КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706312 томов
Объем библиотеки - 1349 Гб.
Всего авторов - 272774
Пользователей - 124657

Последние комментарии

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

iv4f3dorov про Соловьёв: Барин 2 (Альтернативная история)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
iv4f3dorov про Соловьёв: Барин (Попаданцы)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
a3flex про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Да, тварь редкостная.

Рейтинг: 0 ( 1 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Крылья Руси (Героическая фантастика)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).

Сборник "Криминальный детектив и боевик. Мэтт Хелм. Компиляция. [Дональд Гамильтон] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Дональд Гамильтон Гибель Гражданина

Глава 1

Я пересекал гостиную и нес бокал мартини жене, все еще болтавшей с хозяином дома, физиком Амосом Даррелом, когда отворилась дверь, и вошел новый гость. Он был мне совсем незнаком, но с ним появилась девушка, которую звали во время воины Тина.

Я не видел ее пятнадцать лет и не вспоминал лет десять – разве что в те редкие минуты, когда прошлое возвращалось туманным, грозным видением, и я гадал, кто из тех, с кем довелось работать бок о бок, уцелел и что произошло с ними впоследствии. И даже лениво, как водится, подумывал, узнаю ли я вообще эту девицу, если повстречаю ее вновь.

В конце концов, наша совместная работа длилась только неделю. Мы вышли в условленное место точь-в-точь по расписанию, тем самым, заработав поощрение от Мака, у которого не было привычки раздавать поощрения, как визитные карточки, – но задание выпало не из легких, и он об этом знал. Потом Мак предоставил нам неделю отдыха в Лондоне, и эту неделю мы провели вместе. В общем и целом две недели пятнадцать лет назад. Я не знал девушку прежде и никогда не видел ее после до этой самой минуты. Предложи мне кто-нибудь угадать, я ответил бы, что она все еще в Европе или в любом другом краю, только не здесь, в Санта-Фе, штат Нью-Мексико.

И все же я не сомневался ни секунды. Она стала выше ростом, повзрослела, лучше выглядела и мало походила на того маленького, злобного и кровожадного оборвыша, запечатлевшегося в моей памяти. Ее щеки больше не вваливались от голода, глаза не сверкали от ненависти, и под юбкой, наверное, не таился десантный нож. Она, пожалуй, позабыла, как заряжать автомат; она пожалуй, не разбиралась в устройстве ручной гранаты. Она, безусловно, больше не приклеивала пластырем на затылке, под волосами, ампулу с ядом. Говорю – безусловно – ибо волосы ее были теперь коротко подстрижены.

Однако передо мной возникла Тина собственной персоной – несмотря на меха, вечерний туалет и короткую прическу. Секунду она глядела безо всякого выражения с другого конца комнаты, заполненной беседующими людьми, и трудно было сказать, признала она старого приятеля или нет. Я тоже немного изменился. Пятнадцать лет спустя на костях оказалось больше мяса, на голове – меньше волос. Другие изменения были столь же впечатляющи: жена, трое детей, дом о четырех спальнях со студией на заднем дворе, приличный банковский счет и совсем недурная страховка. На площадке перед домом красовался блестящий "бьюик" Бет, в гараже стоял мой старенький "шевроле-пикап". А на стене висели охотничья винтовка и дробовик, не стрелявшие со времен войны.

Я пристрастился к рыбной ловле – рыбы не истекают кровью, – но в ящике письменного стола, запертом от детей на тот случай, если они доберутся до студии, лежал пистолет, который эта девушка наверняка бы вспомнила – маленький, исцарапанный, короткоствольный "кольт-вудсмэн". Пистолет был до сих пор заряжен. А в кармане брюк я носил складной золингеновский нож, который она тоже узнала бы – видела, как я забрал его у мертвеца взамен собственного кинжала, поломавшегося при ударе. Я продолжал носить нож и, бывало, стискивал его – не раскрывая, разумеется, – стискивал в кармане, возвращаясь домой из кино вместе с Бет; и шагал прямо на стайки хмурых смуглых подростков, шатавшихся вечерами по тротуарам этого старого юго-западного городка, и подростки сторонились, давая нам пройти.

"Не гляди таким забиякой, милый, – говорила Бет. – Можно подумать, ты навязываешься на потасовку с юными мексиканцами". Она смеялась и прижималась к моей руке, помня, что муж – тихий, смирный литератор, мухи не способный обидеть, хоть и пишет повести, лопающиеся от насилия и сочащиеся кровью. "Как ты вообще до такого додумался?" – вопрошала она с широко распахнутыми глазами, прочитав особо жуткую главу о набеге команчей или пытках у апачей, как правило, взятую прямо из источников и лишь иногда расцвеченную кое-какими военными впечатлениями автора, передвинутыми на столетие назад. "Честное слово, дорогой, временами ты меня прямо пугаешь", – говорила жена и смеялась, отнюдь не перепуганная. "Мэтт совершенно безобиден, а придумывает чудовищные вещи, – весело повторяла она друзьям. – Похоже, у него просто-напросто больное воображение. Да, он охотился до войны – еще до нашей встречи, но бросил и это. Любит убивать только на бумаге..."

Я остановился посреди комнаты. На минуту для меня исчез гул вечеринки. Я смотрел на Тину. В мире не осталось никого, кроме нас двоих; мир опять казался юным, диким и живым, а не старым, цивилизованным и мертвым. На минуту почудилось, будто я пятнадцать лет пролежал в гробу, а сейчас кто-то приподнял крышку гроба, впуская свет и воздух.

Я глубоко вздохнул, и наваждение кончилось. Я снова был почтенным отцом семейства. Но явился призрак холостяцких дней, и положение могло стать неловким, если не повести себя правильно, то есть не подойти прямо к девушке, не