Гнев [Максим Ахмадович Кабир] (fb2) читать постранично

Максим Кабир «Гнев»

В пятницу Витя Погодин опоздал на работу. Спал ужасно; до рассвета ворочался, думая о предстоящей поездке домой. Потом мучили кошмары — в них была черная обшарпанная дверь с дерматиновым покрытием, и под дерматином что-то шевелилось, будто там кишели опарыши или змеи.

У проходной караулил заместитель директора Щекачев. Перебегал глазами с сотрудника на циферблат часов. Вытянутое толстогубое лицо, помесь лошади и поэта Пастернака, выражало крайнюю степень озабоченности.

— Беспокоюсь о вас, Виктор, — сказал он, перегородив Погодину путь. — Вы припозднились на двадцать минут, второй раз за неделю. Что-то не так дома? Здоровье как, сон?

Погодин изо всех сил старался не морщиться. Щекачев в его дешевом костюмчике с подкладками для ширины плеч и в белых, наверняка же до середины икр, носках, вызывал непреодолимую и щедрую ненависть.

— Извините, Альберт Михайлович, — выдавил Погодин, — впредь не повторится.

— Не извиняйтесь! Я-то понимаю, я на вашей стороне. Дело молодое. Сам в ваши годы…

Щекачев был старше Погодина на пять лет, в сентябре отмечали его тридцатилетний юбилей, и ни у одного служащего не нашлось для Альберта Михайловича искренних добрых слов.

«В мои годы, — подумал Погодин хмуро, — ты был убогой шестеркой на должности «подай-принеси», и с тех пор мало что изменилось».

— Но босс, — завел Щекачев традиционную песню, — ты его знаешь, застукает, всем влетит.

Собственные деспотические инновации он подписывал именем мягкотелого директора. И мстил за любой просчет: злобно, как мстят только школьные изгои, отщепенцы, дорвавшиеся до мало-мальской власти. Бедный Ринат Фатичев, вполголоса подтрунивавший над Щекачевым на корпоративе, был уволен в течение месяца. Не помешало и то, что у Фатичева больной ребенок, а с вакансиями нынче туго.

— Урод, — сказал Погодин, входя в кабинет. Коллегам не нужно было уточнять, кого он подразумевает. Классическую сценку «Щекачев и его крепостные» они лицезрели из окна.

— Это цветочки, — вздохнула Божена Долгушева, красивая брюнетка с восточными глазами. — В понедельник он попросил меня остаться после шести и втирал про перспективность моего проекта и карьерный рост. И в декольте мне косил, брр.

Она поежилась в своей меховой жилетке.

— Скоро директор в отпуск уйдет, — вставил кто-то, — Стукачев совсем озвереет. ИО, блин. УО!

Погодин сел за компьютер, поигрывая желваками.

— При Сталине ему б цены не было. Комсомольский активист. Костюм этот, где он его откопал? Ну да, мама купила, конечно. Мамочка от Альберта без ума. Как наш Альберт покакал сегодня? Жиденьким покакал, мама, комочками.

Он осекся, увидев, что Божена больше не улыбается, а смотрит поверх его макушки. Повернулся. Щекачев пасся у резервуара с водой. Физиономия бледная, лишь пурпурные пятна расплескались по щекам. Исподволь ухмыльнувшись, Щекачев покинул кабинет. Божена сочувственно ойкнула.

— Черт, — простонал Погодин.

Он переехал в столицу из провинции. Молодой, неглупый, перспективный, с громадьем планов. Чуть поднажать, и можно забирать с собой сестру. Но прошло полтора года, и сестра поменяла двухкомнатную квартиру в центре захолустья на однокомнатную там же, и давно не тешила себя надеждами. В съемной комнатушке вечерами телевизор объяснял про кризис, санкции и курс валют — ничего удивительного, что ему начали сниться кошмары. Но Погодин не отчаивался. Если вон даже Фатичев, чья пятилетняя дочь облысела от химиотерапии, не унывает — ему-то вовсе грешно.

В перерыве позвонил Юле.

— Ждем, — сказала сестра, — Пирог испеку, по маминому рецепту.

— Ну чего ты утруждаешь себя. Я бы здесь купил…

— По маминому рецепту в магазине не купишь. И новоселье все-таки, надо отметить.

Она продиктовала адрес. На душе стало тоскливо. Это же окраина, он по ней пацаном гулял, среди каркасов недостроенных высоток.

Всплыл в памяти сон, черная дверь, ее ткань вздымается и опадает, и из рыбьего глазка струится красное…

— До вечера, — попрощался он с Юлей. И поймал на себе взгляд Щекачева.

«Я с тобой поквитаюсь, сосунок», — грозил заместитель директора безмолвно.

«Если меня выпрут, — кисло подумал Погодин, — мне некуда будет возвращаться».

Рабочая неделя близилась к завершению, когда Альберт Михайлович вошел в кабинет. Приторно улыбаясь, посматривая в мониторы.

— Умница, — похвалил Божену и задержал ладонь на ее плече. Судя по скривившемуся рту, девушка боролась с желанием смахнуть руку Щекачева, как смахивают таракана.

Добрался до Погодина. Угрюмая тень перечертила компьютер. Покашливание с нотками сомнения, приторный запах одеколона. Что-то из рекламы «наш парфюм придаст вам мужественность».

— Я боюсь, Виктор, вы напутали с графиками, — произнес Щекачев.

— Да нет же, все верно.

— Увы, увы. — Разочарованное цоканье языком. — Распечатайте для меня проект. Я переговорю с боссом, рассудим, как