Верь (СИ) [Мария Власова] (fb2) читать постранично

Верь

Глава 1. В чертогах памяти

— Я тебе не верю.

— Поверь мне…

Улыбаюсь и мотаю головой — не могу. Его теплая ладонь накрывает мою щеку, дыхание обжигает лицо.

— Просто… верь.

Всю свою жизнь я убегала от проблем. Разными способами: с помощью плеера с наушниками или интересной книги, наглотавшись таблеток или просто на своих двоих. Только от одного человека я так и не смогла убежать — от самой себя.

Что делает человека самим собой? Что проявляет нашу личность, и есть ли эта пресловутая личность на самом деле? Может, это просто набор поведенческих тенденций или действий в разных ситуациях?

Изменчивых, в своем роде, между прочим. Как вообще можно им доверять, если они все время меняются? Сделав когда-то давно выбор, мы меняемся под действием его последствий, или же наоборот остаемся прежними. Раз за разом, адаптируемся от последствий своего выбора и последствий выборов других, чтобы в конечном итоге понять, что ты уже совсем не тот человек, каким был раньше. Даже больше, не тот человек, которым видели люди вас раньше. Ведь, то, каким воспринимает сама себя личность и каким видят человека другие люди совсем разные вещи.

Раньше мама была очень религиозна, маленькими она водила нас по воскресеньям вместе с папой в храм. Мне там не нравилось, было скучно, но зато после всегда покупали мороженое. Ещё когда ей становилось грустно, она начинала петь «Hallelujah» и папа из другой комнаты кричал ей заткнуться. Это было привычно, и как-то по-доброму, но именно эта часть моего детства мне больше всего дорога. Частенько она согревала меня в самые сложные моменты, хотя иногда даже этого тепла мне не хватало, чтобы согреть замерзшее от одиночества сердце. Как это странно — рядом с родными людьми чувствовать себя одиноким.

Все изменилось, когда вернулась старая мамина болезнь, она не перестала молиться, но в церковь больше не ходила. Однажды я спросила ее почему, и она мне ответила: «Он разочаровал меня, не хочу молиться в храме, пока не избавлюсь от этого чувства». Не знаю, кого она имела в виду под ним, но не Бога точно.

В нашей семье странное отношение к религии, она как будто есть в нашей жизни, и даже занимает важное место, но на самом деле пустой звук. Отец приходил на службу в церковь каждое воскресение, но не для участия в таинствах причащения или исповедания, а чтобы побыть немного подальше от мамы. Я поступала, примерно, так же. Все школьные годы ходила в церковь — это место с особенной атмосферой, там было спокойно и можно было подумать, и вернуть себе внутренний покой. Оно значило для меня много, но в какой-то момент уже не смогло спасти от пропасти.

Когда стоишь на краю, что угодно может толкнуть тебя в бездонную пропасть, но чаще всего ты спрыгиваешь туда сам. Не видя выхода из сложной ситуации, подростковый максимализм показывает один простой вывод. Только взрослые понимают, пускай и не всегда, что это совсем не выход — это ещё одна пропасть. Но взрослых рядом не было, вообще никого не было. Как и до этого и все время после. Каждому нужен такой человек, который ему бы говорил: все, хватит жалеть себя. Но лучше, если этим человеком для себя будете вы сами. Вот только я такой не была, я была плаксой, точнее остаюсь ею. Жалость, жалось, жалость… Все что хотела я и хочу.

«Жалкая». - сказал он мне и эти слова совсем ничего не изменили.

Разве только одно — заставили меня по-настоящему, всем сердцем, его ненавидеть. Не из-за ударов, противных слов и насмешек, даже не из-за отвратного поступка, а из-за того, что он не захотел меня такую жалкую жалеть.

Только вдумайтесь в эти слова и поймете, насколько низко я пала в попытке доказать себе то, что является ложью для всех, кроме меня самой: Даша Петрова — сильная и независимая, умеет принимать все удары судьбы. И вот эта Дашка сейчас, как и раньше мечтает, чтобы кто-то пришел и спас ее, в очередной раз, да ещё и просто так! Может даже пожалел, на ручках поносил, слёзы утер, да хоть кровь со лба вытер, а то единственным видящим глазом ничего разобрать не могу из-за нее.

Но желающих, как и раньше, сделать это не наблюдается, так что приходиться самой. Чувствовать грудью, пускай и прикрытой свитером, каждый камень то ещё удовольствие, уже молчу о руке, которая совсем не слушается. Мне даже кажется, что то, слегка белое и выделяющееся на фоне кровавого месива — моя кость. От этой мысли становится поистине жутко и страшно, так что успокаиваю себя тем, что, мне кажется, и это просто в воде что-то в рану попало.

Боль — это хорошо, это значит, что я жива, все ещё жива. Даже когда меня выворачивало наизнанку, после жуткого пробуждения от удара животом в ствол дерева. Какое-то старое дерево упало в речку, преградив тем самым течение, именно это меня и спасло, ну ещё и то, что я животом ударилась, и все содержимое легких и желудка попросилось наружу. Если учитывать, что плавать меня никто не научил, да и самой не довелось, то выбраться из этой западни самостоятельно