Мю Цефея. Магия геометрии [Дмитрий Орёл] (fb2) читать постранично, страница - 3

этот путь вместе — я и мальчик с девочкой. Они ведь брат и сестра?

Мохабин — небольшой поселок, выросший вокруг комбината хлебопродуктов, спутник города Стербин. Многоквартирные дома, частные домики, огороды. С одной стороны «железка», с другой — поля и озера, сзади завод, спереди Стербин. Мохабин пахнет свежей выпечкой и пылью. Мохабин не пахнет домом.

Я захожу в магазин на углу площади Лейтенанта Скока. Купить что-нибудь сладенькое Уле, порадовать.

— Дайте еще таких, как раньше «Аэрофлот» были, — объясняет продавщице пожилая женщина. — Грамм сто.

— Таких? Вам с вафелькой, да?

— Да. И как «Березка» были. Что-нибудь похожее. На ваше усмотрение.

Очередь нервничает. «Да купите вы все конфеты», — выдыхает кто-то. Пожилая женщина тыкает пальцем в полки, стоящие за ней закатывают глаза. Выскальзываю на улицу и закуриваю.

Срезаю через детскую площадку и заброшенный стадион. Как же много стекла. Не только вокруг лавок и на бетонном островке музыкальной площадки, где вечерами собирается молодежь, но и на дорожках, в траве, у качелей и горок. Кругом бутылочные осколки, белые, зеленые, желтые. Могли бы перед Пасхой и убрать. Вчера Уля ползала по «паутине», а я расчищал площадку от стекла.

Родители живут в небольшом частном домике: три комнаты на первом этаже, две на втором. Отец — спокойный, работящий, честный — всю жизнь трудился на комбинате главным инженером. Дом строил своими руками больше десяти лет. На пенсию ушел в прошлом году, теперь копается в огороде, что-то вечно чинит и ладит в подвале и гараже.

В прихожей Уля бросается ко мне на шею. Левая кисть — в бинтах, желтых от проступающей мази. Кисть бойца. Или кисть дочери невнимательного папаши. Вчера бабушка позвала Улю наряжать пасхальные яйца. Красили в луковой шелухе, одевали в термоусадочную пленку — «в юбочки», как говорит Уля. Ей доверили опускать яйца в кипящую воду. Она стояла на стуле, с дуршлагом в руке и вселенской серьезностью на лице. А потом стул пошатнулся, и Уля упала, задев кастрюльку. Я стоял рядом, но не успел. Она ошпарила кисть и долго подвывала, когда над ней хлопотали мама и бабушка.

— Как ты? — спрашиваю я, осторожно покачиваю ее руку в воздухе.

— Немного щиплет, но я держусь.

— Ах ты моя…

— А бабушка плакала.

— Почему?

— Дедушка натер хрена, а бабушка по банкам его раскладывала и плакала. — Уля смешно трет глаза и кривляется. — Пап, а ты злых собак не видел?

Я качаю головой. Вчера моих девочек испугали дворовые собаки. Майя позвонила с улицы, сказала, что за ними увязались две псины, рыжая и черная, но уже отстали, все нормально. «Дедушка нас встретил у калитки с воздушкой!» — через несколько минут прибежала Уля. «Какой молодец!» — подхватила Майя. А я типа безразличный, не среагировал…

— Пап, а прокати на велосипеде!

— Тебе, наверное, кушать надо, а потом в церковь пойдем.

В арке гостиной стоит Майя.

— Полчаса у вас есть. Суп доваривается.

— Хорошо, — киваю я. — Покатили.

Велосипед старый, советский. Мохабин несется навстречу, поворачивается так и этак, ветер волокнист и прохладен. Уля смеется на самодельном креслице между рулем и моим сиденьем. Старые дома с новыми табличками. Много людей на велосипедах, и мы одни из них. Проезжаем мимо заводских рамп, через парк. Зелень маскирует убогость дворов.

Я склоняюсь к затылку Ули.

— Штурман, если найдешь ровную дорогу — свисти!

— Хорошо!

— Осторожно — бровка.

Она приподнимается на креслице, улюлюкает. Умница. Спасибо, Мохабин, за то, что радуешь мою дочь. Извини, что так долго не приезжали.

— Ну что, домой?

— А потом яйца святить?

— Так точно, штурман!

«(Мальчик) Из церкви выходит много бабулек. Рядом стоит книжная лавка. Много велосипедов, я уже говорил. Едет цистерна с молоком. (Девочка) Еще у церкви стоят лавочки, и, когда идет служба и мне становится скучно или жарко, я выхожу на улицу и сижу. За церковью стоят большие столы, и на них яйца, пасхальные пироги, мясо, все святят. (Мальчик) Мы повернули домой… А как святят яйца? Отдают богу? (Девочка) Нет. Священник святой водой брызгает».

Я жму на «паузу». Смотрю поверх головы Ули на священника. Батюшка стоит на противоположной стороне прямоугольника из сдвинутых столов, читает заключительную молитву, на столе перед ним — эмалированное ведро с крышкой и ваза, из которой торчит ручка кисточки… кропильница и кропило, кажется. Над батюшкой голубое небо с единственным фальшивым облаком — это белый кильватерный след от самолета. Слово божье и железная птица — я нахожу в этом смутный символизм.

На пасхальных куличах горят свечи. Люди жмутся к столам, нависают над корзинами с едой; те, кому не хватило места, стоят в очереди. К Богу всегда много очередей — за свечами, к иконам, к столам… За свечами отстояла