно послала за обедом и пригласила гостя перейти из кабинета в столовую.

Личная директорская столовая была маленькая, но очень уютная.

- Теперь к делу, – заявила Клима, подцепляя вилкой кусочек мяса.

- Может, сперва поедим? – Юрген честно старался следовать правилам этикета.

- Вот еще. Ты ешь, значит, доволен, расслаблен и не ждешь подвоха. Самое время для серьезного разговора. Вдобавок, я надеюсь испортить тебе аппетит и уберечь свои копчения.

- Ты еще и скряга, – попенял Юра со смехом.

- А ты – сама дипломатичность. Не боишься, что я разгневаюсь?

- Холмы отомстят за меня, – патетически пообещал сильф. – Но – к делу. Ты хотела поговорить про Амадима и Ристинку?

- Да, верно. Хочу обсудить сроки их женитьбы, – Клима понаблюдала, как собеседник от неожиданности давится не проглоченным куском и констатировала: – Ну вот, аппетит уже испорчен.

- Не рановато ли? – выдохнул Юрген, прокашлявшись.

- То есть, насчет самой женитьбы возражений нет?

- Насколько я понял, у Верховного их не случилось бы. Но что думает по этому поводу Ристинка…

- Ристю я беру на себя, – деловито сказала Клима. – А ты переговори с Амадимом, чтоб был порасторопнее.

Юргену живо вспомнилось, как женили его самого.

- Может, не стоит на них давить? Не думаю, что они сами думали о чем-то подобном.

- Зато подумала я. И нашла это вполне выгодной партией.

- Да уж, что может быть выгоднее Верховного сильфа! Но тебе не жаль отдавать ему своего посла? Ведь Ристинка перестанет быть твоей подданной и останется жить на Холмах.

- Посол из нее так себе, – отмахнулась Клима. – У меня подрастают кандидаты получше. Удобнее использовать ее как способ укрепления отношений между нашими странами.

- А если не согласится?

- Куда она денется, – ухмыльнулась Клима. – Ристя все-таки не Костэн Лэй.

- Это напоминает древние сделки по торговле рабами, – отметил Юра. – Ты фактически даришь Ристинку Амадиму, словно дорогой светильник или мешок яблок.

- Человек дороже яблока, – бесстрастно возразила Клима. – И интереснее светильника. Что насчет сроков? За какое время берешься уболтать Верховного?

- Погоди, я еще не сказал, что согласился! Какая выгода Холмам от твоего подарка?

- О, вот и ты начал мыслить в рамках работорговли. Это радует. А выгода самая прямая. Верховный получит жену – неглупую, но честную, безупречно воспитанную, уважающую обычаи Холмов и понимающую Принамкский край. Кроме того, – в черных глазах блеснули искры, – в роду Ристи совершенно точно не было ни ведов, ни колдунов, ни обд. Значит, их с Амадимом дети избегут участи Костэна Лэя.

- Ты уже и о детях подумала.

- Как иначе? Я знаю, на что иду, пристраивая ее.

- Я не дам тебе ответа сейчас. Мне нужно посоветоваться с начальством.

- Советуйся. Но уверяю тебя, на этот раз я действительно хочу укрепить добрые отношения между нами, а не подстроить вам ответную пакость.

- С чего такая доброта?

- Доброта? Вот еще. Я найду другой способ вам напакостить, Ристя для этого просто-напросто не годится. Как насчет весны, Юра? Скажем, начало, нет, середина мая вполне подойдет.

- Я еще ничего тебе не ответил!

- Ты не возражаешь, и этого достаточно. Предложение лучше сделать в декабре, чтобы у Ристи для приличия было время подумать. Помолвку Амадим пусть объявляет… м-м-м… в начале марта, а май отведем для свадебных торжеств.

- Ты даже Ристинку еще не уговорила!

- Это дело почти решенное, – отмахнулась Клима и цепко глянула ему в глаза. – По рукам, Юра!

Тенька прижал ладонь ко рту и надолго, со вкусом, закашлялся. Он чихал и кашлял с тех пор, как они с Герой побывали на разведке, но лечиться ему было некогда, и колдун заверял всех, что «оно само как-нибудь пройдет».

Последнее время Клима только и делала, что таскала его по всевозможным совещаниям. Тенька находил это занятие пустой тратой времени, но с дорогой обдой и в прежние времена было бесполезно спорить, а теперь и подавно.

Сегодня Клима собрала в актовом зале не военных или торговцев, а наставников Института.

- Способы обучения в этих стенах хороши, но далеко не совершенны. Уже в последние годы Институт все хуже справлялся со своей задачей, а теперь, при моем правлении, это и вовсе никуда не годится. В первую очередь нужно будет переписать все программы, касающиеся истории и идеологического воспитания. Надеюсь, не надо объяснять, почему.

Кругом закивали. Все наставники давали клятву обде.

- Далее, – продолжила Клима. – Я поделюсь моими соображениями, – она пролистала несколько бумаг, отыскивая нужную. – Политическое отделение следует упразднить. Позднее я планирую открыть нечто подобное при Гарлейском дворце, чтобы будущие разведчики и управленцы находились в центре политической жизни страны все время, а не на приемах пару раз в год. Часть наставников переедет в Гарлей, прочие останутся здесь. Врачей трогать не буду, летное отделение меня устраивает, за исключением истории и идеологии, о которых я уже говорила. Следует добавить новые отделения. Во-первых, историческое. История Принамкского края слишком часто предавалась забвению, и слишком мало людей, которые помнят хоть что-то. Я хочу это изменить. Воспитанники исторического отделения станут архивариусами, исследователями и наставниками истории. Во-вторых, Институт нуждается в отделении изящных искусств. Страну надо восстанавливать после войны, в разрушенных городах пригодятся образованные архитекторы и художники. Вот сидят судари из Западногорска и Локита, они приехали, чтобы положить начало новым отделениям. И последнее, – она повернула голову и поглядела прямо на Теньку. – Страна нуждается в сильных, образованных колдунах. И поэтому третьим новшеством будет отделение прикладного колдовства. Прикладного, – она повысила голос, – это значит, воспитанники не погрязнут в теоретических бреднях на тему пронзания слоев реальности, а в совершенстве изучат естественные свойства, астрономию, математику и ритмику, чтобы своими деяниями приносить практическую пользу обществу, – Клима отложила бумагу и приглашающе взмахнула рукой: – Я разрешаю открыть обсуждение.

Обсуждение получилось бурным и затянулось надолго. Даже кашляющий Тенька внес свою лепту, когда узнал, что главой отделения прикладного колдовства Клима вздумала назначить его.

- Кха! Ты об тучу стукнулась, дорогая обда! Какой из меня наставник, да еще и главный? Пригласи лучше Эдамора Карея, у него опыт есть.

- У тебя тоже, – парировала Клима. – Эдамор Карей сейчас нужнее как воин и управленец, а из тебя ни то, ни другое не получится. Поэтому занимайся колдовством и учи других.

- А как же взрывчатка? – напомнил Тенька.

- Я не заставляю тебя возглавлять отделение прямо сейчас, – обда пожала плечами. – Тем более, его пока не существует. Сейчас речь идет о планах после войны. Что тебе не нравится? Будешь заниматься своей драгоценной наукой и рассказывать об открытиях другим. Не этого ли ты всегда хотел?

- Хотел, – согласился Тенька. – Но это было до знакомства с Айлашей!

- Вы же поссорились.

- Да мы помирились сто лет назад! Я собирался после войны переехать в ее мир. Там столько интересненького!

- И не мечтай, – отрезала Клима. – Ты мой подданный, и я тебя из Принамкского края никуда не отпущу.

Тенька почесал в затылке и задумчиво кашлянул.

- Значит, придется думать, как уговорить Айлашу переехать сюда…

Совещание затянулось до вечера, после Клима отправилась в комнату к Ристинке, а Тенька помчался на чердак, где в недрах водяного зеркала его уже дожидалась самая прекрасная и необычная на свете девушка.

- Клима? – удивилась Ристя, открыв дверь и увидев, кто на пороге. – Высшие силы, что на тебе надето!

- В чем дело? – удивилась обда, оглядывая свой наряд.

- Платье! – с нарочитой торжественностью воскликнула сударыня посол. – Чистое! Без заплат! И даже по моде. Не могу не поздравить с таким достижением.

Клима приветливо улыбнулась и прошла в комнату.

- Теперь я могу себе это позволить. Не одной же тебе мотать казну на наряды. Как долетела, Ристя? Дорога не сильно утомила?

- Тебе от меня что-то нужно, – уверенно сказала Ристинка. – Ты никогда просто так не интересуешься моим благополучием.

- О, да, у меня вполне определенный интерес. Твоя обда ужасно вымоталась на совещании, поэтому теперь она желает сесть в кресло, выпить ромашки и попутно выслушать отчет о визите на Холмы.

Ристя со вздохом указала на широкую тахту у теплой жаровенки. Рядом примостился столик с чайником отвара и тарелкой ужина. Ужин Ристя забрала себе, а чайник и чашки пододвинула обде.

Клима налила себе обжигающе горячий темно-золотистый напиток и села ближе к теплу.

- Как тебе жилось на Холмах после того происшествия? Амадим не обижал?

- Нет, – вздохнула Ристя. – Он сдержал слово: делал вид, будто ничего не произошло. Но… Клима, я даже не знаю, как сказать… Верховный странно ведет себя по отношению ко мне.

- В самом деле? – обда изобразила на лице скрываемое равнодушие. – Что нужно делать в твоем присутствии, чтобы ты сочла это странным? Амадим летает на доске в чем мать родила? Или напивается укропным вином под твоими окнами и орет срамные песни?

- Что за сельские фантазии? – поджала губы Ристинка. – Нет, все вполне пристойно. Даже слишком. То за руку меня подержит дольше положенного, то подарит что-нибудь, то зовет любоваться закатами…

- А что в этом такого? Не лезет же под юбку.

- Смерчи! Ты как была простолюдинкой, так и осталась, никакой дар не исправит воспитания. В высшем обществе, Клима, один лишний взгляд приравнивается к заглядыванию под юбку! А лишнее прикосновение наводит на определенные мысли.

- Значит, думаешь, Амадим решил за тобой приударить?

- Ну вот, опять! – Ристинка недовольно фыркнула. – Не «приударить», а безмолвно выяснить, не буду ли я против его ухаживаний.

- А ты что?

- Я?! У меня жених есть!

- Он умер, – напомнила Клима. – Лет пять назад, если не ошибаюсь.

- Четыре года, – процедила Ристя и с грохотом вернула на столик тарелку с ужином. – И его смерть не отменяет нашей помолвки!

- То есть, Амадим тебе настолько противен, что мертвец лучше него?

- При чем здесь это! Клима, прости, что напоминаю, но когда твоя мама погибла, неужели ты стала искать ей замену?

- Стала. И нашла неплохую мачеху.

Ристя бросила на нее боязливый взгляд исподлобья.

- Лишнее подтверждение, что в тебе нет ничего человеческого. И сильфийского тоже. Ты умеешь только считать деньги и выгоды, а по-настоящему любить не способна.

Клима сама не поняла, почему Ристинкины слова так ее задели. Она равнодушно выслушивала от бывшей благородной госпожи оскорбления и похуже, а тут почему-то захотелось ударить ее и жестоко отомстить. Словно в далеком детстве, когда смеялись над ее длинным носом.

«И правда, кого я по-настоящему люблю? Маму? Глупо, я была слишком мала, чтобы осознать. Отца? Я не видела его шесть лет и спокойно не увижу еще столько же. Теньку? Просто смешно. Юргена? Еще смешнее. Может, моя неспособность любить – это такой же недостаток, как длинный нос или угловатые плечи? И я так же ненавижу любого, кто указывает мне на него?..»

- Перестань на меня так смотреть, – Ристя невольно съежилась и отодвинулась к краю тахты. – Злюка ненормальная!

Клима сморгнула, спохватываясь. Она вовсе не хотела сегодня обрушивать на Ристю свой гнев.

- Довольно обзываться. Или это тоже черта высшего общества?

Ристя перестала ежиться и, наверное, впервые за все время поглядела на Климу иначе. Не раздраженно, не свысока, а будто бы с сочувствием. Может, она тоже подумала, что выговаривать обде за неумение любить – все равно как осмеивать длинный нос? Человек от рождения не выбирает внешность и некоторые черты характера.

- Прости меня, – наконец, сказала Ристя тихо. – Честное слово, высшие силы разберут, что творится в твоей голове. Я, и впрямь, слишком плохо тебя знаю, чтобы осуждать.

- Прощаю, – заставила себя сказать Клима. Она бы не назвала это ложью, но произносить слова примирения просто не хотелось. – Надеюсь, мы больше не вернемся к этому разговору. А вот на Холмы ты снова поедешь.

- Это месть?

- Необходимость. Подумай хорошенько, нравится ли тебе Амадим. И дай ему ответ, который будет выгоден Принамкскому краю.

Ристинка ахнула.

- Ты что же, – медленно проговорила она, – решила выдать меня замуж на Холмы, подобно тому, как нерадивые отцы женят дочерей на своих приятелях или бывших врагах в знак примирения?!

Клима не успела ответить: в дверь постучали.

Гера наткнулся на Теньку в одном из коридоров. Колдун сидел на подоконнике, забравшись на него с ногами, и со скорбным видом наблюдал за очередной тренировкой досколетчиков.

- Чего это ты тут сидишь? – осведомился Гера, поравнявшись. – Куда свою Звезду подевал?

- Мы поссорились, – объявил Тенька. И надсадно закашлялся.

- Опять? Вы же помирились на днях.

- А сейчас поссорились, – повторил колдун и с сожалением добавил: – Вдребезги.

Гера сел рядом.

- Тебя опять угораздило с кем-то обниматься на ее глазах?

- Не-а. Тут так интересненько получилось… Клима заявила, что крокозябры с две отпустит меня в тот мир, а Айлаша не хочет переезжать в Принамкский край. Говорит, у нас тут средние века, нет водопровода и сетевой инфраструктуры.

- Не знаю насчет второго, – почесал в затылке Гера, – но водопровод у многих есть!

- Айлаша не верит в наш водопровод. И даже смотреть не хочет, потому что там, по ее мнению, крысы, плесень и латунные краники на ржавых трубах.

- Почему латунные?

- Не знаю, – махнул рукой Тенька. – Может ее этим в детстве пугали. Вроде как я Лерке рассказывал про чудище, которое живет в подполе и ест грязные носки. Кха! Это я таким образом побуждал ее к стирке. Но в итоге подполов она до сих пор не любит.

Гера не знал, что тут сказать. По его мнению, если девушка простила возлюбленного за обнимания с другой, то глупо потом ссориться из-за какого-то водопровода. Тем более, зная Теньку, Гера поражался серьезности его намерений: почти полгода с одной и той же! Наверное, кроме ссор, в Айлаше для веда было очаровательно все: и фигурка, и темперамент, и научный прогресс. А сейчас, вот, сидит, по-настоящему страдает, кашляет. Кстати…

- Нездорово выглядишь.

- Простудился немного, – беспечно хлюпнул носом Тенька. – Еще с тех пор, как мы в Принамке полоскались.

- Я тоже после той разведки чихнул пару раз, – согласился Гера, – но ты кашляешь уже целый месяц, если не дольше.

- Ай, брось. Это неинтересненько. Сам говорил, что я не закаленный.

- Может, тебе показаться врачам?

- Вот еще! У меня и без врачей дел хватает.

- Бледный ты какой-то, – присмотрелся Гера внимательней. – Давай все же сходим в лазарет.

Тенька упрямо скрестил руки на груди.

- Ни за что! У меня после осады Фирондо к лазаретам такое же отношение, как у Айлаши к латунным краникам.

- Но вдруг с тобой что-то серьезное?

- Говорю, же: простудился! – проворчал Тенька и закашлялся особенно долго, задыхаясь и сгибаясь пополам.

Гере это надоело.

- Тенька, что за ребячество! Если ты опять сляжешь, у нас встанет половина подготовки к штурму. Не хочешь в лазарет, пошли хоть к Ристинке, она с Холмов сегодня вернулась.

- Ладно, – с неохотой согласился колдун. – К Ристинке можно сходить. Она меня в лазарете не запрет.

В комнате Ристинки друзья застали Климу. Девушки сидели у жаровни на тахте и явно вели беседу о чем-то неприятном. Лица у обеих были мрачные, а у сударыни посла еще и возмущенное.

Тенька поприветствовал всех очередной порцией надрывного кашля, а Гера объяснил цель визита.

- Я не врач, – буркнула Ристинка и покосилась на Климу. – Я здесь отныне нелюбимая дочка на выданье.

- Но ты же училась на врачебном! – напомнил Гера.

- Сколько я там проучилась… – но тут Тенька снова закашлялся, и Ристинка, глядя на него, сменила гнев на милость. – Смерч с вами, раздевайся. Какой-то он бледный…

- И я ему о том же говорю! – подхватил Гера, воодушевленный поддержкой.

- Я всегда такой, – отмахнулся Тенька, но рубашку снял.

Через его грудь и спину тянулись продолговатые следы ожогов – память об укрощенных молниях. Ристинка поцокала языком, но ничего не сказала. Она послушала Тенькино дыхание, заглянула в глаза и рот, зачем-то поворошила волосы, хмурясь все больше. Потом велела:

- Закрой глаза и попрыгай на месте.

- Зачем? – удивился Тенька, натягивая рубашку.

- Делай, что говорю!

Колдун добросовестно зажмурился, прыгнул раз, другой… и кулем повалился на пол, Гера едва успел его подхватить. Кожа друга была странно холодной на ощупь.

- Голова чего-то закружилась, – пояснил Тенька. – Со мной бывало. Последствия от молний.

Ристя покачала головой и села на тахту, обхватив себя за плечи. Смотреть на Теньку она будто бы избегала.

- Это не последствия, – проговорила она. – И не обычная простуда. Я, конечно, не врач, но тут и первогодка разберется. Все слишком очевидно.

- Крокозябры, и эта сейчас скажет, что мне нужно в лазарет! – возмутился Тенька.

- Можешь не ходить, – огрызнулась Ристя. – Все равно не поможет.

- Что с ним? – спросила Клима. Гере показалось, что голос обды чуть дрогнул.

Ристя подняла голову, глядя на всех троих, и с горечью сообщила:

- Бесцветка.

Комментарий к Глава 9. Договориться с небом О бесцветке (своего рода Принамкской чуме) говорилось ранее и достаточно будет сказано дальше. Те, кто хочет освежить описание в памяти, могут обратиться к “ФВ. Первое условие”, 8 глава (разговор Выли и Ристи над спящей Климой).

Автор загремел в больницу, поэтому строчит новые главы с космической скоростью)

====== Глава 10. Кипящий лед ======

Нет в любви виноватых и правых.

Разве эта стихия – вина?

Как поток раскаленной лавы

Пролетает по судьбам она.

Ю. Друнина

Зима обрушилась внезапно, за считанные часы превратив кусты красной сирени в причудливые сугробы, убелив летное поле и занавесив дымкой лес. Крупные хлопья снега облепили золотое знамя обды, и оно, отяжелев, клонилось к земле, едва шевелясь на ветру. Шпили и крыши Института сделались белее его стен, а оконные витражи обросли причудливыми узорами инея.

Из-за снежной бури отменили одну за другой шесть летных тренировок подряд, и новые принамкские доски изнывали в сарае на подставках вперемешку со старыми сильфийскими.

Как следует обозначив приход зимы, тяжелые синеватые тучи понеслись дальше, за Принамку, сыпать снега на орденские пристани и корабли. Вода в реке не замерзла, но будто загустела, нехотя отзываясь рябью на порывы ветра. Мелководья затянуло тончайшим ледком, в который вмерзла побуревшая тина.

- Ишь, как метет, – отметил Хавес, с силой заталкивая в оконную раму кусок пакли для тепла. Получалось не слишком умело: в деревне, где он вырос, люди пользовались ставнями из сухого льда, которые не оставляли щелей.

- Редкое начало зимы для этих краев, – сказал Зарин, подбрасывая угольки в жаровню.

Зарин и Хавес делили на двоих бывшую комнату секретаря по соседству с директорскими апартаментами, где сейчас жила Клима.

Хавес провел ногтем по витражу, сковыривая кристаллики инея.

- Сейчас бы, пока снегопад, сесть на плоты и вдарить по орденцам! Чего обда тянет?

- А ты не понимаешь?

- Чего там понимать! Холодно, снежно, нас не ждут! Самое время порезать им глотки.

Зарин поднял глаза от жаровни и посмотрел на напарника неодобрительно.

- Если будем атаковать сейчас, погибнет очень много людей. Вода холодная, досок и взрывчатки мало. А Тенька сейчас… сам знаешь.

- На войне всегда одни дохнут, а другие когтями вырывают победу, – криво ухмыльнулся Хавес. – И слабак тот, кто думает иначе.

- А тот, кто идет на неоправданные жертвы – дурак, – спокойно произнес Зарин.

- Ты на что намекаешь, морда орденская? – ощерился Хавес, бросая паклю.

Зарин выпрямился и не спеша отряхнул с широких ладоней угольную пыль.

- Повтори еще раз про «морду», и поймешь, что я не намекаю.

Хавес скривился и молча вышел, хлопнув дверью. Зарин вернулся к жаровне.

Подобные стычки были у них не редкостью. Хавес отличался драчливым, вспыльчивым характером, сыпал крепкими словами, не задумываясь, и все время стремился уязвить любого, кто, как он считал, хоть в чем-то может его превосходить. С Тенькой и Герой Хавес не задирался – знал, что это не понравится Климе. Да и любой из друзей мог постоять за себя. Гера сильнее, а с Тенькой и его непредсказуемым колдовством связываться просто опасно, это Хавес постиг еще в детские годы. Но Зарина, знакомых солдат, даже Вылю и Гульку, Хавес считал своим долгом задевать при любом удобном случае. Над новым Климиным любимцем Валейкой он попытался насмехаться лишь однажды – прошелся насчет его юного возраста и отношений с девушками. Валейка ответил, почти не задумываясь, и так тихо, что никто, кроме адресата, не услышал слов. Но Хавес как-то разом сник и с тех пор обходил будущего разведчика по широкой дуге.

Зарин был иным. Молчал, если ему было нечего сказать, с уважением относился к чужим достоинствам, но и про свои не забывал. Когда окончательно стало ясно, что обда со свитой в Институте надолго и мирная жизнь затянется, Зарин пошел к Гере и попросил посоветовать какие-нибудь умные книги, из которых можно почерпнуть знания о стратегии и тактике, математике, естественных свойствах и сильфийском языке. На вопрос, зачем ему это, Зарин пожал плечами и коротко ответил: «Всякое может пригодиться». В свободное время Зарина частенько видели то с одним наставником, то с другим. Гера и Тенька уважительно принимали подобную тягу к знаниям.

«Я знаю, почему он так стремится к образованию, – заявил однажды колдун. – Но если я сейчас озвучу, то Зарька меня, пожалуй, прибьет».

Говорилось это при самом Зарине, поэтому он ответил:

«Прибивать не буду. Но лучше тебе и правда промолчать».

Зарин ко всему относился серьезно. Даже к речам шебутного Теньки.

Через некоторое время Геру одолело любопытство, и наедине он осторожно постарался выяснить у колдуна, чего же такого тот углядел.

«А разве не понятно? – фыркнул Тенька по большому секрету. – Зарька постоянно трется в нашем просвещенном обществе и ему неуютно со своим деревенским образованием. Вы с Климой окончили Институт, из Ристинки аристократизм во все стороны брызжет, я перевернутые интегралы спрягаю с закрытыми глазами, Юрген из тайной канцелярии. Уровень читать-считать-расписаться только у Зарина и Лерки. Но Лерка сама по себе милое создание, а Зарин чувствует себя чурбаном».

«Не замечал, – удивился Гера. – По Зарину не скажешь, что ему бывает неуютно».

«Бывает, и частенько! – заверил Тенька по еще большему секрету. – Но Зарька слишком гордый и тактичный, чтобы это показывать. Вот теперь он и стремится узнать то, что знаем мы. Хотя, есть еще одна причина».

«Какая?»

«Клима, – просто сказал Тенька. – Сам знаешь, Зарька всю жизнь сохнет по Климе, а наша злокозненная обда его в упор не видит. Вот он втайне и надеется поразить ее обретенными знаниями. Только об этом – вообще не слова, а то он и правда мне голову открутит».

«И все это ты углядел по глазам? – подивился Гера. – Или Зарин перед тобой разоткровенничался?»

«По глазам, конечно! Станет он мне душу выворачивать. Зарин до крокозябры сильно ревнует ко мне Климу, хотя никогда не признается. И к Хавесу ревнует. И даже к Юргену. К тебе почему-то нет».

«А Хавес?» – заинтересовался Гера.

«Не-а, тот просто завидует и мечтает посадить окружающих в лужу. Так что будь начеку».

«Не понимаю, зачем Клима приблизила его к себе?»

«Он верный, – пожал плечами Тенька. – Как собака за ней ходит. И при знакомстве спас ей жизнь».

На взгляд Геры, этого было недостаточно.

Разумеется, такие разные люди, как Зарин и Хавес, с трудом уживались вместе. Раз двадцать они страшно дрались без свидетелей, и ещеоколо дюжины раз их разнимали те, кто оказывался поблизости. Со временем Зарин, бравший у Геры уроки рукопашного боя, начал все чаще одерживать верх, и Хавес перестал первым лезть в драку, ограничиваясь словами.

Зарина это устраивало. Он не был вспыльчив, но хорошо выучил фразы, которыми напарника можно поставить на место.

Жаровня разгорелась, источая приятное тепло. Зарин улыбнулся, подошел к окну и взялся за ветошь. Лучше законопатить щели самому, чем, подобно сильфу, спать на холодном сквозняке.

По вечернему времени в лазарете светили масляные лампы. Единственная занятая кровать была придвинута к окну, потому что больному хотелось смотреть на улицу.

Бесцветка жестоко брала свое. Тенька был белее простыни, на которой лежал, растрепанные волосы казались седыми. Словно их тоже запорошило снежными хлопьями, а тусклые глаза поддернуло инеем.

На скамеечке у кровати уже третьи сутки горько плакала Лернэ, тщетно пытаясь согреть ледяные руки брата. Тенька тяжело, прерывисто дышал, изредка впадая в забытье, и тогда бедная девушка принималась звать врачей, хотя сама понимала, что они ничего не могут сделать. Из бесцветки либо выкарабкиваются, либо нет. И никто не знает, от чего это зависит.

Гера проводил в лазарете ночи и днем забегал так часто, как только мог. Клима появилась раз, постояла, явно не зная, куда деть руки, до крови кусая губы, и ушла прочь.

На крепость Тенькиного организма надежды не было: здоровье колдуна уже изрядно подорвали молнии, бессонные ночи и купание в холодной Принамке. Быстрокрылый сокол летел в Фирондо к сударыне Налине, но успеет ли она?..

…Когда Гера в очередной раз вошел в лазарет, вокруг Тенькиной кровати бестолково топтались трое врачей и два воспитанника в зеленой форме. Они обсуждали, стоит ли везти больного в Кивитэ, где практикует какое-то местное светило, переживет ли Тенька поездку, не проще ли вызвать светило сюда, и согласится ли оно лечить веда, поскольку схоронило на войне сыновей. Лернэ, сидя на лавочке, без сил уткнулась лицом в подушку брата, и только по вздрагивающим плечам можно было понять, что она продолжает беззвучно плакать.

- Есть изменения? – спросил Гера.

- Пока нет, – тихо ответил один из воспитанников. – Мы напоили его горячим вином, но без толку.

- Неудивительно, – нервно проворчал Гера. – Какая от вина может быть польза?

- Есть случаи, когда это помогало…

Тенька услышал голос друга. Белые ресницы дрогнули, а глаза с трудом приоткрылись. В этот момент Гере хотелось завыть в голос – так не похожа была эта замерзшая неподвижная тень на улыбчивого колдуна, вечно что-то изобретающего.

Белые губы шевельнулись. Тенька говорил слишком тихо и сипло, поэтому Гера наклонился к нему, чтобы расслышать.

- Забери ее отсюда.

Гера понял, что речь о Лернэ.

- Она ведь не уйдет…

- Забери, – повторил Тенька беззвучно. – Сбереги. Ты.

У Геры к горлу подступил болезненный комок. Умирающий друг просил его позаботиться о своей сестре. Взять в охапку, унести прочь от холодного, едва живого тела, утешить, быть рядом в самые страшные минуты…

- Я все сделаю, – Гера заставил голос звучать ровно. – Не тревожься о ней.

- Знаю, – шепнул Тенька, и белые губы чуть растянулись в улыбке.

Гера подхватил обессилевшую Лернэ на руки и вместе с нею вышел вон.

Врачи продолжали о чем-то спорить, их голоса сливались для Теньки в непонятный назойливый гул. Он с усилием повернул голову, обращая взгляд за окно. Там, назло всем снегопадам, все-таки поднимались в небо его доски.

В кабинете директора было темно. Клима поймала себя на мысли, что с трудом различает контуры листа, который лежит перед ней на столе. Не говоря уже о том, что на листе написано.

С болезнью Теньки у обды не стало меньше иных дел и забот, но Клима уже не могла заниматься ими, как прежде. Ее мысли постоянно возвращались в комнату лазарета, где умирал человек, которого она каких-то несколько лет назад прятала в том же самом лазарете под кроватью, спасая от преследователей. Казалось, только вчера Тенька ворвался в ее жизнь через им же разбитое окно, поставил все с ног на голову, при этом непостижимым образом придав событиям особый стройный порядок, без которого Климе пришлось бы куда тяжелей.

Клима не знала, любит ли она Теньку. Особенно в том смысле, который имела в виду Ристинка. Но была уверена, что будет тосковать по своему единственному близкому другу едва ли меньше, чем когда-то по матери. И не потому, что Тенька умел делать доски и хорошую взрывчатку. Даже не потому, что когда-то они провели вместе ночь. Просто он умел смотреть ей в глаза и улыбаться. И называть даже самое паршивое положение дел «интересненьким». Только Тенька мог позволить себе однажды вылить на обду ведро воды, а после этого еще и уболтать, чтобы она извинилась перед Герой.

Только Тенька, найдя дверь в иной мир, куда мечтал попасть половину жизни, не удрал туда насовсем, презрев желание «злокозненной обды», а принялся уговаривать свою девушку переехать к нему. Может, в конце концов, и уговорил бы.

Клима поймала себя на том, что уже не думает о колдуне, как о живом. И решительно оборвала собственные мысли.

Нужно что-то делать. Глупо торчать в лазарете с утра до ночи, все равно никакого проку, только нагонять тоску себе и больному. Но и сидеть сложа руки нельзя. После битвы под Фирондо Клима пошла на городское капище и молила высшие силы о помощи. Но в Институте капищ нет. Ближайшее находится в Гарлее, за три дня лету отсюда.

Клима встала из-за стола и подошла к комоду, на котором стояла лампа. Все валилось из рук, огниво не желало давать искру, фитиль не горел. Разозлившись, Клима отшвырнула огниво, и оно со стуком закатилось куда-то под комод. Девушка встряхнула лампу: там совсем не было масла.

- Какого смерча ни одна клятая крокозябра не следит за светильниками обды? Я что, сама должна в кладовку бегать?!

Резкий, неосторожный взмах рукавом – и пустая лампа полетела на пол, вслед за огнивом.

Гулкий удар медной посудины о каменные плиты немного отрезвил Климу. Она до боли переплела пальцы и уткнулась этим двойным тяжелым кулаком в морщинку на лбу.

А ведь бегала когда-то, подумалось Климе. И за маслом, и за чернилами, и за сменной одеждой. И сама себе штаны штопала, ужас-то какой. Не было тех, кто делал это за нее. И не было колдунов, перед высшими силами понимавших ее больше прочих. Как Налина Делей. Как Тенька…

Дверь еле слышно скрипнула.

- Ты, что ли, шум устроила? – осведомился Хавес, заглядывая. – Чего темнотищу развела? – он прищурился, отыскивая взглядом хозяйку кабинета. – Эй, Клима! Ты тут?

- Да, – Клима повернулась к двери, оперлась спиной о комод. – Поди, принеси мне масла из кладовки.

Но Хавес не спешил уходить.

- А чего одна-то заседаешь? – он переступил порог. – Или, это… из-за Артеньки ревешь?

- Не твое дело, – отрезала Клима и неожиданно поняла, что действительно готова расплакаться.

Ночь, Тенька, масло, корабли на Принамке, неумение любить – все это слилось в один огромный болезненный комок, который сдавил горло, ударил резью в глаза и нос. Захотелось остаться в одиночестве, бухнуться на пол, наплевав на чистоту юбок, обнять колени и плакать, со слезами, соплями и подвываниями, взахлеб, как в четырнадцать лет. Потому что решительно всё сегодня было не так. И не только сегодня.

Хавес уже стоял вплотную к ней, и в слабом сиянии снега за окном было различимо его лицо. Не самое красивое, но с упрямо сжатыми губами и шальным блеском в глазах.

- Уйди, – велела Клима сдавленно.

- Разве я могу уйти, если нужен моей обде?

Хавес произносил «моя обда» иначе, чем прочие. Так, словно не он Климин подданный, а сама Клима принадлежит ему. Это было странно, непривычно, но отчего-то не вызывало раздражения.

- Моей обде плохо, – он протянул руки, сперва несмело, а потом все более уверенно касаясь Климиной талии, придавливая широкими ладонями шуршащие юбки. – Я хочу утешить, это мой долг.

В голову ударил жар, словно после глотка медовухи.

- Только долг? – переспросила Клима.

- Не-а, – выдохнул Хавес, наклоняясь ближе.

А потом куда-то пропали ночь, корабли, масло, и даже Тенька. Было лишь дыхание, одно на двоих, крепкие объятия и жесткая столешница комода под лопатками.

- Моя, моя обда… с тех пор, как увидел, только моя!..

Называющие сердце ледышкой забывают, что кипящий, пылающий от жара лед – любимое развлечение колдунов. А обда – выше, чем колдуны.

И однажды лед становится таким горячим, что даст фору любому алому угольку в горниле костра.

Но всякому ли дано удержать в ладонях раскаленную ледышку?..

Хавес считал, что ему это по силам.

Ночь была вся облеплена снегом, раздавлена заморозками. В белом здании, занесенном белой трухой, кто-то сладко спал в казенной постели, кто-то готовился к досрочным экзаменам на политика, кто-то умирал, а кто-то любил впервые по-настоящему, но так отчаянно, словно в последний раз. Слабо теплились светильники в коридорах, из щелей тонко посвистывали сквозняки. А орденские корабли на Принамке покачивали заснеженными мачтами в такт ветрам и течениям.

…Рано утром Клима проснулась с ощущением странной легкости в мыслях. Ее плечо касалось плеча Хавеса, и от этого было очень тепло. Клима лежала на спине и смотрела в беленый потолок, который тоже был иным, не таким, как вчера.

Все словно преобразилось: ее комната, потолок и снежинки за окном. И она сама. Клима почувствовала, что улыбается. Ей хотелось захохотать в голос и накрыть ладонями весь мир. Или просто обнять Хавеса еще раз, потому что о нем хотелось думать больше, чем о государственных делах.

«Я словно пьяная, – продумала Клима. – Пьяная даже наутро!»

Она коснулась своего лица – длинного носа и морщинок на лбу, растрепанных волос и пушистых длинных ресниц. Климе казалось, что так чувствуют себя сильфы в небе.

«А может, это называется – влюблена?..»

И ей снова стало смешно. Ничего подобного она не испытывала на зимнее солнцестояние. Тогда были азарт, желание поддразнить, тогда разум подсказывал ей верные действия. А сейчас… пожалуй, сердце.

Да, с Хавесом все иначе, чем с Тенькой…

Тенька!

Клима резко села, откидывая одеяло. Ей было настолько хорошо в эту ночь, что она совсем забыла про Теньку. Но сейчас положение не казалось таким безвыходным. Просто нужно действовать, а не предаваться горю.

Клима растолкала Хавеса.

- Собирайся. Мы летим в Гарлей.

- Зачем? – хохотнул тот. – Здесь нам тоже мягко.

- Мне надо на капище. Ты будешь меня сопровождать.

- Ла-адно, – лениво зевнул Хавес и ухватил ее за руку, притягивая к себе. – Но полчасика капище подождет, моя обда!

И Клима с изумлением поняла, что не в силах ему отказать…

Они отправились в дорогу ближе к полудню, известив о своем отсутствии штаб, когда ночная метель совсем улеглась, и тусклое зимнее солнце подсвечивало убранные инеем витражи.

На главной лестнице Хавес внезапно сгреб девушку в охапку, целуя.

- Ну и что это было? – фыркнула Клима немного погодя.

- Просто так, – плутливо ухмыльнулся Хавес. – Люблю мою обду.

Он потянул ее вниз, и Клима так и не заметила Зарина, который застыл в одном из коридоров, с непередаваемой болью глядя на показное торжество соперника.

Время перевалило за полдень. За стенами Института царил мороз, хрустящий, как накрахмаленная пелерина благородной госпожи. В коридорах было холодновато, и обитатели, кутаясь в пледы, плащи и полушубки, старались поскорее нырнуть в уютное тепло помещений, отапливаемых печками и жаровнями.

Зарин не чувствовал ни холода, ни тепла. Он шел вперед, не видя дороги, и перед его глазами все стояла та картина на главной лестнице, а в мыслях творилось крокозябра знает что.

Вот Клима в теплой лётной куртке, отороченной мехом. Знакомое до черточки лицо, самые прекрасные на свете глаза – завораживающие омуты, такие усталые и печальные в последние дни. И челка на лоб спадает, как спадала и в пять, и в десять, и в четырнадцать лет.

А вот Хавес. Дурной, нескладный и жалкий по сравнению с ней. Тем не менее, они стоят вместе, Клима улыбается ему так, как никогда в жизни не улыбалась Зарину, и не отстраняется, когда этот подлец смеет ее целовать.

Зарин проиграл. И не помогут уже ни ученые книги, ни Герины уроки рукопашного боя. Раньше надо было с книгами, нет же, все мялся, осторожничал, выжидал, не смел признаться, боялся отказа. Как же: такая девчонка! И не девчонка, а обда, владычица, пусть и помнит ее с цыпками на ногах. Разве можно было набраться наглости… А вот Хавес набрался, все смерчи мира ему в зад. Даже драться с ним теперь бессмысленно – Клима не из тех девиц, которые падают на руки молодцу, набившему морду сопернику.

Зарин бессильно саданул кулаком по стене.

Руку обожгло болью, и юноша внезапно понял, что стоит напротив деревянной двери, и сжатая костяшка вся в занозах.

Боль отрезвила, привела в чувство. Пока Зарин оглядывался, соображая, куда его занесло, за дверью послышались шаги, и в коридор выглянул осунувшийся Гера.

- Кого там еще принесло? – недовольно буркнул он. – Зарин, нельзя потише стучать? Лернэ едва уснула!

Тут он увидел выражение лица товарища и побледнел.

- Что случилось? Ты… оттуда? Уже?..

Зарин едва не ляпнул, что да, уже, и надеяться теперь не на что, поскольку Хавес, крокозябров выкормыш, своего не упустит. Но успел сообразить: Гера спрашивал вовсе не о его великих неудачах в личной жизни. Ведь у Геры умирает друг. И со дня на день «правая рука» ожидает страшную весть.

- Я не от Теньки, если ты об этом. И ничего с утра не слышал.

Гера выдохнул и тихо прикрыл дверь за своей спиной.

- Хвала высшим силам… Тогда зачем ломишься? Мне таких трудов стоило хоть немного успокоить бедную Лернэ!

Зарин прикусил губу. Меньше всего ему сейчас хотелось выкладывать свои обиды. Да еще Гере, и в такой момент.

- Ты не знаешь, куда полетела Клима? И надолго ли?

- Знаю, конечно, – пожал плечами Гера. – В Гарлей на капище, это займет около недели. А почему она не взяла тебя с собой?

- С ней Хавес, – ровным голосом ответил Зарин. – Ни один из нас не владеет доской настолько хорошо, чтобы летать в одиночку, без Климы, а троих не вынесет ни одна доска, даже колдовская.

- Странно, – нахмурился Гера. – Ведь четвертым на вторую доску можно было взять Вылю или Гульку, которые летают отменно.

Зарин заставил себя выглядеть беспечным.

- Не берусь судить о планах Климы. Возможно, она опасалась, что доски могут потеряться в снежных тучах.

Судя по недоверчивости в Герином взгляде, беспечный вид не удался. Но «правая рука» был слишком поглощен собственным горем, чтобы понимать причины чужого. Гера беспокойно оглянулся на дверь и сказал извиняющимся тоном:

- Не хочу оставлять Лернэ одну надолго. Она может проснуться, а я обещал быть рядом. В штабе знают, но если кто-то будет меня искать, передай, что я пока занят.

Зарин кивнул, выслушал в ответ пару простых, но искренних благодарностей, и проследил, как Гера снова исчезает за дверью.

«Ведь для них троих: Геры, Лернэ и Климы, этот сумасбродный колдун значит больше, чем для кого бы то ни было… И Клима, наверное, горюет по нему не меньше. Что стоило мне подумать так прежде Хавеса и быть рядом с ней в тяжелый час!..»

Еще некоторое время Зарин стоял, бездумно глядя на закрытую дверь, а потом отправился дальше.

Сперва он думал, что не знает, куда идет. Но потом разрозненные мысли постепенно собрались, потекли в едином направлении, а ноги, повинуясь им, принесли хозяина на третий этаж левого крыла – туда, где располагался лазарет.

Зарин понятия не имел, зачем сюда явился. Высказать умирающему, что больше не чувствует в нем соперника? Глупо. Просто поглядеть в последний раз на это круглое курносое лицо и понять, что смерть стирает и раздражение, и былые разногласия? Еще глупее. Посетовать, что у их Климы теперь другой? Совсем уж дурость.

В лазарете не было ни одного врача. И единственная занятая кровать у окна выглядела так сиротливо, что Зарина остро кольнуло жалостью. Все оставили беднягу, даже воды подать некому, случись что.

Тишина казалась мертвенной. Здесь даже сквозняки не свистели. И дыхания больного совсем не было слышно. Ненароком стараясь ступать потише, Зарин подошел к кровати.

Тенька не спал. Его глаза, выцветшие, лихорадочно остекленевшие, были открыты. Такой исхудавший, белый, встрепанный, с бессильно вытянутыми поверх одеяла руками, колдун казался совсем ребенком, даром, что на год старше Зарина.

- Эй, – шепотом позвал Зарин. – Ты меня слышишь?

Тенька медленно моргнул. Говорить он то ли не мог, то ли не хотел.

- Может, тебе что-нибудь нужно? – Зарин огляделся в поисках кувшина с водой, но ничего похожего не заметил. – Гляжу, тут все разбежались…

- Я их отослал, – беззвучно, но вполне разборчиво, произнес Тенька, все так же глядя в никуда. – Не хочу, чтобы меня запомнили… таким.

Зарин бы на месте Теньки тоже не хотел. И все-таки, до чего неправильно: пустой лазарет, безучастное лицо того, кто прежде был таким живым.

«А я ведь сейчас похож на него, – пришла внезапно горячая и колючая мысль. – Бледный, несчастный, напрочь похоронивший свою вечную мечту быть с той, кого люблю… Как же мне плохо, как себя жалко. Хоть ты напейся с горя. Разве сама Клима когда-нибудь позволяла себе так раскисать? Да она даже после смерти матери сумела оправиться и поженить наших родителей, которые до сих пор живут счастливо! Увидь меня сейчас Клима, разве посмотрела бы она на меня так, как я мечтаю? Да никогда! А сам я разве могу сейчас уважать себя, сдавшегося нерешительного плакальщика? Да я ради нее весь Принамкский край пешком прошел! Какого смерча я должен сдаться сейчас?!»

- Какого смерча?! – вопросил Зарин вслух и сам удивился, как твердо и оглушительно это прозвучало в жалобной лазаретной тишине. – Что, балабол, чуть тебя прижало, так ты сразу помирать вздумал?

Сам не ожидав от себя такого, юноша рывком схватил тщедушное тело колдуна за грудки и тряхнул, приподнимая над постелью.

- Отослал он! А ну, приди в себя! Ни один врач не знает, а я вот, кажется, понял секрет, благодаря которому одни после бесцветки дохнут мухами, а другие выживают! Да просто одни сдаются, а другие нет! Что, небось, уже собственные похороны представил?!

- В деталях, – не стал отпираться Тенька. Его взгляд чуть ожил. Непросто изображать безучастную покорность судьбе, когда тебя держат за воротник и трясут.

- А теперь представляй, как выздоравливаешь! – приказал Зарин и мог бы поклясться, что у него получилось не менее внушительно, чем у Климы. Наверное, обда в минуты гнева тоже ощущала эту злость, от которой весь наливаешься силой и способен, кажется, одним пинком сколоть верхушку Западногорского хребта.

Тенька скосил глаза на поцарапанную о дверь руку, которая его держала.

- Чего это у тебя?.. Кровь?

- Она самая, – Зарин отпустил больного и лизнул саднящую костяшку. – Красная, здоровая. И у тебя такая же будет, если ты…

- Точно! – хрипло выдохнул Тенька и бессильно откинулся на подушку, продолжая бормотать: – Кровь… она ведь другая… по составу и виду через вектор… светового преломления… никто же толком не смотрел… не хватало знаний… даже в древности… а если… проценты… проценты…

Зарин испугался, что слишком сильно тряхнул колдуна, и тот малость стукнулся об тучу.

- Эй, Тенька, – перебил он бессвязный шепот. – Ты, давай, не дури!

- Зарька! – Тенька глядел на него широко распахнутым правым глазом, а левый прищурил и скосил к подбородку. Выглядело жутковато. – Возьми ланцет и царапни меня! Мне до жути надо видеть свою кровь!..

И, видя, что Зарин отступил на шаг, явно намереваясь поднять по тревоге всех врачей Института, моляще прибавил:

- Честное слово… если ты это сделаешь… я тут же поправлюсь!..

…Пришедший получасом позже дежурный врач застал странную, но идиллическую картину.

Умирающий от бесцветки колдун полулежал на подушках, разглядывая через прищур два окровавленных ланцета: один в обычной алой крови, а второй в тягучей белесой. И вдохновенным хриплым шепотом вещал, периодически срываясь на кашель:

- Таким образом, разнородность соотношений частиц в данных системах позволяет предположить парасферическое искажение света, вызванное корпускулярно-волновой дисфункцией по четвертому вектору, которая…

Зарин сидел за столом у кровати, торопливо чиркая куском угля по обрывку тетрадного листа, в который, судя по виду, прежде заворачивали какие-то жирные притирания.

- Да погоди ты, – ругался Зарин. – Говори помедленнее! Как правильно писать: дефукция или дифунция?

- Дисфункция, – сипел Тенька. – Крокозябры с тобой, неучем, пиши, как можешь, я потом все равно набело переправлю… Значит, так… четвертый вектор позволяет определить характер искажения, который в совокупности с ритмическим рядом свето-звуковой волны частиц дает…

- Что здесь происходит?! – выдавил из себя врач.

Зарин оторвался от своего дела и честно пояснил:

- Тенька внезапно захотел заняться наукой. У него много идей, но нет сил водить углем по бумаге. А я не могу сейчас ему отказать, чем эта наглая морда пользуется.

- Сударь, одолжи каплю крови на опыты, – жадно подхватил Тенька, чуть приподнимая голову. – Мне нужно больше образцов!

- Хм, – задумался врач. – Возможно, легкое помешательство – это побочный эффект болезни…

- Безнадежно, – махнул рукой Зарин. – Он всегда такой.

Поразмыслив немного, прибавил:

- И это, пожалуй, к лучшему.

Дни шли за днями, декабрь близился к середине. Кивитэ, изрядно разрушенный после осады, занесло снегом по самые крыши. Но даже тогда в городе не прекращалась жизнь. Многие воины обды устроились тут зимовать, заодно помогая с восстановлением домов и стен. Кивитэ и прежде нельзя было назвать тихой провинцией: здесь проходили торговые пути в Мавин-Тэлэй, сюда шли на гульбища старшие воспитанники Института, а обреченные на Гарлей рекруты в последний раз пили допьяна. Сейчас, когда Гарлей отстраивался, а от него к Институту постоянно сновали гонцы и купеческие обозы, Кивитэ переживал второе рождение. Днем шумели ярмарки и базары, а едва темнело, призывно загорались огни над порогами таверн, где гостям предлагали все сорта выпивки, мясо на углях и душистые хлеба из пшеницы нынешнего урожая. Почти в каждом доме пекли на продажу пироги, вымачивали фрукты в сладком сиропе и одинаково хорошо умели заварить что ромашку, что сильфийский укроп. С площадей и сквериков зазывали посмотреть представление бродячие артисты. Одни показывали фокусы и кувыркались на потеху публике, другие и за звонкую монету пели все, что пожелает привередливый зритель.

По зимнему времени на главной площади залили каток, гладкий, как лучшее сильфийское стекло. Пришлые колдуны сделали лед прочнее стали, а по периметру развесили немеркнущие светляки. И круглыми сутками на катке не утихали смех, гомон и звон коньков о ледяную корку.

…Эти двое зачастили на каток недавно – не больше пары недель тому назад. Они всегда приходили, держась за руки, и даже за сотню шагов производили впечатление счастливой влюбленной пары.

Высокий парень с вытянутым лицом и заиндевевшими на морозе бровями со смехом помогал своей спутнице привязывать к сапожкам блестящие полозья и выводил на лед. Девушка, еще молодая, длинноносая и черноглазая, поджимала тонкие губы и опасливо хмурилась, называя все это глупой затеей. А потом неожиданно заскользила ловко и проворно, оставив кавалера далеко позади, хлопать в изумлении глазами.

- Клима! – прокричал он. – Ты же говорила, что никогда прежде не каталась на коньках!

- Подумаешь, коньки! – задрала длинный нос девица. – Всего-то и надо, что держать равновесие. Я девять лет училась этому на доске!

Они катались до упаду и в изнеможении валились в снег, не прекращая смеяться и целовать друг друга. А потом снимали полозья и шли бродить по городу, изредка заходя куда-нибудь погреться, выпить горячее, поесть сладкого или сытного, смотря чего им в данный момент хотелось.

- Мне это снится, – однажды сказала Клима, когда Хавес показывал ей, как ловить снежинки ртом. – Хотя, нет. Даже во сне не бывает так хорошо.

- Дурочка, – Хавес притянул ее к себе, обнял, закутанную в десять платков. – Моя любимая дурочка!

Клима фыркнула.

- Мне больше нравится, когда ты зовешь меня обдой!

- Моя обда! – тут же исправился Хавес. – Моя личная обда! И ничья больше!

Клима обняла его так крепко, как только могла.

- Веска, – прошептала она сладко. – Как же я хочу, чтобы эта зима никогда не заканчивалась! Я желаю, чтобы мы вечно вот так ходили на каток, а потом шли в тот подвальчик на углу за укропником и леденцами. И чтобы ты все время был рядом, и целовал меня. Я с тобой себя не помню, Веска!

Он подхватил ее на руки, раскрутил над головой, бросил в пушистый сугроб и прыгнул сверху.

- Климка! Холодно, а у тебя щеки горячие!

- Я с тобой, как огонек, – призналась она. – Кажется, лед пальцами топить могу.

- Только не вздумай делать это на катке! – захохотал Хавес. – Лучше растопи меня, как ты умеешь.

- Тогда пойдем в нашу комнату на том уютном чердачке. Возьмем вина, хлеба и будем не спать всю ночь.

- Опять не вернемся в Институт?

Клима недовольно прикусила губу.

- Не смей говорить мне об Институте, слышишь! Я хочу быть здесь, с тобой! Достаточно, что они еще помнят меня в лицо!

Хавес поднялся, отряхивая снег.

- Мы ходим по Кивитэ как привязанные уже несколько дней подряд. И в Институте я все время с тобой торчу.

- Мне мало! – заявила Клима, вставая рядом с ним. – Разве ты не хочешь обнимать меня?

- Хочу, конечно, – Хавес почесал подбородок. – Но у тебя ж там эти были… дела.

- Мне плевать на все дела, когда есть ты! – Клима яростно тряхнула челкой. – Я узнала, что такое любить, и не хочу больше жить по-старому!

- Я тоже тебя люблю, но это ж не значит… словом, у меня тоже есть дела.

- Какие у тебя могут быть дела, кроме меня?

- Я мужчина, – напомнил Хавес. – У меня много дел. Я могу прямо сейчас развернуться и уйти!

- Нет! – моляще выкрикнула Клима. – Не уходи! Пусть еще эту ночь мы будем вдвоем, а потом вернемся в Институт.

- Ты меня просишь, моя обда?

- Да. Пожалуйста.

- Ну, хорошо, – смягчился Хавес. – Иди ко мне, моя влюбленная дурочка, и не думай больше ни о чем. Сегодня друг у друга есть только мы.

И Клима приникла к нему, к самому родному и уютному. Ей теперь было все равно, как Хавес ее называет. Главное, что он остался рядом и никуда больше не стремится уйти.

Снежным утром двадцатого декабря Юрген Эр снова переступил порог Института, стряхивая с доски толстую корку наледи. Лететь пришлось через снеговые тучи, но сильф больше не сбивался с пути, как это было летом. Он выучил небесные дороги в Принамкский край наизусть и знал в лицо все местные ветры.

Институт показался Юргену вымершим. Не было больше того суматошного оживления, которое он застал осенью. Возможно, дело объяснялось холодной погодой и ранним часом. Или Клима милостиво разрешила подданным отдохнуть. Хотя, в такое, зная обду, верилось с трудом. Чтобы Клима, и не нашла поручений для праздной общественности?..

Размышляя, Юрген оставил доску на подставке, обратив внимание, что по соседству стоит еще несколько досок, странно непохожих на те, к которым он привык. Это были непозволительно широкие доски, без единой капли лака на гладко отполированном дереве. Они не могли быть сильфийскими, и Юрген задался вопросом, где Клима их раздобыла. И с какой целью. Но, чтобы узнать ответы, требовалось сперва разыскать саму Климу.

Из классных комнат, мимо которых шел сильф, доносилось мерное бормотание – велись занятия. Это несколько успокоило Юргена. Он даже решил, что дурные предчувствия объясняются не агентским чутьем, а переутомлением и непростой дорогой. И в таком состоянии с Климой лучше не связываться: уболтает на что-нибудь не выгодное Холмам, а потом начальство с него голову снимет. Лучше просто поприветствовать обду, убедиться, что все действительно в порядке, и пойти спать, благо, постоянная комната в Институте за Юргеном давно числится и всегда приготовлена для высокого гостя.

У входа на этаж, где располагались комнаты директора и наставников, Юрген нос к носу столкнулся с Ристинкой. Сударыня посол даже дома не отказалась от привычки носить дорогие платья и затейливые прически, но, несмотря на это, пребывала в скверном расположении духа.

- Прилетел, – ядовито констатировала она вместо приветствия. – Привез для меня весточку от Амадима? Да не мнись, я знаю про ваш заговор продать меня этому воробушку как мешок яблок.

- Отчего так резко? – удивился Юрген. – Владыка и правда любит тебя. Он будет рад взаимности с твоей стороны, но никоим образом не хочет тебя неволить. Мне поручено передать тебе письмо.

Ристя мрачно протянула руку. Сильф порылся в дорожной сумке и положил на раскрытую ладонь девушки небольшой конверт с гербовыми завитками.

- На словах он просил тебя прочесть письмо и не оставлять без ответа.

- Вот жалость-то, – скривилась Ристинка. – А я надеялась бросить эту макулатуру в камин.

Юрген мысленно посочувствовал своему правителю, которого угораздило плениться эдакой злюкой, и твердо решил не отвечать на подобные недипломатичные выпады.

- Клима сейчас у себя?

Ристинка резко изменилась в лице, и сильфу даже показалось, что ее взгляд стал сочувственным. С чего бы это?..

- Нет. И в Институте ты ее не найдешь. Но в кабинет директора все равно зайди. Там сейчас Валейка. Вы коллеги в некотором смысле, так что столкуетесь о деталях купли-продажи.

- Но я не намерен ничего обсуждать с каким-то Валейкой! Мне нужна Клима.

Ристя отмахнулась.

- Всем нужна! Но ее больше никто не видит. Так что ступай к Валейке, а там разберетесь.

- В смысле – никто не видит?! – опешил Юрген, но вредная девица молча отпихнула его плечом и прошла мимо, цокая каблучками по холодным мраморным полам.

Дверь в Климин кабинет была не заперта. Юрген стукнул пару раз, не дождался ответа и заглянул.

За Климиным столом сидел какой-то юноша, почти мальчик, судя по алой форме – воспитанник политического отделения, и по-хозяйски перебирал бумаги. Вид у него был усталый и занятой, в точности, как у Климы. Разве что поспокойнее, не сверкали в сосредоточенно опущенных глазах искры дара и силы, позволявшей обде брать города и править толпой.

- Позже, я занят, – повелительно сказал юноша, даже не посмотрев на вошедшего.

- Нет, Валейка, мы поговорим сейчас, – Юрген решительно прикрыл за собой дверь. – Где обда Климэн, почему ты сидишь на ее месте и что, смерчи подери, у вас происходит?!

Валейка вздрогнул и поднял голову. Сориентировался он быстро, дипломатично перешел на сильфийский:

- Прошу прощения, господин посол. Много дел и посетителей. Не хотите горячего ромашкового отвара с дороги?

- Я хочу знать, что происходит, – повторил Юрген, вплотную подходя к столу. – Где обда?

- В Кивитэ, по-видимому, – устало развел руками Валейка. Взял одну кипу бумаг и положил на вторую. Судя по большому и явно остывшему чайнику, юноша просидел за этим столом всю ночь, не давая себе уснуть.

- А что она там делает? – изумился Юрген.

- Гуляет, по-видимому, – Валейка обвел пространство вокруг себя сонными глазами. – Господин посол, вы можете передать мне все документы. Ничего не пропадет, и обда Климэн ознакомится с ними, едва будет такая возможность.

Клима, которая пошла гулять в Кивитэ, доверив подданному святое – документы! – никак не укладывалась у Юргена в голове.

- Что с ней? – по-настоящему встревожился он.

- Все в порядке, – несчастным голосом известил Валейка. И тяжело вздохнул. – Поверьте, действительно в порядке. Не о чем беспокоиться. Вы можете пойти в вашу комнату и отдохнуть с дороги. Я распоряжусь, чтобы вам принесли завтрак и растопили жаровню. Простите, я больше ничем не могу вам помочь. Я сам знаю немного.

- Я могу поговорить с кем-то, кто в состоянии объяснить больше? Где Гернес Таизон?

- Точно не знаю, – опустил глаза Валейка. – Возможно, в лазарете.

- Небеса! – по-настоящему перепугался Юрген. – Что с ним?

- Ничего. Он часто навещает сударя Артения.

- А с Тенькой-то что?!

- Кризис миновал, – заученно ответил Валейка таким тоном, словно этот вопрос ему задавали по десять раз на дню.

- Какой еще кризис? – Юргену показалось, что если этот мальчишка и дальше будет изворачиваться, словно скользкий речной уж, то он пошлет к смерчам всю посольскую вежливость и схватит его за шиворот.

Валейка оценил ситуацию, что немало говорило о его выдающихся талантах будущего дипломата, и предложил:

- В самом деле, вам лучше пойти в лазарет. Возможно, там вы узнаете больше по интересующему вас вопросу. Простите, я здесь только секретарь и ведаю бумагами.

Юрген был почти уверен, что этот маленький хитрый паршивец на самом деле знает практически все, но понимал, что сам бы на месте Валейки поступил похожим образом. И Гера, и Тенька, и, тем более, Клима намного выше по статусу, чем скромный воспитанник политического отделения, даже работающий секретарем и подающий большие надежды. Вот пусть и разбираются сами с сильфийским гостем, высочайше решают, что можно ему рассказывать, а о чем лучше промолчать. К счастью, Юрген не сомневался, что уж из Геры-то он вытянет всё.

Сперва сильфу показалось, что он попал не в лазарет, а на какое-то многолюдное собрание. Он даже вышел и проверил табличку на двери. Но нет, ошибки быть не могло: лазарет. Или Юрген внезапно разучился читать по-принамкски.

Итак, в лазарете топтался народ. Несколько врачей и воспитанников в зеленом, несколько почтенных колдунов. Незнакомая решительная женщина с двумя седыми косами бурно спорила с розоволосой девушкой в странных пестрых лоскутках вместо одежды:

- Милая моя! Твои «таблетки», «капельницы» и прочая крокозяброва муть не имеют никакого отношения к искусству врачевания и лишь вредят делу!

- Я полюбить! – со странным акцентом возмущалась девушка. – Я лечить, как уметь! Где ты быть, когда фей-ха-оха-ла?!

- То, что ты явилась на три дня раньше меня, не дает тебе права тут распоряжаться! Или сиди молча, или вали обратно в свое зеркало!

- Нет! – затопала ногами девушка, и ее длиннющие каблуки оставили на паркете вмятины. – Я быть здесь! Я принять даже водопровод! Фахале! Хуха-ла!

- Вот тогда сиди и не хухай! – пригрозила пальцем женщина. – Верно я говорю, Ралек из Кивитэ?

Пожилой и грустный мужчина кивнул.

Вся эта толпа кружилась около единственной занятой койки, где на горе подушек возлежал похудевший Тенька. Выглядел он бледнее обычного, из волос пропала золотинка, и они сделались просто белобрысыми, да и глаза казались светлее. Но в целом Тенька вовсе не походил на безнадежно больного, и даже что-то активно записывал в блокнот, который держал на коленях. Рядом на кровати сидели в обнимку Гера и Лернэ. Красавица выглядела заплаканной, но совершенно счастливой.

На сильфа никто не обращал внимания. Всем, даже Теньке, было явно не до него.

- Доброе утро, – негромко сказали позади.

Юрген резко обернулся и увидел Зарина. Тот вошел в лазарет позже сильфа, поэтому оказался позади него.

- Что здесь происходит? – уже в который раз спросил Юрген. – Хоть ты можешь объяснить?

- Могу, – кивнул Зарин. – Но не здесь. Слишком шумно.

- Пойдем в мою комнату, – предложил Юрген. – Если нужно, там растопят жаровню, принесут завтрак и ромашковый отвар.

- Благодарю, не стоит, – невесело улыбнулся Зарин. – Я не голоден, а жаровню и сам умею растопить. Идем.

За комнатой господина посла и правда хорошо следили в его отсутствие. На кровати лежало свежее покрывало, стол радовал глаз чистотой, а окна были заботливо приоткрыты, чтобы воздух не застаивался в четырех стенах. Впрочем, окна Юрген тут же закрыл – для удобства гостя, который торопливо разжигал огонь в жаровенке.

- Где Клима? Она хоть жива?

- Жива и вполне счастлива, – тяжело вздохнул Зарин. – Она сейчас в Кивитэ. Гуляет с Хавесом.

- То есть – гуляет? – тупо переспросил Юра.

- Они внезапно поняли, что любят друг друга, – пояснил Зарин, возясь с жаровней. Покосился на сильфа. – Да-да, я знаю, как это выглядит. Словно от ревности я сгущаю краски.

- П-почему от ревности?

- Надо же, – с несвойственной ему самоиронией отметил Зарин. – Весь Институт уже знает, что я сохну по Климе и видеть не могу ее с другим, но меня угораздило проболтаться об этом единственному, кто еще не в курсе.

- Вот что, – твердо сказал Юра. – Оставь жаровню, садись напротив меня и рассказывай все по порядку. А уж я разберусь, сгущаешь ты краски или нет. В любом случае, ты, похоже, единственный здесь, кто в состоянии толково объяснить, какого смерча у вас творится. Почему обда спихнула дела на секретаря, почему Тенька выглядит так, словно едва избежал смерти? Наконец, почему Гера с Лернэ обнимаются на виду у всех, а на подставке стоят неведомые мне доски?

- Это не доски, – быстро сказал Зарин. – Это… э-э-э… сани, для снега. Экспериментальные. Тенька ими занимался до того, как заболеть. А о Гере и Лернэ лучше никому не говори. Они думают, что сохранили свою любовь в тайне.

Юрген понял, что про сани ему малость наврали, но решил приберечь это для лучших времен и других собеседников. Если дело и впрямь секретное, из Зарина ничего не вытянуть. Тот просто замолчит. А вот об остальном надо расспросить подробней.

- У вас здесь просто венчательная беседка! Клима и Хавес, Гера и Лернэ. И все таятся?

- Клима не таится, – тяжело вздохнул Зарин. – Ей плевать. А Гера и Лернэ думают, что Тенька ничего не понимает, и опасаются волновать его раньше времени. Хотя, тут и слепой заметил бы, не то, что Тенька с его даром чтения по глазам.

- Что случилось с Тенькой?

- Бесцветка. В начале зимы думали, не выживет, но сейчас потихоньку выкарабкивается. Видал консилиум вокруг него? Институтские врачи притащили из Кивитэ какое-то светило, практикующее как раз лечение бесцветки. Потом из зеркала сама собой вылезла Тенькина девушка, с которой он был в ссоре. Но увидев, что творится, девушка мигом всё простила, повытаскивала из того же зеркала иномирские лекарства и принялась Теньку спасать. Тут прилетела из Фирондо сударыня Налина Делей, и теперь у них с этой девушкой не затихают споры о методах правильного лечения.

- А Тенька?

- А что Тенька? Выздоравливает и под шумок строчит в своем блокноте какие-то великие исследования. Скоро на ноги встанет. Вернее, удерет из лазарета. По крайней мере, я на это надеюсь. Потому что Тенька единственный, кто может достучаться до Климы.

- И заставить ее разлюбить Хавеса? – осторожно уточнил Юрген.

Зарин вздохнул особенно тяжело.

- Ладно бы, она его просто любила. В свободное от дел время. Но ведь она всё забросила! Клима ничего и никого не видит, кроме своего Хавеса, улетает с ним в Кивитэ на недели, и за прошедшее время не провела ни одного совещания!

Юрген был вынужден признать, что это чудовищно.

- Но, может, со временем пройдет? Клима влюблялась прежде?

Зарин покачал головой.

- Пока оно будет проходить, здесь всё развалился. Наверное, мне не стоит говорить это тебе, сильфийскому послу, но я знаю, что еще ты ее друг. Так вот, я уверен: Хавес увлечен Климой и на четверть не так сильно, как она им. Не будь Клима обдой – он не посмотрел бы в ее сторону.

- Это говоришь ты или твоя ревность?

- Это говорит мое знание Хавеса. Не веришь – сам лети в Кивитэ и посмотри. Клима никому не позволяла так с собой обращаться! А он вертит ею, как хочет.

- Ты следил за ними? – заинтересовался Юрген.

Зарин отвел глаза.

- Не все время. Несколько раз…

Сильф задумчиво стиснул пальцы на подлокотнике кресла. Легкие занавески шевельнул взметнувшийся сквозняк.

Бедный Зарин, по-деревенски наивный во всем, что касается интриг и большой политики! Он даже не представлял, перед каким выбором невольно поставилЮргена.

Можно помочь. Напрячь все силы, полететь в Кивитэ, разобраться. Отыскать Климу, вразумить, напомнить о делах и значении слова «долг», которое в ее положении просто обязано быть слабее чувства любви, иначе – крах. И умолчать о происшествии в отчетах.

А можно ничего не делать. Тогда есть шанс, что всё и правда развалится к большой выгоде Холмов. Дома Юрген получит высокую награду, а тайная канцелярия будет иметь безотказный рычаг воздействия на обду.

Юра знал, что на его месте Клима без колебаний выбрала бы второе.

====== Глава 11. Запрет ======

Рыцарь ангелоподобный –

Долг! – Небесный часовой!

Белый памятник надгробный

На моей груди живой.

М. Цветаева

Метель кружила по улицам Кивитэ узорные снежинки. Прохожие кутались в шубы и меховые плащи, спеша поскорее попасть в тепло. На площадях горели жаркие костры, около которых толпились все, кого стужа доконала на полпути. Нынешняя зима выдалась холодной для этих южных краев.

Посреди улицы, в завихрениях метели стояли двое. Вот кому нипочем любые холода, кто готов греться лишь дыханием другого!

- Я люблю тебя, – жарким шепотом. – Никому не отдам, никуда не отпущу. Люблю, люблю! Я живу только для того, чтобы быть рядом с тобой, мне больше ничего не нужно! Ни власть, ни Принамкский край, мне плевать на все, кроме тебя!..

- Сумасшедшая, – немного изумленно, но тоже со страстью. – Ты не думаешь, о чем говоришь!

- Я, кажется, вообще перестала думать. Мне теперь так хорошо, словно в детстве! Нет… лучше. Ведь у меня есть ты. Высшие силы, Веска, я даже не думала, что умею так полюбить!

- Да я тоже как-то… того…

- Тоже меня любишь, да? Тогда целуй! Целуй, где попало, хочу быть рядом с тобой всегда…

- Дурочка моя влюбленная…

Они соприкасаются лицами, и эта метель им одна на двоих.

А за углом тоже стоят двое, но влюбленной парой их, разумеется, не назовешь.

- Видел, да? – измученно прошептал Зарин, растирая окоченевшие ладони. От стужи его, уроженца юга, не спасали даже пуховые варежки.

- Вижу, – хмуро согласился Юра. Для него холод был обычным делом, только шапку сегодня натянул поглубже и прикрыл форменную летную куртку длинным плащом. Нечего горожанам знать, что у них под носом разгуливает агент тайной канцелярии.

На взгляд сильфа, Зарин все-таки сгустил краски от ревности. Нельзя сказать, что Клима с Хавесом идеальная пара, да и обда на первый взгляд влюблена куда больше, чем ее избранник, не ожидавший, кажется, такого напора. Но и более странные союзы бывают счастливыми.

А вот то, что Клима в своей страсти напрочь забыла о долге перед страной, уже плохо. Ладно бы, если любовь ее, как Геру, толкала на подвиги и помогала вершить невозможное. Но нет, обда разом отринула все, чем жила прежде, и стала жить лишь одним человеком – Хавесом. Который сам уже не рад такому повороту. Бесспорно, Клима ему нравится, но не более того.

Юра был согласен с Зарином, что Климу надо спасать. Но не от Хавеса, а от самой себя.

«Начальству ни слова не скажу. И пусть это останется на моей совести! Клима мне жизнь сохранила, причем в последний раз – вместе с рассудком, когда отчитывала после той дурацкой петли. Я не могу не отплатить ей тем же. А там – будь, что будет. Жили же как-то наши предки бок о бок с обдами, и ничего. Значит, пришло время жить нам…»

Тем временем влюбленные перестали целоваться и, взявшись за руки, куда-то направились.

- На чердак идут, – Зарин выглядел мрачнее тучи. Сейчас он, а не Юрген, походил на воробья: нахохленного, облепленного снегом и безнадежно несчастного. – У них в одной из гостиниц снята комната на чердаке. Они всегда там ночуют, а иногда целые дни проводят, только за едой и питьем спускаются.

- Ты и тогда за ними наблюдал? – поразился сильф.

Зарин промолчал, и Юрген не стал больше выспрашивать. На какие только странные поступки не толкает человека безответная любовь! Вот уж кто Климу любит намного сильнее Хавеса…

- За ними на чердак мы не пойдем, – решил Юра. – Мне все ясно. Полетели в Институт.

- В такую метель? – поежился Зарин.

- Главное поднять доску выше снеговых облаков, а там даже солнце светит. Кстати, ты хорошо держишься. Летал прежде?

- Несколько раз, пассажиром, – отмахнулся юноша. – Не всерьез.

- У тебя сильфов в роду не было? Неплохие задатки.

- Юрген, погляди на меня. Какие сильфы? Меня другое тревожит… Мы не рано улетаем? Ты мог бы посмотреть еще…

- Сказал же: мне все ясно.

- Ты поможешь?

Юра вздохнул, решаясь.

- Да, я помогу. Но не тебе или Принамкскому краю, а Климе. Потому что она мой друг. Ясно?

Зарин понуро кивнул. На взгляд Юры, эти подглядывания выкачивали из бедолаги все душевные силы.

- Но как ты поможешь, если мы вернемся в Институт?

- А как я, по-твоему, помогу здесь? Выпрыгну из-за угла перед Климой и выскажу ей все, что думаю?

Судя по виду Зарина, нечто подобное он себе и представлял. Юра усмехнулся.

- Не учи агента работать! Прямо сейчас я ничего не добьюсь. Клима мне не поверит или не захочет слушать, а Хавес наверняка полезет в драку. Значит, надо действовать тоньше.

Он стряхнул с доски налипшие снежинки и принялся отлаживать крепления.

- Как? – спросил Зарин, садясь рядом на корточки.

- О, – с Липкой Юргену редко удавалось почувствовать себя всеведущим. – С помощью трех «К», благодаря которым в этом мире вершатся все дела. Запоминай: «коварство», «критика» и «компромат». Есть, правда, еще три «Д» – «дурость», «доверие» и «доброта», но в нашем деле нужны именно «К». Особенно последнее из них. А в одиночку я компромат на Хавеса не соберу. Посему, летим в Институт и расшевелим там всю вашу компанию. Тоже мне: у них с обдой смерч знает что творится, а они сидят в лазарете, болеют и милуются! Это надо срочно прекратить!

И, глядя на решительно настроенного сильфа, Зарин впервые за долгое время улыбнулся.

- Тенечка, ты такой бледный, – ласково и с состраданием сказала Лернэ. – Поешь супчика…

- Можно подумать, от супчика я сразу нальюсь всеми цветами, как майка Айлаши, – фыркнул Тенька, лежа на подушках. – Нет, Лерка, я теперь таким бледным навсегда останусь. Привыкай!

- Тебя твоя вспыльчивая пассия не разлюбит? – усмехнулся Гера.

- Не-а. Айлаша сказала, это модно. Когда волосы белые, а глаза почти желтые. И теперь она согласна даже на наш чудовищный средневековый водопровод с латунными краниками. Но я ее успокоил, пообещав, что краники у нас будут медные и безо всякой ржавчины!

Они сидели в лазарете впятером: сам колдун, Лернэ, Гера, Зарин и Юрген, который настоял на этой встрече без лишних ушей. Сильф хотел позвать и Вылю, но та отказалась, сославшись на дела по изменению системы образования. Похоже, из разведчиков девушка окончательно перешла в наставники, и чувствовала себя прекрасно. Юрген и ей задал вопрос про диковинные доски. Выля замялась и сказала, что не уполномочена отвечать, еще больше уверив сильфа: с досками нечисто.

Но разобраться с Климой сейчас было для Юргена важнее.

- Друзья, – начал он. – Вы видели, что творится с вашей обдой?

- А чего с ней? – насторожился Тенька, которому новостей рассказывали мало, не желая тревожить хрупкий выздоравливающий организм.

- Просто любовь, – пожал плечами Гера. – Клима тоже человек и способна полюбить. Разве это плохо? Прости, Зарин, но выбор был за Климой, она его сделала, и мы не вправе осуждать.

- Любовь – прекрасное чувство, – нежно прозвенела Лернэ и украдкой глянула на Геру.

- Клима влюбилась в Хавеса? – вытаращил глаза Тенька. – Интересненько это она придумала! С чего бы?

- Ты умирал, а Хавес первым ее утешил, – тихо пояснил Зарин.

Тенька закинул руки за голову.

- Я всегда предчувствовал, что нашу злокозненную обду может покорить только еще больше феерическая наглость, чем у нее самой! Ну-ну, и как она совмещает свои чувства с крокозябровой кучей текущих дел?

- В том и проблема, что никак, – сообщил Юрген.

- Бедняга Хавес сидит под ее дверью не приласканный? – предположил Тенька, все же берясь за супчик, пока не остыл.

- Как раз наоборот! Хавес окружен любовью так, что не знает, куда деваться. А не приласканы все остальные, и бумаги в Климином кабинете разгребает какой-то юнец по имени Валейка.

Тенька переменился в лице. Даже ложку отложил.

- Интересненько это получилось, – протянул он. – Давно она так?

- Скоро месяц будет, – ответил Зарин. – Почти столько, сколько ты болеешь.

- Ну, надо же! Стоит разок заболеть или исчезнуть, и всё начинает катиться к крокозябрам! – Тенька оглядел друзей, особенно уделив внимание Гере. – Но вы-то придумали уже, как будем родину спасать?

- Мы тебя спасали, – понурился Гера.

- Ну, это месяц назад. А потом? Когда вы тут просто сидели с Леркой, наблюдали, как меня лечат, и подавали новые блокноты взамен исписанных.

- Мы не знали, – Лернэ виновато прижала к губам кулачки, хотя уж с нее-то никто не спрашивал.

Гера по обыкновению рубанул напрямик:

- Я думал, что Зарин преувеличивает, и поэтому ничего не делал.

Юрген покосился на несчастного влюбленного.

- Может, в чем-то и преувеличивает. Но в том, что Клима больше не занимается обязанностями обды – ни капли. Я сам тому свидетель.

Тенька приподнялся на подушках, но вскоре плюхнулся обратно. Он был еще очень слаб.

- А поговорить с Климой кто-нибудь пробовал?

- Я слышал, Валейка пытался, – припомнил Зарин. – Еще давно. Но Клима даже не стала его слушать. Приказала делать, что говорят, и улетела на очередную прогулку в Кивитэ.

- Так она даже не в Институте крутит шашни? – изумился Тенька. – Интересненькие дела у вас творятся! Чего, только Валейка здравомыслящий оказался?

- Еще Ристя, насколько я слышал, – добавил Зарин. – Но не знаю, что Клима ответила.

- Да, теперь Ристя ходит с сердитым видом и на всех огрызается, – кивнул Юрген. – Вряд ли Клима могла сказать ей приятное.

- Ну, вы даете, – констатировал Тенька. – У вас под носом обда пропадает, и хоть бы хны! Хорошо, Юрген прилетел и решил немножко побыть порядочным другом, а не беззаконным воробушком из тайной канцелярии.

Юра почувствовал, что краснеет, и поспешил отвести глаза. Про неудобный для окружающих Тенькин дар он прекрасно знал.

- Но что же теперь делать? – вопросил Гера. – Как мы можем помочь, если Клима настолько влюбилась, что никого не слушает? Если только с самим Хавесом поговорить…

- Его она тоже не слушает, как ни странно, – поведал Юрген. – Хавес напоминает ей про дела, а она только отмахивается. Ничего за страстью не видит.

- На Климу совсем не похоже, – поразился Гера.

- Как раз вполне в ее духе, – пожал плечами Тенька. – Если нашей дорогой обде чего-нибудь втемяшится в голову, она не пожалеет сил и средств, и советов не послушает. С какой фанатичностью она добивалась власти, так же теперь предается любви. Интересненькое свойство натуры!

- Но неудобное для окружающих, – отметил Юра. – Если мы не можем переубедить Климу, значит, нужно сделать так, чтобы она все поняла сама.

- Правду говорили мудрые люди на ведской стороне, – с удовольствием отметил Тенька. – Сильфийское коварство не знает границ! Так чего ты придумал?

- Мягко подтолкнуть Климу к мысли, что Хавес не так хорош, как ей кажется.

- Легко! – в сердцах проворчал Зарин. – В нем нет ничего хорошего!

- Зарин этим заниматься не будет, – постановил Юра.

- Почему? – возмутился тот.

- Во-первых, ты слишком пристрастен. А во-вторых, ничего не смыслишь в искусстве интриги. Свое дело ты сделал: вовремя поднял тревогу. Теперь займемся мы.

- Кто – «мы»? – уточнил Гера. – Я тоже ничего не смыслю в интригах, а Тенька лежит пластом.

- Ты хотя бы не пристрастен, – напомнил Юра. – А Теньку я хочу расспросить. Вы ведь односельчане с Хавесом, верно? Расскажи мне о нем как можно больше, чтобы я знал, с какой стороны подступиться к делу.

- Ну… – Тенька поскреб белобрысую макушку. – Мы с Веской не особо ладили. Он задира, я колдун. Вечно девчонок делили! А как он узнал, что обда вернулась, да еще живет у меня, так вовсе зеленый от завидок ходил. Хотя Клима ему понравилась! Как девчонка, в смысле. Так что, Зарька, не думай: ее титул для него не главное. Но и не последнее, врать не буду!

- Значит, Хавес волокита, – безжалостно заключил Гера, – как и ты.

- Я не волокита, – без стеснения отперся Тенька. – Мне девчонки нравятся! Особенно Айлаша.

- Твои девчонки к делу не относятся, – усмехнулся Юрген, которому тоже в свое время доставляло удовольствие общество прекрасных сильфид. – А вот Хавесовы – очень даже. Он кроме Климы на кого-нибудь глаз положил?

- Кто ж его знает, – пожал плечами Зарин, к которому, как к соседу по комнате, адресовался вопрос. – Я за ним прежде не следил!

- В Институте вроде никого, – припомнил более любопытный и пронырливый Тенька. – А если тебе сплетни нужны, то лучше Гульки никого не найти.

- Ты чего, – испугался Гера. – Если Юрген пойдет к Гульке, то назавтра весь Институт в подробностях будет перемывать обде косточки!

- Что-то мне подсказывает, они занимаются этим последний месяц, – фыркнул Тенька. – Да и раньше, чего только про Климу не болтали. Так что вреда от Гульки не будет, сплошная польза. Ты сходи, Юрген.

- Хорошо, – сильф поднялся со стула и решительно одернул голубой мундир. – Где ее найти?

На взгляд Юргена, у Гулины Сой было одно-единственное достоинство: она прекрасно говорила по-сильфийски. Правда, еще большим достоинством могла бы стать ее немота. Тот, кто утверждает, будто болтуны являются находкой для любого разведчика, просто никогда не сталкивался с Гулькой.

- …А еще вот Выля. Юра, ведь вы знаете Вылю? Ох, до чего страшно она поругалась на днях с нашей прежней наставницей полетов! Все оттого, что Выля хочет переписать методики преподавания, а госпожа… то есть, сударыня наставница считает их правильными, ведь она автор многих! Хотя, ее новая кофточка весьма неплоха. Говорят, ей помогала выбирать Ристинида, и сама возила в город к портнихе. Ристинида теперь никому не отказывает, если просят помочь с нарядами. Считается, у нее великолепный вкус. Наверное, будь мы не на таком военном положении, она сделалась бы законодательницей мод. Хотя, по-моему, тут дело не столько в чувстве стиля, сколько в излишне задранном носе…

- Гуля! – недипломатично перебил ее Юрген. – Вы мне начали рассказывать, что Хавес часто ездил в город один!

- Я? Ах, да. Конечно. Ведь он поначалу Вылю просил его на доске подбросить. Но Выля та еще злючка бывает, тем более, после того, как Хавес ей нахамил. Он, знаете ли, всем хамит. Деревенщина. Говорят, в деревнях очень дурное воспитание! Вот я знаю одного командира…

Больше всего на свете Юрген жалел, что не может взять девушку за волосы, перевернуть, потрясти и просеять все высыпавшиеся из нее сплетни сквозь частое сито, чтобы сразу выделить главное.

Он уже узнал в подробностях о жизни Выли и Ристинки. О том, кто убирается сейчас в покоях обды, а кто опасается туда заходить, и по каким причинам. О том, что ходят слухи, будто у Теньки есть две незаконных жены и семеро внебрачных детей не от них. О том, что караульные делают ставки о сроках свадьбы Геры и Лернэ. А сами Гера и Лернэ, кажется, еще не догадываются, что у них непременно будет свадьба. И лучше бы в июле, потому что Гулька сама планирует поставить. А уж сколько было россказней про Климу во всех возможных вариациях!..

Единственным человеком, о котором Гулька ни разу не упомянула, был скромный секретарь Валейка. И Юрген ощутил, что невольно начинает опасаться своего будущего коллегу. Поистине страшен тот, о ком даже сплетен не ходит.

- А вот еще говорят…

- Гуля!

- Ой! – подскочила она. – Почему вы так резко кричите, я ведь могу испугаться.

- Прошу прощения. И все-таки, что вы говорили про Хавеса?

- Ах, про Хавеса? Это который сейчас за Климой ухаживает? Хотя, по правде говоря, между нами: скорее она за ним. Ну, так вот. Хавес этот, я вам скажу, скучный человек. Хотя, Лейша со мной бы не согласилась. Хавес как-то раз звал ее в город, уверяя, будто нашел отличный трактир, где за бесценок наливают лучшую медовуху в стране. Приврал, конечно. Лучшая медовуха была у нас в усадьбе – отец нанял повара, кузиной которому приходится…

- Гуля! Как название того трактира?

- А вы хотите меня пригласить? – кокетливо улыбнулась девушка.

- Я не… а впрочем, пожалуй. В Институте так душно для сильфа, а в этих закрытых кабинетах тем более. Вы не против составить мне компанию на прогулке по зимнему Кивитэ? – Юрген подумал, что когда все это закончится, Клима будет ему крепко должна. Хотя, один должок уже можно попробовать стрясти. – Вы покажете мне окрестности, прокатите на ваших новых досках…

- На досках? Ох, – Гулька наморщила лобик. – Каких досках?

- Ну, как же, – Юрген изобразил вежливое недоумение. – Мне уже столько про них рассказывали! То чудо, которое изобрел Тенька.

Нет, с теми досками явно было нечисто. Настолько, что Гулька даже закрыла рот. Но, увы, ненадолго.

- Право, не знаю, о чем рассказывать. Это вовсе не доски. Просто замена саням на зимнее время.

«Они сговорились, – не поверил сильф. – И Зарин, и Гулька, и наверняка весь Институт. С Климы сталось бы приказать подобное, когда она еще занималась делами. Всей шайкой разыграть спектакль перед агентом тайной канцелярии. Ну-ну. Посмотрим, кто кого перехитрит!»

- О, честное слово, я заинтригован! Так вы покажете, как ваши доски перемещаются по снегу?

«Откажется – значит, доски, возможно, летучие, и нашим ученым придется ломать головы, как такое могло удаться человеку. Ну, Тенька!»

- Что ж, – вздохнула Гулька, словно решаясь. – Я буду рада показать вам. Когда договоримся о встрече? Сегодня до шести я занята, завтра весь день свободна, а послезавтра…

«Значит, не летают, – размышлял тем временем Юрген. – И Тенька изобрел не доски, а какие-нибудь новаторские мокроступы. Тоже ценные сведения для тайной канцелярии, но ничего из ряда вон. Вода, то есть, снег – стихия людей. И Тенька вполне мог удачно поколдовать. А форму доски просто взял за образец нового изобретения. А если нет? Может, Гулька надеется меня надурить? В самом деле, любопытно, как она думает скрыть от меня, что мы летим по воздуху, а не тащимся по снегу? Уже молчу о том, что ей нужно будет беречь доску от влаги и ловить ветер у самой земли, а на такое даже я не способен. Загадка».

Сильф не хотел маяться ожиданием целые сутки, поэтому они договорились сегодня же, на шесть.

В условленное время Юрген зашел за Гулькой и та, с особым шармом расправляя вокруг тонкой шеи воротник летной куртки, предложила спускаться к подставкам.

«Все-таки летное нацепила!» – торжествующе подумал Юра.

Крепления на странных досках тоже были необычные. На некоторых – явно старые сильфийские, очищенные от ржавчины и покрытые дешевой краской. А на других креплений и вовсе не было, вместо них кто-то приколотил гвоздями обычные обрывки каната, сложенные петлями.

Гулька сняла такую, «канатную» доску, и направилась к дверям Института.

- Извините за это, – она смущенно указала на петли. – Выглядит неаккуратно, но в деле неплохо. Мы сделали заказ на крепления получше, но мастерам нужно время. Знаю я одного мастера, так, говорят, он…

Под неумолкающий Гулькин щебет они спустились с институтского крыльца, где начиналась широкая заснеженная аллея, ведущая мимо сада к высокой арке распахнутых ворот. За воротами начиналось сплошное снежное поле. Между сугробами петляла тонкая линия, в которой едва угадывались очертания проезжей дороги.

Гулька положила доску на снег и села верхом, ухватившись за канатную петлю.

- Устраивайтесь позади меня и держитесь крепче. Мы поедем куда быстрее, чем на лошади с санями.

Она что-то сделала с носом доски, и тот задрался вверх, почти как у настоящих саней или лодки. Юрген успел заметить несколько рычажков и подивиться полету Тенькиной мысли. Смерть колдуна стала бы большой потерей для Принамкского края. Но и не меньшей выгодой для Холмов. Хорошо, что здесь от Юргена ничего не зависело. Маяться совестью еще и за Теньку было выше его сил.

Он сел позади Гульки, по ее примеру не свесив ноги, а чуть согнув в коленях и поставив по краям доски. Одной рукой обнял девушку за талию, а другой вцепился в канат.

- Готовы? – спросила Гулька.

Впервые в жизни перед полетом на доске Юргену сделалось страшновато. Смерчи знают, какую пакость выдумал Тенька! Остаться бы целым…

- Готов, – твердо ответил он.

Доска трепыхнулась, но иначе, совсем не так, как он привык. А потом с места сорвалась вперед, ловко скользя и ни на палец не отрываясь от земли. Юрген видел, как на бока доски налипают комья снега и крохотные ледышки, чувствовал под собой каждый сугроб, через который они перескакивали. Нет, доска не летела, а ехала.

Но как ехала! Институт остался далеко позади. Ветер свистел в ушах не хуже, чем в воздухе, только сейчас к ветру примешивалось столько потревоженного снега, что у Юргена заиндевело лицо. Вдобавок, он ощутил, как к горлу подкатывает неприятная тошнота. Тридцать четыре смерча! В воздухе он мог закрутить дюжину мертвых петель одним махом, а тут, на каком-то скребке с канатами, его укачало в первые же полчаса!

Стиснув зубы, он все-таки дотерпел до того, как башни Кивитэ из крохотного пятнышка на горизонте выросли во внушительную громаду, и в подробностях уже можно было рассмотреть ворота.

- Гуля, остановитесь! – заорал Юрген из последних сил, и когда почувствовал, что изобретение смерчева колдуна тормозит, свалился прямо на ходу, зарываясь лицом в снег и моля Небеса, чтобы нестерпимая дурнота отступила и не довела до позорища.

Гулька встала рядом: бодрая, раскрасневшаяся и ничуть не уставшая.

- Что с вами, Юра? – изумленно и встревоженно спросила она, осторожно трогая его за плечо. – Вам нехорошо?

- Все в п-порядке, – сдавленно ответил сильф, заставляя себя поднять голову. – Но давайте оставшийся путь до города проделаем пешком! Ах, право, здесь такие живописные окрестности. Снег и… м-м-м… снег. И вы, должно быть, еще столько хотите мне рассказать…

Выбирая между Гулькой и Тенькиным скоростным мокроступом, он предпочел все же Гульку. От той хотя бы не укачивает.

Стража на городских воротах очень хорошо знала Гульку, поэтому пропустила их без вопросов, а на еще зеленоватое лицо Юргена покосилась с состраданием. Наверное, решили, это девица его до дурноты уболтала. Ну и пусть. Сильф был не уверен, что сможет признаться в истинной причине даже Липке.

- Холодно, – Гулька сняла варежки и растерла порозовевшие от холода кончики пальцев. – Я родом из пригорода Мавин-Тэлэя, там не бывает таких студеных зим!

- На Холмах случались и похолоднее, – поделился Юрген. – Но я не против зайти куда-нибудь погреться и выпить. Где находится тот трактир, куда Хавес приглашал Лейшу? Надеюсь, там еще делают укропник или совсем перешли на ромашку?

- В Кивитэ вы найдете все! – заверила Гулька. – Идемте, Юра. Я прекрасно знаю дорогу. Между прочим, кума владельца этого трактира говорит, будто…

- Ведите, – разрешил сильф, которому было плевать на всех кумовьев, вместе взятых. Лишь бы выпить чего-нибудь горячего и, желательно, с кислинкой.

Трактир занимал весь первый этаж жилого дома, но было там, несмотря на немаленькую площадь, по-домашнему уютно. На деревянных столах лежали кружевные скатерки, на лавках – мягкие подушки. В печи вкусно пахли пироги, а в большом котле кипела вода для укропника, ромашки и всего, что только гости пожелают.

Вскоре Юрген сидел на лавке, рядом дымилась большая кружка вполне сносного на вид укропника, а в руках был пирог с восхитительно кислой принамкской клюквой. И даже болтовня Гульки больше не раздражала.

Девушка сняла летную куртку, шапку и платки, оставшись в старенькой форме орденской летчицы, только с золотистой повязкой на рукаве. От снега ее пушистые пепельные волосы совсем закурчавились, как у настоящей сильфиды.

В трактире был полумрак, и Юрген едва не подавился пирогом. Показалось, напротив сидит совсем другая девушка, и пепельные кудряшки точно так же обрамляют юное остроносое личико, а глаза зеленые-зеленые, совсем как у Рафуши и их общего отца…

- Ой, Юра, вы меня сегодня весь день пугаете. У вас такой взгляд… – она чуть приоткрыла маленький ротик и придвинулась ближе. – Вы хотите что-то мне сказать?

Их лица оказались совсем рядом, и Юрген с внезапной безнадежной ясностью осознал, что девушка перед ним не та. И ту он больше не увидит никогда.

- Нет, – он отвернулся к столу. – Простите, Гуля. Не нужно. Вы… вы напомнили мне мою жену. Она умерла почти год назад. Простите.

Гулька отпрянула и впервые за все время замолчала. Так они и просидели без единого слова, пока пили горячее, каждый из своей кружки.

Напротив было окно, выходящее на улицу. И в этом окне Юрген вдруг увидел знакомую куртку, и знакомую развязную походку.

Хавес куда-то шел без Климы. Шел один.

Юрген сам не помнил, как сорвался с места.

- Тысячи извинений, Гуля. Я буду вам очень признателен, если вы подождете меня здесь. Возьмите пирогов, я угощаю вас.

- А вы куда? – она сидела спиной к окну и ничего не видела.

- Обо всем после. Я, кажется, нашел то, что мне нужно!..

Зимние ночи долгие и черные с серебром. Зимними ночами стонет вьюга, обиженная кем-то тысячи лет назад, и мечутся по небу рваные белесые тучи. Лучше всего смотреть на зимнюю ночь из окна теплой комнаты, когда ярко светят лампы, полные масла, и угли в жаровне алые с рыжиной. Тогда зимняя ночь покажется уютной.

Другое дело застать непогоду в бескрайнем поле, когда всего тепла – лишь дыхание, белым паром оседающее на снег. Тогда с тоской вспоминаются многочисленные дома, где подчас незнакомые, совсем чужие люди зажигают масляные лампы и вместе сидят около жаровен, лакомясь чем-нибудь горячим и без страха посматривая в окна. Хочется оказаться под таким окном, стучать в него, молить впустить, принять в теплую семью лишь на одну страшную вьюжную ночь, пока захлебывается криком что-то в небесах и белый пар дыхания не в силах отогреть замерзшие пальцы.

У Климы этой ночью были лампы и жаровня, было окно, за которым выла вьюга, и теплая комната, где не слышно этого воя. Но Клима все равно чувствовала себя путником на безлюдной холодной дороге. Потому что с нею рядом не было самого важного – Хавеса.

Обда задумчиво переплела пальцы и оглядела свой кабинет. Все казалось чужим, принадлежащим не то прошлой жизни, не то просто другой девушке по имени Клима, которая дожила почти до двадцати лет, но так ни разу не полюбила. Эта другая, прежняя Клима хотела каких-то глупых и смешных вещей: власти, мира в своей стране и чтобы в общем бюджете сошелся расход с доходом.

«Почему он ушел сегодня? – с тенью обиды подумала Клима. – Почему время от времени ему надо быть одному, если мне одной – плохо?»

Она посмотрела на свой стол, где лежали наполовину разобранные Валейкой документы. Работать не хотелось.

Клима раз за разом проживала тот миг, когда она позволила себе заметить Хавеса. А потом – их путь до Гарлея, дни бдения на капище, пролетевшие, как в тумане.

«А что нам было нужно в Гарлее?» – вдруг пробилась сквозь сладкие воспоминания оглушающе острая мысль. Осколок от нее прежней.

Клима вспомнила про Теньку. И поняла, что даже не может толком сказать, поправляется тот или нет. Потому что не спрашивала. Все мысли занимало невероятное, ошеломляющее чувство любви. Клима решила как-нибудь узнать о Теньке. Но не сейчас. Сейчас ей хотелось свернуться в комочек и всем существом обратиться в ожидание новой встречи. Когда можно будет улыбнуться Хавесу и ожить.

Девушка присела на край стола, тронула ладонью несколько свитков. Ее взгляд наткнулся на конверт, надписанный по-сильфийски.

«Откуда у меня сильфийская почта? Юра прилетел? А почему мне не доложили? С другой стороны, я велела меня не беспокоить. Подождет, не развеется. Всё на свете подождет, как я почти двадцать лет ждала любви. И все-таки странная у меня любовь. Не могу надышаться. Как будто это последний глоток воздуха, а я – утопленница…»

В кабинет постучали.

Клима встрепенулась, хотя интуитивно почуяла, что это не Хавес. Она подошла к двери и несколько раз повернула ключ в замке, отпирая. Эта привычка закрываться появилась у нее еще в доме Теньки.

На пороге стоял Юрген, и вид у сильфа был плачевный. Лицо бледное с прозеленью, весь в снегу, один серебряный погон наполовину оторван, фиолетовые глаза лихорадочно блестят.

- Клима! Какое счастье, что я тебя застал!

Девушка посторонилась, впуская его в кабинет.

- Доброй ночи, Юра. Можно подумать, ты искал меня не в Институте, а пешком облазал окрестные леса.

- Считай, что так, – выдохнул он, вытряхивая из курчавых волос снежинки пополам с каплями воды. – Это новое Тенькино изобретение, которое по снегу ездит – сущее крокозяброво исчадие! Никогда не падал с доски, а тут р-раз, и головой в сугроб на полном ходу! Бр-р, – Юра скинул куртку и протянул к жаровне озябшие руки. – Даже представить себе не мог, что здесь, в Принамкском крае, меня угораздит замерзнуть!

- Тебя Гера решил прокатить? – уточнила Клима, мысленно сетуя, что понятия не имеет, как посол Холмов проводит время в Институте и когда точно он тут появился.

- Почти, – улыбнулся Юрген, нежась от тепла. – Небеса, как же хорошо! В поле жуткий холод. Не удивлюсь, если этой зимой ваша Принамка замерзнет!

«Ему что-то нужно, – подумала Клима, пытаясь заставить себя отвлечься от воспоминаний о Хавесе. – Иначе бы он не явился сюда в таком виде, и не нес всякую чушь о погоде. Может ли это быть связано с Тенькиными досками? Вполне. Если Гера проболтался…»

Но и эта мысль не вызвала у Климы прежней заинтересованности. Да пусть болтают, что хотят. Сколько можно думать за них, отказывая себе во всем, особенно в любви? С семи лет – сирота без матери, с четырнадцати – обда. Ни дня не прожито для себя!

Сильф стряхнул с погон тающие сосульки.

- Кто начнет наш традиционный обмен новостями?

- Говори первым, – Клима сделала повелительный жест рукой и устроилась в кресле. Каким бы поздним и нелепым ни был визит Юргена, он поможет скоротать время до встречи с Хавесом.

- На твоем столе лежит письмо от Амадима. Ты была права: ему понравилась идея о женитьбе на Ристиниде Ар. И теперь он ждет ее в гости, чтобы лично уговорить. Ну а с тобой хочет обсудить размеры свадебных подарков, – сильф подмигнул. – Ведь договор о купле-продаже в силе?

Клима со вздохом подтянула колени к подбородку, сжимаясь в комочек.

- Я не знаю, – тихо сказала она.

- То есть, как? – ей почудилось, что Юра изумился фальшиво. – Всё устроилось, как ты хотела, а теперь сдаешь назад?

- Не знаю, разумно ли заставлять Ристинку быть с тем, кого она не любит.

- Тебя стали волновать такие мелочи?

Клима сжала переплетенные пальцы и закусила губу.

- С недавних пор – да.

- С тех самых, как ты сама полюбила? – вкрадчиво и серьезно уточнил Юрген в тишине.

- Неплохо работаешь, тайная канцелярия, – усмехнулась Клима без улыбки.

- Здесь о вас с Хавесом не знает только ленивый, – он пожал плечами. – А я прилетел несколько дней назад.

- Валейка хорошо тебя принял?

- Вполне сносно. Но я предпочел бы, чтобы принимала ты.

- Хавес для меня важнее посольских дел, – отрезала Клима.

- Вернее, дел вообще, – Юра сел на подлокотник ее кресла, пристально глядя в лицо. – Может, ты и титул свой Валейке передашь?

- Если бы могла, – задумчиво сказала Клима, – то, пожалуй, передала бы.

Сильф на миг умолк, а потом спросил:

- Но как же все, к чему ты стремилась столько лет?

- Может, это было не то, к чему следует стремиться? – задумчиво проговорила Клима. Она словно отвечала не только Юргену, но и себе.

- Мир в твоей стране – не то?

- Не знаю, – повторила Клима. – Я просто хочу быть рядом с ним. И любить его. Мне больше ничего не нужно.

- Неужели ты предпочтешь одного человека всему Принамкскому краю?

Обда подняла глаза на собеседника.

- А ты бы предпочел своей стране жизнь с Дашей?

Юра скривился, сглатывая болезненный комок.

- Мы оба служили Холмам и делали это в равной степени. У нас никогда не было такого выбора. А у тебя он, выходит, есть. Итак?

- Если человек стоит того – почему бы нет?

- А если он не стоит?

- Что ты имеешь в виду?

- Клима, – он положил ей на плечо руку, легкую, как у птицы крыло. – Равна ли любовь и верность Хавеса любви и верности тебе Принамкского края?

- Конечно, – без колебаний ответила девушка. – Он любит меня и никогда не предаст. Меня никто не может предать.

- А ты можешь предать Принамкский край?

Клима тряхнула плечом, сбрасывая руку.

- Юра, чего ты хочешь от меня? Я семь лет кровью и потом добиваюсь любви этой страны. Я так устала! Мне впервые в жизни тепло, когда обнимают. Так зачем нужны были эти семь кровавых лет, если можно просто взяться за руки и пойти на каток?

- Чтобы могли пойти и другие. Без боязни быть убитыми на войне.

- И из-за этого я должна отказаться от самого дорогого, что есть у меня в жизни?

Юрген слез с подлокотника и протянул ей руку.

- Пойдем со мной.

- Куда?

- Ты ведь сидишь здесь и ждешь Хавеса, верно? Так пойдем, я отвезу тебя к нему.

- Ты знаешь, где он?

Сильф кивнул, и Клима обратила внимание, что он так и не снял летную куртку. Получается, с самого начала знал, чем обернется их разговор.

Что он замышляет?..

У подставки Юрген с содроганием прошел мимо Тенькиных досок и взял свою.

- Не сочти меня невежей, – пояснил он, – но третий раз я на этот подвиг не способен! Твоего колдуна за некоторые изобретения следует изолировать от нормального общества!

Климу интересовало другое.

- Мы куда-то полетим? Разве Хавес не в Институте?

Юрген молча покачал головой и жестом пригласил ее ставить ноги в крепления. Благо, к доске сильфа прилагалась дополнительная пара, если вдруг придется брать пассажира.

До Кивитэ они летели в тишине, преодолевая снег и вьюгу. Сильф сосредоточился на управлении доской, а обда, держа его за пояс, щурила черные глаза под заиндевевшими ресницами, пытаясь догадаться, что ждет ее дальше. Там, за метелью, за будущим, за поворотом жизни, за рубежом двадцати лет. Интуиция тревожила ее, чутье заставляло сердце болезненно замирать. То ей казалось, что она досматривает последние мгновения сладкого сна, и сейчас ее разбудит кто-то требовательный и грубый. То мнилось, будто она тонет в этой ночи, метели, во вьюге чуждых ей чувств, которые случились в ее жизни, хотя их не должно было быть.

У умелого досколетчика путь от Института до Кивитэ занимает не больше получаса. Поэтому когда доска мягко приземлилась на площади за городскими воротами, Клима даже не успела начать мерзнуть.

И в поздний час Кивитэ не спал. Горели фонарики, призывно светились окна трактиров, там и тут слышались разговоры, бодрые крики, пение. У ворот, по главным улицам и площадям гуляли люди, в тупиках, переулках и жилых кварталах было потише.

Справа от площади начиналась знакомая аллея, которая доходила до самого катка. Но Юрген повел спутницу налево, туда, где было больше всего трактиров и подвальчиков, пахло глиняным жаром печей и вкусной едой, а смех звучал особенно сытый и громкий.

Клима молчала, не задавая вопросов. Больше всего ей хотелось вырвать руку и убежать прочь, потому что чутье не предсказывало ничего хорошего. Но все же она еще была обдой. И не привыкла прятаться или отступать.

Они прошли почти всю улицу, не заглянув ни в один приветливо распахнутый трактир. Лишь в конце Юрген остановился под большой аляповатой вывеской, сделанной из старой бочки. Он открыл тяжелую кованую дверь, из-за которой сразу хлынула громкая музыка, и все так же молча пропустил обду вперед.

Веселье тут было в самом разгаре. Ярко сияли лампы вперемешку с колдовскими светильниками, с темного деревянного потолка свисали гирлянды из кружев и ленточек. Клима бывала здесь раньше несколько раз, но не вечером, поэтому столько народу не видела.

За столами пили медовуху воины и работяги, какой-то купец в кругу друзей отмечал праздник, и его стол ломился от румяных пирогов. Сновали девушки с подносами, успевая улыбнуться и подмигнуть каждому.

Посреди помещения возвышалась стойка трактирщика – массивное деревянное сооружение, круговой стол, в центре которого на полках стояла разнообразная выпивка, красиво убранная все теми же ленточками. Около стойки вовсю трудились несколько музыкантов: флейтисты и барабанщик. С внешней стороны стола на высоких табуретах сидели посетители. Особенно бросалась в глаза одна шумная компания.

Хавес развалился на табурете в окружении сразу четырех девиц, вид у него был пьяный и довольный. Рядом пристроились несколько мужчин, по виду – горожан. Они по очереди и явно за свой счет подливали Хавесу в чашу вино.

- …Да что там обда, – развязно и громко, чтобы слышали все желающие, продолжил он начатую прежде фразу. – Под юбкой обычная девка, в любой деревне таких завались!

Юрген не видел лица Климы, но ему хватило посмотреть на ее спину, чтобы стало не по себе. Сильф отошел к стене, стараясь слиться с окружающей обстановкой. Он уже был тут лишний.

Наверное, Хавес затылком почуял неладное. А может, взгляд Климы, направленный на него, обрел способность бить не хуже кулака. Хавес обернулся и застыл.

Трактирщик тоже заметил новую посетительницу, более того, узнал в ней обду. И понял, что она слышала последние слова. Бутыль вина выпала из его рук и с грохотом разбилась. По деревянным доскам пола потекло густое и алое.

Замер барабан, взвизгнула, умолкнув, флейта. Как-то разом затихли смех и гомон, купец прервал недосказанный тост, работяги не донесли до рта кубки, солдаты вскочили и вытянулись, как на смотре.

В гробовой тишине Клима сделала шаг к стойке. От стука ее подошв о пол все невольно вздрогнули.

Прежде Юргена это миновало, а теперь он чувствовал, как обда распространяет вокруг себя какую-то невиданную жуть, от которой не спрятаться, даже забравшись под стол.

«Нет, тайной канцелярии тут делать нечего», – отстраненно подумалось ему.

Хавес всхлипнул, срываясь с места.

- Климушка! – хрипло и заискивающе выдохнул он, пытаясь обнять обду, но не смея прикоснуться. – Прости, дурака! Спьяну все… Зря…

Клима оттолкнула его, и Хавес упал на колени.

- К-клима… – его срывающийся голос в тишине прозвучал жалко.

Обда подошла к стойке и села на то место, где раньше был Хавес. Девицы как-то незаметно исчезли, точно сильфиды, умевшие развеяться от испуга.

- Почему так тихо? – впервые заговорила Клима, и Юрген поразился, как твердо и спокойно звучит ее голос. – Музыканты, вы зря едите свой хлеб?

Просто страх перед обдой оказался слабее страха перед ее персональным недовольством. Первым еле слышно ударил барабан, к нему присоединились задыхающиеся флейты. Мелодия была той же, но веселье из нее ушло. Эта музыка в по-прежнему тихом трактире казалась жестоким фарсом.

- Ч-что желает сударыня обда? – осведомился трактирщик, даже не порываясь убрать осколки разбитой бутыли и вытереть лужу.

- Угости меня вином на свой вкус, – милостиво разрешила Клима.

Перед ней почти мгновенно возник красивый хрустальный кубок. Ни у кого из посетителей таких не было. Видимо, приберегали для особого случая.

Клима отпила крошечный глоток и поставила кубок обратно на столешницу.

- У тебя хорошее вино, – сказала она негромко. – Так не наливай же его всякой мрази.

После чего неспешно встала и направилась к выходу. Дверь хлопнула на ветру.

Музыканты измученно затихли.

Трактирщик сдвинул брови, разом став старше лет на десять, и повернулся к Хавесу, который все так же стоял на коленях.

- Слышал, что сказала золотая обда? Вон отсюда, и чтоб в этом городе тебя больше не видели!

Побелев, Хавес вскочил ивыбежал из трактира. Юрген понаблюдал, как трактирщик берет половую тряпку, как начинают перешептываться люди и возвращаются на свои места сгинувшие девицы. А потом неслышно вышел вслед за Хавесом.

Хавес нагнал Климу, когда та свернула в обледеневший переулок.

- Пошел прочь, – сдавленно велела она.

- Климушка!

- Не смей так меня называть.

- Родная! – вскричал Хавес, хватая ее за плечи, чтобы развернуть к себе лицом. – Прости меня, умоляю, любимая моя, ласковая! Не я говорил, все винище виновато проклятое! Они мне так и подливали, еще друзьями себя смели называть! Ты накажи их, моя золотая, моя Климушка, моя обда, моя влюбленная ду…

И тут Клима обернулась к нему.

Хавес отпрянул. Ему вдруг стало не хватать воздуха.

А Клима смотрела и смотрела. В ее черных глазах ворочалась смерть.

Здесь не было Теньки, чтобы вылить на голову обде ведро холодной воды. И Клима злилась куда больше, чем год назад на Геру. Это была иная злость, которая получше каленого железа выжгла из нее все: любовь, сострадание, надежды, здравый смысл, оставив только пустую оболочку с черной бездной принамкских омутов на дне глаз.

И этой бездной Клима смотрела на Хавеса, который уже сделал вторую непоправимую глупость за сегодняшний вечер: не догадался уйти. А лучше бежать без оглядки.

…Когда Хавес упал, и его тело перестало содрогаться, Клима молча перешагнула через него и пошла прочь.

Как же больно, высшие силы! И хотела бы плакать, но слез нет, до того больно. Кажется, так плохо не было бы, даже если б тот побег из Института не удался, и наставница дипломатических искусств исполнила свою угрозу навечно запереть ее в кандалах во тьме подземелий. Ни одна боль не сравнится с той, что есть теперь.

Я же любила его. Почему?!!

Я себя забывала с ним. За что?!!

Темные улицы, жилые кварталы, ни единого подвальчика с открытой дверью и горящими окнами. Ни единого фонаря. Только плачет тысячу лет назад обиженная вьюга. Наверное, с ней тоже когда-то поступили так.

Клима не заметила, как из-за угла ей навстречу выступил кто-то в темном капюшоне, и как в его руках блеснул нож. Она не заметила, как он глянул ей в глаза и шарахнулся обратно, вознося молитвы высшим силам и духам лесным. Она так хотела убежать от себя, от своей боли, что не видела ничего вокруг.

Наконец, она упала без сил у какого-то забора, покрытого смерзшимися комочками мха и грязными сосульками.

«Неужели я больше никогда никого не смогу полюбить?..»

И от этой мысли из смертоносных глаз все-таки потекли слезы.

Стихала горькая вьюга, расступались тучи. Прямо над городом зажглась огромная ноздреватая луна, желтая, как перезрелое масло. Где-то завыла одинокая собака. Хлопнула от сквозняка плохо прикрытая калитка.

Клима всхлипнула в последний раз и затихла, растирая щеки варежкой.

«А может, и полюблю, – подумалось ей. – И все будет намного лучше, чем сейчас».

Грудь обожгло резкой, колючей болью, и от неожиданности Клима едва не вскрикнула в голос. Этого не происходило так давно, что она не сразу смогла понять, в чем дело. А потом дрожащими руками выпростала из-под воротника круглый медный медальон. И все-таки тихо ахнула от боли, когда пришла новая вереница видений.

Давным-давно высшие силы сказали девочке по имени Обда:

«Мы даем тебе великий троекратный дар. Со временем у тебя появится шанс, чтобы его применить. Потом – откроется способ, как удержать и приумножить достигнутое. Но люди порывисты и непостоянны. У каждого есть слабость, которая способна в решающий миг помешать. И вот тебе третье условие твоей власти: запрет на эту слабость. Ты узнаешь, в чем она состоит, и будешь обязана отказаться от нее».

Обда соглашается на сделку, и с тех пор для всех ее преемников третьим элементом формулы власти стал запрет.

Тоненькая хрупкая девушка высылает из замка названую сестру, ту, которая всю жизнь была ближе матери. Они больше никогда не увидятся. Запрет на дружбу.

Рябая женщина, сдерживая слезы, зарекается петь и топит в реке мандолину. Запрет на искусство.

Молодой мужчина никогда не заходит в отдаленную подвальную комнату, заваленную свитками. Парадоксально для обды: запрет на колдовство. Вернее, на научные изыскания в этой области. Принамкский край лишился многих чудес, так и не изобретенных, зато обрел великолепнейшего из правителей, который остался в памяти людей не только профилем на чеканных монетах, но и прозвищем: обда-колдун…

Запрет на семью, и очередная новая обда целую неделю без сна, не в силах принять решение. Ради сохранения власти она должна навсегда отказаться от отца, матери, сестер, братьев и прочей многочисленной родни. Спустя неделю она идет на ведское капище, чертит знак на руке кинжалом и, пока порезы светятся, говорит: «Я отказываюсь быть обдой. Я выбираю не власть, а семью!» Царапины на руке затягиваются в последний раз, дар переходит к другому. Высшие силы не гневаются на того, кто с ними честен.

Молодая красавица обнаруживает, что беременна. Она знает свой запрет – запрет иметь детей. Но разве можно убить в себе маленькую жизнь? Обда отказывается травить плод, но и власть передавать не спешит. «Подумаешь, ребенок! – говорит она зеркалу. – Эти древние правила слишком кровавы. Сущая чушь. Я рожу дочь и передам ей власть. Ничего не случится… Я всегда права».

Ее дар пропадает навсегда в день рождения ребенка. Но желание власти остается прежним, и обда правит еще пятнадцать лет. Она издает законы, появляется на балах, но все больше времени уделяет ребенку, а не тому, что творится в стране. Чем лучшей матерью она становится, тем хуже идут дела в Принамкском крае. Последние годы вместо нее правят советники, но даже тогда обда не отказывается от власти. Высшие силы недовольны, капища иссыхают, грядет разруха и пять столетий гражданской войны.

Медальон был таким горячим, что обжигал руку даже сквозь варежку. А непонятные символы складывались в четкие, горящие в темноте слова.

- Запрет на любовь, – прочитала Клима.

Краем сознания она подумала, что больше никогда не сможет встать. Она просто замерзнет здесь, потому что жить дальше не имеет смысла.

Потом она подумала, что если выбирать между властью и чувством любви, то любовь куда нужнее.

А потом обда встала, отряхнула и одернула куртку, спрятала медальон под одежду и побрела в сторону городских ворот.

Уже на полпути Климу внезапно пронзило осознание:

«Высшие силы! Я ведь убила Хавеса!»

Она помчалась назад, надеясь отыскать ту обледеневшую улочку, где все произошло. Но мир плыл и плясал перед глазами, а нужное место все никак не находилось.

Клима пробегала по городу почти до утра, но так никого и не нашла.

Три дня спустя Юрген вернулся в Институт. Устало бросил доску на подставку и подумал, что его сейчас здесь будут убивать. А если выживет и вернется на Холмы – получит любые высокие награды, какие только пожелает. Главное, не признаваться в том, что все случилось не нарочно, и что больше всего на свете он винит себя за это.

- Юрген! – воскликнули сзади.

Сильф обернулся и увидел Геру, который спешил к нему по главной лестнице.

- Хвала высшим силам! – продолжил «правая рука», когда подошел ближе. – Мы не знали, что и думать!

- Гера, – начал Юрген, внутренне готовясь уклоняться от удара. – Прости. Я ее потерял. Все эти дни искал по городу и не мог найти.

- Кого? – изумился Гера.

- Климу, – покаянно выдохнул сильф и опустил голову.

- Ты что, об тучу стукнулся? – для наглядности Гера постучал себя по лбу. – Клима уже три дня как в Институте, и давным-давно вернулась к делам. Выгнала из своего кабинета Валейку, устроила шестнадцать внеплановых совещаний подряд, измотала всех проверками. Словом, как обычно. Юрген, я не знаю, как ты это сделал, но – спасибо тебе!

И Юра понял, что бить его будут все-таки в тайной канцелярии.

- Постой, она ничего не рассказывала?

- Мне – нет, – сообщил Гера. – Да и Валейке вряд ли.

- А к Теньке заходила?

- Нет, она же терпеть не может больных. Да и времени у нее не было. А что случилось? И куда вы подевали Хавеса, кстати? Я надеюсь, ты не прикопал его в ближайшем овраге?

Юрген отрицательно помотал головой. К нему вернулось чувство нереальности происходящего. Не могла Клима вот так запросто через все переступить и вести себя как обычно. И если она до сих пор ни о чем не рассказала, то страшно представить, что с ней творится в те минуты, когда она устает владеть собой. И Юрген понимал, что здесь помочь уже не в силах.

В мире было только одно существо, которое могло хоть как-то исправить дело.

- Где сейчас Тенька?

- В лазарете, где ж еще, – пожал плечами Гера.

- Мне срочно нужно в лазарет!

Комментарий к Глава 11. Запрет В альбоме с иллюстрациями появились новинки: портрет Климы и замечательный коллаж про нее же от Нолвиэль Иримэ, которым автор просто не может не поделиться, пребывая в восхищении по сей день.

Для тех, кто знаком с “Интересненько”. Предлагаю перечитать и взглянуть другими глазами на:

- О Берене, Лютиэн, кофе и поруганном каноне (часть 2), разговор Климы и Финдарато;

- О Берене, Лютиэн, кофе и поруганном каноне (часть 4), прощание Климы и Тьелкормо в конце;

- О вражеском лиходействе и превратностях судьбы (часть 4), реакция Ритьяра Танавы на предложение почитать книгу о колдовстве.

====== Глава 12. Разведка и весенние хлопоты ======

Спорят благородство и коварство,

вероломство, мудрость и расчет.

И злодей захватывает царство.

И герой в сражение идет.

М. Алигер

С подтаявшей сосульки на карнизе сорвалась крупная капля и громко разбилась о внешний козырек подоконника. Костэн Лэй задумчиво провел ладонью по мокрой раме, собирая хрусткие крупинки последнего снега, и крепко сжал кулак.

- Эта девчонка что-то задумала!

Юрген поднял голову от очередного отчета.

- Липка, ты судишь предвзято. После того случая тебе не мудрено подозревать Климу во всех злодеяниях мира, но ведь нельзя думать, будто она только и делает, что вынашивает коварные планы!

- Нельзя думать, будто она всегда столь мила и приветлива, как с тобой, – отрезал Костэн. – Не знаю, чем ты ей так приглянулся, но мне довелось видеть истинное лицо обды, тридцать четыре смерча ей в глотку и крокозябра под зад! Уверен, всю зиму она размышляет о продвижении на юг, и, будь уверен, сейчас ее труды близятся к итогу.

- Первую половину зимы она сходила с ума от любви, – напомнил Юра, – а вторую половину – от осознания того, что ей запрещено любить. И я тебе это уже много раз рассказывал.

- И постоянно у меня возникало чувство, что ты недоговариваешь.

- Вот интересно, а себя самого ты тоже подозреваешь в каких-нибудь жутких преступлениях? – съязвил Юрген, стараясь не прятать глаза. Он тысячу раз повторял себе, что Климино увлечение Хавесом даже без его вмешательства длилось бы ровно до того момента, как Тенька встанет на ноги, да и вообще все давно было предрешено запретом высших сил. Но молодой агент не мог рассказать Липке, что предпочел долгу спасение той, из-за которой сам Липка едва не кончил самоубийством. Самое противное, Юра был уверен, что начальник как минимум догадывается о реальном положении дел, а уборщица Тоня и вовсе осведомлена в подробностях, но даже Небесам не дано знать, откуда.

- Я подозреваю всех, включая Верховного, – проворчал Липка, стряхивая талый снег с руки за окно. – Хорош наш Амадим: ухлестывает за этой недоорденской госпожой, которая сейчас на побегушках у Климэн. А ты потакаешь!

- Не могу же я спорить с желанием обоих правителей! – резонно возразил Юра. – Я высказал свои сомнения в отчете, но толку, если один хочет взять, а другая – отдать. И приличного компромата на Ристиниду Ар мы не имеем, а на те крохи, что есть, Амадиму плевать. Единственное существо, которое кроме нас противится грядущему браку – сама Ристя. Но ее мнения вовсе никто не спрашивает, а Клима убалтывать умеет. Уверен, за те два месяца, что мы не виделись, обда ей такого надует в уши, что Ристинида будет уверена, будто сама просила о помолвке.

- В итоге Верховный обретет жену, а обда – верного осведомителя на Холмах, – резюмировал Костэн и задумчиво поглядел в потолок, хитро щуря глаза. – Кого бы нам так удачно поженить, а? Ты себе там никого не присмотрел?

У Юры краска отхлынула от лица.

- Не говори мне таких вещей, Липка.

Начальник покосился на него и вздохнул.

- Извини. Собственно, женить тебя никто не собирается: ты ценен как посол. Наоборот, уже готовятся документы о твоем переводе в пятнадцатый корпус. Получишь новые погоны и новое начальство… а на сей раз отчего такая грустная мина?

- Выходит, ты остаешься в четырнадцатом?

- Да, – легко кивнул Липка. – Наш глава готовит из меня своего преемника. Раньше, как оказалось, ему мешала моя… «нелетучесть», а теперь преграды рухнули. Последние месяцы, Юрка, мы сидим с тобой напарниками в этом кабинете, – он широким жестом обвел комнату. – Скоро тут сделают ремонт, а потом заселят новую партию молодых ветрогонов, которым принамкские болота еще кажутся по колено. Забирай, так и быть, Юрка, на память березу в кадке, а мне достанутся словари.

- Давай лучше подарим березу Тоне, – убито предложил Юрген. – Она единственная, кто за ней ухаживает.

- Принимается, – ухмыльнулся начальник. – Выше нос, мы не расстаемся на веки вечные, и будем часто работать вместе. Но… немного иначе. Вот, например, – он картинным жестом выдвинул ящик стола и достал средних размеров папку.

Судя по тому, как Костэн сразу посерьезнел, Юра понял, что разговор пойдет о новом задании. Неспроста начальство с утра такое дерганое и поминает обду недобрым словом. Наверняка уже ознакомилось с содержанием папки и прикидывало, как подступиться к заданию и что изложить подчиненному.

Липка поворошил листы и вынул один, заставив его приземлиться на столешницу порывом сквозняка. Прежде Липка так не умел, а сейчас не упускал случая попрактиковаться.

- В моих руках, Юрка, пример того, что справедливость все же существует и явно на нашей стороне. Это полуофициальное письмо благородного господина Тарения Са. Надеюсь, ты еще помнишь, кто он такой.

- Если я работаю с обдой, это не значит, что я забыл имя одного из глав орденской разведки! И я помню, как он подрезал нам крылья в том году.

- Так вот, – Липка сверился с письмом. – Теперь у него самого крылья подрезаны настолько, что даже ползает еле-еле. Как и я, благородный господин Тарений Са не верит, что обда этой зимой занималась лишь улаживанием дел сердечных. Летом наступление Ченары было слишком стремительным, орденцы могли только бежать, и об оставлении шпионов не шло речи. А сейчас Тарений жестоко в этом раскаивается. По ту сторону Принамки у него не осталось надежных людей, которые могли бы толково поведать о настоящем положении дел. Никто в Ордене не верит, что обда обосновалась на Принамке из любви к речному воздуху. Зимой без флота форсировать реку, которую стерегут корабли – самоубийство. А вот к весне она должна придумать, как выражается наш загадочный ведский знакомый, нечто «интересненькое». Свои корабли она не строит: нет подходящих мастеров среди ведов, Принамка – орденская река. «Но тогда что?» – ломаем головы мы с Тарением Са, каждый в своем кабинете за тысячи миль. И если Ордену на земли обды путь заказан, то Холмы – и это, увы, больше не тайна – регулярно обмениваются с Ченарой послами. Поэтому Тарений пишет письмо, где с разрешения наиблагороднейшего слезно умоляет нас за любую цену узнать о планах Климэн на весеннюю кампанию.

Юрген присвистнул. Здорово же Клима напугала орденцев!

- Цена определена, и немалая, – продолжил Липка. – Амадим придерживается мнения, что Орден уже никогда не восстановит прежнюю мощь, и собирается стрясти с них все, что еще осталось. Если б могли – второй раз потребовали выдачи Лавьяса Даренталы. Но он у нас и так есть. Вопросами политических сделок ты будешь заниматься десяток лет спустя в пятнадцатом корпусе, а пока намечается нечто вроде вступительного экзамена.

Костэн изящным жестом послал Юре по воздуху письмо Тарения Са для более точного ознакомления, а сам достал из папки вторую бумагу.

- Предписано силами четырнадцатого корпуса собрать отряд из пяти сильфов, имеющих навыки тайной разведки на территории Принамкского края. Такой отряд есть, а шестым с ними отправишься ты. Будешь на месте сортировать сведения и давать советы, если спросят. Никто больше из нас не видел ставку обды изнутри.

- Почему меня отправляют тайно? – удивился Юрген, отмечая, что даже в дни волнений у Тарения Са изумительный каллиграфический почерк, и ни единой ошибки в сильфийской грамматике. – Я могу, как и прежде, слетать к обде в гости.

- Ты летал в гости несколько лет, а толку с того: провороненное изобретение, пропущенное наступление и утраченное время, за которое мы могли еще как-то сдержать непомерные амбиции обды. И сейчас тебе не показывают ничего, кроме дурацкого «мокроступа». Кстати, во время разведки присмотрись к их доскам. Не нравится мне что-то. Может, эти «мокроступы» и по воде летают, как по снегу.

- Ты ведь не думаешь, что Клима намерена штурмовать орденские корабли на крошечных плотиках?

- Как знать… Если «плотиков» будет больше тысячи и скорость та, о которой ты говорил… Словом, вы проберетесь поближе к Институту и узнаете все на месте. Ты полетишь с опытными агентами, множество раз совершавшими такие вылазки как на орденскую, так и на ведскую сторону. Глава отряда знал еще моего отца, – Липка проследил, как легкий бумажный свиток приподнимается ветром над его ладонью. – Но, Юрка, от них ни шагу! Ты там только консультант, сиди в стороне, упаси Небеса тебя попасться на глаза местным. Никакой самодеятельности!

И Юрген горячо кивнул, на полном серьезе уверенный, что так оно и будет.

Разведка началась буднично и без приключений: рано утром, когда лишенная снега земля еще была сивой от изморози, шесть досок взмыли в небо и полетели на юго-восток. Они шли высоко, там, где не летают даже птицы, не говоря о людях. Внизу все казалось расчерченным на крошечные квадратики, под куртки забивался лютый холод, а хрусткий иней паром вырывался изо рта, оседая на бровях и ресницах. Зато так агенты тайной канцелярии могли быть уверены, что их не увидит никто, ни с земли, ни с неба.

Летели быстро, изредка отклоняясь от прямого курса, выбирая самые облачные и туманные места. Ночевали тоже в туманах, на дне темных лесных лощин, в сердце мерзлых болот, укрывшись теплыми одеялами под цвет прошлогодней листвы и теснее прижавшись друг к другу.

Юрген оказался младшим в отряде, прочим сильфам уже минуло семьдесят – самый расцвет сил для детей Небес. Это были те легендарные агенты, о всевозможных приключениях которых издавна ходило столько баек и захватывающих историй. Они не сидели в кабинетах, составляя отчеты, не блистали на приемах у Верховного и наиблагороднейшего, да и в корпусах тайной канцелярии появлялись редко. Зато эти агенты одинаково свободно чувствовали себя и в небе на ужасающей высоте, и посреди гиблого принамкского болота. Им случалось вступать в стычки с орденцами и побеждать ведских колдунов, разговаривая с ветрами. Они не трепетали перед трудностями, а многочисленные ордена и медали скромно хранили дома в сундуках, рядом с новенькими парадными мундирами, проложенными лавандой, чтобы не завелась моль, пока владелец в поношенной куртке с заплатами пьет, обжигаясь, горячий отвар еловых лапок где-нибудь в чащобе под Гарлеем.

К молодому «консультанту», тем более, другу Кости Липки, отнеслись хорошо, с долей заботы и понимания. Все в отряде были не прочь поделиться опытом, и поначалу Юрген даже засомневался, кто тут кого приставлен консультировать.

Но потом начались земли обды, и к юноше все чаще стали обращаться с вопросами.

- Почему это рядом со знаменем обды иногда висят ведское и орденское?

- Климэн делает так специально, – пояснял Юра, – чтобы люди привыкли к мысли единства. Мол, веды и Орден не враждуют на ее землях, знамена висят вместе, но золотой флаг по центру и выше. Через несколько лет она вовсе уберет лишнее или добавит в свое знамя несколько памятных лент.

- Следует ли нам здесь опасаться досколетчиков, как при Ордене?

- Да, у обды летают все, даже колдуны. В этом она верна институтским заветам.

- А правду ли говорят, что ее колдуны теперь стали сильнее, и ветром их не собьешь?

- Сам сбивать не пробовал. Но прорывы в колдовской науке точно есть. Правда, самые сильные колдуны сейчас в Гарлее, Фирондо и Кивитэ, а остальные не опасней прежних.

- Правда, что людская обда способна убить одним взглядом? – насмешливо спросил один из самых молодых в отряде, явно уверенный, что дурацкий вопрос сейчас опровергнут.

Но Юрген только нахмурился, вспоминая.

- В глаза ей лучше не смотреть…

На третью ночь пути они приземлились в дальних окрестностях Института. Погода была неподходящая – все звезды на небе можно пересчитать. Кругом шумели пушистые вековые ели. Глава отряда немного полетал по округе и привел остальных к маленькой землянке, скрытой от посторонних глаз ворохом старого лапника.

- Знаю, неуютно, – кивнул он, проследив за взглядом Юргена. – Но домик на дереве легче увидеть постороннему. А эта пещерка на людской манер выручает нас уже не первый десяток лет.

- Своими руками строили, – подмигнул один из агентов. Его руки и впрямь внушали уважение: жилистые, узловатые. На левой не хватало верхней фаланги мизинца, а вдоль запястья тянулся длинный толстый шрам.

Внутри землянка оказалась не так уж плоха. Особенно, если не вспоминать, как глубоко она вкопана, и запретить себе думать о давящей тесноте стен. Там стояла жаровня, не дающая дыма, которую тут же растопили. По углам нашлись соломенные тюфяки и съестные припасы.

- Остаток ночи и день отдохнем здесь, – распорядился глава отряда. – А следующей ночью полетим на разведку. Но не все. Юра, вы точно останетесь, а кто еще к вам присоединится, я решу позднее.

Несмотря на обещание Липке, Юрген слегка возмутился:

- Почему я не могу отправиться с вами?

- Во-первых, у вас нет нужного опыта, – терпеливо пояснил глава отряда. – Во-вторых, вы ценны не как наблюдатель, а как тот, кто поможет понять все, что мы увидели. И в-третьих, – он усмехнулся, – начальство нам головы снимет, если с вашей что-то случится.

Ночь и почти весь день утомленный дорогой Юрген попросту проспал. Он так вымотался, что во сне его даже не мучали воспоминания о Дарьянэ.

Юра проснулся ближе к вечеру, когда трое из пяти агентов стали неторопливо собираться на разведку. Они сменили летные куртки на хитро сшитые балахоны цвета травы и лесной подстилки, испачкали лица темной болотной грязью, а курчавые волосы убрали под капюшоны. Доски и без того были неприметных цветов, поэтому им лишь смазали крепления, чтобы не скрипнули в решающий момент.

Весной еще темнело рано, и агенты неслышно растворились в густеющих сумерках, как тени. Даже сквозняк не шелохнулся, надежно пряча тех, кто умеет с ним договориться.

Разведчики отсутствовали почти всю ночь, и вернулись на рассвете – усталые, голодные и крепко недовольные.

- При Ордене такого смерча на территории Института не водилось, – доложил Юргену глава отряда, крупными глотками отхлебывая из котелка горячее варево. – Под каждым забором колдовские светильники, сторожа у костров сидят. На ближайших деревьях досколетчики с ортонами. Ни лазейки! На берегу Принамки большой лагерь, его тоже стерегут, но не так тщательно. Там, могу поспорить, ничего по-настоящему ценного нет. Все секреты – в Институте.

- Хорошо бы слетать туда днем, когда поменьше охраны, – предложил один из агентов. – Территория не выглядит заброшенной, значит, там можно подсмотреть много важного.

- Ночью и правда работает только обда, – кивнул Юрген. – А днем лучше лететь после полудня.

- Почему? – тут же уточнил глава отряда.

- Когда я гостил там послом, с полудня до шести вечера меня старались не выпускать на прогулки. Значит, было, что скрывать.

В одиннадцать часов утра агенты снова предприняли вылазку, но уже в два прилетели обратно к землянке.

- Вам придется отправиться с нами, Юра, – сказал глава отряда. – Охраны и впрямь меньше, мы даже смогли вплотную подобраться к летному полю. Там бесконечно идут тренировки досколетчиков, причем в небе не только воспитанники, но и взрослые воины. Они подкидывают что-то в воздух, и оно взрывается.

- Это не новость, – заметил Юрген. – Тенькина взрывчатка известна еще с прошлого лета.

- Больше мы не можем увидеть ничего, – продолжил глава отряда. – Мы не знаем в лицо приближенных обды, что там сейчас в порядке вещей, а что строго секретно. Зато знаете вы. Чтобы от нашей вылазки был толк, вам придется рискнуть.

- Я готов, – тут же согласился Юра. И еще раз напомнил себе, что обещал Липке обойтись без самодеятельности. Хотя, какая самодеятельность будет в том, если он по необходимости слетает с этими агентами на разведку, где они будут страховать его со всех сторон? Приходилось попадать в более тяжелые переделки!

На него надели маскировочный балахон, помогли намазаться грязью и растолковали, как себя вести, чтобы не быть обнаруженным. Все это совпадало с курсом полевой разведки, которую Юра сдавал при поступлении на работу в тайную канцелярию, так что новыми были лишь несколько практических рекомендаций, о которых не пишут в учебниках и получают только с опытом.

На этот раз они пошли вчетвером, оставив в землянке двоих. Юрген был уверен, что обычно отряд так и поступает, а «консультант» со стороны в обоих случаях был лишним, непредусмотренным звеном. Но знания из его головы пока нельзя вложить ни в чью другую, и еще нескоро на Холмах появятся агенты, знающие о Принамкском крае обды столько же, сколько и он.

На досках летели почти до самого Института, но на сей раз низко, таясь в кронах деревьев. Когда стали видны белые башни и усыпанное песком поле, над которым кружили темные точки досколетчиков, агенты опустились в густую траву и на животах стали осторожно продвигаться вперед, прижимая к телу пока бесполезные, но нужные в случае бегства доски.

Летное поле занимало обширную площадь институтской территории с северо-востока от корпусов. Краем оно примыкало к опушке леса, огороженное невысоким забором, вдоль которого расположились остатки ночных кострищ. Сейчас там никого не было, и агенты подползли совсем близко. Глава отряда осторожно отодвинул несколько загодя подпиленных досточек, открывая «консультанту» обзор.

Юрген заглянул в дыру, изучая обстановку.

Вот поле, как на ладони, удивительно знакомое. Помнится, на тот сарай они с Климой свалились когда-то, тысячу лет назад…

К сараю приблизилась какая-то девушка… Похоже, Выля. Точно, Вылина походка, толстая коса через плечо, круглое личико. Она заглянула внутрь и почти сразу вышла обратно, неся подмышкой доску.

«Обрати внимание на доски», – говорил Липка, и Юрген присмотрелся во все глаза.

Доска была некрашеная, вместо креплений болтались веревки. Ага, значит, это Тенькин «мокроступ»! Но что Выля собирается с ним делать, если кругом относительно сухо?

Девушка направилась к центру летного поля, попутно раздавая указания тем, кто был в небе. Она явно прекрасно освоилась в роли наставницы. В центре поля Вылю ждали еще две фигурки, но они стояли слишком далеко, чтобы Юра мог разобрать лица. Хотя, вон ту белобрысую макушку и мешковатые штаны ни с чем не спутаешь. Что Тенька забыл посреди тренировки досколетчиков? Тоже хочет приобщиться? Или агентам Холмов повезло, и сейчас на их глазах будет испытано какое-нибудь «интересненькое» изобретение?

Второй человек в форменном алом плаще воспитанника политического отделения был Юре незнаком. Воспитанников в Институте сотни, каждого не упомнишь. Но с Тенькой и Вылей тот болтал о чем-то вполне свободно, как со старыми знакомыми.

Выля положила доску на песок, при этом жестикулируя и враждебно отмахиваясь от Теньки, который лез чего-то посмотреть. Воспитанник-политик встал на доску и принялся обматывать веревки вокруг лодыжек, словно имитируя металлические крепления сильфов. Очевидно, он делал что-то не так, поскольку Выля остановила его и принялась вязать узлы сама.

Юрген уже понимал, что сейчас увидит, но рассудок все еще отказывался признавать, что стукнутый об тучу изобретатель Тенька каким-то невероятным образом сумел обучиться разговору с Небесами, изначально чуждому любому, кто имеет дело с высшими силами Земли и Воды. А иначе как он мог заставить эти некрашеные «дрова» оторваться от земли настолько, что Выля вяжет такие узлы, а мальчишка-политик сбрасывает мешающийся долгополый плащ, открывая на обозрение желтую летную куртку, застегнутую наглухо?

Ветер дул хороший, в самый раз взлетать: Юрген даже видел, как шевелится Вылина коса, колотя хозяйку по спине.

Воспитанник выпрямился на доске, Выля и Тенька отошли на шаг.

А потом Юргена догнало новое потрясение.

Мальчишка не сделал обычного движения ногами. Он просто взмыл вверх, гладко, стремительно, почти отвесно.

И против ветра.

Сильф отпрянул от дыры в заборе, перекатываясь на спину. В голове кружились всполошенные мысли. К смерчам тысячу плотиков на Принамке, даже если у каждого воина по ортоне и щепоти взрывчатки. А вот если «плотики» не только маневренны на воде, но и умеют летать…

Ох, Клима, Липка все-таки был прав на твой счет. Слишком доверчивый для агента Юрка опять посчитал тебя менее хитрой, чем ты есть. А расплачиваться за это будет весь народ Ветряных Холмов.

Но еще не все потеряно.

- Вы что-то поняли? – одними губами спросил глава отряда.

Юрген кивнул.

- Видите, там сарай? Вон тот, ближайший к краю поля. В нем хранятся доски. Нам во что бы то ни стало надо добыть одну и отвезти домой. Это возможно сделать?

- Если надо – сделаем. Посторонитесь…

- И я должен пойти с вами, – шепнул Юра. – Я не пытаюсь лезть в вашу работу, но там может быть много досок, а подходят не все. Они… другие, не могу объяснить. Некрашеные, некоторые с веревками вместо креплений, а некоторые вовсе не отличить от сильфийских, только Небес в них нет…

Глава отряда прервал его, коснувшись пальцем губ.

- Хорошо. Я ни смерча не понимаю, какие «другие» доски вам нужны, поэтому согласен на ваше участие. Лезьте за мной, но тихо. Остальные будут ждать здесь.

Юра мог собой гордиться: он проделал за главой отряда весь путь до сарая, приминая те же травинки, что он, сумев не выдать себя ни единой ошибкой. Это было нелегко, приходилось следить не только за землей, но и за небом: в любой момент их мог разглядеть кто-нибудь из особо зорких досколетчиков.

Под прикрытием сарая они вздохнули свободнее. Юрген следил за обстановкой, а глава отряда быстро и беззвучно распиливал маленькой ручной пилкой темные от времени доски сарая. Вскоре несколько стали свободно ходить из стороны в сторону, позволяя пролезть внутрь. Глава отряда кивнул Юре, показывая, что сам покараулит здесь, и лучше бы «консультанту» поторопиться.

Юрген тихонько сделал первый шаг внутрь сарая…

И над всем полем грянул вой. Громкий, пронзительный, сверлом вбуравливающийся в уши. Выло от сарая, и явно из-за того, что сильф, сам не ведая, переступил какую-то роковую черту. Юрген на миг оцепенел.

- Ноги в доску, живо! – уже не понижая голос, рявкнул агент, оттягивая его за шиворот прочь.

Они резко взмыли в небо, стараясь сразу уйти на высоту, за редкие облака. Главе отряда это удалось, а Юргену наперерез желтой молнией бросился тот воспитанник, которому Выля вязала крепления. Подрезать не сумел, но сбил с нужного ветра, заставив потерять драгоценные секунды. Юрген вильнул вниз и снова устремился наверх, но тут на него бросились все досколетчики, бывшие в небе.

И все летели против ветра.

Уходить к лесу было глупо: он не сумеет оторваться от такого количества преследователей в почти безоблачный день, да еще на их территории. До Холмов три дня пути. А вот орденская граница близко, в получасе лету, надо только успеть пересечь Принамку, и он спасен. Если, конечно, на подлете его не пристрелят орденские досколетчики, но об этом Юрген пока старался не думать. Главное – увернуться сейчас, а уж орденцев с их плохонькими, знакомыми и понятными сильфийскими досками он как-нибудь избежит.

Ветер свистнул в ушах, обнял за плечи огромными незримыми руками. Вы, люди, посмели тягаться с сильфом в небе? Что ж, берите, если сможете! Небо никогда не предаст своего!..

Юрген ушел на крутой вираж, переходящий в пике, и снова взмыл, ускользая разом от всех. Даже от того мальчишки-политика в желтой форме, который на крокозябровой доске сумел подобраться так близко, что… да это же Валейка!

Климин секретарь тоже узнал господина сильфийского посла, и в погоне за ним выдал такой кульбит, что иная доска развалилась бы.

- На землю и сдавайтесь! – заботливо донес ветер до чутких сильфийских ушей.

- А вот смерч тебе, – мрачно буркнул Юрген и ринулся к институтским башням.

Облако из преследователей понеслось за ним, теряя по пути тех, кто еще не слишком хорошо летал и не мог вслед за сильфом змейкой обогнуть все корпуса, не задев шпили и лепнину. Потом отсеялись те, кто боялся летать выше облаков и быстрее птиц. Обернувшись, Юрген насчитал не больше десятка людей, включая проклятого Валейку и даже саму Вылю.

Институт остался позади, а река начала приближаться. Юрген летел так быстро, что от встречного потока воздуха слезились глаза. Он уже решил, что все получилось, когда мимо свистнула ортонная стрела. Одна, вторая…

Третья порвала куртку на плече, а привязанная к ней веревка сбила доску с нужного ветра.

Обернувшись на лету, Юрген увидел, как Валейка хладнокровно вскидывает ортону и стреляет в четвертый раз.

Бедро пронзило болью до самой макушки, перед глазами на миг сделалось темно, а ноги подкосились. Юрген пришел в себя, сидя на корточках на неподвижно зависшей доске. Преследователи уже окружали его. Он рванулся вверх, но раненая нога дрогнула, и доска лишь бестолково дернулась в воздухе.

Валейка затормозил напротив. Его доска даже не подрагивала, игнорируя ветер. Валейка спокойно, как на учебных стрельбах, перезарядил ортону и направил на Юргена в упор.

- Если вы не спуститесь, – сказал он таким же вежливым тоном, каким обращался к нему в кабинете Климы, – то пятая стрела будет вам в лоб.

Юрген с тоской глянул на уже видную отсюда Принамку – и понял, что проиграл.

…У самой земли он все-таки начал падать, и Валейке пришлось бросить ортону, чтобы успеть его поймать. Словно издалека Юрген слышал, как Выля послала кого-то за врачом, попутно отчитывая Валейку.

- Ты когда успел так об тучу стукнуться?! Сказано было: не лезть в погоню, ортону не хватать, а лететь с докладом к Климе. Опять тебя на подвиги потянуло! По лазарету соскучился? Шею не ломал на виражах? А вдруг ты его насмерть пристрелил?!

- Веки не прозрачные, – возразил Валейка. – Жить будет.

«Чтоб ты понимал в сильфийской физиологии, – вяло подумал Юра. – Чтоб тебе провалиться с твоей ортоной, с твоей доской, с вашей обдой и ее колдуном заодно!..»

- Господин Юрген, – встряхнул его Валейка, приводя в чувство. – Официально извещаю вас, что вы взяты в плен за незаконное проникновение на территорию Принамкского края в военное время…

А наверху шумел густой лес, выше которого было только небо, родное, близкое и до боли недостижимое сейчас…

- На редкость увлекательное зрелище – стайный загон воробушка, – с ухмылкой прокомментировала Клима, положив локти на спинку стула. – Из моего окна вид был особенно хорош. Я бы даже посмотрела на «бис».

- Издевайся, сколько влезет, – слабым голосом произнес Юрген, даже не трудясь приподнять голову над мягкой подушкой. – И почему я тебя тогда спас… Расшибла бы голову о ваше поле, и никакой смерчевой обды!

- Ты почуял, как сильно я изменю твою жизнь.

- Да уж, сломала мне ее вконец!

Пленника перевязали, умыли, с комфортом разместили в отведенных ему комнатах Института и даже предложили новые штаны взамен порванных стрелой. Обда оказала ему честь и навестила лично, несмотря на неприязнь к раненым и увечным. Впрочем, сейчас Юрген тоже испытывал к ней неприязнь. А заодно ко всему роду человеческому, для которого в небе нет ничего святого, и можно махать ортонами направо и налево. Если бы не та проклятая стрелка…

Клима задумчиво потеребила шитый золотом рукав. Она сильно повзрослела за эту зиму, если не сказать – постарела. Навскидку девушке можно было дать не двадцать, а все тридцать лет.

- Ты улетел в прошлый раз, а я так и не поблагодарила тебя.

- За что? – опешил Юрген.

- За раскрытые глаза, – тихо напомнила Клима и тронула свой медный кулон, который носила письменами внутрь. Вгляделась в лицо сильфа и чуть приподняла брови. – А ты все маешься совестью? Брось, я бы на твоем месте поступила точно так же.

- Неужели?

- Ты сомневаешься в моей расчетливости? Подумай, что бы ты выиграл, бездействуя? Рано или поздно у меня все равно открылись бы глаза, а так их помог открыть ты, завоевав мою искреннюю симпатию. Ты укрепил наши отношения, значит, в будущем я, возможно, пойду ради тебя на мелкие поблажки Холмам. Все просто. Юра, почему такое лицо? Ты что, действительно решил пренебречь долгом ради дружбы и теперь мучаешься угрызениями совести? Ты больше похож на Геру, чем я думала. Только своему начальнику не признавайся: он будет безутешен!

- Он будет безутешен, когда узнает, что ты нагло и подло меня пленила!

- Однако, я не пробиралась к тебе домой в маскировочном плаще и с раскрашенным лицом.

Юра представил эту картину и содрогнулся.

- Большой ли был отряд? – спросила Клима словно между прочим.

- Я один, – упрямо буркнул Юрген.

- Надо же. А от сарая взлетали как минимум двое.

- Значит, мы были вдвоем.

- В общем-то, это не имеет значения, – обда склонила голову набок. – Пойман ты. Именно в твоей голове, уверена, были главные сведения для Холмов. Никому больше не пришло бы на ум штурмовать сарай с досками.

- Что это выло?

- Сигнализация, – почти по слогам произнесла Клима. – Тенькино изобретение. Ужасно шумное и непрактичное. Выле приходится за каждой доской ходить лично – больше сигнализация никого не признает. Но, оказалось, Тенька трудился над сараем не напрасно. Порой на сигнализацию ловятся жирные любопытные воробьи.

- И что теперь? – мрачно поинтересовался Юрген. – Запрешь меня на веки вечные в подвале с копчениями? Холмы тебе этого не простят.

- Как помнишь, прежде мы обсуждали, что подпускать тебя к копчениям непрактично. И зачем подвал? Разве тебя не устраивают твои прежние апартаменты? Опять же, раненой ноге нужен покой. Скажем, до середины весны. Тогда состоится мое наступление на Орден, узнанные тобой сведения потеряют новизну, и ты вернешься домой к своему дорогому Липке, который обрадуется и, конечно, все мне простит. А не он, так Амадим, обласканный молодой женой. Сам, кстати, жениться не хочешь? Гулька о тебе столько вспоминала…

- Да вы сговорились! – взорвался Юрген, опрометчиво вскакивая и тут же морщась от боли. – Не буду я ни на ком жениться, чтоб вас всех об тучу разнесло! Раз уж ты сегодня такая добрая, поведай, как, КАК вы заставили доски летать против ветра?!

Клима пожала плечами.

- Можете выкрасть Теньку, чтобы узнать.

Юрген устало опустился обратно на подушки.

- Очень великодушно с твоей стороны. Мы все равно его не поймем.

Обда не завела об этом речь, а он не стал спрашивать: оба прекрасно помнили строки договора, подписанного несколько лет назад под неказистой крышей деревенского домика.

«Холмы обязуются продавать обде Климэн доски, тяжеловики и огненную жидкость, а обда Климэн обязуется покупать все вышеперечисленное, если у нее возникнет в том недостаток».

Трофейных тяжеловиков у нее уже столько, что последняя партия осталась не купленной. А теперь появились доски. Быстролетные, ничем не уступающие сильфийским новинкам. А когда она закончит воевать с Орденом, договор и вовсе потеряет силу. Сильфы останутся без главного источника дохода, который кормил их уже много веков. Если обде взбредет в голову отказаться от союзнических отношений, Холмы обречены на голодную смерть. Или вспыхнет новая война, кровавая, как тысячи летназад. Сильфы сами возьмутся за оружие. Но они не умеют воевать так хорошо, как армия обды, испытанная во многих сражениях. Значит, в любом случае – гибель…

Или полная зависимость от воли обды, но это, на взгляд Юргена, было еще гаже.

- Доброе утро! – жизнерадостно провозгласил Тенька с порога. – Ну, как тебе наша сигнализация?

- Ты действительно хочешь это знать? – ядовито уточнил Юрген.

- Конечно! – колдун вошел в комнату и между делом стянул с блюда румяную булочку. – От заковыристости твоих выражений напрямую зависит настройка следящих параметров!

Юрген выразился так заковыристо, как только мог.

В отличие от Климы, Тенька мало изменился с первых дней их знакомства. Даже не подрос почти. Только стал еще более белобрысым, а светлые глаза на исхудавшем лице по-прежнему ярко светились энтузиазмом.

- Годится! – решил он, выслушав тираду, и вслед за булочкой стянул пирожок. – Хочешь?

- Я не голоден.

- Ага, мне рассказали. Сидишь тут неделю как сыч, ни с кем не разговариваешь, включая нашу любимую злокозненную обду, от еды отказываешься…

- Я не отказываюсь, – Юргена посетило желание отвернуться к стенке и накрыться с головой одеялом. – Просто не хочу. И не надо меня развлекать.

- Разве я развлекаю? – Тенька плюхнулся рядом. – Я повидаться пришел! Ты ж меня тоже в лазарете навещал, чего я не могу?

Юрген все-таки отвернулся.

- Тебя Клима послала? Испугалась, что ценный пленник развеется со скуки и ей все-таки придется отвечать на неудобные вопросы Амадима?

- Не-а, – Тенька взялся за третий пирожок. – Ей сейчас не до того. Я услышал от Геры, как ты здесь чахнешь, и решил поглядеть, настолько ли все плохо.

- И как, поглядел?

- Ага. Оказывается, Гера был в кои-то веки прав! А чего ты так расстроился? В плен взяли, замарав честь мундира, как Гера предположил?

- Да смерчи с этим пленом! – Юрген обернулся, натыкаясь на взгляд колдуна: чуть косой, с прищуром, и омерзительно дружелюбный. – Тебе бы приятно было, если б с твоей страной поступили так же, как с моей?

- Ну, сильфы с Орденом так пятьсот лет обращались, – пожал плечами Тенька. На сей раз без усмешки. – А первый вариант договора, который вы с Дашей привезли Климе на подписание, и вовсе был позорный для нее. Чего ты бурчишь, если с вами обошлись так, как вы постоянно норовите поступить с Принамкским краем?

Эти слова звучали для Юргена абсурдно.

- А что нам делать, если у нас зерно не растет, в то время как вы купаетесь в изобилии? Мы не хотим быть зависимыми от вас!

- Ешьте одни укропные лепешки. Или выращивайте зерно сами, наперекор натуре. А не оправдывайте свои интриги против нас погоней за какой-то там независимостью. Интересненькое дело: вам от нас нужно зерно, и поэтому вы считаете в порядке вещей нас использовать. А чуть мы в сторону вильнем – обижаетесь!

- Клима в любой момент может отказаться торговать с Холмами.

- А вы в любой момент могли отказаться от торговли с Орденом, и они тоже зависели от вас.

- Но мы ведь этого не сделали!

- Так и Клима не сделает.

- У нас была причина – зерно! А какая у Климы?

- Война, – коротко ответил Тенька. – Ей до крокозябры надоело воевать. Наша Клима трясется над каждой монеткой, а расходы на войну пожирают почти весь бюджет. Поэтому пока она жива – будет держаться за мир даже зубами.

Юрген отметил, что когда Тенька не рассуждает непонятными словами о своей науке, с ним вполне можно иметь дело и вести беседы о мировой политике.

- Но какие у нас могут быть гарантии?

- Я тебе чего, дипломат? – набычился Тенька. – О гарантиях с Валейкой договаривайся.

- Ради Небес, не напоминай мне про Валейку! И почему ты постоянно прикидываешься глупее, чем есть?

- Я – прикидываюсь? – искренне возмутился Тенька. – Да это ж вы кругом твердите, будто не понимаете, чего я говорю! – и, пока Юрген пытался осмыслить сие заявление, а еще хоть немного постичь загадочные процессы, творящиеся в этой сдвинутой на «интересненьком» голове, предложил: – Не хочешь пойти прогуляться? Тебе как, уже можно вставать?

- Можно, – вздохнул сильф и с тоской глянул на улицу через витражное окно. – А не боишься, что я сбегу?

Тенька поглядел на него в упор и убежденно констатировал:

- Сегодня – нет.

В саду уже сошел снег, но деревья и кусты красной сирени еще не успели обзавестись пышной зеленой листвой, пока лишь робко выпуская на свет нежные коконы почек. Но сад все равно не производил впечатления унылой пустоши, как это могло бы случиться на Холмах. Ветви росли густо, а плетеные оградки, по которым ближе к лету поползет живая изгородь, возвышались над уровнем человеческого роста. В целом институтский сад с его аллеями, скамейками и укромными уголками выглядел уютно.

- Здесь мое любимое место, – вещал Тенька, карабкаясь вверх по лесенке на крышу центрального павильона, сделанную плоской на сильфийский манер. Она была огорожена по всему периметру мраморными столбиками, от ровного плотного ряда которых с непривычки рябило в глазах. – Красиво, просторно, а если спрыгнешь, то насмерть не зашибешься.

- Зачем прыгать? – изумился Юрген, хромая следом.

- А как проверить, полетит доска или нет? Не воспитанников же швырять!

Сильф представил, как стукнутый об тучу колдун садится на доску и сигает через парапет вниз головой.

- И… тебе случалось… того?

- Чего? – Тенька обернулся. – А-а, расшибаться? Не, только один раз ногу подвернул. Но это неинтересненько. Гляди-ка, уже занято!

Юрген с усилием преодолел последние ступеньки и взобрался на крышу. Сад отсюда был как на ладони. Причем, с земли их не видно благодаря столбикам парапета.

На гладких каменных плитах стояло несколько плетеных кресел, явно не проведших тут всю зиму, а принесенных из кладовки совсем недавно. В одном из кресел сидел Валейка, держа на коленях толстую книгу в обложке цвета орденского флага. На соседнем кресле высилась целая стопка книг вперемешку с исписанными свитками.

- Доброе утро! – произнес Тенька так же дружелюбно и жизнерадостно, как недавно здоровался с Юргеном. – Зубришь? Готовишься?

Валейка кивнул, бросив на сильфа беззлобный великодушный взгляд счастливого победителя, от чего Юргену срочно захотелось испытать на мальчишке какую-нибудь особенно неудачную Тенькину доску.

- Радует, что Клима исключила из программы экзаменов идеологию Ордена, – поделился Валейка с новоприбывшими, не догадываясь о коварных мечтах на свой счет. – Иначе я ни за что не успел бы подготовиться к весне. Садитесь в свободные кресла, вы удачно пришли.

- Все на местах? – деловито уточнил Тенька, тут же пользуясь приглашением. – Падай, Юрген, сейчас тут будет интересненько!

- А павильон не взлетит на воздух? – сильф успел неплохо изучить, что вызывает у колдуна интерес.

- Не, мы ж будем только смотреть. То есть, взрывчатка у меня с собой, – Тенька хлопнул себя по карману, – но это с позапрошлого эксперимента завалялась. Во-во, гляди туда, где полукруг скамеек!

Юрген устроился в кресле и посмотрел в указанную сторону. Там, на одной из скамеек, постелив на мокрое дерево одеяло, сидела Клима. Вид у обды был отсутствующий.

- С ней иногда случается, – прокомментировал Тенька. – Когда наша многомудрая обда понимает, что строчки финансовых отчетов начинают плясать танец лесных крокозябриков, она надевает меховую пелерину, берет одеяло, спускается в сад и начинает последовательно расстраиваться.

- Это как? – удивился и Валейка.

- Ну, сперва думает грустные мысли, потом их пересчитывает и целенаправленно удручается количеством. Это занимает примерно полчаса, и почему-то называется отдыхом от государственных дел. А вон, обратите внимание налево, за кусты.

- Зарин, – утвердительно кивнул Валейка.

- Ага. Он делает вид, что охраняет Климу. На самом деле он просто на нее смотрит и тоже расстраивается.

- Зарин же был рад, когда я улетал, – вспомнил Юра.

- До тех пор, пока не набрался духу объясниться Климе в любви, – пояснил Тенька. – А она ему – кулон под нос. В общем, теперь Зарин только и делает, что расстраивается. Из-за Климиных грустных мыслей, из-за кулона, и из-за того, что Гулькиными стараниями про это здесь не треплется только ленивый. Кстати, Гулька обычно подглядывает вон из той беседки, но сейчас ее здесь нет.

- Я заметил, – саркастично хмыкнул сильф.

- А вон в тех кустах, – оживился Валейка, – стажеры из охраны.

- Да, – ухватился Тенька за новую тему. – Интересненькие ребята! Но пока бестолковые. Их наняли Зарину под начало, чтобы научил тонкостям охраны нашей дорогой обды. Но Зарька пока может научить их только расстраиваться, поэтому стажеры предоставлены сами себе и высматривают возможную опасность.

- Но они не в ту сторону смотрят, – снова подал голос Валейка, – потому что коллеги господина Юргена притаились намного левее. Обратите внимание, как ярко выделяются на голой земле их бурые плащи под цвет лесной подстилки.

- Это видно только сверху, – прищурился Тенька. – Так что не придирайся. Они ж профессионалы, не то, что наши балбесы, семечки лузгают!

Юрген понял, что затащили его сюда с одной целью: изощренно поиздеваться и на его глазах пленить отряд. Ладно, Клима или Валейка, но от Теньки он такой подлости не ожидал.

- И никто не издевается, – сказал Тенька, поглядев ему в глаза. – Они, похоже, не поймут, куда ты делся, вот и пытаются чего-то вызнать. Весь сад нам зачем-то обшарили…

- Это единственное место, куда они могут беспрепятственно пролезть, – пояснил более сведущий Валейка.

- Юрген, ты им крикни чего-нибудь ободряющее, мол, все у тебя в порядке, через месяц вернешься, и пусть летят себе домой. А то Клима насчитает грустных мыслей больше нормы, окончательно расстроится и займется ими всерьез! Вернее, сперва балбесами Зарина, а уж они-то…

- Но кричать следует без лишнего, – вежливо напомнил Валейка. – У меня с собой кинжал, а у Теньки взрывчатка.

Юрген уже склонялся к мысли наплевать на угрозы и трагически пожертвовать собой, когда Тенька привстал, глядя вправо.

- А вот кто-то новенький! Валейка, это чего за пластуны в листиках? Где они их только нашли по весне, столько крупных и зеленых…

- Листья из полотнища, – пригляделся Валейка. – Так обычно шьют в Ордене.

- Вот те на! – поразился Тенька. – А как они сюда пробрались?

- Наверное, нашли сильфийскую дырку в заборе… Эй, охрана!

- Ваши мирные, они просто тебя ищут, – пояснил Тенька для Юргена. – А орденцы крокозябра знает зачем пришли. Может, они Климу ухлопать хотят.

Сонная идиллия сада зашевелилась. «Балбесы» из охраны по наводке Валейки помчались ловить орденских лазутчиков. Зарин помчался к Климе, чтобы проводить ее в безопасное место. Сильфы затаились, и Юрген поскорее встал с кресла, подходя к парапету, чтобы коллеги хорошенько его рассмотрели. Улетать на Холмы или нет – пусть сами решают, в зависимости от обстановки. Но то, что с крыши павильона сад хорошо просматривается, они знать должны. Нечего людям делать посмешище из агентов тайной канцелярии!

…Ближе к вечеру, покидая комнату пресыщенного развлечениями пленника, Тенька наткнулся в коридоре на Лернэ.

Судя по измятым в нетерпении манжетам рукавов, сестра ждала его тут давно, и была чем-то сильно встревожена.

А еще она прятала глаза.

- Тенечка, – проговорила Лернэ, то бледнея, то наливаясь румянцем, – ты только не волнуйся!

Тенька почесал в затылке и на всякий случай присел на подоконник.

- Обычно это говорю я…

Комментарий к Глава 12. Разведка и весенние хлопоты Все иллюстрации переехали по новому адресу – https://vk.com/club171618458

Тем, кто смотрит картинки, удобнее следить за обновлениями там, потому что я рисую постоянно, хаотично, порой между выкладыванием частей, и проще посмотреть группу, чем отлавливать ссылки в комментариях =)

Также группа будет интересна тем, кто коллекционирует Тенькины фразочки и интересуется, какая музыка вдохновляет автора.

====== Глава 13. Реванш ======

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд

И руки особенно тонки, колени обняв.

Послушай: далёко, далёко, на озере Чад

Изысканный бродит жираф.

Н. Гумилев

Обда отложила последнюю на сегодня бумажку и оглядела панораму своего вечного боя с бухгалтерией. По правую руку лежала тяжелая стопка просмотренных документов. Там были ответы на письма из Фирондо, Гарлея и Западногорска, распоряжения по армии, счета казначейства, одобренные договора и подписанные судебные решения. Эта правая стопка достигала Климиного подбородка.

Не просмотренные документы слева громоздились выше макушки, а утром как обычно притащат кипу новых.

Клима еще раз окинула взглядом обе стопки и возблагодарила высшие силы за существование Валейки, которому можно спихнуть все остальное, оставив себе лишь самое важное. И надо бы попросить ниспослать ей второго Валейку, чтобы первый иногда успевал есть и спать. А лучше сразу трех Валеек. Тогда будет возможность отказаться от личного просмотра еще доброй сотни документов…

Обда зажмурилась, и ряды бумаг встали перед закрытыми глазами.

Ножки отодвигаемого кресла громко проскрежетали по полу. Резкий, непривычный звук для безмолвного кабинета. Клима встала и позволила себе зевнуть, запустив обе пятерни в поникшую к ночи прическу. Пальцы мелко дрожали. А может быть, дрожала голова.

Шею оттягивал кулон с формулой – обды древности сами выбирали, носить его письменами внутрь или наружу. Клима прятала надпись. Ей не хотелось, чтобы всякий читал цену, которую ей надо платить за власть.

Никогда прежде кулон не казался настолько тяжелым, как в эту дурманную, пылающую зиму. Впрочем, уже весна. Скоро падет Мавин-Тэлэй. Будет коронация в Гарлее. Отстроенный дворец по старинному обычаю украсят в пурпур и золото, всякий человек будет принят там, как дорогой гость. Народу соберется много, останется лишь узенькая дорожка до трона. И по этой дорожке, одетая в белое, пройдет новая обда. Ее осыплют цветами красной сирени и зерном, к ней будут прикасаться, словно к ожившему чуду. Художники сделают сотни гравюр, поэты напишут песни, а летописцы внесут тот день в историю.

Когда-то Клима была бы рада белой сорочке, разнотравному лугу и золотистым ленточкам на балюстраде. А сейчас перед ней раскрыла крылья недостижимая прежде мечта. И вот-вот диадема власти в старой коробке дождется своего часа.

Но если даже кулон теперь так тяжел, сколько будет весить диадема?

Клима впервые в жизни не ждала момента коронации с нетерпением.

За окнами царила ночь. Институт спал, не пели даже птицы, умолкли сверчки. Казалось, весь Принамкский край спокойно дышит во сне, улыбается, обнимает любимых, сам бесконечно любим – и одна только обда этого лишена, проклятая талантом, даром и запретом.

Высшие силы, почему так тяжело!

Клима машинально потерла ноющую шею. Теперь, когда документы перестали занимать весь ее рассудок, она поняла, что голодна и глаза слипаются. Еды в ее покоях не было, кувшин воды и вазочку печенья она опустошила, кажется, в обед.

Идти на кухню или звать кого-нибудь, чтобы послали за ужином, не было сил. Тем более, на зов наверняка придет Зарин, и опять Клима будет чуять его боль, запрещая себе думать, как все могло сложиться иначе. Если бы только запрет оказался самую малость другим…

Услать бы Зарина куда-нибудь. Так ведь не поедет.

Во всех комнатах ровно горели лампы, полные дорогого сильфийского масла. Клима задула фитили один за другим, прошла в спальню, вопреки хваленой интуиции натыкаясь в потемках на стены, и прямо в одежде рухнула на кровать, зарывшись носом в мягкое прохладное покрывало. Нога за ногу скинула туфли – они ударились об пол и один, судя по звуку, закатился под кровать. Утром придется за ним лезть, но сегодня Клима на такие подвиги уже была не способна. С огромным трудом она заставила себя перевернуться на спину и наощупь отыскала шнуровку платья. Петли путались, узлы затягивались, и прошло много времени, прежде чем платье комком полетело на пол, к туфлям. Потом все так же, не открывая глаз, она принялась обшаривать прическу, безжалостно выдирая оттуда шпильки и даже не думая облегчить труд горничной, которая завтра будет распутывать гребнем все эти колтуны. Наконец, печально звякнув, шпильки тоже оказались где-то под кроватью. Клима подозревала, что у нее там целый склад потерянных шпилек.

Она подтянула ноги к животу, сворачиваясь в клубок, и приготовилась провалиться в краткое темное небытие, называемое сном. Она закроет глаза на пару минут, а потом ее будет деликатно трясти за плечо горничная, которой велено будить сударыню обду с рассветом. Настанет новый день, полный бумажек, совещаний, ревизий, разговоров и снова бумажек. А других дней в ее жизни отныне не предусмотрено.

Клима перевернулась на другой бок. Потом на живот. Потом снова на спину и тихо выругалась в темный потолок: сон не шел.

Чудовищная несправедливость, когда так хочется спать, отдыха осталось не больше четырех часов, а вместо сна где-то внутри черепа вспыхивают смутные образы, звучат даты, имена, мелькают документы и лица. Вся эта мешанина давит на лоб, долбится монотонной, опостылевшей до тошноты мелодией, и нигде нет спасения от собственной головы.

Клима тихо застонала в подушку. От усталости, мыслей и ощущения тяжести кулона ей хотелось биться об стену.

Но не пропадать же времени даром, раз она все равно не спит. Обда встала, убирая с лица спутанные волосы, и босиком поплелась в кабинет. Там долго смотрела на свой стол и кресло, ощущая, как при мысли снова сесть за документы тошнота становится физической. Потом все-таки сгребла в охапку часть левой стопки, прихватила перо с чернильницей и потащила это в спальню.

«Обде Климэн Ченаре в собственные руки… Довожу до сведения… Количество закупленного зерна составляет… За изготовленные крепления кузнецам уплачено… Месячное жалование выдано согласно плану… Прогнозы на урожай обещают быть… Хомутов для лошадей закуплено…»

Клима очнулась на мысли, что уже с полчаса глядит в одну точку, пытаясь понять, каковы прогнозы на месячное жалование согласно плану, сколько зерна ей выдано в собственные руки и почему кузнецам уплатили за хомуты.

Сбоку, по ту сторону окна что-то прошуршало, и в груди кольнуло предчувствие, сгоняя остатки сна. Клима замерла, стискивая в кулак чернильницу. Кто-то есть там, за окном. И он хочет войти сюда. Если предположить, что сегодня в саду изловили не всех лазутчиков Ордена…

Створки распахнулись, впуская в душную спальню ледяной порыв ночного воздуха ранней весны. Клима уже взяла дыхание, чтобы крикнуть Зарина, и размахнулась метнуть пузырек, но тут нежданный гость спрыгнул в комнату, давая себя рассмотреть.

- Ну, ты даешь, дорогая обда! А в купальню тоже с бумажками ходишь?

- Тенька, смерчи тебя дери, – сквозь зубы процедила Клима, расслабляя руку. Плечо ныло, словно она и впрямь метнула ту чернильницу. – Для визитов существуют двери.

- Так через окно – быстрее! – искренне сообщил колдун. Сощурился, привыкая к свету и разглядывая дорогую обду получше. – Крокозя-а-абра… Ты в зеркало смотрелась? Глазищи, под ними – кружищи, лохмы в растреп, вся в раскоряк и веко дергается. Про тебя можно страшные истории рассказывать. А в конце прибавлять: не становитесь, дети, обдами, не то с вами случится то же самое!

- Зачем тебя принесло? – буркнула Клима. В зеркало смотреться не хотелось.

Тенька перегнулся через подоконник и втянул вслед за собой солидных размеров сверток.

- Мне видение было. Сижу, никого не трогаю, преломляю третичные вектора, и тут – бабах! Родина в опасности! Обда не спит, не жрет, и сильно расстраивается. И нужен древний посредник в общении с высшими силами, чтобы доставить пред ее сияющие очи колбасу, – из свертка показалось ароматное мясное кольцо, – булочки с сыром и баклагу институтского компота. У тебя чашки есть?

Клима отрешенно наблюдала, как стопка бумаг перекочевывает на пол, а поверх одеяла аккуратно раскладывается снедь.

- Врешь. У тебя не бывает видений от высших сил.

Тенька досадливо взъерошил непослушный вихор.

- Ну вот, опять. Интересненько это получается! Стоит мне сказать правду, как в нее никто не верит. Можешь считать, что еще я увидел, как одиноко светится твое окно, а потом Зарин нашептал, будто ты не обедала и не ужинала. Так веришь?

Клима равнодушно пожала плечами и потянулась за колбасой. Тенька заметил, что обда до сих пор держит чернильницу. Разжал дрожащие пальцы, достал пузырек и сунул взамен баклагу.

Компот был из сушеных яблок. Такой же, как двенадцать лет назад, на первом году. А колбаса – свежая, сочная, мясная. В нее хотелось жадно вгрызаться, пачкая губы и щеки.

- Прямо как в Редиме, – отметил Тенька, цапнув булочку. – Помнишь?

- Угу. Все колдуны древности с переменным успехом таскали у обды молоко. На этот раз ты нарушил традицию и обходишься булочкой.

- В столовой не было молока, – развел руками Тенька. – Ну как, прожевала? Дай-ка я еще кое-чего сделаю…

Он взобрался на кровать позади Климы, вытер ладони о штаны и дотронулся до ее головы. Клима прикрыла глаза, не удержав вздоха облегчения. Руки касались именно тех мест, где скопилась тяжелая гудящая дурнота.

- Это Айлаша тебя так колдовать научила?

- Скажешь тоже! Сударыня Налина показала на досуге. И это пока ерунда. А вот сейчас будет колдовство…

От кончиков пальцев словно отделились колкие снежинки и впитались под кожу, даря необычайную ясность мыслей, унимая усталость и боль. Клима облокотилась колдуну на грудь и откусила еще колбасы.

- Ох, Тенька… где же ты раньше был…

- Колбасу выбирал, ясное дело! Лучше?

- Спрашиваешь…

Из ночи пропала липкая тишина. И теперь Климе было все равно, через сколько часов ее придет будить горничная. Наоборот, она чувствовала себя выспавшейся и готовой снова погрузиться в работу.

Но когда обда облизнула жирные от колбасы пальцы и посмотрела в сторону бумаг, Тенька ухватил ее за талию, оттаскивая подальше.

- Э, нет! Теперь надо спать!

- Не хочу. Ты меня совсем разбудил.

- Скорее – оживил, – фыркнул Тенька. – И даже не думай, никуда я не уйду! Чем займемся, раз ты внезапно расхотела спать?

- Сам не думай, охальник, – проворчала Клима. – Столько компота я не выпью. И медовухи здесь нет.

- Кто бы говорил про охальника! У меня вообще-то девушка есть! – Тенька сделал вид, будто оскорбился всерьез.

Клима отпихнула его, чтобы залезть под одеяло. Тенька подождал, пока обда укутается до самого подбородка, и опять устроился рядом.

- Можем о чем-нибудь поговорить. Помнишь, как мы болтали здесь, в Институте? Я про звезды, ты про ботанику…

Из-под одеяла грустно блеснули бесконечно усталые черные глаза.

- Зачем мне все это, Тенька?

- Клима! Ты опять?..

- А разве я услышала ответ? Мне двадцать, а у меня уже морщины и пара седых волос. Я никогда не буду с тем, кого могла бы полюбить. Я убила Хавеса. И не возражай, что тело не нашел даже Юрген, что Хавес сам виноват и если умер, то от разрыва собственного трусливого сердца. Я помню, как похожим образом чуть не убила Геру, а он-то не трус.

- Так Гера и не умер…

- Ты помешал, – сухо напомнила Клима. – Сложно привыкнуть к мысли, что я умею… вот так. Как будто всегда знала, но… не понимала до конца. Какой я стану дальше? Гера постоянно твердил мне это. И что такое обды? Что я такое? Может, не зря они перестали быть в Принамкском крае?

- По-твоему, война лучше?

- Не знаю, – Клима чуть пошевелилась, и Тенька мог поклясться, что она крепко переплела пальцы под одеялом. – Почему последняя обда отказалась?

- Она как раз не отказалась, а нарушила формулу и…

- Нет, – девушка перешла почти на шепот. – Я видела во сне. Обда, родившая ребенка, была предпоследней в старом Принамкском крае. В год, когда она утратила дар, появилась новая обда, и была еще пятнадцать лет. У нее… у него… на пальце ноготь содран, рубашка белая… два шага через мостик за околицу… – она говорила бессвязно, не умея иначе пересказать цепочку видений. – Я вижу его глазами, а он видит туман. Ландыши, ивы, капище старое-старое. Он знает, что прежняя обда жива, и ждет много лет. А его второе условие – убить прежнюю обду. Слишком жестоко, по-древнему… Он отказался, Тенька, спустя пятнадцать лет, еще на втором условии, не открыв даже третьего. И в тот день Орден напал на Гарлей. Началась война, а он прожил долгую жизнь счастливо. И я не знаю, мучила ли его совесть. А вдруг, он был не один? Может, все эти пятьсот лет люди сами отказывались отдавать самое дорогое за власть? Почему я, Тенька? Почему я должна отдать?

- Наверное, потому, что больше и правда никто не может.

- А я? Я – могу?

- Ты уже отдаешь.

- Не хочу…

- Если откажешься, тебя точно будет мучить совесть. Сама рассказывала: всегда хотела, чтобы люди жили счастливо.

- Мне мама это в голову вложила. Откуда она знала? И почему, любя меня, готовила к такой жизни? Тенька, меня… разрывает. На части. Так больно, так плохо, и даже колдовством тут не помочь.

Клима глухо всхлипнула, и колдун обнял ее за плечи вместе с одеялом. Даже сквозь одеяло он чувствовал, как девушка дрожит.

- Не надо, Клима. Чего ж ты так неинтересненько расклеилась… Спала бы, а не хлюпала тут носом. Хочешь, я тебе про интегралы расскажу? А хочешь, про иные миры? У них там на каждом шагу сигнализация, честное слово!..

Услышав шаги и щелчок дверной ручки, они оба подскочили и теснее прижались друг к другу. А увидев, кто вошел, смущенно поспешили отодвинуться.

Но сударыня Налина Делей не стала ворчать о нравах младшего поколения. Лишь улыбнулась, и крохотные морщинки собрались в уголках ее внимательных глаз.

- Значит, ты уже не одна, девочка моя.

- Я же говорил, что не брешу про знак высших сил! – подхватился Тенька. – Да они на весь Принамкский край транслируют про нашу дорогую обду, голодную, холодную и совсем расстроенную!

Клима представила, как сейчас к ней в спальню потихоньку стянутся все заслуженные колдуны, которым она накануне устроила сперва разнос на совещании, потом коллективный вычет из жалования и одно показательное понижение в должности. Видеть эти рожи снова не было никакого желания.

Налина тем временем по-хозяйски подтащила к кровати журнальный столик и водрузила на него солидных размеров котелок, заботливо укутанный в пару тряпиц. Стоило сдвинуть крышку, как по комнате поплыл умопомрачительный аромат горячей каши на сале.

Тенька облизнулся, но получил по лбу ложкой. Потом эта же ложка была вручена Климе.

- Где это видано, обду всухомятку подкармливать, – попеняла молодому коллеге Налина. – С одной колбасы и «воробушек» ноги протянет!

Прямо в одеяле Клима подползла к краю кровати и молча запустила ложку в кашу. Насчет колбасы она бы поспорила, но сил уже не осталось. Тенька грел ее с одного боку, Налина с другого, каша сытым теплом проникала внутрь, а незанятая ложкой рука сжимала приятно побулькивающую баклагу. Горький ком в горле распался и только редкие слезинки нет-нет, да срывались на щеки.

Налина вздохнула и утерла ей нос платком.

- Ох, высшие силы, скажи мне кто раньше, чем я буду заниматься на старости лет. Прокляла бы лгуна! Ты плачь, девочка моя, легче станет.

- Не надо ей плакать, – заспорил Тенька. – Она так совсем в Лерку превратится! Кстати, слышали новость про Геру и Лернэ? Хотя, чего я спрашиваю, конечно, не слышали! Даже Гулька еще не знает. Интересненько это у них получилось!

Клима моргнула и вопросительно повернула голову. Воодушевленный успехом Тенька продолжил:

- Оказывается, пока я болел, Гера всеми силами пытался утешить сходящую с ума Лерку, та была не против, ну и они… того, переусердствовали. Словом, осенью я стану дядюшкой.

- Лерочка беременна? – распахнула глаза Налина Делей. – Никак от них не ожидала!

- Ага, – согласился Тенька. – Я тоже думал, что уж они-то сперва хотя бы поженятся. Но Лерка счастлива, Гера тоже, они друг друга обожают, и есть только одна помеха их радости.

- Война? – тихо уточнила обда.

- Вот еще! – фыркнул Тенька. – Пятьсот лет война, их такие мелочи не смущают. Мне удалось вытянуть из Лерки, что эта чудовищная причина – я.

Клима выглянула из одеяла и с недоверием приподняла брови. Налина недоверчиво фыркнула.

- Именно! – Тенька кивнул. – Сам не думал, насколько все интересненько. А дело было так. Аккурат в дни моего выздоровления Лерка догадалась, чего с ней происходит. Само собой, в рев и к Гере. Тот послушал и рубанул: женюсь! Лерка снова в рев. Я, по ее мнению, еще такой слабенький, а вдруг окочурюсь от потрясения. Решили подождать, пока я не поправлюсь. Потом я опять поссорился с Айлашей, и они не хотели меня тревожить. Потом я помирился с Айлашей, но в разговоре с Герой, убей не помню когда, ляпнул несколько фраз, истолкованных нашими влюбленными так, будто я сильно расстроюсь, если кто-то в моем ближайшем окружении вздумает пожениться.

- Что за фразы?

- А я знаю? Помнишь, как мы интересненько на прошлое солнцестояние подрались? Гера думал, я ему припомню все, чего он говорил обо мне и моих девушках, а напоследок чем-нибудь колдовским вмажу в порыве чувств. Гера даже подраться со мной теперь не может толком, бурчит, якобы на меня рука не поднимается. А время идет, живот растет, скоро наступление. Вдруг с Герой чего случится, и Лерка останется вдовой-невестой с ребенком на руках, как ее мама? Тянуть больше нельзя, и сегодня поутру Гера решает во всем сознаться. А я гляжу: он мается чего-то. Я ж не могу увидеть по глазам причину, только чувства. Тут речь про Юргена заходит, и я вообразил, будто Гера хочет попросить меня с ним поговорить, но мнется. У него с известных пор странное представление, будто я от любого дела либо хлопнусь в обморок, либо опять заболею. Я иду к Юргену, мы с Валейкой развлекаем его целый лень, Юрген внутренне злится на нас, но успешно развлекается. В это время к Гере приходит Лернэ и спрашивает, как прошел наш разговор, и выжил ли от известия ее впечатлительный братик Тенечка. Гера рвет на себе волосы, признается, что ничего не сказал, но уж в другой раз – непременно. Они с Леркой, попутно таясь от вездесущей Гульки, ненавязчиво караулят меня весь день, но я постоянно в обществе нашего сильфийского узника, а при нем как-то неудобно. Гера расстраивается, Лерку периодически тошнит. Наконец, сестренка подкарауливает меня возле комнаты Юргена с намерением выложить все. По-родственному, чтобы я на ее драгоценного Геру не серчал. Но при виде меня все ее намерения заканчиваются. И мы битый час ходим вокруг да около, пока я, не иначе как помощью высших сил, вытягиваю из Лерки то, что тебе сейчас рассказал.

- Выходит, теперь нужно играть свадьбу, – Клима деловито потерла висок и высунулась по плечи. – Неплохой повод сплотить перед наступлением командный состав, дать воинам повеселиться вдоволь, пустить пыль в глаза сильфам и Ордену. Надо будет сказать Валейке, чтобы составил список возможных мест проведения, нанял распорядителей. Потом согласуем перечень почетных гостей, казначей пусть рассчитает смету основных затрат… Подвиньтесь-ка, где-то у меня лежал отчет о состоянии казны…

Клима свесилась с кровати и деловито зашарила в стопке бумаг. Тенька наблюдал за этим, подперев щеку кулаком.

- Ишь, раззадорилась от каши, – неодобрительно прокомментировала Налина. – А до завтра твой отчет не подождет?

- Ни в коем случае, – отмахнулась Клима, не прерывая занятия. – С вечера почитаю, утром обдумаю, днем решу. Дела не любят спешки, но и затягивать нельзя. Живот у Лернэ большой? Надо будет нанять портного, чтобы сшил платье по последней моде.

- Да Лерка и так…

- Ей это, может, не надо, – отрезала Клима, – а мне выгоднее показать невесту моего главнокомандующего с самой лучшей стороны. Кстати, о платьях, замечательный повод еще раз поговорить с Ристей об Амадиме. Она уже почти согласилась, нужно слегка дожать. Как бы не промахнуться, с Костэном Лэем тогда у меня вышло слишком грубо. Но ничего, будет много возможностей с ним поговорить. А не у меня, так у Валейки. Напишу ему инструкции…

Тенька с умилением склонил голову набок.

- Моя злокозненная обда, а если тебе сейчас предложить бросить бумаги, Валейку, свадьбу и твои интриги с Холмами, взамен дав Зарина, домик и тихую жизнь до самой старости?

Клима прижала бумаги к груди так, словно их уже кто-то отбирал. Тенька захихикал в голос. Обда глянула на него исподлобья, а потом вдруг поняла, отчего ему так весело. И тоже слабо улыбнулась.

- Уел, можешь быть доволен, – проворчала она. – Мне и правда все это нравится. Несмотря ни на что. И на Зарина с домиком при таком графике вовсе нет времени.

- Глядя на тебя, – доверительно произнес Тенька, – я все больше думаю, что талант – это еще не обда. Надо чего-то более интересненькое. И вот такое высшие силы искали целых пятьсот лет!

- Прежде им удавалось находить это чаще, – напомнила Клима, перебирая бумаги.

- Так ведь старые времена! – Тенька мечтательно потянулся. – Люди суровы, как сильфийские кедры, крокозябры жирны, а трава на капище по пояс!

- А может, великих обд и правда было мало, – заметила Налина, накрывая крышкой почти опустевший котелок. – Сколько их правило, а легенды про единиц сложили.

- Про тебя тоже сложат, не сомневайся! – подначил обду Тенька. – Хотя бы после грандиозного пиршества, которое ты устроишь нашим влюбленным.

…Так они сидели на кровати втроем: двое колдунов, схожих между собой чуть косым положением глаз и шепотом высших сил у уха; и избранница тех самых сил, которую они исстари оберегали целыми поколениями. И неважно, в чем это заключалось: замолвить словечко темной ночью на капище, заслонить собой в решающий час, исцелить от смертельной раны или просто прийти, когда ей плохо, голодно и одиноко, поделиться теплом, колбасой и кашей, заново научить жить.

Тенька болтал, Налина задумчиво молчала, Клима наскоро записывала распоряжения, чтобы не забыть. Ночь за окнами становилась прозрачней. Еще немного – и запоют первые птицы, готовясь встречать рассвет.

Но Клима не дождалась рассвета. Она уснула с очередной сметой в обнимку, подбив под голову одеяло и Тенькину ногу. Когда дыхание обды стало ровным и спокойным, колдуны сообща высвободили ногу и на цыпочках пошли к двери.

…Уже на пороге они встретили горничную.

- Не надо сегодня будить обду, – распорядилась Налина Делей. – Пусть выспится.

- А если сударыня обда будет ругаться? – опасливо переспросила горничная.

Тенька философски оглянулся назад.

- Непременно будет! Но не на тебя, а на нас.

С первыми лучами рассвета он заглянул к Валейке. Секретарь обды как раз пил горячий ромашковый отвар, чтобы проснуться и приступить к делам.

- Клима спит, – сообщил Тенька.

Валейка нахмурил брови.

- Караулы удвоить, тренировки отменить, чтобы не орали под окнами, с докладами и документами подойти позже, встречи и совещания перенести. Я ничего не упустил?

- Все верно, – кивнул Тенька. – Золотой ты человек, Валейка!

- В таком случае, я хочу…

- Воевать не пустим, даже не проси! Хватит с тебя одного подстреленного «воробушка».

Юноша недовольно насупился, но спорить не стал.

Снова оказавшись в коридоре, Тенька на мгновение прислонился спиной к косяку и устало прикрыл глаза. А потом зевнул во весь рот и направился к себе в лабораторию – отсыпаться.

Петля в несколько оборотов обвилась вокруг крепко вбитого в землю деревянного столба, и два десятка рук с силой потянули веревку на себя. Высокий расписной шатер поднялся с натужным скрипом, но встал крепко, лишь полотнища трепетали на открытом ветру, а на шпиле бликовало яркое весеннее солнце.

В эти дни летное поле было не узнать: на присыпанной песком земле вырастали шатры и палатки, между ними, как мосты, навешивались гирлянды из цветных лент и колдовских фонариков. Шум, гомон, столпотворение, запах вкусного от походных жаровен, драгоценные наряды вперемешку с потертыми рабочими куртками, воины обды, знатные вельможи, колдуны и воспитанники Института, которые в последнее время окончательно отбились от рук, перестали являться на учебу и шныряли везде, в равной степени помогая и мешая. Приготовления к грандиозному свадебному торжеству шли полным ходом, и уже сегодня в два часа дня сама обда засвидетельствует союз молодых перед высшими силами.

Самый лучший вид на летное поле открывался из верхних окон центрального крыла.

Лернэ приоткрыла убранные витражами ставни, и в маленькую уютную комнату ворвался веселый рокот грядущего праздника, сопровождаемый птичьим щебетом и ароматами еды.

- Тенечка, кто все эти люди? Герины друзья, которые пришли его поздравить?

- Подозреваю, Гера их тоже впервые видит, – хохотнул брат, высовывая наружу любопытный нос. – Это наша злокозненная обда так интересненько придумала: вас поженить и заодно уладить мелкие государственные дела. Вот Клима здесь точно знает всех, но ума не приложу, как это у нее получается.

- Ты тоже помнишь наизусть все свои вектора и таблицы, а их побольше, чем здесь народу… Ох, Тенечка…

- Так то – вектора! Лерка, ты чего закисла?

Лернэ одернула кружевные манжеты.

- Не пойму, как вести себя с незнакомыми гостями. Они почему-то пришли нас поздравить, а я даже не знаю их имен…

- Вот дурища! Нашла печаль. Улыбнулась каждому, да иди себе мимо. Они ведь не из-за любви к тебе пришли, а потому что Клима позвала.

- Но свадьба-то – моя…

- Ага, – согласился Тенька. – Такая вот у Климы интересненькая политика. Ты не волнуйся, Гера ей это уже высказал, и на следующей неделе вы с ним поедете к его родителям, и у них на деревне будет вторая свадьба, маленькая, для своих. Там ты точно будешь всех знать!

- Тенечка, а почему сразу нельзя поехать? Мы бы со своими, и Климушка тут – тоже со своими…

Брат фыркнул, сдувая со лба непослушную челку.

- Потому что все Климины гости делают вид, будто пришли на свадьбу именно к вам! А без тебя и Геры им будет трудно прикидываться. Давай, не кисни, нам еще одеть тебя надо. Показывай, где тут чего…

Красавица Лернэ только вздохнула, смиряясь с тем, что есть на свете вещи, которые она никогда не поймет. Например, Тенечкина наука и Климушкина политика.

- Говорил же, что сам меня оденешь, и помощница тебе не нужна. В платьях, мол, разбираешься.

- Разбираюсь, – честно кивнул Тенька. – Но больше в том, как их снимать. Да и платья обычно попроще были… Вот ты не знаешь, эту накидку надо в конце надевать или сразу после шнуровки, а потом пришлепнуть воротником-ожерельем?

Лернэ пожала плечами, и уже приготовилась встать, чтобы идти к двери и позвать кого-нибудь сведущего. Но тут дверь распахнулась сама, и на пороге явился Валейка. Он уже был наряжен по-праздничному, а из формы воспитанника остался лишь алый платок вокруг шеи. Многие выпускники политического продолжали носить такие платки за стенами Института.

- Тенька, какого смерча тебя нигде невозможно найти?! – сердито выпалил Валейка, без приглашения входя в комнату и дважды поворачивая ключ в замке.

Лернэ ойкнула, прикрыв накидкой недошнурованную часть платья.

- Зачем я тебе понадобился так злобно и срочно? – уточнил Тенька. – Или сейчас выяснится, что ты безответно влюблен в Лерку, а теперь, не в силах глядеть, как она выходит за другого, пришел, чтобы чего-нибудь натворить?

Лернэ тут же покраснела. Безответно влюблено в нее было почти все мужское население Института в большей или меньшей степени. Валейка смутился.

- А еще по глазам читаешь!

- Так не мысли же! У тебя в глазах дыбом все. Чего стряслось?

Валейка прошел к окну и плотно прикрыл ставни. Разговор обещал быть секретным. Впрочем, у Валейки теперь других не водилось.

- Ты знаешь, что Юрген Эр будет в числе гостей?

- Ну да. Гера его пригласил, Клима тоже была не против. Чего ему весь праздник взаперти сидеть?

- «Чего-чего», – передразнил Валейка. – А если он сбежит?

- Опираясь на тросточку?

Валейка поморщился.

- Последнюю неделю мне кажется, что он притворяется. Я видел его рану, сам недавно был ранен, и точно знаю: за месяц такое может зажить. Словом, прошу тебя во времяпраздника быть начеку. Если ты заметишь за Юргеном что-нибудь лишнее, попытайся пресечь и немедленно дай знать мне. Лернэ, ты тоже на всякий случай.

- Почему именно тебе? – полюбопытствовал Тенька. – Ты говорил с Климой?

- Говорил… – Валейка устало сел на свободный стул и признался: – Клима считает, что я зря беспокоюсь. И вот еще… о нашем с тобой разговоре ей лучше не знать.

- Интересненько это получается! Ты за спиной обды крутишь чего-то, а я тебя прикрывай?

- Не кручу! – Валейка посмотрел Теньке в глаза. – Мне не нравится этот сильф, а еще больше – идея позвать его на праздник почти без конвоя. Я не Клима, конечно, у меня нет ее интуиции, но зато есть образование по части разведки. Почти такое же, как у Юргена, кстати. Клима, Гера, даже Выля утверждают, что я зря возвожу теории заговора. Будто переучился и пересидел за бумажками, вот и мерещится невесть что. Я устаю, но не до такой степени, чтобы об тучу стукаться!

- А Климе и Гере с Вылей ты это все говорил?

Валейка понурился, и стало особенно видно, что ему всего шестнадцать лет.

- Почти. Я не стал упоминать про образование. А то они, летчики, опять бы решили, что я, «штабист», перед ними нос деру.

- Ну и дурака свалял, – сообщил Тенька. – Когда по делу, это не «нос деру», а «рабочие моменты». Вот чего бы ты им еще сказал?

- Что с точки зрения их военно-стратегической логики дело выглядит безупречным.

- Это чего значит?

- Всё против Юргена: он постоянно будет на виду, с едва вылеченной раной на ноге, без поддержки извне – его коллег в последнее время не видно поблизости. И охрана на свадьбе будет…

- Но?

- Но я бы на его месте рискнул. Хоть для того, чтобы взять реванш за прошлые поражения тайной канцелярии. Нас учили, что иногда надо поступать вопреки логике и здравому смыслу.

- Звучит стройно, – оценил Тенька.

- Но все мои доказательства, – продолжил Валейка, уже не тая ничего, – разбиваются о слова Климы. Она была у сильфа накануне, и тот поклялся ей, что не собирается устраивать побег.

- Климу трудно обмануть.

- Знаю, – вздохнул Валейка. – Но, Тенька, тебе не кажется, что она слишком привыкла к недопустимости вранья в ее присутствии? Может ли быть, чтобы обда ошиблась? Проглядела, прослушала?

- Чтобы подтвердить твою теорию о возможном побеге «воробушка»?

Валейка вскочил.

- Может, со стороны все выглядит попыткой подлога, но я в самом деле так думаю!

- Ты только не волнуйся, – посоветовал Тенька. – Давай для верности я схожу с тобой к Юргену и посмотрю ему в глаза. Мой дар обмануть еще сложнее, чем Климину интуицию. Только погоди, сперва закончу помогать Лерке одеваться.

- А я могу поговорить с Герой, – предложила Лернэ. – Пусть он отзовет свое приглашение, если это так важно.

- Я уже просил его, – махнул рукой Валейка. – Ни в какую. Говорит, это бесчестно. Вот когда у них из-под носа пленник сбежит, будет честно! Тенька, да что ты возишься! Вдевай шнурок вон в ту петлю, затягивай и снова вдевай. Потом накидку, а поверх всего – ожерелье.

Брат и сестра поглядели на неожиданного помощника с изумлением.

- Валейка, – осторожно переспросил колдун, – мне двадцать один год, я и то такого не знаю. А тебе шестнадцать, и где ты, да еще в Институте…

- Большей частью дома, – безо всякой задней мысли пояснил Валейка. – У меня четыре младших сестры, которые обожают наряды. А еще одногодницы постоянно нас пугали, как им тяжело приходится с платьями. В подробностях. Итак, мы, наконец, можем идти?

Как тягостно время, если ждешь чего-то важного, почти судьбоносного. Медленно проходит день, наступает ночь, и снова разгорается рассвет. Там, за запертой дверью, по коридорам бегают люди, суетятся, мечтая выкроить лишний час, а то и два. Юрген Эр с охотой отдал бы им все три, а то и пять, лишь бы проклятое солнце быстрее ползло по небу, отсчитывая мгновения до момента истины.

Семь шагов от кровати до окна.

Шестнадцать с половиной от окна до двери.

От двери до кровати – восемь, и все сначала.

Стук трости по каменному полу. Раненная нога на очень удобном этапе заживания: одинаково искренне можно уверять друзей и начальство о готовности к дальнейшей службе, а врагов – что еще ой, как болит, без опоры не ступить.

Когда Юрген узнал о грядущем свадебном торжестве, и что Гера посчитал долгом чести пригласить сильфа праздновать со всеми, то понял, что обязан хоть как-то использовать такой подарок судьбы. Мыслей о побеге поначалу не было: слишком хорошо стерегут, да и Клима наплюет на все чужие долги чести, если что-то заподозрит. Значит, можно лишь попытаться подать знак своим, хоть записку перебросить с теми сведениями, которые узнал.

Юрген долго лелеял мечту о записке. До тех пор, пока не сообразил, что обда хочет покрасоваться трофейным «воробушком» перед своими подданными в духе «он у меня совсем ручной, даже без клетки не улетает», и что из надзора будут только недоучки Зарина. Потом сквозняк нашептал слух, что коллеги из тайной канцелярии убрались восвояси, отчаявшись получить весточку от пленника. А окончательно склонило Юргена в сторону побега то, что праздник собрались проводить на летном поле. Том самом, посреди которого расположен сарай с заветными досками.

Задача казалась невыполнимой. Предстояло оставить с носом обду Принамкского края, которая сама врет как дышит, а другим соврать не дает. И тогда Юргену вспомнилось давнее семейное дело о его женитьбе на Дарьянэ. И мстительная старуха Фистерия Урь, и пыльные книги из библиотеки – справочники клятв и проклятий. Попытки сильфов понять и перенять то, что дарено обде высшими силами. Жалкие костыли по сравнению с природным талантом говорить нужные слова в нужный момент, но и такое могло бы помочь. Сможет ли обда увидеть ложь в речах другой «обды»? На памяти Юргена, такого не случалось и не могло случиться никогда, но он решил попробовать.

На его беду, ни одной формулы клятвы или проклятия в памяти не сохранилось. Но подобный справочник – книга не из самых редких, а в Институте обширнейшая библиотека, где со времен Ордена полно сильфийской литературы. Оставалось туда попасть и остаться в одиночестве.

В один из дней, совершая прогулку в сопровождении Зарина, сильф посетовал на скуку и осторожно спросил разрешения навестить библиотеку лично. Ведь одно дело, когда книги приносят тебе в комнату по заказу, и совсем иное – пару часов лично в них порыться. Юрген рассчитал верно: Зарин не скрывал своей любви к образованию и понимал такое рвение в других. Они пришли в библиотеку вдвоем и читали книги целых четыре часа. Когда Зарин предложил сильфу возвращаться обратно, ссылаясь на собственные неотложные дела, Юрген, которого уже тошнило от всевозможных брошюр и фолиантов, сделал вид, что едва-едва разогнал проклятую тоску, и совсем не хочет к себе в комнату прямо сейчас. В самом деле, не думает ли Зарин, что пленник убежит из библиотеки, где нет даже окон? Пусть бы запер его еще на часок-другой и шел по своим делам.

Хвала Небесам, Зарин не был ни обдой, ни колдуном, ни Валейкой, поэтому не заподозрил подвоха. Оставшись в одиночестве, Юрген развел бурные поиски и спустя всего сорок минут был вознагражден: нужный справочник нашелся даже в двух экземплярах. Сильф безжалостно содрал приметную обложку и вложил справочник в безобидный переплет какого-то трактата о фауне низовий Принамки. Так формулы клятв и проклятий вместе с парой-тройкой других книг оказались в его комнате, где можно было в одиночестве перечитывать их ночи напролет.

Разумеется, клясться и проклинать по-настоящему Юрген не собирался. Но на основе формул можно было составить фразы таким образом, как если бы их сказала настоящая обда. Это были даже не костыли, а костылищи. Строгие ответы на определенные вопросы, которые Клима могла бы ему задать. В большую политику с этим не пойдешь. А вот выдержать пятиминутную беседу стоило рискнуть.

В какой-то степени Юргену повезло, что прежде он не нанес Климе ни одного поражения. Обда в разговорах с ним была мила и беспечна. Но в последний момент все едва не пошло прахом.

Юрген не учел Валейку. Его настырность, назойливость, и профессиональную привычку везде совать нос, выискивая заговоры и подвохи. Юрген сам был таким в первые годы службы, от чего часто конфликтовал с родителями и заимел от сестры прозвище «тайноканцелярский синдром».

Валейка, чтоб его драли смерчи, наябедничал обде о своих подозрениях, и Клима явилась допрашивать пленника всерьез. Глядя в ее черные глаза, понимая и зная, на ЧТО способен этот взгляд, Юрген думал только об одном:

«Всеблагие Небеса! Не оставьте меня без защиты перед высшими силами! Как Земля и Вода помогают сейчас обде, так и вы помогите мне, Небеса!»

То ли его мольба на сквозняках долетела до Небес, то ли высшие силы в тот день помогали спустя рукава, то ли обда опять не выспалась и не пообедала – но ложь, составленная по формуле клятвы и сказанная в глаза, сошла за правду. Валейка был посрамлен, а Юрген едва удержался от того, чтобы изобразить себя оскорбленным в лучших чувствах – боялся переиграть.

Оставалось ждать.

И вот, до начала свадьбы всего несколько часов. Измученный ожиданием, сильф не мог ни читать, ни думать. Только считать шаги и молиться Небесам в беспроигрышном стиле Кости Липки: браня их на все корки и напоминая, что жизнь за родину отдаст.

Из окна Юрген не видел летное поле и сад. Только внутренний двор Института, где собирались наряженные гости. Совсем скоро он тоже спустится туда, и, волею Небес, все получится!..

Когда за спиной раздался щелчок ключа в замке, сильф невольно вздрогнул. Вроде рановато за ним пришли…

Но на пороге оказались не конвоиры от Зарина, а Тенька с ненавистным Валейкой. Юрген представил, как достает из-под кровати ночную вазу и надевает Климиному секретарю на голову. Стало легче.

- Обда Климэн обязала нас проверить чистоту твоих помыслов, – сказал Валейка по-принамкски. – Будь любезен, господин Юрген, посмотри в глаза сударю Артению и ответь на вопросы, которые он тебе задаст.

У Юргена внутри все оборвалось. Это было поражение, провал. Валейка все-таки нашел, как доказать свои подозрения. Тенька – колдун, он даже Климу с легкостью читает, ему плевать, что ты говоришь и какими формулами, сразу в мысли смотрит…

Или не в мысли?

«Он не может узнать, что я думаю. Только мои чувства. Но я могу испытывать их по любому поводу…»

Надо было обдумать это. Потянуть время.

- С чего бы обде Климэн отдавать такой приказ? Мы обо всем с нею договорились.

- Видимо, твои доводы ее не убедили, – вежливо развел руками Валейка.

«Врет же, – подумалось Юргену. – Климу все убедило, это он успокоиться не может. И если я сейчас откажусь, им нечего будет мне возразить. Хотя, мой отказ – тоже аргумент против меня. Лучше не рисковать…»

- Что ж, я бы предпочел, чтобы обда Климэн сказала мне это лично. Но я понимаю, сколько дел у нее сейчас. Нам предстоит еще много личных бесед, когда я смогу озвучить свое недовольство.

Валейка едва заметно дрогнул, но устоял.

«Далеко пойдет, паразит, – в который раз подумалось Юргену. – Так. Сосредоточиться. Не скрывать свои чувства. Не говорить лжи…»

- Я готов. Задавай вопросы, Тенька.

Глаза в глаза. Колдун стоит своей обды: если Климин взгляд сверлом буравит насквозь, то Тенька мягко и ненавязчиво просматривает изнутри. Как будто собеседник перед ним – прозрачный.

- Чего волнуешься? Не тебя ведь женят!

- Видел бы ты, как я на своей свадьбе волновался! Сейчас… страшновато, среди гостей много ведов, а я – «воробушек». Вдруг с кого-нибудь станется припомнить былое. Мне, как ты понимаешь, не хочется заполучить вторую рану.

- А эта зажила?

- Побаливает временами. Без трости ходить трудно. А почему все внезапно озаботились моим здоровьем?

- Ты понимаешь, почему.

«Смерчи!!! Ошибка. Нельзя было притворствовать!»

- Ну, конечно. Я понимаю. Все боятся, что я убегу. Тенька, глядя тебе в глаза, я клянусь, что не собираюсь убегать.

Колдун щурится, словно стараясь разглядеть мысли, которых не видит.

«Я не убегу, – старательно думает Юрген. – Совершенно точно не собираюсь бежать. Потому что я улечу».

…Едва они отошли от комнаты Юргена на достаточное расстояние, Валейка спросил:

- Что ты увидел?

Тенька пожал плечами.

- Волнуется. Больше, чем хочет показать. Рана у него и правда еще болит. Знает, что все ждут от него побега, но это ты слышал, он сам сказал. Когда говорит «не убегу», верит в это. Климу и Геру ты моими выводами точно не убедишь.

- А Вылю?

- Ее – тем более! Она с некоторых пор меня не выносит. Вместе со всеми выводами.

Валейка задумчиво посмотрел на носки своих ботинок.

- Тогда просто будь начеку. И я предупрежу всех, кого успею. Что бы сильф ни задумал – у него не получится!

На летном поле яблоку было негде упасть. Поверх желтого песка расстелился пестрый ковер гостей, шумный, подвижный, как воды реки в ветреную погоду. И только от ворот сада тянулась узкая пустая дорожка, по которой пройдет обда, а затем молодожены. Дорожка вела к центру поля, где соорудили маленькое передвижное капище: полукруг ив в кадках, вазоны ландышей с ромашками и замшелая каменная чаша, наполненная проточной водой. У капища толпились большей частью колдуны – их притягивало дыхание высших сил. Прочие гости с растущим нетерпением поглядывали на сад: во-первых, именно оттуда выйдут виновники торжества, а во-вторых в саду расположены накрытые столы для пиршества, к которым пока не пускали.

По обеим сторонам дорожки на специальных возвышениях стояли музыканты. Над полем, перекрывая шум, звучала чистая торжественная мелодия. Ветра подхватывали звуки музыки и уносили ввысь, раскачивая ленты, фонарики и флажки.

У самого подножия одного из возвышений стояли двое, угрюмые и сосредоточенные по сравнению с веселой толпой.

- Уцепись за сильфа, не смей выпускать его из виду, – приказывал Валейка. – Будет удирать – догоняй, хватай под локоток. Трещи что хочешь, но чтобы он никуда не мог дернуться.

- Как мне трещать, если он не захочет слушать и уйдет, – почти жалобно отвечала Гулька. Кружева с бантами на ее платье качались в такт словам.

- А мне плевать, хоть в любви признавайся, – зашипел Валейка. – Удерет – шкуру с тебя спущу!

- Почему я вечно должна следить за Юргеном? Он еще с зимы от меня бегает, а я ему разве трещала? И не нравлюсь я ему совсем, он любит свою мертвую жену, которая, надо сказать…

- Гулина, ты меня знаешь.

Гулька затихла, проглотив окончание фразы, и обреченно кивнула.

- Где он хоть? Я по такой толпище век пробегаю и не найду. Разве можно…

- Вон, смотри, возле ворот сада. Видишь, там еще Зарин стоит.

- Так если Зарин, может, я…

Валейка глянул так, что Гулька опять проглотила слова и тихо шмыгнула носом.

Толпа всколыхнулась – это в глубине сада показался женский силуэт. Но из ворот вышла не обда, а всего лишь Ристинка, вся красная, встрепанная, сердитая и тут же затерялась среди гостей.

Музыканты сменили тему, к духовым и струнным прибавились барабаны, забили медленный ритм, проникновенный до мурашек. И, наконец, на дорожку ступила обда.

В ней не было и следа той Климы, которая могла бы поздней ночью расплакаться на плече своего колдуна или тереть покрасневшие глаза, склоняясь над отчетами. Прямая спина, огонь в глазах, безупречно уложенные волосы, солнце ярко отсвечивает от медного кулона с формулой власти. Стать и достоинство. Она казалась сошедшей со старинных картин, но не выцветшей тенью былого, а живой, настоящей, продолжением величия давних лет. И только самые внимательные могли обратить внимание на маленькую деталь, которая отличала обду Климэн от портретов ее предшественников. На Климе не было диадемы власти.

Обда прошествовала до капища и развернулась в сторону сада. Музыкальная тема снова сменилась: флейты запели нежную историю любви. Из-под сени зеленеющих деревьев выступили двое.

Гера шел по-военному, почти чеканя шаг, и солнце играло на золотой отделке его мундира. Лернэ плыла рядом с ним легким розовым цветком и драгоценные камни на ее воротнике сияли подобно капелькам росы. Толпа притихла, завороженная красотой пары и счастьем, которое от них исходило.

Гера и Лернэ встали напротив Климы, почтительно склонив головы. Обда произнесла речь, упомянув, что отныне все пары в Принамкском крае будут жениться по прежнему обряду: на капищах, при помощи колдунов, а не у деревенских старост или, упасите высшие силы, в сильфийских венчательных беседках.

Клима погрузила горсти в каменную чашу и обрызгала молодоженов полыхнувшей зеленым водой. Летописцы торжественно внесли состоявшуюся церемонию в хроники. Затем обда ушла к гостям, а Гера и Лернэ остались на капище принимать поздравления.

Клима высмотрела в толпе Валейку и направилась к нему.

- Где Ристя? Ты заметил, куда она пошла?

- Последний раз я видел ее с северо-западной стороны, под голубыми фонариками. Клима, по поводу сильфа…

- Ничего не желаю слушать! – резко отмахнулась обда. – Сейчас мне нужна Ристя, которая больше не сможет от меня удрать!

Валейке осталось лишь беспомощно смотреть на ее спину.

Юрген был единственным среди гостей, кто смотрел не на молодоженов. Самым удобным было пробраться к сараю с досками во время церемонии, когда люди не смотрят по сторонам, но сделать это не удалось. Поначалу сильфа ошеломил преображенный вид летного поля, из присыпанной песком равнины превратившегося в сложный лабиринт из шатров, гостей, возвышений с музыкантами, жаровен и флажков. Юрген понял, что не может вспомнить, в какой части поля находится сарай. Его могли замаскировать шатром, что сводило шансы удачных поисков к нулю. Вдобавок мешал Зарин, который как присоединился к своим подчиненным у ворот сада, так стоял рядом, будто приклеенный. Начинать поиски сарая в такой компании было верхом глупости.

Потом смерчи принесли Гульку, от щебетания которой у Юргена еще с зимы начиналась головная боль. Радовало лишь то, что Зарину, по всей видимости, эта девица тоже действует на нервы: он отступил на пару шагов.

Юрген постарался сосредоточиться и обратить дело в свою пользу.

- Ах, Гулина, вы так интересно рассказываете! Не возражаете против совместной прогулки? Я, признаться, не ожидал такого преображения летного поля. Покажете мне, как тут нынче все устроено?

- О, разумеется, покажу, дорогой Юра, – Гулька мило захлопала ресницами и взяла его под руку, прижимаясь всем телом.

«Раз она так откровенно на меня вешается, на этом надо сыграть», – решил Юрген и прижался в ответ, заискивающе шепнув:

- Вы сегодня само очарование. Кружева необычайно освежают ваше чудесное личико.

- Ох, благодарю, – немного пораженно ответила Гулька, не ожидавшая такого напора. – Ваши слова так польстили мне, так вогнали в краску…

«Ни смерча ты не покраснела», – мрачно подумал Юрген и решил усилить эффект:

- Мне, право, хотелось бы остаться с вами наедине. Но, увы, я нынче со свитой.

Он многозначительно оглянулся на охранников и ущипнул девушку за локоток.

Гулька проследила за его взглядом, тихо ойкнула и оценила, что этот щипок и то, что за ним может последовать, через охранников станет достоянием всего Института и трех ближайших городов. Гулька любила сплетничать сама, а не становиться объектом сплетен.

- Милый Юра, я, право, смущена… Если вы настроены столь серьезно…

- О, милая Гуля, более чем!

- …В таком случае я постараюсь разрешить сей маленький конфуз. Зарин, подойди сюда! – перешла она на принамкский. – Будь добр, прикажи своим подчиненным позволить нам прогуляться наедине.

Зарин нахмурился и покачал головой. Гулька надула губки и молитвенно сложила ладони. Зарин покосился на Юргена, склонился к уху девушки и что-то прошептал. Гулька зашептала в ответ. Зарин изменился в лице и пожал плечами.

- Если только под твою ответственность…

- О какой еще ответственности идет речь? – раздался из-за спины Юргена твердый Вылин голос. – Прошу прощения, но Гулька и ответственность – вещи противоположные!

- О, сколько зависти, – пробурчала Гулька. – Ты с ласточкиных пор обожала изливать желчь. Не в твоей компетенции мешать мне уединяться с тем, с кем я хочу.

- Ошибаешься. Именно в моей. Так вот, в чем дело. Мне жаль, но уединение придется отложить до иных времен, а сейчас…

- Приказывать будешь солдатне на летном поле! – взвилась Гулька. – А я имею право…

Юрген огляделся. Девушки спорили, Зарин стоял между ними с полуоткрытым ртом – надеялся улучить момент затишья и вмешаться. Охраннички с интересом наблюдали за перепалкой. На сильфа никто не смотрел.

Гулька наклонилась к Вылиному уху и яростно зашептала:

- Умолкни, дура общипанная! У меня задание Валейки, а ты все портишь!

- А какого смерча Валейке понадобилось лишать сильфа охраны?! Он наоборот мне все уши прожужжал, что пленника надо стеречь всем миром!

- Юрген хочет со мной уединиться!

- Чтобы бахнуть по голове и удрать? Кто из нас дура общипанная? Все ждешь сильфа на белой доске?

- А ты у нас уже дождалась! Что, надрала тебе лохмы Тенькина невеста?

- Девочки! – отчаянно влез Зарин. – Довольно ссор! Вы позорите себя перед гостем!

- Кто еще кого позорит, – Гулька поджала губы. – Верно, Юрген… Ой, высшие силы, где он? Юрген!

- Об тучу стукнутые, куда вы смотрели?! – напустилась Выля на охранников. Те лишь виновато переглядывались. Зарин побледнел, чувствуя себя виноватым за всех.

Гульку зазнобило, ее кружева тряслись.

- Что же теперь делать?..

- А твои куриные мозги бессильны понять? – съязвила Выля и топнула ногой. – Бегом искать Валейку!

Валейка пытался представить, как поступил бы на месте Юргена. Попытка побега не вызывает сомнений, но каким образом? Перелезть через забор и бежать к лесу? Глупо, особенно, если нога и правда болит. Прорваться к воротам и украсть у коновязи лошадь? Сильфы плохо ездят верхом. Взять доску с подставки? Но подставка в холле у всех на виду, закрыть двери дело пары секунд. Слишком большой риск.

Валейка дежурно окинул взглядом толпу и обомлел: шагах в двадцати от него мимо шатров шел Юрген, а рядом не было ни Гульки, ни охраны.

«Увальни!!!» – подумал Валейка и бросился сильфу наперерез.

- Чудесная погода, господин Юрген! Куда вы так спешите?

- О, сударь, как вас там, Валейка? Весьма рад увидеться. Что вы, какая спешка, я гуляю, осматриваю окрестности. Здесь так красиво все устроили…

- А где же ваши сопровождающие? Они могли бы провести для вас подробную экскурсию.

- Как, разве их нет? – сильф изобразил искреннее недоумение. – Я полагал, они повсюду следуют за мной тайно, деликатно не желая отвлекать от созерцания красот праздника.

Валейке захотелось скрипнуть зубами.

- Что ж, возможно. Тогда считаю долгом чести провести для вас экскурсию лично.

- О, не стоит так утруждаться, у вас наверняка куча дел.

- Вы такой важный гость, дела подождут.

На них налетел запыхавшийся Зарин и, увидев Юргена, испустил такой вздох облегчения, что Валейке стало окончательно ясно: прозевали. Трижды увальни!

- Дела не могут ждать, – сказал Юрген с учтивой улыбкой. – Зарин, ты согласен со мной?

- В чем?

- Что дела не могут ждать, – повторил сильф по-принамкски. – Я предлагаю отнестись к сударю Валейке и его нелегкой должности с пониманием. И не задерживать его по пустякам. Зарин, ты не против показать мне праздничный лагерь?

- А я говорю господину Юргену, – с нажимом произнес Валейка, – что время терпит, и я в состоянии составить ему компанию.

- Всеблагие Небеса, – всплеснул руками сильф. – Между вами чувствуется напряжение и какая-то недосказанность, в которую я, как личность посторонняя, не хочу встревать. Большой вежливостью с моей стороны будет вас оставить, не так ли, Зарин?

- Да чего я-то, – Зарин попятился. – Мне вообще… обду Климэн надо найти. Сами тут…

«…Плетите свои интриги» повисло в воздухе: Зарин поспешил ретироваться.

Клима тем временем тоже была далека от того, чтобы наслаждаться праздником. Она зажала Ристинку в угол у полотняных стенок шатров и не собиралась отпускать.

- Ты хочешь блага для Принамкского края?

- Я…

- Не это ли предел твоих мечтаний: уехать отсюда подальше на Холмы, не прерывая связи с родиной, не оставаясь вне закона и принося пользу?

- Но почему для этого я должна выходить замуж?!

- А разве плох жених? Богат, знатен, красив, прекрасно воспитан, не стар, тебя любит. Где ты отыщешь другого такого? И не говори, что сама к нему равнодушна. Иначе бы уперлась рогом не сейчас, а год назад, когда он дарил тебе первые подарки. Нет, тогда ты отнеслась к нему, как к легкому увлечению, несерьезному и ненастоящему. А теперь внезапно прозрела, что будешь выдана замуж на самом деле и устроила плач по покойнику. Ты хоть помнишь, как выглядел твой первый жених?

Ристинка кусала губы и сглатывала слезы. Обда уже раскрыла рот для решающей фразы, когда ее тронули за плечо.

- Клима! – воскликнул Зарин. – Насилу тебя нашел. Тут такое дело…

- Какого смерча тебя принесло! – рявкнула обда. – Мешаешь, головы у тебя нет!

Ристинка улучила момент и бегом бросилась прочь, проскользнув у Зарина под локтем. Клима сверкнула глазами на нерадивого подданного и бросилась догонять.

Зарин поглядел ей вслед, с усилием сглатывая в горле горький ком из обиды, стыда и злости. Куда идти теперь? Снова к Юргену и Валейке, рискуя стать пешкой в очередной малопонятной интриге? К Выле с Гулькой, которые готовы вцепиться друг дружке в прически из-за каких-то институтских обид? Гера с молодой женой окружен поздравляющими, им сейчас ни до чего.

«Тенька, – подумалось Зарину. – Вот кто не станет орать и притворяться. У него запросто можно спросить совета».

Поначалу найти колдуна оказалось нелегкой задачей. Каждый его «только что здесь видел» и «совершенно не помнил», куда «сударь Артений» подевался дальше. Опросив более пятидесяти гостей, Зарин добрался до стены Института и услышал доносящиеся из нижнего окна крики:

- Интересненько это ты придумала! А сразу на шею сесть и ножки свесить?!

- Ты не понимать меня никогда! Фу-фау! Малытука!

- Ши-шай, Айлаша! Какой крокозябры я постоянно должен доказывать!

- А ты уходить и не терпеть меня в этот случай! Зачем звать, если нет любовь?!

- Да есть любовь! Другую на твоем месте я бы знаешь, куда послал?..

- Ай-ной! Так есть другая?! Хра! Я не быть твой девушка никогда!..

Зарин послушал-послушал и ушел.

Юргену казалось, он начал понимать, в какую сторону надо идти. Всеми правдами и неправдами улизнув от Валейки, сильф уже не прогуливался, а почти бежал через толпу, пригибаясь и кляня одновременно собственную природу за слишком высокий рост и человеческую за слишком низкий.

Спина Зарина возникла на пути так внезапно, что Юрген, не успев затормозить, врезался в него на полной скорости и едва не сбил с ног. Упреждая ожидаемый вопрос «А куда это ты так спешишь без охраны?», сильф отступил на шаг, чтобы не успели схватить за руку, и выпалил:

- Ты не видел Валейку? Не могу его найти! Он выглядел таким взволнованным, когда мы расстались, и я крепко встревожен. Зарин, будь другом, помоги мне в поисках: ты иди в правую сторону, а я поищу слева!

И, пока Климин воздыхатель не успел опомниться и возразить, опрометью ринулся дальше, с профессиональным тщанием запутывая следы в толпе.

- …Ты трижды дура! – выговаривал Валейка Гульке.

- Да почему я, не эта курица Выля? – всхлипывала та.

- Потому что Выля была права! Он нарочно с помощью тебя пытался отделаться от охраны! Щипнул, а ты и растеклась! Где теперь его искать?!

- Ты тоже упустил…

- Если бы прежде вы не хлопали ушами… Ступай искать! И без Юргена не смей попадаться мне на глаза!

Гулька удалилась, оскорбленно шмыгая носом. Валейка стиснул рукоять сабли, которую велел принести себе сразу после того, как Юрген удрал от него. Без оружия на этом празднике теперь точно не обойтись…

- Валейка! Ты опять за свое?!

Если Гульке мог выговаривать он сам, то Выля, несмотря на должности и чины, имела полное право ругать его. Слишком много между ними было, начиная с первых дней в тайной организации, когда Выля открывала ему истинную историю обд, и заканчивая днем взятия Института, когда она тащила его на своем плече раненного, называла штабистом и бранила за глупость.

- Если сильф решит бежать, мне придется его как-то задерживать!

- Опять сабелькой помахать решил? – Выля была взволнована и сердита. – Отдай немедленно, вояка непризнанный! Беги лучше на поиски Климы, дело нешуточное.

- Нет уж! Поимка сильфийских агентов – это мое дело, которому я учился столько лет! И вы, летчики, которые кроме поля и сарая с досками…

- Ну, ну! – фальшиво подбодрила Выля. – Договаривай про нас, недалеких!

Но Валейке резко расхотелось спорить.

- А что если он подбирается к сараю? Точно, все сходится! Его обнаружили у сарая с самого начала, и теперь он по-прежнему стремится туда попасть! Там ведь все доски – сильфийские, наши. Какой трофей! Выля, понимаешь?

- Пока не очень, – нахмурилась та. – Кто подбирается к сараю? Юрген?

- Конечно! Бежим туда!

- Погоди, не сходится! Там же сигнализация, замок висячий! Как он попадет внутрь?

- Если бы у меня было столько времени на обдумывание плана, – сказал Валейка уже на бегу, – я бы точно предусмотрел, как справиться с замком!

Небеса помогли Юргену обмануть обду и ее колдуна, но высшие силы тоже не дремали, постоянно подкидывая на пути нежелательных знакомых. Так, в небольшой палатке, куда сильф заскочил перевести дух, обнаружилась заплаканная Ристинка.

- Не смей говорить мне про него! – выкрикнула девушка Юргену в лицо.

- Ни слова, – пообещал Юрген, даже не уточняя, о ком идет речь.

Ристя умолкла и окинула сильфа подозрительным взглядом.

- С чего это ты такой сговорчивый? И один… Тоже от кого-то прячешься?

- Конечно, прячусь! – с независимым видом кивнул Юрген. – От Гульки. Вконец меня заболтала, сил нет!

Девушка понимающе вздохнула, выражение ее лица смягчилось.

- А я – от Климы… Она не проходила поблизости?

- Не видел. Она вроде бы на другом конце поля, ты можешь высунуть нос, – «и оставить меня в одиночестве!»

- Боюсь, – призналась Ристя. – Ты можешь прогуляться со мной немного? При тебе она точно не посмела бы…

- Сударыня Ристинида, я не думаю, что…

- Хотя бы до сарая с досками! – моляще проговорила девушка.

Юргену тут же захотелось ее расцеловать.

- Хорошо, но если только до сарая.

Они вышли из палатки рука об руку и заскользили через толпу. Юргену хотелось бы идти быстрее, но он опасался спугнуть нежданную удачу. Ристинка, наоборот, с удовольствием шла бы как можно медленней, но ей не хотелось раздражать сильфа, и так едва согласившегося на компанию. В итоге скорость выходила вполне приемлемая.

…Они увидели своих преследователей одновременно: Ристя высмотрела белое Климино платье с алой накидкой, а Юрген сперва заметил издалека Гульку, потом Зарина, а оглянувшись назад, встретился взглядом с Валейкой и Вылей. Но тогда же он разглядел заветный сарай, полускрытый пестрой палаткой.

Мешкать было нельзя. Момент истины наступил.

Сильф бросил трость, оттолкнул ничего не понимающую Ристинку, в несколько прыжков достиг сарая и стремительно развел руки в стороны, призывая ветер.

Сильнейший порыв разметал ветхие бревнышки в разные стороны. Над летным полем громогласно взвыла сигнализация. Юрген уже не смотрел, близко ли враги. Он видел доски. Несколько знакомых, привычных, даже в хорошем состоянии. Остальные – чуждые, непонятные, лишенные благодати Небес. Он схватил такую доску подмышку и вскочил на сильфийскую, свободной рукой защелкивая крепления. Перед глазами мазнула сабля, Юрген подпрыгнул, выкручивая Валейке запястье, перехватил рукоять и резко взмыл на высоту, где так удачно проплывало крупное, единственное на все небо облако.

Ветер гнал облако на север, в сторону Холмов. Юрген счел это знаком. Да, туда лететь дальше и труднее, но никто не ждет от него такого шага. Даже Валейка помнит, как он пытался улететь на юг. Пусть поищут теперь на юге!

Начинала болеть нога, трофейные доска и сабля оттягивали руки. Ничего. Главное, что ветер попутный, сквозняки в лицо, а кругом небо и свобода.

- Получилось! – Юрген хотел крикнуть это во весь голос, но изо рта вырвался только хриплый шепот.

Выше всех облаков, быстрее любого ветра. Оставляя погоню далеко позади.

«Холмы еще живы, обда Климэн. И Холмы никогда не будут от тебя зависеть!»

====== Глава 14. Цена жестокости ======

И только совесть с каждым днем страшней

Беснуется: великой хочет дани.

Закрыв лицо, я отвечала ей...

Но больше нет ни слез, ни оправданий.

А. Ахматова

Институт тих и безмятежен. Его стены еще не знают ни взрывов, ни войн, а с арки главных ворот еще не сброшен в талую грязь красно-зелено-желтый орденский триколор. Все это будет много лет спустя, а сейчас в классных комнатах идут занятия, в небо над летным полем поднимаются старые сильфийские доски с поржавленными креплениями. Как и сто лет назад, в белизне коридоров парят под лучами солнца невесомые пылинки.

Но вот один из лучей всколыхнулся, изменил направление, на миг блеснув не так, как ему предназначено от природы. Словно поколдовал кто-то.

Череда лучей исказилась, обрисовывая силуэт невидимки. До появления здесь Теньки больше пятнадцати лет, да и человек, неслышно скользящий по коридору, давно оставил пору юношества. Мягкие, но тяжелые шаги были шагами взрослого, а между лучей вырисовывался крупный силуэт. У этого колдуна не водилось при себе еще не изобретенной взрывчатки, но искусство прятаться с помощью своего дара он освоил в совершенстве.

Шаги приблизились к библиотеке. Незримая рука взялась за кованую ручку, и дверь медленно, без единого скрипа приоткрылась. Колдун мысленно порадовался, что в Институте так хорошо следят за состоянием дверных петель, и быстро проскользнул внутрь.

Орден заботился о том, чтобы юные последователи много читали. Поэтому книг в Институтской библиотеке было даже больше положенного. Ряды высоких, битком набитых шкафов тянулись на сколько хватало глаз и таяли в полумраке. На полках, что были пониже и поближе ко входу, царил образцово-показательный порядок: тома корешок к корешку, расставлены по темам и скрупулезно занесены в общий каталог. А вот у самого потолка и на дальних шкафах книги стояли как придется, перепутанные, пыльные и давно не клееные.

«Вся суть Ордена, – с неприязнью подумал колдун, идя вдоль шкафов. – На виду мнимая благопристойность, а зайдешь дальше положенного, оторопь берет. Разве можно так хранить книги?! Впрочем, сейчас мне это на руку…»

Он нарочно дошел до самого дальнего шкафа и поднялся на самую высокую стремянку, морща невидимый нос. В последнюю минуту одолели сомнения: а не зря ли все? Сумеет ли она найти? Какова вероятность, что спустя десятилетие она придет на это самое место и тоже влезет на стремянку?

«Нет, нельзя так думать, – оборвал он себя. – Долой сомнения, ее приведут сюда высшие силы. Все получится».

Да и нет иного выхода. Не тащить же бесценные бумаги через границу, когда орденские ищейки вот-вот сядут ему на хвост. Хорошо было убеждать Цвилю на капище, что с ним ничего не случится…

Сердце болезненно заныло в груди. Как там Цвиля? Справилась ли? Сумела ли отвести подозрения от себя и ребенка? И насколько верным было принятое ею решение?

Колдун достал из-за пазухи тугой неприметный сверток. Раздумывал некоторое время.

«Нельзя оставлять в таком виде. Может привлечь внимание».

Он размотал плотную ткань и бережно положил в самый дальний угол полки стопку старых бумаг, перевязанных синей Цвилиной лентой, которую та подарила на прощание. Чуяла ли, что они больше не увидятся? Как знать, сколько ей доступно теперь…

Надежно замаскировав свое сокровище другими книгами, колдун еле слышно выдохнул. Его дело выполнено, а на все прочее воля высших сил. Описание обд и их дара спрятано здесь, а медный кулон глубоко зарыт в саду, под кустом красной сирени. Колдун поостерегся доверять такую реликвию библиотеке.

Он спустился со стремянки, ощущая внутри все то же усталое, но твердое спокойствие. Теперь – хоть смерть и мука. Жаль только, он не увидит, как стопки бумаг коснутся тонкие девичьи ручки, перевернут первый листок. Он бы не задумываясь отдал весь остаток жизни, чтобы снова поцеловать эти ручки – но не младенческие, а уже взрослые, набравшиеся силы удержать Принамкский край.

Руки новой обды.

«Только бы Цвиля справилась… Успела, смогла…»

Колдун присел на низкую библиотечную скамейку, набираясь сил. Ему предстоял долгий путь через орденские земли, разрушенный Гарлей, села и дремучие леса, где придется запутывать следы, отводить любые подозрения от крошечной деревеньки под Рогульной крепостью. А далее, если повезет, он вернется в родные края, где на западной стороне горизонта видны верхушки гор. Опушкинск, Рыжая крепость – сладкие названия, в них звучат детство и юность. Отец, мать, могила прадеда, и, конечно же, бабушка с ее чудесным «ларчиком», полным древних секретов. Таких же древних, как род, к которому все они принадлежат.

Сидя на скамейке, колдун был мыслями там, у гор. Он представлял, как входит в светлую бабушкину комнату, убранную по-старинному, и, возвращая в ларец крохотный овальный портретик, говорит, что скитания не были напрасны. Он нашел, докричался, провел обряд – сделал то, о чем всю жизнь грезили отец, дед и прадед. То, что много тысяч лет назад сделал первый в их роду, заложив на равнине, посреди войны и смуты, капище высших сил.

Колдун наслаждался тишиной и осознанием совершенного дела.

…Он не дойдет до гор и даже до ведской границы. На окраине Гарлея его настигнут орденцы. Он будет отбиваться до последних сил, но окажется схвачен. Его спросят, не собирал ли он сведения для крупного ведского наступления, а он рассмеется им в лицо, считая сбор сведений сущей ерундой по сравнению с тем, что ему удалось совершить, но о чем его никогда не догадаются спрашивать. Орденцы будут иного мнения, продолжая спрашивать о «ерунде» вновь и вновь, пока однажды, в бреду пыток из него не вырвутся два заветных слова:

«Обда вернулась!»

Потом случится еще тысяча допросов, куда более серьезных, чем прежние. От боли он немного сойдет с ума, утратит способность колдовать, но так и не выдаст ни имени Цвили, ни названия деревни, где она живет.

Он окажется в Институте второй раз в жизни. Но теперь увидит не библиотеку, а темное нутро тесной подвальной комнаты. Погаснет огонек единственной свечи. Допросы кончатся, придут забвение, голод и жажда. Долгое время в нем будут поддерживать жизнь горячие, лихорадочные мысли о доме, родных, бабушкином ларце, Цвиле и, особенно – новой обде. Ему пригрезится, что он стоит рядом с ней на балконе Гарлейского дворца, и ветер треплет золотые знамена с алыми полосами. У обды будет лицо Цвили. Или матери. Она коснется его руки…

Он умрет, судорожно сжав в пальцах восковой огарок, и будет тлеть долгие одиннадцать лет.

А потом его мечта сбудется: рука юной обды возьмет огарок из костяной хватки скелета, слегка мазнув по нему кончиками пальцев. В подвал ворвется грохочущий тяжеловик, и обда вырвется на волю, потому что на ее стороне друзья, союзники и высшие силы.

Орденская разведчица по имени Наргелиса Тим распорядится предать истлевшие кости земле и воде. Она закроется в своем кабинете, ярче разожжет сильфийские лампы и примется перебирать старые листы давнишних допросов. Она пожалеет, что сама в те времена лишь училась в Институте, ничего не зная о тайном узнике. И представит, какие бы вопросы задала сама. Многое можно спросить теперь, когда в ее руках бумаги, портретик и знание, кем на самом деле оказалась новая обда Принамкского края…

Клима проснулась и долго смотрела в темный потолок. Перед глазами все еще стояло лицо Наргелисы, разбирающей бумаги.

- Так значит, – прошептала обда, – это твоей синейлентой были перевязаны мои бумаги, мамочка?..

Окружающий мир горел и расплывался, жестоко дергало раненую ногу – так она мстила за четверо с лишним суток полета на большой высоте, без куртки и утепленных штанов, без нормальных ботинок, с тяжелыми трофеями в руках…

«Получается, я больше не лечу? – вяло подумал Юрген. – Но тогда что со мной? Где я? Все-таки упал с доски и медленно развеиваюсь в какой-нибудь принамкской канаве? Но тогда почему так мягко и жарко?..»

Он с трудом открыл глаза и увидел над собой высокий белый потолок.

«Такой же, как в наших усадьбах!» – мелькнула первая радостная мысль.

Ее догнала вторая, паническая:

«Или как в Институте. Смерчи, неужели все было зря?!»

За изголовьем шевельнулись сквозняки.

- Он очнулся!

Сказано было по-сильфийски. Юрген сощурился и увидел над собой миловидное личико в обрамлении темно-пепельных кудряшек. Сильфида. Причем не старше Рафуши.

- Вы слышите меня? – заботливо спросила обладательница личика. – Как вы себя чувствуете?

- Бывало и лучше, – честно ответил Юрген. – Где я?

- У нас дома. Вы совсем ничего не помните?

Сильф слабо мотнул головой. Последние воспоминания путались, мешались с бредом, наползали одно на другое. То ли он летел… то ли брел… то ли падал…

- Вы постучались к нам в дверь поздно вечером, – тут же принялась рассказывать девочка. – Чудо, что вы сумели отыскать нашу усадьбу – масла в лампе над порогом было совсем мало, и свет получался тусклый. Вы вошли, сказали про какую-то липку и тут же рухнули без чувств. Мамочка так перепугалась! Тоже едва не упала рядом с вами. А папочка сразу сказал: надо лететь в тайную канцелярию.

- Туда сообщили? – Юрген попытался приподняться, но голова кружилась. – Липке… то есть, Костэну Лэю из четырнадцатого корпуса сказали, что я прилетел?

- Да-да, – закивала девочка, – Костэн Лэй. Ой, вы лежите, лежите. Утром папочка слетал в тайную канцелярию, и они вернулись сюда вместе. Господин Костэн забрал ваши вещи, просил заботиться о вас и сообщить, едва вы очнетесь. Оказалось, он живет в пятнадцати минутах лету отсюда. Папочка уже отправился к нему. Вы не засыпайте, господин Костэн через полчаса будет здесь.

Все эти события с трудом укладывались у Юргена в голове.

- Утром… пятнадцать минут лету… Небеса, сколько же я здесь валяюсь?

Девочка обстоятельно сосчитала на пальцах.

- Сегодня уже пятый день. Вы были очень плохи, даже кончик носа просвечивал. Но теперь вы непременно встанете на крыло. Неделя-другая, и…

- Неделя?!! – Юрген все-таки подскочил, и нога услужливо взорвалась болью. – Пять и четыре, а то и все шесть, Небеса знают, сколько я летел… Получается, со свадьбы прошло не менее девяти дней! Где Костэн Лэй, он немедленно мне нужен!

- Сейчас прилетит, – повторила девочка, опасливо тараща прозрачно-оранжевые глаза. – Вам лучше не двигаться, а то опять откроется рана. Хотите, я принесу вам поесть?

Больше всего на свете Юргену хотелось двух вещей: встать сию же минуту и обратить время вспять на девять дней. Клима не будет ждать, пока один застуженный и хромой «воробушек» доберется до родины и передаст начальству трофеи, в том числе сведения о дате нападения на Орден, которую за неумеренную плату сообщат наиблагороднейшему. Клима просто сдвинет наступление и начнет форсировать Принамку не в конце весны, а прямо сейчас. Если уже не начала, в очередной раз спутав сильфийские планы.

…К тому времени, как на пороге явился непривычно запыхавшийся Костя Липка, Юргена все-таки уговорили перекусить, и о невеселых перспективах большой политики он размышлял с миской бульона на коленях, компрессом на многострадальной ноге и мокрым полотенцем вокруг разгоряченного лба. В бульоне среди масляных островков плавали иголочки мелко нашинкованного укропа, компресс утолял боль, а полотенце несло прохладу и ясность мыслей, так что молодого агента уже не тянуло вскочить и лететь неведомо куда.

- Ну и навел же ты у нас смерчу! – поприветствовал бывшего стажера Костэн Лэй. – Тут полным ходом разрабатывается операция по твоему вызволению или хотя бы выкупу за деньги, полученные от наиблагороднейшего в обмен на сведения о наступлении обды, а ты внезапно объявляешься на окраине страны, полуживой, с двумя трофейными досками и одной трофейной саблей. Ни слова не говоришь и вырубаешься почти на неделю, оставляя всю канцелярию с веером загадок. В итоге полевые разведчики не спят, составляя отчеты и пояснения к отчетам, какими соображениями о досках ты делился со спутниками в последний раз. В ученом доме лучшие умы отечества сутки напролет ломают головы над тем, какие силы небесные позволили тебе дотянуть сюда на доске сорокалетней давности, и какая крокозябра сколотила вторую доску, да возможно ли вообще на ней летать. Не спят секретари, готовя бумаги о представлении тебя к награде и переведении в пятнадцатый корпус, потому что свой экзамен ты хоть и провалил, но выдержал с блеском. Не спит высшее начальство тайной канцелярии, собирая разведданные. Не спит даже верховный Амадим, которому докладываются все перечисленные, кроме секретарей. Наконец, не сплю я, с минуты на минуту ожидая, когда ты очнешься и скажешь хоть что-нибудь. И только ты до сих пор преспокойно дрых. Теперь выкладывай все!

Слова застряли у Юргена в горле, он смешался, не зная, с чего начать, когда время уже упущено. Наконец, собрался с духом и выпалил главное:

- Мы опоздали!..

Едва прочитанное письмо полетело в жаркий огонь камина.

- Они опоздали!

Сегодня наиблагороднейшему исполнилось сорок девять лет. Еще год назад по этому случаю устроили бы недельное гуляние на весь Мавин-Тэлэй, но нынче о дне рождения некогда было даже помнить.

Огонь бесстрастно лизал бумагу, покрытую завитками темно-зеленых укропных чернил.

«…Выполняя союзнические обязательства…»

Союзнички, как же. Такую цену заломили за пару строчек, что пришлось опустошить последние сундуки.

«…Доводим до сведения, что численность досколетчиков обды…»

Они бы еще в середине будущего лета это прислали, смерч дери! Обда начала форсировать Принамку две недели назад, а сильфы спохватились только теперь.

«…Сожалеем, что ранее мы не могли…»

Сожалеть смеют. Наиблагороднейший не верил ни единому слову. Возможно, четыре года назад он бы купился. Но не теперь. После исчезновения Лавьяса Даренталы, после того, как открылось, что «воробушки» тайно заключали с обдой союзнические договоры и продавали доски новейших моделей, которые теперь она пустила в дело. Глава Ордена не верил в бредни и отговорки про загадочного колдуна – почти фольклорного персонажа – якобы создавшего собственную модель досок, устойчивых к влаге и ветру. На что сильфы надеются, столь топорно пытаясь скрыть собственные делишки?

Вековой союз распался в тот день, когда сильфийская девчонка, удрав с обдой из Института на ворованном тяжеловике, сумела добраться до своих. А все, что было после – лишь попытки вытащить последние ценности из развалин.

Наиблагороднейший слишком хорошо знал, как приходят к власти. Оступившихся противников убивают, выпалывают с корнем, как поступили когда-то с Жавраном Аром. А его уцелевшая дочь, кстати, не последняя сошка в свите Климэн Ченары, и разверзнись небо, если она не захочет отомстить за гибель отца.

Наиблагороднейший слышал, что Артасий Сефинтопала присягнул обде на крови, оставшись живым. И понимал – с ним самим такого не будет. Климэн Ченара – змеюка, пригретая у сердца Ордена. Она не простит преследований, наемных убийц, наконец, самого свержения обды пятьсот лет назад. Она растопчет их, сожрет с потрохами, а остатки бросит на добивание сильфам.

И вот, последние дни, когда наиблагороднейший еще мог что-то изменить, отдав нужный приказ флоту, были упущены по милости «воробушков». На Принамке идет бой, гарнизон прибрежного города Мятезуч, усиленный войсками из Голубой Пущи, выполняет приказ стоять насмерть. В камине догорает последнее сильфийское письмо. Страшное слово «крах» сделалось почти осязаемым.

«Высшие силы, а ведь мне всего сорок девять…»

Из этих сорока девяти он был наиблагороднейшим лишь пять лет. Сумел подсидеть прежнего главу Ордена год спустя после смерти Жаврана Ара – самого серьезного соперника из всех. И готовился к долгому правлению, почти беззаботной жизни. Структура Ордена была прочна, идеалы – вечны, Институт год от года пестовал новых последователей, благородные господа надежно управляли провинциями, веды в Гарлее не слишком заедали, сильфы исправно создавали видимость добрых отношений. Прежний наиблагороднейший при таком раскладе дожил до ста восьми лет – благо, сильфийская родословная позволяла. И преемник собирался жить не меньше.

А теперь дата его смерти определена днем взятия Мавин-Тэлэя. И с началом форсирования Принамки ни одна собака в городе уже не сомневается, что этот день рано или поздно настанет.

Во времена прежних обд столица Ордена была лишь крохотным торговым городком у границ Голубой Пущи. Но лет триста назад, когда Принамкский край окончательно разделился на две части, тогдашний наиблагороднейший поместил в Мавин-Тэлэе свою резиденцию. А там, где живет власть, вырастает столица.

Город был отстроен на сильфийский манер – широкие улицы, обилие белоколонных зданий с плоскими крышами, кованые ограды и крошечные палисадники. Стен не было никогда, и теперь они наспех возводились поверх земляных валов. Наиблагороднейший родился и вырос в Мавин-Тэлэе. Его трясло при мысли, что война приблизилась к родному городу на расстояние трех дней полета. В редкие минуты отдыха он не мог спать спокойно. Мерещились взрывы, кровавая резня, казни и, самое главное, обда. Наиблагороднейший никогда не видел Климэн Ченару наяву. Но во снах она являлась как живая, с оскаленными клыками, молниями из глаз, держа в одной руке зазубренную плеть с ошметками мяса благородных господ, а в другой – топор палача. Она всегда была скора на расправу, и наиблагороднейший просыпался в поту, долго приходил в себя и пил шестьдесят капель укропной настойки. Он пропах укропом и спиртом, его сторонились собственные подданные, от которых порой несло даже больше. Уже год орденская верхушка жила в страхе и смятении. Хорошо было ведам не признавать обду! Для них она была всего лишь сказочкой о прежних добрых временах. Для орденцев ожил ночной кошмар, о котором страшно упомянуть вслух.

Письмо догорело, и огненный язык слизал остатки с черного полена.

Наиблагороднейший заставил себя отвернуться от камина и машинально огладил короткую светлую бороду. Разгоряченные щеки охладил металл тяжелых фамильных перстней. Три золотых и один железный. Говорят, был выкован из наконечника копья, на которое подняли последнюю обду. Жечь огнем бы сейчас такую память, да не сгорит.

Нажатием скрытой пружины один из золотых перстней превращался в ключ от потайного сейфа. Там хранились два величайших богатства: деньги и история. Огромная шкатулка, полная отборнейших крупных жемчужин, и пухлая книжица в деревянном переплете, с желтыми от времени, истрепанными страницами. Никто, кроме глав Ордена, не имел права их прочесть. Пятьсот лет назад неизвестный хронист подробно и без прикрас описал круглым почерком подробности начала заговора, а затем взятия Гарлея, гибели обды и побега ее последних сторонников в леса Голубой Пущи, а оттуда – к горам. Эти записи слишком сильно отличались от того, что написано в институтских учебниках. Скорей уж, они походили на творящееся теперь.

Наиблагороднейший бегло пролистнул записи. Вспомнил, как впервые взял драгоценную книгу в руки, и три ночи не мог заснуть от потрясения, хотя давно уже догадывался, что в той давней истории не все гладко. Взять, например, большое восстание под предводительством Кейрана и Климэн. Если бы не их гибель, Ордену уже тогда пришел конец. А если бы вместе с ними погиб их сын, веды могли остаться без последней надежды и сложить оружие. Что толку им во внуке обды, хроники замалчивали. Наверное, писарь сам не знал. Но даже сейчас наиблагороднейший отдал бы всю шкатулку жемчуга и остатки казны в придачу, чтобы заполучить нынешнего потомка обды. Ведь он наверняка где-то есть. Вдруг именно из-за него Орден бессилен победить в войне?

Но потомка не вычислили даже лучшие умы разведки, и жемчуг отдавать не за что. Поэтому мерцающие горошины были пересыпаны в мешок и надежно закреплены на поясе. Настали времена, когда с богатством лучше не расставаться ни на минуту. Глупо сидеть тут, ожидая обду и смерть. Остается возможность бежать в Голубую Пущу, а оттуда к морю, на остров Аталихан, и затеряться навсегда среди корабелов и торговцев рыбой.

Наиблагороднейший долго смотрел на древний деревянный переплет. Кто знает, сохранились ли у ведов хроники их позора. Может статься, эти записи – единственные в своем роде.

Но к смерчам и крокозябрам триумф пятивековой давности, если сейчас рушится все!

Размах, невесомое усилие – и книга упала по ту сторону каминной решетки. Огонь безразлично и жадно принялся за новую добычу. От переплета повалил зловонный черный дым, точно сжигали не книгу, а человека.

Наиблагороднейший закрыл нос рукавом.

Если обда победит и окажется в этом кабинете – пусть ей не достанется ничего. А если снова произойдет чудо, форсирование Принамки захлебнется и верх возьмет Орден – будут написаны новые хроники. Тогда даже новые наиблагороднейшие не узнают, с чего все началось. Гораздо приятнее осознавать себя во главе торжествующей справедливости, чем наследником дела удачливых узурпаторов. Да, давным-давно последняя обда утратила талант и выжила из ума, колдуны и армия распоясались, но даже тогда убийство и захват власти не были единственным выходом из положения. И многие из тех, кто впоследствии назвали себя ведами, изначально не поддерживали обду. Но восстали против Ордена, запрета на колдовство, сильфийского главенства и разрухи, которая неизбежно последовала за падением Гарлея.

От стука в дверь наиблагороднейший вздрогнул и тут же мысленно обругал себя за пугливость: обды здесь пока нет. Рано шарахаться от собственной тени. Он нащупал в кармане спасительный пузырек укропной настойки и велел:

- Войти!

Дверь отрылась, на пороге явился измотанный, заляпанный грязью гонец. Видно, летел сюда от самого Мятезуча.

- Благородный господин наиблагороднейший… – начал тот заплетающимся языком.

- Короче! – голос сорвался на панический вскрик. – Что с кораблями? Они еще держатся?..

Корабли держались, раскачиваясь на бурных волнах Принамки – реку, как назло, последнюю неделю штормило. А может, постарались вражеские колдуны.

Наргелиса стояла у правого борта, вцепившись белыми от холода пальцами в канат. Она прожила здесь всю зиму, летая от кораблей к пристани, оттуда в Мятезуч и обратно. Наргелиса возглавляла полевой отдел разведки, выслеживая предателей и лазутчиков. Впервые ей не надо было терпеть на себе потные пальцы начальника или шумную возню институтских малолеток, никто не сплетничал за ее спиной и не отпускал сальных шуточек вслед. Ее кабинетом чаще всего была тесная каюта без пыльных штор и цветов в горшках, а если глаза начинали слезиться, их высушивал шквальный ветер на палубе.

Наргелиса впервые никому не отчитывалась, делая свою работу, и с гордостью могла утверждать, что о численности войск и кораблей, о вооружении и фортификациях не проведала ни одна тварь со стороны обды. Даже двое лазутчиков, упущенных осенью, не смогли бы увидеть ни лагерь за пристанью, ни укрепления на подступах к Мятезучу. Разве только флот и гарнизон из Голубой Пущи.

К сожалению, контрразведка обды тоже не ветер пальцами ловила, и о планах наступления в Ордене узнать не могли, теряя лучших людей.

Зато впервые за всю войну были пойманы разведчики обды. Это случилось еще в середине осени, когда с того берега Принамки регулярно прилетали люди на досках, натыкаясь на корабли и глухую оборону. Кого-то сбивали из ортон в воду, кого-то во время бегства доставали арбалетами. Но двоих удалось взять живьем.

Наргелиса возглавляла все допросы. Пленниками оказались вед и бывший орденец, благородный господин по рождению, она с ним даже виделась несколько раз на высоких приемах. Это удивило Наргелису больше всего. Ладно, сброд, которому нечего терять, но что мог благородный, воспитанный на идеалах Ордена, забыть в своре проклятой обды? Любопытство переросло в азарт, и, стремясь понять, Наргелиса часами беседовала с бывшим орденцем – не в рамках допроса, просто так.

- Ведь ты был на границе, – говорила она, – видел все злодеяния ведов. И после этого сейчас ты просишь меня за своего товарища, раны которого отсырели в тюремном сарае?

- Верно, я был на границе, – отвечал он своим мягким и спокойным голосом. – Веды забрасывали нас колдовскими камнями – мы платили за это огнем из тяжеловиков. С обеих сторон было пролито столько крови, что остается либо возненавидеть друг друга на все поколения вперед, либо… найти в себе силы простить.

- Это обда так говорит? Хорошо же она простила, если продолжает убивать! Гарлей, Кайнис, Кивитэ, Косяжья крепость, теперь на очереди переправа и заречные земли.

- В Институте не было жертв. Обда тем и отличается, что избегает крови, когда это возможно.

- Ты ее видел? – кривила губы Наргелиса. – Эту девчонку, злобного мелочного зверька, который загрызет тебя во сне и не подавится, а днем будет льстить и притворяться!

- Милая моя госпожа Геля, – он часто ее так называл, – разве пристало мне, благородному по рождению, присягать на крови существу, которое ты описала, – он задирал оборванный рукав, показывая чистую кожу у сгиба локтя. – Здесь моя метка. Она осветилась зеленым и пропала, когда Климэн Ченара прикоснулась к ней. Ты говоришь, что знала обду, но в таком случае она здорово изменилась. Я видел молодую женщину в белом платье и золотом плаще. Ее глаза сияют, как капищенские омуты, поступь твердая, а голоса невозможно ослушаться. Я попал в плен под Гарлеем… В отличие от нас и ведов, обда не чинит расправы над пленными, если те присягают ей. Каюсь, тогда я сделал это ради спасения своей жизни, но с тех пор ни разу не пожалел.

- Ты слабак и трус, – злилась Наргелиса. – Эй, конвойные, отвести его обратно!

Пленник, ободранный и грязный, слал ей на прощание ироничный поклон, словно они расставались после танца на балу у наиблагороднейшего. Несколько суток Наргелиса обдумывала прошедший разговор, не могла ничего решить, и снова велела привести бывшего благородного. Словно соскучившись по его поклонам, голосу, заросшей щетиной роже и этому «милая моя госпожа Геля».

Иногда приходили вовсе идиотские мысли. Если бы не было войны, если бы он и впрямь пригласил ее на танец… Если бы вовсе не было никакой линии обороны, где каждый день гибнут вчерашние выпускники Института, если бы все средства казны не уходили на сильфийские доски и тяжеловики… Кстати, обда и все ее приспешники воюют именно за это.

Наргелиса гнала такие размышления, но те никогда не уходили совсем.

А весной войска Климэн Ченары перешли в наступление. Наргелиса перестала бывать в Мятезуче, полностью переселившись на корабль. Но даже в сумятице сражений ей иногда вспоминался тот пленник, его речи и по-сильфийски оранжевые глаза… что за проклятое наваждение!

Над Принамкой гулял ледяной ветер. Вражеские досколетчики метали взрывчатку, с кораблей отстреливались в ответ. Наргелиса сорвала голос до хрипоты, отдавая приказы. Войска из Ордена и Голубой Пущи стояли насмерть, как привыкли стоять всю зиму. Некоторые корабли топили, брали штурмом, словно маленькие крепости.

Наргелиса не поняла, как это случилось. Только что их корабль успешно отражал атаки, делая маневр за маневром, а потом его тряхнуло от кормы до мачт, по правому борту взметнулось пламя пополам с тлеющими щепками. Канат, за который она держалась, лопнул, небо с землей поменялись местами, и Наргелиса лишь успела осознать, что летит вниз головой, даже не успевая вставить ноги в крепления доски…

Она упала за борт, на кого-то из солдат обды, рубанула ортоной. Вода холодными клещами сжала тело до самой шеи. Наргелиса второй раз в жизни ощутила себя на краю глупой и нелепой гибели. Но тогда, в Кайнисе, ей грозила смерть от огня, а сейчас предстояло утопнуть. Она вынырнула, отчаянно барахтаясь, ищу хоть какой-то крупный обломок, за который можно уцепиться. Кругом были тела, пепел и обугленная труха. Даже ее доска пошла ко дну.

«Говорят, доски обды умеют держаться на плаву…»

Рядом снова рвануло, покинутый корабль натужно заскрипел, накреняясь. Оглушенная, замерзшая, потерявшая ориентацию, Наргелиса увидела над собой темную водную рябь и поняла, что идет ко дну.

Руку, ухватившую ее за шиворот, она уже не почувствовала.

Гера шел по лагерю и ловил настроение своих воинов. Отблески факелов мерцали на гладком заколдованном металле его кирасы. В эти часы перед рассветом никто не спал – с первыми лучами солнца протрубят атаку, и начнется наступление. Первое наступление последнего боя пятисотлетней войны.

Позади осталась детская канитель под Редимом, переговоры в Локите, Вириорте и Компитале, бой на равнине и молнии под Фирондо, Гарлей, страшные Кайнис, Зигар и Косяжья Крепость, Кивитэ и распахнувший двери Институт. Позади тяжелейшая зима на переправе, потери, доски, болезни, победы и поражения, множество миль ползком, под стрелами и огнем тяжеловиков – и еще больше бегом, в атаке, при поддержке гранат. Случалось всё: гибель старых товарищей и обретение новых, раны, сорванный голос во время команд, вопли горя и ликования, поцелуи любимой, благородные дела и даже интриги, будь они неладны.

Переправа одолена, Мятезуч пал, яростно сражаясь, почти погребенный под обломками. Взят с налету соседний город Диграстр, разбиты большие войска Голубой Пущи под Северной крепостью.

А сейчас войска обды стояли в окрестностях Мавин-Тэлэя – орденской столицы.

Оглядываясь назад, Гера едва мог поверить, что все это произошло с ним. Разве думал он о подобном, когда в сарае с досками клялся в верности младшегодке с колючими глазами? Клима постоянно говорила, что сделает его своим главнокомандующим, но разве мог он представить еще два года назад это войско, кирасу и стены в тысяче шагов?

Неумолимо приближался рассвет и вместе с ним – начало последнего боя.

Гере нравились настроения среди солдат. Никто не сомневался, что столица Ордена будет взята – хотя, конечно, держать ее будут покрепче, чем Кайнис и Мятезуч. Поговаривали, что наиблагороднейшего в городе уже давно нет – струсил, выродок больной крокозябры, удрал не то на остров Аталихан, не то в Голубую Пущу, откуда обда его все равно достанет. Благодаря своему высокому положению, Гера знал, что слухи правдивы. Едва была взята переправа, наиблагороднейший покинул столицу, наказав ее оборонять. Скорее всего, в Мавин-Тэлэе об этом мало кто знает, но уж Климины агенты постараются, чтобы к началу штурма о трусости и предательстве главы Ордена проведала каждая собака.

Еще пользовалась успехом множество раз пересказанная из уст в уста байка, как после прерванной свадьбы воспитанник Института Валейка при всем народе орал на саму обду Климэн бранными словами, а та молчала и ничего ему не смела возразить. Список упомянутых слов пополнялся от одного рассказчика к другому и в последних версиях байки соответствовал скорее портовому сапожнику, чем образованному юноше шестнадцати лет. Но у любого костра история принималась на ура, с особым трепетом слушали мораль: мол, Валейка тот шибко умный и оттого стукнутый об тучу на все темечко, а нормальному человеку при таком раскладе милосердная обда уже бы давно башку свинтила. Теперь Валейку подбросят на Сильфийские Холмы, и достанется же от него воробушкам!

Как свидетель рождения байки, Гера знал, что орущий Валейка и правда в тот момент был малость не в себе, а Клима – настолько поражена обманом Юргена, что не сразу догадалась заткнуть разошедшегося подчиненного и уединиться для конструктивной беседы. А вот откуда общественности стали известны секретные планы о переводе Валейки на должность посла в Холмах, не могла сказать даже вездесущая Гулька.

Мимо знакомого шатра Гера сперва хотел пройти, не останавливаясь, но потом все же отдернул полу и вошел.

Тенька не спал. Сидел на кровати, скрестив ноги, и черкал на подмокшем листке бумаги какую-то малопонятную таблицу. В изголовье походной кровати валялась его кираса, более легкая, чем у Геры, но тоже заколдованная от ударов и стрел.

Услышав шаги, Тенька поднял голову и изумленно уставился на друга.

- Чего, уже утро? Наступаем?

- Ты хоть ложился? – уточнил Гера, проходя к кровати и устраиваясь рядом. – Я же велел тебе хорошо выспаться!

- Я почти спал, и тут… – колдун кивнул на таблицу. – Очень интересненькие данные получаются!

- Это поможет нам в бою?

- Не, здесь про синтез сортов гороха. Любопытная вещь!.. А чего, уже правда утро?

- Почти, – вздохнул Гера. – Можешь одеваться.

Тенька внес в свой ночной труд еще пару закорючек и потянул из-под кирасы куртку и штаны. Гера с легким неодобрением понаблюдал, как друг неловко прыгает на одной затекшей ноге, стремясь другой попасть в штанину, и тихо спросил:

- Айлаша больше не приходит?

- Мы на вашей свадьбе разругались в хлам, – сокрушенно признался Тенька. – Наверное, уже навсегда. И я опять не помню, из-за чего!

Он страдальчески глянул на кирасу: то ли в который раз мысленно переживал разрыв с любимой, то ли не хотел снова напяливать эту тяжеленную неудобную штуковину, лишенную духа прогресса. Гера встал с кровати и принялся помогать, чтобы у друга даже мысли не возникло, будто на сей раз без кирасы можно обойтись.

Всевозможные болезни высушили Теньку почти вдвое, и если на его посветлевшие глаза и почти белые волосы Гера обращал мало внимания, то худосочные конечности, которые здоровый человек легко сломал бы голыми руками, побуждали взять колдуна за загривок, выбросить к крокозябрам драным все бумажки с таблицами и гонять по солнышку до седьмого пота, пока не станет здоровее. Но это все потом, летом… После войны. Теперь можно было так думать: «после войны, после коронации…»

Если все сложится удачно, Мавин-Тэлэй будет взят за пару недель. Заслонный остров уже признал власть обды, за Аталиханом после разгрома флота дело не станет, резервы Голубой Пущи исчерпаны, а Принамкскую и Рогульную крепости вовсе никто не берет в расчет – слишком маленькие, далёкие и захолустные.

Тенька зевнул и растер слипающиеся глаза.

- Клима уже проснулась?

Колдун выглядел таким взъерошенным и оторванным от реальности, что Гера не удержался от подначки:

- В отличие от тебя, ей не надо напоминать, когда ночь, а когда утро!

Тенька с тоской глянул на причину своей бессонницы и запихнул недописанные листки под кирасу. Гера был уверен, что если в бою выпадет свободная минутка, колдун просто сядет и возобновит научную деятельность. Хоть из тяжеловика над ним пали. А уж после победы...

Тут Гера понял, это “после победы” он сам представляет довольно смутно.

- Ты знаешь, когда и где Клима собирается короноваться? В войске противоречивые слухи, в ставке не лучше.

Тенька сдул со лба челку.

- Видишь ли, Гера… там так интересненько получилось… Словом, Климе только двадцать, а надеть диадему власти можно в двадцать два. И чего она будет делать эти два года, ума не приложу!

- А сама Клима что говорит?

- Тоже не знает. Ходили мы с ней на капище. Просили высшие силы разрешить ей короноваться сейчас. Мы ж не виноваты, что так быстро всех победили! Да и первая обда еще младше нашей была, чего Климе-то нельзя.

- И что?

- Неясно, – поморщился Тенька, ворочаясь в недрах кирасы, словно черепаха в панцире. – Если облечь наши ощущения в слова, то Климе нельзя короноваться, пока она не повзрослеет.

- Что же здесь непонятного? – удивился Гера, затягивая ремни. – Надо ждать двадцати двух.

- Не «станет двадцатидвухлетней», а «повзрослеет». Может, Клима уже повзрослела, и нам это надо понять. А может, и к сорока годам рано будет.

- Но если обда не коронуется, пойдут слухи, сплетни, горцы наверняка устроят бунт…

- Так и я о чем, – согласился Тенька и повторил: – Интересненько это получается!

Гера хлопнул его по плечу, заодно проверяя кирасу на прочность, и задал вопрос, ради которого, собственно, и зашел с утра пораньше в этот шатер:

- Есть вести от Лернэ?

- Ага, – кивнул Тенька, – мы говорили по зеркальцу.

- Как она сейчас?

- Здоровье хорошее. Младенчик, говорит, уже пинаться начал. Лерка дуется на нас здорово, особенно на тебя.

Гера стиснул кулаки.

- Беременной женщине не место!..

- Я-то знаю, – напомнил Тенька. – А вот она считает, что ее зря сослали к твоим родителям. Кстати, тебе от них привет, и от сестры заодно. Но от Лерки – особенно, хоть и дуется. Да, я за тебя пообещал, что ты вернешься к ней живым и невредимым!

- Конечно, вернусь, – легко согласился Гера. – Когда по-настоящему любишь, не имеют значения ни война, ни смерть, ни расстояния. Кажется, я вернулся бы к ней даже из другого мира.

- Айлаше это скажи, – мрачно буркнул Тенька. – Чего там, светает, что ли? Пора…

…Они вышли из шатра бок о бок навстречу рассвету. Гера помчался к коновязи, а колдун – к метательным установкам, где уже держали наготове снаряды со взрывчаткой.

Первые солнечные лучи трогали наспех возведенные стены Мавин-Тэлэя. По ту сторону защитники города приносили последние клятвы Ордену, тоже надевали кирасы и обнажали оружие для смертельной битвы.

По равнине между стенами и войском стелились легкие туманы, пахнущие льном и пшеницей. К середине апреля травы поднялись не по-весеннему высоко, и в них щебетали ранние птицы, еще не ведая, какие силы вот-вот встряхнут прежде спокойный край.

Гера бывал в Мавин-Тэлэе дважды. Первый раз еще в детстве, на ярмарке, и почти ничего не запомнил. А второй – на седьмом году, когда сразу после разоренного Гарлея их, воспитанников, повезли любоваться столицей. Гера гулял по широким улицам среди белоснежных зданий, покупал леденцы в лавке и даже видел резиденцию наиблагороднейшего изнутри.

Мог ли кто-то знать тогда, чем все обернется сегодня?..

Жалко птиц и людей, пшеницу, лен, которые будут изломаны и истоптаны сегодня, чтобы уже никогда не подняться вновь. Но даже сквозь золу пепелищ прорастают молодые всходы, а долг и высшая цель состоят в том, чтобы позволить им стать сильнее и крепче, уберечь от новой беды. Кто знает, может, останется цело среди взрывов, стали и пламени крошечное птичье гнездышко с крапчатыми яйцами, надежно сокрытое в лоне трав?

Войско выстроилось, на стенах подняли тревогу. В небо взметнулись триколоры и золотые знамена. Под знаменами, надежно огороженная от стрел и пламени щитами сгущенного воздуха, стояла Клима. Юбки ее белого платья чуть трепетали на ветру, а волосы были уложены в тугую прическу. Замысел состоял в том, что обда всю битву будет среди воинов, прекрасная и неуязвимая, вдохновляя своих и деморализуя орденцев. Из-за щитов Клима могла передвигаться очень медленным шагом и только с двумя колдунами-помощниками, которые передвигали пластины сгущенного воздуха. Но в ставке было решено, что величие правителя не состоит в беготне и размахивании ортоной. Достаточно надеть белое платье и взять в руки золотое знамя.

Сильный нетерпеливый конь вынес Геру вперед войска, на пригорок. Отсюда его видели даже со стен, но достать выстрелами не могли. Гера в последний раз окинул взором полусонную природу, сохраняя в памяти ее мирный образ, и повернулся к воинам. Обда и ее главнокомандующий встретились взглядами. Клима едва заметно кивнула.

Гера приподнялся в стременах, поднял руку и дал отмашку на начало штурма.

Вместо двух недель Мавин-Тэлэй продержался пять. Поля и луга вокруг превратились в выжженное месиво, окрестные села лежали в руинах, а из птиц летали только пыльные серые вороны. Голубая Пуща еще дважды присылала подкрепление, выжимая несуществующие резервы. К обде с запада по Принамке спешили свежие горские войска. Ставка во главе с Герой ломала головы, соревнуясь с орденцами в искусстве тактических уловок, а метательные орудия Теньки четырежды исчерпывали запас взрывчатки.

Мавин-Тэлэй держался. Как из Гарлея много столетий назад, оттуда бежало мирное население, и остались лишь те, кому терять было нечего. Благороднейшие из господ, преданные Ордену до слепоты. Те, кто прошел Гарлей и Кайнис, Кивитэ и Косяжью крепость. Те, кто с потерями отступал от Мятезуча и переправы, кто всю зиму мерз на кораблях. В Мавин-Тэлэе собрались все, кто ненавидел обду настолько, что был готов согласиться хоть на бесконечное продолжение войны, хоть на сильфийскую власть, лишь бы не видеть Климэн Ченару во главе страны. А столица Ордена была их последним рубежом.

Рубеж пал незадолго до излома мая. Разведчики сумели найти в городе пару человек, готовых впустить обду. Ставка выдумала новый стратегический план, в нужное время и в нужное место шарахнула особо крупная порция взрывчатки, а Клима во всеуслышание заявила, что сию минуту отступит от города, если на стены выйдет ее «коллега» наиблагороднейший, недостойный трус. Того давно след простыл не только в Мавин-Тэлэе, но и в Голубой Пуще, а умело повернутые слова избранницы высших сил заставили защитников увериться, что они воюют за давно рухнувшие идеалы. Сопротивление смешалось, промедлило и ненадолго дало роковую слабину.

Так был взят Мавин-Тэлэй, и на его белых руинах долго праздновали окончание войны. Не победу – кого мог победить Принамкский край, пятьсот тридцать два года сжиравший себя заживо? Но был первый мирный день, без границ, фронтов, своих и чужих, ведов и орденцев. Его отмечали радостнее, чем зимнее солнцестояние. Потом наступил второй мирный день. А за ним – третий и четвертый. Следом праздновали первую мирную неделю, и все не могли поверить. Казалось, даже воздух стал иным – не надышаться…

Клима осторожно переступила порог чудом сохранившегося дома. В коридорах еще пахло гарью и кровью, но уже вовсю орудовали уборщицы. Уцелевший дом в несколько этажей – слишком большая роскошь в полуразрушенном городе, чтобы пренебрегать им из-за прежнего хозяина. Наиблагороднейший никогда уже не вернется.

В кабинете все было перевернуто вверх дном, оконные витражи побиты, камин расколот, на полу белели неровные страницы, вырванные из книг, валяющихся тут же. Клима пошевелила одну из обложек носком ботинка. Подошла к завалившемуся набок столу.

«Я соберу союзников, низвергну Орден, ведских правителей и положу конец войне», – так сказала Клима когда-то.

И вот война окончена, ведские правители прощены, Орден – низвергнут. Теперь она здесь хозяйка – не по чьей-то милости, а по законному праву.

Наиблагороднейший стоял здесь, на этом месте – вдруг отчетливо поняла обда. Он беспокойно ходил по кабинету, качался с пятки на носок. Ему было очень страшно. А потом он…

Как во сне, Клима подошла к стене и нашарила пальцами потайную панель. Трижды надавила и повернула, но не до конца, иначе заедает. И бесполезно пытаться понять, откуда приходят такие знания.

Панель скользнула в сторону, открывая на обозрение металлическую дверь потайного сейфа. Клима дернула за ручку, и дверь легко поддалась.

В сейфе было пусто. Клима обшарила углы и стенки, содрала обивку, но тщетно. Ничего, кроме закатившейся жемчужины. Следуя наитию, обда метнулась к камину, упала на колени, пачкая золой и грязью белое платье, принялась разгребать давно остывшие и прогоревшие угли: сперва кочергой, а потом голыми руками. Тщетно. Ни единого крупного уголька. Климу не покидало мерзкое чувство невосполнимой потери. Что мог спалить последний глава Ордена, прежде чем бежать из города?

Вспышкой в памяти мелькнули давние сны: бумаги, бумаги… усталый колдун в институтской библиотеке, мамина лента в его руках.

Клима в бессилии саданула кулаком по каминной полке. На золу упал кусочек штукатурки.

- Вот ты где! – с облегчением раздалось от двери. – Я уже смерч знает что подумал!

Девушка нехотя обернулась. Гера выглядел взволнованным и запыхавшимся. Как и всегда, если ему приходилось принимать неоднозначное решение в деле, не касающемся армии, чести и благородства.

- Охрана у дома знает, что я здесь. Им велено никого не впускать и меня не беспокоить.

- Попробовали бы они меня не впустить! – возразил Гера. – У меня к тебе срочное дело.

- Такое, что не может подождать до завтра?

- Ни в коем случае. Ты помнишь Асвея Сэя? Тот, который под Гарлеем…

- Погоди, – Клима наморщила лоб. – Асвей Сэй, бывший благородный, родом… кажется, из Диграстра. Он погиб в разведке осенью.

- Не погиб! – радостно известил Гера, – а был взят в плен. Я только что его видел – вернее, он нашел меня. Его держали в Мятезуче, потом перевезли в Северную крепость и сюда. А теперь он снова с нами.

- Я рада, – безвыразительно произнесла Клима и отряхнула испачканные ладони. – По-твоему, это не могло ждать до завтра?

- Дело не в Асвее Сэе, а в его невесте. Она из орденских, он сейчас увидел ее среди пленных. Асвей просит тебя поговорить с ней и принять от нее клятву.

- На днях я буду говорить со всеми пленными.

- Неужели нельзя сегодня сделать исключение для одной-единственной невесты?

Клима желчно ухмыльнулась.

- После свадьбы тебе еще больше тянет устраивать чью-либо жизнь. Найди уж всех окрестных невест, женихов, собери их скопом прямо здесь, чтобы я приняла каждого и никто не страдал в разлуке…

- Клима… – в тоне Геры было нечто такое, что обда прекратила ерничать и устало махнула рукой:

- Ладно, веди меня к этой невесте. Раз уж ей достался такой настырный жених.

- Только не упоминай его имя в разговоре, – предупредил Гера, выпуская обду из кабинета вперед себя. – Асвей говорил, они страшно поссорились, и невеста будет не рада слышать о нем.

- Где-то он крутит или врет, – заметила Клима. – Посмотрим, что за невеста…

Они вышли из дома, где вместе с охраной их дожидался взволнованный Асвей Сэй, пересекли площадь и свернули на широкую аллею, в конце которой возвышалось полуразрушенное здание орденской разведки. Сейчас там разместили многих пленных.

За время пути Клима вытянула из Асвея Сэя, что «невеста» на самом деле даже не догадывается о своем статусе, и знакомы они всего ничего. Но намерения у бывшего благородного господина самые серьезные, вот и просит. Очень хорошая “невеста”, умная, красивая, рассудительная, да еще коллега по работе в разведке. У нее немного странное представление об обде, но стоит им увидеться…

Камер нижнего этажа на всех не хватало, многие «одиночки» были забиты. Но предполагаемой «невесте» повезло. Хотя, судя по размерам, ей досталась не камера, а бывшая кладовка для щеток.

- Следующая дверь, – тихо сказал Асвей, замедляя шаг. – Она там одна, я видел через окошко. Не говори ей про меня, не нужно. Пусть думает, что само…

Клима еле слышно фыркнула и, повернув в замке тяжелый ключ, вошла. А войдя – замерла на пороге.

Снизу вверх, с пола, на обду смотрела госпожа наставница дипломатических искусств.

После злополучного падения в воду жизнь Наргелисы вновь переменилась, и далеко не в лучшую сторону. Ее взяли в плен и держали в Мятезуче с простыми солдатами до тех пор, пока одна зараза не опознала в ней командующую обороной Кайниса. Было решено, что Наргелиса – важная шишка, и надо везти ее к обде. Обда тем временем уже сидела под Мавин-Тэлэем и не имела времени разбираться с пленными до конца войны. Тем более, Наргелиса, в отличие от многих, не высказывала желания присягнуть.

Она и сама уже не знала, чему верить. В войске обды вовсе не царило беззаконие, наоборот, порядки не хуже орденских, а где-то и получше. Люди шли в бой не за эфирные идеалы порядка, а за вполне понятный мир на своей земле. Если разобраться, разве только преступники и головорезы служат обде? Наргелиса лично не знала ни одного. Зато – Гернес Таизон, один из лучших летчиков Института. Вылена Сунар – прежде чем обман открылся, Наргелиса ей симпатизировала. Возвышенным и утонченным сильфам удалось столковаться с обдой, как Орден ни пытался помешать. Наконец, благородный господин Асвей Сэй, о котором решительно не получалось думать, как о враге. Уже в подвале здания разведки (какая жестокая ирония!) Наргелиса решила, что, как минимум, поговорит с Климэн Ченарой. Люди меняются – так учили даже в Институте на политическом. Может, девчонка впрямь стала другой, и Наргелиса зря считает заблуждающимся весь мир?..

…На пороге камеры стояла молодая женщина в дорогом белом платье, кое-где испачканном сажей. Прямаяосанка, уложенные светлые волосы. Явно не товарка по несчастью – открыла дверь ключом. Но тогда кто она, и что забыла здесь?

- Ты-ы-ы, – глухо протянула неизвестная, вперившись в Наргелису таким колючим взглядом, что захотелось спрятаться.

- Мы знакомы?

- Не узнаешь? – она скривилась, и тут Наргелису словно молнией шарахнуло.

Точно так же на нее смотрели и кривили губы в похожем подвале ровно три года назад…

Все заготовленные фразы сгинули в небытие. Эта безупречная женщина, стройная, ухоженная, властная, с тяжелым кулоном на шее, с хитрыми морщинками в уголках глаз – ребенок, которого она знала когда-то?! Сутулая недалекая наушница, лгунья, злобное мелочное существо?! Немыслимо. Невозможно.

- Клима?

Обда шагнула в камеру и прикрыла за собой дверь.

- Как видишь, госпожа наставница дипломатических искусств. Сегодня мы поменялись ролями. Ты будешь унижаться и молить о пощаде, а я буду запугивать и повелевать. Так ведь все было три года назад?

- Я не хочу унижаться и повелевать, – тихо сказала Наргелиса и встала на ноги, прислонившись спиной к холодной каменной стене. – Клима… Обда Климэн…

- Я желаю знать, – резко перебила она, – чей скелет был замурован в подвале Института. И где его допросные листы, которые ты читала?

- Уж явно не скелет предыдущей обды, – Наргелиса была слегка обескуражена вопросом, но тайны в нем не видела. – Это был колдун, пойманный недалеко от границы. Он умер, когда я еще училась в Институте, лет пятнадцать назад. Была версия, что он присутствовал при рождении новой обды, здесь, на орденских землях. Но на допросах перестарались, колдун сошел с ума и стал бесполезен. Не знаю, где сейчас те листы, и целы ли, но в конце осени, перед поездкой в Мятезуч, я отнесла их в архив тремя этажами выше. Можешь поискать там. Ничего содержательного в листах нет, иначе бы разведка Ордена давно тебя нашла…

Обда прищурилась, на миг став похожей на себя прежнюю.

- Помнишь, госпожа наставница, наше пари в институтском подвале?

- Помню, – вздохнула Наргелиса. – Климэн, я была не права. Ты сильно изменилась, и я бы хотела…

- Ты сказала, – звенящим голосом процедила девушка, – что спустя десять лет я буду молить о пощаде и выложу все, лишь бы мои страдания прекратились, лишь бы кто-нибудь выдрал, пусть и с мясом, вросшие в запястья кандалы, лишь бы мои глаза увидели хоть лучик солнечного света...

Наргелиса подивилась ее памяти. Сама она уже давно не помнила дословно, в каких выражениях припугивала строптивую девчонку.

- …А я ответила, – продолжала обда, – что пройдет пять лет, и я публично казню тебя на главной площади Мавин-Тэлэя. Отрублю руку, язык, а если сумеешь меня умолить – и голову. Помнишь, наставница?

- Смутно, – призналась Наргелиса. – Важно ли теперь…

- Так вот, я выигрываю пари досрочно, – она улыбнулась, и от этой улыбки стало холодно. – Завтра утром ты будешь казнена.

Обда развернулась и вышла, с мстительным наслаждением захлопнув за собой дверь.

Утро выдалось прохладное, пасмурное. Словно природа на середине второй недели без войны решила, что с людей хватит праздника, и разразилась неприятным моросящим дождиком. Пыль и пепел прибило к земле, на руинах устремилась ввысь молодая сорняковая поросль. Впрочем, здесь не Гарлей, и ей не дадут долго благоденствовать.

В час пополудни Тенька легко взбежал вверх по винтовой лестнице бывшего дома благородного господина Тарения Са и выбрался на площадку перед запертой дверью.

На колдуна с надеждой уставились четыре пары встревоженных глаз. Служанка еле слышно всхлипывала и кусала губы, Гера и Зарин переминались с ноги на ногу. Валейка стоял неподвижно, но с таким окаменевшим лицом, что поневоле начнешь думать нехорошее.

- Чего у вас на этот раз стряслось? – осведомился Тенька.

Гера кивнул на дверь.

- Вот. Клима заперлась, не открывает и шлет всех прочь, даже служанку.

- Мы хотели ломать, – подхватил Валейка, – но я вспомнил о тебе. Если она кому и откроет...

- То есть, по-вашему, я здесь главный признанный специалист по дрессировке обд, – фыркнул колдун. – Ну, захотелось человеку побыть в одиночестве, чего вы насели?

- Она два совещания пропустила!

- Мда? Интересненько это получается... Ладно, сейчас чего-нибудь сообразим, – он подошел к двери и громко постучал. – Эй! Наша злокозненная обда! Ты там?

- Уходите, – глухо донеслось с той стороны. – Все прочь!

- Я бы ушёл, – терпеливо объяснил Тенька, – но наши деятели собираются снести дверь к крокозябрам, так что лучше бы открыла хоть кому-то, чтобы народ успокоился.

В недрах комнаты долго молчали.

- Останься ты. А остальные пусть уходят!

- Слыхали? – обернулся Тенька к переживающим подданным. – Ступайте, я тут разберусь.

- Мы будем внизу, – сказал Гера и первым шагнул на ступеньки.

Вскоре площадка опустела и Тенька вновь забарабанил в дверь.

- Эй, слышишь, здесь все ушли! Открывай и выкладывай, чего стряслось.

- Точно ушли? – переспросила Клима, и в ее голосе Теньке послышался... страх? Или отчаяние?

- Да чтоб мне лопнуть!

Задвижка щелкнула, будто нехотя, и в узкую щель Тенька увидел свою обду.

У Климы были сухие, припухшие глаза, волосы растрепаны, до босых пяток струилась длинная ‌ночнушка.

Колдун встревожился всерьез.

- Что случилось?

Клима закатала рукава и показала в кровь изрезанные руки. Одни порезы были еле заметны, другие поглубже. Но все изображали один и тот же знак: три вертикальных черты пересекает горизонтальная.

И этот знак никуда не исчезал.

- Я больше не обда, – сказала Клима, и ее голос сорвался.

====== Глава 15. Истоки ======

Кровь моя – секунда в этом бое.

Кровь моя, пролейся в свет зари.

Мать моя, открой лицо родное.

Мать моя, молю, заговори.

К. Бальмонт

...Клима заставила себя выйти из комнаты спустя сутки после рокового утра, и даже Тенька затруднялся прочесть по глазам, чего ей это стоило. На первое совещание обда шла, словно на казнь: ей страшно было взглянуть на людей. Казалось, они тут же обо всем догадаются.

Но потом внутри поднялось что-то прежнее, стальное, не имевшее отношения к дару высших сил.

«Не догадаются».

«Подчинятся, как и прежде».

«Разве я – никто и ничто?»

«Разве мой голос, взгляд, ум и память – это бирюльки, которые можно забрать в любой момент?»

Годы борьбы за власть не прошли даром: обда прекрасно помнила, на что способен каждый из подданных, и как они выглядят, если недоговаривают или пытаются склонить ее решения в свою пользу. И какой тон в речи нужно взять, чтобы подобного не случалось. Клима обнаружила, что в самом деле не стала глупее или недальновиднее, да и вообще кроме светящейся крови внутри нее мало что изменилось.

В разгар совещания вышла заминка: один из ответственных за снабжение задал сложный вопрос, отвечать на которые прежде помогала интуиция. Клима открыла рот – но подходящих слов не было. Она молчала несколько бесконечно долгих секунд, а потом в ней снова ожило то, стальное:

«Разве без дара я, одолевшая стольких врагов, не способна выкрутиться?»

Клима сделала широкий жест в сторону присутствующих.

- Вопрос крайне важный. Что вы думаете по этому поводу, судари? Я желаю вас услышать.

И предложения посыпались, как из дырявого мешка. А уж распознать среди сотни слов нужные Клима была способна в любом состоянии. Ей показалось, подданные рады высказаться, услужить обде советом и получить за него похвалу. Климе даже стало жаль, что она раньше не додумалась провернуть такое, принимая большую часть решений единолично.

К концу дня Клима умудрилась позабыть о своей утрате, столько навалилось привычных дел. И лишь когда к ней подошел начальник наскоро сформированной тюремной стражи и спросил, когда сударыня обда собирается принимать клятвы у раскаявшихся благородных господ, Климу снова кольнуло мерзкое чувство страха и ледяной пустоты внутри.

Смерчи с совещаниями. Их может проводить даже Лернэ, были бы советники толковые. Но присяги, бдение на капище, умение держать толпу, наконец, коронация – все это могла только истинная обладательница дара.

Клима отменила вечерние дела и потащила Теньку на капище, привезенное в Мавин-Тэлэй из Института.

Они просидели там целую ночь, по очереди комкая в ладонях загустевшую воду. И лишь под утро, когда Клима без сил прикорнула над чашей, пришел ответ.

Обда совершила недостойное правителя. Пусть она поймет и исправит свою ошибку.

…Потом Клима в исступлении трясла Теньку за воротник и требовала сказать, в чем была треклятая ошибка. Но вед, против обыкновения, молчал как рыба, и отговаривался, что любимой обде это все равно не поможет. Сказано же: сама должна понять. И с чего она взяла, что Тенька знает?

- Ты колдун! – злилась Клима. – Высшие силы тебе всё говорят, когда ты приходишь на капище! Я чую!

- Ну, мало ли, чего говорят, – отнекивался Тенька. – Может, оно вообще к тебе не относится!

- Ты будешь мерзким бородатым стариком! – предрекла Клима. – Совьешь логово на чердаке самой высокой башни и будешь расхаживать там в ночном колпаке, таком грязном, что он будет казаться черным и колом стоять от реактивов! А твои ученики станут называть тебя психом, потому что ты будешь якобы все на свете знать, но по своим загадочным причинам с ними не делиться!

Тенька философски ответил, что при наличии логова (то есть, лаборатории) и реактивов он согласен даже на такую старость.

- Хотя бы намекни! – всерьез взмолилась Клима, отпуская его.

Тенька задумчиво почесал в затылке.

- Давай считать, что ты заработалась, устала и твое чутье начало сбоить, – предложил он многозначительно. – Съезди куда-нибудь подальше и отдохни. А в Мавин-Тэлэе пару-тройку недель и без тебя справятся.

Предложение показалось Климе настолько бредовым, что назвать Теньку психом она захотела прямо сейчас, не дожидаясь старости. Но если он и впрямь что-то знает или о чем-то догадывается?

- Куда же я поеду? – спросила обда почти растерянно. – В Гарлей? В Институт? К сильфам в гости? Или в горы к Эдамору и Налине?

- Съезди к себе домой, – так же многозначительно посоветовал Тенька. – Зарин говорит, вы давно собирались, но там орденские земли были, не пробьешься. А сейчас – всё твое, самое время навестить родню. Интересненько это получится…

- Это получится скучно, – проворчала Клима. – Там отец, с которым мы и в детстве были чужими, мачеха и выводок детей, которые вовсе меня в лицо не помнят. Впрочем, – ей вспомнились сны и стопка бумаг, перетянутых маминой лентой, – мне есть, о чем расспросить отца.

В тот же день Клима передала часть дел членам ставки и объявила, что улетает в неотложное путешествие, а куда именно, даже Валейке знать необязательно. Вместе с Тенькой и верным Зарином они сели на лучшие быстролетные доски и взяли курс на восток, где среди лесов под Рогульной крепостью приютилась маленькая и ничем не примечательная деревенька…

Три доски приземлились далеко за околицей, у проселочной дороги. Деревня раскинулась внизу, между пологих холмов, окруженная лесами, рощами и пролесками. Царила удивительная тишина: ничего, кроме птичьего стрекота, шума веток на ветру и журчания реки о камешки дна. Яркое закатное солнце окрашивало природу в золото.

- Только здесь я понимаю, как сильно скучал по дому! – проговорил Зарин, полной грудью вдыхая родной воздух. – Всё кругом кажется таким маленьким, словно я, прошедший полстраны, вырос и стал слишком неповоротливым для нашего уголка.

Клима посмотрела на речку и рассохшийся мостик. На символический частокол и крыши домов в отдалении. Кажется, восемь лет назад все было точно такое же. Сердце упорно отказывалось екать и радостно замирать. Обычная деревня. Обычный ручей со старым мостом.

- Да-а, – протянул Тенька, осматриваясь кругом. – Здесь войны не было со времен Ритьяра Танавы, не меньше. И за рекрутами, наверное, не приходят.

- Реже, чем к прочим, – ответил Зарин. – Наша деревня в стороне от пеших и торговых путей, поэтому всем обычно лень делать крюк, чтобы сюда заглядывать. Вот за тем холмом поселение – туда каждый сезон наведываются.

Тенька с видом заправского путешественника еще раз обозрел холм, леса, деревню, и даже мост, который предстояло миновать.

- На капище часто ходите?

- У нас нет капища, – поправил Зарин.

- Как же нет, если оно вон там, – колдун уверенно ткнул пальцем в лес, из которого вытекала речка.

- В том лесу мама погибла, – тихо ответила обда, и от ее голоса спутников пробрало неприятным холодком.

По вечернему времени деревня выглядела тихой и полусонной. Лишь из трактира в конце улицы летели чьи-то оживленные голоса. Зарин проследил за взглядом Климы и произнес, хотя та ни о чем не спрашивала:

- Ты не думай. Отец больше никогда туда не ходил. Я уезжал – хозяйство большое было, две коровы, куры с цыплятками, огороду не перепахать. Бывало, по весне и осени рабочих нанимали. И дом отстроили хороший, соседям на зависть. Мыська, ну, то есть брат, помощником растет, голова-руки на месте. Наря с Люшей мелкие пока. Люша хоть и твоя сестра, но совсем не походит на тебя. А вот на отца – здорово.

Из-за поворота показался дом. И впрямь добротный, два этажа с чердаком, пристройки. Новый плетень, незнакомые деревья в цвету... Клима замерла. Взгляд зацепился за высокую раскидистую яблоню справа от порога. Когда-то вон та ветка была тоньше, ближе к земле, и мама подвязывала ее тряпочкой, чтобы не обломилась. Теперь и топором не сразу управишься…

- Тебя здесь не забыли, – быстро сказал Зарин, точно боялся, что Клима может так подумать. – Матушка мелким в пример ставила. Мол, не будете лениться, читать-считать научитесь, и поедете, как Климка, в Институт, там из вас господ сделают. А когда тебя искать из Ордена пришли, на селе вовсе переполох был. Даже трактирщик сказал, будто разгадал в тебе обду, когда ты за отцом пришла. А вот мельник не поверил, что ты обда, решил, орденцы напутали. Так они с трактирщиком при всех побились об заклад!

Клима молчала. До дома оставалось четыре десятка шагов. Все то ли чужое, то ли забытое. Клима помнила в лицо всех, у кого принимала клятву, но не могла вспомнить, как выглядел трактирщик. Дом когда-то умер вместе с мамой, и теперь странно было возвращаться на былое пепелище, где, оказывается, все это время не прекращалась жизнь.

Клима отчетливо поняла, что не хочет ни проходить внутрь чужого дома, ни фальшиво здороваться с чужой семьей. Она переступила с ноги на ногу, край доски мазнул по пыльной дороге и носкам высоких ботинок.

Дверь открылась и на двор вышла немолодая, но еще статная женщина. Под маленькой косынкой – тяжелая темно-пшеничная коса. Несколько мокрых от пота локонов обрамляли полное лицо. Женщина вытирала подолом фартука глиняный горшок, что-то мурлыкая себе под нос. На скрип калитки она подняла голову и ахнула, увидав вошедших. Горшок выпал из рук и покатился по земле, в гущу молодой тыквенной ботвы.

- Зарин? – всхлипнула она, делая шаг вперед, и вдруг замерла, в смятении прижав ладони к щекам. – Климушка! Ты?..

- Да, матушка, я ее нашел, – улыбнулся Зарин.

- Чена-а-ар!!! – завопила Климина мачеха на всю округу. – Сюда!

- Ну, что там опять стряслось? – ворчливо спросили откуда-то из окошка второго этажа, и Клима с трудом узнала полузабытый голос отца.

- Бегом, старый хрыч! Наши дети вернулись!!!

…Мачеха сгребла в охапку их обоих, обнимая и плача. Зарин обнимал ее в ответ, говоря, что тоже скучал, и зря она так волновалась: руки-ноги целы, одержана победа... Клима молчала, глядя из-за плеча мачехи на дом. Снова хлопнула дверь – это выбежал отец, поседевший, знакомо усатый.

Их глаза встретились.

- Цвиля! – выдохнул отец, побледнел и схватился за сердце.

Начался сущий балаган: откуда-то принесло троих малолетних детей, по вечернему времени босых и в нижних сорочках. Мачеха обнимала Теньку, а то чего он как неродной, да еще сиротинушка горькая, обнять некому. Зарин снимал с себя одного ребенка за другим, попутно пытаясь спасти от их любопытства доски. За забором уже начали собираться соседи.

А отец прижимал Климу к себе, то и дело называя маминым именем, целовал, гладил по голове и плакал навзрыд, словно ребенок. Клима стояла оглушенная и впервые в жизни даже близко не представляла, как себя вести.

Уже далеко заполночь праздник по случаю возвращения подошел к концу. Малолетних детей с трудом уложили спать, соседи разошлись по домам сами, после третьего намека, посулив завтра собраться снова. Мачеха стелила гостям, Зарин вполголоса рассказывал ей об их приключениях и одергивал Теньку, который постоянно норовил то приврать, то добавить терминов.

Клима с отцом вышли на темную веранду. Светили крупные звезды, через оградку лезли сорняки, уже требующие прополки. Несмотря на прохладу, донимали ранние весенние комары. Отец принес из дома подбитую мехом куртку и накинул дочке на плечи.

- Садись, Климушка. Вот сюда, на лавку.

Клима села рядом с отцом. Она по-прежнему не знала, что сказать. Прошло так много лет… Призраки детства столько не живут. Особенно, когда расстаешься с детством на восьмом году.

- Не знаю, говорили ли тебе, – тихо начал отец, – но ты вылитая мама. Я как увидал тебя сейчас – чуть рассудком не тронулся. Поблазнилось – моя Цвиля стоит, живая, молодая…

- Некому говорить было.

- Да, и впрямь, чего это я… кто ж знает Цвилю на чужбине, – голос отца сорвался, и он снова заплакал: – Климушка, доченька! Прости меня, прости, если сможешь…

Климе вспомнилось: вот он молодой, без морщин и голос еще звонкий. Заходит в дом, целует маму и лезет на печь. А чуть позднее – воет над ее сундуком с одеждой, перебирает уже не нужные платья, и так страшно на него смотреть, что Клима убегает прочь. Потом отец пьет, уже седой, в морщинах, говорит хрипло. В трактире с ужасом рассказывает собутыльникам, как дочь потрошила корову. Потом – женится на мачехе. Счастлив ли? Не пьет – и ладно. Год спустя провожает Климу в Институт, неловко целует на прощание и дает старую монету. Теперь Клима знает, что на серебре было изображено лицо последней обды. Откуда у отца могла взяться довоенная монета?.. Климе четырнадцать, она единственный раз приезжает из Института навестить дом. Отец ее сторонится. Боится? Уважает? Не понимает?.. А теперь он плачет на ее плече и просит прощения.

«Ведь он единственный, кроме меня, кто так хорошо помнит маму. И до сих пор тоскует по ней…»

- Не надо, – тихо сказала Клима и неловко тронула его за плечо. – Хватит, папа.

- Даже голос у тебя как у нее, – отец утер слезы локтем. – Не буду, доченька. Если ты говоришь – не буду.

- Какая она была? – неожиданно для себя спросила Клима.

- Посмотри в зеркало, – посоветовал отец. – Только нос другой, рост пониже твоего, да черты чуть помягче. Цвиля многого не видела в жизни, что видела ты. Когда мы поженились, ей было всего шестнадцать лет.

- Она… любила тебя?

- Я тоже не могу поверить, – отец усмехнулся, разводя руками. – Никогда не мог. А, кажется, все же любила. Не как я, не без памяти, но ведь вышла за меня, когда ее не взяли в Институт. Вернулась оттуда и сразу ко мне – ничего, говорит, не хочу, только семью с тобой. Мое счастье, что ее не взяли. Тогда бы, как ты – не вернулась.

- Она тоже была обдой?

- Нет, куда там, – отец замотал головой. – Мы ж росли на одной улице. Цвиля родилась здесь.

- Я тоже здесь родилась, – напомнила Клима.

- Ты – другое дело. С пеленок в тебе чувствовалось… не знаю, что. Видать, та самая обда. А Цвиля обычная девчонка. Только в сердце умела западать. Да, ты тоже можешь. Вон, как Зарька к тебе прикипел, смотрю на вас – вижу себя и Цвилю. Не поженились еще?

- Не желаю говорить об этом, – резко сказала Клима, и отец осекся.

- Прости, если снова обидел. Не хочешь – и ни слова больше.

Они помолчали.

- Неужели в маме совсем ничего не было? – переспросила Клима.

- Как – ничего? Доброта, мудрость, ласка. Разве мало? – видя, что Климе и впрямь мало, отец попытался вспомнить еще. – Родители у нее рано умерли. Странные были, особенно мать. Говорила, будто прадед Цвили то ли благородный господин, то ли ведский переселенец… Об этом много судачили, когда мы с Цвилей были маленькие. А потом перестали.

- Мамины предки не всегда тут жили? – удивилась Клима.

- Нет. Говорили, тот самый прадед будто бы приехал сюда с севера. Может, даже с Гарлея. Без жены, с одним маленьким сыном. Бобылями жили, никто ничего про них толком не знал. Может, веды, может, опальные орденцы. Или просто нужда заставила. Разве теперь разберешь?

Климе стало так жарко, что она сбросила с плеч куртку.

- Отцу портрет достался от его товарища, – говорит Налина Делей. – Вроде бы это копия какой-то исторической реликвии.

- А этого товарища можно найти?

- Нельзя. Он давно умер. Знаю, его дочь живет где-то на юге. Вся их семья была одержима идеей, что обда вернется, если ее хорошенько поискать.

- Меня никто не находил.

- Как знать, девочка моя. Ведь почему-то родилась ты именно сейчас, а не на сто лет назад-вперед.

Жаркая комната, старая сударыня Тея поправляет юбки.

- …Немногие помнят, что Климэн была не только женой Кейрана, но и дочерью последней обды Принамкского края. Говорили, она через всю недолгую жизнь пронесла вину за свою мать. Так вот, на портрете их далекая правнучка…

…Ветреная была девчонка. Вышла за сильфа и – фьють! Только и видели ее в Принамкском крае… Отца утешало, что ее первый муж с сыном остались здесь, правда, на орденской стороне, не на ведской…

…У моего брата не было детей, всю свою жизнь он положил на то, чтобы докричаться до высших сил, подобно нашему предку. Этой идеей он заразил сперва моего среднего сына, а потом и внука. Мой внук пошел дальше всех. Он много времени проводил на капище высших сил, и там его постигло откровение. Однажды он просто собрал пожитки и отправился странствовать по свету. Искал ее потомков. Говорил, это ключ к рождению новой обды. Мой внук не вернулся домой. Говорят, лет двадцать назад он погиб в Ордене…

Сон про колдуна, который погиб в Орденских застенках, а перед этим держал в руках ленту ее матери. Он – внук Теи? А если он нашел, что искал, то кто тогда Цвиля? Кто сама Клима?..

«Если я верно догадалась, то Костэн Лэй от такого родства все-таки сбросится вниз головой с ближайшей тучи!..»

- Что за человек приходил к маме вскоре после моего рождения?

- Откуда ты знаешь? – изумился отец. – Цвиля и мне-то рассказала лишь после того, как я их дома вдвоем заловил. Мол, не изменяет она мне, а человек – странник, бывший знакомый ее родителей. Пришел их навестить, да вот не застал. Только… Климушка, это не после твоего рождения, а почти за год до него было. Странник поселился в соседней деревне, приходил к нам несколько раз, да и мы к нему захаживали. А вскоре, как ты родилась – будто сгинул. Цвиля говорила, вернется, да он так и не пришел.

- Они ходили вдвоем в лес, – Клима сказала это почти утвердительно.

- Не знаю, – тихо ответил отец. – Сдается теперь, я много не знал. Ты встретила того человека?

Клима вспомнила выдернутую у скелета свечку.

- Можно сказать, да.

- Интересненько, – прикидывал Тенька по дороге в лес. – Кем тебе при таком раскладе приходится Костэн Лэй? Троюродный дядя? Пятиюродный брат? А может, ты вербовала собственного дедушку?

- Ради высших сил: заткнись! – посоветовал Зарин. – Не понимаешь разве?

- Понимаю, конечно, – и не думал затыкаться Тенька. – Клима думает мрачные мысли, а ты ей в этом потакаешь! Нет, чтобы прийти на капище с хорошим настроением!

Клима промолчала. Она не помнила, когда в последний раз у нее было хорошее настроение.

- Кстати, я по-прежнему не верю, что у нас есть капище, – отметил Зарин.

- Неуч, – привычно парировал Тенька. – Во времена обд капища были по всему Принамкскому краю, даже в Мавин-Тэлэе. Но на орденской стороне их разрушили по мере сил, а вот до вашей глуши запросто могли не добраться!

- Я знаю этот лес как свои пять пальцев!

- А как выглядят капища, ты знаешь?

- У нас в лесу нет замшелого места с родником, ивами, ландышами и ромашками, которые цветут и зеленеют круглый год! Да на такое диво все деревенские бы сбежались!

- Думаешь, капища кто-то склепал по единому образцу? Да если оно скрытое и природное, ты сто лет будешь там бродить, но без колдуна не догадаешься!

- Замолчите, оба, – велела Клима, которой балаганов хватило еще вчера.

Странно, но этот лес, где они столько раз бывали с мамой, и где мама нашла свою гибель, показался ей более родным, чем дом отца и мачехи. Ноги сами неслись вперед по знакомым тропинкам, деревья словно кланялись навстречу. Сколько раз Клима ходила здесь вдвоем с мамой, тайком от отца, прихватив из дома карты, которые помогали учиться врать. Где теперь те карты?..

Подняться на пригорок, свернуть, перепрыгнуть через тонкую ниточку ручья, отодвинуть густые золотистые заросли молодого ивняка с еще набухающими почками… Вот они и на месте.

- Вот мы и пришли, – донесся до Климы Тенькин голос. – Капище прямо у нас под ногами!

А ведь правда, внезапно подумалось обде. Круглая полянка в гуще леса, ивняк, ручей неподалеку. Ландыши и ромашки здесь тоже бывают, только раньше не приходилось обращать на них внимание. А если учесть, что они с мамой всегда садились в центре…

- И где же тут, по-твоему, камень? – осведомился Зарин, тоже озираясь по сторонам.

Клима уже села на колени в центре, разрывая холодную влажную землю. Слой дерна отошел легко, и пальцы сразу же уперлись во что-то большое и твердое.

- Ага, именно здесь, – прокомментировал Тенька. – Здоровенный! Но никто ж не запрещал его закапывать. Вот потому, что у орденцев такой же образ мысли, как у нашего Зарина, множество капищ удалось сохранить! Клима, а ты разве тоже ничего не чувствовала?

- Трудно осознанно почувствовать то, что знаешь с рождения, – Клима положила ладони на камень. Знакомое тепло, древняя сила. Оно всегда было здесь. Но разве Клима осознавала, что сидит на капище? Ведь мама – ни полусловом…

Тенька сел рядом, тоже коснулся камня. Сразу умолк, непривычно посерьезнел, как всегда во время разговора с высшими силами. Солнечный луч скользнул по его сосредоточенному лицу, светлым, почти белым волосам. И – преломился, падая куда-то в нездешнее.

- Так, – сказал Тенька, убирая руки. – Зарин, мы с тобой сейчас пойдем гулять. Желательно подальше и подольше.

- А Клима?

- А наша дорогая обда останется тут. Пошли, пошли, не будем ей мешать!

Клима растерянно подняла голову, и уже уходящий с поляны друг подмигнул ей.

- Подумай тут о своем поведении!

Девушка огляделась в поисках чего-нибудь тяжелого, чтобы запустить смерчевому зубоскалу вслед, но из подходящих предметов имелся только валун, а его поди, выкопай.

Вскоре возмущенный голос Зарина и неунывающий Тенькин смех стихли в отдалении, лес сделался тих и прозрачен.

Капище дышало спокойствием, которого Климе в последнее время так не хватало. Дышало забытым детством.

Она уткнулась лбом в верхушку валуна, зажмурила глаза до боли, и на миг ей почудилось, что сейчас ее обнимут самые родные на свете руки, и станет тепло, хорошо, как не было уже тринадцать лет…

Темное капище, не по-южному лютая зима, яркие крупные звезды глядят через прорехи в тучах и снежинками падают вниз. Ивняк завален снегом, ручеек промерз до дна. В эту ночь на капище двое, и они не зажигают огня. На толстых меховых шубах серебрятся звезды-снежинки, пар дыхания тяжело оседает на утепленные войлоком сапоги. Мужчина – потрепанный странник, грузный, словно медведь, и такой же опасный, потому что за плечами поблескивает остро отточенный клык массивной ортоны. Женщина – совсем молода, под меховой шапкой красный платок с ярмарки, сосредоточенное личико разрумянилось от мороза.

Они сидят на корточках в центре поляны.

- Сними варежку.

На тонком юном пальчике, разопревшем в тепле, блестит обод обручального колечка. Женщина смотрит на него, прикусив губу, а потом снимает кольцо и бросает в недра варежки.

- Теперь коснись снега, – хрипловато просит мужчина. – Помнишь, как я говорил? Даже если сразу не услышат – продолжай звать…

- Помню, не дурнее тебя.

Ночь, омертвевшее пятьсот с лишним лет назад капище, тонкие девичьи пальцы на том месте, где закопан валун.

- Высшие силы!..

Дальше – шепотом, неразборчиво, все взывания вперемешку. Мужчина замер, не шевелясь, вслушиваясь в окружающий лес. Его спутница почти в трансе, а он должен следить, чтобы их никто не потревожил. И дело не в лесных зверях. Люди Ордена могут быть близко, но нынешней ночью все должно получиться. А там – будь что будет. Главное только, чтобы вот эта девочка сейчас докричалась и выжила. Тогда и умереть не жалко.

Они сидят долго, а снег все падает и падает, превращая их в сугробы, подобные валунам.

…Потом Цвиля открывает глаза. В них светится зеленым дар высших сил.

- Почему ты медлишь? Объясняйся с мужем и как можно скорей иди со мной в дорогу. Или идем вместе, если ты сможешь его уговорить. Обда должна вернуться к своему народу. Мы пересечем границу к весне, летом доберемся до гор. Я представлю тебя правителям Западногороска…

- Не сейчас, – она мнется, кусая варежку. – Послушай, не может ли это дело подождать… до будущей осени?

- Что-о?! Цвиля, ты с ума сошла? Ведь сама мне говорила, что высшие силы поставили тебе условием не медлить и не отказываться от дара!

- Не кричи. Я не отказываюсь. Но, видишь ли, на следующий день после обряда я узнала, что… словом, у меня будет ребенок. И если мы сейчас пустимся в дорогу, то вскоре я не смогу ее продолжать и буду тебе обузой.

- Крокозябра! С какого тебя потянуло замуж в шестнадцать лет?!!

- Извини, – язвительно отвечает Цвиля. – Я не знала, что в мое семнадцатилетие явишься ты и огорошишь вестью, что я последний потомок обды и одна во всем свете могу спасти Принамкский край.

Колдун смотрит на нее взглядом смертельно измученного человека. А потом его прошибает страшная догадка.

- Постой-ка. Ты сказала – на следующий день? О беременности ведь не узнают за пару часов, значит, ты уже носила ребенка во время обряда!

- Выходит, да. Это имеет значение?

- Я не знаю. Такого не было прежде! Но послушай, у последней обды было условие не рожать детей. Какое будет у тебя?

- Значит, я пойду на капище и спрошу, – решительно говорит Цвиля. – Что за народ мужчины, всегда найдут повод паниковать из-за женской беременности!

…Снова ночь, зимнее капище, на этот раз Цвиля бледна и испугана, а мужчина держит ее за руку, с болью заглядывая в лицо.

- Что они сказали тебе?

- Дар не разбирает, – Цвиля всхлипнула и закусила губу. – Мы с ребенком пока единое целое, моя кровь – его кровь. А дар идет от крови. Значит, когда у меня родится дочь – а это будет именно дочь – она тоже станет обдой. У нас дар на двоих.

- Две обды? Но такого не может быть, обда только одна, та, которая правит. А когда рождается новая, то не знает о своем предназначении вплоть до смерти предыдущей, и разница в возрасте куда больше. Вдобавок, обды никогда не были кровными родственниками. Высшие силы, все кувырком!

- Я не договорила, – Цвиля стискивает его пальцы до белизны. – Высшие силы сказали то же самое. Не может быть двух обд почти одного возраста, да еще кровных родственников. У нас одно условие на двоих – не отказываться от дара ни под каким видом, иначе он уйдет из Принамкского края навсегда. Обязательно добиться власти. Но мы не можем править обе. Обда одна, у нее один кулон и одна диадема. Власть нельзя поделить. Значит, моим условием будет избавиться от ребенка. А если я рожу, ее условием будет убить меня. Даже если я поклянусь не вмешиваться в ее правление, даже если мы будем жить в мире и согласии, все равно в итоге жизнь повернется так, что одна из нас должна будет убить другую. Это будущее открыли мне высшие силы.

- А забрать дар, пусть на время, пока ты не родишь?

- Забрать дар, который стал частью меня, моей кровью? Это невозможно.

- Но ведь лишилась дара последняя обда!

- Нет, – Цвиля замотала головой. – Ее дар не канул в небытие. Он перешел к другому человеку. А тот человек не пожелал становиться обдой. Дар медленно угасал без применения, пока не умер вместе с ним. И, раз их дар умер, высшие силы не стали изменять кому-либо кровь во второй раз. Дочь первой обды, которая боролась за власть, к тому времени погибла, а ее дети и внуки не просили о даре. Каждый обращался с мольбой вернуть обду, но никто не попросил сам стать обдой, никто не отважился взвалить на себя дар и все, что к нему прилагается. Ты пришел ко мне, сказал, что мои предки развалили эту страну на части, и мой долг все восстановить. Я не смогла послать тебя к смерчам. И теперь не могу отказаться, потому что во всем Принамкском крае нет человека, к которому мог бы перейти дар. Разве что к моей будущей дочери, но у нее и так есть.

- Правильно ли я понял тебя? – голос колдуна делает глухим и дрожащим. – Я мог не искать именно потомка последней обды, а обратиться к любому, кто захотел бы обдой стать? И теперь, если я отыщу кого-нибудь, кому ты… вы смогли бы передать общий дар…

- А ты знаешь такого человека?

Он лихорадочно перебирает в памяти знакомых и незнакомых. Конечно, ни один орденец не годится. Но кто из ведов? Нынешний правитель? Именитые горцы? Молодой вояка Эдамор Карей? Деревенские жители, не имеющие ни малейшего представления о том, как управляют страной?

- Я найду, – шепчет он. – Я буду искать…

- Когда у меня родится дочь, я не смогу одна принять решение о передаче общего дара. Придется ждать, пока она вырастет, все ей объяснять, а у нее может оказаться совсем иное мнение.

- Сколько у меня?..

- Шесть месяцев.

- Целых полгода. Я успею до рождения твоей дочери.

- Такого человека нет. Высшие силы не зря направили тебя именно ко мне. Ты больше никого не найдешь. И моя вина, что я не додумалась о своем положении до обряда.

- Что же теперь?..

Цвилина рука дрожит, но голос звучит твердо. Из последних сил.

- Я выбрала родить дочь. И попросила высшие силы сделать так, чтобы ей не пришлось меня убивать. Моя жизнь прервется гораздо раньше, чем она сможет до этого додуматься.

- Цвиля…

- Ничего не говори. Это мой выбор. Моя дочь будет лучшей обдой, чем я. Ты воспитаешь ее с рождения и обо всем расскажешь.

- Я… все же поищу кого-нибудь. Есть полгода…

Цвиля пожимает плечами, и колдуна как обухом бьет осознание, что он и впрямь никого не найдет.

- Думаю, назвать дочку в честь последней обды, – звенящим голосом говорит Цвиля.

- Не надо. Лучше назови ее в честь прекрасной Климэн, жены веда Кейрана. Она больше этого достойна.

- Значит, будет обда Климэн. Климэн Ченара. Вот что, пойдем домой, мне вредно долго сидеть на снегу…

…Маленькая Клима агукает в колыбельке, играясь с тяжелой старинной монетой.

Срочные сборы. Сумбурное прощание.

- Дело времени, Цвиля. У Ордена слишком хорошие ищейки, а я среди ведов – важная птица. Древний род, древние знания. Моя голова дорого стоит, а лицо многим известно.

- За меня не тревожься. Муж ничего не знает, а я сумею отовраться. Но кто же теперь воспитает мою Климу…

- Доверять мужу не хочешь? Он ведь любит тебя.

- Любит. Но не сможет. Как бы он вовсе не пропал… после.

- У вас есть в окрестностях хоть кто-то, кому ты могла бы довериться?

- Нет, никого… Послушай, а что если отдать Климу в Институт?

- С ума сошла?! В сердце Ордена!

- Там дают блестящее образование. Моя Клима будет достаточно умна, чтобы взять знания и не попасться на идеологические уловки. Я ее научу. А ты возьми все эти свои бумаги и позаботься, чтобы они попали в институтскую библиотеку. Высшие силы сами пошлют их Климе в руки.

- Это уже слишком. Цвиля, твой план безумен и обречен на провал.

И, как год назад на капище, она вкрадчиво спрашивает:

- А у тебя есть другой план?

Он обреченно мотает головой.

Маленькая Клима начинает хныкать, и Цвиля берет ее на руки.

- Ступай. И в будущем посмотри за меня, как обда Климэн Ченара коронуется в Гарлее…

От видений разболелась голова. Клима лежала ничком, вжавшись щекой в камень. Сердце бешено стучало в ушах.

«Ма-ма, ма-мо-чка», – звал этот стук. Неистово, как никогда прежде.

Самые родные на свете руки обняли девушку со спины, и горчайший холодный комок внутри понемногу начал таять. Клима подняла голову.

Странное дело: она знала, что мамы здесь нет и быть не может, но в то же время четко видела ее перед собой.

«И вправду я на нее похожа…»

На маме было простое платье, в каком Клима ее запомнила. Знакомые черные глаза, только не колючие, а теплые и лучистые. Мама грустно улыбалась, невесомо касаясь Климиной щеки.

- Доченька моя. Какая ты стала. Самая сильная, самая красивая…

Клима моргнула раз, другой – и почувствовала, что плачет.

- Неправда, мама. Я совсем не красавица. У меня нос большой…

- Глупенькая. Разве красоту измеряют носами? Мне только жаль, что тебе еще очень долго нельзя будет полюбить того, кто любит тебя. Но я верю, что когда-нибудь он тебя дождется. А пока что ему придется любить за вас двоих.

- Да при чем здесь любовь, – отмахнулась Клима. – Мама, что мне делать? Я совсем запуталась…

- Вижу, – мама села напротив, точь в точь как в детстве. – Тебе больно и страшно. И мне больно и страшно вместе с тобой. Клима, я успела многому научить тебя. Я старалась, чтобы ни один из дней, отведенных мне, не прошел для тебя даром. Ты умеешь лгать и притворяться, принимать трудные и важные решения, разумно мыслить и строить чужие судьбы. Но я не успела научить тебя одной очень важной вещи, без которой ты никогда не сможешь стать во главе Принамкского края. Эта вещь – доброта.

- Всего-то?

- Без доброты любое твое деяние оборачивается не в пользу, а во вред. Наведение порядка становится кровавыми реками, политические победы обрекают народ сильфов на голодную смерть, союзы превращаются в предательства, а боль и страх следуют за тобой по пятам. Ты сама можешь понять это, если оглянешься на прошедшие годы и вспомнишь, чем оканчивались те дела, которые ты вершила без доброты. Тебе везло: рядом были люди, умевшие восполнить твой недостаток доброты, пусть иногда и без твоего согласия. Вы были почти равны, и ты не могла не прислушиваться к ним. Но недавно это ушло. Теперь ты намного выше, и они уже не в силах вкладывать свою доброту в твои дела. Тебе самой нужно научиться.

- По-твоему, мне следует помиловать благородных господ, которые в лицо клянутся убить меня, подарить сильфам половину наших плодородных земель, и делать вид, будто верю всему, что пытается мне врать Юрген?

Мама покачала головой.

- Не путай мягкость с добротой. Ты выточена из гранита, но и гранит не давит своей тяжестью побеги мха, а обрастает ими и дает приют вытекающей из-под земли кринице. Сейчас ты – иссушенный, голый камень, который можно лишь расколоть на части и выпускать из пращи, убивая и калеча. Позволь мху вырасти на тебе, позволь воде течь через твое сердце и из твоих глаз. Стань не ядром пращи, а капищем, куда идут за спасением и утешением. Высшие силы говорят твоими устами, но ты не всегда верно толкуешь даже свои слова. Вспомни, что ты говорила людям. И повтори это себе.

- Я повторяю каждый день и час. Но без толку.

- Я тебя научу. Помнишь, как мы учились врать? Помнишь нашу старую колоду карт?

Мама перетасовала карты, хотя Клима могла поклясться, что мгновение назад их не было. Она привычно взяла из маминых рук четыре карты.

- Посмотри на меня, – сказала мама, и остальная колода исчезла. – Ты пришла ко мне за помощью, мы родные друг другу. Разве я твой враг?

- Нет…

- Тогда почему ты прячешь от меня карты?

- Ты ведь сама учила…

- Я учила прятать карты от врагов, а не от друзей и тех, кто нуждается в твоей помощи.

- Я должна… Раскрывать карты перед близкими? – попыталась угадать Клима.

- Нет! – мама рубанулаладонью воздух. – Верный урок – не просто раскрыть свои карты, а обменяться ими. Поставить себя на место другого. Понять и принять его. Стать ближе. Продолжить игру без прежнего азарта. Это не игра, а долг. Цель выигрыша – не способ насладиться своим возвышением, а протянуть руку проигравшему и найти для него место. Ты сейчас выше всех, очень высоко. А сверху лучше видно, где чье место. Скажи, кто я тебе сейчас?

На месте мамы возник Тенька. Полупрозрачный, улыбающийся.

- Друг, – уверенно сказала Клима.

- А ты когда-нибудь говорила ему это вслух? Открывала эту свою карту? А может, хоть раз менялась картой с ним? Ты узнала за время знакомства, Клима, каково это, быть колдуном? Не спать ночами за книгами, гореть мечтой, срываться против правил в иные миры, смертельно болеть, а потом выздоравливать, знать многие ответы, но не иметь возможность сказать о них прямо.

Клима могла только покачать головой.

- А теперь кто я? – спросила мама и ненадолго превратилась в Юргена.

- Скорее друг, чем враг. Тот, кто стал другом прежде, чем успел сделаться врагом. И я тоже ему об этом не говорила. Мы порой используем друг друга…

- …И оба от этого страдаете. Но над тобой нет начальства. А на Юргена давят с обеих сторон. Ты хоть раз сочувствовала ему в этом?..

Мама превращалась в Костэна Лэя, Вылю, Валейку, Геру, еще в кучу знакомых, даже в Лернэ, и говорила о каждом такие вещи, которые Клима вроде бы знала, но никогда не считала нужным понять. Например, что с Костэном они похожи больше, чем хочется им обоим. И, как для Климы глупо звучит приказ работать на Холмы, так и Костэн тысячу раз умрет, но не перевербуется. Да и зачем иметь дело с предателем, который тебя ненавидит, если можно подружиться с честным сильфом, прекрасно понимая его устремления? А Лернэ, которая превыше всего ставит доброту, всю жизнь живет с открытыми нараспашку картами. Разве нельзя не уважать ее за эту смелость?

А потом мама превратилась в наставницу дипломатических искусств.

- Враг, – выдохнула Клима с ненавистью.

- А ты посмотри на ее карты.

Небогатая семья, большие амбиции. Изматывающая учеба, путь к цели, в конце которого – насмешки коллег и потные пальцы начальника. Война, кровь, смерть, грязь, институтская опала, ложь и предательство той, кому безоговорочно верила. Снова война, снова предательство, крушение всех идеалов разом. Неожиданная любовь, первая попытка понять, перестроить жизнь иначе. Ведь желание одно – служить на благо Принамкскому краю. Разве зря прошло столько лет учебы? А еще бы любить и быть любимой. Впервые в жизни веря, что не предадут. Но – плен. Но – казнь. Потому что та, в чьих руках оказалась жизнь Наргелисы Тим, не умеет и не хочет смотреть в чужие карты.

Обычный человек мог бы так ошибаться. Обда – нет.

- Мама, но если вот так «смотреть карты» каждого человека и самой ходить с открытыми, ведь каждого можно понять, и каждый смог бы вытереть об меня ноги!

- На то тебе и даровано высшими силами особое чутье. Просто спрашивай у него, чьи карты стоит смотреть.

- Я больше не обда и не могу видеть. Мой дар, наверное, перешел к другому…

Мама с гордостью прищурилась.

- Не думаю, что за двадцать лет успел родиться кто-то получше тебя. Дару по-прежнему не к кому переходить.

Клима переплела пальцы.

- Но если не к кому, и отнять, оказывается, нельзя, то почему я его лишилась?!

Мама наклонилась к ней и поцеловала в лоб.

- А кто тебе сказал, что ты лишилась дара?..

Клима открыла глаза и увидела над собой темный бревенчатый потолок. Было тихо, ветер посвистывал где-то снаружи, трещал фитилек в лампе.

- А вот и наше сокровище проснулось! – Тенька уселся на кровать, придавив кусок одеяла. – Ужинать будешь? Тебе оставили!

- Где я? – спросила Клима, сонно моргая. Тело было затекшим, в голове еще вспыхивали далекие образы прошлого.

- Дома, – развел руками колдун. – Возвращаемся мы с Зарькой на капище, а ты дрыхнешь без задних ног. Не добудиться! Ждали мы до вечера, но не ночевать же там! Хоть края южные, а холодно, до лета далеко. Вот тебя домой и приволокли. Тут, было, панику развели, но я сказал, что с тобой вечно такое интересненькое творится. Поэтому тебя оставили в покое и каши с мясом в котелок отложили. Будешь кашу? Вкусная! А еще пирожки есть и сушеные яблоки.

- Принеси-ка мне лучше нож, – медленно велела Клима.

- Может ты, того, поешь сначала? – Тенька опасливо попытался заглянуть ей в глаза.

- После. Да слезь же с одеяла! – Клима спустила ноги на пол и босиком побежала на первый этаж, где располагалась кухня.

За столом еще сидели, несмотря на вечер. Мачеха лущила сушеные стручки, дети уплетали сушеные яблоки с молоком. Отец в углу орудовал точильным камнем, Зарин примостился рядом, что-то вполголоса рассказывая.

- Нож мне, срочно! – крикнула Клима, не обращая внимания на приветственные возгласы домочадцев. Выхватила у отца из рук остро наточенное лезвие и выверенным жестом полоснула себя по тыльной стороне запястья.

Мачеха вскрикнула, отец дернулся было отобрать нож у спятившей дочери, Зарин вскочил – но в следующий миг все замерли, глядя, как линии порезов заливает ярчайшее зеленое сияние, растворяющее ранки без следа.

- Благодарю, – буднично сказала Клима и положила нож на место. – Где оставленный мне ужин?

- Климушка, – прошептала мачеха, прижимая к груди скомканный фартук. – Неужто ты и впрямь настоящая обда, правительница всего Принамкского края?..

И, глядя на ее широко распахнутые глаза и выставленные напоказ карты, Клима поняла, что эта женщина приняла бы ее любой. Обдой или обычной девушкой, с победой или поражением, здоровой, искалеченной, взрослой или маленькой – просто потому, что родная. Не по крови, а все-таки дочка. И дом мачехи с отцом – Климин дом тоже, каким бы чужим ни казался.

- Да, – сказала Клима. – Это так. В конце мая приезжайте в Гарлей на мою коронацию.

- Что ты, ведь такая даль, – мачеха покачала головой.

Клима подошла к ней, положила руки на плечи и прижалась щекой к щеке.

- А я пришлю за вами своих лучших досколетчиков. Не тревожься ни о чем… матушка.

Прощание вышло нежным и легким. Ни одной слезы, лишь добрые напутствия и пожелания удачи.

- Правду ли говорят, что Институт стоит целехонек? – спросила мачеха, пакуя в дорогу здоровенный узел с гостинцами.

- Еще как стоит, – заверил Зарин.

- Там будут учить лучше прежнего, – пообещала Клима.

- Пристроили бы вы туда Мыську. Он хоть и оболтус, а с головой, читать-писать умеет, считает до полутыщи.

- Хорошо, – кивнула Клима. – После коронации погляжу, на что он способен. А осенью пусть приезжает сдавать вступительные экзамены.

Из-за печки раздался полный восторга вопль, свидетельствовавший о том, что смышленый оболтус Мыська умеет не только читать-писать, но и подслушивать. А еще совершенно не против образования.

Было решено не становиться сразу на доски, а пройтись до околицы, проститься с деревней и лесом.

- Значит, коронуешься в конце мая, – задумчиво проговорил Тенька, шаркая ботинками по дорожной пыли. – Все-таки разрешили!

- Не существовало никакого запрета, – пожала плечами Клима. – Оказывается, я сама не была готова. Жаль только, есть вещи, которые я хотела бы исправить, но уже не в силах.

- Например? – заинтересовался колдун.

- Например, не казнить Наргелису. Дурное, необдуманное решение. Как бы я хотела сейчас поговорить с ней обо всем!..

- Ну-у… ты не расстраивайся! – Тенька прищурился слишком хитро, и Клима тут же заподозрила неладное.

- Ты что-то скрываешь?

- Ага. Только не буянь сейчас, ладно? Словом, никакой казни не было.

Зарин изумленно приподнял брови. Клима остановилась посреди дороги.

- Как – не было? Я же отдала приказ!

- Интересненькое дело! Только что ты жалела о казни, а теперь сердишься, что твой приказ не выполнили!

- Вот именно, МОЙ приказ! Кто посмел?

- Мы с Герой, конечно. Вернее, Гера узнал, что Наргелису казнят, прибежал ко мне, и мы потихоньку решили, что наша милосердная обда немножко погорячилась. Поэтому сейчас Наргелиса сидит в тайном месте со своим женихом, и оба смиренно ждут, пока ты сменишь гнев на милость. Ну чего, ты злишься или нет? Бежать мне в дом за тазом с водой, пока недалеко отошли?

Клима скрестила руки на груди.

- Тенька. Вы с Герой мои лучшие друзья и великое вам спасибо за ваше самоуправство. Но еще раз вздумаете проворачивать такое за моей спиной – прибью обоих!

====== Глава 16. Время встреч ======

Нет тебя дома, комнат знакомых мне стены пленом.

Все по-другому: сор, споров нет, и нет им замены.

Ты незаметно следом домой вернись за рассветом,

Краешек пледа преданно твои сны хранит.

А. Макарский

Начало мая выдалось пасмурным, и лишь к середине месяца солнце снова показало из-за туч яркие лучи. Отгремели праздники по случаю окончания войны, минуло ошеломленное затишье, во время которого люди, приходя в себя после вчерашнего похмелья, окончательно осознавали тот факт, что крови и сражений больше не будет. Наступил черед повседневных дел. По линиям бывших границ разбирали валы и укрепления, городские жители заново отстраивали разрушенные дома, деревенские вернулись к семьям, чтобы пахать и сеять. Урожай к осени обещал быть немалым.

Обитатели прифронтовых сел обрели возможность ездить к соседям в гости. Бывшие веды и бывшие орденцы с осторожностью присматривались друг другу, сравнивая быт и подмечая не так уж много различий. На орденскую сторону быстро проникли оконные ставни из сухого льда, а на ведскую – сильфийские масляные лампы над порогами домов.

Новые градоначальники рьяно брались за исполнение своих обязанностей, а оставшиеся с прежних времен старались вести себя потише, дабы не вызвать недовольства обды и сохранить должности. Поговаривали, обда лично облетает Принамкский край на доске, без предупреждения заглядывая в города и крепости, чтобы оценить хозяйство. Визитов побаивались – Климэн Ченара справедлива, но скора на расправу. Правда, в последнее время идут вести, будто она сделалась мягче: чаще хвалит, чем казнит, и для всякого найдет хорошее слово. «Дело известное, – чесали бороды всезнающие старики, – конец войне, вот и подобрела сударыня обда. К чему крутой нрав в мирное время?»

Гарлейский дворец стремительно вырастал из руин. Казалось, только вчера здесь грохотали взрывчатые снаряды, а сегодня садовник пропалывает розы и бранит всякого, кто шагнет на клумбу мимо дорожки. Без жалости были изгнаны крысы, каждый угол выметен, каждый обломок камня убран. Щетинились строительными лесами башни, в залах пахло свежей древесиной – это поставили новую мебель. С главной площади и из сада день ото дня все чаще доносились беззаботные крики играющих детей, а на флагштоке неизменно реяло золотое знамя обды.

…Встревоженная Ристя перехватила Теньку на середине галереи.

- Объясни хоть ты, что все это значит! – потребовала она, на всякий случай сцапав колдуна за рукав, чтобы никуда не ретировался прежде времени.

- А поточнее можно? – Тенька оценил прочность захвата и обреченно приготовился слушать.

- Только что твоя обда вызвала меня к себе и сказала, мол, она больше не хочет выдавать меня замуж против воли, потому что это нечестно, грязно и поломает мне жизнь. И пусть я хоть качусь на все четыре стороны, родина в моих услугах больше не нуждается. Но прежде в последний раз слетаю на Холмы и откажу Амадиму лично, чтобы к обде Принамкского края не было претензий.

- И чего тебе не нравится?

- Все нравится! – Ристя недовольно тряхнула косой. – И это подозрительно! Слишком гладко, не похоже на Климу! Как ты можешь это объяснить?

- Интересненько это ты придумала! – возмутился Тенька. – С какой стати я должен объяснять тебе какие-то Климины поступки? У Климы и спрашивай!

- Ты знаешь обду лучше, чем она сама, – отрезала Ристя. – И неужели ты думаешь, что Клима выложит мне свои мотивы?

- Думаешь, это сделаю я?

- Тенька, – в голосе бывшей благородной госпожи появились неслыханные прежде просительные нотки. – Тенечка, пожалуйста, ты же добрый, хороший, а я так измучилась…

- Высшие силы!.. Ай, не цепляйся за меня!

- Что произошло с Климой? Почему она так себя ведет? Опять в кого-то влюбилась? Почему она стала такой мягкой, что об этом уже судачат по всей стране? Только не отбрехивайся байкой, будто война закончилась и обда подобрела! Что вы с Зарином с ней сделали во время той поездки неведомо куда?

- Ристя, с Климой все в порядке! А если сейчас не отпустишь, я тебя током ударю!

- Тенечка, ну пожалуйста! – в ее глазах стояли слезы.

- Что ты хочешь от меня услышать? – поинтересовался Тенька напрямик.

- В чем здесь подвох?!

- Подвох… подвох… О, как тебе версия, что Климе надоело тебя уговаривать, и она рассчитывает, что это сделает Амадим при личной встрече?

Ристя замерла и выпустила рукав. Объяснение явно пришлось ей по вкусу.

- Пусть только попробует! – яростно выдохнула она и с чувством выполненного долга зашагала дальше по галерее.

Когда Тенька вошел в Климин кабинет, на стуле для посетителей сидел возмущенный донельзя Валейка.

- Я туда не поеду! – говорил он тоном, больше подходящим не начинающему дипломату, а обиженному воспитаннику-первогодке.

- Поедешь, – с поистине материнской терпеливостью отвечала Клима. – Куда ты денешься.

- Это же будет позорище! – Валейка выглядел безутешным. – Если Юрген письмо такое прислал, то что он уготовил мне при личной встрече!

- Ничего, – обда походя расписалась в каком-то документе, – опозоришься минут за десять и перейдешь к делу.

- Да я жить после этого не смогу!

- А у вас чего за драма? – полюбопытствовал Тенька, садясь на второй стул для посетителей.

- Валейка боится ехать с посольством на Холмы, потому что злые нехорошие сильфы будут там над ним смеяться, – официальным тоном сообщила Клима.

Валейка покраснел, как отборная свекла.

- Почему такая уверенность? – решил разобраться Тенька.

- Юрген прислал дипломатическое письмо, – Клима кивнула на вскрытый конверт. – От лица тайной канцелярии поздравил меня с победой, а весь Принамкский край – с окончанием войны. Пригласил на Холмы наше посольство для улаживания союзнических вопросов и отдельно – Валейку, вернуть отобранную при побеге саблю, которая ему, несомненно, дорога. А наш Валейка считает, что лучше смерть, чем такое унижение. Он даже ляпнул, что согласен отказаться от карьеры и всю жизнь полоть в деревне морковь.

- Это зря, – высказался Тенька. – Морковку полоть – сущее наказание!

- Но сейчас, – тем же увещевательным тоном продолжила Клима, – Валейка покапризничает и все-таки одумается. А я за это дам ему вручить сильфам одну занятную бумажку, которая позволит восполнить большую часть позорищ и унижений.

- Что за бумажка? – заинтересовался Валейка, поднимая голову.

- А ты сперва пообещай, что осознаешь: работа дипломата не состоит из одних побед. А потом полетишь на Холмы.

Любопытство пересилило, и Валейка обреченно кивнул. Клима протянула ему обещанную бумагу.

- Я собиралась поручить ее передачу Наргелисе, как будущей главе посольства, но тебе сейчас нужнее.

Валейка бегло прочитал содержимое и потрясенно уставился на обду.

- Это… правда?!

- Истинная, – Клима безмятежно улыбнулась и махнула рукой. – Ступай, готовься к дороге.

Когда за будущим дипломатом закрылась дверь, Тенька пару раз хлопнул в ладоши.

- Ну, ты даешь, злокозненная обда! Нехило же тебе на том капище мозги переплющило! Первый раз вижу, чтобы ты так ласково и терпеливо говорила с тем, кто смеет с тобой не соглашаться.

- Это трудно, – призналась Клима. – Меня все время тянуло на него рявкнуть. Но злиться неправильно, я не могу себе позволить такую роскошь.

- Ага. Ты б видела, до чего ты довела Ристю своим новым поведением! Бедняжка отчаялась разобраться, где спрятан подвох.

- Мне вконец надоело с ней возиться, – призналась Клима. – Если Амадиму эта злючка чем-то мила, пусть сам с ней и разбирается. Мое дело – предоставить возможность и отойти в сторону.

- Да, чего-то такое я Ристе и сказал, – фыркнул Тенька. – Ее успокоило. Но ты хоть табличку вешай, дорогая обда. Или не меняй так резко линию поведения. А то все, кто знал тебя прежде, теперь во главе с Герой косяком идут ко мне и всевозможными путями пытаются выспросить, чего с тобой стало, и какой крокозябры от тебя еще ждать.

- Я понимаю, друг мой, как тебе нелегко, – кротко произнесла Клима.

- Так, а вот сейчас я сам хочу прийти к себе и спросить, чего с тобой творится!

Обда расхохоталась, но странным образом стала куда больше похожа на себя прежнюю.

- Хватит ныть, мне нет дела, кто тебя донимает. Так привычнее?

- О, да, – кивнул Тенька. – Значительно лучше. Гора с плеч!

Клима отложила очередную стопку бумаг (несмотря на трех секретарей, документов меньше не становилось), налила себе холодный ромашковый отвар из кувшина и взяла с блюда на подоконнике свежую творожную булочку.

- Меня гораздо больше устраивало прежнее положение дел, – призналась она. – Стоит проявить к любому человеку минимум доброты и понимания, он тут же норовит сесть на шею.

- Привыкай, – ухмыльнулся Тенька. – Никуда не денешься. Передай-ка булочку!

Клима навскидку оценила прожорливость своего главного колдуна и переставила на стол все блюдо.

- Показывай, с чем пришел.

Тенька выудил из-за пазухи стопку мятых листов.

- Во, составил сегодня ночью. Проект особого фейерверка на твою коронацию. Интересненько это получится!

- Гарлей уцелеет?

- Обижаешь, я ж теперь почти профессионал! Гляди, как складно получается!

Клима с глубокомысленным видом изучила мелкие нечитаемые каракули. Повторять несостоявшийся подвиг сильфийских разведчиков было выше ее сил.

- Рассказывай вслух, потом надиктуешь секретарям, чтобы переписали набело.

Тенька облизал перемазанные творогом пальцы и с готовностью начал:

- Значит, взрывчатку заложим здесь и здесь…

Тенькина комната в Гарлейском дворце была временной – в течение полугода колдун собирался переехать в Институт, где под отделение прикладного колдовства отводили целое крыло и высокую башню. Поэтому толковую лабораторию здесь Тенька оборудовать не стал, и комната даже производила впечатление нормальной в общепринятом смысле. Подумаешь, зеркало здоровенное стоит, а рядом три ведра воды. И две стопки книг под потолок. И прожженная дыра на покрывале. А еще пара ромашковых веников на стене, стол завален пробирками, а из вазы на подоконнике вместо букета цветов торчит чей-то подозрительный лиловый хвост в чешуе. Зато на окнах обычные занавески, пол чисто вымыт, люстра не шатается и стены свежевыкрашенные (еще более свежие пятна не в счет).

Словом, Тенька считал гарлейскую комнату вполне пристойной для того, чтобы приглашать даже самых взыскательных гостей. Но вот визита нынешней гостьи никак не ожидал.

Она сидела на покрывале, в задумчивости ковыряя ярко-зеленым ногтем ту самую прожженную дырку и поджав под себя босую ногу. Громоздкие туфли на умопомрачительном каблуке чинно стояли около зеркала – какая же приличная девушка не разуется на пороге чужого дома? Даже если этот порог лежит меж двух миров. Лучи солнца играли на розово-сиреневых волосах, скрывавших опущенное лицо, а кофточка точь в точь такая же, как в день их знакомства…

Несмотря на всю экзотичность, девушка казалась задумчивой и грустной, что было на нее совсем не похоже.

- Айлаша, – позвал Тенька.

Девушка подняла голову и недовольно надула губы.

- Я ждать тебя весь день!

- Но ведь я об этом не знал, – Тенька сел рядом на покрывало и запустил пальцы в ее волосы. Айлаша с фырканьем отодвинулась, словно кошка. Значит, еще дуется. Но все равно пришла. Почему?..

- Ты не знал никогда! – проворчала Айлаша, но уже без прежнего пыла. Ее густо подведенные глаза пытливо прищурились. – Ты скучал без меня?

- Скучал, – согласился Тенька. – Каждый день и особенно ночь. Люблю, жду, хафал-фе и хай-ла. А ты пришла и фыркаешь. Разбиваешь мне сердце.

- Ой-ой, – скептически отозвалась Айлаша, накручивая на палец разноцветную прядь. А потом вдруг призналась обвиняющим тоном: – Я скучать тоже.

- Тогда давай я тебя обниму и поцелую.

- Файла, мудых! – отказалась Айлаша и пихнула его. Правда, не сильно. – Я пришла по делу! Хра! Благодари дело, иначе я не хотеть видеть тебя никогда. И не быть твой девушка!

- А теперь быть и хотеть? – улыбнулся Тенька.

- Теперь я думать над этим, – сурово известила Айлаша и снова взялась накручивать прядь.

- Мы оба любим и скучаем, – Тенька все-таки обнял ее со спины. – Давай начнем все с начала.

- А ты снова не будешь меня понимать!

- А я попробую научиться. Хие-л-ля, фра-фра-фра…

- Шу-ша! – Айлаша дала ему подзатыльник, но уже совсем символический. – Сперва дело!

- Внимательно слушаю.

- Я быть на вокзал, – обстоятельно начала девушка. – Ехать на межзвездный лайнер к нашей даче. Понимать? Хей-са. Я увидеть дарегас-хе-ше. Как это… иной… иностранец! Но знакомый. Откуда, что, я не понять, мы не понять. Но все мы знать тебя!

- Ты встретила иностранца, который тоже меня знает? – изумился Тенька.

- О, нет! – расстроилась Айлаша. – Не совсем. Я все сказать не так! Я уйду от тебя сейчас.

- Снова?! Да что я тебе успел сделать?

- Дурак, хушака! Я уйду от тебя, а скоро вернусь и приведу дарегас-хе-ше, и ты сразу все понять!

Тенька сомневался в таком счастливом исходе, но Айлаша была одной из немногих людей, кого он был не в состоянии переспорить.

- Ну, хорошо. Ты уйдешь, а потом вернешься. Но давай я сперва тебя поцелую…

…Спустя полчаса Айлаша благосклонно заявила, что непременно вернется, с иностранцем или без него. И будет согласна терпеть даже латунные краники.

Теньку это вполне устраивало.

- Как все прошло? – спросила Риша, пока Костэн и Юрген отстегивали крепления и размещали доски на подставке у крыльца.

- Это был смерчев день взаимных унижений, – высказался Костэн.

- Сперва я при всех официально передал Валейке саблю, – поведал Юра. – Риша, видела бы ты его лицо! Оно стоило всех моих весенних приключений разом! – он глянул на бывшего начальника и посерьезнел. – А потом этот Валейка, тоже официально, вручил нашему Липке бумагу, где написано, что Костэн Лэй является прямым потомком предыдущей обды Принамкского края и родственником нынешней. Со всеми полагающимися документами, включая портретик его прабабки, показания свидетелей и личную записку от Климы, где она зовет дорогого родича погостить и искренне выражает ему свое расположение.

Риша ахнула.

- Костя, у тебя теперь будут неприятности на службе?

- Меня не уволят, ведь я теперь говорю с ветрами, – бравый агент все равно был мрачнее тучи. – Но какие пойдут сплетни, у-у-у!.. Каждая зараза в тайной канцелярии теперь сочтет своим долгом явиться поглазеть на потомка обды! А как надо мной глава корпуса зубоскалил во время неофициальной части приема! Да лучше бы Климэн меня перевербовала!..

- Он всю дорогу сокрушается, – объяснил Юра Рише. – Иди, поставь укропник. Есть что-нибудь на ужин? Мы ужасно голодные.

- Мы с дедом как раз недавно приготовили, – кивнула Риша, но уходить в дом пока не спешила. – Костя, у меня есть новость для тебя. Надеюсь, она развеет твои неприятности.

Агент лишь посмотрел в ее лицо, на руки, сложенные у живота, и все понял.

- Риша! Давно ли?

Она только улыбнулась. Костэн обнял ее за плечи, целуя куда-то в висок, где над кончиком заостренного уха выбивался пушистый кудрявый локон. Юрген деликатно проскользнул мимо, сообразив, что заваривать укропник придется все же ему.

- Как думаешь, это будет девочка? Я бы хотел маленькую дочку…

- Глупый, разве можно угадать так рано…

- Риша, как я тебя люблю! Твоя новость в тысячи раз дороже любой неприятности.

…За ужином царила атмосфера всеобщего умиротворения. Лишь под конец заговорили о делах.

- Посольство обды как на подбор, – высказался Костэн. – Во главе Наргелиса Тим, бывшая протеже Тарения Са. Змея редкостная, они с обдой друг друга стоят. Ее помощник, секретарь и, видимо будущий преемник – Валейка. Хорошо, Юрка пересекался с ним раньше, и на Валейку у нас уже заведено досье. Перспективный мальчишка, с ним мы еще хлебнем.

- И трижды клятая Гулька, смерчи ей в зад, – Юргену тоже было, что сказать. – Весь прием мне глазки строила.

- А Юрка краснел и плевался, – добавил Костэн.

Риша осторожно фыркнула, дед обидно расхохотался. Юрген хотел было обидеться, но потом вспомнил, что альтернативой этому веселому застолью была его пустая заброшенная усадьба, и предпочел повеселиться со всеми. Тем более, строящая глазки Гулька – и впрямь забавное зрелище, если вспоминаешь задним числом.

- А наш Амадим, – продолжил Костэн, – строил глазки Ристиниде Ар. Конечно, не столь заметно и глупо, как Гулька Юре, но Ристинида вся извелась. Не понимаю, на что ее обда уговорила, но дело со свадьбой явно не решенное. Дату снова перенесут, а то и отложат на неопределенный срок.

- Получается, сегодня вы не говорили о делах? – уточнила Риша.

- Нет, ведь только первый день посольства, – объяснил Юрген. – Сегодня мы были представлены друг другу, обменялись приветствиями и официальными дарами, отстояли пару скучнейших церемоний и разошлись отдыхать. А вот завтра начнется схватка языков и чернильниц.

- Каковы наши шансы на победу? – серьезно спросил дед.

Костэн поморщился.

- События последних лет повернулись в пользу обды, хотя она вряд ли могла приложить к этому руку. Она не заставляла Орден выкрадывать послов, не нашептывала нам завышать цены, но появилась поразительно вовремя: наши отношения с Орденом были на грани разрыва, и мы допустили ошибку, перехитрив сами себя. Теперь Ордена нет, Принамкский край един, и Климэн Ченара имеет основания диктовать нам свою волю. Для нас выгоднее было мешать ей, а не помогать, но уже поздно.

- Скверно, – дед вздохнул. – Я помню время расцвета Ордена и наших союзнических отношений. Сильфы были хозяевами в Принамкском крае, даже не завоевывая его. Порой тайная канцелярия могла влиять на избрание нового наиблагороднейшего… А что, Костя, Амадим и главы корпусов рассматривали возможность подослать к обде убийц?

- Поздно, – поморщился тот. – Родится новая обда, и все вернется на круги своя.

Юрген откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Ему противно было слышать, как Липкин дед спокойно рассуждает об убийстве Климы. Но что остается делать? Клима его друг, но так вышло, что теперь она решает судьбу его страны. И остается лишь уповать на милость Небес…

«Небеса! Почему вы глохнете всякий раз, как мы взываем к вам с земли! Вы дарите нам в услужение живые ветра, вы держите нас на облаках, позволяете чувствовать вкус радуги, но радугой невозможно наесться досыта. Мы парим над людьми, но мечтаем об их хлебе…»

- Порой мне хочется спросить, – тихо сказал Юрген, – а так ли уж любят нас всеблагие Небеса?

- Любят, – твердо сказал Липка. – Теперь я знаю точно. И завтра они нам помогут.

На второй день переговоров над Холмами разгулялось то, что даже сильфы именовали почтительным словом “буря”. Вековые кедры гнулись под гудящими порывами ветра, словно тряпичные. Трещали в садах слабые стволы домашних слив, а на пустошах из земли вырывало целые пласты дерна вместе с едва взошедшей травой.

Ветер остервенело бился огромным телом в витражные окна переговорного зала. Люди невольно вздрагивали, а сильфы и Гулька ерзали на обтянутых бархатом стульях, мечтая встать на доски и улететь на простор, в самую гущу непогоды.

Но сперва нужно было завершить дела.

- Таким образом, – говорила Наргелиса, – Обда Климэн отменяет договор, заключенный между нашими государствами в начале ее правления, и предлагает новый, ориентированный на мирное время.

- Договор не может быть расторгнут, – напомнил глава пятнадцатого корпуса. – В противном случае сторона-нарушитель будет стерта с лица земли.

Окно дрогнуло особенно громко, и Наргелиса поджала губы – то ли от испуга, то ли решаясь произнести слова, о которых прежде не мог помыслить никто из орденских дипломатов.

- Это условие не может быть осуществимо, посему теряет свою силу. Обда Климэн Ченара уполномочила меня сделать заявление, что армия Принамкского края превосходит возможную сильфийскую числом и выучкой.

«Это Ветряные Холмы будут стерты с лица земли», – повисло невысказанное.

Главы корпусов тайной канцелярии побледнели. Юрген открыл было рот, но ему вовремя наступили на ногу. Костэн Лэй стиснул зубы и сжал кулаки, до боли впившись ногтями в ладони. Кровь древних властителей Принамкского края бушевала в нем против такого произвола над его родиной. Хотелось встать, сверкнуть глазами, в точности как ненавистная обда, и рявкнуть, что смерча с два люди получат Холмы.

И только Верховный Амадим остался холодно спокоен, даже неподвижен, словно в контраст звенящему от ветра оконному стеклу за его спиной.

- Вы объявляете войну моему народу, уважаемые гости? – негромко, вкрадчиво и с достоинством спросил он.

- Обда Климэн не хочет войны, – быстро сказала Наргелиса, и напряжение за столом переговоров пошло на убыль. – Принамкский край уважает своих соседей.

- Если уважают соседей, то уважают их условия, – отечески напомнил Амадим.

Наргелиса растерялась. Правитель Холмов был известен тем, что умел парой слов выбить собеседника из колеи.

«Мы уважаем ваши условия, но требуем их поменять», – глупо, непоследовательно.

«Вы ошибаетесь, уважение соседей и их условий не одно и то же», – оскорбительно, так нельзя говорить.

«Эти условия устарели, они невыгодны Принамкскому краю», – слишком прямо, это и так всем понятно, но вовсе не повод уступать людям.

- По-вашему, Ветряные Холмы совершенно не уважают нас? – внезапно подал голос Валейка, и все взгляды обратились к нему.

- К чему такие выводы, милый юноша? – уже откровенно снисходительно поинтересовался Амадим.

- Сударь Валенсий Атьяр, – представился Валейка. – Большая честь для меня говорить с вами, господин Верховный Амадим.

«Даже слишком большая, – в ярости подумал Костэн. – Секретаришко, смерчи его дери!»

Валейка сидел по правую руку от Наргелисы, выпрямившись и глядя сильфийскому правителю в лицо. Скосив глаза под стол, Наргелиса увидела, как трясутся Валейкины руки, сложенные на коленях. Но голос юноши не дрожал.

- Как вы изволили высочайше заметить, условия соседей уважают вместе с ними. За все время союзнических отношений обда Климэн свято блюла каждую букву нашего договора, хотя порой это было непросто для нее. Принамкский край шел Ветряным Холмам навстречу, ни словом, ни делом не позволяя усомниться в добрых намерениях по отношению к столь разумному, сильному, образованному и вежливому соседу. Теперь же, стоило нашей стороне намекнуть о том, что из-за перемены в политической картине мира договор устарел и надлежит быть полностью обновленным, вы оскорбляете нас подозрениями в намерениях объявить войну, намекая при этом на наше неуважение! Согласно регламенту ведения переговоров, наше посольство имеет право сию же минуту развернуться и улететь домой. Задеты честь и доброе имя нашей страны!

Снисходительная улыбка застыла на лице Амадима.

- Вы пока знакомы с регламентом только по учебным книгам, не так ли? – мягко спросил он.

- Так, но тем досаднее мне знать его лучше вас, – выпалил Валейка.

Наргелиса мысленно зааплодировала и перехватила инициативу.

- Я предлагаю вам ознакомиться с текстом нового договора. Сейчас копии будут розданы всем присутствующим.

Некоторое время напряженная тишина была заполнена шелестом бумаг и метаниями бури за окном.

- Пункт девяносто дробь четыре, – нахмурился Костэн. – Он вызывает вопросы.

- Поскольку Орден пятьсот лет назад пришел к власти незаконно, – пояснила Наргелиса, – то все его деяния признаны недействительными. Поэтому северные земли Принамкского края, подаренные Холмам, снова переходят в собственность обды Климэн.

- Эти земли были не подарены, а отданы в уплату долгов, – возразил глава пятнадцатого корпуса. – И, кстати, нынешний долг Ордена не был выплачен. Обда Климэн обязана взять его на себя.

Нагрелиса не раз обсуждала с Климой ответ.

- Обда не отвечает за действия, совершенные Орденом. Холмам следовало быть осмотрительней и не связываться с узурпаторами власти, ибо законная повелительница Принамкского края не имеет никакого отношения к их долгам. Земли переданы незаконно, значит, должны быть возвращены.

- Скажите это десяти тысячам сильфов, которые там живут, – Костэн едва удержался от шипения.

- Бок о бок с людьми, – возразила Наргелиса. – Обда Климэн не отбирает чужих подданных, но обязана возвратить земли своему народу. Пусть десять тысяч сильфов продолжают жить там и платить налоги в вашу казну. А люди будут платить обде Климэн и жить на земле, принадлежащей Принамкскому краю.

Предложение было скользкое. Все знали, что сильфы не занимаются земледелием, даже если на огороде теоретически может вырасти что-либо помимо укропа. И вся выгода Холмов была именно в людях спорного клочка земли, которые многие годы поставляли Верховному часть своих богатых урожаев. Без людских налогов обладание землей почти теряло смысл.

- Я смотрю, вы предлагаете восстановить многие довоенные соглашения, – отметил Амадим, переворачивая страницу договора кончиком пальца.

- Вы прекрасно осведомлены, – вежливо польстила Наргелиса. – Перья, морские кислоты, масла и кованые изделия высоко ценятся в Принамкском крае. Обратите внимание на проект согласования воздушных трасс и гостиниц-станций под ними для тех, кого в пути застигла ночь. Обда Климэн считает, что уже достаточно сильфов и людей сломали шеи по темноте или заплутали в дороге, отчаявшись отыскать кров. С вашей стороны мы ждем немалой поддержки.

- Что ж, – Верховный одним взглядом окинул всех присутствующих, и стало тихо. Пришел черед решающего слова. – Я готов поспорить с заявлением, будто принамкская армия может в чем-то превосходить нашу…

Только ветру за окнами все было нипочем. В зале для советов воцарилась гробовая тишина. Войны, по совести, не хотел никто.

- …Но к чему споры, – продолжил Амадим как ни в чем не бывало. – Мы, сильфы, славимся умением воспарить над прежними распрями. Я выказываю надежду, что нас ждут долгие годы процветания и любви, – при этих словах он мельком взглянул на Ристю, и та покраснела. – Довольно лирики, – тон стал деловым, – Сударыня Наргелиса, сударь Валенсий. Перейдем к детальному обсуждению договора.

После совета Наргелиса и Валейка вернулись в посольские комнаты, неся подписанный договор по очереди, как бесценную реликвию. Гулька убежала ловить доской остатки бури, Ристю все-таки утянул на прогулку Верховный, причем на его лице горело желание добиться от девушки всего, на что ее не сумела уболтать Клима, и урвать лакомый кусочек Принамкского края хотя бы в лице бывшей благородной госпожи.

...Валейка вошел в комнату последним, запер за собой дверь и беззвучно сполз по стене, обхватив руками плечи. Его трясло.

Наргелиса села рядом на корточки и невольно вспомнила, как сама чувствовала себя во время первого визита на Холмы. А ведь ей тогда не приходилось возражать Верховному.

- Тише, – сказала она негромко и тронула Валейку за макушку. – Это пройдет. Это всегда проходит. У нас получилось, мы все сделали правильно. И ты все сказал правильно. А сейчас… поплачь, если можешь, будет легче.

Валейка мотнул головой и сухо всхлипнул.

- Я как будто в бою побывал. В настоящем…

- Так то и был бой. Поэтому тебя можно поздравить с победой. Будешь ромашковый отвар? Нет? Тогда я добавлю в него медовухи. И солдаты, и дипломаты всегда так делают после битвы.

Наргелиса поднялась и пошла к жаровне. Валейка всхлипнул еще раз и затих. Кажется, мечтая удрать на войну за подвигами, он очутился на фронте посерьезнее…

- Вы не отвечали на мои письма, – с укоризной сказал Амадим.

- Мне нечего ответить вам, – Ристя поежилась. В беседке, пусть и застекленной, было на редкость неуютно. Ветер свистел из щелей, а снаружи со всех четырех сторон бушевал стонущий от урагана сад. Если сильфы считают подобное приятной обстановкой, они точно стукнутые об тучу.

- Достаточно было написать одно из двух слов, чтобы я понял, тщетны ли мои намерения.

- Из двух?.. – она подняла голову, и их глаза встретились.

Амадим смотрел прямо, неотрывно, с жадностью и тоской, как не позволял себе никогда.

- «Да» или «нет», – тихо пояснил он.

- В ваших письмах не было вопроса, на который я могла бы ответить подобным образом, – чопорно напомнила Ристя. – Вы изволили рассуждать о цветах, музыке, поэзии.

- Но сейчас вы взволнованы, а не удивлены, значит, верно истолковали смысл моих писем, спрятанный между строк.

- Я не знаю.

- Простите?..

- Мой ответ на ваш вопрос, – уточнила Ристя. – Я не знаю, какое из слов написать. По правде говоря, не желаю писать вовсе.

Амадим был сегодня не такой, как всегда. Эти взгляды во время посольских встреч, его сегодняшняя пикировка с Валейкой, и невесомые вздохи, которые, кажется, слышала только Ристя, потому что он так хотел. А сейчас холодные светло-голубые глаза были непривычно блестящими, только не от слез, а будто бы от его потаенных мыслей. И между бровей складка, но не как у Климы хмурая и упорная, а горькая и тонкая, словно Амадим все понимает и безмерно сочувствует своей несостоявшейся невесте.

«Что за чушь! Как он может сочувствовать тому, о чем не знает!»

Ристя встала со скамейки и прошлась по периметру беседки, не зная, куда себя деть. Амадим неотрывно следил за ней.

- Зачем вы так смотрите? – раздраженно выкрикнула девушка, позабыв обо всех приличиях. – Право, невозможно вынести ваш взгляд и вопросы в лоб! Вас специально учили этому, или подобный дар достался вам от природы?

- Поверьте, вы первая, кто точно так же в лоб об этом спросил.

- Не ерничайте! – Ристя стиснула пальцами измятый еще во время заседания ридикюль. Хотелось разбить им окно или швырнуть в Амадима, чтобы хоть кто-то из этих правителей, проклятых интриганов, поплатился за все, что с ней случилось. – Ах, я столько раз представляла себе, как скажу «нет» вам в лицо, но что вам мой отказ!

- Ваш отказ будет болью для меня, сударыня.

- Что за избитые фразы! Вы никогда не испытаете и не поймете ту боль, которую постоянно чувствую я!

- Вы Ристинида Ар, дочь Жаврана Ара, – все так же тихо и безвыразительно заговорил Амадим, лишь воздух в беседке странно зазвенел. – Шестнадцати лет вы лишились отца, матери, братьев, сестер и жениха в придачу. Все это произошло в одну ночь практически на ваших глазах. Вы скрывались, голодали и бедствовали до тех пор, пока единственный верный друг вашего отца не пристроил вас в Институт под фальшивым именем. Там вы получили репутацию стукнутой об тучу, потому что раны вашего сердца по-прежнему кровоточили. Орденские ищейки выследили вас, но обда Климэн сумела спасти, взамен заставив бежать вместе с ней. Вы снова скитались, затем, бывшая благородная госпожа, жили в ведской деревне вместе с полной амбиций обдой, смотрящим ей в рот восторженным юнцом, помешанным на колдовстве мальчишкой и его сестрой, милой во всех отношениях, но небольшого ума. Вы утратили интерес к внешнему миру, ушли в книги, мечтали о гибели, но у вас не хватало духу, а окружающим не было до вас дела. Наконец, вы понадобились обде, и она отправила вас на Холмы, где вы познакомились со мной. Впрочем, разве беседы об истории, национальных напитках и политике можно назвать знакомством?

Звон воздуха стал оглушительным, стекла задрожали.

- Верховный Амадим, прежде – внештатный агент пятнадцатого корпуса и слушатель ученого дома Амадим Ис, разрешите представиться. Мои родители, хвала Небесам, живые и здоровые, дали мне прекрасное образование.Меня ждало блестящее будущее и, как видите, дождалось. Когда мне было двадцать три года, развеялась моя первая невеста. Несчастный случай, она любила летать по ночам и не зажигала фонаря. Не мне вам объяснять, как больно терять тех, кого любишь. Но вы заперлись в своем горе, а я поднялся и воспарил над ним, пусть у меня ушло на это пять с половиной лет. Я влюбился, снова взаимно, дело шло к свадьбе, и – вообразите себе – ровно за три дня моя невеста попадает в сильный ветер, ее относит к кислотному морю, доска отказывает, и я по сей день не знаю, развеялась ли она от удара о воду или от самой кислотной воды. Во второй раз мне понадобилось десять лет. Наконец, я опять нашел свою единственную, трясся над каждым ее шагом, не пускал летать ни в сквозняк, ни по ночам. В итоге она не выдержала и ушла от меня к какому-то благородному господину. Я надеюсь сейчас, после взятия Мятезуча, она и ее дети остались живы. Потом было много событий, Небеса, так жестоко поступившие с моими невестами, отметили меня Верховным, но я успел смириться с мыслью, что никого уже не назову своей женой.

Амадим выдержал паузу. А когда снова заговорил, голос больше не был безжизненным: в нем звучали нежность и потаенная боль.

- И вот, я встречаю вас. Удивительного человека с измученными глазами. Ваша судьба показалась мне отдаленно похожей на мою. Мы оба теряли, подумал я тогда. Быть может, это означает, что нам больше не потерять друг друга? Мне было хорошо беседовать с вами, Ристинида. Даже о пустяках. Отмечу, что особенно о них, в те минуты вы становились собой. Вам это идет куда больше, чем посольская маска. Я уже тогда знал о вас гораздо больше, чем вы когда-либо захотели бы мне рассказать. Например, что вы любите янтарь. Вы до сих пор носите мой подарок, вижу, я угадал с выбором. А эта глупейшая история с бумагами? Я бы все равно сделал вид, что поверил вам, но штука в том, что вы сказали правду, и ветра донесли это мне. А потом, я знаю, вы долго корили себя за это. Мне так хотелось сказать вам, что не стоит, но я не знал, какими словами. Точно так же, как сейчас не знаете вы. Я писал что угодно, предчувствуя ваше умение читать между строк, но так и не набрался духу написать прямо, хотя сам люблю задавать прямые вопросы.

Амадим встал и подошел к Ристе близко-близко, растеряв по дороге и спокойствие, и показную холодность.

- Я люблю вас, – произнес он. – Я прошу вас стать моей женой, невзирая на все, что было у каждого из нас в прошлом. Я люблю вас доброй и сердитой, в слезах, в шелках и в рубище, я люблю каждый ваш волосок, каждую ямочку на щеке, вы прекрасны в моих глазах отныне и во веки веков. Даже когда ваша старость окажется ближе моей, я буду любить вас. Ваш голос, вашу улыбку… Прошу дать мне ответ, каким бы он ни был. Теперь, вы считаете, я достоин не оставаться в неизвестности?..

Звон воздуха сделался невыносимым, и одно из маленьких стекол оглушительно лопнуло, усеяв пол беседки мелкими осколками. Ристя вскрикнула, Амадим вздрогнул, опомнившись.

- Простите, – сказал он своим прежним тоном, холодным и официальным. – Вам ведь неуютно здесь, никак не могу привыкнуть. А хотите, – тон сделался шальным, – я остановлю эту бурю для вас? Прежде я рассказывал, что не властен над погодой своей страны, но все же ветра – не дождь и не плохая почва. Я умею говорить с ними лучше всех на Холмах.

Ристя ничего не сказала, и Амадим распахнул двери беседки, выпрыгивая наружу. Девушка безмолвно шагнула за ним. Лепестки с надломанных слив роем кинулись ей в лицо, запутались в прическе. Амадим рубанул ладонью – и лепестки опали к Ристиным ногам.

Сильф воздел руки к темному бушующему небу, запрокинул голову в немом крике – и ветер забился над ним, как невзнузданная дикая лошадь. Загрохотало, тучи изменили ход, кувыркаясь и клубясь.

Ристи не было под Фирондо в час знаменательного сражения Теньки с грозой, но ей показалось, что нынешнее зрелище ничуть не уступает тому. Амадим казался продолжением ветра, продолжением неба, крохотной частичкой, внезапно взбунтовавшейся против целого. Ристя никогда не думала, что сильфы умеют ТАК.

От осознания, что это делается ради нее, было жутко. Ристе захотелось остановить Амадима, но тот казался настолько растворившимся в противостоянии с бурей, что мешать ему было еще страшнее.

Ветер закрутился в черную спираль прямо над беседкой, дернулся, взвыл, как живое существо.

- Отпустите! – неожиданно для себя закричала Ристя. – Ему же больно! Ветру больно!

Амадим обернулся к ней: лицо белое, из носа – тонкая струйка крови. Что-то незримое разжалось, и отпущенная на волю буря помчалась прочь, оставляя в покое сад и сливовые лепестки.

- Многие из сильфов, – хрипло сказал Амадим, – и никто из людей на моей памяти не мог допустить мысли, что ветру бывает больно.

- Наверное, ни перед кем из людей вы не проделывали подобное, – девушка отметила, что ее голос дрожит. Стоящий перед ней Верховный был совершенно не похож на себя прежнего. Но именно теперь Ристя откуда-то знала, что этот Амадим – настоящий.

- Ни с кем, – согласился он. – Так что вы ответите мне?

Ристя посмотрела в его глаза. Холодные? Какая глупость, а разве ветер на Холмах бывает теплым?

- У вас… найдутся бумага и чернила?

Амадим полез за пазуху, извлек носовой платок и пузырек зеленой укропной настойки. Ристя не разобрала на этикетке, для каких нужд. У сильфов на любой случай есть своя разновидность укропной настойки.

Протянув ей платок и пузырек, Амадим поднял с земли отломанную от сливы ветку и оторвал небольшую палочку.

- Прошу вас. Увы, я не взял с собою готовальни.

- Благодарю, – машинально поклонилась Ристя, принимая импровизированный письменный прибор. Обмакнула палочку в настойку и написала на платке одно слово. После чего вернула все Амадиму и бросилась прочь, не дожидаясь, пока он прочтет.

…Когда девушка скрылась из глаз, и ее розовое платье перестало мелькать за деревьями, Амадим расправил скомканный платок и долго вчитывался в единственное слово.

Его лицо озарилось счастьем.

Юргену не хотелось лететь домой. Но снова напрашиваться в гости к Липке, особенно после вчерашнего Ришиного объявления, было попросту нетактично. К родителям и соваться нечего: они начнут расспрашивать о переговорах, а Юргену придется что-то врать, ибо рассказывать все как есть нет ни права, ни желания. Формально дело завершилось мирным путем, который устраивал всех. Но Клима ухитрилась навязать Холмам все условия, какие только хотела. А ее послы вывели из себя даже Верховного. И Юргену страшно было представить те инструкции, которые Амадим даст ему самому перед следующим полетом в Принамкский край.

Если бы мог, Юрген переночевал в здании четырнадцатого корпуса. Но уборщица Тоня, все смерчи мира ей на голову, вымела молодого агента едва ли не своей шваброй и заявила, что не потерпит полуночников. При этом раз десять велела лететь домой, странно улыбаясь и явно владея какой-то тайной. Юрген дорого бы дал за сведения, где дом самой Тони, и кто ее семья, но сильфида хранила личные секреты лучше потаенных коридоров корпуса, которые убирала.

Над Холмами неистовствовал ветер, но у Юргена на сердце было так погано, что даже не хотелось кружить в его потоках.

Он прилетел домой засветло, кинул одинокую доску на подставку, рухнул в постель, казалось, совсем без сил, но проворочался полночи, в каждом скрипе оконных рам, подрагивании стекол и сквозняках внизу слыша Дашины шаги. Только к утру получилось забыться тяжелым сном, и снился почему-то Тенька, нудно объясняющий какую-то смерчеву лабуду о строении водяных зеркал.

Сильф просыпался медленно, чувствуя, как сквозь сомкнутые веки льются яркие солнечные лучи. Вчерашней бури не осталось и в помине, было удивительно тихо. Но тишина была приятной, умиротворяющей и отчего-то пахла жареными гренками.

Юргену захотелось есть, но он все лежал и лежал под одеялом, вдыхая запах гренок и страшась разрушить это хрупкое теплое чувство, которое обычно посещает солнечным утром после хорошего сна. Сон был дрянь, но чувство – вот оно!

И тут Юрген отчетливо услышал, как внизу, на кухне, металлическая лопатка стукнула о бортик сковороды.

Умиротворение сгинуло, и вместо него прошиб холодный пот.

«Значит, запах не примерещился, – пронеслась мысль. – Но кто? Воры? Чушь, они не жарят поутру гренки на чужой кухне. Мама? Рафуша? А может, Липка с Ришей решили меня навестить? Или уборщица Тоня?! То-то она весь вечер странно на меня косилась и подмигивала!..»

Сильф вскочил и бросился к окну. Отсюда было видно крыльцо и уличную подставку для досок. Гости обычно оставляют там…

Но подставка была пуста.

«Значит, – продолжил размышлять Юрген, поскорее натягивая штаны, – кто-то из родных. Рафуша, наверное. Налеталась ночью, домой показываться чревато взбучкой, поэтому решила переждать у меня. Кинула доску в прихожей, а теперь жарит гренки, чтобы меня задобрить. Вот же дали Небеса сестрицу! Я ей сейчас устрою!»

Юрген сбежал вниз по лестнице, на ходу застегивая рубашку и предвкушая, с каким наслаждением он сейчас оттягает непослушную сестренку за шиворот, а потом всучит родителям. Повадилась ночью летать! Знает же, что нельзя! И про второго отца, который не переживет еще одной утраты, тоже теперь знает. И все равно!..

Он замер на пороге кухни.

За плитой стояла не Рафуша.

Эта сильфида со спины не выглядела девочкой-подростком, и была одета в странную одежду ярких, кричащих цветов, какие вовек не сыщешь не только в радуге, но даже просто в природе. Алые громоздкие туфли на умопомрачительном каблуке, обтягивающие штаны, кофточка, едва прикрывающая спину... Копна пушистых пепельных кудряшек, подсвеченная солнцем.

Сильфида переворачивала гренки, и Юрген не видел ее лица.

«Гулька?!!» – пронеслась совсем уж дикая мысль.

И тут она обернулась.

- Юра!

Знакомый голос ударил по ушам.

Этого не могло быть.

Бред, продолжение сна, надо заставить себя проснуться или найти способ спать вечно.

Он с трудом разлепил мгновенно пересохшие губы.

- Даша…

Она и не она. Лицо знакомое до последней черточки, но взгляд совсем другой.

Мудрее? Или старше?

Одежда идиотская. Как у экзотической Тенькиной пассии, не зря колдун грезился.

- Чего ты встал столбом? – совсем по-прежнему возмутилась Дарьянэ, и ощущение сна обрушилось похрустывающими осколками. – Я это, я! Где тебя три дня носило? Ни дома, ни в канцелярии, ни у родителей! Ладно, переговоры у Верховного, а потом? Пока тебя ждала, гренки жарить научилась!

Еще ни в одном из снов Даша на него не ворчала. И именно это убедило Юргена, что он не спит. Как, почему?.. Да какая разница, если она стоит тут, живая, и выговаривает ему, что из-за него научилась жарить гренки.

Когда он бросился ее обнимать, Дарьянэ лишь стоически обхватила его в ответ. Сразу видно, что побывала у родителей. А вот когда заплакал – растерялась.

- Ты чего, Юрка? Я живая, правда! Даже могу прямо сейчас рассказать, как это получилось. Такое приключение было, ух! Юрка…

- Давай поже… в смысле, выходи… словом, будь моей женой!

- Да мы вроде бы уже, – осторожно напомнила Дарьянэ. – Если ты фамилию обратно не сменил.

- Нет же, – она и впрямь была живая, теплая, пахнущая чем-то незнакомым, и осознание реальности происходящего выбивало из колеи похлеще любой свадьбы. – Я имею в виду, по-настоящему!

Он нашел губами ее губы, и оба опомнились, лишь когда гренки на сковороде превратились в россыпь черных угольков.

- Вот стоило ради этого развеяться! – донельзя довольным голосом сообщила Даша, глядя как любимый муж хлопочет у плиты, готовя вторую порцию гренок.

- С тебя рассказ! – потребовал Юрген.

- А может, после завтрака? – в животе у сильфиды заурчало.

- Издеваешься? Я сам развеюсь, от любопытства! А сразу после завтрака я полечу убивать Тоню, которая все знала, но молчала как рыба!

- Тогда уж убей всю принамкскую делегацию, – фыркнула Дарьянэ. – Я ведь с ними прилетела.

- Ты все это время была в застенках у Климы?!! – вскричал Юрген, роняя лопатку.

- Нет! Не ори, как об тучу стукнутый. Я развеялась, но… задержалась.

- Вот тебе завтрак, – Юрген поставил сковороду на стол. – И рассказывай уже по порядку!

- В общем, – девушка положила себе на тарелку пару гренок, но так и не притронулась к ним, посерьезнев, – когда развеиваешься, то становишься легче воздуха. Я поднималась вверх и не могла ни за что уцепиться. Сквозь крышу, выше леса, выше облаков. Туда, где горят звезды. Они существуют, Юра, они огромные, больше нашего мира, и они очень далеко. Меня несло в бесконечность, где живут Небеса. Но… я так не хотела умирать, – она подперла щеку ладонью и призналась: – Я очень тебя любила. И сейчас люблю. Но тогда моя любовь стала чем-то вроде… корабельного якоря. И я не улетела в бесконечность, а зацепилась за какую-то звезду. Потом за другую. Я пыталась найти дом, но забыла дорогу. Я пролетела целую кучу звезд, а потом увидела землю. Мне показалось, что я нашла, и я спустилась вниз, снова стала тяжелой, из плоти и крови.

- Как это возможно?..

- Откуда я знаю? – Дарьянэ пожала плечами. – Может, Небесам надоело меня ждать?

- Ты спустилась и…

- Но это оказалась не та земля. Там совсем не было сильфов, люди носили странную одежду и жили в бесконечных городах из стекла и камня…

Юрген придвинулся ближе и обнял ее.

- Мне не было страшно, – словно извиняясь, пояснила Даша. – Но я здорово растерялась. Все незнакомые, язык непонятный, денег нет. Но у них там такая развитая инр… ифр… инфраструктура, что нашлись специальные люди, которые смогли мне помочь. Взяли к себе домой, накормили и с пятого на десятое научили языку.

- Сколько же ты там жила?

Дарьянэ прикинула на пальцах.

- Месяцев пять, наверное. Или полгода. Я смогла объяснить, кто такая, и что мне надо, но не назвала порядковый номер нашего мира по общему реестру, и поэтому они никак не могли мне помочь. А потом я узнала, что у них есть такие доски… вернее, повозки, которые могут летать от звезды к звезде.

- И ты решила летать, пока не отыщешь дом?

- Смеешься?

- Восхищаюсь, – тихо и серьезно сказал Юрген. – Что было дальше?

- Эти люди дали мне денег и показали, где у них вокзал. Ну, место, откуда улетают повозки. Я и пошла. Брожу по вокзалу, и тут меня хватает за локоть какая-то девица с розовыми волосами. Извиняется, а потом вдруг заговаривает со мной на ломаном принамкском! И спрашивает, не знаю ли я этот язык, а то вид у меня не местный, но она уже встречала таких, как я.

- Айлаша… – разинул рот Юрген.

- Точно, – кивнула Дарьянэ. – Потом она спросила, не знаю ли я Теньку. Сам понимаешь, есть только один Тенька, который может быть общим знакомым у меня и розоволосой девицы с далекой звезды. Она спросила, что я делаю на вокзале, не заблудилась ли, и не нужно ли мне домой. Конечно, я повисла у нее на шее и заверила, что мечтаю об этом всю свою вторую жизнь. Айлаша привела меня к себе в гости, а потом через водяное зеркало – к Теньке, в Гарлей. Кстати, она мне подарила свои туфли и кофточку, правда, красиво? Я так на работу буду ходить!

Юрген представил лица коллег, уборщицу Тоню в обмороке (не настолько она непрошибаемая!) и решил, что будет отмщен.

- Остальное рассказывать? – спросила Дарьянэ.

- Непременно! И пересказывать в подробностях несколько раз, – Юрген придвинул к ней тарелку с остывшими гренками. – Но пока – ешь. Ты наверняка летала всю ночь.

- Еще бы я пропустила такую бурю! – Дарьянэ зевнула. – К тому же, теперь я знаю порядковый номер нашего мира в общем реестре…

- Второй твоей смерти я точно не переживу, – признался Юрген. – Я люблю тебя. И хотел сказать об этом еще в тот день, но не успел.

- Я знаю, – фыркнула Дарьянэ. – Мне Лернэ все-все рассказала!

- И про крюк? – Юрген почувствовал, что краснеет.

Дорогая жена не стала щадить его самолюбие и кивнула.

- А еще ты мою кружку любимую расколотил! Когда успел только?

Об обстоятельствах гибели кружки вспоминать хотелось еще меньше, чем о крюке.

- Как же я могу загладить свою вину?

- Не знаю, – протянула Дарьянэ, накручивая на палец локон, и вдруг тоже покраснела. – Может, супружеским долгом?..

====== Глава 17. Коронация ======

Где этот летний край?

Лесная глушь мертва.

Но снова май придет в наш край

И зашумит листва...

Р. Бернс (пер. С. Маршак)

Середина мая в Гарлее ознаменовалась ранним цветением красной сирени и неприятным моросящим дождиком, который целую неделю не могли разогнать лучшие колдуны Принамкского края. Наконец, в третьем часу ночи, на отделанный гранитом дворцовый балкон вышла хмурая невыспавшаяся обда в халате поверх ночной сорочки. Пристально посмотрела в небо и ушла обратно, шлепая босыми пятками по мокрым плитам.

После этого дождь стал стихать.

А спустя час в окнах Гарлейского дворца зажегся свет. Сегодня спать было некогда.

Как однажды заявил Тенька, самое знаменательное событие в жизни юной обды – коронация. Пышное торжество, поздравления с цветами, все счастливы и почему-то плачут. В последний миг, когда наступает время рокового “да”, обда должна решить для себя: а готова ли она взять на поруки эту конкретную страну, быть с ней всю оставшуюся жизнь, в горе и радости? А может, у страны нос, в смысле, мыс острова Аталихан кривой. Или прыщи размером с крепости. Или страна такая зануда попалась, что проще удавиться, чем управлять. Согласие – дело серьёзное, нельзя к нему подойти спустя рукава. Сегодня отпраздновали, а завтра ведь уже начнется семейная жизнь!

Сперва Клима отчасти разделяла Тенькино мнение, что подготовка к коронации напоминает предсвадебную суету. Но чем ближе становился назначенный день, тем яснее обда понимала: те, кто считает свадьбу суматошным мероприятием, просто никогда не имели дела с коронацией.

- «Клима, ты только надень диадему власти, а организуем мы все сами», – саркастично напомнила девушка, сидя на высоком табурете перед зеркалом.

- Нет! – вскрикнула Лернэ, тут же испуганно схватилась за выпирающий живот и продолжила спокойнее: – Не шевелись, волосы растреплешь!

Явившийся незваным Валейка посмотрел на полупричесанную обду в одном белье, на Лернэ с расческой и шпильками, на Ристинку, Гульку, Вылю, Арулечку, Лейшу Вый, четырех служанок с одним большим утюгом, и устыдился.

- У меня один маленький вопрос государственной важности. Только что прибыл Верховный Амадим…

Ристинка ойкнула и уронила коробочку с помадой.

- Он же отговорился делами и хотел не лететь, – подняла брови Клима.

- А теперь прилетел, – вздохнул Валейка, – и я ума не приложу, где его разместить.

- Да уж, не в палаточном лагере, – фыркнула Ристинка.

- Размечталась! – одернул ее Валейка. – Все палатки давно заняты!

Коронация обды Принамкского края – событие не из рядовых, поэтому только ленивый не счел своим долгом приехать в Гарлей, чтобы увидеть все воочию. Еще за три недели до назначенного дня были заняты все трактиры и гостиницы города и ближайших деревень. Потом расхватали комнаты, сараи и сеновалы. Потом потеснили домашнюю скотину в хлевах и конюшнях. За неделю до коронации вокруг Гарлея вырос огромный палаточный лагерь, который увеличивался так стремительно, что позавидовала бы любая геометрическая прогрессия. На рынках резко вырос спрос на веревки и парусину, из окрестных лесов пропал хворост. Видя, что грядущее торжество вот-вот обернется бедствием, Клима распорядилась остановить рост палаточного лагеря и организовать там кухню за счет казны. А те, кому не хватило места в палатке, пусть едут в Кайнис, и оттуда накануне коронации их за умеренную плату заберут принамкские досколетчики.

Места для гостей в Гарлейском дворце, пристройках и флигеле были расписаны еще до того, как в городе заняли трактиры с гостиницами, поэтому Верховному Амадиму не светил даже коврик у порога.

- У нас даже подвал и чердак заняты! – посетовал Валейка.

В последнее время Клима открыла для себя чудесный способ перекладывания с больной головы на здоровую, и теперь активно его практиковала.

- А сильфийской делегации кто-нибудь говорил, что их Верховный изменил решение? Юрген знает?

Валейка невольно скривился.

- К чему им сообщать?

- К тому, что это их правитель, – заявила Клима. – Пусть они с ним и разбираются! Тоже мне, то «я не полечу, дела», то является за несколько часов до коронации и думает, будто его все ждут. Тридцать четыре смерча, ветер в голове! Вот пусть Юрген хоть свою койку ему уступает теперь! И хватит морщиться, Валейка! Я знаю, что ты Юргена на дух не переносишь, так вот иди к нему и доложи.

- Но пятый час утра…

- Ничего. Если Амадиму дозволено прилетать в пятом часу, то его послов дозволено будить в пятом часу. И чтоб я больше тебя не видела с этим вопросом!

- Прическа! – горестно возопила Лернэ, и Клима отвернулась к зеркалу, давая понять своему секретарю, что аудиенция окончена.

Но не успела Лернэ и пары раз провести расческой по волосам обды, как в комнату без стука ворвалась взбудораженная Наргелиса.

- Кто распорядился выдать Теньке ключи от недавно отстроенной башни? Зачем они ему?!

Все вопросительно посмотрели на всезнающую Гульку, но та лишь недоуменно развела руками. Тенькины изыскания оставались за гранью ее сплетен.

- Если Тенька берет ключи, – решила Клима, – значит, на то есть причина. И вообще, почему ты врываешься сюда вместо того, чтобы спросить самого Теньку?

- Я не могу его найти! – призналась Наргелиса. Слышать такое от временной главы городского сыска было сильно. Впрочем, Тенька всегда умел запропаститься.

Дверь открылась снова, на сей раз впуская Геру в белой выглаженной рубашке и рабочих штанах из холстины.

- Клима, – поинтересовался он, между делом целуя жену, – на кой смерч Теньке понадобилась метательная установка?

- Откуда я знаю? – прошипела обда, которой час кряду не могли сделать прическу. – Бери Гульку и идите, выясняйте.

- О, я вспомнила! – вдруг просияла сплетница. – Ходят слухи, будто Тенька что-то хранит на складах, но никто не знает, правда ли это.

Робко постучали. Ближе всех стоящая к выходу Арулечка открыла, и в комнату заглянул кладовщик.

- Сударыня обда, это, возможно, не мое дело, но зачем сударю Артению столько факелов, смолы и напалма?..

Наргелиса, Гера и Гулька переглянулись, а потом не сговариваясь помчались на поиски Теньки.

Лернэ расчесала последнюю прядь и растерянно замерла, поглаживая живот.

- Что ты копаешься? – как можно мягче проворчала Клима.

- Может, чёлку на нос начесать? – задумчивым и нездешним голосом спросила Лернэ у своего отражения в зеркале.

- И получится не обда, а белобрысая курица с гребешком! – съехидничала Ристинка.

- Давайте волосы назад зачешем, – включилась в обсуждение Выля.

- Ты что, у неё ведь челюсть прямоугольная, тяжёлая, – напомнила Лейша Вый.

- Но если распустить, совсем некрасиво получается, – вздохнула Лернэ.

- Может, завить, ласточки? – спросила Арулечка. У нее самой были чудесные кудряшки, доставшиеся от дедушки сильфа.

- Будет барашек, – предрекла Ристинка.

- А если локонами?

- Облезлый барашек.

- Лернэ, – не выдержала Клима, – ты же постоянно делаешь мне прически! Что случилось на этот раз?

Лернэ неожиданно шмыгнула носом. Ее глаза повлажнели.

- Не хочу, как всегда. Я хочу, чтобы сегодня было особенно, красиво…

- Уверяю: то, как ты делаешь всегда – красиво и особенно!

- Да?

- Конечно! – хором подтвердили все, по-женски понимая, что беременность в будущем грозит еще многим, и неизвестно, какими плаксами будут они сами.

Но не успела прекрасная Лернэ вытереть слезы, как опять явился Валейка.

- Если ты не смог разместить Амадима или ищешь Теньку, то иди прочь, – сразу высказала ему Клима.

- Я разместил Амадима, – с гордостью доложил Валейка и сник. – Но теперь он хочет нанести тебе дружественный визит.

- Да он об тучу стукнулся и окончательно обнаглел! Какие визиты в пять утра?!

- Ему доложили, что обда не спит.

- Можно подумать, что ради его персоны!

- С Димы станется ломать комедию специально, чтобы полюбоваться, как ты выкрутишься, – поделилась ценными познаниями Ристя.

Клима задумчиво оглядела присутствующих, борясь с желанием послать к сильфу служанок, дабы по-простому огрели его утюгом.

- Выля, сходи к Верховному и займи его до коронации. Скажешь, обда бдит на капище, а ты ее «правая рука».

- Но я же «левая», и то, бывшая…

- Ничего, во имя родины пару часов побудешь «правой» нынешней!

После ухода Выли и, особенно, Гульки, в комнате сделалось тихо и пусто. В воцарившемся спокойствии Лернэ успела заплести обде несколько кос для прически и воткнуть в них первую шпильку, Ристя достала из шкафа платье, а служанки раздули угли в утюге.

Потом опять примчался Гера. Он успел сменить холщовые штаны на парадные льняные, а поверх рубашки накинуть расшитый золотом мундир.

- Тенечку нашли? – тут же спросила Лернэ.

- Нет, какое там, – отмахнулся Гера с досадой. – Клима, ты не поменяла путь, которым пойдешь по городу к месту коронации?

- С чего бы мне его менять, – пожала плечами обда.

- Точно? – с невиданной прежде дотошностью переспросил Гера. – Там уже начинает собираться народ, и мне нужно знать, на каких улицах выставить караулы, иначе ты рискуешь завязнуть в толпе…

- Уже приходят люди? – поразилась Арулечка. – Но ведь всего пять, а коронация назначена на полдень.

- Первые зеваки явились вчера вечером, – просветил ее Гера.

Арулечка лишь изумленно качнула головой и передала Климе выглаженное платье.

- Стойте! – запротестовала Лернэ. – Этот крой юбки совершенно не подходит к прическе, которую я делаю!

- Так сделай другую, – буркнула Ристя, – фасон платья выбирали неделю, а шили две с половиной в десять рук.

- Но я уже делаю эту! Разве нет других белых платьев?..

Гера осторожно ретировался, и Клима мысленно пожалела, что не может удрать вслед за ним.

- А вот мне тоже никогда не нравился выбор фасона, – вставила Лейша Вый.

- Я лучше вашего понимаю в нарядах! – топнула ногой Ристя.

Лернэ всхлипнула и собралась реветь, служанки в преддверии смены платья принялись снова раздувать утюг, но пересыпали угля, и полкомнаты заволокло дымом.

- Сударыня обда! – донеслось из сероватых клубов, – куда сложить бумаги для ежедневного подписания?

- В моем кабинете! – рявкнула Клима. – И хватит сюда ходить! Не подпишу ни строчки, пока не коронуюсь!!!

Она вскочила с табурета и подошла к окну, распахивая его настежь. Свежий ветер, пахнущий утренней влагой, разметал дым в клочки.

- Клима, – это заглянул Валейка, – там к тебе казначей.

- Бумаг не подписываю!

- Он говорит, что по другому вопросу.

Не успела Клима сесть обратно на табурет и заявить, что прием посетителей тоже будет вестись только после коронации, как из-за плеча Валейки выглянул сам казначей.

- Сударыня обда, сколько монет выделить из казны, чтобы кидали тебе под ноги?

- Монет? Мне? С какой стати?

- Так ведь традиция! – поведал казначей. – Мы подняли старые записи и узнали, что последние триста лет минувшей эпохи обд всякая коронация начиналась с разбрасывания золотых монет.

Клима все-таки села. На софу.

- То есть, мне под ноги будут кидать мое же золото?

- Да, моя обда. Так сколько монет выделить?

- Ни одной, и так денег мало.

- Но традиция!

- Смерч с традицией! Ее придумали в такие благостные времена, до которых мы с вами не доживем. Великая Обда, Ритьяр Танава и прочие обходились простым зерном.

Получив указание, казначей удалился, но не успела за ним закрыться дверь, как в нее влетела бледная трясущаяся служанка.

- Моя обда! Беда!

Клима с тоской посмотрела на светлеющее небо за окном.

- Крокозябры болотные, что на этот раз?

- Кажется, ее потеряли!

- Кого?

Служанка понурилась и сквозь слезы выпалила:

- Твою диадему власти!

Клима страдальчески заломила бровь и откинулась на спинку софы.

- А государственный флаг с ворот вы не потеряли? Лернэ, иди сюда и заканчивай прическу. Выкиньте уголь из утюга. Какое платье есть, то и надену. И мне плевать, насколько юбка не соответствует прическе. Задам новую моду!

- Как же… диадема… – пролепетала служанка, все еще стоя в дверях.

- Ищите! – прикрикнула Клима, и когда та в страхе бросилась прочь, проворчала: – Вечно они все теряют, а потом вопросы задают. У одного Теньки нет ко мне вопросов. Правда, это как раз пугает.

Лернэ с расческой перебралась на софу.

К приходу взмыленной Наргелисы в прическу обды втыкали последнюю шпильку.

- Нашли! – радостно объявила Наргелиса с порога.

- Ну и зачем Теньке были нужны ключи от башни? – зевнула Клима. Сказывалась бессонная ночь. Сколько их еще будет...

Наргелиса вздохнула.

- Теньку ищем. А вот диадему власти нашли!

- Сударыня обда! – проорали из коридора. – Откуда везти зерно для бросания тебе под ноги? Из Кивитэ дешевле, из Зигара ближе!

- В этом великом государстве хоть что-то может быть решено без моего участия?! – сквозь зубы прорычала Клима, чувствуя, что еще немного, и она последует примеру ветреных сильфийских невест, куража ради сбегающих с собственной свадьбы.

- Климушка, не тряси головой, шпильки вылетают, – забеспокоилась Лернэ.

- Шпилек много, волос мало, – цинично фыркнула Ристинка.

- Ну, сударыня обда!.. – моляще напомнили из коридора.

- Вези, откуда хочешь! – Клима стукнула кулаком по софе. – Но чтобы быстро и подешевле! А если зерно не обойдется тебе ни в монетку, получишь медаль!

В коридоре пораженно умолкли.

Наргелиса собралась уходить, но ей в спину врезался запыхавшийся Валейка.

- Не та! – выдохнул он и без сил упал на пуф у стены. – Диадема власти не та! Клима, что делать?!

Обда удрученно посмотрела на своих лучших разведчиков и заклеймила:

- Олухи! Прости, Наргелиса, но ты тоже. Диадема власти лежит у меня в тайнике, и мне плевать, что там потеряла дура-служанка, которая в глаза ее не видела!

- Но тайник пуст! – воскликнул Валейка, вскакивая. – Я сам проверял!

- Высшие силы... Не в том тайнике, о котором все знают, и из которого уборщики таскают мои старые накидки, чтобы разрезать их на лоскуты и продать в городе на сувениры!

Валейка постоял, осмысливая слова обды, потом махнул рукой и унесся прочь.

Ристинка пошире раскрыла ворот платья, чтобы при надевании не повредить прическу. Клима вытянула руки, попав в длинные летящие рукава, и на миг почувствовала себя утонувшей в белом облаке шелковых юбок, расшитых бисером и золотыми нитями.

- Сударыня обда! – загремел снаружи мужской голос, и тут же сконфуженно осекся: – Ох, простите за вторжение!

- Там что, стражи нет? – недовольно зашипела Ристя, пытаясь помочь заблудившийся в юбках обде вынырнуть наружу. – Пускают кого ни попадя!

- Я и есть начальник стражи, – виновато признался мужской голос. – Моя обда, дело безотлагательное!

Клима наконец-то выбралась на свободу, одергивая платье. Лернэ тут же кинулась поправлять прическу.

Начальник стражи стоял у двери, отвернувшись к стене, и даже его затылок был красным от смущения. Наргелиса неуловимо ухмылялась.

- Что за дело? – сварливо осведомилась Клима. Платье сидело неплохо, но чтобы оно село идеально, требовалась немалая работа с крючками и булавками. Это обду не вдохновляло.

Все так же глядя в стену, начальник стражи принялся докладывать:

- Только что ко мне явился глава колдунов Локита и обеспокоился поведением учеников сударя Артения. Они собираются в городе группами по трое. Я проверил, все так. Моя обда, почему у них такой загадочный вид? И где сам Артений?

Лейша Вый и Арулечка истерически хихикнули. Похоже, найти Теньку за сегодня было не легче, чем обде прийти к власти за три года.

- Наргелиса, – почти дружески попросила Клима, – найди уже, наконец, Теньку, и передай, что я его убью!

...В семь утра с бедной Лернэ приключилась истерика. До коронации всего пять часов, а еще ничего не готово: прическа так и норовит растрепаться, куда-то задевалась угольная палочка, которой подводят глаза, а в платье нужно воткнуть еще не меньше трех дюжин булавок, и вот, на юбке пятнышко от утюга. Потом Лернэ в голову пришла мысль, что от таких волнений она родит прежде времени, и девушка разволновалась еще больше.

Явившегося в разгар истерики Геру все сочли спасением свыше, но оказалось, зря.

- Клима, – обеспокоенно спросил он, пока прекрасная Лернэ рыдала на его плече, уткнувшись в пышный аксельбант. – Ты точно будешь идти в Гарлейский дворец через площадь по центральной улице?

- Гера, ты разучился понимать меня с первого раза?

- А может... изменишь маршрут?

Клима нахмурилась.

- Пытаешься мне недоговаривать?

- Дело в том, – понурился Гера, – что там посреди улицы встала чья-то корова и не уходит...

У Климы сделалось такое лицо, словно она собралась единым порывом испепелить не только Геру, но и весь Гарлей вместе с палаточным лагерем и треклятой коровой.

Гера не выдержал и попятился.

- Арулечка, ласточка, – произнесла Клима устрашающе ровным голосом, – дай-ка мне кубок и кувшин с водой.

Получив требуемое из дрожащих рук Арулечки, она наполнила кубок доверху и выпила залпом. Потом налила еще воды, подошла к Гере и оторвала от него притихшую Лернэ.

- Бери и пей. Успокоилась?

Лернэ пила, вытирала слезы и слабо кивала. Клима посмотрела Гере в глаза и тем же тоном объявила:

- На тебе лица нет. Вот, возьми кувшин.

Гера налил немного воды себе в горсть и вытер разгоряченное лицо.

- Что ты сейчас будешь делать? – спросила Клима.

- Принимать меры.

- Какие?

- Найдем хозяина коровы, уберем ее с улицы. В крайнем случае, привлечем колдунов.

- Правильно. Молодец. Отдай кувшин и иди.

Гера посмотрел на Лернэ, на притихших девушек. И беззвучно вышел в коридор.

Клима перехватила кувшин так, словно собиралась изо всех сил разбить об стену, но тоже посмотрела на Лернэ и без затей поставила его на туалетный столик. Глубоко вздохнула, стискивая виски.

- Четыре часа до коронации. Почему все стоят? Кто должен втыкать булавки?!

Все опомнились и привычно засуетились. Гроза прошла стороной.

Наргелиса ворвалась предвестником новой грозы.

- Теньку не нашли! – с порога выпалила она. – Но у секретаря обнаружился план сегодняшнего фейерверка, и у меня до сих пор волосы дыбом! Какого смерча это валялось среди бумаг столько времени и ни с кем не было согласовано? Клима, надо немедленно найти Теньку, иначе к вечеру Гарлей взлетит на воздух!

- Хочешь, чтобы я, подобрав юбки, носилась по лабораториям и иным мирам?! – сердито поинтересовалась обда. – Наргелиса, тридцать четыре смерча в задницу тебе и твоей службе! Дармоеды!.. Кто там еще в дверь скребется?!

Это был начальник стражи, который, памятуя прошлый печальный опыт, поостерегся врываться без стука.

Увидев обду в платье, он восхищенно замер, потом спохватился и доложил:

- Всех Тенькиных учеников по городу переловили и допросили. Но оказалось, они сами не знают, что происходит, потому что их организовал не сударь Артений, а Валейка. Так... вы не знаете, где Валейка?

Клима многозначительно посмотрела на кувшин. Наргелиса оценила обстановку, без церемоний схватила коллегу за шиворот и вместе с ним выбежала вон.

За два часа до полудня Клима надела неприметный темный плащ и по боковым улочкам поспешила к главным городским воротам, от которых по традиции обды пешком шли ко дворцу, где в тронном зале предшественники оставляли им на бархатной подушке диадему власти.

Служанки, Лейша Вый и Арулечка остались во дворце, а Ристя и Лернэ сопровождали Климу. По дороге к ним присоединились Выля и Гулька. Судя по встрепанному виду “ласточек”, либо поиски Теньки и беседа с Верховным оказались делом хлопотным, либо девушки успели в очередной раз подраться.

Путь до ворот обошелся без приключений, лишь когда обда вместе со свитой разместилась в привратной башенке, где предполагалось дожидаться полудня, Лернэ снова начала плакать, потому как обнаружила, что забыла во дворце коробку с золотыми лентами, которыми надо было украсить рукава платья и прическу в качестве завершающего штриха.

За забытыми лентами послали Гульку. Той не было полчаса, за которые Лернэ удалось успокоить, но потом Гулька вернулась, сообщила, что во дворце лент нет, и все усилия пошли прахом.

- Смерч с лентами! – решила Клима. – Тем более, уже одиннадцать, и вы все равно не успеете их красиво завязать.

- Ленты в картонной коробке с соломенной крышкой? – вдруг спросила Выля. – Если да, то вон она стоит, под подоконником.

Тут Лернэ четко вспомнила, как брала ленты с собой, куда ставила, чтобы не потерять, и собралась плакать уже из-за своей скверной памяти. Но Клима вручила ей коробку и велела не тратить время попусту.

За окнами уже шумел народ...

Без пятнадцати полдень в башенку протиснулся Валейка и доложил, что вопрос с Тенькой решен. Нет, самого колдуна не нашли, зато объявился Эдамор Карей, который обещал все уладить.

- Если как под Фирондо, то лучше не надо, – проворчала Ристинка.

Валейка заверил, что ручается за Эдамора Карея. Одно то, как легендарный колдун заставил корову уйти с улицы, говорит о его исключительном профессионализме.

Клима поманила Валейку к себе и протянула небольшой сверток алой с золотом ткани.

- Пойдешь во дворец и положишь на подушку перед троном.

- Это... она? – Валейка внезапно охрип. – Та самая?

- Да. И только попробуй ее потерять!

Валейка тут же поклялся, что скорее он потеряет голову, чем диадему власти.

Солнце уже стояло высоко в небе – яркое, золотое.

Раздались всхлипы. Все обернулись к Лернэ, но это плакала Выля, взахлеб, почти беззвучно.

- Ты что, тоже забеременеть успела? – фыркнула Гулька.

- Нет, конечно, – Выля пихнула ее в бок и улыбнулась сквозь слёзы. – Коронация начнется всего через несколько минут. Я... Мы так долго к этому шли... даже не верится! Не спали ночами, рисковали своей жизнью и жизнями тех, кто нам доверился. Мы себя отдавали этой цели, этой борьбе, порой разуверяясь в успехе. Лета, зимы – всегда одни мысли. Такая война, такая победа! И вот, сейчас всему придет конец.

- Конца не будет, – тихо ответила Клима. – Все только начинается. И довольно слез!

- Что это скребет по потолку? – прислушалась Гулька.

- Над нами только крыша, даже чердака нет, – припомнила Выля.

Все посмотрели наверх и увидели, как часть конического потолка башни начинает шипеть и словно испаряться. В получившуюся дыру хлынул солнечный свет, а потом просунулась встрепанная белобрысая голова.

- О, – удовлетворенно заключил Тенька. – Наша дорогая обда пока здесь, значит, на коронацию я не опоздал. Там так интересненько вышло, что я немного заработался и потерял счет времени.

Тенька оглядел лица присутствующих и спросил безо всякой задней мысли:

- Меня никто не искал?..

Обда вышла из башенки навстречу ревущей толпе и ступила на дорогу до дворца, делая первый шаг к диадеме власти.

Шаг.

Темноволосые люди в медвежьих шкурах и тонкие, светлые пришельцы с Кавьего моря. Древняя кровопролитная война без края, горные капища высших сил.

Шаг.

Одинокая девочка в разоренном поселении. Срывающийся шепот на забытом наречии. Первая клятва. Первая формула власти.

Шаг.

Хрупкая женщина приходит к горюющим колдунам, вырезает на коже знак, полыхнувший зеленым. Она становится второй и берет титулом имя первой.

Шаг.

Другая женщина, некрасивая, всяв веснушках. Она стара, и она воевала всю жизнь. В ее стране нет мира, но она верит, что будет править тот, при ком мир настанет.

Шаг.

Стремительная конница несется по лесам и вдоль рек, истребляя сильфов, горцев, крокозябропоклонников и захватчиков с Доронского моря. А в крепости, которая уже получила название Гарлей, обда-колдун впервые примеряет свое единственное изобретение со времени открытия формулы власти. Высшие силы сделали исключение, и золотая диадема ярко блестит свежей полировкой на голове великого Ритьяра Танавы. А впереди – тысячи боев...

Шаг.

Во дворец врываются те, кто положит начало династиям благородных господ Ордена, и поднимают на пики ту, которую долго будут считать последней обдой в истории.

Шаг.

Снова война, Кейран и Климэн бьются под фиолетовыми знаменами за будущее, которого они никогда не увидят.

Шаг.

Тысячу раз можно было сдаться, рассеяться по стране, уплыть морем, уйти в горы, примкнуть к Ордену, но те, кто назвал себя ведами, остаются на равнине и крепко держат половину Принамкского края. Высоки стены приграничных крепостей, лучшие колдуны собираются в Фирондо.

Шаг.

Маленький портретик в мужской руке. Как по паре мазков краски отыскать далеких потомков той, которая давно умерла вдалеке от родины?

Шаг.

Темное капище, обда Цвилен, которую никогда не назовут этим титулом. Под ее сердцем маленькая жизнь.

Шаг.

Одна обда склоняется над колыбелькой другой обды и проводит иголкой по нежной детской ручке. Красноватые порезы тут же мерцают зеленым и затягиваются. Ребенку совсем не больно.

- Какой долгий страшный путь ждет тебя, доченька!..

Шаг.

Четырнадцатилетняя девочка копается в книгах. Любопытство, сны, все сплелось в безумный кокон, и лишь верная интуиция твердит, что ответ здесь, на самой дальней полке, в сверке, перетянутом лентой. А вторая часть ответа закопана в саду, но это ей приснится завтра ночью...

Шаг.

В тайной организации уже целых два человека... целых двадцать... целых двести... половина Института и ведский колдун. Неужели бывает больше?..

Шаг.

За обду целых две тысячи человек. Целых двадцать тысяч. Половина Принамкского края и Институт. А скоро будет больше!

Шаг.

Первое условие формулы власти. Второе. Третье. И чем дальше, тем труднее пережить. Условия будто выжигаются внутри раскаленным железом. Больно, страшно, тяжело, невыносимо! И все же...

Шаг.

Клима шла по Гарлею, как шли обды встарь, и люди расступались перед ней безо всякой стражи, давая дорогу.

Под ноги летели цветы красной сирени, зерно, золотые ленты, монеты... почему монеты? Она же не дозволяла!

«Это не мои монеты, – вдруг поняла она. – И не мое зерно. Хитрый казначей, как тонко он рассчитал! Никому ничего не раздавали специально. Каждый бросает то, что у него есть. Разве бывает правильнее?..»

Вот главная площадь перед дворцом, заново вымощенная, чистая. Людей столько, что толкотня даже на крышах домов и фонарных столбах. Но для обды свободна широкая дорога.

И Клима шла вперед, где золотые лучи заглядывали в приоткрытые двери.

Эти двери распахнулись перед ней, стоило подойти. Клима шла вдоль коридоров, заполненных народом. А вот и тронный зал.

Здесь публика повыше полетом, в толпе толкается даже Верховный Амадим.

Последние несколько шагов.

В конце дороги – трон, а подле него на высокой подставке лежит бархатная подушка. Краем глаза Клима заметила сияющее от гордости лицо Валейки.

На подушке – диадема власти. Клима так долго её хранила, что почти смирилась с мыслью никогда не надевать.

…Когда обда остановилась перед подставкой, стало тихо.

В тишине Клима протянула ладони к подушке и коснулась холодного полированного золота. Эту диадему носил Ритьяр Танава и все, кто был после него. Ее надевала на себя последняя обда Принамкского края.

Впрочем, теперь уже предпоследняя.

Клима улыбнулась и прочно посадила диадему власти в центр своей прически.

...Когда новая обда Принамкского края вышла на площадь, народ ликовал. Климе показалось, что даже в дни победы радость не была настолько яркой и бурной.

Принамкский край праздновал начало своего возрождения.

В толпе Клима видела и узнавала множество лиц.

Вот отец, мачеха и все их семейство. Зарин с улыбкой до ушей, смотрит влюбленно.

Вот доблестная принамкская разведка, которая еще не раз заткнет за пояс сильфийскую: Наргелиса, Валейка, Гулька, их коллеги и подчиненные.

А вот сильфийская делегация, причем у Юргена и Костэна Лэя такой вид, словно они напрямую читают мысли обды о принамкской разведке. Дарьянэ просто хлопает в ладоши, она как никто здесь умеет теперь радоваться жизни.

Выля, Лернэ и Арулечка в обнимку плачут навзрыд и вид у них донельзя счастливый.

Гера держит знамя, расправив плечи.

Эдамор Карей и Налина Делей посылают обде ободряющие взгляды. Для них эта война уместилась в две трети жизни.

Колдуны и воины, Лейша Вый и ее рыжая подружка, Нелька, Вапра, Кезар и все бывшие институтские, наставница полетов и наставница истории, староста Тенькиной деревни и старуха из Редима со своей внучкой, Фенрес Тамшакан, Артасий Сефинтопала и Ивьяр Напасентала вместе с женой и всеми горцами, сударыня Тея с ларчиком, локитские аристократы и кайнисские нищие...

Стройная и совсем молодая Цвилен с улыбкой посмотрела на дочь из первого ряда толпы.

Колдун-горец низко поклонился и спрятал в складках одежды маленький портретик.

Темноволосая девочка по имени Обда безмолвно пожелала долгой дороги, прищурила светлые колючие глаза.

Статный воин с призрачной диадемой, кажется, что-то наколдовал на удачу и положил тяжелую мозолистую ладонь на рукоять меча.

Седая, когда-то красивая женщина прижала ладони к тем местам, куда в нее вонзились пики и вымолвила: “прости”.

Кейран и Климэн незримо возникли по правую и левую руку от новой обды и поцеловали на счастье.

- Ложи-и-ись!!! – завопил Тенька откуда-то с крыши, и в этот же миг над Гарлеем грянул потрясающий по красоте фейерверк, заслонивший солнце и полнеба.

====== Эпилог ======

Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,

У всех золотых знамен, у всех мечей,

Я ключи закину и псов прогоню с крыльца –

Оттого что в земной ночи я вернее пса.

М. Цветаева

Яркие цветы фейерверка распустились в ночном небе один за другим и погасли.

- С каждым разом у тебя получается все лучше, – не без удовольствия отметила Клима.

- Сегодня смесь делал не я, – похвастался Тенька, облокотившись о колонну беседки. – Ученики!

Майской ночью в Институтском саду было тепло, а пойманный сильфами свежий ветер не давал почувствовать духоту.

- И все равно сокрушительнее всего у тебя вышло на коронацию, – заявил Юрген.

- Я подумала, что развеюсь во второй раз, – призналась Дарьянэ.

- Да бросьте, – отмахнулся Тенька, – тогда интересненько получилось, но я ж больше не кладу столько селитры! Зато фейерверк стал традицией, и на двадцать четвертый раз все сработало четко, как сизуноидный фуржехатор!

Клима, Юрген, Дарьянэ, Гера, Выля и Зарин хором согласились, что это, несомненно, показатель.

- Двадцать четыре года прошло, – подивилась Выля. – Даже не верится! Сколько уже выпусков в Институте было после войны… Ты считал когда-нибудь, Тенька?

- У меня меньше, чем у тебя, – прикинул колдун. – На моем отделении учатся дольше, чем на твоем, да и преподавать ты стала раньше, сразу после войны.

- Не тянет пока вернуться в разведку? – подначила Клима.

- Ни за что! – привычно испугалась Выля. – Мотаться между Гарлеем и резиденцией Верховного, красть и согласовывать бумаги, ругаться то за воздушную трассу, то за цены на зерно, то за кислоты и семена слив... Когда я вижу несчастного осунувшегося Юрку, то понимаю, что избрала в жизни единственно верный путь!

- Несчастный и осунувшийся я только после советов, которые устраивают наши досточтимые правители, – не согласился сильф, ничуть не смущенный, что одна из «досточтимых» сидит рядом, жуя засахаренную грушу. – А в остальное время у меня любимая жена, друзья, заросшая укропом усадьба и орава детей.

- Орава – это у вашего Липки, – серьезно заметила Клима. Даже обду приводило в недоумение семейство господина воздушного мага.

- Они с Ришей хотят дочь, – пояснила Дарьянэ.

- Но шестеро сыновей…

- Наши орава, Липкины – стихийное бедствие, – дал определение Юрген.

- Если двое – орава, – хохотнул Гера, – то я не знаю, каким словом назвать наших с Лернэ четверых. Кстати, Выля, как мой второй сорванец учится? Выпускные сдаст?

- Пожалуй, на «отлично», – кивнула Выля.

- Раз уж мы заговорили об учебе, – оживился Тенька, – Выля, напомни своему мужу, что он еще на прошлой неделе должен был сдать мне монографию, которая войдет в учебник.

- Он помнит.

- А почему до сих пор не написал? Я за месяц три таких настрочить могу!

- Это потому что ты работаешь круглосуточно, – вмешалась Клима.

- А как иначе? – искренне удивился Тенька.

- Не понимаю, как бедная Айлаша тебя терпит? – Выля сочувственно подперла щеку ладонью. – Ты вообще знаешь, что кроме твоей любимой науки существуют и простые человеческие радости?

- Какие еще могут быть радости-то?

- Например, проводить время с женой и детьми!

- Детьми?..

- Тенька, ты помнишь, что у тебя есть дети?

- Конечно, помню: старший и близнецы. Кстати, они тоже помогали смешивать состав для фейерверка!

- Ты безнадежен, – махнула рукой Выля. – Благодарение судьбе, что меня не угораздило выскочить за тебя замуж!

- У нас подобралась удивительная компания, – засмеялась Дарьянэ. – Мы с Юрой живем на две страны, постоянно ездим к вам с посольскими визитами. Тенька и его семья живут на два мира…

- Это семья живет на два мира, – тут же поправил колдун, – а у меня знакомых миров намного больше!

- Вот, – продолжила сильфида, – Выля со своим мужем живут на два отделения: она преподает полеты, он – естественные свойства и прикладное колдовство. Зарин вовсе холостяк…

- …И люблю на два сердца, – грустно закончил тот.

Повисла тяжелая неловкая пауза. О непростых отношениях обды и ее начальника личной охраны знали все, но из деликатности предпочитали не говорить.

- И только у Геры с Лернэ все в полном порядке, – громко и весело закончил Юрген.

Пошел по кругу третий чайник с отваром ромашки. Ваза с засахаренными грушами опустела наполовину. Ночь была в разгаре, но Институт не спал. В глубине сада, чтобы не попадаться на глаза грозным наставникам, под прикрытием ветвей красной сирени институтские воспитанники жгли костер. Пахло дымом, жареным хлебом и свободой.

- Часто у вас такие полуночные гуляния? – неодобрительно нахмурилась Клима.

- Только по случаю очередной годовщины твоей коронации, – Выля забралась на лавку с ногами, скинув ботинки. – Не будь ханжой, сколько раз ты сама нарушала правила Института. А ребята чтят этот праздник. И чтят тебя.

- Да, – Гера откинулся на спинку лавки. – Что мы творили в юности! Страшно вспомнить. Клима, помнишь, как мы с тобой пугали помощника сторожа лесными духами?

- А ты все ворчал, что мы поступаем бесчестно.

- Я и сейчас полагаю, что это было по-идиотски.

- Конечно, – легко согласилась Клима. – Но мы были детьми, и мой план казался мне неотразимым. Впрочем, хвала высшим силам – он сработал!

- А помнишь, как ты на нашей с Лернэ свадьбе охотилась на Ристю?

- Разве я была не права? Амадим мне крепко должен за любящую жену и красавицу дочь.

- А помните, как Валейка ловил Юрку, а потом тот удирал от нас на ворованной доске, – включилась в беседу Выля.

- Чуть не развеялся с вами тогда! – подтвердил сильф.

- А сейчас бы смог повторить?

- Мне, в отличие от вас, людей, далеко до старческого ревматизма!

- Вот договоришься, – посулил Тенька, – заберу у тебя кровь на опыты и выделю элемент долголетия!

- Сперва догони меня в небе! Нет, друзья, ручаюсь, сейчас бы Валейка меня не догнал. Ох, Клима, признайся, ты специально шлешь его на Холмы.

- Нет, специально я шлю Гульку. Вы с нее дуреете, а в это время Валейка убалтывает вас на подходящие поправки к договорам. Или же я вызываю из Мятезуча Наргелису, но о ее визитах вы не сможете узнать никогда.

- Ты можешь слать хоть десяток Гулек и Наргелис, – разрешил Юрген, – Но пусть твой посол оставит в покое мою сестру!

- А ей разве не нравится? – лукаво уточнила обда.

- В том и дело, что нравится! Но Валейка на редкость скользкий тип.

- Ну что ты, в глубине души он еще благороднее Геры.

- Твоей Рафуше за тридцать, а ты продолжаешь ее опекать, – подначила мужа Дарьянэ.

- Я посмотрю, что будет с тобой, когда в подходящий возраст войдет наша дочь! – парировал Юрген.

- Я уважаю свободу личности!

- Да ты и сейчас ее вне небесных путей без сопровождения не отпускаешь. Что же случится, когда она подцепит жениха?..

- Мы до сих пор не побывали в Капищевой крепости, – посетовал Гера, пока сильфы в очередной раз самозабвенно выясняли отношения.

- Да, – виновато согласился Тенька. – Столько собирались…

- Я видел ее с воздуха, когда летел в Фирондо и Редим, – поделился Гера. – Красивая стала, высокая – почти город!

- Я летала туда двадцать лет назад, когда кончилась стройка, – поделилась Клима.

- А я ни разу, с тех пор, как мы ушли оттуда в войну, – признался колдун.

- Тенька, это ведь твоя бывшая деревня! – ужаснулся Гера. – Разве так можно!

- Когда сгенерирую себе персональные сутки по тридцать шесть часов – непременно найду время приехать!

…Был разлит четвертый чайник, груши кончились. Выля, у которой завтра были занятия, заторопилась спать. Сильфы опять спорили, явно ко взаимному удовольствию. Гера и Тенька завели разговор о каких-то сложных материях, относящихся не то к политике, не то к просвещенной науке.

Клима ушла из беседки, чтобы прогуляться по саду. Обде никогда не надоедало бывать в Институте, особенно в пору цветения красной сирени. Странно, но только здесь она могла ненадолго поймать потерянное в детстве ощущение дома.

И – воспоминания. Вон под тем деревом был закопан медный кулон. А вон то окно прежде принадлежало заместителю сторожа…

Зарин подошел неслышно, как тень. За двадцать четыре года Клима привыкла к этой тени. И даже к его любви за двоих.

Он всегда рядом. И никогда не приближается больше, чем на полшага. Он слишком хорошо успел понять, что такое запрет формулы власти, и сколько сил уходит на соблюдение.

Клима обернулась и посмотрела ему в глаза. Зарин был одним из немногих, кто никогда не отводил взгляда.

Мало что осталось от того неуклюжего мальчика, каким она знала его в детстве. Ушел в прошлое и молчаливый юноша, который страшно стеснялся своей необразованности. Теперь об эрудиции Зарина говорили многие.

Всегда один подле обды, на висках ранняя седина. Сколько девушек мечтало выйти за него замуж! Иногда Климе казалось, что так было бы даже лучше. А иногда – что в таком случае она сама не смогла бы дальше жить.

Только с Зарином она умела говорить глазами.

«Хороший вечер».

«Вечер добрый».

«Я рядом, куда бы ты ни пошла».

«Знаю и ценю. Не уходи».

«Люблю тебя».

«Могла бы любить и я».

Обычно после таких разговоров Зарин еле заметно и ободряюще улыбался, а Клима отворачивалась. Но в этот раз она заговорила вслух:

- Вчера я была на капище, и высшие силы ответили.

«Почему ты говоришь это? – спросили его глаза. – Какое отношение твои слова имеют ко мне?»

- Прошло много лет, – продолжила Клима, – страна процветает. Я спросила у них, исполнен ли мой долг.

Глаза Зарина расширились.

«Ты говорила о… нас? Ведь я правильно разгадал твой намек?»

- Мы уже немолоды, но… ты ждешь. Буду честной, жду и я. Хорошо слиться воедино, став землей и водой, но я просила у высших сил свободы от формулы власти до нашей смерти.

- И… что они решили? – спросил Зарин вслух.

Клима развела руками.

- Ответы как всегда туманны. Но я сделала слишком много для этой земли. Помнишь, когда-то я в качестве награды за Вылины заслуги позволила ей решать, как быть со своей жизнью дальше? Вот, такую же награду даровали недавно мне.

- Ты… решила?

- Нужно закончить текущие дела, – обда обошла куст красной сирени. – Это займет лет пять-шесть. А потом – да, решила. Только один вопрос не дает мне покоя.

- Какой же?.. – Зарин говорил с трудом, точно его губы превратились в деревянные колоды.

- Не решила, какое платье я надену на нашу свадьбу. Интуиция подсказывает мне, что в Гарлее на нее соберется не меньше народа, чем на коронацию. Не хочу ударить в грязь лицом перед новой обдой…

Зарин сорвался с места и подхватил ее на руки, кружа.

- Поставь! – ругалась Клима вполголоса. – Я все еще соблюдаю запрет!

- Плевать, – решительно выдохнул Зарин, крепко прижимая ее к себе. – Настанет время, когда я выдерну тебя из долга и золотых знамен! И пусть, как многие наши друзья, мы будем жить на несколько домов, это будем – мы.

А в глубине сада, среди сирени и тумана, сразу несколько голосов выводили легкий, немного речитативный мотив:

Я песню былого хочу рассказать:

Великая обда вернулась опять!

Пусть думали, обда ушла навсегда –

Ее сохранили Земля и Вода.

Пусть думали, жито сгорело дотла –

Где обда ходила – пшеница взошла.

Надела корону в сиреневый май,

Проснулся и ожил наш солнечный край.

Ведь нам сейчас тоже семнадцатый год!

Послушать бы, как задрожал небосвод,

Как наши родители клятвы дают,

Над их головами – родной Институт.

Ах, нам бы, не знавшим войны и врага,

Увидеть далеких времен берега:

У орденской крепости зубчатых стен

Стоять под знаменами обды Климэн,

Срываться в атаку и ран не считать,

И новой эпохи страницы писать…