Треугольник [Агаси Семенович Айвазян] (fb2) читать постранично

Агаси Айвазян Треугольник Повести. Рассказы

Приключения сеньора Мартироса

О путешествии Мартироса из Армении в европейские страны, о его встрече с Колумбом рассказывают армянские летописи.

1

Мартирос медленно вышагивал кругом монастыря.

Вначале он вел счет кругам, потом это занятие показалось ему бессмысленным и Мартирос стал просто ждать, когда из-за монастыря покажется знакомый, тысячу раз виденный пейзаж. Он знал: на западе шпатовое дерево стоит, на севере огромный камень нелепо так кверху торчит, дальше идет кусочек сухой вымершей пустыни, на юге притаилась застенчиво неприметная тропка-тихоня. Сейчас все эти картины пребывали в некоем круговороте, и Мартирос уже не различал ни севера, ни юга. Все это забылось, отошло куда-то, сделалось ненужным. Существовал лишь замкнутый круг, заколдованное кольцо вокруг монастыря, и сам он был частицей этого круга, нерасторжимой, неделимой, заключенной в него навеки.

Ерзнка был его родиной, Киракосов монастырь и пустыня — его домом, его связью с землей, с добром, с богом. Он изучил все звенья этой цепи, передумал обо всем, что было зримо, доступно глазу. Он знал назубок все настроения этой сухой пустыни, знал все травы, что росли под ногами, знал каждый сучок, каждую былинку на этой земле, знал все старые и новые могилы на ней, все от начала до конца было знакомо ему до боли, до слез. Мартирос знал, как дышит здешняя земля, как она улыбается. Здешние краски и здешние запахи он ощущал так же, как запах собственной старой обтрепавшейся рясы.

Мартирос не раз побеждал в себе дьявола, усмирял желания и успокаивался, но порой, а вернее было бы сказать весной, когда красок и их оттенков так много, что они теснят друг друга и задыхаются сами, когда даже сухая невзрачная колючка и та хороша и блестит как золото, озаряет мир, щедрая по своей сути, в такую пору мир вырывался из этого монастырского кольца, ширился, тянулся и будоражил Мартироса, и он снова и снова впадал в смятенное, неспокойное состояние, и монастырское кольцо душило его. И из этого кольца одна только лазейка была — тропинка. Мартирос вышагивал кругом монастыря, и друг друга сменяли: одинокий пшат, торчащий ввысь утес, лесок, тропинка… Они чередовались, следовали друг за дружкой, словно самостоятельные, независимые картины, которые были его судьбой, его долею, ниспосланной ему господом богом…

Мартиросу после одной картины сразу же не терпелось увидеть другую, затем следующую. Постепенно шаги его убыстрились, и он сам не заметил, как стал бежать кругом монастыря. Он бежал, чтобы не думать обо всем том, что вечно звало, манило его, звало, улыбалось, дразнило: новые земли, города, люди, красивые женщины, да мало ли. И кто сказал, что господь не во всем этом, почему это он, господь, только здесь должен быть, в пустыне Киракоса?! Господь велик, господь — единение всего, ну да, так он более всеобъемлющ и вездесущ, все правильно. Мартирос обрадовался своим мыслям, конечно же, его желания не против господа, напротив, они утверждают господа. Мартирос вроде бы нашел оправдание своим, казалось бы, предательским мыслям. Впрочем, в каких-то дальних уголках своего существа он улыбался про себя, потому что знал, что есть еще одно желание, немного озорное, очень земное, смутное и сладостное и объяснять это желание господом было бы неправильно и даже кощунственно. Но думать об этом не надо было, не надо было. И чтобы не запутаться во всем этом, Мартирос снова припустился бежать. Он краем глаза, не глядя даже, отмечал про себя скалу, пустыню, одинокий пшат, тропинку.

Мартирос вспотел, он слышал свое тяжелое прерывистое дыхание. И тут откуда-то издали донесся голос Гагика:

— Мартирос…

Юноша Гагик стоял совсем рядом и удивленно смотрел на него.

— Я давно уже тебя по имени окликаю, брат Мартирос…

Мартирос хотел было сказать что-нибудь обычное, объяснить свое состояние Гагику доступным тому, понятным образом. Его мысль была ловка и находчива, и он сам знал об этом. Вот и сейчас у него в уме возникло три-четыре ответа, из которых он мог выбрать любой, но его вдруг охватило какое-то обостренное чувство спасения и погибели одновременно. И он сказал нетерпеливо:

— Уйти я должен, вот что… — И тут же рухнули и исчезли все преграды.

Обрадовался Мартирос, что-то похожее на смех стало распирать его, сотрясать все тело.

— Куда? — изумился Гагик.

— Широкие реки есть на свете, зеленые поля на свете есть, разные страны есть на земле, моря есть синие-синие и небо другого образа и подобия… Людей есть великое множество. И земля необъятна…

— А чем же тебе плохи наши поля, наше небо… И потом бог, он ведь здесь, — сказал Гагик и показал куда-то вниз.

— Не могу больше… Терпения моего не осталось. Другие земли есть… — со страстью сказал Мартирос, но посмотрел на Гагика, и что-то привычное