Смерть Тарелкина [Вячеслав Яковлевич Шишков] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (4) »
Вячеслав Яковлевич Шишков Смерть Тарелкина
— К черту, — сказал сам себе Петр Иваныч Тарелкин, прикултыхав домой с трудповинности, и бросил в угол лопату. — Так больше жить нельзя. Это не жизнь, а каторга… Хуже! Это хождение преподобной Феодоры по мукам[1]. Хуже… Он снял с правой ноги стоптанный сапожишко и осмотрел ступню: так и есть, большой палец посинел и вспух. Руки тоже поцарапаны, и рассечена бровь. Он размотал веревку, служившую ему поясом, швырнул ее под кровать, сорвал с плеч дырявую бабью кацавейку и долго шагал взад-вперед в одном сапоге, припадая на больную ногу. — Ха, транспорт… Вози им песок из карьера, балласт… — бубнил он, тараща озлобленные мутные глаза. — А зимой дрова заготовляй на железку, для общественных портомоен проруби долби, окопы рой… Тьфу! Черт бы их драл. Петр Иваныч остановился и так свирепо потряс кулаками, что рыжие длинные космы его заплясали по острым плечам. В эту минуту, взлохмаченный, дикий, грязный, он напоминал допившегося до чертиков дьякона. В изнеможении он повалился на кровать и сердито запыхтел. — И завтра, и послезавтра все то же, то же. Может быть, еще десять лет такую волынку тянуть придется… Это с больным-то сердцем. Но настроение его вдруг резко изменилось: по испитому длинному лицу проползла улыбка, большой кадык на хрящеватом горле судорожно запрыгал, фиолетовый нос весь наморщился, засвистел и затрясся в смехе. — Гениально! Гениально! — радостно воскликнул Петр Иваныч и ударил себя ладонью в лоб. Отворилась дверь. Петр Иваныч поспешно придал лицу вид безвинно пострадавшей жертвы и закрыл глаза. — Петруша! Да что ж ты, голубчик, развалился-то, — чуть гнусавя, сказала Фелицата Николаевна и стала разматывать с головы шаль, хотя бы рассаду полил, ведь завтра некогда, завтра ты назначен на заготовку шпал. Милицейский с бумажкой приходил. — Не пойду, — равнодушно сказал Петр Иваныч и густо, но без всякого выражения сплюнул. — Я — бывший соборный регент, а не батрак. К черту!.. Я им больше не слуга… Арестант я, что ли? Треугольное личико миниатюрной Фелицаты Николаевны побелело. — Да, никак, ты рехнулся, Петруша! Да ведь по нынешним временам за это могут расстрелять! — Как это меня могут расстрелять, раз я умру, — загробным голосом проговорил Петр Иваныч. Жена испуганно задвигала бровями. — Как, Петрушенька, умрешь? — А очень просто: вот вытяну ноги и умру… Вон какие перебои в сердце. Фелицата Николаевна уронила на пол шаль и криво опустилась на стул. — Нет, довольно! — вскричал Петр Иваныч басом и так свирепо шевельнулся, что кровать заскрипела под ним, как коростель. — Вместо того чтобы этак мучиться, Фелицата Николаевна, лучше раз навсегда покончить все расчеты с жизнью. Обомлевшая женщина метнулась взглядом по широкому ножу, по веревке, по здоровенному крючку, где висела лампа «молния», и враз замелькали перед ней хрипящие призраки. — Ты не имеешь права умирать!.. Ты не смеешь руку на себя накладывать! — И лицо ее перекосилось от ужаса. «Очень любопытно, черт возьми», — едва сдерживая смех, подумал Петр Иваныч. Но ему стало жаль жену, и он сказал: — Дурочка… Фелицата Николаевна… Я ж пошутил. Я умру не по-настоящему. «Смерть Тарелкина»-то смотрели, пьесу-то, помнишь[2]? Недаром и фамилия у меня такая же — Тарелкин. Фелицата Николаевна сидела с разинутым ртом и ничего не понимала. На другой день она заявилась в отдел учета рабочей силы. От волнения лицо ее горело, руки тряслись, по груди и животу ходили волны робости. Безусый заведующий поправил кепку и ткнул в яичную скорлупу окурок. — Вам, гражданка, что? Пишущие машинки трещали с ожесточением, очаровательная блондинка пудрила пуховкой нос и щеки. — Извиняюсь, товарищ, — начала Фелицата Николаевна, потряхивая головой, задыхаясь. — Я пришла доложить, что мой муж, товарищ Тарелкин, и вчера не был на трудовой повинности, и сегодня не пойдет, да, может, совсем не будет ходить. Юноша засопел, лицо его стало как уксус. — Ха!.. Значит, с вашей стороны донос? Очень приятно… Садитесь, гражданка… Ваш адрес? Я сейчас пошлю арестовать его. Машинки вдруг замолкли. Пуховка в очаровательной руке остановилась. Фелицата Николаевна впилась руками в край стола. — Что вы, товарищ!.. У него понос, холера у него. Он вот-вот умрет. — Холера? — Брови молодого человека взлетели вверх. — Тогда его немедленно надо в заразные бараки. Грибами, что ли, объелся? Сейчас я позвоню. — И рука его потянулась к телефону. — Ради бога! Не холера у него, извиняюсь. Я перепутала, просто я от неприятности вся трясусь. — Фелицата Николаевна окончательно потеряла нить мыслей. — Он нес дрова, упал и разбил себе голову… Теперь в беспамятстве, сорок два градуса жару. Лицо юноши стало как горчица, потом — как игривый квас. — Не упали ль вы сами, гражданка, на голову? — Губы его кривились
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (4) »
Последние комментарии
6 часов 14 минут назад
11 часов 58 минут назад
13 часов 5 минут назад
14 часов 3 минут назад
14 часов 17 минут назад
23 часов 27 минут назад