КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 703862 томов
Объем библиотеки - 1319 Гб.
Всего авторов - 272246
Пользователей - 124517

Новое на форуме

Впечатления

DXBCKT про Дроздов: Князь Мещерский (Альтернативная история)

Поскольку уже в части предыдущей герой фактически достиг «своего потолка» (как и в плане наград, должностей, так и в плане помолвки с … ) было очень интересно увидеть — куда же именно «повернет» автор дабы развить тему «с малыми перспективами»))

Ну а поскольку сам ГГ давным давно не довольствуется простой работой хирурга (пусть и даже «на высших командных должностях» приближенных «к его императорскому величеству»), то на первый

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Дроздов: Лейб-хирург (Альтернативная история)

Во второй части автор явно достигает «потолка» (осыпав ГГ чинами и наградами, а так же в плане «иных перспектив» героя), плюсом идет «полный провал легенды Штирлица» (так что вопрос наличия «вопросов к попаданцу» / упс, тавтология / автоматически снят с повестки))

Неким же отвлечением от основной линии (судьба героя) становится «паралельная нить» повествования жизни друзей (будущего барона и «кавалерственной дамы» от медслужбы)).

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Дроздов: Зауряд-врач (Альтернативная история)

Поскольку в последнее время меня основательно «унесло» в сторону аудиоверсий (а не бумажно-электронных вариантов произведений) для меня некоторой проблемой стала не сколько художественная часть, сколько озвучка книги (а именно чтец). Случайно же набрев на данную серию (нечитанную мной ранее), и уже имея некоторое впечатление об авторе — я без сомнений взялся за нее (ибо все остальные варианты были «не айс»))

В начале книги

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Гончарова: Азъ есмь Софья. Царевна (Героическая фантастика)

Вторую часть (как собственно и первую) я прочел «уже на бумаге», благо доставка (на сей раз) сработала весьма оперативно... По части второй (коя так же была прочитана «влет»)) нельзя не отметить некоторое (пусть и весьма вынужденное) отступление от центрального персонажа, в пользу второстепенных фигур (царь, царевич, король и королевич)) + «по ходу пьесы» пошло весьма долгое описание «всяких там сражений» времен «завоевания Кемской

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
kiyanyn про серию МНС

Кажется, да Винчи сказал, что великое уродство встречается столь же редко, как и великая красота?

Вот так и великий бред встречается так же редко, как и хорошие произведения.

Но встречается, примером чему сия, гм... графомания.

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
iv4f3dorov про Кулаков: Цивилизатор в СССР 1980 (Альтернативная история)

Либерман или как там его ещё спасает СССР? Тем что тащит за уши горбачишку? Афтырь ты мудак.

Рейтинг: +4 ( 4 за, 0 против).
greatcommy про Чехов: Полночь, XIX век (Антология) (Социально-философская фантастика)

Истинным ценителям

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).

Корабль палачей [Жан Рэ] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Жан Рэй КОРАБЛЬ ПАЛАЧЕЙ Романы. Повести. Рассказы

КОРАБЛЬ ПАЛАЧЕЙ (Роман, повести)

Корабль палачей Роман

Глава I Суета в Уоппинге

Уоппинг, один из беднейших пригородов Лондона, расположенный между Тауэрбриджем и Лаймхаузом, подвергся настоящему наводнению. Уже много дней подряд на него рушился ливень, грохотавший по крышам, превращавший улицы и переулки в потоки грязи, переполнявшие канализацию, хлеставшие из полуразрушенных сточных колодцев, сносившие хижины. И, словно этого было недостаточно, более беспокойные, чем когда-либо, хозяйки выливали на улицы ведра и лоханки соленой воды. Двери и окна домов при этом походили на портики судов, через которые во время плохой погоды стекает вода, залившая палубу.

Горожане, где бы они ни жили, всегда жалуются на свою несчастливую судьбу. Но это не относилось к Уоппингу, где несчастье можно было считать хроническим. Жители Сити говорили с иронией, что большинство обитателей любой улицы в Уоппинге легко смогло бы прожить целую неделю на один шиллинг. Трагическая действительность выглядела несколько иначе: можно было разрушить строения целой улицы и просеять обломки через мелкое сито, не обнаружив при этом ничего, стоившего хотя бы шиллинг.

И все же эта нищета мало сказывалась на настроении жителей этого пригорода. Они вставали по утрам, голодные как волки, но все же жизнерадостные, словно птички певчие, и если и ложились вечером спать с пустым желудком, терзаемые постоянным голодом, то такие же веселые. Если в последнее время они и жаловались на непрекращающиеся дожди, то только потому, что они мешали им развалиться прямо на камнях мостовой и вынуждали искать где-либо укрытие, где можно было убить время, продолжая жевать кожаный ремешок или посасывая давно погасшую трубку.


Смеркалось. Кое-где на перекрестках уже зажглись масляные фонари. В хижинах обычно ограничивались свечкой стоимостью в фартинг или обходились темнотой. Потому что темнота бесплатна, а житель Уоппинга должен был учитывать любую мелочь, которой можно было воспользоваться, не заглядывая в кошелек.

Тем не менее в темном, залитом водой пространстве существовал оазис света и тепла; я имею в виду харчевню миссис Корбетт, носящую гордое название «Королевский фрегат». На кухне харчевни пылал яркий огонь под множеством сковородок и котлов, скворчавших, клокотавших и рассыпавших во все стороны искры. Зал освещала французская лампа с двойным плоским фитилем, тогда как у себя на кухне миссис Корбетт довольствовалась сальной свечкой за один пенни.

Эту кухню можно было считать настоящим раем для Уоппинга, в особенности сегодня, когда она распространяла на всю улицу ароматы цветной капусты, лука и сосисок.

Миссис Эмили Корбетт, вдова крепкого телосложения, напоминавшая фигурой пушку, стреляющую тридцатифунтовыми ядрами, яростно перемешивала угли, швыряла пригоршнями соль в кастрюлю с варившейся в ней картошкой и подливала чуток уксуса в жареный лук.

При этом она то и дело рычала:

— Надо же! Вот уж не повезло!

За короткое время она повторила это восклицание уже в шестой или седьмой раз, но ответом на него было только посвистывание чайника с кипятком для чая да бульканье воды в кастрюле с варившейся картошкой.

Но на этот раз в ответ хозяйке прозвучал чей-то голос:

— Что случилось, Эмили? Неужели мясник увеличил цену на сосиски на целый пенни?

Матрона величественно повернулась, словно земной шар на оси, готовая к ядовитому ответу. Но едва она узнала посетителя, как на ее лице появилось дружелюбное выражение.

— Капитан Тул! Какой приятный сюрприз! Значит, «Си Галл» вернулся в родной порт?

Моряк утвердительно кивнул, жадно поглядывая на скворчавшие на сковородке котлеты.

— Судно стоит у причала Уоппинга. Господи, как я рад, что снова оказался в Лондоне, миссис Корбетт! Слишком скверная сейчас погода на море!

Капитан был невысоким мужчиной с округлой фигурой, со смешливой физиономией и голубыми глазами, наивными, словно у юной девушки. В его ушах поблескивали небольшие золотые колечки.

— Как ваши дела, капитан? — поинтересовалась повариха. — Надеюсь, что лучше, чем с погодой?

Капитан нахмурился:

— Так себе… Я, конечно, благодарю Господа за все, чем он наградил меня, но все же, по правде говоря, дела идут со скрипом.

Сдвинув сковородку с котлетами на край плиты, он не удержался и принялся переворачивать котлеты с помощью большой металлической вилки. Капитан Тул обожал заниматься кухней, и миссис Корбетт знала это.

— Дело в конкуренции, Эмили, — вздохнул капитан. — Сегодня море заполонили паровые суда. Они всегда обгоняют парусники, и мы страдаем от этого, потому что торговцы всегда стремились к тому, чтобы их товары путешествовали как можно быстрее и желательно быстрее ветра.

— Боже, как эти плавучие кастрюли загрязняют воду и воздух! — воскликнула миссис Корбетт. — Нужно взывать к небесам об отмщении! Какая жалость, что нет закона, запрещающего эти адские изобретения! Корбетт, мой скончавшийся супруг, ваш бывший приятель, наверняка схлопотал бы апоплексический удар, столкнувшись с этим кошмаром! Хорошо еще, что его вовремя призвали на небеса!

Очевидно, моряк не уловил нотки сарказма в словах поварихи, так как сказал, рассеянно глядя на огонь в печи:

— Кстати, моя дорогая Эмили, когда я вошел на кухню, вы делились со своими кастрюлями какой-то неприятной новостью. Неужели «Королевский фрегат» дает меньше узлов, чем вы рассчитывали?

Бравая дама вздохнула и тяжело опустилась на стоявшую возле плиты скамью, затрещавшую в знак протеста.

— Знаете ли вы, капитан Тул, что такое уведомление из полиции?

— Конечно, — ответил моряк. — Это может быть, к примеру, сообщение о выдаче премии в пять или десять фунтов за оказание помощи в поимке опасного преступника. А также это может быть сообщение о введении комендантского часа с одиннадцати часов вечера. Или запрет причаливать слишком близко к мосту Тауэр под угрозой штрафа.

— А что такое копия полицейского уведомления?

— Думаю, это примерно то же самое.

— Так вот, я получила такую копию!

Капитан Тул испуганно посмотрел на хозяйку.

— Что касается меня, то я стараюсь избегать любых контактов с полицией, — проворчал он. — Вмешательство полиции обычно обходится в три фунта штрафа или в двенадцать дней каталажки. Старайтесь держаться подальше от полиции, миссис Корбетт. Это вам мой дружеский совет.

— Как будто кого-то интересуют мои желания! — воскликнула дама. — Вы человек образованный, капитан Тул, и я покажу вам эту бумагу. Она напечатана четким черным шрифтом на белой бумаге. На нее даже наклеена марка. Очень важный документ! Я вздрагиваю каждый раз, когда мне приходится дотронуться до этой бумаги!

Она достала из небольшого шкафчика лист бумаги и протянула его моряку.

— Пожалуйста, прочитайте эту бумагу вслух, капитан, — попросила женщина. — Тогда я буду уверена, что она мне не приснилась. К сожалению, у меня случаются кошмары.

— Гром и молния! — воскликнул Тул, пробежав глазами документ. — Это уведомление кажется мне крайне тревожным!

И он прочитал взволнованным голосом:

«Всем чиновникам и слугам его Величества Короля! Всем чиновникам, судебным исполнителям, офицерам и солдатам конной полицейской стражи и коммунальным полицейским приказывается:

Арестовать и доставить в ближайший исправительный дом так называемого Джереми Корбетта, четырнадцати лет, и его брата Гилберта, двенадцати лет, сбежавших три недели назад из приюта в Барнсе. Доказано, что эти два лица жили бродяжничеством на протяжении указанного времени.

Азигейл Нитль, шеф-констебль».


— Что вы скажете об этом, капитан? — вздохнула миссис Корбетт. — Ведь это мои племянники, сыновья умершего брата моего дорогого блаженной памяти мужа. Какой стыд для достойной вдовы, если когда-нибудь эти два испорченных юноши будут повешены…

— Ладно, моя дорогая, не так уж это все серьезно, — постарался успокоить женщину моряк. — Конечно, будет весьма прискорбно, если этих двух бедняг задержат.

Он надолго задумался, рассеянно глядя в огонь. Потом сказал:

— Я хорошо знал их отца, Ли Корбетта. Это был хороший моряк.

— Скажите лучше — хороший пьянчуга! — скрипнула зубами миссис Корбетт.

— Но вы только подумайте, как трудно сложилась его жизнь! Вспомните, каким он был молодым, когда умерла его жена, оставив на него двух малышей! В таких условиях разве можно упрекать его в том, что он изредка прибегал к виски, чтобы найти хоть немного утешения?

— Как красиво вы говорите! А ведь он умер, не вернув мне долг, восемь фунтов стерлингов! Это что, не считается, капитан Тул?

Действительно, восемь фунтов стерлингов были крупной суммой. А для Уоппинга они были настоящим состоянием.

Тул хорошо представлял это. Поэтому он постарался поскорее перевести разговор на другой сюжет.

— Все равно, — вздохнул он, — мне будет тяжело узнать, что Джерри и Гиба арестуют, как обычных преступников.

— Мне наплевать на это, — пробурчала мегера. — Я не собираюсь иметь дело с этими двумя кандидатами на виселицу. Я только сожалею, что они носят фамилию Корбетт, как и я. Можете мне поверить, капитан, я не пошевелю пальцем, чтобы помочь этим двум бродяжкам скрыться от полиции. К черту этих сопляков!.. А вот и ваш обед.

Действительно, котлеты, цветная капуста и картофель были готовы и распространяли соблазнительный запах горячей еды. В дополнение к котлетам миссис Корбетт выставила на стол большой кусок еще дымящегося горохового пудинга.

Несмотря на эти деликатесы, бравый капитан Тул ел без аппетита, так как его голова была занята воспоминаниями о старом товарище Ли Корбетте и мыслями о бедных мальчуганах, сбежавших из приюта в Барнсе, потому что они не смогли дольше гнить в этой мрачной дыре.

Едва Тул отодвинул пустую тарелку и сделал большой глоток портера, как дверь на кухню резко распахнулась.

— Добрый вечер, честная компания!

Голос показался ему грубым и неприятным. Лицо капитана Тула помрачнело, а его простодушный взгляд стал суровым, когда он увидел вошедшего.

Это был верзила с грубыми чертами давно небритого лица, с глубоко сидящими в глазницах слезящимися глазами. Нос у него был багровым и распухшим, а лоб пересекала свежая ссадина.

— А, капитан Тул! Приятного вам аппетита, насколько я вижу!

— Благодарю, капитан Кросби.

— Рад тебя видеть, Тул. Мне нужно поговорить с тобой.

— Вообще-то я не очень стремлюсь к беседам с тобой, — холодно ответил невысокий капитан.

— Я могу сказать то же самое, — ухмыльнулся верзила. — Но я не буду искать обходной путь. Твоя грязная лоханка для перевозки угля, твой «Си Галл» встал у причала Вадцинг Пьер, в идеальном месте для моего «Хока».

— «Си Галл» отнюдь не лоханка для перевозки угля, — сухо ответил Тул. — И он останется стоять там, где стоит.

— Ты говоришь ерунду, лишь бы сказать что-нибудь, Тул. Но я думаю, что ты быстро передумаешь. Ты далеко не первый дрозд, которого я научил свистеть.

— Да и тебе самому тоже не мешает поучиться свистеть, — невозмутимо ответил капитан Тул. Он поднял руку. Рукав его куртки из голубой шерсти вздулся над мускулами, твердыми, как пушечное ядро. Кросби хорошо понял намек и решил, что ему не стоит рисковать своим и так сильно пострадавшим носом.

— Ладно, — проворчал он. — Рано или поздно все проблемы решаются…

Потом он крикнул:

— Эй, женщина! Где мой грог!

По правде говоря, это был не грог, а солидная доза горячего рома, которую миссис Корбетт с угодливой улыбкой поставила перед своим беспокойным клиентом.

Поднимая дымящийся стакан, Кросби с насмешкой посмотрел на Тула.

— Ты знаешь, капитан Тул, в честь какого события я поднимаю этот стакан? Не буду скрывать от тебя, что речь идет об обручении. Более того, скорее даже о свадьбе.

Любуясь растерянным видом Тула, Кросби продолжил:

— Я вижу, что миссис Корбетт придержала свой язычок.

Удивленный взгляд Тула переместился на Эмили.

— Вот именно! Миссис Корбетт скоро станет миссис Кросби! — гаркнул великан, оглушительно расхохотавшись.

Теперь уже малыш Тул, наш маленький морской волк, с издевкой посмотрел на Кросби.

— Значит, ты распрощаешься с соленой водой, чтобы стать кабатчиком?

Грубиян с угрозой посмотрел на него.

— Если ты думаешь, что я собираюсь работать клоуном за стойкой и подавать на столики тарелки с жареной ветчиной таким шутам, как ты, то ты сильно ошибаешься, Тул. Я буду продолжать плавать на своем «Хоке», но мое судно изменится.

Я поставлю на него паровик, старина. Я только что купил двигатель, выложив на стол круглую сумму в сто фунтов.

Эмили Корбетт смущенно откашлялась.

— Это же надо, Нед! Ты заплатил целых сто фунтов? — пробормотала она.

— Помолчи, женщина! Все в порядке. Я побывал сегодня в фирме «Грубсон и Шолл», это деловые люди с Флит-стрит. Они согласны одолжить мне сто фунтов в счет имеющегося коммерческого фонда, то есть твоей харчевни, как мы договорились.

— Да, конечно, но…

— Не может быть никаких «но»! Когда говорит мужчина, женщина молчит, словно она стала трупом! Это мой девиз, и он скоро станет твоим! — громыхнул грубиян. — Кроме того, я обсудил со своими людьми историю с этими двумя лоботрясами, Джереми и Гилбертом. Твой старик, Корбетт, дьявол забери его душу, был их опекуном. Значит, теперь я смогу официально занять его место. Грубсон и Шолл добьются, чтобы исполнение полицейского уведомления было отложено. Я предоставил необходимые гарантии и теперь являюсь лицом, отвечающим за этих двух шалопаев. Ха-ха-ха! Я знаю приют, из которого они не смогут удрать, если только не обзаведутся плавниками, как у рыбы, или крыльями, как у орла. Да, у меня есть одна хорошая идея на этот счет!

— Эмили, — с упреком сказал капитан Тул, — вы не сказали мне, что парни находятся здесь.

— Какого черта, почему она должна была говорить тебе об этом? — рявкнул Кросби. — Почему моя будущая супруга должна отчитываться в своих поступках перед такой тухлой устрицей, как ты?

— Конечно, она не обязана делать это, хотя отец парней, Ли Корбетт, был моим другом. Но что мне сильно не нравится, капитан Кросби, так это слова «тухлая устрица». По здравом размышлении я решил, что это оскорбление.

— И почему это оскорбление? — скривился будущий супруг Эмили.

— Мне почему-то кажется, что это так. Я спокойный человек, капитан Кросби, но я предлагаю вам выйти и разобраться с этой проблемой снаружи. Снимем куртки и побоксируем со ставкой в один шиллинг.

— Ради бога, Нед! Надеюсь, ты не будешь драться! — воскликнула миссис Корбетт.

— Прежде всего, я побью тебя, Эмили, если ты будешь продолжать совать свой нос в дела настоящих мужчин! — прорычал Кросби. — А пока я собираюсь дать урок вежливости одному малышу, что путается у меня под ногами!

Капитан Тул небрежно сбросил свою синюю куртку и положил на стол шиллинг. Кросби повторил его действия. В Англии денежная ставка означает, что речь идет о партии честного бокса, а не о вульгарной уличной драке, требующей вмешательства полиции.

Стемнело, и начал моросить дождь. Несмотря на не слишком комфортные условия, многие жители Уоппинга собрались, чтобы стать свидетелями поединка по всем правилам.

Пожилой моряк предложил взять на себя роль судьи.

— Джентльмены, вы собираетесь надеть перчатки? — спросил он.

— Нет! — заорал Кросби. — Мне хватит обычного носового платка, чтобы вытереть нос этому выкидышу. Вызовите также скорую помощь, чтобы отвезти его в больницу после схватки.

— А теперь всем замолчать! — приказал моряк. — Вы готовы? Начали!

Кросби согнулся, прижав левую руку к груди, выставив немного вперед правую. Внезапно его кулак стремительно вылетел по направлению к противнику.

— Есть! — воскликнул он.

Ты ошибся! — ответил Тул, переходя в атаку. — Твой удар был нацелен слишком высоко.

Удар Тула попал Кросби в живот, и верзила согнулся пополам от боли, громко застонав.

— Туше! — воскликнул судья.

— Не ври, я ничего не почувствовал, — огрызнулся Кросби, выпрямляясь.

Он нанес удар наобум, но весьма коварным образом. На этот раз пришлось Тулу присесть от боли.

— Запрещенный удар! — закричал судья.

— Заткнись, или ты сам познакомишься с запрещенным ударом! — прорычал Кросби. — Ну, получи, жалкая тварь!

Послышался свист, раздались протесты в толпе зрителей. Они поняли, что схватка происходит не по правилам. Они сочувствовали судьбе малыша-капитана, которого должны были превратить в кровавое месиво кулаки его противника, не заботящегося о соблюдении правил.

— Эй, Эмили! — крикнул Кросби. — Иди сюда, посмотри на этого моллюска перед тем, как я выковырну его из раковины!

Но в этот момент случилось неожиданное. Словно чертик, выскочивший из коробки, Тул выпрямился. Казалось, что у него вместо двух рук появилось по меньшей мере семь. Его удары посыпались на Кросби, заставляя его шататься, словно пьяного. Гигант попытался, собрав последние силы, перейти в атаку, но у него ничего не получилось. Тул продолжал наносить ему сильные удары то по подбородку, то по носу.

Наконец Кросби с хриплым возгласом рухнул на землю.

— Это на редкость удачный вариант защиты, сэр! — воскликнул судья, обращаясь к Тулу. — Мы должны опрокинуть стаканчик за ваше здоровье!

— Согласен! — кивнул Тул.

Он помог перенести побежденного противника в харчевню.

Когда Кросби посадили на стул, проигравший пришел в себя и застонал:

— Боже, как мне плохо!

Тул с улыбкой взглянул на соперника; он явно не затаил на него злобу.

— Эти два шиллинга пойдут на ваше лечение, капитан Кросби. И я добавлю еще один. А пока стаканчик рома поможет вам встать на ноги. И я должен сказать вам еще кое-что, Нед Кросби. Постарайтесь не вести себя слишком грубо с друзьями капитана Корбетта. Иначе я доберусь до вас, куда бы вы не скрылись на своем «Хоке», даже если он будет мчаться быстрее ветра. И тогда поединка за один шиллинг не будет. Я просто убью вас.

Глава II В кандалах

Когда в Англии появились первые паровые суда, то на судоверфях чаще всего не использовались новые корпуса; обычно паровые двигатели, приводившие в действие водяные колеса на правом и левом борту, устанавливали на старые парусники. В результате эти суда были не быстрее парусников. Они лишились своей уравновешенности, и если и обгоняли парусники, более зависевшие от ветра, то их скорость в открытом море была более чем посредственной.

Бриг «Хок», когда-то гордившийся своими квадратными парусами, распределенными на двух мачтах и гафеле, выглядел довольно убого, как пароход, оказавшийся в шкуре парусника.

Но Нед Кросби считал иначе. Гигант развлекался, включая паровую сирену и сея панику среди чаек на Темзе. Он даже нередко кричал зрителям на берегу, что два водяных колеса его парохода могут взбить речную воду в пену, как это делает хозяйка с яичным белком.

Он бросал презрительные взгляды на шхуны, которым приходилось лавировать, тогда как его «Хок» двигался по прямой по направлению к Ширнессу и Дауну. Впрочем, испытательный период, весьма успешный, подходил к концу. Вот-вот должен был начаться первый дальний рейс. «Хок» собирался направиться в Лиссабон, чтобы забрать там груз для одного португальского арматора, находящегося во Флориде.

— Вы набрали потрясающую команду, капитан, — сказал ему лейтенант, сотрудник порта, когда Кросби передал ему список команды.

— Лучшее из возможного, — ответил Кросби с ухмылкой. — Самые примерные матросы. Уверен, что «Хок» будет гордостью британского флота!

После ухода Кросби портовый офицер некоторое время сидел задумавшись. Потом он вышел, постучался в соседний кабинет и вошел в него.

— Калтроп, прочитайте-ка внимательно эту судовую роль.

Инспектор взял документ и принялся просматривать его.

Почти сразу же он с возмущением воскликнул:

— Разумеется, это все хорошие моряки! И в то же время это настоящая банда проходимцев. Похоже, этот Кросби замыслил использовать их каким-то необычным образом. К примеру, он нанял Бюрка на должность главного рулевого; разумеется, лучшего, чем он, моряка никто на Темзе не знает, но я не удивлюсь, если этот тип закончит свои дни на виселице.

— Я согласен с вами, Калтроп, — сказал начальник. — Я вам скажу даже больше. Вскоре у полиции будут на вооружении пистолеты для запуска петард, тогда как бандиты, которых они должны преследовать, имеют на вооружении дальнобойные винтовки. Точно так же английский военный флот до сих пор продолжает использовать парусники, тогда как воды океана давно бороздят тысячи паровых судов.

Калтроп пожал плечами:

— Конечно, шеф. Кроме всего прочего, мне кажется, что у этого Кросби достаточно денег. Откуда они у него или от кого, вот в чем вопрос. По правде говоря, до меня дошли некоторые слухи. Вы же знаете, что Бюрк любит поболтать, когда выпьет. Похоже, что «Хок» не собирается делать остановку в Портсмуте, но один человек собирается сесть на судно где-то в Ла-Манше. Уверен, что вы вздрогнете, узнав имя этого человека. Этот тайный пассажир не кто иной, как Поулкат!

— Вот как — Поулкат! — прорычал лейтенант. — Гром и молния! Когда же, наконец, наша судебная система положит конец деятельности этого бандита!

— Вот если бы удалось пустить фрегат по следам «Хока»! — вздохнул Калтроп. — Но, к сожалению, это невозможно!

— Черт возьми, Калтроп, вы подали мне отличную идею! Подождите меня здесь! Я должен поговорить с коммодором, сэром Уилферсом.

Лейтенант вернулся через несколько минут с довольным видом.

— Слушайте меня внимательно, Калтроп.

Некоторое время они о чем-то долго разговаривали и расстались в хорошем настроении.

* * *
На море опускались сумерки. Надвигающаяся ночь заставила потемнеть воды Ла-Манша. Кое-где на берегах зажглись огоньки. Загорелись также и фонари светящихся буйков.

Кросби и его рулевой, стоявшие у планширя, внимательно наблюдали за приближающимся к ним небольшим парусником.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Бюрк. — Какая честь для «Хока» — заиметь в качестве пассажира такого типа, как господин Поулкат! Кстати, должен предупредить тебя, Нед, чтобы ты не вздумал обращаться к нему «Эй, приятель» или «Послушай, дружище»! И вообще, не вздумай считать его старой калошей или еще чем-нибудь вроде этого. Всегда называй его сэром, причем с такой почтительностью, словно ты обращаешься к самому лорду-канцлеру.

Кросби почесал заросший щетиной подбородок.

— Ладно, Бюрк, я постараюсь. Не каждый же день приходится иметь дело с такими деньгами!

— Это дело позволит тебе заполучить пароход, новенький, как шиллинг. Внимание, капитан, он поднимается на борт.

Небольшой парусник пристроился к «Хоку», словно к набережной Ливерпуля, и его пассажир вскарабкался на палубу по веревочной лестнице с ловкостью обезьяны. Спрыгнув с лестницы, он спросил пронзительным голосом:

— Капитан Кросби?

Великан подпрыгнул, увидев перед собой внезапно появившегося карлика с пылающими, словно угли, глазами.

— Проведите меня в свою каюту, капитан. И пусть Бюрк выводит судно на полную скорость, пока мы с вами будем беседовать.

Капитан подчинился, словно матрос перед боцманом.

— Вот мои приказания, которым вы, Кросби, должны следовать неукоснительно, — сказал человечек. — Прежде всего, не стоит экономить уголь, потому что мы должны как можно быстрее прибыть в Лиссабон. Там вы загрузите углем все трюмы. Дайте мне карту!

Кросби, почтительно поклонившись, протянул малышу комплект морских карт.

— Хорошо! А теперь внимание!

Пассажир достал из кармана небольшой золотой компас и приложил его последовательно к двум участкам синего пространства.

— Северная широта, столько градусов… Западная долгота, столько градусов… Вот в этой точке вы будете дожидаться француза. Вы заберете его груз в открытом море. При попутном ветре вы, само собой, пойдете под парусами. Наш запас угля пригодится в случае, если за нами будет организовано преследование.

— Преследование, сэр? — пробормотал Кросби. — И почему нас должны будут преследовать?

Мистер Поулкат бросил на него раздраженный взгляд.

— Я ненавижу вопросы и еще больше ненавижу отвечать на них. То, что я сказал, остается сказанным мной. И я не рассчитываю, что меня будут поправлять. В конце концов, «Хок» — это честное судно, и у его репутации нет ничего плохого. Но я привык все предвидеть, даже самое невероятное и самое неприятное. Понятно?

— Да, сэр!

— Я надеюсь на вас, приятель. Теперь скажите, что с этими двумя озорниками? Они включены в судовую роль?

Кросби громко рассмеялся грубым смехом:

— Нет, конечно. Я не настолько глуп, сэр. Перед тем как выйти в море, я сообщил в полицию, что они бежали. Их теперь будут искать в Лондоне или в других местах, чтобы вернуть в Барнс.

— Отлично! Я знаю много кораблей, на которых требуются крепкие парни на роль юнги. Кстати, сколько им лет?

— Четырнадцать и двенадцать лет, сэр. Но это высокие и сильные юноши. Они принадлежат к той породе, представители которой не умирают после трех ударов плети.

— Я заплачу вам за них сорок и тридцать фунтов, — заявил Поулкат.

Кросби скривился.

— На борту южноамериканского судна я получил бы не меньше, чем по сто фунтов за голову! — возмущенно воскликнул он. — Я уже потратил целое состояние на еду для этих разбойников.

— Не сомневаюсь, — ухмыльнулся карлик. — Разумеется, заплесневелый рис, подшившие бисквиты и гнилая солонина стоят очень дорого. Но вам хватит того, что я заплатил. Вы знаете мою цену, и я не добавлю ни одного шиллинга. А теперь покажите мне товар.

Через несколько минут Джерри и Гиба втолкнули в каюту капитана.

Капитан Кросби не солгал, когда говорил про Джерри, выглядевшего, как подросток. Но его юный брат Гиб казался хрупким, болезненным мальчуганом. Его тонкие и нежные черты лица подходили, скорее, для девушки.

Мистер Поулкат издевательски рассмеялся:

— Этот дылда годится, Кросби. Похоже, он стоит своих денег. Но с каких пор вы стали набирать юнгами сосунков? За младшего я не дам больше десяти фунтов! Ни одним пенни больше!

— У этого мальчишки сейчас приступ морской болезни, — проворчал капитан.

— Тогда вышвырните его за борт… Это судно не является плавучим госпиталем, как я понимаю? — фыркнул карлик.

— Но у него все же есть мышцы на костях, — попытался оправдаться Кросби.

Поулкат снова рассмеялся. Он принялся ощупывать Джерри, словно имел дело с животным, отправляемым на бойню.

— Этот подойдет. Из него можно будет сделать матроса, пригодного для работы на судне. Но другой, настоящий воробей…

Схватив Гиба за плечо, он сильно потряс его.

— Вы говорите мышцы, Кросби? Ха-ха-ха! Здесь нет мышц даже на один глоток акулам! Ничего, кроме костей! И он выглядит таким хрупким, словно стеклянная статуэтка!

На лице малыша Поулката появилось выражение, характерное для жестокого стервятника. Он ущипнул мальчугана за плечо, потом за спину.

— Видите, Кросби, стоит мне ущипнуть его сильнее, и он погаснет, словно свечка!

Он схватил мальчугана за шею, и его ногти глубоко вонзились в юную плоть.

Мальчуган вскрикнул и заплакал. Но в этот же момент он выскользнул из хватки негодяя, которого удар швырнул на стенку каюты с такой силой, что его голова загудела, как пустой котел.

— Только прикоснитесь еще раз к моему брату, — заорал Джерри, готовясь к очередному прыжку. Но Кросби нанес ему молниеносный удар кулаком, бросившим юношу на пол.

— Я должен забить их до смерти, сэр? — прорычал он.

— Никто не забивает до смерти фунты стерлингов, — прошипел Поулкат, пытаясь со стоном подняться на ноги. — Заприте их в надежную камеру. Да, конечно, поскольку на судне нет ничего подобного, их нужно будет отвести в трюм, надев кандалы на руки и на ноги, чтобы у них снова не появилось желание портить настроение честным людям.

Кросби пролаял приказ. Квартермейстер, тоже могучий мужчина, увел из каюты мальчишек, прикованных друг к другу наручниками.

Тихая ночь опустилась на поверхность моря желтовато-зеленого цвета, невысокие волны обрамлялись яркими язычками пламени. Вдали мигали огни прожекторов. Золотой серп луны поднимался над прибрежными скалами, расплывавшимися в туманной дымке.

Высокая труба «Хока» рассыпала красные искры, тогда как паруса на длинных реях гудели, наполненные ночным ветром.

Кросби пригласил мистера Поулката к столу. Гость с подбитым глазом и рассеченной губой был крайне раздражен. Он немного утешился, отхлебнув горячего грога, но не преставал поносить капитана, так что у того зачесались кулаки проучить этого негодяя, единственным достоинством которого были полные карманы денег. Ему все же удалось справиться с этим опасным желанием, и он заставил себя улыбаться словам мистера Поулката, оскорблявшего его так, как ему еще никогда не приходилось переносить за всю его карьеру.

Бюрк стоял за рулем. Он был доволен, так как заковал в цепи двух мальчишек, сопроводив эту процедуру несколькими оплеухами, так как считал своим долгом научить их вежливости.

— Это начало вашего обучения, — заявил он со зловещей ухмылкой.

Юноши промолчали, не совсем поняв смысл этой странной угрозы. И рядом с ними не оказалось никого, кто бы смог объяснить им, в чем тут дело.

* * *
Закоулок трюма, служивший карцером, оказался низким и мрачным. Между бимсами сочилась вода, и было жарко, как в аду, поскольку вплотную к карцеру находилась котельная. Джерри несколько раз почувствовал, как его кто-то дернул за волосы. Крыса, чтоб ей провалиться! Но он ничего не сказал своему младшему брату, чтобы не пугать его еще больше. Правда, Гиб все равно непрерывно рыдал, почти не слушая утешений брата.

— Лучше бы мы остались в Барнсе, — жаловался он. — И зачем только ты, Джерри, решил вернуться в этот зловещий Лондон? Там нас ждали одни неприятности.

— Ладно, Гиб, перестань плакать, — сказал Джерри, пытаясь успокоить малыша. — Прежде всего, не нужно отчаиваться. Ты разве забыл, как плохо нам было в приюте?

Приют в Барнсе действительно оказался настоящим адом для двух несчастных мальчуганов. Их кормили там всякой дрянью, а обращались с ними разве что немногим лучше, чем в самой страшной из тюрем.

Тем не менее там они не были полностью лишены слов утешения и ободрения. Поблизости от приюта находилось большое аббатство Сент-Альбан, влияние которого распространялось на окрестности, включая приют. И дирекция не решалась запретить посещения приюта добродетельным отцам-католикам.

С 1830 года английское правительство не хотело открыто проявлять враждебность по отношению к католической церкви, продолжая всячески противодействовать ей неявным образом.

Однажды среди воспитателей приюта стали распространяться слухи, в которых утверждалось, что приют в Барнсе скоро будет закрыт, а его несчастные воспитанники будут переведены в государственные интернаты, находящиеся на севере страны.

Эта новость оказалась катастрофой для Джерри и Гиба. Семья Корбеттов всегда принадлежала к числу сторонников римской католической церкви; даже статуя на носу парусника Ли Корбетта изображала Матерь Божью, а само судно носило имя святого Петра, покровителя моряков.

Убежали из приюта не только Джерри и Гиб. Стараясь не ставить в известность дирекцию, энергичный отец Макферсон помог перебраться в Сент-Альбан многим обитателям приюта.

Джерри и Гиб никому никогда не рассказывали об отце Макферсоне даже под угрозой пытки с помощью раскаленной добела вилки.

Тетушка Эмили, на помощь которой они так надеялись, когда перебрались в Лондон, разумеется, жалела своих племянников. К несчастью, получилось так, что она связала свою судьбу с Недом Кросби… Таким образом, бедные дети оказались в лапах негодяя, который немедленно постарался заработать деньги на несчастных сиротах.

— Будем держаться! — заключил Джерри. — Я никогда не поверю, что добрый отец Макферсон забыл нас. Уверен, он скоро появится.

* * *
Разумеется, Джерри сразу успокоился бы, если именно в этот момент смог увидеть, что происходило в жаркой каюте шхуны «Си Галл».

Капитан Тул дружески беседовал в своей каюте с отцом Макферсоном, при этом он курил трубку с отличным контрабандным голландским табаком.

— Я хорошо знаю Калтропа, заместителя лейтенанта портовой инспекции, — заметил отец Макферсон. — Это усердный прихожанин, постоянный посетитель часовни нашего аббатства. Впрочем, если бы он не был столь пылким католиком, он в настоящее время занимал бы гораздо более важную должность, чем простой инспектор портовой полиции. Тем не менее он пользуется уважением коммодора сэра Уилферса и, соответственно…

Когда заходит разговор про дьявола, не стоит удивляться, что появляется его хвост.

В этом случае роль дьявола досталась человеку, вошедшему в каюту — разумеется, предварительно постучавшись, — и который немедленно потребовал свою долю табака.

— Капитан Тул, — сказал Калтроп (действительно, роль дьявола в этом случае исполнял именно он), — я должен сообщить вам кое-что крайне конфиденциально по поводу «Хука» капитана Кросби. И я полагаю, что отец Макферсон не окажется при этом лишним.

Глава III «Хок» попадает в бурю

Капитан Кросби, рулевой Бюрк, мистер Поулкат и весь экипаж «Хока» вскоре столкнулись с гораздо более серьезными проблемами, чем издевательство над беззащитными сиротами.

Известно, что море в Бискайском заливе крайне изменчиво. Оно встречает вас небольшой спокойной волной и ровным бризом под улыбающимся солнцем. Но стоит вам поверить этой мирной картине и успокоиться, как море начинает бушевать, на его поверхности вместо небольших правильных волн возникает беспорядочное волнение, а бриз мгновенно превращается в шторм. Ласковая улыбка солнца исчезает, и на небе на его месте появляется угрожающая гримаса.

Остров Уэссан, самая западная точка Франции, позволил «Хоку» мирно проследовать к югу. И все шло совершенно спокойно, когда огни мыса Пенмарш исчезли на горизонте. Паровой двигатель равномерно ворчал, а ветер надувал поднятые паруса. Даже морские течения благоприятствовали плаванию, что бывает в Бискайском заливе крайне редко.

Бюрк стоял за рулем. Он был в хорошем настроении и позволил себе замурлыкать песню, которая, как он полагал, способствовала поддержанию благоприятных условий плавания.

А в Бискайском-то заливе —
Хо-хо-хо!
Плавать очень хорошо —
Хо-хо-хо!
С нашим «Дядюшкой Трубой».
«Дядюшка Труба» — это распространенное в то время шутливое название первых пароходов.

Внезапно руль резко дернулся. Бюрк мгновенно перестал напевать и переключился на поток ругательств и проклятий. Затем, посмотрев на запад, он заорал так громко, что его крики заставили Кросби выскочить из штурманской рубки.

— Эй, капитан, посмотри, что надвигается на нас!

Море внезапно покрылось высокими волнами с белыми гребнями, тогда как западный горизонт заволокла рыжевато-серая пелена.

— Проклятье! — проворчал Кросби. — Будет хороший шторм… И очень хороший!

— Да, будет кое-что очень серьезное, — высказался Бюрк, баюкая руку с распухшим запястьем. — Посмотри на мою руку, Кросби! Она почти сломана! И ты знаешь, как это случилось? Глубинная волна!

— Клянусь всеми демонами ада! Тебе придется потрудиться, несмотря на поврежденную руку! — прорычал Кросби.

И, словно упомянутый ад решил немедленно проявиться, «Хок» резко наклонился на левый борт. Короб гребного колеса с плицами на правом борту оказался в воздухе, и колесо яростно взвыло, лишившись сопротивления воды.

— Вот еще одна волна надвигается! — закричал Бюрк.

Теперь Бискайский залив показал во всем размахе свою способность удивить мореплавателей неожиданным изменением своего настроения.

«Хок» мгновенно лишился шпринтового паруса, и многие верхние тали лопнули, словно скрипичные струны.

— Спустите кливер! Шкоты фока! Руль на правый борт! — гремел Кросби, в то время как команда с отчаянной быстротой карабкалась на мачты.

— Руль на правый борт! — повторил Бюрк, прилагавший все силы, чтобы справиться с рулем.

«Хок», внезапно оказавшийся в смертельной хватке Бискайского залива, как это случилось с многими судами весной 1842 года, едва не погиб вместе с двумя десятками других судов.

К счастью, «Хок» был прочным судном, к тому же на нем была команда первоклассных моряков.

Кросби и Бюрк отчаянно старались выйти в открытое море, потому что безумием было бы оставаться вблизи от берега в кипящем море, похожем на непрерывный прибой. Увы! С таким же успехом они могли бы попытаться преодолеть Ниагару на весельной лодке! Ветер и течения дружно гнали судно к пенной полосе прибоя. Гребные колеса без пользы взбивали в пену морскую воду.

На следующий день шторм начал ослабевать, но «Хок» находился в плачевном состоянии. Держалась всего лишь фок-мачта, и даже руль расшатался и вращался в обратном направлении.

Эти происшествия заставили моряков забыть о существовании Джерри и Гиба, по-прежнему запертых в чулане в глубине трюма. К счастью, буря оказалась полезной для них, так как кандалы у Джерри на ногах были повреждены ударами волн со стены, и юноше удалось освободиться от них. Избавившись от оков, он немедленно освободил и своего брата.

Дверь чулана оказалась почти сорванной с петель, и пленники могли без труда выбраться из своего карцера. Но пока они находились в нем в большей безопасности, чем в любом другом месте на судне. Тем не менее Джерри воспользовался свободой, чтобы посетить камбуз, где ему удалось раздобыть немного еды и питьевой воды.

С утра третьего дня настроение у Бискайского залива заметно улучшилось, хотя волнение осталось почти прежним.

Послышались тяжелые шаги человека, спускавшегося в трюм. Джерри закрыл рукой рот Гибу, чтобы он не смог ничего сказать. Через пару минут послышались раздраженные голоса за тонкой перегородкой в машинном отсеке. Разговаривали мистер Поулкат, капитан Кросби и Бюрк.

— Я требую, чтобы мы как можно скорее дошли до Лиссабона! — кричал карлик.

— Это легко сказать, но не так легко сделать! — резко ответил Кросби. — Мы потеряли почти половину парусов, и если сохранится сильный ветер, мы рискуем увидеть, как фок-мачта кувыркнется за борт. Кроме того, гребное колесо на правом борту сильно повреждено, а руль почти полностью заблокирован. Можете уточнить это у Бюрка.

— Да, все обстоит именно так, — подтвердил рулевой.

— Но я повторяю, что мы должны как можно быстрее оказаться в Лиссабоне! — заорал мистер Поулкат.

— Нам придется зайти для ремонта в Байонну, — спокойно сказал Бюрк. — Мы не можем идти дальше в таком состоянии.

— В Байонну! Ты сошел с ума, приятель! Франция сейчас стала для нас самой опасной страной! — прошипел сэр Поулкат. — И не только для меня, но и для тебя, Бюрк! Возможно, даже для Кросби. Там сохраняется в рабочем состоянии гильотина для тех, кто похищает или убивает детей. Ты знаешь, что такое гильотина, Бюрк? Это один из весьма неприятных способов казнить преступника. Как ты относишься к этому?

— Хватит! — крикнул Бюрк. — Замолчите! Мы не пойдем во Францию, это понятно!

— Отлично! Значит, остается Лиссабон. Мы идем туда, — приказал мистер Поулкат. — Там мы найдем убежище от всех неприятностей.

— Ладно, — вздохнул Кросби. — Будем надеяться, что эта чертова машина продержится до Лиссабона!

— А с чего бы она не продержалась? Ведь это лучшее, что создано на сегодня в Англии!

— Это так, — согласился Кросби. — Но подумайте вот о чем. Три или четыре паропровода уже вышли из строя. В рабочем состоянии осталось два. Что будет, если они тоже откажут?

— Они не откажут! — буркнул Поулкат.

— Надеюсь, вас услышит небо, — с сомнением произнес Кросби.

— Или ад! — неудачно пошутил карлик.

После этого юные пленники услышали, как зловещая троица поднялась наверх.

Джерри задумался, Он хорошо понят, что судьба «Хока» зависит от двух уцелевших трубочек.

Он повернулся к брату.

— Послушай, Гиб. Я хочу попробовать кое-что. Оставайся здесь и не высовывай нос, что бы ни случилось. Если можешь, помолись, чтобы мой план удался.

— Конечно, я помолюсь. Тебя обязательно будет ждать успех.

Джерри осмотрел перегородку. Она заметно перекосилась, то ли от ударов волн во время шторма, то ли от удара какого-то тяжелого предмета, сорванного со своего места в машинном отсеке.

Он несколько раз ударил ногой в перегородку, и она почти сразу поддалась. В их закуток ворвался воздух, насыщенный газами от сгоревшего топлива.

Машина продолжала работать достаточно уверенно, несмотря на скрежет, создаваемый поршнями и подшипниками. Из поврежденных патрубков вырывались струи пара. К счастью, машинист, старый шотландец, находился на палубе, где помогал матросам разбирать поврежденный такелаж.

Взволнованный Джерри разглядел блестевшие от смазки тонкие медные трубки, пропускавшие из соединений тонкие струйки пара.

Теперь или никогда!

У него под ногами валялся тяжелый чугунный молот. Он принялся колотить им по трубкам, сгибая и сплющивая их. Струя кипятка брызнула ему на лицо, потом из машины вырвался пар, заполнивший машинное отделение.

Еще один удар оказался последним…

Джерри был отброшен в сторону ударом гигантской руки. Оглушенный, он с трудом добрался до укрытия, где находился его брат.

Им не пришлось долго ждать дальнейшего развития событий.

Страшный удар потряс судно. Сила взрыва едва не расплющила несчастных мальчуганов. На. палубе началась паника, послышались крики.

— Машина взорвалась!

— Вместо Лиссабона мы, похоже, окажемся в пещере с тухлой треской! — пробормотал Кросби.

Мистер Поулкат выгляделсовершенно растерянным.

— Только не во Францию, ни в коем случае не во Францию! — стонал он, держась обеими дрожащими руками за свою тощую шею.

Бюрк тоже был сильно взволнован.

— Бидассоа… — пробормотал он. — Граница…

— Что ты сказал, Бюрк? — крикнул Поулкат.

— Перед нами сейчас Бидассоа, — сказал рулевой. — Поставив кливер да еще подняв на фок-мачте все, что у нас осталось, мы сможем дотянуть до Фонтараби.

Поулкат взвыл от восторга.

— Ты прав, мой добрый Бюрк! Испания, конечно, не Португалия, но она и не эта проклятая Франция! Да, конечно, нам нужно попасть в Фонтараби…

Он жизнерадостно запрыгал.

— Фонтараби! Вперед, на Фонтараби!

Кросби пожал плечами и грустно посмотрел на то, что осталось от элегантного «Хока».

Неожиданно Поулкат прекратил свои танцы.

— А что мы будем делать с этими двумя желторотыми птенчиками? — спросил он. — Сходи-ка, Бюрк, посмотри, не превратил ли шторм их в пюре? Или, может быть, взрыв разнес их в клочья? В таком случае мы просто выбросим их в море. Самое простое решение. Испанские власти не такие строгие, как британские, но в любом случае осторожность не помешает.

Бюрк быстро вернулся из трюма.

— Там все разлетелось на куски, но оба шалопая исчезли.

— И ты не заметил следов крови? — произнес Поулкат с явным сожалением.

— Никаких следов! По-моему, они остались живы и спрятались где-то на борту.

— Ну, ты быстро сможешь обнаружить их логово, Бюрк! А как найдешь, прикончи их. Их нужно убрать как можно скорее.

— Полегче! — вмешался в разговор Кросби. — Мне не нравится такой способ решать мое дело.

— Ладно, ладно, Кросби! — ухмыльнулся Поулкат. — Само собой, я выплачу вам суммы, о которых мы договорились. Вы не потеряете ни одного фартинга.

Кросби, кажется, согласился, но вид у него был не слишком радостный.

— Это дело может закончиться виселицей! — сказал он.

— Хорошо, я заплачу вам в двойном размере по сравнению с договором. Но вы должны будете доставить нас живыми и здоровыми в Фонтараби.

— Ладно, договорились, — ответил моряк.

Бюрк в сопровождении нескольких матросов проверил «Хок» так тщательно, что нашел бы даже иголку, будь она предметом его поисков. Через пару часов он, бледный от злости, доложил:

— На судне не осталось ни одной крысиной дыры, которую я не проверил бы, — крикнул он. — Никаких следов. Они просто исчезли!

— Это невозможно! — в бешенстве прорычал Поулкат.

— Как раз вполне возможно, — ответил Бюрк. — На участке, где случился взрыв, я обнаружил большую дыру в корпусе судна, к счастью, расположенную выше ватерлинии. Я уверен, что через эту дыру они были выброшены взрывом.

— Такое вполне возможно, — поддержал Бюрка Кросби.

— В таком случае наша проблема решилась сама собой, — ухмыльнулся Поулкат. — Конечно, я потерял какое-то количество фунтов, может быть сотню или даже больше, но это не важно. Если мы быстро доберемся до Фонтараби, я думаю, что там нас может ожидать приятный сюрприз.

— Вы это о чем, сэр? — поинтересовался Кросби.

— Я скажу вам, когда сочту необходимым, капитан, — ответил Поулкат, добавив в голос загадочные интонации. — Так или иначе, вы ничего не потеряете, уверяю вас.

— Вот это Приятно услышать! — обрадовался Кросби.

— Я все же предпочел бы переломать кости этим двум паршивцам перед тем, как вышвырнуть их за борт! — проворчал Бюрк.

* * *
В это время наши герои из последних сил сражались с морем.

— Ты продержишься еще немного, Гиб? Ты можешь опереться одной рукой на мое плечо, — сказал брату Джерри.

— Все в порядке, Джерри, не бойся, я продержусь, сколько будет нужно. Хорошо, что нам помогает течение…

К счастью, Джерри и Гиб были прекрасными пловцами. Когда их подняла на гребень большая волна, они увидели, что течение постепенно подносит их к скалистому берегу.

— А где сейчас «Хок», Джерри? Ты видишь его?

— Нет, Гиб, он далеко отстал от нас, и его несет ветром немного в другом направлении. Если даже на нем ухитрятся поднять остатки парусов, все равно ему понадобится время, чтобы подойти к берегу.

Ветер и течение неторопливо несли ребятишек к полосе прибоя. Он был не очень сильным, и можно было не опасаться, что волны швырнут их на камни.

Наконец, после последнего усилия они почувствовали под ногами твердую почву. Волна выбросила их на пустынный галечный пляж.

Глава IV Улица одного фонаря

Фонтараби находится всего в пяти милях от Байонны, на французско-испанской границе, но этот небольшой городок справедливо можно считать самым типичным испанским городом на всем Иберийском полуострове.

Когда-то это был богатый город со славной историей, говорят, им гордился Карл V. Ко времени нашего повествования он практически исчез, почти полностью обезлюдев.

На небольшом расстоянии от состарившегося городка, у подножья холмов, лежит залив, в который впадает река Бидасоа, возле которой кишит обычное для приграничной зоны население: рыбаки, контрабандисты, бродяги и потерпевшие кораблекрушение.

Уже полтора столетия, как аристократы и богатые торговцы оставили свои роскошные дворцы на Калле Майор (то есть на главной улице) крысам, ящерицам и летучим мышам, обычным наследникам жилья, заброшенного человеком.

В конце главной улицы, примерно в семидесяти метрах от старой церкви Нотр-Дам, мрачная щель протянулась между столь же мрачными строениями, которые все еще выглядят весьма импозантно. Эта щель — узкая улочка, змеящаяся между редкими зданиями.

Ее называют улицей Единственного Фонаря. Почему? Большинство улиц и переулков Фонтараби освещается днем лучами солнца, а ночью — яркой луной и не нуждается в свете фонарей или прикрепленных к стенам домов факелов. Поэтому возможно, что именно на этой улице в глубокой нише в стене здания появился первый масляный фонарь с голубым защитным стеклом, который зажигали каждый вечер в честь святого.

На этой улице очень мало прохожих. Собственно говоря, безлюдными можно назвать все улицы в этом призрачном городе. И она выглядит неприятно, так как, проходя по ней, ты ощущаешь нечто зловещее, даже отталкивающее.

Не спрашивайте меня, в чем тут дело. Величественные аристократические строения на ней ничуть не менее красивы, чем на Калле Майор. И они, увы, выглядят такими же заброшенными… И небо над этой улицей между скульптурами святых на высоких карнизах ничуть не менее голубое, чем над заливом.

Несомненно, водонос со своим черным коромыслом и своими кувшинами из обожженной глины мог бы сказать вам, почему он никогда не появляется на этой улице, точно так же, как продавец рыбы и булочник, никогда не разносящий на этой улице бриоши и лепешки.

Конечно! Водонос — это бедный тип, которому едва удается отдышаться и который поэтому просто не способен вести разговоры; продавец рыбы лишился во время пьянки части языка и едва способен издавать гортанные звуки, да и то лишь в нетрезвом состоянии; что касается булочника, жалкого, робкого существа, то он больше верит в дьявола, чем в святых, способных защитить его.

А старый архивариус Юртадо? Может быть, он лучше осведомлен?

Увы, это не так! Конечно, старый человек может рассказать вам, что город Фонтараби играл сравнительно важную роль в истории как Испании, так и Франции, потому что французы трижды занимали город в 1521, 1719 и 1794 годах. Если он при вас проклянет герцога Бервика и генерала Ламарка, то затем прослезится, вспомнив Карла V, построившего часть церкви Нотр-Дам. Но если вы попытаетесь расспросить его об улице Единственного Фонаря, он внезапно вспомнит, что ему пора нюхать табак, и поспешно скажет:

— Ах да, именно на этой улице находится дворец маркиза де Вилла и Агийяр! Всего хорошего, сеньор!

И он удалится, прикоснувшись к своей остроконечной шляпе и немного подволакивая ноги.

Конечно, те, кто знаком хотя бы в общих чертах с историей франко-испанских войн восемнадцатого века, знают, что после французского вторжения в 1794 году род маркиза де Вилла и Агийяр перебрался на юг страны, оставив оккупантам множество проблем.

Но вернемся в наше время, то есть в весну 1842 года. На небольших апельсиновых деревьях, которыми заросли окрестные холмы, уже появились ароматные золотистые плоды. На причудливо изогнутых оливах появилось множество гроздьев зеленых плодов, а фиги покрылись истекающими сахаром плодами. На деревьях заброшенных садов каждое дупло было занято роем диких пчел.

Калле Майор жарилась на жгучем южном солнце. Крытые брезентом двуколки брошены где попало; выпряженные из них ослики пасутся в синей тени домов, задумчиво пережевывая брошенные им клочки сена.

Но ни один луч солнца не проник на улицу Единственного Фонаря. Поэтому воздух на ней оставался свежим, в связи с чем улица казалась крайне привлекательным местом. Сильный аромат цветущих апельсиновых деревьев, мяты, лаванды и перца превращал атмосферу этого места в целительный бальзам. Абсолютная почти тревожная тишина подчеркивала полуденную жару. Тишину изредка нарушало лишь гудение кружившегося над цветами золотого жука. Даже горлинки перестали ворковать и сидели, словно оцепенев, перед домиками своих голубятен.

Внезапно тишину нарушила громкая песня. Какой-то чудак осмелился затянуть песню в пекле этой пустынной улочки!

По дороге в Кордову
Ехали три всадника.
Они ехали из Сьерры,
Из Сьерры-Морены.
Певец неожиданно замолчал, вероятно, задохнувшись. Надо уточнить, что это был довольно толстый мужчина, обливавшийся потом.

— Это все вино из Аликанте, — пробормотал он. — Да поможет мне Господь! И кто только способен пить вино из Аликанте до захода солнца, когда еще не поднялся свежий ночной ветер? Это Педро Альварец, глупый рыбак! Господи, смилуйся над моей душой, вскоре ей это будет так нужно…

Немного отдохнув и успокоив дыхание, он снова запел хриплым голосом:

— По дороге в Кордову…
На этот раз ему не удалось допеть куплет, потому что он добрался до цели своего путешествия. Он остановился перед закрытыми воротами строгого сурового здания с большими сводчатыми окнами, снабженными нишами, балконами и коваными решетками.

— Я приветствую благородное строение светлейшего маркиза де Вилла и Агийяр! — произнес пьянчужка, стянув с головы шерстяной колпак.

Потом он схватил тяжелый, украшенный резьбой молоток и принялся колотить изо всех сил в дверь, создавая гулкое эхо в пустынных коридорах. Но никто не кинулся открывать ему двери.

— Какой я дурень! — воскликнул простодушный малый. — Двери ведь не закрыты! Это опять виновато вино из Аликанте! Чертовски предательское вино! Ах, Педро Альварец, бедный рыбак! Тебе потом придется заплатить за свою слабость!

Действительно, двери не были заперты. Рыбак, пошатываясь, прошел широким сумрачным коридором, по которому вполне могла проехать карета, заглянул в несколько пустынных залов и, наконец, остановился в просторной комнате, залитой солнцем, врывавшемся в помещение через ослаблявшие свет зеленые квадратики окон.

— Вот и я, преподобный отец! — торжественно объявил он, стараясь сохранять вертикальное положение.

— Неужели это действительно ты? — с насмешкой произнес чей-то голос. — Я просто не могу поверить. Мне кажется, что это, скорее, твой дух!

— Еще немного, и так бы и получилось на самом деле, падре! — воскликнул толстяк. — Я сейчас все объясню вам! Этим утром, как всегда, я отправился к заливу, чтобы получить полагающую мне долю рыбы, овощей и фруктов от живущих там добрых людей. Тем не менее, падре, как сказал наш Господь, «не бывает зерен без плевел». И вскоре мне пришлось столкнуться с этим, к моему великому стыду.

Ко мне подошел человек с лицом ангела и сказал:

«Педро, сегодня необычно жарко. Что ты скажешь, если я предложу тебе кувшин со свежей водой?»

Я согласился, падре, потому что никто не будет отказываться в жару от свежей воды, тем более, если она была предложена вам так по-братски!

Он протянул мне кувшин, и я залпом выпил его.

Ах, падре! Представьте мой ужас, когда я осознал, что свежая вода внезапно превратилась в отличное вино из Аликанте! Я сразу же понял, что это нечистый решил подшутить надо мной! Я трижды перекрестился и воскликнул: «Изыди, Сатана!» И человек с ангельским лицом исчез, жутко зарычав при этом. В общем, он превратился в серное облако с огнем и дымом, заставившее меня кашлять и едва не задушившее меня.

— Иди на кухню, неисправимый лгун! — прозвучал все тот же голос. — В наказание тебе придется выпить два кувшина воды. И я обещаю тебе, что эта вода не превратится в вино из Аликанте.

— Два кувшина воды! — простонал толстяк Педро. — Ах, падре, сжальтесь надо мной! Я слышал, что колдуньи прошлой ночью отравили все колодцы с водой в нашей округе!

— Давай, давай, быстрее! Или тебе придется выпить три кувшина!

Педро тяжело вздохнул и со стонами отправился на кухню.

Едва он вышел из комнаты, как священник, разговаривавший с ним, весело рассмеялся. Это был падре Хуан.


Несколько лет тому назад, в Фонтараби появилась странная пара, спустившаяся в город с холмов.

Хуртадо, весьма эрудированный человек, преклоняющийся перед Сервантесом, первым заметил их. Он не смог удержаться, чтобы не воскликнуть:

— Смотрите, кто пришел к нам! Дон Кихот и его слуга Санчо Панса!

Впрочем, чужаки передвигались пешком, и на них не было панциря; они не были вооружены мечами и копьями. Но один из них был высоким и тощим, а второй — маленьким и толстым, как бочка.

На высоком был серый плащ странствующих монахов. На груди у него сверкал большой медный крест. Следы суровых испытаний читались на его лице, потемневшем на солнце, но его черные как смоль глаза светились живым огнем; строгие и благородные черты лица сразу вызывали к нему уважение.

Второй, вероятно его слуга, был одет в английские штаны и поношенную красную гусарскую куртку; на голове у него был надет забавный ночной колпак синего цвета; этот клоунский наряд резко контрастировал со строгой одеждой хозяина.

Когда к ним подошли рыбаки, маленький толстяк закричал пронзительным голосом:

— Отойдите в сторону! Дайте пройти преподобному отцу Хуану!

Повелительным жестом монах заставил его замолчать. Потом он обратился к любопытным:

— Друзья, кто может указать мне особняк маркизы де Вилла и Агийяр?

К нему сразу же подошло несколько мальчишек, не только захотевших указать дорогу незнакомцу, но и быть гидом по городу для святого человека. Один из них решил предупредить падре Хуана:

— Вам не стоит идти туда, падре, потому что маркиза не живет в доме уже лет пятьдесят. Она оставила вместо себя странного старика, такого же старого, как эта улица, и очень злого. Вы не сможете получить от него даже гнилой апельсин!

Монах улыбнулся:

— Я не собираюсь ничего просить у него. Но ты можешь рассказать мне об этом человеке, если тебе что-нибудь известно.

— Конечно, я могу рассказать о нем, — ответил мальчуган. — Говорят, что когда-то последняя маркиза подарила свой дом этому сеньору, которого зовут Карпио. С тех пор, то есть несколько десятков лет, он ведет себя, как хозяин дома. Но, падре, это всего лишь гнусный скряга, ругающийся, словно дюжина заядлых еретиков. Кроме того, он плохо обращается с людьми, как только у него появляется такая возможность. Поэтому его прозвали Эль Зурьяго[1].

— Вот как! — воскликнул монах. — «Хлыст»! Какое нехорошее прозвище для христианина!

— Эта кличка имеет смысл, падре! Он просто обожает избивать людей до крови хлыстом. Но так как он считается доверенным лицом старой маркизы, никто не осмеливается протестовать.

Монаха отвели к особняку на улице Единственного Фонаря. Падре пришлось долго колотить молотком в массивную дверь, пока ее не открыли. После этого случилось чудо: ему позволили войти вместе с толстяком.

Потом случилось нечто еще более странное, что жители Фонтараби так никогда и не поняли, но о чем еще долго судачили.

В этот же день злобный старик Карпио и двое его слуг покинули особняк благородной семьи и исчезли за холмами. После этого падре Хуан и его слуга Педро Альварец обосновались в опустевшем здании.

Нужно сказать, что падре жил очень уединенно.

У него появилась привычка проводить по нескольку часов подряд в соборе, одном из немногих зданий в Фонтараби, ничего не утративших из своего былого великолепия.

У падре сложились добрососедские отношения с бедным рыбацким населением, и он часто помогал нуждающимся. В то же время он крайне жестко реагировал на жулье и подонков. Как ни странно, он мало интересовался оставшимися в городе патрициями, которых местное население продолжало считать «великими мира сего».

Конечно, у жителей этого старинного городка имелись свои недостатки, но у них было и немало достоинств. Одно из них следует считать весьма существенным: они не страдали излишним любопытством.

Их девиз мог прозвучать следующим образом: «Пусть каждый занимается своим делом, а Богу позвольте заниматься всеми нами». Таким образом получилось чуть ли не само собой, что падре Хуан и его спутник были быстро признаны в Фонтараби своими, и ни один человек никогда не поинтересовался ни кто они такие, ни откуда они появились.

Глава V Донна Марипоза

Джерри и Гиб оставили побережье и направились к холмам, где, как им казалось, они находились в большей безопасности. Наткнувшись на ручеек, они напились свежей холодной воды; здесь же они нашли пару сочных дынь и множество больших сладких фиг.

Привычный к лишениям, Гиб даже подумал, что они попали в страну Кокань[2]. Он огляделся, пытаясь увидеть волшебные кусты, увешанные медовыми пряниками и сладкими пирогами. Его не удивили бы даже падающие с неба жареные цыплята.

Джерри не думал об этих глупостях и внимательно оглядывался, наблюдая за окрестностями. Он вскоре обнаружил далеко в стороне крыши и башни какого-то населенного пункта, вероятно Фонтараби. Название это он услышал из уст мерзавца Поулката. Этого было достаточно, чтобы город Фонтараби стал для него пугалом. Он решил, что сделает все возможное, чтобы держаться как можно дальше как от самого города, так и от его жителей. Он решил, что им нужно пробираться в глубь суши, подальше от моря.

Но пока они не встретили никаких следов человеческого присутствия, если не считать нескольких полудиких коз, мелькавших в кустарниках то тут, то там. Недовольные появлением мальчишек, они хрипло блеяли и угрожающе трясли рогами, когда им казалось, что гости находятся слишком близко.

Гиб, тоже заметивший городские крыши, спросил у брата:

— Мы пойдем в этот город, чтобы попросить помощи?

Но Джерри отрицательно помотал головой.

— Об этом не может быть и речи. Я уверен, что негодяи с «Хока» рано или поздно доберутся до него.

Вскоре жизнь подтвердила обоснованность его опасений.

Некоторое время они шли по узкой тропинке между невысокими кустами и скоро оказались на вершине холма, с которого можно было увидеть все окрестности, в том числе и устье залива Бидассоа. Пока уставший Гиб валялся на траве, Джерри пристально всматривался в открывшуюся перед ним панораму. Внезапно его лицо потемнело, и он воскликнул;

— Гиб, посмотри туда!

Медленно лавируя против ветра с суши, «Хок» с поврежденными мачтами и разорванными парусами с трудом продвигался к входу в бухту. Вскоре от берега отошло несколько лодок, направившихся к злополучному судну. Джерри разглядел, как несколько человек поднялось на палубу по спущенным для них веревочным лестницам.

— С помощью денег и раздаваемых направо и налево обещаний Поулкат и Кросби легко смогут задурить голову местным рыбакам и направить их, словно сторожевых псов, разыскивать нас, — задумчиво прошептал Джерри. — Нам нужно как можно скорее найти надежное убежище.

Это можно было сделать без особого труда, так как в каменистых холмах нередко встречались глубокие пещеры; повсюду виднелись развалы каменных глыб, и вся местность заросла густым кустарником.

— Так куда же мы все-таки попали? — спросил у брата Гиб, расставшийся со своими иллюзиями насчет страны Кокань.

— Мы в Испании, — ответил Джерри. — Это почти сплошь католическая страна, — добавил он, словно стараясь успокоить себя.

Но его слова прежде всего успокоили Гиба.

— Значит, мы найдем здесь помощь! И нас накормят! — обрадовался он. — Ты же помнишь, как отец Макферсон рассказывал нам о великой католической общине, распространившейся по всей земле.

— Это так, — согласился с ним Джерри. — Тем не менее нам нельзя терять бдительность. Я часто слышал, что особенно нужно опасаться людей, живущих поблизости от границы.


Темнело, когда они добрались до гряды высоких холмов, где спрятались в густых зарослях.

Вдали раскинулся Фонтараби, красивый мирный городок, освещенный косыми лучами заходящего солнца. Легкий бриз донес до них звон колоколов, показавшийся бальзамом для измученных детей. Они нашли множество диких груш и еще какие-то фрукты, мучнистая мякоть которых хотя и оказалась почти безвкусной, но все же помогла им утолить голод.

— Завтра мы двинемся в этом направлении, — сказал Джерри, указав на юг, где над горизонтом вырисовывались темные массы.

— Это тучи? — спросил Гиб.

— Нет, это горы, — ответил Джерри. — И не просто горы, а большая горная цепь.

Он не знал, что они увидели Сьерру-Гипюскоа, последние отроги Кантабрийских гор.

Рядом с ними раздался хриплый крик козодоя; в воздухе началась пляска светлячков.

Далеко на севере по берегам залива зажглись огоньки; слабое зарево отмечало положение уснувшего города.

* * *
В полумраке лунной ночи небольшая группа моряков под предводительством одного из местных рыбаков двигалась к приморским холмам.

— Скажите, мистер Поулкат, — обратился Нед Кросби к карлику, — вы действительно хорошо знаете этот район?

— Помолчите, Кросби, — буркнул Поулкат. — Я вам уже говорил, что в этих местах можно хорошо заработать. Вам этого недостаточно?

— Увы, сэр, конечно, этого недостаточно, — жалобно пробормотал моряк. — Мой «Хок» практически вышел из строя. Хорошее дело, о котором мы с вами говорили в самом начале, растаяло, как снег под лучами солнца. Я полностью разорен и больше никогда не осмелюсь показаться в Лондоне.

— Капитан Кросби, вы знаете, что я думаю о Провидении. И я не буду утверждать, что в результате кораблекрушения оно привело нас в землю обетованную. Но я уверен, что дьявол на нашей стороне. И поскольку я уверен, что я могу считать своим другом именно его, а не его прежнего господина, вы можете спать спокойно. Если вы будете по-прежнему доверять мне, можете не сомневаться, что вам всенепременно достанутся раковины с жемчужинами.

— Если я правильно понимаю вас, сэр, вы не рассматриваете потерю «Хока» как в высшей степени драматическое событие?

— Вы правильно поняли меня, приятель. Если ваш «Хок» действительно потерян, у вас скоро будет другой «Хок»! И, кто знает, не окажется ли новое дело для нас еще более выгодным, чем то, которое мы планировали в начале нашего совместного мероприятия!

Нед Кросби внимательно посмотрел на своего компаньона. Зеленые глаза Поулката сверкали жестоким блеском, и хитрая улыбка змеилась на его губах.

«Что ж, будем надеяться, что он знает, что говорит», — подумал капитан.

И он с энтузиазмом устремился вперед по крутой тропинке, вьющейся между холмами.

Луна скрылась за вершинами высоких деревьев. Рыбак, их проводник, шагавший впереди Бюрка, остановился.

— Это здесь, — сообщил он, указав на мрачное сооружение из дикого камня.

— Это дворец моей святейшей подруги, донны Марипозы! — сообщил Поулкат по-испански.

— Вашей подруги? — удивился рыбак. — Господи, да вы можете забрать ее с собой, сеньор! Я предпочел бы иметь подругой голубую акулу или, на худой конец, хотя бы горного стервятника, чем эту донну Марипозу! Ха-ха-ха! Марипоза[3]! Недействительно стоило назвать стервятником! Это имя подходит ей гораздо лучше!

— Так решила природа, амиго, — спокойно сказал Поулкат. — Ее настоящее имя Oruga[4]. А в кого обычно превращаются гусеницы? В бабочек, приятель!

— Глупости! — буркнул рыбак. — А теперь рассчитайтесь со мной, как было договорено.

Поулкат передал рыбаку несколько серебряных монет, и тот немедленно отправился в обратный путь, не поблагодарив и не попрощавшись.

Три приятеля некоторое время стояли перед массивными железными воротами этого горного замка, обнесенного высокой серой стеной.

Едва они приблизились к воротам, как разразился громкий злобный лай.

— Не думаю, что в этом каменном логове нас более приветливо встретили бы днем, — проворчал Бюрк. — Что же говорить, когда мы заявились поздно ночью?

Мистер Поулкат рассмеялся. Он вел себя на удивление уверенно.

— Все будет хорошо, тем более что мы имеем дело с благородной дамой! Не беспокойся, Бюрк, известно, что летучие мыши, дикие кошки, совы и многие другие животные боятся дневного света. Донна Марипоза сейчас бодрствует, как и мы трое. Дерни за эту веревку, чтобы сообщить хозяйке о нашем появлении.

Где-то в стороне раздался звон колокола, вызвавший очередной приступ бешенства у сторожевых псов.

Долгое время ничего не происходило. Наконец, послышался скрип открывшегося окна, и хриплый голос прокричал:

— Кто пришел?

— Провалиться мне на этом месте, если это не добряк Пунто! — засмеялся Поулкат и крикнул: — Меня зовут Поулкат, сэр Поулкат. Я прибыл прямо из Букингемского дворца, чтобы выразить признательность английского короля донне Марипозе.

Где-то наверху захлопнулось окно. Затем визитерам снова пришлось довольно долго ожидать.

Наконец путешественники увидели, как за кустами сильно заросшего парка загорелся фонарь, очевидно, на конюшне. Повелительный голос заставил собак замолчать.

Заскрипели ржавые петли калитки, и слуга почтительно предложил поздним гостям войти.

— Донна Марипоза рада принять в своем скромном доме сеньора Поулката и его друзей.

Впечатленный торжественным приемом, Кросби с удивлением и уважением посмотрел на маленького человечка, от которого теперь зависела его судьба.

«Провалиться мне на месте, даже у врат ада этот тип будет принят с почестями», — подумал он.

Снаружи замок выглядел ветхим, одряхлевшим, но каков был контраст с его убранством внутри!

Пол и стены были застелены драгоценными мавританскими коврами фантастических расцветок. Повсюду горели большие восковые свечи, распространявшие приятный слегка розоватый свет. В многочисленных фонтанчиках журчала кристально чистая вода, заполнявшая роскошные мраморные бассейны, а воздух был насыщен запахом роз и жасмина.

Пригласивший их слуга остановился перед великолепной резной дверью. Поклонившись еще раз, он произнес:

— Господа, донна Марипоза ждет вас.

Беззвучно отворились двойные двери. Яркий свет в помещении заставил Кросби и Бюрка прищуриться. Этот свет распространял добрый десяток громадных люстр, свисавших с потолка. Кроме того, в помещении круглосуточно горело множество свечей в серебряных подсвечниках, разбросанных по всему залу. Освещенность помещения заметно усиливалась благодаря множеству зеркал, хрустальных, серебряных и золотых ваз.

Когда Неду Кросби в детстве рассказывали сказки «Тысячи и одной ночи», он считал, что это сплошные выдумки. Сегодня же ему показалось, что эти сказки превратились в действительность.

— Добро пожаловать, мой дорогой Поулкат, добро пожаловать, господа.

Голос показался гостям хриплым, грубым и неприятным. Он вызвал жуткое ощущение у Кросби и Бюрка, хотя вряд ли можно было найти больших грубиянов, чем они. Но на Поулката он подействовал противоположным образом, так как он весело рассмеялся. Очевидно, у него резко улучшилось настроение.

Но где находилась произнесшая эти слова хозяйка? Моряки вертели головами во все стороны, но не видели ничего, если не считать пламени свечей и их отражений в зеркалах.

— Нед, — прошептал Бюрк, — посмотри туда, в промежуток между двумя золотыми канделябрами, и скажи, я бодрствую или вижу это во сне?

На невысоком троне над большим золотым покрывалом возвышалась чудовищная голова.

Неужели это была голова человеческого существа? У капитана и его рулевого сразу же зародились сомнения. Голова с перепутанной огненно-красной шевелюрой была гораздо больше, чем голова обычного человека. Кожа, желтая, словно у трупа, свисала с лица большими складками. Под низким лбом кошмарные глаза светились, словно пылающие угли, впиваясь в пришедших с невероятной свирепостью.

Маску дикого животного оживлял только большой рот с выпяченными губами. Отвратительная гримаса, заменявшая улыбку, приоткрывала острые желтые волчьи клыки.

— Позвольте мне представить вам донну Марипозу, — обратился Поулкат к своим спутникам. — А это, донна, мои друзья, капитан Кросби и рулевой Бюрк.

— Я жду вас, Поулкат, уже часа полтора, — прозвучал скрипучий голос. — С помощью моего особого бинокля я видела, как поврежденный «Хок» вошел в бухту. Через час мои слуги сообщили мне о всех ваших бедах. Но отложим на некоторое время разговор о серьезных делах. А сейчас прошу вас к столу, господа. Пинто, помоги мне!

Золотое покрывало шевельнулось, из-под него появился массивный торс, похожий на туловище быка.

Кросби ожидал, что сейчас он увидит появление гигантского существа. Но то, что он увидел, так поразило его, что он замолчал с открытым ртом.

После чудовищного тела появилась пара тощих ножек, похожих на ножки ребенка. Слуги помогла отвратительному карлику спуститься с невысокого трона.


Ночное пиршество под председательством отвратительной донны Марипозы рассеяло дискомфорт, испытываемый Кросби и Бюрком с момента их появления в странном замке. На столе их ожидало изобилие изысканных блюд и напитков. Аромат и вкус спиртного изменили их отношение к страшной хозяйке, и вскоре они стали воспринимать ее как самую очаровательную в мире женщину.

Что касается Поулката, то он ел и пил весьма умеренно. Очевидно, он ожидал начала делового разговора со своей необычной подружкой.

И этот момент вскоре наступил.

По знаку донны Марипозы все слуги мгновенно исчезли.

— А теперь, Поулкат, перейдем к делу, — сказала она. — И хочу вас попросить, говорите как можно короче.

— Я постараюсь, донна Марипоза. Когда мы вышли из Лондона, «Хок» был оборудован великолепной паровой машиной. У нас планировалась встреча в Атлантическом океане с тяжело груженным судном, пришедшим из Габона.

Чудовище ухмыльнулось:

— Конечно, рабы для Южной Америки. Это хорошо! Очень хорошо! Продолжайте, Поулкат. Ваш рассказ мне нравится.

— Парусники Ее Величества с трудом смогли бы перехватить наше судно с паровым двигателем. Но мы попали в шторм в Бискайском заливе. «Хок» был поврежден, а паровой двигатель вышел из строя. И вот мы оказались в очень сложном положении. Мы терпим бедствие. Надеюсь, я был достаточно краток, донна Марипоза?

— Да, достаточно. И у вас есть соображения, как выйти из этого положения?

— Дьявол, мой могущественный помощник, позволил мне добраться живым и здоровым до Фонтараби, а здесь я оказался неподалеку от замка моей благородной знакомой. Этого достаточно для меня, чтобы не впадать в отчаяние, донна Марипоза.

— Значит, вы знаете, что вам делать?

— Конечно!

— И что именно?

— Немного терпения, моя дорогая. Хороший обед обычно состоит из закуски и главных блюд. Так вот, я пока выставил на стол всего лишь закуски.

— Рассказывайте, Поулкат. Но без лишних деталей.

— У нас на борту находились два юных англичанина, четырнадцати и двенадцати лет.

— Два англичанина? — с жадностью переспросило чудовище.

— Да, два чистокровных англичанина.

— Судя по всему, они утонули, — пробормотала уродина.

— Мы тоже так думали вначале. По крайней мере, Кросби и Бюрк. Что касается меня, то у меня есть глаза и хватает серого вещества, чтобы соображать. И у меня есть мысли по этому поводу.

— Еще бы, серого вещества в вашей голове хватит на двоих, — кивнула донна Марипоза.

— После подробного исследования, совершенно сбившего с толку Кросби и Бюрка, я установил, что юные разбойники, которых мы заперли в трюме, смогли освободиться от оков и покинуть судно. Я уверен, что они смогли доплыть до берега.

— Я не сомневаюсь в этом, англичане плавают, как рыбы, — проворчал Кросби.

Красные глаза ведьмы вспыхнули адским огнем.

— Два юных англичанина здесь, в Фонтараби! — вскричала она. — Поулкат, это великолепная закуска! И вы хотите…

— Подать ее на стол, — ухмыльнулся негодяй. — Не думаю, что это окажется невозможным.

— Я заплачу вам пятьсот фунтов стерлингов золотом! — прорычала колдунья.

— Это дело могло бы заинтересовать меня в случае удвоения названной вами суммы, — холодно произнес Поулкат. — Но, как я уже сказал, это всего лишь закуска. Теперь я должен перейти к главному блюду.

— Перестаньте кружить вокруг да около, — злобно прошипела рассвирепевшая донна Марипоза. — Переходите к сути, какого дьявола вы морочите мне голову!

Поулкат наклонился к ней.

— «Корабль без названия» все еще существует? — ласково поинтересовался он.

— Какое он имеет отношение к вашему делу? — огрызнулась колдунья.

— Самое прямое. Так он еще существует или нет?

— Да, существует…

— Он сейчас находится далеко отсюда?

Колдунья, немного поколебавшись, неохотно признала:

— Нет, не очень далеко…

— Он по-прежнему стоит в заливе Мирры?

— Вам стоило бы помолчать об этом, — оборвала его донна Марипоза.

— Хорошо, я молчу… Когда мы вышли из Лондона, в порту готовилась к выходу в море замечательная прогулочная яхта, направляющаяся в Португалию. Я думаю, что ее немного задержал шторм. Вряд ли она окажется в испанских водах раньше, чем через восемь — десять дней. И вы знаете, кто находится на борту «Мейбага», как называется яхта?

— Как вы думаете, каким образом я могу знать это?

— Лично коммодор Уилферс. С леди Уилферс и пятью детьми.

Донна Марипоза ничего не ответила. Казалось, она оцепенела.



Наконец она прошипела:

— К чему вы говорите мне все это, сын дьявола?

Поулкат еще ближе придвинулся к ней, словно опасаясь, что чужие уши могут услышать то, что он шептал старухе.

Когда он замолчал, ведьма захлопала от радости в ладоши. На вопросительный взгляд Поулката она ответила:

— Вы получите «Корабль без названия», Поулкат. Да, да, получите, не беспокойтесь. Что же касается ваших сорванцов, удравших с «Хока», то я знаю, что мне делать. Вы слышали лай моих собак? Но вы еще не видели их. Это громадные псы, прекрасные ищейки. Если парни действительно выбрались на берег, как вы предполагаете, я обещаю вам, что эти милые собачки быстро отыщут их. Она способны вытащить грешника из ада, если я прикажу им это.

И донна Марипоза так свирепо глянула на Поулката, что у того мороз пробежал по коже.

— Хорошо, эти два шалопая послужат для меня закуской, как вы говорите. Главным блюдом будет коммодор, леди Уилферс и пять ее ангелочков. Неужели все это не приснилось мне, и наш властелин дьявол остановил на мне свой выбор?

Она схватила дрожащей рукой серебряный кубок и залпом выпила его.

— Выпейте и вы за нашу удачу, мой дорогой Поулкат!

Карлик послушно поднес бокал к губам, но, отхлебнув, сразу же стал кашлять и задыхаться. Лицо его покраснело, а из глаз полились слезы.

— Да у вас на столе настоящий жидкий огонь! — прохрипел он.

— Ничего особенного, обычный адский нектар! — ухмыльнулась колдунья. — Я пью его только тогда, когда ко мне приходит удача, как, например, сегодня. Вы должны понимать, Поулкат, что вы — единственный англичанин, которого я не стремлюсь немедленно придушить голыми руками и швырнуть в печь, чтобы поджарить, как простую курицу?

— Мне кажется, что я хорошо помню об этом, — холодно произнес Поулкат, посмотрев на своих спутников, задремавших после совершения подвигов Пантагрюэля.

Кипевшая злобой колдунья продолжила:

— Около ста пятидесяти лет назад, после битвы у Альманзы, Бервик предал страшной смерти графа Оругу и его пятерых братьев. Это случилось именно здесь, в Фонтараби. Шестеро членов рода Оруга были повешены, и их тела оставались на виселице, пока стервятники не превратили их в скелеты.

— Но почему он предал их такой страшной казни? — машинально поинтересовался Поулкат.

— Потому, что они убили большое семейство англичан. Отца, мать и пятерых детей, не считая нескольких слуг.

— Это было так давно! — пожал плечами Поулкат.

— Время не имеет значения, когда речь идет о ненависти, об отмщении! Через некоторое время удача снова улыбнулась роду Оруга. В то время они набивали трюмы своих кораблей толпами черных рабов. Но и здесь англичане постарались вставить им палки в колеса. Они задержали шесть наших судов и повесили их капитанов. Четверо капитанов из шести принадлежали к роду Оруга.

Колдунья заскрипела зубами. Наверное, она представила, как грызет кости своих извечных врагов.

— Большинство англичан — это еретики, как их обычно называют. Они вправе выбирать конфессию, и я не собираюсь спорить с ними. Но почему в своих гнусных делах они пользуются поддержкой наших испанских священников, которые, как получается, даже не имеют отношения к их религии? По какому праву они беспокоятся об этом черном товаре?

— Знаете, донна Марипоза, я сам отношусь с большим отвращением к этим фанфаронам в одеяниях из грубой шерсти. И я никогда не жду от них ничего хорошего.

— В конце концов, — сказало чудовище в женском облике, — три года тому назад сэр Уилферс сумел задержать мой первый «Корабль без названия». Два моих племянника погибли в этой схватке. Ущерб для меня был огромным. Примерно тысяча килограммов золота, мой дорогой!

— Черт возьми! — воскликнул потрясенный Поулкат. — Это же огромные деньги!

— К счастью, с того времени мне удалось провернуть несколько выгодных дел, — улыбнулась донна Марипоза жестокой улыбкой. — Если в Испании неважно с золотом, то она богата детворой. А это, Поулкат, гораздо выгоднее, так как существует огромный рынок. Цыгане, египтяне и другие знатоки колдовства дают хорошие деньги за эту ребятню. Говорят даже, что их даже иногда приносят в жертву разным жутким богам. Не знаю, правда это или нет… Но для меня это не имеет значения. Возможно, из них делают уродов, чтобы демонстрировать их на ярмарках… Но я точно знаю, что за них хорошо платят. Мой счет в банке заметно увеличится, и эти бестолковые священники не станут мне мешать.

— Вот, значит, как… — проворчал Поулкат. — И вы рассчитываете хорошо заработать на двух малышах из семьи Корбеттов…

Адское создание рассмеялось:

— Я думаю не об этом, мой благородный друг. Никаких мыслей об этом. Они будут использованы, чтобы оплатить часть долга крови, которую Англия задолжала благородной фамилии Оруга.

Поулкат пожал плечами и зевнул.

— Вам нужно поспать, Поулкат, — проскрежетала старуха. — Не подражайте этим свиньям, которые давно храпят за моим столом. Сама я никогда не сплю, и мои друзья должны привыкнуть к этому. Но мы закончим этот приятный вечер, когда познакомимся с прекрасным товаром, попавшим в мои руки. Мои сундуки забиты золотыми и серебряными монетами, но деньги меньше всего интересуют меня. В моих подвалах полно драгоценных камней и украшений, но я никогда не пересчитывала их. Все это — мертвая материя, а мои настоящие сокровища должны быть живыми, они должны дрожать и плакать, заставлять мое сердце биться сильнее от восторга и осознания моего могущества. Этой ночью вы сможете разделить мою радость.

Она позвонила в серебряный колокольчик.

Мгновенно появился Пинто.

— Пусть сеньор Карпио немедленно придет сюда.

Через пару минут Пинто привел в зал мужчину с головой стервятника. Он был одет очень броско; в руке он держал плетку из черной кожи с позолоченной рукояткой.

— Поулкат, — сказал донна Марипоза с хищной улыбкой, — я представляю вам дона Карпио, верного хранителя моих сокровищ.

Глава VI Черный призрак

Двое могучих слуг помогли старухе устроиться в переносном кресле, выложенном подушками из золотистой ткани, и понесли ее со всеми возможными предосторожностями.

Поулкат не смог сдержать беспокойства, проходя едва освещенными коридорами. Чем дальше он шел, тем темнее становилось вокруг. Скоро его окружила полная темнота, и только факел в руке Пинто помогал им различать голые стены коридоров.

Они спустились по грубо высеченным в скале ступенькам и очутились, как им показалось, в сыром подвале.

— Ты знаешь, Поулкат, сейчас мы находимся на глубине тридцать метров, — сообщила донна Марипоза человечку, шагавшему рядом с портшезом. — Прекрасное место, чтобы хранить сокровища, не так ли?

Шедший впереди Карпио остановился перед небольшой дверью, обшитой металлическими листами, и достал из кармана большой ключ. Дверь распахнулась с омерзительным скрежетом. Поулкат вздрогнул.

Они услышали жуткий концерт стонов, плача и жалобных возгласов.

— Я же предупреждала вас, что мои сокровища живые, они плачут и трепещут! — воскликнула злобная мегера.

В колеблющемся свете факела Поулкат разглядел группу сбившихся в кучку детей возрастом от пяти до десяти лет. Жалкие лохмотья едва прикрывали тощие фигурки. Несмотря на скудное освещение, можно было разглядеть, что их тела покрыты синяками и ссадинами — следами бесчеловечного обращения.

Карпию щелкнул бичом.

— Встать! — рявкнул он.

Дети подчинились, но недостаточно быстро, так как они почти не могли держаться на ногах. Поэтому безжалостный бич свистнул снова, оставив красные полосы на тощих спинах.

— Прелесть, что за картина, не правда ли, Поулкат? — проскрипела адская красотка. — Благодаря моему воспитанию они научатся подчиняться своим будущимхозяевам, и тем не придется бороться с непослушанием. Я привыкла поставлять потребителю только товар высшего качества!

Внезапно ее глаза вспыхнули гневом.

— Что я вижу, Карпио? Где девчонки?

Старый палач задрожал.

— Госпожа, я собирался доложить вам сегодня вечером, — пробормотал он, — но вы были за столом с гостями, и я не решился помешать вашей беседе.

— Говори, мерзавец, что случилось? Или я разобью твою тупую башку!

— Это все черный призрак! — простонал Карпио, заламывая руки. — Он пришел сюда, и я не смог помешать ему!

Потрясенная словами слуги, донна Марипоза испустила негодующий вопль.

От неожиданности Карпио едва не выронил факел.

— Призрак внезапно возник передо мной, — пробормотал он. — Огромный и страшный… Он вырвал у меня из рук плеть и принялся избивать меня. От неожиданности и от боли я потерял сознание. А когда я пришел в себя, дверь, выходящая в овраг, была распахнута настежь, и я недосчитался двенадцати девочек.

Старик упал на колени, вскинув с мольбой руки.

— Я не виноват, госпожа, вы можете по-прежнему доверять мне…

В этот момент в темноте разделся суровый голос, заставивший оцепенеть всех присутствующих:

— Пинто, подойди с факелом к двери, выходящей в овраг. И стой там, если хочешь остаться в живых. Мальчишки тоже уходят.

— Это черный призрак! — завопил Карпио.

— Тихо! — прозвучал грозный голос. — Я убью тебя, Карпио, но не сегодня! Твой час еще не настал. А ты, женщина рода Оруга, ты заслужила более суровое наказание, чем простая смерть. Такое же наказание ждет и этого английского негодяя, по которому давно скучает французская виселица. Вперед, ребятишки!

Дети с радостными криками кинулись к двери, освещенной факелом Пинто.

Носильщики, доставившие донну Марипозу в каземат, опустили портшез на пол. Они явно не представляли, что им делать. Вероятно, они ожидали приказа своей хозяйки. Внезапно, получив, очевидно, какой-то незаметный сигнал донны Марипозы, они бросились к выходу, чтобы остановить беглецов.

Огненный луч, сопровождаемый страшным грохотом, прорезал темноту. Стражники рухнули на землю с разбитыми головами.

— Я сожалею, что был вынужден остановить их таким образом, — прозвучал ледяной голос. — Для таких преступников, как они, пулю следует считать слишком почетной смертью. Но у меня не было выбора.

Стайка детей мгновенно растворилась в темноте.

— Надеюсь, вы понимаете, что этим заканчивается ваша торговля людьми, дама из рода Оруга. Я не советовал бы вам пытаться возобновить ее. Впрочем, вы скоро узнаете кое-какие подробности. Карпио, встаньте так, чтобы на вас падал свет. И снимите плащ.

Негодяй автоматически выполнил приказ.

Донна Марипоза и Поулкат вскрикнули от ужаса и неожиданности.

В круге света возник невысокий человечек в ярко-красной одежде. Резким движением он выбил плеть из руки старика.

— Палач! Исполнитель высшего правосудия! — дружно воскликнули сообщники колдуньи.

— Один… Два… Три… — послышался отсчет ударов, посыпавшихся на спину мучителя детей, крутившегося под плетью, словно змея на сковородке.

Неожиданно факел погас, и тюрьму заполнил густой мрак. Все стихло.


Донна Марипоза и Поулкат с трудом, на ощупь, добрались до столовой.

— Поулкат! — крикнула донна Марипоза, когда немного пришла в себя. — Говорите, что привело вас в наши края!

— Я всю ночь провел в пути, донна Оруга. Вот, можете познакомиться с тем, что я привез. — И Поулкат протянул хозяйке сложенный вдвое лист бумаги.

Донна Марипоза, прочитав письмо, не смогла удержать возглас гнева и отчаяния.

— Сегодня ад выступает не на моей стороне, — простонала она. — Мои клиенты… те, кто добывал для меня… товар и доставлял его сюда… Они все попали в ловушку. Некоторые из них были уничтожены полицейскими, другие — убиты местными жителями. Кое-кто оказался в тюрьме. Разумеется, эти идиоты не будут молчать на допросе… Я уверена, что всю эту кухню организовал проклятый черный призрак. Приведите в порядок своих моряков, Поулкат, мне они срочно понадобятся. Мы укроемся на борту «Корабля без названия». Он стоит на якоре в трех милях отсюда. Но постойте… Пинто, спусти с привязи собак. Если по пути ты встретишь сбежавших от меня девчонок и мальчишек, не обращай на них внимания — я больше не хочу иметь дело с черным призраком. Мне нужно, чтобы ты нашел мне двух юных англичан. Действуй! Тебя будут сопровождать Бюрк и Кросби.

* * *
Три большие повозки, укрытые брезентом, неторопливо катились по заброшенной дороге. В стороне, не далее чем в сотне метров от дороги, остались кусты, в которых спали измотанные до предела мальчишки. И они не услышали ни скрипа колес, ни топота копыт.

И это было очень плохо…

* * *
Не вызывает сомнения, что у больших сторожевых собак нет ни крупицы человеческого интеллекта. Что же касается собак донны Марипозы, то у них присутствовал сатанинский разум. Они сразу поняли, что им не нужно преследовать беглецов из тюрьмы и что их не должны интересовать три повозки под брезентом.

Они помчались по узкой тропинке и остановились сначала возле зарослей цветущего рододендрона, а затем возле колючего кустарника. Пинто и два его помощника с трудом поспевали за собаками. Получившие задание псы не обратили внимания ни на диких коз, выставивших острые рожки, ни на стайку куропаток, взлетевших с громким хлопаньем крыльев. Они хорошо знали, какую добычу им нужно отыскать для своей хозяйки.

Внезапно они хрипло залаяли — и Пинто хорошо знал, что означает этот лай.

Раздался отчаянный вопль:

— Помогите!

Но никто не смог бы им помочь.

Кросби схватил Джерри за горло и ударил его по лицу. Брызнула кровь.

Бюрк поднял Гиба, словно куклу, перед этим несколько раз пнув ногой беззащитное тело.

— Они нужны донне Марипозе живыми! — остановил моряков Пинто. — Может быть, потом она разрешит вам делать с мальчишками все, что вы захотите…

Таким образом, несчастные дети оказались в руках отнюдь не лучших представителей местного населения Фонтараби.

* * *
Работа кипела в небольшой бухте к востоку от мертвого города. Требовалось любой ценой подготовить небольшое, но надежное судно к выходу в море на заре.

Кросби и Бюрк не скрывали своего восхищения.

— Настоящая жемчужина, это судно! — не мог успокоиться Кросби. — Я не хочу недооценивать мой бедный «Хок», но уверен, что этот парусник легко обогнал бы его, несмотря на машину. Только посмотрите, какие мачты, какие паруса! Его бушприт напоминает мне нож, легко рассекающий волны.

Бюрк ухмыльнулся:

— А его современное вооружение! Ты когда-нибудь слышал, Нел, об этой скорострельной пушке? Говорят, что ее изобрел француз по фамилии Кане. Так вот, одна из этих пушек выглядывает через портик! Она может стрелять как гранатами, так и цепными ядрами. На этом судне я готов атаковать весь английский флот!

— Что с сопляками? — поинтересовался Кросби.

— Они полумертвые валяются в переднем отсеке.

— Может быть, стоит заковать их в кандалы?

— Бесполезно! Старший не может пошевелить пальцем, а на младшего можно вообще не обращать внимания.

Кросби взглянул на часы и выругался:

— Скоро рассветет… Где все остальные?

Бюрк почесал бороду:

— Я давно отправил Пинто в город за командой «Хока».

— И когда он вернется? Черт возьми, я вижу, что эта жуткая тетка и Поулкат собираются подняться на борт!

Не так-то легко было погрузить кошмарную донну Марипозу на борт судна. Ее подняли, вместе с креслом, словно бочку, перенесли через борт и поставили на палубу, не обращая внимания на все крики и угрозы.

Первым делом Поулкат поинтересовался:

— Команда «Хока» уже на борту?

Кросби пришлось огорчить его.

Теперь Поулкат обрушил на капитана ругань и угрозы.

— А вот и Пинто! — радостно закричал Бюрк.

Появившийся на судне слуга донны Марипозы выглядел недовольным. За ним, пошатываясь, небольшой группой плелись всего пять моряков. Пинто объяснил, что остальные матросы так напились, что были не в состоянии пойти с ним. Получилось, что способными передвигаться оказались только пять человек.

Рассвирепевший Кроби был готов перестрелять пьяниц. Но времени на это у него не было. Судно должно было немедленно покинуть гавань. Но как выйти в открытое море мимо разных молов и волноломов?

— Вот человек, который может помочь нам, — сказал Пинто, указав на невысокого бородатого мужчину солидной комплекции, которого он встретил по дороге. По его словам, этот бородач знал, как свои пять пальцев, выход из гавани по каналу и помнил наизусть расположение всех волноломов. За хорошую плату он был готов потрудиться в должности лоцмана.

Кросби приветствовал лоцмана на борту.

— Ты можешь заработать у нас приличную сумму, приятель, — сказал он на плохом испанском.

Тем не менее лоцман понял его. Он подмигнул и сообщил, что с помощью денег и доброго слова, добавляя время от времени стаканчик вина, капитан может добиться от него чего угодно. Получив в качестве аванса три золотых, он остался вполне доволен жизнью.

К этому времени на востоке над горизонтом появилась золотистая полоска приближающегося рассвета.

Кросби и Бюрк проявили весь свой опыт, всю свою сноровку, рассыпая приказы направо и налево. Паруса быстро наполнились попутным ветром. Деньги были заплачены лоцману не зря, потому что он ловко, без малейшего происшествия, вывел судно из гавани, несмотря на встречавшиеся по пути рифы и волноломы.

— Все прошло просто замечательно! — радовались Кросби и Бюрк.

Внизу, в уютном небольшом салоне донна Марипоза и Поулкат расположились за столом перед кувшином старого вина. Хозяйка потребовала, чтобы с ними постоянно находился Карпио, так как несчастный слуга после того, как его наказал черный призрак, никак не мог опомниться. Мучитель детей лежал на диване и непрерывно стонал. Время от времени Поулкат наливал ему стаканчик вина.

— С учетом нашей скорости мы наверняка скоро увидим «Мэйбаг», — сказал англичанин, довольно потирая руки.

— Если все получится так, как я хочу, мне не придется жалеть о моей потере, — заявила донна Марипоза.

Она заставила погрузить на судно несколько тяжелых сундуков. Поулкат надеялся, что он получит свою долю, если добьется успеха, а в этом он не сомневался.

Мегера скрестила магическим жестом пальцы.

— Пять детей Уилферса мне нужны живыми. Вместе с этой парочкой, что уже находится на борту, у меня будет семь сорванцов-англичан. Эта семерка для меня, Поулкат, будет гораздо более ценной, чем тысяча испанских воробушков. Я постараюсь растянуть удовольствие до того момента, когда на горизонте появится Южная Америка. После этого ад сможет, если захочет, поторговаться со мной!

«Корабль без названия» в это время мчался под всеми парусами в открытом море.

Если бы четверка негодяев представляла, что происходило в это время не слишком далеко от них, они наверняка веселились бы гораздо меньше.

На рассвете, когда «Корабль без названия» только выбирался из залива, борясь со встречным ветром, в Байонну на всем скаку примчался неизвестный всадник. Его лошадь была вся в мыле, несмотря на довольно прохладное раннее утро.

Таможенники немедленно пропустили его, указав самый короткий путь.

Через полчаса телеграф Шафа[5] заработал на полную мощность. Крайне важное сообщение старательно переходило с одного холма на другой; принятое с помощью бинокля, оно немедленно передавалось на следующую станцию. Через несколько часов сообщение дошло до Парижа. После этого ему потребовалось всего три часа, чтобы достичь английского берега.

Параллельно были задействованы вспомогательные линии, с помощью которых были предупреждены Бордо и Нант. Затем ответное послание со скоростью ветра промчалось через всю Францию и было передано кораблям морским кодом с помощью флажков и прожекторов.

Глава VII Наказание после преступления

Существует распространенное мнение, что после окончания войны между Англией и Испанией закончилась эпоха пиратства в Атлантическом океане и Средиземном море.

Конечно, размах пиратских операций значительно уменьшился, но вплоть до XIX века британский флот продолжал прилагать усилия, стараясь сделать море более безопасным. На протяжении продолжительного промежутка времени небольшие скоростные парусники, великолепно вооруженные и имеющие на борту элитную команду, угрожали безопасности плавания в Средиземном море и в Бискайском заливе.

Подобно паукам, подстерегающим свою жертву, они прятались в укромных бухтах испанских, португальских и североафриканских берегов, чтобы напасть на беззащитные торговые суда. И сколь бы быстро ни прибывали в нужное место патрульные суда морской полиции, пираты всегда успевали скрыться.

Впрочем, в эту эпоху морская полиция только создавалась, и ее главной задачей было задерживать суда, подозреваемые в перевозке рабов из Африки в Америку для нуждавшихся в рабочей силе богатых плантаторов Нового Света.

Так или иначе, но в 1838 году пиратство вспыхнуло с новой силой.

Французская шхуна «Матильда», курсировавшая между Малагой и Нантом, бесследно исчезла на широте мыса Ортегал, и обвинить погоду в ее исчезновении было невозможно. Судно не только перевозило ценный груз, но у него на борту находился богатейший арматор Дюрье-Лассаль, имевший при себе крупную сумму золотыми монетами.

Вскоре пришла очередь торговому английскому флоту потерять таким же загадочным образом несколько кораблей, в том числе «Кемпер-даун», «Оуз» и «Мироку», которых так и не дождались в порту назначения, то есть в Лондоне.

В морских кругах вскоре распространилась жуткая новость о действиях «Корабля без названия», загадочного пирата, поднявшего, подобно своим предшественникам XVIII века, черный флаг.

Несмотря на то, что английское адмиралтейство категорически опровергало эти тревожные слухи, возможно, с целью успокоить слишком мнительных моряков, оно приказало коммодору Уилферсу в начале 1842 года заняться детальным изучением проблемы. Коммодор должен был под предлогом увеселительного путешествия выйти на своей яхте из Лондона в Алжир с остановками во многих французских и испанских портах.

Поулкат знал об этом путешествии, хотя и не был в курсе его основной цели. Он выяснил, что команда яхты «Мэйбаг» состояла всего из двенадцати человек и был уверен, что яхта отправляется в чисто увеселительное плавание с сэром Уилферсом и его семьей.

И он сообщил эти сведения донне Марипозе к ее вящему удовольствию.

В свою очередь она поделилась со своим сообщником некоторыми соображениями. Она сказала:

— Мне жаль, что у нас неполная команда. Я должна сказать вам, Поулкат, что после дела с «Мирокой» я приказала сделать перерыв, чтобы обо мне забыли. Эти пятнадцать человек, которых удалось собрать Пинто, отнюдь не могут считаться хорошими матросами; скорее, это опытные бойцы, знатоки абордажного боя.

— Так вы, значит, собираетесь взять «Мэйбаг» на абордаж? — Поулкат был восхищен до глубины души далеко идущими планами донны Марипозы.

— Разумеется! Что еще мне остается делать? К счастью, у нас есть Кросби, Бюрк и пять ваших матросов, чтобы обеспечивать нашему судно необходимую скорость. И очень удачно, что с нами остался подобранный нами лоцман!

— Это весьма способный парень! — ухмыльнулся Поулкат. — Особенно если он уверен, что у него в кармане вот-вот зазвенят золотые дукаты!

Этот разговор состоялся в вечерних сумерках, когда Пинто, немного пришедший в себя после встречи с черным призраком, подал госпоже на стол изысканный ужин с дорогими винами.

Донна Марипоза неожиданно оказалась в прекрасном настроении.

— По правде говоря, я начала ужасно скучать в своем старом замке, — призналась она. — Даже слезы и стоны малышей-испанцев не приносили мне утешения несмотря на то, что старый Карпио очень искусно расправлялся с этими сопляками. Неделю назад, чтобы доставить мне удовольствие, он свернул шею двум из них, словно обычным цыплятам. Но в конце концов устаешь от всего, даже от цыплят.

Поулкат поддержал ее мнение, и они дружно рассмеялись.

— И я не имею ничего против небольшого развлечения с двумя юными англичанами! — проскрежетала старая колдунья.

Поулкат пожал плечами с безразличным видом:

— Как вам будет угодно, донна Марипоза! Они принадлежат вам.

— Эй, Карпио! Проснись, старый демон! — крикнула она.

Карпио с трудом пришел в себя.

— Сходи, приведи в чувство этих английских поросят, — приказала ему хозяйка. — Если будет нужно, скажи Пинто, чтобы он помог тебе. Это подействует на твои раны, словно бальзам, — засмеялась колдунья. — Надеюсь, ты не потерял свой хлыст?

— Вы же знаете, госпожа, что я никогда не расстаюсь с ним.

— За исключением тех случаев, когда он прогуливается по твоей спине, — фыркнула старая карга.

— Точно так же я никогда не расстаюсь со своей сумкой с инструментами, — сообщил старик, глаза которого внезапно заблестели странным образом.

— Очень хорошо! Ну, ладно, иди!

— Про какую сумку он говорил? — поинтересовался Поулкат, когда слуга ушел.

Донна Марипоза ухмыльнулась:

— Этот Карпио — очень опытный палач, и я за все золото мира не согласилась бы остаться без него. Я уверена, что в соревновании он оставил бы далеко позади самого опытного китайского пыточного мастера. В его сумке содержится целый набор игл, щипчиков и других инструментов, большинство из которых он придумал и сделал сам; с их помощью он может сверлить зубы, выкалывать глаза, поджаривать нервы, не причиняя жертве повреждения, способные закончиться смертью, но вызывающие невероятные страдания.

— Это весьма любопытно! — сказал Поулкат. — Хотел бы я понаблюдать за его работой с братцами Корбетт. Эти мерзавцы заставили меня порядком поволноваться.

— Мы с вами прекрасно понимаем друг друга, — задумчиво произнесла колдунья. — Как удачно получилось, что после несчастья с «Хоком» вы явились в мой замок! Надеюсь, что эта встреча будет началом нашего длительного плодотворного союза! Но куда пропал Карпио?

Вместо ответа послышался отчаянный призыв на помощь. Кто-то забарабанил в дверь.

Поулкат, как человек предусмотрительный, схватился за пистолет.

Бюрк, бледный как полотно, втащил в каюту с трудом державшегося на ногах Карпио, который тут же рухнул на диван, едва рулевой отпустил его.

— Ах, ад и все его дьяволы! Что с ним случилось, Бюрк? — заорал Поулкат. — Кто смог избить его таким жутким образом?

Действительно, Карпио находился в жутком состоянии. Распухшее и посиневшее от жестоких побоев лицо было залито кровью. Из окровавленного рта торчали обломки зубов.

Бюрк, ошеломленный случившимся, не сразу услышал вопрос Поулката, и тому пришлось повторить его.

— У него раздроблена нижняя челюсть, да и позвоночник вряд ли выглядит лучше, — пробормотал Бюрк. — Можете поверить мне, сэр, в это дело должен был вмешаться не иначе как сам дьявол… Я случайно взглянул на него, когда он вместе с Пинто направлялся к переднему отсеку трюма, где были заперты английские мальчишки. Потом послышался жуткий вопль — у меня даже мелькнула мысль, что с судном случилось что-то страшное. Я кинулся к Карпио и Пинто… И знаете, что я увидел, сэр? Пинто ничком лежал на палубе с разбитой головой, а его напарник, как вы могли увидеть сами, находился примерно в таком же состоянии, хотя и держался на ногах.

— Это палач… Призрак в костюме палача, — простонал Карпио. — Как он смог пробраться на борт? Теперь всем нам конец! Господин наш небесный, как я теперь раскаиваюсь во всем, что совершил… Скорее пригласите священника, донна Марипоза, пока я еще жив… Иначе гореть мне в аду целую вечность…

— Кретин! Идиот! — заорала взбешенная старуха. — Можно подумать, что тебя ожидает что-нибудь другое вместо вечного огня! Пригласить на борт священника… Ты что, решил пошутить напоследок?

— Послушайте, Бюрк, — приказал Поулкат. — Вам нужно немедленно обыскать все судно, начиная с трюма и заканчивая сорочьим гнездом на верхушке мачты. Вызовите наверх всю команду. Мне кажется, я догадываюсь, что именно случилось на судне.

Бюрк бросил на него свирепый взгляд.

— Я никогда не боялся существ из плоти и крови, сэр, и я готов драться с ними всегда и везде, — пробурчал он. — Но когда я имею дело с призраками, будь они черными или красными, я всего лишь стараюсь держаться от них подальше. Я достаточно серьезно верю в ад, чтобы на пытаться удостовериться в его существовании.

— Что? — возмутился карлик. — Ты отказываешься выполнять мои приказы?

— В данном случае именно так. И если мне будет позволено, я хочу дать вам один совет. Сэр, постарайтесь обставить это происшествие таким образом, чтобы матросы не узнали о подробностях случившегося. Иначе они немедленно повернут судно к берегу.

Теперь недовольство выразила уже донна Марипоза.

— Если Карпио не может сделать что-нибудь, я сделаю это сама. Приведите ко мне английских мальчишек, Бюрк.

Рулевой ответил злобным тоном:

— Сделайте это сама, уважаемая дама. Я не хочу валяться рядом с Пинто с разбитой башкой. Что касается двух парней по фамилии Корбетт, то если справедливо мнение о блуждающем у нас на борту призраке, то я уверен, что он взял этих ребят под свою защиту. Но я не собираюсь вмешиваться в их отношения. И я не буду повторять вам все, что только что сказал господину Поулкату. Запомните это, госпожа Марипоза! А заодно и вы, мистер Поулкат!

В этот момент раздался крик вахтенного матроса:

— Огни справа по борту!

И тут же послышалась команда Кросби:

— Погасить все огни! Убрать паруса! Лечь в дрейф!

Поулкат бросился на палубу.

— «Мейбаг»! — крикнул капитан, протягивая карлику подзорную трубу. Тот поспешно навел трубу на приближающееся судно. Его так трясло он волнения, что ему пришлось держаться за снасти.

— Вот решающий момент во всей этой истории, — пробормотал он.

В первых лучах утренней зари хорошо было видно, как изящное судно легко маневрирует против ветра на расстоянии нескольких миль.

Лицо Кросби окаменело.

— Брасопить парус, который полощется по ветру! Право руля! Мы отсечем у них ветер перед самым носом!

Поулкат довольно кивнул:

— Сделайте сначала три предупредительных выстрела! Если они не лягут немедленно в дрейф, мы отправим очередной заряд в паруса!

Капитан ухмыльнулся:

— И кто будет стрелять, сэр? Вчера вечером у нас на борту имелся артиллерист, но сейчас он в аду, где поддерживает огонь в топке.

— Вы имеете в виду Пинто?

— Конечно, сэр. Не думаю, что среди наших матросов есть еще кто-нибудь, способный пользоваться пушкой, стреляющей тридцатифунтовыми ядрами.

Поулкат заорал в ярости:

— Вы ошибаетесь, Кросби! Для меня в этой пушке нет секретов, и я сейчас докажу вам это! Держите руль по ветру, а я займусь фейерверком!

Поулкат не преувеличивал. Тот, кто имел бы возможность наблюдать, как он действует рычагами, скользящим устройством и зарядником скорострельной пушки, не только удивился бы его ловкости и умению, но и был бы поражен необыкновенной силой, с которой справлялся со сложным механизмом этот маленький человечек.

— Предупредительный выстрел! — проворчал он. — Какого черта зря тратить порох и снаряды! Я сейчас покажу им, как нужно стрелять!

Раздался выстрел. Облако едкого дыма заволокло «Корабль без названия».

Примерно в пятидесяти метрах от яхты к небу взлетел высокий столб воды.

— Недолет! — закричали матросы на палубе.

— Я видел! — рявкнул на них Поулкат. — Внимание! Сейчас я отправлю им следующее ядро. Надеюсь, оно заставит их поспешно спустить шлюпки на воду! Нам останется только собрать осыпавшиеся фрукты.

Прозвучал второй выстрел.

— Опять недолет тридцать метров! — снова закричал кто-то на палубе.

— В соответствии с морским правом, законным считается число три! — прорычал вышедший из себя Поулкат.

— А число четыре означает равновесие стихий!

Но кто произнес эту фразу?

Поулкат резко обернулся.

— Что ты делаешь здесь? — заорал он. — Твое место на палубе, с остальной командой!

Перед ним стоял небольшой коренастый человечек, показавший себя таким умелым лоцманом, когда судно выходило из гавани.

— Я нахожусь именно там, где требуется, — дружелюбно сообщил лоцман. — А сейчас я прошу вас убрать руки с этого устройства. Иначе мне придется самому выстрелить третий раз. И, уверяю вас, я не промахнусь.

Потрясенный Поулкат с ужасом увидел, что так называемый лоцман держал в руке пистолет с двойным стволом и целился ему прямо в грудь. Он ничего не понимал. И он стал понимать еще меньше, когда увидел, что к нему приближаются Джерри и Гил, держа в руках прочные веревки.

— Свяжите его как следует, друзья, — сказал толстяк. — И затяните узлы покрепче. Ничего, если немного пострадает его шкура… Ага! Тебе почему-то это не нравится, ты пытаешься лягаться… Нет, этот фокус у тебя не получится!

Поулкат действительно попытался ударить Джерри ногой, но неудачно. Второй попытки ему не пришлось совершить, так как лоцман нанес ему удар по голове рукояткой пистолета, и бандит рухнул на палубу.

Потеря сознания избавила его от очередного разочарования, способного взбесить его. Он не увидел, как Бюрк выпустил из рук руль, а Кросби выронил подзорную трубу.

И это не был миражом.

Появившееся к этому времени на небосклоне солнце залило море яркими лучами, и все происходящее было, несомненно, абсолютной реальностью.

К небу поднимался столб черного дыма. В кильватере за «Мейбагом» большое колесное судно приближалось к месту событий на полной скорости. Очевидно, оно должно было представлять главную угрозу для пиратов.

Эпилог

Кабинет французского морского комиссара был заполнен под завязку.

Среди прочих посетителей здесь находились коммодор Уилферс, портовый офицер Калтроп и капитан Тул. Немного в стороне какую-то проблему горячо обсуждали два священника.

— Для меня большая честь познакомиться со светлейшим маркизом де Вилла и Агийяр, — сказал один из них.

— Зовите меня просто падре Хуан, мой дорогой отец Макферсон, — ответил ему собеседник. — Но перед этим позвольте мне представить великого грешника Педро Альвареца. Если он и затрудняется провести всего лишь день без традиционного кувшина вина из Аликанте, то тем не менее он с достоинством носит красную ливрею палача и даже способен вывести пиратское судно из гавани. Разумеется, все это не мешает ему оставаться добрым христианином и, кто знает, стать позднее прекрасным братом-мирянином.

Отец Макферсон не скрывал своего восхищения собеседниками.

— Французы оказываются весьма энергичными, когда решительно вмешиваются в события, — продолжал он. — Вам хватило какого-то часа, чтобы рассказать все о себе. Ведь вы столько лет следили за действиями этой отвратительной похитительницы детей и потом, под прикрытием так называемого черного призрака, спасли из ее страшных когтей десятки маленьких невинных созданий.

— Мне пришлось бороться с огромным богатством этого чудовища, — признал отец Хуан, — и раскусить невероятную хитрость Карпио, моего бывшего мажордома. В конце концов мне удалось решить задачу. И я очень рад, что обнаружил ваших подопечных живыми и здоровыми.

— На этот раз тоже благодаря этому великому грешнику Педро Апьварецу, — улыбнулся отец Макферсон.

С противоположной стороны большого стола, накрытого зеленой скатертью, сидели Поулкат, Кросби и Бюрк. Что касается донны Оруги, для нее в помещение принесли специальное кресло. Она чувствовала себя в нем вполне удобно, в особенности после того, как ей принесли бутылку вина, поскольку она сообщила, что испытывает легкое недомогание.

Слово взял французский морской комиссар:

— Позвольте мне еще раз поздравить вас, сэр Уилферс, с успехом, с которым вы так искусно заманили «Корабль без названия» в ловушку.

Коммодор улыбнулся:

— Некоторые скажут, что нам благоприятствовал случай. Лично я считаю, что на нашей стороне вмешалось само Провидение. Сначала мы всего лишь собирались проследить за перемещениями «Хока», который подозревался нами в незаконных действиях и даже в работорговле. Когда мы получили послание отца Хуана, мы были несколько озадачены. Если пересказать одну английскую поговорку, то получается, что мы искали гвоздь, но нашли целый молоток. Вы должны представлять, что для наблюдения за «Хоком» мы подключили множество линейных кораблей. При этом мы, конечно, старались не выглядеть смешными. Мне пришлось самому подключиться к расследованию и отправиться вслед за «Хоком» на своей яхте. При этом мне очень повезло, что я смог привлечь к делу надежного союзника. Мне удалось тайно переоборудовать «Си Галл», парусник моего друга капитана Тула, в пароход, вооружив его к тому же пушкой солидного калибра. Таким образом, мы сравнялись по скорости и вооружению с «Хоком». Но никто из нас не думал, что в конце концов мы атакуем легендарный пиратский корабль, «Корабль без названия»… Но без поддержки «Фульгуранта»…

По лицу французского офицера было видно, что он с удовольствием воспринял оценку коммодора.

— А теперь, — сказал Калтроп, — нам нужно заканчивать эту процедуру. Французское правосудие настаивает на выдаче английского гражданина Поулката за ряд преступлений, совершенных им на французской территории. Вы не возражаете, сэр?

— Ни в коем случае, — заявил британский коммодор. — Я немедленно подпишу разрешение на выдачу. То, что Поулкат был задержан на французской территории, облегчает процедуру.

— Я протестую! — воскликнул негодяй.

Никто даже не отреагировал на этот протест.

— Донна Марипоза будет передана испанским властям. Передача состоится сегодня же.

— Смерть на испанской земле будет для меня большим утешением, — спокойно прокомментировала эти слова колдунья. — Историческая традиция требует, чтобы члены рода Оруга умирали от руки палача. Но до сих пор мы имели дело исключительно с английскими палачами. В моем случае это впервые будет испанский палач. Это соответствует моим представлениям о патриотизме.

— Фелипе Карпио, которого пришлось доставить в больницу, ждет такая же судьба, — продолжил французский чиновник. — Что касается двух английских моряков, Кросби и Бюрка, то я передаю их в ваши руки, сэр Уилферс.


Поулкат, донна Оруга и Карпио были казнены почти одновременно. Таким образом, в мире стало тремя чудовищами меньше.

Кросби и Бюрк избежали виселицы благодаря вмешательству отца Макферсона и юных беглецов. Кажется, даже бравый капитан Тул обратился к Уилферсу с просьбой заменить для них виселицу пожизненными каторжными работами.

Достойная дама Эмили Корбетт была так сильно взволнована трагическими событиями, что с ней случился апоплексический удар, и она больше не смогла заниматься харчевней в Уоппинге. Но Джерри и Гиб простили ей недостаток человеколюбия и пообещали не оставлять ее без заботы.

Оба мальчугана сейчас плавают на судне «Си Галл» с капитаном Тул ом и регулярно отправляют Эмили Корбетт часть своей заработной платы. На этом их благотворительность не заканчивается: время от времени они посылают несколько фунтов стерлингов, к которым капитан Тул никогда не забывает добавить свою крону, Кросби и Бюрку, отбывающим пожизненный срок в суровой тюрьме Дартмура, чтобы хоть немного скрасить их существование.


Черное болото Повесть

Глава I Знак красного полумесяца

В 1861 году, в обычный весенний день, Рафлз Гарфильд понял, что мир, в общем-то, совсем небольшой.

Страстный и отчаянный любитель парусного спорта, он вышел рано утром из Ширнесса, один на борту своей небольшой яхты, намереваясь дойти до Флессинга.

Как очень скоро выяснилось, погода не благоприятствовала развлечению. С северо-запада дул сильный устойчивый ветер, «cat nose», или «кошачий нос», как его называют моряки. В связи с этим знатоки ветров, приливов и отливов наверняка отсоветовали бы ему выход в открытое море в такую погоду. Но Рафлз Гарфильд, к этому времени едва переваливший за тридцатилетний рубеж, был таким же упрямым, как и «cat nose». Поэтому он, привыкший поступать по-своему, с легким сердцем вышел из Темзы, взяв курс на Гонт.

Неприятности начались, когда он был на траверзе острова Уолчер.

Яхта резко накренилась, сорвавшаяся с мачты рея ударила со страшной силой его по ноге, перебив кость, и выбросила его за борт.

Ему оставалось только распрощаться с жизнью, если бы в этот день Фрай Куссенс из Бушота не прошел бы немного дальше, чем обычно, вдоль Вестершельде в поисках камбалы и корюшки.

Но он поднял на борт только яхтсмена; яхту ему спасти не удалось.

Куссенс когда-то плавал на судне пароходной компании Кастль Лайн, где усвоил небольшое количество английских слов.

— Я отвезу вас к себе домой, — сказал он. — У нас в деревне прекрасный врач, а мой внучатый племянник, живущий со мной, говорит по-английски так же бойко, как ваша королева.

Сказано — сделано. Доктор сообщил, что для выздоровления пострадавший должен пролежать две или три недели, прежде чем сможет вернуться домой. К счастью, выяснилось, что у Рафлза была скорее трещина в кости, чем перелом.

— Мы вылечим вас здесь, — заявил бравый Куссенс. — Джек составит вам компанию.

Высокий широкоплечий подросток с черными глазами пожал руку пациенту и представился:

— Жан Кантрелл, племянник Фрая Куссенса. Зовут меня обычно Джеком.

— Это же английское имя! — удивился Гарфильд.

— У меня была мать-англичанка. Кстати, если вы любите читать, я могу раздобыть для вас несколько интересных книжек.

Рафлз задумался, нахмурившись.

— Как интересно! Вы так бойко говорите на английском, но произносите слова не совсем так, как это делают англичане. Вы часто делаете ударение не совсем на тех слогах, как это делаем мы.

— Это потому, сэр, что я родился не в Англии. А также не в Голландии и не во Франции.

— Но вряд ли вы родились в Австралии! — воскликнул удивленный англичанин.

— Именно так, сэр. Но как вы догадались?

— Просто потому, что я провел четыре года в Ньюкасле, на восточном берегу южной Новой Галлии, а потом еще довольно долго прожил в центральной части страны.

В этот момент в разговор вступил Фрай Куссенс, человек разговорчивый, любивший узнавать новое и делиться своими знаниями с другими.

— Для тех, кто годами бороздит моря, мир всегда представляется гораздо меньше, чем для тех, кто обосновался на суше. Отец Джека, то есть мой племянник, расстался с Фландрией лет двадцать тому назад. Он был боцманом на английском трехмачтовом судне, проплававшие немало лет. За все эти годы он написал нам только однажды, чтобы сообщить, что он поселился в Австралии, где женился на англичанке, и что у него есть сын. Три года назад он словно свалился с неба, появившись у нас вместе с сыном. Больной, бесконечно уставший, он, как нам показалось, был не совсем в себе, так как рассказывал очень странные вещи. Когда умерла его жена, он решил, что с него хватит жизни в чужой стране, и вернулся на родину. Судя по всему, его здоровье было подорвано какой-то хронической болезнью, потому что он скончался меньше чем через три месяца после возвращений домой. Джек остался сиротой. К счастью, отец оставил ему достаточно денег, чтобы он смог закончить учебу.

— Назовите мне вашу фамилию, Джек! — попросил Гарфильд.

— Жан, или Джон, Кантрелл.

— Как звали вашего отца — Роберт, или Боб, Кантрелл?

— Да, именно так.

— Клянусь Юпитером! — пробормотал Гарфильд. — Какой же маленький наш мир!.. А могу я узнать, где вы родились?

— В Реймон-Террас.

Гарфильд помотал головой, словно приходя в себя:

— Могу я задать вам еще несколько вопросов?

— Конечно, сэр.

— Вы знаете, что такое валлаби?

— Это кенгуру. Небольшой, но дьявольски умный зверек, — с улыбкой ответил Джек.

— Вам знакомы Синие горы?

— В ясную погоду мы хорошо видели вдали их вершины.

— И еще…

Гарфильд несколько мгновений колебался, потом решился:

— Вы знаете, что такое Black Wattle Swamp?

Юноша невольно вскрикнул:

— Болото черных акаций! Но мы жили именно там!

— Действительно, — пробормотал словно для самого себя Гарфильд. — Именно там жил одиночка по имени Боб Кантрелл, он же Роберт Кантрелл. Иногда его называли Голландцем-Кантреллом или просто Голландцем. Вот так неожиданность!

— Это был мой отец, — сказал Джек.

— Вы помните что-нибудь об этих местах?

— Конечно! — ответил юноша с ноткой печали в голосе.

Фрай Куссенс бросил на стол пачку старых мятых бумаг.

— Если вам интересно, сэр, эти бумаги остались от моего племянника.

Гарфильд внимательно просмотрел документы.

— Они доказывают, что Боб Кантрелл может претендовать на участок земли в Новой Южной Галлии. Правда, эта земля не имеет особой ценности, так как находится в диком состоянии и практически не подвергалась окультуриванию. Тем не менее заранее ничего нельзя утверждать категорически. Послушайте, друзья, дайте мне немного подумать. Потом мы сможем побеседовать более обстоятельно.

Через некоторое время Гарфильд снова пригласил к столу Куссенса и его племянника, чтобы поделиться с ними плодами своих размышлений:

— Я принадлежу к старинной семье католиков, девиз которой: «Никогда не удивляйся делам Господа, даже если ты увидел, как вулкан выплевывает конфеты вместо лавы». Поэтому я не удивляюсь результатам нашей встречи, хотя они и были весьма случайными. Я не богач, но и не бедняк. Я эмигрировал в Австралию в надежде сколотить состояние, как это было со многими моими соотечественниками. Если мое пребывание там не позволило оправдаться моим надеждам, то и назвать результат катастрофой нельзя. Рано или поздно я все равно вернулся бы в те края. И сегодня я принял решение сделать это незамедлительно. Я предлагаю Джеку Кантреллу сопровождать меня.

— Я плавал с раннего детства, — заявил Фрай Куссенс, — и я считаю, что человек должен повидать мир, если у него появилась такая возможность. Но, конечно, решать должен сам Джек, никто за него принять решение не может.

Юноша вопросительно посмотрел на Гарфильда:

— У вас есть какая-то цель, которую вы имеете в виду, когда предлагаете мне сопровождать вас, сэр?

— Конечно, есть, — откровенно заявил Гарфильд.

Джек немного подумал, перед тем как продолжить:

— Это связано с документами моего отца, не так ли? Но вы же сказали, что эта земля ничего не стоит…

— Вы умный юноша, Джек, — сказал Гарфильд. — Вы способны быстро понять ситуацию. Когда я находился в порту Джексон, я много слышал о болоте черных акаций.

— Это ужасное место! — воскликнул Джек.

— Именно так мне его и описывали. Оно настолько жуткое, что вошло в поговорку. Такое же название получил и один из самых зловещих кварталов Сиднея.

— Тем не менее мне хотелось бы вернуться туда, — заявил Джек. — Но если вы спросите меня, почему мой отец так поспешно уехал оттуда, мне трудно будет вам ответить. Когда я попытался поговорить с ним об этом после нашего возвращения в Голландию, он страшно рассердился и запретил мне когда-либо возвращаться к этому разговору.

— Вы позволите мне более внимательно познакомиться с договором о концессии, господин Куссенс? — обратился к голландцу Гарфильд.

— Разумеется, никаких возражений!

Гарфильд долго изучал документ. Наконец, достав из кармана лупу, он внимательно рассмотрел какую-то точку на карте, прилагавшейся к бумагам.

— Вы видите этот небольшой красный значок, Джек?

— Да, конечно… Он похож… Пожалуй, он похож на миниатюрный полумесяц.

— Это знак Красного полумесяца, — сказал Гарфильд.

— И что он, по-вашему, может означать, сэр?

— Увы, мой друг, я знаю это. И мой долг предупредить вас, пока вы еще не приняли решения сопровождать меня, что в этом месте мы встретимся с множеством трудностей и даже серьезных опасностей. В худшем случае может случиться так, что мы не сможем вернуться домой, в лоно семьи.

Эти слова, судя по всему, не сильно взволновали юношу. Он хладнокровно взглянул на Гарфильда.

— Мой отец, да и моя мать тоже, хотя она слишком рано покинула нас, приучили меня ничего не бояться. К тому же Свич никогда ничего не боялся.

— Кто такой Свич? — спросил Гарфильд.

— Это наш слуга. Он один согласился остаться с нами в месте, называвшемся болото черных акаций. Он внезапно бесследно исчез за три недели до неожиданного решения отца уехать из Австралии. Может быть, на него напала одна из распространенных в тех местах ужасных желтых змей, с которыми нам приходилось встречаться, хотя, к счастью, не очень часто.

— Мой юный друг, опасными в тех краях считаются не только желтые змеи, — пробормотал Гарфильд.

— Именно это постоянно повторял нам Свич, хотя он был человеком молчаливым и редко объяснял что-нибудь в деталях.

— Поскольку вы так любезно предоставили мне возможность лечиться у вас, — сказал англичанин, — я останусь у вас еще на неделю. Может быть, немного дольше. Таким образом, у вас, Джек, будет возможность хорошо обдумать мое предложение.

— В этом нет необходимости, господин Гарфильд. Я уже принял решение. Я еду с вами.

— Что касается меня, то я могу только сожалеть, что возраст не позволяет мне принять участие в этом увеселительном путешествии! — воскликнул Фрай Куссенс. — Но я мыслями буду с вами.

Глава II Три выстрела

Джордж-стрит — это самая красивая и самая важная магистраль Сиднея. Она фактически является центром этого молодого, но бурно развивающегося города.

Шикарные магазины, конторы, банки, отели соперничают здесь роскошью друг с другом. Но если вы выйдете на эту улицу с Кольцевой набережной, то явно будете удивлены увиденной посредственностью. Здания здесь неказисты на вид и несут явные следы дряхлости, хотя большинству из них нет и десятка лет. Повсюду из-под тонкого слоя штукатурки, разъедаемой морскими ветрами, выглядывают красныекирпичи; деревянные конструкции потрескались, многие стекла разбиты или штормовыми ветрами, или хулиганами и обычно заменены кусками картона или фанеры. Тем не менее именно на Джордж-стрит находятся самые импозантные строения.

Потому Эбенезер Пикнефф и поместил на визитной карточке своей фирмы фразу: «Бюро на Джордж-стрит», закрыв глаза на убогость своей конторы — всего три небольших комнаты со скудной меблировкой, в которые через трещины в стенах легко проникали холод и сырость, когда дул юго-западный ветер.

Дела, которые приходилось вести мистеру Пикнеффу, были весьма разнообразными. Он учитывал векселя, ссужал деньги под чрезмерно большой процент, находил для местных торговых судов грузы, а иногда и команды для них, торговал концессиями и земельными участками на юге Новой Галлии и подбирал добровольцев для выполнения разных нестандартных работ.

Надо заметить, что господин Эбенезер был приятным человеком; он вызывал доверие у клиентов своим солидным животом, круглой физиономией с аккуратно подстриженными бакенбардами и, конечно, своей полной юмора улыбкой. Он обычно носил куртку французского покроя с перламутровыми пуговицами и желтый жилет с цветочками, на который свисала изящная золотая цепочка от карманных часов.

Каждое утро без четверти восемь он появлялся в своей конторе, из которой уходил не раньше семи часов вчера, чтобы посетить модный ресторан на Уиньярд-стрит, где заказывал капитальный обед.

За ним не числилось никаких пороков, если не считать пристрастия к хорошей еде и ароматным голландским сигарам; он не выпивал, не посещал игорные заведения и бары с сомнительной репутацией, не бывал на бегах, никогда не использовал грубую лексику и всегда придерживался крайне строгих правил поведения.

В этот сентябрьский день 1862 года он выглядел особенно довольным. Он только что заключил весьма выгодную сделку с группой китайских эмигрантов, направлявшихся к Синим горам. Увы, его эйфория продолжалась весьма недолго. Едва он расстался со своими клиентами, как неподалеку от его конторы прозвучал выстрел, заставивший его подпрыгнуть. Надо сказать, что мистер Пикнефф не выносил даже одного вида огнестрельного оружия. К сожалению, в 1862 году стрельба на улицах раздавалась довольно часто, потому что город буквально наводнили летучие собаки. Летучими собаками называют гигантскую разновидность летучих мышей с вытянутой, похожей на собачью мордой, поднимающих жуткие крики на заходе солнца, когда они выбираются из своих темных убежищ.

В этом году тысячи летучих собак оккупировали город, уничтожая сады и огороды, заваливая отвратительным пометом крыши и тротуары. С вечерних сумерек и до утренней зари постоянно слышались выстрелы, причем даже в самом центре города. А с восходом солнца горожане дружно принимались за очистку улиц от трупов животных и следов их жизнедеятельности.

От ночной охоты имели выгоду только китайцы и негры, так как они использовали в пищу отвратительное мясо летучих собак. Поэтому на протяжении всего дня из бедных кварталов доносились запахи жареного мяса.

— Опять стреляют! — громко пожаловался мистер Пикнефф. — Несколько выстрелов подряд! Когда же закончится эта пальба?

— Когда будут уничтожены все летучие собаки! — ухмыльнулся Смудж, его клерк. — И мне почему-то кажется, что продолжаться этот салют будет по меньшей мере лет сто, если не больше.

— Надеюсь, небо все же избавит нас от этого ужаса! — вздохнул патрон, ненавидевший как самих отвратительных ночных животных, так и стрельбу в них из ружей и револьверов.

— Мне кажется, что сегодня собаки вылетели на охоту раньше, чем обычно, — заметил Смудж. — Возможно, это из-за дождя и опустившегося на город тумана, в связи с чем сумерки наступили гораздо раньше.

Он остановился возле окна, наблюдая за кружившимися над городом животными.

— А вот и почтальон! — внезапно сообщил он.

— Сходи, посмотри, нет ли чего-нибудь для нас, — приказал мистер Пикнефф.

Смудж с грохотом скатился по лестнице и почти сразу же вернулся с несколькими конвертами в руке.

— Пара проспектов от «Блекуолл Лайн», утренний выпуск «Сидней морнинг геральд», явно пришедший с опозданием, поскольку газету уже прочитал жулик-почтальон, и письмо. Очень легкое, небольшого формата — скорее всего, это открытка.

— Что ж, посмотрим, — вздохнул мистер Пикнефф, взяв нож для бумаги.

Распечатав конверт, он внезапно вскрикнул и замер, смертельно побледнев. У него сильно дрожали руки, а сигара выпала изо рта, чего он даже не заметил.

— Что случилось, патрон? — спросил Смудж.

— Это… открытка… — пробормотал Пикнефф.

Смудж взял со стола открытку, упавшую рядом с дымившей сигарой. Это была даже не открытка, а просто кусочек картона, явно вырезанный из какой-то коробки. Ни одного слова текста, только небольшой рисунок красной тушью.

— Проклятье! — завопил он, судорожно отбросив кусочек картона, словно это была змея или ядовитый паук.

— Боже милостивый, почему мне не дают жить спокойно? — простонал толстяк.

Смудж ничего не ответил, но, выдвинув ящик стола, достал из него кольт большого калибра.

— Убери эту гадость! — закричал мистер Пикнефф. — Я не хочу видеть ее!

— Вам не кажется, что эта вещь может понадобиться нам? — возразил клерк.

Пикнефф закрыл лицо руками и попытался спокойно подумать. Но почти сразу же он возобновил жалобы и стенания.

— Сходи в порт, Смудж — сказал он наконец. — Попытайся узнать что-нибудь. И… захвати с собой эту штуку. Мало ли что…

— Еще бы, захвачу обязательно, — раздраженно буркнул клерк. — Хотя у меня нет ни малейшего шанса попасть в луну.

— Ради бога, не вспоминай про луну, — простонал его хозяин.

— Вы имеете в виду этот красный значок? — резко бросил Смудж, указав на кусочек картона, на котором был изображен полумесяц.

* * *
На следующее утро перед дверями конторы на Джордж-стрит можно было увидеть очередь. Эмигранты-золотоискатели, собиравшиеся приобрести клочок земли, что естественным образом предполагало получение концессии, мелкие дельцы, пытавшиеся сплавить сомнительные долговые обязательства, капитаны мелких каботажных судов, надеющиеся получить заказ на перевозку контрабанды…

Тем не менее им пришлось разойтись разочарованными, так как контора оставалась закрытой весь день.

А также все последующие дни.

* * *
— Вы хорошо помните это место? — спросил Джека Рафлз Гарфильд.

— Как будто я только что побывал здесь.

— И вы точно помните, что отец не говорил вам о нем ничего необычного?

— Что такого он мог рассказать мне? Он был человеком грубым, молчаливым, способным раздражаться из-за пустяков… Особенно он нервничал в последние недели перед смертью. Я вам говорил об этом не один раз.

— Похоже, вы даже не знаете, чем именно он занимался. — В голосе Гарфильда прозвучало разочарование.

— Увы, не знаю. Мне известно в самых общих чертах, что он занимался разведением скота и земледелием. И не очень активно. Только в той степени, что было необходимо для выживания.

Гарфильд тяжело вздохнул.

Их путешествие оказалось продолжительным и очень монотонным, но, к счастью, прошло без приключений. Тем не менее Рафлз отдавал себе отчет, что все эти дни, проведенные на борту парохода, не способствовали его сближению с Джеком. Наоборот, у него сложилось впечатление, что Джек Кантрелл становился все более задумчивым и замкнутым.

Правда, однажды, когда чудной тропической ночью они не могли заснуть и долго любовались Южным Крестом, Джек опустил руку на плечо Гарфильда и в порыве откровенности сказал ему нечто неожиданное:

— Вы не думаете, мистер Гарфильд, что мой отец искал золото и действительно нашел золотую жилу?

— Я не исключаю возможность этого, — ответил Гарфильд. — Я не сомневаюсь, что за Синими горами могут быть обнаружены богатые месторождения золота. Но до них, как правило, очень трудно добраться.

— Если только он нашел не золотую жилу, а нечто другое… — пробормотал Джек.

— Что именно?

— То, что с незапамятных времен искали сумасшедшие, мечтатели, преступники… Не спрашивайте меня, я ничего не знаю и могу только предполагать…

С тех пор Джек больше не заводил разговоров на эту тему. Возможно, он даже сожалел о своем порыве откровенности.

Сейчас они уже преодолели Синие горы и добрались до последней в этом районе деревушки, обосновавшейся на краю огромного пространства диких зарослей и болот. Местечко было обозначено на карте крестиком, но Джек вспомнил, что оно называлось «Camden last houses», то есть «Последние дома Кэмдена».

Действительно, пять или шесть крыш торчало над дикими зарослями лавра и олеандра, пахучих растений, распространявших гнетущие ароматы, вызывавшие головную боль. Дома были давно покинуты, их захватила буйно разросшаяся крапива. Только гортанные крики небольших птичек, охотившихся на насекомых, встретили наших путешественников.

Три носильщика, нанятых в Порт-Джексоне, сбросили ношу, разожгли костер, расположившись вокруг него на отдых, и закурили трубки. Двое из них были черными, третий — тасманиец по имени Смит, называвший себя американцем.

Гартфильд и Джек обосновались в наиболее сохранившейся хижине; к ним присоединился Смит. Это был высокий крепкий парень со странно маленькой головкой и глазами желтыми, словно у обезьяны.

— Черные не хотят идти дальше, — сообщил он. — Они требуют, чтобы вы рассчитали их.

Гарфильд отсчитал нужную для расплаты с носильщиками сумму и передал деньги Смиту.

— Ну и пусть они возвращаются! Завтра мы сами понесем свой груз.

— Почему вы не купили лошадь? — проворчал Смит.

— Потому что ее украли бы у нас в первый же день, — холодно пояснил Гарфильд. — Я надеюсь, что ты проследишь, чтобы черные не захватили с собой что-нибудь из того, что им не принадлежит.

Смит кивнул и вышел к костру. Ночь прошла без происшествий.

Утром Смит зашел в хижину. Вид у него был мрачный.

— Они ушли.

— Ничего не пропало?

— Пропали два ружья и патроны к ним.

— Два ружья Снайдера? — спросил Гарфильд.

— Они так называются? Ну, значит, они украли два ружья Снайдера, — ухмыльнулся Смит.

— Ладно, — спокойно сказал англичанин. — Заходи в дом, но не показывайся перед окном. И дай-ка мне свою палку.

Затем он надел на палку шляпу и подошел сбоку к окну. Когда он поднес к оконному проему шляпу, раздались два выстрела.

— Черт возьми! — заорал Смит. — Эти негры хотят застрелить нас! Но я никогда не слышал, чтобы ружья стреляли с таким грохотом! Словно это не ружья, а пушки!

— Почему бы им и не оказаться пушками? — пожал плечами Рафлз. — Теперь ты можешь выйти. Загляни-ка за эти кусты, над которыми вьется пороховой дым. Думаю, тебе покажется интересным то, что ты увидишь.

— А если они снова будут стрелять?

— Не бойся, больше стрелять они не будут.

Смит посмотрел с открытым ртом на Гарфильда, но подчинился.

Отойдя за кусты, он внезапно принялся кричать и ругаться. Потом он вернулся в хижину, бледный и растерянный.

— Ну, что скажешь? — спросил его Гарфильд.

— Клянусь адом, они оба мертвы! Ружья разорвались у них в руках, словно были заряжены динамитом!

— Возможно, это действительно был динамит, — слегка улыбнулся Гарфильд. — А теперь, Смит, выслушай хороший совет. Когда ты устраиваешь с кем-нибудь заговор, никогда не сиди спиной к стене, к забору или к кустам, за которыми может скрываться человек, интересующийся вашей беседой. Ты понял? А теперь я хочу спросить у тебя: сколько ты получил от негров?

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — проворчал Смит.

— Ну что ты, ты прекрасно все понимаешь! Так что отвечай. Я не буду интересоваться, кто тебе заплатил, но мне хочется узнать сумму.

— Пятьдесят долларов, — пробормотал верзила.

— Тогда выбирай: или ты идешь с нами, получая при этом вдвое больше, или зарабатываешь пулю в голову. Эта пуля будет у тебя в голове через пять секунд.

— Я пойду дальше с вами, босс! — закричал Смит с посеревшим от ужаса лицом.

— Интересно, есть в этой голове хоть немного мозгов? — ухмыльнулся Гарфильд. — Ты хоть представляешь, куда мы идем?

— К Black Wattle Swamp… То есть к Черному болоту, — пробормотал, задрожав, Смит.

— Там у тебя будет достаточно шансов умереть, если ты не расстанешься с дурными мыслями, — совершенно серьезно заявил Гарфильд. — А пока тебе придется нести основную часть нашей поклажи.

— Я могу тащить на плечах целого быка! — похвастался великан.

Джек Кантрелл молча наблюдал за происходящим. На его спокойном лице не проявились никакие эмоции, и он ни о чем не стал спрашивать.

Гарфильд скользнул по его лицу внимательным взглядом и нахмурился, но не стал ничего объяснять.

Они были готовы двигаться дальше, когда Джек неожиданно взял наизготовку свой карабин и знаком остановил Гарфильда.

В ста пятидесяти метрах перед ними быстро передвигалась неясная тень.

Раздался выстрел.

— Сходи, Смит, посмотри, в чем там дело, — сказал юноша.

Смит быстро вернулся, держа в руках небольшого убитого валлаби. Он с большим уважением посмотрел на Джека.

— На расстоянии ста пятидесяти метров, в густых зарослях… — пробормотал он. — Мне редко доводилось видеть такой меткий выстрел.

Гарфильд прикусил губу и промолчал.

Глава III Человек в отчаянном положении

Они продвигались по дикой и пустынной местности. Тем не менее когда-то здесь проходили дороги, но буйно разросшиеся заросли трав и кустарников полностью уничтожили следы деятельности человека. Сохранились только змеившиеся через буш редкие узкие тропинки. Местами почва была заболочена, и пройти здесь можно было по колено в грязи, с трудом вытаскивая ноги из вязкой глины.

Гарфильд в очередной раз взглянул на компас и покачал головой.

— Магнитная стрелка отклоняется от нужного нам направления! — проворчал он.

— Признаки железной руды, — пояснил Джек Кантрелл, указывая на красно-бурую окраску почвы.

— Ты знаешь эти края? — спросил Гарфильд, обращаясь к тасманийцу.

Тот поколебался, но все же признал, что ему приходилось бывать в этих краях.

— Это было очень давно. В то время здесь паслись большие стада.

— И ты, судя по всему, занимался кражей скота?

— Это неправильно называть воровством, мистер. Скот никому не принадлежал и давно находился в диком состоянии. Ведь в то время здесь уже никто не жил.

— Это не так, — возразил Джек. — Здесь жил Боб Кантрелл.

Смит с опаской посмотрел на него.

— Я когда-то слышал это имя, — согласился он, — но мне не приходилось встречаться с этим человеком. Он жил дальше к западу от этих мест, на никого не интересовавшем участке, которого все старались избегать.

— Black Wattle Swamp, — сказал с ухмылкой Гарфильд.

— Не произносите это название, оно приносит несчастье, — буркнул Смит.

Рафлз отозвал своего спутника в сторону:

— Что вы скажете о его реакции, Джек?

— Этот человек прав, — коротко ответил юноша.

— Вы на редкость скрытный человек, — печально промолвил Гарфильд. Джек пожал плечами.

— Я вижу здесь заячьи следы, — заметил он, стараясь изменить тему беседы. — Может быть, нам стоит сделать привал. Пока вы разводите огонь, я попробую подстрелить парочку длинноухих.

Не ожидая ответа, он снял с плеча ружье и углубился в буш, сопровождаемый внимательным взглядом Гарфильда.

— Босс, — обратился к нему Смит, когда юноша скрылся в кустах, — этот желтоклювый паренек далеко не дурак. Я даже сказал бы, что он немного пугает меня.

— Почему?

— Я понял, что никто не знает так хорошо эти места, как он. Парень ничуть не боится болота черных акаций. А я знаю типов, которые не испугаются голодного льва, но тут же спрячутся в свою раковину, едва услышат это название.

— Так, так… — сказал Гарфильд, глядя Смиту в глаза. — Мне почему-то кажется, что ты имеешь в виду фирму «Пикнефф и компания».

Смит явно занервничал.

— Вижу, вам многое известно, босс! Чертовски многое для только что приехавшего в Австралию.

— Мы с тобой сейчас говорили про фирму Пикнеффа, если не ошибаюсь.

— Я не знаю, боится ли этот толстяк львов, и даже не уверен, что он видел хотя бы одного из них, но можете мне верить, я не ошибаюсь на его счет. Вы хорошо платите мне, и вы не стали стрелять мне в голову, хотя имели на это полное право. Так вот, с этого момента я больше не хочу иметь дело с этим Пикнеффом. Вы, конечно, спросите меня: почему?

— Могу сказать, что в твоей башке содержится больше серой материи, чем можно было подозревать, — заметил Гарфильд с многозначительной улыбкой.

— Пикнефф боится только трех вещей: огнестрельного оружия, летучих собак и…

Смит посмотрел с хитрецой на англичанина.

— Думаю, вы и сами знаете, чего еще он боится, — ухмыльнулся он.

— Но ты все же скажи это сам. Доставь мне удовольствие.

Смит наклонился к Гарфильду и пробормотал ему на ухо несколько слов.

Гарфильд плотно сжал губы, как он делал всегда при сильном волнении.

— Я понял, — пробормотал он.

Смит подозрительно осмотрелся.

— К счастью, мы не слишком близко от кустов, — ухмыльнулся он. — Так что мы можем говорить, не опасаясь подслушивания.

— Гарфильд ответил вопросом:

— Сколько?

— Мне нравится слышать этот вопрос, — улыбнулся здоровяк. — Вы явно пришлись мне по сердцу, босс. Вы понимаете все, что нужно, без лишних слов. А только дьявол знает, какими опасными могут оказаться некоторые слова.

— В особенности, если произнести их поблизости от кустов, — пошутил Гарфильд.

— Я сказал это не для того, чтобы посмеяться, — огрызнулся Смит с серьезным видом. — Чтобы ответить на ваш вопрос, не наводя тумана, я скажу, что мне не нужны деньги, а я хочу получить долю в деле.

— Вот как? Ты думаешь, что наклевывается интересное дело?

— Когда Пикнефф встревает во что-нибудь, можно не сомневаться, что завязывается какое-то интересное дело. Дело, позволяющее ему хорошо заработать, а не ограничиться яичными скорлупками. А теперь скажите мне, куда мы идем вслед за этим парнишкой?

Гарфильд в очередной раз ответил вопросом на вопрос:

— Кого из нас двоих поручил тебе убить Пикнефф?

Смит с упреком посмотрел на него.

— Можно подумать, что я не заметил, что вы надели на палку именно шляпу этого парня, а не свою!

— Ты хочешь сказать, что негры не стали бы стрелять, если бы это была моя шляпа?

— Разумеется, босс.

— Этот Пикнефф далеко не дурак, как я понимаю.

— Конечно. Будьте уверены, он гораздо умнее, чем вы думаете, — ответил Смит.

— Продолжай! — потребовал Гарфильд неожиданно резким тоном. — Я хочу знать, что ты имеешь в виду, когда говоришь про дело.

— Я полностью доверяю вам, босс, а поэтому буду откровенен. Вы знаете, кто такой Смудж?

— Не имеет значения, знаю я его, или нет, — сказал Гарфильд, уклоняясь он ответа.

— Ну, как хотите. Однажды вечером Смудж вышел на улицу с большим кольтом в кармане, из которого он стрелял без промаха. Он кого-то искал. Уточню, что он искал человека, найти которого было весьма сложно, если учесть, что никто не знал его в лицо. Но Смудж был хитрым малым.

— Был?

— Подождите, я дойду и до этого. Смудж так никогда и не вернулся из своей ночной экспедиции, и его кольт не выстрелил ни разу. Но стрелял кто-то другой, и тоже очень меткий стрелок.

— Значит, он мертв?

— Мертвее не бывает. Убит пулей в рыжую голову.

И где валялось его мерзкое тело, как вы думаете? В переулке этого грязного сиднейского квартала, который называется Black Wattle Swamp. Любопытное совпадение, правда?

— Действительно, — покачал головой Гарфильд. — Лично я всегда считал крайне важной роль случая.

— Называйте это случаем, мне все равно. Той же ночью были ограблено бюро Пикнеффа на Джордж-стрит. И там пропало нечто весьма ценное — кусок географической карты, если не ошибаюсь.

— И что потом? Продолжайте, ведь на этом ничего не закончилось, — потребовал Гарфильд, утративший свой обычный флегматичный вид.

— Это была карта, воспользоваться которой у Пикнеффа никогда не хватило бы решимости, — пробормотал Смит.

— Он опасался, что…

— Вот именно!

Собеседники замолчали. Они сидели, глядя на огонь.

— Мне кажется, я знаю, у кого находится эта карта, — внезапно сказал Смит.

Он встал и взял ружье.

— Я не большой любитель зайчатины. — пробормотал он. — Я предпочитаю молодого валлаби на вертеле.

Гарфильд отвернулся, ничего не сказав, и Смит исчез в зарослях.

* * *
Джек Кантрелл на обращал внимания на зайцев, буквально кишевших в этой местности. Он быстро шагал по звериной тропинке, петлявшей между эвкалиптами, и скоро очутился на берегу небольшого пруда, где остановился отдохнуть, присев на ствол дерева, поваленного ветром. Оглядевшись, он пробормотал:

— Когда-то здесь была привязана плоскодонка. Наверное, она сгнила и утонула.

Он внимательно присмотрелся к зарослям мангров. На его лице промелькнула меланхоличная улыбка.

— Нет, вот она где! Даже, если она ни на что не годится, мне хочется в последний раз посмотреть на нее.

Ловкий, словно обезьяна, он проник в опасные заросли мангров и через несколько метров остановился перед небольшой лодкой.

— Неужели глаза не обманывают меня? Или это мне мерещится? — воскликнул он.

Лодка, уткнувшаяся носом в путаницу корней, не выглядела сгнившей или источенной червями. Казалось, за ней постоянно ухаживали. И она вполне годилась для того, чтобы на ней можно было в безопасности плавать по илистым водам болот.

В этот момент раздался отчаянный крик:

— На помощь! Помогите!

Джек быстро вернулся на сухой берег и бросился в том направлении, откуда послышался повторившийся призыв о помощи.

Пробежав по берегу пруда, он остановился, оцепенев перед жуткой сценой.

Человек отчаянно боролся с огромной змеей, обвившейся кольцами вокруг него и медленно увлекавшей свою жертву в воду.

— Держитесь! — закричал Джек, вскинув ружье к плечу. В то же время он мелодично засвистел.

Змея тут же остановилась и подняла голову, чтобы бросить на юношу холодный взгляд рептилии. Раздались один за другим два выстрела, и голова чудовища превратилась в кровавый комок.

— Не двигайтесь, — крикнул Джек, отбросив ружье и выхватив охотничий нож.

Он не видел лица человека, так как змея, схватившая его сзади, закрыла кольцами верхнюю часть его тела и голову. Он принялся разрезать тело мертвой змеи на части.

Появилось изуродованное давлением стальных мышц змеи лицо. Это был Смит.

— Смит! — воскликнул пораженный увиденным Джек. — Что ты здесь делаешь? Если ты хотел увидеть небольших водяных свиней, то я должен огорчить тебя. Здесь водятся только змеи, которых не едят даже туземцы. Она тебе ничего не сломала? Похоже, все кости у тебя уцелели… Обычно эти создания не душат свои жертвы, а затягивают их в воду, чтобы утопить. Вот твое ружье, с ним все в порядке.

Смит с трудом встал на ноги.

— Вы спасли мне жизнь, — пробормотал он.

— Это не имеет значения. Я просто выполнил свой долг. В любом случае, я рад, что встретил тебя. Может быть, это случайность, но она меня вполне устраивает. Ты должен будешь сказать мистеру Гарфильду, что я не собираюсь возвращаться.

Смит удивленно посмотрел на Джека.

— А я могу остаться с вами? — спросил он наконец.

— Нет!

Смит некоторое время колебался. Потом он взволнованно заговорил:

— Если бы вы не вмешались, это мерзкое создание сейчас закусывало бы мной, — сказал он. — Я буду сопровождать вас, даже если вы постараетесь прогнать меня пинками сапог, словно чесоточного пса!

— Ты знаешь, куда я иду, Смит?

Тасманиец указал на запад.

— Эти болота и водоемы тянутся далеко на запад, словно звенья длинной цепи. Если кому-то удастся пройти по этой цепочке и остаться живым и здоровым, то он окажется у болота черных акаций, возле старой фермы Боба Кантрелла. Я принял решение, и мне плевать на опасность.

— О какой опасности ты говоришь? — поинтересовался Джек.

— Дело в том, что на ферме есть жилец. Но это не человек из плоти и крови, а призрак. Один из самых опасных, когда-либо существовавших на земле. С того момента, как Боб покинул Австралию, этот призрак убил всех компаньонов, где бы они не находились.

— Что за компаньонов ты имеешь в виду, Смит?

— Компаньонов Красного полумесяца.

— А шеф банды? — спросил Джек с легкой дрожью в голосе.

— Призрак не смог до него добраться, — пробормотал тасманиец. — Потому что ему не известно, что такое Красный полумесяц. Никто этого не знает.

Джек внезапно принял решение.

— Забирайся в лодку, Смит. На дне лежит пара весел, поработай ими. И положимся на милость божью!

Глава IV «Красный полумесяц»

Плавание оказалось продолжительным и опасным. Смит работал изо всех сил веслами; время от времени к нему подключался Джек, когда нужно было пробиться через участки, занесенные илом или заросшие водной растительностью.

Джек работал рулем с такой ловкостью, что вызывал восхищение у Смита. Время от времени им приходилось пробиваться через мангровые заросли. Каждый раз, натыкаясь на ствол толщиной в руку, они вызывали дождь сыпавшихся с ветвей улиток, тысяченожек и прочих неприятных существ.

Однажды, когда Смит сидел спиной к Джеку, он почувствовал сильный удар по плечу. Когда он обернулся, удивленный, Джек показал ему раздавленное, но еще корчившееся существо.

— Скорпион! — пояснил он.

— Боже! — воскликнул Смит. — Даже гремучая змея не считается такой опасной, как эта разновидность скорпиона! Я получил сильный удар, но без него я уже был бы на пути в адские края. Вы второй раз спасли мне жизнь… Я всегда буду благодарен вам!

— Пустяки, не имеет значения, сказал Джек. — А вот водяная змея выбралась на поверхность. Смотри внимательно, я покажу тебе один трюк…

Он поднес руку к горлу и испустил странный крик, немного похожий на крик утки. Змея сразу же ушла на глубину.

— Она испугалась! — воскликнул восхищенный Смит.

— Эта змея никого не боится. Но сейчас она рассчитывает увидеть поблизости лягушек, а это для нее любимое лакомство, — засмеялся Джек.



В первый вечер этой трудной экспедиции они остановились на небольшом островке, достаточно сухом и поросшим густым папоротником.

— Мы называли этот сухой пятачок «Огонек», потому что это единственное место в районе, достаточно сухое, чтобы здесь можно было развести огонь.

«Действительно, этот юноша знает лучше всех этот край», — подумал Смит, испытывавший все более сильное восхищение Джеком.

Джек поймал большую черепаху, из которой получилось прекрасное жаркое, над которым Смит потрудился не хуже, чем Пантагрюэль. Среди папоротников они обнаружили небольшой родник с кристально чистой водой, которой им хватило, чтобы утолить жажду. Джек также собрал несколько больших грибов. В жареном виде эти грибы вкусом напоминали сладковатый хлеб.

На второй день путешествия небо с утра заволокли угрюмые серые тучи, обещавшие дождь. Поднялся сильный юго-западный ветер, замутивший воду.

Пейзаж изменился. Все вокруг казалось черным, зловещим: вода, илистые берега, кусты, вся растительность. Колючие деревья, тоже черные, теснились на небольших островках среди бесконечных болот.

— Черные акации! — воскликнул охваченный дрожью Смит.

Впервые за все время путешествия Джек незаметно перекрестился.

Казалось, что настроение юноши подверглось влиянию зловещего пейзажа. Его лицо осунулось, и Смит услышал, как он что-то негромко бормочет.

— Вы что-то сказали? — спросил его Смит.

— Просто я почувствовал, что должен немного помолиться, — признался Джек.

— Я всегда верил в ад, — заявил Смит, — но давно забыл про небо. Впервые за много лет я стал вспоминать о нем.

Эти слова взволновали Джека. Его жизнь сейчас оказалась на опасном рубеже. События последних дней способствовали появлению в его характере жестких, резких черт, заставлявших его действовать решительно, без угрызений совести. Но сейчас неожиданно возникшее чувство смягчило холодную жесткость.

Он всегда мечтал вернуться в Австралию. Случай позволил ему реализовать эту мечту. Он думал о своем отце, вынужденном так поспешно вернуться в Европу, словно за ним гнался сам дьявол, и который до конца своих дней терзался печальными воспоминаниями.

Впрочем, он принял предложение Рафлза Гарфильда не поэтому.

Он хотел вернуться в Австралию из-за матери. Матери, которую он потерял так рано, когда она была убита подлым образом! Убитая негодяем, потому что она знала тайну, которую отказывалась сообщить ему.

Великую тайну болота черных акаций!

* * *
— Вот и ферма Боба Кантрелла перед нами! — воскликнул Смит задрожавшим от волнения голосом.

— Идем дальше, — ответил Джек. — И ничего не боимся.

— Но призрак…

— Не бойся, все будет в порядке, уверяю тебя!

— Как странно, — пробормотал Смит. — Это место не выглядит таким заброшенным, как я думал.

— Ты же видел, что плоскодонка тоже не сгнила, заброшенная хозяином, — напомнил Джек.

Тем не менее, Смит на смог удержать удивленный возглас, когда они, войдя в хижину, нашли все внутри в идеальном порядке.

— Смотри-ка, чайник еще теплый! С каких это пор призраки пьют чай или кофе?

— Тем не менее, они убивают появившихся здесь посторонних! Руки вверх! — приказал ледяной голос.

Наши путешественники обернулись, и Смит завопил от ужаса.

Жуткое тощее существо высокого роста целилось в них из двустволки. На его лице можно было различить только свирепое пламя пары глаз, светивших сквозь спутанные прядки седых волос.

Его костлявый палец уже поднял оба курка.

— Успокойся, Свич! — скомандовал Джек, сохранивший спокойствие.

Человек прохрипел в ответ что-то невнятное и опустил ружье.

— Малыш Джек… — пробормотал он. — Джек Кантрелл…

— Я знал, что здесь мог жить только ты, Свич! — воскликнул радостно смеющийся Джек и бросился на шею старому слуге.

— Я всегда знал, что рано или поздно ты вернешься! — слова взволнованного до предела Свича, почти невозможно было разобрать. — Сколько раз я мечтал, что ты придешь и потребуешь у меня отчет о…

— О Красном полумесяце… — закончил Джек. — Так оно и будет, мой друг. И этот момент близок!

* * *
Ужин был простым, но позволяющим восстановить силы после измотавшего все силы маршрута. Ароматный чай, копченая рыба, жареная утка и разновидность блинов, искусно испеченных Свичем, которыми объелся Смит.

После ужин, когда Смит вооружился голландской трубкой, Джек Кантрелл решил раскрыть карты.

— Я теперь могу рассказать тебе факты, известные весьма немногим, — начал он. — И, прежде всего, потому, что я знаю, как тебя мучает совесть, и что ты решил покаяться. Я приехал сюда только для того, чтобы отомстить, но при этом у меня появилась возможность спасти одну душу. Твою душу.

Когда мой отец высадился в Австралии, что случилось очень давно, он встретил английскую девушку, отец которой разорился в результате неудачных финансовых операций, связанных преимущественно с месторождениями золота.

Это была умная женщина с благородным характером, собиравшаяся вступить в монашеский орден, чтобы покаяться. У нее для этого имелись важные мотивы. Она была внучкой Ричарда Холлоу, безжалостного бандита, державшего на протяжении многих лет в страхе весь буш в районе Южной Новой Галлии и особенно досаждавшего золотоискателям. К концу жизни, когда австралийская полиция загнала его в угол, он скрылся в малодоступном районе болот, поросших черными акациями. Именно там он хранил свою добычу.

Не стоит думать, что речь шла о грудах золота. Нет, потому что в этом случае он не смог бы скрыться так быстро. На похищенное им золото он приобрел громадный рубин, стоивший миллионы фунтов стерлингов. Этот рубин имел форму полумесяца. Поэтому его и назвали Красным полумесяцем.

— Не может быть? — вскричал Смит. — Или я плохо расслышал? Красный полумесяц — это драгоценный камень?

— Терпение, приятель! Этот камень, не знаю, насколько справедливо подобное мнение, считался камнем, приносящим несчастье. Из-за него было совершено множество преступлений лицами, стремившимися завладеть этой драгоценностью. Он был также камнем, приносящим несчастье потому, что когда-то принадлежал монастырю в Гоа, в Индии. Чтобы завладеть камнем, хищные завоеватели не остановились перед разрушением монастыря и убийством монахов. Но, вернемся к времени Ричарда Холлоу. Только моя мать знала, где ее дед спрятал это сокровище; этим местом было болото черных акаций.

Если после замужества она убедила отца переселиться сюда, то в значительной степени это было связано с надеждой искупить страшные преступления своего деда.

Прошло много лет. Я родился и вырос на этой ферме, где был счастлив, несмотря на почти полное одиночество. Ты согласен со мной, мой добрый Свич? Потом в Австралии появился известный разведчик-геолог. У этого весьма культурного человека из хорошей семьи был один серьезный порок — он был страстным игроком. Поэтому у него ушло совсем немного времени на то, чтобы проиграть все, что ему удалось заработать в Австралии.

Может быть, он смог бы встать на ноги благодаря честной работе? Но, к несчастью, до него достигли слухи об огромном богатстве Ричарда Холлоу. Но, если он узнал, что золото разбойника было превращено в сказочный драгоценный камень, то только благодаря неосторожной откровенности моего отца.

Отец одолжил небольшую сумму у дельца по имени Пикнефф. Когда он пришел к нему, чтобы вернуть долг, его напоили виски. Отец, никогда не пивший ничего крепкого, опьянел настолько, что выболтал все свои секреты.

Судя по всему, Пикнефф не собирался немедленно отправиться с грабительской экспедицией в болото черных акаций. Он был слишком труслив для этого. Но судьба подбросила ему геолога, проигравшего все свое состояние и пришедшего к нему за деньгами. Пикнефф не только одолжил ему денег. Он нанял группу подозрительных людей и поставил во главе банды своего нового приятеля. В хозяйстве Боба Кантрелла возникли проблемы, а несколько его работников даже были убиты. Что касается стада, то оно было постепенно уничтожено.

Но мой отец был упрямым фламандцем. Он поклялся своими фламандскими богами, что никогда не оставит ферму.

Однажды, когда он был на охоте, на ферму заявился предводитель бандитов и приказал матери выдать место, где хранился легендарный рубин. Она решительно отказалась. Вспыхнул яростный спор, быстро переросший в кровавый допрос, в ходе которого мать была убита.

В результате убийства бандиты потеряли всякую надежду выяснить, где находилась драгоценность. Им пришлось придумывать другие способы добраться до богатства. Они начали грабить одиночные фермы, отнимая у местных жителей все, имевшее хоть какую-то ценность. Через какое-то время предводитель банды получил кличку Красный полумесяц, а членов банды стали называть Компаньонами Красного полумесяца.

Банда установила режим террора в регионе; даже полиция избегала оказываться у нее на пути.

Кем был предводитель банды? Никто не знал этого и даже не видел его лица; в том числе и члены банды, потому что он всегда носил красную маску.

С ним был знаком только Пикнефф. Ведь это именно он одолжил в самом начале деньги бандиту и нанял его на работу. Но даже Пикнефф боялся своего «работника» и старался не вмешиваться в его дела.

После убийства жены отец некоторое время оставался на ферме. Он владел несколькими ценными земельными участками в окрестностях Сиднея и не страдал от отсутствия денег.

Вскоре он получил информацию от Пикнеффа, который сообщал, что его владения были переданы в арбитражный суд. Поскольку сообщение несло в себе неясную угрозу, отец решил уехать из Австралии.

В это же время пропал последний остававшийся с нами слуга Свич. От Пикнеффа отец узнал, что Красный полумесяц пригрозил убить его единственного сына, то есть меня.

Я могу только догадываться, что произошло в конторе на Джордж-стрит. Вероятно, Пикнефф пообещал отцу выкупить у него по хорошей цене все земельные участки до того, как он уедет в Европу. В обмен на это он хотел узнать, где находится легендарный рубин. В это время отец был уже тяжело болен и даже страдал галлюцинациями. Поэтому вполне возможно, что он поддался на уговоры.

Можно не сомневаться, что Пикнефф не стал делиться полученной информацией с предводителем банды, его бывшим наемником, так называемым Красным полумесяцем. Припугнув его возможностью выдать в руки правосудия, он сам организовал банду и отправил ее на поиски сокровища в болота черных акаций.

— Но они не приняли во внимание присутствие Свича, — ухмыльнулся старый слуга, прервав хозяина. — Со мной произошел несчастный случай, из-за которого я, потеряв память, полтора месяца пролежал в хижине лесоруба. Вылечившись, я вернулся на ферму и нашел ее покинутой и заброшенной. Я долгое время скрывался в зарослях, убивая одного за другим бандитов, пока не перебил их всех. К сожалению, среди них не оказалось Красного полумесяца.

Что касается Пикнеффа, то он так никогда и не решился показаться в этих краях.

— Ну, а я застрелил Смуджа, — спокойно сообщил Джек. — В порядке законной самозащиты, иначе он убил бы меня.

— А Пикнефф? — спросил Свич.

— Я позволил ему скрыться.

— Почему? — возмутился слуга.

— Потому что я не люблю убивать напрасно.

— Тем не менее он не ушел от наказания, — внезапно вмешался в разговор Смит.

— Рассказывай! — приказал ему Джек.

— Когда он отказался заплатить мне обещанные пятьдесят долларов, я рассвирепел и двинул ему кулаком в челюсть. Удар оказался слишком сильным, потому что он упал и больше не двигался. Это произошло не в его конторе, а в его квартире на Глоуб-стрит. Он планировал убить вас, мой юный босс, убить с моей помощью. Он подозревал, что вы, сын Боба Кантрелла, были вызваны в Австралию Красным полумесяцем. Он и Смудж видели вас на сиднейской набережной, когда вы сошли с парохода. Они решили, что вы, несмотря на юный возраст, представляете для них серьезную опасность, а учитывая прошлое, вы наверняка станете их злейшим врагом.

Свич нанес Смиту страшный удар, едва не сбивший великана с ног. Потом он сказал:

— Будь доволен, приятель, что ты так дешево отделался. Будем считать, что мы с тобой в расчете.

Потом он взял свое ружье и ушел.

* * *
Через несколько дней, когда Смит собирал дрова для печурки, он увидел старого Свича, приближавшегося к ферме со спутником.

— Босс! — крикнул он. — Свич ведет к нам типа со связанными за спиной руками, а на роже у него красная маска!

Джек вышел навстречу посетителям.

— Сними с него маску, Свич! — приказал он.

Слуга подчинился, но сделал это так грубо, что незнакомец вскрикнул от боли.

— А вот и вы, Рафлз Гарфильд, — сказал Джек.

— Это конец моих приключений, — негромко сказал англичанин. — Я раскаиваюсь, Джек!

— Я с самого начала знал, что вы — это Красный полумесяц, — сказал юноша.

— А я с самого начала чувствовал, что приближаюсь к своему наказанию. Я ощущал справедливую руку Всевышнего, но у меня не было сил избежать кары. Возможно, я стремился к наказанию как к искуплению своих грехов? Но несколько раз едва не поддался желанию убить вас. Вероятно, это я переживал в моменты, когда судорожно цеплялся за то, что считал своим предназначением.

Эти разговоры явно надоели Свичу. Он подошел к стоящему рядом дереву и крикнул:

— Это дерево кажется мне достаточно прочным. А с этой большой веткой оно напоминает мне виселицу. Ну-ка, Смит, сделай скользящий узел!

— Я не буду просить, чтобы вы помиловали меня, — сказал Гарфильд. — Я искренне раскаиваюсь, Джек, и я готов умереть без протестов, с полным пониманием того, как я погубил свою жизнь. Я теперь понимаю, что мне было предназначено судьбой отправиться к Гонту на своей яхте, перевернуться… и повстречать вас. Это мое alter ego предложило вам сопровождать меня в Австралию, не сомневаясь в том, что я двигаюсь на встречу с моим неизбежным наказанием. Теперь я расплачиваюсь за все, совершенное мной, своей кровью. Простите меня, если сможете… А на моей могиле поставьте небольшой крест… — Помолчав, он обратился к Смиту: — Ты готов, Смит?

— Я готов, — прорычал великан, набросив скользящий узел ему на шею.

— Остановитесь, — приказал Джек. — Сними с него эту веревку, Смит.

— Если так, то я отправлю ему пулю в голову, — проворчал Свич, наводя ружье на пленника.

— Опусти ружье, Свич.

Повелительный голос Джека не оставлял вариантов для мстителей. Рафлз Гарфильд удивленно посмотрел на него.

— Поторопитесь, пока меня не оставило мое мужество.

— Я думаю, что вы искренне раскаиваетесь, Рафлз Гарфильд. Этого для меня достаточно. Что скажет моя мать, когда я увижу ее на той стороне, если я не дам вам шанс расплатиться за свои преступления? Уходите. Я уверен, что вы знаете, что вам нужно сделать.

Когда Гарфильд удалялся, понурив голову, Джек повернулся к своим спутникам, молча наблюдавшим за происходящим.

— Я уверен, что мы трое образуем отличную команду, чтобы заняться этой фермой, — сказал он.

— Еще бы! — воскликнул Смит. — Вы сделали из меня другого человека! И я клянусь, что вы об этом не пожалеете.

— Я тоже надеюсь на это. Иначе тебе сильно достанется от меня, — пробурчал Свич, рассмеявшись.

Этим же днем Джек Кантрелл сжег небольшой кусок карты, на которую был нанесен красный значок, отказавшись таким образом от поиском проклятого рубина.

* * *
Рафлз Гарфильд твердо решил расплатиться за свои преступления.

Вернувшись в Сидней, он явился в полицию, где признался во всех своих преступлениях.

Отданный под суд, он был готов к казни через повешение. Но его откровенные признания и явное раскаяние смягчили судей. Он был осужден на пожизненную каторгу.

Через три года он скончался, когда пытался помочь другому заключенному во время крупной эпидемии холеры, свирепствовавшей на островах Южных морей.


name=t16>

Зеленый призрак Повесть

Пролог

В 1835 году почтеннейший Ричард Тадеус Вэйн, советник окружного трибунала Престона, был назначен его величеством королем Англии на высокий пост лорда-судьи Верховного трибунала покоренной Ирландии, на территории графств Мюнстер и Коннахт. Его первейшей и главнейшей задачей было подавление любыми способами любых, даже самых незначительных, волнений и попыток взбунтоваться, то есть, жесткое поддержание порядка.

Таким образом, перед почтеннейшим Ричардом Т. Бэйном, пуританином, членом одного из самых видных семейств Великобритании, была поставлена главная цель его жизни. Действительно, ничто не могло вдохновить его больше, чем преследование католической церкви, апостолической или римской, а также ее приверженцев.

Ему не пришлось долго ждать возможности применить свои таланты.

Барон Теренс Траверз предоставил убежище в своем замке, расположенном у подножья горного хребта Энни, восьми католикам-ирландцам, в том числе двум священникам. Несмотря на то, что он был обязан следить за исполнением законности, он постарался спасти их от виселицы.

Он знал, что это дорого обойдется ему.

Вскоре после этого Ричард Т. Вэйн торжественно вступил в Лимерик. Через несколько дней он произнес свой первый смертный приговор.

Барон Траверз был приговорен к повешению, и все его имущество было конфисковано в пользу Короны.

Через полчаса после казни судья Вэйн, весьма довольный самим собой, покинул тюрьму, где принимал участие в повешении.

Внезапно раздались два выстрела.

Первая пуля просвистела мимо уха нового лорда-судьи, вторая прервала жизнь палача, повесившего, также с нескрываемым удовольствием, барона Траверза.

Стражники и полицейские набросились на бледного юношу, державшего в руке еще дымившийся двуствольный пистолет.

Не успели они заковать стрелявшего в кандалы, как гигант в плаще из грубой черной шерсти ворвался в толпу, вырвал мятежника из рук полицейских и исчез с ним.

Этим же вечером грозные изображения креста впервые появились в Лимерике на стенах домов английских чиновников.

Глава I Камни и пламя

Ричард Т. Вэйн раздраженно дернул за шнур звонка.

Прошло довольно много времени, прежде чем он услышал гулко отразившийся в пустых коридорах стук открывшейся и захлопнувшейся с грохотом двери, после чего до него донеслись звуки шагов волочившего ноги Беллоу, его камердинера.

— Лодырь! — вскричал лорд-судья. — Почему графина с порто нет на обычном месте? Или я должен угощать гостей сахарной водичкой?

Беллоу рассмеялся, изобразив на лице глуповатую гримасу.

— Действительно, ваша честь, графина там нет. Пусть святой Патрик превратит меня в устрицу, если графин находится на месте!

Судья Вэйн был настолько ошарашен подобной наглостью, что замер, забыв закрыть рот.

— Негодяй! — прорычал он наконец, немного придя в себя от возмущения. — Как понимать твое дурацкое объяснение?

Беллоу покачал головой с философским видом.

— Графин был тем не менее на месте несколько минут назад, ваша честь. На своем обычном месте, рядом с серебряной пепельницей, в которую вы положили свою сигару. И это был большой графин из хрустального стекла. Однажды человек, разбирающийся в огранке стекла, сказал мне, что это графин из настоящего богемского хрусталя и стоит по меньшей мере три фунта стерлингов. И вот он исчез!

— И вот он исчез! — повторил Вэйн, язвительно ухмыльнувшись. — Я знаю, что ты у меня самый главный кретин на земле. Но куда пропал этот драгоценный графин? Вот в чем вопрос.

Было видно, что этот вопрос не поставил Беллоу в тупик, хотя он и принялся чесать затылок с задумчивым видом.

— Действительно, ваша честь, именно в этом заключается вопрос. Я хорошо знаю, что он был на три четверти наполнен красным портвейном 1820 года, лучшим для виноградарства годом этого столетия, как мне сообщил один специалист-винодел. И я не знаю, где сейчас находится графин. Другой вопрос — каким образом он исчез. Но этот вопрос вы мне еще не задавали, ваша честь.

Судья Вэйн тяжело вздохнул и откинулся назад в своем бархатном кресле.

— И только таких дурней можно найти в качестве слуг в этой убогой и примитивной Ирландии! Ну, ладно, Беллоу, так каким же образом исчез графин?

— Я тут ни при чем, ваша честь, и никто, кроме меня, не переступал сегодня порог этой комнаты. Из этого со всей очевидностью следует, что в дело замешан призрак.

— Призрак! — возмутился Вэйн. — Всегда и во всем виноваты призраки! Ты жалкий суеверный тип! В каком году ты живешь?

— Мы живем сейчас в 1850 году, — ответил Беллоу. — Если это не слишком благоприятный год для виноделия, то он гораздо более удачен для виселицы. Это значит, ваша честь, что ни один судья не повесил столько обычных ирландских мятежников, чем вы в этом году. А мы еще находимся только в начале осени… Ах, ваша честь, завтра у палача снова будет отличная работа! Нужен будет надежный скользящий узел, потому что очередной кандидат на виселицу — священник, которого зовут отец Кокс, — это верзила ростом под два метра и невероятно сильный.

— Замолчи! Почему я должен слушать эти глупости? Я требую от тебя ответ всего на один вопрос: где графин с портвейном?

Беллоу в отчаянии всплеснул руками.

— Если бы его стащил кто-нибудь из слуг, выполняющих здесь иногда разную мелкую работу, я бы отхлестал его до крови. Если бы это был посторонний грабитель, он схлопотал бы пулю в голову. Но, ваша честь, что может такой простой смертный, как ваш покорный слуга, против призрака?

— Призраки, повсюду эти призраки! — сердито буркнул Вэйн. — На прошлой неделе моя лошадь закусила удила, и я едва не очутился на мостовой с переломанной шеей. Ты сказал, что не сомневаешься, что это призрак напугал мою лошадь. Я пригласил друзей на ужин, но на кухне случился пожар. Опять во всем оказался виноват призрак! Кто-то украшает фасад моего дома зелеными крестами, пропадают мои бумаги, дверные замки выходят из строя, хулиганы бьют стекла в окнах, из-за чего я постоянно простужаюсь… И кто виноват во всем этом? Призраки, одни только призраки! Эта мерзкая страна населена не только нищими и жуликами, но и дураками! Я вынужден жить в настоящем сумасшедшем доме!

Беллоу беспомощно пожал плечами.

— И как же может быть иначе, ваша честь? Одна дама — я даже полагаю, что речь идет о леди, — хорошо разбирающаяся в проблеме с призраками, говорила мне, что существуют призраки разной природы. Например, призраки утопленников, в большинстве своем это моряки или рыбаки, обычно настроены весьма печально, и им достаточно небольшого пятачка земли, чтобы уснуть вечным сном, не нарушая покой живых. Напротив, призраки висельников ведут себя совершенно иначе. Да, ваша честь, нет более злобных, более вредных и более мстительных призраков, чем они. И, если я осмелюсь высказать вам свое жалкое мнение, я не стал бы отправлять на виселицу ирландских мятежников, католических священников и всю прочую папистскую мерзость, а просто бросал бы их в Шаннон с грузом свинца на шее. Последуйте моему совету, ваша честь! Вы увидите, насколько спокойней станет ваша жизнь!

Судья Ричард Т. Вэйн, низенький полный человечек с рыхлым телом, был труслив настолько, что вздрагивал, когда в комнате жужжала большая муха. Он считал, что этих насекомых всегда следовало опасаться. Ведь это мог быть овод или даже какая-нибудь ядовитая муха! Тем не менее, он с гордостью считал себя самым строгим, самым безжалостным судьей в графствах Мюнстер и Коннахт. Ведь он за весьма короткий срок вынес больше всего смертных приговоров.

Тем не менее, несмотря на трусость, он боялся призраков отнюдь не больше, чем любой англичанин. В данный момент его прежде всего беспокоила невозможность найти подходящих слуг. Ирландцы не любили работать прислугой у английских чиновников, в особенности у тех, кто имел отношение к судебной системе.

Поэтому хитрец Беллоу мог позволить себе дерзости, не опасаясь потерять свое место.

— Ради бога, — вздохнул судья, — принеси другой графин и налей в него самый лучший портвейн. Предпочитаю быть ограбленным — пусть даже призраком, — чем спорить со слугой. Сегодня меня должен посетить капитан Пиви. Когда он появится, приведи его прямо сюда.

— Он придет, если рана не будет слишком глубокой. В противоположном случае он не придет.

— Что еще за бессмыслицу ты несешь?

— Я просто хочу сказать, что примерно час назад капитану Пиви разбили голову. И человек, разбирающийся в травмах головы, сообщил, что рана весьма глубокая.

— Боже мой! Какая жуткая страна! — простонал судья Вэйн. — Здесь убивают самых верных слуг его величества! Но… Что это такое?

Послышался стук в наружную дверь.

— Кто-то постучался к нам! — воскликнул Вэйн. — Открой, Беллоу! Это наверняка капитан Пиви.

— Это значит, что рана не слишком глубокая и что специалист по травмам головы ошибся, — проворчал Беллоу, выходя без особой спешки из комнаты.

Действительно, это оказался капитан Пиви.

В дверном проеме появилось худое лицо, желтое, словно яичный желток. На нем вызывающе торчал тонкий красный нос, над которым из-под окровавленной повязки выбивался пучок черных жирных волос.

— Я могу войти?

— Конечно, конечно, мой добрый Пиви! Это животное Беллоу никогда не научится достойно встречать гостей. Садитесь, мой дорогой друг. Один момент, я должен позвонить слуге, иначе этот осел забудет про порто.

Пиви отказался жестом от портвейна.

— Не нужно вина, Вэйн. Лучше пусть принесут ром или бренди. После приключения, которое мне только что довелось пережить, моему организму требуется что-нибудь посерьезнее.

На столе появилась бутылка рома, и Пиви налил себе полный стакан.

— Уфф! Вот так-то лучше! — заявил он с улыбкой, опрокинув подряд два стакана без перерыва.

— Рассказывайте, мой друг… До меня дошли только более или менее странные слухи…

— Еще немного, и мой череп был бы расплющен! К счастью, доставшийся мне камень весил всего унцию с половиной. А вот другой потянул по меньшей мере фунт.

— Вы говорите загадками…

— Всему свое время, Вэйн. Скажем, что отправной момент истории — как вы по привычке начинаете свои доклады — это завтрашняя тяжелая работа.

— Конечно. Это будет казнь мятежника Кокса.

— Я не знаю, следует ли его считать источником волнений. Но нельзя сомневаться, что это настоящий черный ворон, а этого мне достаточно. Он помог шестнадцати преступникам-ирландцам, разыскиваемым правосудием, отплыть на корабле в Америку.

— Все это мне известно, — нетерпеливо произнес Вэйн.

— Очень хорошо! Вчера, имея в виду предстоящую экзекуцию, я попытался найти Смокера, которому было поручено ликвидировать эту небольшую проблему. Я нигде его не нашел.

— Это же палач! Я надеюсь, что в конце концов вы…

— Вы вполне могли надеяться, что я, лучшая ищейка Лимерика, найду его! И конечно, я нашел его! В одном из рукавов Шаннона, в луже воды среди камышей, с зеленым крестом на лысом черепе.

— Знак ирландского убийцы! — воскликнул Вэйн.

— Такое в последнее время встречается все чаще и чаще, — спокойно продолжил Пиви. — Кто знает, может быть, такова будет и наша судьба — появиться у ворот в ад с зеленым крестом на лбу!

— Замолчите! Я не хочу слышать про этот ужас, — простонал Вэйн, заткнув уши.

— Ладно, хватит шуток! Вернемся к реальности! Смокер мертв, и его остается только похоронить. Но его смерть не должна помешать нам повесить Кокса. Я реквизировал карету со свежими лошадьми и отправился в Тилламор, чтобы попросить тамошние власти одолжить нам палача на короткий срок.

— Очень разумный поступок!

— Конечно, заплатив им несколько фунтов стерлингов. Палач по имени Роуп[6] — подходящее имя, не правда ли? — приехал со мной в Лимерик. Должен сказать, что это весьма жизнерадостный тип… Кстати, я пригласил его выпить стаканчик в нашей компании.

— Вот как? — пробормотал почтенный судья, которому не очень понравилось это приглашение.

— Не беспокойтесь, он не сможет приехать. Мы проехали городские ворота и укрепления, когда послышался свист и удар по голове выбросил меня из кареты. Кровь залила мне глаза, и мне было очень больно, но я не потерял сознание.

Я слышал, как кричал и ругался кучер. Когда мне удалось стереть кровь с лица, я с ужасом увидел, что на сиденье напротив меня неподвижно лежал Роуп с разбитой головой. Мертвый, мертвее не бывает! Все дело в том, что попавший ему в голову камень весил около фунта, тогда как камень, доставшийся мне…

Судья Вэйн вскочил на ноги с красным лицом и вытаращенными глазами.

— Два убийства и попытка убийства… Это уж слишком! Если эти бандиты полагают, что им достаточно убивать палачей, чтобы парализовать десницу закона, то они сильно ошибаются. Они могут расправляться с палачами, все равно им не удастся продлить жизнь Кокса даже на один час!

В этот момент в дверь, постучавшись, вошел Беллоу.

— Вот портвейн, ваша честь. Если бы ставни не были закрыты, вы могли бы увидеть большое пламя. Один прохожий, который разбирается в пожарах, сказал мне…

— Вон отсюда, мерзавец! — заорал судья. — Зачем ты это говоришь мне? Я не стал бы возражать, загорись сразу вся Ирландия, от Лимерика до Лондондерри.

Неожиданно страшный удар потряс все здание от основания до крыши. На улице раздался сильный взрыв, за которым последовала целая серия взрывов, все более и более сильных, сопровождаемых воплями толпы.

Пиви вскочил и хотел броситься к выходу, но Вэйн удержал его.

— Осторожнее! Если это начался бунт… — воскликнул он.

— И что тогда? — яростно заорал капитан, резко высвобождаясь.

Распахнув наружную дверь, он окликнул пробегавшего мимо солдата:

— Эй, что тут происходит?

Солдат остановился.

— Как хорошо, что это вы, капитан! Как видите, на улицах города царит настоящий ад! Банда мятежников захватила тюрьму, освободила всех заключенных и подожгла ее. Говорят, что они взорвали несколько зданий. Они убивают всех солдат и чиновников, которые попадаются им навстречу.

Капитан Пиви уже бежал к горевшей тюрьме. Этот грубый и решительный офицер отличался завидным мужеством.

Он уже не думал о своем друге Вэйне, постаравшемся сразу же забаррикадироваться в своем доме.

— Беллоу, — скомандовал он, — заприте все двери, соорудите перед дверьми баррикады из шкафов и другой мебели. Соберите всех слуг. Раздайте им ружья и пистолеты — они должны защищать меня. Не дайте этим ирландским дикарям захватить меня!

— Они не смогут ворваться сюда, — заявил флегматичный Беллоу, выписывая круги в воздухе тонкой тросточкой. — Я держу их на расстоянии. Жаль, что я не могу вам обещать то же самое в отношении этих жутких зеленых огоньков!

— Что еще за зеленые огоньки? — пробормотал ошеломленный судья.

— Я не знаю, связаны ли они с волнениями в Ирландии, — невозмутимо продолжил Беллоу, — но их цвет совпадает с цветом крестов, которые мятежники рисуют на лбах солдат и стражников, которым сворачивают шеи.

— Замолчи! Я больше не хочу слушать тебя!

— Время от времени эти зеленые огни проникают в наши коридоры, сэр. Сначала я пугался, но потом оказалось, что они совершенно безвредны.

— Очевидно, это блуждающие огоньки или что-то в этом роде, — с надеждой в голосе предположил лорд-судья.

— Блуждающие огоньки! — ухмыльнулся Беллоу. — Клянусь святым Патриком, ваша честь, неужели вы думаете, что я не смогу отличить безобидный блуждающий огонек от адского огня? Уверяю вас, здесь опять замешаны призраки. Возможно, они не такие уж вредоносные. В этом случае я постараюсь справиться с ними.

— Я не хочу слышать о них! — завопил Вэйн. — И почему только я не остался тихо и мирно в моем спокойном Престоне!

— Смотрите, вот один из этих огней! — воскликнул Беллоу.

Действительно, коридор и лестница внезапно заполнились бледно-зеленым сиянием. С кухни доносились испуганные крики прислуги.

— Вот и все! — заявил спокойным тоном Беллоу.

Хозяин ничего не ответил ему. Он успокоился в своем кресле, потеряв сознание.



Глава II Беглецы

В середине прошлого века пейзаж между эстуарием Шаннона и горами Энни, расположенными севернее, не отличался большой привлекательностью. Здесь чередовались девственные земли, болота и леса — дикие территории, малопригодные даже для редких неопытных и беззащитных путешественников. Тем не менее осенью этот дикий пейзаж выглядел весьма живописно. Никогда не знавшие плуга земли одевались в пурпур роскошных наперстянок, красные буки щедро разбрасывали сладкие орешки, а рыжики, большие красивые грибы, вкусом напоминающие только что испеченный хлеб, высовывали повсюду из травы свои пухлые шляпки.

Болота казались естественными заповедниками, так как кишели чибисами, кряквами, утками-мандаринками и длиннохвостыми утками. Иногда, в сгущающихся сумерках, можно было услышать тонкий свист шилоклювок и даже звонкий крик одинокого гуся.

Одна из уток в настоящий момент жарилась на ярко пылавших смолистых дровах. Вокруг костра сгрудилось около десятка оборванцев, один из которых громко читал вечернюю молитву.

— Аминь! — закончил молитву низкий голос. Мужчина огромного роста, закутанный в плащ из грубой шерстяной ткани, поднялся на ноги.

— Отец Кокс, может быть, мы уже можем приступить к проверке вкуса этой посланной нам Провидением птицы? — поинтересовался парень, давно с нетерпением ожидавший конца слишком затянувшейся, на его взгляд, молитвы.

Священник кивнул.

— Друзья мои, этой жирной утки, копченых угрей и жареных грибов сегодня будет вполне достаточно, чтобы утолить ваш голод. А вот завтра и в последующие дни, когда мы будем пересекать холмы Энни, с едой у нас будет гораздо хуже.

— Может быть, зеленый призрак добавит к нашим запасам продовольствия пару фунтов табака? — с надеждой в голосе поинтересовался старый изможденный крестьянин, жадно поглядывая на поклажу в тюках из льняной ткани.

— Это вполне возможно, Штуфф. Но в ожидании удачи я советую тебе набивать трубку сушеным клевером. У него не такой уж плохой вкус.

Штуфф вздохнул и принялся покорно посасывать свою трубку с отвратительным запахом.

— Еще бы! Тому, кто, как я, избежал скользящего узла на шее, что угодно покажется замечательным! — изрек он мысль, достойную античного философа.

— Как ты, Штуфф? Тебе стоило сказать: как мы все, — заметил юноша, тоже давно жадно поглядывавший на загадочные свертки.

Десяток собравшихся возле костра оборванцев входили в число двадцати двух заключенных, спасшихся от виселицы, ожидавшей их в Лимерике.

После страшного пожара, превратившего в груду развалин большую часть тюрьмы, вырвавшиеся на волю беглецы направились на запад, к морю. Их бросились преследовать солдаты Его Величества под предводительством капитана Пиви. Восемь беглецов были застрелены, еще четверо пропали в болотах или утонули, перебираясь вплавь через Шаннон. Но ни один мятежник не попал живым в лапы кровавой власти.

— Нам помог сам Бог! — сказал отец Кокс.

— И зеленый призрак! — добавил кто-то.

Отец Кокс улыбнулся, но промолчал. На третий день их скитаний в диких местах он появился, сгибаясь под доброй сотней фунтов груза; он принес ружья Шнейдера, охотничью дробь, остроконечные пули, бисквиты и многое другое из самого необходимого.

— Наверняка все это дал вам зеленый призрак! — в восторге дружно воскликнули Дэн и Пат Тавиши.

— Ладно, друзья, перестаньте давать это смешное прозвище одному верному другу бедных гонимых властью ирландцев! — остановил их отец Кокс.

Но старый Штуфф не согласился со священником.

— Я точно знаю, что это призрак, — проворчал он. — Призрак, доброжелательно настроенный по отношению к нам, но тем не менее настоящий призрак. Потому что, будь он существом из плоти и крови, этот мерзавец Вэйн давно отправил бы его на виселицу. Кто другой осмелился бы разбить голову палачам и нарисовать зеленый крест у них на лбу? Кто использовал зеленый огонь, чтобы поджечь дома наших палачей? Кто посылал загадочные корабли с зелеными парусами в заливы Галвей и Донегал, чтобы забрать беглецов и доставить их в безопасное место в стране, где они могут без опаски придерживаться своей религии? Только призрак, я убежден в этом. А призрак зеленый, потому что зеленый цвет — это цвет вечной католической Ирландии, зеленого Эрина[7].

— Правильно! Правильно! — хором закричали братья Тавиш. — Кто мажет зеленой краской мерзкие статуи кровавого Кромвеля? Кто рисует зеленые кресты на домах этих отвратительных англичан, крадущих у нас еду и сжигающих наши фермы? Только зеленый призрак!

— Я служу Богу, следовательно, миру! — задумчиво произнес отец Кокс голосом, дрогнувшим от волнения. — Но тот, кто владеет мечом, от меча и погибнет. В настоящее время эти божественные слова вполне могут быть применены к нашим бесчеловечным преследователям…

Каждый беглец получил свою долю съестного, и, когда от еды остались только кости, утолившие голод изгнанники закурили трубки с плохо пахнущим табаком.

— Куда мы направимся завтра? — спросил фермер О’Брайен, зять старого Штуффа.

— Мы пересечем область болот и выйдем к холмам Энни. Таким образом, мы преодолеем значительную часть пути к заливу Галвей, куда за нами придет судно.

— Холмы Энни! Пожалуй, в тех местах у нас могут возникнуть проблемы с красными мундирами! — с сомнением произнес О’Брайен.

— Возможно! — пожал плечами священник. — Но гарнизон Лимерика в последнее время сильно сократился из-за волнений в провинции Ольстер. Если англичане отправят туда подкрепления, мы сможем пройти область холмов, не встретившись с серьезной опасностью. Кстати, в эти края бежали многие мятежники. Я надеюсь, что Бог нам поможет.

— А заодно и зеленый призрак! — упрямо добавил Штуфф.

— Ладно, пусть будет и зеленый призрак, — согласился отец Кокс с улыбкой. — А теперь помолимся за спасение душ наших мужественных соотечественников, погибших в последнее время за свою родину и свою веру.

Все разом встали, и отец Кокс торжественно произнес:

— Штуфф! — Говори и молись!

Старик начал говорить медленно и серьезно:

— Я был изгнан из своего дома и со своей земли, и все, что я заработал многолетним трудом, было у меня отобрано. Моя жена и двое моих детей умерли от голода. Мой старший сын Деррик был убит солдатами. Мой второй сын Патрик был повешен в Дублине за свою любовь к свободе. Моя дочь Брижит скончалась в сумасшедшем доме из-за бесчеловечного обращения с ней англичан. Мой зять О’Брайен и я были осуждены на смерть за то, что вырвали из рук людей, сбитых с толку провокаторами, французского католического священника. При этом нам пришлось побить одного полицейского, которому, впрочем, мы не нанесли ран. Я прошу вас, Господи, даровать вечный покой нашим дорогим усопшим.

— Теперь ваша очередь, Даниэль и Патрик Тавиши, — приказал отец Кокс.

— Пьяный полицейский из отряда по подавлению беспорядков ударил нашего деда рукояткой револьвера без малейшего повода с его стороны, когда он мирно молился возле церкви Шаннона. На следующий день этого полицейского нашли мертвым с зеленым крестом на лбу. Судья Вэйн заковал нас в кандалы, обвинив в убийстве, хотя у него не было никаких доказательств, и приговорил к виселице. Господи, пусть наши усопшие покоятся в мире!

Один за другим все присутствующие говорили о несправедливостях, перенесенных ими, и молились за своих усопших родственников.

— А теперь погасите костер и свои трубки. Настало время для отдыха. Завтра у нас будет тяжелый день, потому что мы не можем долго оставаться в этом краю изобилия, — заявил отец Кокс, благословляя своих несчастных спутников широким жестом.

Они приготовили постели из сухих папоротников и сосновых веток. Вскоре сон позволил забыться несчастным беглецам.

Бодрствовал один отец Кокс. По всей Ирландии разошлись легенды об этом гиганте в шерстяном плаще. Так, о нем рассказывали, что он мог неделями обходиться без еды и питья, что он легко переплывал Шаннон, держа на спине двух людей без сознания, что он мог ударом кулака вышибить толстую дубовую дверь и так далее. Кроме того, ходили слухи, что зеленый призрак был чем-то вроде ангела, которому Бог поручил помогать отцу Коксу.

Когда он неподвижно сидел в сгустившихся сумерках, он походил на скалу, на которую не способны повлиять ни ветер, ни дождь. Но на его лице лежала печать сильных переживаний. Его взгляд, полный сочувствия, скользил по лицам спящих.

— Не мне суждено, Всевышний, вникать в предписанное вами. Только вам известно будущее. Кто из этих несчастных сможет достичь гор Энни? Кто из них увидит залив Галвей? Сможем ли мы подняться на спасительный корабль? Как бы там не было, пусть исполнится воля ваша, Господи…

Внезапно он выпрямился, вглядываясь в далекий холм, едва различимый за деревьями. На его вершине появился странный зеленый огонек, потом он погас, снова вспыхнул и начал ритмично мигать.

Отец Кокс глубоко вздохнул.

Он сразу же понял язык этого загадочного зеленого огонька, передававшего ему опасную новость.

«Двести солдат под командованием капитана Пиви направляются в горы Энни. Ваш путь на запад перерезан. Всей операцией руководит лично лорд-судья Вэйн. Командный пункт — в замке Травер».

Когда передача сигнала прекратилась, священник глубоко задумался.

— Замок Травер! — пробормотал он. — Ах, этот отчаянный Вэйн! Он провоцирует Всевышнего и его справедливый суд!

Глава III Замок Травер

Старинный замок баронов Траверов находился в лесу к югу от холмов Энни.

Члены этого семейства когда-то обладали большим богатством, но их великодушие, глубокое сочувствие к страданиям ирландского народа и непомерные расходы на помощь беднякам сильно сократили размеры их состояния.

В эпоху Кромвеля, этого жестокого гонителя католиков, как ирландских, так и английских, бароны Траверы могли бы приобрести множество земель и большое могущество, если бы отказались от католической веры. Но ни один человек из рода Траверов не опустился до такой низости. Нетрудно представить злобу, которую лондонские власти испытывали к властелинам Энни.

Прошло пятнадцать лет с того дня, когда последний из баронов Траверов подвергся унизительной смерти. Мы говорим «последний», потому что Бернар, единственный сын барона Теренса, пропал бесследно в день казни отца. Замок, переданный под охрану нескольких солдат, которым было на все наплевать, превратился в жилище для крыс и ворон. Поэтому нет ничего удивительного в том, что судье Вэйну так не понравился приказ руководить карательной экспедицией капитана Пиви, используя в качестве базы заброшенный замок баронов Траверов. Не очень надеясь на успех, он отправил в Престон и Лондон курьеров с посланиями, в которых он пытался убедить правительственных чиновников, что срочные административные дела требуют его обязательного присутствия в Лимерике, а он сам страдает приступами ревматизма и острой простуды, в связи с чем предписанная ему экспедиция может оказать пагубное влияние на его здоровье.

Никакие доводы ему не помогли. Короткий и четкий приказ высших должностных лиц потребовал от него приступить к немедленному выполнению предусмотренного плана.

Беллоу, последовавший за своим хозяином в это негостеприимное жилье, постарался как можно лучше благоустроить одну из заброшенных комнат, в которой некоторый уют создавал огонь в камине. Он захватил с собой пару бочонков вина и бренди, а также некоторое количество бутылок с портвейном 1829 года, рассчитывая, что хозяин сможет с их помощью хоть иногда забывать о своих заботах.

Сидя в один из мрачных осенних вечеров у камина, судья прислушивался к успокаивающей болтовне солдат во дворе замка.

— Две сотни солдат с капитаном Пиви во главе… — пробормотал он. — Надеюсь, хоть эту ночь я смогу спать спокойно.

Беллоу, занимавшийся приготовлением горячего пунша, для которого он использовал лошадиные дозы рома и сахара, задумчиво покачал головой.

— Сожалею, что вынужден не согласиться с вами, ваша честь. Капитан Пиви и сто солдат час тому назад направились на запад. Похоже, там были обнаружены следы беглецов из Лимерика, как сообщил один тип, разбирающийся в следах. Еще пятьдесят солдат направилось к побережью, чтобы перерезать пути отступления для мятежников.

— Боже! — воскликнул Вэйн. — Получается, что в моем распоряжении осталось только пятьдесят солдат!

— Это не совсем так, ваша честь. Эти пятьдесят солдат под командой сержанта Биллингса получили приказ расположиться в ближнем лесу с появлением на небе луны. А луна как раз только что высунула свой нос из-за деревьев.

— Как же так? — простонал судья. — Получается, что я остаюсь без охраны в этом логове призраков? Я не согласен! Я категорически против такого расклада!

— Боюсь, ваша честь, что вы ничего не сможете изменить. Все эти распоряжения подписаны высоким начальством и заверены печатями. И сейчас эти бумаги находятся у капрала, следящего за их исполнением.

— Хватит! — закричал судья. — Ты сведешь меня с ума! Ты, по крайней мере, проверил, чтобы двери были на надежных запорах?

— Увы, ваша честь, здешние двери лишены замков, а там, где замки остались, к ним давно нет ключей. Но позвольте мне сказать вам, что я полностью согласен с вами: этот замок — настоящее логово для призраков.

— Вздор! Чепуха!

— Именно это я и сказал, когда дурак-проводник, который должен идти с солдатами, чтобы показывать им дорогу, предупредил меня о призраках. Тем не менее, когда несколько минут назад я проходил большим залом, где висит портрет хозяина замка, которого вы отправили пятнадцать лет тому назад на виселицу, я увидел…

Вэйн, в этот момент поднесший к губам бокал с пуншем, задрожал так сильно, что вылил половину жидкости на себя.

— … Я увидел, как по стене скользнул луч яркого зеленого света, — закончил Беллоу.

— И тогда… Но потом… — забормотал лорд-судья.

— Я должен сказать вам, что, если я уже привык к призракам в нашей квартире в Лимерике, мне понадобится некоторое время, чтобы познакомиться с призраками этой дыры. Для начала я отправился на цыпочках разбираться с призраками в большом зале. И мне показалось, что у здешнего призрака более адская природа по сравнению с теми, что я знал в Лимерике.

Со двора долетел громкий голос отдававшего приказы сержанта.

— Вот они и тронулись в дорогу, — сообщил Беллоу мрачным тоном.

Вэйн залпом выпил оставшееся в бокале содержимое.

— Зажги свечи! Как можно больше свечей! — приказал он.

Свечи! Единственное, о чем не подумал верный слуга! Он достал из багажа четыре тонких сальных свечки, давших четыре жалких язычка огня, едва достаточных, чтобы осветить поверхность большого стола из черного дерева, оставляя всю остальную комнату в колеблющемся полумраке.

С другой стороны, в довершение всех несчастий, им не приходилось рассчитывать на луну. Ночное светило соизволило появиться этой ночью в виде тонкого серпа, едва просвечивавшего сквозь туман и слабо освещавшего квадраты окон.

К счастью, бокал с пуншем оказался достаточно объемистым; к тому же Беллоу наполнил его вровень с краями. Таким образом, Вэйн мог извлечь из него достаточно сил и мужества. Вскоре крепкий напиток помог ему избавиться от первых проявлений навязчивого кошмара.

Оцепенев от ужаса, Вэйн увидел, как два раза подряд зеленое пламя пробежало через комнату, и дважды комната оказывалась залита адским зеленым пламенем. Время от времени Вэйн видел еще и зеленый крест, возникавший из ничего перед его мутным взглядом. Кроме того, ему показалось, что кто-то нанес ему две оглушительные пощечины, а один раз даже сильно пнул ногой.

В конце концов перед ним появилось жуткое зеленое чудовище, и в него вцепились стальные когти.

— Сжальтесь надо мной! — завопил судья, которого трясли, словно грушу.

— Какого черта! Да проснитесь же вы! — раздался грубый голос.

Над судьей склонилось хорошо знакомое лицо капитана Пиви, а отнюдь не отвратительная физиономия зеленого призрака.

Свечи догорели и давно погасли, и через грязные стекла в комнату сочился серый свет утренней зари.

— Что происходит? — пробормотал лорд-судья, едва шевеля одеревеневшим языком.

— Мы сражались с беглецами всю ночь, — рассказал ему капитан Пиви, не старавшийся скрыть свое плохое настроение. — Как мы могли заранее узнать, что эти бродяги были вооружены? В итоге эта карательная экспедиция дорого обошлась нам. Из команды в пятьдесят человек, вышедших из замка под командой Биллингса, в живых не осталось никого!

Я сам потерял двадцать лучших бойцов! Что касается отряда в пятьдесят человек, отправленного к побережью, то он подвергся на берегу нападению мятежников, и я опасаюсь, что от этой команды тоже мало кто уцелел. Это конец моей карьеры, Вэйн.

— А что с беглецами?

— Их было не больше десяти, и из них в живых не осталось никого. Каким-то чудом смог скрыться только этот проклятый папист Кокс. Но он долго не протянет на свободе, потому что я обязательно доберусь до него. Да, Вэйн, я обязательно доберусь до него. Даже если ради этого мне придется заплатить жизнью последнего моего солдата или даже своей собственной жизнью!

Вэйн попытался успокоить капитана, но тот выбежал из комнаты, выкрикивая в неистовстве проклятия.

— И вот я остался один! Как всегда, снова один! — простонал Вэйн.

Через некоторое время ему удалось задремать, и только в полдень он очнулся от сна, заполненного кошмарными видениями. Вид Беллоу, накрывавшего на стол, позволил ему избавиться от теснившейся у него в голове жуткой путаницы мыслей.

Беллоу накормил судью холодным обедом, впрочем, достаточно сытным: говяжий язык, паштет и шотландский сыр.

Вэйн ел за четверых, не забывая и о бутылке доброго вина. В итоге он пришел в хорошее настроение и даже предложил Беллоу выпить с ним стаканчик.

— Если удастся схватить этого отца Кокса, я прикажу его немедленно повесить. Потом, чтобы отпраздновать это событие, мы с тобой вдвоем раздавим бутылочку портвейна 1829 года… Но что это такое?

Закричав от ужаса, он вскочил и кинулся в дальний самый темный угол комнаты.

— В чем дело, ваша честь? — поинтересовался Беллоу.

— Там… Там… — прорыдал Вэйн, указывая на камин.

— Ах да, вижу, вижу, — спокойно сказал слуга. — Забавно, не правда ли? Обычно пламя бывает ярко-красным, а здесь оно почему-то кажется зеленым!

Действительно, над вязанкой дров в камине поднимались языки зеленого пламени.

— Если расспросить того, кто разбирается в зеленом огне… — начал Беллоу, но судья оборвал его и приказал помолчать.

— Хватит болтать! Прикажи запрячь лошадей в дорожный экипаж. Мы возвращаемся в Лимерик.

Беллоу покачал головой:

— Боюсь, это невозможно, ваша честь. Разумеется, экипаж готов в дорогу. Я его основательно почистил и смазал колеса. Но у нас нет лошадей! Всех лошадей забрал капитан Пиви.

— Он не имел на это права! — заорал Вэйн. — Боже, неужели мне придется остаться в этом колдовском гнезде? Неужели я, верховный судья его величества, должен буду сражаться с зелеными призраками?

— От этого никуда не денешься, ваша честь! — пожал плечами Беллоу.

Когда хозяин попросил слугу найти выход из сложившейся драматической ситуации, весельчак Беллоу сказал, что он бы выбрал переход пешком в двадцать пять миль, хотя при этом напомнил мрачные истории с солдатами и чиновниками, попавшими в засаду мятежников. Несчастные пленники были сожжены живыми или четвертованы, а с некоторых была содрана кожа.

— Если все так плохо, то остается ждать, чтобы Господь пришел к нам на помощь, — вздохнул Вэйн. — Мы будем ждать Пиви здесь.

Стемнело, но капитан не появлялся.

— Очевидно, это погоня за проклятым священником завела его слишком далеко, — пробормотал Вэйн, чтобы успокоить себя.

Увы, он больше никогда не увидел капитана. Капитан и остатки его войска были захвачены врасплох беглецами в лабиринте холмов. На перекрестке дорог некоторое время можно было увидеть копье с насаженной на него желтой головой с острым носом.

Наступила мрачная тревожная ночь.

Беллоу удалось разыскать небольшую масляную лампу. Он водрузил ее на стол с холодными блюдами, выглядевшими достаточно соблазнительно, но оставшимися нетронутыми, так как у достойнейшего судьи Ричарда Т. Вэйна окончательно пропал аппетит. В то же время он не забывал то и дело прикладываться к бутылке.

— Беллоу!

Судья позвал слугу довольно громко, но на его зов никто не откликнулся.

— Беллоу!

На этот раз в голосе судьи прозвучал плохо скрываемый страх. Как ни странно, но колеблющееся пламя масляной лампы внезапно стало зеленым. Сначала это был легкий зеленоватый оттенок, быстро ставший более сильным, и вскоре ярким зеленым светом оказалась залита вся комната. Вэйн дернулся, чтобы бежать от зеленого ужаса, но его охватил необычный паралич. Может быть, виновато было вино, парализовавшее его члены? Охваченный оцепенением, он с трудом мог пошевелить пальцем.

Очередной кошмар?

Нет, лорд-судья понимал, что он не спит и что происходящее с ним не может быть жутким сном. Перед двустворчатой дверью возник горевший зеленым пламенем факел.

Он медленно продвигался по комнате; оказалось, что его держало в руке тощее, похожее на скелет существо в плаще с капюшоном, естественно, зеленого цвета.

— Кто вы? — пробормотал Вэйн.

— Ты прекрасно знаешь, Вэйн, кто я такой, — ответило существо глухим голосом. — Я зеленый призрак.

— Что за чушь! — воскликнул судья.

— Конечно, чушь. Я не совсем призрак, и блуждающие огоньки, которые ты давно наблюдаешь, любой мальчишка может получить за несколько шиллингов. Это обычные бенгальские огни. Но из-за этого моя месть не становится менее реальной. Кто я такой? Я хозяин этого дома.

— Этого не может быть! Он умер пятнадцать лет назад.

— Я Бернар Травер, сын твоей первой жертвы. А сейчас наконец наступил час расплаты за твои ужасные преступления, Вэйн.

Вэйн принялся звать на помощь, увидев в руках псевдопризрака тонкую веревку.

— Я осудил тебя на смерть, Вэйн. Ты умрешь той же отвратительной смертью, что и мой отец.

Веревка обвилась вокруг шеи верховного судьи и начала стягиваться.

— Остановитесь, умоляю!

Зеленый призрак перестал затягивать скользящий узел.

В дверном проеме появился отец Кокс.

— Бернар Травер, — заявил священник властным тоном, — слишком много крови уже было пролито. От имени Того, кто потребовал: «Не убий», я приказываю вам сохранить жизнь этому человеку.

— Как, отче? Вы хотите помиловать этого негодяя, помиловать, чтобы позволить ему совершать новые преступления?

— Он не сможет остаться преступником. Он наш пленник, и он пойдет с нами. Я еще не знаю, какая судьба ждет его, но в любом случае у него будет возможность раскаяться, перестать жить преступной жизнью и таким образом, возможно, спасти свою жалкую душонку.

Вэйн наконец смог перевести дух. Он не мог поверить, что отец Кокс, за голову которого он назначил цену, может помиловать его. Но он не смог поверить не только своим ушам, но и своим глазам, когда зеленый призрак откинул капюшон. Это оказался его слуга Беллоу!



Эпилог

1860 год.

Три изможденных человека пересекали гористую область Северной Америки, дикую и опасную из-за индейских племен, таких, как сиу и пони, бродивших в этой местности в надежде на добычу и месть белому человеку.

Но опасность не пугала этих людей. Слишком многочисленными были эмигранты, которым требовалось оказать помощь. Нельзя было забывать и краснокожих, которым было необходимо передать божественное Слово.

Все трое были солдатами Господа, готовыми отдать свою жизнь за Веру.

Двумя годами позже редкие путники, проезжавшие здесь, никогда не забывали остановиться перед тремя небольшими деревянными крестами.

Это были могилы трех Божьих посланников, заразившихся и умерших, когда они лечили индейцев племени пони, заболевших лихорадкой, страшным бичом этих мест.

Старательные, хотя и неловкие руки вырезали их имена в твердой древесине, быстро покрывшейся зеленым мхом:

Отец Кокс

Бернар Травер

Ричард Т. Вэйн


Сокровище подземелья Повесть

Глава I Призрак Мату Гросу

Окоти осторожно поднял голову и огляделся. Потом он быстро пополз к колючему кусту, послужившему ему убежищем, так как услышал странный шум.

Несущие угрозу звуки приближались, а у Окоти не было оружия.

Колючие ветки раздвинулись; появился кабан, покрытый черной шерстью. Его блестящие глаза злобно уставились на человека.

Окоти улыбнулся. Всего лишь дикий поросенок, ничего особенного. Жаль, что у него не было с собой ни копья, ни даже ножа. Он сильно проголодался, и кусок жареной свинины пришелся бы весьма кстати. Но особенно жалеть об этом не стоило — он должен был соблюдать осторожность, и ему было не до охоты. Его жизнь была в опасности.

Он не мог продолжать прятаться в кустах. Вокруг него начали виться большие зеленые мухи, и, что было гораздо хуже, в покрывавших почву опавших листьях то и дело мелькали коралловые змейки. Одного укуса этой красивой рептилии было достаточно, чтобы отправить его к праотцам.

Может быть, ему стоит рискнуть и двинуться к реке? Это давало ему какой-то шанс на спасение. Если он вообще мог надеяться, что останется в живых…

Собрав в кулак все свое мужество, он выбрался из колючего куста так ловко, что не зашуршал ни один сухой лист, не треснула ни одна ветка. Он оказался на узкой тропинке. Над тропой склонялись могучие ветки деревьев, с которых лениво свисали змеи, очень похожие для неопытного взгляда на обычные лианы. Он знал, что эти змеи не опасны, если не дергать ихза хвост, и спокойно проскользнул мимо них.

Индеец какота, захвативший его, был вынужден отпустить пленника, почувствовав приближение врага. Возможно, теперь он собирался вернуться, чтобы силой увести его в лесную чащу?

Он резко остановился. Перед ним поперек тропинки лежал тот самый индеец какота с остекленевшим взглядом, продолжавший сжимать в руке деревянное копье.

Окоти осторожно приблизился к телу врага, убедился, что тот мертв, и с отвращением пнул его ногой.

— Вонючая гадюка! Шелудивый пес! Надеюсь, что твоему духу не суждено покоиться в мире!

Страшные слова в устах двенадцатилетнего ребенка. Но гнев Окоти был вполне понятен.

Он принадлежал к мирному племени индейцев морокуи, жившему за счет ловли рыбы, кишевшей в реке Жапура, и охоты на мелкую дичь в прибрежных лесах. Индейцы морокуи дружелюбно встретили белых миссионеров и не возражали против крещения их младенцев. Время от времени они добирались по Амазонке на своих узких длинных пирогах до Манауса, где общались с приветливо встречавшими их белыми людьми.

Осталось ли что-нибудь от их племени, спокойно жившего на берегу великой реки? Их небольшая деревушка была уничтожена огнем, мужчины и женщины перебиты, а дети унесены в бесконечный девственный лес. Окоти видел собственными глазами, как упал добрый отец Санчес с сердцем, пробитым стрелой из лука.

Виновными в этом ужасе были индейцы соседнего племени какота, с которыми морокуи мирно сосуществовали много лет. Один из них, настоящий великан, ворвался в хижину родителей Окоти и уволок мальчугана в лес, избив при этом беднягу до полусмерти.

Окоти задрожал. Ему доводилось слышать рассказы о том, что индейцы какота приносили своим богам человеческие жертвы. Еще более жуткие рассказы невнятно упоминали о том, что какота очень интересовались человеческой плотью, особенно если речь шла о детях.

Окоти тайком призвал на помощь святую женщину, о которой часто рассказывал отец Санчес. Красивая женщина в длинной одежде, голубой, как небо, с лучистыми, словно восходящее солнце, глазами. Конечно, она услышала его призыв, поскольку похититель детей лежал мертвым у его ног. Окоти заметил на лбу индейца небольшое отверстие, их которого вытекала тонкая струйка крови.

Он осмотрел оружие врага — тонкое копье с острым наконечником, лук и стрелы, очевидно, отравленные, и блестящий нож, очень похожий на те, что он видел у белых. С этим оружием он мог теперь охотиться, и ему не грозила голодная смерть.

«Жаль, что наткнувшийся на меня кабанчик больше не появлялся», — подумал он.

— Карру! Бу-бу! Карру! Ух, ух!

Крики послужили сигналом для настоящей лавины орехов, больших и очень твердых. Один из них ударил его по поврежденному плечу, причинив сильную боль.

Таким образом его встретили обезьяны-ревуны.

Окоти видел их сквозь плотную листву, когда они срывали орехи, чтобы обстреливать его.

Весьма шумные соседи, но в настоящий момент весьма своевременно появившиеся.

Он поднял лук, прицелился в нечеткую тень и спустил тетиву.

Попал!

Уродливая черная обезьяна упала с дерева.

Окоти быстро вырвал стрелу из раны и вырезал часть мяса вокруг нее, чтобы избавиться от яда.

Ему нужно было разжечь огонь, ведь он знал несколько способов добыть его, но на это требовалось много времени.

В случае необходимости жители леса не останавливаются перед поеданием как сырого мяса, так и сырой рыбы.

Ему хватило нескольких минут, чтобы заполнить голодный желудок.

С пояса индейца племени какота он снял деревянную фляжку с водой и немного отпил из нее. Ему нужно было соблюдать бережливость, так как он не знал, когда ему удастся добраться до реки. А окружавшая его растительность явно свидетельствовала, что поблизости не было ни ручьев, ни каких-либо водоемов.

Он быстро зашагал по тропинке. До вечера было далеко, и, несмотря на царившие под пологом тропического леса вечные сумерки, сквозь густую листву пробивалось достаточное количество света.

Он не сомневался, что опыт лесного обитателя позволит ему найти удобное место для ночлега, надежно защищенное от ягуара, самого страшного врага человека в тропиках. Например, для этого годилась одна из широколиственных пальм-каучуконосов, с хрупкими нижними листьями, не выдерживающими вес крупного хищника.

Разумеется, он предпочел бы спать внутри надежной деревенской ограды, но он уже не единожды проводил ночь в лесу со своим отцом Меремио, когда во время охоты их заставала темнота.

Теперь дух отважного Меремио оказался в лесах счастливой охоты, куда какота из-за их подлого поступка никогда не смогут попасть.

Окоти улыбнулся. Сейчас его отец, мать и два младших брата были счастливы. Убитый вместе с ними отец Санчес обязательно займется его семьей в том краю. А мерзкий индеец какота, похитивший его, будет гореть в вечном огне.

Справедливое наказание!

* * *
Окоти выбрал подходящую гевею, огромное дерево невероятной высоты. Он ловко вскарабкался по гладкому стволу и устроился высоко над землей между несколькими большими ветвями. Здесь ему можно было не опасаться ни змей, ни скорпионов, ни ядовитых пауков, так как эти существа избегали богатых смолой деревьев.

Жалобный вопль разделся в глубине леса. Несмотря на все свое мужество, юный индеец вздрогнул. Это вышел на охоту ягуар. Через некоторое время его крик повторился, на этот раз совсем близко. Неожиданно он замолчал и больше никак не проявлял свое присутствие.

Серая тень скользнула по тропинке. В темноте загорелись два глаза, похожих на кошачьи. Тень остановилась у подножья дерева, на котором уснул Окоти, и прислушалась.

От мест, где появлялась тень, ягуар старался держаться подальше. Даже анаконда, гигантская и смертельно опасная змея, боялась этого существа.

Окоти ничего этого не знал.

Потому что серая тень была одной из самых больших тайн девственного бразильского леса Мату Гросу.

Глава II Расплата

Когда-то, в период интенсивной колонизации, Консейда была красивым и богатым городом, с собором, монастырем, дворцом для сеньора губернатора и центральной площадью. Южнее, в верховьях Жухуры, притока Амазонки, располагались многочисленные месторождения золота. Реки кишели рыбой, а в окрестных лесах водилось самая разнообразная дичь.

Потом, совершенно неожиданно, примерно лет сто пятьдесят назад, река резко, на несколько миль, изменила русло, а оставленная рекой долина превратилась в цепочку гнилых болот, в которых развелись мириады комаров, разносивших смертельную болотную лихорадку.

К концу XVIII века от Консейды сохранилась небольшая группа рудников, постепенно отступавших перед девственным лесом. Суровый Хуан Родригес, последний из губернаторов края, к этому времени лишенный власти и авторитета, покинул свой дворец, где деревья уже пробивали крышу, и бесследно исчез.

Никто так и не узнал о том, что случилось с ним. Было известно только то, что он никогда не появлялся на побережье. Так или иначе, его долго и безрезультатно искали на большой территории от Манаоса до Сантарема.

Но собор, когда-то такой величественный, а теперь частично разрушившийся, не был окончательно заброшен. Для ухода за ним нашлись священник и десяток туземцев, продолжавших населять мертвый город на протяжении нескольких лет жизни, оставленной им малярией, ядовитыми змеями и бродячими индейскими бандами.

В итоге в этой дикой, опасной Амазонии, в заброшенном соборе, появился священник-француз из Пикардии, много лет странствовавший по всему миру. Его начальство часто пыталось заставить его покинуть это опасное место и перебраться в более цивилизованные регионы этой громадной страны. Каждый раз он отказывался вежливо, но решительно.

— Несколько лет, которые мне осталось прожить на этой земле, — говорил он, — я рассчитываю отдать воспитанию дикарей-индейцев и их наставлению на путь истинной веры.

Его друзья, хорошо знавшие этот дикий край, качали головой.

— Эти, мягко говоря, бездельники из племен туратов и памасов — настоящие дикари. Конечно, памасы — это великолепные представители человечества, сложенные подобно греческим героям, но обладающие сердцем демонов — если, конечно, у демонов бывает сердце.

На это падре Сальвадор отвечал:

— Я согласен с вами. Но кроме них есть племя мирных морокуи. Слишком добродетельных и, к сожалению, предоставленных печальной судьбе, неизбежной в этом аду!

Этим жарким летним днем отец Сальвадор то и дело повторял эти слова.

За три месяца до описываемых событий деревня морокуи была уничтожена злобными какота, перебившими всех ее жителей до последнего ребенка. Его друг отец Санчес тоже оказался в числе жертв.

Отец Сальвадор, сидевший на самодельной скамье на веранде своего скромного жилища, с негодованием смотрел на стоявшего перед ним мускулистого индейца.

— Меня зовут Гавио. Я вождь племени какота…

— В этом случае тебе не стоило появляться здесь, — оборвал его священник. — Скоро речная полиция поднимется вверх по течению реки до нашего местечка. И я клянусь, что не стану им мешать, когда они повесят нескольких какота за совершенные преступления.

Гавио ухмыльнулся:

— Полицейские в этом году не станут подниматься выше Сантарема, падре. И если даже они изменят свои планы, они не встретят ни одного какота. Я решил уйти со своим племенем глубоко в лес.

Гавио бегло говорил на португальском с той поры, когда был проводником научной экспедиции, вышедшей из Альмерии.

— Что тебе нужно здесь? — суровым тоном поинтересовался священник.

— Я ищу золото, падре. Мне нужно много золота.

Священник засмеялся:

— Золото? Я много слышал о здешнем золоте, но в мои руки ни разу не попало ни одной золотинки.

Индеец яростно замотал головой:

— Падре говорит неправду. Я знаю, что сокровища сеньора губернатора Хуана Родригеса спрятаны в Консейде, и падре поручено стеречь их. Какота знают стоимость золота и драгоценных камней. Им необходимы золото и блестящие камни, чтобы приобрести ружья, ножи и разные другие полезные вещи. Все, что продадут им жадные белые люди.

— Убирайся отсюда, бандит, — прошипел священник, — пока я не прошелся собачьей плеткой по твоей спине.

— Падре не сделает этого, потому что у меня есть кое-что для продажи ему. Кое-что, имеющее для него ценность, намного большую, чем все сокровища губернатора.

Священник с удивлением посмотрел на индейца:

— Слушаю тебя.

— У меня есть черная шкатулка, в которой падре Санчес спрятал все, что он использовал во время своих магических ритуалов.

Падре Сальвадор пошатнулся, словно получил пощечину. Получается, что бандиты завладели облатками, елеем и предметами культа!

Гавио злорадно ухмыльнулся:

— Если падре не даст нам золота, мы отдадим все, что хранится в шкатулке падре Санчеса, нашим богам: змею Уреку в лесу и священному кайману в реке.

— Ты не осмелишься сделать это!

— Если падре выглянет в окно, он увидит, что черная шкатулка лежит на площади. Но пусть он не надеется завладеть этой шкатулкой, потому что ее стерегут два могучих индейца какота, вооруженных копьями и луками со стрелами.

— Господи, не дай им совершить подобное святотатство! — пробормотал священник и подошел к окну.

Действительно, шкатулка отца Санчеса находилась там, но возле нее не было сторожей.


— Каррамба! — заорал заметивший их отсутствие Гавио. — Что случилось?

Ему ответил звонкий голос:

— Случилось то, что эти грязные псы какота убежали. Не знаю, как далеко они смогут скрыться, потому что их преследует серая тень!

Вдали послышались выстрелы. Четыре ружейных выстрела.

— Вот не стало еще четырех бандитов какота! — радостно воскликнул незнакомый голос. — Будет, чем полакомиться крокодилам!

Гавио задрожал, словно ему внезапно стало очень холодно.

— Падре! — взмолился он. — Возьмите меня под свою защиту! Это голос самого дьявола! Серая тень убьет всех нас…

Отец Сальвадор не смог никого увидеть, сколько он ни осматривался.

— Перестаньте играть в прятки, — попытался он уговорить невидимку. — Покажитесь, я должен увидеть вас.

— Сейчас, падре. Но перед этим Гавио должен поднять руки. Мое ружье нацелено на его голову.

Через минуту из-за зеленой изгороди акаций появился юный индеец в голубой рубашке и панталонах. В руках он держал ружье ремингтон, нацеленное на какоту.

Отец Сальвадор нахмурился. Этот юноша был ему знаком.

— Постой, постой! По-моему, ты помогал отслужить мессу отцу Санчесу?

— Да, падре. Меня зовут Окоти. Я один остался в живых из племени морокуи. И я принес вам шкатулку падре Санчеса с приветствием серой тени. Вы увидите, в шкатулке все сохранилось в целости.

— Вы слышали, падре! — простонал Гавио. — Он говорит про серую тень! Этот мальчишка — настоящий демон! Его нужно убить как можно скорее!

— Это тебя, Гавио, нужно убить! — воскликнул юноша.

Священник встал между индейцами.

— Ты же христианин, Окоти, сказал он. — Ты должен знать нашу заповедь: не убий. Опусти ружье.

Окоти подчинился с явным неудовольствием и пробормотал:

— Встречаются змеи и крокодилы, преступления которых гораздо меньше, чем то, что совершил Гавио. И тем не менее мы их убиваем.

— Что такое серая тень? — спросил священник.

Юноша покачал головой:

— Это тень, и она серая — вот все, что я могу сказать вам. Она дала мне это ружье и научила стрелять из него. Какота — предатели. Серая тень все равно убьет их всех.

Вдалеке раздалось еще несколько выстрелов.

— В них выпущена целая обойма! — весело сообщил Окоти.

— Теперь все какота, которые охраняли шкатулку с дарами, мертвы. Зачем оставлять в живых Гавио, падре? Он самый зловредный из этого племени.

— Не позволяйте ему убить меня, падре! — взмолился Гавио. — И ни в коем случае не позволяйте ему отдать меня серой тени!

— Хорошо, ты можешь остаться у меня, — заявил отец Сальвадор. — Может быть, мне когда-нибудь удастся избавить тебя от зла. Хотя в твоем случае трудно надеяться на успех…

Окоти выглядел разочарованным.

— Может быть, падре, я могу всадить ему пулю в ногу? Тогда он будет хромать до конца своих дней, потому что я постараюсь попасть в сустав.

— Ты не должен коснуться даже одного его волоска, Окоти. Поблагодари серую тень от моего имени и скажи ей, что я буду молиться за нее… И конечно, за тебя. Попроси тень, чтобы она перестала убивать какота. Они достаточно сурово наказаны.

— Хорошо, падре! Я передам тени твое послание! — воскликнул юноша перед тем, как исчезнуть за живой изгородью.

Гавио рухнул на колени.

— Падре, отныне моя жизнь принадлежит вам, и я должен стать вашим слугой!

— Глупости! — пробурчал священник.

— Если я уйду отсюда, серая тень схватит меня. Она не знает жалости. Она всегда наказывает тех, кто… совершил что-то плохое.

— Она не имеет права на это. Только Господь и служители закона могут наказывать.

— Вы не собираетесь бросить меня в черную яму до того, как здесь появится речная полиция?

Сальвадор пристально посмотрел на индейца.

— Нет, не собираюсь. Ты можешь приходить ко мне и уходить, когда захочешь. И если тебе будет нужно, можешь совсем уйти отсюда.

— Но я хочу остаться! Где еще я смогу найти убежище и защиту?

— Тогда оставайся. Возьми этот кувшин и сходи за водой к источнику. Разожги огонь и положи в миску бобы. Приближается время обеда.

Таким образом Гавио, бандит-клятвопреступник, поступил на работу к отцу Сальвадору, чтобы искупить свою вину. Выкуп за черную шкатулку так и не был никогда выплачен.

Глава III Неожиданные гости

Сезон дождей заканчивался. В последнее время на долю отца Сальвадора выпали тяжелые испытания, так как эпидемии свирепствовали во всех находившихся в этих краях племенах индейцев. Более того, среди индейцев начался голод, так как дичь ушла далеко в лес, а рыбная ловля стала почти невозможной из-за быстрого течения широко разлившихся рек.

Караван, один раз в два месяца снабжавший Консейду продовольствием и разными промышленными товарами, не смог выйти из Манаоса из-за плохого состояния дорог. В совсем еще недавно процветающем селении начались трудности из-за отсутствия самого необходимого.

Отец Сальвадор владел самыми разными специальностями — он был врачом, охотником, рыбаком, кузнецом и столяром. В то же время индейцы памас, стоики по натуре, но обладавшие слабым характером, предпочитали умереть от голода, но ничего не делать, чтобы изменить ситуацию.

Гавио верно служил своему господину, выполняя множество самых разных поручений. Он совершал отважные вылазки в лес, в это время кишевший опасными ядовитыми змеями, чтобы раздобыть парочку диких кур или хотя бы обезьяну. Конечно, это была весьма посредственная еда, но за неимением лучшего…

Рискуя жизнью, он на небольшой пироге поднимался вверх по течению в поисках рыбы, которую добывал с помощью копья. Иногда ему удавалось добыть капибару, крупного грызуна, дававшего не менее ста фунтов прекрасного мяса. Отец Сальвадор почти не прикасался к добыче, большая часть которой передавалась голодающим памас.

— Будет лучше, если вы позволите им умереть, — нередко говорил Гавио отцу Сальвадору. — Когда они восстановят силы, они отблагодарят вас очень просто: они ограбят вас или даже убьют, если им это покажется выгодным.

За подобные слова он обычно получал строгий выговор.

— Они божьи дети, Гавио, такие же, как ты и я.

Священник с большим трудом приобщал Гавио, фанатично обожавшего природу, к истинной вере. Наиболее действенными при этом оказывались соображения материального порядка. Индеец прежде всего постарался понять мотивы, согласно которым Бог священника был готов защищать его от серой тени и речной полиции.

Вечерами, при колеблющемся свете факела, отец Сальвадор нередко наблюдал, как индеец тяжело вздыхает и бормочет что-то невнятное.

— Падре Санчес, который сейчас находится на небе, он сильно сердится на меня? — спросил он однажды у священника.

— Нет, конечно, — ответил отец Сальвадор.

— Но… Мне кажется, что его убило мое копье, — пробормотал Гавио.

— Если ты будешь продолжать правильную жизнь, ты когда-нибудь тоже попадешь на небо, и ты увидишь, что вы оба быстро станете хорошими друзьями.

— Я надеюсь на это, падре. Но я также надеюсь, что серая тень и этот мерзкий Окоти не попадут на небо. Ведь только благодаря им у меня жизнь стала такой трудной!

Священник засмеялся и сказал, что на небе никто никому не усложняет жизнь. Тем не менее Гавио явно не был полностью убежден его словами.

— Сегодня я убил небольшого крокодила, падре. Я отдам его целиком индейцам памас, ничего не оставив себе.

— В этом случае, друг мой, ты находишься на верном пути и скоро станешь настоящим христианином!

Неожиданно дождь прекратился и солнце пробилось сквозь слой облаков. Тем не менее некоторое время требовалось продолжать лечить больных памас хинином и снабжать их хорошей едой. Сейчас эта задача облегчилась тем, что поблизости от селения стали опускаться стаи диких гусей, а размножившиеся водяные свиньи стали более легкой добычей. В результате алюминиевые кастрюли, заполненные мясом, стали более весело кипеть в полуразрушенных хижинах памас, постепенно выходивших из состояния апатии.

Однажды утром Гавио взлетел, задыхаясь, по ступенькам лестницы на веранду, где отец Сальвадор читал свой молитвенник.

— Падре, к нашему берегу пристало каноэ с тремя белыми! На веслах сидят индейцы паратинтин!

Священник закрыл молитвенник и поспешил на берег вслед за своим слугой. Они вскоре встретили трех европейцев и носильщика-индейца. Выяснилось, что это члены небольшой английской научной экспедиции, занимавшейся проблемами этнографии и археологии. Экспедиция состояла из двух профессоров, Рутледжа и Уилза, и возглавлялась лордом Уилдоном.

— Рад вас видеть здоровым, — обратился лорд Уилдон к священнику. — В Манаосе мне ничего не смогли сказать о вас. Они полагали, что вам не удалось пережить этот жуткий сезон дождей. Я привез для вас рекомендательное письмо от епископа Пары.

В письме епископ просил содействовать лорду Уилдону и его спутникам при проведении исторических и археологических исследований в районе Консейды.

После обеда, во время которого особенно отличился Гавио, прекрасно приготовивший мясо небольшой капибары, профессор Уилз откашлялся и принялся рассказывать о целях экспедиции:

— Лорд Уилдон, обеспечивающий финансирование экспедиции, рассчитывает собрать материалы о старинной Консейде времен эпохи колонизации и, прежде всего, о последнем губернаторе.

— Вы имеете в виду сеньора Хуана Родригеса? — уточнил отец Сальвадор.

Уилз улыбнулся:

— Да, его действительно звали так. Вам не кажется, что это имя звучит несколько на иберийский[8] лад?

— Значит ли это, что вы считаете его испанцем?

— Нет, он был англичанином.

Профессор извлек из кармана записную книжку.

— Он родился в Лондоне в 1767 году и покинул Великобританию в 1792 году по причинам… Скажем, причинам личного характера.

— Потому что он вел в ранней юности весьма сумбурную жизнь, — вмешался в беседу профессор Рутледж.

— Вам стоило бы помолчать, — проворчал Уилз.

— Почему я должен молчать? Время прошлось губкой по истории его шалостей. Впрочем, это вполне естественно для человека, сумевшего собрать огромное богатство.

— Он действительно был богат? — спросил священник.

Рутледж посмотрел на него с насмешкой.

— Можно подумать, отец, что вы не знали этого, — ядовито ухмыльнулся профессор.

Уилз остановил его нетерпеливым жестом.

— Когда он обосновался в этих краях, он завладел добычей золота на месторождениях в районе Консейды, а также здешней гаримпейрой, то есть алмазным рудником. На этих месторождениях работали многочисленные рабы-индейцы, часто не выдерживавшие суровых условий эксплуатации. Потом, где-то между 1802 и 1805 годами, Хуан Родригес исчез из обращения.

— Да, это надежно установленный факт, — подтвердил отец Сальвадор.

— Вам стоит узнать, что в действительности Хуана Родригеса звали Уильям Уилден.

— Он был моим дедом, — заявил лорд Уилдон. — И если я сейчас оказался здесь, отец Сальвадор, то только потому, что получил от бразильского правительства безусловное право стать владельцем имущества моего пропавшего родственника.

— Имуществом! — воскликнул пораженный отец Сальвадор. — Хотел бы я знать, что может принадлежать ему здесь, если не считать развалин его дворца?

— Именно это мы и должны выяснить, — сухо сказал Рутледж. — И мы рассчитываем, что вы поможете нам, падре.

Именно в этот момент священник понял, что до сих пор ни разу не взглянул достаточно пристально на своих гостей. Он присмотрелся к ним более внимательно, и то, что он узнал в результате этого изучения, ему не понравилось. Да, лорд Уилдон явно принадлежал к светскому обществу. Высокий, стройный, физически крепкий, он казался бы красивым мужчиной, если бы его черты, сухие и резкие, не были искажены отсутствием эмоций. Тем не менее, Сальвадор не назвал бы его антипатичным.

Профессор Уилз выглядел типичным интеллектуалом — высокий лоб, ясный взгляд, ухоженные руки. Тем не менее вместе с этим было в его облике нечто неискреннее, что вызвало подозрения священника.

Что касается Рутледжа, то он неприятно контрастировал со своими компаньонами. Гигант ростом около шести футов, со смуглым прыщавым лицом, толстыми губами и маленькими глазками, глубоко сидевшими в глазницах. Хотя его и представили священнику в качестве профессора, его язык отличался грубостью и отсутствием культуры. Все это, а также низкий лоб делали его похожим не на ученого, а скорее на грузчика или хозяина кабака.

Священник пожал плечами с безразличным видом.

— Легенды и фантастические выдумки, которые встречаются в этих краях чаще, чем крокодилы в Амазонке, постоянно твердят о спрятанных сокровищах, о сказочно богатых рудниках золота и алмазов. На мой взгляд, заслуживают изучения только развалины старинного дворца, да и то преимущественно с точки зрения зоолога, решившегося рискнуть своей жизнью ради науки. Дело в том, что в подвалах этого дворца можно встретить не менее трех десятков разновидностей различных ядовитых существ — змей, скорпионов и смертельно опасных тысяченожек. Говорят, там встречаются и тинтинас.

— А что это такое? — поинтересовался Уилз.

— Это паук размером с большого краба, снабженный колючими лапами и ядовитыми клыками. Это, пожалуй, самый страшный убийца в мире животных. Одного укуса или укола достаточно, чтобы жертва скончалась через несколько минут в ужасных муках.

— Хватит! — воскликнул Рутледж. — Мы добрались до вашего городка совсем не для того, чтобы выслушивать разные глупости!

Отец Сальвадор, задетый этой грубостью, встал.

— Сожалею, господа, но мне больше нечего вам рассказать. — заявил он ледяным тоном.



Глава IV Сокровища губернатора

Гавио низко наклонил голову, не решаясь посмотреть в лицо своему господину.

— Что нужно этим памас, постоянно шатающимся вокруг церкви? — спросил отец Сальвадор. — Они обычно никогда здесь не появлялись.

Гавио вздрогнул. Помолчав, он пробормотал:

— Они хотят спуститься в церковное подземелье вместе с англичанами. Памас уже получили железные ножи, топоры и маленькие зеркальца, которые чужаки привезли на втором каноэ, набитом товарами для обмена.

— Кто рассказал им о подземелье, Гавио?

Индеец вскинул руки в умоляющем жесте.

— Я очень виноват, падре… Белые угостили меня огненной водой, и я…

— И ты, разумеется, не смог удержаться и рассказал им о сокровищах губернатора, спрятанных в подземной церкви! Разве не так? — вскричал рассерженный священник. — Гавио, ты идиот! Я хорошо знаю, что ты веришь в эти выдумки, но в этих рассказах нет ни слова правды.

— Но, падре, почему тогда запрещается спускаться в подземелье? — возразил Гавио.

— Мои предшественники, установившие этот запрет, имели, несомненно, основания для этого. Поэтому я всегда уважал его. Но я заверяю тебя, что не может быть и речи о спрятанных в подвалах церкви сокровищах!

— Там, где живет дракон, всегда имеется сокровище, которое он должен охранять! — торжественно заявил Гавио.

— Господи, здесь есть и дракон! — пробормотал священник с изменившимся лицом.

Когда он приехал в Консейду много лет назад, его предшественник, дон Альфонсо, находился на грани нервного срыва и вскоре скончался у него на руках. Его последние слова прочно запечатлелись в памяти Сальвадора: «Надежно заприте подвалы церкви… заделайте вход… кошмарное существо… не пытайтесь спуститься туда… смерть и вечное проклятие…»

— Гавио должен сказать падре еще кое-что очень плохое, — неуверенным голосом проговорил индеец.

— Говори!

— Англичане пообещали памас помощь в их борьбе с генипапос.

Отец Сальвадор вздрогнул. Генипапос считались мирными индейцами, известными своим гостеприимством. К тому же большинство генипапос было обращено в христианство.

— Но ведь памас не вышли на тропу войны с генипапос! — воскликнул священник.

— Это возможно, падре, но группа памас, вооруженная полученными от белых ружьями, проникла вчера в их деревню с большим англичанином со свиными глазами, чтобы поживиться добычей. Было убито множество генипапос.

— Это уж слишком! — закричал священник, вскакивая на ноги.

Гавио остановил его:

— Месть уже свершилась, падре. Через несколько часов после бойни генипапос вернули себе похищенное, и дюжина памас была убита непонятно кем и как. Юный Окоти вышел из леса и побросал тела убитых в реку крокодилам и пираньям. Все убеждены, что Окоти находится на службе у серой тени.

Сальвадор вздохнул:

— Серая тень! Наверное, это какой-то мститель из племени генипапос. Но я все же не согласен с его способом рассчитываться с преступниками!

Внезапно Гавио закричал, указав рукой в сторону церкви, купавшейся в лучах солнца:

— Смотрите, падре! Памас не станут спускаться в подземелье. Они знают, что это невозможно. А вот и Окоти!

Юный индеец действительно появился перед входом в церковь. Он хохотал, посылая проклятия вслед убегавшим индейцам.

— Окоти, иди сюда, — позвал его Сальвадор.

Юноша почтительно поклонился, но тут же умчался, быстрый, словно стрела.

Послышались тяжелые шаги, и на веранде появился лорд Уилдон в сопровождении двух спутников. Лорд легким поклоном приветствовал священника. Уилз иронично улыбнулся, но Рутледж бросил на священника взгляд с плохо замаскированной злобой.

— Отец Сальвадор, — обратился лорд к священнику. — Вокруг меня происходят странные события, сильно мешающие реализации моих планов. Сожалею, но у меня сложилось впечатление, что вы являетесь одним из организаторов этих событий.

— Вы говорите загадками, сэр.

Рутледж свирепым взмахом руки остановил своего собиравшегося говорить дальше начальника.

— Лишние разговоры ни к чему не приведут, Уилдон. Эта обезьяна в черной сутане организовала заговор против нас с несколькими таинственными сообщниками, с которыми мы рано или поздно разберемся. Как бы там ни было, мы потеряли своих проводников. Не имеет смысла терять время на поиски замены. Отец Сальвадор, откройте подвал и покажите нам дорогу. Ваш дуралей-слуга пойдет вместе с нами. А теперь поторопитесь!

— Я отказываюсь! — спокойно заявил священник.

— Ты не сможешь отказаться, — прорычал великан. — У меня есть аргумент, который сделает тебя послушней ягненка. — И он направил револьвер большого калибра в живот священнику.

— Я не стану убивать тебя сразу, — ухмыльнулся негодяй. — Я всажу в твое тело несколько пуль, постаравшись не задеть жизненно важные органы, и ты будешь долго жить, страдая от ран. А за это время ты сможешь полюбоваться, как горит твоя церковь!

Профессор Уилз легонько похлопал священника по плечу.

— Наш Рутледж — известный грубиян, падре. Но мне кажется, что сейчас он не шутит. Так что смиритесь со своей судьбой и позвольте мне делать свое дело, как сказал один палач своей жертве, которой он должен был отрубить голову. Проведите нас в подземелье добровольно. Возможно, мы выделим небольшую часть сокровищ для ваших бедных подопечных. Кто знает, возможно, вы обнаружите там что-нибудь важнее золота и алмазов. Скажем, какую-нибудь веточку руары[9]! Ха-ха-ха!

Гавио, внимательно следивший за происходящим, подпрыгнул, словно его ужалила змея.

— Не произносите это слово! Оно может привести вас к смерти! — воскликнул он.

— Как страшно! — ухмыльнулся Уилз. — А я-то думал, что это растение, напротив, способно продлевать жизнь до бесконечности!

— Да, это так, но при условии, что вы его не называете! — проворчал Гавио. — Впрочем, его никто и никогда не находил за исключением… серой тени, разумеется.

— Заткнись! — рявкнул Рутледж. — Мы здесь для того, чтобы найти золото и драгоценные камни, а не вонючие снадобья индейских колдунов. Вперед!

* * *
Сальвадор отомкнул замок тяжелой двери, украшенной медной чеканкой. Он столько раз останавливался перед ней, чувствуя, как в нем рождается смутное желание, тут же отбрасываемое, узнать, что скрывается за ней.

— Это все, что я могу сделать для вас, — повернулся он к англичанам, но те грубо приказали ему сопровождать их.

Рутледж и Уилз шли впереди, вооруженные мощными фонарями в защищенных от влаги корпусах.

За ними шел Уилдон, не спускавший палец с курка своего ружья. Завершали процессию отец Сальвадор и Гавио.

Они прошли, обливаясь потом, узким коридором с таким влажным и горячим воздухом, что в нем едва можно было дышать.

Затем коридор превратился в просторный зал с низким потолком, в котором рядами стояли надгробные памятники.

Отец Сальвадор перекрестился. Здесь были похоронены первые миссионеры этих девственных земель, переплывшие через океан чтобы открыть истинную веру в царстве ненависти и смерти.

К нему подошел Уилдон.

— Скажите, падре, почему здесь такая неприятная обстановка? Может быть, вы расскажете нам еще что-нибудь, что облегчит наши усилия?

— Вот все, что я знаю об этом подземелье, — сказал отец Сальвадор. И он повторил предупреждение, полученное от дона Альфонсо.

— К счастью, мы не слишком суеверны, — ухмыльнулся Рутледж. — Даже если нам преградит путь дракон…

Он запнулся и замолчал. Раздался вопль Уилза, выронившего от ужаса фонарь.

Гавио бросился на землю с криком:

— Мы пропали! Это дракон…

Сальвадор почувствовал, что его охватило оцепенение.

Из темноты мрачного подземелья на них быстро надвигалось чудовищное существо.

Это была гигантская змея, в зеленых глазах которой светилась дьявольская злоба. Покрытое чешуей гибкое тело, толщиной в ствол столетнего дуба, достигало в длину никак не менее пятнадцати метров, потому что его хвост еще оставался в темноте.

— Это анаконда… — пробормотал, заикаясь, отец Сальвадор. — Страшная анаконда…

Пули, выпущенные из ружья Уилдона, казалось, не оказывали на рептилию ни малейшего воздействия, хотя она время от времени трясла головой, словно отгоняя надоедливую муху.

Уилдон выстрелил еще несколько раз.

Чудовище высоко поднято голову, стукнувшись о потолок, и с невероятной скоростью ринулось на Рутледжа.

Через мгновение мужчина исчез, обвитый кольцами гигантской змеи.

— Бегите! — закричал Сальвадор. — Этот человек пропал, мы уже не спасем его! А если появится вторая змея…

— Молодцы, догадались! — прозвучал звучный голос.

— Кто здесь? — пробормотал священник.

— Не бойтесь, падре. Я сейчас отведу вас в безопасное место. Ваши спутники могу последовать за вами, если хотят остаться в живых. Вторая змея уже выбирается из логова, и она гораздо больше и опаснее, чем первая. Но я уговорю ее не торопиться. Правда, надолго задержать ее я не смогу, потому что терпение не относится к главным достоинствам этих рептилий… Обойдите колонну справа от вас. За ней вы увидите небольшую дверь в стене. Она не заперта. Поспешите, вас ждет «five o’clock tea»[10].

Последовавшие за этим события показались отцу Сальвадору совершенно нереальными.

Они быстро нашли дверь в стене и проникли в небольшой салон, уставленный глубокими кожаными креслами; на стенах висели картины известных художников. Несколько свечей разливали в помещении мягкий золотистый свет. На керосиновой горелке кипел небольшой чайник. Свежий воздух в помещении был пропитан ароматами благовоний.

— Садитесь, падре. Я налью вам чай.

— Окоти! — воскликнул священник, увидев юного индейца. — Скажи, куда мы попали?

— Вы у меня в гостях, — произнес голос, предупредивший их о грозившей опасности.

Пожилой господин, в безупречном костюме из белой фланели, поднялся из одного из кресел. Высокий и статный, с серебристой шевелюрой и длинной бородой, закрывавшей широкую грудь.

— Это серая тень! — воскликнул Гавио.

Незнакомец утвердительно кивнул головой.

— Не бойся, Гавио. Бог и падре простили тебе твои многочисленные прегрешения, а у меня вообще нет права судить тебя. Мы сейчас должны посовещаться и решить, что мы будем делать дальше. Кстати, Уилдон, насколько я помню, я не предлагал тебе сесть. Так что придется тебе постоять. Это относится и к тебе, Уилз.

Наступила напряженная тишина. Окоти ловко разлил чай в кружки Сальвадора и Гавио.

— Уилдон, — сказал старик, — я позволяю тебе внимательно посмотреть на меня.

— Да, сэр, — пробормотал лорд.

— В доме твоего умершего деда Мейпла Уилдона… Хотя нет, я ошибся. Речь идет о твоем прадедушке. Впрочем, это не так уж важно. Ты должен был кое-что заметить в этом доме, не так ли?

Все услышали, как довольно громко застучали зубы лорда Уилдона.

— Мне кажется, что я был не слишком точен, — продолжал старик. — Какое же вы испытываете смущение, когда речь заходит о большом возрасте! В доме твоего отца ты должен был увидеть нечто, имеющее отношение к твоему прадеду Мэйплу, не так ли?

— Его портрет, сэр, висевший в салоне.

— И что?

Лорд Уилдон удивленно вскрикнул.

— Я схожу с ума, — простонал он. — Вы удивительно похожи на него, похожи до малейшей подробности.

— Правильно, потому что я его брат! — заявил старик.

— Уильям Уилдон! Это невозможно!

— Губернатор Хуан Родригес! Это невозможно! — повторил, словно эхо, отец Сальвадор.

Старик встал и торжественно заявил:

— Я Уильям Уилдон, известный в этих краях как губернатор Хуан Родригес.

— Но если это правда, вам должно быть больше ста лет!

— Совершенно верно, падре! Но разве это можно считать удивительным для того, кто нашел руару?

Гавио упал на колени и застонал, раскачиваясь:

— Зачем произносить это слово? Ведь за этим обязательно приходит смерть!

Старик улыбнулся.

— Возможно, ты не ошибаешься, Гавио, — негромко произнес он. Потом снова обратился к лорду Уилдону: — Следовательно, я твой двоюродный прадед, тот самый, на наследство которого ты попытался наложить жадные лапы, лорд Андреас Уилдон. Хотя, впрочем, никакой ты не лорд. Но это ничего не меняет. К несчастью для тебя, твой прадед оказался живым, и в его намерения отнюдь не входит желание уступить тебе хотя бы один шиллинг. Тем не менее он оставляет тебе жизнь, точно так же, как бывшему профессору Уилзу, с позором изгнанному из Оксфорда. Но Рутледжа я оставляю Лили, причем без малейших угрызений совести. Лили, с которой вы уже познакомились, была приручена мной. Это верное, привязчивое животное, хотя и большая обжора. Почему я отдал Рутледжа змее совершенно спокойно? Да потому, что этот человек, которого в действительности зовут Соме, виновен во многих преступлениях, за которые его должны были давно повесить, причем не один раз, а трижды. Это бывший каторжник, сбежавший с Тринидада, убивший многих индейцев и колонистов. Возвращайся же в Лондон, Уиттингтон, где ты никогда не станешь лордом-мэром города! Я даже не уверен, что вы со своим приятелем доберетесь до побережья без неприятностей. Индейцы-генипапос, которым вы причинили столько зла, могут помешать вам.

Но я покажу вам путь, как выбраться отсюда. Путь, на который еще не вышла Полли, двоюродная сестра Лили. А вы, отец Сальвадор, останьтесь со мной. Нам нужно поговорить.

Эпилог

Может быть, Гавио, не желая этого, действительно сказал правду? Переживший столетний юбилей Уильям Уилдон (или Уиттингтон?) скончался через неделю после описываемых нами событий. До последней минуты он сохранял удивительную ясность мысли.

— Я нашел руару, падре, но я не скажу вам, где и как, потому что я уверен, что это не может быть подарком для человечества. Господь определил сроки жизни человека. Было бы бесполезно и вредно пытаться перейти за назначенный предел. В юности я был большим грешником, но я рассчитался за все свои грехи. После моей смерти не ищите Окоти. Я поручил ему продолжить начатое мной дело.

— Эта ру… — начал Сальвадор, но старик быстро остановил его:

— Гавио прав, не стоит произносить это слово. Может быть, это предрассудок, но кто может знать наверняка? Шекспир когда-то сказал, что есть множество тайн, которые человеческий разум никогда не сможет понять. Теперь Окоти знает великую тайну. Я, правда, думаю, что, открыв ее, оказал ему не слишком большую услугу. Я просто закрыл ему путь к счастью, простому счастью, свойственному для обычных людей. Молитесь за него, как вы молитесь за меня. Но я не хочу покинуть этот мир, ничего не рассказав о сокровищах губернатора Хуана Родригеса. Речь идет не о золоте или драгоценных камнях, но об обычном счете в банке Байи. Конечно, весьма солидном. И еще об одном счете в банке Рио-де-Жанейро. Я предпринял необходимые действия, чтобы вы стали моим единственным наследником. Нет, не перебивайте меня. По сути, это богатство предназначается не лично вам, а несчастным бедным индейцам, с которыми я когда-то обошелся так жестоко. Вы сможете использовать эти деньги для распространения веры среди индейцев и улучшения условий их материального существования. Таким образом, вы будете намного полезнее для них, чем когда-то была серая тень.

* * *
Останки лорда Уилдона были похоронены в подземелье церкви Консейды.

Отец Сальвадор часто приходил к этой могиле, чтобы помолиться. Интересно, что в эти моменты никогда не показывались гигантские змеи Лили и Полли, хотя у священника всегда было ощущение, что они находятся поблизости.

* * *
Двадцатью годами позже старый священник наблюдал за детьми, игравшими на пляже Гравлина на севере Франции. К нему подошел его слуга, тоже старик со смуглым лицом с индейскими чертами.

— Падре, с вами хотят поговорить два господина.

— Я очень устал, Гавио. Скажи этим господам, что…

— Это не совсем господа, падре. Они больше похожи на бедных людей.

— Тогда это желанные гости для меня, — сказал священник с улыбкой.

Действительно, два человека, подошедших к священнику, выглядели очень бедно. Тем не менее они выглядели жизнерадостными, вполне довольными жизнью.

— Падре Сальвадор… — начал один из них.

Старик-священник с усилием выпрямился. Его руки сильно тряслись.

— Боже милостивый! Неужели мои глаза не обманывают меня?

— Конечно, падре, не обманывают. Я Андреас Уилдон, а мой спутник — это Жеремия Уилз.

— Наконец ты сжалился надо мной, Господи! — воскликнул отец Сальвадор. — Я так долго переживал за вас! Сколько лет я ничего не знал о вашей судьбе!

— После приключений в церковном подземелье мы добрались до побережья живыми и невредимыми. Я нанялся матросом на английское судно, а Жеремия стал стюардом. Жизнь на борту, а потом и на суше оказалась весьма тяжелой, но зато мы честным трудом зарабатывали хлеб свой насущный. Когда мы узнали, что вы вернулись в Европу, мы решили отправиться в Гравлин. Повидав вас, мы собираемся вернуться в Англию.

— Друзья мои! — воскликнул священник. — От сокровищ вашего прадедаостались еще довольно большие деньги. Я могу передать вам чек на пятьсот фунтов стерлингов.

Андреас Уилдон пожал ему с признательностью руку и сказал:

— Я знаю, что на эти деньги в сердце Бразилии было воздвигнуто несколько церквей. Используйте эти деньги от нашего имени для продолжения строительства.

Потом состоялась беседа за столом. Они долго вспоминали прошлое.

Уилдон неожиданно спросил:

— А вы знаете судьбу Окоти, падре?

Сальвадор рассмеялся:

— Конечно, мой друг. Окоти покинул Мато Гросо, чтобы учиться в школе в Байе. Сейчас он стал кюре в новой церкви, построенной в Консейде. Одновременно он заботится о сохранности подземелья!


ЗЕЛЕНЫЙ ТУМАН Роман

Глава I Книга, камень и две марки

Читатели легко поймут, почему я воздерживаюсь от указания истинного названия небольшого фламандского городка, из которого Гюстав Леман отправился в полет к загадочным горизонтам, расправив крылья подобно могучей птице. Поскольку небольшие уютные домики, скверы и ветхие древние укрепления старинного городка укрывают своей тенью могучие липы, я предлагаю называть его Линденхэм, так как слово «линден» на языке этой страны означает «липы». Впрочем, не будет ничего удивительного, если кто-нибудь из вас узнает некоторые характерные особенности городка и догадается о его подлинном названии.

Я изменил также имена действующих лиц и названия улиц, пользуясь правом автора уделять внимание прежде всего описанию приключений.

В 1880 году улицы Линденхэма освещались масляными фонарями, а его обитатели одевались по моде 1850 года.

По правде говоря, этот год нельзя считать удачным для Гюстава Лемана. В шестнадцать лет — а он родился в июле — он учился в одном классе с детьми двенадцати-тринадцати лет, потому что учебу нельзя было отнести к его любимым занятиям.

Ему, как сироте, досталось от умерших родителей небольшое, но вполне достаточное для безбедного существования состояние; что касается его дядюшки и опекуна Дезире Лемана, старого эгоиста-ворчуна, жившего на юге страны, то он абсолютно не интересовался своим племянником и его будущим. Гюстав жил на улице Труа Трефль, в семье Снеппов, которые, несмотря на некоторую естественную скупость, все же заботились о мальчике. По сути, он не требовал большого внимания к себе. Высокий, физически крепкий юноша, он не интересовался развлечениями, свойственными его возрасту, никому не мешал и, помимо всего прочего, старался, чтобы никто не мешал ему. У него не было друзей, и многие считали его мизантропом. Впрочем, этот недостаток признавали не все его преподаватели.

Его девизом вполне могла стать книга, вернее, он сам с книгой в укромном уголке. Действительно, чтение было его любимым, если не единственным, времяпрепровождением. Каждую субботу после обеда он обходил прилавки букинистов на блошином рынке, возвращаясь в отчий дом с грузом потрепанных разрозненных томов, что вызывало переживания хозяйки, уверенной, что весь этот хлам способствует размножению мышей. Господин Снепп был полностью согласен с супругой. Впрочем, он был согласен с ней всегда. Этот маленький боязливый человечек, бывший мелкий чиновник железнодорожного ведомства, сейчас пенсионер, все годы, проведенные на службе, трепетал перед начальством, а сейчас по инерции продолжал трепетать перед своей сварливой супругой.

Единственными счастливыми моментами в жизни господина Снеппа были минуты, проведенные с коллекцией марок, а поскольку юный Гюстав нередко пополнял его коллекцию, он испытывал к юноше благодарность и симпатию.

В начале марта принципал, то есть директор католического института, который посещал Гюстав, пригласил его для дружеской, но одновременно и достаточно деловой беседы.

— Мой дорогой Гюстав, мне кажется, что ты напрасно теряешь у нас время. Ведь мы больше ничего не можем дать тебе. К счастью, у тебя имеются финансовые возможности. То, что оставили твои родители, позволяет тебе жить, подобно мелкому рантье, естественно, при условии, что ты не натворишь глупостей. Тем не менее я считаю, что это аморально — жить в шестнадцать лет за счет ренты. Труд является долгом не только по отношению к тебе самому и тебе подобным, но и по отношению к Богу. Почему бы тебе не открыть небольшую лавочку?

— Торговля совершенно не интересует меня, — ответил юноша.

— Тогда тебе нужно овладеть какой-нибудь профессией.

— Я подумаю об этом, — сказал юноша, решивший про себя забросить любую учебу и вести отныне жизнь бездельника, даже если для этого ему придется экономить.

Когда этим вечером он покинул школу с твердым намерением никогда больше не переступать через ее порог, шел дождь с таким сильным ветром, что ему только с большим трудом удавалось держаться на ногах.

Он пересек лошадиный рынок, совершенно пустынный в этот час, и направился по небольшой улочке к спокойной реке. Некоторое время он брел по пустынной набережной.

Неожиданно он понял, что улыбается.

«Сделаю-ка я подарок наядам», — подумал он, глядя на мутную зеленую воду. Открыв школьный ранец, он извлек из него несколько томов.

— Стоп, я не должен бросить им моего Вальтера Скотта, — они никогда не вернут его, даже если я буду просить их об этом. То же самое будет с моим Фенимором Купером. И с моим…

Он положил на стопку книг старый, сильно потрепанный том, напечатанный не на бумаге, а на чем-то вроде пергамента.

— Откуда он у меня? — задумчиво проворчал он. — Наверное, его всучил мне этот мошенник Корнель… Ладно, чего тут раздумывать… Дорогие нимфы, вот вам грамматика… — Послышался всплеск. — А вот мой учебник математики! — Снова всплеск. — А это национальная история Франции… Прощай, Юлий Цезарь…

Он собрался швырнуть в воду старинный том, но тот в этот момент раскрылся; ветер подхватил и унес в сторону несколько страниц.

— Что за бестолочь! Прекрати осыпать меня грязными бумажками!

Вздрогнув, Гюстав обернулся и оказался нос к носу с сильно рассерженным странным маленьким человечком в цилиндре, одетым в давно вышедший из моды редингот.

— Бестолочь! — повторил взбешенный человечек. — Что ты скажешь мне перед тем, как я заеду тебе зонтиком по голове?

Гюстав вполне мог прихлопнуть человечка, как муху, но он повернулся и взял ноги в руки. Он мгновенно узнал доктора Бельфегора Пранжье.

Да и кто в небольшом городке не опасался встречи с этим тиранически настроенным чудаком с отвратительным характером?

Невероятно богатый, он жил в просторном собственном доме в районе Рампар де Контес, обслуживаемый целой армией слуг и служанок, подчинявшихся хозяину, словно рабы всемогущему властелину. Мэр городка и члены магистрата низко кланялись при встрече с ним, тогда как Пранжье высокомерно не реагировал на их приветствия. Короче, он был в Линденхэме законодателем мод и правил, так как владел в городе более чем четвертью зданий и земли. По его поводу в городе ходило множество сплетен, но распространялись они весьма осторожно, потому что он был способен на немедленную месть в случае, если считал себя задетым. Ходили слухи, что он, не будучи большим эрудитом, когда-то руководил кафедрой в одном знаменитом университете, но вынужден был уйти в отставку из-за своего дурного характера.

Прошлой зимой, когда какой-то десятилетний малыш бросил в него снежок, причем промахнулся, он не только нещадно избил ребенка, но и пожаловался на него муниципальным властям. Несчастный отец юного метателя снежков был вынужден по решению суда заплатить большой штраф. Кроме того, только благодаря мольбам и поклонам ему удалось сохранить место в одной из коммерческих фирм города, несмотря на мстительность доктора Пранжье.

Поэтому вполне понятно, почему Гюстав Леман предпочел ретироваться с места встречи с доктором. Вряд ли он удирал быстрее, даже если бы за ним гнался сам дьявол.

Только оказавшись на углу улицы Шарретье, он остановился и оглянулся. Грозный старик не преследовал его. Похоже, он даже забыл о нем, так как стоял на месте, рассматривая подобранные им разлетевшиеся страницы странной книги.

В этот момент сильный порыв ветра сорвал с бывшего профессора похожую на воронье гнездо шляпу. О, чудо! Он даже не заметил, что его шляпа упала в воду, настолько был поглощен просмотром старинной книги.

— Я всегда подозревал, что он давно свихнулся, — пробормотал Гюстав.

Успокоенный этим выводом, он поспешил домой. Был один из тех приятных дней, когда мадам Снепп пекла замечательные пирожки на масле, до которых он был большим любителем. Ему обычно доставалась приличная порция; кроме того, свою долю ему всегда уступал старина Снепп, не имевший возможности справиться с пирожками из-за отсутствия зубов.

— Я подарю ему две моих австралийские марки с серым лебедем, — решил Гюстав. — Это послужит для него прекрасной компенсацией.

Супруги Снепп уже ждали его в гостиной, строго оформленной, но приятной комнате, где уютно мурлыкала печурка.

На стол хозяйка водрузила музыкальную шкатулку, издававшую нежные звуки вальса. Восхитительный аромат горячих пирожков и крепкого кофе заполнял комнату.

Стемнело; мадам Снепп закрыла окна тяжелыми бархатными портьерами и зажгла керосиновую лампу перед тем, как приступить к ритуалу ужина.

Ужин обычно был весьма обильным. Этим вечером он включал в себя булочки с кориандром, небольшие тартинки с голландским сыром и, главное, легендарные хрустящие пирожки с маслом.

— Марки с серыми лебедями! — взволнованно воскликнул пожилой филателист. — Мой дорогой мальчик, ты лишишь меня аппетита! Где тебе удалось отыскать их?

Гюставу пришлось напрячь память. Он никак не мог вспомнить, откуда они взялись у него.

— Наверное, их продал мне Корнель, — с сомнением сказал он. — Ах да, я вспомнил! Это был не Корнель, а старик-разносчик; у него еще была небольшая тележка, запряженная громадной собакой. Чтобы избавиться от него, мне пришлось купить несколько книг и эти марки. За все я заплатил два франка серебром. Он был так доволен, что подарил мне странный камень. «Он даст прекрасный декоративный эффект, если его поместить под стеклянный колпак», — сказал он мне на прощанье.

И Гюстав достал из кармана небольшой овальный камень, серый с зеленым оттенком.

— Ну, — улыбнулся господин Снепп, — это самая обычная галька! Этот разносчик просто подшутил над тобой. Впрочем, эти типы любят пошутить, когда им предоставляется такая возможность.

Но Гюстав не слушал старика. Он увлеченно расправлялся со стоявшими на столе яствами.

Внезапный звонок прервал их идиллию.

Мадам Снепп была вынуждена встать.

— Как не стыдно беспокоить людей во время ужина, — проворчала она.

Звонок снова задребезжал, на этот раз весьма настойчиво.

— Этот нахал оторвет у меня дверной звонок, — пробурчала хозяйка дома.

Несвоевременный гость, понявший, что ему не спешат открыть, принялся колотить в дверь ногой.

— Ему обязательно нужно войти, — констатировал ситуацию господин Снепп. — Будь осторожней, жена, — вдруг к нам ломятся разбойники?

Его достойной половине было мало дела до потенциальных бандитов. Достав из угла дубинку, предназначавшуюся для выбивания ковров, она проворчала:

— Даже если там бандиты, я как следует проучу их.

Было слышно, как ее шлепанцы преодолели коридор, в котором еще раздавались отзвуки ударов, и распахнула дверь, грозно воскликнув:

— Что вам нужно?

Она сразу же замолчала, как будто мгновенно перестала сердиться. И даже испуганно вскрикнула; в ответ на это раздался сердитый голос:

— Где этот сорванец? Немедленно приведите его!

Гюстав побледнел. Это был голос доктора Пранжье.

Через мгновение дверь в гостиную с грохотом распахнулась и появился маленький пыхтящий старикашка, размахивавший двумя пожелтевшими листами in-folio. Заметив Гюстава, он одним прыжком подскочил к нему, схватил за воротник куртки и заорал, словно одержимый:

— Где книга? Признавайся, где книга?

Этого оказалось слишком много для юноши. Он высвободился резким движением из хватки старикашки и грубо швырнул его в стоявшее рядом кресло.

— Гюстав, Гюстав! — взмолилась мадам Снепп. — Это же доктор Пранжье, владелец нашего дома!

— Пусть он будет хоть королем, но я не позволю обращаться с собой таким образом, — заявил Гюстав. — Если он попытается снова вцепиться в меня, я ему разобью нос.

Доктор, похоже, не отреагировал на угрозу юноши.

— Кроме этих, должны же быть другие листы из этой книги! — закричал он, вставая. — Где они? Отдайте их мне!

— Я не собираюсь ничего отдавать вам! — сердито воскликнул Гюстав.

— Тогда продайте ее мне, чертов кретин!

— Ваша дурацкая шляпа сейчас плавает в реке! — крикнул разозлившийся Гюстав, — и вы присоединитесь к ней, если немедленно не уберетесь отсюда!

На этот раз гордый старикашка сбавил тон.

— Ты знаешь, что причинил мне боль, ткнув меня в живот?

— Я сделаю вам гораздо больнее, если вы не уйдете, — услышал он в ответ.

В маленьких глазках Пранжье сверкнули молнии.

— Как этот грязный оборванец осмелился так разговаривать со мной, с доктором Пранжье?

Тем не менее ему удалось сдержать свое раздражение.

— Я видел, что ты вырвал эти страницы из книги. Где эта книга? Отдай ее мне!

— Никогда!

— Я хочу сказать, продай ее мне!

— Тем более — нет!

— Я выгоню тебя из школы!

— Мне наплевать, я уже сам ушел из нее!

— Я выгоню тебя из города!

— Отлично! Я как раз решил уехать из него!

На лице господина Пранжье появилось выражение, похожее на гримасу горгульи.

— Наглый щенок! Не знаю, что останавливает меня приказать моим слугам переломать тебе руки и ноги!

— Хорошо, что вы предупредили меня! Теперь я постараюсь иметь с собой оружие, чтобы защититься от них! Например, железный прут!

Этот обмен угрозами происходил так быстро, что супруги Снепп не имели возможности вмешаться. Тем не менее они все же пришли в себя и принялись умолять Гюстава быть повежливей с господином Пранжье. Юноша в конце концов замолчал, заколебавшись. Все это время он машинально крутил в руке круглый камень. Заметив его, господин Пранжье вздрогнул.

— Что это у тебя в руках, мой мальчик? — пробормотал он.

— Обычный камень!

Старик поднес руку к голове и зашатался.

— Прости меня, — произнес он негромко. — Да, прости, пожалуйста! Я не привык, чтобы мне возражали. Все прошло слишком быстро и таким странным образом, что я лаже не понял, вижу ли я это наяву или я сплю. Эта книга… А теперь этот камень… А ты представляешь, что это за книга и что это за камень?

Гюстав перестал сердиться.

— Нет, не представляю, — признался он. — Я купил их вчера у торговца вразнос…

— Который, можно не сомневаться, украл их, — высказал свое мнение доктор, к которому начал возвращаться его обычный стиль общения. — Иначе как бы они попали к нему в лапы?

В этот момент в разговор вмешался господин Снепп с весьма уместной репликой.

— Я полностью согласен с вами, господин доктор, — пробормотал он. — Вы только представьте, что мой юный друг Леман приобрел у него интересующие вас предметы всего за два франка вместе с двумя австралийскими марками, которые, я уверен, стоят очень дорого.

Господин Пранжье внимательно присмотрелся к маркам.

— Они стоят по меньшей мере тысячу франков каждая! Можете поверить мне, я хорошо разбираюсь в филателии! Этот разносчик должен быть отъявленным мошенником, не представляющим, что он ворует!

— Интересно, где он мог украсть все, что он продал за два франка? — поинтересовался господин Снепп.

— Это меня не касается. Я даже не хочу ничего знать об этом, потому что владелец украденного может причинить нам неприятности. Я говорю «нам», потому что хочу получить от вас эту книгу и этот камень.

— Полегче, господин доктор, — сказал Гюстав. — Как бы не получилось, что я сам займусь поисками человека, которого обокрал разносчик!

— Ни в коем случае не делай этого! — резко вскричал доктор. — Но если потом выяснится, что нужно будет заплатить за что-нибудь, я заплачу, не глядя на цену. Короче, отдай мне эти предметы!

Гюстав отрицательно покачал головой.

— Это твое последнее слово? — с угрозой поинтересовался господин Пранжье, вставая.

— Да, именно так, господин доктор.

— В таком случае мы еще увидимся, сорванец, — заявил человечек и выскочил на улицу со скоростью стрелы, выпущенной из лука.

Пьер Снепп и его супруга сразу же возобновили свой жалобный дуэт. Раздраженный Гюстав вскочил и скрылся в своей комнате, где и закрылся.

Он хотел без помех рассмотреть книгу. Она представляла собой стопку страниц, сильно поврежденных, грязных, с пятнами неизвестного происхождения. Изучение содержания книги ничего ему не дало, так как она была на латыни, языке, познания Гюстава в котором ограничивались отдельными элементами грамматики. Что же касается камня, то он выглядел, как обычный булыжник.

— Возможно, эти предметы имеют некоторую ценность. — пробормотал он. — В особенности это относится к двум австралийским маркам, по-видимому, очень дорогим. В общем, я уже решил, что постараюсь отыскать их владельца, что бы ни говорил господин Пранжье. Пожалуй, мне стоит дать что-то вроде объявления в газете…

Он встал, чтобы положить книгу и камень на полку в шкафчике, но внезапно остановился и прижал руки к вискам.

— Разносчик… небольшая тележка, заваленная всякими любопытными предметами… Я дал ему два франка. Это было позавчера после обеда, когда я вышел из школы. Но постойте! Это же невозможно! Клянусь всеми святыми, это невозможно!

Он стал вспоминать некоторые подробности. Пара незначительных фактов заставила его сердце биться сильнее. Да, теперь он вспомнил… Выйдя из здания школы, он зашел в кондитерскую, чтобы купить лакомство для мадам Снепп. Когда он полез в карман за деньгами, он с удивлением понял, что забыл кошелек дома. Сколько он ни шарил по карманам, он не мог отыскать ни одного су! Пробормотав извинения, он быстро выскочил из кондитерской на улицу, покраснев от смущения. Как же он смог через пару минут заплатить разносчику два франка, если у него совсем не было денег? И где он повстречал этого странного разносчика?

Он напрасно терзал свою память, но ничего не мог вспомнить. Это было на ярмарке лошадей? Или на улице Тур? Нет и нет! Внезапно образ старика с тележкой отчетливо проявился в его памяти. Это случилось на краю большой площади с редкими зданиями по ее периметру. Но ведь такой площади в Линденхэме нет!

Странная мысль сформировалась в него в голове.

Он подпрыгнул, кинулся в библиотеку и открыл подшивку какого-то французского периодического издания, которую принялся судорожно перелистывать в поисках одной иллюстрации.

Ошеломленный, он рухнул в кресло, тупо глядя на гравюру, предложение под которой сообщало:

«Разносчик на главной рыночной площади в итальянском городке Аост».

Это был именно тот разносчик со своей тележкой, на большой площади… Но он вообразил его на площади в Линденхэме!

— Господи, — пробормотал юноша, — что же произошло со мной?

Несколькими днями раньше он просмотрел эту подшивку французской периодики, любуясь великолепными гравюрами.

— Наверное, это просто пригрезилось мне! — в отчаянии воскликнул он. — Но ведь я где-то купил книгу и австралийские марки, да и камень не мог возникнуть из ничего!

Ему показалось, что на лежавшей перед ним гравюре старик-разносчик хитро ухмыльнулся и, казалось, произнес:

«Конечно! Именно с этим тебе и нужно разобраться!»

— Бумага и типографская краска должны скрывать какую-то тайну! — пробормотал Гюстав. — Разумеется, журнал не мог украсть книгу и марки, а вот я…

* * *
Пока юноша мучился, пытаясь разобраться в случившемся, директор школы беседовал с одним из преподавателей.

— Не думаю, что мы когда-нибудь увидим Лемана в школе, — сказал он. — И это большое облегчение для меня, потому что я не знал, что мне делать!

— Он совершенно не настроен заниматься, — сказал преподаватель. — К тому же он крайне рассеян. Я постоянно замечал, что его мысли были далеки от темы занятий и он просто отсутствовал на уроке.

— Это не удивляет меня, — согласился директор. — Когда он был зачислен в школу, я отказался принять его в качестве воспитанника. После смерти его родителей — они скончались менее чем за три недели во время последней эпидемии инфлюэнцы — его опекуном стал дядюшка Дезире Леман, живущий в Турне. Старому ворчуну быстро надоело заботиться о племяннике, и он отдал его в местный пансион. Через два года он с удовольствием узнал, что племянник оставил школу, потому что он вел себя на занятиях подобно сомнамбуле, что нередко пугало других детей. И я был рад, что он обосновался в семье Снеппов.

— Сомнамбулам требуется свежий воздух, много свежего воздуха, — глубокомысленно заявил преподаватель. — Но ведь мы преподаватели, а не врачи.

Директор с сожалением покачал головой. Такие учащиеся, как Леман, заставляли его постоянно беспокоиться о них и не доставляли удовлетворения преподавательской деятельностью.

* * *
Во время этой беседы объект рассуждений педагогов находился в своей комнате, одолеваемый мрачными думами.

Если бы только ему удалось понять, что именно случилось с ним!

Внизу в столовой, где оставались супруги Снепп, атмосфера успокоилась. Музыкальная шкатулка принялась проигрывать популярные мелодии, и мадам Снепп стала подпевать ей фальцетом.

Господин Снепп с наслаждением размещал наделавшие столько шума марки в большом альбоме, то и дело восклицая:

— Тысяча франков!.. Тысяча франков!.. Но ведь доктор Пранжье разбирается в филателии!

* * *
На следующее утро Линденхэм охватило волнение. Подумать только, грабители забрались в дом супругов Снепп! Но они перерыли только комнату их пансионера, Гюстава Лемана. И грабители не похитили ничего ценного, не тронув ни деньги, ни драгоценности.

Они не похитили ничего, за исключением… самого Гюстава Лемана! Действительно, несчастный юноша пропал. Город был тщательно обыскан, но поиски закончились безрезультатно.

Супруги Снепп не переставали стонать и жаловаться. Тоже совершенно безрезультатно.

Когда приехавшие в Линденхэм следователи из соседнего города допросили директора школы, тот откровенно заявил:

— Гюстав был большим оригиналом. Он просто удрал, в этом невозможно сомневаться.

— Но он не взял с собой деньги! — с удивлением констатировали следователи.

Директор пожал плечами:

— В этом случае он скоро вернется.

Но Гюстав Леман не вернулся.

* * *
В столовой семьи Снепп больше не оставалось ничего приятного, хотя все в ней было таким же, как прежде. Лампа светила ровным круглым огненным язычком, печурка мурлыкала, словно довольный кот. Но музыкальная шкатулка замолчала, и куда-то пропал аромат пирожков с маслом.

Сидевшие за круглым столом супруги пересчитывали толстую пачку банкнот.

— Ах, моя дорогая, — пробормотал господин Снепп, — я надеюсь, что с ним не случилось ничего плохого! Такой приятный юноша…

— Помолчи, пожалуйста, — оборвала его мадам Снепп.

— Он так часто дарил мне марки…

— Теперь ты сам можешь купить их столько, сколько хочешь.

— Я должен был рассказать следователям эту историю с господином Пранжье.

— И лишиться всего этого! — квакнула мегера, указав на стопку банковских билетов.

Господин Снепп вздохнул.

— Я буду молчать, — сказал он, и в его голосе прозвучало рыдание. — Но пусть Господь простит меня!

Глава II Вечернее письмо

— Разумеется, я ни на мгновение не поверил легенде с разносчиком. Люди этого типа никогда не заглядывают в Линденхэм, но если подобное случается, весь город мгновенно узнает об этом, и я узнаю одним из первых. Нужно придумать нечто совсем иное, мой мальчик.

Гюстав Леман сидел в роскошном салоне, освещенном множеством газовых светильников, несмотря на солнечный день. Вообще-то внутренние ставни были не только закрыты, но и заперты на солидные замки. Бледный, в смятой одежде, бедняга демонстрировал несколько шишек на лбу.

Старый господин Пранжье, сидевший в кресле напротив него, спокойно наслаждался длинной голландской трубкой.

— Я сожалею, что мои слуги так неаккуратно обошлись с тобой, — ухмыльнулся старик, — но ты должен согласиться, что вел себя далеко не как ручное животное, и я выяснил это на своем опыте. Скажешь ли ты мне, что произошло на самом деле?

Гюстав упрямо помотал головой.

— Самое важное здесь, — это книга, да и камень тоже… Но об этом мы поговорим позднее. Тот, кто владеет столь ценными предметами, никогда не захочет добровольно расстаться с ними. Таким образом, ты должен был украсть их. Но где?

Вопрос остался без ответа.

— Ну, это не самая главная моя забота, — продолжал старик. — Я не постесняюсь сказать, что сам, не заколебавшись ни на мгновение, украл бы эти предметы. Владение ими вполне может быть оправданием греха воровства.

Он придвинулся к Гюставу с глазами, в которых светилась зависть.

— Может быть, произошло что-то совсем другое? Давай, расскажи мне все… Ты не пожалеешь об этом.

— Но я клянусь вам, что не знаю… Я вообще ничего не знаю!

— Ослиная башка! Ну, как хочешь! В любом случае, у тебя будет время пошевелить мозгами, потому что ты не получишь свободу до тех пор, пока не расскажешь мне все, что я хочу узнать.

Гюстав прекрасно понимал, что доктор Пранжье не шутит. Но почему бы не поверить ему? Кто знает, вдруг старый ученый сможет объяснить ему это странное приключение?

— Дело в том, что разносчик не существует, — заговорил он монотонным голосом, — по крайней мере, как создание из плоти и костей; он существует как рисунок, как гравюра.

Доктор Пранжье слушал его крайне внимательно, и, когда юноша закончил свой рассказ, он некоторое время молчал, посасывая свою трубку.

— Вот, значит, как все случилось, — пробормотал он. — На этот раз мне кажется, что ты сказал правду. Черт возьми, мы имеем дело с достаточно необычным случаем, хотя вряд ли его можно рассматривать, как странный. Скажи, мой юный друг, у тебя когда-либо случались приступы сомнамбулизма?

У Гюстава на глазах выступили слезы.

— Да, когда я был мальчишкой, в пансионате в Турне…

— Гм, тогда это может многое объяснить. Не буду продолжать мучить тебя своими вопросами. Сомнамбулы обычно ничего не помнят о своих ночных приключениях. Но кто в Линденхэме мог обладать такими необычными и ценными предметами? Нет, я действительно ничего не понимаю…

И господин Пранжье, перестав беспокоить Гюстава, принялся говорить для самого себя:

— Сомнамбулы… Подобно котам, они обожают прогуливаться по водосточным желобам, что отнюдь не представляется им опасным занятием. Конечно! Дом супругов Снепп является частью одного из наиболее плотно застроенных городских кварталов. Поэтому лунатик может долго бродить по крышам этого массива зданий, не испытывая необходимости спуститься на землю. Предположим, что он увидел открытое слуховое окно — да он мог и сам его открыть — и вошел, не колеблясь, на чердак. Я хорошо знаю, что чердаки в Линденхэме — это настоящий хаос всякого барахла. И вот он начинает копаться в пыльных шкафах… Об этом я смог догадаться потому, что книга вся в пыли и паутине, а это свидетельствует, что она долго валялась в груде мусора, старых тряпок и прочего хлама. Он натыкается на потрепанную книгу, камень и несколько старых марок, большую часть которых теряет во время возвращения. Вот и все. Гравюра в журнале завершает процесс. В этом случае мы имеем дело с воображаемым явлением, принимающим облик действительности, так как в его основе лежит реальный, пусть и крайне незначительный, факт. Все это достаточно сложно для такого простака, как ты, и я не собираюсь терять время, пытаясь объяснить тебе эти запутанные вещи. Меня только успокаивает то, что хозяин этих предметов явно не представляет, что они были украдены, а может быть, и вообще не знает об их существовании.

— Теперь я могу уйти? — поинтересовался Гюстав.

— Уйти! — воскликнул старик. — Что за дуралей! Где твоя голова? Уйти, чтобы болтать направо и налево о случившемся и неизбежно поставить меня в опасную ситуацию: воровство, незаконное лишение свободы, взлом, кража… Не стоит забывать и то, что я могу случайно лишиться книги и камня.

— Но если господин Снепп и его жена… — начал юноша. Но странный хозяин сразу же оборвал его:

— Никакой опасности, я принял меры. Они будут молчать, как в могиле!

— Что тогда вы собираетесь делать со мной? — встревоженно поинтересовался Гюстав.

— Я буду обращаться с тобой, как с почетным и желанным гостем. Этот салон будет твоим жильем. Надеюсь, он в твоем вкусе? Что касается моей поварихи, то я могу заверить тебя, что это королева кулинарного искусства. А теперь — к столу!

Он потряс серебряным колокольчиком. Слуга в ливрее быстро накрыл стол.

На столе появились омар под майонезом, жареный цыпленок с зеленым горошком, пирожные с кремом и ванильное мороженое.

— Мы запьем эти блюда старым вином, лучшим из того, что есть у меня. И я хочу поднять тост за успех моего проекта. Потом я расскажу тебе кое-что любопытное… Закончим торжественный обед мы замечательным ликером.

Вкусная еда и великолепные напитки позволили Гюставу забыть о в общем-то достаточно несправедливом отношении к нему доктора. Салон отнюдь не выглядел тюремной камерой, а обед не имел ничего похожего на тюремную баланду.

Наконец доктор Пранжье отодвинул тарелки и бокалы.

— Ты был хорошим учеником в школе?

— Нет, конечно, — откровенно ответил Гюстав.

— А как у тебя с географией?

— Довольно сносно… Но не блестяще.

— В этом случае все, что я хочу рассказать, покажется тебе абракадаброй. Но я должен попробовать.

— Вы собираетесь рассказать мне истории о путешествиях? — спросил внезапно заинтересовавшийся Гюстав.

Старик рассмеялся:

— Смотри-ка, ты совсем не такой уж глупец, как мне показалось в самом начале! Немного терпения! Эта книга, которая мне сейчас кажется дороже зеницы ока, была написана в начале XVII века приятелем голландского путешественника Яна Якобса Майена, изучавшего полярные области. Она написана на латыни, и я могу авторитетно заявить, что это очень неважная латынь. Но едва книга вышла из типографии, как власти изъяли ее, и палач сжег весь тираж на площади, тогда как автор был сослан. Почему? Я не знаю. Я думал, что чтение книги поможет мне понять, в чем тут дело, но в сохранившемся экземпляре отсутствуют многие страницы. Несмотря на это, книга содержит множество важных сведений. Ян Майен был прекрасным капитаном, отважным, но не очень общительным. Похоже, что он доверял только своему другу. Когда книга была осуждена властями, Ян Майен замкнулся еще больше и не стал выдавать морские тайны, которые ему удалось узнать. Для всех окружающих он остался путешественником, совершившим всего одно путешествие в 1614 году, когда им был открыт остров, носящий его имя. Это остров Ян Майен. Это неверные сведения, так как он плавал также к Гренландии, где не ограничился исследованием восточного побережья. Он обогнул мыс, носящий сегодня название мыс Фарвель, и сошел на берег на широте полярного круга. Но хватит об этом мореплавателе. Я теперь расскажу тебе о его рулевом, о котором история умалчивает; его звали Дорус Бонте. Когда Ян предложил вернуться домой, Бонте не согласился. Во время их странствий он повстречался с племенем эскимосов и подружился с некоторыми из них. То, что ему рассказали эти небольшие, перепачканные в жире дикари, оказалось настолько удивительным, что он решил совершить в одиночку путешествие в один из наиболее неприветливых для человека уголков Земли. Ян Майен не стал возражать и пообещал ждать его на протяжении трех или четырех месяцев.

Бонте вернулся, и то, что он рассказал, оказалось настолько удивительным, что капитан не поверил своему рулевому.

Так или иначе, но в итоге Бонте так никогда и не вернулся в Голландию.

В сопровождении своих друзей-эскимосов он двинулся на север… и пропал.

Здесь доктор Пранжье замолчал и хитро подмигнул Гюставу.

— Майен попросил своего друга-писателя изложить на бумаге удивительный рассказ Бонте, несмотря на то что никогда так и не поверил ему, поскольку был человеком достаточно рассудительным, чтобы поверить в сказки фей. Но я, молодой человек, уверен, что Бонте ничего не выдумал.

— И что же такое удивительное он рассказал? — поинтересовался Гюстав унылым тоном, потому что рассказ доктора не вызвал у него особого интереса.

Пранжье с насмешкой посмотрел на него:

— Я предпочитаю пока не раскрывать этого. Немного позже ты узнаешь гораздо больше.

— А что вы скажете про камень?

Бонте отдал его капитану, а тот в свою очередь передал его еще кому-то как предмет, не представляющий никакой ценности.

Гюстав зевнул. У него пропало всякое желание задавать вопросы. Заметив это, доктор Пранжье дружелюбно улыбнулся и пожелал юноши доброй ночи.

* * *
Гюстав Леман оставался в заточении в доме на улице Рам-пар де Конт около трех месяцев.

Но можно ли было считать чем-то вроде тюрьмы это вынужденное пребывание взаперти?

Он ведь имел возможность выходить из своей комнаты и бродить по просторному парку! Он даже мог играть в нем, потому что среди слуг несколько весельчаков получили задание занимать его всевозможными играми.

Доктор Пранжье встречался с ним ежедневно несколько раз за день, и их беседы были такими интересными, что доктор стал казаться Гюставу совсем не таким страшным, как раньше. Он уже не рассматривал доктора как пугало, а считал его дружелюбным и приятным собеседником. Тем не менее пожилой господин старательно обходил в их беседах все, что имело отношение к книге и камню; что же касается Гюстава, то он давно перестал вспоминать эти предметы.

Великолепная еда позволила юноше убедиться, что ничего более вкусного он не нашел бы даже в стране, где в кисельных берегах текут молочные реки. Со своим довольно спокойным характером он считал такую жизнь вполне сносной, и если даже у него появлялись мысли о побеге, он сразу же отбрасывал эти фантазии, так как стены парка были достаточно высокими, а слуги никогда не теряли бдительности.

В середине июня доктор Пранжье исчез и появился снова только в начале июля.

— Как ты смотришь на небольшое путешествие? — спросил он у Гюстава.

— Вы это говорите серьезно? — в восторге воскликнул юноша.

— Конечно! — засмеялся доктор. — К тому же на корабле!

Апатия Гюстава исчезла, словно снег под лучами солнца.

— Корабль… Море… — пробормотал он.

— Вот именно! Корабль, далекие страны!

— Это замечательный подарок к моему дню рождения! — воскликнул Гюстав. — На следующей неделе мне исполнится семнадцать лет!


Они выехали глубокой ночью, и никто не видел, как они заняли места в закрытой наглухо карете. Крепкие лошадки сразу же перешли на рысь.

— Куда мы едем? — поинтересовался Гюстав.

— На север, только на север!

— Для меня это не имеет значения, лишь бы мы отправились в плавание.

— Кто знает! Возможно, тебе придется плавать гораздо больше, чем тебе хочется! — пошутил старый доктор Пранжье.

Они проехали, не останавливаясь, таможенный пост с дремлющими таможенниками, и, когда утреннее солнце пробилось сквозь облака, Гюстав увидел перед собой бесконечное водное пространство.

— Море! — закричал он в восторге.

— Это всего лишь небольшая часть моря, — успокоил его доктор Пранжье. — Это Гонт, или Западный Эск. Небольшое судно доставит нас к земле, которую ты видишь на горизонте.

— И что это за земля?

— Это остров Валхерен. Там, в порту Флессинга, мы поднимемся на большой корабль.

— И куда мы поплывем?

— Я же уже сказал тебе: на север, только на север!

— Север, запад, юг — для меня все они без разницы, — пожал плечами Гюстав. — Я никогда ничего в этом не понимал.

Погода стояла необычно тихая, и море казалось огромным зеркалом. Через несколько часов они сошли на причал во Флессинге, возле которого стоял парусник. По правде говоря, это был не совсем парусник, потому что над задней палубой поднималась высокая тонкая труба, свидетельствовавшая, что этот изящный трехмачтовик был снабжен паровым двигателем, на который в те годы моряки полагались гораздо меньше, чем на паруса.

— Что ты скажешь об имени судна?

— «Дорус Бонте»! Кажется, я уже слышал где-то это название. Да, ведь это вы говорили мне об ученом по имени Бонте! Но только я не помню, в связи с чем о нем зашла речь.

— Не важно! Мне кажется, что я многим обязан этому Бонте, — сказал пожилой доктор, с удовлетворением потирая руки.

Судно должно было выйти в рейс на следующий день. Гюстав использовал предоставленное ему свободное время для знакомства с командой, состоявшей из крепких парней, в том числе почти исключительно молодых голландцев, если не считать одного фламандца, младшего матроса Эме Стивенса.

Капитан судна Холтема, уроженец Фрисландии, коренастый мужчина с большими светлыми глазами, характерными для жителей северной Голландии, постоянно держал в зубах глиняную трубку. В связи с этим он предпочитал молчать, чтобы разговор не отвлекал его от курения.

В отличие от капитана, его помощник, сорокалетний Пьер Каплар, был весельчаком и большим любителем поболтать. Меньше чем за час Гюстав узнал всю историю его жизни. Каплар долго плавал на китобойном судне, сначала в качестве гарпунера, потом рулевого. Он все еще не терял надежды когда-нибудь опять заняться охотой на эти гигантские морские фонтаны, как он называл китов.

Если не считать кока, норвежца по имени Эл, в команду входили еще человек десять матросов, которые настолько походили друг на друга, что Гюстав с большим трудом различал их. Некоторые из них были с окладистой бородкой, другие же брились.

— Все они хорошо знакомы с Крайним Севером, — заявил Пьер Каплар.

— Все, кроме меня, — ухмыльнулся Эме Стивенс. — Я никогда не бывал дальше, чем Лейт.

— Не расстраивайся, твой опыт скоро растянется, словно резина, — предсказал помощник капитана. — А теперь хватит болтать! За работу! Судно вас ждать не будет.

Доктор Пранжье приказал оборудовать в средней части судна просторную каюту, похожую одновременно на салон и на лабораторию, заполненную инструментами и приборами, неизвестными для Гюстава как по названию, так и по назначению.

До последнего времени ученый оставался в хорошем настроении, очаровавшем юного Лемана. Но едва он оказался на борту, как к нему вернулось его обычное состояние ворчливого тирана.

Он ругался, ворчал, набрасывался на матросов и даже однажды выгнал Гюстава из каюты.

До вечера он по меньшей мере раз двадцать спросил у капитана, сможет ли судно выйти в море в назначенное время.

Холтема был вынужден признать, что, несмотря на все его старания, им придется перенести выход в море на один день. Дело в том, что в трюм был загружен некачественный уголь; его нужно было выгрузить, а на его место засыпать настоящий кардиффский уголь.

— Ерунда! Мы отлично справимся без угля и, соответственно, без паровой машины! — фыркнул Пранжье.

— Об этом не может быть и речи, подобное противоречит всем договоренностям, — категорически заявил капитан и тут же повернулся спиной к склочному старикашке.

— Послушай, — обратился Пьер Каплар, облокотившийся о планширь рядом с Гюставом, наблюдавшим за отплытием трансатлантического лайнера, — этот старый господин кажется мне странным типом! Это твой дядюшка или просто какой-нибудь родственник?

Гюстав растерялся:

— Нет, просто старый знакомый… Можно сказать, друг детства…

— Похоже, что он странным образом проявляет свою привязанность к друзьям. Совсем недавно он буквально пинком выставил тебя из каюты!

— Да, у него случаются приступы раздражительности…

— Что да, то да! Но я уверен, что жизнь на борту научит его хорошим манерам! — пошутил Каплар, на что Гюставу пришлось ответить, что он тоже надеется на это.

В действительности доктор Бельфегор Пранжье очень нервничал и совершал над собой невероятное усилие, чтобы скрыть свою тревогу.

Если бы в эти минуты кто-нибудь внимательно следил за доктором, он заметил бы, что тот, не переставая, наблюдал за окрестностями Гонта.

— Эй, матрос, что за пароход идет прямо на нас?

— Это сторожевик из Брескена, господин. И он не идет на нас, можете не беспокоиться. Он пройдет в стороне, чтобы стать на якорь в полумиле от нас.

— Вот как! А судно, у которого из трубы валит такой густой дым?

— Оно идет в Англию. Это пароход «Тадорна», он вышел из Гента и направляется в Ливерпуль и Манчестер.

Успокоенный, господин Пранжье вернулся в свою каюту, но через несколько минут снова выскочил на палубу.

— Эй, офицер, — обратился он к Каплару, — не знаю, какое у вас звание, если я раздам чаевые, это ускорит работу матросов?

— Выгрузить двести тонн угля на набережную и загрузить в трюмы двести новых тонн — это работа, мало похожая на развлечение, мой добрый господин. У матросов и грузчиков есть только по две руки, и даже тележка с флоринами не сможет ускорить их работу.

— Тогда идите к черту!

Непривычный к такому оскорбительному обращению, Пьер Каплар застыл от удивления.

— Эти придурки-богачи думают, что их деньги позволяют им все что угодно, — проворчал он. И поскольку ему потребовалось поделиться своей обидой с кем-нибудь, он отправился на поиски Гюстава Лемана.

— Тебе не кажется, что твой… скажем, друг ведет себя довольно странно?

— Да, конечно, — согласился юноша.

— Не сходит ли он иногда с рельсов?

Гюстав засмеялся и ответил, что он ничего не может с уверенностью сказать об этом, но подобное в принципе вполне возможно.

— Я расскажу тебе, каким образом меня взяли на это судно, — продолжал помощник капитана. — Мне кажется, что происходящее вокруг тебе не слишком понятно… Так вот, Холтема, капитан, специально приехал в Церикзее, в Дюивленде, чтобы встретиться со мной.

— Ты все еще на суше, Пьер? — спросил он меня.

— Лучшие рулевые всегда находятся на суше — ответил я. Видишь ли, так говорит морская поговорка, и лучше ответить с ее помощью, чем сказать то, что не следуетговорить.

— Один богатый старик приобрел «Ставорен»[11], — продолжал Холтема.

— Вот молодец! Хорошее судно, в особенности когда на нем установили паровой двигатель! Он вполне мог бы послужить в качестве китобойца.

Сказав это, Холтема подмигнул мне и продолжил:

— Старик хочет переименовать судно, назвав его «Дорус Бонте».

— По имени того, кто нашел нужную сумму?

— Нет, похоже, что он заплатил свои деньги.

— Черт возьми! Значит, он миллиардер!

— Это точно. И судно пойдет на север.

— Фарерские острова… Исландия… Лофотены… Конечно, за грузом рыбы?

— Еще севернее! Что касается рыбы, я ничего не знаю, да это и не мое дело.

— Возможно, это один из психов, которые надеются найти месторождение золота на островке Роколл[12], или из тех, кто считает, что исландцев нужно цивилизовать, — добавил я со смехом.

— Я сказал ему, что вы закончили навигационную школу и что вы были первым по морской истории, — добавил Холтема.

— И, разумеется, он ответил, что это его ничуть не интересует! — ухмыльнулся я.

— Ошибаешься… Напротив, он очень заинтересовался. Он хочет видеть вас помощником капитана на своем «Дорусе Бонте».

— Продолжительное плавание?

— Он упоминал один год или даже больше.

— Охота на китов иногда может продолжаться года два, — сказал я. — А у меня нет ни жены, ни детей, которые будут оплакивать мое отсутствие…

— Значит, ты согласен?

— Конечно, согласен!

И вот я стал помощником капитана на этом судне. Все, что сказал мне Холтема, ограничивается общим направлением нашего плавания: мы идем на север. Это все равно, что попытаться выманить устрицу из раковины, напевая ей национальный голландский гимн.

— Похоже, что мне нужно будет разузнать у вашего господина Пранжье о цели нашего путешествия, — сказал я Холтеме.

— Вас устраивает предлагаемая оплата? — спросил капитан.

— Вполне! Трудно было бы рассчитывать на что-нибудь большее, — ответил я.

— А если мне придет в голову намерение обогнуть мыс Горн?

— Я пойду за вами даже вокруг мыса Горн, мсье.

— Или я отправлюсь на Южный полюс, чтобы проверить, не цветут ли там вишни?

— Я выясню это вместе с вами.

— Полагаю, что вы меня поняли, — сказал старый шимпанзе, поворачиваясь ко мне спиной.

— А ты, приятель, знаешь, куда мы направляемся? — спросил Пьер Каплар у Гюстава.

— Нет, господин офицер, — честно ответил юноша.

— Короче, курс на север! — воскликнул Каплар, прекращая таким образом разговор.

Очевидно, Гюстав мог сказать гораздо больше. Например, он мог упомянуть странную книгу, рассказать о необычном путешествии Яна Якобса Майена в 1614 году. По правде говоря, он просто не подумал обо всем этом. Частично это было связано с тем, что после первой конфиденциальной беседы с Гюставом доктор Пранжье никогда не возвращался к этой теме, впрочем, не очень интересовавшей Гюстава.

Разговор между Гюставом и Пьером Капларом состоялся на следующий день после появления на борту двух пассажиров, потерянный день, как его назвал доктор Пранжье в припадке гнева.

Операция по разгрузке и погрузке угля продолжалась даже после наступления темноты при свете факелов.

Когда краны замедлили свое непрерывное движение взад-вперед, что указывало на близкое завершение работы, на набережной появился почтальон, оседлавший велосипед с высокими колесами.

— Эй, на «Дорис Бонте»!

— Что тебе нужно на нашем корабле, парень? Может быть, ты хочешь спрятать его в свою сумку?

— Ну и шутник же ты! Скажи, есть у вас на борту некий господин Пранжье? Если да, то я должен передать ему срочное письмо!

И он помахал большим серым конвертом с надписью «Срочное» жирными буквами.

Вероятно, у доктора Пранжье был невероятно острый слух, потому что он мгновенно появился на палубе, выхватил из рук почтальона конверт и бросил ему серебряную монетку.

— Это от Коппеника, — пробормотал он, узнав почерк своего мажордома. При свете штормовой лампы он прочитал:

Мой уважаемый и высокочтимый господин!

Не прошло и нескольких часов с того момента, как Вы покинули город — на колокольне святой Анны только что пробило десять часов, — как кто-то постучался в ворота. Это оказался человек с болезненным лицом, плохо одетый.

Я сказал ему: «Уходи, мы ничего не подаем бродягам!»

К моему большому удивлению, он ответил на хорошем языке: «Я не бродяга, а граф де Вестенроде. Мне известно, что этой ночью ваш хозяин отправился путешествовать.

Я не спрашиваю у вас, куда именно, но скажите, вы еще можете связаться с ним?» — «Нет», — ответил я. «Но вы можете хотя бы послать ему записку? Если да, то напишите ему следующее: „Граф де Вестенроде выражает свое уважение господину Пранжье и сообщает, что ему известно то, что может представлять интерес для господина доктора. Надеюсь, что он сочтет более разумным вернуться, а не упорствовать в своих намерениях.

Я, граф де Вестенроде, решительно настроен защищать то, что требует защиты“».

Это все, мой глубокоуважаемый господин и хозяин. Затем этот человек вежливо распрощался со мной и удалился, не сказав больше ни одного слова.

Я позволяю себе сообщить Вам, что граф де Вестенроде считается крайне бедным человеком и его принимают за безумца или маньяка, что не может вызывать сомнения. Возможно, Вы уже слышали о нем. Тем не менее я считаю своим долгом поставить Вас в известность о его посещении.

Желая Вам удачного путешествия, остаюсь, мой высокочтимый господин и хозяин, Вашим преданным слугой.

Жером Коппеник.


Господин Пранжье сложил письмо дрожащими руками. Подойдя к зеркалу, он погрозил кулаком своему отражению.

— Безумец… — прошипел он сквозь зубы. — Безумец! Да, это ты действительно сумасшедший, ты, Бельфегор Пранжье, а не граф де Вестенроде! Почему ты не подумал об этом раньше? Почему ты позволил убедить себя, что владелец украденных предметов не может знать, что они были украдены? Граф де Вестенроде! Действительно, твое логово находится поблизости от жилья Снеппов!

Ему пришлось подавить неудержимое желание разбить зеркало вдребезги, но он всего лишь отвернулся от него, грубо выругавшись.

— Я не представляю возможности этого графа де Вестенроде… Возможно, он более могуществен, чем можно подумать. Тем не менее если речь идет о борьбе, то именно я его противник. И я не расстанусь со своим куском добычи, даже если мне придется сделать капитаном «Дорус Бонте» самого дьявола.

Глава III Визит к графу Бодуэну де Вестенроде

В это время улица Труа Трефль в Линленхэме была одной из самых длинных. Несмотря на некоторое однообразие, она высоко ценилась любителями старой архитектуры за многочисленные столетние фасады. К сожалению, недостаточно хозяйственные коммунальные власти позволяли им разрушаться, не заботясь о реставрации замечательных памятников архитектуры.

Знатоки старинной архитектуры, не колеблясь, признали бы самым красивым здание, на гребне крыши которого находился флюгер в виде парусного судна. Но само здание было таким дряхлым, его облик был таким унылым, что так называемые знатоки отворачивались после первого же взгляда, задаваясь вопросом, как можно было довести до такой стадии разрушения эту жемчужину старинной архитектуры.

Ставни из черного дуба на окнах, потрескавшиеся и щелястые, едва держались на ржавых петлях и не защищали оконные стекла, впрочем, уже давно выбитые.

Северо-западный ветер мог стараться, сколько угодно, фрегат оставался неподвижным на ржавой оси, постоянно указывая своим бушпритом одно и то же направление. Дверной порог был сильно изношен, и в поднимавшейся к дверям крутой высокой лестнице отсутствовала верхняя ступенька, что заставляло визитера — буде такой находился — проявлять чудеса акробатики.

Но давно никто не пытался подергать ржавую цепочку звонка или постучать фигурным молотком в источенную древоточцами дверь.

Изредка, обычно в сумерки, преимущественно в пасмурную дождливую погоду, дверь, усеянная шляпками гвоздей, открывалась, чтобы пропустить сгорбившегося мужчину, передвигавшегося по улице неуверенными шагами, со взглядом, опущенным на землю под ногами. Он заходил в жалкую булочную, освещавшуюся тусклой масляной лампой, чтобы купить хлеб из смеси ржаной и пшеничной муки. Потом в соседних лавчонках, таких же убогих, он покупал всегда одну и ту же еду: копченую селедку, кусок дешевого сыра и луковицу. Раз в месяц к этим покупкам добавлялось полфунта дешевого табака. Обитатели Линденхэма провожали его взглядом, в котором жалость смешивалась с уважением, потому что это был граф Бодуэн де Вестенроде. А благородный человек всегда остается благородным, даже если он одет в потрепанный редингот и туфли, зачерпывающие дождевую воду из лужи отставшей подошвой, словно уличная собака языком. Только коммунальный секретарь мог бы подтвердить, что граф принадлежал к фламандской аристократической семье, к сожалению, давно угасшей, и что он переехал в наш город из Руана много лет назад, чтобы вступить во владение домом с фрегатом, доставшимся ему по наследству от дальнего родственника, шевалье Жиля де Кейзера.

Соседи знали только то, что он никого не принимал, никого сам не посещал и жил очень бедно. При этом он не влезал в долги и никому не причинял неприятностей. Он оплачивал свои налоги в коммунальную кассу столь же пунктуально, как хороший банк. Никто не мог сказать, сколько ему лет, даже коммунальный секретарь, потому что немногие удостоверяющие его личность бумаги не содержали сведения о дате его рождения, дате, о которой, впрочем, власти никогда не считали необходимым поинтересоваться.

Одни были уверены, что он далеко перевалил за семидесятилетний рубеж, другие считали его гораздо более молодым, но рано состарившимся. Постепенно горожане привыкли к его присутствию, к его бедному облику, к ветхости его особняка. И когда общественность начала обсуждать вопрос о его психическом здоровье, а самые грубые даже стали называть его сумасшедшим, через некоторое время о нем оказалось сказанным все, что только можно было сказать, и разговоры о графе прекратились сами собой.

Однажды тихим июльским вечером граф сидел в единственной пригодной для жилья комнате своего архитектурного чуда, заканчивая скромный ужин, состоявший из ломтика хлеба без масла и кусочка высохшего сыра.

Запив еду глотком воды и набив табаком почерневшую трубку, он устроился перед окном, выходившим в сад, из которого можно было увидеть виртуозную пляску мошкары и дикие виражи ласточек.

Он оставался у окна до наступления ночи, когда летучие мыши сменили птиц.

Когда в трубке сгорела последняя крошка табака, граф встал и, после некоторого колебания, зажег свечку за четыре су. Потом он открыл дверцу углового шкафа и достал письменный прибор, давно вышедший из моды, но способный вызвать зависть у собирателя древностей.

Шкафчик был заполнен пыльными, пожелтевшими бумагами, в которых граф долго копался. В конце концов он обнаружил то, что искал: дагерротип с изображением дамы, одетой по моде 1840 года.

Некоторое время он с волнением рассматривал фотографию; в неверном свете свечи он с трудом разобрал тонкую строчку выцветшей надписи.

«Аделаида Матильда Мария-Антуанетта де Вестенроде, урожденная Поре де Блоссевиль», — прочитал он вполголоса.

— Моя дорогая бабушка, — с почтением произнес он. Похоже, он привык разговаривать с самим собой, ведь в длинных монологах такого одинокого человека, как он, нет ничего необычного.

— Отец часто рассказывал мне о том, как семья Блоссевилей попала во Фландрию. Эти французские аристократы были убежденными роялистами. На протяжении ста дней после возвращения Наполеона с острова Эльба они, не колеблясь, последовали за Луи XVIII в Гент.

Они нашли убежище у графа де Вестенроде, а когда 8 июля 1815 года король Франции вернулся в Париж, малышка Аделаида де Блоссевиль, которой было всего десять лет, осталась в семье гентских друзей ее семьи. Через шесть лет она вышла замуж за старшего сына графа де Вестенроде… Моего деда…

Он нежно погладил пожелтевшую фотографию.

— Какой милой дамой были вы, бабушка! Такой спокойной, такой мудрой! Я мог часами находиться возле вас, не говоря ни слова и чувствуя себя глубоко счастливым…

Он помрачнел, и печальный свет залил его лицо.

— Перед смертью вы передали мне шкатулку, в которой лежали старая книга и камень. Он попал к вам издалека, из Гренландии, где умер ваш двоюродный брат и друг детства, знаменитый французский мореплаватель Жюльен де Блоссевиль. Передал вам шкатулку один из членов его команды. Я знаю, что в находившихся в ней двух предметах, казалось бы не имеющих никакой ценности, содержится страшная тайна, которую отныне должны были хранить члены семейства Блоссевилей.

Увы, бабушка, у меня украли эти предметы! Несмотря на то что они были спрятаны в месте, недоступном для воров. Кто мог догадаться о тайне, заключенной в этой книге и этом камне в нашем маленьком городке, таком банальном, как Линденхэм! Только такой человек, как этот гениальный мерзавец Пранжье! Да обрушатся все несчастья на этого высокомерного типа!

Я совершенно случайно узнал, что он недавно приобрел судно, получившее название «Дорус Бонте», и бросился к тайнику. Мои сокровища исчезли!

Граф выдвинул секретный ящичек, в котором открылось множество стопок луидоров.

— Это золото французских эмигрантов, но я никогда не смог установить его законных обладателей! Мои поиски, сопровождавшиеся сожалениями и угрызениями совести, продолжались много лет. А теперь… То, как я собираюсь использовать это золото, возможно, сотрет тяжелый грех, превративший меня в дряхлого старика. Как вы считаете, бабушка?

В комнату через разбитое окно проник и распространился тонкий аромат ломоноса. В далеком лесочке принялся пробовать голос соловей.

— Это и будет ваш ответ, бабушка?

Нет, ответом оказался приглушенный звонок, раздавшийся в коридоре ветхого особняка.

Граф Бодуэн даже вздрогнул от неожиданности.

— Звонок входной двери!.. Боже мой! Сколько лет я не слышал его!

Неуверенными шагами он пересек столовую и прошел коридором.

— Кто там?

— Человек, который хочет вам добра! Откройте!

— Я предпочел бы, чтобы сначала вы назвали себя, — сказал граф.

Неизвестный ночной посетитель некоторое время молчал, очевидно, обдумывая ответ.

— Мое имя Тейрлинк, Ивон Тейрлинк. Оно говорит вам что-нибудь?

— Нет, не говорит ничего!

— А имя Ансельм Лемуэн?

Граф де Вестенроде вскрикнул от неожиданности и поспешно отворил дверь. В дверном проеме вырисовывался силуэт высокого широкоплечего мужчины. Коротким движением он снял шляпу.

— Я могу войти?

Не говоря ни слова, граф схватил гостя за руку и поспешно провел его в столовую.

— Значит, вас прислал Ансельм Лемуэн? — спросил он дрогнувшим голосом, усадив гостя в единственное уцелевшее в помещении кресло. — Значит, Ансельм Лемуэн еще жив?

— Ему сейчас восемьдесят два года или даже немного больше. Но это, как и прежде, человек из высококачественной стали, способный выпивать пинту бренди каждый день, который ему дарит Всевышний.

— Как вы познакомились с ним?

— Мне не нужно было с ним знакомиться — это мой дед!

— Значит, вы фламандец!

— К тому же гражданин Гента! Но что в этом удивительного? Моя мать вышла замуж за Криса Тейрлинка, капитана судна «Прекрасная француженка», имевшего на тот момент в качестве порта приписки Руан. А моя мать была дочерью старого Ансельма.

— Руан! — пробормотал граф Бодуэн, постепенно приходящий в себя от потрясения.

Ивон Тейрлинк продолжил поражать слушателей неожиданными новостями:

— Несколько дней назад один из членов коммунальной администрации Руана посетил моего деда и сообщил ему, что им интересовался гражданин Линденхэма, города во Фландрии.

— Черт возьми, ничего не понимаю! — возмутился дед. — Лучше скажите мне, где находится этот Линденхэм?

Чиновник ответил, что он получил телеграмму с просьбой предоставить информацию от некоего графа де Вестенроде.



— Постойте, — задумался дед. — Вестенроде… Кажется, это имя мне знакомо. — Немного подумав, он неожиданно выругался, потом схватил чиновника за воротник и приказал немедленно отправить мне телеграмму следующего содержания:

«Немедленно приезжай!»

Поскольку я уволился с работы три недели назад, я решил, что вполне могу потратить немного времени на прихоти деда. Но тот не дал мне ни минуты на передышку.

— Я нужен графу де Вестенроде! — рявкнул он. — Надеюсь, ты помнишь, что одна из дочерей Блоссевиля вышла замуж за некоего Вестенроде?

Когда я сказал ему, что не имею понятия об этом событии, он принялся осыпать меня ругательствами. Он не понимал, как можно быть таким тупым, что даже не слышать об этом браке?

— Немедленно отправляйся в Линденхэм, даже если он находится в Антарктиде! — продолжал громыхать дед. — И сделай все, что тебе прикажет сделать Вестенроде, даже если тебе придется спуститься в ад, чтобы оторвать хвост у дьявола!

Те, кто знаком с дедом Ансельмом, знают, что спорить с ним бесполезно, когда он что-то задумал. Поэтому я и оказался у вас. Мне действительно придется спускаться в ад? — поинтересовался Ивон со смехом.

— Все возможно, — ответил я, пожав плечами.

— Отлично! В этом случая я именно тот, кто вам нужен! Так решил дед. Кстати, вы знакомы с ним?

— Нет. Но моя бабушка часто говорила о нем. Теперь я тоже должен кое-что рассказать вам, если, конечно, это вас интересует. Боюсь только, что рассказ коротким не получится.

— Валяйте, — ответил моряк и устроился поудобнее в своем расшатанном кресле. Потом он набил трубку табаком.

— Кузен моей бабушки Жюльен де Блоссевиль вышел в море в 1833 году из Дюнкерка на бриге «Лийуаз» курсом на север. В соответствии с заданием он должен был наблюдать за французскими рыбаками, ловившими треску в исландских водах, и при необходимости помогать им. Но он прошел дальше к северу, достиг Гренландии и… Там ему удалось сделать крайне важные открытия, которые он не стал держать в тайне. Но ему прежде всего захотелось узнать об обнаруженном как можно больше подробностей.

Перед тем как вернуться к Исландии, он поручил своему подчиненному, наиболее достойному доверия, передать шкатулку моей бабке графине де Вестенроде, урожденной Поре де Блоссевиль, его кузине, которую он очень любил.

От Исландии Жюльен де Блоссевиль снова направился к Гренландии… С тех пор, несмотря на продолжительные поиски, никто никогда не увидел ни его, ни его фрегат «Лийуаз». И моя бабка была уверена, что он стал жертвой тайны, которую пытался раскрыть. Моряка, получившего задание передать послание моей бабке, звали Ансельм Лемуэн, и он жил в Руане.

— Понимаю, — заметил Ивон. — Таким вот образом все и складывается в нечто целое. Да, старина Ансельм по-прежнему живет в Руане. Тем не менее родился он в Дюнкерке, а поэтому гордо называет себя французом из Фландрии. Но, господин граф, нам нужно поговорить о ваших делах и выяснить, чем я могу быть вам полезен.

Их беседа продолжалась более часа, после чего Ивон сделал несколько практических выводов.

— В настоящее время в порту Дюнкерка есть судно, когда-то плававшее под голландским флагом. Сейчас его называют «Тонтон Пип» — это перевод на французский язык его первоначального названия[13]. И, если название и кажется забавным, судно тоже выглядит не совсем обычно. Я думаю, что оно столь же древнее, как и само море. И так же как и море, оно будет существовать вечно. Это шхуна довольно большого водоизмещения для судов этой категории. Житель Брюгге по имени Мартин Списсенс, явно наполовину свихнувшийся, купил его у какого-то английского арматора, когда тот собирался пустить шхуну на дрова.

Но случилось так, что купивший судно Списсенс получил наследство своей старой тетки. Как вы думаете, что он сделал с деньгами? Он всего лишь установил паровой двигатель на свою древнюю калошу. Забавно, не так ли? Когда вы увидите этот парусный пароход, вы схватитесь за живот от смеха. Но когда речь зайдет о его мореходных качествах, то выяснится, что «Тонтон Пип» способен играть с ветрами и издеваться над ураганами. Для Мартина Списсенса существует только север. «Остальная часть Земли меня не интересует», — говорит он. Я не знаю, чем он занимался последние годы. Он, разумеется, не станет продавать свое судно, этого плавающего монстра, но, возможно, согласится на его аренду. Немаловажно, что он имеет в своем распоряжении великолепную команду; я уверен, что он бросится мне на шею, когда я скажу, что готов быть помощником капитана.

Граф де Вестенроде пожал моряку руку.

— Итак, мы договорились, — заключил он. — Я во всем согласен с вами, но давайте не будем терять время. У вас есть жена?

— Да, конечно — это море!

— Я забыл сказать вам, что «Дорус Бонте» раньше носил имя «Ставорен»[14].

Тейрлинк негромко свистнул, замолчал и замер с застывшим взглядом. Потом произнес:

— Капитан Холтема?

— Да, если моя информация надежна.

— Она вполне надежна. Я знаю это судно. Холтема уверен, что этот корабль — лучший среди лучших. Я не согласен с ним. Мне не нравится его бушприт в виде лопатки. С такой реей, если ветер окажется достаточно злобным, что нередко случается на севере, судно приобретает неприятную тенденцию к сильному крену. Конечно, паровой двигатель может нейтрализовать этот крен при условии быстрого изменения скорости вращения винта, а «Ставорен»… Простите, я хочу сказать «Дорус Бонте» на это не способен.

— А команда?

Тейрлинк пожал плечами:

— За исключением второго помощника Пьера Каплара, остальное — это сборище с бору по сосенке. Я не стану утверждать, что они плохие моряки, но, в любом случае, они самые отвратительные негодяи. Что касается Холтемы… Это житель Фрисландии, замкнутый, словно устрица. Я имею в виду, что его трудно заставить разговориться.

На этом собеседники распрощались.

— До встречи! Увидимся в Дюнкерке.

Ивон Тейрлинк обосновался в трактире, где несколько клиентов играли в карты, и заказал солидный обед.

«Я не стал бы клясться, что у глубокого севера нет от меня секретов, — подумал он, — но какого черта! Я же не новичок в этих делах! Я не знаю замыслы графа и не понимаю, почему он хочет преследовать старую калошу Холтемы… Он ничего не объяснил мне, и я ни о чем не стал его спрашивать. Может быть, он просто хочет удостовериться, не перевернулась ли Медвежья гора с ног на голову или не растаяли ли полярные льды!.. Но дедушка Ансельм так захотел, и не может быть и речи не послушаться его… Впрочем, это не мое дело».

В этот момент на столе перед ним оказался удивительно ароматный омлет с ветчиной и огромное блюдо с жареным картофелем. Поэтому Ивон Тейрлинк сразу же забыл про север и сосредоточился на стоявших перед ним яствах.

Глава IV Красные резиновые перчатки

Бельфегор Пранжье вздохнул с облегчением, когда услышал три пронзительных вопля сирены буксира, которому было поручено сопровождать «Дорус Бонте» до выхода из порта. Он провел тревожную ночь, когда метался по каюте, выкуривая сигару за сигарой, словно турок. Каюта к утру была заполнена густым облаком синего дыма, в котором свет штормовой лампы терялся, подобно прожектору в тумане.

Теперь каюту заливал яркий свет июльского солнца, превращавшего свет фонаря в бледного светлячка.

Старик перечитал письмо. Потом, чиркнув спичкой, превратил его в пепел.

— Неужели я стану подчиняться этому старому безумцу! — проскрежетал он, злобно ухмыльнувшись. Потом он свирепо раздавил оставшийся от письма пепел. — Если бы я не был доктором Пранжье, я мог бы поверить в неизбежность справедливости, в проявление на земле божественного провидения. Но я прекрасно представляю, насколько все это глупо!

Несколько коротких рывков предупредили его, что судно отошло от причала. Матрос, принесший в каюту завтрак, сообщил, что судно не могло самостоятельно выйти в открытое море, так как машинисту не удалось развить в двигателе необходимое давление пара.

— Вот что бывает, когда начинаешь полагаться на эту чертову механику, — буркнул ученый. — Для меня существуют только паруса…

— Вы тоже плавали на парусниках, господин? — спросил заинтересовавшийся его словами матрос.

— На парусниках… Я? — подпрыгнул Пранжье, мгновенно взорвавшийся припадком гнева. — У вас хватает наглости расспрашивать меня, негодяй? Убирайтесь отсюда, и чтобы я вас больше никогда не видел!

— Настоящий динамит этот старикан, — проворчал матрос, выходя из каюты. — Я лучше стану ночным колпаком, но не буду прислуживать этому дракону.

Пранжье взглянул на свое отражение в зеркале. Желтое осунувшееся лицо, тусклые невыразительные глаза…

— Да уж, вот к чему мы вернулись.

Достав из кармана небольшую серебряную коробочку, он вытряхнул из нее себе на ладонь две синих пилюли и проглотил их.

Эффект от приема снадобья был настолько молниеносный, что он почувствовал сильнейшее головокружение и был вынужден сесть.

— Сердце… Ах, мое сердце…

Но чувство равновесия вернулось к нему очень быстро. Странная улыбка пробежала по его тонким губам, когда он снова всмотрелся в свое отражение в зеркале. То, что он увидел, едва не заставило его захлопать в ладоши.

С ним произошла удивительная метаморфоза. Исчезли глубокие морщины.

Благодаря прилившей крови, по бледным щекам разлился румянец. Глаза заблестели.

— Это снадобье способно омолодить человека лет на тридцать, а то и на сорок, — с восхищением отметил он, поглаживая серебряную коробочку и посмеиваясь от удовольствия. — К сожалению, это вещество крайне опасно, и если им злоупотребить…

Он сдул со стола пепел от сгоревшего письма.

— Мне нужно было принять эти пилюли вчера вечером, и тогда я смог бы избавиться от жуткого ощущения, что меня преследуют могущественные и таинственные существа. Но какое у них может быть могущество? — ухмыльнулся он, всматриваясь в свое отражение. — Могущество из прошлого? Глупости! Прошлое мертво, и все, что способно возродиться из него, чтобы терзать кого-нибудь, — это всего лишь химеры, бессильные тени!

Он поменял свой городской костюм на дорожную одежду из синего драпа, а вместо привычного цилиндра натянул на голову шерстяную матросскую шапочку. Переодевшись, он поднялся на полуют и с удовольствием принялся любоваться первыми волнами открытого моря.

Пьер Каплар, стоявший у руля, указал ему на широкую темно-синюю полосу на горизонте.

— Северное море! Скоро мы будем там!

— Прекрасное имя. Северное, Север… — промолвил ученый. — Оно завораживает, обещает что-то впереди…

Он медленно отошел от рулевого, пробормотав:

— О, Север! Значит, в Книге Судеб записано, что я, перед тем как умереть, смогу вырвать у тебя твою самую великую тайну!

Внезапно он заметил Гюстава Лемана, болтавшего на носу с младшим матросом Эме Стивенсом.

Скривившись, он проворчал вполголоса:

— Вот еще одна проблема, которую надо решить!

Потом он быстро повернулся и отошел, не позволив молодым людям поприветствовать его.

* * *
Стояла великолепная погода; поверхность моря была покрыта небольшими волнами Бриз оказался слишком слабым для того, чтобы парусник мог достаточно быстро продвигаться вперед, а поэтому пришлось запустить двигатель.

Капитан Холтема в сопровождении машиниста навестил доктора Пранжье, чтобы сообщить ему не очень приятную новость. Оказалось, что если поддерживать достаточное давление в котле, то для этого требуется расходовать кардиффский уголь в количестве, заметно превышающем расчетное.

— Чтобы скорее выйти в море, мы загрузили менее качественный уголь, который вылетает в трубу, словно дым.

— И что это означает? — спросил ученый.

— Что нам придется зайти в Абердин, чтобы пополнить запасы угля.

Господин Пранжье поворчал, но был вынужден согласиться.

— И много времени уйдет у нас на дозаправку углем?

— Потребуется целый день, потому что погрузка угля в этом порту обычно происходит крайне медленно. Кстати, на этот раз я постараюсь проверить качество угля перед тем, как погрузить его, — добавил Холтема.

Пранжье, поколебавшись, согласился с предложением капитана, с утра находившегося в прекрасном настроении.

Он с удовольствием узнал, что доктор Пранжье приглашает его к своему столу, и меню обеда обещает быть исключительным, как и положено у высокопоставленных особ.

Действительно, обед оказался на высшем уровне. Никогда еще в своей жизни капитан Холтема, привыкший к солонине и гороховому супу, не пробовал ничего подобного.

Было откупорено несколько бутылок великолепного шампанского, с кофе подавались лучшие ликеры, и все закончилось невероятно дорогими сигарами. Когда у доктора Пранжье появлялось желание, он умел вести себя, как весьма общительный собеседник.

Холтема, грубый житель Фрисландии не замедлил расслабиться немного больше, чем стоило. Польщенный вниманием такого достойного слушателя, он принялся рассказывать о путешествиях, в которых ему довелось участвовать.

Сначала господин Пранжье слушал разговорившегося моряка исключительно из вежливости. Но когда тот завел разговор о Крайнем Севере, он навострил уши.

Холтема прекрасно знал полярные моря, где он неоднократно охотился на китов или на тюленей.

— А вам приходилось бывать в Гренландии? — изобразив полное безразличие, поинтересовался доктор Пранжье.

— Еще бы! Однажды в тех краях нам довелось охотиться на стадо великолепных жирных «северных каперов»[15]. Можете спросить у Пьера Каплара, что он думает об этих небольших китах, тем более таких откормленных, как в том стаде, на которое мы наткнулись. Мы гонялись за ними до Скорсби Зунда с координатами 25 градусов широты и 71 градус долготы. Они оказались слишком быстрыми для нас и скрылись в узком фьорде Харри Инлет, сыгравшим роль ловушки. Ах, если бы только видели, какая там началась бойня!

— Скорсби Зунд… Харри Инлет… — задумчиво пробормотал Бельфегор Пранжье.

— В этот день нас ожидало удивительное открытие.

— Вот как?

— Мы сильно отклонились к югу… Вы когда-нибудь слышали, господин Пранжье, о местности, называющейся «страна Блоссевиля»?

— Как вы сказали? — воскликнул доктор.

— Забавное название, действительно, Но, по-моему, я правильно произнес его: Блоссевиль.

— Вы правы, — сухо произнес Пранжье, — Мне доводилось слышать это название. Возможно, я когда-то встречал его в газетах.

— Очень странные места, господин доктор. Мы сошли на сушу, так как подумали, что можем встретить тюленей с отличными шкурами. Но нам не попался ни один тюлень. В то же время мы встретили группу гренландцев, очень похожих на эскимосов, но не относящихся к этой народности. Мы назвали их «каменными рожами», потому что их лица, как нам показалось, были словно высечены из камня.

Сначала они отнеслись к нам очень недоверчиво, но после того, как мы угостили их европейской едой, они стали вести себя почти дружелюбно, и с ними стало возможно общаться. Правда, договориться с ними оказалось довольно сложно. Мы плохо понимали их жаргон, в котором были перемешаны слова датского и французского языков, Да, действительно, даже французского! Они вскоре дали понять нам, что не хотят контактировать с иностранцами, а поэтому стали перемещаться с берега в глубь суши. Они отказывались от подарков, иногда даже относились к ним с презрением, как будто все это издавна имелось у них в изобилии. Впрочем, они относились к нам вполне доброжелательно, и чаще всего именно они делали нам подарки в виде больших кусков синей породы, судя по всему, имевших большую ценность. Когда они открывали перед нами свои кожаные сумки, мы с любопытством присматривались к сверкавшим в них кристаллам, вполне вероятно, драгоценным.

— Они не дарили вам эти кристаллы?

— Увы, не дарили. Мы быстро сообразили, что просить их об этом не имело смысла, хотя они, судя по всему, не считали большой ценностью эти сверкающие кристаллы. В то же время они ревностно скрывали от чужих взглядов обычную гальку, словно эти зеленовато-серые камни были настоящими сокровищами.

— Неужели они так ценили простую гальку? — задохнулся от волнения Пранжье.

— Да, обычную круглую гальку с прожилками зеленого и синего цвета. Однажды мне довелось рассмотреть один такой камень, но туземец, показавший его мне, категорически запретил прикоснуться к нему. Я уверен, что попробуй я нарушить этот запрет, и он тут же разбил бы мне голову. Я спросил его, что это такое. Мне не все удалось разобрать в его ответе, но я понял, что речь шла о веществе, позволяющем получить невероятное могущество, обеспечивающее простому смертному возможность исполнить любое его желание при условии, что он находился в соответствующем месте. Признаюсь, что я думал об этом годами, и могу сказать, что мои мечты были в чем-то странными, в чем-то пугающими, хотя в целом и не лишенными приятности.

Холтема почувствовал, что перебрал со спиртным, из-за чего говорил больше, чем хотел. Ему стало стыдно, он встал, коротко попрощался кивком головы и ушел. После его ухода доктор Пранжье долго оставался в задумчивости.

— Если бы этому цыпленку Леману когда-либо пришла в голову мысль использовать свою гальку… — пробормотал он.

Когда через несколько часов Холтема напомнил о необходимости бросить якорь в Абердине, Пранжье спокойно воспринял очередную задержку на целый день.

* * *
В эти годы Абердин считался самым гнусным портом Соединенного королевства. Возможно, что Лейт Уок, дорога длиной в несколько миль, связывающая порт Лейт с Эдинбургом, покажется вам еще более гнусной, чем Абердин Уок, но она, по крайней мере, является прямой и широкой, в то время, как вторая изгибается и петляет так, что любая змея подохнет от зависти.

Когда «Дорус Бонте» причалил к пирсу для погрузки угля, расположенному возле границы порта, Гюстав Леман, привыкший к исключительной чистоте Линденхэма, подумал, что никогда не видел подобной грязи и не дышал таким густым воздухом, насыщенным запахами смолы, гниющей рыбы и нагретого масла.

Несмотря на все отрицательные моменты, он не мог не признать, что издали город Абердин выглядел весьма живописно. Поэтому он попросил у господина Пранжье разрешения прогуляться по городу, каковое и было им получено.

Он хотел, чтобы его сопровождал Стивенс, но молодой матрос был занят и не мог оставить свою работу.

Каплар с беспокойством узнал об идее Лемана прогуляться по городу.

— Будь осторожен, мальчуган. Ты окажешься в лабиринте, где никто не сможет тебе помочь.

— Ну, я ведь могу немного болтать на английском, который выучил в школе, признаюсь, без особого удовольствия. Думаю, что смогу справиться с большинством проблем, которые могут возникнуть, — беззаботно отмахнулся Гюстав.

Жаркое июльское солнце обеспечивало несколько менее отталкивающий облик улочкам и тупикам прилегающих к порту кварталов.

Гюстав с удовольствием отправился на встречу с неизвестным. Домишки с острыми крышами, меланхолично наклонившиеся в разные стороны, напоминали декорации какой-то средневековой сказки. Его внимание привлекли многочисленные рыбаки, то и дело выгружавшие на набережную одну за другой корзины с мелкой пикшей и извивавшимися морскими угрями. Он долго стоял перед соблазнительной витриной булочной и не смог удержаться, чтобы не войти в нее, где купил несколько булочек с изюмом, посыпанных сахарной пудрой.

Темные таверны приятно пахли свежим шотландским пивом. Он смешался с толпой нищих и бездельников, толпившихся вокруг харчевни на открытом воздухе, где на углях жарилась рыба и бараньи котлеты.

Смеркалось, и кое-где вспыхнули газовые фонари. Гюстав решил, что пора возвращаться на судно, когда неожиданно понял, что заблудился.

Он попытался узнать дорогу у угольщика, сидевшего на краю тротуара и курившего трубку, но тот только покачал головой.

Очевидно, он не понял ни слова из школьного английского Гюстава.

Второй раз он испытал неудачу, когда попытался заговорить с бродячим торговцем, ужинавшим жареной камбалой возле своей тележки. Женщина в зеленой шляпе с шеей, обмотанной красной шалью, чистившая креветок на пороге своего дома, ответила на его вопрос одним словом, которого он не понял. Вероятно, это было ругательство, потому что собравшиеся вокруг мальчишки расхохотались и принялись показывать ему язык.

«Единственное, что я могу сейчас сделать, — это выйти на морской берег», — подумал он.

Оказавшись на берегу, он все равно не смог сориентироваться, хотя и видел мачты и трубы стоявших у причала кораблей над крышами низких домишек.

Бедняга явно не представлял, что порт в Абердине имеет большую протяженность, и он мог целый день блуждать по портовым улочкам, прежде чем окажется в нужном месте.

Было очень поздно. Несмотря на светлый июльский вечер, тени огромных ангаров погрузили набережную в густую темноту. Только кое-где ее нарушали редкие огни фонарей. К тому же набережная была совершенно пустынна. Все конторы давно закрылись, грузчики разошлись по домам. Ни одного ночного сторожа, ни одного вахтенного на борту причаливших к набережной судов. Можно было подумать, что Гюстав оказался в безлюдном, мертвом мире!

Внезапно Гюстав заметил тень, скользившую вдоль ангара; потом мелькнула вторая тень… Люди!

Он бросился к ним.

— Эй, господин! Господин!

Тени остановились. Гюстав подошел к ним, надеясь на помощь. Но прежде чем он открыл рот, сильный удар швырнул его на землю. И это был удар, нанесенный не кулаком, а дубинкой, и такой сильный, что он почти потерял сознание.

Несмотря на сильную боль в голове, он попытался встать, но его схватили мускулистые руки и поволокли по земле. Он хотел позвать на помощь, но жесткая ладонь, пахнущая смолой, заткнула ему рот. И его продолжали тащить в неизвестном направлении.

Бедняга понял, что его ждет: его волокли к набережной. Скоро из темноты вырисовался контур высокого судна и послышался плеск волн. Конец был неизбежен… Наверное, напавшие на него преступники собирались бросить его в воду между пирсом и бортом одного из кораблей.

Внезапно сжимавшие его тиски разжались. Он услышал, удалявшийся от него топот. Луч карманного фонаря осветил его лицо, и кто-то рядом с ним возмущенно воскликнул:

— Что здесь происходит?

Гюстав пробормотал несколько слов на английском, но ему тут же ответили на прекрасном нидерландском:

— Готов поклясться, что имею дело с соотечественником! Ты с какого судна, парень?

— С «Доруса Бонте», — ответил Гюстав с трудом, так как у него от волнения сильно стучали зубы. — Я не могу найти его.

— Это судно, что загружает уголь? Я вас сейчас проведу к нему. Да, молодой человек, должен сказать вам, что вам крупно повезло! Вы едва не стали жертвой этих портовых крыс, жутких убийц с длинными мешками песка, которые они используют в качестве дубинки. Какая жалость, что я не захватил свой револьвер! Я бы наградил их несколькими пулями… Ну, идем!

Оказалось, что это рулевой с голландского траулера, причалившего к набережной неподалеку от судна Гюстава. Всего через четверть часа он оказался на борту «Доруса Бонте».

Голландец с удовольствием согласился опрокинуть стаканчик рома, предложенный ему Пьером Капларом.

— По правде говоря, — заявил он, когда его стакан был снова наполнен ромом, — я крайне удивлен, что бандиты этого сорта все еще встречаются в Абердине. Я был уверен, что их перевешали много лет назад. Конечно, в порту по-прежнему кишат воришки, контрабандисты и даже пираты. Но мерзавцы, убивающие людей ради удовольствия, засунув им в рот эту гадость… Черт возьми, я был уверен, что их больше нет!

Он показал Каплару кусок красной резины.

— У вашего парня это было в зубах, когда я помог ему встать на ноги. Похоже на кусок красной резиновой перчатки. Забавно, не так ли?

Помощник капитана взял странный предмет и внимательно осмотрел его.

— Действительно, это кусок перчатки. Интересно, кто в наши дни пользуется красными резиновыми перчатками? Он вам не нужен?

— Нет, конечно! Добавьте его к вашей коллекции курьезов!

Рулевой громко рассмеялся и распрощался.

Оставшись в одиночестве, Пьер Каплар задумчиво повторил:

— Не понимаю, кто сейчас может пользоваться такими перчатками?

Он спрятал кусок резины в карман и скользнул задумчивым взглядом по ярко светившимся в небе созвездиям.

— Похоже, не стоит легкомысленно относиться к этому случаю, — пробормотал он. — Рано или поздно, но я разберусь… Как бы там не было, одно следует считать очевидным: мне нужно приглядывать за этим парнишкой… Кто-то явно старается убрать его…

Он зашел в каюту, где отдыхал Гюстав. Юноша сидел на краю своей койки, приложив к голове холодный компресс.

— Гюстав, — сказал Каплар серьезным тоном, — на твоем месте я не стал бы никому рассказывать об этом приключении.

— Не понимаю, почему? — удивился молодой человек.

— Потому, что ты должен быть осторожным, мой юный друг, и потому, что у меня есть большой опыт давать хорошие советы таким дуралеям, как ты.

Впечатленный серьезным тоном Каплара, Гюстав, не задумываясь, пообещал молчать.

Глава V Голоса во время шторма

Когда «Дорус Бонте» покинул абердинский порт, дул сильный южный ветер, что позволило поднять все паруса. Шотландский берег слева от них постепенно скрылся за горизонтом. Море было заполнено судами. Траулеры один за другим обгоняли «Дорус Бонте».

— Они собираются очистить ноль, — со смехом сказал Пьер Каплар.

— Что значит: «очистить ноль»? — поинтересовался заинтригованный Гюстав.

— Когда так говорят, имеют в виду прежде всего нулевой, или гринвичский, меридиан, — объяснил Пьер. — Посмотри на карту и проследи, как вертикальная линия проходит почти через Лондон. Это и есть нулевой гринвичский меридиан. Точка его пересечения с 58-й параллелью и считается этим нулем. Интересно, что в этой точке всегда собирается неисчислимое множество косяков рыбы.

Пьер Каплар был прав. За несколько часов после полудняГюстав увидел не меньше двух десятков траулеров, как парусных, так и паровых, медленно передвигавшихся в разных направлениях в пределах сравнительно небольшой площади.

— Все они забросили сети, — пояснил Каплар.

Тучи чаек и морских ласточек с криками кружились над судами.

— Они охотятся за мелкой рыбой, которую делят с хищным палтусом, главной добычей рыбаков.

Им не пришлось увидеть Оркнейские острова, так как их маршрут проходил восточнее. Но на следующий день они прошли западнее Шетландских островов, что позволило Гюставу полюбоваться печальным скалистым пейзажем.

Траулеры с длинными тонкими трубами и тяжелые рыболовецкие барки с приплюснутым носом, под большими красными парусами, продолжали подходить с юга. Это были преимущественно английские рыбаки, направлявшиеся к Исландии, где было изобилие палтуса, хотя треска еще не появилась.

Ветер дул с благоприятного направления, так что можно было экономить уголь.

Небольшие рыболовецкие суда появлялись целыми флотилиями из десятка или целой дюжины судов. Среди них преобладали ирландские рыбаки, обычно не поднимавшиеся севернее Шетландских островов. За ними медленно двигались плоскодонки грубой конструкции; как правило, это были рыбаки с Гебридских островов.

— Вот и они, плоские рожи!

— Что за плоские рожи? — удивился Гюстав.

— Ну, так называют жителей Гебрид, потому что у них плоские лица. Это самые глупые обитатели Земли, что не мешает им быть прекрасными мореплавателями. Если какой-нибудь моряк или рыбак попытается обогнуть мыс Врат на борту какой-нибудь ореховой скорлупки, ветер и волны не замедлят отправить его на дно. Но эти плоские рожи обращаются с волнами и ветрами так же умело и отважно, как это делают чайки или альбатросы.

Все эти подробности Пьер Каплар с удовольствием рассказывал Гюставу. Эме Стивенс, не пропускавший ни одной возможности составить компанию своему новому другу, также воспользовался бесплатной лекцией.

— Сейчас мы идем к самой пустынной, самой заброшенной и самой странной земле; могу добавить, что одновременно это самая удивительная земля: Фарерские острова! Когда мы зайдем в Торсхавн…

Холодный повелительный голос оборвал его.

— Я как раз хотел сообщить вам, что мы не будем заходить в Торсхавн. Нам нужно изменить курс и двигаться с отклонением к западу. Надеюсь, вы поняли меня.

Это сказал Холтема, поднявшийся на полуют и внимательно осматривавший своими бледными глазами безбрежное водное пространство.

— Как, капитан, мы не будем заходить на Фареры? — удивился Каплар. — Вы решили, что нам не стоит запасаться свежей питьевой водой в Абердине, так как она, по-вашему, плохо пахла. И мы не запаслись рыбой, потому что она была слишком дорогой!

— Мы запасемся водой и рыбой на Фарерах, но не в Торсхавне, — сухо ответил Холтема.

— Значит, в Сидеро? Мы могли бы зайти в Сюнбовар, по крайней мере, там есть местное население.

— Мы не будем заходить и в Сидеро, — продолжал капитан, — а зайдем в Могенас.

Каплар от удивления едва не выпустил из рук штурвал.

— Могенас! Но, капитан, это почти безлюдная скала! Скорее всего, там сейчас никого нет, так как в этих местах почти нет рыбы, а сезон охоты на птиц еще не начался.

— Вы совершенно правы, господин Каплар. Тем не менее мы идем именно в Могенас.

Он отошел на несколько шагов и обернулся.

— Я ведь тоже получаю приказы, господин Каплар.

Пьер молча кивнул, но на его лице осталась тень непонимания и озабоченности.

Взмахом руки он показал Гюставу и матросу, что предпочитает остаться один.

— Почему господин Каплар был так раздражен, когда капитан сказал, что мы не будем заходить в Торсхавн? — спросил Гюстав у матроса.

— Не знаю, — пожал плечами Стивенс. — Я ничего не знаю о Фарерах кроме того, что это множество скал и рифов посреди неприветливого моря. Но раздражение Каплара было связано с какой-то конкретной причиной, потому что он не тот человек, чтобы выходить из себя по пустякам.

— Стивенс, бессовестный лодырь! Мы здесь не для того, чтобы изображать старых сплетниц. Нам здесь нужны матросы, причем младшие матросы! Сходи за шваброй и пройдись по палубе! — раздался громкий резкий голос.

Это был боцман Дингер, невероятный грубиян, до сих пор совершенно не обращавший внимания на Гюстава. Сейчас он со злобой уставился на юношу.

— Послушайте меня, молодой человек, — сказал он вкрадчивым тоном, — это вы виноваты в том, что Стивенс забыл о своих обязанностях на протяжении нескольких последних дней. Я предупреждаю вас, что с этим нужно покончить. Я отвечаю за деятельность команды и не собираюсь терпеть, если кто-нибудь нарушит ее нормальную работу. Это касается и вас, молодой человек, постарайтесь не забывать то, что я говорю!

— Но при чем тут я? — возразил Гюстав.

— Вы часами треплетесь с этим лодырем, которому, разумеется, больше нравится болтать, чем работать. Отныне старайтесь держаться подальше от него, иначе вам придется иметь дело со мной. Понятно?

Боцман, конечно, был частично прав, но Гюстав не относился к тем, кого можно запугать грубым обращением.

— Я не обязан выполнять ваши приказы, — резко возразил он.

— Эй, ты, желтоклювик, ну-ка заткнись! — заорал выведенный из себя боцман.

— Мне не нужны приказы от всяких дуралеев, вроде вас! — закричал в свою очередь задетый тоном боцмана Гюстав.

— Как? Дуралеев? Ты осмелился назвать меня дуралеем? — заикаясь, пробормотал побледневший боцман.

— Вот именно! К тому же злобным дуралеем! — добавил юноша.

Последовал удар, и Гюстав закрутился на месте, оглушенный ударом дубинки, и не упал только потому, что удержался за поручни.

— Я проучу тебя, мокрая курица!

Дингер не помнил себя от бешенства. Он в ярости наклонился над Гюставом.

— Убери лапы, Боско!

Это вмешался в конфликт Пьер Каплар.

Но Дингер окончательно сорвался с нарезки. Не обращая внимания на помощника капитана, он схватил Гюстава за горло.

— Я вышвырну его за борт! Он осмелился назвать меня дуралеем!

— И он совершенно прав, — спокойно сказал Каплар. Потом, схватив Дингера за воротник, он потряс его, словно терьер крысу. — Убери лапы, Боско, или я буду вынужден связать тебя, чтобы урезонить.

Дингер отошел в сторону, изрыгая невнятные угрозы.

— Будь осторожен, Гюстав, ты создал себе опасного врага. Мне не нравится этот Дингер. Это грязный тип, способный на самое страшное. Я не совсем понимаю, почему он не хочет, чтобы ты болтал с Стивенсом. Этот парень никогда не бросал свою работу по твоей вине.

— Так скажите это боцману! — воскликнул Гюстав, растирая пылающие щеки.

Но Каплар покачал головой.

— По правде говоря, я не могу вмешиваться в отношения боцмана с матросами, мой мальчик. Дингер командует экипажем, и все матросы подчиняются боцману. Старайся не попадаться ему на пути, это самое правильное, что ты можешь сделать.

Говоря это, он делал вид, что смотрит на макушку фок-мачты, но в действительности он следил за одним из иллюминаторов, выходивших на палубу. Изнутри к стеклу вплотную прилипла странно гримасничающая физиономия.

— Скоро прозвонит колокол на ужин, — сказал он Гюставу.

Вернувшись к штурвалу, Каплар снова помрачнел.

«Какая-то дурацкая ситуация, — подумал он. — Старик Пранжье внимательно следил за конфликтом и явно был доволен происходящим. Меня удивило, что примерно за час до этого я видел его доверительно беседовавшим с Дингером. Так ведут себя заговорщики. Я ничего не знаю о Пранжье, но зато я прекрасно знаю Дингера. За хорошие деньги он с радостью задушил бы свою бабушку».

Каплар отпил глоток горячего кофе из фляжки, стоявшей рядом с корпусом компаса.

«Потом этот заход в Могенас! Ах, Пьер Каплар, ты нанялся на очень странное судно! Мне кажется, что здесь начинает пахнуть жареным. Возникает тайна за тайной, и все это не обещает мне ничего хорошего».

Он прервал мрачные мысли, чтобы энергично повернуть штурвал, так как резкий порыв ветра отклонил судно от курса на несколько градусов.

— Обычно так и должна встречать судно шестидесятая параллель! — проворчал он. — Ветер может в любой момент подуть с самой неудобной стороны. Стоит только посмотреть на эти тучи!

— Эй, парни! — внезапно крикнул он. — Внимание! Отпустить кливер бушприта!

«Дорус Бонте» резко наклонился на левый борт, и реи сильно затрещали.

На юте появился Холтема.

— Я сейчас заметил резкое падение барометра, — сказал он.

— У нас слишком много парусов! Это можно было предвидеть, капитан, — оценил обстановку помощник.

Матросы поднялись на мачты и свернули марсы и фоки, оставив только несколько небольших парусов.

— Остальное — дело машиниста, капитан, — сказал Каплар после того, как вернул судно на курс ловким маневром.

Холтема согласно кивнул.

— Если бы мы находились в октябре или хотя бы в конце сентября, я сказал бы, что мы должны быть готовы к самому худшему. Но такие атмосферные события в разгар лета — это просто невезение.

— Действительно! Нормально, что ветер ведет себя буйно в этих краях, но обычно он продолжается недолго. После того, как нас швыряло и болтало на протяжении десяти-двенадцати миль, мы внезапно оказываемся на спокойной воде. Я не пророк и не метеоролог, но мне кажется, что сейчас нас ждут несколько бурных дней, так называемые «девять дней».

Выражение «девять дней» означает бурное море, сильный ветер, обильные осадки, штормовую погоду, и все это без остановки на протяжении девяти дней. Иногда, в особенности на севере, эти бурные дни сопровождаются сильными туманами.

Холтема посмотрел на небо, которое быстро заволакивали тучи.

— Невероятно! — пробурчал он. — В середине июля! Мне не часто доводилось видеть подобное!

— Но изредка так бывает, капитан. Вспомните, когда мы плавали на нашем китобойце, на нас неожиданно свалилось нечто похожее. Мы даже подумали на приносящий несчастье знак, который кто-то мог нарисовать на борту… В поисках этого знака нам пришлось перевернуть кверху дном все судно…

— Только этого не хватало, — вздрогнул Холтема. — Я суеверен не больше, чем любой моряк, но как-то я слышал от одного чокнутого проходимца, что он, желая насолить капитану, спрятал в межпалубном пространстве семь дохлых лягушек, нанизанных на веревочку.

Шторм разразился внезапно, угрожая выбросить судно на буруны. По-видимому, Холтема решил, что в подобном случае может помочь только молитва, подумал Каплар, с ироничной усмешкой посмотревший на капитана.

Не слишком доверяя предсказаниям, Пьер Каплар не сомневался, что на море может случиться и нечто сверхъестественное. Холтема, хотя и считал себя протестантом, когда надвигался шторм, был способен, не колеблясь, позвать на помощь Святую Матерь Господню и не гнушался прибегнуть к молитве.

— Забавно, капитан, — ехидно улыбнулся помощник, — как только погода становится угрожающей, вы перестаете ругать римского папу и обзывать меня проклятым папистом.

— Ваша религия тесно связана с морем. Протестантом гораздо легче быть на суше, чем на море. Я верю в действенную силу молитвы[16].

Как бы там ни было, если шторм и не утих полностью благодаря молитве, судну непосредственно ничто не угрожало, что с удовольствием отметил Холтема.

Паровой двигатель был не в состоянии развить необходимую мощность, которую ожидали от него. Он вращал винт не так, как требовалось в каждом конкретном случае, то слишком быстро, то слишком медленно. Например, когда бушприт погружался слишком глубоко, а корма при этом поднималась и выступала из воды, винт со страшным грохотом вращался вхолостую, наводя ужас на главного механика, вполне обоснованно опасавшегося, что ось винта может не выдержать.

Все это доктор Пранжье знал до того, как капитан Холтема, с плаща которого ручьями стекала вода, пришел к нему в каюту, чтобы рассказать о ситуации, в которой оказалось судно, но, похоже, он не до конца представлял всю опасность.

— Вот что бывает, когда парусник переделывают таким образом, — пробормотал он, погрозив кулаком неизвестному негодяю, которого обвинял в стремлении погубить судно.

— Вы решитесь стать на якорь у Могенаса? — спросил он Холтему.

— Я могу решиться на что угодно, — с гордостью ответил капитан. — Я всегда подчиняюсь приказам того, кто имеет право отдавать их.

Пранжье был доволен.

— Мне нравятся ваши слова, капитан Холтема. Не сомневайтесь, вы будете вознаграждены.

— Именно так я и воспринимаю происходящее, господин Пранжье, — ответил морской волк. — Тот, кто платит мне, тот и отдает мне приказы. А вы хорошо платите. Пожалуй, даже слишком хорошо, так как сведения об этом могут породить кое у кого подозрения о цели путешествия. Я никогда не спрашивал у вас, что это за цель, и мне не нужно ее знать. Если все было бы иначе, кто знает, не исключено, что в тот или иной момент я отказался бы следовать предписанным вами маршрутом. У меня нет ни жены, ни детей, но в Холлуме, на острове Шиермонникоог есть дом с башенкой и садом, который хозяин пытается продать много лет. Думаю, что тот, кто будет жить в нем, сможет с уверенностью ожидать наступления рая на земле.

— Не сомневаюсь, что вы давно заритесь на этот дом, — с иронией произнес Пранжье.

— Конечно, господин, именно на этот дом вместе с садом, — сказал Холтема и вышел из каюты.

Старый ученый некоторое время прислушивался к затихающим на палубе шагам, потом разразился демоническим смехом.

— Есть французская поговорка — близок локоть, да не укусишь, — ухмыльнулся он. — Рай или ад гораздо ближе к вам, чем этот дом с садом, мой дорогой Холтема!

Можно подумать, что существа, не находившиеся в этот момент на судне, решили подтвердить его мысли; сильнейший шквал заставил вибрировать оснастку судна и резко наклонил его. Одновременно на палубу настоящим водопадом обрушился ливень. Но господину Пранжье было наплевать на дикие выходки погоды. Он закурил тонкую черную сигару и плеснул в стакан хорошую дозу старого порто.

— Признаюсь вам, капитан Холтема, что меня вполне устраивает эта собачья погода, и я хотел бы, чтобы она не изменилась, когда мы подойдем к острову Могенас, хотя вы и решите, что такого психа, как я, давно пора связать. Возможно, вы попытались бы привести меня в чувство оплеухой, но я честно скажу, что меня не устраивает ни то, ни другое.

Он прикрыл небольшими бархатными занавесками иллюминаторы, подозрительно осмотрелся и запер дверь. Потом он открыл металлический ящичек и достал из него темную гальку с зелеными прожилками.

— Тоормак, — прошептал он, — я знаю, что вы способны говорить и действовать и что есть люди, знающие, как вас принудить к этому. Возможно, великая тайна находилась в утерянной части книги Яна Якобса, и что именно поэтому палач сжег ее!

Он выпил портвейн и снова наполнил стакан. Снаружи свирепствовал шторм, но он с удовольствием прислушался к реву бури.

— Владел ли секретом книги и камня Вестенроде? Ах, если бы я это знал и если бы он оказался в моей власти, я бы заставил его говорить, пусть даже с применением раскаленного добела железа. Почему я не открыл гораздо раньше все тайны севера? Если бы этот болван Леман начал свои ночные путешествия года на три раньше!

Он гладил дрожащими руками загадочный камень.

— Надо же, чтобы этот дуралей Холтема видел другие такие же камни! И он догадался о невероятной мощи, содержащейся в них! Только бы Леман не начал рассказывать ему об этом камне…

Эта возможность показалась ему опасной, и лицо старика исказил страх.

— Блоссевиль!

Пранжье выпрямился с круглыми от ужаса глазами.

— Кто назвал это имя?

Дрожащими руками он стер холодный пот со лба.

— Это мое воображение выкидывает такие трюки, — пробормотал он. — Мое воспаленное воображение.

Теперь паровая машина работала безупречно, главному механику удалось наладить ее. Доктор Пранжье слышал ровную работу поршней, хотя ее ритм показался ему странным, леденящим кровь.

— Блос-се-виль… Блос-се-виль…

Задрожав от бешенства, он открыл дверь каюты и выскочил на палубу. В этот момент большая волна перемахнула через планширь и обрушилась на него. Он мгновенно вымок с ног до головы, но не обратил на это внимания, как и на то, когда его сильно хлестнул по спине обрывок каната.

— Остановите машину, — прорычал он.

Его никто не услышал, и рев бури заглушил свист пара в котле.

Теперь он хорошо слышал не пульсацию поршней, только что скандировавших пугающее его имя, а ритмичный плеск волн, ритм которых заметно ускорился.

— Блос-се-виль… Блос-се-виль…

И он не мог ни остановить эти волны, ни заставить их замолчать.

Задыхаясь, он скатился по трапу в свою каюту и рухнул на койку, не в состоянии справиться с нервным напряжением.

— Может быть, Бога нет, — простонал он, — но я уверен, что есть демоны… Да, по крайней мере один из них наверняка существует…

Глава VI Трагедия Могенаса

Фарерские острова с полным основанием носят название дождливых островов. Действительно, на них за год вряд ли наберется шесть сухих недель в период с начала июня до середины июля. Иногда, благодаря резкому изменению погоды, сухое время приходится с начала июля до середины августа. Это изменение следует считать самым удивительным погодным феноменом, по крайней мере, для знатоков. Примерно такое же явление наблюдается только на некоторых островах Полинезии.

Нужно заметить, что Фарерские острова находятся в зоне самой непредсказуемой морской погоды, подчиняющейся исключительно капризам ветров и разбушевавшегося моря. Они насчитывают около двух десятков скалистых островков, разделенных узкими бурными проливами. В плохую погоду зрелище черных скал, вздымающихся гладкими стенами над бушующим морем, создает ощущение трагической меланхолии. Странно выглядит пейзаж базальтовых скал, образующих скопления мрачных башен, одновременно завораживающих и отталкивающих.

Самый южный из островков, Сидеро, появился справа по борту ранним утром, когда поднялся туман.

Каплар отклонил судно к западу и поднял брамсель. «Дорус» двигался, пританцовывая на небольших волнах, погрузившись в густой туман, который после небольшого перерыва снова спустился, образовав вокруг судна непрозрачную завесу.

Тревожная сирена датской береговой службы испустила протяжный пронзительный вопль. Холтема в блестящем плаще, стоявший рядом с помощником, буркнул:

— Держитесь подальше от этих крикунов, сующих свой нос куда попало, Пьер.

— У вас не будет больших проблем с ними, — буркнул сквозь зубы Каплар. — Этот крик сирены связан с «Бьорном», входящим в гавань Суннбовар. Жаль, что мы не собираемся заглянуть туда, потому что в этом порту весьма доброжелательный народ, да и рыба там продается отличная. Я не понимаю…

Капитан остановил его раздраженным жестом.

— Впредь научитесь жить, стараясь ничего не понимать, как это делаю я, — проворчал он.

— Хорошо! Но я все же хотел бы знать, почему мы рискуем судном и собственной шкурой, чтобы курсировать в предательских водах этой проклятой скалы.

— Вы сказали: «Этой проклятой скалы», — повторил Холтема.

— Если мы хотим уклониться от Сидеро, остаются еще Сандо и Ваго, где такое судно, как наше, может Отыскать более или менее защищенную бухту. Но Могенас!

— Мы начнем проверять глубины за полторы мили от острова. Если не считать отдельных рифов, мы везде будем иметь дело с глубинами по меньшей мере в тридцать морских саженей.

— Это так, разумеется, но со скальным дном, за которое не сможет зацепиться ни один якорь.

— Когда мы пройдем небольшой западный мыс, начнется песчаное и илистое дно.

— Да, конечно, это будет после небольшого западного мыса, — задумчиво промолвил Каплар. — Там, где никогда не прекращается ветер, а вода бурлит так сильно, что то и дело отрывает якорь от дна. Малейший неточный маневр, и судно будет брошено, словно мячик, на прибрежные буруны.

— Все очень просто, Пьер! Нужно во что бы то ни стало избежать этого неточного маневра. Вот и все.

Помощник капитана, выведенный из себя, не собирался прекращать дискуссию.

— Момент тоже выбран крайне удачно, — сказал он с иронией. — Дожди начались слишком рано, как здесь часто бывает. Рыбаки и охотники на птиц в это время уходят, оставляя Могенас на несколько месяцев. Вот, посмотрите… Что я вам говорил!

Рев сирены заглушил шум волн, и какая-то смутная тень скользнула вдоль корпуса «Доруса», едва не задев его.

— Видите? Насколько я могу разглядеть в густом тумане, это возвращаются рыбаки. А другие, если здесь есть такие, направятся на север, к Стромо. Очень скоро Могенас, капитан, станет таким же пустынным, как остров Робинзона.

— Совершенно верно! — спокойно сказал Холтема, направляясь на нос, где только что появился доктор Пранжье.

То, что они находились в июле, мог засвидетельствовать только висевший в салоне календарь. На палубе, наблюдая за морем, скорее можно было подумать, что наступила осень.

Холодный моросящий дождь сильно охлаждал воздух. Порывы ветра заставляли щелкать паруса, скрипеть реи и свистели в снастях. Они прижимали к палубе черный вонючий дым парового двигателя. Закоченевшие матросы подняли воротники своих курток.

Туман собирался полосами, то внезапно рассеиваясь местами, то собираясь плотными массами несколькими милями дальше. К полудню, когда солнечный диск проглянул в разрыве черных туч, остров четко вырисовался в рассеявшемся тумане.

— Нас немного снесло в сторону, — проворчал Каплар, всматриваясь в контуры небольшого западного мыса.

— Замерить глубины! — последовала команда.

Лот показал глубину в сорок морских саженей и илистое дно.

— Бросить якорь! Немного уменьшить парусность!

Холтема сам отдавал приказы, продолжая сжимать трубку в зубах. Каплар обратил внимание, что капитан избегал смотреть ему в глаза.

— Хорошо! Слегка уберите рифы. Для якоря не использовать шлюпбалку!

Едва маневр был закончен, как послышался крик боцмана:

— Спустить шлюпку номер один!

— Кто сойдет на сушу? — поинтересовался Каплар.

— У нас достаточно свежей воды, хватит одной бочки, — последовал уклончивый ответ.

— Какого черта, при чем здесь ваши бочки! Я спрашиваю, кто сходит на берег? — заорал в ярости Каплар.

Наконец поступил ответ:

— На берег идут Дингер и младший матрос Стивенс.

— И я тоже! — послышался жизнерадостный голос, и на палубе появился Гюстав Леман.

Господин Пранжье, стоявший рядом с капитаном, изображал концентрированную любезностью. Похлопав юношу по плечу, он весело сказал:

— Разумеется, мой мальчик. Ты можешь сопровождать их. С таким гидом, как Дингер, тебе не грозит никакая опасность. А Фареры заслуживают того, чтобы ты познакомился с ними поближе.

Каплар отошел в сторону.

— Матрос Хемел! — крикнул он.

Крепкий коренастый матрос с лицом, дубленным ветром и солнцем, подошел к помощнику капитана.

— Слушаю вас, господин Каплар.

— Становись за штурвал!

Холтема резко повернулся, словно укушенный оводом.

— Зачем это, господин Каплар? Ситуация не очень подходит для того, чтобы бросать штурвал.

— Хемел прекрасно справится, капитан Холтема. А я собираюсь отправиться на берег с первой шлюпкой.

С этими словами Каплар посмотрел капитану прямо в глаза, и Холтема первым отвел взгляд.

— Ладно! Ничего не имею против вашего предложения, — буркнул он. — Погода стоит тихая, да и я некоторое время прекрасно обойдусь без вас.

Пранжье сделал вид, что не обратил внимания на эту перепалку между капитаном и его помощником, но на его лице появилось странное выражение, а в маленьких глазках мелькнуло злобный огонек. Дингер, вопросительно посмотревший на капитана, хотел что-то сказать, но Холтема не обратил на него внимания.

— Возможно, вам придется довольно далеко углубиться в центральную часть острова, чтобы отыскать пригодную для питья воду, — сказал он Каплару. — Но не стоит набирать воду из углублений в скалах: вода в них обычно солоноватая и в ней полно всякой мелкой живности. Не лучше будет и вода из болот в центре острова.

— Спасибо за добрый совет, капитан, — сухо поблагодарил помощник, — но я знаю небольшой водопад на восточной стороне острова.

— У вас вполне хватит времени, чтобы добраться до этого водопада. Только постарайтесь вернуться до сумерек.

— Жаль, что мы не успеем заняться рыбой, — заметил помощник.

Холтема кивнул.

— Завтра, когда мы снова поднимем паруса, мы подойдем еще ближе к берегу, потому что господин Пранжье хочет забросить сети поблизости от Кальсо. Таким образом, у нас будет свежая рыба, и мы сможем сэкономить наши запасы сушеной и соленой рыбы.

— Прекрасная идея, — согласился Каплар. — Кстати, в этих местах хорошо ловятся пикша, скат и камбала.

— Вот видите! — одобрительно отозвался капитан.

Тем временем Стивенс и Гюстав Леман заняли место в шлюпке. Дингер немного выждал и тоже устроился на банке для гребцов. Заскрипели блоки, и шлюпка медленно спустилась на воду, с которой она встретилась с громким всплеском. Каплар соскользнул с палубы по канату и занял место рулевого.

— Берем курс на эту бухточку, господин Каплар? — спросил Дингер, энергично работавший веслами.

Помощник капитана бросил на боцмана ироничный взгляд.

— Посмотри внимательно, как там бурлит вода, Дингер, и скажи, не перевернут ли эти водовороты в одно мгновение нашу шлюпку? Ведь это совсем не бухта, а узкий и очень опасный пролив.

— Вы знаете, я совсем не умею плавать, — со смехом признался Гюстав.

— А я плаваю, но очень плохо, — сказал выглядевший испуганным Стивенс.

— Я думаю, что Дингер мог бы дать уроки плавания даже дельфину, не так ли, Боско, — засмеялся Каплар. — Так что гребите прямо к небольшому бассейну прямо перед нами!

Боцман подчинился, и после нескольких взмахов весел шлюпка проникла в небольшую бухту, оказавшись в спокойной воде.

— Тебе приходилось бывать на Могенасе, Дингер? — спросил Каплар.

— Гм… Нет, пожалуй, никогда, — проворчал боцман.

— Получается, что я сильно ошибался на твой счет. Разве ты не рассказывал, что три года плавал на китобойце, регулярно бросавшем якорь в Торсхавне?

— Торсхавн — это не Могенас, — ядовито бросил Дингер.

— Это верно, иначе бы ты не спутал западный пролив с обычной бухтой. Но вот мы и на месте. Здесь рыбаки обычно забрасывают свои сети во время рыболовного сезона. Смотри-ка, есть даже столб, к которому можно привязать шлюпку!

Привязав шлюпку, моряки спрыгнули на землю. Дингер подхватил пустую бочку.

Каплар с улыбкой посмотрел на него.

— Какие мы глупцы! — воскликнул он. — Пустую бочку можно тащить сколько угодно, но что делать с таким грузом, как полная бочка воды?

— Ну, немного постаравшись, можно сделать что-то вроде носилок с помощью весел… — буркнул боцман.

— Это прекрасно! Но в другом месте мы могли бы избежать лишних усилий. Жаль, что мы не подумали об этом сразу… Ну, вперед!

Могенас — земля крайне неприветливая. Спотыкаясь и оступаясь, моряки были вынуждены пробираться через груды подгнивших водорослей и завалы камней, прежде чем добраться до твердой земли.

Здесь Гюстав и Эме побежали вперед, Каплар и Дингер неторопливо следовали за ними.

Когда молодые люди скрылись из виду, помощник внезапно схватил боцмана за руку.

— Дингер, — сказал он, — веди себя смирно, старина. У меня в кармане открытый нож. Любое неосторожное движение — и я воткну его тебе между ребрами. Ну-ка, отдай мне твой револьвер.

— Какой револьвер? — запротестовал Дингер. — У меня его нет и никогда не было!

— Жалкий лгун! — прошипел Каплар, выхватывая револьвер из кармана боцмана.

Растерянность боцмана продолжалась недолго. Его мощный кулак нанес Каплару страшный удар по лицу.

Неожиданный удар частично оглушил помощника капитана и заставил его пошатнуться. Боцман воспользовался моментом, чтобы обратиться в бегство.

Гюстав и Эме ничего не слышали и не видели стычку между боцманом и помощником капитана. Когда Каплар пришел в себя, он закричал, чтобы предупредить молодежь. В нескольких словах он рассказал им о случившемся.

— Нет смысла идти так далеко за водой, — сказал он. — Нам нужно немедленно вернуться на судно. И я потребую отчета не только от Дингера.

Эме Стивенс с ужасом смотрел на Каплара.

— Дингер помчался, словно заяц. Это прекрасный спортсмен! Он далеко опередил нас.

Каплар указал на весло, к которому была подвешена пустая бочка, которую боцман бросил во время стычки.

— С одним веслом он вряд ли сможет быстро справиться со шлюпкой.

— Как с одним веслом? — воскликнул Стивенс. — Разве вы забыли, господин Каплар, что на шлюпке имелось четыре весла!

Каплар воскликнул:

— Какой же я идиот! Ты прав, Стивенс. Но теперь мы должны догнать боцмана!

Стивенс верно определил возможности боцмана. Когда они добежали до берега, они увидели, что боцман энергично нажимает на весла, удаляясь по направлению к судну.

— Дингер! — закричал помощник капитана, — вернись, если хочешь жить!

Боцман оглянулся, но вместо ответа изобразил неприличный жест.

Каплар схватился за револьвер, но Гюстав удержал его.

— Вы хорошо стреляете, господин Каплар?

— Стрелять я умею, но вот с попаданием в цель у меня дело обстоит гораздо хуже…

— Я хорошо стреляю, — сказал Гюстав. — Это едва ли не единственное, что у меня хорошо получается.

Он внимательно осмотрел револьвер.

— К сожалению, он не стреляет на большое расстояние, а шлюпка уже отплыла достаточно далеко…

Он прицелился, но выстрелил не сразу. Прогремел выстрел, и Дингер отчаянно вскрикнул.

— Господи! — воскликнул Каплар, увидев, как боцман выпустил весла и упал на дно шлюпки. — Мне кажется, что ты попал ему в голову…

— Не думаю, хотя такое возможно… — Юношу трясло, словно в лихорадке. — С таким револьвером и на таком расстоянии может получиться все что угодно…

— Теперь нужно каким-то образом добраться до шлюпки, — сказал Стивенс.

Море тут же ответило ему. Брошенная шлюпка, покачивавшаяся на небольших волнах, неожиданно развернулась и, подхваченная течением, стала быстро удаляться от берега.

— Я не решусь плыть за шлюпкой — в такой холодной воде долго продержаться невозможно! — в отчаянии воскликнул Каплар.

— Вряд ли это необходимо, господин Каплар! — радостно воскликнул Стивенс. — Капитан наверняка следил за происходящим на берегу с помощью бинокля. Видите, они спускают на воду вторую шлюпку, она быстро подойдет к шлюпке с боцманом.

Действительно, это произошло через несколько минут. Но дальнейшие действия второй шлюпки потрясли Каплара и его спутников.

— Что они делают? — воскликнул Каплар. — Вместо того чтобы подойти к берегу и забрать нас, они возвращаются на судно, взяв первую шлюпку на буксир!

— Может быть, они сначала хотят доставить раненого боцмана на борт?

— Боюсь, что будущее покажет нам нечто совсем иное, — с недоверием предположил Каплар.

Действительно, едва стало смеркаться, как «Дорус Бон-те» поднял паруса и стал удаляться, запустив одновременно паровой двигатель.

— Они уходят!

— Они бросили нас здесь!

Пьер Каплар рассмеялся горьким смехом.

— Нужно набраться терпения, друзья мои, потому что никто не появится здесь в ближайшее время, чтобы спасти нас. Вряд ли мы сможем привлечь какое-нибудь судно своими сигналами. Когда начинается сезон дождей, Могенас оказывается в полной изоляции. Тем более что он находится в стороне от обычных маршрутов рыболовецких судов и других кораблей…

К этому времени «Дорус Бонте» исчез в вечернем тумане.


На южной оконечности острова наши робинзоны обнаружили заброшенную рыбацкую хижину с запасом торфа и плавника. Груда сухих водорослей вполне годилась вместо сена для довольно удобной постели.

На полках они нашли немного черствого ржаного хлеба, несколько помятых кастрюль и несколько удочек с крючками.

Эме предложил разжечь на берегу большой костер, чтобы привлечь внимание проходящих поблизости судов, но Каплар посоветовал не делать этого.

— Прежде всего, не стоит расходовать дрова, нужные нам как топливо. Потом, что касается проходящих судов, то я уверен, что они если и появятся, то очень и очень нескоро.

Черствый хлеб им приходилось вымачивать в воде, прежде чем он становился съедобным. Вкус у него был жуткий, но никому не пришло в голову выбросить его.

К счастью, весьма полезными оказались удочки и кастрюли.

Через несколько часов они наловили достаточное количество пикши, весьма съедобной в вареном виде.


Прошло несколько дней. Гюстав нашел на сырой поляне грибы, оказавшиеся съедобными. Поджаренные на углях, они показались голодным морякам даже вкусными.

Эме в небольшом болотце наловил жирных угрей, тоже достойных внимания. Тем не менее ситуация для наших Робинзонов становилась все более напряженной. Для Робинзона Крузо остров, на котором он оказался, был накрытым столом. Но Могенас был далеко не таким гостеприимным для своих случайных обитателей. На нем непрерывно лил дождь. Солнце лишь изредка проглядывало сквозь тучи и не могло согреть островитян.

— Через девять дней погода станет лучше, — такой прогноз погоды выдал Эме.

Каплар с сомнением покачал головой. Он знал из прошлого опыта, что хорошая погода в этих краях закончилась вместе с летом. Правда, сезон дождей начался раньше, чем обычно, и дожди, как правило, сопровождались сильным ветром, а иногда и настоящим штормом.


Прошло десять дней.

Жизнь на острове стала невероятно тяжелой. Трое покинутых моряков страдали не столько от холода, сколько от постоянной влажности. Вода не только безостановочно лилась с неба, но и сочилась из почвы, превращая подстилку из сухих водорослей во влажные гниющие груды. Все покрывалось плесенью, как внутри хижины, так и снаружи, и запах гнили стал непереносимым.

Дрова в очаге больше тлели, чем горели, испуская густой дым и почти не давали тепла. К тому же сухие дрова давно закончились. Что касается груды торфа, то он размок и превратился в жидкую грязь.

— Чтобы торф высох, потребуется по меньшей мере несколько недель солнечной погоды, — с раздражением сказал Каплар.

Конечно, морякам не грозила голодная смерть, потому что их выручала рыбная ловля. Но приближался день, когда ни один из них не смог бы проглотить даже кусочек вареной рыбы.

Время от времени на горизонте появлялись небольшие рыболовецкие суда, но ни одно из них не заметило подаваемых с острова сигналов бедствия. Впрочем, они проходили на большом расстоянии от острова Могенас и быстро исчезали в тумане.

Как завершение всех бед, Гюстав и Эме заболели. К счастью, Каплар нашел камнеломку и лишайник, из которых сделал жаропонижающий отвар.

«Только дьявол смог бы спланировать эту историю с такой предусмотрительностью, — подумал он, пытаясь раздуть пламя жалкого костра. — Если бы парням пришлось остаться здесь без меня, их судьба была бы решена меньше чем за две недели. Остается решить, смогу ли я сам продержаться дольше?» Он печально покачал головой, глядя на двух больных матросов, тяжело дышавших на грудах влажных водорослей.

— Корь? Может быть, скарлатина, — пробормотал он. — Боюсь, что это конец…

Ему пришлось силой удержать Гюстава на постели. Юноша с головой, затуманенной горячкой, пытался встать.

— К острову подходит судно… Вот оно, совсем близко! — бредил юноша. — Я вижу бортовые огни… Какое странное судно! Но это не важно, главное, что оно подходит к острову!

Каплар попытался успокоить Гюстава, но тот продолжал дергаться, бормоча непонятные фразы:

— Судно… Скорей поднимемся на борт! Почему мы должны гнить в этой грязи? Ах, какая жара! Дышать, мне нужен воздух, я задыхаюсь!

Каплар не совсем понимавший, зачем он это делает, подошел к двери и распахнул ее. В хижину ворвался водяной смерч, мгновенно вымочивший всех троих. Каплар не обратил на него внимания.

— Мне кажется, что я тоже начинаю бредить! — пробормотал он.

Туман снаружи рассеялся, и заходящее солнце окрасило бурное море в бронзовый цвет.

— Судно! — воскликнул Каплар. — Действительно, это похоже на судно! — Но он тут же замолчал и печально улыбнулся. — Неужели я сошел с ума? Никогда не видел такого странного корабля! Боже мой! Если это судно, то это судно-призрак! Или же…

Гюстав продолжал стонать и бормотать что-то неразборчивое. Каплар машинально протер глаза.

— Бог не должен позволять, чтобы над нами так издевались. Не сомневаюсь, что это все же судно!

Через несколько минут он удостоверился, что Бог действительно не мог допустить, чтобы над бедствующими моряками издевались так жестоко.

В нескольких кабельтовых от берега маневрировал парусник удивительно старинного вида. И Каплар понял, что их заметили.

Глава VII Колдунья из Тингсвэлли

— Подумать только, что я всегда считал Фарерские острова самым прекрасным местом в мире! — вздохнул Пьер Каплар.

Он сидел на банкетке, заваленной большими кожаными подушками, в самой странной каюте, которую только может представить себе моряк. Длинное узкое помещение с квадратными окнами вместо обычных иллюминаторов, оно походило на внутреннее помещение голландского жилья необычным набором мебели, а также материей, использованной для обивки стен.


Если не считать печурку, пузатую лампу и подушки, а также изысканные блюда, расставленные на столе, — так могла бы выглядеть каюта Летучего голландца.

Пьер Каплар пока не очень хорошо представлял, бодрствовал ли он или видел все происходящее с ним во сне. Он улавливал легкое покачивание судна, рассекающего небольшие волны, и ощущал приятное тепло в горле от только что выпитого им грога, но… Известно, что горячка способна заморочить голову кому угодно.

Все еще не пришедший в себя, он осмотрелся. Из облака табачного дыма на него смотрели две дружелюбно улыбающиеся физиономии. Два лица, оказавшиеся знакомыми.

— Мартин Списсенс… Ивон Тейрлинк… — негромко пробормотал он. — Неужели мы все очутились на том свете? Может быть, в этой каюте находятся только наши души?

Услышав эти слова, Ивон наполнил стакан горячим грогом и заставил Каплара выпить его.

— А этот ром, может быть, налил тебе пришелец с того света? — воскликнул он.

— А «Тонтон Пип»?

— Наверное, это тоже корабль-призрак, — рассмеялся Мартин Списсенс. — Добавить вам немного горького питья? Может быть, вы предпочитаете поспать два-три дня, чтобы полностью избавиться от болезни, или вы чувствуете себя достаточно бодрым, чтобы рассказать, что вы делали на Могенасе с этими двумя сорванцами, которых нам пришлось уложить в постель?

— Это одна из самых необычных историй, которые случались со мной, — ответил Каплар, постепенно осознавая, что находится в реальном мире. — Все же я еще не окончательно пришел в себя. Кстати, как чувствует себя молодежь?

Списсенс пожал плечами:

— У нас на борту есть редкая птица с головой, набитой знаниями. Она занимается больными. Юный матрос явно скоро выкарабкается. С другим больным дело обстоит несколько хуже. У него по-прежнему высокая температура, и он не перестает бредить.

— Вы не хотите перекусить, приятель?

Нет, Пьер Каплар не хотел ничего. Напротив, он охотно пил чай и ром, чего долгое время был лишен. Разумеется, эффект не заставил себя ждать: у него развязался язык.

Списсенс и Тейрлинк не останавливали Пьера, слушая все, что тот считал нужным сказать. Потом они долго сидели молча, с остановившимся взглядом.

Наконец капитан Списсенс заговорил:

— Вам нужно будет повторить все сказанное вами хозяину «Тонтон Пип». Думаю, что он с большим интересом выслушает вас. Но, независимо от этого, я приветствую вас на борту нашего судна. Такой моряк, как Пьер Каплар, — ценное приобретение, когда мы идем на Крайний Север.

— Боже, север, все время этот север! — воскликнул Каплар. — Я не представляю, что вы будете там делать?

— Это касается только графа де Вестенроде, тогда как у вас это касалось только старика Пранжье. Но хватит разглагольствовать! Настало время обеда, и люди, не уделяющие должного внимания еде, портят мне аппетит. К столу, господа!

Меню судна во время рейса было не слишком разнообразным, но все же достаточно привлекательным. Пьер Каплар уделил должное внимание бобам и соленой говядине под луковым соусом, которой Ивон Тейрлинк заполнил до краев его тарелку.

— А теперь могу я узнать цель вашего путешествия? — спросил Пьер, когда был подан кофе в сопровождении традиционных блинчиков в сиропе.

— Это Исландия. Но мы не обираемся долго задерживаться там. Наш знатный хозяин явно спешит. Потом…

Списсенс и Тейрлинк дружно указали на север, но Каплар не обратил на это внимания, так как его сморил сон.

— Ивон, дружище, — сказал капитан Мартин Списсенс, когда помощник капитана с «Доруса Бонте» был перенесен на банкетку и накрыт толстым одеялом. — Мне кажется, что нас ждут невероятные приключения. Я не поменял бы на целое царство мое место на борту этого судна.

Фламандец целиком и полностью поддержал капитана.

Им пришлось поспешно занять рабочие места. Судно старательно пробивалось через пелену густого тумана. Место капитана и его помощника, естественно, было на мостике.

На следующий день судно все еще оставалось в области плохой погоды, в это время года свирепствующей на Фарерских островах. Они пересекли десятый западный меридиан.

Пьер Каплар, проснувшийся рано утром, с энтузиазмом принял предложение капитана Списсенса занять место второго рулевого.

Корабельный кок, разбитной малый, француз по национальности, откликавшийся на веселое имя Ригольбер, которому была поручена забота о больных, сообщил, что их здоровье заметно улучшилось. Особенно заметно изменилось к лучшему состояние Стивенса. Температура у него упала до нормы, у него заметно улучшился аппетит, судя по тому, как он бодро расправился с обильным обедом. Несколько хуже чувствовал себя Гюстав, потому что если горячка у него и утихла, следовало опасаться серьезной нервной депрессии. По крайней мере, так считал Ригольбер, а к его диагнозу стоило прислушаться. После многолетней службы во французских военно-морских силах он приобрел большой опыт, позволявший емудействовать в случае необходимости на уровне рядового врача.

Немного позже этим же утром Каплар был приглашен в каюту графа де Вестенроде.

Граф принял моряка весьма дружелюбно. Он внимательно выслушал рассказ о приключениях трех приятелей.

— Я не представляю, каковы тайные замыслы капитана Холтемы и этого загадочного доктора Пранжье, — откровенно закончил моряк свой рассказ. — Очевидным пока является то, что «Дорус Бонте» направлялся к Гренландии. Возможно, юный Леман знает немного больше о планах хозяина судна, но вряд ли даже он знает все о замыслах Пранжье.

Граф Бодуэн поблагодарил Каплара и отпустил его. Очевидно, он знал гораздо больше, чем показалось рулевому.

Он провел много времени у постели Гюстава, и во время горячечного бреда тот иногда говорил интересные вещи.

— Пранжье… Старая книга… Странный камень… Сомнамбула, совершивший кражу…

Граф надеялся, что позже он сможет сложить этот непонятный пазл. Пока же несомненным следовало считать только то, что Пранжье явно организовал охоту за тщательно охраняемым секретом Жюльена де Блоссевиля.

— Это секрет, который обязательно должен сохраниться, — пробормотал граф. — Это всегда было его страстным желанием.

«Тонтон Пип» продвигался вперед довольно медленно, и не только потому, что был не очень хорошим парусником, но и по вине неблагоприятных ветров и сильных встречных течений. Постоянно требовалась помощь слабого парового двигателя.

Каплар узнал, что каждый день в полдень граф де Вестенроде, Списсенс и Тейрлинк собирались на своего рода военный совет, в котором он отныне тоже должен был принимать участие.

— Не сомневаюсь, что это Божья воля — провести наш маршрут вблизи Фарерских островов, — заявил граф. — Вспомните, что, когда мы вышли в море, мы решили взять курс на Сторновей в Шотландии, а оттуда собирались следовать мимо скалы Роколл к западному побережью Исландии.

— Это достаточно благоприятный маршрут, — заявил Каплар. — Я уверен, что «Дорус Бонте» следовал бы этим маршрутом, не сделай он коварный заход на остров Могенас.

— Это явная ошибка… — начал граф, но хриплое рычание, словно вырвавшееся из недр судна, заглушило конец его фразы.

— …Это «его» ошибка, — повторил граф, рассмеявшись. — Нам сообщили, что Роколл — это носитель несчастья и что он хочет еще раз увидеть Фареры, хотя бы и издалека.

Каплар бросил на графа растерянный взгляд.

— Действительно, Роколл — это очень неприятный выступ подводных скал, — заметил он. — Я тоже слышал, что он приносит несчастье. Но все же организовать для этого морское путешествие длиной в несколько сотен миль…

— Я понимаю, что вы плохо знаете «его», Пьер Каплар, — сказал Ивон Тейрлинк серьезным тоном.

Рычание продолжалось, постепенно приближаясь, и оно напоминало рев взбешенного ламантина, которому тюлени нарушили послеобеденный отдых.

Потом дверь в каюту распахнулась от сильного пинка.

— Пираты портовых луж, пресноводные матросы! — прогремел могучий бас. — Где этот негодяй Ригольбер? Он забыл принести мне мой графин с бренди! Я убью его… Где он?

В дверном проеме возникла колоссальная фигура. На пороге появился могучий старик с головой, словно высеченной из гранита, с мускулатурой, способной украсить тело турецкого борца.

— Это мой дед, Ансельм Лемуэн, — представил его присутствующим Ивон Тейрлинк.

Гигант подошел к столу, обнаружил на нем бутылку рома и схватил ее за горлышко своей грубой лапой.

— Да, я Ансельм Лемуэн, — громыхнул он после капитального глотка. — И то, что я говорю, говорится не напрасно. Кто этот пустозвон? — рявкнул он, направив на Каплара палец толщиной в рукоятку швабры.

— Его зовут Пьер Каплар, дедушка, — сообщил Тейрлинк. — Почти половину своей жизни он охотился на китов на Крайнем Севере.

Грубые черты лица старика смягчились.

— Отлично! Значит, это мой человек! Давайте, расскажите мне про север — ведь только там и имеет смысл жить! Юг — это край для лентяев, для женщин, способных только нянчиться с детьми.

Затем он перестал обращать внимание на присутствующих и занялся бутылкой рома.

Ивон Тейрлинк пояснил:

— Когда дед узнал, что мы собираемся отправиться на север, он заявил, что обязательно будет сопровождать нас.

Его не могли удержать никакие возражения. Если бы он не смог принять участие в путешествии, он превратил бы Руан в пепел — не исключено, что пострадали бы и другие французские города.

— И я рад его присутствию на борту, — заявил граф. — Я уверен, что рано или поздно он будет нам полезен.

Кто-то постучался в дверь, и, когда она открылась, появилась физиономия Ригольбера.

— Один из больных парней вскочил и бегает по палубе. А второй чувствует себя гораздо лучше.

— Бандит!.. Отродье Джона Булла!.. Где мой бренди! — заорал старик Ансельм, попытавшийся ухватить кока за шиворот, и тому только чудом удалось увернуться.

В этот день было принято решение направиться в Рейкьявик.

— «Дорус Бонте» значительно опережает нас, и мы не сможем его догнать, — сказал Каплар, которому граф с улыбкой пояснил, что это не так уж и необходимо.

Эме Стивенс поднялся на мачту и занял наблюдательный пост в вороньем гнезде, разумеется, с согласия боцмана Билла Эванса. Старый английский моряк, уже более тридцати лет плававший на фламандских и голландских судах, с самого начала с исключительным дружелюбием относился к Стивенсу.

Ригольбер без особого оптимизма сообщил о состоянии здоровья Гюстава, но тот после порции горячего бульона стал настаивать, чтобы к нему прислали Пьера Каплара.

Граф Бодуэн попросил рулевого не волновать больного возникшими проблемами.

— Всему свое время, — пояснил он.

Когда Каплар посетил своего подзащитного, он понял, что граф был прав. Гюстав находился в тяжелом состоянии и плохо сознавал, что случилось с ним и что происходило вокруг него.


После заметного улучшения погоды судно покинуло предательские воды Фарерских островов. Дул слабый бриз, и в полдень солнце сияло на безоблачном небе. Было так тепло, что пришлось отключить отопление в каютах. В очередной раз погода резко изменилась на протяжении нескольких дней, что весьма характерно для моря в районе Фарерских островов.

Мартин Списсенс отозвал Пьера Каплара в сторону.

— Нужно постараться любой ценой вывести вашего юного друга Гюстава из бредового состояния. Он болен лихорадкой, характерной для северных болот, которая намного опаснее тропической лихорадки.

После выздоровления пациент оказывается или свежим и бодрым, как Эме Стивенс, или апатичным и безразличным, как Гюстав. Будьте внимательны с ним. Если не добиться изменения его состояния, он навсегда останется раздавленным человеком, для которого жизнь лишена какой-либо ценности. Ему нужно вернуть вкус к жизни, Пьер.

Именно этим и занялся рулевой, когда береговые скалы Исландии стали фоном для бушприта их корабля. Даже те, кто привык к этому величественному зрелищу, не могут не испытать восхищения при виде чудовищных снежных пирамид, вздымающихся над мрачными монолитами из черного базальта.

Волны прибоя набегали с ревом на береговые скалы и откатывались, увлекая парусник к опасным подводным рифам, от которых нужно было держаться на расстоянии. Погода стояла прекрасная. Тем не менее то тут, то там появлялись небольшие облака, угрожавшие превратиться в пелену тумана, крайне опасную для мореплавателей. Даже цвет моря был обманчив; он постоянно менялся от серо-голубого до темно-синего и, наконец, доходил до черного, словно вороново крыло. Местами виднелись паруса и клубы дыма из пароходных труб, хотя рыболовецкий сезон был еще далеко не в разгаре.

Какой-то траулер из Остенде сообщил, что треску пока не привлекла мелкая рыбешка, которую бросали ей в качестве приманки, и что только рыболовецким судам, оборудованным глубинными сетями, удавалось поднять достаточное количество рыбы. Впрочем, последствия так называемых «девяти дней» плохой погоды продолжали сказываться ближе к побережью Исландии и неизбежно заставляли рыбаков напрасно терять время. Целых два дня «Тонтон Пип» курсировал в одном районе, не осмеливаясь приблизиться к берегу. Мимо него, приветствуя ветерана, прошло множество рыболовецких судов разных наций — голландских, фламандских, французских, английских и ирландских; все они стремились занять привычную для них зону рыбной ловли.

Одно французское судно, прошедшее поблизости, сообщило, что к северу от Аксар-фиорда были замечены плавучие льды, что следовало считать предупреждением о наступлении ранней осени.

Каплар попытался пробудить у Гюстава интерес к происходящему, но юноша, внимательно выслушав его, улыбался и продолжал пристально смотреть в пустоту.

Он едва поднял взгляд, когда рулевой указал ему на туманную массу вдали, похожую на окаменевшее в небе облако, — это был знаменитый вулкан Гекла.

Наконец, «Тонтон Пип» обогнул Кефлавик и, с помощью парового двигателя, вошел в канал, ведущий к Рейкьявику.

Граф Бодуэн де Вестенроде предусмотрел короткую остановку в Исландии. К сожалению, он не учел присутствие на судне такого гостя, как Ансельм Лемуэн.

* * *
В 1880 году Рейкьявик был всего лишь большой деревней из деревянных домиков, выкрашенных в красный или зеленый цвет с соломенными крышами и большими каменными очагами.

Население Исландии характеризуется веселым нравом, оно весьма общительно и гостеприимно, увлекается чтением и болтовней.

Члены команды «Тонтон Пип» были весьма дружелюбно встречены местными жителями, расстроившимися при известии о том, что они скоро отправятся дальше. Но прощание оказалось весьма неожиданным.

На третий день их остановки в небольшой исландской столице Ивон Тейрлинк, на лице которого краснел распухший нос, а под каждым глазом было по большому синяку, посетил Мартина Списсенса.

— Что с вами, старина? — поинтересовался капитан. — Вас кто-то побил?

— Все немного сложнее, — ответил И вон. — Это результат моей беседы с дедом, когда я сообщил ему, что завтра мы поднимем якорь.

— Он так жаждет остаться в Исландии?

— Наоборот! Он считает, что в этой стране, где царит сухой закон, просто невозможно найти настоящий бренди! Но он вбил себе в голову, что он должен выяснить, жива ли до сих пор старуха Гундрид. Он хочет посоветоваться с ней.

— Кто такая эта Гундрид?

— Это старая ведьма, жившая здесь лет шестьдесят тому назад в зловещем местечке Тингсвэлли.

Уже в те времена она была древней, как сама земля. Как раз после того, как я сказал, что она давно должна была превратиться в пыль, дед отлупил меня, как жалкого мальчишку. При этом он рычал, что Гундрид жива и что ей давно перевалило за сто лет, как, впрочем, и ему, и что она вообще никогда не умрет.

Списсенс, с большим уважением относившийся к старику, рассмеялся:

— Я сочувствую вам, синяки под глазами и разбитый в кровь нос — это довольно неприятно, Ивон, но мы все же постараемся удовлетворить любопытство вашего деда. Я хочу навести справки об этой колдунье, обратившись к моему старинному другу.

Друг, о котором говорил Списсенс, оказался стариком по имени Фоеже. Бывший торговец рыбой, он давно уединился на ферме в окрестностях Рейкьявика.

Снорр Фоеже встретил гостей с распростертыми объятьями и сразу же пригласил их отобедать с ним. На обед был подан густой суп с кольраби, отварная камбала, печень пикши, жаркое из баранины и великолепный овсяной пудинг со сливами.

Когда на столе появился кофе, Списсенс извлек из кармана бутылку рома и подмигнул хозяину:

— Надеюсь, одна-единственная капля нам не повредит, несмотря на запрет!

Исландский обед — это настоящая церемония. Во время обеда его участники говорят немного. Но после первых же глотков кофе языки развязываются.

— Мы хотели бы поговорить с вами о Гундрид из Тингсвэлли, — неожиданно обратился к хозяину Списсенс.

Он знал, что исландцы очень сдержанно относятся к духам, призракам и демонам, а также к тем, о ком молва гласит, что они находятся под влиянием этих существ. Он почти не сомневался, что старый исландец отрицательно покачает головой и откажется продолжать разговор на эту тему. Действительно, исландец нахмурился, но ничего не сказал.

— Наверное, она давно умерла, — добавил моряк.

— По крайней мере, этого можно было ожидать, — осторожно высказался хозяин.

— Как, значит, она еще жива? — удивленно воскликнул Списсенс.

Снорр Фоеже недоверчиво посмотрел на гостей, но ром и ароматный голландский табак, которыми гости щедро угощали его, настроили его весьма доброжелательно, и его морщинистое лицо осветила легкая улыбка.

— Священник с военного французского судна подарил мне две освященных свечи. Я их обязательно зажгу, потому что без них я никогда не решился бы не только говорить о Гундрид, но и просто произнести ее имя, даже если бы от этого зависел улов во всех семи морях. Нет, она еще не умерла, но она должна быть старой, как это море и эти горы. Она по-прежнему живет в Тингсвэлли, но ее сложно увидеть, так как трудно добиться, чтобы она появилась. Я знаю людей, которые годами пытались увидеть ее, но у них ничего не получалось. В итоге все они погибли насильственной смертью, утонули при кораблекрушении или погибли при пожаре их фермы.

Тогда Списсенс и Тейрлинк рассказали хозяину о настойчивом требовании их пассажира. Исландец внимательно выслушал их и задумался.

— Я не знаком с этим стариком, но у нас в Исландии имена обычно много лет сохраняются в памяти жителей. И я помню, что мой отец давным-давно произносил имя этого Ансельма Лемуэна. Не могу сказать, в связи с чем, но отец никогда не говорил о вещах или людях, не имеющих значения. Полагаю, что ваш друг может попытать судьбу.



На следующий день была организована экспедиция в мрачный Тингсвэлли. Ее участник Пьер Каплар настоял, чтобы в походе принял участие Гюстав Леман.

— В этих местах пейзаж производит настолько неизгладимое впечатление, что Гюстав может выйти из бесчувственного состояния, — сказал он.

Моряки не первый раз посетили это место, считающееся одним из самых жутких мест на земле, но они все же на некоторое время застыли в оцепенении при виде горы Хенгиллберг, плюющейся дымом и паром из всех своих гейзеров. Перед ними простирался гигантский цирк, окруженный вулканическими конусами в снежных шапках.

Повсюду зияли жуткие черные пропасти, в которые извергались гремящие пенистые водопады. Бурный каскад реки Оксара с жутким грохотом рушился в воды озера Тингваллаватн стального цвета. Ансельм Лемуэн остановился на краю водопада. Окружавшее старика облако водяных брызг укутало его колеблющейся сверкающей радугой.

— Именно здесь я встретил Гундрид и разговаривал с ней шестьдесят с лишним лет назад, — торжественно сообщил он. — И сегодня я хочу еще раз поговорить с ней.

Эти слова он произнес еле слышно.

Тем не менее всем показалось, что одна из черных глыб с синеватым оттенком слегка шевельнулась. Да, действительно, она сдвинулась с места.

Мартин Списсенс и его спутники испытали неудержимый позыв к бегству отсюда.

Они разглядели, что с места сдвинулась отнюдь не каменная глыба; к ним медленно направлялась невероятно старая женщина, так долго жившая среди скал, что она неизбежно приняла их облик.

— Гундрид, — сказал Ансельм, — я узнаю тебя.

— Я тоже узнаю тебя, Ансельм Лемуэн, — ответила женщина дрожащим голосом на идеально чистом французском языке.

— Это было так давно, — снова заговорил старик.

— Нет, — сказала женщина, — время тянется долго для того, кто считает минуты. Я их не считаю.

Повернувшись к морякам, она пристально всмотрелась в их лица, после чего заговорила монотонным голосом:

— Они идут на север. Хорошо! Я не собираюсь мешать им, и великие спящие на севере силы тоже не будут им противодействовать. Они преследуют одного человека. Хорошо! Я и властелины севера не против. Они хотят разрушить кощунственный план. Почему бы и нет, если он кощунственный? Они боятся опасностей? Если да, то им нужно возвращаться к своим очагам, чтобы там дожидаться смерти. Если же они, напротив, ничего не опасаются, им нужно идти вперед. Вместе с властелинами севера я говорю, что они могут продолжать путь. Рядом с ними находится юноша, сознание которого уснуло. Спящие часто видят лучше, чем бодрствующие. Он заговорит, когда настанет время, потому что в нем обитает дух сна. А великая тайна севера — это сон. Разве я сказала, что сон не может быть истиной? Нет, я не говорила этого. Тот, кто гонится за сном, преследует истину. Прощай, Ансельм Лемуэн. Надеюсь, вам будет благоприятствовать моя сестра Тоормак. Будет ли это на самом деле? Я не знаю этого и не хочу знать. Прощайте!

Мрачная скала по-прежнему находилась рядом с Ансельмом, но… Это уже была не женщина, а всего лишь глыба базальта, смутно напоминающая очертаниями женскую фигуру.

Когда вечером они вернулись на ферму Снорра Фоеже, хозяин не задал им ни одного вопроса, но они заметили две зажженных свечи на доске камина.

Ужин прошел в молчании: треска, отварная баранина, картофель и кольраби. Когда подали кофе, Гюстав Леман вскочил и прислушался.

— Я слышу что-то непонятное, — пробормотал он.

— Сейчас дует юго-западный ветер, — сказал Фоеже. — Вы можете услышать, как она завывает.

— Кого вы имеете в виду? — спросил Пьер Каплар.

— Гекла! Вот уже несколько дней, как она выплевывает густой дым и пепел.

— Нам нужно остаться здесь, — негромко сказал Гюстав. — Звезда, вспыхнувшая в ночи, сказала мне, что мы должны остаться.

Ансельм Лемуэн с грохотом обрушил свой кулак на стол.

— Если парень говорит это, то так оно и должно быть. Ставь на якорь свое судно, Мартин Списсенс, или пришвартовывайся к пирсу, это то же самое. Судно останется у причала до тех пор, пока сомнамбула не скажет, что мы можем выйти в море.

Даже Пьер Каплар, столь трезвый и рассудительный, ничего не смог возразить.

Глава VIII Загадочный приказ

После нескольких дней, проведенных на ферме Снорра Фоеже, Списсенс и Тейрлинк решили вернуться на судно, чтобы не оставлять надолго в одиночестве графа де Вестенроде. Старый Ансельм, лишенный на ферме своей привычной порции бренди, энергично поддержал это предложение.

Они решили, что неразлучная тройка в лице Гюстава Лемана, Эме Стивенса и Пьера Каплара поживет несколько дней у Снорра Фоеже. Время от времени их будет навещать матрос с судна, ожидающий секретный приказ продолжать путешествие.

Каким бы странным это ни показалось, но граф Бодуэн не высказал ни малейшего возражения, когда Списсенс пересказал ему странное предсказание колдуньи Гундрид.

— Тот, кто пытается разрешить загадку, должен верить в загадки, — сказал он.

По контрасту с Фарерами, Исландия, расположенная гораздо южнее, нередко наслаждается замечательной погодой. Лето в Исландии напоминает теплую весну. Нежный зеленый цвет преобладает в это время в стране. В известной степени он обманчив, так как связан исключительно с невысокой травой, которой наслаждаются исключительно овцы, а также со светло-зеленым лишайником, сплошным слоем покрывающим скалы. Только по берегам речек растут небольшие кустарники и деревца, на которых созревают почти непригодные в пищу кислые ягоды терна.

Водная дичь весьма обильна. К югу от города находится несколько водоемов, где кишат пернатые: бекасы, утки, утки-мандаринки, чибисы и канадские казарки.

Гюстав Леман сильно изменился. Это заметили прежде всего его друзья Пьер Каплар и Эме Стивенс. Из ласкового, доверчивого юноши он превратился в сдержанное, замкнутое существо, хотя у него мало-помалу пробуждался интерес к окружающей действительности.

— Интересно, можешь ли ты так же искусно владеть ружьем, как это у тебя получилось с револьвером? — спросил у него Каплар однажды утром.

— С револьвером? — удивился юноша. — Ты хочешь сказать, что я умею пользоваться револьвером?

Судя по всему, он полностью забыл о трагедии, разыгравшейся на острове Могенас.

— Ты как-то говорил мне, что на удивление легко освоил стрельбу из пистолета, — напомнил ему рулевой.

— Действительно, — признал Гюстав, — я смутно вспоминаю, что один старый солдат научил меня обращению с разными видами огнестрельного оружия. Да, мне кажется, что я хорошо усвоил эту науку. Но это было так давно…

Опытный охотник на птиц, живший на ферме, одолжил ему свое ружье для пробы.

Гюстав вышел на двор и осмотрелся.

— Посмотрите на этого красного бекаса, — сказал охотник. — Если ваш друг сумеет попасть в него, Фоеже будет благодарен ему за прекрасное жаркое. А я смогу выразить ему свое восхищение.

Каплар перевел сказанное охотником, и Гюстав поднял ружье.

Раздался выстрел.

Бекас перевернулся в воздухе и упал на землю.

— Клянусь Тором и Фрейей! — воскликнул охотник. — Я никогда не видел ничего подобного! С ним вряд ли сравнятся самые искусные стрелки!

Каплар нашел у оружейника в Рейкьявике хорошее охотничье ружье и закупил достаточное количество патронов.

С этого дня Гюстав и Эме проводили много времени в прибрежных зарослях и каждый раз возвращались на ферму с богатой добычей. Какую суету обеспечивала эта добыча на кухне фермы Снорра Фоеже! Бекасы, утки-мандаринки, а иногда и канадские казарки весом в несколько фунтов регулярно появлялись на столе, что приятно разнообразило меню из рыбы и баранины.


Однажды друзья, увлекшиеся охотой, углубились в совершенно незнакомую им унылую местность. Остановились они на берегу сильно заболоченного озера. Водоплавающая дичь оказалась здесь немногочисленной, и только Гюставу удалось подстрелить большого белого лебедя.

— Если его хорошо приготовить, это будет не такое уж плохое блюдо, — оценил Эме добычу приятеля. — Но, по правде говоря, я предпочел бы вернуться домой с крупной добычей вроде кабана или оленя.

Словно по команде волшебной палочки, из колючего куста выскочили два зайца. Раздались два выстрела, и зайцы превратились в заготовку для жаркого.

— Наш хозяин оближет пальчики, — засмеялся Эме.

Больше он не успел ничего сказать, так как над их головами появилась испускавшая жалобные крики большая темная птица, вылетевшая из густого кустарника.

Меткий выстрел бросил ее к ногам охотников.

— Я никогда не видел такой птицы! — воскликнул Эме. — Довольно жуткое существо, с нелепым черным хохолком… Смотри, на груди у нее желтый рисунок, похожий на крест! Нет, даже умирая от голода, я не рискнул бы отведать мяса этого странного существа!

— Но мы все же захватим с собой эту добычу! — решил Гюстав.

Действительно, Фоеже был обрадован, когда Эме протянул ему двух жирных зайцев. Но, увидев серую птицу, он побледнел.

— Если меня не подводят глаза, вы добыли очень редкую птицу — это звездчатая выпь. Я должен позвать Олефсена, охотника за птицами.

Олефсен был потрясен.

— Я много лет охочусь в этих краях, но ни разу ничего похожего на эту птицу не оказалось в пределах досягаемости моего ружья. Вы знаете, юноша, что Королевский музей естественной истории в Копенгагене заплатит вам огромные деньги за эту птицу?

— Возьмите ее, она ваша, — пожал плечами Гюстав Леман.

Олефсен покачал головой:

— Это будет нечестно с моей стороны. Я вам предлагаю несколько иную сделку, в которой не будет проигравшего. Вы отдаете мне звездчатую выпь, и я делаю из нее чучело, которое с выгодой продам какому-нибудь коллекционеру. Что касается вас, то вам пора прекратить одалживать ружье. В обмен на эту птицу я покупаю вам отличное охотничье ружье. Что вы скажете на это?

Гюстав, согласившийся с предложением Олефсена, стал таким образом владельцем прекрасного охотничьего ружья.


Прошло еще несколько дней. Списсенс, Тейрлинк и даже граф де Вестенроде по очереди посещали ферму Фоеже. Время проходило в застольях, выпивках и беседах, но вопрос о необходимости продолжить путешествие никогда даже не поднимался.

Однажды вечером, когда теплая компания собралась вокруг камина, поскольку с заходом солнце становилось довольно холодно, в рассказанной очередной истории о приключениях было упомянуто название Роколл. Это слово произнес один из приглашенных, приехавший из Снаефелльса гость по имени Колдер. Небольшой человечек со смуглым лицом, весьма молчаливый и предпочитавший не столько говорить, сколько слушать.

На этот раз Колдер извлек из лишенного большинства зубов рта трубку и начертил трубкой в воздухе нечто вроде каббалистического знака. Одновременно он сообщил, что Роколл — это отвратительная скала, полная загадок. Каплар при этом улыбнулся и, поскольку эта улыбка вызвала вопросительный взгляд у Эме Стивенса, указал на висевшую на стене старую морскую карту.

— Господин Колдер прав, Эме. Посмотри сам. Вот мыс Эррис в Ирландии, а вот Рейкьявик в Исландии. Соедини прямой линией эти две пункта и поставь точку на ее середине.

— В этом месте видно какое-то пятнышко, — сообщил матрос. — Очевидно, мушиный след.

— Если бы так и было, большинство навигаторов северных морей благословляло бы тебя до конца твоих дней. Это пятнышко — скала Роколл, ужас моряков, плавающих в этих краях. Это зловещая скала высотой в две поставленные друг на друга мачты, белая сверху из-за накопившегося на ней за многие столетия птичьего помета. Потому что только птицы в состоянии опуститься на эту скалу. Ни один человек никогда не ступал на эту зловещую глыбу.

— Это не так, — возразил Колдер с мрачным видом. — Когда в древности святой Брандан пришел донести до северных народов слово Божье, на скале Роколл жил отшельник Поль. Об этом есть упоминание в старинных рукописях.

— Хотел бы я знать, каким образом он попал на эту скалу, если только у него не было крыльев, как у чаек и бакланов, — пошутил Каплар.

Человечек скорчил недовольную мину.

— Не стоит смеяться, самонадеянный молодой человек, — сказал он. — Роколл — это вершина огромной подводной горы.

— Я не собираюсь спорить с вами, — начал Каплар, но Колдер продолжил:

— Эта гора когда-то находилась на суше, затем опустившейся под воду на большую глубину. Но прежде это была прекрасная и весьма богатая страна, похожая на те страны, что известны далеко на юге.

— Все, что он говорит, правда, — подтвердил граф де Вестенроде. — В научных книгах можно найти даже название этой страны: «Затерянная страна Бюш». Вообще-то это все, что о ней известно.

— Осторожно, — иронично улыбнулся Колдер. — Есть люди, которые никогда и ничего не читали в книгах, но узнали очень многое, слушая, глядя и вспоминая. Мой отец, Хи Колдер, был из их числа, и, если бы он сейчас был с нами, он сказал бы, что отшельнику Полю было не труднее забраться на вершину Роколла, чем подняться на верхнюю площадку маяка. С того момента, как отшельник сидел на скале, прошло больше тысячи лет. Но совсем недавно мой отец, когда он шел из Исландии в Шотландию, увидел рано утром сидящего человека на макушке этой скалы. Разумеется, он старался держаться как можно дальше от скалы Роколл, потому что со скалой связано множество кораблекрушений. Посмотрев на скалу в бинокль, отец позвал боцмана. «Фагер, — сказал он, — посмотри на этого громадного альбатроса, что сидит на вершине скалы». Фагер взял бинокль и навел его на скалу. После этого он задрожал так, что содрогнулся весь парусник, и принялся ругаться: «Как же, альбатрос! Пусть меня осудит Нептун на вечную жизнь под водой, если это не женщина!»

Это действительно была женщина. Мой отец хорошо разглядел ее, но для проверки он заговорил с боцманом про альбатроса. Конечно, он не мог разглядеть ее лица, но смог увидеть, что она была высокая и казалась сильно рассерженной, потому что непрерывно колотила кулаком по скале, словно забивая гвозди молотком.

— Этого не может быть! — прошептал Каплар.

Колдер с сочувствием посмотрел на рулевого; так смотрит учитель, когда сталкивается с совершенно неспособным к учебе школьником.

— У нас можно встретить стариков, которые, несмотря на свой древний возраст, уверяют, что Роколл внутри полый, словно башня маяка.

— Если посмотреть на скалу с запада, — задумчиво произнес граф Бодуэн, — то можно подумать, что вершина скалы была рассечена надвое ударом гигантского топора. Достаточно мощный бинокль позволяет разглядеть узкую, глубоко уходящую расселину.

— Вы все правильно сказали, господин! — радостно воскликнул Колдер. — Я знаю исландцев, в особенности это жители Фарерских островов, которым не нужен бинокль, так как они осмеливаются достаточно близко подойти к скале. Одного из них, Со Вадде, например, я хорошо знаю…

Охотник на птиц по имени Со Вадде из Видеро был уверен, что несколько необычных видов птиц, настолько редких, что за них коллекционеры были готовы заплатить золотом столько, сколько они весят, свили себе гнезда на скале Роколл. На плоскодонной лодке он проплыл четыреста миль, чтобы осмотреть вблизи зловещую скалу. Кроме него никто никогда не подплывал ближе к скале, если не считать разбивавшиеся о нее сбившиеся с курса судна.

Когда Со Вадде хотел перепрыгнуть со своей лодки на скальную площадку у подножья скалы, он увидел, как на ее вершине появились шесть или семь разъяренных физиономий.

Убежденный, что это были демоны, он отказался от своих планов, повернул руль и, стараясь даже случайно не посмотреть на скалу, направился в Видеро. Вернувшись домой, он глубоко задумался. По сути, решил он, это были лица людей, а не морды демонов. Даже если они выглядели рассвирепевшими, что может случиться с каждым. Они немного походили на эскимосов, которых ему приходилось встречать в Гренландии во время охоты на тюленей.

— Нам нужно в Гренландию, — пробормотал граф де Вестенроде.

Колдер снова принялся рисовать в воздухе знаки каббалы.

— Внутри скалы Роколл живут люди, — сказал он. — Это обитатели затонувшей страны; мой отец был убежден в этом. Не представляю, как они ухитряются там выживать, да я и не собираюсь ломать голову над этой проблемой.

— Кстати, многие моряки видели огни на вершине скалы Роколл, — вступил в разговор Фоеже.

— Ну, это могут быть огни святого Эльма… Или другие явления, имеющие магнитную природу, — высказал свое мнение Каплар. — Они нередко наблюдаются в этих местах.

— Это были огни, имеющие преступный характер, — сердито возразил Колдер. — Огни, которые должны были сбить с толку моряков и довести их суда до крушения. На двух руках не хватит пальцев, чтобы сосчитать кораблекрушения, связанные с Роколлом за последние годы. Я скажу вам даже нечто большее. Погибшие корабли являются источником большой выгоды для преступников, укрывающихся в затонувшей стране и использующих скалу в качестве наблюдательного поста. Они принадлежат к мерзавцам самого отвратительного пошиба. И так как мы ничего не можем предпринять против них, нужно держаться подальше от этой проклятой скалы и ее обитателей.

* * *
Очарованные мелодичным свистом северного ветра, Мартин Списсенс и Пьер Каплар задумчиво наблюдали, как все больше темнело море под низкой пеленой мрачных туч. Закончился теплый период года. Приближалась осень с резкими, неожиданными изменениями погоды. Каплар неуверенно предложил покинуть Исландию, не дожидаясь близких штормов, но старый Ансельм высказался категорически против. Похоже, что французы приняли Гундрид за представительницу столетней мудрости, способную на верное предсказание.

Впрочем, разве граф Бодуэн не поверил ей?

В заливе поблизости от их судна появились трехпалые чайки и гаги. Дни быстро укорачивались, солнце теряло жизнерадостный облик. По ночам казалось, что луна и звезды сияли совсем близко к земле. Гюстав Леман, вернувшийся на судно вместе с двумя приятелями, не догадывался, что сигнал о продолжении экспедиции должен был исходить от него. Он продолжал охотиться все свободное время на водоплавающую птицу, в том числе на серых лебедей, опускавшихся для отдыха на местные болота. Они питались разной съедобной мелочью, копаясь в иле своими большими клювами перед тем, как двинуться дальше к югу, построившись правильным треугольником.

Наши друзья привыкли собираться в большой каюте для совместных обедов. Этим вечером место за столом занял и граф де Вестенроде, обычно предпочитавший обедать в своей каюте.

Ригольбер убирал грязную посуду, Списсенс и Каплар принялись играть в карты, граф Бодуэн с мечтательным видом курил свою любимую трубку, а старина Ансельм занимался приготовлением вечернего грога с ромом.

Внезапно он выронил ложку, которой размешивал готовую смесь.

— Посмотрите на этого лунатика! — воскликнул он.

Гюстав в это время занимался снаряжением патронов. Он отвешивал нужные количества пороха и дроби и забивал в патроны картонные пыжи с помощью небольшого деревянного молоточка.

Неожиданно он замер. Молоточек выпал у него из рук, дробь рассыпалась по полу; его взгляд застыл на далеких, никому не известных картинах.

— Не шевелитесь, ради бога! — пробормотал граф де Вестенроде.

— Что-то с нашим лунатиком? — негромко поинтересовался Списсенс, но Каплар жестом заставил его замолчать.

— Сейчас или никогда! — негромко произнес Ансельм, отодвигая кувшин с грогом.

Юноша принялся говорить медленным усталым голосом, словно беседовал с невидимым существом, отвечая на его неслышные вопросы.

— …

— Да, я хорошо слышу все, что вы говорите.

— …

— Да, конечно, мы выйдем в море завтра.

— …

— Да, курсом на север. Это очень странные названия.

— …

— Да, я понял. Скорсби Зунд, Харри Инлет.

— …

— Я ничего не вижу. Здесь очень темно, и все окутано туманом.

— …

— Да, теперь я вижу.

Лицо Гюстава исказилось. Он вздрогнул и попытался жестом защититься от чего-то, что видел только он. Потом он заговорил торопливо, задыхаясь:

— Не трогайте камни! В небе появилось какое-то жуткое существо. Вокруг нас бродят смертельно опасные создания. Не трогайте их! Нет, господин Пранжье, не касайтесь их! Нет, нет, я больше не могу смотреть на это… Я не хочу ничего слышать! Что крикнул доктор? Я слышал его ужасный крик… Блоссевиль, Блоссевиль!

Старик Лемуэн повторил свирепым тоном:

— Блоссевиль!

Вероятно, этот его возглас разорвал магический круг. Гюстав упал на спину, потеряв сознание, и Каплар отнес его в каюту.

— Что вы скажете об этом, Ансельм? — спросил граф, вытирая проступивший на лбу пот.

— Гундрид и силы великого севера говорили ртом этого мальчишки, — торжественно заявил старик. — Завтра мы двинемся на север.

Глава IX Мертвая деревня

Плавание «Тонтон Пип» протекало в исключительно благоприятных условиях. Ветер дул с необычной стороны, принося нередко дождь и туман, но при этом безотказно надувая паруса.

— Мы поднимаемся к северу так легко, словно наше судно катится по проспекту, — с удовлетворением заметил Списсенс.

Время от времени появлялись небольшие айсберги и плавающие льдины, но этим дыхание севера пока и ограничивалось.

— Если так будет продолжаться, мы найдем фьорд Скорсби[17] свободным от льда, — заметил Каплар.

Стивенс, часами не покидавший воронье гнездо, не сводил глаз с западного направления. Наконец, около полудня, он смог крикнуть:

— Земля слева впереди по курсу, вижу прибой!

— Это мыс Бревстер! — воскликнул Мартин Списсенс, рассматривавший с помощью бинокля зловещие коричневого цвета скалы, у подножья которых пенился сравнительно слабый прибой. Через час другие скалы весьма опасного облика появились дальше к северу.

— А вот и мыс Тобин, перед которым находится фьорд Скорсби!

Атмосфера оставалась прозрачной, и волны сверкали солнечными блестками. Каплар вызвал на палубу Гюстава и Эме и сыграл для них роль преподавателя географии.

— Перед вами сейчас находится фьорд Скорсби, самый большой фьорд в мире, по площади примерно равный Бельгии.

Списсенс добавил:

— Он расположен между 70 и 72 градусами северной широты и 22 и 30,2 градусами западной долготы.

Восхищенные юноши всматривались в полосу воды шириной миль в двадцать, описываемую в лоциях как крайне неприветливую и опасную, а сейчас выглядевшую такой спокойной.

— Фьорд разделяется на несколько ветвей, — продолжал Каплар, — и можно разглядеть в хороший бинокль, как на севере от него отделяется неглубокий залив, получивший название залив Розенвинг, а еще дальше к северу протягивается узкий длинный фьорд или канал, получивший название Харри Инлет.

— И все это было открыто в 1820 году, не так ли, Каплар? — сказал Мартин.

— Совершенно правильно! И эти открытия совершил крупный исследователь Уильям Скорсби, охотник на китов и в то же время серьезный ученый.

— Дальше к югу тянется край, получивший название «Земли Блоссевиль», — произнес подошедший к ним граф Бодуэн. По его лицу было видно, как сильно он волновался; у него даже дрожали руки.

Пьер Каплар приветствовал графа.

— Нужно ли мне рассказывать мальчишкам о Блоссевиле, господин граф?

Граф улыбнулся:

— Первое место в конкурсе на знание морской истории, не так ли, Каплар? Кто сможет рассказать об этом лучше вас?

— Хорошо, тогда я продолжаю.

Жюльен де Блоссевиль, лейтенант фрегата французского военно-морского флота, участвовал в нескольких полярных экспедициях на судне «Кокий» и мечтал продолжить изучение севера.

Он пользовался поддержкой многих ученых, тогда как управление французского флота не считало необходимым продолжение исследований, так как оценивало их как слишком дорогостоящие.

В конце концов, после ряда неудач лейтенант Блоссевиль получил в свое распоряжение парусный восьмипушечный бриг «Лийуаз», к сожалению, не слишком хорошо подготовленный для исследования полярных регионов.

Судно вышло из Дюнкерка в начале весны 1833 года и достигло берегов Гренландии в конце июля.

— … В конце июля, — машинально повторил Гюстав, очевидно, невольно подумавший о сроках начала экспедиции «Доруса Бонте».

— Он вернулся в Исландию с большим количеством новых наблюдений. В последнем письме, датированным началом августа, он сообщает о своих планах вернуться в Гренландию. При этом он обещает быть крайне осторожным.

Больше никто ничего не слышал, ни о нем, ни о бриге «Лийуаз», что вызвало большое беспокойство в кругах французского военного флота. На следующий год был снаряжен корабль «Борделез» под начальством капитана Дютайи, также малопригодный для полярных исследований. Он вернулся, не доставив никаких сведений о пропавших. Это вызвало волнение как в морских кругах, так и среди публики. Проблемой занялся известный английский исследователь севера Джеймс Росс, считавший, что оснований для отчаяния нет. Этого же мнения придерживался знаменитый натуралист Араго.

— Энергичные, отважные люди, вооруженные одними ножами и всем, что требуется для разведения огня, могут продержаться не один год в полярных областях, питаясь мясом тюленей и используя их жир в качестве источника энергии, — заявил Росс.

Затем к Гренландии было отправлено судно «Решерш» под командой опытного моряка капитана Треуарта.

Следует отметить, что в ходе поисков было допущено несколько серьезных ошибок. В частности, власти отказались от сотрудничества с опытным охотником на китов Гидоном из Дьеппа, предложившим свои безвозмездные услуги.

Что касается Треуарта, то он, несмотря на весь свой опыт, не решился на проникновение в область паковых льдов и, в итоге, не обнаружил никаких следов экспедиции Блоссевиля.

Через три года, в 1836 году, Жюльен Блоссевиль, предположительно погибший, был вычеркнут из списков французского военного флота[18].

Когда Каплар замолчал, Мартин Списсенс провозгласил громким голосом:

— Да здравствует Блоссевиль!

Огромный поморник, носившийся над водой, отозвался эхом:

— Иль!.. Иль!..

Граф де Вестенроде попросил принести секстан и определил позицию судна. Обращаясь к капитану, он сказал:

— Завтра мы войдем в фьорд, обогнув мыс Тобин.

— А Розенвинг?

Граф покачал головой:

— Это бесполезно! Мы войдем в Харри Инлет, и в конце фьорда начнутся северные территории.

Тем не менее это еще не была Земля Блоссевиля, но Списсенс не придал этому значения. Ему достаточно было осознавать, что это одно из самых печальных и самых недоступных мест на земле.

* * *
Отрезок пути от мыса Бревстер до мыса Тобин не представлял особых трудностей для навигаторов, если не считать нескольких повстречавшихся им плавающих льдин и трех остроконечных айсбергов, которые можно было обойти без труда.

На гребне мыса Тобин развевался на ветру выцветший датский флаг, но отсутствовали какие-либо проявления человеческой жизнедеятельности, которые можно было бы разглядеть в бинокль, за исключением разве что развалин жалкой деревянной хижины. Кроме этого, ничто не позволяло установить, что здесь когда-либо жили люди.

Вдали вздымались заснеженные вершины гор, обрамлявших залив Розенвинг. На темном фоне обрывов отчетливо выделялась пенная полоса водопада.

Несколько ленивых тюленей валялось на узкой полосе каменистого пляжа. Ни спущенная на воду шлюпка, ни сидевшие на веслах моряки не привлекли их внимания.

Сидевший за рулем Ивон Тейрлинк поспешно передал его матросу и схватился за гарпун.

— Ты видел его, Гюстав? — воскликнул он.

Гюстав ничего не разглядел, кроме большого нечеткого светлого пятна, возникшего рядом с лодкой.

— Настоящее чудовище! — крикнул Ивон, поднимая гарпун. — Если мне удастся добыть его, наш кок будет на седьмом небе от радости.

Раздался короткий свист брошенного гарпуна, вода возле лодки вскипела, и линь натянулся, словно струна.

— Подсоедините линь к лебедке! — закричал гарпунер.

Из воды появилось огромное плоское тело. Выскочившие на палубу Мартин и Каплар дружным криком выразили свой восторг.

Существо походило на огромный перламутровый диск. Сначала покорно приближавшееся к шлюпке, оно неожиданно забилось со страшной силой, вспенивая воду. Только через несколько минут его удалось затащить в лодку.

— Гигантская камбала! — воскликнул Гюстав.

— Огромная тюрбо[19]! — поправил его Тейрлинк. — Чтобмне провалиться! Она будет метра два в длину и по меньшей мере метр в диаметре. А до чего тяжелая! Не удивлюсь, если она потянет килограммов двести!

Он оттолкнул Гюстава, наклонившегося над рыбой.

— Осторожней, парень! У нее еще хватит сил, чтобы превратить тебя в лепешку ударом хвоста, несмотря на торчащий в ней гарпун… А вот и Ригольбер, он нюхом почуял нашу добычу.

Выскочивший на палубу кок крикнул, приплясывая:

— Замечательно! Свежая тюрбо! Съедим, сколько сможем, а остальное можно будет засолить! Нам крупно повезло!

Обед в этот день оказался невероятно вкусным, так как Ригольбер в полной мере проявил свое поварское искусство.

Даже старый Ансельм, уверенный, что бренди гораздо надежнее, чем самое лучшее жаркое, поддерживает пламя жизни в человеческом организме, расправился с несколькими порциями жареной рыбы, утверждая при этом, что полярные страны следует считать благословенным краем.

«Тонтон Пип» встал на якорь у самого устья ответвления фьорда, известного под названием Харри Инлет.

* * *
Вид у фьорда был крайне мрачный. Высокие скальные стенки стискивали узкую полоску воды зеленовато-серого цвета. Дикий пейзаж оживляло только стадо моржей, то нырявших, то выбиравшихся на берег, дравшихся друг с другом и грозно ревевших.

Корабль, медленно продвигавшийся вперед на пониженных оборотах винта, их ничуть не интересовал. Списсенс, хорошо представлявший всю сложность маневрирования в узком ответвлении фьорда, совершенно справедливо использовал паровую машину.

Возможно, что у моржей до сих пор не было основания опасаться человека, иначе они не позволили бы людям оказаться так близко от них.

Гюстав потянулся было за ружьем, но Каплар, покачав головой, дал ему понять, что стрельба здесь нежелательна.

— Нам ни к чему их отвратительный на вкус жир, да и бивни моржей не обогатят нас. К тому же я всегда считал преступлением убивать животных без особой на то необходимости.

Указав на черные блестящие спины морских животных, он со смехом добавил:

— Самая крупная дробь из твоего охотничьего ружья даже не пробьет их шкуру, а пуля самого большого калибра застрянет в толстом слое жира. Убить моржа можно только винтовочной пулей в голову или с помощью гарпуна. Иногда с моржом можно справиться только с помощью топора…

— Судя по рассказам, моржи не кажутся такими игривыми существами, как тюлени. Это правда? — спросил Эме Стивенс.

— Действительно, они обычно ведут себя очень свирепо и могут даже потопить шлюпку с охотниками, потому что это невероятно сильные животные.

Послышался громкий рев. Почти сразу моржи прекратили свою возню на берегу и дружно, словно по команде, устремились в воды фьорда.

— Это их вожак отдал команду, — пошутил Каплар. — Возможно, он понял, о чем мы говорили. А ведь мы упоминали о ружьях, пулях, гарпунах…

— Как вы думаете, мы встретим эскимосов? — спросил Гюстав.

Каплар пожал плечами:

— Вполне возможно. Прошлый раз, когда я посетил эти края, мы встретили небольшую группу примерно из сорока человек, мужчин, женщин и детей. Они только на время появляются в этих местах. Им не нравится слишком суровый край, расположенный так далеко на севере, и они предпочитают жить южнее. Если где-то поблизости и есть эскимосы, они обязательно посетят нас, так как они обычно стараются выменивать европейские товары на свои охотничьи трофеи.

Моряки не знали, что слова Пьера Каплара будут подтверждены — хотя бы частично — в самое ближайшее время.

«Тонтон Пип» осторожно продвигался в глубь фьорда. Ему пока вполне хватало водного пространства, хотя все чаще и чаще встречались льдины, столкновения с которыми следовало избегать.

На третий день Эванс сообщил, что они дошли до конца канала.

Они очутились в небольшом заливе, где судно могло встать на якорь, находясь в полной безопасности.

В случае необходимости оно могло даже зазимовать здесь, ничуть не опасаясь смертельной хватки ледяного панциря зимой.

Граф де Вестенроде взял бинокль и принялся изучать окрестности. Он сразу же понял, что пейзаж не содержит ничего утешительного, скорее, наоборот. Мрачный и монотонный, он простирался до горизонта, примечательный лишь отдельными полями снега, никогда не таявшего даже летом. Местами поднимались невысокие сланцевые холмы и отдельные базальтовые скалы. Слабо волнистая равнина продолжалась до бесконечности, расплываясь у горизонта в сером тумане.

Температура оказалась достаточно сносной, ртуть в термометре не опускалась ниже нуля. Немногочисленные морские птицы кружились над морем и сушей — несколько разновидностей чаек, олуши, какие-то птицы с длинными хвостами.

На расстоянии выстрела от судна по мелкой воде бродили птицы на длинных тонких ногах.

— Надеюсь, нам не придется использовать их в качестве светильников, — сказал Пьер Каплар графу.

— Как светильников? — удивился граф.

— Да, ваша светлость. Это невероятно жирные птицы, с совершенно несъедобным мясом. Эскимосы тем не менее постоянно охотятся на них. Высушив птичью тушку, они подвешивают ее за ноги в своих иглу, затем поджигают клюв, после чего высушенная птица медленно горит, правда, давая много дыма, пока полностью не превратится в пепел.

Граф с интересом выслушал рулевого, которого с полным основанием считал большим знатоком всего, что имело отношение к северу.

Неожиданно он подозвал его ближе и передал бинокль.

— Посмотрите, вам не кажется, что это эскимосские иглу?

— Иглу в это время года? Где только эти бедолаги найдут сейчас достаточно снега для строительства своих снежных замков?

Нет, это всего лишь небольшие развалы камней… Постойте, ведь я был именно в этих местах пять или шесть лет назад. Мы тогда добыли здесь нескольких крупных китов, загнав их в тупик залива Харри.

Недалеко от берега мы видели небольшое поселение эскимосов. Они последовали советам датчан, ничего не знающих о местных условиях, и построили себе уродливые каменные хижины, в которых неизбежно должны были замерзнуть зимой. Это были мирные, очень бедные люди. Вы не представляете, насколько они были бедными! Все их имущество ограничивалось несколькими шкурами песцов и тюленей, которые они отдавали в обмен на стальные рыболовные крючки и табак, привозимый сюда норвежскими рыбаками, несмотря на запрещающие датские законы.

Каплар всмотрелся в груды серых камней:

— Если это не развалины их каменных хижин, то можете считать меня дельфином!

Странно, что они не показываются! Может быть, они переселились подальше от берега? Но зачем?

Лицо Пьера помрачнело. Он внимательно смотрел на небо. Потом он указал на небольшую стаю птиц, кружившихся низко над землей.

— В чем дело, господин Каплар? — спросил граф.

— Это стая ворон, и в этом нет ничего хорошего… Черт возьми! Я вижу рыжих лисиц… Нужно немедленно осмотреть место, возле которого собрались вороны и лисы! Мне кажется, что там нас ждет большая неприятность…

Каплар и граф сошли с судна. С трудом передвигаясь по земле, усыпанной галькой и обломками сланцев, они подошли к развалинам убогих хижин. При их приближении стая воронов с карканьем поднялась в воздух, и несколько лисиц скрылось среди камней.

— Лисы… — проворчал Каплар. — Догадываюсь, что мы увидим… Какой кошмарный запах…

Моряки непроизвольно отшатнулись.

Хищная звериная морда выглянула из развалин, и лиса со злобным ворчаньем неторопливо исчезла, загремев разбросанными по земле костями скелетов.

Пьер заглянул в одну из хижин и тут же выскочил наружу, не сдержав тошноту.

— Они мертвы! Они все мертвы! И, что самое страшное, они все были убиты!

Преодолевая отвращение, Пьер и сопровождающий его граф зашли в соседнюю лачугу.

Обычно в убежищах эскимосов, будь это зимнее иглу или летний навес, трудно рассчитывать на порядок. Тем не менее шкуры обычно оказываются аккуратно сложенными в стопку, сушеная рыба хранится отдельно, снаряжение для рыбной ловли и охоты лежит в стороне. Здесь же все предметы сурового быта были свалены в диком беспорядке. Не видно было ни тюленьих шкур, ни мехов.

Каплар указал на полуразложившееся тело эскимоса, сжимавшего в руке нож и явно пытавшегося оказать сопротивление.

— Убит пулей в голову, — сказал он.

Наклонившись над телом, он поднял нож.

— Клянусь всеми святыми, — воскликнул он. — Это же нож Дингера!

Граф внимательно осмотрелся.

— Что это? — спросил он, осторожно подняв какой-то небольшой предмет. Увидев его, Каплар закричал, не сдержав бешенства.

Это была красная резиновая перчатка, от которой был оторван кусок.

* * *
Покинув место побоища, Пьер Каплар и граф некоторое время не могли прийти в себя после пережитого кошмара.

— У меня в голове постепенно укладываются все случившиеся в последнее время события, господин граф, — сказал Каплар, — и я начинаю представлять последовательность произошедших здесь событий. «Дорус Бонте» побывал здесь до нас; поскольку я хорошо знаю, какой сброд был нанят в команду Холтемой, то меня совсем не удивляет произошедшее. В это время года несчастные эскимосы, трупы которых мы обнаружили, накопили добытые за сезон охоты меха — шкуры медведей, лис, куниц… Могу предположить, что команда «Доруса» не имела товаров, обычно используемых для обмена, — по крайней мере, я никогда не слышал об этом. Поэтому они просто решили отнять шкуры у эскимосов. Естественно, те попытались сопротивляться грабителям, но были застрелены бандитами.

Он поднял рваную красную перчатку.

— При побоище присутствовал демон, переодетый человеком. Он обыскал тела, пытаясь найти бог знает что. Но, будучи знатным лицом, он не захотел пачкать руки кровью жертв. Вот эта перчатка и осталась после него.

— Пранжье! — прошептал граф.

Отойдя от побоища, он осенил его крестным знамением.

— Завтра наши матросы похоронят убитых. На общей могиле будет установлен крест в память об ужасном преступлении.

Рулевой и граф некоторое время шли молча. Внезапно граф остановился.

— А «Дорус Бонте», господин Каплар! Где сейчас находится это судно?

Каплар развел руки неопределенным жестом:

— Меня это тоже интересует, господин граф. Скорее всего, они проникли глубже в одно из ответвлений фьорда.

Я знаю, что севернее Харри Инлет находится небольшой фьорд, имеющий прямой выход в океан. Есть шансы на то, что они укрылись именно там.

— Возможно, вы правы, господин Каплар. Но в этом случае, когда Стивенс осматривал окрестности из вороньего гнезда, он должен был увидеть мачты «Доруса», ведь место, о котором вы говорите, находится довольно близко от нас.

— Вы не учитываете, что утром еще не рассеялся туман, не позволявший хорошо видеть окружающую местность. Но взгляните на этот холм. Поднявшись на него, мы, надеюсь, сможем осмотреть окрестности. Тем более что туман почти рассеялся.

Склоны холма оказались довольно пологими, и через час они добрались до вершины.

Их взгляды одновременно оказались направленными на восток, и они дружно воскликнули:

— «Дорус»!

Действительно, это судно с аккуратно убранными парусами, спокойно и невинно отдыхало в тихих водах северного фьорда.

Глава X Зеленый туман

Этим вечером на борту «Тонтон Пип» состоялся настоящий военный совет. Прежде всего, обсуждалась возможность контакта с «Дорус Бонте».

Первым высказался Пьер Каплар:

— Я хорошо представляю, что экипаж «Доруса» — это не детский хор воскресной школы. Все, что мы знаем о нем, свидетельствует, что это бандиты, настоящие убийцы. Что касается Холтемы, то я не вправе обвинять его.

Я всегда считал его опытным честным моряком, хотя и довольно скуповатым и даже немного жадным. Поэтому я не верю, что он участвовал в убийстве эскимосов. В то же время доктор Пранжье — это человек, не знающий угрызений совести и не останавливающийся перед любым препятствием, даже перед преступлением, когда он стремится к своей цели. Поэтому я считаю, что мы должны действовать крайне осторожно.

Было решено отправить на разведку нескольких человек. В разведывательный отряд вошли Ивон Тейрлинк, Эванс и Ригольбер.

Холодная ясная ночь с усеянным крупными звездами небом способствовала задуманной операции.

Разведчики двинулись на шлюпке вдоль берега, стараясь как можно ближе подойти к «Дорусу» и не оказаться при этом замеченными с судна.

Расстояние между двумя парусниками было не больше семи миль, и разведчики вполне могли вернуться этой же ночью, тем более что в это время года солнце вставало довольно поздно.

Этой ночью мало кто спал на борту «Тонтон Пип». Списсенс, граф и Каплар вообще не ложились спать. Капитан достал из сейфа десяток ружей системы Снайдера, несколько больших револьверов Лефоше и десяток хорошо наточенных кинжалов.

— Нам может понадобиться серьезное оружие, — сказал он.

Граф де Вестенроде нахмурился, но не стал возражать, хотя мысль о вооруженном столкновении ему явно не понравилась.

Когда далекие вершины осветило встающее солнце, разведчики вернулись.

— Что вам удалось выяснить? — спросил их Списсенс.

Увидев груду оружия, Тейрлинк покачал головой и сказал:

— Не думаю, что все это может нам пригодиться, капитан.

— Почему? Неужели громилы с «Доруса» превратились в ягнят благодаря какому-то волшебству?

— Волшебство не превратило их в ягнят, но я не сомневаюсь, что только благодаря волшебству они исчезли!

— Как исчезли? Что ты такое говоришь?

— Так оно и есть, капитан! «Дорус Бонте» опустел, словно старая раковина устрицы!

— Опустел? — недоверчиво воскликнул граф.

Эванс и Ригольбер дружно подтвердили случившееся.

— Нам удалось без труда подобраться к судну, — рассказал англичанин. — Дорога вдоль побережья на представляла трудностей. Только отсутствие деревьев не позволяло нам представить, что мы движемся по аллее парка. Судно было причалено к берегу с помощью толстых канатов, наброшенных на столбы. На борт можно было подняться без каких-либо мостков. Нигде не горел свет, даже в штурманской рубке, не было и фонаря возле штурвала. Некоторое время мы прятались в темноте, потом осторожно приблизились к судну.

— Нас очень удивило, что с палубы на сушу сбежало несколько лисиц, — со смехом сказал Ригольбер.

— Обычно эти осторожные животные стараются держаться подальше от человека, — добавил Тейрлинк. — Если, конечно, это не какие-нибудь особенные лисы. Мы поняли, что нет необходимости соблюдать осторожность, и решительно поднялись на судно. Конечно, мы смогли осмотреть судно только очень бегло, потому что было слишком темно. Тем не менее не вызывало сомнения, что судно покинуто экипажем.

— Нам нужно будет убедиться в этом! — воскликнул Мартин Списсенс.

— Разумеется, вы должны проверить наши наблюдения, капитан, — согласился Ивон Тейрлинк.

Немедленно была организована еще одна команда в составе Списсенса, графа де Вестенроде, Пьера Каплара, Гюстава Лемана и Эме Стивенса, отправившаяся осматривать «Дорус».

Ночью температура опустилась до шести градусов ниже нуля. Добравшись до фьорда, разведчики увидели, что течение в нем остановилось и благодаря этому появилось множество льдин. К счастью, ветер ослабел, и можно было не опасаться дальнейшего понижения температуры. Через час пути группа увидела мачты парусника, укутанные легким утренним туманом. Вскоре они оказались перед тихими водами Инлета в полумиле от «Доруса». При приближении к судну из распахнутых дверей каюты выскочили две лисы, быстро скрывшиеся среди камней.

— Тейрлинк был прав, — проворчал Списсенс. — Животные уловили запах сала или еще чего-нибудь съедобного и поняли, что можно воспользоваться отсутствием человека. Останься на борту хотя бы один человек, они держались бы на расстоянии. Короче, мы можем без каких-либо опасений посетить судно.

«Дорис» подверглось тщательному осмотру. В каютах ничего интересного обнаружить не удалось, но вот камбуз, как оказалось, подвергся настоящему разграблению лисами; мешки с сухим горохом и бисквитами были опрокинуты и рассыпаны, повсюду валялись объедки сала и солонины.

Каплар добрался до каюты господина Пранжье. Дверь в нее оказалась заперта, но моряк легко справился с замком с помощью ломика. Он с изумлением ознакомился с содержимым каюты.

— Провалиться мне на этом месте, если в содеянном виноваты лисы! — воскликнул он. — Вообще-то они обычно не пользуются фомкой, да и с ключами у них должны были возникнуть проблемы.

Уютная и ухоженная каюта представляла картину настоящего разгрома. Двери стенных шкафов болтались на сорванных петлях, их содержимое не просто валялось на полу, но и было разорвано в клочья. Книги, приборы, предметы мебели, дорогие бархатные шторы — все было разорвано, разломано, раздроблено какой-то дьявольской силой, основательно порезвившейся в каюте.

— Это невозможно объяснить никакой логикой, — сказал пораженный граф де Вестенроде.

Гюстав Леман заметил, с каким вниманием граф осматривал хаос обломков.

— Можно подумать, что кто-то использовал здесь паровой молот, — заявил Списсенс.

— Паровой молот… — задумчиво повторил граф. — Возможно, нечто похожее… Но…

Он провел пальцем по глубокой борозде на поверхности столика красного дерева.

— Камни… Если бы гиганты каменного века поработали здесь своими кремневыми топорами, результат, скорее всего, был бы аналогичным.

Он показал Пьеру Каплару черную крошку, прилипшую к его рукам.

— Это базальт, — негромко заключил он.

— Камни из долины Тинга! — прошептал рулевой.

Гюстав Леман, копавшийся в обломках, неожиданно воскликнул:

— Смотрите! Я узнаю это!

Он показал обломок камня, кристаллический излом которого отливал зеленым.

— Он очень похож на тот черный камень с зелеными прожилками, который господин Пранжье украл у меня и который…

Он покраснел и замолчал.

Граф взял у него камень.

— Кажется, я начинаю понимать, — пробормотал он. — Несчастный Пранжье! Наверное, он нашел точно такой же камень у убитых эскимосов…

На его лице проявилась смертельная бледность.

— Он пошел на смертельный риск! Он развязал Тоормак! — произнес он дрожащим голосом.

Списсенс и Каплар хотели расспросить его, но в этот момент послышался крик:

— Сюда! Скорее!

— Это Эме! — воскликнул Гюстав, выскакивая из заваленной мусором каюты.

Эме выглядывал из каюты капитана.

— Скорее, скорее, сюда! — взволнованно кричал он.

В противоположность каюте Пранжье, каюта капитана оставалась в порядке, если не считать нескольких опрокинутых стульев и валявшихся на полу подушек. Среди подушек, частично заваленное ими, лежало тело.

— Чей это труп?

Каплар поспешно откинул подушки.

— Это Холтема!

На полулежал бледный и неподвижный капитан «Доруса».

Пьер наклонился над телом.

— За свою жизнь я видел немало мертвецов, но никогда еще мне не приходилось видеть на их лицах выражение такого невероятного ужаса!

Граф де Вестенроде в свою очередь склонился над телом капитана.

— Этот человек жив! — заявил он, выпрямляясь. — Скорее, принесите воды и что-нибудь спиртное. Где аптечка скорой помощи, Каплар?

Аптечка оказалась в каюте, и граф достал из нее все, что требовалось в этот момент. Несколько часов после этого он безуспешно пытался привести в чувство лежавшего без сознания моряка.

— Это не имеет смысла, господин граф, — сказал Списсенс, — Холтема взял курс на противоположную сторону Бытия, и у нас нет возможности вернуть его.

Но граф продолжал манипуляции с телом, не теряя надежды. Он поднес флакон с эфиром к носу лежащего, а потом принялся энергично массировать его грудь, руки и ноги.

Внезапно Каплар воскликнул:

— Боже всемогущий! Он начал дышать!

Действительно, еле заметный вдох приподнял грудную клетку лежавшего без сознания человека, и его веки слегка вздрогнули.

— Плесните ему немного рома, несколько капель!

Прежде чем живительная влага попала в горло капитана, пришлось силой разжать ему стиснутые зубы. После этого признаки жизни стали еще более убедительными. На щеках появилась розовая краска, глаза слегка приоткрылись.

— Пульс стал сильнее! — радостно воскликнул Списсенс.

Им показалось, что лежащий пытается заговорить.

— Он что-то хочет сказать!

Каплар склонился над лежащим, пытаясь разобрать едва слышные звуки.

— Не понимаю… Он говорит про туман, про камни… Совершенно бессвязные фразы…

Каплар приложил ухо к самым губам Холтемы.

— Мне кажется, он засыпает!

Действительно, капитан уснул, уснул беспокойным сном, и сквозь его сон то и дело прорывались, неразборчивые слова, бессвязные обрывки фраз…

— Люди камня… Зеленый туман…

— Капитан Холтема, вы меня слышите? Это я, Пьер Каплар! — громко обратился к капитану рулевой.

Кажется, Холтема услышал и понял его. Он глубоко вздохнул и открыл глаза. Но взгляд его оставался неподвижным, устремленным в одну точку.

— Я Пьер Каплар, — повторил бывший помощник капитана с «Доруса». — Вы помните меня?

Холтема попытался сесть.

— Каплар… Он умер… Погиб на Могенасе с двумя мальчишками… Бог свидетель, я не хотел этого. Но они погибли, погибли втроем!

— Нет, что вы! — закричал Каплар. — Мы не погибли! Мы здесь, все трое, мы живы!

Но взгляд капитана продолжал оставаться стеклянным, ничего не выражающим.

— Мертвы… Все трое… Там, на Могенасе…

Он закрыл глаза и печально улыбнулся.

— Небольшой домик с башенкой среди сада… Я никого не смог бы убить ради этого… Я не преступник, не убийца, как…

Его лицо исказила гримаса бешенства.

— …Как этот Пранжье!.. Демон, грязное животное, злобный хищник, я задушу тебя, потому что ты не человек, а мерзкое животное, настоящий демон!

Он куда-то показывал дрожащими руками.

— Камни… Живые камни… Они появляются из ночи, они хотят напасть на судно… Туман! Зеленый туман!

— Бедняга совсем свихнулся, — сочувственно покачал головой Списсенс.

— Туман! Зеленый туман!

Холтема орал, как безумный, оглашая дикими воплями окрестности.

— Что он имеет в виду, когда говорит про зеленый туман? — Каплар посмотрел на окружавших его моряков. Внезапно он вскочил и бросился к иллюминатору.

— Боже! Что это значит? — Это туман, зеленый туман! — закричал Списсенс, кинувшись к выходу.

Граф Бодуэн остановил его:

— Холтема бредит, но в бреду говорит правду…

Моряки увидели за круглыми стеклами иллюминаторов, как унылый пейзаж скрылся за дымовой завесой. По крайней мере, это марево зеленого цвета напоминало дым… Или это был туман? Туман, наползавший на судно узкими полосами, извивавшимися, словно змеи.

Через несколько мгновений нечто вроде тумана заволокло весь пейзаж, и они оказались изолированными от всего мира зеленой мглой.

— Смотрите, зеленый туман пытается проникнуть в каюту в щель под дверью! — одновременно закричали Эме и Гюстав.

Действительно, несколько волокон зеленого тумана проникло в каюту; они стали подниматься к потолку, становясь все гуще, все плотнее.

Послышался вопль Холтемы:

— Они пришли! Это они! Из зеленого тумана выходят каменные люди! Я слышу странный шум на палубе, словно по ней волокут мешки весом в добрую сотню фунтов.

Эме схватил Гюстава за руку и с ужасом осознал, что его друг оцепенел, словно внезапно его охватил тяжелый, свинцовый сон.

— Капитан… Пьер… Господин граф… Помогите! — в отчаянии пробормотал он.

Ни слова в ответ.

Плотный зеленый туман заполнял кабину, обволакивая силуэты его товарищей. Граф Бодуэн осел на стуле, его голова упала на грудь. Какое-то мгновение Эме еще смог видеть, как Каплар упал на колени и исчез под зеленым покрывалом.

Что-то увесистое ударилось в дверь, затрещавшую от удара.

Каюта отозвалась на удар треском всех своих стенок и перегородок.

Удары следовали один за другим, все более и более сильные, и дверь наконец уступила неудержимому напору.

Но Эме Стивенс уже ничего не увидел. Он потерял сознание, как и все его друзья.

Глава XI Рассказ Холтемы

— Подъем, сыны Джона Буля! Просыпайтесь, сони! Придется залить вам в глотку по пинте бренди. Можно подумать, в Гренландии оказываются только для того, чтобы выспаться, словно сурки!

Пьер Каплар хорошо расслышал сердитые слова, хотя ему и показалось, что голос звучал где-то очень, очень далеко. И он давно безуспешно пытался открыть глаза.

«Один дурацкий сон за другим», — подумал он.

— Ригольбер, чертов висельник, не расходуй напрасно эту драгоценную жидкость, или я брошу тебя акулам! Ивон, не закрывай свой клюв, черт побери!

— Наверное, мне пришлось совершить плавание на судне с сумасшедшей командой, — пробормотал Каплар. — Провалиться мне на этом месте, если это не был голос старика Ансельма! И все же…

Его сознание заполняли фантастические картины: зеленый туман, совершенно адский грохот непонятных повторяющихся ударов, жуткое ощущение удушья…

Внезапно все вокруг него прояснилось. Он почувствовал себя восхитительно легким, словно парил между небом и землей.

Только почему ему было так холодно?

И почему ощущение холода внезапно сменилось страшной жарой?

Наверное, в этом было виновато обычное бренди со вкусом смазочного масла, обжигавшее ему губы и язык.

— Смотрите, голландец приходит в себя! Как там его зовут? Ах да, Каплар! Забавное имечко! Впрочем, у них полно имен на любой вкус… Смотри-к, он открыл пасть! Не иначе как ему требуется выпить!

Бедняга-рулевой начал наконец осознавать, что он уже покинул мир снов и химер и постепенно утверждался в мире обычном, реальном. Он машинально стиснул губы, потому что жгучее питье стало невыносимым.

— Наконец-то, Пьер!

Это был голос Ивона Тейрлинка.

Слава богу, все фантазмы наконец исчезли!

Он лежал на большой скамье в каюте капитана «Тонтон Пип», и возле него сидели Тейрлинк и Ригольбер; даже удостоивший его своего присутствия старый Ансельм смотрел на него взглядом, в котором странным образом смешались раздражение и удовлетворение.

— Проклятые пираты! — выругался старик. — Их дурацкие забавы уже обошлись нам в полтора галлона великолепного бренди!

— Где все остальные? Где Списсенс, граф, мальчишки? Где Холтема? — поинтересовался Каплар дрожащим голосом.

— Все они, живые и здоровые, находятся в объятьях Морфея. Ты первым пришел в себя, — ответил ему Ивон Тейрлинк. — Послушай, приятель, как ты себя чувствуешь? У тебя хватит сил рассказать нам, что случилось с вами?

Не дав возможности Каплару ответить, Ансельм Лемуэн зарычал:

— Комедианты! Должно быть, вы нализались в стельку! Было около полуночи, когда я проснулся. К счастью для вас, между прочим! Чтобы скорее заснуть, я сделал хороший глоток. В этот момент на палубе поднялся непонятный шум. Послышались удары, потом они повторились Я решил, что на судно забрались белые медведи. Вот, думаю, удача! Вот ты, кого называют Капларом, ты когда-нибудь пробовал мясо белого медведя? А я пробовал. Это чертовски вкусно! Я схватил ружье и постарался бесшумно подняться на палубу. Вовсю светила луна, и мне не нужен был фонарь.

Никаких следов белых медведей. Но на полуюте дрыхли пять лентяев, развалившись, словно в мягкой постели. Ни души вокруг до самого горизонта. Местность был пустой, как эта бутылка рома. В канале фьорда болтались небольшие льдины, словно издевавшиеся надо мной и моим ружьем. Ну-ка, приятель, расскажи, зачем вы разыграли меня, потому что не услышь я звуки ваших шагов, и на следующее утро на палубе мы обнаружили бы несколько ледяных статуй.

Пьер Каплар, державший в руке чашку с горячим чаем вместо стакана с бренди, удовлетворил любопытство старого моряка, рассказав ему в нескольких предложениях их одиссею. Ивон Тейрлинк недоуменно покачал головой, ничего не поняв в рассказанном рулевым, но его дед с удовольствием выслушал рассказ.

Когда Пьер замолчал, он воскликнул:

— Ах, эти мне загадки Севера! Здешние места наполнены самыми удивительными тайнами! И только полные дуралеи могут делать вид, что они ничего не замечают. К счастью, старушка Гундрид охраняла вас или, по крайней мере, вмешалась на вашей стороне перед не знаю уж какими великими божествами этих мест.

— Холтема приходит в себя! — неожиданно воскликнул Тейрлинк.

— Выбросьте его за борт! — громыхнул Лемуэн. — И если вы не сделаете этого, ни в коем случае не давайте ему ни капельки моего драгоценного бренди, черт возьми!

Действительно, Холтема очнулся почти одновременно со Списсенсом, графом и мальчишками.

* * *
Ни один из них не пострадал от случившегося с ними загадочного происшествия.

— Давайте сначала подкрепимся как следует, а потом перейдем к разговорам, — решил Ригольбер, выкладывая на стол все лучшее, что можно было найти в камбузе.

Холтема был бледен и казался растерянным, но никаких ран на нем не было видно.

Он ел весьма умеренно, довольствуясь кофе, бисквитами и небольшим количеством консервированного мяса.

Каплар заметил, что он старался не встречаться взглядом со своими бывшими товарищами по путешествию. Когда со стола было убрано и участники обеда взялись за трубки, он ожил и начал говорить, хотя его никто еще не просил.

— Каплар знает, в каких условиях судно «Дорус Бон-те» вышло в море. Я не скажу вам ничего нового, сообщив, что наше путешествие спланировал сам доктор Пранжье. Я ничего не знал о его целях и готов поклясться на Библии, что говорю правду. Я знал только то, что он хотел попасть в Гренландию и проникнуть, используя фьорды, в глубь суши. Я предполагал, что он хочет встретиться с таинственным племенем эскимосов, известном как «каменные головы». Считалось, что они владеют опасными колдовскими секретами.

Доктор Пранжье не любил распространяться о своих намерениях. Единственное, что я могу утверждать с уверенностью, так это то, что он жалел о решении взять на судно Гюстава Лемана.

Холтема повернулся к своему бывшему помощнику.

— Он решил устранить молодого человека и ради этого был готов на убийство. Я вступился за Гюстава и добился, чтобы ему сохранили жизнь, но его должны были оставить вместе со Стивенсом на острове Могенас. Решение, обещавшее Гюставу мало хорошего. Поэтому не могу не сказать, как я был обрадован, когда узнал, что с молодыми людьми на остров отправится Каплар. Теперь я был почти уверен, что эти трое смогут выжить.

Гюстав Леман прервал рассказ капитана:

— Скажите, капитан Холтема, когда вы подобрали Дингера, бежавшего с острова на шлюпке, он был мертв?

Холтема покачал отрицательно головой:

— Нет, Гюстав. Он остался в живых — к несчастью, потому что большего негодяя на земле трудно отыскать. Скользнувшая по нему пуля вывела его из строя всего на несколько часов… С этого момента, друзья мои, я стал пленником на своем судне!

Находясь под стражей в своей каюте, я мог только два раза в сутки выходить на палубу, чтобы полчаса подышать свежим воздухом. При этом меня сопровождал вооруженный матрос. Командование судном взял на себя доктор Пранжье. Я вынужден признать, к величайшему моему удивлению, что он проявил удивительную компетентность во всем, что имело отношение к навигации. Этот человек — живая загадка, удивительный эрудит в самых разных науках и при этом талантливый мореход.

Что касается Дингера, то Пранжье назначил его своим помощником. Этот негодяй проявил себя в новой должности как безжалостный тиран, в особенности во всем, что имело отношение ко мне. Мерзавец дошел до того, что даже наказал меня несколько раз за какие-то мелочи, которые он воспринял как неповиновение.

Капитан Холтема глубоко вздохнул, стараясь успокоиться, но в его глазах вспыхнули искры гнева.

— Он заковал меня в кандалы… Боже! Я никогда этого не забуду и не прощу… Но это еще не все. Дважды он привязывал меня к мачте и заставлял матросов высечь меня плетьми. Шесть ударов по спине. Негодяй даже угрожал протянуть меня под килем — эта крайне жестокая процедура иногда применялась к неисправимым нарушителям дисциплины.

Каплар скрипнул зубами:

— Если бы только Господь отдал его мне… Попадись он в мои руки…

— Когда мы подошли к фьорду Скорсби, — продолжал Холтема, — Пранжье буквально переселился на палубу. Не знаю, почему он не выбрал большой фьорд, но, когда он направил судно по северному проходу, я потребовал переговоров с ним.

— Вы знаете, доктор Пранжье, — сказал я ему, — что рано или поздно — и скорее рано, чем поздно — этот проход замерзнет, и тогда «Дорус» будет вытолкнут на лед чудовищным давлением.

— Ну и что? — ухмыльнулся он.

— И тогда мы не сможем вернуться домой на нашем судне.

— Кто вам сказал, что мы собираемся вернуться, Холтема? — издевательски рассмеялся Пранжье, повернулся и ушел.

Несколько недель мы стояли на якоре. Погода была довольно теплой, почти все время выше нуля, если не считать небольших утренних заморозков. Пранжье предпринял несколько экспедиций в глубь материка. Иногда при этом его сопровождали Дингер и два или три матроса, но чаще он уходил с корабля в одиночестве. Этот старик своим поведением сбивал меня с толку. Несмотря на свои восемь десятков лет, он обладает энергией, свойственной юноше. Я утверждаю, что этот человек — настоящий феномен. Несколько раз мне довелось увидеть его вернувшимся после продолжительной экспедиции. Каждый раз он выглядел недовольным и озабоченным, пожалуй, даже встревоженным.

Потом случилась эта история с эскимосами…

— Массовое убийство, — уточнил Каплар.

Холтема недовольно поморщился:

— Ах, значит, вы в курсе! Тем лучше, мне не нужно будет описывать это отвратительное событие. Это были нормальные люди. Они дружелюбно приняли нас, и хорошие отношения продолжались до того дня, когда Дингер узнал, что у них скопились большие запасы мехов. Кроме того, оказалось, что у них имеются некоторые предметы, живо заинтересовавшие доктора Пранжье.

Состоялось несколько встреч с эскимосами, но они каждый раз категорически отклоняли все предложения Пранжье и Дингера.

На борту «Доруса» был организован настоящий военный совет. Я прекрасно понимал, почему Пранжье заставил меня участвовать в этом сборище. Он рассчитывал, что в случае, если будет возбуждено уголовное расследование, то часть ответственности за преступление, если не вся вина целиком, будет возложена на меня. Почти единодушно, при одном голосе против, было принято предложение Дингера убить эскимосов и завладеть добытыми ими мехами. Против был только матрос Хэмел, и с тех пор я его больше не видел. Для меня это было большой потерей, потому что он хорошо относился ко мне. Он время от времени украдкой приносил мне кое-что съедобное и, что было гораздо важнее, сообщал мне новости, хотя и сам знал не очень многое.

Через несколько дней Дингер раздал матросам большое количество рома и бренди. Таким образом, на небольшой поселок эскимосов обрушилась свора пьяных матросов, напоминавших свору голодных волков.

Я слышал, как они, вернувшись на судно после ночной операции, смеялись, пересказывая друг другу детали своих отвратительных подвигов.

Дингер, например, хвастался, что он своими руками прикончил четыре «жирных рожи», и заявлял, что на этом основании ему полагается больше шкур, чем каждому из остальных героев.

Вечером в этот же день страшной бойни Пранжье зашел в мою каюту. Мне показалось, что он нервничает и у него плохое настроение.

— Холтема, — сказал он, — у вас прекрасный слух, и перегородки между каютами недостаточно толстые, чтобы вы не слышали, что происходит вокруг вас, в особенности когда эти бандиты горланят, как это было сегодня. Их можно понять, они слишком хорошо знают цену шкур и мехов, а поскольку эскимосы не хотели ни за какие деньги расставаться со своей добычей…

— Это неправда, — перебил я его. — С самого начала не было речи об торговле. Ведь мы не захватили с собой ничего, что можно было бы использовать для обмена.

— Ладно, ладно, не будем вдаваться в детали, — скривился он. — Мне не нужно было это избиение, но как я мог помешать им?

— Но вы разрешили им нализаться до потери человеческого облика!

— Это все Дингер. Я дал ему слишком большую власть, и я теперь жалею об этом, потому что в любой момент ему может прийти в голову идея занять мое место. Кстати, именно об этом я и хотел поговорить с вами. Я решил вернуть вам капитанскую власть, если вы поможете мне избавиться от Дингера.

— Вам нужно еще одно убийство?

— Ну, можно назвать это исполнением приговора! Но я отклонился от своей цели. Недавно вы рассказывали мне про эскимосов племени «каменные головы», помните? Эти люди очень интересуют меня, и я хотел бы повстречаться с ними. Я уверен, что убитые моряками эскимосы могли иногда общаться с этим загадочным племенем. Но они категорически не хотели сознаваться в этом, и, на мой взгляд, они отказывались слишком уж решительно. Когда это мерзкое дело свершилось и я ничем не мог помочь несчастным, я осмотрел их хижины. То, что мне удалось обнаружить, не имело особой ценности, но я получил подтверждение своим догадкам. Так что «каменные головы» действительно существуют, Холтема, и вы должны помочь мне встретиться с ними.

— Я не стану помогать убийцам, — ответил я. — Впрочем, я все еще остаюсь вашим пленником, и вы вполне можете обеспечить мне судьбу несчастных эскимосов. Но то, что может произойти со мной, официально называется «Бунт на судне, сопровождающийся убийством офицера, исполняющего свои обязанности». И вы, доктор, не можете не знать, что это преступление карается высшей мерой. Если только вам и вашим негодяям не удастся добиться смягчения наказания и замены виселицы пожизненным заключением или в Ливардене, или в Копенгагене в зависимости от того, кто будет судить вас, голландцы или датчане. Я должен предупредить вас, что в Дании законодательство, рассматривающее преступления этого рода, отличается особой суровостью. И, на мой взгляд, веревку или нож гильотины следует рассматривать как более гуманное наказание, чем пожизненная тюрьма.

— Благодарю вас за добрый совет, Холтема, — невозмутимо ответил мне Пранжье. — Я обязательно учту его, но вы не забывайте о моем предложении. Я даю вам ночь, чтобы обдумать его.

— Но мне не пришлось долго размышлять этой ночью. Я никак не мог заснуть, и мне пришлось встать, чтобы набить трубку остатками табака, тайком принесенного мне беднягой Хэмелом — да позаботится Господь о его душе! Закурив, я остановился перед иллюминатором. Желтый лунный свет заливал фьорд и его пустынные берега. Приближалось утро. Я слышал, как пьяные моряки продолжали петь и ругаться в кают-компании. Самым громким был, разумеется, голос Дингера. Он кричал:

— Нам пора сматываться отсюда, друзья, потому что «Дорус» скоро окажется скован льдом и окажется в ловушке. Я знаю одно местечко в Норвегии, где мы можем получить хорошие деньги за шкуры и меха. Мы легко сплавим и эту старую калошу. Норвежцы и датчане всегда хватаются за ножи, когда заходит речь о Гренландии, — так почему бы не воспользоваться из вечной враждой? Судя по всему, настало время избавиться от Холтемы и от старика. Можете в этом деле рассчитывать на меня! Ха-ха-ха!

— Я перестал прислушиваться, потому что мое внимание привлекло нечто странное, происходящее на берегу. Я хорошо помнил эту ровную местность, на которую смотрел часами, местами с россыпью щебня и почти без крупных каменных глыб.

Внезапно я увидел большие камни, которые почему-то не замечал раньше.

Они достигали по высоте роста человека и заканчивались остроконечной верхушкой, подобно менгирам в Бретани.

«Откуда они взялись?» — подумал я. Черные в лунном свете, они отбрасывали такие же черные длинные тени. Едва оправившись от изумления, вызванного появлением странных камней, я заметил, что пейзаж медленно, но заметно меняется: тени постепенно удлинялись, доходя до только что освещенных луной участков.

У меня не осталось сомнений: каменные глыбы перемещались, приближаясь к берегу, у которого стояло наше судно.

Что делать? Предупредить команду? Привлечь внимание моих палачей к загадочному явлению, возможно, какой-то непонятной опасности? Нет, ни за что! Впрочем, если бы я и поднял шум, то времени на какие-либо действия уже не оставалось. Возникшее словно из ничего зеленое облако заволокло берег и устремилось к судну зелеными щупальцами, быстро взобравшимися на палубу… За несколько минут зеленый туман охватил весь корабль. Шум в кают-компании показался мне оглушительным. Послышалось и нечто новое: на палубе раздались тяжелые шаги, под которыми трещали доски. Послышался грохот вышибаемых дверей, и раздались крики ужаса, быстро сменившиеся жалобными, постепенно затихающими стонами.

Мне некогда было раздумывать: зеленый туман затопил мою каюту. У меня закружилась голова. Я с трудом, шатаясь, словно пьяный, добрался до койки, рухнул на нее и потерял сознание.

Когда я очнулся, я увидел вокруг себя вас. Вот, друзья, теперь вы знаете о ночной трагедии столько же, сколько и я.

Некоторое время все молчали. Потом заговорил Списсенс:

— Я думаю, что наше положение в ближайшее время должно резко ухудшиться. Через несколько дней Харри Инлет замерзнет; то же самое, разумеется, ожидает и фьорд Скорсби. Зимовку на закованном в лед судне вряд ли можно назвать приятным занятием, особенно если учесть происходящие вокруг нас странные явления. Не сомневаюсь, что у самых отчаянных из нас частенько появляется гусиная кожа и начинается непроизвольная дрожь.

— Капитан прав, — сказал Ивон Тейрлинк. — Льдины начинают собираться в небольшие айсберги… Какое облегчение я испытаю, когда у нас за кормой останется мыс Тобин!

— Если я правильно понимаю тебя, то мы поступили бы разумно, вернувшись и прекратив наше расследование? — задумчиво произнес Ансельм Лемуэн.

— Вот именно, дедушка!

— Так, так! — пробормотал старик.

Он сделал большой глоток бренди и покрутил в руке пустую бутылку.

— Ивон, дорогой мой внучек, ты не догадываешься, что меня сейчас охватило неудержимое желание разбить эту бутылку о твою глупую башку?

Он встал и ухватил внука за воротник.

— Шут! Жалкий паяц! Подумать только, что в жилах этой мокрой курицы течет моя кровь! Вернуться! Ни за что, мы остаемся! Да что я говорю? Мы не просто остаемся, мы двинемся дальше,причем по суше! Пускай льды раздавят твою скорлупку, наплевать, мы пойдем дальше!

Ивон с трудом высвободился из тисков старого морского волка.

— Но куда мы пойдем? И зачем? — простонал он.

— Мы должны отыскать эскимосов, которых называют «каменные головы». Даже если это не люди, а настоящие камни, я все равно должен выяснить, в чем тут дело.

— Но почему? Зачем это нам нужно? — с отчаянием воскликнул Ивон.

— Потому что только они могут рассказать нам, что случилось с кораблем «Лийуаз» и с Жюльеном де Блоссевилем.

— Благодарю вас, Ансельм Лемуэн!

Граф де Вестенроде схватил руку старика и крепко пожал ее.

— Мы пойдем туда, друзья, — продолжал он. — Возможно, я преувеличиваю, когда говорю «мы». В любом случае, я пойду дальше даже один, если возникнет такая необходимость.

— Я пойду с вами! — воскликнул старый моряк.

— И мы! И мы тоже! — дружно закричали все присутствующие.

— Мы приближаемся к цели нашего странного путешествия, — заявил граф. — Помолимся же, друзья, помолимся этим вечером. Потому что больше, чем когда-либо, мы нуждаемся в божественной помощи!

Глава XII Незнакомые края

Граф де Вестенроде говорил тоном докладчика на научной конференции:

— Наше путешествие не является полярной экспедицией. Конечно, было ясно, что нам придется перенести крайне низкие температуры, и поэтому я предусмотрел теплую одежду, учитывающее холод питание и соответствующее оружие, а также палатки, специально разработанные для защиты от низких температур.

Холтема удивился:

— Это почти то же самое, что использовал для нашей экспедиции доктор Пранжье, господин граф. За исключением того, что вы перечислили, на «Дорусе» не было ничего, необходимого для серьезной полярной экспедиции.

Граф улыбнулся:

— Доктор Пранжье хорошо знает, что ему нужно для путешествия на север, но и я разбираюсь в этом вопросе. Я только никак не могу понять, почему он так запоздал с организацией экскурсий в материковую часть Гренландии.

— С того момента, как мы бросили якорь в Северном проходе, я видел его довольно редко. Но каждый раз он выглядел обеспокоенным, словно чего-то опасался. Можно сказать, что он выглядел, как человек, которому страшно. Да, я все больше и больше склоняюсь именно к подобным мыслям.

Граф согласно кивнул:

— Ваша наблюдательность заслуживает награды, капитан. Несомненно, Пранжье боялся, и боялся не напрасно. Что касается меня, то я тоже не стал бы утверждать, что смотрю на будущее без сомнений и опасений. Не обижайтесь на меня, если вам покажется, что я говорю вам слишком мало. Но я могу ошибаться, образно говоря, сесть на мель; кроме того, тайна, которую я пытаюсь разгадать, не принадлежит мне.

— Господин граф, — ответил Мартин Списсенс, — не забывайте, что я никогда не требовал от вас разъяснений. Вы арендовали мое судно, набрали по всем правилам команду и наняли меня. При этом вы очень щедро платили нам. Я считаю, что не должен был приставать к вам с вопросами, чтобы узнать больше.

— Примерно такие же отношения сложились у меня с доктором Пранжье, — пробормотал Холтема, — и я служил бы ему верой и правдой, не ступи он на путь преступления.

— Тем не менее есть один момент, который я должен сообщить вам, — продолжал граф. — Дело в том, что у меня и доктора Пранжье была почти одна и та же цель. Я говорю «почти», потому что моей задачей было помешать ему достигнуть этой цели.

— Вы сказали более чем достаточно, — сказал Списсенс. — Можно не сомневаться, что целью Пранжье было зло в той или иной форме. Мы можем остановиться на этом.

— Если бы у нас было запланировано проникнуть как можно дальше в материковую часть острова, нам потребовались бы собачьи упряжки, сани, специальное снаряжение и, скорее всего, проводники, — продолжил граф. — К счастью, на подобное продолжение экспедиции мы не рассчитывали. Место, являющееся нашей целью, находится сравнительно недалеко от побережья. Конечно, мы должны предвидеть сильные морозы и бури, но вряд ли нас ждут сильные снегопады, способные заставить нас прервать экспедицию и не позволить нам достичь цели. Если же, вопреки ожиданиям, наше продвижение к цели будет остановлено, а судно окажется заблокировано льдами на протяжении ряда месяцев, то команда, оставшаяся на борту, сможет перезимовать в полной безопасности. Если даже Харри Инлет превратится в ледяную дорожку, то можно надеяться, что Северный проход и фьорд Скорсби не замерзнут благодаря теплым течениям. Короче говоря, я убежден, что мы можем предпринять экспедицию на сушу, не опасаясь серьезных неприятностей.

Речь графа была прервана неожиданным появлением в каюте Эванса.

— Тревожная ситуация в Северном проходе, — выпалил он, задыхаясь.

Холтема вскочил:

— Что-то с «Дорусом»?

— Да. Я сидел в вороньем гнезде, наблюдая за льдинами, когда внезапно сообразил, что если несколько минут назад хорошо видел мачты «Доруса», то теперь не вижу их! Мачты пропали!

— Может быть, они вышли в море? — спросил Гюстав.

Эванс с насмешкой посмотрел на него.

— Возможно, когда-нибудь изобретут крылатые суда, способные летать, словно чайки, и исчезать в мгновение ока, — ухмыльнулся он. — Но сегодня я должен был видеть, как «Дорус» медленно поднимает паруса и начинает двигаться к выходу из Северного прохода.

— Что вы думаете об этом, Списсенс? — обратился Холтема к капитану. Его голос подрагивал от нервного напряжения.

— Возможно, судно было раздавлено льдами, но это мало вероятно, потому что плавучие льды еще не набрали требующейся для этого мощности. Кроме того, случись с «Дорусорм» подобное несчастье, его агония продолжалась бы по меньшей мере несколько часов. Такое неожиданное исчезновение судна представляется мне совершенно невозможным.

— Я должен сходить туда и посмотреть, в чем там дело, — решительно заявил Холтема. — Вы разрешите Эвансу сопровождать меня?

Они вернулись через несколько часов. Голландец выглядел сильно взволнованным, и даже флегматичный Эванс был сбит с толку.

— «Дорус» исчез! Исчез, словно он и не стоял на якоре в том месте, где мы его обнаружили до этого! Ни единого обломка, ни одной доски на этом месте. Ничего!

— Можно подумать, что его извлекли из воды и перенесли в другое место, — задумчиво сказал Эванс. — Или его утянули на дно! Северный проход в этом месте имеет очень большую глубину…

— Его утянули на дно… — медленно повторил граф. — Почему бы и нет?

Никто не решился уточнить, почему такое невероятное событие показалось графу возможным.

Число три имеет мистическое значение у моряков севера. После зеленого тумана и живых камней исчезновение «Доруса» оказалось третьим таинственным происшествием.

* * *
Группа из девяти мужчин с тяжелым грузом за плечами остановилась у подножья высокого холма. Среди них можно было разглядеть графа де Вестенроде, Холтему, Мартина Списсенса, Ивона Тейрлинка, Ансельма Лемуэна, Пьера Каплара, Ригольбера, Гюстава Лемана и Эме Стивенса.

Их взгляды были дружно направлены на запад. Но «Тонтон Пип», оставленный на попечение Эвансу и другим морякам, давно исчез за холмами.

Солнечный диск медленно опускался к горизонту, небо темнело. Поднялся холодный ветер, перегонявший с места на место черный песок и мелкий гравий в смеси со снежной крупой.

— Ставим палатки! — приказал граф де Вестенроде.

Гюстав Леман, наблюдавший за Капларом и Ригольбером, разворачивавшими тюки с палатками, подумал, что вряд ли эти легкие конструкции из зеленой ткани выдержат северную непогоду, защитив людей от жестокого мороза, обжигавшего лица.

Старый Ансельм, угадавший его мысли, засмеялся:

— Действительно, всего лишь шелковая ткань, пропитанная смолой и проложенная тонким слоем шерсти. Кажется, обычный здесь громогласный толстощекий ветер называют эолом. Так вот, этот эол может дуть, сколько хватит сил у его легких, но парни, сидящие в палатке, даже не догадаются об этом, — сказал он.

Старик был прав. Действительно, внутри палатки было достаточно тепло и даже приятно, если не считать постоянного хлопанья полотнищ.

Ригольбер в очередной раз продемонстрировал свое искусство повара. В несколько минут он приготовил кофе на небольшой керосиновой горелке, поджарил толстые ломти сала и разогрел консервы.

— Если завтра нам удастся встретить пару сосенок, что вполне возможно в этих местах, я приготовлю вам лепешки в золе.

— Лепешки в золе? Что это за блюдо? — заинтересовались Гюстав и Эме.

— Ну, я научился выпекать их в Австралии. Из продуктов для лепешек нужны всего лишь мука, вода и горячая зола. И конечно, определенные кулинарные навыки, — объяснил с хитрой улыбкой кок.

— По-моему, в этих местах можно встретить карликовый тис, — сказал Ансельм.

— Прекрасно! Смолистая древесина дает золу, долго сохраняющую тепло. Завтра вы познакомитесь с экзотическим блюдом.

Юноши решили узнать от кока больше сведений. Ригольбер объяснил им, что лепешки являются одним из важнейших средств выживания у бушменов и австралийских аборигенов. Выпекать настоящий хлеб в дикой природе можно только с помощью магических приемов; поэтому приходится выходить из положения самым примитивным способом.

— Из муки, смешанной с водой и с добавкой небольшого количества соли, выпекают в горячей золе круглую плоскую лепешку.

— Действительно, это очень просто, — сделал вывод Гюстав.

— Дуралей! — рявкнул Ансельм Лемуэн. — Ты сначала попробуй, а я посмотрю, что у тебя получится!

— Действительно, — согласился Ригольбер, — это не так просто, как кажется на первый взгляд. Я знал нескольких любителей экзотики, которые только напрасно расходовали муку. Если зола слишком горячая, образуется толстая корка вокруг теста, остающегося внутри непропеченным и совершенно несъедобным. Если же, наоборот, зола недостаточно горячая, тесто, долгое время подвергающееся нагреву, высыхает и становится таким твердым, что на этой лепешке можно лишиться самых крепких зубов. Зато выпеченная по всем правилам лепешка — это очень вкусное блюдо. Приготовленная мастером, она может сохраняться много дней, становясь при этом лишь немного тверже. Тем не менее ее легко можно размочить в кофе, молоке или чае, и она полностью сохраняет свой вкус.

В палатках разожгли лампы, что тоже вызвало удивление у Гюстава. Вместо примитивных светильников, представляющих собой фитиль, помещенный в масло, который дает неровный свет, много дыма и распространяет при этом отвратительный запах, он увидел небольшие аккуратные лампы, дающие ровный мягкий свет. Единственным, достаточно несущественным неудобством был лишь мертвенный оттенок лиц, создаваемый этими лампами.

— Этот свет называют соленым, — проворчал старый морской волк.

— Как свет может быть соленым? — удивился Гюстав.

— Что за невинный ягненок этот Гюстав! Если посыпать солью свет, словно это ветчина или сало, то и получится соленый свет!

Конечно, юноша ничего не понял из этого шутливого объяснения. Граф сжалился над ним и рассказал, что речь идет об обычных спиртовых лампах, но в спирте растворяют небольшое количество простой поваренной соли. Вот и получается соленый спирт, дающий соленый свет!

— Говоря научным языком, этот свет нужно называть натриевым, — объяснил он. — Лампы такого типа, обычно дающие достаточно яркий свет, распространяют также весьма ощутимое тепло.

Проголодавшиеся члены экспедиции быстро расправились с обедом. Затем каждый из них развернул легкий сверток, похожий на спальный мешок.

— Забавное приспособление! Эта вещь кажется тебе слишком тонкой, чтобы защитить от холода? Заберись в него, и через полчаса ты промокнешь от пота. И если тебе хочется узнать, почему в спальном мешке так тепло, папаша Ансельм скажет тебе. Все дело в том, что у него есть слой из пуха гаги.

— Пух гаги? Никогда не слышал ни о чем подобном! — воскликнул Гюстав.

— Это тонкие перья водоплавающей птицы, целая тележка которых весит всего два фунта — настолько они легкие. Когда говорят о чем-нибудь, что стоит столько, сколько слиток золота, равный этому предмету по весу, то я скажу тебе, что это просто мусор по сравнению с пухом гаги, который стоит в десять, если не двадцать раз дороже, чем равное ему по весу количество золота. Вот так-то! А теперь — доброй ночи!

Гюстав вскоре понял, что старый моряк и на этот раз сказал правду. Несмотря на свирепый северный ветер, трепавший полотнища палаток, и столбик ртути термометра, опускавшийся так же быстро, как катящийся вниз по лестнице пьяница, как сказал бы старина Ансельм, юноше было так же тепло, как если бы он спал в своей постели.

Этой ночью ему приснилось, что госпожа Снепп подала ему горячий кофе и свежие булочки; когда утром Эме потряс его за плечо, чтобы разбудить, он решил, что сон продолжается, поскольку почувствовал запах горячего кофе и только что испеченных булочек.

Сон сменился реальностью, когда Ригольбер поставил перед ним кружку ароматного кофе и оловянную тарелку с горячей лепешкой, на которой быстро таял кусочек масла.

— Это и есть легендарная лепешка, которую австралийцы называют «дэмпер»! — с гордостью воскликнул Ригольбер.

Гюстав признал, что лепешка получилась очень вкусной, и попросил добавки. Но кок отрицательно покачал головой.

— Эта вещь очень вкусна и питательна, но ею нельзя злоупотреблять, — пояснил он. — Если кто-нибудь перестарается и съест слишком много, то его живот может лопнуть, словно кошелек миллионера!

Гюстав быстро понял, что кок был прав, потому что он почувствовал тяжесть в желудке. И он решил соблюдать умеренность не только в еде, но и как общее жизненное правило, в том числе в стране эскимосов, которые, согласно легенде, могут проглотить без риска для желудка пятнадцать или двадцать фунтов рыбы или тюленьего сала за один присест. Кроме того, в этот день Гюстав узнал еще кое-что полезное.

Когда путешественники собрались складывать палатки, поднялся сильный ветер, гнавший перед собой тяжелые тучи.

— Нам придется остаться; кто хочет, может спать, словно сурок, так как по такой погоде продолжение путешествия невозможно, — заключил Пьер Каплар.

— Это снежная буря, то есть пурга? — поинтересовался Гюстав.

— К счастью, это не она, но погода резко ухудшается. В последние дни вы должны были заметить очень раннее наступление темноты. Это связано с тем, что небо заволокли очень низкие тучи, опускающиеся, словно туман, до земной поверхности и не позволяющие солнечным лучам достигать земли. На протяжении нескольких недель мы не увидим ни звезд, ни луны, и сумерки станут постоянными. Если ветер продолжит дуть ровно, как это происходит сейчас, мы будем оставаться в палатках, достаточно хорошо защищенные. А вот если начнется порывистый ветер, ситуация может стать тревожащей.

— Думаю, мы не должны бояться порывистого ветра, — сказал Мартин Списсенс. — Холмы вокруг нас создают достаточную защиту от возможной пурги, когда дует низовой ветер.

— Значит, может начаться пурга? — поинтересовался Эме Стивенс.

— Да, это погодное явление называют именно так. Это очень неприятный и очень сильный ветер, дующий над самой землей и редко поднимающийся выше тридцати-сорока метров.

Жизнь в палатках протекала довольно уныло. Хотя палатки и стояли рядом, чтобы перейти из одной в другую, требовалось немало мужества. Однажды Гюстав, подталкиваемый не столько любопытством, сколько скукой, высунул нос из палатки, он тут же спрятался в нее, взвыв от боли, когда ему в щеки вонзились тысячи ледяных иголок.

— Пурга — это множество летающих булавок, — не упустил возможности съязвить старик Ансельм. — Скажи-ка мне, юный пророк, не приходилось ли тебе видеть во сне Гундрид?

Гюстав ответил, что он видит сны исключительно о бисквитах с маслом, приготовленных госпожой Снепп, что позволило Ансельму обозвать его бесполезным типом, которому полярное путешествие подходит так же, как утке или канарейке.

Во время дней отдыха, обусловленных пургой, их впервые посетили белые медведи.

Привлеченные дымом и соблазнительными запахами, животные бродили вокруг палаток без каких-либо враждебных действий. Поэтому граф Бодуэн запретил стрелять в них.

— Я не люблю, когда убивают животных ради развлечения, — сказал он. — К тому же раненый белый медведь крайне опасен.

Путешественники легко могли наблюдать за медведями из палаток через небольшие слюдяные окошечки. Обычно звери оставались на расстоянии, усевшись на задние лапы и непрерывно раскачивая головой. При этом они постоянно вылизывали себе лапы и бока.

Исчезли они только на пятый день. Вскоре пурга начала затихать.

Когда она полностью утихла, путешественники двинулись дальше, перевалив через гряду холмов.

Унылый пейзаж теперь был залит оранжевым светом, вырывавшимся из-за горизонта широкими лучами.

Каплар и Холтема, отправившиеся на разведку, вернулись через несколько часов с сообщением, что впереди дорога была перерезана ответвлением Северного прохода, далеко уходившего в сушу в западном направлении.

Граф развернул свои карты и долго и внимательно изучал их.

— Стрелка компаса заметно отклонилась от правильного направления. Весьма вероятно, что мы имеем дело с интенсивными магнитными аномалиями… Нам нужно будет постоянно учитывать их присутствие.

— В то же время здесь стоит необычно теплая погода, — добавил Ансельм Лемуэн. — Ртуть в термометре опустилась всего лишь чуть-чуть ниже нуля.

Холтема выглядел растерянным.

— Вы, конечно, правы, папаша Ансельм, но мне эта ситуация кажется весьма странной. В это время года мы должны регистрировать температуры по меньшей мере в пятнадцать — двадцать градусов ниже нуля. А сейчас стоит по-настоящему весенняя погода. Посмотрите на этот фьорд! Кстати, я его не знаю, и его нет на наших картах. Но он почти полностью очистился от льда!

Путешественники остановились на залитом солнцем берегу.

— Похоже, что это не фьорд, а небольшое озеро, — проворчал Лемуэн. — Этот водоем просто кишит жизнью!

Действительно, воды небольшого бассейна были заполнены множеством представителей местной фауны.

До сих пор Гюстав очень редко имел возможность наблюдать за обитателями северных широт. Здесь же, буквально в нескольких шагах от него, на медленно плывущей льдине развалились ленивые тюлени. Совершенно не обращая внимания на наблюдавших за ними людей, они тявкали, фыркали и резвились, словно испытывали непонятно чем вызванное веселье.

Огромный кит то и дело показывался на поверхности водоема; рядом с ним кувыркался нарвал, старавшийся потереться боком о небольшую льдину.

— Я не дал бы за этого кита и одного сантима, — сказал Каплар, вспомнив свое прошлое китобойца. — В этом ките находится по меньшей мере три десятка тонн жира, но этот жир на редкость вонюч, поэтому кита стараются не трогать.

Им пришлось говорить очень громко, чтобы преодолеть оглушительный галдеж стай водоплавающих птиц, чаек, олуш, глупышей и уток.

— Очень странно, — пробормотал граф де Вестенроде. — В открытом море подобное зрелище не показалось бы мне необычным. Такое количество птиц на прибрежных скалах следует считать вполне нормальным. Но здесь, во внутреннем водоеме, да еще таком небольшом…

Ансельм Лемуэн, одиноко бродивший в стороне, наткнулся на несколько валявшихся на пляже трупов, вокруг которых суетились чайки.

— Гигантские акулы, — сообщил он, не вдаваясь в детали.

Путешественники подошли к нему, чтобы рассмотреть останки самых опасных рыб северных морей.

— Добыты с помощью гарпуна, добиты топором, — сообщил старый моряк.

Гигантская акула — это настоящее чудовище, опустошающее северные моря. Она способна вцепиться в кита весом в добрую сотню тонн и медленно пожирать его живьем.

— Этот факт говорит о многом, — задумчиво произнес граф.

— Это уж точно, — ухмыльнулся Ансельм Лемуэн. — Скажите мне, кто способен потратить время, чтобы поймать и убить этих чудовищ? Только люди, старающиеся сохранить содержимое своей кладовки или садка, черт возьми! Я не сомневаюсь, что этот водоем — настоящий садок, используемый кем-то с этой целью.

— Вы правы, об этом я и не подумал! — воскликнул граф. — Полагаю, я не сильно ошибусь, если скажу, что владельцы этого «садка» — это «каменные головы».

— Они особенно ценят жесткую, со специфическим привкусом плоть нарвалов, — добавил Холтема.

— Следовательно, можно рассчитывать на встречу в окрестностях с «каменными головами», — сделал вывод Ивон Тейрлинк.

— Похоже, в твоих мозгах, парень, что-то начинает меняться к лучшему! — Ирония в словах Лемуэна была очевидна.

Повернувшись к графу, он добавил:

— Наверное, ваш компас хотел подшутить над вами, но ему это не удалось. Я думаю, что мы все равно находимся на верном пути.

— Вы так думаете? — задумчиво пробормотал граф.

— Это путь, который ведет к Блоссевилю, — резко заявил Ансельм. — Если лейтенант не показал кое-что на своей карте, то у него наверняка были для этого основания.

Путешественники молча вернулись в палатку. Ригольбер быстро приготовил ужин, хотя вечер был в данном случае всего лишь условным понятием, поскольку в это время года разница между днем и ночью отсутствует.

Киты медленно уходили на запад, тюлени то и дело ныряли, птицы садились на далекие скалы, а несколько олуш продолжали безостановочно кружиться. Недаром про них говорят, что олуши никогда не отдыхают.

— Попытаемся уснуть, — сказал Списсенс. — Кто знает, не станет ли для нас завтрашний день серьезным испытанием?

— Даже если завтра не будет обычного утра, я все равно с удовольствием заберусь сегодня в свой спальный мешок, — сказал, зевая, Эме Стивенс.

Очень скоро все путешественники спали глубоким сном.

Ночью Гюстав начал бредить.

— Глубокие дыры… Гроты… Зеленый свет… Живые камни… — негромко бормотал он, не открывая глаз. Спавший рядом с ним Ансельм проснулся и приподнялся на локте, чтобы прислушаться к словам юноши.

— Да, весьма похоже, что завтрашний день будет не только тяжелым, но и опасным! Что делать, на все Божья воля! То, что должно случиться, случится…

Глава XIII Наследство

Гюстав Леман ущипнул себя за руку, потом за бедро, потом за щеку. Нет, он не спал. Его непонятное состояние не показалось ему особенно удивительным, потому что он нередко был не в состоянии отделить сон от бодрствования. Он зажмурился и пробормотал:

— Полежу немного, пока это не пройдет.

То, что он при этом имел в виду, было странным видением, сочетавшимся с необычными ощущениями.

Когда он улегся спать, ему некоторое время было холодно, и он подумал, что температура снаружи резко понизилась. В то же время он страдал от тяжелого воздуха в палатке, насыщенного запахами сала, табака, рыбы и тюленьего жира.

Теперь ему стало жарко. И это не было уютное тепло спального мешка; скорее, тепло походило на горячий ветер слишком рано наступившего лета.

Открыв глаза, он увидел не серые полотнища палатки и слабо светящиеся в сумерках квадратики слюдяных окошек. Нет, это был мягкий, приятный для глаз светло-зеленый свет.

Где находились его товарищи? Неужели они вынесли его на свежий воздух, чтобы оставить в одиночестве?

Нет, конечно! Исчезло все, что он видел накануне — безумная воздушная сарабанда птиц, облака, холмистая местность, — все это исчезло! Вокруг него царила жуткая тишина. Поэтому он решил снова закрыть глаза и подождать, пока не произойдет что-нибудь новое.

«Наверное, — подумал он, — я снова оказался в ситуации перехода от сна к действительности».

Нет, ему решительно надоела эта неопределенность. Он должен был окончательно проснуться.

Короткого взгляда, брошенного на окружающую его обстановку, оказалось достаточно для того, чтобы понять, насколько все вокруг него изменилось.

Поэтому он и использовал классический способ, нередко применявшийся им в подобной ситуации: он принялся щипать себя за руку, за ногу, за щеку… Нет же, он не спал! Он давно находился в реальности!

Но кто объяснил бы ему, что с ним произошло?

Он с ужасом подумал, что ему лучше оставаться во сне. Он находился в просторном помещении, похожем на старинный, вышедший из моды салон с обитыми тканью стенами. Нет, это был не салон, а, скорее всего, корабельная каюта, возможно, каюта капитана или кают-компания, на что указывали ее размеры, мягкие диваны, высокий потолок и форма иллюминаторов.

Бледный зеленоватый свет, казавшийся нереальным, проникал в каюту через иллюминаторы. Он сидел на диване среди бархатных подушек и ощущал под ногами нежную ласку большого мягкого ковра.

Середину салона занимал овальный стол из красного дерева, с искусно изогнутыми ножками. На нем стояли предметы фарфорового чайного сервиза с серебряными ложечками. Великолепная люстра с множеством свечей освещала каюту. В углу на столике черного дерева лежали приспособления для курения. Гюстав легко вскочил на ноги и подбежал к иллюминатору. Выглянув наружу, он увидел все тот же зеленоватый свет, словно он смотрел через огромный кристалл изумруда.

Дверь из розового дерева в соседнее помещение была приоткрыта. Он распахнул ее и увидел широкий трап, устланный пушистым ковром. Взлетев по нему, он очутился на палубе возле высоких перил, не походивших на все, что можно было увидеть на таких судах, как «Дорус» или «Тонтон Пип». Все предметы здесь были огромными: мачты, реи, паруса, даже сами каюты; последние размерами напоминали ярмарочные палатки для развлечений. Гигантские пушки, которые сегодня можно увидеть только на старинных гравюрах, выглядывали из портов.

Гюставу пришлось встать на цыпочки, чтобы посмотреть через парапет. То, что он увидел, заставило его окаменеть на месте: он находился на борту громадного парусника, каких ему не приходилось видеть. Судно находилось под сводами огромного грота, своды которого терялись в темноте. Казалось, что с этой головокружительной высоты льется зеленый свет, хотя определить его источники было невозможно.

— Святая Мария! Помоги мне! Сделай так, чтобы безумие не коснулось меня! — воскликнул Гюстав.

Юноша увидел название судна на пластине руля: «Лийуаз».

«Лийуаз»! Французский фрегат, бесследно пропавший со всей командой более полувека назад! Корабль Жюльена де Блоссевиля!

Для бедного юноши это было уже слишком. Он почувствовал, как последние остатки рассудка покидают его. Если он не попытается вырваться из этого фантастического мира, он вскоре превратится в буйного сумасшедшего. Перепрыгивая через несколько ступенек, он скатился вниз и заперся в парадной каюте.

Стол, стулья, свечи, фарфоровые чашки, серебряный кофейник — все предметы выглядели реальными, повседневными; они позволяли ему более или менее спокойно обдумать ситуацию. Как долго продолжалось у него состояние помутнения разума? Возможно, несколько часов. Он полностью утратил представление о времени, и замечательные фламандские стенные часы ничем не могли помочь ему, поскольку их маятник оставался неподвижным, а стрелки застыли в положении, соответствующем давно прошедшему времени.

Немного успокоившись, он почувствовал, что у него начинает просыпаться любопытство.

Мысль о том, что он может сойти с корабля и осмотреть грот, заставила его задрожать от ужаса. Но если он не будет слишком далеко отходить от спасительной каюты, он все же может кое-что разузнать хотя бы о корабле. В отсеке с лестницей он заметил еще одну дверь, тоже приоткрытую. Гюстав осторожно вышел через нее в узкий темный коридор.

Коридор закончился своего рода прихожей со стенами, оклеенными великолепными обоями. Здесь же стояло несколько кресел и находилась стойка для ружей и пистолетов.

Гюстав увидел несколько очень красивых пистолетов с рукояткой, отделанной серебром и перламутром. Не совсем представляя, зачем он это делает, он снял со стойки два пистолета.

Теперь он оказался перед большой двустворчатой дверью. Ему неудержимо захотелось открыть ее. Кто знает, какая очередная тайна могла скрываться за ней?

Любопытство помогло ему легко справиться со своей неуверенностью.

Створки разошлись совершенно беззвучно — вероятно, их петли были хорошо смазаны.

Гюстав отшатнулся с криком. Перед ним была каюта, в несколько раз более просторная, чем та, из которой он только что вышел. И она была заполнена людьми…

* * *
…Людьми, неподвижно и молча сидевшими вокруг большого овального стола.

Одетые в старинную морскую форму с множеством золотых галунов, они окружали молодого офицера со строгим и задумчивым лицом, явно своего начальника. Гюстав заметил, что их угасшие взгляды остановились в одной точке: это был человек, сидевший напротив них, на другой стороне стола.

Это был доктор Бельфегор Пранжье!

Только теперь Гюстав осознал, что все люди в каюте были мертвецами!

* * *
Гюстав вернулся на подгибающихся ногах в каюту, выбранную им в качестве убежища. До предела измотанный нервным напряжением, он рухнул на скамью, в надежде отдохнуть и, если получится, заснуть, чтобы проснуться избавленным от всех фантазмов. Сон не приходил к нему, и он лежал в подавленном состоянии, все же позволившем ему немного освободить рассудок от наиболее жутких мыслей.

Тем не менее, как он ни старался, он не мог избавиться от фантастического зрелища каюты с мертвецами.

Он никогда не видел раньше портрет Жюльена де Блоссевиля, но был уверен, что юный офицер, такой же мертвый, как и все остальные, не мог быть никем иным, как капитаном судна, носившего название «Лийуаз». До чего же жесткими были взгляды офицеров его команды, сконцентрированные на докторе Пранжье!

В то же время восьмидесятилетний ученый тоже смотрел, не отрываясь, на какой-то предмет…

На то, на что смотрели все мертвецы. Это был предмет, который доктор Пранжье держал в руке.

Гюстав закричал. Это был серый камень с зелеными прожилками, который негодяй забрал у него!

Значит, этот совершенно обычный камень скрывал какую-то тайну?

Очевидно, юноша невольно произнес этот вопрос вслух, потому что кто-то из присутствующих громко ответил ему:

— Да, именно так!

Он с горечью подумал, что должен был вырвать из рук мерзавца камень… Но возвращение в каюту мертвецов было выше его сил. Тем не менее он чувствовал, что должен сделать это.

Сколько времени он колебался? Старые фламандские часы ничего не могли сказать ему, так как давно стояли. В конце концов он все же решился. Он очень удивился, когда не почувствовал ни страха, ни отвращения, когда вошел в большую каюту. Напротив, ему показалось, что мертвецы отнеслись к его появлению с молчаливым одобрением и, самое важное, они все так же молчаливо настаивали, чтобы он забрал гальку из лап Пранжье.

Окаменевшая рука старика крепко вцепилась в камень, и Гюстав едва не закричал от отвращения, когда ему пришлось отгибать, один за другим, ледяные оцепеневшие пальцы.

Наконец он вздохнул с облегчением, держа камень перед собой, в то время как тело старика расслабленно осело в кресле. При этом его остекленевшие глаза продолжали пристально пялиться на Гюстава. Дрожа от отвращения и страха, юноша опрометью бросился из каюты, преследуемый взглядом, в котором слились воедино ненависть и отчаяние.

* * *
— Господи, сделай так, чтобы наступила ночь, чтобы уснул мой разум, чтобы хотя бы на несколько мгновений я избавился от этого ужаса!

Бесполезная мольба, зеленый свет ничуть не ослабел.

— Пусть разразится буря, пусть гром потрясет небеса и землю, пусть ударит молния, пусть страшный ураган опустошит эту планету…

Но зловещая тишина упорно сохранялась. Даже его собственный голос и слабый шум его движений, казалось, доносились к нему издалека, через слои фетра и ваты.

Тем не менее…

Он услышал, как где-то тихо и осторожно открылась дверь…

До него донеслись звуки осторожных шагов…

Потом распахнулась еще одна дверь, и на этот раз это была дверь в его каюту. Она открылась за его спиной, и юноша с ужасом почувствовал, что не может даже пошевельнуться!

Кто-то вошел в каюту и встал за его спиной. Что-то скользнуло вдоль его руки движением медленно ползущей рептилии, скользнуло от плеча к запястью, затем к пальцам, сжимавшим камень.

Леденящий холод охватил его запястье. Он увидел высохшую, выглядевшую уродливой сжавшуюся руку, ползущую к камню по его предплечью, словно гигантский паук.

Это была рука доктора Пранжье.

Юноша постарался собрать все силы, чтобы победить охватившее его оцепенение. Но он не представлял, сможет ли он справиться с сжимающими его ледяными тисками…

Каменные пальцы вонзили в его руку острые ногти, и Гюстав вскочил, пытаясь левой рукой оторвать от себя эти клещи. При этом он случайно задел свое бедро и почувствовал на нем рукоятку пистолета.

Из-под жестоких когтей мертвой руки на его коже выступила кровь, и Гюстав машинально ткнул в руку мертвеца пистолетом. Громыхнул выстрел.

Когда рассеялся пороховой дым, похожая на паука рука исчезла. Гюстав все еще держал в руке камень. На его запястье остались две глубоких кровавых полосы.

* * *
«Получается, что доктор Пранжье жив! Действительно, мертвые не приходят, чтобы украсть у вас что-нибудь! И они не раздирают вам руки, словно дикая кошка! Да, я должен вернуться в каюту мертвецов!» — эти мысли вихрем пронеслись в голове юноши.

Гюстав вскочил. Грохот выстрела и дым, струившийся из дула пистолета, вернули ему мужество. Он с улыбкой погладил рукоять второго пистолета.

— Если он жив, то это ненадолго, потому что второй раз я постараюсь выстрелить точнее!

Он быстро вошел в зловещую каюту. Все находившиеся в ней оставались в прежних позах, и Пранжье был так же мертв, как и все остальные.

Гюстав не смог сдержать возглас ужаса и отчаяния.

Взгляды мертвецов были по-прежнему направлены в одну точку. Но на этот раз их мишенью был не зеленоватый камень. Нет, сейчас они все смотрели на руку доктора Пранжье. И эта рука была раздроблена пистолетной пулей.

* * *
Шатаясь, словно пьяный, Гюстав вернулся в каюту капитана. Здесь он почувствовал такое сильное головокружение, что едва не потерял сознание. Тем не менее он достаточно хорошо увидел, что зеленый свет быстро слабел. В полумраке, затопившем каюту, он увидел странный нечеткий силуэт.

В руке, державшей зеленую гальку, он почувствовал несколько электрических разрядов, сначала довольно слабых, но постепенно становившихся все более болезненными.

Силуэт приблизился.

Это оказалась высокая женщина с мрачным лицом, удивительно красивая. Взгляд ее глаз, остановившийся на лице Гюстава, казался жестоким. Тем не менее она явно не испытывала враждебности к юноше; скорее, она что-то обдумывала.

Через несколько мгновений она подняла сильные руки, но тут же отшатнулась с выражением сильнейшего ужаса на лице. Вдали послышалось ворчание грома, постепенно приближавшегося. Гюстав услышал хор мужских голосов и звуки органа. Звучали слова «Kyrie Eleison»[20].

Земля вздрогнула, словно при землетрясении, и золотистые лучи заменили зеленый свет.

Обстановка вокруг Гюстава резко изменилась. Каюта капитана, загадочный корабль, грот — все рассыпалось, словно карточный домик, и исчезло.

Призрачная женщина обернулась зеленым туманом, растворившимся в пространстве.

Среди ослепительного моря света возник Крест Спасителя.

Kyrie Eleison!

Перед тем как потерять сознание, Гюстав успел увидеть группу монахов, преклонивших колени вокруг креста.


— Ура! Он приходит в себя!

Теперь монахи сгрудились вокруг него… Нет, это были уже не монахи, а его спутники, упавшие на колени, чтобы поблагодарить небо, вернувшее им Гюстава.

— Пинту бренди! Живее! Я готов превратиться в устрицу, если этот парень не притворялся лежащим в обмороке, в надежде отхлебнуть моего великолепного бренди!

Можно не уточнять, что этот громовой голос принадлежал Ансельму Лемуэну, раздававшему всем окружающим стаканы со своим «великолепным» бренди.

Гюстав Леман едва не зарыдал от радости. Получалось, что все, что он видел, было всего лишь галлюцинацией, потому что все его друзья были вокруг него и радовались, глядя на очнувшегося товарища.

Он лежал в одной из палаток, через приподнятый полог которой в палатку вливались волны оранжевого света. Он даже мог видеть часть фьорда, заполненного плавучими льдами, тюленей на льдинах и тучи галдящих морских птиц над ними.

— Мой дорогой мальчик, как ты напугал нас, — пробормотал граф Бодуэн. — Ты целых три дня находился в состоянии комы.

— Всего лишь сон… К счастью, это был только сон, — прошептал Гюстав.

Он не успел начать рассказ об увиденном во сне; его лицо внезапно потемнело, и в глазах колыхнулась пелена ужаса.

Его рука все еще была крепко сжата, и он с усилием разжал ее. На землю рядом с ним упал камень с зелеными прожилками.

Глава XIV Кусок паруса

— Когда-нибудь потом, когда ты будешь читать Шекспира, ты обязательно встретишь эти встревожившие тебя слова, на которые я сейчас особенно хотел бы обратить твое внимание: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…»

Это сказал граф де Вестенроде, когда Гюстав рассказал ему свой сон.

— Мне кажется, Гюстав, — продолжил он, — что твой сон, как ты называешь увиденное тобой — согласимся пока, что это действительно был всего лишь сон, — отмечает окончание нашей экспедиции.

— Но это невозможно! — возразил огорченный юноша. — Бессмысленный сон не может прекратить предпринятое вами путешествие, господин граф!

Бодуэн печально улыбнулся.

— Во время этого путешествия я впервые встретил людей племени «каменные головы», — начал он.

Его слова прервало появление в палатке Пьера Каплара.

— Они появились, господин граф, их шесть человек. Черт возьми, я надеюсь, что они долго не задержатся возле нас, потому что у меня мороз пробегает по коже, когда я их вижу!

Необычно оборудованная лодка, оомьяк по-местному, скользила по воде фьорда между льдинами, приближаясь к лагерю.

Морякам с трудом удалось сдержать проявления страха, когда они увидели странных людей. Высокие, массивные, с серыми невыразительными лицами, они выглядели вытесанными из базальта. Только их ярко-зеленые глаза свидетельствовали, что они — живые существа.

Подойдя к палаткам без каких-либо приветственных жестов, они остановились, застыв, словно статуи.

Один из них, очевидно выполнявший обязанности вождя, подошел к графу.

— Граф Бодуэн де Вестенроде, меня прислал к вам Жюльен де Блоссевиль…

Гюстав испытал потрясение: северный человек изъяснялся на безупречном французском языке. Граф побледнел, но ничем другим не показал свое изумление.

Он жестом пригласил «каменную голову» войти в палатку, чтобы побеседовать с глазу на глаз.

Разговор продолжался более часа. Потом вождь махнул рукой одному из своих спутников. Тот подошел и протянул графу кожаный мешочек. Немного поколебавшись, граф взял его и подозвал к себе Гюстава.

— Отдай мне зеленый камень, Гюстав, — обратился он к юноше.

Гюстав подчинился. Граф немедленно передал его вождю северного племени, и тот принял его с явным удовлетворением.

— Отец Ансельм, — крикнул граф, — вождь хочет поговорить с вами.

Беседа с Ансельмом оказалась очень короткой. Вождь опустил тяжелые руки на плечи старика, неожиданно покачнувшегося, словно под большой тяжестью, и заплакавшего, закрыв лицо руками.

На этом все закончилось. Эскимосы вернулись к своей лодке; подойдя к ней, они дружно обернулись к европейцам и перекрестились.

— Я перестаю понимать хоть что-нибудь, — с недоумением начал Ивон Тейрлинк.

— Это не имеет значения, — остановил его отец. — Тебе достаточно знать, что наше путешествие закончено и что мы немедленно возвращаемся домой.

Он уже не выглядел упрямым буйным стариком. Его суровые черты смягчились, и в затерявшихся под густыми бровями глазах светилась жизнь.

Граф обратился к своим спутникам:

— Друзья, вы служили мне верой и правдой, и я не могу оставить вас в неведении. Вы должны узнать суть имевшей место таинственной истории. И вы скоро все узнаете. Пока же вам достаточно будет понять, что удивительный дар Гюстава — это подлинный дар Всевышнего. Без Гюстава я никогда не сумел бы довести до успешного завершения стоявшую передо мной задачу.

— Значит, ваша цель достигнута, господин граф, — пробормотал Списсенс.

— Как бы это не казалось вам странным, капитан, но это так. Я повторяю, что это стало возможным только благодаря божественной помощи.

— Пьер, — сказал Мартин Списсенс, когда они оказались перед столом со стоявшей на нем бутылкой рома, — я всегда говорил, что придерживаюсь одного принципа: если кто-нибудь платит вам достойные деньги и при этом не совершает ничего недостойного, то он не обязан делиться с вами своими секретами.

— Гм, — проворчал рулевой, — это ваше личное мнение. Но я скажу вам, что если я больше ничего не узнаю об этой истории, то буду терзаться от любопытства до конца своих дней.



* * *
Эванс, не покидавший воронье гнездо, внимательно следил за ледовой обстановкой.

— Море очищается! — закричал он. — Удача не покинула нас! Лед остается подвижным, и мы можем выйти в море. Еще одно чудо…

— Мы начинаем привыкать к чудесам, — откликнулся Списсенс. И, не дожидаясь новых сведений от Эванса, отдал приказ поднять якорь.

Машинист так энергично принялся разводить пары, словно от этого зависела его жизнь. Вскоре давление пара оказалось достаточным, чтобы позволить «Тонтон Пипу» выйти из Харри Инлета и направиться к фьорду Скорсби.

— Если айсбергам не придет в голову преградить нам путь, мы скоро окажемся в открытом море! — воскликнул Эванс, с подозрением следивший за несколькими ледяными великанами, появившимися поблизости.

Быстро выяснилось, что у айсбергов нет намерения раздавить судно; они деликатно старались держаться в стороне.

Как только они вышли из фьорда Скорсби и оказались в открытом море, небольшие медленно передвигавшиеся ледяные поля перестали угрожать безопасности судна.

После короткой остановки в Рейкьявике для погрузки угля и продовольствия«Тонтон Пип» продолжил плавание на юг.

Многим показалось несколько странным, что Ансельм Лемуэн не захотел встречаться со своими исландскими друзьями.

— Все, что мне сейчас нужно, — это скорейшее возвращение в Руан, — пояснил он. — Если Господь спохватится, что он подзабыл обо мне, и ему захочется призвать меня к себе, я хочу, чтобы меня похоронили на родной земле.

Непрерывный оранжевый свет исчез, и мореплаватели с радостью увидели встающее и заходящее солнце, луну и звезды.

Капитан решил двигаться западным путем вдоль побережья Ирландии, чтобы использовать северо-западный ветер, который, несмотря на дожди и вполне возможные неожиданности, старательно надувал паруса и позволял «Тонтон Пипу» двигаться с весьма приличной скоростью.

— Если так будет продолжаться и дальше, то через сутки мы пройдем мимо скалы Роколл, — пообещал капитан.

— А, знаю, это та самая загадочная скала, о которой нам рассказывали в Исландии! — воскликнул Гюстав Леман.

Вечером граф Бодуэн собрал путешественников в большой каюте, где Ригольбер выставил на стол чудовищную кастрюлю с пуншем.

— Друзья, — начал граф, — я хочу приподнять для вас краешек вуали, скрывающей тайну. К сожалению, только краешек, потому что я не в состоянии открыть вам все тайны далекого севера. Я расскажу о том, что непосредственно касается нас, и это будут самые трагические страницы истории изучения севера.

* * *
— Святой Брандан считается главным покровителем древних мореплавателей. Его удивительные плавания относятся к VI веку нашей эры. Родившийся в Ирландии, он всю жизнь испытывал непреодолимое влечение к дальнему северу. Странные сны открыли ему «…существование в северных краях бедных народов, живущих под ярмом дьявола в надежде, что посланники мессии придут и избавят их от власти Лукавого», как писал гораздо позже хроникер Сигисбер де Жемблу в 1000 году.

Святой Брандан разработал грандиозный проект, которому посвятил всю свою жизнь. Он решил сразиться с дьяволом на его территории и победить его.

Он вышел в море с семнадцатью монахами (некоторые источники говорят о трех его спутниках) на небольшой, сплетенной из камыша лодке, обтянутой прочными коровьими шкурами, пропитанными жиром и смолой. Ему предстояло весьма рискованное путешествие, с крайне вероятным трагическим исходом, требующее больших жертв от его участников.

— Вперед, солдаты Господа! Да укрепят вашу волю вера и божественное оружие Святого Духа, потому что мы направляемся к границам ада. Будьте бдительны и отважны!

Этими словами святой Брандан старался поддержать мужество у своих спутников, находясь в бурном море в четырехстах милях к северу от Исландии перед островом, окутанным дымом и пламенем, который позже назовут островом Яна Майена.

Даже мореплаватели сегодняшнего дня не могут справиться с ужасом, когда видят вздымающиеся из моря вулканические кратеры, извергающие фонтаны огня и дыма.

— Вот он, ад! — воскликнул святой Брандан, пылавший религиозным энтузиазмом. — Вперед, на демонов!

Устремившись вперед, монахи создали вблизи дикого и опасного северного полюса аббатство «из камней, еще раскаленных горящей адской серой».

Здесь граф прервал свой рассказ.

— А теперь, друзья мои, позвольте мне задать вам один вопрос.

Не были ли монахи, руководимые святым Бранданом, введены в заблуждение жутким видом этих негостеприимных земель? Имелись ли у них основания считать, что они оказались лицом к лицу с самим сатаной и его подручными, исполнителями мерзких дьявольских планов?

Так вот, капитан Ян Майен, человек уравновешенный и здравомыслящий, со стальными нервами, которого невозможно заподозрить в склонности к предрассудкам, утверждал, что святой Брандан был прав.

Именно поэтому его книгу швырнул в костер палач. Дело в том, что ее автор жил в эпоху, когда еретики с остервенением нападали на истинную веру и настаивали, что путешествие святого Брандана было не чем иным, как фантастический сказкой.

Ян Майен утверждал в своей книге, что «…святой Брандан действительно обнаружил убежище окаянных, с которыми сражался, используя священное оружие. Он встретил там людей, оказавшихся во власти сатаны, и избавил их от страшного ига».

Несколькими столетиями позже полярные исследователи должны были признать, что историю о святом Брандане следует считать «частично легендой», поскольку они обнаружили далеко на севере развалины аббатства.

Дальше мы вынуждены опираться на ненадежную почву предположений и гипотез.

Если некоторые историки утверждают, что святой Брандан вернулся в Ирландию, где и скончался 16 мая 568 года, то у них нет ни малейших доказательств этого. Точно так же существует мнение, что он построил флотилию небольших примитивных судов и покинул со своими воителями остров, «очищенный им от демонов, чтобы устремиться к Гренландии, где продолжил преследование укрывшихся там сторонников сатаны».

А теперь я должен рассказать вам, друзья мои, нечто странное и неправдоподобное. Тем не менее Ян Майен написал об этом в своей книге, и вождь племени «каменных голов» тоже повторил это в беседе со мной. Более того, я полагаю, что Жюльен де Блоссевиль тоже должен был узнать об этом тем или иным способом.

Среди некоторых племен эскимосов существует странное верование, согласно которому духи, называемые ими «тоормакс», поселились на некоторых небольших островках или отдельных скалах, превратившихся в подобие тюремных камер, в которых святой Брандан со своими монахами ухитрился поместить побежденных им сторонников дьявола.

В чем же заключается тайна Блоссевиля?

Будет ли безосновательным с моей стороны считать, что он рассматривал «каменные головы» как наследников священной традиции святого Брандана? Что он обнаружил жуткое место, где ад выходит на поверхность суши, и решил стеречь его со всей своей командой?

Говоря иначе, позволил ли ему Господь продолжить дело святого Брандана?

Действительно ли его жизнь, благодаря особой милости Всемогущего, была продолжена таинственным образом и защищена от опасностей столь близкой преисподней? На все эти вопросы я могу ответить, что Всевышнему доступно любое деяние и что его замыслы для нас непостижимы.

— А при чем здесь Пранжье? — смущенно поинтересовался Холтема.

Граф Бодуэн грохнул кулаком по столу. В его глазах вспыхнул гнев.

— На этой земле никогда не существовало создание более зловредное, более гнусное, чем он! — воскликнул он. — Пранжье частично разгадал тайну Блоссевиля. После этого его единственной целью было погубить святую миссию, предпринятую этим великодушным человеком и его товарищами, и при этом заключить соглашение с дьяволом, чтобы получить невероятную власть над миром. Я надеялся разрушить его планы и, следовательно, должен был неустанно преследовать Пранжье.

Ансельм Лемуэн пристально посмотрел на графа и сказал:

— Именно так все и должно было случиться! Аминь!

Ивон Тейрлинк опустил руку на плечо Гюстава и пробормотал:

— Значит… Гюстав действительно побывал… там?

— Возможно, его душа… В этом нет ничего невероятного… Вождь «каменных голов» ничего не сказал об этом. Как это произошло — навсегда останется загадкой для нас. Но при этом существуют некоторые пояснения. В 1776 году в Лионе родился Пьер-Симон Балланш, ставший довольно известным писателем. Это был прекрасный человек, спокойный, мечтательный и великодушный, хотя и несколько замкнутый. У него случались нервные припадки, приступы сомнамбулизма и даже странные, необъяснимые видения, похожие на галлюцинации. Эти свои состояния он описал в своих произведениях.

Когда корабль «Лийуаз» пропал, он, будучи в состоянии полусна-полубреда, увидел это судно в огромной пещере, залитой зеленым светом. Среди моряков находились семнадцать монахов святого Брандана.

В это время господин Балланш ничего не знал о легенде про святого Брандана. Он познакомился с ней гораздо позднее, когда получил доступ к материалам, имевшимся в Национальной парижской библиотеке. Что касается нашего друга Гюстава, то он, по-видимому, тоже имел загадочный контакт с этими святыми стражами. Но был ли он свидетелем краткой схватки адских духов с божественным крестом? Дело в том, что загадочная женщина, появившаяся перед ним, не могла быть не чем иным, кроме как духом, «тоормаксом», как их называют эскимосы.

На этом я перестаю излагать вам свои соображения, свой рассказ. Господь в своей бесконечной доброте позволил нам узнать часть великих северных тайн, чтобы вознаградить нас за наши труды. Мы не имеем права злоупотреблять его добротой.

Граф де Вестенроде замолчал и провел дрожащей рукой по покрытому капельками пота лбу. Все молчали, потрясенные необычным рассказом о невидимых сущностях нашего мира. Как позднее сказал Каплар, этот рассказ полностью сбил их с толку[21]. Неизвестно, как долго они пребывали бы в оцепенении, если бы старик Лемуэн не нашел средство восстановить у слушателей хорошее настроение.

— Друг мой Ригольбер, наполни-ка этот кувшин новой порцией пунша, потому что с тем, что сейчас осталось на столе, мы далеко не продвинемся, несмотря на то что я добавил в него семь пинт моего лучшего бренди!

* * *
Ивон Тейрлинк уступил штурвал Каплару и прошел на нос, чтобы наблюдать за морем. Что касается Эванса, то он снова оказался в гнезде на верхушке мачты, что стало позже причиной появления клички «птичка Эванс».

— Мы должны вскоре увидеть Роколл, — заметил Ивон, обращаясь к графу де Вестенроде, оказавшемуся на носу рядом с ним.

Гюстав Леман, услышавший Ивона, неожиданно вспомнил Колдера, мужчину с апатичным лицом, приглашенного однажды на обед у Фоеже в Исландии.

— Отвратительная каменная глыба, наполненная тайнами и проклятая Богом и людьми, как сказал тогда этот небольшой человечек из Снаефельса.

Его мысли нарушил крик Эванса:

— Останки судна справа по борту!

Ивон и Каплар сразу же направили свои бинокли на черное пятно, мелькавшее в волнах.

— Клянусь Нептуном! На доске человек! — крикнул рулевой.

— Шлюпку номер один на воду! — приказал капитан Списсенс.

Команда была выполнена молниеносно, поскольку речь шла о спасении человека, такого же моряка, как они, которого в любой момент волны могли оторвать от доски и увлечь на дно.

Капитан приказал остановить машину, и «Тонтон Пип», быстро остановившись, закачался на волнах. Ивон Тейрлинк подошел к штурвалу, а Пьер Каплар спрыгнул в шлюпку.

Рулевой не ошибся: на нескольких сбитых вместе досках, из которых торчала изображавшая мачту палка с тряпкой вместо паруса, чудом держался человек.

— Возможно, он уже мертв, — предположил один из гребцов.

— Нет, он шевелится! — возразил Каплар. — Но, похоже, он не заметил нас. Бог знает, сколько дней он болтается на этом обломке?

Шлюпка подошла к несчастному и остановилась.

Бедняга, лохматый и почти голый, смотрел на горизонт, время от времени размахивая руками, словно отбиваясь от невидимой угрозы.

— Святой Павел! — внезапно воскликнул Каплар.

Он смотрел на спасенного, словно перед ним находилось привидение. Потом он негромко свистнул и пробормотал:

— Да, это он… Я не ошибаюсь… Это Дингер!

Бедняга услышал его и, наконец, заметил шлюпку. Его глаза, разъеденные морской водой, воспалились и покраснели.

— Кто здесь произнес это имя? — прохрипел он. — Да, когда-то именно так звали меня, но теперь, когда я умер и моя душа блуждает в аду, у меня нет имени. И для меня, жалкого грешника, не может быть спасения.

— Он бредит, бедняга! — воскликнул матрос.

Моряки, с трудом удерживая шлюпку возле жалкого плота, перетащили несчастного в шлюпку.

Спасенный тут же разразился демоническим хохотом:

— Каплар! Так ты тоже умер? И теперь ты в аду вместе со мной? Видишь, как справедлив дьявол! Мне никогда не нравился этот рулевой, этот мерзавец!

Он разразился жуткими ругательствами, но быстро замолчал и упал без сознания под ноги гребцам.

Глава XV Скала Роколл

— Он приходит в себя! — определил граф де Вестенроде.

— Но он, еще не придя в себя, вовсю хлещет мой прекрасный бренди! — проворчал Ансельм Лемуэн. — Этому негодяю гораздо лучше подошла бы крысиная отрава!

Дингер сел на койке и потребовал еще бренди.

— Забавно, но в аду, оказывается, тоже есть выпивка! — прохрипел он. — Тогда я согласен остаться здесь! При условии, конечно, что…

Он с тревогой осмотрелся и знаком попросил присутствующих подойти к нему ближе.

— Я должен говорить шепотом, чтобы он не услышал меня, ведь это не человек, а настоящий дьявол! Мне нужно любой ценой избежать встречи с ним, я не хочу, чтобы Пранжье схватил меня!

— Пранжье! — воскликнул Холтема. — Чего вы от него хотите и почему вы боитесь его?

Дингер бросил на него наглый взгляд:

— А, Холтема! Значит, зеленый туман и каменные демоны добрались и до вас! И вы тоже попали в ад! Я вообще-то думал, что слабые умом туда не попадают! Ха-ха-ха! Что, наказали за какие-нибудь мелкие подлости? Ну, это не мое дело, и если вас поджарят, я печалиться не стану, какого черта! Я всегда считал вас совершенно невыносимым кретином!

Его взгляд пробежал по лицам окружающих, и он рассмеялся:

— Постойте, постойте! Эме Стивенс тоже здесь! И Гюстав Леман! Однако я оказался в хорошей компании! Правда, я полагал, что из Могенаса вас взяли сразу на небо. Может быть, этого не случилось из-за выстрела из пистолета мне в спину? И это вполне справедливо, потому что рана оказалась очень болезненной!

— Но Пранжье… — начал граф де Вестенроде.

Дингер прижал палец к губам.

— Тише, тише, не произносите это имя, он может услышать и немедленно заявиться сюда. Скажу вам, что это весьма нежелательно…

— Что с ним? — спросил граф. — Что вы знаете о нем?

Бывший боцман посмотрел на него с хитрой усмешкой.

— Да уж кое-что о нем я действительно знаю, — ухмыльнулся он.

— Тогда говорите!

— Сначала налейте мне выпивку, меня страшно мучает жажда. Наверное, в этом виновата адская жара.

Разозлившийся папаша Ансельм протянул бывшему боцману кружку с горячим пуншем.

— Надеюсь, это питье задушит тебя, старый проходимец, — проворчал он.

— Прекрасный напиток, — засмеялся Дингер, похлопав себя по животу. — Еще один глоток, и я расскажу вам все, потому что после нескольких глотков бренди я уже ничего не боюсь. Даже Пранжье… Да, конечно, Пранжье… Слышите, я уже не боюсь произносить это имя. Какой же я отчаянный парень!

— Он окончательно нализался, — прорычал Ансельм, — и теперь вы не вытянете из этого придурка ничего осмысленного!

— Ты сам старый идиот, — с издевкой сообщил бывший боцман. — Как только я смогу встать на ноги, я устрою тебе хорошую взбучку, чтобы ты понял, что даже в аду надо вести себя корректно с настоящим джентльменом.

— Так вы начали рассказывать о Пранжье, — вернулся граф к интересующей его теме.

Дингер помотал головой. Выпитое им спиртное стало оказывать на него дурманящий эффект, но он все же начал свой рассказ:

— После зеленого тумана в живых остались только я и Пранжье. Остальные лежали вокруг нас, не шевелясь, такие же мертвые, как засохшие деревья. Разумеется, «каменные головы» побросали их в фьорд, решив накормить акул. Отличный получился для них обед! Я подумал, что это мог быть наилучший вариант и для нас, потому что каменные черти потащили нас в ад. Должен вам сказать, что место это выглядело очень странно; я никогда не представлял его таким. Пещеры невероятной высоты, так что в них можно было поставить десяток или даже дюжину церквей одну на другую, и вы еще не добрались бы до свода. И везде этот зеленый свет! Не красный, нет, а зеленый! Кроме этих каменных дьяволов, обращавшихся с нами, как с собаками, там жили еще очень странные существа, которые чувствовали себя, как дома. Они походили на монахов, и они постоянно бросали на нас строгие и печальные взгляды, распевая при этом скорбными голосами псалмы, от которых у нас шерсть вставала дыбом. Конечно, что еще мне оставалось, как не смеяться над ними!

Подумать только, сказал я себе, в аду бывают и святые! Интересно, как они должны были согрешить, чтобы заслужить место на адской сковородке?

Но мы никогда не видели, что именно делают с ними черти. Конечно, у них там достаточно свободного времени, наверное, целая вечность на то, чтобы сделать невыносимой жизнь бедным грешникам!

Нет, я не стану утверждать, что меня ничего не беспокоило! А вот Пранжье, так тот, казалось, ничего не опасался. Похоже, что ему даже нравилось находиться в этом месте. Он подшучивал надо мной, говоря, что скоро станет более могущественным, чем сам главный дьявол. Конечно, он просто хвастался. Я уверен, что он валял дурака, чтобы поиздеваться надо мной!

Мы никогда подолгу не оставались на одном месте. Каменные дьяволы постоянно увлекали нас все глубже и глубже в недра земли.

Я сказал Пранжье, что нас, судя по всему, должны в ближайшее время спустить прямо в пекло. Услышав мои слова, он впервые не стал смеяться и подшучивать надо мной. Мне показалось, что он сильно испугался, хотя я и не понял, чего именно. Он замолчал, и я видел, что он дрожит, как осиновый лист. Я подумал, что он был готов забиться в любую щель, словно испуганная мышь.

Однажды я заметил, что у него была сломана рука. Он ничего не рассказал мне, и я так никогда и не узнал, что с ним случилось. Но с этого момента он перестал хвастаться и издеваться надо мной. Он то и дело повторял, что мы пропали, что с нами вскоре все будет покончено.

Как долго мы оставались в этом подземелье? Узнать это мы не могли. Наверное, несколько столетий!

Однажды, когда я спал, свернувшись клубком прямо на камнях, он разбудил меня пинком.

— Вставай, болван! — прорычал он. — Нам нужно уходить отсюда!

— Уйти отсюда? Бежать из ада? Но это невозможно! — воскликнул я.

Он ничего не ответил, но кинулся на меня, кусаясь и царапаясь, словно взбесившееся животное.

— Ты пойдешь со мной, или я придушу тебя на месте! — кричал он.

Я никогда не видел его в таком состоянии. Не иначе как в него вселился дьявол. Схватив меня за шиворот, он поволок меня, словно тряпку. Мы бежали, милю за милей, по бесконечным туннелям, бежали день за днем, не видя перед собой никакой цели. Самое странное, что все это время мы не чувствовали ни жажды, ни голода…

Внезапно перед нами появилась лестница. Она уходила вверх, возможно, поднимаясь до неба. Мы стали подниматься по ней и карабкались все выше и выше много дней. Мы теряли сознание от усталости, от боли в натруженных ногах, но все же надеялись добраться до самого верха.

— Если сейчас мы окажемся у них в лапах, мы проклянем день, когда мы родились, — пробормотал этот одержимый.

Дингер замолчал. Он задыхался, словно только что бежал вверх по бесконечной лестнице, о которой рассказывал морякам.

Потом он продолжил рассказ:

— Вверх, все время вверх!.. Скоро я увидел, что у Пранжье кончаются силы, он больше не поспевал за мной. Я обогнал его и слышал, как он вопил внизу и его крики звучали все тише и тише. Теперь я продолжал подниматься по лестнице в одиночестве. При этом я слышал, как позади меня раздаются шаги преследователей. Тяжелые, страшные шаги поднимавшейся вслед за мной армии злобных адских созданий.

Но я продолжал рваться все выше и выше, то на двух ногах, то на четвереньках, стиснув зубы и рыдая.

Неожиданно на меня хлынул холодный свежий воздух, и я увидел море.

Я рванулся из последних сил и оказался снаружи, на свободе, под небом, по которому плыли облака. Я то смеялся, то плакал… Я увидел, что нахожусь на вершине огромной скалы, над которой с криками кружилась туча морских птиц, угрожавших мне своими клювами и когтями. Боже, какие это были мелочи по сравнению с тем, что мне пришлось пережить в проклятом подземелье!

Внезапно я снова услышал грозный топот, доносившийся снизу. Преследователи приближались. Я увидел, что на вершине скалы начали появляться чудовищные создания. Мне не оставалось ничего другого, и я прыгнул с вершины скалы.

Упав в море, я ушел глубоко под воду; задыхаясь, я вырвался на поверхность… Да, мне удалось спастись от ужасных существ, обитающих в недрах земли… Я поплыл изо всех сил, стараясь оказаться как можно дальше от скалы и ее жутких обитателей. Через некоторое время я наткнулся на обломки какой-то деревянной конструкции и взобрался на них. Большую палку я использовал, как мачту, на которую вместо паруса натянул свою рубашку. Теперь ветер и течения позволяли мне оставить достаточно большое расстояние между мной и скалой…

Дингер, напрягаясь из последних сил, закончил свой рассказ. Некоторое время он бормотал еще бессвязные слова: меха… шкуры… все пропало… плохой конец… этот идиот Холтема… капитан… Пранжье… помощник дьявола…

— Эй, — воскликнул Ансельм, — у парня удар!

Граф Бодуэн склонился над беднягой и определил, что старый моряк не ошибся.

— Принесите холодной воды и камфарного масла, быстрее!

Дингер потерял сознание, его лицо покраснело и распухло, он хрипел.

— Ему становится все хуже и хуже, — определил Списсенс.

Граф покачал головой:

— Он измотан до предела и выпил слишком много спиртного.

— Можно подумать, что настоящий бренди может причинить кому-нибудь вред! — запротестовал папаша Ансельм. — Хотя, конечно, бывает всякое…

Вскоре дыхание Дингера превратилось в прерывающийся хрип.

— Приближается конец, — негромко произнес Пьер Каплар. — Он все-таки успел рассказать нам свою одиссею, хотя многое так и остается для нас непонятным.

Граф встал.

— Все кончено. Разумеется, этот человек причинил окружающим много зла. Но это заставляет нас еще старательнее молиться за его душу.

Послышался крик с верхушки мачты:

— Вижу скалу Роколл!

Небо потемнело, солнце быстро опускалось к горизонту, Нужно было как можно скорее уйти из этих опасных мест.

Темная масса Роколла, похожая на парус большого корабля, появилась на горизонте и стала приближаться.

— Если вам приходилось слышать о самом коварном месте в море, то вот оно! — воскликнул Лемуэн, размахивая кулаками. — Смотрите, ведь скала выглядит, как настоящий фрегат, лавирующий против ветра! Именно так и подумал сэр Том Бладен, когда в 1810 году он решил, что видит перед собой один из линейных кораблей Наполеона.

Уверяю вас, что этот Том Бладен был прекрасным моряком и его корабль, фрегат «Эндимион», был замечательным судном. Потребовалась совсем небольшая иллюзия, чтобы он разбился об эту проклятую скалу.

Впрочем, кроме «Эндимиона», здесь погибло множество других замечательных кораблей. Поэтому нам стоит держаться подальше от этого места.

Мартин Списсенс поддержал Лемуэна:

— Не стоит забывать и о том, что в четверти мили от скалы находится риф Хасселвуд, который едва выглядывает из-под воды и на счету у которого тоже немало жертв.

«Тонтон Пип» уже приготовился осторожно обогнуть опасный участок, когда послышался бесцветный, невыразительный голос:

— Мы должны приблизиться к Роколлу как можно ближе!

— Кто произнес эту глупость? — закричал папаша Ансельм. Но он сразу же замолчал, когда увидел совершенно безжизненное лицо Гюстава Лемана.

У юного фламандца выражение лица было таким же мертвенным, как и во время его недавних странных кризисов.

— Похоже, что он снова собирается играть роль сомнамбулы, — буркнул ветеран. — Но в такие моменты к нему стоит прислушиваться, потому что его слова обычно оказываются правдивыми и мудрыми.

Капитан скомандовал рулевому:

— Право руля!

Затем последовали другие команды, выполненные быстро и четко. Кливер был спущен, фалы ослаблены, и двигатель начал спускать пар.

Гюстав Леман, прислонившийся к фок-мачте, казалось, не обращал внимания на царившую вокруг него суету, словно его мысли были где-то далеко отсюда.

Очертания Роколла стали резкими, последние лучи солнца залили вершину скалы переливающимся светом.

Из вороньего гнезда с вершины мачты долетел голос Эванса:

— Что-то шевелится на вершине скалы! Возьмитесь за свои бинокли!

Первым схватился за бинокль Каплар. Он воскликнул:

— Похоже, я свихнулся, клянусь Нептуном! На вершине Роколла я вижу человека!

Человек на этой одинокой скале, на загадочной, неприступной каменной глыбе, на которую никогда не ступала нога человека! Это казалось невероятным!

Для всех, находившихся на палубе, сразу же стало ясно, что помощник капитана и наблюдатель на мачте не ошиблись. Действительно, в спускающихся сумерках можно было разглядеть небольшой силуэт, появившийся на вершине скалы; человек отчаянно жестикулировал и что-то кричал, очевидно, призывая на помощь.

— Это всего лишь оптическая иллюзия, — заявил Мартин Списсенс и опустил бинокль. Его тут же выхватил у него из рук старик Ансельм.

— Клянусь всеми демонами ада, это же… Да, это может быть только он…

Он бросил бинокль и кинулся на полубак.

— Это тот, кого вы называете Пранжье! Боже, каким я был олухом! Это же Аннетон, лейтенант Аннетон с фрегата «Лийуаз»! Это он предал нашего капитана Блоссевиля!

Казалось, что Ансельм Лемуэн сошел с ума. На него страшно было смотреть. Он выхватил свой морской нож и размахивал им.

— Пустите меня… Я поплыву туда, чтобы перерезать ему глотку!

Его внук и Пьер Каплар должны были силой удерживать его, потому что кипевший гневом старик, не задумываясь, перешел бы от угроз к действиям. Судно сейчас находилось всего в нескольких кабельтовых от скалы. Стоило поменяться ветру, и эта неосторожность могла дорого обойтись судну и его команде.

К счастью, ветер и течения позволяли судну оставаться за пределами опасной зоны, где волны с шумом разбивались о подножье скалы.

— Пранжье! Да, это он! — дружно воскликнули граф и поднявшийся на палубу Холтема.

Увидев приближающийся к скале парусник, Пранжье принялся умоляющими жестами взывать о спасении. Он кричал:

— Не бросайте меня здесь! Спасите меня, за мной гонятся! Эти чудовища, эти демоны… Помогите!

Ансельм Лемуэн бросился к леерному ограждению и заорал:

— Аннетон! Негодяй, предатель, ты слышишь меня? Пусть появятся эти демоны! Я буду звать их и благословлять, когда они схватят тебя!

Услышал ли его Пранжье?

Очевидно, да, потому что он отшатнулся от края скалы, словно перед ним возник призрак.

— Ансельм Лемуэн, это ты? — закричал он ослабевшим голосом.

Капитан Мартин Списсенс заколебался. Стоит ли ему спустить на воду шлюпку? Вдруг резкий порыв ветра пригнал большую волну, приподнявшую судно.

— Лево руля! — закричал он.

Он едва не опоздал. Казалось, что Роколл всей своей чудовищной массой наклонился над палубой «Тонтон Пипа» и был готов обрушиться на него, чтобы раздавить.

Тем не менее корабль, словно конь, послушный шпорам и поводьям, развернулся на сорок пять градусов и быстро отошел от скалы.

Последние лучи заката угасли, и скала исчезла в наступивших сумерках.

Благодаря резкому наступлению темноты все, происходившее на вершине скалы, оказалось таким неотчетливым, таким смутным, что позже многочисленные свидетели по-разному описывали увиденное, считая, что они стали жертвами оптической иллюзии.

Появившиеся из недр скалы гигантские тени окружили Пранжье, схватили его и увлекли назад, в подземный мир. Пронизывавшие туман ослепительно-зеленые глаза блеснули над морем, словно зеленые молнии… И сразу все растворилось в темноте. Вершина скалы опустела…

— Его вернули в ад, — прорычал Лемуэн.

— В ад… — пробормотал граф. — Несчастный бросил вызов мудрости и справедливости Господней. Будем надеяться, что он все же может рассчитывать на милость…

С огнями по правому и левому бортам «Тонтон Пип» на полной скорости разрезал волны. Казалось, судно понимало, что закончилось трагическое приключение и что теперь оно должно доставить домой его участников. Полный вперед[22]!

Эпилог

Возвращение домой «Тонтон Пипа» проходило спокойно.

Когда судно зашло во Флессинг, граф де Вестенроде собрал всех членов команды в кают-компании. Он положил на стол перед собой небольшой кожаный мешочек, который подарил ему вождь племени «каменных голов».

— Дорогие друзья, — сказал он, — странное существо, о котором я не буду говорить, поручило мне вознаградить вас. Не стану подчеркивать, что это было сделано в надежде добиться вашего молчания, но все же я упомяну и об этой стороне вопроса. Я действительно предпочел бы, чтобы вы как можно меньше упоминали о мистической стороне нашей экспедиции.

С этими словами он высыпал содержимое мешочка на стол. Он был заполнен небольшими камешками темно-коричневого цвета.

— Это необработанные алмазы, — сказал он. — Не стану говорить, что они представляют собой сказочное сокровище, но каждый из вас, получив свою долю, сможет прожить без забот оставшуюся ему жизнь.

Прощайте, друзья мои. Достойно следуйте путями, предписанными свыше, и счастье не обойдет вас стороной.

* * *
Прошло десять лет.

Гюстав Леман снова поселился в семье супругов Снепп в Линденхэме. Несмотря на возраст супругов, они чувствовали себя достаточно бодрыми. Он сам основательно поправился, превратившись в зажиточного буржуа, и полностью отказался от каких-либо путешествий. К тому же он старался как можно реже вспоминать прошлое. Он перестал страдать сомнамбулизмом, и если госпоже Снепп случается вспомнить о нем, он смущенно смотрел на нее с видом человека, не вполне понимающего, о чем идет речь. Короче говоря, эта его болезнь стала хорошо охраняемой тайной.

Линденхэм почти не изменился за эти годы; в нем всего лишь появилась система, позволившая осветить газом улицы небольшого городка.

Большой дом доктора Пранжье был уничтожен огнем несколько лет назад. Граф де Вестенроде приобрел участок, и на нем был построен приют для сирот, опекаемый монахами, милосердными и доброжелательными.

Однажды вечером Гюстав и пожилой господин Снепп рассматривали подборку новых марок, которые они собирались разместить в альбоме. В воздухе царили кулинарные ароматы, к которым компаньоны с удовольствием принюхивались.

— Мне особенно хочется попробовать бисквиты с маслом, — начал Гюстав.

Старик Снепп скорчил гримасу.

— Когда через много лет у тебя не будет зубов, как у меня, ты тоже не сможешь больше лакомиться этим гастрономическим изделием, друг мой, — вздохнул он. — Но не будем отвлекаться. Посмотри на австралийскую марку с розовым лебедем в этом каталоге. Продавец просит за нее двести франков — это весьма крупная сумма!

В комнату вошла госпожа Снепп с конвертом в руке.

— Письмо господину Гюставу Леману.

Гюстав нервным движением разорвал конверт.

Он всегда немного опасался новостей, приходящих по почте.

— А, это от Ивона Тейрлинка! — сказал он с облегчением.

— И что он пишет? — несколько безразлично поинтересовался господин Снепп.

— С ним все хорошо, как и с капитаном Списсенсом и Пьером Капларом. Эме Стивенс сдал экзамен на офицера второго уровня. Ригольбер открыл отель в Дюнкерке и загребает деньги лопатой. Ансельм Лемуэн чувствует себя прекрасно и заявляет, что вскоре собирается отметить свой столетний юбилей. Холтема женился, и супруги со своими двумя сыновьями живут в сказочном домике. Помните домик с башенкой и садом? Он клянется, что никогда не покинет его… Постойте, что это такое?

— Читай же, не тяни, — нетерпеливо поторопил его господин Снепп.

— Мартин Списсенс приобрел новое судно, которое тоже назвал «Тонтон Пип». Через несколько дней он отплывает в Исландию со всеми старыми друзьями на борту, за исключением Ригольбера и папаши Ансельма. И знаете, почему? Просто потому, что граф де Вестенроде надел одежды белого монаха и решил отправиться в край вулкана Гекла, чтобы проповедовать там истинную веру. Меня спрашивают, не хочу ли я сопровождать их…

— Вот так вопрос, — пробормотал старина Снепп. — И что ты им ответишь?

— Я пожелаю им счастливого пути. Раз уж я превратился в пасхальное яйцо, как назвал меня Пьер Каплар, я никогда больше не поднимусь на качающееся на волнах судно!

— Хорошо сказано! — одобрил Гюстава старина Снепп.

Появилась госпожа Снепп с подносом, заставленным тарелками с вкуснейшими бисквитами. Она попыталась освободить место для подноса, но господин Снепп успел защитить свои марки.

— Так как, Гюстав? Что будем делать с маркой с изображением розового лебедя? Двести франков, это все же достаточно серьезная сумма!

— Я покупаю ее! И я куплю много других марок Австралии, Китая, Бразилии и даже Исландии! Теперь это будет для меня единственная возможность путешествовать!


ИСТОРИИ «ФУЛЬМАРА» Рассказы

Морские истории Джона Фландерса

По просьбе многочисленных поклонников творчества Джона Фландерса мы собрали в этом томе многочисленные истории, имеющие отношение к морю, рассеянные в множестве изданий, публиковавших истории, связанные с морем и землей.

Напомним, что за исключением нескольких новелл о «Фульмаре», включенных в такие сборники, как «Великий дух ночи», «Книга призраков» и «Двадцать пять лучших черных и фантастических историй Жана Рэя», во Франции только журнал «Фульмар» опубликовал первые рассказы, героями которых были члены команды этого корабля, ставшего с тех пор легендарным.

В этом сборнике вы обнаружите не только рассказы, написанные Джоном Фландерсом на французском языке, но также несколько первых публикаций переводов историй «Фульмара», известных до сих пор только на нидерландском языке. Чтобы получить том достаточно серьезного объема, мы разбили его на две части и в части второй собрали наиболее примечательные новеллы, действие в которых происходит не на «Фульмаре», а на других кораблях, среди которых упомянем «Кинг Фишер», «Игл», «Мину Кранерт», «Хорсшип», «Дарлинг», «Бель Пелажи», «Мери Галл», «Си Хантер», «Крусейдер» и так далее.

Замечательный исследователь творчества Жана Рэя, наш друг Клод Демеок в своей работе «Истории Фульмара» (изд-во «Розере», 1981) прекрасно проанализировал необычную атмосферу этих историй. Он показал, что мир моря занимает значительное место среди наиболее популярных тем Жана Рэя (Джона Фландерса), высказав следующую мысль: «У него за горизонтом всегда находится какой-нибудь странный остров, туманный порт или моряки, стремящиеся забыть связанное с ними волшебство в заполненных табачным дымом кабаках».

Во множестве этих историй действие разыгрывается в самых разных местах Земли, от Англии до залива Карпентария, от китайских морей до Антильских островов, от Барселоны до Вестона, и автор при этом не забывает упомянуть Фарерские острова, Роколл, легендарную скалу святого Брандана, Яву, Бирму, реку Флиндерс в Австралии… В портах останавливаются суда с грузом хлопка или зерна, но гораздо чаще загруженные не слишком «мирными» товарами: оружием, поддельным спиртным, дикими животными, разной контрабандой… Не хватает только самого дьявола!.. Плавающие на этих кораблях авантюристы, привычные к тяжелому труду, постоянно сталкиваются с проявлениями таинственного ужаса. Их корабли часто оказываются населенными опасной нечистой силой…

Клод Демеок хорошо разбирается в кораблях, упоминая торговые суда, шхуны, яхты, китобойцы, трехмачтовые и четырехмачтовые суда, бриги, клиперы, пароходы, баржи, катера, подводные лодки, крейсера, сторожевики; это разнородное сборище паровых судов и парусников прошлых времен устремляется в море на поиски приключений или спасается от ужасов в какой-либо ганзейской гавани. Необычные рыбы, опасные морские чудовища населяют волны. На морях свирепствуют бури, ураганы, циклоны, которым позволяют разыграться крайне злонамеренные божества, и моряк, верящий в свою звезду, продолжает надеяться на их благосклонность, смело идя навстречу своей судьбе.

У Жана Рэя редко встречаются спокойные моря, над которыми царит тишина, но и за ней обычно скрывается тревожное ощущение грядущего ужаса. Как отделить реальность от воображения? И то и другое прекрасно соседствует с образом «Тигра Джека»[23]!

Только такой удивительный рассказчик, как Жан Рэй, смог создать эту необычную вселенную, в которой нет ничего определенного и в которой рождаются легенды.

Альберт ван Хагеланд.

Сов, осень 1985 г.


На борту «Фульмара»

Портреты моряков

Вы хотите, чтобы я рассказал вам о некоторых моряках, повстречавшихся мне на моих океанских дорогах? О «типах» моряков? Последних совсем не много — благодаря жизни в одной и той же обстановке, в одинаковых условиях, с одними и теми же радостями и заботами, моряки в итоге теряют часть своей личности и становятся очень похожими.

Но было бы слишком печально, не существуй исключения из этого мрачного правила.

Я хочу кое-что рассказать прежде всего об одном из них. В списках команды у него было фламандская фамилия, а имя было достойно героя романа Анри Консьянса: его звали Донатус. В итоге его стали называть просто «Дон», как часто бывает у англичан.

На борту «Фульмара» было четверо фламандцев. Когда они спрашивали у Дона:

— Вы не из Остенде?

Он отвечал:

— Это возможно.

— Из Брюгге?

— Это возможно.

— Из Гента?

— Это возможно.

— Из Анверса?

— Это возможно.

Это был огромный мужчина, ростом более шести футов с несколькими дюймами, гора костей и мышц, крайне неразговорчивый, не употреблявший спиртного и почти не куривший. На остановках он никогда не сходил на берег. В принципе, это был идеальный палубный матрос.

Его возраст? Он не был указан в списках команды, содержавшихся в плохом состоянии. Возможно, лет пятьдесят, шестьдесят… Спрашивать его о возрасте не имело смысла. Это был один из вопросов, на которые он никогда не отвечал.

В Нанте он спас двух французских моряков, упавших в щель между бортом судна и стенкой набережной; в подобных случаях спасенных не бывает.

Когда с этим подвигом его поздравил портовый чиновник, он повернулся к нему спиной.

Наш капитан Арнольд нанял его много лет назад в Лейте, когда «Фульмар» еще не называли старой калошей. За прошедшие с тех пор долгие годы плаваний он не произнес и двух десятков слов.

Ему хорошо платили, но никто не представлял, на что он тратит свои деньги. Не помню, в каком из портов Балтики он однажды исчез. Думаю, что это был Данциг, но клясться я бы не стал.

В надежде, что он вернется, Арнольд задержал «Фульмар» у причала на восемь дней, потеряв выгодный фрахт.

Когда открыли его сундучок, ящик из черного дерева, запертый на висячий замок, в нем обнаружили несколько предметов одежды, вид Брюгге и, к общему изумлению, книги, о которых ни один член команды не имел ни малейшего представления. Это были «Эмиль» Жан-Жака Руссо, «Исследование о человеческом согласии» Локка, «Камера обскура» Гильдебрандта и справочник по высшей математике без имени автора и названия издательства, так как в нем отсутствовали начальные страницы.

В кармане старой шерстяной куртки обнаружили сборник избранных басен Эзопа на греческом языке.

Этот томик я оставил себе. Но ни мне, ни кому-либо другому он не позволил получить дополнительные сведения о Доне.

* * *
Если Дон-загадочный, судя по всему, был образованным человеком, то все было иначе с Сандером Смекеном, который едва мог написать свою фамилию.

Это не мешало ему быть хорошим моряком. Ему можно было поручить штурвал, и он знал все сигнальные огни маяков, от Гри-Не до Спартеля и дальше.

Однажды, после семи или восьми лет плавания на борту «Фульмара», он пришел к капитану и сказал, что он не собирается возобновить контракт.

Удивленный Арнольд поинтересовался причиной, и Смекен холодно пояснил:

— Я только вчера узнал, что фульмар — это всего лишь разновидность уток[24]. Мне это не нравится.

— Не мог же я переименовать свое судно только для того, чтобы он остался в составе команды, — проворчал Арнольд.

* * *
На закуску я оставил Яна де Брюина.

Ян, родившийся на одной из унылых улиц портового квартала Гента, нанялся в возрасте пятнадцати лет на пароход компании Гибсон Лайн, с которого ушел в Лейте, чтобы записаться в команду каботажника, который долго таскал его от одного порта к другому. После этого он перебрался на его конкурента и через десять лет вернулся в Бельгию, множество раз совершив кругосветное путешествие. Через несколько недель он уволился.

«Фульмар» подобрал его в Порт-Саиде.

Он никогда не рассказывал о своих приключениях. Тем не менее приключений у него было предостаточно, причем весьма необычных, и я узнал о них только из рассказов его друзей.

Однажды его видели плавающим в Карибском море в нескольких футах от акулы солидных размеров, и с ним не случилось ничего плохого. Добавлю, что плавал он рядом с акулой без каких-либо эмоций.

Однажды в Тампико он вернулся на борт необычно веселым с корзинкой из ивовых прутьев, в которой, по его словам, находилось животное, стоившее немалых денег.

С капитаном едва не случился удар, когда он обнаружил, что это «животное» было огромной коброй.

В Буэнос-Айресе, в кошмарном квартале Бокка три здоровенных докера-негра попытались очистить его карманы. Он уложил их всех в бессознательном состоянии на землю, после чего обрил каждому из них правую половину головы.

Он был одним из немногих уцелевших в страшном циклоне 1911 года, когда «Фульмар» потерял шестерых человек неподалеку от Белиза. На протяжении трех часов, пока длился ураган, он не покидал палубы!

Однажды вечером я увидел его увлеченно беседующим с другим матросом-фламандцем из нашей команды, что случалось крайне редко.

Вы подумали, что он рассказывал о своих невероятных приключениях?

Ничего подобного. Он с энтузиазмом рассказывал о типе, встреченном им на ярмарке в Генте, который за четверть часа слопал пятьдесят пирожков.

Зажечь все свечи!

О китайских пиратах много говорят. О них рассказывают множество лживых историй и преувеличивают их преступления. Но эти негодяи существуют и продолжаютпиратствовать.

Наш старенький «Фульмар» никогда не ожидал встречи с этими мерзавцами в районе голландского островка Пуло-Вен, где за недорого можно загрузиться хорошим углем.

Мы спокойно направлялись в Шанхай, обходя красные рифы и торчащие под водой скалы, причины многих кораблекрушений. Стояла ужасающая жара, а над морскими водами плавал голубоватый туман.

Вдруг мы увидели, как Рапси, помощник капитана, направил свой бинокль в какую-то точку и выругался.

— Это что за макака прет по курсу и не подает опознавательных знаков?

Это была большая китайская джонка с полуспущенным парусом.

— Ему этот парус не нужен, — продолжал ругаться Рапси, — пусть я обернусь лягушкой, если в ее брюхе не спрятан хороший дизельный движок!

Он передал бинокль капитану Арнольду.

— Они убирают брезент, — сказал старик.

Рапси кивнул:

— Видите, что за штуковины они открывают?

— Две скорострельных пушки 28 калибра и пулеметы Хочкинса. Что мы можем им противопоставить, Рапси?

— Три хлопушки «снайдера» и столько же револьверов.

— Маловато… Глядите, они готовят китобойную пушку.

Рапси усмехнулся:

— А кит, это «Фульмар». Они выпустят в нас ракету с гарпуном, снабженным абордажным крюком, и возьмут на буксир. Потом пойдут на абордаж.

— Думаю, нам придется пережить несколько неприятных минут, — задумчиво протянул старик.

— Конечно… И врач ничем не поможет, — сказал Рапси и повернулся к матросу, который стал подавать признаки беспокойства. — Набейте табаком ваши трубки, ребята, это, быть может, будет последний акт покорности, от которого вы не пострадаете.

Над джонкой взвились два белых дымка, и в двухстах морских саженях по курсу судна взметнулись два гейзера.

— Плохие стрелки, — скривился Рапси, — но вскоре они поправят прицел.

Два следующих выстрела последовали с коротким интервалом, а джонка на большой скорости ринулась на нас, словно пытаясь протаранить.

В этот момент сгустившийся от жары туман был довольно плотным, поэтому очертания пиратского судна были размытыми и нечеткими, но это не давало нам возможности броситься в бегство.

Внезапно Рапси и Арнольд вскинули руки к небу — они увидели необычайное зрелище.

Между нами и джонкой проскользнул громадный пароход, словно выскочивший из-под воды.

— Боже! — вскричал помощник капитана. — Это «Тасмания»! Это просто невозможно!

Мы хорошо знали этот грузовой корабль и не могли ошибиться. На борту джонки тоже увидели его и поняли, что захват такого судна был предпочтительней, чем пленение жалкого старика «Фульмара».

В тумане мы увидели, что китайская джонка повернула вправо. На ней заговорили пушки.

— «Тасмания» пропала, — простонал Арнольд.

— Нет! — крикнул Рапси. — Мы что, с ума сошли?

Мы услышали звук сильнейшего удара и зловещий треск.

«Тасмания» внезапно исчезла, а джонка развалилась, словно перезревшая смоква.

Несколько минут перед нашими глазами виднелись только обломки, потом на поверхности показались два или три круглых предмета, которые то поднимались, то опускались на волнах.

— Головы пиратов! — со смехом воскликнул Рапси. — Сейчас я по ним постреляю!

Старые ружья выплюнули свои свинцовые заряды.

— В данный момент «Тасмания», — пробормотал Арнольд, — должна идти милях в трехстах к югу. Рапси, вы что-нибудь понимаете?

— Фата Моргана, — объяснил помощник, — морской мираж, который обманул бандитов и спас нас.

— Спасение, к которому приложили руку Бог и его святые, — заявил Арнольд, человек весьма богобоязненный. — Скажите, Рапси, сколько у нас свечей на борту?

— Наверное, несколько дюжин.

— Зажечь их все… После огня по пиратам огонь на все свечи. Рапси, зажечь все свечи!

Лама и тигр

Шхуна «Фульмар», вышедшая из Рангуна, бросила якорь в небольшом заливе Теннасерим к югу от Тавои. Берег был почти не виден из-за мангровых зарослей, далеко заходящих в море как провозвестники громадного леса Тенари, вероятно, самого густого и самого древнего в мире.

Вечером можно было услышать доносившееся издалека рычание тигров и звонкие призывы пантер, охотящихся парами.

Говорили, что в глубине девственного леса находится монастырь, существующий на протяжении пятисот лет; его обитателей видели очень редко, но относились к ним с большим уважением в связи с их ученостью.

Однажды рано утром, когда солнце только-только поднялось над горизонтом, «Фульмар» окликнул высокий, невероятно худой мужчина, каким-то чудом пробравшийся через мангровые заросли.

На прекрасном английском языке он попросил дежурившего на палубе матроса провести его к капитану.

— Господи, — пробормотал старина Арнольд, узнавший за десятки лет много интересного об Азии, — это же лама высшего класса, к тому же из числе наиболее ученых!

Просьба, с которой лама обратился к капитану, оказалась настолько неожиданной, что ламе пришлось трижды повторить ее.

Речь шла о тигре, которого нужно было погрузить на судно и доставить его в залив Соланг, откуда он мог бы вернуться в лес Лигор.

— Это тигр из Лигора, — объяснил лама. — Сиамские охотники поймали его там и теперь хотят доставить свою добычу в Бангкок, чтобы продать в императорский зоопарк.

Однако по пути тигру удалось сбежать, и он укрылся в лесу Тенари.

Но дело в том, что тигры леса Тенари отличаются от тигров из Лигора, и они никогда не признают беглеца за одного из своих. И они наверняка убили бы этого тигра, не укройся он в нашем монастыре.

Но наши законы не разрешают нам держать животных в неволе. От имени Будды, отца людей и животных, я прошу вас отвезти тигра в его лес.

«Фульмару» и раньше приходилось перевозить диких животных в Сингапур или Кантон, но это обычно были удавы, то есть весьма смирные животные. Поэтому капитан долго колебался.

— Он будет вести себя очень спокойно, — сказал лама. — Ему даже не понадобится клетка. Тем не менее мы сделали клетку из стволов молодых берез. За вашу работу я готов заплатить сто тикалей.

Это весьма значительная сумма, и тем не менее Арнольд продолжал колебаться.

— Будет вести себя спокойно… — пробормотал он. — Это вы так считаете, святой отец…

— Когда мы объяснили тигру, что хотим помочь ему, он был очень доволен, — пожал плечами лама.

— Вы объяснили? Вы можете разговаривать с тигром?! — воскликнул капитан.

— Это не совсем так, капитан, но они способны многое понимать. Это одна из тайн природы, обычно недоступная человеческому пониманию. Я прошу вас выполнить мою просьбу и уверяю вас, что вы не пожалеете об этом.

Поскольку Арнольд никак не мог решиться, лама добавил с улыбкой:

— Вспомните своего великого святого Франциска Ассизского и волка из Губбио[25].

Наш капитан был человеком набожным, и эти слова ламы убедили его.

Лама вернулся на берег, и вскоре два служителя из монастыря доставили на судно большую клетку с тигром, огромным и великолепным животным.

Приехавший вместе с ними лама приласкал тигра и что-то негромко сказал ему. Тигр замурлыкал и кивнул головой, словно действительно понял сказанное.

На протяжении четырех дней, которые продолжался наш рейс, он смирно сидел в клетке. Он с удовольствием поедал больших тунцов, пойманных матросами на удочку.

Рапси, второй помощник капитана, часто подходил к клетке и гладил тигра, которому явно нравилась дружба с человеком.

— Когда вы выгрузите клетку на сушу, — сказал при прощании лама, — вы можете спокойно открыть ее. Тигр подождет, пока ваши люди не отойдут на приличное расстояние, и только тогда устремится в лес.

Так все и произошло. Рапси отослал матросов, доставивших клетку на сушу, открыл ее и стал ждать.

Тигр вышел из клетки. Он потерся на прощание головой о руку моряка и направился к лесу. Он несколько раз останавливался и оглядывался на Рапси, словно прощаясь с ним, и вскоре исчез среди деревьев.

Капитан даже испытал чувство некоторой ревности, когда гордый Рапси вернулся на судно с рассказом о прощании с тигром.

— Только не думайте, что вы стали новым Франциском Ассизским, — ядовито ухмыльнулся он.

В этот же день Рапси по неосторожности наступил на хвост нашей корабельной кошки Митци, и та сильно оцарапала его.

Это небольшое происшествие привело капитана в хорошее настроение, и он заявил:

— Этот дубина Рапси мнит себя господином тигров, но не может добиться даже того, чтобы его уважала жалкая кошка!

Все окружающие рассмеялись; прежде всего, для того, чтобы доставить удовольствие капитану, а затем и для того, чтобы подшутить над Рапси.

Пари капитана

Нам пришлось оставить заболевшего капитана Арнольда в Нью-Кастле. Временной заменой капитана «Фульмара» был назначен старина Мильн.

Это был бравый тип, весьма разговорчивый, но слушать которого было интересно. Однажды вечером во время вечернего чая в кают-компании он спросил меня, знаю ли я Муди.

— Разумеется, — ответил я, — мы несколько раз встречались на семи морях. Ему улыбнулась удача, потому что он командует одним из лучших наших лайнеров!

— В то время, о котором я говорю, он был капитаном гораздо менее известного торгового судна, а что касается удачи, то она отнюдь не всегда становилась на его сторону при заключении пари, — сказал Мильн.

— Мне приходилось слышать, что он чертовски увлекался заключением пари по поводу и без повода.

— Это чистая правда. Но выслушайте эту историю. Мы шли в Филадельфию, где нужно было загрузить некоторое количество нефти. В Ла-Манше стояла прекрасная погода, когда мы заметили вдалеке небольшой парусник странного вида. — Это люгер, — бросил помощник капитана.

— Простите, но это данди[26] — возразил Муди.

— Люгер…

— Данди…

— Люгер…

— Данди…

— Я готов съесть свой сапог, если это окажется не данди! — рявкнул Муди.

— Значит, заключаем пари? — уточнил помощник. — Тогда, если это окажется данди, свой сапог должен буду съесть я.

Парусник приблизился. Это оказался голландский люгер.

— Что же, значит, я проиграл и теперь должен съесть свой сапог, — сказал капитан.

Но помощник и два свидетеля заявили, что они вправе изменить условия пари и что теперь капитану нужно будет съесть всего лишь самый маленький сапожок, с которого отдерут подошву. В конце концов, достаточно будет съесть его половину.

Муди запротестовал, но был вынужден принять условия, назначенные выигравшим пари. На мостик позвали кока, некоего Мануэля Рокко, португальца, когда-то работавшего в большом парижском ресторане, пока судьба не выкинула неудачный для него расклад.

— Я приготовлю сапог соответствующим образом, — пообещал он, — но нам придется подождать захода в следующий порт, так как у меня отсутствуют нужные ингредиенты.

Все согласились с коком.

Наконец настал день, когда Муди должен был выполнить условия пари.

— Капитан, — сказал Рокко, — перед тем, как подать вам главное блюдо, я должен разбудить у вас аппетит с помощью других, более подходящих к случаю блюд.

— Валяйте, — согласился Муди.

Он был большим любителем поесть, и предложение кока понравилось ему. Свидетели уселись за стол, на который Рокко положил меню с привлекательными названиями блюд.

Первым в меню оказалось желе под названием «заливное из морепродуктов», которое Муди проглотил в два счета, высоко оценив его.

Потом последовали фаршированный рулет из камбалы под соусом бордо, запеченные в тесте почки в мадере, бедро козленка в маринаде из вина и, наконец, паштет из рябчиков.

— Все было просто великолепно, — признал Муди, облизываясь, — вы действительно пробудили во мне зверский аппетит, Рокко, но, должен признаться, я почти набил себе брюхо, и поэтому…

— Браво! — воскликнули свидетели, а Рокко рассмеялся.

— Вы уже съели половину сапога, капитан, — сообщил кок.

И он рассказал, что первое блюдо было приготовлено из тонко перемолотой кожи сапога, что для рыбы под маринадом использовалась кожа, вымоченная в крепком уксусе и долгое время продержанная на пару. Разные пряности довершили обработку сапога.

Больше всего хлопот причинило коку бедро козленка, но он использовал один из своих секретных рецептов, позволивший ему сильно размягчить кожу.

Таким образом, Муди, проигравший пари, рассчитался без особого труда с соблюдением всех условий.

Это рассказал мне старина Мильн, державшийся за живот от смеха, потому что он был огорчен тем, что Муди командует великолепным лайнером, тогда как ему приходится довольствоваться, да и то лишь в порядке временного замещения, командованием такой старой калоши, как «Фульмар».

Через год я встретил капитана Муди в одной из таверн Портсмута. Он свысока посмотрел на меня, но все же предложил опрокинуть стаканчик. Его каскетка была снабжена явно преувеличенным количеством золотых галунов, и тройные галуны на его рукавах сияли слишком ярко для меня, как скромного рулевого, а поэтому я с удовольствием прислушался к тому, что дьявол шепнул мне на ухо.

— Капитан, — сказал я, — вы не почувствовали этот запах? Мне показалось, что пахнет маринованной кожей… Да, конечно, это кожа, разве не так?

— При чем тут кожа? — недоуменно пробурчал он. — Вы это к чему, Джонни?

И тут его лицо перекосила гримаса.

— Черт возьми, кто вам это рассказал? — внезапно заорал он. — Я готов заключить пари…

— Не стоит, капитан!

— Готов поспорить, что это мерзкий тип Мильн! В то время его брат был помощником на моем судне, и именно он выиграл пари!

— Впрочем, я не слишком поверил в эту историю, — сказал я, чтобы успокоить беднягу.

— Не слишком поверил! — прорычал он. — Но я должен сказать вам, сушеная вы треска, что это чистая правда! Вы слышите? Чистая правда!

Мне хотелось сказать ему что-нибудь успокаивающее, но нужные слова никак не приходили мне на ум.

— Самое отвратительное, — продолжал он, — что вся команда начала относиться ко мне, как к ослу, как это только что проделали вы, черт бы вас побрал! Матросы прятали обувь, говоря при этом шепотом, но достаточно громко, чтобы я услышал: «Осторожно, спрячьте скорее ваши башмаки, пока капитан не съел их!» И когда пропадал какой-нибудь предмет из кожи, кто-нибудь обязательно говорил: «Придется спросить у капитана!»

Он опрокинул стакан и закончил с тяжелым вздохом;

— После всего этого я стал носить босоножки с веревочной подошвой, как последний портовый бродяга!

Долли

Мог ли кто-нибудь представить, что на «Фульмаре» появится пассажир в Пуло-Вэ?

Пуло-Вэ — это небольшой островок у входа в Малаккский пролив, на котором развевается голландский флаг и где можно загрузиться углем по сносной цене.

Загрузить уголь — это нормально, но вот пассажир! Дурацкая ситуация, способная рассмешить акул! И эта редкая птица оказалась маленьким человечком, затянутым в куцую курточку с древним пенсне на носу, державшемся на шелковой ленточке. Можно помереть со смеху, если не заболеть от удивления.

Я забыл его имя, но можете не сомневаться, что оно было таким же незначительным, как и сам человечек.

— Мы идем в Перт, — сообщил ему Арнольд, наш капитан.

— В Перт… Ах, действительно…

Он заколебался, и все поняли, что он не очень хорошо представляет, где находится этот Перт.

— Отлично, отлично, именно туда мне и нужно попасть. У вас на борту найдется место для меня?

— Мое судно — это не пассажирский пароход, — ответил Арнольд. — У нас нет стюарда, и наш кок ничего не умеет готовить. Но если вы согласны оплатить все, что вам будет предоставлено…

Человечек был согласен, и он сразу же выложил требующуюся сумму.

Несколько дней мы простояли у причала в Сингапуре, и он ни разу не сошел на берег. Точно так же он вел себя, когда мы зашли в Шанхай.

Он почти не выходил из своей каюты, и мы слышали, что он все время работает с напильником и молотком.

Только после того, как мы оказались в Китайском море, он стал время от времени появляться на палубе. При этом он то и дело задавал вопросы членам команды, точнее, задавал один вопрос, всегда один и тот же.

И очень любопытный вопрос: «Можем ли мы повстречать пиратов?»

— Нет, — ответил ему капитан, — они перестали встречаться после того, как киношники из Голливуда наняли их в качестве статистов для своих фильмов.

Позже Арнольд вспомнил, что человечек был настолько расстроен таким ответом, так что едва не заплакал, словно ребенок, которого не угостили любимым лакомством.

Но Рапси, второй помощник капитана, любивший разыгрывать всех подряд, потихоньку шепнул человечку, что верить капитану не стоит и что китайские пираты, напротив, по-прежнему являются кошмаром для мореплавателей, и только существующая традиция не позволяет говорить на эту тему.

Эти слова успокоили человечка и причинили множество неудобств Рапси, потому что коротышка прилип к нему, словно тень, и едва на горизонте появлялся дымок, как он кидался к помощнику с криками:

— Это пираты? Скажите, может быть, на этот раз нам повстречались пираты?

Он готов был принять за пиратские суда такие лайнеры, как «Сити оф Перт» и даже великолепную «Емпрес оф Тасманиа».

Но однажды…

Мы находились на краю моря Банда, когда на горизонте появилась громадная джонка.

Мы не придали ее появлению особого значения; в этих неспокойных водах джонки — обычное явление. Тем не менее Арнольд долго не сводил с нее свой бинокль, что следовало считать большой редкостью.

Странно, но джонка направлялась прямо на нас, чего эти дрянные суденышки обычно себе не позволяют.

«Фульмар» не был способен на большую скорость, но все же шел достаточно быстро, чтобы оторваться от этой развалюхи.

По крайней мере, он должен был легко уйти от нее, если бы китайцы не снабдили свое суденышко мощным двигателем, неожиданно позволившим ему разогнаться.

— Что с ним такое происходит? — воскликнул Арнольд.

Ответ последовал немедленно: бабах!

Это было то, что называют предупредительным выстрелом, требующим остановиться. Первый выстрел был холостым, но второй оказался более серьезным, и взрыв снаряда поднял великолепный фонтан в нескольких саженях от нашего форштевня.

Можно было не сомневаться: экипированные на самом современном уровне пираты больше не использовали старинные аркебузы; вооруженные прекрасными скорострельными пушками, они обратили внимание на наш несчастный «Фульмар».

Грохот выстрелов заставил нашего пассажира подняться на палубу. Вцепившись в поручни, он старательно протер пенсне и с явным интересом принялся наблюдать за джонкой.

Рапси сердито крикнул ему:

— Ваше желание исполнилось: вот ваши пираты!

— Вы крайне любезны, благодарю вас, — вежливо отозвался человечек. Затем он что-то бросил в воду.

Мы увидели странный след на поверхности воды; что-то небольшое, но очень быстрое помчалось к джонке.

В бинокль в этот момент можно было увидеть, что артиллеристы пиратов собирались отправить нам третий снаряд, так как их пушка начала медленно поднимать свое отвратительное дуло.

Внезапно море и небо содрогнулись от страшного грохота, словно над нами разразились все громы пространства.

Джонка, как нам показалась, взлетела над водой, потом она наклонилась, закружилась и рухнула вниз в огне и дыме. Затем она, совершив последний тур вальса, нырнула носом вперед и исчезла в волнах.

— Замечательно, просто замечательно, — пробормотал наш пассажир. — Разве это не замечательно, капитан?

Арнольд был не в состоянии ответить хоть что-нибудь. Он тупо смотрел на волны, кипевшие на том месте, где только что находилась вражеская джонка и откуда к небу медленно поднимались клубы ядовито-желтого дыма. Потом начали всплывать обломки.

— Надеюсь, капитан, — продолжал коротышка, — что вы откровенно скажете мне, что вы думаете по поводу Долли.

— Долли? Кто это такая — Долли? — пробормотал Арнольд, еще не полностью овладевший своими умственными способностями.

— Это одно из моих изобретений — миниатюрная торпеда, настоящая драгоценность, в три или четыре раза более мощная, чем большие торпеды, применяемые на военных подводных лодках. Она такая маленькая, что я назвал ее по имени моей собачки, к которой крайне привязан и которую очень люблю.

Заклинатель акул

Человек, который увлекался этой опасной игрой, прибыл из Испании под именем Карпентас. Он называл себя «заклинателем акул», а в самой игре именовал «повелителем акул».

Те, кто присутствовал на его представлениях, ничего не понимали.

«Повелитель акул» выступал в маленьком углублении бухты Спенсера в Австралии. Эта бухточка имела миниатюрный живописный пляж, привлекавший ежегодно множество желающих позагорать, но отнюдь не любителей купаться.

Причина простая: эта великолепная бухточка кишела акулами.

Сказать по правде, эти опасные обжоры не приближались к пляжу, а резвились в нескольких сотнях метров от берега. И все же люди не осмеливались залезать в эти опасные воды.

Там-то и появился Карпентас и начал свои игры. Он стоял на песке прямо у уреза воды и издавал странным образом модулированный свист.

И тут же к берегу устремлялись акулы, чьи плавники рассекали спокойные воды бухты.

Некоторое время они ходили кругами рядом с берегом, потом удалялись на привычное место охоты.

— Видите, они подплывают по моему призыву, я — настоящий заклинатель акул, — громким голосом вещал Карпентас, снимал фетровую шляпу и обходил зрителей.

Обычно сборы были приличными, поскольку зрители не скрывали своего восхищения.

Все шло наилучшим образом до того дня, пока одна акула стрелой не подлетела вплотную к берегу и не утащила беднягу-негра, который танцевал джигу по колено в воде.

В морского хищника начали стрелять из револьверов, но бедняга умер через час после того, как его вызволили из челюстей акулы.

Карпентас больше не возвращался в бухту Спенсер, но через несколько месяцев Рапси, помощник капитана «Фульмара», встретил его в бухте Вью, где он опять изображал «повелителя акул».

Рапси знал испанца, как отъявленного мошенника, хитрого, как дьявол, и имевшего в запасе немало трюков.

Он принялся наблюдать за ним, внимательно отмечая особенности его странной игры, которую Карпентас повторял во время пребывания в бухте Вью. И заметил, что каждый раз какой-то негр танцевал джигу по колено в воде.

— Думаю, я знаю его секрет, — сказал он сам себе. Он схватил Карпентаса за руку, отвел в сторону и сказал ему:

— Каналья, если акула схватит еще одного негра во время твоего номера, клянусь, что отправлю тебя на виселицу.

Карпентас вырвался и убежал.

Больше его никто не видел.

— Боже мой! — сказал Рапси, когда его попросили разъяснить столь простую вещь, похожую на загадку колумбова яйца. — Акулам наплевать на свист испанца. Их интересует негр, который при первом свистке Карпентаса заходит в воду. Перед этим возможная жертва обильно намазывается свежей кровью, предпочтительно рыбьей. Надо знать, что акулы ощущают этот запах издалека, бывает даже за целое лье. Тогда они подплывают ближе, но не решаются выбраться на мелководье. Потом уплывают. Но бывает, самые прожорливые проплывают дальше, к несчастью негра-танцора. Печальный пример — драма в бухте Спенсер.

Карпентас исчез, но этот человек был не из тех, кто прекращает играть в игры, которые приносят существенный доход. Если вы его встретите на берегах семи морей, помните о предупреждении. Но не позволяйте ему удрать… Разбейте его поганую морду!

Леди Полли

Кемп, квартирмейстер на «Фульмаре», приобрел Леди Полли в Крате, последнем порту Сиама, где шхуна остановилась, чтобы взять на борт небольших черных обезьянок, размером с белку, предназначавшихся для сингапурского зоопарка.

Вы не представляете, сколько удивительных покупок можно сделать в Сиаме, и Леди Полли, вне всякого сомнения, относилась к их числу.

Это была змея с небольшим ороговевшим хохолком на голове, из-за чего ее иногда называют «змея-единорог», славящаяся своим умом и способностью научиться множеству действий, которые выглядят исключительно разумными.

С первого же дня Леди Полли доказала свою разумность, ухитрившись открыть клетку с обезьянками и проглотить одну из малышек.

Ее обед обошелся Кемпу в три фунта, удержанных капитаном из его зарплаты.

— Рано или поздно она будет работать, чтобы обеспечить себе пропитание, — заявил не слишком расстроенный квартирмейстер, — потому что, по словам человека, продавшего змею, она способна научиться фокусам, достойным показа в столичном цирке.

Похоже, что рассказы о способностях этих змей были недалеки от правды.

Так, к примеру, когда Кемп насвистывал арию герцога Мальборо, Полли отбивала ритм, постукивая хвостом по палубе.

Когда он говорил: «Леди Полли, внимание!» — и называл какое-нибудь число, например три, четыре или пять, змея стучала соответствующее число раз головой по столу.

Когда Кемп клал возле змеи складной нож, трубку и кисет с табаком и приказывал: «Леди Полли! Трубка!», рептилия тут же поднимала со стола именно трубку. И она никогда не ошибалась!

Когда мы пришли в Сайгон, она знала достаточно, чтобы извлечь из матросского кармана тот или иной названный Кемпом предмет.

Эта ее способность немного раздражала капитана после того, как она утащила у него портсигар, возвращенный ему без содержимого, представленного великолепными сигарами! Второй помощник капитана снабдил клетку с обезьянками надежным замком, так как не мог представить, что она способна вытащить из его кармана ключ от замка и открыть клетку, если ей случится проголодаться.

И вот случилось, что три маленьких обезьянки бесследно исчезли, несмотря на остававшийся нетронутым, как казалось, замок.

— Это же дьявол, а не змея! — орал помощник капитана, отвечавший за сохранность обезьян, и Кемп получил приказ держать Леди Полли запертой в своей каюте, хотя ее невиновность казалась очевидной.

Когда «Фульмар» оказался в Китайском море, Леди Полли тоже исчезла.

— Но моя каюта была заперта на ключ! — жаловался Кемп.

— Обезьянья клетка тоже запиралась на ключ! — отвечал ему помощник капитана.

Последнее время на камбузе шхуны возникли проблемы, и Сю-Сю, кок-китаец, был близок к отчаянию. Стояла невероятно жаркая погода, а холодильник вышел из строя, так что большое количество испортившихся продуктов пошло на корм акулам.

Для довершения бедствия за запасы риса и бисквитов всерьез взялись тараканы, а сало, к ужасу кока, кишело червями.

Капитан и команда были вынуждены довольствоваться сухими бисквитами, твердыми, как камни, и отвратительными американскими консервами.

— Сю-Сю, — сказал однажды капитан, которому до чертиков надоело подобное меню, — если ты сегодня не выставишь на стол что-нибудь съедобное, я закую тебя в кандалы, для начала дней на пять.

Сю-Сю отдал честь и, как только пробило двенадцать, поставил на офицерский стол блюдо, заслужившее всяческие похвалы.

Капитан, второй помощник, шеф машинного отделения и квартирмейстер поинтересовались, что им приготовил кок.

— Это был конгр, большой морской угорь, — ответил кок. — Я забросил удочку с подходящей к случаю наживкой, и на крючок попалась отличная добыча.

Неожиданно Кемп вскрикнул и выплюнул на тарелку один из зубов.

— Насколько мне известно, у конгра нет костей! — воскликнул он.

Но он сломал зуб совсем не о кость; его коренной зуб не выдержал контакта с небольшой отмычкой, миниатюрным поддельным ключиком.

— Такой отмычкой можно открывать любые замки, — прокомментировал ситуацию второй помощник.

И тогда Кемпа осенило.

— Значит, клетку и дверь моей каюты открывала совсем не Леди Полли! — закричал он. — И я хочу знать, что ты сделал с моей змеей!

Он схватил кожаную плетку и прорычал:

— А ну, признавайся, лимонная рожа, или я спущу этой плеткой твою шкуру!

— Вы ели Леди Полли, — захныкал китаец, — самое вкусное мясо у змей, откормленных мясом обезьян… Я очень не хотел в кандалы…

Кемп основательно отхлестал кока, и его бросили в трюм, заковав в кандалы не на три дня, а до конца рейса.

Оказавшийся в кандалах кок с трудом мог двигаться, а поэтому он был не в состоянии отбиваться от трюмных крыс, которые отгрызли ему ухо и кончик носа.

Осенняя роза

Не знаю, что за груз находился на борту «Фульмара» для раджи Джокьякарты, но, поскольку ему пришлось проделать труднейшее путешествие через весь Индийский океан, пробираясь среди множества опаснейших рифов, это должно было быть нечто исключительно важное.

Но этот груз не имеет отношения к истории, которую я хочу рассказать вам, и мне просто нужно объяснить, почему «Фульмар» бросил якорь в месте, которого стараются избегать как уважающие себя шхуны, так и те, что давно перестали себя уважать. Неподалеку от этого места находилась деревня, выглядевшая обычно со своими бунгало и просторными верандами.

Оказавшись в деревне, мы с удовольствием обнаружили отель, хозяином которого был весьма любезный китаец, угостивший нас настоящим шотландским виски.

Когда я говорю «нас», я имею в виду Шольса, старшего помощника капитана, рулевого Джона (вашего покорного слугу) и Уинча, боцмана. Арнольд, капитан, разрешил сойти на берег из всей команды только нам троим.

Пока мы сидели в баре, выпивая и дымя сигаретами, в помещение вошел яванец и предложил нам великолепный букет цветов.

К нему тут же кинулся бармен, выхватил у него из рук букет и выгнал, разругав на все корки. Туземец удалился, не протестуя.

— Шампсакас, — произнес китаец, указывая на большие цветы. — Они совершенно безвредны, тогда как этот цветок…

И он коснулся пальцем цветка, похожего на полураспустившуюся розу.

— Это осенняя роза, Сундал Малам, что означает на местном языке «опасная ночная красавица».

— Она хорошо пахнет, — сказал Шольс.

— Но тот, кто оставит ее в своей комнате на ночь, будет видеть сплошные кошмары и сойдет с ума, — сообщил с серьезным видом китаец.

— Тогда ее просто нужно выбросить, — пожал плечами Шольс. — Я редко вижу сны, и когда такое случается, то обычно вижу своего деда, у которого вошло в привычку лупить меня своим кожаным ремнем вместе с пряжкой. Я уверен, что оставь я эту дрянь с своей каюте, то увижу во сне старика, вооруженного не только ремнем с пряжкой, но и сьямбоком[27]. Так что выбрасывайте ее.

Китаец подчинился и выбросил букет за перила веранды.

Опрокинув еще по парочке стаканов, мы рассчитались и ушли.

Мы проделали значительную часть обратного пути, когда Уинч вспомнил, что забыл свой кисет на столике в отеле. Он тут же побежал за ним и присоединился к нам, когда мы уже подошли к берегу, у которого нас ожидал «Фульмар».

* * *
На следующее утро нас очень рано разбудили дикие вопли — похожие звуки испускают разъяренные морские коровы. Мы увидели Арнольда в шортах и без рубашки, держащегося за трубу воздуховода и кричавшего, что в его каюте находится тигр, хотя их там могло быть два или даже три.

Мы не смогли убедить его, что это был просто кошмар, потому что он угрожал размозжить нам головы с помощью куска рангоута.

Если бы он был простым матросом, разговор у нас с ним был бы коротким, но он был капитаном… Вы понимаете?

Мне удалось все же уговорить его вернуться в каюту, где мне пришлось изобразить тщательную проверку.

Днем к Арнольду вернулась его обычная рассудительность, и он чувствовал себя как обычно. Он даже не вспоминал, что случилось с ним рано утром.

На следующее утро, когда на небе еще не появилась утренняя звезда, снова раздались крики, поднявшие на ноги всю команду.

В свете луны мы увидели Арнольда, метавшегося с безумным видом. Он орал, что его каюта наполнена чудовищами. Он был уверен, что стал жертвой колдовства, и искал колдуна, чтобы свернуть ему шею.

Потом все успокоилось, и этот день прошел так же спокойно, как и предыдущий, хотя вид у капитана был не слишком доброжелательный; судя по всему, он хорошо помнил все, что случилось с ним ночью.

После обеда он пригласил меня к себе в каюту.

— Джонни, — сказал он, — я принял решение. Уинч займет ваше место за штурвалом, а вы будете выполнять его функции, то есть станете боцманом.

— Почему? — вскричал я, возмущенный этой несправедливостью. — Ведь Уинч даже не является офицером…

— Как я решил, так и будет, — оборвал меня капитан. — А теперь топай отсюда…

Я был обижен настолько, что спрыгнул в ялик и отправился на берег, чтобы утопить мое горе в виски нашего нового знакомого китайца.

Через два часа я вернулся на судно в гораздо лучшем настроении по сравнению с тем, с которым я покинул судно.

На следующую ночь с воплями на палубу выскочил не Арнольд, а Уинч.

— Через мою каюту прошел скорый поезд! — орал он. — Он едва не раздавил меня!

Короче, Уинчу пришлось признаться, что он спрятал осеннюю розу в каюте капитана, обеспечив ему несколько ночей кошмаров. Потом он пообещал капитану прекратить кошмарные сны при условии, что он назначит его первым рулевым. Но этот молодчина китаец передал мне несколько этих чертовых роз, которые я, в свою очередь, спрятал в каюте Уинча.

Арнольд отблагодарил Уинча самой жуткой трепкой, которую мне только приходилось видеть, и боцман был переведен на должность простого матроса.

Таким образом был восстановлен порядок на борту нашего старого «Фульмара».

Кусака

Хлоп! Хлоп!

Эти звуки не походили на выстрелы; скорее, они прозвучали сухим коротким тявканьем, повторившимся дважды. Две крупных черноголовых чайки упали, одна за другой, в море и остались покачиваться на волнах с широко раскинутыми крыльями.

Рапси, главный помощник капитана, ласково погладил свой ремингтон, словно благодаря его за два удачных выстрела.

Я не одобряю подобное убийство. Эти черноголовые чайки — великолепные птицы, отличные летуны, и за ними так приятно наблюдать, когда они описывают плавные круги в невероятно синем небе Антильских островов.

Дело в том, что Рапси поклялся, что не оставит в небе Карибского моря ни одной чайки этого вида, так как он должен отомстить им.

Он мстит им за кусаку, и история заслуживает того, чтобы быть рассказанной.

Примерно где-то между Кюрасао и Бонэром тонкие нитевидные черви сделали нашу питьевую воду непригодной для употребления, и нам нужно было запастись свежей водой.

Мы с Рапси высадились на небольшой безлюдный островок, где надеялись найти чистую воду.

Мы наполнили бочки и уже собирались возвращаться на наш китобоец, когда Рапси воскликнул от удивления, указав мне пальцем на странное создание, ковылявшее неподалеку от нас по пляжу.

— Провалиться мне на этом месте, если это не краб-тигр! — провозгласил он.

Он был прав, это была одна из редчайших разновидностей крабов в оранжевом панцире с правильными темными полосками. За него охотно платят хорошие деньги, если его удается доставить живым в Соединенные Штаты.

— Десять долларов, — сказал я. — Если повезет, пятнадцать.

— Не имеет значения для меня, я не собираюсь его продавать. К тому же он стоит гораздо больше, если его использовать со смыслом!

У краба были чудовищные клешни, но Рапси так ловко схватил его, что крабу не удалось ими воспользоваться.

Когда мы вернулись на судно, Рапси выпустил его погулять. Краб осторожно бродил по палубе, словно исследуя свое новое место обитания.

Должен признаться, что на нашей старой калоше уже давно поселились большие голубые крысы, причинявшие массу неприятностей.

В этот момент одна из них грелась на солнце у основания лебедки.

Мы увидели, как краб осторожно скользнул между витками троса и внезапно молнией кинулся на грызуна.

Через пару секунд голова крысы взлетела в воздух, а хвост и части ее тела разлетелись во все стороны.

— Браво, крысобой! — крикнул Арнольд, наш капитан. — Двойную порцию рома… Впрочем, всего, что он пожелает!

Разумеется, краб-тигр отвернулся от рома, но с удовольствием расправился с куском говядины, показав при этом манеры настоящего джентльмена за столом.

— Готов поставить галлон рома против понюшки табака, что через неделю на судне не останется ни одной крысы! — заявил Рапси.

И он был прав. Поскольку он был большим юмористом, он внес краба-тигра в судовую роль под именем «Кусака» в должности «убийца всякой мерзости».

И краб заслужил подобное отношение к себе, потому что краб, уничтожив крыс, взялся за тараканов, обожавших наш рис и сушеный горох.

Забавное это все же создание — краб-тигр с островов Карибского моря! Он невероятно умен и легко поддается дрессировке.

Очевидно, Кусака воспринял Рапси в качестве хозяина и друга.

Когда Рапси предлагал ему поприветствовать зрителей, краб поднимался на задних ножках, словно собачонка, и размахивал клешнями.

Он умел считать до пяти.

— Три! — командовал Рапси, и Кусака тут же три раза щелкал своими клешнями.

— Попрошу приветствовать Кусаку! — говорил Рапси.

Публика начинала аплодировать, а Кусака щелкал клешнями, имитируя аплодисменты.

— В Новом Орлеане тебе дадут не меньше пятидесяти долларов за этого краба, — говорил Арнольд.

— Даже если мне предложат тысячу, я не отдам его! — отвечал Рапси.

Однажды утром на широте Бонэра, когда Кусака гулял на палубе, большая черноголовая чайка, кружившаяся над судном, спикировала, словно истребитель, на краба. Мы услышали хруст и увидели, как Кусака с раздробленным железным клювом панцирем жалко подвигал лапками и испустил дух.

Бац! Бац!

Рапси достает блокнот, делает в нем пометки и считает.

— Семьдесят четыре! — произносит он радостно, и в его голосе чувствуется злорадство.

Заколдованный корабль

Водной старинной книге мне встретилась отвратительная гравюра со следующим текстом под ней:

«Эта голова мавра подвешена за конец тюрбана к органу одного из соборов Барселоны. Она производит странное впечатление на путешественника, вошедшего в неф: перед ним все погружено в темноту, и только голова ярко освещена, словно пылая в адском огне. Когда-то она была соединена с помощью тайного механизма с клавишами органа. Если его трубы негромко вздыхали, голова вздрагивала и открывала глаза; если звуки становились громче, глаза мавра начинали двигаться в своих орбитах, его зубы щелкали, и лицо содрогалось в жутких конвульсиях. Так изображались мучения проклятой души. С тех пор механизм вышел из строя, и голова остается неподвижной при любом звучании органа».

Я несколько раз бывал в Барселоне и каждый раз посещал этот собор. К сожалению, головы мавра там уже не было. Тем не менее я увидел ее гораздо позднее, на другом конце света и в совершенно неожиданных условиях. Это случилось в одном из неприятных небольших калифорнийских заливов, где занимались ловлей противной желтой рыбешки с множеством разных, как правило, не имевших никакого смысла названий. Иногда здесь в сети попадали тунцы, но их плоть была нафарширована большими белыми червями и поэтому совершенно не ценилась на рынке.

Это было время большой бедности, и мы не зарабатывали достаточно, чтобы платить команде и приобретать для нее бисквиты и говядину, а также оплачивать уголь для машины.

Однажды Рапси, наш главный рыбак, увидел в волнах обломки судна.

Их выловили; среди них оказалась фигура, помещаемая на носу судна, но такая, каких никто никогда не видел; она была размером с взрослого человека и изображала мавра, задрапированного в спадающий большими складками плащ; его руки были прижаты к телу, а его лицо выглядело невероятно отвратительно.

Рапси хотел вернуть статую морю, сказав, что она неминуемо принесет нам несчастье.

На это Боб Клифф, наш капитан, ответил, что больше несчастий, чем мы имели в тот момент, быть просто не может и что за статую во Фриско наверняка можно было выручить хоть какие-нибудь гроши.

Он приказал отнести статую в свою каюту, где ее поставили вертикально, прислонив к столу, так как каюта была довольно тесной.

На следующий день Боб Клифф выскочил на палубу и принялся колотить Сэма Брока, негра-стюарда, помогавшего на кухне и разносившего готовую еду.

— Вы только посмотрите, что наделал этот проклятый пес! — рычал он.

Мы вошли в капитанскую каюту, куда Сэм только что принес обед: баранину с бобами и пиво.

Баранина и бутылки валялись на полу, а приправа разукрасила перегородку. Сэм поклялся, что он ни в чем не виноват, так как аккуратно поставил поднос с тарелками на стол. Вероятно, беспорядок был связан со случайной большой волной.

Но волнение в это время было почти незаметным, так что Сэм получил дополнительную трепку за попытку солгать.

Вечером следующего дня Боб Клифф приказал Сю-Сю, нашему коку, принести к нему в каюту виски, табак и новую трубку.

Кок подчинился; в каюте, когда он туда вошел, было довольно темно, потому что лампа в карданном подвесе еще не горела. Впрочем, нам нужно было экономить керосин.

Бабах!

Сю заорал с перепугу, а капитан принялся ругаться, словно язычник. Стаканы и трубка разлетелись вдребезги, а виски расплескалось по полу.

— Проклятая неуклюжая обезьяна! — орал Боб Клифф, и это было крайне несправедливым оскорблением, потому что на судне не было более ловкого человека, чем наш кок.

— Наверное, я рассердил великого морского дракона, — простонал китаец, но капитан, не веривший в драконов, отвесил ему мощный прямой в челюсть.

Прошло несколько дней. Мы подходили к Ла-Пасу, где рассчитывали сделать продолжительную остановку.

Боб Клифф и Рапси склонились над морскими картами, так как мы находились вблизи от мест интенсивного рыболовства, считавшихся надежными.

Неожиданно Боб выпрямился с гневным возгласом:

— Сын трески, в чем дело? С чего бы ты вдруг ударил меня по голове?

Действительно, на лбу капитана раздулась огромная шишка.

— В кандалы его! — заорал он. — Это мятеж!.. Тебя нужно повесить!

Рапси выскочил на палубу с криком, чтоКлифф внезапно сошел с ума, потому что он не только не пошевелил даже пальцем, но ему никогда и в голову не приходила мысль напасть на старшего по званию.

На полуюте состоялось обсуждение, и Рапси согласился с мнением Сю-Сю и Сэма Брока, что во всем виновата мерзкая скульптура, околдовавшая судно.

Рапси был фламандцем, Сю-Сю китайцем, а Сэм Брок — негром с Гаити; вряд ли можно было найти лучших специалистов по проблеме колдовства!

Было решено завладеть ночью опасным предметом и выбросить его за борт. Так и случилось… Почти.

Сю-Сю добавил в капитанский чай немного настоя какой-то особой травки, способной обеспечить мертвый сон. О ней знают только китайцы, эти настоящие демоны…

Ни Рапси, ни Сэм, ни Сю-Сю не хотели прикасаться к нехорошему предмету, и только рулевой Дэн Кризи, отчаянный парень, взялся помочь им.

Он зашел в каюту капитана и сразу же вышел с жуткой статуей на плечах.

Внезапно он сбросил ее на палубу, заорав:

— Она укусила меня за ухо!

Он не ошибся: ухо Дэна висело, жалкое, почти полностью оторванное, и кровь заливала ему лицо.

Рапси отвесил страшный удар ногой кошмарной фигуре; в то же время все окружающие закричали от ужаса.

Чудовищное изображение принялось размахивать руками, вращать глазами и щелкать зубами.



* * *
И только юнга, вредоносный человечек размером чуть выше моего сапога и любопытный, словно дрозд, обнаружил ключ к тайне.

Когда вся команда дружно рванулась с палубы, он приблизился к статуе, снова ставшей неподвижной, и принялся внимательно рассматривать ее. В результате этого исследования он обнаружил три или четыре небольших рычажка, приводящих в движение внутренний механизм и хитро запрятанных в складках деревянного плаща.

Заходя в каюту капитана, Сэм, Сю-Сю и затем сидевший рядом с капитаном Рапси нечаянно задевали отвратительную фигуру и запускали злобную механику. То же самое случилось и с Дэном, нечаянно включившим механизм.

Мавра пощадили. Выгрузив его в Ла-Пасе, они нашли покупателя за тысячу долларов.

Расходы нашей неудачной рыболовецкой кампании были полностью возмещены.

Таинственный зеленый глаз

Мои отношения с Бобом Клиффом начались в то время, когда эта не слишком щепетильная личность училась в коллеже Омертона. У него имелось два увлечения: полицейские расследования и римская история. Однажды он выяснил, каким образом пропадали сигары у директора; в итоге он заслужил авторитет великого детектива и кличку Шерлок Холмс.

После многих лет, во время которых мы ничего не знали друг о друге, я встретил его на Багамах. Он зачислил меня в состав команды на должности главного помощника капитана, хотя прекрасно мог обойтись и без моих услуг. Потом мы проделали совместный путь к небольшому порту во Флориде, даже не знаю зачем, похоже, с какой-то мелкой контрабандой.

Мы аккуратно делали наши семь узлов по водам, подогретым знаменитым Гольфстримом…

Боб Клифф уткнулся в морскую карту и внимательно изучал ее.

— Что это, по-вашему? Пятно от мухи? — спросил я его, увидев, как он обвел красным карандашом микроскопическое пятнышко, укрывшееся в углу между четкой линией 80-го меридиана и пунктиром тропика Рака.

— Это небольшой остров, — ответил Боб Клифф, — причем очень необычный остров! То, что называют «трижды семь»!

Я знал, что на Антильских островах так называли острова, жители которых умирали от неизвестной болезни. Требовалось, чтобы территория после такой смерти оставалась нежилой на протяжении семи лет, семи месяцев и семи дней. После окончания этого срока, согласно местным верованиям, остров освобождался от «духа смерти», очевидно, в виде смертельных микробов.

— Определите наше положение, — скомандовал Боб Клифф.

Я вооружился секстаном и поднялся на палубу. Вернувшись к приятелю, я сказал ему:

— На скорости, с которой мы идем, остров появится справа по курсу примерно через час.

— Очень хорошо, — ответил Боб, потирая руки. — Вы помните Бартоломеуса Мюджа?

— Помню ли я Green Eye? «Зеленый глаз»? Разве я мало прожил в Лондоне, чтобы не помнить о нем?

— Сегодня, — торжественно заявил Боб Клифф, — исполняется семь лет, семь месяцев и семь дней с того момента, когда «Зеленый глаз» скончался, прожив некоторое время на этом острове.

Бартоломеус Мюдж когда-то обитал в старом здании на Бюри-сквер в Холборне, и его частенько можно было встретить прогуливающимся по кварталу, высокого, худощавого и мрачного, вызывавшего сверхъестественный ужас у бонн и детей своим гигантским ростом и жутким стеклянным глазом. Множество людей в Лондоне имеет стеклянный глаз, и это ни у кого не вызывает страха, но даже беглый взгляд на глаз Барта Мюджа непременно вызывал ужас. Огромный, круглый, как шиллинг, ярко-зеленый, он светился совершенно дьявольским светом.

— Остров отныне считается очистившимся, — продолжал Боб Клифф. — Мы можем высадиться на нем в полной безопасности.

— Но зачем? — поинтересовался я. — Последние пираты на Багамах давно сварили свои сапоги, чтобы не подохнуть с голоду…

— Это означает, что они не овладели сокровищем! — воскликнул Боб Клифф, надевая маску Шерлока Холмса. — Я тоже не надеюсь увидеть здесь сундуки, наполненные старинными драгоценностями и звонкими монетами!

— Что касается «Зеленого глаза», — продолжал я, — то этот бедолага питался раз в день за три пенса у Тома Уинча! Так что можете не рассчитывать на его наследство.

Боб Клифф загадочно улыбнулся.

— Что касается «Зеленого глаза», то мои расследования привели меня к удивительному открытию, — сказал он. — Его на самом деле звали не Бартоломеус Мюдж, а Неро Мюдж.

— Ну и что?

— А вот что! — ухмыльнулся он.

В этот момент Миото, наш бортовой мэтр Жак[28], маленький японский демон, знавший все обо всем, сообщил, что справа по борту виден остров.

Подойдя к острову, мы спустили шлюпку и втроем — Боб Клифф, Миото и я — высадились на остров.

* * *
Это был симпатичный островок, заросший разными полезными деревьями — сапотовыми, сырными и другими.

Мы почти сразу же обнаружили три хижины в хорошем состоянии. В каждой из них валялось по четыре скелета, отполированных крысами до блеска.

Некоторое время ушло у нас на поиски четвертой хижины. Когда мы наконец обнаружили ее, мы увидели внутри огромный скелет, сидевший в кресле из ротанга.

— Бартоломеус Мюдж! — воскликнул я.

— Прошу прощения, это Неро Мюдж, — возразил Боб Клифф.

— Да ладно уж…

— Никаких «ладно»! Но ваше невежество, Джонни, можно считать простительным, поскольку вы никогда не изучали римскую историю.

— Вы тысячу раз правы!

— Будь вы более образованным человеком, вы бы знали, что римский император по имени Неро или Нерон, что так ревностно скрывал Мюдж, обладал зеленым моноклем, вырезанным из огромного зеленого изумруда, стоимость которого оценить невозможно.

Клифф выпрямился во весь свой небольшой рост.

— Используя методику великого Холмса, я понял, что может существовать связь между именем Нерона, которое Мюдж так старательно скрывал, и зеленым глазом властителя Древнего Рима!

Он подошел к скелету и, наклонившись, стал рассматривать, как мне показалось, его ноги. Увидев блестевший на земле зеленый глаз, Клифф поспешно подобрал его.

— Вот этот огромный изумруд, — сообщил он с улыбкой.

— Я хотел бы забрать с собой скелет, — сказал Миото. — Я смогу его продать долларов за пятьдесят.

* * *
После этого мы взяли курс на Галвестон, на что ушел наш последний уголь.

В порту торговец драгоценными камнями Моисей Скапулер, которого чаще всего называли проходимцем, швырнул зеленый глаз нам в физиономию, обозвав жуликами.

— Вы, наверное, свихнулись, если решили, что можете продать мне кусок бутылочного стекла! — орал он. — Проваливайте отсюда, да поживее, или я вызову полицию!

— Господи, где мы найдем уголь, чтобы вернуться на Багамы? — задумчиво произнес я и почесал в затылке.

Тем не менее мы нашли деньги на уголь, так как Миото предложил свой скелет двум музеям естественной истории, яростно сражавшимися за право приобретения костей Мюджа.

В конце концов один из них победил, заплатив двести долларов. Миото, как хороший товарищ, разделил эти деньги на три равные части.

Неожиданная пирушка

Выйдя из Рангуна, «Фульмар» шел проливом между отвратительными, обожженными солнцем берегами Тенассерима и архипелага Мерги.

Известно, что особенно близко прижиматься к островам Мерги не стоит, так как его жители характеризуются необычными и очень неприятными способностями.

Им ничего не стоит незаметно забраться ночью на борт торгового судна и утащить с него все не слишком тяжелое и не очень горячее, включая, разумеется, жизни членов команды. Что касается самих судов, то дикари вполне могут давать уроки погружения немецким подводным лодкам, если учесть скорость, с которой они отправляют на дно ограбленные корабли.

Мы перевозили на «Фульмар» не совсем обычный груз — нескольких огромных сиамских тигров, предназначавшихся для зоопарка в Кантоне.

Арнольд, наш капитан, с энтузиазмом согласившийся на этот груз из-за весьма высокой оплаты, очень быстро разочаровался. Его пассажиры обладали невероятным аппетитом, и, как только они ощущали пустоту в брюхе, они начинали рычать, разрывая барабанные перепонки находившимся поблизости членам команды. Запасы мяса в холодильнике «Фульмара» таяли, словно снег под полуденным солнцем.

Правда, экспедиторы утверждали, что тигры с удовольствием пожирают рыбу, но, сколько мы ни забрасывали удочки, нам не удалось поймать не только тунца или дораду, но даже жалкую мойву.

— Нам придется зайти в первый же попавшийся нам порт, чтобы закупить мясо, — пожаловался Арнольд. — На это уйдут все мои деньги… Я разорен!

Из-за ошибки определения нашего положения, что случилось благодаря слишком большому увлечению нашего рулевого ракой[29], мы подошли слишком близко к одному из островов архипелага Мерги. Это оказался узкий длинный остров с побережьем, изрезанным небольшими заливами.

Время было вечернее; как всегда на юге, быстро темнело. Мы были вынуждены ползти со скоростью черепахи, так как море кишело рифами и скалистыми островками.

Сю-Сю, наш кок-китаец, подошел к Арнольду и, указав на остров, сказал:

— Мыс совсем опасный… Здесь плохой люди… Много плохой люди…

Арнольд только что проверил качество отобранного у рулевого питья, поэтому он не стал слушать китайца, прогнав его пинком пониже спины.

Сю-Сю отправился жаловаться на жизнь второму рулевому, печальному, словно дождливый день, человеку, не интересовавшемуся ракой.

— Я буду следить, чтобы никто не забрался к нам на палубу, пока мы не оставим этот остров за кормой, — пообещал моряк и направил свой бинокль на побережье.

Было видно, как на берегу суетилось множество огоньков, напоминавших больших светлячков.

— Я запру капитана и этого пьяницу-рулевого в кают-компании, — сказал он. — А ты, Сю-Сю, скорее открой…

Не прошло и двух часов, как на палубе поднялась страшная суматоха, к которой примешивались ругательства капитана и запертых в каютах матросов.

* * *
Утром второй рулевой освободил запертых моряков.

Арнольд поднялся на палубу… И тут же шарахнулся назад. Шесть тигров развалились на теплых досках и мирно похрапывали.

— Они будут тихими, словно ягнята, и послушно вернутся в свои клетки, — успокоил капитана появившийся на палубе второй рулевой.

— Ты что, колдун? Или сын дьявола? — закричал капитан.

— Отнюдь… Но тигры наелись по крайней мере на неделю вперед, — сказал рулевой. И он пояснил: — Вчера вечером Сю-Сю открыл клетки с тиграми и быстро исчез с палубы. Вскоре после этого нас посетили разбойники с острова, и их с радостью встретили голодные тигры… Тигры очень долго голодали, так как вы держали их на голодном пайке, капитан. И они накинулись на еду…

Действительно, тигры спокойно вошли в свои клетки и дней восемь не требовали никакой пищи.

Так что сделка, заключенная Арнольдом, оказалась не такой уж неудачной.

Компаньон Джоба Снукса

Джоб Снукc уютно устроился за столиком со стоявшим на нем кувшином австралийского вина в небольшой матросской таверне на Кольцевой набережной. Конечно, это о не доброе вино Кова, цветом напоминающее аврору и сверкающее юмором, а тяжелое вино из Миалла[30], злобно вгрызающееся в ваше тело, начиная с языка и кончая внутренностями.

Так что Джоб Снукc был не в лучшем настроении; добавьте ко всему, что нос его раздулся, напоминая размером и формой манго, а под глазами темнели синяки.

— Что, Джоб, небольшая трепка? — поинтересовался Рап-си, главный помощник капитана «Фульмара».

— От самого дьявола, — проворчал Снукc. — Еще немного, и я свихнулся бы, как районные офицеры на островах.

Все местные офицеры на островах сумасшедшие, это всем известно, и в мире нет более совершенной аксиомы; поэтому Рапси превратился во внимание.

— Рассказывай, — сказал он, одновременно заказав вино из Кова[31].

— Я провел шесть недель в морской больнице, — начал Джоб. — Подхватил где-то мерзкую лихорадку. В конце концов доктор выставил меня на улицу, сказав, что я нуждаюсь в свежем воздухе. Я немедленно направился в Арего, где осталось еще несколько деревьев и немного зеленой травы.

В шести или семи милях от Порт-Джексона меня захватила одна из этих проклятых гроз с молниями, громом, ветром, дождем и градом. К счастью, я увидел неподалеку хижину, одну из тех, в которых укрываются пастухи.

Добежав до хижины, я вошел и увидел там привычную обстановку: грубо сколоченный стол и несколько табуретов. Не успел я усесться, как услышал знакомые звуки:

«Кик… Кик… Кикки-кик…»

Я достаточно долго бродил по Синим горам, чтобы понять, кто издает эти короткие глупые крики. Но если для Синих гор и для долины Флиндерса это нормально, то… В шести лье от Порт-Джексона!

Только сейчас я разглядел, что напротив меня за столом сидел, на одном из табуретов, громадный кенгуру!

Пока я с удивлением пялился на животное, этот дьявол достал из кармана на животе большую сигару и серную спичку, которую зажег, потерев о стол.

Через минуту он дымил, словно турок.

— Понимаю, — печально сказал я, — этот дуралей доктор слишком поспешно выставил меня из больницы, и ко мне вернулась моя лихорадка.

Тем временем животное достало из кармана на животе еще одну сигару и протянуло ее мне вместе с горящей спичкой.

Я машинально взял предлагаемую мне сигару и закурил.

Клянусь всеми святыми рая, это оказалась настоящая сигара, причем весьма неплохая!

Благодаря этой сигаре я сообразил, что меня посетил полу-кошмар. Может быть, даже обычный сон. Я решил проверить и прикоснулся горящим концом моей сигары к руке. Я тут же с воплем отдернул руку — я на самом деле обжег ее.

Что касается кенгуру, он тоже выглядел совершенно настоящим. Он курил с явным удовольствием, пуская великолепные дымные кольца.

Неожиданно он принялся копаться в своей сумке, откуда извлек колоду карт. Он бросил колоду на стол, показав мне жестом, что не против сыграть партию со мной.

Теперь я все понял: напротив меня сидел сам дьявол; поскольку он способен принимать любой облик, то облик кенгуру для него не может быть хуже, чем любой другой. И теперь он хочет выиграть у меня мою душу… Кстати, взамен чего?

Адское создание разложило карты на столе, и я сразу же увидел, что речь идет о партии в hot and cold[32], в которой одним движением руки можно потерять все.

— Ни за что! — крикнул я. — Изыди, Сатана!

И я сбросил карты на пол, швырнув туда же сигару.

Кошмарное создание рассвирепело, принялось издавать свои «Кик… Кикки-кик…» и встало в позу боксера. Это несколько изменило ситуацию: я никогда не уклонялся от партии бокса и был готов выйти на ринг с кем угодно, даже с самим чертом.

Я двинул его прямым в морду, но на меня в ответ сразу же посыпался град великолепных свингов и апперкотов, так что у меня даже не оставалось времени на то, чтобы отдать Богу мою бедную душу перед тем, как я свалился в нокауте на пол.

Когда я пришел в себя, отвратительное создание исчезло, и я понял, что находился на грани безумия.

На этом Джоб Снукc залпом проглотил все, что оставалось в кувшине, и проворчал:

— Откуда я мог узнать, что я встретил Thundergirl, легендарную «Гром-девицу», знаменитую кенгуру, курившую, игравшую в карты и боксировавшую, сбежавшую из бродячего цирка Порт-Джексона и нашедшую, как и я, убежище от грозы в хижине скотоводов?

Погоня

«Фульмар» спасался бегством с «Риноуном» на хвосте. Арнольд, капитан, не стал увеличивать скорость с риском вывести из строя двигатель. Мы могли выиграть при этом узел или два, но двигатель стал бы выбрасывать фейерверк раскаленных искр и языков огня, что послужило бы хорошим указанием для английского монитора, от которого мы удирали.

Пушки на английских кораблях стреляют, как правило, очень плохо, что известно всем на свете, но «Риноун» обладал — в виде исключения — пушкой, редко не попадавшей в цель.

Нас ведь предупреждали! Все происходящее было всего лишь результатом нашей ошибки! В Чарльстаун пришел приказ начать безжалостную охоту за контрабандистами Карибского моря…

Если бы мы могли достичь Бонэра!.. Но об этом не могло быть и речи! У нас возникло ощущение, что море было усеяно ловушками, и в одну из них наш старый «Фульмар» должен был попасть рано или поздно.

Разумеется, мы шли с погашенными огнями. «Риноун» не мог действовать так же скрытно, и мы хорошо видели, как его огни приближались к нам с неумолимой равномерностью. К счастью, у него не было мощного прожектора…

Внезапно случилось редкое оптическое явление на поверхности моря, способное уменьшить нашу тревогу. Мы оказались в обстановке, для которой лучше всего подходило определение «зона темноты».

Я не обладаю достаточными знаниями, чтобы охарактеризовать причину этого явления, и сомневаюсь, что оно вообще когда-либо было объяснено.

Сияние в небе великолепных южных созвездий неожиданно ослабело, и созвездия стали походить скорее на жалких светлячков. Лампочки на борту светили, как казалось, сквозь толстые стекла, покрытые пылью и жиром. Атмосфера на судне, погрузившемся в темноту, стала тяжелой и угрожающей.

В тот момент, когда позади нас угасли огни «Риноуна», Арнольд, голосом, способным разбудить мертвецов, прорычал: «Full-speed»[33] — и труба «Фульмара» принялась выбрасывать язычки слабого красноватого огня.

Да, мы вошли в зону темноты, но не в зону тишины! Напротив! В ночной тишине отчетливо слышался приглушенный шум двигателей монитора, который, в свою очередь, прекрасно слышал звуки задыхающегося двигателя «Фульмара».

«Риноун» был гораздо быстрее нас. Но он, уверенный в своей победе, начал играть с нами, словно кот с мышью.

Я был знаком с капитаном монитора, парнем с заячьей башкой, хитрым, как обезьяна, и упрямым, как дьявол. Он не собирался отпускать нас. Когда начало темнеть, он дал три предупредительных выстрела, а потом отправил снаряд, почти попавший в цель… Нам удалось скрыться на некоторое время за цепочкой островов, обрамленных пенными волнами прибоя, и этот маневр позволил нам увеличить отрыв от преследователя на один час. Но больше нам не на что было рассчитывать!

Там, где мы находились в данный момент, над водой едва возвышалось несколько скал. Арнольд громко молился всем святым, чтобы монитор наткнулся на одну из них.

Но капитан с заячьей головой был хорошим моряком и избежал встречи со скалами.

Внезапно наш наблюдатель, моряк с очень тонким слухом, сообщил, что «Риноун» увеличил дистанцию и, похоже, оставил надежду приблизиться к нам.

— Это логично, — сказал Арнольд. — Он боится напороться на риф.

— По-моему, — сказал Шадль, — он ожидает, когда станет светлее, чтобы безопасно маневрировать в зоне с многочисленными подводными скалами.

Мы знали, что скоро начнется рассвет; через пару часов горизонт на востоке начнет светлеть. Наступит заря… и конец «Фульмару»…

— Послушайте, что выделывает их котел! — буркнул Шадль, склонившись над поручнями.

«Риноуну», старому патрульному судну, было более тридцати лет, и машины его сильно грохотали во время работы. Нужно было оказаться глухим, чтобы не услышать постоянное и почти равномерное постукивание.

В тусклом свете лампы штурманской кабины мы не отрываясь следили за хронометром.

Еще час… Еще полчаса… Шадль смотрел на восток глазами, расширившимися от страха.

— Руль вправо, как можно круче! — закричал Арнольд.

— Что вы хотите? — спросил я его.

— Врезаться в монитор на полной скорости и утонуть вместе с ним!

— Капитан, это будет преступлением! Мы не можем появиться перед Создателем с подобным пятном на нашей совести!

— Вы, идиоты! — прорычал Арнольд. — Вы разве не слышите эти проклятые шлепки, все больше приближающиеся к нам? Хотя еще темно, как в глотке у негра, они вскоре смогут неожиданно открыть огонь в упор!

Шлеп… Шлеп…

— Вот и рассвет, — сказал Шадль.

Фиолетовые лучи скользнули по поверхности моря. Все взгляды обратились назад с бешенством и отчаянием.

Неожиданно Арнольд разразился сумасшедшим, неудержимым смехом. Позади нас не видно было «Риноуна», но за нами, вблизи от нас, плыло три небольших кита-жабы. Именно они, очевидно, забавляясь, похлопывали ластами по воде: «Хлоп, хлоп… Хлоп, хлоп…»

Если не считать осьминогов, нет более отвратительных морских существ, чем киты-жабы. Но в этот момент они показались нам самыми прекрасными существами на свете.

Нам осталось только пожалеть, что эти бравые киты не интересуются ромом и виски, — с каким удовольствием мы сейчас угостили бы их выпивкой!

Стол богатый, стол бедный

На одной из стен висела знаменитая картина Йорданса «Трапеза», которой я восхищался в Париже, в Лувре. Конечно, это была копия, но такая удачная, что она не обманула бы только большого знатока. Вам, разумеется, известен сюжет картины: бравый буржуа, бородатый, с полными щеками жизнерадостного обжоры, с очками на кончике носа, расправляется с кувшином вина. Рядом с ним весьма полная матрона выпивает за его здоровье, маленький обжора объедается синим виноградом, а большая собака выпрашивает кости, в то время как игрок на волынке с кукольной физиономией развлекает слушателей своими мелодиями. В восторге, кажется, даже канарейка в клетке. На столе можно видеть паштет, жаркое, сыр, фрукты и вино…

Каким образом эта картина, изображающая столь обильную трапезу, оказалась в этом небольшом пуританском городке на западе Англии, где закон руководствуется лицемерием и суровостью? Бесполезно спрашивать меня об этом, потому что я ничего не знаю о менталитете пуритан. Должен, впрочем, сказать, что они всегда хорошо встречали меня, несмотря на презрение, с которым относились к римскому католицизму.

В скромном зале, в котором на стене висела картина, призывающая к излишествам обжорства, мне подали безвкусную овсяную кашу, копченую селедку и вареную репу. На десерт я получил пудинг. Я заранее был готов к подобной гастрономии, так как отвратительный запах волнами долетал до меня из кухни.

Я попытался проглотить кашу под издевательским взглядом фламандского обжоры, время от времени обращая внимание на селедку и репу. Наконец тощая служанка, вся в черном, словно она собралась на похороны, сунула мне под нос пудинг.

Тьфу! Это оказалось страшнее, чем можно было вообразить в самом ужасном кошмаре: комковатая мука, едва смоченная кипящей водой, намек на леденцовый сахар и ни малейших следов масла или жира.

— Бриджет, — обратился я к ней по имени, так как случайно услышал, что ее так окликнули, — Бриджет, могу ли я заказать хотя бы небольшой кувшинчик вина?

С большим ужасом она не посмотрела бы на меня, даже предложи я ей принять участие в убийстве.

— У нас здесь нет ничего подобного, сэр!

— А как насчет пива?

— Его тоже нет. Есть только чай.

Я печально вздохнул, потому что хорошо знал вкус настойки на липовом цвете и мяте, которую здесь почему-то называли чаем.

— Спаси меня Бог от этого… Лучше подайте мне чистой воды. Но скажите мне, Бриджет, почему в этой столовой демонстрируется столь праздничная трапеза? — спросил я, указав на картину Йорданса.

— Чтобы вызвать отвращение ко всему, что есть грех, и, прежде всего, к греху обжорства!

И она злобно захлопнула за собой дверь.

Я не случайно очутился с «Фульмаром» в этой небольшой гавани, так как капитан дал мне рекомендательное письмо к господину Стоктону, эсквайру, обещавшему обеспечить нам груз на дальнейшее плавание. Господин Стоктон пригласил меня на обед, но за столом не появился, сославшись на рези в желудке. Естественно, ведь я был для него проклятым «папистом»!

Мрачный и почти голодный, я брел по небольшому городку, направляясь в порт, в надежде, что на борту жареный петух заменит мне любую дичь или жаркое.

Внезапно я остановился. Какой восхитительный запах! До меня долетел аромат изысканных горячих блюд. Никаких сомнений: где-то поблизости должны были жарить камбалу, поворачивать на вертеле дичь, с которой капало горячий жир, тушить в печи мясо и готовить великолепный паштет. Мне даже почудилось позвякивание сковородок и кастрюль.

Как мне показалось, эти соблазнительные запахи и звуки доносились из кабачка довольно скромного вида, на окнах которого висели плотные красные шторы.

Я, не колеблясь, толкнул дверь и вошел.

Меня встретил жизнерадостно трещавший в печи огонь и… Черт возьми! Я оказался перед столом, заваленном самой отборной едой! Жареные цыплята плавали в соусе около громадного блюда с паштетом, из которого торчала серебряная вилка. На стоявшем рядом небольшом столике торт с кремом, способный совратить самого святого Антония, ожидал, когда его разрежут. На страже рядами выстроились бутылки и кувшины.

Я увидел во главе дюжины гурманов, подбородок которых блестел от жира и соусов, почтенного господина Стоктона, разделывающего соблазнительную индейку. Достойный сэр едва не упал в обморок, увидев меня, но быстро пришел в себя, и уже через пять минут я сидел за столом среди его друзей, встретивших меня весьма спокойно и даже доброжелательно.

До «Фульмара» мне удалось добраться целым, без переломов костей. Да, такой риск существовал, потому что во время возвращения на судно на меня было совершено два нападения, во время которых мне досталось несколько ударов дубинкой.

На следующий день бравый эсквайр Стоктон обеспечил нам груз, превзошедший все наши ожидания, не потребовав платы за фрахт, сильно преувеличенный.

— Это цена за ваше молчание, — сказал капитан, когда я рассказал ему о вечерних событиях.

В связи с тем, что я собираюсь продолжить деловые отношения с почтенным господином Стоктоном, я воздержусь от упоминания его настоящего имени, а заодно и названия портового городка.

Лев

Приключение? Разве старые морские волки не привыкли к тому, что у них постоянно требуют рассказы о приключениях?

Но бывают приключения и приключения, так как все зависит от того, какой смысл вкладывается в это слово. Словарь дает этому слову следующее определение: необычное происшествие.

Я хочу рассказать вам об одном приключении, «действительно произошедшем», но должен сначала предупредить вас, что оно не является ни удивительным, ни потрясающим. Нет, оно просто забавное.

«Фульмар» только что вышел из Лейта курсом на Роттердам. За несколько дней до этого из небольшого бродячего цирка в Лейте сбежал лев. Животное не удавалось найти, и в порту и его окрестностях, вплоть до Эдинбурга, царила паника.

Едва английский берег скрылся за горизонтом, как один из помощников кочегара выскочил на палубу, закричав, словно безумный, что на судне находится лев и что он слышал и видел его.

«Фульмар» был старым судном, с множеством укромных уголков, в которых мог скрыться любой незаконный пассажир, в том числе даже лев.

На судне не было оружия, если не считать старую сигнальную пушку, намертво закрепленную на палубе, способную только громыхнуть, когда в ней сгорал порох. Правда, у одного из офицеров имелся старый револьвер Лефоше, но когда он извлек его из чемодана с барахлом, то выяснилось, что он не заряжен и запасных патронов у него нет.

В это время на палубу выбрался еще один кочегар, вернее, навальщик угля, закричавший, что он слышал, как фыркал и рычал лев.

Разумеется, у капитана не было ни малейшего желания возвращаться в Лейт, так как он торопился проделать продолжительный рейс с многими промежуточными стоянками согласно установленному графику. Что оставалось делать? Завязалась продолжительная дискуссия, продолжавшаяся до тех пор, пока ситуацию не разрешил Жан ле Брэн.

Это был гигант, грубый и молчаливый фламандец, единственным удовольствием для которого было, когда он сходил на берег, посещение ярмарок и базаров, на которых он мог помериться силой с местными борцами, которых неизменно заставлял понюхать пыль.

— Если я могу справиться с парнем весом в сотню килограммов, то что для меня какой-то лев? — хвастливо заявил он.

Вооружившись ломом, он скрылся в аду кочегарки.

Прежде всего, он заглянул в угол, где стояла походная койка, на которой могли при случае отдыхать механики и кочегары. Здесь его сразу же остановило грозное рычание.

— Мы же говорили, что это лев! — закричал один из кочегаров, выскочивший на палубу быстрее, чем можно было крикнуть «караул!». За ним дружно выбрались на палубу и все прочие, услышавшие рычание, находившиеся в кочегарке и в трюме.

Наступившая тишина продолжалась, как показалось всем, целую вечность.

На палубе началось тревожное волнение. Кто-то крикнул:

— Ясно, что лев расправился с ним!

Через мгновение раздался донесшийся снизу прерывающийся голос Жана:

— Ну, вот, все в порядке!

Он появился на палубе, задыхающийся и мокрый от пота, держа на руках… громадного сенбернара!

Вы можете представить, как веселились матросы, тем более что пес оказался весьма миролюбивым, мгновенно пожиравшим все съедобное, предлагаемое ему, и постоянно требовавшим, чтобы его кто-нибудь погладил.

Мы окрестили пса Львом и собирались оставить на судне в качестве живого амулета, но капитан, сойдя на берег в Роттердаме, тут же телеграфировал в Лейт. Через несколько дней на судно поднялся хозяин собаки, забравший свое сокровище, оказавшееся действительно весьма дорогостоящим.

Он отблагодарил экипаж двумя фунтами стерлингов, но капитан отдал эти деньги главному участнику событий, то есть Жану ле Брэну.

Обратный рейс оказался гораздо более нервным, чем рейс из Лейта в Роттердам, потому что кочегары потребовали, чтобы Жан поделился с ними. Поскольку у Жана была другая точка зрения, он принялся убеждать противников так энергично, что пришлось вмешаться капитану.

Когда через много лет Жан снова оказался в составе нашей команды, мы встретили его дружным кличем: «Да здравствует Жан-лев!» Но он с недоумением посмотрел на нас, так как совершенно забыл об этом небольшом приключении.

Так часто случается на море. Подлинные приключения забываются и в памяти остаются только те, которые, основываясь на реальных фактах, могут с каждым днем становиться все более эффектными благодаря фантазии рассказчика.

Странный красный зверь

Определенно, что-то не ладилось на борту «Фульмара». Старик выглядел на редкость мрачным и постоянно выражал надежду, что не произойдет ничего страшного. У Рапси, главного помощника капитана, настроение стало просто собачьим, и он никак не мог усидеть на месте. Более того, смутное беспокойство охватило всю команду.

Я хорошо знал, что в такие моменты ни в коем случае нельзя даже подходить к Рапси. Тем не менее мне пришлось рискнуть. Но он, вместо того чтобы ответить на мой вопрос, спросил меня:

— Разве вы не видели большого красного зверя?

Я удивленно вытаращил глаза, но он окончательно потряс меня следующей фразой:

— Тем не менее именно вы должны были первым увидеть его! Впрочем, если он сцапает вас, станет ясно, что это не вы украли его!

За исключением обычных судовых тараканов и стаи трюмных крыс на судне, насколько мне было известно, других животных не имелось, если не считать, разумеется, нескольких туземных «рож, посыпанных перцем», которых мы наняли в Коломбо.

— Вы помните парня, по-моему, копта, которого нам пришлось оставить в Сингапуре, поместив его в больницу для моряков?

— Конечно! Еще тот типчик!

— Это так. Но вы наградили его затрещиной, не так ли?

Я уставился на Рапси. Мое недоумение возрастало на глазах.

— Разумеется, я отвесил ему оплеуху. Почему бы и нет? Он не только не хотел выполнять мой приказ, но и обругал меня.

— Согласен, дружище, но я говорю о затрещине, а это было серьезной ошибкой. Если бы вы всего лишь пригрозили ему вымбовкой, он воспринял бы это как само собой разумеющееся. Но дать ему затрещину… Ведь он, как я уверен, был коптом. Эти ребята всегда имеют отношение к колдовству… Крайне чувствительные, они воспринимают затрещину как самое страшное оскорбление, которое только можно им нанести. Впрочем, то же самое мы имеем и с французами, если верить тому, что я прочитал о них.

Я поинтересовался у Рапси, какое отношение история с коптом может иметь к большому красному зверю и тревоге, царившей на борту.

Он пожал плечами, зашел в каюту и тут же снова вышел на палубу с пистолетом Деррингера в руке.

— Джонни, — сказал он, сунув пистолет мне в руки, — насколько мне известно, вы хороший стрелок. Постарайтесь как следует прицелиться, когда вы встретите красного зверя, потому что мы надеемся долго видеть вас в должности второго офицера, хотя вам, конечно, нужно еще многому научиться.

Больше мне ничего не удалось вытянуть из Рапси.

Я обычно становился на вахту с полночи до четырех утра, поэтому, как только пробило двенадцать часов, я оказался на мостике. Стояла чудная ночь с полной луной. «Фульмара» плавно покачивали длинные волны, в то время как машина и винт работали безукоризненно, радуя душу главного механика.

Что мне следовало посчитать предупреждением? И откуда оно пришло — из моего подсознания или меня предупредил мой ангел-хранитель? Я не знаю. Может быть, и то и другое…

Как бы там ни было, но я резко обернулся и увидел большого красного зверя, скользнувшего вдоль надстройки и устремившегося ко мне.

Господи! До чего же отвратительное существо! Гибкое, размером с жеребенка, с дьявольской мордой, извивавшееся, словно ящерица.

Я не сомневался, что животное собиралось броситься на меня, и поэтому, не дожидаясь продолжения, выпалил в него два раза из моего деррингера.

Зверь испустил жуткий вопль, похожий не на рев раненого животного, а, скорее, на крик смертельно раненного человека.

В воздухе не успел затихнуть грохот выстрелов, как это существо исчезло.

На палубу выскочил Рапси.

— Вы попали в него? — крикнул он.

— Мне показалось, что я стрелял в нечто туманное, — растерянно ответил я, показав Рапси место, где, как мне показалось, находился зверь.

— В этом случае здесь оказались бы следы от пуль. Но их нет.

— И что это значит?

— Что вы всадили две пули точно в брюхо чудовищу. Пойдем, опрокинем по стаканчику. Вам нужно выпить, а потом я должен многое рассказать вам.

— Я ничего не понимаю в спиритизме, — начал Рапси, — но я слышал, что некоторые медиумы выделяют вещество, способное принять любую форму, даже человека, и что созданное таким образом существо будет чувствовать все, что чувствует сам медиум… Вы улавливаете, к чему я это говорю?

— Ну… в общем, не очень…

— Дело в том, что если вы нанесете укол созданной медиумом фантоматической форме, то он сам тоже почувствует укол.

— Хорошо, теперь я понимаю, что вы имеете в виду. Кстати, у меня есть кое-какие соображения в связи с этим. Но теперь вы объясните, как все это связано с этим большим красным зверем?

— Связь существует, дружище, и при этом самая непосредственная. Можно даже сказать, зловещая. «Рожи, посыпанные перцем», что мы наняли в Коломбо, утверждают, что этот копт был гуру, то есть он принадлежал к секте колдунов, обладающих способностью материализовать свою злобу, особенно в момент, когда им грозит смерть. Эта злоба проявляется в виде какого-нибудь мерзкого существа, старающегося причинить максимальный ущерб субъекту, на которого была направлена злоба.

— Это значит, что животное-призрак…

— Могло быть «проекцией» гуру, как говорят инициированные. Или, короче говоря, его злобой, направленной на вас.

Рапси покачал головой и сделал большой глоток рома. Потом он продолжил:

— В это время копт, вероятно, скончался в Сингапуре в больнице для моряков. Интересно, что подумают врачи, когда обнаружит две пули калибра 9 миллиметров в теле больного, страдавшего от неизвестно какой болезни!

Музыкант-безбилетник

Незаконный пассажир — это безбилетник, незаметно пробирающийся на судно в надежде спрятаться на нем и путешествовать за казенные деньги.

Чаще всего он выходит из укрытия через два или три дня и сдается команде судна.

Разумеется, его оставляют на судне, поскольку оно давно находится в открытом море, но он должен отрабатывать свое питание. Естественно, не получая ничего за свой труд! Бывает и так, что капитан нанимает бедолагу за небольшие деньги, если тот хорошо ведет себя.

На первом же заходе в порт его сдают портовым властям, это закон. Иногда ему разрешают остаться на судне до конца плавания под полную ответственность капитана. Как бы там ни было, он никогда не избегает знакомства с морскими властями.

«Фульмар» вышел из Гамбурга с пустыми трюмами и должен был заправиться углем в Саутгемптоне, где его также ждал небольшой груз для Галифакса.

Мы только что оставили за кормой архипелаг Силли, когда незаконный пассажир появился на палубе. Это был маленький человечек лет сорока, умиравший от голода и жажды.

Арнольд, наш капитан, подождал, пока он утолит терзавший его волчий голод, а потом взялся за допрос:

— Вы англичанин?

Человечек замотал головой:

— Нет, немец. Но я немного говорю по-английски.

— Как вас зовут?

Тайный пассажир немного поколебался, перед тем как ответить:

— Кайзер.

— Кайзер! Я знаю по меньшей мере два с половиной десятка немцев с такой фамилией, начиная с вашего собственного кайзера, хотя меня никогда ему не представляли, — с иронией произнес Арнольд.

— Мое имя Фриц.

— Это немного рассеивает мрак вашего случая, — продолжил иронизировать Арнольд. — У вас есть документы?

— Я из выбросил, капитан. Точнее, сжег.

— Вы проникли на борт в Саутгемптоне?

— Нет, в Гамбурге.

— И почему вы решили расстаться с Германией?

— Мне грозили три месяца тюрьмы… За драку.

— Но вы не выглядите драчуном, — рассмеялся капитан. — Кроме того, чтобы пробираться тайком на суда, что вы еще можете делать?

— Ну… Все и ничего, капитан…

— Замечательно! Нам как раз нужен специалист в этой области, — в очередной раз пошутил Арнольд. — Какая у вас специальность?

— Я работал посыльным. Сначала у сапожника, потом у кондитера.

— Прекрасно! Мы можем использовать вас посыльным для связи носа с кормой. Но эта работа скоро покажется вам слишком однообразной. Ладно, не расстраивайтесь, мы найдем для вас что-нибудь подходящее.

Капитан Арнольд был хорошим человеком. Говорят, что он начинал свою морскую карьеру как раз безбилетным пассажиром…

Однажды, когда Фриц занимался ремонтом такелажа, он услышал странные звуки и бросился посмотреть, в чем дело.

Он застал Роббинса, извлекавшего душераздирающие звуки из новенького, купленного в кредит аккордеона.

— Вы позволите? — робко сказал он и взял инструмент из рук Роббинса.

Через минуту вся команда, побросавшая любые занятия, за исключением наиболее срочных дел, включая капитана и офицеров, собралась вокруг Фрица.

Аккордеонист исполнил «Прекрасный голубой Дунай» и «Польку конькобежцев», потом вальс и, наконец, какой-то марш.

С тех пор Кайзер стал важным человеком на борту.

Роббинс взял его под свое покровительство. Надо сказать, что он был нашим лучшим матросом и великолепным рулевым, в связи с чем имел право голоса.

Кайзер стал получать в необходимом ему количестве ром, табак и пудинг. В порядке компенсации он стал давать уроки игры на аккордеоне Роббинсу, быстро начавшему делать заметные успехи.

— Вместо того чтобы быть на побегушках, вы вполне могли стать бродячим музыкантом, — сказал ему однажды Арнольд.

— По праздникам, а нередко и по воскресеньям, я играл в небольших ресторанах за городской чертой. Должен сознаться, что зарабатывал я весьма прилично.

— Так почему вы не остались в Германии? Три месяца каталажки — это совсем не страшно, какого черта вы испугались?

Фриц смутился:

— Если честно, то это были шесть месяцев, капитан.

Этим же вечером он, воспылав доверием, признался мне, что в действительности он схлопотал целых два года. Но попросил ни в коем случае не передавать эти сведения капитану.

— Я тогда рискую лишиться его дружеского отношения ко мне, — сказал он.

Наконец мы пришли в Галифакс.

Весь первый день, как всегда бывает в порту, мы крутились, как белки в колесе.

На следующий день меня вызвал Арнольд.

— Приведите ко мне Кайзера, — сказал он. — Мне очень жаль, но я должен передать беднягу портовым властям. Увы, таков закон. Я ничего не могу изменить.

Сколько я ни блуждал по всем закоулкам нашего судна, я так и не смог найти Кайзера.

Тогда капитан вызвал Роббинса.

— Слушай, Робб, я скорее готов превратиться в трюмную крысу, чем поверить, что ты не помог Фрицу незаметно смыться с «Фульмара», — сказал он строгим голосом.

Матрос кивнул:

— Я даже дал ему немного денег. Конечно, какие-то гроши, так как мой кошелек оказался довольно тощим. И еще я дал ему рекомендацию и посоветовал обратиться к одному моему приятелю из Канады. Пусть они попробуют найти его!

— Черт возьми, Робб, это тебе может дорого обойтись! — Арнольд покачал головой.

— А, ничего страшного! А у вас, капитан, ничего бы не дрогнуло внутри, если бы вы засадили на всю жизнь хорошего парня, который так хорошо играет на аккордеоне?

— Как на всю жизнь? — вскричал Арнольд.

— Да вот так… Парень получил пожизненный срок за то, что разбил череп полицейскому, намеревавшемуся арестовать его за бродяжничество.

Бродяжничество… Пожизненный срок… Такому артисту! Нет, это невозможно!

Я очень сомневаюсь, что капитан мог когда-либо выдать Фрица Кайзера властям, будь это в Галифаксе или любом другом порту!

Обезьяна с Луизиады[34]

«Монкранг» — это слово, составленное из двух половинок других слов. «Монк» — часть слова monkey, что значит «обезьяна» на английском языке, «ранг» — это большая часть слова «оранг», что на малайском значит «лес». В итоге получается «лесная обезьяна». Именно так на островах архипелага Луизиады называют большую обезьяну, живущую на западе Новой Гвинеи и которая с каждым годом встречается все реже и реже.

Монкранг — это весьма дружелюбное существо, весьма общительное и не боящееся человека, скорее наоборот. Разумеется, красавицей эту обезьяну не назовешь. Можно сказать, что шимпанзе и даже бабуины значительно превосходят ее по обезьяньей красоте. Она отличается от большинства своих сородичей умением хорошо плавать. Нередко можно видеть, как она выплывает навстречу подходящей к берегу шхуне, которой остается пройти около мили. Забравшись на борт, монкранг с удовольствием поглощает предложенные ей лакомства, потом радостно карабкается на мачту. Не зря говорят, что некоторым обезьянам недостает только умения говорить! Это выражение прекрасно подходит к данному случаю.

Крайне интересно следить за тем, как она кувыркается в снастях. Ее трюки заставили бы позавидовать лучшего акробата. К сожалению, монкранг — большой проказник и иногда сбрасывает вниз разные предметы. Обычно эти шалости остаются без последствий, и никто на монкранга не обижается.

Однажды «Фульмар» стоял на якоре в небольшом заливе одного из островов Луизиады. Рапси наслаждался отличным табаком, дымя своей пенковой трубкой и любуясь трюками монкранга на верхушке мачты.

Внезапно раздался звук, который бывает, если постучать деревом по дереву.

Это обезьяна сбросила с мачты большой кокосовый орех, точно попавший в голову Рапси. Думаю, что тот не стал бы слишком придираться к обезьяне, если бы неожиданный удар не заставил его непроизвольно сжать зубами черенок трубки и перекусить его. Трубка упала на палубу и разлетелась на сотню кусочков.

Пенковая трубка Рапси!

Уникальная трубка, о которой ходили слухи по всему Тихому океану от Соломоновых до Маркизских островов и которой Рапси дорожил больше, чем зеницей ока.

Он заорал так громко, что испуганный монкранг спрыгнул с мачты в воду и поплыл к берегу со скоростью дельфина или акулы.

В этот день Рапси поклялся, что будет убивать любого монкранга, попавшего ему на глаза.

Вскоре «Фульмар» снялся с якоря и взял курс на острова Эллис, где должен был взять груз перламутра.

Мы стояли на якоре уже несколько дней, когда Рапси заметил плывущее к судну животное.

— Гром и молния, это же монкранг! Наконец-то! — прорычал Рапси.

Он схватил ружье капитана и всадил заряд свинцовой дроби в несчастное животное.

Монкранг пронзительно закричал и повернул к берегу, издавая жалобные стоны.

Поскольку двустволка была заряжена только одним патроном, Рапси не смог выстрелить в обезьяну второй раз.

Через пару часов к «Фульмару» подошел катер, и на палубу поднялись два стражника и офицер.

Рапси направился к ним, закричав во всю глотку:

— Вот это да! Переодеть монкранга в мундир портового офицера!

И он погрозил кулаком небольшому, действительно весьма похожему на обезьяну, человечку в вышитой золотом фуражке и с четырьмя золотыми галунами на рукаве.

— Вы обвиняетесь в покушении на убийство должностного лица, сопровождавшемся грубыми оскорблениями, — провозгласил офицер. — Стражи, арестуйте этого человека!

Рапси едва не грохнулся в обморок.

— Говорящая обезьяна! — пробормотал он прерывающимся голосом.

— Помолчите! — оборвал его один из стражников. — Это офицер нашего сектора. Вы уже наделали и наговорили достаточно для…

К счастью, охотничье ружье капитана, заряженное мелкой дробью, практически не ранило монкранга, он же красавчик с золотыми галунами, если не считать нескольких все же попавших в цель дробинок.

Рапси в конце концов понял, что на островах Эллис нет монкрангов и что крайне опасно путать английского чиновника с обезьяной и обращаться с ним соответствующим образом.

Рапси повезло, что судья, перед которым он должен был появиться, провел некоторое время на островах архипелага Луизиады, где частенько имел возможность встречать монкрангов. Поэтому он признал, что действительно имело место недоразумение, приведшее в данном случае к весьма простительной ситуации.

В итоге Рапси вышел, можно сказать, сухим из воды, заплатив всего лишь штраф в три фунта.


На борту других кораблей

Ужас полярных морей

«Мориц» занимался ловлей камбалы, но вот уже несколько дней, как рыба скатилась на большую глубину и стала недоступной. Появились отдельные льдины и даже поля плавучих льдов, и над рыболовным судном меланхолично тянулись стаи олушей.

Хальмар первым заметил землю.

— Это лед, — проворчал Швертфегер, — возможно, огромный айсберг, но, в любом случае, не земля.

Хальмар продолжал настаивать:

— Это земля! Вы только посмотрите на полосу прибоя! Действительно, это оказался остров, не нанесенный ни на одну из карт. На воду спустили шлюпку, в которую сели четыре рыбака. По возвращении Хальмар, командовавший десантом, сделал доклад:

— Остров около восьми лье в окружности, берег сложен базальтовыми скалами, гладкими и отвесными. Есть небольшая бухта на северной оконечности острова, в которую может войти шлюпка и где можно высадиться на сушу.

Капитан разрешил высадиться на берег. «Мориц» в свое время использовался для охоты на тюленей, и нельзя было исключить, что на острове имелась их колония.

Но шлюпка не вернулась из разведки.

Снова на горизонте появились плавучие льды, настоящие айсберги, крайне опасные для небольших рыболовецких судов, и поэтому «Мориц» не смог подойти к острову с севера.

На судне любили Хальмара, и возможная его гибель сильно огорчила команду.

В четыре часа утра, когда ночное солнце еще находилось над горизонтом, наблюдатель заметил небольшую фигурку на скале.

— Это Хальмар! — закричали матросы. — Значит, им все же удалось высадиться на берег!

— Хотел бы я знать, что ему нужно, — пробормотал капитан, направляя бинокль на далекий силуэт. — Мне кажется, что в его жестах отражается необычный страх.

— Нам нужно спустить на воду вторую шлюпку! — закричали матросы.

Но прибой с такой яростью разбивался о береговые скалы, что приблизиться к берегу оказалось совершенно невозможно. Кроме того, в опасной близости находились плавучие льды.

С «Морица» удалось разглядеть, как Хальмар упал на колени и воздел руки к небу, словно в прощальном жесте.

Внезапно сам ужас обрушился из туч на остров. Тучи разорвались, и чудовищная тень упала на человека. Тень… Скорее, какая-то неясная масса, зловещая и, казалось, наделенная жуткими признаками живого существа.

— Это невозможно! — закричал капитан, и Швертфегер, обезумевший от ужаса, попытался спрятаться в рубке на баке.

Моряки увидели гигантскую птицу, размером почти с корабль, как говорили потом свидетели происшествия. Птица стремительно кинулась на Хальмара. С криком, похожим на удар грома, чудовище взлетело, держа в когтях добычу.

— В сказках тысячи и одной ночи говорится о громадной птице Рок, — пробормотал капитан. — Действительно, полярные края полны тайн и загадок…


На следующий день плавучие льды ушли, и «Мориц» смог подойти к острову с севера. Моряки нашли перевернутую шлюпку, что почти не оставляло надежды на спасение ее команды, из которой, судя по всему, только Хальмару удалось добраться до суши.

На судне спустили на середину высоты мачты флаг, и капитан прочитал молитву.

С этого момента Швертфегер стал вести себя очень странно.

Он часами трудился над подставкой, немного похожей на нелепо выглядевший орудийный лафет, на который он установил небольшой ствол весом в шестнадцать фунтов, вполне годившийся для экспозиции в музее древностей, которым до этого пользовались исключительно для подачи сигналов тревоги. У него в итоге получилась нечто вроде небольшой пушки, дуло которой было направлено вверх, словно он целился в облака.

Никто не мешал ему заниматься этой нелепой работой. Хальмар был его лучшим другом, и можно было понять, что ужасное происшествие несколько нарушило работу его мозга.

Через шесть дней «Мориц» в очередной раз встретился с плавучими льдами. Он был не в состоянии продвигаться дальше на север. Швертфегер нес вахту у руля. Неожиданно его глаза загорелись, словно угли; он заметил появившееся на горизонте небольшое темное облако, летевшее необычно низко.

Моряки услышали, как он проворчал в бешенстве:

— Подожди немного, я скоро рассчитаюсь с тобой!

Когда тень накрыла судно, он поднес горящий фитиль к запалу своей пушки, после чего раздался чудовищный грохот, и «Мориц» едва не развалился на части от сотрясения.

Взрыв разнес ствол пушки на куски; смертельно раненный, истекающий кровью Швертфегер лежал на палубе. Полученные им раны не помешали ему радостно воскликнуть:

— Я попал в него! Я попал в это чудовище, которое унесло Хальмара! Я всадил ему в брюхо ядро и убил его!

Действительно, он не ошибался; потрясенные, не верящие своим глазам моряки увидели, как крылатое чудовище, «размером с корабль», билось на поверхности моря, окрашивая воду в красный цвет.

Если бы «Мориц» оказался ближе к нему, то чудовище в предсмертных судорогах явно было в состоянии разнести его в щепки.

Последние конвульсии чудовища подняли фонтаны брызг; оно испустило пронзительный вопль и пошло ко дну.

— Оно пряталось за облаком, рассчитывая подобраться поближе к судну и схватить еще кого-нибудь из нас, — прошептал Швертфегер. — Но я убил его… Я отомстил за моего несчастного Хальмара!

Кинг-сейл

Вы знаете, что такое кинг-сейл? Это король тюленей. У него вокруг шеи имеется валик темно-красного цвета, напоминающий ошейник собаки, принадлежащей зажиточному хозяину.

Такой тюлень встречается очень редко, и я знаю охотников на тюленей, проплававших в семи морях лет тридцать и ни разу его не встретивших. Музеи естественной истории готовы заплатить любые деньги за этого тюленя, но охотники не торопятся получить приз, так как существует поверье, что кинг-сейл приносит удачу.

Когда Фрей Стоун доставил свой небольшой улов камбалы в Банф, он застал рыбацкий мир охваченным необычным волнением.

— Кинг-сейл! Только что кинг-сейла видели в Дорнохе! Фрей пожал плечами. Воды залива Дорнох невероятно коварны; здесь то и дело появляется то морской змей, внук кракена, то сирена, то чудовище того же рода, что и в Лох-Нессе.

Но Мак-Тавиш, хозяин судна «Кинг-фишер», человек набожный и ненавидящий ложь, заявил:

— Это чистая правда, Фрей. Только его видели не в Дорнохе, а немного севернее, в Пентланде.

— Но почему вы, плывшие из Вика, не попытались охотиться на него? У вас лучшие в этих краях сети, из которых не вырвется никто, попавший в них!

— Я не сделаю этого ни за какие деньги, Фрей! Кинг-сейл — это волшебное существо, а я не люблю иметь дело с ними.

Фрей Стоун тоже верил в волшебство, но у него, в отличие от Мак-Тавиша, не было большого счета в банке.

Вместе с братом Бунни и шурином Квентином он владел небольшим двухмачтовым парусником «Игл», позволявшим ему зарабатывать на еду для трех семейств. И он знал, что датские ученые заплатят огромные деньги за пойманного кинг-сейла.

После продолжительных пререканий «Игл» поднял паруса и направился на север, к Пентланду.

Погода стояла не слишком благоприятная для намеченной экспедиции; дул сильный «кошачий нос», то есть северный и северо-западный ветер, сильно мешавший «Иглу», который при неожиданной перемене ветра потерял грот-марс и зачерпнул большую порцию воды. Пришлось идти четыре дня, прежде чем моряки увидели огонь маяка Данкансби в конце пролива Пентланд Фирт.

Они окликнули шедший по ветру барк с острова Помона:

— Вы видели тюленей?

— Тюлени есть, но они ушли к Вестре за косяком мойвы, перемещающимся к северо-западу.

— Это все из-за «кошачьего носа», — проворчал Бунни. — Значит, идем к Вестре.

Они прошли вдоль опасного побережья западных Оркнейских островов. Борясь с соперничающими ветрами и течениями, с трудом уворачиваясь от подводных скал, скрывающихся в бурных водах, они наконец добрались до Ровсы.

— Не теряйте напрасно время в окрестности Вестры, — сказал им глава сообщества рыбаков острова. — Тюлени устремились к Фейру.

— Боже мой! Фейр! Ведь это на полпути к Шетландским островам! — простонал Фрей Стоун.

— Если бутылка открыта, вино надо выпить, — сказал его брат, имея в виду, что раз уж дело начато, то придется довести его до конца.

— Мы здесь рискуем вдоволь нахлебаться соленой воды, — пробурчал Квентин. — И гораздо больше, чем может понравиться простому смертному.

«Игл» с трудом лавировал; ему все труднее удавалось справляться с ветром.

Наконец, когда прибой показал вдали унылый берег Фейра, Бунни радостно заорал:

— Тюлени!

Ловкие животные не плыли плотной группой, как это бывает, когда они путешествуют. Они как будто играли в какую-то игру, образуя круги, которые тут же разрушались, чтобы сразу же восстановиться.

— Смотрите, они кувыркаются! — крикнул Бунни. — И посмотрите, кто держится в центре самого большого круга!

Это был кинг-сейл! Благодаря биноклю Фрей Стоун разглядел широкую красную полосу вокруг шеи животного.

Вместо того чтобы скрыться от людей, как это обычно делают тюлени, тюлень-король отделился от стаи и устремился к паруснику, радостно взлаивая, словно пес, увидевший хозяина.

— Не имеет смысла забрасывать сеть, — с трудом произнес Бунни, так как его горло было перехвачено волнением. — Он сам плывет к нам.

Необычное животное уже оказалось возле судна, и оно поплыло вдоль борта, так что охотникам не составило труда схватить его и затащить на палубу.

— Боже мой! — завопил Фрей Стоун, разглядев нового пассажира.

Красный ошейник был из отличной кожи, и на нем ярко сверкали позолоченные заклепки.

Они еще продолжали ошеломленно наблюдать за тюленем, непринужденно разгуливавшем по палубе, когда раздался рев сирены.

Большая яхта под американским флагом приблизилась к ним. Раздался голос, усиленный мегафоном:

— Вы не видели Родни?

— Какого еще Родни? — закричал Фрей, воспользовавшись своим рупором.

— Да, Родни, ученого тюленя мистера Мэтью Моргана!

Фрей Стоун зашатался; он знал это имя. Это был один из самых богатых людей Соединенных Штатов.

— Я полагаю, что он на нашем судне, — с трудом выговорил он.

Через несколько минут белоснежная шлюпка была спущена с яхты и направилась к паруснику.

— Мы не смогли бы заработать столько даже за четыре сезона рыбной ловли, — сказал Фрей Стоун, пересчитывая солидную пачку долларов, которую получил от Мэтью Моргана в обмен на кинг-сейла.

Закон Карибского моря

Занимающиеся каботажным плаванием на Карибском море, в особенности в районе Подветренных островов, постоянно стремятся оказаться в одиночестве.

В этом нет ничего загадочного: так как в Тортуге и даже в Маргарете нередко приходится взять на борт какого-нибудь мрачного пассажира, оплатившего звонкой монетой место на судне и его тайную высадку на одном из пляжей Флориды. «Но почему?» — спросите вы.

Это вопрос, на который никто из каботажников не любит отвечать. Поэтому не стану отвечать и я.

«Хорсвип» находился в Порт-Спейне в состоянии жесткого конфликта с портовыми властями в связи с неоплаченными портовыми сборами и стремился быстрее выйти в море, чтобы не подвергнуться аресту.

Надо сказать, что ему крупно не повезло, так как он не смог заполучить ни единого фунта груза и ни одного грамма угля в кредит.

Тернхилл, капитан, Хазуэлл, рулевой и Дамм, боцман, собрались на военный совет.

— Нам осталось пройти двести миль, прежде чем мы попадем в место, в которое стоит попасть, — сказал Тернхилл.

— Но когда мы пройдем всего восемьдесят миль, мы окажемся на мели без крошки угля, — сказал Хазуэлл, — если, конечно, мы не поднимем паруса.

— Паруса, — буркнул Дамм, — это, конечно, очень хорошо, но кроме парусов нужен ветер. А где мы его возьмем?

Действительно, море было похоже на зеркало, и нельзя было уловить даже самое слабое дыхание бриза, способного поднять хотя бы жалкую рябь на его поверхности.

Джипс, механик, был негром, но считался хорошим специалистом и имел в запасе не один секрет своей профессии.

Он ухитрился довести судно до небольшого островка на востоке архипелага и укрыться в одной из уютных бухт.

На этом возможности нашего механика и нашего судна оказались исчерпанными, и в трюмах судна угля осталось не больше, чем в брюхе у трески.

Островок был необитаемым, что часто случается с неприветливыми землями, над которыми развевается флаг Венесуэлы.

Поэтому моряки «Хорсвипа» вытаращили глаза, увидев пароход в глубине бухты. Назывался пароход «Каранхо».

Каранхо — это неприятная птица, нечто вроде небольшого питающегося отбросами коршуна. Он кричит, как выпь, и ведет себя достаточно нахально, стараясь украсть все, что ему понравится.

Что могло интересовать это судно в краю, забытом Богом и людьми? Разумеется, его команда могла задать этот же вопрос и относительно «Хорсвипа». В составе команды «Каранхо» мы заметили преимущественно так называемые «мускатные рожи», то есть смуглые физиономии креолов, метисов и нескольких азиатов.

Они не проявляли враждебности, но можно было не сомневаться, что самым большим их желанием было увидеть, как уходит «Хорсвип».

— Гм, — сказал Тернхилл, — уверен, что эти типы оказались здесь не зря.

— Спрятанный на острове клад? — предположил Хазуэлл.

— В наше время кладов не осталось, — буркнул боцман. — Сокровища пиратов можно встретить только в книжках приключений для детей.

Джипс ничего не сказал. Он был необычно неразговорчив для негра, нечто вроде белого дрозда.

Перед походом на сушу он пожаловался на головную боль и бессонницу, от которых якобы страдал так сильно, что Тернхилл передал ему ключ от небольшой имевшейся на борту аптечки.

— Ты найдешь там все, что избавит тебя от твоих болезней, — добавил он.

Джипе сошел на берег в одиночку и, вернувшись, рассказал:

— Они что-то ищут в центральной части острова, где копают ямы. Они разбили там лагерь. Судя по всему, у них большие запасы продовольствия, в том числе я заметил бочонок рома.

В полночь Джипе поднял на ноги всю команду.

— Спустите шлюпку на воду, капитан, — сказал он. — Нам нужно побывать на борту «Каранхо», где до зари никто не помешает нам заняться важным делом.

— И что мы будем там делать? — поинтересовался капитан.

— Мы заберем у них около шестидесяти тонн прекрасного кардиффского угля, которому без труда найдем применение на нашем судне.

Команда «Хорсвипа» усердно трудилась всю ночь, и на заре Джипе смог поднять в котле пары, достаточные для того, чтобы наше судно смогло выйти из залива.

Когда загадочный островок и «Каранхо» скрылись за горизонтом, капитан вызвал к себе Джипса.

— То, как мускатные рожи смогут покинуть остров, — это их проблема, но как ты ухитрился разобраться в этой ситуации?

— Дело в том, что в бочонке практически не оставалось рома, и я высыпал в него все снотворное, какое нашел в нашей аптечке. В обмен на свой уголь они смогли отлично выспаться.

— Ты находчивый человек, Джипс. Но скажи, что эти мерзавцы искали на острове.

— Вас действительно это интересует, капитан? — спросил негр.

— Не очень, по правде говоря, но все же хотелось бы знать. Джипс выскочил из каюты, но через несколько минут вернулся с небольшим кожаным мешочком.

— Думаю, что дело в этом, — небрежно бросил он. Мешок был заполнен старинными золотыми испанскими монетами.

— Но как ты догадался? — воскликнул капитан.

— Я стал искать там, где они не догадались посмотреть, — ответил Джипс. Было ясно, что он ни с кем не жаждет делиться подробностями.

Что вы хотите? Это один из законов Карибского моря — получить прибыль там, где ты ее обнаружил. Закон, с которым на борту «Хорсвипа» были согласны все, включая Джипса.

Продавец звезд

«David’s Car»[35] — это английское название созвездия Большой Медведицы или Большой Колесницы. Это же название дал один оригинал небольшой шхуне, которой командовал Энди Шоу. Это паровое судно перевозило небольшие грузы с одного тихоокеанского острова на другой.

У Энди Шоу в составе команды оказался рулевой, такой же оригинал, как и его капитан. Чтобы убить время, он не придумал ничего лучше, как закрепить на бушприте семь стеклянных шаров.

— Это принесет нам удачу, — заявил он.

Этот человек давно ушел со шхуны, но стеклянные шары остались. Энди вполне обоснованно сомневался, что они когда-либо принесут ему удачу; да и как могло быть иначе, если его дела шли все хуже и хуже.

Во время путешествия на Новую Гвинею случился сильный southerly buster[36], повредивший такелаж шхуны в нескольких местах, что заставило ее стать на якорь у неприметного островка архипелага Палао.

Палао? Незначительные островки, находящиеся на десятой параллели к северу от экватора. Энди вообще смутно представлял их существование.

Туземцы, бравые бездельники, помогли затащить судно в самую удобную бухточку на острове, где экипаж мог спокойно заниматься ремонтом повреждений, причиненных бурей.

Энди был весьма признателен туземцам и, когда ремонт был закончен, пригласил Н’Тью, вождя племени, на торжественный обед, на котором подавались мясные консервы с бобами и большой пудинг. Все блюда сопровождались щедрыми дозами бренди.

Пирушка продолжалась до глубокой ночи. Когда вождь собрался покинуть судно, светила полная луна.

Неожиданно черный вождь застыл, словно превратился в соляную статую. Дрожащей рукой он указал на семь стеклянных шаров, блестевших на носу в свете нашего ночного спутника.

— Вам удалось найти звезды! — воскликнул он.

Энди, хорошо владевший местным жаргоном, выяснил, что вождь давным-давно совершил путешествие далеко на север, где увидел на небе созвездие, никогда не сиявшее над островами Палао. Поэтому он решил, что это созвездие упало с небосвода.

Эта история не удивила Энди, так как он хорошо знал, что Большую Медведицу нельзя увидеть к югу от десятой параллели. Но он представлял, что объяснить это вождю невозможно.

Глубоко задумавшись, вождь вернулся в свою деревню. Как только рассвело, он вернулся на шхуну с подносом, заваленным уникальными жемчужинами.

Он сосчитал стеклянные шары.

— Семь звезд! Я покупаю их! — заявил он.

Энди согласился на эту странную сделку и помог Н’Тью снять с носа шхуны семь стеклянных шаров.

Они заключили дружеский союз на вечные времена, и «Дэвидс Кар» поспешно покинул бухту, где происходил ремонт.

Гораздо позднее, когда были распроданы жемчужины, и Энди Шоу стал достаточно богатым человеком, чтобы открыть ресторан в Брисбене, он рассказал об этом приключении своим друзьям, благодаря чему получил прозвище «Продавец звезд».

Подручными средствами на борту

Полдюжины зевак наблюдали за отплывающим пароходом. — Нерегулярный, — сказал один из них.

— Аутсайдер, — добавил другой.

— А мне все равно, — заметил третий, — но название у него слишком претенциозное — «Фолтлесс», что означает «без ошибок и просчетов». Интересно, кто осмелился на такое хвастовство, ведь это — плавающий утюг, ха-ха!

«Фолтлесс» не обращал внимания на мнение бездельников и медленно покидал порт Роувей, удаляясь в открытое море. Капитан порта проверил все документы, подписал их, поставил нужные печати, но потом озабоченно покачал головой.

— Заплатил честно, но зачем он заходил в Роувей, ведь он не выгрузил ни одного тюка и не взял никакого груза. Это выше моего понимания, — проворчал он.

Но Тед Саммерс, капитан «Фолтлесса», прекрасно знал, что делает и по какой причине.

Ввести грузовое судно водоизмещением 200 тонн в скалистый порт, как Ройвей, и вывести его было подвигом, могущим стоить жизни судну, но его разыскивали полицейские катера Лондона.

К счастью для него, Ирландское море в эти дни волновалось, а ужасный северный ветер грозил вот-вот превратиться в ураган. Катера морской полиции, которые охотились за «Фолтлессом», устарели и плохо выдерживали удары высоких волн и яростных порывов ветра.

Вы вправе спросить, что было на совести парохода с таким претенциозным и горделивым названием?

Так вот. Тед Саммерс отправился на поиски сказочного сокровища, спящего под волнами. Но это не та вещь, из-за которой полиции надлежит вмешиваться в дела людей. Фатальное стечение обстоятельств заключалось в том, что ВМС Британии преследовали ту же цель. Морские службы в результате трудных и дорогостоящих поисков выяснили точное местонахождение громадного груза золота.

В конце XVI века Филипп II, король Испании, снарядил огромный флот, так называемую Непобедимую армаду, чтобы напасть на Англию. Но ужасная буря разметала и потопила множество судов, когда испанский флот вошел в английские территориальные воды.

Адмиральский корабль герцога Медины, который перевозил пять тонн золота в виде только что отчеканенных монет, ушел под воду в виду острова Малл.

Два века авантюристы всех мастей исследовали бухты и дно крохотного острова, но ничего не обнаружили. Но своего часа ждала наука: были задействованы эхозонды, люди-лягушки нырнули и сфотографировали дно. Сомнений не осталось: корабль с сокровищем лежал здесь, а английскому казначейству эти пять тонн золота были весьма кстати.

Как Саммерсу удалось узнать тщательно охраняемый секрет?

Гм… Очень возможно, что даже среди морских служак нашлись люди, которым развязал язык виски или джин? Быть может, эти люди почувствовали упреки совести, когда увидели, как «Фолтлесс» покидает Портсмут, погрузив эхозонды, с ныряльщиками и якорными цепями на борту. Коммодор флота, стоящего в Ливерпуле, получивший приказ любыми способами помешать Саммерсу, допустил грубый просчет, послав на перехват парохода пару устаревших катеров, которыми командовали два молодых неопытных офицера, не поверившие в то, что такой корабль, как «Фолтлесс», спрячется в окруженном рифами гнезде, каким является Роувей.

Полицейские суда обошли небольшой островок Колонси и увидели перед собой совершенно пустынное море.

На мачтах зажглись сигнальные огни.

— Где он может находиться?

— Вероятно, дальше к западу, несмотря на бурю.

— Может ли он бросить якорь под Исли?

— Возможно и даже вероятно.

Катера повернули. Мысль была неплохая, поскольку Исли имеет глубокую и защищенную бухту. Между тем «Фолтлесс» ночью вошел в порт Тобермори на острове Малл, что, несомненно, было подвигом. Саммерс сошел на землю в сопровождении своего радиста и проник в маленькую береговую радиорубку. Он вежливо попросил местного радиста заняться дегустацией виски, выкурить сигару, а на его место посадил своего парня.

Катера напрасно обследовали бухту Исла, не зная, куда направиться, и вызвали радиостанцию острова Малл.

— Где «Фолтлесс»?

— Мы его не видели, — солгал радист Саммерса.

— Если появится, немедленно сообщите в Гриноке, Глазго и Ливерпуль!

— Обещаю, это будет сделано без промедления, — ответил радист «Фолтлесса».

— Возвращаемся в Ливерпуль! — отдали приказ командиры катеров.

Машины и водолазы «Фолтлесса» уже приступили к работе.


Через восемь дней адмирал английского флота в Ирландском море получил телеграмму следующего содержания:

Мы подняли на поверхность три сундука. Вес содержимого: 750 фунтов. Остается еще четыре с половиной тонны желтяков для ВМС. Мы не столь прожорливы.

Перевожу пятьдесят фунтов на Ваш счет в банке в оплату аренды Вашей радиостанции на Малле.

Капитан «Фолтлесса» Тед Саммерс.


Отважный моряк опередил военно-морские силы Англии, медлительность которых не является секретом ни для кого.

Глоток рома

Можно смело заявить, что «Мери Галл», несмотря на свое красивое имя (оно переводится, как «Веселая чайка»), было судном, притягивающим несчастья.

Баркис, капитан и одновременно владелец судна, совершил ряд рейсов за копрой на южные острова, но в последнее время этот груз перестал давать ему достаточно сносную прибыль. Тогда он отправился на Сейшельские острова, где в изобилии добывают панцири черепах. Он загрузил ими судно, но когда появился на рынке в Перте, то оказалось, что панцири были настолько плохого качества, что за них нельзя было выручить даже стоимость выеденного яйца.

Баркис не смог расплатиться с командой и уже готовился к тому, чтобы отдать все, до последней копейки, когда познакомился с Петером Хольмом, человеком весьма богатым, но и очень скупым.

— Я одолжу вам деньги, чтобы вы превратили ваше корыто в шикарного охотника на тюленей, но сейчас цены резко повысились, и мне придется стать вашим компаньоном с равными правами. Чтобы экономить, где только возможно, я стану главным помощником капитана, так как я долго работал рулевым в южных морях.

— Насколько выгодна сейчас охота на тюленей? — спросил несколько недоверчиво Баркис.

— На обычных тюленей — не очень, но встречаются тюлени кинг-сайл с весьма ценным мехом, — ответил компаньон. — Кроме того, я большой знаток охоты на тюленей.

Короче говоря, соглашение было заключено.

Превращение «Мери Галл» в судно для охоты на тюленей потребовало таких расходов, что Петер Хольм был вынужден набрать команду из «desperados»[37], которые обходились гораздо дешевле.

Так или иначе, но судно вышло в море, и его мореходные качества оказались достаточно сносными. Петер Хольм был прекрасным рулевым; несмотря на крайнюю скупость, он доставил на судно ящик с ромом и время от времени выдавал глоток великолепного напитка Баркису.

Когда Хольм порядком перебирал спиртного, он, человек довольно сдержанный, становился болтливым. Однажды, будучи под хмельком, он рассказал Баркису, что много лет назад открыл в Квинсленде месторождение алмазов небольших размеров, но с высоким содержанием алмазов.

— Я создал там состояние из необработанных алмазов, что вместе с тем, что мне принесла охота на тюленей, превратило меня в одного из самых богатых людей в Лондоне! — сказал он.

— Надеюсь, что вы хорошо спрятали свои алмазы, — сказал Баркис.

— Еще бы… Но вы напрасно надеетесь разузнать от меня подробности, старая вы лиса! — ухмыльнулся Хольм.

«Мери Галл» пересекла знаменитую сороковую широту; ей часто попадались острова, но тюленей на них не было, только кашалоты кувыркались в ледяных водах.

Наконец из тумана появился мрачный и опасный остров Буве[38]. Воды вокруг него были усеяны льдинами, предвестниками больших айсбергов.

Бедная «Мери Галл» не была предназначена для плаваний в полярных морях, а Петер Хольм оказался настолько скупым при закупке продовольствия, что на борту моряки скоро стали жить впроголодь. В конце концов матросы взбунтовались и захватили жалкие запасы оставшихся консервов. Петер Хольм попытался усмирить бунтовщиков, но один из головорезов выбросил его за борт. Попытавшийся вмешаться Баркис получил сильнейший удар по голове и упал без сознания.

Несколько дней он находился между жизнью и смертью; когда он очнулся, он больше походил на вернувшегося с того света, чем на обычного человека. Он выполз на палубу и увидел, что все шлюпки исчезли; бунтовщики использовали их, чтобы покинуть судно.

Осмотр камбуза и каморки с продовольствием показал, что все запасы съестного исчезли. Разумеется, иной результат оказался бы весьма странным, и Баркис только печально пожал плечами.

Стоял жуткий холод, а бедняга Баркис кашлял и отхаркивался кровью. Он знал, что ему не на что надеяться, и только редкие глотки спиртного облегчали его страдания. Получалось, что выручить его мог бы ром.

Ром! Вспомнив про ром, он поспешно бросился в каюту Хольма и принялся искать ящик с бутылками. Увы, все они оказались пустыми.

Он уже собирался покинуть каюту, когда увидел бутылку, валявшуюся в углу. Он с надеждой наклонился за ней. Ах, если бы в бутылке остался хотя бы глоток питья, способного согреть больное горло, только один глоток…

Он схватил бутылку, полный надежды. Она оказалась необычно тяжелой, возможно, почти полной…

Бутылка действительно оказалась почти полной, но в ней находилось не спиртное, а небольшие бурые камешки, хорошо известные Баркису — легендарные необработанные алмазы, сокровище погибшего Петера Хольма.

История ужасной иронии судьбы могла бы на этом закончиться. Но Господь пожалел человека, которому ни удача, ни счастье ни разу не улыбнулись за все время его трудной жизни.

Когда Баркис вернулся на палубу, он увидел дым. Это оказался французский фрегат «Помпез», занимавшийся научными исследованиями в антарктических водах. Таким образом фантастически богатый Баркис через несколько месяцев оказался в Лондоне.

Месть королей-магов

Капитан Ботт надеялся встретить новый год в Брисбене… Увы, в новогодний праздничный день его старый бриг «Бель Пелажи» все еще стоял в Сан-Кристобале, на крайнем юге Соломоновых островов, меланхолично приткнувшись к деревянному портовому причалу.

Начиная с десятой параллели южной широты новогодние праздники считаются моряками самым мрачным периодом. В это время постоянно случаются короткие, но весьма свирепые штормы, а команду то и дело валит с ног загадочная лихорадка.

«Бель Пелажи» отважно боролась с сильным холодным ветром, так называемым «southerly buster», но в схватке потеряла фок-мачту, несколько парусов и рулевого из местных канаков.

Едва судно укрылось от шторма в уютной бухте, как свалился тяжело заболевший лихорадкой юнга Пьеро. Ботт сошел на берег, в надежде получить совет от Баркиса, хозяина портовой гостиницы в порту.

Кабатчик встретил капитана с кислой физиономией, так как не любил французов.

— Я не доктор, Ботт! — сказал он. — А католический миссионер, знающий, как справиться с этой проклятой лихорадкой, куда-то уехал и неизвестно, когда вернется…

Ботт, в свою очередь, не любил миссионеров, слишком часто, как ему казалось, вмешивавшихся в его темные делишки. К тому же он прославился как вольнодумец, критически относившийся к религии… Тем не менее сейчас он дорого дал бы, чтобы увидеть человека в сутане. Священники очень часто дают разумные советы, а он был сильно привязан к своему юнге, тоже французу.

Вернувшись на судно с понурым видом, он столкнулся с Лу, коком-китайцем.

— Перо большой черт в голове! — сказал китаец. — Он точно умереть!

Ботт сильным пинком отправил желтую птицу, предвестника несчастья, в камбуз. Потом спустился в свою каюту, где лежал тяжело больной юнга.

— Ну, что, Пьеро, как дела?

Больной поднял на него взгляд блестевших от лихорадки глаз.

— Как вы думаете, капитан, я не умру?

— Конечно не умрешь, — ответил капитан, отвернувшись, потому что он не умел врать. — Я уверен, что ты не умрешь. Ведь сегодня ты выглядишь гораздо лучше, чем вчера.

— Значит, я буду есть пирог с сюрпризом?

— Конечно, будешь, — ответил капитан. — И, если удача будет на твоей стороне, тебе достанется кусок пирога с запеченным в нем бобом.

— Я уверен, что Господь справедлив! — заявил юнга.

— Ну да, как же, — пробурчал капитан, постаравшись, чтобы больной не услышал его.

* * *
Наступил праздник. Команда «Бель Пелажи» сошла на берег, чтобы как следует выпить у Баркиса. На судно моряки принесли известие, что миссионер вернется не раньше середины января.

Состояние Пьеро ухудшалось на глазах. Из его посиневших и усеянных нарывами губ вырывались только бессвязные слова и дыхание, скорее похожее на хрип. Печаль капитана Ботта переходила в ярость. Он не хотел смириться с тем, что Бог, если он существует, позволит умереть этому несчастному ребенку, оказавшемуся далеко от родных, на затерянном острове.

— Капитан! Перо звать тебя! Очень плохой, ты знать…

Ботт, бродивший по палубе, словно потерянная душа, выронил трубку и бросился в свою каюту.

Он застал юнгу совершенно спокойным, едва не улыбающимся, но очень бледным, с лицом, белым как мел.

— Сегодня вечером… Боб в пироге… Короли… — пробормотал он.

— Черт возьми, — хлопнул себя по лбу Ботт. — Я совсем забыл! Ведь сегодня 6 января! Богоявление! А я ему обещал…

В иллюминатор он увидел темнеющее небо, быстро приближающуюся тропическую ночь… Он выругался.

— Все будет хорошо, малыш, — сказал он, склонившись над мальчуганом. — Сегодня вечером ты увидишь королей!

Пьеро поблагодарил его легким движением головы, отвернулся к стенке и заснул.

— Мне придется участвовать в этом фарсе! — пробурчал Ботт. — Ничего не поделаешь, такая уж у меня профессия…

Он немедленно заказал коку пирог с запеченным в него бобом. Слава богу, муки на борту хватало. Но короли?

Капитан, никогда не отличавшийся развитым воображением, долго сидел в растерянности, когда его взгляд случайно упал на трех матросов, Мандера, Риджа и Алеку, игравших в карты на палубе.

— Клянусь своей первой трубкой, вот мои короли! — радостно воскликнул он.

Мандер, самый сообразительный из этой троицы, получил точные инструкции: они должны были отправиться к Баркису и одолжить у него плащи из ярких тканей, пригодные для трех королей, надеть их и вернуться на судно, чтобы сыграть первую в своей жизни роль.

Через несколько минут они уже дружно шагали по набережной, распевая во все горло какую-то моряцкую песню.

Стемнело; яркая падающая звезда сорвалась с небосвода и упала в море.

— Только звезды и не хватало! — пробормотал Ботт. — Никуда не денешься от этого фарса…

Он спустился в каюту больного.

Не нужно было иметь медицинское образование, чтобы увидеть, что островная лихорадка скоро одержит верх над Пьеро.

* * *
Ботт не находил места от беспокойства; матросская троица почему-то не возвращалась.

— Нет, я закую их в кандалы за неисполнение приказа! — пробормотал он про себя.

Кок принес в каюту больного дымящийся пирог, но Пьеро не обратил на него внимания. Казалось, что его застывший взгляд следит за тревожными видениями.

Рассвирепевший Ботт выскочил на палубу. Представившееся его глазам зрелище сразу успокоило его. По набережной в лунном свете торжественно шествовали три короля, разодетые в пурпур и золото. Радость Ботта не помешала ему задаться вопросом: где только Баркис смог раздобыть такие великолепные одежды? И он никогда не видел, чтобы его матросы вели себя так торжественно, с таким достоинством!

— Давайте же, Мандер, Ридж и Алека! Двигайтесь быстрее!

И он буквально затолкал их в каюту больного.

— Эй, Пьеро! Вот твои короли! Ты только посмотри, как они роскошно выглядят!

Юнга приподнялся и вскрикнул от радости и восторга.

Короли преклонили колени перед его койкой.

* * *
— Охо-хо! A snake in a bottle[39]! Охо-хо!

Пьяные голоса повторяли глупые слова матросской песни.

Ботт, переставший понимать хоть что-нибудь, выскочил на палубу. Три матроса в нелепых разноцветных тряпках, размахивавшие палкой с прикрепленной к ней звездой, вырезанной из картона, приближались, шатаясь, к трапу «Бель Пелажи».

— В чем дело, парни? — пробормотал, заикаясь, Ботт.

Мандер в этот момент отключился и рухнул на набережную, сбив при этом своих спутников с ног. Палка со звездой отлетела в сторону и упала в воду.

— Но ведь короли были у Пьеро! — в ужасе прошептал Ботт.

Он кинулся в каюту. Никаких королей там уже не было. Яркий свет лампы в карданном подвесе освещал спокойное, улыбающееся лицо Пьера.

— Господи, мне кажется, что он выздоровел! — воскликнул Ботт. Ему показалось, что он все понял. — Короли… Настоящие короли-маги… Господи, они на самом деле посетили моего мальчика!

И капитан, заядлый безбожник, упал на колени.

Пассажир «Дарлинга»

Судно называлось «Дарлинг».

Ничего не скажешь, нежное имя, но очень плохо подходившее этой жалкой посудине. По правде говоря, когда ему давали это название, ни у кого в голове не было никаких нежных мыслей. Судно назвали по имени австралийской реки, о которой нельзя сказать ничего хорошего и которая просто называется «Дарлинг». Корабль отважно пересекал Тихий океан, двигаясь в целом по широте от Фриско до Брисбена и Сиднея, оставляя за кормой острова Унион[40] и Фиджи и то и дело переходя через экватор из тропика Рака в тропик Козерога и обратно.

Большие суда редко следуют этим маршрутом, хотя он короче многих других; дело в том, что на нем очень часто встречается «southerly busters», пользующийся дурной славой сильный холодный ветер, нередко губящий корабли.

«Дарлинг», как вульгарный аутсайдер, соглашался на любой груз, работая как смешанное грузовое судно благодаряналичию пяти независимых кают для потенциальных пассажиров.

Капитан Уилл Мурчисон когда-то высоко ценился в английском военном флоте, но ему не повезло, и только один адмирал и два коммодора, а также, разумеется, сам Господь, знают, что именно случилось.

Что касается команды, то вам пришлось бы долго трудиться, чтобы повторить сумасшедший коктейль из английских, немецких, фламандских, китайских и африканских моряков.

Среди специалистов, владеющих информацией о происходящем на семи морях, «Дарлинг» был на плохом счету, и Ллойд давно вычеркнул бы его из своих списков, не плавай он под панамским флагом.

Комендант Оберти, относившийся к полиции порта Фриско, дружил с Мурчисоном; перед самым выходом корабля в рейс он сказал ему:

— Послушай, дружище, я люблю тебя, но надеюсь, что вижу тебя во Фриско в последний раз. Из сотни негодяев, проникших на территорию Соединенных Штатов в последнее время через южную морскую границу, не меньше половины нам обеспечил «Дарлинг». В Орегоне и Неваде полно детективов, мечтающих повидаться с тобой. До последнего времени штат Калифорния не развязал им руки, но вряд ли эта ситуация будет долго продолжаться. Возвращайся в Австралию, Уилл, хотя и там прошли золотые времена для парней, предпочитающих жесткие приемы.

Уилл Мурчисон поблагодарил приятеля и улыбнулся.

Но нельзя не признать, что улыбка эта была горькой. Он был владельцем «Дарлинга», но позанимал к этому времени больше, чем стоило это судно. Где-то в Англии у него была жена, тратившая деньги не считая, три сына, ленивых, как сурки, и дочь Джезабель, вышедшая замуж за разорившегося лорда.

— Кстати, Уилл, — добавил Оберти, — я забыл спросить у тебя, берешь ли ты пассажиров?

Мурчисон вздохнул; ему было трудно солгать Оберти. Каюты на палубе были свободны, но внизу, в уголке за машинным отсеком, один джентльмен терпеливо ожидал, когда «Дарлинг» выйдет в плавание.

Чтобы провести некоторое время в убежище, провонявшем машинным маслом, перегретым паром и сгнившим тряпьем, этот джентльмен передал Мурчисону толстую пачку долларов.

* * *
Этот господин не выбирал кривые пути, чтобы увидеться с Мурчисоном.

Он внезапно очутился в штурманской рубке, где Мурчисон наклеивал марки на письмо в Англию.

— Как вы попали сюда? — буркнул он.

— Ваш помощник пьян, как обычно, а рулевой прогуливается по набережной. Два вахтенных матроса на палубе играют в кости и ссорятся, так как жульничают оба.

— Что вам нужно здесь?

— Передать вам пять тысяч долларов.

— Да? Неужели? — только и смог произнести капитан.

— Меня зовут Кей Харрис. Вам это говорит что-нибудь?

Мурчисон уставился на гостя с таким видом, словно он увидел черта или привидение.

— А существует кто-нибудь, кому это имя ничего не говорит? — с трудом пробормотал он.

Ему частенько приходилось иметь дело с негодяями, но никто из встреченных им до сих пор мерзавцев не мог сравниться с Кеем Харрисом, гангстером, за которым гонялась дюжина государств, чтобы повесить его или поджарить на электрическом стуле.

— Мне нужно попасть в Австралию, — продолжал посетитель. — В Брисбен, где я исчезну, словно дым трубки на ветру, не причинив вам даже намека на неприятность. Конечно, вы можете сдать меня властям, но что это вам даст? Максимум — тысячу долларов вознаграждения. Я же даю вам пять. К этому можно добавить, что мне есть, что рассказать жандармам о том, какую дрянь вы перевозите на своем судне…

Он наклонился к Мурчисону и что-то прошептал ему на ухо. Мурчисон прикусил губу.

— Я сожалею, что вы назвали мне себя, — произнес он наконец, — но получается, что не вы у меня в руках, а я у вас.

Ладно. Можете оставаться. Мы уходим в море завтра. Конечно, пять тысяч долларов…

Мурчисон порвал письмо, которое написал своей жене, письмо, полное сожалений и едва ли не отчаяния в связи с тем, что он не мог ничем помочь ей. Он написал ей другое письмо, к которому приложил чек на пять тысяч долларов.

* * *
Кей Харрис не походил на гангстеров, которых мы видим на экранах кинотеатров, бандитов с револьверами и дубинками. Это был симпатичный парень ростом в шесть футов, с большими синими глазами и ослепительными зубами. Ему вряд ли было больше двадцати пяти лет. Он говорил приятным голосом, и на его четко очерченных губах играла очаровательная улыбка.

Мурчисон, которому постоянно приходилось общаться с Харрисом, нередко думал, что дьявол иногда принимает весьма соблазнительный облик, чтобы добиться своей цели, так как рассматривал своего пассажира как дьявола во плоти. Этому весьма способствовало то, что о своих преступлениях он рассказывал, словно художник о своих любимых картинах:

— Видите ли, капитан, когда я очистил банк Тоуни, меня едва не схватили, потому что я умирал от смеха. Я до сих пор вижу перед собой физиономию старика-кассира за мгновение перед тем, как я пристрелил его. Он непрерывно бормотал: «Не стреляйте, нет, нет, не надо, у меня больное сердце…», и я так смеялся, что мне никак не удавалось выстрелить… А вы знаете историю с Вилкинсом?

— Нет, не знаю, — буркнул капитан.

— Вы с удовольствием услышите ее, капитан! Вилкинс получил двадцать пять тысяч долларов на скачках в Рочестере. У него имелось два сына, пяти и семи лет. Я похитил их и отправил отцу записку, в которой написал: «Вилкинс, пришлите мне 25 000 долларов, и я пришлю вам двух малышей».

Вилкинс немедленно выполнил мое требование, и я отправил ему двух малышей. Вы слушаете, капитан? Я отправил ему двух щенков!

— А дети?

— Послушайте, я что, похож на няньку? Я оставил их где-то… Кажется, в воде. Должен сказать, что вода оказалась очень глубокой…

Мне очень жаль, — продолжал гангстер, — что я провалил свое последнее дело, провалил совершенно жалким образом. Я имею в виду дело Рандольфа Мортона.

— Миллионера?

— Миллиардера, капитан. Молодой богач, писавший книги и сколотивший огромное состояние. Я устроил ему замечательную ловушку, в которой он должен был оставить уйму долларов и, весьма вероятно, свою молодую жизнь. Но в дело вмешалась толпа детективов, смешавших мне карты. Мне пришлось срочно искать себе раковину, чтобы укрыться. Этой раковиной оказался ваш «Дарлинг».

Мурчисон был вынужден ежедневно выслушивать подобные кошмарные истории. Они так сильно воздействовали на его психику, что он начал не только считать себя подлым трусом, но и рассматривать себя как сообщника одного из самых отвратительных бандитов.

Но пять тысяч долларов… Жена-расточительница… Три лодыря… Дочь, тащившая на прицепе потерявшего состояние лорда… Что-то изменилось в существовании моряка: обычно он спал глубоким сном, забывая во сне о всех заботах и неприятностях, но теперь его сны были заполнены жуткими кошмарами. Он то видел плавающие в толще воды тела детей, то слышал старика-кассира, кричавшего, что он принимает пилюли от грудной жабы…

* * *
Плавание прошло без серьезных неприятностей.

Незадолго до прихода «Дарлинга» в Брисбен Мурчисон зашел в кабину радиста и отправил какую-то радиограмму.

Три детектива, поднявшиеся на борт, вошли в штурманскую рубку и долго и внимательно рассматривали капитана и пассажира. Потом они засмеялись.

— Капитан Мурчисон, похоже, что ваш радист никогда не слушает новости!

— Это весьма возможно, потому что в море нас не очень интересуют новости. Я думаю, что мой радист предпочитает слушать музыку, а не всякую болтовню.

— Если бы он вел себя иначе, вы, возможно, уже знали бы, что Кей Харрис давно арестован и сейчас готовится занять свободное место на электрическом стуле.

— Не может быть! — воскликнул Мурчисон. — А что вы скажете об этом типе? — И он указал на своего пассажира, который, как казалось, забавлялся ситуацией. Потом он сказал:

— Простите меня, капитан, я назвал свое настоящее имя только однажды, да и то в другом контексте… Повторю его сейчас: я Рандольф Мортон.

— Миллиардер?

— И писатель. Я проделал это путешествие, чтобы вжиться в героя одной из моих будущих книг и узнать, как к его деятельности отнесется такой человек, как капитан Мурчисон, вынужденный выслушивать жуткие рассказы такого бандита, как Кей Харрис. И вы, капитан, все же решились выдать его полиции, что окончательно подорвало бы состояние ваших финансов. Вы согласитесь пожать мне руку?

Хотя капитана Мурчисона можно было счесть никуда не годным психологом, он легко прочитал в синих глазах своего пассажира, что для него отныне не существуют финансовые проблемы, включая долги, которые невозможно выплатить.

Три дома

Остров Барра в проливе Северный Минх — это очень странный остров, — заявил Варли, рулевой, и Трэш, первый матрос, постарался перещеголять его.

— Остров Сарс, расположенный немного дальше к северу, кажется мне гораздо более странным, и я ни за какие деньги не согласился бы вернуться на него.

— По-моему, я кое-что слышал о нем, — задумчиво сказал Варли. — Но, кажется, на нем никто не живет, не так ли?

— Как на всех этих скалистых островках, на которых нет пресной воды, но есть уютные бухты, в которых можно укрыться, когда начинает дуть «кошачий нос», на этом острове время от времени оказывается какой-нибудь рыбак с Гебридских островов.

— И вы, Трэш, бывали на нем?

— Да, в те времена, когда я плавал с ловцами устриц. Вы, должно быть, знаете, что в тех местах есть несколько хороших отмелей с устрицами.

— Говорят, что на острове есть несколько домов, построенных в укромных местах между скалами.

— Там действительно есть три дома, — ответил матрос, с трудом успокоив задрожавшие руки. — Если вам интересно, я могу вам рассказать кое-что про них.

* * *
— Нас было четверо на борту; патрон, некий Пуни, отчаянный парень, два незнакомых мне ловца устриц и я. Погода грозила испортиться, и мы решили бросить якорь у острова Румм, когда неожиданно на нас со скоростью локомотива накинулся «кошачий нос», этот проклятый северо-западный ветер.

— Нам придется искать укрытие у Сарса, — проворчал Пуни.

— Я предпочел бы что угодно другое, только не это, — откликнулся я.

— Но не в этом случае. С этим ветром мы рискуем вдоволь нахлебаться, — буркнул патрон. — Так что выбирай, горе-матрос!

Мы взяли курс на остров, появившийся с левого борта, и быстро нашли хорошо защищенную бухту.

Ночь прошла спокойно, хотя в открытом море буря продолжала свирепствовать. На следующий день нельзя было даже подумать о том, чтобы выйти в море.

— Послушайте, парни, — сказал заскучавший Пуни, — мне хочется пойти глянуть на дома.

Услышав это, два ловца устриц, добравшиеся до наших мест с мыса Врат, принялись жаловаться и предсказывать нам всякие несчастья. Они уверяли, что мы сами превратимся в устриц, морских звезд или медуз, потому что на острове царят злые духи, выбравшие для себя в качестве жилья именно эти жуткие дома.

Но Пуни был не из тех, кого можно напугать разными баснями; к тому же он хлебнул немного больше бренди, чем следовало.

— Мы все равно пойдем туда, — заявил он, — и захватим с собой багры, чтобы научить этих духов уму-разуму, если они решат появиться.

Было уже довольно поздно, когда мы сошли на берег, Пуни и я, и направились к скалам.

Мы быстро добрались до трех домишек, очень старых и частично разрушенных. Правда, один из них выглядел лучше сохранившимся, и мы зашли в него. Одна из комнат в нем даже оказалась свободной от песка, водорослей и раковин. Камин в этой комнате уцелел, в отличие от двух других хижин, и в ней стояла большая деревянная скамья.

У Пуни резко улучшилось настроение, и он принялся собирать плавник, чтобы разжечь огонь в камине.

Скоро огонь запылал; мы уселись возле него и закурили трубки.

— Таким образом, мы стали владельцами этих строений, — засмеялся Пуни. — Я даже подумываю, не стоит ли мне объявить себя хозяином и господином этого острова.

— И начать собирать налоги с местных камбал и чаек, — поддержал я его шутку.

— Отличная идея! — воскликнул Пуни.

В этот момент у него из рта выхватили трубку, а сам он получил такую оплеуху, что слетел на пол со скамьи.

Я едва не завопил от ужаса: перед нами внезапно возникла страшная женщина. Она походила на этих отвратительных скатов, которых ловят к северу от Врата, — большой рот, маленькие глазки, руки с перепонками между пальцев. На ней была очень странная одежда, если, конечно, это была одежда — скорее, можно было подумать, что она закутана с ног до головы в маслянисто поблескивавшую кожу.

Отвратительное создание как будто перестало интересоваться нами. Оно принялось энергично дымить отобранной трубкой, так что вскоре вся комната заполнилась дымом. Трубка поэтому быстро погасла, и существо начало гневно ворчать, бросая на нас взгляды, не обещавшие ничего хорошего.

— Трэш, — пробормотал Пуни, — я догадываюсь, в чем тут дело. Мы оказались в логове сирены, и когда ей больше нечего будет делать, она для развлечения просто свернет нам шею, как это проделывают с курами. Нам надо попытаться смыться отсюда.

Чудовище, судя по всему, угадало наши намерения, потому что оно перестало ворчать, и мы услышали громкое рычание.

В этот момент меня осенила спасительная мысль. Когда мы собирались на прогулку, я сунул в карман куртки весь свой запас жевательного табака, опасаясь, что кто-нибудь из ловцов устриц может позаимствовать его у меня. Этого табака в моем кармане было около фунта.

Я достал хорошую порцию и сунул табак в рот. Сирена тут же кинулась на меня, выгребла из моего кармана весь табак и принялась жевать его.

Очевидно, это занятие ей понравилось, потому что она даже не посмотрела на нас, когда мы на цыпочках выбрались из дома и помчались к лодке.

— Вот такая история случилась со мной на этом острове, — закончил Трэш.

Варли вздохнул с облегчением.

— Ветер затихает, — сказал он, — мы сможем обойтись без этого Сарса!

— Значит, Бог и святые на нашей стороне, — благоговейно произнес матрос и перекрестился.

Спайдер-мастер

Топпер родился в Зодрингтоне, самом унылом небольшом порту на берегах Карибского моря, который посещает преимущественно всякое океанское отребье. Он не очень гордился своим происхождением, и все на борту любили его. Это продолжалось до того дня, когда он сошел с ума.

Это не должно сильно удивлять вас, так как солнце, опаляющее Малые Антильские острова, хорошо делает свою работу. Впрочем, безумие Топпера было не слишком обычным. Он всегда оставался прекрасным рулевым, но вбил себе в башку, что должен стать спайдер-мастером, а этот термин означает «господин пауков». Не удивляйтесь, такие люди существуют на самом деле, хотя они встречаются почти так же редко, как Кохинур или Регент[41].

Получилось так, что я знаком со многими моряками, более или менее приличными, готовыми поклясться своим вечным спасением, что Топпер действительно стал «господином пауков». И я могу назвать их: это Копеланд, Джонс, Кригер, Хуарес, Крипплед Бак, Уолт Ламмль, фламандец Гербигер и этот голландский дуралей Кей Хаутпенн.

Случилось однажды, что пара громадных пауков, так называемых jumper-spider, что я перевожу как «прыгающие пауки», попала на борт и принялась развлекаться, карабкаясь по вантам. Большие, примерно с куриное яйцо, с короткими когтистыми лапами, они способны наносить весьма болезненные укусы. Считается, что они обычно не ядовиты, но все может быть… Когда они подолгу голодают, они способны напасть на крысу и справиться с ней!

В этот момент Топпер появился на палубе, закричав:

— Только не убивайте их, это такие очаровательные создания!

И он начал насвистывать очень странную мелодию, от высоких нот которой у нас пошел мороз по коже. Как только маленькие чудовища услышали его, они тут же свернулись в комок и перестали двигаться.

— Отлично! — сказал Топпер. — А теперь вы можете уйти!

И пауки опрометью кинулись, но не прятаться в какую-нибудь дыру, а прямо в воду…

На следующий день на Сен-Джон-Антигуа, неуютном маленьком островке с чем-то вроде горы посередине, к нам на борт заявился индеец, продававший цесарок и ананасы. Он не относился к уроженцам острова, а был родом из Бразилии и считался опасным человеком. Он вел себя требовательно и даже, можно сказать, нахально, но… до того момента, как на палубу поднялся Топпер.

Невероятно, как за одно мгновение может измениться человек! Едва он увидел нашего рулевого, как сразу же бросился ничком на палубу и принялся сначала стонать, а потом затянул странную мелодию.

Топпер улыбнулся.

— Значит, ты принес одного, — сказал он.

— Ох, господин, — захныкал индеец, — разве я осмелюсь солгать вам? Да, действительно, я нашел его на мангровом дереве.

— Это не так, — сказал Топпер, — но это меня не касается. Дай-ка его сюда!

Индеец снова застонал, потом достал из своих лохмотьев жестянку, положил ее на палубу и мгновенно свернулся в клубок.

— Никто не должен подходить ко мне, — сказал Топпер. — Это настоящий аракуари, и для любого из вас это мгновенная смерть!

Он принялся насвистывать жалобную мелодию; крышка банки приподнялась… В это же мгновение все находившиеся на палубе кинулись, с криками ужаса, в укрытие.

Из банки выбралось невероятное чудовище; паук неприятного красновато-бурого цвета, размером больше растопыренной руки человека, покрытый длинной шерстью, с ярко горевшими многочисленными глазками.

Копеланд, капитан, достал револьвер, но Топпер не дал ему выстрелить.

— Послушай, Топ, — воскликнул наш старик, — ты же знаешь, что эта бестия опаснее, чем гремучая змея!

— Я знаю это, — ответил Топпер. — Все зависит от того, как к нему подойти, и если поступить с умом, это чудовище будет вести себя как ангелочек с крылышками!

Громадный паук сначала принялся бегать кругами, потом остановился и вцепился в свисавшую на палубу снасть, которую мгновенно разорвал на куски.

— Ну-ка, принцесса, — воскликнул Топпер, — поприветствуй зрителей!

Паук перестал терзать трос, встал на задние лапы и вежливо поклонился.

В этот момент из-за бочки с водой выскочила крыса.

— Хватай ее! — скомандовал Топпер.

Паук совершил длинный прыжок, оцененный капитаном в два локтя, то есть примерно в два с половиной метра, и обрушился на крысу.

Грызун едва успел пискнуть, и на этом его жизнь оборвалась: паук принялся рвать его на части.

— Хватит! — остановил его Топпер. — Возвращайся в свое укрытие!

Паук еще раз мотнул головой, вернулся в жестяную банку… и опустил за собой крышку!

— А теперь, Бою, — обратился Топпер к индейцу, — поднимай поскорее паруса, потому что если ты хоть на минуту задержишься на судне, я посоветую принцессе заинтересоваться твоим тощим телом.

— Пощади меня, о великий бог пауков! — воскликнул индеец, низко кланяясь; после этого он исчез, оставив довольным морякам птиц и фрукты.

— Послушай, Топ, я ничего не понимаю в твоем колдовстве, — сказал капитан, — но скажи, что собирался делать индеец с этим чудовищем?

— Он дрессировал его, чтобы с его помощью совершить ряд преступлений, в которых его никто не смог бы обвинить. Но теперь индеец понял, что паук никогда не будет подчиняться ему. Он не может считаться «господином пауков», и я предупредил об этом паука из банки.

— Ты говоришь правду? — недоверчиво поинтересовался капитан.

— Да, конечно…



* * *
Вы, разумеется, захотите узнать, что стало потом с Топпером?

Мне довелось услышать, что несколькими годами позднее его посадили в тюрьму в Каракасе, обвинив в контрабанде. Но как-то ночью ему удалось исчезнуть. Странно, но именно этой ночью тюрьма оказалась заполненной гигантскими пауками, и охране пришлось спасаться бегством.

Индейцы рассказывают, что армией пауков командовала Spider-queen, то есть королева пауков, а это ужасное существо гигантских размеров, которое встречается только в самом сердце джунглей, и индейцы поклоняются ему, как страшному божеству.

Но эти рассказы, разумеется, следует считать местными легендами.

Капитан Крюгге

Конечно, вы знаете знаменитого барона Мюнхгаузена, которого иногда называют барон де Крак[42], и рассказы о его потрясающих приключениях. Но знаете ли вы, что существует своего рода морской Мюнхгаузен, такой же фантазер, как и общеизвестный герой?

Этот легендарный моряк имеет немецкое или датское происхождение, и зовут его капитан Крюгге. Вот как его описывают:

…У капитана Крюгге два глаза, как у всех людей, но один глаз смотрит налево, а другой — направо. В хорошую погоду один смотрит вперед, а другой назад, хотя случается, что один смотрит вверх, а другой вниз.

…У капитана Крюгге нос такой же, как у всех людей, но он гораздо больше и очень красный. Он способен почуять землю, находящуюся на сто лье дальше горизонта, и улавливает все, что могут варить или жарить на этом расстоянии. Когда он пользуется нюхательным табаком, он высыпает его в левую ноздрю и никогда в правую, которую использует для питья, так как рта для этого у него нет.

…У капитана Крюгге есть две руки, как у всех людей, но с помощью одной он летает, а другую использует, чтобы отвешивать оплеухи тем, кто ему не понравился.

Точно так же рассказывают, как капитан использует свои уши, свои ноги, свой живот и свои семь зубов. И так далее, и тому подобное.

Известно множество его приключений. Вот некоторые из них.

Он поймал в ловушку множество чаек, отрезал у них крылья и привязал их к своему судну. Таким образом, оно получило возможность летать над океаном, ни разу не замочив киль в воде.

Когда ему показалось, что стоит слишком холодная погода, он поймал кита и поселился в желудке у него. Перед этим он оборудовал его, установив там кровать, кресло и стол и создав солидные запасы табака и спиртных напитков. Если вы встретите в океане кита, у которого из пасти валит дым, будьте уверены, что капитан Крюгге обосновался именно в этом ките.

Время от времени капитан связывает в одну множество лестниц и спускает получившуюся при этом длинную лестницу в воду. Это позволяет ему гулять по морскому дну и подбирать при этом все, что ему понравится.

Он занимается торговлей тюленьими шкурами, зашибая при этом хорошие деньги. Вот как он это делает без особых трудов: он приглашает тюленей опрокинуть стаканчик у него на борту, выкурить добрую трубку и сыграть в карты.

Поскольку эти прекрасные морские животные не имеют денег, они ставят на кон свои шкуры. Но капитан Крюгге — опытный шулер, и он всегда выигрывает, отправляя затем в море бедных тюленей без шкуры.

Если дует слишком сильный северный ветер и это не нравится капитану Крюгге, он выбирается на палубу, приказывает принести ему кружку с водой и начинает пить.

Увидев это, северный ветер восклицает:

— Капитан Крюгге пьет чистую воду! Такого никто никогда не видел! Я должен немедленно бежать отсюда, чтобы рассказать про это чудо всем другим ветрам Земли!

И северный ветер исчезает, чтобы распространить по всему свету эту удивительную новость.

Рассказывают также, что капитан Крюгге однажды решил — исключительно для развлечения — растопить льды, окружающие Северный полюс.

Для этого он схватил экватор и уложил его вокруг громадного ледяного поля полярных льдов. Лед принялся немедленно таять, а белым медведям стало так жарко, что им пришлось посбрасывать свои великолепные белые шубы.

Капитан Крюгге собрал их и, вернувшись к себе, продал, получив весьма неплохие деньги…

Мелкие радости морской жизни

Этот небольшой остров относится к архипелагу Крузенштерна и лежит прямо на тропике Рака. Тем не менее он отсутствует на морских картах.

Хоул, рулевой, решил, что этот остров лучше всего подходит его шхуне «Си-Хантер», так как крейсеры английского флота никогда сюда не доберутся.

Когда остров появился на горизонте по левому борту с подветренной стороны, Хоул внимательно рассмотрел его в морской бинокль и пробормотал:

— Несколько рифов, небольшие буруны, ничуть не мешающие проходу; видны кокосовые пальмы, но никаких намеков на дым. Следовательно, эта небольшая земля необитаема, что прекрасно подходит мне.

Он зашел к капитану, спавшему после употребления рома и виски в большом количестве, и разбудил его. Проснувшись, капитан поинтересовался, как далеко они от Лондона.

— Почти точно на половину длины меридиана, — ответил Хоул.

— Это не так уж и далеко, — пробормотал пьянчуга. — Вечером я зайду опрокинуть стаканчик в Холборне.

— Это совсем недалеко от Бедлама[43], — ухмыльнулся Хоул и отдал приказ команде, состоявшей преимущественно из канаков.

«Си-Хантер» с трудом прошел между рифов и бурунов и приблизился к зарослям мангров.

Но матросы, едва увидев густые заросли, подняли крик:

— Рада!.. Нюи!.. Нюи!..[44]

— В чем дело? — заорал рулевой.

— Злой дух, очень-очень сильный, — простонал Апоэ, старший канак.

Хоул нахмурился. Возможно, это было всего лишь проявление предрассудков, широко распространенных среди туземцев, но ситуация могла быть и гораздо серьезнее, как случалось с обитателями Олбани, считающихся чем-то вроде австралийских норманнов.

Канаки столпились на палубе, заявив, что они не сделают отсюда ни шагу, и Хоул хорошо представлял, что не сможет изменить их решение.

К счастью, ветер дул в нужную сторону, и Хоул сам встал за штурвал. Через час «Си-Хантер» вошел в лагуну, показавшуюся рулевому весьма гостеприимной.

— Мы на месте? — крикнул снизу капитан.

— Конечно! — ответил ему Хоул.

— Это Холборн?

— Разумеется… Если этот лондонский район можно считать частью ада, то это именно он!

Бухта плавно изгибалась, затем расширилась, и в естественном бассейне Хоул увидел судно.

Это был легкий крейсер английской морской полиции. Он назывался «Васп».

* * *
Хоул стоически принял коварный удар судьбы.

Он подумал: «Вот уже не знал, что канаки так освоились с современностью, что приняли за злого духа английский военный корабль. Впрочем, они не очень сильно ошиблись».

Он принялся невозмутимо считать, загибая пальцы:

— Десять или двенадцать случаев контрабанды, что обойдется нам в два или три года тюряги. Бедный «Си-Хантер» будет продан, чтобы оплатить штраф.

Он хотел обсудить ситуацию с капитаном, но вполне мог с тем же результатом выбрать себе в собеседники ветер.

— Пожалуй, мне стоит одному отправиться нанести визит «Васпу», — решил он.

Подойдя на шлюпке к «Васпу», небольшому военному судну, он принялся кричать:

— Эй, на «Васпе»!

Хоулу никто не ответил, что показалось рулевому весьма странным.

Он увидел, что даже тонкая струйка дыма не поднималась из трубы судна, а само судно так наклонилось на правый борт, что его пушка могла бы стрелять прямо в кружившихся над судном чаек.

Что касается морских птиц, то он заметил на судне только одну олушу, сидевшую на бизань-мачте.

Известно, что эта птица не любит человеческое общество и старается избегать посещать его корабли, если только…

Если только они не покинуты людьми.

Хоул быстро убедился, что на судне не было ни одного человека. Ржавчина разъела цепи и другие металлические предметы, в том числе даже пушку, а морские птицы создали на палубе толстый слой гуано. Все деревянные части судна были сильно изъедены привольно чувствовавшим себя древоточцем.

Хоул понял, что крейсер, вероятно, был загнан сильным северным ветром на мель, и команда покинула судно, уйдя на шлюпках в неизвестном направлении.

Его имя было дано другому судну к огорчению контрабандистов, но это уже совсем другая история.

Когда канаки узнали о случившемся, они поняли, что на острове не было никакого злого духа. После того как Хоул сообщил им, что на покинутом судне сохранилось множество деталей из меди и свинца, они восприняли эту новость с энтузиазмом, так как Хоул щедро поделился с ними полученными за продажу цветных металлов деньгами.

Через несколько недель «Си-Хантер» бросил якорь возле одного из тихоокеанских островов, где получил неплохие деньги за останки «Васпа». Хоул смог приобрести новый хронометр, пенковую трубку с янтарным наконечником и шейный платок из красного шелка.

Колетт

Однажды вечером, когда наше судно «Хеерендам» возвращалось из Рангуна, угроза тайфуна заставила нас укрыться в хорошо защищенной бухте Мартабана. Тайфун не обратил на нас внимания и отправился куролесить вдоль побережья Малаккского полуострова.

Вдали, над зеленой стеной джунглей, виднелись причудливые крыши нескольких небольших пагод, указывавших на присутствие деревни.

Мы спустили на воду шлюпку; высадившись на берег, я двинулся по узкой, шириной не более локтя, тропинке, рассчитывая купить птицу и рыбу, а если повезет, то и молока буйволицы.

Когда я возвращался на судно с несколькими только что обезглавленными утками, болтавшимися у меня за спиной, я встретился с тигром.

Хищник фыркнул, почуяв свежую кровь, явно раздразнившую его аппетит; я швырнул ему в морду ругательство, единственное, что мог использовать для защиты.

Животное показалось мне грязным и тощим, и шкура его была со следами чесотки.

Вряд ли можно рассчитывать, что эти громадные кошки оказываются менее опасными, даже если их морда выражением напоминает китайского ростовщика. Скорее, можно ожидать обратного, поскольку их тощие бока свидетельствуют о муках голода.

Но мой тигр раз фыркнул, чихнул и скрылся навсегда в высокой траве.

С этого дня я стал считать себя табу и перестал верить в ставшее общеизвестным мнение о свирепости хищников вообще и тигров в частности.

Таким образом, через пару лет я без малейшего сомнения согласился работать с хищниками в зоопарке Кассегрена.

Старина Кассегрен разъезжал по ярмаркам, представляя зрителям шоу с хищниками, которых он весьма умело дрессировал.

Однако после отъезда из Тулузы случилось несчастье.

Лев по кличке Чемпион простудился, начал кашлять и отказался есть, несмотря на отличные куски мяса, пачкавшие кровью подстилку в его клетке. Разумеется, с животным нельзя работать, когда оно находится в такой плохой форме. Но в отсутствие Чемпиона львица Мукере отказалась выполнять хорошо известные ей трюки. Она лежала посреди своей клетке, ворчала, скалила зубы и хлестала себя по бокам тяжелым хвостом. Пришлось оставить и ее без дела.

У Кассегрена оставался только гималайский медведь, животное невероятно глупое, требовавшее хорошей еды, долго спавшее и, когда оно было в хорошем настроении, соглашавшееся постучать в барабан. Конечно, этого было недостаточно, чтобы привлечь публику, тем паче что Ладислав, как звали медведя, иногда, развлекаясь, швырял палочки в зрителей.

В результате в Тулузе случилось несчастье, когда барабанная палочка попала в лицо пришедшей с детьми воспитательнице и выбила ей глаз. Кассегрену пришлось заплатить пострадавшей большие деньги и продать медведя за сущие гроши.

В это время один из наших конкурентов, находившийся на грани разорения, выставил на продажу великолепного бенгальского тигра, прошедшего, по словам продавца, хорошую дрессировку. Кассегрен собрал все, что у него оставалось в резерве, кое-что подзанял у Сеппи, человека с верблюжьими ногами, и купил тигра.

— Кто будет работать с ним? — поинтересовался продавец.

Кассегрен тигров никогда раньше не дрессировал, но вспомнил, что я рассказывал ему историю с тигром в Мартабане. Он дружески похлопал меня по плечу и сказал:

— С ним будет работать Джонни — никто лучше него не знает тигров!

Юношеская гордость не позволила мне отказаться.

Продавец, вполне удовлетворенный, пожал мне руку и сказал мне, рассовывая по карманам деньги Кассегрена:

— Как видите, Джонни, я не только не получил все, что причитается за такое прекрасное животное, но ваш хозяин не выполнил требования обычая, согласно которому новый дрессировщик опасного хищника получает небольшой подарок от нового владельца или от продавца. Я не могу дать вам денег; как вы смотрите на замечательную ученую сороку? Она болтает, словно консьержка, и вы всегда сможете продать ее какой-нибудь чокнутой старушке, которой требуется собеседница.

Таким образом я стал хозяином Колетт, сороки-болтушки, существа склочного, жуликоватого, но чертовски забавного. Всего через несколько дней, несмотря на ее отвратительный характер, мы стали настоящими друзьями.

Мы направились на северо-запад, и Кассегрен устроил шоу в Кагоре. Местная публика обожает ярмарочные представления; поэтому известие о свирепом бенгальском тигре, «ужасном тигре по кличке Факир», как говорилось в афише, позволило заполнить «под завязку» палатку Кассегрена.

— Ну, приятель, постарайся проделать хорошую работу; от первого дня зависит последующий успех. Я надеюсь, что для парня, способного надурить тигра в джунглях, проблем на арене не будет!

Вот как должно было выглядеть выступление Факира.

Сначала он сидел на табуретке, обтянутой красной материей, потом стрелял из пистолета, проделывал несколько танцевальных па под звуки барабана и, наконец, обнимал меня.

Сначала выступили три ученых собаки, разыгравших небольшую пантомиму, потом несколько небольших бантамских петушков станцевало джигу, и старый шимпанзе, куривший трубку, изобразил игру в карты.

Доброжелательная публика аплодировала, но было ясно, что все ждали выступления тигра.

И вот Факир появился на арене. Это было громадное животное; его огненная шкура с черными полосами придавала ему величавый вид. Под низким лбом с серебристыми пятнами огромные глаза сверкали зеленым пламенем.

Он медленно обошел клетку, отбросил лапой табуретку и улегся на песок.

Стоя за перилами, с хлыстом в руке, я смотрел на зверя. Потом я вспомнил изъеденного молью тигра, встреченного мной когда-то в джунглях. Да, сравнение было не в его пользу…

— Вперед, Джонни, — шепнул мне Кассегрен, — номер должен пройти с блеском!

Я толкнул решетчатую дверцу.

Теперь я находился в клетке, лицом к лицу с гигантским хищником.

Он не шевелился, и я заметил проблеск удивления в его огромных зрачках. Удивление, которое я быстро понял: не увидев своего прежнего дрессировщика, он воспринял меня как врага.

— Встань, Факир!

Он сжался и прижался к земле; его хвост легонько забил по песку.

— Встать!

Его жуткий взгляд остановился на мне; волна злобы прокатилась у него по позвоночнику.

Прошло минуты две; среди публики раздался шум. Зрители были не столько удивлены непослушанием животного, сколько почувствовали приближение драмы. Я услышал, как за моей спиной Кассегрен оборвал возглас ужаса. Внезапно чудовище зарычало — прозвучал глухой рокот гнева и ярости, и приготовилось к прыжку.

Я услышал щелчок взведенного курка револьвера; Кассегрен, в ужасе и отчаянии, был готов выстрелить.

Но роковой прыжок не состоялся. Неожиданно послышался звонкий крикливый голосок:

— Встань, Факир! Встань, мой хороший!

Мне показалось, что случилось чудо: Факир быстро обернулся, вспрыгнул на табуретку, дернул за шнур, привязанный к курку пистолета, потом спрыгнул на землю и проделал несколько танцевальных па, потом потянулся ко мне мордой для финального поцелуя. Номер закончился, и Факир бросился в клетку, где и улегся с чувством исполненного долга.

Раздались громкие аплодисменты, и Кассегрен обнял меня со слезами на глазах.

И тогда я увидел Колетт, сидевшую на одной из поперечин палатки и энергично искавшую блох в своем блестящем наряде. Я понял, что это она взяла на себя руководство номером в трудный момент и даже изобразила рокот барабана. Короче, она создала для тигра привычную обстановку представления.

С тех пор я больше не заходил в клетку Факира, но Колетт с удовольствием исполняла роль дрессировщика. Номер от этого стал еще более необычным, что положительно отразилось на наших заработках.

Вонгоноо

Крауч, Купер и Брашер никогда не скажут, почему они поставили свой бриг на якорь у острова Араганга. В конце концов, это их дело…

Крауч был капитаном, Купер — главным помощником, а Брашер — вторым рулевым. Все трое числились владельцами брига, экипаж которого состоял из одних канаков.

Когда они подошли к острову, Вапоо, старший матрос, заявил, что канаки не станут высаживаться на берег.

— Несомненно, очередной дювель-дювель, как они называют всякую чертовщину, — сказал Крауч, давно усвоивший, что над предрассудками островитян нельзя подшучивать. — Хотел бы я знать, какой именно?

— Это Вонгоноо, — ответил ему канак и добавил на английском: «Ghost-Gull»[45]. Услышавший его Брашер поморщился.

— Вы что-нибудь знаете об этом? — спросил рулевого капитан.

— Да, они имеют в виду птицу, которую называют Ghost-Gull или чайкой-призраком. Ее стоило бы называть Flying Crest[46] или «Летающий хохолок», потому что это единственная часть этого отвратительного создания, которую можно увидеть, если вам повезло повстречаться с ним.

— Глупости, — проворчал Крауч.

— Разумеется, я сойду на берег, — сказал Брашер, — хотя и предпочел бы этого не делать. Слишком многое рассказывают об этой шельме.

— Если бы удалось подстрелить ее, то мы получили бы за нее хорошие деньги, — засмеялся Крауч.

— Вероятно, весьма приличную сумму, — сказал рулевой, — и я не стал бы больше рассуждать об этом.

Три моряка высадились на берег. В их распоряжении оказалось большое количество кокосовых орехов; на острове во множестве водились дикие цесарки; попалась им и большая дрофа.

— Страна с медовыми реками и кисельными берегами, — пошутил Крауч. — И замечательно, что рядом с нами нет мускатных рож, чтобы портить нам настроение.

Население острова вымерло в результате болезни, вызванной этим ужасным северным ветром, и после этого на нем больше никто не поселился.

— Нам нужно поставить палатку на берегу небольшого внутреннего озера, — предложил капитан. — По крайней мере, там мы будем подальше от тараканов с судна.

Жизнь в палатке имела множество преимуществ по сравнению с жизнью на судне. Погода стояла прекрасная. В небольшом озере водилось много рыбы, соседние заросли кишели дичью. Купер обнаружил залежи перламутровых раковин, хорошо продававшихся на рынке, и за короткое время они загрузили раковинами свое судно.

— Так где же здесь обитает Вонгоноо? — поинтересовался однажды Крауч, когда ему захотелось пошутить.

В этот момент Купер, любовавшийся опускавшимся в океан солнцем, дико вскрикнул, получив сильнейший удар по лицу.

— Вот вам и Вонгоноо, — сказал Брашер, указав на небольшой треугольный предмет, стрелой промчавшийся над озером.

* * *
На следующий день Крауч, сортировавший на пляже перламутровые раковины, получил звучную оплеуху, за которой последовал удар чем-то острым, распоровший ему левую щеку.

Он увидел мелькавший перед его лицом красноватый хохолок, услышал хриплый крик и получил еще одну затрещину, заставившую его покатиться по песку.

После этого призрак птицы исчез.

— Будь ты на самом деле призраком, но я доберусь до тебя, мерзкое животное, — прорычал моряк. И он больше не выходил из палатки без ружья, заряженного картечью.

На следующий день странный хохолок, вынырнувший из зарослей, увидел Брашер.

Он закричал и попытался отогнать призрак, размахивая руками, но получил сильнейший удар, сбивший его с ног.

— Да, — заявил вечером Крауч за стаканом виски, — призрак птицы существует, и хотя ее тело совершенно невидимо, я уверен, что у этой птички солидные размеры.

— Тише! — зашипел Купер, любовавшийся в это время восходом луны над озером. В призрачном лунном свете моряки увидели темное треугольное пятнышко, появившееся над озером и затем устремившееся вдоль берега.

— Отлично! — воскликнул Крауч и нажал два раза подряд на курок.

Послышался дикий крик, и невидимое тело с плеском рухнуло в воду.

— Смотрите, — закричал Крауч, — в воде это существо становится видимым!

Большой треугольный хохолок торчал над головой, похожей на гримасничающий череп с большим, как у попугая, клювом. Тело походило формой и размерами на тело большой хищной птицы; самым жутким в ее облике были две больших когтистых лапы, отвратительно торчавшие из перьев на животе существа.

— Мы должны сохранить его! — заорал Крауч. — За это существо мы получим сумасшедшие деньги!

Он схватил кошку, чтобы подцепить добычу, но было уже поздно…

Из воды появилась длинная морда гавиала; крокодил схватил чудовищное животное и скрылся под водой.

Потом они еще долго говорили о Вонгоноо, которого им удалось увидеть.

Через несколько дней их судно вернулось в Австралию, и рассказ моряков о птице-призраке вызвал множество насмешек.

— Мы видели то, что видели, и тем хуже для тех, кто нам не верит, — заключили видевшие призрак моряки. Они не стали спорить. Они утешились хорошими деньгами, полученными за груз перламутровых раковин.

«Крусейдер»[47]

«Крусейдер» был старым корытом, название которого много лет назад исчезло из списков Ллойда и других крупных страховых компаний, что свидетельствовало, что они перестали рассматривать его как способное держаться на плаву судно. Даже самые бедные страховые компании отказывались застраховать «Крусейдера» от связанных с мореплаванием рисков.

Тем не менее он носил замечательное название (которое переводится, как крестоносец), которое ему много лет назад дали набожные люди.

Теперь он принадлежал Д. Б. Миджетту и курсировал по Карибскому морю в поисках любого груза.

Д. Б. Миджетт был беден, как церковная крыса, и семь членов команды судна, среди которых были два каторжника, бежавших из Французской Гвианы, были ничуть не богаче его.

Приятели Миджетта иногда говорили в шутку:

— Поменяй название судна! Назови его «Сатаной» или «Вельзевулом» — может быть, этопринесет ему удачу!

Но Миджетт, покачав седой головой, отвечал:

— Я ничего не буду менять, так как надеюсь, что когда-нибудь Господь вознаградит меня за то, что я сохранил это замечательное название «Крестоносец».

* * *
В 1906 году над Карибским морем пронеслась страшная буря, отправившая на дно множество кораблей, в том числе и шикарную яхту «Дейлайт», принадлежавшую американскому миллиардеру Уилферсу.

Но «Крусейдер», перевозивший груз древесины в Форт-Нассау, остался на плаву.

Американские журналы не упомянули об этом чуде, потому что спасение «Крусейдера» был слишком незначительным событием, но они подняли большой шум вокруг гибели «Дейлайта». Погибло не только судно, но вместе с ним утонул и сам знаменитый В. Г. Уилферс, а с ним волны поглотили и огромный бриллиант «Звезда Колорадо», стоимость которого достигала пяти миллионов долларов.

* * *
На борту «Крусейдера» дела шли все хуже и хуже. Бедная дырявая посудина набирала все больше и больше воды, что отнюдь не шло ей на пользу. И количество узлов, на которые была способна ее жалкая машина, становилось все меньше и меньше.

Продовольствие на борту заканчивалось; бисквитов и солонины оставалось, как говорят, на один зуб.

— Если бы еще можно было наловить рыбы, — жаловался кок, но матросы напрасно насаживали на крючки последние кусочки мяса — ни одна самая тощая мойва не польстилась на них.

Внезапно Миджетт закричал, указывая на черный плавник, словно ножом разрезавший волны:

— Нужно попытаться поймать эту чертову акулу!

Мясо акулы трудно отнести к деликатесам; но команда судна слишком долго голодала, чтобы не рассматривать опасную рыбу с плохо скрываемой жадностью.

В этот момент на палубу поднялся фламандец Си. Это был старый моряк, которого Миджетт оставлял в составе команды только потому, что они много лет проплавали вместе, хотя фламандца уже почти ни на что нельзя было использовать.

— Поймай акулу, Си, — ухмыльнулся кок, — и я вечером угощу тебя таким акульим филе, что ты пальчики оближешь!

— Конечно, я поймаю ее, — пробурчал фламандец. — Разве я не был гарпунером в молодые годы?

Затем старый охотник на китов схватил огромный гарпун, сильно поржавевший, но выглядевший достаточно грозно.

— «Крусейдер»! — крикнул он. — Обеспечь нам удачу, ведь мы заслужили ее, хотя бы только благодаря твоему названию!

Гарпун со свистом устремился к акуле.

— Клянусь Юпитером, он попал в акулу! — закричал Миджетт.

Акула билась, словно фурия, но шнур, привязанный к гарпуну, оказался достаточно прочным, и после продолжительной схватки акулу удалось поднять на палубу.

Кок сразу же бросился с ножом на добычу.

— Отбивная из акулы… Филе акулы… Бифштекс из акулы… — твердил он, словно автомат.

— Ты сначала загляни к ней в желудок, — посоветовал Си. — Иногда в желудке у акул находят любопытные вещи.

В желудке нашли крупные кости рыбьего позвоночника, а также небольшой предмет, рассыпавший вокруг радужные огни.

— Силы небесные! — воскликнул потрясенный Миджетт. — Ведь это…

Это оказался бриллиант Звезда Колорадо.

* * *
Наследники В. Г. Уилферса не колеблясь отдали миллион долларов за знаменитый бриллиант.

Миджетт был честным человеком. Он разделил деньги между членами команды, после чего устроил для них потрясающий банкет в самом фешенебельном ресторане Нью-Орлеана.

— Кто осмелится теперь сказать, что прекрасное название «Крестоносец» не приносит удачу? — спросил он, наполняя бокалы настоящим французским шампанским.

Разумеется, никто не стал спорить с ним.

«Драгомир»

Эту историю рассказал мне старина Сэм Брек:

— Когда я был мальчишкой и не думал, что стану матросом, я часто бывал в гостях у тетушки Полли.

Тетушка Полли была приятной дамой, хотя время от времени она вела себя очень странно; следует сказать, что ее муж, дядюшка Дик, был еще более странным типом.

Не знаю, на сколько лет он был старше тетушки Полли; не знаю я и того, сколько кругов он проделал на корабле вокруг нашей планеты.

Иногда он сажал меня себе на колени, дергал меня за уши и бормотал:

— Иди в матросы, Сэмми! Рано или поздно ты встретишь останки «Драгомира»… Да, да, конечно, это будут совершенно жалкие останки, но в них прячется сокровище! Ха-ха-ха!

Забавно, но его смех передавался тетушке Полли, которая восклицала:

— Да, да… Кто его знает?

Дядюшка Дик покинул наш мир, тетушка Полли стала вдовой, а я ушел в море, нанявшись матросом.

При заходе в очередной порт я никогда не забывал послать тетушке Полли открытку с одними и теми же словами: «До сих пор не пришлось повидать „Драгомира“». Иногда она отвечала мне: «Как знать, что ждет нас впереди?»

Прошли годы. Мое судно остановилось в заброшенном португальском порту, омываемом Индийским океаном. Здесь я узнал, что нужны подводные пловцы, чтобы исследовать судно, затонувшее у скалистого берега. Это судно называлось «Драгомир».

Профессиональные подводные пловцы не откликнулись на это предложение, если не считать нескольких ни на что не способных болтунов, но я подпрыгнул, услышав название судна. Я оставил свое судно и предложил услуги в качестве подводного пловца, хотя, если честно, совершенно не представлял, чем мне придется заниматься как ныряльщику.

Невероятно тяжелая работа! Изношенные воздушные насосы никуда не годились, и я в любой момент мог задохнуться. Работа с автогеном под водой тоже не очень походила на синекуру; поднимаясь на поверхность, я всегда чувствовал себя измотанным до предела, с головой в состоянии, вполне пригодном для помещения в заведение для сумасшедших.

В ржавом каркасе затонувшего «Драгомира» я не нашел ничего, что походило бы на сокровище. Зато на меня дважды нападал осьминог, и я чудом не попал на обед отвратительному животному.

Я провел в португальском порту несколько месяцев, пока мне не удалось устроиться на подходящее судно, на котором у меня то и дело возникали сложные ситуации. Не могу не добавить, что на этом судне осталась большая часть моего железного здоровья.

На моих висках появилась седина, когда я услышал в Папаэте, что шхуна с названием «Драгомир» разбилась несколько лет назад на рифах маленького островка из группы Суворова.

Эти сведения попали отнюдь не в уши глухому; но как попасть на острова Суворова?

Эти проклятые острова находятся в стороне от всех маршрутов, исчертивших Тихий океан вдоль и поперек, и только унесенные бурей суда могут случайно очутиться возле островов, забытых Богом и людьми.

Тем не менее я добрался до них, пройдя через множество неприятных и даже опасных приключений; к примеру, мне пришлось наняться на судно, промышлявшее контрабандой…

Добравшись до места, я нашел гнилые останки того, что когда-то было небольшой шхуной. В то же время я повстречался с племенем небольших черных крайне неприветливых человечков, охотников за головами, явно стремившихся добавить мою голову к своей коллекции.

Мне не попалось ничего, достойного внимания среди останков «Драгомира», и я уехал с острова с застрявшим в моей ноге наконечником стрелы, подарком небольших черных человечков, таким образом выразивших свое сожаление по поводу моего отъезда. Я до сих пор сильно хромаю.

Вернувшись в Англию, я получил письмо от нотариуса, сообщавшего о смерти тетушки Полли, единственным наследником имущества которой я являлся.

Вскоре я вступил во владение ее небольшим домиком с обветшавшей мебелью и большим свертком старой одежды. Налоговая служба отобрала у меня домик в качестве платы за права владения, хозяин погребальной конторы, занимавшейся похоронами тетушки Полли, забрал жалкую мебель, и мне отдали только старую одежду. Я уже собрался выбросить ее в мусорный бак, когда в свертке тряпья наткнулся на небольшой кораблик, напоминавший детскую игрушку. Меня удивил вес модели, словно она была из свинца. Разобрав ее, я обнаружил в трюме игрушки несколько небольших бумажных рулончиков.

Их оказалось двенадцать, и в каждом находилось двадцать пять золотых фунтов стерлингов. Посчитайте сами — конечно, это не было огромным сокровищем, но все же оказалось неплохим приобретением…

На корпусе этой скорлупки я прочитал название судна: «Драгомир».

Сухопутный осьминог

Острова Картере можно найти только на английских морских картах, да и то далеко не на всех. Они относятся к архипелагу Соломоновых островов и были открыты английским мореплавателем Джоном Картере в 1797 году, с полным правом присвоившим этой группе островов свое имя.

Это несколько небольших островков, среди них есть два или три атолла; они вытянулись цепочкой вдоль десятой параллели к югу от экватора. К ним приближаются только суда, направляющиеся к островам Эллис.

Хорошо знакомые с южными морями знают, что делать на островах Картере особенно нечего, но их уютные бухты дают надежное пристанище мелким пиратам, укрывающимся от британских патрульных судов.

Эти острова хорошо известны китайцам, охотникам за животными, которыми они снабжают азиатские зоопарки. Здесь есть шансы добыть некоторых редчайших животных, например, ghost-gull, или чайку-призрак, птицу кошмарного облика, издающую жуткие крики, а также гигантских жаб и мерзкое животное, которое, справедливо или нет, называют сухопутным осьминогом.

На борту небольшого брига, называвшегося «Сайлент», что хорошо подходило этому корыту, находились два пассажира: Конг, карлик-китаец, и макассар[48] Ати, черный гигант. Им принадлежала металлическая клетка, которую вряд ли можно было повредить зарядом динамита.

«Сайлент» должен был высадить их на пустынный остров Пюхоо-Са, с которого английские власти вывезли всех жителей, запретив поселяться на нем.

Трудно сказать, что означает название Пюхоо-Са; оно имеет какое-то отношение к адской сущности, страху, смерти.

Английские патрульные суда «Фульгур» и «Ред Флам», а также французский сторожевик «Ля Флеш» давно дружно гонялись за «Сайлентом», но хитрый бриг каждый раз искусно скрывался от них, словно блоха ночью. Его небольшая команда состояла из капитана Стивенса, фламандца-рулевого Леемана и шести туземцев с островов Суворова, больших лодырей, но прекрасных моряков, отважных и свирепых, как лев и тигр одновременно.

Тем не менее, когда китаец и негр признались, что они собираются делать на острове, капитан и рулевой от неожиданности, если не от испуга, едва не проглотили жевательный табак, находившийся у них во рту.

— Сухопутный осьминог, клянусь Вельзевулом, это же нечто ужасное… Что вы собираетесь делать с этим кошмаром? Вы превратитесь в фарш, не успев показать на него пальцем…

Конг ответил:

— Это животное, с которым связаны некоторые тайны природы. Могущественный мандарин, пославший меня, чтобы я добыл это животное, хочет изучить его. Он рассчитывает, что полученные им знания сделают его еще более великим.

Лееман, которому не повезло окончить университет и стать доктором неизвестно каких наук, сказал:

— Я никогда не видел этого зверя, слава богу, но мне говорили, что это не совсем животное, и у меня нет оснований не верить этим рассказам. На островах Картере, где смешалось райское и адское, можно ожидать чего угодно.

— Именно на это я и рассчитываю, добравшись до этих островов, — холодно сказал китаец.

На этом их беседа закончилась.

* * *
Остров Пюхоо-Са появился на горизонте через три дня.

Остров оказался сильно вытянутым, заросшим густым лесом. Судя по дымившему неподалеку конусу, он был вулканического происхождения. Якорь зацепился за дно на глубине шестидесяти саженей, что обрадовало моряков.

Стивенс внимательно изучил берег с помощью бинокля, но не увидел ничего, кроме желтого песка на пляже, а участками — заросли мангров.

— Я никого не могу дать вам из моей команды, Конг, — заявил он. — Предложите им взять сторожевик на абордаж или броситься с ножом на акулу — они не откажутся, но это…

— Мне они не нужны, — ответил китаец. — У меня есть Ати. А вас я только попрошу доставить на берег клетку.

Капитан выполнил просьбу Конга.

Конг и Ати высадились, как показалось морякам, без оружия. Только Ати тащил устройство, похожее на странный захват, состоявшее из крючков, узлов и гибкого троса. Они обогнули мангры и исчезли в лесу.

Солнце поднималось над горизонтом.

* * *
Темнело. На остров опускались золотистые и фиолетовые сумерки. На палубу, раздавив шлюпку, рухнула искореженная груда металла.

— Господи! — закричал Лееман. — Это же клетка!

Какой-то странный сверток был привязан лианами к металлическому стержню.

Рулевой развязал его: в свертке находились голубая рубашка Конга и саронг Ати, выпачканные в еще не засохшей крови.

В этот момент канаки подняли крик и в ужасе забились в рубку.

На пляже появилось жуткое существо.

Это был осьминог, стоявший на прямых щупальцах, и голова его, размером в половину бочки, поднималась вровень с кронами деревьев. Его кожа блестела на солнце, словно была влажной или покрытой слизью; огромные, ярко блестевшие глаза свирепо смотрели на моряков.

Постояв некоторое время, словно изваяние, чудовище подняло щупальце и вытянуло его, словно огромную руку, указывая на вулкан.

Сразу же легкий дымок, курившийся над конусом вулкана, превратился в черную тучу, пронизанную вспышками молний. Раздался чудовищный взрыв, в воздух взлетела масса вулканических бомб, каменным градом обрушившихся на судно.

— Поднять якорь! — рявкнул Стивенс.

Лееман схватил плеть и с ее помощью выгнал матросов из рубки, поставив их к лебедке и к снастям.

«Сайлент» круто развернулся, подчиняясь штурвалу, за который встал Лееман; его паруса наполнились ветром, и он рванулся к выходу из бухты.

Чудовище рассмеялась смехом, подобным грому, потрясшему окружающее пространство и весь мир.

* * *
Стивенс с помощью Леемана собрал упавшие на шхуну вулканические бомбы, в нескольких местах пробившие палубу; раскаленные глыбы подожгли снасти, которые с трудом удалось потушить. Потом они присмотрелись к камням, показавшимся им очень тяжелыми.

— Черт побери, — воскликнул рулевой, отколупнувший каменную корку с одной из вулканических бомб. — Это же серебро! Чистое серебро!

Стивенс и Лееман, неожиданно оказавшиеся богачами, долго не могли прийти в себя.

Потом Лееман сказал:

— По сути, это адское создание не такое уж свирепое. Оно могло без труда уничтожить нас вместе со шхуной, если вспомнить, как оно расправилось с Конгом и Ати. Но оно всего лишь показало, что будет с нами, если мы не оставим его в покое. И оно на прощание даже сделало нам царский подарок…

Жуткий груз

Старый моряк был искусным рассказчиком, и он знал множество самых невероятных историй. Однажды, оказавшись в окружении внимательных слушателей, он начал очередной рассказ.

— Я знаю много историй, героями которых являются юнги. Большинство из них — это фантазии рассказчиков. Но та, что я хочу рассказать вам, произошла в действительности, хотя и кажется совершенно невероятной.

Ее герой — мальчишка лет пятнадцати, юнга английского грузового судна «Мермейд».

В те времена, как и многие суда его типа, «Мермейд» занимался контрабандой. На него грузили табак, купленный в Гаване, или ром из Кингстона; он курсировал по Карибскому морю, иногда добираясь до мексиканского побережья, где всегда можно было рассчитывать на какой-нибудь незаконный груз.

Имя нашего юного героя не имеет значения; его обычно называли Скрабби[49], имея в виду его маленький рост и озорной характер. Он родился и вырос в одном из портовых районов Лондона, в Уоппинге или в Шедуолле, и отнюдь не блестящее воспитание, полученное им, он получил исключительно на борту. Но, как все юнги, он надеялся разбогатеть.

Однажды «Мермейд» зашел в порт Сизаль на западе мексиканской провинции Юкатан, чтобы исправить мелкие повреждения.

В этом унылом небольшом городке в это время с увлечением обсуждались слухи об огромных сокровищах, которые, как считалось, были спрятаны в соседнем лесу.

Команда «Мермейда» с интересом отнеслась к этим слухам, и на следующий день почти половина ее состава дезертировала.

Рассвирепевший капитан судна разнес в щепки все, до чего смог добраться, и отлупил всех, имевших неосторожность оказаться у него на глазах. Попавшего ему под горячую руку Скрабби он схватил за шею и вышвырнул за борт.

Юнга, хороший пловец, без труда добрался до берега.

Не будем терять время на рассказ о его первых жалких похождениях и сразу перейдем к дням, когда он нанялся на работу к владельцу нескольких повозок, с которыми тот объезжал побережье, берясь за все, что могло принести хоть какую-нибудь прибыль, предпочитая заниматься разными темными делишками.

Однажды этот возчик со своей командой остановился в убогой рыбацкой деревушке к западу от мыса Катош. Они расположились в единственном в деревне кабаке, где перебрали отвратительной мексиканской самогонки. Они не заботились о Скрабби, бродившем поблизости. Мальчуган не понимал ничего из того, что они говорили на местном жаргоне, но его удивили несколько слов: «Good Норе»[50] и «Uruda». Последнее из этих слов было местным названием одной из самых ядовитых змей Юкатана, буквально кишевших в этом районе.

Его ничто не встревожило, когда он, выйдя из таверны, увидел в бухте стоявшее на якоре судно.

Ярко светившая с неба луна позволила ему разобрать название этого судна: «Good Норе».

Ему пора было ложиться спать, и он отправился в конюшню, где собирался прикорнуть возле лошадей. Но сон не приходил к нему, и в голове у него постоянно крутились три слова: «Гуд Хоуп» и «Uruda».

Дверь на конюшню внезапно отворилась, и в нее бесшумно вошло несколько человек, тащивших два больших плоских ящика. Они осторожно опустили ящики на землю. Потом они исчезли так же беззвучно, как и появились.

Как все мальчишки, Скрабби не был лишен любопытства. Благодаря лунному свету, пробивавшемуся через щели в стене, он смог изучить загадочные ящики.

«Как интересно, — подумал он, — в стенках ящиков сделаны небольшие отверстия, похожие на проделанные мышами ходы».

Прислушавшись, он различил негромкий свист и звуки передвигающихся ползком тел. Отыскав несколько ржавых гвоздей, он заделал отверстия в ящиках и заснул так крепко, что утром возчику пришлось будить его пинками.

Юнга получил приказ сказать своим соотечественникам с судна «Гуд Хоуп», что их просят погрузить на борт два ящика и доставить их в Гавану, где передать господину Перецу за хорошее вознаграждение. Моряки согласились выполнить это поручение, и возчик оплатил перевозку груза. Судно начало готовиться к очередному рейсу.

Скрабби догадался, какой жуткий план был задуман возчиком и его друзьями: в открытом море волны приведут в действие тайный механизм, отверстия в стенках ящиков откроются, и выбравшиеся на свободу змеи расползутся по судну, убивая всех, кто попадется им навстречу.

Через несколько дней, когда «Гуд Хоуп» будет носиться по волнам с командой мертвецов, он станет легкой добычей для поставленных в известность пиратов.

Убежав от возчика и его друзей, Скрабби бросился в воду и доплыл до судна со змеями на борту. После небольшой проверки капитан поверил рассказу Скрабби, и опасные ящики были отправлены на дно. Скрабби был взят капитаном на работу в качестве юнги.

Через три дня, когда на «Гуд Хоуп» были остановлены машины, а команда укрылась в каютах, к ним подошел небольшой катер. Поднявшиеся на судно пираты были задержаны и переданы английским властям. Некоторые из них после суда были повешены, «чтобы проучить их как следует».

Скрабби вернулся в Англию, где окончил морскую школу на деньги, полученные от владельца «Гуд Хоуп».

Впрочем, почему бы мне не назвать теперь подлинное имя юнги: его звали Джон Фландерс, и я рассказал вам о пережитом мной приключении!

Тайна «Мины Кранерт»

Это произошло в год, памятный для Австралии, как год летучих собак. Если нас не подводит память, это было в 1862 году, когда огромные полчища этих громадных рукокрылых оккупировали сам город и все окрестности Сиднея.

Четырехмачтовик «Мина Кранерт» вышел из Бремена, направляясь в новые, многообещающие земли. Он перевозил примерно триста пассажиров, в основном швейцарцев и немцев, будущих колонистов Тасмании.

Это был великолепный клипер, «стоящий на море прямо, как дуб, вросший в землю». Так обычно моряки говорили о судах, завоевавших всеобщее уважение.

Но если эмигранты, которых он вез к новой родине, пользовались на борту максимальной безопасностью, то в том, что касается питания, они, скорее, сидели на диете, ибо меню на судне было скудным.

По контракту им полагалось три плотных приема пищи ежедневно, а также трижды в неделю им должны были давать вино. На самом деле ежедневная порция еды состояла из двух пинт варева, называвшегося чаем или кофе, с галетами, котелка супа, унции вареного сала и какой-то толченой мешанины, от которой у многих выворачивало животы.

Что касается вина, то никто не видел даже его цвета…

Капитан Ганс Витце был прекрасным моряком, но также и скупым проходимцем. Тем, кто требовал положенное, он неизменно отвечал, что он исполняет инструкции своих арматоров.

Поскольку возмущение переходило в гнев, а обитатели кают, которым было что потребовать, в отличие от людей, загнанных в межпалубные помещения, грозились пожаловаться консулам Швейцарии и Германии, когда «Мина Кранерт» будет стоять в Кейптауне, капитан Витце пообещал загрузить большое количество свежей провизии на ближайшей стоянке.

Но ничего так и не сделал. В Кейптауне на судно взяли запас питьевой воды, а как только ее загрузили, корабль поднял паруса. Тогда на сцену выступил господин Пипер.

Господин Пипер был маленьким человечком родом из Маннгейма. Хотя он оплатил свой проезд в каюте второго класса, его отправили в межпалубное помещение по случайной или неслучайной оплошности, допущенной суперкарго судна.

Он ничего не требовал и с беззаботным видом улыбался.

Перед отправлением эмигранты должны были вручить навигационной компании декларацию, в которой уточняли, в качестве кого они собирались стать колонистами: торговцев, фермеров, шахтеров или скотоводов.

Господин Пипер не вписал свое имя ни в одну из вышеуказанных категорий, а на полях сделал следующую запись: «Профессор музыки».

Австралия в профессорах музыки в это время не нуждалась, но господин Пипер одновременно предъявил кредитное письмо от Мидленд-банка, и разрешение на эмиграцию ему выдали без возражений. Он мужественно сносил тесную и малоприятную близость других обитателей межпалубного помещения, ел рататуй, пил, не протестуя, мутное варево и даже умолял соседей вытерпеть все, рассказывая им о щедрых обещаниях капитана и получении свежих продуктов.

Но «Мина Кранерт» ринулась в Индийский океан, не взяв ни одной репы, ни единого ящика сладкого картофеля.

Женщины и дети ощутили отчаяние, а мужчины стали поговаривать о бунте.

Но капитан Витце выставил на палубе команду из полудюжины матросов, вооруженных винтовками «снайдер», и через своего помощника довел до сведения пассажиров, что они не должны забывать, что на борту он был «первым после Бога» и имел право принимать самые строгие меры против возмутителей спокойствия.

Тогда господин Пипер явился к капитану и спокойно и вежливо предупредил его, что по приходе в Сидней он подаст жалобу от имени всех эмигрантов, загнанных в межпалубное пространство.

— Не только за несоблюдение контракта, но и за присвоение денег и воровство, — предупредил он, — что повлечет для вас два года каторжных работ.

Витце так разгневался, что заковал господина Пипера в кандалы на двадцать четыре часа.

Когда срок заключения истек, человечка освободили, и об инциденте больше не заговаривали.

Прошло десять суток, как парусник покинул Кейптаун, когда утром, сразу после восхода солнца, Блейхер, один из вахтенных, начал кричать:

— Чайки!.. Острокрылые чайки!..

Острокрылые чайки не относятся к особому классу чаек. Их так называют, поскольку крылья у них более узкие и более острые, чем у их сестер.

Когда они летят, они словно рассекают воздух, как лезвия бритвы, и производят шум, похожий на свист сабли или плети.

Подобные птицы не должны были удивлять такого моряка, как Блейхер, но его поразило то, что они появились в открытом море далеко от какой-нибудь суши.

Помощник вышел на палубу как раз в то время, когда чайки исчезли в тумане.

— Это невозможно, — проворчал капитан, которому сообщили удивительную весть. — Здесь не может быть чаек, тем более острокрылых чаек, которые встречаются лишь на Аляске и на Лабрадоре.

— Правда? — послышался тихий голос. В открытый иллюминатор заглянула головка острокрылой чайки и тут же исчезла.

— Юстус Монк! — закричал капитан, называя помощника по имени. — Юстус Монк, что означает эта шутка?

— Шутка? Повторите, и я выклюю вам глаза! — проревел яростный голос, и журавль просунул в иллюминатор длиннющий клюв.

Витце и Монк бросились на палубу, но нашли ее совершенно пустой. И в то же мгновение раздался голос, который, казалось, доносился из моря:

— Сюда! Сюда! Сюда, капитан Витце!

Оба моряки увидели, что вдоль борта плывет ужасная акула с мордой демона, обитательница Индийского океана.

— Ганс, я тебе покажу… Ганс, я тебя сожру!

— Это она! — завопил Ганс Витце. — Говорящая акула… она собирается меня съесть! Господи, что происходит?

В тот же день кок, дрожа всем телом, сообщил, что чайник перестал свистеть, когда вскипает, а лопочет и плюется паром: «Ганс, ты попадешься акуле… она тебя сожрет!»

Путешествие продлилось еще двадцать двое суток, и на бизань-гафель не раз садился дрозд и выводил пронзительную трель:

— Ганс… акула тебя сожрет!

У Витце были странные видения: голуби всех расцветок, сидевшие на такелаже и даже в его собственной каюте, где они тихо курлыкали:

— Ганс… ты достанешься акуле… акула тебя сожрет!

Когда «Мина Кранерт» вошла в Ботани-Бей, командование на себя принял Юстус Монк, поскольку вот уже несколько дней, как капитан превратился в буйнопомешанного, и его заперли в собственной каюте.

Этой тайне было, однако, найдено объяснение. Через год очень талантливый иллюзионист, который называл себя волшебник Симонидес, организовал турне по крупнейшим прибрежным австралийским городам.

Главный его номер состоял в том, что на сцене и среди зрителей появлялись самые разные птицы, которые летали и переговаривались, как люди, а потом внезапно исчезали. Этот Симонидес был чревовещателем, каких редко встретишь на подмостках.

Он был немцем, и его имя было Франц Пипер.

«Мина Кранерт» встала на якорь на задворках сиднейского порта, потом ее выставили на продажу. Ни один арматор не стал покупать судно — у него была опасная репутация, его заколдовали, и никто не хотел на него наниматься.

Судно простояло без движения десять лет, потом пришел буксир, отвел клипер в Перт, где он был пущен на слом.

История не говорит, выздоровел ли Витце после долгого пребывания в психиатрической больнице.

Его имя больше не встречалось в списках команд и бортовых журналах.


Примечания

1

Плеть, кнут, хлыст (исп.).

(обратно)

2

Сказочная страна изобилия и веселья.

(обратно)

3

Бабочка (исп.).

(обратно)

4

Гусеница (исп.).

(обратно)

5

Первый технически достаточно сложный телеграф («Гелиограф») был изобретен французским механиком Клодом Шаппом в 1792 году. Это устройство передавало информацию с помощью солнечного света и системы зеркал. Помимо самого аппарата, изобретатель придумал язык символов, позволявший передавать на большие расстояния длинные сообщения.

(обратно)

6

Веревка (англ.).

(обратно)

7

От Эйре (Ирландия).

(обратно)

8

Иберия — древнее название Испании.

(обратно)

9

Такие исследователи, как Гумбольдт, Браун, Симпсон и Нидермейер, сообщают, что известны случаи, когда лесные индейцы достигают возраста в 120 лет и больше. Браун приписывает подобное долгожительство обычаю использовать для еды (или курения) небольшое растение, крайне ядовитое и смертельное для тех, кто не прошел инициацию. (Примеч. авт.)

(обратно)

10

Пятичасовой чай — одна из самых главных традиций англичан.

(обратно)

11

Небольшой приморский городок в Нидерландах.

(обратно)

12

Рóколл (англ. Rockall) — необитаемая скала в северной части Атлантического океана, надводная часть разрушенного конуса потухшего вулкана. Высота — 23 м, диаметр — 27 м, площадь — около 570 м2. Источников пресной воды нет.

(обратно)

13

Название судна можно перевести как «Дядюшкина трубка».

(обратно)

14

Городок в провинции Фрисландия (Нидерланды).

(обратно)

15

Вероятно, морские млекопитающие семейства дельфинов, возможно, гринды, издавна являвшиеся объектом промысла в полярных морях. Местное население называет их китами.

(обратно)

16

Автору довелось услышать, как эта фраза была произнесена английским матросом почти в тех же местах, где боролся со штормом «Дорус Бонте». (Примеч. авт.)

(обратно)

17

Скорсби — самый длинный фьорд в мире — расположен на восточном побережье Гренландии. Он имеет древовидную структуру с множеством ответвлений. Самая длинная ветвь достигает 350 км в длину. В 1822 году он получил свое название в честь открывших его китобоев Уильяма Скорсби и его сына. Именно они были первыми исследователями фьорда Скорсби и нанесли его на карту.

(обратно)

18

Даже если в 1837 году уже упоминалась Земля Блоссевиля, например, во время открытия памятника этому моряку в Руане, официально это название было присвоено заброшенной территории только в 1900 году, когда датский мореплаватель Амдруп водрузил на ней французский флаг с согласия датского правительства. С тех пор название «Земля Блоссевилля» присутствует на датских картах. (Примеч. авт.)

(обратно)

19

Большая, похожая на камбалу хищная морская рыба. Достигает метра в поперечнике и 20 кг веса.

(обратно)

20

В католической церкви Kyrie Eleison (Господи, помилуй) — первый по порядку ординарный распев мессы.

(обратно)

21

Все сказанное выше — это выдержки из трудов разных авторов, в том числе Сигисберта де Жемблу. Этот хроникер родился в 1030 году в бельгийском Брабанте и скончался 5 октября 1112 года в Жемблу, неподалеку от Намюра. Его можно считать первым биографом святого Брандана (хроники 1111 года, изданные в Париже, Эстьен, 1513, in quarto). Известно множество легенд о святом Брандане. Мы использовали легенду под названием «Люди с каменными головами, последовавшие за святым Бранданом в Гренландию, освобожденную им от ига демонов, и позже призванным Господом, чтобы стеречь двери в ад» (Ирландские легенды Е. Ж. Фицджеральда). Что касается «Блоссевиля-Балланша», то от этой работы сохранился только небольшой фрагмент из журнала «Человек без имени», вышедшего в 1841 году. Книга «Кошмар Балланша» никогда не принималась всерьез. Мы строго придерживались старинных текстов, чтобы не преувеличить мистический характер этого повествования. Вот еще одна ссылка: «Святые легенды о море и святом Брандане». (Примеч. авт.).

(обратно)

22

В своем прекрасном труде «Ламер Гренландский» знаменитый французский исследователь севера, доктор Шарко, высказывает сожаление, что ему не удалось найти легенды о загадочной скале Роколл, если не считать описание пребывания отшельника Поля, смиренного служителя Господа, на этой одинокой скале. Он в то же время полагает, что легенды о «Стране Бюш» могут иметь отношение к Роколлу; они до некоторой степени похожи на рассказы о затерянном городе Ис и затонувшей неподалеку от Ирландии скале «Хи Брассиль». Как бы там ни было, но несколько лет назад я услышал из уст одного ирландского преподавателя рассказ, в котором шла речь о громадном затонувшем материке на севере, неподалеку от Гренландии; Роколл был всего лишь полуостровом этого континента. Легенда утверждает, что «последние обитатели этого континента продолжают жить в пещерах под океанским дном» и что Роколл, будучи полым, позволяет им выбираться на поверхность благодаря гигантским лестницам высотой во много миль. Поэтому они время от времени показываются на вершине этой скалы. Выглядят они как страшные великаны, невероятно свирепые и обожающие устраивать ловушки судам, в надежде, что они разобьются о скалы. При написании романа «Зеленый туман» я воспользовался мотивами этой легенды. Обратите внимание, что я все же называю этот рассказ «легендой». (Примеч. авт.)

(обратно)

23

Дружеское прозвище Жана Рэя.

(обратно)

24

Фульмар — это английское (и латинское) название птицы глупыша (Fulmarus glacialis), вида из семейства буревестниковых. Название получил за свою доверчивость — глупыш почти не боится человека.

(обратно)

25

Существует легенда о том, как святой Франциск укротил огромного волка, свирепствовавшего возле города Губбио.

(обратно)

26

Небольшое двухмачтовое парусное судно.

(обратно)

27

Разновидность гибкого хлыста из толстой кожи.

(обратно)

28

Действующее лицо из комедии Мольера «Скупой», одновременно кучер и повар.

(обратно)

29

Широко распространенный на Востоке спиртной напиток.

(обратно)

30

Винодельческий район в Квинсленде, Австралия.

(обратно)

31

Винодельческий район в Новой Зеландии.

(обратно)

32

«Горячо-холодно» — азартная карточная игра.

(обратно)

33

Полный ход (англ.).

(обратно)

34

Острова Луизиада (англ. Louisiade Archipelago) — архипелаг в Тихом океане. Является территорией государства Папуа — Новая Гвинея.

(обратно)

35

«Колесница Давида».

(обратно)

36

Сильный холодный ветер на юго-восточном побережье Австралии.

(обратно)

37

Головорез, отчаянный человек.

(обратно)

38

Небольшой необитаемый остров на юге Атлантического океана, почти целиком покрытый ледниками.

(обратно)

39

Змея в бутылке.

(обратно)

40

Острова Юнион (Токелау) — островное владение Новой Зеландии в центральной части Тихого океана.

(обратно)

41

Бриллианты из числа наиболее известных в истории. Кохинур (109 карат) сейчас находится в короне английской королевы, Регент (140 карат) хранится в Лувре.

(обратно)

42

Баронде Крак — французский вариант барона Мюнхгаузена. Известны фильмы начала XX века о похождениях этого героя.

(обратно)

43

Широко известная лондонская психиатрическая больница.

(обратно)

44

Плохо! Проклятое место!

(обратно)

45

Чайка-призрак (англ.).

(обратно)

46

Гребешок, хохолок (англ.).

(обратно)

47

«Крестоносец».

(обратно)

48

Эбеновое дерево; автор таким образом подчеркивает, что Ати был негром.

(обратно)

49

Низкорослый, захудалый, заросший щетиной, поросший кустарником, жалкий, карликовый (англ.).

(обратно)

50

«Добрая надежда» (англ.).




(обратно)

Оглавление

  • КОРАБЛЬ ПАЛАЧЕЙ (Роман, повести)
  •   Корабль палачей Роман
  •     Глава I Суета в Уоппинге
  •     Глава II В кандалах
  •     Глава III «Хок» попадает в бурю
  •     Глава IV Улица одного фонаря
  •     Глава V Донна Марипоза
  •     Глава VI Черный призрак
  •     Глава VII Наказание после преступления
  •     Эпилог
  •   Черное болото Повесть
  •     Глава I Знак красного полумесяца
  •     Глава II Три выстрела
  •     Глава III Человек в отчаянном положении
  •     Глава IV «Красный полумесяц»
  •   Зеленый призрак Повесть
  •     Пролог
  •     Глава I Камни и пламя
  •     Глава II Беглецы
  •     Глава III Замок Травер
  •     Эпилог
  •   Сокровище подземелья Повесть
  •     Глава I Призрак Мату Гросу
  •     Глава II Расплата
  •     Глава III Неожиданные гости
  •     Глава IV Сокровища губернатора
  •     Эпилог
  • ЗЕЛЕНЫЙ ТУМАН Роман
  •   Глава I Книга, камень и две марки
  •   Глава II Вечернее письмо
  •   Глава III Визит к графу Бодуэну де Вестенроде
  •   Глава IV Красные резиновые перчатки
  •   Глава V Голоса во время шторма
  •   Глава VI Трагедия Могенаса
  •   Глава VII Колдунья из Тингсвэлли
  •   Глава VIII Загадочный приказ
  •   Глава IX Мертвая деревня
  •   Глава X Зеленый туман
  •   Глава XI Рассказ Холтемы
  •   Глава XII Незнакомые края
  •   Глава XIII Наследство
  •   Глава XIV Кусок паруса
  •   Глава XV Скала Роколл
  •   Эпилог
  • ИСТОРИИ «ФУЛЬМАРА» Рассказы
  •   Морские истории Джона Фландерса
  •   На борту «Фульмара»
  •     Портреты моряков
  •     Зажечь все свечи!
  •     Лама и тигр
  •     Пари капитана
  •     Долли
  •     Заклинатель акул
  •     Леди Полли
  •     Осенняя роза
  •     Кусака
  •     Заколдованный корабль
  •     Таинственный зеленый глаз
  •     Неожиданная пирушка
  •     Компаньон Джоба Снукса
  •     Погоня
  •     Стол богатый, стол бедный
  •     Лев
  •     Странный красный зверь
  •     Музыкант-безбилетник
  •     Обезьяна с Луизиады[34]
  •   На борту других кораблей
  •     Ужас полярных морей
  •     Кинг-сейл
  •     Закон Карибского моря
  •     Продавец звезд
  •     Подручными средствами на борту
  •     Глоток рома
  •     Месть королей-магов
  •     Пассажир «Дарлинга»
  •     Три дома
  •     Спайдер-мастер
  •     Капитан Крюгге
  •     Мелкие радости морской жизни
  •     Колетт
  •     Вонгоноо
  •     «Крусейдер»[47]
  •     «Драгомир»
  •     Сухопутный осьминог
  •     Жуткий груз
  •     Тайна «Мины Кранерт»
  • *** Примечания ***