Амазонка бросает вызов [СИ] [AlmaZa] (fb2) читать онлайн

AlmaZa АМАЗОНКА БРОСАЕТ ВЫЗОВ

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

Глава 1, где личность ощущает давление социума

Вот все говорят, что сердцу не прикажешь. И влюбляются, страдают, любят кого-нибудь недостойного, дополняя, что помимо непослушного сердца ещё и любовь зла, и полюбишь козла какого-нибудь. По-моему, это оправдания слабаков. А слабаки — это лентяи. Я не люблю ни тех, ни других. За ленью и слабостью прячутся трусость, неуверенность, непостоянство, в общем, шеренга недостатков, которые не лечатся. Говорю ли я сейчас обо всех людях? Нет, я говорю о парнях, только о них. Девушкам было бы простительно трусить или сомневаться в себе, но даже я к таковым не отношусь, и если уж я к таковым не отношусь, то почему некоторые (да почему некоторые? Скажем прямо — полно таких!) парни себе это всё позволяют? Потому что настоящие, нормальные мужики — вымирающий вид. Кто-нибудь хочет со мной поспорить?

— Чонён! — Я обернулась, застегнув свой бомбер на молнию. Ко мне подошла Наён, одноклассница, которую никак нельзя было ожидать увидеть в раздевалке зала физкультуры. — Тебя не было на биологии, а мы после урока обсуждали, кто пойдёт в команду черлидерш…

— Сразу нет. Юбочки эти, милота, улыбочки — не моё, спасибо.

Я закинула рюкзак на плечо и попыталась обойти Наён, отступая от скамейки, но она, не навязчиво, и всё-таки упорно, держа на планшете с защипом список, смотрела на меня.

— Выпускной класс, Чонён, последний, мы все разбежимся в разные университеты, может, разъедемся в другие страны, эта команда — очень нужна, заключительная возможность объединиться, почувствовать себя сплоченным коллективом!

— Наён, ты хочешь, чтобы ребята увидели меня впервые в жизни не в штанах? Меня либо засмеют, либо их прихватит.

— Образом пацанки можно было бы и поступиться в последнем классе! Тем более что такого никогда раньше не было, удиви всех, стань женственной на выпускном, а?

— Мой ответ — нет. — Улыбаясь, я похлопала её по плечу, и отодвинула. — Извини, мне нужно на тренировку. Баскетбол — куда увлекательнее, чем ваша фигня с пипидастрами.

Я не собиралась обижать Наён, и очень надеялась, что она не расстроилась. Но идти против собственных принципов не по мне. К тому же, пацанка — это вовсе не образ, я действительно такая, какая есть. Люблю короткие стрижки, удобную одежду, кроссовки, майки. Жаль без лифчика сиськи в них колыхаются, а лифчики я люблю не очень-то — грудь сжимают. Ещё я предпочитаю мужские компании. Не так, как девушки, чтобы флиртовать, кокетничать и кому-то нравиться, напротив. Как только я замечаю, что кому-то могу понравиться или понравилась — меня это раздражает и огорчает, я пропадаю на какое-то время или становлюсь невыносимой, чтобы обо мне и думать забыли, как о женщине. Я люблю компании ребят потому, что там нет ужимок, обсуждений противоположного пола, сплетен, тупых разговоров о шмотках и косметике, которой я не пользуюсь. Там можно затереть о спорте, выругаться, посоветоваться насчёт спортивной обуви, в которой лучше заниматься бегом, похрустеть чипсами с друзьями без взвизгивающих замечаний подружек «ой, ты же поправишься, если будешь такое есть!». Занимались бы они с моё физическими упражнениями, и думать бы забыли о проблемах с лишним весом. Я могу себе позволить есть всё, что хочу.

Сев в автобус и воткнув наушники в уши, я скрестила руки на груди и привалилась к окну. Уже жарковато гулять в бомбере, но мне всегда тяжело даётся сезон, когда приходится раздеваться и оголяться. Сразу не спрячешь свои формы, а они у меня, как ни крути, имелись. Сразу мои друзья, хоть и пытаясь скрыть это, пялились на мою грудь или задницу. Сразу дружеские отношения накалялись. А мне совсем ни к чему всё это — амуры, романы, свидания, поцелуи. Было бы ни к чему, если бы не постоянные подколы одноклассников. К чему я вообще задумалась о любви и парнях в раздевалке? Да к тому, что на физкультуре мне снова намекнули, что у меня наверняка есть член, что я лесбиянка, или гермафродит, или андрогин — короче, весь набор оскорблений, которые могли изобрести на эту тему незрелые восемнадцати-девятнадцатилетние юноши своими мизерными мозгами, они изобрели.

Я не была лесбиянкой, но мне на самом деле некогда было думать о романтике, как всем девчонкам моего возраста, и даже младше. Мы с сёстрами в прошлом году остались круглыми сиротами, родители погибли, и я, и без того будучи больше сыном, а не дочерью, сорванцом, гоняющим в футбол с вечно разбитыми коленками, поняла, что в нашей семье нужен мужчина, и как раз им стала. Старшая сестра — Сынён, была легкомысленной, средняя — Чжихё, сентиментальной и ранимой. Я не могла позволить себе быть третьей девочкой, и не могу до сих пор, пока не встану на ноги, пока не наступит день, когда о сёстрах станет заботиться кто-нибудь другой. На данный момент это всё ещё делала я.

Доехав до нужной остановки, я вышла и деловым шагом поспешила на тренировку, посмотрев на наручные часы, здоровые, на черном ремешке — не женские. Бабские слишком легко ломаются, стоит их ударить или задеть, а эти надёжные, и цифры крупные, и подсветка, и намочи — всё равно продолжают работать. Столько всяких удобств появляется, когда не втискиваешь себя в рамки женской сущности! Почему люди не понимают, что внешняя оболочка не обозначает каких-то отклонений в психике или молодежного бунта? Я же не фрик, и не пытаюсь кичиться тем, как одеваюсь и веду себя. Мне так комфортно. Но все чуть ли не ежедневно считают себя обязанными сказать мне заветное: «Ну ты же де-е-евочка!». Да, чёрт возьми, спасибо за открытие! Я баба, я в курсе; у меня месячные, целлюлит, я могу залететь, если потрахаюсь, опозориться, если потрахаюсь, прослыть шлюшкой, если потрахаюсь, прослыть шлюшкой, если буду вертеться среди мальчиков, прослыть шлюшкой, если стану поздно возвращаться домой. Можно после этого всего мне хотя бы одеваться так, как мне нравится? Парням и так слишком много прерогатив и всё, что делает их крутыми, нас — девушек, почему-то убогими и никчемными. Но я не стремилась повторять за ними всё, мне достаточно было отвоевать право на спортивку и стрижку, хотя уже это предъявляли мне, как противозаконие. Ад.

Переодевшись в баскетбольную форму, я поплелась в малый зал. Там занимались девчонки. В зале побольше, где проходили и соревнования — тренировались молодые люди. Вот! Даже здесь, в какой-то мелочи, нам, девушкам, достаётся меньше. Что ж за судьба такая? Глобальная, историческая, роковая судьба человечества, выделившая нам кусочек, уголочек, самую нижнюю ступенечку. Где-то рядом с кошками. Хотя нет, тех балуют сильнее, и требование к тем единственное, чтобы в лоток ходили. А к нам? Будь воспитанной, будь ухоженной, будь нежной, желательно глупой, выйди замуж, роди, сиди дома, занимайся детьми. И собой. И мужем. И свекровью. И домом. И соседями, и общественной жизнью, и улицей и мир спаси… Нет, последнее перебор, туда вмешиваться не дадут, но я бы с большей радостью мир спасала, чем всё остальное.

В коридоре, по которому уже разносился скрип подошв по гладкому полу из отдалённых помещений, где шла разминка, мне попался давний знакомый — Ку Чжунэ. Он был участником команды СНУ^[1], которая выиграла чемпионство среди всех вузов в этом году, впрочем, не в первый раз. Пока он и его товарищи учились — они регулярно одерживали победы и стали легендарными игроками, но теперь они выпустились, получили дипломы, и больше не играли в студенческой лиге. На одной из тех игр мы как-то и познакомились, и Чжунэ нагло, но безрезультатно, пытался ко мне подкатить. Пикапер из него так себе (я не оценила, но по слухам девчонки отдавались ему штабелями), и после парочки неудач, заявив, что я сама за ним начну вскоре бегать, красавчик отступил. Сюда, я так понимаю, он приехал к одному из моих приятелей-баскетболистов, который стал заменой их пятому игроку в финале, после чего они и сдружились.

Я видела, что Чжунэ красив, но вернёмся к тому, о чём я сегодня уже размышляла: сердцу приказать можно, и поскольку я подозревала (а по слухам даже знала), что Чжунэ — козёл, то на кой хрен мне было заглядываться на его красоту? Мне оставалось надеяться, что он пройдёт мимо молча, ведь пообещал же, что теперь моя очередь за ним носиться, так пусть держит слово, ждёт, чтоб я созрела и засуетилась.

— А, привет, шипастая, — ухмыльнулся он, останавливаясь. Я не стала притормаживать, взглянув на него, но ничего не ответив. — Что, разговаривать разучилась?

— Ну, привет, — уже почти пройдя его, всё-таки встала я, обернувшись к нему непроницаемым лицом. — Чего тебе?

— Просто поздоровался, нельзя?

— Ну, поздоровался. Всё? — Поджав свои пухлые губы, он покривился, не то загнанный в тупик, не то потерявший желание со мной общаться. Хотя до конца его губы поджать не получилось, они соблазнительно слегка сузились, и я зачем-то уставилась на них, подумав о том, что целовалась дважды, и оба раза очень давно, на спор и при подростковой игре в выполнение всяких заданий, которые тянули по жребию. Среди тех поцелуев взрослого, затяжного, с языком, не было, но всё-таки я считала себя уже целованной девушкой. И слова одноклассника, сказанного на перемене перед биологией, что я гермафродитка с членом, с которой никто не захочет танцевать на выпускном, немного поутихли в задетом сознании. Я не обращала внимания и не плакала от таких выпадов, но это не значило, что я запросто забывала и не думала об этом.

— Тебя что, взяли в сборную Университета Корё? — умудрился спросить он без сарказма, указав глазами туда, откуда шёл. Там как раз и тренировались мои друзья, закончившие школу год и два назад. Оба стали студентами названного Ку Чжунэ вуза.

— Тут женская команда тренируется, — постаралась я тоже быть вежливой и указала на вход поближе. — Я с ними.

— Женская команда? — прыснул молодой человек, но, собрав на лице серьёзную мину, бросил: — Можно поглядеть?

— Если хочешь, — пожала я плечами и пошла в зал.

— Не думаю, что увижу крутую игру, но любопытно. — Он пошёл за мной, совсем рядом, буквально дыша в спину. Нет, я не чувствовала его дыхание, но его присутствие и молчание, воцарившееся между нами, отягощали меня, как рюкзак, полный кирпичей.

На нём была кипенно белая майка, поверх которой висело нечто, что я видела лишь по телеку, или могла бы узреть в журналах мод, если бы покупала их. Это была какая-то полупрозрачная сетка, показывающая майку, и в то же время скрывающая точные очертания тела. Не сомневаюсь, что Чжунэ надевал это с мыслью «охренеть я теперь какой сексуальный самец». Я не сомневалась также, что куча девиц, увидев его, подумают: «Охренеть, какой сексуальный самец!». Я тоже так подумала, судя по тому, что сформулировала эту фразу. Но подумала без энтузиазма. Это самец козла, и даже самая отчаянная и дивная красота не заставит меня пасть ему под ноги.

Мы вошли, я поздоровалась с тренером. Чжунэ тоже, причем пожал ему руку, видимо, они были знакомы. Я заметила, что двоих девушек из команды ещё нет, и присела к уже явившимся. Чжунэ сел с краю. Тренер поглядывал на время и с каждой минутой злился всё сильнее на непунктуальность, начав выговаривать тем, что пришли вовремя, в том числе мне. Посыпались упрёки из серии: «Свяжись с девчонками! Только и будешь, что вечно ждать и сталкиваться с опозданиями!». Это стало злить меня. Я не возмущусь вслух и не начну препираться со старшим, но мне было обидно, что всех женщин принимают за одно большое стадо. Ну, вот же я! И те, что сидели рядом со мной. Мы же не опоздали. Почему сразу виноват пол, к которому мы принадлежим? А мужчины что — не опаздывают? В школе на уроки в большинстве своём опаздывали ребята, но никто из учителей не сказал, что все мужчины — непунктуальные балбесы. И всё же, в такие моменты, мне очень хотелось быть парнем, а не девушкой, к которой этот мужской мир предъявляет столько стереотипных претензий.

Хуже всего было то, что свидетелем задерживаемой тренировки стал Чжунэ. Он и без того, я знала, относился к слабому полу потребительски, как к отбивной на ужин или одноразовым носкам. И то, что девушки показывают себя при нём не с лучшей стороны, ущемляло лично меня. Хотелось реабилитироваться, проучить его как-нибудь, показать хоть в чём-нибудь мужское ничтожество. Я разъярилась внутри, готовясь к бою, готовясь выложиться на всю катушку, показать все свои умения, лучшие броски и обводки, продемонстрировать, что женский баскетбол — это такая же напряженка и борьба, как мужской! Но когда пришли опоздавшие, все размялись, и тренировка началась, я посмотрела на скамейку у входа, и не обнаружила на ней Ку Чжунэ. Он уже ушёл.

Мой гнев достиг космических размеров, и выплеснуть его было некуда. Я бы с удовольствием избила кого-нибудь, но занятия тхэквондо были завтра. К моему счастью, мои друзья ещё не ушли после своей тренировки, и я, ввалившись в мужскую раздевалку, хлопнула пакетом со сменной обувью по лавке. Ко мне давно привыкли, и меня мало кто стеснялся, если не стоял совсем без трусов. Так что, парни из баскетбольной команды Университета Корё, бродя у своих шкафчиков в одних шортах, продолжали собираться, не отвлекаясь на меня. Только Югём, перестав сушить волосы полотенцем и повесив себе его на шею, закрыл свою полку и сел рядом со мной.

— Что, закинула меньше мячей, чем позавчера?

— Нет, меня просто многое бесит из происходящего…

— Предменструальный синдромчик что ли? — схохмил мимо проходящий Чхве Ёндже. Я с ним общалась немного меньше, чем с другими, поэтому он иногда забывался, и разговаривал со мной, как с девочкой. Но я успела только поднять на него свой грозный, воплощающий оскорбленную справедливость взгляд, как Югём шикнул ему:

— Эй-эй, осторожнее, это Чонён. У неё такого не бывает.

— Извините, извините, — поднял он руки, пасуя и отходя подальше. Я вздохнула, заговорив тише с Югёмом:

— Меня задолбали сегодня буквально все! Там меня называют лесбухой, там рафинированной девчулей. Как это понимать? Я везде одинаковая, но недостатки во мне постоянно разные, в зависимости от обвинителя! Достали!

— Забей, — кратко ответил Югём, и наклонился почесать щиколотку над кедом.

— Мне не нравится, что меня считают ненормальной. Я самый обычный человек. Я что, хуже других?

— Нет, ты отличный пацан, Чонён, правда, — серьёзно заверил товарищ, поправив носок и посмотрев на меня через плечо. Вид-то у него серьёзный, но я знала, что он прикалывается.

— У меня сегодня идея родилась, только восприми её нормально, ладно?

— Как обычно.

— Вы идёте? — выстроились перед нами ребята, переобувшись, переодевшись и перенастроившись с занятий на отдых.

— Мы подождём Джуниора, идите, — сказал за нас двоих Югём, и приятели вышли, оставив нас вдвоём с шумом душевой за стенкой. — Ну, чего там у тебя за идея?

— Мне надо переспать с кем-нибудь, тогда меня перестанут дразнить насчёт ориентации и моего стиля, который общество называет «причудой». Это же выход, а? — Югём смотрел на меня с минуту, будто знакомясь заново. Потом со скрежетом отвёл глаза так, словно они рисковали упасть на мою грудь, но этого не произошло.

— Ну, если хочется, переспи, — подытожил он.

— Да не хочется! Дело не в этом, я просто хочу, чтобы от меня отстали, понимаешь? Чтобы все узнали, что у меня был секс, что я нормальная. Пусть поговорят недельку об этом, зато перестанут тыкать ежедневно тем, что у меня уже поперёк горла.

— Не знаю, Чонён, всё-таки, если это у тебя в первый раз… — Югём никогда прежде не краснел, разговаривая со мной, но в этот раз он замолчал и окрасился розовым по щекам. Опять, началось. Опять я девушка, с которой это обсуждать некрасиво и неприлично.

— Первый, и что дальше?

— Давай ты с сёстрами это обсудишь? — понемногу начиная нервничать, не взвился, но затряс ногой Югём.

— Ты не понял! Я же тебя хотела просить об одолжении… — Но вот теперь я сама попалась в ловушку межполового дискомфорта, и разрумянилась. Так, Чонён, не будь тряпкой! Скажи ему то, что хотела! — Ты не мог бы переспать со мной? По-дружески.

— Я?! — Югём поднялся и встал напротив меня. Нервоз прекратился, но он стал угрюмым и будто повзрослел. — Почему я? Я не могу, мы с тобой столько лет дружим, с одного двора, я тебя пытался научить стоя писать в детском саду, пока ты не разрыдалась, потому что не нашла чем. Как я с тобой пересплю, ты чего?

— По-дружески, — повторила я, не собираясь отступать.

— Попроси Джуниора, он даже старше, наверняка опытнее.

— Его я не могу, — опустила я глаза.

— Почему?

— Сам знаешь.

— Догадываюсь, но не знаю, скажи? — сел обратно Югём. Вода в душевой ещё шумела, но я всё равно зашептала:

— Он может слишком серьёзно воспринять. Посчитать, что мы встречаться должны после этого, что я его девушка.

— Это да, он такой. То есть… не только это, — улыбнулся Югём. — Чего таить, мы все знаем, что он сдерживает в себе симпатию к тебе, чтобы ты не обиделась и не перестала с ним дружить.

— Вот именно! Я не хочу спать с тем, кто в меня хоть немножко влюблён, мне нужна сделка, после которой мы вернёмся к прежнему. Ты идеальный вариант, ты мой лучший друг, ты в меня не влюбишься, именно потому, что учил меня писать стоя, потому, что тебя стошнило, когда я тебе в подробностях рассказала, что такое месячные.

— Мне было тринадцать, могла бы и пожалеть психику мальчонки.

— Пожалей меня и избавь от девственности, а? Я задолбалась от этих разговоров, что у меня есть мужской орган, что я мечтаю о девочках. Я же не могу в опровержение голой пройтись по школе? А ты будешь моим доказательством, что со мной всё в порядке. Югём, я уже в последнем классе, я вот-вот выпускница, в конце концов, многие мои одноклассницы давно уже этим занимаются, но только по глупости, по любви, спьяну. А я хочу нормально, с проверенным человеком, которому я доверяю. — Вода за стенкой выключилась. Югём опасливо покосился туда, откуда должен был выйти Джуниор. — Не отказывай мне, пожалуйста. Я ж без претензий. Если ты меня не захочешь — можешь представить какую-нибудь другую, без обид.

— Я подумаю, Чонён, хорошо? — кивнул Югём, опомнившись, что до сих пор не надел футболку. Взяв её и натянув на грудь, расправив до талии, он спешно проверил рюкзак и перекинул лямку через плечо. Джуниор вышел из-за поворота. — Сколько можно полоскаться, чистюля? Давай быстрее, я уже домой хочу!

Ребята проводили меня до подъезда, и я, поднявшись по лестнице, открыв дверь, скинула обувь и прошла до своей спальни. Едва она захлопнулась, и я упала на кровать, не раздеваясь, как в спальню вторглась Чжихё.

— Ужинать будешь?

— Буду, — ответил ей мой затылок, потому что я завалилась на живот и лицом уткнулась в покрывало.

— Устала?

— Не особ, — в привычной современной манере, проглотила я окончание слова.

— Чего так поздно пришла?

— Как обычно.

— Нет, позже.

— Мы с Югёмом и Джуниором попёрлись пешком две остановки, чтобы прогуляться. Погода отпад. Из-за этого, наверное, и задержались. Чего ты пристала? — Я развернулась и лениво приподнялась, опершись на локти. — Мама Чжихё, хватит надо мной трястись, как над ребёнком, я самостоятельнее тебя.

— Да неужели? Я вчера не погрела тебе ужин, и ты осталась голодная.

— Я навернула булку с маринованными овощами.

— Это разве еда? Ты и есть ещё ребёнок, Чонён.

— Ох, перестань! У тебя свадьба через месяц, готовься к ней, хватит приседать мне на уши.

— Кстати о свадьбе, завтра мы идём выбирать платье, ты с нами?

— Во сколько?

— В семь вечера.

— У меня тхэквондо, — зевнула я, но тотчас подобралась, видя, как огорчилась Чжихё. Её большие глаза погрустнели. — Даже если бы не оно, сестрёнка, я ничего не понимаю в платьях, какой из меня советник? — Поднявшись, я подошла к ней и обняла. Мне не верилось, что скоро она станет замужней женщиной и переедет от нас с Сынён, но жениха ей, можно сказать, я сама впарила, невольно, но так вышло. Они бы с её начальником в жизни не додумались начать встречаться, иногда нужны пинки извне. Но, в самом деле, представить нас с Сынён без Чжихё — оторопь берёт. Мы ж готовить не умеем, убираться не любим, стирать забываем, гладить считаем ненужным… Без Чжихё наше хозяйство придёт в упадок и прогниёт. Но мы не пропадём, лишь бы сестра оказалась счастлива в браке.

— Мне нужна группа поддержки, я же волнуюсь, я тоже никогда раньше не выбирала подвенечные платья.

— Сынён с тобой идёт?

— Идёт, но я заранее знаю, что она будет советовать: брать самое дорогое!

— Я могу посоветовать взять самое удобное. Посмотри прогноз погоды на день свадьбы, возьми такое, чтоб не зажариться и не замерзнуть. Впрочем, летом вряд ли замерзнешь.

— С нами идёт Джинни, сестра Намджуна, может, всё-таки присоединишься? — своим коронным взглядом на круглой и обаятельной мордахе взмолилась Чжихё. Какая же она у меня красивая и добрая! Я поцеловала её в щёку.

— Извини, но нет. Я лучше напрошусь к Намджуну на мальчишник, я там буду чувствовать себя в своей тарелке.

— Ты думаешь, он закатит мальчишник?

— Все закатывают! А ты, скажи ещё, не собиралась девичник устраивать? Да мы с Сынён тебя за это покараем!

— Девичник — это чинно, мило, порядочно, а на мальчишниках я знаю, что бывает, — покачала головой Чжихё, сбивчиво бормоча и поглаживая пальцами одной руки пальцы другой, — я не хотела бы знать, что Намджун заказал стриптизёршу, или поехал с друзьями пить в какой-то бар… Лучше нам не устраивать этих вечеринок, зачем? Если это канун свадьбы, то будет совсем плохо, мы не выспимся, будем помятые и с головной болью. Кому это надо?

— Как знаешь, Чжихё. Не хочешь соблюдать традиции — не надо, под венец вообще иди в своём кигуруми единорога.

— А что? Неплохая идея, — задумалась она и, постукивая указательным пальцем по губам, отправилась греть ужин. Я посмотрела ей вслед, улыбаясь. Если бы мне попался такой человек, как господин Намджун! То есть, просто Намджун — пора бы привыкнуть к нему обращаться не как к начальству Чжихё, а как к члену нашей семьи.

Но нет, Намджун был бы для меня слишком нерешителен. Я не люблю мужчин, которых надо подталкивать, от которых не дождёшься активных, определенных действий. Мне нужен… какой? Ох, боюсь, по-настоящему мне никто не нужен, потому что не существует такого, которого рисует моё воображение, смелого, умного, красивого, пылкого, умеющего приятное говорить, сообразительного, сильного, ловкого. Я хочу идеал, но таких не бывает, потому что сильные — дураки, умные — тощие, красивые — эгоисты, смелые — некрасивые. Выбирать не из чего. То есть, варианта-то у меня из желаемых есть два. Разум выбирает Югёма, потому что знает, что он приличный, честный, не станет хвастать ничем, что между нами произойдёт, понесёт ответственность, если что-то пойдёт не так, в общем, с ним я смогу договориться обо всём, что мне нужно. Но если просить моё желание, то хотела бы я Ку Чжунэ. Да вот только под козлов я себя класть не собираюсь. И именно потому, что часто думаю о Чжунэ и хочу его, я обязана выбрать Югёма и уговорить его помочь мне. Если лишиться невинности по любви или со страстью, то возникнет привязанность и будут дичайшие страдания, пойди что-то не так. По договоренности же ничего не поколеблет моего эмоционального фона.

Глава 2, где Чонён не получает ответа

На большинстве уроков я сидела вместе с Джису. Она не была моей лучшей подругой, но она была тем человеком, которому в принципе было всё равно, что на мне надето, как я стригусь и чем увлекаюсь вне школы. От неё я никогда не видела осуждающего взгляда, или такого взгляда, чтобы он выражал удивление, одобрение, неодобрение в мою сторону. Если кто-то разделял какие-то там её интересы — в основном это были музыка и чтение, — то она раскрывалась и общалась с ним, с остальными же вела себя не то чтобы доброжелательно, но толерантно. Как бы чужие заскоки — это не её проблема, и даже более того, она не считала отличное от собственного чьё-то мнение заскоком. Из-за этого мне было максимально комфортно из всего нашего класса именно с ней.

Джису дружила с Наён, лидером нашего класса и активисткой, не то чтобы чрезмерно досужей, но слишком упорной в общественной жизни, особенно её стало пробирать в связи с тем, что выпускной год и всё такое. Будто в преддверии потери титула лидера по окончании школы, Наён стремилась успеть всё и везде, в том числе и с той задумкой черлидерской команды. Меня поражало в ней качество, которое я бы обозначила как «неумение обижаться». Это такой тип людей, которых можно послать или грубо от себя развернуть, но когда им что-то понадобится в следующий раз, они подходят, как ни в чём не бывало. Хотела бы я так уметь. Если мне один раз сказать «не лезь» или «не мешай», я вряд ли ещё раз попытаюсь обратиться (то есть, за своих сестёр или друзей я умею впрягаться, ради какого-то очень важного дела, а по пустякам и для себя — совсем нет), а Наён могла услышать десять «нет» и прийти в одиннадцатый раз уточнять, и лицо при этом у неё было такое, словно она не получила ещё ни одного отказа. Большинство же не любило её за излишнюю прямоту, а вот я наоборот уважала за это. В остальном мы были слишком разные. Ботаничкой Наён назвать было нельзя, но чем-то вроде вундеркинда — можно. Не будучи гением, она всегда и всё делала правильно, не опаздывала, не хамила, не ругалась, не отказывалась никому ни в чём помочь. Я считаю, что есть такая порода везунчиков, которым легко поступать, как нужно, они как-то угадывают любые веяния, угадывают с тем, как обратиться к учителям и старшим (а позже наверняка с той же лёгкостью понравятся преподавателям университета и начальству на работе), располагают к себе при необходимости, и остаются незамеченными, если хотят. Наён была воспитанной, аккуратной, почти круглой отличницей, примером для подражания в глазах чужих мам и пап, не первая красавица, но духовный предводитель, привлекавший внимание именно своими инициативами.

Лучшей подругой Наён была Дахён — её правая рука. Они вдвоём часто сидели на уроках передо мной с Джису, как и сейчас, на информатике, которую мы ждали после звонка. Из всей этой окружающей меня троицы труднее всего мне было именно с Дахён. Она была вот та самая девочка, в которой сходятся ненавистные мною стереотипы: всегда задерживалась, говорила только о моде, сериалах, красивых артистах и мальчиках вообще, любила повизжать, жеманничала перед парнями, хохотала без повода. Считала меня биологически мутированным видом. Если бы её старший брат не играл в баскетбольной команде Университета Корё и не был моим другом, мы бы с ней не замечали друг друга, во избежание недопонимания, но её брат был моим хорошим товарищем, мы были из одной компании, и с Дахён наши пути из-за этого пересекались. Хотя уже только слушать её для меня было тяжким испытанием.

— …и вот я там стою, и вдруг заходит он, представляешь? — вещала она для Наён, пишущей сценарий для какого-то школьного концерта и одновременно с тем слушающей подругу. — Ах, ты бы видела его при этом! Футболка на нём сидела прям вот в обтяжку, и эта его уложенная чёлка, ох…

Я закатила глаза, пытаясь вздохнуть не слишком громко, чтобы сидящие впереди меня не ощутили утомлённости от всей этой пустой болтовни.

— И они с сестрой вышли из магазина, и сели в такую машину — не знаю, что за марка, но он так красиво в неё сел…

— Он всё ещё у тебя на заставке стоит? — улыбнулась Наён, бросив взгляд на парту, на которой неугомонная рука Дахён при рассказе видимо что-то трогала, и видимо это был телефон. Я от нечего делать приподняла голову, рефлекторно вытягивая шею, не знаю зачем. Я не сильно любопытная, но когда кто-то о чём-то говорит, или кто-то что-то показывает, большинство невольно на это реагирует. Так и я.

— Да, ну разве он не божественный? — Дахён приподняла экран, и он очутился меж её левым плечом и правым плечом Наён. Не веря своим глазам, на заставке я увидела Ку Чжунэ на фоне голубой воды неизвестно какой глади — океана, пролива или моря. Солнце, осветившее тот жаркий день, в который был сделан снимок, слепило не так ярко, как улыбка этого мажорного кобелюги, а ветер, раздувший его белую рубашку, почему-то совсем не колыхал его загеленной чёлки, на которую ушел тюбик, не меньше.

Я сдержала порыв спросить: «Ты его знаешь?», что позволило мне прийти к самостоятельным логическим выводам. Брат Дахён, Ильхун, занимается баскетболом, Дахён посещала некоторые игры, разумеется, у неё было множество возможностей увидеть Ку Чжунэ и запасть на него. Тем более, он сын миллионеров, гламурный парень, чья жизнь вызывает зависть и демонстрируется в социальных сетях. Фотография на заставке Дахён была с его инстаграма. Чёрт, я палюсь, да, я тоже была на его инстаграме. Ну, разок всего. Ладно, не разок, но все фотографии не пролистывала. Это физически трудно, он выставляет туда их в день по десять. Самовлюблённый, надменный индюк, петушиная морда! После неудачного подката ко мне зимой, он отдыхал где-то в швейцарских Альпах с семьёй, красуясь собой в лыжном костюме, потом красовался собой в личном кабинете, выделенном отцом в их корпорации, потом красовался собой на яхте среди друзей обоих полов, и так до бесконечности. Насыщенная у парня жизнь, только ощущение, что он в ней кроме себя ничего не видит.

— Красивый, — кивнула Наён и продолжила строчить в тетрадь, как ни в чём не бывало. Я тоже попыталась отвлечься. Я уже говорила, что слушать Дахён для меня испытание? Вот очередное доказательство. Тип, которого я пытаюсь избегать в своих мыслях, дотягивается до меня через неё. Меня всерьёз беспокоило то, как иногда трудно мне избавиться от Чжунэ в моей голове. Я не хотела влюбляться, нет, только не в него. Боже, пожалуйста, пусть это будет кто-то другой? Хороший, добрый, честный, верный. Верный! Самое главное, чтобы не лились мои слёзы от того, что мною повертели, как хотели, и бросили. Хрен ему! Полезет — сама его поверчу. С вертушки. Зря что ли тхэквондо занимаюсь? Это не только любовь к спорту, это ещё и навык, способный спасти жизнь, честь и достоинство.

У меня вокруг было столько примеров, как у девушек сносило крышу от любви, что я за себя переживала. Конечно, любовь не инфекция, ею от других не заразишься, но что, если какая-то фигня случится (а фигня случается, и от неё никто не застрахован), и меня переклинит на этом Чжунэ так, что я поддамся его очарованию? Так, мне срочно нужно решать что-то с Югёмом, я не хочу дарить свою невинность подлецу. Помимо того, что меня перестанут дразнить из-за пацанства, первый секс с хорошим другом был бы прекрасным спасением от необдуманного шага в другую сторону. В идеале было бы, если б мне не понравилось вообще. Я бы разочаровалась во всех этих интимных, запретных, и потому таких соблазнительных вещах, мне бы стало не по себе от физического контакта с мужчинами, я бы и думать забыла о Чжунэ… и вообще мужиках? И стала бы лесбиянкой? Господи, как всё-таки сложно. Я не могу сказать, что меня кидает из крайности в крайность, но я действительно иногда путаюсь в этой жизни, она сложная, извилистая, многогранная и противоречивая. Да, я люблю компании парней больше, чем женские, потому что считаю большинство (но не всех) девчонок глуповатыми, но при этом мои сёстры и я сама девушки, и не могу не быть обижена на то, что мой пол ущемляют и недооценивают. При этом часто я и к парням отношусь пренебрежительно, к тем, которые ещё не созрели и умудряются мыслить и вести себя по шаблону, как мои одноклассники…

— Чонён! — Я обернулась на голос, который меня звал. Одноклассник развернул ко мне телефон и показывал найденную в интернете картинку бабы с усами, жуткой бабищи с какими-то гормональными нарушениями. — Прямо ты лет через десять!

Я показала ему средний палец и отвернулась. Прозвенел звонок, оповещающий о начале урока.

Но не успел урок кончиться, как ко мне обернулась Наён, закрывшая все учебники и тетрадки на парте. Настойчиво улыбающаяся, она спросила:

— Ты не передумала насчёт моей просьбы? — О чём я говорила? Это Наён.

— Нет, не передумала. Я не буду в команде черлидерш, я уже в баскетбольной команде. Я играю за школьную женскую сборную, я не хочу при этом быть в группе поддержки мужской команды. Они что-то не прыгают перед нашими играми.

— Ну, это было бы странно, — сосредоточено свела брови Дахён, пытаясь представить наших ребят в юбочках в складку, закидывающих ноги повыше и орущих кричалки.

— Как жаль, что ты отказываешься, кого ещё я возьму? У нас не так много спортивных и фигуристых девчонок, — Наён говорила достаточно громко, не имея привычки шептаться, в отличие от Дахён, так что слышал весь класс. Некоторые покосились на неё с лёгкой обидой, ощутив намёк на себя, те, которые не отличались худобой, поворотливостью или склонностями к танцам и гимнастике. Но наш лидер не пытался кого-то задеть, Наён просто озвучила факт.

— А у Чонён под спортивкой есть фигура? — загоготал парень за соседней партой. Я уже даже оборачиваться не стала. — Я думал, там всё плоско, как у столяра под рубанком.

— Там всё плоско, как твои шутки, — бросила через плечо я, и, взяв рюкзак и встав, попрощалась с девчонками.

После школы я зашла на дополнительные по алгебре, потом задержалась во дворе, встретившись с соседкой, подругой нашей покойной матери. Она постоянно беспокоилась о том, как мы без родителей? На праздники приносила выпечку, заводила продолжительные беседы с любой из нас, стоило попасться ей на глаза. Женщиной она была хорошей, только её разговоры часто больно теребили сердце, а не успокаивали, сразу в душе плакала сирота и исчезала взрослеющая, умеющая держать себя в руках старшеклассница.

Дома Чжихё и Сынён уже собирались за платьем, ожидая, когда за ними приедут Намджун с сестрой. Оказалось, что пешком идти будет долго, и свадебный салон станет закрываться, и не хватит времени померить как можно больше всего. Мне положили в тарелки обед, оставив на кухне одну, я слышала только мелкое шлёпанье их босых ног и шорох одежды.

— А где мой спонж? Кто-нибудь видел? — прокричала из-за стенки Сынён.

— Твой что? — переспросила я.

— Спонж! — повторила она, будто я поняла, но не услышала. Задумавшись с ложкой супа, повисшей в воздухе, я крикнула в ответ:

— Если я должна додуматься о том, что это за фигня, исходя из своего знания английского языка, то твоя банная губка висит в ванной.

— Это не банная губка! — возмущаясь моей недалёкостью, голосила сестра, — это совсем другое!

Я быстро доела суп и вышла в зал.

— И что же это? — Сынён вытрясла целый ящик своих жизненно необходимых безделушек и, разрыв всю гору, победно подняла руку с чем-то изъятым из пёстрого барахла. Как Прометей, принёсший людям огонь.

— Вот он! Теперь можно нанести праймер.

— Нанести что? — напряженно нахмурила я лицо, как иностранец, пытающийся в чужой стране добиться от аборигенов объяснений, как пройти к своей гостинице. — Ты в секс-шопе закупаешься или косметическом? Почему у тебя всё называется так, как будто это надо использовать в извращенных целях?

— Это всего лишь крем, — отмахнулась от меня Сынён, устраиваясь перед зеркалом с подсветкой.

— Так и говори «крем», крем для морды, крем для омоложения морды, для выравнивания морды, зачем все эти сложности?

— Ох, Чонён, ты такая ещё маленькая, — заявила старшая сестра, каким-то образом пытаясь свести к моему возрасту отсутствие адекватных терминов в своём лексиконе. Чжихё вышла из спальни уже готовая. Минимум макияжа, хлопковая блузка и скромная юбка. Распустив волосы, она выглядела почти моей ровесницей, а не двадцатипятилетним главным бухгалтером, и я, представляя её в белом платье, уже предвкушала, какой безумно красивой она станет невестой. Её большие глаза были как будто напуганными и блестели.

— Сынён, ты готова?

— Я крашусь.

— Мы задержимся, Намджуну придётся ждать! — занервничала она.

— Подождёт, он мужик, — не отрываясь от аккуратного прокрашивания ресниц, томно протянула Сынён.

— Я ему позвоню, скажу, чтобы не торопился… — Я поймала Чжихё за руку, потянувшуюся к телефону.

— В самом деле, если он минут десять посидит в машине — ничего не случится. — Рука в моей ладони подрагивала. — Ты волнуешься?

— Не каждый день замуж выхожу, — смущенно кивнула Чжихё и, заикав, убежала выпить воды.

— Это всего лишь покупка платья! — вслед ей цинично напомнила самая старшая из нас. — Кто знает, может, это войдёт в привычку и станет хорошей традицией? Регулярно выходить замуж.

— Ничего себе ты придумала аттракцион, — хмыкнула я, привалившись плечом к стенке, — Намджун редкостно хороший мужчина, не настраивай Чжихё на плохое.

— Все они хорошие, пока получше не узнаешь, так что выходов не так много, либо не связываться на долгое время, чтобы не узнавать достаточно хорошо, либо быть хуже них, чтобы не было обидно.

— Ой, всё! — затрясла я головой, и пошла за Чжихё на кухню. Жить между двумя такими сёстрами очень трудно, я постоянно цепляю реализм и надменность от одной и наивный романтизм от другой. Доверчивость Чжихё пьянит, а подозрительность Сынён отрезвляет. Я пытаюсь быть золотой серединой, но… иногда я сама ощущаю свою незрелость, недостаточность знаний и опыта, чтобы расфасовать необходимое в себе в равном количестве, чтобы обрести гармонию и равновесие.

— А давай мы и тебя на тхэквондо подкинем? — допив воду и перестав икать, предложила Чжихё.

Я посмотрела на наручные часы. В принципе, это было бы не лишним, мне не пришлось бы спешить и мотаться на общественном транспорте. К тому же, давненько я не общалась с Намджуном, моим любимым уже почти зятем.

— А давайте, — согласилась я.

Не успели мы выйти из подъезда, как Намджун выскочил из-за руля, чтобы подбежать к Чжихё, поцеловать её скромно, но в губы, мимоходом поздоровавшись с нами, подвести к переднему пассажирскому, открыть ей дверцу и усадить. На заднем сидении сидела девушка, которая сдвинулась на середину, чтобы я и Сынён влезли по краям.

— Сейлор-Нептун рядом с вами — Джинни, моя сестра, — устраиваясь на своём водительском месте, представил её Намджун. У Джинни были голубые волосы, лишь сантиметра на четыре черные корни позволяли увидеть, что она такой не родилась. Хотя яркость и насыщенность цвета была чрезмерной, как и всё ненатуральное.

— Ты такая интересная, — улыбнулась, разглядывая её в упор Сынён, и тоже представилась.

— Я Чонён, — протянула я по привычке ладонь для рукопожатия и, к моему удивлению, возникшему задним числом, Джинни ответила мне на это протянутой рукой без колебаний. Я заметила её голубые, в тон волосам, ногти, с чёрными узорами и стразами. В прорванных модных джинсах торчали коленки, белоснежные босоножки на каблуках и платформе сочетались с белой футболкой на одно плечо. На груди красовалась надпись «I love sugar».

— Ты сластёна? По фигуре не скажешь, — тотчас полезла налаживать семейственные отношения Сынён.

— Скорее сластолюбица, — сказала Джинни, не смутившись.

— Джинни! — шикнул Намджун из-за руля. Я засмеялась.

— Милый, а ты подвезёшь Чонён на тхэквондо? — попросила его Чжихё. — Она с нами не может, ей надо на занятия.

— Конечно, солнышко, — свободная от управления, в машине с автоматической коробкой передач, правая рука Намджуна взяла руку Чжихё в свою. Он поднёс её к губам, поцеловал, опустил. Но не отпустил. На светофорах, стоило только остановиться, он постоянно тянулся поцеловать Чжихё в щёку или просто замереть, уставившись на её профиль. Я пыталась узнать в этом влюблённом и не видящем ничего, кроме невесты мужчине того сурового директора сестры, которого узнала когда-то. Деловой, загруженный, недовольный, Намджун превратился в сияющее облако, мягкое, тёплое и добродушное.

Добравшись до свадебного салона, мы продолжили сидеть в автомобиле, потому что Намджун и Чжихё никак не могли попрощаться, воркуя, чирикая, щебеча и карамелизируясь. Казалось, где-то неподалёку притаился ванильный освежитель воздуха. Намджун всё держал Чжихё за руки, игриво притягивая, чтобы десятый раз поцеловать, она краснела и хихикала, но ей это заметно нравилось. Нас сзади словно не существовало.

— Я вернусь за вами через пару часиков, вам хватит?

— Ты скажи, сколько ты нам времени даёшь, и мы уложимся.

— Нет-нет, вам сколько надо, я столько подожду.

— Салон закроется, если мы провозимся долго.

— Я им заплачу, чтобы не закрывались.

— Нам нужно идти, солнышко, — между двумя очередными поцелуями вставила Чжихё.

— Хорошо, моя лапочка. — И они снова поцеловались.

— Они такие милые, — вздохнула Сынён, как при просмотре мыльной оперы.

— А меня сейчас стошнит, — проворчала Джинни и постучала брата по плечу, дотянувшись, — эй, жених, прекращай давай, у нас был уговор не устраивать вот этого всего на глазах друг у друга.

— Джинни, это уже почти моя жена, чего ты докопалась? — расстроенный, что его оторвали от нудного и затянувшегося любования, изливания нежности и распрыскивания завуалированных под невинные объятия похотливых порывов, Намджун посмотрел на сестру.

— Хорошо-хорошо, но Юнги тогда в выходные ночует у нас.

— Что?! — придав голосу властности и грозовой басовитости, уточнил Намджун.

— Что? — меланхолично передразнила его Джинни.

— Ладно, — сдался брат, с большим удовольствием возвращаясь к Чжихё. Я обожала в нём это — ненависть к спорам. Он, может, не всегда соглашался, но скорее молча делал всё по-своему, чем продолжал пререкаться. Какая экономия нервов и времени!

— У тебя, значит, парень есть? — сделала нужный вывод из всего Сынён, и опять проявила любопытство по отношению к Джинни.

— Да, Юнги, — подтвердила девушка.

— Мой хороший друг! — добавил Намджун из-за руля. — Проверенный человек, абы кого я к сестре бы не подпустил.

— Ну вот, а для меня друзей нет? — делая возмущенное лицо, подалась вперед Сынён. — Давай, подумай получше, ты вращаешься в разных кругах, бизнесмены, директоры, олигархи. Неужели для меня не найдётся друга-миллионера?

— Мой лучший друг — миллионер…

— Вот!

— Но он женат.

— Это ничего страшного, я согласна встречаться раз в неделю.

— Сынён! — шикнула на неё Чжихё. Теперь засмеялась Джинни.

— Ты для чего мужчину ищешь? — обернулся Намджун.

— Для любви, финансовой помощи, брака, секса… это могут быть и четыре разных мужчины, если не совпадёт.

— Так, ладно, мы пойдём, — остановила беседу Чжихё и вышла из машины. Мы все высыпались следом за ней, Джинни и Сынён, чтобы пойти смотреть платья, а я — чтобыпересесть вперёд, к водителю.

— Эх, какой розарий! Я счастливый человек, — просиял Намджун, похлопывая себя по карманам и бубня под нос: — Карточку ей дал, телефон не забыл… а! Чжихё! — открыв окно, крикнул он ей, уже уходящей. Я вжалась в спинку сидения, чтобы не мешать. Сестра обернулась уже на ступеньке здания.

— Что?

— Ты забрала с собой моё сердце, как я теперь уеду? — Она засмеялась.

— Я тебе в кармашек своё сунула, пока с ним покатайся.

— Тогда ладно. — Они послали друг другу сложенные из пальцев сердечки и мы, наконец, тронулись.

— Ну, привет ещё раз, — начала я заново.

— Привет, благодетельница, как жизнь молодая? — Я улыбнулась. Он меня так называл, потому что именно я свела их с сестрой. Изначально такого замысла не было, но потом я как-то вдруг раньше них самих поняла, что они будут счастливы вместе, что они идеально подходят друг другу.

— Да всё отлично. В школе зовут быть черлидершей, я отказываюсь.

— Почему?

— Юбка.

— И всё? — Намджун плавно вёл, смотря на дорогу, но слушал меня внимательно.

— Ну… я хочу быть игроком, кем и являюсь, я не хочу быть на разогреве… Это не то чтобы унизительно, но… И унизительно тоже. Я за равенство, почему перед играми моей команды ребята в лосинах не демонстрируют свои ягодицы? Все приходят смотреть баскетбол, пусть его и смотрят, к чему там голые женские ноги?

— В чём-то я с тобой согласен, — кивнул водитель, — но женские ноги — это прекрасно, они всегда в тему. Чего не скажешь о мужских. Мои, допустим, слишком волосаты, чтобы их показывать.

— Побрей перед свадьбой, не пугай Чжихё, — засмеялась я, и за мной вторил Намджун.

— Снова справедливо, вы же, девушки, это делаете. Но, боюсь, испугаю её больше бритыми ногами. Что она обо мне подумает? — Я знала, что у сестры с ним ещё ничего не было. Она свято хранила невинность для брачной ночи, и Намджуна это устраивало, правда, со свадьбой он явно спешил, мечтая дорваться до главного. Это по нему было видно.

— А ты покажи ей их заранее, поинтересуйся, упадёт она в обморок или нет. Впрочем, зная Чжихё, она упадёт от чего угодно, стоит дать повод…

— Это точно. Я волнуюсь безумно, Чонён, правда. Я снова ощущаю себя девственником, мне страшно! Даже, думаю, страшнее, чем Чжихё, — признался Намджун наполовину в шутку, наполовину всерьёз.

— Не дрейфь, ну, что такого может случиться?

— Да что угодно!

— В самый ответственный момент упадёт метеорит? — улыбнулась я и, переводя немного в другое русло разговор, закинула удочку: — А мальчишник будет?

— Конечно! Меня парни не поймут, если я лишу их подобного удовольствия. Когда женился мой лучший друг — Хосок, мы толпой такой дебош устроили! Ты бы видела! Нас было человек четырнадцать… или пятнадцать, где-то так; соджу мы выпили ящиков пять… Не считая другого алкоголя.

— А стриптизёрши были?

— После первых двух ящиков мы поехали в стриптиз-клуб, но что-то пошло не так, мы оказались в ирландском пабе. Там бильярд… мы сломали несколько киев, напились ещё сильнее. Потом как-то вернулись допивать соджу… Хотя до этого чуть не подрались с какими-то японцами у караоке, один из нас спьяну припомнил им оккупацию вековой давности. Одним словом, такие вечеринки — это раз в жизни бывает, это настоящее прощание с молодостью.

— А… честно, между нами — проституток вызывали? — прищурилась я.

— Нет, зачем? — Намджун пожал плечами. — У Хосока с женщинами никогда проблем не было, его бывших любовниц не сосчитать, поэтому, сознательно вступая в брак, он не стремился «надышаться», так сказать. Ему важнее было провести время с друзьями. В стриптиз-клуб ехать тоже не его идея была. Не помню, признаться, вообще чья, на таких пьянках идея рождается невнятным выкриком из толпы, и потом никто не может понять, кто и что предложил.

— А можно мне будет на твой мальчишник приехать?

— На мой мальчишник? — переспросил Намджун. Встав на красный свет, он удивленно на меня посмотрел. — А как же девичник Чжихё? Или ты просто хочешь убедиться, что я себя буду хорошо вести?

— И это тоже, но посмотри на меня. Какой девичник? Они там будут обсуждать парней, больше всех будет трепаться Сынён, предупреждать, как и что бывает. На таких сборищах невеста слушает и краснеет, а вокруг все такие знающие и опытные, а я такая буду сидеть с Чжихё заодно, не в зуб ногой. К тому же, твоя сестра же там будет? То есть, у тебя шпион на девичнике есть, я имею право на билет на мальчишник.

— Чонён, там много мата, грубых слов, взрослые пошлые дядьки, курящие, бухающие, ну зачем тебе это?

— Мне подходит. Так что, я приглашена? Если вы все надумаете меня смущаться, то зря, Намджун, ты же знаешь, я всегда с ребятами дружила и дружу, у меня не отвянут уши, я не впаду в истерику от пары откровенных историй. По рукам? — протянула я свою ладонь. Он посмотрел на неё, качая головой и сомневаясь, но, видя, как упорно я не убираю руку, сдался:

— Хорошо, ты приглашена, но если что — пеняй на себя!

Мы доехали до спортивной школы, где шли занятия тхэквондо. Намджун посмотрел на время и, сказав, что у него нет больше дел на сегодня, а я освобожусь явно раньше наших девушек, побрёл за мной внутрь, посмотреть, как тренируется молодёжь.

— Я же раньше тоже занимался борьбой, — сообщил он мне, когда я вышла из раздевалки. Оглядывая бело-синий зал с красно-синим полом, Намджун отдался ностальгии.

— Правда? И долго?

— Несколько лет, на профессиональном уровне. Но это было давно. У меня потом нашли проблемы с сердцем, пришлось бросить серьёзные нагрузки. Так что, лет пять уже не пробовал махать конечностями.

— Пока не пришли другие ученики, не хочешь со мной попробовать? — предложила я ему. Намджун почесал затылок, опустив взгляд к лакированным ботинкам.

— Почему бы нет? — разулся он мигом и, скинув пиджак, закатав рукава рубашки, с радостью встал передо мной в стойку. Соблюдая все правила, мы вступили в игровой бой. По движениям Намджуна было видно, что он действительно хорошо знал азы, и даже более того, знал какие-то замысловатые приёмы, но сноровка и гибкость были утеряны. Такие вещи улетучиваются сразу, стоит прекратить занятие боевым искусством. Через две минуты я завалила Намджуна, постаравшись смягчить его падение, и скорее уложив его, а не уронив.

Отряхиваясь и поправляя брюки, он без обид поднялся.

— А ты хороша, очень даже. Давно занимаешься?

— Как и положено, с семи лет. — Намджун присвистнул. Я увидела за его спиной Югёма, пришедшего на тренировку, и помахала ему, чтобы не стеснялся моего будущего зятя и подходил. Зять обернулся, изучая, кому я так радостно сигналю. — Подожди-подожди, ты что, с парнями тхэквондо занимаешься?

— Девчонок я давно всех победила, с ними теперь скучно. Это, — я положила руку на плечо подошедшему Югёму, — мой новый уровень.

— Ничего себе… — продолжал дивиться Намджун, здороваясь с моим товарищем. Они уже как-то пересекались, поэтому в знакомстве не нуждались. — А тебя она сильно поколачивает?

— Пока что я её, — хмыкнул Югём, направляясь в раздевалку, чтобы тоже нарядиться в тобок, — но близок тот час, когда с Чонён и я уже не совладаю.

Он исчез за углом, а Намджун назидательно на меня посмотрел сверху вниз:

— Остановись, пока не поздно. Если тебя не сможет победить ни один парень, ты застрянешь в девках. Тебе же не захочется иметь рядом с собой слабака?

— Ты же знаешь, я пока и не тороплюсь ввязываться во все эти отношения, свидания… А если секса захочется — его можно и с каким-нибудь слабаком заиметь.

— Не говори так, ты же девушка, ты не должна так просто относиться к сексу. А как же сберечь себя для мужа?

— Ой, началось. А ты себя для Чжихё сберёг? — поставила я руки в бока.

— Я… ну… — Намджун от растерянности сменил несколько мимических выражений, при этом засовывая руки в карманы и поднимая плечи к ушам, потом снова понижая их, отводя глаза. — Я же… должен быть опытным. Кто-то один должен быть опытным, иначе вряд ли что-то нормальное выйдет.

— Вот и отлично, в моей жизни опытной буду я. Нагуляюсь, найду себе девственника, буду за ним приглядывать, чтоб ни шага налево, а то сразу у меня получит! — насмешливо, но с грозной миной подняла я кулак.

— Природа всё придумала не зря, недаром же по мужчинам не понять, было у них уже или не было.

— Не скажи, вряд ли по парню будет неясно, девственники — их же за километр видно.

— Ага, есть у меня один друг, уже шесть раз невинности лишался. И бабы ему продолжают верить.

— Он гений видно, не меньше, — отвлеклась я, разворачиваясь к вернувшемуся Югёму, но обращаясь всё ещё к без месяца родственнику: — хочешь посмотреть, как мы боремся?

— Всё равно пока нет других занятий. Посмотрю. — Намджун уселся у стенки на скамейку.

Мы с Югёмом быстро размялись, разогрелись, и принялись кружить возле друг друга, изучая соперника, разведывая его реакцию и возможности внезапными выпадами и атаками. Я не любила читать, но книги о философии боя, инструктаж великих мастеров я штудировала. Мне была интересна психология воинов, основа внутреннего хладнокровия и, что самое главное, достижение того уровня, когда любой противник становится предсказуемым. Не знаю, откуда во мне всегда было это желание физического саморазвития, возможно, с помощью закалки я пыталась избавиться от внутренних слабостей. Откуда берётся у людей сила? От уничтожения слабых мест, храбрость рождается, как победа над трусостью, ум — это избавление от глупости. Я следила за Югёмом, как могла, но он всё равно умудрился меня подцепить и опрокинуть.

— Чёрт, чёрт, чёрт! — подскочила я, пиная воздух. — Как ты это делаешь? Что я опять сделала не так?

— Тупила, — засмеялся товарищ.

— Сам ты тупил! Давай, делись секретами мастерства.

— Фигушки, сама секи фишки. Если ты не наблюдательна — хрена лысого тебе быть отличной тхэквондисткой.

— А вот и буду! — не обиженно, а скорее подначивая саму себя, бросила я, возвращаясь к первоначальной стойке. Но пришёл сабом-ним^[2], за ним подтянулись остальные ученики, мы стали меняться партнёрами, экспериментировать с комбинациями, и с Югёмом нам пришлось побороться ещё лишь дважды. И оба раза он снова меня уделал.

Когда всё закончилось, я подошла к Намджуну.

— Ну, как тебе? — Он смотрел, как уходит из зала в сторону душевых Югём.

— Он определенно круто дерётся. Что он делает в этой заштатной школе тхэквондо? Ему бы самое место в центре боевых искусств, где занимаются мои приятели.

— Я бы сама туда с радостью записалась, но туда сложно попасть. Либо по связям, либо за хорошие деньги.

— Я могу помочь ему с допуском, если он захочет. Поговори с ним.

— А как же я? Я тоже туда хочу.

— Чонён, — наконец, снова посмотрел на меня Намджун, — нет, я не поведу тебя в профессиональную борьбу, там можно огрести так, что мало не покажется.

— Мне и не надо мало, мне надо так, чтобы я развивала свои навыки, а не топталась на месте.

— Вопрос закрыт. Нет.

— Не ожидала я от тебя, патриархальный монстр, — поморщила я нос, выказывая пренебрежение.

— Я не монстр, Чонён, не обижайся. — Я махнула на него рукой и тоже ушла ополоснуть и переодеться.

После водных процедур, освежившись и одевшись, вернувшаяся в зал, я нашла Намджуна разговаривающим с Югёмом. Они менялись номерами, и явно участвовали в заговоре против меня. Я поспешила подойти.

— Если ты будешь ходить на борьбу без меня, я тебе не прощу этого, — высказала я Югёму.

— Куда ж я без тебя? Но я пока никуда не собрался, господин Намджун только сказал, что если у меня появится желание… Я ещё не подумал.

— А насчёт того, что я вчера у тебя спрашивала, ты подумал? — Югём засуетился глазами между мной и Намджуном, смущенный тем, что вспомнил. Вопросик-то у меня был интимный.

— Завтра об этом поговорим, ладно?

— А по пути домой? Не хочешь пройтись?

— За мной должны были уже приехать, — скорее стал прощаться он и, поправляя на плече рюкзак, почти побежал к выходу. Мы с Намджуном побрели в ту же сторону. Однако стоило выйти, как перед нами завизжала, газуя, машина, в которую прыгнул Югём. Дорогущая иномарка. Это Дахён не понимала, какая перед ней тачка, а я разглядела Порше Кайман тёмно-тёмно серого цвета. Почти как у Бэтмена, сука. Ах да, ещё я разглядела, кто был за рулём. Его пальцы с несколькими широкими кольцами небрежно держали руль, продолжаясь смуглыми руками, переходящими в подкачанные плечи. Сквозь лобовое стекло, подёрнутое лёгкой, чуть зеркальной тонировкой, мне нагло ухмыльнулись дьявольские губы Ку Чжунэ, и они с Югёмом испарились в вечернем Сеуле.

Глава 3, где Чонён получает ответ, но задаёт новые вопросы

Намджун оказался не таким наблюдательным, как я, или же не интересующимся пока что ничем, кроме приближающейся семейной жизни, о которой грезил на ходу, потому что когда я гневно выдавила:

— Ах, он козёл! Что ему надо от Югёма? — Намджун посмотрел на меня и спросил:

— Ты о ком?

— Ты не видел? — не могла сдержать я негодование, вертя головой, как беспомощный ребёнок, от дороги, по которой укатилась машина, к Намджуну, и обратно, — Там же… за рулём! Сидел Ку Чжунэ!

— Ку Чжунэ? — лицо мужчины помрачнело. — Ты уверенна?

— Да сто пудов!

— Твой друг с ним близко знаком?

— Да нет… не был, вроде. То есть, они общались на баскетболе, они знают друг друга, но я не думала, что у них настолько приятельские отношения.

— Это очень плохо, если Югём связался с той компанией…

— Не драматизируй так сильно! Я знаю, что Чжунэ — отъявленная дрянь, он способен дурно повлиять на Югёма. Да на кого угодно такой чмошник дурно повлияет!

— Да-да, вот именно, — не то по моей просьбе, не то само собой, Намджун убрал из голоса удрученную серьёзность. Мы с ним сели в его автомобиль. — Из таких компаний надо людей вытаскивать. Ты поговоришь со своим другом?

— Разумеется! Если он решил завести себе подобного дружка, я ему сама навставляю!

— Будет хорошо, если он тебя послушается, если же нет, ты мне скажи — я сам попробую вразумить. — Я кивнула, стараясь не показывать, что вся эта ситуация меня задевает куда сильнее, чем должна. И не только из-за беспокойства за товарища. — Ну а… к тебе этот тип больше не приставал? — задал вопрос Намджун. Однажды он стал свидетелем неудачного подката ко мне со стороны Чжунэ, и видел как я, пригрозив бейсбольной битой, отвадила от себя этого ловеласа.

— Нет, ты что! Разве он посмеет ещё раз? — с деланной самодовольной ухмылкой, полная бравады и натурально выглядевшей смелости, отмахнулась я, прикрывая в голосе тонкое дребезжание от желания, чтобы Чжунэ всё-таки ещё хоть раз попробовал подкатить. Я ни за что не собиралась отвечать ему взаимностью, даже на свидание бы с таким, как он, не пошла! Но чего ему стоило бы ещё раз попытаться? Что мне самой в этом больше нравилось? Самоутверждаться за его счёт, доказывая себе самой, что я кремень, или убеждаться, что я всё ещё нравлюсь ему? Я не знала.

Мы забрали сестёр. Из свадебного салона Чжихё вышла с непрозрачным чехлом, прятавшим купленное платье. Отдельно в пакете лежала фата, а в самой маленькой упаковке всякие безделушки, вроде шпилек, заколок и ленточек для завершения образа.

— Нашли, что хотели? — поинтересовался Намджун, помогая убрать облачение невесты в багажник.

— Там не было ничего дельного! — жаловалась Сынён, садясь в машину. — Я предложила походить по другим местам, поискать ещё, но эти растяпы уперлись, что им достаточно выбора и они определятся здесь.

— Я посоветовала Чжихё не брать обтягивающее и слишком открытое, с декольте, — заметила Джинни, пролезая в середину. Я снова пересела назад. — Переживала за тебя, братишка, что ты умрёшь от перевозбуждения во время церемонии венчания.

— Джинни! — опять шикнул на неё он, но она ехидно расплылась.

— А то нет? Кто постоянно в ванной…

— Так, оно пышное и закрытое? — перебил её Намджун, сосредотачивая внимание на Чжихё и обращаясь к ней.

— Да! Оно волшебное! — просияла сестра, и от её восторженного взгляда легко было поверить, что так оно и было.

— Спасибо, Будда! — вздохнул успокоенный жених, кажется всё-таки благодарный Джинни за то, что она побеспокоилась о его состоянии в ответственный день свадьбы, и тронулся.

У подъезда мы снова могли попасть под удар неугомонной, чрезмерной романтики нашей парочки, но нас уже ничего не держало, и мы с Сынён выпрыгнули на тротуар, а оттуда поспешили на свой второй этаж. Джинни поторапливала брата, спеша скорее вернуться домой, чтобы позаниматься перед завтрашними лекциями в университете, поэтому долгие прощания сорвались, и Чжихё поднялась в квартиру, приотстав на каких-то две минуты, что ушли на продолжительный затяжной поцелуй на лестнице.

— Ох, всё, я устала! — скинув сумочку, потянулась Сынён и плюхнулась на диван.

— Ты же ничего не делала, — заметила я.

— Ты думаешь это легко? Ничего не делать! Сидеть и смотреть, сидеть и смотреть! И вообще, платье дешёвое, там и получше были, я разочарована в выборе Чжихё.

— Да разве в стоимости дело? — взмахнула руками средняя из нас. — Мне понравилось это, — любовно положенное на кресло, платье в чехле как будто могло обидеться, поэтому Чжихё загородила его от Сынён. — Джинни тоже понравилось, Чонён, хочешь взглянуть?

— А ну-ка, — села я напротив кресла, на стул, чтобы полюбоваться. Вжикнула молния, и первоначально высунувшиеся белоснежные части предстали чем-то бесформенным. Только когда оно было изъято полностью, и Чжихё встряхнула его, приложив к себе, я разобрала, что к чему. Настоящее платье принцессы! Вырез неглубокий, рукава пышные, корсет со стразами, невесомые многослойные юбки, искрящееся кружево.

— Под низ кольца ещё должны идти, — объяснила Чжихё, — чтобы оно колокольчиком было, от талии и в стороны, как облачко. Красиво, да?

— Шикарно! — оценила я, подняв палец вверх. Сынён скептично посмотрела ещё раз.

— Ну, в целом оно нормальное, конечно. Но я бы выбрала с вырезом, или голой спиной. Что-то пикантное должно быть, чтобы раззадорило будущего мужа к первой брачной ночи.

— Давайте не будем об этом пока, — покраснела Чжихё, убирая скорее платье обратно и унося в спальню. Я откинулась на спинку, задумавшись, а каким было бы моё платье невесты, если доведётся мне выйти замуж? Какое-то время я тщетно искала варианты, традиционные, оригинальные, откровенно эпатажные. Потом что-то мне подсказало, что пока я не пойму, кто в этот момент будет со мной рядом, с платьем проблема не решится. А как я могла представить какого-то парня, когда в принципе была пока против отношений и влюблённости? Я отвергла свои фантазии, попросив их не возвращаться, и сказала себе, что ничего страшного не будет, если никогда не выйду замуж.

— Ладно, я спать пойду, — поднялась Сынён, зевая.

— Так рано? Неужели никакого позднего похода в ресторан? Ты ещё и дома ночуешь сегодня? — удивилась я, подкалывая её вслед. Сестра остановилась, соглашаясь объяснить:

— Мне завтра в обед надо быть на одном мероприятии. Я должна выспаться, встать пораньше, чтобы привести себя в порядок, сверкать и затмить всех.

— Очередной кастинг, что ли? — Сынён уже лет десять пыталась построить карьеру актрисы, но до сих пор мало что получалось. Самым её большим достижением была роль второго плана в сериале, который провалился в прокате, набрав слишком низкий рейтинг просмотров. Не по вине Сынён, конечно, а потому, что в стоящие проекты брали уже знаменитых, а она именно к этому стремилась и только шла вверх по лестнице. Чаще ей приходилось довольствоваться съёмками в рекламах одежды, косметики, еды, газированной воды, когда-то, в совсем застойный период, она снялась в ролике, прославляющем тампоны. Теперь уже возвращаться к настолько постыдным рекламам ей претило, но последняя роль, на которую её взяли — эпизод секунд в пятнадцать, — привёл её в отчаяние и депрессию, из которой она выходила с помощью череды любовных романов. Этим она заодно пыталась решить и неудачи с работой; любовниками всё больше были режиссеры, актёры, продюсеры.

— Нет, не кастинг. Одна знакомая достала мне пригласительный на закрытый кинопоказ. Там будет очень много влиятельных людей, а среди них очень влиятельный мужчина, владелец собственного издательства, кинокритик, литературный критик, сценарист, между прочим, член жюри нескольких кинопремий. Или одной… не важно!

— И ты думаешь, что такой, явно умный, эрудированный, занудный мужик клюнет только на внешность?

— Сказали, что он любит выпить. А когда выпьет, то заводит себе новую любовницу. Если мне повезёт, то я застану его нетрезвым, и завлеку в свои сети.

— Теперь ты перешла на алкоголиков?

— Не алкоголик, а любитель дегустации, — поправила меня Сынён и ушла спать. Я поняла, что она уже подготовилась к тому, чтобы очаровать своего перспективного кавалера. Надеюсь, ему хотя бы меньше пятидесяти?

Едва оказавшись наедине с самой собой в зале, я поняла, что фантазии, которые я попросила свалить подальше, меня не послушались, и образовались снова, тут как тут, здравствуйте. Итак, кого же это я так не вижу рядом с собой в роли жениха? Не вижу, и видеть не хочу! Я прошипела сама на себя, топнув ногой, как будто мои никчемные, непозволительные мечты, которым я не позволяю формироваться в нечто законченное, надоедливый кот, и его можно прогнать громким «кыш!». Чжихё вышла из спальни, где укладывалась Сынён, и подошла ко мне.

— Ты тоже есть не хочешь? — Судя по всему, наша старшая «вечно на диете» сестра отказалась.

— Я бы выпила чаю. Впрочем, можно и перекусить.

Мы пришли на кухню и, набрав сладостей из шкафа и дождавшись кипения воды, уселись за столом. Чжихё не была помешана на весе, у неё были женственные выпуклые формы, в которые всё и откладывалось: в задницу и грудь. Я слишком много двигалась, чтобы переживать о подобном. Так что, гурмана в семье было два, а Сынён регулярно выпадала из компании обжор. Чжихё успела переодеться в домашнюю пижаму, роль которой выполнял кигуруми единорога.

— Я чего хотела спросить, — без прелюдии начала я. Чжихё остановила на мне свой круглый и невинный взгляд, держа в ладошках кружку. — Ты же встречалась до Намджуна с Богомом, — сестра слушала, не зная, нужно ли что-то добавить? Я продолжила: — Достаточно долго встречалась, почти полгода, кажется? — «Угу» — пробормотала Чжихё, без энтузиазма вспоминавшая о своём неудачном предыдущем ухажере. — Тебе не хотелось с ним перейти к чему-то… ну… взрослому? — Чжихё покраснела, задумавшись. — Я знаю, такие неловкие темы у нас только Сынён может обсуждать без запинок, но я знаю, что сейчас ты поймёшь меня лучше.

— Ты влюбилась?

— Нет, — очень быстро ответила я. Поставила чашку. Закрыла глаза и откинула голову назад. — Не думаю. Не знаю. Не хочу я влюбляться, Хё! Но один урод постоянно вращается в моих мозгах, а поскольку у нас с ним куча общих знакомых, то избавиться и забыть — не вариант.

— Почему ты говоришь, что он урод?

— Моральный. У него ужасная репутация. Все знают, что он бабник и легкомысленный эгоист.

— У Богома не было ужасной репутации, и… — Чжихё отставила чай и решилась: — Мне, действительно, много раз хотелось с ним перейти к «взрослому», дойти до конца. И он очень красиво ухаживал, Чонён, ты же знаешь. Я была много раз согласна на его предложения, но что-то останавливало. Я не слышала о нём никаких сплетен, но что-то в сердце подсказывало, что не тот это человек, что нельзя ему доверять. И оказалась права, он был гулякой и чёрт знает кем! Главное ведь, Чонён, саму себя не обманывать. Желания — они очень громкие, они заглушают разум, но надо вовремя к нему прислушаться. Ты сама-то что думаешь, что чувствуешь к этому… уроду?

— Я? Я по лбу ему треснуть хочу, чтобы не выпендривался, и рылом своим не крутил так самоуверенно.

— Он тебя бесит?

— Ещё как!

— Тревожный признак, точно любовью пахнет.

— Да ну в жопу! — недовольно фыркнула я.

— Не выражайся! Ты девочка! — напомнила мне Чжихё.

«Да ну ёб вас за ногу! — подумала я. — Сдержалась, а выяснилось, что выразилась!».

— Если не хочешь связаться с плохим, найди хорошего, — посоветовала мне Чжихё, — отвлекись.

— Но я никакого не хочу! Просто…

— Вот пока у тебя никого не будет, тебя будут манить всякие засранцы. А ты начни встречаться, не по-взрослому, конечно, — когда Чжихё заговорила вот так менторски, нравоучительно, захотелось из принципа побежать и завалить какого-нибудь парня, приобрести опыт. Что они с Намджуном в одну дудку дудят? Девочка, храни себя, жди мужа, жди свадьбы, жди у моря погоды, жди пенсии, жди откинуться и в гробик, в то время как у мужчин жизнь кипит и бьёт ключом. Я тоже хочу! Я не хочу, чтобы я была товаром, который выбирают, я тоже хочу выбирать сама! — У тебя же много друзей, достойных, приличных ребят, почему бы не поискать среди них молодого человека для себя?

— Потому что они мои друзья, — нахмурилась я. Мы допили чай, переведя тему на другую. Мне стало немного легче, когда я выговорилась, но ответа на свои вопросы я не нашла. Поэтому когда мы разошлись, я завалилась на кровать и уставилась в потолок. Интересно, Югём уже вернулся домой? В другой раз я бы позвонила ему и спросила, потому что мы всегда волновались друг о друге и смело предпринимали такие шаги, как звонок в любое время. Но сейчас, стоило подумать, что где-то на заднем фоне услышу голос Ку Чжунэ — меня всю аж огнём обжигало, хотелось топать и бить кулаками по одеялу. Что этому паршивцу нужно от моего лучшего друга?!

Я взяла мобильный и посмотрела на время. Почти одиннадцать. Югём жил в соседнем подъезде. Джуниор — в доме напротив. Из двух зол, как говорится, выбирают меньшее. Я набрала Джуниора и дождалась, когда он поднимет.

— Не спишь?

— Нет, собирался только ложиться, — пробормотал он слегка невнятно.

— Точно? Не побеспокоила?

— Нет-нет, говори, всё в порядке.

— Пошли на лавочке посидим?

— Сейчас? — уточнил он.

— Ну а когда ещё? Если бы в другое время, я бы в другое время и позвонила. Да или нет?

— Сейчас буду. Лавочка какая? Ваша или моя? — это всегда подразумевало, что одна лавочка стояла ближе к нашему дому, а другая к его. Наша была жёлтой, его — синей.

— Твоя, — ответила я, сбросила вызов и поднялась. Всё равно не усну, сёстры легли, лучше прогуляться и подышать тёплым летним воздухом. Зашнуровав кроссовки, я тихонько открыла входную дверь, вышла, закрыла её, бросила ключи в карман широких штанов и быстро спустилась по ступенькам во двор. Пока я пересекла детскую площадку и угнездилась на синих досках, Джуниор как раз вышел из подъезда и, приглядевшись к тени под деревьями, подошёл ко мне. Глаза у него были сонными, как у студента в сессию. Чёрт, он им и был. Студентом. Не сессия ли у него сейчас? — Ты спал! — ударила я его в плечо. — Мог бы сказать.

— Ничего страшного. Случилось что? — зевнул он, дергая язычок молнии на спортивной лёгкой куртке, которую не успел застегнуть. Вообще, его звали Чжинён, но чёрт знает с какого мезозоя все называли его Джуниором. Вроде бы это означало, что человек в компании младший? Но Чжинён был у нас старшим… Ах да, это возникло в тот период, когда он был лучшим другом старшего брата Югёма, тусил в другой компании. Но потом брат Югёма, много лет назад, куда-то уехал, компания распалась и младший из них — Джуниор, перешёл по наследству к другому брату. С тех пор наше трио неразлучно. Чжебома, брата Югёма, я помнила смутно, он всегда слыл хулиганом, заводилой и провокатором, прошло лет семь, кажется, как он свалил заграницу. Или ещё куда-то. Я не знала, Югём тоже, Джуниор аналогично. Никто не знал, даже их родители. Иногда им приходили деньги, было ясно, что от сына. Но даже открыток и записок не было.

— Югём — вот что случилось, — сказала я, повернувшись к Чжинёну. Он смотрел на меня с таким переживанием, что я пожалела, что позвонила ему. Вот за такие вот взгляды я и не любила связываться с Джуниором! Ну не смотрят так на подругу! Я подруга, только подруга, Джуниор! Пожалуйста, прекрати.

— Что с ним?

— Он тусуется с Ку Чжунэ, ты знал?

— Ну… я тоже иногда с ним пересекаюсь, что такого?

— Да ничего! Он козёл и подлец, — я не рассказывала друзьям о том, что он ко мне подкатывал, может, они бы иначе на него посмотрели, но нет, не буду. Пока Чжунэ купался в лучах славы и толпах поклонниц, наверное, мои ребята видели в нём пример для подражания. — Мне не нравится, что Югём с ним завёл дружбу.

— Он просто выручил тогда их команду, вот они и остались знакомыми. Почему нет?

— Зачем он к вам вчера приезжал? На баскетбол. К Югёму?

— Да, они говорили о чём-то.

— О чём-то! Это уже не в первый раз, да?

— Ну… — Джуниор подавил зевок и, потерев глаза, кивнул: — Мы с ними где-то месяц назад в баре сидели…

— С ними? С кем ещё? — прищурилась я.

— Пацанами из СНУ: Чжунэ, Юнхён, Биай.

— И вы сидели в баре? Вы что, пили?

— Я нет, — не осознавая со сна, что спалил Югёма, покачал головой Джуниор.

— Ага, а Югём, значит, пить начал? Спортсмен хренов, я ему устрою!

— Чонён, эй-эй, пожалуйста, успокойся, ну что такого? Не напился же и подрался. Там было пиво, стакана два, что такого? Он уже не школьник, как и я. Ничего страшного.

— Ничего страшного! — возмущенно повторила я и посмотрела через плечо на наш дом. Окна в квартире Югёма были тёмными. Спит или ещё не вернулся с прогулки? — Ты тоже теперь с ними вертеться будешь?

— Я? Нет, мне, если честно, с ними неинтересно, не знаю, они не по мне. Ну, можно иногда посидеть и поболтать, как со знакомыми, но не больше. Я удивлён немного, что Югём с кем-то из них сблизился, но все же люди разные, значит, ему нашлось, о чём разговаривать с Чжунэ.

— О бухле, девках и собственной офигенности, о чём ещё можно говорить с таким, как он?

— Чонён, — Джуниор окончательно пробудился и строго задал вопрос: — Ты боишься, что у Югёма появится девушка? Ты ревнуешь из-за того, что в другой компании он с кем-то может познакомиться?

— Да никого я не ревную! — чуть не подскочила я. — Пусть встречается, с кем хочет! Я переживаю за то, куда может скатиться его жизнь…

— Эти ребята из очень состоятельных семей, они мажоры с деньгами и связями, куда же он скатится? — слегка издеваясь, ахнул Джуниор, хлопнув в ладони.

— Да ну тебя! Морально скатится. Оскотинится. Я не хочу, чтобы наш Югём стал таким же куском отборного дерьма, как и эти золотые мальчики, сынки богатеньких пап. Они ничего не добились в жизни сами, пальцем не пошевелили, но при этом апломба — до небес! И уверенны, что им все завидуют. Глаза пустые, мозги с орех, душонки мелкие — вот что такое скатиться, вот чего я не хочу для Югёма.

— Ты зря устраиваешь панику. Он теперь студент, как только ты оказываешься в университете — круг общения ширится, или меняется. Это все проходят. Ты тоже в следующем году поймёшь, каково это.

— Но ты уже на втором курсе, и всё равно с нами! — Я хотела похвалить его за отличную дружбу, но он промолчал, опустив глаза и пожав плечами, словно говоря «ну вот такой я». Заткнувшись, я и сама отвела лицо в сторону, начав болтать ногами, задевая землю и шурша. — Возможно, ты прав. Люди взрослеют, меняются, их интересы меняются тоже. Ладно, извини ещё раз, что разбудила и вытащила из постели, — я встала, и Джуниор тоже.

— Да я только рад пройтись был, то есть, посидеть на улице, погода-то чудесная. Давай провожу, — двинулся он в сторону моего подъезда. Я ухмыльнулась.

— Тут идти-то — два шага, можешь отсюда проследить, что я не провалилась ни в какой люк.

— Я лучше пройдусь, — сказал Джуниор и, доведя меня до домофонной двери, пожелал мне спокойной ночи и ушёл.

Я снова лежала в кровати, уже раздетая и под одеялом. Не выдержав, я вошла в интернет с мобильного, открыла инстаграм, набрала там в поиске логин Чжунэ, посомневавшись нажала на результат поиска. Буквально пятнадцать минут назад на нужной мне странице появилось обновление: в зеркальном мужском туалете элитного ночного клуба, напротив зеркала над фарфоровой раковиной, в белоснежной футболке, подчеркивающей загар с последней поездки на море, на свой новейший айфон сфотографировался он, небожитель, опустившийся к нам, смертным. Хэштэги позволяли узнать название клуба, а по нему и адрес. Любопытно, сколько влюбленных в него девиц туда подорвалось, и сколько из них могут себе позволить оплатить вход туда? А сколькие пройдут фэйсконтроль? Зато я знала теперь, где Югём. Стало ли мне спокойнее? Ни разу. Я выключила мобильный и отложила его резким движением рассерженного подростка.

* * *

Как назло был тот день недели, когда нет никаких дополнительных после школы, никаких тренировок и занятий вообще. На уроке я кинула Югёму смс-ку с гнетущей заявкой: «Разговор есть». Через некоторое время, наверное, когда у него был перерыв между парами, я получила ответ: «Чё так серьёзно?», на что закинула ещё одно послание: «Узнаешь при встрече. Во сколько освобождаешься из универа?». Он написал мне приблизительный час и я, как только завершился последний урок, стараясь обойти подальше Наён с её вечными предложениями, поспешила прочь. У меня было два часа впереди, я успевала зайти домой, пообедать, пешком отправиться к Университету Корё. Хотя нет, лучше немного проедусь на общественном транспорте и подожду Югёма где-нибудь около.

Время тянулось мучительно, адски, как нудный дождь, который начал накрапывать. Я не взяла с собой зонт, поэтому надвинула капюшон бомбера и встала под козырёк какого-то соседнего здания. Что меня точно отличало от большинства одноклассниц — это терпение. Не ангельское, конечно, но ждать я умела и не психовала по пустякам. Наконец, появился Югём, и я вышла к нему, здороваясь. Он простился со своими одногруппниками и пошёл со мной.

— Чего такой помятый вид? — как бы между прочим усмехнулась я.

— Разве? Я слегка не выспался, но чувствую себя бодро.

— Не сомневаюсь, походы по клубам в сомнительном обществе очень бодрят. — Югём на меня покосился.

— Ты следишь за мной? Что за претензии?

— Никаких претензий, — как можно более равнодушно покривила я губами, выказывая презрение, которое хотела оставить в себе. Но не вышло. — Ты связался с людьми, гаже которых найти трудно, и хочешь, чтобы я, твоя подруга, стояла в сторонке и смотрела на это?

— С чего ты взяла, что Чжунэ такой уж отвратительный?

— Да это все знают! Тупее и самовлюбленнее человека ещё поискать! А скольких он бросил девушек? Ты не помнишь свою бывшую одноклассницу, которая из-за него себе вены резала?

— Она всегда была с припиздью, Чонён. И с каких пор кто-то становится ужасным, если пользуется популярностью у противоположного пола? — На какой-то миг я испугалась, что Югём ляпнет что-то вроде «завидуешь?» или «не хватает мужского внимания?», но он был именно тем другом, который никогда не бросил бы подобной фразы, к каким приучили меня мои одноклассники. — Ты об этом со мной хотела поговорить? Повоспитывать меня?

— Я тебя не воспитываю…

— Или тебя волнует ответ на то, о чём мы позавчера говорили? — напомнил мне Югём. А я и сама уже почти забыла!

— Да, конечно, мне это важно… ты ответишь сейчас? — напряглась я.

— Давай зайдём в магазин, возьмём чего-нибудь попить и продолжим разговор.

— Пивка? — поддела его я. Югём хмыкнул:

— Ты где камеры слежения установила, а? — Я ничего не сказала. Своих не выдаю. Мы затарились фруктовым молоком, я клубничным, он банановым, и уселись на автобусной остановке, забившись в уголок, чтобы разговаривать без лишних ушей.

— Итак, давай сразу: да или нет? — попросила я.

— Нет, — произнёс Югём с непонятным мне выражением лица, и ещё более непонятными мне стали мои чувства, возникшие в этот момент. Обида, разочарование, облегчение?

— Почему? Если ты не против объяснить, конечно.

— Я не хочу портить отношения с Джуниором. А если он узнает — мы поругаемся. Он не поймёт этого.

— А если он не узнает? — зачем-то продолжала я искать варианты, как будто бы настаивала. Я не настаивала, но зачем-то углублялась в возможности.

— Да как не узнает? Ты же хотела, чтобы в школе прекратились слухи противные о тебе? Узнают в школе — узнает Дахён, она мигом принесёт новость Ильхуну, и опля, Джуниор в курсе.

— Так-то да, — согласилась я. Мы замолчали. Значит, мой лучший друг не будет у меня первым? Значит, угроза быть сломленной каким-нибудь повесой остаётся? — Югём, вернёмся к тому, с чего начали…

— Я не дам тебе свою машинку, — улыбнулся он, припомнив первое детское воспоминание из песочницы.

— Не настолько отматывай назад, — засмеялась я. — Твои новые знакомства…

— Чонён, перестань, а? Не нравится — не смотри. Меня всё устраивает.

— Ты пить стал! Ты же всегда был за здоровый образ жизни, мы же с тобой спортсмены, эй?!

— Ты так сказала, как будто я на бровях возвращаюсь домой или в запое был неделю. Стал пить! Вот сказанула.

— Хорошо, во сколько ты сегодня проснулся? — подсказала мне интуиция этот вопрос.

— В девять, — помолчав, опустил глаза Югём.

— А в университете был?..

— Ко второй паре.

— А первой что, не было?

— Была, — совсем тихо прошептал он.

— Вот! Ты уже пропускаешь занятия. По-твоему, это не плохое влияние? Ты знал, что нужно на лекции, но полночи куролесил с Ку Чжунэ! Только ему ничего не будет, Югём! Он сын миллионера, папа уже устроил его своим замом, а ты? Если у тебя начнутся трудности, кто тебе поможет? — Друг поджал губы и, не смотря на меня, откинув чёлку, зло заговорил:

— Вот именно, что мне никто не поможет, кроме меня! У меня нет денег на то, чтобы откупиться в случае чего, у меня нет связей, потому что я из бедной семьи простых трудяг, — его пальцы сжали опустевшую алюминиевую банку, и она заскрежетала, как жертва под пытками, — я никогда не могу себе позволить ничего лишнего, ничего, что мне хотелось бы, не могу помочь родителям, они хотят, чтобы я учился и стал образованным, а я хочу работать и помогать им! Но они никогда мне не простят, если я брошу университет, и ты это знаешь! Ты знаешь моих маму и папу. — Я притихла, спрятавшись глубже в капюшон. Мы оба с Югёмом регулярно были в скверных финансовых положениях, но нашу семью вскоре должна была спасти свадьба Чжихё, выходящей замуж по любви, но за состоятельного бизнесмена. К тому же, Сынён облегчала траты на себя тем, что ей всегда всё нужное покупали мужчины, в общем, обузой как таковой была лишь я, ничего не приносившая в копилку. И я понимала Югёма, он же парень, он не мог, как Сынён, это от него девушки ждали подарков, цветов и угощений. — Чжунэ — мой единственный шанс сейчас, понимаешь, Чонён? Он крутой, у него везде связи, у него пачки долларов. Он показал мне совсем другую жизнь, совсем другой размах, другой уровень!

— Он что же, делится с тобой деньгами? — Югём вновь поджал губы, посмотрев на пустую смятую банку так, будто жалел, что в ней уже ничего нет, и нечем занять рот. — Югём! — твёрже произнесла я. — Он что, платит тебе за что-то?

— Да ничего он мне не платит! — поднялся мой друг, швырнул банку в урну, сунул руки в карманы джинсов. — Иногда благодарит, если я его выручаю…

— Ты его? — Я встала, опешив, и подошла к другу впритык. — Ты? Его? Мы только что вроде бы говорили о том, что это Ку Чжунэ каким-то образом делает твою жизнь красочнее и приятнее.

— Ну да, ну… у нас взаимные услуги. Я помогаю ему — он мне…

— Хватит темнить! Чем ты занимаешься? Во что он тебя втянул?

— Чонён, угомони свою фантазию, кто такой по-твоему Чжунэ? Мафиози? Бандит? Не смеши! Если он и бабник — это его хуже не делает. Опять же, я не видел, чтобы он сам лез к кому-то. Вчера в клубе он едва отбился от желающих провести с ним время.

— Для этого он… — Я осеклась, чуть не сообщив о том, что видела его инстаграм. Зачем привлекать к себе внимание, если оно тебе не нужно? К тому же, ко мне-то он приставал, что значит, не лезет ни к кому? — Откуда я знаю, вообще? Может, он заставляет тебя наркотиками торговать?

Югём рассмеялся.

— Да-да, конечно. Придумай ещё что-нибудь. — Мы оба понемногу успокаивались, выговорившись. — Поехали домой? Или у тебя ещё есть морализаторские доклады?

— Да ну тебя, — толкнула я его в плечо. Он ответил мне тем же, тут же поймав, чтобы я не качнулась из-под крыши, за пределами которой полил ливень. За беседой мы почти не обращали внимание на дождь, но серая и пасмурная погода несомненно влияла на настроение. — Югём, что мне сделать, чтобы ты перестал общаться с Чжунэ, а?

— Попробуй остановить меня силой, — бросил он мне вызов косой ухмылкой. Вот негодяй, знает же, как меня такое пронимает!

— Если я поборю тебя в тхэквондо — ты выполнишь моё условие?

— О, я посмотрю на это. Как ты меня поборешь.

— Нет, серьёзно. Я смогу потребовать от тебя чего-то, если превзойду твоё мастерство?

— Победитель всегда может что-то требовать.

— По рукам. Давай, если я тебя побеждаю — ты исполняешь моё желание! — Я протянула ладонь. Югём посмотрел на неё.

— Оговоренное, или ещё какое-то? — Как только он уточнил, я решила, что лучше расплывчато обозначить свой приз, потому что неизвестно, какие будут обстоятельства, пока я научусь махаться в борьбе лучше, чем он.

— Любое. Ты исполнишь одно любое моё желание. Пари? — Югём небрежно пожал плечами, явно не веря в возможность того, что я выиграю. Это что же, он вчера при Намджуне шутил, что я скоро всем наваляю?

— Идёт, — пожал он мне ладонь. — Как только уложишь меня в тхэквондо, я выполню любое твоё желание.

Подошёл наш автобус. Я приблизилась к ступенькам, но стоило подойти моей очереди, меня вдруг словно осенило. Я отошла, не мешая Югёму забираться.

— Ты чего? Не едешь домой?

— Я вспомнила, у меня ещё одно дело есть! Ты езжай.

— Точно? — Я кивнула. Поскольку Югём загораживал людям вход, он не смог меня дольше уговаривать, и нырнул внутрь. Я вернулась под крышу остановки. Помахав через стекло другу, и убедившись, что он отбыл, я достала мобильный. Скоро у меня весь журнал памяти будет в этом типе, но нужда заставляла. Мне нужен был адрес офиса, в котором он работал, а он как-то выставлял там себя с непременными хэштэгами. Куда без них? Если Югём не хочет раскалываться, что они там мутят, я расколю другой орешек. В первый раз мне что ли заявляться к кому-то в офис и что-то требовать? Я так познакомилась с Намджуном, когда он по ошибке уволил Чжихё, доведя её до слёз. Пришлось идти, разбираться, выяснять, обзаводиться зятем. Так, надеюсь, если пойду к Чжунэ, то ничем там необзаведусь. Боже, неужели я действительно собираюсь к нему заявиться? Но, как я уже говорила, мне для себя ничего не надо, я не умела ради себя что-то требовать, а вот беспокойство за Югёма толкало на разборки. Чжунэ ему за что-то платит! За что? Ага, вот и название корпорации, осталось вбить в поисковик и прочесть адрес. Всё просто. Век технологий — это здорово!

Я внимательно посмотрела маршрут, как мне добираться до офиса Ку Чжунэ. Перешла на другую сторону дороги, потому что теперь мне надо было двигаться в противоположном направлении. Дождавшись нужного автобуса, я заскочила в него и присела. Людей ехало мало. Было время продумать тактику поведения, но я боялась, что все заготовки рассыплются, как только я увижу вблизи Чжунэ. Спокойно, Чонён, спокойно! Он обычный, гадкий, неприятный, аморальный. Он не смутит тебя. К тому же, со страхами нужно бороться, они не допустимы, если я хочу стать мощным бойцом. А как ещё перебороть страх, если не испытывая его в самом сильном виде? Я столкнусь с тем, кого пытаюсь избегать, и поставлю этим точку. Я обнаружу доступного и примитивного кобеля, разочаруюсь, поставлю его на место, попрошу не лезть к Югёму. Ох, сколько у меня сразу планов! Да, страхи снимет наверняка. И я буду крутой тхэквондисткой! И завалю Югёма! Покажу ему, где раки зимуют. Крутой тхэквондисткой…

Я достала едва убранный мобильный и набрала там Намджуна. Я знала, что в этот час он ещё на работе.

— Валар моргулис^[3]! — поднял он трубку нашим приветствием. Мы с ним были поклонники «Игр престолов». Вернее, я в основном сериала, а он ещё и книги прочёл, «Песнь льда и пламени». Так что, родственник у меня намечался самый лучший, мы с ними были хорошими друзьями.

— Валар дохаэрис^[4], - улыбнулась я. — Намджун, я к тебе с просьбой. Очень надо.

— Слушаю тебя.

— Запиши меня в тот центр тхэквондо.

— Я же ещё вчера сказал, что нет…

— Это очень важно! Пожалуйста! Ты сказал, что у тебя там друзья занимаются? Если ты переживаешь, что мне кто-то что-то сломает, попроси их, пусть меня подтянут, а? У тебя есть же очень-очень профессиональные борцы-друзья?

— Есть. Очень-очень профессиональные.

— Я не прошу многого, несколько занятий, какие-то уловки, тренировка со специалистом. Очень надо!

— Чонён, так нечестно, я не могу отказывать девушкам, когда меня так просят.

— Ты поможешь? — оживилась я.

— Ла-адно, — протянул Намджун. — Но я предупрежу, чтобы с тобой были осторожны, ты мне дорога, ясно? Увижу на тебе хоть один синяк — занятия прервутся!

— Мы будем осторожны, командир! Когда ждать тренировки?

— Сейчас позвоню одному товарищу. Если он в Сеуле и свободен, то попрошу встретиться с тобой завтра. Лады?

— Лады! — осчастливленная, попрощалась я. Ура! Это не школьный кружок с заштатным учителем, это обучение мастером! Всё внутри меня затрепетало, и я с трудом вспомнила, куда еду и зачем. Чёрт, придётся оставить радость на более позднее время. Ведь сначала мне предстоит разговор с Ку Чжунэ.

Глава 4, в которой всё усугубляется

Я представляла себе всё простым и ясным: прийти, сказать, что я к Ку Чжунэ, подняться к нему, откровенно поговорить. Но трудности поджидали меня ещё в середине пути, и это стало снижать мой боевой настрой. Потолочься около охранника, как в офисном центре, где работал Намджун, тут оказалось не вариант. Всё здание от подвалов и подземных стоянок до залитой гудроном крыши принадлежало отцу и сыну Ку, семье Ку, династии Ку. На них работали сотни людей, и даже этой многоэтажкой корпорация не ограничивалась. Здесь, скажем так, был мозг, а руки и ноги тянулись по всей Юго-Восточной Азии. На чём конкретно специализировалась их организация, я не знала, но судя по некоторым статьям в интернете, где порой светился Ку-старший, они владели кораблями, баржами и грузовым транспортом для перевозок. Или арендовали это всё, чтобы перевозить какую-то свою продукцию? Далека я от бизнеса, поэтому не могу сказать точно.

Охрана возле лифтов наотрез отказалась меня пропускать без разрешения, которое необходимо получить на проходной, а на проходной со мной и говорить не хотели. Моей фамилии не было в списке тех, кому назначено, а верить на слово школьнице, что она знакомая Чжунэ — заместителя генерального директора, никто не собирался. Что за облом! Я села неподалёку от рамки-металлоискателя и пригорюнилась. Как быть? Знала бы, что мне потребуется номер телефона Чжунэ, обменялась бы с ним контактами, когда он просил. Вот уж верно говорят, дорога ложка к обеду! Вовремя надо использовать все шансы. А что теперь? Позвонить Югёму и попросить устроить мне встречу? Смех! А кто, если не он, мог это сделать? Кусая губы, я разминала пальцы и притоптывала пятками в кроссовках. Есть у меня с ним ещё общие знакомые? Разве что Джуниор. Интересно, он владеет номером мобильного Ку Чжунэ? Выхода не было, я знала, что Чжинён не передаст ничего Югёму, поэтому набрала его и задала волнующий меня вопрос:

— У тебя есть номер телефона Чжунэ?

— Не знаю, не помню, чтобы я записывал… а зачем тебе?

— Да так, надо. Потом как-нибудь расскажу, ладно? Только достань мне его. Есть возможность?

— Ну… попробовать можно. А Югёму ты звонила?

— Он не должен знать об этом.

— Господи, Чонён, что ты там придумала? — Я прикрыла ладонью губы, зашептав в трубку:

— Ничего особенно, не переживай. Скинь мне эс-эм-эской, если добудешь, окей?

— Окей, — пообещал Джуниор и мы закончили диалог. Я продолжала ждать под внимательным и недовольным взглядом девушки-администратора и иногда наводимыми на меня глазами охраны, которая ухмылялась, что мой якобы обман о знакомстве с Чжунэ не прошёл.

Я посидела минут пять, начав отчаиваться и думать, что ничего не выйдет, когда Джуниор прислал мне сообщение с заветным номером. Выдохнув, я сделала паузу, следя за тем, чтобы не сбилось дыхание. Придётся набрать и звонить этому… этому уроду! Но что поделать, Югёма из плохой компании надо вытаскивать любыми способами. Я нажала на вызов и поднесла к уху динамик.

— Алло? — Ровное, мужское, низкое. Я ошиблась номером? У Чжунэ не может быть такого голоса, просто не может. Он выделывающийся сопляк, едва выпускник университета, а «алло» сказал мужчина. — Алло?!

— Это… — очнулась, перебарывая растерянность я, — это Чжунэ?

— Да, а кто это? — голос из делового стал холодным и презрительным, стоило кому-то по ту сторону услышать, что он говорит с женщиной.

— Это Чонён.

— Какая Чонён? — Я не обиделась на то, что он не вспомнил. Я и не надеялась на то, что он свято хранит в сердце мой образ. Такие как он, волокиты, старающиеся заманить в постель девушек, не запоминают ни лиц, ни имён, ни адресов, ничего. Не для того у них память.

— Ну… как объяснить-то… Баскетболистка. Мы позавчера виделись на тренировках по баскетболу. Женскому. В Университете Корё.

— А-а, — протянул он, вспоминая. В звук этого «а-а» прокралась усмешка. — Чонён. Как же, как же. Ну, привет.

— Слушай, я приехала в твой офис… — Я оглядела огромный холл, где прохаживалось море людей. — То есть, место, где твой офис. В вашу фирму. Но меня не пускают к тебе подняться.

— Ты приехала куда? — не поверил своим ушам он. Или вообще не понял, что я несу.

— Я в вестибюле твоей фирмы, внизу, у администраторской стойки. Мне надо с тобой поговорить, но меня не пускают.

— Ты хочешь со мной поговорить? — Изумление так и лилось из голоса. Что ж он тупой такой, всё повторяет!

— Да, мне надо с тобой поговорить. Можно подняться?

— Ты серьёзно? Или это прикол такой? — Я откинулась, прикрыв глаза. Голова утонула в капюшоне. Вот тормоз!

— Я не из тех, кто прикалывается. Можешь спуститься и посмотреть, я сижу тут хрен знает сколько времени. Охрана у тебя — церберы, администратор — стерва. Мне описать, какого цвета плитка пола и стен, чтобы ты поверил? — Возникла тишина. Я думала, он опять начнёт что-нибудь переспрашивать и тупить дальше, но Чжунэ после тишины спросил:

— Ты без биты? — Насмешка. Улыбается во весь свой низкий голос. Нет, правда, почему у него такой мужественный голос? Когда я на него смотрела вживую, он так не звучал. — Подожди минутку, — не услышав ответа, положил он. Я посмотрела на трубку, ждать ли чего-то? Или он так «вежливо» ушёл от нужды заканчивать беседу?

— Госпожа Чонён? — услышала я из-за приёмной стойки. Подняв голову, я увидела, что администраторша придерживает телефон и смотрит на меня. — Вы госпожа Чонён? — Я поднялась и подошла к ней.

— Да, я госпожа Чонён. — Оставалось только руку для поцелуя протянуть, так официально ко мне теперь обратились и с таким страхом взглянули на моё лицо. Администраторша сказала в трубку:

— Да, она здесь, господин Ку. Да, господин Ку, одну секунду. — Трубка вернулась на рычаг и мне натянуто и заискивающе улыбнулись. — Проходите, пожалуйста. Седьмой этаж и до конца коридора.

Охрана недоумевающее разошлась. Я, наконец, оказалась в лифте и поехала вверх. Ох уж эти бюрократические сложности! Нельзя верить людям просто так что ли? Ладно, согласна, человечество само себе всё портит, врут, используют доверие в корыстных целях, совершают покушения и теракты, а потом, конечно, честному человеку уже никуда и не попасть. И я не стала, расплывшись во все тридцать два зуба, показывать фиги или средние пальцы и злорадствовать над служащими. Я прекрасно понимала их обязанности.

Во всём здании я была единственной в спортивном костюме. На меня некоторые косились, но большинство, наверное, думало, что я курьер или доставка пиццы или документов. Нет, только пиццы. Документы возят люди солиднее, с дипломатами. Я дошла дотуда, куда мне указали. Секретарша Чжунэ — опытная дама лет пятидесяти с поджатыми губами, проводила меня только глазами, кивнув на моё тихое «можно пройти, да?». Я рассчитывала увидеть здесь какую-нибудь сисястую девицу, которую Чжунэ вызывает в перерывах помять, потискать и спустить пар, но потом до меня дошло, что соседний с ним кабинет — его отца, и истинный глава компании не позволит сыну бить баклуши на работе, а секретарша, скорее всего, тоже презент от папы, чтобы приглядывала за юным директором и не давала ему совершать оплошности. Я постучала в дверь.

— Да-да! Войдите, — получила я разрешение от всё того же голоса, что по телефону. Чертовски приятный голос для такого неприятного, отвратительного типа. Я открыла кабинет и переступила порог.

В продолжение необычного, нестандартного восприятия мною Ку Чжунэ, передо мной всплыл его рабочий облик, совершенно непохожий на тот, в котором я наблюдала его все те полгода, что вообще его знала. Парень был в светло-синей рубашке, при галстуке, сидел за массивным столом, заваленном бумагами и держался за мышку компьютера так, словно она могла убежать, а глаза его тем временем впились в меня. Вроде бы человек был всё тот же, та же причёска с поднятой, загеленной чёлкой, те же пресыщенные глаза и пухлые губы, но всё это, вставленное в деловой контекст и изменённое поведение подменяло напрочь Ку Чжунэ. Пережившая небольшой штурм их семейной крепости на первом этаже, и ещё там потерявшая немного смелости и отваги, я окончательно замялась в кабинете, собираясь с мыслями. Спасало то, что и Чжунэ явно ошарашился моим прибытием.

— Присядешь? — переборов свою неосведомлённость, как принимать девиц в личном кабинете под боком у папы, Чжунэ навёл на себя хозяйский вид и указал на стул напротив себя.

— Нет, я ненадолго. Надеюсь. — Я подошла и вцепилась пальцами в спинку стула, стараясь не отводить глаза от глаз собеседника, но они сами собой уползли вбок. Он меня смущал! В незамкнутых пространствах, разделённые чем-то или в присутствии кого-то мы могли вести себя как угодно: я была с битой, он с гонором, всё на равных. Но вот мы наедине, никакой публики, поддержки, зрителей, защитных орудий под руками, и оба выглядим как бездарные актёры, забывшие свои роли. Я через силу заставила себя вернуть взор к его лицу. Оно посверкивало своей красотой и резало мне глаза.

— Тогда выкладывай, у меня много дел, — пренебрежительно и как-то хвастаясь сообщил Чжунэ, будто боялся, что я приму его за бездельника. Как же не сказать о делах!

— Выложу, не волнуйся. Это личное, поэтому…

— Личное? — На губах его зачем-то и почему-то расцвела улыбка. Он откатился на кресле назад, оттолкнувшись от стола, и, оказавшись не скованным в движениях, встал с кресла. Скрестив руки на груди, он обошёл стол и приблизился ко мне, так беспардонно, что я не успела подумать, отходить или не отходить. Не отошла, решив, что проявлю тем какую-то слабость, или он подумает, что способен меня испугать. Чжунэ навис прямо над моим плечом, плотоядно ухмыляясь. Ещё чуть ближе и ниже, и он бы выдыхал мне в ухо тёплый воздух, но на таком расстоянии он только понизил громкость слов: — А я знал, что ты сама ко мне придёшь. Я же сказал, что бегать за мной будешь. Не выдержала, да? Решила, что если свидетелей не будет, то легче перенесёшь признание того, что таешь по мне?

— Ты дебил? — повернула я к нему лицо, нахмурив брови. Чжунэ механически отразил мою мимику, надув плюс ко всему губы. А это уже я повторила за ним.

— Ты чего обзываешься?

— А что ты себе воображаешь? Я пришла поговорить с тобой о Югёме.

— О Югёме? — опешил Чжунэ, размотав руки и сунув их в карманы. — А чего о нём говорить?

— Во что ты его втягиваешь?

— Тебе какое дело?

— Он мой друг!

— Вы встречаетесь? — прищурился Чжунэ.

— Ты глухой? Он мой друг!

— Что такое друг для девчонки? — хмыкнул мажор, пожав плечами. — Ботаник, у которого можно списать, или толстяк, которому можно поплакаться. Югём не может быть ни тем, ни другим. Значит, вы спите, я не прав?

— Не прав, у меня много друзей, и я ни с кем из них не сплю! Не суди по себе, если спишь со всеми своими подругами. — Чжунэ присел на край стола и чуть вздёрнул вверх подбородок.

— У меня нет подруг, но сплю я много с кем. Как можно дружить с бабами? А Югём… я не думал, что он трепло такое…

— Он не трепло! Я видела и знаю, что вы вместе стали часто проводить время, и мне это не нравится!

— Почему?

— Потому что ты мне не нравишься! Я знаю, что ты ничему хорошему не научишь Югёма!

— Как ты за него переживаешь! Ты в него влюблена? — Я вздохнула, не желая спорить и доказывать. Почему он думает, что никаких платонических отношений, не связанных с любовью и страстью, не существует между парнями и девушками? Если я и люблю Югёма, то как брата. — Я ничему его не учу, не кипишуй, — сказал Чжунэ и вернулся на своё рабочее место, усевшись. — Он не маленький мальчик, сам всё знает, сам всё умеет.

— Что?! Что тебе от него нужно?!

— Кто тебе сказал, что мне от него что-то нужно? Мы дружим, Чонён, только и всего.

— Не верю!

— Твоё право, — отвлёкся Чжунэ в экран компьютера.

— Оставь Югёма в покое!

— Иначе что? — покосился на меня наследник олигарха.

— Иначе… иначе я тебя поколочу! — сжала кулаки я. — Стыдно будет оказаться побитым девчонкой, а?

— Кто тебе сказал, что ты меня одолеешь? — откинулся на спинку Чжунэ и качнулся, исследуя меня глазами.

— Никто не сказал, но мы проверим и узнаем. Хочешь, прямо сейчас? Давай, выйдем, поговорим по-мужски.

— Прекрати этот цирк, — отмахнулся Чжунэ и опять попытался что-то печатать, сосредотачиваясь на работе.

— Пообещай мне оставить Югёма в покое, и я уйду, и забудем этот разговор, все претензии.

— Ты так хочешь, чтобы я бросил своего друга? — приложив ладонь к груди, театрально оскорбился парень.

— Перестань кривляться, какой он тебе друг? Ты его почти не знаешь, ты его и так бросишь при первых же трудностях, подставишь где-нибудь, обманешь…

— Ой-ой-ой, какой я плохой, и так ты хорошо предугадываешь события, просто экстрасенс! — Чжунэ издевательски поаплодировал мне. Покривил губами, поморщив носом. — Не мешай мне работать.

— Я не отступлюсь, пока ты не оставишь Югёма. Я найду, как тебя побороть.

— Чонён, если ты у кого-то что-то просишь, то должна понимать, что надо предложить что-то взамен, — печатая, бубнил он, уже на меня не оборачиваясь.

— И что же я тебе могу предложить?

— Ну, не знаю. Подумай. Ты просишь меня прогнать человека ни за что. Я оставляю на твоей совести то, как он себя будет чувствовать, покинутый и забытый, но подумай обо мне. Я останусь без друга. Кто мне его заменит?

— Другого найдёшь, тебе труда не составит.

— То, что найду я сам — это будет моё дело, — он остановился печатать, и всё-таки воззрился на меня. — А ты? Ты-то мне где что предлагаешь, я так и не услышал?

— Я тебе должна предложить другого друга? — удивилась я. Чжунэ посмотрел на меня, как на дурочку, ухмыляясь.

— Ты глупая? Если ты хочешь, чтобы рядом со мной не было Югёма, тогда займи его место. Ты же дружишь с парнями? Ну вот, подружишь со мной.

— Я?! Я… — чуть не начав заикаться, как Чжихё во время волнения, я стушевалась и отпустила спинку стула, сунув кулаки в карманы бомбера. — Не буду я с тобой дружить…

— Послушай меня, — Чжунэ опять встал и двинулся ко мне. Что ж ему не сиделось-то? Близость возникла опасная, аромат его наодеколоненной рубашки достиг моих ноздрей, я побоялась задохнуться, потому что постаралась не дышать, не впитывать в себя Ку Чжунэ. — Я не предлагаю дважды, ты понимаешь? Ты повыделывалась передо мной зимой, а теперь что-то смеешь требовать? Я таких как ты раскалываю, как орешки, хотят они того или нет, но ты… ты хамка и грубиянка, я потерял к тебе интерес, в тебе нет ничего привлекательного. Но ты припёрлась и что-то хочешь. Я могу снизойти и дать тебе второй шанс, но ты должна постараться…

— Я? Постараться? Для чего? — Он поднял руку и, искусительно улыбаясь, тронул кончиками пальцев мою щёку. И меня будто затмило. Я не знаю, как так получилось, но страх быть соблазнённой им, страх испытать что-то, что затянет меня в пучину страстей, лишил меня рассудительности, я только среагировала, отпустив на волю рефлексы, выработанные тренировками. Схватив Чжунэ за запястье, я выкрутила ему руку за спину, заломив её, и ударила его под колено, чтобы он осел. За какое-то мгновение он оказался стоящим на коленях на полу, айкающим от боли, потому что я натянула его руку, не выпуская.

— Что ты делаешь?! Чёрт! Прекрати! — шипел он сквозь зубы. Я держала его, пытаясь убедить себя, что никакой опасности нет, что я переборщила. — Отпусти, Чонён! Это не смешно! — едва не проскулил он. Я опомнилась окончательно и отпустила его. Чжунэ поднялся на ноги, взвившись и потирая то запястье, то плечо. Его злое лицо переливалось обидой и расстройством. Он тяжело дышал. Я поняла, что перегнула палку, но в этот момент мы оба поняли и другое — я ему наваляю как не фиг делать. Он не смог освободиться даже из обычного болевого захвата. Он не умел драться даже так, как я.

— Прости, я… не специально, — оправдывалась я, вглядываясь в движения Чжунэ и убеждаясь, что не вывихнула ему ничего.

— Ты! — скрипнул он зубами. — Ты… держись от меня подальше, не то я охрану вызову!

— Да ты сам подошёл! — напомнила возмущенно я.

— Я не знал, что ты психованная маньячка!

— Это я-то? Я нормальная! — взбунтовалась я. — Зачем ты меня трогать начал?

— А ты что, не любишь, когда тебя трогают? Или у тебя тактильная фобия?

— Нет у меня никаких фобий! — заявила я. Кроме страха полюбить негодяя и отдаться ему. Но это мы не будем озвучивать. Чжунэ стал успокаиваться, отойдя подальше, за защиту стола.

— Ненормальная, — проворчал он себе под нос.

— А ты сам что, в восторге, когда тебя без спроса лапают? — В его лице как будто бы отразилось понимание. Он ничего не сказал, но я готова спорить, что его иногда тошнит от пытающихся на него вешаться малознакомых девиц. И всё же, зачем тогда он постоянно ищет внимания, выставляется напоказ? — Ладно, вернёмся к Югёму…

— Я не буду с тобой ни о чём договариваться, ясно? Мои дела касаются только меня, если тебя что-то не устраивает в твоём друге — иди к нему и с ним выясняй, мне до этого нет дела!

— Чжунэ…

— Уйди, ладно? Не заставляй меня вызывать охрану.

— Но ты же сказал, что если я предложу…

— Я пошутил! Неужели ты подумала, что я действительно дам тебе второй шанс? — Он ничего не путает? Он? Мне? Второй шанс? М-да… — Уходи, не мешай мне.

Опустив голову, повесив нос, я развернулась и пошла на выход. Я не сдалась, но пока не придумала ничего нового. Мне следовало удалиться и подумать тщательнее в уединении.

— Чонён! — окликнул он. Я остановилась и оглянулась. — Откуда у тебя мой номер?

— Ну… это же я за тобой бегаю, верно? Я подключила все свои связи, наняла сыщиков, потому что спать не могла без того, чтобы не связаться с тобой как-нибудь. Естественно, это я хотела тебя добиться, я-то сильная, а ты дрищ и слабак, и однажды самая сильная баба Сеула поднимется в твой кабинет, убив всю твою охрану, захватит тебя и утащит к себе, будет дарить цветы по праздникам и водить тебя в рестораны. А ты будешь ездить по салонам красоты и готовить ей обеды. Именно такая судьба ждёт всех мачо, к каким ты себя причисляешь, да?

— Иди ты знаешь куда! — цокнул он языком, корча вредные гримасы.

— И тебя туда же! — бросила я, выйдя и закрыв за собой его кабинет.

Дома ещё никого не было. Я заглянула в холодильник, ничего не нашла там для себя, закрыла дверцу и ушла в свою комнату. Но там мне сильнее захотелось есть и я вернулась, чтобы согласиться на имеющийся суп. Со мной всегда так бывало, с первой попытки ничего не кажется аппетитным, а со второй, или даже третьей, согласна на любой кусок чего угодно. У таких хмырей, как Чжунэ, так же с женщинами? Если он не находит по своему вкусу, то приволакивается за любой, попавшейся под руку, как я зимой. Значит, я хамка и грубиянка, которая не может ему нравиться? Доев суп, я положила тарелку в раковину и опять вернулась в спальню, упав на кровать кверху лицом. Взяв теннисный мячик, я подкидывала его, переваривая произошедшую встречу. Воспоминание о том, как я выкрутила руку Чжунэ, вызывало улыбку. Он заслужил это! По какому праву он так запросто тянет свои хваталки? Я ему разрешала? Нет.

Чжихё и Намджун приехали в десятом часу, когда я от тоски уже делала домашние задания. Он внёс полные пакеты с едой, она принялась их разбирать и сразу же что-то готовить. На это шуршание с кухни я выбралась к ним, держа в руке карандаш.

— Вы где загулялись? — поинтересовалась я.

— Я забрал Чжихё с работы, и мы решили посидеть где-нибудь в ресторанчике, — ответил Намджун, подавая сестре то, что она просила. — А потом проехались по магазинам.

— Сынён дома?

— Не-а, — покачала я головой.

— Позвоню ей, спрошу, где опять её носит, — деловито сказала Чжихё и вышла в коридор за сумочкой с телефоном.

— Ну что? — сразу же шепотом спросила я у Намджуна. Он заговорщически пригнулся.

— Ты о центре тхэквондо?

— Да!

— Завтра в пять часов мой товарищ может.

— В пять? — расстроено повторила я. У меня была тренировка с баскетбольной школьной командой, чёрт!

— Ты не сможешь? Отменить?

— Нет-нет-нет! — скорее заверила я, решив, что лучше пренебречь баскетболом, чем возможностью позаниматься борьбой с мастером. — Я смогу, я буду.

— Чонён, а может, оно тебе не надо всё-таки? — аккуратно, заботливо попытался отговорить меня Намджун.

— Надо! — упрямо настояла я. О, это неповторимое чувство, когда кладёшь к ногам мужчину, считавшего, что это он тебя завалит! Разве от такого откажешься, разве таким поступишься?

— Сынён скоро будет, — вернулась Чжихё, кладя мобильный на стол.

— А я пойду делать дальше уроки, не стану мешать.

У меня возле тетради плясал мобильный, включенный на ночь на вибрацию. Я поторопилась подойти и поднять, потому что определился Югём.

— Да?

— Чонён, ты какого хрена делаешь? — рассерженно и громко рявкнул он мне в ухо.

— Что случилось?

— Ты зачем ездила к Чжунэ? Ты нормальная? Ты что меня позоришь? Что это за номер такой? — Я ахнула. Боже, я даже не подумала, что этот богатенький дегенерат всё донесёт до Югёма. Вот тварь!

— Югём, послушай…

— Чего тут слушать? Я думал, что мы поняли друг друга и разобрались, а ты за моей спиной начала какие-то свои схемы мутить? Ты мне кто, мама? Что за херня?!

— Югём! — Мне было перед ним стыдно. Если бы он вмешался в мои какие-то планы, я бы тоже была недовольна, примерно так, как злилась на Намджуна, попытавшегося не дать мне развиваться на «пути воина». Югём испытывает что-то приближённое к этому. — Югём, прости, я переживаю за тебя.

— Знаешь что? Я обижен, серьёзно на тебя обижен. Если ты ещё раз выкинешь что-то подобное, я с тобой перестану разговаривать. Спокойной ночи! — Он положил трубку, закончив разговор.

У меня загудела голова. Я никак не ожидала такого поворота событий. Я не думала, что Чжунэ окажется таким сплетником. Или он сделал это намеренно? Он пытается поссорить меня с Югёмом? Ну, он получит у меня. Я открыла опцию «написать новое сообщение» и набрала там короткий текст: «Ты и впрямь хуже бабы! Называешь кого-то треплом, а у самого вода в жопе и пары часов не держится!». Вставив номер Ку Чжунэ, я отправила ему это послание. Домашнее задание сегодня не дождётся моего внимания, я уже не могла сосредоточиться. Внутри были и ярость, и обида, и презрение, и стыд за саму себя — букет эмоций, но среди них никак не было стремления к знаниям. Вот бы иметь боксёрскую грушу дома! Полупила бы, успокоилась. А так, завалиться на кровать и лежать — это не помогало. Телефон прожужжал. Я открыла сообщение: «Овца тупая». Гениально. Мальчик выпустился из университета, получил диплом и должность заместителя директора предприятия, акции которого оцениваются в миллионы долларов, чтобы сформулировать эти два слова? Мои одноклассники умеют обзываться и унижать больнее и суровее, чем этот благовоспитанный отпрыск элитного семейства. Я поняла, что с ним и в уме соревноваться не стоит, поэтому отправила в ответ лишь «козёл!». Мобильный опять затрясся. Я подняла, но не успела толком донести до лица трубку, как оттуда уже плевалось:

— Мне что, номер сменить, чтобы ты отстала?

— Да я тебя из-под земли достану, если ты от Югёма не отвалишь. Можешь снова звонить ему и докладывать о каждом моём слове, подтверждая свою слабохарактерность, несамостоятельность и ограниченность.

— А почему я не мог сказать ему об этом? Он мой друг.

— Он мой друг!

— Какая жадина. Представь, у людей бывает несколько друзей.

— Хорошо, но с тобой я общих иметь не хочу!

— Перестань дружить с Югёмом, какие проблемы?

— Я тебя отхреначу! Вот попадись ты мне ещё раз!

— Мм… мне стоит задуматься о том, чтобы нанять телохранителя? Кажется, Югём отлично дерётся, предложу ему за хорошие деньги меня охранять от ненормальных. — Я опешила. Это шутка, сарказм, берёт на понт? На Чжунэ же никто на самом деле, кроме меня, нападать не собирается? Это не будет опасно? И да, Югём дерётся лучше меня, через него я Чжунэ не наваляю.

— Детские обиды в сторону, вернёмся к тому, что я тебе должна что-то предложить. Как я могу отстранить тебя от Югёма? Подружить с тобой вместо него?

— Забудь, я тебе сказал. Умей вовремя давать, — Чжунэ с иронией хмыкнул между словами, — когда просят.

— Давать я тебе в любом случае не собиралась.

— А я этого и не просил. Нужна ты мне!

— А чего тебе нужно?

— Ничего. У меня всё есть. Всё, тупик?

— Да иди ты! — положила я трубку. Боже, он мне выносит мозг! У меня при разговоре с ним складывается ощущение, что я — мужчина, а он — девочка. Хочу, не хочу, буду, не буду! Обиды, неумение держать язык за зубами, красование — что за ерунда? В нём нет и капли мужественности, хоть чуть-чуть. Только голос, низкий и немного скребущий душу. И умопомрачительная красота. А так ничего примечательного, одни недостатки. Ну почему, боже, почему осознавая всю его гнилость, всю мерзость и низость его нутра, я не могу перестать о нём думать, не могу не ощущать дрожь, представляя, как его губы приблизились бы к моим. Не могу не вспоминать ту секунду, когда его пальцы коснулись моей щеки, и голова закружилась.

Входная дверь хлопнула, и я очнулась от мечтаний. Сынён, скидывая туфли, говорила что-то Чжихё, и я, чтобы поздороваться, опять выползла из своей каморки.

— Привет, сестрёнка, поздно ты, — оглядела я её, в вечернем платье, смоки-айс, явно заново в течение дня сделанной прической, и уже совсем без помады.

— Я влюбилась! — произнесла она, отбрасывая с плеча сумочку.

— Да неужели? — скептично прошаркала я поближе.

— Скорее всего. Он уникален! Какой мужчина! Умный, интеллигентный, красноречивый, богатый! Сказка!

— Это который алкоголик? — уточнила я. Чжихё округлила глаза:

— Алкоголик?

— Ой, перестаньте! Ну да, он выпивает. Но это его не портит. Знаете, творческие люди должны расслабляться. Как-то давать отдых голове. Алкоголь уж куда лучше наркотиков. И он пьёт только дорогое вино.

— Он старый? — не выдержала я.

— Да какой старый! — разминая щиколотки, уставшие за много часов хождения на шпильках, Сынён села на диван. — Не больше тридцати пяти. Я завтра снова иду с ним на свидание, если всё получится, то потом и вас познакомлю.

— Всё — это что? — вышел из кухни Намджун, хомяча что-то из сотворённого невестой.

— Маленький ты что ли, объяснять тебе? — лукаво вывернулась старшая сестра.

— Смотри, осторожнее, обычно у злоупотребляющих спиртным «всё» вообще не получается.

— Не каркай!

— Не-не, я только предупредил, — захихикал Намджун и ушёл в кухню. Чжихё обратилась еле слышно к Сынён:

— Что ж ты нас позоришь вечно? Так неудобно перед Намджуном, что ты вот так себя ведёшь…

— Как?! — громко и обиженно выпрямилась Сынён. — Как я себя веду? Как и они все — мужчины? Живу в своё удовольствие и не стесняюсь своих желаний, никого не обманываю? Твой жених тоже не святой, не при нём и мне быть непорочной весталкой! — Вздёрнув гордо нос, Сынён ушла в спальню.

Я в растерянности постояла какое-то время, и тоже удалилась к себе. Как только я готова согласиться с одной сестрой, другая тут же приводит аргументы, не дающие мне ей перечить. Нет, мне очень нелегко между этими двумя.

Глава 5, в которой Чонён слегка теряется

К центру боевых искусств я пришла не просто вовремя, а заранее, боясь выглядеть неблагодарной, непунктуальной и безответственной. Пусть друзья Намджуна знают, что я не праздно поинтересовавшаяся драками малолетка, я человек с серьёзным настроем на борьбу!

Здание сплошь состояло из зеркальных окон, сине-белым айсбергом, отражающим небо с облаками, угнездившимся в сообществе домов попроще. Я купила в маленьком магазинчике неподалёку питьевой воды, убрала в рюкзак, где ждал меня тобок, и вошла в крутящиеся двери. На ресепшене, раскладывавший в отделения вертикальной подставки визитки и рекламные проспекты, стоял парень в черной майке. Это одновременно смутило меня и расслабило. С парнями я находила общий язык легче, чем с щерящимися девицами модельной внешности.

— Добрый день, — подошла я к нему, — я на индивидуальную тренировку…

— Привет, — посмотрел на меня администратор, а может и фитнес-тренер по совместительству. Фигура намекала на то, что он здесь баклуши не бьёт. — Имя?

— Чонён. Обо мне должны были предупредить. Господин Ким Намджун.

— Минутку, — он открыл папку с расписанием и графиком работы инструкторов. Доброжелательный, простой и подвижный, молодой человек располагал к себе максимально, что и должен был делать тот, кто производит первое впечатление о каком-либо коммерческом заведении. — Ага, от Ким Намджуна, — поднял он ко мне лицо, не прекращая улыбаться. — Второй этаж, малый зал после двери с табличкой «бассейн».

— Спасибо, — поблагодарила его я и, минуя лифт, вбежала по лестнице с хромированными гладкими перилами. Мне всё здесь нравилось, абсолютно всё! Чувствовалось, что заниматься здесь дорого, престижно, качественно.

Коридор шёл прямо, и лишь потом раздваивался, но поскольку мне не сказали никуда поворачивать, то я прошла дальше, обнаружила надпись «бассейн», убедилась, что на верном пути и продолжила путь. Белая дверь без каких-либо номеров и знаков поманила меня к себе, и я уже почти её открыла, но за ней, подальше, увидела другую, на которой что-то было написано. Подойдя, я прочитала то, что и искала: «Малый зал». Значит, предыдущая — раздевалка, какие имеются у любого уважающего себя бассейна. Я распахнула дверь в зал и, сделав шаг, чтобы войти и закрыть за собой, встала, как вкопанная.

Я не увидела ни цвета напольного покрытия, ни стен, ни окна от пола до потолка, открывавшего вид на улицу — всё это ворвалось мне в мозг потом, смешавшись и кружась на заднем фоне, бессмысленно и неопределённо. Единственное, на чём застряли мои глаза — это были безукоризненно натренированные ноги в черных кожаных штанах, и до того эти штаны обтягивали эти безукоризненные, в упругих мышцах, ноги, что одежда скорее ещё больше обнажала и делала неприличным части тела на которые была натянута, чем если бы её не было вообще. Обтянуто было всё от щиколоток до пояса, только чуть-чуть штаны сборились в районе колен и ниже, чтобы позволять сгибать ногу. Ляжки же, накачанные, мясистые, как у талантливого бегуна, переходили в совершенные ягодицы. И дополнительный слой черной кожи из задних карманов ни разу не спасал меня от зрелища этой… этих… этого… В общем, впервые после Ку Чжунэ и его наглой рожи мне чего-то в этой жизни захотелось от представителя противоположного пола. У меня даже ладони зачесались. Я не видела столь прекрасных задниц никогда! Может, такая была у Чжунэ, но он её не засветил в таком виде ни разу. Передо мной предстало лицо Намджуна, который едва сдерживая слюну, вечно пялился вслед Чжихё, и я сумела совладать с собой и оторвать взгляд оттуда, куда порядочные люди смотреть не должны. К этому моменту владелец сексуальных ног в кожаных штанах натянул на торс белую футболку и повернулся ко мне передом. Чёрт, я просмотрела зрелище его голой широкой спины?! Я ждала, что сейчас напрочь разочаруюсь видом фасада, потому что большинство стройных парней не удаются на лицо, но… и здесь мне не сфартило. Незнакомец имел приятное, очень приятное лицо, крепкую шею, мужественные скулы, и юношеские глаза и губы, говорившие об открытости, доброте, даже некоторой невинности. Одним словом, немного улыбчивое и наивное выражение никак не солидаризировалось с низом, порочно и пошло намекнувшим мне на то, что секс — это хорошо. Я не знаю, как низ это сделал, но поскольку сама по себе я пошлой не была, то нельзя было сказать, что я нафантазировала и сама себе сочинила. Пока не возникли эти кожаные штаны, единственным, колеблющим мою нравственность, был Чжунэ.

В ушах незнакомца посверкивали маленькие серебряные серьги, два колечка, но они меркли по сравнению с блеском его тёмно-карих глаз, улыбавшихся мне.

— Привет!

— Привет… — утеряв обычную свою громкость, шепнула я. Незнакомец, казалось, даже не размыкал губ. Он стоял от меня метрах в двух-трёх. Но я ощутила рукопожатие, на которое сама протянула руку. Тряхнув головой, я осознала, что поздоровались со мной где-то рядом, и руку трясут на самом деле. Повернувшись, я обнаружила возле себя другого молодого человека в белом тобоке, подпоясанного по всем правилам.

— Ты, значит, будущая сестрёнка Намджуна?

— Я… да… сестра его жены…почти, то есть, Чжихё — моя сестра, его невеста, — запуталась я, отвернувшись от того, который всё ещё стоял у скамейки возле окна, не произнося ни слова. Завораживая своими кожаными штанами. И глазами. И плечами широкими. — Правда, мы с Намджуном скорее братаны, ну, сами понимаете, — опустила я взгляд к своему спортивному костюму, спуская с плеча рюкзак.

— Да, вид у тебя — что надо! — одобрил тот, что говорил со мной всё это время. — А я Чимин, меня попросили с тобой позаниматься.

— Я пойду тогда? — услышала я второй голос, и не смогла не обернуться снова. Прихрамывая на одну ногу, обувшийся, пока я на него не смотрела, он подошёл к нам.

— Ты спешишь? — спросил Чимин. Ему в ответ покачали головой. — Подожди меня тогда, ладно? Чего ты сейчас пойдёшь?

— Да не хочу смущать… — пожал он своей косой саженью в белой футболке.

— Вы меня не смутите, — заверила я, твёрдо знающая, что всегда занималась любым спортом и разминками без комплексов, при любой публике. Но в тот момент, когда парень произнёс «не хочу смущать», я почти смутилась.

— Это Чонгук, — представил его Чимин. На этот раз мне руку не протянули, но я протянула её сама. Сначала в мою ладонь упал взгляд Чонгука, в самый её центр. Потом этот взгляд поднялся по моей руке к моему лицу и, остановившись на глазах, лучисто просиял, сопроводившись шутливой улыбочкой, которая говорила что-то вроде «ладно, давай свою лопаточку, я с тобой поковыряюсь в песочнице». Чонгук взял мою руку и пожал. По коже от запястья поплыл жар до самого плеча, а когда он отпустил ладонь — её овеял холод.

— Что с ногой? — спросила я у него, принимая деловой вид, обычный свой, приемлемый для мужских компаний.

— Вывих.

— И ты всё равно приходил на тренировку? При вывихе лучше поменьше движения…

— Ерунда. Не перелом же, — он непродолжительно посмеялся, предположив: — Не отвалится, так заживёт.

— Вообще, он бы тоже мог тебя потренировать, он не хуже дерётся, — похлопал его по лопатке Чимин, — даже иногда лучше. Но травма…

— Просто у тебя уже есть небольшой преподавательский опыт подобного рода, — отмахнулся Чонгук.

— Да когда это было? Десять лет назад? — Чимин тоже махнул на него и обратился ко мне: — Давай сразу обговорим, по каким дням и в какое время будем заниматься. Ближайшую неделю я в Сеуле, а потом уезжаю на некоторое время.

— Тогда давай каждый день, — выпалила я, жадная до новых физических знаний. Увидев изумление на лице Чимина, я попыталась проявить вежливость: — Если тебе не трудно будет.

— Да нет, давай каждый день. Так, завтра я свободен весь день, в принципе, тебе когда удобнее? Утром?

— Можно утром.

— Или в обед.

— Давай и в обед тоже.

— Если хочешь, то можно и позже…

— Вечером я тоже могу прийти! — с энтузиазмом согласилась я. Чимин озадачился, поглядывая на возвращающегося к скамейке Чонгука. Тот так прихрамывал, что хотелось получить медицинское образование и произносить фразу: «Раздевайтесь, сейчас посмотрим». Нет, ну бывает же! Живёшь себе спокойно, потом открываешь какую-то дверь и хлоп — красивый парень. А у тебя и так уже один из головы не выходит. Что за ловля покемонов по Сеулу? Чонгук, ты как бы шикарный, но зачем сейчас появился? Я же наверняка тебе не понравлюсь. Я припёрлась, как последний охламон, не приведя себя в порядок. Какому шикарному парню понравится пацанка?

— Так… ты хочешь заниматься весь день? — уточнил Чимин.

— Я бы не отказалась. Если ты не устанешь, конечно.

— Я? А ты сама?

— Мне нормально! — заверила я. — Ты увидишь, я в хорошей форме.

— Ладно, тогда иди, переодевайся, — указал он мне на дверцу в дальнем углу.

— Я мигом! — Вбежав в раздевалку, я ухватилась за бомбер, не решаясь его снять. В зеркале отразилась я, с отчекрыженными почти по уши волосами, грубыми руками без маникюра, в стоптанных кроссах. А, и чёрт с ним! Всегда была такой, какой хотела, и буду! Не понравлюсь, так не понравлюсь. Всё равно ничего уже не исправить. Но если Чонгук товарищ Намджуна, то он порядочный и достойный, он такой, который стоил бы отношений, не то что Ку Чжунэ. Я наспех скинула одежду и облачилась в тобок.

В малом зале было то, чего мне так не хватало вечером — боксёрская груша, и подвесная, и встроенная на ножке в пол. Было и помимо этого различное снаряжение, направленное на совершенствование себя в искусстве боя. Даже муляжные мечи и боевые палки.

— Что ж, разогревайся, и начнём, — обратился ко мне, вышедшей обратно, Чимин. Чонгук, согнув одну ногу и вытянув вперёд вторую, ту, которая прихрамывала, завалился немного вбок, опершись рукой, присогнутой в локте на скамейку, и посматривал на нас из-под густой и тяжелой чёлки. Я потеснее запахнула на груди рубашку, принимаясь за разминку. — И помни, — опять бросил мне Чимин, — никакого классического тхэквондо! Я научу тебя драться: уверенно, быстро, мощно и профессионально. Но правил в таком бою будет мало. По существу, только одно: убей, но выживи.

Я сглотнула ком в горле, кивая и показывая, что приняла к сведению. Глаза покосились на Чонгука. В подтверждение слов друга, он так коварно ухмыльнулся, что я разом поняла: на поражение они бить умеют. Прямо в сердце.

Трудно передать, что я испытала во время этой тренировки, но самое сильное чувство, овладевшее мною к концу — это чувство слабости и бессилия. Да, Югём побеждал меня, но перед этим был бой, да, учителя побеждали меня, но мне там всё было понятно, поэтапно, от и до, да, я закрутила Чжунэ в его офисе и размечталась, что крута, как ниндзя. Чимин доказал мне обратное. Я не успевала отслеживать его манёвры, я не могла предугадать или предположить, что будет дальше, я бесполезно атаковала, я неумело защищалась, и если бы на меня не смотрело две пары глаз, я бы разрыдалась, понимая, насколько плохо я подготовлена по сравнению с мастерами своего дела.

Когда мы закончили, на моём лице было написано всё: неудовлетворение собой, недовольство и стыд за то, что я, бездарная школьница, потребовала себе инструктаж от воинов такого класса.

— Не расстраивайся, — похлопал меня по плечу Чимин, когда я переоделась и вышла снова в спортивном костюме. — Это только начало. Главное понять систему, и дальше всё пойдёт по накатанной дорожке.

— Это ужасно. Я знаю, я была ужасна, — пробормотала я, собираясь осуждать саму себя и сетовать, но меня прервал звонок мобильного Чимина. Он поднял:

— Алло? Да, приветик, — лицо его озарилось кошачьим прищуром, губы растянулись в предвкушении каких-то радостей, голос перестал быть дружеским — он стал медовым. — Освободился уже, да. Ты тоже не занята? Могу, давай. Куда подъехать? Хорошо, скинь сообщением.

Положив телефон, он собрался в прежнего Чимина, посерьёзнев и делая вид, что этого мимолётного кокетливого человека тут не было, нам померещилось.

— Мне тут встретиться кое с кем надо…

— Да-да-а, — протянул Чонгук. — Мы слышали.

— Нет, правда. Я давно обещал, и раз уж в Сеуле… Гук, не обидишься, если я тебя покину?

— Ну и чего я тебя ждал, спрашивается? — Надо отдать должное, ковыряясь в телефоне или просто слушая музыку,Чонгук провёл в нашей компании больше двух часов, бестолково наблюдая и позёвывая.

— Как что? — Чимин обвёл глазами зал и наткнулся ими на меня. — Проводить Чонён!

— Меня? Да я сама могу дойти…

— Нет, Намджун нам тебя доверил, и мы должны приглядывать. Гук, ты же проводишь? — не понятно, для кого в большей степени это делал Чимин, реально для Намджуна, для меня, поняв, что я беззащитна по сравнению с ними, или найдя дело Чонгуку, чтобы тот не разозлился за потраченное впустую время.

— Провожу, — безропотно согласился он.

— Но у тебя же вывих? Не стоит, не надо, мне неудобно!

— Перестань, пойдём, — не морщась, не жалуясь, Чонгук плавно поковылял к двери.

— Ты и так подбитый — какая из тебя охрана? — пытаясь юморить, отделывалась я от его компании. Я хотела её, но вместе с тем понимала, что почувствую нечто вроде того, что испытала, оставшись наедине с Чжунэ в его кабинете, жуткую неловкость, растерянность, несуразность.

— Один подбитый Чонгук — это пять здоровых нечонгуков, — засмеялся Чимин и, тоже уже одетый по-уличному, обогнал нас, — а здоровый Чонгук — уже все десять. Ладно, я побежал! Чонён, до завтра! Чонгук, позже ещё увидимся!

Мы простились с Чимином, перед чем он успел сунуть мне бумажку со своим номером, на всякий случай, и вдвоём вышли к лестнице, начав спускаться. Всё, конец, тупик, паника, фрустрация — или как оно там? Прострация? Я не знаю, что говорить, что делать. Я не знаю толком этого парня рядом, а он мне успел понравиться. Могу не пялиться на его ноги. А могу и пялиться. Разве он заметит? А заметит, так разве поймёт, что я именно пялюсь? Смотрю и смотрю. У меня же на лбу не написано, что я от него в восторге?

— Так, тебе нравится борьбой заниматься, да?

— Да, очень! Я с семи лет хожу в секцию. А ты?

— На школьном уровне тоже с детства, но так, несерьёзно. Мама была против.

— Ох уж эти мамы, они всегда о нас беспокоятся и не хотят, чтобы мы пострадали лишний раз. — Я немного помрачнела. — Когда наша мама была жива, она мне тоже часто не давала заниматься борьбой по-серьёзному. Папа заступался, говорил, что если мне хочется — то я имею право.

— Хороший папа. А он?..

— Его тоже уже нет в живых. Они с мамой погибли в прошлом году.

— Прости.

— Да ничего, — кивнула я. Надо было найти тему повеселее. — Чимин к девушке своей убежал?

— Ну… — замялся, смутившись, Чонгук. Я уже поняла, к чему он клонит своим лёгким румянцем, но всё равно выслушала: — Ничего продолжительного. Он встречается с разными девушками.

— Он гулящий? — выразилась я как можно более корректно, в моём понимании.

— Смотря что под этим подразумевать, — хохотнул Чонгук. — Он не обманывает, не встречается одновременно с несколькими — нет. Честно предупреждает, что не готов к долгим отношениям, но некоторые девушки соглашаются, и он бегает на свидания.

— И всё равно, наверное, они остаются с разбитыми сердцами, — вздохнула я, считая, что Чимин обаятельный и симпатичный, и в него без труда могут влюбиться. Какая девушка пойдёт на свидание не влюбившись? Такая, как Сынён, ради выгоды? Но Чимин был не похож на того, с которого есть, что взять.

Чонгук попрощался с любезным администратором, я тоже воспитанно произнесла «до свидания». Мы вышли на улицу. Ещё было светло, люди шли с работы, студенты с поздних пар добирались домой.

— Я тоже так думаю, — сказал Чонгук, и мне пришлось вспомнить свою последнюю фразу. — Если не собираешься заводить постоянную девушку, не стоит никому вселять надежду.

— Да! — вдохновленно, обрадованная, что услышала такие слова от парня, закивала я. — Именно! — «А у тебя есть девушка?» — плясало на кончике языка, но я не посмела задать этот вопрос.

— Нам к метро или автобусной остановке? — резко сбил меня с мысли Чонгук, напоминая о насущном. Я огляделась.

— К метро… Но, правда, ты можешь не провожать меня, я не маленькая, не заблужусь, и ничего со мной не сделается.

— Я пообещал Чимину, — отрезал он, и опять похромал дальше.

— Ты всегда держишь слово? — замирая от скрытого восторга, полюбопытствовала я.

— Разве можно иначе?

— Многие поступают иначе.

— Людей с гнильцой много, согласен. — Чонгук живо просиял: — Намджун бы сказал тебе, что мужчины всегда держат слово, а кто не держит, тот… — он поиграл бровями вверх-вниз. — Не буду выражаться матом.

— Можешь выражаться, мы с друзьями всегда материмся. Они меня не стесняются.

— Это они зря. Дело же не в стеснении.

— А в чём?

— В том, что мужчины не должны забывать, кто рядом с ними.

— С ними их подруга, так что, всё в порядке. — Чонгук не стал спорить, пожав плечами. Немногословный, сдержанный, отвечающий за базар, тактичный, сильный, красивый. Так бывает? Будь сейчас рядом со мной Сынён, она бы сказала, что тут какой-то подвох. Какой? Он гей? Точно нет. Извращенец? Я представила себе комнату в духе «Пятидесяти оттенков серого», которая прячется где-то там, где живёт Чонгук. Нет, не похоже. Он псих? Шизофрения и другие расстройства, как я где-то читала, часто сопровождаются безукоризненным поведением вне обострений и припадков. Да чушь какая-то. А что, если он импотент? Компенсирует отсутствие мужской функциональности повышенным мужественным поведением. Боже, о чём я думаю? Будь рядом со мной Чжихё, она бы сказала: «У Намджуна и друзья такие же, как он — идеальные!». Ну, и какого мнения мне стоило бы придерживаться?

В метро мы обмолвились всего парой фраз, там было многолюдно и шумно. Потом Чонгук довёл меня до подъезда, у которого заметил машину Намджуна. А он глазастый, на всё внимание обращает!

— Поднимешься? Поздороваться с другом, — предложила я.

— Да нет, не буду мешать. Он же с невестой.

— Они там ничем таким не занимаются, — заверила я. — Максимум щупают друг друга за коленки под столом, а так, скорее всего, жрут ужин.

— Тем более, — хохотнул парень, — поеду тоже что-нибудь кушать.

— Завтра будешь с Чимином? — выпалила я, пока он не начал уходить. Я постаралась сделать это совсем непринужденно и вполне получилось. Но Чонгук всё равно на мгновение задумался, загадочно на меня посмотрев.

— Наверное, приду в тренажёрку, может, загляну к вам.

— Тогда до завтра! — протянула я руку. Теперь её пожали без лишних пауз.

— Приятно было познакомиться, Чонён, — произнёс он моё имя, показывая, что запомнил. Это было красиво с его стороны, показать, что воспринял меня, а не просто пошатался с кем-то, кого скоро и не узнает, пройдя мимо на улице.

Я поднялась домой, поздоровалась со всеми. Как и предположила, Чжихё с Намджуном тусовались на кухне.

— Мой руки и иди ужинать! — сказала мне сестра. — Уже всё готово.

— Сейчас! — Разувшись и пройдя в ванную, я выполнила ритуал, который велено было совершить, вышла в зал, увидев там свет, и поздоровалась с Сынён, смотревшей телевизор в коротком шелковом халатике, возлегая на диване с подобранными ногами. Лицо у неё было презаунывнейшее. — Ты чего тут киснешь? — Она вздохнула. — Я пропустила знакомство с твоим алкоголиком?

— Он не смог приехать. Набрался на свидании, пришлось вызвать такси и отправить его домой.

— А-а, — стараясь вложить в голос соболезнование, издала я гласную и скрылась, чтобы не захихикать и не обидеть тем Сынён. А на что она рассчитывала, связываясь с пьющим? Что окажется в раю?

Переодевшись в домашнее в спальне, я достала из рюкзака мобильный и увидела непринятые звонки. Целых три! И все от Югёма. Это я на тренировке и в метро прослушала? Вот это я увлеклась… Впрочем не удивительно, я же забыла включить с ночи звук. Собираясь перезвонить товарищу, я была прервана новым звонком — от Джуниора.

— Алло? — моментально подняла я.

— С тобой всё хорошо?

— Да, а что?

— Югём сказал, что ты не поднимаешь. И тебя не было на баскетболе.

— Как вы узнали?

— Дахён сказала Ильхуну, что не видела тебя сегодня. — Вот же сплетница! Ну да, для меня это очень странно, не появиться на каком-нибудь спортивном занятии.

— И вы решили, что меня сожрали тигры?

— Нет, Югём подумал, что ты обиделась, потому что он вчера обиделся на тебя.

— Да ничего я не обиделась! — села я на кровать, гадая, сообщать им о том, где была, или не сообщать? Чжихё позвала с кухни ещё раз, на что мне пришлось крикнуть «подожди!». — А вы гуляете что ли?

— Да, если не обиделась, выходи, мы тут на «снежинке», зашли чипсов купить. — «Снежинкой» мы называли небольшой пятачок за соседним домом, перекрёсток двух переулков, в центре которого лежала крышка люка с непонятным изображением, путанными узорами, которые всем детям напоминали снежинку. Оттуда это и пошло. В одном из домов там, на первом этаже, был маленький круглосуточный ларёк. После лавочек и баскетбольной огороженной площадки во дворе ближайшего квартала, это было наше любимое место.

— Я ещё не ела. Поужинаю — спущусь. Ждите на жёлтой, ладно?

Примерно через полчаса, опять одевшись и отчитавшись уезжающему от нас Намджуну, что я всего лишь посидеть с друзьями под окнами, я выползла на нашу лавочку, где уже сидели Югём и Чжинён. При Чжихё мы с моим зятем не обсуждали мой поход на занятия борьбой, но на выходе он поинтересовался, как всё прошло, и я поблагодарила его в очередной раз за помощь, заверив, что у него замечательнейшие друзья. Совсем откровенно я своих впечатлений выдавать не стала.

Единственное, чем я смогла удивить Чимина, так это тем, что не устала во время борьбы с ним, но теперь, ближе к ночи, мышцы стали ощущать небольшое нытьё. Но это скорее были жалобы на проигрыш, а не износ. Дайте мне сейчас Ку Чжунэ — я его готова бесконечно в фигу сворачивать.

Югём и Чжинён расселись подальше, освободив центр, на который я приземлилась с тарелкой пирожков в руках.

— Угощайтесь, Чжихё опять налепила.

— Повезло её жениху, — заметил Джуниор, беря один.

— Да, точно, — согласился Югём, взяв тоже. Откусив, с полным ртом, он обратился ко мне: — Ты обиделась что ли на меня? Извини, я вчера рассердился не на шутку.

— На обиженных воду возят, — отболталась я. — Но ты хорош, конечно! За тебя же волнуюсь.

— Я в состоянии за собой присмотреть, — заявил гордо Югём. Да конечно, это говорит человек, выбравший в друзья Чжунэ, сволочь, не умеющую дать отпор девчонке. Что Чжунэ вообще умеет сам? Внешность дала природа, деньги от родителей. Идиот идиотом. — А как ты смогла-то к нему подкопаться? — Судя по всему, объяснения Джуниору уже не требовались, ребята без меня поведали друг другу всё. Рассказал ли Джуниор о нашей ночной встрече, когда я тревожилась за Югёма? Что-то мне подсказывало, что нет. Чжинён был молчаливым и умел хранить секреты, даже делать вид, что забывает об их существовании.

— Я найду, как подкопаться, если захочу, — уклончиво сказала я.

— Но больше так не делай, — попросил Югём.

— Постараюсь, но обещать не буду.

— Вот ты в этом вся! — возмутился Югём и переключился на Джуниора, чтобы не продолжать баламутить воду: — Ну, что у тебя с Еджин?

— Ничего.

— Почему бы тебе не пригласить её прогуляться? Она об этом мечтает, по-моему.

— Кто такая Еджин? — ощутила себя что-то пропустившей я.

— Никто, — быстро ответил Джуниор.

— Да это сестра Чжунэ, — поведал мне Югём, наклоняясь вперед, чтобы мимо меня смотреть на друга. Чжинён нахмурил брови, недовольный тем, что Югём стал вдаваться в подробности, но никаких претензий не предъявил, замечаний не сделал. — Она запала на нашего джентльмена.

— Серьёзно? — повернулась я к Джуниору, понимая, откуда он мог вчера взять для меня номер Чжунэ.

— Откуда мне знать? Мне она в любви не признавалась.

— Да что тут признаваться? — хмыкнул Югём. — Если девушка регулярно позванивает и пишет сообщения, это яснее ясного. Она вчера так расстроилась, что ты с нами не поехал!

— Ты опять вчера был с Чжунэ?! — ахнула я.

— Ой, началось! — опомнился Югём и замолк. Я постаралась взять себя в руки, и тоже замолчала. Вот и не буду ему рассказывать, что тренируюсь в центре боевых искусств! Потом сразу поражу его новыми умениями на тхэквондо, будет знать! А рассказать ли Джуниору? Он ещё ни разу не подвёл меня, не пренебрёг моим доверием. И я знала, откуда течет его расположение ко мне, и мне это не очень нравилось.

Мы продолжали тихо сидеть, ещё долго не решаясь разрушить немоту. На небе россыпью стали появляться звёзды. Завтра был выходной. Меня ждала тренировка, но я её ждала гораздо сильнее.

Глава 6, где плотность тестостерона вокруг Чонён увеличивается

Списавшись утром с Чимином и договорившись начать тренировку в десять часов, я не спеша приняла душ, причесалась, надела спортивный костюм поновее, погладила тобок, так, на всякий случай, аккуратно сложила его и убрала в рюкзак, а не сунула, как обычно, чтобы достать потом, выглядящий, как побывавший в одном неприличном месте. Найдя у Сынён тушь, я постаралась подкрасить ресницы как можно незаметнее, и вроде бы получилось. Может, потому что тушью я коснулась самых кончиков ресниц, и это ничего не изменило? Но я и не хотела в себе что-либо менять. Просто хотелось стать… ну, я не знаю. Привлекательнее? Кого же я собралась привлекать? Продолжать с собой делать что-либо ещё я не стала, было бы слишком броско, да и чувство дискомфорта пробуждалось от каждого несвойственного мне жеста. Начав злиться на саму себя, что подстраиваюсь под требования общества, где простая девушка без макияжа и выпячивающейся женственности никому не понравится, я остановилась. Чонён, что ты делаешь? Хочешь покрасоваться перед Чонгуком? Да его там вовсе может не быть! И вообще, если человек твой — он разглядит тебя в любом виде. Разве нет? И разве то, что внутри — не важнее? Ага, конечно, я же сама с порога на упругую душу Чонгука запала, на его мускулистое сердце, на его доброту и щедрость, затянутые в узкие рамки воспитанности, так что все достоинства его характера просматриваются. Да, так и было, Чонён, конечно, успокаивай себя и надейся на что-то высокое и духовно ориентированное со стороны парней.

Скептично скорчив рожу себе в зеркале, я надвинула кепку, забрав короткие волосы за уши, и отправилась в центр боевых искусств. Чимин уже ждал. Чонгука не было. Я быстро переоделась и начала разминку, чтобы не заставлять моего наставника на ближайшую неделю томиться от бездействия. Пока я растягивалась и разогревалась, он тоже не стоял столбом, крутил боевую палку, постучал грушу, помахался с деревянным манекеном для отработки ударов. После того, как я подготовилась, мы стартовали.

Чимин был воспитанным и осмотрительным тренером. И добрым. Он повторял всё, что меня интересовало, замедленно и с комментариями. Он сопровождал многие приёмы теоретическими сносками, он позволял мне раскрепоститься и вести борьбу во всю мою мощь, доказав, что увернётся от любых моих попыток его ударить. Сам он всегда умудрялся остановить свои удары возле самой моей кожи, когда она, казалось, проминалась внутрь от энергетической волны, взрывающейся в воздухе при движениях Чимина. Но я оставалась нетронутой. Кроме того, каждый раз, когда Чимин совершал победный захват, или перекидывал меня, удерживая в руках, его пальцы умудрялись скользнуть по моему телу, не коснувшись тех частей, что отличают женский пол от мужского. Нестандартные, вынужденные приличиями манёвры доставляли ему некоторое неудобство, но он с этим мастерски справлялся. Я угадывала сложность по его негармоничным изгибам рук, не вписывающихся в общий стройный ряд упражнений и атакующих бросков. По лицу его было бы не догадаться, что Чимину что-то непривычно.

Мы сделали передышку около двенадцати, не пойдя никуда обедать, а просто усевшись на скамейку у окна, на которой вчера сидел Чонгук. Я не упоминала имени второго, отсутствующего сегодня, чтобы не выдать свою заинтересованность. Солнце палило вовсю, не щадя нас и засвечивая лица через стекло, но мне нравилось ловить лучи на щёки и подбородок, чувствовать их тепло. Я не была из тех красавиц, которые берегли себя от загара, чтобы позже хвалиться безупречной белизной лица, я предпочитала щуриться, улыбаясь солнцу, и любуясь чистой голубизной безоблачного неба.

Мы с Чимином пили воду, восстанавливая силы, закусывали принесёнными с собой лепешками квадюль^[5]. Он пошёл у меня на поводу и согласился прозаниматься ещё не меньше часа, только хорошенько отдышавшись. Я не стала наглеть, и напрашиваться на третье вечернее занятие. Интересно, Намджун ему платит, или Чимин делает это по дружбе, бескорыстно?

— А ты кем вообще работаешь? — задала я вопрос. — Инструктором по борьбе?

— Вроде того, — улыбнулся он. Солнце не считалось и с ним, так что веки были полуприкрыты, и золотые искры переливались на его ресницах, казавшихся рыжими, а не черными. Чимин задрал голову, тоже взглянув на небо. — Вот жара, июнь скоро наступит…

Я сделала вид, что ничего не произошло, хотя на слово «июнь» реагировала со всеми признаками аллергии, кроме сыпи: что-то где-то вечно начинало чесаться, лицо полыхало, дыхание учащалось, едва не доходя до удушья. А всё потому, что некто Ку Чжунэ во всех соцсетях и Инстаграме писал своё имя по-английски: June. И некоторые его товарищи так называли. А я учила английский, и не могла избавиться от невольных ассоциаций. Поэтому наступление июня в моём воображении формировалось в подобие глобальной оккупации эротическими соблазнами от лица этой горячей, как раскалённый песок полуденного пляжа, скотины. Не надо мне этого, но календарь перелистнуть придётся, и целый месяц в школе писать это навязчивое, летнее и прилипчивое, как тающее мороженое «июнь». Интересно, а у Чонгука никаких кличек нет? Что-нибудь вроде «январь»? Я бы охладилась. Чёрт, Чонён, о чём ты вообще? Июнь, январь… двенадцать месяцев тебе не надо? За последние дни я стала какой-то пошлой. Гормоны?

— Чимин, — оторвала я саму себя от ерунды в голове, — как ты думаешь, у меня есть шансы стать… крутой воякой?

— Крутой воякой? — хохотнул он мило, вновь взглянув на меня. — А зачем тебе?

— Ты сначала скажи, есть шанс или нет, а там уж я решу, зачем мне это.

— У тебя хорошая реакция, и пластичность, — он повёл по мне глазами оценочно, чтобы достоверно описать мои возможности, но когда его глаза опустились на мою грудь, Чимин поднял их, продолжая диктовать без визуальных подкреплений: — рука у тебя сильнее, чем у обычной девчонки, но слабовата. Тебе надо силовых упражнений добавить, если хочешь чего-то достичь на уровне с мужчинами. Ну, и естественно, не прекращать оттачивать ежедневно практику.

— Как быстро я смогу подкачаться?

— Твоя очередь отвечать. Зачем тебе все эти неженские занятия? — Я невольно нахмурилась, но Чимин никак не среагировал на смену моего выражения, и я расслабила лицо. Перед этим добродушным и очаровательным типом, даже если он гуляка и бабник, невозможно было сидеть долго насупившись.

— Я не считаю, что есть какие-то неженские занятия, или женские, или мужские. Все дела, работы, профессии бесполы, кто чем хочет, тот тем и занимается, разве нет?

— Ну, допустим, — откинулся Чимин, подогнув ногу и зацепившись за её колено сомкнутыми пальцами обеих рук. Сзади него не было никакой спинки, поэтому он создал противовес, чтобы не упасть. — А что насчёт рожать детей?

— Вот все парни всегда только этот довод и приводят! Причём здесь природные особенности? Я говорю о занятиях.

— Хорошо. Кто должен зарабатывать деньги?

— Это может делать и мужчина, и женщина.

— Кто должен готовить?

— Тоже оба могут.

— Водить машину?

— Оба.

— Таскать тяжести.

— Оба.

— Дарить цветы и говорить комплименты? — Я открыла рот, но, уже едва ляпнув по инерции «оба», спохватилась и задумалась. Дарить цветы мужчинам? Если девушки начнут говорить комплименты парням, то они все превратятся… в Ку Чжунэ! Собственно, с ним, наверное, эта беда и случилась. Чимин расплылся и, обнажив белоснежные зубы, сквозь кошачий прищур покачал головой. — Всё-таки есть что-то, верно? Всё-таки, не должны девочки отнимать у мальчиков абсолютно все привилегии?

— Абсолютно все? Да все привилегии и так у вас, — отмахнулась я, сделав глоток воды. Горло пересохло от волнения. — У вас нет и половины женских проблем, тех же родов, но вам всегда всё можно, а нам — нет.

— Знаешь, этот мир не идеален, — не пытаясь сделать мне открытие, а просто признавая факт, пожал плечами Чимин, — потому что его создают разные люди, среди мужчин и женщин есть трусливые, жадные, завистливые, тупые, в конце концов. Кто-то из них при этом занимает положение, должность, имеет власть и влияет на что-то большее, чем только свою собственную судьбу. Поэтому в результате и выходит так, что кому-то перепадает больше привилегий. Раньше существовало рабство, оно возникло не по половым предрассудкам, рабами были и мужчины, и женщины. Старики и дети. Но это изжило себя. Когда отпадает одна проблема, обращается внимание на другую, и так будет всегда, до бесконечности. Да, в какой-то период истории женщины были подчинены мужчинам, но, по-моему, в нашем веке, в цивилизованных странах, такого уже нет.

— По закону — нет, а мораль и традиционное общественное мнение ничуть не изменило своих требований, своих представлений об обязанностях и правах полов.

— Не знаю, возможно, я не вращаюсь в таких кругах, — действительно с не разбирающимся видом признал Чимин. — В нашей компании все осознают, что женщине биологически приходится выносить больше, по каким-то там божественным предопределениям, или кто его знает ещё почему. Поэтому мужчина должен брать на себя остальное: оберегать, защищать, зарабатывать… Но если тебя не устраивает это, я могу понять. Если ты хочешь быть воякой — это твой выбор. Только вопрос остаётся открытым — с какой целью? Кого ты собираешься защищать?

— Кого защищать? — повторила я, чтобы оттянуть время и подумать. Но долго не пришлось, потому что правду я не хотела сказать, а ложь напрашивалась сама собой конкретная: — Всегда есть кого защищать. Слабых, обиженных несправедливо. Ущемлённых, страдающих.

— Очень благородно. Очень хорошая цель, — покивал Чимин. — Была бы, если б ты сказала правду. В чём причина на самом деле? — Покрасневшая, я сглотнула слюну. Как он меня раскусил? Стыдно-то как! Продолжать упираться и настаивать, что хочу творить добро во имя добра? Я опустила глаза, промямлив:

— Мне надо суметь навалять кое-кому.

— Уже лучше, — без обид и продолжая улыбаться, сказал Чимин. — Навалять кому-нибудь я тебя научу. Но если захочешь быть крутой воякой — обзаведись достойной целью. И тогда обращайся ко мне снова.

Я надула губы, отвернувшись к окну. Солнце показалось мне немного поблекшим, хотя ничего не изменилось. Я никогда не задумывалась над тем, что драться надо с какой-то целью. Мне всегда просто нравилось этим заниматься: тренировками, разными видами спорта, тхэквондо. Неужели нельзя быть умелым мастером для себя, без всякого? Мои глаза опечаленно оседали по деревьям вниз, пока не приземлились на тротуар. Поникший дух опустился в виде взгляда с небес на землю. И вдруг на этой грешной земле я увидела два силуэта, идущих по направлению к центру, в котором находились мы с Чимином. Сначала мне показалось это всё миражом, но, когда проморгаться не помогло, и движущиеся силуэты не исчезли, продолжая приближаться, я закрутила бутылку воды крышкой, отставила её, поднимаясь со скамейки, но вместе с тем не отводя глаз от того, кого увидела. С улицы все эти окна зеркальные, я знала, что меня оттуда не видно.

— Подожди немного, я сейчас, — попросила я Чимина, и, сумев оторвать лицо от окна, поспешила вниз, ко входу, встретить неприятный мне дуэт, между которым я уже не знала, как вбить клин.

Сбежав по лестнице, я успела к администраторской стойке вовремя: Чжунэ и Югём были уже там, и вчерашний дружелюбный администратор поднимал к ним свою голову, готовясь уделить внимание посетителям.

— Ах ты!.. — не крича, но громко произнесла я, подходя. Югём и Чжунэ посмотрели в мою сторону, но если мой друг остался стоять, не дрогнув, лишь вспорхнувшими бровями показывая, что удивлён, то его дружок ступил за его плечо, укрывшись за стеной спины Югёма, при этом бросив мне:

— Ты что, преследуешь меня?! — Чжунэ поглядел на мои руки, убеждаясь, что в них нет ничего тяжёлого, но и пустота в ладонях его не успокоила. Я подошла в тобоке, что служило неплохим намёком.

— Мне до тебя дела нет! — повелительно, как царь, отпускающий слугу, сообщила я ему, переключаясь на Югёма: — Какого чёрта ты тут делаешь?

— Я… я… — растерялся вмиг он, но, собравшись и передумав, наехал на меня: — А ты сама тут что делаешь?

— Я первая спросила! Отвечай. — Югём нахмурился, понимая справедливость требования.

— Заехал узнать, как тут занимаются.

— С этим? — головой покивала я ему за плечо. Чжунэ едва не перекосило от того, что его назвали «этот», а не по фамилии, регалиям, с титулами, с поклоном и целованием ботинок. В руке он держал снятые с глаз солнечные очки, постукивая дужкой о стойку.

— Чжунэ сказал, что у него тут есть знакомые, поэтому согласился помочь устроиться на тренировки.

— Намджун тебе тоже обещал помочь, почему ты не позвонил ему?

— Да я… — Югём покосился на администратора, вежливо делавшего вид, что ничего не слышит, и всё-таки отвёл меня метра на два подальше. Чжунэ передвинулся вместе с нами, смелея и вставая рядом с Югёмом, а не позади него. — Всё спонтанно получилось, я упомянул про центр, Чжунэ сказал, что есть связи, зачем бы я стал дёргать твоего зятя?

— Затем, что к таким людям, — я опять кивнула на мажора, — в долги залезать не следует. И вообще, ты же сказал, что без меня никуда! И приехал сюда, мне даже не позвонив?

— На себя посмотри, — хмыкнул Югём. И это было заслуженно. Как не пыталась я отвадить от него Чжунэ, пропасть, похоже, росла между нами, а не ими. — Что, скажешь, случайно здесь? Или в бассейн пришла поплавать?

— Не стану притворяться. Да, я попросила Намджуна помочь мне… Так что, я тебе наваляю! — пригрозила я.

— Посмотрим, — уверенный в обратном, надменно, как-то слишком похоже на манеру Чжунэ, сопроводил слова мимикой Югём. Чувствовалось, что сейчас мы разойдёмся в разные стороны, опять поссорившимися, но в эту секунду двери холла вновь крутанулись и, со спортивной сумкой на плече, всё так же прихрамывая, вошёл Чонгук. Я стояла передом ко входу, а мои собеседники — задом, поэтому они среагировали на мой неотрывающийся взгляд, следивший за прохождением Чонгука по его личной орбите. Он незаметно мне кивнул, здороваясь и намереваясь пройти мимо, но когда повернулся Чжунэ, любопытствуя, кому я киваю, Чонгук почему-то остановился. Несколько мгновений он стоял, замерший, и точно так же столбом на него смотрел Чжунэ, после чего товарищ Намджуна сменил траекторию и поковылял в нашем направлении.

— Вот так встреча! — первым произнёс новоиспеченный замдиректора Ку. Я непонимающе начала бегать глазами с одного парня на другого. — Буддист?

Чонгук подошёл и, посомневавшись, положил спортивную сумку на пол и протянул для пожатия освободившуюся руку.

— Привет, атеист.

— Не думал, что когда-нибудь увидимся…

— Вы… знакомы? — поинтересовалась я изумлённо. Чонгук поднял сумку и встал рядом со мной, как Чжунэ возле Югёма. Богатый сыночек посмотрел на травмированную ногу Чонгука. Мне никто не ответил, всё было и так ясно.

— Что, балду пинал и ушибся? — хмыкнул Чжунэ.

— Подкалывать ты так и не научился, — абсолютно спокойно вздохнул тот, кто поколебал моё равновесие, переместив свои кожаные штаны буквально мне под руку. — А ты всё кабачки жаришь? — Ноздри Чжунэ яростно раздулись.

— Пошёл ты со своими кабачками!

— Без обид, но они всё-таки твои. — Чжунэ, если бы умел и мог, зарядил бы, мне кажется, Чонгуку. Так они не приятели? Почему они друг друга не переносят? Презрение Чонгука к Чжунэ сделало его мне ещё ближе и роднее.

— Ты что, знаешь его? — обратились вдруг ко мне. О, Его Высочество принц Сеульский снизошёл! Я тоже промолчала, раз уж мой вопрос проигнорировали. Всё же очевидно. — Ну, охуеть…

— Следи за языком, — строго, как-то особенно резко, выпалил Чонгук. Тон его был таким, будто одним словом он уже дал увесистую оплеуху. — Перед тобой девушка.

— Твоя что ли? — поморщил нос Чжунэ.

— А хоть бы и моя, не твоё дело. — На эти слова Чонгука округлил глаза Югём, уставившийся на меня.

— Быстро ты новыми друзьями обзаводишься… — Я покраснела, шокированная и ошарашенная тем, с какой лёгкостью Чонгук ставил на место Чжунэ, он проглатывал выпады того, как кит планктонов, пропускал, как губка, жидкую озлобленность Чжунэ и уверенно, основательно, как скала над шумящими, но бессильными волнами, наблюдал за суетой оппонента.

— Решила связаться с хулиганской шайкой? — язвительно посмотрел на меня Чжунэ. — Ты встречаешься с этим нищебродом? Поздравляю! Ничего не скажешь — достойный выбор! — Я открыла рот, чтобы возразить, я и не думала, что брошенную пустую фразу Чонгука воспримут всерьёз, но Чжунэ тронул Югёма за локоть, кивая на выход. — Пошли отсюда, заедем в другой раз.

— Я не… Югём! — попыталась остановить я друга, но тот и не оглянулся, покинув здание центра с Чжунэ. — Чёрт!

— Ты хорошо их знаешь? — спросил меня Чонгук, когда мы остались вдвоём, если не считать администратора неподалёку.

— Югём мой друг детства, мы живём в одном доме.

— А Чжунэ?

— Эта зараза уводит у меня друга, я его знаю посредственно и не близко.

— Хорошо, держись от него подальше, он связан с плохими людьми.

— Я знаю, что он моральный урод, не волнуйся. — Мы, развернутые друг к другу, болтали без посторонних, я, задрав голову из-за высоты роста Чонгука, смотрела в его одновременно нежное и мужественное лицо, и мне хотелось растянуть эту минуту хотя бы до темноты. Но со стороны лестницы послышалось топотание.

— А, привет! — К нам подскочил Чимин, пожимая руку товарищу. — А я-то думал, чего моя ученица провалилась? Гукки, оставь девчонку в покое, она здесь ради спорта.

— Ладно-ладно, я вообще мимо проходил, — поднял он ладони, сдаваясь. На большом пальце правой моталась всё та же синяя найковская сумка со сменной одеждой. — Я в тренажёрку, делать жимы. Пока, Чонён!

— Пока! — махнула я рукой, прощаясь с ним. Счастье было недолгим.

Чжихё дома готовила пигоди^[6], ожидая всё семейство к вечеру, проголодавшееся и рвущееся на запах домашней еды. Я уселась напротив неё на кухне, не вмешиваясь в процесс лепки. Уроки идти делать ещё не хотелось, а отвлечься на что-то требовалось. В голове так и летало эхо слов: «А хоть бы и моя». Моя, моя, моя… Каково быть девушкой Чонгука? Есть ли она у него? Ему лет двадцать пять, должно быть. Почему Чжунэ назвал его нищебродом? Потому, что он не сын миллионера? У этого мажора странные понятия о состоятельности, нечего обращать внимание на его слова.

— Не грусти, — улыбнулась мне Чжихё, ловко орудуя пальцами. — Случилось что-то?

— Да нет…

— Ты всё о том мальчике думаешь? В которого не знала, влюбилась или нет?

— Ага, и о нём тоже. Появился второй, насчёт него я тоже не знаю, влюбилась или нет, — вздохнула я. — Но он офигенный, хотя я мало его знаю.

— Но тоже может оказаться уродом?

— Вряд ли, он друг Намджуна. — Я спохватилась, что не рассказывала о своей новой «секции» Чжихё, зная, что она это не одобрит, поэтому поспешила выкрутиться: — В прошлый раз, когда он ждал меня с тхэквондо… случайно пересеклись с его товарищами, познакомились, и вот… сегодня столкнулись опять.

— Ну да, я тоже не думаю, что Намджун бы стал дружить с каким-нибудь мерзавцем. Хотя, был же Богом… — припомнила Чжихё, но тряхнула головой, отгоняя мысль: — Нет, с тем они не виделись десять лет и случайно возобновили общение. Если это его хорошие друзья, то точно достойные ребята.

— Надеюсь.

— Узнать что-нибудь о нём? Потихоньку, у Намджуна, не называя имён? — Я хотела попросить узнать, нет ли девушки у Чонгука? Но потом подумала, что Намджун может прорастяпить, и проболтаться, что я занялась борьбой с профессионалами. Лучше не надо. И я покачала головой. — Хорошо, не буду, — Чжихё встала, потерев руки о фартук, и заглянула в полки под рабочим столом. — Ну вот, а масло купить забыли! Чонён, ты не сбегаешь до магазина?

— Давай, — оживилась я. Лучше занять себя хоть чем-то, чем сидеть и думать, думать, думать. И слышать в черепной коробке заветное, запретное, обворожительное, головокружительное «моя, моя, моя», стукающее от одного уха к другому, как теннисный мячик в игре с самим собой.

Чжихё дала мне кошелек, а не точную сумму, на тот случай, если я захочу и себе что-нибудь купить, польстившись на чипсы, жвачки, сладкие напитки. Я обулась, накинула капюшон на голову, чтобы не укладываться лишний раз. Мне ничего не захочется в таком моральном состоянии, я не могу думать толком ни о чём, кроме Чонгука, кроме того, что он знаком с Чжунэ, что они явно в контрах.

Выйдя из подъезда, я наткнулась на Сынён, стоявшую возле тёмной машины (механически я прочла номер, запомнила его, марку автомобиля) с мужчиной, который не обнимал её за талию, не целовал, ничего не делал, просто стоял чуть сутуло рядом, но было ясно, что это «тот самый». Я попыталась обойти их незаметно, но не вышло. Сестра окликнула меня и я, вынужденная остановиться, стала исследовать мужчину. Высокий, в теле худощавый, но лицо как будто припухшее от излишних возлияний. Я не могла сказать, что сразу бы определила в нём алкоголика, если бы не знала от Сынён, что он превышает нормы, но что-то было в его виде хронически не проспавшееся. Монохромный шарф болотного цвета сигнализировал о творческом потенциале, чёрная растянутая кофта висела на нём свободно, зрительно делая его худее, чем он был. Длинные, как у художников в творческом запое, волосы были чернющими, вроде бы опрятными, но не сказать, что уложенными под стать богачу. Вообще, если бы не дорогая машина, его проще было бы принять за разорившегося хозяина галереи, а не преуспевающего бизнесмена.

— Чонён, познакомься, это мой Гынсок.

— Очень приятно, — я привычно протянула ладонь. Гынсок даже не опустил к ней взгляда, уставившись на всю меня сразу. Я подождала и, поняв, что рукопожатия не будет, убрала руку в карман.

— Творческая личность не может быть чьей-то, мы принадлежим всему человечеству. Наш разум — проводник идей времени, и мы служим ему, не имея права присваивать или отдавать кому-то. Почему ты выглядишь, как томбой? — хмуро спросил он меня, не сделав паузы после отповеди о своей свободе. Спросил так, что я ощутила себя на экзамене, и при неверном ответе вылечу к чертям из учебного заведения.

— Я…

— Ты лесбиянка? — сузив глаза, въедливо впился он в меня чёрными глазами.

— Нет, я… — Вот уж не знала, что не только в школе нарвусь на подобное. Впрочем, человек поколения постарше даже вернее подвержен непониманию современной молодёжи, хотя Сынён была права, стариком он не был, лет тридцать — тридцать пять, где-то в этих рамках.

— Хорошо, терпеть не могу всю эту модернизированную, искажённую, противоестественную чушь. Женщина должна быть женщиной, любить мужчину, мужчина должен любить женщину. Всё просто, слишком просто, поэтому от скуки люди придумывают себе извращённые, позорные вещи, не для того, чтобы найти нечто лучшее, а для того, чтобы найти новое. Без оснований, без причин. Новизна — самоцель нездорового сознания… — Я покивала, видя, что меня уже не замечают, и ретировалась в сторону магазина, отмечая влюблённые и восхищенные глаза Сынён. Ей в самом деле по приколу этот переклиненный тип? Сумасбродный, эгоистичный псих — вот моё первое впечатление о её кавалере.

За углом я столкнулась с Джуниором, идущим уже из магазина, судя по пакету с продуктами в его руке.

— Привет, Чонён! Как дела? — улыбнулся он.

— Если я задержу масло, которое попросила принести Чжихё, она расстроится. Пошли до магазина? По пути расскажу. — И без лишних вопросов, хотя только что там побывал, Джуниор поплёлся со мной обратно. — Я сегодня опять видела Югёма с Чжунэ. Они уже не разлей вода стали, похоже.

— Ну и плюнь. Пусть дружат, кому они доставляют этим неприятности?

— Югёму это рано или поздно выйдет боком, я уверена. Чжунэ притащил его в центр боевых искусств, чтобы сделать из него бойца получше. Для чего ему это надо? Мне кажется, что Югём ему нужен для каких-то грязных дел, или он его телохранителем своим сделать хочет, а это опасно. Не находишь ничего подозрительного?

— Нахожу. Что ты сама делала в центре боевых искусств? — Открыв было рот, я хлопнула губами и, подняв палец, опустила его.

— Только никому… — «не говори» чуть не попросила я, но вовремя вспомнила, что Чжинён в таких просьбах не нуждался. Он не скажет. — Я хочу превзойти Югёма, навалять ему и остановить их с Чжунэ беспредел.

— Чонён, успокойся. Если человек ввязывается в неприятности, ему и так когда-нибудь наваляют. Куда ты лезешь? — Мы вошли в магазинчик, я сделала покупку, что заняло десять секунд, и мы вышли.

— Я лезу в жизнь Югёма, потому что он мой друг, и я считаю законным делать это. На что иначе друзья?

— А тебе бы понравилось, делай так мы с Югёмом?

— Не знаю, может, я бы сначала обиделась, что вы считаете меня недостаточно знающей, что я делаю — как изначально и сделал Югём, — но если бы вы настаивали, наверное, задумалась бы. Вдруг что-то не так на самом деле? Если бы ты поддержал меня и попробовал повлиять на Югёма…

— Я постараюсь разобраться в ситуации, и если там замечу что-то неладное, то вмешаюсь, но не раньше.

— Ты такой инертный, Джуниор!

— Это плохо? — Чжинён был слишком интеллигентен. Его родители — оба инженеры, оба работали в «Самсунге», куда должен был отправиться и Чжинён после окончания университета. Хорошая зарплата, стабильный график, всё распланировано, всё предсказуемо, всё правильно. И так уже поколении в десятом, наверное. Поэтому у Джуниора в крови быть правильным и не совершать поступков, выбивающих из колеи.

— Может, и не плохо, — пожала я плечами. — Попахивает равнодушием, отсутствие заботы о друге.

— Я забочусь о Югёме, Чонён, мне не всё равно на него, правда!

— Время покажет, — отвернулась я, подходя к подъезду. Сынён и Гынсока уже не было.

— Я узнаю, что хочет от него Чжунэ, хорошо? Узнаю, и мы решим, что делать дальше. Идёт?

— Идёт, — радуясь, что завоёвываю Чжинёна на свою сторону, и что Югём не обретёт, скорее всего, в его лице поддержку своей меняющейся жизни, я поблагодарила его за компанию и вернулась домой.

Мы ужинали вчетвером, с Намджуном. Сынён рассказывала, какой умный и гениальный у неё ухажёр, а я воздерживалась от комментариев. Для старшей сестры, не закончившей ни один вуз, человек с двумя высшими был верхом мечтаний и интеллекта. Я так не думала, что ум — это бумажки в обложке с государственным штампом. Но я и не могла сказать, что впечатление от Гынсока было однозначно неприятным. Чувак с припиздью, таких в наше время каждый второй. В его глазах, видимо, с припиздью я, так что всё в порядке.

— Он, по-моему, излишне нервный, — только и заметила я.

— Просто замученный делами. Ты не представляешь, что такое умственный труд! Это тебе не коробки перекладывать на складе — руки устали, отдохнули, и продолжаешь дальше. Ум — это сложная система. Импульсы из мозга посылаются во весь организм, и если он перенапрягается, то всё тело способно потерять функциональность.

— Так, всё-таки я был прав? — захихикал Намджун. — Спиртное расфункционировало некоторые его части?

— Вот не нашёл мне жениха среди друзей, — поджала губы Сынён, — не остри теперь! Стоит Гынсоку немного выпить, как он расслабляется и становится добрым и ласковым.

— Но на «немного» он не останавливается? — уточнила я.

— Всё, я молчу! — надулась сестра. Мы с Чжихё насмешливо переглянулись, набив полные рты и стараясь не смеяться. У меня в кармане зажужжал мобильник и я, не отрываясь от еды, вызволила его из карманного плена, чтобы взглянуть на экран. Входящий вызов: «Урод Чжунэ». Пережеванные пигоди полетели по столу, я закашлялась так, что обдала и свою, и чужие тарелки кусками теста с мясом из своего рта.

— Что такое, Чонён, что случилось? — подскочила Чжихё, спеша спасать меня.

— Ничего, ничего! — поднялась и я, приходя в себя и стараясь не задохнуться. — Просто подавилась! Подавилась!

С красным лицом, слезящимися от кашля глазами и саднящим горлом, по которому чуть не целиком прошёлся уголок пигоди, я ворвалась в ванную, включив воду и подняв трубку.

— Алло?

— Привет, буддистка. — Господи, за что ты награждаешь самых низменных своих тварей такими голосами?

— Я не буддистка.

— Как, твой бугай ещё не обратил тебя в свою веру?

— Тебе чего надо?

— Ты дома? Выйди поговорить, я сейчас подъеду.

— С чего мне к тебе выходить?

— Не скажи, что ты боишься? — Я не боялась, это понятно. Мы с ним знали, что он не сможет со мною ничего сделать в одиночестве, а если он будет не один, то я сразу убегу обратно домой. А вообще, зачем бы ему со мной что-то делать?

— О чём ты со мной поговорить хочешь?

— Выйдешь — узнаешь.

— А сам не боишься?

— Чего?

— Бугая моего, — усмехнулась я.

— А я не прошу тебя с ним выходить, — посерьёзнел немного голос Чжунэ. Бугая он, видимо, встречать не хотел. Чем так произвёл на него впечатление Чонгук? А так-то весело, что мы говорим о нём, как о моем парне, хотя это не так. — Ну что, мы договорились? Я подъезжаю? — Я прикинула всё хорошенько ещё разок. Постаралась убедить себя, что это деловая встреча, не имеющая ничего общего со свиданием, и что дрожь по моей коже — это не от низкого, с нотками нетерпеливого возбуждения и настойчивого требования голоса первого кобеля столицы. Их бывший лидер СНУ, как я слышала, Биай, получив диплом, умотал в Сингапур. Так что Чжунэ теперь по праву перенял корону.

— Подъезжай, — решила я.

Глава 7 с минимальным количеством событий

Объяснив своему семейству, что я выйду ненадолго к друзьям, я спустилась на улицу и остановилась на тротуаре возле подъезда. Неужели Чжунэ до сих пор помнит мой адрес? Или он записывал? А, чёрт, я же с Югёмом в одном доме живу, и он знает об этом, а уж путь к новому другу он забудет вряд ли, к сожалению.

Несмотря на то, что я потянула время, прежде чем выйти, пунктуальностью кто-то всё равно не обладал, и мне пришлось ждать почти десять минут, поглядывая на мобильный и вздыхая. Какогоёбосана^[7] я тут ловлю? Вышла и жду Чжунэ… Надо оно мне? Зачем согласилась? Потому что его баритону трудно ответить «нет»? Но вот показалась из-за угла его карета, и ко мне подкатился матовый бэтмобиль. «Показалась» и «подкатился» неуместные слова, потому что машина, визжа колёсами, с гулом выхлопной, и нарушая все мыслимые ограничения скоростного режима, горя фарами, как молния внеслась во двор и дала по тормозам прямо передо мной, скрипнув шинами по асфальту, как дрелью по бетону стены, словно они вонзались и крошили тоже. Подавив зевок, я про себя произнесла: «Понты, понты, понты…». Окошко водителя, сквозь которое нельзя было с этой стороны увидеть ничего, медленно опустило стекло, как робко снимает восточная красавица вуаль с лица в первую ночь перед мужем. Жуя жвачку и посверкивая белоснежными зубами, Чжунэ кивнул головой на сидение рядом с собой. Шёлковая рубашка переливалась под миганием цветных лампочек на магнитоле, музыка не грохотала, поставленная на паузу.

— Запрыгивай.

— Глуши машину, — спокойно сказала я.

— Боишься что ли? — расплывшись, махнул лиха, конечно, Чжунэ. Сам-то себе поверил?

— За тебя? Да, боюсь.

— Да ладно, чё ты, — ещё раз указал он глазами на пассажирское место.

— Тебя ноги не держат или вне дорогой машины ты боишься выглядеть беднее? Чего ты к рулю прилип?

— Да не могу я заглушить, я стою на проезжей части! — взвился он. — А если поедет кто?

— Тогда паркуйся, сейчас подойду, — указала я пальцем на свободное местечко на стоянке поодаль. Дёрнув губой и покосившись на меня, Чжунэ газанул, и лицо у него было такое, что я решила — уезжает совсем. Но он прилежно стал втискивать свой «порш» между хёндаями и киа серой городской массы.

Прошагав несколько метров, я встала у открытого уже окна, скрестив руки на груди и глядя сверху вниз. Поджав губы, Чжунэ заглушил мотор.

— Довольна? Теперь сядешь? — Я протянула ладонь.

— Дай ключ.

— Ты у меня ещё и тачку угнать решила?

— Я не умею водить, успокойся. Просто я знаю такой типаж, как ты. Начинаете баловаться, прикалываться, ерундой страдать, якобы куда-то везти. Нафиг оно мне надо.

— Что, тебя уже кто-то увозил? — хмыкнул Чжунэ. — Чувачок твой?

— Если мы всё ещё о Чонгуке, то он, к счастью, не такого же типажа, что и ты.

— Чонгуке? — Чжунэ нахмурил брови. — Ты разве не с Чонвоном мутишь?

— Чонвоном? — непонимающе покачала я головой. — Я не знаю никакого Чонвона.

— Прикалываешься? Ты же стояла с ним… — Чжунэ задумался о чем-то, замолчав. Потом оживился: — Как ты, говоришь, его зовут?

— Какая разница? Он не мой парень, и забудем о нём, — я настойчивее потрясла ладонью, и заместитель директора Ку положил мне туда ключ от машины. Я обошла её и уселась.

— А вёл он себя так, будто вы встречаетесь.

— Он вёл себя так, как ведут себя порядочные и воспитанные ребята, ни больше, ни меньше.

— Порядочные и воспитанные? — Чжунэ коротко посмеялся. — Он бандит, вообще-то. Ты не знала?

— Не лучшее занятие — клеветать на людей.

— Ха! Ну, если я вру, спроси у него сама, чем он занимается.

— Он профессионально занимается борьбой. Что, теперь все спортсмены стали преступниками?

— Да-да, спортсмен, конечно! Ты казалась мне не такой наивной. По-моему, тебе кто-то проехался по ушам, а ты и рада. Он даже имя тебе не своё назвал. Или же мне когда-то назвал другое имя. А человек, скрывающий настоящее имя, не очень-то тянет на порядочного, а?

— Он мог тебя разыграть, не желая вступать с тобой в тесное знакомство, — я изобразила озарение, щёлкнув пальцами, — боже, как я сама до этого не додумалась полгода назад? Надо было назваться как-нибудь иначе, и ты бы меня не нашёл. Или у тебя самого склероз, и ты забыл, кто и как тебе представлялся.

— Я вроде ещё не настолько стар, чтобы страдать провалами в памяти.

— Как бы то ни было, он благороднее тебя, и бесполезно пытаться вырасти за счёт того, что будешь унижать его. Лучше бы позаботился о развитии собственных достоинств.

— А у меня их нет? — не оскорбленно, а с усмешкой, развернувшись ко мне всем корпусом, спросил Чжунэ. Моё выражение лица говорило всё, что я думаю, поэтому я молчала. То есть не совсем всё, а то, что я хотела показать. — Ещё никто не жаловался, между прочим. Давай отъедем, сама попробуешь…

— Ты для этого приехал? — кисло оборвала его я. — Опять пытаться развести меня на секс?

— Почему это «опять»? Когда это я пытался?

— А зимой что ты делал?

— Позвонил в твою дверь! Это что, попытка переспать сразу?!

— А зачем ты тогда припёрся поздно вечером, когда никого не было дома? Поболтать за чашкой чая?

— Вполне возможно, но ты уже этого не узнаешь.

— И не хочу. Не интересно, — хмыкнула я.

— Интересно, но ты трусишь, — сверлил меня глазами Чжунэ. Он облазил глазами всё моё лицо, как будто пытался найти что-то. С другой стороны, опускать взгляд смысла и не было, я не носила глубокие вырезы и обтягивающие кофты. Я была в свободной футболке и в спортивных широких штанах. — Ты никогда не подпускаешь близко, потому что знаешь, что если позволишь себе ступить на шаткую почву — уже не устоишь.

— Я-то? Может, с кем-то другим, более мужественным и восхитительным — да, но ты кусок соблазна так себе.

— Да неужели? — стало потихоньку подтачиваться самообладание Чжунэ, и улыбка его становилась нервной, как у наркозависимого. Что для него служило успокоительным? Комплименты? Восторг в девичьих глазах? Этого он от меня не получит, пусть самоутверждается за счёт других. — Тогда… — Его рука легла мне на колено, даже чуть выше. Сквозь неплотную ткань спортивки я чувствовала это прикосновение, как ничем не отделённое от моей кожи. Не двигаясь, я опустила глаза к его руке, медленно поднимавшейся выше. Под её тяжестью ткань скользила следом, скребя по коже. Уже обдуманно и взвешенно, а не как тогда в его кабинете, действуя по наитию, я развернулась и резко схватила Чжунэ за горло, буквально за кадык, прижав его затылок к подголовнику.

— Руку убрал! И больше так не делаешь! — Несмотря на то, что голос мой был грозным, как обычно, на этот раз я не увидела в глазах Чжунэ испуга или растерянности. Возможно, он наконец понял, что я не посмею избить его по-настоящему, причинить ему вред. Ведь если он подаст на меня в суд за травмы и ушибы — я не откуплюсь, а его семье купить судебный процесс ничего не стоит. И один только Бог знает, чем этот мажор решит меня шантажировать, и станет ли? — Зачем ты напрашиваешься? — Я не отпускала его, а вот его ладонь вынужденно убралась с моей ноги, потому что, откинутый на своё сиденье, он банально не дотягивался до такого же положения.

— Я был прав, да? Ты боишься хотя бы попробовать, потому что потом сама с радостью окунёшься во все тяжкие.

— Не корчи из себя умника.

— Я не претендую на тонну ума, но кое-что понимаю в жизни получше, чем ты. Потому что ты многого не пробовала, и не хочешь пробовать, а потому и знать об этом что-либо не можешь. — Из-за того ли, что заговорил тише, или из-за того, что я ему сжала шею, но его голос стал ещё более хриплым и трепещущим. Ощущая, как это звучание разливается по мне через мои пальцы, которые чувствовали под собой вибрацию связок, я предпочла ретироваться и отпустила Чжунэ. Он на это лишь мимолётно ухмыльнулся. — Тебе нравится тот нищеброд, да?

— Что за привычка оценивать людей по деньгам? Я, тогда уж, тоже нищебродка, как ты со мной разговариваешь? Как позволяешь моей нищебродской заднице пачкать твои кожаные сидения? — Я уставилась на него в ожидании ответа, но он потянул с ним, опять оглядев меня так, как будто выбирал за какую часть лучше укусить, чтобы начать ужин. Так львы изучают мёртвые туши антилоп на канале National Geographic, а потом хрясь — и отрывают здоровый кусок мяса.

— Да-да, припоминаю. Я наводил о тебе справки тогда… одна старшая сестра бухгалтер, другая хронически безработная, и ты на их иждивении. Но, видишь ли в чём дело, Чонён, для девушек быть бедными не проблема, — он опять чуть придвинулся ко мне, наклонив лицо вперед, шепча будто бы доверительно, — любая симпатичная девочка легко может найти себе покровителя и перестать быть бедной. Тебе тоже нужен покровитель, Чонён. Тебе его даже долго искать не надо, — он испытующе впился глазами в мои глаза, гадая, пойму я намёк или нет. Тут и думать было не надо, намёк смахивал на прямое предложение.

— Ты теперь купить меня пытаешься?

— Называй это, как хочешь. Я всё ещё предлагаю тебе дружбу…

— Слушай, ты уже определись! То ты предлагаешь, то уже передумал, то тебе интересно, то нет, то я тебя привлекала, то перестала. Ты имеешь хоть какое-то мнение, которое держится дольше пары часов?

— Чонён…

— Нет, ответь нормально, будь мужиком, а не как обычно, ладно? Я тебе нравлюсь или нет? Ответь так, чтобы именно этот ответ был правдой, и потом твои вихляния из серии «я передумал», «я пошутил», «я был не в том настроении» я пропускала мимо ушей, зная, как всё обстоит на самом деле. Я тебе нравлюсь?

— Ну, хорошо, — выдохнул Чжунэ, надув свои сочные губы, — да, нравишься.

— А ты мне нет. Спокойной ночи! — спокойно сказала я и развернулась к дверце, чтобы больше не видеть эти губы, выдающие щекочущие слух ноты, отравляющие душу. Такие голоса называют медовыми, но я не любила мёд, а этот голос недавно полюбила. И я не могла подобрать подходящего слова, чтобы передать всех тех чувств, которые он во мне пробуждал. Это был голос Ку Чжунэ, соблазнительного мерзавца, чьи речи следовало избегать, как огня, как укуса ядовитой змеи, как зова глубины, влекущей прыгнуть с моста.

— Чонён, — он удержал меня за локоть, — я не перестану общаться с Югёмом, мы с ним друзья, и если ты хочешь сохранить друга, а не ссориться с ним, то будь с нами. Будь со мной, — совсем тихо выдал он, и воздух, несущий эту фразу, коснулся волосков у меня за ухом.

— Сколько? Одну ночь? Два дня? Неделю? А потом ты мне подаришь какую-нибудь побрякушку за пару сотен долларов, и позовёшь следующую дурочку? — Я обернулась через плечо, надменно вздёрнув нос. — Ты такой предсказуемый, Чжунэ, но со мной это не работает. Риск должен быть оправданным, а тут… не вижу ничего, что заставило бы поступиться своими принципами ради тебя.

— А что это такое, например, должно бы было быть? — удивился он.

— Если один человек поступается своими принципами, то второй поступается своими. Это называется честной сделкой.

— А если у меня нет принципов? — хохотнул он.

— Вот поэтому мне и нравится нищеброд, у него они есть, — улыбнулась я и, вырвав руку и поймав злящийся, теряющийся, паникующий взгляд Чжунэ, вышла из машины, бросив на сиденье, откуда встала, ключ от неё.

Новая учебная неделя наградила бесконечно тянущимися уроками, дополнительными занятиями, баскетбольной секцией, которую я уже не могла пропустить, поэтому на тренировку с Чимином я добралась лишь в девятом часу, а освободились мы и вовсе поздно, когда на улице уже горели фонари. Чжихё уточнила по телефону, где меня опять носит и я, сославшись на безотказную отмазку — Джуниор и Югём, спокойно собиралась домой. Мы отрабатывали с Чимином половину тренировки новые захваты, а поскольку они нуждались в резкости и быстроте, я попросила его действовать во всю силу, не боясь сделать мне больно. Таким образом, я всё-таки обзавелась примерно четырьмя синяками на плечах и спине. Но Намджун их увидеть не должен, я не ходила в открытых майках нигде, кроме как дома, а дома, если придёт Намджун, походить в кофте не вызывая подозрений у меня получится.

Чонгука я сегодня не увидела. Не знаю, приходил ли он в тренажёрный зал на первом этаже, но к нам не заглядывал. Чимин сам вызвался меня проводить и, несмотря на мои попытки отболтаться и заверить, что сама доберусь, он пошёл со мной. Едва выйдя из центра боевых искусств, мы остановились, потому что мой спутник встретил какого-то знакомого. Я не хотела мешать их разговору, но Чимин сразу же втянул меня в него.

— Чонён, познакомься, это, между прочим, лучший друг Намджуна — Хосок. Хосок, а эта милая девушка со мной — сестрёнка жены Намджуна.

— Будущей жены, — поправила я, протянув руку для приветствия.

— Да что там осталось-то, уже считай жена, — отмахнулся Чимин.

— Мадмуазель, — пожал мою руку названный Хосоком, лучезарно сияя и, не успела я и моргнуть, как он поднял её и поцеловал. — Очень приятно. Чжихё я уже видел, но не знал, что Намджун открыл целую брильянтовую шахту. Если бы уже не был женат, непременно бы с ним тотчас породнился.

— Не смущай Чонён, — стукнул его по плечу Чимин, заметив на моих щеках румянец. Не часто мне делают комплименты, особенно такие беспричинные, когда я растрёпанная и вымотанная прусь с тренировки. — Ты чего так поздно идёшь заниматься?

— А когда мне ещё? С отцом дела решай, Хане время удели. Ювелирный бизнес, опять же, Чимин! Золотые изделия — это очень ответственный труд…

— Опять что ли куда-то мотался?

— Да я никогда на месте не сижу, ты же знаешь.

— Вы ювелир? — поинтересовалась я.

— Начальник ювелиров, — засмеялся Хосок. — Видела обручальное кольцо Чжихё?

— Да.

— Эскиз моя сестра рисовала. Дело-то у нас семейное, но я рукожопый, я могу только показывать пальцем, что и куда, у самого руки заточены не под это. — Я покосилась на здание, из которого мы вышли.

— Под борьбу, я так понимаю?

— О, хотелось бы, но я только учусь… — Чимин опять стукнул его, но уже по спине.

— Хватит катать, — остановив друга, парень пояснил для меня: — Вообще-то эта морда из нас лучше всех дерётся, но недавно его побил впервые Чонгук, и теперь он прибедняется.

— Старею. Видимо, надо учиться заново. Хотя… Это всё семейная жизнь! Брак — зло, увязнешь в нём, и уже не можешь никого победить. А вы тут что делаете, кстати?

— Чонён хочет научиться драться, Намджун просил помочь. Вот, натаскиваю… — Во взгляде Хосока что-то переключилось. До этого узкий прищур из-за широкой улыбки превратился в узкий прищур из-за каких-то мыслей.

— А зачем тебе драться, Чонён? Ты же девочка.

— Девочки должны уметь постоять за себя, — уверенно изрекла я.

— А что, вокруг нет достойных мальчиков, которые бы за тебя вступились, в случае надобности?

— Мальчики переменчивы и ненадёжны, я предпочитаю на себя рассчитывать.

— Похвально, похвально… И как она дерётся? — спросил он у Чимина. Ясное дело, не у меня же самой просить оценить собственные возможности? Мне стало не менее интересно узнать ответ.

— Учитывая тот подход, с которым её обучали в школе тхэквондо — она слишком предсказуемая и недостаточно сильная. Но, несмотря на это, она борется лучше многих, кто прошёл ту же подготовку. Задатки есть. — Я удовлетворенно приосанилась. Ага, надежда на лучшее имеется! — Хочешь, погоняй её сам на мальчишнике, — засмеялся Чимин, — глядишь, она уже и тебе вколотит ударчики под дых, ты ж увяз в семейной жизни, пенсионер.

— В смысле — на мальчишнике?

— Намджун пригласил её, она будет с нами.

— Так, стоп-стоп-стоп, — тряхнул головой Хосок, — что за новости? Я вроде как шафер, я устраиваю мальчишник, я уже всё спланировал и в то, что я спланировал, — он нагнулся к нам и заговорщически шепотом произнес: — Чонён не впишется. Я протестую, нет. Почему Намджун не сказал ничего мне? Почему не посоветовался? Я так не играю, он хочет испортить все сюрпризы!

— Что ещё за сюрпризы? — изогнула я бровь. — Стриптизёрша?

— Откуда ты знаешь?

— Это слишком избито. И если она будет вертеть задницей перед Намджуном, то Чжихё расстроится.

— Но если тебя не будет на мальчишнике, то Чжихё об этом не узнает, — приподнял свои брови Хосок, напомнив мне манеру капитана Джека Воробья предлагать идиотские идеи.

— Вот поэтому я там и буду.

— Не будешь, — дружелюбно и шутливо, но настойчиво сказал Хосок.

— Эй-эй, брейк! — похлопал нас по плечам Чимин. — Решать Намджуну, если он пригласил, то Чонён там будет, Хоуп, смирись.

— Что ж мне теперь, отменять половину программы?

— Если вы не позвали отряд проституток для оргии, то в принципе не надо ничего отменять…

— Чёрт, — Хосок достал из-за пазухи блокнотик и показушно что-то стал оттуда вычёркивать изъятой из другого кармана ручкой, — придётся отменить семьдесят пять процентов программы. — Я захихикала вместе с Чимином.

— При мне можно материться, курить, пить. И даже ходить в трусах, меня это не шокирует, — признала я, — как можно было угадать по моему внешнему виду и склонностям к не женским занятиям, я привыкла к немного мужскому образу жизни, все мои лучшие друзья — ребята, я бывала на спортивных слётах, состязаниях, чего только не видела и не слышала, так что не надо меня смущаться.

— Ладно, я подумаю над тем, как всё можно будет организовать, — убрал ручку и блокнот Хосок. — Приятно было познакомиться! А теперь мне пора немного размяться, чтобы успеть вернуться домой до полуночи, иначе моя голова от ударов сковороды превратится в тыкву.

Мы тронулись дальше, оставшись вдвоём.

— У него такая строгая жена?

— Да слушай ты этого балабола, Хана — ангельское создание.

— А как вы все познакомились? Я имею в виду ты, Намджун, Хосок, Чонгук — вы вроде бы такие разные, и по роду деятельности, и по возрасту.

— Ну… — протянул Чимин и задумался. Мы прошли метров двадцать, прежде чем он заговорил вновь: — По-разному. В основном мы все познакомились в связи с увлечением борьбой. Намджун же тоже раньше практиковал, но потом вышел из строя. Однако это же не повод оборвать дружбу, верно?

— Конечно, — кивнула я. — А вы с Чонгуком, значит, мастера спорта? — Зачем я полезла убеждаться? Потому что Чжунэ посеял сомнения, обозвав Чонгука хулиганом и бандитом? Зачем я вообще вспомнила о том, что сказал Чжунэ? Его легковесные фразы нужно забывать сразу же, как только они отзвучали.

— Мы занимаемся частными тренировками, — сказал Чимин, и я мало что из этого извлекла. Да или нет? Частными — в смысле тренируют за деньги того, кто их попросит, как меня? Или в плане частных школ, которые не дают официальные грамоты, награды и звания, признанные государственными ассоциациями?

— И вы все буддисты?

— Намджун, Хосок и Чонгук — да, а я как-то не втянулся, — с улыбкой признал Чимин. — Я далёк от религии, не люблю думать о том, в чём не разбираюсь, не люблю верить в то, что не играет роли в моей жизни. Какая разница, что будет потом? Я живу здесь и сейчас, и то, что меня окружает, зависит не от силы моей молитвы, а от того, хорошо я поступлю или плохо, правильно или не правильно, помогу или не помогу кому-то. Я считаю религиозность пустой тратой времени, есть масса дел, которую я предпочту переделать вместо того, чтобы согбенно ползать в храме, зажигая свечки или благовонные палочки.

— Мне близка твоя позиция, — жарко согласилась я. — Тоже терпеть не могу надеяться на что-то, сидеть сложа руки и ждать. Лучше самим быть хозяевами своей судьбы…

— Не стоит забывать, что становясь хозяевами своей судьбы, мы влияем и на чужие судьбы, — заметил Чимин.

— Да, я знаю, нельзя думать только о себе. Я всегда думаю о сестрах, каждый раз, когда что-то делаю, мне хочется как-то облегчить их жизнь, сделать её лучше, приободрить их, не совершить ничего, за что им будет стыдно за меня…

— Значит, круг твоих переживаний ограничивается сёстрами? А что до других людей?

— Каких именно?

— Любых. Всех людей вокруг. Они тебя совсем не волнуют?

— Ну… — растерялась я. — Как же, есть ещё друзья. Я очень переживаю за своих друзей: Югём, Джуниор, Ильхун, Сондже…

— И всё? Кроме них ни за кого не переживаешь?

— А о ком мне ещё беспокоиться? Обо мне же больше никто не беспокоится. Я за взаимность. Вот, теперь в нашу семью вошёл Намджун, мы с ним в отличных отношениях, о нём я забочусь тоже. А чужие — они и есть чужие.

— Я понимаю тебя. Само собой, не хочется думать о людях, которые не думают о тебе. Безответность всегда кажется нам несправедливой. Но, знаешь, о чём гласит мудрость? Если ты ожидаешь награды за доброту, то это не доброта — а эгоистичное вложение с целью получения выгоды.

— Мудрость не похожа на древнюю, это кто ж так сказал? — садясь в вагон метро, полюбопытствовала я.

— Да есть один классик, ты его не знаешь.

— И ты хочешь сказать, что ты всегда всё делаешь бескорыстно? Абсолютно для всех?

— Я стараюсь.

— Вот подойдёт к тебе сейчас какой-нибудь прохожий, и попросит в долг денег. И ты ему дашь?

— Я никогда не даю денег в долг, — сказал Чимин, и я уже открыла рот, чтобы воскликнуть «вот!», как он добавил: — Если меня просят дать денег, и у меня они есть — я просто даю. Я не прошу мне их возвращать.

— Это… странно, — тихо промямлила я и замолчала. Чимин пожал плечами, откинувшись на сидение.

Я поднялась в квартиру и обнаружила обеих сестёр перед телевизором. С кучей закусок и чаем, они смотрели какие-то дорамы. Типичное женское провождение свободного времени. Ну не скукотища ли?

— Как погуляли? — окликнула меня Чжихё. Я пыталась протиснуться в свою комнату, оставшись не потревоженной, но не удалось.

— Отлично, как у тебя день прошёл? Намджун у нас был?

— Нет, мы с ним после работы ездили смотреть, как устраивают квартиру, там и поужинали. — Намджун, готовясь к свадьбе, прикупил недвижимость в Каннаме, не собираясь толкаться с родителями под одной крышей, или тесниться у нас. Теперь там шёл ремонт, чтобы гнездышко было готово к моменту первой брачной ночи. А я всё ещё с тоской думала о том дне, когда мы с Сынён останемся тут вдвоём. А если и она выйдет замуж?! О боже, я останусь одна в нашей двушке^[8]! Что я тут буду делать? Я умру от одиночества, пыли и голода. Впрочем, по последним двум причинам мы умрём и с Сынён на пару. — Потом он меня подвёз и уехал, потому что было уже поздно.

— Зачем вы следите за ремонтом? — прокомментировала самая старшая из нас. — Наймите дизайнера, меньше хлопот.

— Ну да, дизайнер интерьеров — бывшая Намджуна, — нахмурилась Чжихё, ковыряясь палочкой в миске с кимчи, — вдруг он наймёт её?

— Здорово, по знакомству дешевле возьмёт, — пошутила я.

— Нет, если так, то не надо, — сделала вывод Сынён. — Мужчинам никогда не нужно давать повод даже подумать о ком-то на стороне, нельзя давать им даже вспоминать других женщин. У них же там тумблер, щёлк — и хочет другую, пока не присунет ей.

— Сынён! — возмущенно погрозила ей кулаком Чжихё. — Что ты такое говоришь!

— Кстати, ты разве не на съёмках какой-то рекламы должна была быть сегодня? — припомнила я сестре. — Или твой Гынсок, который не твой, а всего общества по причине своей гениальности, нашёл тебе роль получше, и ты к ней готовишься?

— Роль он мне обязательно найдёт, но пока я его девушка — я не буду сниматься в дурацких проектах, это повредит его репутации. К тому же, он меня прокормит, даже если я не буду работать.

— Если его деньги не принадлежат, как и он сам, всему обществу, — сострила я, за что получила прилетевшей в меня диванной подушечкой. Поймав её, уже падающую от моей головы, я кинула её на пол и села. — Чжихё, а ты уже спланировала девичник?

— Я же говорила, я не хочу этого всего. Лучше мы с Намджуном выспимся перед свадьбой.

— Вообще-то, у него мальчишник будет, — сказала я. Чжихё выпрямила спину, как сурикат у дороги, будто мимо её лица пронесся грузовик.

— Откуда ты знаешь?

— Навела справки. А ещё, помнишь, я говорила, что познакомилась с его друзьями? — Ложь нарастала во мне, как снежный ком, но с наилучшими намерениями, и беззлобная. — Среди них был его шафер, Хосок.

— Хосока я знаю, да, — покивала Чжихё, — он лучший друг Намджуна.

— Этот тип строит грандиозные планы на мальчишник. Поверь, они его не отменят, даже если на Сеул полетит комета.

— Но… я даже не знаю, я не хочу, чтобы перед самой церемонией произошло неизвестно что…

— Я уже внедрилась во вражеский стан. Если ты не против, то я на самом деле туда пойду, Намджун обещал пустить.

— Чонён, но там же будут одни ребята, мужчины! — воспитательно вещала Чжихё.

— Да, и один из них мне нравится, — напомнила я сестре, — ты же не лишишь меня возможности с ним пообщаться?

— Чонён понравился парень? — оживилась Сынён, отложив единственный капустный лист, который жевала всё это время, но так и не доела. — Солнце погасло, снег выпал? Что случилось? Я думала, что однажды ты совершишь каминг-аут^[9]. Нет, правда, даже для меня это неожиданно.

— Ты удивишься, но мне нравится аж два парня, — решила добить я Сынён, хотя знала, что она прикалывается. — Но приятель Намджуна — это что-то…

— Красивый? — задержала дыхание Сынён, что-то воображая.

— Очень. Но тебе не понравится.

— Почему?

— Он небогатый.

— А второй?

— Второй очень богатый.

— Мне нравится. Бери его.

— Так как мне быть с этим мальчишником? — напомнила о себе Чжихё.

— Ничего страшного на нём не произойдёт, уверена. Я проконтролирую, — пообещала я и поднялась, чтобы отправиться укладываться спать. Поцеловав сестёр в щеки, я пожелала им сладких снов, бросив на пороге: — Ты лучше займись организацией девичника. Иначе это возьмём в свои руки мы с Сынён, и тебе не понравится.

Глава 8, где Чонён задали сложный вопрос

Я встретила Югёма на следующий день. Выходила из центра после тренировки с Чимином, было ещё светло, и он меня не провожал. А мой товарищ как раз вошёл в холл. Мы последний раз виделись в конфликтном накале страстей, поэтому оба замерли, не зная, как подступиться к разговору, и я подумала, что лучший способ не портить отношения — это не выяснять их. Неловко улыбнувшись, я махнула рукой, и после того, как Югём ответил похожим жестом, пошла на сближение. Он тоже шагнул ко мне.

— Значит, тоже теперь тут занимаешься, да?

— Ну да, здесь вроде не монополия на знания, — хмыкнул друг.

— Ну да… — Беседа не очень лепилась, мы мялись, как два робких придурка, словно в нашей жизни пронеслась череда постыдных и глупых ошибок, возможности исправить которые не было. — Теперь… школу тхэквондо бросишь?

— Уже ушёл оттуда, мне давно там не виделось пути к развитию, всё слишком просто. А ты?

— Пока что нет, не хочу, чтобы Чжихё знала, где я ещё занимаюсь, лишние вопросы будут, а кто их любит?

— Ты права, никто.

— Погуляем вечером втроём? — Я заволновалась, не скажется ли он уже ангажированным и не променяет ли нас с Джуниором на своего новенького приятеля, но Югём кивнул.

— Ладно, я позвоню тебе, как буду дома.

— Договорились! — Мы разошлись, и настроение моё приподнялось. Если путь давления воспринимается Югёмом в штыки, и он не переносит советов и указаний, то можно попробовать по-другому, по-хитрому, незаметно. Стараться рекрутировать его на вечерние променады вперёд Чжунэ, задерживать в нашей компании, просить о чём-нибудь, вроде «передвинь шкаф», тогда он станет заходить к нам, а не ехать неизвестно куда. Неплохой план.

Мысли мои вернулись к тому, о чём меня спросил сегодня Чимин. Он поинтересовался, куда я собираюсь поступать после школы? Я не думая ответила, что в Университет Корё, куда поступили и все мои друзья, но когда он задал вопрос «а на кого?», я растерялась. Факультет я до сих пор не выбрала. Училась я средненько, в отличие от своих спортивных достижений талантами не блистала, поэтому и в сам вуз, вроде как престижный, попасть трудновато, стоило попотеть на экзаменах. Быть инженером, как Джуниор, я точно не смогу, поступить на факультет права, к Югёму — ещё не легче. Обе эти профессии предполагали скучную и монотонную работу, где-то в кабинете, офисе, зале с отдельными кабинками для индивидуальных компьютеров. Я не могла уместить себя ни в каких фантазиях в подобный образ жизни, но я знала, что должна, иначе чего я добьюсь и кем, в самом деле, буду? Я не могу страдать ерундой и надеяться на материальную поддержку Намджуна, после свадьбы у них появятся дети, наверное (у всех же появляются?), и им уж точно будет не до меня. Я не хочу быть, как Сынён — надеяться исключительно на удачу. Так жизнь не строят, к тому же, мне претило зависеть от мужчин.

Итак, что же меня ждёт? Странно, бунтуя в школе и своём окружении за свои права и удобства, я оправдывала себя подсознательно тем, что это ещё не наступила взрослая жизнь, и тут не будет никаких серьёзных последствий, а если заглядывать немного дальше, в то самое будущее, где за все свои поступки отвечаешь по полной, я произносила куда меньше «хочу», и куда больше «надо». Надо получить хорошее образование, надо получить достойную работу, надо состояться (под этим словом подразумевалось многое, но слишком размыто, поэтому оно меня устраивало, не заявлялось напрямую ни о каком браке и детях), надо прилично зарабатывать, чтобы обеспечивать себя и при необходимости помогать сестрам. Той же Сынён. А чего же я хочу? Сидя в метро, воткнув наушники, я стала рисовать картины своей идеальной жизни. Что в ней должно быть? Никакой готовки, никакого сидения дома — однозначно. Никаких офисов и строгих костюмов — однозначно. Никакого женского коллектива — наверняка. Движение, удобная одежда и отсутствие болтовни над ухом. Доставка пиццы! Я открыла глаза, загрустив. Нет, я хочу чего-то невозможного. Может поэтому в нашем обществе всем давно внушили, что стремиться за мечтами — пустое, и нужно подходить к жизни трезво, идя туда, где перспективно, стабильно, гарантированно. Ведь большинство, как и я, мечтает о каких-то глупостях, сами не зная, как точно выглядит свершение их мечты. Ну, хорошо, пусть не доставка пиццы, а что тогда? Страховой агент? Там в основном мужчины работают, они часто разъезжают по клиентам. Но там столько бумажной волокиты и оформлений, столько заполнений бланков! Нет-нет-нет, это какой-то круг ада, а не работа. Где ещё нет трещащих женщин, и нет бумажек? Автосалон, автосервис. Промасленный комбинезон, никаких многостраничных отчётов, никакого сидения на месте, я бы подкачивала шины, крутила гайки, меняла фильтры, подшипники и стойки, мыла стёкла. Это тоже работа, за это тоже платят. Правда, в машинах я не очень разбираюсь, но подучиться на автослесаря или автомеханика не так долго, как на компьютерного инженера.

Я почти примирилась с этой работой, видя себя в бейсболке козырьком назад, протирающей грязноватой тряпкой гаечные ключи до блеска, пока всю эту идиллию мне не разорвало появление одного человека. Ку Чжунэ. Стою я такая, тру свои ключи, а тут заезжает порше, из него выходит эта морда, и тычет мне пальцем, мол, вытряхни мне коврики. У меня даже уши запылали, хотя это была всего лишь фантазия. Чтобы унизить меня окончательно, он начнёт пихать чаевые в мои карманы, причём так, чтобы при этом пощупать задницу. Вот же козёл! Я только что не видела ничего плохого в подобной работе, считая её приличной и честной, но воспоминание об одном человеке отрезало мне дорогу к этой специальности. Как часто так случается, что нам плевать на что-то, на что-то мы согласны, к чему-то равнодушны, но появляется кто-то — один или несколько, и они думают иначе, они имеют что-то другое, они хвалят что-то другое или ругают то, что есть у тебя, и тебе уже некомфортно, ты уже зудишь от своего выбора, ты ощущаешь нервное покалывание и сомневаешься в правильности своих решений, в уместности своих взглядов, тебе чего-то не хватает для счастья, или что-то кажется лишним. Всего-то из-за чужого мнения. Или собственного мнения о другом. Неужели я позволю корректировать свою судьбу ненависти к Чжунэ, неужели он будет влиять на моё развитие даже так? Но я знала теперь точно, что у любой профессии появилась дополнительная строчка требований: «Найти место, где меня не найдёт Ку Чжунэ». В тот же миг я представила себя его секретаршей и ухмыльнулась. С грамотностью у меня трудности, за экзамен корейского я переживала больше всего, поэтому уж куда-куда, а в прислугу к этому парню мне не попасть. А куда же попасть?

Престижный вуз, престижная вакансия, большая зарплата! Вот лозунги, ведущие современную молодёжь, массово, толпами они стремятся туда, где обещается реализация этих деклараций. Почему же я, не боявшаяся в школе идти против всех и быть такой, как я хочу, пугаюсь отдаться на волю своих желаний и дальше? Потому что дальше они у меня менее конкретные и совсем неопределенные? Возможно у меня плохое воображение, и действовать по ситуации мне проще, чем гадать, как поступить потом, но допустим, что ситуация не изменится, и я буду всё такой же, не желающей подстраиваться под мир. Разве волновали меня когда-нибудь деньги? А социальный статус? Всегда мне на это было пофигу. Почему нигде нет плаката: «Твоё предназначение! Здесь ты будешь счастлив!». Потому что это напоминает проповеди христианских общин, а они немного настораживают своей не всегда адекватной верой и своим необоснованным энтузиазмом. Но не это ли важнее по сути — найти себя и своё счастье? Конечно же, важнее. Взять Чжихё. Она с детства обожала возиться на кухне, играть в куклы и наряжать их, нянчить, она листает сайты с рецептами, бегает в магазины в поисках ингредиентов и скидок, чтобы заодно сэкономить, в выходной её из дома не вытащишь никуда и никогда, она балдеет от уютного сидения в кресле с чашкой какао. Но родители настаивали на хорошем образовании, в результате чего она получила диплом и стала бухгалтером. Но это совсем не её специальность, не её уровень ответственности. Работа её грузит, утомляет и заставляет переживать, если не считать практики и периода стажерства, то бухгалтером она пашет уже года три или четыре, но разве хотела Чжихё этого? Нет, никогда. Она, я думаю, всегда хотела замуж, быть хозяюшкой и заботливой женой, в ней это от рождения. Но может ли человек, не имея возможности и вспомогательных средств, исполнить мечту одним своим желанием? Чтобы выйти замуж, как минимум нужен второй человек с таким же желанием. За Чжихё ухаживали то тот, то этот, а в последний раз Сынён чуть ли не силой впихнула её в роман с Богомом, потому что тот был при деньгах. Но не хотел расставаться с холостой жизнью. И чем всё закончилось? Очередной неудачей. И только идеальное совпадение с Намджуном должно позволить Чжихё получить то, о чём она грезила с детства.

О Сынён мне и рассуждать не хотелось, у неё не было никаких мотиваций, программ, никакой схемы жизни. Она хотела всего и много, красиво, быстро, без проблем. Но это уж совсем наглость, и так не бывает. Поэтому мне стоило вернуться к себе и ещё раз ответить на вопрос, чего же я хочу? В чём я себя вижу, и что сделает меня счастливой настолько, насколько Чжихё делает счастливой близившаяся семейная гавань? Конечно же, для меня это не брак точно. Хотя достойный и благородный Чонгук… то есть, какой-нибудь парень рядом был бы не лишним, но это второстепенно. Я не приложение к мужчине, я могу быть счастливой и без него. Разве любовь — единственная ценность? Это сочинили глупые девочки, чтобы оправдывать свою бездарность, как сочиняют для того же самого молодые мамы, что цель жизни — это родить ребёнка. Конечно, обязательно, а всех бездетных просьба пройти на утилизацию и повеситься. Так же и с любовью. Будто если её нет у человека, то он инвалид, и заслуживает жалости. Но любовь же не обязательно должна быть той, которая заканчивается сексом. Есть дружеская любовь, братская, сестринская, дочерняя, сыновья. Много видов любви! Да даже свою работу можно любить так, что уйдёшь в неё с головой, и больше ничего не надо. Ах да, работа. Работа, работа, работа… Я обожала спорт. Физические тренировки, бег, борьба, прыжки, подтягивание, меткое попадание мяча в корзину после умелого броска, бросок противника на мат, самый быстрый подъём по канату. Я получала наслаждение от активности, но чего-то в этом всём не хватало. Мне не хватало тщеславия, чтобы биться ради победы, чтобы ограничиваться победой, как высшей целью этого всего. Но связать свою жизнь со спортом мне бы хотелось. И уже подходя к двери дома, я вдруг едва не рассмеялась своему открытию. Я же хотела такое дело, чтобы Чжунэ там и рядом не валялся? Боевые искусства! Туда этот трус нос никогда не сунет. Надо будет спросить у Чимина, сколько получают тренеры.

Чжихё точно ещё была на работе, а Сынён — непредсказуема, и никогда не знаешь, обнаружишь её в квартире или нет. Я обнаружила, причем не одну, а с Гынсоком. Они сидели на кухне и пили кофе с коньяком, судя по неполной бутылке, стоявшей на столе. Разувшись, я неглубоко поклонилась.

— Здравствуйте. — Чувствовалось, что панибратства, как с Намджуном, тут не светит.

— Привет, — поздоровался со мной Гынсок, начав опять буравить меня глазами, как будто я зашла в радужном шарфе с надписью ЛГБТ на конце. — Это так поздно уроки в школе заканчиваются?

— Нет, я уже с дополнительных занятий, — осторожно вошла я на кухню, чтобы налить себе воды. Запарилась на улице и душила жажда. На обед надеяться не приходилось, Сынён точно ничего не готовила, а разогревать и возиться при них самой не хотелось.

— Чем занимаешься? — «Баскетбол и тхэквондо» — едва не произнесла я, но вовремя остановилась. Нет, точно в лесбухи запишет.

— Спортом.

— Спорт — это хорошо, — кивнул он, откинувшись на спинку и скрестив руки на груди. В чёрной кофте с длинными рукавами, он был слишком мрачен для мая, для весны, для солнца и дня, для нашей квартиры, для меня, и вообще просто мрачен. Не проходящие, от попоек, наверное, тёмные тени под глазами, создавали в его лице эффект готичности. — Главное, что не рисование, кружок юных поэтов или ещё что-нибудь подобное. Каждый второй считает себя творческой личностью! Все творческие личности, куда не плюнь, каждый быдлоган — писака или дизайнер, или музыкант. Ты считаешь себя творческой? — прищурился Гынсок, опять уставившись на меня.

— Нет, ни в коем случае, я стопроцентный быдлоган без претензий.

— Вот! — щёлкнув пальцами, указал он на меня тут же раскрывшейся ладонью. — Нормальный человек. Мало кто понимает, что творчество живёт только в духовной глубине, в образованности и воспитании такого уровня, что это можно было бы назвать потомственной, аристократической интеллигентностью. Но нет, получив два-три класса образования, все уже мнят себя умниками и талантами. Талантами! А откуда эти мысли? Их внушают родители, обожающие своих уникальных — исключительно для них самих — желторотов. И эти желтороты вырастают с уверенностью, что они одаренные и создадут нечто гениальное. Но талант — это не внушение со стороны, это то, что идёт изнутри, и человек никогда не задумается о том, талантлив он или нет, но просто будет делать, не в силах остановиться, в холод, в голод, в одиночестве и всеми покинутый, и только время определит, был он гением или не был.

— Гынсок, тебе ждать уже не надо, — улыбнулась Сынён, глядя на него со страстью и похотью, которую мне не дано было понять. — Ты гений, настоящий гений! — Он презрительно отмахнулся, морщась. — Что? Твои фильмы — это шедевры, за твои сценарии дерутся лучшие режиссеры! А твои романы? У них столько премий! — Сестра повернулась ко мне: — Их переводят более чем на двадцать языков мира, представляешь?

— Ты их прочла? — поинтересовалась я, и поняла, что зря. Неловкая подстава получилась, но я не специально. Гынсок посмотрел на неё, она покраснела, ища быстрый выход.

— Я только начала… конечно же, я ознакомлюсь со всем его творчеством.

— Премии, награды — всё чушь! — подтянул он чашку с кофе и сделал глоток. — Важно не то, оценят тебя или нет кабинетные лицемеры и завистники, а то, какой след ты оставишь в людях. Поумнеют ли они? Станут ли более гуманны? Осознают ли что-либо в этом мире и своих жизнях? Моя деятельность не для славы и богатства, а для душ и сердец, и если она их изменит — то моё предназначение было угадано верно, значит, я смог.

«Я смог» он произнёс так серьёзно и глобально, будто у него только шесть дней было на сотворение, и фраза прозвучала на седьмой. Нужно ли говорить, кем он при этом себя чувствовал? Схватив холодный вчерашний пирожок, я ушла к себе в спальню. Кажется, Сынён впервые подпустил к себе кто-то настолько интеллектуальный, и её прёт не по-детски. Сестра никогда не пыталась учиться, достигать чего-то каким-либо трудом, но Гынсок рядом её смущал своим гипермозгом, и её тянуло хоть чуточку соответствовать. И хотя сам Гынсок мне пока что никак не нравился — разве что забавлял, когда не обращался непосредственно ко мне, — мне нравилось, как он может повлиять на Сынён. Правда, я не стану озвучивать, что если бы его бескорыстная деятельность не принесла ему славы и богатства, то и женского внимания ему было бы не видать. Впрочем, он не выглядел тем, кто расстроился бы из-за этого. Интересно, у них уже было то, что обычно бывает у Сынён с теми кавалерами, на которых она делает ставку? Я не застала их в спальне, да и внешний вид был в полном порядке, а поведение Гынсока вообще далеко от пошлости, домогательств и интимных намёков. Может, Намджун прав, и этот гений пропил все свои мужские способности? Но это не моё дело. Я села за уроки, и самоотверженно пыталась учить, чтобы иметь больше шансов на выбор после экзаменов. Хлопнула дверь — Сынён закрылась за гостем. Её шаги устремились к моей комнате, и она заглянула.

— Он обалденный, да? — вздохнула она.

— Ну… это здорово, что тебе он так нравится, — улыбнулась я через плечо, подняв палец вверх.

— Я бы за него не думая пошла замуж!

— Не похоже, чтобы женитьба входила в его планы. Он же принадлежит человечеству…

— Мы будем над этим работать, — сообщила Сынён, и ушла, прикрыв за собой, чтобы больше не мешаться.

Следующим, где-то через час, меня оторвал от тетрадок Югём. Позвонив и сказав, что быстро поужинает и придёт на «снежинку», он дал мне время ополоснуться и переодеться. Я пришла на место встречи, где уже стоял Чжинён. Вскоре подтянулся и третий. Мы снова были вместе, дружные, верные и откровенные. Я ощутила радость, граничащую со счастьем. Я любила своих друзей, и гуляния были олицетворением какой-то гармонии, спокойствия и постоянства. После смерти родителей у нас с сестрами в жизни многое изменилось, поэтому я держалась за всё, что сохранилось с тех времен, когда мама и папа ещё были с нами. И Югём с Джуниором возле меня относились к таким вещам. Нет, они были мне дороги не только как ностальгия. Это были самые лучшие ребята из всех, кого я знала до сих пор, они всегда меня понимали, а я понимала их. Они были частью меня, и потому было больно, что треть меня отрывает какой-то Ку Чжунэ, не сумевший поиметь целую меня полностью.

Мы уселись на лавочку у подъезда Джуниора, купив пеперо, хотя был совсем не его день. Но друзья любилисладкое даже больше, чем я, поэтому объедаться печеньем в шоколадной заливке была их идея.

— Я не знаю, что мне делать после школы, — сказала я, когда мой рот освободился.

— В смысле? — хрумкая, удивился Югём. — А университет?

— Это ясно, но я не знаю, на кого мне учиться.

— Иди на мой факультет, — предложил Джуниор.

— Но я не хочу работать инженером, а никем другим с такой специализацией меня не возьмут.

— Тогда иди к нам, на юриста, нотариуса… — начал предполагать Югём.

— Не с моей грамотностью. Я вряд ли смогу поступить туда.

— Можем позаниматься. Впереди летние каникулы, до ноября куча времени, ты успеешь подтянуться!

— А чего ты сама хочешь? — спросил Джуниор. О, спасибо милый друг, это был тот самый сложный вопрос.

— Как и сейчас, заниматься спортом.

— Это несерьёзно, — покачал головой Чжинён, — ты же понимаешь, что абстрактно спортом не занимаются? Если брать профессиональный уровень, то надо было определиться раньше, чтобы идти в олимпийские чемпионки, или вроде того.

— Я знаю, — печально согласилась я.

— Я бы сказал, кто может помочь с работой, но боюсь, ты не захочешь слушать, — вставил Югём.

— Вот именно! Даже не намекай, я с этим человеком никогда связываться не буду!

— О чём вы? — недопонял, или тормознул Джуниор. Я отмахнулась, не хотела даже произносить имя Чжунэ. Джуниора отвлёк звонок его мобильного, на время которого мы с Югёмом замолчали. — Алло? Да, а что случилось? Да нет, не обязательно. Всё хорошо, да. Угу. Нет, я занят сейчас. Сегодня не получится никак, извини. Угу. Ладно, пока.

Он положил трубку, но мы оба слышали, что по ту сторону был девичий голос, и если я не стала делать никаких замечаний, то Югём тотчас дотянулся до плеча друга и, потрясая его, начал подтрунивать:

— Что это, а? Роман завёл? Поклонница? Кто это там тебе названивает, колись?

— Да никто, просто подруга, — убрав мобильный, уставился в землю Джуниор.

— Да-да, как же, просто подруга! Для друзей не бывает занятости, когда ты сидишь на лавке и печеньки жрёшь, от кого ты там отмазался, ну?

— Да какая разница? О чём мы говорили? — Я вспомнила, что мы повисли на грани упоминания Чжунэ, поэтому поддержала, шутя, Югёма:

— Не увиливай, у тебя что, секреты от нас появились? Ты с кем-то мутишь?

— Это была Еджин, сестра Чжунэ. И я с ней не мучу, — сдался Джуниор. Блин, офигенно я обошла стороной упоминание Ку Чжунэ. Тот случай, когда работает поговорка итальянцев о погоде: «Куда не плюнь — везде июнь»!

— Что-то уже не в первый раз такие отмазки, — усмехнулся Югём. — Ты ей нравишься, вы общаетесь. Почему бы этому всему не перейти в роман?

— Да нужна она мне? Как собаке пятая лапа.

— В тебе есть хоть капля честолюбия? По тебе сохнет дочь миллионеров!

— Да хоть миллиардеров, Югём, отстань.

— Он прав, в таких делах деньги значения не имеют, — поддакнула я товарищу. И зачем-то добавила: — Ты слишком озабоченный деньгами стал.

— Ты опять за своё? — вздохнул недовольно он. — Я не стал озабочен деньгами, но с ними как-то легче жить, чем без них. Или что, мы фотосинтезируем и живём на солнечных батареях? Даже еда чего-то стоит, Чонён.

— Я в курсе, но… мы же говорили о любви! Об отношениях…

— Знаешь, о такой мути могут позволить себе рассуждать те, у кого устроенная жизнь и не надо думать о том, где взять мешок риса завтра. Тогда им важно, какой длины ноги у девушки, какие она смотрит фильмы, насколько родственно их общение душ. Это всё гон полный, когда тебе платить за квартиру надо, а в кармане по нолям. Сначала устроиться нужно, а потом о высоком рассуждать.

— А дружба тогда что? — поднялась я. — Тоже ценности не имеет? Она только средство?

— Не перегибай палку, — нахмурился Югём.

— Это всё из твоих слов вытекает, так что?

— Ты думаешь, что я вас использую или не ценю нашу дружбу? Не страдай ерундой, Чонён.

— Но ты и этот Ку… вы, выходит, используете друг друга?

— Да какая разница? Даже если так, тебе какое дело до Чжунэ?

— Мне есть дело до тебя! Я не хочу, чтобы ты был тем, кто использует людей, кто согласен использовать девушек. Это плохо, плохо и ужасно, Югём, неужели не очевидно?

— Давай ты почитаешь мне морали в другой раз, — поднялся друг, отряхнув ладони от пеперо, — когда проходишь два сезона в дырявой обуви, ощущая себя чмом и нахлебником.

Бросив на меня такой взгляд, что меня им придавило, Югём ушёл, а я едва не дрожала, стоя, как вкопанная. Допустим, дармоедкой я себя регулярно ощущала, хотя меня никто не упрекал, это были привычки моей совести, загоняться и винить себя в чём-то. Вот так и сейчас, я чувствовала вину перед Югёмом и хотела что-то исправить, но не знала, что и как. Джуниор похлопал рядом с собой по скамейке.

— Садись, не расстраивайся.

— Возможно, я его действительно не понимаю. Но хочу понять, очень хочу.

— Он сам себя ещё не понимает. Ему застит глаза денежное всемогущество Чжунэ, он завидует и восхищается одновременно. Только Югём из другого теста, и однажды до него дойдёт, я надеюсь, что в роскошной жизни счастья мало, оно не прячется в горе золота. — Я молча покивала, осмысляя и переваривая. Прошло какое-то время, прежде чем слова Чжинёна овеяли меня своим теплом. Он похлопал меня по руке. — Всё хорошо, Чонён.

— Я рада, что ты так думаешь, что разделяешь мою точку зрения. Но что, если он прав. Ни ты, ни я не были в его ситуации. Мы оба можем осуждать его, не понимая.

— Мы не осуждаем его, это он так думает. Лично я пока не вижу ничего плохого.

— Ах, Джуниор, ты никогда ничего плохого не видишь! — грустно улыбнулась я. — Может, мне стоило бы окунуться в такую же жизнь, как у него, погрузиться в проблемы, чтобы понять…

— Не надо никуда кунаться, Чонён, ладно? Когда парни попадают в передряги — это одно, а для девчонок всё может быть несколько плачевнее…

— Ты что, не веришь, что я способна выбраться из какой-нибудь передряги? — Джуниор замолчал, зная меня и мой характер. Одно и слово, и я из принципа полезу на передовую. Он выдохнул, меняя тему:

— Югёму надо перебеситься. Вот кому сейчас не помешало бы завести девушку — так это ему. Самолюбие и самооценка подскочат от того, что девчонки к нему клеятся, влюбляются в него, тогда не потребуется финансовых вливаний для улучшения жизни. — Я мимолётно подумала о себе. Не изобразить ли влюбленность, не начать ли встречаться с Югёмом для того, чтобы спасти его от дурной компании? Но нет, это подло — обманывать, особенно друга. Тогда получится, что я первая стала предательницей дружбы.

— А что, давай ему найдём девушку? — похохотала я.

— Есть кто-нибудь на примете?

— У меня есть красивые одноклассницы.

— Я поищу в университете.

Поболтав ещё немного, мы разошлись. В подъезде я столкнулась с уходящим от нас Намджуном, поздоровавшись и попрощавшись одновременно. Уже поднявшись домой, я вспомнила, что хотела его попросить об абонементе в тренажёрный зал. С тех пор, как Чимин сказал, что я слабовата, я отжималась и подтягивалась каждую свободную минуту, но нужны были и другие упражнения. Югём у меня напросится! Я всё равно завалю его однажды, и он выполнит то, что обещал в споре.

Чжихё вытирала посуду полотенцем, перечитывая какой-то список в блокноте, лежавшем на столе.

— Привет, я разминулась с Намджуном.

— Да, он быстро перекусил и уехал.

— Что это? — поглядела я на листок.

— Имена тех, кого я позову на девичник, — деловито сказала сестра. Я сдержала заговорщическую ухмылку. — Мы поговорили с Намджуном, и решили, что устроим эти вечеринки за неделю до свадьбы, чтобы не болела голова в такой важный день нашей жизни.

— То есть, это уже следующие выходные? — уточнила я.

— Да, они самые, — отложив полотенце, взяла блокнот Чжихё и достала из кармана фартука карандаш. — Четыре одноклассницы, три однокурсницы, две коллеги, одна сестра. Прямо пирамидка.

— А как же стриптизёры? — округлила я глаза.

— Какие стриптизёры?! — ещё больше округлила свои Чжихё.

— Которых я тебе вызову, — засмеялась я.

— Ах ты! — схватила она снова резво полотенце, и шлёпнула меня им по заднице, совсем как когда-то мама. — Я тебе вызову стриптизёров!

— А что, — раздался голос Сынён из-за стены. — Мне эта идея нравится! И пусть они будут в костюмах пожарных!

Ну уж нет, подумала я, пусть они будут в кожаных штанах.

* * *

На крыльях энтузиазма, меня принесло на тренировку на полчаса раньше. Иногда и Чимин приходил заранее, но не настолько, конечно. Он и не опаздывал ни разу, как и я.

Чтобы занять себя чем-то, я посмотрела прейскурант на стенде. Абонемент в тренажёрку стоил неплохо, а вот расценок на индивидуальные занятия с мастерами боевых искусств почему-то не было. Я повертелась в холле, осмотрев его, поздоровалась с девушкой-администратором, второй день заменявшей улыбчивого парня-администратора. Мне выписали карту посетителя, поэтому я теперь не нуждалась в объяснениях, к кому я и зачем.

— А можно посмотреть тренажёрный зал? — спросила я девушку. — Хочу записаться и туда, но для начала посмотреть бы.

— Конечно, идёмте, я провожу вас, — вежливо отлучилась она от своего места и, доведя меня до угла коридора на первом этаже, указала двойные двери. — Вон там.

— Спасибо, — кивнула я, подойдя к ним и медленно образовывая расширяющуюся щёлочку. Показались беговые дорожки, велотренажёры, тренажёр с имитацией гребли, силовой с тягой. На многих из них занимались мужчины или молодые парни, две девушки вертелись у беговой дорожки: одна трусила рысцой, другая делала передышку. Я распахнула дверцу шире, входя. Прошлась вдоль шведской стенки, стараясь никого не смущать своим исследованием. Обойдя первый ряд тренажёров, я остановилась и увидела прямо перед собой Чонгука, сводящего рычаги тренажёра «бабочка», предназначавшегося для разработки грудных мышц. Напряжённые руки и плечи, оголённые черной майкой, свели две половины, которые коснулись друг друга, и разъехались. Парень поднял взгляд и увидел меня, пялящуюся, застывшую, неуместную. Выжав из себя улыбку, я вяло махнула рукой, произнеся тихое: «Привет!».

Глава 9 с девчачьими заморочками

— Привет, — ответил Чонгук и, стащив с колена белое полотенце, утёр с шеи пот, поднимаясь. Встав, он вырос передо мной большой фигурой титана Атланта, возложившего на плечи это самое полотенце вместо небосвода, но какая-то тяжесть образовалась во мне, подкашивая ноги и заставляя подгибаться колени. Я ему была примерно по ухо, и хотя в баскетболе я привыкла к высоким, к красивым высоким там не приучали. Чонгук был не в кожаных штанах, в серых, обычных, широких и спортивных. Сделав шаг он выдал, что всё ещё прихрамывает. — Пришла заниматься?

— Да, — почему-то расплывшись в широкой улыбке, покивала я и замерла. Он, не глядя на меня, нагнулся за бутылкой воды, и стал пить. Я не сразу опомнилась, рассматривая вену, идущую к ключице, где ещё блестела влага. Капли не текли, а мелко-мелко искрили кожу, вытертую не насухо. — То есть, я к Чимину, не сюда, конечно. Но он мне сказал, что надо подкачаться, и я оглядывалась тут… надо бы и на тренажёрах тоже себя проявить как-нибудь.

— Чимин сказал, что ты кого-то хочешь побить? — Чонгук покосился на меня какую-то секунду, через плечо, отбрасывая влажную чёлку и отворачиваясь, но этого взгляда с озорной ухмылкой хватило, чтобы мне стало жарче. В общем-то, если объективно оценивать, никакой озорной ухмылка вовсе не была, но Чонгук всегда выглядел как одновременно мухлюющий и невинный, что тому виной было не знаю: прикус, форма губ или разрез глаз, но факт оставался фактом. — Надеюсь, это не было секретом?

— Нет, — засмеялась я, — такая цель у меня имеется.

— Если тебя кто-то обидел, можешь просто сказать и не мучиться. Я или Чимин поставим на место, кого надо.

— Нет-нет, не надо, я вполне могу сама всё сделать.

— Это Чжунэ? — уточнил Чонгук. И я кое-что вспомнила.

— Нет, побить я хочу не Чжунэ, а если бы и хотела, могла бы сделать это уже сейчас — он никчемен в борьбе.

— Приходилось проверять? — удивился молодой человек, закрутив крышечку и отставив бутылку. Теперь он развернулся ко мне, стоял напротив, смотрел на меня, дышал на меня — хоть и не чувствовалось, но движение выдыхаемого им воздуха было в мою сторону, воздействовал на меня ничего не делая, излучая свою жизненную энергию в моё жизненное пространство. Я решила, что имею право на маленькие тайны, пока не приду к убеждению, что нет тайн от меня. Я пожала плечами, меняя направление разговора:

— Он сказал, что знает тебя под другим именем. Какое настоящее, которое знает он, или которое знаю я?

— Которое написано в свидетельстве о рождении, — смущенно наклонил он голову вперёд, выглядывая исподлобья скромным, но как будто бы бросающим вызов взором.

— То есть, имеется третий вариант?

— Я думаю, что понятие «настоящее» — условно, если чаще всего меня зовут Чонгуком, то это и есть моё имя, так?

— А для чего ты обманул Чжунэ?

— Пошутил, — пожал плечами Чонгук. — Он иногда вызывает желание его подколоть. Он ещё что-нибудь рассказывал?

— То же, что и ты о нём. Сказал, что ты связан с плохими людьми. — Я заявила это смело, как всегда и делала. Чжунэ оказался болтуном, и я тоже не собиралась впредь носить в себе то, о чём мы с ним когда-либо говорили. Но прямотой я надеялась и проверить Чонгука, растеряется или нет? Если он порядочный, то начнёт оправдываться, если нет, то юлить, занервничает.

— Ну, и кому из нас ты веришь? — спокойно, не собираясь комментировать информацию от Чжунэ, спросил Чонгук. На такую реакцию я не рассчитывала, но придётся выкручиваться.

— Пока преимуществ больше у тебя, разумеется. Ты друг Намджуна, которого я очень уважаю, и у тебя нет плохой репутации. Известной мне, по крайней мере. Но ты по неизвестным пока причинам, как выяснилось, можешь врать. Хоть и не мне, и всё-таки это считается. Чжунэ в этом плане прозрачнее, может, он и врёт, или пытается врать, но у него на лбу всё написано. К тому же, я его знаю дольше, чем тебя.

— Значит, мы с ним пока на равных идём, — улыбнулся Чонгук, не увидев ничего предосудительного в том, что я в нём усомнилась, или заподозрила что-то. Не пойму, я сама его для себя должна оправдывать? Или не должна? Ему настолько всё равно? Или как понимать это вообще? На равных они идут, ага, один вверх, другой вниз. Чтобы поставить знак равенства между Чжунэ и Чонгуком, нужно сильно скомпрометировать одного, и родиться заново другому.

— Из-за чего у вас с ним натянутые отношения?

— У меня с ним никаких отношений. Я не испытываю к нему неприязни, но в натуре Чжунэ есть такая черта… он как будто всё время пытается показать, что слишком крут для всех нас. Меня это заставляет ставить его на место, на что он обижается и злится, искренне веря, что на место надо поставить меня и однажды он это сделает. Но я-то первым не лезу и не выпячиваюсь.

— Да, я согласна с тобой, он такой, — закивала я, топчась рядом с Чонгуком. Может, хватит нам было уже говорить о Чжунэ? Почему я со всеми только о нём и разговариваю? Это уже испортило мне общение с Югёмом, не хватало повторения ошибки. — А ты… как и Чимин, инструктор по борьбе?

— Я? — Невинный взгляд Чонгука расширился, тёпло-карие глаза заиграли вишнёвым переливом. — Нет, что ты, я принадлежу к буддийской монашеской общине, я не могу заниматься такой работой.

— Ты… принадлежишь чему? — переспросила я.

— Монашеской общине, — повторил он.

— Ты монах? — с недоверием произнесла я, невольно оглядев его для справки с ног до головы ещё раз.

— Да, буддийский. Как в фильмах про Шаолинь, смотрела такие?

— А то! Обожаю киношки с драками, а… Ты немного лохмат для буддиста.

— Не во всех монастырях одинаковые правила.

— Серьги в ушах и походы в качалочку тоже по уставу? — изогнула я бровь дугой. Я не могла поверить во всё это. Он и надо мной шутит, как над Чжунэ?

— Ну, по крайней мере, я не делаю сальто на арене перед публикой, как монахи из театральной трупы того самого Шаолиня, — подмигнул Чонгук, заставив меня подзабыть сомнения, вопросы и логическую цепочку разговора. В этот момент рядом с нами появился Чимин, вхождение которого в зал я как-то проглядела. Он просто оказался между нами, пожимая руку Чонгуку и здороваясь со мной.

— Значит, приглядываешься к тренажёрке, да? — спросил у меня он, и, довольствуясь моим кивком, продолжил: — Новая администратор такая милая, сразу дала мне знать, где вас найти.

— А мне тут Чонгук рассказывал о своём монашестве, — глядя в глаза тому, о ком говорила, сказала я, поймала его лукавую насмешку, сказавшую «проверяешь?», и тотчас переключила внимание на Чимина. На лице Чимина не было сильного замешательства, но на секунду он замер с открытым ртом. — Он монах, оказывается.

— Д-да, — подтвердил Чимин, похлопав друга по плечу. — Монах. Монашеский такой монах. Монастырский.

— Буддийский? — уточнила я.

— Буддийский…? — непонятной интонацией, не то вопрос, не то подтверждение, повторил Чимин, косясь на Чонгука.

— Буддийский, — кивнул он сам.

— Буддийский, — широко улыбнувшись, ещё раз сказал Чимин, развернувшись ко мне.

— Я не очень хорошо знаю эту религию, но разве она не против насилия? А ты занимаешься борьбой.

— Все религии против насилия, — сказал Чонгук.

— Да, насилие — зло, — приложив ладонь к груди, признал атеистичный Чимин, и коварно пришёптывая закончил: — А лёгкое принуждение — сплошное удовольствие. Чонён, идём тренироваться? Нам ещё переодеться надо.

— Да-да, конечно, — пошла за ним я, но он остановился, обратившись к Чонгуку с расстояния:

— Я в выходные уезжаю, ты позанимаешься с Чонён следующую неделю? — Я едва не вспотела от одной этой мысли. Мой личный инструктор — Чонгук, и все, казавшиеся мне до этих пор безобидными захваты и упражнения, приобрели сакральный, эротический смысл.

— Я? — болезненно поморщившись, Чонгук захромал к нам, сгибая ногу в колене ещё сильнее, чем когда я его впервые увидела. — Я же не долечился, я не смогу, Чим.

— Да просто будешь показывать ей, как и что, контролировать и слегка направлять. Чтобы не пропускать много времени и привычка вырабатывалась…

— А как же моя бабушка? Кто с ней будет сидеть?

— Какая…

— Бабуля моя, бабулечка, Чим, ты что? Как есть её фирменный минтай, так ты всегда вспоминал, а как о ней надо заботиться после выписки из больницы, так ты забыл? — Чимин протяжно посмотрел на него, после чего выдал:

— Ладно, потом поговорим.

Мы вышли из зала и направились к лестнице на второй этаж.

— Ответственный внук, — заметила я. — Так нежно говорит о бабушке, редко такое встретишь.

— Угу.

— Далеко уезжаешь?

— Да, на соревнования за границу.

— Здорово! — оценила я, представив перелёты, путешествия в новые места, знакомство с огромным миром, номера разных гостиниц, чемпионаты; как всё-таки тянул меня такой же род занятий! Или образ жизни? Одно с другим нераздельно, но гастролировать с концертами я бы не хотела, а вот разъезжать по причине соревнований — с удовольствием. — Чимин, если не секрет, ты нормально зарабатываешь всем этим?

— На жизнь хватает, а что?

— Ты спрашивал меня, кем я хотела бы стать, и я подумала, а могла бы я заниматься тем же самым? — Чимин остановился в коридоре, не доходя до нашего малого зала и, положив руку мне на плечо, доброжелательно улыбнулся.

— Ты уверена?

— Я не смогла придумать больше ничего, что меня бы влекло и интересовало.

— Только поэтому? Или ещё что-то? Ты говорила, что цель твоего обучения сейчас — навалять конкретному человеку.

— Да, но… мне нравится драться, нравится ощущать, что я могу быть ловкой, быстрой, сильной, испытывать предел своих физических возможностей. Азарт и адреналин — это как наркотик, пожалуй, к ним привыкаешь и хочешь всегда получать порцию.

— А если бы это было опасно, допустим? Ты бы стала драться, если бы знала, что можешь себе что-то сломать?

— Травмы — естественное дело, я столько раз получала растяжения или синяки!

— А если бы опасность была более серьёзной? — Чимин стоял у двери, и мы всё ещё не заходили, сойдя на шепот, почему-то. Я не успела заметить, когда мы заговорили столь тихо, но не могла нарушить немого сговора и повысить голос, который в пустынных стенах заиграл бы эхом.

— Например?

— Если бы, скажем, от победы зависела жизнь? — Я невольно отстранилась назад, как от удара, хотя толчок был незримый, мысленный. Биться насмерть? Чимин говорит об этом? Но зачем? Проверяет мою отчаянность и моё упорство? Я никогда не размышляла о настолько серьёзных драках, и теперь не смогла ответить.

— Не знаю, мне надо подумать…

— Подумай, — поддержал эту идею Чимин, — только не забудь мне сказать, к какому выводу пришла. Мне любопытно.

Я пообещала и прошла в раздевалку, но там моей головой завладели совсем другие загадки, например, дают ли буддийские монахи обет безбрачия, и обязывает ли к чему-то подобному Чонгука его община?

Уже поднимаясь в свой подъезд, я заметила на крыльце соседнего Югёма и Джуниора. У меня было два варианта: незаметно продолжать путь домой, затягивая враждебные настроения между мной и другом, или же привлечь внимание и пойти на мировую. Я выбрала второе, изменив направление, пройдя торопливо по тротуару и поднявшись к парням.

— Привет, гуляете? — Джуниор поздоровался, выдав краткое «ага», а Югём отвернулся, храня обиду. — Меня, я так понимаю, не позвали специально?

— Да нет… — начал оправдываться за двоих Чжинён, но Югём всё-таки обратил ко мне своё лицо, сказав:

— Ты просто постоянно стала талдычить одно и то же, а сегодня у меня нет желания опять это выслушивать.

— Прости, я и не собиралась…

— И вообще, если тебе нравится создавать проблемы, или обсуждать их, давай о твоих поговорим? — Этим вечером на конфликт явно нарывался сам Югём. Не знаю, какая муха его укусила, возможно, я застала их за тем, что Джуниор пытался вправить мозги нашему третьему, и это окончательно его взбесило. Позже Джуниор подтвердил мою догадку, но сейчас это было лишь предположение.

— У меня вроде их нет, а так я бы не против.

— Серьёзно? А что с насмешками в школе? Уже разобралась? — вскинул брови Югём. Я раскрыла рот, не зная, что ответить. Это не была большая тайна, но я не хотела затрагивать эту тему… И да, видимо, Югём был прав. Я не люблю говорить о своих личных проблемах. Джуниор посмотрел на меня.

— Тебя в школе обижают?

— Нет, вовсе не обижают… — замотала головой я.

— Её обзывают лесбиянкой, трансом и подобной хренью, — за меня сказал Югём. Я изобразила мимикой призыв заткнуться и ярость, но он криво ухмыльнулся, показывая, что тоже умеет совать нос туда, куда не просят.

— Это кому там рот надо заткнуть? — нахмурился Джуниор.

— Никому не надо, ты же знаешь, что если бы я хотела, я бы сама дала в рыло всем идиотам, — скорее стала успокаивать я Чжинёна, видя, что он принял эту информацию куда-то слишком глубоко.

— Почему они оскорбляют тебя? Из-за привычки не надевать юбку?

— И это тоже… Ну, знаешь, я не крашусь, не ношу косички и хвостики, не бегаю за мальчиками, и они не бегают за мной. Вообще я веду себя не так, как ожидается от девушки, вот и получаю за это соответствующую реакцию.

— Глупости, ты очень женственная… — сказал Джуниор, не то чтобы успокоить меня, не то чтобы что-то сказать, потому что заявление было далёким от правды. Перед подъездом резко затормозила уже до боли знакомая мне машина. Прервав нашу беседу, Югём протиснулся между нами и сбежал со ступенек.

— Это за мной, — сообщил он и так ясное всем. Пока он обегал порш, водительское окно опустилось и оттуда, под грохот музыки, нагло и вызывающе глядя на меня, Чжунэ послал мне воздушный поцелуй одними губами, как какой-то… какой-то… уличной девице! Дверца пассажира закрылась и авто рвануло вперёд. Я едва успела перегнуться через перила и закричать вслед:

— В жопу себе свой поцелуй запихни, псина! — Но меня уже не могли слышать, и я только рьяно крутанулась вокруг своей оси в поисках предмета потяжелее, чтобы швырнуть. Ничего не нашлось, кроме взгляда Джуниора, остановившего меня.

— Чонён… — назвав только моё имя, сделал он замечание о том, что я грубовато выразилась. Что ж, не будет больше лицемерить о моей женственности.

— Я знаю, знаю! Но как же он меня бесит, боже, как же бесит!

— Не обращай внимания, Чонён, он того не стоит.

— Вот только зашибу его битой, и больше не буду обращать внимания! Югём же опять завтра пропустит пары, если они в клуб поехали! А два-три прогула — это отчисление, ты же знаешь!

— Я позвоню ему завтра утром, чтобы убедиться, что он встал и собирается. Семестр заканчивается, если он получит всего два прогула — проблем не будет.

— Дай бог, чтоб так и было, и на этом всё остановилось.

Уйдя домой, я обрадовалась, застав там Намджуна. На душе было скверно, и мне требовалась смена позиций, и этот человек как раз был проводником совершенно других мыслей, не имеющих ничего общего с моими друзьями и Ку Чжунэ. Жених с невестой сидели на диване, держались левыми руками, потому что его правая, что была ближе к Чжихё, ненавязчиво приобнимая, лежала на её плече. Они смотрели по интернету сериал. Выглядело это как уже устоявшаяся семья со своим давно выработанным бытом, и только лёгкая неуверенность во взглядах, смущение и огонь в глазах Намджуна выдавали, что у них всё только начинается.

— Привет, можно с тобой поговорить? — обратилась я к нему. Он неохотно отпустил ладонь сестры, поднимаясь, а она поставила паузу на записи и посмотрела на нас, ничего не спрашивая, но на такой взгляд Чжихё ответить было невозможно. — По поводу мальчишника, кое-что спросить хочу, — солгала я ей.

Мы отошли на кухню, где не присаживались, чтобы не затягивать беседу.

— Намджун, будет совсем наглостью, если я попрошу абонемент в качалку? — стыдливо наморщила я лоб, ощущая себя попрошайкой.

— В качалку? — удивился он. — Нет, не наглость, но зачем тебе туда? Будешь мускулистой и страшной.

— Я и так не Си Ши^[10], рыба при виде меня не тонет^[11].

— И всё же…

— Чимин сказал, что мне надо стать сильнее.

— Ну, раз сказал Чимин, — как-то слишком быстро сдался Намджун, поглядывая в сторону зала. — Ладно, хорошо, завтра будет. Я пойду, досмотрю серию, а то мне скоро уезжать…

— Намджун! — преступно задержала я его ещё на минуту. Он не ушёл. — А чем занимается Чонгук?

— Чонгук? — На какое-то мгновение мне показалось, что он сам не в курсе, чем тот занимается, но потом списала на жгучее нетерпение Намджуна оказаться вновь рядом с Чжихё. В состоянии головокружительной влюбленности он медленно переключался на посторонние материи. — Борьбой.

— Это я поняла, но… а зарабатывает он на жизнь как?

— С помощью Будды, Чонён, спроси у него сама, чего ты? — добродушно улыбнулся Намджун и скрылся. Я выдохнула и села на табурет. С помощью Будды! Так всё-таки монах? Я и спросила сама, но верилось в полученную информацию очень слабо.

И даже ночью, лёжа у себя в кровати, я всё ещё пыталась сопоставить образ Чонгука и типичного монаха. Ну врёт же! Разве в наше время юноши уходят в монахи? Разве что в Индии или Китае, там от нищеты иногда и выбора нет, но чтобы вот так… Насколько нужно быть религиозным, самоотверженным, непорочным! Непорочным? Я перевернулась с боку на бок. При этом слове опять вспомнился Чжунэ, только в обратном значении. Порочный. Похотливый и развратный. Они с Югёмом всё ещё катаются где-то? Я взялась за давно испробованное средство: инстаграм. Как и ожидалось, около часа назад там появился новый снимок, выдыхающий клубы кальянного дыма Ку Чжунэ, державший в руке трубку со шлангом чёрного цвета, очень похожие в угаре на хлыст. Сквозь дым виднелась расстёгнутая на одну пуговицу шёлковая рубашка, обнажившая толстую золотую цепочку на ключицах, на пальцах, сжимающих трубку, поблескивали толстые золотые кольца. Белое облако не заслоняло лишь низ фигуры в голубых джинсах с прорезями. Обтянутые ноги казались крепкими и стройными. Впрочем, почему казались? Они такими и были. Чжунэ не занимался борьбой, но в фитнес ходил, чтобы следить за своей фигурой Аполлона. Подтверждением тому была пачка фотографий напротив зеркала с голым торсом, из душевых, спортивных залов и на фронтальную камеру с пробежек. Господи, он ещё и бегает по утрам, тоже мне, ЗОЖник^[12] недоделанный.

Но Югёма с ним на кадре не было, и это подавало надежды, что тот мог уже вернуться домой. Интересно, а у Чонгука инстаграм был? Я вернулась на свой собственный. За те три года, что я его вела — лет с пятнадцати, у меня накопилось около сорока снимков, в среднем по кадру в месяц. Никаких индивидуальных «сэлфкамов». Вот хвалюсь покупкой бейсболки, и на снимке только она. Вот моя ступня в порвавшемся на тренировке кеде — жалуюсь. Вот мы с Сынён и Чжихё корчим рожи, держа каждая по рожку с мороженым. А вот мы втроём с Джуниором и Югёмом, и ещё, и ещё. Вот она — моя жизнь, состоящая из милых мелочей и моих близких. И вот жизнь Ку Чжунэ — я снова залезла на его аккаунт, — он, он, ещё он, много его, две тысячи сто тридцать одна фотография. А из чего состоит жизнь Чонгука?

Полночи я искала в подписках и подписчиках Намджуна его друзей, но нашла только Хосока. А потом обыскала все подписки и всех подписчиков Хосока, и ничего не нашла. Нет, всё я просмотрела только среди тех, на кого подписался он сам, потому что следящих за ним было чуть меньше, чем у Чжунэ, и перелопатить столько людей мне не хватило бы не только ночи, но и всей недели. Без результата, уставшая и удрученная всем сразу, я заснула.

…А в школе сидела вялая и не выспавшаяся, держащаяся из последних сил, чтобы не вырубиться на последнем уроке. Алгебра! Боже, кто тебя придумал? Да кто вообще придумал все эти предметы? Если за грамотность свою мне было стыдно и я старалась — родной язык как-никак, то с остальными предметами у меня и желания связываться не было, но была необходимость. Особенно теперь, в выпускном классе.

Перемена оттягивала мучения, и чтобы не накручивать себя, я повернулась к Джису.

— Что ты делаешь в выходные? — Я не отпустила мысли найти Югёму девушку, но бедная Джису на мой вопрос среагировала так, будто это был мой личный подкат, и я всё-таки «из этих». Согласна, спросила я как-то слишком по-мужски. — Мы с друзьями хотели погулять, и я подумала… может, хочешь к нам присоединиться?

— Даже не знаю, в принципе, никаких планов не было…

— Она тебя клеит, Джису, берегись! — шепнул сзади одноклассник. Я развернулась и дала ему по уху.

— Завали ротяру, членистоногое.

— Откуда вы берёте время на прогулки? — обернулась к нам Наён, ликвидировав конфликт своим нравственным и эмоционально устойчивым вмешательством. — Я только и успеваю что учить и повторять.

— Ну, ты небось высоко метишь? — поинтересовался тот самый одноклассник.

— Я хочу в Сеульский, конечно, туда поступить нужно постараться, — согласилась она.

Все почти одновременно заметили какое-то постороннее появление в классе, и когда мы обратили ко входу свои головы, то я обнаружила Джуниора. Он учился здесь же, выпустившись два года назад, и большинство ребят и девчонок его знало хотя бы в лицо, даже если не приходилось общаться. Чжинён улыбнулся знакомым, парочке школьников пожал руки, после чего подошёл ко мне, продолжая улыбаться, наклонился и поцеловал в щёку. Я едва не рухнула со стула после того, как чуть не отдёрнула лицо. Но удивление было слишком велико, и оно не дало мне пошевелиться. Мои глаза выпучились, пригвоздив взор к доске. Джуниор выпрямился и спросил:

— Я подожду тебя после уроков? Пойдём домой вместе.

— Я… а ты… ты… я… ты чего тут делаешь? — совладала я с языком и подняла загнанный взгляд.

— Ну, в университете расписание свободнее, чем у тебя, мои лекции уже закончились. — Обозрев вылупившихся на нас одноклассников, он многозначительно скользнул пальцами по моей руке, лежавшей на парте, и пошёл на выход: — Я буду на школьном дворе! Не задерживайся.

Первой молчание класса нарушила Дахён:

— Вы встречаетесь? — Не моргая, она ждала ответа. Я огляделась. На меня смотрели и Джису, и Наён, и те, с кем обсуждать подобное уж совсем никто не собирался.

— Мы… я с ним… дружим мы! — выговорила я, утыкаясь в тетрадь. Звонок, ну где ты?

— Дружим — это очень многозначительное слово, очень! — воодушевлённая, будто в ожидании новой серии теленовеллы, просияла Дахён.

— Чонён не употребляет двусмысленности, — заметила ей Наён. — Если сказала, что только дружат, значит, так оно и есть. — Я с благодарностью ей кивнула. Джису немного расслабилась, серьёзнее взявшись обдумывать моё приглашение. Она очень симпатичная, Югёму должна понравиться. Последний раз он её давно видел, с тех пор она повзрослела и стала настоящей девушкой. — А вы… — обратилась ко мне Наён всё с таким же степенным и воспитанным видом: — Не очень допоздна гуляете с друзьями? Я имею в виду, если не очень долго, то я бы нашла часок для того, чтобы голова отдохнула, нельзя же себя совсем перегружать, правда? — Хлопнув ресницами, Наён всё ещё старалась вести себя, как обычно, ни в чём не уступая образу ответственного, незаинтересованного, рассудительного и непредвзятого лидера, но что-то в её глазах поползло, как зацепившийся вязаный свитер, и голос дрогнул на последнем вопросительном слове, спрашивающем, казалось, у самой себя.

Глава 10, в которой просыпается физическое

Чжинён, упираясь длинными ногами в землю, толкался туда-сюда на низкой карусели, которая ему была мала вширь и ввысь. Он ждал меня, как и обещал, на школьном дворе, мимо которого, по дорожке, ведущей к выходу с территории, шагали после уроков учащиеся. Я подошла к другу, едва сдерживаясь, чтобы не ударить по плечу, причем не в качестве братского приветствия, а как наказание — с силой.

— Ты чего устроил за цирк? — прошептала я, косясь на шеренгу молодёжи, в то же время косящейся на меня. Большинству моих знакомых было известно, что я провожу время в мальчишеской среде, по причине дружбы, но друзья же не приходят встречать и не провожают, не целуют в щеку. До того, как выпустился Югём, в начале года, мы с ним вместе уходили домой, ведь жили рядом. Иногда к нам сюда приходил Джуниор, но к нам, а не ко мне. Ко мне он пришёл впервые, и это тотчас привлекло лишнее внимание.

— Какой цирк? — с лицом непричастного ни к чему ангела спросил Чжинён, улыбаясь.

— Ты знаешь, о чём я!

— Вы вчера сказали, что о тебе ходят плохие слухи…

— Да плевала я на слухи! Теперь, вот, другие пойдут… — проводила я глазами двух одноклассников, которые пялились вовсю, но стоило мне повернуть голову, как они попытались сделать вид, что никогда сюда и не смотрели.

— Я не думаю, что тебе было совсем всё равно. Я видел расстройство на твоём лице вчера. — Джуниор поймал брелок в форме футбольного мяча, свисающий на короткой цепочке с моего рюкзака, и стал вертеть в пальцах. — Что касается новых слухов, то не лучше ли, чтобы все говорили, будто у тебя есть парень? Побоятся распускать лишний раз язык.

Побоится ли кто-то Джуниора? Мирного, интеллигентного и безобидного. Скорее уж меня бы все боялись, но и это не устрашило говорливых, у которых храбрость с лихвой замещалась идиотизмом.

— Не знаю, зря ты это сделал, — всё ещё возмущенная, пнула я газон, размышляя. Когда у меня родилась идея, чтобы провернуть аферу по поводу своей личной жизни, я обратилась к Югёму, во-первых, он был мне более близким другом, во-вторых, он бы не стал питать никаких надежд, в отличие от Джуниора. И сейчас я наглядно видела, что была права. Это всё так оперативно взялось не из ниоткуда. Мой друг словно стоял на низком старте и ждал выстрел сигнального пистолета, чтобы прибежать, и как деловитый кобелёк поднять заднюю лапку над застолблённым кустиком.

— Я считаю, что всё сделал правильно, — пожал плечами Джуниор.

К нам подошли Наён и Дахён, и первая, в своей неистребимой манере вездесущности, вклинилась в нашу беседу, не спрашивая разрешения и не видя, что тут не коллективные обсуждения.

— Чжинён, давно тебя не видели. Как учёба?

— Хорошо. Как сама?

— Готовлюсь к экзаменам, посещаю дополнительные занятия, по мере возможностей учу, учу, учу, — серьёзно, будто отчитывалась перед учителем, поставленным голосом поведала Наён. — Ты же в Университете Корё учишься, да?

— Да, в нём самом.

— А я вот в Сеульский хотела, но пока думаю. Тебе нравится в вашем?.. — Я отвлеклась от этого «увлекательного» диалога, вспомнив о вопросе Чимина, на тему которого обещала подумать. Если я решусь связать свою судьбу с профессиональной борьбой, то информация об университетах мне всё равно ни к чему. А вот понять, готова ли я рисковать жизнью в опасном спорте — это трудная задача, решение которой лежит где-то глубоко, и мне стоит покопаться в самой себе.

До ближайшего перекрёстка Наён и Дахён дошли с нами, и я воспользовалась тем, что внимание от меня было отвлечено, чтобы немного поразмышлять, однако времени не хватило, и когда мы с Джуниором дальше пошли вдвоём, ответа Чимину я так и не приготовила.

— Ну что, не злишься больше на меня? — вовлёк меня опять в разговор друг.

— Я и не злилась, просто… Изображать и играть — это лишнее, тем более, если узнают, что ты делаешь вид, то их подозрения в моей ненормальности усилятся…

— Да никто не узнает, даже не думай, откуда бы?

— Ну, увидят тебя с другой девушкой…

— Чонён… — захотел сказать что-то такое Чжинён, что мне совсем не хотелось бы услышать, чтобы не напрягаться, поэтому я посмотрела на свои грубые наручные часы и забормотала:

— Так, у меня совсем немного времени, чтобы перекусить, и надо бежать на дополнительные, а потом баскетбол. Увидимся вечером, или созвонимся, хорошо? Пока-пока!

Махнув рукой, я ускорилась и буквально унеслась к своему дому, ворвавшись в подъезд и вознесшись на второй этаж. В квартире никого не было, одинокие стены обступили меня тишиной. Уплетая не разогретый обед, извлеченный из холодильника, прямо из кастрюли, я села и уставилась в одну точку перед собой. По тону Чжинёна было понятно, когда он собирался перейти на что-то личное, на намёки. Я уже получала их когда-то, и едва сумела вывернуться, с помощью нелепых и притянутых манёвров. Но это спасло наше трио, нашу компанию. Или я спасала ещё что-то, но что — я не знала. Свои спокойствие, девственность, многовариантное будущее? От чего я так стремительно убегала, переходя с парнями непременно на дружбу, и избегая какой-либо романтики? Я боялась влюбиться и показаться смешной, отвергнутой? Но с Джуниором таких проблем бы не было, разве что я его не любила, и глупо было даже пытаться встречаться. Хотя он симпатичный. Но это же не то для первых отношений? Впрочем, разве все влюбляются с первого взгляда? Разве не бывает так, что дав шанс, уже в процессе, озаряешься чувствами? У Намджуна с Чжихё так и вышло, они друг друга в упор не видели, проработав бок о бок чуть ли не шесть лет. Понадобился случай, понадобилась особая ситуация, чтобы они раскрыли глаза и ощутили, как близко находится их счастье. Может ли так получиться у меня с Чжинёном? Ох, не знаю. Когда мы с Югёмом и Сондже поспорили три года назад на десять щелбанов, кто последний поцелуется, я схватила спустившегося к нам во двор Джуниора и поцеловала сама, утерев нос друзьям примерно за три с половиной минуты. Друг с другом, среди спорщиков, целоваться резона не было — это бы разом определило проигравшего, которым автоматически стал бы третий, не поместившийся в поцелуй. Это был мой первый поцелуй, но я не подала и вида — на кону стоял имидж пятнадцатилетней крутой девчонки, способной сделать что-то быстрее и лучше ребят. Сондже, поняв, что я уже и так не проиграю, схватил и поцеловал меня. Югёму мы отвесили по пять щелбанов оба. А Джуниор пришёл ко мне на следующий день, вызвал на «нам нужно серьёзно поговорить» и сказал, что мы должны теперь встречаться, потому что он меня поцеловал, и готов нести ответственность за свой поступок. Он меня! Господи, я просто налетела на него и, дотянувшись, коснулась губами губ тесно лишь за счёт того, что делалось это на скорости. Но Джуниор, даже узнав, что это был спор и юношеский прикол, принял близко к сердцу. Ему было всего лишь семнадцать, теперь он повзрослел и изменился, но коренная основа Чжинёна осталась неизменной, и иногда мне кажется, что он всё ещё верит: раз сорвал мой первый поцелуй, то обязан чуть ли не жениться. Откуда он узнал, что это было для меня впервые — я без понятия, сама никому не говорила, и скорее всего он догадался, застигнув меня врасплох этим предположением, от которого я не сумела достоверно отнекаться.

Жизнь — сложная штука. Мы в ней постоянно чего-то хотим, к чему-то стремимся, от чего-то отдаляемся, избегая, но труднее всего становится, когда хочется сразу нескольких вещей, противоречащих одна другой, или когда наши желания не совпадают с желаниями наших близких. Вот я хочу быть независимой, самостоятельной и свободной, при этом не отрицая возможности жениха, парня, но пока ещё не представляю, как можно было бы быть такой, какая я есть, и при этом с парнем. Ни один не захочет смириться с моими привычками, с моими хобби, даже если на первых порах примет, потом начнёт заставлять измениться. Взять хотя бы Джуниора. Он говорил, что я ему нравлюсь такой, какая есть, возможно, его терпения хватило бы надолго, но мне кажется он из тех ребят, что захотят жену-домохозяйку, как Чжихё, и потом он начнёт гнуть меня под эти свои представления. С другой стороны, и я ведь в нём не вижу мужчину, который сильнее меня, ответственнее, крепче, который не прогнётся сам, рядом с которым я сама растаю, и, кто знает, превращусь в ужасную, отвратительную, наряженную в розовое настоящую девочку. И вот снова, как мне саму себя понять? Я не хочу такого, который пытался бы меня переломить, но при этом не согласна на такого, которого можно лепить, как пластилин. Я обречена на одиночество со своими не определившимися фантазиями.

Вернувшись вечером домой, я увидела свет и в кухне, и в зале, но из зала доносились мужские голоса, поэтому я прежде заглянула на кухню. Чжихё и Сынён были здесь, но если средняя из нас усердно что-то крутила из теста, убелив руки мукой, то старшая, положив подбородок на сплетённые пальцы, а локти на стол, за этим бездейственно наблюдала.

— У нас гости? — поинтересоваласья.

— Да, Намджун познакомился с Гынсоком, — кивнула Чжихё, плечом поправив прядку волос над ухом, чтобы не выгваздаться грязными руками. — Кажется, они нашли общий язык, оба такие умные!

— А мы готовим сладости к чаю, — сообщила Сынён. «Мы», сказала она, подразумевая моральную поддержку со своей стороны, или административно-организаторское участие, но никак не реальную помощь.

— Здорово, значит, все зятья в сборе, — улыбнулась я.

— Тсс! — шикнула Сынён. — Потише, не спугни и не сглазь, ещё слишком рано говорить так о Гынсоке.

— Как раз можно было бы сказать и проверить, серьёзно ли он настроен, — возразила я.

— Я ещё не подготовила почву…

— А вообще-то, — отвлекла нас Чжихё, — зятья не все в сборе, — она хитро посмотрела на меня, — когда мы дождёмся рядом с тобой кавалера?

— Откуда кавалеру взяться? — критически оглядела меня Сынён. — Наша Чжэхи^[13] с лёгкостью поселится в мужской общаге и её там не разоблачат никогда в жизни.

— Ну ладно тебе, — не согласилась Чжихё, — если бы Чонён хоть раз надела платье, все бы ребята вокруг полегли, она такая красивая! Только прячет всё ото всех.

— Я ничего не прячу, — пробубнила я, спеша удалиться, — просто мне так удобнее…

Я поздоровалась с Намджуном и Гынсоком, не задержавшись, чтобы поблагодарить первого за доступ к посещению тренажёрного зала, потому что доверительным разговорам мешал второй. Закрывшись в спальне, я устало вздохнула. Чонгука я сегодня не встретила, а Чимину так и не дала ответа, хотя он пока не спрашивал, надеясь на то, что я подумаю и скажу сама. Но я так до конца и не додумала, всё время что-то отвлекало. Может, теперь самое время задуматься о том, готова ли я рисковать жизнью? Для этого, пожалуй, надо определиться с отношением к смерти, пугает ли она, верю ли я во что-то после неё? Ох, это всё такое религиозное, в котором я ни черта не понимаю. Рай, ад, небытие, чистилище — что там может быть? Другой мир или пустота? Надо ли бояться или надо к этому стремиться, как современные смертники или древние скандинавские воины, мечтавшие пасть на поле брани, чтобы прямиком угодить за пиршественный стол своих героических предков? Ладно, пока что опустим все эти теософические нюансы, что бы там ни было, поощрение или наказание, человек способен на этом свете иметь что-то такое, ради чего готов пожертвовать собой. Было ли такое у меня? Совершенно ясно, что это Чжихё и Сынён, больше у меня никого и не осталось. Нет, ещё Югём и Джуниор. Да, ради них я бы себя подставила хоть куда, они мне как братья, я не смогу безучастно смотреть, как с ними беда случается, уже не могу смотреть, а Югём понять меня не хочет.

Что ж, умирать ради высоких целей или кого-то — это своеобразный подвиг, а если случится так, что несчастный случай, как и имел в виду, наверное, Чимин? Если в сражении неудачный кульбит, и ты ломаешь себе шею? Я представила, как в свои восемнадцать, в расцвете сил и лет, вдруг оказываюсь в гробу. Меня передёрнуло от мрачной фантазии. Нет, я не хочу умирать, я слишком молода, у меня ещё столького не было! Умирать на взлёте — весьма досадно, совсем другое, когда падаешь после продолжительного полёта, или даже идя на посадку, но никак иначе. Я сначала хочу пожить, повидать мир, испытать любовь, позволить произойти первому сексу… Так, это что же выходит, страх смерти пропадает от того, как много вещей мы попробуем при жизни? Тогда становится не обидно расставаться с земной юдолью, изведав всё, что она могла дать. Но в итоге, что же мне ответить Чимину? Правду? Типа, знаешь, Чимин, я бы была храбрейшей и отважнейшей сорвиголовой, только сначала хочу забраться на Эверест, с аквалангом спуститься в море, сфотографироваться на фоне Эйфелевой башни и переспать с каким-нибудь парнем. А потом всё, можно и в могилу. Как-то нелепо всё и бездумно звучит. Возможно Чимин прав, и нет у меня какой-то цели, чего-то конкретного, что помогло бы мне найти себя в жизни. Я никогда не считала, что мой внешний вид, мои интересы и увлечения — это подростковый протест, я вроде не протестую против чего-либо, скорее наоборот, готова за что-то бороться. Но что, если всё-таки правда в том, что я сама себя не понимаю, что не нашла идейной опоры, не ощутила какой-то непреложной истины, на которую могла бы ориентироваться? Поэтому и немного бунтарствую. Думается мне, что многие из нынешней молодёжи такие, уверенные, что они правы и качающие свои права, но на деле толком не представляющие, куда и к чему они идут. Главное же отстоять своё мнение, считают они. А о том, могут ли они в нём ошибаться — они задумываются в последнюю очередь. Вот я сейчас задумалась, и слишком о многом, о смерти, о цели в жизни, о желаниях, о том, чтобы не обидеть никого из дорогих мне людей. Голова начинала болеть, но прежде чем она загудела от роя мыслей, её потревожил звонок телефона. Я поглядела на экран, не сразу поверив в действительность, но на самом деле снова звонил Ку Чжунэ. Что ему было нужно? Моя рука не дрожала, но эта дрожь происходила внутри. Я потянула, сомневаясь, поднимать ли? И всё-таки подняла.

— Чего тебе?

— Привет, не спишь ещё? — ровным, без иронии и ехидства голосом спросил он. Тем самым низким баритоном, что вызывал мандраж во мне. Я поглядела на будильник. Ну да, одиннадцатый час, для непрошенных звонков поздновато.

— Нет, не сплю.

— Я подъеду, выйдешь?

— Зачем? — Для удивления чего-то не хватило, но и понять я его предложения не могла. Предыдущий подкат не удался, что ему нужно снова? Неужели не ясно, как бесполезно меня кадрить?

— Покатаемся.

— Ты прекрасно знаешь, что я с тобой никуда не поеду.

— Почему? Ты не боишься, не стесняешься, что тебя останавливает?

— Отсутствие желания с тобой кататься, — сказала я, чувствуя, как под звучание его голоса перед глазами рисуется его полуобнаженный торс, его подкаченные руки. Я слышу его слова так явно, что будто вижу его плотоядные губы возле своего лица.

— Я обычно не звоню девушкам сам, — выдал он уже более эмоционально, чем всё предыдущее. Это каким-то образом должно было послужить аргументом в пользу того, чтобы я вышла? — Чонён, ну, раз я зову, чего тебе стоит?

— И, конечно же, каждой первой ты говоришь, что обычно не звонишь сам, да? Чтобы они прониклись собственной избранностью. Слушай, Чжунэ, я не хочу быть избранной среди твоей свиты. Если бы ты оставил в покое Югёма, я бы о тебе вообще забыла.

— Если ты не выйдешь со мной покататься, то мы как раз с Югёмом куда-нибудь и поедем. Договорились!

— Стой! — испугавшись, что он сейчас положит на этом трубку, воскликнула я. — Шантажировать некрасиво.

— Отказываться от вежливых приглашений — тоже, — хмыкнул он.

— Очень вежливо закончить приглашение шантажом!

— Так ты выйдешь или нет? — нетерпеливо спросил он. Я спустила ноги с кровати, тяжело вздохнув:

— Дай подумать пять минут, ладно? Я перезвоню сама.

— Хорошо. Я жду. — Чжунэ положил. Я швырнула телефон на подушку. Перестав слышать его голос, я будто бы утвердилась в мысли, что выходить не стоит, потому что пока он был на том краю связи, его дыхание щупало меня, его фразы, пустые и не обещающие ничего доброго, провоцировали меня.

Зачем мне к нему выходить? Не буду. Хотя да, я не боюсь его, и покататься мне не трудно, но зачем? Если мне на самом деле с ним неинтересно, и он мне не нужен, зачем я буду соглашаться? Лучше заняться уроками. Но Югём… Нет, я не могу позволить себя шантажировать! Если уступить сейчас, то он так и будет этим пользоваться, неизвестно до чего дойдя. Но как избежать втягивания Югёма? Он поедет с ним, прогуляет полночи, нарвётся на неприятности в университете. Звонить Югёму и отговаривать его — бесполезно, я уже поняла, мы лишь ещё сильнее отдалимся. А что, если мне попробовать как-нибудь обдурить Чжунэ, обыграть его? Не знаю как, но попробовать можно. Не обманываю ли я сама себя всеми этими оправданиями насчет друга, спасения, смелости и равнодушия, когда мне просто… хочется выйти к Чжунэ? Хочется выйти и сказать, что не хотелось выходить. Неймётся, чешется, свербит поучаствовать в краткой пикировке, где одержу победу остроумием. Чонгук был прав, есть что-то такое в этом типе, что тянет ставить его на место. Но тянет и побыть рядом с тем местом, на которое его поставишь. Ох… Часто я сегодня развздыхалась! Если я такая сильная и смелая, неужели я не удержусь от соблазна, оказавшись вечером с Чжунэ один на один? Мы уже попробовали в прошлый раз, и ничего страшного не случилось. В конце концов, он просто не умеет соблазнять, а наблюдать за его ожиданием, когда я сама упаду к его ногам — смешно и забавно. Ладно, на уроки я уже всё равно не настроюсь, была не была! Я набрала Чжунэ. Он поднял моментально.

— Я выйду к тебе при одном условии.

— Каком?

— Ты не задержишься, как в прошлый раз. Ездить с такой скоростью и опаздывать — это дебилизм, Чжунэ, честное слово. Так что я постою пять минут на крыльце, и если тебя не будет — твои проблемы.

— Слушай, я не управляю светофорами и движением на дорогах…

— Ты меня слышал, — отрубила я и сбросила звонок. Мужчина должен быть пунктуальным, иначе он не мужчина. Я так считаю. Чжунэ не начальство мне, чтобы заставлять себя ждать, а если уж тебе нравится девушка — изволь шевелиться как-то резвее.

Я встала перед шкафом, на дверце которого было встроенное зеркало. Белая футболка слишком обтягивала, я надевала её в центр боевых искусств, надеясь на встречу с Чонгуком, но теперь она лишняя. Я сменила её на широкую, чуть растянутую полосатую тельняшку. В спортивных штанах, как была, я причесалась и отправилась мимо сестёр с женихами на улицу, опять отговорившись друзьями. Вот так насмотрюсь на них, и сама затоскую по отношениям. Особенно при скорой возможности остаться одной в квартире…

Я вышла достаточно быстро, не дав Чжунэ запаса времени, но на этот раз он прибыл без длительной паузы моего ожидания. Привернув музыку, он опустил стекло и молча посмотрел на меня, ждавшую его. Вздохнув, я обошла капот и уселась на пассажирское сидение.

— Ну, куда поедем? — посмотрел он на меня, держа руку на рычаге коробки передач.

— Ты у меня спрашиваешь? — изумилась я.

— Ну… — растерялся он.

— Ты звал меня покататься, что же было в программе?

— Я… в общем, всегда заранее обговариваю, куда поехать… — заговорил он, пытаясь выглядеть деловым, но не очень получалось. Я рассматривала его сбоку, его профиль, надменные губы, уложенную гелем чёлку, державшуюся приподнятой. Смуглая кожа руки, от рукава светлой футболки до самых кончиков пальцев, гладко поблёскивала, особенно в местах, где холмились мускулы и мышцы. У него были красивые руки. И пахло от него очень приятно, чем-то, что выдавало поход в душ, совершенный не ранее, чем полчаса назад. Он так подготовился к встрече? На что надеялся? — Ты можешь предложить любой вариант, — сказал Чжунэ. — Поедем куда хочешь.

— А куда ты обычно девушек возишь? — прямо спросила я.

— Ресторан, клуб, магазин… — обретя уверенность в том, что делает, повернулся он ко мне лицом. До этого складывалось ощущение, что ему не хочется видеть насмешку в моих глазах по поводу всей этой ситуации: его очередной попытки подкатить, обсуждения его досуга. Я опустила взгляд на себя.

— Отличный видок для ресторана, давай в самый элитный, а? Я буду там здорово смотреться. — Чжунэ не понял сарказма, или не захотел сводить всё на шутку:

— Можешь сходить, переодеться, я подожду.

— Переодеться?! — громко спросила я.

— Да, — кивнул он.

— Чжунэ, ты видел меня когда-нибудь в чём-нибудь, во что я могла бы переодеться, чтобы пойти в крутой ресторан? — Он задумался, одновременно бегая по мне глазами и вспоминая.

— Нет, кажется, нет. — Он встретился глазами с моими. — У тебя нет хорошей одежды? Это можно исправить.

— Чжунэ, я не ношу подобной одежды. Я никогда не ношу платьев и вечерних нарядов.

— Почему? Принцип какой-то?

— Не то чтобы принцип… мне так комфортнее, я так себя чувствую самой собой. Я терпеть не могу юбки, понимаешь?

— Не обязательно юбки, бывают такие джинсы, что выглядят лучше бального платья.

— Обтягивающие, с надрезами и в стразах? — Я хохотнула. — Это уж точно не мой стиль.

— То есть, твой стиль только вот это вот всё? — указал он носом на меня, изображая на лице брезгливость. Сзади нам посигналил автомобиль, который не мог проехать через двор. Чжунэ поглядел в зеркало заднего вида, прошипев: — Угомонись, мудила, отъеду я, отъеду!

Я незаметно расплылась, видя недовольство спутника. Сыну миллионера пришлось посторониться и удвигать свой порше на стоянку, пока мы продолжали спорить и гадать, стоит ли куда-то ехать.

— Ладно, забудем о том, куда ты возишь обычно своих… девушек, — выразилась я цензурно. — Сам ты куда предпочитаешь ездить?

— Туда мы сейчас точно не поедем, — прогоготал Чжунэ.

— Ты в бордель что ли катаешься?

— Что сразу бордель? Я, может, о фитнесе подумал. Или о гольф-клубе.

— А что, отличные места, — пожала я плечами.

— Да, но не для того, чтобы проводить там время с девушкой.

— А что, по-твоему, идеальное место для провождения времени с девушкой? — Чжунэ начал гладить руль, поджав нижнюю губу. Он делал вид, что сочиняет, но я-то видела, что в его голове есть готовый ответ, только ему не хочется его произносить. — Серьёзно, скажи? Давай, руби правду матку, я терпеть не могу недомолвки и рисовки, которых в тебе такая куча, если хочешь, чтобы я задержалась, давай говорить правду?

— Ладно, — отпустив руль, он откинулся и развернулся ко мне. — В моём понимании существует единственное такое место — постель, и если ты спрашиваешь меня, куда бы я хотел повезти тебя, я тебе скажу: к себе на квартиру, чтобы переспать. Исчерпывающе правдивый ответ? — Я замерла. С той секунды, когда он произнёс слово «постель» и все секунды и минуты после этого, я превратилась в какой-то необузданный генератор эротических фантазий. В голове побежали те самые снимки его голого торса из инстаграма, спина, живот с кубиками, грудь, и это всё в интимном красноватом освещении просторной спальни, на кровати, застланной шелковыми вишнёвыми простынями, и я вместе с этим телом еложу без устали, как актриса откровенного жанра. Меня стало побивать мелкими электрическими разрядами нервов, и я отвела взгляд от похотливых глаз Чжунэ. Он хотел меня. Он хочет со мной переспать. Никогда мне ещё этого не говорили вот так, в лицо, прямо, чтобы я узнала, что меня хотят. Не говорили таким голосом, тем самым, от которого у меня едет крыша. Я никогда не думала, что пробасив «переспать» какой-либо мужчина может превратить мои ноги в вату, но Чжунэ смог. Я проиграла в голове ещё раз все эти фразы его голосом. Умопомрачительно. — Но ты же не согласна туда ехать, так смысл мне об этом говорить? — закончил Чжунэ.

— Так… если не спать, тебе с девушками не интересно?

— Нет, — подумав немного, признал он.

— А мне неинтересно с тобой, — поведала я. Бывает и так, хочешь парня, и испытываешь к нему сексуальную тягу, а вот поговорить не о чем, даже более, в лицо ему хочется плюнуть. Но и переспать с ним заодно. Это во мне что-то пацанское или извращенное? Из серии «унижай и властвуй»; оскорбляй, презирай, и всё равно занимайся сексом. Только кого при этом больше унизишь, опускаясь до секса с человеком, которого не уважаешь? Его ли? — Я пойду?

— Нет, — повторил Чжунэ, на всякий случай заблокировав двери, чтобы я не сбежала без предупреждения.

— Полезешь — подам на тебя в суд, — пошутила я, зная, что он этого не сделает.

— Меня не это останавливает.

— Я в курсе. Тебя останавливает, что я ввалю тебе пиздюлей. — Чжунэ разоблачено улыбнулся, не став спорить и испытывать удачу. Он со мной не потягается в этом деле. Изнасилование этим мажором мне не грозит, а вот я для него травмоопасная. Лежавший на передней панели, зазвонил его мобильный. Мне почему-то до жути захотелось как-нибудь насолить Чжунэ или что-нибудь испортить, чтобы не вёл себя настолько потребительски с девушками. А ему наверняка звонит очередная поклонница, в такое-то время. Не глядя, я схватила его телефон, успев за мгновение до руки Чжунэ, и поднесла к уху:

— Добрый вечер, в данный момент Чжунэ пытается совратить меня, вы подождёте своей очереди, или вам срочно, и уступить мою? — На том конце трещала звенящая тишина. Но и гудки не пошли. Никаких возмущений. — Алло?

— Могу я поговорить со своим сыном? — холодно и до того режуще прозвучало там, что я чуть не отбросила трубку. Сказавшая это женщина всем тоном воплощала сдержанность и чопорность. Опешив, я оторвала айфон от лица и прочла на экране «Мамочка». Сглотнув слюну, я протянула мобильный владельцу: — Прости, тебя мама.

Чжунэ, стиснув зубы и прошипев, послал мне гневный взгляд. Я вжалась в сиденье, не подумав о том, что ему могли звонить родители. С тех пор, как погибли наши, я забыла о таких вероятностях у других людей.

— Да, мам? — заговорил Чжунэ. Я хотела бы не подслушивать, но куда деться из салона авто, которое он сам закрыл? Мне стало неловко от того, что становлюсь свидетельницей беседы взрослого молодого человека с матерью. А записал-то он её как! «Мамочка». Боже, ну что за тип? — Это подруга, она прикалывается, извини. Нет, мы не пили. Нет, не наркоманка. — Это обо мне что ли спросили?! — Я помню, да. Нет, я буду завтра дома. Я не знаю, когда вернусь. Высплюсь, не волнуйся. Хорошо. Мам, перестань. Хорошо. Спокойной ночи!

Он положил трубку себе в карман после окончания разговора.

— Прости, — ещё раз сказала я. Чжунэ ничего не ответил, увлекшись поиском какой-нибудь другой музыки, тихо жужжащей всё это время из колонок. Я заметила перемену в его настроении. Ему не понравилось быть застигнутым в роли вот такого милого сыночка? Или что-то ещё? — Какие-то проблемы будут из-за моего поступка? — поинтересовалась я. Чжунэ пробарабанил пальцами по панели и, развернувшись ко мне, легкомысленно спросил:

— Ты пьёшь что-нибудь?

— В смысле, алкоголь? — Он кивнул. — Нет, не пью.

— А не хочешь попробовать?

— В твоей компании? Как-то нет. А вообще-то я за здоровый образ жизни.

— А я бы выпил. Составишь компанию?

— Ты за рулём, — напомнила я ему.

— Знаю, меня это никогда не останавливает. Захочу — выпью и поеду. Так что?

— Я не буду кататься с пьяным за рулём.

— Я не собираюсь напиваться. Я хочу немного выпить, чтобы расслабиться.

— А других способов расслабиться не бывает?

— Могу добыть косяк, хочешь, раскурим на двоих? — Я покрутила у виска.

— Ты в себе? У тебя нормальные средства есть? Вот я, если мне тяжело, спортом занимаюсь.

— Господи, Чонён, а я трахаюсь! — не выдержал Чжунэ, стукнув ладонью по рулю и повысив голос. — Трахаюсь я, чтобы расслабиться, но сейчас я сижу тут с тобой, поэтому данный способ не достижим, пить ты не хочешь, что я ещё могу сделать?

— Ну, вот — поорать, это тоже иногда помогает, — удержавшись, чтобы не перейти на такую же ярость, спокойно прокомментировала я. Это подействовало, и Чжунэ, запыхтев, уставился в лобовое стекло. Я окончательно убедилась в том, что у него есть какие-то проблемы, что-то, что его тревожит. Никогда бы не подумала, что у таких фаворитов судьбы бывают неприятности и трудности. — Почему, если ты хотел расслабиться и знал, что секса у нас не будет, ты всё равно позвал развеяться меня?

— Ты меня отвлекаешь, — хмыкнул Чжунэ, взяв себя окончательно в руки и откинувшись на сидении. — Не знаю, почему. При тебе мысли как-то сами собой о чём-то другом появляются.

— У тебя что-то случилось?

— Да нет, ерунда.

— Почему ты не поехал побухать с друзьями? У вас же целая шайка в СНУ была, куда все делись?

— Да кто где. Один в Сингапуре работает, другой с девушкой своей зависает и больше не тусит, третий вернётся с отдыха только через неделю. Так что я пока без компании.

— Ты поэтому ещё за Югёма держишься? От скуки? — прищурилась я.

— Может быть, частично. — Я опять замолчала, как-то внезапно и вдруг осознав, что Чжунэ — не плоская картинка, не пустоголовый бабник, а тоже человек. С чувствами. С привязанностями. С близкими людьми. Он умеет переживать и страдать, как-то по-своему, не очень правильно, или не понимая, что сам порождает многие свои неприятности, но однако это не лишает его человеческой сущности.

— Чжунэ, — позвала я. Он повернулся ко мне. — У тебя есть в жизни что-то такое, за что ты готов умереть?

— Почему ты спрашиваешь?

— Я думала сегодня об этом.

— И чего надумала? — покривил он уголком губ, но в глазах светилась серьёзность.

— Много чего, но однозначности пока нет. Поэтому мне интересно услышать ещё кого-то. Тебя, например.

— Тебе же со мной неинтересно вообще? — припомнил он. Я косо улыбнулась.

— Ну вот, надо же как-то саму себя тобой развлекать. Пофилософствовать.

— Я готов умереть за своих близких, — сказал он то же самое, к чему пришла и я сама. Он произнёс это не случайно или лишь бы что-то сказать. Интонация выдала, что это был давно известный ему самому факт, о котором он когда-то уже задумывался, который носил в себе.

— А цель? Есть у тебя в жизни какая-то цель? — Его ухмылка стала грустной, и глаза померкли до тусклого цвета.

— Какая у меня может быть цель, Чонён? Чего мне добиваться? К чему идти? У меня всё есть. Понимаешь? Абсолютно всё. Мне двадцать пять лет, я заместитель директора — моего отца, мне на карточку в месяц капает примерно десять-пятнадцать миллионов. В долларах. У меня всё есть, — повторил он, подняв взгляд от руля.

— Так не бывает, чтобы всё-всё было. Чего-то да нет.

— Чего? Назови мне, что я не могу себе позволить?

— Не знаю… личный остров?

— У отца есть, — засмеялся Чжунэ. — Я не вру, он купил в прошлом году себе маленький островок с бунгало и пристанью. И площадкой для самолётика. Ещё попытка?

— Детей?

— Это не проблема. Мне столько раз говорили, что хотят от меня ребёнка… разумеется, ведь это принесёт такие огроменные алименты! Как не захотеть? Но при желании я могу позволить себе хоть десять суррогатных матерей. Только зачем мне дети? — Я выдохнула и, сжав кулаки, сделала последнее предположение:

— У тебя нет счастья. Я права?

— Знать бы, что оно собой представляет, — откинул голову Чжунэ, уставившись в потолок. Он немного оживился, выводя пальцем на потолке невидимые узоры. — Ты знаешь, что такое счастье?

— Я думаю, что оно есть, когда человеку ещё есть к чему стремиться. Когда чего-то хочется. — Устав ото всей этой драматичности, невольно наползавшей на него при подобных темах, Чжунэ выпрямился и, уходя подальше от обсуждаемого, подался поближе ко мне, нависнув над коробкой передач.

— Я вот тебя хочу, значит, я счастлив? — По позвоночнику пробежались мурашки.

— До тех пор, пока будешь хотеть — наверное, — забавляясь, с вызовом рассмеялась я.

— Или когда получу желаемое, всё-таки? — сверкнули его зрачки. Мне стало жарче, он был совсем рядом, и с каждым мгновением я тоже всё сильнее начинала чего-то хотеть. Отзываться на его желание. Только… разве могу я отнять у человека последнюю мечту? Я толкнула его обратно и, пригвоздив к спинке сиденья, наполовину забралась на него, протиснувшись между телом и рулём. Чжунэ округлил глаза, с восторгом ожидая продолжения. Воспользовавшись моментом, я нажала на кнопку разблокировки дверей и перекатилась через водителя, чтобы выпрыгнуть из машины. Чжунэ не успел толком ничего предпринять, как я уже стояла снаружи, поправляя тельняшку. Он вывалился за мной, заглушив поворотом ключа мотор. — Чонён!

Я отступила на метр, второй, пятясь спиной подальше от Чжунэ.

— У меня теперь тоже цель появилась, — продолжала я веселиться, — не дать тебе получить совсем всё, чего хочешь.

— Это нечестно, Чонён, — стоял Чжунэ и смотрел, как я удаляюсь. — Обламывать людей — цель паршивая.

— Я не обламываю, я создаю тебе квест.

— А-а, — протянул с большим энтузиазмом парень, — то есть, шанс есть? Нужно правильно пройти препятствия?

— Возможно. Попробуй, — остановилась я, сунув руки в карманы штанов.

— С чего начать?

— Оставь Югёма в покое.

— Опять ты за своё! — закатил глаза Чжунэ.

— Я постоянная, и это моё фундаментальное условие.

— Я подумаю над этим. Но в выходные мы куда-нибудь сходим.

— Куда? Опять в неизвестность?

— На светскую вечеринку. Пойдёшь? — Он опять оглядел меня. — С предварительным заездом в магазин.

— Светская вечеринка? — повторила я, прицениваясь. Чем больше я займу собой Чжунэ, тем меньше шансов у него будет таскать на плохие дела Югёма. Пусть корчит из себя соблазнителя, вьётся вокруг, я даже могу делать вид, что есть надежда, лишь бы вытащить друга из дурной компании. Главное… главное самой не попасться на крючок. Не слушать Чжунэ, не думать о том, что не такой уж и плохой парень скрыт под маской мажора, не думать о том, что его можно понять, что его можно пожалеть. Что его можно не только хотеть, но и любить. Если я ещё найду, за что его уважать — то это будет труба, поэтому ни в коем случае нельзя искать достоинства в Ку Чжунэ, а если случайно сами попадутся — надо отбросить подальше и забыть. — Хорошо, давай сходим, — пообещала я.

Глава 11 не от лица Чонён

Хосок с Шугой и Ви вошли в съёмную квартиру золотых. Разуваясь, они поставили пакеты с продуктами в сторону, после чего Ви взял их все и потащил на кухню. Шуга с Хосоком прошли в зал, где рубились в приставку Чимин с Чонгуком. При появлении друзей они поставили паузу и обернулись, поднимаясь с пола.

— С возвращением! — приветствовали они прибывших.

— Привет-привет, — пожав им руки, Хосок шмякнулся в кресло, расслабляясь. — Ну, о чём хотели поговорить? Почему я должен ехать сюда, а не домой, что за срочность?

— Не то чтобы срочность, — покосился Чимин на Чонгука. Они переглянулись. — Но я уже некоторое время хотел кое о чём с тобой поговорить.

— У нас тут небольшой спор, — добавил Чонгук.

— Даже так? — заинтересовался Хосок. Шуга развалился на диване, закрыв глаза.

— Сестра Чжихё — Чонён, — начал Чимин, — ты её видел…

— Да, я помню.

— Хоуп, я хотел предложить… что, если всё-таки создать отряд из девушек?

— Я против, — сразу же вставил Чонгук. Шуга открыл глаза, приподняв голову. — Я считаю невозможным идти на такое. Это губительно для чести золотых и в принципе нарушает все наши правила, одно из которых — защищать слабых и невинных, а не использовать их!

— Я смотрю, ты очень сильно против, — улыбнулся Джей-Хоуп, скрестив руки.

— А я считаю, — продолжил Чимин настойчиво, — что добровольно вступившие не являются используемыми, а подготовленные и натренированные — слабыми.

— А что насчёт невинных? — уточнил Чонгук.

— Невинность определять сложно, в конце концов, все люди в той или иной мере грешны. Мы, золотые, тоже не преступники, но идём в бой за правое дело и кладём ради этого свои головы, не важно, будучи ещё невинными, или уже нет. Хоуп, неужели я не прав?

— Я сам давно думал над этой дилеммой… Не о грешности, конечно, — посмеялся Хосок, — тут всё ясно — мы святые парни. Я о женских отрядах…

— Нет, ты не можешь на это согласиться! — возмутился Чонгук и отошёл к стене, опершись на неё. — Шуга, что ты скажешь?

— Я пока слушаю.

— Гук, если бы у нас имелись наученные девчонки, то в Шаньси нам в прошлом декабре было бы куда легче! А ведь неизвестно, сколько раз нам ещё придётся туда сунуться! — Чонгук поджал губы, не сумев сказать ничего по этому поводу. Никто из друзей пока не знал о том, о чём узнал он сам: о своём происхождении от шаньсийских воительниц. Для него это было сложнейшей темой, и сам себе он пообещал, что никогда больше не полезет в ту китайскую провинцию, нет, только не Шаньси! Но, с другой стороны, там его сёстры, которых он не видел так давно, что не узнает, и они именно вот такие подготовленные и отважные бестии, о каких толкуют Чимин с Хоупом.

— Вот и я о том же! — оживился при поддержке их лидера Чимин. — Мы же никого не заставляем, но если у кого-то есть желание, если кто-то чувствует стремление к тому же, чем занимаемся мы — почему нет?

— Я бы не пустил Джинни таким заниматься, если бы даже ей захотелось, — изрёк, наконец, Шуга.

— Вот! — щёлкнул пальцами Чонгук. — Юнги прав, как на нас посмотрит Рэпмон, если мы его родственницу втянем? Да он нам шеи свернёт!

— Он сам попросил позаниматься с Чонён, — пожал плечами Чимин.

— Но не таскать её на перестрелки и поножовщины!

— Какие вы тираны, — поцокал языком Хосок Шуге и Чонгуку, — девушки имеют право на самоопределение. Я вот Хане не запрещаю заниматься тем, чем она хочет. Хочет — готовит суп, хочет — гладит бельё, хочет — пылесосит…

— Ага, круто, когда жену не тянет на передовую, разрешать ей всё, — хмыкнул Юнги, — ты Дэхёна спроси, как весело встречаться с той, которую прёт во все стороны вперёд него.

— Я кстати думал о том, а не попросить ли Рэй взять Чонён под свою опеку, — размышлял Чимин.

— Отряда из двух человек всё равно не выйдет, — упрямился Чонгук, — а к нам их взять — невозможно. Кто сработается плечом к плечу с женщиной? Это будет невыносимо!

— Дочь мастера Хана занялась борьбой, ты знал? — посмотрел на него Хосок. Чонгук удивленно приподнял брови. — После смерти отца Джоанна сказала, что хочет участвовать в делах золотых. Она хотела обучиться у наших девочек в борделе другим премудростям, чтобы работать там, но госпожа Хан, руководящая теперь этим заведением, запретила ей позорить имя отца низким ремеслом. Она сказала, что если дочь хочет быть с золотыми, то пусть дерётся. И Джоанна принялась осваивать азы тхэквондо. Есть ещё вопросы, Гук?

— Мир сошёл с ума — вот, что я думаю! А вопросов нет.

— Всё меняется, но что касается женщин среди золотых, то ты не хуже меня знаешь легенду о вонхва^[14] и о серебряных — спутницах золотых^[15].

— Золотые раньше и не женились, — хохотнул Шуга, сев и свесив ноги, — а посмотри на нынешних?

— А я и не оправдываю тех, кто вступает в брак — этого не должно быть! Не было и не должно быть, мы золотые! — не неистовствуя, но со страстью проговорил Чонгук.

— Золотые никогда не были монахами, — поднялся Хосок, пройдясь до окна, — официально они не женились — это правда, но и девственником никто не умирал, а если кто предпочитал при этом сожительствовать постоянно с одной женщиной, так тем было лучше. Вы прекрасно знаете, что постоянство в личной жизни поднимает авторитет золотого, это доказывает его верность и надёжность.

— Что за камень в мой огород? — пошутил Чимин.

— Не в обиду, Чим, — улыбнулся Хоуп. — Вам известно, что золотые несколько раз за историю были почти истреблены, поэтому какие-то знания терялись, какими-то традициями приходилось поступаться ради выживания. Иногда наше воинство оказывалось на грани вымирания лишь потому, что их компрометировали и оговаривали. Так произошло и с появлением басни о том, что золотые делятся на воров, убийц и насильников. Вы наверняка видели подобную информацию где-нибудь в исторических статьях интернета, или даже в университетских учебниках по истории. Откуда это взялось? Золотые всегда делились на активных воинов, борющихся непосредственно силой, тех, кто владел навыками и мастерством боевых искусств — их обозвали убийцами; на тех, кто обеспечивал нужды воинства, занимаясь торговлей, ростовщичеством, занимая должности чиновников — их обозвали ворами; а были те, за которыми девчонки убегали из семей, влюбляясь по уши, которые не удерживались и создавали свои семьи, чтобы родить новых воинов или вырастить и воспитать лучшее поколение — их обозвали насильниками, обвинив в том, что они неволят девиц и крадут их, хотя такого никогда не было. Однако в одну из эпох подобная клевета сыграла свою роль, и на золотых начались гонения. Больше всего были возмущены родители и женихи девушек, покорённых золотыми, поэтому с тех пор и сделали более строгим запрет на личную жизнь воинов. Но в дни, когда о нашем существовании почти никто не знает, какой смысл избегать порчи репутации? Сейчас всем на всё плевать, девиз современной молодёжи «чем хуже — тем лучше». Если среди нас бы завелись какие-нибудь сраные извращенцы — это только прибавило бы популярности. Но мы живём в тени и подполье, а потому вольны создавать себе те правила, которые помогут выполнению миссий.

— А почему мы перестали занимать должности чиновников? — вздохнул Юнги. — Раньше золотые служили при королях, были на государственном довольстве, а теперь что? Нет бы хоть одного министра из своих пропихнуть, хотя бы секретаря президента!

— От этого давно отказались по той причине, — принялся объяснять Хоуп, — что семья, близкие, друзья — все, кто есть у человека, рано или поздно пытаются воспользоваться его положением. Если он что-то собой представляет, имеет полномочия, то у него будут просить «поспособствовать», «помочь», найти место потеплее, устроить родственника, разрешить построить в неположенном месте магазин. Золотые тоже люди, они вставали перед выбором, честно выполнять свои обязанности или не отказывать просителям, которые им были дороги. Даже с твёрдыми убеждениями и справедливыми ценностями рано или поздно можешь не выдержать, превысить служебные обязанности, превратиться в коррупционера. Совсем другое, когда сам находишься на нелегальном положении, или занимаешься бизнесом. Обычно в наглую «дай денег» никто не просит, а если и попросят, так ты сам заработал, а не из бюджета страны начерпал. Всё намного проще, и совесть спокойнее, когда не несёшь ответственности перед налогоплательщиками за трату средств, собранных с них. К тому же, последней каплей стало, когда отец Ёнгука, став прокурором, предал брата и золотых…

— К слову о Ёнгуке, — вмешался Чонгук, — позвони ему и спроси тоже о женских отрядах. Что он скажет?

— Ты думаешь, он примет твою точку зрения?

— У него две дочери, он должен понимать всё правильно.

— Правильно — это по-твоему? — усмехнулся без ехидства Чимин.

— Я не самодур, чтобы всегда считать себя правым, но в данном случае я всего лишь отстаиваю наши же правила. Мы призваны защищать женщин и детей!

— И делать их счастливыми, — напомнил Хосок и повернулся к Чимину. — Что говорит сама Чонён?

— Она грезит всеми этими занятиями, для неё это — единственное интересное дело. Я прозондировал почву, она в растерянности насчёт будущего, не хочет никакой скучной профессии, хочет ездить по миру, совершенствовать боевое мастерство. Конечно, однозначно сложно говорить, она ещё совсем юная девчонка, школьница, всё может измениться, замуж потянет и к плите…

— Ну, кого-то, бывает, никогда тянуть не начинает, — снова вспомнил об их давней подруге Рэй Хосок. — А если заставлять кого-то заниматься тем делом, которое мы считаем для него верным, то разве сделается от этого человек счастливее? Вот ты, Чонгук, когда становишься счастливым?

— Я не думаю о своём счастье, я золотой, моё дело — благополучие и спокойствие мира, — отрезал Чонгук, не собираясь разворачивать разговор на себя.

— Не пойму, кого ты мне сейчас больше напомнил, Сандо или Лео, — расплылся Хоуп.

— Для меня честь оба сравнения, — изобразил лёгкий поклон младший воин.

— Мне он чаще напоминает чрезмерно упрямого долбоёба, — засмеялся Шуга, потягиваясь. Усталость после очередного «приключения», где они под предводительством Джей-Хоупа ликвидировали небольшую контрабанду наркотиков вместе с теми, кто её собирался провести, ещё не прошла, хотелось упасть и поспать, но сначала поесть. Но и остаться не в курсе обсуждений тоже не хотелось. — В Логе был такой послушный, учтивый мальчик, а теперь баран бараном. Так-то если посмотреть, хоть на примере Рэй, ну вот попробуй ей запретить драться, и что будет? Она начнёт драться с тем, кто ей это запрещает. Родственница Рэпмона хочет драться, мы ей скажем нет, сиди дома не гуляй. А найдётся кто-нибудь, кто скажет — иди к нам, и она будет драться там. Вон, в Шаньси какое-нибудь попрётся.

Чонгук вновь едва не скрипнул зубами. Да, угроза того, что хороших бойцов будут вербовать враги, всегда имеется. Тем более он сам видел, как вокруг Чонён вьётся Ку Чжунэ. Драконы-то точно не побрезгуют женской силой. Неужели стоит согласиться на то, что противоречит его пониманию верного пути только ради того, чтобы не упустить девушку в чужие руки? Обстановку разрядил появившийся с кухни Ви. Медленно кусая помытую морковку, он вопросительно кивнул Джей-Хоупу:

— Травоядный, я готовлю самгёпсаль^[16], тебе чего-нибудь отдельное сделать?

— Нет, я дома поужинаю, спасибо. Лучше скажи вот что, Тэхён, — Хоуп обвёл взглядом всех присутствующих, — если бы среди нас завелись девчонки, ты был бы против?

— Мне всё равно, — пожал плечами Ви.

— Нет, ты не понял… как воины! Ты считаешь нормальным или противоестественным, что в золотых появится маленький бабский отрядик?

— Сольджун бы от такой идеи захлопал и загудел от счастья, как тюлень, — засмеялся Шуга. Ви задумался, уставившись в одну точку и похрустывая морковью.

— Сольджуна должен порадовать мальчишник, — заговорщически стрельнул глазами Хосок, — хотя всё должно было быть ещё лучше, пока не выяснилось, что Чонён будет на нём. Это пиздец, друзья, просто пиздец! Я уговорил Минатозаки Сану обнажить сиськи, понимаете? Минатозаки Сану! Раздеться! Показать нам голую грудь! А теперь это будет просто танец… просто танец для приличного общества, в котором в наличии несовершеннолетняя. И все будут одетые, зрители в том числе.

— Спокойнее ляжем спать, — захохотал Чимин, — а то показать бы показала, а дать не дала.

— Я лучше на грудь Джинни посмотрю, зачем мне ещё чья-то? — отмахнулся Юнги.

— Никакого в вас азарта и энтузиазма! — надул щёки Хосок. — Шуга, ты прям дед. Красивая девка обещала раздеться, а тебе и этого не надо.

— Слушай, эти явно не оценят, посмотри на них, — поддержал Чимин, — давай договоримся с ней на приват-танец для меня? Я очень благодарный зритель. Очень!

— Нет, там целое шоу уже почти готово, я же для Намджуна старался, а теперь сомневаюсь, что и он оценит.

— Я думаю, — напомнил о себе Ви, придя к какому-то выводу и заговорив. Все чуть не забыли, что его спрашивали о чём-то. — Я думаю, что если бы у нас был женский отряд, в таких заданиях, как с Элией, нам было бы проще. Элию можно было бы вытащить намного раньше, если бы у нас был женский отряд, — подытожил Тэхён.

— Вот! — обрадовано подошёл к нему Хосок и, выхватив из ладони друга остаток морковки, принялся грызть сам. — Прости, Чонгук, но за Чимина большинство, и я в том числе. Так что, спор закончен, прислушайся к старшим, ты, между прочим, самый младший из присутствующих.

— Ладно-ладно, — без зла, но неудовлетворённый результатом, сел опять на пол Чонгук, взявшись за пульт приставки. — Время покажет, к добру или худу вы приняли это решение. Но Ёнгуку всё равно позвони.

— Позвоню. А сейчас пойду домой. Чим, мы послезавтра с тобой летим, и Джеро с Яно.

— Я помню, не опоздаю! — Хосок покинул их квартиру, Тэхён отправился заканчивать готовку на кухне. Чимин подсел ко второму пульту, чтобы закончить виртуальную битву. — Гук, так ты позанимаешься с Чонён, пока меня не будет?

— Нет.

— Хотя бы пару раз! Я не прошу как я, ежедневно, но несколько занятий, чтобы хватку не теряла.

— Нет, — повторил тот, не глядя на друга.

— Да почему?! Она, по-моему, хорошо к тебе относится.

— Слишком уж. Не нравятся мне её взгляды.

— На тебя редкая девчонка похотливо не смотрит, — прокомментировал из-за спин Шуга.

— А мне это нафиг не надо, — сообщил Чонгук. — Я не хочу, чтобы по мне вздыхали, чтобы в меня влюблялись, чтобы ко мне привязывались. Нет! Я видел Чонён буквально три раза, и она уже пялится на меня, словно между нами вот-вот вспыхнет любовь. Извините, но я не собираюсь тешить ничьи наивные надежды.

— Это были бы просто занятия, — сказал Чимин.

— Это для нас с тобой просто занятия, Чим, а для девушек — есть у них такая особенность, — любая встреча судьбоносна, предрешающа, символична и послана небесами с наилучшими пожеланиями. Пока я буду показывать ей упражнения, она в голове родит мне тройню и обставит милую гостиную вплоть до крохотных мелочей, а потом, когда я уеду на задания и перестану с ней тренироваться, она будет рыдать в подушку, потому что её вымышленному горшочку с фиалками не суждено стоять у колыбельки названной в честь любимой тётушки дочери.

— Так оно и есть, — захохотал Шуга. — Я не успеваю посмотреть на витрину магазина, а Джинни уже рассказывает, как должна выглядеть наша с ней идеальная спальня и чего с витрины в ней не хватает.

— Хорошо, специалисты, очень здорово, что вы так тонко понимаете женскую психологию, — Чимин похлопал Чонгука по плечу, — тем проще тебе будет избежать ненужных хлопот. Фантазии Чонён, если они есть или будут — это не твоя вина, ты ничего не сделал, чтобы её обнадёжить, поэтому просто позанимайся с ней. Уверен, ты достаточно выдержанный и суровый парень, чтобы пресечь на корню все мечты школьницы и при этом её сильно не задеть.

— Чим, ну вот какой же ты приставучий…

— Я упорный. И Намджун нас попросил потренировать Чонён. У меня будут дела, поэтому твоя очередь.

— Будда, кажется, мне этого не избежать, да? — Чонгук снял с паузы игру. — Но только два раза, не больше! И если Чонён что-то себе надумает — разгребать будешь сам!

По пути домой, сидя за рулём, Хосок набрал Дэхёна, подключив связь через гарнитуру «hands free», чтобы не держать ничего, кроме руля, в руках. Золотой голос, золотой мотогонщик и просто золотой поднял некоторое время спустя.

— Привет, микрофон на железном коне, как жизнь?

— Да ничего. Я на гастролях сейчас, позвони ты на полчаса раньше — не дозвонился бы, только зашёл в номер.

— Рэй с тобой?

— Да, естественно, она же начальник моей охраны, — сказал будто увлекаясь лицом куда-то в сторону Дэхён. Фоном послышался тихий женский голос. — А что? Ты опять про мальчишник уточнить? Я приеду на него, не волнуйся.

— Не только это. Значит, вы через неделю уже вернётесь?

— Да, примерно в четверг, самое позднее — в пятницу обедом.

— Дэ, у нас тут созрел план, его гениальность пока не доказана, но поэтому его и надо осуществить — чтобы проверить и убедиться.

— Если ты снова хочешь, чтобы я уговорил Скарлетт Йоханссон в костюме Чёрной вдовы покрутиться вокруг шеста перед Намджуном — нет, я не буду этого делать.

— Да нет,забудь про мальчишник! Там я уже всё решил. Хотя насчёт отсутствия Скарлетт жаль, я бы посмотрел. Но вернёмся к делу. Дэ, мы хотим создать небольшой женский отряд в рамках золотых. Что ты об этом скажешь?

— Что я с этим отрядом уже три года живу, сплошные нервы и проблемы, — засмеялся он, послышался возмущенный возглас и шлепок. Смеясь, Дэхён вернулся к разговору: — Есть кандидатуры для формирования?

— Есть парочка, но очень пригодилась бы помощь Рэй. Может, она бы их подтянула? Позанималась бы с ними.

— Боюсь, ничего не выйдет.

— Почему?

— У золотых же от тебя секретов нет, так? — сказал Дэхён в сторону. Ответы до Хоупа доносились только в виде невнятного «бубубу». — Значит, я могу не держать секреты от золотых? Да это Хосок. Я скажу? Хорошо. — Дэхён вернул губы к трубке и произнёс: — Мы немножко беременны. Рэй больше не занимается пока что.

— Да ну ё-ё-о-оо… — протянул Хоуп, так и не выругавшись. — Что ж так не вовремя-то!

— Тебя забыли спросить, когда была подходящая минута.

— Да я без претензий. Но всё равно не вовремя.

— Попроси Мэю, она давно из декрета вышла, теперь работает в спецотряде на месте Рэй.

— Да ну, она не наша…

— Но вряд ли разболтает, человек-то надёжный.

— Ладно, я подумаю. Вас пока поздравлять рано, поэтому не буду. Но я за вас рад, ребята. Хотя представить это рыжее безумие матерью пока не в состоянии. Передавай ей привет.

Хосок поехал дальше, размышляя над тем, как всё-таки соорудить воинствующий взвод из девчонок? Особенно когда они вот так внезапно могут беременеть и срывать планы. Добравшись до дома, он дождался поздней ночи, чтобы позвонить в Нью-Йорк и не разбудить там никого; разбудил только собственную жену, когда вставал с телефоном и уходил в соседнюю комнату. Разница в часовых поясах иногда заставляла тревожить людей в неприличное время, а с Ёнгуком сейчас это было вдвойне некрасиво, была опасность разбудить и маленьких детей. Дети, дети! Хоуп никогда не хотел заводить детей и быть отцом. Он мог повозиться с чужими, поиграть и потрепать за щёчку, но воспитывать самостоятельно? Никакого восторга и умиления от младенцев, а тем более жажды размножения он никогда не испытывал. Если бы не приставания отца, требующего внука, Хосок бы и не женился никогда, а если бы и женился, то не торопился бы с потомством где-то до… смерти? Ладно, хотя бы старости. А теперь ещё и Хана наседает, она классический тип женщины, которой хочется быть домохозяйкой и матерью, и она вошла в сговор со свёкром. Им нужен ребёнок от Хосока. Чёрт! Хоуп обещал жене взяться за производство по весне, и они даже начали пытаться, но пока пронесло. Первый месяц прошёл безуспешно, у Ханы начались месячные, и супруг едва не выдал свою радость задорным возгласом. Но пришлось сделать вид, что он опечален и будет стараться лучше. Дети, дети… Почему многие не понимают, что не все их любят? И что не испытывать экзальтации до дикого визга при виде карапуза — это нормально. Кому-то хочется быть родителями — пожалуйста, кому-то не хочется — тоже человеческое право. Но скажи вслух «я не хочу детей», как тебя примут за психа и извращенца. Хоупу заранее казалось, что если у них с Ханой родится чадо, то его отлучки и «командировки» увеличатся вдвое. Он не имел ничего против детей — чужих цветах жизни, растущих на чужих подоконниках, но в своей жизни ему хотелось бы отодвинуть всё это сопливое племя подальше от себя, слишком много хлопот от них, слишком много суеты, и слишком много к ним внимания, необоснованного почёта к существам, которые даже задницу самостоятельно подтереть не могут. Почему тогда никто не бежит со слезами счастья и любви в дома престарелых? Там то же самое. Хоуп и со своей родной племянницей никогда особенно не возился, только когда она начала более-менее взрослеть. Сейчас девочке было восемь лет, и буквально последние года два-три она стала интересна собственному дяде. До этого бессознательное и невразумительное создание под названием «ребёнок» его никак не впечатляло.

— Привет, ювелир, — поднял Ёнгук, — мне начинать пить транквилизаторы? Ты без причин редко звонишь.

— Нет, к счастью, ничего не произошло, я хотел спросить совета.

— Уже лучше, у меня прям сердце отпустило.

— У нас тут есть одна девочка… уже почти родственница Намджуна — сестра его жены, пока ещё будущей. Она идеально подходит под то, чтобы быть одной из нас, вот только она женского пола.

— И?..

— Как бы ты посмотрел на то, чтобы в золотых появился женский отряд?

— Это что-то новое.

— Я знаю. Но дело в том, что мне эта идея нравится. Мне, Чимину, Ви… а вот Чонгук, например, очень против. И, могу с уверенностью сказать, что Сандо с Лео потеряли бы сознание от таких моих намерений.

— Это точно, — хохотнул Ёнгук, — эти не оценят.

— А ты? Ты бы подобное оценил? — Юрист вздохнул, взвешивая все за и против. — Я хотел приобщить Рэй ко всей этой затее, она же создала прецедент.

— Не самый лучший, — покривился Гук, невзлюбивший девушку лучшего друга давным-давно.

— Да, но она не сможет участвовать. Тебе Дэхён говорил?

— О скором прибавлении? Да, поделился. Боже, эта ненормальная станет матерью… пиздец, Хоуп. Я до последнего надеялся, что они с Дэхёном разойдутся, но теперь-то уж куда?

— Это верно, теперь никуда, — сказал Хоуп, и внутри него самого проскочила какая-то неуловимая паника, основанная всё на той же ответственности за собственных детей. Когда они появляются — это точка и безвозвратность. — Но вернёмся к женскому отряду. Ты главный среди нас, ты предводитель. Скажи, это сильно будет противоречить уставу золотых и нашим законам?

— Хоуп, можно я понаглею?

— Если только не очень сильно.

— В Сеуле главный — ты. Делай там, что хочешь. Пойми меня правильно… если будет что-то очень серьёзное, стоять на кону жизнь, я возьму на себя роль судьи, хоть я и адвокат, — посмеялся Ёнгук, — но в подобном вопросе… делай, как знаешь. Я разрешаю тебе в подобном вопросе со мной не советоваться.

— Хорошо, — Хосок помолчал, думая, почему Ёнгук не стал высказывать своего мнения? — Чонгук надеялся, что ты мне запретишь.

— Да? Что ж, я не оправдал его надежд. Я не знаю родственницы Намджуна, я не вижу ситуации, и вам она там видна лучше, поэтому указывать отсюда пальцем — бессмысленно. Если Чонгук думал, что я приложу ситуацию к себе и посчитаю, что не пустил бы ни одну свою родственницу в бой, то он был прав только в том, что я приложил эту ситуацию к себе. И не раз уже прикладывал. Ни у меня, ни у Хима нет сыновей. Наследовать главенство золотыми некому, и род, наш род, который управляет воинством уже несколько веков — прерывается. Если только золотые не признают такую возможность, что главной способна быть женщина. Смогу ли я пойти на то, чтобы моя дочь, Бомми, занималась тем же самым, что и я? У меня и так есть над чем поломать голову, Хоуп, так что решай в Сеуле сам.

Хосок закончил разговор и задумался. В самом деле, при данных обстоятельствах разрешение Ёнгуком женского отряда будет выглядеть подготовкой к тому, чтобы Бомми стала наследницей, первой женщиной, управляющей золотыми. Но это уж совсем революция, а не реформа. Возьмёт ли такой груз на себя он, Хосок, чтобы скомпоновать девичью армию, которая в будущем наверняка поддержит выбор в предводительницы Бомми. Что начнётся! Если же девушек в золотых не будет, то мысль о том, чтобы заменить мужчину женщиной не воспримется всерьёз, над ней посмеются или даже озвучивать не станут. Но кто тогда возглавит парней? Не начнётся ли сумятица? Не перекинутся ли взгляды к его собственным детям, если они на тот момент будут, ведь Хоуп главенствует в Сеуле. А есть ещё Лео, у него два сына, и они станут не худшими претендентами, как сыновья наставника и первого мастера Тигриного Лога.

— Опять дела? — прозвучал голос Ханы, и Хосок обернулся. Немного сонная, она стояла в проходе, обнимая себя руками за плечи.

— Да, извини, если мешаю спать.

— Я просто надеялась, что ты хотя бы будучи дома не станешь постоянно сбегать куда-то, — подошла жена и робко встала рядом. Хоуп никак не мог дождаться, когда она перестанет стесняться первой обнимать его, целовать, раздевать. Нет, Хане до сих пор казалось, что призывные действия со стороны женщины — это распутство. Примерно по этим же причинам она избегала многих разнообразий в постели, к которым привык Хосок за долгую холостяцкую жизнь. Да, это было пошло, откровенно и, может быть, развратно, но если приносит удовольствие — почему нет? С одной стороны, искусство изощрённой любви — привилегия проституток, но с другой стороны, с женой тоже надо шалить как-то. Он не дождался порыва от Ханы, хотя видел в её глазах, что ей хочется прижаться к нему, поэтому обнял её сам.

— Я закончил все свои дела, идём спать.

— Тебе не придётся никуда уехать завтра из-за этого звонка?

— Нет, я уезжаю послезавтра. Ненадолго, — поцеловал он жену, ложась в постель. Но мысли продолжали бегать.

* * *

Чжунэ вошёл в родительскую квартиру и повесил связку ключей на крючок при входе.

— Я дома! — озвучил он, скинув с ног фирменные кроссовки. Из глубины появилась мать, уже не молодая, но прекрасно выглядящая женщина с ухоженным лицом, морщины на котором разглаживались систематически, дорогостоящими процедурами. При быстром взгляде на неё нельзя было бы дать больше сорока, но что-то потом выдавало возраст, какие-то неизбежные изменения, которые производит время со всеми. Глаза и манеры её обычно были холодными, кто-то мог посчитать её неприятной или бездушной, но всё это исчезало, когда рядом появлялись её дети, особенно первенец — сын, её гордость, их с отцом гордость. Красавец, умница, любимчик девушек. Но в душе мать надеялась, что он сам любит исключительно её, что она единственная женщина в его сердце.

Шаги домашних туфель — Маноло Бланик сильно бы удивился, что он делает туфли для дома, — стучали по паркету, отдаваясь под высокими потолками многокомнатного жилья.

— Сыночек! — Мадам Ку подбежала к нему, обняла за шею и расцеловала в щёки. Чжунэ принял всё с торопливой улыбкой, намекающей на то, что подобным церемониям давно пора отмереть. — Я уже начинала переживать, что ты опоздаешь, как было бы некрасиво, приди ты после гостей!

— Всё в порядке, я не опоздал.

— Но обычно всегда опаздываешь, и у меня был повод волноваться. Почему ты всегда задерживаешься?

— Мамуль, не начинай, — потрепал он её за руку и прошёл в двадцатиметровую прихожую.

— Ты успеешь переодеться к столу.

— Зачем мне переодеваться? — поймал своё отражение в зеркале Чжунэ.

— На тебе абы что, сыночек, — догнала она его и тоже посмотрела в зеркало.

— Я на стиле.

— Какой ещё стиль! Господа Сон — солидные люди, не вздумай при них щеголять в джинсах.

— А что мне, костюм-тройку надеть?

— Уж лучше его. Это родители твоей невесты, зачем падать лицом в грязь?

Чжунэ кивнул и направился в спальню. Родители невесты, будь они неладны вместе со своей дочерью! И он никак не может отказаться, потому что это повеление Дракона. Ну, не повеление, а пожелание, но все прекрасно знают, что значат желания Дракона. Сон Мино пожелал выйти из драконов и перебраться в Шаньси, к своей влиятельной любовнице, и Джиён его даже отпустил, но не был бы он Джиёном, если бы всё было так просто. Он перекрыл возможность выезда из Сингапура его сестре Дане, поставив чёткое условие, чтобы сначала она вышла замуж за одного из его людей, и даже разрешил девушке выбрать самостоятельно за которого. Дана выбрала Ку Чжунэ. Джиён моментально состряпал помолвку, и теперь Дана превращалась во что-то вроде заложницы у драконов, а заодно в гарант продолжения дружбы и взаимопомощи с Шаньси. Односторонней такой помощи, потому что Мино ничем не мог припугнуть Джиёна, а Джиён его теперь держал в кулаке благодаря сестре. Мино оказывал безграничное влияние на свою любовницу-генеральшу, поэтому через него можно было неплохо вертеть амазонским воинством.

Мать Чжунэ не была в курсе тонкостей этой помолвки, она только узнала, что предлагается такой брак, с красивой молодой девушкой из очень обеспеченной семьи, подходящего уровня, достойная пара сыну, тем лучше, что брак будет по выгоде, без любви, чтобы чувства любимого сына продолжали принадлежать только маме. Она не знала, что Дану не выпускают из Сингапура, не выдают ей документы, пока не будет назначена точная дата свадьбы, что её заочно, без её присутствия переводят из Сингапурского университета в Сеульский. Она не знала, что невеста потом прибудет под охраной драконов, чтобы не сбежала или скорее не была украдена — сама-то она сбежит вряд ли, девчонку радовала перспектива заполучить в женихи Ку Чжунэ, этого покорителя и соблазнителя со страниц интернета, который при других обстоятельствах никогда бы не завёл никаких серьёзных отношений. Единственное, что знала мама, что Чжунэ абсолютно равнодушен к происходящему, и это особенно грело её душу.

И Чжунэ каким-то образом был по большей части спокоен и безразличен, будто всё происходило не с ним. Он видел пару раз Дану, красивую девушку, сестру Мино, но был к ней безразличен, он никогда не хотел жениться, но не боялся брака, и сейчас был к нему безразличен. Он знал, чего от него ждёт Джиён — что он очарует и влюбит в себя Дану так, что та думать забудет о брате и его выгодах, и будет за драконов, но и к этому всему Чжунэ был безразличен. Если надо — он попытается и очарует сестру Мино. Единственное, к чему не был безразличен Чжунэ, это к девочке по имени Чонён, которую он хотел завалить в свою кровать чуть ли не с прошедшей осени, когда впервые увидел её. Но сначала он не придал этому значения. Симпатичная девчонка, не более, отличающаяся от других тем, что напрочь лишена тяги к женственности. Их представили в одной компании друг другу и всё. Потом он видел её на баскетбольных матчах, смотрел издалека и вдруг почувствовал, как хочет с ней переспать. Но никогда в жизни, никогда прежде он не подходил сам и не ухаживал за девушками, потому ему и в голову не пришло, что можно что-то предпринять. А потом был ноябрь, и его отправили в Сингапур вместе с тем типом, который представился Чонвоном, но оказался Чонгуком. Поездка в Сингапур немного повлияла на его ход мыслей, он задумался над тем, что всегда берёт всё готовое и толком не понимает, чего действительно хочет сам. Среди поисков по-настоящему желаемого мысли опять нащупали Чонён, но как-то вяло, тихо, незаметно, не смея заявить об этом. Позже началась эта ерунда с помолвкой. Чжунэ не спорил и не сопротивлялся, но почему-то тогда погано сделалось, он выпил лишнего и, сам не помня как, оказался под окнами Чонён. Не выпей он тогда — никогда бы не пошёл.

Он старательно забывал этот инцидент, уверяя себя, что ничего постыдного в нём не было, и он не выставил себя дураком, но совесть говорила другое. Желая заглушить смех над самим собой, Чжунэ придумал два варианта: забыть Чонён, или всё-таки переспать с Чонён. Если бы он переспал, то стал победителем, и, выставленный однажды в глупом свете, реабилитировался бы. Сначала он выбрал «забыть». В делах и работе это удавалось, но в промежутках не очень, к тому же, девчонка стала вновь попадаться ему на пути. И Чжунэ выбрал второе — переспать. И всё бы ничего, если бы не отсутствие хладнокровия и чего-то, что необходимо, когда хочешь завоевать женщину. Опыта соблазнения, например. А тут ещё выяснилось, что она знакома с тем Чонгуком, а того Чонгука обязательно нужно вывести на чистую воду, разоблачить его, кто он такой и зачем. Выходит Чонён — оружие для борьбы с врагом. Так убеждал себя Чжунэ, отказываясь признавать ту силу, с которой его тянуло к ней физически. Он путался сам в себе и мучился рассуждениями. Он должен был завербовать как можно больше людей в драконы, он должен свести с ума Дану после свадьбы, он должен разоблачить Чонгука. И почти со всеми этими делами была связана Чонён, от которой было никуда не деться. Вербовка Югёма — она тут как тут, столкновение с Чонгуком — она тут как тут, свадьба с Даной… и если Чонён узнает о ней, то никогда ему не даст. Чёрт! Как бы заставить газеты молчать? Как скрыть новость о помолвке? Вокруг столько трепливых языков!

— Ты так редко бываешь дома! — сказала вдруг сестра, и раздевшийся, чтобы облачиться в костюм Чжунэ, стоявший в спальне в одних боксерах, обернулся. — Я тоже хочу свою квартиру, когда мне родители купят?

— Когда замуж пойдёшь — муж тебе купит, — ухмыльнулся брат.

— Тебе купили в честь окончания школы, это нечестно!

— Я туда тёлок вожу, тебе хата нафига?

— Парней водить, — выпалила она и Чжунэ, быстро вытащив ремень из снятых джинсов, хлестнул им в сторону сестры, не дотянувшись, потому что она отскочила.

— Я тебе повожу парней!

— Может, я организую литературный кружок, мы будем с ними пить чай и читать хокку.

— Это ты и здесь делать можешь, под присмотром мамы и папы. — Еджин продолжала стоять, будто набираясь смелости для чего-то. Чжунэ полез в шкаф, а она заводила пальцем по дверному косяку.

— А ты вечером, когда гости уйдут, поедешь с друзьями гулять?

— Не знаю, пока не собирался, а что? — слышалось из одежды.

— Если поедешь, возьми меня с собой. Тоже погулять хочу.

— Гуляй с подружками, — вытянув строгие пиджак и брюки, вылез из шкафа Чжунэ. — Так, теперь бы ещё рубашку подобрать…

— У тебя симпатичные друзья, — краснея, сказала Еджин.

— Кто? Чжинхван, Юнхён?

— Нет, новые… — ещё гуще покрылась она краской. Чжунэ бросил костюм на кровать, воззрившись на сестру.

— И думать о них забудь, чего тут расплылась? Не хватало тебе ещё на нищебродов западать.

— Что сразу нищеброды?! Они приятные в общении! — топнула ногой Еджин. Для второкурсницы она была немного ребячлива, как и тепличный цветок для открытого грунта был бы слаб и неуместен.

— Общайся с людьми своего круга.

— Но ты же с ними общаешься, с нищебродами этими!

— Слушай, это твоё дело вообще? — отвлёкся Чжунэ от нарядов и грозно начал красться к сестре. Она взвизгнула и побежала, он за ней. Где-то перед её комнатой он настиг Еджин, шлёпнул её в дисциплинарных целях три раза по заднице, и они мирно разошлись. Вернувшись к себе, двадцатипятилетний заместитель директора упал на постель. Пробежка взбудоражила его, и он подумал о том, что Чонён он, наверное, не догнал бы. Неужели он никогда её не догонит, не поймает? Что ему сделать, чтобы она отдалась ему? Как заставить её расположиться к нему, как ей понравиться? Что ей вообще нравится — спорт? В борьбе он ноль, но в баскетболе их команда становилась чемпионом среди студенчества. Вот оно! Вот, где она его не обыграет. Теперь он заодно знает, куда поведёт её при следующей встрече, после светской вечеринки. Светская вечеринка… Чонён в обтягивающем платье… он бы посмотрел на неё без всего, какие у неё груди? Она всегда ходит в свободной одежде, и ноги всегда в штанах. Единственный раз, когда Чжунэ увидел её ноги — это на той баскетбольной тренировке, куда она его позвала заглянуть. И её ноги были божественны в шортах, открытые повыше колена. Он не видел ничего, кроме этих сильных и стройных ног. А потом она упала, столкнувшись с другой девушкой, и, проехавшись по полу, задрала штанину шорт, открывшую ногу высоко-высоко до бедра. Чжунэ не мог вспоминать тот момент обнажившейся плоти без придыхания. Ему хотелось положить свою пятерню на её бедро и войти между её ног, он так возбудился, что спешно ушёл с тренировки. Да только желание никуда не делось, и теперь оставалось ждать и ловить миг, когда это юное и девственное — сомнений быть не могло, — тело, окажется под ним, стоная и крича от наслаждения.

Глава 12, в которой Чонён то проигрывает, то выигрывает

Мы с Чимином закончили тренировку. Он ждал в зале, пока я переодевалась в маленькой комнате, предназначенной именно для смены одежды. Вечерело, и я знала, что меня не отпустят одну идти домой, друзья Намджуна не то старались приглядывать за мной ради него, не то сами по себе были чрезмерно ответственными. Я закинула рюкзак с тобоком на плечо, поправила бейсболку. Чимин не поднял и носа от телефона, когда я подошла.

— Идём?

— Аа…щщщ… — прошипел он и, заблокировав экран и убрав мобильный в карман, обратил ко мне лицо, на котором было разочарование без примеси обиды. Такое… раздосадованное, но мягкое сожаление о чём-то, с пониманием и прощением. — Вот такие вот девчонки непостоянные, — пожаловался он, трогаясь. Я пошла рядом. — У меня сорвалось свидание.

— О, неприятно, — кивнула я, посчитав, что слова вроде «мне очень жаль» сильно драматизируют для подобного момента. Не бросили же его, а всего лишь отменили встречу. — Может, у неё дела?

— Может быть, — Чимин улыбнулся, — а у меня теперь вот никаких.

— И, между прочим, — запоздало среагировала я, — парни тоже непостоянные! Что сразу девчонки?

— Я уже ждал, что ты подобное скажешь, — сощурился хитро он.

— Пускай я и предсказуемая, но… лучше человек предсказуемый, чем непостоянный. Я так считаю. Чем плоха предсказуемость? Я не знаю, чем она не нравится людям.

— Не знаю, я согласен — это неплохое качество. — Мы вышли из центра боевых искусств. — Теперь увидимся только на мальчишнике? В воскресенье с тобой придёт заниматься Чонгук, я дал ему твой номер, чтобы вы определились со временем.

— А как же его бабушка? — заволновалась я, уж не знаю, за что больше, за бабушку или то, что увижу его.

— Ей уже лучше. Не беспокойся.

— Я точно не сильно утруждаю вас своей просьбой? Если это всё только ради Намджуна, и вас напрягает, то… — Чимин вдруг положил руку на моё плечо, заставив замолчать. Я привыкла к таким касаниям от своих друзей, но с Чимином мы ещё не были настолько близки. Впрочем, на занятиях приходилось трогать друг друга по-разному, и в целом я не смутилась, просто постаралась свыкнуться с мыслью, что он мой товарищ.

— Мне совсем не трудно, Чонён, и Чонгука не затруднит. — Ладонь сползла с моего плеча. — Я бы с удовольствием тренировал тебя и чаще, мне нравится твоё усердие, только… знаешь, я безумный фанат своего дела, тхэквондо, борьбы. Это жизнь, это искусство. Мне не хотелось бы выкладывать всю свою душу с тем, для кого это всё не так серьёзно, как для меня. — Мы притормозили возле входа в метро. Он, как обычно, прозорливо на меня поглядывал, и всё время создавалось ощущение, что меня либо испытывают, либо разоблачают. Но разве я скрывала что-то? Кроме симпатии к Чонгуку, но и это не было страшной тайной, только маленьким женским секретом.

— Я понимаю тебя, Чимин, я сама не люблю людей, которые поверхностно относятся к чему-то, что мне дорого. Поэтому обещаю, что буду относиться к каждому уроку по совести, выкладываясь на всю.

— Дело не только в том, как ты выкладываешься, а насколько ты живёшь этим? — Поскольку мы продолжали движение, шум толпы и метро поглощал звуки, и молодому человеку приходилось идти ко мне ближе, наклоняться к самому лицу. — Помнишь, я спрашивал тебя про риски? По сути, искусство боя даётся тому, кто посвящает себя ему, кто ему поклоняется. — Мы уселись на соседние свободные места. Чимин говорил прямо мне в ухо, пока я смотрела перед собой. — С чем угодно в этом мире всё точно так же. Танцы? Не станешь лучшим, если не отдашься им. Музыка? Если не заниматься ежедневно — не станешь лучшим. Даже чтобы завоевать девушку, нужно выложиться на всю, до самой глубины своей души. — Я едва не вздрогнула от его слов, они легли мне на сердце и взбудоражили чувства. Как приятно было слышать от парня такое мнение! Я повернулась к Чимину, но он уже беззаботно улыбался и показывал мне свой телефон. — Иначе получится, как у меня сегодня. Та, которой не посвятил себя, не стала искать для меня свободное время. — Я кивнула, показывая, что понимаю, и сама подалась к нему:

— Выбор — ответственная штука. Но я уверена, что никогда не отвернусь от того, что выберу. Если не отвернутся от меня. — Я отвлеклась на станцию, разглядывая, которая это, чтобы не просмотреть свою.

— Потому многие и выбирают призвание. Оно не способно отворачиваться, оно зависит от человека. Сколько сам возьмёшь — столько получишь.

— А если… если выбрать призвание, выходит, в личной жизни всё станет глухо? — подняла я брови и посмотрела на его руки, вертящие мобильный. — Если для тебя борьба — главное, то ни одна девушка уже не будет восприниматься всерьёз? — Чимин задумался. Кажется, впервые и я озадачила его.

— Я знаю, что есть люди, способные совмещать, — помолчав, выдал он. — Но у меня пока не получалось.

— А я думала над твоим вопросом, об опасности и определении своего пути. — Ещё когда нащупывала ответ, я понимала, как неловко будет произнести такое, как стеснительно напоминать себе и кому-то, что я всё-таки обладаю чувствительной и сентиментальной натурой, частично похожей на характер Чжихё. — Сейчас я далека от романтики и не представляю, что захочу замуж, но… мне бы хотелось испытать любовь. Хотелось бы иметь воспоминание, из серии «я попробовала всё возможное». Конечно, нужно пробовать не всё, но хорошее… обидно не пережить его, правда?

Чимин посмотрел на меня каким-то странно опознающим взглядом, подобным тому, каким смотрят в зеркало.

— Правда, Чонён. Когда делаешь окончательный выбор, то можешь перед тем и струсить, и решиться на какую-нибудь глупость. Мне знакомы твои чувства, хотя и подзабыты за давностью лет. Последние воспоминания… — Чимин вдохновлено возвёл глаза к потолку вагона. — С возрастом всё равно разменяешь их на свежие впечатления. Но хорошее в прошлом согревает — это верно.

Ближе к подъезду, когда беседа стала совсем доверительной, но пришла пора прощаться, я опомнилась:

— Чимин, а мы сегодня ведь собирались с друзьями погулять. Если у тебя отменились планы, не хочешь пройтись с нами? Познакомишься с моей компанией.

— Не староват ли я для неё буду? — У нас с ним была разница лет в семь, как я предполагала. В паспорт я не заглядывала. Но даже с Намджуном, который был меня старше на двенадцать лет, я общалась запросто, почему же Чимин должен был восприниматься стариком?

— Нет, ни капли! Если ты сам не против. — Мой тренер задумался, серьёзный вид нахмурил лоб. Потом Чимин медленно начал расплываться в ухмылке:

— А девчонки будут?

— Они ещё школьницы, — не выдержала я и стукнула его по плечу, как Югёма или Джуниора.

— Тогда я только посмотрю, — засмеялся он. — Идём, я согласен.

Первоначально Югём попытался выставить штыки. Он мстил мне и парировал мои выпады против Чжунэ, ляпнул что-то о «новом дружке», приглядываясь к Чимину, но Чимин был само спокойствие, и никакого конфликта не разразилось. Я вообще поражалась выдержке компании Намджуна, да и его самого, хотя мой почти зять ещё мог вспыхнуть, а вот Чонгук и Чимин пока что мне представлялись непробиваемыми. И если первый явно угадал с направлением к нирване, и плавно тащился по этому блаженному пути, игнорируя все колыхания бренного мира, то что служило опорой в безмятежности неверующему Чимину — я не имела представления.

Собравшись вчетвером, я и трое парней, мы пошли в соседний квартал, за девчонками. Они присоединились к нам, как и обещали, хотя пришлось подождать Дахён — она долго укладывала волосы. Я надеялась, что мы все отлично проведём время, толпой, что Джису понравится Югёму, и между ними что-нибудь зародится. Но с самого начала что-то пошло не так. Наён не отступала ни на шаг от Джуниора, и мои привычные шутки с ним, наши с ним своеобразные фразы, понятные только близким друзьям, которыми мы могли обменяться при всех, сообщая друг другу что-то личное так, что никто вокруг не понимал — это некуда было и вставить! Чжинён, умеющий слушать и молчаливый, не перебивал свою собеседницу, а Наён всегда была неиссякаемым источником речей и монологов. Порыпавшись немного возле них, я упустила момент, в который Югёмом завладела Дахён, а не Джису. Изначально я не хотела мешать именно Югёму и Джису, поэтому отступила в сторону Джуниора, но и это вышло тактической ошибкой! Я ничего не имела против Дахён, если бы она понравилась Югёму, да вот только… она интересовалась у него о друге, о Ку Чжунэ, в соцсетях которого пару раз заметила Югёма, а заодно и от брата своего, Ильхуна, узнала, что те стали дружны. И бедный мой Югём, вместо того, чтобы очаровываться какой-нибудь девушкой, в который раз ощущал себя непригодным, ведь интересен был совсем другой, богатый, состоятельный.

— Дахён, — ворвалась я к ним третьей, прерывая поток вопросов о том, какую Чжунэ слушает музыку, какие смотрит фильмы, в какой спортивный зал ходит? Влюблённость Дахён граничила с привязанностью поклонницы, и оставалось только радоваться терпению Югёма, который скучающе и уклончиво уходил от ответов. — Дахён, в следующий раз надо ещё Ильхуна позвать, как думаешь? Я тут невольно пропустила несколько баскетбольных тренировок, и стала реже с ним видеться.

— Да, можно и его позвать. И ещё кого-нибудь… — покосилась она на Югёма. Тот понял, на кого был намёк, и усмехнулся, пожав плечами:

— Думаю, не всем понравится такое времяпрепровождение — бродить по улицам, натаптывая мозоли. Многие предпочитают отдыхать в клубах, и ездить на машинах, а не шастать пешком.

— Мы тоже могли бы пойти в клуб в следующий раз, — подхватила Дахён.

— А я предпочитаю бродить по улицам, — сказала я. — Не представляю, что хорошего в тесном зале, битком набитом полупьяными людьми, где душно и грохочет ужасная музыка. Ни поговорить, ни отдохнуть. К тому же, я слышала, в некоторых клубах распространяют наркотики.

— Вкусы у всех разные, — посмотрел на меня Югём. — Кому-то, возможно, всё это приносит удовольствие.

Я едва не открыла рот, чтобы разразиться чтением лекций о морали, но вовремя спохватилась. Я тоже буду стойкой, терпеливой, выдержанной. Чтобы не превратить противоречия в перепалку, я присела, делая вид, что перешнуровываю кеды. Все шестеро человек медленно меня обошли, и когда я поднялась, то оказалась в конце, смотрящей им в спины. Узкий тротуар пропускал пешеходов лишь по двое: Югём и Дахён, Наён и Джуниор, Джису и Чимин. Последняя пара, держа между собой самое широкое расстояние, при этом вела себя наиболее раскованно. Чимин рассказывал моей подруге какие-то истории, она смеялась над ними, прикрывая рот ладонью. Увлекшись очередным забавным случаем из уст спутника, она оступилась, но Чимин придержал её за локоть, не дав упасть. Джису его поблагодарила, и они вновь разошлись подальше. Я пошагала следом, седьмая лишняя на этом празднике молодёжной солидарности. Купидон из меня так себе, а стратег — и того хуже. А может, это намёк мне на то, что нельзя быть одновременно девушкой и пацанкой? Если я такая самодостаточная, автономная, совмещающая в себе женское и мужское, то как мне найти кого-то для себя? Мужика в юбке? Транса? Ох, почему я вообще подумала о том, что мне кто-то нужен, я ведь о друге переживала, и устроила всё для Югёма, а позвала Чимина, чтобы ему не было скучно, а что в итоге? Ничего.

Мне хотелось поколотить что-нибудь, чтобы выпустить пар, но дома я боялась разбудить сестёр, однако была удивлена, увидев свет в их спальне. Шарахнув со смелостью рюкзаком о пол, я устремилась туда.

— А где Сынён? — увидев только Чжихё, спросила я, и лишь после этого заметила, чем она занята — собирает чемодан. Сердце моё ухнуло куда-то низко-низко.

— Они с Гынсоком поехали ужинать к нему, и она написала, что, скорее всего, заночует там. У неё были горящие глаза и большие планы, — улыбнулась Чжихё при розоватом свете торшера, но тотчас поймала мой взгляд, следящий за её руками. Улыбка на ней померкла, личико стало пристыженным. — Вот, собираю зимние вещи, чтобы заранее перевезти на квартиру… Не хотела это делать при вас, — сестра стянула губы, силясь не заплакать, — мне это и в одиночестве тяжело даётся… — Я поспешила подойти к ней, и обняла мою сентиментальную единорожку, стоявшую и сейчас в своём коронном кигуруми.

— Ты не должна оправдываться и чувствовать вину перед нами, Хё, — стиснула я её в своих покрепчавших за последнее время объятиях. — Да, нам будет грустно и больно, но мы не имеем права требовать у тебя отказываться от счастья или ориентироваться на нас в своей дальнейшей жизни. Намджун действительно классный, я ему доверяю, как никому! И я счастлива вместе с тобой, и буду радоваться, если у вас всё пойдёт хорошо. И буду часто-часто приходить в гости, ещё надоесть успею!

— Чонён, но как вы тут будете без меня, а? — подняла она ко мне свои огромные круглые глаза. Если бы я знала ответ! Меня и саму беспокоило будущее без сестрёнки.

— Всё будет отлично, не сомневайся.

— Зная Сынён… она будет часто оставлять тебя одну, мне это совсем не нравится! — А меня это, честно сказать, даже пугало, но озвучивать свои страхи я не стану. Я сильнее Чжихё, я их переборю, а она себя накрутит и испортит что-нибудь самой себе.

— Слушай, может, я хоть так свою личную жизнь устрою, а? — талантливо изобразила я веселье, погладив Чжихё по спине. — Может, я вас смущаюсь?

— Ты же не всерьёз? Ты не станешь сожительствовать с каким-нибудь парнем? — С каким? Тем, что из своих золотых апартаментов ни за что не съедет в подобную конуру, или с бродячим буддистом, для которого лучший дом — монастырская келья?

— Мы с Джуниором и Югёмом организуем коммуну на добровольных началах. Шведская семья, как считаешь?

— Чонён! — заохала и заахала Чжихё, вернувшись к своему занятию и утрамбовывая куртки, пуховик и шарфы. — Если Намджун освободит комнату в родительской квартире, ты могла бы переехать к ним, как думаешь? Родители Намджуна — замечательные, очень хорошие и добрые люди, они бы за тобой приглядывали, ты бы подружилась с Джинни, она милая девочка.

— О нет, даже если все они прекрасные и идеальные — я не идеальная, Хё, я не хочу доставлять никому неудобства. Им вряд ли понравится мой образ жизни, а я привыкла приходить и уходить, когда захочу. Я привыкла к свободе, научилась пользоваться ею с умом, но кто мне поверит там? Они посчитают себя обязанными наблюдать за мной, учить меня, а я этого не выдержу. К тому же, тут все мои друзья, я не хочу далеко от них уезжать.

— Как же ты привязана к своим друзьям! — взмахнула сестра руками. — Рано или поздно придётся их оставить, ты влюбишься и создашь семью…

— А если не создам? — «Если не влюблюсь?» говорить было поздно, я то и дело думала о Чонгуке, а рука потягивалась к Инстаграму, чтобы полюбоваться на Чжунэ. Сердце моё колотилось при мыслях об обоих, и даже если это временное помешательство — сильная и вечная любовь же не распространяется сразу на двоих? — я уже не могу сказать, что не знаю никаких чувств. Какие-то во мне блуждают.

Чжихё на меня внимательно посмотрела. Её взгляд был похож на взгляд нашей покойной матери, и я под ним, вот таким, с этим выражением «ну что мне с тобой делать?», всегда ощущала себя ребёнком.

— Ты права, — вдруг сказала сестра, — все мы разные. Возможно, тебе неинтересно, и не станет интересно то же самое, что мне или Сынён. Свою судьбу ты определяешь сама, и я тебя тоже ни к чему обязывать не буду. Но не перестану волноваться, ясно! — повысила она голос, принимая деловой вид старшей. — Всё равно мы с Намджуном будем за тобой приглядывать!

— Это будет здорово, — кивнула я, подумав грешным делом, что Намджун мог бы иногда приставлять ко мне своих друзей, ну так, в профилактических целях, чтобы я не сбилась с пути истинного.

И всё-таки, каким должен был быть мой путь? Я была рада, что Чимин меня понял, понял сомнения и желание испытать нечто больше, прежде чем ограничить себя конкретным родом деятельности. Но как-то же всё-таки от сомнений надо и избавляться. Я лежала в кровати, испытывая трудности с засыпанием, ставшие мне привычными в последние дни. Если это признаки влюблённости в том числе, то вся эта любовь мне всё меньше нравится. Я всегда умела засыпать моментально, умотавшись на тренировках, дополнительных занятиях, напрыгавшись и набегавшись, нагулявшись. А теперь не помогает и усталость. Что же мешает сильнее — чувства или мысли? У меня какой-то переходный период, или возраст, такая неопределенность, столько неразрешимых задач, и всё как-то подкралось незаметно, накопилось и продолжает накапливаться.

Сон был плюс ко всему ещё и чутким, поэтому я проснулась, услышав, как хлопнула дверь. Входная. Значит, вернулась Сынён. Я посмотрела на часы — шесть утра. Ничего себе! Это что же её подняло так рано? Или она и не ложилась? Смутная тревога заставила меня подняться и выйти, убедиться, что всё в порядке. Сынён вышагивала из туфлей на высоком каблуке, и была похожа на раненую газель. Что-то в её усталых движениях было вымученное.

— Доброе утро, — прошептала я. Она подняла лицо, и я увидела, что оно заплаканное, а по щекам размазана тушь. Чтобы понять размер моего шока, нужно было знать, что Сынён я не видела плачущей почти никогда, последний раз — лет восемь назад, кажется. И вот сейчас стояла она, всегда едкая, дерзкая, равнодушная и презрительная, проповедующая приязнь только к деньгам и выгодным мужчинам, совсем иная, задетая, печальная и огорченная.

— Доброе, — хрипящим шепотом отозвалась она.

— Что… случилось? — испугалась я, осматривая сестру и приближаясь к ней. Не тронул ли её Гынсок?.. — Тебя… обидели? — Во мне моментом начала закипать кровь. Я была готова бежать за битой, хватать её и нестись к тому, кто посмел выжать слёзы из глаз моей сестры. Ух, он у меня получит!

— Ничего страшного, — проведя пальцами по щекам, отмахнулась Сынён.

— Тебя ударили? Он посмел… — задрожала я, не в силах произнесли что-нибудь вроде «принудил» или «изнасиловал». Платье на ней было целым, и причёска почти не растрёпанной, причину расстройства я никак не могла понять. Сынён усмехнулась моему предположению, бросив сумочку и усевшись прямо на тумбочку перед зеркалом, чуть не смахнув своей попой всё, что на ней лежало. Попа-то была худенькой, но и тумбочка предназначалась не для неё.

— Ничего он не посмел! — сестра опустила ресницы, перебирая складки подола. — Всё шло так хорошо, он попросил у него остаться… Он так страстно меня целовал! Чонён, меня так не целовали очень давно! А, может, и никогда так не целовали…

— Да что произошло?! — не выдержала я.

— Ничего, Чонён, дальше ничего не произошло! Он сказал, что я его муза, и ему теперь нужно пойти поработать. — Сынён покачала склонённой головой. — Он ушёл в свой кабинет, и я только и слышала стук по клавиатуре. Я ждала больше часа, а он всё не шёл, я заглянула сама — он попросил не мешать. И я, возбужденная и жаждущая продолжения, топталась по всем комнатам, сходя с ума в одиночестве, пока стук по клавишам не затих. Была половина шестого, я тихонько заглянула снова — он спал. Дописав до точки, он выключил свой компьютер и уснул! — Сынён уже не плакала, она была в плохо скрываемой ярости. — Я вызвала такси и уехала! Так меня ещё никто не унижал и не оскорблял, боже!

— Ну… — протянула я, не зная, что добавить. Мне с трудом представлялась вся эта ситуация, но, с другой стороны, Гынсок очевидно был странным и поглощённым творчеством человеком, что ещё она от него ждала? — Зато ты его муза, — нашла я, на мой взгляд, приободряющий факт.

— Да пошёл он к чёрту со своей музой! — поднялась Сынён и, совсем как я сегодня рюкзаком, шарахнула поднятой сумочкой. — Я женщина! Я хочу быть женщиной, чтобы меня любили, а не вдохновлялись мною!

— Но ты же сама всегда мечтала о богатом импотенте, который будет оплачивать, но не станет даже приставать, — напомнила я ей о прежних целях. Бойтесь мечтать, как говорится.

— Я тоже думала, что мечтала об этом! — всхлипнула она, оскорблено вздёргивая подбородок. — Но я говорила о богатом старике, каком-нибудь противном миллионере, с которым не хотелось бы даже за руку держаться. Я говорила о крайности, на которую была согласна ради денег, карьеры, статуса… Но не о таком! Ведь я же… я же влюблена в него, Чонён! — Этого она могла и не говорить уже, я не видела Сынён такой, какой она стала с Гынсоком, тоже очень давно. Он умудрился пробудить в нашей циничной искательнице богатств чувствительные струны души, напомнить ей о том, что без любви жить нельзя. — Всё, я устала от этого всего, и иду спать! — пролепетала она, на ходу срывая с себя серьги, браслеты и цепочки. — Высплюсь, и перестану быть в него влюбленной!

Я вернулась к себе на кровать, надеясь, что смогу подремать ещё немного. Неужели секс так важен людям? Гынсок её целует, оплачивает, строит с ней отношения, но не переспал с ней, и Сынён приняла это за оскорбление. Да почему же? Намджун с Чжихё тоже до свадьбы не собираются спать, но сестра же не винит жениха в том, что он её не любит. Как всё сложно! Почему у всех людей настолько разные критерии даже одного и того же чувства? Богом, бывший Чжихё, домогался её, и Чжихё считала, что это показатель неуважения, того, что он её не любит. Гынсок не домогается Сынён, и она считает это неуважением и отсутствием любви. Я подумала о себе, постоянно разрывающейся между мнениями сестёр. Чжунэ пристаёт ко мне и хочет затащить в постель, и я воспринимаю это грязными интригами, признаком легкомысленности. Чонгук ведёт себя, как старомодный джентльмен, не глядя мне ниже лица, и меня возмущает отсутствие внимания ко мне. Что говорить о разных людях, когда один человек сам в себе такой двоякий?

* * *

Звонок раздался в обеденное время. Я где-то подсознательно ждала его, знала, что подобный тип сдержит слово при таких обстоятельствах, и, ненавидя себя, я переживать начинала, что он может не позвонить.

— Я заеду примерно через час, — сказал Ку Чжунэ, — приготовься, мы сначала едем тебя нарядить, а потом на светскую вечеринку.

Его голос зазвучал ещё более похотливо и обворожительно. Мне кажется, особого шарма этому голосу добавляла уверенность. Я дала согласие на подобие свидания, и он знал, что не услышит «нет», поэтому вёл себя раскованнее. Меня это пугало, я что же, дала ему преимущество сама? Собственными руками выстроила ему осадную башню? Меня бесил его покровительственный тон и завораживал. Да что со мной не так?! Почему мне одновременно нравятся и не нравятся одни и те же вещи?

Приняв душ, высушив волосы, опрыскав себя дезодорантом, я по привычке не красилась — не дождётся, мажор хренов, — не делала маникюр. Надела новые белые носки ради такого случая, за это пусть уже спасибо скажет. Облачившись в лёгкий спортивный костюм — всё равно менять на что-то другое, — я двинулась к двери на выход с задержкой на десять минут, когда Чжунэ уже названивал мне намобильный.

— Что случилось?

— Ты готова? Я вообще-то уже у подъезда, — сообщил он.

— Я готова, скоро спущусь.

— Давай быстрее.

— Бегу и пятки сверкают, — буркнула я, и завершила разговор. Остановилась в прихожей, специально, чтобы он там внизу ещё понервничал. Господи, я не умею опаздывать и не люблю заставлять ждать, я даже не пойму, кого я сильнее мучаю, свою пунктуальность или психующего Чжунэ?

Когда я опустилась на пассажирское сидение, он дал по газам так сильно, что мы через секунду уже выехали со двора. По профилю было видно, что он весь избесился и перенервничал. Царя заставили ждать, поглядите. А сам-то не опаздывает, наверное.

— Ты специально так медленно собиралась?

— Риторический вопрос.

— Что я тебе такого сделал, что ты надо мной решила поиздеваться? — поглядел он на меня, вынужденный остановиться на красный свет.

— Склероз? Югё-ом! — протянула я.

— Давай не вмешивать посторонних в наши отношения, окей?

— Наши отношения? — я даже истерично хохотнула. — Без посторонних у нас их нет, и не будет. Ты теряешь где-то звенья цепи, скрепляющей наше общение.

— Звенья можно поменять, — заметил Чжунэ.

— Ты сегодня какой-то чересчур решительный. Не думаю, что получил черный пояс за два дня, так что особенно не выделывайся, мой кулак не ослаб.

— Он тебе не понадобится. Расслабься, сегодня ты будешь женственной и красивой, — рассчитывая размягчить меня и, видимо, поменять под своё представление о сексуальной девушке, предрёк Чжунэ. Если он понимал сексуальность в женственности, что нашёл во мне? Не является ли это доказательством того, что он темнит, и на самом деле ко мне ничего не испытывает? Тогда что ему может быть от меня нужно? Кроме меня самой у меня ничего нет.

Чжунэ привёз меня в дорогой торговый центр. Он вышел из-за руля, припарковавшись, и хотя я подождала, когда он откроет мою дверцу, он этого не сделал. Не дождавшись, я вышла из «порша» сама.

— Обычно я не захожу с девушками в бутики, — снова выделил этот наследничек мою особенность, то, как он избирательно ко мне относится, — но на тебя в примерочной хочу посмотреть.

— Заглянешь ко мне в примерочную — останешься без глаз, — строго воззрилась я на него.

— А кто же будет застёгивать тебе на платьях молнию?

— Для этого существуют продавцы-консультанты.

— Это несерьёзно, разве не приятнее, когда тебя касается мужчина, а не другая женщина? — Думая, что под шумок прокатит, поднимаясь по лестнице к крутящимся дверям, Чжунэ положил ладонь мне на талию, придерживая, будто мы шли вместе. То есть, шли-то мы вместе, но…

— Руку убрал, — прошипела я сквозь зубы, — если она тебе ещё нужна целая.

Парень недовольно, но послушно убрал кисть в сторону, так грациозно, что со стороны никто не мог бы подумать, будто его заставили это сделать под угрозой. Я постаралась тут же отвлечься и забыть об этом прикосновении. Когда я ощутила на себе его руку, на мгновение у меня по позвоночнику прошлось чем-то, как электричеством, даже волоски сзади над шеей дыбом встали. Когда его рука легла на меня, мне показалось, что на меня смотрит весь торговый центр, все видят, что меня обнимает Чжунэ.

— Какая же ты недотрога, нельзя быть такой, — пожаловался он.

— Мне можно, — отразила нападку я.

Мы шли мимо бутиков и фирменных салонов с одеждой. Чжунэ предлагал мне зайти то туда, то сюда, указывая на шикарные платья с вырезами и разрезами, которые демонстрировали манекены. Я упорно двигалась вперёд, говоря ему, что войду туда, куда я захочу, раз уж позволила себя уговорить на всё это безрассудство. Мы прошли целый этаж и поднялись на следующий. Там-то я и нашла то, что было нужно. Салон вечерних нарядов, огромный магазин с рядами вешалок. Я шагнула в него под скептическим взглядом Чжунэ.

— Надеюсь, здесь есть брендовые вещи, не хотел бы прийти со спутницей в каком-то барахле, — сказал он, неохотно за мной продвигаясь.

Примерочных было вдоволь, я прошла сразу к ним, игнорируя ассортимент и всё больше удивляя того, кто вызвался быть моим спонсором.

— Ты разве не хочешь посмотреть на платья? — спросил он.

— Я знаю, чего я хочу. — Подозвав девушку-менеджера, я прошептала ей на ухо свою задумку и повернулась к Чжунэ. — Присядь, я оденусь, и выйду к тебе.

— Я перестаю понимать, как ты собралась выбрать себе подходящее платье, — уселся он, разочарованный, что подглядывания в примерочной не будет. Ему предложили кофе и он, поняв, что это всё-таки дорогой и престижный салон, оказался в чуть более приподнятом настроении. Я вошла в примерочную.

Ждать пришлось недолго, продавец нашла по моим размерам то, что я просила, однако сэкономленное на быстром поиске время наверняка нужно будет потратить на то, чтобы подшить по фигуре. Облачившись во всё принесённое, я сдвинула шторку, с наглым вызовом явив себя Чжунэ. Он едва не поперхнулся принесённым ему кофе. На мне был мужской черный фрак, белая рубашка под ним, бабочка. Поправив волосы, я приподняла одну бровь:

— Ну как?

— Нет… — ошарашено, только и нашёлся на одно слово Чжунэ.

— Светская вечеринка — это костюмы и платья. По-моему, я соблюла дресс-код. Едем?

— Чонён, это не… там все девушки будут в платьях, понимаешь?

— Прекрасно понимаю.

— В платьях, Чонён, — повторил он, отставив чашку и поднявшись.

— Либо я еду в этом, либо в спортивном костюме, — упрямо сказала я, и по мне было видно, что я не шучу.

— А третьего варианта у тебя нет? — прищурив со злобой глаза, прошептал Чжунэ.

— Есть. Ты можешь вернуть меня домой. — Он поджал губы. Подошёл ко мне. Мы вкопались друг напротив друга, сжав руки в кулаки, сверлили друг друга глазами. Наконец, он отвел свои, обратившись к продавщице:

— Мы берём это. — И он протянул ей кредитку.

Глава 13, не имеющая цельности, как и формирующаяся личность Чонён

Срочный подшив одежды нашёлся в этом же торговом центре. Я спросила у продавца, не знают ли они где можно посадить фрак по себе, и нас направили на цокольный этаж. Меня радовало по ходу этого всего выражение лица Чжунэ — недовольное и гнусное. Похоже, он тоже начал строить какие-то планы насчет того, как всё-таки подкопаться ко мне, как осуществить некую задумку, о которой я не знала, но догадывалась, что она связана с постелью.

Это забавляло, как мы оба пытались злить друг друга, как замышляли что-то, но я была уверена — у него ничего не выйдет. Чжунэ снова уселся ждать, поджимая пухлые губы и стреляя в меня глазами так, что в сердце действительно что-то ударялось, колкое, таранящее, мужское. Это нужно было видеть, как этот лощёный мерзавец, закинув ногу на ногу, выставив блестящий острый носок ботинка вперёд, сидит с опущенным на свои пальцы взглядом, а потом вдруг резко поднимает его, пронзает меня раздражёнными карими глазами, молча пилит секунды три, и опять опускает взгляд, пряча его под ресницами и напрягая губы. Через пару минут всё повторяется. Но вот, наконец-то фрак был готов, и я пошла надеть его второй раз.

Выйдя из очередной примерочной, неся подмышкой спортивный костюм, я оглядела нас с Чжунэ. Мы были в одной цветовой гамме, чёрно-белой. Я его впервые видела в строгом костюме и при галстуке… а нет, он был одет так же на работе, куда я непрошено приходила, но сегодня его костюм был элегантнее и утонченнее, на нём самом не было ни единого украшения, кроме двух запонок с бриллиантами на манжетах.

— А тебе даже идёт, — сказал Чжунэ, напомнив мне о том, что не только я способна глазеть. Я посмотрела в его лицо. Оно стало довольным. Куда он успел попялиться, пока я пялилась на него? Или притворяется, чтобы вывести меня из себя? У меня отличные преподаватели по выдержке, со мной лучше не тягаться. — Идём за подходящими ботинками, мы и так задерживаемся.

Снарядив меня от и до, Чжунэ скрыл свои окончательные чувства, и я перестала понимать, раздражает его то, что я не влезла в вечернее платье, или ему на это всё равно?

— Судя по всему, в салон красоты везти тебя смысла нет, — проговорил он, выезжая с парковки. — Вряд ли под этот образ нужен макияж?

— Я бы всё равно не стала краситься. Не люблю, — сообщила я. — Всё равно забуду о том, что меня накрасили, размажу всё по лицу. У меня нет опыта ходьбы в макияже.

— Это так сложно?

— А ты попробуй, — предложила я. Чжунэ на меня покосился, мол, опять издеваешься? Я захохотала, вспоминая о том, что девушке в брюках нужен парень в юбке. — Вот и я не знаю. Мне сестра однажды предложила глаза подвести, мне не понравилось, стёрла и больше не пыталась. Для чего это? Я такая, какая есть, я себя устраиваю. Если кому-то не нравится — пусть не смотрят.

— Тебе не нужен макияж, — улыбнулся Чжунэ, кивая. — Ты и без него… ничего.

— Комплименты ты говорить не умеешь, а если бы умел, то всё равно не пытайся. Мне от тебя не надо, чтобы ты меня хвалил. Я не люблю, когда оценивают только внешность. Человека должны узнавать и изнутри тоже.

— Изнутри иногда сложно распознать людей, намного сложнее, чем понять по наружности, хороша она или плоха. Если для лица существует косметика, то для души — лицемерие.

— Я не люблю лицемеров.

— Я тоже.

— Ты сам себя не любишь? — поддела я.

— С чего ты взяла, что я лицемер?

— А разве это не так? Ты изображаешь дружбу с Югёмом, а сам используешь его, ты делаешь вид, что вежлив со мной, а сам наверняка только и думаешь о том, как поставить галочку, переспав и бросив. — Чжунэ вдохнул поглубже и выдохнул, стараясь не срываться на ссору. Он не нашёлся, что ответить. Я посмотрела за окно. — На какую вечеринку мы едем и куда?

— Это корпоратив руководства «Lotte Group», там собирается всё высшее общество Кореи…

— Лоттэ?! — ахнула я. — Ничего себе…

— Ну да, неплохо, — хмыкнул он. На меня повеяло от него каким-то несуществующим материально аристократизмом, избранностью. Когда кто-то так спокойно говорит о корпорациях-миллиардерах, невольно понимаешь, насколько ты далёк от его мира. Я с восхищением говорила уже о десяти тысячах долларов, а для Чжунэ это была сумма еженедельных расходов. Если на эту неделю не приходился праздник, и не нужно было совершать крупных и серьёзных покупок.

— Значит, мы едем в Чжамшиль-донг^[17]?

— Да, — был лаконичен Чжунэ. Что тут было ещё добавить? Чжамшиль-донг давно можно было переименовать в Лоттэ-донг^[18], там всё принадлежало этому конгломерату, все здания, отели, рестораны, парки развлечения. Да, это было одним из самых посещаемых туристами и аборигенами мест города, и я всегда была там только школьницей, любопытной прохожей, с восхищением гуляющей среди аттракционов, магазинов, кафетериев. Мы с друзьями ходили туда в кино и на концерты, с Сынён я десятки раз проходила по ювелирным и косметическим бутикам, в основном изучая что-либо, а не покупая. И вот теперь мне предстоит постоять где-то рядом с теми, кто всем этим владел, попасть в некое закулисье, куда обычно доступ закрыт намертво. Мало мне было салона в торговом центре Каннама, на ценники которого страшно смотреть!

Я не чувствовала, что сбудется какая-то моя мечта — о богатстве я никогда не мечтала, — и не предвкушала попадания в рай земной, где захочется остаться навсегда, но я стала немного ближе к пониманию Югёма. Есть что-то в этом всём, когда оказываешься с какой-то другой стороны этой жизни, не там, где большинство, а там, где хозяева, где люди, которых никогда не увидишь на улице, да и в виртуальных сетях прочтёшь не о всяком.

— Нервничаешь? — задал вопрос Чжунэ.

— С чего бы? — включила я браваду, передернув плечами. На мне фрак, в крайнем случае, я сольюсь с официантами и незаметно скроюсь. Кажется, они в фильмах всегда одеты на солидных мероприятиях примерно так?

— Не знаю, может, потому что впервые посетишь что-то подобное?

— Не все люди со страхом воспринимают неизвестность.

— Но кое-что попробовать в первый раз ты явно боишься, — повёл бровью Чжунэ, соблазнительно искря глазами. Я не стала смущенно мямлить и отрицать. Я давно привыкла отстаивать право на всё, что во мне есть. И девственность не исключение. Да, я её берегу, и что? Но не свято и до самозабвения, у меня нет идеи фикс, как у Чжихё по поводу секса до брака. Я всего лишь избирательна и осмотрительна. И избегаю лишние проблемы, душевные дрязги, трагедии.

— Причем здесь боязнь? Не попалось того, с кем хотелось бы попробовать.

— Ты знаешь моё мнение на этот счёт, — въезжая на подземную парковку, быстро посмотрел на меня парень. — Я очень надеюсь, что вскоре ты осознаешь, с кем бы тебе хотелось…

— И не рассчитывай, что это будешь ты.

— Почему так категорично?

— Потому что ты сволочь.

— Ты тоже не ангел, Чонён.

— А я и не настаиваю на том, что я хорошая. И не лезу ни к кому, — напомнила я.

— А я лезу, и только поэтому сволочь? — удивился Чжунэ, найдя место для машины. Да, а Чонгук сволочь, потому что не лезет, подумалось мне.

— Да перестань ты всё время делать вид, что у тебя нет никаких грехов, и я приписываю тебе что-то, что сама вообразила. О тебе ещё с университета ходят плохие слухи. Ты соблазняешь девушек и бросаешь их!

— Да я ни с одной ещё даже не заговаривал первым! — заглушил он мотор, заявив эмоционально и искренне. Я изумилась, неужели это так? — Я никого не соблазняю, но если на меня вешаются, почему я должен отказываться?

— Ой, так прям и вешаются? — скептично повела я носом.

— Если бы ты хоть раз сходила с нами в клуб, ты бы убедилась.

— Терпеть не могу эти ваши клубы.

— Именно поэтому я привёл тебя сюда, — бросил Чжунэ и вышел из-за руля. Недоверчивая и всё сильнее удивляющаяся, я выбралась следом за ним. Это так? Он знал, что я никогда не соглашусь на дурацкий клуб с алкоголем и грохотом, поэтому позвал на приличную вечеринку? Да быть такого не может, ага, как же. И сам-то он не подходит, и вообще весь такой хороший и правильный. Именно так он, наверняка, и соблазняет. Девушки верят в его добрые намерения, в его непричастность к тому шлейфу сплетней, что за ним вьётся, и соглашаются идти за ним куда угодно. Я не куплюсь, Чжунэ, даже не пытайся. — Хватайся, — остановился он, подставив мне локоть и я, подумав немного, всё же взялась за него, чтобы вместе подняться на лифте в банкетный зал.

Наверху происходило то, что называют «светским раутом». Конечно, это не было балом, куда приходят в пышных платьях, это не было кинопремьерой, куда заходят лишь известные люди и толкутся журналисты. Здесь и помимо меня было несколько женщин в брючных костюмах, но они не были куплены в мужском отделе, и изначально шились обтягивающими, сексуальными, максимально женственными. Кроме того, молодёжь среди публики имелась, и мы не стали эпатирующими общество юнцами, вторгшимися в серьёзный мир зрелых дядей и тётей. Думаю, никто даже точно не мог бы сказать, насколько я молода, меня вполне могли принять и за студентку. А, в общем-то, корпоратив «Lotte Group» был таким приличным и уютным, что смахивал на собрание какого-то родового клана. Многие чеболи предпочитали родниться между собой, так что, относительно семейственности собрания частичная правота была.

Не успели мы войти, как Чжунэ начал здороваться с проходящими мимо людьми. Вдоль стен тянулись шведские столы, но были и круглые столики человек на пять-шесть, за которыми собирались знакомые, разговаривая и смеясь. В глубине зала разместилась сцена, на ней играл какой-то джазовый ансамбль. Музыка звучала приятная, не громкая, не мешающая говорить и слушать.

— Добрый вечер, — поклонился в пояс Чжунэ встреченному пожилому мужчине со спутницей лет сорока. Они прошли, и он начал представлять мне некоторых людей, то ли чтобы похвастаться знаниями, то ли чтобы занять себя чем-то. — Это главный прокурор Сеула, господин Бан со своей женой. Тварь и коррупционер.

— Бизнесмены отдыхают вместе с чиновниками и представителями власти? — шепнула я.

— А как же иначе? Одним нужны деньги, другим законность. — Чжунэ снова, добродушно улыбаясь, поклонился кому-то, приветствуя. Доведя меня до стола, он взял два бокала шампанского, один протянул мне.

— Ты за рулём.

— Я не собираюсь напиваться, а к тому времени, когда мы уйдём отсюда, из меня всё выветрится.

— А я несовершеннолетняя, — отказалась я от предложенного игристого вина.

— И тебя я спаивать не собираюсь, от одного бокала ещё ни с кем ничего не случалось.

— Я спортсменка, и не пью, — протестовала я, но Чжунэ всё равно всучил мне в руку бокал, сказав, что тут лучше ходить с ним, все так делают, и не за чем выделяться. — А чем вообще занимаются на таких вечеринках? — понюхивая шампанское, оглядывалась я вокруг.

— Общаются, налаживают связи, мелькают, чтобы не быть забытыми, ведут светские беседы. Иногда даже танцуют медленные танцы, — кивнул на площадку перед сценой Чжунэ, но там было пусто.

— Скучно, — вздохнула я.

— Согласен.

— Но в клубах тоже не веселее, там просто ведут себя распущеннее, напиваются и вытворяют, что хотят.

— И получают от этого удовольствие. Добрый вечер, господин Ли, — улыбнулся располагающе Чжунэ мужчине со спутницей — блондинкой европейского вида, — но когда тот прошёл, в спину его посмотрел с презрением. — Такой урод, каких мало. Владелец рыболовной компании, совладелец транспортных компаний. Его морепродукты поставляют почти во все рестораны Юго-Восточной Азии.

— Тоже с женой? — окинула я пару взглядом.

— Да, женился на бывшей проститутке. Ну, у богатых свои капризы…

— И какие же у тебя? — ухмыльнулась я. Чжунэ обернулся, опустив на меня взгляд сверху вниз.

— У меня — ты. — Я резко зарумянилась, не ожидая, что молодой человек сумеет произнести что-нибудь действительно меткое, красивое, но он, похоже, почувствовав себя на своей территории, как рыба в воде, стал осваиваться и непринужденно флиртовать. Костюм тоже как будто бы влиял. Он стягивал и не давал вырываться обычному нахальству, тем манерам, какие выскакивали из Чжунэ при «нищебродах», при тех, кто был не его уровня и кого без труда удавалось унизить. О чём я ему и сказала, он лицемер. Попав в круг таких же, какой он сам, наследник и миллионер уже не задаётся и не важничает, он галантен и фальшив, благопристоен для общества, которому он уже не укажет пальцем, в котором он не удивит никого «поршем» и банковским счетом.

Признание меня своим капризом раскрепостило его, а меня повергло в растерянность. Стараясь отвлечься от басистости, эхом повторявшей в ушах «у меня — ты, ты, ты…», я хлебнула из бокала, и опомнилась, когда уже проглотила два или три глотка. Чжунэ перекинулся несколькими фразами с каким-то деловым мужчиной, и я, пока он не видел, отставила шампанское, взяв закуски.

— Приятно ребята играют, — заметила я ни о чём, указав на джазовый коллектив, когда Чжунэ вернул ко мне своё внимание. После этого набив рот каким-то изысканным креветочным паштетом на тонком ломтике золотистого хлебца, я стала притоптывать ногой.

— Потанцуем? — поставил и свой бокал Чжунэ, протянув мне руку.

— Мы будем единственные, и все будут пялиться.

— И что же?

— Я танцую так себе.

— Тут не нужно великого мастерства, — взял он мою руку, не дожидаясь согласия, и повёл на свободную площадку.

— Чжунэ, Чжунэ, Чжунэ!.. — тихо, но быстро шепча, пыталась я его остановить, неловко упираясь, но он всё-таки вытянул меня туда, куда хотел, и поставил перед собой, положив ту ладонь, что держал, на своё плечо. Потом сделал то же самое со второй ладонью и положил свои руки мне на талию. Я уставилась ему в глаза, задрав голову, боясь посмотреть налево или направо и увидеть любопытных. — На нас все смотрят? Нет, не говори, не хочу знать.

— Какая тебе разница?

— Вдруг меня примут за пацана? — предположила я то, с чем привыкла сталкиваться в своей жизни. — А тебя тогда за гомосексуалиста.

— Чонён, чтобы принять тебя за пацана — надо быть слепым.

— У меня в школе таких много. — Мы плавно стали вращаться по часовой стрелке. Саксофон выводил красивую мелодию. Я заметила, что нашему примеру последовала ещё одна пара. Мне стало спокойнее. Чжунэ не прижимал меня к себе, здесь это было бы непозволительно, но его руки на себе я ощущала даже через рубашку и короткий пиджак. Где-то передо мной витала туалетная вода Чжунэ, окутывая меня, заполняя обоняние собой. Вся эта ситуация сковывала меня, смущала, щекотала нервы. Хотелось оторваться и убежать, но притом находиться так близко к Чжунэ было приятно, тянуло положить на его плечо голову и закрыть глаза, но я знала, что и это непозволительно.

— Видишь, танец совсем прост, — сказал мой партнёр.

— Скорее бы композиция закончилась, — озвучила я негативную половину восприятия, в которой близость с Чжунэ будоражила моё сознание предчувствием опасности. О том, что одновременно с этим я бы покружилась так ещё часок-другой, я умолчала.

— Тебе не нравится? — нахмурил брови Чжунэ.

— До скольких часов эта вечеринка?

— Ты куда-то торопишься?

— Не хочу возвращаться поздно…

— Я думал ещё кое-куда свозить тебя после этого…

— Ещё чего, я никуда не поеду, — покачала я головой. Чжунэ собрался возразить, но в эту секунду композиция всё-таки закончилась, и я поспешила обратно к столам, в тень. Молодой человек догнал меня, видимо, настроенный настаивать и уговаривать меня, но его окликнули:

— Чжунэ! — обратился к нему какой-то парень, примерно его ровесник, и мой спутник, пометавшись мгновение, протянул руку для приветствия и ушёл, почему-то, в сторону с тем, с кем заговорил.

Оставшись одна, я обратила взор к тарелкам. Раз уж я забралась так высоко, как возможно, и вряд ли ещё хоть раз побываю на чём-то подобном, надо попробовать всё-всё самое вкусное и экзотическое. Жаль, что заворачивать в салфетки и выносить не получится — тут такое точно не практикуют, а то бы я позаботилась и о Чжихё с Сынён. Поэтому приходилось дегустировать за троих. Я старалась выбирать незнакомые блюда, отщипывала от каждого, пережидала некоторое время, чтобы просмаковать вкус, и принималась есть дальше. Пару раз пришлось промочить горло, чтобы легче шло. Я вернула себе свой бокал и допила шампанское. На удивление, голова не хмелела и никакого эффекта от выпитого не появилось.

Поглядывая на Чжунэ, продолжавшего болтать с тем парнем, я достала телефон. Обнаружила непринятый от Джуниора, и сообщение от него же: «Ты дома?». «Нет, а что?» — написала я и отправила ответ. Чжунэ треплется уже больше получаса! Двигаясь вдоль стола, я искала ещё не опробованное, но была остановлена наличием мальчика лет одиннадцати-двенадцати. Я же говорила, тут собрание родственников какое-то. Мальчик неохотно изучал ассортимент представленного меню, скучая не меньше, чем я. Мы встретились взглядами, и я улыбнулась ему. Он ответил тем же.

— Привет, — поздоровалась я.

— Здравствуй, нуна^[19]. — Заглянув в мою пустую тарелку зоркими глазами, он довольно хозяйским жестом указал на блюда: — Положить тебе что-нибудь, нуна? — Естественно, я могла сделать это сама, но привитое в столь раннем возрасте желание ухаживать за девушками меня умилило.

— Если только ты мне что-нибудь посоветуешь?

— Мне понравились устрицы. Но если ты любишь сладости, как все девочки, то я в них не разбираюсь.

— Нет, я люблю просто вкусно покушать, — заговорщически прошептала я, чуть наклонившись к нему. Он тоже хитренько заулыбался, вступая в союз, после чего торжественно протянул руку для знакомства:

— Ким Джесоб, а как зовут тебя?

— Я Чонён, можно без фамилии, — пожала я ему ладонь, попытавшуюся продемонстрировать мне, насколько мальчишка уже зрел и силён, он излишне сжал её. — Кажется, мы с тобой тут самые юные?

— Не смею спрашивать, сколько нуне лет, — блистая воспитанием, заявил Джесоб. Я едва не засмеялась. Как всё серьёзно! Какой удивительный ребёнок. Меня тронул за плечо Чжунэ, сообщая, что вернулся.

— Извини, что надолго отвлёкся…

— Ничего-ничего, меня у тебя почти увели, — кивнула я на Джесоба, и, судя по его выражению лица, ему это жутко польстило. Приподняв подбородок, он гордо обозначил:

— Красивых девушек оставлять одних нельзя.

— Ненадолго можно, — хмыкнул Чжунэ.

— Ненадолго тоже нельзя, — оспорил это Джесоб, и мне показалось, что у них с Чжунэ сейчас действительно разразится баталия за моё одобрение. Но господин Ку-младший был не настолько глуп, чтобы задираться с мальчишкой. Он только шепнул мне на ухо:

— Господи, ну какие идиоты приводят на подобные вечера детей? Им тут не место…

— Джесоб, — образовался внезапно возле мальчика мужчина в черном костюме, — вот ты где… — Мужчина посмотрел на Чжунэ, и тот сразу же сложился пополам в поклоне.

— Господин Ким, добрый вечер! Как поживаете, господин Ким?

— Добрый вечер, спасибо, всё в рамках нормы, — кивнул он моему спутнику, и увёл, судя по всему, сына. Чжунэ выдохнул, проведя пальцами по щеке:

— Надеюсь, он не слышал мою фразу про идиотов…

— Влиятельная личность? — поинтересовалась я.

— Да, есть такое… Директор международной строительной компании, и хороший знакомый другого очень влиятельного человека.

— Ты даже побледнел, мне кажется.

— Тебе кажется, — подхватил Чжунэ. Я почувствовала вибрацию телефона и достала его. «А когда будешь дома?» — любопытствовал Джуниор. Да что ему нужно? «Не знаю, поздно, наверное» — быстро настрочила я и отправила.

— Кто тебе там пишет? — через плечо попытался увидеть Чжунэ, но я, прижав экран к груди, провела телефоном прямо по себе, доведя его так до кармана в брюках.

— А тебе какая разница? Кто хочет, тот и пишет.

— Ну… это некрасиво, — сочинил на ходу Чжунэ, приподняв брови. — Мы вроде бы проводим вечер вместе, как можно с кем-то ещё переписываться?

— Вот так и можно, — пожала я плечами и замолчала. Парень постоял с минуту, но не выдержал:

— У тебя же нет на самом деле никаких отношений? Ни с кем?

— Что за допрос? — хмуро воззрилась я на Чжунэ.

— Нельзя спросить? Ты же не встречаешься с Чонгуком на самом деле, верно? Иначе тебя бы здесь не было. — Это всё было очевидно, что я должна была сказать? Мне не хотелось обсуждать свою личную жизнь с Чжунэ, вернее, её отсутствие, он воспользуется этим как доводом того, что мы должны переспать. Джазовый ансамбль тем временем закончил своё выступление, и его сменил ведущий, обещающий выступление группы, имеющей небольшую популярность. Лоттэ умеет гулять, ничего не скажешь, даже артистов позвали!

— Ты вообще ушёл и болтал чёрт знает сколько с кем-то, — посмотрела я на Чжунэ. — Такие срочные дела?

— Нет, давний приятель, сто лет его не видел. — Вновь заиграла музыка, но уже минусовка записи, а не живые инструменты, и на сцену вышло несколько девчонок в коротких юбочках. Мужчины в зале стали поглядывать в их сторону. Я посмотрела на реакцию Чжунэ. Он думал о чем-то своём, вертя в ладонях бокал шампанского и смотря в него же. Кажется, давний приятель не слишком поднял настроение. Взгляд поднялся на меня. — Если ты не хочешь вернуться домой поздно, давай поедем сейчас туда, куда я хотел тебя свозить?

— Куда? — не собиралась я сдаваться на его поруку, не зная, что меня ждёт.

— Это недалеко. Ничего страшного я не задумал.

— Чжунэ, мы договаривались только о светской вечеринке. Я и так проскучала столько времени, что ещё ты хочешь?

— Поверь, я понял, что сюда не надо было ехать. Да, тут тоска, но дальше будет иначе…

— Не хочу я ничего дальше. — Теперь зазвонил мобильный Чжунэ. Достав его, он посмотрел на экран. Несколько секунд изучал то, что увидел. Потом на устах нарисовалась косая усмешка и он развернул экран ко мне. Там было написано «Югём».

— Если ты не поедешь со мной, то, видимо, у меня будет другая компания? И эта компания не откажется от клуба и гулянок до утра.

— Ты опять опускаешься до шантажа? — прищурилась я.

— У тебя преимущества в силе, как же ещё действовать мне? — Чжунэ продолжал держать телефон экраном ко мне, и я смотрела, как высвечиваются буквы имени моего лучшего друга. — Я поднимаю? — стал убирать руку Чжунэ, двигая айфон по направлению к себе.

— Стой, — поймала я его за запястье. — Хорошо. Поехали, но ненадолго.

Мы оба были рады покинуть высшее общество, в котором чувствовали себя лишними. И, что странно, я-то понятно почему, я к нему не принадлежала, но из-за чего Чжунэ не вливался в этот круг? Он про каждого там сказал, что он сволочь, или вор, или мошенник, или негодяй, но разве он сам был показательным и примерным парнем? Он был мерзким шантажистом! Как мне было остановить это?

В машине мы ничего не говорили друг другу, ехали в тишине. «Порш» гнал с большой скоростью, и будь ещё чуть позже, и дороги стань свободнее, Чжунэ взлетел бы на своём бэтмобиле, но в сеульских сумерках (а летом они наступают около девяти вечера) мы всего лишь неприлично быстро мчали. Поездка заняла минут пятнадцать из-за светофоров. Мы оказались у корпусов Сеульского Национального Университета, что смогло меня удивить. Чжунэ выбрался из авто, обойдя его и встав с моей стороны. Я вылезла.

— Зачем мы тут?

— Ты всё ещё ждёшь от меня какого-то подвоха?

— Я всего лишь люблю знать, что должно произойти.

— Если бы мы всегда это знали, разве было бы интересно жить? — уходил от ответа Чжунэ, зашагав в сторону здания.

— Ты не увиливай. Для чего нам университет?

— Там есть спортзал. — Я застопорилась, прекратив за ним идти, и Чжунэ вынужденно остановился. — Что?

— На ночь всё закрыто.

— Мне откроют, я заранее договорился.

— И что мы будем делать?

— Играть в баскетбол, — хищно улыбнулся он. В его глазах засверкали молнии. — На раздевание.

И он быстро продолжил путь, спеша вперёд и не останавливаясь. Я едва нагнала его у одного из служебных входов, где, действительно, предусмотрительно был оставлен ключ, а сигнализация отключена.

— Я не буду играть с тобой на раздевание, — отдышавшись от ходьбы, возразила я. Чжунэ отпер дверь и вошёл в темноту. Он не манил и не уговаривал идти следом, но я зашла. Было в этом всём что-то такое, как я люблю — отчаянное, приключенческое. Так мы с друзьями лазали по стройкам, заброшенным зданиям в подростковом возрасте и детстве. Тянет к запретному, тянет похулиганить.

Внутри, в помещении, было не совсем темно. Свет падал из высоких окон с улицы, от фонарей и ещё не полностью потемневшего неба. Это был баскетбольный зал, на самом деле он.

— Я не буду играть на раздевание, — повторила я, оглядевшись.

— Почему? Боишься проиграть? — пройдя дальше, мимо лавок, Чжунэ нашёл мяч и, подняв его, стукнул об пол, тут же поймав. Эхо от удара разнеслось по всем углам, и мне почудилось, что сейчас нас поймают, что этот стук слышно было во всех концах Сеула. Мне захотелось упасть под скамейки и спрятаться.

— Я не боюсь, но не стану играть на это! — прошептала я, подходя к нему.

— Чего ты шепчешь? Мы тут одни.

— Это и настораживает… если кто-то будет идти мимо, то спалит нас! — Чжунэ засмеялся.

— И что? Пусть спалят. Мне никто ничего не скажет. Декан и ректор — приятели моего отца, я через них договорился со сторожем. Сторож, кстати, сидит у главного входа, он просил дать ему знак, когда уйдём, чтобы включить сигнализацию обратно. — Я немного расслабилась, выпрямляя спину.

— У тебя всегда в жизни всё так просто? — окреп мой голос.

— По большей части.

— Только со мной не заладилось, да? И это не даёт покоя. — Он опять начал отбивать мяч от пола, грохоча до потолка.

— Давай, если я закидываю в кольцо, то ты снимаешь вещь, если ты закидываешь, то я снимаю?

— Ха! — прыснула я. — Какой мне интерес? Кто сказал, что я хочу на тебя полюбоваться? К тому же, тебе это ничего не будет стоить, ты известный эксгибиционист, — высказала я без задней мысли, потешаясь, но Чжунэ почему-то перестал стучать мячом, поймав его и приблизившись.

— Известный эксгибиционист? — сощурился он, пристально в меня вглядываясь. — Что-то я не припоминаю, чтобы раздевался где-либо, кроме как на фотографиях Инстаграма. — О нет! — Ты что… палишь мой аккаунт?

— Я? — наивно пытаясь отнекаться и фальшиво изображая отрицание, я водила глазами по сторонам, стараясь не встречаться ими с Чжунэ. Оторвите мне язык кто-нибудь. — Делать мне больше нечего! Зачем мне на тебя смотреть?

— А где ты ещё могла видеть меня раздетым? — Спору нет, больше негде было.

— Я не сама смотрела, я случайно увидела… — стала я присовокуплять к правде спасительный обман. Нет, я не могу позволить ему узнать, что я смотрела на его фотографии, любовалась ими и даже фантазировала всякое, то есть, испытывала определённые эмоции при виде его обнажённого тела… — У меня есть влюбленная в тебя одноклассница. Она всё время смотрит твой Инстаграм, я у неё и видела.

— Серьёзно? Ты учишься вместе с моей поклонницей? — не очень-то веря, поперхнулся смехом Чжунэ, покашляв и придя в себя. — Тяжело тебе, бедняжке. Приходится меня невольно видеть и в школе, да?

— Именно! И мне это совсем не нравится! — Ну почему он не верит? Дахён ведь действительно существует, и так всё и делает, листает его страницы в социальных сетях каждую перемену. Я не заметила, когда оказалась спиной у стенки, и почему Чжунэ так близко ко мне? Пока оправдывалась, а он напирал на меня с вопросами, я дала загнать себя в ловушку, и хотя мне ничего не стоило отпихнуть его, я почему-то не делала этого, частично разоблаченная, пойманная с поличным. Я любила, когда слова сходятся с делом, и терпеть не могла лжи. Ради близких — да, я могла врать и даже очень нагло, но за себя не получалось. Да, Дахён была его поклонницей, но и я сама лезла в его Инсту, глазела на Чжунэ во всех видах и грезила, грезила, грезила. Потому и держалась от него подальше, чтобы не поддаться! Но вот он прямо передо мной, мы одни в полутёмном зале, и его руки легли по сторонам от меня.

— Признай, Чонён, — прошептал он перед моим лицом, и голос его стал совсем низким, словно охрип от возбуждения. — Ты хочешь того же, чего хочу я… мы можем этим заняться, и ничего плохого не будет. — Я задрожала, боясь отвести взгляд. Если я отведу его или сомкну веки, то Чжунэ набросится на меня, только угроза в моих глазах удерживает его. Но так ли крепка её защита? Так ли выстроена тактика моей самообороны? Я сглотнула слюну и Чжунэ, посмотрев на то, как дрогнула моя шея, впился губами в мои губы. Коленки подкосились в кратчайшее мгновение, и я чуть не рухнула, но Чжунэ поцеловал меня и одновременно с тем обхватил рукой, прижав к себе. Его губы, его губы, эти губы! Боже, я чувствовала их, они были на моих губах, они касались их и завладевали ими, я падала в это ощущение, в этот поцелуй, который был совсем не таким, какими были те, первый и второй. Чжунэ разомкнул мои губы, он исследовал их и проникал между ними языком, он делал это медленно и знаючи, пока у меня не начало крутить живот. Я была близка к слезам или обмороку, не знаю, что должно было обрушиться на меня первым, но вдруг в кармане моих брюк завибрировал телефон. Телефон. Вибрация. Звонок! Моя голова включилась не сразу. Чтобы добраться до телефона, мне нужно было убрать от себя руку Чжунэ, и всего Чжунэ полностью. Ну, зачем было поднимать? Кто мог звонить? Сёстры! Я открыла глаза и сильно пихнула Чжунэ, не рассчитав силу. Он не ударился, но прилично отлетел. Я не могла не поднять трубку, вдруг что-то случилось дома? Я схватила мобильный. Номер не определился.

— Ал… алло? — заикнулась я, приходя в себя, возвращая себе самообладание.

— Привет, это Чонгук. — Я застыла. — Чуть не забыл тебе позвонить, прости, не слишком поздно звоню?

— Нет-нет, нормально. Нормально, — заверила я, осознавая, что происходит. Мне звонит Чонгук. Чонгук!

— Во сколько тебе завтра удобнее тренироваться? Часов в десять утра будет удобно?

— В десять? — Повторила я для себя, чтобы запомнить, не забыть. Сама я сейчас ничего другого придумать не могла. — Да, в десять нормально. Подойдёт.

— Хорошо, тогда до завтра! — сказал он и положил трубку. Я сползла по стене на пол, тряхнув головой. Передо мной вновь возник Чжунэ, я разглядела его, переборов туман, образовавшийся в голове. Чжунэ тяжело дышал, выставив руки в бока и глядя на меня. Он ждал, дам ли я сигнал, что можно продолжать? Нет, я не могла дать такого сигнала. Я даже не поняла, как позволила ему поцеловать себя? Этого не должно было произойти, никак не должно было произойти! Взлохматив волосы, я шумно выдохнула и поднялась на ноги. — Так, ладно, теперь мне точно пора домой.

— Чонён…

— Отвези меня, пожалуйста, — твёрдо попросила я тоном, не терпящим пререканий. Чжунэ ещё раз поймал мой взгляд, с кричащей яростью в своих глазах требуя, чтобы я передумала. — Пожалуйста, — повторила я так, чтобы стало ясно — больше повторений не будет.

Чжунэ развернулся и, пнув со всей силы по баскетбольному мячу ногой, шарахнул им о стену. Грохот раздался громовой, а у меня перед взором надолго запечатлелась эта картина: гневный, жаждущий получить то, к чему меня склонял, в чуть ослабленном галстуке и строгом костюме, Чжунэ пинает идеальным кожаным итальянским ботинком мяч, его нога сгибается и резко выпрямляется, вкладывая всю силу, всю ненависть, и вот уже больше никаких движений, никаких уговоров и страстей, неудовлетворенный Чжунэ бредёт к выходу, сжимая в руке ключ от спортивного зала.

Глава 14, в которой не только Чонён умеет обламывать

Прощаний было не нужно. Не разговаривая мы ехали, не разговаривая и расстались. Не знаю, как Чжунэ, но мне казалось, что больше мы никогда не увидимся, а если и увидимся, то случайно, как тогда, когда только познакомились, сталкиваясь в компании общих знакомых. В любом случае, ему уже незачем вновь звонить и звать меня куда-то, он должен был понять, что ничего от меня не добьётся. Один поцелуй ведь не дал ему ложных надежд? Главное, чтобы этот поцелуй не дал никаких надежд мне. Я внушала себе, уговаривала себя, что для Чжунэ произошедшее ничего не значит, он перецеловал половину Сеула, и даже заходил во всех случаях куда дальше, поэтому я всего лишь мимолётное развлечение, каприз, как он сам признался, попытка. Неудачная, а потому требующая забвения. Чжунэ не мог хотеть ничего большего и продолжительного, я не должна верить в подобное. И дело не в том, что он думал на самом деле, а в том, что я обязана сдержаться и не обмануться. Шанс того, что Чжунэ нужен лишь секс — девяносто девять из ста, и в моих интересах твёрдо знать, что именно секс ему и нужен, чтобы не позволить себя провести, чтобы не довериться, не откликнуться, не поддаться, не влюбиться. Иначе мне будет горько и больно осознавать, что меня всё-таки обманули, а Чжунэ испытает удовольствие от победы и превосходства. И какой прок будет от того, что я такая сильная и ловкая, если на каком-то более высоком уровне проиграю? Поэтому — нет, нет и нет! Я не должна даже хотеть, чтобы он хотел. С этого всегда и начинается, что мы сами хотим что-то от людей, которые нам симпатичны, и невольно начинаем приписывать им намёки, коих в помине нет.

Едва я захлопнула дверцу за собой, как «порш» сорвался и упылил. Хорошо, что лето и сухо, будь осень и лужи, меня бы обдало с головы до ног. Но на дворе стоял июнь. Гадкий, жаркий, душный и горячий июнь, чёрт бы его побрал! И видеть четвёртый день на календаре этот месяц было напряжно. Я пересекла дорогу и уже поднималась в подъезд, когда услышала за спиной:

— Чонён! — Я обернулась и увидела Джуниора. Что-то внутри меня сжалось, хотя я не подала никакого вида.

Поскольку я остановилась, показывая, что жду и не иду домой, Чжинён спешно подошёл ко мне. Всё, что я успела подумать и предположить, на его лице отразилось без слов. Он всё видел, он бог его знает чего нафантазировал.

— Привет, — поздоровалась для начала я. Джуниор был настолько в эмоциях от увиденного, что не смог ответить. А эмоции он привык сдерживать, такой был у него характер, поэтому тяжело было наблюдать все его домыслы и воображаемые откровения в глазах, не срывающиеся с языка. — Ты меня ждал для чего-то?

— Я увидел днём… как ты садилась к нему в машину… — сказал, наконец, мой друг. — Я думал, что мне показалось, я же узнал машину… Это не могла быть ты… Но дома тебя не оказалось, Сынён сказала, что ты ушла гулять. Я забеспокоился и написал тебе…

— А потом пришёл караулить? — нахмурилась я.

— Нет, мы решили пройтись с Югёмом. Он звонил Чжунэ, но тот не поднял. Югём ушёл домой, а я остался здесь. — На лице Джуниора отразилось неуместное, как по мне, страдание, будто он застал монахиню за ритуалом поклонения Дьяволу. Что такого случилось по его мнению? — Чонён, где вы с ним были?

Мне не понравилось то, чем окрашивалась интонация Чжинёна. Это была не дружеская забота — это была ревность.

— Да так, в баскетбол съездили поиграть, — пожала я плечами. Если я скажу «были на вечеринке», Джуниор напомнит мне мои же слова о том, как Чжунэ развращает Югёма. И как я объясню, что светский раут от Лоттэ кардинально отличается от клубных дискотек?

— В баскетбол? — опешил Чжинён. — Это звучит слишком надуманно, но мне не хочется говорить, что ты врёшь.

— Я и не вру. Зачем мне врать? Я не твоя девушка, чтобы оправдываться, а как другу я тебе говорю всё, как есть. — Моя резкость и обычная уверенность подействовали на Джуниора, он поверил, опустил напряженные плечи.

— Зачем ты с ним проводила время, Чонён? Ты же сама говорила, что он плохой, и что от таких надо держаться подальше. Разве это были не твои слова?

— Я от них и не отказываюсь. Но я делаю это ради Югёма. Пока я динамлю этого типа, я точно знаю, что Югём не с ним, не втянут ни в какие грязные дела.

— Я же просил тебя не делать этого! Не втягиваться, не окунаться, чтобы понять, помнишь? Мы не так давно говорили, Чонён, и вроде ты согласилась с тем, что Югём — взрослый парень, и самостоятельный человек.

— Но я не уверена в его выдержке так, как в своей! Я никогда не пойду на поводу у Чжунэ, а Югём может.

— А я, может, не уверен в твоей! Теперь мне начать дружить с Чжунэ, чтобы заменить вас обоих? — логично предложил Чжинён. Я расстроено на него посмотрела. Я чувствовала, что где-то он прав, очень прав, но никак не могла выкрутиться, чтобы обосновать свою правоту. Я не верю на слово Югёму, потому что вижу со стороны, как он идёт по наклонной, а Джуниор не хочет верить моим обещаниям, может, ему со стороны тоже что-то виднее? И не является ли сегодняшний поцелуй доказательством чего-то? Того, что я тоже куда-то склоняюсь.

— Джуниор, небеспокойся обо мне, ты же знаешь, я могу за себя постоять.

— Я беспокоился о тебе и буду беспокоиться. Скажи мне только, что ты не станешь больше кататься с Чжунэ? — Я загнанно на него воззрилась. Я… разве и смогла бы, даже если захотела? Если полчаса назад Чжунэ разочаровался и остыл, то никаких встреч больше и не повторится. Но если он всё-таки позовёт снова? Откажусь ли я? Или продолжу? Ради Югёма. Ради Югёма ли? Господи, неужели мне понравились эти встречи, общение с ним? Да чем это может нравиться?! Мне не нужен богатый любовник и спонсор, в которые набивался Чжунэ. Мне не нужны подачки и подарки, а на что ещё способен этот парень, кроме как сорить деньгами? Мы с ним забавно обмениваемся колкостями, терроризируем нервные системы друг у друга. А ещё у него обезоруживающий голос, который приятно слушать, красивые глаза и губы. Губы, которые вкусно целуются.

— Как я могу такое сказать? Если мне снова предоставят выбор: поехать самой или дать Югёму отправиться с Чжунэ неизвестно куда, я предпочту поехать с ним сама. — Джуниор проницательно посмотрел на меня.

— Потому что тебе этого хочется? — Я ахнула, хотя бы изображая оскорблённость, потому что чувствовала скорее вину и уличенность.

— Ни разу!

— Скажешь, что тебя не привлекает красивый богач на крутой тачке? — Вот теперь я действительно начала обижаться, и Чжинён, вернув позицию моего близкого друга, сам покачал головой: — Прости, я знаю, что ты не такая как все. Тачками тебя не приманишь. Да только зачем же тогда тебе всё это?

— Я же сказала — это ради Югёма.

— Тогда… — Я хотела что-нибудь вставить, ощутив подвох и приближающийся крах чего-то, но не успела, в этот раз сообразил быстрее Джуниор. — Давай начнём встречаться, Чонён?

— Что?! — округлила я глаза.

— Будь моей девушкой, пожалуйста. Если тебе не нравится Чжунэ, прошу, позволь мне за тобой ухаживать?

— Джуниор, мы друзья, ты не забыл? — судорожно разглядывала я стены, кирпичи подъезда, домофонную дверь.

— Это никак не испортит нашей дружбы. В отношениях дружба обязательно должна присутствовать…

— Джуниор, давай сделаем вид, что я ничего не слышала, а ты ничего не говорил, а?

— Нет, я не хочу делать никакого вида, ответь, пожалуйста.

— Я не могу ответить, я не хочу никаких отношений… — Я не хочу никаких отношений с Чжинёном, но я не могу так и бросить ему в лицо. — Мне они ни к чему.

— Я не стану досаждать тебе со свиданиями, или ещё чем-то. Ничего сильно не изменится, если ты не готова, и не хочешь…

— Если ничего не изменится, то нет смысла и называть старые вещи новыми именами, — отвертелась я. — Прости, я действительно устала и хочу спать, спокойной ночи, Джуниор!

Я трусливо ретировалась, буквально сбежав. Я всеми силами развивала в себе храбрость, но здесь оказалась, говоря современным и грубым языком того мальчишеского окружения, в котором выросла и продолжаю вращаться, редкостным ссыклом. Начиная понимать, чего хочу, определяясь с симпатиями, я не научилась делать откровенных признаний близким людям. Как я скажу Джуниору, что люблю его как брата? То есть, такое я ему говорила, он знает это, но чтобы уклониться от отношений, нужно сказать ему, что я не хочу его, как мужчину. Не хочу так, как Чжунэ. Или Чонгука. Те возбуждали меня, притягивали. Пусть даже причиной был элемент неизвестности и новизны, но всё-таки это приносило свои плоды. А Чжинёна я знала много-много лет, и разглядеть в нём заново того, кого надо полюбить или возжелать, когда полжизни воспринимаешь его как нечто само собой разумеющееся и не вызывающее в душе страстей — это сложно.

В смятении, я не сразу поняла, что дома, в столь поздний час, нет Чжихё, а Сынён, наша вечная ночная гулёна, наоборот на месте. Решив, что отвлеченный разговор помог бы мне успокоиться и забыть о всяких там представителях противоположного пола, я присела возле сестры.

— А где Чжихё?

— Намджун с приятелем заехал, чтобы перевезти некоторые её вещи, и они отбыли на свою новую квартиру, а потом, сказали, поедут где-нибудь гулять, завтра же выходной, никуда не вставать, вот и хватают романтику. — С приятелем? Кто бы это мог быть? Чимин уехал по работе, тогда Хосок? Или тут был Чонгук? Может, он потому обо мне и вспомнил, что Намджун взял его с собой потаскать тяжести?

— А ты чего дома сидишь?

— Мешаю что ли? — огрызнулась, вспыхнув накопленной досадой Сынён, но тут же остыла, вздохнув: — Пока ещё не нашла никого, чтобы строить личную жизнь.

— А как же Гынсок? Всё кончено? Совсем? — не стала я обходить этой темы. Я знала, что Сынён, в отличие от Чжихё, успокаивалась, когда прямо всё обговаривала. Это среднюю из нас можно задеть вторжением без спроса в глубины души, а здесь было проще.

— Не знаю, я не вижу смысла продолжать, если он меня не хочет, — признала Сынён уязвлено. — Он звонил раз пять сегодня, но я не стала поднимать. Наверное, проснулся и удивился, почему меня нет у него в квартире! Вот смех. Дурак, неужели он всерьёз всегда так обходился с женщинами? Теперь ясно, из-за чего он никогда не был женат.

— Сынён, а если бы… если бы тебя только хотели, но не желали вступать с тобой в отношения, тебе бы это больше понравилось? — спросила я, всё-таки думая о Чжунэ. Не выходил он из моей головы, что поделать.

— Ты думаешь, такого никогда у меня не было? Да до Гынсока все, абсолютно все меня хотели, но не спешили с серьёзными предложениями.

— Так неужели этот вариант не лучше? — удивилась я. — Ты как-то говорила, что устала от похотливых самцов. Небеса тебя услышали! У тебя есть мужчина, и он не пристаёт к тебе. Он строит с тобой отношения не на сексе…

— Он со своим компьютером их строит, а не со мной.

— Сынён, ну правда, он же тебе нравится, я вижу. Зачем ты себя мучаешь? Подняла бы и выслушала его.

— Глупенькая моя сестрёнка, — наклонилась она вперёд с умным видом, — мужчина… настоящий мужчина, конечно…

— Ну, естественно, — вставила я.

— … Он должен дать женщине не секс, не отношения, не деньги, не статус. Он не должен дать женщине «всё», о котором мечтают многие. Настоящий мужчина должен дать женщине счастье, и если я несчастна, сидя неудовлетворённой в соседней с ним комнате, значит это не тот мужчина, который достоин траты времени на него, что бы я там ни чувствовала сейчас. Завтра или послезавтра это пройдёт. Как говорила гениальная Мэрилин Монро: «С мужчиной должно быть хорошо. Плохо жить я и сама могу».

Мечтающая о карьере актрисы, Сынён обожала Монро, она была её кумиром юности, и с тех пор сохранилось вот такое нечастое цитирование. Мне тоже эта фраза понравилась, и я улыбнулась.

— То есть, если парень хочет только секса, то размениваться не стоит?

— Ну, если только ты не хочешь этого сама, — преобразилась Сынён, вернув лицу игривость. — Я никогда не понимала, зачем отказываться от удовольствий?

— Но если хочется не только секса, а чего-то большего? Чего-то, чего парень дать, похоже, не в состоянии.

— Тогда тебя это не удовлетворит, ясное дело. Тогда лучше и его не удовлетворять, — посмеялась она.

— Справедливо, — кивнула я и встала. — Ладно, пойду спать.

— Эй! — заставила меня притормозить Сынён. Её намётанный глаз упал на мой фрак. — Дорогие вещички-то, откуда?

— Да так… — И меня вдруг озарило, что я забыла свой спортивный костюм в машине Чжунэ. Чёрт! Позвонить ему? Нет. Он же должен сам заметить? Хватит у него совести, чтобы позвонить и предложить вернуть? Я не должна звонить ему первая, ни в коем случае. Я подожду день или два, а там будет видно. — Подарок.

— Какой ценный даритель. Мне он заочно нравится.

— Заочно — мне тоже, — хмыкнула я. — С расстояния, особенно по внешности.

— А по поведению, что — козёл? — попала в точку Сынён. Впрочем, почему в точку? Козлом он был по слухам. Что плохого он на самом деле сделал мне? Ничего. Кроме того, что растлил моего друга, Югёма, озаботившегося деньгами и стремящегося теперь к ним какими-то нехорошими способами. А если бы между мною и Чжунэ не стояло этого конфликта из-за Югёма, как бы я к нему относилась? Да всё равно неважно, вспомнить зиму, когда я ещё никаких претензий к нему не имела, а он заявился сюда, ко мне под окна, желая пообщаться. Я уже тогда была полна предубеждений из-за сплетен, ходивших вокруг Чжунэ и его компании. Его друг — Би Ай, переспал за годы обучения в университете с четырьмя или пятью сотнями девушек. Так говорили, и поводов не верить не было, когда-то эти злодеи даже вели якобы анонимный аккаунт, где выставляли в неглиже всех опороченных и соблазнённых девчонок, пока этот аккаунт не заблокировали за слишком откровенное содержание. Опозоренных было множество, и в большинстве проделок Би Ая Чжунэ, конечно же, участвовал. Даже если теперь он остепенился и, будучи заместителем директора, не захочет компрометировать в первую очередь себя, занимаясь подобным, прошлое его остаётся с ним. Они не только совращали студенток, они унижали и оскорбляли парней, что по каким-то причинам им не нравились, кто-то из их «банды» даже дрался с другими студентами и избивал их. Это, как я сейчас понимаю, точно был не Чжунэ, но то были его друзья, он не пытался остановить их, он не вмешивался, он попустительствовал и, кто знает, получал удовольствие от жестокости, грубости, неприглядных подвигов товарищей. Всё это я должна повторять и помнить, думая о Чжунэ, воспроизводя его поцелуй на своих губах и мечтая получить ещё один. Нет, Чонён, это не тот, кто тебе нужен! У меня же есть душа, я привязываюсь, и я не смогу отвлеченно воспринимать телом одно, а на сердце оставлять другое. Если я кого-то подпущу к себе, то я его и полюблю.

— Не знаю, козёл, свинья или баран, но определённо какая-то скотина, — сказала я, и ушла к себе.

Сон мой был неглубоким, я слышала, как вернулась Чжихё. Через открытое окно меня дважды разбудили проезжающие во дворе машины. Сквозь сновидения мне казалось, что подъезжает Чжунэ, чтобы отдать мне спортивный костюм. Потом я всё-таки крепко задремала, и встала уже по будильнику, в восемь, чтобы успеть на тренировку с Чонгуком. Предвкушение встречи с ним меня окрыляло. Я знала, что это тот человек, который способен отвлечь меня от дум о Ку Чжунэ, потому что когда я вижу Чонгука, я вообще плохо думаю. Разве следует стремиться к человеку, который заставляет глупеть? Это же отрицательное влияние. Но я не могла назвать Чонгука нехорошим, как Чжунэ, пусть он и не был кристально чист и честен. Я тоже, бывает, скрываю что-то и недоговариваю, но я делаю это не со зла и не для того, чтобы навредить кому-то. И почему я всегда готова оправдывать Чонгука, но обвинять во всём, подозревая в самом худшем, Чжунэ? Они как ангел и демон на моих плечах, моя голова то и дело вертится справа налево, слева направо, и не может остановиться.

Когда я прибыла в центр боевых искусств и, пройдя мимо администраторской стойки, двинулась к лестнице на второй этаж, то увидела Чонгука выходящим из тренажёрного зала. Он уже был здесь, занимался с раннего утра. Рвение и трудоголизм, в которых не приходилось сомневаться, именно благодаря ним он был в такой прекрасной физической форме, что перехватывало дыхание. До десяти оставалось несколько минут, чтобы сменить одежду на тобоки. Поздоровавшись, мы вместе пошли наверх. Сдерживая смущенную улыбку, я смотрела под ноги, придумывая, о чём бы заговорить? Чонгук никогда не был разговорчив, но всегда развернуто давал ответы на всё, о чём я спрашивала. Монастырское воспитание? Возможно.

— Как здоровье твоей бабушки? — вспомнила я о том, что позволяло завести вежливую беседу. Близкое расположение этого человека не давало сердцу биться тихо, и его надо было заглушать словами.

— Спасибо, ей уже намного лучше, — кивнул парень.

— Мне так неудобно, что Чимин всё-таки дёрнул тебя на тренировки со мной… — Мы вошли в зал. — А как твоя нога? Лучше? Ты, кажется, перестал хромать?

— Да, на мне как на собаке — всё заживает быстро, — заверил Чонгук, похлопав по лодыжке, которую приподнял. Я заметила, что он ничего не сказал по поводу неудобств. Если бы всё было в порядке, он бы стал успокаивать меня или нет? Его молчание на эту тему навело меня на подозрение, что я его всё-таки напрягаю, хотя ни в лице, ни в словах, а тем более во взгляде не было ничего отталкивающего, недовольного или раздраженного. — Иди в раздевалку, я тут переоденусь, хорошо? — попросил Чонгук, вжикнув молнией своей спортивной сумки. Я послушно удалилась в маленькую комнатку со скамейкой и шкафчиками. У меня было две-три минуты, чтобы отдышаться от встречи с Чонгуком, которая, как обычно, будоражила меня и заставляла испытывать неловкость. Всё это порождалось моим восхищением, я это окончательно поняла. Я стремилась добиться высокого мастерства в тхэквондо и других видах борьбы, а Чонгук был в них уже профессионалом, к тому же, он был красив, умён, обходителен и благороден. Он совмещал в себе одновременно и то мужское, к чему тянулось моё женское, и то гениальное, к чему стремилось моё бездарное, и то опытно-умелое, во что ждало превращения моё наивно-неизведанное. И при этом всём я не чувствовала себя противоположной Чонгуку, напротив. В нём было много того, что относилось и ко мне, или то, что я хотела бы относить: выдержка, храбрость, безучастность. Я всегда была вот такой, отстраненно-обходительной, пока не задевали моих сестёр. И пока я не встретила Чонгука, делающего из меня временами какую-то размазню.

Я вышла из раздевалки, и он был уже готов. Мне оставалось немного размяться, и Чонгук, не мешая разогревать мышцы, занялся тем же самым. Наконец, пришло время приступить к занятию, и я только тогда осознала, как тесно мы сейчас будем взаимодействовать. Почему с Чимином это не приходило мне в голову? Я давно тренировалась в мальчишеских командах, в том числе с Югёмом. Я давно не обращала внимания на касания, прикосновения парней — во время борьбы или других занятий спортом. Но вчерашние прикосновения Чжунэ возбудили, внутри я загорелась, и хотела какого-то продолжения, а теперь передо мной был тот, кто нравился мне и без всяких возбудителей. И все мои мысли зациклились на том, что вот-вот ладони Чонгука протянутся и пальцы его сомкнутся на какой-нибудь части моего тела.

Стоит ли говорить, что тренировка пошла из рук вон плохо? Никогда ещё, занимаясь с Чимином, я не показывала себя так ужасно, не демонстрировала такой никчемности. Как я ни старалась сосредоточиться и собраться, как ни расслаблялась и ни призывала всю концентрацию ума на ударах, атаке и защите, я каждую минуту оказывалась поверженной и лежащей на мате, а надо мной стоял спокойный Чонгук, без ухмылок и радости победителя. Он только протягивал мне руку, помогал подняться, и отходил, чтобы начать заново. Когда он перекинул меня через бедро где-то седьмой раз, я гневно стукнула кулаком по мату, выругавшись и принявшись оправдываться:

— Я не знаю, что со мной такое! Правда, с Чимином как-то легче получалось, я… Ты не поверишь, и скажешь, что я пытаюсь приукрасить ситуацию, но это так, Чимин показывал — и я повторяла, я успевала и производила захваты, а сейчас… Я даже не успеваю толком понять, как ты делаешь некоторые выпады!

Чонгук выслушал меня без иронии. Подождав, когда я на этот раз поднимусь сама, он произнёс:

— Я знаю всё это. Потому что Чимин тебя щадил, и он специально замедлялся и задерживался, чтобы тебе было легче. Я этого почти не делаю. Я показываю тебе реальные возможности. — Не сказать, что с удивлением, но я не совсем понимающе воззрилась на молодого человека.

— Почему?

— Потому что я не считаю, что ты должна этим профессионально заниматься. Потому что я хочу, чтобы ты увидела — ты не готова. Ты не сможешь. — Во мне стала закипать ярость. Зачем он говорит такое? Что на него нашло?

— Естественно не готова! Для этого я здесь! Я хочу подготовиться и стать мастером боевых искусств. Я хочу суметь, и для этого обратилась сюда, почему нет?

— Потому что ты… — Чонгук едва не сказал что-то, но замолчал, задумавшись, но я, кажется, поняла и без слов.

— Потому что я не мужчина? — гаркнула я с праведным гневом. — Не мужчина, и из-за этого не смею даже пытаться?

— Ты попыталась, — не поддаваясь моим эмоциям, продолжал быть безмятежным Гук. — И увидела результат.

— Я только в начале пути! Ты не сможешь заставить меня отказаться от этого, я определилась, чего я хочу, и Чимин меня поддержал…

— Это его право, и его мнение.

— Да что же это такое?! Вы играете в хорошего и плохого тренера? — недоумевая, я встала в исходную стойку. — Ну, ладно же, посмотрим, кто окажется прав! — На этот раз я пошла напролом. Я налетела на Чонгука, как мне казалось, со всей мощью и непредсказуемостью, какие во мне были, но он словно заранее знал каждое моё движение. Он отбивал мои удары без труда, улыбаясь глазами и сдерживая улыбку на губах. Наглец! Я закрутила кулаком, но он, поймав его и вывернув, поставил меня на колено, спиной к себе.

— Ты никогда не побьёшь бойца-профессионала мужчину, — подытожил Чонгук, но меня это задело ещё сильнее.

Выпущенная им, я опять встала в стартовое положение, не желая сдаваться. Моё упрямство росло и укреплялось, пропорционально тому упорству, которое оказывал Чонгук в нежелании обучать меня. Я уже почти забыла о своём изначальном плане завалить Югёма, чтобы тот бросил общаться с Чжунэ, за последние дни занятий с Чимином борьба стала некой самоцелью, и отказываться от неё теперь из-за Чонгука я не собиралась. Я боролась за себя, за свои права, за своё будущее, за свою самостоятельность и в доказательство своих сил. Что я могу оказывать сопротивление мужчинам и, кто знает, может быть, даже защищать их, раз они не всегда хотят это делать. Они несут опасность, такие, как Чжунэ, да даже вот такие, как Чонгук — они пытаются диктовать мне свои условия, они отбирают мою свободу, на самоопределение, на выбор, на мою жизнь! Потому что я женщина, ха! Это совсем не довод. С чего они взяли, что им виднее, как мне распоряжаться своей судьбой?

Новая моя атака тоже быстро захлебнулась, но мой наставник сделал послабление и отпустил меня, а не вывел из боя, он дал мне шанс продолжать. И я продолжила. Ударяя его поочередно обеими руками, я вынуждала его выставлять блоки, которые, опять же, не доставляли ему особых хлопот. Я наращивала скорость, мечтая стать хотя бы трудно уловимой, но когда мои руки замелькали слишком быстро, Чонгук их просто поймал за запястья. Мы остановились. Мои пойманные руки застыли по сторонам от его лица, мы смотрели друг на друга между этих колон из рук. Глаза наши были недалеко друг от друга.

— Это всё бесполезно, Чонён, — сказал Чонгук. Я дёргала челюстью, судорожно сочиняя выход. Он видел злость в моих глазах, но в эту минуту уже не смог сдержать усмешки, и его губы, произнёсшие фразу о моей несостоятельности, и так жестоко растянувшиеся в ознаменование моего бессилия, привлекли моё внимание. Я посмотрела на них, и меня что-то толкнуло изнутри, озарило. Мне пришли на ум слова Чимина, что в таких боях забывают о правилах и действуют, лишь бы победить и выжить. И я должна была победить и выжить. Мне нужно было опрокинуть Чонгука с его убеждениями и я, владея собой, но до конца не в состоянии объяснить, зачем так поступаю, рванула вперёд, замечая, как загорается паника в глазах парня. Я выдвинула лицо между наших рук, метясь своими губами в его губы, и Чонгук, уворачиваясь от поцелуя, шаркнул ногой назад, оступился и стал падать. Чтобы удержать равновесие, он выпустил меня, но я продолжила напор и дотолкала его. Молодой человек рухнул на спину, и я молниеносно наскочила сверху. На самом деле, я не очень отдавала себе отчёт, что всё-таки движило мною сильнее, желание повергнуть Чонгука на пол, или поцеловать его? Я хотела его поцеловать, и мне сделалось обидно и грустно, что он пошёл на такие жертвы, лишь бы увернуться, и моё финальное верховенство не компенсировало унижения от того, что парень оттолкнул мой поцелуй. — Зачем ты пыталась это сделать? — спросил он, изумляясь тому, что оказался подо мной, но не спеша вырываться. Кажется, Чонгук умел принимать со смирением любые повороты судьбы.

— Чтобы победить, — частично слукавила я.

— Это нечестно, это был подлый ход, Чонён, — нравоучительно поведал он.

— С чего бы? В бою главное победить, вы же сами говорили, что будете обучать не классическому бою, а самому серьёзному, я и сделала всё, что могла.

— Вот поэтому я и против женщин в борьбе, — вздохнул Чонгук, нахмурив брови, — вы слишком многое можете, и позволяете себе лишнего.

— Если бы ты поступился принципами мужского боя, и не увернулся, то мог бы отвлечь меня и выиграть. Иногда полезно действовать хитростью.

— Я знаю приёмы хитрости в борьбе, Чонён, но целоваться с соперниками — перебор, — хохотнул он, правда, быстро посерьёзнел. — Я не могу поступиться этим принципом, я монах, разве ты забыла? — Я покраснела, до последнего сомневаясь в том, что он говорил правду. Да ну какой он монах, ну?

— И тебе нельзя целоваться? — недоверчиво уточнила я.

— Вообще нельзя иметь никаких отношений с женщинами, — твердо поведал он, и начал высвобождаться из-под меня. Я приподнялась, чтобы он вылез. Он всё-таки девственник?! Да ладно?! Меня кинуло в жар. Я только что сидела на невинном парне, обладающем внешностью племенного жеребца и сексуальностью, которой хватило бы на десятерых. В чём подвох? Стыдливо и растеряно, я пыталась понять, что едва не осквернила святого человека. Поднимаясь, Чонгук поправлял тобок. Задравшаяся штанина поднялась до середины икры, обнажив участок ноги, и он торопясь её расправил, но я заметила, что было под ней. На той ноге, на которую он хромал. Здоровенный алый шрам, какие не имеют ничего общего с растяжением. Я подняла глаза на Чонгука. Он тоже на меня посмотрел, поняв, что я видела.

— Ничего себе вывих, — прокомментировала я.

— Ну, там перелом ещё был… открытый.

— Враки там были, неприкрытые. Ты не монах.

— Монах, — железно повторил Чонгук. Я прищурилась.

— Чем ты на самом деле занимаешься? Ну, правда. Я никому не скажу, даже Чимину. Хотя вряд ли он не знает.

— Может, я в самом деле связан с плохими людьми? — спокойно, как обычно даже не пытаясь отвертеться или оправдаться, заговорил Чонгук. — Может, Чжунэ был прав? Раз я не монах, и постоянно говорю то, что не отвечает действительности, я по всем показателям негодяй и преступник, как считаешь?

— Возможно, — решила не быть категоричной и я. — Но тогда… Чимин тоже?

— Возможно. Но тебя же это не смутит? — заговорщически посмотрел он, помогая мне в последний раз подняться. Судя по всему, занятия на сегодня были закончены. — Ты хочешь продолжать обучаться мастерству у бандитов?

— А-а, я поняла, ты продолжаешь пытаться меня отвадить от тренировок?

— Разве в этом есть смысл? Если ты захочешь, тебя ничего не остановит.

— Вот именно, меня ничего не остановит! А ты… ты больше не станешь со мной заниматься?

— Я обещал Чимину заменить его дважды. — Чонгук властно, как не делал никогда прежде, посмотрел на меня. — Если ты не будешь больше пытаться сделать то, что пыталась сегодня, то я поразминаюсь с тобой ещё разок в течение недели. — Он так боялся поцелуя? Может, действительно монах? Да как же узнать правду-то?! У кого спросить? — Обещаешь больше не нарушать кодекса честного боя?

— Если ты будешь обучать меня, как Чимин, а не лупить безбожно, отбивая желание заниматься, — поставила условие и я. Чонгук улыбнулся.

— Договорились. Тогда я позвоню тебе завтра и уточню время следующего занятия. — С этими словами он пошёл переодеваться. Не знаю, удалось ли ему хоть немного остудить мой пыл по отношению к тхэквондо, но относительно поцелуя с ним всё очень усугубилось.

Было обеденное время, и я унеслась одна, не дав себя проводить до дома. Думаю, Чонгук был только рад, что не придётся продлевать время в моём обществе. Откуда бралась его холодность и отчужденность? Из-за монашества? Я хотела верить в это, но не могла, мой разум отказывался признавать за Чонгуком невинность, целибат, отшельничество. Но, как бы то ни было, я могла ему простить нежелание возиться со мной, делиться секретами мастерства, а вот забыть отчаянное сопротивление поцелую — это другое. Скребло душу и жгло нутро, неужели я так ему неприятна? Или это такая сила воли, клятва воздержания? Что его так отшатнуло от меня, что он пал на лопатки, но не позволил коснуться своих губ? Я чувствовала в себе состояние, близкое к рыданиям, но запрещала слезам появляться. А что испытывают парни, когда им отказывают? Что испытывал Чжунэ, когда я говорила ему «нет»? Что он испытал вчера, когда я прервала наш поцелуй и попросилась домой? Чёрт возьми, я начинала понимать Чжунэ! Когда кого-то хочется, очень трудно показать свои чувства, озвучить свои мысли, ты ведь и сам их толком не понимаешь, не знаешь, чего хочешь, просто тянет и всё. И меня потянуло к Чонгуку, но он отвернулся, и было неприятно и больно от его отказа. И Чжунэ было больно, не могло быть иначе. Мне даже его жалко немного стало. Сколько раз я пыталась объяснить ему, что он ничего не получит, а он продолжал настаивать — да ему памятник поставить надо! Потому что мне одного вот такого «намёка», что приставать не надо, достаточно, чтобы никогда в жизни не решиться на повторный подкат. Неужели я слабачка? Неужели я в этом слабее Чжунэ, у которого хватает сил вновь смотреть мне в глаза и уговаривать? На это, кажется, нужно намного больше выдержки и храбрости, чем на хуки и апперкоты.

Я боялась никого не найти в квартире, потому что окажись она пустой, у меня не будет преград перед подушкой, в которую можно будет поплакать. Но я не должна, не должна! Чжунэ же вчера не плакал, приехав домой? А плакал ли когда-нибудь из-за девушки Чонгук? Или он настолько монах, что ему чужды плотские соблазны? Но и из-за платонической любви можно страдать. Или нет? На пороге я услышала голос Гынсока, не кричащий, но громко внушающий на кухне:

— Я такой, понимаешь? Я всегда таким был, творчество — это я, я не могу от него отказаться! Это стихия, оно стихийно, и когда оно накатывает, я не могу сопротивляться, потому что вдохновение приходит не по заказу, это что-то свыше, хотим мы этого или нет! Если я не буду писать, когда оно во мне, когда меня толкает, то оно пропадёт, прокиснет, перебродит во мне и станет крутить мне нервы, я упущу момент, и потом буду ждать вдохновения днями, неделями, а то и месяцами! Я становлюсь психованным и невыносимым, сплошной комок нервов, меня всё бесит и раздражает. И знаешь, что тогда происходит? Я начинаю пить! Ты этого хочешь? Чтобы я пил, забывая о своём призвании?

— Нет… — печально раздался голос Сынён.

— Я ничего с собой не смогу поделать, и не хочу поделать! Творчество — это сублимация, понимаешь? У сексуально удовлетворенного человека мозги не работают! Не работают! Они активны и энергичны лишь в возбуждении!

— Тише ты…

— В общем, решай сама. Если ты хочешь быть со мной — я такой. Я всё сказал, и добавить мне нечего. Я от тебя ничего не требую, кроме понимания, и того, чтобы мне не мешали во время творческого процесса. Я ненавижу, когда мне мешают! — Я тихонько стояла у двери, боясь помешать, но Гынсок вышел из кухни, увидел меня, кивнул, и стал обуваться. Сынён высунулась следом за ним, и тоже заметила меня. Поздоровавшись молчаливым взглядом, она смотрела, как её возлюбленный, надвинув ботинки, поклонился нам на прощание и вышел. Я закрылась за ним.

— Вы помирились? — спросила я.

— Не знаю… ты слышала, что он сказал?

— Кое-что.

— Я не знаю, смогу ли принять такие условия. С одной стороны, от меня почти ничего не требуется… но, с другой стороны, и я ничего требовать не могу? Ох, Гынсок сводит меня с ума… во всех смыслах! — взмахнула руками сестра и, раздеваясь на ходу, пошла в ванную, чтобы расслабиться. Меня саму некоторые выводили из равновесия, поэтому я не смогла сейчас углубиться в её драму. Войдя к себе в спальню, я обнаружила убирающуюся там Чжихё со шваброй и тряпкой для стирания пыли.

— Привет, опять выходные тратишь не на отдых? — села я с краю, на стул, чтобы не мешаться. Как хорошо, что она здесь, и схема кровать — подушка — слёзы для меня всё ещё недостижима.

— Почему? Я люблю наводить порядок, — встала Чжихё на колени и стала протирать пыль под компьютерным столиком. В фартуке, с забранными в пучок волосами и в резиновых перчатках, она всё равно не выглядела замученной домохозяйкой. Это был дар, наверное. Надеть на меня такое — я превращусь в пугало, а ей идёт.

У меня в кармане зажужжал телефон. Достав его, я едва не пискнула от радости. Неужели радости? Неужели я рада? Мне звонил Ку Чжунэ. Посмотрев на повернутую ко мне тыльную часть сестры, лазающей под столом, я тихонько встала и ушла в их спальню, которая сейчас была свободна.

— Алло?

— Ты забыла у меня свои вещи, — сразу по делу раздраженно бросил он.

— Так сказал, как будто я трусы с лифчиком у тебя возле постели раскидала.

— Если бы это были трусы с лифчиком, я бы с тобой по-другому разговаривал, — немного дружелюбнее сделался тон Чжунэ, и он покашлял в сторону, в кулак, будто в горле запершило.

— В любом случае, я не специально. Я заметила, что их нет, уже ложась спать.

— Я завезу тебе их завтра.

— А спросить меня, не занята ли я завтра, не надо? — Чжунэ сделал что-то вроде «тпру» и «пфф», одно за другим. Потом устало и нехотя, по слогам выговорил:

— Ты не занята завтра?

— У меня баскетбольная секция заканчивается поздно, если сможешь подъехать после…

— Я могу приехать на тренировку. Ты же не против?

— Ну… В прошлый раз ты заскучал на ней… Впрочем, — одёрнула себя я, понимая, что рассчитываю на какую-то продолжительную встречу. — Ты же только отдать одежду, так что, заезжай.

— Мы так и не сыграли в баскетбол, — сказал он. — Поэтому, можем задержаться… — Во мне снова закружились, как только что пережитые, вчерашние события. Тёмный спортивный зал, Чжунэ в костюме, наш поцелуй, и его крепкая рука, прижимающая меня. И его низкий шепот возле лица. Моя кожа покрылась мурашками и тогда, и сейчас.

— Что-то я не уверена, что мне нравится эта идея… — Она мне нравится, господи, как же она мне нравится! Только бы это не привело ни к чему плохому, только бы я не влюбилась, только бы… только бы Чжунэ, как и я, хотел чего-то большего. Если бы Чонгук сегодня не оттолкнул меня так безоговорочно, я не была бы в таких растрёпанных чувствах, я бы не желала так самозабвенно чьего-то тепла, то есть, чьего-нибудь внимания. Мужского внимания. После того, как со мной отказался целоваться парень, побеспокоивший моё сердце, мне хотелось утешения. Утешения и реабилитации.

— Если тебе не понравится эта, мы придумаем ещё что-нибудь, — многообещающе сказал Чжунэ и замолчал. Я переварила его слова. Да, он ездил по ушам, но пока что, до сих пор, сдерживал все обещания, которые давал мне. Неужели он старается для меня? Или для утоления своей похоти? Я не верю, что он думает о моих интересах.

— Ты сказал, что разговаривал бы по-другому, если бы речь шла о трусах и лифчике… Но разве ты не прекращаешь общаться с теми, с кем уже спал?

— Раньше так и было.

— А сейчас?

— А сейчас не знаю. Мы же не спали, — засмеялся он.

— Ну, ясно, мне бы ты тоже не перезвонил, и плакало бы моё бельишко в твоём мусорном ведре.

— Бывало, раньше со мной отказывались спать… такие, которые делают вид, что готовы на всё, приезжают с тобой домой, даже уже начинают раздеваться, и в этот момент думают, что парни вне себя от возбуждения и готовы на всё, вообще на всё. Пользуясь подобным состоянием мужчины, эти тёлки начинают загибать пальцы: а давай сначала повстречаемся, а сначала докажи, что ты серьёзен, а сначала скажи, что любишь. Некоторые проще, просто делают заказ на дорогой подарок, вроде как это гарантия мужского постоянства… Да, мне отказывали, Чонён, прямо в спальне, на постели, под одеялом, и ставили условия. Я не получал секса, и всё равно не перезванивал.

— К чему ты это?

— К тому, что твой долбанный спортивный костюм не в мусорном ведре! — вновь раздраженно забасил Чжунэ. — Ты вчера кинула меня ни с чем, а я перезваниваю. Увидимся завтра! — буквально рявкнул он мне в ухо и положил трубку. Мне почему-то сделалось очень хорошо от его неподдельной злости.

Глава 15, полная трудностей для Чонён

На уроках я не могла сосредоточиться, излагаемое учителями проходило мимо и сквозь меня. И вот за это я влюблённость ненавидела тоже, из-за подобного эффекта я хотела избежать чувств до конца школы, а лучше до конца университета. А ещё лучше — до конца жизни! Но было поздно. Чонгук и Чжунэ вертелись в моей голове то одновременно, то поочередно, и уже невозможно было представить себя без этого магнетизма в груди, хотелось довести его до конца, испытать то, к чему приводит притяжение между женщиной и мужчиной. Меня тянуло и к одному, и к другому. Разве возможно влюбиться в двух с одинаковой силой? Не признак ли это того, что оба они на самом деле увлечения несерьёзные, ведь когда любовь настоящая — она одна, и сомнений не возникает. Значит, во мне всего лишь бурлят гормоны, потому что организм созрел? Скорее всего, так и есть. Теперь главное оставить голову холодной, чтобы не потерять разум, чтобы не наделать ошибок. Надо отвлечься на что-то, подумать о другом. Чем я жила до встречи с этими двумя? Спортом…с Чонгуком я теперь тренируюсь, а с Чжунэ встречусь вечером на баскетболе. Нет, спорт не выход. Друзья! Да, Югём и Джуниор… Нет, о Джуниоре я пока не могу спокойно думать, я не знаю, как с ним быть. А что касается Югёма… он же в соседнем подъезде живёт, он тоже может увидеть как-нибудь что-нибудь лишнее, и тогда наше товарищество вообще полетит к чертям. Надо опередить события и по-честному поговорить с ним. Так, что ему сказать? Что я теперь тоже дружу с Чжунэ? И как это преподнести, чтобы нормально выглядело? Сказать, что я влюбилась? Нет, Югём заподозрит, что я продолжаю вбивать клинья в их приятельские отношения. Сказать, что Чжунэ ухаживает за мной? Если бы это были серьёзные ухаживания! Но я всё ещё не могу точно сказать, чем является наше с ним общение. Он же не предлагает мне встречаться и быть его девушкой. А если бы предложил? Возможно, это бы отвлекло меня от Чонгука, тот-то монах, тот явно ничего подобного не предложит. А Джуниор предложил… Если я так боюсь страстей и умопомрачения, то не проще ли откликнуться и начать встречаться с тем, мысли о ком не забивают каждую извилину мозга? Это был бы замечательный выход, но совесть не позволит мне использовать Чжинёна для своекорыстных целей.

Дахён через проход ковырялась в телефоне под партой, и я краем глаза заметила, что это снова страница Ку Чжунэ отображается на экране. Неужели ей достаточно вот этого? Неужели бывают люди, способные довольствоваться безответностью, смотреть с расстояния и мечтать? Что для этого нужно, сильнее любить или меньше думать? Такое поклонничество — признак детства. Я тоже буквально пару лет назад была способна на такое, пока не сняла плакаты с Брюсом Ли и Джейсоном ЛеБроном со стенки. Но это было совсем другое, восхищение талантами и мастерством, я никогда не боготворила их внешность и не разглядывала фотографии целыми днями, я читала об их жизни, достижениях, брала их за образец подражания. И Чонгука с Чжунэ я бы никогда не полюбила, будь они плоскими картинками, снимками из интернета. Я имела возможность пообщаться с ними, позвонить им, надеялась на взаимность, только это и давало шанс рождению чувств. А чего хочет Дахён от фотографий Чжунэ? Чтобы они ожили и он выпрыгнул из Инстаграма прямо ей под ноги? Или в её мечтах, в отдаленном будущем, он прискачет на коне и воздаст ей за многолетнюю молчаливую любовь?

Нет, меня бы не удовлетворило одностороннее влечение. Как человек, развивавшийся сильнее физически, чем духовно, я отдавала большой процент значимости в отношениях физическому. Ну, хорошо, скорее всего, в идеале, для гармонии, должно быть где-то пятьдесят на пятьдесят…

— Чонён? — Я подняла голову. Меня окликнул учитель. — Иди к доске.

Я посмотрела на условия задачи и, стиснув зубы, поплелась вперёд. Кажется, я пропустила вводное объяснение о том, как подобные задачки решаются. Кажется, я пропустила подобные объяснения и от жизни, где-то же должны были говорить о том, как опознать любовь, кого надо любить, каких парней стоит выбирать, нет? Обидно, я бы походила на лекции, была бы самой внимательной ученицей, делающей самые подробные и точные конспекты. Но на данном школьном уроке я не отличилась умом и сообразительностью, поэтому схлопотала плохую отметку. Боже, что будет в ноябре на экзаменах? Мне крышка.

После дополнительных занятий я купила еду в фастфуде и побежала на автобус, чтобы добраться до баскетбольной секции. Сегодня занятия женской команды не должны были совпасть с занятиями команды университета Корё, так что с друзьями я пересекусь вряд ли. И они не увидят, как заедет туда Чжунэ, чтобы вернуть мой костюм. Что бы подумал Чжинён, увидев, что я забыла у того свои вещи? Страшно представить. Наверняка решит, что мы уже переспали. Ага, бегу и спотыкаюсь.

Пока шла разминка, и мы с девчонками были свободны от указаний тренера, ожидавшего начала, я опять вспомнила то острое чувство отверженности, когда Чонгук отвёл лицо, чтобы я его не поцеловала. Если бы я ему нравилась, то он бы не увернулся. Не потому, что не успел бы, а потому… по тому же, почему и я позавчера не увернулась от Чжунэ. Когда кто-то нравится, невозможно противостоять, это яснее ясного. И я бы хотела увидеть это в Чонгуке — невозможность противостоять мне. Смогу ли я когда-либо увидеть такое? Трудно представить этого парня сдающимся, опустившим руки, сговорчивым. Чонгук выглядит жёстким и уверенным в своих решениях, и ведёт себя соответственно: принципиально и безоговорочно. Это покоряет, заставляет уважать, но расстраивает. Кому приятно ощущать себя на втором месте после правил у того человека, который нравится. Каждая девочка мечтает о таком молодом человеке, который ради неё пренебрёг бы всем. Не это ли и есть настоящая любовь? А я сама, могла бы отказаться ради любимого мужчины ото всего? Или снова полезет наружу моё желание оставаться самой собой и не подстраиваться? Вот опять, я хочу самопожертвования от кавалера, но не желаю поступаться ничем сама. Эгоизм? Избалованной меня не назвать, скорее наоборот, желание, чтобы было по-моему шло от обратного, потому что слишком редко что-либо по-моему делалось.

Мы уже вовсю прыгали и бегали с мячом, баскетбольная майка у меня на спине промокла, когда в дверях нарисовался Ку Чжунэ. В белых летних брюках и свободной хлопковой рубашке с закатанными рукавами, сидящими на нём превосходно, с уложенными гелем волосами — чёлка привычно приподнята вверх. Я бы сделала всё возможное, чтобы не обращать на него внимания, но тренер отвлёкся от нас, чтобы подойти к известному бывшему игроку СНУ и пожать ему руку. Все мы, закончив передачу, замерли и отдыхивались, пока Чжунэ перекидывался приветственными фразами с мужчиной. Я посмотрела на его руки, но увидела в них нарядную коробку вместо своего спортивного костюма. Зачем он его запаковал? Что за блажь вечно у этого мажора? Он пошептал что-то на ухо тренеру и тот, подумав, тихо что-то ответил. Покивав, они разошлись. Чжунэ присел на скамейку, где просидел однажды недолго, и лишь после посмотрел на меня, найдя глазами сразу же, что сообщило мне о хорошем боковом зрении этого типа. Я не могла долго играть с ним в переглядки — тренировка продолжилась. Стараясь изо всех сил, чтобы показать себя, сегодня я преуспела, в отличие от того, как вышло с Чонгуком. В борьбе он разбил меня в пух и прах, в баскетболе же, без сильных соперников перед собой, в разминке, я была прыткой, быстрой и ловкой. Правда, почему-то мне делалось неуютно, когда я подпрыгивала для броска, и ощущала, как шорты на мне задираются слишком высоко. Хотелось то и дело их поправлять, но это бы выдало мои мысли Чжунэ. Я не могла постоянно оглядываться, убеждаясь, что он не пялится на меня.

Под конец все мы были вымотаны, тренер у нас был отличный, и гонял нас профессионально, добиваясь хороших показателей и успехов для нашей команды. Девчонки, взяв свои бутылки с водой и косясь на Чжунэ, двинулись на выход. Я, взяв свою бутылку, подошла к нему, сдерживая и улыбку, и какую-нибудь язвительную фразу. Тренер, обычно провожавший нас и остающийся, чтобы убрать мячи, попрощался и быстро выскользнул вслед за своими подопечными. Я удивленно посмотрела ему в спину, не успев задать вопроса о том, как быть с залом?

— Я попросил его не мешать нам, — поднялся Чжунэ, объяснив мне всё до того, как я спросила что-либо.

— Не мешать? — нахмурила брови я. — Боже, что он подумает…

— Какая разница? Его проблемы, что он будет думать.

— Нет, это и мои проблемы, я не хочу, чтобы обо мне думали плохое! — Я начала сердиться, снова столкнувшись с этой вот вечной царской повадкой Чжунэ: приказы, распоряжения, договоренности. — Ты ещё и тренером моим управлять будешь?

— Я буду управлять всеми, с кем это возможно, — хмыкнул он и, подняв со скамейки коробку, протянул мне. — Держи.

— Так завернул! Может, ещё постирал и выгладил? — хохотнула я, поднимая крышку.

— Может быть… — сказал он, но под крышкой оказался вовсе не мой спортивный костюм. Непонимающе, я придерживала дно коробки одной рукой, а другой вытягивала из неё одежду, чтобы понять, что это такое? Да, это была спортивная форма, но не моя. Эта была новая, красивая, из удивительно приятной на ощупь ткани, пошитая безупречно, без единой торчащей нитки. Запоздало посмотрев на отложенную крышку, я прочла глазами: «Роберто Кавалли». Костюм был того же серого цвета, что и мой, только с красивыми бирюзовыми вставками и золотой молнией, с таким же золотым язычком в форме монограммы фирмы.

— Это не мой костюм… — прошептала я, подняв взгляд к глазам Чжунэ, который выжидающе следил за моей реакцией.

— Теперь твой.

— Сколько он стоит?

— Какая разница? Примерь, — не отводя взора, попросил Чжунэ, но тон граничил с повелением. Я едва сдерживала злость, чтобы не швырнуть ему это всё в лицо, не накричать и не ввалить ему пинков, чтобы зад болел до осени. Зачем он это делает? Зачем хвастается своими деньгами? Зачем пытается меня купить? Я вспомнила о Чонгуке, у которого не было миллионов, но он ничем не уступал богачам, даже, возможно, был лучше, если не занимался бандитизмом, как погрозился вчера. Образ Чонгука заодно заставил меня присмиреть и стерпеть оскорбление деньгами. Я буду такая же выдержанная и непоколебимая.

— Мне не подойдёт,ты же не знаешь моего размера.

— Это твой размер — примерь.

— Посмотрел на моём старом костюме? — догадалась я.

— Дал продавцам — они подобрали, — пожал плечами Чжунэ, делая интонацию более вежливой. — Примерь, я хочу посмотреть, как на тебе сядет.

— И раздеться я, разумеется, должна прямо при тебе? — хмыкнула я, разгадав его мечты. Парень чуть наклонил лицо вперёд, будто смущаясь своего желания. Но его изгиб губ, коварный и предвкушающий, сказал за него. — Ты просто одержим идеей оголить меня!

— Это здоровое мужское желание, — выпрямился он, улыбаясь. — В субботу не вышло, но попытка — не пытка.

— Где мой прежний костюм? Я хочу получить его обратно.

— У меня в квартире. Поедешь?

— Нет. — Я сложила презент от Кавалли обратно в коробку и положила её на скамейку. — А его я не возьму.

— Почему?

— Мне не нравятся твои попытки купить меня…

— Я не покупаю! — вздохнул Чжунэ и, едва не заведясь, поджал губы и замолк, собираясь с мыслями.

— А как это ещё назвать?

— Ухаживания? — предложил он.

— Ухаживают, когда хотят встречаться с девушкой. Ты хочешь со мной встречаться? — Чжунэ отдёрнул лицо в сторону, повернувшись в профиль. — Ты не предлагал мне быть твоей девушкой, о каких ухаживаниях может идти речь? Ты соблазняешь меня, разводишь, но это бесполезно, ясно?

— Чонён… — повернулся он обратно. — Я не силён в поступках, да, я уже говорил тебе, что прежде мне не приходилось этого делать, но… скажи мне, как я должен поступить? Что делать, чтобы это не ущемляло твоего чувства собственного достоинства? Я всего лишь привёз тебе подарок…

— Ты проигнорировал мой вопрос о том, хочешь ли ты со мной встречаться? — Его глаза вспыхнули, и он снова отвернулся. Это говорило яснее слов. — Спасибо, что хотя бы до лжи не опускаешься, — покривилась я.

— Я… просто не могу ответить так сразу. Я должен подумать.

— Подумать о том, хочешь ли ты быть моим парнем? — удивилась я. Я на это напрашиваюсь? А самой-то мне это точно надо? Да, меня возбуждает Чжунэ, мне всё больше нравится, когда он рядом со мной, и целовалась бы я с ним намного дольше, но… быть его девушкой? Нет-нет-нет, я не должна в это верить! Это невозможно. Обнадёжившись, я нанесу себе здоровую рану. Чжунэ мне её нанесёт, потому что он просто словоблудит со своим «не могу ответить сразу» и «надо подумать». Он просто ищет отступной путь, чтобы при этом не спугнуть меня.

— Мы недостаточно друг друга знаем…

— О, начинается! — взмахнула я руками. — Чтобы переспать, конечно, достаточно одного имени, а чтобы встречаться, нужно десять лет знакомства?

— А разве нет? Одно дело покувыркаться ночь в постели, и совсем другое — проводить вместе часы и дни, общаясь и доверяясь друг другу. Разве отношения не нечто более серьёзное, чем секс?

— Это всё отговорки, Чжунэ. Отмазки в стиле бабников, как ты и твои друзья. — Я подошла к двери в зал, закрыла её на щеколду и вернулась на баскетбольное поле, встав метрах в трёх от Чжунэ. — Ты же просто хотел раздеть меня, и больше ничего. Впихнуть мне костюм, чтобы полюбоваться… на что? Грудь или задницу? — Я сотни раз проходила через мужские раздевалки и много раз ребята, подшучивая, пугали и заглядывали в наши, женские. Я не стеснялась своего тела, меня раздражало именно похотливое и мужское к нему отношение. Раньше. Но теперь в этом что-то было. После поведения Чонгука мне хотелось как-то самоутвердиться и удостовериться в том, что я способна нравиться. Я стянула майку через голову. Под ней был спортивный лифчик, поддерживающий грудь. Чжунэ вылупился на меня, потеряв дар речи. — Ты же этого хотел? — Я стянула шорты, оставшись в хлопковых трусиках. Теперь на мне было только нижнее бельё, носки и кроссовки. — Ну как, доволен? — Чжунэ с трудом поднял глаза к моим. Я обернулась в поиске мяча и, найдя его, наклонилась за ним, взяв в руки. Повернувшись обратно и став им стучать по полу, я нашла молодого человека совершенно ошеломлённым. Похоже, вид сзади ему тоже понравился. — Ты хотел сыграть со мной?

— Ты будешь играть прямо так? — наконец, заговорил Чжунэ.

— А то! Мне будет удобнее, чем тебе. Как считаешь?

— Я, боюсь, стану следить не за теми мячиками, — хмыкнул он, плавно двинувшись в мою сторону. Походка его была вымученной, будто он шёл по раскаленным углям. Я прошлась по нему взглядом. В районе ширинки, как мне показалось, произошли перемены. Лёгкие летние брюки не скрывали возвышающихся намерений Чжунэ. — Зачем ты это делаешь? Ты же всё равно не будешь со мной спать.

— Хорошо, что ты это сам понимаешь.

— Или всё-таки поедем ко мне? — не отступая, вопреки только что произнесенному, спросил парень.

— Я не хожу в гости к посторонним. Ты мне не друг — друзья не домогаются, но и не жених. Кто ты мне? Никто.

— Можно стать и кем-нибудь, — подошёл он на достаточное для игры расстояние. Я наклонилась вперёд, готовясь обвести его и разыграть мяч. Он тоже, поддёрнув брюки, наклонился. Мы завиляли друг перед другом, ища сторону, через которую лучше делать прорыв. Но ему ещё нужно было отобрать у меня… Я не успела моргнуть, как Чжунэ, совершив первоклассный игровой маневр, выхватил мяч и, слегка подпрыгнув, закинул его через мою голову мне за спину, в то кольцо, которое я должна была защищать. Я ахнула и спешно обернулась. Мяч угодил прямёхонько в цель, проскочив через корзину и стукнувшись о пол. Я не могла отвести глаз от места, где пролетел мяч, восхищаясь меткостью, точностью броска, хотя в воздухе не осталось следов, и траектория не нарисовалась. Почувствовав губы у самого своего уха, я вздрогнула, но не повернулась: — Однажды ты уберёшь свои вечные блок-шоты^[20], и я закину тебе такой трёхочковый, Чонён, что тебе он очень, очень понравится.

Я дёрнулась, когда его пальцы тронули мой загривок. Уже готовая замахнуться, я увидела, что он отошёл и возвращается к скамейке. Я поспешила подобрать свою одежду и начала её напяливать. Чжунэ потыкал указательным пальцем по крышке коробки:

— Я верну тебе твой костюм, только если ты возьмёшь этот.

— А если я не хочу?

— Останешься без обоих. Тебя подвезти?

— Нет, я не хочу, чтобы нас видели вместе, — снова сказала я полуправду. Если бы я могла на законных основаниях проводить с ним время, чтобы никто не думал о нас ничего плохого! Но репутация Чжунэ не позволяла оказываться с ним рядом, не будучи скомпрометированной. Одевшись, я отперла дверь в зал и вернулась к скамейке за подарком. Что ж, придётся на некоторое время взять, спортивка-то мне нужна, а просить у Чжихё деньги на новую мне совсем не хотелось. — Я беру, но только до возвращения моего костюма, — озвучила я, спеша уйти.

— Чонён! — задержал меня Чжунэ. Я остановилась, не оглядываясь. — Значит, если бы я был твоим парнем, мы бы поехали ко мне? — спросил он. Я почувствовала мурашки по всему телу. Надо было всё-таки на него при этом смотреть. Его голос будоражил и звучал так, что голова готова была кивать постоянно, соглашаясь на всё. Он не предположил возможности дружбы…

— Ты никогда не будешь моим парнем, — бросила я с вызовом, или горечью, или тайной надеждой на обратное, или с мольбой о том, чтобы так и было, и я бы избежала ненужных страданий. Я не поняла сама, как я это сказала? Но сказала упрямо и резко, после чего скорее вынеслась прочь.

По пути домой меня не оставляли мысли о том, как бы это было, начни мы с Чжунэ встречаться? Я всеми силами гнала подобные грёзы прочь, но мозг сопротивлялся, он словно взбунтовался и хотел думать о том, что ему казалось интересным. Я и Чжунэ… Мы могли бы переспать тогда, да. Если бы это были нормальные отношения, открытые, взаимные, официальные, чтобы мы в компании считались парой, чтобы он заезжал за мной, чтобы мы гуляли, чтобы я привела его в нашу квартиру, которую бы он не обозвал нищебродской, а полюбил, как мой дом, познакомила с сестрами. Сынён бы визжала от счастья, что я зацепила такого парня. Чжихё, возможно, он бы не понравился, да и Намджуну. Он и его друзья предостерегали меня от этого человека. Как хорошо они его знали? А как хорошо я знала их, чтобы доверять их мнению?

Я почувствовала, что мне срочно нужен человек, который знал бы Чжунэ, чтобы я могла поговорить с ним обо всём, и я точно знала, кто это может быть. Югём. Хватит нам зубоскалить и избегать друг друга, хватит иметь секреты и пытаться выиграть друг у друга. Мы лучшие друзья, всегда были ими и должны ими остаться. Пройдя мимо своего подъезда, я прошагала до соседнего, взглянув на окна. В спальне Югёма горел свет. Похоже, он дома один. Отец где-нибудь на заработках, мать ушла в ночную смену на производство. Я проскочила внутрь с дядюшкой, что жил этажом выше Югёма, он выгуливал собаку и возвращался домой. Мы с ним вместе поднялись на лифте, я вышла, а он поехал дальше.

Подойдя к двери квартиры друга, я в неё характерно постучала. Что-то вроде индивидуальной морзянки, так стучались только я, Югём и Джуниор. Я подождала и, решив, что товарищ не услышал, постучала снова, уже громче. Спустя некоторое время, дверь приоткрылась, и в небольшой проём выглянул Югём.

— Привет, — улыбнулась я. — надеюсь, не отвлекаю?

— Я немного занят, что-то срочное? — хмуро спросил друг. Похоже, он всё ещё злится на меня.

— Я хотела поговорить, это бы не заняло много времени…

— Давай в другой раз? — попытался спровадить меня он, и мне это не понравилось. Он не собирается идти на мировую? Я на всякий случай вставила ногу между дверью и косяком, вид Югёма говорил о том, что он закроется передо мной в любой миг.

— Ты что, ещё обижаешься?

— Я не обижаюсь, Чонён, просто не сегодня, ладно? — Я сомневалась, что он сидит и готовится к лекциям, что он тщательно занимается или что у него множество дел по хозяйству. Мне показалось его поведение подозрительным. Уж не Чжунэ ли у него в гостях? Или он пьёт, или принимает наркотики?!

— Югём, нам надо поговорить, — без предупреждений толкнув дверь, я невольно отпихнула друга и вошла. Но не успела вглядеться в потёмки прихожей, где Югём не зажёг свет, как меня приковало что-то спиной к двери. Мною её и захлопнули. На моей шее сомкнулась хватка, я попыталась вскрикнуть, но ничего не вышло — горло сдавили. Выпучив глаза, я пыталась понять, кто это и что происходит? Передо мной всё загораживал чёрный силуэт, громоздкий, несдвигаемый. Я цеплялась за большую и мощную руку в рукаве, пытаясь расслабить её, чтобы продохнуть. Другой своей ладонью я рыскала по стенке в поисках выключателя.

— Чжебом, отпусти её, отпусти! — прошипел Югём, и я ощутила, как он пытается убрать пальцы, душившие меня. В этот же момент я щёлкнула выключателем, и свет над нашими головами зажёгся. Пальцы на горле разжались, и я со свистом хапнула ртом воздух. Передо мной стоял Чжебом, которого я уже смутно помнила. Только фотографии не позволяли забыть подробностей его черт. Но никогда раньше не было у него таких ледяных глаз, они словно отдавали голубизной замерзшего озера, хотя были карими. Мне стало холодно и страшно под этим взглядом.

— Попробуй проболтаться, что видела меня, — достав откуда-то тонкий, как стилет, нож, приложил он его к моей сонной артерии самым кончиком. Я опустила на лезвие взгляд, пробежалась через него к руке, что его держала. На одном из грубых, смуглых пальцев Чжебома была серебристая печатка с изображением трёх треугольников, и этот предмет светлым вкраплением выделялся на общем фоне. Я подняла взгляд дальше, к лицу, хотя от него бросало в дрожь. Каменное, твёрдое и бездушное. Чжебом стал шире в плечах, как будто бы ещё вырос. Его мощность просматривалась сквозь его тёмную, поношенную одежду. На голову был надвинут капюшон, но он не скрывал давно заживших шрамов на виске, поперёк правой брови и на шее.

— Она не скажет, никому не скажет, — заверил Югём, отодвинув нож брата. Я всё ещё не могла сказать ни слова, поэтому порадовалась, что ответили за меня. Чжебом опустил руки, и оружие пропало внезапно и бесследно.

— Я узнаю, если ты хоть кому-нибудь проболтаешься. И ты пожалеешь, — приглушенно пробормотал он и, развернувшись, ушёл в дальнюю комнату. Я загнанно посмотрела на Югёма, ища поддержки и объяснений.

— Пошли на кухню, поговорим, — пригласил меня друг.

Он налил нам зеленого чая, и мы уселись рядом, чтобы говорить шёпотом. Почему-то иначе мне было не комфортно, я боялась привлечь внимание Чжебома, словно он должен был меня убить, вспомнив о том, что так и не сделал этого.

— Значит, он нашёлся? — поинтересовалась я тихо-тихо.

— Он и не терялся. — Югём смотрел в чашку. — Родители не знают, что он бывает здесь, дома… мама могла бы проболтаться. Только я знаю.

— Но от чего он прячется? Почему не хочет, чтобы кто-нибудь узнал о его приезде?

— Чонён, не вникай, — нахмурил брови Югём, отхлебнув чаю.

— Как я могу не вникать? Он едва не придушил меня!

— Ты же никому не расскажешь, верно? — наконец-то покосился на меня товарищ.

— Ты знаешь, что можешь рассчитывать на меня. Но он так изменился… — повела я носом в сторону коридора, ведущего в комнату, занятую Чжебомом. Да, он всегда был хулиганом и разгильдяем, но что станет убийцей, каким предстал передо мной — никогда бы не подумала! Он учился в одном классе с Сынён, и был той причиной, из-за которой единственный раз в жизни серьёзно повздорили мои сестры. Он был единственным, на чём когда-либо сошлись их вкусы. Они обе влюбились в него, но встречаться с ним стала Сынён. Чжихё рыдала, как ненормальная, ей так нравился этот плохиш! С тех пор она держится подальше от плохишей. Но Чжебом и с Сынён не остался. Не окончив школу, за несколько недель до экзаменов, он исчез, не сказав никому ни слова и не оставив записок. С тех пор Сынён не любит бедных и неприкаянных парней, у которых за душой ни воны. Их ничего не держит, и они имеют склонность пропадать — так она считает. — Джуниор знает? — пришло мне в голову.

— Нет, он тоже не знает, — сказал Югём. — Теперь знаем только ты и я.

— Чем он занимается? — не унималось моё любопытство.

— Я не буду объяснять, Чонён, прости. — Он кивнул мне на чай, напоминая о нём. Я отпила. — О чём ты хотела поговорить, когда пришла?

— Теперь уже и не знаю, как начать, — растерялась я, вспоминая свою цель. — В первую очередь, я хотела помириться.

— Я не сердился на тебя, и не держал обиду. Просто мне не нравится, когда ты начинаешь учить меня жить или делаешь вид, будто лучше понимаешь что-то. Это бесит, Чонён, очень.

— Я не учу, я всего лишь волнуюсь за тебя, дурень!

— Я сам о себе в состоянии позаботиться.

— Но у тебя появляются от нас с Чжинёном тайны, и…

— У меня от вас тайн нет, но те, которые принадлежат не только мне — я раскрывать не в праве. Неужели ты не понимаешь? — внушительно поглядел он на меня. Разве я могла не понимать? Я и сама умела хранить чужие секреты.

— К слову о чужих тайнах… Я хотела, также, поговорить о Чжунэ…

— О нет, опять! — закатил глаза Югём, но я его стукнула по плечу.

— Нет, не опять! Это совсем другое… И мне нужно, чтобы ты пока ничего не говорил Джуниору, хорошо? — Друг заинтригованно замер.

— Хорошо, ладно. Что же такое ты можешь скрывать от Джуниора? Снова проблемы с девственностью? — расплылся он. Я шлёпнула его второй раз.

— Проблемы будут у тебя, если не прекратишь издеваться!

— Всё-всё, я слушаю, — сдался он, подняв руки.

— Чжунэ… он подкатывает ко мне, — назвала я это самым приемлемым термином. На лбу Югёма прорисовались складки удивления.

— К тебе?!

— Да, и… я готова признать его не таким уж плохим, только о нём столько гадостей слышала, о нём столько всего ужасного говорят, судачат, как мне к нему относиться? Югём, скажи мне о нём какую-нибудь правду? Я должна знать, что собой представляет Ку Чжунэ.

— Ку Чжунэ, — повторил Югём и, усмехнувшись, пожал плечами, — вот уж не думал, что ты захочешь о нём слушать. Значит, он тебе понравился? — угадал мой лучший друг.

— Он начинает мне нравиться, но я совсем не хочу этого, если он плохой. Скажи, он плохой?

— Я не думаю, что он способен творить нечто ужасное. Он слишком труслив для этого. Что ты подразумеваешь под плохим?

— Его отношение к девушкам, например. Он заверяет, что никого никогда не соблазнял, но…

— Это действительно так, — признал Югём, и у меня ухнуло сердце. Неужели? Неужели Чжунэ не врал мне? Неужели я могу поверить ему? Но какая-то доля сомнения где-то глубоко во мне сидела и топала ножкой, запрещая доверять полностью. — Я никогда не видел, чтобы он уговаривал, подходил знакомиться, ухаживал… Ты сейчас вот сказала, что он к тебе подкатывает, а я даже представить подобного не могу. Чжунэ? Сам? Если бы я не знал тебя, подумал бы, что сочиняешь.

— Но он же меняет девушек, как перчатки?

— Ну да, каждую неделю в клубе, когда мы отдыхаем, на него виснет кто-нибудь. Они сами манят его в постель, он богач, к тому же, писаный красавец, как утверждают девчонки. Ему нет нужды искать кого-то. Ещё когда он в универе учился, я помню их с Би Аем, Чжинхваном и другими — студенток не пугало даже то, что их высмеют и опозорят на весь факультет, все мечтали испытать счастье и заполучить одного из королевской компании, как их тогда называли.

— И получилось хоть у одной?

— Да, у Би Ая и Юнхёна есть невесты.

— Богатые? Из их среды? — затеплилась во мне очередная надежда. А что, если подобные отношения всё-таки возможны? Что, если и баловни судьбы способны остепеняться?

— Я не знаю тонкостей, Чонён. У Юнхёна да, вроде бы Бора из какой-то крутой семейки, родственница какого-то чеболя. — Друг замолчал и, положив ладонь мне на плечо, изрёк: — Но если тебя интересует моё мнение, я бы не желал тебе встречаться с Чжунэ. Держись от него подальше.

— Теперь ты начинаешь учить меня жить? — усмехнулась я.

— Это всего лишь совет.

— Самому советовать легко, правда? А когда кто-то советует…

— Не начинай.

— Но почему ты против Чжунэ? Ты же только что сказал, что он неплохой парень!

— Ты достойна лучшего, Чонён. Ты моя подруга, и просто неплохой парень — это не для тебя. К тому же, он избалованный сынок миллионеров, он всегда будет относиться к таким, как мы, как к отбросам, как к прислуге. Тебе это надо? Да, он может увлечься, наверное, но для него вся жизнь — развлечение, и люди — средство развлечения. Мы не такие, Чонён, мы привыкли чувствовать и воспринимать всё всерьёз, — озвучил Югём то, что я и сама в душе ощущала. И мне нравилось, что мой лучший друг не изменил подобного взгляда на жизнь.

— Но что мне делать, если он продолжит подкатывать?

— Ну… тоже с ним поразвлекайся, — засмеялся Югём. — Почему только олигархам можно играться с бедняками? Мы тоже должны уметь играться с ними.

— А если я не смогу? Если заиграюсь?

— Если он обидит тебя, — приобнял меня Югём по-братски, — я ему ебальник расшибу лично.

— Я и сама могу это с ним сделать, — хохотнула я. — Чжунэ в борьбе никакущий.

— Это точно. — Мы допили чай, и я стала собираться домой. — Я рада, что мы поговорили по душам, Югём. Давно надо было так сделать. Мне стало легче.

— Ты всегда можешь поговорить со мной, если не будешь включать нудную мамочку. — Обувшись, я скорчила рожицу и открыла дверь. Посмотрев в дальнюю темноту, я решительно повторила громче:

— Я никому ничего не скажу. Можете не беспокоиться.

Югём с благодарностью кивнул, мы улыбнулись друг другу и разошлись, пожелав спокойной ночи.

Глава 16 с большим количеством парней, но Чонён от этого не легче

Не успела я объявиться в школе, как Наён подхватила меня под локоток и зашептала на ухо:

— Чонён, у тебя засосы на шее, что подумают учителя? Дать тональник? — Я изумилась так, как не изумлялась уже давно. Какие засосы? О чём она? Механически я пощупала свою шею и вспомнила, что на ней, должно быть, остались синяки от хватки Чжебома. Но я же не могу рассказать об этом никому. Вот же глазастая! Пришлось смущенно и рассеяно улыбнуться, отказавшись от косметической помощи. Если это смахивает на засос, то пускай все думают, что у меня завёлся парень. — Это Чжинён? — вдруг поинтересовалась Наён, но когда мои глаза ещё расширились, она отпустила меня, и, отходя, пробормотала: — Это не моё дело, конечно, прости.

Я села за парту, но всё равно занялась тем, что вжимала голову в плечи, чтобы спрятать шею. Попросив у Джису зеркальце, я незаметно оглядела себя и увидела две чётких отметины от сильных пальцев, и одну бледную. Действительно, ощущение, что меня мучил страстный любовник. Джису заметила, что я разглядываю, но ничего не сказала, лишь с любопытством поглядывая.

— Ужасно выглядит? — несмело задала я вопрос.

— Да нет, но учителя могут сделать замечание, — честно напомнила подруга. Я положила ладони на горло, будто оно у меня болело, и попыталась превратиться в невидимку. К счастью, сегодня меня к доске не вызвали, и кроме замечания во время перемены от одноклассника, что меня покусала похотливая лесбиянка, я избежала каких-либо неприятностей.

Но, возвращаясь домой, я немного забылась и, встретившись на перекрёстке с Джуниором, идущим от метро, не успела спрятать следы преступления. Недолго поговорив ни о чём (я очень старалась упоминать лишь отстранённые темы, делая вид, что никакого предложения отношений не было), он заметил синяки, замерев.

— Что это? — Я вздрогнула, определив направление его взгляда. Моя ладонь поднялась, прикрыв и потерев отметины.

— Да так, ничего особенного…

— Это Чжунэ? — нахмурились брови друга. Его глаза стали ярче, а пальцы напряглись, удерживаясь от того, чтобы не сжаться в кулаки.

— А в школе подумали, что это твоя работа, — глупо похихикала я, пытаясь нейтрализовать разбор полётов.

— Но она не моя, значит, всё-таки его?

— Нет, не его, — опустила я руку, продолжив путь к дому. Чжинён пошёл за мной.

— Тогда чья? Чонён, с кем ещё ты близко общаешься?

— Сондже, Ильхун, Ёндже… — начала я перечислять товарищей.

— Это кто-то из них?

— Нет, — покачала я головой.

— Тогда кто? — Джуниор поймал меня за руку. Раньше он старался избегать прикосновений, это я поняла только теперь. Подражая Югёму и другим, он мог приобнять меня за плечо или похлопать по спине, но ничего больше. А сейчас, выразив в этом касании все свои претензии и желания, не отразившиеся больше ни в чём, кроме сомкнутых на моём запястье пальцев, Джуниор продемонстрировал, что не разоблачал в себе так долго. Я посмотрела ему в глаза, не в состоянии ответить. Ведь это же были не засосы! А если я скажу, что это был приём удушения, то Чжинён заведёт привычку приходить на мои уроки тхэквондо и контролировать, чтобы меня там не обижали. С него станется.

— Никто.

— Чонён, что ты делаешь со своей жизнью? Куда ты катишься? — продолжая верить в то, что я тискалась с кем-то, и кто-то развратный оставил на моей коже печати страсти, Чжинён разве что не орал, чтобы докричаться до меня. Но кричать было не в его характере, он только громко говорил.

— Никуда я не качусь, успокойся. Ну, хочешь, тоже засоси с другой стороны, — шутя, приподняла я подбородок, указывая на свободное от синяков пространство. Чжинён шутки не оценил, оставшись серьёзным. Я стёрла с губ улыбку. — Всё совершенно не так, как ты себе, наверное, представляешь.

— А как? Ты объясни.

— Но разве я должна? — сказала я, задев этим друга, но пусть лучше принимает правду такой, какая она есть. — Если бы я хотела с тобой поделиться чем-то, и у меня было бы чем поделиться, я бы так и сделала. Если бы у меня завёлся парень, я бы от тебя этого не скрывала, и ты не должен бы быть против таких изменений в моей жизни…

— Я хочу быть твоим парнем, — не выдержал, и всё-таки напомнил мне Джуниор. Я замолчала, не вздыхая, не отводя взгляда. Стояла и смотрела на него, чуть прищурившись от солнца. Встали мы не очень удачно, под прямыми лучами, без намёка на тень. — Ты не хочешь этого? Я не нравлюсь тебе совсем?

— Нравишься, но не так… — начала я, представляя, насколько придётся углубиться в нюансы, чтобы не обидеть Джуниора и точно передать моё к нему отношение. — Я не хочу того, что от меня будет требоваться в наших с тобой отношениях, понимаешь?

— А что в них такого будет требоваться? — как я и предугадывала, не понял Чжинён.

— Ну… какая-то определённость, смиренность, обыденность…

— Определённость? — с неприязнью произнёс за мной товарищ. — То есть, тебе хочется встречаться с разными, поэтому ты не хочешь остановиться на одном?

— Да не в этом смысле! Не с парнями определенность, а по жизни… давай назовём это оседлостью, хорошо?

— Что ещё за оседлость такая? Мы что, кочевники в Древнем Чосоне?

— Да ну блин! — топнула я ногой, не в силах найти подходящих слов. — Ты… ты слишком весь в рамках, Джуниор. У тебя вся жизнь расписана на десять, двадцать лет вперёд… нет, до самой смерти! Ты окончишь университет и будешь инженером, дослужишься до начальника отдела. У тебя будут отпуска, в которые мы с тобой и детьми будем ездить куда-нибудь на Чеджу или в Тайланд, на Соллаль мы будем встречать рассвет, навещать твоих родителей и могилу моих, в кимчжан^[21] я буду делать заготовки, весной мы будем гулять по паркам, глядя на цветение азалии или вишни. Вот что мне не нравится! То, что всё так и будет, и ничего не поменяется.

Чжинён выслушал меня, отнесясь с уважением к моим наивным пророчествам. Он не стал яриться, выговаривая что-то вроде «с чего ты взяла, что так будет?». Не сказал он и ничего вроде «а что плохого в такой жизни?». Вместо этого, переждав и убедившись, что я больше ничего не добавлю, друг спросил:

— А какой ты хочешь жизни?

Теперь настала моя пора задуматься. Благо, незадолго до этого Чимин уже загружал меня подобными вопросами, и я была подготовлена.

— Азартной, авантюрной, непредсказуемой… что-то значащей.

— Значащей для кого?

— Для всех! Понятное дело, жизнь каждого для него самого что-то значит, но я хочу делать что-то большее, даже для себя самой. Что-то заметное. Не вставать и ложиться по расписанию, синхронно с тысячами и миллионами таких же людей. Я хочу… свободы выбора? Вечных надежд и ожиданий, сюрпризов, стремлений. Я хочу, чтобы всегда было к чему стремиться! А к чему я буду стремиться, если мы начнём встречаться и поженимся? К тому, чтобы мой завтрашний обед был вкуснее вчерашнего? Или к тому, чтобы тебе было уютно дома, когда ты приходишь с работы?

— Многие девушки стремятся к материнству, — неуверенно и смущенно пробубнил Чжинён.

— А я не стремлюсь! Пока что, в любом случае, — поправила себя я. Кто знает? Ещё две недели назад я хотела излупить Чжунэ и послать подальше, а сегодня подумываю об отношениях с ним. Всё меняется, все меняются.

— Но я же тебя ни к чему и не принуждаю, Чонён! Если ты не хочешь сидеть дома, когда выйдешь замуж, разве я сказал что-то против? Не хочешь детей, так… мне ещё два с лишним года бакалавриата, а потом два магистратуры. За четыре года многое успеет произойти! Зачем ты смотришь так далеко? Я ведь предлагаю сейчас, говорю о нас в этот день, не заставляя тебя решать ничего, кроме того, чтобы стать моей девушкой. В конце концов, если тебе не нравится парень-инженер… — Я поняла, что допустила ошибку. Нужно было просто отказать и всё, а теперь Джуниор будет искать в себе недостатки и стараться их исправить. Но мне этого не надо! И не дай бог он из-за меня перевернёт свою жизнь, меняя сферу деятельности, прерывая образование. Я не готова нести такую ответственность, когда ничего не могу дать взамен.

— Нет-нет, Джуниор, профессия тут ни при чём! Забудь! Инженеры — отличные ребята, я образно сказала. И мне пора домой, я ещё не обедала. Созвонимся! — махнув ему рукой, я, как обычно в последнее время, при беседах с ним, унеслась прочь, спеша прервать обсуждение.

Сынён, одетая и с уложенной причёской, стояла на каблуках перед зеркалом, завершая макияж.

— Далеко собралась? — спросила я, сбросив с плеча рюкзак.

— Гынсок пригласил посидеть где-нибудь, — напевно сообщила сестра.

— Неужто помирились?

— Я дала ему второй шанс, — горделиво вздёрнула нос Сынён, но не могла спрятать того, что сама этому рада. Отвлекшись от своего отражения, она посмотрела на меня и, со своей девичьей внимательностью, произнесла: — О-ля-ля! Какой пылкий-то твой даритель фрака… — Опомнившись, я прикрыла шею рукой. — Да ладно тебе, я же не против, — улыбнулась Сынён, вся довольная и в прекрасном расположении духа.

— Я возьму у тебя крем? Замажу от Чжихё. Она точно попытается ругать меня и воспитывать.

— Бери, — провела рукой над столешницей с кучей косметики сестра. Все баночки, тюбики и флаконы там были в основном её. — А я, надеюсь, заполучу в ближайшее время трофеи покруче твоих.

Пока я разогревала еду, мне позвонил Чонгук, чтобы договориться о тренировке, и мы условились встретиться завтра около семи часов вечера. Раньше я никак не могла из-за дополнительных занятий по математике и английскому. Он был лаконичен и вежлив, согласившись со временем, ничего не спрашивал и не торговался, чтобы я назначила раньше или позже. Казалось, кроме меня у него никаких дел на свете быть не может. Положив трубку и достав тарелку, я стала ждать звонка от Чжунэ. Позвонит ли он быстро в этот раз? Чтобы договориться об обмене спортивными костюмами. В прошлый раз он сам стал инициатором очередной встречи, и я очень хотела, чтобы в этот раз вышло так же. Я сама ему звонить не буду, не женское это… Вот чёрт! Сама же поддаюсь стереотипам. Неважно, кто звонит первым — мужчины или женщины, но лично я этому гордецу и баловню судьбы звонить не буду, не дождётся. Совсем по другим принципам, а не по половой принадлежности решая этот вопрос. Югём был прав, что богачи всегда развлекаются и не считаются с теми, кто имеет мало денег, так почему бы не отыграться хоть на одном? Но Чжунэ в этот день мне так и не позвонил.

* * *

Мы с Чонгуком были пунктуальны, появились у центра почти одновременно. Я подходила к дверям, когда заметила, что приближается и он, поэтому подождала, чтобы поздороваться.

— Сегодня будет избиение или обучение? — улыбнулась я, по-мужски пожав ему руку. Чонгуку, мне кажется, в отличие от Чимина, эта моя манера не нравилась, но он никогда не говорил об этом, и не показывал вида, жал ладонь и всё. Глаза его сияли неизменным лукавством с примесью невинности.

— Если не будет никаких сюрпризов с твоей стороны, то потренируемся нормально, я же обещал.

Я удовлетворенно кивнула, и мы поднялись в зал. Я всё ещё хотела поцеловать Чонгука, но намеревалась сдержаться и не проявлять к нему интереса, если он сам первым этого не сделает. Избегать кокетливых взглядов и смущенных улыбок было трудно, меня так и тянуло приблизиться к парню, посмотреть на него лишний раз, поболтать с ним. Но о чём нам было говорить? Чонгук редко заговаривал сам.

Подойдя к нему, переодевшемуся в тобок, я развела руками, показывая, что готова. Он посмотрел на меня, кивнул, но не двинулся с места. Какие-то мгновения мой молодой тренер изучал меня, а потом сделал быстрый шаг и резко взял меня за шею. Я испугалась, успев подумать, что теперь меня точно придушат, и Чжебом каким-то образом связан с этим бойцом, но пальцы Чонгука не сомкнулись, он просто тронул мою кожу, положив на неё руку, и теперь внимательно осматривал её.

— Кто тебя душил? — не глядя мне в глаза, спросил Чонгук. Я и хотела бы отойти, но, поняв, что опасности нет, и меня просто трогает парень, что мне нравится, осталась стоять, где была. Приложив свои пальцы к отпечаткам, он сравнивал.

— Никто. Это засосы, — смело заявила я, решив, что подобное прокатит, ведь купились же все остальные? Зависит, видимо, от меры испорченности человека. Монах вот не подумал о засосах, может, не знал, что это такое.

— Как же, — ухмыльнулся Чонгук, и поднял взгляд с насмешкой. — Разве что тебя засосал осьминог? У него вроде присоски на щупальцах.

— Да что ты привязался к моим синякам? — расслабила я плечи, потому что Чонгук убрал свою пятерню с горла.

— Это сделал не Чжунэ, кто-то повыше. По яркости синяков видно, какие пальцы давили сильнее, а это зависит от угла, под которым удобно хватать. Тебя тяпнул кто-то весьма крепкий. — Я восхищенно распахнула глаза.

— Шерлока пересмотрел?

— Но разве я не прав? — ждал ответов на свои вопросы Чонгук. Ничего себе он умеет определять какие вещи! Я бы тоже так хотела. Сколько лет и чему надо учиться, чтобы быть таким экспертом?

— Это было в школе тхэквондо, — отболталась я, отворачиваясь и разминаясь.

— В тхэквондо нет приёмов удушения. А если бы тебя душили в шутку, то таких «засосов» бы не осталось. На тебя напали? Что произошло?

— Зачем ты спрашиваешь? — через плечо бросила я.

— Чтобы помочь, если нужно.

— Мне не нужна помощь.

— А если бы была нужна, ты бы прям попросила? — коротко хохотнул Чонгук. А он успел хорошо меня понять! Я обернулась, поставив руки в бока.

— Нет, не попросила бы, ты верно заметил.

— Тогда я буду за тобой приглядывать. Без твоего разрешения, — неглубоко поклонился Чонгук. Я вспыхнула. Что это значит? Конечно, я не против его общества рядом, но что он имеет в виду под «приглядывать»? — Начнём занятие?

Не дав мне додумать всё, что хотелось, парень занял меня упражнениями.

На этот раз он действительно меня обучал, а не просто выставлял проигравшей. Но его отношение, менее лояльное и мягкое, чем у Чимина, мне даже нравилось, он поступал со мной, как с бойцом, а не как с девочкой. Понимая, что это последнее наше занятие, и вскоре вернётся мой предыдущий тренер, с которым мы продолжим уроки, я попросила Чонгука о дополнительном часе после маленького перерыва. Мы сели на скамью у окна, чтобы отдышаться и сделать по глотку воды. И здесь он меня удивил — открыл рот первым:

— Ты так и не скажешь, как появились синяки? — Мы встретились взглядами. Я покачала головой. — Ты защищаешь кого-то дорогого и близкого. А он сделал тебе больно. Иногда, Чонён, нужно понимать, что делающие больно — не заслуживают любви, иначе они ширят и множат свою вседозволенность.

— Слишком многие люди в течение жизни делают нам больно, что же теперь, никого не любить?

— Мне неприятны мужчины, поднимающие руку на женщин, поэтому я считаю, что их следует избегать. Мне самому трудно заниматься с тобой, Чонён. Как бы я ни пытался видеть в тебе ученицу, начинающую тхэквондистку, я ни на миг не забываю, что ты девушка. И мне неприятно от самого себя, что приходится тебя ударить. Мне неудобна вся эта ситуация, но, я надеюсь, что в полной мере исполняю то, чего ты хотела.

— Да, и я благодарна тебе за это. — Я решила надолго не замолкать, чтобы не прервать диалога. — А раньше тебе не приходилось драться с девушками?

— Приходилось. Мне было нелегко, — признался Чонгук. — А тебе интереснее драться с ребятами?

— Они сильнее, соревнуясь с ними, я добьюсь большего.

— Есть и женщины-бойцы, с которыми справится не всякий мужчина.

— Хотела бы я с такой встретиться! — воодушевленно сказала я, и добавила: — И стать такой тоже очень бы хотела.

— Ну, вот будешь ты сильнее всех, и что дальше? — отставив бутылку с водой, переплёл пальцы на колене Чонгук.

— Дальше? — Я позволила себе помечтать вслух: — Я, во-первых, не позволю никому себя обидеть, во-вторых, буду заступаться за тех, кого обижают другие. Да и вообще, я бы навела порядок! — подняла я свой амбициозный кулак, набравшийся крепости и твердости.

— Утопистка, — улыбнулся Чонгук. — В одиночестве, наведёшь порядок? Как Супермэн?

— Как Супервумэн, — поправила я.

— Для начала нужно точно знать, что есть порядок, и что есть справедливость.

— Это уже философия… — опустила я руку, огорчаясь, ведь в мудрствованиях была слаба.

— А ты как думала? Сила не в ладах с умом — опасная и разрушительная сила. У кого нет мозгов — тому нельзя побеждать.

— А ты вот откуда берёшь ориентиры? Что хорошо, а что плохо?

— У меня есть духовные наставники. — Я посмотрела прямо ему в глаза. Всё-таки настаивает, что он монах?

— К какой сангхе^[22] ты относишься? — Собеседник почему-то улыбнулся, будто я сама должна была себе ответить. — Ты всегда одет в чёрное, я читала, что чёрный — цвет японских монахов, наши, корейские, ходят в сером.

— Что ещё ты читала? — продолжая немного забавляться (надо мной или моим любопытством?), сел поудобнее Чонгук. В другой раз я бы обиделась, на кого-нибудь другого, кто не отвечает на мои вопросы, но в этом лице напротив было море очарования, не позволяющего напрячься и оскорбиться.

— Что бхикшу^[23] дают более двухсот обетов, медитируют, занимаются йогой… много чего! В зависимости, опять же, от буддийской школы, к которой принадлежат.

— Я должен соблюдать очень много обетов, — кивнул Чонгук, — и поменьше общаться с девушками.

— Значит, из-за меня ты нарушаешь свои обеты? И как же ты собрался приглядывать за мной? — надеясь, что не вложила в интонацию много флирта, поинтересовалась я.

— Хочешь притчу? — оживившись, наклонился ко мне, слегка вперёд, парень. Мне это напомнило рассказы страшных сказок перед сном в летнем лагере, куда ездила в средней школе. Там мы запугивали друг друга с Югёмом.

— Хочу!

— Как-то шли два буддийских монаха, у них было паломничество от одного монастыря к другому. Но на их пути преградой выступила бурная река. У реки стояла молодая и красивая девушка, она не умела плавать, но ей нужно было перебраться на другой берег. Она попросила о помощи монахов. Оба они давали обет не касаться больше женщин в своей жизни. Поэтому один из них горячо воспротивился, сказав, что не нарушит клятву. Другой же, подумав, посадил девушку себе на спину и помог ей перебраться. Поблагодарив его, она пошла своей дорогой. Монахи продолжили путь. Им предстояло ещё несколько дней пути. Останавливаясь на привалы, они заводили разные беседы, читали сутры, упражнялись в медитации, но тот, что не нарушил клятвы, не мог сосредоточиться, не мог спокойно молиться, всё думал о том, как плохо поступил второй. Ему не давало покоя, с какой лёгкостью тот нарушил обет, и не испытывает, похоже, зазрения совести! Этот стойкий аскет только и думал о том, как тот переносил девушку, как касался её, он вспоминал об этом снова и снова. В конце концов, он не выдержал, и через несколько дней сказал спутнику: «Как же ты мог!». «А что случилось?» — спросил второй. «Как что? Ты не удержался перед красотой, и перенёс девушку через реку!». Нарушивший обет улыбнулся и сказал: «Я перенёс и забыл, а ты продолжаешь нести её дальше». — Чонгук замолчал, наблюдая за моими впечатлениями от истории. Я улыбнулась, переваривая.

— Хорошая притча.

— Мне тоже нравится.

— Значит ли это, что обеты можно спокойно нарушать?

— Это значит, что в жизни существуют обстоятельства, когда устоявшиеся правила теряют смысл. Буддизм — гибкая религия, — встал Чонгук, — возможно именно поэтому из-за неё было меньше всего религиозных войн на Земле. Продолжим тренировку?

Мы задержались почти до половины десятого, поэтому он пошёл меня провожать. Меня заинтересовал буддизм, мне понравилась его философия, или, скорее, философ, который её трактовал. Я могла бы вечно слушать Чонгука, из его уст каждое слово казалось правильным и мудрым. Между ним и Чжунэ была такая огромная разница! Оба красивы, но один постоянно тянет к пошлостям и не думает выше пояса, другой же, напротив, повествует о высоком, и никогда не задевает низменного, неприглядного.

— У тебя такая чистая душа, — заметила я, когда мы уже подходили к дому. Слушая о том, как Чонгук просвещен во все теории и тонкости буддизма, я перестала сомневаться в том, что он — бхикшу. Мирянин никогда так глубоко бы не развернул, не объяснил многие моменты.

— У меня нет души, — серьёзно сказал Чонгук.

— Как это?

— Анатма — принцип буддизма. Души нет, есть вольное соединение чувств, сознания, жизненного опыта в человеческом теле, и всё это рассыпается после смерти.

— Но как же перерождение в виде собаки или жука? — уточнила я.

— Это индуизм и брахманизм, — засмеялся Чонгук. — Я смотрю, для людей всё, что пришло из Индии — на одно лицо. Нет, в буддизме нет перерождения дживы — личной души человека. Но рассыпающиеся частицы одного общего атмана — скажем так, вселенского сознания, что ли, — рандомно собираются в образе следующего живого создания, но это ни в коем случае не тот же самый человек. Просто жизненные осколки, безымянные и никому не принадлежащие, блуждают и объединяются, покуда существует жизнь, покуда не завершился круговорот жизни. Тот самый, что несёт страдания и вечную неудовлетворенность.

— А достигшие нирваны попадают в рай? — почесала я затылок, не боясь рассмешить Чонгука.

— Нет, они прекращают цепь соединений жизненных… — Я застыла, увидев у подъезда знакомый «бэтмобиль». Мой спутник заметил это, проследил за взглядом, и тоже увидел машину. — Это к тебе, я так понимаю?

— Мы не договаривались встретиться, я не знаю, что он тут делает, — искренне сказала я. В целом-то мы общались и иногда договаривались, но в этот раз — нет. Замедлив шаг, мы всё-таки дошли до подъезда. Чжунэ ещё за своими тонированными стёклами видимо опознал того, с кем я шла, поэтому, выйдя из-за руля, выглядел напряжённым и недовольным. Однако протянул руку Чонгуку для приветствия, и тот ответил пожатием. — Что ты тут делаешь? — спросила я.

— Привёз твою одежду. — Чёрт, он специально так выразился? Не костюм, не «привёз кое-что вернуть», а сразу сказал про одежду, будто я где-то с ним раздевалась! Так и было, вообще-то, но без продолжения, а что подумает Чонгук?!

— Мог бы позвонить сначала, — краснея, проворчала я.

— Хотел сделать сюрприз, позвонил в домофон, но кто-то из твоих сестёр поднял и сказал, что тебя нет, я решил подождать… — Пока он говорил, старался смотреть на меня, а не на Чонгука, и вот, поплутав по мне глазами, он наткнулся на то, что посчитали необходимым заметить все вокруг за последние два дня. Я спешно закрыла шею ладонями, но было поздно. — Это что такое? — уставился коршуном Чжунэ. Зыркнув на Чонгука, он вернул глаза на меня, наклонился несильно, и, взяв меня за руки, отвёл их в стороны. Его взгляд пропитался бешенством, а пухлые губы дёрнулись. — Это что, засосы?!

Я дёрнула руками, но он их не отпустил. Вмешался Чонгук, оторвавший его руки от моих.

— Мы практиковали БДСМ, я немного перестарался, — безмятежно заявил он. Я покосилась на него в немом недоумении. Чжунэ разъярился, запыхтев.

— Ты… не смей к нейподкатывать, ясно? Она моя! — собственнически заявил миллионер. Я направила силы на то, чтобы подобрать свою челюсть.

— Да ладно? — не дрогнув, смотрел на него в упор Чонгук. — Не забыл спросить Чонён?

— Я, может, для этого сюда и приехал! — Чжунэ повернулся ко мне. — Но, судя по всему, ей это уже не нужно! — Не знаю, какие эмоции он испытывал сильнее, разочарование, обиду или трусость перед моим заступником, или ущемлённую гордость поспешил залечить, но молодой господин Ку вернулся в машину, хлопнув дверцей, и сорвался вперёд. Едва не зацепив стоявшие рядом автомобили, он покинул двор. Всё произошло слишком быстро, я не успела ничего понять и предпринять.

— Какой нервный, — прокомментировал Чонгук.

— Мда, — только и хватило меня.

— Ты продолжаешь с ним общаться? Ближе, чем раньше?

— Он ухаживает за мной, — выдала я, наконец. И кто мне мог запретить эти ухаживания принять? Разве у меня есть другой парень, а, Чонгук? Но я не решилась озвучить свои обиды и надежды, свои желания.

— Держись от него подальше. Впрочем, я уже говорил это, ты же не забыла?

— Ты считаешь, что он плохой и опасный? — всё меньше веря в то, что Чжунэ способен на зло, задала я вопрос.

— Лично — вряд ли. Но он может втянуть в плохие и опасные дела, из которых сам же не сможет вытянуть. Он слабый, Чонён. Поверь, я знаю, о чём говорю. Если ты поддашься… чему-то с его стороны… то тоже станешь слабой. А в этом мире многие поспешат воспользоваться слабыми. Чжунэ идеальное оружие для манипулирования. Честолюбивый и безвольный. Тебе такой нужен?

— А если мне просто нужен парень? — посмотрела я в глаза Чонгуку, в его чертовски глубокие и покоряющие глаза. — Если я хочу встречаться с кем-то, где мне найти хорошего и сильного? — Я не забыла в этот момент о Джуниоре, предлагавшем отношения, нет, но мне нужно было услышать от Чонгука ответ.

— Разве у тебя есть недостаток в выборе? — абсолютно не предвзято и как посторонний пожал плечами он. — У тебя же в основном из ребят окружение, неужели нет подходящего?

— Возможно, подходящие на мой взгляд, не считают подходящей меня, — повторила я его жест и тоже пожала плечами. — Несовпадение — частая штука.

— Несовпадение — признак неверного самопонимания, — ухватив мысль, на которую я намекаю, скорректировал молодой человек.

— А как определить, с которой из сторон идёт неверное самопонимание? — ухмыльнулась я. Он расплылся, сдавшись. Хотя бы раз я его переспорила.

— Я пойду, пожалуй. Встретимся на мальчишнике, в субботу.

— Или в качалке, я же тоже теперь туда хожу.

— Не встретимся, я посещаю её по утрам, когда у тебя уроки. Добрых снов, Чонён! — пожал он мне на прощание руку, и пошёл по вечернему Сеулу.

Я поднялась и поздоровалась с Чжихё, возившейся на кухне. Она сразу же взялась разогревать мне ужин.

— А Сынён нет?

— Она позвонила и предупредила, что останется у Гынсока, — подмигнула сестра.

— О-о, ну, может, наконец-то всё выйдет так, как она хотела! — Не выступая на свет из тёмной прихожей, я прошла к себе в спальню, чтобы переодеться и замазать синяки. Не хватало добить мои нервы оправданиями перед Чжихё, она-то разволнуется пуще других.

Пока я сидела перед зеркалом, плавно осознала, что чья-то морда всё-таки зажала мою спортивку. Отложив тюбик, я достала мобильный и набрала Чжунэ. Пришлось долго ждать. Может, он всё ещё был за рулём, а, может, не хотел поднимать? Но когда я уже почти скинула, раздалось как лай злого бульдога «алло?!».

— Костюмчик-то я могу забрать? — не собираясь заискивать, язвительно спросила я.

— Я его выбросил.

— Да что ты говоришь? — не веря, откинулась я на стуле.

— Пусть тебе твой чувачок новый покупает. Или он не может, а? Слишком пустоваты карманы?

— Ты что, ревнуешь? — Раздалось знакомое «тпру» и «пфф». Так Чжунэ всегда пытался показать, что ему не хочется обсуждать что-то, или у него нет слов, или ему говорят глупости.

— Ревновать я свою девушку буду, а чужих-то что ревновать?

— Ну, вот и подкатывай тогда к какой-нибудь своей девушке! — почему-то разозлилась я. — Меня чего тревожить?

— Хочу и тревожу! Но больше не буду, если это так досаждает! — он рявкнул, и я думала, что положит трубку, но он не положил. И я держала свою у уха. Не могла повесить. Я провела ладонью по лицу, почувствовав усталость. Да, я не могу определиться, кто мне больше нравится, Чжунэ или Чонгук. Возможно, Чонгук, но там слишком мало шансов на взаимность, а Чжунэ, если бы продолжал подкашивать мою крошащуюся оборону, имел бы успех, учитывая, что он нравился мне всё больше, и я узнавала о нём оправдывающую информацию. Да, выбрав одного, я бы забыла о другом, наверное, но остаться без них обоих? Не могу. Если с Чонгуком мне ничего не светит, то я хочу быть с Чжунэ. Я только что призналась в этом самой себе?

— Это действительно синяки от тренировок тхэквондо, — примирительно сказала я. — Никто не оставлял мне засосы и между мной с Чонгуком ничего нет.

Чжунэ молчал. Но не вешал трубку, и это давало надежду на продолжение разговора. Я вздохнула. Он тоже, после чего всё-таки произнёс:

— Мне не нравится, что он тебя провожает.

— Было поздно, любой бы поступил так же.

— У тебя завтра есть поздние занятия?

— Завтра нет, а в пятницу у нас игра баскетбольная, возможно, я задержусь.

— Я завезу тебе костюм. И подвезу до дома. До встречи.

— Спокойной ночи… — сказала я, и Чжунэ всё-таки положил телефон. Что произошло? Мы только что договорились встречаться, или мне показалось? Или наш разговор не подразумевал, что я теперь не могу гулять с другими? Я ничего не поняла. Предложения быть его девушкой я так и не услышала. Я свободна? За неимением иной информации, я решила, что да.

Глава 17 никому не интересная, потому что снова Чонён, а не мальчишник

Не люблю я вот эти затишья перед бурей, когда ничего не происходит, ничего не меняется, всё в штатном режиме, дом — школа — дом. И внутри какая-то прострация, ходишь и не знаешь, чем себя занять в свободную минуту. Таким был весь мой четверг, и такой грозила стать пятница, но на баскетболе меня немного встряхнуло. Наша девичья команда выиграла у другой такой же, и мы остались отмечать победу. Тренер следил, чтобы все мы — юные спортсменки, — праздновали газировкой и лимонадами. За мной следить было не нужно — я никогда не пыталась тайно употребить алкоголь, да и вообще к нему не тянуло. Я не видела среди зрителей Чжунэ, но и не просмотрела все ряды — это было трудно. Да и заняться мне что ли больше нечем? Меня хвалили, называя лучшим игроком сегодняшней встречи, я отмахивалась, но внутри распирало от чувства собственной значимости. Я чего-то добилась! Я была молодец. Комплименты от коллег по команде и проигравших соперниц попахивали завистью, но тем явнее обозначалось моё растущее мастерство. Тренер был не склонен к прославлению и комплиментам, он ругал, даже когда всё делалось хорошо, в этом он видел залог правильного спортивного воспитания. Но с понедельника, когда Чжунэ попросил его выйти из зала, тренер меня словно немного сторонился, не зная, какой подход ко мне теперь нужен. Старший господин Ку, президент компании, был другом деканов и ректоров всех самых престижных университетов, он являлся спонсором многих спортивных ассоциаций, поэтому с его сыном никто не спешил портить или напрягать отношения, ведь можно было остаться без работы. И меня не грело, что я была принята за одну из девочек для секса Ку-младшего.

Когда я вышла из спортивного комплекса, где прошла игра, и пошла к дороге, то заметила «порш». Водительская дверца открылась, из-за руля ступил на тротуар Чжунэ.

— Чонён! — Ему показалось, что я не заметила его, потому что не подняла головы. Но я и так видела. Я приблизилась.

— Ты не был внутри?

— Ты же не хотела, чтобы нас видели вместе, а появись я там — были бы вопросы, — хмыкнул он. — Садись.

Уже не пререкаясь, зная, что ничего страшного не случится, я обошла капот и села на пассажирское сидение. Чжунэ кивнул назад, указывая в тёмный салон, лампочка в потолке которого погасла, стоило захлопнуть дверцы.

— Твой костюм на месте. — Я вывернулась и дотянулась, нащупав знакомую спортивку. Мы тронулись, и я поспешила усесться обратно, пристёгиваясь. Штаны и курточка лежали на моих коленях.

— Спасибо, что не выбросил, — поблагодарила я, будучи в добром настроении. — Мы выиграли только что.

— Поздравляю! — улыбнулся парень. — Отметим где-нибудь?

— Ты обещал только до дома подбросить.

— Но обстоятельства же изменились, нет? Победа — это разве не повод поменять планы?

— Чтобы ты тоже в чём-нибудь победил? — хмыкнула я. Чжунэ поехал медленнее, чтобы посмотреть на меня, и тоже заухмылялся, но куда коварнее.

— А что, я могу победить, как считаешь?

— Откуда мне знать? Не от меня зависит, — отвернулась я к окну.

— А от кого? От меня?

— Возможно.

— Будь моя воля… — Его ладонь снялась с коробки передач и легла мне на левую ногу. Я посмотрела на это и, выдержанно, взяла руку Чжунэ и переложила обратно, ничего не говоря. — В чём дело? Я думал, что мы теперь…

— Что мы теперь что? Ты не делал мне никаких предложений, я не обещала ничего конкретного.

Чжунэ вновь поджал губы, обидевшись на что-то известное только ему самому, но с моей точки зрения это выглядело как детский каприз, когда не дают желанную игрушку. Я опять не распахивала свои объятия, не раздвигала ноги, грусть-то какая! Но кто сказал, что я не хотела? Просто голова моя, к счастью, ещё соображала, и я не видела ничего, что расположило бы нас к продолжению и развитию отношений. Взамен чего мне было давать допуск к телу, если Чжунэ не предлагал мужской ответственности за происходящее? Его щедро распахнутый для меня кошелёк мне был не нужен. И я не перебила его, он сам завис после слов «мы теперь», задержав паузу. Он ничего не говорил о том, чтобы быть моим парнем, хотя я задавала этот вопрос прямо.

Мы доехали до моего подъезда в молчании, под тихо звучащих «Imagine dragons». Я хорошо знала эту инди-рок группу, по её песням удобно было учить английский, занимаясь переводами, и приятно, и полезно. Само название группы переводилось, как «вообрази драконов», и было в этом что-то мечтательное, раскрепощающее, словно призывало окунуться в сказку. Сказку, где есть рыцари, принцессы, драконы… Я никогда, в отличие от других девочек, не выделяла себе пассивную роль принцессы. Я всегда была рыцарем, убивающим дракона, пронзающим его копьём. Чжунэ сделал погромче, когда зазвучала песня «Любой ценой». Он припарковался и заглушил мотор. Мы уставились на эквалайзер на дисплее музыкального проигрывателя. Я внимательно слушала текст песни, переводя то, что могла понять, и пока она не доиграла, и я не привернула звук обратно, я не заговорила:

— Ты знаешь английский?

— Идеально, — с надменной самовлюбленностью сказал Чжунэ. — Тебе понравилась музыка?

— Я люблю почти все их альбомы… ты ведь понял о чём сейчас пелось, верно?

— Да, мне подходят эти слова, ложатся на душу. — Я не к месту вспомнила о том, что у Чонгука, например, согласно буддийской догматике, души нет. Чжунэ развернулся ко мне и, положив локоть на подголовник моего сидения, оказался как-то слишком близко, буквально лицом возле моего лица. — Не передумала? Может, поедем в клуб?

— Ты же знаешь, я их не люблю.

— Я отвезу тебя в хороший, без гремящих басов, без грохота, без пьяной толпы. Там будет уютно и весело. — Я посмотрела на время. Было не очень-то и поздно ещё.

— Я даже не знаю… — Он больше не упоминал Югёма, не шантажировал меня, предлагал просто так, а если я откажусь? Всё вернётся на круги своя? Чжунэ положил ладонь на мою ногу вновь. Рука, что была выше, опершаяся на моё сидение, чуть опустилась и тронула сзади мою шею. Губы Чжунэ приближались, и я смотрела на них уже не со страхом, а ожиданием и нетерпением. Ближе, ещё, ближе! И вот, они уже на моих, и мы снова целуемся. В его машине, под классную музыку. Его пальцы гладят кожу шеи, поднимаются выше, вплетаются в волосы и спина покрывается мурашками. Это не щекотка, но безумно приятно. Его рука на моей ноге сжимается крепче, и я, похоже, готова позволить ему немного больше… У меня зазвонил телефон. Я спешно отстранилась, извиняясь взглядом перед Чжунэ, в чьих глазах мысль собиралась дольше, чем в моих. Он будто уже уплыл куда-то, и, пока я принимала, не глядя, звонок, только и мог облизываться и алчно смотреть на моё лицо. — Алло?

— Я бы не рекомендовал тебе сидеть так долго в машине с плохим мальчиком, — раздался голос Чонгука. Я округлила глаза, зачем-то начав поправлять на себе одежду. Было ощущение, что я под лупой.

— Что? Где ты?!

— Рядом, — не стал скрывать он. — Тонировка слишком плотная, но я могу догадываться, чем пытается заниматься Чжунэ. Намджун будет не рад.

— Зачем ему знать? — зарумянилась я.

— Если пойдёшь домой — не за чем. Я тоже пойду тогда к себе домой. Я же обещал приглядывать.

— Я не маленькая! — огрызнулась я. Впервые Чонгук вывел меня на эмоции. Засранец!

— Но, я думал, что ты поняла, с кем не надо связываться.

— Подожди, я перезвоню! — положила я трубку и повернулась к Чжунэ. Тот как раз пришёл в себя, поелозив на сидении и поправив ремень на брюках.

— Кто это звонил? Я слышал мужской голос.

— Из дома. Зять, — выкрутилась я. — У сестры завтра девичник… она замуж выходит. Очень много дел, подготовки. В самом деле, я лучше пойду, мне некогда ехать ни в какой клуб… — Я взялась за ручку дверцы. Чжунэ поймал меня за мою руку.

— Чонён, пожалуйста?.. На пару часов. Я привезу тебя обратно.

— Не могу, правда, — не глядя ему в глаза, покачала я головой. Я смотрела на его пальцы, что меня держали. И пока я их разглядывала, он вновь приблизился, наклонившись, но вместо губ впился в мою шею. Я ойкнула, чувствуя, как втягивается моя кожа, но пока отпихнула его, дело было сделано. Огрев Чжунэ по затылку мощным шлепком, я приложила ладонь к горлу. — Ты чего наделал?! — Но Чжунэ, в кои-то веки, засмеялся, претерпев от меня побои.

— Теперь на тебе настоящий засос. Мой. И пусть кто-нибудь попробует приблизиться к тебе.

— Козёл! — шикнула я, кривя губы над стиснутыми зубами.

— Спокойной ночи! — ухмыльнулся он. Я вышла из машины, поднялась на крыльцо. Подождала, когда он отъедет, всё ещё держась за шею. Достав мобильный, я набрала Чонгука, не зная, на кого больше всего сейчас злясь, на него, на себя или Чжунэ? Все какие-то не к месту, все не вовремя, не пришей к… дыре рукав.

— Вот теперь я спокоен, — поднял он. Голос явно улыбался. — Теперь могу идти на покой.

— И давно ты за мной шпионишь? — Я вертела головой, пытаясь найти его, но ничего не было видно. Мало мне Джуниора в доме напротив! Я как важный политический лидер, за мной такая слежка!

— Не очень. Не волнуйся, я в воскресенье или понедельник уезжаю, так что больше не буду привязываться.

— Так и будешь стоять в кустах? — примерно прикинула я. Где ещё ему быть? — Или подойдёшь?

— Да нет, иди домой, и я тоже пойду спать.

— Зачем ты это делаешь?

— Что?

— Приглядываешь за мной. Тебя волнует, что со мной может что-то случиться? — попыталась я добиться какого-то признания. Какого? Он же монах, Господи ты боже мой. Чего я жду? Чего хочу от него?

— Меня волнуют все хорошие люди. Ты хорошая, Чонён, и я не хочу, чтобы тебе было плохо, только и всего.

— Кто сказал, что Чжунэ сделает мне плохо? — Я цинично цокнула языком. — Может, он мне как раз хорошо сделает.

— Ну, это ваше право, — засмеялся Чонгук, — делать друг другу хорошо вправе все. Только, знаешь, на контрасте с хорошим, плохое потом вдвойне горше будет, а насколько ты уверена в постоянстве Чжунэ? Лично я, насколько его знаю, не думаю, что он продержится сколько-нибудь долго. Ты считаешь, у него серьёзные планы?

— Не знаю, — сказала я. — Если бы знала, давно бы избавилась от сомнений.

— Ну, так не увлекайся тем, в чём сомневаешься.

— А ты никогда ни в чём не сомневаешься?

— Бывает.

— И что тогда делаешь?

— Либо спрашиваю совета у духовного наставника, либо бегу со всех ног куда подальше, — вновь хохотнул он.

— Ты? Бежишь? Не могу представить. Тебя, мне кажется, ничто не заставит отступить.

— Не забывай притчу, — напомнил Чонгук, — когда на пути бурная река — через неё перенесёшь всё, что требуется.

— Чонгук, — впитав в себя его слова, начала я заново.

— М?

— Мне нужен духовный наставник.

— Завтра, на мальчишнике, когда все хоть по чуть-чуть выпьют, у тебя будет широкий выбор. Там такие философы соберутся, что на любой вкус найдётся гуру, сэнсей, сонбэ, — в очередной раз нашёл отговорки он, сделав вид, что не понял намёк на себя.

— А ты будешь пить? Или такого обета ты не давал?

— Посмотрим, насколько бурная будет река, — сослался опять он на притчу. — Ладно, мне пора, Чонён, добрых снов!

— Доброй ночи! — вынуждена была уже закончить я беседу, соблюдая приличия, и сбросила вызов.

На всю квартиру раздавался смех Сынён. Она лежала на диване и смотрела какую-то комедию. Вжимая голову в плечи, я вошла в зал. Сестра привернула громкость и повернулась.

— Ну что, как сыграли?

— Победа! — подняла я кулаки в ликующей позе.

— Поздравляю! — протянула она мне руку для пожатия, по-деловому. Она такое себе только со мной позволяла.

— А как ночёвка у Гынсока? — полюбопытствовала я. Она ослепительно и сладострастно растянула улыбку:

— Победа! — повторился мой жест.

— Поздравляю, — парировала я, засмеявшись. Из их спальни вышла Чжихё в пижаме-кигуруми.

— Наконец-то ты сделала потише, и ты вернулась! Нам нужно выспаться, иначе не выдержим завтрашние ночные гуляния. Вы не забыли? Сами же хотели девичника! А ты поедешь на мальчишник… Ох! Мне эта идея до сих пор не очень нравится…

— Мы всё помним! — успокоила её Сынён, выключив телевизор. Я села у её ног, подвинув их аккуратно к спинке. На пальцах были специальные держатели, она только что сделала себе педикюр.

— Слушайте, я хотела спросить… как вы думаете, реально встречаться сразу с двумя парнями?

— И тремя, и четырьмя! — подхватила Сынён. — Вот на пятом я засыпалась, лучше не пытаться.

— Ты что! — замахала ладонями Чжихё. — Как можно? Это некрасиво, неприлично. Ты тем изменяешь сразу обоим.

— А если они, ну вдруг, тоже мне изменяют?

— Тогда гуляй от них, сколько хочешь, — пожала плечами Сынён.

— Зачем встречаться с такими, которые изменяют? — осуждающе покачала головой Чжихё. — Надо найти надёжного, верного, одного. К чему вся эта суета?

— Ну, не всем везёт, Намджунов на всех не хватает, — звонко и переливчато засмеялась Сынён.

— Чему ты учишь Чонён? — недовольно посмотрела средняя сестра на старшую.

— Чему меня жизнь научила, тому и её учу, чтобы шишки не набивала.

— Так, ладно, давайте пойдём спать, в самом деле, — встала я. Заканчивались ночи, которые мы проводили втроём. В следующую субботу, через неделю, Чжихё уедет в новую квартиру, где закончился ремонт, куда перевезли почти всё её вещи, и мы с Сынён останемся вдвоём. Но у неё Гынсок, и я, возможно, вскоре останусь совсем одна.

Раздевшись и забравшись под одеяло, я ворочалась и металась. Сон не шёл, было жарко. Я скинула одеяло и положила ноги сверху. Чонгук и Чжунэ атаковали мой разум, моё сердце. И если второй ещё делал хоть что-то, чтобы расслабить мои нервы и потешить моё женское самолюбие, то первый выстроил трёхметровый забор между нами, и я туда не могла даже заглянуть. Что за ним? Монах. Имею ли я право пытаться расшевелить монаха и проверить его на… на что? Мужскую состоятельность? Похоже, с монахами, как с геями — интригу рождает ощущение невозможности. Но это же ерунда, я не должна приставать к Чонгуку. Но тогда и Чжунэ не должен приставать ко мне, я же девственница! По каким признакам стоит определять, к кому можно домогаться, а к кому нет? Есть какие-то тайные знаки? Люди для флирта, для секса, для отношений, для дружбы — мы все делимся как-то? Висели бы этикетки, как в магазине, как было бы просто! Я где-то слышала, что раньше в разных странах были приняты сигналы. В Европе на лицо лепили мушки определенной формы, они подсказывали, желает человек любовной связи или уже занят, или влюблён. В некоторых племенах девушки вставляли в волосы цветки, с определенной стороны, или определенного цвета, как бы заявляя о том, согласна она пококетничать или нет. А что касается современных парней, как быть? Понятно, что если на пальце кольцо и кто-то женат — это табу, ну а если кольца нет? Вот как по Чонгуку можно было понять, что он бхикшу? По кожаным штанам, обтянувшим его сексуальную задницу? Где-то должно быть прописано, в какой-нибудь их буддийской Трипитаке: «Парни в чёрных кожаных штанах вас обломают».

Я достала телефон и начала в нём ковыряться, всё равно не засыпалось. Вставив наушники, я включила музыку. Imagine dragons. У них была очень приятная успокаивающая песенка, «Not today». Я нашла её и включила.

— В конце концов, мы расстаёмся и разбиваем сердца друг друга… — зашевелила я губами, подпевая беззвучно вокалисту, пропуская некоторые строчки, которые не знала наизусть, — всё должно стать проще, проще… но не сегодня. Не сегодня.

Пальцы сами нажимали, и я не успела заметить, как они открыли аккаунт Чжунэ в Инстаграме. Я не заходила туда почти неделю и, о чудо, там прибавилось очень мало фотографий, но последняя появилась буквально двадцать минут назад. Из клуба. Он был там, на фоне танцпола, с какими-то друзьями, и в компании виднелись девушки. Я отказалась ехать, но он поехал без меня. Ему просто хотелось секса. И он поехал искать его, и он его найдёт, вернее, как и говорил Югём, даже искать не будет, девицы сами на него повиснут, ему останется только выбрать получше и отойти с ней в сторонку, или отъехать к себе в квартиру. Чжунэ неисправим, на что я надеялась? Что он всерьёз за мной ухаживает? Что он влюбился? Что такие как он вообще способны любить? Я была смешна в своих надеждах. Выйдя из интернета, я выключила музыку и убрала телефон на столик. Он никогда не изменится. Только бы не заплакать, только бы не заплакать! Если не изменится бабник, то не изменится и аскет, не желающий связываться с женщинами вовсе. В глубине души я давно знала, что мужчины такие, что они не понимают нас — женщин, и не умеют делать счастливыми, они не умеют чувствовать нас, не умеют вести себя порядочно. Но кто их осудит? За каждый любовный подвиг Чжунэ его только похвалят, а будь я на его месте? Что бы мне сказали? Если бы я пудрила мозги какому-то парню, пытаясь с ним переспать, но при этом шлялась по ночным заведениям и трахалась там, как бы меня назвали? Тьфу, что за мир! Мужчины уважают лишь друг друга, а мнение женщин им не важно, не интересно. И Чонгук ещё спрашивал, зачем я хочу быть самой сильной! Да я бы всех этих гуляк и изменщиков взяла за яйца и привязала к чему-нибудь неподъёмному, пусть сидят и не рыпаются! А ещё лучше, поставила бы каждому клеймо какое-нибудь позорное на видном месте, с какой-нибудь надписью вроде «давалка» или «проститут». С этими геройскими мечтами я и уснула.

День девичника и мальчишника начался рано. Намджун заехал за Чжихё и они отчалили на свадебную фотосессию^[24]. Им предстояло отдаться в руки визажистов и парикмахеров, чтобы кадры вышли безупречными. Час в салоне, час в фотостудии, дорога туда и обратно, обед — вот и пройдёт полдня. Мы с Сынён остались, чтобы придумать развлечения для девичника. Убираться уже было не нужно, Чжихё всегда поддерживала все комнаты в порядке. С едой мы решили обойтись ещё проще — заказать доставку. Поэтому наши силы были направлены на увеселительную программу. Мы подготовили кучу конкурсов, шуток, заданий, пошлых и нормальных. Всё равно будут одни девчонки, так что какая разница? Стесняться некого. Сынён оформила специальный блокнот, называющийся «требования к будущему мужу». Чжихё должна будет его максимально заполнить, чтобы потом видеть, насколько оправдались ожидания. Я сделала много-много записок с предсказаниями, наполнив ими стеклянную банку. Разумеется, все они были исключительно доброжелательными и сулящими счастье, но Чжихё предлагалось вытянуть лишь три. Мы купили вина и соджу, припрятав их под кроватью до вечера. Потом подготовили юмористическое издевательство над сестрой, распечатали уйму фотографий известных актёров и Намджуна, лица везде залепили стикерами, разложили парами. В каждой паре она должна будет выбрать ту фигуру, которая ей больше понравится, и если она не угадает Намджуна, то либо выполнит какое-нибудь дурацкое задание, либо выпьет бокал вина. Хотела бы я на это посмотреть, но у меня будет в то же время другое развлечение. Я жалела, что оставляю Чжихё, но, с другой стороны, на мальчишнике будет Чонгук… А мне очень хотелось забыть о Чжунэ, этом подлеце, что посмел поехать в клуб! Глаза бы мои его больше не видели. Разве я не хочу удовольствий, как и он? Разве я не человек с таким же инстинктами? Но почему я могу держаться, а он нет? Ответ становился всё очевиднее, подсказанный Чонгуком. Чжунэ — слабак.

Девичник обещал быть забавным, милым и невинным. И я, и Сынён хотели бы добавить чего-нибудь покруче, но мы знали Чжихё — ей бы не понравились дикие и необузданные идеи сестёр. Рисуя контур мужского тела для максимально развратной головоломки, Сынён вздохнула:

— Вот не уехал бы заграницу Чжебом, я бы хоть стриптизёра знала, где взять для вечеринки. — Я невольно тронула шею, которую замазала кремом. Там теперь ярче синяков сидел засос этой скотины с фамилией Ку.

— С чего ты взяла, что он хороший танцор?

— Да какие танцы? — не отвлекаясь от рисунка, сказала старшая. — У него такое тело было, тут бы весь девичник визжал и тянул ручонки.

Я улыбнулась, кивнув, но идея присутствия Чжебома возле сестёр мне совсем не нравилась. Чем дальше он теперь будет — тем лучше. Вспоминая его взгляд и лицо, словно несущие смерть, я вздрагивала.

Намджун привёз Чжихё, всё ещё красивую, накрашенную и уложенную, сразу с Джинни — своей младшей сестрой.

— Чонён, — крикнул он, — я за тобой заеду примерно в десять! Будь готова! — Я отсалютовала ему от виска, а он мне заговорщически подмигнул и испарился.

— Значит, ты правда идёшь на мальчишник? — пройдя в зал, спросила у меня голубоволосая девушка.

— Ага, — подтвердила я, исподтишка оглядывая её, модную, какую-то… необычную, навороченную, в полосатых гетрах и джинсовой юбке, в ярко-розовой блузке и такими же серьгами в форме сердец среди бирюзовых локонов.

— Пригляди там за типом по имени Юнги, ладно? — улыбнулась она, обернувшись ко мне.

— Юнги? — повторила я, что-то припоминая.

— Это мой парень, он там будет. Друзья называют его по кличке — Шуга, если услышишь это слово, значит, это он. — Я резко вспомнила надпись на её футболке, в которой увидела её впервые, и до меня всё дошло. Я тоже улыбнулась.

— Ладно. Но, думаю, всё будет прилично. Товарищ Намджуна Хосок больно сокрушался, что я туда попаду, значит, из-за меня многие планы сорвутся.

— Да не слушай его, Хосок балабол, — изящно повела ручкой Джинни. Мне стало немного завидно, что она знает так хорошо друзей Намджуна, что может вот так о них говорить, особенно о человеке, который был миллионером, взрослым мужчиной. Женатым мужчиной. Я даже об ухаживающем за мной Чжунэ так сказать не могу, для этого нужна воспитанная и вбитая кем-то уверенность в себе, у Джинни она была. Основательность благополучия. Она придавала особую грацию поведению людей.

— Ты близко общаешься с друзьями брата? — как бы между делом поинтересовалась я. Она приземлилась на диван.

— Вполне, с детства, я среди них выросла.

— А с Чонгуком давно знакома? — не удержала я своего вопроса.

— С Чонгуком? Давно, как и с другими, но с ним я общаюсь меньше. — Почему-то это меня порадовало. Мне Джинни на миг показалась несколько легкомысленной, а легкомысленные девчонки для ребят всегда соблазн.

— Почему? Не нашли общего языка?

— Ну… частично, может быть. Но он вообще редко бывает в Сеуле, насколько я знаю. Вечно в разъездах. С ним трудно близко подружиться — его ещё поймать надо, — хихикнула она. — А почему ты им интересуешься?

— Да просто. Из всех, кто будет на мальчишнике, я знаю только его, Хосока и Чимина.

— Чимин к тебе не приставал? Он считается бабником, — сделала мне не большое открытие Джинни. Я подозревала в Чимине активную любовь к женскому полу.

— Нет, а к тебе что, приставал?

— Нет, не успел, наверное. Едва я стала совершеннолетней, как мы начали встречаться с Юнги.

Из моей спальни, где заканчивала подальше от глаз Чжихё приготовления, вышла Сынён, протягивая мне телефон, который я ночью поставила на вибро-режим.

— Тебе какой-то Ку Чжунэ звонит. — Я взяла у неё мобильный и отбросила на кресло. Сестра пожала плечами и ушла обратно. Я испепелила взглядом экран, продолжавший светиться от идущего вызова. Зря я в начале недели переименовала его с Урода Чжунэ на официальное имя!

— Ку Чжунэ? — удивленно переспросила Джинни. — Это… который со мной в университете учился?

— Он закончил СНУ, — кивнула я, не совсем уверенная в том, что сестра Намджуна учится там же.

— Значит, он, — развеяла она мои сомнения. — Ты его знаешь?

— Ну… не близко, — солгала я. Или не солгала? Целоваться — это близко знать? Или ещё не достаточно? — А ты?

— Я знала его друга… — опустила она ресницы к полу, помрачнев. — Он погиб. Разбился на мотоцикле.

— Мне жаль.

— Мне тоже. Хотя не могу сказать, что он был достойным человеком.

— Хулиганил, как и вся их компания?

— Да, буянил и портил людям жизнь. Мне тоже пытался, но, как говорится, о мёртвых или хорошо, или никак. — Но я не могла остановиться на этом. Передо мной, стало быть, ещё один человек, который мог бы пролить свет на истинную сущность таких, как Чжунэ.

— Если не секрет, и тебе не очень тяжело вспоминать… как он пытался испортить тебе жизнь?

— Он… — Джинни понадобилось набраться храбрости, или перебороть неприязнь к произошедшему. — Пытался отбить меня у Юнги, ухаживал… очень настойчиво и прытко. А потом соблазнил мою подругу. И вообще непонятно, зачем он это делал, на спор, или просто захотелось… Подруга моя так полюбила его, что, видимо, не вынесла его смерти. Она пропала, скорее всего, что-то с собой сделала, — оборвала рассказ Джинни, едва не заплакав. Шмыгнув носом, она взяла себя в руки. — Прости, не хочу дальше теребить память.

— Это ты меня прости. Я больше не буду спрашивать. Хочешь чаю или перекусить? Гости начнут приходить часа через два, не раньше.

— Не откажусь, — согласилась Джинни. Я поднялась и пошла на кухню, а она за мной. Ухаживал, значит, настойчиво и прытко. А потом соблазнил подругу. Как я и думала, такие, как Чжунэ, не останавливаются. Я никогда ему не поддамся и не отдамся! И я забуду о нём, забуду его! Я смогу.

Я плюхнулась в машину к Намджуну. Давно мы с ним не катались и не общались!

— Ну как, готова морально?

— Волнуюсь, честно сказать, — потёрла я ладони. Долго думая, что же надеть на эту ночь, я косилась на подарочные наряды от Чжунэ, ведь контингент, окружающий Намджуна, состоит и из представительных людей. Но там будет и Чимин, и Чонгук, а при них мне совсем не хотелось казаться какой-то разодетой. Я позвонила зятю и уточнила, какой принят дресс-код, и он успокоил меня, что всё по-простому, под девизом удобства. И я напялила свою старую, отвоёванную спортивку. Натянула бейсболку, не стала краситься, как обычно. Это же мальчишник.

— Я тоже волнуюсь, — улыбаясь, признался Намджун. — Я давно много не пил и, думаю, теперь уже долго не придётся.

— Ты хочешь напиться сегодня?

— Да надо бы, — весело предвкушал он. — Традиция!

— А если я выпью, — подумала я вслух, — ты Чжихё расскажешь?

— Если ты переберёшь — она сама увидит, — засмеялся Намджун, — я тебя всё-таки верну домой-то потом.

— Ну и ладно, — смирилась я, — лишь бы я не начала себя вести глупо. Я никогда ещё не напивалась.

— Не бойся, ты в надёжных руках, за тобой будет кому присмотреть. Делай, что хочешь! — дал мне разрешение зять. Мне определённо нравился этот родственник. Тем временем, всё ещё злая на весь мужской род, я хотела себе позволить больше, чем обычно. Если все будут пить, я тоже буду!

Мы приехали в Каннам, у Старбакса свернули на противоположную сторону. Там стояли здания гостиницы Хиллтоп. Проехав переулок, мы въехали в подземную парковку и вышли из авто, найдя ему место.

— Здесь же клуб «Октагон»? Я права? — Ещё на улице, когда мы ехали, я видела длинную очередь, толпу молодёжи, стремящейся проникнуть в известное на весь Сеул заведение, огромный развлекательный клуб в три этажа (если считать подвал). Я тут никогда не была, но многие друзья и подруги ходили, и Сынён ходила сюда когда-то с каким-то из своих ухажеров.

— Да, он самый, — подтвердил Намджун. Мы вышли со стоянки, но не вернулись к центральному входу, а пошли к другой двери, казавшейся неприступной. Там не было зазывающих вывесок, только охранник. Он посмотрел на визитку Намджуна и пропустил нас. Где-то далеко впереди, стоило открыться глухой железной двери, начала доноситься музыка.

— Мы типа вип-персоны? — заметила я, пока мы шли.

— Ну да, надо же иногда выделяться, — радостно сообщил Намджун.

Пройдя по коридорам, мы вышли на тёмное пространство вдоль стен у основного танцпола. Сюда не добивали даже отсветы диско-шара, но наблюдать за танцующими было удобно. Виновник мальчишника заметил ди-джея и, поглядывая, чтобы я не отставала, поднялся к нему на возвышение. Тот управлял аппаратурой, одиноко, выше всех, заводя тусовку выбираемыми композициями. Я никогда не стояла возле ди-джеев! Обзор на танцпол был ещё лучше. Мне нравилось, что я была не как все сегодня, но меня это и смущало, казалось, вся та масса людей внизу пялится на меня, и от этого хотелось спрятаться. Намджун поздоровался с молодым человеком, пожав ему руку.

— Наши на месте? — прокричал он ему, потому что музыка не позволяла говорить тихо. Парень указал пальцем на второй этаж, где, как подсказывала логика, был ресторан или вроде этого.

— Хосок и Шуга! — прокричал ему ди-джей.

— Ты позже придёшь?

— Не могу, — тот кивнул на зал. — Я до трёх утра тут.

— Ладно! — Намджун тронул меня за плечо, направляя обратно. Мы нашли лестницу и поднялись. Оказалось, что на втором этаже есть отдельные кабинки. Мы вошли в одну из них. Как зять понял, в которую нам надо, когда все они были закрыты, я не знаю. Но внутри оказался Хосок и ещё один парень. Они обсуждали что-то, ожидая нас, но поднялись, стоило заметить чьё-то появление.

— Ага, вот и разрушительница разврата! — просиял Хосок, пожимая мне руку тоже. Я боялась, что он будет в дорогом костюме, из тех, кто заставит меня почувствовать себя не в своей тарелке, но нет, на нём были голубые джинсы с прорезями на коленках, и свободный синий балахон с капюшоном, в каких ходят студенты. А не тридцатилетние наследники ювелирной компании. С ним был парень чуть пониже, на первый взгляд неприметный, тоже одетый очень просто. На его футболке шла надпись в три строчки, которую я мучительно вычитывала до конца, пока он шевелился, мешая мне разобрать все слова. Но потом я собрала пазл: «My wishes come true ‘cause i have Genie».

— Кстати о разврате, — подключился определённый мною Шуга, — анекдот! Представьте себе, оргия, куча копошащихся тел…

— Будда, да прекрати ты, — засмеялся Намджун, подойдя к задней стенке кабинки. Не успела я понять, что он сделал, как одна из лакированных деревянных панелей отъехала, и образовался проход куда-то. — Забегай!

Меня пропустили второй, следом за Намджуном. Во всей этой неожиданности, я пропустила завязку анекдота, и услышала только финал, который Юнги рассказывал позади меня Хосоку:

— … господа, может, определимся, а то я уже двоим отсосал! — Они за моей спиной заржали, и я тоже хихикнула, не зная чему, просто потому, что настроение делалось всё лучше. В конце лестницы, по которой мы спустились, была непроходимая стена. Намджун нажал куда-то, на кнопку, напоминающую звонок.

— Что за таинственность? — спросила я его из-за плеча.

— Так надо. Расслабься и приготовься отрываться.

Очередная стена отъехала. В небольшом проходе, ведущем, как я заметила, к туалетам для персонала, стоял молодой человек с мужественным подбородком и красивой выправкой, хотя в этой осанке было и что-то дерзкое, с вызовом.

— Никого нет, проходите, — указал он Намджуну на мужскую уборную.

— Кэп, давно не виделись, — пожал и ему ладонь Шуга. Они все двинулись к двери со значком шляпы.

— И я? — затормозила я на мгновение.

— А разве ты не мечтала о том, чтобы стёрлись грани? — похлопал меня Хосок по лопатке и пропихнул вперёд. Что мне оставалось делать? В туалете вновь отодвинулась какая-то плитка, образовалась лестница в подвал. По узкому и тёмному тоннелю, который все подсвечивали телефонами, мы прошли метров сто, как мне показалось, и выбрались на поверхность. В безлюдном переулке стояла тонированная неприметная машина. Названный Кэпом снял её с сигнализации и сел за руль. Хосок занял переднее сидение, а мы втроём уместились на заднем.

— Ну что, Капитан, в Мапо^[25], пожалуйста! — заказал Намджун маршрут. И мы помчали на скорости по освещенным фонарями дорогам.

Шуга успел мне немного рассказать о водителе, что это их товарищ, с недавних пор совладелец клуба «Октагон», бывший военный, дослужившийся до звания капитана, откуда и пошла его кличка, а вообще его звали Минсу. Стоило ему замолчать, как Намджун принялся объяснять причины всей этой секретности. Мол, есть знакомства и связи, которые никак нельзя обличать, а открыто собравшись в одном месте, все бы выдали свою дружбу, поэтому приходится добираться вот такими путями. Он просил меня никогда и никому не говорить о тех, кого я могу увидеть на мальчишнике. Я пообещала. Я умею хранить секреты, но не многовато ли их обрушилось на мою голову в последнее время? А ещё говорят, что женщины — загадочные создания, почему тогда все эти секреты достались мне от парней?

Мы припарковались в тёмном углу, не отличающимся сильно от того, в котором сели в машину. Посредством тоннелей, подземелий и лестниц, мы опять куда-то пошли. Моё нетерпение нарастало, вся эта атмосфера прячущихся, скрывающихся и делающих что-то словно незаконное меня вдохновляла. Намджун тоже приходил в восторг всё сильнее, трое других продолжали шутить и подначивать жениха на какие-нибудь неприглядные поступки.

— А девочек-то жаль, что не будет, — вздохнул Кэп.

— Тебе каких? Пареных, жареных, в собственном соку или на гриле? — смеялся Хосок.

— Ты мне девочек дай, дальше я сам разберусь, какие они будут.

— За девочек нас самих потом а’ля фламбэ сделают, — хмыкнул Юнги, косясь на меня, но было видно, что он шутит, и ему не было нужно то, чего хотел Капитан.

— Это как? — полюбопытствовала я.

— Это когда обливают чем-то высокоградусным и поджигают…

— Жесть какая, — поморщилась я.

— Ну да. Если повезёт, то быстро потушат. Не повезёт — едят с обуглившейся корочкой…

— Хватит ужасы рассказывать, — улыбнулся Хосок и толкнул перед нами двойные двери.

Мы всё ещё, по моим расчётам, были где-то под землёй. Но передо мной предстал зал роскошного ресторана, небольшой, но богато обставленный. Интерьер аристократического салона. На потолке висели многоярусные хрустальные люстры, по другую сторону зала, с опущенным занавесом, разместилась сцена. Отсутствие окон подтверждало расположение помещения ниже уровня земли. Официантов видно не было, но все столики были накрыты до завала, и едой, и выпивкой. И за всеми сидели мужчины, парни, молодые люди, не меньше тридцати персон. Я сглотнула слюну, впервые испытывая в мужском обществе сильную неловкость, очень сильную. Большинство из присутствующих было одето в чёрную кожаную одежду, но они явно не были байкерами. Я нашла глазами Чонгука, но сразу же заметила позади него то, что привлекло меня не менее сильно. Ещё одна девушка! Уже скорее женщина, хоть и молодая. Яркий цвет искусственно рыжих волос не давал ей остаться незамеченной.

— Добро пожаловать на мальчишник, — шепнул мне Хосок, и я пошла за ним с Намджуном к центральному столику.

Глава 18, повествующая о вреде алкоголя

Я думала, что всё будет происходить в каком-нибудь лофт-баре, скромно, дымно, пьяно, как-то… совсем иначе. Пацаны в растянутых штанах с крошащимися чипсами, бокс по телеку, плакаты с моделями в купальниках на кирпичных стенах. Но о шикарном помещении, намекающем на то, что мы и представление какое-то посмотрим, я не мечтала. Немного придя в себя, отряхнувшись от обескураженности, я наткнулась на очередной шок, ведомая Намджуном среди гостей, чтобы познакомиться и поздороваться.

— Чон Дэхён? — ошалело протянула я руку спутнику той самой рыжеволосой женщины. — Вы… то есть, вы дадите мне потом автограф?

Передо мной стояла звезда мирового уровня, человек, проводивший концертные туры по десяткам стран, собиравший стадионы в двадцать тысяч поклонниц. И он, оказывается, был близким другом Намджуна?! Какие чудеса ещё могут произойти после такого? Я выбрала удачное мероприятие, чтобы забыть о своих проблемах.

— Да какой автограф, — засмеялся он, пожав мою ладонь. Обычно за «хай-файв»^[26] с такими как он приплачивают к билетам, а тут вот так запросто… — Все свои. И вообще — ты меня тут не видела, договорились?

— Конечно, да, — кивнула я, переведя глаза на представительницу своего пола. Она болтала с Намджуном:

— Когда я узнала, что тут будет девушка, то решила, какого чёрта? Я тоже хочу. А то кто вас знает, что вы тут вытворять надумали?

— Я рад тебе, Рэй, спасибо, что пришла, — по-дружески похлопал её по плечу мой зять.

— Зато я пью за двоих, — коварно повёл бровью Дэхён, — а она за рулём. И кто в выигрыше, а?

Чон Дэхён! Живьём! И у него есть девушка! А телевидение и СМИ называли его самым завидным холостяком эстрады. Вот и верь после этого людям. Я познакомилась с мужчиной за их столиком, господином Ю, а потом, оборачиваясь, заметила Чимина, который радостно шёл навстречу.

— С приездом! — сказала я ему, а он сунул мне в руку бокал шампанского, держа в своей второй такой же.

— Спасибо, выпьем? — чокнулся он и отпил. Мне нечего было делать, и я тоже сделала глоток. Пить входило в мои планы. — Если предпочитаешь вино или пиво, тут всё есть…

— Да нет, ятак-то не пью…

— Да так-то я тоже не пью, — улыбался он, — но сегодня грех не выпить. Пошли к нам за столик, Намджун потом подойдёт. — Он утащил меня в центр, по пути познакомив со своим братом, Чонопом, усадил и уселся рядом. Через два стула, почти напротив меня, сидел Чонгук, потягивая что-то из высокого стакана.

— Река всё-таки бурная? — заметила я с иронией.

— Это безалкогольное пиво, — заверил он. Ему на плечо легла рука Юнги, пристроившегося на подлокотник стула.

— Первый шаг к резиновой бабе, друг мой.

— Бородатый подкол.

— Зато правдивый. — Шуга налил себе полный бокал красного вина. — Значит, поглядим сегодня на Сану, да?

— Будет стриптиз? — удивилась я.

— Частичный, — успокоил меня Чимин. В самый центр, по левую руку от меня, сел вернувшийся Намджун. У него было самое удобное место перед сценой, подиум из которой выдавался в зал и доходил почти до нашего столика. Слева от него, между ним и Чонгуком, опустился Хосок.

— Ну что, у всех налито? Бухаем! — поднял он свою рюмку с соджу.

— Погоди! — приподнялся Юнги, вертя головой. — Ви! Где эта галка? Ви! — увидел он кого-то и помахал. — Иди сюда!

Молодой человек, из тех, что были экипированы в чёрную кожу, потушил сигарету. Прямо под вытяжкой стоял единственный столик для курящих, и все, сидящие за ним, дымили. Оттуда и подошёл Ви. Ему Хосок сунул рюмку с соджу, встал и огляделся.

— А где зубодёр? Он же приехал. Где этот прохиндей? Джин! — К столику подошёл ещё один мужчина постарше, в костюме, уже с налитым спиртным. Они все стали кружком, подошло ещё несколько человек. Я последовала их примеру. — Ну что, товарищи, — оглядел их шафер и организатор мальчишника, — провожаем ещё одного невнимательного, угодившего в капкан…

— Я сам туда лез, — покашляв в кулак, поправил друга Намджун.

— Ну и… тут нечем гордиться, — не растерялся Хосок и продолжал: — Из наших холостых рядов отбывает всё больше, и мне искренне хотелось бы посвятить этот тост более достойным, чем мы с Рэпмоном: Чонгуку, Чимину, Сольджуну… но сегодня всё-таки вечер в честь этого долбо… — Намджун пихнул его в бок. — Долболюба. И выпьем же за его будущее семейное счастье, за то, чтобы ему никогда не пришлось пожалеть и усомниться в своём выборе, — тостующий посмотрел на меня, — а мы знаем, что ему не придётся жалеть, ведь отдаём его в прекрасные, надёжные, умелые руки бесконечно волшебной, непревзойдённой и восхитительной Чжихё…

— Короче, ну, — поводил бокалом Шуга, как сомелье плеская вино изнутри по хрустальным стенкам.

— Жахнем! — поднял Хосок рюмку, резко закончив, и опрокинул её залпом. Почти все поступили так же, у кого было соджу или что-то такое же крепкое. Я ограничилась большим глотком. — Музыку! — щёлкнул он пальцами, и кто-то выполнил его просьбу, негромко зарядив мелодию из колонок.

Все опустились на стулья, взявшись за закуски и еду. Юнги был некрупным и худосочным, но аппетиту его можно было позавидовать, всем бы такой метаболизм! Джин ушёл за другой столик, а Ви остался с нами, примостившись возле Шуги. Между мной и Чимином вдруг втиснулся ещё один стул и на нём образовался длинноногий парень в уже понятно каких штанах. Иных тут я встретить уже не надеялась.

— Как дела? — ослепительно улыбнувшись, привалился он к моему стулу. — Я Сольджун, и, как уже заметили выше, достойный холостяк. А ты?..

— Чонён… — протянула я ладонь для знакомства и ощутила, как на спине расстегнулся лифчик. Чёрт, ну что за казус? Где мне его поправить?

— Что-то не так? — видимо, заметив на моём лице озабоченность, спросил Сольджун.

— Нет-нет, всё хорошо… а тут есть где-нибудь туалет или дамская комната?

— Да, вон там, в сторону сцены и направо… — начал объяснять он, но Чимин прервал его, встав.

— Пошли, я провожу.

Он довёл меня до двери туалета без определительных символов и значков. Общий для обоих полов. Я зашла туда, закрылась и завела руки назад, чтобы вдеть крючки в пазы. Быстро справившись, я сняла бейсболку и поправила волосы. Шампанское прилило к щекам, меня будоражило общество, оно мне нравилось. Мне нравился Чонгук, сидевший напротив, и льстило внимание молодых людей, для которых я тут была особенной хотя бы потому, что кроме меня вариантов не было. Не занятую же спутницу Дэхёна обвораживать? Я покинула туалет.

— Всё в порядке? — спросил дождавшийся Чимин и пошёл провожать меня обратно.

— Всё отлично! Нальёшь мне ещё? — подставила я ему пустой бокал. Сольджун по-прежнему сидел рядом со мной. Я посмотрела на его штаны, взяла с благодарностью полный бокал у Чимина, покосилась на Чонгука. Стараясь говорить достаточно громко, я обратилась к Сольджуну: — А ты тоже монах?

— Я? — указал он пальцем себе в грудь. Я заметила, что он пьёт только воду. Трезвенник с распутными глазами, если он не родственник Чонгука, то однозначно из одной с ним сангхи. — Ну, можно сказать и так.

— Можно сказать? — не поняла я этой оговорки. — Ты из того же монастыря, что и Чонгук? Что и все здесь? — покрутила я пальцем по залу, подразумевая одинаковую одежду.

— Давай поговорим об этом попозже? — прищурился он. — Религия — бестактная тема для застолья, тут не все буддисты, вдруг выйдет драка? — Он посмотрел на Ви. — Тэхён, тебя уже можно поздравить?

— С чем? — подливая себе соджу, поднял тот взгляд.

— Ну… ты же вернулся оттуда, — указал Сольджун глазами вверх. С того света, что ли? — С горы, — к счастью, добавил он, а то я успела надумать.

— И что?

— Ну ладно тебе, рассказывай, — постучал он по столу ладонью, торопя. — Мне интересно!

— Что?

— Она же такая… не такая как все… всё в ней не такое? Или всё такое?

— О чём ты? — не понимал, или идеально делал вид, что не понимает, Ви. Сольджуна смущала видимо я для прямой речи, но, несмотря на обтекаемые формулировки, я всё равно догадалась, что речь о девушке.

— Она везде альбиноска? — Шуга, давясь курицей под соусом тэрияки, попытался сдержать смех, но еда пыталась сбежать из всех щелей.

— Я не возил её в Западное полушарие, — задумчиво моргнув, произнёс Ви, — а в Восточном — везде, и в Китае, и в Сеуле, и…

— Да блин, Тэхён! — разочаровано махнул на него Сольджун. — Ужак ты вертлявый, не показали — так и скажи.

— Может, в темноте показывали? — хихикал Юнги.

— Вы нашли о чём поговорить? — указал на меня глазами Чимин.

— А когда ещё соберёмся, чтобы поболтать? — не принял меня к разумным аргументам Сольджун. — На свадьбе нас не будет, мы слетаемся раз в полгода, и не всегда по весёлым поводам.

— А почему вас не будет на свадьбе? — Меня услышал Намджун, и разъяснил сам:

— Я же говорил тебе, что не могу открыто общаться со многими людьми. С Дэхёном, с Сольджуном… да с большинством из присутствующих. А свадьба — открытая церемония. Поэтому и мальчишник с таким размахом, для моих друзей это и есть свадебный банкет.

— Понятно, — притихла на время я, заглядевшись на профиль Чонгука, уставившегося в никуда. Я специально проследила за его взглядом, там ничего не было, он просто задумался и попивал своё безалкогольное пиво. Я в своём любовании не заметила, когда начала пить третий бокал шампанского.

— Не хочешь потанцевать? — Я очнулась. Мне протягивал ладонь Чимин. Смахнув пелену красоты Чонгука с глаз, я услышала, что играет медленная баллада.

— Почему бы нет? — улыбнувшись, я вылезла из-за стола и вышла с ним на площадку перед сценой. Возможно, я бы постеснялась быть единственной танцующей с ним, но до нас это начали Рэй и Дэхён. Если я верно запомнила её имя. — Они женаты? — спросила я у Чимина на ухо.

— Пока нет. Из-за карьеры Дэхёна ему доставит неудобства метка в документах. Но они вместе уже почти три года, так что, там всё серьёзно.

— И её не обижает отсутствие официального брака? — Я вспомнила своих сестёр. Чжихё вообще не принимала сожительство без замужества, а Сынён тоже намекала всем своим более-менее выгодным кавалерам, что надо бы жениться. Да большинство девушек хочет белое платье и регистрации!

— О, нет, Рэй не мыслит стандартно, — заверил Чимин. Удивительно, танцуя с ним, я не ощущала его ладони на себе, не смущалась, как в танце с Чжунэ или при тренировках с Чонгуком, меня окутывало тепло дружбы, и было спокойно. — Она… на тебя похожа в чём-то. Она боец, у неё чёрный пояс. Дерётся почти как я. То есть, собственно, как я. Я учил её когда-то азам борьбы.

— Да ладно?! — с уважением покосилась я на неё. — Круто!

— Я хотел, чтобы она тренировала тебя, когда мы с Чонгуком будем заняты, но Рэй, похоже, уходит в декрет, — совсем тихо прошептал мне Чимин, — но я тебе ничего не говорил. Это секрет. — Да блин, очередной? Ребят, хватит.

По залу раздался оглушительный свист, перекрывающий шум голосов и звучание музыки. Мы с Чимином остановились, чтобы найти источник звука. Свистел Хосок.

— Эй, очередной тост назрел, давайте сюда! — привлёк он общее внимание. Мы прекратили танцевать и вернулись за столик, снова беря бокалы. — Я хочу выпить за жизнь, мужики, — вздохнул он. Судя по тому, как лихо они с Намджуном глушили соджу, у них точно была задача максимум по выполнению алкогольной нормы. — Я хочу сказать, что женатые или свободные, а всё-таки хорошо, что мы живые, и это потому, что мы вместе, что у нас крепкая дружба, что рядом всегда есть надёжное плечо товарища. — Я смотрела, как кучкуются и теснятся все присутствующие вокруг стола, лица их были серьёзные. Они все слушали Хосока как-то иначе, чем я, словно слыша нечто другое. Я рассматривала поочередно каждого. Хосок положил ладонь на плечо Намджуна, тот ответил ему тем же. — Рядом с нами прекрасные и верные женщины, не будь у нас поддержки в виде наших самоотверженных жён, многого мы бы не смогли. — Взгляд Сольджуна как-то дико поднялся и посмотрел так, будто выстрелил. Я проследила за его направлением, там стояли Дэхён с Рэй и господин Ю. — Давайте же и впредь будем живы, и сделаем всё, чтобы жизнь продолжалась! — поднял руку с рюмкой Хосок. Все загалдели и засвистели, поддерживая его слова, начали опустошать стаканы и фужеры. Я выпила до половины третий бокал и решила притормозить, а то наберусь до разгара вечеринки, а я не знала, какая бываю пьяная. Вдруг просто засыпаю? Это будет самым обидным. — Дэхён! — окликнул его Хосок, не дав далеко отойти. — Спой что-нибудь душевное, а?

— Да нифига себе заявки, — засмеялся он, обнимая Рэй за талию, — я тоже на отдыхе, вообще-то.

— Ну, одну песню, чего ты? Спой нашу, которую Хонбин сочинил?

— Господи, ладно, — отставил Дэхён выпивку и направился к сцене. — Есть же ты зараза, Джей-Хоуп, канючащая.

— А ты думал, как разбогатела моя семья? Мы генетически лучше всех умеем канючить, нам сложно отказать. — Он опустился на стул, и по тому, как он в нём растёкся, было видно, что ему уже очень хорошо. Рядом, с краснеющим лицом, сидел такой же довольный Намджун, которого тут почему-то все называли Рэпмоном. И Хосок оказался Джей-Хоупом. Если я ещё и выпью побольше, то вовсе запутаюсь.

Дэхён спел песню, которую я никогда не слышала в его репертуаре. Она была о дружбе, и тронула моё сердце. Мне не хотелось показаться сентиментальной, поэтому я старалась отвлекаться на что-нибудь, но в результате увидела, что Рэй, начиная плакать и пытаясь это скрыть, ушла в туалет, не дослушав. Какими бы мы не были драчуньями и бойцами, мы всё равно девушки, и души у нас тонкие, чувствительные. Пока парни с каменными лицами наслаждались музыкой, мы всем нутром переживали каждое слово. Или на Рэй просто беременность влияет? Так, я ничего не знаю, это секрет.

Решив порадовать жениха ещё одной песней, Дэхён запел дальше. В зале приглушили свет, поэтому со сцены происходящее в нём было не видно. Софиты и прожекторы явно готовили к чему-то тому, что будет дальше. Допив третий бокал и отставив его, чтобы пока мне больше никто не подливал, я встала и подошла к Чонгуку. Это как-то внезапно и неукротимо проснулось во мне, порывом, желание и сразу же решение.

— Пошли, потанцуем? — Протянула я ему ладонь. Чонгук поднял лицо вверх. Посмотрел на меня долгим и проницательным взглядом. Он взвешивал, стоит ли соглашаться? Вспоминал все обеты, которые давал? Соотносил борьбу с танцем, что из этого менее греховно?

— Пошли, — согласился он, отставив стакан, но пока он поднимался, я взяла его и отпила, попробовав, что же пил весь вечер Чонгук?

— Винишко, — разоблачающе хмыкнула я, ехидно прищурившись и поставив стакан на скатерть.

— Кровь Иисусья! — воскликнул рядом Шуга. — Чудеса!

Чонгук молча взял меня за руку и вывел на танцпол, скрипнув кожей штанов при ходьбе, после чего, не оправдываясь, как всегда, наклонился к моему уху и изрёк:

— Ты же замечательно знаешь, что я часто и много вру.

— Только я не могу понять зачем.

— Чтобы разочаровывать, — сказал он. Боясь прижаться к нему слишком сильно, и всё-таки держа руки на его плечах близко к шее, так, что большие пальцы почти её касались.

— А кто тебе сказал, что ты очаровываешь? — попыталась я снизить уровень его самовлюбленности. Впрочем, нет, это называлось как-то по-другому. Самовлюблённым был Чжунэ, а Чонгук… знал себе цену? Нет, не то. Был слишком прозорлив и догадлив?

— Глаза твои сказали, — отвел взор парень на друзей, пока мы с ним кружились. — И чем больше ты пьёшь, тем громче они рассказывают.

— А что, нельзя тобой очароваться? — Где-то тут я поняла, что за меня уже говорит шампанское. В другой раз я бы смутилась и ушла, потому что никогда прежде не приходилось признаваться в симпатиях, но под действием спиртного я даже не нервничала и не стеснялась. Магическое зелье.

— Запретить не могу, но не рекомендую.

— А что произойдёт, если я не разочаруюсь?

— Разочаруешься позже, потрепав себе нервы и потратив время в пустую, — спокойно отвечал Чонгук, как будто ему сотни раз уже приходилось давать от ворот поворот.

— Ты предлагаешь мне выбрать Чжунэ? — Молодой человек вернул ко мне свой взгляд.

— А если не я, и не он, то других вариантов нет?

— Пока нет, — пожала я плечами.

— Ну, вот и не торопись пока, — вежливо и благожелательно улыбнулся он, — твой человек обязательно найдётся.

Дэхён допел. Когда он спустился со сцены, Рэй уже сидела за столиком, высушив слёзы. Мы с Чонгуком вернулись на свои стулья. Хосок с Намджуном не прерываясь болтали:

— … Сэй приглашала Мэю, чтобы помогла с хореографией, отвечаю, шоу должно быть вот просто муа! — обещал Хоуп, жестом итальянского кулинара целуя кончики пальцев, что подразумевало вкуснятину и качественный товар. — Я сам не видел, но когда берутся за дело специалисты… ты же помнишь, какой они тогда танец с вуалями делали?

— Да-а, красотища была, — кивнул Намджун, — а ты сынишку Серина-то видел?

— Конечно, как только ему месяц исполнился, я к Сэй заглядывал. Она молодец, только оправилась, набралась сил и опять вся в работе, всю развлекательную программу клуба сама организовывает.

— Ну, Серин теперь в разъездах, она занимает себя, чтобы не переживать излишне…

Все вдруг начали вставать, кланяясь кому-то вошедшему. Я тоже поднялась, оборачиваясь. К столику подошла женщина лет за сорок, в чёрном брючном костюме и с белым платком на плечах. Лучшие друзья будто протрезвели, так бойко поднялись и поклонились ей.

— Госпожа Хан…

— Сидите-сидите, — махнула она. — Намджун, мальчик мой, поздравляю тебя с приближающимся событием, желаю счастья. — Он поблагодарил женщину, и она посмотрела на Хосока: — Всё готово, можно начинать?

— Да-да-да! Я уже в нетерпении, пожалуйста, мы тоже готовы.

Госпожа Хан кивнула и ушла. Все стали рассаживаться поудобнее, разворачивая стулья к сцене. Свет в зале погас, и возникла тишина. Слышны были даже самые тихие шорохи. Судя по шелесту ткани — раздвигался занавес.

— Сейчас мы увидим это своими глазами… — прошептал Хосок, — Минатозаки Сану…

Зажглась неяркая подсветка. Она выхватила центр сцены, где различался силуэт. Он прорисовывался на фоне ширм с изображением деревьев. Силуэт двинулся вперёд, и свет из приглушенно-розового постепенно превратился в белый. Одновременно с этим заиграла музыка и из едва слышимой перешла в ощутимую. Красивая японская музыка.

— Флейта, — восторженно заметил Чимин.

— Сякухати^[27], — поправил Сольджун.

Мне показалось, что сейчас будет реконструкция танца из фильма «Мемуары гейши», который никогда не производил на меня впечатления. Главная героиня напоминала мне девочку из «Звонка», а как таковое представление мог оценить, наверное, только знаток японской культуры. Я им не была. Сана была в кимоно и тоже с зонтиком, но сразу же бросились в глаза и положительные отличия. Её волосы были забраны, не вызывая ассоциаций с зомби из триллера, она не была в традиционной обуви гейш на огромной платформе, и она не была запудрена, как фарфоровая кукла. Хотя губы были алыми, глаза и брови подведены чёрным, а кожа отличалась гладкостью и белизной.

Движения Саны были очень медленными, в совокупности с размеренной и текучей музыкой, на меня они навевали сон. Это было чем-то классическим и древним, что чтилось в Японии. У нас есть подобное народное творчество, хоть молодёжь в нём ничего не понимает, но относится с почтением. В Стране Восходящего Солнца же вся старина оставалась культом, и кажущиеся нам бессмысленные и затянутые жесты вызывали там трепет, вводили в экзальтацию. Я заметила, что Сольджун рядом со мной в неподдельном восторге. Это заставило меня присмотреться к выступлению Саны. Длинные рукава свисали с кистей, дополняя общую картину уныния — как мне казалось, — гармонируя с ивами, затесавшимися позади среди сакур. Подсветка декораций менялась, то зелёная, то розоватая, то жёлтая, то голубая. И только девушка оставалась под белым лучом. Кимоно на ней было красивым, серебряным с красным. Лицо у неё было очень красивым. Хотелось посмотреть на её глаза, но они никак не поднимались из-под ресниц. Руки грациозно двигались, играя с зонтиком, но эта ребячливая забава странно была пропитана трагедией, как и большая часть японского искусства. Мне всегда чудилось в их неспешности, вездесущей вечности соседствующей с мимолётностью, олицетворяемой падением лепестков вишни, что-то от смерти. Прославление харакири, как защиты чести и проявления героизма накладывало отпечаток. В японцах для меня действительно было что-то драматичное и неизживаемо несчастное. И это всё как-то постепенно раскрыла Сана, заворожив и меня, и всех. Непритязательная музыка влияла незаметно, накалив и обострив чувственность присутствующих. Девушка, порхающая мотыльком по сцене, полная жизни, немой ролью кричала об увядании, о сиюминутности, о чём-то столь далёком и высоком, до чего не дотянуться. Шли минуты, три, пять, семь, и все зрители будто погрузились в транс, пока Сана не положила раскрытый зонтик шляпкой к нам и, сделав финальный жест, не опустилась за него, скрывшись. Лирическая мелодия пропала. Вдруг деревья сзади окрасились алым, появились тени. Наряженные в багряные кимоно, изображая неких демонов, ещё шесть девушек под ритм барабанов и дребезжание бивы налетели на ту, что была закрыта зонтом. Всё это происходило буквально на краю выступающего подиума, к которому мы сидели очень близко. Я поняла, зачем была затянута вступительная часть. Долго-долго успокаивая и вызывая привыкание к безмятежности, она спровоцировала бешеные эмоции от ударов более грубыми музыкальными инструментами. Это было бесконтактное удовольствие, шедшее не извне, а из глубин самого существа, из тайного источника наслаждений, о котором ничего не знают люди.

Налетевшие демоны рвали свою жертву за зонтиком, и из-за него вылетали части серебряной ткани. Я начала догадываться, что будет дальше, а парни вокруг перестали сидеть спокойно. Кто-то зашевелился, кто-то наклонился вперёд. Шуга не прекращал есть, хотя глядел с интересом. Так обычно смотрят остросюжетное кино, не более. На лице Намджуна просто застыло хмельное блаженство. Чимин, Хосок и Сольджун не отрывали глаз, их мысль была уже где-то там, за зонтиком, и только по лицу Чонгука невозможно было угадать, что он испытывает. Абсолютно нечитаемо и равнодушно он следил за представлением.

Звуки тревожного гонга умолкли, шестеро в алых кимоно отступились, на них упал свет шести ослепительных прожекторов, и они, будто сгорая от этого света, начали срывать с себя одежды. Много времени это не заняло, и вот, полуобнажённые, в коротких прозрачных красных платьицах, они застыли в ожидании. Грянула электрогитара, заиграли ноты незнакомой мне современной песни. Кто-то позади узнал её и сказал:

— Чёрт, обожаю эту вещь!

Зонт стал подниматься и, вырастая вместе с ним, держа его раскрытым над головой, встала Сана. На шпильках — серебряные босоножки были восхитительны, — в белой мужской рубашке, едва закрывающей бёдра. С потолка полилась вода, и девушка, посмотрев наверх, закрыла зонт и отбросила его, сразу же начав промокать. Взявшись за сдерживающую волосы шпильку, она распустила их, встряхнув роскошной волной прядей. Вода струилась по рубашке, облепляя тело, но становящаяся прозрачной ткань показывала, что под ней есть чёрное нижнее бельё. И теперь, наконец, Сана стала танцевать. По-настоящему, по-современному, эротично, дерзко и динамично. Если у меня перехватило дыхание, что было говорить о мужчинах?

— Будда, я сейчас кончу, — откровенно сказал Хосок.

— Не ты один, — едва шевеля ртом, присоединился Чимин. Сольджун кусал губы, но ничего не говорил.

Девушки в красном за спиной Саны служили подтанцовкой, они как бы обрамляли ту, что сияла ярче всех. На них никто толком и не смотрел, поэтому мало кто заметил, кто из них и когда вынес на подиум стул. Сана подключила его к своему танцу, но, не прошло и нескольких секунд, как она, развернувшись к нашему столику, целенаправленно уставилась на Намджуна и кошачьей, неповторимой походкой стала красться сюда, к нам. Её шаги приближались, она спустилась с возвышения и подошла к столику, прожигая глазами Намджуна. Хосок закрыл его рукой, готовый навалиться, чтобы тот даже не думал встать:

— Его нельзя, Сана, он вот-вот женится, и здесь присутствует родственница его невесты. Я готов пожертвовать собой, возьми меня! — Не отведя хитрого, возбуждающего, коварного и опасного взора, с лисьей улыбкой, японка с лёгким акцентом произнесла:

— Я знаю, кто из вас всегда свободен…

И, начав отступать, она взяла за руку Чонгука, потянув его за собой и только тогда посмотрев на него. Я едва не поднялась следом, чтобы поймать его и оставить на месте. Нет, нет, нет! Так не честно! Так нельзя! У меня нет никаких шансов по сравнению с этой красавицей, владеющей искусительным талантом гейш. Нет, только не Чонгука! Почему его? Пусть сидит дальше, кому он мешал?

Но Чонгук не сопротивлялся, а пошёл за ней, поднялся на подиум, и был усажен на стул. Сана продолжила танцевать вокруг него, пока играла песня, почти успевшая понравиться и мне, если бы не это всё, разворачивающееся под неё перед моими глазами… «Если бы ты знал, что я воображаю в своих мыслях, ты бы пошёл со мной? Пошёл?»^[28] — пела тем временем исполнительница. Сана покрутилась возле Чонгука, сидевшего лицом к залу, а потом, широко расставив ноги, оседлала его, явив зрителям спину. Парни начали свистеть и улюлюкать. Я стискивала кулаки и скрипела зубами. Крутанув головой, она скользнула по Чонгуку длинными влажными волосами. Дождь с потолка к тому времени кончился, но капли с её локонов намочили лицо и шею молодого человека. Он не двигался, наблюдая за её действиями, шевелились только его глаза, прохаживающиеся по девушке, сидевшей на нём.

Сана начала расстёгивать рубашку на себе. В зале уровень шума ещё повысился, кто-то умолял взять его следующим, кто-то просил повернуться, когда она всё с себя снимет, кажется, эту идею активно поддерживал Хосок. Среди всего этого единственным согревшим мою душу моментом был дёрнувшийся на стуле Ви. Он проснулся, его разбудили крики других парней. Потирая глаза, он пытался понять, что пропустил, но кроме меня никто не заметил, как он провёл последние минут десять-двадцать. В итоге, достав сигареты и пригнувшись, он отступил в уголок для курящих.

Рубашка отлетела в сторону, и теперь грудь Саны в одном бюстгальтере была прямо под носом Чонгука, но только он и мог её видеть.

— Кто-то пойдёт дрочить, — глотая прожёванные суши, заметил Юнги, — если со стула встать сможет.

Я думала, что на этом бесстыжая японка остановится, но нет! Повиляв бёдрами прямо на Чонгуке, она взялась за замок лифчика. Тестостерон грозил взорвать этот зал, а мне хотелось остановить представление любым способом. Будь это стриптиз-клуб, где сидели бы одни незнакомцы, я бы вылезла на сцену и скинула Сану прочь. Или если бы это не был праздник Намджуна, я бы тоже отпустила тормоза, но я не могла испоганить ему мальчишник! А лифчик тем временем последовал за рубашкой, и я видела, как глаза Чонгука опустились к голой груди. Мне хотелось плакать ещё сильнее, чем под песню Дэхёна о дружбе.

Выступление закончилось, свет в зале зажёгся, музыка оборвалась. Зрители стали аплодировать и орать «браво!». А у меня руки не поднимались. Я не могла пошевелить даже пальцем. Мало того, что я завидовала Сане чёрной завистью, так я ещё возбудилась от этого зрелища! Глядя, как её обнажённые бёдра в одних трусиках трутся о кожаные штаны Чонгука в районе его ширинки, я явственно ощутила боль внизу живота. Я тоже хотела так потереться, залезть на него и раздеться, раздеть его! Господи, о чём я думаю? Сколько я выпила? Увидев чью-то рюмку с соджу, я хлопнула её глотком. Мне чуть не поплохело, но я выжила, отметив, что физические страдания приблизились к моральным.

Чонгук, тем временем, крепко обхватив одной рукой талию Саны, поднялся вместе с ней со стула. Она прижалась к его груди со стыдливым видом девственницы, не желающей, чтобы кто-то увидел её наготу, и доблестный Чонгук, естественно, прикрывал собой честь дамы. Так и держа её одной правой (вот силища-то!), висевшую на нём, он спустился с подиума, присел, чтобы поднять с пола рубашку Саны и, маневрируя одной левой, накинул японке на плечи прикрытие. Пока он всё это делал, она что-то шептала ему на ухо. Хотела бы я знать, что именно? Чонгук отпустил её только перед нашим столом, но не дал отойти. Или она сама не отошла — этого я не очень поняла. В любом случае, она продолжала быть к нему прилепившейся.

— Что, стоячок прикрываешь? — хохотнул Хосок в сторону Чонгука, задвинувшись поглубже под стол.

— Хорошо… — пробормотал улыбающийся и набравшийся Намджун, сплетя пальцы на животе.

— Мне тоже прикрыть надо, — самокритично признал Чимин и, подорвавшись со стула, заскочил на сцену, где собирали разбросанные вещи остальные девушки, игравшие демонов. Подхватив одну из них, завизжавшую, но тотчас засмеявшуюся следом, он спрыгнул обратно, держа её на руках, сел на стул и посадил её себе на коленки. — Выпьем?

— Не откажусь, — улыбнулась кокетливо она, и щедрая, галантная рука Чимина наполнила ей бокал вином. Посмотрев на него, Сольджун тоже ушёл промышлять среди танцовщиц.

Я не могла смотреть больше на Чонгука, поэтому отвернула голову и плутала взором по публике. Намджун вот-вот уснёт под влиянием виски и соджу, никто не будет за мной присматривать. Чимин и Сольджун нашли себе применение, жаль, что они не захотели использовать в качестве женщины меня! Я тоже женщина, между прочим! Тоже хочу любви, ласки и удовольствия! И я прилично пьяна, и, кажется, сейчас готова решительно на всё и уверена, что жалеть ни о чём не стану. Может, всё-таки подраться с Саной? Скорее всего это будет не драка, я её побью и всё. Наверняка за неё вступится Чонгук, он же у нас заступается за слабых, правильно я поняла? Я вернула лицо обратно, но ни его, ни Саны уже не было. Чёрт! Где они? Алкоголь притупляет реакцию и я, видимо, прозалипала мимо дольше, чем планировала.

Шуга, насытившись, наконец, в возможности чего я уже начинала сомневаться, откинулся на спинку.

— С кем бы ещё выпить? Меня что-то не взяло.

— Ещё бы, столько жрать, — хмыкнул Хосок.

— Хорошая закуска — враг пьянству, — подсел к нему Джин, на место, освобожденное Ви.

— Хорошо… — вновь прокомментировал Намджун, зевнув и дотянувшись до фруктов, чтобы чем-то себя занять. Он вяло принялся их закладывать в рот и жевать.

— Рэпмон, — подошёл к нему сзади Дэхён, но мой зять не среагировал. Друг похлопал его по плечу: — Эй, животное!

— А? Что? — только тогда откликнулся он.

— Мы погнали, — протянул Дэхён руку для прощания. — Спасибо за мальчишник, было здорово. Ещё раз с приближающейся женитьбой! Увидимся!

Пожелав певцу доброй ночи, Намджун вернулся к блюду с виноградом, клубникой и мандаринами, подвинув его к себе поближе. Чимин, пощебетав недолго с той девицей, что была поймана на сцене, ушёл с ней куда-то, не в ту дверь, через которую сюда пришли мы, привезённые Кэпом.

— Это ведь не танцовщицы, да? — спросила я у Хосока, найдя в его взгляде больше адекватности и трезвости, чем у Намджуна. — Они проститутки.

— У них много талантов, — мотнул головой Джей-Хоуп, не скрывая своей симпатии к этой древней профессии.

— Сана тоже проститутка?

— Ну… не совсем, — увиливая, сказал ювелирный магнат.

— Это как? Спит за деньги через раз?

— Нет, спит за такие деньги, что себе это могут позволить единицы. — Но у Чонгука же нет кучи денег? Значит, с ним она спать не будет? Мне захотелось позвонить Чжунэ, попросить забрать меня, сказать, что я на всё согласна. Что я тоже хочу секс. И это было правдой. Я хотела, очень. Достав мобильный, я посмотрела на те три пропущенные вызова от Чжунэ, что накопились за день, но связь тут совершенно не ловила. Я не могла никому позвонить. Надо как-то повыше подняться, выйти куда-то.

Встав из-за стола, слегка пошатываясь, я пошла тем же путём, каким вышел из зала Чимин с девушкой в красном. Там был коридор. Стены и пол немного кружились и шатались, то разжимались, то сжимались, двигались, плясали. Но шла я твёрдо. Так мне казалось. Я видела двери, нашла лестницу. Мне же надо было вверх? И я пошла вверх. А потом был очередной коридор, и снова двери. Я вошла в одну из них или только заглянула? Где я? Мне нужна ещё какая-нибудь лестница, или лифт. Убрав мобильный и забывая, куда и зачем шла, я стала впадать в панику. Не заблудилась ли я? Где хоть кто-нибудь? Почему всё как-то резко смешалось и запуталось? Я нашла лифт и поднялась на нём на несколько этажей. На кнопках было три минусовых и пять обычных, я не знала, на каком я, поэтому наобум нажала на второй обычный. Выйдя из лифта, я поняла, что оказалась в каком-то обжитом здании. На полу коридора была постелена ковровая дорожка, в углах стояли комнатные растения. Где-то раздавались женские стоны.

Я замерла и вслушалась. Не кажется ли мне, после всего увиденного? Да нет, тут точно где-то стонет девушка, это звуки секса, совокупления двух тел. Я пошла на звук, медленно, неуверенно, опираясь о стенку. Пытаясь понять, за какой из пронумерованных дверей происходит интимное слияние, я не разбирала больше ничего. Кто бы это мог быть? Чонгук и Сана. Стоило представить это, как хотелось кричать, но воображение, издеваясь, выдавало мне картины их стройных переплетающихся тел. Но стоны пропали. Может, это был мираж? Расстроенные нервы, зависть и ревность. Никаких звуков не было, и я потеряла все ориентиры, сев на корточки в пустом коридоре. Где-то включили воду. С другой стороны, не в той, куда я шла, открылась дверь номера, оттуда вышла девушка в шелковом халатике и, не обращая на меня внимания, куда-то направилась. Если бы я заплакала, мне бы полегчало, но слёзы не шли. Деревянная я, что ли? Почему не могу зарыдать, как все девочки? Я встала на ноги и, подумав, как могла бы выместить всю горечь и обиду, приметила для избиения участок стены. Не чувствуя боли, я начала кулаками ударять по ней, производя гулкий стук на весь этаж. Методично и неустанно, я колотила стену, сбивая костяшки, пока не открылась за спиной очередная дверь. Я не стала оборачиваться, мало ли, кто тут ходит?

— Чонён? — Услышав знакомый голос, я прекратила своё занятие и обернулась. Из номера, потуже завязывая на бедрах полотенце, вышел Чимин. Кроме полотенца на нём ничего не было. Разве что вода. — Что случилось?

Он подошёл ко мне, но знать видок у меня был тот ещё, гнев и ярость раздували мои ноздри, досада заставляла огонь ненависти гореть в глазах. Парень поднял вверх ладони.

— Тихо, тихо, не будем быковать, ладно?

— Это с тобой сейчас кто-то стонал? — сумела выговорить я, ощутив, как тяжело ворочать языком.

— Да, поэтому я в ближайшее время безопасен, ты чего такая недовольная? — Я подошла к нему, и, покачиваясь, поскольку меня штормило (счастье, что хотя бы дурнота не накатывала), ткнула пальцем в его влажную после душа грудь.

— Все вы, мужики — козлы!

— Понятно, — взял меня за руку Чимин и потянул в номер, — пошли, проспишься немного.

— Ты и меня трахнешь?

— Ты меня слушала вообще? — завёл он меня в комнату и усадил на кровать. — Давай, приляг.

— Не хочу ложиться! Мне надо позвонить! — вспомнила я, достав мобильный. Чжунэ! Да, я бы ему дала. О, связь появилась! Чимин выхватил телефон из моих ладоней.

— Чонён, со всеми бывает, ты выпила лишнего, ничего страшного, просто ляг и закрой глаза. Водички хочешь? Чаю принести? Умыться? Подожди, сейчас душ освободится, и я тебе помогу…

— Хочу секса, — упала я на спину, сомкнув веки. Но голову сразу же жутко закружило, и я опять открыла глаза.

— Ну, тут я тебе вряд ли помогу, — выдохнул Чимин, придерживая полотенце. Я приподнялась на локтях.

— Не хочешь?

— Чонён, не прыгай туда-сюда, успокаивайся.

— У меня стояк, может, я не могу успокоиться.

— Боже, ну что ты несёшь?

Из ванной комнаты вышла полностью голая девушка, удивленно уставившаяся на нас.

— Чимми, а ты гигант, но если тебе не хватило, так и я ещё не устала… — проворковала она, слегка задетая. Чимин схватил в охапку все её вещи и, всучив в руки, направил к выходу.

— Кисонька, рыбка, солнце, иди, погуляй, ладно? У меня подруге плохо, потом поговорим, хорошо? — Чмокнув её в щёку и выпроводив за порог, молодой человек закрылся, и мы остались в номере вдвоём. — Чонён, тебя не тошнит? Может, в ванную сходишь?

— Не хочу. — У меня было ощущение, что я вообще встать не смогу. Глаза начали смыкаться. Меня стало клонить в сон, я проваливалась в него, но какими-то отрывками. Из-за слабой дурноты я возвращалась в сознание, но очень смутное. Иногда приоткрывался один мой глаз, то правый, то левый. Чимин кому-то звонил, бродя по комнате.

— Где ты есть? Поднимись ко мне. Да. Двести восьмой. — Потом я опять вырубилась, и, уже не открывая глаз, слышала рядом обрывки разговора:

— Так что именно стирать? Всё?

— Нет, ты что, какое всё! Дорогу.

— От «Октагона»?

— Да, чтоб район не запомнился. И Ёндже сотри. И себя.

— Себя понятно. А Дэхёна?

— Нет, этого не надо. Всё, после того, как она из зала вышла.

— А это зачем?

— Да неудобно как-то. И мне, и ей потом будет.

— Ладно. А почему не всё?

— Потому что! Вдруг она всё-таки будет с нами? Я сделаю для этого всё возможное.

Я почувствовала лёгкое пошлёпывание по щеке.

— Чонён, эй, Чонён! — превозмогая себя, я разлепила веки. Передо мной был Сольджун, склонившийся и помогающий мне сесть. — Эй, проснулась? — Я сонно кивнула. — Посмотри на меня, посмотри на меня. Прозрела? Мне нужно тебе кое-что рассказать. Слушай внимательно…

* * *

Из глубины сознания я услышала, как меня зовёт Чжихё, тряся за плечо. Чугунная голова не болела, но была ужасно тяжелой, почему-то ныли руки.

— Соня, просыпайся! Обед уже скоро! — сообщила Чжихё. Распахнув глаза, я подскочила. — Да тише ты, сегодня воскресенье.

Успокоенная, я легла плавно обратно.

— Но с Намджуном я тебя больше не отпущу! Ну как можно было разрешить тебе столько пить?

— Он меня привёз? — попыталась я припомнить, как приехала домой, но вспомнила и состояние Намджуна. Нет, он сам точно никого не мог привезти.

— Нет, какие-то его друзья, я их не знаю. Чонён, незнакомые парни заносили тебя домой, ну как так можно, а?

Напрягая память, я вспомнила лишь последнюю рюмку соджу в ресторане, а потом, видимо, меня вырубило. Да, алкоголь — зло. Я ж ещё хотела пойти куда-то, и вроде пошла… в туалет? Надеюсь, я не грохнулась нигде на пол, а мирно уснула в тарелке. Я посмотрела на руки и увидела на костяшках ссадины. Когда я их ободрала? Кто именно меня доставил домой? Чимин, Чонгук? Чонгук! Перед глазами предстало выступление Саны и то, чем оно закончилось. Куда потом делись те двое? Они всё-таки переспали? Видимо, ответ я получу вряд ли.

Глава 19, где Чонён дожидается правильного вопроса

У нас заночевала Джинни, и я встретила её на кухне, когда Чжихё наливала мне похмельный суп, а ей накладывала рис с овощами и рыбой. Видимо, позавтракали уже давно, пока я отсыпалась, и на самом деле пришла пора обедать. Они не были помятыми, как я, но я надеялась поскорее прийти в форму, чтобы чуть позже отправиться в тренажёрный зал, пользоваться абонементом.

— Весёлый у тебя Юнги, — признала я, взявшись за ложку. Джинни улыбнулась.

— Познакомились?

— Ага. Он себя хорошо вёл, если что, — заверила я.

— А там ещё девушки были? — Я снова вспомнила танец Саны и девочек по вызову, что оттеняли её космическое сияние и одарённость женственностью. Не такой, как у моей Чжихё — мягкой и доброй, а какой-то огненной и губительной, на которой смельчакам вечно не терпится проверить свою удаль.

— Только я и ещё одна, но она была в паре с кем-то из друзей Намджуна, в общем, занятая. — Голубоволосая студентка удовлетворённо выдохнула. Я не стала говорить о стриптизёршах, чтобы она не надумала себе лишнего, и чтобы не выдавать тайн мальчишника, на который мне дали допуск. В конце концов, Шуга вёл себя лучше некуда по правде. Пил и ел, ел и пил. Шутил, прикалывался, мочил коры. Снова ел и снова пил. Все бы парни вели себя так при Сане… да, Чонгук? Мне нужно было переставать этим заниматься — мечтать о парнях и отношениях. Ну, не складывалось, что уж теперь? Возможно, Чонгук был и прав, нужно подождать. Мне всего восемнадцать. Сёстры старше меня на пять и шесть лет, и только-только начинают обзаводиться серьёзной личной жизнью. — А ты не видела, кто меня принёс? — спросила я у Джинни.

— Чимин.

Чжихё подсела к нам с тарелкой.

— Ты же не будешь себя так вести, когда я уеду, а? — посмотрела она на меня. — А то я и не уеду никуда.

— Намджун будет плакать, если ты останешься, — хихикнула Джинни.

— Намджун у меня получит, — беззлобно пообещала Чжихё, помахав в воздухе палочками, как боевыми копьями.

Вот как, меня притащил пьяную Чимин. Что ж, зять был прав, за мной было кому присмотреть. Пусть я и набралась, но меня доставили в целости и сохранности.

Оклемавшись, я нашла свой телефон, где плюс к непринятым звонкам было ещё и сообщение от Чжунэ: «Чё трубку не берёшь?». Я чувствовала, что где-то в душе скребёт тоска, обида, растекается разочарование, но выдыхающееся спиртное во мне пока что консервировало эмоции, притупляло реакцию. Я ползала по спальне черепашкой, собираясь в душ и ища трусы, носки, свежую майку. Ко мне возвращалось то моё упорство, вечное противостояние миру, когда хотелось быть свободной, сильной и независимой. Не ныть же и плакать я буду? Да, Чонгук потёрся с очень красивой девушкой, и неизвестно, до какой степени дотёрся. Паршиво, но не вешаться же? Что я могла сделать в этой ситуации, если не нравилась ему? Или даже нравилась, но он по каким-то причинам отвергал меня, как монах… Впрочем, монах бы и стриптизёршу отверг, нет? А кто сказал, что не отверг? Трогать-то ему девушек можно. Трогал меня на тренировках, так и Сане позволил посидеть на себе, а то, что они куда-то одновременно пропали — ни о чём не говорит. Увел её подальше, голую, от толпы мужчин. Блюститель нравственности. Херов. Я потёрла затылок, где бомкнуло и отпустило. Я подумала, что примерно так же поступаю с Джуниором, не говорю ему прямо, что он мне не нравится, но пытаюсь всеми своими действиями показать, что нам не быть вместе, что мне нравятся другие парни. И ведь не потому, что Джуниор мне неприятен, а потому, что я люблю его как брата, и не хочу его как мужчину. Значит, Чонгук испытывает ко мне что-то подобное? Стоит ли мне смириться с этим, или попытаться перебороть это? А в силах ли Чжинён сделать что-то такое, чтобы я влюбилась в него? Ему надо перестать быть Чжинёном, вот что я думаю. Значит, так дело обстоит и со мной в глазах Чонгука. А Сана — это вроде как Чжунэ для меня. Очень горячее, сексуальное, то, чего хочется, но чему не поддаёшься, хотя и держишься из последних сил. Кажется, я начала понимать, оказывается, иногда очень важно поставить себя на место другого человека и проанализировать. Разве люди настолько разные, чтобы испытывать неповторимые чувства или реагировать на схожие вещи по-разному? Нет, я думаю, большинство людей как раз примерно одинаковое, и об этом не стоит забывать. Если я поступаю каким-то образом, то чего жду от других? Так что, если я хочу верить в то, что Чонгук отшил Сану (да и приставала ли она к нему позже? Может, в ней намного больше самолюбия, чем во мне, и кроме эротического танца она не посчитала нужным оказывать внимание кому бы то ни было, тем более сказали, что она уж очень дорого берёт), то я должна отшить Чжунэ. Я написала ему сообщение: «Пусть тебе твои тёлки из клуба трубку берут». И вообще берут у тебя всё, что ты им суёшь там, подумала я, но уже не уместила в послание.

Когда я вышла из душа, меня ждал краткий ответ: «Ревнуешь?». Да мне задолбалось уже вас ревновать, парни, это чья прерогатива вообще быть ревнивцами? Я взялась писать «размечтался», но стёрла. Написала «а кто ты мне, чтобы ревновать?». Опять не то, словно напрашиваюсь ему в девушки, когда он этого не хочет. Я подумала ещё немного, и не стала писать ничего вообще. Пора в качалку.

По дороге туда мне позвонил Намджун.

— Валар моргулис, — подняла я.

— Валар дохаэрис, — будто немного скрипя, как старый матрас на пружинах, отозвался он. — Как ты себя чувствуешь?

— Да вроде ожила уже, а ты?

— Голова ещё тяжелая. Ты дома?

— Нет, еду в центр, на тренажёрах позаниматься, а что?

— Можно я тебя заберу потом оттуда и с тобой поедем к Чжихё? Она на меня сердится, что я тебе позволил напиться.

— Пф! Но это же глупо, ты не виноват.

— Я должен был присматривать… — грустно пожалел он о том, чего не сделал.

— Ничего неслучилось, это был мальчишник, и я сама хотела напиться. Всё нормально. Но если надо успокоить Чжихё, то заезжай. Боишься, да, без моего крепкого плеча пред ней предстать? — посмеялась я.

— Ещё как! Мне с тобой спокойнее будет.

— Хорошо, заезжай часа через полтора. — Но едва я положила трубку, как она опять зазвонила. Ку Чжунэ. — Алло?

— Ну, и чего мы опять не отвечаем?

— Не хотим и не отвечаем.

— Это из-за того, что я был в клубе в пятницу?

— Да плевать мне, где ты там был. Развлекайся с кем хочешь! — неискренне произнесла я. Мне ведь с некоторых пор нравился Чжунэ, я стала проникаться им, веря в возможность чего-то лучшего, и если бы он предложил быть моим парнем, я бы согласилась, но после мальчишника во мне опять всё перевернулось; злоба на мужчин, позволяющих себе больше женщин, желание секса и неуверенность в том, что сделаю правильный выбор. Если бы я уже была не девственницей, я бы переспала с Чжунэ, наверняка. Тогда я смогла бы относиться ко всему этому, как к спорту, как и парни к этому относятся — чисто физически. Но пока что у меня была преграда, а дарить такое счастье Чжунэ я не собиралась, он вознесётся за облака, возомнив себя победителем. Потому что станет первым. Нет, пусть будет вторым, третьим, а лучше где-нибудь там в хвосте хит-парада топ-двадцать, чтоб не зазнавался.

— Я развлекался с друзьями, Чонён, я ни с кем не спал в пятницу.

— Да хоть бы и спал! Мне какое дело?

— Такое, что ты думаешь, что я спал, поэтому не хочешь со мной общаться!

— Может, я просто не хочу общаться, и это никак не связано.

— Знаю я, как это не связано! — хмыкнул он.

— А если знаешь, какого хера поехал в клуб? — не выдержала я. На меня покосился дяденька на сидении рядом. Прикусив язык и покраснев, я вжала голову в плечи, уткнувшись в окно автобуса.

— Чонён…

— Знаю я твои поездки! На тебя там вешается, кто захочет, а ты и не против. — Я только о Чжунэ сейчас говорю? — Берёшь то, что в тебя вцепилось, и идёшь с этим трахаться! Вы все, мужчины, не способны удержаться и отказать! Под вас легли, и вам больше ничего не нужно! У вас нет силы воли, и мозгов нет! Вы не способны сами принимать решения в отношениях с девушками, добиваться! Тряпки! Слюнтяи и… и… амёбы! — Я выдохнула, переводя дыхание. Да, накопилось во мне ярости. Чжунэ помолчал, видимо, онемев от такого напора, но всё-таки сказал:

— До того, как познакомился с тобой, я мог бы то же самое сказать о девушках.

— А теперь я изменила о них мнение?

— Нет, об остальных я думаю всё так же. Но знаю, что есть и не такие.

— А я вот пока других мужчин не встречала! Ты думаешь, ты особенный? Ты веришь в свою уникальность? Ты ничем не отличаешься, Чжунэ, ничем! Ты ведёшь себя, как это стадо баранов, ищущее овцу подоступнее. Деньги, бухло и секс, деньги, бухло и секс. Всё! Ни одной отличающейся мысли.

— А какая отличающаяся мысль тебе нужна? — Я задумалась. В первое же мгновение хотелось упомянуть о любви, но это было бы слишком сентиментально, по-девичьи, вызвало бы усмешку у моего собеседника.

— Верность, избирательность, самоотдача? Да много чего, сам что ли придумать не можешь?

— Чонён, я ещё раз повторяю, что в пятницу ни с кем не спал, и как баран себя не вёл. Единственная овца, которую я ищу все выходные, весьма недоступна, и не вдупляет именно как овца, что подоступнее я уже за свою жизнь наелся. Мы можем встретиться?

— Не хочу, — вредно проворчала я, но хотела. Я бы поцеловалась с ним ещё, эх… А он овцой обзывается! Это же обо мне было? Хотя, и я его к баранам приписала.

— Ты сегодня где-нибудь занимаешься допоздна? Тебя забрать?

— Меня заберут, — сообщила я гордо.

— Кто? — забыв о милой интонации, которой пытался со мной помириться, холодно спросил Чжунэ.

— Кто надо, — сбросила я и положила трубку. Интересно, а мужчины умеют беситься так же, как мы, девочки, когда видим их с другими или просто подозреваем, что они не одни? Кусают локти, грызут ногти, нервничают, не в силах ни на чём сосредоточиться, мечутся по комнате, психуют? Я бы хотела, чтобы Чжунэ ревновал и злился, но по личному опыту видела мало ребят, которых бы терзали сомнения, которые изводили бы себя, ища причины в себе. Мужская логика она какая? «Я царь, я офигенный, она не может мне изменить, потому что во мне нет недостатков. Мне для этого не надо ничего делать, тревожиться, стараться, задумываться о своём поведении. Я мужчина её мечты, иначе бы она со мной не встречалась». А когда ему всё-таки изменяют, и он узнаёт об этом, то что? «Она шлюха, проститутка, нормальная бы так не поступила, порядочная бы не изменила». И никаких мыслей о том, что проблема была в нём. Нет, само собой, можно не уделять девушке время, не интересоваться ею, не быть внимательным и ласковым, не держать слова, отсутствовать, когда нужен, а потом обвинить её же в том, что она захотела большего. Я так часто наблюдала это в жизни Сынён, когда она заводила отношения, влюблялась, но её ухажёры либо часто бывали заняты, либо забывали хотя бы дарить цветы на праздники, либо опаздывали на свидания или отменяли их в последний момент, либо продолжали переписываться с какими-то своими подружками, не желая показывать переписки и заверяя, что там ничего страшного. Я помню, как когда-то Сынён два часа собиралась на свидание, красилась, прихорашивалась, наряжалась, а кавалер позвонил ей и сказал, что его мама позвала на ужин, а поскольку он ещё не знакомил родителей с Сынён, то пока её позвать с собой не может, и свидание отменяется. Бедная сестра расплакалась. А год спустя ситуация повторилась с другим кавалером, который устал после работы и сказал «давай в другой раз?». Сынён больше не плакала, у неё было несколько запасных номеров, которые с радостью отзывались на экстренные вызовы. Не пропадать же причёске и макияжу? Мужчины никогда не поймут, что в большинстве случаев сами порождают женские недостатки. Опыт делает женщин изворотливыми и мстительными, потому мужчины и предпочитают невинных. Они ещё не обзавелись карательными орудиями или защитным безразличием к ошибкам противоположного пола, и с ними можно поступать, как хочется, не задумываясь, а в ответ получать искреннюю любовь и привязанность, и питаться этими чистыми эмоциями, как паразиты. Но если Чжунэ надеялся обвести меня вокруг пальца потому, что я не имею опыта, то он наивен. У меня была теоретическая подготовка.

Намджун ждал меня возле администраторской стойки, когда я закончила. Попрощавшись с тем улыбчивым парнем, который когда-то впервые меня тут встретил, мы с зятем вышли из центра и сели к нему в машину.

— Наклюкались мы вчера, да? — заведя мотор, смущенно улыбнулся Намджун. На его щеках прорисовались ямочки.

— Было дело, — кивнула я с озорством. — Зато есть, что вспомнить! Гулянка удалась, мне кажется.

— Мне тоже понравилось. Ты ведь помнишь наш уговор, да? Никому не расскажешь, кого там видела?

— Помню.

— И имени Минатозаки Саны тоже не называй, — упомянул её Намджун, и я немного напряглась. Я бы вообще её забыла, если бы была в силах. Она красивая, очень, и танцует великолепно, но я не могу простить ей близость с Чонгуком, какой мне никогда не получить. — Она под псевдонимом другим выступает, это так, среди своих её настоящим именем зовут.

Я снова ненадолго ушла в себя, воспроизводя события мальчишника до того, как отключилась. Я тоже, в общем-то, танцевала с Чонгуком, но мой и её танцы были как небо и земля — на разных концах понимания, мироздания, существования и моральной этики.

Мы приехали домой. Намджун взял с заднего сидения букет цветов, несмело сжимая его в руках, и мы поднялись на второй этаж, я открыла дверь, начав разуваться, а зять так и вкопался на пороге.

— Чжихё! — крикнула я. — Я дома!

Это всегда работало безотказно, она бежала встречать меня, вместо мамы. Но выбежав из зала, она увидела Намджуна и, поставив руки в бока, попыталась принять сердитый вид. Это было бесполезно, лицо Чжихё не родилось для злобы, на нём, мне кажется, даже брови грозно сдвинуться не способны. Но всё-таки она демонстрировала праведный гнев, перед которым здорово тушевался Намджун.

— Ага, и ты тут? — прищурилась она.

— Солнышко, я извиниться хотел, — протянул он букет. Чжихё не пошевелилась. — Я был не прав. Но, правда, если бы там не было безопасно, или я бы усомнился в надёжности компании, я бы не позволил себе выпить и не следить за Чонён. Ты же знаешь, я за неё тоже волнуюсь, она и моя сестра теперь тоже.

Я сделала шаг к Чжихё и толкнула её вперёд, к жениху.

— Да прости ты его уже! Он не виноват! — Сестра, не умеющая показывать характер (хотя он у неё был, своеобразный, какой-то стальной несгибаемый стержень, который не выпячивался, но и не сгибался, если на него давили), особенно с теми, кого любила, осторожно подняла руки и взяла цветы.

— Ты безответственный, — тихо поругалась она на Намджуна, глядя на бутоны.

— Я больше так не поступлю, и пить больше не буду. Даже на свадьбе! — заверил он, скорее обнимая Чжихё, пока та заняла ладони и не могла оттолкнуть его. Да и стала бы? — Лапочка, поехали поужинаем где-нибудь? Сладенькое покушаем? — Намджун взял одну ладошку Чжихё и горячо поцеловал, заглядывая ей в глаза. Если он сумеет до конца жизни не растерять того, что было сейчас в его взгляде, то моя сестра станет самой счастливой женщиной на свете. Она зарумянилась.

— Я не одевалась никуда…

— Я подожду. Поедем на Намсан, закат посмотрим? — Чжихё вдохновилась, забывая все обиды.

— Ой, это было бы здорово! Сейчас, я быстренько! Пройди пока, посиди на кухне. Там пирожки под крышкой, поешь. Ты ещё не ужинал, значит, да? — заботливо притормозила она.

— Да там поедим, там, собирайся! — принялся разуваться он.

Улыбаясь, я отправилась в свою комнату. Да-а, отношения, если они гармоничны — желанная штука, но где найти человека, который настолько тебе подойдёт? И для каждого ли существует подобный? Хотелось верить.

* * *

Свадьба вышла на финишную прямую, началась неделя, на которой она должна была состояться. Наверное, из-за осознания скорой разлуки с Чжихё мне стало немного не до переживаний о молодых людях. Разлукой было не совсем правильно называть её переезд, она же оставалась в Сеуле, и видеться нам предстояло не редко, но я ощущала, что это, именно это должно было стать этапом моего взросления, а не окончание школы или что-либо ещё. У меня забирали ту, о которой я больше всех заботилась, которая всегда была той, что опекала меня, и которую опекала я. Мы с Чжихё и Сынён были одинаково близки, но если с самой старшей у нас были скорее дружеские отношения, то с Чжихё именно нежно-сестринские, иногда переходящие в невольную игру в дочки-матери. Она волновалась о том, чтобы я хорошо ела и тепло одевалась, а я о том, чтобы её никто не обижал и не задевал. С Сынён было куда проще, её давно уже трудно было задеть и обидеть, и она находилась на автономном обеспечении за счёт любовников, она была самостоятельной, а мы с Чжихё физически зависели друг от друга. И вот, меня отрывали от этого родного человека.

С этой сжимающей грустью я пошла в школу, пришла из неё, разогрела обед, приготовленный с вечера Чжихё, ведь она ещё ходила на работу. Намджун сказал, что на медовый месяц поставил ей отпуск, а потом подумает, хочет ли он, чтобы жена работала. Возможно, ей предстоит стать исключительно домохозяйкой, но я не сомневалась, что сестру это не расстроит. Меня бы расстроило, но не её. С этой же грустью я пришла на тренировку с Чимином, и была где-то глубоко в себе, поэтому мы почти не разговаривали, пока не сделали перерыв и не уселись на скамью возле окна, привычно греясь под солнцем. Сегодня на него иногда набегали облака, и в душе моей происходило то же самое: радость за Чжихё, яркая и лучистая, сменялась мрачным ощущением одиночества и расставания. Конечно же, сила любви и привязанности не зависит от частоты встреч, если любишь по-настоящему, но примириться с изменениями в жизни всегда нелегко.

— Ты сегодня задумчивая, — попивая воду, отвлёк меня Чимин. — Всё нормально?

— Да, ничего не случилось, — бледно улыбнулась я.

— Как впечатления от мальчишника? Не шокирована? — замер он, следя за моим лицом. Чего он ждал? Что я покраснею и стану бранить разврат и выпивку?

— Нет, мне всё понравилось. — Ну, почти всё. — Спасибо, что доставил меня домой, я не помню даже, как вырубилась.

— Не за что, — улыбнулся в ответ Чимин. — Но в другой раз же ты не станешь столько пить?

— Если не будет повода — не стану, — проболталась косвенно я. По взгляду Чимина было видно, что он понял — я не о мальчишнике, а о каком-то другом, печальном поводе. — Чжихё выходит замуж, — отбросила я мысли о Чонгуке, вернувшись к тому, что сейчас действительно меня угнетало, — я уже тоскую по ней.

— Вы с ней близки, да?

— Очень. Если бы твой брат, Чоноп, женился, тебе бы было грустно?

— Вряд ли один из нас решится на это когда-либо, — лукаво отвёл он взор вниз, к тротуару и прохожим за стеклом. — Ну, а ты, оставшись без её постоянного общества, чем рассчитываешь взбодриться?

— Пока не знаю, может быть, стану больше времени уделять друзьям, или учёбе. Хотя впереди каникулы, какая учёба? Страшно представить, что друзья разъедутся, никаких дел не будет, а я останусь торчать одна в квартире! Сынён в любом случае подолгу в ней сидеть не будет.

— Что ж, ты бы тогда тоже могла куда-нибудь съездить… ты же хотела лучше изучить борьбу? Я бы мог взять тебя как-нибудь с собой, в школы боевых искусств в Китае, Непале, Индии… — Я округлила глаза, восторженно принимая эту идею. Чимин это заметил: — Ты «за»?

— О, было бы здорово! Я бы очень хотела! Школы боевых искусств… — прошептала я, но тотчас подозрительно уточнила: — Это монастыри?

— В большинстве своём — да, — не стал отрицать Чимин. Он посмотрел мне в глаза, и понял мои мысли. — Чонён… Чонгук монах, это так…

— К чему ты сейчас о нём?

— Да ладно тебе, всё же очевидно! — Я немного растерялась и пристыдилась.

— Серьёзно?

— Такое трудно не заметить. — Я замолчала. Чимин продолжил: — У него монастырское воспитание, но не в строгом понимании буддизма. В целом это больше была именно школа боевых искусств, а религиозность — дело добровольное. И Чонгук выбрал её, понимаешь? Он очень увлечен этими принципами — своими принципами.

— Он говорил о духовных наставниках…

— Да, есть учителя, а есть и примеры для подражания. Мастер, которым восхищается Чонгук — особенный человек, Чонён, пропитанный отказом от всего мирского, и ему в некотором роде приносит страдание вынужденное физическое участие в простых радостях жизни. Чонгук до этого не дошёл, и не знаю, дойдёт ли? Вряд ли, но он сложный человек. Даже для нас, друзей, он сложная натура. С ним можно поговорить о предназначении в жизни, доблести, тхэквондо или кунг-фу, с ним даже можно часами говорить о китайской философии, но ты не дождёшься от Чонгука пустой болтовни, простого разговора по душам, или шуточек, как с Шугой, ну, ты видела.

— Да, Шуга ваш — это нечто, — улыбнулась я.

— Ты молодая девчонка, Чонён, тебе надо похватать кое-чего от жизни, как мне кажется. Наслаждаться ею, как ты сама говорила, пробовать то, чего ещё не пробовала. У Чонгука это всё было, поверь мне, — подмигнул мне Чимин, — и сейчас он вышел на новый уровень, кто знает, и ты когда-нибудь найдёшь для себя новый путь? А, может, и нет. Люди разные. Но твердолобость Чонгука несокрушима. Это тот тип характера… не скажу, что действующий из противоречия, но для них попытки подточить их выдержку служат лишь укреплением её же. Ты пытаешься сбить его, а он ещё сильнее убеждается, что поступает верно, потому что есть чему противостоять. Характер борца и воина. Такие либо никогда не изменяют своего мнения, либо изменяют его непроизвольно и независимо от чего-либо, по собственному наитию. Просто приходят к этому сами.

Я выслушала Чимина очень внимательно. Он был хорошим другом Чонгука, и доброжелательным парнем. У меня не было причин не послушать его, не прислушаться к нему. Интуитивно я понимала, что всё так и есть, и я ничего не смогу сделать с убеждением Чонгука в том, что я ему не пара. Что вообще ему не нужна пара. Особенно, если Чимин утверждает, что в ранней молодости у него уже бывало многое, то, конечно, интереса к этому будет поменьше, чем у меня. Чимин прав, мы на разных уровнях с Чонгуком. Возможно, роль играет даже то, что я намного хуже дерусь. А если бы я стала равной Чонгуку в искусстве сражений, он бы взглянул на меня иначе? Если я хочу сравниться с ним, то это очень долгий путь… не на недели или месяцы, а годы. Я встала со скамейки.

— Давай продолжим тренировку? Только по-серьёзному, не надо со мной миндальничать.

Мы покинули центр оживленно болтая, обсуждая фильмы и сериалы. Чимин их посматривал в свободное время, чему я удивилась, потому что сама не смотрела настолько сопливых, по моему мнению, киношек, какие осилил он.

— Да ничего они не бабские! — смеялся парень. — Отлично разгружают голову, я над ними поржать люблю…

Я остановилась, увидев перед нами Чжунэ. Ещё дальше, позади него, стоял его «порш». Чимин притормозил со мной, заметив молодого миллионера.

— Привет, — сумела я выговорить достаточно уверенно.

— Привет. — Чжунэ подошёл к нам сам, нехотя протянув руку для пожатия, и Чимин принял мужское приветствие. — У тебя что не день — новая компания.

— У меня много друзей, — хмыкнула я.

— Поговорим? — полуоборотом намекнул Чжунэ мне, что надо бы пройти в его авто и там уединиться. Было в этом что-то соблазнительное, потому что я знала, чем можно заняться под прикрытием тонировки, но Чимин сказал, что проводит меня домой, и я не могу попросить его взять и уйти.

— Ну, о чём с тобой разговаривать хорошей девчонке? — улыбнулся мой преподаватель борьбы.

— Она сама знает, о чём, и я её спрашиваю. — Мне не понравилось, как стали накаляться события, и на этот раз я решила принять сторону Чжунэ, потому что Чимин казался менее выдержанным, чем Чонгук и, кто знает, зарядит в лицо Его Величеству Ку-младшему.

— Хорошо, я не против. — Положив ладонь на плечо Чимина, я всё-таки осмелилась: — Я сама доберусь домой, ладно?

— Чонён, только не в этой компании, прошу тебя…

— Всё в порядке, — успокаивала я его, но не очень работало. — Мы часто общаемся, если кто кому и причинит вред, то я ему. — Я подмигнула Чимину, похлопав его по плечу. — Серьёзно, всё в порядке.

— Что ж… — он вздохнул, отступая. — Позвони, как будешь дома.

— Договорились! — махнула я ему, и мы с Чжунэ подождали, когда он удалится. Я повернулась к настойчивому молодому человеку.

— Пошли, — ещё раз кивнул он в сторону машины.

— Лучше пройдёмся, — указала я ему на тротуарную дорожку.

— Я не люблю вот этих бродящих людей вокруг, в машине спокойнее…

— Жиром заплывёшь, если ходить не будешь.

— Не заплыву, я по утрам бегаю, — напомнил он. — И баскетбол не бросил. Надо бы сыграть ещё разок с тобой.

— О чём ты хотел поговорить?

— Чонён, я всё равно потом тебя подвезу домой, давай сядем в машину? — попросил он в очередной раз, и я сдалась. С приближением свадьбы Чжихё и Намджуна я становилась всё тише и покорнее, отягощённая совсем другими переживаниями. Мы опустились в салон. Чжунэ повернул ключ, чтобы включить кондиционер, и я порадовалась, что всё-таки уступила. Прохлада среди жарящего лета всегда доставляла удовольствие. Я любила лето, солнце, мороженое в тридцать пять градусов, холодную минералку на пляже. Но это лето грозило переменами, с одной стороны хорошими, а с другой… Да нет, ничего плохого не было вообще, это всё моя глупая меланхолия. Возможно, ощущение одиночества обострилось из-за того, что Чонгук оказался далёк и недостижим, а все вокруг удачно делились на парочки. Я посмотрела на летящие по небу облака. На лазурном фоне, белоснежные, они были прекрасны. Такие же, как Чонгук — недостижимые и прекрасные. Но небеса хороши только отсюда. Если подняться на их высоту, там ужасный холод и почти нечем дышать. А то можно и крылья опалить, как в легенде об Икаре. Ох уж этот Чонгук, обжигающий и леденящий, неужели стоит забыть о нём? Сердце от него чувствовало себя, как руки после мороза, сунутые под воду, не понятно до конца, горит или леденит? — …Чонён, ты слышишь?

— А? — очнулась я, повернувшись к Чжунэ. — Прости, я задумалась.

— Да что с тобой? То не поднимаешь телефон, то кидаешь трубку, то вообще меня игнорируешь! — взбесился он, прожигая меня взглядом.

— Что со мной? Тебя действительно интересует, что со мной? — Я сразу взяла такой тон, что Чжунэ притих. — Неужели тебя взволновало впервые, что у меня на сердце, о чём я думаю, есть ли у меня проблемы? Неужели ты решил копнуть глубже, чем просто тащить в постель?

— Чонён… — Пока я отдышалась от возмущения, он взял мою ладонь и, виновато посмотрев на неё, поднял взгляд обратно. — Меня это интересует. Пожалуйста, скажи, что у тебя случилось?

— Что у меня случилось! Проще, пожалуй, будет сказать, что у меня не случилось! Я уже два года живу без родителей, которые погибли, я часто испытывала денежные затруднения, но никогда на это не жаловалась и выходила с достоинством из ситуаций, когда надо было признать, что я — бедная. Меня дразнят в школе за мои увлечения и мой внешний вид, моя сестра выходит замуж и переезжает, оставляя меня буквально одну, а ещё ко мне подкатывает избалованный наглый мажор, который ничего обо мне не знает, и хочет только трахаться, потому что у него самого проблем не было и нет! — почти прокричала я под конец, думая, что сорвусь и заплачу, но не заплакала. Я только прогорланила боль, досаду, горечь, после чего взяла себя в руки. Чжунэ остолбенел. — Всё? Доволен? У меня ещё есть душевные раны, хочешь послушать? Мне нравится парень, а я ему нет, ему на меня вообще плевать, а другой, который мне нравится, тот самый наглый мажор, катается по клубам, потому что я ему не даю, а ему больше ничего и не надо!

Чжунэ потянул меня за руку и, перехватив другой за плечо, привлёк меня к себе. Рука переместилась с ладони на мой затылок, и он обезоружил меня поцелуем. Дослушав меня и увидев, что мне на душе плохо, он, не умея успокаивать и обращаться с женщинами, только и смог, что поцеловать? Но это почему-то помогло. Его тесное присутствие, его губы на моих избавили меня от огромной части одиночества. Его крепкие руки, хоть я и была способна победить и убрать их в любой момент, обнимали меня и прижимали к себе. Закрыв глаза, я увлеклась этим поцелуем, отвечая с радостью и самозабвением. Я хочу Чжунэ, действительно хочу. Хоть он и обманщик или мерзавец — возможно. Но сейчас мне сделалось хорошо, потому что он не стал гладить меня по головушке, как маленькую девочку, и не повёз домой, чтобы не слушать нытьё. Он предоставил мне мужское присутствие, от которого стало спокойнее. Я не успела заметить, как перебралась через коробку передач, и уже перехватила инициативу, а ладони Чжунэ легли мне на бёдра. Я никак не могла насытиться этим поцелуем, потому что знала, что дальше ничего не последует, а меньшего мне мало. Но всё-таки я остановилась, сидя на Чжунэ и тяжело дыша. Его грудь высоко вздымалась, а глаза не отрывались от моих губ.

— Я решу все твои проблемы, Чонён, — положил он ладонь на мою щёку, и стал поглаживать пальцами. Его охрипший голос шептал мне в лицо: — Скажи, что ты сейчас хочешь? Говори, что ты хочешь — и я сделаю… Досаждают в школе? Их сотрут в порошок. Нехватки денег у тебя больше никогда не будет. Одна ты не останешься, я буду рядом, я буду с тобой… другой? Другой парень? — Чжунэ опять положил ладони на мои бёдра и вжал их в себя. Поймал мою губу своими, слегка прикусил, и облизал поцелуем. — Я заставлю забыть про других. Ты забудешь со мной о них, обещаю.

— Не давай несбыточных обещаний, — едва выдохнула я. Возбуждение охватило от головы до пяток. Какое счастье, что мы в машине посреди города, и здесь нет возможности увлечься! И… и вообще! Я же обещала себе, что не дамся первому Чжунэ? Господи, гори огнём эта девственность, я никогда не слышала ничего более покоряющего и сексуального, чем все эти слова, да ещё его голосом.

— Ты будешь моей девушкой, Чонён? — вдруг спросил он, и я окаменела, ошарашено на него воззрившись. — Ты будешь встречаться со мной?

— Ты… ты серьёзно? — Сглотнув, он кивнул. Я переваривала это с минуту. Потом на меня едва не накатил смех, что-то нервное защекотало изнутри. Давя улыбку, то кивая, то мотая головой, я прошептала в самые губы Чжунэ, чувствуя, что они вот-вот опять сольются с моими: — Я всё равно не буду с тобой спать.

Он засмеялся моему упорству так же, в самые губы, алчно на них глядя, но быстро прервал смех очередным страстным поцелуем.

Глава 20 короткая, не заставляющая ждать нетерпеливых

Это было одно из самых странных ощущений, какие я испытывала в своей жизни: я сидела за партой и смотрела, как Дахён, достав на перемене телефон, со вздохами восхищается новым снимком Чжунэ, красавца из интернета, далёкого и недостижимого, в Инстаграме, показывая его Наён, а Чжунэ тем временем позавчера стал моим парнем, и после школы у нас намечалось первое свидание в подобной роли. Он выложил фотографию себя из спортивного зала, топлесс, как вызов моему утверждению, что мы с ним не переспим. Мои домыслы, конечно. Но это был грязный ход, Ку Чжунэ, ты знал, что делаешь. Я едва не окосела, стараясь не смотреть в телефон Дахён, потому что полуобнажённый мой (о, Господи, откуда у тебя по отношению ко мне такая щедрость прорвалась?) парень выглядел умопомрачительно. Хотелось любоваться, но в то же время прикрыть его торс от чужих взглядов. Я что, такая собственница? Или я на самом деле ревную? Какие глупости. Я не ревную, ни капельки.

— Дахён, да перестань ты сидеть вечно в телефоне! — попросила я её, уткнувшись в учебник, в котором одно предложение прочла уже раз сто, но всё ещё его не поняла, потому что думала о другом.

Прозвенел звонок на урок, и мы все попытались сосредоточиться на знаниях и учёбе. Кому-то, как Наён, это давалось запросто, а кому-то, как мне, не хотело даваться вовсе.

Идя домой, я заметила на подъезде Югёма его самого с Сондже и Ильхуном. Они помахали мне, подзывая. Я махнула им издалека, остановившись возле своего подъезда.

— Чонён, пойдёшь с нами футбол смотреть? — спросил Сондже.

— У меня занятия по тхэквондо сейчас, не могу, в другой раз! — сказала я и поспешила удалиться. Да, по расписанию у меня было тхэквондо, но позже, а где-то через полчаса должен заехать за мной Чжунэ. Я принципиально потребовала от него дневных встреч, чтобы не было никаких ненужных попыток, намёков, соблазнов. Но что, если ребята так и не уйдут с крыльца за это время? Матч наверняка ближе к вечеру. Я не хочу, чтобы меня видели с Чжунэ, пока я сама не определилась, как со всем этим быть, как относиться к тому, что у меня появился парень? Югём перестанет со мной разговаривать, когда узнает, что я встречаюсь с тем, кого так неистово оскорбляла и порочила в его глазах.

Как только приходилось задумываться о том, каким образом станут выстраиваться наши отношения, я приходила к выводу, что мы с Чжунэ какую-то ерунду придумали. Он взрослый, опытный, двадцатипятилетний парень с дипломом и готовой карьерой, миллионер, а я восемнадцатилетняя школьница, спортсменка, отстающая по всем остальным предметам. Всё, о чём я сейчас только начинала думать, у него уже было. Мне всегда будет некомфортно в его кругу, а его не примет мой. Джуниор не примет (хотя кого бы он принял, если сам хочет со мной быть?), Намджун точно примется отговаривать, даже Чимин с Чонгуком, и те просили держаться подальше от Чжунэ. А что я сделала? Согласилась быть с ним ближе некуда.

Я позвонила ему и по-деловому попросила не въезжать во двор, а остановиться на углу соседнего дома, за магазином, объяснив Чжунэ, что не хочу, чтобы нас с ним видели мои знакомые, поскольку не готова к объяснениям. Он не стал спорить и пообещал ждать на условленном месте. Я поспешила в душ, чтобы привести себя в порядок после школы. Даже приготовила подаренный им спортивный костюм, чтобы выглядеть рядом со своим бойфрендом не совсем нелепо. Боже мой, неужели это всё правда? Эти два дня мы с ним не обменивались никакими романтичными любезностями, не спрашивали друг у друга, как дела, никаких сообщений с сердечками. Не то чтобы нам не о чем было поговорить, и у нас совсем не было ничего общего, но это именно то, о чём я говорила — мы очень разные. Или, наоборот, слишком одинаковые. Он не привык ухаживать и покорять, девушки всегда покорялись сами, поэтому он может принимать пассивно любые предложения по проведению досуга, исполнять просьбы — ему не трудно, — дарить подарки, о которых, опять же, его попросят. Сам-то он не знает, что нужно девушкам. А с другой стороны я, которая совсем не умеет висеть на мужском плече, щебетать, планировать, уговаривать, проявлять женскую хитрость и развлекать. Я сама такая же, как Чжунэ, я жду ухаживаний и предложений. Как мы вообще пришли к тому, что будем встречаться? На нас нашло затмение, не иначе.

— Привет, — села я на переднее пассажирское, кинув назад сумку с тобоком и смело посмотрев на Чжунэ. Его машина стояла с заглушенным мотором, он не опоздал, не задержался, и даже прождал меня какое-то время, пока я плутала для отвода глаз, потому что мои друзья так и не ушли со двора.

— Привет, — ответил он, вальяжно раскинувшись перед рулём, и мы застыли, уставившись друг на друга. Прошла долгая минута неловкости. — Что, даже не поцелуешь меня?

— Я тебя?! — прыснула я, засмеявшись. — Кто в наших отношениях парень?

— Причём здесь это? Ты пришла второй, значит, ты должна подойти и поцеловать.

— Ах, вот какие правила вдруг появились, — качнула я головой, и не думая исполнять его просьбу. — Что ж, впредь постараюсь всегда приходить первой.

— Тебе так трудно поцеловать меня? — слегка подался в мою сторону Чжунэ, положив локоть на обод руля. Я не отстранилась, но и встречного движения не сделала. Когда мы спорили или ругались, на эмоциях, или в горячем обсуждении чего-то, в динамике движений, я бы может и смогла поцеловать его первая, но сейчас не решилась бы. Трудность заключалась не в гордости, которую я не хочу переступить, как он, наверное, думает, а в том, что сейчас я смущаюсь это делать.

— Не трудно, — не отводила я взгляда от его глаз.

— Тогда что мешает?

— Сам целуй. — Чжунэ начал пафосно вздыхать, собираясь что-то сказать ещё, но я опередила его: — Нет, конечно, если не хочется, и тебе самому так трудно, то можешь не вздыхать тут, а просто не… — Он поймал меня за подбородок и поцеловал. Я закрыла веки и втянулась в поцелуй ещё глубже, со всем желанием, которое у меня имелось. Давно манили эти губы, будоражил голос. Сколько дней я отгоняла от себя мысли о Чжунэ, отвергая этот соблазн, но он не становился меньше от этого, а только прятался на дне сознания. И теперь я могла открыть этот ящик Пандоры, из которого поползли страсть, похоть, влюблённость. Нет, не скоро я ещё насыщусь подобными поцелуями, без которых продержалась мучительное время. Пора бы и наградить себя за выдержку.

— Так нормально? — оторвавшись, спросил Чжунэ. Я открыла глаза. Лицо его было серьёзным, но глаза улыбались.

— Ну… для начала неплохо.

— Для начала? Ты издеваешься? — хмыкнул он. — Заявляет, что не будет со мной спать, и подначивает на продолжение. Чонён, мужчины имеют склонность возбуждаться, если ты не в курсе…

— Я в курсе.

— … И я не собираюсь ходить с… — распахнул он уже рот, но промолчал.

— Со стояком? — закончила я за него.

— Да, с ним самым, — ухмыльнувшись, Чжунэ развернулся к рулю и завёл машину. — Куда поедем?

— Давай в каком-нибудь парке погуляем? А потом подбросишь меня на тренировку.

— Надеюсь, не к тем твоим дружкам?

— Запрещать ты мне всё равно ничего не сможешь, — сразу отрубила я.

— Как это? Я же твой парень.

— И что? У меня есть занятия и увлечения, если ты будешь мешать мне строить мою жизнь так, как я хочу, я с тобой расстанусь. Я никогда не хотела пожертвовать своими интересами ради мужчины и отношений.

— Я же забыл, с кем я связался! Значит, я у тебя на втором месте?

— Третьем. Есть же ещё сёстры, — внесла я поправку.

— Прекрасно! — с расстройством констатировал он и тронулся. — Итак, все девушки мечтают о муже, семье и детях, а ты… о чём ты мечтаешь?

— Я хочу делать что-то значимое. Хочу стать знаменитым бойцом, одерживать победы… Спасать мир? Точно не знаю, но приобретаю навыки, которые обязательно помогут мне найти себя.

— Какая же ты… уникальная.

— Да ладно! — отмахнулась я, почти повернувшись к окну, но тотчас повернула голову обратно. — Погоди, это комплимент сейчас был? Ты сделал это?

— Это не комплимент, — нахмурил брови Чжунэ, — я отметил правду, что тут такого?

— А комплименты — это не правда?

— Насколько я их понимаю — нет, комплименты — это приписывание несуществующих достоинств или преувеличение имеющихся с целью очаровать кого-то и завести с ним интрижку.

— Я подозревала, — улыбнулась я. — Знаешь, а ты не дурак, всё-таки.

— Это комплимент?

— Жизнь покажет, — не стала я продолжать, и откинулась на спинку, наслаждаясь дорогой.

Мы приехали в прогулочный парк неподалёку от реки Хан, с открывающимися на неё видами. Здесь не было аттракционов и молодёжи, в основном выгуливали собак или ездили на велосипедах, или наматывали километры пенсионеры на пешеходных дорожках, укрепляя сердце. Выйдя из машины, мы пошли возле друг друга, но не взялись за руки. У меня не было такого опыта и привычки, у Чжунэ, кажется, тоже. Но оба мы заметили это, когда прошли уже метров пятьсот и Чжунэ купил нам по мороженому.

— Наверное, нам стоит взяться за руки? — спросила я. Наследник миллионов ехидно покосился на меня.

— Я уже целовал тебя первым, твоя очередь делать что-то.

— Ну и сделаю, мне не трудно, — подступилась я и, занеся руку, какое-то время метилась, будто могло не получиться. В итоге я проскочила своими пальцами между его, и сжала их. Моя ладонь оказалась как бы сверху, если смотреть спереди. Чжунэ высвободил руку.

— Не так! Мужская рука должна быть сверху, — заново он перехватил наши пальцы, стиснув мою ладонь в своей.

— Какая разница?

— Никакой. Показатель доминантности.

— Ой, тогда кого мы обманываем? — засмеялась я. Чжунэ уничтожающе на меня посмотрел.

— Я тебя придушу сейчас.

— Ты же знаешь, что не получится, — продолжала я веселиться. — Скорее я тебя.

— Тогда… — он притянул меня за руку, дёрнув так, что я ударилась плечом о его, и наклонился, прошептав в ухо: — Я тебя дико покусаю, — и он продемонстрировал реальность угрозы, прикусив мочку уха. Покраснев и потерев ухо о плечо, я отшагнула на прежнее расстояние, растерявшись и покрывшись мурашками. — Есть ещё вопросы по доминированию?

— Я не буду с тобой спать, — зачем-то напомнила я, похоже, в большей степени самой себе.

— Чонён, это скорее побег с поля битвы, чем победа. — Я вспомнила о Чонгуке. Почему? Потому что он тоже убегал от меня постоянно? Значит, он тоже трус? И я трусиха. А вообще, я впервые задумалась о нём за эти два дня. Чжунэ на меня определенно хорошо влияет. Или я всё-таки верная девушка, которая если уж встречается с одним, то о других больше не думает? — Чего загрустила?

— Разве? — посмотрела я на него. Мне-то было не видно со стороны своего лица. Остановившись, мы доели мороженое.

— Не знаю. Мне показалось. Присядем?

— Давай, только найдём лавочку свободную…

— Не нужно лавочек, — Чжунэ опустился на газон склона, с которого виднелось течение реки Хан, кажущееся неспешным, умиротворённым. Солнце просачивалось сквозь листву деревьев, золотя зелень и воды реки, покрытой искрящейся рябью. Парень потянул меня вниз, к себе, и я уже почти приземлялась рядом, но он остановил меня. — Нет, не так. — Разведя ноги в стороны, он развернул меня спиной к себе и усадил, прижав к своей груди. Я ощутила касание его губ на своём затылке и замерла. Мурашки меня сегодня точно не покинут. Хоть бы трясти не начало. Его руки обвили мою талию, сомкнувшись. — Ради такого досуга стоило сбежать с работы, — заметил он.

— Тебе за это точно ничего не будет?

— От кого? От отца? Нет, пару часов он и без меня справится. — Его губы опять оказались возле моего уха: — Расслабься, ты можешь на меня откинуться. Ты же не думаешь, что я настолько слаб, что сломаюсь от этого?

— Нет, я помню, ты ходишь в качалку, — посмеялась я, кладя голову на его плечо. Помолчав и прислушавшись к ощущениям, я сказала: — Мне нравится. Да, мне сейчас хорошо.

— Рад это слышать, — он наклонился и добавил шепотом: — А может быть ещё лучше…

— Опять ты за своё! — шлёпнула я его по руке, захохотав, хотя она не двигалась и никуда не ползла. — Озабоченный.

— Ничего подобного, разве я так сильно тебе с этим досаждаю? Я не часто говорю об этом.

— Тебе кажется. Ты постоянно намекаешь.

— Серьёзно?

— Абсолютно. — Он вздохнул. Тяжело, бедняге. Но я уступать пока что не собираюсь. Чжунэ сказал:

— Я рад, что ты всё-таки надела мой подарок. Мне приятно.

— Ну, не пропадать же вещи…

— Чонён, а почему… почему ты так сопротивляешься сексу? Нет, я сейчас не уговариваю, мне просто интересно. Тебе он кажется чем-то аморальным, или неприятным? Он тебя пугает?

— Ты же знаешь, меня напугать нелегко, — напомнила я.

— Да, это верно. Значит, тебя он не привлекает в целом?

— Честно? — Этот риторический вопрос всегда получал только положительные ответы, и Чжунэ в этот раз кивнул также, не меняя традиции. — Привлекает, даже очень. Но… я не хочу последствий.

— Ты о беременности? Я умею предохраняться…

— Эй, ты только что сказал, что не уговариваешь, и мы просто обсуждаем?

— Прости, нечаянно сорвалось, продолжай, — давя улыбку, попросил Чжунэ.

— Я не о беременности, и не венерических заболеваниях. Я о том, что остаётся след в душе… Неужели у тебя не было никогда такого секса, после которого девушка стала бы тебе особенно близка, тебе хотелось бы быть снова с ней, всегда вместе?

— Никогда. Я не привязываюсь через секс, это совершенно разное. Для меня секс — это секс, а привязанность — это привязанность.

— Вот это меня в тебе и напрягает. Для тебя физическая близость что-то слишком банальное и не требующее внимания. Я не хочу спать с парнем, который так воспринимает занятие любовью, который так воспримет то, что я доверю ему своё тело, а с ним и себя.

— Может, прежде мне не встречались достойные для того, чтобы воспринять всё по-другому?

— Ты всё ещё не уговариваешь, да?

— Ни разу.

— Чжунэ, я не хочу, чтобы у меня болело сердце. Да, я сильный человек и меня трудно подкосить, я не думаю, что я способна совсем уж расклеиться от чего-то, но, может, дело в том, что у меня на данный момент оборона на месте? Крепко выстроенная защита. Не хочется рисковать, меняя что-то.

— У меня нет цели сделать тебе больно. Если я и хочу, чтобы у тебя после меня что-то болело, то ноги, а не сердце.

— Ты опять за своё! Сменим тему?

— Сменим. Погода хорошая, да?

— Перестань! — засмеявшись, опять стукнула я его. Он тоже расхохотался. — Вот прям кроме секса и погоды больше поговорить не о чем?

— Предложи. — Я поймала его запястье и развернула к себе наручные часы, застёгнутые на нём.

— Мне пора на занятия, придётся оставить смену темы на другой раз. Пошли?

— Идём. — Он подождал, когда я поднимусь, освобождая его от препятствия в виде себя, и тоже встал. Взяв меня за руку, Чжунэ побрёл по тропинке. Почему этот человек казался мне пошлым, пустым и развратным раньше? Почему я представляла его совсем другим, не способным на разговоры, на незатейливые прогулки в погожий день? Или проблема в нашей жизни действительно в том, что мы часто не встречаем нужных людей, чтобы стать лучше, чтобы раскрыть в себе что-то прекрасное? Не знаю, содержал в себе Ку Чжунэ и прежде этого милого молодого человека, держащего меня за руку, или он в нём образовался недавно, но мне он очень нравился. Страх, шептавший, что от мужчин всегда надо ждать подвоха, отступал, и я переставала бояться за то, что больно наступлю на грабли.

— Высади меня за углом, я добегу, ладно? — по пути к школе тхэквондо вновь попросила я.

— Тебе так стыдно со мной показываться? — хмыкнул Чжунэ. — Впервые со мной такое. Раньше меня только и хотели показать, похваставшись, но с тобой всё не так.

— Дело не в стыде, а в том, что очень многие из моего окружения тебя заочно не любят, как и я когда-то относилась к тебе предвзято. Я не хочу пока распространяться о том, что мы встречаемся, и ты тоже не говори никому, ладно? Югёму особенно. Ну, и ребятам из баскетбола, нашим общим знакомым. Я и сестре-то только одной могу о тебе сказать, другая встанет в штыки…

— Я сам не любитель огласки, — согласился Чжунэ, — чем меньше людей знает о том, что происходит в нашей личной жизни, тем лучше для этой личной жизни.

Когда мы прощались, я сама поцеловала его, переборов сомнения и стеснительность. Это теперь мой парень, и я имею право в любой момент его потрогать, поцеловать… раздеть? Но лучше не надо, зачем, в самом деле, баловаться с взрывчаткой, когда не училась на сапёра.

Вечером у нас был семейный ужин, где я была пятой лишней. Сынён приехала с Гынсоком, Чжихё с Намджуном, а я сидела нечетной и пыталась представить, какие лица будут у всех, если я приведу шестым Чжунэ. Сынён начнёт вокруг него виться заботливой родственницей, прозондирует тему помолвки и серьёзности его намерений, Намджун будет на меня смотреть зверем, еле выдержит общество Чжунэ, а потом, когда все разойдутся, устроит мне лекцию и станет уговаривать бросить этого мерзавца. Чжихё, естественно, его поддержит, потому что полагается на мнение жениха, который якобы что-то там знает о Чжунэ. Я тоже думала, что знала о нём достаточно… Единственным, кто не испортит мне вечер, будет Гынсок. Тот вряд ли вообще в курсе, кто такой Чжунэ, если он не связан с искусством. А он не связан. Задача решена.

Зато между собой Гынсок и Намджун нашли общий язык. Оба начитанных и любознательных, они часами могли обсуждать какие-то серьёзные вещи, в которых мы — три сестрицы — ничегошеньки не понимали. При таких обстоятельствах, конечно, мне бы больше подошёл Чонгук, тут все были бы за него, да и он такой умник, что влился бы в беседы идеально. Под таким углом он стал мне нравиться ещё меньше, как тот, кого оценила бы семья, вопреки моим собственным желаниям. Моё вечное внутреннее противоборство уже отстаивало права Чжунэ за то, чтобы быть с намиодной семьёй, хотя я всё ещё не собиралась никому о нём рассказывать. Хватало диалога в голове, где я смогла переубедить всех и заставила уважать свой выбор. В реальности я бы никогда не смогла подобного на словах. Красноречие — не сильная моя сторона.

Когда мужчины уехали от нас, мы втроём ловко прибрали со стола, Чжихё привычно взялась перемывать посуду, а я и Сынён вышли в зал. Она вынимала шпильки из красивой высокой причёски, я плюхнулась на диван.

— Сынён, — обратилась я к ней.

— Мм? — довольная, задержалась она у зеркала, приводя себя в порядок даже на ночь, чтобы и спать красивой тоже.

— Я хотела спросить… на очень личную тему. Можно?

— Сколько сантиметров у Гынсока? — лукаво посмотрела она на меня через отражение. — Я не мерила.

— Да нет… о первом разе. О первом сексе.

— Ага, у тебя назрел вариант? — бросив всё из рук, она поспешила ко мне и села рядом. — Презервативы дать?

— Нет, ты что! — тронула я загоревшуюся щёку.

— Правильно, у парня у самого должны быть, а у какого нет — так с ним и спать не стоит.

— Сынён, дело не в методике и вот этих мелочах… знаю, знаю, это не мелочи, а очень важно! Но я о душевном состоянии. Я хотела спросить, что ты чувствовала к Чжебому, когда у вас это произошло?

— Любила его, конечно, — пожала плечами она. — Зачем бы иначе стала спать с парнем без гроша в кармане?

— А потом, когда он пропал? Что ты чувствовала тогда? — Я не очень помнила, плакала ли по нему Сынён, и как она пережила эту драму, я была мелковата. Но вряд ли ей было совсем всё равно? Я долгое время от неё о нём ничего не слышала, и только это выдавало, что рана имеется. С Чжихё она, конечно же, тоже об этом тогда не говорила.

— А потом я его разлюбила, — пожала плечами сестра, — потому что только безответственные мудаки так поступают.

— И тебе вообще не было обидно? Досадно? Ты ненавидела его? — Сынён призадумалась.

— Было, Чонён, разумеется, было. Но от этого же не умирают. Нет, есть дуры, которые режут себе вены из-за идиотов, но я никогда не стремилась отупеть до такой степени. — Она похлопала меня по руке. — Пережить можно всё, Чонён, кроме смерти. И возненавидеть можно всех за то, что они не соответствуют нашим ожиданиям и представлениям о них, в которых они идеальные. Ну, так и мы же не святые лапочки? Если ты не хочешь, чтобы тебе было больно, всегда держи скелет в шкафу, чтобы знать для себя, какую подлянку скрываешь ты, и получать от этого неимоверный кайф и удовлетворение. — Она обняла меня и поцеловала в щёку. — Но если всё-таки нужна будет контрацепция — обращайся, на что ещё старшие сёстры?

— Сынён! — шикнула я на неё, но тут появилась в дверях Чжихё и мы, чтобы не разоблачать нашего разговора, который бы не понравился средней из нас, улыбнулись, закончив обсуждение.

Глава 21 со свадьбой

— И чем закончились ваши разговоры с Чжунэ? — невзначай поинтересовался Чимин во время нашей очередной тренировки. Я осознала, что сейчас придётся врать. Как же я не любила врать! Но как по-другому быть? Выслушивать нравоучения? Терпеть их не могу, когда знаю, что не совершаю ничего противоестественного, и не собираюсь поступить предосудительно. Что я не люблю больше: нравоучения или ложь? Каверзный вопрос. Станет ли Чимин заниматься моим воспитанием? Он не казался таким же принципиальным, как Чонгук, и таким же обязанным за мной присматривать, как Намджун. Сказать ему правду? Является ли умалчивание обманом?

— Ничем особенным, — пожала я плечами.

— Долго думала для того, чтобы так и было на самом деле, — ухмыльнулся Чимин. Вот заноза! Всё-таки, не далеко от Чонгука ушёл в прозорливости.

— Я тугодум, что поделать.

— Он тебе нравится? — Я застопорилась, как отвечать дальше, опустила боевую палку и поставила её, уперев в пол, как посох. — Я не хочу лезть тебе в душу, пойми правильно, — уточнил Чимин, с тёплой благосклонностью без примеси покровительства, — мой интерес — не праздное любопытство.

— Мне нравились Чжунэ и Чонгук, — призналась я, отозвавшись на его позитивное участие, — но Чонгук дал понять, что я ему не нравлюсь, и ты дал мне понять, какой он человек. Теперь мне нравится только Чжунэ, что с того?

— Ничего, — спокойно рассудил Чимин. — От симпатии ни с кем ничего не бывает. От любви — другое дело.

— Ты сам-то любил хоть раз, чтобы говорить об этом? — насупилась я. Перед сном мы с Чжунэ всё-таки начали обмениваться милыми сообщениями, и я почувствовала, как неспокойно забилось сердце, когда я читала его слова, пожелания сладких снов, смотрела на поцелуйчики в конце фраз. Это уже не было обычной симпатией.

— Влюблялся — бывало, любить пока не приходилось. Но я видел настоящую любовь. К сожалению, в редких случаях она приводила к счастью.

— И тебе самому не хотелось бы её испытать?

— Не знаю, она манит и пугает одновременно, — улыбнулся Чимин, поправляя оби^[29] на рубахе. — Если она не сложится, так вся жизнь кувырком пойдёт, но если складывается — то стоит того.

— Чего — того?

— Да всего, пожалуй, и стоит.

— Я бы не хотела любить так, чтобы быть зависимой. Получается, один человек завладевает всеми мыслями, и ради него постепенно бросаешь всё, забываешь обо всём… Нет, мне не нравится такой расклад, — подчеркнула я.

— При благоприятном исходе, тот, кого любишь, делает тебя сильнее, а не становится твоей слабостью или, тем более, тягостной обузой, мешающей нормально жить.

— Чонгук, похоже, считает реальным только второй вариант, что девушка для него была бы ненужной ношей.

— Не знаю, что он там считает, но лично я просто ещё не встречал ту, на которой бы остановился. Я так считаю. Возможно, не всякий мужчина способен останавливаться… — многозначительно протянул он, не глядя на меня. Не намёк ли это на Чжунэ? — Но, как я уже сказал, я и сам не знаю, хочу ли этого. А ты, значит, намерена сохранить свою самостоятельность и свободу от воли мужчины, что будет рядом?

— Именно. Я не хочу, чтобы мне диктовали, чем заниматься, какой быть, к чему стремиться…

— Тогда, в идеале, тебе бы нужен парень с такими же стремлениями, как у тебя. Иначе вы постоянно будете спорить и ругаться, пытаясь перетянуть каждый другого на свою сторону. Вот, возьмём Чжунэ. Как ты думаешь, он разделяет какой-нибудь твой интерес?

— Он любит играть в баскетбол.

— Но спасать мир, как ты, явно не мечтает? — полюбопытствовал Чимин, вертя палку за спиной, как пропеллер.

— Нет, — согласилась я.

— А о чём он мечтает, как думаешь?

— Я как-то спрашивала его об этом, и он сказал, что у него всё есть, и ему нечего больше желать, кроме… — Я осеклась. С Чимином мы подружились, и мне с ним было комфортно, как с Югёмом или Джуниором, к тому же, доверие подкреплялось личностью Намджуна, поручившегося за своих товарищей. Но говорить о том, кто стал моим молодым человеком, некрасиво. Немного раньше я бы рассказала, когда сопротивлялась Чжунэ и считала, что его нужно проучать и держать на расстоянии. Но не теперь. — Неважно, — показала я, что не стану говорить.

— Что ж, надеюсь, его единственное желание не связано с тем, чтобы испортить кому-нибудь жизнь.

— Он беззлобный, — заступилась я за него. Он сказал, что только меня не может добиться, и это рождает в нём интерес, заставляет шевелиться. А когда он меня получит, что произойдёт? Ведь, действительно, у этого человека нет более отдалённых желаний. Я снова засомневалась и, недовольная этим, попросила Чимина: — Давай продолжать.

Было ещё светло, и я отговорила меня провожать. Но причина была другая. До дома меня должен был подвезти Чжунэ, которого я попросила припарковаться за аллеей в сторонке от центра боевых искусств. Сегодня подождать пришлось мне. Он ехал с работы и не успел к концу моей тренировки. Сев в машину, я поцеловала его, и Чжунэ на это яро откликнулся.

— Может, поужинаем где-нибудь вместе? — предложил он. Я посмотрела на время.

— Мне ещё на английский через час идти, не успеем.

— Тогда завтра?

— Завтра не получится. Последний день перед свадьбой Чжихё… я хочу побыть с сёстрами. Без обид? — Лицо у него было недовольное, и он почти поджал губы, но произнёс:

— Хорошо. На свадьбу меня, конечно же, не приглашают?

— Там будут не те люди, которые поймут это, и Чжихё…

— Да я пошутил, успокойся, — взял он мою руку, заставив себя взбодриться. — Я как никогда буду ждать воскресенья.

— Чжунэ, а… ты сказал тогда, что только я тебе и не даюсь, поэтому ты пытаешься меня добиться.

— Да, я так говорил, — кивнул он, показывая, что помнит.

— А если ты меня добьёшься, то чего будешь хотеть дальше?

— Дальше? Я не думал об этом, ведь тебя я ещё не добился…

— В какой-то степени добился. Мы встречаемся. Или, по-твоему, отношения состоят только из секса?

— Нет, конечно, не только…

— Так какая же у тебя мечта будет следующей? — Чжунэ растерялся. Похоже, он об этом совсем не думал. — Ты говорил, что у тебя уже всё есть. Всё, кроме меня. Но когда и я буду с тобой, ты захочешь другую?

— Что? Нет, почему сразу другую? Это не обязательно…

— Но не исключено? — дотошно допытывалась я. Чжунэ замолчал, осмысляя мои вопросы и гадая, как ответить на них. — Молчишь? Значит, я права?

— Нет, ты не права. Я молчу, потому что я не знаю, чего я захочу. Разве ты можешь сказать, чего тебе захочется завтра? Через месяц? Через год? Никто не знает! Почему ты требуешь этого от меня? Я не хочу никакую другую сейчас, у меня никого нет на примете, кроме тебя. Зачем ты создаёшь проблемы, заглядывая в будущее? О, женщины, вы всегда хотите гарантий от мужчин, хотя даже солнце не обещает светить вечно.

— Я всего лишь хочу знать, какой ты видишь свою жизнь, что для неё готовишь?

— Чонён, я не люблю все вот эти разговоры о том, что будет. Это всё вилами на воде писано, никто из нас не знает, как получится наверняка. Давай жить сегодняшним днём, а? — попросил он, раздражаясь. Я поняла, что усердствовать бесполезно, и выбивать из Чжунэ его мечты можно только ссорясь или силой. А применять к нему силу мне не хотелось. Я смиренно выдохнула, и мы поехали.

Следующий день выдался нелёгким, и в первую очередь морально. Моё предвкушение одиночества и расставания с Чжихё сконцентрировалось в мозгу, и не отступало, не давая сосредоточиться на уроках, думать о чём-либо, кроме того, как станет пусто в квартире. Все мои усилия были направлены на то, чтобы радоваться за сестру, и я за неё искренне радовалась, но огорчалась за себя. В душе я даже чувствовала слёзы, но по-прежнему не могла их пролить. Дома была суета. Свадебное платье уже достали обвисеться, Сынён упылила в салон красоты, вернулась, убежала на маникюр, и так без конца; Чжихё после работы наготавливала мне завтраки и обеды на неделю вперёд, распихивая по контейнерочкам и подписывая, что быстрее испортится и что съедать первым.

— Слушай, я не умру с голоду, перестань, — прислонилась я к стене возле холодильника.

— У тебя столько занятий! Тебе самой некогда будет готовить, не на чипсах же ты будешь жить?

— Нет, на печеньках, — улыбнулась я. — Расслабься, у Сынён куча свободного времени, она что-нибудь наколдует.

— Знаю я её колдовство! Её не заставишь приготовить, она и не умеет толком этого до сих пор делать.

— Я смотивирую её замужеством с Гынсоком, ну кто возьмёт невесту, не умеющую готовить?

— У неё уже каких только ухажеров не было, и никто не смотивировал, Чонён, — закрыла холодильник Чжихё, красиво там всё расставив, аккуратно. Уже послезавтра от порядка не останется и следа, а навести его заново будет некому. — Ты же знаешь сестру, она уже привыкла считать мужчин настолько приматами и неандертальцами, что ради них и пальцем не пошевелит, даже если он предоставит ей свою кредитку. Разве что в этом она увидит признаки мужественности, достойной её внимания.

— Вот и отлично, если Гынсок даст ей кредитку, мы будем заказывать ужины из ресторана, теперь ты спокойна? — Чжихё изменилась в лице, уголки губ опустились, внутренние края бровей поднялись. Чуть ли не со слезами на глазах, она бросилась меня обнимать:

— Нет, я не спокойна! Я не знаю, как вы без меня, как я без вас? Чонён, я так переживаю, так волнуюсь!

— Да всё отлично, мама Чжихё, мы не дети малые, — пользуясь тем, что она не видит моих увлажнившихся глаз, положила я ей подбородок на плечо и тоже крепко обняла, гладя по спине. Иногда приходилось тихонько приподнять руку и протереть веки и ресницы, чтобы они вновь стали сухими. — Ты своё семейное счастье тревогами о нас не порть, оттянитесь с Намджуном в медовый месяц!

— Но как только мы вернёмся, я хочу, чтобы вы каждый день приходили к нам! Каждый день, ясно?

— Намджун от нас быстро устанет, — рассмеялась я, отрывая себя от сестры и встряхивая её, чтобы она успокаивалась.

— Намджун будет на работе… мы с ним вчера снова говорили об этом, он сказал, что категорически не хочет, чтобы я работала тоже. Он считает это неправильным, когда женщина зарабатывает деньги, вместо того, чтобы заниматься домашними делами.

— А ты сама как считаешь? — зачем-то спросила я, хотя давным-давно знала ответ. Чжихё разрумянилась:

— Я в этом с ним полностью солидарна, все эти отчёты и цифры, бухгалтерия — не моё. То есть, я отучилась и разбираюсь в этом, но ответственность мне всю душу извела, особенно после того случая в феврале, когда меня едва не уволили.

— Если бы не тот случай, ты бы сейчас не выходила замуж, — подмигнула я. — Что не делается — всё к лучшему, правда? За все несправедливые наши горести нам потом отсыплет пряников.

— Хочется верить, Чонён, — улыбнулась Чжихё, — очень хочется верить.

Вечером мы раздвинули диван в зале, постелили на нём, принесли каждая свою подушку, и улеглись втроём перед телевизором, посередине поместив Чжихё, как ей и было положено, потому что средняя. Под просмотр слезливой мелодрамы мы притащили и солёных закусок и сладостей, но даже когда фильм закончился, а время приблизилось к полуночи, сон к нам не шёл. Все мы чувствовали, что наш маленький и скромный мир меняется. Меня не покидало ощущение, что всё не ограничится переездом Чжихё, а жизнь стремительно продолжит меняться, будто Чжихё была буфером, надёжной защитой от внешнего мира, и когда она обретёт новый дом, в наш выломается дверь, и придётся увидеть и узнать намного больше и шире, чем я могла до сих пор.

Мы выключили свет и улеглись, болтая.

— Несмотря на все откровенности, поведанные мне на девичнике, меня трясёт, как думаю о завтрашнем… — прошептала Чжихё, глазея в потолок. Даже если бы попыталась, я бы сейчас не смогла представить её состояния. Ночь накануне свадьбы. Завтра она будет женой, у неё будет муж. И секс. Это не моя беготня с мыслями «дать не дать», а твёрдое решение, выбор на всю жизнь. Предопределение. Я бы запаниковала, наверное. Я же не люблю, когда у меня нет выбора. Впрочем, это же Чжихё сама определила свою судьбу, поэтому волнуется скорее за то, правильно ли всё сделала. Или за что-то другое?

— Уверена, Намджун сегодня тоже глаз не сомкнёт, — утешила её я.

— А ты завтра выпей побольше, — посоветовала Сынён, — будешь спокойна, как глубоководная рыбёха.

— Я не хочу быть пьяной в первую брачную ночь.

— Ты… боишься Намджуна? — полюбопытствовала я. — Ну, в этом смысле…

— Нет, не боюсь, — замотала она головой по подушке. Я взяла её длинный локон, и стала крутить на пальце. Мне нравились длинные волосы сестёр, но я такие физически не умела носить, мне вечно всё мешало, я не любила тратить время на укладки. — Я боюсь, что сама что-нибудь не то сделаю…

— Да что ты не так можешь сделать? — опытно прыснула Сынён. — Расслабляйся — наслаждайся. Пусть он делает.

— У него столько женщин было! Вдруг он сравнит с какой-нибудь, и подумает, что я хуже?

— Да ты с ума сошла? — положила Сынён свою ладонь на её руки. Руки Чжихё лежали на животе, сплетённые пальцами. — Ты самая лучшая, дурёха! Если Намджун этого ещё не понял — он дебил, если понял, но передумает — дебил дважды! Поняла меня?

— Угу, — проныла неубежденная Чжихё, хлюпнув носом. — И! — икнула она.

— Ты ревёшь что ли? — приподнялась Сынён и свободной рукой принялась вытирать её щёки. — Ну-ка, взяла себя в руки! Хочешь с опухшей мордой на своей свадьбе праздновать? С красными глазами? Ты думаешь, у тебя свадеб, как у меня, десять штук будет?

— У тебя, и! не одной, и! ещё не было, — заметила Чжихё, пока я вставала и наливала в стакан воды, чтобы подать ей.

— Ничего, всё впереди, я ещё не старая. А последний раз замуж пойду примерно в семьдесят, как Жа Жа Габор^[30], за принца. Кстати, у неё тоже было две сестры, и все довольно успешно пристроились. — Чжихё, слушая планы Сынён, осушила стакан крупными глотками, пытаясь не пропускать между ними воздух, и притихла. Я забрала у неё опустошённую посуду и поставила на стол, вернулась и забралась под одеяло. Сынён опять положила ладонь на руки Чжихё, я положила свою сверху, мы легли теснее. — И вообще, я хочу племянников. Скажи, Чонён? Мы не откажемся быть крутыми тётушками.

— Точно! Мне мальчугана сделайте, я с ним в футбол буду гонять.

— А мне девчонку. Я из неё принцессу воспитаю.

— Ох, разбежались, тётушки, — улыбнулась Чжихё, перебарывая слёзы сквозь нервный хохот. — Мне бы пережить церемонию…

— Ты мне тут не ля-ля, — пнула её под одеялом старшая, — заказ на племянников получила? Выполняй!

— Да ну вас, смех и грех… — Мы замолчали, думая о том, как сложатся наши жизни. Конечно, каждая представляла своё, но первой ступенькой для всех был завтрашний день. Чжихё опять зашептала: — Помните, как мы раньше с мамой и папой ходили на рынок по воскресеньям? Сколько лет нам тогда было? Десять или одиннадцать?

— Я плохо помню, — сказала я, — мне было совсем мало годиков.

— Да, ты вечно норовила теряться под прилавками, — припомнила Сынён.

— А ты никогда не носила сумки с продуктами сама, — вспоминала Чжихё, — ты умудрялась найти какого-нибудь мальчишку, и он тащил всё за тебя, провожая чуть ли не до дома.

— А зимой родители везли нас туда на санках, помните? — сказала Сынён.

— Да-да, это припоминаю! — оживилась я. — Я отбирала у папы поводья, и хотела тащить одну из вас сама, хотя была меньше вас в два раза.

— Ты и до сих пор, как муравей, пытаешься тащить на себе в два раза больше, чем тебе следует, — выпростала руку снизу Сынён, и похлопала по моей, так её и оставив сверху.

— А ты ещё каждый раз просила купить новое платье, потому что обратно мы шли мимо одежного магазина со стеклянной витриной, где стояли манекены, — обратилась к ней Чжихё.

— Да, но денег у нас никогда на это не было, и взамен мама разрешала походить дома в её туфлях. Это тоже было счастье. А что ты сама тогда чувствовала? Там, на рынке, в свои десять лет.

— Я? — Чжихё вздохнула с томительной ностальгией. — Я тщательно следила, как мама выбирает овощи, фрукты, приценивается к рыбе и мясу, подбирает специи, я пыталась угадать, что будет на обед и думала, что хотела бы быть вот такой же деловой дамой, которая приходит со своей семьёй на рынок. Я хотела быть, как мама. — Из глаз сестры полились слёзы, но на этот раз без всхлипов и содрогания. Они скатывались по вискам ей в волосы, за уши. — А теперь вот лежу и думаю, как страшно… как быстро всё случилось! Я уже почти та, какой себя видела в детстве, но хочу снова быть девочкой с бантиками, играть в куклы и каждый день, выходя на завтрак, видеть вас…

— Это предсвадебный синдром! — опять пихнула её Сынён. — Все невесты накручивают себя, вспоминают прошлое, ноют. Ничего страшного не происходит, нюня ты наша. Мы с Чонён рядом, и всегда будем рядом, но теперь у тебя станет немного больше близких людей, и семья наша чуточку вырастет. Посмотри, как сдружились Чонён и Намджун! И сестра у него, Джинни, хорошая такая девчонка. Нет причин расстраиваться, Чжихё, а прошлое… оно всегда в нашем сердце, но зацикливаться на нём не стоит.

— Сынён права, — подтвердила я, крепче обнимая среднюю сестру, — завтра очень счастливый день, и если он изменит как-то внешний облик наших будней, то в душе мы всегда будем теми неразлучными тремя сестрёнками из детства. Вы — самое дорогое для меня, и это ничего не изменит.

— Аминь, — закрепила мои слова Сынён, — или как там говорит мой зять? Слава Будде!

Я и не помню, как мы уснули, но это всё-таки произошло. Будильники у всех заиграли почти одновременно. Мы начали просыпаться и вставать. Было раннее утро. Чжихё побежала в душ, мы выстроились в очередь. В ожидании Сынён сварила себе кофе и засела с ним в коротком шелковом халатике, нанеся на лицо маску, требующую подержать её минут пятнадцать. У меня не было аппетита, я нервничала не меньше Чжихё и могла только попивать воду.

Вымытые и чистые, мы стали собираться, чтобы ехать в есикчжан^[31], где ждали парикмахер и визажист. За нами приехало две машины: Гынсок, и наш дядя — мамин брат, который жил не в Сеуле, но специально приехал с нашим кузеном, своим сыном, и своей женой, на свадьбу Чжихё. На такие события полагалось собирать как можно больше родни, но близких у нас кроме этих не было, только троюродные, которые должны были приехать сразу к церемонии. В основном с нашей стороны среди гостей были друзья и соседи, коллеги и бывшие одноклассники. На приглашения ответило около тридцати человек, что было довольно-таки мало. Я не знала, сколько гостей будет со стороны Намджуна, но предполагала, что больше.

В свадебный зал мы приехали, как и планировалось, первыми. Сынён тоже захотела причёску и макияж, попросив прихорошить её после невесты. Я же, надев фрак, ушитый по мне под чутким руководством Чжунэ, не стала изменять своим привычкам и краситься. Причесав свою короткую стрижку и заправив волосы за уши, я была готова. Войдя в комнату, где готовили Чжихё, я специально села и уткнулась в какой-то журнал, чтобы увидеть сразу финальный результат. И когда он передо мной явился, я обомлела от красоты своей сестры. Накрутив её пряди крупными, пышными локонами, и оставив волосы распущенными по плечам, стилист, заказанный на свадьбу, венчал причёску сияющей диадемой, к которой сзади была прикреплена фата, стелющаяся до пола. Чжихё стояла в белоснежном платье, пышном, как безе, слегка утянутая в корсет, что сделало её и без того выделяющуюся талию совсем тонкой, а грудь выгодно приподняло. Кто бы увидел, стал спорить, что она у неё искусственная, потому что большинство азиаток, видите ли, плоское. Но такова была наша Чжихё, что её формы смотрелись выдающимися на общем фоне, и их подарила ей природа. Огромные взбудораженные глаза смотрели на меня и ждали оценки. Я не нашла слов, и только подняла два больших пальца вверх. Словами было не передать то, как меня восхитил вид невесты, и оставалось надеяться, что Намджун не задохнётся от восторга. В этот момент как раз сообщили, что подъехал жених.

— Боже, я едва могу стоять от волнения, — прощебетала Чжихё. Сынён сунула ей букет невесты в руки, и заняла её кресло перед зеркалом.

— Присядь сюда пока, — подвела я её на диванчик, где сидела сама. — Я схожу, с Намджуном поздороваюсь.

Чжихё, всегда чтившая традиции и мечтавшая их соблюдать, нашла в лице мужа полное понимание по этой части. Хотя документально они уже были парой^[32], для них важнее была именно эта публичная свадьба, с последующим обрядом поклонения родителям, только после этого они могли считать себя полноценными супругами.

Я нашла Намджуна в комнате жениха, где его волосы тоже элегантно укладывали. Рядом с ним стояли Шуга и Хосок, изводя пикантными шутками и приколами на тему расставания с холостой жизнью. Кажется, их с мальчишника ещё не отпустило. Я поздоровалась с ними, пожав руки и украдкой оглядываясь, нет ли ещё кого из друзей Намджуна? Народу был вагон и маленькая тележка, и он всё прибывал и прибывал. Я нашла глазами только Кэпа, кивнув ему. Ни Чимина, ни Чонгука, ни Дэхёна.

— Ты как обычно, — кивнул на меня Хосок, — на нашей стороне?

— Ну, если только вы за правое дело, — улыбнулась я.

— Мы? Да правее нас вообще нет. Разве что ортодоксальные консерваторы^[33]. Кстати, познакомься с Ханой, моей женой, — он слегка подтолкнул вперёд девушку, которая, кажется, и стояла возле него, но я бы её никогда не заметила, не выдвини её Хосок. Невысокая, непримечательная, скромно подкрашенная, с забранными волосами и в прямом, неярком платье. На этом всём выделялись ювелирные украшения, без сомнений настоящие и дорогие, из золота и драгоценных камней: серьги, кулон на цепочке, несколько колец.

— Очень приятно, — протянула я и ей ладонь, но она растерялась от этого моего жеста, не сразу сообразив ответить тем же. Для многих девушек было в новинку жать руку так же, как это делают представители сильного пола. Её плюс ко всему смущало нахождение среди кучи мужчин, ведущих себя по-свойски, запросто. Я никогда бы не представила жену Хосока вот такой. Я была уверена, что там длинноногая модель с когтями львицы. Вроде Саны, на которую и любовался муж Ханы на прошлой неделе.

— Взаимно, — сказала она, услышав от Хосока моё имя, и шмыгнула куда-то за его плечо. Бывают же робкие натуры! Как моя Чжихё, хотя и та немного посмелее будет.

— Ну что, брачующиеся, — жуя солёных кальмаров, которых поштучно вытягивал из пакетика и отправлял в рот, обратился к друзьям Шуга, — кто первый выстрелит?

— Хоупу давно уже пора выстрелить, нечего тут соревнования устраивать, — не поддался провокации Намджун.

— Я тебя ждал, чепушила, — щёлкнул его сзади по уху Хосок, на пару мгновений помешавшись парикмахеру, — чтобы были равные шансы, чтоб стартануть вместе.

— Я не собираюсь устраивать синхронные заплывы, как Гук с Санха в прошлом году, отвали.

— Шуга, а что насчёт тебя? Может, с тобой посоревнуемся? — издеваясь над Намджуном, с легкомысленным видом спросил Хосок. Жених чуть не подскочил на кресле.

— Я тебе устрою соревнования, букмекерская контора ты недоделанная! Джинни ещё учится в университете!

— Пойду я, пожалуй, с ней и постою, — начал ретироваться Юнги.

— И хватит жрать, — выхватил у него, уходящего, пакет кальмаров Хоуп, — на серьёзном мероприятии же, ну.

— Пусть лучше жрёт, — проворчал Намджун, успокаиваясь и грозно косясь на шафера. — Копыта бы твои на бульон пустить, мерина из тебя сделать…

— Эй-эй, вот на святое не надо покушаться, — положил Хосок одну руку на ширинку, а другой взял ладонь Ханы в свою, — нам ещё нравится получать радость и удовольствие от жизни, да, котёнок? — посмотрел он на жену, но та только покраснела, несмело кивнув. — Так что, Рэпмон, за своими бубенцами следи, мои не трогай.

— Я? Фу! У тебя есть, кому их трогать, я даже не собирался.

Ухмыляясь, я покинула друзей-балагуров, последовав за Шугой и подойдя к Джинни, которая стояла возле их с Намджуном родителей. Я поклонилась им, поприветствовав. Меня стали знакомить с роднёй моего зятя, его двумя дядюшками по матери, тётей старой-девой по отцу, бабушками и дедушкой, кузенами, кузинами. Голова пошла кругом, и запомнила я мало кого, хотя старалась. Незаметно подкралось и время самой церемонии. Я поспешила на половину невесты, и вышла с Чжихё из девичьей уборной, как бы заново. Её вёл под руку наш дядя, но когда мы были у самых дверей зала, в начале ковровой дорожки, что вела к жениху, Чжихё остановилась и отпустила руку дяди, повернувшись к нам — её близким.

— Нет, я хочу, чтобы меня вела Чонён, — удивительным для неё собранным и уверенным голосом, произнесла сестра.

— Я? — округлила я глаза.

— Да. Ты. — Родня с недоверием покосилась на нас, какие-то дальние тёти поцокали языками, видимо, как и многие с устаревшим мировоззрением подумав, что я какая-то гендерная ошибка создателя. — Ты всегда была моим защитником. Вот уже второй год именно ты та, которая не давала в обиду нас с Сынён. И я знаю, что ты должна доверить меня Намджуну, никто другой. Папа это бы одобрил. — Чжихё протянула руку ко мне. Испытав какой-то внутренний переворот, ощутив, как что-то в животе и грудной клетке начало вспархивать, я задушила слёзы, застрявшие в горле, и шагнула на место дяди, которому пришлось посторониться. Чжихё взяла меня под руку. Мы зашагали дальше.

Да, заступаясь и требуя справедливости, я выяснила истинную ситуацию с пропажей денег со счёта, которую пытались приписать на совесть Чжихё. Вернее, я заставила Намджуна всё выяснить, и вернула честь и доброе имя сестре. Да, однажды, стоя с друзьями на крыльце и увидев, как к Сынён пристаёт режиссёр, предложивший её подвезти, но с которым она вовсе не собиралась спать, и от которого она пыталась отбиться в салоне машины, я вытащила его из-за руля, и хорошенько избила, так что меня оттаскивали Ильхун с Джуниором. Режиссёр не подал в суд, постеснявшись признаться, что его избила школьница, но и с ролями тогда у Сынён ничего не вышло. Я встречала Чжихё с работы, если она задерживалась, я угрожала навязчивым поклонникам Сынён, которые не хотели от неё отстать подобру-поздорову. Но только сейчас, когда Чжихё не постеснялась подвинуть дядю и поставить меня на его место, я почувствовала признание от сестёр, признание меня такой и моего права на то, чтобы идти своим путём. Они одобрили моё бунтарство, мою не присущую девушкам силу и напористость. Я убедилась, что наше ночное признание, что в душе мы всегда будем неразлучны — чистая правда.

Я подвела Чжихё к Намджуну, который не отводил от неё сумасшедших от любви глаз. Мне кажется, он не дышал с тех пор, как увидел её на другом конце зала, в белом платье. Я передала ему руку сестры, прошептав:

— Не сделаешь Чжихё счастливой — начинай переживать за свои бубенцы, старший брат.

Намджун очнулся, услышав меня, и заулыбался, пожав мне руку и пошевелив губами: «Обещаю».

Началась церемония, и я потерялась во времени и событиях. Знаю, что было много речей, поздравлений, лиц, сутолоки, фотографировались бесконечно долго, плакали и смеялись, шутили и желали всех благ. Выходили в специальную комнату для снимков с молодыми, каждый гость хоть на полминуты задерживался с новобрачными. Я не пыталась посчитать точно, но предположила, что со стороны Намджуна пришло не меньше двух сотен гостей, потому что большая часть людей смотрела церемонию стоя, места не хватало, было тесно. Конечно, ближайшим родственникам волноваться было не о чем.

Наконец, молодые ушли переодеваться в традиционные костюмы для заключительного ритуала, на котором как раз и должны были присутствовать самые родные. В небольшой комнате, отдельной от свадебного зала, мы с Сынён сели в ряд с родителями Намджуна и нашим дядей. Намджун в синем наряде, Чжихё в красном хвальоте и чоктури^[34] на голове пришли к нам, опустившись на колени и совершая поклон благодарности и почтения. Я механически смотрела на совершаемые обряды, воспринимая всё одновременно очень глубоко и лично, и в то же время отстраненно, будто всё это было не со мной. В голове ещё летали наши ночные беседы, шутки Хосока, поздравления гостей. Я смотрела на Чжихё и думала, что не вижу себя в подобной роли. Ей она очень идёт, а я в ней буду нелепой. «У меня никогда не будет свадьбы» — откуда-то взялась странная мысль, и мне на миг показалось, что её кто-то озвучил. Я посмотрела на Сынён, убеждаясь, что она ничего не говорила. И старшая сестра молчала, любуясь новобрачными, отпивающими по глотку соджу из одной рюмки. Обряды подходили к концу.

Но свадьба ещё не заканчивалась. Участники закрытой семейной церемонии спустились вниз, в банкетный зал со шведским столом, где утоляли голод гости. Снова переодевшиеся жених и невеста, уже в обычных национальных ханбоках, продолжали принимать поздравления и пить безалкогольные напитки со знакомыми. Спиртное было, но пить его в полдень бессмысленно и некрасиво. Впереди ещё столько времени, не проводить же его пьяными? Около часа ушло на то, чтобы гости перекусили и разъехались. Но Намджун с Чжихё заранее решили, что продолжат торжество уже по-западному, в снятом ресторане, где будет значительно меньше приглашённых, но зато будет и первый танец молодых, и душевное продолжительное застолье в своём кругу. Туда и направилось несколько машин прямо от свадебного зала.

В ресторане я выпила немного, помня об опыте на мальчишнике и больше не злоупотребляя. Танцы, тосты, еда, разговоры — всё снова пронеслось какой-то непонятной пёстрой лентой, и я вернулась к ясному сознанию на моменте, когда Чжихё и Намджун садились в такси, чтобы отчалить в свою новую квартиру. Завтра утром у них был вылет в их свадебное путешествие, местом для которого они выбрали Багамы. Мне было не понятно их предпочтение, почему не Филиппины, Таиланд, Сингапур, Мальдивы? Что-нибудь поближе. Зачем лететь на острова возле самых Штатов? Как будто у нас, в Азии, красивых мест нет.

Мы втроём — три сестры — вновь обнялись и простояли так некоторое время. Намджун стал торопить Чжихё, и она, оторвавшись от нас, сказала:

— Я позвоню, как только мы доберёмся! Берегите себя! — Муж потянул её за руку, и сестра сдалась, начав забираться на заднее сидение. Сынён положила ладонь мне на плечо.

— Ну что, не сильно испугаешься ночевать дома одна, если я сегодня заночую у Гынсока?

— Я-то? — с вызовом задрала я нос.

Они с Гынсоком подкинули меня до дома, и уехали. Я поднялась в нашу квартиру, и на пороге моя бравада закончилась. Закрыв за собой дверь, я скинула ботинки и прошаркала до дивана, который мы так и не сложили утром. Плюхнувшись на него лицом вниз, не раздеваясь, я забралась поглубже, накрыла себя одеялом, начала в нём возиться, никак не находя удобной позиции. Меня всё раздражало, я принялась лягать ногами одеяло и хныкать, истерично хныкать, поколачивая подушки кулаками. Я тоже хочу быть маленькой девочкой! Я снова хочу детство, когда мама и папа, Сынён и Чжихё, все на месте, и мы все идём на рынок, всей дружной компанией. Я пробегаю по тротуару, пугая голубей, слетевшихся на остатки чего-то и какие-то крошки, Сынён зыркает глазами по прилавкам, где лежит что-нибудь блестящее, Чжихё держится за мамину руку и внимательно заучивает цены. Папа смеётся над тем, как я с разбегу падаю в лужу, скрывавшуюся за голубями, и говорит, что так мне и надо — не буду гонять ни в чём не повинных птиц. Я стискиваю зубы и не плачу от ушиба коленки, на которой содрала кожу. Я знаю, что папа не пожалеет, а скажет — сама виновата, потому что другие девочки спокойные, а я непоседливая. А если причина во мне, то и плакать нечего. Я хочу опять туда, обратно! На Рождество, когда папа сажал меня на плечи, как самую маленькую, а позволял надеть на самые верхние ветки игрушки, приговаривая:

— Видишь, ты самая главная у нас, потому что выше тебя никто не дотягивается.

Но ничего этого больше не будет. Родители покинули нас, так сложилась судьба, и Небеса забрали их себе. Я была сильной, очень сильной, и успокаивала Чжихё даже на их похоронах. Но теперь мне не ради кого держаться, я предоставлена самой себе, и слёзы прорываются водопадом. Их во мне целый океан, неизлитых слёз, и хотя сегодня радостный день свадьбы, я ничего не могу с собой поделать, потому что мой цельный мир раскололся. И я, одна треть, с острыми, оголенными краями, осталась в одиночестве.

Меня разбудил звон домофона. Я подняла голову. Я что, плача, так и уснула? Сколько же времени? От окна свет падал уже слабо. Я пришла домой около шести, а сейчас?.. Дотянувшись до телефона, я увидела, что уже начало десятого. Проспала три часа, теперь полночи не усну. Но кого же там принесло? Встав и мельком посмотрев, не осталось ли на лице следов слёз — к счастью, ничего не было заметно, но выглядела я заспано, — я подошла к трубке домофона:

— Кто там?

— Доставка пиццы, — раздался задорный голос Югёма.

— А если я не заказывала? — сонно пробубнила я.

— Не волнует, оплачено, — добавил рядом голос Джуниора. Я нажала на кнопку, чтобы они зашли, и открыла дверь. Они вмиг внеслись на второй этаж своими длинными ногами баскетболистов. Югём сунул мне плоскую коробку с пиццей и стал разуваться.

— Так это была не шутка? — принюхалась я к коробке, из-под крышки которой доносился соблазнительный запах. Не могу вспомнить, я ела что-нибудь сегодня или только смотрела на еду?

— Никак нет, — отчитался Югём. — Ну что, у тебя теперь можно устраивать притон?

— Я тебе устрою…

— А это уже была шутка, — подмигнул он. — Чаем угостишь?

— Чаем? — старалась прийти в себя я, поглядывая то в зал, то на кухню. — Да, конечно, — но голова туго варила, я так и стояла с пиццей в прихожей. Джуниор подтолкнул меня к залу.

— Иди, я сделаю и принесу.

— Спасибо, — кивнула я ему, и поплелась за Югёмом, усевшимся на разобранный диван.

— Ну ты и кислятина, Чонён, погляди на себя. Ты чего спала так рано? Перебухала на свадьбе?

— Вроде того…

— А ещё меня воспитывала: спортсмен, не пей, куда ты катишься!

— Так, у меня хоть повод достойный, — оправдалась я. Ага, особенно мальчишник был достойный повод. Как же.

— Ладно-ладно. Хорошо, что у тебя всего две сестры, а то бы спилась, — засмеялся Югём. В его лёгком и непринужденном смехе я услышала эхо того самого детства, которое показалось мне утерянным безвозвратно. На сердце стало теплеть и я, опустившись рядом с ним, положила ему на плечо лоб.

— Спасибо, что пришли.

— Хм, раньше нас отсюда выгоняли, чтобы не засиживались и не шумели, а теперь благодарят за приход. Мне определенно нравится новое положение вещей.

— Ты же знаешь, мама и Чжихё вас гоняли не со зла. Они следили, чтобы мы ложились вовремя, не просыпали школу, не мешали другим спать. Воспитывали, одним словом. — Югём дотянулся до пульта от телевизора и включил его, начав щёлкать каналы.

— Давай чего-нибудь позитивное глянем? О, бокс! Ништяк, — остановился он, и устроился поудобнее. Я подняла голову, чтобы тоже усесться основательнее. — Ну что, всё ещё мечтаешь меня уделать в драке, а?

— Мечтаю, но не тороплюсь. Даже если это будет не в этом году, я всё равно тебе наваляю однажды.

— Ну-ну, тешь себя. — В зал вошёл Джуниор с подносом и тремя чашками на нём. — О, официант!

— Да пошёл ты, — огрызнулся он, и передал мне поднос. Пока я его держала, он уселся с нами третьим. Я оказалась посередине, и поставила поднос себе на колени. — Вы нашли что посмотреть!

— А чего тебе включить? Мультики? — усмехнулся Югём.

— Какой же ты стал ехидной заразой, — поругал его Джуниор, качая головой. — Дурное влияние?

— Нормальное. Чонён, выбирай, что смотреть будем?

— Да мне всё равно, — пожала я плечами. — Хоть бокс, хоть мультики, хоть фильмы…

— Нашу Чонён подменили, — обратился Джуниор к Югёму, — эта девочка не наша, нашей никогда всё равно не было.

— Точно, инопланетянка! Двойник! — затыкал он меня пальцем в бок. — Надо её разоблачить и выяснить, где Чонён!

— Эй, щекотно! Да перестань! — Но Югём задействовал все пять пальцев, и я едва удерживалась, чтобы не задёргаться. — Да перестань ты, я чай разолью!

— Верни нашу Чонён, равнодушный монстр! — Джуниор опять подхватил поднос, видя, что я уже не сдерживаюсь, и как только он его убрал, я завалилась, хохоча и отбиваясь от Югёма.

— А-а! Так нечестно! Я боюсь щекотки, ты же знаешь!

— Знаю, а я не боюсь! — злорадствовал он. — Ну, так что смотреть будем?

— Фильмы! Фильмы! Комедию! Всё, прекрати! — Югём остановил свои пытки и сел на место. Пытаясь отдышаться, я одернула фрак. — Вот ты и, правда, засранец! У меня даже на ногах пальцы свело.

— Зато мы определились с программой на вечер, — опять взялся за пульт Югём. Джуниор снова сел с подносом, уже не доверяя его мне. Я взяла одну чашку, отпив. Слева и справа от меня снова было два плеча. Да, это были не сёстры, а мои лучшие друзья, но они были. Они не дали мне почувствовать одиночество, которого я опасалась. Они напомнили мне, что у меня есть те, на кого я могу положиться. Они напомнили о том, что жизнь продолжается, и повода унывать нет. Перемен не избежать, но уметь принимать их и подстраиваться под них — целое искусство, и если не овладеть им, научившись прогибаться, то однажды сломаешься. А мне ломаться нельзя ну никак. Я — опора сестёр, я — часть своих друзей, я — единственная мечта одного слабого парня, который, черт его знает, куда без меня покатится?

Глава 22 не от лица Чонён (2)

Переодевшиеся в свои свадебные костюм и платье ещё перед тем, как ехать в ресторан, Намджун с Чжихё в них и прибыли на свою свежеотремонтированную квартирку. Прихожая с гардеробной для верхней одежды и чуланом для хозяйственных разностей вела в гостиную и кухню, обставленную полностью по вкусу Чжихё, предусмотревшую любые нужды, вплоть до самых мелочей: кофеварку, миксер, соковыжималку, вафельницу, пароварку, рисоварку, и всё-всё-всё, чем она привыкла пользоваться, или мечтала когда-либо обладать, чтобы готовить в совершенстве, на любой вкус, блюда всякой сложности. Намджун купил всё, на что указал палец невесты, не бескорыстно предвкушая, как она его будет баловать домашними завтраками, обедами и ужинами. Молодая жена заглянула туда, в своё царство, не терпящее соправителей, придерживая пышную юбку платья-безе. Ладонь погладила пока ещё пустой холодильник, рабочий стол, такой же девственный, как оглядывающая его девушка, микроволновку. Сквозь жалюзи густым золотом отдыхало на кухне солнце, до заката было часа три, не меньше.

Большой зал с огромными окнами, обрамлёнными подвязанными шторами карамельного цвета, вёл в две комнаты: супружескую спальню и будущую детскую, с нейтрально бежевыми пока что стенками и без мебели. Чтобы купить кроватку, нужен повод, а над поводом только предстояло поработать. Две комнаты разделялись двумя ванными, предусматривающими далёкие грядущие годы, когда потомство достаточно повзрослеет, и начнёт создавать очереди в туалет и душ. К тому же, две ванные вместо одной служили неплохим звуковым барьером между миром взрослых и миром детей, если родителям захочется порезвиться. Намджун последние недели так тщательно прорисовывал в голове уютные семейные картины, будто смотрел фильм. Цветастое платье, прикрытое фартучком с оборками, мелькает на жене, накрывающей на стол, дети бегут на запах маминых пирожков, вынимаемых из духовки; глава семьи, отдыхающий от офиса, усаживается во главе стола в воскресное утро, раскрывая газету, как в американской рекламе кукурузных хлопьев. Слишком приторно? Нет, Намджун так не считал. Он готов былпрожить так всю оставшуюся жизнь, чувствуя, как рядом шуршит хлопковая юбка Чжихё, слыша, как она напевает себе тихо-тихо под нос, когда что-то варит, видя, как она улыбается ему, когда он к ней приходит.

Но в этот час на всём лежала затаившаяся тишина, смущающая молодожёнов. Нетронутые диваны и шкафы, стеклянные столики и стеллажи для книг, торшеры и комоды для постельного белья — всё буквально несколько дней назад привезённое из магазинов, не обжитое, без налёта связанных с ними воспоминаний. Намджун ослабил галстук и снял пиджак, повесив его на крючок в прихожей. Он следил глазами за Чжихё, осторожно шагающей по их квартире. Он ждал этой минуты не два месяца, с тех пор, как твёрдо решил жениться на возлюбленной, казалось, он ждал подобной сцены уже несколько лет, чтобы войти в свой дом, со своей женой, и утонуть в любви, расслабиться. Проведя указательным пальцем по сковородкам, сотейнику, кастрюлям, Чжихё посмотрела, не трогая, на чашки. На полке стоял ряд однотипных, из белого фарфора, для гостей, а чуть в сторонке, отдельно, красовались две хозяйские одутловатые кружки, одна с забавным единорогом, другая с мультяшным лосем. Намджун сделал их на заказ.

— Мы же не забыли наши пижамы? — обернулась к нему Чжихё, плавно выбираясь из кухни.

— Нет, они тут. Я их позавчера, вроде, привозил. Хочешь переодеться? — спросил он как можно более незаинтересованно. Намджун старался не подталкивать жену к спальне, ему хотелось, чтобы всё случилось как-то естественно, само собой.

— Если смогу самостоятельно снять платье, — улыбнулась Чжихё, проходя мимо него и направляясь в спальню. Муж пошёл за ней, украдкой, как опытный охотник, боящийся спугнуть дичь. Втягивая носом шлейф духов, плывущий за ней, Намджун остановился на пороге, когда Чжихё встала у кровати, заведя руки за спину и принявшись ковыряться со шнуровкой корсета.

— Я помогу? — попросил разрешения мужчина, осознавая, что имеет на это право, но не осмелившись лезть к Чжихё без приглашения. Она обернулась через плечо.

— Да, если поймёшь что-то в этих застёжках.

Намджун приблизился и поднёс пальцы к шнуровке. Дёрнул за один конец, и бантик развязался, но под ним был узел. Руки тряслись, и Намджун боялся, что это заметит Чжихё. Неуверенный супруг, что может быть ужаснее? Но пальцы не слушались, ощущая под тонкой преградой долгожданное и желанное тело жены.

— Получается? — спросила Чжихё, не видя, что происходит сзади.

— Да в руках мыши ебутся, — протёр ладонью лицо Намджун и, бесшумно выдохнув, принялся за дело снова. Шнурок ослабел, поддаваясь, и корсет, наконец, выпустил из своих тисков невесту. Оставались простейшие крючки, с которыми мужчина быстро справился. Фаты на девушке уже не было, как и диадемы. Она перекинула длинные волосы обратно, на спину, начав стягивать с себя рукава, но вдруг остановилась. Снова обернулась через плечо. Намджун продолжал смотреть, не отрываясь, стоя совсем близко, тесня её юбку своими брюками. Осторожным, смущенным движением Чжихё продолжила снимать верх платья, вышитый мелкими розочками, и тогда новоявленный супруг заметил, что под атласно-кружевной конструкцией, упруго державшей фигуру невесты, не было бюстгальтера, поэтому выбравшись из рукавов и опустив вниз половину платья, Чжихё оказалась обнажённой. Острое, дикое возбуждение затрясло Намджуна всего, от пяток до ушей, так, как не тряслись его пальцы, а куда мощнее. Он ощутил совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, голую грудь жены, смущенно застывшей и не знающей, как быть дальше. Намджун взял её сзади за плечи, привлёк к себе:

— Хоть ещё и не ночь, но я очень хочу тебя, лапочка, я хочу тебя, Чжихё, — начал он покрывать поцелуями её макушку, нагнулся, откинул волосы и поцеловал шею. Не выдержал и развернул к себе лицом. Чжихё ахнула, машинально прикрыв груди ладонями. Намджун застыл, заметив это. — Если хочешь, можем подождать до темноты… или… или я не знаю! Скажи, как мне быть? Я с ума сейчас сойду от волнения!

— Ты думаешь, я не волнуюсь? — прижавшись к нему, сказала Чжихё, потеревшись щекой о его рубашку. Пока они были так тесно сдвинуты, она могла отвести руки от груди, и приласкать мужа, трогая его плечи.

— Я знаю, да, я не имею права сейчас волноваться. Но я как будто напрочь всё забыл и разучился, чёрт… — нервно хохотнул Намджун. — С чего обычно начинают? Раньше я как-то это делал, но в голове звон и пустота.

— Там… — Чжихё привлекла его внимание к своим глазам, большим, круглым, наивным и честным, которые он так любил. Они указали ему куда-то ей за спину. — Там ещё одна пуговичка, на талии. Расстегни.

— Да? Один момент. — Намджун снова крутанул жену, нашёл пуговичку, и всё платье будто обвяло на бёдрах Чжихё, осело под собственной тяжестью и потянулось вниз. Она слегка повиляла телом, и платье, пару раз застряв, словно спотыкаясь, всё-таки рухнуло на пол, образовав взбитую пену в ногах невесты. Сама она осталась в кружевных белоснежных трусиках. Стоявшая задом, Чжихё позволяла Намджуну, впервые, увидеть её ягодицы почти обнажёнными. Те самые, что даже обтянутые вечерним нарядом когда-то вскипятили его кровь. И вот они перед ним, принадлежат ему, ничем не прикрытые, кроме тонкого кружева, два идеальных, аппетитных полушария. Возбужденный член больно уперся в ширинку. Между лопаток выступил пот, Намджун сорвал с себя галстук, откинув его, и обнял Чжихё, теряя голову и разворачивая к себе. Его губы нашли её, стали нетерпеливо и страстно требовать. Руки его, попытавшиеся задержаться в локонах и насладиться их шелковистостью, сползли на спину, огладили её, стиснули талию и рухнули на ягодицы. Те самые. Намджун взвыл от возбуждения в губы жены, подхватывая её и кладя на постель. Чжихё поддавалась, не оказывая сопротивления. Она обнимала его крепко, как могла, не разрывала их поцелуя, покорно ложилась на спину и смотрела с радостным ожиданием, без страха, как Намджун расстёгивал рубашку и отбрасывал её прочь. Мягкая, женственная и невинная, она оказалась под ним, нежно касаясь его лица, не смея ещё опускать глаз на раздевающегося мужа. Он наспех расстегнул ремень, бряцая пряжкой, чуть не сорвал молнию на брюках, вынырнул из них и вернулся на кровать. Чжихё трепетала под его ладонями, безуспешно пытающимися изучить всё её тело за несколько мгновений. Намджун просто не знал, что больше хотел потрогать, какой части жены мечтал коснуться сильнее — он хотел её всю, без остатка, каждый розоватый пальчик, каждый миллиметр светлой кожи, каждый изгиб округлых форм. Целуя их и лаская, мужчина горел в своей страсти, оглушаемый пульсацией бешено рвущегося в бой члена. Кровь ухала в ушах. У него бывали периоды воздержания и подольше, но никогда прежде не было таких периодов, чтобы ежедневно, каждый час, в течение каждой минуты этого постного сезона думать об одной и той же женщине и яростно её хотеть. Сколько раз ему снились эротические сны о Чжихё — он уже сбился со счёта. Только знал, что даже засыпая не избавлялся от мук неудовлетворенной похоти, но не звериной, инстинктивной, неосмысленной. Эта похоть была любовная, рождённая любовью и любовью питающаяся. И оттого сладостней должно было быть удовлетворение.

Сняв с себя трусы и стянув бельё с Чжихё, Намджун впился в её губы. Она безропотно развела ноги, сжимая ими его бока. Они прижались друг к другу тесными объятьями.

— Я люблю тебя, Чжихё, люблю тебя, люблю… — целовал он её, а она забывалась в его руках, под его телом. Слова не шли ей на язык, но сердце билось, как шальное, голова стала какой-то бестолковой от любви. Намджун едва не кричал от напряжения, скопившегося ниже пояса, он не мог больше ждать, и ворвался в жену, чувствуя её упрямую преграду, её девственность. Чжихё сжала веки, ощущая боль, но как только внутри что-то прорвалось и ей захотелось вскрикнуть, Намджун прекратил движение: — О, нет! — воскликнул он. Чжихё открыла глаза.

Перевозбужденный, истомившийся регулярной эрекцией, почувствовавший тесный захват чем-то подзабытым, тёплым и влажным, член не смог больше сдерживаться, и Намджун не смог с собой совладать. Он кончил, едва оказавшись в Чжихё, и всё-таки прокричал от оргазма даже громче, чем она, теряя невинность. Накатившее облегчение и лёгкая слабость в теле мигом отрезвили Намджуна, понявшего, что произошло. Он откинулся с Чжихё, непонимающе на него поглядывающей.

— Что случилось? — наконец, спросила она, видя, как муж смотрит себе куда-то вниз. Она туда пока ещё смотреть не решалась.

— Будда, что ж такое! — Намджун лёг на спину, накрыв ладонями лицо. — Прости, Чжихё. Я кончил.

— Ну… — растеряно коснулась она его груди ладошкой. — Это разве плохо?

— Это нормально, — он убрал с лица руки и, ненавидя себя, взглянул на жену, — когда половой акт длится дольше десяти секунд. Когда меньше — это очень плохо.

— Я… я не знаю, могу чем-то помочь? — попыталась она рационально подойти к делу, поддержать мужа. Намджун опять посмотрел себе вниз, ниже паха. Удовлетворенный и довольный член сонно лежал, отдыхая.

— Ещё друг называется… — злобно проворчал Намджун и опять откинул голову назад. — Будда, никогда, никогда со мной такого не бывало! Почему это позорное фиаско должно было случиться с той, которую я люблю и для которой хотел бы сделать всё в лучшем виде? Что за закон подлости!

— Может, я что-то не так сделала? — спросила Чжихё. — Если такое впервые…

— Ты родилась слишком прекрасной, — повернулся чуть набок Намджун, взяв её за руку и поцеловав в ладонь. — Я никогда не был настолько возбужден, это единственная причина того, что случилось.

— Значит, это даже хорошо? — улыбнулась девушка, подтянувшись и положив голову супругу на плечо. — Это как бы комплимент, когда мужчина быстро кончает?

— Ну, если это не постоянная патология, то в каком-то смысле да, — согласился Намджун. Любознательные глазища Чжихё вернули ему немного веры в себя. — Ты как? Больно было?

— Да вроде… я толком не успела понять… — честно сказала она, и муж опять сомкнул со стыдом веки, отводя лицо. — Я не это имела в виду! В смысле…ну, ничего ужасного в ощущениях не было.

— Но и приятного мало, да?

— Перестань, это же первая попытка… с кем не бывает?

— Да ни с кем не бывает, только со мной по жизни вся бредятина случается, — разуверяясь в собственной удаче, ждал Намджун, когда отдохнёт член, и начинал нервничать. Всё-таки, не мальчик уже, под тридцать лет, нагулявшийся, набегавшийся. Обычно минут двадцать перерыв между половыми актами занимал. А если у него возникнут неполадки с потенцией? Чёрт! Тревоги разрастались и, хотя Намджун знал, что чем сильнее нервничаешь, тем хуже стояк, ничего не мог с собой поделать. Ему хотелось продемонстрировать Чжихё все свои возможности и способности, доказать, что муж у неё ого-го! А вместо этого… врагу не пожелаешь. Девушка терпеливо и без претензий лежала рядом, поглаживая его грудь. Намджун вздохнул. — Пошли в душ?

Они забрались в ванную, стерев первые следы плотской любви, мазки крови на внутренней стороне бёдер, капли спермы. Намджун освежился под водой, любуясь смущающейся Чжихё, потирающей свои ноги. Он привлёк её к себе, принялся целовать. Он хотел её, он не чувствовал себя насытившимся. И знал, что Чжихё тоже не получила оргазм. Под струями душевой лейки, он взялся ласкать жену пальцами, заставляя стонать и кусать губы. Его поцелуи переместились на её грудь, круглую, с вздыбившимися розовыми сосками, затвердевшими от его искусных движений. Посадив Чжихё на себя, Намджун ввёл в неё два своих длинных пальца, оставив большой снаружи, массировать клитор и так, целуя и обнимая её, довёл до разрядки, видя, как затряслось её молочное, налитое тело, готовое к любви. Женское тело, его любимое, ненаглядное. Чжихё обмякла, положив голову ему на плечо и тяжело дыша. Прошло уже больше двадцати минут, но эрекция не возвращалась. Даже при этом всём! При том, что его руки гладили самые заветные и манящие места родной жены, губы смыкались на сосках, а над ушами разносились жаркие стоны. Проклятые нервы! Намджун себя всё сильнее накручивал, понимая, что вредит себе этой панической мыслью о том, что должно встать.

Обернувшись полотенцем вокруг бёдер, Намджун последовал за женой, которая завернулась в такое же полотенце почти вся, от подмышек до середины ляжек, и поморосила маленькими босыми ногами на кухню. На лице её была улыбка, она испытала первый в жизни оргазм, и она не разделяла печали, грызшей мужа.

— Надо выпить чаю, — сказала она, открывая дверцы полок и разыскивая, где же у них тут был чай? Пока делался ремонт, они привозили сюда кое-что из долгохранящихся продуктов, чтобы перекусывать.

— Завари мне женьшень, — сел Намджун на стул у окна, подставив лицо полосатым лучам солнца, разлинованных жалюзи.

— Женьшень? Вроде его тут нет…

— Жаль, он, считается, укрепляет мужскую силу, — пробурчал под нос Намджун. Чжихё закрыла полки и вернулась к нему, сев на колени мужа и поцеловав его в щёку.

— Котя, перестань, ты у меня самый-самый мужчина и так.

— Ага, конечно, ты просто не знала раньше, что я вот так могу… Я и сам не знал, впрочем. — Чжихё обняла его, успокаивая. Намджун покосился на часы. — Ещё не поздно, все аптеки должны работать. Может, я за виагрой схожу?

— Какая тебе виагра? У тебя сердце слабое! — напомнила обеспокоенная жена.

— Будда, я по всем фронтам инвалид! Как ты за меня согласилась выйти замуж?

— Запросто, — улыбалась Чжихё, поглаживая его по влажным после душа волосам, — по любви.

— Мне так перед тобой стыдно!

— За что? Я не вижу никаких проблем. Выкинь это из головы, отвлекись. В конце концов, не бывает же всё идеально? Потом мы будем вспоминать это и смеяться, вот увидишь.

— Меньше всего на свете я хотел, чтобы первая брачная ночь вызвала у тебя смех, — пригорюнился Намджун, придерживая жену.

— Ещё и не ночь, милый. Будем считать за вечернюю разминку. Даже у атлетов бывает несколько попыток и подходов. И у меня не всё с первого раза получается, что-то подгорает, что-то пересаливается.

— Ладно, оставим это пока. Давай пить чай.

Чжихё сама удивилась тому, как сумела собраться и не расстроиться, к тому же, поддержать Намджуна. Ей и самой это всё было в новинку, и она мало понимала в том, как функционируют мужские половые органы, но немножко шампанского в крови, свадебное настроение и ощущение безграничной любви, приведшей их с Намджуном ко всем этим обстоятельствам, не давали сомневаться в разрешимости любых проблем. Они были у себя дома, наконец-то, наедине, законно, официально одобрено всей роднёй, они взяли друг за друга ответственность, они выбрали друг друга отныне и навек, и теперь никто из них двоих не имел права придираться к недостаткам другого, теперь они должны были искать выходы из любых ситуаций, избегать конфликтов, приходить к компромиссам, утешать друг друга, а не усугублять ситуацию. Чжихё осваивалась не только в роли жены, но и опоры для мужа, если не она, то кто? Провал одного — провал обоих, только так рассматривался ею брак. Поэтому девичье смущение плавно отступало, уступая женской заботе и супружеской непринужденности.

Допившие чай, рано вставшие и понимающие, что завтра снова подниматься ни свет ни заря в аэропорт, Чжихё и Намджун вернулись в спальню. Скинув полотенца, они нырнули под одеяло.

— Может, пижамы хотя бы наденем? — спросила молодая жена.

— Нет, это мы всегда успеем. Давай спать голыми, — привлёк он её к себе.

— Развратник, — хихикнула она.

— А то! И завтракать будем голыми.

— Ну, ты ещё мыться голыми предложи, — засмеялась она.

— Это наше королевство, нам тут всё можно! — обвёл могучей рукой Намджун просторы вокруг. Боком он ощущал обнажённый бок жены, прохладный, упругий, гладкий. Член дёрнулся. Намджун протянул руку и положил её на бедро Чжихё. Та податливо прильнула. Возбуждение стало усиливаться. «Будда, не дай подвести её снова!» — молча взмолился мужчина, и, разохотившись, принялся обхаживать супругу, целуя её грудь, сминая в своих больших ладонях её ягодицы, забираясь на маленькую, но безумно манящую и влекущую фигурку.

Не прошло и минуты, как член поднялся полностью и, стойкий и готовый на подвиги, вошёл в Чжихё опять, но уже с продолжительными намерениями. Возбужденная не меньше, она с удовольствием приняла в себя мужа, прислушиваясь к тому, как он входил в неё, как заполнял собой. И каждое его осторожное и медленное движение, не позволяющее эякуляции вновь нагрянуть нежданно, говорило ей о том, что напрасно она недооценивала мужскую потенцию и не сильно расстроилась от отсутствия стояка. Нет, в самом деле, это было другим видом наслаждения, чувствовать в себе любимого человека именно так, именно эту его часть, настолько в себе. Так долго в себе. Так глубоко в себе. Чжихё застонала, Намджун тоже. Им некого было стыдиться, ничем не стесняемые, они отдались любви. И этот половой акт занял почти полчаса, пока оба они не вспотели, не устали и не дошли до экстаза в синхронных движениях. Довольный и успокоенный Намджун, откатившись, в темнеющих сумерках озарился улыбкой. Он кончил, только дождавшись Чжихё, пока она не забилась под ним от удовольствия. Он с удивлением приподнял одеяло и посмотрел вниз. Член так и не опал. Теперь он, этот предатель, чуть не опозоривший его, смеет чего-то ещё требовать? «Нет, ну он вообще живёт своей жизнью!» — обругал его Намджун и, опять развернувшись к Чжихё, привлёк её к себе.

— Жёнушка, ты ещё не засыпаешь?

— Нет, а что?

— Мы тут это… так сказать… добавки хотим.

— Чего? — Её рука пробралась под одеялом и коснулась члена мужа, убедившись в том, что тот твёрд, как кол. — Вы чего это? Только что же…

— Я ни при чём. Это он.

— А ты, то есть, не хочешь? — лукаво развернулась Чжихё к нему лицом.

— Что значит не хочу? Я что, хуже него что ли? Я тоже хочу.

— Ну, и что мне с вами делать? — поцеловала мужа в губы Чжихё. — Не отказывать же.

— Очень надеюсь, что не откажешь.

— Иди сюда, непредсказуемый мужчина, — потянула она его на себя, и Намджун, не теряя времени, устремился к своим личным вратам рая, хотя, как буддист, в рай не верил, но в свою первую брачную ночь, да и последующие ночи с женой, задумывался над тем, что все мировые религии, признавая лишь посмертное абсолютное блаженство, были изобретены несчастными парнями, которым не довелось вставить истинно любимой женщине. И если бы Будда встретил в своей жизни кого-то, кого полюбил бы так же, как он, Намджун, полюбил Чжихё, то открыл бы совсем другой путь избавления от страданий.

Утром, ещё до будильника, Намджуна разбудил его беспокойный член, и опять-таки не ради того, чтобы сходить в туалет. Стыдясь себя уже по-другому, мужчина поворочался в постели, но всё-таки решился — разбудил жену. Поинтересовавшись, который час, она услышала в ответ: «Час заниматься любовью». Дивясь и распахивая глаза, Чжихё потянулась и, отдаваясь в объятья любимого, успела подумать, что не так уж и горько оказалось прощаться с детством.

* * *

Хосок и Хана возвращались из ресторана домой, обсуждая торжество, гостей, сравнивая эту свадьбу со своей, прошлогодней. Они вошли в лифт и стали подниматься на свой этаж, когда он вдруг прекратил движение и застыл. Померцав, как неверные далёкие звёзды, кнопки погасли, а за ними отключился и свет в лифте.

— Что за чёрт? — насторожился Хосок, зная, что в таком элитном комплексе, каком у него была квартира, подобных перебоев и поломок быть не может. Он достал мобильный и осветил кабину.

— Застряли, — наивно сказала Хана, не имеющая опыта и наблюдательности мужа. Хоуп нажал на незаметную кнопку на наручных часах, прячущих рацию засекреченной связи:

— Ближайшие боевые, в моём доме подозрительная хуйня, срочная подстраховка. — Он отпустил кнопку и подался к створкам лифта, пытаясь их развести, но они не поддавались. Если бы какую-нибудь палку, вроде лома! Хосок услышал шорох сверху и, хотя давно не тренировал ночное зрение, всё-таки видел в темноте кое-что. К тому же работала интуиция, основанная на широких знаниях, и он понял, что открывается люк сверху. Первым же делом он схватил Хану и, зажав её в угол, закрыл собой. Она непонимающе пискнула. В кабину что-то просунулось и Хосок, не ожидая ничего хорошего, напрягся. Уж не последний ли его час настал? Раздалось два тонких, шепелявых свиста — что-то пронеслось в воздухе, — и Хоуп почувствовал, как что-то впилось в его плечи, уколов. От этих уколов стремительно стало распространяться онемение. В лифт кто-то соскочил, но виднелась лишь черная тень. Хосок попытался ударить неизвестную опасность, но руки не поднялись. Он махнул ногой, но его толкнуло за онемевшее плечо, и из-за его спины вырвали Хану. Чувствуя чужую хватку, она закричала, но крик не продлился и секунды — чья-то ладонь легла ей на рот. Без рук Хосок ничего толком не мог предпринять, даже ухватиться нормально за жену. А тень, тем временем, похищая девушку, скрывалась обратно, через верхний люк. Хоуп собрался с мыслями и сел на корточки, висящие руки пока ещё чувствовали пальцы. Он задрал брючину, достал из носка, на ощупь, маленькие шприцы, отсчитал третий и четвертый слева, снял с них колпачки, помогая себе зубами. Иглы поочередно вонзились в вены правой, затем левой руки, в район запястья, потому что локти уже не гнулись, чтобы зарядить повыше. Сыворотка, разработанная Ёндже, направленная на то, чтобы мышцы и суставы игнорировали любое вторжение в организм и слушались до последнего вздоха. Спазмы, боль, онемение — должно было пропадать всё. Пока исцеляющая доза разливалась по рукам, Хосок на всякий случай всадил себе из обоймы шприцов смесь адреналина и ещё какой-то чудесной химии от господина Ю, чтобы в него, даже если бахнут снотворным, прогадали.

Руки заработали, и Хосок, подтянувшись на крышу лифта, всё равно продолжал пребывать в темноте. Тот, кто был здесь, наверняка надел аппарат ночного видения. Мозг включил свою обычную программу: лифту дали подняться достаточно высоко, значит, скрыться рассчитывали через крышу, а не подвал, иначе бы затормозили кабину на уровне первых этажей. Хосок вцепился в крепёжные тросы, и стал по ним карабкаться, стараясь не задевать никаких проводов, чтобы не шарахнуло напряжением. В этот миг врубился свет, и лифт опять поехал. Можно было бы подождать и его, чтобы прокатиться, но кто мог знать, не упрётся ли он в потолок, грозя размазать пассажира? Хоуп увидел лаз сбоку, на уровне чердака и, ловко и быстро забравшись по лифтовой жиле, спрыгнул туда, одновременно торопясь и осторожничая. Ему сейчас нельзя было думать о том, что украли Хану, что она в чьих-то руках, это собьёт, заставит переживать и помешает сосредоточиться. Золотой перебежками пересёк технические помещения под крышей, наизусть зная каждый метр этого дома. Это была его святая обязанность, всегда досконально знать местность, на которой ведётся жизнедеятельность. Только так можно было спасаться, прятаться и побеждать. И Хосок знал путь наверх. А вот похититель зато явно не знал подземных ходов через подвал, ориентируясь на которые и выбрал себе жилище наследник ювелира, иначе бы потащил добычу туда.

Джей-Хоуп поднялся по лестнице на крышу, сразу же попав под яркое вечернее солнце. Приближаясь к краю, удалялся от него неизвестный, нёсший Хану через плечо. Она была без сознания. Точно живая, иначе зачем бы её было куда-то нести? Обычно эта логика работала. Хосок вынул из-под пиджака пистолет и направил в спину преступнику. Тот, будто имея глаза на затылке, тут же повернулся и выставил перед собой Хану, как щит. Золотой поджал губы.

— Эй, тебе чего надобно, любезный? — крикнул он. — Что стоишь, вкопавшись? Не ожидал, что мои грабли так быстро снова замашут? Тебе меня грохнуть надо было, чтобы я тебе позволил свою жену забрать. А теперь я твою жопу натяну на тарелку кабельного телевидения, — кивнул на названный предмет Хосок.

Тень не двигалась, пока Хоуп медленно подходил на такое расстояние, которое позволило бы разглядеть противника. Но это было бесполезно: капюшон, повязка на лице до самых глаз, на шее болталось то, о чём золотой и подумал — аппарат ночного видения. Весь в тёмной запылённой одежде с подобием плаща, прячущего неизвестно какие запасы оружия. Хосок примерился в прицел и, угадывая угол движения, падения и следующего возможного манёвра, рассчитал ту часть головы, которую не успеет спрятать враг. А заодно туда он не успеет приподнять Хану. Курок был нажат. Мелькнула рука, вынужденная отпустить супругу золотого. Девушка рухнула вниз, а ладонь в чёрном гловелетте^[35] поймала пулю.

— Ага, вольный брат! — щеголевато хохотнул Хосок, кланяясь. — Привет Утёсу, какими судьбами? — Тот молчал, не моргая. — И какого уровня ко мне подослали спеца! Льстит. Приятно. Позвольте поинтересоваться, кто нанял? — направил второй раз на наёмника пистолет Хосок. — Если я возьмусь стрелять очередью, ты не отмахаешься, умник.

На лестнице послышались шаги и, явившись на призыв о подстраховке, на крышу взобрался Чимин. Лицо его было закрыто золотой маской. Прибыв в дом, где проживал Хосок, друг нашёл его по личному датчику, которые имелись у всех золотых. Чимин шагнул вперёд. Наёмник, оценив ситуацию, тоже достал пистолет и направил на Хану.

— Да ладно, ты не выстрелишь, — хмыкнул Хоуп, — тебя наняли добыть заложницу, если ты ошибёшься и добудешь труп — тебе не заплатят, и рейтинг понизится, за порчу задания. Скажи имя того, кто обещал заплатить, и я тебя отпущу.

Вольный брат, перекинув взгляд с одного золотого на другого, неуловимо дёрнул рукой и, с места кувырнувшись назад, через спину, спрыгнул с крыши. Хосок пронзился болью, опустив лицо и увидев, как ему под ребро вонзился сюрикен, и по нему потекла кровь.

— Вот чёрт ебаный! — выругался Хоуп и побежал к жене, а за ним Чимин. Только Чимин пронёсся мимо, врезавшись в ограждение края крыши, и посмотрел вниз. Там было пусто, никаких следов наёмника: ни взлетевшего в небо, ни влетевшего в асфальт кровавой лепёшкой.

— Вот уж правда — чёрт… — согласился Чимин, оценив исчезновение.

— Хана, Хана! — похлопывая легонько по щеке, положил её голову себе на ноги Хосок. — Хана, солнышко, очнись!

Девушка зашевелила головой, ресницы дрогнули. Рвано вдохнув воздух, будто убегала или испугано тряслась, она открыла глаза и, увидев мужа, успокоено приподнялась на локте.

— Хосок! Господи, я так перепугалась!

— Всё хорошо, не стоило переживать. Не думала же ты, что я позволю чему-то случиться?

— Но… но ведь чуть не случилось же… — Она опустила взгляд, и заметила кровоточащую рану в боку возлюбленного, а из неё так и торчал сюрикен, который пока не доставался, чтобы кровь не захлестала сильнее. — Хосок! Господи! — только и смогла повторить она. Он опять сам посмотрел на ранение.

— А, это? Ничего страшного. Ты же уже почти дипломированный ветеринар, уж свою-то домашнюю скотину выходишь? — Улыбаясь, он поднялся и помог встать ей. Направляясь прочь с крыши, он обернулся к Чимину и шепотом добавил: — Позвони Ёндже, пусть приедет с врачом, мне чего-то маленько херово, как бы не гастрит…

Хосока зашили прямо на диване в его квартире. Хана, поражаясь выдержке и неустанному чувству юмора мужа, всё сильнее им восхищалась, до конца не понимая, что происходит, хотя её уже не таились, не просили выйти, не делали тайных знаков. Ёндже привёз двух хирургов, один из которых был по совместительству анестезиологом. Сам же господин Ю взял у товарища кровь на анализы, убедиться, что не попал никакой яд. Половину проб он сумел сделать на месте, пользуясь чудо-несессером, который часто повсюду брал с собой. Предварительно он утешил присутствующих, что никаких опасных примесей в организме не обнаружено, капая в разные пробирки и колбы кровь друга, пока в того из донорского пакета вливалась новая, взамен пролитой.

— Почему он не попытался тебя грохнуть? — присел Чимин в кресло, закрывшись за врачами. Хана ещё была в шоке, чтобы суетиться по дому. Она присела в ногах мужа и, благодаря Бога за то, что всё обошлось, не отводила от него глаз.

— Хоуп единственный засвеченный, — ответил за него Ёндже. — Если его убить — новых концов не сыщешь. Действовать можно только через него, поэтому и хотели украсть Хану. Для шантажа. Но это не значит, конечно, что уже не вычислен кто-то ещё из наших…

— Не говорите ничего Мону пока, ладно? — попросил Хосок. — Не портьте ему этот месяц. Вернётся — расскажем.

— Да, только надо бы Гуку позвонить, чтобы Багамы прикрыл. Если подкапывались под Джинни, то Рэпмон — тоже спалившийся, это же очевидно. И тогда он — вторая жертва.

— Эх, Мексиканский залив — моя территория, — взгрустнул Хоуп, — видимо, специально подрезали, чтобы туда людей не стянул. Но они нас плохо знают.

— К счастью, — заметил Ёндже.

— Тогда другой вопрос, — посмотрел поочередно на друзей Чимин, — Дзи-си или Дракон?

— А вот тут как бы хер его знает, — поморщился Хоуп, ложась поудобнее. Хана поспешила поправить под ним подушку. — Я именно ради ответа на данный вопрос не торопился застрелить наёмника. Ну, более вероятно, что Дзи-си. У этого старого хрыча аллергия на золото, он там весь извёлся, бедолага, не в силах нас перемочить.

— А почему вы не рассматриваете другие варианты? — захлопнул чемоданчик Ёндже. — Смею напомнить, что ты себя и в Шаньси засветил, мой широко известный в узких кругах друг.

— Амазонки, нанимающие вольного брата? — сформулировал Чимин и потряс головой. — Трудно представить.

— И всё же, пока не поймаем этого братца, мы не узнаем правды, — прокряхтел Хосок, заставляя себя улыбаться, — но если это окажется Дзи-си, мы же поедем и вломим ему, да?

— Конечно, — поднимаясь со своим багажом в руке, сказал Ёндже, — несколько десятков смертников во главе с калекой, обладающим убийственным юмором, против человека с многотысячной армией, рассредоточенной в пустыне. Конечно, Хоуп, мы сразу же ему вломим.

— Да уж и помечтать нельзя…

— А если это окажется Дракон? — спросил друзей Чимин. Ёндже опустил на него взгляд.

— Если покушение было делом его рук, то оно было увертюрой для отвода глаз, и скоро начнётся опера-балет.

— Не хотелось бы… интересно, Сандо знает что-нибудь об этом заказе?

— Вряд ли, — покачал головой Хосок, — наёмники не делятся между собой секретами клиентов. — Чимин тоже встал, чтобы уходить, но зашитый пострадавший задержал его: — Позвони Шуге, пусть пока не летает на задания, пусть от Джинни не отходит, провожает её в университет и встречает. До студенческих каникул неделя осталась, пусть поднапряжётся, а потом затихорится с ней где-нибудь. Лучше всего дома, с родителями Рэпмона.

— Но есть ещё семья Чжихё, — напомнил Чимин то, о чём сам подумал почти в первую очередь.

— Чёрт… думаешь, и туда могут полезть?

— Почему нет? Они теперь родня Намджуна. — Пока Хосок соображал, Чимин добавил: — За Чонён я присмотрю. А к Сынён надо приставить кого-нибудь.

— Надо. Я к вечеру решу.

Ёндже и Чимин ушли, оставив пару вдвоём. Хана взяла мужа за руку, сев поближе к изголовью.

— Ну вот, — покосился на неё шутливо Хоуп, — как ты и хотела, я задержался дома на подольше.

— Что ты такое говоришь! Не такой же ценой я хотела… лучше б уж летал куда, но целый и здоровый.

— Во-от, — протянул молодой человек, подняв палец, — всё познаётся в сравнении.

— Хосок, — несмело начала она, понизив голос, — а то… чем вы занимаетесь… ты не можешь перестать этим заниматься?

— Могу. А смысл?

— Как это, какой смысл? Целее будешь, и близким не придётся волноваться…

— Да, давай буду лежать на диване, примерно как сейчас, только не с дырой под ребром, а с десятой бутылкой соджу. Никаких переживаний, всегда под рукой, никчёмный, бухающий муж, — Хосок хмыкнул, — мужчина не может бездействовать, Хана. Это в нашей природе. Если мы не бьём морды, то гоняем на машинах, если не гоняем на машинах, то плывём на плоту через океан, если не плывём, то летим, не летим, так ползём. А если останавливаемся — дохнем, не физически, так морально. Я не хочу быть дохлым, Хана, я жив и жить буду, и буду помогать другим выживать, потому что у меня есть кое-какой опыт и мастерство на этом поприще, и мне есть, чем помочь, чему научить.

— Но… как же быть, если женщины наоборот любят постоянство, основательность, хранят домашний очаг, гнездо своё… они что же, должны сидеть в нём одни? — Хосок поднял руку и погладил её по щеке, наивную и простую, чуть не украденную у него, но не сказавшую и слова о том, что сама едва не пострадала. Она не обвинила мужа и не сказала, что уйдёт, потому что с ним опасно. Она хотела уберечь его.

— Хана, я уже сказал: в мужчинах больше дури и энергии. Не во всех, но в большинстве. В стенах они деградируют. У миллионов женщин их благоверные сидят дома, пьют пиво перед телевизором каждый вечер, забыв о том, что такое супружеский долг и опрятный внешний вид. Ты хочешь меня такого? Не думаю. Ты хочешь меня такого, какой я есть, но сидящего дома. А так не бывает. Зверь на воле — одна порода, зверь прирученный и в клетке — совсем другая.

— Я понимаю, Хосок, — опустила она понуро лицо.

— Понимаешь, но всё равно не довольна этим, я знаю, — вздохнул он. — Что поделать? С чем-то нужно свыкаться, а в чём-то, вопреки всему, искать плюсы. Вот я обездвижен и обречен на постельный режим дня на три…

— Ёндже сказал дней пять! — поправила Хана.

— Тем хуже. Дней пять я буду лежать и, как ты думаешь, чем мне нельзя наверняка теперь заниматься? — Вместо слов жена поалела, поняв намёк. — Да, нельзя мне напрягаться, но если не напрягаясь… может, наконец-то, ты бы… облегчила страдания близкому человеку?

— Я приготовлю тебе что-нибудь полезное, для восстановления сил. — Хана решительно направилась в кухню. Хоуп протянул руку ей в след:

— Милая, оральным сексом занимаются все люди, в этом нет ничего предосудительного! Это даже приятно! Могло бы быть… — шепотом закончил Хосок себе под нос.

— Порнография! — крикнула с кухни Хана и загремела посудой. Болеющий разочаровано уставился в стену напротив.

— Ни орала, ни анала, ни позы летящей цапли, — пожаловался он тихонько вслух, с иронией, самому себе, скребя пальцами висящей с дивана руки по паркету. — Если ещё золотой долг бросить, то точно сопьюсь.

Глава 23 с Чонён и её мужским окружением

Жужжание среди безмолвия. Как рано проснувшаяся муха бьётся по стеклу, стрекоча чересчур шустрыми крылышками. И не знаешь, чего больше хочется — выпустить её, или шлёпнуть. Мне очень хотелось шлёпнуть то, что жужжало. Мы с Югёмом и Джуниором чуть ли не до пяти утра смотрели фильмы, ели пиццу и ржали как стадо диких коней, и я боялась, что пойдут жалобы от соседей, но миновало подобное огорчение.

Открыв глаза, я опознала звук — вибрация мобильника. Вытянув руку, взяв его и поднеся к лицу, я прочла: «Ку Чжунэ». Пора переименовывать его в «зайку», «любимого» или «сладенького»? Тьфу ты, какое отвратительное недоразумение вся эта девчачья слюнявость с целью доказать неизвестно что и кому. А как я записана у Чжунэ? Ебанутая девица? Вариант для перепихона? «Не даёт, но даст»?

— Алло? — подняла я, бормоча сонным голосом.

— Привет, ты что, спишь ещё что ли? — удивился парень, услышав мою вялость через километры.

— Да, и ты меня разбудил, — привычно отчитала его я.

— Прости. Хорошо отгуляли свадьбу?

— Неплохо, — подтянулась я, заставляя подушку стоять, облокотившись на спинку кровати. — Пили, ели, танцевали.

— Я и подумал, что ты будешь уставшая, не стал вчера вечером беспокоить… Сегодня увидимся? — Я покряхтела в кулак, нашла часы на столе, за которым занималась уроками (не очень успешно), обнаружила полуденное время. Голос невольно зазвучал громче:

— Только если позже, часа через два-три. Я ещё не ела, не умывалась…

— Конечно, понятное дело, — согласился он, — тогда напишешь, как окончательно придёшь в себя? И я выеду.

— Договорились, до встречи! — скинула я и опять откинула голову. Я выпила совсем мало, и ничего не болело и не звенело в черепной коробке, кроме мыслей о том, что надо приучаться жить как-то иначе, по-другому. Как — я ещё не поняла, но несомненно иначе, без споров за ванную и очередность, без вырывания пульта от телевизора, без ладони на плече, когда грустно, без возможности проорать о каком-нибудь достижении, приходя домой, чтобы с тобой вместе порадовались.

И в этот момент загудело. Не в голове, а за стенкой, где-то в зале. Я подскочила, пытаясь понять, что происходит, и вспомнила, что Югём с Джуниором остались ночевать у меня, на диване, разложенном для трёх сестёр, что были не воспоминанием ещё в пятницу. Мои друзья до сих пор здесь? А куда бы им спешить, в воскресенье-то.

Нырнув в шорты, я поправила пижамную футболку, в которой спала и, не взглянув в зеркало, выползла из комнаты, прошлась по коридору и высунулась из-за угла. Диван был собран, посуда унесена, царил порядок, как будто Чжихё и не покинула этот дом. Югёма не было, а Чжинён с пылесосом обхаживал комнату. Это и было причиной гула.

— Джуниор? — позвала я. Он обернулся через плечо, увидел меня, спешно выключил пылесос, возвращая тишину. — Доброе утро, ты какого хрена делаешь?

— Убираюсь… — растерялся он, заметив моё лёгкое недовольство. — Мы накрошили ночью, и я решил прибрать… Я потревожил тебя? Прости, я услышал твой голос, и понял, что ты проснулась, что уже можно шуметь…

— Шуметь-то можно, но неужели ты думаешь, что я бы сама не прибралась? — вышла я из-за угла и плюхнулась в кресло, сложив ноги в позу лотоса. Если он так думал, то думал правильно, но мне сделалось неловко, что моя хозяйственная лень, а вернее отсутствие хозяйственности — правда.

— Прибралась бы, но мне всё равно нечем было заняться…

— А где Югём?

— Он рано встал и домой ушёл. Наверное, чтобы родители не волновались, или я не знаю, что ещё.

— А ты?

— Мои знают, где я, — присел он на соседнее кресло, чтобы не нависать надо мной. Но увидел что-то в моём лице и пристыжено уточнил: — Тебе не нравится, что я остался?

— Да нет, без проблем. Когда бы я выгоняла друзей из дома? — хохотнула я, похлопав его по ладони как можно более ненавязчиво, совсем невинным жестом. Братским, так сказать.

— За Югёмом закрылся я, поэтому… чтобы за мной закрыть дверь, надо было будить тебя, а я не хотел. И не мог оставить тебя дома одну, с открытой дверью, а ключи забирать — не имею права. Вот и подумал, дождусь, пока ты встанешь. Завтрак тебе согреть? — остановил себя Чжинён, потому что заговорил слишком быстро, пряча в этом смущение. Мы оба ещё помнили, что он предложил мне встречаться, а я как бы отказалась, дала понять, что этому не бывать, поэтому Джуниор старался не задеть никак своей гордости, не усугублять отношений.

— Уж это-то я и сама могу, — улыбаясь, соскочила я ступнями на пол. — Составишь компанию?

— С удовольствием, — пошёл он за мной на кухню. — Я видел в холодильнике, как Чжихё тебе всё наготовила, подписала. Молодец. Похоже, она самая предусмотрительная сестра на свете.

— У меня вообще самые лучшие на свете сестры, — от души призналась я. — Не знаю, как долго я без них протяну…

— А Сынён разве тоже переехала?

— Не радикально, но у неё вроде бы завязались серьёзные отношения, она чаще старается ночевать там, а не здесь.

— Глядя на них, тебе не захотелось последовать их примеру? — спросил Чжинён. Я вылезла из холодильника с контейнером еды. Наши глаза встретились, и он отвёл свои первым. — Извини, я не хотел опять об этом, вопрос как-то сам собой сорвался. Забыли.

— Спасибо.

— Чонён… я беспокоюсь о тебе, — тише сказал он.

— В смысле?

— Ну, ты одна… мало ли что? Можно я буду о тебе заботиться?

— В смысле? — как глупая малолетка тупо повторила я, выставив время на микроволновке.

— Я ничего кроме заботы не имею в виду. Ты разрешишь мне приходить к тебе, чтобы прибраться, приготовить, с учебой помочь, если нужно?

— Это что за услуги немецкой горничной? — засмеялась я, сев напротив него и поглядывая на таймер.

— Ну… просто.

— Просто… — эхом прозвучала я. — Ничего это не просто, Джуниор, и ты знаешь об этом, поэтому, прости и ты меня, но я вынуждена отказаться. Мне не помешает привыкнуть к самостоятельности. Это будет лучше, чем занимать твоё время тем, что… не принесёт никаких плодов, — смело посмотрела я ему в глаза, посомневавшись, прежде чем закончить. Я не хотела наносить новые раны другу. Чжинён вздохнул, смиренно кивнув.

— Ты не должна бояться говорить мне подобного, — подбодрил меня он, — не стесняйся говорить «нет», если действительно так чувствуешь, — безнадёжно улыбнулся он, смахнув невидимую крошку со стола. — Но позволь и мне быть искренним. Ты просишь не портить дружбу моими признаниями, но, по мне, ничего не испортит её сильнее лжи. Я не хочу врать, Чонён. Ты мне нравишься, как друг, как девушка, как человек. Я хотел бы быть не только твоим другом, но и парнем, и я не заставляю тебя соглашаться, ты не должна, если такое вдруг имеет место быть, испытывать муки совести. Ты тут ни при чём. Это мои чувства, и я хочу быть в них честен. Можно?

Я с уважением посмотрела на Джуниора. Меня всегда восхищало его внутреннее благородство. Пожалуй, более достойного парня я никогда не встречала: правдивого, отвечающего за свои слова, не склонного к переменам, следящего за своими поступками. Я знала его много лет, и ни разу не заметила за ним подлости, лукавства, лицемерия, хотя бы зависти к кому-то. Были ли у Чжинёна недостатки? Я не знала ни одного. Может, от того он и был мне каплю скучен? Чжунэ так сильно притягивал к себе, хотя сплошь состоял из сомнительных и неважных качеств. Даже Чонгук, влюбленность в которого постепенно отходила на задний план, любил приврать и темнить, было в нём нечто порочное, хоть и хорошо скрытое, а вот в Чжинёне ни на грамм не было. Чистота и добродушие. Мне захотелось признаться ему, что я стала встречаться с Чжунэ, потому что Джуниор, как никто другой, заслуживал откровенности, но я не могла себя заставить, язык не поворачивался. Что он скажет, когда узнает, что я сошлась с типом, которого осуждала и порицала громче других? Не я ли жаловалась Джуниору на то, что Югём связался с плохим человеком? И вот вам пожалуйста, я девушка этого плохого человека. Я не выдержу взгляда Чжинёна, если признаюсь ему в этом.

— Можно, Джуниор, — дала я добро, и микроволновка запищала. Достав заготовку Чжихё, я разделила её пополам с другом, и мы принялись синхронно уминать за обе щеки. Неловкость пропала, мы вновь превратились в товарищей, беззаботныхприятелей детства, и я была благодарна за то, что я по-прежнему не одинока. Я не хочу возвращаться к тем мыслям, с которыми вырубилась вчера до прихода ребят, снова нагнетать на себя тоску, гадать, как сложится дальше судьба, как ею распорядиться? Нет уж.

Когда Чжинён ушёл, я полезла в душ, вымылась с головой, стирая запахи и впечатления от свадьбы сестры. Другие бы девчонки думали: «Хочу так же!», потому что торжество удалось, было душевным и настоящим, но я уже разобралась с тем, что подобные перспективы — не моё. Я с удовольствием приду в гости к кому угодно, но я не хочу быть той замужней обременённой дамой, которая выходит только до магазина, которую все навещают, а она никуда не выбирается. А брак, в традиционном его понимании, патриархальном, что-то подобное и подразумевал. Если в браке люди оставались равны, или женщина строила в нём карьеру, его обязательно называли неправильным, или обвиняли супругов в свободных отношениях, а то и в проблемах между ними, иначе какая бы женщина стала покидать очаг ради работы? А как же дети? А как же стряпня у плиты? А как же истинное предназначение каждой женщины, и бабская долюшка? Кудах-тах-тах, ко-ко-ко — вот так это звучало в моём сознании.

Обмотанная полотенцем, тряся чуть отросшими волосами, как ньюфаундленд, вылезший из лужи, я добралась до телефона и написала Чжунэ, чтобы выезжал. Пока он соберётся и приедет, я успею три раза высохнуть и пять раз переодеться.

Но он снова удивил, прибыв чуть раньше, чем я рассчитывала. Я просила его ждать за углом, но когда вышла, машина стояла у подъезда. Немного обиженная на непослушание, я влезла в салон, и потянулась поцеловать его, но Чжунэ не повернул ко мне лица, как обычно делал. Я отстранилась обратно:

— Что-то случилось? — Он, жамкая губы, что всегда выдавало его нервное настроение, «царское», как я его называла, начал что-то думать, поглаживая руль. — Ну? — поторопила я, желая поскорее скрыться со двора. Порш подобной марки — как бельмо на глазу, такое все мигом заметят.

— Ничего мне сказать не хочешь? — едко выдавил он. Я приподняла брови.

— Я? А что должна?

— Сама подумай, и скажи, должна что-то сказать или не должна. — Я запуталась, я не понимала, о чём идёт речь. Что ему в голову взбрело? Нормально же по телефону поговорили.

— Я думаю, но не понимаю, о чём ты? Намекни хотя бы. — Про подобные случаи я слышала от ребят. Ильхун буквально дословно как-то жаловался на свою бывшую, что она встречала его фразой «ничего не хочешь мне сказать?» чуть ли не каждое свидание, желая таким образом проверить, действительно ли он с ней честен и ничего не скрывает. В итоге не склонный к изменам Ильхун ушёл от той ревнивой персоны. Минуточку, меня что, ревнуют сейчас? Причём так, как обычно это делают девушки?

— Подумай получше, — язвительно процедил Чжунэ.

— Если ты подозреваешь меня в связях на стороне, то, честно, я заранее не знаю, как подтвердить свои исключительно дружеские отношения со всеми ребятами, с которыми я общаюсь… Ты же знаешь, все мои друзья в основном парни, и вряд ли я переделаю это по твоему капризу…

— Я прекрасно знаю, что ты дружишь с кучей парней! — взбесился он, посмотрев на меня. — Но хотя бы на ночь к себе можно их не пускать? — Я вжалась в сидение, не боясь его, разумеется, но поняв, в чём дело. О-у, я бы и не подумала, что… Что тут говорить? Я и не подумала. Ни одной извилиной. А Чжунэ тем временем понесло: — Я позвонил Югёму, поболтать с ним, пока ты приводила себя в порядок, он ещё дрых, и я хотел посмеяться, чего это все так поздно спят? Но я же не распространяюсь о наших отношениях, поэтому просто спросил, что он делал всю ночь? И он мне выдаёт, что они с Чжинёном были у тебя, и легли под утро! Превосходно, не находишь?! — почти прокричал Чжунэ.

Если бы Югём знал, что это теперь мой парень, тут два варианта: он бы не пришёл меня веселить — это первый, второй — он бы не рассказал об этом Чжунэ, а так, ничего не зная, без задней мысли, как товарищ товарищу, он поведал, как провёл время. Югёма нельзя было винить за это.

— Давай отъедем, и поговорим где-нибудь не тут? — попросила я. Это тоже было ошибкой с моей стороны.

— Почему? Чтобы не узнали Югём и Чжинён? Ты для этого от них скрываешь? Чтобы с ними тоже мутить? — Я сжала кулак, прищурившись.

— Если я тебе заряжу по роже — у тебя зубы вылетят, так что поосторожнее с обвинениями! Ты прекрасно знаешь, что я ни с кем не позволяю себе ничего, на что ты намекаешь…

— Единственное, что я знаю, что ты себе ничего не позволяешь со мной! Со мной-то ты что-то не ночуешь, а тут с двумя сразу! И как, понравилось? — Я выпрямила ладонь и огрела Чжунэ пощёчиной, а не хуком. Пожалела красивую морду, будь он не ладен. Мне же её потом целовать в разбитую губу, поэтому лучше так. Господин заместитель директора поостыл, заткнувшись и насупившись, но к ревности добавилась ярость унижения, что он не может ответить мне тем же самым.

— Это мои друзья, и если ты думаешь, что я из тех, которые крутят сразу с десятком парней, давай расстанемся прямо сейчас. — Я открыла дверцу со своей стороны, но стоило мне свесить из машины ногу, как Чжунэ поймал меня за запястье, потянув назад.

— Я так не думаю, прости, — начал успокаиваться он, и я вернулась на место, — но как бы ты посмотрела на подобное, если бы у меня в квартире заночевали две девицы?

— Ты не сравнивай! Я всегда с ребятами дружила, и никогда у меня с ними ничего не было. А ты разве умеешь дружить с девушками? Я разве не первая, с которой ты научился разговаривать?

— Допустим, но это не отменяет того, что ночевать одной с двумя парнями — неприлично. — Я ушам своим не поверила.

— Ты говоришь о приличиях? Ты? Серьёзно?

— Я в клуб не поехал ни в пятницу, ни вчера! Зачем ты мне тычешь временами, когда я никому не был ничего должен? Я никогда ни с кем не встречался, Чонён! Поэтому с кем я спал, сколько раз и в каком составе — какая к чёрту разница? Мы встречаемся теперь с тобой! Ты не забыла?

— Если ты не выложил в инстаграме фото из клуба, это ещё ничего не подтверждает.

— Спроси Югёма, где я был вчера и позавчера, или Ильхуна. Я пил в пятницу с ним и Юнхёном пиво у себя на хате.

— Ты отлично знаешь, что я не могу никого расспрашивать о подобном, не вызвав подозрений.

— Тогда я повторю твои слова: если ты считаешь, что я кручу сразу с десятком девушек…

— Нет, в обратку это не прокатит, потому что частично я всё ещё так считаю, — сказала я прямо. Чжунэ не стал продолжать и вздохнул. Он взял меня за руку.

— Пожалуйста, не делай так больше, Чонён, у меня вся кровь закипела, как я услышал, что ты ночевала с ними…

— Я спала у себя в комнате — они в зале. Я осталась одна, сёстры уехали, и ребята пришли поддержать, что в этом такого? Это был дружеский жест. Спасли от одиночества.

— Если тебе было одиноко, могла бы и мне позвонить, — въедливо произнёс Чжунэ. Я хитро прищурилась:

— Тебя бы я пускать к себе домой не рискнула. Вот это бы точно добром не кончилось.

— Чем секс не добро? — усмехнулся Чжунэ, оттаивая. — От него новая жизнь иногда зарождается, значит, это созидательное занятие.

— Я ещё маленькая, — пошутила я.

— Когда будешь старенькой — будет поздно. — Мы коротко посмеялись. — Так… ты, значит, одна теперь живёшь?

— Ну, старшая сестра — Сынён, наверное, будет регулярно наведываться, она-то ещё замуж не вышла, так, встречается…

— Чонён, если тебе одиноко или неуютно одной… не пойми превратно моего предложения, но… может, ты бы пока переехала ко мне? — Сказать, что я испытала шок — ничего не сказать. У меня даже глаз дёрнулся. — У меня своя квартира, мы будем там постоянно вместе, лучше узнаем друг друга…

— Быстрее договоримся о сексе?

— Да! То есть… ну, блин, Чонён! — насмехаясь над самим собой, он закрыл веки и положил ладонь на лоб. — Зачем озвучивать очевидное? Естественно, я понимаю, что живя под одной крышей, мы будем иметь массу возможностей стать намного ближе, но я не только из-за этого предлагаю. Если ты не любишь одиночества, если захочешь быть со мной, пожалуйста, приезжай ко мне.

— А ты? Ты хочешь именно жить вместе, или только спать?

— Знаешь, трудно сказать, хочу ли я то, чего не пробовал. Но попробовать мне хочется, правда, — взглянул он на меня. Я не стала юлить и покачала головой:

— Мне только восемнадцать, Чжунэ, я считаю, что для сожительства со взрослым парнем мне мало лет. Даже если мы не будем заниматься никакими интимными делами, об этом узнают и начнут говорить… мне хватает и других сплетней обо мне, про лесбийство и прочую чушь. К тому же, у меня тут школа, я не хочу переводиться на последнее полугодие в другую, а добираться незнамо откуда в эту — лишний геморр.

— Понимаю. — Мы тронулись, наконец, и поехали гулять в пригородный парк, как и договорились ещё в будни. — Но моё предложение в силе, — на всякий случай не забрал своих слов Чжунэ.

— Хорошо.

— И раз уж речь зашла о школе. У тебя же каникулы скоро?

— Через месяц. Это очень скоро?

— Нормально, — отмахнулся Чжунэ. — Мы с Югёмом и другими пацанами собирались дождаться его каникул в университете и взять отпуск, чтобы поехать отдохнуть. Но это было до того, как мы стали встречаться. Теперь я бы хотел поехать и с тобой.

— Со мной? — Я вновь попыталась обдумать более взвешенно. Намного ли благочиннее выглядит поездка с парнем, чем сожительство с ним? Не одно ли это и то же? — Но я-то не смогу поехать через неделю, студенческие каникулы раньше начнутся, они длиннее^[36].

— Я знаю, но я могу отодвинуть отпуск, перенести его, дождаться тебя… А хочешь, вообще вдвоём поедем?

— Далеко?

— Мы собирались в Сингапур. Ты же не была там? Хотела бы посмотреть?

— Да я вообще дальше Кореи нигде не была. Я бы что угодно посмотрела с удовольствием.

— Отлично!..

— Но, Чжунэ, я не знаю. Мне надо подумать. Это… слишком внезапно и резко всё. — С другой стороны, это соответствовало общей тенденции перемен. Если уж взрослеть, так не по всем ли фронтам? Возможно Чжунэ и инфантильный молодой человек, не умеющий пока брать на себя ответственность за кого-либо, но его деньги — это что-то вроде щита от проблем, ими можно откупаться от различных невзгод, с ними трудно оказаться в сложной жизненной ситуации. Подарки мне от него не нужны, но некая гарантия в виде финансов, что я за Чжунэ, как за каменной стеной — это приятный бонус к тому, что я очень хочу его, хочу проводить с ним время и наслаждаться жизнью. Сейчас это было бы не лишним, чтобы отвлечься и развеяться, и я стала представлять и планировать наш отдых на двоих. Как это будет? Решусь ли я переспать с ним в какой-нибудь роскошной гостинице? Или ночью на пляже, под звёздами? Странно, я не мечтала о муже и детях, но, как все девушки, воображала сказочную романтику, и предпочитала, конечно, эту неописуемую и дорогую красоту банальной койке в стандартной квартирке. — Чжунэ, а можно твой телефон на минуточку взять?

— Зачем, снова довести до инфаркта мою маму? — хмыкнул он, не отвлекаясь от дороги.

— Нет, я не буду никуда звонить. — Я выжидающе смотрела на него, а он, помявшись, кивнул на панель, где лежал айфон, разрешая. Мои пальцы осторожно взяли трубку.

— Хочешь посмотреть фотографии и спалить меня на том, что я был в клубе? — спокойно спросил он, и я каким-то образом почувствовала, что он не врал, и его не было нигде, кроме собственной «хаты», как он это назвал. Я нажала на включение экрана, и там запросило пароль. Я протянула телефон Чжунэ.

— Разблокируй, пожалуйста. — Он быстро нажал нужные цифры и вернул аппарат мне. Я открыла список последних вызовов и увидела по времени звонок, адресованный мне. Чонён. Я так и была записана, по имени, без каких-либо обзывательств и кличек. Меня это успокоило.

— Ну, что там интересного? — полюбопытствовал Чжунэ. Я на всякий случай прокрутила вызовы на пару дней назад. Там были телефоны без названий, не записанные в телефонную книгу, но из записанных не было ни одного женского имени. «Мамочка» и «сестрёнка» — единственные представительницы моего пола, кроме меня, с которыми связывался Чжунэ. Мне стало перед ним почти стыдно, ведь в моём списке, кроме сестёр, все остальные парни: Югём, Джуниор, Намджун, Чимин, Сондже, Ильхун, Ёндже, Чонгук… И это далеко не весь список. Я положила айфон на место.

— Да так, всё, как у всех, — подытожила я.

— Это хорошо или плохо?

— Мне понравилось, — улыбнулась я. Чжунэ, оторвав правую руку от руля, взял в неё мою левую, и мы так и поехали.

* * *

Чимин опять посматривал на меня с самого начала тренировки так, будто подготавливал некую беседу. Я попыталась не обращать на это внимания, думая, что не стану облегчать ему дела: хочет о чём-то сказать — пусть говорит. Но в результате мне самой стало любопытно, а он всё молчал, тщательно показывая мне упражнения и заставляя концентрироваться. Я запросила перерыв и уселась на лавку, откручивая крышечку бутылки с водой.

— Ну, спрашивай, — велела я, и принялась пить большими глотками. Чимин улыбнулся, присев рядом.

— Ты стала наблюдательнее. Уже чувствуешь, когда противник что-то таит.

— В этой части я разве могу тебя рассматривать, как противника? Если ты просто думаешь что-то.

— Мыслями иногда тоже можно сражаться. Битвы не рождаются без идей, без расхождения во мнениях.

— Угадаю ли я снова, если предположу, что ты хочешь со мной о чём-то поспорить?

— Возможно. Скажи, Чонён, какие всё-таки отношения у тебя с Чжунэ? — Я чуть не подавилась. Вода пошла в нос, забулькала где-то там и я, спешно всё проглотив, отставила бутылку. Чимин следил за мной. — Только говори честно, ты же знаешь, я всё равно дознаюсь до истины.

Меня одолевали сомнения. Он не был мне ближайшим другом, которому стоило признаться в первую очередь, но, возможно, именно это раскрепощало. Чимин был ещё достаточно далёк мне, чтобы я не испытывала перед ним неловкости за свои решения.

— Если ты пообещаешь, что ни слова не скажешь Намджуну, и никому вообще…

— То ты подтвердишь, что вы начали встречаться? Я прав? — Он на меня так прозорливо поглядел, что у меня возникло ощущение извечной слежки. Откуда он узнал?

— Да. Так ты не скажешь?

— Не скажу, но я хотел бы обсудить с тобой это, — без экивоков влез Чимин в мою личную жизнь.

— Что именно? Как далеко всё зашло или как мы проводим время? — хмыкнула я.

— Я хотел бы услышать твоё мнение о Чжунэ. Ты посчитала его достойным, если стала с ним встречаться, не так ли? — Я покосилась на своего тренера, вновь чувствуя возвращающиеся сомнения по поводу Чжунэ, которые накатывали каждый раз, стоило кому-то хотя бы намекнуть на то, какой он, по слухам, ненадёжный тип. Я не могла ничего сказать, потому что доказательств его добропорядочности было маловато, чтобы я стала убежденной сторонницей светлого образа Ку Чжунэ, но я не имела и улик его коварства, гнусности и вредоносности. — Думаю, ты умная девчонка, Чонён, поэтому без оснований не могла броситься в омут с головой, — излишне, кажется, похвалил меня Чимин. То-то и оно, мне казалось, что именно в какой-то омут я и бросилась. — Это же не пустое желание испытать что-то, неважно с кем? Я не пытаюсь тебя обидеть, но, раз уж я твой временный наставник в борьбе, а она заключает в себе и ментальные практики, хочу заметить, что тренировать выдержку тоже надо, — тонким, но очевидным намёком, сообщил мне Чимин свою точку зрения на шашни с Чжунэ. — С другой стороны, если это только желание, и ничего большего — оно и лучше. Более прочные узы могут увлечь тебя, и ты пойдёшь на поводу не у самой хорошей личности…

— Почему я должна идти у него на поводу? — не выдержала я. — Он не торговец наркотиками, не сектант, не политический агитатор. К чему он может меня склонить?

Чимин продолжительно выдержал на мне свой взгляд, посерьёзнев. Я ещё не видела его таким собранным.

— Чонён, готова ли ты к информации, за которую, возможно, могут даже убить? — Ощутив холодок на спине и затылке, я слегка съёжилась. Я не знала, что на это сказать, но Чимин задал очень конкретный вопрос, не нуждавшийся в пояснениях. Но ему пришлось долго прождать, прежде чем я промямлила:

— Я не знаю.

— Так прислушайся к себе. Если ты хочешь быть воином, то нужна отвага. Отвага — это не только влазить в рукопашные, это осознание постоянной опасности и готовность к ней. Без силы вынести всё это — человек слаб, а слабые не годятся в бойцы. Вот и подумай, готова ты к смертельно опасной информации, или ты не годишься для неё? Тогда закроем эту тему и я больше ничего не стану говорить.

Я попыталась распрямить плечи, но они обвисли. Что это за информация? Не бравада ли, не розыгрыш? За какую это информацию меня могут убить? А, может, не стоит насмешничать, и стоит на миг представить, каково это? Какова реальность слов Чимина, каково жить под дамокловым мечом? Но при чём тут Чжунэ? Любопытство разобрало страшное, но нельзя из-за праздного любопытства подвергать себя рискам. Что, если это какой-то тест на выдержку? Но я не могу не попытаться узнать что-то о человеке, с которым встречаюсь!

— Если существует какая-то опасность, которую я могу к себе привлечь, то я хотела бы прежде всего знать, откуда она может последовать, и от кого мне стоит скрывать, что я ею владею?

— Справедливо. И продуманно, — одобрил Чимин, снова разулыбавшись. — Я могу сказать тебе кое-что о Ку Чжунэ, и если он узнает, что тебе это известно — я не берусь предсказывать его реакцию. Вполне может быть, что опасность пойдёт от него. От его дружков, его окружения.

— То есть, проверить её я вряд ли смогу? У Чжунэ же спрашивать нельзя будет?

— Именно. Разоблачение поведёт за собой как минимум локальный конфликт, а там — кто знает? — Лицо Чжунэ, его губы, его голос, очень живо предстали передо мной. Да, он внешне тянул на ловеласа, негодяя и даже злодея с неплохим потенциалом, но я знала его ближе, знала его характер, знала то, что под маской, и речи о том, что он способен быть опасным скорее смешили. Я не хотела ошибиться и узнать, что сделалась слепой от влюбленности и не замечаю чего-то очевидного. Но я никогда не была сплетницей, и за это могла ручаться.

— Я ничего не расскажу Чжунэ. Можешь сказать мне всё, что о нём знаешь. Я хочу услышать это. — Чимин поискал твёрдое решение в моём взгляде. — Даю слово, — пафосно дополнила я.

— Что ж… Я надеюсь, что ты осознаёшь ответственность и нешуточность ситуации. — Мой нервный кивок был последним подтверждением, и молодой человек принялся рассказывать: — Ку Чжунэ, как и большинство его друзей: Чжинхван, Юнхён, Биай — состоят в бандитской группировке, называющейся «драконы». Возглавляет их один человек, которого так и зовут — Дракон. Это очень влиятельная личность, которая проживает в Сингапуре. — Я вздрогнула, вспомнив, что именно туда собирался свозить меня Чжунэ. — Под его властью около тысячи преступников и весь бизнес Сингапура, а так же больших территорий вокруг него. Это наркобизнес, торговля оружием, работорговля, нелегальный алкоголь и всё, что губит людей. Без разрешения этого Дракона трудно вести дела в Юго-Восточной Азии, поэтому молодёжь, вроде Чжунэ и его друзей, оказалась втянутой через своих родителей, бизнесменов, чеболей, которые через взятки и криминальное посредничество озолотились. Допустим, на торговых суднах господина Ку-старшего провозятся наркотики, их прячут среди официального товара. Отец Юнхёна — в правительстве нашей страны, он выправляет множество левых документов, отец Биая предоставляет свои счета для отмывания денег и перевода платежей за ужасные сделки, за что получает проценты. Сыновьям этих дядей мало богатства, им хочется быть крутыми, чувствовать себя крутыми. Они вступили в драконы, чтобы позволять себе всё, что вздумается, потому что их босс — Дракон, человек, перед которым дрожит половина Азии уж точно, и с таким боссом за спиной можно чувствовать себя хозяевами мира. — Чимин перевёл дыхание и продолжил: — Погибший парень из компании Чжунэ, вместо которого взяли Югёма, был профессиональным убийцей, киллером. Им вечно не хватает исполнителей, поэтому, скорее всего, Югём будет играть именно эту роль. Что касается самого Чжунэ… я не могу однозначно сказать, что он конченый подонок, но есть сведения, что он убил человека. И наркотики он иногда употребляет.

Он закончил, и я повернула лицо к окну, открывавшему вид на улицу. Это трудно было переварить за мгновение, да и вообще взять, и сделать какие-то выводы. Я пыталась понять, в каком направлении мыслить после узнанного.

— Есть какие-нибудь вопросы? — спросил Чимин. Я повернулась обратно, к нему.

— Да, один. Откуда ты всё это знаешь? — Он мотнул головой, устало пожав плечами.

— Это уже другой уровень информации, за него возникнет повышенная опасность.

— Я так понимаю, и ты, и Чонгук каким-то образом сталкивались с компанией Чжунэ, и что-то не поделили?

— Разве что те самые идеи. Они думают иначе, чем мы. Они живут только для себя, любой ценой, не считаясь с людьми. Мы не считаем это правильным. А ты?

— Жизнь для себя? Нет, конечно, есть же близкие люди, я никогда не хотела заботиться только о себе… Чимин, но у Чжунэ тоже есть близкие люди, родители, семья. Я не могу согласиться с тем, что он абсолютный эгоист…

— Одно дело заботиться о родных, и другое — убить невинного человека, просто так. Чужого, незнакомого. Ради денег или забавы. В той компании такое возможно, Чонён.

— И что ты хочешь от меня? Для чего рассказал мне всё это? — встала я с лавки, поправляя штаны тобока. — Чтобы я рассталась с Чжунэ?

— Я не могу приказывать тебе и распоряжаться твоей жизнью. Если ты не захочешь расставаться с ним — это твоё право. — Чимин тоже встал. — Но кто из вас двоих сильнее повлияет на другого? Это меня беспокоит.

Глава 24 без особых изменений

От того, что мне сказали про Чжунэ, я не могла взять, и перестать с ним общаться. Я и до этого подозревала в нём многие дурные качества, и всё-таки со мной, при мне он вёл себя не так, как поговаривали, а таким образом, что это привело нас к отношениям. Так с чего же от новых сомнений я передумаю? Я доверяла словам Чимина, знала из соцсетей, что Чжунэ бывал в Сингапуре и даже вновь туда собирался, знала, что он общается не с лучшими людьми. Но во всём этом сыграла роль та же мысль, что прозвучала в вопросе моего тренера. О влиянии. Возможно ли влиять на Чжунэ, и если при мне он вполне положительный парень, то не значит ли, что я помогаю ему уходить от тёмной стороны жизни? Я уже думала о том, что могу стать опорой для этого слабого в своих убеждениях человека (или человека без убеждений, которому нужно постоянно советовать?), а это ещё сильнее влекло к нему. Если меня не будет рядом — куда он двинется? Разоблачать свои приобретенные знания я не собиралась, даже если бы в этом не было угрозы для жизни, обещанной Чимином опасности. Я всего лишь не собиралась выяснять отношения, по себе зная, что когда прямо и в лоб пытаются читать мораль — это отталкивает, заставляет ещё глубже пойти выбранным путём, из глупого упрямства. Чжунэ тоже упрямый, и если его так настырно толкало ко мне от моих отказов, то не нужно гадать, как он реагирует на другие запретные и непозволительные вещи.

Ну и… Конечно, его поцелуи не стали менее сладкими от слов Чимина. Меня не переставало обжигать его губами, они жгли до самой души, заставляя трепетать и из последних сил сдерживаться, понимая, о чём говорят люди, рассказывая о совершенных грехах и ошибках по причине того, что невозможно было устоять. Когда Чжунэ прижимал меня собой к сиденью машины и начинал зацеловывать, я готова была сдаться, и висела на тонкой ниточке, удерживающей от поражения. Сначала я ещё придерживала его руки, не давая им опускаться или забираться куда-нибудь, но потом мне и самой захотелось касаться его. У меня была возможность трогать Ку Чжунэ! Если убрать в сторону мой прежний негатив к нему, то я всегда осознавала, что это птица высокого полёта, недостижимая, предназначенная для кого-то уровнем выше, чем я. И вот, всё-таки, он встречается со мной, и я могу обнимать его, гладить его плечи и спину под футболкой, тормошить его волосы, которые он перестал укладывать до окаменения гелем, зная, что я всё равно растреплю прическу. Теперь его рассыпающаяся свободно чёлка выглядела проще, мягче и лучше, не оттеняя капризных и презрительных выражений лица, не подчеркивая их. С новой чёлкой Чжунэ стал мне ближе, моим парнем, таким, какой он, наверное, просыпается и ложится, естественный, более открытый и неподдельный.

Лишённая защиты из своих рук, я стала доступной для рук Чжунэ, пробирающихся под мои кофты, майки, футболки, и это сводило меня с ума. Его ладони на моей голой коже, на талии, на рёбрах, скользящие вниз, под штаны, и сквозь нижнее бельё сжимающие мои бёдра. Я не знала, как люди останавливаются в такие моменты, но у меня хватило духу однажды прекратить наши ласки, когда он расстегнул лифчик. Я отстранилась и дала понять, что для этого рано. Пока что повторять номер Чжунэ не пробовал, но я ощутила, что дневное время суток не спасёт в глухо тонированной машине от нравственного падения, если нам окончательно снесёт крышу.

Мы сходили на вечерний сеанс в кино и, откинув назад сидения до почти горизонтального положения, лежали в машине на стоянке кинотеатра. Между нами стояли ведёрко недоеденного попкорна и недопитая кола, и мы только-только с трудом оторвались от очередного натиска друг на друга, после которого губы ещё не вернули свой нормальный цвет, и предательски алели на лицах.

— Завтра пятница, может, всё-таки сходим в клуб? — спросил Чжунэ, поймав в ведёрке мой палец и, балуясь, не давал ему некоторое время подцепить попкорн. Микробитва закончилась, и он отпустил его, сам зачерпнув в ладонь белые хлопья с золотистой каёмкой. — Я знаю, ты их не любишь, но я найду лучший, мы хорошо проведём время.

— Мне надо подумать…

— Если тебе не понравится — мы сразу уедем.

— Это уже другой разговор, — улыбнулась я, чуть не полезшая опять целоваться. Остановись, Чонён, хватит! Ты сама себя подводишь к грани, зачем? Да потому что невозможно удержаться! Слышать его голос, видеть краем глаза его мускулистое бронзовое плечо и не прильнуть к этому телу слишком сложно для девушки без сверхспособностей. Кто же из нас с Чжунэ всё-таки слабее? Я тоже становлюсь слабой от возбуждения, потому что всё убежденнее верю в его обещание сделать мне так хорошо, как никогда не бывало. Это заоблачное и фантастическое «хорошо» мне даже приснилось сегодня. Я не видела раньше эротических снов, но этой ночью во сне мы с Чжунэ лежали голые, и трудно было разобрать, что именно мы делаем. Логика подсказывала очевидное, однако хотелось бы посмотреть с подробностями, чтобы понять, но сон удивительно не вовремя оборвался. Придётся восстанавливать события и моделировать возможное продолжение в реальности? И всё же я не полезла целовать его снова.

— У тебя новый синяк на плече…

— Не начинай. Это тренировки, ты же знаешь, как спортсмен, что постоянно ходишь битый, если занимаешься.

— Одно дело стукаться как-либо в баскетболе, но в тхэквондо тебя лапают какие-то чмошники.

— Это захваты. Никто там никого не лапает. — Я развернулась на бок, к нему, и моя протянутая рука, забравшись к нему под футболку, легла на его упругий живот, поглаживая. Я трогаю Ку Чжунэ. У меня есть доступ к телу. Нескоро ещё привыкну к этому. — Вот это — лапать, а в тхэквондо я такого что-то не замечала.

Чжунэ напряженно посмотрел на мою ладонь, выпирающую под тканью. В нескольких сантиметрах от неё был ремень, придавливающий тяжёлой бляхой путь к разврату.

— Меня можешь полапать как угодно… — хрипато разрешил он, — даже опуститься значительно ниже…

— Ещё чего! — хмыкнула я и убрала руку.

Чжунэ мученически уронил назад голову, приподнятую для слежки за моими разведывательными действиями, и сомкнул веки под нахмурившимися бровями.

— Сколько ещё ты будешь надо мной издеваться?

— Я? Но ты сам хотел попробовать меня соблазнить, я разве настаиваю? Я, может, вообще не собираюсь заниматься сексом, — нагло соврала я, но Чжунэ не увидел откровенного обмана. С каждым днём я собиралась заниматься этим всё увереннее, моё желание росло, как и желание Чжунэ, но если я сообщу об этом — уже ничего не помешает нам совершить то, чем мы оба грезим.

— Придётся, — ехидно сказал он.

— Кто меня заставит? Уж точно не ты.

— Я не буду заставлять, — открыл Чжунэ глаза и приподнялся, протягивая свою руку и кладя её мне на ногу, — я уговорю тебя. — И он не дал возразить, вернувшись к поцелуям. Я пыталась не превратить вечер в сплошное целование, но когда оба хотят одного и того же — к чему отталкивать и убегать? Мне это было жутко приятно, ему тоже, нас неукротимо влекло навстречу друг к другу физически, так мощно, что я не успевала задумываться, влюбленность это или любовь, да и если бы задумалась, не поняла бы сквозь пыл неутолённой страсти, первой, родившейся так внезапно, сквозь ломоту напряженных ног и сводящий низ живота. Я чувствовала пульсацию каждой своей вены в тех местах, которых касался Чжунэ, когда его губы соскальзывали с моих и спускались по подбородку к шее, мне самой хотелось снять с себя футболку и лифчик и предоставить ему себя в распоряжение, но оставались какие-то рецепторы совести, или маминого воспитания, или обычного девичьего стыда. Не соглашаясь с тем, что мы совершаем плохое, я искала каких-то крепких подтверждений тому, что стоит зайти дальше. А чем можно оправдать начало интимной жизни, как не любовью? Претило сознаться в похоти и слабости, что я падка на соблазны. Я хочу быть выдержанной и терпеливой, как Чонгук… черт, зачем я опять его вспомнила, монаха этого? Я схватила Чжунэ за плечи и остановила. Его пальцы тронули завязанный шнурок на моих спортивных штанах, пытаясь его развязать.

— Уже темнеет, отвезёшь домой? Мне завтра в школу. — Молодой человек, как обычно в такие моменты недовольный и заведенный, вернулся на своё сидение, поднимая спинку и усаживаясь поудобнее.

— Мы могли бы поехать ко мне… утром я тебя бы подвёз. — Первой мыслью было согласиться. Он не сможет принудить меня — сил не хватит, а я и сама не горела желанием попрощаться с ним до завтра. Меня ждала пустая квартира, меня ждало одиночество, которое я уже не могла нарушить приглашением к себе друзей, не унизив Чжунэ и не нарушив приличий отношений. Он был прав, так не поступают. А если я не могу утешаться компанией других ребят, то спасительным кругом был бы сам Чжунэ. Даже если бы пришлось спать в одной кровати (чего мне безумно хотелось), это не предрекало обязательного перепихона. Просто сон вдвоём, объятия… Нет, мы не удержимся, не остановимся.

— Возможно, в другой раз, — осторожно пообещала я. Чжунэ на меня с надеждой покосился. — Сегодня мне ещё надо поделать уроки… а все тетради и учебники дома. А насчёт клуба я тебе напишу, что надумаю.

Раньше обязательно следовало бы объяснять сёстрам, куда я ухожу, с кем, говорить, когда я буду. Подробные рассказы опускались только в том случае, когда я шла гулять с Югёмом и Джуниором, которым Чжихё доверяла, как самой себе. Да и я им доверяла, как самой себе. Теперь отчёты делать некому. Чжихё звонила ежедневно, иногда по два раза, с далёких жарких островов, вся в эмоциях о том, какие там подают в кокосах коктейли, какие они с Намджуном пробовали фрукты, какой у них номер, что видно из окна, как Намджун сломал пульт от кондиционера, и им пришлось мучиться от непереключаемого ледяного вихря целый час, пока не пришёл мастер. Мой зять иногда как слон в посудной лавке, это да. Чжихё присылала электронные фотографии, сопровождая ими свои рассказы. Присутствие её счастливого и улыбающегося голоса бодрило, но не заменяло присутствие её самой. Но у них всё было отлично, и я тоже была рада.

Однако Чжихё не занималась вычислением времени в Сеуле, поглощенная медовым месяцем, не сопоставляла часовые пояса, и ей можно было говорить, что угодно, что я сплю, или ещё в школе, или иное, на что хватало фантазии и бесстыдства, она бы не полезла перепроверять и убеждаться, не ночь ли? Почему я не в постели? Бесконтрольность порождала во мне недоброе, но я от него отбивалась. Не собираюсь быть нечестной только потому, что могу. Мне кажется, большинство людей в наш век и поступает плохо просто потому, что может. Можно оскорбить и сказать гадость — непременно скажут. Можно выдумать о себе красивую историю — выдумают. Можно свалить проблемы на других и уйти, куда глаза глядят — свалят. А ещё говорят, что демократия и свобода — хорошо. Но у людей нет внутренних тормозов и регуляторов, как им всё можно разрешать, когда они банально не отличают положительное от отрицательного? Взять Чжунэ. У него столько возможностей, столько денег, столько всего! А чем он занимается? Бухает в клубах, шляется с друзьями по злачным заведениям, балуется наркотиками, как сказал Чимин. Ну, ещё шмотки себе дорогущие покупает, коллекционирует запонки с брильянтами и кроссовки. Как он сам мне признался, терпеть не может поношенной обуви, поэтому выбрасывает любую пару, теряющую товарный вид хоть самую малость, но у него всё равно дома десятка четыре белоснежных кроссовок. Господи, с кем я связалась?

Приятной неожиданностью было обнаружить дома Сынён. За эти дни она позвонила один раз, спросила, нужно ли мне чего и всё ли у меня в порядке? Я поручилась, что держусь молодцом и не шалю, проглотив неозвученным то, что очень скучаю по своим сестрёнкам. И вот она сидела перед телевизором, с косметической маской на лице, будто никуда и не девалась. Я слёту обняла её, обрушившись сверху.

— Ты дома! — с каким-то глубоким и непередаваемым облегчением прошептала я.

— Я-то да, а ты где гуляла? — похлопала и она меня по спине. Сынён была эмоциональной, но не в этом плане. Сентиментальность не её конёк, а вот восторг, драма, ярость, что-то более яркое и эпатажное — да, одним словом то, что смотрелось бы на экране и подарило ей Оскар. А обнажать бескорыстно свои искренние чувства сестра не любила.

— В кино ходила. С поклонником, — таинственно уточнила я.

— Тем самым, при деньгах?

— Ага, — уселась я рядом, не глядя на модный показ, который она смотрела по кабельному каналу.

— Он платил? — живо поинтересовалась Сынён.

— Он. Но я с ним вовсе не из-за денег…

— А напрасно, если на первое место поставить их, то его недостатки — а они есть у всех мужчин, — отойдут на задний план и станут более терпимыми.

— Ты, никак, Гынсока подразумеваешь? — усмехнулась я.

— Слушай, ну если бы любить исключительно его, то это мука всех девяти адских кругов — или сколько их? Вот, кстати, Гынсок бы уже поправил и точно сказал, уточнив, на каком кругу как пытают. Господи, — Сынён закатила глаза, выключив звук телевизора, — я люблю умных мужчин, но этот же в каждой бочке затычка. Я не так говорю, я не точно цитирую, я не знаю Курта Воннегута — сжечь меня! Господи, — вздохнула ещё раз сестра. — Иногда он выражается такими словами, что позже приходится потихому пробивать в интернете. Я притомилась.

— Поэтому ты здесь? — А я-то надеялась, что по мне тоже скучали.

— Да, отдыхаю. Ну, и красоту навести надо, — указала она на лицо, — не при нём же я буду ходить, как собака Баскервилей?

— А как ты надеешься выйти замуж? Тоже сбегать от мужа куда-то, чтобы привести себя в порядок? Я думала, что в браке перестают стесняться друг друга. Как Чжихё и Намджун… они уже до свадьбы в пижамах ходили.

— Я за них рада, но не одобряю, — поморщила носом Сынён, из-за чего на маске образовались складки, и она поспешила их разгладить, прижимая теснее к коже. — Если показывать мужчине всю свою подноготную, то у него весь интерес пропасть может. Где загадка в женщине? Нет, нельзя ходить при них в бигуди и с патчами под глазами, ты что!

— А я бы не хотела прятаться от парня, пока не накрашусь. Впрочем, я вообще не крашусь…

— А стоило бы. Как ты своего миллионера удерживать собираешься? Пора и о внешности подумать.

— Он запал на меня в спортивном растянутом костюме и без косметики, зачем я буду что-то менять? Девушку нужно любить натуральной, иначе что это за любовь такая, неужели ты не согласна?

— Если я соглашусь, то придётся признать, что я страшнее тебя и Чжихё, — с иронией захохотала Сынён, — потому что меня что-то без роскошного макияжа никто не полюбил…

— А когда ты без него последний раз показывалась на людях? Десять лет назад? — прямо спросила я. Сестра задумалась, припоминая. А потом резко сделала скачок:

— Я ужин доставкой заказывала, подостыл небось уже, есть будешь?

— Когда бы я отказывалась поесть? — улыбнулась я.

— Вот и отлично. Тебе лапша с беконом, мне с овощами. Дай только маску сниму, а то в миску плюхнется ещё, — слезла Сынён с дивана и пошла в ванную.

Запах от специй, сочащийся из-под крышек картонных одноразовых коробочек, затопил кухню. Придя туда, мы сытно поели, обсудили все новости от Чжихё, звонившей каждой из нас, поболтали ещё немного и разошлись по спальням. Мне сделалось спокойнее от мысли, что хоть одна сестра дома. Когда же я смирюсь с тем, что не будет как прежде? Сколько должно пройти времени, чтобы я привыкла к новым обстоятельствам? Я написала Чжунэ, что Сынён пока что вернулась домой, и завтра не получится поздно уйти, а потому клуб отменяется. Я прикрывалась сестрой, спасая честь. Сынён была не тем человеком, который осудит поздние прогулки и тусовки на дискотеке, но я выдала свои страхи под подслащенным соусом, завершив сообщение словами: «Надеюсь, это не повод, чтобы пойти без меня». Не была ли я собакой на сене, не было ли в этом действительно какого-то чрезмерного издевательства над Чжунэ? Мне так не казалось. Взрослый парень должен быть способен ждать и терпеть, особенно когда добивается нравящуюся ему девушку. Как ещё она иначе проверит серьёзность его намерений? Я считала своё право мариновать его законным. Я же и себя терзала. А Чжунэ только полезно попоститься, я ему уже говорила, что нельзя брать всё и сразу, а то жить скучно станет. Заверещало сообщение, и я прочла ответ своего молодого человека: «Без тебя не пойду. Добрых снов!».

Вот так заканчивалась первая неделя без Чжихё. Худо-бедно, но я её пережила, отвлекаясь на что угодно, лишь бы быть занятой, но когда оставалась одна, то не могла не думать о происходящем. Бывает так, что мы любим людей, которые совсем другие, не такие, как мы. Это не обязательно половина противоположного пола, это могут быть и вот такие близкие люди, как сёстры. Обе мои мечтали о любви и мужчинах, считая, что именно так, выбором правильного партнёра, складывается счастливая судьба. А я никогда не искала ничего подобного, я хотела путешествовать, смотреть мир, гулять бесконечно с друзьями, свободно и легко, не обременяя себя лишними заботами, мелкими заботами. И вот такими своими целями и идеалами мы со своими любимыми людьми выстраиваем дороги жизни, которые расходятся далеко в разные стороны. Это не ведёт к тому, что любовь заканчивается или уменьшается, это ведёт к тому, что нужно учиться уважать чужие решения и представления о своём счастье, а без уважения о любви и речи идти не может. Это должно было научить меня, как сделать свой выбор, который поможет мне найти себя. Я хотела быть с Чжунэ и всё сильнее привязывалась к нему, но я никак не могла представить нашего с ним будущего. Его деньги, в какие-то моменты казавшиеся мне гарантией и защитой, тотчас давили своим всевластием. Как я буду развиваться при них, если уже всё есть, мне всё могут купить и подать? Я переживала, что не смогу расшевелить Чжунэ, а вместе с ним погрязну в беспросветном мраке мещанских привычек, низменных потребностей. Меня пугала жизнь, где все желания осуществляются быстро и без проблем, если кому-то это представляется раем, то мне наоборот. При таких мыслях мне хотелось сбежать от Чжунэ подальше, пока я не соблазнилась этой видимой, кажущейся лёгкостью бытия, пока не задохнулась в ней. Снова вспоминалось, что я — пока единственное и неповторимое, неосуществленное желание Чжунэ, и от моей податливости зависит не только моё или его удовольствие или удовлетворение, но и его более продолжительное счастье. Выходит, будучи его мучительницей, я же была и надеждой на хоть какой-то праздник в череде его дней? Так можно ли лишать его последнего, что заставляет меняться и стремиться к чему-то. Секс со мной, как рычаг управления, или, я не знаю, как назвать ещё, нечто такое, что способно манипулировать этим красавцем, пробуждая в нём азарт.

Сынён уехала с Гынсоком, заехавшим за ней, в субботу, когда я собиралась на очередную тренировку с Чимином. Он больше ничего у меня не спрашивал о Чжунэ, не задавал своих многозначительных вопросов, заставляющих меня ломать голову то над тем, то над этим, и я сама пока решила не ввязываться в диспуты, отзанимавшись чисто физически, поблагодарив его и попрощавшись до вторника. Вечером мы поехали с Чжунэ в ресторан на набережной Хангана, но даже столик едва сдерживал наши порывы, сохраняя между нами дистанцию. Если бы не он, то наши губы и руки вновь и вновь оказывались сплетенными и сомкнутыми. Мы поедали друг друга глазами поверх изысканных блюд, заказанных Чжунэ, и я толком не разбирала вкуса того, что ем. Окажись мы после ужина сразу в машине, искра грозила попасть в стог сухого сена, и я предложила пройтись вдоль реки.

Тёплый вечер клонился к рдеющему закату, маковым цветом раскрывающемуся на горизонте. Толстая, плотная ширь вод отдавала багрянцем на тёмной поверхности, окруженной светлыми берегами с небоскрёбами, отражающими зеркальными окнами небо чище и точнее, чем река. Пылающие отсветы солнечных лучей путались с зажигающимися огнями города. Воздух был по-летнему горяч и зноен, ложился на плечи и ласкал голые ноги в шортах. В каждом вздохе находился аромат чего-то нового, отличного от предыдущего: то духов проходящих мимо женщин, то жарящейся поодаль свинины, то согретого днём асфальта, то речной влаги. Всё смешивалось и лилось вокруг, ведя нас с Чжунэ, держащихся за руки, вдоль парапета.

— Обожаю пешие прогулки, — сказала я, — а ты?

— У однажды севших за руль подобное становится большой редкостью. Я сто лет не гулял вот так, пока не начал с тобой встречаться.

— Так тебе нравится или нет?

— Пожалуй, да. Мне нравится, что это нравится тебе.

— Блин, ну неужели у тебя своих ощущений нет? — немного огорчилась я, не первый раз подмечая, что у Чжунэ действительно мало самоанализа и осознания собственных потребностей. Когда заговаривают инстинкты — всё очевидно, сразухочется есть, трахаться, спать. Но когда речь заходит о чём-то более возвышенном, в нём наблюдается поражающее равнодушие.

— Есть, мне нравится проводить время с тобой, — улыбнулся он.

— А как ты представляешь себе идеальный отпуск?

— С тобой. — Польщённая и растаявшая от этого признания, я разомлела, но не потеряла мысли:

— Я о месте, о том, чем бы ты хотел заняться, отдыхая? Прыгать с парашютом, альпинизм, дайвинг, лыжи?

— Без разницы, если честно. Обычно я катаюсь на водных лыжах, на катере, но и с гор катался. Последний раз в начале марта, в швейцарских Альпах. У меня там есть постоянный инструктор, он быстро научил правильно всё делать, ещё три года назад, поэтому, в принципе, скользить по склонам приятно, со знанием-то дела… А ты что хочешь попробовать?

— Всё! Я ещё ничего такого не пробовала, и дайвинг, и лыжи… водные вообще круто, наверное? И парашют!

— Вот парашют я бы обошёл стороной, — не оценил Чжунэ. — Это рискованно, меня не тянет.

— А гонять на бешеной скорости не рискованно?

— Ну, тут, всё же, земля рядом, — оправдался неправдоподобно парень.

— Ага, в неё сразу и закопают, если разобьёшься, — скептично заметила я. Чжунэ остановился, посмотрев на меня с ехидной ухмылкой:

— Какая ты оптимистка!

— Вообще-то, я действительно оптимистка, что не мешает мне трезво смотреть на многие вещи. — Подойдя к парапету, я подтянулась и села на него задом, свесив ноги и заболтав ими. — Когда остаёшься сиротой в семнадцать — это немного отрезвляет и придаёт рассудительности, но я бы поменяла своё здравомыслие на жизнь родителей обратно.

— Они разбились?

— Да, в них въехал уснувший за рулём пьяный мужик на грузовой машине. Он жив, но в тюрьме.

— Прости.

— Ничего, но теперь ты знаешь, как я отношусь к плохой езде… У тебя хорошие отношения с родителями?

— Я люблю их, и очень уважаю, — сказал Чжунэ не думая, что выдавало искренность, — но я не люблю посвящать их в свои дела. Раньше мы были ближе друг к другу, а потом не знаю, что произошло, то ли я вырос и устал от их опеки, то ли они не перестроились под взросление детей.

Мы замолчали, повернув лица к садящемуся солнцу. Мимо прошла стайка девчонок с рожками мороженого в руках. Чжунэ быстро взглянул на них и обратился ко мне:

— Хочешь?

— Мороженое? — Он ухмыльнулся и, раздвинув мне ноги, встал между ними, втиснувшись поплотнее и обняв меня за талию. Мне стало жарко, я настолько резко и сильно возбудилась от того, что голыми ногами почувствовала его светлые джинсы, что сделалось неудобно перед людьми, будто мы уже сексом занимаемся. И поза на самом деле была предосудительная, вульгарная… — Чжунэ, смотрят же…

— Да и чёрт с ними! — отмахнулся он, привычно плевав на общество. Он мог себе позволить. — А ты почему уточнила? Тебе хочется чего-то ещё?

— Теперь мне хочется, чтобы ты чуточку отошёл и не упирался мне… — я замолчала, густо покраснев.

— А мне нравится в тебя упираться, — прошептал Чжунэ мне на ухо. — И я не отойду.

— Нарываешься на драку.

— Минуя бой, могу сразу лечь пластом. Заберёшься сверху?

— Озабоченный, — привычно обозвалась я.

— Только с тобой.

— А после?

— Что — после?

— Когда получишь своё, перестанешь таким быть?

— Да как я могу знать, что я тогда почувствую?!

— А мне нужно, чтобы знал! — превозмогая себя, оттолкнула я Чжунэ и спрыгнула с парапета. У меня разве что аппендикс не задёргался от его ширинки, трущейся о мои шорты, все остальные органы женской репродуктивной системы сжались и дрожали. Ощущение одновременно приятное и изводящее, от которого хочется избавиться. Но в таких ощущениях не бывает обратного хода, тут надо идти до конца, до высшей точки, через которую приходит расслабление и облегчение.

— Чонён, что ж ты за зараза такая… — прошипел он, пошагав за мной, направившейся к машине.

— Прививочная, — бросила я через плечо, — знаешь такую? Маленькая зараза, содержащаяся в вакцине, чтобы выработать иммунитет в организме к какой-то болезни.

— И от чего ты меня прививаешь?

— От пресыщенности. От скуки. От лени. От узколобости и отсутствия воображения.

— Это я-то узколобый? — догнал меня Чжунэ. — Поехали ко мне, я тебе такое воображение продемонстрирую…

— Что и требовалось доказать — узколобый, — пожала я плечами, — опять кровать, опять всё о кровати.

— Не самая бесполезная платформа, между прочим.

— Как в Кинг-Кроссе девять и три четверти?^[37] Я попаду в сказку?

— На конец никто не жаловался, — самоуверенно повёл бровью Чжунэ. Я остановилась и взяла его за руку. Мне срочно нужно было удовлетворить потребность хоть в каком-то прикосновении. Я тоже завелась в хорошем смысле.

— Чжунэ, мы с тобой едва две недели вместе. Я до сих пор не знаю тебя хорошо, не знаю, постоянный ты или нет, честный или нет, надёжный или нет. И такие вещи узнаются не со слов самого человека, а из наблюдений за его поступками, а поступки раскрываются со временем. Дай мне время, пожалуйста. Дай нам с тобой время, ведь нет ничего проще, по сути, чем переспать. Посмотри на нас, не спать — гораздо сложнее, так попытайся максимально продлить это время… Хотя бы… хотя бы до моих каникул, ладно? — кажется, сдалась я, обозначив крайнюю точку своего упорства. Чжунэ посмотрел мне в глаза и, сверкнув взбудоражено и хмельно своими, поцеловал среди толпы.

Глава 25 с потерями и приобретениями

Июнь кончился. Как летний месяц. Тот, кто ассоциировался у меня с июнем, оставался рядом, перейдя со мной в июль, первым днём которого и была эта суббота. А в воскресенье мы поругались. По телефону. Началось всё со звонка Джуниора, пригласившего меня к ним на обед. Я долго не соглашалась, но согласилась, и с удовольствием провела время в кругу его семьи. Родители его меня хорошо знали, как и я их, всегда тепло принимали. Мама Чжинёна накормила меня до отвала, упаковав на дорожку ещё поесть на потом. Мы с Джуниором вышли пройтись, встретили Югёма с Сондже, захватили их с собой и пошли топтаться привычными маршрутами. Как раз в эти минуты зазвонил Чжунэ, а я, растерявшись и по-прежнему не зная, как сообщить друзьям о наших отношениях, сбросила его и настрочила сообщение, что гуляю с друзьями. В ответ посыпались претензии, чтобы я прекращала расхаживать с другими мужиками, я наорала восклицательными знаками о своих правах, Чжунэ пытался намекать на оскорбительные эпитеты, я обиделась, он тоже.

Но в понедельник мы сидели в кафе, пили холодный кофе, держались за руки, искали во время прогулки укромные места, чтобы целоваться. Я не могу объяснить, как происходили наши примирения, да и причины ссор всегда были какими-то необоснованными, но в результате отношения складывались какие-то пороховые. Возможно, это было от того, что мы не давали выхода своей страсти и нервная чувствительность обострялась, реагируя на любые раздражители, а возможно дело было в отсутствии опыта любви у нас обоих. Для меня вообще было чем-то совершенно неизведанным и загадочным — встречаться с молодым человеком. Вокруг меня всегда хватало парней, но никогда я ни с одним из них ничего не делила и не вздорила, если не считать Югёма, проблемы с которым пошли опять же из-за Чжунэ. Раньше мне была неведома ревность, ни со своей, ни с чужой стороны. Если не считать прорывающихся попыток ревновать меня от Джуниора, но и они, опять же, вошли в мою жизнь вместе с Чжунэ. В общем, он изменил и продолжал менять мою жизнь, но в какой-то степени я была благодарна ему за это, потому что, будь у нас всё гладко и спокойно, я бы всё время думала о Чжихё и кончившемся детстве, тосковала и печалилась о прошлом, а при данных обстоятельствах, вспышках ярости и злости, которая, не проходя, имеет свойство завладевать мыслями и направлять их на виновника, я думала вечерами о том, как быть с Чжунэ, как его образумить в том или этом, как правильнее поступать самой? Я всё ещё искала разгадку, как совместить своё мужское окружение с возлюбленным? Если бы Чжунэ бродил в свите девиц, я бы ему тоже устроила взбучку, разнесла бы их тесный кружок, но у меня-то были силы, и со мной пришлось бы считаться всем его подружкам. А мои товарищи не уступят Чжунэ в силе, да он и не полезет, к счастью, решать конфликт таким путём. Потому что он ждёт решения от меня, и это верно. Выход должен находить именно тот человек, что даёт повод для подозрений. Пусть с моей точки зрения всё и выглядит идеально — комар носа не подточит, но… как я уже сказала, стоило поставить себя на место Чжунэ, и я всё понимала.

Сынён дома отсутствовала до неизвестной поры, а посоветоваться с кем-то хотелось, но с кем? Подходящий вариант нашёл меня сам во вторник, потому что это был единственный человек, осведомлённый о моих отношениях во всём спектре, учитывая знание меня и того, с кем я встречалась. Чимин.

— Как ты считаешь, если вторая половина требует отказаться от друзей — это справедливое требование? — села я на нашу скамью, рискующую скоро заслужить звание философской. Мы на ней никогда не отдыхивались молча, сразу начинались какие-то беседы и теории, довольно интересные и развивающие, познавательные.

— О, с таким сталкивается большинство парней, — улыбаясь, опустился напротив Чимин, — девушки вечно недовольны их походами в бар с приятелями.

— Я не совсем об этом… — сосредоточилась я, прежде чем уточнить, — если друзья как раз другого пола? То есть, ну, парень дружит с девчонками, а девушка тусуется с ребятами, их можно просить прекратить такое общение?

— Это немного другой вопрос, — задумался Чимин, держа бутылку с водой за горлышко и покачивая её, как маятник. — Чжунэ недоволен твоей компанией?

— Типа того, — созналась я, уже не смущаясь и не краснея. Это моя жизнь, осознанный выбор, я всё взвесила и пока поступала лишь по тем схемам, которые соответствовали моим представлениям о морали. — Ты бы стал ревновать девушку к её друзьям-мальчишкам?

— Ну, ты скажешь тоже, — ухмыльнулся Чимин, — твои друзья уже давно не мальчишки, и ревновать есть к кому…

— Для меня они всё равно друзья детства, я не вижу в них каких-то там сексуальных объектов. Как можно увидеть вдруг что-то такое, чего уже не увидел однажды?

— Это называется прозрение, Чонён. Скажи, сколько лет проработали вместе Намджун и Чжихё, прежде чем полюбили друг друга? — Моё твердое убеждение, основываясь на котором я спорила с Чжунэ, разом рухнуло. Чимин, ну нельзя же так, я хотела посоветоваться, а ты поставил под сомнение всю мою дружескую догматику. Это что же, Югём и Джуниор могут быть моими потенциальными возлюбленными? Так всё-таки, Чжинёну не надо переставать быть Чжинёном, чтобы однажды очаровать меня? Захотелось побежать к Чжихё и спросить, как всё-таки она увидела Намджуна по-новому? Что произошло? Но сестры всё ещё не было в Сеуле. Чимин расплылся своим кошачьим прищуром: — Я смотрю, у тебя на складах пошла инвентаризация?

— Это подстава, Чимин, — проигравшим лицом бледно улыбнулась я. — Мне теперь стоит задуматься о многом.

— Если ты уверена в своих чувствах к Чжунэ, то задумываться не о чем.

— В том-то и дело, что не уверена! Как определяют, полюбил или не полюбил? Я вообще раньше парнями не интересовалась, как мужчинами, это мой первый опыт, и я ощущаю себя слепой, идущей на ощупь.

— В первую очередь всё расставляет по местам время, — предположил Чимин то, о чём я и сама думала, не приближая к себе до конца Чжунэ. Сколько он продержится?

— И долго нужно ждать?

— Когда как, — он пожал плечами, — иногда можно доверять полжизни, а всё равно подставят.

— Так и как же проверить чувства?

— Можно разлукой. — Я почесала затылок. И так одинокая, лишенная прежней семейной суеты, я не могла сейчас отдалиться от Чжунэ, я волком завою. — Ты подумала над моим предложением поехать на каникулы со мной? Мир посмотреть, боевое мастерство отточить.

— Я думала, но Чжунэ пригласил отдохнуть с ним… — Я внимательно следила за лицом Чимина, ожидая разочарования или других негативных эмоций, но он и глазом не моргнул. — В Сингапуре.

— Ты не услышишь от меня запугиваний и попыток тебя отговорить, — снисходительно сообщил Чим. — Но моё мнение таково, что с вероятностью где-то в девяносто девять и девять десятых процентов в Сингапуре с тобой произойдут очень плохие вещи.

— Я помню о твоих словах, что в Сингапуре есть человек, на которого как бы косвенно работает Чжунэ. Я могла бы отговорить Чжунэ и мы бы поехали в другое место. Возможно, у меня получится. Как бы то ни было… я хочу провести с ним каникулы, — признала я.

— Что ж, твоё право, — кивнул мой тренер. Я стала подниматься. — Чонён, а ты знаешь, почему на людях считается неприличным целоваться?

— Что? — Я непонимающе мотнула головой, сузив глаза и пытаясь свести концы двух тем, после чего вспыхнула и вылупилась на него. — Тебе опять Чонгук насплетничал?

— Почему Чонгук?

— Потому что он следил за мной, ещё скажи, что не знал об этом?

— Знал, но сейчас его нет в Сеуле, до конца недели точно. — Я свободно выдохнула. — За тобой сейчас слежу я.

— Что?! — снова уточнила я, но уже громче и стыдливее. Чимин самодовольно щерился. — Зачем? По какому такому праву? Я не хочу, чтобы за мной следили!

— Ты встречаешься с драконом, Чонён, ещё ни у кого ничего хорошего из этого не выходило. В лучшем случае тебя завербуют к ним. В самом деле, с тобой ничего не случится — не гарантированно, но скорее всего, — если ты станешь плясать под дудку главного Дракона, может, подашься в мафиозные шестёрки, там всегда нужны хорошие драчуны.

— Я не собираюсь плясать ни под чью дудку, — защищаясь, выпалила я.

— Тем меньше у тебя шансов выжить в среде обитания драконов.

— Да зачем я вообще им нужна? Чжунэ запал на меня, вот и всё, и то, что он на кого-то там работает, не делает автоматически меня ввязанной во всё это! — Логически, как мне показалось, разобралась со всем я. Но Чимин, став серьёзным, как было в последний раз, когда он сообщил мне об истинных занятиях Чжунэ, сказал:

— Ты видела мальчишник Намджуна, не так ли? И он тебя просил не распространяться ни о чем, что ты видела.

— Да, — кивнула я.

— Намджун дружен со многими влиятельными людьми, и он знает многое, что хотелось бы знать драконам и им подобным. Его жизнь регулярно подвергается опасности, как и жизнь тех людей, с которыми он невольно связан, и которых выдавать не собирается. Но у Намджуна есть близкие люди, а это всегда слабое место. Его сестру, Джинни, уже пытались… как бы выразиться точнее? Опутать коварными сетями, чтобы через неё воздействовать на брата. — Я вспомнила её краткий болезненный рассказ, в котором она обмолвилась без подробностей о компании Чжунэ. Всё сходится, и от этого очень неприятно. Нет, не может быть… — Я слежу за тобой, Чонён, потому что ты попала в окружение Намджуна, и стала интересной целью для преступных людей. А мы — Намджун и его друзья, не хотим, чтобы с нашими близкими что-то случалось.

— Значит ли это, что Намджун тоже из преступных людей?

— Нет, не значит, — покачал головой Чимин. — Напротив, такие как он и те, кого он скрывает в своих друзьях — кость в горле у бандитов. Всё, что я тебе говорю — крайне важная и секретная информация, но поскольку и ты попадаешь под угрозу, то тебе она поможет выживать и совершать правильные действия, чтобы не попасть в какую-нибудь яму.

Всё это надавило на меня, кувалдой вбило в землю. Каждая секунда осмысления проявившихся закономерностей причиняла усиливающиеся страдания. Чжунэ не было в моей жизни, пока я не сблизилась с Намджуном, а с того момента, как я уже безвозвратно сделалась его родственницей, миллионер и чеболь предложил мне с ним встречаться.

— Давай тренироваться дальше, — встала я, хмурая и почерневшая настроением.

— Ты не ответила на мой вопрос.

— Какой?

— Почему считается неприличным целоваться прилюдно?

— Почему? Не знаю. Приличия — это выработанная столетиями традиция, как можно найти её истоки?

— Её можно попытаться понять, — пошёл Чимин за мной на маты, возвращая в руку боевую палку. — Считается неприличным в людных местах совершать не только это, но и, допустим, есть. Во многих странах до последних лет считалось верхом невоспитанности идти по улице и жевать что-то. Причина очень проста и очевидна. Демонстрация того, что у тебя имеется, вызывает зависть и ненависть у тех, кто этого не имеет. С давних пор у всех был разный достаток и социальный статус, и объедаться в общественном месте, где кто-то мог быть голоден, кто-то держал пост по религиозным причинам и избегал соблазнов, а кто-то и вовсе не мог позволить себе купить еду, считалось позорным. Потому для каждого занятия и отводилось специальное место, для еды — харчевня, для спорта — стадионы, ведь сколько людей со слабым здоровьем чувствуют себя ущербными, глядя на мощных атлетов? Приличия — это не пустые слова, Чонён, это забота и внимание к окружающим, сочувствие к слабым. Потому и ценится в адекватных обществах воспитание больше, чем образование. Образовываются, чтобы улучшать свою жизнь, воспитываются, чтобы не портить её окружающим.

— То есть, поцелуем я вызывала зависть идущих мимо девчонок и парней, у которых не было половинки?

— Именно. Где-то шла вдова, которая вспомнила любимого покойного мужа и ощутила, что ей уже его не целовать вот так, где-то прошёл брошенный парень, которому изменила возлюбленная, а где-то шёл некрасивый подросток, который никому не нравится. Все они, глядя на это, испытают страдания, как и голодный, глядящий через витрину ресторана на аппетитно лопающего десять блюд богача. И это я ещё не затрагиваю стеснения, здорового смущения, должного присутствовать в людях по отношению к интимным моментам своей жизни.

— Ладно, я поняла, больше постараюсь так не делать, учитель нравственности Чимин.

— Я? Ни разу. Я за себя волнуюсь, я за тобой слежу, а я парень свободный и здоровый, — он подмигнул мне, вставая в позицию готовности, — так что зависть и страдания не минуют никого.

* * *

У Чжунэ с отцом два дня были какие-то переговоры с компаньонами, торговые сделки и заседания директоров, поэтому в наших свиданиях произошла передышка. Но из-за появившейся мнительности она не шла на пользу отношениям. Я сопоставляла факты и события, и приходила к выводу, что меня хотят использовать, чтобы подкрасться к Намджуну. Кем бы ни был мой зять, какой бы информацией ни владел и кого бы из друзей ни защищал, я знала, что он был хорошим человеком, он был моей семьёй, он любил Чжихё, а она — его. И я не имела права подвергать их опасности только потому, что мне нравится какой-то парень, и я хочу с ним переспать. Нет любви такой величины, которая бы заставила меня рискнуть жизнью сестры и её счастьем. Мне стало вновь одиноко, тоскливо и страшно. Если найдётся хоть какое-то подтверждение тому, что Чжунэ не влюблен в меня, а только делает вид ради достижения корыстных целей, я сразу же порву с ним. Пока не поздно, пока я ещё могу без него обходиться. Могу ли? Возможно, Чимин прав, и лучшая проверка — разлука. Не только проверить его, но и себя саму.

Что же я чувствовала к Чжунэ? При мысли о том, что он со мной неискренен, я ощущала горечь и обиду. Боль? На грани. Это была почти она. Я не хотела знать, как и любая другая девушка, что я не нравлюсь сама по себе, а от меня всего лишь что-то нужно. Но что было нужно мне от Чжунэ? Секс? Нет, что-то большее. Но никак не связанное с деньгами. Мне нужен был он, полностью, какой есть — не надо сильных исправлений, лишь бы не врал. Мне даже нравились некоторые наши ссоры, они заводили и добавляли в кровь адреналин, тем любопытнее было на следующий день, кто из нас сорвётся и напишет первым? Получалось почти поровну. Под моё категоричное мировоззрение и определившиеся вкусы, не менявшиеся годами, подходил его прогибающийся в мелочах характер. Если я чего-то не хотела, меня нельзя было переубедить, никаким образом, я жуткая упрямица, а Чжунэ разводил руками и шёл на поводу. Зато он был собственник и окружал меня бесконечными требованиями не подпускать к себе других парней, он пытался диктовать мне правила поведения, но из этого и рождались маленькие скандалы. Неужели это всё наигранное и иллюзорное? Нужно было бы подготовить себя к любому исходу, но как? Подготовить — это смириться с мыслью, что человек предатель и лжец, а как же продолжать целовать и обнимать лжеца и подлеца? Для этого и самой нужно быть притворщицей, а я таким талантом не обладала, хитрила я плохо, мне проще рубануть и всё.

В дверь позвонили и я, очнувшаяся над тетрадкой с домашним заданием, где ещё не появилось ни строчки, поднялась со стула. Время не позднее, но гостей я не ждала. Подойдя к двери, я посмотрела в глазок. На площадке стоял Чжинён. Чего это его нелёгкая принесла? Я открыла.

— Как ты это назвала? Немецкая горничная, — улыбнулся он, перешагивая через порог и распаковывая одноразовые резиновые перчатки. — Я тебе мешать не буду, уберусь и уйду, — заметил он карандаш в моей руке. — Иди, учись.

— Тебе заняться больше нечем? — скептично оглядела я его.

— Честно? Нечем. У меня каникулы, вообще-то, а уезжать на отдых пока никуда не собираюсь. — Он оттеснял меня в зал, и я, понимая, что он не шутит и действительно сейчас примется наводить порядок в квартире, спешно стала наклоняться и собирать свои разбросанные носки, штаны и майки.

— Кто тебе сказал, что мне требуется горничная?

— Ну, ты мне-то не рассказывай, — уверенным шагом направился он на поиски ведра и тряпок, — если я тебя когда и видел со шваброй в руках, так ты ею кого-нибудь била, а не мыла полы.

— Это было в средней школе, злопамятный! И потом я всё-таки убрала класс, между прочим.

— И всё-таки, дышать пылью вредно, так что потерпи немного моё присутствие, — покровительственно похлопал он меня по плечу и сунул ладонь в перчатку. Сконфузившись от того, что забота была не лишней, и я за эти дни по дому и пальцем не пошевелила, я предпочла скрыться с глаз Джуниора, чтобы не ощущать бесперебойный стыд рядом с ним. Боже, за какие заслуги у меня такой друг? Золотой человек.

Я попыталась сосредоточиться на учебе, но вместо этого прислушивалась к каждому шороху. Что сейчас делает Чжинён? А теперь? Много грязи накопилось за диваном? А слой пыли достаточно толстый, чтобы писать на ней? Я не забыла нигде ничего не стиранного? Вроде бы из ванной забрала все свои вещи. Джуниор убирался тихо, не привлекая к себе внимания, но это не помогало. Потом зажужжал пылесос. Опережая его, я вспомнила о немытой посуде, и поспешила на кухню к этой горе. Что он обо мне подумает? К счастью, ничего не успело заплесневеть и завонять. Я наспех перемыла тарелки и расставила их на полке. Воду выключила одновременно с умолкнувшим пылесосом. Вошёл Джуниор.

— Пока ты тут, я приберусь в твоей комнате? — Я вспомнила Чжихё, залезавшую даже под стол, чтобы протереть всё до последнего миллиметра. Как это сделает Чжинён с его ростом? Он там не поместится.

— Только ничего не перекладывай, а то я потом в жизни не найду…

— Я аккуратно, просто протру по верхам, — пообещал он и ушёл. Я так и осталась стоять, прижавшись спиной к раковине. Происходящее — очень тревожный сигнал? Я занимаюсь борьбой, а парень драит квартиру. Я не конченная феминистка и кастрационным комплексом не страдаю, но если дела так пойдут дальше, у женщин начнут расти не сиськи, а члены. А этого мне не хотелось.

Снова раздался звонок в дверь и я, подумавшая, что это Югём или какая-нибудь соседка, уже не смотрела в глазок, а открыла сразу. Передо мной стоял Чжунэ. С огромным букетом роз, размахнувшимся от плеча до плеча парня розовато-белоснежной нежностью. Это были первые цветы, которые я видела в его руках.

— Я подумал, что ещё не дарил тебе цветов, а какие отношения без этого? — улыбнулся он. — Безумно скучал эти дни…

— Ты… ты… — запинаясь, задергала я плечом, ощущая спиной незримое пока что присутствие Джуниора. — Как ты вошёл в подъезд? — То есть, к Чжинёну у меня таких вопросов не было?

— Вошёл с какой-то бабулей. Кажется, я вызываю доверие у старшего поколения.

— Мог бы позвонить и предупредить, — говорила я тихо, всё тише, чтобы не услышал Джуниор и намекая собеседнику, что тоже не стоит шуметь, но Чжунэ не уловил моего вербального сигнала.

— Зачем? Хотел сделать тебе сюрприз…

— Чонён! — раздалось басовито из моей спальни, и я вжала голову в плечи, сморщив лицо. — А подсохший бургер можно выбросить, или ты ещё будешь его доедать? — смеясь, Джуниор вышел в коридор и, увидев меня с гостем, там же и замер. С портящимся бургером в руке. Чжунэ поднял на него свои глаза, сразу же загоревшиеся диким неистовством:

— Не понял…

— Привет, — растеряно поздоровался Чжинён. Я развернулась, встав боками к тому и другому.

— Ну… вы знакомы, в общем, — глупо пошутила я, не зная, что сказать. Всё продолжало быть невинным в моих глазах, до того момента, когда я увидела взгляд Чжунэ. Нет, ситуация не нормальная.

— Ты чего здесь делаешь? — борзо бросил наследник Ку моему другу. Тот не смутился, парировав:

— А ты чего? — Джуниор приблизился, положив на полку в прихожей проклятый бургер. — С цветами? Надо же, — он опустил взор ко мне, — Чонён, он что, подкатывает? Развернуть его отсюда?

— Что?! — с презрением взял высокую ноту Чжунэ, с такой кислинкой окинув прищуренным взглядом Чжинёна, словно тот был лакеем. — Развернуть меня? А тебе ли самому отсюда не выйти?

— Послушай, Чжунэ, я не хочу устраивать склок при Чонён, тем более в её доме, поэтому прошу тебя — уйди.

— С какой стати? — уставился на меня Чжунэ, намекая, что пора бы озвучить его права. Мне хотелось провалиться на месте. — Я пришёл к Чонён, и останусь здесь.

— Чжунэ, я неплохо тебя знаю, — снова сдержано и спокойно вступился Джуниор, — я не позволю тебе ухаживать за Чонён, ты её недостоин. Извини, но это так.

— Поздновато мне мешать, — хмыкнул Чжунэ и, не дождавшись от меня слов и действий, заявил: — Мы с ней встречаемся. — Я вздрогнула, уже не видя, а ощущая, как вперился в меня взгляд Чжинёна. Я сверлила глазами пол у себя под ногами.

— Что? Чонён, это правда? — Я уговаривала себя открыть рот и заговорить. Куда подевалась моя смелость? — Это правда, Чонён? — с напором повторил Джуниор.

— Да, — промямлила я.

— Слышал? — хмыкнул Чжунэ и отошёл с прохода, кивнув на выход Джуниору. — Прошу, тебе пора.

— Чонён… — ошарашенный, не слушающий Чжунэ, обратился ко мне друг. — Но как же… ты же… ты же сама говорила… не помнишь, разве? — Я молчала. Мне делалось плохо, очень плохо. — Ты же… это же Чжунэ, Чонён!

— Да, я он самый, — поторапливал молодой человек соперника удалиться, — и у меня вообще есть вопросы, какого чёрта ты ошиваешься дома у моей девушки?

— Чонён, он же с тобой поиграет и бросит, он же всё тот же, ты что, не видишь? Чонён! — тронул меня за плечо Чжинён, встряхнув. Я подняла лицо, посмотрев на него.

— Может, я сама его брошу? Откуда знать, что будет, — продолжала неуместно вставлять легкомысленные замечания я.

— Не смешно, — прокомментировал Чжунэ.

— Одумайся, — попросил меня Чжинён. Я спрятала под ресницами глаза. Он вздохнул глубоко, тяжко и ранено. — Давно?

— Недели две… я хотела сказать… Но не знала как. До сих пор не знаю, ведь надо объяснить, а у меня нет слов…

— Югём знает?

— Нет, и, пожалуйста, не говори ему пока…я сама… когда соберусь с силами и мыслями.

— Могла бы не просить, — стянул поочередно за пальцы резиновые перчатки Чжинён и положил их возле бургера. — Я не склонен болтать о чужой личной жизни. — Слово «чужой» он подчеркнул так холодно и резко, что я ощутила его сталью в сердце. Джуниор сунул ноги в свои кеды и, размазавшись по противоположной от Чжунэ стенке, боясь задеть его, как чумного, вышел из квартиры. Возникла звенящая тишина.

— Вот и молодец, что свалил, — хмыкнул Чжунэ, когда того и след простыл. Он посмотрел на меня. — Когда ты уже прекратишь приводить к себе этот сброд, Чонён, это…

— Уйди! — сорвалась я, крикнув. Он онемел. — И ты уйди! — стукнула я его по плечу, причем весомо, наверняка до синяка. — Уходи отсюда! — яростно повторила я, начав выпихивать его руками за порог.

— Чонён! — попытался он сопротивляться, но видел, что я от этого только сильнее злюсь, поэтому стал отступать.

— Уходи, уходи! — повторяла я, выгоняя его. На секунду остановилась и выхватила букет из его рук. — Цветы отдай! Ты же выбросишь их, дурак! Жалко! — И я захлопнула за ним дверь, сев на пол в обнимку с шикарными, прекрасно пахнущими розами.

Я не могла себе позволить позвонить или написать Джуниору. Стыд съедал меня заживо. Поучающей и морализаторствующей перепёлкой я бегала вокруг него с Югёмом и Чжунэ, как с писаной торбой, оговаривала последнего, кляла, на чём свет стоит, находила в Джуниоре взаимопонимание и всегда, всегда доверялась ему. Он хотел со мной встречаться, признавался в любви, заботился обо мне и никогда не обманывал. Никогда не встречался с другими девушками с тех пор, как я его впервые поцеловала. И вот, чем я ему ответила. Выбрала Чжунэ, потому что… что? У него смазливое личико и толстый кошелек? Так подумает Чжинён. Я ненавидела себя.

Само собой, Джуниор тоже мне не звонил. И позвонит ли когда-нибудь теперь? Они с Югёмом оставались со мной всегда, даже после свадьбы Чжихё они были тем осколком детства, который не позволил мне унывать. Я любила их сестринской любовью, очень любила, но, кажется, и это я теряю — их безоговорочную и надёжную поддержку, их несомненное присутствие. Чжунэ нанёс по нашей дружбе сокрушительный удар, и с ним мне не хотелось пока разговаривать.

Так совпало, что следующие дни у меня была и очередная игра в баскетбол (которую мы выиграли), и соревнования по тхэквондо, где я взяла серебро. Допустив одну ошибку и позволив себя победить, я упустила золото, но, успокаивая себя, мыслила так: если бы взяла первое место, то расслабилась и не относилась к будущим тренировкам со всей строгостью, а таким образом мне есть чем себя мотивировать. Да и серебро — отличный результат. Для свиданий не было времени, а, когда освободилась от всех своих дел, я предпочла пойти на третье за неделю занятие с Чимином, а не на встречу с Чжунэ. Хотя горячая ярость моя остыла, и я перестала на него обижаться, но слишком многое на меня свалилось, чтобы просто пойти дальше, как ни в чём не бывало.

И всё-таки мы ежедневно созванивались, и с каждым звонком я чувствовала, что начинаю скучать по Чжунэ всё сильнее. И когда мы всё же условились о времени, и я села к нему в машину, попав под шквал поцелуев, я поняла, что к более продолжительной разлуке не готова. Да, он надменный, излишне гордый, плохо относится к большинству людей, хамоват и порой ведёт себя, как напыщенный дурак, но я влюбилась в него, и никакие его недостатки и достоинства других уже не могли изменить этого. Я отталкивала его и отказывала ему, я посылала его и избегала его, но он остался рядом, он никуда не делся, а разве не этого иногда хочется от того, кому даришь своё сердце? Уверенность, что он всегда-всегда будет с тобой. Только бы это не оказалось обманом.

* * *

Чжихё позвонила, как только они прилетели, и я хотела понестись сразу же, навестить сестру с Намджуном, но она сказала, что устала от перелёта, и голова ещё кругом, поэтому мы договорились на следующий день. Прогуляв тренировку по баскетболу, я поехала после школы на квартиру, в которой ещё ни разу не была. Та встретила меня уютом и тёпло-милым свежим ремонтом, в котором ещё мало обжились. Зять отъехал в офис, чтобы проконтролировать, как шли дела в его отсутствие, Чжихё была посмуглевшей, лицо округлилось от чревоугодия, которому придавались они с мужем на курорте, не пропуская ни одной вкусности, ни одного приёма пищи.

— Намджун тоже немного набрал, — улыбнулась сестра, опускаясь на диван в полу-лежачее положение. — Увидишь его, щёки — вот такие! — надула она свои, смеясь. Я смотрела на неё и чувствовала, как возвращается счастье. — А у меня ещё акклиматизация, сегодня утром дурнота напала, еле от унитаза оторвалась, ей-богу!

Мы дождались Сынён, подзастрявшую в пробке, но когда она приехала, то всё встало на круги своя. Оказалось, что я зря угнетала себя и лила слёзы. Да, было тяжело и печально, но вот же — всё на месте. Я пережила первый шаг во взрослую жизнь, пережила две недели без Чжихё. Пережила редкие заезды Сынён домой. И вот мы болтали, веселились и ели порубленный наспех диетический салат, потому что Сынён отказывалась есть что-то калорийное, и ругала Чжихё, что та с такими курортами превратится в плюшку. Три сестры снова были единым целым, а я гадала, как сообщить Чжихё и Намджуну о том, с кем я завела отношения?

На следующий день я опять примчалась к Чжихё, интуитивно, как глупый зверёк идущий на запах, определяя, что мой дом где-то и тут тоже, потому что тут сестра. Я застала её лежавшей в постели в обнимку с тазиком, а Намджуна кружащим вокруг неумелой нянькой, которая не знала, что делать.

— Может, таблетку какую-нибудь? Или принести чего покушать? — суетился он у кровати, решаясь только погладить побледневший лоб жены. Обеспокоенная и напрягшаяся, я присела в ногах Чжихё.

— Какой покушать, лапик, — проныла сестра, — меня от всего тошнит…

— Надо звонить врачам!

— Это акклиматизация, такое бывает, я читала, — заверяла она, — посмотри в интернете…

— К чёрту интернет! — подскочил Намджун и схватил свой мобильный.

— Ну только не врача! — запросила Чжихё, с детства боявшаяся больниц и уколов.

— Солнышко, спокойно, я только посоветоваться. — Намджун приземлился рядом со мной. — Алло? Ёндже? Слушай, тут такое дело… посоветуй чего-нибудь противорвотное. Что? Причина? А какие бывают? — тёр уже свой лоб тревожно зять. — Может и отравление, не знаю… у кого? Не, не я, Чжихё тошнит. Может, у неё тропическая лихорадка? Как думаешь? Нет, не первый день. Я знаю, что ты не телепат, и надо осмотреть… — Чжихё вылупила глаза и истерично замотала головой, заочно отказываясь. — Ну, а так есть какое лекарство? Нельзя без постановки диагноза? Ну, какие симптомы? Головокружение, слабость, от еды противно, но к вечеру отпускает. Нет, температуры нет, и сыпи нет. Что?! — Намджун выронил трубку из ладони и, судорожно поймав её на коленях, вернул к уху. — Б-беременность? — Он посмотрел на Чжихё. Та замерла. Я тоже. — Исключать нельзя, но… но мы же только поженились… что значит «и что»? Сам ты фертильный эякулят! — Намджун прикрыл микрофон рукой и сказал нам «извините», после чего вернулся к разговору: — Такое бывает? Реально? Прям… прям с первого раза? — Намджун покрылся краской вместе с ушами. Чжихё тоже, но её ушей под волосами видно не было. Мне захотелось хихикать. — Ладно, хорошо, не паникуем. — Зять положил трубку. — Всё равно сказал надо, чтоб доктор посмотрел.

— И… и что он сказал о беременности? — неловко поинтересовалась Чжихё.

— Что он не гинеколог-акушер, но специалиста прислать может.

— Не хочу, — испугано сжалась с тазиком сестра. Я погладила её по ноге через одеяло.

— Чжихё, в этом ничего такого, я для соревнований постоянно прохожу медосмотры! А вспомни школу? Ты тоже их проходила.

— Ага, и плакала, убегая в угол, — скуксилась она.

— Солнышко моё, ну а как мы точно узнаем? Давай я соглашусь? Я рядом с тобой буду, ты не волнуйся!

— Если ты ещё будешь смотреть, как меня осматривают — я умру от смущения!

— Хорошо, я выйду. — Чжихё загнанно на нас посмотрела. Гинеколог — гроза многих женщин, особенно когда посещаешь его первый раз. Мне ещё не доводилось, но я заранее предчувствовала, как это неприятно бывает. Иногда не хотелось начинать сексуальную жизнь хотя бы для того, чтобы никогда не оказаться на этом кресле пыток. Но Чжихё уже не следовало упираться. А как она хотела? Это взрослая жизнь.

Вдвоём с Намджуном мы её с бедой напополам уговорили принять доктора на следующий день. Я увещевала, что это не идти в какую-то клинику, а лучшая возможность, благодаря Намджуну и его связям, лежать в собственной постели, в комфорте, и быть осмотренной хорошим профессионалом. И Чжихё сдалась. Сидя на следующий день на уроках, я получила от неё сообщение: «Всё подтвердилось. Заказ на племянника или племянницу в процессе выполнения». Я подскочила с места с криком «ура!», не в силах перебороть свою радость, за что была выгнана из класса до конца урока. Но это не смогло испортить мне настроения.

— Кто победил? — спрашивали меня одноклассники, выходившие по звонку, и делавшие выводы из моих обычных пристрастий. Они думали, что я посмотрела в телефоне на результаты какой-то игры. Я улыбалась им, и ничего не отвечала. Кто мог победить? Победила жизнь, победила справедливость, воздающая за потери и обделенность, победили светлые чувства и семейные ценности. Боже мой, Чжихё ждёт ребёнка! Могла ли я когда-то представить это? Могла ли она сама, даже мечтая об этом? Как были бы счастливы мама и папа увидеть первого внука или первую внучку! Узнают ли они там, где они есть? Увидят ли? Я вышла из школы и посмотрела на небеса. Я надеялась, что они сейчас счастливы так же, как и мы все здесь. А племянники от меня обязательно многое узнают о бабушке и дедушке, которые были самыми замечательными, самыми добрыми и хорошими людьми на свете.

Я потянулась, подставив лицо солнцу, почувствовала прилив энергии. Появилась ещё одна причина постараться быть лучше, делать этот мир лучше и хранить в нём то, что согревало сильнее июльских лучей — любовь.

Глава 26 не от лица Чонён (3)

Золотые дали Намджуну немного отдышаться после приезда из романтического путешествия молодожёнов, не стали моментом портить всё то сладостное и цветущее в душе, что привез он с собой, продлили его праздник, и лишь спустя несколько дней Хосок позвонил другу, пригласив на важный совет, где и сообщил о покушении на себя и Хану. Намджун только зайдя в квартиру и увидев, как много собралось друзей, начал догадываться, что повод серьёзный, а уж после услышанного и вовсе поник. Сил и желания ругаться, что ему не сообщили сразу же, не было. Что бы он сделал? И сейчас-то, находясь среди всех, никаких идей не возникло, что уж говорить о бесполезной на расстоянии информации? Постепенно благодарность за подаренный покой обосновалась на сердце, и Намджун искренне сказал спасибо всем за то, что решили не дёргать его в первые дни супружества.

Час назад вернувшийся в Сеул Чонгук хмуро стоял у стены, скрестив на крепкой груди руки. Опалённый солнцем на задании, потемневший, он подпирал ногой брошенный возле себя рюкзак с нехитрыми пожитками и оружием. Шуга, всё это время никуда не уезжавший и стороживший Джинни, не отличался обычным весельем, заметив:

— Какое счастье, что Сандо — наш, иначе пиздец бы был и Хоупу, и Хане.

— Да уж, лучший наёмник Утёса мне бы навалял, — усмехнулся Хосок, перестав морщиться при движениях, бок его почти полностью зажил и он готовился к возвращению в активные бойцы, засидевшись дома и изводясь в бездеятельности. Всё это время с ним была в основном Хана, которую он замучил домогательствами, поскольку, кроме секса, развлечения в пределах четырёх стен не представали в разнообразии. А разнообразий в сексе избегала сама Хана, отчего Хоупу уже и не моглось сидеть на месте.

— А я говорил всем вам, что золотой должен быть одиноким, — покачал головой Чонгук, — мы не имеем права притягивать неприятности на чьи-то головы.

— Мы сейчас говорим не об этом, — одёрнул его Чимин на правах старшего, хоть и был старше от силы на пару лет, — а о том, как ликвидировать проблему.

— Не стоило её создавать, — всё же вставил Чонгук, — надеюсь, хотя бы эта ситуация вразумит тех, кто ещё сомневался, как строить своё будущее.

— А я всегда был с тобой солидарен, — перекатывая бусины-чётки, висевшие на шее, сказал Джеро. Шуга поглядел на них обоих и сказал:

— Я всё равно Джинни не брошу, она сестра Рэпмона, есть я, нет меня — один хрен. Поэтому лучше ещё сильнее прилипну, — расплылся он, оказавшись в неоспоримо выгодной позиции.

— Будда, я втянул в это всё Чжихё… — схватившись за голову, сидел Намджун.

— И её сестёр, — заметил Джеро, — я следил за Сынён — за ней следит ещё какой-то мужик, правда, держится на расстоянии, и надо проверить его личность. Я данные отослал Химчану, получим ответ — узнаем, насколько всё мрачно.

— А Чонён? — поднял виноватый взгляд Рэпмон.

— А Чонён… — Чимин встал, медленно зашагав вдоль дивана и зафиксировав взгляд на Чонгуке, — не найдя себе приличного порядочного кавалера, стала встречаться с Ку Чжунэ. — Чонгук дёрнул губы язвительной усмешкой, показав Чимину, что понял, в чей огород полетел камень.

— Что?! — подскочил Намджун. — Ку Чжунэ?! Дракон?!

— Он самый, — кивнул Чимин и сел обратно. Теперь движение в комнате обеспечивал новобрачный.

— Нет, не может быть! Она же… она же смышлёная такая, и прекрасно понимала, что это за тип, она с ним ничего общего иметь не хотела, Чимин, ты уверен?

— Мон, ну ты думаешь я с потолка что ли сведения беру? Они каждый день встречаются и обжимаются по всем углам.

— Будда, милостивая Квансеым^[38]! Что ж творится-то, откуда всё это свалилось? И вся моя семья под ударом! — вскидывал руки Намджун, сжимал виски и утирал лоб, смахивая с него недобрые мысли. — За что ж так?

— Не ссы, моя тоже, — не теряя самообладания, улыбнулся Хосок. — Засветились — расхлёбываем.

— Как Ёнгук с этим справляется? — уселся, наконец, Рэпмон. — Он же тоже дважды спалился?

— Ну, в первый раз он справился просто, — напомнил Хоуп, — если мне не изменяет память, то вместе с нами он положил в Нью-Йорке около сотни представителей мафии, не оставив свидетелей. А второй… Джиён со своим окружением его давно знает, они же были почти заодно в период уголовной конспирации Гука, поэтому он спокойно и светится перед драконами и их тусовкой — не перед другими. Теперь, если кто-то полезет на Ёнгука, подозрение в первую очередь будет на Дракона, что тот нанял или выдал. А нужны ли Дракону конфликты с Гуком? Я не знаю, гарантировать не берусь, но чудится, что Джиён осознаёт — Бан ему не по зубам.

— Кого бы мне пристрелить, чтобы все забыли, кто я такой? — вздохнул Намджун.

— Дзи-си, — сказал Чонгук, — но мы над этим много лет и работаем. Найдём — пристрелим.

— А пока всем надо быть осторожнее и внимательнее, — заговорил до этого молчавший Ёндже, — беречь наших прекрасных девушек и сосредоточиться натом, как обеспечить им безопасное существование без запихивания в бронированный бункер.

— Бункер — хорошая идея, — поднял большой палец вверх Хосок, — мне кажется, я только поместив в него Хану смогу спокойно отсутствовать. Не все наши ребята способны противостоять таким мастерам как тот, что на нас нападал. Этот был явно из лучших вольных братьев. А наших лучших бойцов превращать в телохранителей… кто же дела делать будет? Как всё спуталось!

— Бункер и не всякой даме подойдёт, — развёл руками Ёндже, — боюсь, Айли разнесёт его изнутри раньше, чем враг снаружи. Но хотелось бы мне знать точно, разоблачен я или нет? Пока повода так думать не было.

— А Чжихё лучше пока что сидеть дома безвылазно, — посоветовал Юнги.

— Да она пока никуда и не пойдёт, ей нехорошо каждый второй день.

— А что такое? Приболела? — обеспокоился Хосок. Намджун покрылся лёгким румянцем и, вспомнив о своей радости и опустив глаза, чтобы не затопить присутствующих горделивым заявлением, негромко произнёс:

— Ну… я… кхм… Должен, наверное, как-то более торжественно объявить, но предпочту скромно: я вроде как… ну… стану папой, — скомкано, как будто язык завязывался во рту, объевшемся хурмы, закончил Намджун, не зная совершенно, как оповещают о таких счастливых, но очень частных делах.

— Как?! Уже?! — чуть не сполз с дивана Хосок. Рэпмон, с чувством хорошо исполненного долга и высочайших личных заслуг, повёл плечами. — Да блин, это как так-то? Всё, я беру ещё неделю домашнего режима! Я тебе фору давал, а ты вот так вот, да?

— Ну, я не знаю, чем ты с женой занимаешься, а я всё делал, как надо, — приосанившись, принимая поздравления и рукопожатия от присутствующих, хохмил будущий отец.

— Ладно-ладно! Я ещё догоню, — пообещал Хоуп, — в конце концов, Ёндже тоже почти год женат, и ничего, как и я, никуда не торопится, с умом к делу подходит.

— О, дети — это ещё один бункер, который пока что не для Айли, — улыбнулся упомянутый, — да и мне они не к спеху, я не вижу на данный момент в своей жизни для них места.

— Вот! Я примерно так же. Если бы не мой отец, я бы вообще не заморачивался, но Хана сама тоже хочет…

Какое-то время мужские разговоры вились исключительно вокруг семейных вопросов. Воспользовавшись кратким забытьём от приятных изменений в жизни одного из них, золотые кинулись шутить и обсуждать, кто бы хотел сыновей, кто дочерей. Хоуп настаивал, что им с Рэпмоном надо будет своих детей обязательно поженить, если они разных полов родятся. Чимин стойко прождал, пока шумное и гогочущее веселье не начало сходить на нет, и лишь после напомнил о том, ради чего они собрались, но не сразу, наскоком, а решив зайти по выстланному пути:

— Какой плодотворный год! Сначала Дэхён, теперь ты, Мон. Но Рэй, конечно, совсем другое дело — она сама за себя и постоять может. Да и не только за себя.

— Да-а, — протянул Хоуп, — не женщина — зверь!

— Ну, Чжихё у меня совсем не такая, — согласился Намджун, не испытывая ни грамма разочарования. Он-то любил её именно такой, мягкой, беззащитной и женственной, без рыжего развевающегося хвоста, за который Дэхён, наверное, не успевал ловить свою половину, рвущуюся в бой.

— Но зато такая Чонён, — как бы случайно обронил Чимин, тотчас поймав на себе взгляды Чонгука и Хосока. — Признаться, за ней следить достаточно трудно, она из тех, кто вот именно что разнесёт бункер изнутри. К счастью, есть надежда, что однажды она могла бы постоять за себя и сама…

— Увлечение тхэквондо не сделает её способной отбиваться от наёмников и бандитов, — отмахнулся Рэпмон.

— Да, кстати об этом, — покашлял Хоуп в кулак. — Тут такое дело… относительно Чонён…

— Отношения с драконом — ещё не всё? — приложил ладонь к сердцу Намджун.

— Из плохих новостей — всё, здесь другая задача…

— Сразу скажу — я против, — бросил Чонгук пока ничего не понявшему Рэпмону, забегавшему глазами по товарищам:

— Да в чём дело-то?

— Что ты думаешь о том, чтобы брать женщин в золотые? — прямо спросил Хоуп, ошарашив друга. Тот замер, прислушиваясь к сказанному, и когда оно проникло до конца его сознания, распахнул максимально веки:

— Да вы что, с ума сошли?!

— Вот! И я о чем! — хлопнул ладонями Чонгук.

— Да послушай ты! — прервал их возмущения Хосок. — Речь идёт не о наборе женского батальона, а о том, чтобы способные и желающие заниматься этим девушки, а такие существуют, могли реализовать себя не в пустом махании кулаками на соревнованиях, а делая благое дело, как и мы!

— И рискуя собой? — подняли гомон Намджун и Чонгук, но, заговорив одновременно, оба замолчали.

— Мы не можем запрещать этого тем, кто хочет рисковать, — вмешался Чимин. — Если из Чонён прёт тяга к приключениям, что ты предпочтёшь, драконам эту безудержную энергию отдать? Они не будут такими ханжами, как вы! Вспомни себя в восемнадцать лет! Наркотики, бухло и тёлки, Намджун, и что тебя спасло? Каясан, не так ли? — Рэпмон нахмуренно притих.

— Если уж на то пошло, то для девушек есть женские буддийские монастыри, — сказал Чонгук.

— Но Лог — не монастырь в полном смысле этого слова! — повысил на него голос Чимин. — И ты прекрасно это знаешь! Ты считаешь, что Чонён успокоится, если зажать все её желания и стремления в стальной кулак? Серьёзно? Чонгук, не все такие, как ты, кто способен сказать себе «нет» и на практике подчиняться собственным правилам. Чонён избегала Чжунэ и знала, что он подлец, она знает, что он связан с тёмными делами, но ей, Будда ваш вас подери, если в чертей не верите, восемнадцать лет, ей хочется поцелуев, любви и романтики, даже если ты ей на лбу набьёшь заповеди, а на жопу наденешь железные трусы на замке! Имейте совесть хоть иногда, хоть немного, — постучал указательным пальцем себе по виску Чимин, — думать о желаниях женщин, а не их моральном облике.

— Люто плюсую, — изрёк Хоуп, откинувшись на спинку.

— Я думаю, я все желания… — начал Шуга, но посмотрел на Намджуна и заткнулся, — извини, всё время забываю, кем вы с Джинни друг другу приходитесь. — Брат его девушки недовольно надулся, затягивая с ответом. Ёндже привычно занимал нейтральную сторону, Джеро сказал:

— Я не ручаюсь, что женщина в отряде не пойдёт по рукам. Без принуждения, конечно, но как вы сами представляете себе те походные условия, в которых мы бываем, в теснейшей близости с молодой девчонкой? То о задании думаем, а то будем искать кусты, чтобы передёрнуть?

— А мы её в пару Чонгуку доверим, — пошутил Чимин, — он же у нас монах, у него сила воли всем на зависть…

— Лео никогда не пойдёт на задание в подобной компании, — ответил тот, проигнорировав замечание о себе. — Вы все прекрасно знаете, чем это может обернуться! В нём проснётся тигр, и мы будем бороться с ним, а не врагами. К тому же, Лео теперь мастер по боевым искусствам, он не станет обучать девчонку!

— А Хан бы стал, — прошептал под нос Юнги, погрустнев. Все вмиг успокоились, забыв о ярости и недомолвках. Тень покойного наставника напомнила им о том, что они все заодно, и в их единодушии мощь и непобедимость золотых.

— А что Ёнгук скажет? — опомнился Намджун.

— Ёнгук дал мне право решать этот вопрос самостоятельно, — сообщил Хосок. — Он сказал, чтобы окончательное решение я принял на свою совесть. И я готов это сделать.

— И ты за? — сжал кулаки Рэпмон. — Ну, естественно! Ты оставил среди нас ублюдка Эвра, теперь ты ищешь добровольцев в ряды золотых из девчонок! Хоуп, меня пугает то, как ты распоряжаешься своей властью. Я не хочу с тобой спорить, но иногда такое ощущение, что ты работаешь неизвестно на кого!

— Поосторожнее с выводами, — поджал губы Хосок, — меня трудно разозлить, но обвинений в предательстве я не потерплю.

— Я не обвинял, я просто сказал, что твой выбор всегда нарушает устоявшиеся правила… — понурил голову Намджун.

— А вообще, — с иронией хмыкнул Чонгук, — эта подсадная утка мутит воду ещё со времён две тысячи двенадцатого года, когда мы, как стадо юных барашков, вошли в Лог, веря в то, что никогда оттуда не выйдем и сокрушаясь, что попали в ад на земле. А он, тем временем, всё знал, и водил нас за нос с мастерами с настоятелем.

Ёндже грациозно поднялся и, поправив хлопковую светлую рубашку над ремнём, указал рукой на дверь:

— Если кто-то здесь не доверяет кому-то, или не готов положиться на постановления Хосока, выход не заперт. В золотых никогда не было и не будет крысятничества и склок. Видел бы это Ёнгук — плюнул бы каждому в лицо лично. Хоуп мой друг детства, как и Ёнгука с Дэхёном. Мы вместе выросли, он пошёл за дело золотых против отца и вывез на себе столько, сколько все мы вместе взятые. За Джинни Эвру лицо тоже бил он, а недавно его чуть не прикончил наёмник с Утёса. Я против женщин в золотых, но я принимаю решение Хосока, и постараюсь найти себе применение в этих изменениях, возможно, я смогу чем-то помочь и приспособлюсь к нововведениям. Вы же, господа хранители традиций, можете объединиться в кружок по интересам и копаться в собственной песочнице. Даю десять секунд для ухода всем, кто не примет приказа Хосока. — Ёндже согнул руку и уставился на стрелку наручных часов на запястье.

Оглушающая тишина накрыла квартиру. Казалось, каждый боялся сделать даже вдох, явственно ощущая неуловимое тиканье часов Ёндже. Все мысленно считали до десяти, не двигаясь. Когда время истекло, Химик опустился обратно, поправив на бедрах брюки, чтобы не замялись.

— Итак, как будем планировать обучение Чонён? — безмятежно спросил он.

— Чжихё мне не простит, — пробормотал сдавшийся Намджун, — что я ей скажу? Что втянул сестру в банду, и та теперь ежедневно под огнём, с угрозой для жизни где-то носится?

— Ну, до этого ещё очень далеко, — успокоил Чимин, — ей нужно пройти подготовку в Логе, и окончить школу. А это не раньше следующего февраля. Но зато, если удастся уговорить её уехать на Каясан на каникулы, нам не придётся беспокоиться о её безопасности! И мы оторвём её от Чжунэ. Мон, в этом больше плюсов, чем минусов.

— А Чжихё не говори ничего, — порекомендовал Юнги, — тем более, если она в положении, зачем волновать?

— Я хотел рассказать ей о золотых, посвятить во все дела, чтоб секретов между нами не было, но теперь не могу, иначе она сразу поймёт, куда девается Чонён, и чем она занимается.

— Мистер Искренность, — со скукой обратился к нему Ёндже, — отсутствие тайн в семейной жизни совсем не то, что гарантирует её укрепление. Я вот не думаю, что хочу знать всё, что было до меня у Айли, у меня фугасность аммонала зашкалит, и накручу себе ненужных мыслей.

— Ты умеешь злиться? — удивился Шуга.

— A casu ad casum^[39]. Я, как и все, всего лишь набор элементов, которые входят в соединения и дают реакцию.

Противоестественное с точки зрения Чонгука решение всё же было принято и он, склонившись перед волей главы сеульских золотых и осознавая, что ему в скором будущем, вполне возможно, придётся делить тяготы заданий с Чонён, ломал себе голову, как не злиться на это, как убедить самого себя, что так надо? Не отдохнувший ещё с дороги, он прибыл в «Пятницу», но поскольку появился в ней не через главный вход, а изнутри, с помощью подземных тоннелей, миновал администраторскую стойку, поднявшись на лифте сразу на этаж с номерами. Если попадётся какая-нибудь свободная девочка — заглянет к ней, если нет, то дойдёт до кабинета, где теперь заведовала делами госпожа Хан.

Но планы его изначально перевернулись, поскольку женщина встретилась ему в коридоре. С бессменной белой траурной шалью на плечах, она по-матерински улыбнулась ему, с одного взгляда видя и понимая, что воин прибыл после миссии, уставший, но, главное, выживший. За двадцать лет супружеской жизни госпожа Хан узнала о золотых почти всё.

— Мальчик мой, вернулся! — пожала ему тепло руку она. Все молодые бойцы были для неё, как сыновья, ведь её родной, обученный отцом борьбе с очень юных лет, работал где-то на мафию, разведывая для золотых важную информацию и передавая через сложные схемы связи.

— Да, как видите, госпожа, — поклонился ей Чонгук, — как поживаете?

— Слава богу, как-то поживаю, — с лёгкой печалью отмахнулась она, пряча свою страшную, невосполнимую потерю так глубоко, что никто до сих пор не видел ни слезы на этом сильном и мудром лице. — Но ты, как будто, огорчён чем-то? Что-то случилось?

— Да нет, ничего ужасного, госпожа.

— Все ли вернулись?

— Да, все, но… — Чонгук скинул рюкзак с плеча, опершись им о стену. — Грядут изменения… наши только что решили, что в золотые можно брать и женщин.

Вдова Хан распахнула глаза и, стянув потуже на груди шаль, взяла Чонгука под руку.

— Пойдём-ка, выпьем кофе. — Он подхватил в руку рюкзак и послушно пошёл с ней.

Они уселись не по разные стороны массивного стола, за которым прежде руководил клубом Серин, а в соседних креслах с маленьким лакированным столиком между ними. Женщина достала две чашки и, нажав на кнопку кофеварочной машины, ютившейся у стены за шкафом, поставила их рядом с ней, вернувшись пока что к собеседнику.

— Итак, значит, теперь и девушки могут служить благородному делу?

— Да.

— И тебе это не по нраву? — угадала это сразу госпожа Хан.

— Абсолютно. А вы? Как считаете? Это нормально?

— Ах, Чонгук, я много лет мечтала быть плечом к плечу с моим Тэем, — назвала покойного мужа по имени женщина. Ученику мастера непривычно было его слышать, хотя он не впервые узнал о том, как звали учителя. Но для всех нынешних воинов Хан всегда оставался исключительно Ханом. — Но это было невозможно, и мне ничего не оставалось, как исполнять долг жены.

— А вы хотели драться?

— Я не хотела драться, я хотела быть рядом с тем, кого люблю. Знаешь, это труднопреодолимое желание, мой мальчик, — мягко улыбнулась вдова.

— Но если бы вы были во всех разъездах с мастером Ханом, разве родили бы детей? Разве воспитали бы их?

— Конечно, всё было бы по-другому, кто же спорит? Но разве я бы пожалела о том, что провела с Тэем больше времени? Есть вещи, Гукки, которые никогда не осмыслишь верно, потому что для них нет одной единственной истины. Можно выбрать и то, и это, и всё одновременно будет правильно и неправильно. С возрастом категоричность отходит в сторону, возможно, с тобой это тоже случится.

— Не знаю, мне кажется, что существуют принципиальные моменты, о которых и думать нечего.

— Лучше скажи мне вот что, — удовлетворяя любопытство, спасала себя от рвущихся в голову воспоминаний и печалей женщина, — с чего вдруг это всё решилось? Кого-то взяли уже в золотые? Или опять эта наша Рэй что придумала? Помню, когда муж рассказал, что учил девчонку в монастыре, я так злилась! — засмеялась негромко госпожа Хан. — Мне с трудом удалось задавить в себе ревность. Ему было-то тогда тридцать пять лет, самый возраст для того, чтобы устать от жены и начать заглядываться на молоденьких. Ох, интересные были времена…

— Мастер Хан никогда не смотрел ни на одну женщину, кроме вас, — сказал Чонгук, хорошо помня, что у наставника вообще не поднималась тема личной жизни, межполовых отношений, никогда он не пытался расслабиться или найти удовольствие в продолжительных отъездах, даже если они длились по три или четыре месяца. Все только и знали, что у него есть жена, к которой он спешил каждое возвращение. — Нет, Рэй на этот раз ни при чем, — улыбнулся и Чонгук, вспоминая былое. — Всё началось с родственницы Намджуна… Чонён, вы видели её на мальчишнике.

— Девчонка с короткой стрижкой? Да-да, припоминаю. И что же?

— Она увлекается боевыми искусствами. И очень хочет стать профессиональным бойцом. Ну и Чимин, тихим сапом, взял, да решил её присовокупить в наше воинство.

— И она не против?

— Прямой цели она ещё не знает, вербовка постепенная, но Чимин уверен, что всё получится, что она согласится и выдержит ритм жизни золотых. У неё скоро начнутся каникулы, и на них надо будет попытаться её отвезти на Каясан.

— О-хо-хо! — взмахнула госпожа Хан руками, поднимаясь с кресла и идя за согретым кофе. — Никогда не видела старика Хенсока, но слышала о нём столько, что будто лично знакома. Представляю, каково ему снова будет! Согласится ли он?

— Да что уж теперь? Заринэ там, Элия там… какова была бы причина отказа? Всё пошло по наклонной… Я больше волнуюсь за Лео. Ну не станет он её обучать, с этим никто не будет спорить, все знают, чем грозит уловленный нюхом зверя запах женщины. И что тогда делать Чонён? Ради неё заводить там ещё одного мастера? Приемником назначили меня, а я не хочу торчать на Каясан, тренируя одну девчонку, пока по земле бегают чертовы террористы, преступники, убийцы и насильники!

— Ты прав, мальчик мой, очень прав, — принесла чашки с ароматным кофе женщина, и снова села. — Ради одной девчонки — мелковато. Но у Джоанны скоро тоже каникулы. Если уж пошла такая пляска, я считаю, что ей нечего тут баклуши бить. Её место там, где было место её отца — в Логе. — Чонгук едва не обжёгся, оторвавшись от поспешного первого глотка и отставив чашку.

— Госпожа Хан…

— Что? Джоанна — дочь золотого, и имеет ровно те же права, что и её брат. — Непоколебимое лицо женщины невольно вызвало уважение в Чонгуке, но он несмело спросил:

— Неужели… неужели вы не боитесь за неё? Джонхан и так неизвестно где, каждый раз неизвестно, разоблачат его или нет, что с ним будет… вам не страшно за дочь?

— Страшно, но я говорила и повторю: моё желание спрятать и защитить никогда не пойдёт вразрез с чувством долга, которое было у нас с Тэем одно на двоих. Я разделяла все его чаяния и принципы. Ты хочешь спросить меня, что я буду делать, если погибнут мои дети? Не сожрут ли меня угрызения совести за то, что отпустила их, не остановила? Мальчик мой хороший, я, как и все женщины, имеющие детей, не знаю ничего дороже них, и мечтаю о внуках, о продолжении Тэя в детях наших детей. Но я не боюсь одинокой старости. Одиночество — это не то, чего стоит бояться, куда страшнее прожить недостойную жизнь, жизнь труса и подлеца, а одиночество — это пустяки.

Чонгук вышел от госпожи Хан с чуть-чуть изменившимся видением картины. Он услышал от неё не то, что рассчитывал, но зато это неожиданное дало ему повод задуматься. Однако когда навстречу ему попалась Сана, мысли отступили на задний план. Изысканная куртизанка в домашнем шёлковом кимоно остановилась для приветствия с той загадочной восточной улыбкой, которая в равной степени может означать безграничную преданность и желание убить.

— С возвращением, благородный воин, — с японским акцентом сказала она. Чонгук неглубоко склонил голову.

— Доброго дня, прекрасная Сана.

— Моя красота имеет границы, в отличие от твоей доблести, — в своей льстивой манере гейши опустила взгляд девушка. Золотой, скользнув глазами по её точеному носику, указавшему вниз, напоролся на немного распахнувшийся халат, обнаживший ложбинку между грудями.

— Ну, неизвестно ещё, что иссякнет первым, — улыбнулся Чонгук. Он вышел от госпожи Хан, забыв взять ключ от какого-нибудь номера, и только сейчас это понял. — Не знаешь, есть кто-нибудь свободный из девчонок?

— Я свободна, благородный воин, а чего ты хочешь? — подняла к нему взгляд обратно Сана. До чего наивное изобразила выражение! «Как будто не понятно, о чём я толкую» — подумал Чонгук, но, зная, что вся эта напускная непонятливость Саны фальшива, решил не подыгрывать ей.

— На твоё свободное время у меня денег не напаслось, красавица.

— Моё слово в силе, — она взялась за ручку двери и повернула её, открыв комнату. Оказывается, они стояли возле её покоев. — Я предложила тебе бесплатную ночь, потому что была виновата в твоём возбуждении. — Сана, приглушенно говоря, шагнула за порог, вынудив Чонгука тоже зайти. Конечно, сильно его вынуждать было не нужно, он с удовольствием разглядывал стройную и молодую деву, разговаривал с ней. После месяца воздержания она похорошела сильнее обычного, хотя и без того признавалась большинством мужчин необычайно привлекательной.

— Да как-то, знаешь, не привык получать даром то, за что другие платят, — прислонился спиной к двери Чонгук, почему-то ощущая спокойствие от того, что он у самого выхода.

— Почему? — не отошла от него далеко Сана. Миндалевидные чёрные глаза, сияющие ласковостью котёнка и хитростью кошки, воззрились снизу вверх.

— Не люблю чувствовать себя каким-то избранным, предпочитаю затеряться в толпе.

— Ты предлагаешь мне устроить день открытых дверей? — хихикнула она. Чонгук улыбнулся шире.

— Нет, просто не стоит ради меня делать исключение.

— То же самое могу сказать тебе, — тише сказала Сана, приблизившись к нему ещё, но не касаясь. — Ты ходишь почти ко всем девушкам, но избегаешь меня. И тех двух, глупеньких, что в тебя влюблены. Не думаешь же ты, что и я влюблена в тебя?

— Нет, я так не думаю, — признал Чонгук, — ты не такая глупенькая.

— Ты думаешь, что я и тебя могу зарезать или отравить?

— Ну, кто знает? Твои мысли, Минатозаки Сана, за семью печатями, они подвластны в некоторой степени Сольджуну, но не мне. Позволь мне в данном случае струсить. — Сана стеснительно разрумянилась, но даже это казалось вызванным специально. Чонгук не мог угадать, умеет она краснеть по заказу, или не умеет?

— Я не враг тебе, воин, и не желаю твоей смерти. Ты можешь быть полезен в борьбе против Ямашита. Однажды так и будет, вы схлестнётесь с Томохисой и его якудза.

— Пока есть дела поважнее…

— Я знаю, и умею ждать, — доверительно и благожелательно прошептала Сана, после чего отошла и села на кровать. — Ты не хочешь нести ответственность за женские чувства, Чонгук, но природа, как назло, одарила тебя сверх меры, чтобы ты привлекал, обезоруживал и сводил с ума женщин. Возможно, от твоих дарований и пошла твоя неприязнь к девичьим привязанностям, ты хочешь, чтобы уважали твои подвиги, но девушки хотят твоего тела, видя подвиги только как подтверждение могучих возможностей твоих рук, ног, плеч… — Японка не опустила взгляда ниже груди, но перечисление будто само намекало на ещё один орган. — Ты волнуешься о том, чтобы из-за тебя не страдали. Послушай меня, Чонгук, — Сана впилась глазами в его глаза, — Минатозаки Сана больше не умеет страдать. Минатозаки Сана не привязывается. У тебя нет причин избегать меня. Я не хочу твоего тела, я поклоняюсь ему потому, что оно способно на подвиги, на свершения, что помогут мне отомстить Томохисе.

Шёлк сполз с её плеч, обнажив их, и удивительным образом зацепился на груди за твёрдые соски, не открыв их взору золотого. Чонгук, сглотнув слюну и зная, что может развернуться и уйти, зная, что способен противостоять, всё-таки подошёл и, наклонившись, поцеловал Сану. Ему трудно дался уход от неё на мальчишнике. Проводив её, полураздетую, до комнаты, прикрывая и её наготу, и свой стояк, Чонгук услышал приглашение к бесплатному наслаждению, но, вежливо поблагодарив, удалился. Тогда была иная ситуация, ему необходима была танцовщица для отвода глаз перед влюблённой школьницей, дальше заходить желания не было. А сейчас… проворные пальцы Саны по шее забрались в густоту его волос, губы податливо отвечали на неробкие и требовательные атаки, а её гладкая, без единого изъяна белая кожа порабощала мужские ладони, не способные оторваться от такого воплощенного в женскую плоть сокровища. Чонгук забрался на неё, сидящую, сверху. Пока целовал, откинул её на спину, Сана потянулась к шпильке в волосах, и молодой человек, рефлекторно, дёрнулся и поймал её за запястье. Японка замерла, будто бы испугавшись, а потом, поняв в чём дело, переливчато и мелодично засмеялась.

— Я всего лишь хотела распустить волосы…

— Да кто ж тебя знает, — сам выдернул шпильку из её причёски Чонгук и вернулся к прерванному. Но в мысли зачем-то полезли шаньсийские амазонки, которые вот так же соблазняют, но всегда наготове, способны убить, прикончить хоть во время секса. Коварные и бездушные амазонки, к которым относилась его родная мать, которым принадлежали его сёстры. Вымуштрованные убийцы-потаскухи, неужели мать добровольно позволяет им заниматься подобным? Чонгук плохо, но помнил своих маленьких сестричек, розовощёких, круглолицых, пухленьких и невинных. Какие они теперь? Как выглядят? И снова те глаза, и то лицо, что осветилось фонарём на крыше дома Черити Лавишес^[40]. Ему захотелось укрыть всех девчонок мира непроницаемым для разврата и жизненной грязи плащом, но подобного никто не изобрёл.

Рука Саны была уже в кожаных штанах Чонгука, когда он вновь остановился и, вытащив её кисть, слез с неё в сторону. Гейша непонимающе поднялась, запахивая кимоно.

— У тебя… всё работает, — сказала она, видя странную неловкость на лице Чонгука, напряженное разочарование.

— Я знаю, что работает, — хохотнул он, посмотрев вниз, на взбугрившиеся штаны.

— Тогда в чём дело?

— Вера не позволяет, — отшутился он, поднимаясь и одёргивая футболку.

— Что именно? Ведь сексом ты занимаешься.

— Да чёрт его знает, Сана, что она мне не позволяет… Ты прости, не обижайся. Хотя вполне пойму, если теперь ты справедливо возжелаешь моей смерти.

— Я не так сильно возбуждена, чтобы впасть в отчаяние от прерванности, — тонкой, смутной и необъяснимой улыбкой вновь зацвела она и тоже встала. — Возможно, я холодна для того, чтобы расстраиваться от такого. Возможно, это тебя и отталкивает?

— Нет, вряд ли. Скорее я и сам горяч не слишком. — Сана положила ладонь ему на плечо.

— Ты даже не представляешь себе, насколько ты горяч, благородный воин, и, поверь, тебя-то рано или поздно будет сжигать дотла безответное желание.

— Пророчишь из вредности?

— Ничуть. Мне так кажется. Ты сдерживаешь себя, постоянно сдерживаешь себя во всём. Вечно копить нельзя. Будет день, когда накопленное выплеснется.

— Что ж, я буду надеяться, что в тот далёкий день твоё слово всё ещё будет в силе, — подмигнул ей Чонгук, и вышел.

* * *

Лето, на которое возлагалось столько надежд и строилось множество планов, стало разом бессмысленным и дремотно-серым. За окном светило солнце, но Чжинёну казалось, что уже который день льёт дождь. Вторые сутки он не выходил на улицу, лежал, глядя в потолок, ел ставшую безвкусной пищу, смотрел фильмы, не понимая, что в них происходит. Поверх всего, чем он пытался заняться, стояла Чонён.

Мама быстро заметила, что с сыном неладное, пыталась поговорить с ним, выяснить, расшевелить его, но Чжинён только отмахивался и принимался выполнять любые просьбы родителей, старательно изображая, что всё в порядке. Сходил в магазин, съездил в ремонт обуви забрать ботинки отца, отнёс родителям Югёма домашнее печенье. Его передали для Чонён, но он отнёс другу и его семье. Разве требуется девушке миллионера какое-то там печенье?

Когда задания кончились, Чжинён плюхнулся в спальне и превратился в осеннюю муху, которая впадает в спячку, но почему-то злая и хочет кусаться. Заходил Ильхун и звал пройтись, звонил Югём и звал пройтись — для всех нашлись отговорки, чтобы продолжать смотреть в потолок, исполняющий обязанности фона, на котором рисовалось личико Чонён. Его теперь целуют эти похотливые и гадкие губы Ку Чжунэ! Джуниор утыкался лицом в подушку, загибал её вокруг головы, бился с нею вместе о кровать, отбрасывал её, вставал, мерил шагами комнату. Он ждал звонка Чонён, что она объяснит всё это как-то, признает ошибку, заблуждение, одумается. Но она не звонила.

К окну страшно было подходить. Из него виднелся подъезд Чонён. А если он высунется, а там как раз стоит порш? Чжинёну хотелось разбить этот дрянной автомобиль. Никогда ещё в нём не было столько злобы, бессильной ненависти. Он зашторил окно и не пускал свет, потому и выдумал, что на улице дождь. Как мужчина он не мог себе позволить плакать, но мираж невыплаканных слёз превращался в капель дождя по стеклу.

На очередной трезвон мобильного Джуниор уже не бросился. Он понял, что Чонён не позвонит, поэтому сначала даже не думал интересоваться тем, от кого звонок. Мелодия перестала играть, и парень ещё долго лежал, не шевелясь. Потом, когда пошёл в туалет, на обратном пути вспомнил о непринятом вызове и заглянул в телефон. Ему звонила Еджин, сестра Чжунэ. Горько усмехнувшись, он отложил трубку и упал на кровать снова. Какая ирония! Он нравится сестре того, кто увёл у него любовь. «Будь я хоть на сотую процента такой же сволочью, как Чжунэ, я бы воспользовался случаем, переспал бы с его сестрой и бросил её, и месть была бы сладка, но я никогда так не сделаю, потому что Еджин ни при чём. Она не виновата в том, что брат её влез туда, куда не просили… Что брат её оказался богатым красавцем, по сравнению с которым ребята вроде меня — абсолютные, никому не нужные неудачники». Джуниор размышлял о жизни и о том, как она складывается. Вспомнил о ситуации Югёма, и стал его хорошо понимать. Действительно, если хочешь чего-то добиться, даже любимой девушки, нужно иметь деньги. Чжинён всё ещё хотел верить, что Чонён не такая, что ей плевать на состояние Чжунэ, он искал в нём достоинства, за которые могла бы полюбить девушка мажора Ку Чжунэ, но не находил, зная, какая он моральная падаль. И только ради того, чтобы не очернить образ Чонён корыстностью и меркантильностью, Чжинён признавал некие положительные качества Чжунэ, о которых, видимо, пока что мало кому известно. И всё-таки, как же быть ему самому? Как вернуть возможность своего счастья? Столько лет он любил Чонён! Ждал, что скоро она выпустится, поступит в его университет, и они будут ходить за ручку на лекции и обратно, будут гулять, просиживать вечерами в кафе, встречаться с друзьями, поженятся. Джуниор представлял, и не раз, скромную студенческую свадьбу, потому что знал, что Чонён не захочет, как все, пышное платье, скучные традиционные посиделки. Он бы не сказал и слова против, если бы она надумала выходить замуж в джинсах. Они бы отметили бракосочетание каким-нибудь пейнтболом, и рванули в горы, лазить по отвесным скалам. Чжинён знал, что Чонён бы всё это понравилось, а, значит, понравилось бы и ему, потому что он тогда увидел бы её счастливую улыбку, услышал её смех. Сделает ли её счастливой Чжунэ? Что он о ней знает, мерзавец этот?

Злобы Джуниор не испытывал, но ему захотелось добиться чего-то, стать каким-то более весомым, чтобы Чонён пожалела и раскаялась, узнав однажды о его достижениях. Пойти в тхэквондо, которым она так восхищается? Но Чжунэ не умеет драться, и всё-таки она выбрала его. Телефон зазвонил снова. Чжинён посмотрел на экран. Опять Еджин! Разговаривать не хотелось, но парень был слишком ответственным, чтобы не поднять тому, кто пытается упорно дозвониться. А если что-то случилось?

— Привет, Чжинён, не занят?

— Нет, а что? — честно ответил он, задним числом подумав, что надо было сказать «занят» и побыстрее прекратить беседу. Но уже не выйдет, не нарушая законов вежливости.

— Я купила два билета в кино, с подругой хотели идти, а она не смогла, вот буквально в последний момент… не составишь компанию? А то билет пропадёт. — «Велика ли потеря для дочери чеболей?» — рассудил так, как прежде не рассуждал Джуниор.

— Если в последний момент, то я уже не успею к началу сеанса, — придумал первую отговорку Чжинён.

— Я поменяю билеты на следующий сеанс! — быстро пролепетала Еджин. — Приедешь?

Вторую отговорку молодой человек придумать не смог, даже затянув до неприличия с ответом.

— Ладно. В каком ты кинотеатре?

Когда он собранный вышел из спальни и направился к двери, мать побоялась издать хотя бы звук, обрадованная тем, что непонятная депрессия сына, выразившаяся в затворничестве, отступила. Они с отцом выдохнули одновременно с дверным хлопком.

Фильм был невесть какой интересный, и если бы Чжинён последние дни только и не делал, что спал, то уснул бы при показе. Еджин, противоположность своего брата, скромная и неразговорчивая, с трудом находящая о чём говорить с парнями, была неплохой компанией, в том плане, что компании как будто бы и не было, а отсутствие чего-либо отменяет возможность считать это плохим, за неимением доказательств. Джуниор сам первым не заговаривал. Из всей той романтической мелодрамы, на которую вытащила его Еджин, он только и уставился на поцелуй главных героев, скрипя зубами и думая о том, что брата, разумеется, Еджин не могла позвать, ведь тот наверняка сейчас сидит где-нибудь в кино с Чонён. Хорошо, если в кино! А что, если он… если они… «Урод, чёртов урод, если он её тронет и бросит, если он сделает ей больно, я же убью его, ей-богу убью!» — обещал Чжинён себе во время фильма, не слушая диалоги. «А Чонён? Что будет с ней? Он же обворожил её ложью, заговорил красивыми фразами, с чего бы ей не поверить? Она же простая душа у меня, хоть и боевая, да добрая слишком, чтоб заподозрить подлость чужую. Я её не брошу, как бы он с ней ни поступил, не брошу! Я всегда с ней буду» — продолжал немой монолог Чжинён, не замечая, как пошли титры.

— Проводишь? — услышал он голос Еджин, встающей с места.

— Что? Да, да! Конечно, идём.

Они вышли из кинотеатра и зашагали к дороге, пока девушка искала в телефоне такси. Найдя и вызвав, она сказала:

— Спасибо, что согласился приехать.

— Не за что. Тебе понравился фильм? — «Чонён никогда бы такой не выбрала, она бы со мной на боевик пошла».

— Да, а тебе?

— Ну, разок глянуть можно, — не стал жёстко судить чужие вкусы Чжинён.

— А тебе… а ты… вообще… ну… как каникулы проходят? — замялась и растерялась она, желая о чём-то спрашивать парня, который ей нравился, но не зная, какие вопросы можно задавать, какие нужно?

— Вяло, — безэмоционально определил Джуниор.

— У меня тоже. Собираешься поехать куда-нибудь?

— Нет, не собираюсь.

— А я вот хотела… но Чжунэ меня не берёт никогда с собой, а родители заняты. С подружками не отпустят. Думала, студенткой стану, буду посвободнее, но нет, всё как в школе, — улыбнулась она, выдав цельную краткую речь без запинок. Ей очень хотелось, чтобы Чжинён тоже начал делиться чем-то, рассказал что-нибудь. Обычно он был более коммуникабельным, и девушка никак не могла взять в толк, что с ним не так в этот раз. — Я тебя не разбудила, когда позвонила?

— Нет, я просто лежал. Отдыхал.

— Может… как-нибудь… ну… — Еджин не успела заговорить — у неё заверещал сотовый. Она спешно подняла: — Да, мамочка? Уже жду такси, не задерживаюсь. Да, она тоже ждёт такси, — посмотрела жалобно на Чжинёна спутница, пожимая плечами и извиняясь неизвестно перед кем всем своим видом за ложь. Джуниору было всё равно, если и извиняться за ложь, то перед матерью, которую Еджин в данный момент обманывала. — Я помню, мамочка, завтра поеду с тобой смотреть кольца. А Чжунэ поедет? Ему же носить… — Джуниор дёрнулся, не поняв, что именно его привело в смущение, негодование, но нутро вспыхнуло. Какие кольца? Ему показалось? Затмение от нехорошего предчувствия продержалось с минуту, пока девушка не положила трубку. Но его уже не волновало ничего, кроме того, что он услышал.

— Что за кольца? — как можно спокойнее поинтересовался он.

— Обручальные, брату, — ответила Еджин, не представляя, какую боль, какие мучения это вызвало в душе молодого человека, столбом стоявшего рядом. Он даже пошатнулся, не найдя в себе на мгновение достаточно сил, чтобы просто стоять ровно.

— Об…обручальные? — дрогнул голос Чжинёна. «Неужели всё кончено? Неужели всё настолько серьёзно? Неужели я потерял Чонён навсегда? Нет, пожалуйста, Господи, верни мне её, я не хочу, не могу её потерять, я не могу поверить в то, что она будет счастлива с этим прохиндеем, с этим дутым индюком!»

— Да, он женится в последний день августа, но мамочка у нас такая, всё заранее нужно, чтобы ничего не сорвалось. Впрочем, полтора месяца пролетит незаметно. Скоро и невеста приедет в Сеул, я с ней ещё не знакома. — Чжинён оступился и чуть не улетел с бордюра на проезжую часть. Еджин его несмело ухватила за край футболки, хотя это бы не спасло от падения, не выстави вторую ногу вовремя он сам.

— В смысле — приедет? Она… невеста, что… не местная?

— Нет, она родилась здесь, но последние годы жила в Сингапуре. Я видела фотографии — красивая очень! Брату повезло, они будут классной парой, — улыбалась наивно Еджин, рассказывая о своих семейных делах.

Джуниор слышал, как булькает кровь в его ушах. Пальцы, сжатые в кулаки и спрятанные в карманы, хрустнули.

Глава 27, приближающая закономерные результаты

Мы все собрались в квартире Намджуна и Чжихё: сами новобрачные, Сынён и Гынсок, Юнги и Джинни, и я, седьмая-нечётная. Сестре сегодня не было дурно, помогла какая-то микстура, которую насоветовал и передал зятю знакомый его, Ёндже, с которым тот советовался по телефону; и Чжихё, довольная фактом прошедшего недомогания, поспешила организовать семейные посиделки, накрыв на стол. Муж рекомендовал ей постельно-домашний режим, от которого жена не собиралась отказываться, ну, а какое ещё развлечение у домохозяйки, если не приём гостей? И вот уже привычные рисовые булочки, пирожки со сладкой начинкой из фасоли, рыбные закуски и свиные рёбрышки с лапшой выставляются перед благодарными посетителями нововыстроенного домашнего очага.

Я смотрела на три парочки перед моими глазами, и думала о нас с Чжунэ. Теперь, когда сестра в положении, я не могу ей сообщить об отношениях, она разволнуется, зная, что я связалась с типом, о котором плохо отзывается Намджун, а, соответственно, Намджуну я тоже ничего не скажу. Ну и ладно, нет ничего страшного, что здесь я буду в одиночестве. Зато вечерами мы с Чжунэ предоставлены друг другу. Скрываясь от посторонних глаз, мы свободны и на нас не давит ничьё мнение. Сегодня как раз ожидалось очередное свидание, и я поглядывала на время.

— Дети — это прекрасно, — сказал Юнги, как и все мы, обсуждая самую замечательную новость этого года: беременность Чжихё. — Помню, Хосок покачал коляску, ему сказали, что к собственным детям, но примета, похоже, промазала, и угодила в тебя.

— Я сам перехватил, — с расправленной грудью ходил теперь Намджун (да и сидел, как сейчас, и всё остальное делал тоже приосанившись), ведя себя так, будто повзрослел лет на десять, набрался опыта, приобрёл какой-то высокий статус, отчего смотрелся наоборот моложе.

— Мне что ли тоже покачать… — с иронией покосился Юнги на Джинни.

— Я тебе покачаю! — погрозил кулаком Намджун.

— Господи, успокойся, — закатила глаза Джинни, обращаясь к брату, — это шутка! Я что, больная рожать в двадцать два года? Я ещё пожить хочу.

— Джинни, ты от этого не умрёшь, — усмехнулся Шуга.

— Откуда тебе знать? Женщины умирают при родах, — она осеклась и посмотрела на Чжихё, округлившую в ужасе глаза. На сестру вообще всегда производили впечатление любые упоминания чего-то трагичного. — Ну, в наше время очень редко, медицина-то шагнула вперёд… И вообще, я не о том! Я ещё толком жизни не видела. Окончу университет, займусь чем-нибудь, поезжу по миру…

— И сколько мы будем ездить? — без восторга от её планов, уточнил Юнги.

— Не знаю, лет до тридцати, наверное. Да, тридцать. После них можно думать о потомстве.

— Это мне уже под сорок будет? Охренеть, блин, спасибо, — отвернулся к столу молодой человек, пододвинув к себе миску с лапшой и накладывая вторую порцию.

— А ты как хотел? Сам же до тридцати вот гуляешь! — упрекнула его Джинни.

— Что ж, — подала голос Сынён, не дав разразиться ссоре, — всё равно на очереди следующая я, хоть Чжихё и обскакала старшую сестру…

— Когда соберёшься заводить детей, предупреди меня, чтоб я уступил место тому, кто их тоже хочет, — посмотрел на неё Гынсок, потягивая зелёный чай. Он в начале вечера предложил отметить повод Чжихё и Намджуна вином, но Сынён незаметно покачала им головой, напоминая, что Гынсока потом вряд ли остановишь, хотя вслух сказала, что, мол, какое спиртное, Чжихё теперь нельзя, Намджун должен её в этом поддерживать, Чонён спортсменка, поэтому вину на столе не место.

— Ты не хочешь детей? — удивилась Сынён. Похоже, они подобное между собой ещё не обсуждали.

— У меня уже есть — мои книги, сценарии, фильмы по ним.

— Но это же не то… — заметил Намджун.

— Кому не то — тот и делает таких, которые то. А меня всё устраивает.

— Даже одного не хочешь? — немного огорчилась, как мне показалось, Сынён, хотя раньше я и от неё не слышала бешеного желания стать матерью.

— Что такое «даже одного»? Есть разница, один или десять? Всё равно сожрут всё твоё время и перетянут на себя заботы, так что придётся забыть о своём призвании, — спокойно объяснял свою точку зрения Гынсок, хотя из-за вечно невыспавшегося или потрёпанного бурной жизнью лица он казался недовольным. Сначала я так и думала, что он постоянно сердится, но потом поняла, что это такая манера разговаривать. — Нет, я не собираюсь размениваться на пищащих чадушек. Как будто без одного моего потомства человечество погибнет! Да сдалась ему моя личинка. Пусть их делает тот, кто больше ничего не может. А я могу делать вклад в искусство. Кто из вас ещё способен получить литературную премию или получить награду за сценарий? — Он окинул нас ждущим взглядом, как будто не знал, что среди нас из его сферы деятельности никого нет. Соответственно, руку никто и не поднял. — Вот видите! Вы можете делать детей, — указал он на Юнги с Джинни, — вы можете, — ткнул на Намджуна с Чжихё, — и ты можешь, — посмотрел он на Сынён, — и ты, — дошёл он до меня. — А книги здесь пложу только я. Вот этим и хочу заниматься впредь, — подытожил он, вернувшись к чаю.

Мы все замолчали, немного опущенные словами Гынсока. Выходило так, что мы все ничего больше не умеем. И сразу же во мне взыграло что-то, не противоречие, нет, а сродненность моих умозаключений с установками Гынсока. Я тоже хотела вот так же прямо и уверенно заявлять, что хочу, а чего не хочу, пусть это даже идёт в разрез с общепринятыми нормами. Я тоже не хочу ещё очень долго заводить детей, хотя бы потому, что как и Гынсок, я считаю себя способной и на что-то другое тоже. Я вижу для себя всё определеннее призвание, связанное с борьбой, и не буду отказываться от него. Сынён очнулась от задумчивости первой, разбавив тишину:

— А я, кстати, стараниями Гынсока получила роль, — она положила благодарную ладонь ему на плечо.

— Неужели? — хлопнула в ладоши Чжихё. — Главную?

— Нет, второстепенную, но она будет самой крупной в моей истории. Съёмки начнутся на следующей неделе. Главных героев будут играть ого-го какие звёзды! И я встречусь с ними на съёмочной площадке. Да, милый? — влюбленно заглянула она в глаза Гынсоку. Тот дёрнул носом, тряхнув пальцами:

— Посредственные однодневки. Через год-два придут другие, снимутся в таком же успешном проекте, который сделал имена нынешних звёзд, и подвинут конкурентов. А кто создаёт успешные проекты?

— Ты, милый, — расплылась Сынён от удовольствия. Ей всегда нравилось ощущать, что она встречается с кем-то значимым, с кем-то, о ком кто-то может мечтать, из-за кого могут завидовать. С кем-то, чьи деньги или мозги восхищают людей. Я наоборот чувствовала себя неуютно с такими парнями, как с Чжунэ поначалу. У него целое состояние, а я дворовая девочка, и мне совсем не весело быть никем по сравнению с заметной личностью.

— Ну, не только я, — не то поскромничал, не то действительно не брал на себя слишком много Гынсок. — Есть ряд талантливых создателей, людей с идеями, которые сделают из говна конфету. Я не люблю работать с бездарностями. Знаешь, почему меня не любят в сообществе кинематографистов? Да и в литературном тоже. Потому что я никому не лижу задницу, Сынён. — Гынсок развернулся ко всем, вновь зажегшись очередной речью, которую хотел донести как можно большим слушателям. — Я никому не говорю, да, ты крут или одарён, если вижу, что работа — дрянь, я не боюсь обидеть, я говорю правду. А они там все, в своих союзах, группах и комиссиях, обществах специалистов и собраниях, лицемерно заискивают друг перед другом, набирают голоса не своим гением, а солидарностью, кумовством, мол, я похвалю твоё, а ты моё похвали. Так там всё и строится! Во всех этих объединениях нет и одного процента людей с гениальной жилой, таланту не нужна толпа единомышленников для работы, талант всегда в стороне, один, бьётся над искусством и вымучивает его, а не бегает за советами, не подстраивается под вкусы подхалимов. Ох, как же они меня там все ненавидят, — улыбнулся с кривизной Гынсок. Он как-то неподражаемо и неповторимо это делал, с коварством злоумышленника и отеческой иронией Создателя. Ему доставляло удовольствие бесить неких людей, о которых он подумал — это не вызывало сомнений. — Я был самым молодым лауреатом десять лет назад, и они не хотели меня принимать, не хотели давать наград, они не могли и помыслить, что я, не поручкавшись с ними всеми, не заверив их в своём почтении к их работам, могу чего-то стоить, не оценённый ими! Плевал я на кучку этих зазнаек, меня выбрали люди. Мой роман побил по популярности все их книги вместе взятые, и обо мне — на минуточку — написал «Нью-Йоркер», а это даже в Америке первосортный понт для писателя.

— Согласен с тобой насчёт подхалимов, объединяющихся в организации, — кивнул Намджун. Он был лет на пять моложе Гынсока, и испытывал к тому уважение, это было заметно. Намджун с удовольствием с ним вступал в диалог при встрече, и не скрывал, что слушает собеседника с огромным интересом. — В бизнесе такая же катавасия.

— Да это везде так, — махнул рукой Гынсок. — Люди должны общаться друг с другом, потому что приятны друг другу, потому что находят в ком-то что-то достойное, человеческое, близкое, а как на деле? Всё решает выгода, необходимость, польза. Проклятая толпа… дураки быстро находят общий язык, потому что путь до мозга короткий — одна прямая извилина, стекаются в народные массы и потом орут о правоте большинства… И вы что-то затираете мне о детях? Я знаю, в каком дерьме мы живём. Добровольно окунать в него творение своего… — Гынсок ухмыльнулся, замешкавшись над заменой неприличного приличным, — своей жизнедеятельности? Смешно. И пошло.

— Да, я понимаю тебя, — кивал дальше Намджун, — но, что поделать, у всех своя судьба.

— И мало у кого она беззаботна и легка.

— Ты сам всего добился? Без протежирования?

— Какое протежирование? — посмеялся Гынсок, откинувшись на спинку. — Я сирота, меня дед воспитал. — Сынён взяла его руку в свою, с пониманием опустив взгляд. Меня одолевало беспокойство, что на словах о выгоде и пользе Гынсок разоблачит что-то в сестре, ведь она именно на основе его связей и влияния заводила с ним роман, но он не имел в виду её. — Я бегал голодранцем в библиотеку, меня били за любовь к книгам, дразня короедом, студентом я сидел на воде и хлебе, чтобы купить полное собрание работ Шопенгауэра. А моя первая любовь послала меня нецензурным образом, потому что я пригласил её на свидание и повёл в музей, а не кафе. — Гынсок указал головой на Сынён. — Эта тоже искусством любоваться не хочет.

— Я хочу! — возмутилась сестра. — Но не так долго, как ты это делаешь…

— На картину нужно смотреть, пока её не поймёшь.

— Не у всякой картины есть смысл, — сказал Юнги.

— Ну да, как говорили римляне, какатум нон эст пиктум, что значит, нагажено — не нарисовано. Краткая суть современной культуры во всех её видах: наложить кучу побольше и позаметнее, и чем она зловоннее, тем больше привлекает внимание, мешая спокойно жить окружающим. Замечали, что искусство в наш век захватывает не содержанием, не глубоким проникновением в душу, а раздражаемостью? Эти навязчивые ритмы, эпатирующие сцены в фильмах, щекочущие нервы смех, насилие… Я не знаю ни одного человека, который бы сказал «боже, как бесит этот Шопен, напеваю его уже неделю, и никак не отвяжется». Так что, Юнги, — перешёл, наконец, к ответу ему Гынсок, — чтобы признать что-то бессмысленным, в это тоже нужно вдуматься. Иногда бывает и так, что потребитель тратит больше сил, чем создатель. Но это минус создателю, а не потребителю.

— Вот полностью согласен, абсолютно! — подхватил Намджун.

— Я пойду, вытащу вторую порцию пирожков, — поднялась Чжихё, теряя интерес к беседе, и ушла на кухню.

Я поспешила за ней, а за мною Джинни. Мы прикрыли дверь за собой, и перевели дыхание.

— Что ж он нудный-то такой, — пожаловалась сестра Намджуна. — У меня голова от него раскалывается!

— Да нет, он дельные вещи говорит, — взяв прихватки, подошла к духовке Чжихё, — только я в этом ничего не смыслю.

— Чувак отпадный, — смеясь, села я на стул, — но для одной лекции в неделю. Как его Сынён ежедневно терпит?

— Любовь зла, — пожала плечами Джинни. — Меня Юнги иногда шутками выводит, я серьёзно хочу поговорить, а у него из всех карманов анекдоты, пока орать не начинаю — прикалываться не перестанет. Но сейчас я поняла, что есть типы и похлеще.

— Меня расстраивало раньше, что у Намджуна всё постоянно ломается, — поддержала Чжихё, — он так стал стыдиться своей неповоротливости, что даже забавно, и больше я не расстраиваюсь. Тем более, он сам всё и чинит потом, — улыбнулась сестра, исправившись: — То есть, чинить он не умеет, просто новое покупает…

— Тебе повезло, что ты не росла в одном доме с этим Джаггернаутом, — поделилась Джинни, — находить кукол со «случайно» отломанными руками и оторванными ногами было печально. А прекрасный детский сервиз, разбитый в тот же день, в какой мне его и подарили!..

Мы вернулись с добавкой к сладостям. Тема уже сменилась на политику. Сынён приуныла, а Намджун, Шуга и Гынсок яро критиковали международные отношения. Но стоило им сделать паузу, как Гынсок резко поднялся, убирая телефон со стола в карман и готовясь уходить.

— Что такое? — удивилась Сынён.

— Хочу писать. Текст в голове пошёл. Извините, покидаю вас, — махнул он сразу всем, и двинулся к дверям.

— Подожди, я тоже… — встала сестра. Он повернулся, нахмурившись.

— Нет, мне надо работать. Я позвоню завтра.

В считанные секунды он испарился, оставив нас опешившими немного. Сынён поджала губы, пытаясь проглотить уже знакомое ей поведение Гынсока.

— Фига себе творческий, — поглядел в уже опустевшую прихожую Юнги. — Дерзкий, как пуля резкий.

— Молодец, мужик! — балдел от знакомого и возможного будущего родственника Намджун. — Сказал — сделал, время зря не теряет, прям хоп, бац кулаком по столу, и только и видели!

— Чего ж хорошего в таком поведении? — вздохнула Чжихё. Намджун, стряхнув с себя блаженство, и не будучи способным на такие же эмоциональные всплески, подсобрался на стуле и взял ладошку жены в свою руку.

— Ничего, заюшка, я просто… ну, крепкий характер у него такой, со стержнем. Слышала? Жизнь у него трудная была. Сам всего добился. Заслуживает уважения.

— Это да, — согласилась Чжихё.

— Гынсока сложно понять, — попыталась оправдать его скорее для себя, чем для других Сынён, — но он действительно нестандартная личность, и очень достойная. Таких мало.

Я посмотрела на время и, радостная, что не первая разрушаю посиделки, тоже поднялась.

— Вообще, и мне пора. Я, наверное, пойду.

— Я закроюсь, — поднялся Намджун, не дав это сделать Чжихё, закричавшей вслед, чтобы я набрала себе еды и не уходила с пустыми руками. Её подмывало начать укладывать мне ужин, обед и завтрак, как раньше. — Сиди-сиди, не бегай. Я сам.

Мы с зятем, всучившим мне стряпню Чжихё, оказались в прихожей. Сынён покричала мне, что приедет позже, а пока посидит ещё здесь. Я думала, что Намджун просто вызвался запереть замок, но нет. Он шёпотом остановил меня:

— Чонён, у тебя же каникулы скоро, да?

— Да, две недельки осталось доучиться.

— Тебе Чимин говорил о том, что ты могла бы тренироваться с ним и весь август?

— Да, он звал с собой в поездку. В школы боевых искусств.

— И что ты ему ответила?

— Что подумаю.

— Подумала? — нетерпеливо посмотрел на меня Намджун. Чего это он?

— Ну… я хотела сначала, но потом и другие планы появились. Так что вряд ли.

— Не придумывай! Чего это вряд ли? Ты не представляешь, в какое классное место он тебя может свозить! Очень крутой… подготовительный лагерь. Кемпинг, молодёжь, борьба, парни — всё как ты любишь. — Я засмеялась.

— Да, очень заманчиво, но нет, наверное, Намджун. Я уже по-другому вижу свой август.

— Подумай ещё раз, Чонён, — придержал меня за локоть зять. — Туда трудно попасть, а мы можем устроить. Это элитное заведение, если ты хочешь научиться настоящему искусству, которое не какатум, как сказал Гынсок, а самое что ни на есть мастерство боя, то не упускай этот шанс. А другие планы они что? Их в любой момент осуществить можно.

— Да как сказать… — Намджун остановил меня взглядом, который как будто бы знал нечто большее, чем сообщал молодой мужчина. Он прищурился осуждающе, или мне мерещилось?

— Нам с Чжихё было бы спокойнее, если бы ты согласилась. Ты же знаешь, ей теперь нельзя переживать, как раньше, а ей дай только повод. — Вот оно, моё больное и слабое место. Сёстры. И Чжихё, ждущая племянника или племянницу. Как я уеду с Чжунэ, не сообщив об этом? А сообщу — так дам повод нервничать. Я мотнула головой.

— Хорошо, Намджун, я подумаю ещё, и отвечу тебе позже.

Отпущенная, я вышла из их квартиры и направилась домой.

На крыльце меня ждал сюрприз, от которого меня пробил фонтан чувств, радостных и ликующих, но вместе с тем тело пронзилось приближением чего-то тягостного. Там стоял Чжинён, понурый и сутулящийся, с руками, убранными в карманы брюк. Взгляд потерянный, страдающий, но напустивший на себя улыбку при моём появлении.

— Джуниор… — поднялась я к нему по ступенькам. — Привет.

— Я никак не мог дождаться тебя…

— Почему не позвонил?

— Была причина… Хочу сказать кое-что, от чего ты могла бы бросить трубку. — Мне это не понравилось. Я так и знала, что ни к чему доброму внезапное возвращение печального Чжинёна не приведёт.

— Если это снова предложение встречаться, или просьба оставить Чжунэ…

— Чонён, он обманывает тебя, — прервал меня Джуниор, приступивший сразу к главному, видимо, из того, что хотел сказать, и я облегчила ему вступление, сама озвучив тему, которая должна подняться. Что он сказал? Обманывает?

— С чего ты взял? — хмыкнула я недоверчиво.

— Я… знаю это, Чонён. И ты в глубине души тоже знаешь, что Чжунэ — обманщик и бездушная сволочь.

— Все люди меняются…

— Нет, не все! Но ты изменилась, я вижу, и меня это печалит. Именно ты изменилась, Чонён, а не он. — Мне сделалось так неприятно и обидно, что невольно подумалось, не попал ли Чжинён в десяточку?

— Я не менялась, я просто узнала его лучше.

— И что же, теперь ты не против его дружбы с Югёмом? Теперь ты думаешь, что они отличная компания? — Я вспомнила об истинных причинах, связывающих моего парня и моего друга. Чжунэ действительно втягивал того во что-то… видимо, во что-то такое, о чём рассказал мне Чимин. Но я же перетянула внимание Чжунэ на себя, с Югёмом он уже недели две не виделся, а меня ему никуда не затянуть, да он и не пытается.

— Нет, не думаю, но я способна повлиять на развитие их так называемой дружбы, чтобы она не принесла горьких плодов. — Чжинён цокнул языком, помотав головой:

— Ты утонула в иллюзиях, которые создал вокруг тебя этот подлец. Ты думаешь, что способна влиять на него? Чонён, ты не видишь даже происходящего вранья!

— Да в чём оно заключается?! — Джуниор открыл рот, закрыл его. Хлопнул губами в обрывающемся начале слов, как рыба. Его руки всполохами поднялись и слетели вниз.

— Нет, я не могу. Не могу сделать тебе больно, я не могу сказать тебе, Чонён! Просто брось его, я прошу тебя поверить мне и бросить Чжунэ, неужели ты считаешь, что я лгу тебе и придумываю что-то?

Я так не считала и не могла помыслить даже такого, чтобы Джуниор стал мне врать. Даже ради того, чтобы разлучить нас с Чжунэ, чтобы получить самому шанс встречаться со мной. Да и не только мне не стал бы он лгать, а вообще, ложь и Джуниор лежали на разных плоскостях. Но его самого могли ввести в заблуждение, почему нет? Откуда он может знать что-то о Чжунэ? Только от третьих лиц, потому что сам с ним не общается, а я общаюсь со своим молодым человеком ежедневно. Я могу позвонить ему в любое время дня и ночи и спросить, где он и что делает.

— Если тебе кто-то что-то о нём наговорил…

— Поверь, человек, который о нём рассказал — достоверный источник.

— Югём? Ты всё-таки рассказал всё Югёму?

— Ничего я ему не говорил. И нет, это не Югём. Чонён…

— Джуниор, — остановила я его. — Я всё понимаю, я выгляжу плохо, не отвечая за свои слова, сказанные буквально месяц назад, непостоянство убеждений — не та черта характера, которой можно гордиться, и мне за это стыдно, серьёзно. Но я узнала Чжунэ, я с ним достаточно пообщалась, чтобы сделать собственные выводы и не основываться больше, как раньше, на слухах и информации от третьих лиц. Я не забегаю вперёд, и не обеляю Чжунэ, но в нём масса положительных качеств, и мы влюблены друг в друга. Мы встречаемся. Если тебе кто-то сказал, что он встречается ещё с кем-то — это наглая клевета. Днём он в своём офисе, и это проверить проще простого, вечером он со мной, а по ночам мы иногда болтаем часами по телефону. Для того чтобы изменять мне, этому человеку нужно отказаться от еды и сна, иначе я не знаю, где ещё на это возьмётся время?

— Чонён, я не хочу пророчествовать тут недоброе, я желаю тебе только счастья… — Чжинён потёр веки, устав, да и не умея спорить. — Но я знаю, что ты любишь быть хозяйкой своей судьбы, я знаю, что ты не выносишь предательства и подлости, ты слишком честная и хорошая сама, чтобы терпеть рядом с собой моральную грязь. Поэтому я и прошу тебя, пока события не приняли удручающего развития, разберись с этим сама и поступи по совести, по той совести, которая была в тебе ещё месяц назад, когда ты твёрдо знала, что нам всем: тебе, мне, Югёму — не место в мире этих богатеньких отморозков, топчущих людей.

Джуниор сказал всё это очень убеждённо, к тому же, я всегда полагалась на него, и никогда не видела его пустословящим. Моё сердце отзывалось на его убеждения, и в ту же минуту оно болело за Чжунэ.

— Ты уверен, что всё примет печальный оборот? — уточнила я.

— Да. И в твоих силах это предотвратить. — Ужаленная сомнениями и удрученная отсутствием их же в друге, я кивнула головой, стараясь не коситься на часы на запястье. Скоро за мной заедет Чжунэ, мне нужно причесаться, почистить зубы, надеть свежую футболку.

— Хорошо, я поговорю с ним, Джуниор, обещаю. Если ты говоришь, что есть причины называть его обманщиком…

— Очень весомые причины.

— Я поговорю, — повторила я и попрощалась с ним, взбегая скорее по лестнице домой.

Могла ли я выбросить из головы заявления товарища? Никоим образом. Но безропотно поддаться их искреннему звучанию тоже не получалось. Я пыталась проанализировать всё, что знала о Чжунэ, каждое его слово, каждый взгляд, каждое опоздание на пять, десять, пятнадцать минут. Ничего подозрительного не находилось. Я не замечала следов помады, внезапных звонков, которые при мне бы не стали принимать, непредсказуемых смен планов, Чжунэ максимально смело гулял со мной везде, где можно, и только я ставила рамки, загоняя нас на те территории, где не встречусь с Намджуном, его друзьями или своими.

Опрыскав себя дезодорантом, выйдя из ванной, я натянула футболку, и увидела в мобильном эсэмэску. «Я подъехал» — сообщал Чжунэ. Я не из тех людей, которые шпионят или долго скрывают что-либо, мне проще выяснить глаза в глаза, что я и собиралась сделать.

Ресторан в Чжамшиль-донге был приятно тих, чтобы разговаривать по душам. За окном темнело, небо приобретало яркость цвета индиго. Я не была голодна — после посиделок у Чжихё было трудно уйти хоть чуть-чуть не наевшимся — поэтому лишь составляла компанию ужину Чжунэ, попивая сок.

— … я думал они никогда не перестанут болтать! — делился Чжунэ затянувшимся рабочим днём, облизнув губы и вытерев их белоснежной салфеткой. Если бы он этого не сделал, то их влажный от еды блеск заставил бы меня подняться и нарушить приличия. Хотя нет, воспоминание о Чимине меня бы остановило. Я невольно оглядела все столики в зале. Нет ли подозрительного типа в шляпе, читающего газету? Так выглядят сыщики в фильмах. А в жизни? Как они умудряются быть незамеченными? — Отец их так вежливо слушал, ещё и поддерживал разговор, а мне хотелось встать и выйти, наплевав на заключенные договоренности, которые бы наверняка разорвали, выкинь я подобное.

— Но ты не выкинул? — улыбнулась я. Чжунэ удивлено на меня посмотрел.

— Конечно, нет, ты что? Отец бы меня потом убил! Ну, не в прямом смысле. Но я представить не могу, что бы он сказал. Его взгляд дорогого стоит. Да и как бы я потом вёл дела с другими компаньонами? Эксцентричные выходки в наших кругах быстро становятся известными и подкашивают престиж лица, семьи, компании. — Я кивнула, хотя до конца не понимала, вернее, не ощущала всего этого, о чём говорил Чжунэ. Для меня свобода самовыражения и заявление о том, что я считаю для себя правильным, были очень важны. Я бы не стала терпеть неприятных людей, не стала общаться с теми, кто мне скучен, не позволила бы тратить своё время на ерунду. Но что бы я потеряла? Ничего. Я веду себя, как хочу, потому что отвечаю только за себя, и на кону не стоят ни деньги, ни квартиры, ни деловой имидж. А у Чжунэ вся жизнь регламентировалась сводом правил этикета, принятого в высшем обществе. Могла ли я обвинить его в трусости или слабохарактерности? Это было бы несправедливо. Он вырос в других условиях, его воспитывали иначе, чем меня, и на нём, действительно, больше ответственности.

— Чжунэ, я хочу спросить у тебя кое-что, — сказала я, почувствовав дрожь в своём голосе. Нет, так не пойдёт. Я собралась с силами, пока он выжидающе смотрел на меня, прожёвывая сочный кусок телятины. Господи, ну как может обманывать мужчина, который, проголодавшись и желая налететь на еду, заезжает всё равно сначала за мной, везёт в красивый (а не ближайший) ресторан, и только там заказывает ужин. Зная кое-что о парнях, я могла предположить, что без серьёзных чувств ни один из них на такое не способен. Или это новый, изощренный вид коварства? — Чжунэ, скажи прямо: ты мне изменяешь?

Он едва не поперхнулся, закашлявшись и, в мучительном выборе — выплюнуть всё и выглядеть некрасиво, или под страхом смерти, давясь, всё же проглотить, он выбрал второе, до слёз в глазах пропихнув по горлу не прожёванный кусок. Я извинилась, что так резко спросила подобное. Запив всё водой, Чжунэ поинтересовался:

— А с чего вдруг такой вопрос?

— Просто ответь. Прямо, глядя мне в глаза. — Он и не отводил свои от моих, с того мгновения, как окончательно прокашлялся. Слегка опустив брови, чем сделал взгляд глубже, Чжунэ низко произнёс:

— Нет, не изменяю.

— Клянёшься?

— Клянусь. Могу кровью подписать, если нужно, — игриво заиграла на его лице усмешка, и я улыбнулась.

— Как же ты обходишься всё это время без секса?

— Живу мечтой о первом дне твоих каникул.

— Я не поеду с тобой в Сингапур, — сказала я, убедившись, что он ничего в рот не клал. Чжунэ испугано прилип к спинке стула, словно я ударила его через стол.

— То есть… как это?

— Хочу куда-нибудь в другое место. В другое место же можно? — Он расслабился, мотнув головой, как бы говоря «ну ты шутница!». Поправив галстук, Чжунэ кивнул.

— Куда скажешь. Хочешь в Европу?

— Можно и в Европу. В Рим. Столько о нём слышала! Великий город, вечный.

— Афины древнее, можно и в Грецию съездить.

— Нет, правда, — не смогла успокоиться я. Почему-то не удовлетворил меня полученный ответ. — Есть что-нибудь такое, что ты от меня держишь в секрете? — Чжунэ опустил глаза в тарелку, продолжая ужин, и обращаясь как будто бы к нему:

— У всех есть что-то такое, о чём они не рассказывают. Разве у тебя нет подобного?

— Возможно, если это тебя никак не касается, то я тебе и не говорю.

— У каждого собственное мнение насчёт того, что его касается, а что нет, — угрюмее уточнил он, — никогда не знаешь, обидятся ли на тебя за то, что промолчал, или скажут спасибо за то, что не стал говорить.

— Может, поэтому лучше говорить всё?

— Ну, начинай, покажи пример, — раздражился Чжунэ. Я не могла понять, задела за живое, или это его обычная защитная реакция на нравоучения? Он взбрыкивал, как необъезженный конь, по делу и без, и гадать было бесполезно.

— Вот так сразу в голову ничего и не приходит, — не стала усугублять его портящееся настроение я переведением стрелок обратно.

— Ты подумай, я пока доем, — спокойнее, но не без ехидства, бросил Чжунэ, замолчав и насупившись. Ну всё, капризный мальчик проснулся.

— Чужие секреты, конечно, в правдивость не включаются, каждый должен уметь хранить те тайны, которые его попросили хранить… — попыталась рассуждать я, но поняла, что собеседник окончательно выключился из этой темы, и не хочет развивать её. Настолько серьёзен тот преступный мир, к которому он имел отношение, что и упоминать какую-то там правду не хотелось? Или о чём он думал? В верности он мне поклялся, что ещё мне было нужно? Я допила сок в ожидании, когда Чжунэ снова заговорит, но он только подозвал официантку и попросил кофе. Интерес его приковался к линии горизонта за окном, резко жёлтым лучам солнца, ниткой просочившимся под синевой вечера. — Чжунэ, — позвала я. Он повернулся. — У меня сегодня сестра ночует дома, поэтому я не могу вернуться очень поздно, но если её не будет… покажешь мне свою квартиру?

— Хочешь посмотреть, не живу ли я с кем? — прозорливо хмыкнул он. Да, в этом моя задумка тоже была, но, кроме того, мне тоже всё труднее было ждать своих каникул. Я хотела быть с Чжунэ как можно дольше, как можно ближе. Мне хотелось испытать себя, смогу ли я удержаться, оставшись с ним наедине в спальне? К себе домой я упрямо не пускала его. Это был наш, девичий мир, к тому же, бедный и скромный, в котором эдакому принцу всё, наверняка, покажется ужасным, дешёвым и безвкусным. — Поехали сейчас, посмотришь.

— Сейчас? — ошпарилась я предложением, на которое сама напросилась.

— Да, после кофе. А то в другой раз подумаешь, что я успел предупредить любовниц и вывести их через чёрный ход. Я живу один, Чонён, и мне нечего скрывать.

И мы поехали из ресторана в его квартиру, что было похоже на экскурсию. Апартаменты у него были роскошные, с высокими потолками, безукоризненной чистотой, наводимой, само собой, приглашёнными горничными, а не владельцем. Спальня Чжунэ, в которую я заглянула с порога, не решившись переступить его, была размером со всю нашу квартиру, и вдоль стены длилась, как Великая Китайская стена, кровать.

— Сколько у неё ширина? — не удержалась я от вопроса.

— Около трёх метров, вроде. Точно не помню, — стоя у меня за плечом, ответил Чжунэ.

— Ты что, катаешься во сне что ли? — засмеялась я.

— Когда один — нет, — наклонившись, шепнул он мне сзади на ухо. Я развернулась к нему лицом, покрасневшая.

— Да тут бои можно устраивать…

— Без правил? — улыбнулся он.

— Лучше с ними.

— Ты как в той мелодраме для недотраханных бабёнок, может, ещё контракт с пунктами позволенного и непозволенного заключим?

— Ты про «Пятьдесят оттенков» что ли?

— Ага.

— Я не смотрела его полностью, так, отрывки видела, когда Сынён смотрела.

— Мне повезло меньше, меня на это дерьмо затащили в кинотеатр. Хотя музыка качала.

— С девушкой ходил, значит?

— С тёлкой, — поморщился Чжунэ.

— Нельзя же так грубо о тех, кого поимел, — возмутилась я.

— Нет, это был реально тот случай, когда слово описывает верно: огромные дойки, лицо коровы, потому что она не выпускала изо рта жвачки и смотрела грустно-пустыми глазами, и цокающие копыта, которые она на кой-то чёрт подбила металлическими набойками. Говорю тебе — это была стопроцентная тёлка.

— И зачем ты с такой пошёл на свидание?

— Боже, мне было семнадцать лет! И как-то… без разницы было. Друг гулять пришёл с девушкой своей, эта взялась откуда-то… даже не помню, чья она была знакомая. Мы с ней и пошли на следующий вечер кинцо посмотреть. Потом мы переспали, и я её больше не видел.

— Супер! — с сарказмом бросила я, двинувшись заглянуть в ванную. Зубная щётка там была одна, парфюмерия — исключительно мужская. Никаких следов женского присутствия. Что ж, подозрения почти исчерпаны. Я вернулась в коридор. — А во сколько ты первый раз переспал с девушкой?

— В пятнадцать.

— Охренеть, — тише отозвалась я.

— Для парней это нормально, мы раньше набираемся опыта.

— Значит, та тёлка была тебя постарше, да?

— Возможно, я не спрашивал, сколько ей лет. В подростковом возрасте девчонки быстрее вызревают, иные в четырнадцать на все двадцать тянут, кто их разберёт, если в документы не заглядывать?

Я согласно кивнула.

— Ладно, спасибо за показ экспозиции, но мне пора домой. — Чжунэ подошёл ко мне и, прижав к стенке, без предупреждения поцеловал, выбрав тот вид поцелуя, который я называла «наповал». Ноги после него мягчали, перед глазами шли радужные круги.

— Надеюсь, при следующем посещении ты останешься здесь до утра, — сказал он, беря меня за руку и выводя из квартиры, чтобы отвезти, как порядочную, до наступления ночи под надзор старшей сестры.

Глава 28, повествующая о том, как опасно оставлять подростков без присмотра

Конфликт в отношениях разразился внезапный, хотя я могла бы его предугадать, тут не надо быть ясновидящей, чтобы предположить произошедшее. Но началось всё незаметно, и я, по правдивому замечанию Джуниора, пребывая в иллюзиях, некоторое время списывала всё на везучесть и ставшую счастливой жизнь. Как редко мы задумываемся, а спроста ли жизнь идёт гладко или, наоборот, коряжисто? Что, если за каждой случайностью есть чей-то умысел? Не каких-то там высших сил, а людей, способных оказывать влияние и толкать чужие судьбы по угодным им рельсам.

Мы писали еженедельный тест классом, я написала ни шатко ни валко, хотя если совсем честно, то из рук вон плохо я его написала, и это с трудом натягивало на шестьдесят баллов. Обычно я все тесты так и писала, едва-едва на шестьдесят два или шестьдесят пять баллов, чтобы совсем уж не получить неудовлетворительного результата. И в этот раз я готовилась к чему-то вроде провала, потому что наставила ответов в тесте буквально наобум. Каково же было моё изумление, когда я увидела у своего имени в таблице число «восемьдесят семь». Думала, мне померещилось, попросила Джису посмотреть, но она, удивившись не меньше, увидела то же самое. Пришлось признать, что ставить наугад ответы иногда полезно. Но когда за тест по другому предмету я тоже получила больше восьмидесяти баллов, меня уже охватили нехорошие подозрения, или, сначала, непонимание. Ладно проставить рандомно цифры ответов, но в математике такое не прокатит. Я подошла к учительнице, попросив показать мой тестовый лист, чтобы перепроверить его, но она, поискав, сказала, что он затерялся, и вообще она занята, и если мне очень нужно, то следует прийти в другой раз… Какой — другой? Когда ящики стола сами откроются и помогут в поиске? Или есть другие обстоятельства, ожидаемое атмосферное давление, определённая влажность, при которых листки с контрольными ищутся, в отличие от неподходящих дней? Сомнения загрызли сильнее, и я сделала то, чего не делала уже год точно. Я полезла смотреть свой электронный дневник, что там у меня выходило за полугодие? Чаще всего я держалась не в самом конце рейтинга учащихся только за счёт спортивных достижений и баллов, набираемых на физкультуре. Каков же был мой шок, когда я увидела себя, взлетевшую чуть ли не на пятьдесят позиций! Что происходит? Открывая результаты тестов с прошлой недели, я убедилась, что и там всё прекрасно, а в одном у меня стоял почти высший, стопроцентный балл. И это по корейскому-то? Ну всё, в подобные сказки я уже не могла поверить, и отправилась на прямой разговор с учительницей. Первым делом я погрешила на Намджуна, не занялся ли он моим будущим? Но потом отсекла эту мысль. Ему сейчас не до этого. Окрылённый грядущим отцовством, он не станет бегать и давать взятки, чтобы я устроилась получше, зять, к тому же, такой же сторонник наград, добытых исключительно собственным трудом, как и я. Мы с ним принципиальные личности, соблюдающие паритет. Он уважал мой выбор тхэквондо и борьбы, настаивая на летней поездке в боевой лагерь, да и Чжихё бы ему не дала вмешиваться в мою судьбу, ведь сестра знала мою своенравную натуру. Поэтому-то я и вычислила виновника достаточно быстро, подкрепив обвинительный приговор невразумительными отговорками преподавательницы, заверявшей, ненатурально и с бездарной актёрской игрой, что знания мои улучшились, и я делаю успехи перед каникулами, наверное, позанимавшись дополнительно и настроившись на победу на экзаменах. «Ведь ты же у нас прирождённая победительница, Чонён, чему здесь дивиться?» — совсем уж ласково, до слащавости, заверила меня женщина, до того никогда не испытывавшая ко мне приязни, не раз делавшая мне замечания о внешнем виде. Кто бы это мог заплатить ей столько, чтобы она стала шёлковой? Ой, даже не знаю — море вариантов!

Я позвонила Чжунэ и, не терпящим возражений тоном, попросила как можно скорее приволочить свою задницу под мою горячую руку. В гневе я чуть не заговорилась и не применила прилагательное «горячая» по отношению к его заднице, но вовремя совладала с речью. Хотя в уме продолжали болтаться неприкаянно неуместные сейчас словообразования, намекающие на вечную правоту старика Зигмунда^[41], будь он неладен. Не об этом ли говорил Джуниор, упомянув обман? Чёрт, а я сразу об изменах подумала! Вот же он — обман в самом своём неприкрытом виде! Чжунэ попытался вмешаться в мою жизнь, разруливая её своими деньгами? Джуниор, конечно, хорошо меня зная, правильно обозначил подобное своеобразным предательством. Ну, уж этого я не потерплю. И когда Чжунэ приехал, то нарвался на грандиозный скандал.

— Ты не имеешь права вмешиваться в подобные дела! — кричала я, через раз сдерживаясь, чтобы не ударять его по груди. В распахнутом белом пиджаке, под которым болталась свободно белоснежная футболка с глубоким вырезом, оголившим ключицы, Чжунэ выглядел соблазнительно, что заводило и выводило меня пуще прежнего. Как его, заразу такую, материть и посылать, когда хочется раздеть и зажать на месте? Он не стал отпираться и признал, что попытался повысить мои баллы для лучших показателей и больших возможностей при выборе вуза.

— Я хотел, как лучше, Чонён…

— Я хочу сама всего добиться! Сама, понимаешь? — скалилась я, шипела сквозь сомкнутые зубы, пихала его уже не по делу в плечи, как нарываются на драку агрессивные парни. Но Чжунэ только опускал глаза и хмурил брови.

— Ты и добьёшься сама, но что плохого в том, чтобы принимать чью-то помощь? В этом нет ничего унизительного.

— Ошибаешься! Возможно, тебе так не кажется, потому что ты родился на всём готовом, и всегда потребляешь только то, что тебе даётся! — А теперь, в пылу ссоры, задела я его. Чжунэ вспыхнул, оскорблённый.

— Ты будешь винить меня за то, что я из обеспеченной семьи?! — закричал он. Мы стояли в подъезде, к счастью, мимо никто не ходил, разве что могли услышать шум через стены. Но я совсем не думала сейчас о том, что кто-то мог услышать наши разборки.

— Я всего лишь прошу заткнуть свои царские замашки себе в жопу!

— Только после того, как ты в свою засунешь охуительного размера гордыню и никчёмную независимость!

— Ах, никчёмную?! — прищурилась я. — Тебе кажется смешным, что я не подстраиваюсь под ваше мужское племя?

— Мне кажется смешным, что ты корчишь из себя самостоятельную и крутую только потому, что умеешь махать кулаками! А деньги зарабатывать ты умеешь? Так какого чёрта ты заявляешь о своей независимости?!

— Ах ты… ты мне ставишь в вину, что я, школьница, не зарабатываю?! — сжала я кулаки.

— Это ты ставишь себя так, будто ты и это должна сама делать! А я наоборот тебе говорю, что есть моменты, которые ты на себя никак повесить не можешь, а потому не проще ли доверить их кому-то!

— Но с учёбой-то я в состоянии справиться!

— Каким боком? Я видел твои отметки, гордячка ты тупоголовая!

— Ты обзываться будешь, чучело набитое?! Не смей! Врежу!

— А тебе меня можно обзывать, значит, да?!

— Да! Это же не я лезу в твою жизнь, чтобы устроить её так, как мне хочется! Чмошник! — рявкнула я. Чжунэ пришпандорил меня к стенке и впился поцелуем, заткнув. Я рьяно отозвалась, обняв его под летним лёгким пиджаком, и ощутив мышцы его спины сквозь тонкий хлопок футболки. Я вышла к нему в домашних шортах, поэтому, когда он подхватил меня под бёдра, его ладони легли на голую кожу. Мы одновременно простонали, и я невольно зацепилась за него ногами, оторванными от пола, которые завела за его бёдра. Мне хотелось сорвать пиджак с его плеч, но я только вцепилась в него, всё ещё злясь, неистовствуя. Губы Чжунэ сползли по подбородку к моей шее, он перехватил меня удобнее, подняв на себе выше, чтобы перед его лицом оказался вырез моей майки. Меня трясло от всех чувств сразу: возбуждения, ярости, желания и обиды. И только послышавшиеся на лестнице шаги оторвали нас друг от друга, вынудив парня поставить меня на плитку подъездной площадки. Сверху спускалась соседка. Наспех поправив одежду, задохнувшаяся и раскрасневшаяся, я улыбнулась ей:

— Добрый день!

— Здравствуйте, — кланяясь, как вышколенный мальчик, сказал Чжунэ. С перевёрнутым лацканом пиджака, задранной на боку футболкой, блестящими иступленно зрачками.

— Здравствуйте, здравствуйте, — толком и не глядя на нас, поздоровалась тётушка и исчезла. Я, тяжело дыша, пихнула Чжунэ в плечо снова:

— Не подходи ко мне больше, понял?

— Очень-то надо! Стерва неблагодарная…

— За что благодарить? Я ни о чём не просила! Не смей так больше поступать, ты меня понял? Никогда ничего не мути за моей спиной! — Чжунэ, раздувая ноздри и качнувшись на пятках, сказал:

— Ты же видишь, ты же знаешь, что я делал это не со зла… Чонён, что бы я ни сделал… — Он замешкался, провёл ладонью по лицу, покосившись в сторону и не сразу вернув ко мне взор. — Что бы тебе ни показалось досадным и обидным — я делаю это ради тебя, ради нас! У меня есть определённые возможности, почему не воспользоваться ими?

— Потому что! Нет и всё!

— А если всё-таки?..

— Не прощу! Это было первое и последнее предупреждение, Чжунэ! Первое и последнее!

— Может, договоримся? — искушающе улыбнувшись, опять стал приближаться он, переводя атмосферу с раздраженной на интимную. А в интимной с трудом думалось, не то что ругалось!

— Я же попросила — не приближайся, — тише напомнила я.

— Чонён… — Я выставила руку, не дав нашим грудям сомкнуться.

— Я воплощение гнева, я зла, я в бешенстве, я могу неуправляемо кусаться.

— Я заинтригован, я возбуждён, я заинтересован и готов предоставить для укусов плацдарм. — Он подставил шею.

— Урод ты моральный, Ку Чжунэ, — нервно хохотнула я, ненавидя его за то, что не могу его ненавидеть, хотя очень хотелось. Бьющаяся на шее жилка так и манила оставить засос в том месте.

— Но внешне вроде удался, как считаешь? — с насмешкой поглядел он на меня.

— Засранец… уноси отсюда ноги, пока я твою удавшуюся внешность синяками не подпортила.

— Я уйду… но вернусь, — согласился он, отступая.

— Видеть тебя не хочу!

— Я предварительно позвоню.

— Я слышать тебя не хочу! Пока не поумнеешь и не образумишься. Пока не поймёшь меня, наконец! — Дёрнув меня за руку на себя, Чжунэ снова меня поцеловал, продолжительно и страстно, чему не помешали даже мои лицемерные попытки отбиваться, но когда я была выпущена, я всё равно изрекла: — Засранец!

Смеясь, он сбежал по лестнице вниз. Отдышавшись, я некоторое время топталась на месте, не в силах понять, простила его или нет? Я не терпела посягательств на свою свободу, особенно свободу выбора, свободу воли. Я не терпела покровительства и патронажа. Но если бы мне дали власть и возможности, разве я не стала бы ими пользоваться? Разве я бы не попыталась вырвать Чжунэ из того преступно-делового круга, к которому он прибился? И ещё неизвестно, понравилось бы это ему. Наверное, выяснив всё вот так бурно и ясно, я должна была простить его на первый раз, храня надежду, что второго раза не будет. Расхлябанная пронзающими поцелуями и касаниями, взвинченная продолжительным воздержанием при постоянном возбудителе возле себя, я вошла обратно в квартиру, где Сынён листала в ноутбуке сайт магазина модной одежды.

Гынсок ей тогда не позвонил на следующий день, она поехала к нему сама, надеясь сделать приятный сюрприз, но вышло обратное. Она отвлекла его от творческого процесса, «спугнула музу», как начал жаловаться он, испортила настрой. Сынён сказала, что он едва не плакал от сбитых мыслей, и даже топал ногами, после чего достал бутылку вина и ушёл в запой, обвинив сестру в чёрствости и непонимании. Она ретировалась, ощущая себя не то падшей Магдалиной, не то демоном Мара, пытавшимся отвлечь Просветляющегося от Просветления. И при этом Сынён не накинулась с бранью на Гынсока, как прежде делала со всеми своими любовниками.

— Он просто большой ребёнок, Чонён, — говорила она тем вечером, сидя со мной на кухне, — у него было на самом деле трудное детство, и он до сих пор его не пережил в себе, не избавился от травм, что получил когда-то. Знаешь, он при этом удивительно добрый и ничуть не жадный. Мы как-то шли по торговому центру, и он увидел девочку лет шести-семи стоявшую у витрины. Она заглядывалась на дорогие игрушки. Он попросил её показать, что именно она хочет? Девочка потыкала пальчиком на несколько коробок, он вошёл в бутик, оплатил это всё и вручил ошарашенной матери, подоспевшей к тому моменту. И такой вот он во всём… Его бывшая стащила у него именные золотые часы, которые ему подарил один из мэтров кино, несколько тысяч долларов и фирменную ручку с жемчугом, от Микимото — чисто писательский фетиш! — и что бы ты думала? Он даже о пропаже не заявил, уплыло, так уплыло. Когда-нибудь он разорится или сопьётся. Или и то, и другое вместе.

— Он сам тебе это всё рассказал?

— Нет, его домработница.

— У него и такое имеется?

— Не думаешь же ты, что он сам способен помыть пол или приготовить себе что-то? Впрочем, присматривать за ним плохо получается и у этой так называемой экономки.

— И ты хочешь быть сиделкой этому… странному человеку? — полюбопытствовала я.

— Нет, но пока у меня нет других вариантов, правда? Я себя люблю больше, чтобы тратить жизнь на чужие капризы и заскоки. Но сейчас Гынсок добыл мне роль, разрешил пользоваться своей кредиткой. Было бы совсем некрасиво взять и уйти. К тому же, в промежутках между запоями — творческими и алкогольными, он очень приятный мужчина. А в сексе… — Я заткнула уши, захохотав:

— Избавь от подробностей!

— Хорошо, расскажу, как повзрослеешь.

— Сынён, а если он потом, когда ты его бросишь, будет отыгрываться и ставить палки в колёса, мешая карьере?

— Чонён, ты слышала, что я рассказала о его бывшей? Он вообще не злопамятный. Думаю, если я уйду от него в процессе написания очередного романа — он и не заметит.

И вот, уже взбодрившаяся и не думающая навещать любовника снова, пока он сам не позовёт, сестра искала себе маленькие радости — новые платья, чтобы расплатиться дарованной кредиткой. Она оторвала взгляд от экрана и посмотрела на меня.

— Так-так, кого-то настиг ураган страстей? — опытно определила она за секунду. Я машинально пригладила волосы, присаживаясь около неё.

— Он меня сейчас так выбесил! — Сынён была одной из немногих, кто знал о моих отношениях. О Ку Чжунэ лично ей не было известно ничего, поэтому она не осуждала, не отговаривала, не пыталась его «разоблачить», как остальные. Как и я ещё недавно. Она считала бойфренда-миллионера позитивным явлением, поэтому не стала бы копаться в чём-либо, что могло бы испортить впечатление от его финансового состояния.

— Приставаниями?

— Нет. Он пытался решать за меня… лезть в мою жизнь и устраивать её, как ему нравится.

— Ну, дорогая, это законное право мужчины, если ты его женщина.

— Я не его женщина! — сразу отбрыкалась я от не устроившей меня формулировки. Что я, вещь какая-то, чтобы быть чьей-то? Но под лукавым взором сестры пришлось задуматься и немного изменить вывод: — То есть да, мы встречаемся, и я его девушка, но моя жизнь — это моя жизнь.

— Ты не хочешь с ним совместного будущего? Жизнь — это же будущее, а не прошлое, верно? Прошлое скорее мертвечина, оно похоронено вчерашним днём, а завтрашний, значит, ты дарить этому Чжунэ не хочешь?

— Хочу, но… я не вижу пока этого, не вижу, как мы будем дальше вместе? Возможно, именно из-за таких вот его поступков, когда он лезет, куда не просят.

— Милая моя, а что, по-твоему, такое серьёзные отношения, брак? Это ежеминутное оголение своей жизни, своего быта перед вторым человеком, и там не существует таких дыр, куда залазят по приглашению, там всё на виду и общее.

— Ужас… это вот и называют бытом, который убивает, да? — Я стала понимать Сынён, приезжавшую домой, чтобы походить в косметической маске, привести в порядокманикюр. Нам, девушкам, всё-таки необходим свой уголок для неких потребностей. Что за потребности у меня, ведь я не модница и не завсегдатай салонов красоты? Занятия борьбой? Гулянки с друзьями? Как я выяснила, гулянки с друзьями-ребятами всё же некрасивое перед второй половиной дело. Неужели проблема во мне и стоит поменяться?

— Об убийстве бытом чувств говорят эгоистичные и избалованные люди, вроде меня, — засмеялась Сынён. — Посмотри на Чжихё с Намджуном, мне кажется, что они способны прийти в эротический экстаз вытирая вместе пыль, или выбирая в магазине горшок под фикус. Любовь, Чонён, не убьёшь ничем, вообще ничем!

— А изменой?

— И изменой не убьёшь, — уверенно отрезала она.

— Но разве любящий по-настоящему сможет изменить?

— Ох, Чонён, у тебя такие детские вопросы, всё в таких наивных масштабах! Ни один человек, и уж тем более мужчина, не состоит из одной эмоции, одного чувства, одной мысли. Ты думаешь, что любящий человек превращается в соцветие, у которого в голове заевшая пластинка «люблю её, люблю её, люблю её». У тебя что, мысли в течение дня, недели и года не меняются, чтобы ты ждала этого же от мужчин? — Я пристыжено вжала голову в плечи. Именно об этом сказал мне Чжинён. Я слишком меняюсь. — Они ходят, дышат, смотрят и видят, они могут уйти из дома разочарованными в невкусном завтраке, или недовольными самими собой за что-то, и будут невольно водить своим хоботом в поиске утешения, и даже произнесённая про себя фраза «я же люблю свою единственную» не спасёт и не защитит от грехопадения, потому что… ну, потому что мир таков, и мы все со слабостями и недостатками. У тебя есть две ноги, и ты умеешь ровно ходить, но не скажешь же ты, что ни разу не подворачивала ногу на ровном месте? Идёшь-идёшь, и оступаешься — было же? Со всеми было! Это не означает того, что разучился ходить, не означает того, что ногу надо ампутировать или дорога стала неровной. Чаще всего и подвихнёшь лодыжку на знакомой, сотни раз пройденной дороге. Почему так происходит? Да пёс его знает, Чонён, но происходит же.

Я была согласна с её выводами, но всё равно хотелось верить, что существуют парни-соцветия, у которых никогда не выйдет из головы то, что они любят уже одну, и с другой не пойдут. Но будут ли такие парни интересны? Я вспомнила Джуниора. Нет, с ним было о чём поговорить, он развитой студент, с увлечениями и знаниями, но, может, именно эта не прекращающая бежать строка о любви ко мне в его глазах меня отталкивала? И вообще, зачем я думаю о нём, когда речь о Чжунэ, моём парне?

— Стало быть, ты советуешь мне наслаждаться вмешательством в мои дела? — уточнила я у Сынён.

— Что бы я ни советовала, у тебя не получится наслаждаться тем, наслаждение от чего ты не испытываешь. Это как ждать реакцию на щекотку, почёсывая бока человеку, который щекотки не боится. Но я бы, конечно, была рада, если бы за меня кто-нибудь всё решал. Это кризис зрелого возраста, когда уже задалбываешься суетиться и искать себе место в жизни, нести ответственность за что-то. Хочется просто довериться кому-то и болтать ножками.

С точки зрения денег, Чжунэ был идеальным вариантом, чтобы сесть ему на шею и болтать ножками, но я не могла доверить ему себя и свою жизнь, и всё тут, я даже в большей степени хотела сама влиять на его решения и образ жизни. Что опять играло роль, моя эмансипированная чертовщина в характере, или убеждение в слабости и бестолковости Чжунэ, которого легко направить по гнилой дорожке? Он виделся мне тем, которого нужно воспитать немного прежде, чем отпускать в вольное плавание, хоть он и был меня старше на шесть с лишним лет. Но разницы в возрасте я никогда рядом с ним не чувствовала, и это тоже о чём-то, да говорило.

Два дня я отказывалась от свиданий, чтобы доказать, как сильно рассержена. Чжунэ по телефону то упрашивал, то ворчал, то ругался. Я, в общем-то, вела себя примерно так же, закрываясь в ванной и включая воду, чтобы Сынён не слышала деталей ссоры. Не люблю, когда кто-то в курсе моего личного.

В школе я вообще перестала заниматься, назло подкупленным учителям и тому, кто их подкупил. Я не слушала уроков, ничего не записывала, возилась в телефоне или думала о своём — о Чжунэ и наших отношениях. Не сильно отвлекла и тренировка с Чимином, хотя я шла на неё с опаской, не станет ли и он, как Намджун, наседать на меня с поездкой в лагерь, и по школам боевых искусств, или куда они меня там приглашали? Но Чимин и словом не обмолвился об этом, не напомнил, не поторопил, так что я даже растерялась, в силе ещё предложение или нет? Сама чуть об этом не спросила, но потом опомнилась, если я не собираюсь ехать, то зачем спрашивать? На том мы с ним и простились до следующей недели.

Ну, а очередной звонок от Чжунэ был решительным и твёрдым:

— Пятница, блин! — безосновательно сообщил он с недовольством.

— И что?

— Я всегда гуляю по пятницам, этот день для того и создан! Мне что, дома сидеть из-за того, что ты дуешься? Не буду. Я поеду в клуб!

— Скатертью дорога, — процедила я, хотя сердце сжалось. Эти клубы, полные пьяных девиц и соблазнов, и выпивка, вливающаяся в и без того податливого Чжунэ, который без секса уже с начала лета.

— И ты поедешь! — рубанул Чжунэ.

— С чего это?

— Я сказал.

— Опять за меня решаешь?

— Я уже взял билеты, выступает хип-хоп дуэт, это не просто тупое сидение на диванах, как ты это клеймишь. Послушаем музыку, потанцуем. Не скажи, что откажешься? — С ответом я уже не спешила. На выступления и концерты я любила ходить; раньше с Югёмом и Джуниором, если были деньги, мы посещали кучу андеграундских вечеринок с представлениями. Наш товарищ Ильхун увлекался рэпом и имел знакомства с некоторыми музыкантами, иногда он доставал на всех пригласительные. Давно такого не было. И хип-хоп я любила.

— Ну… ладно. Хорошо. Наконец, ты затащил меня всё-таки в какой-то клуб.

— Даже не настаивал, — бахвалясь и расслабляясь, хмыкнул он.

— Эй, я ещё передумать могу!

— Не можешь. Заеду через час, — и он поспешил положить трубку, чтобы я не отменила своё согласие.

Незадолго до его звонка за Сынён приехал Гынсок, с цветами, всё как полагается, и они уехали ужинать в ресторан, откуда, сомневаться не приходилось, сестра сюда уже не вернётся до завтра, а то и дольше. Итак, я предоставлена сама себе. Я могу гулять допоздна, я могу заявиться домой, когда захочу. Какое искушение! До каникул всего-то неделя, разве решит она что-то, если дождаться конца учебного полугодия? Несколько дней — это не месяц и не год, они ничего не дадут. Завтра выходной, никуда не вставать. Позволю ли я себе?.. Или Чжунэ?..

Я выдвинула ящик с нижним бельём, вспоминая фильм «Дневник Бриджит Джонс», где главная героиня надела ужасно срамные трусы, чтобы не отдаться мужчине, но это не спасло, и она всё равно отдалась. Таких парашютов, как у неё, у меня не было, всё стандартно, хлопковые однотипные трусишки одинаковой формы, одни бледно-голубые, другие бледно-розовые, третьи бледно-жёлтенькие. Были с изображением баскетбольного мяча на всю задницу, и даже в цветущих азалиях на белом фоне. И только кружевной комплект, подаренный мне самой старшей сестрой в ноябре, на восемнадцатилетие, я не надевала ни разу. Я не любила такие вещи, они казались мне чужими, а для ежедневного ношения — неудобными. Показывать это было некому, а моим вкусам кружево не отвечало. А теперь мне есть кому показать, но… но не рано ли? Может, всё-таки сделать, как Бриджит Джонс? Я же не она, у меня сила воли имеется, и неказистое бельишко лишь поддержит принцип. Достав свои рядовые труселя в неприметный салатовый горошек, я отправилась в душ.

Попадание в клуб напомнило мальчишник Намджуна. Мы прошли не через главный вход, а отдельный, куда не вела очередь. Дорожка была отгорожена красным канатом на золотистых столбцах, охранник пускал скорее по лицам, чем по предъявлению каких-либо пропусков, но когда мы оказались внутри, то билеты всё же понадобились, чтобы найти вип-кабинку на балконе второго этажа. Из неё более-менее было видно сцену, а заодно разрешалось спускаться вниз, на танцпол; в ней сидело трое — компания Чжунэ. С Чжинхваном меня когда-то уже знакомили, тоже бывший баскетболист СНУ, хоть и невысокого роста. Он встречался (по очереди, а не одновременно, конечно) с двумя известными баскетболистками, из команд КЕБ Хана-Банк и Вури Уиби^[42], обеим доставал разве что до носа. Высоту любил, что ли? Или альпинизм? Одна из тех девушек была легионером — игравшей по контракту американкой, здоровенной, как башня, но Чжинхвану, видимо, оттого было ещё любопытнее. Сейчас он был свободен и, судя по всему, находился в поиске, для чего и пришёл в клуб, попивая виски со льдом. С Юнхёном меня, скорее всего, тоже знакомили, но его я не очень помнила, поэтому представилась заново. Он пришёл со своей девушкой, Борой, с которой встречался, как сказал Чжунэ, уже почти два года.

Я была среди них самой младшей, и чувствовала себя не совсем в своей тарелке, поэтому, вопреки своим же пристрастиям и привычкам, была инициатором походов на танцпол, куда утягивала за собой Чжунэ. Мне проще было подрыгаться под музыку, чем искать общие темы с малознакомыми людьми. Чжунэ то и дело пытался поцеловать меня во время танцев, но я уворачивалась, как могла, не в силах забыть о словах Чимина. Такая толпа народа вокруг, откуда мне знать, нет ли среди них его? Или ещё кого-нибудь из друзей Намджуна?

Начавшееся выступление прижало всех к сцене. Там появились заявленные исполнители, молодёжь начала бурно отрываться, и мы с Чжунэ, замешанные в это всё, тоже поддались волне, подхватили эмоции публики, запрыгали и даже подпевали кое-чему из звучавшего со сцены. Ажиотаж поднялся лихой; духота, грохот и толкотня — ничего не пугало и не смущало. Я чувствовала спиной грудь Чжунэ, не дававшую никому меня пихать и стеснять, я могла в любой момент откинуть голову и положить её ему на плечо. В небольшом перерыве мы выпили в баре по коктейлю, он что-то с ромом, я мартини с соком, который давно думала попробовать. Я не собиралась напиваться, но один коктейль очень вписывался в настроение вечера. Жарче было некуда, но теперь жар пошёл и изнутри, кожа увлажнилась от пота, но здесь все были такие, промокшие, подвыпившие, довольные и громкие. Ничем не хуже зрителей на соревнованиях, тот же кураж, азарт, ожидания какого-то апогея, только если при наблюдении за игрой всё зависит от игроков, то в таких местах кульминация зависела от каждого. Кто как хотел, тот так и направлял свою ночь. Меня пока что направляли крепкие руки Чжунэ, и я была не против. Ощущать их на своей талии, ощущать прикосновение его губ к затылку, закрывать глаза и сквозь сотни запахов улавливать аромат его одного, близкий, соблазнительный и привораживающий.

После выступления я выпила ещё один мартини, холодный и утоляющий жажду. От него тело потянуло на приключения, хотелось размазаться по Чжунэ. Я вполне ещё соображала, но накопившиеся желания давали о себе знать. В одном из закоулков клуба мы начали целоваться, и прерваться не могли очень долго. Ладони Чжунэ стискивали мои бока, бёдра, прижимали к себе, вжимали в себя, как показывают в горячих латинских клипах, постоянно преподносящих картины страсти в полутёмной, сине-зелёной комнате, в которой ярко выделяются бронзовые, красноватые обнаженные тела. Я тоже ощущала себя какой-то раскалено-красной, нагой, несмотря на то, что была в штанах и футболке. Едва вырвавшись от поцелуя, я взяла запястье Чжунэ и развернула на нём к себе циферблат часов. Перевалило за два часа!

— Сестра дома? — пытаясь вернуть здравомыслие, спросил Чжунэ. Я должна была немедленно солгать и сказать, что да, она дома, и мне уже срочно, не откладывая стоит нестись к себе. Но я не смогла обмануть:

— Нет, я сегодня одна ночую. — Нет, я не хотела обманывать. Я хотела, чтобы Чжунэ узнал, что мне сегодня всё можно. Он глубоко вдохнул и задержал дыхание, будто впитывая в себя ту ответственность, которая последует за решением, каким оно будет? Он сомневается? Или боится, что с моей стороны опять начнутся отговорки? Чжунэ хрипато, тихо выдохнул мне в лицо:

— Поедешь ко мне? — По позвоночнику прошёл разряд. Я сглотнула ком в горле. Говорят, что иногда у девушек ноги раздвигаются сами — в эту минуту у меня было именно такое состояние. Я хотела обхватить ими Чжунэ и впихнуть в себя. Судя по его глазам, он желал того же самого.

— Поехали, — сказала я, вспомнив по пути к выходу об отринутом кружевном белье и засмеявшись, но не объяснив причину смеха вслух.

Глава 29, где социум ощутит давление личности

Попрощаться с друзьями, забрать свой пиджак, допить выпивку в стакане — Чжунэ забыл всё. Но ничего из этого не могло иметь серьёзных последствий: друзья поймут, этой летней ночью было жарко и без пиджака, а найти спиртное можно и в других местах. А я сама-то ничего не забыла? Стыд, совесть? Во мне бурлило какое-то предвкушение, я рисовала перед собой смутные картины того, к чему мы неслись на матовом «порше», смеясь и вворачивая музыку погромче. Это снова были «Imagine dragons», и мы, открывшие каждый своё окно, ловя сильнейшие потоки ветра прямо в лица, нестройно подпевали им, я с акцентом, а Чжунэ на безупречном английском:

— Айм сорри фо эврифинг, о эврифинг айв дан!.. О, ай шат шат шат э хол фру эври сингл финг вэт ай лав! — С восторгом и распирающей радостью в груди орала я почти с той же громкостью, что магнитола, и строчки песни перемешивались с весёлым хохотом. Мои недлинные волосы не лезли в глаза и рот, их не нужно было отбрасывать и убирать, как иным девицам. Я не любила большую скорость, но сейчас она пьянила, как и плавно выветривающийся из меня мартини. Жизнь била ключом, я совершала что-то смелое, что-то новое для себя, я захлёбывалась счастьем, протягивая руку и чувствуя, как её берёт в свою Чжунэ. Беззаботность и молодость, удивительное начало чего-то, наметившееся открытие.

По пути к его дому я протрезвела, но взбудораженность и плотская тяга не прошла. Мы целовались на подземной парковке, целовались в лифте, целовались, пока Чжунэ открывал дверь и, ступив в квартиру, тоже целовались. Но когда зажёгся свет в прихожей, и мы поняли, что достигли цели — всё, финиш, спальня под рукой, — оба как-то присмирели и разняли руки, ощущая смущение первой юности. Чжунэ скинул ботинки, я кроссовки.

— Ну… располагайся, — обвёл он рукой пространство, закончив амплитуду движения неловким заведением ладони за шею, которую потёр, не зная, как подступиться к дальнейшему. Я тоже не знала. Переминалась с ноги на ногу, плутала глазами по дверям, ведущим в разные комнаты. Нужно ли мне в ванную? Нет или да? Идти ли сразу в спальню? Не знаю. — Хочешь чего-нибудь выпить? — предложил Чжунэ, сделав шаг в сторону кухни. Я ухватилась за эту возможность, и тотчас направилась туда:

— Да, можно. — Было жарко, и освежиться бы не помешало, и жажду утолить, промочить пересохшее от духоты и пения горло. Я зажгла свет на кухне.

В ней не было и десятой части того, что имелось на тщательно продуманной кухне Чжихё. Очевидно, что здесь никто и ничего не готовил. Холостяцкая необжитость и холодность. Никаких именных кружек — стильные однотипные чашки. Никаких полотенчиков с утятами и цыплятами — белоснежные тканевые салфетки, полотенца только одноразовые — бумажные. Многоуровневая подсветка, самая красивая из которой, голубовато-сиреневая, не над разделочным столом, а прожекторами играющая на бокалах, подвешенных за ножки вверх ногами на специальном хромированном держателе. У дальней стены стоял шкаф с деревянной дверцей, сбитой диагональной решёткой, через которую просматривались винные бутылки. Чжунэ открыл холодильник.

— Есть виски… и кола. — Я заглянула внутрь, откуда повеяло прохладой, и там действительно толком ничего не было, пустота, две бутылки — стеклянная и пластиковая, да какие-то разрозненные, вольготно возлежащие по одной на каждой полке упаковки с сыром, молоком и куриным филе. Будто извиняясь, Чжунэ произнёс: — Я никогда почти не ем здесь, поэтому нечего предложить, прости.

— Я буду колу, — согласилась я на то, что было, и Чжунэ, сняв сверху хрустальный бокал, налил его до краёв, остатки газировки допив из горлышка. Он молчал, не нарушая моей увлеченности испитием колы. Глотая холодную жидкость, я наполнялась и ледяной неуверенностью. В машине во мне отваги было через край, а теперь дрожь и неясный страх.

— Пойдёшь… в душ? — спросил Чжунэ, когда я отставила бокал. Я растеряно задумалась. — Я бы сходил… — запнувшись, опустив глаза, завершил неопределенно он. Стесняется? Трудно поверить, но так и есть.

— Ты же не предлагаешь сделать это вместе? — прищурилась я.

— Нет, я… иди первая, я подожду, — облокотился он о стену, и, приказав себе собраться, узнаваемо хмыкнул: — Конечно, хотелось бы забраться туда вдвоём, но… не настаиваю.

— Спасибо, — нервно улыбнулась я и сбежала в ванную. Закрыв защёлку, я подлетела к зеркалу над раковиной. Было явственное чувство, что на одном плече у меня сидит Чжихё, назидательно вещая «не смей! до свадьбы — ни-ни!», а на другом Сынён, шепчущая «жизнь всего одна, молодость быстротечна, хочешь — попробуй!». Мои личные ангелок и демоница. Я не знала, как быть, как поступить? Включила воду, начала раздеваться. В кармане штанов стукнул о полку мобильный. Может, посоветоваться с кем-нибудь? С кем? Подруги — девственницы, сёстры — противоречивы, друзья — Югём и Джуниор, вообще не вариант. «Привет, Чжинён, ты ж меня там ещё любишь? Я тут спросить хотела, потрахаться мне с другим, или обождать?» — так это будет выглядеть? С Югёмом не лучше, он впадёт в прострацию и скажет что-то вроде «Чонён, не напоминай мне, что ты баба, я хрен знаю, как у вас там устроено». Нет, он не девственник, но опыта у него мало. Наверное, один-два раза и было, ровно настолько, чтобы не считаться уже невинным парнем. Я листала список контактов, и нарвалась на два имени: Чонгук и Чимин. Нет, ну им-то звонить по такому поводу совсем глупость, особенно Чонгуку, мы с ним не настолько успели подружиться. А Чимин? Если он следит за мной, то знает, где я сейчас? Или ночной вахты не существует? Спать же ему надо. Проверить? Мужское мнение о сексе было бы как нельзя кстати… Я отослала ему тупейшую эсэмэску: «Спишь?». Через мгновения прилетел ответ: «Нет, как и ты». «Следишь за мной что ли?» — уточнила я, чтобы наверняка знать обстановку. «Я знаю, что ты делаешь этим летом^[43]» — сопроводил он неуместными хохочущими рожами послание. «Пока я ничего не делаю!» — зачем-то оправдалась я. «А что мешает? Наедине с Чжунэ пишешь мне… Тебя забрать, ему помочь, или его заменить?» — опять проржался смайликами Чимин. Вот же ехидна саблезубая! «Расскажешь Намджуну?» — задала я вопрос. «Может быть» — поступил ответ. Я забралась под душ и наспех ополоснулась, смыв с себя пот и угар клуба. Вернулась окончательная ясность мыслей. В смысле, без примеси алкоголя и его влияния. Но и без него в мозгах творилась карусель. Что ещё написать Чимину и надо ли? Я выключила воду, вытерлась махровым большим полотенцем и, натянув трусы обратно, застегнув лифчик, обмоталась им, открыв дверь. В одной руке у меня были снятые вещи, в другой прятался телефон. Чжунэ топтался в коридоре.

— Свободно, — несмело улыбнулась я, покинув ванную. Молодой человек прошёл мимо меня, глазами съедая на ходу. Теперь закрылся он, вода вновь включилась. Телефон провибрировал в моей ладони. Я открыла новое сообщение от Чимина: «Так что случилось-то?». Помявшись, я решила признаться честно: «Я не знаю, стоит ли это делать. Посоветуй». Пауза затягивалась, и мне стало тревожно, что я не получу совета до того, как появится Чжунэ. Я ушла подальше, в его спальню, встав у окна. Вибрация заставила меня вздрогнуть. «Как говорит Ви, — писал Чимин, — ты же помнишь Ви? — Трудно забыть парня, уснувшего под стриптиз Минатозаки Саны! — Прежде, чем что-либо совершить, представь, что рассказываешь об этом своей матери. Если становится стыдно — не делай». Я вспомнила нашу покойную маму, и на глазах чуть не выступили слёзы. Было бы мне стыдно рассказать ей о том, как выпившая, из ночного клуба я поехала к парню, переспавшим с половиной Сеула, и дала ему себя лишить девственности? Да, мне было бы жутко стыдно. И перед моей исполняющей обязанности мамы Чжихё мне стыдно даже за отношения с Чжунэ. Так что же… Я набрала текст: «А если о сексе в принципе неудобно говорить с матерью? Что же, не заниматься им вообще?» — и отправила его Чимину. «Неудобно говорить — одно, стыдно признаться — другое». Я не заметила, когда перестала шуметь вода, поэтому обернулась уже на появление Чжунэ в спальне. Он был в одних белоснежных боксерах, белоснежных настолько, что слепило глаза на фоне его чуть смуглого тела.

— Переписываешься с кем-то? — с недовольным удивлением поинтересовался он.

— Нет, развлекала себя игрушкой, пока была одна, — отключила я мобильный и отложила в сторону. Да, я противница лжи, но и не сторонница ревнивых разборок в ответственные и романтические моменты жизни. Чжунэ двинулся по направлению ко мне. Я шагнула к кровати, сбив его какой-то замысел, и он тоже взял правее, понимая так, что нужно вдвоём туда лечь. Но я не забралась в постель, так и оставшись стоять. Чжунэ вернул прежний маршрут и подошёл осторожно ко мне. Я делала всё возможное, чтобы смотреть ему в глаза, только в глаза и никуда не ниже. Столько раз забираясь ладонями под его футболки, я не могла представить, как коснуться его сейчас, стоящего передо мной, почти полностью обнажённого. Он опустил взгляд на мои плечи, поднял руку и осторожно погладил одно.

— Может, виски выпьем? Я бы выпил.

— Нет, не хочу, чтобы мы были пьяные. И тебя пьяного не надо, — отвергла я его предложение. Что же делать, что делать? Да, признаваться было бы стыдно, но, зная маму и Чжихё, я зуб даю, что они бы поняли, простили и не стали осуждать, признайся я, что влюблена, что мы любим друг друга с тем, с кем это сделали. Хотя, мы с Чжунэ ни разу не признавались в чувствах, он не говорил мне, что любит меня. Произнеси он это сейчас, прибавилось бы у меня храбрости? Чжунэ деликатно поцеловал меня, не углубляясь сильно в поцелуй, но я всё равно закрыла веки, волнуясь и начиная трястись. Я не трусиха, я не испугаюсь! Чего бояться-то? Удовольствия и удовлетворения? Взрослой жизни? Почему все так навязчиво прокладывают параллель между физическим контактом и моральной привязанностью? Разве это не из разных областей, разве логично и закономерно испытав что-то телом получить духовный переворот? Чжунэ взял меня за плечи, и я вспомнила о разговоре с Сынён, открыв глаза. — У тебя есть презерватив? — спросила я его прямо в лицо, и пронаблюдала, как расплывается лёгкий румянец на его щеках. Парень неловко огляделся, ища и найдя взором тумбочку у кровати.

— Да. Да, конечно…

— Хорошо, — кивнула я, понимая, что если мы сейчас замолчим и перейдём к делу, то всё, тормозов уже не будет. Если бы он поцеловал меня не вкрадчиво, а страстно, мы бы уже и о презервативе не поговорили. Мои ладони легли ему на бока, и я сама сделала последний шаг, прижавшись к нему. Чжунэ обнял меня крепче, но не сорвал ещё полотенца.

— Чонён, я… — Я молчала. Признание? Да? Он скажет это? Дрожь моя едва унялась в его объятьях, но вернулась с новой силой. Озвучь он свои чувства, и ночь станет идеальной. — Я хочу сказать тебе кое-что… то есть, должен…

— Да? — с нетерпением позволила я.

— Я… чёрт, всё-таки зря ты от виски отказалась, — улыбнулся он и, опять взяв меня за плечи, немного отстранил, чтобы смотреть в глаза. — Чонён… Мне необходимо сказать это.

— Я слушаю. Говори, — улыбнулась я, ободряя его.

— Пожалуйста, только не делай никаких поспешных выводов, ничего не делай. Я скажу, а ты подумай, постарайся понять… — Я заметила в нём тревогу, и меня это насторожило. Что-то не очень похоже на любовное признание и увертюру к нему. Не предложение же сразу он делать собрался? — Я не хочу, чтобы ты обманулась, или винила меня… Я хочу, чтобы ты приняла решение, зная…

— Да в чём дело?! — не выдержала я.

— Прошу, не торопи, я… я боюсь сказать тебе… Но ещё больше боюсь, что промолчу, и… и ты потом не правильно поймёшь. Ты должна решить, останешься ли со мной до утра, несмотря на то, что… что… — Он смотрел на меня с таким страданием, будто ему в горло вонзали сверло. Чжунэ всегда, когда хотел, умел красиво говорить, сочинять басни и трепаться, но то, как он завяз сейчас с этими словами — что-то новое. — …что мы не сможем пожениться.

Он выдохнул, как сдувшийся шарик. Я непонимающе мотнула головой. Нашёл время поговорить о свадьбе! Я ещё школу не закончила, а он, оказывается, так далеко загадывал? Но почему не можем? Моя защитная реакция сразу же выдала ему в ответ:

— Так говоришь, как будто я хочу! Я что, напрашивалась за тебя замуж?

— Нет, конечно, но я не мог не сказать этого…

— И… почему же не можем-то? — опомнилась я. Если он так говорит, значит, есть причины?

— Мои родители… они никогда не примут тебя… Они немножко…

— Зажравшиеся? — подсказала я.

— Не говори так. Но, в общем-то, да, особенно мама… Ей и в страшном сне не приснится, что я вступлю в брак с кем-то из семьи не нашего денежного уровня. Я не разделяю этой точки зрения, пойми меня правильно.

— Тогда что же тебе помешает не посчитаться с мнением родителей?

— Я не могу против них пойти, Чонён. Никак, — покачал он головой.

— Почему? Трусишь? — хмыкнула я, презрительно щурясь. — Проблем не хочется?

— Да какие проблемы! Я уважаю отца и маму, и не хочу заставлять их переживать, создавать им неприятности…

— И что же, останешься навсегда холостяком? — Он мученически посмотрел на меня.

— Чонён… — Передумав оправдываться, гневно сдвинув брови, он перешёл в нападение: — Ты только что сказала, что и не хочешь за меня замуж, зачем тогда развиваешь эту тему?

— А зачем ты её поднял?! — прикрикнула я.

— Потому что не хотел тебя обнадеживать… хотел, чтобы ты знала, что я могу тебе предложить. Отношения — да, лю… люб… любые капризы — да, — сделав паузу после странного заикания, закончил он. — Я всегда буду рядом, помогать тебе, поддерживаться тебя, и хочу, чтобы ты тоже была со мной… Только без официального оформления. Тебя бы это устроило?

Я об этом и не думала! Снова хотелось сообщить ему свою позицию независимости и феминизма, но я убрала с него свои руки и отошла к кровати, сев на неё. Как-то это всё сбило меня с толку. Брак, свадьба, венчание, семья, дети, быть женой — это вообще не моё, я решила это ещё месяц назад, или около того. На свадьбе Чжихё? Боже, как летит время! Да, мне даром не нужно всё это, то, что дал бы официальный брак, и что он под собой подразумевает. Наверное, я могла бы до старости жить с любимым сожителями, не видя в этом ничего плохого. Но почему сейчас меня это вводит в ступор? Наверное, меня уязвило другое. Чжунэ был не готов отстаивать свою жизненную позицию, он не способен впрягаться за идею и отвоёвывать её, вгрызаясь в свои права, он не стал бы вступаться за меня перед отцом и матерью — вот что меня задело. Не говоря уже об их высокомерии.

— Скажи что-нибудь, Чонён, — подошёл он ко мне, сев на корточки и взяв мои руки в свои. — Ты злишься?

— Я разочарована, — пожала я плечами.

— Во мне?

— Да.

— Почему? — Странно, но во мне злобы и обычной агрессии моей как раз сейчас и не было. Возможно, потому что ночь приняла слишком внезапный оборот. Пышущая страсть перекочевала в раздел «трудности отношений».

— Каждый раз, когда я думаю, что ты сильнее и лучше, ты оказываешься слабее, беспомощнее. Я бы хотела, чтобы ты умел противостоять людям…

— Людям — да, но не своим же родителям?!

— А если они неправы? — сжала я его пальцы.

— Но они дали мне всё… как можно быть неблагодарным? К тому же… — Чжунэ помялся, обдумывая что-то. — Есть ещё один человек… очень влиятельный, авторитетный… Без его мнения я тоже не могу всем распоряжаться. Собой в том числе. — «Этот человек из Сингапура?» — чуть не спросила я, но вспомнила, что всё узнанное от Чимина — тайна. Но слова Чжунэ и так обнажили истину, он зависел от какого-то важного типа.

— Так выйди из-под его власти, — твёрдо сказала я.

— Легко сказать… куда я денусь?

— Сбеги и спрячься, — рационально, с моей точки зрения, рассудила я.

— И кем стать? Чем заниматься? На что есть?

— То есть, тебя останавливает бедность? Ты не готов бороться за счастье, только за деньги?

— Почему?! Если есть возможность быть счастливым и при деньгах, зачем убегать от этого? Я об этом и спрашивал тебя, Чонён! Да, я не совсем самостоятельный. Вернее будет сказать — не независимый, мне приходится со многим считаться, но тебя это не коснётся, если ты примешь некоторые условности, пустые формальности…

— Какие ещё формальности? Жить под контролем людей, которые не правы, но которых необходимо слушаться? Я предпочту уехать в другую страну, но иметь дело с теми, кто прав.

— Не ото всего можно скрыться, и не ото всех, — помрачнев, насупился Чжунэ. Я почувствовала в нём скрытый, глубинный страх, который он переваривал в себе, как ядовитый отвар.

— Ты боишься? — шепотом спросила я.

— Временами. Если мне кажется, что я что-то делаю не так… Но иногда трудно определить, Чонён, что действительно правильно, кто прав, а кто нет — кому об этом судить? В мире мнений столько же, сколько людей, объективной реальности нет, и, по сути, правы те, в чьих руках власть, потому что именно они создают реальность и изменяют её под себя. Если у моего отца больше возможностей, то он и прав, как я могу спорить?

Я в чём-то была с ним согласна, потому что он говорил о том, как и делалось всё в нашей жизни, но бунт мой рождался из того, что я не любила подчиняться системе, если видела её несправедливость. Да, всё так, но если это плохо, то не лучше ли переломить ход событий, побороться?

— Нельзя подчиняться глупой силе, если она идёт в разрез с чьим-то счастьем, с чьими-то личными желаниями, нужно уметь сопротивляться, Чжунэ!

— Ты говоришь, — хмыкнул он, — как твой дружок-нищеброд, Чонгук. Вы с ним просто не попадали в ситуации, когда сопротивляться либо бесполезно, либо опасно, либо… бессмысленно.

— А ты попадал? — Тряхнув головой в неопределенном жесте, Чжунэ поднялся и, отойдя к окну, встал ко мне спиной. Я на минуту залюбовалась ею и, не удержавшись, оглядела внимательно его задницу в белых боксерах. Хороша. Я веду себя, как похотливый мужик! У нас серьёзный разговор, а я пялюсь на места поаппетитнее. Поднявшись, я подошла к Чжунэ и встала рядом. За окном открывался вид на ночной Сеул. — Ты… поэтому хотел помочь мне попасть в солидный вуз? Чтобы я поднялась уровнем и не была столь позорной для представления твоей родне?

— Я не считаю тебя позорной, Чонён, для меня ты — это ты, зачем мне смотреть на состояние твоей семьи? Я могу купить тебе всё, что захочешь ты, что захочу я. Для меня условности высшего света — чушь собачья, но люди из него живут по своим правилам, наверное, это придаёт им самим для себя значимости, избранности, сродни тем, кто увлекается национализмом и приписывает своей нации превосходящие черты. Просто потому что иначе не будет никаких достоинств. Я понял это не так давно… Раньше не задумывался. А потом стал наблюдательнее, искал ответы для себя, и пришёл к вот таким выводам. Деньги не делают богачей счастливыми, поэтому они создают мифы о том, что счастье уже в самом статусе, которого другие недостойны, и вместо счастья получают злобную радость, наблюдая, как кто-то не может запрыгнуть в их компанию.

Я внимательно слушала, смотря в его застывший профиль и глаза, остановившиеся на далёких огнях в черноте столицы. Коснувшись губами его подкаченного плеча, я печально прошептала:

— Ты несчастлив.

— Поэтому мне нужна ты. — Не глядя, он поймал мою руку и уже после этого развернулся ко мне. На устах его появилась неприметная, но искренняя улыбка. — С тобой я счастлив.

— Я останусь с тобой до утра, — решила я, рисуя на лице радость, которую хотела бы передать и Чжунэ. — Только… давай сегодня обойдёмся без секса? Мне нужно подумать обо всём, сейчас, кажется, я упускаю что-то из вида, и любое решение будет поспешным. К тому же, мне так понравилось говорить по душам, — прильнула я к нему, и он, наклонив голову, поцеловал меня.

— Договорились, давай просто болтать до утра. И уснём вместе.

— И проснёмся, — хохотнула я, отбрасывая полотенце и направляясь к постели в одном нижнем белье. Чжунэ посмотрел мне вслед.

— Ох, ну это уж совсем жестоко… я вот-вот передумаю!

— Ещё чего! Ты дал слово! — забравшись под одеяло, кивнула я ему на подушку рядом. Вернее, одну из них. Их в ряд лежало пять штук. — Твоей царской кроватке придётся сохранить целомудрие ещё на недельку.

Чжунэ присоединился ко мне, нажав на регуляторе света над изголовьем кнопки, и спальня погрузилась в темноту. Он нашёл меня под одеялом и притянул к себе. Я с удовольствием откликнулась, целуя его. Собирались болтать, но сразу же переключились на другое… однако я сумела закончить поцелуй, и Чжунэ не настаивал на близости большей, чем уже свершилась. Никогда бы прежде не подумала, что он способен на это; лежать с раздетой девушкой в своей постели и ждать, когда пройдёт указанный срок, чтобы заняться сексом — это ли тот Ку Чжунэ, с которым я когда-то познакомилась? Он лёг на спину, разговаривая со мной, а я примостила голову между его плечом и грудью, аккуратно водя пальцем по его подбородку. Присмотревшись к темноте, я различала черты его лица, контур его губ. Закрывая веки, чтобы проникаться его глубоким и нежным сейчас голосом, я вдруг почувствовала где-то в груди, что люблю его. Не просто влюблена, а именно люблю. С этим открытием я и уснула.

Субботнее утро продолжило нашу идиллию. Мы выглядели забавно и растеряно, ни у него, ни у меня не было подобного опыта — совместное пробуждение! Посмеиваясь и переглядываясь, мы долго валялись в кровати, до самого носа прячась под одеяло, заигрывая под ним голыми ногами. Ни ему, ни мне никуда не нужно было до полудня. Конечно, солнечный свет уже не давал вернуться ночному настроению, мы чувствовали себя нашкодившими детьми, хотя ничего и не сделали. Дурачась щекоткой, шутя, сражаясь подушками, мы кувыркались на всех трёх метрах ширины, сбив простынь, перевернув одеяло. Чжунэ ловил меня и заваливал на лопатки, целовал. Потом я опрокидывала его и, оставаясь победительницей, в награду брала тот же поцелуй. В конце концов, нам захотелось завтракать, но мы оба помнили, что еды в холодильнике нормальной нет. Чжунэ полез в интернет за доставкой из ресторана. Мы поднялись, чтобы пройти на кухню и хотя бы что-нибудь выпить. Совместный поиск привёл нас к кофе на одной из полок. Стоявшая под полками кофемашина была для нас диковинным зверем, обнаружилось, что мы не умеем пользоваться такой сложной техникой. Чжунэ принялся искать инструкцию, я предложила действовать интуитивно. Кое-что у нас вышло и, не зная, какой в идеале должен был быть кофе на выходе, мы получили такой, какой получили — сносный.

Бодрящий напиток помог нам продержаться до привоза завтрака. Чжунэ вышел к курьеру прямо в трусах, пока я таилась за углом, на кухне, потому что до сих пор была не одета. Было в этом какое-то наслаждение, бегать по квартире вот такими, настоящими, естественными. И мне совсем не было стыдно своих трусов в горошек. Чжунэ обнимал и целовал меня и в них. И сам он смотрелся таким милым с этой растрёпанной чёлкой, без колец и цепочек, без фирменных шмоток (если не считать боксеры от Армани). Просто парень. Мой парень. Мой любимый парень. И если вот такие минуты называют бытом, то я хочу в нём раствориться, проводя так каждое утро.

— Подвезёшь меня домой? — увидев, что уже двенадцатый час, я включила мобильный, и мне пришло сообщение о том, что звонил Чимин.

— Конечно, и потом подкину на тхэквондо, — вытирая соус с уголков рта, кивнул Чжунэ.

— Да это уже лишнее… — не успела я закончить мысль, как Чимин начал названивать вновь. Чтобы не пробуждать лишних подозрений, я подняла трубку здесь же, при Чжунэ. — Алло?

— Всё в порядке? — спросил голос моего друга-тренера.

— Д-да… — Не проколоться бы, что какому-то другому парню известно, где я и что делала!

— Не спрашиваю, что было, а чего не было, но на всякий случай уточню — всё точно в порядке?

— Отлично! Потом как-нибудь поговорим, ладно? — легкомысленнее по возможности прощебетала я и попрощалась. Чжунэ посмотрел на меня, прожёвывая кусок ванманду^[44].

— Кто это был?

— Одноклассник, уточнил насчёт дополнительных занятий. Это не запрещено, я надеюсь? — специально с наездом нахмурилась я, чтобы Чжунэ не начал претензии предъявлять.

— Нет, — проворчал он недовольно, дав понять, что любые парни возле меня ему всё равно не нравятся.

Дома я взяла тобок и сразу же вышла обратно, к машине, убедившись, что Сынён так и не возвращалась. Чжунэ подвёз меня до школы тхэквондо, у которой мы расстались до следующей недели. Это далось трудно. После того чуткого и неуловимого, что возникло между нами ночью, мне не хотелось отпускать от себя Чжунэ вовсе, ему меня тоже. Я, раньше пунктуальная и ответственная, покинула салон машины тогда, когда уже опаздывала на занятие. Завтра у Чжунэ намечался какой-то семейный торжественный обед, а мы с нашей баскетбольной командой должны были ехать на игру в Ансан, и вынужденная разлука на двое суток казалась бесконечной и жестокой.

Но последняя учебная неделя всё же наступила тянущимся и надоедливым понедельником. С субботы я только и думала о ней, вспоминала её, осмысляла сказанное мне Чжунэ, но в меньшей степени чем то, как хорошо нам было вместе. Ощущения и эмоции перевесили смысл беседы. Ну и что с того, что мы никогда не поженимся? Я ещё в июне осознала, что не по мне все эти белые платья и церемонии. Пожалуй, так даже удачнее выходило, и мне не придётся видеть напыщенные лица родителей Чжунэ, которые мне заочно не нравились. Да, я принимаю всё таким, какое оно есть, и не вижу в этом никаких сложностей. Неужели Чжунэ видит? Сомневаюсь, что он сам сторонник соблюдения традиций, наверное, он переживал за моё отношение к этому вопросу, вот и не знал, как подойти к признанию. К слову о признаниях, его-то я так и не дождалась, но я чувствовала, что он влюблён в меня, разве женское сердце может обмануться? Ну, моё ещё не совсем женское, так, девичье, но не в том дело. Ку Чжунэ, каким его знали все, был со мной совсем другим, хотя и я сама с ним становилась немного другой. Разве перемены в нас не признак серьёзного чувства? Я ещё ни в одно лето не была такой счастливой. Впрочем, по сравнению с прошлым, в которое мы ещё толком не отошли от гибели родителей, это само по себе бы было лучше, но с Чжунэ оно стало… волшебным? Куда же всё-таки нам поехать в августе? Будет здорово улететь подальше и от его высокосветского круга, и от моих товарищей-критиков. Оторваться от всего и всех, забыть о проблемах до второго учебного полугодия, а там уж подумаю и об экзаменах, и о своих планах после школы. Конечно, за борьбу возьмусь с прежней прытью. Завтра у Чимина попрошу набросать мне какой-нибудь курс на четыре недели, чтобы выполнять упражнения и подготовиться к более сложным тренировкам. Думая об этом, я вошла в женский туалет. Кончился первый урок, а я его едва слушала.

У дальней кабинки, уткнувшись в стенку, стояла Дахён, но я не обратила на неё внимание, и только когда вошла по малой нужде и закрылась, услышала, что она всхлипывает. Быстро сделав своё дело, я сдёрнула воду, и, выйдя к раковинам, опять на неё покосилась. Она на самом деле плакала, сжимая что-то в руках. Я включила воду, потёрла под нею ладони, высушила их. Две девчонки вошли поправить макияж, но я подождала, когда они выйдут, не решаясь уйти и оставить одноклассницу в одиночестве. Что с ней случилось? Обидел кто-то? Всегда хихикающую, жизнерадостную и болтливую Дахён? Я была закалённым фронтовиком обид и насмешек, поэтому могла бы поддержать её лучше, чем кто-либо другой. Я подошла к ней и положила ладонь на плечо.

— Дахён? Что случилось? — Она хныкала, не поворачиваясь, приподнимая руки, чтобы вытереть о них мокрые глаза и щёки. — Дахён, что произошло? Обидел кто? Давай разберёмся!

— Н-нет… не-е-ет… — проблеяла она сквозь рыдания. Я применила силу, развернув её и прижав к себе, погладила по голове. Иногда людям просто нужно человеческое тепло, чтобы успокоиться.

— Ну, если нет повода для расстройства, то незачем и плакать, да? — неумело попыталась я выступить в роли психолога. А если у неё дома что-то случилось? А если с близкими что?

— Е-есть… причи-и-ина-а… — провыла она мне в грудь, будучи пониже, да ещё и на подгибающихся ногах. — Чжунэ-э… — проныла она, и у меня ёкнуло сердце. Господи, он-то здесь причём? Ах да, Дахён любит его до умопомрачения.

— Ч-что? — фальшиво хохотнув, спросила я. — Что с ним? Он тут причём?

— Невеста! — трясясь, мотала головой Дахён, откидывая назад промокшие от слёз волосы, которые до этого случайно упали на лицо. — У него есть невеста! — с той самой интонацией, когда рушатся мечты и жизнь кажется конченной, пожаловалась она. Я вытянулась в струну. Боже, неужели о нас стало известно? Неужели нас кто-то видел? Но кто? И почему об этом узнала Дахён? Чёрт, она меня возненавидит, когда узнает, что я девушка её обожаемого Чжунэ. Или уже ненавидит?

— Ну, невеста… подумаешь, — произносила я, ощущая усиливающуюся неловкость. — Он взрослый парень, почему нет?

— Как… как ей повезло-о-о! — зашлась рыданиями одноклассница, новой порцией. И я какое-то время поглаживала её по спине, ловя удивленные взгляды заходящих и выходящих школьниц. — Замуж за Чжунэ… — в периоды наибольшего спокойствия комментировала Дахён, — быть женой Ку Чжунэ! Я бы тоже хотела… я так мечтала! Ох, он такой идеальный… а достанется ей! — Дахён посмотрела на свой телефон в руке и потрясла его. Так-так, о нас где-то написали? Судя по всему, моё имя не было упомянуто? Или кто-то насплетничал из знакомых?

— Что ты о свадьбе сразу, может, он ещё погуляет, — пошутила я. Дахён подняла на меня красные и мокрые глаза.

— Нет, дату уже назначили! Сегодня появилась маленькая заметка. — Я опешила. Так, теперь я ничего не понимаю. Какая ещё заметка? Какая дата? Может… Чжунэ готовил мне такой сюрприз? Сказал, что мы никогда не поженимся, проверяя крепость моих чувств, а сам… готовил всё? Боже, во мне всё затрепыхалось безумной птицей. Фантазии понеслись галопом. Я выйду из школы, а вся дорожка до ворот обрамлена воздушными шариками, а в конце, у «порше», стоит Чжунэ с кольцом. Нет, не так. Он заедет замной вечером, повезёт в ресторан, и скажет, что пошутил, и мы поедем в Рим, и там поженимся. Нет, не то… Он разыграет это ещё как-нибудь. Но как? Так, Чонён, успокойся, успокойся, не забегай вперёд. Дахён что-то заговорила снова, и я вышла из мира сладких грёз.

— Что?

— Я говорю, что не поверила сначала, когда мама утром сказала…

— Мама? Чья мама? — не поняла я.

— Моя! Наша с Ильхуном, — Дахён вытерла влажный нос и полезла в телефон, продолжая бормотать: — Она же флорист, и вот ей позвонила ассистентка госпожи Ку, попросила заняться оформлением свадьбы, продумать и подобрать цветы для церемонии, букета невесты, для ваз на столах… я чуть в обморок не упала, но мало ли всяких Ку, у которых сыновья женятся? Хоть фамилия и не распространённая, но всё же… Я полезла на его Инстаграм, не мог же он сам молчать о таком событии? Но у Чжунэ было тихо. Но я же подписана на его сестру! И вот, смотри, — Дахён ткнула мне экраном почти в нос, и мне пришлось отвести её руку чуть назад, чтобы снимок не расплывался. На нём была стопка воздушно-прозрачных, с ажурной каймой конвертов, к фотографии шла подпись Еджин: «Получили уникальные пригласительные от… — далее через „собаку“ шёл аккаунт дизайнера, выполнившего эти самые пригласительные. — Начинаем рассылать!». Но самое ужасное ждало меня, когда я внимательнее вгляделась в эти конверты. На каждом была изумительно выведенная, красивейшая надпись «Ку Чжунэ и Сон Дана». Ку Чжунэ и Сон Дана. Ку Чжунэ и Сон Дана. — А потом, — прекратила заевший мотив в моей голове Дахён, увидев, что я прочла всё, показанное мне, — было и окончательное подтверждение, — она на минутку отвела к себе экран, нашла там другую ссылку и опять развернула ко мне. Без желания и с леденеющим сознанием, я перевела туда мутный взор. Короткая статейка неизвестно с какого сайта, газеты, журнала или блога: «Подтвердилась информация о свадьбе Ку Чжунэ, наследника мультимиллионера господина Ку Чжумона, на Сон Дане, дочери сингапурских бизнесменов. По словам инсайдеров, бракосочетание состоится в последний день августа». Дахён опять разразилась плачем, и я машинально прижала её к себе. Со стеклянными глазами, я наглаживала её спину, повторяя:

— Всё хорошо, всё хорошо, всё нормально, Дахён, успокаивайся, это жизнь, мечты в ней иногда крушатся…

Мы опоздали на урок. Я долго обнимала и утешала Дахён, словно утешая саму себя. Мне это было необходимо, но никто не мог знать об этом. Мне хотелось упасть, потому что земля ушла из-под ног, но я стояла, обманутая и обведённая вокруг пальца девушка парня, у которого есть невеста, и убаюкивала добрыми словами влюблённую в него девчонку, не подозревавшую о том, какой низости, мерзости и подлости этот человек. Я не могла заплакать, я не могла ничего почувствовать, я настолько оледенела в этом туалете, что из него меня вывела Дахён, а не я её. Мы просто вошли в класс, за нас обеих извинилась она. Я подошла к парте, посмотрела на стул. Я толком не видела никого вокруг, меня изнутри крутило и ломало, но я вела себя, будто робот, у меня не гнулись колени, локти. Джису шепнула мне:

— Садись! — напомнив о том, что я ещё стою. Я посмотрела на парту повторно. Подняла свой рюкзак и сгребла в него всё своё: учебник, тетрадь, карандаш и ластик. — Чонён, что ты делаешь?! — тихо шикнула Джису.

— Пак Чонён, не изволите присесть? — обратилась ко мне учительница грозным, повелительным тоном. Я застегнула рюкзак, повесила его на плечо, и пошла вон из класса. — Пак Чонён! Чонён! — голосила вдогонку женщина, но я шагала не оборачиваясь.

Я шла и шла, шла и шла, пока не оказалась у тех самых ворот, возле которых понадеялась увидеть Чжунэ с кольцом. Боль жгла грудь, ненависть душила, ложь — грязная, но такая красивая, резала мысли, горло держала калёная хватка предательства, и ни один стон или окрик плача не мог вырваться из него. Я ненавидела Чжунэ так сильно, что была способна на убийство, попадись он мне сейчас. Ударив со всей силы ствол дерева, я не почувствовала ничего, только увидела, как на костяшках проступила кровь. Я искала произошедшему оправдание, я не хотела ненавидеть Чжунэ, я не хотела признавать правоту всех и себя самой, той, которой была до лета. Не хотела назвать окончательно и бесповоротно козлом того, кого полюбила, а полюбила я впервые. За такие чувства обычно испытывают благодарность, от этого должны оставаться прекрасные воспоминания, а не кисло-горький вкус гадкого вранья. А что, если это всё розыгрыш? Но для чего? Если бы хотели развести меня, то действовали бы не через Дахён, а впрочем… Она же сама показала мне какие-то выборочные снимки и статьи, это могло быть фейком. Я должна проверить и перепроверить прежде, чем выносить приговор. Это называется презумпция невиновности, всякий невиновен, пока вина его не доказана. Но как? Если Чжунэ лгал, то его самого спрашивать бесполезно, номера его сестры я не знаю, не в директ же ей писать? Она и не в курсе о моём существовании, не станет мне отвечать.

Посмотрев вперёд, на перекрёсток у пешеходного перехода, я вспомнила о Джуниоре. Как часто мы встречались там, когда он шёл с автобуса, приезжая из университета! Он говорил об обмане. Он знал. Знал что-то или всё? Это единственный шанс на правду, Джуниор не станет мне лгать. Я достала телефон и нажала на вызов. Гудок, второй…

— Алло? — поднял Чжинён. У меня не было сил и времени здороваться.

— Ты знал о свадьбе? — спокойно спросила я.

— Что? О!.. — понял он, о чём я спрашиваю, и замолчал. Я повторила:

— Знал?

— Да, — признал он и, тише и осторожнее пояснил: — Я хотел рассказать, но не смог, Чонён…

— Неважно.

— Ты в порядке? — с беспокойством задал он вопрос.

— Да, что со мной может случиться? — хмыкнула я.

— Хочешь, я приду? Мне прийти?

— Не нужно, всё в порядке, правда, Джуниор, — я положила трубку. Ни черта не в порядке, я сдохну сейчас посреди этой улицы или упаду и забьюсь в припадке на асфальте! Чонён, но ты же знала, на что идёшь? Разве ты не любила риск? Разве не любишь его всё ещё? Ты хотела впутаться в это, а ведь все предупреждали, но ты была уверена в себе, своих силах. Урок тебе на всю жизнь: не будь такой самоуверенной. Ты считала слабым Чжунэ? Нет, это ты слабая, и он знал это… он хотел воспользоваться тобой, и использовал… Нет, не сходится. Если бы хотел попользовать, разве бы завёл в субботу тот разговор? Разве не было это намёком? Но он не сказал. Почему? Что происходит в его голове? Я не понимаю, не понимаю его! Но я не дам ему увидеть свою слабость, никому не дам узнать, что я проиграла, что осталась с носом, что мне больно. Я должна идти, просто делать вид, что всё в порядке. Делать вид — разве это трудно? И я снова шла и шла, шла и шла, пока не оказалась дома. Бросила ключи на полку у входа, скинула рюкзак, кеды, прошла в свою спальню, упала на кровать.

Телефон в кармане звонил. Телефон в кармане звонил снова. За окном начал угасать день. Телефон звонил снова. И опять. Надо вытащить его из кармана и швырнуть о стену. А если сёстры? Я нехотя достала его и посмотрела на вызовы. Последний был от Чжихё, как сердцем чувствовала. Ей нельзя беспокоиться, её нельзя волновать. Я перезвонила. Она спрашивала, как мои дела, как школа? Как дополнительные? Я монотонно отвечала «да» и «хорошо», добавила что-то для разнообразия, не очень уверенная, что в тему, но вроде бы вышло. Я спросила, как дела у них, выслушала ответ. Мы попрощались. Я увидела, что три предыдущих вызова от Чжунэ. Какое счастье, что отключен звук. Шесть часов вечера, надо же! А я даже не поела. И не хочется. Я закрыла глаза. Но не засыпалось. Просто вид потолка надоел. Он напоминал потолок в спальне Чжунэ, тоже белый. Наверное, большинство потолков одинаковое? Я не переспала с Чжунэ, он не стал моим первым мужчиной, но можно ли этим гордиться? Можно ли считать, что я спасла своё сердце, если оно всё равно колит осколками, рассыпавшись по всему телу? Хотя самого тела я не чувствую. Меня словно придавило гигантской тяжестью. Ночь с пятницы на субботу упорно не шла из головы, и утро субботы. Я уговаривала себя, что это всё было обманом, всё, от начала и до конца. Как и говорили ребята, Чжунэ пытался подобраться к Намджуну, или ещё что-то, что угодно — но не любить меня. Это не входило в его планы. У него была невеста, всё это время была любимая… Сон Дана. Из Сингапура. И он хотел свозить меня туда? Посмеяться вместе с нею надо мной? Боже. Телефон жужжал уже рядом, на кровати. Он не давал отключиться, а отключить его не могла я — как дозвонятся, если что, Сынён и Чжихё? Я посмотрела на экран. Ещё два пропущенных от Чжунэ. Уже почти восемь вечера. Он почти разрядил мне телефон! Я поднялась, чтобы поставить мобильный на зарядку. Раз уж встала — дошла до кухни, попила воды. Вернулась и легла снова. Вскоре послышался звонок домофона. У сестёр есть ключи, а больше я никого не жду. Домофон звонил дважды. Потом позвонили и постучали в дверь. Но свет в окнах не горел и, видимо, мне поверили, что меня нет. Я смотрела в темноту комнаты сухими глазами. Я больше не боялась одиночества, я его хотела. Чтобы меня окутала тишина, и всё замерло: звуки, движения, мысли.

В этом же положении застал меня вторник. Я встала в туалет и вновь завернула на кухню, чтобы выпить воды. Вернулась в спальню. Посмотрела в телефон. С десяток сообщений от Чжунэ. Не открывая их, я стала удалять каждое, произнося при каждом нажатии кнопки «удалить»:

— Ложь, ложь, ложь, ложь…

Вторник! Чимин будет ждать меня на занятие. Я написала ему сообщение, что не приду, и опять укуталась в одеяло. Даже в эту жару мне было холодно. Он что-то ответил, я прочла: «Всё в порядке?». «Да, просто месячные» — заверила я, зная, что после таких откровений парни уже не вникают в подробности.

Весь день продолжались звонки от Чжунэ, на которые я не отвечала. Сыпались сообщения, которые я не открывала. Потом снова была короткая беседа с Чжихё — мы привыкли общаться каждый день. Потом зазвонил Югём. Я подозревала причину звонка, но подняла:

— Да?

— Чонён, я не знаю, что случилось, но тебя ищет Чжунэ. Он звонил мне и спрашивал, не случилось ли чего с тобой? С каких пор его это волнует?

— Долго рассказывать.

— Нет, серьёзно? Зачем ты ему нужна? — Я засмеялась, не удержавшись:

— Вот уж верно, зачем я ему нужна?

— Чонён, что случилось-то? С тобой всё нормально?

— Да, отлично, потом как-нибудь расскажу.

Я положила трубку. Через час пришло новое сообщение от Чимина: «Тебя в центре искал Чжунэ, ты уверена, что дело просто в месячных?». Я злорадно усмехнулась, хотя в этой ухмылке боли было больше, чем злобы. «Не обращай на него внимания, — попросила я Чимина. — Я трахнула его и бросила, вот он и бесится». Почему-то меня позабавило распространение слуха, что мы всё-таки переспали. Мне было плевать на этот факт, на самом деле плевать. Было бы мне больнее, если бы это случилось? Не думаю. Куда уж больнее-то?

Я нашла что-то перекусить в холодильнике и кое-как впихнула в себя, после чего, почувствовав от себя запах залежалого и затхлого тела, отправилась в душ. Может, вода смоет что-то и принесёт облегчение? Она принесла свежесть, но не облегчение. Разрыдайся я, может, хоть тогда бы полегчало? Но я никак не могла заплакать. Хотела и не хотела одновременно. Включала «Imagine dragons» в наушники и слушала два альбома подряд, врубая погромче, чтобы не слышать гуд домофона, но глаза, даже увлажнившись, не выжимали из себя слёзы. О школе я и думать забыла, почему-то она показалась мне уже ненужной и необязательной. Что дала мне учёба? Она не научила меня спасаться от нехороших людей, угадывать коварные замыслы, разоблачать ловеласов. И специальности мне никакой старшая школа не даст, раз не помогла с самоопределением. Стоило ли идти в старшую школу? Родители настояли, иначе я бы ещё после средней ушла в техникум, не парясь с поступлением в вуз.

Умудрившись уснуть, хотя была выспавшаяся, я некрепко дремала под утро, и сквозь зыбкий сон услышала поворот ключа. Я заворочалась в постели и услышала голос Сынён:

— Чонён? Чонён?! Ты дома?! Сестрёнка! — звала она меня, но не успела я отозваться, как дверь в мою комнату открылась, и появилась сама Сынён. — Слава богу! Ты на месте! — За её плечом вдруг образовался Чжунэ. Первым желанием было молниеносно спрыгнуть с кровати и спрятаться куда-нибудь, но я так и замерла, приподнявшаяся над подушкой с опорой на один локоть.

Чжунэ обогнал Сынён и кинулся к моей кровати, упав перед ней на пол, на колени.

— Господи, Чонён! Что случилось? Я чуть с ума не сошёл! Что с тобой? Что произошло?!

— Твой жених искал тебя, — сообщила из коридора Сынён, — сказал, что ты пропала, нашёл меня и притащил сюда, чтобы проверить квартиру.

Всегда понимающая и наблюдательная, она заметила что-то неладное в моём лице и, притворив дверь в спальню, ушла в другой конец квартиры.

— Чонён!.. — выдыхая, обрадованный, протянул к моей руке свою Чжунэ, но я её отдёрнула. Он замер. — Чонён…

— Жених… ты скажи потом моей сестре, чей ты на самом деле жених. — Он с ужасом округлил глаза. По ним было ясно, что он всё понял, он даже побледнел.

— Ты…

— Узнала? Да, — хмыкнула я, взбив подушку и прислонившись к ней спиной.

— Чонён… — Я не знала, откуда во мне взялась эта сила, наверное, от злости, но на губах застыла непробиваемая ухмылка, а голос не дрожал. Возможно, помогло прошедшее с понедельника время, тогда бы я его точно убила, а сейчас слишком обессилела, и чувствовала себя больной от пяток до макушки.

— Молчи уж… Ку Чжунэ, — едко произнесла я его имя и фамилию.

— Чонён, послушай… — начал он, опустив виновато взгляд.

— Я достаточно тебя наслушалась. Ты когда намеревался сказать? И намеревался ли?

— Я пытался! — посмотрел он на меня. — В пятницу… субботу… ночью. Я хотел сказать тебе об этом, но не смог, я испугался, Чонён, я подумал, что ты уйдёшь, что ты оставишь меня, что не поймёшь…

— И оказался прав, — пожала я плечами, — я не поняла и ушла.

— Нет, не говори так, Чонён, дай мне объяснить, пожалуйста!

— Что? Как так вышло, что у тебя есть невеста?

— Да! Это не моё желание, клянусь, Чонён!

— Ой, снова клятвы? Ты уже клялся, что у тебя никого нет, кроме меня.

— И это правда! Между мной и Даной никогда ничего не было и нет! Я видел её два или три раза в жизни!

— Да неужели?

— Это правда! Это брак по расчёту, меня обязывают обстоятельства…

— И ты, конечно же, идти против них не можешь? — хмыкнула я с сарказмом.

— Это я и пытался объяснить тебе, Чонён, я действительно не могу, за этим слишком многое стоит! Я разменная фигура в этой игре, и Дана тоже.

— И меня за компанию решили приплести? Нет уж, играйте в игры сами, мою жизнь в это не вмешивайте!

— Я и не хотел, Чонён, ведь ничего не изменится… Я же говорил — просто формальность, мы заключим с ней брак, но я даже не собираюсь с ней жить! Пусть себе будет женой, но мы с тобой всё равно будем вместе…

— А, женой будет она, а трахать будут меня? — нервно прогоготала я.

— Ну… нет, ты не так поняла. Хорошо, её буду трахать, но с тобой…

— Ах, ты всё-таки будешь и с ней трахаться?!

— Боже, да скажи же мне, чего ты хочешь, что тебя устроит? — взмолился Чжунэ, ловя мои руки, которые убежали от него под одеяло.

— Меня устроит, если ты уйдёшь, — кивнула я на дверь, — и больше никогда не появишься в моей жизни, никогда меня не побеспокоишь.

Чжунэ отпрянул, ошарашенный и уколотый. Он сглотнул слюну, сжав руки в кулаки.

— Ты этого действительно хочешь?

— Да.

— Ты не простишь меня?

— Нет. — Его нервная манера стала возвращаться, он раздраженно дёрнулся, поднялся.

— Ты даже не пытаешься меня понять! Ты не слышишь меня! Ты глуха к моим проблемам! Ты что, не вникла, что я не хочу этого? Что я в этот брак — как в рабство! Почему ты не хочешь понять меня? Ты эгоистка, Чонён! Ты думаешь только о своих желаниях!

— А ты хочешь всё и сразу — вот это и есть эгоизм! — Чжунэ рванул к двери, и даже взялся за ручку. Но остановился.

— Как… как ты узнала о свадьбе?

— Дахён сказала, — бросила я. Чжунэ напряг память, сдвинув брови. — Моя одноклассница, влюбленная в тебя по уши, твой сталкер, — разъяснила я, не зная, видел он когда-нибудь сестру Ильхуна или нет? — Какое это имеет значение, Чжунэ? Ты обманул меня, и я больше не хочу иметь с тобой ничего общего.

Поджав губы, кивнув, он вышел. Я услышала хлопок входной двери и обмякла. Организм будто развалился на части. Я сомкнула веки и спрятала лицо в ладонях. Всё будет хорошо, всё будет хорошо, он всего лишь первая попытка, вокруг куча других парней. Да только нужны ли они будут после того, как повстречалась с Ку Чжунэ?

— Чонён? — Я убрала руки и посмотрела на Сынён, вошедшую с большой кружкой. — Какао с зефирками. Не по сезону, но вкусно, — похвалила она мне принесённое и поставила поближе ко мне, на тумбочку у кровати, после чего села рядом со мной. — Поругались?

— Расстались, — безлико промолвила я. Сынён не стала громко изумляться и реагировать, осталась сидеть, как сидела. Я покосилась на неё. — Скажешь, что я дура, которая упустила миллионера? Что можно было закрыть глаза на недостатки ради его кошелька?

— Ох, дорогая, — с укоризной похлопала по ладони меня сестра, — если он нанёс тебе душевную рану, я бы сама посоветовала тебе его послать подальше.

Я выдержала минутную тишину и, внезапно, как пинком в грудь, который вышиб пробку, была ударена рыданьями. Завыв и бросившись на подушку, чтобы спрятаться в ней ото всех, и спрятать свою слабость, я глухо проорала в плотность наволочки, обтянувшей бамбуковые волокна:

— Я люблю его, люблю, люблю!

Сынён пробыла со мной до позднего вечера, успокоив, расшевелив, заставив выбраться из постели. Она стала моим пресс-секретарём, объяснившимся по телефону с учителями и школьной администрацией. Опека надо мной, несовершеннолетней, была закреплена за ней, поэтому она заверила, что прогулы мои обоснованы, что я приболела, и вряд ли уже появлюсь до конца полугодия, да и что там осталось? Два дня. Сынён заказала пиццу, кимбапы, накормила меня, пообещала приехать завтра в обед и отчалила. Я едва удержала себя от того, чтобы вернуться в постель и продолжать тухнуть. Заставляла себя ходить по квартире, придумывая, чем себя занять? Что лучше всего займёт мысли? Я выплакалась до какого-то опустошения, но пережитое не могло исчезнуть из памяти. Посмотрев с полчаса телевизор, я выключила его, и продолжила неприкаянно бродить. На что отвлечься? Бездействие меня погубит, но вернуться в школу на оставшиеся два дня мне не под силу. Неужели я всё-таки слабачка, мямля и обычная девчонка, которая никогда не смогла бы спасать мир и защищать его от зла, потому что даже себя спасти и защитить не может? Ещё в мае я думала так, что сердцу можно приказать, что «любовь зла — полюбишь и козла» — это оправдание лентяев и рохлей, тщедушных и безвольных, и вот, оказалась одной из них. Нет, не должно быть так. Я смогу забыть о Чжунэ! Я забуду даже его имя, я пойду дальше, будто и не встречала его на своём пути, надо только отмотать назад немножко, отреставрировать весну, те дни, в которые я считала его негодяем. Нужно воссоздать ту обстановку, в которой я жила до встречи с ним. Позвать друзей. Да! Югём и Джуниор помогут, они всегда были рядом. Только как теперь смотреть в глаза Джуниору? Его взгляд постоянно будет напоминать о моём промахе, даже если Чжинён не попрекнёт и словом, а он не попрекнёт.

Остаётся только Югём, мой лучший друг, мой товарищ детства, мой однокашник дошкольной эпохи. Я набрала его номер, пока ещё не стало неприлично поздно. Так, с каких пор я задумываюсь над тем, прилично ли в какое-то время звонить лучшему другу?

— Да, Чонён? — жуя что-то, поднял он.

— Югём, не хочешь фильм какой-нибудь посмотреть? Или пиццу поесть? У меня осталась половина от ужина с Сынён.

— Мм… заманчивое предложение! Что там с Чжунэ? Разобрались? Он тебя нашёл? — Я замолчала. — Чонён? Алло? — Сжимая челюсти, я силилась не начать ругаться, не кричать на Югёма, чтобы больше не произносил этого имени, но друг ни при чём, я затаила дыхание. — Чонё-о-он, — пропел он, ища отклика. — Приём, вызывает Земля.

— Югём… — сковано, как ножом по ржавому железу, просипела я: — Не будем больше говорить о Чжунэ, хорошо?

— Окей, — явно что-то заподозрив, пообещал он. — Жди, скоро буду.

Минут через пятнадцать он перешагивал порог моей квартиры с бутылкой вина в руке.

— У тебя был такой голос, что я подумал — не пригодится ли успокоительное? — Я устало улыбнулась его ноше.

— А я-то думаю, как можно так медленно идти в соседний подъезд?

— Только через магаз, — простонародно обозначил Югём супермаркет.

— Пить нету желания, если честно, давай просто чего-нибудь позитивное зазырим?

— Без проблем, — разулся он, и мы прошли в зал, усевшись на диван. Я стала выбирать фильм. — Я так и не узнаю, что был за кипиш?

— Нет, — отрезала я, нажав на первую попавшуюся комедию.

— Ладно, — сдался Югём, откинувшись на спинку. Я сходила за половинкой пиццы, принесла к ней две алюминиевые банки с соком. Угнездилась рядом с другом. Фильм начался нудно, мы поглощали по кусочку пиццу, запивая её, но атмосфера висела какая-то странная. Я не могла отогнать от себя мысль о том, что ещё в те выходные рядом со мной был Чжунэ. У меня был парень. Я любила его и, думала, что он меня любит тоже. Я хотела ему отдаться, и если бы не его попытка предупредить — мы бы переспали. Всё-таки, он не хотел делать мне больно? Нет, я просто оправдываю подлеца. Так делают все влюбленные девушки, но это неправильно, это тоже слабость. Недостатки нужно признавать, с ними нужно бороться, а провинившихся следует наказывать. Как я могла наказать Чжунэ? У меня не было такой власти. Я посмотрела на Югёма. Он прекратил жевать.

— Прожуй и проглоти, хочу сказать кое-что, — решилась я. Югём внял совету и спешно покончил с содержимым во рту. Я кивнула, и произнесла:

— Мы встречались с Чжунэ. Чуть больше месяца. Тайком ото всех. — Я не стала говорить, что Джуниор знал, чтобы не вносить разлад. Югём сидел столбняком. Нет, он не был равнодушным или пофигистом, но отсутствие внешних эмоций иногда создавало такое впечатление, однако я слишком хорошо знала Югёма, чтобы понять: он в шоке.

— И… что произошло?

— Оказалось, что у него есть невеста. Ты знал?

— Нет, впервые слышу. Я с ним не тусил уже недели три… — Югём, доходя до всего, сузил глаза. — Ага, теперь начинаю понимать, почему на меня подзабили…

— Не буду скрывать, я связалась с Чжунэ, чтобы он отстал от тебя. Но не рассчитала свои силы. — На меня стала наползать тень, и губы затряслись. Нет-нет, только бы при Югёме не заплакать! Я взяла себя в руки.

— Значит, он встречался с тобой, пока у него была другая девчонка?

— Выходит что так, но он утверждает, что у них ничего не было. Но свадьба в конце августа у них будет.

— Хорош, аферист, — хмыкнул друг. — Зря ты мне по телефону сразу не сказала, я бы ему морду начистил!

— Это я и сама могу, — напомнила я. — Нет, Югём, бог ему судья, я не хочу больше знать об этом человеке.

— А я бы ему подножку какую-нибудь подставил…

— Нет, пожалуйста! Я рассказала тебе это не для того, чтобы что-то предпринять. Просто поделилась.

— Я понял. Хорошо, Чонён. — Я взяла его за руку, пожав её и улыбнувшись.

— Спасибо! Спасибо, что снова рядом… что всегда рядом. — Смутившись, Югём посмотрел на свободное место на диване:

— Теперь я понял, почему Джуниора не позвали. Ему бы, конечно, неприятно было узнать о Чжунэ. — Чёрт! Сказать или не сказать? Лучше сменю тему. Как же я запуталась в этом всём! Как я хочу спокойствия, искренности и надежности. Я так привыкла к крепкому плечу за этот месяц, я так и не получила того, чего так хотела, и на месте всего этого обосновалась пустота, дыра, которую нечем заполнить. А если я не заполню, то так и буду страдать по Чжунэ.

Посмотрев на Югёма, я сильнее сжала его ладонь и, преодолев краткое расстояние между нами, поцеловала его в губы. Его замедленная реакция снова была в деле. Почувствовав его обездвиженность, я уже стала осознавать свою ошибку и отстраняться, когда он поймал меня за затылок и вернул обратно. Мы поцеловались заново. Как-то неловко и бессодержательно, неумело, я бы сказала, но поцеловались. А потом Югём сам испугано меня отпустил, откинувшись назад.

— Чёрт, извини… это… это как-то… тупо, да? — паникуя, хохотнул он.

— Я не знаю… Я… мне хотелось этого… может, не тебя, но… вот этого всего… что между мужчиной и женщиной.

— Ты теперь женщина, да? — глупо спросил Югём, и пока я обмозговывала вопрос, он дополнил его: — Ну, вы же переспали с Чжунэ?

— Ах, ты об этом! Нет… нет, не дошло до этого. — «К сожалению» — почти вслух вышло у меня.

— Вот как… — Такое ощущение, что и Югём почти добавил «жаль». Ему бы проще было, будь я опытнее?

— Неважно, — осмелев и, зачем-то собираясь броситься во все тяжкие, а вернее, спасаться от бездеятельности, я встала и потянула Югёма за руку. — Давай переспим.

— Чего? Ты серьёзно? — недоумевающе поднялся за мной Югём. — Чонён, я не знаю даже… мы же уже обсуждали это.

— Тогда были другие обстоятельства. Теперь это не просто желание попробовать — это терапия, понимаешь? Может, это отвлечет меня, успокоит… — Я остановилась на пороге зала, и Югём, соответственно, тоже. — Или ты не хочешь совсем?

— Да как сказать… честно признаться, предложение-то заманчивое, — друг почесал затылок. — Секса у меня давно не было, я бы не отказался.

— Ну, и думать тогда нечего! — махнула я, и привела его к себе в спальню, не включая света. Мы встали у кровати. Не выключенный в зале свет перетекал частично к нам через коридор. Югём сжимал и разжимал кулаки, глядя на меня, и не решаясь хотя бы тронуть. Я тоже оглядела его, но не прикоснулась. Подумав, я стянула через голову футболку. Югём повторил за мной. Только я осталась в лифчике, а он стал обнаженным до пояса. Я развязала шнурок на спортивных штанах, они упали, я вышагнула из них. Югём забренькал пряжкой ремня, расстегнул его, будто застрял ненадолго в штанинах, но всё-таки избавился от джинсов. Предстал передо мной в трусах и носках. — Целуй меня, — подсказала я. Друг приблизился, я ощутила излучение его прохладного тела. Он не решался. — Или раздень до конца, — предложила я, вытянувшись по стойке «смирно», чтобы не мешать ему это делать.

— Стрёмно как-то, — потёр он щёку, метясь. — Странные ощущения… я никогда не думал о твоей груди, вообще о тебе, как о… о варианте. А тут надо потрогать… блин… — Югём положил ладонь мне на грудь, слегка сжав её сквозь хлопковую чашку. Для симметрии положил вторую, сжав так же.

— Смелее, — выпятила я грудь, хотя чувствовала себя глупее некуда. Его пальцы смяли меня сильнее, но скользнул руками под ткань, но не прошло и пяти секунд, как вытащил их обратно.

— Блин, не могу! Дико как-то…

— Да что тут сложного? — взбесилась я. Злило меня всё, что произошло с Чжунэ, но вымещала гнев на том, что входило со мной в контакт. — Берёшь и трогаешь! — Я с размаху запустила ладонь в трусы Югёма, схватив его за то, чему там быть и полагалось. Оно было не лежавшим, но и не до конца стоявшим. В этом среднем, непонятном состоянии, член в моей руке дрогнул, и я отдёрнула её назад. — Видишь? Ничего сложного!

— Что ж так быстро убрала? Потеребила бы подольше! — взмахнул руками Югём и сказал: — Я так не могу, давай выпьем вина, а? — Посомневавшись, я кивнула.

На кухне он откупорил бутылку, и мы буквально залпом выпили по полному бокалу, провозгласив тост за удачное осуществление задуманного мероприятия. Налив по второму полному бокалу, мы опустошили бутылку. Больше спиртного у меня в доме не было, а этого оказалось недостаточно, чтобы опьянеть двум молодым дуракам. Мы лишь слегка захмелели, разгорячившись, но даже вернувшись в спальню, всё равно больше ничего не предприняли. Завалились на постель и, проболтав часа два, уснули.

Утром я потянулась, и обнаружила себя спящей спиной к спине Югёма. Мы даже не накрылись одеялом, так и свернулись калачиком в разные стороны на моей узкой кровати, предназначенной на одного человека. Это вам не три метра… Положив ладонь на лоб, я подумала: «Что я делаю?». Господи, из-за какого-то козла готова совершать что угодно, лишь бы совершать. Разве такой я была? Разве так думала? Я хотела совершать полезное, значимое, важное. Не распыляясь на низменное и недостойное. Не пора ли вспомнить о чувстве собственного достоинства? Своих интересах, своей жизненной позиции. Почему мы, девушки, споткнувшись об одного засранца, предаём свои принципы, считая, что они никому не нужны? Почему один становится всеми? Это не так.

Я дотянулась до мобильного, чтобы посмотреть на время. Десять с небольшим утра. И сообщение от кого-то. Хоть бы… чего я хочу? Чтобы от него, или чтобы не от него? Надо кинуть его в чёрный список, от греха подальше. Но эсэмэска была от Чимина: «А сегодня тебя ждать?». Кое-как сползя с постели, я ушла на кухню, прикрыла дверь и набрала своего тренера.

— Доброе утро, коварная девчонка, — поднял Чимин игривым голосом. Это он к тому, что я трахнула Чжунэ и бросила? Ну да, ну да… Я даже лучшего друга трахнуть не могу. Или он меня. Узнал бы кто — смех!

— Чимин… я хотела спросить… поездка с тобой… ну… куда ты там меня звал? Она ещё в силе?

— Разумеется, Чонён, о чём речь!

— Это же на месяц, да?

— Ну да, к началу учёбы я тебя вернул бы… а что?

— Я согласна, — твёрдо и уверенно произнесла я. — Я поеду с тобой, куда скажешь.

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

Сколько дней он выдержит без неё? Ха! Хоть целую вечность, что в этом сложного? Это всего лишь увлечение, питаемое недоступностью и желанием доказать что-то её дружку — тому щеглу, Чонгуку, которого хотелось заставить понервничать, выманить, разоблачить. О нём можно было что-то вызнать, но почему так быстро шпионские игры забылись, отошли на задний план? Нет, более того — вообще перестали играть роль. Ну, хорошо, частично это была и серьёзная, крепнувшая симпатия, какой раньше не бывало, и затмение от страсти внесло разлад в душу и разум Чжунэ. Но полагался он на удачу в своих «ухаживаниях». Прокатит — не прокатит. Потому что не умел строить отношения, не имел такого опыта, и не собирался изначально этого делать, а потом и голова отказалась соображать. Начал с обычных подкатов, держа одну конечную цель на уме — секс. А потом появилась почему-то иная цель, чтобы Чонён была рядом, чтобы они встречались каждый день, проводили время вместе. Для этого не требовались навыки пикапера, для этого ему пришлось быть самим собой. Но не повезло, что поделать? Да, прокололся, её не устроили обстоятельства его настоящей жизни, которые он изменить не в силах. А если так, то до свидания! Кому хуже будет? Ему развязали руки, наконец-то можно позаниматься сексом с той, которая не будет упираться и искать отговорки, более того — сама станет уговаривать, какая-нибудь девица из ночного клуба, в общем — почти любая девица. А Чонён лишается многого. Какой ещё дурак выдержит столько без постели? Какой дурак будет ждать, терпеть, понимать, считаться с принципами? Да другой парень давно бы потихому трахался, корча перед пассией праведника. А где Чонён в своём нищем окружении найдёт другого миллионера? Чжунэ насмешливо задирал нос, приезжая в свою квартиру и усаживаясь перед огромной плазмой на стене. Ему представлялось, по каким забегаловкам снова начнёт шастать Чонён, и платить за неё будет некому. Ничего, быстро заскучает и передумает! Потом Чжунэ вспоминал её характер, поджимал губы, мрачнел, и понимал, что не дождётся ни звонка, ни эсэмэски. А ведь это он пообещал ей, что у неё больше не возникнет проблем с финансами, потому что он всегда будет рядом.

Ломка началась день на третий. Без каких-либо физических признаков: ни жара, ни озноба, ни судорог, просто отвратительное самочувствие, при котором не хочется вставать с постели, начинать день, ехать на работу, разговаривать с кем-то, видеть кого-то. Чжунэ давал себе пинка для того, чтобы избавиться от зацикленности мыслей, чтобы вырваться из пут недавних славных деньков, он искал какую-то мотивацию для того, чтобы двигаться, но не находил. В этом болезненно-удрученном состоянии он провёл двое суток, борясь с собой и тягой. «Девчонка, она обычная девчонка, каких сотни!» — говорил он себе, но эта рядовая девчонка хуже героина въелась в его организм. Она не была виновата в его обмане, в том, что у него так складывалась жизнь. Чонён справедливо послала его подальше, и не ей искать примирения. Но не ему же? Ещё множество часов ушло на то, чтобы кормить свою гордость, отпаивать её и исцелять, дохнущую от заразы под названием «любовь». «Я не люблю её!» — кричал сам себе Чжунэ перед сном, по утрам, бреясь, завтракая, в обед, за рулём. Но мантра не работала, либо он неправильно её произносил, либо не совершал какого-то необходимого для действенности обряда. Он не верил в то, что способен любить представительницу женского пола, и ему было смешно и дико от этой мысли, само слово «любовь» липло, как смертельный диагноз, некорректно поставленный врачом по ошибке. У тебя нет такой болезни, но ты начинаешь в неё верить и находить признаки. Что за чушь? От любви сходят с ума, прыгают и напевают глупые песенки, пытаются писать стихи, говорят об объекте любви со всеми, кто способен слушать. Где это всё? Нет, о Чонён он вообще ни с кем не говорил, настроение не позволяло петь и прыгать, и рассудок не пошатнулся. Вроде бы. Это просто мания из-за сексуальной неудовлетворённости, как только выпустит пар — его отпустит.

Не прошло и недели, как он позвонил Чонён. Но если прежде она не поднимала во время ссор трубку, то теперь абонент был недоступен. Чжунэ перезвонил через час и, убедившись, что ничего не изменилось, стал делать выводы. Чонён никогда не отключала телефон, потому что всегда была на связи с сёстрами. Значит, она кинула его в чёрный список, а поэтому дозвониться будет нереально. Оставалась личная встреча, и Чжунэ, уже не пытаясь останавливаться, оправдываться или сопротивляться бешеному желанию увидеть девушку, поехал к ней домой. Никто не открывал, не поднимал домофонную трубку, не ходил за дверью квартиры, не включал в комнатах свет, а наследник Ку, сын миллионера, проторчал четыре часа в своём порше под заветными окнами. Потом он включил логику, заставив мозги работать, и сделал вывод, что обнаружил себя машиной, которую трудно не заметить. Поэтому на следующий день приехал на такси до угла дома, нашёл лавочку потенистей и прождал несчётное количество часов, пока не пойдёт кто-нибудь из семьи Чонён. Но никто не пошёл. Куда они все делись?

Чжунэ взялся за серьёзные поиски, чувствуя, как в нём пробуждается маньяк-преследователь. С каждым предпринятым шагом ценность и необходимость Чонён росла, увеличивалась. Она ему нужна во что бы то ни стало! Им надо ещё раз поговорить, объясниться. Он снова позвонил Сынён, оказалось, что та уехала на съёмки и её не будет в Сеуле до конца месяца, и она, естественно, не скажет, где её младшая сестра. К тому же, она запретила звонить Чжихё, которая беременна, и если Чжунэ заставит её волноваться — Чонён никогда его не простит. И Чжунэ не стал тревожить среднюю сестру. Он поинтересовался у Югёма, где его подруга детства? Югём развёл руками, как-то презрительно посмотрев на своего знакомого. Чжунэ звонил Чжинёну, но тот не брал трубку, и пришлось поехать к нему домой. Это ведь был второй лучший друг Чонён, он должен знать, где она! Но с Чжинёном всё получилось ещё хуже, тот ударил его в лицо, посадив фингал под глаз, и спустил с лестницы. В другой раз Чжунэ не оставил бы это просто так, но в этот… почему-то ему было всё равно. Его даже не задело то, с каким отвращением Джуниор отёр ладони о рубашку после того, как выкинул незваного посетителя.

Круг близких друзей Чонён заканчивался. Конечно, можно было бы подключить драконов и связи, чтобы найти её, но Чжунэ не мог позволить этого по ясной причине: он не хотел, чтобы драконы знали о его привязанности, он не хотел, чтобы они взяли на заметку Чонён. Он хотел обезопасить её от вторжения преступного мира. Если выбирать между её сохранностью и тем, чтобы её ему вернули — он выбирает её сохранность. За две недели поисков, попыток, розыска, опросов, слежки и беготни с целью выследить, напасть на след присутствия Чонён, Чжунэ не добился ничего, кроме того самого синяка от Джуниора.

Вечерами он стал откликаться на приглашения друзей вылезти куда-нибудь, посидеть где-нибудь, но если они культурно расслаблялись, то он напивался, и сильно. Чжинхван сделал ему замечание, чтобы не уходил в запой, поскольку через несколько дней у него будет свадьба, но Чжунэ только отмахнулся, чувствуя, как назло всем и себе самому хочется особенно отвратительно выглядеть на этом проклятом бракосочетании. Упрёки и переживания в глазах товарищей утомляли и бесили, они смотрели на него так, как будто у него что-то случилось, будто что-то не в порядке! Они ничего не знали, хоть и видели мельком Чонён. Послав их мысленно к чёрту, Чжунэ в пятницу приехал в одиночестве в «Октагон».

Он пил виски с колой у бара, потом переместился в вип-кабинку, но там его охватило неприятное чувство одиночества и потерянности, как будто его запихнули в гроб, и парень вернулся поближе к танцполу, бродя со стаканом и разглядывая толпу. Разглядыванием это назвать было бы неверно, потому что он смотрел, но не видел, даже когда глаза его пробегались по сексапильным девицам, пытавшимся перехватить его взгляд, он их не замечал. Ещё несколько дней назад мечтавший о том, что теперь натрахается, он и думать об этом забыл. Алкоголь сделал тело вялым и безвольным, но ум не отключался. Чжунэ не нравилось, что нет никакого положительного эффекта, нет приподнятого настроения, которое раньше появлялось от выпивки. Что ж, неужели придётся напиться до одури? Пусть лучше тошнит, кружит и вырубает, но сознание хоть как-то изменится, и ему полегчает.

Ку Чжунэ уже собирался идти за очередной порцией, крадучись, неверной походкой с опорой о стену, когда заметил знакомое лицо на балконах второго этажа. Надеясь, что ему не показалось, он сунул проходящему официанту пустой стакан, и побрёл наверх, держась за перила. Ноги подводили, не желая идти быстро, да и взор расфокусировался, заставляя ступеньки качаться. Но всё-таки Чжунэ поднялся и, водя лицом по сторонам, искал того, кто ему померещился. Нет-нет, это не опьянение, он точно видел, этот человек должен быть где-то здесь! Он ему нужен, сейчас же! Молодой миллионер шатался, но упрямо шёл, пока не различил выходящего из кабинки, того самого типа, прощающегося с кем-то со своей бессменной улыбкой на лице, такой располагающей, такой светлой, такой доброй…

— Богом, — перехватил его Чжунэ. Тот думал обойтись кивком приветствия и пройти дальше, но не тут-то было.

— А, привет, — просиял знакомый и ему, щедро раздаривая свет своей улыбки каждому. Чжунэ потянул его к себе, ближе, понизив басистый голос:

— У тебя есть?..

Богом, не роняя добродушия с лица, обежал пространство быстрыми и цепкими глазами. Никого поблизости не было.

— Что именно хочешь?

— Всё! — требовательно сжал пальцы на его руке Чжунэ. — Прямо сейчас — кокс, и чего-нибудь ещё с собой… экстази, пару косяков… таблеток любви^[45]… лёд, кислота, фен^[46] — без разницы!

— У тебя что, вечеринка намечается?

— Да, огромная вечеринка! Так что, у тебя с собой? — Богом ещё раз порыскал глазами и, не глядя на Чжунэ, процедил сквозь зубы, не меняющие улыбки:

— Иди в вип-кабинки, я сейчас подойду.

Не прошло и получаса, как заказ был выполнен. Притомившийся ждать, Чжунэ спешно расплатился пачкой наличных и, не прощаясь, не глядя уже на уходящего Богома, дорвавшись до того, что могло пробудить в нём хотя бы искусственную радость, стал выкладывать на столике кокаиновые дорожки своей платиновой банковской картой. Облегчение… вот оно… такое доступное и элементарное! Всего лишь белый порошок, и не надо никаких заморочек, не надо надрывать зад и что-то из себя корчить, чего-то добиваться, кому-то угождать и нравиться, можно быть самим собой, наедине с кокаином. Чжунэ втянул его в себя, зная, что Богом никогда не подводит с качеством товара. И, действительно, результат был достигнут быстро, эйфория опустилась на сознание, снизошла, как милосердный ангел. Ощущения прекрасные, лёгкость, веселье, счастье… Чжунэ было хорошо, очень хорошо! Последний раз ему было так же, когда он ночевал с Чонён. Почему он так страдал без неё? Вот же лекарство, вдохнул — и всё отлично, замечательно! Ещё одна дорожка… дорожка в рай, в объятия радости и блаженства. Жизнь стала сладкой, как говорят — в розовом цвете. Густая, насыщенная, полная красок и удовольствия жизнь, её, чудилось, можно сейчас черпать ложкой и смаковать, вкусную и пикантную. Язык бродил по губам, палец втёр немного кокаина в десну, и когда она немного онемела, отступила нехватка поцелуев Чонён.

Чжунэ пробыл в кабинке около часа, погрузившись в созерцание своей расслабленности. Состояние было изумительным, вот бы ещё из памяти выкинуть Чонён, он не хочет о ней думать… Или наоборот? Улыбка застыла на его губах, глаза были закрыты. Закинуться кислотой? Запить виски — вот это будет фейерверк! Начнутся ли галлюцинации? При идеальном раскладе, ему бы привиделась Чонён, что она здесь, что они занимаются сексом, да, прямо здесь… Остаток ночи прошёл в полузабытье, под конец только участившийся пульс попросил Чжунэ остановиться и прилечь. Сочетание кайфа и дурноты разрывало его, то погружая в сон, то встряхивая, будя. Более-менее пришедший в себя, потный, дрожащий, Чжунэ выполз из закрывающегося клуба, уселся за руль, несколько минут трезвел, обретая ясность мышления, и, хотя до конца так и не начал себя хорошо чувствовать, поехал домой.

Отоспавшись, молодой человек знал, что перестарался с наркотиками и был на грани… Но было так хорошо! Оно того стоило. Наконец-то ничто не грузило, не заставляло страдать. Это убогие нищеброды вроде Чонгука ищут спасение в буддизме, религии, якобы достигают какой-то нирваны… У них просто нет денег на кокс! Раз — и готово, ты уже освободился от кармических загрязнений, ты витаешь в небесах. Чжунэ пошарил по карманам брюк, в которых был в «Октагоне», и достал добычу, с которой ушёл оттуда. Праздник не заканчивается… можно не выходить из квартиры ещё пару деньков. А потом снова найти Богома, и продолжить кайфовать.

Есть не хотелось, но мучила жажда. Потом Чжунэ закинулся парой «колёс», и его одолел дикий голод. Хохоча сам с собой, он заказал себе по телефону десятьпорций суши и, не успев того заметить, слопал их почти все. Как раз осознание того, сколько в него влезло еды, пришло с началом очередного отходняка. Вспомнив, что пропустил утреннюю пробежку, Чжунэ, не чувствуя в себе сил для этого, проглотил очередную таблетку и, когда энергия понеслась бурным потоком, понёсся наворачивать свои спортивные круги. В голове по-прежнему царила лёгкость, в груди, в забавной пустоте, плясало сердце, ноги работали сами по себе, стоило дать им приказ — и они бегали. Чжунэ казалось, что его разобрали по частям. Странные ощущения, переменчивые, непостоянные. Он то парил, то наоборот, застопоривался. Всё вокруг виделось по-новому, смешило, или, напротив, погружало в глубокую задумчивость. Размеры зданий скакали, тротуар иногда подводил, выворачивая зигзагами, и, на обратном пути, Чжунэ чуть было не испугался, что заблудился, однако кое-как сориентировался и вернулся домой. Его стало отпускать от всей химии, что он в себя натолкал, здравомыслие позвало к зеркалу, взглянуть на себя. Вид был ужасный, всклокоченный, с тенями под глазами, помятый, небритый. Скинув с себя костюм для пробежек, парень полез в ванную, чтобы привести себя в порядок. Порядок? Причесаться и смыть пот не проблема, но станет ли он в порядке от этого? Нет, внутри у него кавардак, настоящее бесчинство эмоций: боли, желаний, терзаний, ярости, самоуничтожения и самоуничижения.

Выходной заканчивался. Позвонили родители, чтобы узнать, не приедет ли он на семейный ужин, но Чжунэ отказался. Он не хочет, спасибо. Положив трубку, он понял, что и на работу завтра не хочет. И вообще ничего не хочет. Наркотики выводились, оставив его в ужасно холодном и одиноком мире, в котором с трудом проходили минуты, даже секунды. Находиться здесь стало невыносимо, но куда деться? Везде невыносимо. Нигде нет Чонён. Чжунэ швырнул пустую бутылку виски, найденную в холодильнике, и она разбилась о стену. Осколки стекла украсили пол. Нет, это невозможно, ещё слишком рано пытаться выйти из-под влияния веществ… Чжунэ зашагал по квартире, перебарывая желание наглотаться экстази. Вспомнил о травке, которую тоже купил. Да, это самое безобидное. Просто расслабиться, это не вредно, он не потеряет адекватности, но злость и ненависть к миру отпустит, уйдёт эта отчужденность и покинутость, и, самое гадкое — пресыщенность. Иногда, когда она накатывала на него, шепчущая, что у него всё есть, и больше ничего не нужно, Чжунэ хотелось плакать, выковырнуть из себя это жуткое понимание, что не к чему стремиться, что ничего не изменить, что лучше — не бывает, только хуже… И это хуже становилось каким-то даже манящим, предпочтительным. Мучительное всевластие, мучительное богатство, мучительная вседозволенность… Как часто он смотрел на окно и думал, а не сигануть ли туда? Почему нет? Всё остальное уже было, и ничего нового не будет. И теперь уже никогда не будет Чонён. Она не простит его, а он вынужден жениться на Сон Дане, а не на ней. Он не имеет права расторгнуть помолвку, такой всемогущий, и такой слабый перед Джиёном. Чонён сказала, что разочарована в нём, из-за его инертности, несопротивляемости родителям, но как он может жениться на ней, впутать её в это всё? Она так и не поняла, что стань о ней известно — и она закрутится, как белка в колесе, из которого не выпрыгнуть, и ей придётся забыть о свободе, поселиться в золотой клетке. А разве допустимо связать крылья Чонён? Она такая открытая, волевая, решительная… Для неё же было лучше, чтоб официально всем была известна только Дана, тогда они вдвоём — он и она, Чонён, — могли бы жить так, как им захочется, пусть и тайно ото всех, но зато по своему желанию, а не велению Дракона.

Задымив косяком, Чжунэ кое-как успокоился. Но стены всё равно давили и он, покуривая травку, спустился на подземную парковку, завёл машину и поехал. Никакого определённого маршрута не было, он не планировал ехать конкретно куда-то, но, подчиняясь рефлексам, инстинктам или ещё чему-то, он прокладывал путь, ведущий к дому Чонён. Он словно бы не знал больше никаких адресов, куда ещё ему было ехать? Огромный Сеул показался крошечным и бессодержательным. Раньше в нём были какие-то интересные места, а теперь — ноль. Только тёмные окна второго этажа вызывали какие-то эмоции. Тёмные, опять тёмные! Куда она могла уехать? К родственникам? Чжунэ опять позвонил Сынён, как единственной надежде на связь с Чонён. Он просил, упрашивал, умолял дать ему шанс и возможность поговорить с Чонён, но старшая сестра той была непреклонна, заявляя, что ничем не может помочь, и до начала учебного полугодия младшая Пак не вернётся. Начало учебного полугодия! До него оставалось недолго, но… но за день до этого он женится, станет мужем Даны. Он хотел бы разобраться в отношениях с Чонён до этого. Да, она бы сказала, что разбираться больше не в чем, и всё сказано, но Чжунэ так не считал.

Выехав с её двора, медленно катясь по соседней улице к проспекту, парень заметил двух идущих вдоль дороги девушек. Было около восьми вечера, не поздно, судя по школьным юбочкам — это старшеклассницы брели с дополнительных занятий. Чонён тоже должна была ходить в такой юбке, но не ходила, не прогнувшись под правила школы. Чжунэ так до сих пор и не видел её ни разу в юбке или платье. Наденет ли она когда-нибудь что-то подобное? Смутно узнавая одну из идущих, Чжунэ пригляделся к силуэтам и поехал ещё медленнее. А не Ильхуна ли это была сестра? Он видел её когда-то с ним на баскетболе… И в тот же миг парень вспомнил последний диалог с Чонён, на котором они расстались. Она сказала, что ей сообщила о его помолвке Дахён. Да, именно так звали сестру Ильхуна, точно, всё сошлось! Так вот, как выглядело зло, испортившее ему кратковременное реальное счастье, отличное от наркотического экстаза. Чжунэ нажал на тормоз, остановившись у тротуара, чуть перегнав гуляющих девчонок. Он опустил стекло, и вторая — спутница Дахён, отстранилась подальше от дороги, отталкивая плечом и подругу.

— Добрый вечер! — обратился к ним Чжунэ, заставив себя улыбнуться. Дурь в голове от косяка подавала странные идеи, и хотя организм расслабился, мозг непоседливо трудился.

Старшеклассницы наклонились, заглядывая в салон машины, и если одна девушка никак не проявила себя, скромно ответив на приветствие, то Дахён замерла, отвесив челюсть. Пока её не пихнули локтем в бок, она даже не дышала.

— Мне тут кое-что нужно было передать Югёму, но я его не встретил, хотел передать через Чонён — она же его лучшая подруга, — но и её дома не оказалось, не знаете, где они? — невинно, сочинив бредовую историю, поинтересовался Чжунэ.

Хоть и не похожие внешне, девчонки, как двойняшки, замотали головами.

— Югёма я видела на днях, — сообщила кроме того подруга Дахён, — а Чонён уехала на каникулы куда-то.

— Вот как… ясно. А вы что, гуляете? — зацепив глазами сестру Ильхуна, как удав, не выпускал он её уже из-под власти своего взгляда. — Или куда-то идёте? Могу подвезти.

— Нет, мы просто гуляем, — отрезала подруга Дахён. Сама Дахён, едва живая, оцепенело спросила:

— А… а вы… просто катаетесь? — Видно было, как не хочется ей, чтобы парень её грёз отбыл и растворился, словно сон. Она бы хотела сделать многое, чтобы он задержался, но растерянность и ошарашенность появлением «сказочного принца» давали о себе знать.

— Да, просто катаюсь, — кивнул Чжунэ беспечно. — Сидела когда-нибудь внутри такой машины? — обратился он уже к одной только Дахён.

— Н-нет…

— А хочешь попробовать? — повёл он бровью, чуть не заставив упасть бедную влюбленную школьницу. Она не нашла в себе сил ответить, только шагнула навстречу автомобилю. Но подруга ухватила её под локоть:

— Дахён, мы шли домой.

— Я помню, Наён! — отцепилась она от неё, достаточно грозно и бойко, чего не демонстрировала совершенно в общении с Чжунэ. Перед ним она просто растекалась и теряла контроль над собой.

— Запрыгивай, — подался к дверце пассажирского сидения красавец миллионер, и открыл её. — Прокачу.

— Дахён, не придумывай… — видя, что уговоры не работают, и подруга злится, не понимаемая в осуществлении своей мечты, Наён сдалась и мягче попросила: — Не задерживайся только, позвони, как будешь дома, ладно?

Сестра Ильхуна кивнула и, сев неподалёку от Чжунэ, боясь теперь так близко смотреть в его сторону, замерла, подобно восковому экспонату. Руки механическими движениями пристегнули торс ремнём.

— Ну, как тебе? — задал вопрос Чжунэ, поддавая газу и трогаясь.

— Здорово… просторно. Со стороны кажется, что в ней меньше места.

— Это точно, но удобно, правда?

— Угу, — прошептала Дахён, уставившись в панель перед собой. Они замолчали. Что было говорить? Чжунэ не хотелось слушать глупости почти незнакомой девчонки, а она не знала, о чём говорят с такими шикарными парнями, как он. Изучив глазами магнитолу, кнопки, потолок порше, Дахён всё же решилась: — А что… передать Югёму нужно?

— Да так, ерунда, потерпит до другого раза.

— Ясно.

— Ты очень торопишься домой? — глядя на дорогу, а не на неё, спросил Чжунэ.

— Я? — Дахён вспыхнула, чувствуя жар на щеках, разливающийся по шее и ниже. — Н-нет… не очень. Не тороплюсь.

— Хорошо, — кивнул водитель, явно имея что-то на уме. — Не против заехать ко мне?

— К те… к вам? — задрожала Дахён. У неё перехватывало дыхание. Несмотря на то, что она обнаружила информацию о его помолвке, будущей свадьбе, чувства к кумиру не прошли, он до сих пор оставался её идеалом, и она едва припоминала то, что у него как будто бы есть невеста.

— Да можно на ты, всё нормально, — позволил, улыбнувшись, Чжунэ, и посмотрел ей в глаза — прямо в душу, как ей показалось. Влюбленное сердце запаниковало. Так и тянуло спросить о невесте, но это сейчас всё испортит, к чему говорить о ней? И всё-таки, Дахён не сдержалась:

— А у вас… у тебя… я читала, есть невеста?

— Причём здесь она сейчас? — нахмурил брови Чжунэ, теряя расположение духа. Опять эта девчонка лезет, куда не просят! Как хочется её проучить, чтобы перестала молоть языком всё подряд.

— Извини, я просто…

— Если тебе не хочется, я не настаиваю — отвезти тебя домой? — прохладно покосился Чжунэ.

— Я… нет, я не против прокатиться, правда.

Она замолкла, больше не решаясь заговорить, чтобы не ляпнуть лишнего. Чжунэ тоже не нужны были собеседники, ему не о чем трепаться с такими простушками и тупицами. Да и вообще настроение не то, чтобы болтать.

Они доехали до его дома, поднялись на лифте в квартиру. Богатство обстановки скрашивало беспорядок и отвлекало от неубранности. Вспомнив, что на кухне валяется битое стекло, Чжунэ подтолкнул Дахён вперёд, в глубину, где располагалась спальня.

— Проходи, не стесняйся. — Девчонка осматривалась и разглядывала с любопытством жилище чеболя. Никогда прежде ей не приходилось бывать в гостях у настолько состоятельных людей! Захватывающее зрелище, и ощущения внутри тоже, волнение и восторг.

— Какие огромные комнаты! — заметила Дахён.

— Это у меня по-скромному, в родительской квартире больше.

— Серьёзно? — округлила она глаза.

— Ага. — Чжунэ достал из кармана недокуренный, потушенный косяк, закурил его. Улыбнувшись лицемерно гостье, предложил: — Будешь тоже?

— Я не курю, спасибо, — смущенно покачала она головой.

— Да это и не сигарета, — посмеялся он, заставив школьницу ошалело застыть. Но она ничего не сказала, не совсем поняв, и не рискнув уточнять. Его веселила её наивность и стыдливость: — Да ладно тебе, попробуй.

— Я… это… наркотики? — указала она на протянутый косяк пальцем.

— Наркотики? Я похож на наркомана? — делано удивился Чжунэ. После душа пару часов назад он оделся, как обычно, во всё свежее, чистое, дорогое, фирменное. Выглядел он как раз на те миллионы, которыми владел.

— Н-нет, не похож, конечно, — убирая за уши волосы, опустила смущенный взгляд Дахён.

— Это просто очень правильное курево, понимаешь? Оно не портит лёгкие, наоборот — прочищает кровь.

— Бывает и такое?!

— За большие деньги бывает всё, Дахён. — Она вздрогнула. Он знал, как её зовут! Хотя они сейчас не представились. Но он узнал их с Наён, вспомнил, что знакомились на какой-то игре по баскетболу, когда она приходила к брату. Боже, он её знает и помнит! Сердце забилось чаще. Она взяла косяк и, неумело, кое-как вдохнула в себя его дым. — Ну как?

— А что-то сразу должно было почувствоваться? — поморщившись, вернула Чжунэ косяк Дахён. — Сеном пахнет.

— Логично. Большинство растений в высушенном виде пахнет примерно одинаково.

— Так это… трава?!

— Ну, не химией же я буду травиться? Само собой, это экологический продукт растительного происхождения.

— Нет, я не об этом… это конопля? Или марихуана, или…

— У-у, какие нехорошие вещи знает такая юная девушка, — осуждающе помотал Чжунэ головой, продолжая дымить.

— Я? Да нет, просто… учась в школе, ну, и вообще, в современном мире же трудно чего-то не знать.

— Это верно, — молодой человек, придержав её за талию, подвёл к кровати, — присаживайся. — Она послушно села, несколько раз чуть приподнявшись и опустившись, чтобы ощутить мягкость матраса. Чжунэ стоял напротив. — И ты всё-всё знаешь?

— Нет, конечно, не всё-всё, — улыбнулась Дахён, снова нервно поправив волосы. Она в спальне Ку Чжунэ! Господи, как это случилось? Могла ли она мечтать, предполагать, надеяться? — Обалденная кровать, — заметила она.

— Можешь прилечь, — протянул он ей опять косяк, уже не спрашивая, будет она или нет. Дахён, осваиваясь и смелея, затянулась, вернула остатки Чжунэ, и откинулась на спину.

— Круто… с такой точно не упадёшь.

— Если постараться, упасть можно откуда угодно. — Пока Дахён балдела на трёхметровой постели, Чжунэ достал из кармана тенамфетамин, высыпал на ладонь две таблетки, и заглотнул. Налив из графина воды, он запил и вернулся к старшекласснице, подойдя к кровати и тоже забравшись на неё. Дахён на какое-то мгновение почувствовала неладное и села. Ей непривычно и неуютно было находиться на одной кровати с парнем, даже если они одеты. — В чём дело?

— Да нет… просто… может, мне домой уже пора?

Чжунэ улыбнулся с фальшивым сожалением, с какой-то ехидной жалостью. Его пальцы коснулись щеки Дахён, от чего её спина выпрямилась, как по команде. Её колени задрожали. Ку Чжунэ коснулся её…

— Ты хочешь домой?

— Я… я… я… — слов не нашлось. Большой палец его руки тронул её губу, погладив. Ладонь скользнула в волосы, кожа под которыми обладала повышенной чувствительностью. Мурашки понеслись от затылка, по шее, к самой пояснице. Чжунэ наклонился и поцеловал её, лишив остатков самообладания. Застывшая, одеревеневшая, Дахён переставала осознавать происходящее, не теряя сознание, но и не будучи до конца в нём, девушка робко ответила на поцелуй, но он быстро закончился.

Чжунэ пролез поглубже на постель и завалился на спину. Таблетки начинали действовать, энергия, фантазия, кайф побежали по жилам, по мышцам, по суставам и извилинам.

— Иди сюда, — поманил он девушку и, пока она в нерешительности смотрела на него, парень приподнялся, стянув с себя футболку и отшвырнув её. Полуголый, он улёгся и воззрился на Дахён. Она подползла по широкой кровати. Рассмотрев тело, которым прежде любовалась на Инстаграме, девчонка осторожно тронула его, но сразу же отдёрнула руку. Потом тронула заново, и наклонилась за поцелуем сама. Чжунэ лениво ей ответил, погладив по голове. — Ничего страшного не будет, если ты задержишься, да? — плотоядно расплылся он.

— Думаю… не знаю… нет, наверное.

— Тогда сделай мне приятно, ладно? — Дахён с любопытством посмотрела на него. Чжунэ расстегнул молнию и, закрывая веки, надавил на плечо девушки, призывая её спуститься ниже. Перед глазами стояла Чонён. Он хотел её, хотел так, как ни одну другую в жизни. Ему нужна была Чонён, но только так, под действием галлюциногенов и с сомкнутыми веками, он мог представить, что они всё-таки вместе.

Дальше Чжунэ не очень помнил себя и происходящее. Было физически приятно и очень хорошо, он кончил, и ему хотелось после этого спать. Он был уверен, что оргазм ему подарила Чонён, но когда послышался какой-то посторонний девичий голос, что-то говорящий — он не разбирал что, и не хотел разбирать, — всё немного испортилось, он стал материться и посылать всех и вся, после чего заснул.

Среди ночи он вставал в туалет, увидел распахнутую входную дверь, вспомнил, что привозил сюда Дахён и, принудив себе отсосать, даже не удосужился вернуть на место. Ну и черт бы с ней! Пусть катится, болтушка. Пусть скажет спасибо, что не трахнул её во все щели. Испытывая мерзость к ней и произошедшему, и раздражение от того, что иллюзия секса с Чонён оказалась всего лишь иллюзией, Чжунэ наглотался остатков наркотиков и завалился спать дальше. После чего, конечно же, на работу он не встал. Кое-как придя в себя к обеду, он удивился, что ему никто не звонит, хотел позвонить сам, но сумел вспомнить, что телефон забыл в машине. Ну и чёрт бы с ним! Таблетки кончились — вот что расстраивало. Как он жил без них до этого? С того дня, как Чонён вошла к нему в офис и заломила руку, и до того дня, когда они расстались — он не употреблял никакой дряни, хотя раньше с друзьями они могли в среднем раз-два в месяц вынюхать по дорожке, или проглотить чего веселого. Жаль, у него не было номера Богома, интересно, тот осуществляет доставку на дом? Где ещё взять качественную дурь? А, хоть бы и не качественную, ну отравится, ну подохнет… Чжунэ собрался и вышел до магазина, купил литровую бутылку виски и двухлитровую колы. Так, на ближайшие сутки планы определились.

В плену хмельного дурмана, шатающихся стен и мерещащихся сцен несбыточного счастья, чередующихся со сценами какого-то кровожадного ада, Чжунэ ощутил чьё-то присутствие. Может, дьявол пришёл за душой? Или черти подвезли котёл? Заставив себя открыть глаза, Чжунэ долго ничего не мог разобрать — всё плыло. Но разговаривающий с ним голос плавно проникал в сознание и, в результате, болезненный толчок в бок заставил зрение собрать мутные круги в единое целое.

— Урод, блядь! — пнул его ещё раз стоявший над ним Ильхун. Ильхун? Что он тут делает?

— Как ты сюда попал? — спросил Чжунэ. Ему показалось, что он произнёс внятно, но парень его не услышал, или не хотел отвечать. Он продолжал пинать, и достаточно сильно, лежавшего почему-то на полу Чжунэ. «Почему я на полу? Он меня стащил?»

— Ублюдок, что ты сделал с моей сестрой?! Как ты смел её тронуть?! Тварь, я тебя убью, ты понял? Убью! — кричал Ильхун, нагибаясь, чтобы схватить Чжунэ за шиворот, приподнять и ударить в лицо. Странно, он почувствовал, как полилась кровь, но не почувствовал боли. Даже отбитый бок перестал болеть. — Получи, тварь! Как ты мог?! Как?! — Ильхун, яростно избивая бывшего товарища, орал со слезами на глазах.

— Я… ничего не сделал… ей, — сумел кое-как произнести Чжунэ.

— Ничего?! Ничего?! Тогда почему она плачет два дня и никуда не выходит?! Она отказывается разговаривать! Но подруга сказала, что она была с тобой, ты, чмошник! Думаешь, я боюсь твоих денег и связей? Да плевать! Можешь посадить меня! Нет, меня посадит твой папаша, потому что тебя я убью!

Вопреки побоям и совершенно не уместной для веселья ситуации, Чжунэ истерично засмеялся, валяясь на полу. Он стал припоминать, что лёг на него сам и уснул, идя с кухни. А дверь, наверное, забыл закрыть, когда пришёл из магазина.

— Ублюдок, тебе весело?! — Ильхун засадил ему в челюсть очередной удар. — Какая же ты тварь…

— Успокойся, — борясь с хихиканьем, развёл руками Чжунэ, — твоя сестра абсолютно цела, ну, подумаешь, сделала минет, что в этом такого?

— А-а! — завопил Ильхун и, ударив миллионера головой об пол, кинулся избивать его дальше.

Скорее всего, его остановило осознание того, что он может угодить в тюрьму на самом деле. Чжунэ стал смахивать на труп, и Ильхун, вытирая руки об себя, выбежал из квартиры. Но Чжунэ не умер, хотя живого места на его теле почти не осталось. С опозданием всего в час, после Ильхуна его нашли переполошившиеся друзья и родственники, которым он два дня не поднимал телефон. Юнхён с Борой и госпожа Ку, приехали проверить квартиру в поисках пропавшего Чжунэ, и обнаружили его, окровавленного, в пыльном коридоре, смотрящего в потолок.

— Сыночек! — хватаясь за сердце, упала на колени рядом с ним мать. — Господи, сыночек, что с тобой, миленький мой, кто это сделал? Кто?!

— Понятия не имею, — пошевелил он разбитыми губами.

— Как же так, боже, как же так… — заливаясь слезами над самым дорогим, что у неё было (дочь всегда стояла на втором месте), мать целовала его руки и никак не могла подняться. Юнхён вызвал скорую, Бора в оцепенении разглядывала бардак, какого никогда раньше тут не видела.

— М-да, с такой рожей только под венец, — хмыкнул друг. До свадьбы Чжунэ и Даны осталось около недели.

— До свадьбы заживёт, — пошутил Чжунэ и, хохотнув, ощутил, наконец, боль повсюду, затрудняясь сказать, где именно у него не болит.

С двумя сломанными рёбрами, многочисленными ушибами, разбитыми бровью и губой, Ку Чжунэ был доставлен в клинику, чтобы попытаться ожить и принять сносный вид к своему бракосочетанию, откладывать которое никто не собирался, раз уж выяснилось, что никаких опасных для жизни повреждений у жениха нет. Правда, никто не поинтересовался состоянием его сердца, ещё бившегося, но уже мало что чувствовавшего. А с таким разве долго протянешь? Впрочем, иные мудрецы утверждали, что спокойное сердце, лишённое тревог, наоборот более долговечно.

Чем дальше в лес, тем выше горы

Я смутно помнила первые сутки после того, как согласилась поехать с Чимином куда-то, куда он меня звал. Не потому, что была ещё в тумане от расстройства, связанного с Чжунэ, и не потому, что выпитое с Югёмом вино слишком надолго вскружило голову. Просто очень резко пришлось переключиться, начать действовать, вникать, усваивать новую информацию, осознавать. И очень уж внезапными, удивительными были обрушившиеся на меня сведения. Чимин привёз меня на квартиру, как он сказал, к Хосоку, и это подтверждало наличие в ней его жены, Ханы. Самого Хосока не было, зато там был мой зять — Намджун. Он попросил меня присесть и, когда Хана принесла нам чай и вышла, взялся рассказывать историю о том, кто они такие на самом деле, и почему так много загадочности было в его мальчишнике. На слове «золотые» он так вдохновлено, ожидая от меня потрясающих эмоций, вздымал руки и обрисовывал ими свои слова, чуть не сбивая чашки, что я понимала — разочаровываю его отдачей, скупо улыбаясь и кивая. Виной тому, как выяснилось, были мои пропуски уроков литературы и истории, а заодно и полное равнодушие к этим предметам. Я лишь краем уха слышала, что в прошлом нашей страны якобы существовало сборище разбойников… или героический отряд? Короче, ясно, да, как глубока я в знаниях о том, что за такие золотые? Намджун предупредил, что не может посвятить меня во всё, и я для начала должна знать всё лишь поверхностно.

Место, куда меня везут — тайное логово. Оплот, цитадель золотых с древних времён. Зашифровано всё под буддийский монастырь, естественно. Чимин поглядывал на меня, как бы напоминая, что давно намекал на всё, и мы с ним вроде как уже сообщники. Я была не против. Не только того, чтобы вступить в эти золотые и разделить их образ жизни (пробно, чтобы посмотрела — справлюсь ли), но и умчать из Сеула куда подальше, чтобы забыть о Чжунэ, о двух последних месяцах. Что меня особенно соблазнило, так это заявление Намджуна о том, что мобильный надо будет сдать, и им нельзя будет пользоваться. Он хотел было уговаривать меня пойти на это, и сам изумился, когда я горячо согласилась и сунула ему в руки мобильный в ту же минуту. Не нужен мне интернет, не нужно никакое средство связи, которое даст возможность просочиться слабости, вытащить Чжунэ из чёрного списка, или заглянуть на Инстаграм, чтобы проверить, как он поживает?

Намджуна прервал звонок в дверь, и он ненадолго замолчал, поглядывая на меня воровато, будто стыдясь, что скрывал всё это раньше, и что продолжает скрывать от Чжихё подобное — это он оговорил отдельно, пока она в положении, ей лучше ничего не знать, чтобы не волновалась. Я с ним была солидарна, Чжихё из мухи слона сделает, ей только дай повод понервничать, там и до икоты со слезами не далеко, а я слышала, что если нервничает мать, то и ребёнок рождается неуравновешенным.

Хана сходила открыть дверь, и к нам в зал вошёл Чонгук с девчонкой-подростком; аккуратная, симпатичная, с забранными в хвостик волосами средней длины, маленького росточка. На какое-то мгновение моё сердце пропустило удар. Как давно я не видела Чонгука? С тех пор, как начала встречаться с Чжунэ? Я так погрузилась в эти отношения, и так настроилась на этого человека — подлеца и обманщика, о чём не подозревала, — что забыла о других, и даже сейчас, вспомнив, какой неподдельный интерес испытывала к Чонгуку, не смогла в полной мере вернуть ту тягу и пристрастность. Внутри было как-то глухо, всё за пеленой, которой я покрыла окружающий мир, чтобы не реагировать на ложь и предательство. Но вместе с ними, похоже, отгородилась и от остального.

Итак, Чонгук всё-таки не совсем врал? Он из буддийского монастыря, это такая легенда, которую он должен поддерживать. А на самом деле, он золотой. И всё-таки, кто же такие эти золотые? Со слов зятя выходило, что они защитники слабых и тайные установители справедливости на земле — так я поняла. Надо бы в интернете уточнить… ах да, я же отдала свой телефон, и мне обещали его вернуть только тогда, когда я вернусь. Намджун поднялся, указав на меня девчонке, пришедшей с Чонгуком:

— Это Чонён, сестра моей жены, познакомься, — после этого он посмотрел на меня и указал наоборот на подростка, — это Джоанна, она тоже поедет с вами.

Я встала и, уже не имея претензий к Чонгуку, да и не зная, кто ему эта Джоанна (впрочем, для чего-то греховного слишком юна), протянула ей ладонь для пожатия. Она растерялась, но тут же спохватилась и ответила мне на этот жест. Намджун улыбнулся:

— Вот! Чонён тебя быстро научит, как себя вести среди ребят, она в этом дока, так что — держитесь вместе.

— Давно занимаешься? — спросила я у девчонки, налаживая контакт. В её пожатии почти не было силы, я это заметила.

— С апреля…

— О, — только и произнесла я, с семи лет не выбирающаяся со всяких кружков и секций, спортивных и связанных с борьбой. — А почему надумала начать заниматься?

— Я… мама настояла, — пожала она плечами. Мама?! Ничего себе у неё мама, моя не знала, как остановить мои безобразия, только папа и поддерживал.

— Она дочь нашего мастера, — вмешался и объяснил Чонгук, — покойного. Он погиб этой зимой. — Джоанна потёрла кончик носа, как будто бы просто так, но мне показалось, что она преодолевает подступающие к глазам слёзы. И она смогла их сдержать, но Чонгук всё равно как-то оберегающе, как надежным крылом, накрыл её плечо своей ладонью. — Поэтому Джоанну доверили нам.

Девчонка чуть порозовела, тихо прошептав:

— Я сама хотела научиться танцевать… как Сана. Но мама не разрешила. — Мы, наконец, встретились с Чонгуком взглядами при названном имени. Танцевать? Ха! Я поняла, что не разрешила мама. Минуточку, а не та ли это была женщина, которой так почтительно кланялись все на мальчишнике Намджуна? Они похожи с Джоанной. А зачем Джоанна хотела уподобиться Сане? Не потому ли, что влюблена в Чонгука, как и я ещё месяц назад? Пусть страсти улеглись, и пыл угас, но я продолжала объективно осознавать, что не влюбиться в Чонгука трудно, на него даже на улице, когда нам приходилось идти вместе, заглядывался женский пол всех возрастов.

В глазах Чонгука, впервые, я увидела что-то вроде сожаления или извинения. Пропало вечное лукавство и теперь он был абсолютно серьёзен. Это лишало его части прежнего, легкомысленного очарования, но украшало обновлённой, зрелой мужественностью. Он стоял рядом с Джоанной, как ревнивый и ответственный старший брат, и можно было не сомневаться, что он порубит каждого, кто попытается тронуть его сестрёнку. Именно из-за отсутствия такого брата я стала такой, какой стала. Я всегда защищала себя и сестёр сама. Я не жалела, но в какой-то степени было немного обидно и завидно тем, у кого имелись вот такие братья-Чонгуки.

— Ладно, нам ещё долго и далеко ехать, — прервал нас Чимин, направляясь к выходу. — По коням. Кто вперёд?

— Давай мы? — последовал за ним и Чонгук, безмолвно утягивая за собой Джоанну, прибившуюся за ним прицепом на жесткой сцепке. Я думала, что мы поедем все вместе, но ничего не спросила, безучастно, как мне казалось, посмотрев на Намджуна, но он всё-таки пояснил:

— Мы стараемся передвигаться разрознено и без скоплений, чтобы не привлекать внимания. Эта схема работает сотни лет, нам удаётся оставаться незамеченными.

— Ясно, — кивнула я и села в ожидании, когда позовёт Чимин, потому что Чонгук со своей подопечной вышли, а он остался, дав им фору. Я подумала о том, что хотела бы тоже поехать с Чонгуком, но тотчас перехотела. Хватит. Я уже нагулялась, уже пошла на поводу у своих желаний, хотя разум предупреждал, говорил, что нет, Чонён, тебе это не надо, Чжунэ — козёл, об этом все знают, и вообще, думай об учёбе, Чонён, о призвании, найди свой путь, строй свою жизнь, а парни — да ну их на фиг. Поэтому хорошо, что со мной ехал Чимин. С ним с самого начала было спокойнее.

Хана заглянула и поинтересовалась, не хотим ли мы перекусить. Я покачала головой, Намджун отказался, постоянно закормленный моей сестрой и настолько любящий её стряпню, что и не стал бы набивать живот не дома, а Чимин попросил положить чего-нибудь с собой в дорогу:

— Только не траву, как твой муж любит, — засмеялся он, — веганского я в ближайшее время в Логе налопаюсь. Есть настоящая жирная, мужицкая еда?

— Найдётся, — улыбнулась девушка и ушла на кухню.

— То есть, в монастыре не будет мясной пищи? — только сейчас поняла я.

— Нет, — расплылся Чимин, видя мои первые яркие эмоции за сегодняшний день, — он же буддийский, Чонён. Карма, сансара, все дела.

— Ну, вот Намджун буддист, — тыкнула я в него, — но он же не вегетарианец.

— Я не пример для подражания, — снял с себя ответственность зять, подняв руки. — Хоуп бы сейчас сказал, что я плохой буддист, но каждому своё: я ем животных, и не убиваю людей, он убивает людей, но не ест животных.

— Господи, а я прямо смесь кровожадности, — хмыкнул Чимин. Мне уже сказали, что золотые в своих карательных мерах убивают преступников и злодеев, для этого и учатся борьбе, но сейчас, услышав о том, что не какие-то абстрактные воины кого-то грохают, а Хосок, которого я видела и знала, мне стало немного не по себе. Это же и я буду учиться для того, чтобы рано или поздно начать убивать? Мне с трудом представлялось, как в наше время можно убивать безнаказанно. Я выросла с таким менталитетом, что убивают лишь маньяки и психи, или в состоянии алкогольного опьянения, и потом обязательно за это сидят в тюрьме. Убийства без тюрьмы никак не воображались. Это что же, отнимать у кого-то жизнь безнаказанно? Я вступаю в группировку, которая даст мне «депутатскую неприкосновенность»? Интересно, а если я убью Чжунэ, как злодея, тоже не сяду? Чёрт, нет, нельзя же убивать всех, кто тебе насолил, считая их плохими? А как тогда золотые определяют, кого можно грохнуть, а кого нет? Сколько вопросов начинает появляться…

Хана вынесла Чимину тосилак^[47]. Поблагодарив, он посмотрел на время, и сказал мне, что можно трогаться. Мы встали, Намджун пошёл нас провожать, давая напутствия, желая удачи, прося меня себя беречь, веля Чимину меня беречь, угрожая ему оторвать что-нибудь, если со мной что-то случится. Он заверил, что оторвёт себе всё сам, если позволит кому-то меня обидеть. Я прервала их, напомнив о своей состоятельности, и сказала, что оторву им всё сама, если будут продолжать считать, что я не в состоянии за себя постоять. Намджун вздохнул, как заботливая бабушка, а Чимин по-кошачьи улыбнулся, одобряя мои слова. Мы двинулись в путь.

Какое-то время, не меньше часа, я безмолвствовала, шагая за проводником, садясь с ним в автобус, потом в такси, потом снова в автобус. Он сообщил мне, что Чонгук с Джоанной отправились немного другой дорогой. Можно было бы преодолеть основное расстояние на самолёте, но золотые старались передвигаться так, чтобы не приходилось документально где-либо отмечаться, покупая и регистрируя билеты.

— Хотя у нас у всех есть по двое-трое фальшивых документов, — шепнул он мне, — и у тебя тоже будут, если пройдёшь обучение, и решишь с нами остаться.

Решу с ними остаться… В любом случае, навек расстаться с ними я не смогу, если мой зять — один из них. Но жизнь на полулегальном положении, непрерывная опасность, погони, смерть, раны, драки, какие-то там операции по ликвидации террористов, торговцев оружием и наркотиками, необходимость каждую секунду следить за своими действиями, за противником, думать о том, как выжить, как победить, как прикрыть товарища… Да, чёрт возьми, то, что нужно! Я хочу такую жизнь, чтобы некогда было размышлять о вечном, хотеть чего-то для себя, заглядываться на кого-то. Я стала понимать Чонгука. Господи, до меня ли или других женщин ему было, если он только и успевал мотаться по миру, подставляя свою задницу! И Чимин, и Шуга…

— Слушай, — когда мы сели в очередной междугородний автобус, решилась я на вопрос, — а как вы решаете, кого убивать, а кого нет?

— Мы? Мы никак не решаем. Для этого есть наставники. Только с их одобрения допускается какая-либо операция, и когда мы прибываем на место, всё становится ясно: убить тех, кто мешает осуществлению операции. То есть, пытается пристрелить нас. Ну, или мы заведомо знаем, что тот или иной уже кого-то убил и замешан в нехороших делах. Как таковой цели убивать у нас нет. Допустим, если мы пытаемся предотвратить продажу оружия террористической организации, то стараемся уничтожить груз, никому не навредив. Если в ходе этого возникает сражение, то мы отбиваемся, не более. Впрочем, есть исключение. Иногда, ради сохранности своих близких или очень хороших людей, мы превышаем дозволенную жестокость.

— То есть, творите зло?

— Мы не святые, Чонён, и никогда ими не прикидываемся.

— А если просто есть какой-нибудь очень-очень плохой человек, вы его убиваете?

— Если он никого не трогал и никому физически не причинил ущерба, то нет. Но наказывать, да, наказываем. А для этого есть масса средств помимо лишения жизни. — Я задумалась. Как можно наказать и проучить Чжунэ за то, как он себя ведёт и что делает? Таких не перевоспитать, поздно. Так, я обещала о нём забыть! Для этого еду хрен знает куда. И даже не спрашиваю, кстати, куда, чему Чимин удивился вначале, он не ожидал от меня равнодушия в том, куда ехать, а ведь так и было, мне всё равно куда, лишь бы подальше.

— А вы доверяете своим наставникам?

— Целиком и полностью.

— А если они ошибаются? — прищурилась я.

— Это не нашего ума дела. Но, знаешь, в золотых дураки и негодяи не задерживаются, то, что мы делаем… невозможно делать из корысти, или для себя, понимаешь? Никто не преследует личных интересов, мы не обогащаемся этим, никогда ничего не присваиваем, и наши наставники, не зажравшиеся чинуши в особняках трёхэтажных. Мастер Хан — отец Джоанны, прожил большую часть жизни в монастыре, в комнатёнке казарменного типа, питался с учениками в столовой постным рисом, видел семью два-три раза в год. А они, к слову сказать, жили ничуть не богаче многих, в обычной квартире, ведя обычный образ жизни… И погиб мастер Хан в феврале не за себя, и не за деньги, а получив очередь из пуль в спину от бандитов. Ошибаются ли наши наставники? Возможно, но за свои ошибки они платят своими жизнями.

На меня произвёл впечатление краткий рассказ, но список вопросов не иссякал. Меня словно прорвало, наконец, я ощутила, что меняю что-то в своей жизни и должна погрузиться в это глубже, иначе дезориентируюсь, потеряюсь.

— А откуда вы пополняете свои ряды? Из своих семей?

— Нет, не обязательно. Чаще берём в монастырь на воспитание сирот. Родственники наоборот скорее редкость. Были редкостью до последнего времени, — улыбнулся Чимин, покосившись на меня, — у золотых ведь не должно быть семей.

— Почему? — Ага, ещё одна разгадка поведения Чонгука?

— Да как тебе сказать… раньше существовал строгий запрет на это, и он родился из многих факторов: потому что золотые часто гибнут, и остаются несчастные вдовы, потому что за золотыми непрекращающаяся погоня каких-нибудь засранцев, которые часто пытаются подобраться через дорогих нам людей, и связь девушки с золотым невольно делает её мишенью для преступников…

— Боже мой, Чжихё… — всё серьёзнее осознавая, во что мы влипли, ахнула я.

— Не бойся, в Сеуле почти безопасно, там всегда много наших ребят. Эта территория считается как бы… очищенной нами от скверны. Туда редко кто смеет сунуться последние лет пять. — Я помолчала, пытаясь принять этот довод и успокоиться. Надеюсь, Намджун не позволит ничему случиться.

— Почему же запрет стал нарушаться?

— Измельчали мы, наверное, — пожал с юмором плечами Чимин, — слабы стали перед женщинами.

— Нет, серьёзно?

— Раньше разрешалось жениться, но только главарям и наставникам, ну и вышедшим из строя, вроде Рэпмона, ты же знаешь, он ушёл из активных борцов из-за сердца.

— Да, он говорил.

— Ну вот, а нынешнее наше руководство — если его можно так назвать, потому что отношения в золотых демократические и дружественные — считает справедливым, что разрешенное им разрешено должно быть и всем, всё поровну. Да и, знаешь, от запретной любви порой больше горя, чем от дозволенной, но подверженной опасности.

— А если я буду как бы… одной из вас, то мне запрещено будет выходить замуж? — с каким-то мазохистским наслаждением полюбопытствовала я, чувствуя желание положительного ответа.

— Ой, не знаю, это вопрос не ко мне, — засмеялся Чимин.

— Ну, другие как поступали?

— Да как тебе сказать… других-то особо и не было до тебя. Кроме Рэй, ты видела её на мальчишнике, помнишь? — Я кивнула. — Она не совсем одна из нас… так сложились обстоятельства… в общем… — посомневавшись, Чимин махнул рукой и задал вопрос: — Хочешь послушать историю о том, как я впервые в жизни поцеловался?

— А ну-ка, — взбодрилась я, заинтересованная. Ехать нам было ещё очень и очень долго.

— Дело было так… — начал Чимин, и погрузил меня в историю более чем десятилетней давности, рассказав, как из-за бедности семьи решился уйти в монахи, как приехал в Кёнсан-Намдо из соседней провинции, найдя храм Хэинса, очень известный если не во всём мире, то по всей Корее. Почему-то он хотел прибиться тут послушником, по юности не понимая, что храм и монастырь — разные вещи. От буддизма Чимин был далёк что тогда, что сейчас. Он был смелым и очень активным мальчишкой, потому и забрался далеко от дома, в поисках какого-нибудь средства для существования. У храма убирался старик-дворник, он сказал парнишке, что неподалёку есть место, куда ему надо, и направил в Тигриный лог. Впервые я услышала название конечного пункта, куда мы ехали. Так вот, оказавшись в Логе, как сокращенно называли его золотые, что расположился на горе Каясан, Чимин начал втягиваться и радоваться, что наткнулся на подобный монастырь, но однажды его всё-таки одолели сомнения. Наставники сказали, что он останется в этих стенах навсегда, а каково юнцу примерно семнадцати лет понять, что жизнь загнана в рамки, и уже не изменится? И поздним вечером он сбежал, думая, что не вернётся, а потом передумал, но решил успеть попробовать хоть что-то от молодости и удовольствий. Приглядел идущую девчонку, собрав волю в кулак налетел на неё, поцеловав, напугав до смерти, естественно, и смотался обратно, не заметив, что потерял нашивку с буддийской рубашки, в каких ходили адепты монастыря. И через пару дней в Тигриный лог пришла Рэй, переодевшаяся мальчишкой, а поскольку он её в темноте толком и не видел, то не узнал, и несколько недель два десятка мальчишек жили в полной уверенности, что среди них ещё один такой же, и не подозревали о наличии девушки в своих рядах.

— Господи, я думала такое только в дорамах бывает, — захохотала я, представляя, как провернула другая девчонка подобное. У меня бы сообразительности не хватило, я слишком прямая. Даже как-то обидно, что моё попадание в монастырь намного банальнее. Я убегаю от любви, а Рэй бежала на гору за любовью. Чимин закончил своё повествование, завершив его уходом Рэй после того, как все узнали, кто она, да и ей нужно было возвращаться в школу, чтобы закончить её.

— В жизни бывает покруче фильмов, — заметил он.

— Наверное. Я бы не отказалась поучаствовать в чём-то крутом, в приключениях. — С улетающими за нашими спинами километрами я теряла печаль, расправляла плечи. Мне становилось легче, и не малая заслуга в этом была Чимина. Он здорово отвлекал меня и развлекал, не как Шуга — анекдотами, но его искренние житейские истории были душевнее и теплее. — Значит, мы с Джоанной будем первыми девушками, которых станут официально обучать в этом монастыре, так?

— Вроде того. Вообще, есть предание старины, что у золотых были помощницы — серебряные, но в Тигрином логе их следов не найдено, если они и были, то не ближе, чем десять веков назад. Читала о хваранах и вонхва?

— Ээ… — со стыдом продемонстрировала я очередной провал знаний. — Что-то как бы да…

— Ну, неважно, — показал Чимин, что его впечатление обо мне не портится от того, что я не знаю наизусть школьные учебники, — с тех пор, как они существовали, спутницы золотых приобрели несколько иной вид… Рисковать женщинами и заставлять их драться считалось некрасивым, и если они хотели помогать золотым, то делали это как… ну… как Минатозаки Сана и другие девушки из клуба.

— Массаж и секс-релакс после тяжелого дня? — повела я скептично бровью.

— Нет, — хохотнул Чимин, заговорщически вставив: — Хотя и это тоже. Но главное их занятие — шпионаж. Они добывают информацию, которая нам нужна.

— Через постель?

— В основном да.

— Короче, вы общаетесь только с проститутками? — сделала я поспешный вывод, появившийся от ущемленности и задетой гордости. — А порядочные девочки идут лесом?

— Как мы с тобой выяснили, золотые и сами не святые, а иногда даже маленькое зло, так что куда нам порядочные? — подмигнул Чимин, шутя. — А если серьёзно… многие из нас придерживаются старых правил, и считают семью и отношения для себя запрещенными. При таких условиях давать надежду и связываться с хорошими девочками — некрасиво, а у нас, извини за откровенность, член от монастырскоговоспитания всё-таки не отваливается. Секса-то хочется. Поэтому если находится возможность… взаимность и взаимопонимание…

— Я слышала, что в закрытых мужских общинах развивается гомосексуализм, — с тайно посланным задним числом за всё хорошее оскорблением Чонгуку, заметила как бы между прочим я. Чимин едва не откусил себе язык и не задохнулся посередине фразы.

— Так-так-так, вот не надо, пожалуйста, клеветы и порчи репутации. У нас всех всё в порядке с ориентацией.

— И среди золотых не бывает геев? — Ошалелые глаза Чимина пытались принять своё естественное состояние:

— Нет, у нас только нормальные мужики.

— Но кто сказал, что среди геев нет храбрецов и героев?

— Может и есть, но никто из нас не доверил бы им прикрывать свою спину, — свёл всё опять к иронии Чимин. Помолчав, явно переваривая и дробя камень в огород золотых, он сумел отвлечься: — А, кстати, Чонён… всё-таки… у тебя с Чжунэ… было или не было тогда? — Видно было, что ему неловко спрашивать, но любопытство пересилило. Опять Чжунэ, снова он! Первым желанием было поджать губы и, со словами «не хочу говорить об этом» отвернуться. Но потом я подумала, что это как-то слишком жеманно, сентиментально. Приняв пофигистический вид, я сказала:

— Ой да иди ты.

— Нет, ну правда?

— Ты с какой целью интересуешься? — прищурилась я.

— Да просто…

— Намджуну доложить?

— Да нет, для себя знать…

— Для себя? — ещё ехиднее уставилась я на него сквозь прищур. — Проститутку себе присматриваешь?

— Нет, конечно! Что ты сразу… — И вдруг умаслившись лицом, как кот перед сметаной, Чимин продолжил: — Боевого товарища… а секс по дружбе — это другой разговор. — Я зарядила ему кулаком в плечо. — Ай!

— Я не сплю с друзьями.

— Да я пошутил, пошутил! Мне Намджун велел тебя беречь и не обижать, и я обещал ему это, что ты думаешь, я нарушу слово?

— Ты думаешь, что смог бы меня обидеть сексом? — деланно прыснула я. Чжунэ не смог меня сломать и расстроить, а кто-то другой сможет? Да фигушки вам всем. Хотя, он и развести-то меня до конца не смог. Или не захотел? Или я не поддалась? Я гроза всех негодяев, блядь! Очень брутально звучит? Или смешно? Само собой, я подготовлюсь, стану мастером боя, а потом уже буду грозой, тьмой, смертью, Зеной — королевой воинов, Чудо-женщиной и всем остальным. — Попробуй подкатить, потом сам не плачь, — самоуверенно и тоже несерьёзно бросила я ему. Чимин улыбнулся.

— Не-не, я воздержусь. Но если ты снова усомнишься в том, что золотые — натуралы, а не пидорасы, моим святым долгом будет доказать тебе обратное.

— Ловлю на слове, — хмыкнула я. Не потому, что мне это надо было, а потому что привычка у нас такая была с ребятами, Югёмом, Джуниором, при громких заявлениях со стороны кого-то ловить на слове, вот и произнесла это по привычке.

— Базара ноль, — принял вызов Чимин. Мы переглянулись. Посмотрев в его глаза, я смутилась и отвернулась к окну. В пейзаже явно было больше духовного и возвышенного, чем в них.

Мы прибыли к храму Хэинса с последними лучами солнца и попёрлись в какие-то непролазные дебри за ним, в кусты, в гору. На какое-то мгновение я всё-таки предположила, что Чимин затащит меня не туда, куда следует, надо было правильно понять его давнюю историю, парень с семнадцати лет без разрешения хватает девчонок, как только темнеет, так нет же, доверилась… Но оставшуюся часть пути Чимин больше не намекал ни на что, не поднимал тему секса, не произносил пошлостей, да и теперь, через кусты, мы всё же прорвались к едва заметной тропинке, у которой нас ждали Чонгук и Джоанна.

— Ну, снова здравствуйте, — поднялся Чонгук со здорового мешка, на котором сидел. Я огляделась и нашла множество таких мешков.

— О, провизия, — посмотрел на них и Чимин, поправив на плече рюкзак. Потом повернулся к нам с Джоанной: — Ну, девчонки, вот эта тропа зовётся Кошачьей. Не только потому, что тут храмовые кошки шастают, но и потому, что по ней подняться — тяжело и трудно, нужна кошачья цепкость и ловкость. Если подниметесь, считайте, первое испытание уже пройдено.

— Давайте быстрее, а то вот-вот совсем мрак будет, они не увидят ничего, — сказал Чонгук Чимину и, подняв мешок, в котором на глаз был вес человеческого тела, закинул его себе на плечи. Чимин повторил его действие, и они пошли вперёд.

— А что в мешках, еда? — спросила я.

— Джоанна, объясни, — попросил Чонгук, видимо, уже разъяснивший ей, что это за груз. Самим им с Чимином было уже не до разговоров, это я поняла быстро. Даже с полупустым рюкзачком забираться по этой крутой, узкой, тернистой и полной выступающих корней тропе было сложной задачей, а с весом в сорок-пятьдесят килограмм на плечах… Я не представляю, как парни это делали.

— Это рис, другие крупы, мука, — повторила Джоанна то, что недавно узнала от золотого сама, или знала давно от отца, но увидела только теперь, — в монастыре выращивают фрукты, целебные травы, овощи, разводят коз для молока и кур для яиц, которые положено есть болеющим для восстановления сил, потому что в основном рационе буддистов яйца запрещены… — вспомнив, что упустила, Джоанна досказала: — А полей для выращивания зерна и злаков там нет, вот их и закупают, и подвозят сюда, а дальше обитатели Тигриного лога потихоньку перетаскивают их наверх.

— Какая ж нужна силища… — оценила я, начиная восторгаться идущими впереди. Хотя и до этого были поводы для уважения и восхищения, но сила… сила всегда меня манила и покоряла.

Кошачья тропа тянулась и вилась вверх очень долго. Я хотела предложить парням сделать передышку, но они не жаловались и не стонали под ношами, даже что-то там между собой говорили. Когда мы поднялись на Каясан, то действительно уже наступила ночь, и ни черта было не видно. Вместо маяка мне были тени и движения спутников, иначе я бы точно уже давно ушла не в ту сторону. Чимин и Чонгук опустили мешки на землю. Перед нами возвышалась каменная крепостная стена с массивными, тяжёлыми воротами, коваными, из какой-то очень прочной древесины, её толщина ощущалась как-то интуитивно, без подробного изучения. В воротах была калитка. Чимин оглядел нас с Джоанной. Мы немного запыхались, но не устали.

— Что ж, подъём преодолели достойно, — поднял он большой палец вверх. Скорее всего большой, в такой темноте я только предположила, да и по логике другие пальцы нам показывать было бы странно.

Чонгук протарабанил морзянкой в калитку. Несколько мгновений — и в ней открылось зарешеченное окошко, из которого упал луч света. В нём кто-то появился, но видеть стоящего против света было невозможно. Зашумел отворяемый засов, Чимин с Чонгуком опять взялись за мешки и, видимо, собираясь сразу же войти, как дверь распахнётся, были сбиты с толку не пропустившим их туда человеком, наоборот вышедшим к нам через порог калитки. Я его, можно сказать, не видела, только силуэт и высокий, очень высокий рост, так что на его голос голову пришлось буквально закинуть назад.

— Опа-опа, девчонки… ничего себе…

— Брат-привратник, вернись на дежурный пост, — позвал его с предупреждением в интонации Чонгук.

— Подожди ты, я тут, никуда не делся, — бросил он через плечо и опять вернулся к нам с Джоанной: — Сигареты, алкоголь, мясо есть?

— Н-нету… — не в унисон ответили мы.

— Дурные намерения, порочные мысли?

— Нет, нету, — чувствуя фривольную манеру невидимого незнакомца, смелее ответила я.

— А если найду?

— Мингю, почему еду не подняли? — попытался вновь его отвлечь Чонгук. С досадой вздохнув, он опять обернулся:

— Я тебе буйвол что ли? Я пять раз сегодня спускался, всё привезли только утром, завтра закончим. Дайте с девушками пообщаться, вы же знаете, на территории монастыря уже нельзя будет.

— Кобелина, — подошёл к нему Чимин, похлопал по плечу и подтолкнул обратно к калитке, — девушки несовершеннолетние, умерь либидо своё.

— А, несовершеннолетние? Это другой разговор, — сделав голос строже, он кивнул нам на вход, призывая следовать внутрь. — Итак, дамы, материться в монастыре нельзя, врать нельзя, ругаться нельзя, танцевать и петь кроме заранее обговоренных с настоятелем или наставниками случаев — нельзя. Что ещё? Вроде ничего не забыл. Да, ходить голыми, к сожалению, вам тоже нельзя.

— Будда, что один кузен, что второй, — проворчал Чонгук, перешагнув с мешком порог, — кто тебя только на ворота додумался поставить?

— Я редко что пропускаю мимо себя, где мне ещё быть? Ладно, всё, молчу, — поправил он что-то на лице и, когда мы вошли на территорию Тигриного лога, где горел над сторожкой фонарь, я увидела, что оно закрыто платком, вроде берберского, и только досужие и прилипчивые глаза, тёмные и блудливые, смотрят на нас с высоты.

— Кстати, насчёт запретов он не шутил, — сообщил Чимин, передав груз Мингю, и тот понёс мешок дальше, куда-то вниз по лестницам, уходящим в непроглядную темноту ступенчатых ярусов. В непроглядной тьме обозначалось только ещё три лампочки: в окне башни неподалёку, и где-то далеко внизу, в разных местах. Тишина стояла необычайная. Где-то слышалось журчание ручья, звеняще разносящееся в отсутствии других звуков. Разве что удаляющиеся шаги привратника. — Никто не обязан рассказывать о себе что-либо, приходя в монастырь, — вырвал меня Чимин из погружения в атмосферу спящего монастыря. — Но врать — нельзя, бранно выражаться — тоже. В общем, это святое место, и относитесь к нему с почтением и уважением.

Я подсобралась, сразу подумав, что наверняка накосячу, потому что слишком проста и не сдержанна. Но не для того ли я здесь? Обрести терпение и выдержку. Джоанне, похоже, объяснять ничего было не надо, она с дочерним трепетом оглядывала стены, площадки и дорожки, по которым ходил её отец. От него она с детства наверняка знала, как себя ведут в подобных заведениях.

Чонгук ушёл следом за Мингю со своим мешком, а Чимин пригласил нас к квадратной башне, на втором этаже которой горел свет. Дверь была распахнута, и мы втроём преодолели лестницу, сразу оказавшись в единственной комнате, в которой, у противоположной стены от входа, сидел за низким столиком на полу старик.

— Настоятель, — низко поклонился Чимин, и мы с Джоанной последовали его примеру. Когда мы разогнулись, золотой представил нас старику: — Это дочь мастера Хана, Джоанна, а это Чонён, родственница Рэпмона.

— Я понял, я понял, — улыбнувшись, покивал он и указал перед собой, — присаживайтесь, переведите дух с дороги.

Мы послушно опустились на пол, подобрав под себя ноги. Я украдкой пыталась рассмотреть помещение, но почему-то создавалось ощущение, что прозорливые глаза настоятеля подмечают каждое моё движение, и незаметно сделать ничего не получится.

— Элия, — обратился он к кому-то за нашими спинами, и я, обернувшись, едва не вздрогнула. На миг мне показалось, что возник призрак. Девушка, вошедшая следом, была совершенно белоснежной: волосы, ресницы, брови, кожа — всё! Кроме светло-голубых глаз. Если бы не серые хакама^[48], в белой рубашке сверху она бы точно сошла за сверхъестественное создание. Одновременно её внешность отталкивала и завораживала. — Принеси перекусить и чаю.

— Сейчас, дедушка, — кивнула она, и опять исчезла.

— Наверное, проголодались? — заботливо угадал он.

— Есть немного, — признал Чимин за нас всех.

— Я вас долго задерживать не буду, завтра познакомимся поближе, время будет… Просто знал, что сегодня приедете, вот и не ложился — ждал. Чимин, ты ещё не ввёл их кратко в распорядок дня в монастыре?

— Нет, не успел, настоятель.

— Тогда скажу главное, а ты дополнишь завтра по ходу дела: летом мы встаём в пять утра, с рассветом. Водопровода здесь нет, чтобы умыться — надо заранее принести ведро воды с колодца, но она холодная, так что либо привыкать, либо греть на кухне, на печи. Раз в неделю топится баня. Конечно, надо будет как-то решить этот вопрос с нашими ребятами… — Меня начало не к месту раздирать на улыбку. Вот переполох-то из-за нас. Хотя, вот же тут Элия, как она справляется? К ней не пристают? В баню не подглядывают? — Завтрак в шесть. Теоретических занятий летом очень мало, поэтому с мастером Ли вам не придётся пока что часто иметь дело. Адепты всё свободное от боевых искусств время заняты в садах и на полях монастыря. Вам это сейчас ни к чему, вы здесь, чтобы получить азы боя, поэтому будете тренироваться и вместе со всеми и, пока ребята заняты по хозяйству, дополнительно с Чимином. — Дедуля посмотрел на упомянутого. — Мы не можем оставить и тебя, и Чонгука здесь, обоих. Кто-то нужен и за стенами… Поэтому, если ты не против, то останешься наставником ты, хорошо?

— Конечно, — не споря ни мгновения, согласился Чимин.

— Лео сейчас нет, но когда он вернётся, разумеется, нужно будет проявлять осторожность на общих тренировках. — Настоятель, которого, кажется, как сказал Намджун, звали Хенсок, поглядел на нас. Подумав о чём-то, он развёл руками, и сказал: — Должен вас предупредить, но не хочу пугать. Наш нынешний мастер… заменивший твоего отца, Джоанна, он… был травмирован несколько лет назад. И, так сказать, осталась контузия… иногда в нём просыпается зверь. — Я округлила глаза. Джоанна тоже. Мы с ней переглянулись и непонимающе воззрились на настоятеля. — Ох, старый я уже стал для объяснения подобных тонкостей, Чимин, мальчик мой, будь другом — растолкуй.

— С вашего позволения. — Элия внесла поднос со скромным монастырским печеньем и чаем, поставила перед нами, выскользнула. Чимин переждал эту короткую суету и, смущаясь Хенсока, всё же поведал: — Лео ввели инъекцию с тигриным геномом… Это была инновационная разработка, но поскольку он лежал в коме, то средства искались любые. Это сработало, однако… До сих пор в порыве злости он может стать неуправляемым. Злится он, надо сказать, очень редко, такого почти не бывает. Но есть и кое-что другое, что будит в нём зверя… — Чимин посмотрел на нас так, будто хотел, чтобы мы прочли его мысли, и ему не пришлось бы говорить вслух. Но мы с Джоанной только глупо моргали. — Запах… женский запах… — явно что-то недоговаривал Чимин, никак не произносил. Я нахмурилась, попытавшись ему помочь:

— Месячные что ли? — И тотчас опомнилась, что рядом настоятель. Блин, я так и думала, что учудю что-нибудь. — Извините, — покраснела я.

— Нет, — улыбнулся по-доброму Хенсок. — Лео реагирует на возбуждение. Поэтому, остаётся надеяться, что при нём вас, в стенах нашей обители, не посетят никакие порочные мысли.

— Как бы то ни было, — вставил Чимин, — не переживайте, рядом всегда кто-то будет, и ничего не случится.

Вскоре пришёл Чонгук, чтобы засвидетельствовать своё почтение настоятелю. Мы допили чай и стали расходиться. Джоанна попросила разрешения утром же сходить на могилу отца, и Хенсок ей это позволил, попросив Чонгука сводить девчонку, прежде чем он уедет. Значит, он уедет… Что ж, если тут бывает какой-то Лео, реагирующий на возбуждение, пожалуй, даже лучше, что от меня подальше будет этот соблазн в кожаных штанах. Пожелав всем спокойной ночи, мы с Джоанной, ведомые Элией, отправились в выделенную нам гостевую комнату. Виднелись контуры возвышающихся гор, Тигриный лог находился не на вершине, а как бы в долине, с одной стороны огражденный стеной, сотворенной руками людей, с двух сторон стенами из гор, а с четвертой — обрывом, который ночью не было видно, и о котором нам рассказал Чимин.

— Всё только сначала кажется очень сурово, — успокаивала нас Элия, идя на шаг впереди с фонарём. Не на батарейках или аккумуляторе, а со свечкой, вставленной в стеклянную защиту. Средневековье, чёрт возьми. Но это в чём-то круто. — А потом втянетесь, и не будете замечать отсутствия городских условий.

— А ты давно здесь живёшь? — поинтересовалась я.

— С января. Уже семь месяцев, считай. Но выросла я в местечке похлеще. В Тибете, в горах повыше Каясан. Ни воды, ни света, ни дров через раз, а бывало жутко холодно. Так что тут по сравнению с моим детством — цивилизация.

— Мне папа рассказывал о Логе, я всегда мечтала побывать здесь, но не думала, что мне разрешат когда-либо, — поделилась Джоанна.

— Часто происходит самое неожиданное, — довела нас Элия до галереи, из которой в ряд уходили в гору выдолбленные комнаты. Она открыла ближайшую — они не были закрыты и не закрывались, — зажгла свечку на столике внутри. Для того чтобы камень не холодил помещение, он был оштукатурен и отделан под подобие скромной кельи. — Дедушка сказал, что когда-то это было монастырской гостиницей, тут ютились паломники или искали помощи страждущие, раненные, нищие, осиротевшие, те, кому нужна помощь. Но уже минимум двести-триста лет комнатами не пользуются. Я их убираю ради общего порядка, но поселитесь вы тут за много лет первые.

— Ты единственная девушка в монастыре, кроме нас? — сев на кровать и сбросив на неё свой рюкзак, спросила я.

— Нет, есть ещё Заринэ, жена Лео, — Элия обернулась как бы в направлении обитания той, — у них отдельный дом за ступами, за кладбищем… Джоанна завтра увидит, хочешь, сходи с ней. Это внизу, вдоль обрыва.

— Жена? Ну вот, а говорили, что сюда женщин не пускали.

— Просто так — нет, — подтвердила это альбиноска. Я допёрла, что она является ею, не сразу сообразив. Поначалу, из-за её худобы, мне показалось, что она прибаливает, но понаблюдав за её живостью и отзывчивостью, сделала вывод, что с девушкой полный порядок. Однако внешность всё равно оставалась экзотической. — Заринэ чуть не убили на её родине, какой-то варварский обычай в забытом уголке земли. Лео её спас, а поскольку у него нет другого дома, кроме Лога, а ей некуда больше идти, он и привёл её сюда. Заринэ тут почти четыре года, но до сих пор по-корейски говорит не очень, поэтому не любит болтать, вы на неё за это не обижайтесь — она выглядит нелюдимой, только с детьми возится. У них с Лео два сына.

Я чуть не сказала вслух «а, вот куда уходит злость, когда Лео чувствует возбуждение», но сдержалась. Мой едкий юморок тут был ни к чему. Надо перестраиваться на другой лад: духовное просветление, физическая закалка, самосовершенствование. Трудотерапия.

— Ладно, не буду мешаться, устраивайтесь, — спохватилась девушка и, поднимая фонарь, двинулась на выход, — если что, моя комната под лестницей, в дедушкиной башне. Можете звать меня просто Эя. Спокойной ночи!

— Добрых снов! — откликнулись мы с Джоанной и, утомленные переездом и попаданием в какой-то будто бы иной мир, почти без слов разделись и улеглись. Я не успела толком обмозговать события прошедшего дня, как уснула от накатившей усталости.

1 августа

Перемены, информация, новые знакомства, усталость — всё это не дало мне вспомнить о том, что я без мобильника, и будильник мне поставить нет никакой возможности, но подумала именно об этом, когда услышала над головой:

— Девчонки, просыпайтесь! — Я рывком села и открыла глаза. Элия открыла дверь, впустив солнечный свет, и ждала, когда мы подадим признаки жизни. Джоанна, ворочаясь, стала избавляться ото сна.

— Мы проспали? — запереживала я.

— Нет, сейчас минут пять шестого, — успокоила внучка настоятеля, — я встала и пошла будить вас.

— Спасибо… блин, а как ты без будильника встаёшь?

— Меня дедушка будит стуком сверху, — хихикнула она, — а у него многолетняя привычка, он с первыми лучами глаза открывает. Да вы не переживайте, я вас каждый день буду будить, мне не трудно.

— Было бы неплохо.

Мы с Джоанной спустили с кроватей ноги и потянулись. Дочь покойного мастера спросила:

— А на могилу отца мне лучше сейчас сходить, или потом?

— Лучше после завтрака, — ответила Элия, улыбаясь и краснея, — в течение получаса у адептов внизу, у их общежития принятие душа… Мимо ходить не надо.

— Они прям на улице моются? — открыла рот я.

— Ну да, обливаются водой в открытых кабинках, ополаскиваются… Это же мужской монастырь, так-то, поэтому им нет смысла где-то прятаться. Это нам не надо соваться… куда не надо.

— А я бы посмотрела, — пошутила я, встав. — А нам тут наверху где-нибудь можно подобное устроить? Ополоснуться на открытом воздухе?

— Вряд ли, только в комнате. Почти вся территория монастыря просматривается из сторожки привратника.

— А, ну да, тогда не стоит, — вспомнила я вчерашнего Мингю, и мы с Джоанной понимающе переглянулись.

— Идёмте, я покажу, где набрать воды, чтобы умыться, — поторопила нас Элия, и мы, облачившись во взятые с собой тобоки, поспешили за ней. Дойдя до колодца, я не стала слушать инструкции, как им пользоваться — всё было просто и всем известно, зачерпнула ведро воды и подняла. — Помочь донести? — дружелюбно предложила Элия. Я покосилась на её субтильное тело.

— Мне? Нет, не надо. — Взяв примерно пятилитровое ведро в одну руку, я пошла обратно в комнату. Джоанна шла рядом, ей было меньше лет, чем мне, где-то на три-четыре года, и у неё не было той подготовки, которая была у меня. Я снова чувствовала себя защитником и опекуном, и мне это нравилось — моя привычная роль. Мне всегда требовался кто-то, о ком надо заботиться, иначе я слишком заморачивалась на своих проблемах и желаниях, и обязательно совершала ошибки. Вот как с Чжунэ, будь он неладен.

— Вы пока приводите себя в порядок, а я принесу вам местную форму, — поняла Элия, что я не пропаду.

— Это обязательно? — не имея ничего против, полюбопытствовала я.

— Ну… — задумалась Белоснежка, — так принято.

— Окей, ждём, — кивнула я. В комнате мы с Джоанной нашли под кроватями два тазика, достали свои зубные щётки, стали умываться и причёсываться.

— Папа говорил, что тут никаких коммунальных услуг, но я не подозревала, что настолько, — не жалуясь, а проникаясь, заметила моя соседка. — Мне страшновато идти на завтрак, там одни парни почти.

— А что в парнях такого? Не волнуйся, — махнула я рукой, успокаивая. Хотя понимала, что это для меня привычно, а для нормальных девчонок оказаться в мужском обществе не очень здорово и легко. — С парнями главное вести себя, как парень, тогда не возникнет никакого дискомфорта, понимаешь? Если начать смущаться и показывать им, что ты девчонка — они сами только об этом думать и будут.

— То есть, нужно грубо разговаривать, рыгать, сплёвывать на землю и всё такое?

— Блин, боюсь, в пределах монастыря это как-то не очень, — осознала я. Похоже, и моё прежнее пацанское поведение устарело. Элия забежала с полотенцами и местными тобоками, и унеслась, извинившись, потому что она должна была помогать готовить завтрак.

Я разложила на постели принесённую одежду, в целом ничем не отличавшуюся от той, что уже была на мне. Мои глаза зацепились за нашивку на левом плече, в форме щита с мордой тигра, вышитой золотой нитью. Вспомнилась история Чимина. Вот такие мелочи иногда становятся судьбоносными. Но это перевесило мои сомнения, и я, сняв свои рубашку и штаны, махнула их на монастырские. Я делала это всё быстро и беззастенчиво, привыкнув на соревнованиях и тренировках к постоянным переодеваниям, Джоанна же ещё немного смущалась даже меня. Да, ей будет труднее.

В комнате стоял кувшин, в который я сразу отлила немного колодезной воды — Элия предупредила, что она питьевая и очень чистая — и чашки. Я промочила горло, хотя, должна заметить, августовское утро в горах было приятнее и прохладнее, чем в городе. Воздух был свежим и умиротворяющим. Когда мы ходили к колодцу, я заметила, как растаяла ночная тишина, и всё наполнилось мягким щебетанием птиц, удаленными звуками жизни, невидимыми шелестами, меканьем коз и куриным кудахтаньем. Началось в деревне утро… Я никогда не жила даже в провинции, вся моя жизнь проходила в столице, но, странно, я не ощутила себя настолько городской, чтобы растеряться в настолько природных условиях. Где-то раздался громкий звук, похожий на гонг, мы с Джоанной пожали плечами, и я опять завалилась на кровать, не зная, чем себя занять.

— Тук-тук? — раздался голос Чимина из-за угла. Дверь в нашу спальню всё ещё была открыта, но он не сунулся в неё, остановившись на галерее в ожидании разрешения.

— Заходи, — позвала я, удостоверившись, что Джоанна уже подпоясалась. Молодой человек встал на пороге.

— Я за вами, идём завтракать? Представлю вас ученикам в столовой, как раз там будут все сразу. Чонгук должен был их предупредить о гостьях, он уже пошёл туда.

И вот здесь, на этом моменте, вопреки моей уверенности в себе, на меня напал какой-то столбняк. Я замешкалась, разнервничавшись. Представить нас, двух девушек, куче парней… Да, я всегда была среди мальчишек, но своих, с которыми с детства, или как равный участник секции. А здесь два инородных тела в мужской обители, всё внимание будет к нам, и все будут понимать, что мы девушки, и с нами нужно быть вежливыми и осторожными, потому, что у золотых так принято — это мне вчера Чимин объяснял, у них особое отношение к женщинам, максимально уважительное и трепетное, и если кто обидит девушку, его же свои и зачмырят.

— Да, идём, — переборов себя, я улыбнулась.

— Я волнуюсь, — честнее призналась Джоанна, пойдя рядом. Я едва не сказала «а я нет», но вовремя вспомнила, что врать тут нельзя. А вот промолчать — можно.

— Забыли мы вам вчера сказать, что сигнал гонга — это призыв на трапезу, — запоздало сообщил Чимин.

— А, мы слышали его, — призналась я.

— Но я всё равно и собирался за вами зайти. Чтобы всё показать.

Мы прошли по галерее и вышли мимо башни настоятеля на верхнюю площадку, с которой начинался центральный спуск. У ворот стоял Мингю, благодаря росту его вряд ли можно было спутать, несмотря на спрятанное под платком лицо, которого я так до сих пор и не видела, вчера не дала темнота, сегодня прикрытие. В тёмно-тёмно серых хакама, черной рубашке и с чёрной повязкой, прячущей лик, он недвижимо стоял на посту, перемещая за нами только глаза. Я перевела взор на монастырь. Вот он, во всей красе, при свете раннего летнего солнца, проснувшийся, утопающий в его золоте и изумрудах листвы. Чьими-то умелыми руками выведенные многоступенчатые клумбы горели красками разных цветов. Вычищенные лестницы вели с яруса на ярус, образовывая как бы этажи в склоне, заканчивающемся обрывом. На каждом ярусе были какие-то постройки в традиционном стиле, в основном одноэтажные, с черепичными крышами и раздвижными, незакрывающимися дверями. Чимин указывал на тот или иной домик:

— Это библиотека, а вон там хранятся хозяйственные орудия, за зданием сарай с козами. Вон там хранится запасная одежда, обувь. В самом низу — дом мастеров и общежитие, они за храмом. — Храм спутать было невозможно, он был самым высоким строением из всех, но не возвышался над башней настоятеля потому, что та разместилась на верхней площадке, а он — на одной из самых нижних. Центральный вход был распахнут, в глубине виднелась золотая статуя Будды с огоньками лампад и свечек перед ней. — А вот и столовая, — указал рукой Чимин, приглашая нас внутрь.

Мой шаг замедлился, и я постепенно начала терять ощущение самой себя и происходящего. Я даже на какое-то время потеряла из поля зрения Джоанну, где она была: сзади, рядом или пошла вперёд? Грубо говоря, у меня сжало очко, прежде чем я переступила порог столовой, а когда я переступила, то всё стало совсем плохо. Меня оглушил скрип одновременно отодвинувшихся скамей и топот враз поднявшихся на ноги нескольких десятков человек. Ослепительная белизна тобоков ударила мне в глаза. Двадцать, тридцать, сорок взглядов устремились в нашу сторону.

— Это Чонён и Джоанна, — представил нас Чимин, указав на каждую, — родственница Рэпмона, которого некоторые из вас, может быть, помнят, и дочь почившего мастера Хана, память которого мы по-прежнему чтим.

Все, как по команде, опустили головы и устроили минуту молчания. Я замерла от дисциплины, отсутствия шуточек, перешёптывания или шума, свойственных обычным мальчишеским сборищам. Кое-как возвращая концентрацию внимания, я отмечала, что здесь есть и совсем юные ребята, почти дети, и уже вполне взрослые, явно старше двадцати.

— Проходите, — указал нам Чимин на столик у дальней стенки, и я заставила себя снова зашагать. Есть такое выражение «пройти сквозь строй» — раньше это было вроде казни. Вот у меня сделалось ровно такое же чувство. Несмотря на то, что юноши склонились перед нами — почтение воинов-монахов перед женщинами — и не сели, пока мы не прошли и не опустились на свои места, я чувствовала, что многие исподтишка подглядывают и разглядывают нас.

Усадив свою задницу, я выдохнула, словно прошла второе испытание после подъема по Кошачьей тропе. Джоанна опустилась рядом. Так и хотелось обернуться и посмотреть на присутствующих ребят, потому что я знала, что те, кто сидят лицами в нашу сторону, наверняка пялятся. Перед нами возникла Элия, с подносом, полным тарелок, который опустила на наш столик. Я обратила внимание на её руки, впервые хорошенько разглядев. Они не были такими же белыми, как вся остальная кожа. Какие-то розоватые, с белыми, как от шрамов, прожилками, до того гладкие, будто их искусственно натянули, а самое главное — на ладонях ни одной линии. Разве так бывает? Тянуло поинтересоваться, но я знала, что будет некрасиво.

— Берите, приятного аппетита, — села она напротив. Следом за ней подошла и та, в которой я интуитивно угадала Заринэ. По имени я предполагала, что она не азиатка, но теперь убедилась в этом. Девушка, смуглая, по чертам не то арабка, не то персиянка, не то узбечка или кто-то там ещё, в отличие от нас, была в тёмной одежде, в юбке, закрывающей ноги до земли, в рубашке, закрывающей руки до кистей, в платке, не позволяющем выглянуть ни волоску. Она вела за руки двух ребятишек, лет трёх и помладше, наверное, недавно только начавшего ходить, потому что он излучал желание двигаться, куда-то спешить, дёргаться и бежать.

— Доброе утро, — поздоровалась она, и, усадив сыновей, одного рядом, а другого себе на колени, принялась их кормить. Элия с улыбкой поглядывала на детей, перемигиваясь со старшим, собранным и серьёзным мальчуганом.

— Хо, познакомься с нашими новыми монастырскими сестрами. Это Чонён, а это Джоанна. Представься им.

— Хо, — произнёс он своё имя и уткнулся в тарелку.

— Мам! — звонко хотел что-то сказать или попросить младший, но Зарине моментально шикнула:

— Тихо! Нельзя шуметь, — и заняла его рисовой кашей. С набитым ртом, он разочаровано замолк. Я ему улыбнулась через стол.

— А этого озорника как у нас звать, а?

— Шер, — погладила его по голове Элия, — или Шерхан. За ним нужен глаз да глаз, да, мелкий бесенёнок?

Я отвлеклась на столовую. Кухню с огромной печкой от помещения со столами отгораживали только такие же столы, делящие пространство на два. Там, за ними, виднелись огромные котлы и чаны, приспособленные для готовки сразу на десятки человек. На стенах висели веники с травами, на полках стопками стояли чашки и тарелки, на полу — вёдра с водой, над некоторыми навесные умывальники, предназначенные для мытья посуды и того, чтобы помыть руки. Умывальник висел и при входе, к еде допускались только с чистыми руками. Вертя головой, я заметила, что соседний столик занимают самые старшие из всех присутствующих: Чимин, Чонгук, мужчина в возрасте, и ещё какой-то круглолицый парень. Скованная, что мне не было свойственно, я надеялась, что моё лицо не излучает чего-то вроде «спасите, помогите, аааа!». Ну, да, перевес в пользу тестостерона немного сильнее, чем мне было привычно, но это же не катастрофично?

— А мужчина за вами — он кто? — шепотом спросила я у Элии.

— Это мастер Ли, преподаватель теории.

— Он очень мудрый, — вставила Джоанна и, поняв нелогичность своего заявления, обосновала: — Папа всегда так говорил, я, конечно, сама с ним не знакома.

Я больше не стала задавать вопросы, поняв, что приличия монастыря не одобряют болтовню во время еды. Но иногда гул в зале нарастал, из тех, источник которого не найти, просто ребят прорывало и они, надеясь затеряться среди других, срывались на шепоточки, а в совокупности это становилось заметно. Тогда распрямлялась спина Чонгука, он окидывал взглядом столовую, и уровень шума как-то автоматически стихал. Судя по всему, он тут был крутым авторитетом. Его боялись? Странно, разве он не миролюбивый бхикшу? Видя, что я то и дело кошусь на столик с самыми старшими, Элия наклонилась и тихо мне сказала:

— Это уголок мастеров. Там всегда сидят самые уважаемые, учителя, старшие.

— Чимин и Чонгук уже учителя?

— У них уже таны^[49], кажется, седьмые, по уровню они мастера, но преподают редко, потому что тут редко бывают.

Доевшие адепты и ученики сидели тихо и не уходили, пока не поднялись эти самые уважаемые, и не стали расходиться. Тогда, наконец, ожили разговоры, смех, движения. Элия шустро поднялась, схватив поднос:

— Пойду кормить дедулю и Мингю, они сюда не ходят.

Я встала, ожидая распоряжений. К нам подошли Чонгук с Чимином, подведя и того круглолицего парня, что сидел с ними. С интересом оглядев его, я наткнулась на отсутствие правой руки, и у меня с сожалением сжалось сердце. Ещё вчера рассуждая о том, что золотые могут быть злом, я увидела наглядное последствие того, что с ними может случиться и чем они рискуют.

— Чонён, познакомься, это Нгуен, — указал на него Чимин, — он основной воспитатель и наставник младших учеников, учит начальным основам тхэквондо и других боевых искусств. Заодно отвечает за хозяйственную часть, если вдруг меня не будет, можешь к нему обращаться по любым вопросам.

Едва не протянув руку для пожатия, я успела остановить себя и не совершить оплошность. Нгуен мне улыбнулся:

— Когда-то у меня было прозвище Вездесущий, потому что лез, куда только мог, — он поднял культю, — вот, долазился, теперь живу тут постоянно, потому что отвоевался, и мало на что гожусь.

— Но-но, не прибедняйся, — похлопал его по плечу Чимин. — Ты и левой тут многих положишь.

К нам подошёл тот самый мастер Ли, которого нам тоже представили. Чонгук подхватил на руки Шера, освобождая Заринэ от одной заботы, и позвал Джоанну туда, куда она и хотела — на кладбище. Милая экскурсия в компании парня-красавца. Романтика. В сопровождении прихрамывающего мастера Ли они ушли.

— Что ж, — развёл руками Чимин, — сейчас перерыв после завтрака, чтобы улеглась пища, потом начнутся общие спарринги — оттачивание стандартных элементов. Их тоже проводит Нгуен. Площадка неподалёку от общежития, не спутаешь, подходи туда минут через пятнадцать, хорошо? Джоанна подойдёт туда же. А я пока с Мингю ещё пару мешков подниму. Встретимся через пару часиков, на индивидуальных занятиях.

Чимин ушёл, Заринэ и Нгуен взялись мыть посуду (для однорукого он был необычайно ловок, видимо, уже приноровился обходиться вот так), к ним присоединилась вернувшаяся Элия. Я не знала, куда себя применить. Отдыхать и расслабляться? Нет, я же не на курорт приехала. Я вышла из столовой, и натолкнулась на ещё не рассосавшееся столпотворение адептов. Кто-то сидел на лавочке, кто-то беседовал стоя, группками по два, три, четыре человека. Но стоило мне появиться, многие стали коситься. Неловко как-то. Может, мне тоже стоило прикинуться юношей? Чёрт, поздновато.

— Привет, — нарисовался передо мной один из парней, — я Сону.

— Очень приятно, — машинально протянула я руку. Он на неё посмотрел.

— Нет, Чонгук нам сказал кроме как во время занятий вас не сметь трогать.

— А если я с горы буду падать, тоже не подхватишь?

Он почесал затылок.

— Про это Чонгук ничего не сказал.

— Ладно, хрен с ним, — опустила я ладонь. — Давно уже тут? — Мне кажется, мой вопрос прозвучал как от новенького арестанта давнему заключенному.

— Седьмой год, мы с Даниэлем тут из самых «стареньких», — он кивнул на одного из своих товарищей и подозвал его к нам. — Вот, это Даниэль.

К нам приблизился один из самых высоких, но самый широкоплечий точно. Потирая узкие глаза, будто ещё не проснулся до конца, он, зевая, со мной поздоровался, напоминая невинным выражением лица и медлительностью большую плюшевую собаку.

— Я помню Рэпмона, — продолжал Сону, — мы как раз пришли в тот год, когда он ушёл, а потом он разок сюда заглядывал. Ты ему конкретно кто?

— Сестра жены.

— О, он женился? Здорово. Или нет, не знаю, он же всё-таки золотой. Я вот, наверное, не буду, когда покину монастырь. Если покину, — он покосился на Даниэля, — пока этот тип тут, у меня нет шансов выиграть осеннее соревнование.

— Осеннее соревнование?

— Да, на звание лучшего, чтобы получить следующий тан. Мы с Дани на данный момент из учеников имеем самый высокий тан, так что, этот увалень явно скоро выйдет в свет.

— Я не тороплюсь, — пробормотал Даниэль.

— Это твоё жизненное кредо, я в курсе, — пошутил Сону, и обратился снова ко мне: — Вот есть такие люди, которые вообще ни к чему не прикладывают усилий, и у них всё равно всё получается на отлично, а бываю я, который надрывается, старается, а в итоге кто-нибудь обходит на повороте.

Я улыбнулась, вполне его понимая. В школе я часто подобное думала о Наён, у которой всё выходило гладко и идеально, сравнивала её с собой, у которой с учебой не клеилось вовсе.

Адепты плавно потянулись в одну сторону, покидая дворик у столовой.

— Они уже на занятия? — спросила я Сону.

— Да. Ты с нами?

— Ага, проводите? Я ещё не была на спортивной площадке.

— Пошли, — согласился он. Даниэль поплёлся рядом третьим.

— А сколько человек учится всего? — полюбопытствовала я.

— Сорок один, кажется. Тридцать один старшей боевой школы, и десять младшей, которые занимаются отдельно, пока что разучивают самое лёгкое. Ну, плюс теперь ты и Джоанна.

Мы добрались до места назначения. Все привычно стали занимать какие-то неформальные свои места, скорее всего, вставали с теми, с кем ближе всего дружили. Я мялась возле Сону с Даниэлем, не зная, куда ещё себя деть? У края площадки лежали боевые палки, нунчаки, тупые деревянные мечи. Наконец показался Нгуен, закончивший свои дела на кухне. Поднявшись на небольшое возвышение, с которого просматривались все ряды учеников, он удовлетворенно покивал головой. Его голос раздался звучно и громко:

— Ну что, приступим! Нас сегодня чётное количество, поэтому сразу можно попробовать спарринги, без оттачивания техники. Чонён! — Я вздрогнула. Все обернулись на меня. — Пожалуйста, подойди поближе, мы выберем тебе пару из учеников средней подготовки, а то ты как-то сразу смело затесалась к ветеранам, — посмеялся он добродушно. Я посмотрела ещё раз на Сону и Даниэля, на ребят в этом же ряду, которым тоже было около двадцати. Видимо, самые умелые. Вздохнув, я двинулась вперёд и остановилась по сигналу ладони Нгуена, где-то посередине толпы. Ближе к возвышению шли мальчишки младше меня, и с ними мне бороться совсем не хотелось. — Достаточно. Рен, возьми себе в пару Чонён, хорошо?

Названный парень поклонился наставнику, потом мне. Я ответила тем же. Монахи Тигриного лога отличались от других буддийских монахов тем, что не брились налысо, но у Рена волосы были даже длиннее, чем у других, и он забирал их в хвост. Женственно красивое лицо (красивее моего точно) странно уживалось со стальной жесткостью мужского взгляда. Нгуен дал знак начинать, и мы встали в позиции. Я попыталась напасть первой, чтобы показать, на что способна, и насколько не надо бояться меня ударить. Обычно парни имели такой предрассудок и не занимались со мной во всю силу. Но я быстро поняла, что у Рена таких предрассудков нет. Отбив мою атаку, он огрел меня совсем неплохо, и налетел сам. Я едва увернулась, но он уже атаковал снова. Краем глаза я обратила внимание, что возвращаются Чонгук и Джоанна, и в тот же миг была положена на лопатки. Рен несильно наступил мне на плечо и посмотрел сверху вниз:

— Будешь считать ворон во время боя — они прилетят клевать твой труп.

— Примета? — хмыкнула я, принимая его протянутую, чтобы помочь мне встать руку.

— Логика.

Я потянула время, отряхиваясь, чтобы последить немного за Чонгуком. Ладно, не последить — полюбоваться. Он о чём-то пошептался с Нгуеном, и тот, взяв под свою опеку Джоанну, куда-то с ней ушел. Отсюда мне показалось, что у неё красные глаза, наверное, плакала на могиле отца. Чонгук же поднялся на возвышение, переняв тренерские обязанности. Ага, это уже интереснее.

— Это что же, — раздался с галёрки голос Сону, — если нас теперь чётное число, мы не будем по очереди заниматься с мастером?

— Если есть желающие — прошу, — улыбнувшись, пригласил Чонгук к себе. Шесть парней отделились, и разве что не бегом поспешили к нему. Он спустился, и взялся тренировать их, одного за другим, точно так же, одного за другим уложив всех без исключений. Пока я любопытно поглядывала на это, столько же раз — все шесть, меня уложил Рен. Я никак не могла сосредоточиться, мне всё было интересно, везде хотелось поучаствовать. Но в результате, когда разочарованные неудачной попыткой, «ветераны» вернулись на свои места, я всё-таки собралась, и сумела одолеть Рена. Радость победы озарила моё лицо. Я тоже подала ему руку, чтобы помочь встать.

— А ты ничего дерёшься, — вынужденно согласился он.

— А то! С семи лет обучаюсь.

— С семи? — Рен с превосходством расплылся. — Я занимаюсь борьбой всего два года.

— И такие результаты?! — выпучила я глаза.

— Это Тигриный лог, детка, — хмыкнул он, потерев локти тобока, чтобы избавиться от песка и пыли. — Мы же тут не тратим время на математику, химию и физику. Только руками-ногами и машем.

— Я всегда мечтала о такой школе, но в обычной, увы, заставляют учить и другие предметы.

Мы прозанимались больше часа, а когда тренировка закончилась, я едва успела догнать Чонгука, уже поспешившего куда-то по лестнице вверх.

— Постой, погоди! — Он остановился и подождал меня, запыхавшуюся. — А куда Нгуен Джоанну дел?

— Она взялась за борьбу всего три месяца назад, ей придётся пока заниматься с младшими учениками.

— Вот как… то есть, я одна буду с парнями тренироваться?

— Да, разве для тебя это что-то новое? — улыбнулся Чонгук. Я покачала смиренно головой. — Сложно было?

— Не очень, хотя Рена я смогла победить всего раз. У него какая-то странная техника, я такую не знаю. Когда мы повторяли во второй части занятия то, что ты показывал, я делала не хуже него, но когда он борется так, как умеет сам — я ничего не понимаю.

— У него многое взято из японских искусств: каратэ, айкидо, дзюдо. Он дополнительно занимается ещё с одним мастером, когда он тут бывает. Сольджун. Возможно, ты видела его на мальчишнике… — Я постаралась припомнить, но никого с таким именем не всплыло в памяти.

— Нет, там было много людей, наверное, незнакомились. А ты сейчас куда?

— Потаскаю ещё пару мешков, и поеду дальше.

— В Сеул?

— Куда придётся, — расплывчато ответил он.

— Ясно… ладно, передавай там привет Намджуну, если будет по пути.

— Хорошо, передам, — поклонился он одной головой, и продолжил движение.

Я, стараясь не теряться, стоя как заблудившаяся посреди лестницы, взяла направление к трапезной. Что-то вроде вдолбленного веками в женщин инстинкта: в любой непонятной ситуации иди на кухню, твоё место там. Но внутри никого не оказалось. Куда делись Элия с Заринэ? Выйдя опять, я огляделась. Ниже, в другую сторону от спортивной площадки, у бани и прачечной, Заринэ таскала воду, готовясь к стирке. Возле неё бегал Хо. Мне хотелось крикнуть и спросить, не знает ли она, где Элия, но я пришла к выводу, что в монастыре орать не стоит. Что ж, можно пойти в крытый спортивный зал, Чимин говорил, что там есть турники, боксёрские груши, оружие.

Взяв это направление, я попала под миграцию адептов куда-то, только они шли мне навстречу стройной шеренгой. И снова любопытные взгляды на меня, внимательные, изучающие. Если так подумать, то кто-то здесь с детства, кто-то с подросткового возраста, то есть, в основном… нет, все без исключения, эти парни — девственники. Ничего себе. У них нет телефонов и интернета, а, значит, кроме Заринэ и Элии они годами не видели девушек. Ничего себе дважды! Да я тут самая развратная? Ладно, не я, Заринэ и Лео.

Быстро выхватив самого говорливого, и почти единственного, кого я знала — Сону, — из рядка шагающих, я спросила:

— Вы далеко?

— Ну это… в поля, поливать там, полоть, траву косить. — Он сам косился на мои пальцы, придерживающие его за локоть, видимо теперь задумавшись над тем, а разрешал ли мне Чонгук их трогать? Может, и не разрешал, но и не запрещал, надо заметить.

— Надолго?

— До обеда. С нами хочешь?

— Да мне вроде дождаться Чимина надо, с ним позаниматься, а так бы я с радостью. — Я отпустила его, и отошла, проводив взглядом их спины. И уже почти загрустив, увидела того, о ком сказала. Чимин спускался сверху, улыбаясь мне и потирая плечи, натруженные мешками.

— Ну что, идём?

— Я уже заждалась… чем мне заниматься, пока не идут уроки борьбы?

— Да чем хочешь, гуляй, читай в библиотеке, с ребятами общайся, с мальчишками Заринэ играй.

— Я всё время боюсь нарушить какое-нибудь правило, — идя по тропинке к залу, призналась я.

— Тут всё не так уж строго. Да, нельзя ругаться, да, нельзя сквернословить, нельзя врать и держать в голове плохие мысли, но, в конце концов, в твою голову никто не залезет, и кроме тебя самой тебе судей нет. Не думаешь же ты, например, что от того, что Мингю замолчал, он перестал грезить девчонками?

— Чонгук запретил парням меня касаться вне тренировочной площадки. Я себя немного больной чумкой чувствую.

— Такое правило действительно есть. Когда мы узнали, кто такая Рэй много лет назад, мы боялись её и пальцем коснуться, чтоб нас не выгнали отсюда. До первого кыпа нельзя разговаривать с девушками, так что с младшими можешь и не пытаться. Как прошло первое занятие?

— Да вроде ничего. Меня поставили в пару с парнем по имени Рен, и он навалял мне с десяток раз.

— Обидно?

— Не, зае… — Чимин накрыл мне рот ладонью, не дав произнести слово до конца. Сурово посмотрел и погрозил указательным пальцем другой руки.

— Нельзя, Чонён, это святое место. — Он убрал ладонь.

— Извини, я же говорила, что буду косячить.

— Ничего страшного, привыкнешь. — Чимин отодвинул дверь, мы вошли, и он задвинул её обратно, развернувшись лицом к залу. Вдохнув воздух поглубже в лёгкие, он поставил руки в боки и произнёс: — Ну, здравствуй, ностальгия!

— Ты тут тренировал Рэй?

— Тут.

— Что ж, она стала, как ты говоришь, очень продвинутым бойцом, лучше многих мужчин. Так что, надеюсь, мне ты тоже откроешь двери в большое будущее. Давай начнём?

Полдень 1-го августа

К полудню разогрело неплохо, а в зале и вовсе сделалось душно, поэтому за время тренировки я вспотела, как раб на каменоломне. Закончив, мы с Чимином вышли из помещения, пропитанного духом многочисленных поколений воинов, учителей и учеников, и я увидела напротив те самые душевые кабины, от которых веяло влагой. На грубых деревянных столбах, с небольшими бочками сверху, между собой разделённые дощатыми перегородками.

— Я бы сейчас ополоснулась, — влюбленно посмотрела я на них.

— Вроде все ушли в поля, можешь воспользоваться, — разрешил Чимин.

— А вдруг кто-нибудь задержался или остался? — Я подняла голову вверх, прищурившись, но не нашла силуэта привратника. — Или кто-то просто Мингю.

— Ну… я могу проверить общагу, чтоб тебе было спокойнее.

— Лучше найди какую-нибудь большую тряпку, натянуть как шторку.

— Сейчас что-нибудь сообразим, — улыбнулся молодой человек и пошёл к соседнему зданию.

Я подошла к вожделенным душевым и стала искать, в какой наверху осталось вода. Обнаружив такую, я радостно приготовилась морально к купанию. Вскоре вернулся Чимин с простынкой, которую стал пытаться закрепить, но ни сучков, ни чего похожего на крючки не было.

— Если ты подождёшь ещё немного, я схожу за молотком и гвоздями, — предложил он, после чего окрасился своей коронной кошачьей ухмылкой, — или я могу постоять и подержать, если ты мне доверяешь.

— Конечно доверяю, — хмыкнула я, — святое место, где никто не посмеет нахальничать, и ты же не хочешь получить по яйцам, верно?

— Какая добрая девочка, — посерьёзнел Чимин и поднял руки с простынкой перед собой, закрыв меня в кабинке. — Не волнуйся, я воспитанный, я хулиганить не буду.

— В любом случае, ты меня знаешь, — стала раздеваться я, на самом деле рассчитывая на его благоразумие, — мне будет стыдно не очень, а тебе будет вполне так больно.

— Поднять руку на мастера — какое неуважение!

— Зачем руку? Колено, — посмеялась я, сложив тобок и нижнее бельё, и потихоньку стала поливать себя тёплой, прогревшейся с утра на солнце водой, дёргая за шнурок, приоткрывающий отверстие в днище бочки. Закрыв глаза, я погрузилась в приятные ощущения избавления от жары, пыли, пота. И воспоминаний. Мне хотелось этого, но вышло наоборот, в голову полезла та ночь в квартире Чжунэ, когда я вошла к нему в ванную, не зная, решусь на важный шаг, выйдя из неё, или не решусь. Я писала сообщения Чимину, пытаясь разобраться в себе. Тряхнув намокнувшими волосами, я распахнула веки. Долой Чжунэ из памяти! Он — пройденный этап, исчезнувшее прошлое. Я посмотрела на закрывавшую меня простынку, она не была прозрачной, но контур Чимина обозначался, особенно его руки, прижимавшие ткань к деревянным косякам. Я тоже просматривалась тенью? Вряд ли, ведь я стояла под крышей, и свет как раз падал с той стороны. Быстро потерев себя, ещё раз облившись водичкой, я перехватила края простынки у Чимина, и потянула: — Я про полотенце забыла, дай-ка я в неё и завернусь.

Он отпустил имитацию шторки, и я ловко, как гусеница в кокон, обмоталась в чистую материю, как это делают в банях, стянув на груди, пропущенную подмышками. Правда, к мокрому телу она прилипла только так. Чимин отступил, не скрывая, что оглядывает меня.

— Не пялься, — попросила я, приседая, чтобы взять свои вещи, и забирая волосы, с которых текло, за уши, — это монастырь, помнишь, да?

— Я без плохих мыслей, — убрав из взгляда иронию до последней капли, Чимин спросил: — Тебе когда-нибудь говорили, что у тебя очень красивая фигура?

— Да, Наён, моя одноклассница. Когда заманивала в команду черлидерш.

— И всё?

— Чжихё и Сынён, они всегда говорили, что я зря не ношу платья и короткие юбки.

— Нет, я не о том. А парни?

— Никогда, — пожала я плечами.

— И Чжунэ? — не верил своим ушам Чимин.

— Он не спец в комплиментах. — Я шла босиком, и ступни наслаждались ощущением земли и чистых, обтесанных за века до гладкости каменных ступенек, превратившихся почти в изумительную пляжную гальку. Жаль, что это не женский монастырь, мне дико захотелось скинуть простынку и завалиться на травку, чтобы позагорать. Это так здорово, что можно пройтись без формы, не соблюдать никаких манер, не спешить, глядя на часы, на дополнительные или автобус. Вокруг горы, спокойствие, ветерок, солнце ласкает плечи. Зачем мне снова напоминают о Чжунэ? Я и сама с трудом о нём перестаю думать. Проведя по влажной на боках простынке ладонью, я тихо заметила: — Ярче слов говорили его руки, лапать-то он был не дурак.

— Кто бы на его месте интересно был дурак?

— Ты тут это… помнишь про Намджуна, да?

— Знаешь такое выражение: «Платон мне друг, но истина дороже»?

— Слышала, а что?

— Рэпмон мне друг, но… — расплывшись, развёл руками Чимин, — фигура у тебя потрясающая.

— Всё, не смущай меня и успокойся.

— Я абсолютно спокоен.

— А я теперь нет, — пригвоздила я сердитым взглядом Чимина к месту и, притопив, вприпрыжку поднялась до самого верха. Сидевший на ступеньке своей сторожки Мингю, увидев меня в том виде, в каком я была, плавно поднялся, возвысившись тёмной громадой у калитки. Его почти чёрные глаза в прорези, открывающей их, заблестели азартными искрами. — Даже не смотри на меня! — погрозила я ему пальцем и вредным, сжатым в сухофрукт лицом, и, прибавляя скорость, понеслась мимо в комнату.

Джоанна была там, лежала на кровати с какой-то книжкой. Если она любит читать, ей не придётся скучать в бездействии так, как мне, я-то читать не любила совсем.

— Как позанималась? — спросила я.

— Да вроде нормально, — высунулась она из-за обложки. — Я самая старшая там была, в младшей группе учатся до четырнадцати, а мне пятнадцать. Но только это мне пока и по силам. А у тебя как дела?

— Неплохо, буду надеяться, что до конца августа перекину через плечо большинство из старших адептов, — разматываясь и натягивая чистые трусы, делилась я своей политической программой, — да, я самоуверенная, но иначе в спорте и не победишь.

— О, ты была в душе?

— Да, слила чью-то воду, пока все ушли трудиться на тростниковых плантациях, — пошутила я, — если хочешь, я тебя попозже где-нибудь покараулю, тоже помоешься.

— Да, если не трудно.

— Никаких проблем. Ты не стесняйся, проси, если что-то надо. — Надев свой, домашний тобок, я опять взяла стопку одежды, с которой пришла, и отправилась в сторону прачечной, чтобы сполоснуть её. Я не зануда по части чистоты, но привыкла после каждой тренировки мыться и обстирываться, а если тут двадцать четыре часа в сутки только и занимаются, то я им все колодцы вычерпаю.

Мингю уже не вставал, когда я шла обратно. Чимина нигде не было видно. Я ещё с первых дней знакомства в Сеуле знала, что он бабник, и Чонгук не скрывал этого в своих намёках, но не думала, что он станет проявлять интерес ко мне. Впрочем, он не позволил себе ничего, кроме слов, шуток. Разве коснулся меня без разрешения хотя бы пальцем? Нет. Может, это его обычная манера общения с девушками, которые становятся ему подругами? Идя вниз, я почувствовала, как начинают ныть мышцы ног. Вверх-вниз, вверх-вниз, эти лестницы заставляют качаться и тренироваться даже тогда, когда этого не замечаешь. Вся жизнь в Логе — сплошная закалка.

Преодолев несколько пролётов, я была близка к своей цели, когда увидела возвращающихся парней. Не знаю почему, но мне не захотелось попадаться им на вид, и уже в который за день раз терпеть на себе любопытные, внимательные, мужские взгляды. Откуда мне знать, о чём они думают? И если в обычной жизни, в Сеуле, от чьих-нибудь похотливых гляделок можно было уйти, то тут некуда, целый месяц придётся свыкаться с тем, что и им некуда переключить свои симпатии. На Заринэ? Никто не рискнёт зариться на жену учителя. На Джоанну? Она слишком мала. Разве что Элия. Надо будет спросить у неё, не оказывает ли ей кто знаков внимания? Решаются ли на это адепты вопреки правилам, или держатся в ежовых рукавицах? Я свернула к столовой и скрылась в ней, пока не пройдут молодые люди к общежитию. На кухне трудились как раз Заринэ и Эя, а под столами и между скамьями бегали Хо и Шер. Стуки ножей, нарезающих овощи и ударяющихся лезвиями о доски, шипение пара, вырывающегося из котлов, треск огня, аромат еды — я окунулась в мир кулинарии, и подошла к девушкам.

— Вам помочь?

— Да нет, скоро уже управимся, — улыбнулась Элия, вертясь между столом и раскаленной плитой печи.

— Это хорошо, готовить я всё равно не умею.

— Тут большого ума и не требуется, — успокоила она, — перец добавлять нельзя, соль тоже, чеснок — особенно, только во время болезни. Считается, что они разжигают страсти в человеке, приучают к вкусовым капризам. Мясо и рыбу не готовим, так что, как можешь догадаться, главное — ничего не сжечь.

— Как вы выживаете с таким рационом?

— Спроси у ребят, — пожала плечами Элия, — нам — девушкам, дедушка запрещает себя ограничивать. Мы питаемся полноценно.

— А почему это нам поблажки? — нахмурилась я. — Это что же, ты мне на завтрак давала не то, что всем?

— Ну да, — растерялась альбиноска, испугавшись, что меня чем-то обидела, — дедушка говорит, что женская репродуктивная система не должна оставаться без всех питательных элементов, ей это вредно, а мужчинам ничего не будет, им только полезно воздержание…

— Вот что, — обозначила я твёрдо свою позицию, — Джоанне можешь класть женскую пищу, а мне не надо. Я буду питаться тем же, чем все ученики, ясно?

— Но как же…

— Репродуктивная система? Я пока не собираюсь детей заводить. И вообще не знаю, собираюсь ли, так что незачем об этом и думать.

— Да я так-то тоже пока не собираюсь… — смутилась Элия, почесав висок, и постаралась сменить тему: — А что за вещи ты держишь?

— А, это спортивка. Я шла ополоснуть её после занятий. В прачечную.

— Показать тебе, что там к чему?

— Если не сложно, — кивнула я. Элия обратилась к Заринэ:

— Пригляди за бульоном, ладно? Я быстро. — Та лишь молча подала знак, что услышала. Мы вышли из столовой, сразу же поймав лицами солнце. Я посмотрела на спутницу, и не удержалась от не очень вежливого вопроса:

— Извини, если тебя задолбали такое спрашивать, и можешь послать меня с моим любопытством, но… к тебе загар вообще не пристаёт? — Эя засмеялась, приложив ладони к щекам.

— Не-а, я могу обгореть докрасна, если усну под палящим солнцем, но потом это всё отшелушится, облезет, и я снова буду белая-белая.

— Прикольно.

— Да как сказать… Я страшненькая, — с улыбкой заявила она, и я, до сих пор думавшая о ней что-то подобное, вдруг поняла, что всё совсем не так. Она была такой доброй и открытой, что очарование перекрывало впечатление от внешнего вида.

— Нет, вовсе не страшненькая. — И я тотчас вспомнила о том, что меня интересовало. — К тебе никто из учеников разве клинья не подбивает?

— Из учеников? — похлопала она белёсыми ресницами поверх голубых глаз. — Нет, никто.

— Странно. Такая толпа юношей, и совсем не пристают? Такие выдержанные?

— Ну, во-первых — да, их этому тут и учат, дисциплине. Во-вторых, их воспитывают. Воспитание не позволяет в сакральном месте пытаться строить какие-то амуры. В-третьих, у них много других дел, и у них другие цели. Стать золотым — это посвятить себя человечеству и его спасению, это забыть о себе и своих желаниях.

— Но есть же и семейные золотые!

— Есть. Каждый делает свой выбор, и всё-таки эталоном воина считается именно принявший обет безбрачия.

— Как Чонгук? — догадалась я.

— Да, как он. — Мы дошли до прачечной, и Элия стала показывать мне, где мыло, где тазы, где стиральная доска. Там тоже была небольшая печка, если что-то требовалось прокипятить или отбелить. Внучка настоятеля тем временем рассказывала: — Лео, главный нынешний мастер боевых искусств, тоже давал обет безбрачия, но ты же слышала о том, что он немного зверь, да? — Я покивала. — С Заринэ, говорят, вышло случайно… когда он потерял контроль над собой. Она родила Хо. Ну, а золотые никогда не отказываются от ответственности. К тому же, сама Заринэ любит мужа до безумия, хоть он и редко пока что приезжает. Думаю, он не решился разбить ей сердце отказом.

Я хотела спросить, уж не изнасиловал ли Лео Заринэ, но вспомнила про возбуждение, на которое он реагирует, и сделала самостоятельный вывод: трахнутые по собственному желанию изнасилованными не считаются. Если бы меня прищучил в ту ночь, у себя в квартире, Чжунэ (чего он разумеется не мог сделать, потому что я сильнее), то глупо было бы обвинять его в изнасиловании меня, потому что я сама пришла, сама привела себя в порядок, разделась и легла в его постель, и желала его до колик в печени. О чём я только думаю в монастыре? Уехала подальше от столицы и разврата, и с самого утра только и рассуждаю о взаимоотношениях полов. Занятий мне что ли мало? Я тряхнула головой, следя за руками Элии, которые всё показывали дальше. Она поймала мой взгляд и сама посмотрела на свои руки.

— Это ожоги, да, — признала она, хотя я ничего не спросила, и незаметно попыталась засунуть их поглубже в рукава.

— Несчастный случай? — чтобы продолжать отвлекаться от грешных мыслей, задала я вопрос. Девушка замешкалась, открыла рот, потом закрыла и, посомневавшись, посмотрела на меня.

— Хотела сказать, что да, но вовремя вспомнила, что лгать в монастыре не положено. — Она вытащила ладони и оглядела их, будто они ей не принадлежали и она давно такого не видела. — Я сама себя подожгла.

Я замолчала, не зная, что сказать. Она меня удивила. Вот на кого бы никогда не подумала, что человек неадекватен или склонен к суициду, так это на неё. Зачем, почему, как это случилось? Поджечь себя — это не баловство и не забава. Я видела, что ей не очень приятны воспоминания, и пожалела, что полезла, куда не просили.

— Ладно, не будем об этом, — желая загладить свою бестактность, сделала я круг вокруг своей оси, осматриваясь. Полки, запах сырого дерева, мыльных отваров и трав, маленькие окошки, пропускающие свет. Метёлки засушенных цветов, охраняющих своим запахом от насекомых. Щётки, ящички. Я будто в музее старины. — Хочешь, я о себе что-нибудь расскажу? Откровенность за откровенность. Я встречалась с парнем, влюбилась в него, а оказалось, что у него скоро свадьба. С другой. — Я думала, что расскажу это для Элии, чтобы отвлечь её, но, похоже, мне это было нужно самой. Я попыталась поведать об этом запросто, чтобы доказать себе — мне не больно, мне всё равно. Интонация у меня в общем-то вышла равнодушная, но внутри ещё щипало и скрежетало. — Я не собиралась сюда ехать, но потом подумала, что это подлечит мне… А впрочем, мне никто ничего и не поранил. Если человек козёл, то это его драма, а не моя, правда же?

— Верно, — снова улыбнулась Элия, — Ви говорит, что никогда нельзя переставать доверять, потому что верят — хорошие, а обманывают — плохие, и это трудности плохих, что они так поступают, а мы, продолжая верить, делаемся ещё лучше.

— Какой он, как бы сейчас сказали, наивный. Ты знаешь Ви, да?

— Да, а ты?

— Видела один раз, на мальчишнике Намджуна. Он мне запомнился, потому что уснул под стриптиз, пока буквально все мужики пускали слюни. — Элия порозовела и тихо засмеялась себе под нос:

— Это на него похоже… Ви не наивный, он всё прекрасно понимает. Но он никогда не даст превратить себя в циника, просто потому, что считает цинизм злом, которому стоит сопротивляться.

— Хорошая позиция. Но я предпочитаю мстить и вваливать в ответку, и становиться предусмотрительнее.

— Это не всегда помогает. Всего не предусмотришь. Я научилась здесь прощать и отпускать, — Элия поймала мой взгляд, и пожала плечами, — если перестаёшь доверять, то внутри становится пусто, и там пустеет и пустеет пока не… — Она подняла руки. — Ну, вот хотя бы пока не начинает тебя сжигать.

Раздался уже узнанный мною звук гонга. Мы обе посмотрели в сторону столовой. Надо было идти на обед, но я не скрывала от себя, что непонятная история Элии мне интересна. Что с ней было? Почему она дошла до такого? Как оказалась здесь, ведь говорила, что выросла в Тибете, хотя настоятель Хенсок — её дедушка. Ничего не понятно. Должна ли я лезть в чужие жизни и судьбы, или лучше сосредоточиться на том, ради чего я здесь — борьба, искусство борьбы, боевая техника. Мне оказали честь, приоткрыв тайну золотых, их существования, братства, горного убежища на Каясан, секретность которого позволяет сберечь уникальность, райскую первозданность. Мне дали возможность встать с золотыми плечом к плечу, до меня этого не позволялось девушкам, а одна единственная попытавшаяся вынужденно прикидывалась парнем, иначе бы не заглянула и в щёлочку ворот, охраняемых Мингю. И всё же, Рэй не ставила перед собой изначально задачу стать воином, она искала того, кто её поцеловал, но втянулась в тренировки и превзошла многих. Не будет ли со мной наоборот? Пришла ради борьбы, а ушла неизвестно с чем. Почему я засомневалась?

Мы подошли к столовой и, когда стали входить, я поняла, откуда взялись сомнения. Те ребята, что успели сесть, вставали при нашем появлении, младшие — кланялись глубже, кто постарше — почтительно склоняли головы. Чонгука уже не было в монастыре, Чимин и мастер Ли ещё не пришли, но субординация соблюдалась, значит, дело не в страхе перед мастерами, а действительно в воспитании. И здесь, среди воспитанных и учтивых, вежливых и сильных, понимающих, для чего даётся им сила молодых людей, я на минуту подумала, что вот в таком обществе приятно быть девушкой, хочется быть просто девушкой, себя не надо и не от кого защищать. Если бы все мужчины в мире были золотыми — зачем нужны бы были девушки-воины? Но я сразу же почувствовала привычное сопротивление внутри. Большинство мужчин — такие как Чжунэ и его дружки, и нельзя быть слабой, беззащитной. Нужно уметь давать отпор, сопротивляться, а то и защищать какого-нибудь слабака возле себя, золотых-то по-любому на всех девушек не хватит, да они и не стараются, чтобы их хватило, особенно такие, как Чонгук. Как бы то ни было, вне зависимости от качества и количества мужчин, я не хочу быть мамашкой и домохозяйкой, с коляской, авоськой, шваброй, в фартуке, с половником, дольками огурца на лице и бигуди в волосах, я люблю спорт, и пусть дело не в самозащите — всё равно такой образ жизни по мне.

Понаблюдав за адептами с самого начала появления в трапезной, я заметила, что они сами подходят за едой, кланяются, берут тарелку, и садятся за стол. Последовав их примеру, я встала в очередь, но мне сразу же уступили все, кто стоял впереди меня. Такого со мной ещё не бывало, так мог делать в моей жизни разве что Джуниор в школьной столовой. Остолбенев, я ущипнула себя, подталкивая к словам, и произнесла:

— Нет, пожалуйста, не надо, я здесь как одна из вас, а не слабая девочка, так что не надо пропускать меня.

Ребята стали переглядываться, и, в конце концов, повернулись к Нгуену, стоявшему на раздаче обеда. Он видел и слышал, что произошло. Коротко подумав, он пожал плечами:

— Думаю, это справедливо. Если Чонён сама так хочет…

— Хочу, — осмелела я, и, оборачиваясь вокруг, обращаясь ко всем, сказала: — Я знаю, что вам прививают тут определенное поведение, и оно очень правильное, я ценю, что вы такие… джентльмены. Это круто, серьёзно. Пожалуйста, оставайтесь такими, но со мной не надо, если вы будете вести себя со мной, как с девчонкой, нам всем будет не очень комфортно. Я здесь пока что на месяц, поэтому хотела бы стать одной из вас — учеником Тигриного лога.

— А с Джоанной как быть? — спросил одновременно у меня и всех Сону.

— За Джоанну тебе потом Джонхан объяснит, — бросил ему кто-то, засмеявшись.

— Джоанна, — вмешался Нгуен, поскольку её ещё не было, — слишком молода, она только начинает тренироваться, и мы не будем предъявлять к ней те же требования, что к Чонён.

После его слов дочь покойного мастера Хана как раз появилась в дверях, осматриваясь и не понимая, что за столпотворение в проходе? Все постарались сделать вид, что ничего не происходило и не обсуждалось, и продолжили получать раздаваемую еду. Я взяла себе тарелку и села на то же место, что и утром. Меня догнала Джоанна, а когда все парни получили свои порции, перед нами уселись и Элия с Заринэ. Где-то задержавшись, появились Чимин с мастером Ли. Они о чём-то тихо беседовали, не глядя на нас. Я обратилась к сидящим рядом со мной девушкам:

— Слушайте, если мы будем сидеть всё время отдельно, то мы с Джоанной не вольёмся в компанию тех, с кем нам непосредственно входить в контакт. Обязательно надо сидеть отдельно?

— Да нет, какого-то строгого регламента нет, — покачала головой Элия. Заринэ посмотрела на меня с осуждением:

— Женщина не должна болтаться среди мужчин, у неё должен быть один.

— Ну, нет у меня одного, что поделать, — отмахнулась я, — и не очень хочется.

— Это неправильно, — заметила она.

— Кто сказал?

— Бог так решил, — слишком взросло для молодой девушки заявила Заринэ с наконец-то услышанным мною акцентом. Я думала, что на религию только старики ссылаются. Мне хотелось что-то ответить, но спорить о вере — самое бесполезное, потому что нет никаких весомых, поддающихся проверке аргументов, это стрельба в никуда, как двое слепых, куда-то пуляющие, и доказывающие друг другу, что попадают в десятку, хотя ни один не видит результата, или хотя бы мишени. Я не религиозный человек, поэтому тема мимо меня. Где тут мой атеистический товарищ Чимин? Мы с ним лучше понимаем друг друга.

Что-то тронуло меня сзади в бок, и я, проглотив постный рис в овощном бульоне, обернулась. Точно так же обернувшись ко мне, сидел парень, осторожно, понизу, на уровне скамьи, протянувший мне ладонь.

— Привет, меня Вернон зовут, приятно познакомиться, — шёпотом произнёс он.

— Взаимно, — улыбнулась я, ответив незаметно ему на рукопожатие. — Я Чонён.

— Да мы все уже в курсе, — расплылся он. Внешность у него была не совсем азиатская, как и у его соседей, да и имя выдавало, что по рождению он не кореец. — Ты извини, у меня очень тонкий слух, и я слышал, что ты хочешь влиться в компанию. Я решил немного помочь.

— О, я только за, — стараясь краем глаза следить за мастерами, чтобы они не спалили мою вертлявость, я продолжала налаживать дружбу с Верноном. Впрочем, меня немного насторожило, что у кого-то здесь такие вездесущие уши. Надеюсь, глядящих сквозь стены и читающих мысли не имеется?

— Это Самуэль, он родом из Испании, — указал он на юношу помоложе себя. Потом на высоких и худощавых ребят: — Это Джунхуэй и Диэйт, они из Китая. И Ямада. — По последнему я и без имени поняла, что он японец. — У нас тут интернациональный столик, так сказать.

— А ты сам откуда?

— Я родился в Штатах, в Нью-Йорке.

— Как вас сюда только занесло?

— Да кого как… — Вернон, наверное, хотел ещё что-нибудь рассказать, но, заметив что-то, мигом развернулся обратно и принялся есть, будто и не отвлекался. Я выравнялась, заметив, что мастер Ли посмотрел в нашу сторону. Немного расстроившись, что диалог прервался, я заработала палочками. Но сзади раздалось тихое продолжение: — После обеда летом два часа на сон, чтобы мы выспались и не уснули на ночных занятиях. Хочешь, приходи в беседку за храмом, мы там иногда собираемся поболтать.

— Ночные занятия? — удивилась я.

— Да, отработка слепой техники. На слух и осязание. — Всё слышавшая Джоанна покивала мне, подтверждая реальность озвученного.

— Папа умел в абсолютной темноте поймать любой падающий предмет. А ещё есть техника невидимки, или техника тени, мой брат, говорят, овладел ими в совершенстве.

— У тебя есть брат?

— Джонхан, — взгрустнула со вздохом Джоанна. — Но он где-то на заданиях. Он, можно сказать, шпион.

— Первоклассный разведчик, — раздался за спиной голос Вернона. Я улыбнулась. Меня начинал радовать этот комментатор с хорошим слухом.

— Я надеюсь, из общежития ты не слышишь то, что обсуждаем мы в своей комнате наверху?

— Ну, нет, — со смешком в голосе ответил он, — у меня же не локаторы на голове.

Получив подтверждение от Элии, что в летние месяцы, в часы особой жары после обеда ребят отпускают подремать и отдохнуть, я спокойно доела и приготовилась помогать убираться в столовой, не зная, позовут меня на ночные занятия, или мне ещё рано овладевать чем-то сверхсложным? Но не успела я встать из-за стола, как к нам приблизился мастер Ли.

— Вам, наверное, уже сказали, что моих так называемых уроков у вас в этом месяце будет мало, — направил он свои слова к нам с Джоанной, — но, если вы не против, я бы хотел немного поговорить с вами. Обо всём понемногу. О жизни, о нахождении здесь.

— Конечно, — поднялась и я, и Джоанна, чтобы не сидеть в присутствии уважаемого человека. Быстро подхватывались привычки других адептов и Лога, как-то сами собой, без лишних озвучиваний и повторений.

— Тогда идёмте, заодно покажу тебе, Джоанна, комнату твоего отца, где он прожил много лет.

У неё загорелись глаза, мне тоже стало интересно. Хотя, если честно, в беседку, где собирался «интернациональный столик» в часы сиесты (им не Самуэль тут эту традицию ввёл?), я бы пошла с большей радостью. Но приобщаться к мудрости тоже надо.

========== Послеобеденное время 1 августа ==========

Небольшой зальчик на первом этаже, куда вела дверь под лестницей с резными балясинами, краснодеревная, лакированная, не только создавал впечатление музея, как старинная, бревенчатая прачечная, но и на самом деле являлся чем-то подобным. На светлых стенах висело холодное оружие, от коротких кинжалов до исполинских мечей, какие поднимет не каждый, одни потрёпанные воинские доспехи прошлых веков с пластинами-чешуйками, шкафы-витрины хранили на застекленных полках разное: медали, кубки, пояса и грамоты — награды, которые получали официально золотые, участвуя в тех или иных состязаниях ассоциаций тхэквондо, каратэ, кунг-фу.

— Мне надо было захватить свою последнюю серебряную медаль, — заметила я, бродя вместе с Джоанной вдоль экспонатов, но не прошло и минуты, как передумала и устыдилась своего порыва. На большинстве кубков, особенно тех, что были более давними, красовались незнакомые мне имена, а вот на тех, что выдавались за чемпионаты пяти, шести, четырёхлетней давности, или за прошлогодние, были имена Чон Хосока, Чон Чонгука, Пак Чимина, и снова Чон Чонгука, и снова Пак Чимина, и снова Чонгука, и снова Чимина. Везде первое место, везде золото. К чему здесь пылиться моему никудышному, второсортному серебру? С восхищением, я оторвалась от чтения гравировки на табличках. — Мастера тут, я смотрю, не шуточные.

— Не все участвуют в официальных соревнованиях, — уточнил мастер Ли, — некоторые ребята предпочитают закреплять свои навыки и проверять свои знания в государственных состязаниях, а некоторые там не показываются. Мастер Лео — лучший наш воин на данный момент, но он никогда не отмечался в подобных мероприятиях, вы не увидите ни одной его награды.

— Про него столько говорят, — заметила я, — очень любопытно его увидеть.

— Возможно, он приедет в ближайшее время.

— Я бы хотела похвастаться столькими победами, — кивнула я на шкаф с кубками. Бывало, я смотрела на многих своих одноклассниц или других девчонок из школы с ощущением превосходства, лёгкого, беззлобного презрения, мол, ха, девчонки со своими банальными, глупыми интересами: шмотки, мальчишки, косметика. Почему мне не приходило в голову, что как-то так думает обо мне и Чонгук? Ему со мной и не могло быть интересно, и теперь я видела почему. Я не его «интеллектуальный» уровень.

— Тебе нравится побеждать?

— Мне не нравится проигрывать, — улыбнулась я, и мастер Ли ответил мне тем же.

— А тут что? — постучала Джоанна по закрытой тумбочке. Мужчина достал из складок хакама связку ключей и, подойдя, открыл дверцы. Внутри лежали парами однотипные футляры, похожие на те, в которых киллеры носят в боевиках винтовки, и упаковки в вощеной бумаге. Мастер Ли снял верхнюю пару и раскрыл перед нами. Развернутая бумага явила новенькие, гладкие чёрные кожаные штаны, а в футляре лежал пояс с массивной золотой бляхой в виде когтистой кошачьей лапы.

— Это амуниция, положенная выпускникам. Штаны по моделям стандартные, только размеры разные, а пояса индивидуальные, каждому делаются на заказ.

— И кому предназначается этот? — продолжала интересоваться Джоанна.

— Даниэлю. Скорее всего, именно он выйдет из Лога осенью. Удивительно способный малый, как кот способен спать двадцать часов в сутки, а в оставшиеся четыре ему лучше на пути не попадаться — уложит всех.

— Мне он показался очень спокойным, — сказала я.

— Он такой и есть. Но с этим убийственным спокойствием он и совершает методично чудеса мастерства на тренировочном поле. — Я попыталась припомнить, видела ли его в деле, и поняла, что когда меня поставили в пару к Рену, я видела только его и Чонгука, из-за чего и была повержена раз за разом. А теперь вот захотелось посмотреть на Даниэля. — Что бы ещё вам тут показать? Можете пойти наверх, направо — наша с Нгуеном комната, — мастер Ли оптимистично хохотнул, — хромой да однорукий, мы с ним прекрасные соседи. Дальше бывшая комната твоего отца. — Мы вышли из зальчика и мужчина уже непосредственно указывал на двери, видневшиеся за лестницей, на втором этаже. Джоанна поспешила подняться по ступенькам. — А последняя — комната Лео.

Дочь покойного мастера Хана покинула нас, уже и не слушая толком, влекомая кровной связью и родственными чувствами, а я осталась стоять, не желая копаться ни в чьём личном быте. У меня нет на это прав, подобных тем, какие есть у Джоанны. Мы с мастером Ли оказались наедине и в полной тишине, если не считать скрипа половиц под её ногами наверху.

— Тут повсюду царит такое умиротворение, — заметила я.

— Да, но под выпуск мальчишки устают от него, становятся активнее, шумливее — засиживаются. И вновь начинают ценить покой, только побывав за стенами и первый раз вернувшись в монастырь после столкновения с реальностью.

— Я тоже думаю, что могу заскучать здесь, почувствовать нехватку… не знаю даже, чего именно…

— Неприятностей на свою голову? — улыбнулся вновь мужчина. Я засмеялась.

— Да, наверное. В Логе, как я поняла, никогда и ничего не приходится решать, нечему сопротивляться, не с чем бороться…

— Кроме себя самого. Самый коварный враг человека — он сам. — Замолчав, мастер Ли позволил мне подумать об этом. В конце концов, и в отношениях с Чжунэ я предала себя сама. Знала, какой он, знала, что о нём говорят, но поддалась слабости. После непродолжительной паузы, мастер добавил: — Ты напоминаешь мне в своих рассуждениях Чонгука, каким он был ещё недавно.

— Серьёзно? — зарумянилась я. Для меня это был фактически комплимент, если мои рассуждения — это стадия на пути к такой выдержке и такой сконцентрированности, какие есть у Чонгука, то мне это подходит.

— Да, он несколько лет никак не мог уложить в голове, что будет, если победить всё зло? Для чего тогда нужны будут золотые? Ему казалось, что наступит та самая скука, о которой ты говоришь, и при ней начнётся деградация уже самих золотых воинов. Потом он пришёл всё-таки к пониманию, что с собой человек тоже борется, и эта война, внутренняя, часто труднее внешней. Она может идти до самой смерти. Сейчас он, кажется, на этой стадии, сосредоточен на том, чтобы победить в себе всё лишнее…

— А что же бывает, когда победишь всё лишнее и в себе тоже? — заинтересовалась я.

— Ты хочешь короткой версии многолетних лекций? — засмеялся мастер Ли, наблюдая, как спускается Джоанна, удрученная и, без сомнений, погрузившаяся в воспоминания об отце. Я свою горечь от потери родителей сумела забить глубоко-глубоко внутрь, за столько месяцев я не смирилась, но сжилась с их отсутствием, а у девчонки ещё свежа рана, ей предстоит привыкнуть к тому, что кого-то очень важного недостаёт, и эту потерю уже никак не восполнишь. — Классический буддизм, Чонён, — вырвал меня из молчаливого сочувствия наставник, — самый древний, традиции хинаяны, учит избавлению от всех желаний, и стремлению к отречению от всего, от любых привязанностей. В этом учении идеалом является что-то вроде пустоты, но для непосвященных и нерелигиозных людей попытки принять это трудны, выглядит пугающе заунывным и несчастным обретение пустоты. Наша школа — школа Тигриного лога, немного другая… она ближе к махаяне, направлению, делящему людей на монахов и мирян, и для каждых дающему свой путь счастья, причем основная ответственность за счастье мирян ложится на плечи монахов. И если в обычных общинах, сангхах, подразумевается духовное совершенствование, за счёт которого всё человечество приближается к мокше^[50], то в нашей есть и материальный, физический идеализм. Мало быть духовно просвещенным и чистым, нужно наглядно, действенно преобразовывать мир, начиная с себя. Соответственно, чтобы понять, что будет после истребления в себе всего плохого, необходимо знать, монашеский или мирской путь ты выбираешь.

Джоанна, пропустившая начало и не проследившая нить разговора, смотрела на нас без особого любопытства, но всё-таки прислушивалась. А меня как раз только-только стал увлекать теоретический курс монастыря.

— А для женщин позволен монашеский путь?

— В буддизме — да, в Тигрином логе такого ещё не бывало, ведь у нас все монахи — воины, а это значит, что придётся совмещать сразу две функции.

— И про геев ей расскажите, — раздался насмешливый голос Чимина за нашими спинами и мы обернулись. Джоанна захихикала при его замечании. — Чонён спрашивала, не бывает ли в золотых гомосексуализма, поведайте ей что-нибудь на эту тему, учитель.

Приподнявшиеся брови мастера Ли заставили меня устыдиться своих недавних подозрений. Но он, ничуть не оскорбившись и не пытаясь меня отчитать, объяснил:

— Буддизм не признаёт никаких половых форм, кроме естественных: мужчина и женщина. Только для них существуют учения и духовные законы, мирские или монашеские правила, те, которые помогают приходить к совершенству. Гомосексуализм, гендерные нарушения, восприятие себя как нечто среднее, неопределенность лишают человека возможности достижения и совершенства, и нирваны, и духовной чистоты, в таком случае обязательной, первой ступенью для гармонии является определение себя как нормального мужчины или нормальной женщины с соответствующими здоровыми интересами к противоположному полу. Иначе индивид нарушает баланс и задумку Создания, он находится в помраченном, запутанном состоянии из которого требуется выход. Одним словом, чтобы ответить на вопрос о гомосексуализме, скажу так: покуда человек таков, ему нет дальнейшего движения к образцу и идеалу, и ему нет места в подобной обители, если он не желает измениться.

— Доступно, спасибо, — покосилась я на Чимина, скорчив ему рожицу. Надо же, заставил мастера Ли мне окончательно развеять подозрения, а я-то думала сам продолжит доказывать, что тут только верно сориентированные мужчины.

— Я зашёл уточнить с расписанием, извините, что так прервал, — сказал Чимин, и отозвал мужчину. Тот кивнул нам, что мы можем быть свободны, и он побеседует с нами позже, если понадобится, и мы с Джоанной вышли из домика учителей. Солнце стояло высоко, и, несмотря на то, что в горах было прохладнее, чем на равнинах, в этот час подобное не работало. Перерыв на отдых и сон были не лишними, но я ещё помнила о приглашении в беседку, поэтому, не теряя минут, пообещав Джоанне подойти через полчасика, чтобы помочь ей ополоснуться, направилась туда.

За храмом, по мере приближения, стали слышны голоса и, хотя они не шумели и не гоготали, как могли бы где-нибудь на дворе обычной школы, всё-таки были оживленными. Заправив за уши волосы, я вышла из-за угла, намереваясь присоединиться к компании. По тому, что Вернон тут же выхватил меня глазами, я поняла, что слух его не подвёл, и он услышал близящиеся шаги. Он сидел вместе с Джунхуэем и Диэйтом, но они были ко мне спиной, в отличие от него. Когда я подошла достаточно близко, Вернон встал, и тогда парни догадались, что кто-то появился, встали тоже и оглянулись.

— Привет всем, — улыбнулась я, — можно к вам?

— Конечно, садись, — не указывая точное место и дав мне шанс определиться самой, предложил американец. Он разговаривал на корейском хорошо, но акцент иногда был слышен.

Я выбрала скамейку между теми, на которых уже сидели, и примостилась как бы в нейтралитете.

— Что там мастер Ли интересного рассказывал? — опустился обратно на лавку Вернон вместе с другими ребятами. Они по-мужски дождались, пока я сяду. Блин, непривычно-то как.

— Да так… о буддизме. А вы тут что, курите и в карты играете? — пошутила я, прекрасно зная, что и то, и другое моральным кодексом монастыря запрещено.

— Ага, проигравший выпивает рюмки виски, — продолжил Вернон ряд запрещённых занятий. Потом уже без шуток добавил: — Курить я бросил в пятнадцать лет, так что уже не интересуюсь подобным.

— Боже, во сколько же ты начал? — округлила я глаза.

— Лет в десять, кажется, — откинувшись на спинку, молодой человек расправил грудь и ухмыльнулся, — что ты хочешь, я с Вест-сайда, Адская кухня^[51] ещё не забыла своих традиций.

— А как ты оказался тут?

— Случай свёл с золотыми три года назад. Я был беспризорным малым, отец в тюрьме почти на пожизненном, мать стала любовницей мафиозного итальяшки, я тоже промышлял по-мелкому с подачи этого так называемого отчима. Он меня познакомил с бандитской жизнью, и мне даже нравилось: выпивка, деньги, сигареты. Ты ещё подросток, а тебе уже всё ни по чём. Ходишь такой крутой, мнишь себя заядлым преступником, опасным, как какой-нибудь босс Гамбино^[52].

— Что же тебя заставило оставить подобный образ жизни? — удивилась я. Вернон был примерно моего возраста, если он три года здесь, то прекратил водиться с бандитами в те самые пятнадцать, когда бросил курить. Вряд ли в такие годы пришло бы уже разочарование и осознание чего-то порочного. Или есть взрослеющие раньше, чем другие?

— Опять же, случай. Я поругался с одним мальчишкой, из-за ерунды какой-то, обсуждали бейсбольный матч и подрались. Мне наваляли, и я очень расстроенный пришёл домой. Ну, и этот отчим суёт мне пистолет и говорит, что обиды прощать нельзя, и нельзя позволять вытирать об себя ноги. Говорит, иди и пристрели этого парня, который тебя побил. Я пошёл, даже достал пушку из-за пазухи и направил на него. Мы минут пять стояли так, он испугано смотрел на дуло, а я испугано боялся нажать случайно на курок. И у меня в голове текли мысли, что это будет неправильно, я не выиграю, если пристрелю его. Потому что он победил менячестно, а я избавлюсь от него нечестно. Короче, я не смог. Убрал пистолет и убежал, ещё больше пристыженный. Отчим, естественно, узнал, что я не смог этого сделать, ввалил мне вторую порцию за то, что я слабак. — Вернон усмехнулся и стряхнул с колена принесенный ветром обломок листочка. — Я и ушёл бродить по улицам… вот и добродился до золотых. Теперь мне не приходится сомневаться, что побеждать я буду честно. И только за правое дело.

— Ничего себе прошлое, — мотнула я головой, — да ты почти криминальный авторитет.

— Да тут почти все такие авторитеты, скажи, Джунхуэй?

— Ну, мне не приходилось раньше держать в руках пистолет, — ответил тот, к кому обратились, грациозный и миловидный юноша, немного смазливый лицом, с по-женски красивыми глазами и губами, говорящими о внутренней смеси страстей и мягкости, хитрости и правдивости. — Моих родителей убили несколько лет назад, в Шэньчжэне, во время бандитской делёжки территории. Пока отец был жив, я участвовал на самой нижней ступени в делах преступных — служил посыльным или следил за кем-нибудь, потому что мальчишки проще всего это делают, на них не обращают внимания, и они ловко умеют скрываться. А после того, как стал сиротой, я быстро попал сюда. Меня приютил Эн, один из мастеров, привёз сюда, не дал пасть духом и пропасть.

— А я учился в боевой школе Шаолинь, — сам начал Диэйт, — там готовят воинов, из которых потом мафиозные группировки Китая набирают себе шестёрок. Поскольку я из очень бедной семьи, то у меня не было другого выхода; если учиться в обычной школе, то родители должны кормить и одевать, а там, в Шаолине, ученики всем обеспечиваются и живут в общежитии. На последних этапах, когда мне исполнилось шестнадцать, я стал осознавать, что придётся связать свою судьбу с убийствами и преступлениями. Мне было очень нехорошо от этого, я попытался сбежать, но, к счастью, меня остановил Джонхан — брат Джоанны. Он и сам учился в Шаолине. Мы с ним были достаточно дружны, а после этого, поговорив на чистоту, когда он узнал, что меня терзает и мучает, Джонхан направил меня сюда, и помог сбежать уже по-другому, не в никуда, а целенаправленно, чтобы стать воином, сражающимся за правду, а не за деньги, или вовсе без разбора убивая и ущемляя людей.

— С нами-то, в целом, всё ясно, — ворвался вновь в разговор Вернон, когда замолчал Диэйт. — А тебя, девушку, каким ветром судьба принесла сюда?

— Ну… — замялась я. Врать нельзя, нельзя врать! А если я промолчу сейчас, то ребята потеряют желание быть со мной искренними, я останусь без их доверия. Но у них такие жизненные, суровые истории, а я заявлю, что сбежала от несчастной любви? «Типичная баба» — подумают они, и будут правы, лишая меня своего уважения. Что ж делать? — Я с семи лет занимаюсь борьбой, — так, это правда, я молодец, — и в последние месяцы стала понимать, что не хочу заниматься ничем, кроме боевых искусств, — снова не вру, хорошо, продолжаем, — в остальных предметах и учебе в целом я примерно ноль, — признание от самого сердца, хоть и постыдное, — а тут ещё сестра вышла замуж за Намджуна, ну, которого все тут Рэпмоном называют, мы с ним стали родственниками и он, решив поучаствовать в моей судьбе, направил меня сюда… То есть, если быть точной, он был против, но его друзья — Чимин и Хосок, убедили.

— А твои родители как на это посмотрели? — поинтересовался Вернон. Не дрогнув и не скуксившись, чтобы зарыдать, я посмотрела ему в глаза:

— Они погибли около двух лет назад.

— Значит, ты сирота, как и большинство из нас, — почувствовав драматичное душевное родство, сказал Джунхуэй.

— Да.

— И братьев у тебя нет? — опять спросил Вернон.

— Нет, только две сестры. И Намджун, — улыбнулась я, — наверное, теперь я могу в какой-то мере называть его своим братом, потому что у нас очень дружеские отношения.

— На самом деле, — Джунхуэй поднялся, подошёл к моей скамейке и, сев рядом, положил свою ладонь мне на плечо, — теперь у тебя сорок один брат, Чонён.

Приятно удивленная, я с благодарностью посмотрела на парня.

— Сорок один брат… и мечтать не могла о таком! Будь они у меня раньше, я была бы грозой Сеула! — засмеялась я. Казалось бы, самое время сказать о том, что меня обидел один козёл, и я тут ещё и по причине разбитого немного сердца, но нет. Ещё рано. Пока я умолчу, а не солгу, это можно.

На тропинке со стороны общежития показался Ямада, внимательно приглядевшийся к тем, кто сидел внутри беседки.

— Эй, вы собираетесь хоть немного поспать? Или думаете, что выдержите ночные занятия без отдыха?

— Идём-идём! — подскочил Вернон и, собравшись уходить, обернулся ко мне: — Надо хоть часок подремать, ты тоже отдохни, наверняка с нами ночью пойдёшь?

— Ещё не знаю, — пожала я плечами, поднимаясь следом за парнями.

— Как бы то ни было, здорово, что ты пришла, — подмигнул Вернон, удаляясь задом. Я не сомневалась, что он не споткнётся ни обо что, даже не глядя. У него не только уши вездесущие, но и глаза на затылке. — Жизнь заиграла новыми красками!

— Она нам сестра, — пихнул его в бок локтем Диэйт, и American boy, как я мысленно прозвала его про себя, развернулся нормально, лицом вперёд, и пошёл с друзьями прочь.

Посмотрев некоторое время им в спины, я пошла наверх, к нам с Джоанной в комнату. Та обрадовалась моему появлению, потому что успела заскучать даже с книжкой. С одной стороны жалко тех, кто попадает в стены монастыря в столь юном возрасте, им действительно маловато развлечений и нет никакого разнообразия досуга, с другой стороны — здоровее будут, как-то же наши предки обходились без телевизора и интернета, и не вымерли. К тому же, монастырь защищает от разврата, растления и ошибок. Лучше поскучать несколько месяцев, чем потом ловить покатившуюся кувырком жизнь, пытаясь засунуть неприятности обратно в мешок наивности и неведения, как полезшие из ящика Пандоры бедствия. Чем всё могло закончиться у меня с Чжунэ, не узнай я о его свадьбе ещё какое-то время? Конечно же сексом. А там, кто его знает, если он не собирался связывать со мной жизнь, нести за меня ответственность, и ему на меня было плевать, он мог оставить меня беременной, или заразить чем-нибудь, или… как в его беспутной молодости, снять всё на камеру и опозорить на весь белый свет, показав, чем я по ночам (а то и в другое время суток) занимаюсь, и если бы мы с Сынён это пережили, то Чжихё бы поплохело точно. И почему я снова думаю о Чжунэ? Потому что среди прочих мыслей держится та, что можно было бы и переспать, ничего бы от этого не стряслось, зато я удовлетворила бы своё любопытство, может, получила бы удовольствие, перестала бы хотеть Чжунэ. То-то и оно, что несмотря на произошедшее, я всё ещё думала о нём не только потому, что было больно, но и потому, что скучала по поцелуям, его рукам и нашим прогулкам, даже ссорам, когда я могла наорать на него, выговорить ему, какой он капризный и избалованный олень, он обижался, а на следующий день мы снова звонили друг другу и скорее ждали встречи. Я мечтала перестать думать об этом, хотеть этого. Но желание не проходило, и не переключалось на других. Здесь было около тридцати взрослых, золотых парней, а я сокрушалась о своём не золотом, и очень плохом, да и не очень-то моём, драконе. Мне не хватало плеера с песнями «Imagine dragons», но под них я бы ушла в ещё более глубокую тоску, так что, может, отсутствие музыки и к лучшему.

Я помогла Джоанне принять душ, подогрев на кухне воду из колодца, пока там никого не было. Послеполуденный сон погрузил Тигриный лог в тишину, и без обыденной суеты адептов и преподавателей, можно было почувствовать себя свободнее, по-хозяйски, бродя без надзора. Если не считать Мингю, естественно. Что ничего не проходит мимо его глаз — я не сомневалась.

Полежав на кровати и поняв, что до ночи вряд ли усну, я вышла из комнаты снова, оставив дочь мастера Хана задремавшей, в отличие от меня. Оглядевшись, я потянулась под солнцем и, наслаждаясь пением птиц, какого никогда не слышала в Сеуле, медленно побрела по галерее вдоль горы, затем вышла на площадку, идущую мимо башни настоятеля к калитке. У сторожки виднелся тёмный силуэт привратника. Я сначала подумала поболтать с ним, но потом вспомнила, что до сих пор не спускалась к обрыву, а ведь оттуда открывается очень красивый вид на холмы, и даже какой-то маленький городок за ними, в который когда-то и зашёл Чимин, наткнувшись на Рэй.

Спустившись по семи лестницам, я обошла храм, глянула со стороны на безмолствующее общежитие (хотя парочка ребят, разморившихся и медленных, шастала к туалету и обратно), и достигла последнего склона. Теперь мне уже ничего не загораживало удивительного пейзажа с головокружительной высоты. Ветерок овевал мне лицо и я, присев прямо на траву, подставила его воздуху и солнцу. Налево, вдоль обрыва, шла тропа, где-то там, сотнях в трёх метров от меня, начинали виднеться ступы, кладбище героев и мастеров. За ним, значит, жилище Заринэ и её детей. Интересно, если Лео — её муж, зачем ему комната в доме наставников? Чтобы пореже чуять женское возбуждение?

Облака плыли неспешно, яркость небесной бирюзы и земной зелени пробирали до самого сердца, этими сочными цветами можно было насытиться при участии одних только глаз. Переливаясь на пирамидках холмов и катаясь по вершинам солнечными зайчиками, жёлтые лучи солнца благословляюще покрывали низменности и возвышенности. Отсюда не виднелось ни одной автомобильной дороги, столбы электропередачи в городке имелись, но их было без бинокля не различить, а потому создавалось абсолютное ощущение отсутствия цивилизации. Я всю жизнь прожила в шумном мегаполисе на втором этаже, и к такой уединённости и высоте была не привычна, но они меня не пугали, а завораживали. На самолётах мне летать ещё не приходилось, самая большая высота до этой, пожалуй, была на башне Намсан. А когда я последний раз была на природе? С родителями на пикнике, года три назад?

Рядом со мной вдруг опустилась на землю Элия.

— Не помешаю?

— Нет, буду только рада компании, — чуть сдвинулась я, демонстрируя готовность принять соседство.

— Всё хорошо? В Логе неприлично спрашивать «о чём думаешь?» и приставать к человеку, но я не могла пройти мимо, увидев тебя в одиночестве. Если что, ты и сама можешь всегда приходить ко мне, — доброжелательно, как обычно, протянула (ментально) руку дружбы Элия.

— Да нет, всё в порядке, просто… — Вздохнув, я хотела сорвать травинку и сунуть её между зубов, но потом вспомнила что-то из буддизма, вроде нельзя портить природу ни в каком виде… можно ли тут рвать что-нибудь? Я успокоила свои ладони на коленках. — Пообщалась немного с ребятами, стало неловко.

— Из-за чего?

— Монастырь для них спасение и убежище, он помогает обрести… что-то большее, наверное, чем то, ради чего тут я. Кто-то потерял родителей, кто-то не знал, на что жить дальше, а я что? От того, что не сложилась личная жизнь, первая попытка, я такая — опачки, надо в святом месте пожить и пострадать. То есть, как бы избавиться от страданий, но несчастная любовь такая ерунда по сравнению с остальным… Да, я тоже сирота, у меня нет мамы и папы, но я пришла сюда не после их гибели, моя жизнь уже устаканилась и приняла определённую форму. Я сюда припылила, чтобы стать подальше от засранца Чжунэ… ой, — вспомнила я, что нельзя выражаться, и машинально посмотрела на небо, не грохнет ли меня оттуда чего? Нет, конечно, не грохнет, я современный человек и это всё понимаю, но рефлекс удержать не смогла. Разве что какой-нибудь закон извечной кармы значительно позже принесёт для меня неприятный сюрприз, так что я уже и не вспомню, что это за ругательство в сакральном месте.

Внучка настоятеля выслушала меня и заметила:

— Ты же пришла обучаться борьбе, разве нет?

— Да, меня всегда это влекло, но теперь я думаю, не подменяю ли я понятия? А если бы не разочарование в любви, окунулась бы я с головой в боевые искусства?

— Если ты оказалась здесь, возможно, разочарование в любви тебе было послано именно для этого, не думала, что всё так? — Я покачала головой. Действительно, я не фаталистка, чтобы проследить такую цепочку. — У судьбы на нас свои планы, ты уже здесь, зачем же сомневаться, надо было сюда или не надо? Здесь не только от несчастий люди оказываются, а по разным причинам.

— Да? — Я прищурилась, и от солнца, и выказывая подозрительность. — А от хорошей жизни разве в монастырь уйдут?

— Здесь есть один парень, Себин, — Элия посмотрела через плечо, как бы на общежитие, подтверждая наличие упомянутого парня, — его тут иногда называют Принцем, или Гаутамой. Он сын очень-очень богатого человека. Его отец желал для него такой же жизни, какую прожил сам, а Себин хотел стать врачом и спасать людей. Отец не давал ему заниматься теми предметами, какими он хотел, заранее всё устроил так, чтобы сын поступил на финансовый факультет. В общем, выстлал дорожку к беззаботной и богатой жизни наследника. В итоге, Себин сбежал, отказавшись от миллионов, чтобы совершать благие поступки и идти путём, который выбрал сам. Ребята, которые уже выпускники, приходя сюда, рассказывали, что отец до сих пор его разыскивает, даже спустя три или четыре года. Никто не знает, как он отреагирует, если Себин всё-таки найдётся, пойдёт ему навстречу или посадит под ещё более жёсткий контроль?

— Ничего себе, — удивилась я. Проживать в одних стенах с миллионером! Питаться с ним в одной столовой! Одинаково простой и постной пищей. Мне вспомнилось то, что рассказывал Намджун о Хосоке перед тем, как отправить меня сюда: — А ты знаешь Хосока?

— Джей-Хоупа?

— Да. — Элия кивнула. — Его отец ведь тоже очень богат, и тоже против всякой благотворительности, поэтому Хосок скрывает от него много лет то, чем занимается. Почему бы не попытаться так же, вместо того, чтобы скрываться от собственной семьи?

— Все люди разные. Все отцы разные, и сыновья тоже, — развела руками девушка. — Хоуп… он способен на это — водить вокруг пальца и выкручиваться, я его не близко знаю, но есть в нём что-то такое. А Себин… Это очень светлый и милый молодой человек, он считает, что обманывать кого-либо — преступление.

— Как он такой в своей семье вырос?

— Ошибка природы, — хихикнула Эя. — Бывает всякое.

Мы погрузились в созерцание панорамы, пока не появилось никаких дел, и самое насущное было обговорено. Нет, не самое. Я не могла молчать, потому что и мысли, едва им дали свободу, переключились на прежнее.

— Этот засранец… — опять ляпнула я и, надеясь, что это не очень страшное ругательство, продолжила: — Чжунэ, из-за которого я решилась приехать сюда. Он не выходит у меня из головы. Я должна сосредоточиться на занятиях, знаю, но… не могу. Он то и дело стоит у меня перед глазами, я прокручиваю наши разговоры, то, что он говорил… — Я не стала вслух описывать красоту его голоса, это всё равно невозможно. Но если бы Элия слышала, как говорит Чжунэ, когда шепчет что-то приятное — она бы поняла.

— Вы долго встречались?

— Около месяца. Мы знакомы с осени, но я так упорно сопротивлялась его подкатам, посылала его… Я чувствовала, что он негодяй, мне все друзья говорили о том же, и я им сама говорила о том же, и всё равно влюбилась. — Хмыкнув, с улыбкой сожаления на лице, я покачала головой. — Какая же я дура.

— Все молодые девушки глупы, — тихо произнесла Элия и, сорвав травинку, завертела её в пальцах. Поняв, что так можно делать, я наконец-то сорвала травинку и сама, начав крошить её. — Пока мы не приобретём опыт, мы не узнаем о том, скольких знаний нам не хватало, это выясняется в процессе. Для этого, наверное, в прежние времена за девушками строго следили родители, братья, другие старшие родственники, чтобы они ошибок не наделали. Но, оберегая от ошибок, часто мешали и настоящим чувствам, любви. Любовь сама по себе прекрасна, если не выясняется, что её и не было вовсе.

— Это-то и самое ужасное! Все лучшие моменты оказываются иллюзией. Ты в них веришь и считаешь, что они на самом деле с тобой происходят, а рядом с тобой просто актёр и постановщик… и когда ты хочешь войти в сказочный дворец, декорация падает, оказывается, что это только вырезанная из фанеры плоская картинка.

— Не сразу, но ты забудешь об этом, Чонён, — посмотрев на меня, улыбнулась Элия, — прошло мало времени, поверь, даже если понадобится месяц или месяцы, всё пройдёт, и ты простишь его. И даже встретишь другого, хорошего человека, который играть не будет, а как и ты, захочет серьёзного и настоящего.

— Не хочу я ни этого, ни какого другого, — нахмурилась я, растерзав травинку и более-менее успокоившись. — Все парни себе на уме. Они не понимают женщин. Если в каком-то и мелькает благородство, то он им так кичится, что только себя видит, какие-то возвышенные идеалы, принципы, задачи, что угодно, но не женщину и любовь… с такими тоже трудно.

— А ты как хотела? — засмеялась Элия, поднимаясь и отряхиваясь. — С хорошими труднее, чем с плохими, им соответствовать надо. Потому всех и тянет к плохим, с ними можно вытворять всякие непотребства, и никакого спроса: отрывайся, развлекайся, безудержно и отвязно резвись. А с хорошими попробуй!

— А с золотыми? — зачем-то вслух спросила я, мимолётно подумав о Чонгуке. Ну, не очень мимолётно, предыдущее рассуждение тоже уже было о нём.

— С золотыми? — задумалась Элия и, будто наткнувшись в памяти на что-то, зарумянилась и хихикнула: — Пожалуй, они одновременно и хорошие, и плохие. Золотая середина. Они же и названы в честь этого, не потому, что драгоценны, как металл, а потому, что гармоничны и в них есть абсолютно всё. И хорошее, чтобы до них тянуться, совершенствуясь, и плохое, чтобы пошалить, — совсем покраснев, завершила Элия.

Я почему-то подумала о Чимине. Да уж, по нему можно подумать, что шалить он умеет, но так ли это на самом деле? По-моему, он просто подначивал меня и прикалывался, или заставлял не забывать, что я девушка, чтобы не расслаблялась среди толпы юношей. Как бы то ни было, если в золотых должно присутствовать плохое по определению, то и в Чонгуке оно есть. И чем он тогда занимался с Саной, когда они пропали с мальчишника? Медитировали?

Элия пошла возвращаться к делам, я тоже поднялась, решив пройтись. Тигриный лог просыпался после сиесты.

Комментарий к Послеобеденное время 1 августа

* Мокша — освобождение от сансары, бесконечной череды перерождений и жизней (неразрывно связанной со страданиями).

** Адская кухня — район Клинтон в Вест-сайде в Нью-Йорке, прежде был одним из самых криминальных.

*** Гамбино — одна из пяти семей, главных мафиозных кланов Нью-Йорка.

С 1-е на 2-е августа

Занятие перед ужином проводил Чимин. Едва я показалась на площадке, как Вернон предложил мне встать в пару с ним. Я спросила у нашего текущего мастера, можно ли тренироваться с разными партнёрами, и он дал разрешение, заметив, что это даже лучше, когда меняешь противника для оттачивания различных техник и приобретения опыта схваток с противниками разных уровней, скоростей и повадок.

— Главное, чтобы беспорядочная смена партнёров не стала привычкой в других сферах жизни, — лукаво просияв, негромко сказал он мне напоследок. Я скептично на него воззрилась, показывая, что поняла намёк, но в переглядки играть было некогда. Чимин, видно, всё-таки пришёл к выводу, что я спала с Чжунэ. Эх, обидно сохранить честь, когда репутация всё равно подмочена. А тут и во все тяжкие не пойдёшь, чтоб подтвердить — монастырь!

Мы с Верноном встали в боевой дуэт и принялись за дело.

На этот раз получалось намного лучше, чем с Реном. Может, я не отвлекалась на Чонгука, может, Вернон отставал от Рена в умениях, может, Вернон подыгрывал мне, как девочке, чего Рен не делал точно, но побеждали мы друг друга поровну. При этом, когда я опрокинула его через плечо первый раз, мой американский друг озарился счастливой улыбкой, заметив, что от моей руки даже падать мягче.

В коротких перерывах, когда мы восстанавливали дыхание (всё-таки невозможно полтора часа махаться без отдыха), я искала глазами Даниэля и следила за ним. Слова мастера Ли подтвердились, от того сонного создания, которое хотелось почесать утром за ухом, не осталось и следа. С твёрдым лицом, быстрыми движениями, ловкими манёврами, Даниэль опрокидывал всех парней, которые вставали с ним в спарринг, а это был Сону и ещё четверо всегда одних и тех же. Все вместе они образовывали именно ту шестёрку, что осмелилась попытать свои навыки с Чонгуком. Эти юноши, старшие и самые опытные, дрались в заднем ряду, в основном друг с другом, потому что другие уступали им в силе, точности и внимательности, в общем, во всех необходимых для победы характеристиках. Но Даниэль и из них выделялся даже издалека, одарённый мощным телосложением, сильными ногами с крепкими мышцами, размахом богатырских плеч, ростом. Я сомневалась, что кто-то, не достигнув высших танов, поборет его, потому что против значительного физического преобладания работает только отлаженная техника с применением ума и коварства, какую за два-три года не прокачаешь. Мне ли, девушке, всю жизнь пытающейся утереть нос мальчишкам, этого не знать?

Второе поражение Вернона от меня было после двух его побед. Я завалила его на лопатки, обездвижив. Он замер, как-то вытянувшись, и я почувствовала под собой странную скованность тела.

— Что случилось? Я сильно ударила? — забеспокоилась я. Ещё какое-то время посмотрев на меня без объяснений, адепт Тигриного лога смущенно хмыкнул:

— Да нет, вспомнил свой первый раз. До этого момента тот случай был единственным, когда на мне сверху сидела девчонка.

Я поспешила подняться, забыв подать ему руку, но он справился и сам, продолжая глазеть на меня. Чтобы как-то отвлечь от себя его внимание, я пробормотала:

— Господи, ты и это успел до монастыря?

— Да, в пятнадцать лет. Что ты хотела? Я вырос в самой демократической стране мира, — посмеялся он, наконец оставив свои интимные воспоминания, к которым я его невольно подтолкнула.

Ну вот, кто-то успел потерять невинность в пятнадцать, а я, которой через три месяца девятнадцать стукнет, не рискнула попробовать ничего с Чжунэ, оставив только неверно сложившееся обо мне мнение у Чимина. Да что такое! Когда этот Чжунэ из моей головы вылезет? Даже если это нормально, и должно пройти время, прежде чем что-то забудется, мне самой это не нравится, я не хочу оказывать такую честь этой скотине Ку, выделяя ему просторную площадку в своём мозгу. Срок аренды помещения истёк, всё, хватит! Он-то, наверняка, уже и думать забыл обо мне, посмеялся, плюнул и растёр. К свадьбе готовится во всю, тварь зажратая, пока я тут кусаю губы без его поцелуев. Зачем ему вспоминать ту, которая не раздвинула перед ним ноги? У него впереди брачная ночь с богатой красоткой… Если бы был под рукой мобильный, я бы полезла в интернет посмотреть, как же она выглядит, чем измучила бы себя ещё сильнее, понимая, насколько я стрёмнее, проще, некрасивее. Какое счастье, всё-таки, что гаджеты, телефоны и смартфоны тут запрещены!

В разной степени утомленные — в зависимости от физической выносливости — после занятий, на звук гонга, мы потянулись на ужин, где руки Элии и Заринэ уже приготовили для нас необходимое питание. Я встала в очередь за едой, и парень из «великолепной шестёрки» опять попытался уступить мне, пропуская вперёд. Поймав его за плечо и удержав, я по-свойски попросила:

— Да стой ты, не рыпайся, я не упаду от ожидания в голодный обморок.

— Но всё-таки…

— Нет, пожалуйста. Делайте вид, что я — тоже парень.

— Заниматься самообманом — плохо, — заметил Рен, подойдя сзади. — Ты ещё не была на лекциях мастера Ли, тебе не понять, в какой когнитивный диссонанс ты нас повергаешь.

— Что такое когнитивный диссонанс? — напрягла я извилины.

— Вот для этого тебе и нужны будут его уроки, — хмыкнул Рен.

— И не только для этого, они вообще очень познавательные и полезные, — заметил тот, кто пытался мне уступить. Я решила, что надо бы познакомиться, протянув руку:

— Я Чонён. — Он сложил ладони перед собой и поклонился.

— Минхён. Рукопожатия оставь для светской жизни, в духовных обителях так не здороваются.

— Учту, — кивнула я, забрав руку обратно. — Вы меня как-то кратко введите в курс дела, что тут можно, что нужно, чего нельзя.

— С твоим появлением, — опять хмыкнул Рен, — было бы неплохо, если бы и нам кто-то это тоже заново уточнил.

— Столько бесед о том, что девушки — хрупкие создания, которые нуждаются в охране и защите, и всё коту под хвост! — посмеялся сосед Минхёна по очереди.

Нгуен привёл младших мальчиков и Джоанну в столовую, отзанимавшись с ними, но детишкам никто не уступил и не пытался этого сделать (совсем уж крох там и не было, таких как Хо или Шер). Уважение к старшим и почтение к пожившим дольше — одна из основ конфуцианского воспитания, которое, сплетаясь часто с буддизмом, образовывало азиатские модели формирования личности. По-моему, я сейчас вспомнила какую-то задолбленную фразу из школьной программы. Как позитивно на меня влияет горный воздух! Потому что по голове меня вроде бы ещё не ударяли. Я заметила также, что старшие с младшими не общаются, за исключением самых простых вежливых фраз. Спросив об этом у стоявших рядом парней, я узнала, что секреты и тайны золотых, да и вообще того, что всё идёт к становлению ими, раскрываются постепенно, о том, что из Тигриного лога рано или поздно придётся уйти, узнают на определённой ступени посвящения, поэтому с «мелкими» лучше не связываться, чтобы они не узнали преждевременно лишнее.

Очередь быстро двигалась вперед. Джоанне никто уже не уступал по аналогии со мной. Кроме того, я думаю, ребятам успели выдать инструкцию, чтобы почтение к памяти мастера Хана не сочилось ежечасно на его дочь, поскольку это причиняло бы ей ненужные моральные страдания от воспоминаний и ощущения потери.

— Не хочешь присесть за наш столик? — получив свою порцию, подошёл ко мне Вернон.

— А можно? — усомнилась я. Он обернулся на мастеров: Ли и Чимин тоже уже были здесь.

— Даже не знаю.

— Я не против так-то, — пожав плечами, я получила свою наполненную тарелку и, спросив у Чимина, могу ли менять столики в столовой, как партнёров во время спаррингов, ехидно закончила: — Разумеется, это не перейдёт на другие сферы жизни.

— От кухни до спальни один шаг, Чонён, смотри мне! — улыбаясь, погрозил в шутку мне пальцем золотой, одновременно с тем разрешая занять то место в столовой, какое захочу.

— Ничего страшного, между ними ещё коридор, — парировала я уходя, чтобы усесться спиной к дамскому столику, между Верноном и Самуэлем. Напротив нас теснее скучковались Ямада, Диэйт и Джунхуэй. — Ну, приятного аппетита!

— Enjoy! — ответил Вернон.

— Итадакимас’! — отозвался Ямада.

— Маньмань чши! — пожелали китайцы. За Самуэлем я бы повторять не решилась, европейские языки труднопроизносимы, да я и не поняла толком, что он сказал. Он был самым юным из иностранной компании, и поэтому, а может и не поэтому, самым стеснительным и тихим. Впрочем, мне приходилось сталкиваться с тем, что в тихом омуте — черти водятся, а потому, кто его знает, его смущает моё пока ещё непривычное общество, приноровившись к которому он станет не менее смелым, чем Вернон.

За ужином многие менялись; кто-то устав за день становился сонным и еле слышным, кто-то, понимая, что дела закончились, расслаблялся и настраивался на отдых. На ночные тренировки, оказывается, ходили не все. На начальных этапах подготовки быстро становилось ясно, сумеет ли кто перестроить своё зрение или обострить слух. Увы, способности были не у каждого, и не всем их можно было развить. Вернон радовался, что одарён ушами, которые позволяют улавливать едва заметные шорохи, это компенсировало неумение чётко видеть в темноте, и он мог сражаться ночью. Больше всего хвалили Даниэля, я снова услышала сравнение его с котом, потому что зрение у него даже в полном мраке, как у зверюги, всё заметит.

— А если нет ни выдающихся глаз, ни ушей? — заранее огорчаясь за себя, спросила я.

— Есть ещё осязание, — успокоил Джунхуэй, подкрепив слова жестом и потерев ладонью тыльную сторону другой. — Кожа тоже позволяет ориентироваться в пространстве и чувствовать соперника, правда, с этим опаснее, потому что значительно сокращается расстояние для реакции. Увидеть и услышать можно заранее, а вот ощутить приближение удара — только за считанные сантиметры, но если научиться хотя бы этому, уже будет намного легче. По крайней мере, попадёшь на постоянные ночные занятия.

— А те, кто не попадает на них, что делают?

— Грустят и считают себя неудачниками, — констатировал факт Диэйт.

— Не люблю быть неудачницей, — вздохнула я.

— Да шучу я, — улыбнулся парень. — Конечно, поначалу не очень приятно признавать, что кто-то более талантлив, кто-то пригоден к чему-то, к чему ты — нет, но от этого нас почти полностью отучают. Лекции мастера Ли, медитации, правильные установки, и становится всё равно на успехи в сравнении с другими адептами. Главное — быть полезным, а не то, насколько ты полезнее других. Каждый делает свой вклад, посмотри на мастера Нгуена, — с уважением и теплом произнёс его имя Диэйт, — ему никогда не достичь уже того, чего достиг мастер Чимин, например, но разве он унывает? Благодаря травме он вернулся сюда, к нам, в Лог, и воспитывает ребят, которые его очень любят.

— Благодаря ему и мы понимаем, на что идём, — заметил Ямада. — После возвращения мастера Нгуена в стены монастыря, один адепт ушёл из Лога в ночь открытых врат. Так стало понятнее, в чьём сердце были сомнения, а в чьём не таится трусость.

— Именно! — кивнул Вернон. — Я смотрю на него, на его силу воли и оптимизм, и понимаю, что до тех пор, пока не убьют — ничего страшного не случится, даже калекой можно пригождаться и обретать достойную жизнь, полную радостей и взаимной нужды с людьми.

— Я как-то не задумывалась об этом, — сказала я, вспомнив, однако, намёки Чимина ещё там, в Сеуле, когда он обучал меня. Готова ли я рисковать? Испугаюсь ли? Боюсь ли лишиться жизни или какой-нибудь конечности? Тогда это казалось таким далёким и теоретическим, но вот я приблизилась ко всему, перешла к практике. Два-три года, я надеюсь, что не больше, и я стану полноценным бойцом. Многие люди хотят сначала обзавестись потомством, на случай непредвиденных обстоятельств, чтобы о них было кому позаботиться, если что. Но Тигриный лог даёт гарантию, он, похоже, лучше, чем социальные программы от государства. Тут наглядно видишь, что о тебе будут заботиться, и тебе самому найдётся применение. Было ли мне всё ещё страшно за свою сохранность? Было. Но слушая юношей рядом с собой, Вернона, Ямаду, Диэйта, я не хотела уступать им в храбрости, решительности и самоотверженности, я не хотела быть той, которая свалит отсюда в ночь открытых врат, о которой потом не будут вспоминать с пренебрежением — нет, о такой вспоминать вообще не будут. Чимин говорил мне о традиции упомянутой ночи и о том, что отказывающиеся от золотого пути, покидающие Тигриный лог, никогда больше не упоминаются по имени, и со временем уходят из памяти братства навсегда. По слухам, у настоятеля Хёнсока есть где-то записная книга с перечнем всех, кто сдался и ушёл, опять же по слухам, в этой книге за два с лишним тысячелетия набралась всего одна страница «отверженных». Я не хочу быть одновременно первой официально принятой в воинство девушкой, и сразу же первой девушкой-слабачкой. Я хочу идти до конца.

Диэйт сказал, что тренируется с оружием в спортивном зале, чем я заинтересовалась, поэтому через какое-то время после ужина, взяв с собой Джоанну — нечего сидеть в комнате, надо вливаться! — пошла в тот самый спортивный зал. Там присутствовало немало ребят, в том числе Самуэль, бившийся на бутафорских мечах с юношей, которого мне представили, как Джошуа. Даниэль с Сону тоже были здесь, стук от их боевых палок разносился от пола до потолка. Осматриваясь, мы с Джоанной сначала присели на скамью. Наблюдать за скоростью и умениями других, превративших их действия в красоту искусства, было приятно. Диэйт вертел нунчаками.

— Хочешь тоже попробовать? — предложил он мне, указывая на них.

— Мне приходилось держать их в руках, но вряд ли я смогу так, как ты, — поднялась и подошла я.

— Первое правило для начинающих — не пришиби себя, — хохотнул Диэйт, вручая мне оружие. Став его потихоньку вертеть, приноравливаясь, я заметила, что на меня то и дело косятся какие-нибудь парни. Просто потому, что я девушка, или надеются посмеяться над моей неловкостью?

Смелея, я закрутила нунчаками вокруг себя и, когда заехала ими себе по хребту, умудрилась не издать ни звука, хотя было больно. Переводя дыхание, я сказала Джоанне:

— Ты бы тоже с кем-нибудь потренировалась, а? — Она смущенно провела взглядом по присутствующим. Чтобы всё упорядочить, вмешался Диэйт:

— Самми, поучи Джоанну.

Самуэль послушался старшего и, отложив меч, подошёл к стене, чтобы взять две боевых палки. Одну из них он протянул девчонке.

— Держи, ими проще начинать биться, чем мечами. — Оба не смотрящие друг на друга от непривычной неловкости, они вышли к сражающимся, и осторожно принялись тренироваться. Я подумала, что по возрасту они идеальная компания друг для друга, поэтому Диэйт угадал с наставником для Джоанны.

— Чего задумалась? Крути-крути, — тем временем не дал он мне стоять без дела, взял оставленный Самуэлем меч, и запрыгал с ним, размахивая опасно, если бы лезвие было острым. Да, он явно не протирал штаны сидя в Шаолине, подготовка у него была, хоть сейчас в бой.

Вытирая лицо от пота полотенцем, ко мне подошёл Сону, заставив притормозить с верчением нунчаков.

— Ну вот, я с тобой первый познакомился, а ты променяла меня на другую компанию.

— Извини, — улыбнувшись, опустила я оружие. Молодой человек тоже сказал это с юмором, чтобы завязать разговор. — Судя по тому, что я видела и слышала, мне пока что просто не дотянуться до вашего с Даниэлем уровня, вы меня сразу обезвредите, а навыки-то мне приобретать надо.

— Да ладно там тренировки, наш столик тоже не обходи, поболтаем. Расскажешь, как оно там — за стеной.

— Окей, завтракаю с вами, — пообещала я, тотчас подумав, каким взглядом оценит следующую смену партнёров Чимин.

В горах уже стемнело, звёзды зажглись на небе, и опустилась холодящая прохлада. Джоанна рассказывала мне со слов своего покойного отца, что такой резкий перепад температуры бывает ещё в пустыне, днём там можно сжариться, а ночью замёрзнуть. Немного воодушевившись тем, что побывала в обществе старшего монастырского звена, девчонка оживилась и не хотела спать. Это было очень к месту, потому что вскоре за нами пришли Чимин с Даниэлем, чтобы отвести на индивидуальные уроки, самые первые в овладении техникой боя в темноте.

Даниэль был настолько продвинут в мастерстве, что Чимин попросил его заложить основы техники в Джоанну. По двое, мы разошлись в разные стороны, и Чимин привёл меня в глухое помещение, куда не проникало ни луча света. Я думала, что сейчас начнутся новые шуточки, намёки, подначивания, поднимется постельная тема по поводу подобного ночного уединения вдали ото всех, но не тут-то было. Чимин был строг, серьёзен и сосредоточен.

— Изо дня в день, вернее, из ночи в ночь, на протяжении нескольких месяцев, тебе нужно будет хотя бы час уделять тому, чтобы ориентироваться по звукам, запахам, чувствам. Никаких драк сейчас практиковать не будем. Самое большее — ты будешь пытаться поймать разные предметы. Развивают осязание обычно путём поднесения горячих и холодных предметов, но ими заменяют человека потому… в общем, ребята не хотят в темноте заниматься ощупыванием друг друга, выходит много смеха или недовольства. Тебя я могу спросить о том же, мне приучать тебя холодными и горячими предметами, или своим собственным приближением и своими касаниями, ведь техника и должна быть направлена на распознавание в первую очередь противника — человека?

— Мне всё равно, я хихикать не буду, — не видя Чимина, а слыша только его голос, пожала плечами я. Если бы сейчас прозвучал басок Чжунэ, я бы, наверное, рухнула замертво от наслаждения. Хорошо, всё-таки, что он далеко, и никак меня не потревожит. Скотина. — А ты видишь в темноте?

— Я нет, смутно, слабый-слабый силуэт. У меня больше развиты другие чувства: слух, обоняние. В целом, это всё не так важно, потому что за порогом Лога, там, где мы ведём войну, нам выдаются аппараты ночного видения и множество других прибамбасов, но никто не застрахован от их поломки или потери, поэтому следует быть готовыми ко всему. С этой целью и мучаем адептов.

— Никаких мучений, мне интересно, правда. Достичь пределов возможностей собственного тела! Меня иногда посещали подобные мечты, особенно в период бешеного фанатизма по Брюсу Ли.

— О, я тоже обожал фильмы с ним! Хотя с Джеки Чаном были смешнее, и я переключился на них.

Мы немного поговорили, и перешли непосредственно к тому, ради чего здесь оказались. Даже с широко распахнутыми глазами я ничего не видела, сколько не вглядывалась — я не могла различить ничегошеньки, хотя в душе теплилась надежда, что какой-нибудь дар во мне откроется. Но Диэйт и Ямада были правы, пусть без таланта и некой природной избранности, я всё равно боевая единица, и мне не надо будет отчаиваться, если никакого «третьего глаза» не распахнётся.

Чимин за многие годы обучения и, в последнее время, преподавания, приобрёл способность чувствовать бесшумное приближение человеческого тепла за двадцать пять — тридцать сантиметров, а если движение было быстрым, то ударная волна по воздуху прилетала ещё раньше, и предотвратить атаку он мог загодя. Сначала, на словах, мне показалось это достаточно простым, но когда я и под конец занятия не научилась ощущать медленно подкрадывающиеся ко мне ладони дальше, чем за пять сантиметров, я огорчилась.

— Не расстраивайся, — похлопал по моему плечу Чимин, — это первый урок, у некоторых чутьё обостряется месяца через три. Чтобы ускорить процесс можно заниматься медитацией, саморазвитием, могу дать несколько советов.

— Буду благодарна, я очень хотела бы проявить себя на всю катушку.

— Попробуй определить в себе самые чувствительные места, к ним прислушиваться проще, их и проще обострить.

— И как их в себе определяют?

— Ну… в простонародье эти места называются эрогенными зонами, — со смешком уточнил Чимин. Я попыталась вспомнить, на прикосновение к чему реагировала особенно сильно, встречаясь с Чжунэ. Господи, да я дрожала, где бы он меня не потрогал! Тряхнув головой, я хотела посмотреть на Чимина, но вспомнила, что тут хоть глаз выколи, а потому обратилась ко мраку:

— А тут такие слова можно произносить? Эрогенные…

— Теоретический курс включает в себя лекции по тантрическому сексу, конечно же, можно.

— Да ладно? — выпучила я глаза, но всё ещё безрезультатно. — Монахов обучают искусству секса?!

— В жизни всё может пригодиться, — приобретя оттенок флирта, зазвучал голос Чимина, но этот флирт был будто направлен не на меня, а на мысли в целом. — Секс — созидательная часть жизни, он способствует рождению новой. Осуждается только беспорядочный и тот, который без любви. Искусство тантрического секса — это не искусство изысканных наслаждений, это часть учения о самоотверженности, в которой человек должен пренебрегать своими удовольствиями ради удовольствия ближнего даже в самые интимные моменты.

— Ух ты, монахи — гуру секса. И… все-все тут эти лекции прослушивают?

— Каждый выпускник знаком с теорией, но, сама понимаешь, тут практики нет, а пока донесёшь знания до внешнего мира — что-то можно и подзабыть, — развеселился Чимин.

— То есть, ждать от золотых реализации Камасутры не приходится?

— Ты с какой целью интересуешься? — приблизился ко мне молодой человек, и явно в зоне дальше двадцати сантиметров. Но я почувствовала! Вот чудеса! Но почему? Потому, что от темы разговора во мне заиграло возбуждение? Это и есть один из способов обострения чувствительности? По всей логике — да.

— Просто так… ну да ладно… вернёмся к этим… эрогенным. Когда их в себе отыщешь, что делать — выставлять локатором?

— Учитывая, что самая чувствительная часть тела мужчины — половые органы, все золотые, по-твоему, должны на заданиях ходить с вынутым по ветру членом? — Я засмеялась, представив эту картину.

— Нет, конечно… извини… боже, это ржачно, — не в силах успокоиться, гоготала я, закрываясь ладонью, зная, что в монастырской тишине мой хохот способен разбудить и отдалённые жилища. — Сейчас-сейчас, я успокоюсь, подожди.

— Я не тороплюсь.

— М-да, — вытирая слёзы от смеха, вздыхала я, — это был бы, кстати, неплохой тактический ход по обезвреживанию противника, как в «Храбром сердце», где они голые жопы врагу показали… А если ещё будет и женский отряд, то можно сиськи обнажить.

— Ага, и своих же отключить, — усмехнулся Чимин. — Золотые более падки на женщин, к твоему сведению, нежели их соперники, те, в основном, грезят деньгами и властью, и прекрасная женская грудь на пути к цели их не отвлечет.

— Чонгука не отвлечёт тоже, — снова зачем-то упомянула я его, сразу же пожалев об этом.

— Ну, Чонгук — это Чонгук, его и пуля во лбу не остановит, если он вознамерится кого-то прикончить. А я парень слабый, я ж засмотрюсь и — пиши пропало.

— Будет тебе прибедняться-то.

— Нет, я серьёзно. Я считаю, что всё делается ради женщин. Настоящий мужчина должен делать всё только ради женщин, а не своего честолюбия или тщеславия. Что такое слава, успешность, богатство? Меня давно это не волнует, когда-то может и волновало — сейчас нет. А вот вызвать улыбку на лице девушки, дать ей почувствовать защищённость, надежду, избавить её от одиночества. В конце концов, даровать ей любым способом счастье — разве это не достойная цель для мужчины? По-моему, единственно достойная.

— Но каждая девушка, мне кажется, хочет одного идеального принца, чтобы он всегда был с ней, а ты… разве ты такой? — прямо спросила я, догадываясь, какой Чимин ходок по девчонкам в Сеуле. — Чонгук, выходит, поступает честнее, стараясь держаться подальше от женщин?

— Не знаю, может быть. Но своей отстранённостью он сохраняет их неудовлетворенность, интерес к себе. Девчонки мечтают о нём, сохнут по нему, а он всё так же недостижим, весь в своих мыслях и принципах. А я действую приземлённее, если я кому-то нравлюсь, я отдаюсь в добрые руки. — Я не видела улыбки Чимина, но легко могла её представить, беспечную, сладострастную и честную. — При ближайшем рассмотрении я оказываюсь не идеальным, доступным и простым парнем, и не заставляю страдать ни чьисердца. У меня были постоянные… не буду лицемерить и называть их девушками — любовницы. Пока они не охладели ко мне, я их не бросал, со всеми разошёлся мирно и по-дружески. Но пока во мне нуждаются — я всегда буду рядом.

Я замолчала, понимая, что он не хвастает и не преувеличивает, а так и есть. Меняя тему, Чимин сказал:

— К тому же, разве только через постель и отношения возможно дать девушке счастье?

— А как ещё? — ограниченно удивилась я.

— Предположим, ты имела мечту, стремление заниматься чем-то, но не могла найти возможности или смелости для того, чтобы выбрать свой путь. Что-то или кто-то мешал, или не хватало уверенности в себе. Если же ты получишь доступ к желаемому и свободу действий, разве не станешь счастливее?

— Да… разумеется. То есть… ты был инициатором того, чтобы я оказалась здесь?

— Это был экспромт, — слукавил Чимин.

— Слушай, импровизатор, тут врать нельзя, — напомнила я.

— На мне висят убийства людей, ты думаешь, я провалюсь на этаж ниже в аду от беззлобной иронии?

— Ты атеист, и не веришь в ад, — не дала я себя сбить с толку.

— Вот именно! — сказал он таким тоном, что насчёт обмана всё стало ясно до безнадёжности — придётся держать с ним ухо востро. — Идём спать, на сегодня хватит занятий.

Когда он это произнёс, я поняла, что действительно устала. Джоанна-то подремала после обеда, а я не удосужилась, поэтому теперь не отказалась поспешить к подушке. Чимин проводил меня до верхнего уровня Лога и ушёл обратно. Я умылась, разделась, и забралась на кровать. Когда пришла моя соседка я не знаю, потому что меня вырубило сразу же, а утро, показалось, наступило через секунду, оглашенное бодрым голосом Элии:

— Просыпайтесь! Доброго дня! Увидимся на завтраке. — И тут же выбежала прочь.

Выбираясь из постелей, мы с Джоанной принялись за обычные процедуры приведения себя в порядок. Вот и второй день в Тигрином логе. Первый был насыщенным, и я успела со многими познакомиться, кое-что узнать. Но учитывая, что осталось меньше месяца моего тут присутствия, надо сделать упор на занятия и тренировки. Fight on^[53]!

2-ое августа

— Боюсь, что никогда не добьюсь и близко того, чего добился мой папа, или хотя бы мой брат, — призналась Джоанна.

Мы сидели после завтрака и утренних занятий в беседке, пока все юноши ушли работать в полях и садах монастыря. За завтраком, как и обещала, я присела за столик Сону и Даниэля, поймав на себе взгляд Чимина, который предугадывала, говорящий, что одной ногой я уже из кухни в коридоре.

— Не думай об этом, просто занимайся, не подгоняя себя, иначе, в этих сравнениях, станешь переживать, нервничать и сбиваться, — посоветовала я.

— Это уже, мне кажется, происходит.

— К сожалению, с этим ничего не поделать, да, твой отец был наставником, а брат уже в совершенстве владеет техникой тени, но и они пришли к этому не в один день, когда-то и они сомневались, разочаровывались, обижались на себя, что чего-то не могут. В этом главная проблема боя, да и, пожалуй, самосовершенствования в любом деле — неудачи и не получающееся что-либо. Но это естественные препятствия, необходимые.

Джоанна вздохнула, соглашаясь. Мне было её жалко, на неё давил авторитет покойного Хана, положительные и хвалебные отзывы о Джонхане. Мать у неё была уважаемой госпожой, чьей стойкостью восторгались зрелые выпускники в Сеуле. А девчонка пока была никем, и стыдилась своей никчёмности на фоне даровитой семьи. На ней будто бы лежала двойная ответственность не пасть лицом в грязь, иначе это ущемит память отца, статус брата, надежды матери. Я сталкивалась с таким, с ощущением себя не такой, нелепой, хотя бы на той светской вечеринке, рядом с Чжунэ, когда чувствуешь себя побирушкой и нищенкой, ничего не значащей мелочью среди миллионеров, даже в отношениях с одним из них. Все ждут, что ты будешь представлять собой нечто большее, что на твоём месте должна находиться сияющая звезда, а это всего-навсего обыкновенная ты. И нет никакой уверенности, что когда-либо ты заслужишь одобрение, когда-либо тебя примут на равных.

— Если я не буду делать успехов, я не стану продолжать учиться, — расстроено говорила Джоанна. Не сумев победить ни одного мальчишку четырнадцати лет, хотя ей было пятнадцать, она впала в уныние после тренировки. Это я тоже проходила, когда руки опускались, и весь свет был не мил. Потому я и сказала мастеру Ли, что не люблю проигрывать: ощущение при этом сквернейшее.

— А чем бы ты тогда стала заниматься? — спросила Джоанну я. Да, ей ещё маловато лет для того, чтобы строить глобальные планы на будущее, но какие-то же интересы и увлечения есть?

— Не знаю, — растерялась она.

— Ну, что ты любишь делать? Что хочешь делать? — Джоанна неопределенно пожала плечами, раздумывая. Я решила подсказать: — Ты говорила, что хотела танцевать, как Сана, помнишь? Тебе нравятся танцы?

— Нет, — удивила она меня отрицанием. Поняв по моему лицу, что ввела меня в недоумение, девчонка снизила тон: — Ты никому не расскажешь, если я скажу?

— Обещаю! — подняла я ладонь.

— Я бы хотела нравиться противоположному полу.

— То есть… кому именно? Этим, местным мальчишкам? — указала я на гору, куда они ушли.

— Нет, ну… вообще. Любым.

— Всем подряд? — стала догадываться я.

— Да! Как Сана… её все парни обожают!

— Не преувеличивай, не все, — отмахнулась я, благословляя Шугу и Ви за то, что могу с чистой совестью утверждать это. Я стала понимать, как повезло в этой жизни Джинни. Моей Чжихё тоже, наверное, но Намджун был пьян, и ему, в принципе, всё нравилось, что ему показывали на мальчишнике.

Я хотела напомнить Джоанне о её годах, что мала она ещё, о парнях думать, но не стала. Она замкнётся и больше не будет со мной делиться личным. Лучше не отчитывать и ругать, а пытаться плавно изменить направление мыслей. У кого это я набралась такой педагогической сноровки? Не у Чимина ли, который, благодаря терпеливому отношению к моему общению с Чжунэ, знал всё вперёд всех и был в курсе всего?

— Зачем тебе все? — постаралась зайти издалека я. — А как же найти одного единственного? У тебя такой замечательный пример родителей, почему не хочешь встретить и свою настоящую любовь?

— Хочу, но… Ты точно не проболтаешься, о чём я тебе говорю?

— Я могила, — приложила руку к сердцу я, — мне даже друзья говорили, что я не болтлива, как истинный мужик.

— Хорошо. В общем… Я безответно влюблена в одного из мастеров. — «Чонгук!» — сразу же подумала я. — Он, конечно, очень для меня взрослый, и я понимаю, что ничего не светит… поэтому лучше буду нравиться всем, это как-то облегчает неразделённую любовь.

— Когда ты только успела в него влюбиться?

— Он был пару раз у нас дома в гостях, с папой. А потом я видела его на похоронах. Я для него ребёнок, конечно, но он… знаешь, он идеальный мужчина. — По каким-то признакам я вдруг поняла, что речь не о Чонгуке. Парня лет двадцати пяти она бы не стала называть «мужчиной», да к тому же сказала бы «когда мы ехали в Лог…» и всё такое.

— Так… о ком речь?

— Возможно, ты его не знаешь… Его зовут Эн.

— Да, действительно, со старшими мастерами мне ещё не приходилось встречаться. Но, Джоанна, думается, эта первая влюбленность пройдёт, и ты полюбишь кого-нибудь более достижимого. — Вот так вот! Я тут думаю, что надо нянчиться с несмышлёным ребёнком, а в этом юном сердечке уже загораются взрослые страсти. Видимо, я забыла, что мы, женщины, созреваем раньше, и стрелы Амура задевают нас чаще и болезненнее, чем мужчин. Да, Ку Чжунэ? Будь ты неладен там в своей шикарной квартире и со своим «порше».

— Золотые достижимы, — хмуро возразила девчонка. — Разве ты не знаешь, что большинство из них ходит в бордель?

— Но не все же? И уж тем более не мастера… или они тоже ходят? — изумилась я, выпрямив спину.

— Насчёт них не знаю, я не видела их там за те месяцы, что мама руководит «Пятницей». Но если ходят остальные, почему бы и им туда не заглядывать?

— Ох, Джоанна, и ты решила стать куртизанкой, чтобы однажды иметь возможность переспать с мужчиной мечты?

— А почему нет? — наивно вспыхнула она. — Невинных девушек они не трогают принципиально — это я знаю, а на посредственных, среднестатистических, никогда не посмотрят, ведь они сами — великие! Как мой папа… Разве за любовь не стоит бороться любыми средствами?

— Величия на поприще проституции ты не добьёшься. Не все средства бывают хороши.

— Но если они никому не вредят?

— Так, давай вернёмся к началу. Кроме того, что нравиться кому-то, ты чем-то заниматься хочешь? Потому что заполучить взаимную любовь — это не занятие, должно быть и какое-то призвание, хобби.

— Да нет, так-то я никогда ни чем не увлекалась. Ходила в кружок рисования, но не скажу, что меня это зацепило. А ты, Чонён, разве не хочешь кому-нибудь нравиться? Ты так сосредоточена на борьбе, неужели тебя ничто не отвлекает?

Я что, на самом деле со стороны выгляжу такой целеустремлённой и не подбитой на одно крыло коварным хулиганом? Здорово, да я умничка! Сам себя не похвалишь, как говорится…

— Я всегда рассуждала так: своему человеку, тому единственному, для кого ты предназначена, ты понравишься только самой собой, такой, какая ты есть, со своими интересами, со своим стержнем, со своей моралью, короче — с потрохами. Но для этого нужно быть какой-то, что-то собой представлять, что-то, что будет соответствовать твоему внутреннему миру, отражать его. А когда ты стараешься только нравиться, забывая о саморазвитии, ты подстраиваешься под потребности мужчин, моды, общества, критериев, ты растворяешься в заимствованиях, шаблонах и приспособленчестве, и в итоге тебя индивидуальной нет, и человек, ищущий тебя настоящую, тебя не распознает. Как он определит, что твои качества подходят ему, если ты закрываешь их и прячешь за фальшивой картинкой, направленной на то, чтобы угождать всем? Понимаешь?

Джоанна, задумавшись над этим, кивнула. Я, вдохновленная накатившим на меня ораторским искусством, продолжила:

— Только прислушиваясь к себе, занимаясь собой и своей судьбой, строя её по собственным симпатиям, приоритетам и интересам, ты завоюешь того, который тебе идеально подойдёт.

— Но тогда, выходит, люди ничего не должны делать друг для друга? Добиваться и совершать подвиги во имя любви?

— Думаю, что подвиги следует направлять на мешающие обстоятельства и преграды, а не на себя или объект вожделения. Вообще, наверное, в каком-то совершенном виде, любовь происходит с первого взгляда, и дальше люди только делают всё для того, чтобы быть вместе. Если что-то не ладится — это повод задуматься. Чонгук как-то сказал, что несовпадение — признак неверного самопонимания, я тогда с ним не согласилась, но, рассуждая после, пришла к выводу, что скорее он прав.

— Чонгук умный, — поддакнула Джоанна.

— Слишком уж, для своих лет, — вяло покритиковала я его.

— Думаешь, рано становиться умным — плохо?

— Да нет, это я так… Напротив, чем раньше поумнеешь — тем меньше ошибок наделаешь.

Послышались лёгкие шаги по ступенькам, и мы с Джоанной, посмотрев на звук, увидели идущую к нам Элию. Вся белая, как обычно, она неестественно смотрелась в зелени кустов и вьюнов, оплетающих беседку, совсем как эльфийки на обложках произведений в жанре фэнтези.

— Вы тут? О чём болтаете? — видимо, освободившись временно от дел, пришла она передохнуть, забралась на лавочку поближе к нам, и сложила руки на коленях. Элия была общительной и тянулась к людям, в отличие от Заринэ, та возилась с сыновьями и никогда не пустословила. Сначала она показалась мне самой старшей из нас, и я здраво рассудила, что ей неинтересны молодые девчушки, но за завтраком я поизучала её лицо, и пришла к выводу, что она едва ли намного старше меня. Уточнив это у внучки настоятеля, я услышала подтверждение: Заринэ была старше меня всего на год! А Лео, вроде бы, мужчина уже давно за тридцать… Лишь бы Джоанна не провела аналогию (если уже не в курсе всей истории) и не уверовала в то, что мастера и юные создания — прекрасные пары, ещё не хватало, чтоб она пыталась в свои пятнадцать соблазнить почтенного воина, ведь Заринэ, выходит, учитывая, что Хо три года, стала матерью… Ё-моё, как всё запущенно! Ещё монастырь, называется. Ладно, что это я? Не мне судить, меня тут не было, подробностей я не знаю, со свечкой не стояла, и вообще не моё дело. О чём там Элия спросила? Ах, да!

— Об интересах, любимых занятиях, — постаралась я обозначить всё так, чтобы не солгать, — вот у тебя есть какое-нибудь увлечение? Призвание, так сказать.

— О, я всегда хотела работать в медицине! — живо отозвалась альбиноска. — Но в Тибете, где я выросла, не было даже школы, поэтому я получила аттестат о неполном среднем образовании поздно, рассчитывала с ним поступить на медсестру, но не сложилось. Теперь я тут, заведую дедушкиной аптечкой, лечу от вывихов, растяжений, ушибов и простуд адептов. Пусть я и не реализовала свою мечту о том, чтобы стать медиком-специалистом, но то, что считала своим призванием от меня никуда не ушло.

— Классно! — Я дотянулась до плеча Джоанны и потрепала за него. — Вот видишь, в Тигрином логе можно найти себе столько дел! У тебя впереди месяц, чтобы присмотреться, привыкнуть ко всему.

— Шер!!! — раскатисто раздалось сверху, прерывая стройность и однолинейность нашего диалога. Мимо беседки, ковыляя и каждый второй шаг чуть ли не падая, спешил вниз, сбежав от матери, непоседливый мальчуган, пока та кричала ему от столовой. — Стой!

— Я поймаю! — подскочила Джоанна, и, пулей выбежав из беседки, догнала Шера, подхватила на руки, и понесла наверх, обратно под надзор Заринэ.

— Он когда-нибудь её доведёт, — посмеялась Элия в кулак, — ничего не заставляет его угомониться, а внизу-то обрыв! Мы постоянно поглядываем, чтобы он туда не чебурахнулся. Вот Хо — образцовый ребёнок, скажешь «сиди», так он никуда не уйдёт, пока не получит разрешения, а этот — сорванец.

— Заринэ так рано стала матерью, — стараясь не придавать голосу негодования, сказала я, — ей бы ещё погулять…

— Ты что! Нет, она бы не стала гулять, да и как? Там, откуда её забрали, женщины не гуляют, а от рассвета до заката занимаются ещё более тяжёлым трудом, да притом не имеют права выбора. А тут… Ты думаешь, её кто-то ставил тут ответственной по кухне или остальному хозяйству? Ничего подобного, она считает это своим святым долгом, и смотрит на ребят, как на дикарей, когда те стирают или готовят себе что-то сами. Она не любит говорить о том, что было до её попадания сюда, но как-то обмолвилась, что первый раз её выдали замуж в двенадцать лет.

— Двенадцать?! — чуть не упала я набок, поперхнувшись возмущением, опешившая, огорошенная. — Неужели такое ещё бывает в двадцать первом веке?

— Да, в её глуши, в селе, из которого она, это нормально. Ей, наверное, повезло, что она не родила там ещё раньше… Заринэ намекнула, что её поколачивали там. Я не могу себе представить ужасы, которые происходят где-то, в каких-то частях нашей планеты, и им невозможно противостоять. Что может двенадцатилетний ребёнок, если его отец отдаёт какому-то мужчине за… не знаю, за деньги? Или десяток голов скота? Страшно, Чонён, как подумаешь… Конечно же, после этого Лог ей рай земной, ну, а Лео — он никогда не поднимет на неё руку. Он же золотой.

— А как же его звериные приступы?

— Я ничего такого не застала, но, судя по детям… — покраснев, заулыбалась Элия, — всё решается без рукоприкладства, вполне полюбовно. Учитывая, как Заринэ ждёт каждого его приезда, и с какой тоской поглядывает иногда на ворота — не появился ли? — её всё не только устраивает, но даже радует. Будда! — девушка приложила ладони к щекам. — Бесстыдно обсуждаю чужую личную жизнь, я плохая.

— Да ладно, это всего лишь невинное сплетничанье, — подмигнула я. — Должна же я откуда-то брать информацию о том, что тут происходит? Заринэ со мной совсем не разговаривает.

— Ей не нравится то, чем вы с Джоанной собираетесь заниматься, — поведала мне Элия, — у неё, похоже, предубеждения против воинствующих женщин.

— Она сказала об этом?

— Прямо — нет, только обтекаемо, что это неправильно, и вы ничего хорошего не делаете… Иногда в Заринэ просыпается старая бабушка, это нормально, — засмеялась внучка настоятеля.

— Она и одевается, как бабушка. Эти длинные юбки, платки на голове…

— Не вини её, ведь таково её воспитание. К тому же, некоторые наши ребята, — шепнула Элия, — на неё порой почти влюбленно поглядывают… Под этими закрытыми одёжками-то она очень миленькая, фигуристая. Будь на ней что-то приталенное или более откровенное, думаю, адептам бы лишние хлопоты явились в виде соблазна. Разве это надо?

— Нет, конечно, в таком смысле всё логично, — согласилась я. Помолчав, я вспомнила о своей нужде, которую держала в голове ещё по пути в Лог: — Слушай, у меня сёстры не знают, куда я на самом деле поехала, я сказала, что это спортивный лагерь и, само собой, они ждут звонка, а одна из сестёр в положении, и ей никак нельзя волноваться, поэтому я должна как-то связаться с ней. Намджун говорил, что настоятель может разрешить?

— Не сомневаюсь, но лучше спроси у дедушки сама.

— Да как-то неудобно тревожить его…

— Брось, дедушка не кусается, и у него не стоит очередь в приёмной. Постучись к нему и спроси.

— Составишь мне компанию? — попросила я Элию, и мы вместе направились в так называемую «башню», где обитал старик Хенсок. Аудиенция не заняла много времени, разрешение было получено, и, хотя настоятель не был строгим или грозным, отнесясь с пониманием и ведя себя тепло, по-отечески, я была благодарна Элии за присутствие. Кроме Чимина, она пока что была единственной здесь, кто не заставлял меня следить за собой, задумываться о каждом своём слове и жесте. С ней было просто. А я любила людей, с которыми просто.

Дедуля сказал мне, что аппарат связи имеется у привратника, в его сторожке, а поскольку на территории монастыря технологии индустриального и постиндустриального развития не приветствуются, то мне следует заодно выйти на площадку за калитку, чтобы поговорить. Запомнив инструкции, я направилась к Мингю, и, кажется, меня ждало испытание посложнее, чем с настоятелем.

Элия пошла в другую сторону, махнув мне и попрощавшись до обеда. Её ждала уйма дел, которая, как оказалось, ни на кого тут в приказном порядке не возлагалась, все брались за то, что считали пригодным для себя, по своим силам. Размышляя о том, кем могла бы стать во всей этой системе Джоанна, если не стремилась к борьбе (не проституткой же, ну правда?), я подошла к облаченному в тёмное привратнику, поднявшемуся мне навстречу. Я до сих пор ещё не видела его лица, только острые, глядящие насквозь моей рубашки глаза, которые не то улыбались, не то хитрили, не то замышляли что-то каверзное.

— Настоятель Хенсок сказал, что у тебя есть мобильный. Мне надо позвонить, он разрешил мне это сделать, — объяснила я своё появление. Мингю кивнул, поднялся по трём ступенькам, открыл дверь в сторожку, вошёл в неё и где-то там стал возиться. Повозившись, вернулся и протянул мне сотовый телефон, после чего отодвинул щеколду на калитке, видимо зная, что внутри стен этим порочным цивилизованным предметом не пользуются.

Переступив порог, для чего пришлось пройти мимо громады роста Мингю, в его раскидистой тени, я набрала по памяти номер Чжихё и, с радостью услышав голос сестрёнки, принялась рассказывать: выдуманное описание лагеря, выдуманные соседки, выдуманные соревнования по тхэквондо, выдуманные истории. Я же уже территориально была вне Лога, так что враньё — наше всё. У Чжихё с Намджуном всё тоже было прекрасно, её почти перестало тошнить, хотя «котя» всё равно не давал покидать ей квартиру без него (у них когда-нибудь друг для друга ласковые эпитеты закончатся? Мне бы такую фантазию). Поугукав, я пообещала ещё как-нибудь позвонить, оправдавшись тем, что связь здесь не ловит, а моя мобила вообще «крякнула». Позвонив Сынён, я подождала с десяток гудков, но та не подняла. Она должна была уезжать на съёмки сериала, куда её устроил Гынсок, скорее всего, сейчас стояла перед камерой и не могла ответить. Я бросила ей сообщение, что у меня всё отлично и я позвоню в другой раз. Подняв лицо от экрана и клавиш, я увидела, что Мингю стоит по эту сторону порога, прислонившись к стене и, закидывая в рот по одной семечке из пригоршни, внимательно меня изучает, сняв с себя скрывающий облик платок. Так вот какой он… Сразу и однозначно описать внешность привратника я бы не смогла, ещё мешало некое представление о нём, которое сложилось до увиденного, достаточно абстрактное, но сбивающее с толку. Но чем дольше я на него смотрела, тем лучше проявлялся волевой подбородок, ровный, классический нос, хищные губы, которые кусали одной ухмылкой, обнажающей ряд идеальных белоснежных зубов, щёлкающих семечки. А каким я его представляла до этого момента? Неуловимая картинка, смутно прорисованная воображением без подробностей, набросок черт, распалась, уже невосстановимая. Этот молодой человек был таким, и иным быть не мог.

Лузга отлетала от него так же, наверное, как отщёлканные им девицы. Блеск в глазах говорил о склонности к волокитству, да Мингю и не скрывал этого ещё при первой же встрече. Неужели среди золотых бывают такие… как драконы? Чимин был бабником, допустим, но в каких-то рамках, что ли, а здесь я сомневалась, что в фантазиях, стоявших за взглядом, остановившимся на мне, рамки существуют.

— Парень есть? — без прелюдий спросил он меня.

— Это нетактичный вопрос, — попыталась поставить его на место я, без ярости или других эмоций, спокойная, уравновешенная, выше всего этого дешёвого кокетства.

— Извините, миледи, я парень провинциальный, манерам не обучен. — Не прекращая щёлкать семечки, не прекращал он и пялиться на меня. Я знала, что на мне скромный тобок, и нигде ничего не торчит, меня смутить пылкими очами было трудно.

— Да? А я думала золотых тут как раз этому и обучают, заодно воспитывают. Ты разве не адепт Лога?

— Был им, выпустился полтора года назад, до этого отсвистел почти четыре тут, от звонка до звонка.

— Но это на тебя мало повлияло, да? Ты откуда такой взялся, и зачем пришёл в монастырь, если настолько… невежливый?

— Я? Невежливый? — удивился он, раскусив последнюю семечку и отряхнув опустевшие ладони. — Я думал, что внимание к девушке — это вроде как комплимент, я же тебе ничего обидного не сказал.

— Допустим. Так что ты забыл в монастыре? Среди золотых?

— Важно не то, что я тут забыл — или не смог забыть — а то, что нашёл. Немного мудрости, сноровку, технику боя. Хорошие цели, верных друзей. Интересную жизнь. Да много всякого приобрёл, а забыл… забыл я тут прежний образ жизни. Я был бандитом в Сеуле, пока там не покончили с преступностью. К слову сказать, именно золотые. Я крал, убивал, резал, вымогал, бил, вытряхивал из должников деньги, иногда угрозами, но чаще пытками. Как думаешь, стоило оставлять это и приходить сюда? — подойдя ко мне ближе, задал он вопрос, упрямо воззрившись глаза в глаза. Руки его, к счастью, сомкнулись за спиной, а то бы я занервничала, сама не знаю почему.

— Как же ты узнал о Тигрином логе?

— Брат привёл, двоюродный.

— Он тоже золотой?

— Да, но он тут не обучался. Его дракам научила улица, тхэквондо он занимался в обычных школах боевых искусств, какие есть почти в каждом городе, а развил мастерство уже позже, беря уроки у друзей, выпускников Лога.

— Я смотрю, среди преступного мира богатая почва для набора в золотые… Это как-то странно. Бывшие бандиты — и вдруг благородные воины?

— А почему нет? Во-первых, в нелегальные дела идёт мало трусов, поэтому в поисках храбрецов — туда надо лезть, там искать. Во-вторых, там появляется определённый опыт, который очень пригождается, от банального умения драться до связей и знаний о преступниках покрупнее, которых на свою сторону уже не перетащишь. В-третьих, зачем превращать в достойных и благородных и без того достойных и благородных? Они живут себе счастливо, женятся, плодятся, им ни к чему что-то подобное золотому братству. Золотые — не политическая партия, красавица, это что-то вроде духовного ордена, а в такие общины только и уходить тем, кто хочет замолить грехи.

— Мне нравятся твои аргументы, — убежденная, покивала я. — Но не называй меня красавицей.

— Почему?

— Это выглядит как подкат.

— Может, это и есть подкат, что в этом такого? Я уже два месяца торчу на воротах в ожидании смены, знаешь, как тоскливо без женского общества?

— Но ты в мужском монастыре!

— На данный момент я в оффшорной зоне, — ухмыльнулся он, указав взором нам под ноги, на землю, которая уже не являлась территорией Тигриного лога.

— А, ну, хорошо, — замечая за собой, что начинаю волноваться в присутствии Мингю, попыталась я прошмыгнуть мимо него к калитке, но он поймал меня, ухватив за талию. Я вцепилась в его руку и, пытаясь выкрутить её и заломить, как когда-то сделала это с Чжунэ, напоролась на куда более серьёзного противника. Парень с лёгкостью вышел из захвата, попытавшись сам взять меня в сцепку, но я увернулась. Мы ввязались в сражение.

Не знаю, как так вышло, у меня не было намерений оттачивать на нём свои знания, да и у него если и были желания, то явно не связанные с борьбой, однако мы начали лупиться в лучших традициях восточных единоборств, и если бы не моё дикое, необузданное стремление проучить его, показать ему, что я не просто девушка, но и воин, он бы уделал меня в два счёта. Но я до того энергично сопротивлялась, ощутив в себе дополнительные силы, а он до того вошёл в азарт битвы, как будто бы специально продлевая её, чтобы позлить меня, что мы успели выдохнуться, прежде чем он взял меня в плен и пришпилил спиной к монастырской стене.

— Охранять врата ставят лучшего после мастеров ученика из присутствующих, — расплылся он губами, находящимися в опасной близости от моего лица. — Ты ввязалась в авантюру, заранее обреченную на провал.

— Но если я не буду ввязываться в такие авантюры, то не сдвинусь со своего боевого уровня, — не печалясь, вздёрнула я голову. Посмотрела на него смелее и с вызовом. Значит, Мингю круче Даниэля? И уступает только Чимину из всех, кто находится в Логе? Нгуен не в счёт, он, может, и лучше в теории, но из-за отсутствия руки другим мастерам не соперник. Итак, я попыталась обуздать одного из самых умелых золотых, находящихся в пределах досягаемости? Неплохой опыт.

— Так… парень-то у тебя есть? — продолжая прижимать меня собой к стене, повторил вопрос Мингю. Был у меня парень, но говорить о нём совсем не хотелось, потому что я пришла сюда, чтобы забыть его. Как там недавно сказал сам Мингю? Неважно, что тут забыл? А мне вот как раз очень важно оставить тут воспоминания. А чем заменяются старые, как не новыми? На ум пришла тренировка с Чонгуком, единственный раз, когда я его завалила, потому что попыталась поцеловать. Я могу сейчас убить двух зайцев одним выстрелом: обезоружить Мингю и перекрыть тоску по поцелуям Чжунэ. Я же для этого здесь? И монашкой я пока что не называлась.

Приподнявшись на цыпочки и благодаря тому, что Мингю и сам склонился ко мне, я дотянулась до его губ и впилась в них. Не удивляясь и не протестуя, он сразу же, с жаром ответил, перехватив инициативу поцелуя. Досчитав до трёх, я резко сделала выпад ногой, чтобы подкосить молодого человека и завалить, но, к моему изумлению, выброшенную вперёд ногу он с лёгкостью поймал, не отрываясь от поцелуя, и прижал к своему бедру, задрав ещё выше. Словно знал, что я попытаюсь сделать! Поняв, что план не сработал, я начала отбиваться, уже не очень-то по-воински, а как капризная девчонка — поколачивая руками его плечи. Мингю отпустил меня, засмеявшись.

— Но-но, перестань! Будь спокойна, Лог на меня всё-таки повлиял, встреться ты мне до него, я бы не остановился при таком сопротивлении.

— Как ты угадал, что я хочу воспользоваться поцелуем, как манёвром?

— Это расхожий женский приём.

— Не всякий даже опытный боец его знает, — не называя имени Чонгука, сказала я.

— Опытный в бою — нет, опытный с женщинами — да, — подмигнул мне Мингю.

— Так, ладно, — я сунула телефон из кармана ему в ладонь, — держи, а я пойду. У меня ещё занятия.

— Я правильно расшифровал твой ответ — у тебя нет парня? — взяв мобильный, упорно любопытствовал он.

— Какая разница? Ты — золотой, вам нельзя заводить девушек.

— Это по желанию, вот мой кузен в прошлом году женился. И даже успел стать отцом. — Игнорируя его комментарии, я развернулась и направилась к калитке. Стоило это сделать, как он шлёпнул меня по заднице. Я развернулась:

— Эй!

— Всем швейцарам положены чаевые. Я взял свои.

— Да чтоб тебя… — махнула я на него рукой и побрела в монастырь.

— Телефонная будка работает круглосуточно, если что — заглядывай! — бросил он мне в спину. Ага, как же, буду я заглядывать! Чтобы вновь быть облапленной и… Впрочем, поцеловала я его сама.

Дойдя до первой лестницы, ведущей вниз, я на миг притормозила и, шаловливо улыбнувшись, тронула кончиками пальцев свои губы, пахнущие летом и подсолнечником. Вкус не кружил голову, но пробуждал аппетит. А что? Было не так уж плохо. Понял, Ку Чжунэ? И без тебя найдутся те, с кем я себе что-то позволю! Ты думал, один такой будешь в моей жизни? Никогда. Ты думал, ты один будешь ветреный и гулящий? А вот фиг тебе. У меня теперь есть «звонок другу». Какому угодно другу, лишь бы был повод для звонка.

День пронёсся как-то незаметно, в остальном мало отличаясь от предыдущего. После обеда я прилегла на кровать и, попытавшись сконцентрироваться на тех самых эрогенных зонах, которые рекомендовал развивать Чимин, вырубилась на целый час, разбуженная приходом Джоанны, которая успела сходить побиться палками с Самуэлем. О чём она начала рассказывать, как только заметила, что я открыла глаза.

Ночное занятие с Чимином прошло ровно (в смысле, постельные темы были отложены или вовсе изжиты), на этот раз он тренировал мой слух, заставляя угадывать, с какой стороны раздаётся шорох, ориентироваться в темноте, не теряясь, не сбиваясь. Было ещё сложнее, чем чувствовать кожей! Акустика будто создавала иллюзию, и я делала шаг не в ту сторону, где шаркал ногой мой тренер. Это злило и расстраивало, я хотела стать и ночным способным бойцом тоже! Вместе с Верноном, Даниэлем, Джунхуэем и остальными.

Из-за того, что в полдень перехватила сна, на кровати я лежала ворочаясь, то и дело укладываясь на спину и смотря в потолок. В голову лезло много мыслей, и о том, что осталось в Сеуле, и о том, что окружало меня здесь. С одной стороны, меня терзала история Заринэ о замужестве в двенадцать лет и бесправном положении женщин в ряде уголков земли. К её истории можно было добавить истории адептов — сколько несправедливости, сколько зла творится в мире! Мне ещё больше захотелось стать сильной и могущественной, исправить максимум недочётов, спасти максимум людей, подарить максимум свободы и счастья тем, кто их заслужил. Я понимала Чимина, но только для меня в приоритете были не женщины, а все обездоленные. Чем хуже мальчишки, остающиеся сиротами, или которые попадают под негативное влияние и вынуждены заниматься чем попало? Быстрее бы стать воином, присоединиться к золотым, делать что-то! «Что-то значимое» — ещё недавно не имеющее конкретики, теперь обозначилось. Я узнала точно, что имеет вес, что имеет значение, каким образом я смогу творить важное, а не бессмысленное.

С другой стороны, я не могла выбросить из головы случайно оброненную в столовой фразу о том, что все знания, лекции о хрупких и беззащитных девчонках — коту под хвост. Что, если мы с Джоанной разрушим мировоззрение золотых и их идеальную, гармоничную структуру, где мужчины точно знают, что в них нуждаются, что без сильных, праведных и благородных, какими им необходимо быть, всё покатится под откос? Сынён раньше часто меня отчитывала за пацанство потому, что в испорченности мужчин винила феминисток, которые борются за свои привилегии, выбивают себе все возможности, качают права доводами из серии возгласов пятилетних детей «я сама!» и «я большая!». И что потом? Мужчины уступают, уступают, уступают… сжимаются, мельчают, становятся бабообразными, и в конце концов мужского в мужчинах не остаётся — оно всё перекочёвывает в женщин. Так рассуждала Сынён. Я же всегда противостояла ей, заявляя, что когда все права у мужчин — они превращаются в тиранов и моральных уродов. Вот, пожалуйста, подтверждением этому общество, из которого спасли Заринэ. Разве назовёшь тех мужчин настоящими мужчинами, хотя ни о каком феминизме там и речи не идёт?

В сравнении всего и анализе, я всё ярче и ярче видела ту уникальность золотых, которая цепляла. По их уставу, или законодательству братства, или как там это нечто ещё назвать, главенство безусловно было у мужчин, но при этом вся их власть имела законность только в том случае, если она направлялась на благо женщин, детей и слабых. Это удивительно, особенно если верить тому, что им несколько тысячелетий, что присваивающие силу, могущество и разнообразные возможности мужчины не превращаются в самодуров и диктаторов, как в каком-нибудь арабском или исламском государстве, а чтут самоотверженность и слабый, прекрасный пол. Не разрушу ли я, или такие, как я, последнюю возможно подобную школу мужских чести и достоинства в мире? Как стать среди них равной, не заставив их чувствовать себя ненужными?

Через проход, такая же не спящая, лежала Джоанна, менявшая один бок на другой и, судя по дыханию, о чём-то думающая. Она подтвердила мои подозрения тихим:

— Ты спишь?

— Не-а, — громче отозвалась я.

— Чонён, я долго рассуждала над твоим вопросом.

— Каким?

— Чем бы я хотела заниматься. Я перебирала всё, пыталась определиться, найти занятие по душе, но…

— Но?

— Ничего не нашлось, — голосом, снежной лавиной срывающимся на минорные ноты, она бормотала, — я никакая. Никакая! Я никому не смогу понравиться…

— Не придумывай, тебе просто пока что пятнадцать лет, я в твои годы тоже ещё ничего о себе не знала, — ляпнула я, и поняла, что соврала. Сколько себя помню, столько я знала, что хочу заниматься борьбой и спортом. Но… но я же чтобы успокоить девочку ляпнула, я же не очень плохо поступила? Ох, лучше держать язык за зубами. Даже своей попыткой помочь разобраться Джоанне в будущем, я усугубила её внутренний конфликт, и теперь она считает себя «никакой». Мм-да, педагогика моя не сработала. Зато я сделала открытие, в какую профессию мне точно не стоит подаваться: в учителя.

3-е августа

После завтрака, когда Элия понесла еду настоятелю и Мингю, я задумалась, а не тискает ли и её привратник, когда она к нему ходит? Но потом решила, что они не выходят при этом за калитку, а по эту сторону стены парень ведёт себя сдержанно и в рамках приличий, в полном соответствии с внутренним моральным кодексом. Кроме того, Элия не была похожа на ту, которая стала бы заниматься подобным, она такая девочка-ромашка под присмотром родного деда, нежная и кажущаяся далёкой от любых пороков. Кроме попыток самосожжения. Но об этом я по-прежнему никаких подробностей не знала, а спрашивать повторно — некрасиво. Если бы Элия хотела, то рассказала бы сама. Но какой человек захочет говорить о тяжёлых и, возможно, неприглядных моментах своей жизни?

А вообще, даже если бы у Мингю стояла там очередь из девушек, и я была статисткой в длинном ряду, мне было бы всё равно. У меня уже был Чжунэ, бездушный тип, которому кроме секса ничего не нужно, и я не собиралась больше быть хуже или лучше таких, как они — эти озабоченные молодые люди. Я имела все права быть такой же. Но равнодушие моё зиждилось не только на противостоянии женской и мужской натур. С каждым занятием, с каждой тренировкой я чувствовала, как вовлекаюсь в процесс всё сильнее, как погружаюсь в нечто более значимое, чем моя личная жизнь, а потому она и отходила на второй план.

Сегодня, когда все ребята ушли в сады и поля, мы с Джоанной пришли в класс мастера Ли, и стали слушать его повествовательно-нравоучительные истории, хотя для начала он рассказал одну из легенд Лога.

— В нашем государстве есть хорошо известный каждому школьнику миф о первом короле — Тангуне. Вы знаете его? — Мы с Джоанной кивнули. Хоть что-то в моей голове закрепилось из школьной программы. — Он был сыном Хвануна, который, в свою очередь, был сыном владыки Неба Хванина. А кто была мать Тангуна?

— Самая прекрасная женщина на земле, — отчиталась Джоанна.

— Верно, — согласился мастер Ли. — И она стала ею, превратившись из медведицы. Помните? Когда Хванун стал править людьми, жившие в пещере медведица и тигр, видевшие его мудрость и справедливость, тоже захотели стать людьми и умоляли превратить их, в ответ на что Хванун подверг их испытанию: дал по двадцать долек чеснока и ветке полыни, и на них нужно было выдержать стодневное пребывание в пещере. Тигр не выдержал и через три недели вышел в поиске пищи, а медведица оказалась выносливее, и победила, после чего превратилась в женщину, родившую от Хвануна Тангуна.

— Это нечестно, — воспользовавшись паузой, сделанной мужчиной, вставила я, — медведи впадают в спячку, и у них запас жира больше. Биологию я тоже проходила, пусть и не на отлично. Победа медведицы была предопределена её природными данными.

— Дарвин называл это естественным отбором, — улыбнулся мастер Ли, — разве другие победы предопределяются как-то иначе?

— Нет, суть не в этом, а в том, что Хванун не мог не знать этих особенностей, он же сын Владыки Неба! — без фанатизма возмущалась я, просто горячо высказывая свою точку зрения. — Если бы он дал задание на скорость или ловкость, то победил бы тигр, только и всего, а он сочинил конкурс, выгодный медведице. Он подыграл ей! И почему? Потому что она была женского пола и он хотел себе сделать женщину? — Я невольно прыснула. — Даже тысячелетия назад всё уже было продажно и разруливалось похотливыми мужиками, что ж такое…

— Будь спокойна, тигр тоже не пропал. Он пришёл на эту гору. — Ещё мгновение назад раздражённая извечной несправедливостью, я присмирела и ощутила, как вокруг меня порхает древность, окутывая историзмом. — Сокрушённый, что упустил свой шанс, тигр попытался снова выдержать пост, наложенный Хвануном для исполнения желания, но ничего не выходило. Тигр пытался снова и снова, держал себя в строгости, придумывал различные правила аскетического бытия, тренировал в себе хладнокровие, выносливость, твёрдость духа и, наконец, сам, без помощи Хвануна, обратился человеком. Более того, он стал воином, не сумев изжить в себе природное начало, свою хищническую сущность. Таким образом, тигр сочетал в себе самые лучшие человеческие качества, благодаря которым и стал человеком, но при этом оставался зверем, способным понимать законы природы. Тигр научился превращаться туда и обратно, использовать два образа, и вокруг него стали собираться очарованные сторонники. Появлялись ученики, те, кто хотел так же, как он, уметь перевоплощаться, кто хотел стать таким же непобедимым, как он. Но те, что преследовали корыстные цели — приобрести неведанную силу или могущество перевоплощения, не могли достичь тех же высот, потому что забывали о главном: тигр пришёл к исполнению своего желания прежде всего потому, что хотел быть и оставаться человеком, обладать достоинством, понятием чести, добра, храбрости, самоотверженности и правды. Потому и среди его учеников задерживались лишь те, кто стремился к совершенству духа, а не меркантильным достижениям.

— Он был основателем Лога, да? — догадалась я.

— Он был тем, кто вдохновил на учение, а основали монастырь его последователи. Красивая, но драматичная сказка рассказывает о том, что в человеческом облике он полюбил красавицу, и она полюбила его, но, узнав о том, что он бывает животным — она ужаснулась и испугалась за себя, сбежав. Тигр любил так сильно, что не мог прожить без неё и дня, он последовал за ней, нашёл её и, согласно её желанию, пообещал никогда больше не становиться тигром. Только взамен на это красавица вернулась к нему. Но после клятвы великий воин-зверь стал чахнуть, болеть и, наконец, умер от тоски по своей животной натуре, без которой не смог существовать.

— Когда папа рассказывал этот миф, — вздохнула Джоанна, — я всегда думала, что эта красавица совсем не любила бедного тигра. Как она могла не увидеть его состояния? Почему не разрешила ему вновь превратиться? Почему не освободила от данного слова?

— Какая-то взбалмошная дура, — заметила я, — он ведь не причинял никому зла в образе зверя, так?

— Не причинял, — улыбнулся мастер Ли, — но порой нам достаточно столкнуться с чем-то непонятным и новым, с чем-то неожиданным, чтобы испугаться, отвергнуть это.

— Эта легенда не только об основании монастыря, — медленно обдумывала я её, — в ней много смыслов, которые должны быть понятны адептам, но я пока что не могу уловить чего-то главного в ней… Понятно, что стать великим и непобедимым воином можно только при чистых помыслах, не сопряжённых с желанием стать непобедимым воином, но есть что-то ещё между строк…

— Да, в первую очередь — нужно оставаться человеком и нести в себе достоинства мирного времени: искренность, благородство, ответственность, заботу о ближних, — подтвердила Джоанна, которой, наверное, подобные сказки с объяснениями ещё в детстве рассказывали перед сном. — Но при этом нельзя забывать, что все мы — часть природы, мы не можем отказаться от своих инстинктов и забыть о них, иначе нас ждёт неминуемая смерть.

— Вы правы, девочки, — удовлетворенно одобрил наставник, — сочетать в себе материальное и духовное — трудная задача, но именно она в первую очередь стоит перед золотыми. Не идеальными, а гармоничными воинами, которые могут быть добром там, где его не хватает, и большим злом там, где нужно победить малое. Понимаете?

— Вроде того. — Подумав, я усмехнулась: — Это вроде атомной бомбы на японского агрессора во Второй мировой?

— Ну… — мастер Ли на секунду растерялся. — Немного перебор, но мыслишь в нужном направлении. Когда кто-то излучает ненависть и ставит в опасность мир, общество, да хотя бы своего соседа, он редко останавливается по просьбе: «Пожалуйста, перестань». Где вы видели преступника, который бы передумал совершать преступление, потому что его попросили не нарушать закон? Такого не бывает, и золотые должны это понимать. Они должны ликвидировать любую опасность, кого-то даже держать в страхе, чтобы он не переступал грань дозволенного, но при этом сохранять в себечувство долга и подчинения человечеству, не перегнув палку и не возомнив себя законодателями, которые примутся захватывать власть.

— Это самое сложное, наверное, — решила я. — Соблазн властью и вседозволенностью велик, недаром же столько войн было, и люди продолжают стремиться карабкаться хотя бы по карьерной лестнице, чтобы занимать должность получше, получать денег побольше.

— Да, это так. Потому что кроме опасности внешней есть ещё внутренняя, та, о которой я тебе говорил, Чонён, и о которой наверняка слышала от отца Джоанна. Внутренние враги — соблазны, алчность, неудовлетворённость, зависть. Буддизм называет три источника страдания: невежество, вожделение и злобу, при этом первый — самый трудно устранимый. Если перегореть желанием можно, если взять себя в руки и успокоиться можно, то поумнеть и осознать свои или чужие ошибки — сложно, большинство людей рождается дураками и, увы, ими же остаётся к концу жизни. Потому что не борются со своими недостатками. Искоренять надо их. Если личные недостатки побеждены золотыми во время обучения, на стадии адепта, то выпускники Лога уже не предадут своих идеалов, не отвернутся от целей.

— И предателей никогда не бывало в золотых? — удивилась я. Мастер Ли опустил свои седеющие брови, погрустнев от воспоминаний.

— К сожалению, одного мне пришлось знать лично… Мы с ним выросли в Тигрином логе, вместе прошли от и до всё обучение, сражались плечом к плечу. Нас было трое лучших друзей, я, Джунвон, и он — его родной брат. Но деньги и желание наживы поманили его прочь, он подставил брата, выдав его властям, сам стал прокурором, сотрудничавшим с криминальным миром. Он до сих пор занимает это место в Сеуле — главный прокурор… — Я вдруг вспомнила вечеринку руководства Лотте, куда водил меня Чжунэ. Точно, там был пожилой мужчина, которого Чжунэ назвал прокурором, и при этом тварью.

— Господин Бан? — припомнила я. Мастер Ли хмуро посмотрел на меня.

— У нас не принято произносить имён предателей, их предают забвению.

— А Джунвон был великим человеком! — сообщила Джоанна. — Мой папа всегда им восторгался. Когда он сам ещё был адептом — Джунвон давал ему уроки боя.

— А что с ним случилось? С Джунвоном, — спросила я.

— Он фактически возродил золотых из пепла, когда нас осталось слишком мало, он проник в теневой бизнес, прикидывался бандитом, вошёл в их круги, разваливая преступность изнутри. И он этого добился — он обезвредил все группировки, сведя их к нулю, так что осталась последняя, которую ликвидировали после его смерти его сын и племянник. Сам он застрелен по заказу бывшего криминального авторитета столицы, — ответил мастер Ли.

— Печально… — только и смогла сказать я, не забывая и о кончине мастера Хана. Большинство золотых не доживает до старости, они гибнут на полях сражений, о которых люди даже не знают. Шанс пожить подольше появляется только тогда, когда ты теряешь боеспособность, как Нгуен или мастер Ли. Но я бы предпочла быть убитой, чем понимать, что больше не смогу совершать всё то, ради чего готовилась много лет.

— Вернёмся к медведице, — вдруг сказал мужчина, вырвав нас с Джоанной из мрачных мыслей, а я уверена, что её не сильно отличались от моих. — Не всегда я рассказываю другую ветку этой легенды, но, в вашем случае, это будет уместно. С тигром мы разобрались, и теперь, не беря во внимание дарвиновскую концепцию, — подмигнул мне наставник, — посмотрим на символизм того, что произошло тысячелетия назад. Неизвестно, случались ли тогда чудеса или нет, могло ли всё закончиться перевоплощением — а на примере нашего мастера Лео мы теперь знаем, что люди вполне могут быть наполовину животными, — но свершилось вот что: женщина выиграла у мужчины. Неважно, что она была медведицей, а он — тигром, вопрос их вида совсем другой, но что действительно важно, так это то, что даже в мифе об основании Тигриного лога утверждается большая выносливость и терпеливость женщины, которая преобладает над мужской.

— Но это же не верно! — возразила Джоанна. — Девочки более слабые, капризные, склонные к слезам… Мужчины по всем параметрам сильнее.

— Современная наука, которую я, впрочем, не всегда и не во всём поддерживаю, да и по многим причинам не уважаю, подтверждает моральную силу женщин, которая возвышается над мужской, и в данном случае я с нею солидарен.

— Я с этим согласна, — скрестив руки на груди, с чувством собственного достоинства, закивала я.

— Мужчины не плачут — да, — согласился мастер Ли, — но они труднее переносят все жизненные невзгоды. Особенно бездеятельность и ненужность. Мужчины быстрее приобретают зависимость от алкоголя и сигарет, от наркотиков, они подвержены депрессиям. Не тем, что у девочек, когда каждый второй день скучно и хочется поныть — пожалуйста, не путайте, — а серьёзным, клиническим случаям. Самоубийства среди мужчин в четыре раза чаще, чем среди женщин, и это при том, что попытки, не доведённые до конца, чаще совершают женщины. То есть, вы должны понимать, что эмоциональная нестабильность женщин и их склонность к скандалам и истерикам — это не слабость, это гормональная основа женского организма. Да, женщина может сказать «я не могу без него жить», встать на подоконник и спрыгнуть — с первого этажа. А мужчина никогда ничего не скажет, но залезет на крышу повыше и расшибётся наверняка. Поэтому, милые девочки, вы должны понимать, что даже за самым неподдельным образом сильного и несгибаемого воина, есть душа, есть характер, которые могут поддаться унынию быстрее, чем ваши, потому что мужчина — активное начало, что мы и видим в легенде о тигре, и он постоянно нуждается в действии, динамичном развитии. Ему проще было достичь цели самоистязанием и тренировками, чем сто дней просидеть в ожидании, кроме того, без звериной натуры он зачах и издох. А что же медведица?

— Посидела на диете, похорошела, и обрадованная выбежала за призом, — улыбнулась я, довольная, что наставник сказал такие хорошие слова, не ущемляющие женщин, а даже возносящие их.

— Возможно, так и было, — добродушно просиял мастер Ли, — но я хочу немного поспорить о том, что ты сказала в начале, что Хванун хотел создать себе женщину. Нет, женщин хватало, а медведицу он оценил именно за её выдержку и терпение, которых, как он посчитал, не хватает не только человечеству, но, видимо, и сыновьям Небесного Владыки, — засмеялся наставник, — раз Хванун взял её себе в жёны.

Мужчина встал с подстилки, на которой сидел, подобрав под себя ноги, как и мы, и подошёл к скрученным в трубки большим листам. Поискав среди них, он вытянул один, подошёл с ним к деревянной доске, какими пользовались в школах во времена наших родителей или даже бабушек, и принялся прикреплять к ней, пришпиливая маленькими кнопками. Перед нами с Джоанной развернулась карта материка Евразия. Мастер Ли взял указку и, чуть отойдя, чтобы не загораживать нам вид, нарисовал ею круг примерно посередине.

— Это Алтай, место, где по легенде всё и произошло, именно оттуда ушёл удрученный тигр, прошедший тысячи километров, прежде чем оказаться здесь. — Указанная территория занимала площадь на стыке границ четырёх стран: России, Казахстана, Китая и Монголии. — Алтай переводится как «золотые горы». Золота там, действительно, достаточно, но вы сами можете догадаться, об источнике какого ещё золота может идти речь. Да, это всего лишь миф, но многие ученые находят подтверждение связи нашей страны Утренней Свежести с Алтаем, относя наш язык к алтайской языковой семье, хотя другие считают корейский изолятом. Мы же в свою очередь, обитатели Тигриного лога, обладаем некоторыми сохранившимися знаниями, которые данную связь подтверждают. Вот тут, — ткнул он в некую точку на карте, в пределах нарисованного ранее круга, — есть некая обитель, зовущаяся Абай-Кобы — Медвежий лог. Расположенная в горах, она впускает в себя только женщин. Поэтому я не могу сказать, чем там занимаются, и чему обучают. Наши выпускники пару раз натыкались на это место в своих странствиях, но внутрь прохода для них не было, так же, как и к нам не было прежде входа женщинам.

— Вы думаете, там что-то вроде Тигриного лога? — предположила Джоанна.

— Кто знает? Исключать подобное нельзя, но узнать наверняка пока что не удавалось.

— И вы думаете, — стало доходить до меня, — что если бы мы, став опытными и тренированными воительницами, попытались туда проникнуть… нам бы это удалось?

— О, из вас вовсе не делают лазутчиков, — улыбнулся мастер Ли, — никто не пошлёт вас разгадывать тайны странного Абай-Кобы, если вам самим не захочется, я рассказал об этом в ключе истории золотых, что женщины, вполне возможно, когда-то уже играли значительную роль в воинстве, и подтверждений найти можно немало.

После этого мужчина ещё некоторое время, сменив тему, рассказывал нам о буддизме, после чего урок был закончен. Назвать это уроком было сложно, но по сути это был он. Были бы они такие в школе! Интересно, есть о чём подумать, понятно, доступно, и сразу же живой диалог. Я бы вникала в такие занятия с удовольствием, а приходится решать задачки, применять формулы, зубрить какие-то определения. Ну для чего они мне? Лучше я от них что ли стану?

По звуку гонга мы с Джоанной поплелись на обед. Она села к Элии и Заринэ с детьми, а я к Вернону и Диэйту на скамью. Мой американский друг, загадочно улыбаясь, старался какое-то время сдерживаться, но потом всё-таки произнёс, давя смех:

— Сегодня четверг, банный день — идёшь со всеми?

— Ага, бегу и спотыкаюсь, — пододвинув к себе тарелку, взялась я за палочки.

— Между прочим, тут такая традиция, — сообщил Ямада, — новенького обязательно раздевают и бросают в купель — большую деревянную бочку в бане.

— Ужасная традиция, — заметил Самуэль, видимо, пострадавший морально от этого обряда.

— Да ладно, отличная церемония посвящения в мужское братство, — пожал плечами Вернон. — В Америке, при поступлении в университет, такие посвящения бывают в общагах! Местное омовение — цветочки.

— И для чего это делают? — поинтересовалась я. — Чтобы смыть грехи, накопленные до Лога?

— Нет, чтобы убедиться, что новый адепт — не проникнувшая тайно девчонка, — ухмыльнулся Джунхуэй.

— Нет, серьёзно?

— Я серьёзно и говорю, — подтвердил он, — сюда же нельзя было женщинам, вот и придумали проверку…

— Шуга придумал, вроде? — уточнил Вернон у Диэйта.

— Вроде он, Эскупс говорил, что Шуга.

— Шуга? — переспросила я. Я думала, что он обходится пошлыми анекдотами, а он тут ещё и новые порядки установить успел.

— Ага, знаешь его? — посмотрел на меня Вернон.

— Да, он же парень сестры Намджуна… то есть, Рэпмона. Если они поженятся — мы с ним даже каким-то образом будем косвенные родственники.

— Он совсем перестал наведываться в Лог, как стал встречаться со своей Джинни, — вздохнул Джунхуэй, — с ним так весело бывало, но… ничего не поделать. Женщины умеют сводить с ума.

— Ну, не всех, — остановил свою трапезу Ямада, чтобы заговорить, — я бы не хотел заводить личную жизнь. Я хочу полностью посвятить себя делу золотых.

— И я, — откликнулся Диэйт.

— И я, — третьим прозвучал мой голос. Вернон на меня уставился:

— Как так? Старой девой будешь?

— Так, почему если парень — то золотой воин, а если девушка — то старая дева? — нахмурилась я.

— Извини, не подумав сказал. Всё в порядке, окей, золотая воинша, так золотая воинша.

— Эй, янки, нет такого слова «воинша», правильно «воительница», — поправил его Джунхуэй.

— Hankook-saram my foot!^[54] — наигранно подивился и возмутился одновременно мой сосед слева.

— Поговори мне там, — шикнул на него Джунхуэй.

— Я без мата, так что all right. Я не дурак, я в курсе, что высшие силы сквернословие понимают на всех языках.

Какое-то время мы ели молча. Потом мне стало интересно, и я спросила:

— А вам рассказывали легенду о тигре, который якобы изобрёл учение этого монастыря?

— Который превратился в человека своими стараниями? — уточнил Диэйт. Я кивнула. — Да, это одна из первых историй, которую слушают ученики.

Я осознавала, что мастер Ли не рассказывал им подробностей о медведице, чтобы они не почувствовали неловкость или слабость, поэтому не собиралась делиться с ними тем, что было поведано только мне и Джоанне.

— Как вы думаете, если он в итоге оказался таким упорным, почему не высидел в пещере? — Разделяют ли ребята точку зрения, что мужчины не способны к бездействию, что им нужны постоянные приключения и авантюры? Но я услышала совершенно не то, что ожидала:

— Дело в том, — улыбнулся Джунхуэй, посмотрев мне в глаза своими лукавыми и немного плотоядными, — что тигр был слишком джентльмен, и знал, что добьётся своего и без подачек Хвануна. Поэтому уступил женщине — медведице, которая никогда не обладала его упорством и его выдержкой.

Чуть не выронив палочки, я расстроено опустила нос к тарелке, чтобы закончить обед. Это с такой стороны подал им легенду мастер Ли, или Джунхуэй самостоятельно интерпретировал? А ведь и эта версия имела право на существование, почему нет? Звучало правдоподобно, если учесть, что в сам фундамент учения Тигриного лога заложено уважение к женщине и всяческое покровительство ей. Это что же, медведица не была круче, а наоборот? Теперь мне стало в два раза интереснее побывать в Абай-Кобы и разобраться, нет ли в Медвежьем логе ответов на вопросы, которые возникают в Тигрином?

Задумавшаяся, я не сразу среагировала, когда все вдруг начали вставать на ноги, хотя этому предшествовала возникшая в мгновение тишина, которую я заметила задним числом. Поглядев на ребят за столиком, я спохватилась, увидев их направленные куда-то взгляды, и тоже поднялась, вытягиваясь по струнке, руки по швам. Все взгляды были обращены к входу в столовую, и я посмотрела туда же.

Свет с улицы, рвущийся в распахнутые двери помещения, застил черты появившихся, но их силуэты обрисовались чётко. В проходе стояло три высоких, плечистых мужчины в запылённых и тёмных одеждах. Тишину прорезало мелкое топотание ножек Хо, соскочившего с лавки и ринувшегося к прибывшим. Только когда один из них опустился на корточки и поймал мальчика, прижав его к себе, обняв и поцеловав в детскую щёчку, я поняла, кто прибыл в Тигриный лог: лучшие мастера боя. Настоящие герои.

Один из них ладонью указал, чтобы все усаживались обратно и продолжали трапезу. Они пошагали по центральному проходу прямо к столику мастеров. Возвращаясь задницей на скамью, я не могла не обернуться на девчонок, но лицом ко мне оказалась только Заринэ. Я не видела её до сих пор ни улыбающейся, ни хотя бы расслабленной, её чёрные брови вразлёт всегда находились в выражении тревоги, а поджатые губы не позволяли себе лишний раз раскрываться. Но сейчас персиянка вернула себе свои двадцать лет, свою юность, и стала прекрасной. Глаза её сияли, а щёки заалели. Пальцы нетерпеливо, пытаясь быть незаметными, поправляли платок на голове, едва не дрожа. Вернувшиеся с опасных заданий невредимыми, воины притормозили у женского столика, и даже я, оказавшаяся от них в непосредственной близости, чувствовала трепет, восторг, лёгкую тряску, как от встречи со знаменитостью. Они были великими воинами, спасшими сотни жизней, убившими десятки, а может, тоже сотни, злодеев и врагов, и они до сих пор были живы, вопреки тяготам, висящей над ними во время операций смерти, пулям, свистевшим над головой.

— Привет, Джоанна, — улыбнулся ей другой из мастеров, не тот, что давал знак ладонью, и погладил дочь Хана по голове. Я почти ощущала, как зателепало девчонку от этого касания, и мне без слов стало ясно, что это Эн, красивый мужчина восточной внешности, смуглый, с застывшим на лице отпечатком сарказма и иронии, не отражавшихся, однако, в его глазах, я бы сказала чёрствых. Однако из троих он выглядел наиболее оживлённым и бодрым. — Как ты тут? Не обижают? — окинул он столовую ничего не упускающим взором.

— Нет, всё отлично, — промямлила Джоанна.

Я не могла больше вертеться без боязни показаться невоспитанной, поэтому только слушала, что происходило за моей спиной. Я ждала, что раздастся бурная сцена встречи супругов, но не услышала ни голоса Лео, ни голоса Заринэ. Либо они обменивались мыслями, либо разговаривали взглядами. Я быстро доела, и попыталась сосредоточиться на чём-нибудь другом, например, на том, как истребить в себе три главных буддийских греха: невежество, вожделение и злобу, но невидимый ажиотаж, духовный подъём, ворвавшийся с приходом мастеров, не давал переключиться, все, казалось, теперь сидели и думали только о воинах, чей пример подавал надежду на многое. На то, что не всем золотым обязательно погибать, на то, что добро умеет торжествовать, на то, что Тигриный лог может быть домом и оплотом счастья даже для воинов-отшельников. А ещё я думала о том, что наверняка попаду на занятия под руководством кого-то из этих троих. А ведь они были более умелыми и способными, чем Чонгук! Хотя и того мне было не победить в ближайшую вечность. Я хотела просто увидеть со стороны бой таких гениев боевых искусств, как Эн, Лео и…

— А как зовут третьего мастера? — спросила я у Вернона едва различимым шепотом, на тот случай, если у мастеров такие же уши, как у него.

— Которого? — чуть громче ответил мне юноша, зная, что я не такая одарённая, как он.

— Лео, Эн… и?

— Бродяга, — сказал Вернон, — это прозвище, каким его называют воины-выпускники. Для адептов он мастер Хонбин.

— А Эн и Лео?

— Мастер Эн и мастер Лео, — ухмыльнулся Вернон.

— А где логика? У них что, нет настоящих имён?

— Есть, наверное, — пожал он плечами, — но кто их знает? Может, они им не нравятся?

Обед уже подходил к концу, когда появились мужчины, поэтому вскоре адепты стали расползаться, уходя на полуденный отдых. Я поднялась, но вместо того, чтобы пойти поболтать с ребятами, как предпочитала это делать в прошедшие два дня, вернулась к Элие, помочь убрать тарелки. Мне хотелось подольше поразглядывать этих бойцов, обладающих небывалой храбростью, силой, ловкостью. Особенно я смотрела на Лео, человека-зверя, который на первый взгляд не выглядел каким-то не таким. Он был самым высоким из троих, что скрывала небольшая сутулость. Голову он будто принципиально не держал прямо и уверенно, как его товарищи — Бродяга и Эн. В ширине плеч с ним мог поспорить разве что Даниэль. В общем, Лео внушал трепет и его физические данные говорили о том, что это мощная машина убийства. Однако его тихие и скромные повадки, плавные движения не изобличали какой-то агрессивности. Сидящий на его коленях Хо уж точно не чувствовал опасности. Заринэ стояла рядом с ним, держа Шера. Я заметила, что они не касаются друг друга, только поглядывают друг другу в глаза; она при этом сияет, как солнце, способное сжечь своим жаром, а Лео сдержанно улыбается. Негромко что-то сказав, он кивнул, как бы подтверждая свои слова, и Заринэ вздохнула как-то особенно глубоко и облегченно. В этот момент меня взяла за руку Элия:

— Отвлекись от тарелок, пошли, я тебя представлю мастерам.

— Меня? — опомнилась я. В коем-то веке, давно не стыдящаяся многого, я почувствовала дрожь в коленках.

— Да, они уже заходили к дедушке по пути в столовую, он их предупредил, что тут прибавилось нестандартных учеников, но надо же познакомиться с наставниками лично? — Она потянула чуть сильнее, и я поддалась. Элия подвела меня к столику мастеров, где сидели не только эти трое, но Чимин, Нгуен и мастер Ли. — Вот, это наша Чонён, — произнесла она моё имя, отпуская мою руку, и все мужчины посмотрели на меня. Да и Заринэ тоже. Даже Хо, сидевший на руках отца.

— Привет, амазонка, — улыбнулся Эн, развернувшись ко мне всем корпусом. — И какая нелёгкая тебя только занесла в эту цитадель святости и тоски?

— Захотелось обозреть мир с высоты птичьего полёта, — пытаясь отшутиться, коряво брякнула я.

— И как тебе? — спросил мастер Хонбин, поведя бровью. — Голова ещё не закружилась на такой высоте?

— Да я ещё толком и не взлетела. Но надеюсь, что необходимую высоту возьму.

— Она неплохо дерётся, — отрекомендовал меня Чимин, — и быстро делает успехи.

— И всё-таки… — тихо произнёс Лео. Мне захотелось наклониться, чтобы лучше его слышать, до того не командный у него был голос. То есть, он вообще у него был слабый и достаточно высокий для мужчины с такими габаритами, даже не верилось в сочетание одного с другим. — Она девушка… А там, куда предначертан путь золотым — убивают.

— Девушек убивают вне зависимости от того, умеют они махать кулаками или не умеют, — резко бросил Бродяга. — В любой войне гибнут и мирные жители тоже, и намного лучше, когда они могут хоть как-то за себя постоять.

— А могут просто не лезть туда, где идут военные действия, — хохотнул мастер Эн. — Ладно, это всё риторика, раз одобрил Гук, раз разрешил отец Хенсок…

— А ты ждал от него иного? — криво усмехнулся Бродяга, опершись о стол, навалившись на него и ещё ближе меня разглядывая. — Старик в данном случае был предсказуем.

Лео поднялся с Хо на руках.

— Нужно отдохнуть и отряхнуться с дороги. Встретимся позже. — И он двинулся на выход. За ним немой тенью посеменила Заринэ с младшим сыном, попросив Элию найти себе кого-нибудь в помощники для готовки ужина, потому что она не придёт к этому времени.

Когда они ушли, Эн откинулся спиной на стену, и потянулся.

— Ну вот, у кого-то в награду все радости жизни, а мы с тобой, Бродяга, работаем за «спасибо».

— Перестань, Эн, — приструнил его мастер Ли, поднявшись, и тоже уходя. — Следи за языком. Тут девушки.

— Извините, мастер, — как мальчишка покаялся мужчина, которому было уж лет за тридцать пять точно, пускай и выглядел он статно, привлекательно и подтянуто. Да и могло бы быть иначе? Физическая форма золотых воинов всегда была близка к безупречной.

— Как вы думаете, Лео проведёт вечерние занятия? — спросил Чимин.

— Вряд ли, — откликнулся мастер Хонбин. — Дай ему пообщаться с семьёй, прийти в себя, порадоваться новости. Ты же знаешь, как он любит детей.

Мы с Элией и Джоанной отошли, чтобы не мешать мужским разговорам, но до нас всё равно то и дело долетали их фразы. Я пообещала внучке настоятеля помочь с ужином вместо Заринэ, заранее извинившись, если что-то испорчу, потому что кухня — это вообще не моё. Джоанна вызвалась помогать с мытьём посуды.

— А что за новость, которой надо порадоваться? — тихо полюбопытствовала я у Элии.

— Заринэ снова в положении, — сопроводила альбиноска информацию изображением округлости возле живота.

— Ого себе! — ошалело почесала я затылок. Вот уж верно, каждому своё. Я тут навыки приобретаю, а кто-то приобретает много детей, успешно их производя. Лео, видимо, в предыдущий свой приезд опять был в образе тигра?

Мы с девчонками ещё убирали последние столы, протирая их, когда все мастера покинули столовую. Я посмотрела им в спину, было что-то в их походке основательное, мужественное, несгибаемое. Я закрыла на минуту глаза, представляя, как вошла бы вместе с ними, или даже одна в столовую, и мной бы восхищались, зная, насколько я умелый и непревзойдённый воин. Но я одёрнула себя, распахнув глаза и помотав головой. Нет! Я никогда не стану великим воином, если не пойму, что делается это не ради славы и почёта, а ради людей, и лучше представлять то, сколько несчастных я вызволю из передряг, скольким беднягам подарю покой и мир, скольких спасу от гибели. Вот и началось моё буддийское просвещение и борьба с первым неблаговидным порывом — вожделением.

Вечер 3-го августа

Могла ли я спокойно лежать и отдыхать после обеда, ощущая присутствие великих мастеров неподалёку? Люди, жертвующие собой, бескорыстно, просто так, рискующие жизнью, сохранностью, здоровьем, день за днём, многие годы, отказывающиеся не от богатства или уюта, а малейшего комфорта, которого не сыщешь в горах, пустынях и бесплодных степях. Под любым благовидным предлогом мне хотелось посмотреть на них ещё раз, понаблюдать за ними в деле. Задать детский вопрос: «Вы круче чем Брюс Ли или нет?». Мой кумир юности, способный совершать невидимые из-за сверхбыстроты удары, манил меня к совершенствованию самой себя, и, хотя в боевые искусства я втянулась раньше, чем зафанатела от него, всё-таки умения Брюса Ли и легенда, связанная с его смертью, всегда поддерживали во мне интерес к борьбе. А теперь и подавно, когда вера в легенды укреплялась, и мне открывалось, что не все мифы беспочвенны. Но имею ли право я сравнивать того, кто зарабатывал деньги своим искусством и был экранной звездой, с теми, кто остаётся в тени и ничего не получает за самопожертвование?

На этот раз непоседливостью мы совпали с Джоанной. Она знала, что я знаю о её любви, и, возможно, думая, не зря ли проболталась о своих чувствах, девчонка всё же составила мне компанию в прогулке по монастырю. Едва начав спускаться со своего верха, мы наткнулись на бродящих по склонам коз, и пасущего их в сторонке настоятеля. Казалось, он с животными был в абсолютной гармонии. Они пожёвывали травку, он какой-то сухарик из остатков обеда, что носила ему внучка. Козы никуда не разбегались, а сам Хенсок, стоя на одном месте, служил им ориентиром. Заметив нас, он заулыбался, щуря на солнце глаза и прикрывая их козырьком ладони.

— Новые адепты! Как у вас дела? Всё хорошо?

— Да, спасибо, — поклонились мы обе, приостановившись.

— Не смущает мужское общество?

— Немного, — призналась Джоанна.

— Я не обращаю на это внимания, — передёрнула я плечами. — Наверное, в большей степени смущаются нас они.

— Да, мальчики у нас самые приличные и скромные сейчас остались, — покивал Хенсок. Я покосилась в сторону ворот и калитки.

— Так уж все?

— Нет сада без сорняков, — развёл он руками, — но и у сорняков есть полезные свойства. Бывают и ядовитые, а правильно употребишь — и исцеление выйдет.

Я внимательнее посмотрела на старика. Под его веками не было видно, куда именно глядит он, но сложилось впечатление, что он продолжает говорить мне о Мингю, будто зная, что между мною и ним произошло.

— Как же узнать, правильно ли употребляешь? — решила спросить я.

— Действуя аккуратно, потихоньку, пробуя ма-аленькими дозами, — протянул Хенсок, указав пальцами крошечный размер с рисовое зёрнышко. — Тогда можно даже выработать защитный иммунитет к яду, если принимать его по чуть-чуть. Организм адаптируется, и всё — отравить уже не удастся.

Джоанна в нетерпении топталась рядом, явно желая быть где-нибудь в другом месте, где было больше вероятности столкнуться с мастерами. Я мотнула ей головой:

— Иди в беседку, я догоню. Скажи ребятам, что скоро буду. Если они там и не спят. — Дочь мастера Хана послушно и с радостью подчинилась, побежав по ступенькам вниз, с окончания обеда она была бодрее обычного, позитивнее и активнее. В общем, кое-чьё появление сказалось положительно на подростке.

Собравшись с духом, я подошла поближе к настоятелю.

— Я хотела вас кое о чём спросить… Элия сказала, что к вам можно, если что, обращаться за советом…

— Конечно, Чонён, в любое время. Для чего здесь ещё старый никчёмный дед, если с ним даже никто поболтать не придёт? — захихикал он. Я чуть не ляпнула: «Ну, вы коз доите и выгуливаете», но удержалась.

— Мастер Ли сказал, что следует избавиться от трёх недостатков: невежества, злобы и вожделения. С первыми двумя всё ясно, от невежества — учение, от злобы — смирение, или медитация, типа того. А что делать с вожделением? Разве человек способен отказаться от каких-либо желаний, пока они не удовлетворены? И если есть какой-то секрет, как это сделать, то я бы очень хотела его узнать.

— Узнать, как перестать хотеть… — вздохнул настоятель. — Да уж, это нелёгкая задача, девочка моя. Но кто тебе сказал, что непременно нужно обойти попытки удовлетворить собственные желания? Знаешь ли, в буддизме не приветствуются мучения и аскеза в христианском духе, когда в монастырь уходят в ранней юности, и укрощают дух и плоть, чтобы они не взывали к мирскому. Как ты видишь, наша молодежь здесь не навсегда, а лишь на время, и получить своё законное право на земные радости и удовольствия предстоит каждому. Другое дело, что большинство людей не умеет довольствоваться тем, что получает, и после этого хочет ещё и ещё, или вообще что-то новое. Вот в чём грех вожделения.

— То есть, ну, к примеру, если воин делает всё не ради людей, а ради славы — он имеет право её получить?

— А почему нет? В конце концов, что стоит за славой? Благодарность за свои труды, а ждать благодарности — нормально, ведь если человек ничего не получает от других, это плохо показывает тех самых других. Почему они не относятся с должным уважением к тому, кто им что-то сделал? Отдача же происходит не деньгами или подарками, а восхищением, привязанностью, почтением, любовью, светлыми и важными чувствами, заслужить которые — честь. Желание славы бывает разное. Зависит от размера амбиций.

— Большие амбиции — это плохо?

— Правильно. Потому что это уже тщеславие, то есть, тщетная слава, напрасная, излишняя. А быть в меру прославленным — что ж в том такого? Этим даже и гордиться можно, если не перейдёт в гордыню…

— Излишнюю гордость? — догадалась я.

— Да, Чонён. Становясь золотыми, молодые люди учатся именно не перебарщивать. Не отказываться от чего-то вовсе, и не приобретать что-то полностью. Они совмещают в себе всё, что требуется, и достают это изнутри по обстоятельствам. Часто воинам приходится быть не только борцами, но шпионами, актёрами и обманщиками. Хотя, казалось бы, ложь тоже грех. Но в нужный час и она помогает.

Мне ещё очень хотелось спросить о том, как быть, если я через раз не могу сосредоточиться на занятиях из-за мыслей о своей несостоявшейся личной жизни, мыслей об одном нахальном и противном типе, разочарование в котором выдавило меня из Сеула сюда. Но я не решилась, постеснявшись затрагивать такую тему с человеком в возрасте настоятеля. Поблагодарив его, я медленно пошла по лестницам за Джоанной, уже пропавшей из поля зрения. Беседку сверху не было видно, спрятанную в зелени деревьев за храмом.

Внутри неё, помимо Джоанны, сидели Ямада, Вернон и Джунхуэй. Хотя свободных мест было полно, Вернон подвинулся, освобождая кусочек скамьи возле себя. Сделав вид, что не заметила его движения, я присела с краю.

— А мы тут агитируем Джоанну идти в баню со всеми, — засмеялся американец, и я поняла по её алым щекам, что именно об этом речь и шла.

— Зачем мы тебе там сдались?

— So^[55]… - думался он, подыскивая что-то нравственно оправдывающее его приглашения.

— Руки не дотягиваются себе спину потереть? — подколол его Ямада.

— А может не дотягиваются? Не вас же я об этом просить буду, — подхватил Вернон.

— Тренируй гибкость и пластичность, — посоветовал Джунхуэй.

— Скорее всего, банный день для девушек сделают отдельным, — сообщил Ямада, вызвав лёгкую досаду на лице Вернона, — мастер Ли говорил об этом с Нгуеном.

— А мастера с вами моются? — полюбопытствовала я.

— Нет, после нас, — ответил Джунхуэй, — впрочем, смотря какие мастера. Чимин и Чонгук с нами ходят, а старшие — отдельно. У них там свои разговоры, своя атмосфера.

— Оно и понятно, пока кого-нибудь не грохнешь — вряд ли их поймёшь, — заметил Вернон.

В беседку вошли Диэйт и Самуэль. Первый сказал, показывая за плечо большим пальцем:

— Мастеров встретил, они шли ступам поклониться. Мастер Хонбин сказал, что вечернюю тренировку проведёт он.

— Круто! — вдохновился Вернон.

— Я тоже, пожалуй, пока там кто-то есть, навещу ещё раз могилу отца, — ловко спрыгнула со скамейки Джоанна и, протиснувшись между Диэйтом и Самуэлем, стараясь не встречаться со мной взглядом, выскользнула прочь. Самый младший ученик с немой тоской посмотрел ей в спину, что заметила я, но не Джоанна. Диэйт похлопал его по плечу, как бы поддерживая, чем подкрепил мои подозрения в том, что дочь покойного Хана обрела поклонника. Всё понемногу усложняется, чего и стоило ожидать от появления женщин в мужской обители.

— Да, кстати, ты тоже тут осторожнее ходи, — обратился ко мне Вернон, — тут змеи водятся.

— Да ладно?

— Да, я вчера одну пытался поймать, — улыбнулся Ямада, — но Нгуен велел не трогать, не вторгаться в её жизнь.

— Но… они же не ядовитые? — попыталась найти успокоение я. Однако взгляды парней выразили обратное. — Да ну нафиг! Ужас какой.

— В общем-то, здесь, в стенах, на них вряд ли нарвёшься, вся живность там, за калиткой, выше, в садах, полях и ущельях.

— Какая ещё «вся»? — прищурилась я в недобром предчувствии.

— Тигры, например, — сам как хищник посмотрел на меня Джунхуэй.

— Тигры?!

— А тебе разве вместе с историей об основании монастыря о них не сказали? — удивился Вернон.

— Нет…

— Well^[56], - поспешил заполнить пробел в моих знаниях он, — считается, что погибающие воины самого высокого уровня — мастера, после смерти становятся духами, и превращаются в тигров, которые бродят за стеной. Они хорошая защита от врагов, даже есть истории о том, как они помогали отбиваться от нападений в прошлые века.

— А на учеников они не нападают?

— Сад и поля отгорожены от леса металлической сеткой, — присел напротив меня Диэйт, — но вообще тигры и без неё не проявляют напрасной агрессии. Мастер Лео умеет с ними как бы разговаривать. Мы пару раз видели издалека, как он их гладит, спокойно подходит к ним, чешет за ухом, как котят.

— И малой его, Хо, тоже со зверятами лопочет, — закивал Вернон, — сам по себе мальчуган тихий, но как только видит какую-нибудь птичку, ящерицу, frog… как её? Лягушку! Сразу что-то мямлит под нос, и живность замирает. Так и с тиграми, мастер Лео его к ним водит без страха.

— Значит, Хо тоже как бы… не полностью человек? — предположила я. Джунхуэй пожал плечами:

— Если мастеру Лео ввели геном тигра, это повлияло на ДНК, а, значит, могло передаться и по наследству.

— До чего наука дошла, — медленно и зачарованно произнесла я.

— Золотые спасают людей, наука спасает золотых, — просиял Диэйт, — круговорот взаимопомощи в природе.

— А науку надо спасать? — спросил пытливый ум юного Самуэля. Парни переглянулись, посмотрели друг на друга, на меня, потом на Самуэля.

— От чего её спасать, балда? — кинул в него пустую шишку, подобранную с пола, Вернон. Мальчишка увернулся.

— Не знаю, но круг же надо замкнуть, чтобы круговорот получился. Может, от людей её спасать? Чтобы использовали во благо, а не во вред.

— Он прав, — согласилась я, — многие знания нельзя свободно распространять, нельзя, чтобы они попадали в руки плохих людей. Допустим, мало кому надо знать о существовании Тигриного лога, верно? Казалось бы, это отличное место, которое дарит покой, даёт надежду, воспитывает, почему бы и не запустить сюда толпу, не устроить познавательные экскурсии? Но нет, начни сюда попадать кто попало — и всё разрушится, не будет такой гармонии, чистоты, праведности.

— Смотрю, ты прониклась, да? — ухмыльнулся Джунхуэй. Я встала на ноги, уперев руки в бока.

— Я просто очень надеюсь, что я не кто попало, которому не следовало сюда приезжать, чтобы не испортить правильности вашего учения, правильности построения вашего мировоззрения. — Вернон хотел что-то сказать, но я подняла ладонь и строго на него посмотрела. — Знаете, я думаю, что лучше буду максимально откровенной. Там, в Сеуле, в городе, я переставала общаться с теми, кто ко мне подкатывал, или ставила на место своих друзей, если они пытались флиртовать. У меня был лучший друг… один из двух. Он в меня влюбился и пытался держать всё в себе, но регулярно всё равно не получалось, и мы ссорились. И я хотела бы вести себя как-то так, чтобы не вызывать ненужных мыслей и не напоминать вечно о том, что я — девушка, но отношения между полами, видимо, всё-таки тяжёлая и путанная штука. Мне очень хочется понять, кто какую позицию должен занимать, и что делать мне, если моё самое большое желание — стать классным воином, а женщина для благополучия в мире должна варить кашу и рожать детей. Мне хочется заниматься тем, чем я всегда и хотела, и при этом не мешать вам, не лишать вас мотивации. — Остановив свою тираду, я посмотрела на Вернона: — Скажи, что я тебе не нравлюсь, а?

Зардевшись от неожиданности, он выпрямил спину. Джунхуэй на него иронично покосился, Ямада и Диэйт опустили лица в пол.

— Не могу, — набравшись смелости, сказал Вернон, — тут нельзя врать.

— Блин, — вздохнула я, и села обратно.

— Ты думаешь, ты мне помешаешь этим стать золотым? — удивился он. Я передёрнула плечами.

— Настоятель говорил, что обрести любовь предпочтительнее, чем прожить без неё, — тихо промолвил Диэйт. — Он говорил, что она наполняет жизнь смыслом, и делает нас сильнее.

— Каким образом? — хмыкнула я. — Когда влюбляешься — тупеешь, и совершаешь ошибки. Становишься зависимым и не способным думать ни о чём другом.

— Это верно, — кивнул Ямада, — поэтому я хочу остаться одиноким волком.

— Тигром, — подсказал Самуэль.

— Думаю, что если полюбить достойного человека, — вмешался Вернон, — то ошибок не сделаешь, особенно если любовь будет взаимной. Какие тогда ошибки?

Джунхуэй поднялся и, подойдя ко мне, положил ладонь на моё плечо.

— Если бы я мечтал стать поваром, и попал в закрытую школу домохозяек, где кроме меня не было бы ни одного парня, я бы тоже задумался, и не раз, правильный ли я делаю выбор? Но вряд ли бы отказался от своей цели. Но о чём я точно бы не стал переживать, так это о том, что лишаю мотивации окружающих меня девушек. Глядя на меня, они бы не решили, что им теперь не нужно уметь быть домохозяйками, что все мужчины сами себе всё приготовят. Так и ты, Чонён, вовсе не избавляешь нас от стремления быть настоящими воинами.

— Вот именно! — подтвердил Диэйт. — Наоборот! Конкуренция с девчонкой — это же двойное усердие напрашивается, потому что если уступишь девушке, то куда ты вообще годишься?

— Ну, спасибо… — пробормотала я.

— Извини, не корректно выразился. В том смысле, что… физически ведь по природе вы слабее.

— Встань со мной вечером в спарринг — поглядим, — предложила я ему.

— Договорились.

Всё свелось к дружеской и шутливой беседе, и вскоре мы стали расходиться, однако Вернон догнал меня на тропинке, где никто не мог помешать говорить тет-а-тет.

— Чонён, слушай… — Я притормозила. — Тебя ведь не обидело то, что ты мне понравилась?

— Нет, но… Всё в порядке, забей, — махнула я рукой.

— Я же не позволю себе ничего, и приставать не буду, — заверил он.

— Я не сомневаюсь, главное, чтобы это не мешало ни мне, ни тебе идти к цели и заниматься. Я не хотела бы отвлекать тебя и ещё меньше хочу отвлекаться сама.

— Так… у меня есть шанс? — прищурил он пытливые глаза.

— Вернон, я здесь всего до конца месяца, и очень хочу приложить все усилия для того, чтобы добиться хороших результатов. Я буду тебе благодарна, если ты поспособствуешь этому. Никаких отношений я заводить не собираюсь ни здесь, ни за пределами Лога. Как ты сказал, я хочу быть старой девой.

— Воительницей, — исправленный, поправил теперь он меня.

— Сути не меняет. Я могу на тебя рассчитывать? — протянула я руку для пожатия, в процессе вспомнив, что тут так не делают, но не стала её отдёргивать. Вернон посмотрел на мою ладонь с сомнениями, колебания ощущались и в стойке, и в изгибе бровей, и в мнущихся губах. Но всё-таки он пожал мою руку.

— Можешь, Чонён. Я буду хорошим другом, я тебя услышал и понял.

— Ну, в том, что ты меня услышишь, я не сомневалась, — засмеялась я. — Спасибо.

Разойдясь с ним, я вышла на главную дорожку, то есть, парадную лестницу, перемежающуюся от пролёта к пролёту площадками с лавочками или без. Там меня нашёл Чимин, позвав позаниматься в спортивный зал, от чего я не отказалась, не упуская ни одной возможности прокачивать свои способности.

— Ты бодрствуешь даже после обеда? Не устаёшь? — заботливо поинтересовался мой молодой наставник, кинув мне палку. В смысле, боевую… то есть… Дал мне оружие в руки, одним словом, перекинув его по воздуху.

— Пока не очень. Мы с ребятами общались в беседке, поэтому я и не пошла спать.

— Подружилась с адептами?

— Не всеми. Но большинство — очень приятные, воспитанные. Удивительно, что многие из них жили неблагополучно и вели преступный образ жизни до Лога. И не подумать, что эти вежливые монахи — бывшие хулиганы.

— Хулиганы бывшими не бывают, — улыбнулся Чимин, — когда они отсюда выйдут, снова будут теми ещё разбойниками, только хулиганить уже станут ради добрых дел. Как Хон Гильдон^[57].

Грабить богатых и раздавать бедным? Первым в списке у меня бы был Ку Чжунэ, я бы посмотрела, как он обойдётся без своей машины и неисчерпаемой кредитной карточки. Запустить его в дикий мир, как долго он продержится? Он хотя бы имеет представление, как живёт три четверти людей на планете? Если не больше. Многие думают о том, где взять еду и питьё, чтобы дожить до завтра, а он при мне выбрасывал дважды ношеные «найки» тысяч за пять долларов только потому, что у них сбоку образовалась черная царапина, которая не оттиралась.

После тренировки с Чимином я пошла наверх, полежать полчаса до общих занятий. Меня догнала оживлённая Джоанна, скакавшая по ступенькам, как горная козочка. Настоятельских козочек вокруг уже не было, как и самого старика.

— Мастер Эн придёт посмотреть на то, как упражняются младшие ученики! — шепнула девчонка. — Я должна постараться, я должна очень хорошо себя показать! Вот бы в старшую группу перейти, он бы это оценил. Надо подготовиться, позаниматься дополнительно… ты не будешь?

— Я только что с тренировки, силы кончились, прости. Попроси кого-нибудь из ребят, они не откажут.

— Да, пожалуй, так и сделаю, — едва достигнув верха, развернулась Джоанна, и поскакала вниз в том же шустром темпе. А что, может, настоятель Хенсок прав в том, что говорил Диэйту и другим? Любовь скорее помогает. Ещё вчера Джоанна не видела смысла в тренировках, а сегодня, за один благосклонный взгляд любимого мастера, она готова вывернуться наизнанку, лишь бы показать себя в лучшем свете. В конце концов, какая разница, к чему человек стремится, помощи ближним, славе или чьей-то любви, если при этом делает хорошие дела и развивается? Если цель не оправдывает средства, то средства, я думаю, способны оправдать многие цели.

До ужина я с трудом доползла, потому что на вечерних спаррингах мастер Хонбин гонялнас так, что мне до этого и не снилось. К сожалению, не было возможности посмотреть в деле на него самого, но даже по его движениям, объясняющим и показывающим, как надо делать, чувствовался многолетний опыт, точность, отлаженность. Его голос звучал повелительно, и что-то в нём, не терпящее возражений, заставляло превозмогать себя и совершать кульбиты, ранее не поддающиеся телу. Усилия прикладывались в двойном размере. Ученики постарше сказали, что в своей манере преподавания он похож на покойного Хана — такой же суровый, требовательный и беспристрастный. Его желание вымуштровать непревзойдённых воинов отозвалось в каждой моей мышце, в каждом суставе, о существовании которых я до этого не подозревала. Ребята сказали, что Лео и Эн тренируют мягче, и чересчур гоняют только по мере необходимости.

Встав в пару с Диэйтом, мы неплохо посражались, и я, вкладывая все свои силы и сноровку, могла бы выйти с ним на равных, но всё-таки он уложил меня на один раз больше, похвалив, в качестве поощрения, что со мной дрался вовсе не чувствуя, что я девушка.

Взяв свою порцию в столовой, я на автопилоте приземлилась за женский столик, и сразу же услышала за спиной возмущение Вернона:

— Эй, ты обиделась что ли? — Я обернулась, и то не до конца, ощущая, как ноет шея:

— Нет, этот столик был ближе, а у меня ноги еле ходят.

— Да-а, — протянул Ямада, — поиздевался над нами мастер Хонбин.

— Да ладно, наоборот, здорово, — оценил методику Диэйт. — Когда мы выйдем отсюда, никто не будет спрашивать, есть у нас ещё силы, устали ли мы, хотим ли спать или есть? Мы должны уметь превозмогать себя. Мастера же умеют.

— Мастер Эн говорил, что по закалке нет никого лучше Сандо, — сказал Вернон, — он, по слухам, может три дня не спать, и драться, как полный сил. При любой погоде, и в жару, и в холод.

— Сандо неимоверно крут, — согласился Ямада, — хочу быть, как он.

— Кто такой Сандо? — опять повернулась я.

— О, это уже настоящая легенда золотых! — поведал Вернон. — Ему даже Чонгук поклоняется.

— Да ладно? — серьёзнее заинтересовалась я. — Почему?

— Наверное, мы не можем ей всё рассказать, — остановил Джунхуэй друзей, — тот ли у неё уже уровень доступа к секретности?

— Не знаю, — согласился с ним Диэйт, и посмотрел на меня, — извини, но лучше об этом спроси у мастеров, мы не знаем, можно ли тебе говорить совсем всё.

— Тогда про Эскупса тоже нельзя ничего говорить, — добавил Самуэль. Все закивали, соглашаясь.

— Да ну вас, — без обид, скорее устало, махнула я на них, и отвернулась. Не хватило духа на любопытство, вся энергия ушла в борьбу. Как раз подоспела Джоанна, и села рядом. Она светилась розовым светом сквозь румянец, в глазах горел азарт. Мимо нас прошёл Нгуен, приведший младших учеников, и бросивший Джоанне:

— Молодец, сегодня ты очень хорошо занималась!

— Спасибо, мастер! — И она с аппетитом набросилась на еду. С момента смерти её отца прошло полгода, не удивительно, что у неё ещё будут возникать перепады настроения, то подъём, то спад, то апатия, то воодушевление; она не просто подросток, но подросток, который пережил трагедию. Я была немногим старше, когда осталась два года назад вообще без родителей. Могу ли я отговаривать её от любви к мужчине, что старше её больше, чем в два раза, если это отвлекает её и спасает от горя? А что, если Джоанна подсознательно всего лишь старается заменить отца, и сама не понимает корней своих чувств? Но и мне тогда этого тем более не понять. Я не должна вмешиваться, даже если считаю, что Самуэль подошёл бы ей больше. Но он золотой, воин, который, как и Эн сейчас, когда-нибудь станет странником, защитником слабых, не принадлежащим самому себе.

Хонбин и Эн прошли мимо нас, уже в чистых хакама, какие носили здесь мастера, отряхнувшиеся от дорожной пыли и смывшие следы того, что совершали за стенами Тигриного лога. Но такие следы навсегда остаются в душе, и вряд ли золотые воины с лёгкостью отпускают из памяти убийства, вряд ли их совесть спокойна. Мне ещё ко многому предстоит подготовиться, многому научиться помимо физических навыков. Недаром мастер Ли сказал, что женщины морально крепче. Я должна буду брать на себя груз ответственности, какой ещё не приходилось.

Наконец, последними вошли в столовую Лео с Заринэ и детьми. Но они, как и в обед, сели за разные столы: он к мастерам, она к нам, девушкам. Несмотря на это, персиянка была такой же сияющей, какой стала с приездом мужчин. Даже с детьми она говорила ласковее, спокойнее, улыбалась и не замирала взглядом в пустоту, как делала это прежде.

— Тебе к лицу улыбка, — не стала сдерживаться я, и сказала ей это. Заринэ посмотрела на меня добрее, чем обычно.

— Когда муж дома, цел и невредим, жена всегда счастлива. — И она не лукавила. По ней было видно, что всю радость её жизни, огромную, искреннюю и незаменимую, составляет Лео, а потом уже, в какой-то мере, дети, и хотя она была очень заботливой матерью, и редко отходила от них, всё-таки главенство в сердце занимал муж.

Я опустила взгляд на Хо, тихого и безропотного мальчишку, который, как оказывается, унаследовал что-то звериное от отца. По нему ничего не было заметно, но стоило мне задержать на нём свой интерес, как он поднял на меня глаза, почувствовав, что его изучают. Я отвлеклась на ужин, чтобы не смущать его. Раздав все тарелки, к нам присоединилась и Элия.

— Извини, — опомнилась я, — я не пришла помочь тебе с готовкой… блин… я совсем забыла, да и сил уже не было…

— Ничего страшного, я управилась, — не имея такого свойства, как злопамятность, простила меня Элия.

— Я помою посуду, — попыталась я исправить свою оплошность.

— Это я уже обещала сделать, — опередила меня Джоанна.

— Ну вот, не складывается у меня с кухней, — вздохнула я.

— Так ты и не для неё сюда пришла, — улыбнулась внучка настоятеля.

— Твоя правда, — кивнула я.

— А, между прочим, — развернулся к нам Вернон. Кто бы сомневался, что он слышит весь наш диалог? — До появления Заринэ и Элии, ученики тут всё-всё сами делали, и готовили тоже. Я, кажется, почти не застал тех времён, но дежурить по кухне приходилось. Так что, ради чего бы сюда не пришёл, попробовать придётся всё.

— Не подслушивай, — дотянулась до края его уха Элия, и легонько щёлкнула.

— И рад бы — да всё слышу.

— А мы вот возьмём, да пойдём за тобой в баню подглядывать, — пригрозила альбиноска.

— Go ahead, let’s try^[58], - хохотнул он, — думаешь меня пристыдить чем-то?

— Нет, мы будем искать третье ухо, которое всё так хорошо слышит, — поддержала я юмор, — и оторвём его.

— Я бы не доверил вам определять, что у меня лишнее, что можно оторвать. — Международный столик прыснул смехом и, поскольку это привлекло внимание всей столовой, в том числе мастеров, они попытались скорее притихнуть и выровняться, уткнувшись в тарелки. Строгие взгляды Лео и Хонбина зацепили и меня, поскольку они догадывались, с кем могли шушукаться ребята. И только Эн, с загадочной улыбкой, не то одобряя происходящее, не то потешаясь над ним, спокойно продолжил трапезу.

Конечно же, никто ни за кем подглядывать после ужина не пошёл. Я всё-таки осталась помочь девчонкам с посудой, после чего доползла до кровати, разделась и упала на неё без задних ног, чтобы через пару часов быть разбуженной. Надо мной стоял Чимин.

— Время ночных тренировок. Ты как, способна ещё на что-то сегодня?

— Я? — толком не открыв глаза, я спустила ноги на пол. С меня упало одеяло, но я даже не спохватилась по поводу того, что спала в нижнем белье. Как зомби, начав натягивать на себя тобок и просыпаясь в процессе, я заявила Чимину: — Да я ещё горы свернуть способна. — После чего чуть не врезалась в дверной косяк, благо меня вовремя поймал молодой человек.

— Горы оставь в покое, особенно пусть Каясан стоит дальше, хорошо?

— Без проблем, — зевнула я и, понимая, что надо взбодриться, налила из кувшина на руку воды и плеснула её в лицо. — Всё, я готова, идём.

— Подожди, дай мне теперь подготовиться, — закрыл глаза Чимин и сделал несколько глубоких вдохов. Джоанны уже не было, видимо, она не спала, и ушла с Даниэлем быстрее. Или сегодня ей повезло больше, и кто-то из мастеров взялся заниматься?..

— А с тобой-то что? — Чимин распахнул глаза.

— Предстают в неглиже всякие, ещё спрашивают.

— Я?! — приложив ладонь к груди, осознала я свою огреху.

— Ну не я же! Всё, пошли.

— Мог бы и не смотреть, я же была спросонок.

— Но я-то нет. Впрочем, если бы спросонок был я, то проснулся и взбодрился подавно, всё равно бы посмотрев.

— Чимин.

— Что?

— Все парни такие озабоченные?

— Нет, половина. А вторая намного сильнее озабоченная, — расплылся он.

— А, то есть ты ещё примерный мальчик?

— Вообще котёнок.

— Ну да, я так и подумала, — выходя, хмыкнула я. Чимин пропустил меня вперёд себя на пороге:

— Прошу, барышня, в темноту и уединение.

— Мне стоит насторожиться?

— Настоящий воин живёт в состоянии настороженности.

— Час от часу не легче. Это ж и не поспишь спокойно?

— Кстати, спишь ты излишне крепко, с этим надо бороться, иначе во сне к тебе успеет подобраться вражеская ватага.

— Разве с этим можно что-то сделать? С манерой сна? — удивилась я. Мы шелестели сандалями по ступенькам.

— Можно. Обостряя нервную систему. Если ты будешь знать, что ночью тебя хотят убить, ты будешь дёргаться от каждого звука, и привыкнешь просыпаться от малейших беспокойств.

— Но тут-то я знаю, что в полной безопасности. Значит, ощущая защищенность, человек вновь начинает спать беспробудным сном?

— Ну, опасность бывает разная. К примеру… есть тут один парень, он в темноте может подкрасться и поцеловать.

Я негромко засмеялась, помня историю, которую Чимин рассказывал о себе и Рэй.

— Я не знала, что у него вошло это в привычку. Да и разве поцелуй — опасность?

— А почему нет? Если есть такие, которые меняют судьбу и переворачивают жизнь вверх ногами.

Ночь, тёмный баскетбольный зал, мы с Чжунэ, и он так сладко меня поцеловал… Да, есть поцелуи, полные опасности. Они затягивают, сокрушают, разрушают. Как им противостоять? Если во время драки невольно хочется отбиваться, то против таких атак мало приёмов и блоков, ведь им хочется поддаться. Всё-таки хорошо, что я уехала из Сеула, что осталась без телефона и интернета. Не знаю, как бы я выжила сейчас там, имея возможность позвонить ему, набрать ему сообщение, залезть в его инстаграм. Как бы я усидела на месте вот в такие минуты, когда безумно хочется поцеловать его ещё хотя бы раз?

— Чонён?! — пощёлкал передо мной Чимин пальцами. — Опять спишь? Проходи.

Тряхнув головой, я сосредоточилась на грядущем ночном занятии в темноте. Даже жаль, что Чимин только шутил о поцелуях и подобном, я бы очень хотела, чтобы меня кто-то отвлёк и заставил забыть о Ку Чжунэ, потому что сама я пока, вынуждена признать, не справлялась.

4-е августа

Пришла пора первого классного теоретического занятия, на которое я шла уже без скуки, возникшей при моём появлении здесь. Уроки, о которых меня предупредили, казались лишними, мешающими практическим занятиям, но совсем немного пообщавшись с мастером Ли, я поняла, что в его лектории можно почерпнуть интересненького. К тому же, глядя на воспитание ребят, я невольно признавала, что только высоко духовный и правильный человек мог бы обуздать морально такое стадо и превратить его в невинных ягнят.

Теоретический курс, как и боевые тренировки, делился на два: для младших и для старших. Джоанну, соответственно, сначала причислили к младшим, как и в борьбе, против чего она категорически возразила; её юный протест выразился в таком упрямстве, какого она ещё не проявляла, и я поняла — девчонка хочет выглядеть взрослее в кое-чьих глазах. Она хочет повзрослеть скорее, чтобы быть замеченной, оценённой.

— Дитя моё, со старшими адептами мы порой обсуждаем совсем не детские темы, — увещевал её мастер Ли.

— Но я и не ребёнок! Со мной ничего не сделается, если я послушаю уроки старших, правда, я прошу вас, мастер Ли, возьмите меня на урок сейчас!

Джоанна так упрашивала, что наставник сдался. Думаю, если бы был жив мастер Хан, то не позволил бы дочери торопиться с развитием, впрочем, её бы здесь тогда вообще не было, о чём говорить? Потеря родителя или двух всех заставляет взрослеть раньше. Так что мы с ней оказались на общем занятии со старшими парнями вместе. Некоторые из них называли это «философскими диспутами», и я быстро поняла почему. Никакой особой строгости или непременного конспектирования не существовало. Мы все стелили коврики, рассаживались лицом к мастеру, клали себе на колени деревянную подставку-столик для упора, сверху лист. Рядом стояли чернильница и тонкая кисточка — на всякий случай, если вдруг что-то записать. Пока все собирались, я из любопытства попробовала вывести что-нибудь на бумаге, вышло ужасно криво, рука не была заточена писать таким образом. Я вопросительно кивнула Джоанне, мол, а ты как насчёт этого? Она попыталась, и у неё вышло изящнее, на что она сразу же мне сообщила шепотом, что несколько раз посещала уроки каллиграфии.

Наконец все уселись и притихли. Мастер Ли посмотрел на класс и улыбнулся. С такой доброжелательной и искренней улыбки он начинал все свои беседы.

— Сегодня я хотел бы продолжить то, о чём мы с вами говорили на прошлой неделе. Как перебарывать злобу и раздражительность, которые естественным образом возникают в течение нашей жизни? Мы с вами говорили о том, что в буддизме символ злобы — змея. Как всем известно, укус многих змей является ядовитым, и можно сделать вывод, что злоба нас отравляет. Однако ядовиты далеко не все эти создания. Чтобы отличить безопасную злобу от опасной, прислушаемся к легендам о Будде, полным символики и аллегорий. В древности знали в них толк, и составляли так, что спустя столетия всё равно можно было понять, о чём нам хотели сказать.

В истории Сиддхартхи Гаутамы, — продолжал мужчина, — есть эпизод о том, как его спасла от сильного дождя огромная нага, кобра — царь змей по имени Мукалинда. Раскрыв над головой Просветлённого свой кожаный капюшон, она закрыла его от ливня, а когда он кончился — уползла восвояси. — Посмотрев на нас всех, мастер Ли спросил: — Кто-нибудь может предположить, что бы это значило?

— Злоба иногда защищает от чего-либо, — сказал кто-то из молодых людей, с которыми я ещё не успела познакомиться.

— Да, но от чего? — задал ещё вопрос мастер Ли. Ребята стали переглядываться, я тоже задумалась.

— От дождя, — смеясь, развёл руками юноша, которого звали Хоши, — всегда ваш — капитан очевидность.

— От слёз, — серьёзно заявил Рен.

— Ты угадал, — кивнул наставник. — Дождь — это всего лишь подразумевание, и он означает слёзы, плаксивое настроение, уныние. Именно от уныния спасает злоба, когда руки опускаются, и мы не можем найти в себе силы действовать, на помощь приходят гнев и ярость, и в таком случае укус змеи-злобы не ядовит, а полезен. Поэтому, друзья мои, можно смело сказать, что в определённые моменты, в каких-то ситуациях, это необходимая эмоция, которая приходит к нам не просто так. Но когда светит солнце и всё прекрасно — не стоит подпускать змеек к себе. И тут мы как раз приходим к тому, как же избавиться от ненужной раздражительности. — Мастер Ли вздохнул и, как Хоши минуту назад, развёл руками: — Только самоконтролем. Медитации помогут вам овладеть системой правильного дыхания, включая которое вы всегда сумеете остыть и прийти в себя. Кроме того, вы должны твёрдо осознавать, что быстрое действие, моментальное реагирование и скорость хороши лишь на поле боя, а в обыденной жизни перед каждым своим поступком, перед каждым словом, вопросом, ответом стоит задуматься и взвесить их. Кулак в ход не должен идти никогда до слова, а слово — до мысли. Сократ советовал просеивать всё, что мы говорим, через три сита: правды, добра и пользы. Это действительно замечательная методика! Сито правды не даёт распространять нелепые слухи или сообщать непроверенную информацию. Каждый раз, говоря, подумай, а точно ли всё так? Второе сито добра не даёт клеветать и портить людям настроение. Каждый раз, говоря, подумай, хорошее ты хочешь сказать или плохое? И если это плохое, то зачем ты это говоришь? Ну, и третье сито пользы экономит наше время и избавляет от пустословия. Всякая информация должна что-то значить. Просто перемывать кому-то косточки или спорить о вкусах ни к чему. То есть, если вы знаете, что сказанное не даст ничего ни вам, ни собеседнику, то оставьте это при себе.

— Эдак вообще можно молчать всю жизнь, — заметил Сону.

— Молчание — золото, — поднял палец Минхён. — Ты золотой — вот и молчи.

— В немногословности нет ничего плохого, — подтвердил мастер Ли.

— А если что-то мудрое или остроумное пришло в голову? — не унялся Сону. — Какие-то гениальные идеи же, бывает, приходят озарениями! Если их не высказать сразу, они забудутся, и пропадут зря.

— Мудрость — это не удачно сказанный афоризм, мальчик мой, — покачал головой наш учитель. — Она проверяется годами и означает нечто большее, чем красное словцо. Как много благозвучных и приятных фраз вырывают из контекста и цитируют, но не понимают их, или даже искажают смысл. Что касается остроумия, то острое — колет, а когда что-то укалывает, оно причиняет боль или раздражает. Как воину-монаху, Сону, тебе не пристало быть раздражителем. Не может быть ничего более глупого, как попытка похваляться своим умом.

Все согласно закивали, а я, пользуясь паузой, подняла руку, решившись на свой вопрос. К этому моменту я уже поняла, что спрашивать можно и даже нужно.

— Да, Чонён? — заметил мою руку мастер Ли. — Говори.

Весь класс обернулся на меня, но, привыкшая и к спортивным выступлениям с массой публики, и к мужским взглядам, я не смутилась, отчётливо произнеся то, о чём думала:

— А как бороться с неуёмными желаниями чего-либо? Я как раз недавно думала о том, что злобу и невежество перебороть легче, чем вожделение, как же быть с ним? Извините, если тороплю события, и такая тема урока запланирована позже, но я тут до сентября, и могу пропустить, не успеть услышать.

Кто-то из ребят стал зажимать подозрительные ухмылки на словах «неуёмные желания», кто-то поддержал интерес к этому вопросу, но равнодушных почти не осталось.

— Что ж, я постараюсь объяснить это, — откликнулся на мою просьбу наставник, — никакого учебного плана на год у нас нет, Чонён, кроме нескольких обязательных моральных формул, которые следует выучить, и говорим мы последовательно о наболевшем или актуальном. Сейчас это борьба с вожделением. — Переведя дыхание, мужчина принялся рассуждать: — Желания действительно являются основой многих страданий, во многих буддийских школах их неудовлетворяемость чуть ли не первопричина всего зла, потому что от желаний рождаются жадность, та же злость, или даже ненависть. Люди постоянно хотят получить что-то, а получая — хотят нечто новое. Опять же, существуют медитативные техники, изобретённые специально для борьбы с неудовлетворённостью и стремлением к чему-то. Но мы, выпускники Тигриного лога, не можем, как монахи других монастырей, сутками читать мантры или жить наполовину в трансе. Нам необходимо умение активно жить, и при этом не испытывать омрачающих эмоций. Для этого в первую очередь расставляются приоритеты. Я уже рассказывал ребятам пример с кувшином, который следует заполнить, но повторю его. Сначала кладутся большие камни, потом камни поменьше, затем между ними засыпается песок. Если же мы начнём с песка, то он займёт всё пространство, и большие или маленькие камни не влезут, начнём с маленьких камней — потом влезет только песок. Поэтому и начинается всё с больших камней, и никак иначе. Песок — это мелочи, всякая ерунда, которой мы наполняем жизнь: покупки модных вещей, игры в компьютере, пролёживание на пляже, выпивка с друзьями в ночном клубе. Это не преступление, но это наименее важные вещи в нашей жизни, на которые, порой, больше всего времени у иных и уходит. Маленькие камушки — это покупка квартиры или машины, благоустройство дома, новые знакомства, прогулки, чтение книг. Это важные вещи, но не самые. Самые важные — это большие камни: семья, друзья, здоровье и любовь, всё, что с ними как-либо связано. Именно с этого нужно начинать построение своей жизни, именно на это нужно направлять свои силы, и тогда уже дополнять остальным. — Мастер Ли посмотрел на меня, словно проверяя, слежу ли я за мыслью. Я кивнула, что понимаю его. — Вот так расставив всё по местам, мы смело можем отпустить желания: желание крепкой семьи, желание сохранить здоровье, желание быть преданным и достойным другом, желание единственной и верной любви. Когда наше сердце переполнится стремлением к этому, то не останется места для суетных желаний, и бороться с ними не будет нужды, просто не захочется ничего лишнего, осознание суетности мелочей не даст возжелать их. Или же места останется ровно столько, сколько и заслуживают по своей незначительности эти предметы. — Помолчав, мужчина добавил: — Но иногда, как и с гневом, вожделение бывает полезным. Кто помнит, что в буддизме символизирует этот источник страданий?

— Петух! — продемонстрировал знания Джей-А, парень, который в столовой сидел за одним столиком с Реном и Минхёном.

— Верно. Петух — своенравная птица, горделивая, и способная клюнуть, — улыбнулся наставник, — но все мы знаем главную пользу от неё. Какую?

— Будильник! — выкрикнул Вернон. — Это не петух, а дикий койот, он кукарекает каждое утро в жестокую рань! Я каждый день уговариваю себя не пробраться into the chicken coop… как это? Курятник! И не пустить его на бульон.

— И всё же, — тихо посмеявшись вместе со всеми, продолжил мастер Ли, — петух оповещает о новом дне, он пробуждает, он никогда не поднимет шум до того, как взойдёт солнце, то есть до того, как наступит подходящий момент. Поэтому можно сказать, что желания — это то, что пробуждает нас к жизни, а не портит её, и это то, что не должно приходить до назначенного времени…

Вдруг по классу разлетелось тихое посвистывание-посапывание, на которое все стали оборачиваться, отвлекаясь от учителя. Он и сам приподнялся, услышав это, и ища источник звука. Я тоже вытянула шею, и увидела, как заваливаясь на подставку для писания, дремлет на ней Даниэль. Но в тот момент, когда весь класс, сдерживая смех, сосредоточил на нём внимание, Даниэль завалился набок и, напугав сам себя неожиданным столкновением с полом, проснулся, дёрнувшись. Адепты дружно загоготали над ним, в том числе и мы с Джоанной. Не понимая, что произошло, и потирая сонно глаза, парень пытался вспомнить, как очутился тут. Когда сознание стало возвращаться, он, извиняясь, пробормотал:

— Простите, я увлёкся ночными тренировками и лёг под утро…

— Кажется, темой следующего урока нужно будет сделать «как бороться с непредвиденным сном»? — улыбнулся ему мастер Ли.

Я вышла из зала в приподнятом настроении, ничуть не жалея о том, что вместо дополнительного часа практики, нас обучают ещё и уму-разуму. Мастер Ли говорит простые и правильные вещи, и мне хотелось их реализовывать, и всё-таки я понимала, что сказать проще, чем сделать. Меня снова догнал на лестнице Вернон. Через полчаса им нужно было идти работать в поля, и пока что они могли праздно пошататься по Логу.

— Чонён, слушай, я хотел с тобой поговорить кое о чём. Только не воспринимай как намёк или подкат, хорошо? Просто мне действительно тут больше не с кем об этом поговорить.

— Валяй, — остановилась я.

— Давай отойдём в беседку? А то пойдёт кто-нибудь, и собьёт с мысли.

Мы ушли в наше привычное затенённое местечко для дискуссий, пока на открытых площадках усиливался солнцепёк. Здесь же пахло влажной зеленью, смолянистой древесиной и прохладой. Когда воздух в горах не накалялся, его будто даже язык на вкус пробовал, такой чистый, скользящий и свежий.

— Когда ты спросила о желаниях, — сел американец, соблюдая теперь уже добровольно дистанцию между нами. После моего прямого вопроса и его открытого ответа, не осталось недоговорённости, позволявшей ему осуществлять якобы незаметные знаки внимания. — Что имела в виду?

— Да много чего… Желание славы, признания, интересной жизни, уважения, геройских подвигов.

— Вот оно что… А я, буду честным, с трудом не думаю тут, в стенах монастыря о… ну… ну ты поняла?

— О сексе? — смелее сказала я.

— Да, — неловко кивнул он. — Проблема в том, что я единственный с нашей компании, из того тесного круга, которым мы дружим, кто успел это попробовать до восхождения на Каясан. У Ямады была любовь, но до секса не дошло, так что им как-то проще, они не знают толком, без чего тут сидят. А я ж чем дольше тут сижу, тем больше об этом думаю.

— Надеюсь, ты не считаешь, что я могу чем-то помочь? — предостерегающе подняла я бровь.

— Нет, что ты! Я же сразу сказал, не восприми, как… ну вот так, короче. И не делай так бровью, меня это заводит.

— Извини, — покраснела я, попытавшись сделать максимально строгое и неподвижное лицо.

— Я просто подумал, может, раз ты спросила такое, тебя тоже это мучает, и ты знаешь, как перебороть вездесущие похотливые мыслишки? Спору нет, вне стен они были бы кстати, но тут вообще ни к чему.

— Говоря откровенно, я тоже не успела ничего попробовать, Вернон, — честно призналась я. Он посмотрел на меня с некоторой грустью, будто его бросили одного в беде. — Но я тебя понимаю. У меня был парень… Мне очень хотелось попробовать всё это, но не сложилось.

— Почему? Если не секрет.

— Оказалось, что он меня обманывал. У него была невеста, — тихо, опустив взгляд нам под ноги, сказала я.

— Вот… asshole! Да такому… tear off genitals…

— Эй-эй, Будда, может, и не знал английского, но я-то тебя понимаю. Это святое место, забыл?

— Прости, меня сейчас укусила змея гнева, — улыбнулся Вернон, успокаиваясь. — Но вот откуда берутся такие уроды, tell me? В такие моменты я не знаю, как буду бороться с подобным, когда выйду отсюда? Ведь за измены не убивают, а перевоспитать — как? Вот я сам не могу избавиться от мыслей о сексе, а если такие типы не могут избавиться от желания сразу нескольких девчонок? Наказывать за это? Или как?

Предо мной так и стоял образ «урода» о котором мы говорили, и он был дьявольски красив. Наказать его ужасно хотелось и самой, но стоило представить, как Чжунэ причинят физическую боль, как меня передёрнуло. Неужели я ещё буду жалеть его, несмотря на то, как он поступил, несмотря на то, что он заслужил множества плохих вещей? Если он такой всегда, то испортит жизнь и своей невесте, бедная девушка настрадается и намучается с ним.

— Не знаю, Вернон, я только пришла сюда, и сама ещё толком ни в чём не разобралась.

— Я тут уже не первый год, и всё равно ещё дурак дураком, — просиял он доброжелательно. — Хорошо, что есть наставники. Очень хочется всё делать по-хорошему и достойно, но столько сомнений одолевает! Если бы я не столкнулся с золотыми, если бы они не привезли меня сюда, я бы запутался в этой жизни. Это так легко!

— Согласна. Я тоже почувствовала спокойствие, когда поняла, что есть кому доверить принятие решений, а для этого нужно принять только одно своё — довериться золотым. Впрочем, я до сих пор ещё не очень осознаю, во что ввязалась, и как так вышло. У меня был зять, Намджун, простой такой парень, бизнесмен, он стал частью нашей семьи, и вдруг он вводит меня в какое-то тайное общество, которое открывает мне чуть ли не существование нового мира! Чудно.

— Представляю, — посмеявшись, мотнул головой Вернон, — наверное, я испытывал что-то подобное попав сюда, только подзабыл. Живёшь себе, видя реальность с одного ракурса, а оказывается, что существует нечто параллельное, скрытое, о чём никогда не узнаешь, если не являешься причастным. — Он замолк и, подумав о чём-то, посмотрел на меня. — Я скажу тебе кое-что, только не обижайся, хорошо?

— Да какие обиды? Мы же братья, — хохотнула я.

— Когда ты рассказала нам, что посылала всех друзей, пытавшихся с тобой флиртовать, я подумал, что тебя мужчины вообще не интересуют…

— А интересуют девочки?

— Да.

— Многие воспринимают меня именно так. Иногда это ограждает от ненужного внимания, иногда бесит. Но на тебя я не обижаюсь, потому что ты был вправе сделать такой вывод.

— Но услышав о твоей ситуации с парнем я обрадовался, — расплылся Вернон, — хоть мне и не перепадёт, но ощущать рядом нормальную женщину всё же приятнее.

— Ох, Вернон! — смеясь, спрыгнула я со скамейки. — Иди уже в поля, отстанешь.

— Иду, куда денусь, — слез он следом за мной, и мы пошли в разные стороны, выходя из беседки, при этом улыбаясь друг другу и, отворачиваясь, своим мыслям.

Пошагав наверх, я ненадолго затормозила, встретив Элию, сказавшую мне, что после ужина будет наш, девичий банный день. Как обычно, она бегала по Логу с хозяйственными делами, успевала всё тут и там. Не зная, чем занять себя, если не встречу Чимина и не пойду с ним дополнительно заниматься, я разглядывала всё вокруг, и подумала было заскочить в библиотеку, куда никто ходить не запрещал, но куда меня саму не тянуло в силу отсутствия любви к чтению. Но при подъёме я встретила спускающихся мне навстречу мастеров — Эна и Хонбина. Их мужественный выдержанный хохот, обличающий товарищескую беседу, донёсся до моих ушей, и я замерла, видя, как они приближаются ко мне, высокие, смуглые, широкоплечие и со светлыми улыбками, сияющими на их загорелых лицах. У меня было ощущение верующего паломника, которому явились с небес апостолы. Когда мужчины заметили меня, я сложилась пополам в поклоне, согнув поясницу.

— Добрый день, — не разрешила я разогнуться себе, даже когда они подошли.

— Это что за царские почести двум простым смертным? — посмеялся Эн. Вдруг мне на плечо легла его рука. Если бы я была незрячей, глухой или немой, уверена, что прозрела бы, обрела слух или заговорила. Но пока происходило что-то обратное. — Выпрямись, не заставляй меня чувствовать себя стариком, мне ещё рано в пепел и под ступы.

Я встала по струнке, стараясь приобрести естественность позы, но не очень получалось.

— Чонён, мы не твои учителя, — улыбнулся Бродяга, и на его щеках нарисовались милые ямочки, как у совсем молодого парня. Я заметила, насколько он внешне интересный, хоть и намного старше меня. Тяжёлые условия, в которых они обитают годами, закалили их, но не состарили, напротив, мастера сохранили какую-то здоровую юность, гибкость, даже задор. Густые тёмные волосы ниспадали на лоб, отросшие во время путешествий. По парикмахерам им, ясное дело, ходить было некогда.

— Да, но вы… знаменитые воины.

— Знаменитые? — усмехнулся Эн. — Я надеялся, что мне удаётся оставаться незамеченным…

— Я неправильно выразилась, конечно, ваши подвиги не освещаются в газетах, но…

— Остановись, остановись, — со своим вечным загадочным выражением лица, сочетающим в себе насмешку, презрение, призыв к сообщничеству и высокомерие, выставил ладонь Эн, — мы просто парни, которых научили хорошо драться, им это понравилось, и они не могут прекратить это делать. Как продвигаются твои успехи в занятиях?

— Эн, рано ещё спрашивать, она тут меньше недели, — заметил ему Хонбин.

— Не мне самой судить, в любом случае, но я очень надеюсь, что успею научиться многому за этот месяц. Вы… вы ведь не против, что я здесь? — немного смелее полюбопытствовала я.

— Нет, с чего нам быть против? — пожал плечами Эн и указал на лавочку. — Давайте присядем?

Всё-таки ещё смущаясь их, я приняла предложение, поскольку мне хотелось пообщаться с ними подольше, посмотреть на них поближе, перенять у них что-то, услышать от них какие-то истории.

— Мне говорили, что мастер Лео будет возражать моему обучению, подтверждение чему я слышала из его уст в столовой, — напомнила я.

— Ну, мы с Лео хоть и друзья детства, — сказал Бродяга, — но на жизнь смотрим по-разному.

— Он — святой, мы — нет, — с прищуром подчеркнул Эн.

— Святой? — Солнце заставило меня тоже и прищуриться, и нахмуриться. — У него же жена и дети…

— И что? А ты знаешь, сколько у меня детей? — задал вопрос Эн.

— Нет.

— Вот и я не знаю.

— Но как же…

— Он шутит, — опередил меня Хонбин, постучав по плечу друга. — Перестань прикалываться.

Эн посерьёзнел насколько мог, но я запомнила, что в каждой его фразе может содержаться подвох, каждое его замечание на пятьдесят процентов из иронии, которую я не то чтобы не понимаю, просто не ожидаю от мастеров. Бродяга повернулся как будто на звук, хотя я ничего не услышала, и даже встал, но только через несколько секунд показалась Заринэ, идущая в сторону столовой с ведром воды. Мужчина ей что-то крикнул на незнакомом языке, девушка откликнулась, и он направился к ней. Судя по её маханию рукой, она заверяла, что справится сама, но Хонбин всё равно покинул нас, и поспешил перенять ношу у персиянки.

— Он знает её язык? — удивилась я.

— Хонбин знает несколько языков того региона, где мы бываем: фарси, урду, арабский. Я тоже кое-какие знаю.

— Здорово… а я вот едва английским сносно пытаюсь овладеть.

— Просто ты не жила там, где разговаривают на этом языке, это самая лучшая школа.

— Я надеюсь, что однажды, став одной из вас, окажусь в других странах, повидаю мир… Для меня многое значит, что вы не гоните меня отсюда. Ведь золотые, если я правильно поняла ваши… эм… законы? Стараются огородить женщин от всего тяжелого, жестокого и опасного. А я вдруг напросилась…

— Чонён, ты уже достаточно взрослая девчонка, — посмотрел на меня Эн, когда Хонбин с Заринэ пропали из вида. — Тем более, современная молодёжь рано всё знает, так что, буду с тобой откровенен. — Я замерла, не зная, чего ждать на этот раз, действительно откровенности, или новой шутки? — Бывали мы как-то в Саудовской Аравии, вразумляли дядю, который не тех людей спонсировал… Завёл я там любовницу. — Эн что-то заметил в моих глазах и улыбнулся. — Да, я же сказал — мы не святые. Так вот, это была абсолютно обеспеченная всем необходимым женщина, и абсолютно ограждённая от всего женщина. В лучших традициях своей религии и тех мест, она не работала, она выходила из дома только с мужем для того, чтобы он купил ей дорогие украшения, а он был богат и даже очень. У неё было двое прекрасных детишек. У неё было всё, и жила она в коттедже с прислугой и охраной. Знаешь, чего у неё не было? Счастья. Настолько несчастного создания мне не приходилось видеть даже в беднейших сёлах Афганистана. И тогда я многое пересмотрел, Чонён. Можно дать женщине безопасность, обеспеченность и благополучие, но если не дать ей свободу сделать собственный выбор в чём-то, если не дать ей пожить вольной жизнью с ошибками и опытом, то остальное не принесёт счастья. Потому что, по сути, мужчины и женщины хотят одного и того же, и ничем не отличаются друг от друга, кроме половых органов. Поэтому я не против тебя здесь, какие ко мне ещё будут вопросы?

— Как вам удалось стать её любовником, если она жила под охраной и никуда не выходила без мужа?

— Молодец, — хитро заулыбался Эн, — ты мне нравишься, во внимательности не откажешь. Но секреты сноровки ты со временем узнаешь сама, без моих разъяснений. Только надеюсь, что не для таких же целей…

— А почему нет? — Несмотря на лукавство и умение мистифицировать, Эн расположил меня к себе, захотелось без лицемерия поделиться мыслями. — Как вы думаете, почему порядочность у девушек в плане… — В отличие от разговора с Верноном, этот не позволил мне запросто сказать слово «секс», я запнулась. И теперь в роли позволителя выступил мастер Эн:

— В плане секса?

— Да! Почему она у них должна соблюдаться, а у парней — нет?

— Я так не считаю, Чонён. И мужчины, и женщины должны подходить к интимной близости осторожно, не бездумно, а тщательно прислушиваясь к сердцу и разуму. Легкомысленное отношение к самому личному, что может быть — занятию любовью, никого не приведёт ни к чему хорошему. Но если что-то не сложилось в силу каких-то причин, то я так же не вижу ничего плохого в новых попытках. Проблема в том, что современные люди слишком просто начинают «пытаться» снова и снова, будто пробуют новое блюдо, а не партнёра. Но если от переедания бывает дурно, то что остаётся говорить про переизбыток постельного опыта?

Я кивнула, соглашаясь. Не думала найти в этих героях таких продвинутых и модернизированных собеседников. Казалось, что самоотверженно рисковать жизнью могут только нелюдимые, блаженные личности, которых не привлекают удовольствия, которым чужды наслаждения, получаемые от жизни. Но всё не так, у Эна была любовница (и вряд ли одна), он свободно говорил о том, что касалось земных радостей. Интересно, Джоанна знает, что он — такой? Или она потому и любит именно его, что Эн вполне фривольная натура, не чуждая беззлобному (невинным не назвать) баловству?

— А кто сегодня вечером будет нас обучать? — перевела я разговор в другое русло. — Вы или мастер Хонбин?

— Лео. Вчера он провёл вечер с семьёй, но теперь пора выполнять свои обязанности, мастер боя в Тигрином логе всё-таки он. А мы завтра или послезавтра уже уедем.

— Так быстро? — заволновалась я за Джоанну, она точно скиснет.

— Нас ждут дела там, — указал Эн в сторону врат, подразумевая тот обширный мир, что стелился за ними.

— А мастер Лео?

— Останется. Он пообещал Заринэ побыть здесь подольше, так что, в любом случае, после нашего отъезда, пока не появится кто-нибудь другой из мастеров, чтобы подменить его, ему нельзя будет отлучиться из Лога. После смерти мастера Хана вся ответственность за боевые умения выпускников на нём.

На горизонте нарисовался Чимин и, пока мужчина договаривал, он подошёл к нам.

— Вот ты где, — обратился он ко мне, — ну что, идём заниматься?

— Идём, — поднялась я, и, отходя, невольно опять склонилась перед Эном.

— Да прекрати ты, — махнул он на меня рукой. — Чим, объясни ей, что я не памятник павшему солдату.

Чимин засмеялся.

— Смирись, что в узких кругах вы уже легенды.

— Чепуха. Я всего лишь Неизвестный, ученики должны поклоняться справедливости, мудрости, храбрости — абстрактным, а не воплощенным. У каждого должен быть свой путь, не уподобления или подражания, а уникальный, особенный, единственно верный.

Эн тоже поднялся и, когда мы пошли к спортивному залу, а он вниз, к домику наставников, храму или столовой, у меня ещё отдавались в ушах его слова.

— Он поэтому Эн? — спросила я у Чимина, идя рядом. — От «неизвестного»?

— Да. Его младенцем нашёл на Кошачьей тропе, или у калитки, настоятель. Но зная старика Хенсока, я могу подозревать, что всё было иначе на самом деле, однако, для всех история такова.

— И если она такова, то он понятия не имеет, кто его родители?

— Именно. Но отцом он всегда называл и называет Хенсока. — Войдя в помещение и задвинув за нами дверь, Чимин улыбнулся: — Многие годы мы не подозревали, что у Хенсока вообще есть родственники, но потом выяснилось, что у него была дочь — мать Элии, и образовалась внучка, она сама. Кто знает, каково истинное происхождение Эна?

— Ваш настоятель, гляжу, временами тот ещё жулик.

— Иногда аферист с большим размахом! — засмеялся Чимин, пока мы разминались и продолжали болтать.

— А кто отец Элии? Где он и её мать?

— Их убили, — сразу же прервал смех мой тренер, и я тоже посерьёзнела. — Отцом её был золотой. А убийца их — наш давний враг, очень могущественный босс мафии Западного Китая. Уже лет тридцать он заправляет преступностью Синьцзяна: торговля оружием, наркотиками, похищение людей, продажа на органы, подпольные бордели, рабство, грабежи, убийства. А мы пытаемся остановить его. В борьбе с ним погибло много золотых, и, наверное, не один золотой ещё погибнет. Но наша святая обязанность прекратить то зло, которое он множит. Есть сведения, что у него целая армия бандитов, несколько десятков тысяч. В Синьцзяне расположены ядерные полигоны Китая… если до такого оружия доберётся человек, мечтающий о бесконечной власти, то что будет?

Оценив масштаб, я сжала в руках боевую палку.

— Если их десятки тысяч… то сколько… сколько примерно золотых?

Чимин посмотрел на меня исподлобья и, помолчав, устало ухмыльнулся:

— Около сотни.

— Всего-то?! — опешила я, не сдержав возгласа. Тысячи против сотни. Это же обреченное на провал дело, их же всех до единого прикончат! Сколько бы ни подготовил Лог адептов, он не успеет воспитать достаточное для борьбы количество ребят. И все, кого я едва узнала, все, с кем познакомилась получше, все полягут в неведомом и опасном Синьцзяне. Диэйт, Вернон, Ямада, Чимин, Хосок, Шуга, Чонгук… Чонгук! — А куда… куда отправился Чонгук? — чуть дрогнувшим голосом спросила я. — Туда?

Чимин не произнёс ни звука. Просто кивнул, вставая в боевую стойку готовности. Мои пальцы побелели от напряжения, от той силы, с которой я вцепилась в палку.

— Как быстро я смогу присоединиться к вам и поехать сражаться в Синьцзян?

— Зависит от того, как быстро ты сможешь получить мастерский пояс…

— Нападай на меня.

— Чонён…

— Нападай, говорю! Да не так, как обычно, а без нежностей, на всю катушку! Ясно? Я хочу научиться настоящему бою, а не тренировочному!

Не ожидавший от меня такого напора, Чимин постоял, задумавшись, после чего стряхнул с себя нерешительность.

— Ну ладно, ты сама напросилась! — И он налетел на меня с такой силой, что я едва не повалилась на землю. Но всё-таки выстояла. Я должна была выстоять. Сейчас, чуть позже, и совсем потом, когда буду плечом к плечу с выпускниками Лога на фронтах теневой войны. Потому что таким как они нельзя погибать, если сотрут с лица земли этих ребят, то что вообще хорошего останется? Почему-то особенно невыносимо мне было представить нашу грешную землю без такого человека, как Чонгук.

Вечер 4-го августа и утро 5-го

В бане, помимо душевых — леек и кранов, торчащих из стены в проходном помещении из раздевалки к «парной» — были ванные. То есть две здоровенные деревянные бочки в той самой «парной», которые наполнялись горячей водой, и где можно было посидеть и расслабиться на свободно помещающихся внутри скамеечках. В одну из них забрались мы с Джоанной, в другую — Элия с Заринэ, хотя последняя долго ожидала, прежде чем залезть, когда вода остынет, став едва тёплой. Я слышала, что беременным нельзя принимать горячие ванны, способные спровоцировать выкидыш, видимо, это знала и она.

Расслабиться у меня не получалось. Я всё ещё думала о том, что сказал Чимин, делая свои выводы о неравенстве сил, о том,насколько сумасбродна вся эта затея золотых остановить преступников, превосходящих в численности во сто крат. Меня не отвлекли и вечерние занятия, направляемые мастером Лео. Из серединки меня на всякий случай задвинули подальше, чтобы девичьим духом не пахло возле тонкого нюха человека-зверя, и я невольно оказалась в среде лучших учеников. Там я по очереди дралась со всеми, вынужденными «растрачивать талант» на ещё не дотянувшуюся до них ученицу. Никто не жаловался, а напротив, подошли к борьбе со мной со всей ответственностью. В итоге мне попало ото всех, даже Даниэля, зато я увидела его во всей красе. Действительно, он ничем не напоминал того сонного увальня, который зевал на лекциях или за обедом, бережливо беря палочки для риса и ребячливо уминая свои порции с глазами, полными девственно чистых помыслов. Взгляд опасный, цепкий, уверенные движения, ловкость, скорость, хватка такая, что пассатижами не разжать. По тому, как он отдавался этому делу, можно было понять, куда уходят все силы. Даниэль до изнеможения тренировался и достиг невероятных результатов, зато всё свободное время только и мог, что спать. Глядя на него, я устыдилась, что мало усердствую. Только так становятся лучшими, только так я получу мастерский пояс в ближайшее же время! Нет, в этом году мне вряд ли его кто-то даст, как бы мне того ни хотелось. А что успеет произойти за этот год, за месяц? Почему я так поздно узнала о Логе, почему не пришла раньше, почему Намджун и Чимин откладывали? Я понимаю смысл таинственности монастыря, трудно и за таким количеством адептов уследить, уделив всем внимание, всякого вразумив и воспитав, но… Но может хоть как-то им увеличить набор? Хоть как-то расширить свои ряды, укрепить их? Это всё мечты, я не была настолько глупа, чтобы не понять, что нельзя привести сюда кого-то прежде, чем он будет проверен на стойкость и преданность. Меня тоже видимо приглядывали все те недели занятий, изучали, наблюдали за мной. Может, вовсе и не из-за Чжунэ за мной шпионили, а чтобы понять, гожусь я в золотые или нет?

— Надеюсь, мальчишки не придут за нами подглядывать? — сказала Джоанна, выведя меня из раздумий. — Тут не то что замка, а даже двери нет!

Дверей тут вообще почти нигде не было, а те, что были — закрывались только от дождя и ветра, и то на засовы, а не на замок. Но отсутствие их в подобном заведении смущает, согласна.

— Лео… — произнесла Заринэ, кивнув на выход. — Он присматривает, он никого не пустит.

— Да, — подтвердила Элия, — до того, как вы пришли, для нас двоих отдельный день делать было глупо, и мы всегда приходили сюда тоже по четвергам, только позже. И если мастер Лео был в Логе, то сторожил нас на ступеньках, как сейчас.

— Я не думаю, что кто-то из ребят решился бы сунуться, они такие приличные, — заметила я.

— О, Чонён, не идеализируй их, — хихикнула внучка настоятеля. — Пошалить кое-кто из них может. Конечно, не все, но тот же привратник…

— Так он же у калитки, и не может отойти.

— Сегодня пятница, сегодня-то как раз и может! У привратников раз в неделю выходной, и его подменяет самый выдающийся ученик. Или кто-то из мастеров. — Глаза Джоанны заблестели. Она подумала о том, наверное, что по пути в нашу комнату встретит Эна, который может быть на верхней площадке.

— Ну вот, теперь спать спокойно не смогу, — хмыкнула я, — если по монастырю бродит неприкаянный Мингю.

— Пока здесь Лео — все ведут себя хорошо, — уверенно сообщила Заринэ с лёгкой гордостью. Потому что это был её муж, потому что его здесь уважали больше других, после настоятеля. К мастеру Ли, я заметила, относились немного иначе, как к доброму дядюшке, а не авторитетному наставнику. Не все в полной мере осознавали, какой вклад в их жизнь делает он, как и свойственно мальчишкам, они преклонялись перед силой и обучением боевому искусству, а чтение морали считали делом вторичным. Хотя были исключения: Себин, о котором рассказала мне Элия, и которого прозвали Принцем, и Джунхуэй явно тяготели к знаниям и в теории. Я нередко видела их возле библиотеки или мастера Ли.

— Интересно, сколько этим бочкам лет? — уже направила на другое своё любопытство Джоанна, изучая потемневшую дубовую древесину. А может думала о том, что вчера здесь же купались прибывшие герои?

— Думаю, не одно поколение адептов в них полоскалось, — улыбнулась Элия.

— Но голых девчонок они увидели впервые только при вас, — хохотнула дочь мастера Хана. Мне показалось, что Заринэ хотела что-то сказать, но не стала. Опустив взгляд, она продолжала кунать руки в воду, вытаскивать их, и смотреть, как стекают по ним капли воды. Иногда, на какой-то очень короткий миг, в ней пробивалась наружу та девочка, которая не добрала детства, и что-то наивное и непонимающее скользило в глазах, в движениях. Было у них с Джоанной что-то общее; одна старалась повзрослеть скорее, чтобы заслужить любовь старшего мужчины, а другая пыталась вести себя по-взрослому, чтобы соответствовать мужчине, который уже у неё был. Когда Заринэ разделась, сняв с себя закрывающие всё тело одежды, платок, нижнюю юбку, я впервые поглядела на неё, какая она есть, стараясь делать это незаметно.

Как и говорила Элия, у Заринэ была красивая женственная фигура, живот ещё не увеличился, но и не был плоским, как у меня, бёдра были шире, грудь больше, но ещё сохранилась достаточно узкая талия, и ноги были девичьими и стройными. А какие у неё оказались волосы! Я никогда не видела таких густых и длинных волос чернющего, непроглядного чёрного цвета. Распуская их, Заринэ определённо знала им цену, тщательно причёсывая и расправляя, прежде чем промыть. Пусть Лео и овладел ею случайно, сорвавшись, но вряд ли жалел сейчас об этом. Молодая и хорошенькая жена, подарившая ему двух сыновей и ждавшая третьего ребёнка — это не наказание, а дар.

Я подумала о своей сестрёнке, Чжихё, которая ждала моего племянника или мою племянницу. Как она там? Перестало ли окончательно её тошнить? Хоть я и звонила недавно, но тоска по ней и Сынён как-то внезапно прокралась в мою душу. Я сбежала из Сеула подумав о себе, а не о них, впрочем, я надеялась, что став опытной защитницей слабых, буду делать благие дела, улучшая мир, в котором жить моей племяхе, какого-то бы пола она ни была. Поддавшись чувствам и решив сменить обстановку, я проявила банальную слабость. Если я стану воительницей, то не смогу убегать ни от чего, даже если очень захочется, у меня не будет права завалиться на кровать и плакать, парни же так не делают! У них убили наставника, мастера Хана, которого все глубоко любили и почитали, но времени на траур и скорбь никто не давал, простившись с ним, воины отправлялись обратно, в бой. И мастер Ли говорил, что мужчины морально слабы? Наверное, я слишком заморочена на себе была там, в столице. Если переключиться на близких, людей вокруг, то нет поводов валяться и страдать, по сути, слёзы и удручённость, то самое уныние, от которого спасает гнев — это жалость к самому себе, а настоящим воинам позорно жалеть себя, ведь главное в них — самоотдача.

Тщательно вытеревшись, мы стали одеваться. Худенькая Элия, чьи острые локти и плечи казались очень хрупкими, скрылась под тобоком, таким же, как у нас с Джоанной, Заринэ уложила ещё влажные волосы узлом на голове, закрепила их, покрыла платком, облачилась в тёмное платье, спрятавшее всё, от шеи до ладоней и ступней. Но с приездом мужа это было платье глубокого синего цвета, а не чёрное, как без него. По таким мелочам было ощутимо, как Заринэ переполняет радость от присутствия мужчины, но как невозможно для неё выказать свои эмоции.

Выйдя на крыльцо, мы увидели на ступеньках наставника. Мельком посмотрев на нас через плечо, он продолжал незаконченный разговор с сыновьями; Шер сидел на его коленях, а Хо рядом. Все трое с задранными головами смотрели на небо, на запад, куда выходила дверь бани. Там, над крепостной стеной, едва появилась макушка луны.

— Это звезда Мусин*, - показывал мастер своим детям на яркую точку значительно выше луны и чуть левее. — Её стихия — дерево, а что нужно дереву, чтобы жить? Вода. Поэтому вокруг неё много воды, а под ней, ниже, созвездия Кита и Рыб, они живут в этой водичке. Видите? Вот здесь, и вот здесь.

— Не похоже на рыб, — заметил Хо.

Мы, кланяясь, обошли мастера и спустились по лестнице на землю. Только Заринэ молча присела с ним рядом на ту же ступеньку, тоже подняв глаза к небу.

— Вы так хорошо знаете звёзды, — сказала я.

— Мне всегда нравилось на них смотреть, — тихо ответил он, и опустил лицо к нам. Его губы едва шевелились, голос звучал вкрадчиво. Я и на занятиях не слышала от него громких команд и приказов, в основном он действовал безмолвно, просто показывая. Прежде чем продолжить, он неуловимо скользнул улыбкой по своим губам, которая неверно блуждала по ним. Было ощущение, что он хочет показать нам, что добродушно к нам расположен, но не умеет или не хочет быть весёлым. — Отец Хёнсок раньше говорил мне, что я смотрю не туда, куда надо, потому что наш удел — дела земные.

Значит, и он называет настоятеля отцом? Его тоже подкинули в детстве к воротам?

— На земле тоже можно смотреть не туда, — пожала я плечами, — что-то всегда может отвлечь от важного, сбить с пути. Мне бы хотелось узнать, как столько лет вы умудряетесь следовать долгу, не оступаясь, не ошибаясь…

— Все ошибаются, — прервал меня мягко Лео, — но с искушениями нужно бороться.

Нас привлёк внезапный для этого часа шум со стороны, потому что после вечерних занятий, проводящихся позже ужина, все выматываются так, что рано ложатся спать. Какие-то стуки, шорохи, как колёсами по гравию, и удары раздались друг за другом, и наши головы повернулись туда. Потом последовали возня, кряхтение и, пока мы прислушивались, не понимая, что происходит, там, где образовалась суматоха, заголосил мастер Хонбин, однако звук ударов возобновился. Лео подскочил, сунув Шера в руки Заринэ, взял боевую палку, незамеченной пролежавшую в ногах мастера, и быстрым шагом направился к источнику беспокойства. Почему-то мы трое, я, Элия и Джоанна, понеслись следом за ним, не знаю, что рассчитывая увидеть? Или это был какой-то первобытный инстинкт, присущий любому человеку?

Когда мы добрались до места происшествия, ломанувшись сквозь кусты и через клумбы, скосив путь по стопам наставника, им оказалась площадка перед общежитием ребят. Хонбин, орудуя точно такой же боевой палкой, какую схватил Лео, околачивал по спинам Минхёна и Сону, не пытавшихся сбежать, а смиренно согнувшихся и не издававших ни стона боли.

— Я вам устрою соревнования! — гаркал на них мастер. — Что вы возомнили тут себе? Что в Логе идёт какой-то конкурс на самого лучшего? А? Нашли о чём спорить! Кто в следующем году получит мастерский пояс!

Я заметила, что на лицах у обоих парней были ссадины, но быстро сообразила, что это следы не от рук Хонбина, а предшествующей его появлению драки. Заметив Лео, Бродяга остановился, кивнув на провинившихся:

— Погляди на них — красавцы! Сцепились, ругаясь из-за того, кто овладеет достаточными способностями скорее, чем второй. Ух! — махнул Хонбин, и бахнул ещё раз каждому по спине. — Вы у меня оба не получите мастерский пояс до конца жизни! А если так не терпится вылететь отсюда, так скоро ночь Распахнутых врат, милости прошу — убирайтесь! Я ковровую дорожку постелю. Хотите ещё быстрее? Вон обрыв, вперёд и с песнями!

Парни стояли пристыженные, я стала замечать, что позади, с террасы общежития, остолбенело глядят на них и другие адепты, не все, но такие же не удержавшиеся от любопытства, как и мы. Бродяга грубо развернул за плечи Сону и Минхёна лицом к себе. Он поочерёдно взял их за грудки и встряхнул.

— Вы думаете, что быть золотым — это выпендриваться силой? Или умениями? Или быть золотым — это задрать нос к верху и похваляться какими-то неведомыми заслугами? Вы думаете, что быть золотым — это делать что-то для себя?! Тогда вы никогда, слышите, никогда не станете золотыми! — Мастер Хонбин прищурился и с остервенелым презрением буквально выплюнул им: — Пока вы не поймёте, что даже ничего не умея, не имея ни сил, ни денег, ни ума, чтобы помогать людям, а одно лишь желание делать это, золотой воин всё равно будет оставаться золотым, до тех пор вы не поймёте ничего!

Фыркнув, он развернулся на пятках и отправился прочь. Посрамлённые забияки какое-то время не решались даже оторвать взоров от земли. Стояла тишина, и те, кто были зрителями на террасе, не шелохнулись. Наконец, как-то единовременно, Сону и Минхён виновато посмотрели на Лео, продолжавшего стоять рядом. Сзади подошла Заринэ, одной рукой державшая Шерхана, а за другую ведя Хо.

— Утром… до восхода, я зайду за вами, — сказал Лео и покивал короткими движениями, будто самому себе, при этом вновь сутуля спину: — Идите спать.

Кланяясь и не зная, что их ждёт, парочка нарушителей спокойствия удалилась, уже не ругаясь, а перешёптываясь, видимо, волнуясь за своё общее будущее и о планах насчёт них.

— Их же не исключат? — затревожилась я. С Минхёном я ещё не сблизилась, но Сону мне нравился, он первым протянул мне тут руку дружбы, общительный и добрый юноша, который не скрывая горюнился от того, что уступал первенство Даниэлю, с которым, судя по всему, они пришли вместе и по времени провели здесь одинаковое количество лет и месяцев. Ничего странного в том, что он рассчитывал последовать за лучшим другом в следующем году, и вспылил, услышав чьи-то претензии на этот счёт.

— Это решает только отец Хёнсок, — ответил мастер Лео.

— Мам, хочу спать! — звонко попросился Шер.

— Тише! Скоро пойдём.

— Хочу сейчас!

— Потерпи, мы уже вот-вот идём, — шепотом призывая последовать её примеру и говорить тихо, уговаривала Заринэ.

— Спать хочу! — капризно всё-таки дрыгнулся он, повелительно взбрыкнув ножкой.

— Ах ты непонятливый! — опустила его мать и, поставив на ноги, сердито отчитала: — Нельзя так говорить! Нельзя так себя вести! — поскольку Шер стал вырывать ручку, возмущенный грозным тоном Заринэ, она для острастки шлёпнула его по заднице. Не сильно, но мальчишка захныкал. Вряд ли ему было больно, но врождённое чувство человеческого достоинства многих детей заставляет рыдать от наказаний. Раздражённая слезами сына, девушка замахнулась сильнее, но в этот момент её руку поймал Лео.

— Нет, — твёрдо произнёс он. Нагнувшись за Хо, он посадил его себе на закорки, после чего, взяв на руки Шера, ласково сказал ему: — Мы идём спать, успокойся.

Мальчишка как будто бы сразу же прекратил капризы. Зыркнув на нас чёрными глазами, Заринэ без пререканий и возражений потопала за мужем. Я посмотрела этой странной семье в спины, делая вывод, что если она любит Лео больше детей, то Лео, как мне показалось, любит детей сильнее неё. Он с такой нежностью общается с сыновьями! Я никогда не видела подобных отцов, кроме своего, но мы-то у него были дочери, с дочками папы всегда сюсюкают. Или не всегда, судя по Заринэ, которую папа отдал замуж в двенадцать, чтобы её содержал кто-то другой.

— Я же говорила, не идеализируй их, — глазами указала на общежитие Элия, прозорливо улыбаясь, — это мужчины, они рисуются перед тобой, потому что ты девчонка, но на деле дурь из них не выбьешь никогда. Так говорит дедушка. При этом он добавляет, что её и в нём до сих пор много.

Мы с Джоанной рассмеялись. И, понимая, что стоять тут больше не за чем, направились в свои скромные кельи, теперь уже по тропкам и дорожкам, а не напролом, как сделали это в порыве, увлеченные происходящим.

У калитки сидел Даниэль, не знаю по каким признакам, но я узнала его, несмотря на закрытый лик, положенный привратнику. Проходя мимо, я бросила ему:

— Надеюсь, на таком ответственном посту не уснёшь? — Его узкие глаза (под одним была примечательная точка-родинка) улыбнулись, и он пожал широкими плечами, словно заранее извиняясь, если что. Но я была уверена, Даниэль не упустит из вида ничего на дежурстве, потому что призвание золотого было для него всем и даже больше, он любил беззаветно сам этот долг, возможность быть золотым, отдавать всего себя братству и благородным целям. Чего-то такого и не хватало Сону, чтобы побеждать. Даниэль не гордился тем, что стал первым, не говорил об этом, не кичился скорым возможным получением мастерского пояса. Для него будто не существовало уровней мастерства, достижений и наград, ему нравился процесс, и он уходил в него с головой. Мне стоило брать с него пример.

Элия свернула к башне настоятеля, пожелав нам спокойной ночи, а мы с Джоанной дошли до своей комнаты и, переодевшись в пижамы (она и до этого спала в своей, а я вот прокололась с Чимином, и теперь следила за тем, в чём ложусь спать), забрались под одеяло. Полный усердия день, завершившийся приятным посещением бани и неприятным инцидентом, дал нам пищу для короткой беседы, которая привела нас к дремоте и усыпила.

Скорее всего, я была менее уставшей, чем в прошлый раз, потому что расслышала, как к нам вошли на побудку, призывающую к ночным занятиям, и проснулась сама. Потягиваясь и открывая глаза, я увидела Чимина и… мастера Эна! Мои глаза сразу же перебросились на Джоанну, которая, разбуженная именно им, покраснела как рак, чуть не превратилась в истукан и замедлилась.

— Переодевайтесь в тобоки, ждём вас за дверью, — сказал мужчина, и они с Чимином вышли.

— Он… — начала Джоанна, но я подскочила к ней, зажав её рот, и шепнула ей в ухо:

— У них слух острее, чем у нас, ты поосторожнее.

— Ой, да, спасибо! — опомнилась она, и стала быстрее и молча стягивать пижаму, а после натягивать тобок. Я напротив неё делала то же самое, движения наши были синхронными. Мимикой Джоанна указывала на выход и складывала молитвенно ладони, показывая, что благодарит Небеса за дарованный случай. Я изобразила губами поцелуйчики, и погрозила ей пальцем, чтобы она не наделала в темноте глупостей. Дочь мастера Хана согласно и горячо закивала, прикладывая ладонь к сердцу и обещая вести себя хорошо. В общем, сигналами и знаками мы поняли друг друга.

Выйдя, мы обычным образом разделились на пары, и разошлись в разные стороны через два лестничных пролёта. Сойдя с галереи, я задела ногой в сандалии траву — она была мокрой. Накрапывал мельчайший дождик, но пока мы спали, он прошёлся немного сильнее, судя по образовавшейся влажности и прохладе. Я зябко поёжилась, не отставая от Чимина и прикрывая ладонью зевки.

— Слышал, что была драка? — спросила я.

— Да, уже рассказали.

— Что им за это будет?

— Ничего. В бытность мою адептом, тут набивали друг другу рожи столько раз, что нынешним ученикам и не снилось.

— Мастер Лео сказал, что зайдёт за ними… куда он их поведёт?

— Нравоучения читать, наверное. Или к источнику — грехи искупать, в прямом смысле этого слова.

— Что за источник? — любопытствовала я, разуваясь на входе в полный мрак тренировочной комнатёнки. Но в ней было теплее, чем на улице, и это радовало.

— Ледяной пруд повыше в горах. Там закаляются подготовленные ученики, иногда там медитируют, а иногда и проводят традиционные обряды, связанные с посвящением или раскаянием, или чем-нибудь ещё.

— Мастер Хонбин приложил Сону и Минхёна. Если я сделаю что-то не так, меня тоже поколотят?

— Нет, — посмеялся Чимин, плутая где-то возле меня. Когда же я научусь хоть как-то ориентироваться и угадывать его место положения? Я всё ещё не определилась, на какое из своих чувств лучше полагаться: слух, обоняние, зрение? — Но если всё-таки ты провинишься, я попрошу, чтобы мне разрешили тебя отшлёпать.

— Чимин! — попросила я его угомониться на этот счёт.

— Хорошо-хорошо, позовём ради этого Чонгука, — поддел он меня, и по голосу было слышно, что он издевается, зная о моих симпатиях. Но у меня вспыхнули даже уши. Зачем он это сказал? Я вспомнила самые первые встречи и знакомство с Чонгуком, когда загляделась на его великолепные ноги и упругие бёдра, затянутые в кожаные штаны. Клянусь, я никогда не видела больше у мужчин столь совершенных форм. Впрочем, я не видела всех мужчин в таких штанах, не исключено, что если облепить ими ниже пояса кого-то из местных или Чжунэ… Чёрт! Опять он? Откуда ты взялся, проклятый Чжунэ? Я забываю тебя, забываю!

— Я сама вас отшлёпаю, дай только подучиться! — взъярилась я и, сосредоточившись, попыталась ударить Чимина, но в который раз не угадала с его нахождением по отношению меня, ввинтив кулак в пустой воздух.

Выйдя за водой для умывания, я окунулась в тянущийся по склону туман. Утро распаривало, и сквозь него проходило к земле бледным солнцем, лучезарно искрясь в частицах влаги. Поставив ведро, я позволила себе потянуться и постоять с минуту, любуясь первозданной красотой Каясан и обители, запрятавшейся на ней. Невидимые, щебетали птицы в весенне-сочной зелени деревьев, сосны поскрипывали макушками, подхватывая ветер в вышине, шелест листвы сливался с плеском воды — где-то в монастыре уже просыпалась жизнь, колодцы крутили свои цепи, тазы наполнялись, люди освежались. Я тоже пошагала к ближайшему, набрала воды, нехотя вернулась в комнату, со двора уходить желания не было. Поэтому я быстро привела себя в порядок вперёд Джоанны и выскочила обратно. Девчонка ночью вернулась с занятий счастливая, но заверила, что, конечно же, всё было в рамках приличий. Я, в общем-то, иного от мастера Эна и не ждала, но порадовалась, что и Джоанна не полезла на рожон.

Дыша полной грудью, поздоровавшись с прошедшим мимо Нгуеном, я неспешно добрела до столовой и заглянула в неё. Элии ещё не было, но печь уже растопила Заринэ, и вовсю стряпала.

— Доброе утро, — подошла я к ней.

— Доброе утро, — ответила она. Детей возле не было.

— Мастер Лео ушёл за Сону с Минхёном?

— Да, — лаконично сообщила она. Я помнила, что Заринэ не любит много разговаривать, но помнила и предупреждение Элии, что это не со зла, а натура у неё такая, к тому же, не в совершенстве ещё девушка владеет корейским языком.

— Я переживаю за ребят, — вздохнула я.

— Лео справедлив, — только и бросила его жена.

— А где Хо и Шер?

— Они их взяли с собой. — Я выдохнула спокойно. Если уж в поход снарядили и детей, то там не будет никаких строгих наказаний.

— Тебе помочь чем-нибудь?

— Я справляюсь, — на секунду остановившись, выпрямила она спину и, о чудо, улыбнулась мне!

— Ладно, — улыбнулась я тоже. — Но если что — обращайся, я всегда готова помочь.

До завтрака ещё оставалось время, и я снова решила пройтись. Ниже, у храма, я заметила шныряющих адептов. В него заходили не все, но некоторые ребята были или стали тут буддистами, а потому заглядывали в святыню в поисках… чего? Не знаю, как не религиозный человек, я не знала, чего можно искать в религии. Духовное просвещение у них было на лекциях мастера Ли, цели с лихвой обеспечивались долгом золотого. Искать Бога? Насколько я помню, в буддизме его и не было. Ох, намного легче мне было в связи с этим общаться с Чимином, он тоже не лез туда, где ничего не понятно.

Когда юношей стало поменьше, я всё равно подошла ко входу в храм, видя внутри горящие лампады, крутящиеся барабаны с молитвами внутри, золотую статую Будды, украшения из цветов, красивую роспись стен.

— Проходи, не стесняйся. — Я вздрогнула, обнаружив рядом Бродягу. Он заметил моё невольное движение, улыбнулся: — Я напугал тебя вчера своей жестокостью?

— Нет, я понимаю, иногда нужно воспитывать и кнутом… Но я спрашивала потом у Чимина, не побьют ли меня, если что? Не могла не подумать об этом.

Разувшись, мы вошли внутрь, очень тихо разговаривая.

— Убивать женщин мне приходилось, бить — нет, — шепнул мастер Хонбин. Убивать женщин… А ведь и мне придётся сражаться не только с противоположным полом, но и с себе подобными. — За какой-нибудь грех, возможно, наставники и могут огреть посохом, но не лупить так, как мужчин.

— Да они ещё мальчишки, — зачем-то попыталась я оправдать своих боевых товарищей, которые мне теперь братья.

— В двадцать лет? Мальчишки? Я в их годы таким не был, — свёл брови к переносице мастер, и сразу весь опыт его жизни, годы отразились в его глазах, смотрящих куда-то на алтарь. — В двадцать лет, Чонён, никто уже не мальчик, это сознательный возраст, когда понимание всего и вся должно быть приобретено, если же этого не произошло, то у человека слабоумие и ему место в лечебнице. Нынешнее поколение взрослеет позже, делает это с трудом и сопротивляется этому, затянувшееся детство, расхлябанность, беззаботность и безответственность стали модой, только ребячливость путают с дуростью. Детство — это наивный взгляд на жизнь, а современные парни и девчонки, да простит меня святая обитель за сквернословие, перетрахавшись ещё в шестнадцать и не вылезая из ночных клубов с выпивкой, при попытках возложить на них ответственность, называют себя ещё детьми. — Я подумала о Чжунэ. Как точно всё подметил мастер! И он тотчас подметил то, на чём я и сама себя поймала: — Оправдать на словах возможно всё, Чонён, такова природа слов — они изворотливы, переменчивы и имеют много смыслов, но поступки говорят сами за себя. Я привык смотреть на дело, и закрывать слух от оправданий.

— Мастер Хонбин, а можно спросить?

— Конечно.

— Я думала о буддизме, глядя на адептов… Чему учит непосредственно храм? Чему они здесь поклоняются?

— Ничему. В буддизме нет поклонения, — подобрев после закрытия серьёзной темы, улыбнулся он, снова помолодев и украсившись ямочками на щеках. — Статуя не подразумевает никакую конкретную личность, это образ просветлённого человека, блаженная улыбка на устах, медитативная поза. Когда ученики смотрят на неё, они должны вспоминать, к чему стремятся сами — о своей цели, о том, кем они должны стать. Видишь вокруг миниатюры ступ и рисунки, рассказывающие истории и мифы о Гаутаме и бодхисаттвах? — Я кивнула. — Это всего лишь напоминание о главном: цели, пути достижения и тех, кто должен быть рядом, друзьях, наставниках и помощниках. Буддийский алтарь — это зеркало, в котором каждый должен увидеть себя.

Прозвучал сигнал гонга, и мы вынужденно прервали беседу, подойдя к обуви и засовывая в неё ступни, чтобы отправиться на завтрак.

Комментарий к Вечер 4-го августа и утро 5-го

*Мусин — планета Юпитер.

5-е и утро 6-го августа

Сону и Минхёна я не видела до самого обеда, а когда они там появились, то по их порциям стало ясно, что на них наложили епитимью — обязали поститься. Помимо этого бедняг после крошечной доли еды отправили в козий сарай, мыть его и чистить, в то время как настоятель Хенсок вновь угнал животных бродить по просторам монастыря и кушать свежую траву. Подобные наказания жестокими назвать было нельзя, но заставляющими в следующий раз хорошенько подумать прежде, чем делать — да.

Я не замечала между ребятами враждебности, скорее всего они и подрались-то в силу того, что в юности гормоны бурлят, а тут им выхода никакого нет, вот они и срываются время от времени. Когда я проходила по лестницам и видела вдалеке их за дурно пахнущим, но честным и благородным трудом, они работали слаженно и даже болтали с улыбками на лицах, ползая на коленках с щётками в руках.

Событий на Каясан происходило мало, поэтому в беседке только и разговоров было об этой стычке между Минхёном и Сону. Ну и, разумеется, о вмешательстве мастеров, поведение и решения которых все единодушно признали справедливыми.

— Пока я верил, что навсегда тут, то не думал о своих успехах или неудачах, — рассуждал Вернон, — но с тех пор, как меня посвятили в главную тайну, я не могу забыть о том, что рано или поздно наступит день, в который придётся покинуть Лог, а это provokes… провоцирует на мысли, а они, therefore, на действия.

— Поэтому мастера и говорят всегда, что следить надо за мыслями в первую очередь, — сказал Джунхуэй.

— Легко это говорить, — хмыкнул американец.

— Ты думаешь, у них самих это не получается?

— Уверен, — вступился Ямада, — что у них это выходит в совершенстве. Потакать амбициям — разрушать свою жизнь, даже если и не быть золотым. Как говорили мои бабушки и дедушки: дэру куи-ва утарэру. Торчащий кол — сбивают. Выпячиваться — это наживать врагов, не хочешь разрушать дружбу — будь как все, не хочешь проблем — будь как все, хочешь спокойствия — будь как все.

— Слушай, тебя прям с детства под монастырь воспитывали, похоже, — засмеялся Вернон.

— Традиционное общество — само по себе монастырь, там все живут по правилам морали и по неписаным нормам, сформированным общественным мнением. И огромным, громадным опытом предков, живших до нас.

— А всё-таки, — озадачился Самуэль, — как избавиться от желания получить мастерский пояс?

Я не выдержала и вмешалась:

— Вы же слышали лекцию учителя Ли, не все желания вредны. Они пробуждают в нас стремления, и если это стремления к чему-то хорошему, то почему нет? К тому же, Сону и Минхён могли бы мечтать поскорее выйти отсюда, не нарушая порядка, не размахивая кулаками, и всё было бы прекрасно. Зло не в желаниях, а в их побочных эффектах.

— Чонён права, — согласился Диэйт. — Можно хотеть много денег, устроиться на работу, дослужиться до значимой должности, получать большую зарплату и наслаждаться достигнутым, и никто не осудит такое богатство. А можно ограбить кого-то или заняться преступным бизнесом, быстро обрести желаемое нечестным путём, навредив кому-нибудь, отобрав чужое, присвоив, и тогда это будет плохо. Так и есть, зло не в том, к чему мы стремимся, а как! Выбор средства достижения неимоверно важен.

— Ага, а если кого-то возненавидел и захотел грохнуть? — хохотнул Вернон. — Зло не убийство, а то, что выбор пал на топор вместо ножа?

— Спрашивая это, ты хоть на секунду усомнился, что убивать — плохо? — посмотрел на него с коварной умудрённостью Джунхуэй. Мой заокеанский друг, посерьёзнев, мотнул головой:

— Нет.

— Так и о чём говорить?

— Ви был прав, — произнёс Ямада, — все люди, абсолютно все знают и чувствуют, когда поступают плохо. Мы обманываем себя, прикидываясь, что отличить добро сложно.

— Именно, — кивнул Джунхуэй.

— Сегодня утром мастер Хонбин навёл меня на отдаленно похожие идеи, — присоединилась я, — он сказал, что на словах можно оправдать всё, но поступок есть поступок.

— Конечно, — будто озарившись, выпрямился Диэйт, — отсюда и берутся стыд, желание скрыть, высокомерие! За всем этим прячется совершение неблаговидного поступка, мы начинаем смущаться от укоров совести, стараемся забыть, или наводим на себя такой пафос, чтобы никто не придрался, не подступился, нам проще доказывать свою правоту, искажая истину, чем извиняться, мы выстраиваем защитную стену, за которой прячем твёрдое осознание того, что ошиблись и накосячили, да пытаемся оправдать себя любыми способами.

— Стало быть, оправдание — всегда признание вины? — задал вопрос Вернон.

— Нет, бывает же такое, что люди неверно друг друга поняли, или кого-то оговорили, — принялся разъяснять, как он понимал, Ямада, — как тогда обойтись без оправданий? Или, назовём это объяснениями. Их не стоит недооценивать.

— Я запутался, — поднялся Самуэль и направился к выходу из беседки, — пойду в библиотеку, поищу что-нибудь на тему всех этих вопросов.

— Ой, любитель чтения нашёлся, — задирая его, дотянулся до него Диэйт и, хлопнув легонько по затылку, добавил: — Что-то до приезда девчонок тебя к книгам не тянуло.

Нахмурившись, Самуэль промолчал, но не передумал, и упрямо ушёл как будто бы читать. Но даже я знала, что в этот час там обитала Джоанна, листающая что-нибудь интересное на свой вкус. Но она не замечала в упор вьющегося вокруг неё мальчишку, который постоянно был где-то рядом, стоило ей взяться за боевую палку, книгу, посуду или метлу. Иногда и я удивлялась, насколько органично и незаметно умудряется просачиваться Самуэль в ближайшее пространство Джоанны.

— Если дочь мастера Хана не надумает связать свой путь с Логом, — вздохнул Диэйт, — я догадываюсь, кто следующим будет рвать задницу ради получения мастерского пояса.

— Он самый молодой в старшей группе, — глядя в зелень, за которой исчез Самуэль, промолвил Джунхуэй, — ему ещё лет пять-шесть минимум тут торчать.

— Да что вы привязались к его первому увлечению? — махнул рукой Ямада. — Парнишка видел девочек только в детстве, а как стал созревать — она. Это не любовь на веки вечные, его ещё десять раз отпустит и прихватит заново влюблённость, особенно если обещания мастеров, пока что в форме намёков, сбудутся, и к нам девушки станут поступать с регулярной периодичностью.

У них здесь не было ни радио, ни телевизора, ни плакатов из журналов, чтобы любоваться на красивых или хоть каких-нибудь женщин: моделей, актрис или собственных родственниц (фотографий на тумбочках я тоже не видела, как и вообще каких-либо картинок и иллюстраций на стенах). Я анализировала влияние именно изоляции от женского пола на ребят, и приходила к выводу, вопреки моим первоначальным шуткам о гомосексуализме, что изоляция эта полезна. У адептов Лога рождается удивительное почтение к девушкам, они смотрят на них с восхищением, они успевают стать храбрыми и ответственными мужчинами прежде, чем какие-нибудь легкомысленные девки, каких хватало в любых школах, даже моей, убьют в них восприятие женщины как чего-то недоступного, священного и прекрасного. Девушки для выпускников Лога — диковинная невидаль, к которой несомненно тянет. Нет, парням точно следует воспитываться вот так, отдельно, не соприкасаясь с развратом и вседозволенностью. Хорошо, если мы вдвоём с Джоанной не успеем сильно испортить нравственную муштру воинов-монахов, но в будущем, мне кажется, практиковать массовое внедрение сюда девушек не стоит. И в то же время, куда же тогда деваться таким, как я, желающим драться, да притом не просто так, а с благородными целями? Вспомнился рассказ мастера Ли об Абай-Кобы. Вот бы оказалось правдой, что там женская обитель, подобная этой!

— Женский монастырь надо делать отдельно, — вслух сказала я, поймав на себе не очень довольную пару взглядов от Вернона и Диэйта. — Нельзя запускать сюда поток девушек, вас это испортит.

— Эх, я думал, мы друзья, а ты не желаешь нам счастья, — улыбнулся американец.

— Она права, — поддержал меня Джунхуэй. — Находить себе спутницу или нет после выпуска — это личное дело каждого золотого, теперь, когда браки разрешены. Но здесь, в стенах Тигриного лога, мы должны думать только о миссии, возложенной на наше братство.

— И сестринство, — покосился на меня Диэйт.

— Время покажет, позитивный ли это опыт, пускать сюда девчонок, — спрыгнула я со скамейки, — после нашей с Джоанной учёбы тут, мне кажется, надо будет переждать и посмотреть, отразилось ли подобное на качестве воспитания адептов. А младшая группа? Им не разрешают с нами болтать вне занятий, но всё равно они нас видят, что-то думают…

— Вряд ли что-то плохое. Да и Заринэ с Элией живут в монастыре, так-то юнцов девушками не удивить.

— Но они не тренируются с ними! — Я провела руками по волосам, убрав пальцами отросшие пряди за уши. — Если бы все мужчины были золотыми, стала бы я такой, какая есть? Не знаю. А если бы все девчонки были такими, как я, то существовали бы золотые? Эта круговая задача не даёт мне покоя.

— Выброси её из головы, — посоветовал Джунхуэй.

— Не могу, она кажется мне важной.

— Запомни, — поднял палец он, — всё, о чём не просят задуматься мастера — не важно. Всё, чего они тебе не сообщают — тебе не нужно брать в голову.

— Серьёзно? Вот так просто? — хмыкнула я с сарказмом, но все присутствующие, как птенцы, закивали головами. Я вздохнула, видя отличный пример послушания. — Ладно, я пойду, прогуляюсь. Увидимся на занятиях!

Выйдя на тропинку, я прошла несколько метров и столкнулась с Сону, тащившим к туалетам полное ведро… навоза. Он затормозил возле меня:

— Чонён, от меня сильно воняет? — Стараясь не морщиться и не зажимать нос, я вдохнула резкий аромат результатов жизнедеятельности коз.

— Ну, не так чтобы очень…

— Блин, я теперь до банного дня так вонять буду! Нет бы в среду послать сараи чистить, так нет!

— Тише-тише, не возмущайся, — похлопала я его по плечу, искренне надеясь, что запах помёта не впитается в меня. Ничего противного в этом нет, как и противоестественного, хороший такой деревенский запах, но всё же и я только вчера отмылась и оттёрлась, и ждать неделю пятницы в благоухании навоза не лучшая перспектива.

— Да я не возмущаюсь, просто… и так-то после выговора мастеров чувствовал себя говном, а теперь — полное погружение. — И он сам же засмеялся своим словам. Я улыбнулась.

— На то и был расчёт. Наверняка.

— Ладно, что уж поделать, сам виноват, пойду заканчивать, — двинулся дальше Сону, в другой бы раз тяжело вздыхая, но в связи с козьим духом, увязавшимся за ним, стараясь глотать воздух потихоньку, там, где сам ещё не ступал.

Если раньше я норовила каждую мысль довести до логического конца, всему ища развязку, всё расставляя по местам, то теперь попыталась последовать примеру молодых людей, и как только мне приходило на ум что-то, чего не давал нам на лекциях мастер Ли, я сразу же искала нечто другое, но другим, как не крути, чаще всего оказывался Чжунэ, спасаясь от воспоминаний о котором я и нагружала мозги всем подряд. И что теперь было делать? Вообще отключить мыслительную функцию? Для этого нужно хорошенько ушибиться головой. Или постоянно находиться в чьём-нибудь обществе и разговаривать. В Тигрином логе это не составляло труда, народа хватало, кто-нибудь вечно шёл то там, то здесь, а пропадали все лишь во время тренировок, на которых и я была задействована, и ночью, для сна, в чём я тоже участвовала непосредственно. Но мне нравилась тишина и возможность уединения, щедро даруемая Каясан, укромных уголков хватало, и замереть, прислушиваясь к птичьему пению и звону ручья повыше на горе, сидя на нагретом солнцем валуне, казалось неподдельным счастьем, пропитывающим до глубины, насквозь, исцеляющим.

Погрузившись в свои грёзы, мчащиеся куда-то вдаль, я не сумела долго удержаться на полях сражений, представляя, как разношу злодеев налево и направо, и вновь очутилась возле Чжунэ. Понравилось бы ему здесь? Нет, наверняка нет. Он бы сказал, что в Логе скука смертная, нет выпивки, танцев и музыки, нет изысканных ресторанных блюд и езды на скорости. Понял бы он хоть что-то, чему учили здесь, или всё высмеял бы? В двадцать пять лет, пожалуй, перевоспитывать поздно. Но если бы он был лучше, если бы он хотя бы не обманул меня — со всем другим я была готова смириться, и смирилась, начав с ним встречаться. Неужели я находилась под угрозой того, чтобы предать свои идеалы, расстаться с мечтами ради мужчины и вести себя так же, как Чжихё? Нет, я бы никогда не встала к плите. Может, мою корыстную душеньку тем и прельщал Чжунэ, что он ест в ресторанах и деньги позволяют ему нанимать горничных для уборки? Я так многое осуждала в нём и людях вообще, но если разобраться в самой себе, сколько во мне недостатков?.. Так, мастер Ли не давал задания копаться в себе! Если я тут, если меня посчитали достойной такие люди, как Чимин, Намджун, Хосок, наверное, чего-то я стою? Или мне не хватает для полной уверенности одобрения Чонгука? Неужели, несмотря на доброе отношение мастеров, я ищу именно его благословения? С каких пор он из парня, в которого я чуть не влюбилась (или была влюблена?) переквалифицировался в крутого авторитета? Потому что в мастерах, далёких от всего мелкого, суетного и бренного, я вижу недостижимую высоту, а в нём, лукавом и в чём-то таком понятном мне, я ещё нахожу нечто родственное, земное и живое, что-то, что может указать мне и мой путь, решение многих задач?

— О, прости, не помешаю? — Я обернулась, очнувшись, и увидела Себина, вошедшего с десятилитровой лейкой на этот пятачок земли с грядками. Мне уже было известно от Элии, что это лечебный огородик её дедушки, на котором он выращивал всякие полезные растения: мелиссу, мяту, имбирь, чеснок (хоть его и запрещалось, как выяснилось, добавлять в ежедневный рацион во избежание пробуждения страстей в душах учеников), лаванду, розмарин, гелихризум, кориандр и многие другие. В помощники себе настоятель Хенсок допустил Себина, сбежавшего наследника миллионов, которому отец не позволял стать врачом.

Я присела на большой валун с краю в поисках тишины, потому что знала, что сюда никто не заходит, но не учла, что полив случается в любое время, когда адепты свободны, а у них эти минуты совпадают с моими.

— Нет, не помешаешь, это я так… медитировала.

— И как, продуктивно? — улыбнулся он.

— Не знаю. Нет, скорее нет. В общем-то, я и не знаю, как это делается, просто хотела отвлечься мыслями от всего, опустошить голову.

— Можно начать с простого, медитируй на предмет, — не отвлекаясь от водолития, беседовал со мной Себин.

— На предмет?

— Да, фиксируй на чём-то внимание, тщательно закрепляй его в воображении, держи перед внутренним взором, закрывай глаза и сосредотачивайся на этом предмете. Это защищает от ненужных мыслей.

— Это ж отупеть можно, — критически заметила я.

— Ну… — невинно растерялся он. — Медитация ведь и не для умственного развития, а для укрепления духа и самоконтроля…

— Тебе она помогает?

— В большей степени да, чем нет. Если уж совсем навязчивое что-то стучит в голове, то в храм хожу.

— Я видела тебя там утром. Ты буддист?

— Стал им здесь. Мне показалось это всё правильным, обоснованным. Ещё живя в Сеуле я понимал, что от каждого человека зависит общее благо, мне не хотелось быть замешанным в том обществе, где правят деньги, где всех привлекает что-то мимолётное, дешёвое, ненужное, фальшивое и угнетающее. Я искал объяснение многому, и буддизм на многое мне ответил.

— Но ты не собирался заниматься профессионально борьбой?

— Я не примерял к себе это занятие, но здесь боевые искусства мне понравились. — Поставив опустевшую лейку на землю, у своих ног, он присел рядом со мной. — Применение силы — последний довод, при этом довод слабых, но для обороны физическое развитие пригождается. Я очень надеюсь, что насилие стану применять в крайних случаях, но понимаю, что одними словами большинство людей не убедить. — Себин вздохнул, посмотрев на свои ладони, ставшие достаточно натруженными в монастыре. — Я даже своему отцу не смог объяснить, почему не хочу быть бизнесменом, поэтому сбежал из дома. И я знаю, что иначе было нельзя, потому что мой отец из тех людей, которые не меняются, и которые игнорируют чужие точки зрения.

— Тебя за это совесть не грызёт? У меня родителей нет, только две сестры, и одной я не сказала, куда уезжаю, потому что она беременная, и ей нельзя волноваться, и теперь мненеудобно перед ней.

— Потому что все мы знаем, что не хотели бы быть обманутыми сами или чтобы от нас скрывали что-то. Нет, Чонён, меня не грызёт совесть. Если бы я был единственным ребёнком, я бы не бросил родителей и смирился с судьбой, пусть даже она настолько не мила мне, но у меня есть младший брат, ему всегда нравилось ходить с отцом в офис, изучать бумаги, кто знает, может, ему понравится семейное дело? А я счастлив тут. Каждый человек имеет право на счастье, почему этого нужно стыдиться? Я же никому не мешаю, только разве что не соответствую ожиданиям отца… Но от нас всегда кто-нибудь чего-нибудь ждёт, и невозможно сочетать в себе реализацию всех ожиданий.

— Это точно, — согласилась я. — Но быть самим собой, и при этом не превратиться в эгоиста — сложно.

— Во всём нужна мера. На просьбы стоит откликаться, к советам следует прислушиваться, приказы нужно игнорировать — так говорит мастер Ли, он строго-настрого учит, что ни один человек не имеет права повелевать другим, если тот этого не хочет, в том числе, признался он, что мы можем не послушаться и его, если посчитаем его неправым и сможем это доказать. — Себин засмеялся. — Но разве найдёшь подходящие слова в споре с мастером Ли? Никто даже не пытается, все знают, что умнее него разве что настоятель, и никто не устраивает оспаривание власти. Подчинение, основанное на уважении, должно быть добровольным. Хотя покойный мастер Хан с этим не соглашался… Почти как мастер Хонбин вчера, видела?

— Мы подошли позже, но я видела, что он отлупил ребят палкой.

— Да! И разбираться не стал, кто начал и что произошло, раскинул обоих в разные стороны, и обоим дал жару. Иногда в таких случаях мастера ледяной водой поливают — это тоже приводит в чувство.

— Ты такое застал?

— Было дело. Года два или три назад… Усон налетел на Даниэля.

— Усон? — свела я брови к переносице. Кажется, с кем-то я ещё не знакома.

— Да, один из шести лучших в нашей, старшей группе. Раньше он шёл на равных с Даниэлем, а потом тот стал постоянно выигрывать, и Усона это вывело из себя. Вот их и облили, хотя Дани досталось без причины, он никогда никуда сам не суётся, не проявляет агрессии, не сердится и не бывает озлобленным.

— Но сейчас за второе место борются Сону с Минхёном?

— Усон тогда расслабился с огорчения, вот и не догнал до сих пор. Хотя в скорости ему равных нет, он бегает быстрее всех, а за руками его уследить трудно, но скорость ещё не всё, нужна сила, нужна техника. — Себин поднял лицо и, посмотрев на тени, отбрасываемые склонами и горами друг на друга, видимо как-то определил время и поднялся. — Я пойду, ещё обещал Элии помочь овощи почистить.

Проводив его, такого безотказного в помощи (притом делающего всё не спустя рукава, а вникающего и ответственно подходящего к любому заданию), спокойного и добровольно отказавшегося от роскоши, благ и жизни богатенького мажора, я вздохнула, подтянув коленки к подбородку. Останься он в Сеуле, его бы называли «золотой молодёжью», совсем как Чжунэ и его дружков. Но золотыми на самом деле были совсем другие люди, не имеющие отношения к материальному достатку.

На ужин я решила пойти пораньше, потому что Джоанны в комнате не было, а на меня напал очередной приступ тоски по Чжунэ, вернее, не по этому негодяю, конечно же, а по поцелуям и нашим свиданиям, которые были так безоблачны, романтичны и прекрасны. Не пора ли мне снова позвонить сёстрам, чтобы снять стресс за калиткой? Нет, если я туда зачащу, Мингю, чего доброго, надумает себе, что я на него запала. А я же не это имею в виду, а так — для здоровья, как говорит Сынён.

Джоанна обнаружилась на лавочке перед столовой, причём не одна, а с мастером Эном. Лезть в чужую беседу было некрасиво, но мне стало любопытно, о чём они болтали? Приближаясь, я услышала обрывки фраз с именем мастера Хана. Ну, разумеется, дочь хочет послушать о подвигах отца, и от кого ей об этом ещё узнать? Я подошла и поклонилась, здороваясь. Хотела пройти мимо, но мастер Эн дал мне знак рукой, чтобы я задержалась.

— Джоанна сегодня делала потрясающие успехи! Смотреть было — удовольствие. — Пока он говорил, девчонка раскраснелась и сидела довольная-предовольная. — Не ты ли с ней дополнительно занимаешься?

— Один раз только было, а так её ребята подтягивают.

— Замечательно, очень хорошо, — одобрительно покивал он и обратился к дочери покойного Хана: — Пора бы идти на ужин… не поможешь закончить Элии и Заринэ приготовления?

— Конечно! — подскочила Джоанна и, ничего не уточняя, бросилась выполнять просьбу, будто это была команда. Мужчина проводил её такими хитрющими глазами, что я сразу поняла — сейчас что-то секретное услышу.

— Потрясающих успехов нет, как ты могла догадаться, — посмотрел на меня мастер Эн. Боже, в этом монастыре вроде нельзя врать? Почему этот тип плевать на это хотел уже в который раз? — Но мотивации у неё теперь через край. Мы завтра уезжаем с Хонбином, можешь постараться поддерживать в ней этот задор и помогать?

— Задор должен сохраниться и без моей помощи, — тихо сказала я, не собираясь уточнять значения своих слов, но мастер Эн, улыбнувшись с ленцой и проницательностью, повёл бровью:

— Ты о том, что ребёнок нашёл что-то в таком неподходящем ей дядьке, как я? — Щёки мои вспыхнули, но я даже не пошевелилась. Вот проныра! Всё-то он знает. Ой, мысли хотя бы читать не умеет? — Это не лучшее положение вещей, согласен, но Джоанну это бодрит, в ней проснулся интерес к борьбе, поэтому я не хочу отрубать круто и жёстко…

— А если всё зайдёт далеко? — не выдержала я. — Если её влюблённость перейдёт в сильную любовь, и она так серьёзно вами увлечется, что ни на кого другого и не посмотрит?

— Ну, что поделать, — растопырил пальцы на руках, лежавших на спинке скамейки, в знак предрешённости мастер, — лет через пять придётся жениться. Мне будет около сорока, в этом возрасте обычно бес в ребро, на юных невинных девиц так и тянет. — Я округлила глаза. Он поднялся и, улыбнувшись: — Шутка. Но я всегда готов исправлять сложные ситуации любыми способами. Даже жертвуя собой, — приложил он ладонь к груди.

— Ага, очень жертвенно жениться на молоденькой в сороковник, — заметила я ехидно. — Или тут у мастеров такая традиция, находить себе жён намного младше?

— Традиции нет, — делая серьёзный вид, ответил Эн, — но если возникают частые совпадения, то они в неё превратиться могут. И, кстати, Заринэ Лео не жена, они просто живут вместе.

— Какая разница? Они же семья?

— Да, просто… никакого обряда не было. И документов у неё нет, соответственно не было и регистрации брака.

— Я не считаю, что муж и жена — это те, кого скрепили какие-то записи или условности. Если люди хранят верность друг другу, вместе живут, любят друг друга — они муж и жена. Что ещё надо?

Мужчина мягко улыбнулся и, посмотрев куда-то вдаль над моей головой, отбросил разговор изящным движением плеч.

— Проголодался я, пора и потрапезничать.

— Вы сказали Джоанне, что завтра уезжаете?

— Да, поэтому провожу с ней побольше времени. Так она не будет грустить и печалиться. По крайней мере, не так сильно, как если бы мы почти не общались всё это время.

— Откуда вы разбираетесь в женской логике? Я думала, что за стенами в основном дерётесь и сражаетесь…

— А помимо этого ещё есть путь, остановки на ночлег, обеды, встречи с людьми. Это многогранная и разнообразная жизнь, Чонён, где можно сосредоточиться на драках и больше ничего не замечать, или же можно стать внимательным, и приобрести опыт не только в этом. Что желательно, потому что золотой — это не только воин, но и мирный регулировщик социальных отношений. Некоторые из нас преуспевают в дипломатии или знаниях, и потом занимаются исключительно этим, выбирая стезю ненасилия. Но самый золотой тот, кто может всё.

Мастер Эн развернулся и пошёл в столовую. Определённо он был самым не утерявшим оптимизма из всех мастеров, впрочем, Лео это было уже ни к чему — у него тут семья, так что и легкомысленному поведению не место. А вот Хонбин… этот слишком серьёзен. Даже удивительно, что эта тройка — лучшие друзья, потому что кажутся они совершенно разными по духу и менталитету.

Гонг ещё не прозвучал, но адепты, как и я, стали подтягиваться пораньше. Когда от меня отошёл мастер Эн, ко мне подошли Сону и Минхён, видимо, опять где-то что-то вместе делали. От них ещё шёл уловимый душок козьего сарая.

— Хорошо, что не он нас вчера поймал за дракой, — сказал Сону тихо, глядя в спину Эну.

— Что, ещё больнее бьёт? — спросила я.

— Бьёт, да не палкой, — скрестил руки на груди Минхён. — У него такой острый язык… Двумя словами приложит так, как упавшая сверху плита не приложит.

— Кого он тогда высмеял? — припоминал Сону. — Эскупса? Он же с кем-то ругался?

— Да, кажется.

— Что ж он такого ему наговорил? — стало искренне интересно мне.

— Точно не помню, — покачал головой Минхён.

— Он сказал, если мне не изменяет память, — возник рядом Рен, услышавший нашу беседу, — что с таким громким голосом надо быть зазывалой на базаре, а не воином, а петушащихся воинов надо отправлять на петушиные бои, хотя такого дятла даже там не примут.

— Мастер умудрился так рассмешить своей отповедью остальных учеников, что высмеянный Эскупс больше вообще не кипятился до выпуска, настолько унизительно быть высмеянным, — прокомментировал Минхён. — По мне — лучше в морду получить.

— Мастер Эн ещё умеет так иронично смотреть, — поёжился Сону, — будто ты клоун, пустое место. Очень неприятно.

Нашу дискуссию прервала Элия, вышедшая во двор и ударившая в гонг.

— Что ж, пошлите есть, навозные жучки, — хмыкнул Рен, бросив это друзьям. Но те не стали заводиться и догонять его, чтобы отвесить оплеуху, потому что где-то рядом были мастера. И друзья, вынужденные успокоиться, привыкали, что простить и проигнорировать проще, чем получать по хребту или выслушивать унизительные насмешки. Вот в таких условиях и воспитался Чонгук, и я нашла один из источников его уравновешенности и безэмоциональности.

Никаких проводов и прощаний не было. Мастера Эн и Хонбин после завтрака поднялись и ушли, я видела, как они поднимаются вверх. Джоанна смотрела с волнением и переживала, как переживала раньше каждый уход отца. Она, как никто, знала, чем это всё может закончиться, поэтому тревога её была настоящей, сильной, оправданной. Но она старалась не говорить об этом, убеждённая, что в её интересах поскорее стать воительницей, ведь тогда появится шанс отправляться в путешествия тоже! Я была к этому ближе, и желания у меня было не меньше. Вчерашняя задумчивость и рассеянность прошли, я уже не забивала голову себе лишним, с утра настрой был на учёбу и тренировки. Это было трудно, сочетать в себе ум и силу; как только активизировалось рассуждение, на тело нападала скованность, а как только появлялись физические нагрузки — мозги отключало. И как после этого стать «самой золотой»? Себин, мастер Эн, ещё некоторые ребята наводили меня на мысль, что в первую очередь всегда идёт диалог, попытка договориться, а потом уже кулаки. Но вот договариваться-то и хитрить я не умела, а без этого, выходит, хорошим воином не сделаешься. Мне предстоит куда более серьёзная работа над собой, чем я думала изначально…

10-е августа

Я несколько раз порывалась позвонить сёстрам, но как-то всё было не до того. Нет, минутку найти было можно, но свободного времени я себя лишала напрочь специально, откладывая столкновение с той атмосферой, от которой уехала подальше; если заканчивались занятия, если Чимин не тренировал меня дополнительно и я сама не делала каких-нибудь силовых упражнений, я шла к мастеру Ли и задавала ему вопросы. По совету ребят, я постаралась избавиться от самостоятельности в плане рассуждений, если что-то не понятно, я шла и спрашивала учителя, опытного человека. Тем более, как я выяснила, быть золотой — это не только ловкость и мощь мускул, мышц рук и ног, это быть ещё и дипломатичной, а язык у меня подвешен не был, и в этом стоило приобрести сноровку. Но красноречия без знаний не существует, сообщил мне мастер Ли, и теперь я иногда ещё посиживала в библиотеке, изучая мудрые и древние фолианты. Джоанна, с искренним удовольствием отдающаяся чтению, ходила вместе со мной, и если мы оказывались в библиотеке дуэтом, то там уже смелее возникал Самуэль. Некоторые книги были написаны на немного устаревшем китайском, а я его и так-то толком не знала, поэтому приходилось хватать Джунхуэя и приобщать к моему просвещению. Он не отказывался и был рад помочь.

После ухода мастеров Эна и Хонбина прошло всего ничего, но дни были такими насыщенными, что события быстро удалялись. Что доставляло мне особое удовольствие, так это то, что удалился и поблёк Ку Чжунэ. Я его ещё помнила и вспоминала, но спустя десять дней нахождения в Логе, я ощутила, что наши отношения кажутся очень давними, я почти не ощущала злобы, обиды или неприязни. Обучаясь, наблюдая, погружаясь в трансформацию и становление воительницей, я избавилась от мучительной тоски и желания вернуть те вечера, дни, ночь. Собственные наслаждения, затмившие тогда по важности всё, показались примитивными и глупыми. Вокруг столько не сделанных добрых дел! Столько не открытых знаний, столько техник, которыми я не овладела! А на что я тратила время? Просмотры фильмов, поедание мороженого и бесконечные поцелуи. Нет, в этом нет ничего плохого, но если расставлять приоритеты, то как-то бессмысленно и пусто от этого. В такие моменты Чонгук становился мне ещё ближе и понятнее. Мог ли воин, владеющий мастерским поясом, способный уложить большинство соперников, отучившийся несколько лет в Тигрином логе, растрачиваться на свидания и отношения? С другой стороны, Шуга же встречался с Джинни, значит, и воинам нужны радости, праздники, выходные. Все мы люди.

Да о чём говорить, даже здесь, за столиками, ребята часто расходились во мнениях, кто-то хотел остаться одиночкой и соответствовать каноническому золотому древности, а кто-то соглашался с либеральным образом золотого нашего времени, и выбирал совмещение быта обычного человека с выполнением особых миссий. Вернон шутил, что подождёт создание девчачьего взвода, и тогда можно будет совмещать сразу дело и вознаграждение, приятное с полезным, так сказать. А если я не хочу замуж и детей, нужны ли тогда отношения вообще? Для чего они? Физиологическая потребность? С этими мыслями тоже стоило бы пойти к мастеру Ли, но я пока не очень решалась заводить с почтенным мужчиной разговоры о сексе, хотя тут все и утверждали, что он не является запретной темой, и постельным делам даже отведены часы лекций. Но большинство лекций проходит в холодное время года, когда нет работ на полях и в садах. Зимой в монастыре, наверное, здорово. Хотя хождение на колодец за ледяной водой никто не отменял, и надо будет привыкнуть к умыванию в морозы не из-под горячего крана. Но это бы закалило ещё сильнее, не только тело, но и дух. Такой аскетический образ жизни влияет на поведение, я вижу это, замечаю. Казалось бы, всего лишь определенный рацион, всего лишь расписание дня и определённые обязанности, но всё-таки именно это заставляет вести себя каким-то образом и это закладывается в привычки. Я бы хотела пожить здесь зимой, поэтому, если меня посчитают достойной продолжить обучение, я вернусь сюда на каникулы после Нового года и до самого выпускного. Как странно, меня абсолютно перестали волновать экзамены в ноябре и их результаты. Ну, не сдам и не сдам, поступать куда-либо я уже не собиралась, важнее мне было сохранить за собой место здесь.

Перед обедом, когда все ребята трудились на стезе сельского хозяйства, настоятель предложил внучке показать и мне места выше по горам, поскольку я до сих пор не видела всех монастырских владений. Обрадовавшись, что увижу что-то новое, я присоединилась к Элии, и мы, выйдя через калитку за столовой и библиотекой, которую сразу было и не разглядеть, выскользнули в прощёлок среди каменистых высоких склонов. Ущельем это было не назвать — слишком короткое. Протоптанная за лето десятками ног дорожка вывела нас на ту сторону, где резкий подъём ввысь, по которому вилась тропинка, заканчивался плоской и ровной платформой, где адепты обрабатывали поля и фруктовые рощи. Деревья росли правее, вдоль забора, отделяющего сады от леса, а поля уходили влево, до самого обрыва.

— Ничего себе! — оценила я градус угла, под которым предстояло подняться. — Не хуже Кошачьей тропы.

— Да, тут все переходы резкие, — пожала плечами Элия, — это же горы, к тому же, на которых хотят сохранить первозданность и естественный рельеф, поэтому и не ровняют ничего.

— Ага, заодно и дополнительная спортивная подготовка, — улыбнулась я, начиная забираться. — А сколько всего выходов из монастыря?

— Ну… не опасный для жизни — один, Кошачья тропа. Вот этот, сама видишь, ведёт к обрыву, а направо, если попытаться спускаться через лес, живут тигры, и их расплодилось приличное количество. Тот выход, что ведёт к ступам — он тупиковый. Дом мастера Лео и Заринэ в самом этом тупике, упирается в скалы, и опять же — обрыв.

— Погоди, так получается, что за ступами — это уже не сам монастырь по сути, а только принадлежащая ему территория?

— Ну да.

— А я-то думала, как это они под крышей святой обители детей делают, — шутливо прищурилась я. Элия засмеялась.

— Раньше тупик до самого конца считался монастырём, как сказал дедушка, но когда здесь появилась Заринэ, Лео отметил плетнём границу монастыря, теперь этот низенький символический заборчик указывает, что за кладбищем уже светская земля, а не монастырская. Как и вот эти земли. — Мы поднялись ещё немного и притормозили. Элия рассказывала, а совмещать это с подъёмом было трудно. — Дедушка говорит, что есть ещё секретный проход в монастырь, через шахту механического лифта. Но где она — я без понятия.

— Механический лифт? — удивилась я.

— Как я понимаю — это что-то вроде колодца, где надо вручную крутить рычаг, и некая коробка, или корзина, или платформа будет подниматься.

— Круто… получается, если все приходят сюда по Кошачьей, в том числе и мастера, то даже они не в курсе места нахождения лифта?

— Да нет, скорее они знают, но разве это соответствует образу воина, чтобы его поднимали, а не он поднимался сам? — Я согласно кивнула. — Видимо это для каких-то крайних нужд: поднять больного или раненого, или пробраться незаметно в случае осады. То есть, сейчас-то осад не бывает, но в те времена, когда всё строилось, подобные монастыри-крепости штурмовали.

— Интересно, Тигриный лог хоть раз захватывал враг?

— Хороший вопрос, надо спросить у дедули.

Мы продолжили путь и поднялись на верхнюю плоскость. Стали видны работающие под жарким солнцем молодые люди. Те, что трудились в полях — разделись до пояса, под сенью деревьев же было прохладнее, и там адепты остались в тобоках. Кто поглазастее, тот заметил нас, вскоре головы тут и там стали оборачиваться. Раздевшиеся ребята, непривычные к женскому присутствию, старались делать вид, что нас не замечают, склоняясь пониже к пучкам пропалываемой зелени, но их смущение заметила Элия:

— Пошли в сады, не будем их стеснять.

Я бросила прощальный взгляд на поля и заметила мастера Лео. Не отвлекаясь, он катил на громоздкой телеге между зелёных гряд тяжёлую бочку, наполненную водой, из которой она черпалась для полива. Колёса немного утопали в рыхловатую, плодородную землю, и катить, думаю, было очень нелёгким делом. Однако он медленно и верно шёл, подставляя обнажённую широкую спину полуденному зною. Я разглядела на ней два глубоких, грубых шрама, очень заметных, идущих от позвоночника в стороны, но и помимо них, кажется, были другие, помельче. Моё зрение не позволило рассмотреть всё в подробностях с такого расстояния. Отвернувшись, я пошла за Элией.

— У мастера Лео такие следы на спине, — шепотом заметила я, — это же не в воспитательных целях палкой ему набили в юности?

— Нет, — так же тихо отозвалась девушка, — это он, говорят, закрыл собой детей от взрыва. После чего был в коме. Из-за неё-то в него и ввели что-то там от тигра.

— Вот оно что… — выдохнула я. Но мысли мои уже понеслись туда, где я должна быть готова на подобный подвиг. Мастер Лео ведь не знал, что выживет, и вряд ли надеялся на такое. Он просто рискнул своей жизнью и пожертвовал собой, чтобы спасти других. Это то, о чём когда-то спросил меня Чимин, и я пришла к выводу, что хочется успеть многое попробовать, тогда и не будет жалко умирать. Теперь же, поразмышляв здесь ещё немного, я стала понимать, почему половина ребят делается религиозными. Они понимают, что, как говорится, перед смертью не надышишься, и приучают себя к вере в то, что смерть — это не конец. Так ведь менее страшно умирать, если знаешь, что и после этого продолжишь… что? Быть кем-то? Жить где-то? Переродишься? Попадёшь в рай? Если бы мне предстоял выбор из серии «во что поверю, то со мной и случится», то в какую религию я предпочла бы пойти? Дилемма. Новое рождение и следующая жизнь — это уже не ты, тело новое, воспоминаний нет, поэтому какая-то там субстанция под названием «душа» не имеет значения… А, стоп, это же индуизм, а не буддизм, Чонгук объяснял. А в буддизме вообще нет ничего после смерти, точно же, там просто животворящее начало постоянно перетекает из одной формы в другую. Чёрт, получается, что адепты не обретают в этой религии надежду на продолжение жизни, получается, что буддизм доводит до самого конца бескорыстное служение добру и порядку, потому что никакого вознаграждения не будет, только лучшая жизнь для других, оставшихся в живых. Это сложно, очень сложно.

В тени крон мы с Элией гуляли почти без слов, наблюдали, иногда помогали подвязывать ветки молодых деревьев, разбрасывать золу, чтобы она удобряла почву, опрыскивать листья растительным составом, чтобы не привязались никакие губительные для урожая насекомые. Настоятель, видимо, хотел, чтобы я познакомилась со всеми сторонами жизни монастыря, оценила, что меня ждёт, ведь если я приду сюда после выпускного в школе, то останусь года на два безвылазно. И всё бы ничего, да только как я объясню это Чжихё? Ладно, дождусь рождения племянника или племянницы, это как раз случится вскоре после выпускного, тогда ей можно будет сообщить что-то важное. С Сынён будет проще. Она тоже за меня беспокоится, как и я за неё, но мы доверяем друг другу и знаем, что пока не набьём шишки и не убедимся на собственных ошибках, как делать не надо было, нас всё равно не остановить. В этом плане я Чжихё даже завидую, если она понимает, что у чего-то могут быть дурные последствия, или что-то опасно, она остановится и не станет делать, она берёт волю в кулак и обуздывает свои желания. Эх, и кто из нас троих после этого самый сильный и стойкий? Иногда мы не по тем критериям оцениваем людей и их качества.

На обратном пути, прежде чем вернуться в монастырь, Элия и я уселись на пригорке, направив свои взоры в даль за обрывом. Обитель отсюда не было видно, её загораживала скала, почти ровная, по которой не забраться без специального снаряжения. Именно в ней сквозил прощёлок с калиткой. В те времена, когда шли войны и Лог был школой боевых искусств широкой славы, наверное, эту норку достаточно было привалить валуном, чтобы с этой стороны нападающие ничего не смогли сделать. Или хищники, бросающиеся на посторонних, служили охраной, не позволяющей забираться на Каясан? Ведь отрезав путь к полям и садам, монастырь бы не выдержал долго без продовольствия, а в старину крепости осаждали и месяц, и полгода, и год.

— Ну, как ты, пообвыклась здесь? — спросила Эя. — Не тяжело?

— Нет, всё здорово! Мне нравится. Знаешь, тут нет того, что присутствует в школе; когда что-то не сделано или ты неправильно выполнила что-то, тебя начинают порицать, над тобой подхихикивают одноклассники, учителя смотрят, как на тупую овцу. И потом уроки становятся тяжкой, неприятной обязанностью, где не хочется показываться, чтобы не слышать вновь и вновь критику и грязь. Здесь же ругают не за мелочи, а за нарушение каких-то более важных норм, если ты перестаёшь быть человечным или злишься — тебе напоминают, как делать не надо. А когда проблема исчерпана, о ней не вспоминают и ею не тыкают тебе в нос постоянно. У меня в классе вспоминать ошибки пятилетней давности было любимым развлечением, это изводило и выводило из себя.

— Тут тоже могут припомнить, но цели будут разные, — сказала Элия. — Здесь напоминают, чтобы помочь тебе исправиться и преодолеть свои слабости, а за стенами, в большом мире, припомнят, чтобы позабавиться, посмеяться и унизить, чтобы рядом с тобой выглядеть лучше.

— Ты… сталкивалась с такими обидами? — осторожно поинтересовалась я.

— Долгое время я была слишком наивной, наивной настолько, что не могла понять, когда надо мной подшучивали или смеялись. Или даже открыто обманывали.

— Ненавижу быть обманутой, — нахмурилась я, — и ещё больше ненавижу обманщиков! Это отвратительные люди.

— Это несчастные люди, Чонён, — посмотрела на меня спокойно Элия.

— Несчастные?! — подивилась я жарко и яростно. Опять вспомнился Чжунэ и, почувствовавшая себя недавно охладевшей к нему, я почему-то захотела набить ему морду.

— Разве станет довольный всем человек обманывать? Если у тебя всё в порядке и ты довольна своим положением, своими достижениями, самой собой, зачем тебе врать? Счастье избавляет ото лжи.

— Наверное, ты права, — вздохнув и сорвав травинку, я сунула её между зубов и ощутила желание выговориться. — Я встречалась с одним парнем до прихода сюда… О нём все говорили, что он козёл, гуляка и нехороший человек, но он за мной волочился так настойчиво, что я не устояла. Я чувствовала, что он негодяй, но в какой-то момент захотела поверить, что ошиблась, и что все вокруг ошибаются. Мы стали встречаться, и потом, когда всё едва не зашло очень далеко, выяснилось, что у него есть невеста. Он был обручен, а свадьба — в конце августа. Он скрывал от меня это, обвёл меня вокруг пальца! Но все его слова и поступки казались такими искренними, и представить было нельзя, что он врёт мне в глаза и только создаёт видимость. А ему только и надо было, наверное, переспать. Или ещё хуже — подобраться через меня к Намджуну, потому что тот тип из бандитов — драконов.

Элия вздрогнула и посмотрела на меня распахнувшимися глазами, такими же светло-голубыми, как небо над нашими головами.

— Драконы — ужасные люди.

— Ты знаешь о них? — Девушка замялась и, закусив губу, потеребила пальцами края рубашки тобока, опустив туда же взгляд. Потом снова подняла его на меня.

— Я знаю самого Дракона. Я два года провела у него в Сингапуре и, боюсь, очень сильно навредила золотым.

— Каким образом? — Моему изумлению не было предела, я даже немного откинулась спиной назад, чтобы получше охватить глазами Элию, как бы в целом, словно увидела её заново, по-другому. — И… как ты оказалась там, если ты внучка настоятеля Хенсока?

— Я не знала о том, кем я являюсь. Моя бабушка была великолепной предсказательницей, но я не знала и этого. За ней охотились нехорошие люди, чтобы она выдавала им достоверные пророчества, ей были доступны такие вещи, которые недосягаемы для простых людей, сверхъестественные знания. К сожалению, её дар частично достался и мне и, чтобы уберечь меня от таких же преследований, какие мучили её, она спряталась со мной в горах Тибета. К тому моменту мои родители были мертвы, погибли, защищая нас… Бабушка не хотела, чтобы существующее зло как-то коснулось меня, и посчитала, что высоты Тибета станут надёжным оплотом, сама она родилась именно там. — Элия горько вздохнула, пощипывая ткань рубашки. — Но бабушку нашли и там, её убили, а мне едва удалось скрыться. Я не знала ничего ни о жизни, ни о золотых, ни о дедушке, ни о Тигрином логе. Представь, кем можно вырасти в труднодоступных горах, где нет собеседников кроме родной бабушки, да каких-то стариков и женщин с детьми, которые приходят за снадобьями и лечебными настойками? Я была буквально дикаркой, разве что читать и писать умела. Ну а потом я столкнулась со всей жестокостью этого мира… Я тоже, как и ты, поверила одному человеку, который оказался негодяем. Он был очень красивым негодяем, и говорил, что полюбил меня с первого взгляда.

Интуитивно я почувствовала, что нельзя перебивать, вставлять замечания. Элия собиралась с мыслями, её белёсые брови пытались не хмуриться, а глаза, едва не замутившись, всё-таки прояснились и остались чистыми под белоснежными ресницами.

— Он уговорил уехать с ним, и я поехала, потому что доверяла… А он привёз меня Дракону и бросил, оставил одну, обманув и заставив разочароваться во всём белом свете.

— О! — хотела как-нибудь пособолезновать я, но, не умея сочувствовать на словах, не нашла ничего лучшего, как придвинуться к Элии и обнять её. — Вот это ты на мудака наткнулась! — Она хихикнула, ответив мне на объятие. Я погладила её по голове. — Когда выйду отсюда, найду его и наваляю!

— Не нужно, Чонён, жизнь его уже наказала.

— Ты его видела после этого? — Мы отпустили друг друга и снова расселись.

— Да, два года спустя, перед тем, как золотые всё-таки нашли меня и привезли сюда, к дедушке. Он попал в аварию и чуть не потерял руку, ему пришлось нелегко, он страдал от бессилия, одиночества и страха. Я простила его, Чонён, и не желаю ему зла.

— Ты сильная, я вот никак не могу перестать злиться на эту сволочь… Сегодня утром казалось, вроде перестала, а тут вот вспомнилось — и опять бесит!

— Я злилась все те два года, что была у Дракона, — сдержанно улыбнулась Элия, — но злоба разрушает и нас самих. Мне было плохо от этой злости, от жажды мести, от всего! И если бы я не отпустила эти чувства, то погибла.

— Ты… поэтому хотела себя сжечь? — аккуратно полюбопытствовала я.

— Очень страшно жить, когда никому не веришь, вообще никому. У меня никого не было, бабушка умерла, родители тоже, друзей никогда не было, тот, кто обещал любить — предал и отдал чужому человеку, а тот чужой человек только использовал меня для своих целей.

— И ты действительно предсказывала ему что-то?

— Да, предостерегала от опасности, выдавала предателей, говорила, где и что делают его соперники. Его интересовали и золотые, и я, если бы смогла тогда, выдала ему очень многое, но, к счастью, у них есть Сольджун. — У меня пронеслась какая-то мысль, что-то вроде дежа вю, что я слышала где-то имя, но тотчас исчезла. — Ты не знакома с ним?

— Нет, а кто он?

— Ну… трудно объяснить. Очень загадочный человек. Он вроде гипнотизёра.

— Серьёзно? Гипноз существует?! — спросила я, ещё не отошедшая от того, что в мире крутых и солидных дядек, реалистов и материалистов, гонялись за прорицательницами, чтобы те помогали им проворачивать делишки. Это ж курам на смех!

— Ещё какой! В глазах Сольджуна можно утонуть, — шире улыбнулась Элия, — не в смысле… А впрочем, ребята говорят, что голову от него девушки теряют не только по причине гипноза.

— Мне уже интересно его увидеть.

— Но в глаза ему всё-таки не гляди. На всякий случай, — предупредила моя новая подруга.

— Хорошо. — Я подставила лицо солнцу, и мы посидели ещё немного. — А… твои способности? Ты до сих пор можешь предсказывать?

— Нет, у меня были видения, когда я касалась чего-либо или кого-либо, но после ожогов… — Она указала мне на свои ладони, развернув их ко мне. — Отчётливость и определённость пропали, иногда бывают непонятные сны, как калейдоскоп, что-то я объяснить могу, а что-то — нет. В начале февраля мне снилось, как Хоуп пьёт вино под музыку, и вдруг ритм музыки превратился в звук пулемётной очереди. Я очень испугалась этого сна, а через три недели оказалось, что в день рождения Хоупа убили мастера Хана. — Элия опечалилась, было видно, что ей не в радость такие вещи, особенно потому, что не умея их вовремя расшифровывать, она не в силах ничего предотвратить. — Возможно, я просто не знала мастера Хана, поэтому не увидела более чёткого образа. А с конца весны мне постоянно снится пустыня, море песка, и хотя мастера постоянно путешествуют в места, где подобные ландшафты, недавно золотые стали постоянно уезжать в Синьцзян — очень пустынную область Китая, и я каждый раз боюсь увидеть что-то плохое в таких снах. Порой мне кажется, что я вижу там себя, свои голубые глаза среди барханов, и меня пугает возможность попасть в плен теперь ещё и к Дзи-си, ведь он убил моих родителей. Он приказал убить мою бабушку, охотясь за пророчествами.

— Это у которого десятки тысяч бандитов?

— Да, он один из самых могущественных преступников Азии. Они с Драконом ненавидят друг друга, и претендуют на единоличную власть во всём Юго-Восточном регионе Азии, но пока ни у того, ни у другого не получается закрепить там своё влияние.

Элия посмотрела в сторону солнца, прикрыв глаза козырьком ладони, потом на наши тени.

— Кажется, пора уже идти и готовить обед. Пойдём?

— Да, конечно. — Мы стали отряхивать тобоки от травы и земли, и спускаться обратно. Я пошла чуть позади, не торопясь. Мне нравилось здесь. Если внутри, в долине между гор, чувствовался уют и защищённость, то здесь сохранялось ощущение свободы, простора. Бедная Элия, значит, она пережила то же самое, что и я, только хуже? Значит, подручные Дракона постоянно проделывают подобные номера? Джинни рассказывала схожую историю. Но если кому-то везёт, и он не попадается на удочку, то кому-то удача не сопутствует, и на нём захлопывается ловушка. Как бы я хотела отплатить Чжунэ той же монетой! Не представляю, как Элия утихомирила в себе жажду мести, я, кажется, пока не испорчу ему жизнь, не успокоюсь. Элия — сама доброта, ну как так можно? Она ушла в себя и в монастырь, молодая девчонка, из-за какого-то подлеца, пусть даже она выпустила его из сердца, лишать себя всех радостей юности? Ну, не всех, а тех, которых нет в монастыре. Или я меряю её по себе, как обычно делают люди со мной? Я догнала её у самой калитки, и поинтересовалась: — Извини, если вопрос покажется бестактным, — я привыкла тут заранее извиняться за то, что лезу куда-то, чего не было со мной в Сеуле, — а ты бы хотела замуж, детей?

— Замуж? Ну… я бы хотела навсегда остаться здесь, в Логе, а, как ты догадываешься, здесь браки не регистрируют и свадьбы не играют, — улыбнулась она и добавила: — От любви я не отказываюсь.

— То есть, тот засранец всё-таки не сломил в тебе веру в любовь, к счастью?

— Он, может, и сломил, но мне помогли починить, — с хитрецой, не свойственной ей, заметила Элия. О ком это она? Уж не о Сольджуне ли, про которого сказала, что от него теряют голову? Спросить или нет? — А дети, — продолжила Элия отвечать на мой вопрос, — это, конечно, хорошо, возможно, я когда-нибудь решусь на это, когда-нибудь захочу. Если Дзи-си будет побеждён или я избавлюсь от страха, что мой ребёнок тоже родится с какими-то пророческими способностями. Некоторые одаренности бывают как наказание — с ними трудно, неудобно, они причиняют страдания. Нет, я не рискнула бы сейчас заводить детей, я боюсь за них, потому что видела, из чего состоит этот мир, какие в нём бывают люди, и как иногда невозможно защитить или спасти того, кем дорожишь.

Я понимающе покивала, и мы с ней пошли дальше, но не в одно место. Она в столовую, а я ещё выше.

Желание позвонить сёстрам всё-таки одолело меня, и я поднялась к калитке, где сразу же встретилась взглядом с коварными и неприличными глазами Мингю, выглядывающими из прорези.

— Я это… выйти на связь с цивилизацией, — объяснила я ему своё появление и протянула руку. Он вошёл в сторожку и вынес оттуда мобильный телефон, после чего отпер калитку и выпустил меня. Вместо того чтобы остаться внутри, он опять вылез следом сам, прислонившись к воротам с боевой палкой. Пока я набирала цифры, он сказал:

— Я думал, ты почаще заходить будешь.

— Много ты о себе думал, — проворчала я и прислонила трубку к уху. На этот раз я решила первой дозвониться Сынён, потому что в прошлый раз с ней так и не поговорила, и соскучиться успела безумно.

— Ага, мелкая про меня вспомнила! — позитивно отозвалась с того конца старшая сестра.

— Сама ты мелкая, я ого-го! — засмеялась я, присев на валун, всегда очень приманивающий, как трон, чтобы опуститься на него. — Знаешь, какие бицухи прокачала?

— Но ты же…

— Де-е-евочка! — опередила я её, веселясь. — Да-да, и буду уродом с такими руками. Сынён, мне как-то сейчас пофигу, способна я буду кого-то обольстить, или нет.

Опомнившись, я обернулась на Мингю, естественно, всё услышавшего. Его улыбка просияла, и он, согнув левую руку, пощупал правой свой бицепс и, указав на меня, показал мне большой палец, типа зашибись всё с моими ручонками и я ещё вполне прокатываю под объект для флирта.

— Кстати об обольстителях, — заговорила Сынён, — тебе нужны новости с фронта?

— В смысле?

— Ну, о Ку Чжунэ твоём.

Когда она произнесла имя и фамилию, сердце у меня опять ёкнуло, но через секунду переполнилось презрением.

— Нет! Слышать о нём не хочу, ни слова! Не говори со мной о нём, вообще! Не напоминай.

— Точно?

— Точнее быть не может! Пожалуйста, всё, сменили тему. Как твои съёмки?

Сестра заговорила о том, как проходят её дни на съёмочной площадке, поделилась секретами сценария, зная, что мелодраматичный сериал я всё равно смотреть не буду и не расстроюсь, узнав сюжет. Она уже несколько раз пила кофе вместе со знаменитостями, подружилась с одним из операторов — милым молодым человеком, но бесперспективным, поэтому не стоящим внимания. Последний эпизод с её участием должны были снимать в середине сентября, так что занятость пока была обеспечена. С Гынсоком они виделись редко, в последний раз он поехал с кем-то из продюсеров обсуждать сценарий по его роману, они выпили, и на три дня Гынсок пропал с радаров. После этого он только звонил и присылал ей в гримёрную цветы.

— Разве не мило? — подытожила она. Но я не услышала в её голосе былого восторга от этого мужчины, кажется, получив от него роль, Сынён посчитала что хватит терпеть его заскоки и эгоцентричные выходки. И тем более алкоголизм.

— Конечно, мило, — вяло поддакнула я и, поговорив ещё какое-то время, я с ней попрощалась.

Ну, зачем она сказала о Ку Чжунэ? Что интересного могла она сообщить? Какой фасон платья будет на его невесте, потому что светская хроника стала публиковать их совместные фотографии? Нет, я правильно сделала, что не стала ничего слушать. Зачем мне информация о нём? Зачем его имя звучит в моих ушах? Зачем опять подёргивает в подреберье? Терпеть не могу это ощущение неудовлетворённости и растревоженности. Я повернулась к Мингю. Поднявшись, быстро дошла до него и уставилась снизу вверх.

— Поцелуй меня.

— Много ты о себе думаешь, — хмыкнул он, стрельнув бровью. Первым желанием было сказать «не хочешь и не надо!», убежать и обидеться. Но потом как-то резко отпустило. Наперев на него, я прижала Мингю к воротам.

— Мне самой взять, что хочу, или ты мужик всё-таки? — У него глаза на лоб так и полезли. Чуть не задохнувшись от возмущения, он подхватил меня за талию и оторвал от земли, поднимая к себе, чтобы наши губы оказались на одном уровне. И они оказались. Мгновение, второе, третье я думала, что ничего не произойдёт, это не поможет, и Ку Чжунэ всё равно останется в моей голове, но потом поцелуй затянулся, Мингю сжал меня крепче, поставив на ноги, не разрывая поцелуй наклонился сам, развернул меня спиной к воротам и облапал поверх тобока, скользя ладонями ниже, ниже… Я поймала его руки и разомкнула поцелуй. — Спасибо. Хватит.

— Давай ты это попозже скажешь?

— Насколько позже?

— Ну, после…

— После чего?

— После того, когда действительно почувствуешь, что тебе уже хватит.

Я решительнее оттолкнула его, восстанавливая дыхание. Целовал он хорошо. Но я не собиралась заходить в подобном баловстве далеко, я всего лишь остужала свой пыл и переключалась. Ставила голову на место. Я же не позвонила Чжихё! Видимо, голова всё-таки плавно опомнилась, лекарство подействовало.

— Мне нужно позвонить ещё одной сестре, — отошла я от него, набирая другой номер.

— А потом на второй заход? — с усмешкой бросил он в спину. Я ничего не ответила, но после разговора с Чжихё мы больше не стали с Мингю трогать друг друга, мирно разойдясь по своим делам, он на пост, а я на обед.

11-е августа

— Я бы музыку послушал, — сказал Вернон, задумавшись над тарелкой, — это единственное к чему я никак не привыкну, что тут нельзя послушать музыку.

— А я быстро отвык, и даже не тянет, — пожал плечами Диэйт. — В тишине мысли спокойнее становятся, не замечаете? И оптимистичнее.

— А что ты любил слушать в Америке? — спросила я у Вернона, и мы все принялись обсуждать наши музыкальные вкусы, которые почти ни у кого не совпали. Кто-то любил рок, кто-то рэп, кто-то попсу, кому-то было без разницы, что слушать. Я пришла к выводу, что для молодёжи здесь отсутствие интернета, фильмов и музыки даёт ещё один несомненный плюс: не из-за чего ссориться. Я вспоминаю свою школу, там постоянно идёт какая-то ругань, что кому-то нравится что-то более достойное, а другие вообще дураки — ерунду слушают, смотрят, носят, читают… Сидя в Тигрином логе понимаешь, насколько глупо спорить из-за вкусов, а ведь и я сама раньше участвовала в подобных стычках! Я поделилась вслух с ребятами своим наблюдением.

— Да, доказывать кому-то, что твои вкусы лучше и изысканнее — плохое и бесполезное занятие, — кивнул Ямада.

— Пацан, — положил ему на плечо руку Вернон, — тебя послушать, так вообще ни во что вмешиваться не надо, на кой чёрт тогда мы будем воины, если такие пассивные должны быть?

— Янки прав, — кивнул Джунхуэй, — если есть критерии морали и добра, то они приложимы ко всем сторонам жизни, в том числе искусству, а это значит, что чьи-то вкусы более правильные и здоровые, чем у других.

— Но что делать, если кому-то очень нравится… ну, я не знаю… примитивные песенки без смысла, из серии «ля-ля-ля», бить его и воспитывать? Он никому не мешает, а нравиться что-то другое насилу никому не начнёт.

Диэйт нас озадачил. Мы все задумались, замолчав. Челюсти заработали, сомкнутые рты усердно перемалывали пищу, как и наши мозги перемалывали подкинутую тему для размышления.

— Допустим, — первым заговорил Самуэль, — если кто-то тащится от триллеров и фильмов с тяжёлыми, кровавыми сценами — это же ненормально? Явно же человек немного «того».

— Да, но если это little skinny girl, то и бог с ней, — махнул ладонью Вернон, — а если это hefty and big man, то who knows чего от него ждать? Такого потенциального психа лучше вразумить иликонтролировать.

— Но он же может быть и не агрессивным вовсе, — заметил Ямада.

— То есть, отсутствие агрессии делает нормой увлечение садизмом и извращениями?

— Отвлечёмся от этого примера, — остановил их Диэйт, — всё-таки, если увлечение не извращенное, а просто глупое и пустое, вроде как играть в кукол барби и одеваться во всё розовое, слушая все альбомы AKB48…

— Что сразу AKB48? — со скептицизмом посмотрел на него Ямада. — У вас Orange caramel есть.

— Это не у нас, это у них, — указал Диэйт на меня.

— Я такое не слушаю, — подняла я руки, как бы сдаваясь.

— Crazy asians, сами себя путают, — захохотал Вернон, переглянувшись с Самуэлем, тоже улыбнувшимся.

— Побазарь мне тут, человек, чья родина рассадник гомосятины, — воззрился на него с иронией Джунхуэй.

— Наши западные гомосеки, кстати, пишут лучшую музыку в мире, — парировал Вернон.

— То-то тебя к ней так и тянет…

— За такой намёк можно и отхватить…

— Во времена самураев, — вклинился Ямада, — почти у каждого воина был юный любовник, и это не порицалось.

Тишина щёлкнула, как будто кто-то включил её, нажав на кнопку. Парни повернули головы к Ямаде. Джунхуэй поднял палец и указал им прочь, к центральному проходу столовой:

— Из-за столика вышел.

— Да я же об историческом факте…

— Вышел!

— Да дайте мне договорить! — повысил голос Диэйт и, боясь, что мастера сейчас своё внимание обратят на нас, вжал голову в плечи, заговорив шепотом: — Если увлечение невинное, но глупое — рюшечки, бантики, культивирование в себе детского образа…

— Ну, если это little skinny girl, — повторил Вернон, сдерживая смех, — то и бог с ней, а если это…

— Да мы поняли уже, — остановил его Самуэль, — девчонкам можно всё, парням — ничего.

— Мне нравится его логика, — шутя, но с серьёзным видом заверила я, — пусть продолжает.

— Да он просто перед тобой рисуется, — подмигнул мне Диэйт.

— Нет, я правда так думаю! — опроверг слова товарища Вернон. — Женщинам можно больше, потому что они слабые, и вреда причинить мужчинам не могут… — Самуэль стал подавать ему знаки, чтобы он заткнулся и посмотрел на меня, хотя я молчала и ничего не делала, но, судя по всему, миф о слабых женщинах я своей персоной разрушала. К тому же, Самуэль был менее опытным в борьбе, чем я, и меня с ним в пару ставили крайне редко, потому что я его всегда побеждала. Мой американский друг наконец-то заметил сигналы и посмотрел на меня. — Well, не все девушки слабые, окей. Но по большей части-то они с мужчинами не совладают! Поэтому спрос в первую очередь с мужчин, к ним все требования, а за девчонками уж мы приглядим.

— А вот теперь не знаю, как относиться к такой точке зрения, — вздохнула я, — вроде бы всё разрешил женщинам, а при этом контролёрами поставил мужиков, как каких-то идеальных и доминирующих.

— Да нет же, мы не идеальные, наоборот, — пытался объяснить Вернон дальше, — мы должны себя воспитывать в десять, в сто раз строже, чем женщины! Потому что у нас от природы сила большая, чем у вас, а силу дуракам давать вообще нельзя.

— А что, если искусство — это побочный продукт жизнедеятельности? — задумался Джунхуэй. — Что, если оно в любом своём виде никчемно и не нужно? Оно приводит к разногласиям и расхождениям, но разве способно облагораживать по-настоящему? Или, опять же, объединять?

— В кружки по интересам, — улыбнулся Самуэль.

— А как же боевое искусство? — спросила я у Джунхуэя.

— О нём я как-то не подумал, речь же шла о музыке и всём таком.

— Вот Моцарт и Сальери! — осенило Вернона. — Действительно же, творчество породило зависть, и в результате было совершено убийство. Казалось бы, писать красивую музыку — что может быть прекраснее?

— Стать при этом гомосеком? — хмыкнул Джунхуэй. Ребята захихикали в кулаки, чтобы не оглушить столовую смехом. Вернон закатил глаза и вернулся к обеду. — Ну ладно тебе, продолжай, я пошутил. Не обижайся, янки.

— Да ну тебя, made in China.

— Знаете, я, пожалуй, соглашусь, — вмешалась я, — проблема не в искусстве, проблема в мужиках, впрочем, ничего нового, это я знала и до Лога. Вы на ровном месте найдёте из-за чего сцепиться…

— Ой, а девчонки нет? — прищурился Ямада.

— Вот, ещё и стрелки метаете, вместо того, чтоб отвечать за себя, — осадила я его. Он поджал губы и опустил глаза. — Мужчины агрессивны по своей природе и, да, вас надо воспитывать, очень хорошо воспитывать. И ремнём тоже.

— Тогда уж щелбанами, — улыбнулся Джунхуэй. У него никогда не бывало перепадов настроения, и я не видела, чтобы он заводился, хотя могло казаться из текста, что он горячится, но нет, поиронизировал и дальше спокойный, как удав. — Если агрессия врожденная, то её надо истреблять физиологически, ответственный за агрессивное поведение отдел мозга находится где-то в лобной доле, насколько я знаю, значит, надо бить прямо в лоб, глядишь, станем тихими, смиренными и пугливыми.

— Достаточно просто дружелюбными.

— Дружелюбие, так уж исторически повелось, распространялось у людей только на близких, тех, с кем они выросли вместе, кого знают давно, кто живёт с ними рядом. На человека из другого племени, другого рода, на пришлого всегда пробуждалась агрессия, даже тогда, когда люди ещё разговаривать не умели. Чужак — это враг, он другой, неизвестный. И большинство людей до сих пор, инстинктивно, испытывает неприязнь к тому, что появилось или родилось не на родной земле, отвращение к кухне других народов, отрицание чужих обычаев, осуждение чьих-то манер и нарядов, или даже ненависть, рождённую цветом кожи, разрезом глаз. «Не такой, как я» — главный аргумент для воинственных действий. Хотя бы потому, что иначе это ты не такой, как они, а быть ущербным никому не хочется, а как угадать, кто правильнее? Никак. Вот и проще избавиться от другого вида, чем прийти с ним к взаимопониманию.

Знания Джунхуэя и его рассудительность мне нравились. С ним всегда было о чём поговорить, с другой стороны, иногда я чувствовала себя недотёпой рядом.

— А почему же нельзя понять, что нет хуже и лучше? — вознегодовала я. — Просто все разные — и это нормально.

— Попробуй, объясни это людям, — засмеялся Вернон тихо. — Иерархия — тоже природная закономерность, она даже у зверей, птиц и насекомых есть. Поэтому люди делятся не только горизонтально по видам, но и вертикально по возможностям. А кому хочется сидеть внизу лестницы? А вдруг можно подняться на ступеньку, если твой род древнее? А вдруг ещё на одну, если твоя религия — правильная? А ещё на две, если твоя нация — самая избранная? А если ещё обосрать вкусы других и доказать, что ты понимаешь в чём-то больше, чем окружающие, то всё, считай ты на пьедестале.

— Выходит, стараться уравнять всех и сломить иерархию — это идти против природы? — стало грустно мне.

— Золотые этим и не занимаются, — сказал Диэйт, — мы боремся с насилием и действиями, ведущими к бедам, несчастьям и проблемам практическим, а не теоретическим, мы предотвращаем или наказываем за преступления, но менять и ломать идеи — не наше дело. Здесь, у нас, тоже есть мастера и учителя, наставники, которым мы подчиняемся. Не потому, что это где-то прописано, а потому что сами понимаем, что так надо, потому что доверяем им и осознаём в себе отсутствие того уровня знаний, какое есть у них.

— А на наши шутки не обращай внимания, — похлопал меня по плечу Джунхуэй, — Вернона я люблю, хоть он, горемычный, и америкос. — В него прилетела маленькая рисинка, но кинувший её Вернон и сам уже был весел.

— Узкоглазая морда, а я ещё подумаю, когда мы выйдем отсюда, прикрывать твою… спину или нет.

— Ты хотел сказать «задницу»?

— Нет, я забыл, как «спина» по-корейски.

— Да ладно, ты хотел сказать про мою задницу?

— Да ты достал за обед со своей гомосятиной, ей-богу. Может, ты сам?..

— Даже не надейся.

— Иди нафиг.

Я засмеялась в ладонь, теперь явно видя, что они вовсе не обижаются, и таково их регулярное общение. И это было удивительно, ведь по всему миру до сих пор часто люди разных национальностей и рас не могли найти общего языка, а здесь, за одним столиком, они дружили, уважали друг друга, и даже спокойно шутили над собой, что не перерастало в затаённую злобу. В Сеуле я много раз сталкивалась с нелюбовью к японцам, которым никак не могли забыть времена оккупации восьмидесятилетней давности, с запретом родителей встречаться с европейцами, потому что те — европейцы, и это было единственным, причем неисправимым, недостатком. Разве грех родиться с определённой внешностью? Некоторые стереотипы потрясали своей несуразностью.

Посуду после обеда мы убирали и мыли полным женским составом — вчетвером. Я рассказала Джоанне о беседе про искусство, подумав, что подростку, которому предстоит возвращаться в обычную сеульскую школу, полезно будет поразмыслить над подобным.

— Хочу теперь сходить к мастеру Ли, покумекать с ним на эту тему, — подытожила я.

— Можно я с тобой схожу? — заинтересовалась девчонка.

— Конечно.

— Сегодня снова наш банный день, какое счастье, — пропела под нос Элия, убирая чистые тарелки в сторону, — так хочется поотмокать в горячей водичке.

— Я к вам попозже подойду вечером, — предупредила Заринэ. Шер вертелся возле неё на стуле, постоянно пытаясь стащить со стола то орех, то ложку, то палочку. Старшего сына увёл с собой отец, он им в основном и занимался с тех пор, как вернулся, а Шер ещё был маловат.

— О, все девчонки в сборе! — Услышав знакомый голос, я обернулась и увидела Мингю, вошедшего в столовую. Удержав на языке «какого чёрта ты тут делаешь?» я самостоятельно вспомнила, что сегодня пятница — выходной привратника. Только после этого мои глаза прозрели и стали разглядывать его, переодевшегося в обычный тобок, в каких тут ходили почти все, в том числе я. А он был хорош… Нет, то есть, я и до этого видела, что он красивый парень, иначе зачем бы стала с ним целоваться, но вот так, не упряхтанный в наряд сторожа, с чуть распахнутой ниже шеи и ключиц рубашкой, открывающей середину смуглой груди, он был вот прямо-таки очень хорош, я заметила прелести его фигуры, может, не все, но те, что определялись по силуэту точно. Улыбка белоснежностью перекликалась с тобоком, выделяясь на загорелой коже. Ему бы в рекламе жвачки сниматься. Впрочем, не уверена, что зрительницы захотят купить её, а не губы жующего жвачку парня.

Мингю приблизился к нам и сел на скамью, широко расставив ноги, как те негодяи в общественном транспорте, которым якобы мешает огромный член. Или яйца жмёт. Не знаю, Мингю тут никому не мешал, почему я подумала о детородных органах? Переборов смущение от того, что нас с ним теперь связывало, я всё-таки внутри испытывала некую гордость от того, что мы с ним целовались, и даже как-то немного хотелось бы, чтобы об этом узнали… Так, я что, хочу, чтобы мне завидовали? Нет, это плохо, плохо! Тем более, у Заринэ Лео, у Джоанны тоже любовь есть, кому тут завидовать, Элии? Но и она намекнула, что не совсем одинока.

— Покушать найдётся, барышни? — попросил он.

— Я не видела тебя в прошлую пятницу, — задумалась я.

— Так в выходной у меня вольный график. С утра отсыпаюсь, поэтому не успеваю на завтрак, прихожу сюда, когда все уже заняты своими делами, с обедом и ужином так же, прихожу, когда проголодался. Вот как сейчас.

— Ты, гляжу, вип-персона.

— Вот, держи, — пока я с ним болтала, наложила суп Элия, и поставила порцию с ложкой перед ним на стол. — Немного остыло, подогреть?

— Не надо, в желудке нагреется, я горячий, — посмотрел он на меня и повёл бровью. У меня по позвоночнику даже табун мурашек пробежался.

— Адептам всё равно нельзя горячее есть, — заметила Джоанна, — это разгоняет кровь, и они становятся менее адекватными, не держат себя в руках.

— А я уже не адепт, а полноправный выпускник, малышка.

Я ополоснула последнюю тарелку и, чувствуя, как градус внутри меня накаляется, а самообладание куда-то девается, вытерла руки и потянула Джоанну за рукав:

— Пошли к мастеру Ли.

— Чонён! — окликнул меня Мингю. Мне захотелось провалиться на месте. Вот теперь, минуту спустя, мне уже не хотелось, чтобы об отношениях между нами кто-то знал. — А потом ты что будешь делать?

— У меня дополнительные. С Чимином, — быстро бросила я и удалилась.

Постучавшись, мы дождались приглашения, и вошли в домик наставников. Мастер Ли, прихрамывая, спустился к нам и пригласил в маленькую комнатку за лестницей, после «музейной», которую нам показывал. Похожая на чайную, со сдвинутой задней стенкой, открывающей вид на крошечный прудик, два на два метра, обложенный гладкими камнями, комната блестела от чистоты и порядка. Низкий лакированный столик, за которым можно было расположиться только сев на пол, украшала шахматная доска с недоигранной партией.

— Присаживайтесь, — указал нам мастер Ли на циновки и опустился сам.

— Спасибо. Мы вас не отвлекаем от дел? — побеспокоилась я.

— Мои дела — это ученики, — улыбнулся мужчина, — если они ко мне пришли, то становятся самым важным делом.

Прежде чем открыть рот, я почему-то подумала, что именно о его личной жизни ничего не слышала. У мастера Хана осталась семья, у настоятеля была дочь и осталась внучка, у мастера Лео — семья, с Бродягой и Эном ещё видно будет, а вот мастеру Ли уже лет пятьдесят или больше (просто он молодо выглядит), есть кто-то у него? Но я пришла, чтобы спросить не об этом.

— Мы сегодня с ребятами заговорили об искусстве. Ну, знаете, кому-то одно нравится, кому-то другое. Захотелось понять, существуют ли объективные характеристики хорошего или плохого, а то мы договорились до того, что искусство, возможно, вообще не нужно, и оно только мешает жить.

Мастер Ли внимательно выслушал, посмотрев на меня добрыми, мудрыми глазами. Мне очень нравился взгляд этого человека, редко встречались настолько открытые, спокойные и добросердечные взгляды, в которых ощущалась теплота, в которых не было пренебрежения ни к одной высказанной мысли. На смену мастеру Хану пришло новое поколение мастеров, но если что-то случится с этим наставником? Кем его заменят? Я сомневалась, что в Тигрином логе имеется сопоставимая по знаниям и уму личность, поэтому даже думать не хотелось, что мастер Ли — не вечен.

— Есть такая фраза: «Искусство само по себе бессмысленно, но только оно придаёт смысл жизни», — начал мужчина. — В общем-то, это всего лишь одна из точек зрения, потому что не только внутри него есть различия и расхождения в приверженности людей, но и по отношению к нему в целом. Кто-то говорит, что искусство бесполезно, но не бессмысленно, а кто-то наоборот. Оскар Уайльд, весьма уважаемый писатель, считал, что искусство создано, чтобы влиять только на настроение, и в какой-то степени был прав. Он считал, что пытаться получить большее от искусства, ждать от него большего — глупо, и нужно только получать сиюминутное удовольствие от картин, книг, песен, а не искать в них глубокий смысл. — И почему я вспомнила, что Уайльд, вроде как, был гомосексуалистом? Ох уж эти споры за интернациональным столиком! — Я согласен с тем, что искусство влияет на людей, и чем они тоньше, чем впечатлительнее, тем большее влияние на них оказывается, но это не значит, что на невосприимчивых людей оно не влияет никак. Музыка, фильмы, изображения любого рода окружают современных людей, и иногда можно даже не замечать, как какие-то строчки, звучащие по радио, западают в душу и формируют мнение по тому или иному поводу. — Выдержав паузу, мастер Ли поведал историю: — В Тигрином логе был ученик, к несчастью, он погиб два года назад в перестрелке, он искал самостоятельно компанию, общество, организацию, которая помогла бы ему бороться с несправедливостью мира. Знаете, откуда в нём появилось это стремление? Он услышал песню Майкла Джексона «Им плевать на нас», а английского языка он не знал на тот момент вообще. Ему понравился ритм, он буквально влюбился в эту песню, и решил поинтересоваться её переводом. И до того впечатлился текстом песни, что, несмотря на очень юный возраст, переосмыслил всю жизнь, всё происходящее вокруг. Он задумался над этим. Итог его поисков — он набрёл на наших ребят, на золотых, и присоединился к нам. Отучившись несколько лет в обители, он успешно выпустился, не исчерпав в себе стремления к равенству людей, к борьбе за то, чтобы никого не ущемляли и не лишали таких же прав, какие положены кому-то другому. Вот так иногда искусство влияет на людей. — Мы с Джоанной не решались вставлять никаких замечаний, знали, что сказано ещё не всё. — Можно ли после говорить, что оно влияет только на настроение? Мальчику было лет десять, когда произошёл духовный переворот, он не мог сознательно копаться в искусстве, ища его глубину и смысл, ему всего лишь полюбилась песня. Я вот сам, например, в детстве слушал в основном Стиви Уандера, — засмеялся учитель, — а у него всё про любовь, да про девчонок, как я мог вырасти злым и вредным? — Я улыбнулась его автобиографическому отступлению. Он ещё немного молча что-то повспоминал, а потом подсобрался, и продолжил серьёзнее: — Но есть и другие примеры, когда кто-то, как убийца Джона Леннона, прочёл книгу — в данном случае «Над пропастью во ржи» — и сказал, что там ему увиделось указание совершить преступление. Что это? Недостаток книги? С чего бы, ведь прочли её миллионы, а убийцей с подобным объяснением стал лишь он. Анализируя такие ситуации и случаи, легко впасть в заблуждение, что искусство делится на созерцательное и деструктивное, хорошее и плохое, но не стоит обманываться. В одном и том же произведении разные люди найдут разное, а о чём это говорит? Что оттенок добра или зла не в искусстве, а в человеке, и в зависимости от того, какое в нём начало побеждает, плохое или хорошее, он находит свои смыслы в чём бы то ни было. Кого-то картина с изображением жестокости отвратит от насилия и научит, как не надо делать, а кого-то потянет последовать примеру. К сожалению, намного меньше тех, кто делает правильные нравственные выводы, большая часть думает: «Я тоже хочу попробовать».

— Так что же, — убедившись, что мастер Ли закончил, сказала я, — искусство, грубо говоря, безлико, никак не окрашено, безоценочно? Оно, как алтарь в нашем храме, служит зеркалом?

— По тому, как человек реагирует на него, безусловно, его можно лучше понять. Мелодии, кинофильмы, танцы вытаскивают из души людей что-то личное, запрятанное, что они в другой момент не могли бы или не хотели раскрывать, но наблюдая за их взаимодействием с искусством, мы наблюдаем за их духовностью.

— И если она пустовата или глуповата? Следует попытаться объяснить их неправоту? — полюбопытствовала Джоанна.

— Драгоценные мои чада, вы знаете, что желая изменить мир, нужно начать с себя? — Мы кивнули. Я испугалась, подумав, что он обяжет нас подстраиваться под всех и каждого. — Если нам продемонстрировано вольно или невольно содержание души человека, и оно нам не нравится, никто не держит нас с ним рядом и не привязывает к нему насилу. Ваше право выбирать своё окружение. Зачем кого-то вразумлять, что ему нравится что-то, что не нравится вам? Найдите тех, кто разделяет ваши интересы. Умные люди говорят: «Даже самая нелепая и пустая мысль, озвученная публично, найдёт своих почитателей». И это действительно так, от этого никуда не деться. Вы в течение жизни увидите множество людей, которые будут в восторге от посредственного, низменного, грубого, бессмысленного и даже неприятного. И их, скорее всего, будет больше, чем вас, впрочем, и вы не застрахованы от того, чтобы увлечься чем-то не всегда хорошим и правильным. — И хотя взгляд мастера Ли скользнул по нам обеим, я аж в спине вытянулась, уловив намёк на Чжунэ, словно мои мысли и чувства знали и читали, как по открытой книге. — Порочные и разрушительные объекты обладают своим шармом, они рождают соблазны.

Не знаю, о чём задумалась Джоанна, но я догадывалась, потому что и сама на минуту уплыла куда-то не в ту степь. Вот мы говорим об искусстве и — оп! — я вспоминаю своего бывшего парня. Чёрт возьми, у меня есть бывший! Ничего себе, внезапное открытие. Мастер Ли вывел нас из дум:

— Если всё-таки говорить хоть о каких-то ориентирах, то к нашему золотому учению относится поиск гармонии, отсутствие крайностей. Первая крайность — это массовая культура. В большинстве современных, капиталистических стран, она определяется коммерческой сообразностью. То, что хорошо продаётся, то и создаётся. А что требуется людям? То, что удовлетворяет их инстинкты: еда, секс, отдых. Если вы присмотритесь к медийным — недавно узнал это продвинутое словечко, — похвастался с улыбкой наставник, — медийным продуктам, то заметите, что они каким-либо образом отражают что-то из этого, пусть ненавязчиво и незаметно, но в содержании оно будет. Но такое коммерческое искусство ничего не даёт и не питает ни разум, ни душу. Есть другой вид массовой культуры, но он существовал в основном в государствах с тоталитарным режимом, он был направлен не на получение коммерческой выгоды, а на получение послушной толпы, верящей в то, к чему её агитировали, в идеального лидера, в правильную идеологию, в необходимость бескорыстного труда, да много чего ещё. В общем-то, признаки обеих массовых культур — это простота, доступность, примитивизм и однотипность. Часто они тесно сплетены с пропагандой. — Мы увлеченно следили за ходом мыслей наставника. И хотя понимать его для меня было трудновато, я очень старалась. Зря, всё-таки, так плохо училась в школе, лучше бы понимала суть каких-то слов. — С одной крайностью разобрались. Теперь другая крайность — недостижимая культура для избранных, полная индивидуальности и уникальности. Она может быть недоступна по разным причинам: слишком дорого стоит, слишком сложна для понимания или ещё что-то. И обо всём этом провозглашается: оригинальное, единственное в своём роде, только для знатоков и элиты! К чему это приводит? Люди разобщаются, дробятся на мелкие стайки, каждая с собственным мировоззрением и удивительно высоким самомнением. Доходит до разобщённости поштучной, где каждый первый считает себя шедевром, представителем некоего искусства, подобных которому нет. Вот эти две крайности — единоличие и стадность, чрезмерная сложность и перегиб простоты, перемудрить и недомудрить. Ни та, ни другая крайность, как правило, в веках не остаётся и в истинное искусство не превращается, а искусство вечно. И истина — всегда побеждает, — настолько убежденно произнёс мастер Ли, что я ему безоговорочно поверила. Да! Время всё расставляет по местам.

— Обидно только, — вздохнула Джоанна, — что истина может победить когда-нибудь в далёком будущем, когда нас уже не будет. Вот папа боролся за правду всю свою жизнь… — оборвала она фразу, нахмурившись и напрягаясь, чтобы не пролить ни слезинки.

— Если то, за что он боролся, победит, и это увидишь ты, или твои дети, Джоанна, то вся жизнь Тэя будет не напрасной, каждый его день будет шагом в пути, приведшем людей к добру, счастью и благополучию.

— Да, вы правы, — закивала девчонка, на всякий случай потерев глаза. — Вы очень правы.

«А у вас есть дети?» — снова захотелось спросить мне, но я опять не стала. В личную жизнь монастырских обитателей не лезут, и вопросы о личном вообще задавать некрасиво, поэтому я стала подниматься и кланяться:

— Спасибо, что ответили на мои вопросы, мастер Ли.

Мы вышли из прохладного домика на улицу, где всё ещё припекало. Утомившиеся за последнюю неделю ребята сидеть в беседке сегодня не собирались, решив вздремнуть. Поэтому, расставшись с Джоанной, я пошла прямиком к спортивному залу, на дополнительные занятия с Чимином. Где-то над головой вспорхнули маленькие крылья, и в сосновых ветках началась птичья перекличка. Я остановилась, заслушавшись нежным и приятным щебетанием. Сверху спускался Нгуен и, заметив моё вдохновлённое лицо, поднятое к верху, остановился рядом.

— Хорошо поют, да?

— Ага! Здорово! Я такого в городе никогда не слышала. Что это за птички, интересно?

Нгуен замолк, прислушиваясь. Потом поднял палец, будто на звук можно было указать.

— Вот, слышишь… свист чередуется с эдаким… как бы его назвать? Будто на кнопку тыкают в компьютерной игре.

— Или кроссовки по паркету скрипят…

— Это клёст. А второй, что с ним сливается, но менее звонко — чекан.

— Ты ещё и в птицах разбираешься?

— Что ещё делать, сидя в монастыре? — просиял он, пошутив: — Тут и орнитология становится увлекательной.

Он пошёл дальше, и я, опомнившись, тоже продолжила подниматься. Дойдя до спортивного зала, я отодвинула дверцу, да так и вкопалась на пороге, не успев его перешагнуть. Рядом с Чимином стоял Мингю, и мой тренер произнёс:

— Заходи, тут появился желающий с тобой тоже позаниматься.

— Да ну нафиг, — ляпнула я и, сделав шаг назад, задвинула дверь обратно.

11-е и утро 12-го августа

Выдохнув, я посмотрела перед собой, на деревянную панель двери, за которой скрыла от себя двух парней. Ну, и чего делать? Не отменять же занятие из-за появления Мингю (в котором я сама виновата самым непосредственным образом)? Да и почему я должна его избегать, разве мы с ним должны что-то друг другу? Не хорошо так начинать рассуждать, что поцелуи и флирт ни к чему не ведут, не обязывают. Так всю порядочность можно растерять, борясь с несправедливостью и обидой на одного козла. А Чимин уже, наверное, о чём-то догадался по моей капитуляции. О чём? Мог ли Мингю вообще прямо ему сказать, что было?

Не прошло и пятнадцати секунд, как я снова открыла зал и вошла в него со спокойным лицом, как ни в чём не бывало. Опешившие немного молодые люди смотрели на меня молча. Скинув сандалии, я подошла к ним.

— Ладно, я не против, — сказала я таким тоном, будто делала одолжение. — В конце концов, враги могут нападать и по двое, а я очень мало тренировалась так, пытаясь отбить нескольких соперников.

— Вообще, я не имел в виду, что мы будем сражаться с тобой одновременно, — уточнил Чимин.

— Или ты хочешь одновременно с обоими? — поплыла пошляцкая улыбка на губах Мингю, но Чимин ударил его локтем в бок, едва не заставив согнуться.

— Давай сперва я, потом с ним помесишься, — подхватил боевую палку золотой.

— А почему сперва ты, а не я? — потерев место ушиба, прокряхтел Мингю.

— Потому что ты пришёл сюда полапать меня вообще, а не делом заниматься, так что отойди и жди очереди, — отчитала я его, тоже сходив за оружием. Не собираюсь ничего стесняться и скрывать, иначе превращу дружеское общение с привратником, окрашенное небольшим интимом, в некую личную тайну, а личного в Логе заводить нельзя, да и не хочется.

— А то он сюда для другого приходит, — цокнул языком привратник, указав на Чимина, но отошёл. Я воззрилась на своего товарища и тренера, глазами призывая его опровергнуть обвинение.

— Ну, и для этого тоже, конечно, — нагло пожал он плечами.

— Да блин! — стукнула я палкой по полу, как глашатай посохом. — А если я буду пытаться вас полапать?

— В любой момент, давай только за калитку выйдем, — живо отозвался Мингю.

— Так, хватит, шутки шутками, — посерьёзнел Чимин, одёрнув парня, — а надо заниматься. Боевыми искусствами, а не тем, по поводу чего тут лоснится твоя рожа.

Сосредоточившись, мы вступили в тренировочный бой. Я старалась поменьше обмениваться с ними репликами и разговаривать, потому что эротические намёки и словесный флирт, не знаю уж каким образом, но очень раззадоривали меня, и даже возбуждали. Может, поэтому говорят, что женщины любят ушами? Это относится не только к красивым фразам и комплиментам, а к тому, что слух очень чутко воспринимает какие-то сексуальные позывы. Чего стоил один голос Чжунэ…Аррр! Господи, как же меня достало вспоминать его, но и забыть не выходит, а от воспроизведения в памяти его голоса до сих пор по коже бегут мурашки. Если концентрация и медитация учат со временем не реагировать на холод, жару и другие неблагоприятные факторы окружающей среды, то, возможно, я научусь и никак не реагировать на возбуждающий голос Чжунэ?

Пока меня тренировал Чимин, всё ещё было более-менее нормально, но когда подошла очередь Мингю, тело напряглось без моей указки и сделалось не очень послушным. Спасала только ярость желания не быть побеждённой и не подпустить к себе из принципа. Наши взгляды с привратником, переставшим шутить и говорить скользкие вещи, схлёстывались в бою, сообщая больше, чем мы могли бы выразить на словах. Ну, я точно, потому что не всегда умела ясно донести свои чувства и мысли. Но по совету мастера Эна я собиралась научиться и красноречию тоже, выписывая остроумные цитаты и привыкая обращать внимание на прочитанное, заучивая рассуждения и диалоги из трактатов, которые советовал мастер Ли. Обыденная жизнь не даёт нам возможностей и шансов стать хорошими ораторами; всё, чему учатся подростки в школе — это огрызаться, повторять зазубренное без осмысления и высмеивать что-либо, в лучшем случае — щебетать о мелочах и глупостях. Где и для чего пригодилась бы поставленная речь с долгими объяснениями и рассуждениями, с пониманием самого себя и сказанного, предварительно проанализированного? Большинство моих сверстников, да и я не исключение, не в состоянии долго слушать и относиться с вниманием к темам, которые в суете дней кажутся скучными. Когда ждёт футбольный матч или прогулка, или посиделки в кафе, кто остановится и заговорит о важном, вечном вразумительно, основательно, обстоятельно? Да хотя бы просто грамотным и красивым языком. Стремительность жизни, разнообразие того, что можно и хочется попробовать ведут к спешке, и в итоге мы превращаемся в производителей «норм», «кек», «лол», «ок», «кароч ща буду». В этом процессе утериваются не только буквы и слова, но и смыслы. Обмен звуками становится символичным, а не конкретным, и потом мы уже и не в состоянии собрать воедино подразумеваемое и расшифровать нечто более глубокое, что хотели поведать, вот такими примитивными структурами речи. И вместе с этим ценности мельчают, люди мельчают, всё как будто бы мельчает. Кто-то из ребят недавно за столиком рассуждал о подобном, повторяя услышанные от настоятеля Хенсока поучения, что в мире всё взаимосвязано, и думать, что завтрак не повлияет на усвоение ужина так же наивно, как считать, что сказанное слово не повлияет на твёрдость руки. В глобальном плане то, как мы говорим, отражается на том, как мы живём, и с этим я спорить не стану, потому что слышу, насколько чище и внятнее беседуют тут, после чего преображается и поведение в целом.

Мингю опрокинул меня на лопатки и поставил на грудь, не надавливая, конец палки, чтобы обозначить мою поверженность, и без того очевидную.

— О чём задумалась? — заметил он, что я отвлеклась от занятий, и уплывшее прочь сосредоточение лишило меня необходимой внимательности.

— О том, что в жизни всё взаимосвязано, — призналась я.

— Мысли хорошие, — улыбнулся Чимин, стоявший в сторонке, — но время ты выбрала неподходящее, чтобы думать о чём-либо кроме соперника.

— Да, думать надо обо мне, — подмигнул Мингю.

— Вот ещё только осталось, — скорчила я ему рожицу, поморщив нос. И тотчас налетела с новой атакой. Он не ожидал, но всё равно отбил её.

Несколько минут меня душило разочарование, что я никак не могу его хотя бы задеть. Чимин крикнул, наблюдая, как и положено тренеру:

— Больше хладнокровия, Чонён! Убери злость, убери! Она тебе мешает!

Я попыталась задушить её в себе, но не настолько ещё продвинулась в учении Лога, чтобы это получилось быстро. Я смотрела на Мингю и внушала себе, что злиться сейчас нельзя. Да, нельзя. Но почему это не работает? И вдруг меня осенила гениальная идея. Он же привратник, он тот, кто нас охраняет, и если бы его смогла одолеть такая неопытная воительница, как я, то мы все были бы в опасности. Его непобедимость — залог нашего спокойствия. На меня накатила неожиданная радость. Так вот, что такое мыслить позитивно! Тело почувствовало себя менее расстроенным и там, где царило ненужное напряжение, мышцы расслабились.

— Молодец, Чонён, так-то лучше! — даже со стороны увидел Чимин то, как изменились мои повадки. Мингю ухмыльнулся с вызовом, но я отвела свои глаза от его. Они сбивали, а мне надо следить за его движениями. Я выхватила взглядом палку в его руках и, считая, что теперь не допущу поражения, буквально через несколько секунд оказалась на полу. Чимин подошёл ко мне первым, подав руку и помогая подняться: — Не пытайся увидеть удары противника, пытайся почувствовать их и предугадать. Удары бывают настолько быстрыми, что глаз не в состоянии их уловить, а вот чутьё — может.

— Боже, как это трудно, — поднялась я, поправляя рубашку тобока.

— Чувствовать трудно? — удивился Мингю. — По-моему, не чувствовать куда сложнее.

— Да и то, и другое нелегко, — встала я снова в стартовую стойку.

Мингю напал заново. Я попыталась выдерживать его взгляд, при этом ища там ответ — куда последует удар? Но разгадывать что-либо в глазах Мингю было так же бесполезно, как нырять на дно океана в поиске оброненной монетки. Он выбил у меня из рук палку и, восстанавливая справедливость, отбросил свою. Мы перешли на кулачный бой, подключая ноги. У меня получалось уклоняться и уходить от его ударов, но наносить собственные я не успевала, хотя по всем приметам было ясно, что это ещё щадящий режим. Всё-таки не просто так ему доверили ворота и калитку, чёрт! Трудность была ещё и в том, что к манере и технике Чимина я привыкла, а тут пока не освоилась. Но ведь встречаясь в бою с врагом, ты видишь его первый и, возможно, последний раз, как же умудряться разоблачать его ходы с первой стычки? Мингю схватил меня за руку, которую я не успела отдёрнуть и, потянув на себя, развернул. Обычно такие тренировочные поражения заканчивались заламыванием руки за спину и установкой поверженного на колено. Однако молодой человек не стал так делать. Хоть и выкрутил мою руку, он прижал меня спиной к своей груди, наклонившись к уху:

— Мне нравится тебя заваливать, жаль, Чимин не даёт разгуляться своим присутствием, — прошептал он.

Я высвободилась (да он и не держал крепко), отряхнув плечи от его хватки. От его дыхания, скользнувшего по коже, у меня едва не свело ноги. Мингю — злодей! Что он тут делает вообще? Жар полз мне на щёки и я, пряча лицо от Чимина, пошла за своей боевой палкой. Но мой наставник, кажется, понял примерно моё состояние:

— Ладно, на сегодня хватит. Отдыхай, Чонён.

Воспользовавшись моментом, я вернула палку на стойку и вышла из зала. Меня мелко потряхивало, хотелось вернуться в положение возле груди Мингю, развернуться и поцеловать его, едва дотягиваясь до губ, находящихся на уровне моего лба. Он красив, сексуален и притягателен, какое счастье, что мы в монастыре! Я не наделаю глупостей. Не наделаю же? Непростительно вести себя здесь легкомысленно, даже в оздоровительных целях. Конечно, куда проще оттянуться и получить удовольствие, с помощью которого забуду Чжунэ, но только дураки ищут лёгкий путь. Загулять и порезвиться я могла и в Сеуле, но я выбрала Тигриный лог, и с достоинством должна освободиться от влюблённости, мешающей мне дышать полной грудью.

Пытаясь успокоить себя и не представлять эротических картин, которые создались возбужденным воображением, я заметила поднимающегося снизу мастера Лео. Чёрт, он же чувствует женское возбуждение и дичает, ведь так? А насколько близко он его чувствует? А если зверь в нём ощущает всё за километр? В любом случае, он приближался к тому месту, где стояла я, хоть и шёл по лестницам прямо, не сворачивая. Пока он ещё был на расстоянии, я сбежала с террасы спортивного зала и понеслась вверх, к воротам, как можно дальше от мастера с тигриными генами. Скорость моя была так велика, что я буквально взлетела на самую последнюю площадку, упершись в калитку, возле которой скучающе сидел Даниэль. Я обернулась, видя, что мастер Лео продолжает медленно подниматься.

— Даниэль, открой ненадолго калитку, — паникуя, я решила, что лучше постоять за стеной, пока возбуждение не отпустит. Преграда же снизит распространение запаха возбуждения?

Лучший ученик Лога, заменяющий Мингю, поднял на меня взгляд, скрутил пальцы в кулачки (в его случае — кулачищи), протянув их в мою сторону, и невинно сказал:

— Не могу — у меня лапки.

— Мне не до смеха, серьёзно, дай постоять за калиткой минут пять, я не собираюсь сбегать.

— А я не могу открывать калитку без разрешения мастеров или настоятеля, — непреклонно пожал он плечами.

— Это дело жизни и смерти!

— Я не привратник, Чонён, я исполняющий обязанности, я не могу самовольничать. — Поймав мой сердитый взгляд, он повернул лицо к калитке: — Откройся! — обратился он к ней, как к живой. — Откройся! — Само собой, ничего не произошло. Вернув внимание ко мне, он пожал плечами: — Видишь, не работает.

Мастер Лео уже был близко, и я замерла, вытянувшись в струнку, наверное, где-то в душе, сохранившей отголоски верящего в сказки детства, надеясь на то, что сольюсь со стеной и стану невидимой. Может быть, страх во мне перебьёт запах возбуждения. Мельком посмотрев на нас, мужчина прошёл мимо, в башню настоятеля. Я выдохнула, убедившись, что он ничего не почувствовал. Даниэль на меня посмотрел с подозрением:

— Что случилось-то? Нахулиганила? — Не скажу же я ему, что возбудилась из-за привратника, которого он тут замещает? И в связи с этим неслась сломя голову от мастера-мутанта. А то ещё подумает, что я тут на всех подряд парней зависаю, особенно тех, кому доверяют ворота.

— Психанула, — сказала я, отходя, — я же девочка, иногда бывает…

— Со всеми бывает, — понимающе покивал он. Но представить психующего Даниэля у меня как-то не получилось. Кажется, всё-таки бывают люди, с которыми не бывает. Способен ли он, лучший ученик, такой целеустремленный и самоотверженный, отвлекаться на что-то, увлекаться чем-то, кроме искусства боя? Мне кажется, что пробегись перед ним толпа голых девчонок, он и то не пошевелится, не покинет пост, не озадачится тем, как догнать их. Он по-прежнему будет думать о том, как развить максимальную скорость, чтобы победить врага, как стать ещё сильнее, чтобы победить врага, и как изучить все техники мира, чтобы победить самого опасного неприятеля. А я вот стояла и думала, как приятно было ощущать себя прижатой к Мингю, как приятно чувствовать, что нравишься кому-то, и как приятно было бы поцеловаться с ним в третий раз. Я медленно пошла спускаться обратно.

Мне встретился Чимин, обнаруживший издалека, куда я делась и пошедший следом.

— Ты так сорвалась с места, что-то случилось?

— Да нет, всё в порядке. — Я увидела, как из спортивного зала вышел Мингю и потянулся, оглядываясь. — Хоть бы не сюда пошёл, хоть бы не сюда, — забормотала я себе под нос. Чимин обернулся и посмотрел на парня.

— А что плохого, если он подойдёт?

— Ага, на пожар с соломой, — скрестила я руки на груди. Мой тренер улыбнулся, понимающе кивнув и посмотрев себе под ноги. Мингю выбрал другое направление и побрёл куда-то в сторону общежития.

— Я так понимаю, вы понравились друг другу?

— Не понравиться Мингю трудно, как поняла я.

— Ну, а он тебе?

— Он красивый, он меня соблазняет, то есть, от него веет соблазнительностью. Сам он действует не очень тонко, но это частично работает. А мне нужна терапия. Не то чтобы прям вот нужна, но пококетничать с кем-то, похоже, не лишнее. Я же никогда до этого лета подобного не делала.

— Чонён, помнишь, я тебе говорил, чтобы ты не увлекалась здесь… Я не хочу выглядеть моралистом или читающим нравоучения, но ты очень привлекательная девушка, а они — молодые, застоявшиеся в стойлах жеребцы…

— Чимин, если ты пытаешься меня обезопасить или предупредить…

— Дело не только в этом. Я не хочу, чтобы в этом месте искушения влияли на ход событий. Пойми, я больше всех упрашивал взять тебя на обучение, я ощущаю ответственность за всю эту ситуацию, и нет, я не боюсь обвинений, если что-то пойдёт не так, я готов отвечать за все свои решения, но я очень надеюсь, что моя светлая инициатива послужит созданию чего-то не менее светлого.

Я посмотрела в его глаза и заметила, насколько он серьёзен. Да, Чимин не шутил, его беспокоила не только я, но и мальчишки, ребята, для которых обучение ещё не завершено, а они, из-за меня, могут поддаться не тем мыслям. И я сама почерпну здесь не только те знания, которые входят в монастырскую программу. Я положила ладонь ему на плечо, не вкладывая в это ничего, кроме дружбы и признательности.

— Чимин… Помнишь, ты спрашивал, было ли у меня что-то с Чжунэ?

— Я полез не в своё дело, знаю, извини…

— У нас ничего не было, Чимин, — прервала я его исповедью. Он взглянул на меня исподлобья, украдкой. Но я не смутилась: — Я ничего лишнего здесь себе не позволю, не волнуйся. Я знаю, зачем я сюда пришла, и я тебе очень благодарна, что ты дал мне эту возможность. Тебе не придётся пожалеть о своём решении.

Сказано было всё, что требовалось. Чимин принял мой довод и понял его, я увидела это. Но в его взгляде, помимо серьёзности, проскочило что-то ещё. Нет, не проскочило, оно там появилось и осталось. Что же это? Не знаю, но смотреть он на меня стал как-то иначе.

Вечерняя банная процедура благотворно влияла не только на организм и гигиену, но и на душевное состояние. Сидя голым, человек не в состоянии рисоваться или скрывать что-то, а если и в состоянии, то это ему даётся труднее, чем когда он в одежде. Впрочем, я не думала, что кто-то из нас четверых, девчонок, способен лгать или вести себя заносчиво. После приезда мужа даже Заринэ стала добрее и отзывчивее, чаще улыбалась и говорила что-нибудь. Не могу сказать, что взгляд её прежде был надменным, но выражение лица, хмурое, с всегда поджатыми губами, заставляло держать дистанцию. Теперь же оно стало если не дружелюбным, то благосклонным.

Как и обещала, она пришла немного позже нас, после чего медленно подкралась к бочке, в которой сидела Элия, и сунула туда кончики пальцев. От воды пахло травами, а вокруг — влажной древесиной, соснами и можжевельником. Мы не распаривали сильно помещение, зная, что одна из нас в положении, и ей это навредит.

— Да не горячо уже, золотая наша, — улыбнулась внучка настоятеля, — забирайся.

— Золотая? — удивилась я. В одном из диалогов в беседке, ребята сказали мне, что девушки, даже если отучатся, станут не золотыми, а серебряными, потому что золотыми могут быть исключительно парни. Они где-то прочли о некой легенде, что когда-то спутницы у воинства уже имелись, и именно так их и величали.

— Её имя так переводится, — уточнила Элия, покосившись на Заринэ в поисках подтверждения. Та кивнула.

— Да, оно переводится как«золотая».

— Какое совпадение! — восхитилась я, подобравшись к бортику бочки и положив на него ладони, а поверх — подбородок. — Наверное, родители тебя очень ждали, раз дали такое красивое имя?

Заринэ осторожно погрузилась в воду и, убедившись, что не поскользнётся, повернулась ко мне:

— У меня было четыре брата… старших… Отец ими очень гордился. Баловал их. Они выросли лентяями, ничего не хотели делать, ничем заниматься. Хозяйство всё разваливалось. И отец решил, что нужна дочка, чтобы выгодно продать за богатого. Чтобы я принесла ему богатство, он назвал меня так. — Объяснение Заринэ развеяло моё радужное представление о мифических любящих родителях.

— А мама? — несмело уже спросила я.

— Она никогда отцу не перечила, боялась. Вот, даже родила дочку, как тот и велел, — слабо улыбнулась персиянка. — Что она могла сказать? Когда нашёлся покупатель, дал… дающий… давший за меня много денег, меня за него и выдали. Правда, половину выкупа за меня старший брат проиграл туда же… тогда же, — поправила она себя, говоря с акцентом, и иногда путая слова, — в тот же год.

— Жаль, что не всем везёт с родителями, — сказала Джоанна. — И наверняка вот такие уродские живут по сто лет, а такие отцы, как мой, погибают рано! — резко возмутилась девчонка. Я хотела её остановить, но не успела. Посмотрела на Заринэ. Заступится ли она за своего отца, воспротивившись тому, что он «уродский»? Нет, она ничего не произнесла, похоже, вполне согласная с определением.

— Мне тоже повезло с родителями, — поделилась и я, — но они разбились.

— О чём я и говорю! — убежденно подтвердила Джоанна.

— Я своих вообще не знала, — вздохнула Элия. — Знаете, я считаю, что в детстве в человека закладывается самое главное, и если ему что-то не дать — любви, уверенности, умения быть счастливым, то этому во взрослой жизнь уже не научишься. Ну, или научишься с огромным трудом.

— Да, детям нужна любовь, — согласилась Заринэ. — Но я не хочу дочку. Женщинам тяжело. Мужчины живут, как хотят. Женщинам же должно повезти, иначе туго. Не везёт с родителями, и с мужьями не везёт.

— Разве вам с мастером Лео не повезло? — спросила Джоанна. Заринэ смутилась. Похоже, никто никогда не решался говорить с ней о её личной жизни, а сама она о ней и подавно не заговаривала, потому что для неё Лео был каким-то священным, полубогом, о котором всуе болтать нельзя.

— Повезло, — разрумянилась она. — С ним очень повезло. Но таких нет больше. Где девушки… остальные… все найдут себе хороших мужей?

— Да, золотых маловато, — улыбнулась я. — Но, Заринэ, если у тебя будет девочка, то её в обиду не дадут. С таким-то папой и двумя старшими братьями!

— Всё равно. Пусть лучше ещё сын, — твёрдо определилась она.

— А я бы когда-нибудь хотела мальчика и девочку, — размечталась Джоанна, подперев щёку. — Как и мы с Джонханом у родителей. Быть младшей сестрой действительно здорово. Я скучаю по брату.

— А я не хочу детей вообще, — сказала я.

— Вообще? — изумилась Заринэ, посмотрев на меня, как на ненормальную. — Как?

— Ну… вот так. Не хочу заводить детей. У меня другие интересы.

— Но как же… почему? — Похоже, я сбила ей систему. В её лице было столько растерянности, что я пожалела о заявлении, но всё-таки не отступать же?

— Наверное, потому что я тоже собираюсь жить, как хочу, как и мужчины.

— Но… — хотела что-то ещё противопоставить Заринэ, однако слова потерялись. Или она передумала. В любом случае, продолжению предшествовала долгая пауза. — Что же в старости будешь делать?

— В старости? — хмыкнула я. — Может, и не доживу до неё. Я хочу сражаться, как золотые, вместе с ними.

— Но у мужчин всё-таки остаются дети… — начала она.

— Не у всех, — возразила я, — больше половины золотых — холостяки. И останутся таковыми. Воины понимают, что старость для них не предназначена, так зачем же обременять кого-то, вешая на них своих детей, если сам о них заботиться не собираешься? На земле много людей, о которых стоит позаботиться, лучше этим я и займусь, чем обременю свет ещё кем-то.

— Это неправильно, — повторила знакомую формулу Заринэ.

— Да почему?! — взмахнула я руками. Капли отлетели в Джоанну, но она ничего не сказала, только тряхнула головой. — Правильное и неправильное для каждого своё.

— Нет, разве убийства и насилие не одинаково плохо для всех?

— Ну, хорошо, какие-то вещи всегда неправильные есть, — согласилась я, — но, опять же, золотые убивают злых людей, и в таком случае убийство становится правильным.

— Я тоже не хочу детей, — прервала нас Элия, поддержав мою сторону. — Мой ребёнок, скорее всего, будет… не таким, как все. Ему будет трудно. Уверена, что любая женщина, узнав, что родит больное или несчастливое дитя, отказалась бы от этого.

Даже сквозь бочку я догадалась, что Заринэ с суеверным страхом положила ладонь на живот. Она очень пеклась о своих детях, для неё они были смыслом жизни. Они и Лео — муж, любовь её души и сердца. Переосмыслив что-то, она тихо признала:

— В таком случае да. Возможно, не всем женщинам правильно быть матерями.

Мы не поругались и не поссорились, а нашли компромисс, и это было первым успехом такого рода в моей жизни. Я не любила женские коллективы, у меня складывались отношения только с сёстрами, а с одноклассницами и девчонками из секций — нет. Там всегда были склоки, зависть, сплетни за спинами. С ребятами, Югёмом, Джуниором, Ильхуном, мы всегда приходили к выводу, что все девчатники — серпентарии. Но здесь, в Тигрином логе, у нас сложилось зачаточное взаимопонимание, и я была уверена, что никакой вражды и ненависти за спинами не возникнет.

Из бани Заринэ ушла в сопровождении мастера Лео и двух своих мальчишек. Отец опять рассказывал им что-то увлекательное, уже не о звёздах, а знаменитых воинах древности. Персиянка светилась счастьем и улыбалась, глядя на них. Когда они отошли чуть подальше, туда, где на них уже не должны были смотреть (но я почему-то подзависла), я заметила, что мужчина взял Заринэ за руку, и она прислонила голову к его плечу. Вздохнув, я подумала, что идти вот так с кем-то, кого любишь — это здорово, когда он с тобой рядом, честен с тобой, заботится о тебе, и когда у него нет никакой другой. Проклятый Чжунэ!

Мы пошли наверх, но встретили по пути Диэйта, Ямаду и Самуэля, заставивших нас остановиться. Первые двое возвращались с дополнительных занятий, которые сами себе устраивали, а Самуэль направлялся в библиотеку.

— Никто из них, — указал он на китайца и японца, — достаточно хорошо не знает корейский, а я им владею ещё не в совершенстве. Джоанна, не сходишь со мной помочь в чтении кое-каких книг? Если ещё не засыпаешь, — попросил он.

— Ладно, идём, — согласилась дочь мастера Хана без задних мыслей, и отправилась с ним. Мы, оставшиеся четверо, заговорщически переглянулись. Расцветающая юная любовь бросалась всем в глаза, но только я плюс ко всему знала, что Джоанна влюблена в мастера Эна, из-за чего не замечала других юношей и их подозрительных ухаживаний. Добьётся ли какой-нибудь взаимности адепт?

Простившись с Элией, как обычно, на верхней площадке, я, расслабленная в бане, уставшая за день, добрела до нашей комнаты, но когда открыла её — вздрогнула. В ней горел свет, а на моей кровати лежал Мингю, правда, когда я вошла, он тотчас поднялся. Я недоумевающе на него воззрилась.

— Ты что тут делаешь?

— Я ждал тебя. — Не спрашивая разрешения, он подошёл ко мне, буквально нарушив личное пространство.

— А если бы я вошла с Джоанной?

— Но я же не голый тут лежал. Что такого? Ты боишься, что кто-то узнает, что мы целовались?

— Я не боюсь! Но зачем это демонстрировать?

— Я не хотел тебя огорчить, извини, просто хотелось с тобой повидаться. — Он был уже впритык ко мне и, подхватив за талию, прижал меня к себе. Я уперлась ему руками в грудь.

— Мингю, мы в монастыре.

— Я знаю. Но можем выйти…

— Даниэль не выпустит. Или ты с ним договоришься?

— Нет, но есть же другая калитка, внизу, в поля. Там тоже не монастырь.

— Там темно, змеи и страшно, — отболталась я, высвободившись из его хватки, но он опять поймал меня и обнял. — Да что ж ты такой озабоченный?

— Ничего не могу с собой поделать — горячая итальянская кровь.

— Откуда она в тебе? — хохотнула я.

— Ниоткуда, но девушкам нравится, когда говоришь, что ты немного итальянец. Сразу выглядишь, как киногерой.

— Со мной не прокатило, поищи другую.

— Где я на Каясан другую найду? — засмеялся он и, поймав мой многозначительный взгляд, исправился: — Нет, я к тебе подкатываю не потому, что тут больше не к кому, ты мне нравишься, честно.

— Ага, как же. Не верю. Я думаю, что тебе всё равно с кем.

— Обижаешь. Это не так, Чонён. — Я опять вывернулась и отошла на шаг назад. — Просто… я тут уже столько времени! Уже на стену лезу. Когда я не тут — у меня каждый день секс был, потребность у меня такая.

— Тебя тут разве не учили бороться с желаниями?

— Учили. Но просто борюсь я лучше, чем с желаниями.

— Мингю, давай расходиться и спать?

— Я бы поспал вместе с тобой… — опять стал подходить он. Хуже всего, что я в фантазиях была абсолютно не против, и монастырская святая земля не отбивала у меня желания вернуться в объятия этого бабника и забыться на какое-то время в поцелуях и ласках.

— Мингю, если у тебя был секс каждый день, то… — Что за день признаний на одну тему сегодня? Я выпалила: — У меня его никогда не было. Так что, я не помощница, прости. Если хочешь, больше не буду приходить целоваться, чтобы не раззадоривать тебя и не мучить.

Привратник остановился и, обдумывая сказанное, сел на мою кровать. Информация о том, что я девственница, не то шокировала его, не то разочаровала, не то, как я и планировала, остудила. Поднеся к губам пальцы, он постучал их кончиками, потом посмотрел на меня.

— Нет, ты меня не мучаешь. Приходи, когда захочется, я не против. — Подумав ещё, он изменился в голосе, потерявшем легкомысленность и фривольность: — Если ты думаешь, что я испугался твоей неопытности, то это не так, моей опытности хватит на двоих… Если ты захочешь, — он поднялся и подошёл ко мне, осторожно взяв за руку, — я бы… просветил тебя в этом плане… Правда, я могу организовать отличный первый раз. Без спешки и суеты. Всё будет красиво, и тебе понравится.

— Мингю, спасибо большое, но меня не тяготит, — я осторожно высвободила свою руку, и указала глазами ему на выход. Пока ещё держала себя в руках и не повисла у него на шее. Он прямоват и пугает напором, но, будь я уже бывалой девчонкой, наверняка бы поддалась и рискнула, отозвавшись на уговоры.

— Ладно, хорошо, — смирился он и зашагал к двери. — Доброй ночи!

— Мингю! — Он остановился, обернувшись. — Так уж каждый день? — прищурилась я с издевкой.

— Иногда даже по несколько раз, — самодовольно расплылся он.

— Да ну тебя, — засмеялась я. Он вышел, а я подумала, что да, кого ещё ставить на ворота, как не парня, который вытрахает, похоже, всё, что движется, прежде, чем оно мимо него пройдёт.

Выработавшаяся привычка позволила мне проснуться, умыться и собраться очень быстро. Поправив волосы, я пришла в столовую, где трудилась одна Элия. Заринэ ещё не пришла, и это было удивительно, обычно она — самая ранняя пташка наравне разве что с настоятелем Хенсоком. Я принялась помогать по кухне вместо неё.

— Похоже, кто-то сегодня ночью времени зря не терял, — улыбнулась я, вспомнив, как семейство мастера Лео вчера отбыло от бани.

Подбросив дрова в печку, я сделала ещё несколько замечаний, и только после них заметила, что Элия непривычно немногословна. Встала не с той ноги? Может, настроение кто испортил или болит что?

— Нормально себя чувствуешь? — на всякий случай поинтересовалась я.

— Что? А, да, всё в порядке, — заверила она, начав резать овощи.

Я отвлеклась на промывку крупы, но то и дело поглядывала на Элию, чьи движения были рассеянными и неуверенными, не то, что всегда. В конце концов, когда она уронила тарелку, не разбившуюся, потому что была из дерева, я застыла, вглядываясь в девушку. Она остановилась и, закрыв веки, опустила лицо.

— Нет, не в порядке! Я не в порядке, Чонён. — Она подняла ко мне прозрачные голубые глаза. В них стояла влага. — Мне опять приснилась пустыня. Ужасная, бесконечная пустыня. Я слышала несколько женских криков, похожих на плач. А пустыня окрасилась красным. Это была кровь. Чонён. Это была кровь…

15-е августа

— Задававшиеся мне вопросы подсказали сегодняшнюю тему. — Мастер Ли начал урок, хотя не сел поудобнее, как всегда, а остался стоять у подобия доски. — У всех людей разные вкусы, разные предпочтения и симпатии. И хотя мы, приверженцы теории, что истин может быть несколько, принимаем разнообразие, всё-таки, есть деление на правильное и неправильное, плохое и хорошее. Значит ли это, что мы должны с ним бороться, с этим плохим на словах? Должны ли мы выступать не только защитниками, но и воспитателями? Я скажу вам один закон жизни, который работает почти без исключений: никогда и никого не воспитаешь иначе, как собственным примером. Можно приводить любые доводы и быть ужасно убедительным, но если ты сам не живёшь согласно своим убеждениям, за тобой никто не последует. Однако если ты будешь молчалив и не ввяжешься ни в один спор, но будешь твёрд в своих правилах и позициях, то вокруг тебя соберутся последователи. Поэтому я и хотел бы поговорить сегодня не о том, с чем вы должны бороться, а о том, что не должно приниматься вами самими за норму.

Мастер Ли прошёлся перед нами и всё-таки опустился, обычным образом медленно подогнув хромую ногу.

— Как вы знаете, золотые — это гармония во всём, это концепция полного равновесия, центра, сочетающего в себе всё необходимое. В нас присутствует и добро и зло, открытость и замкнутость, духовность и физическое развитие, умение любить и умение ненавидеть. Свет и тьма, покой и бунт. Так должно быть. Запад и восток. Когда-то я уже беседовал с вами о западе и востоке, не так ли? Менталитет запада — это общество, созданное для удовлетворения потребностей личности, менталитет востока — это личность, рождённая для служения обществу. Мы с вами всегда будем слишком либеральными для востока и слишком консервативными для запада, потому что мы понимаем, что человек и общество должны взаимодействовать и помогать друг другу. И так будет почти во всём, с чем вы столкнётесь — вы всегда будете на границе, избегать крайностей. Кто-то обвинит вас в конформизме или оппортунизме, но вы не должны обращать внимания на такие слова, потому что нынешняя мода на собственное мнение и обязательно озвученную точку зрения о том и этом противоречит главному правилу золотых — установлению мира повсюду. Если вы приметесь кому-то что-то доказывать, разгорится конфликт. Поэтому важно знать для себя, что правильно, а не убеждать в этом окружающих. Они не прекратят пытаться доказать свою правоту до тех пор, пока не увидят, что иная точка зрения приводит к лучшим результатам, к счастью, покою. Но всё-таки вернёмся к этому «хорошему», которого вы должны придерживаться. — Я зачем-то расчертила лист перед собой линией посередине и надписала слева «плохое», а справа «хорошее». Мне хотелось вывести какие-то тезисы, чтобы сохранить ориентир. Я поняла, что моё любопытство об искусстве толкнуло мастера Ли на сегодняшнюю тему. — Когда-то давно, примерно во времена Будды Шакьямуни, в древней Италии жил философ Эмпедокл. Это был своеобразный человек, которого многие запомнили только по последней эпатажной выходке — самоубийству. Он бросился в жерло вулкана, доказывая, что не боится смерти, потому что после неё станет богом. Это событие стало апогеем в его учении о перерождении душ. Да, за тысячи километров, скорее всего ничего не зная об индуизме и религиозных традициях Вед и дравидийцев, он пришёл к тем же выводам, что круг жизни — вечен, и люди способны перерождаться. Это был очень восточный для запада человек. Например, он, как и древнекитайская философия, рассматривал мир состоящим из четырёх основных элементов: огня, воды, земли и воздуха. Именно это нас сегодня будет интересовать. Примерно в ту пору, пожалуй, впервые стали складываться какие-то обоснования правильности и неправильности создаваемого человеком. Ну, если не брать древнеегипетских канонов, отступление от которых тысячелетиями считалось неправильным. Так вот, Эмпедокл считал, что все эти четыре элемента — или стихии, блуждают свободно повсюду, соединяясь и разъединяясь, а способствует этому процессу два начала: Любовь и Ненависть. Если элементы в каком-либо виде интегрируются под воздействием Любви, то выходит что-то прочное, прекрасное и жизнеспособное, если же интеграция проходит под влиянием Ненависти, то рождается чудовищное, хрупкое и ведущее к смерти, погибели. В какой-то степени он сформулировал теорию естественного отбора задолго до Дарвина, только сильнейшим, который обязательно выживет, был у него тот, кого породила Любовь и кто полон Любви. Ненависть же разрушала и творила слабых созданий, чудовищ и уродов. Мифология тогда ещё не ушла на задний план, и все кентавры, русалки, минотавры приписывались Ненависти, которая их породила. Почему? Потому что они чудовища, соединяющие в себе элементы неправильно. Каким же образом отличал Эмпедокл чудовищ от не-чудовищ? Всё той же жизнестойкостью. Именно она была критерием прекрасного и правильного. Известно, что гибридные виды, искусственно скрещенные, почти никогда не дают потомства, и нужно хорошенько потрудиться, чтобы вывести именно плодоносящий вид или сорт чего-либо. — Мастер Ли перевёл дыхание и, подождав, не возникнут ли вопросы (а они не возникли, все слушали очень внимательно и ждали продолжения), заговорил вновь: — Итак, вот первое правило правильного — долговечность. Второе, труднее определяемое — созданное должно быть созданным с любовью и по любви. Потому всегда и говорят «время покажет». Особенно о произведениях искусства. То, что делалось наспех, без желания, по принуждению, ради прибыли — забывалось, не оставалось в веках, не превращалось в классику…

— Мастер Ли! — поднял руку Самуэль.

— Да, мой мальчик?

— А как же египетские пирамиды? Их же строили по приказу рабы, и тысячами умирали на стройке.

— Хороший вопрос, мой мальчик, — улыбнулся мастер Ли. — Что я могу сказать? Во-первых, методика строительства пирамид до сих пор однозначно не доказана, и тысячи угнетённых рабов лишь одна из версий. Во-вторых, пирамиды являются чудом света, но о том, искусство ли это — вопрос спорный.

Удовлетворённый ответом Самуэль что-то записал у себя на листке. У меня в колонках тоже уже было по два пункта. В левой ненависть и кратковременность, а в правой любовь и длительность.

— Раз уж мы заговорили об архитектуре, я позволю себе сделать стремительный прыжок во времени, с вашего позволения. — Мастер Ли поправил складки на своих хакама, добросердечно оглядывая тихий и послушный класс. — Века между Античностью и Просвещением не такие тёмные, как принято о них говорить, особенно это касается арабской цивилизации или китайской. Но в целом в этот период отсутствовало искусствоведение как таковое. В Европе царило христианство и отступление от религиозных догматов строго каралось, в исламских странах было и до сих пор запрещено изображение чего-либо, кроме абстрактных фигур, поэтому искусство тоже находилось в жестких рамках, в Китае всё подчинялось конфуцианству и строгому регламенту экзаменации, где столетиями переписывались одни и те же темы. И вот я сразу сунусь в девятнадцатый век, к широко известному Фридриху Ницше. Философ углублялся в вопрос искусства, и в результате разделил его на два типа, аполлоническое и дионисийское, по именам двух древнегреческих богов. Кроме того, он рассматривал искусство по мере пластичности, наименее пластичным из всех была музыка, потом, по нарастанию, пение, поэзия, литература, живопись, скульптура, архитектура. Как видим, архитектура у него была наименее искусством из всех других, сухая, скупая пластика и ничего более. Почему? Потому что дома и постройки, в первую очередь, должны быть функциональными, нести не творческую свободу, а применимость, удобство и комфорт, прогибаться под необходимость жизни, а не перебарывать её, превозмогая примитивные нужды. Если бессмысленную картинку можно повесить на стену или снять с неё, то дом, которым невозможно воспользоваться, строить и вовсе никто бы не стал, так ведь?

— А пирамиды? — повторил Хоши, засмеявшись.

— В любой непонятной ситуации ссылайся на пирамиды, — веселясь, пробормотал под нос себе Вернон.

— Если рассматривать их как каприз фараона, — пожал плечами мастер Ли, — то, конечно, это искусство, и не соответствующее предназначению архитектурного объекта, если же это храм, то тут уже другие требования. В абсолютном своём смысле религия и искусство не имеют тождественности, и у культовых построек и предметов другое предназначение, чем у общекультурных или бытовых. Грубо говоря, обыденная вещь должна быть удобной, культурная красивой, а религиозная — внушающей трепет. В крайнем проявлении — страх, в лучшем же случае непонимание и ощущение в человеке своей беспомощности и зависимости от высших сил. Поэтому религиозные постройки страдают гигантизмом — они должны давить на человека, заставлять его слушаться и не противоречить, обезличивать. Там обезличивается и автор, потому что верующим нужно знать одно: всё создано Творцом, а остальное — вторично. И претендовать на роль Творца — преступно. Как видите, при такой догматике трудно развивать творческое начало и свободное искусство. Потому и, лично для меня, такое выражение как «религиозное искусство» парадоксально. В искусстве хотят выражаться люди, отдельно взятые личности, проявляющие себя авторы, в то время как в любой религии автор всем и всему один — Бог, и иначе быть не может. Мы же всё-таки говорим сейчас о философии Ницше, светской, позволяющей человечеству сочинять и творить. По его логике искусство делилось на аполлоническое — созидательное, рациональное, гармоничное, оптимистичное, и дионисийское — иррациональное, разрушительное, вычурно-абсурдное, пессимистичное. Аполлон был богом солнца и света, покровителем искусств вообще, а Дионис был богом виноделия, веселья и экстатических празднеств, растительности и единения человека с природой через религиозные мистерии. Таким образом, Ницше хотел показать, что есть вдохновение, а соответственно и творчество, которое приходит свыше, а есть низменное, приходящее от земли, а не небес. В этом имеется некое повторение Эмпедокловых начал — Любви и Ненависти. Кроме того, не знаю, обращал ли внимание на это Ницше, но надо иметь в виду, что Аполлон был рождён обычным способом, матерью Летой, а Дионис появился из бедра Зевса, то есть, сам по себе он уже был иррационален…

— Сделанный через задницу, короче, — подытожил вслух Диэйт и, когда на него развернулись некоторые товарищи, а так же упал взгляд мастера Ли, парень опустил зарумяневшееся лицо: — Извините.

— Так тоже можно сказать, — не стал его порицать мужчина, кивнув, — всё, что делается неправильно мы так и обозначаем в наше время. И у меня к вам возник вопрос, как вы думаете, какого же типа искусства нужно придерживаться нам, золотым, в своих предпочтениях? Аполлонического или дионисийского?

— Аполлонического, — подняв руку, сказала я, — потому что оно дарит свет, идёт от солнца и оно — разумно.

— Есть ещё варианты? — улыбнулся мастер Ли.

— Ну, точно не дионисийского, — согласился со мной Усон, — если оно связано с виноделием, то и с опьянением, а вдохновение в состоянии опьянения вряд ли даст хорошие результаты.

Большинство ребят закивало и подтвердило свой выбор: золотые должны симпатизировать аполлоническому искусству, и только Джунхуэй молча поднял руку и ждал, когда ему дадут слово.

— Да, Джунхуэй? — заметил его мастер Ли и призвал всех образовать тишину. Когда голоса умолкли, молодой человек произнёс:

— И в кривом, и в прямом увидишь высшее в природе. Так сказал Чжуан-цзы, философ из учёных Ста Школ. Я считаю, что мы должны одинаково ценить оба вида искусства, и всегда находиться посередине между ними, чтобы видеть оба с равного расстояния и сохранять гармонию. Вы говорили о четырёх основных первоэлементах. В Китае знают и пятый — металл, он записывается иероглифом «золото», цзинь. Это та квинтэссенция, которая скрепляет остальные и позволяет им циркулировать здоровым образом, но она никогда не сливается с ними, потому что она — другого рода.

Мастер Ли излучал одобрение, восторг и отеческую любовь своими глазами, которые не отвёл от Джунхуэя, даже когда тот закончил. Мудрый учитель всегда рад успехам своих учеников, даже когда они достигают такого уровня, что им уже нечего дать.

— Именно. Верно, мальчик мой. Но фраза о том, что металл другого рода немного заносчивая, эдак не далеко возомнить себя богами, управляющими миром, и вслед за Эмпедоклом куда-нибудь кинуться, — с иронией поправил его мужчина. — Мы не управляем, мы — исправляем, запомните это. И для этого, да, мы должны всегда быть с открытыми глазами и слушающими ушами, мы ни от чего не должны отворачиваться, наше дело — понимать и разбираться, а не рубить с плеча. И к слову о иероглифах, в китайском языке есть и ещё один, примечательный: две горизонтальные черты, вверху и внизу, небо и земля, они посередине соединены вертикальной, столбом, образующим связь между землёй и небом, — спохватившись, мастер Ли встал и нарисовал его на доске, комментируя по ходу выведения черт, — а на равном расстоянии от неба и земли, в центре этой вертикали, есть ещё чёрточка, подразумевающая человека. С помощью этого иероглифа записывают слово «король», «правитель», он же сам по себе означает правление и установление власти. Как вы можете догадаться, это говорит нам о том, что только золотая середина, полная гармония должна управлять и властвовать где-либо. Гармония — да, но не люди, впитавшие её в себя. Мы проводники справедливости, равенства и благоденствия, молодые люди. Проводник — это не источник, а потому мы слушаемся законов и предписаний, которые хранятся здесь, в нашем добром Логе не одну тысячу лет.

— А что же тогда источник? — задал вопрос Джихун, парнишка, с которым я познакомилась буквально на днях, побывав с ним в спарринге.

— А это уже повышенный доступ секретности, — подмигнул ему мастер Ли, не то шутя, не то всерьёз обещая, что когда-нибудь можно узнать какую-то тайну.

— Так всё-таки, какое искусство неправильное? — запутался Сону, перечитывая собственные заметки. — Созданное по пьяни или изображающее уродов? А что тогда за уродство принимать? То, что не размножается?

— Гомосеков? — захихикал Хоши.

— Сказали же вам — недолговечное и созданное без души, без любви! — обернулся к ним Минхён, разъясняя.

— А гомосеки уроды — это без сомнений, — с отвращением проворчал Рен. За интернациональным столиком я поверхностно узнала, что его в неполные шестнадцать лет похищали, чтобы отдать на забаву извращенцам-миллионерам, геям или педофилам, я так и не поняла, от которых его успели спасти золотые^[59]. С тех пор Рен превратился в жуткого ненавистника всего «нетрадиционного». Да и просто ворчуна.

— Видимо, к этой теме нам придётся ещё не раз вернуться, — признал мастер Ли её сложность, — а сегодня напоследок хочу вернуться вот к чему. Как я уже сказал, у разных предметов есть разное предназначение: житейское, религиозное, культурное. Перцепция^[60], мировоззрение людей могут быть соответствующими, у религиозных людей — религиозными, у посвятивших себя искусству — художественными, и живущих простой и незатейливой жизнью — бытовыми. Но тогда у каждого человека будет и своя мораль. За принадлежность к истинной морали борьба шла всегда, и чаще всего между наукой и религией, однако нужно понимать те требования, о которых я говорил. Для науки морально будет то, что привносит удобства человеку, облегчает его существование, для искусства морально будет то, что эстетично, а для религии морально будет то, что соответствует догмам конкретной конфессии, например, отказ от удовольствий или бескорыстность. И если встретятся два человека, один с религиозным мировоззрением, а другой с обыденно-научным, то они никогда не поймут друг друга, потому что для них смысл морали будет заключаться в совершенно разных понятиях. Но ведь авторы музыки, книг, фильмов и памятников — это именно люди с каким-то мировоззрением, и оно может отличаться от вашего. Вы предъявите к искусству требование высшей степени — моральность, но и мораль не абсолютна, как я только что сказал. Да, в узком понимании мораль — это соотношение добра и зла, но не всегда же это олицетворение рогатого Дьявола и ангела с крылышками, которые ведут противоборство. В быту злом может быть мусор, лень супруга, болтливость подруги, в религии злом является непослушание или недержание поста. А искусство при этом лавирует между тем и этим, то становясь конкретизированным, то отстраняясь от всего и превращаясь в абстракцию. Но, всё-таки, Минхён подчеркнул главное. Созданное без любви — плохо, чем бы оно ни являлось, а созданное без любви и ради денег — плохо вдвойне. Создать для продажи одежду и мебель — это одно, но создать для продажи бессмыслицу — другое. Человек, одевший и обувший кого-то, имеет право на вознаграждение, а тот, что хотел лишь получить, но ничего не смог дать — заслуживает поругания, но не благодарности.

— А какое у нас мировоззрение должно быть? — спросил Самуэль и запоздало поднял руку, поняв свою оплошность, что заговорил до разрешения. Но мастер Ли никогда не отчитывал за такие мелочи.

— Вы — монахи, значит, должны понимать мораль религии, вы — воины, занимаетесь боевыми искусствами, значит, должны понимать мораль художественную, вы — люди, мужчины, и должны понимать мораль бытовую. Никакой первостепенности тут нет. Без чего легче жить: зрения, слуха или языка? Левой руки или правой? Вы — золотые, цельные личности, в вас должна быть гибкость, вы должны уметь ею пользоваться, а зло вы научитесь чувствовать, если не умеете сейчас. Пропаганда насилия — зло, порнография — это зло, распутство — это зло, хамство — зло, равнодушие тоже.

— А бранные слова? — подняв руку и дождавшись кивка учителя, спросил Диэйт.

— В нужное время и в нужном месте — нет, но определять это время и место тоже научит опыт. Допустим, как бы ты не был зол на девушку или женщину, ты никогда не должен при ней материться, и при детях говорить грязные слова — непозволительно. Но если тебе нужно обезоружить врага или поставить на место нахала, то здесь запреты ни к чему.

— А я вот чего не пойму, — опять попросил разрешения сказать Сону, — почему, если Дионис был богом веселья, дионисийское искусство — пессимистичное?

— О, мальчик мой, — поднял ладони мастер Ли, — его веселье — это эффект вина и опьянения, но у каждой подобной радости есть похмелье, а оно намного грустнее и горше тоски, которую испытывал до пьянки.

Урок вновь дал мне много пищи для ума и размышлений. Правда, под конец меня так и подмывало спросить самого мастера, а напивался ли он когда-нибудь? Но по уставу монастыря лезть с личными вопросами было нехорошо. Я и так иногда совала нос не туда, куда следовало.

Когда наш старший класс вышел, в помещение повалил, как горох, младший. У них теоретических занятий было больше, а ещё и мастер Ли, и Нгуен проводили много времени с мальчишками за медитацией и индивидуальными беседами. Было ясно, что чем раньше будущие воины усвоят кодекс чести золотого воина — тем лучше. Взять старших мастеров — Лео, Хонбина и Эна, они действительно были куда более несгибаемыми, хладнокровными и воспитанными, чем те же Чимин, Мингю, Хоуп. А всё почему? Потому что они выросли тут с детства, а остальные пришли в подростковом или юношеском возрасте. Или я ошибаюсь, и дело в возрасте «за тридцать» и опыте?

Мы с Верноном, Диэйтом и Джунхуэем медленно пошли по солнечным ступенькам к лавочкам, окруженным яркими хризантемами, обсуждая поданный нам материал. Джунхуэя товарищи обозвали умником, но он не обратил на подначивания никакого внимания. Если Даниэля нельзя было ничем сбить с пути совершенствования в боевых искусствах, то его, похоже, ничего не останавливало перед стремлением к знаниям.

Нескольких ребят, Себина, Джей-А и Сынгвана, с которым я пока что ещё толком не общалась, позвал за собой внезапно появившийся мастер Лео. В столовой надо было подновить крышу, подлатать окна (от старости кое-где рассохлись рамы), и молодых людей отозвали на хозяйственные работы. Вчера я видела, как обновляли краской и лаком крыльцо храма, и мастеру Лео помогал младший класс. Вот уж правда, производство идеальных мужчин: и сильные будут, и умные, и всё уметь по дому. Жаль, что больше половины из них, насколько я успела услышать, о женитьбе и девчонках и не помышляют. А ведь им тут ещё и верность всему прививают! Ну, разве что с Мингю что-то пошло не так, но в семье же не без… Нет, не буду его обижать, тем более что словом, которое присутствует в пословице, красавца-привратника никак не назвать.

Усевшись возле столовой, там, где особенно припекало, и можно было позагорать, мы откинулись на спинки. Я заметила в столовой Элию, болтающую с Хо и Шером, возящимися на скамейке. Тень Заринэ мелькала глубже, возле печи. Её улыбка последние три дня не сходила с лица, однажды мне даже показалось, что она пытается что-то напевать, но, заметив чьё-то присутствие, притихла. Радость за её счастливую семейную жизнь омрачалась состоянием Элии. Она, хоть и смогла взять себя в руки, сегодня опять мне сказала, что видела пустыню и кровь. Я не могла не думать об этом, потому что знала, что в какой-то чёртовой пустыне сражается Чонгук. Мне это совсем не нравилось.

На утренней тренировке один из мальчишек, лет двенадцати, вывихнул руку и теперь, пока она заживала, был отпущен с занятий борьбой. Когда мы с Элией после обеда приводили столовую в порядок (обед настоятелю и привратнику понесла Джоанна), он присматривал за детьми Заринэ и Лео. Заринэ тем временем трудилась в прачечной. В Тигрином логе никто и никогда не сидел без дела, и не было таких, которые бы не пригодились. Трудотерапия спасала, лечила, облагораживала. Интересно, попади сюда Ку Чжунэ, он бы смог что-нибудь сделать или умер от ужаса, что всё надо делать самому? Нет, правда, ради этого зрелища я бы многое отдала: Ку Чжунэ убирает за козами, Ку Чжунэ чистит котёл от копоти, Ку Чжунэ пропалывает грядки. Мне вспомнилось, как ему хотелось напялить на меня платье и посмотреть на меня в другом обличье, видимо, подобное любопытство взаимно, мне хочется запихнуть его в мир, который ближе моей сущности, ему хочется запихнуть меня в мир, которому принадлежит он сам. И в том, и в том случае это делается ради смеха и издевательств. Чжунэ вообще из всей жизни делает развлечение, и это в то время, когда такие как Чонгук (такие? А есть ли ещё подобные?) рискуют собой и где-то могут погибнуть.

Дети вышли из столовой на солнце, играть на площадке, выложенной гладкой каменной плиткой, и Элия подошла ко мне, протирая столы.

— Что-то у меня кошки на душе скребут, Чонён, в голове пустота, а мысли никакие собрать не могу.

— Может, ты себя зря накручиваешь? — попыталась я успокоить её. Зная о её способностях только с её слов, я не имела возможности убедиться в них, поэтому на меня предчувствия девушки наводили скорее печаль, чем неистовое беспокойство. Разве реально точно угадать, что происходит в другом месте? Хоть Элия и рассказала о своей бабушке и о том, какие вещи с ней случались, и у меня не было причин ей не доверять, всё же я как-то поверхностно воспринимала её сны. Мне была ближе обратная интерпретация, если человек тревожен, то ему и сниться будет ерунда, а не наоборот. Поэтому надо успокоиться, и сны придут в порядок сами.

— Хотелось бы мне думать, что это рядовые кошмары, — вздохнула она, переходя к следующему столу.

Закончив, мы пошли вниз, к кладовой рядом с прачечной, взять свежее постельное бельё, чтобы перестелить свои постели. Я прожила здесь уже две недели, будь я в дорогой гостинице, мне бы меняли его чуть ли не ежедневно, но тут для такой роскоши требовались живые человеческие усилия, поэтому чистота соблюдалась на хорошем уровне, но без излишков. Элия положила мне на руки два комплекта, для меня и Джоанны, и я пошла вперёд, не дожидаясь, пока она уложит стопку с простынёй, наволочкой и покрывалом себе.

Проходить мимо привратника мне стало сложнее, каждый раз хотелось остановиться и сказать что-нибудь Мингю, но я сдерживалась и шла дальше. Я сделала бы так и в этот раз, если бы не увидела, что он открывает калитку. Сначала я подумала, что он хочет избежать встречи со мной, но потом поняла, что это не он выходит, а кто-то заходит. То самое сование носа не в своё дело остановило меня, вопреки намерению не делать этого. Сюда же не придёт никто, кроме золотых, а вдруг?..

Порог переступили, один за другим, три молодых человека. В двоих я признала гостей мальчишника Намджуна. Третий тоже там был, но его я запомнила лучше и знала по имени.

— Ви! — обнаружила я знакомого и, с улыбкой на лице, поспешила навстречу. — С приездом!

Но когда я подошла, то заметила, что его глаза красные, а их выражение никак не отвечает моему настроению. Мельком обозрев его спутников, я нашла и их в не менее сумрачном состоянии. Только после этого мои глаза опустились, и я заметила в руках Ви странный горшок. Вернее вазу, вроде китайских, но не большую… Точнее, это была урна. У меня замерло похолодевшее сердце.

— Привет, Чонён, — поздоровался, наконец, Ви, осипшим и севшим голосом.

— Я… я… — не нашлось у меня слов. Глаза так и уставились на урну. Мне не хотелось знать, думать, догадываться, убеждаться… Нет, чёрт возьми, нет.

— Ви! — раздалось за моей спиной. Я обернулась, ища повод разорвать эту зрительную связь с ношей прибывших. По лестнице поднялась Элия, догнав меня. Откинув на лавочку бельё, которое несла, она втопила, включив пятую скорость. — Ви!

Увидев её, он передал урну высокому парню слева от себя и распахнул руки. Через пару мгновений Элия оказалась ровно в них, захлопнутая объятиями. По щекам Ви потекли слёзы, которые принялись скатываться на белые волосы альбиноски. У неё из-под сомкнутых век тоже брызнули слёзы, но когда она, убедившись, что встреча случилась в реальности, распахнула глаза, то увидела скорбный груз золотых. Её губы задрожали.

— Будда… Амитабха! — прошептала она. — Кто… кто?!

— Кидо, — прошептал Ви, облизнув с губ слёзы и шмыгнув носом. — Настоятель у себя?

— Да… да, идём! — Они взялись за руки и, сопровождаемые двумя остальными, тронулись к башне старика Хенсока. Мне ничего не нужно было говорить. По тому, как переплёл свои пальцы с её пальцами парень, по тому, с какой простотой прильнула к нему в приветствии Эя, я поняла, кем она была занята всё это время, но открытие отошло на задний план по сравнению с произошедшим. Мне ничего не сказало имя Кидо, я не знала этого человека, представления о нём не имела до того момента, как увидела его в виде спрятанного в глиняный сосуд праха. Но меня задушила резкая и отчаянная боль. Я села на корточки, положила бельё себе на согнутые ноги и, схватившись за голову, уставилась в землю, пытаясь не заплакать. Их всего около сотни, и они воюют там с тысячами… Они не справятся. Это невозможно. Пустыня, залитая кровью. Элия была права, она чувствовала… Она действительно предугадывала.

— Водички принести? — раздался голос Мингю, положившего мне ладонь на плечо. Я помотала головой. — Могу что-нибудь для тебя сделать?

— Отправь меня тоже в Синьцзян.

Он замолчал, присев рядом. Погладив меня по волосам, привратник по-братски прижал меня к себе:

— Теперь его дух станет вольным тигром.

— Ты знал его?

— Да.

— Тебе больно?

— Очень. — Интонация Мингю была совершенно серьёзной, в ней не приходилось сомневаться, но звуки голоса отличались твёрдостью и сдержанностью. Никакой дрожи, никаких эмоций.

— Мне тоже. Мне очень больно, Мингю, я даже понять не могу, почему, ведь я-то его не знала.

— Почему? — Он приблизил свои губы к моему уху, зашептав: — Видимо, потому что теперь ты одна из нас, Чонён. Теперь ты — одно целое с нами.

Вторая половина 15-го августа

Сев на лавочку рядом с бельём, которое отложила Элия, бежавшая встречать своего доблестного воина, и пристроив сверху моё, я никак не могла заставить себя подняться, идти, жить и действовать дальше, даже на самом примитивном уровне. Прострация и немой шок охватили моё существо, я уставилась в одну точку и сидела в ожидании, когда щемящее чувство отпустит сердце. Побывший со мной некоторое время Мингю вернулся на пост у калитки. Я осталась в тишине, сопровождаемой отдалёнными звуками, настолько далёкими, что они не пробивались сквозь ту пелену пустоты и несчастья, которая укутала меня. Будто вернулся тот день, когда мне сказали, что наши родители погибли, разбились в страшной аварии. Я снова, как и тогда, не заплакала, но от этого, возможно, было ещё больнее. С тех пор я убедила себя, что сильная, выносливая и крепкая, и добросовестно исполняла обязанности данного образа, но с той трагедии и не приходилось вновь сталкиваться со смертью. Оказывается, она подкашивает всегда одинаково, если ты человек. В смысле, если ты не потерявший человечности человек, которому совсем не всё равно на то, что происходит с другими. И короткая разлука иногда способна причинить страдания, а смерть — это разлука вечная, необратимое исчезновение, она пугает, душит, придавливает. Незнание и неизвестность того, куда уходит умерший, всю историю волновало людей, без отгадки никто не может быть спокоен, потому что надежда одновременно как бы есть, и как бы её нет, как растиражированный кот Шредингера. Кто-нибудь когда-нибудь обязан сделать точное научное открытие с доказательствами, куда деваются умершие души и деваются ли вообще. Религия с попытками убедить и заставить людей верить не даёт необходимого — уверенности, она как строгий родитель, который запирает ребёнка дома, плотно занавешивая все окна, рассказывает о том, что за дверью, на улице, но не даёт взглянуть ни глазом, чтобы увидеть и убедиться, ты всё должен знать только со слов. Но и дураку понятно, что описанное каждый воображает по-своему, тогда как реальность сильно может отличаться от наших фантазий, возникших пусть даже на очень подробном описании. Но всё-таки,каково там, чувствуют ли ещё что-то те, кто оставил бренный мир, видят ли нас? Удовлетворены ли посмертной славой и благодарностью потомков, или жалеют, что не пожили ещё, ведь их вклад на протяжении столетий ничего не меняет? Или всё-таки их награждает загробный мир? Как? Чем?

Достаточно быстро башню настоятеля покинули двое парней, что прибыли с Ви. Сами же Ви с Элией ещё находились внутри, а я продолжала сидеть, с виду всё такая же спокойная, без слёз и шмыганья носом. Мои эмоции уходили всё глубже, пробуждая мысли о моём будущем, о будущем выпускников Лога, ребят, что выходят отсюда. Кто из них доживёт до старости? А я? Как сложится моя судьба? Я как-то сказала Чимину, что соглашусь рисковать собой, если попробую максимум, какой можно взять от жизни. Что успел попробовать Кидо? Какой он был? Как все эти невозвратные потери угнетают и убивают дух! Разве существует медитация, упражнение или лекция, которые помогли бы закалить его, чтобы он не реагировал на подобные горести?

Какое-то время спустя, всё так же за руки держа друг друга, из башни настоятеля вышли Элия и Ви. Они увидели меня и направились ко мне. У них, как и у вышедших до этого молодых людей, урны в руках не было, наверное, её оставили у старика Хёнсока до какого-то момента.

— Чонён, — назвала меня по имени Эя, просто чтобы я шевельнулась. Я повела плечами и приподняла подбородок.

— Всё нормально, я сейчас отомру, — пообещала я, потормошив волосы и тряхнув головой. — Это… было неожиданным, и выбило меня из колеи.

— Такого никто никогда не ожидает, — сказал Ви, — но к такому мы привыкли быть готовыми.

Его глаза немного пообсохли, не без поддержки Элии, конечно, но были по-прежнему немного красными.

— Как… как это случилось? — не сумела я преодолеть любопытства. Зачем-то в своём моральном мучении мне хотелось дойти до конца.

— Как и всегда — внезапно, — опустил взгляд Ви.

— Я не об этом. Его застрелили?

— Да, снайпер. Нас было семеро, мы пытались через перевал оказаться в Синьцзяне. Я с Джеро и Хансолем, Хоуп с Серином и Чонгуком, и Кидо. Высоту мы взяли, но вот… не без потери.

— Давайте обойдёмся без подробностей, пожалуйста, — попросила Элия. — Я не хочу думать об этом… Я и так не в силах отпустить тебя туда, — сжала она пальцы на ладони Ви.

— Ты снова туда вернёшься? — спросила его я.

— Да, послезавтра надо выдвигаться обратно.

— Ох, Будда… — сокрушенно шепнула Элия.

— Всё будет хорошо, — улыбнулся ей нежно молодой человек, стараясь приободрить, — на мне же защитная магия.

— Перестань, если бы я могла, — смущено уткнулась девушка ему в плечо.

— А ты и можешь, не сомневайся. — Ви посмотрел на меня. — Можно будет тебя сегодня немного напрячь?

— Меня? — окончательно вышла я из подвешенного состояния, заинтересовавшись. — Можно, а что такое?

— Скажи, — попросил золотой Элию. Она покраснела ещё гуще и, уже улыбнувшись сама, обратилась ко мне:

— Чонён, я хотела тебя попросить… Мне только что сделали предложение, — до крайности поалев, она даже приложила свободную руку к щеке, покосившись мельком на спутника. — Дедушка дал согласие. Ты будешь подружкой невесты?

— Я?! — Ничего себе! Не успела надуматься^[61] о похоронах, как меня огорошили свадьбой. В последний раз я была на мальчишнике, и разве что не посаженым отцом у сестры, а тут предлагают абсолютно девчачью функцию. — Даже не знаю, никогда не приходилось… Я справлюсь?

— Ничего делать не надо, — заверила Элия, — буддийские свадьбы просты до крайности. Как такового и обряда-то не будет, но всё-таки если уж будет свадьба, то надо как-то её обставить… Будда, у меня даже платья ни одного тут нет! Ви, ну вот что ты выдумал? Могли бы и без свадьбы обойтись.

— Не могли, я золотой, меня не так воспитывали, — серьёзно сказал он. Они переглянулись, поймав глаза друг друга, и засияли невидимым светом.

— Платья есть у Заринэ, — напомнила я, — наверное, можно позаимствовать?

— Точно! — кивнула Элия. — Только я худее, надо будет успеть ушить по мне… Чонён, поможешь?

— Я не умею шить, — призналась я честно.

— Да это неважно, просто… просто одёргивай меня и собирай в кучу, я так растеряна, — забегала она взглядом вокруг. — С чего начать? За что взяться? Ви, вот ты мне задачу выдал…

— Ты с ней справишься, Медведьма, — назвал он её странным прозвищем, передавая её ладонь из своей в мою. — Чонён, идите за платьем, хорошо? У вас впереди полдня, мы с настоятелем договорились, что организуем обряд в храме после отбоя, когда младший класс уйдёт спать. Так что не торопитесь.

Я взяла чуть дрожащую руку Элии в свою и поднялась. Повела её вниз, искать Заринэ.

— Идём, нарядим тебя подобающим невесте образом.

— Невесте… — повторила она, едва приходя в себя от всего происходящего. — Никогда не думала… Как вошла в этот монастырь, так и решила, что не выйду замуж никогда… Да и зачем? Ладно бы я была невинной девицей… — замолчала на этом Элия. Ей что-то вспомнилось, и она немного помрачнела.

— Ви же сказал, он — золотой, неважно, невинная девица или нет, — пожала я её руку, — они всегда берут на себя ответственность за тех девушек, которых любят. Намджун — муж моей сестры, которого тут все зовут Рэпмоном, — рассказывала я, чтобы отвлечь подругу от проблем и суеты, — когда влюбился в Чжихё, сразу сделал ей предложение, и за два месяца, что они встречались до свадьбы, не делал никаких намёков и не приставал к ней. Ну, правда, она всё-таки была невинной девушкой…

— Вот видишь! Я и говорю, что это имеет смысл, только если… только если имеет смысл.

— Ты же понимаешь, почему Ви на самом деле хочет свадьбу?

— Понимаю, — погрустнела она, — ему возвращаться послезавтра туда…

— Ты видела кровавую пустыню. Кидо погиб. Не волнуйся, всё уже сбылось, — начав доверять видениям внучки настоятеля, напомнила я. — Он просто страхуется, всем свойственно бояться, даже после десяти, двадцати лет опасности и боевых действий.

— Для пустыни, полной крови, одной смерти мало, — вздрогнула она и, помолчав, добавила: — Я слышала женские крики и плач, а Ви сказал, что их там было семеро мужчин…

— Возможно, у Кидо остались мать, сестра, девушка, кто-то, кто будет безумно горевать, и именно их голоса ты слышала во сне.

— Возможно. Надо будет спросить у ребят.

Мы нашли Заринэ и, объяснив ей, что нам требуется, не стали дожидаться, когда она закончит убираться в домике мастеров, а дружно ей помогли. Препоручив присмотр за детьми адептам, персиянка зашагала во главе, ведя нас к их с Лео дому за кладбищем. Я оказалась на этой тропе впервые, огибая обрыв и приближаясь к ступам. Самые крупные были древними, очень древними, настолько, что казалось — камень способен крошиться, однако нигде не было ни одного сколотого угла, ни одна ступа не заросла травой и не была оплетена плющом, за ними ухаживали. Кроме этого были и скромные надгробные плиты. Но ни там, ни там не было надписей и табличек, чтобы знать, кто похоронен или в честь кого воздвигнут тот или иной монумент. Я притормозила у ступы, выглядевшей самой новой. Она была чуть выше меня ростом, на передней части квадратного основания красовался барельеф — тигр, застывший перед прыжком (в общем-то, и на старинных надгробиях повсюду были тигры в той или иной позе, спокойные или умиротворенные, спящие или сражающиеся с какими-то чудовищами). Затем шли каменные ступеньки, образующие как бы пирамидку, на которой размещалось что-то вроде каменного горшка с углублением, внутри него сидела статуэтка Будды. Ступа заканчивалась сужающейся к верху башенкой с набалдашником.

— Это могила мастера Хана?

— Да, — ответила Элия, и указала на соседнюю ступу. — А тут Джунвона, легендарного предводителя, сумевшего расширить возможности золотых, возродить их. Его убили семь лет назад.

— Так у золотых всё-таки есть предводители? Помимо наставников.

— Ну… они не обладают полнотой власти. Как мне объяснили, это очень древний род, восходящий к основателям самого братства, поэтому они негласно и являются вожаками, мужчины из этой семьи. Но как таковой особой должности не существует.

Мы пошли дальше, но я никак не могла избавиться окончательно от настроения, появившегося при виде урны в руках Ви. Войдя в калитку, на территорию жилища Лео и Заринэ, я немного расслабилась. Уличная, сложенная из камней печка, натянутые верёвки для сушки пелёнок, корыто под ними и тазы, маленькие качельки перенесли меня из монастыря в деревенский быт. Оставив обувь на пороге, мы вошли в маленький домик на две комнаты. Правая была закрыта — супружеская спальня, а главная, левая, в которую как бы сразу и попадаешь, объединённая с крошечной прихожей, представляла собой детскую. Люлька, кроватка, разбросанные на полу деревянные лошадки, тупые мечи, глиняные воины. Заринэ суетливо стала наклоняться, подбирать и укладывать всё в коробку в углу, чтобы мы не наступили ни на что ненароком.

— У меня только нет ярких платьев, — сообщала она, не глядя на нас, — нет красного, нет светлого.

Убрав лёгкий бардак, она поправила платок и провела нас в запретную зону — их с Лео спальню. Кровать там не была достаточно широкой, но, пожалуй, двое взрослых людей умещались нормально. Из обстановки не было ничего, кроме тумбочки и стула с одной стороны, и большого сундука с другой. Над сундуком висело зеркало, а над стулом были прибиты крючки-вешалки. Заринэ подвела нас к сундуку и открыла крышку.

— Выбирай, что больше понравится, — разрешила она Элии. Платья всех оттенков синего и фиолетового иногда перемешивались с черными. Они были разложены тремя стопками, которые, как папки с документами, стала приподнимать Эя. Листая одно за другим, она обрадовано ахнула и потянула:

— Вот! — В её руке победно зазеленела ткань. Не слишком яркое, но и не тёмное, глубокого изумрудного цвета платье окончательно превратило в моих глазах Элию в эльфийку, стоило только представить, как она наденет это облачение. — Мне пойдёт, а, Чонён?

— Думаю, это будет идеально, — честно заверила я.

Усевшись за работу (вернее, две девушки-то принялись штопать и трудиться, а я служила подмастерьем «принеси — подай»), мы разговорились. Рассказали Заринэ о случившемся, о Кидо. Она начала сетовать и горевать, совсем как профессиональная плакальщица. Я всегда дивилась умению некоторых людей соболезновать и сочувствовать, потому что лично я не умела делать этого вообще. Когда у кого-то было горе, я ощущала неловкость, зная, что слова не помогут, и не представляя, как случайно не задеть ещё больнее, а другие могли присоединяться к слезам, причитать и сокрушаться, и выглядеть органично в чужой беде. Такой была и Заринэ. Наверное, для такого таланта действительно стоит вырасти в селе, набираясь опыта у старых бабушек-соседок, наблюдая их поведение.

Потом Элия вспомнила о цветах. Из них делают гирлянды на шеи новобрачных, но на Каясан красивые и пышные бутоны росли лишь в клумбах настоятеля. Мы с ней оставили Заринэ дошивать платье под нужный размер, и поспешили испросить разрешения на срезание букета. Конечно же, дедушка не отказал единственной внучке, да и не поголовно же мы собирались уничтожить все его цветники. Элия задумала сделать две гирлянды и венок себе на голову. Делясь тем, как она видит предстоящее торжество, девушка проникалась идеей свадьбы, которую сначала чуть не отвергла. Какими бы не были чувства возлюбленного, проверенными и крепкими, какими бы не были счастливыми отношения, редкая девушка не захочет священного обряда венчания, прекрасного момента, соединяющего две жизни.

Мы вернулись на примерку, Элия влезла в платье и завертелась в нём, уже почти подходящем ей, только чуть висящем на плечах. Заринэ прислонилась к стене, окидывая её чёрным взором.

— Хоть посмотрю, как здесь свадьбы выглядят, — вздохнула она. Я услышала в её голосе тоску, перекрывающую зависть. Сложенные на животе в интуитивном жесте руки показывали, что Заринэ вовсе не несчастна и имеет что-то большее, чем все мы, но грусть, возникшая в связи со свадьбой, выдавала тайное желание персиянки.

— А почему вы с Лео не сделаете так же? — поинтересовалась я. Заринэ подошла к Элии и стала закреплять иголками те места, где ещё надо убрать ширину.

— Он после смерти хочет быть вольным тигром, — сказала она, не отвлекаясь на меня, — ему нельзя душу привязывать.

— Вот как…

— А я не знаю, куда я пойду после смерти, — отмахнулась она, выпрямившись и отойдя от Элии, чтобы та снова сняла платье. — Если в плохое место? Не могу его тянуть за собой.

— Когда любишь, не всё ли равно уж куда следовать, лишь бы с любимым человеком? — заметила я.

— У меня дома, там, где родилась, — развернулась ко мне Заринэ, — все считают, что попадут в ад или рай, так учат, так там все говорят, другого не знают. И я думала, буду плохо себя вести — пойду в ад, а что не делала, всё говорили — плохо. А иногда думала, разве уже не в аду? Очень уж тяжко было жить. И голодно бывало, и били, и облегчиться нельзя было поплакав — ещё били за это, чтобы не ныла. Казалось, из ада в ад — и нет выхода. Руки на себя наложить? Ещё хуже будет — пытки, раскаленные котлы или кожу сдирают в аду. Такого дома, конечно, не было, поэтому я боялась. Боялась, что хуже ещё будет. А потом я тут оказалась. Всё равно, что в раю, уже в раю, хотя ещё не померла. Но тут про рай никто не говорил, никто в него не верит, все говорят про другую жизнь, следующую. А у меня уже такое ощущение, что я заново родилась. Или повидала и ад, и рай. Выходит, всё одно и то же, только люди называют по-разному? Думала, много думала. Потом решила, какая разница? Люди живут и умирают, а рай и ад то есть, то нет, и люди в них то попадают, то выходят оттуда. И зависит всё не от нас, а как Всевышний решит. Говорят, за страдание воздаётся, но я не единственная страдала на этой земле, а мне Господь послал спасение, а кому-то не присылает никогда. Почему Лео спас именно меня? — Заринэ замолчала, усаживаясь и кладя платье себе на колени, чтобы продолжать шить. Взявшись за иголку, она сказала: — Когда любишь, не обязательно следовать за ним, когда любишь — надо позволять ему следовать своим путём. Муж хочет всегда спасать, куда бы ни попал после смерти, а мне остаётся только надеяться, что если я вновь окажусь в аду или дурном перерождении, меня найдут и спасут снова благородные люди, как он.

Задумавшись над её словами, я почесала затылок.

— А что, если ты сама когда-нибудь будешь способна спасать? — Заринэ засмеялась.

— Тогда я буду молиться, чтобы Господь вывел меня на мужа, и я бы сделала всё для его счастья.

— Но ведь в другой жизни память не сохраняется, — присоединилась к нашей философии Элия. — И ты, Заринэ, можешь стать в иной раз мужчиной.

— Нам замыслы Создателя не могут быть ведомы, — отмахнулась она вновь, ловко штопая, — давайте не будем о том, чего не можем знать.

— И то верно, — согласилась я. — Сегодня у нас совсем другая задача, и мы должны выполнить её на высшем уровне!

Элия вспыхнула от того, что внимание вновь возвратилось к ней. Смущение, радость, счастье и ещё не отошедшее горе, которое заставляло стыдиться собственного веселья. Но разве могла она попросить подождать и помедлить, отложить спешку, когда Ви отправлялся в Синьцзян снова уже через два дня? Я бы тоже на её месте отринула приличия и не носила траура. Наверное, мы думали все в одном направлении, потому что Заринэ спросила:

— А когда будут хоронить Кидо? — Из нас троих она единственная его видела, когда он ещё был жив.

— Дедушка сказал, что завтра, после обеда, — успокоилась немного Элия, беря себя в руки и стараясь обходиться без эмоций. — Как обычно, все подобные вещи должны проходить втайне от младших мальчишек, чтобы их миновали знания не по возрасту.

Как жаль, рассудила я, что трагичная участь, в отличие от знаний, когда-нибудь кого-нибудь из них всё-таки не по возрасту настигнет. Слишком некстати, слишком не вовремя. Слишком рано.

Остаток дня мы тихо и незаметно от ребятни организовывали свадьбу, готовили всё необходимое. Кого-то из старших поставили на дежурство у общежития, чтобы никто из детишек не выбежал, нескольких адептов посадили читать молитвы-мантры в храме, призывающие очистить светлый путь жениха и невесты в будущее, привлекающие удачу и счастье, прогоняющие беды и напасти. Помогавший расставить жертвенные подносы с орехами, рисом, финиками и цветы, мастер Ли подспудно объяснял, что в буддизме нет понятия венчания, потому что брак считается личным делом людей, а не религиозной компетенцией, но там есть вот такие церемонии, которые можно употребить и в другом праздничном или важном случае, когда необходимо некое благословение. В строгом смысле души скрепляться таким обрядом не могут, поскольку в буддизме нет явления души, как таковой (что мне когда-то и растолковал Чонгук), но поскольку Лог — особое место, и здесь есть вера в духов и перерождение, то всё же к браку как к таинству относятся с должным почтением.

— А что, в этом храме когда-то уже проводили свадьбы? — удивилась Элия.

— Давно и редко, — кивнул мастер Ли, — а последняя на моей памяти была связана с тобой напрямую. Тут поженились твои родители.

Альбиноска застыла. Её голубые глаза замерли на алтаре, они словно читали прошлое с его немеркнущей позолоты. Наверное, она представляла, как это всё могло бы быть, какими могли бы быть её родители, мама и папа, которых она не знала, не могла помнить, разлученная с ними в младенчестве.

— Что ж, тогда я рада, что соблюдаю семейную традицию, — сказала Элия.

В горах темнело. Началось вандальное, но санкционированное срезание цветов. В другой раз подобное я бы обозначила хулиганством, но когда администрация на твоей стороне, то любое безобразие сходит за благоустройство. Мы ждали как можно дольше, чтобы розы и хризантемы не успели подвять к основной части торжества. Ви, Чимин, Хансоль и Джеро (те самые, с кем он приехал сегодня, мне пришлось попросить их напомнить свои имена, извиняясь за своё нетрезвое состояние на мальчишнике) спустились в храм, чтобы ждать невесту. Заринэ ушла укладывать детей, мы с Джоанной помогали во всём Элии. Торопливость и спешка, с которой всё делалось, так внезапно придуманное и вдохновлённое бракосочетание, заставляющее импровизировать каждый шаг, ничего не разрушало в нас ощущение важности и серьёзности момента, чего-то долгожданного и правильного. Да, сложилось вот так, что некогда было планировать и назначать дату. Вся жизнь золотых состояла из случаев и случайностей, им некогда было расшаркиваться и сомневаться в таких ситуациях. Я смотрела за приготовлениями Элии, осторожно нанизывая белые и нежно-розовые бутоны на нитку, и решала для себя, что в отличие от тех городских свадеб с помпой, какие я видела не раз, эта мне нравится больше. Где-то далеко от всего мира, в древнем храме, в кругу избранных воинов и мастеров, с чувством, что завтра может никогда не наступить, да и не желая его наступления, высоко в горах, я бы и сама согласилась пойти замуж. Вот так, без громоздкого белого платья и банкета, без слезливых тётушек, желающих молодым побольше детишек. Здесь детей никто желать не станет, все понимают, что их можно не успеть сделать, а можно и оставить бедняг несчастными сиротами. Да и вообще, уважение к самостоятельным решениям в личной жизни среди золотых не позволяло лезть с советами и пожеланиями, если никто не спрашивал. Я со своей стороны успела узнать от Элии, что она не хочет детей, переживая, как бы они не унаследовали её способностей.

Младшие ученики ушли спать. Нгуен и Джунхуэй были посланы следить, чтобы никто из них не побрёл вдруг в храм. И если первого выбрали, поскольку он был их воспитателем, то Джунхуэя, я не сомневалась, из-за того, что он сумеет придумать такие отговорки, почему нельзя куда-то ходить, что комар носа не подточит.

В Тигрином логе не было яркого фонарного освещения, и сегодня никто не стал делать исключения, зажигая огни, чтобы не привлекать внимания. На Каясан опустилась ночная прохлада, но воздух в своей свежести не был слишком влажен, небо было чистым, без единого облака, и звездный атлас посверкивал над головами. По кустам трещали цикады, где-то повыше, в стороне садов, издавал свои мистические звуки сыч, тот самый совиный посвист, от которого мурашки бегут по коже, будто это разбойнический сигнал или звук потустороннего создания. Эта ночная птица регулярно доносила свои громкие крики до монастыря, но сегодня я ещё лучше её слышала.

О том, что час начинать настал, сообщила вернувшаяся Заринэ. Элия поправила венок на белоснежных волосах. Длиной чуть ниже плеч, они раньше были ниже поясницы, как сказала девушка, но после попытки себя сжечь, больше половины сгорело. Теперь они отрастали заново. Чтобы соответствовать невесте, мы с Джоанной прикрепили и себе по цветку за ухо, будто отдыхали где-то на Гонолулу. Сборы проходили на первом этаже башни настоятеля Хенсока, где и жила Элия. Дедушка сидел на её кровати всё это время и ждал, когда мы закончим. Увидев, что внучка уже третий раз расправляет идеально севшее по ней платье, не решаясь тронуться с места, он спросил:

— Готова?

Скорее всего, от волнения у неё перехватило дыхание, потому что Элия не смогла ответить вслух, только повернулась к нему и закивала. Он поднялся и отставил в бок руку, призывая взять его под локоть. Заулыбавшаяся девушка ухватилась за него, и они очень медленно вышли. Мы: я, Заринэ и Джоанна — пошли следом. Нам доверили нести гирлянды, пышные и ароматные, не успевшие понуриться, как мы и рассчитали. Оказавшись на лестнице, я увидела мерцание лампад и свечей внизу. Храм, как и всегда, был открыт, но в эту ночь он не был пуст, там собрались почти все старшие адепты, ночные занятия были отменены. Никому не хотелось пропустить то, что бывает в Логе раз в двадцать лет. А, может, больше никогда и не повторится, если поставка сюда девушек налажена всё-таки не будет. Впрочем, наполнись обитель такими, как я, то заключение браков тоже будет под вопросом. Одним словом, все мы собирались присутствовать при том, чего никогда уже возможно не произойдёт. Наши тихие шаги спустили нас к храму, у которого все разувались, прежде чем войти. Заринэ откололась от нашей компании и, быстро найдя глазами мужа, или скорее чутьём находя его всегда и везде не глядя, она подошла к нему и встала рядом, передав ему гирлянду для жениха. Лео в свою очередь передал её мастеру Ли. Я кивком поинтересовалась у Чимина, единственного, чей взгляд поймала в этом полумраке, куда мне девать мою гирлянду? Он пожал плечами и, без уверенности, кивком указал на старика Хенсока. Тот подвёл внучку к алтарю, где был постелен богато вышитый коврик. Элия опустилась на колени, а вместе с ней и Ви, вручивший ей маленький букетик полевых цветов. Она перехватила его в одну руку, и они взялись свободными ладонями. Прежде чем опуститься, Ви успел встретить возлюбленную взглядом и оглядеть всю сразу, как-то не водя глазами, а обхватив целиком. Его лицо выразительно вещало о том, что никого прекраснее он не видел, и что он вообще не видит больше никого, кроме неё. За такой взгляд от любимых глаз можно и душу продать. Думаю, Элия почувствовала себя на седьмом небе, и если на неё Ви так смотрит регулярно, то не сомневаюсь, что ей стало всё равно на собственный внешний вид, худая она или бледная, красивая или не красивая, главное это то, какой она была в этих глазах напротив. Губы молодого человека только беззвучно и округлились в современном «вау», резонирующем со старомодностью всего, что было вокруг.

Несколько адептов, в числе которых Ямада и Себин, Сону и Даниэль, надев оранжевые тоги, напоминающие о том, что они монахи, беспрерывно читали негромкие мантры. Скудное освещение не давало мне рассмотреть всех присутствующих, но вскоре я нашла у одной из колонн Вернона, сразу же мне подмигнувшего. Я ему незаметно махнула, но тотчас была сконфужена тем, что ко мне подошёл настоятель. Он протянул руки к гирлянде, и я с удовольствием отдала её, не зная, когда именно следовало ей распорядиться.

Не осведомленная, сколько продлится «венчание» (обычно подобные церемонии длятся около часа), я настроилась на что-то долгое и невразумительное, когда будут окуривать благовониями, водить круги или напевать на санскрите. Но всё пошло совсем не так, как я ожидала. Настоятель Хёнсок вышел вперёд, к алтарю, и, что-то молитвенно прошептав в его сторону со сложенными ладонями, обернулся к жениху и невесте, чьи спины могли видеть все мы.

— Я не любитель длинных речей, дети мои, вы все это прекрасно знаете. Всю свою жизнь я предпочитал дело слову, однако, никогда не умалял возможностей слов. Сегодня, когда этот юноша, мой воспитанник, которого я больше десяти лет люблю, как сына, произнёс одну короткую фразу с просьбой отдать за него мою единственную внучку, и когда я увидел в их глазах то, что хочется видеть в глазах всех желающих вступить в брак, я ощутил силу возможностей этих слов, и ни на минуту не усомнился, что дам своё согласие, и я его дал сразу же…

— Не правда, — пробормотал под нос Ви, — вы потрепали мне минут десять нервы, делая вид, что можете отказать.

Элия засмеялась, пытаясь закрыть смех букетом, а её дедушка развёл руками.

— Плох тот купец, что не набивает цену своему товару. Но Элия для меня бесценна, Тэхён, мой мальчик. Она — всё, что у меня есть. И хотя мне тревожно доверять её кому-либо, кроме себя самого, я знаю, что тебе я могу довериться. Это ты вернул мне её, и ты вправе взять её себе. У меня лишь одно условие — дай ей счастья, столько, чтобы даже меня сносило ударной волной, — захихикал настоятель. Я не могла не улыбаться его шутливой манере, в которой он пытался укрыть свои действительные дедовские сентиментальные чувства.

— Я сделаю всё, что в моих силах, настоятель, — опустил покорно голову Ви, но старик Хёнсок всё равно легонько отвесил ему затрещину:

— Не смей хоть раз не вернуться, негодник, ясно? Я всё сказал, — тише пробубнил настоятель и, надев Элии на шею цветочные бусы, ушёл в тень. Все догадались, что ещё бы чуть-чуть и он, наверное, всё-таки не выдержал и сорвался, явив если не слёзы, то хотя бы грусть и печаль.

Переждав немного, его место занял мастер Ли. Он был спокойнее и умиротворённее. В храме никто ничего не решался говорить, кроме тех, кому было положено, видимо, что-то сказать, и если бы не монотонное звучание мантр из уст монахов, в зале бы звенела острая тишина.

— Я помню ту ночь, когда родилась Элия, — повествовательно начал наставник, и мне показалось, что сейчас расскажут очень красивую сказку. О настоящей любви и со счастливым концом. История Элии и Ви на самом деле походила на неё даже теми обрывками, которые я успела ухватить, разве что до конца было ещё очень далеко. — Было полнолуние, золотая листва осыпалась с деревьев. Я помню и тот день, когда впервые увидел Тэхёна, одиннадцать лет назад, когда ему было шестнадцать. Летний, жаркий августовский день. У нас с ним сразу возникло взаимопонимание, и я рад называть себя его духовным отцом. Сегодня сошлись вместе два этих воспоминания. Когда я познакомился с Тэхёном, то подумал: «Какой солнечный мальчишка!», а Элию её мать называла лунной девочкой. Вы кажетесь разными, дети мои, но внутри вас роднит одно — чистота. Свет, который вы несёте, лунный он или солнечный — неважно, он не способен быть омраченным. Пожалуй, где-то в небесной книге вам было предначертано соединиться, и это произошло. Вы знаете, что по нашим правилам, никакой обряд связать насилу не может, единственное, что может держать вас возле друг друга — это чувства и желание быть вместе. Для чего же мы тогда собрались здесь? Уж точно не засвидетельствовать, чтобы подтверждать, что скрепление двух судеб было. Главный свидетель для любого золотого — его совесть, и всё, что я хочу сказать сейчас, сын мой, это напутственное слово, — мастер Ли обращался уже конкретно к Ви, вешая ему на шею гирлянду: — Ты выбрал эту девушку, ты взял её в жёны, отныне и до тех пор, пока ты будешь в своём уме, сохранять принципы и достоинство, ты несёшь за неё ответственность, ты хранишь ей верность и никогда не посмеешь её обидеть. Если же ты изменишь своему выбору, то…

— Перестану быть золотым, — отчеканил Ви, воспользовавшись дарованной паузой.

— Да, так и будет. Золото — металл, посвященный Солнцу, а серебро — Луне. Спутниц золотых, которые когда-то, по легендам, существовали, и которых мы решили попытаться возродить, прежде называли серебряными. Луна и Солнце необходимы Земле, чтобы на ней была жизнь, чтобы на ней был свет, чтобы на ней было тепло. Два светила дают гармонию, когда устаёт одно — появляется другое. Вы теперь муж и жена, вы должны быть образцом гармонии, чтобы все вокруг могли ровняться на вас, знать через вас о любви, преданности и заботе. Вы должны быть образцом постоянства. Брак — это не только соитие тел и душ, брак — это ответственность перед людьми, для которых вы становитесь единым целым. Никаких единоличных решений и эгоистичных поступков. Плохо одному — плохо другому. А если плохо вам, то страдает всё вокруг. Вы — часть всего. Никогда не забывайте об этом. И ты, Тэхён, не забывай особенно, что если Луна светит скверно, то она всего лишь отражает свет Солнца! А лечить, как известно, нужно причину, а не симптомы.

Ви, настоящее имя которого я узнала, улыбнулся, и послушно кивнул. Мастер Ли отступил спиной назад на шаг:

— Если вы хотите принести какие-то клятвы, или сказать что-то — пожалуйста.

И, пока молодожёны, судя по всему, уже новобрачные, поднимались и придумывали, что сказать собравшимся, я на какой-то миг перенеслась мыслями в Сеул. У Чжунэ скоро будет свадьба. Какой она будет? Что на ней будет? Как они с его невестой будут смотреть друг на друга? Любят ли они один другого хоть немного так же, как это делают Ви и Элия? Нет, не станет любящий парень заводить интрижку где-то, пока невеста далеко. Я хорошо помнила, как Ви уснул под сексуальный танец Саны. Вот истинные чувства, вот что такое любовь. Если бы я когда-нибудь с кем-то вновь и завела отношения, я бы хотела, чтобы он в своих чувствах ко мне был так же однозначен и определён, чтобы засматриваться на других не приходило в голову, а вернее, чтобы любовь не позволяла срабатывать животным мужским инстинктам. Когда-то я сомневалась, что существуют мужчины, способные хранить верность, но встреча с золотыми поменяла моё убеждение.

— Я хочу сказать, — решился Ви, продолжая держать руки Элии в своих, — что благодарен всем за присутствие, я всем вам брат, а Эя, я знаю, сразу же стала вам доброй сестрой, когда прибыла в Лог. Конечно, ничего не изменится от того, что мы с ней теперь будем мужем и женой, но я бы хотел, чтобы вы вели себя с ней поскромнее, — максимально строго окинул взором стоявших в храме Тэхён, — а ещё я хочу сказать… — Ви повернулся к возлюбленной и, не отрываясь от её глаз, произнёс: — Я никогда тебя не обману, никогда не оставлю, никогда не перестану думать о тебе. Не перестану любить. Я люблю тебя, Элия.

— Я тоже тебя люблю! — на последнем дыхании вышептала Элия и, брызнув слезами и продолжая радостно улыбаться, обняла Тэхёна за шею, прижавшись к нему. Никаких поцелуев — это монастырь. Никаких криков и свиста — младшие адепты спали. Даже аплодисментов не было. Только тихий голосок Джоанны подле меня промолвил:

— Я бы хотела так же.

Как обычно откуда-то взявшийся рядом с ней Самуэль так же тихо заметил:

— Выходи замуж за золотого — и всё будет.

— Может и выйду, — вся в своих мечтах, не поворачиваясь к юноше, кивнула дочь покойного мастера Хана.

Я вздохнула, не заметив, когда перестали читать мантры. Пара как бы обвенчавшихся стала двигаться на выход, все поздравляли их, но ничего не желали. Всё закончилось достаточно быстро. Мы высыпали на паперть — площадку перед храмом. Настоятель обнял обоих, и внучку, и своего воспитанника. Когда он отошёл, Чимин стал пожимать другу руку и секретничать о чём-то на ухо. Хорошо, что Мингю стоял у ворот, уверена, этот тут бы наговорил пошлостей. Элия ненадолго отошла к нам — девчонкам.

— Ну вот, я теперь жена, — хихикнула она, — и испугаться не успела.

— Это скорее было красиво, чем страшно, — прокомментировала Джоанна.

— Мне понравились слова мастера Ли, — призналась я.

— Мне тоже, — сжала Элия мою руку и заговорщически наклонилась вперёд, чтобы только я и слышала: — Первая брачная ночь, Будда, у меня аж коленки трясутся…

— А разве… разве можно, в монастыре? — растерялась я.

— А мы выйдем, — она указала за плечо, на калитку, ведущую в поля и сады, — вон туда пойдём. Под открытым небом, у костра… Ви романтик, но я надеюсь, что попы мы свои не заморозим, — снова посмеялась она. — Ночи в горах студёные.

— Любовь согреет, — пообещала я.

Новоиспеченный муж подошёл забрать свою такую же жену и, желая всем спокойной ночи, они удалились за калитку, на которую охранным псом встал Даниэль. Видимо, зная характер неугомонной юности, наставники перестраховались и поставили всё-таки стража для спокойствия молодожёнов. Мало ли, какие шутки взбредут адептам в голову? А если их просто разберёт любопытство? Они же тут без интернета и телевидения, вдруг захочется пикантное что-нибудь увидеть? Да, они вымуштрованы и научены терпению, но, как приходилось убеждаться, сорваться иногда ещё могут.

— Эй, серебряная, — вывел меня из дум голос Вернона, — о чём загрустила?

— Да нет, не загрустила. Красиво это всё… здорово. Тебе понравилось? — Мы с ним тронулись прочь, выходя из редеющей толпы.

— Вполне. Красота в простоте, и церемония это доказала. Тебе замуж не захотелось, глядя на них?

— Мне? Ещё чего. Нет, я не склонна хотеть что-то только потому, что у кого-то это уже есть. Я ищу свой путь, я хочу делать так, как считаю нужным для себя.

— Неужели не хочется, чтобы какое-нибудь солнышко озарило тебя светом? — пошутил он, опять, видимо, намекнув на себя. Я в ответ задрала голову и посмотрела на луну.

— Как-то это не по мне, отсвечивать, а не светить самой.

— Я знал, что ты скажешь что-нибудь в этом роде. Ты, стало быть, не серебряная, а платиновая какая-то.

— Блондинка что ли? — хмыкнула я.

— А что, тебе бы пошло, мне кажется.

— Да? Ну тогда решено, как вернусь в Сеул — сразу же покрашусь. Добрых снов!

Ошарашенный немного Вернон остался стоять, переваривая, пошутила ли на этот раз я, а меня ноги понесли наверх, в нашу с Джоанной келью, чтобы развалиться на кровати и поспать. День выдался безумно суматошным.

16 и немного 17 августа

Утром будильника по имени Элия мы не дождались, естественно, да я и не думала, что она вернётся так рано из-за калитки, оторвётся от той любви и свободы, в которые погрузила их с Ви брачная ночь. К счастью, мы с Джоанной уже сами привыкли вставать вовремя, во мне точно завёлся заводной механизм, я отчётливо слышала горлопанящего петуха и открывала глаза сама без какого-либо усилия и внутреннего принуждения, которые толкали меня в школу. Там не хотелось ходить на занятия, здесь я делала это с удовольствием.

На завтрак новобрачные тоже не пришли, и интернациональный столик за моей спиной шушукался и с намёками улыбался, потешаясь, но с другой стороны и завидуя тому, как проводили время молодожёны. Какому парню не захотелось бы на всю ночь под звёзды с любимой девчонкой? В результате, когда Диэйт слишком громко сказал: «Никак от процесса оторваться не могут» — Заринэ погрозила ему кулаком, блюдя приличия так, будто собственную дочь выдала замуж и не позволяла никаких обсуждений. Вообще, показавшаяся мне на первый взгляд слишком замкнутой, персиянка идеально подходила к тому типажу, которому можно было бы позволить обитать в мужском монастыре. Очень многие девушки, даже хорошо воспитанные и порядочные, способны распоясаться и распуститься в обществе кучи парней, особенно таких галантных, как золотые, или озабоченных, как Мингю (впрочем, тоже золотого). Но Заринэ была не такой. Её ничего не могло заставить хотя бы выйти без платка туда, где был любой другой мужчина кроме Лео, нечего и говорить о кокетливых улыбках или дозволении прикоснуться. Именно такие девушки, женщины, помогают адептам сохранять своё уважительное отношение к противоположному полу, интерес к нему, наполовину возникающий из-за недоступности и загадочности — что же там, за покровом вечно нераскрытой одежды? Как-то среди этого всего я стала понимать, почему среди нас появляются такие, как Ку Чжунэ, дело ведь не только в деньгах, нет, и не только во влиянии семьи (вряд ли же родители целенаправленно формируют из ребёнка тупого потребителя и эгоиста?). Если бы имеющий деньги не мог купить то, что хотел, если бы девушки не продавали себя так просто и дёшево, разве развратили бы его богатства? Когда в войну нечего было есть, богачи тоже умирали от голода, и сохранённые драгоценности не спасали их, за самые большие суммы добывались с трудом крохи рисовой похлёбки, и если в мирное, благополучное время, состоятельные люди никогда и не стали бы есть простой рис на воде, то в войну уже не выбирали, и горсть размоченной крупы казалась самой вкусной на свете. Так происходит и с мужским отношением к женщинам. Если бы мы не поддавались их безыскусным ухаживаниям, если бы не давали себя целовать за «покататься на классной тачке», если бы не делали минеты за телефоны, они бы сходили с ума за одну возможность подержаться за руку. Я видела это ночью в Ви, он хотел одну единственную, и она нелегко ему досталась: украденная драконами, добытая из плена, едва не сжегшая себя, Элия стала для него хрупким сокровищем, за право владеть которым парень заплатил всем, чем мог, и при этом не раздумывал. Наверное, если молодой человек задумывается над тем, готов ли он жениться, и хочет ли делать предложение, это однозначно обозначает, что не готов и не хочет. В истинной любви сомнений не бывает. Я видела Намджуна, осознавшего, что полюбил, и сразу же заговорившего о свадьбе, теперь я увидела Тэхёна, который, прежде чем приблизиться к возлюбленной, определился с серьёзностью намерений окончательно и бесповоротно. В чём же всё-таки дело, в благородстве мужчины или в возникающем чувстве? Возможно ли так, что развращённого и порочного чувство не исправит, или оно его вовсе посетить не может? А возможно ли, чтобы достойный человек не повёл себя красиво, когда ему бы сорвало крышу от страсти? Я не могла пока что однозначно сказать, меняются люди или нет, потому что со стороны мне казалось, что Тигриный лог, например, способен воспитать и исправить, но изнутри, прислушиваясь к себе, я замечала, что меня вряд ли можно изменить в моих желаниях и стремлениях, и Лог хорош именно тем, что его устав и правила совпали с моими «хотелками».

Мастера опять незаметно переиграли расписание дня, и дел в стенах монастыря нашлось так много, что в поля и сады никто не пошёл. Джеро и Хансоль вместе с настоятелем и инструментами пошли вниз, к кладбищу, подготовить место для захоронения Кидо. Учитывая, что абсолютно всё здесь делается самостоятельно и внешними производствами обитель почти не пользуется, кому-то предстоит выбить из камня надгробие, а ведь для этого тоже умение нужно, если не скульптора, то элементарного каменотёса. Отсечь квадратный фундамент или округлую форму из булыжника, допустим, не очень трудно, но выпуклые изображения тигров требуют навыков и умения.

Мы с Чимином тем временем, как обычно, ушли на дополнительные занятия. Мой молодой тренер всё меньше щадил меня и всё более усложнял задания для моей физической подготовки. До его ловкости мне ещё расти и расти, поэтому отбивать атаки приходилось с огромными усилиями, но я не жалела сил, чтобы овладеть мастерством. Наглядно увидев в кончине Кидо к чему приводит невнимательность или нелепая случайность, которую следует исключать в столь важных делах, я не хотела бы слишком быстро откинуться сама, а для этого нужно было задействовать какую-то нечеловеческую концентрацию и сосредоточенность.

— Впрочем, — взяв перерыв для передышки, я уселась на пол с боевой палкой в руках, — от шальной пули ничего не спасёт, как не тренируйся.

— Есть техника, — сел на корточки рядом со мной Чимин, — которая позволяет ловить пули.

— Да ладно? Это сказки? — с сомнением прищурилась я.

— Отнюдь. В Тибете есть злачное местечко — Утёс богов, там производят наёмников — профессиональных убийц. Лучшие из них умеют ловить пули.

— Но… но как же? У пуль такая скорость… да и… блин, представить не могу! — впечатлилась я.

— Изначально они убыстряют скорость своей реакции через транс и наркотические вещества. Безумно трудно, но самым упорным удаётся овладеть состоянием, при котором зрение воспринимает происходящее вокруг в два-три раза быстрее, и на любой движущийся на скорости предмет они реагируют моментально.

— Я хочу этому научиться! — загорелась я, представив, как предотвращу какой-нибудь снайперский выстрел.

— Исключено. Ты же не собираешься на Утёс богов?

— А туда берут девушек? — заинтересовалась я.

— Берут, но за последние десятилетия ни одна не прошла обучение до конца. В лучшие выбиваются только мужчины, они выносливее.

— Что значит… не прошла до конца?

— То и значит. На Утёсе богов тебе не Тигриный лог, это не монастырь с заботой об адептах. Там собирают дикую свору и устраивают борьбу за выживание, как в каких-нибудь «Голодных играх», они дерутся друг с другом на смерть, травят друг друга, подстерегают и оттачивают друг на друге мастерство убийц, в любое время, в любой час. Те, кто сумел выжить, становятся наёмниками, притом такого уровня, что с ними уже сложно побороться даже нам. Даже лучшим из нас.

— Почему же здесь не преподают подобную технику?

— Ну, во-первых, точная методика никому неизвестна, чойчжоны — наставники Утёса, держат в секрете всё преподавание. Во-вторых, в методике обучения ловле пуль используются наркотические вещества, а кодексом золотых запрещено употреблять наркотики. А в-третьих… оттачивают они умение непосредственно стрельбой в них. Никто из золотых не посмеет выстрелить в другого, чтобы убедиться, что тот научился ловить пулю. Это опасно для жизни, в конце концов, многие наёмники и сами погибают во время экзаменации на это упражнение.

— Если это всё держится в секрете, откуда вы знаете, что там происходит?

— Когда закончишь обучение здесь, — улыбнулся Чимин, — тебе многое ещё расскажут, но не сейчас.

— Эх, — сдалась я, не настаивая, — вот так всегда, самое интересное — потом.

— Самое вкусное тоже всегда подают на десерт, так во всём в жизни.

— А я нелюбительница сладкого, — пожала я плечами, — мне всегда больше нравилось захавать супчик и рис со свининой, солёной, да поострее.

— Чонён, ты вообще нонсенс, — заверил меня товарищ, потрепав за плечо.

— Иногда быть нонсенсом — очень хреново, трудно найти себя. Но я стараюсь.

— И, поверь мне, у тебя получается. Как по мне, Тигриный лог — одно из самых лучших мест на земле, и ты попала сюда, хотя вообще-то для девушек это запрещено, только если они не ранены или беззащитны. В древности тоже бывала практика гостеприимства, когда женщины попадали сюда, чтобы укрыться от каких-то бед, преследований или нищеты, им давали кров, они занимались тут хозяйством, как Элия и Заринэ. Но вот так, как ты…

— А как же серебряные? Мастер Ли говорит, что они существовали, скорее всего. Знаешь о них какую-нибудь легенду?

— Ничего конкретного не читал. Честно говоря, в моём представлении серебряные были кем-то вроде наших девушек в «Пятнице», — засмеялся он, — не столько воительницы, сколько искусно умеющие обезвреживать врага женскими чарами. Красивые, хитрые, опасные.

— Но ведь по сути они — проститутки, — не удержалась я, вспомнив Сану, не в силах никак избавиться от неприязни к ней. Объективно понимая, что она красивая и ничего плохого мне не делала, сквозь призму интереса к Чонгуку я не могла воспринимать её по-доброму. — Разве это достойные спутницы благородным воинам?

— Благородные воины, по сути своей, безжалостные убийцы, — хмыкнул Чимин, — разве это не более ужасный порок, чем торговля телом? Но и мы убиваем не ради себя, и они спят с мужчинами не ради богатства.

— Я бы не смогла так, — покачала я головой.

— А кто-то не способен выстрелить в человека. Каждому своё, Чонён, — поднялся Чимин. — Давай, у нас ещё полчаса, успею надрать тебе… в смысле, уложить… Господи, почему мне при тебе кажется неправильным всё, что я обычно говорю ученикам-мальчишкам?

— Да всё в порядке, я тебя поняла, — засмеялась я, вспомнив, как сама думала о кинутой палке или чем-то подобном, и мне это тоже казалось неприличным и двояким. — Но мы ещё посмотрим, как быстро ты со мной справишься! — наивно взъерепенилась я. До конца занятия Чимин умудрился одержать победу восемь раз, а я — ни одного.

Со звуком гонга все потянулись к столовой. Пища, не жирная, без специй и всегда не сильно горячая, постоянно держала меня в состоянии лёгкого голода. Стряпня Чжихё, домашняя, всегда только-только с плиты, разбаловала меня, и, наверное, самое тяжёлое, что для меня тут было — это меню, однако всё равно, за неимением выбора, я спешила наесться хоть чем-нибудь. Привычные к постным и тёплым блюдам адепты ели с большим удовольствием и никогда не жаловались на отсутствие мяса, соли или сахара на столе. Заринэ иногда пекла рисовые пирожки с начинкой из сладкой фасоли или сухофруктов, и они кое-как компенсировали отсутствие настоящих сладостей, хотя я-то по ним не страдала, я больше любила солёное и острое, как и сказала Чимину, а этого тут не было вообще.

Я не заметила, когда пришли Ви с Элией, они умудрились сделать это одновременно, но не показав никому, а главное младшим ученикам, что они вместе. Наверное, войдя в калитку, они сразу же пошли разными дорожками. Но лицо Элии говорило само за себя. Румянец не сходил с её щёк, и она витала где-то в облаках, усаживаясь за наш девичий столик. Будь это мой класс в Сеуле, тотчас бы посыпались вопросы в духе «ну как оно?», «рассказывай!», «что было?», но из нас троих к Элии никто не полез. Заринэ считала личное чем-то священным и, насколько не хотела, чтобы кто-то любопытствовал о её жизни с Лео, свято ею охраняемой, настолько же уважала и частную территорию других. Я никогда вообще не лезла с расспросами, если кто-то не хотел рассказать что-то сам, ну а Джоанна, глядя на нас, пожалуй, не решилась открыть рта, хотя по её глазам было видно, что её-то интерес раздирает. Она так пробивалась тогда на лекцию к мастеру Ли вместе со старшими адептами, что можно было не вспоминать о чувствах к Эну, и так было ясно — она стремится созреть раньше времени, казаться взрослее, знать всё, что следует знать девушке лет хотя бы двадцати. Хотя Джоанне всё ещё было пятнадцать, и две недели в Тигрином логе не сделали её опытной дамой.

Ви с Чимином, Хансолем и Джеро сели через проход от нас, заняв отдельный столик. Чимин сказал, что они одиннадцать лет назад пришли вместе в Тигриный лог, примерно в одно время, с Намджуном, Чонгуком и ещё несколькими ребятами. Поэтому компанию объединяли общие воспоминания и почти братские чувства. С ними же был тогда и Кидо. Шуга пришёл несколькими неделями раньше, а Хоуп был ещё более давним воспитанником Лога.

— Я спросила у Ви про Кидо, — шепнула мне Элия.

— И?

— У него не было никаких сестёр. Родители погибли давным-давно, а любимая девушка умерла от какой-то тяжёлой болезни, после чего он и пришёл сюда, и с тех пор он больше не заводил никаких отношений. У него нет женщин, которые могли бы его оплакивать. — Она посмотрела на меня с отчаянием. — Это не он, Чонён.

— Это ещё ничего не значит, Эя, спокойно, — похлопала я её по руке, — ты же ошибалась когда-нибудь в своих видениях?

— Скорее неправильно их понимала, или не могла понять.

— Ну вот, видишь? Пустыня может быть метафорой чего угодно, — постаралась убеждено заявить я.

— Надеюсь, ты права.

Я тоже на свою правоту могла только надеяться. Если Элия должна была отпустить Ви в Синьцзян, то я ежедневно думала о том, что Чонгук уже там, и мне разве что ещё самой не снились ужасы о том, что там может произойти.

Обед закончился, столовая стала пустеть, а мастера и старшие адепты, переглядываясь и незаметно обмениваясь знаками, потянулись к месту захоронения падших воинов и мастеров. Заринэ осталась прибирать, заодно присматривая за детьми и взяв себе в помощники трёх учеников младшего класса. Ребята были даже рады, что их допустили до кухонных дел. Те, которым было лет по десять-двенадцать, видели в Заринэ замену родным матерям, которых потеряли по каким-то причинам за стенами монастыря. Из-за того, что она тепло, но со справедливой строгостью к ним относилась, они вечно тянулись к её обществу, которого перепадало крайне мало в насыщенных и забитых занятиями буднях будущих воинов, да и сама Заринэ была постоянно в трудах от рассвета до заката, так что повозиться рядом с ней можно было только получив соответствующую вахту.

И вот мы пришли на кладбище. Углубление для погребения урны с прахом уже было выкопано. Выстроившись полукругом, все смотрели, как настоятель Хенсок дрожащими руками опускает в землю останки своего подопечного, ученика, пожертвовавшего жизнью в борьбе с преступностью. Аккуратно вверив дну неглубокой ямки урну, старик отошёл почти не разгибаясь, и сразу же передал слово мастеру Ли. Мужчина вышел вперёд. Я стояла между Реном и Сону, поглядывая на трагичные и мрачные лица присутствовавших. Джоанна, перед чьим взором ещё наверняка стояли похороны отца, не сдержала слёз, вытирала их ладонями и стыдливо втягивала влагу из носа обратно, стараясь не быть слишком шумной. Самуэль подал ей сбоку платок, будто зная, к чему всё придёт, и взяв его с собой, потому что я что-то не видела в обычаях золотых носить с собой платки.

Кроме Джоанны слёзы текли только у Ви, при этом у него сегодня было каменное выражение лица, глаза почти не моргали, просто из них выкатывались с размеренной периодичностью крупные слёзы.

— Ты жил и погиб ради мира и справедливости, — сказал мастер Ли погибшему Кидо, присутствующему лишь в памяти друзей, — теперь дух твой свободен, и пусть будет он счастливым! Ты заслужил выбрать самостоятельно свой новый путь, да будет же мир, в котором ты окажешься вновь, лучшим, да будет он полон спокойствия, добра и любви, для установления которых ты сделал так много. Мы же продолжим твою борьбу, и закончим начатое дело. Клянёмся, что жертва твоя не будет напрасной, клянёмся, что не предадим дела золотых, клянёмся, что сохраним хладнокровие, и дальше будем бороться не из мести, а за те же мир и справедливость!

— Клянусь, — произнёс мастер Лео, и после него все стали повторять это слово по очереди, дошло и до меня, и я поспешила повторить за всеми это «клянусь», однако когда наступил черёд Джеро, он упёрся и остался молчалив.

— Джеро? — позвал его мастер Ли.

— Я не буду клясться в том, что не стану мстить.

— Джеро! — с недовольством нахмурил брови мастер Лео.

— Не буду! В остальном клянусь, но не мстить за друга? Не мстить за брата? Вы что? Я не смогу. Как только я вернусь в Синьцзян, я найду того уб… ур… негодяя, что сделал это, и размажу собственноручно!

Повисла тишина. Мастер Ли с укоризной смотрел на выпускника монастыря, чей праведный гнев разлился по всему кладбищу. Адепты поглядывали на него, и многие разделяли его чувства. Каждый обрёл тут друзей и родных людей, многие бы тоже не оставили смерти близкого. С другой стороны, требовалось всего лишь поклясться в хладнокровии, никто не запрещал отправиться туда и убить врага, только вот задача по-прежнему должна была оставаться правильной, золотой, убивать нужно было преступников, а не личных врагов, проблема была идеологического характера.

Потеснив мастера Ли, вернулся в первый ряд настоятель Хенсок. Спокойный и уже не дрожащий, он посмотрел на Джеро так понимающе и пронзительно, что тот словно бы уменьшился под взглядом старика.

— Что ж, тогда пока что ты в Синьцзян не вернёшься, — вынес вердикт настоятель. Джеро округлил глаза, не решаясь сказать что-либо и, чтобы не сорвалось случайных фраз, о которых он может пожалеть, он ещё крепче стиснул челюсти. — Пока не остынешь, побудешь в Логе, мой мальчик. Если же захочется ослушаться и сбежать, подожди ночи Распахнутых врат, до неё осталось всего ничего. Но ты знаешь, что вышедший в ворота в эту ночь перестаёт быть золотым.

Джеро опустил взгляд и, хотя его ноздри раздувались от ярости и разрывавших его чувств, он пытался совладать с собой. Хансоль хотел похлопать его по плечу, но тот дёрнул им, убирая руку товарища. Настоятель Хенсок тем временем подозвал Нгуена, в руке которого был венок из белых цветов с белой привязанной лентой.

— Отнеси и передай это Мингю, пусть повесит с той стороны на воротах. У монастыря траур.

— Хорошо, — поклонился Нгуен и побрёл выполнять просьбу. Державший лопату Даниэль ждал сигнала от старика и тот, проводив вьетнамца глазами, повернулся к нему и кивнул. Горки земли стали падать в ямку, завершая короткий и драматичный эпизод похорон. Одна жизнь закончилась. Другие жизни продолжались.

Вечером я решила пойти в столовую пораньше, до гонга. Джоанна торчала где-то в библиотеке, и мне после занятий в одиночестве было тоскливо. В беседке сегодня никто не собрался, я ушла выспаться, чтобы продержаться достойно на ночных занятиях, и теперь чувствовала нехватку общения без вошедших в привычку посиделок с юмором и обменом мнениями. Выйдя из комнаты, я прошла по галерее, спустилась с неё, покосилась в горящее окошко на втором этаже башни. Настоятель ложился поздно, а вставал рано. Каково ему было много лет проводить в этих стенах, встречая и провожая тех, в кого вложил всю душу? Никаких моральных сил не хватит.

Пройдя башню, я старалась не смотреть туда, где обычно стоял или сидел Мингю, но заметив боковым зрением, что его тёмной тени там нет, смело повернула голову. Калитка была приоткрыта. Сердце моё едва не остановилось, что-то после вчерашнего дня я очень предвзято относилась к чьему-либо появлению. Сделав несколько шагов поближе и убедившись, что никто не заходит, но слышны негромкие голоса, я подкралась к самой дверце, стараясь не шуметь и не выдать себя. Вдруг там кто-то, кто не должен знать о моём присутствии в Логе?

— Эй, кто там? — раздался голос Чимина. Чёрт! Меня услышали. Ведь говорила же сама себе, что вечно сую нос, куда не следует. Но даже если бы я очень хотела сейчас убежать, то не успела бы скрыться. Мингю заглянул в проём и я скорее приняла равнодушный вид, будто и собиралась показаться сама.

— А, Чонён? Привет, чего тут бродишь?

— Увидела приоткрытую калитку и успела подумать о твоей безответственности. — Лучшая защита — нападение. Обвинив Мингю в возможной оплошности или беспечности, я гордо перешагнула порог без его разрешения и вышла на площадку за воротами. Чимин сидел на большом сером валуне, по низу покрытому мхом, рядом с ним стоял Ви и курил. Обернувшись и посмотрев на вышедшего следом за мной привратника, я заметила и в его пальцах недокуренную сигарету, маленьким огоньком плавающую по воздуху. — Вы ещё и курите? — неодобряюще скрестила я руки на груди.

— Я нет, — отметил Чимин.

— Я редко, только когда компания находится, — сказал Мингю и потушил окурок, положив его на бумажку, чтобы потом выбросить в соответствующее место. Ви промолчал, не отрицая свою вредную привычку. И тогда я вспомнила, что он курил и на мальчишнике Намджуна. — А тебе не нравится запах табака?

— Не сказать, чтоб я его не переносила, но и восторга не испытываю. О чём секретничаете?

— Да так, обо всём по немногу, — пожал плечами Чимин, — а тебе, амазонка, хочется мужские тайны выведать?

— Не говори этого слова — амазонка, — поёжился Тэхён, — сразу вспоминаю этих китайских фурий. Ненормальные женщины, у меня шишка недели две проходила.

— Что за китайские фурии? — поинтересовалась я.

— Да есть один неудержимый клан феминисток, — пояснил Чимин, — терпеть не могут мужского превосходства в чём-либо. Пытаются доказать, что миром должны править женщины.

— Так-так-так, — шутливо потёрла я ладони, — можно адрес и координаты? Я нашла единомышленниц.

— Ну… если хочешь помочь им разнести в пух и прах Цинхай — вперёд, — сказал Ви, — они как раз сейчас туда налёты делают. Против нас в том числе.

— Когда же меня сменит кто-нибудь на воротах! — азартно и нетерпеливо сжал кулаки Мингю. — Уж я бы с ними поборолся, уж я бы их наказал… поймал бы и… — Он посмотрел на меня, осекшись. — Наказал бы, в общем.

— Они наверняка попытаются договориться с Дами, — обратился к Ви Чимин, — они же хотят женского господства, зачем им воевать с себе подобной?

— Они бы может и договорились, а станет Дами говорить с теми, кто в неё стрелял? Но Хоуп считает, что сейчас нужно забыть эту обиду, он уже советовал Дами принять с ними хотя бы временное перемирие.

— Она ни в какую?

— Ага. — Ви улыбнулся сквозь дым, который производил перед собой. — Разве что амазонки попробуют мимо неё, договориться с Хоупом, чтобы он повлиял. Но вы же знаете условия их переговоров…

— Господи, когда ж там окажусь, — едва не прорычал Мингю, — я же в этом деле первоклассный дипломат!

— Что за условия? — не сдержала я любопытства. Чимин и Ви переглянулись, но ничего мне не ответили. Ви обратился к Мингю:

— Ты поедешь. Завтра со мной и Хансолем. Тебя сменяет Джеро.

Мне показалось, что меня очень сильно ударили под дых. Одновременно с тем, как мою душу обуревал ужас, на губах Мингю расцветала улыбка, ослепляющая своей идеальностью.

— Ты не прикалываешься? Серьёзно?

— Серьёзно, дедушка говорил об этом, — стал называть настоятеля Ви так же, как и жена, внучка того. Называть чьей-либо женой Элию мне ещё было странно, но факт оставался фактом. За одни сутки я успела узнать, что у неё любовь с Ви, и сразу же вынуждена начать воспринимать их, как супружескую пару.

Я смотрела на искреннюю радость привратника, и никак не могла её разделить. Я вроде бы в него не влюбилась, и уж тем более не полюбила, но почему так не хочется отпускать его на границу со злополучным Синьцзяном?

— Я бы тоже хотела поехать с вами, — только и сказала грустно я.

— Всему своё время, Чонён, — поднялся Чимин и подошёл ко мне, положив ладонь на плечо. Обернулся к Ви: — Идём ужинать.

Ночью, после занятий, мне не спалось. Хотя я устала и была порядочно вымотана всем физически и морально, всё-таки внутреннее нарастающее беспокойство не давало отдаться блаженству сна, организм предательски не давал мне отдыха. Тихонько посапывающая на своей кровати соседка вызывала лёгкую зависть. Невинный детский сон… Джоанна, конечно, обиделась бы на такие мысли о ней, ей очень хотелось, чтобы её уже воспринимали, как взрослую девушку. Ах любовь-любовь, что ты с нами, людьми, творишь?

Я легла на спину и несколько раз попыталась пристроить руки то под одеяло, то на него. Вот бы вырубиться и не думать о том, что будет завтра! Тэхён и Хансоль уйдут, а вместе с ними и Мингю. Да, мы целовались несколько раз, но разве есть в этом что-то серьёзное? Разве у нас отношения? Нет. Я не могу так привязываться к людям, тем более — мужчинам! Я не должна. Но воспитание и влияние такой сестры, как Чжихё, не позволяли мне оставаться равнодушной к парню, который подарил мне не один поцелуй.

Поднявшись, я обулась и медленно побрела к калитке. Было прохладно, и я пожалела, что не накинула чего-нибудь на рубашку тобока сверху. Элия и Ви вновь ушли через нижний выход в поля, у них была ещё одна ночь перед разлукой, неизвестно на сколько обещавшей затянуться. Почему жизнь устроена так, что её постоянно портят расставания? А если бы их не было? Научились бы мы ценить тех, что рядом? Что, если важность и глубину чувств понимаешь именно на расстоянии, что, если без этих самых расставаний мы не умели бы испытывать самого большого счастья? Было бы только кого встречать и ждать… Почему я снова думаю о Чжунэ и Чонгуке? Один в шикарной постели, по которой можно и бегать и прыгать, в окружении надежных стен, сытый и привыкший быть во всём удовлетворённым, другой где-то в пустынных горах, где жара и холод перещёлкиваются зорями, где кроме сухого пайка вряд ли что-то поешь, а он и привык себя во всём ограничивать и терпеть любые невзгоды. Как я могла запасть на двух таких разных парней? Ну почему я не полюбила золотую середину — Джуниора, с которым никогда бы не было никаких проблем, который вряд ли бы заставил лишний раз волноваться. Вот и кто золотой после этого, засранцы, а?

В сторожке горел свет. Не найдя Мингю снаружи, я решила развернуться и уйти, потому что стучаться к нему было бы бестактно. Или не было? Он же тоже не спит, раз горит свечка. Переживает? Воодушевлён? Уговаривая саму себя, что если я буду тушеваться перед ним, то это продемонстрирует какое-то особое отношение к нему, я подошла к ступенькам и поскреблась, протянув руку. Спустя мгновения дверь открылась, и Мингю, уже без своего должностного тагельмуста^[62], показался в проходе. Оглядев меня, он кивнул вопросительно:

— Позвонить? В такой час?

— Нет, я не позвонить. — Чтобы ничего не говорить и не объяснять, я села на верхнюю ступеньку. Немного растерявшийся, Мингю вышел и, прикрыв дверь, чтобы свет изнутри не падал слишком далеко, привлекая внимание, присел сбоку от меня. — Не спится, — сказала я.

— Что так? — без своей характерной игривости, просто спросил он.

— Не знаю. Свадьба, похороны… Я в нервном смятении.

— А с виду не скажешь, — улыбнулся он.

— Это хорошо. Я же воин. Типа кремень, все дела.

— Холодно? — заметил он, что я держу себя за плечи.

— Немного.

— Выйдем? Могу согреть, — вернулось его вечное настроение.

— Знаю я твои подогревы…

— А ты имеешь что-то против? — повёл он бровью. Я заглянула ему в глаза. Красивые, вишнёвые. Вот уйдёт он завтра… и хрен знает, что там будет дальше. Что будет с ним, что будет в Синьцзяне.

— Нет, честно сказать, ничего против не имею, — признала я.

— Ну… тогда всё-таки выйдем? — повторил он.

— Пошли.

Он отворил калитку, и мы прошмыгнули через неё на не священную уже землю Лога. Когда мы оказались снаружи, Мингю подошёл ко мне сзади и, прижав к себе, обнял.

— Так лучше? — серьёзно прозвучал его голос.

— Значительно. И физически теплее, и морально. — Мы остались стоять вот так, прижимаясь друг к другу, моя спина к его груди. Мне действительно перестало быть холодно, но и в душе сделалось очень хорошо. Вспомнились наши свидания с Чжунэ, во время которых я едва не теряла голову. Мне так нравилось, когда он обнимал меня, мне казалось, что эта любовь продлится до самой смерти, и что чудеса случаются, жизнь превращается в сказку, и миллионер, красавец и подлец умеет испытывать светлые и безграничные чувства, исправляясь из-за любви к простой девчонке. Но всё растаяло, обман открылся. Вселенная послала мне знак, что не для того я создана, чтобы зажиматься со смазливым мажором. Есть вещи более стоящие. «Зажиматься в горах с привратником, например?» — спросила меня моя совесть. «Да что ты знаешь о горах и привратниках, — осадила я её у себя в мыслях, совесть эту вездесущую, — когда они собираются на войну, и вообще эта невидимая война чёрт знает как идёт и скольких намерена забрать безвозвратно!».

— О чём думаешь? — спросил Мингю.

— О вечном, — отшутилась я.

— О неудовлетворенности что ли? — захохотал он приглушенно.

— У кого чего болит… Я думала о вещах более возвышенных. — Он тоже о чём-то замечтался, задрав голову и уставившись в небо. Я последовала его примеру, но скоро шея затекла и я опустила лицо. — Мингю, а у тебя была когда-нибудь девушка?

— В смысле, отношения?

— Да.

— Нет, пока не приходилось… Если не считать один роман длиной в два месяца. Но мне тогда было примерно шестнадцать, так что это слишком детский сад, чтобы называть отношениями. А что, хочешь стать первой? — развернул он меня к себе лицом, продолжая держать за плечи. Правда, несколько секунд спустя ладони его поползли вниз и ухватились за талию.

— Нет, не хочу. Ты классный, но отношения — это не для меня.

— И не для меня тоже. Так что, если захочешь дружеского секса без обязательств…

— Перестань, мы будем бойцы, сражающиеся плечом к плечу…

— Тело к телу, — продолжил он логически, — губы к губам… — И как только он это сказал, сразу же приложил свои к моим. Мингю затянул поцелуй, резко стиснув меня чуть ли не до боли, но я поддалась, позволяя обхватить себя поудобнее, и моя фигура примостилась в его крепких объятиях. Подняв руки, я обвила его шею. Несколько минут мы стояли в темноте, под звездами, с окружающим нас стрекотом цикад, и целовались так, будто останавливаться на этом в наши планы не входило. И всё же мы разомкнулись, но из рук своих Мингю меня не выпустил. — Вроде неплохо греемся, да? — сверкнули его белоснежные зубы во тьме.

— Мне нравится. Спасибо. — Что-то забелело в стороне, и я только сейчас обратила внимание на венок, висевший на воротах. Всё внутри меня напряглось и как-то застыло. Мингю почувствовал это, потому что посмотрел туда же, куда и я. Помолчав, он задал вопрос:

— Ты пришла, потому что завтра я должен уехать?

— И поэтому тоже.

— Плакать будешь, если меня пришибут? — с насмешкой спросил он. Я ударила его кулаком в плечо.

— Да пошёл ты! Если тебя пришибут — я сама тебя пришибу.

— Это как?

— Какая разница! Найду тебя после смерти и отпизжу!

— Эй, девочка!..

— Что? Я не на территории. — Но он всё равно заткнул мне рот очередной порцией поцелуев. Теперь я и сама прижимала его и обнимала, как можно крепче. Наверное, он был прав, когда сказал, что теперь я одна из них. Какими-то слишком родными мне стали все золотые за эти две с небольшим недели.

— Знаешь что, — шепнул Мингю, оторвавшись, — ты за меня не переживай, я из живучей породы. Лучше ревнуй меня, потому что я твёрдо намерен отжарить этих китайских амазонок.

— Зачем ты говоришь мне это? Не буду я тебя ревновать, ревнуют своих парней.

— Не обязательно. Можно и свободных. Будешь представлять это, тебе тоже захочется, и в другой раз ты мне всё-таки дашь, — засмеялся он. Я высвободилась из его рук и шагнула в сторону.

— Дурак ты озабоченный!

— Чем горжусь и наслаждаюсь.

Я стала отходить от него и уходить вообще. Дойдя до порога, я остановилась на нём и, посомневавшись, всё-таки обернулась:

— Спасибо за подогрев.

— Всегда пожалуйста.

— Спокойной ночи!

— Сладких снов, Чонён, — ответил он, и я, наконец, ушла спать.

И остаток ночи промелькнул мгновением, окончившимся петушиным бодрым «ку-ка-ре-ку!». А незадолго до полудня, когда старшие адепты ушли обрабатывать поля, Тэхён, Хансоль и Мингю вышли из монастыря, чтобы отправиться в Западный Китай.

20-ые числа августа

Несколько дней Элия ходила сама не своя. Я спрашивала, не приснилось ли ей что, но она отвечала, что ей вообще перестало что-либо сниться, потому что сон по ночам не идёт вовсе. Беспокойство. Тревога. На её бледном личике пролегли тени и глаза как будто впали немного, но постепенно она приободрилась, свыкаясь с отсутствием Ви, побывшего пару дней её мужем и уехавшего. В этот период мне было нелегко с ней общаться. Нет, не меня напрягало печальное настроение или что-то в этом роде, а Элия как-то трудно выходила на контакт, потеряв свою живую и добродушную улыбку. Витающие далеко мысли и фантазии придавали её внешности заметную отстранённость, сквозь которую пробиться не всегда удавалось. А как иначе могла вести себя молодая супруга, толком не успевшая осознать, что такое семейное счастье? Сначала мне показалось однозначно правильным решение Ви закрепить их чувства, а теперь вот думаю — так ли надо делать, в такое положение ставить бедную Элию? Ещё и Мингю унесло туда же, куда мне никого не хотелось отпускать! Так что я тоже частично испытывала похожие волнения.

Мы ещё теснее сплотились интернациональным столиком. Я любила потолковать о чём-нибудь с Джунхуэем или размяться дополнительно с Диэйтом, ну, а Вернон был просто отдушиной — с ним можно было и посмеяться, и обсудить абсолютно всё. Стали вспоминаться Югём и Джуниор. Долгое отсутствие возле меня друзей, отдалённость от дома дали о себе знать, я замечала потихоньку пробирающуюся в меня тоску по Сеулу. С чего бы это? Если я хотела держаться от него подальше из-за того, что там произошло, не значит ли происходящее (ностальгия по оставленному), что меня отпустило? Если я скучаю по дому и товарищам, не говорит ли это о выздоровлении моей души? Да, произошедшая с Чжунэ драма сильно задела меня, и я неделю или две ходила тут, страдая, что это никак не выходит из мыслей, но потом… в какой момент? Из-за Мингю? Или гибели Кидо? Или венчания Ви и Элии? Да, среди этого всего, я испытала куда более сильные эмоции, я увидела более важное, более серьёзное, трагичное, светлое, мрачное, приятное — разное, но определённо более стоящее, чем то, от чего убивалась в Сеуле. Я различила вечное и мимолётное, бесполезное, ценное и бесценное. И всё это как-то так незаметно стёрло нехороший осадок, вымело его из души. Думая о Чжунэ, я уже не злилась, не презирала его. Немного жалела — может быть, но уже не обижалась. Мастер Ли прочёл лекцию о прощении, наверное, в связи с тем, как повёл себя Джеро — отказался не мстить. И хотя нового привратника на лекции не было, нам всем не помешало послушать о том, как нелепо и напрасно стремиться к отмщению за что-либо. Бороться с преступностью, злом, несправедливостью и любыми другими негативными явлениями следует исключительно хладнокровно, трезво оценивая и себя, и противника, а для этого, если кто-либо причиняет нам лично боль или обиду, мы должны прощать.

— Не вспомню, где слышал эту фразу, — признался мастер Ли, — но не я её выдумал. Однако очень уж она мне в своё время понравилась: «Никогда не обижайся. Если тебя не хотели обидеть, ты зря отвернёшься от человека, а если хотели обидеть — то только доставишь ему этим удовольствие». Так что, дети мои, — подчеркнул мужчина, — благородство и достоинство воина заключается и в этом тоже. Прощать! Только прощение позволяет иногда сохранить спокойствие духа. Однажды к медитировавшему Будде Гаутаме пришёл один его неприятель. Ему не нравилось то, чему учит этот человек, что он проповедует, и он решил вывести его из себя, прекратить его медитацию. Он стал бранить его и оскорблять, и делал это очень усердно и умело, он употреблял такие красочные эпитеты и затрагивал все возможные чувства, покушаясь на честь учителя. Он ругал и ругал его, но на Будду ничего не действовало и, в конце концов, пытаясь насмешкой вывести Гаутаму на скандал, недоброжелатель сказал: «Что же ты? Ничего не ответишь на все мои слова? Неужели у тебя нет чести, что ты не заступишься за неё?». На это прозвучал ответ: «Ты принёс мне многие оскорбления в дар, но, как и любой ненужный подарок, я не принял его, поэтому весь твой дар остался при тебе». На этом Будда закрыл глаза и продолжил медитировать, а его недруг, охваченный ещё большей ненавистью, едва не был подкошен сердечным приступом. Запомните этот пример абсолютной бесстрастности. Кто бы и как вас не обидел или оскорбил — это их имущество, дурные слова и поступки — это их собственность, не разделяйте её с ними, не вступайте в союз, не пользуйтесь этими никчёмными дарами. У вас есть свои: честность, правда, храбрость, справедливость и долг, ответственность и спокойствие. Дарите вы, распространяйте своим примером лучшие качества, и никогда не перенимайте дурные.

— Но дурной пример заразителен, — цокнул языком Вернон.

— Закаляйтесь, — пожал плечами мастер, — сильный, здоровый и крепкий всегда имеет больше шансов не подцепить заразу. А ещё… — мужчина присел, оставив выпрямленной свою хромую ногу. — Да, многие из вас оказались в Логе в очень юном возрасте, кто-то даже в детстве. Но, на самом деле, я всегда был сторонником добровольного попадания сюда, не от безысходности, а по внутреннему наитию, в сознательном возрасте. Буддизм ведь тоже отрицает бегство от соблазнов и страстей, он советует исчерпать их, устать от всего, чтобы оно не лезло в голову, не приходило на ум неподконтрольно, а затем уже обращаться в монашество. Так же и здесь. Закаляться — это одно, а вот сделать прививку — другое. Попробовав, испытав на себе грязь, уже не станешь ею соблазняться, искушённый уже не искусится. Поэтому те из вас, кто пришёл сюда с так называемым тёмным прошлым, кто испытал и пережил пороки, удовольствия или насилие, вы вдвойне защищены от манящих дурных примеров, которые вряд ли вас уже перетянут на свою сторону.

Как обычно, в живом диалоге, а не односторонней лекции, мы слушали сразу о многих вещах, гармонично выходящих одна из другой. Принявшая к сведению рассуждение о прощении, я задумалась и о «прививке». Была ли она у меня, если я пришла сюда по собственному почину? Несмотря на предвзятое мнение о Чжунэ и свои принципы, я ведь пошла на отношения с ним, он обвёл меня вокруг пальца, пустил пыль в глаза, накидал лапши на уши — что там ещё можно сделать? Он сделал всё, и я поддалась. Но теперь, испытав горькое разочарование, повторю ли я когда-нибудь ошибку? Наверное, мастер Ли прав, и иммунитет вырабатывается не знаниями, а практическим опытом. Но речь шла не совсем об этом, а о дурном примере. Несколько раз с тех пор, как узнала, что всё, идущее от Чжунэ, было обманом, я хотела уподобиться ему, тоже позабавиться с ним, стать так называемым «козлом и мерзавцем» в женском обличье. Я хотела отомстить. Без прощения, выходит, мы уподобляемся тому, кто нам навредил — своим врагам, вот почему прощение так важно. Выходит, не такие уж разные темы на уроке мы обсудили. Месть, прощение и умение оставаться собой самим — всё тесно сплетено и не может рассматриваться одно без другого.

— И всё-таки, месть мне кажется чем-то закономерным, — сказал присоединившийся к нам сегодня в беседке Рен. Иногда наши ряды пополнялись ещё кем-нибудь, иногда наоборот нас тут собиралось всего три-четыре человека. — Если все мы понимаем, что от жизни чаще бесполезно ждать воздаяния, и под лежачий камень вода не бежит, то почему мы не можем мстить за себя, мстя за других?

— Возможно, дело именно в хладнокровии, — предположил Вернон, — когда ты не беспристрастен — ты теряешь голову.

— Ну, а если не теряешь? Если сумеешь остаться выдержанным и предусмотрительным? Тогда можно мстить?

— Да не знаю я, если мастер Ли говорит, что нельзя — тому есть свои причины.

— А мой наставник говорит, что в малых дозах позволительно всё.

— Это он про спиртное, — засмеялся Диэйт.

— Нет, он сам вообще не пьёт.

— У тебя есть другой наставник? — удивилась я.

— Ну… не совсем так. Конечно, мастер Ли — высший авторитет, но каждый начинающий воин может выбрать себе опытного воина, чтобы обучаться у него дополнительно и чтобы за ним приглядывал кто-то, направляя на путь истинный индивидуально, — пояснил Рен, — у меня образец для подражания Сольджун, видела его?

— Нет, но слышала. Это что же, я тоже могу себе выбрать эм… покровителя?

— Я думал, что у тебя это Чимин, — сказал Самуэль. Точно же, у меня есть личный тренер, как я могла забыть? Просто почему-то подумалось, что если бы предоставили свободный выбор, я бы попросила Чонгука… С другой стороны, а если мастер не хочет быть привязан к какому-то ученику? — А если мастер против? Не хочет быть наставником?

— Случаев отказа в стенах Лога ещё не было, — улыбнулся Джунхуэй, — когда я попросил мастера Эна быть моим учителем, он меня чуть не обматерил, потом сказал, что редко тут бывает, поэтому мне лучше посмотреть на кого-нибудь другого.

— И ты выбрал другого? — уточнила я.

— Нет, я ещё раз попросил мастера Эна. Теперь он мой наставник. Пусть и вижу его раз в полгода, но это неважно. Настоящий духовный наставник способен коротко и надолго впечатать нужную информацию в голову.

— А мне и мастера Ли хватает, — сказал Диэйт. — Я согласен со всем, что он говорит.

— Но он уже не первый десяток лет живёт в этих стенах, не сражается, и немного оторван от реальности, — заметил Рен. — Он сам был воином тогда, когда люди не знали, что такое мобильные телефоны и интернет. Конечно же, есть некая вечная мудрость относительно морали, но методы борьбы меняются, мы же не с топорами на врага бегаем? А если мы не остались в каменном веке, то и сейчас нужно идти в ногу со временем, а без помощи молодых наставников ничего не получится. Они проводят недели и месяцы на фронтах, они уже многое знают лучше.

— Если вопрос будет стоять о тактике и вооружении, то пожалуй, я с тобой соглашусь, — кивнул Ямада, — но покуда мы говорим о нравственном начале, всегда в первую очередь следует держаться мнения мастера Ли.

— Трудно точно сказать, что месть — вопрос нравственный, по мне, всё-таки, она имеет отношение к стратегии борьбы, — упрямо толковал Рен.

— Теперь ещё будем спорить о том, к какой сфере относятся понятия? — проворчал Вернон.

— Я не спорю. К тому же, вы же слышали на уроках — истина не кристаллизовавшееся во времени и пространстве явление. Если для какой-то ситуации истина в том, что мстить — безнравственно, то для другой ситуации месть — средство борьбы.

— В этой риторике попахивает софистикой, — прокомментировал Джунхуэй.

— Словоблудие — не для золотых, — гордо изрёк Диэйт.

— Напротив, почему же? — положил ему на плечо ладонь Джунхуэй, как бы осадив, но мягко, отечески, хотя если и был старше, то на каких-нибудь несколько месяцев, не больше. — Если уж говорить о методах и стратегии, то дипломатия — одно из лучших средств. Если есть возможность договориться, то надо пользоваться ею, а не махать кулаками. Умение вводить в заблуждение на словах и ездить по ушам должно присутствовать в любом золотом ровно так же, как и умение драться.

— А я вот не умею красиво говорить, — вторглась я в разговор, — и врать у меня плохо получается, а распознавать обман — и того хуже. В детстве я свято верила, что лгуна можно выявить по красному лицу, но с возрастом поняла, что не всё так просто. Только одна моя сестра умеет краснеть от неловкости или неправды.

— Да, современные обманщики — это искусствоведы лжи и её же великолепные творцы. Физиогномика и психология помогают конспираторам, — откинувшись назад, рассуждал Джунхуэй, — можно купить литературу о том, какие мышцы или бессознательные сигналы выдают нас во время вранья и хорошенько отрепетировать отсутствие этих признаков у зеркала, и всё — неразоблачаемый врун готов.

— Неужели никак нельзя догадаться, обманывают или нет? — отчаялась я.

— Из контекста, пожалуй, можно. — Китаец прищурился и, будто достав с невидимой полки воспоминание, сказал: — Когда в Шэньчжэне погибла моя семья и я остался один, меня пробовала завербовать группировка драконов. — Я вздрогнула. Везде они! — Но я знал, что они виноваты в смерти родителей, поэтому смотался. Но короткое время, что довелось с ними общаться, скрывая, чей я сын, чтобы и меня не грохнули, подарило мне один хороший урок. Всегда нужно задумываться, кому выгодно происходящее, и что именно выгодно человеку, с которым имеешь дело. Если думать об этом, а не о том, что тебе говорят, то скорее разоблачишь ложь, чем пытаясь присматриваться к лицу. Многие вещи виднее со стороны, а не при близком рассмотрении. Иногда что-то видно под определённым углом, а если смотреть прямо — не видно. Вспомните сказки про вампиров? Если на них смотреть, то не понятно, кто он, а взглянешь в зеркало — отражения нет, значит, вампир. В жизни так со многим. Чтобы что-то понять, надо поискать около или рядом, а не в самом предмете.

— Кто-то корчит Шерлока, — усмехнулся Вернон, но Джунхуэй и ухом не повёл, проигнорировал. А я была согласна. Не упрись я настолько тесно в Чжунэ, никогда бы не прозевала его своловство, ведь пока я держалась подальше, всегда наблюдала, какая же он дрянь.

— Послушайте, — привлёк наше внимание Самуэль, — а я вот что подумал… Эта история про Будду. Он ничего не ответил недругу, не вступил с ним в перепалку, а того в конце концов самого чуть не порвало от ярости. Может, вот в чём штука? Отсутствие мести — и есть самая лучшая месть! — щёлкнул он озарёно пальцами. Я восхитилась его смекалкой. Пока мы тут о чём-то спорили, приводя доказательства, он молча посидел, покумекал, и вывел простое, как и всё гениальное, решение.

— Если бы всё так просто работало, — вздохнул Ямада, — но многие дела, оставленные без ответа, не карают их совершителей.

— И всё-таки, — улыбнулся Джунхуэй, — равнодушие страшнее ненависти. Как там говорится? Не бойтесь злодеев, творящих зло, бойтесь равнодушную толпу, с чьего молчаливого попустительства это зло свершается.

— И то верно, — согласился Рен, — непросвещённое и легко внушаемое общество, не способное оказать сопротивление властям или низменной моде — отвратительное явление. Невежество — та самая буддийская свинья — приносит горе и грязь. Я бы даже сказал, что невежество и равнодушие — это одно и то же, разве глупость ни есть отсутствие интереса к знаниям? Разве глупость ни есть отсутствие желания развиваться? Определённо, дураки — равнодушные и бессердечнейшие люди.

— Многие психологи пытались доказать зависимость глубины чувств от уровня интеллекта, — сказал Джунхуэй.

— И как, успешно? — поинтересовался Вернон.

— Проблема вставала в другом. Когда выяснялось, что большинство злых гениев человечества имели хорошее образование, эрудицию или начитанность, невольно спрашивалось, а что тогда есть ум?

— Смотрите, — развёл руками Ямада, как бы прорисовывая некую картину, — у нас, в Японии, много веков верили, что душа человека живёт в животе, оттуда и пошла традиция сэппуку^[63]. На Западе душа всегда ассоциировалась с сердцем, и только сейчас, в двадцать первом веке, все склонны считать, что истинная душа человека где-то в мозгу. Посудите сами, когда делается пересадка сердца — человек остаётся всё тем же, если заменить что-то в животе, то сознание человека тоже не изменится. Но зато если вставить другой мозг — будет другой человек. Так если вся жизнь, память, впечатления и чувства находятся в мозгу, который прежде был олицетворением только ума, то получается, что ум не может быть разделён с чувствами, потому что душа живёт с ним где-то там по соседству, — постучал по виску Ямада.

— Ну, знаешь, тогда получится, что если поддаёшься чувствам, то они растут и теснят своего соседа — разум, и он уменьшается, — хмыкнул Диэйт.

— А разве так не происходит? — заметила я. — Когда мы влюбляемся — теряем способность здраво мыслить, когда мы злимся — впадаем в состояние аффекта. Выходит, что эмоции действительно теснят в мозгу что-то.

— Right, а чем человек умнее, тем он становится спокойнее и выдержаннее, да и бесчувственнее тоже, — кивнул Вернон, поддерживая меня.

— И как в эту теорию тогда уместить равнодушных дураков? — спросил Самуэль. — Ума нет, чувств нет.

— Пустоголовых никто не отменял, — засмеялся Диэйт.

— А полноголовых слишком мало, — печально подытожила я, украдкой окинув взором всех ребят. Если где-то и существовали люди, умеющие и чувствовать и думать с одинаковой силой, то это были золотые.

Засидевшись за подобными диспутами, мы вышли из беседки сразу на занятия. Нас догнала Джоанна, вышедшая из библиотеки и заметившая нашу стайку, потянувшуюся к тренировочной площадке.

— Как гранит науки, грызётся? — подмигнул ей Вернон.

— Потихоньку, — улыбнулась она. — Интересно, сколько книг прочёл мастер Ли, чтобы стать таким умным?

— Дело в качестве, а не в количестве, — отметил Джунхуэй. — Но, к счастью, в наших складах и архивах книг ерунды не держат. Впрочем, какие-то художественные произведения я видел, пьесы или что-то в этом роде. Да и их вряд ли включили в собрание библиотеки за красивую обложку. Значит что-то в них, но есть.

— Я всё же думаю, — поравнялся со мной и Джоанной Самуэль, став немного смелее с тех пор, как мы пришли. Обвыкался. — Что есть природная склонность к уму, и кто-то быстро схватывает, а кому-то бесполезно и тысячу произведений прочесть. Ты, Джоанна, наверняка быстро поумнеешь, ты очень сообразительная, — сказал он. Но в глазах юноши я увидела восторг совсем не от ума девчонки, в этих влюблённых очах сияла тяга к личику Джоанны, её голосу, фигуре, немного спрятанной под довольно бесформенным тобоком. В таком возрасте ещё не умеют ценить что-то глубоко внутреннее, и если Самуэль считает предмет обожания умным, то всё идёт именно из идеализации в целом. Но это моё мнение, конечно, кто знает, вдруг бывают исключения? Для этого Самуэль не должен бы был так быстро влюбиться в дочь покойного мастера Хана, для этого он бы влюбился после сколько-нибудь продолжительного общения, а не едва завидев Джоанну при её появлении.

— Спасибо, — мимолётно поблагодарила за комплимент Джоанна, не придав ему особого значения. Вернон шепнул мне на ухо:

— Неопытный подкат не прокатил. — Я пихнула его легонько в бок.

— Что ты знаешь о подкатах, опытный?

— Окей, засчитано, я к тебе тоже подкатить не сумел, — расплылся он оптимистично, — но не всё же ещё потеряно? Не в этих стенах, а когда выйду…

— Когда-нибудь в другой жизни? — ухмыльнулась я, дразня.

— Суровая, ой суровая, — зацокал он языком, но быстро прервался. — Ты же скоро уйдёшь… мне уже грустно.

— Я вернусь на Рождество.

— Это будет лучшим подарком на этот праздник за всю мою жизнь, клянусь!

— Для меня, возможно, тоже. — Мы дошли до площадки и стали вставать в пары. Поскольку разговор закончен не был, то мы с Верноном решили позаниматься сегодня друг с другом. Мы с ним были примерно одного уровня мастерства, или он чуточку получше, но я стремительно его догоняла. — Я и сама без желания уйду отсюда на три с лишним месяца. Шумный город, школа, суета — буэ… — изобразила я комично рвотный позыв. Вернон посмеялся. — Но я соскучилась по сёстрам. По друзьям.

— У тебя там есть друзья? Я ревную, — строгим прищуром окатил меня парень.

— Так то друзья, а тут же — братья, — успокоила я его, — совсем другая категория близости.

— Ах если бы! — вздохнул по слову «близость» американец и я, прекращая его вечные шутки и намёки, атаковала его. Он сумел увернуться, но мы ввязались в продолжительную рукопашную, в конце которой он всё-таки меня перекинул через колено и, прежде чем помочь подняться, наклонился к моему лицу: — Увы, лежачая близость только такая.

Дни летели тем быстрее, чем ближе к концу подходило моё пребывание здесь. Со сменой привратника и мой настрой окончательно стал боевым и серьёзным, к Джеро я подходила с просьбой позвонить всего раз, и действительно только позвонила — ничего больше. Он был молчаливым, как и положено монаху, стоявшему на посту, не то усмирял себя, не то таил недовольство, что его не отпустили мстить. Я же, каждый раз видя его, вспоминала Мингю и начинала волноваться. Как он там? Жив ли, цел, невредим? Или уже добрался до своих китаянок и развлекается, пока я тут о нём беспокоюсь? Вот ведь зараза, всё-таки заставил меня подумать о том, что он где-то с кем-то спит.

Чжихё во время телефонного разговора не сдержала слёз — так соскучилась по мне и хотела моего возвращения. Я, чтобы не потерять собственную стойкость, закруглила разговор и попрощалась. Мы никогда не расставались на целый месяц с ней. С Сынён бывало, она улетала как-то с очередным кавалером куда-то отдыхать, потом моталась по съёмкам, в общем — обычное для неё дело. Но моя мама-Чжихё — совсем другое. А скоро она и впрямь станет мамой! Не могу представить её с круглым животом, у неё всегда такая тонкая талия… Забавно будет смотреть на Намджуна, носящегося вокруг Чжихё, я даже разговаривая с ней по мобильному слышала сзади его непрестанные сюсюсю и ути-пути. Господи, бывают же настолько тёплые парни, я бы такого не выдержала, но со стороны — сплошное умиление. А самое главное, конечно, что Чжихё среди этого счастлива. Уверенность, стабильность и забота всегда были для неё в приоритете, а не как у меня — шила в жопе — адреналин, приключения и смена обстановки.

Джоанна регулярно посещала могилу отца, находя там для себя какое-то утешение. Я поначалу не составляла ей компанию, но после того, как рядом со ступами положили останки Кидо, меня что-то пробило пойти вместе с ней. Нарвав заранее полевых цветов, я дошла вместе с девчонкой до кладбища, и уже там мы с ней разошлись. Она — к большой и тяжеловесной ступе мастера Хана, я к скромному, но одинаково безымянному, как и всё здесь, надгробию. Положив цветы, я уселась прямо на землю. Мой тобок давно озеленился и в разных местах не отстирывался, но это всё мелочи. Посмотрев издали, как Джоанна что-то шепчет земле, под которой лежит прах отца, я задумчиво оглядела могилу Кидо.

— Извини, если беспокою, — начала я и, посчитав свой голос каким-то инородным в этой тишине, резким, замолчала. Но после паузы решилась продолжить, только ещё тише: — Мы с тобой не были знакомы… И мне о тебе никто ничего особо не рассказывал. Тебе, конечно, меня виднее, наверное. Хотя… кто его знает? — Я растеряно сорвала травинку и затеребила её нервными пальцами. — Я только в курсе, что у тебя никого не осталось, поэтому… как-то несправедливо это, да? Ну, на мой взгляд. Ты подвиг совершил, а кому чтить твою память? Нет, в адептах и ребятах я не сомневаюсь, они тебя никогда не забудут, но, знаешь, это же мужчины… Кому я рассказываю? Ты ж сам такой был… наверное. Одним словом, мужчины — они же совсем не сентиментальные и лишены банального понимания того, как нужны иногда бывают, как нужно их присутствие. Вот они и будут бродить там и продолжать твои подвиги, а сюда навестить никого не принесёт. Засранцы, правда? — Я ещё помолчала, не к месту взволновано хмыкнув. — Кидо, спасибо тебе. Не могу объяснить за что, а, возможно, это и не нуждается в объяснениях. Просто спасибо. Ты знай, что всё сделал не зря, не просто так. Это… это было очень важно и… И, знаешь, вот именно такие как ты, воины, герои, именно такие вдохновляют, дают смысл этой жизни. Не совсем логично, да? Человек умер, то есть, ты умер, а я говорю о смысле жизни. Конечно, он не в том, чтобы умереть, но такая самоотверженность… Ладно, я загоняюсь что-то. Я хотела мало сказать, и что-то хорошее, как-то порадовать… Но я не мастак в этом деле. Эх… — вздохнув, я тронула землю. — Пригляди за друзьями, договорились? Верни их всех живыми, а то как-то совсем скверно всё выходит. Я тебя как девочка прошу, ты ж золотой, ты не можешь не выполнить женскую просьбу. Я совсем не знаю других, кто тут похоронен, впрочем, как и тебя… но, так сказать, по свежим следам… Мне кажется, ты лучше меня услышишь.

Заметив краем глаза какое-то движение, я подняла глаза от надгробия выше и замерла. Метрах в двадцати, у дальних ступ, стояло большое полосатое животное. Тигр. Или тигрица. Моя душа ушла в пятки. Я ничего не знала об этих хищниках и том, как себя надо вести с ними. Не шевелиться и не делать резких движений? Не смотреть в глаза? Кому-то из хищников, я что-то такое слышала, нельзя смотреть в глаза — иначе они бросятся. Про тигров это было или нет? Я хотела как-то окрикнуть Джоанну и предупредить её, чтобы она сматывалась отсюда, но боялась этим всполошить огромную оранжево-чёрную кошку. Ничего себе кисонька! Я никогда прежде не видела тигров живьём, вот так, и не подозревала, что это столь крупная зверюга. Однако эта не двигалась так же, как и я. И она-то, в отличие от меня, не боялась смотреть прямо, будто ища мой взгляд. В итоге я, не сумев ничего придумать лучше, как остолбенеть и стоять так до малейшего рывка хищника, уставилась в его морду. А он в меня. Мы встретились глазами. Белые усищи торчали из белых щёк, жёлтые глаза с чёрным зрачком не мигая изучали меня. Нападёт или нет? Кинется или нет? Животное излучало спокойствие, в отличие от меня. Оно красиво стояло между ступ, пока ему не пришло что-то в голову или не надоело вот так стоять. Бросив на меня прощальный взгляд, тигр развернулся и, грациозно, плавно и легко перебирая тяжёлыми здоровенными лапами, стал прыжками одолевать гору, скрываясь в кустарнике, покрывавшем отвесную плоскость. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя и понять, что ничего не случилось. Приложив ладонь к груди, я услышала бешеный стук сердца. Я была на волосок от смерти! Или не была? Поднявшись на ноги, я поспешила к Джоанне. Сказать ей, кого я видела, или не пугать? Но ведь она и в одиночестве ходит сюда, а это так опасно! Нужно предупредить!

— Джоанна, пошли отсюда, а? — подошла я к ней. Девчонка поднялась с корточек.

— Пошли. А ты что такая перевозбужденная?

— Я видела тигра. Только что — он был там, — указала я пальцем на опустевшее уже пространство.

— Серьёзно?! — не испугалась, а как будто восхитилась Джоанна. — Здорово!

— Чего «здорово»? Слопал бы нас, одни кости остались, вот тебе было бы здорово!

— Не слопал бы, — отмахнулась Джоанна, — это же дух тигра!

— Да какой дух нахрен? — убыстряя шаг и ведя взятую за руку подругу, озиралась я по сторонам. — Самый настоящий тигрище, живой и плотоядный! Духи, знаешь ли, выглядят иначе. Прозрачные или невесомые. А у этого под лапами трава проминалась. У меня аж в ушах звучит стук его когтей о камни, когда он начал взбираться!

— Ты не понимаешь! — возразила Джоанна. — Он-то может и настоящий, но в нём — дух воина! Это же местные тигры. Возможно, это был мой папа! — округлились глаза девчонки. — Блин, ну почему я его не увидела! Тигры никогда не приходят в Лог сами, а ведь кладбище — монастырская территория. Раз он сунулся, значит, были причины. Да, это точно был мой папа!

— Джоанна, ну… — хотела я продолжить спорить, но бросила это дело. Если ей так нравится больше — пожалуйста. Но как объяснить ребёнку, что для животных нет запретов из серии «тут священно, сюда нельзя», они попрутся, куда пролезут. И таблички, даже если бы их тут повесили, тигры бы не прочли. Они бродят по горам, раз живут здесь, и появляются, где хотят. Верить в то, что в зверях живут души павших золотых — наивно. Я вспомнила жёлтые глаза тигра, спокойно смотревшего на меня. А глаза-то всё-таки были почти золотые, а не жёлтые. Зачем он приходил? И почему попался именно мне? Задумавшись, я уже сама перестала воспринимать всё исключительно материалистически.

Идя с кладбища, всё ещё рыская предусмотрительно по округе глазами, я заметила не тигра, а сидящую возле обрыва Элию. Там, где когда-то присела я, а она подошла ко мне, предлагая участием и отзывчивостью свою дружбу. Остановившись, я отпустила руку Джоанны.

— Ты иди, я приду чуть попозже. — Мы договаривались с ребятами позаниматься в спортивном зале, но видя в профиль уныние на лице внучки настоятеля, я предпочла отложить свои планы.

Дочь мастера Хана направилась вверх, а я осторожно приблизилась к обрыву.

— Можно? — вежливо поинтересовалась я. Элия очнулась от мыслей, пошевелив головой, обернулась ко мне.

— Да, конечно, присаживайся, — улыбнулась она бледной тенью прежней своей улыбки. Не зная, с чего начать, чтобы вытащить из неё тоску и облегчить ей ожидание возвращения Ви, я начала с главного:

— Я только что тигра видела.

— Ого! — оживилась немного она. — Где?

— На кладбище. Хотела дёру дать, но он ушёл первым. Джоанна говорит, что он бы нас не тронул, но я что-то сомневаюсь в человеколюбии этих когтястых.

— Ну, на самом деле, в истории монастыря нет ни одного случая нападения хищников на адептов, — признала Элия точку зрения Джоанны, — хотя они всегда тут водились, когда-то меньше, когда-то больше. Вот битвы врагов обители с тиграми в хрониках описаны. Когда кто-то пытался проникнуть в Лог через лес, забираясь по другие стороны Каясан, их разрывали на части тигры. Поскольку внизу, неподалёку, Хэинса, важный туристический центр, их в своё время отстреливали ради безопасности. Или отлавливали в зоопарки. К счастью, одно семейство уцелело, и сейчас на Каясан, как говорит дедушка, больше трёх десятков тигров и тигрят. Так что, будь спокойна, они мирные.

— Не скоро я ещё обрету покой, — мотнула я головой.

— Посмотри сюда, — нажала пальцем на моё плечо Элия. На рукаве тобока была нашивка с форме щита с золотой мордой тигра. — На тебе амулет, не сомневайся. К тому же, ты будущий воин, как ты можешь пугаться чего-то?

— Я учусь с людьми бороться, — оправдываясь, почесала я затылок, — а вот против тигров мне приёмов не показывали. А было бы неплохо, как я только что поняла. И против змей, и против волков, и крокодилов — да всего!

Улыбнувшаяся моим замечаниям, Элия опять устремила взор к горизонту, и вскоре ушла туда же, откуда я её вырвала — в свои мысли. О чём бы ещё с ней заговорить? Научиться бы тому самому красноречию, о котором нам столько говорят, уметь бы заговаривать людям зубы. Я бы развеселила Элию, взбодрила. Но время шло, а я никак и ничего не могла придумать. Мы сидели в молчании, делимом на пару, и я уже стала подозревать, что лучше мне испариться. Меня же ждали в тренировочном зале.

— Можно тебе рассказать кое-что? — сама вдруг спросила Элия.

— Конечно! — с готовностью откликнулась я.

— Знаешь, как мы познакомились с Ви?

— Нет, кажется, вы мне не рассказывали…

— Я жила в Китае, в Сычуани. Пряталась от людей, что убили мою бабушку. Я не подозревала о существовании золотых, а они, как выяснилось позже, разыскивали меня, тоже обо мне ничего не зная. И вот, однажды я наткнулась в своей комнате на молодого человека. Он вылез из шкафа, весь в дыму, — Элия хохотнула, качая головой, — он сказал, что добрый дух-хранитель, который будет меня оберегать. И я поверила, представляешь?

— Это был Ви?

— Да, это был Ви. Мне не было и восемнадцати лет, я абсолютно ничего не знала о мире и жизни, о людях, об обмане, о лжи во спасение. Золотые искали доказательства тому, что я — это я, поэтому обыскивали мою комнату, но я не вовремя вернулась. Пришлось выкручиваться, и Ви, чтобы не сойти за вора, изобрёл вот такую ложь. — Засветившись изнутри, видимо, вспоминая те моменты, Элия улыбалась как-то по-особенному, сама себе.

— И долго он водил тебя за нос?

— Не очень, — зарумянившись, девушка призналась: — Но я успела и раздеться при нём и поделиться буквально всеми своими тайнами.

— Вот пройдоха! Я не подозревала в нём такого мошенничества.

— О! Это ещё что… золотые и не такие жулики иногда, — по-доброму предупредила она. Потом лик её помрачнел. — А потом мне встретился тот человек… Я после знакомства с ним разоблачила обман Ви, и сбежала с тем типом. Кроме обиды на обманщиков, я была очень сильно влюблена в того парня, и всё это вместе подвигло меня на побег. Крышу от любви снесло так, что я ничего не видела, только его, готова была идти за ним хоть на край света. Но… тяжело об этом говорить, и всё-таки…

— Если не хочешь — не надо.

— Нет, я больше никому не могу об этом рассказать, и Ви тоже. Сама понимаешь, обсуждать свои интимные отношения с кем-то со своим нынешним… ой, то есть, уже не парнем, — опомнилась Элия, — а мужем! Это как-то неправильно. — Губы Элии начали дрожать и глаза наполнились слезами. — Но мне хотелось хоть раз выговориться, очень хотелось. Тот парень, когда привёз меня Дракону… он… ну… мы переспали… И он сразу после этого сказал, что ничего ко мне не испытывает, делал всё по заказу. И он ушёл, бросил меня.

— Вот мразь, — прошипела я.

— Это уже дело прошлое. Я два года не могла забыть, не могла отпустить это. Несмотря на ту любовь, что я к нему питала, после того, чем это всё обернулось, воспоминание о той ночи вызывали во мне отвращение. Я не помнила ничего, кроме боли, слёз и унижения. Я очень боялась молодых людей вообще, физический контакт ассоциировался с чем-то мерзким и противным. С фальшью, с предательством.

— Понимаю.

— Я желала, чтобы и он испытал когда-нибудь что-то подобное, но я до сих пор не уверена, что мужчины способны быть униженными или раздавленными. Или такие мужчины, как тот… — Сменив направление мысли, Элия вернулась к Ви и сразу же расцвела: — Ви не такой, конечно же. Он чувствительный и его задеть ничего не стоит, хотя он этого не показывает. Но я всё равно очень переживала, как у нас получится…

— Тебе было неприятно? — несмело задала я вопрос.

— Нет! — заалев, Элия не могла уже удержаться от откровений. — Всё было прекрасно, я поняла, что избавилась от страха и того гадкого чувства, но… Но не успело всё произойти, и я опять одна! — Уткнувшись в коленки, Элия заплакала. — Я знаю, что Ви не такой, и он не бросил меня, а уехал по уважительным причинам, но, Чонён, на меня опять накатывает то чувство, что меня поимели и бросили. Это неправильно, да? Ум понимает, а сердце не может не страдать.

— Это объяснимо. Если в первый раз всё обернулось плохо, то это остаётся надолго. Тебе нужно дождаться возвращения Ви, и когда ты увидишь, что он-то к тебе вернулся, это должно пройти, я думаю.

— Будда, скорее бы дожить до этого момента, — вытирая щёки, хлюпнула носом Элия. — Так саднит в груди, прям очень. Может, мне с ним надо было поехать?

— Не придумывай, у тебя же нет необходимой подготовки.

— Знаю, но… я не умею, как Заринэ, ждать и заниматься своими делами. Когда тот, кого я люблю, пропадает, у меня опускаются руки, я разваливаюсь, сил остаётся только лежать и дышать. Да и дышать-то трудно…

— У Заринэ дети, возможно, не будь их, она бы тоже лежала и дышала, — осторожно пошутила я. Элия шмыгнула носом и посмотрела на меня:

— Но я не буду заводить детей, правда, я не хочу, не могу обрекать кого-то на те же мучения, что сопровождали меня. Был период, когда каждая вещь, которой я касалась, вызывала видения. Это свело меня с ума, я, правду говорю, была чокнутая. Родить ребёнка и видеть, как он будет страдать? Нет, я не могу такого позволить себе. Наверное, я слабая духом, не такая, какой должна быть спутница золотого…

— Не придумывай, не всем же быть одинаковыми? Некоторые парни любят заботиться о девушках. Вот, взять моего зятя, Намджуна — что-то слишком часто я привожу его в пример, но других у меня нет, — у него были разные пассии, он сам как-то со мной поделился, что были самодостаточные дамочки его уровня, к которым он себя не знал, с какой стороны приставить, везде был, как пятая лапа собаке. А потом встретил мою Чжихё, беззащитную и слабую, и теперь упивается возможностью опекать кого-то и ограждать от тягот жизни. Каждому своё, Эя.

— Да, но Намджун-то теперь рядом с Чжихё, а Ви всегда будет в разъездах, и я каждый раз буду ощущать, что меня бросили. Мне нужен психолог?

— Тебе нужно отвлечься. Понимаю, что в Логе особо не на что, но надо постараться. А впрочем, я тебе скажу, что когда я была обескуражена своим подлецом, в Сеуле меня тоже мало что могло захватить, и именно приезд в Лог спас меня от залипания в потолок. Пойдём, поглядишь на наши занятия? Зрелище так себе, но скоротать время поможет.

— Даже не знаю… Я никогда не интересовалась борьбой.

— А вот это зря, интересы мужа нужно разделять, как говорит моя Хё, — засмеялась я, поднимаясь и протягивая Элии руку. — Когда ты увидишь, как ловко способны управляться с оружием золотые, немного успокоишься.

— Что ж, у меня всё равно сейчас никаких дел нет, — согласилась девушка и взялась за мою ладонь.

Пока я ещё была здесь, я знала, что не дам впасть в депрессию Элии, буду поддерживать её, а что будет, когда мы с Джоанной уедем? Лучше бы Ви вернуться поскорее. И не только ему. Сколько времени я уже не видела Чонгука? Казалось, целую вечность.

Но время летело неумолимо, и август подходил к концу. Тридцатого мы с Чимином должны были уехать, чтобы к вечеру быть в столице и у меня остался один день привести себя в порядок и перестроиться перед школой. С нами же должна была ехать и Джоанна, если не объявится никто из мастеров, чтобы сопроводить её отдельно. Привёз-то её сюда Чонгук, но его было не видать до самого горизонта.

На последнем ночном занятии мы с Чимином разговорились как раз об этом — об отъезде.

— Ну как, готова возвращаться к цивилизации?

— Думаю, что да. Очень уж хочется обнять сестёр. А ты тут не засиделся?

— А по мне не видно?

— Нет, по-моему, ты тут как рыба в воде.

— Это так и есть, мне здесь хорошо. — Чимин сделал выпад рукой в абсолютной темноте, и я смогла, уже второй раз, увернуться. Когда это произошло впервые, я готова была верещать от радости, но, как истинный воин, счастливо и скромно издала одно восклицание, а потом ещё минут десять не могла сосредоточиться от эйфории. — Но я хочу обратно, на волю, если можно так выразиться.

— В город?

— К нашим, — просто сказал он, но я поняла, что это обозначало.

— Ты… тоже поедешь в Синьцзян?

— А как же, это мой святой долг. Я давно должен быть там.

— То есть… ты из-за меня тут торчишь? Блин, риторический вопрос, естественно, почему я не додумалась? — Господи, ещё Чимина туда отправить не хватало! Да, давайте всех лучших мужиков сгребём и засунем в жопу мира, где их перестреляют, пока чмошники вроде Чжунэ и его дружков будут жениться и плодиться, да чтоб вам всем! — А… а как же наши занятия в Сеуле? Хотя бы два раза в неделю, как раньше?

— В центр кто-нибудь всегда ходит, кто-нибудь с тобой позанимается, не волнуйся, систематические тренировки не прервутся. Тот же Шуга будет на месте.

— А Хоуп?

— Хоуп руководит операцией в Цинхае, ему сейчас точно не до этого. В октябре-ноябре Сону или Даниэль… скорее всего Даниэль, выйдет отсюда, если нам не нужна будет помощь, то он приедет в Сеул, так сказать, акклиматизироваться и вернуться к мирской жизни. Будешь заниматься с ним, если что.

Я замолкла. Как ему сказать, что меня беспокоит не беспрерывность занятий, а его судьба? Как ему сказать, что я не хочу, чтобы и он уезжал тоже? Получив лёгкий удар — я пропустила его в темноте, но Чимин вовремя остановил кулак, чтобы не приложить меня до синяка, — я вспомнила:

— Ребята сказали, что каждый воин-новичок может выбрать себе воина-наставника? Присматривающего за ним.

— Да, это так.

— А… то что мы с тобой как бы… ну, вместе тренируемся уже, обозначает, что мы связаны подобным договором?

— Что? Нет, конечно. Я просто занимаюсь с тобой, потому что пока так сложились обстоятельства. Ты вообще можешь никого не выбирать, а можешь, что называется, всех посмотреть, — засмеялся Чимин и, пока я искала подходящие фразы, бросил привычный подкол: — Или ты уже определилась с Чонгуком?

— Да отстань ты от меня со своим Чонгуком! — несильно рассердилась я. — Что сразу Чонгук?

— Ну… есть поводы так думать, ты же знаешь.

— Даже если бы вдруг, каким-то невообразимым образом, я захотела набиться в подопечные к нему, меня бы остановило то, что я не люблю навязываться. Ему некомфортно от занятий со мной, он этого не хочет, зачем я буду настаивать? — Почувствовав себя во всём этом какой-то отверженной, я поспешила исправить положение: — К тому же, у наставника и наставляемого, как я думаю, должны сходиться жизненные принципы, мировоззрение, идеалы. А Чонгук он… буддист.

— Тут большинство таково, — хмыкнул Чимин.

— Но не ты. И не я. Я ничего не понимаю в этих религиозных штуках, и не думаю, что смогу когда-либо понять. В этом плане мне с тобой как раз легче всего. Мы как-то… понимаем друг друга, что ли? Или мне так кажется одной?

— Нет, я тоже так считаю. По крайней мере, я надеюсь, что понимаю тебя, потому что понять женщин — очень трудно, особенно таких, как ты — уникальных.

— А то мужчин легко понять! — фыркнула я, присовокупив в эту дилемму ещё и ту обсуждавшуюся нами с ребятами проблему, что врунов разоблачить порой невозможно. Что же делать, когда и правдивого человека не всегда правильно трактуешь, а тут ещё и обманщики попадаются!

— Очень легко! — убедительно заявил Чимин. — Если ты девушка, скорее всего они хотят с тобой переспать. Рассматривай их поведение с этой точки зрения.

— А если уже переспали, что они хотят дальше?

— Переспать ещё раз, если им понравилось, и больше не попадаться тебе на глаза, если нет. Некоторые мужчины уверяют, что хотят денег и власти, но власть и деньги они потом тратят на то, чтобы с кем-нибудь переспать, так что я советую сокращать логическую цепочку.

— Тебя послушать, так ты тоже обязательно хочешь со мной переспать, — хмыкнула я.

— А как же! — В темноте его рука коснулась моей груди. Я по ней сразу же шлёпнула.

— Эй!

— Шучу, спокойно, — убрал он руки и отошёл где-то во мраке. — Время сна, давай заканчивать.

Сделав ещё пару выпадов, которые мне не удалось предотвратить, мы вышли из комнаты под свет звёзд. На дворе тоже было темно, но хотя бы виднелись лица и силуэты.

— Спокойной ночи, — махнула я рукой Чимину и уже почти отошла, когда он поднял палец:

— Ах да, ещё. — Я обратила всё своё внимание к нему. — По поводу понимания мужчин.

— Да?

— Когда они говорят, что шутят — это чаще всего наглая ложь. Спокойной ночи, — улыбнулся мой тренер и растаял в ночи. Пока до меня дошло, что он имел в виду, его уже не было и близко, а я вспыхнула, растерянно потерев то место груди, которого он коснулся пять минут назад.

Но со следующего утра между нами снова будто бы и не было никаких намёков и недоговорённостей. Мне нравилось это в Чимине, способность не показывать человеку, о чём ты с ним говорил и вообще то, что он с тобой имел какой-то разговор. Иногда от этого бывает стыдно, разоткровенничаешься или ляпнешь, или даже целенаправленно сообщишь кому-то что-то, и на тебя потом смотрят так, будто у тебя это на лбу выбито. А вот в Чимине всё было наоборот. Пока конкретно о чём-то с ним не захочешь поговорить, он не станет привлекать сторонние темы намёками. Ну, кроме Чонгука, которым он меня беспощадно троллил. Но хотя бы не прилюдно — и на том спасибо.

Да и не до чего-либо ещё уже стало, потому что пришёл последний полный день моего присутствия в Тигрином логе. Настроение было чемоданным и, хотя мне одновременно хотелось остаться и уехать, я понимала, что в какой-то степени выхожу отсюда с лёгким сердцем по одной причине — потому что знаю, что вернусь обратно зимой. Собирать мне было нечего, с чем прибыла, с тем и убываю, время я предпочла потратить на общение с адептами и Элией, а не над рюкзаком и идеями о сувенирах. Поскольку никто из мастеров пока не приехал обратно (я очень надеялась, что именно пока), Джоанна должна была ехать со мной и Чимином. Она носилась в приподнятом состоянии духа, довольная, кажется, что окунётся в школьную жизнь и погуляет по Сеулу. Без Эна ей тут было не намного лучше, чем там, в столице, но в столице ещё была и живая мать, а тут только могила отца. Разумеется, в пятнадцать лет о выборе приоритетов сомневаться не приходится.

Я ощущала себя окрепшей, исцеленной и обновленной, и готовой вернуться на некоторое время к прежней жизни. Но всё-таки я волновалась за своё поведение, ожидая, когда мне вернут мобильный. Сумею ли я удержаться от посещения знакомого аккаунта?

Навестив мастера Ли, я поблагодарила его за все уроки и мудрые слова, пообещав, что буду стараться руководствоваться ими. Никаких пышных проводов не устраивалось, все рассматривали наше с Джоанной отбытие, как командировку. И только Элия ходила за нами хвостом, вздыхая и говоря, что без нашей компании ей будет трудно.

— Но дедушка же может позволить тебе мне звонить? — спросила я.

— Наверное… не знаю. Мне некому прежде звонить было.

— Ну вот, а теперь есть, — улыбнулась я. — Я оставлю свой номер, и в любое время, если захочется поговорить — набирай, поболтаем.

— Спасибо, Чонён, ты очень поддержала меня…

— Как и ты меня, когда я только сюда пришла. — Я обняла её за плечи. — Ты не такая уж и слабая, как думаешь. Ты очень позитивный человек, но у всех бывают периоды, когда немножко опускаются руки. И со мной такое было. Но это проходит.

Я поднялась к настоятелю и поблагодарила его за гостеприимство, за разрешение здесь обучаться, данное мне. Старик пожелал мне удачной дороги, напутственно сказав несколько слов. Посетив Заринэ, я попрощалась и с детьми, Хо и Шером. Потом спустилась к могилам и ещё раз поблагодарила за его подвиг Кидо. Посмотрела на пустое место, где не то был, не то привиделся мне тигр. Дух или обычное животное? В этом мире золотых всё немного отдаёт мистикой и волшебством, но я, к счастью или сожалению, не была такой, какой когда-то была Элия. Меня в духов просто так поверить не заставишь.

Большая часть ребят зашла к нам с Джоанной перед сном, просто поболтать, в результате вытащив нас на беседку, где мы проторчали чёрт знает сколько, пропустив ночные занятия, за прогул которых нам сделал выговор нашедший нас мастер Лео. Но разгонять нас не стал. С заботой попросив лечь поскорее, чтобы выспаться к утру, он удалился, оставив молодёжь — компанию человек в пятнадцать, наслаждаться вместе одним из последних августовских дней.

Утро неумолимо настало, Элия снова пришла будить нас. Поспавшие часа три, мы с Джоанной с трудом раскрыли глаза, умылись и отправились на завтрак. После него ждало отбытие. Всё как-то завертелось, понеслось, как и бывает в важные и ответственные дни. Столько времени я проводила тут, наслаждаясь неспешностью и медленной текучестью времени, но вот всё позади, и минуты сочатся быстрее и быстрее.

Вернон, а с ним и весь интернациональный столик, да и парни из-за других столиков: Себин, Минхён, Рен, Хоши пошли провожать нас. Прощаясь до зимы, я уже начинала скучать по ним. Элия не выдержала и, пытаясь улыбаться, всё равно расплакалась. Откуда-то взялся Самуэль со срезанной красной розой (вот это вряд ли было санкционировано, но не думаю, что настоятель взыщет с мальчишки). Подойдя к Джоанне, он протянул её ей и тихо сказал, опустив глаза:

— Я буду ждать Рождества, возвращайся.

— Спасибо… — приняла цветок растерявшаяся Джоанна и, будто впервые увидев Самуэля, о чём-то задумалась, никак не в силах оторвать от него удивленный взгляд. То, что наблюдали вокруг все и не первую неделю, внезапно открылось девчонке. Выбитая из колеи, она отошла к калитке, но когда Самуэль всё-таки поднял глаза, она продолжала искать с ними встречи, задавая немой вопрос и ища объяснений. Но смутившийся мальчишка ничего больше не говорил, держась в стороне.

— Ладно, увидимся зимой, ребята! — громко обратилась ко всем я. — Была рада познакомиться и… даже не знаю, что сказать. Просто буду ждать встречи. До свидания!

Слегка обнимая друг друга, похлопывая по спине и плечам, мы распрощались. Чимин, встав у калитки, позвал нас. Элия усилено замахала рукой, вытирая другой слёзы. Мы переступили порог, пройдя мимо Джеро. Калитка за нами закрылась. Чимин расстегнул молнию своей дорожной сумки, достал оттуда телефон Джоанны и вручил ей. Затем достал мой, но я выставила руку в предупреждающем жесте:

— Не надо. Отдашь в Сеуле, хорошо?

— Как скажешь, — пожал плечами Чимин, и мы, готовые тронуться в путь, пошагали к Кошачьей тропе.

Тем временем в Сеуле

Дети бегали между качелями, горками, лестничками и другими развлекательными сооружениями, на лавочках неподалёку за ними присматривали мамы и бабушки, иногда хватающие сорванцов, чтобы поправить им панамку от солнца или заставить высыпать горсти песка в кулачках обратно в песочницу. Двор был наполнен визгом, смехом, беготнёй и хаотичным движением по всем направлениям, в рамках игровой площадки, разумеется. Блики света на листве и голоса женщин, обменивающихся новостями, выходили за эти рамки. На лавочке подальше от других сидела девчонка-подросток, ковыряясь в телефоне и неохотно приглядывая за младшим братом, носившимся в куче других ребятишек. Её тянуло куда-нибудь к сверстникам, но школьники её возраста, не задерживаясь, шли мимо, в кафе, парки и торговые центры.

Чжинёна, насквозь глядящего на это, не покидало ощущение пустоты, исходящее из его внутреннего одиночества, а не внешней реальности. Когда-то и он был вот такой мелюзгой, младшим в компании, ковырялся лопаткой в песке и гонялся за друзьями, как заведенный. Все выросли, а он сделался старшим в новом кружке товарищей.

Чонён была не единственной, кто уехал на каникулы. Югём вместе с парнями из компании Чжунэ — Чжинхваном и Юнхёном, уехал отдыхать в Сингапур. Оставалось только догадываться, за чей счёт. Еджин, которую Чжинён держал на предельном расстоянии от себя, пока что перестала ему звонить, занятая в подготовке к свадьбе брата. Интересно, тот сказал ей, кто ему фингал посадил? Наверное нет, раз девушка продолжала идти на контакт и искать общения.

Родители предложили с ними уехать на выходные к знакомым, за город, но Чжинён отказался, устроившись на студенческую подработку, хотя особой нужды в деньгах у него не было, разве что обычное для его возраста стремление не просить ни на что и ни у кого. У него была нужда в том, чтобы занять себя чем-то, отвлекаться от всего. Поэтому помимо подработки, молодой человек занимал себя дома всеми делами, какие были: убирался, готовил, мыл окна, стирал, менял лампочки, чинил краны и учился разбираться в электрике. Отец удивлялся домовитости сына и его стремлению всё уметь. Чжинён открывал обучающие ролики в интернете и осваивал всяческие полезные ремёсла. Давало о себе знать воспитание, если менее облагороженные семьёй юноши в трудную для них пору брались за выпивку, гулянки и наркотики, то Джуниору это не могло прийти в голову. Отвлекал он себя только тем, что считал для себя возможным, а возможным, неосознанно, безоговорочно, было то, что не огорчило бы родителей и не заставило их лишний раз переживать.

Сегодня, идя из супермаркета с продуктами, грустя по проходящей молодости, которая казалась какой-то несостоявшейся, Чжинён застопорился напротив детской площадки, на которой остались отголоски и его детства. Как странно, провести где-то многие годы, чувствуя себя счастливым человеком, а потом, без каких-либо кардинальных изменений, быть там же, но понимать, что никакого счастья здесь уже нет и не будет. Жизнь, текущая без перемен, предстала трясиной, болотом, из которого не выбраться. Может, из-за этого Чонён не хотела с ним связываться и оставаться тут? Она раньше почувствовала желание перемен? А кто сделает быт ярче и разнообразнее, как не миллионер? Может, поэтому-то она тогда и поддалась его чарам? Не из-за богатства, конечно, а возможностей, расширяющих границы свободы. Как же так всё вышло, что негодяй причинил ей боль, а он — друг, не сумел защитить? Ей было плохо, и ему теперь из-за этого тоже. Чжинён не мог представить, как поступить и что сделать, чтобы мир вновь раскрасился красками. Очень уж тоскливо было, но никаких идей и собственных желаний в голову не приходило. Ему бы очень помогло присутствие Чонён, она всё ещё была ему нужна, хотя бы как подруга. Тогда всё налаживалось и радость поселялась в сердце. А без неё… Джуниор вздохнул, не замечая, что не первую минуту стоит, перетаптываясь, на месте, а продукты в пакете нагреваются на уличной жаре, не в силах напомнить о себе и попроситься в холодильник. Отсутствие необходимости быть где-то ко времени до самого сентября выбило парня из колеи, лишило тонуса. Ему-то Чонён бы принесла счастье, а он ей? Что он мог бы сделать, чтобы исполнить хоть одну её мечту, помочь ей состояться в том, к чему она стремилась? Что он мог дать из того, что давал ей Ку Чжунэ?

Возможно он простоял бы так ещё долго, если бы не появившаяся внезапно Наён. Она жила неподалёку, однако раньше не ходила маршрутом через эти дома. Определившаяся, что будет поступать в тот же университет, в котором учился Джуниор, она стала ему иногда звонить, уточнять что-то, спрашивать, наводить справки о вузе. Заходила как-то посмотреть учебники, чтобы не прогадать с факультетом и не поступить на специальность, которая ей будет неинтересна. Однажды она зашла около семи вечера, когда родители Чжинёна были дома, и они пригласили её поужинать с ними. Наён не отказалась. Она всегда умела очаровывать старшее поколение, находить с ним общий язык. Вежливая девочка из хорошей семьи, отличница и умница, ответственная и во всём правильная — именно так её видели собственные мама и папа, учителя, администрация школы, знакомые родителей и их друзья. В общем-то, настоящая Наён, пожалуй, таковой и была, за исключением того, что в голове бродили не всегда невинные мысли ботанички, и многие её действия имели не тот умысел, что лежал на поверхности. А душа, далёкая от безмятежности, была полна страстей и тяги к тому, чтобы нашкодить. Иногда у Наён это даже удавалось, да так замечательно, что никто позже и не догадывался о ловкости, скрытой за прямолинейной дисциплинированностью.

— Привет, Чжинён, — заставила она его очнуться и посмотреть на себя, незамеченную до этого.

— Привет!

— Из магазина?

— Да, — ответил очевидное на вопрос об очевидном парень.

— У тебя, кажется, там мороженое сейчас потечёт, — кивнула девушка. Джуниор, опомнившись, приподнял ношу и сунулся внутрь лицом.

— О, чёрт, действительно! Надо донести до морозилки… — Он тронулся, но не торопясь. Спасение мороженого явно не было для него чрезмерно важным. Наён пошла рядом. Будучи джентльменом, Чжинён не смог не сказать: — Я бы угостил, но взял только одно, да и то растаяло…

— Ничего страшного. Я не обижусь, оставшись без мороженого, — улыбнулась она. И выдала: — Можешь угостить кофе или чаем.

— В такую жару? — удивился Джуниор и, спохватившись, что слова прозвучали как «а больше ничего не хочешь?», исправился: — Конечно, без проблем. Так… кофе или чай?

— Чай. Знаешь, горячее лучше утоляет жажду, чем холодное, так что пока твоё мороженое будет застывать, можешь выпить чашечку со мной.

— Только у меня дома нет никого, — извиняясь заметил Чжинён. Это для других парней отсутствие родителей становилось поводом кого-нибудь заманить и склонить к чему-нибудь, он же, беспокоясь о репутации и смущении девчонки, предупреждал о пустой квартире как о явном препятствии.

— Я не сомневаюсь, что ты всё равно будешь себя хорошо вести, — продолжала сиять Наён, смело идя дальше. Джуниору стало одновременно неловко и полегче в её обществе. Кто-то разрядил обстановку, заговорил с ним. Сам-то он болтуном никогда не был, а Наён, в меру разговорчивая, умела завязать непринуждённую беседу. К тому же эта её вечная улыбка — солнечность и позитив, — подавали надежду на то, что юность не такая уж тусклая и упущенная, многое впереди. — А куда родители делись?

— В гости уехали, послезавтра вернутся.

— У тебя очень хорошая мама, добрая такая, и красивая.

— Спасибо, — был польщён комплиментом Джуниор. Он любил свою мать, и ему было приятно, что кто-то её оценил. Они с Наён вошли в подъезд и поднялись к нему. Уже бывавшая здесь девчонка разулась и смело прошла на кухню. Пока парень раскладывал продукты по полкам, она сориентировалась и сама поставила чайник.

— А тебе оставили поесть? — между делом поинтересовалась Наён, будто не видя, что Чжинён купил не только мороженое. — А то я могла бы приготовить тебе обед, раз тебя одного оставили…

— Не стоит, я самостоятельный, — наконец, улыбнулся и Джуниор. Ему было смешно, что о нём попытались позаботиться, как о маленьком мальчике. — Я сам неплохо готовлю.

— Серьёзно? — хлопнула в ладоши Наён, развернувшись к нему. — Тогда я хочу это попробовать. Никогда не ела ничего, приготовленное руками мужчины.

— А как же в кафе? Повара часто именно они.

— Ой, ну я же не знаю, когда прихожу в кафе, кто именно у плиты стоит. Возможно, мне никогда не везло и я ела только от рук поварих. Угостишь? — присела школьница, расправив складки скромной юбочки. Верх — белая блузка, низ — от школьной формы.

— Ладно… Я и сам ещё не обедал. Тогда, пообедаем — потом чай, — кивнул Чжинён.

— Спасибо. Знаешь, так здорово, что тебя встретила, а то Дахён не выходит гулять, собирается с семьёй и братом куда-то отдыхать, мне одной так скучно… Впрочем, меня звали, но я предпочла остаться и готовиться к экзаменам. Но сам понимаешь, занятия — это одно, а вот даже пойти и прогуляться не с кем.

— У тебя вроде много подруг всегда было?

— Да, но многие разъехались. Август, что ты хочешь?

— Согласен. — Джуниор поставил тарелки и принялся греть еду. Так-то он считал, что неплохо готовит, но прежде это ели только он, мать с отцом, да друзья. А из неблизких знакомых его стряпнёй никто не питался. Вдруг Наён не понравится? Вдруг его хвалили только по дружбе?

Он налил острый рыбный суп, свой любимый, который как раз себе и приготовил ещё вчера. Пододвинул одну тарелку себе и, уткнувшись в неё, стараясь не смотреть, как принимается за трапезу Наён, стал работать ложкой.

— Очень вкусно, — прозвучало через некоторое время. Принимать хвалу в свою сторону Чжинён не умел вообще. Ему всегда казалось неправильным, когда мужчин за что-то хвалят. Парни должны делать всё хорошо, максимально, на сколько могут, и за это их благодарить никто не должен, ну, а комплименты внешности и характеру мужчины — это ниже их достоинства. Так всегда вразумлял его папа.

— Спасибо, — покраснев, пробормотал Чжинён.

После еды перешли к чаю. Наён делилась впечатлениями о посещении университета Корё, куда съездила на экскурсию, спрашивала об экзаменах, заставила Джуниора вспомнить события двухгодичной давности, и пока он воспроизводил это в памяти, действительно забыл о многом, что тревожило в последнее время. Вопросы и ответы всё лились и лились, Наён явно никуда не спешила и сама в сторону двери не смотрела. Когда же Джуниор подумал о том, что она не уходит, не смог выжать из себя никаких слов о том, что ей, возможно, пора. Ему это виделось некрасивым, неприличным, взять, да спросить человека, не хочет ли он вернуться к себе домой? После таких вопросов к нему в гости точно перестанут приходить. Поэтому оставалось только поддаться течению беседы, а она вылилась в просмотр фильма. На кухне сидеть стало жарко, даже кондиционер не спасал, а зал окнами смотрел на теневую сторону. В итоге, Наён только с титрами сама засобиралась домой, благодаря за обед, чай и отлично проведённое время.

На следующий день она позвонила в его дверь с каким-то самодельным чизкейком. Отказать в чае вновь не позволило воспитание. Чаепитие опять затянулось надолго.

В будни вернулись родители и подработка. Чжинён покидал квартиру с радостью, убегая со двора подальше. Сменить обстановку, окружение — всё! Занять руки, мысли, отвлечься. Консультировать покупателей по техническим вопросам ему давалось без труда, как будущий инженер, метящий на должность в «Самсунг», он отлично знал плюсы и минусы любых моделей телефонов, и не только этой фирмы. Сосредотачиваясь на обслуживании и оформлении покупок, он до конца смены чувствовал себя комфортно, а в финале рабочего дня домой идти не очень-то хотел.

Вернувшись с подработки во вторник, он нашёл дома Наён, болтающую с его мамой. Обе любезничали и мило щебетали друг с другом, не садясь ужинать в ожидании Джуниора.

— Вот, вернулся! — поднялась мать, спеша к плите. — Что ж ты Наён не сказал, до скольких трудишься? Она не знала.

— Или прослушала, мне так неудобно, — разрумянилась она, тоже поднимаясь и собирая со стола чашки. Потеснив аккуратно хозяйку, девушка сама их помыла и поставила на полку. — Ты сказал, что подрабатываешь по будням, но я не помню, сказал ли до скольких часов? Мне показалось, что ты сказал до шести…

— Я, честно, сам не помню, сказал ли время, — потёр шею Чжинён. Наблюдая за тем, как собирается семья на ужин — подтянулся и отец — и как ему самому достаётся место рядом с Наён (до этого они сидели напротив, разделяемые столом), парень ощущал себя не в своей тарелке. — А ты… что-то хотела? — спросил он устаршеклассницы. Брови Наён виновато приподнялись и, словно ища защиты, она перевела взгляд на маму Чжинёна. Та, услышав вопрос, ответила сама:

— Она принесла тебе попробовать рисовые пирожки — вкуснятина! Ты извини, я их попробовала вперёд тебя.

— Ну что вы, они не такие уж и вкусные, — отмахнулась Наён. — Помните то имбирное печенье, что вы делали? Вот это было очень вкусно. Вы меня научите печь такие же?

— Да что там, тоже мне, деликатес, — довольная, но играя в смущение, засмеялась женщина. — Ничего сложного, научу, конечно. Приходи завтра во столько же, как раз, пока Чжинёна дождёмся, испечем с тобой его.

— С удовольствием!

Джуниор смотрел на происходящее, и не мог вставить ни слова. Что это? Заговор против него? Если в дружеском поведении Наён он не находил ничего навязчивого, напротив, она скрасила его одинокие часы, то мама будто за уши притягивала ему невесту. А бедная девчонка, кажется, не могла отказаться, потому что возражать старшим не умела. Когда она ушла после ужина, мать, к тому же, первой завела беседу, разоблачая себя:

— Какая она хорошенькая, а? Сынок, чудо, а не девочка.

— Нормальная, — пытаясь смыться с кухни, чтобы не слушать этого, поднялся Чжинён. Но женщина остановила его продолжением:

— Без дурных привычек. Я родителей её знаю — очень хорошая семья. — Намёки можно было не продолжать, Чжинён всё понял и, чтобы не ругаться, просто вышел и ушёл в спальню. Это было его любимым средством сопротивления — молчаливый протест. Ругаться и ссориться с отцом или матерью он не любил и не хотел. Что он скажет матери о Наён? Да, та всё правильно говорит: симпатичная, правильная, из благополучной семьи. Но какое это имеет значение, если ему нравится совсем другая?

Мать, всё-таки, устав от продолжительной тоски сына и его бирючества, не оставила его в покое и догнала в комнате. Войдя и прикрыв за собой дверь, она села рядом с ним на кровать. Положила заботливую ладонь на плечо и, без настойчивости или строгости, а мягко прошептала:

— Сынок, забыл бы ты Чонён, а, родной? Она тоже хорошая, я же ничего не говорю, добрая девчонка, но не такая тебе нужна. Она сорви голова, всегда с вами, мальчишками, гуляла, вот вы все к ней и попривязывались. Она тебе хороший друг, но ты это с любовью не путай. Тебе нужна другая. Да и ей ты, мальчик ты мой ненаглядный, не нужен. — Чжинён сомкнул сильно веки, силясь что-то ответить, но не мог. Только задышал тяжелее. Мать погладила его по спине. — Прекращай, ты взрослый уже, подростковые страдания в прошлом. У тебя третий курс впереди, моргнуть не успеешь — диплом и самостоятельная жизнь. Тебе в ней рядом нужна ласковая, заботливая девушка, которая всегда с тобой будет, поддерживать, семью нормальную тебе даст, а Чонён что? Ей только восемнадцать…

— Наён тоже, — не выдержал Джуниор. Мама замолчала. Подумав, заметила:

— Посмотри, как она на тебя смотрит. Какая готовность угодить, покладистость! Ей не придёт в голову тебе нервы трепать и условия какие-то ставить.

— Чонён не ставила мне никаких условий, откуда ты берёшь всякую ерунду?! — обернулся Чжинён, убирая от подбородка руки, на которых он лежал.

— Я же не говорю, что она ставила, я говорю, что Наён, как и положено девушке, поступится своими интересами ради мужа, вертихвостить не будет, и вообще, ты уж меня извини, но она всегда среди девочек, а не парней, как кто-то. Что можно подумать о девушке, которая днём и ночью с гурьбой молодых людей носится?

— Да ничего не думай, мама! Не надо думать о том, чего не знаешь! Вот я знаю, поэтому ничего ненужного не думаю! — повысив голос, сорвался Чжинён и встал. Мать, не привыкшая к агрессивным проявлениям от сына, и сама не зная, что ещё добавить, ретировалась. Джуниор, тотчас раскаявшийся, что не сдержался — очень уж его задевало, когда трогали Чонён, — не прислушивался, куда она ушла, но, судя по всему, пошушукалась с отцом, потому что через некоторое время явился он и выговорил сыну, что тот расстраивает маму.

— Что ж ты кричишь на неё? Она же как лучше для тебя хочет!

— Я не кричал на неё, прости, — потупился Чжинён. — Она… она просто плохо о Чонён отозвалась… она же знает прекрасно Чонён с детства, зачем она так?

— Чжинён, быть пацанкой в детстве — это одно, а когда девушка уже становится… ну… почти женщиной, когда на неё парни смотрят, как на женщину, а она всё ещё среди них трётся, не понимая, что вести себя прежним образом пора прекращать — это совсем другое. Люди должны взрослеть и меняться, а мать просто не хочет, чтобы о тебе, или твоей спутнице — кого бы ты ни выбрал, — сплетничали и говорили плохо. Тебе самому понравится, если о твоей жене когда-нибудь скажут, что она какая-то там, — отец повихлял ладонью, — что она по переулочкам шастает с тем и этим? Понравится? Ну?

— Нет, — пробубнил Чжинён.

— Вот и подумай, — отрезал отец и покинул его спальню. Вот и подумай… легко сказать! Как будто он не думал! Как будто не видел, что Чонён в нём не заинтересована и, как бы ни был влюблён он сам, там всё глухо. Она, его лучшая подруга, даже не сказала, куда уехала на весь август. Он сам был ревнивым, и его не очаровывал вечный шлейф друзей вокруг Чонён, он надеялся, что она изменится после школы, а если выйдет за него замуж, то начнёт дружить только с девчонками (ну, Югём, общий товарищ, не в счёт), из уважения к нему — мужу, хотя бы. Иначе он и сам бы сошёл с ума, постоянно понимая, что любимая жена где-то среди мужиков, которые то кидают её на мат, то разглядывают на баскетбольной площадке.

Обиженная мама прекратила воспитательные речи, но ежевечерне в их доме образовалась Наён, обществом которой наслаждались оба родителя, но не сам Чжинён. Если до того, как в девушке увидели его невесту, он относился к ней благожелательно, приветливо, то теперь ему хотелось её сторониться. А это сделалось невозможным. Задерживавшаяся допоздна у них в гостях, она собиралась и направлялась на выход, а мать тем временем заставляла Чжинёна пойти и проводить девчонку, потому что уже темно на улице. Доводя её через квартал до дома, он сталкивался в дверях с её мамой, вынужденный здороваться и выглядеть кавалером дочери. На выходные Наён попросила позаниматься с ней пару часов, чтобы убедиться в достаточном уровне знаний по математике и физике, и Чжинён, не сумевший отказать, был оставлен родителями один дома снова. Те, до этого редко куда-то ездившие, внезапно нашли, куда отчалить второй уикенд подряд.

Пришедшая заниматься Наён, узнав, что он опять один (хотя что-то ему подсказывало, что мать предупредила её заранее), предложила ему отложить уроки и поехать на городской пляж. В такую жару не хотелось сидеть в духоте, склонившись над столом и тетрадками. У Чжинёна и самого не очень сосредоточенность функционировала в этот период, хоть он и добросовестно учился и разбирался во всём, отказ от занятий дался легко, и променялся на поездку к реке. Одевшись в шорты, он вернулся с Наён к её дому, подождал, пока она сходила за купальником, и они отправились на прогулку.

Царящее на пляже веселье некоторое время не могло завладеть Чжинёном. Он опять ощущал то же самое, что возле детской площадки неделю назад: жизнь словно шла мимо, вокруг был шум, гам, смех и крики, кто-то играл во фрисби, кто-то парочкой катался на велосипедах по дорожке вдоль пляжа. И море девушек в купальниках бродило вокруг. Сначала Джуниор не замечал их, потом кто-то со спины напомнил ему Чонён, и он пригляделся. Нет, конечно, это была не она, но мысли о ней, которая могла бы пройти мимо в купальнике, взбудоражили его. Чжинён не просто скучал по ней, по общению с ней, он любил её и — как всякий нормальный мужчина, — хотел. Но, сколько не оглядывайся и не вертись, праздно шатались и гуляли девчонки на любой вкус, только не она. В конце концов, он не успел заметить, как в одном купальнике, переодевшись, под рукой оказалась Наён, потащившая его плавать. Посопротивлявшись, он поддался, окунувшись с ней в воду. Девчонка смеялась и брызгалась, заманивая в летнюю забаву. В своём поведении она была больше ребёнком, чем Чонён, как ему казалось. Наивная и ребячливая, в будущем, наверное, очень женственная, а пока по-девичьи непосредственная. Таких легко задеть и обидеть, о чём с ней заговорить? Как с ней себя вести? С Чонён всё было проще, они выросли плечом к плечу, и нахождение рядом не вызывало стеснения, а Наён… она-то явно была расслаблена, то подплывая к нему, то отплывая, поглядывая на него и хихикая. Но он держался сковано. Несмотря на отсутствие опыта в поведении в таких ситуациях, он не мог отказаться от общества Наён, по природе своей он не был отшельником и замкнутым человеком и, понимая, что сейчас иного друга ему взять негде, его вполне устраивала подобная компания. Если бы не родительское сватовство.

— Вода не слишком прохладная, да? — плескалась рядом Наён. — Не очень освежает. Выпьем лимонада? — указала она на берег пальцем.

— Идём, — согласился Чжинён. Тесные контакты с мокрой фигурой противоположного пола невольно вызывали некоторые реакции, которые ему были совсем ни к чему.

Они выбрались на мель и, отряхнувшись, шагнули в сторону лотка. Вдруг руки Джуниора что-то коснулось, и он едва не отдёрнул её. Но что-то заставило его прежде оглянуться и посмотреть. В его ладонь легла рука Наён. Девчонка взялась за неё и, как ни в чём не бывало, продолжая улыбаться, непонимающе ждала, почему они остановились? Парень сглотнул, посмотрел ещё раз на их ладони. Разве друзья держатся за руки? Это же обозначает, что они начали встречаться, но они не начали! Он не хочет встречаться с другой, любя Чонён! Может, сказать об этом Наён? Она не знает, скорее всего. Может, забрать молча руку?

— Ну, идём? — не дала она ходу мыслей Чжинёна развиться. Лишь крепче сжала его ладонь и потянула, выйдя вперёд. — Хочу пить, скорее! — захохотала она, подёргивая его и, упустив момент, когда надо было сразу же пресечь физический контакт, Чжинён пошёл следом, держась за руку Наён, которая её уже не выпустила до конца прогулки. До занятий математикой и физикой так и не дошло.

Вернувшись домой, молодой человек хотел куда-нибудь испариться, переехать на время, чтобы Наён о нём просто забыла. Неужели она хотела с ним встречаться? Или на неё надавили собственные родители? И она сдалась, потому что девочка и не в состоянии сопротивляться напору старших. Как же ему быть? Нет, он не имел ничего против Наён, она симпатичная и хорошая, но нечестно встречаться с человеком, ничего к нему не испытывая! Как-то нужно выйти из этой ситуации, но как? Он лёг и размышлял не меньше часа о том, как должны сложиться их судьбы. Даже если Чонён не для него, то он — не для Наён. Они разные… то есть, нет, конечно, в каком-то плане у них больше общего, чем у него с Чонён, но притягиваются-то противоположности! А вообще, лучше держаться подальше от такого досуга, какой был у них сегодня. Наён и все эти девушки в купальниках вокруг едва не возбудили Чжинёна. В этой жаре, под палящим солнцем, в бронзе света, попивающие холодные напитки, с которых скатывались ледяные капли, они выглядели без преувеличений соблазнительно, и ему, молодому мужчине, трудно далось не поддаться чему-то просто потому, что так задумано природой, и эта природа требует, а не потому, что порывы шли из глубины сердца, осознанные и признанные разумом, проверенные временем, как в случае с Чонён.

Из раздумий вывел звонок телефона.

— Алло?

— Привет, не отвлекаю? — раздался голос Еджин.

— Да… то есть, нет. А что? — Вот уж кого точно не хватало, так это сестры Ку Чжунэ сейчас! Ей-то что нужно?

— Мы с подругами хотим прогуляться, я подумала, может, составишь с друзьями нам компанию? — Чжинён потёр лоб. Даже если бы хотел — не смог, все друзья разбежались на каникулы. Да и, с Еджин всё давно было понятнее, чем с Наён, она пытается ему понравиться, привлекает его внимание, одевается откровенно, не умея себя в этом вести, то ногу выставит, то грудь наполовину оголит. «Я-то не каменный, я всё замечаю, и иногда даже хотеть начинаю, но не могу, не могу я вот так, без чувств, без чего-то большего, чем пробуждающаяся от живописного зрелища похоть». Еджин в какой-то степени была более интересна ему, чем Наён, она была чуть постарше и не выглядела, как совсем юная девочка, чему способствовали высокие каблуки и дорогие, взрослые вещи, но непреодолимый факт — её родство с Ку Чжунэ — заставляли его отказываться от каких-либо малейших намёков на сближение. Ему казалось, что даже пытаясь свести всё на дружбу с Еджин, он будет стараться через неё напакостить брату, а ему вовсе не хотелось вредить невиновной ни в чём девчонке. Разве что она такая же, как все дети богатеев, и заслуживает подобающего обращения за свои игры и заигрывания с бедняками?

— Уже поздно, ты время видела? — постарался быть резче и грубее Чжинён, чтобы отвадить от себя хоть кого-то. Хотя ему было жалко девушку и душевная интеллигентность ругала его за свинство.

— Да, поэтому и хотела попросить кого-нибудь знакомого нас сопроводить.

— А брат что? — представив, как едко ухмыляется, Чжинён спросил это без вычурности и вызова, на которые рассчитывал.

— Ну… он в больнице сейчас лежит. — Джуниор не успел победно крикнуть «ура!», как осадил себя. Разве так можно? Он превращается в такую же сволочь, как Чжунэ.

— А что с ним?

— Не будем об этом… ничего серьёзного. К свадьбе выпишут. Так что? Погуляете с нами?

Чжинён замолчал, чтобы хорошенько обдумать ответ. Голова шла кругом. Только сердце знало точно — оно тянется к Чонён, а в мозгах был полнейший разлад. Наён, родители, Еджин, отношения, будущее… Ему двадцать один год, а у него ещё никогда не было девушки. Свой первый поцелуй — с Чонён, глупый и несерьёзный, он помнит, словно тот произошёл вчера. А сегодня его взяла за руку другая девушка, и он ничего с этим не сделал. Было ли это предательством? Собственных чувств — возможно, но не Чонён. Она первая стала встречаться с Чжунэ, и скрыла это ото всех. Она предала его не как парня — они никогда не были возлюбленными, она подвела его, как друга, которому не доверилась. Обида внутри осознала сама себя. Она там и была, но существовала незаметно. Выяснилось, что злиться на неё Чжинён всё-таки умеет, и, как не сокрушался он по поводу Чонён, всё-таки был задет ею. Она, так много говорившая о равенстве, достоинствах и бескорыстии, о простоте и богатстве души, сошлась с Чжунэ, и, судя по тому, что держала это в тайне, этого стыдилась. Он, Чжинён, такой дорогой не пойдёт, у него есть идеалы и принципы. Да, можно было бы податься во все тяжкие — загулять и начать без разбора пробовать всё и всех, особенно добровольно идущих в руки, как Еджин, но снова включилось автоматическое баррикадирование. Возможным было то, что укладывалось в понятие о благородстве, привитом родителями. Он должен отвадить от себя всю эту золотую богему, а сказки для успокоения, что противоположности притягиваются тоже засунуть подальше. Это не работает, каждый должен знать подобающее ему место, и искать кого-то близкого себе по всем характеристикам.

— Нет, Еджин, извини, тебе лучше найти кого-нибудь другого в компанию.

— В смысле? — растерялась она. — Почему?

— Потому что мы из разных миров. Зачем тебе с подругами какие-то оборванцы?

— Что? Не говори так, Чжинён, почему вы оборванцы?

— А разве ты так не думаешь обо мне и мне подобных?

— Я? Нет, не думала никогда ничего такого, с чего ты взял? Девчонки просто ничего не знают в Сеуле, я хочу им показать город, а ты же такой… умный, и много знаешь!

— О, уверен, платный экскурсовод расскажет всё намного лучше. Найти его вам проблем не составит.

— Чжинён…

— Извини, Еджин, меня моя девушка ждёт, пока! — солгал зачем-то он и положил трубку. «Господи, какая девушка?» — ошалел Джуниор сам от себя. Но разве это был не лучший способ раз и навсегда покончить с «ухаживаниями» дочери чеболей? Нет, он определенно сам себя не узнавал, его довели все эти романтические несостыковки в его жизни. Он никогда не был человеком завышенных амбиций и повышенных потребностей, ему всего-то и надо было простого и тихого счастья, о котором он мечтал с Чонён. Но рядом была только Наён. Только она подходила ему и в социальном плане, и в мировоззренческом. И родителям нравилась. Довериться им? Порой матерям и отцам виднее, что лучше для их детей. Может, стоит брать то, что соответствует тебе, а не гоняться за несбыточным? Чонён таковой и была и, скорее всего, навсегда уже останется — недостижимой. Он её не переделает — да и не хотел переделывать, но с такой, каковой она была, он совладать не в силах. А в силах ли кто-нибудь ещё? Если бы не выяснился обман Чжунэ, долго бы они провстречались? Чжинён надеялся, что пока он не смирится с той мыслью, что Чонён не для него, она не начнёт мельтешить перед ним с каким-нибудь другим парнем, иначе он снова сойдёт с ума от ревности и зависти.

После выходных случилось непредсказуемое — Наён перестала появляться. Она не звонила и не приходила день, второй. Когда мать спросила Чжинёна, как дела у девушки, и он пожал плечами, мол, не знаю, женщина опешила — как же так? Даже не поинтересовался, почему пропал человек? А если произошло что-то? Нельзя же так! Она вынудила сына позвонить старшекласснице, хотя он и сам немного волновался. С Наён всё было в порядке, но она с грустью и сожалением заметила, что будто навязывается, и ей становится неудобно появляться в квартире Чжинёна, да и звонить ему. Что мог он сказать в ответ, учитывая его воспитание? Конечно же, он отрицал какую-либо навязчивость и заверил, что Наён всегда рады видеть и вообще, вот же — он звонит первым, так что, всё в порядке. Приободрённая девушка предложила пойти вечером в кафе или покататься на роликах. Они сделали и то, и другое, а когда вернулись во двор — держась за руки — все соседки и знакомые, попавшиеся на пути, окинули их такими взглядами, что Чжинён понял окончательность приговора. Его помолвили.

Готовясь к первому сентября, когда его мама обсуждала с мамой Наён, что подарить девушке, ведь у неё в грядущем месяце намечался день рождения, Чжинён и сам ощутил, что он помолвлен и у него есть фактически невеста. И он никак не мог понять, всё-таки, как же так вышло? И было ли в этом что-то плохое? Когда Наён на последнем ряду кинотеатра, отвлекшись от фильма, тихо сказала ему: «Можешь меня поцеловать, если хочешь» — и он принял её разрешение, сделав это, Чжинён, не ощутив и близко тех эмоций, что трепыхались в нём при давнем-давнем поцелуе с Чонён, всё же испытал удовольствие и нарастающее желание продолжать, переходя к чему-то большему. В этом не было ничего плохого. Удовольствие появлялось каждый раз, стоило поцеловать губы Наён. После первого раза просить ей больше не приходилось, Джуниор встречал и провожал её поцелуем, если рядом не было посторонних глаз. Джуниор всё смелее обнимал Наён, пытаясь заполнить душевную пустоту физическим присутствием. Несопоставимые вещи, но кое-что получалось. Получалось не страдать. Получалось веселиться. Получалось радоваться, смеяться и искренне скучать по кому-то, кроме Чонён. В этом не было ничего плохого. Получалось жить дальше, хоть и совсем не так, как этого когда-то хотелось. Вот в этом что-то плохое всё-таки было.

* * *

Последняя неделя августа вывела из строя ещё одного бойца золотых — Чонгук вышиб себе плечо, и на заживление подобной травмы ему выдали две недели постельного режима. Без него, собственно, маленький отряд сильно ослабевал, поэтому Хосок, уставший спорить с Дами, что с амазонками надо примириться хоть на чуть-чуть, дал и ей две недели на размышления, собрал всех своих ребят, и отчалил в Сеул на заслуженную подзарядку.

Система осведомления у золотых работала безотказно, они узнавали большинство новостей друг о друге и врагах в течение суток. Поэтому вернувшийся в столицу Кореи, Чонгук почти сразу узнал о том, что Ку Чжунэ лежит в больнице по причине избиения. Правда, кто нанёс ему ушибы и повреждения, даже золотые выяснить не смогли, все сходились на версии пьяной драки где-нибудь после клуба. Вспоминая свою поездку дуэтом с Чжунэ в Сингапур, парень почему-то захотел его навестить. Неизвестно почему, но иногда просыпалось сочувствие к этой личности. Прошлой осенью в её характере, во время более близкого знакомства, многое открылось. Когда Чжунэ буквально зарыдал, признавшись, что ему пришлось убить, Чонгук понял, насколько это слабовольный и, собственно, безвредный парень, да жалко, угодивший не в то общество. Так и сейчас, представив, что его где-то поколотили, не умеющего за себя постоять, золотой не испытал радости или злорадства. Пусть это и был дракон, но всё-таки, дракон достаточно мелкий, беззлобный и не кусачий. А уж дышать огнём и вовсе не умеющий.

Скинув пожитки в «Пятнице», Чонгук умело обошёл встречу с Саной, пользуясь системой многочисленных ходов и коридоров здания, заглянул поприветствовать госпожу Хан, и направился к клинике, в которой подлечивали Чжунэ. Выйдя из автобуса на противоположной стороне дороги от главного входа, Чонгук на миг притормозил, перевёл дыхание и тронулся к пешеходному переходу.

У администраторской стойки он представился другом Ку Чжунэ, пришедшим его навестить. Миловидная девушка, молоденькая медсестра, попросила паспорт, и Чонгук без проблем предоставил ей фальшивый документ, по которому летал в Сингапур. Записанный, он проигнорировал лифт и поднялся по лестнице, к счастью, на этот раз пострадало плечо, а не нога, как в прошлое ранение, и скорость передвижения у воина не снизилась. Выйдя из-за угла, Чонгук расправил плечи в горделивой манере драконьего племени, почти все они в какой-то степени страдали зазнайством и зашкаливающим высокомерием. Прикинуться преступником или моральным чмом — как это называл сам Чонгук, — ему не составляло труда. Палата, к которой он шёл, открыла дверь. Чонгук остановился, ожидая, кто из неё появится? Персонал, родственники?

— … мы ещё навестим тебя, братишка, хорошо? — доносилось изнутри, произносимое юным женским голоском.

— Можете себя не утруждать, — пробасил где-то там, со своей койки, Чжунэ. И пока его сестра ещё оставалась в палате, прощаясь с ним, её подруги, с которыми она пришла, покидали помещение.

Золотой собрался отступить, пропуская их, но внезапно остановился и не смог сделать ни шага. Она! Его глаза распахнулись, и он едва взял себя в руки, принимая равнодушный вид. Та девушка! С крыши! Из Шаньси! О, будда! На неё тогда упал свет от фонаря, и эти глаза, это лицо… он бы никогда в жизни их не спутал, он запомнил их очень хорошо! Их было две, и одна из них, как позже выяснилось, была его сестрой, но которая? Она, наверняка она! Потому что у Чонгука щемило сердце, стоило взглянуть в эти глаза. Девушка, однако, явно его тогда в темноте не увидела, или не запомнила, или, как он, сумела не показать, что они уже встречались. Она вышла из-за двери и, бросив мимолётный взгляд на стоящего в очереди посетителя, решила пройти мимо. Сестра, возможно, это его родная младшая сестра! Чонгук вспомнил, что он в образе дракона, поэтому без стеснений позволил себя наглость — поймал девушку за запястье и откинул подальше какую-либо тактичность:

— Ты подруга Чжунэ? — Девушка возмущённо воззрилась на руку золотого, пока тот упивался этим касанием. Родная плоть и кровь, сестра, и она представить себе не может, кто её держит! Без слов её лицо выражало оскорблённость. Она дёрнула руку, освободив её, и сказала на китайском:

— Земляной пельмень!^[64] Тронь меня ещё раз — вылетишь в окно!

— Ты не понимаешь корейского? — ответил точно так же, на китайском, Чонгук. Незнакомка округлила глаза ещё сильнее, уже не только с яростью, но и удивлением.

— Главное, что ты меня понял.

— Как тебя зовут?

— Извини, парень, — протолкнулась между ними другая девушка, тоже говоря по-китайски, — мы не знакомимся.

— Такие гордые? — спросил он, не зная, как бы задержать их подольше, чтобы рассмотреть, расспросить, опознать…

— Не без этого, — хохотнула всё эта же, вышедшая второй. Следом вышли две девушки, которых Чонгук знал без представления, правда, одну из них — сестру Чжунэ, — только по фотографиям. Другую же — Сон Дану, его невесту, видел тогда в Сингапуре, возле клуба. Картинка в голове стала складываться. Сестра Ку пришла не со своими подругами, она привела невесту навестить жениха, а китаянки — подруги той. Ведь Сингапур и Шаньси продолжительное время были в союзнических отношениях, значит, там это знакомство и завязалось?

— Идёмте, — поторопила всех Дана, красивая и, по мнению Чонгука, заслуживавшая чего-то получше Чжунэ. Сжав кулаки, потому что не мог побежать следом и допытываться информации от той, которая уже второй раз своими большими тёмными очами, своим лицом лишала Чонгука привычного самообладания, он постоял, проводив до полного исчезновения квартет глазами, и вошёл в палату.

— Да кто там ещё?! — недовольно прохрипел Чжунэ, пиная простынку, но, когда увидел нового гостя, удивленно поднял брови и даже растянулся в улыбке поверженного, привыкшего к своей роли неудачника. — Ух ты… надо же! Мой давний приятель?

— Смотрю, ты тут не страдаешь. Такие посетительницы — настоящее модельное агентство! — Чжунэ поморщился, убирая мобильный телефон, который успел подтянуть к себе, когда вышла последняя девушка.

— Только голова от них разболелась, — проворчал он. Синяки и ссадины повсюду говорили о том, что молодой человек всё-таки не на курорте и не просто так валяется в больнице. Зашитая бровь и битая губа всё ещё багровели огрубевшими болячками.

— Кто это с твоими невестой и сестрой к тебе приходил?

— Понятия не имею.

— Да ладно тебе? Тебя что, не представили?

— Вроде они назвались, но я не слушал. Не знаю! Чего тебе надо? Влюбился? Догони и спроси.

— Ты знаешь китайский?

— Английский знаю лучше, а что?

— Ничего, всё понятно. — Подвинув стул и сев на него, откинулся Чонгук.

— Что тебе понятно? — бесясь от манеры золотого, взбеленился Чжунэ. — Тебе всегда всё, сука, понятно, выйди и не раздражай меня!

— Извини, я не хотел задеть, если это получилось — то случайно.

— А зачем ты вообще пришёл? Насладиться моим состоянием?

— Нет.

— Поржать? Чего ты хочешь?

— Просто навестить пришёл, — пожал плечами Чонгук. Чжунэ воззрился на него долгим, изучающим взглядом, искал подвоха или ждал других объяснений, но не выдержал, не дождался:

— Как же — просто. Добить — я бы ещё поверил.

— Я бы даже спросил, не нужно ли тебе чего-то, — игнорируя враждебный тон, обвёл рукой палату, заставленную фруктами и цветами, сказал Чонгук, — но вижу, что всего хватает.

— Даже через край, так что, спасибо за беспокойство — до свидания! — Но Чонгук остался сидеть, опустив взгляд к пальцам. Наклонившись вперёд, чтобы опереться о колени, он невольно напряг плечо, и оно отдало болью.

— Я и сам вот… с травмой, — указал парень на больное место. — Так что, добивать не в состоянии, не жди. Тебя-то кто так разукрасил?

— Тебя ебёт?

— Ох, как я скучал по этому вопросу, — с сарказмом заметил Чонгук, улыбнувшись. — Ты сам не знаешь?

— Не знаю. Как там твоя подружка? — как бы между прочим спросил Чжунэ, меняя тему, на которую не хотел говорить. Или поднимая тему, на которую говорить хотел?

— Какая именно? — поднял взгляд Чонгук. Потом вспомнил. — Чонён?

— Она самая.

— Не знаю, нормально, наверное. Я её почти месяц не видел.

— Где же это она пропадает?

— Не знаю, — покачал головой Чонгук.

— Да конечно, не знает он, — фыркнул Чжунэ.

— Ну, ты же не знаешь, кто тебя избил и кто приходил с твоей сестрой.

— Кабачок с ней приходил, кто ещё.

— Чего? — недопонял парень, но тут же вспомнив их давнюю беседу, засмеялся. — Кабачок, значит? Что же так?

— Ну вот так, я его в магазине не брал, потому что не люблю, а мне в корзину положили.

— Не пытался объяснить на кассе, что подкинули?

— Ты знаешь эту кассу — поди там, объясни. Хочешь сам попробовать?

— Я — нет, но слышал, что есть люди, у которых это получается.

— Короче, замнём эту тему. Ситуация с прошлого года поменялась, из-за Дами, судя по всему, мы должны общаться как бы нейтрально, да? Ты поэтому пришёл?

— Сказал же — просто навестить. А вы, значит, в курсе теперь, с кем союзничает Дами? Но я вроде бы не светил лицом, как ты узнал?..

— Я, может, в твоих глазах и дегенерат, но в реальности думать в состоянии. Не трудно было догадаться, кто ты всё-таки такой, из каких рядов вышел. Твоё счастье, что кроме меня никто так много не знает. Но ты бы ещё флаг из чёрной кожи таскал, помимо штанов, а потом удивлялся проведенным аналогиям. — Чжунэ помолчал. Хотел покусать нервно губы, но тронул болячку и, прошипев, угомонился. — Чонён вы забрали?

— Лично я не забирал, поэтому не знаю, где она.

— Господи, да шаньсийки приходили с Даной, доволен? Но я действительно их не знаю, впервые вижу! Мино теперь крутой чувак в Шаньси, вот и приставил к сестре амазонок, под видом подружек, чтобы драконы, упаси боже, её не обидели и не тронули. Да нужна она мне, трогать её?

— Каким образом Мино стал крутым в женском клане?

— Сошёлся с генеральшей — как ещё? Она с него там, говорят, пылинки сдувает, и готова исполнить все его желания. Джиёну, после того, как у него с этими бабами отношения разладились, из-за Дами, с Мино терять контакты не вариант, он, вроде бы, свой человек. Поэтому Дана тут и оказалась.

— А где остановились эти амазонки?

— У меня, где ещё? Ну, в смысле, в родительской хате, не в моей.

— Я бы хотел с ними пообщаться, можно?

— На свадьбу приходи, — уныло предложил Чжунэ. — Приглашение прислать?

— Не откажусь, присылай. Только адрес я тебе не дам. Давай зайду как-нибудь ещё, вручишь лично. — Чонгук поднялся. — Поправляйся.

— Твоими молитвами, сучий потрох, — побранился дракон, но когда золотой протянул ему руку для прощания, свою подал. — Заглядывай, подпишу тебе приглашение.

Когда посетитель вышел, Чжунэ, убедившись, что никто больше не войдёт, опять достал мобильный. Лёжа в больнице, без какой-либо деятельности, лишённый всех развлечений за исключением телевизора, висящего напротив, он целыми днями плутал в интернете и, сам не зная как, через друзей, общих знакомых, знакомых этих общих знакомых, нашёл аккаунт Чонён в Инстаграме. Там было очень мало фотографий, но в каждой из них присутствовал её дух, её характер. На некоторых — и она сама. Чжунэ скачал все снимки с её изображением и, два дня назад, смотрев на них бесконечно долго, даже расплакался, ненавидя себя и презирая за то, что упустил. Слабость откатила, и с Чонгуком он сумел поговорить по-мужски, не показывая, насколько ему на самом деле тяжело и больно. Но в душе ничего не изменилось. Когда пришла Дана, ему с ней и говорить-то не хотелось, но он понимал, что эта девушка вот-вот станет его женой, поэтому проявил вежливость и деликатность, обменявшись с ней ничего не значащими фразами. А как всю оставшуюся жизнь в таких натянутых отношениях прожить?

Помимо этого он ежедневно заходил в KakaoTalk^[65] и смотрел, не появилась ли Чонён там, не прочла ли его сообщения? Ответит ли, если даже прочтёт? Он не стал распыляться и писать какие-то извинения и оправдания, он только очень просил объявиться и дать ему шанс всё объяснить, он просил поговорить с ним ещё только раз. Но реакции не было, как и самой Чонён не было нигде.

Вскоре его выписали, за один день до свадьбы. Чонгук заглянул накануне выписки и, не забытый, получил приглашение. Чувствуя себя физически нормально, Чжунэ тем не менее не успел заживить следы побоев и, когда настало утро бракосочетания, его поместили к визажисту, колдовавшему целый час, но результат того стоил — ссадин и синяков не было видно вообще, всё скрылось под толстым слоем профессионального грима. Сидя в кресле перед зеркалом, Чжунэ ещё раз открыл KakaoTalk, зашёл в переписку с Чонён и, посомневавшись, набрал сообщение: «Сегодня я женюсь без любви. Я не люблю её. Я люблю…». Остановившись, Чжунэ стёр «я люблю», подумал. Написал ещё раз. Опять стёр. Подумав ещё, набрал «жаль, что так и не увиделись». Опять стёр. В итоге закончил сообщение фразой «желаю тебе счастья, прощай!» и отправил. Настало время жениться.

Гостей был целый океан, не меньше тысячи персон: банкиры, другие чеболи с супругами и детьми, бизнесмены, политики, чиновники, судьи, генералы, артисты, художники, спортсмены и, само собой, бандиты, бандиты, бандиты. Чжунэ не видел и половины, или не обратил на них внимания. Первоначально в задумку входило напиться ещё с утра, но почему-то в горло не пошло, и он оставил эту идею. Рядом постоянно суетились мама, отец. Понаехали многочисленные родственники, повозвращались из всех поездок и отпусков друзья. Все спешили подойти, поздравить. Во время церемонии где-то рядом была Дана, Чжунэ её как-то странно не видел, хотя знал, что она здесь, сбоку. Набежали фотографы, им приходилось улыбаться. Ведущим свадьбы наняли известного телеведущего, сразу после заключения брака им спел песню уважаемый певец — любимый исполнитель его, Чжунэ, мамы. Он исполнил трепетную композицию о любви. Многие в зале плакали, наслаждаясь красотой и торжественностью. Чжунэ чувствовал себя манекеном, чем дольше длился банкет и праздник, тем легче ему давалась роль — на лице застыла маска, а чувства окончательно атрофировались. У него пропал аппетит и желание пить даже воду. Когда поздним вечером всё закончилось, Чжунэ не вспомнил, сделал ли за день хотя бы глоток воды? Усталости он тоже не чувствовал, и ничего не чувствовал к девушке, которая по какой-то ошибке осталась с ним наедине в его холостяцкой квартире.

Они вошли туда вдвоём, замолчавшие ещё в машине, которая везла их, новобрачных, в новую семейную жизнь. Впрочем, нет, Дана что-то спросила в авто и он даже ответил. Но вот теперь, перешагнув порог апартаментов, они точно молчали. Чжунэ увидел себя в зеркале прихожей. С макияжем ну точно манекен — Кен, друг Барби. Дана своей восточной красотой на Барби не тянула.

— Устал? — спросила она, снимая туфли. У него будто пробки из ушей достали. Ослабив галстук, Чжунэ снял пиджак и, пройдя в спальню, плюхнулся там в кожаное кресло. Уже из него громко ответил:

— Нет!

Девушка вошла следом, осматривая спальню.

— Красиво… кровать-то какая! — пытаясь вовлечь в разговор жениха, улыбнулась она и кивнула на неё. Чжунэ пожал плечами, как бы говоря «ну, кровать и кровать, дальше что?». Достал мобильный и уткнулся в него. Целый день не мог взять его в руки из-за гостей и церемоний. Дана села на кровать, всё ещё в пышном белом платье. Улыбка сошла с её губ. Диалог с молодым мужем не задался. Он вперился в телефон! Она простила ему то, что он не понёс её на руках через порог — не до конца зажили рёбра, она простила ему и кислое, неестественно пытающееся радоваться лицо — губа не позволяла счастливо улыбаться, но уж привязанность к телефону никакое самочувствие оправдать не может! — Ты будешь в телефоне сидеть? — постаралась привлечь внимание Дана. Чжунэ, подняв глаза, вспомнил её не давнишний вопрос и, забыв, что уже на него ответил, сказал:

— Я устал, дай отойти от этого всего.

— Ты только что сказал, что не устал.

— Да? Не расслышал вопроса, — отболтался он и вновь впился глазами в экран.

Открыв Инстаграм, одно из самых популярных в его личном топе приложение, Чжунэ пролистал ленту обновлений, не увидел ничего интересного, открыл лайки друзей и замер. Югём поставил лайк фотографии Чонён, которую он раньше не видел! Он быстро нажал на аккаунт Чонён и, едва не выпав с кресла, обнаружил обновление! В кадр уместились только глаза, но снимок был сделан ради волос, и явно в парикмахерской. Покрашенная в немного другой цвет, не такой, какой был у неё прежде, девушка подписала фото: «К последнему учебному полугодию готова. Я — платиновая!». Чжунэ сразу же понял, что она вернулась в Сеул, и поднялся. Кожа под ним скрипнула. Какими-то механическими движениями, идя к выходу, он заглядывал в KakaoTalk и видел, что его сообщения прочли, хоть и не ответили на них. Взяв в руки ключи от своей машины, он звякнул ими, и Дана, успевшая отойти в ванную, чтобы начать стирать с лица косметику, услышала это. Она высунулась, наткнувшись на обувающегося супруга.

— Куда ты?

— Надо.

— Я серьёзно, Чжунэ, ты куда?

— Сказал же — надо!

— Надолго?

— Не знаю! — Он открыл дверь.

— Чжунэ! — Он переступил через порог. — Чжунэ, подожди! — Он захлопнул за собой дверь. — Чжунэ! — крикнула невеста уже никому. Она осталась одна. В пустой квартире. Постояв немного, она рухнула на пол. Платье вздыбилось, но плавно осело. Растерянная и не ожидавшая, что первая брачная ночь начнётся вот так (или уже можно считать, что закончится?), Дана погладила белоснежную юбку платья, искрящуюся серебряной нитью, как и стразы на идеальном французском свадебном маникюре, как и бриллиант в кольце на безымянном пальце, огляделась вокруг, посмотрела на закрывшуюся дверь и заплакала.

На улице тем временем полил сильный ливень. Небольшой дождь прошёлся ещё днём, и не раз, но в промежутках сияло солнце, яркое, горячее. Но вот оно село, и на город опустилась настоящая водная завеса. Чжунэ мчался по скользкой дороге, не путая ни одного поворота. Он всё ещё наизусть знал путь к дому Чонён, да и забудет ли его когда-нибудь? Включив дворники, он давил на педаль газа, и добрался до конечного пункта за четверть часа или чуть больше. Остановившись у заветного подъезда, Чжунэ увидел в окне свет. Свет. В её спальне. Свет! Сердце забилось быстрее. Дыхание участилось. Свет! Чонён! Она здесь — здесь! Совсем рядом. Он может увидеть её. Он должен её увидеть!

Припарковаться во дворе было негде. Пришлось отъехать и оставить машину за углом. Оттуда пройтись пешком. Ливень лил нещадно. Пока Чжунэ дошёл до двери домофона — промок до нитки. Но ничто не могло остановить его. Он набрал номер нужной квартиры.

Амазонка боялась влюбиться

Такси, на которое мы сели, прибыв в Сеул, сделало первую остановку у клуба «Пятница» — там высадилась Джоанна. Её мать, вдова мастера Хана, работала в заведении, и дочка поспешила к ней. Мы же с Чимином закончили путь у дома Намджуна и Чжихё. Я не могла сразу поехать в нашу одинокую, запылившуюся без присутствия кого-либо родительскую квартиру, мне необходимо было увидеть хоть одну сестру, а Сынён всё ещё каталась по съёмкам, не знаю, с Гынсоком или без.

Чимин поднялся со мной, поздоровался с другом и, что называется, «сдал», передал из рук в руки то, что брал под свою опеку. Я поблагодарила его и, не затягивая с прощанием — мне было больно и неприятно отпускать своего тренера, зная, куда он отправится, — обменялась с ним рукопожатием. Что ж, до свидания, удивительный месяц в Логе, здравствуй, прежняя жизнь! Чжихё вышла встречать меня, с влажными глазами, обняла и не отпускала чуть ли не десять минут, пока мы не прошли дальше и не уселись за еду и разговоры. Намджун поглядывал на меня, слушая мои выдуманные истории о спортивном лагере, но в конце концов расслабился и перестал настороженно коситься, поняв, что мне можно довериться — я лишнего не сболтну. Время пролетело незаметно, а у меня ещё были планы, поэтому засиживаться я не собиралась. Пообещав заехать снова завтра, я покинула уютное гнездышко Чжихё, где она меня попыталась убойно накормить, но я не поддалась — после четырёх недель постной и безвкусной, по большей части, пищи, я побоялась заработать коллапс желудка. Сама Чжихё, похоже, немного поправилась и, поскольку живот не выпирал пока что — ему было рано, — я грешила на ставший сидячим образ жизни, спокойной и сытой, с любящим мужем, при котором можно было позволять себе все вкусности. И из-за материального благосостояния в том числе. Прибыло вызванное такси, и я отчалила в парикмахерскую. Мне понравилась идея, вдохновлённая словами Вернона. Стать платиновой блондинкой! В какой-то степени это намёк на серебряную, но серебро на голове — это седина, до неё мне ещё далеко (если жизнь не заставит перенервничать, разумеется, раньше срока, тут как повезёт.), а соломенно-русенькой быть надоело. Это прошедший этап.

Телефон мне был отдан на пороге квартиры Намджуна и Чжихё, но я сунула его в карман и отвлеклась на семейные посиделки. Теперь же, в кресле салона, прикованная к нему примерно на час, перестав сопротивляться мании рук, я достала мобильный и включила его. Шквалом посыпались оповещения о новых сообщениях. Они были много от кого: Джуниор, Джису, Наён, Югём, Сондже, Ёндже. «Как дела, куда пропала, не хочешь поучаствовать в фестивале?.. пойдёшь прогуляться вечером?» — однотипное, не срочное. Но больше всего ото всюду пёрли сообщения контакта «Мудак Ку». Когда я успела переименовать его? Я это сделала перед отъездом? А, точно, было такое. Надо было ещё в чёрный список кинуть, но какой смысл, если месяц телефоном всё равно невозможно было воспользоваться?

Я с сомнением обходила его сообщения, читая пока что всё, что написали друзья. Они пытались со мной связаться даже через директ Инстаграма. И Чжунэ, кстати, тоже. Я ответила Югёму, что у меня всё в порядке, я прилетела в Сеул и готовлюсь к учёбе. Он тотчас появился в онлайне и сказал, что и сам скоро вернётся. Прислал фото с ночного пляжа, на фоне которого его рука держала ярко-красный коктейль с полосатой трубочкой и экзотическим фруктом на бортике. «А ты чем занимаешься?» — спросил он заодно. Я ответила, что сижу с накрашенной головой в парикмахерской. «Пришли потом, что получилось!» — попросил он. Я пообещала. Он вышел из онлайна, сказав, что убежал плавать и бухать. Эх. Оставались непрочитанными только сообщения Чжунэ. Почему я боюсь их? Ну, что они могут мне сделать? Ничего, это всего лишь слова. Нет, в Логе мне объяснили, что всего лишь слов не бывает — они играют большую роль и порождают действия. Чего же я не хочу получить от слов Чжунэ? Какого-то подначивания или толчка? Вряд ли он строчил мне оскорбления всё это время, а если и их, буду, как Будда — не приму его дар. Разве я не будущий воин, разве мне пристало бояться? Так не пойдёт. Я открыла переписку с Чжунэ и начала читать. Многочисленные просьбы ответить, поднять трубку, выйти на связь. «Давай поговорим ещё раз!». «Знаю, я зря ушёл тогда, но разве ты бы стала слушать меня в том состоянии? Давай успокоимся и поговорим?». «Дай мне ещё один шанс всё объяснить». «Перестань игнорировать меня», «пожалуйста, встреться со мной ещё раз! Я всё объясню!», «прости, что солгал, я хотел сказать, но не смог!», «дай мне сказать тебе в глаза всё, что я должен сказать». И последнее: «Сегодня я женюсь без любви. Я не люблю её. Желаю тебе счастья, прощай!».Это был подлый ход. Я посмотрела на время, когда отсылалось сообщение. Сегодняшнее утро! Так, значит, сейчас где-то идёт его свадьба, чёрт! Вовремя же я вернулась… В смысле, удачно — в кавычках. То есть… Ну, мне не хотелось бы находиться в одном городе с этим торжеством. Нет, мне и в голову не придёт туда отправиться или попытаться как-то помешать событию, но… но что? Что-то зудит, как после футбольного матча, где проиграл любимый клуб, и ты проматываешь все моменты, вставляя там и там некое «а если бы», «а вдруг», словно варианты были и какая-то случайность закралась по ошибке. Будто бывают ошибочными случайности! Разве их не судьба направляет? Мне кажется, люди не в состоянии предотвратить именно их, не в силах бороться именно с этими случайностями. Они предопределены.

Зачем Чжунэ написал мне это? Козёл. Лишь бы настроение испортить, в этом он весь, эгоист хренов. Приуныл с утра и, решив, чего это мне одному грустно, слил мракобесный негативчик Чонён. Да, мудак Ку? Это я прочла в имени контакта, приславшего мне сообщения, про мудака, самой ругаться вовсе не хотелось. В Логе привыкла следить за языком и не срываться на брань.

Отвечать, естественно, смысла не было. Что это уже даст? Он написал «прощай!», я попрощалась с ним ещё раньше, своим отъездом, игнором, мыслями, и моё возвращение в Сеул не означает моего возвращения к нему. Так уж сложилось, что живём в одном городе, никто не застрахован. Наверное, он продолжает постить, как обычно, фотоотчёт с места событий, чтобы побольше людей узнало о шике и роскоши его мажорной жизни, для этого и мне написал — чтобы точно никто из вида не упустил свадьбу года? Не удержавшись, я открыла аккаунт Чжунэ в Инстаграме, и не поверила своим глазам. С тех пор, как я открывала эту страницу последний раз, прибавилось всего одно фото. Одно! Это был затемнённый снимок танцпола из клуба двадцатидневной давности с хэштэгом «хуйня». Он после этого потерял телефон? Нет, с чего-то же он мне писал сегодня, явно не с городского. Что же случилось с самолюбованием? Может, руку сломал и фотографировать неудобно? Не хочу думать об этом, я не должна! Мне плевать, как меняется, и меняется ли жизнь этого типа.

Дождавшись, когда меня смыли, высушили и уложили, довольная результатом, я сфотографировала краешек себя и кинула в свой Инстаграм. Закон сохранения энергии: кто-то прекращает засорять интернет, а кто-то начинает. За два дня успеют посмотреть и обсудить все одноклассницы, лучше пусть исчерпают тему в комментариях, чем когда я приду в школу и они потянут руки — потрогать платиновые волосы (будто они от цвета на ощупь меняются), покритиковать или похвалить, обговорить каждую волосину.

Добравшись, наконец, до дома, я сбросила рюкзак, потянулась. Размяла конечности, непривычно бездействующие мышцы. В дороге они вопили от многочасового отсутствия разминок и тренировок, которых было через край весь август. До отъезда меня угнетала пустота обезлюдевшей квартиры, теперь я видела плюс — никому не нужно будет объяснять, куда я уезжаю, насколько, во сколько возвращаюсь. Это… здорово! Закрыв глаза, я представила, как отправлюсь в своё первое приключение, с Чимином, Мингю, ребятами… Я начинала скучать по ним, расставшись этим утром. Но когда-нибудь, большой толпой, мы совершим крутые подвиги, я не сомневалась. Подойдя к музыкальному центру, я включила его и нажала на кнопку запуска музыки. Заиграло то, что я слушала последним — Imagine dragons. Да что б вам! Не хочу я представлять драконов, не хочу! Пока я судорожно пыталась попасть в кнопку «стоп», успела прозвучать первая строчка из песни: «Доброе утро, моя любовь. Прошло много времени с тех пор, как мы говорили». Стоп! Остановилось. Схватив лежавший рядом диск — альбом Бруно Марса, я вставила его и запустила. Вспомнила, что там был классный трек, который я очень любила — «Рассчитывай на меня». Найдя его, я сделала погромче и запустила, начав раздеваться и беря с полок чистое бельё, полотенце. Смыслом трек напоминал ту песню, что пел Дэхён на мальчишнике Намджуна. Я подпела Бруно на английском: «Осознай, из чего мы сделаны и что наше призвание — помогать друзьям в беде». Из чего мы сделаны? Бруно явно что-то знал о золотых. Улыбнувшись, я ушла в душ, напевая те слова, которые знала, и подрыгиваясь в ритм.

Лишённая в течение четырёх недель безграничного количества горячей воды, я застряла в ванной надолго. Мне хотелось бесконечно стоять под водой, наслаждаясь ощущением тепла, свежести и чистоты. Я даже дважды помылась, сначала своим гелем для душа, а потом гелем Сынён, фирменным, очень ароматным. Приведя себя полностью в порядок, преобразившись в цивилизованную девушку из дикарки, бегавшей с волосатыми ногами под штанами тобока (на что в Тигрином логе было как-то всё равно), я удовлетворенно провела рукой по гладкой коже. Рай существует, честное слово! Это тёплый душ после армейских условий. И всё же, должна признать, физический комфорт присутствует здесь, а душевный — там, и хоть порвись. Как только куда-то проводят воду, прокладывают дорогу, канализацию и подключают электричество — образовывается какой-то моральный бордель, душе делается неуютно, тело разбаловывается и зажимает её, заявляя исключительно о своих удобствах. Видимо, это как в нашем рассуждении о мозге и месте в нём для ума и чувств. Чему-то одному всегда тесно.

Обмотавшись полотенцем, я вышла в коридор, сняв заколку с волос, которые забирала, чтобы не намочить. Мне показалось, что опять открылся кран, но, не успев сделать шаг назад, я разобрала стук капель по окну. Это дождь барабанил на улице, а не душ потёк. Запульнув вещи, привезённые из Лога, в стиральную машинку, я посмотрела на замолчавший магнитофон. Ничего себе мылась — целый альбом! Ну и ладно, побуду пока в тишине. Пройдя в спальню, я включила свет и завалилась на кровать. Как мягко и непривычно! Какая широкая кровать! Всё такое… странное, словно чужое. Как же быстро человек привыкает к другим условиям. Самое главное — придётся опять привыкнуть до Рождества к школе. Какими бы ни были результаты экзаменов, я никуда не стану поступать, моё место уже определено, я уеду на Каясан, и проведу там столько лет, сколько потребуется для получения мастерского пояса. А это, пожалуй, годика три-четыре. Всё-таки меньше, чем до диплома бакалавра, но слишком долго, чтобы уже завтра, на следующей неделе, через месяц отправиться куда-то далеко-далеко, с золотыми, навстречу опасностям и приключениям. Сколько урн я повидаю, пока буду сидеть в стенах? Хоть бы ни одной. Иначе я сбегу раньше времени, точно сбегу! Упрошу мастеров Эна или Хонбина взять меня с собой.

Раздался звонок домофона. Я села. Кого бы это могло принести? Джуниор что ли увидел свет, проходя мимо? Поднявшись, я подошла к трубке и подняла её:

— Кто там?

— Чонён… — Я бросила трубку, буквально впечатав её в подставку, как раскалённую. Аж ухо обожгло. Нет! Нет, не может быть. Только не это. Рука моя дрожала. Этот голос… Его голос! Одно моё имя и меня обдало и холодом, и жаром. Я затянула полотенце на груди потуже, будто оно само начало сваливаться и уползать. Домофон зазвонил опять. Я попятилась от него, как от маньяка-убийцы в фильме ужасов. Спиной я отступила до ближайшей стены. Звонок продолжал пиликать.

— Уходи, уходи! — наивно, вслух сказала я. Надо выключить свет! А, чёрт, поздно, не надо было его включать! Но… но что он тут делает? У него же свадьба? Прямо сегодня! Или… уже брачная ночь? Может, мне показалось, и это не он? Нет, его голос я бы не спутала ни с одним другим в мире. Судя по реакции моего организма на него — это наверняка тот самый голос. Домофон замолчал. Опять стал звонить. Замолчал. Позвонил ещё раз. Если я долго буду стоять и терпеть, то он уйдёт, что ему ещё останется? Просто уйдёт. А терпения мне не занимать — я будущий воин, могу простоять хоть тысячу лет. Могу в этот момент заниматься медитацией. Сомкнув веки, я на выдохе протянула «омммм», стараясь заглушить этим звуки домофона. В конце концов, он замолчал, и я прекратила свои чудачества. Но возникшая тишина стала ещё тяжелее. После этого хриплого «Чонён» у меня будто память отшибло на целый месяц, будто я никуда и не уезжала. Лёгкость и безмятежность, с трудом обретённые на высоте монастыря, куда-то подевались. Он был совсем близко, он приехал ко мне, чтобы поговорить, я могла его увидеть… Мне это не нужно. Не нужно! Пусть катится, куда хочет. К жене своей. Разве не с ней он должен быть? Без любви он женится, как же! А ей он что говорит? Точно другое.

Раздался стук в окно моей спальни. Вернее, это был короткий и звонкий удар. Опять за старое? Прошло полгода с тех пор, как туда угодило несколько снежков, и я отвадила его, пригрозив битой. Мне казалось, что отвадила… Но спустя полгода он снова под окном, и теперь швыряет камни! Громкий стук заставил меня переживать, как бы он не разбил стекло, проклятый баскетболист, меткости ему не занимать, чепушила хренов. Пробудив в себе злость, я влетела в спальню и, схватив биту, заваленную в дальнем углу напрасно, потому что она не теряет актуальности, распахнула створки. Дождь лил, как из ведра. Тротуары и дорогу затянула плёнка луж, а на газоне, под моим окном, в чёрных лакированных ботинках и чёрных брюках, как бездомная собака, насквозь мокрый, стоял Чжунэ в белой рубашке и подкидывал в ладони, оценивая на вес, очередной камень.

— Только кинь мне его! Ты понял? Я тебе на голову сейчас что-нибудь кину! — По его лицу текли струи дождя, но Чжунэ, не замечая их, улыбнулся идиотской и неуместной улыбкой.

— Если ты после этого откроешь, наконец, дверь, я готов рискнуть!

— Ты? Рискнуть?! Ты ссыкло вонючее, ты слышал меня? Проваливай! — Биту я сжимала всё сильнее, неистовствуя. Видимо, не очень-то я простила и исцелилась. Пытаться обозвать и унизить Чжунэ так и тянуло.

— Чонён, становится прохладно, я немного промок…

— Это твои проблемы!

— Пусти поговорить, пожалуйста.

— Не позорь меня — уходи!

— Чонён, я позвоню ещё раз в домофон, открой!

— Не пускала тебя к себе прежде, не пущу и сейчас! Это моё последнее слово! — Я закрыла окно, и по стеклу тут же раздался ещё удар. Вот же сволочь! Я обещала скинуть ему что-нибудь на голову, но… ничего ненужного в квартире просто так не валялось. Свои бейсбольные мячи я на него тратить не буду. Он заслужил того, чтобы по отношению к нему слово не сдерживалось.

Я вышла из спальни и отправилась на кухню. Домофон зазвонил опять. Я подошла к нему и отключила звук. Вернулась ненадолго к магнитофону и включила радио. Запищали какие-то попсовые девочки с тупыми песенками из возгласов вроде «У-а, у-а», я такое не любила, но сейчас было всё равно — лишь бы что-то создавало шумовую завесу. Ливень не справлялся.

Прежде чем включить свет на кухне, я посмотрела в окно. Чжунэ опять стоял на траве с задранной в эту сторону головой. Интересно, у него часы водостойкие? Иначе плакали эти швейцарские механизмы. Вот же зарядила погода! Днём ничего не предвещало такой слякоти, кратковременные дождички проливались пару раз, но тут их будто согнали в кучу и велели выжать из себя годовые запасы. Я включила свет и полезла в холодильник. Испортившиеся сэндвичи — в мусорку, истёкший срок годности у фруктового молока — в мусорку. Дверца закрылась. Надо было облопаться у Чжихё, всё же. А! Есть же лапша. Я принялась за самую элементарную готовку, в которой разбиралась.

Пошло время. Я ела, поставила чайник, заварила чай, попила. Жутко тянуло выглянуть в окно. Но я держалась. До того момента, как выпила вторую чашку чая. Опять погасила свет и подошла к окну. Чжунэ стоял на том же месте, превращаясь в водяного. Тоже мне, человек дождя. Как пела Джери Холливелл в «Дневнике Бриджит Джонс»: «Мужицкий дождь, аллилуйя!». Нет, мне не было смешно, я начинала ощущать, как в сердце проникает бессмысленная, сверлящая, незваная и никчёмная жалость. Отойдя спешно от окна, я направилась развешивать постиравшиеся вещи, раскладывая их ровненько на сушилке. Дела исчерпали себя. Протирать пыль и убираться поздно, я рассчитывала заняться этим завтра. Спать не хотелось, но ходить по квартире, не гася свет — это показывать кое-кому, что мне не спится. Поэтому я всё выключила и легла снова на кровать. Он подумает, что я легла спать, и уйдёт. Не будет же он тут до утра стоять? А хоть бы и стоял — не мои трудности. Пусть стоит, раз делать нечего человеку.

Глаза не смыкались, я смотрела на потолок, по которому ползли разводы от мокрого стекла. С улицы через него падал свет фонаря, а водные струи образовывали движение на этом свету, как ряска, неверное колебание, складывающееся в волнообразные узоры. Расплывчатая иллюзия, погружающая в сентиментальность. И шум дождя: унисон дроби капель по лужам с шелестом листьев, чем-то схожий с прибоем, перекатывающим гальку. Тикал, ужасно раздражая, будильник, будто постоянно зачем-то напоминая мне о том, что время идёт. Будильник в виде Элии или петухов был куда гуманнее. Я забарабанила по покрывалу пальцами. Нет, ну он же уедет, правда? Или хотя бы сядет в машину и перестанет мокнуть. Я поднялась и, осторожно прильнув к прозрачной занавеске, посмотрела во двор. Сунув руки в карманы и опустив лицо, Чжунэ стоял на том же месте. Дурак что ли конченный? Завалившись на спину, я забила в воздухе ногами:

— Бесишь, бесишь, бесишь! — И присовокупила кулаки, побив ими постель. — Исчезни, провались!

Слёзы, источник которых был неизвестен и неясен, подступили к моим глазам. Я развернулась на живот и уткнулась в подушку. Рыдания отступили, не угрожая пока что напасть. Так. Надо чем-то занять себя. В темноте? Для темноты есть телефон. Безотказное средство. Я села и достала мобильник. Там снова сообщения от Чжунэ, проклятье! «Выйди хотя бы, давай поговорим?». Заклинило его, что ли? Чтобы развеять сомнения на его счёт, я набрала его имя в поисковике, и мне сразу же выдало свежайшие статьи о его свадьбе со снимками новобрачных. Улыбающиеся, красивые, богатые. Вот она какая, Дана… Хоть разглядеть её. Ничего себе! Красотка. И он хочет заставить меня поверить в то, что он её не любит? Как же. Но… но церемония действительно была сегодня и, судя по всему, он должен быть со своей молодой женой. Неужели он бросил её и уехал? А что он ей сказал?

Опять поднявшись, я посмотрела на знакомый мне объект, чувствуя себя музейным сторожем, который охраняет некий экспонат. Экспонат, само собой, никуда не делся. В конце концов, если его выслушать — он уйдёт? Он же только поговорить просит. Даже не знаю… Ну, бог с ним, поговорить — это же не трудно? Я скинула с себя полотенце, натянула трусы, шорты, футболку, взяла зонтик и пошла к двери. Вышла в подъезд, спустилась по лестнице. Замерла перед выходом на улицу. Зачем я это делаю? Оно мне надо? Что я проявляю: слабость, не допустимую для воина, или человеколюбие, необходимое всем золотым и серебряным? Глубоко вдохнув и шумно выдохнув, я выперлась ночью из подъезда, никак в мыслях не проговаривая и не раскладывая своё решение, и побрела к Чжунэ, всё так же, столбом стоявшему на одной точке. Он не сразу меня заметил, только когда я подошла ближе. Потом, когда увидел, поднял лицо с какой-то детской надеждой в глазах. Я приподняла зонт, чтобы он накрыл и мою, и его голову, хотя для него в этом смысла уже не было.

— Хватит тут свой характер показывать, пошли, посушишься и поедешь.

— Это не я показываю характер…

— Поговори мне! — оборвала я его и, тише и спокойнее, разворачиваясь обратно, проворчала: — А то передумаю.

Мы молча поднялись. Стараясь не смотреть на Чжунэ, я сложила зонт и сунула в корзину обтекать. Не поднимая взгляда от ног, я бросила через плечо:

— Дальше прихожей не ходи, не хочу потом вытирать всё.

— Чонён… — вновь попытался начать он.

— Я не хочу говорить с тобой, можешь ты понять?

— Чонён, не говори, но хотя бы выслушай! — попросил он. Сжав пальцы в кулаки, я обернулась. Посмотрела на него, и мне показалось, что по щеке течёт тональный крем. Не поверив глазам, я подошла ближе и, внимательно всмотревшись, убедилась, что всё лицо Чжунэ ещё недавно было в макияже.

— Вот ты… пидрила всё-таки! — прищурилась я.

— Чего?! — нахмурился, заводясь, парень.

— Ты чего накрасился, как баба?

— Я? — Он, запоздало вспомнив об этом невероятном факте, достал мокрый платок из мокрого кармана и стал тереть лицо. — Ничего! И вообще, почему как баба? Ты — баба, и не красишься, значит, это вполне мужская прерогатива.

Я знала, что иногда женихи тоже делают грим для церемонии и фотосессии, заодно с невестой, но до этого никогда подобного не видела. Никто из моих знакомых ребят не пользовался косметикой, впрочем, пока и жениться им не приходилось.

Когда Чжунэ закончил оттираться, сделав шаг вперёд, чтобы подойти к зеркалу, я присмотрелась повторно. На лице открылись ссадины и шрам на брови — его прежде не было. Меня охватило беспокойство и, как ни силилась я его удержать, всё-таки спросила:

— Кто тебя так?

— Какая разница? — хмыкнул он, убирая платок. Губа тоже была разбита, но заживала.

— Сказать трудно?

— Трудно.

— Ну и уходи тогда! А то, ишь, поговорить пришёл, а говорить не хочет.

— Да какая разница? Пьяная драка — ничего такого.

— Как же ты на неё нарвался?

— Пьяный был — не помню. Как-то нарвался. — Опять молчание. Я села на пуфик в прихожей, закинув ногу на ногу. Якобы увлеклась рассматриванием обуви, стоявшей вдоль стенки.

— Зачем же столько было пить? — стараясь не звучать нравоучительно, скорее нейтрально, спросила я. Мне вроде как абсолютно всё равно, что с ним творится.

— Больше нечем было заняться. Ты где пропадала?

— Уж точно не бухала.

— Даже и не думал.

— Ну, это твоё нормальное состояние.

— Зараза… — процедил он, и я, подняв глаза, думала, что он злится, но ничего подобного, Чжунэ опять улыбался.

— И чего ты такой довольный?

— Да так, просто.

— Чего просто? Просто так довольные дебилы, смех без причины…

— Ну, значит, я дебил, ты же сказала, что не думать — это моя норма. — Снова пауза. Я боялась открыть рот, потому что могла предложить чаю или ещё какой-нибудь фигни, из-за которой он тут надолго задержится. А мне наоборот поскорее надо покончить с этим. Чжунэ медленно подошёл ко мне и, опустившись на колени, попытался взять мою руку. Совсем не кстати, не по настроению и без права. Я вырвала её.

— Не трогай меня, пожалуйста.

— Чонён… — Ещё одна попытка коснуться меня. Я встала, едва не ударив его коленом по подбородку — не специально. Он успел отклониться.

— Попросила же! — Я скрестила руки на груди, чтобы они не болтались. И грудь заодно чтоб не болталась тоже, потому что лифчик я пододеть забыла. Чжунэ подошёл ко мне, встав.

— Мне трудно говорить, действительно, потому что я никогда не говорил ничего подобного и… не думал, что захочу сказать… Я люблю тебя, Чонён, — ровно и внятно произнёс он, посмотрев в мои глаза, увеличившиеся и моргнувшие пару раз. Чжунэ воспользовался моим коротким шоком и успел взять меня за плечи, но это меня отрезвило. Я высвободилась, отходя, и сказала:

— Ещё что придумаешь? Любит он! Что ж ты женился сегодня на Дане?

— Я же написал тебе! Я не люблю её — это не по любви!

— Тогда зачем и для чего?!

— Да подумай сама, если бы я любил её, был бы сейчас здесь? Я оставил её одну, даже ни разу не поцеловав. Узнал, что ты вернулась, и приехал сразу же…

— Откуда ты узнал? — Чжунэ, как пойманный вор, поджал губы.

— Случайно.

— Как это — случайно? Тебе в разгаре свадьбы попалась в руки газета, где писали о событиях моей жизни?

— Чонён, какая разница, как узнал? Разве это было большим секретом? Кто хочет узнать — узнает, а я хотел! Я хочу быть с тобой, я очень скучал по тебе, и мне было очень плохо без тебя…

— Но женат ты на Дане — гениально!

— Да не мог я отказаться от этого брака — не мог! Считай, это был приказ сверху.

— И ты, естественно, зассал, не сопротивляясь.

— Если бы риск падал только на меня! Откажись я, сразу бы проверили, почему и из-за чего, вернее, из-за кого. И обнаружили бы тебя. Я не хочу, чтобы тебя устранили, как помеху чьим-то планам.

— Хорош заливать, кому бы я была нужна?

— Ты нужна мне, а другим, в том-то и дело, стала бы мешать. Потому что Дану следовало оставить в Сеуле вроде как заложницей… Она сестра влиятельного человека, чтобы оказывать на него давление, её надо было… ну… каким-то образом превратить в добровольную пленницу.

— И ты с радостью согласился на роль пленителя!

— Нет, не с радостью. Это она выбрала меня. Ей предложили варианты, и я был её выбором, а не она моим.

Я вслушалась и вдумалась. Звучало правдоподобно.

— И чего ты теперь хочешь?

— Быть с тобой.

— Каким образом?

— Любым.

— Боюсь, наши пути разошлись, Чжунэ. Ничего не выйдет. — Я села на диван. Молодой человек, хоть и разулся, всё равно оставлял мокрые следы за собой, но я ничего не сказала против, когда он опять подошёл.

— Не говори так, если хотеть — всё получится.

— Не сильно ты хотел, что же изменилось?

— Я хотел и хочу, но часть обстоятельств… с ними нужно просто смириться, закрыть на них глаза, и устраивать в остальном свою жизнь по собственному усмотрению.

— Я так и сделаю. Закрою на тебя глаза и буду жить, как мне хочется, как велит мне сердце. Езжай к жене.

— Чонён, как мне вернуть тебя? — прямо спросил Чжунэ. Мы встретились взглядами.

— Никак. Я выбрала другое. Я, в общем-то, и не хочу замуж, ты не подумай, что я претендую на место Даны, мне оно ни к чему. Но если я и буду с мужчиной, то свободным, которого не придётся делить ещё с кем-то. Которого не придётся провожать к нему домой, потому что у нас будут разные дома… Даже при любви к непоседливому образу жизни, я хочу, меняя жилище, иметь его всегда общее с тем, кто мне нужен.

— Если мы снова будем встречаться, ты даже не заподозришь о существовании в моей жизни ещё кого-то, клянусь, мы можем жить вместе, Чонён, я буду скрывать от тебя Дану, словно она любовница…

— Но на деле-то любовницей буду я? — сорвался язвительный смешок.

— А что важнее — де-юре или де-факто? Какая разница, как что назовётся, если для меня только ты будешь единственной девушкой, с которой я буду… буду…

— Спать? Ты хочешь переспать? Как и раньше, на этом всё заканчивается, Чжунэ.

— Нет, не заканчивается. Разве мы спали, когда встречались? Но я хочу вернуть именно это: прогулки, свидания, наши разговоры. Да даже ссоры! Чонён, хотя бы ругайся со мной каждый день, только не пропадай больше, пожалуйста, не исчезай из моей жизни… — Он хотел сесть рядом, но я его остановила:

— Ещё не хватало диван намочить! Стой в своих мокрых штанах.

— Я могу их снять, — пошутил, на миг блеснув своим прежним, самоуверенным шармом, Чжунэ. У меня ёкнуло сердце. Как же я хотела эту сволочь! Отчитываю его за то, что он мечтает переспать, и мечтаю о том же самом.

— Ага, а трусы под ними сухие? — покривилась я.

— Да я и их снять могу.

— Я в тебе не сомневаюсь.

— Лучше бы ты не сомневалась в том, что я тебя люблю!

— Хватит! — встала я и уперлась в него. Подняла указательный палец и затычила им ему в грудь. — Прекрати признаваться в чувствах, о которых не имеешь никакого представления!

Схватив меня за запястье, он отвёл мою руку в сторону и, притянув к себе, поцеловал. Я задохнулась, но, наученная не теряться и не отключаться, впадая в ступор, укусила его за губу. Чжунэ заорал, приложив пальцы к открывшейся ране. Из неё потекла кровь.

— Блядь, блядь! — перестав голосить, морщась, прошипел он. — Сумасшедшая! Господи, как же больно…

— А ты чего хотел? Тайский массаж и минет? — Он зыркнул на меня яростными глазами. — Закатай её, пока вовсе не оторвала.

Грозно косясь на меня, пошевелив челюстью, Чжунэ отвёл уже свою руку ото рта и, не мешкая, повторил атаку. Прижав меня к себе, он снова поцеловал мои губы. Я ощутила металлический привкус крови, но уже не стала кусать его. В самом деле, ещё откушу, не рассчитав силы. В упущенные моменты, когда стоило отодвинуться и вырваться, я поддалась прежним чарам и, пытаясь прийти в себя, не ощущала ничего, кроме радости и счастья. Его губы снова были на моих губах, Чжунэ обнимал меня и мы были вместе. Собрав волю в кулак, я оттолкнула его, лишая себя огромного удовольствия, о котором вспоминала с тоской в провинции Кёнсан-Намдо.

— Достаточно, Чжунэ, мы расстались — прекратим это.

— Я с тобой не расставался.

— Ого себе! Женитьба не повод расстаться с девушкой, да? Смешно. — Я говорила всё это, но сама уже не хотела, чтобы он ушёл. Он был прав, мне тоже с ним и ругаться было приятно. Приятнее, чем спокойствие без его присутствия. В конце концов, мы оба хотим друг друга и, если Чжунэ называет это любовью со своей стороны, то я, должна признать, уже перегорела тогда, когда меня успокаивала Сынён с какао. Я называла это любовью и чувствовала что-то очень сильное, но оно прошло, оставив симпатию, привязанность и желание. Тоже сильные, но уже смазанные, не те, что я однозначно объединю в нечто, обозначаемое любовью. А если это только желание, почему бы не утолить его, чтобы и оно прошло тоже? Разве не так делают парни? Разве не так делал всю свою жизнь Чжунэ с девушками? Я подошла к нему сама, отчего он дёрнулся, позабавив меня. Похоже, мой внешний вид грозил побоями. Но я лишь взяла его за грудки рубашки и, привлекая к себе, стала целовать. Чжунэ живо откликнулся, переместив на меня свои ладони. Я ощутила их на лопатках, плавно сползающие по футболке к талии. Мурашки побежали по спине. Закрыв глаза, я опять пронеслась по всем тем местам, где мы когда-то были: спортивный зал университета, салон машины, клуб, его квартира, набережная. Это всё будоражило и приносило наслаждение, частично от физических ощущений, частично от веющей из недавнего прошлого ностальгии. Но что-то изменилось. Я уже не таяла, подкашиваясь, готовая забыться и раствориться в мужчине. Целенаправленее и осмысленнее, я понимала, что получаю удовольствие и управляю своими действиями. Я не иду на поводу у кого-то — я сама так хочу. Возможно, потому что ещё в Логе решила попробовать то, без чего не хотелось умирать, то, имея опыт в чём станешь хладнокровнее и спокойнее, менее поддающейся соблазнам. Я должна была сделать это, просто чтобы повзрослеть и стать более готовой к тому, что предстояло в будущем.

Когда наш поцелуй закончился, Чжунэ прислонился лбом к моему лбу, склонив голову. Его бас сошёл на шёпот, лаская мой слух:

— Я не хочу ехать к Дане, Чонён. Пожалуйста…

— Ты должен.

— Пожалуйста.

— Езжай.

— Пожалуйста, — заладил он, уже не прося, а умоляя. Голос его был твёрд и одновременно надрывен. Видел ли кто-нибудь когда-нибудь ещё наследника Ку в таком состоянии? Не царём, не властелином своей жизни, не надменным чеболем, а просящим что-то нищим — нищенство было во всей его судьбе, в которой никто не давал нормальной любви, нормального, человеческого отношения, нормальных сочувствия и уважения, никто не ценил по-настоящему важное.

Вздохнув, я отошла и взъерошила волосы. Что тут скажешь? Решиться или нет? Всё зависело от меня, и мне это нравилось. Что бы я ни выбрала сейчас — это не причинит мне боль. При положительном решении я максимум немного пожалею или разочаруюсь, при отрицательном — останусь неудовлетворённой и тоже немного раскаивающейся. Я не была хорошим оратором, и говорить многое до сих пор стеснялась, но определённость во мне установилась. Посмотрев на Чжунэ через плечо, я, ничего не говоря, двинулась в спальню. Надеюсь, мой взгляд был достаточно приглашающим. Но я не была уверена в этом, поэтому, когда села на кровать, включив ночник, уставилась на дверной проём. И всё же, Чжунэ в нём появился. Ничего не говоря, он опять опустился на пол, к моим ногам. Уткнулся лбом в мои колени.

— Ты лучшее, что случалось со мной, Чонён.

— До конца июля я могла бы ответить взаимностью, но не теперь. — Он посмотрел на меня, подняв лицо, заигравшее спесивой озлобленностью.

— Ты встретила кого-то другого?

— Тебя это не должно волновать. Я не твоя девушка. Ревнуй жену.

— Нет, мне всё равно на неё, пусть хоть десяток любовников заведёт, но не ты… Нет, Чонён, скажи, что не любишь другого? Я не вынесу этого!

— Если не встретила сейчас, это не значит, что я не встречу когда-нибудь потом.

— Тебе и потом никто не понадобится — я буду рядом!

— А я рядом с тобой не буду. Оставим это.

— Чонён, давай обговорим этот момент…

— Замолчи, ты разве для этого здесь?

— Я хочу, чтобы ты поняла и услышала…

— Заткнись, — наклонилась я и поцеловала его. Болтовня скольких девушек не волновала его и не интересовала? Нет, конечно же, я относилась к нему совсем не так, как он к своим многочисленным любовницам на одну ночь, но именно сейчас мне вообще не хотелось разговаривать. Жизнь была сложной штукой, и если в какие-то моменты слова её облегчали, то в такие, как этот, делали ещё хуже, запутывая всё.

Чжунэ посмотрел на меня с укоризной. Ему не понравилось, что я не стала разговаривать, но заново начинать он не стал, коснувшись губами моего колена. Его ладони взяли мою ступню и, осторожно её гладя, поднялись по икре выше. Меня охватила дрожь, граничащая с щекоткой. Внизу живота затрепыхались мышцы. Губы Чжунэ скользнули по коже, к внутренней стороне ноги. Его пальцы последовали параллельно им, по второй ноге. Выгнув спину, я закинула голову назад. Какое блаженство! Я бы каждый день хотела испытывать что-то подобное. Я очень давно, интуитивно, жаждала таких прикосновений, и была готова идти дальше, зная, что вполне возможно получить больше, лучше.

Раскрыв веки, я посмотрела вниз. Чжунэ, расстегнув рубашку, снимал её с себя, не отрываясь от моих ног, которыми упивался с жаром и животным голодом. А я сходила с ума от одного только вида его аппетитных губ на моей коже, у меня даже под коленками жилы подёргивались. Когда же его губы раскрылись, и появившийся язык тронул ногу над коленом, пойдя прямой дорожкой выше, я со звуком ртом хватанула воздух, замирая. Ощущение пробирало до костей. Язык дошёл до самого края моих коротких шортов, после чего, наползая на меня дальше, Чжунэ уложил меня на спину и вновь поцеловал устами в уста. Мы целовались на кровати, как когда-то в моих мечтах, когда я, исключительно в них, позволяла ему прийти в мою спальню. И вот он здесь. И я трясусь под его руками, хотя знаю, что сильнее него и в любую минуту могу отбросить его прочь. Но я не хочу. Я хочу обнимать его бесполезно подкаченные плечи — красота без боевого умения, гладить по выточенному прессу, проникать под ремень, ниже…

— Чжунэ, — вызволила я рот из его плена. Он притормозил, впритык уставившись в мои глаза. Было немного забавно, нос к носу, смотреть в его такое близкое лицо, с такого расстояния выглядевшее юным и простым. Мы говорили не громче тиканья стрелки будильника, переставшей меня раздражать.

— Что?

— Презерватив? — Он приподнялся и, привычно хлопнув по карманам брюк, хорошенько их прощупал.

— Чёрт… я ведь, правда, не для этого сюда ехал… Но у меня в машине есть, в бардачке. Сходить?

— Да куда ты пойдёшь, — начала я было терять настрой и передумывать — в конце концов, не судьба и ладно, — но Чжунэ пригвоздил меня к постели обратно:

— Я и без него могу всё сделать. Вынимать вовремя я умею, — шепнул он мне в ухо. Это признание-информирование залило мои щёки краской, одновременно с тем возбудив в разы сильнее. Я словно уже чувствовала, как он входит в меня, оказывается во мне и достигает экстаза. Сколько раз я представляла, как он издаёт звук наслаждения своим голосом, с этой его непередаваемой хрипотцой, и как я отвечаю ему эхом.

Опять без слов, я не препятствовала больше ничему, расслабляясь. Чжунэ стал опускаться поцелуями обратно к ногам, по шее, ключицам. Задрав футболку, он провёл языком по животу и, когда достиг резинки шортов, взялся за них и потянул вниз. Закрыв глаза, я приподняла бёдра. Свет в спальне не был ярким, но не смущаться я не могла, разве что старалась этого не показывать. Вместе с шортами Чжунэ прихватил и нижнее бельё, но я сдержала порыв удержать на себе одежду. Как вовремя я привела себя в порядок, не стыдно было, в общем-то, обнажиться полностью. Приподнявшись на локтях, я решила посмотреть, что будет дальше делать Чжунэ. Со мной всё это было впервые, и меня разбирало какое-то совсем глупое любопытство, несмотря на то, что в теории я всё вроде бы неплохо знала. Он смотрел мне в глаза. Его ладони, идя по моим голым бёдрам вниз, дошли до колен и, под гипнозом его взгляда, развели их в стороны. Я прикусила губу, наблюдая за его действиями. Чжунэ подался вперёд и его губы коснулись… Ахнув, я закрыла глаза и опять откинула голову. Меня пробил озноб, ноги, если бы их не придерживал Чжунэ, наверняка бы съехались, придушив его. Господи, что это за чувство? У меня перехватило дыхание, и какое-то время, боясь издать те звуки, что срывались, я кусала свои губы, цепляясь за покрывало пальцами. От участившегося сердцебиения грудь вздымалась вверх. Я вскрикнула, сразу же сунув кулак себе в рот, чтобы не голосить — вдруг соседи услышат? Да ладно бы они, мне самой было не по себе от стона, который сорвался. Но Чжунэ не останавливался, и меня начинало нереально колбасить, иначе я не могла описать своего состояния. Одновременно хотелось продолжать и остановиться, потому что наслаждение делалось невыносимым. Я стала упираться, пытаясь отстранить от себя Чжунэ, толкая его в плечи, но его язык… Господи!

— Чжунэ! — севшим голосом, с каким-то странным всхлипом попросила я. Попросила что? — Чжунэ, Чжунэ, пожалуйста! — подняла я ладони, не зная, что предпринять, что делать? Он ещё сильнее схватил меня за бёдра, заставляя чувствовать его язык до самой сути. Не выдерживая, я забилась на постели, взвизгивая и трясясь. На миг я будто бы потеряла сознание, а когда открыла глаза, Чжунэ навис надо мной, гладя меня по щеке. — Боже… — прошептала я, приходя в себя, — боже…

— Всё в порядке?

— Да… да… вроде бы, — ухватилась я за его ладонь, лежавшую на моём лице. — Это… это было… уф! — не нашлось у меня слов, чтобы описать впечатления. Чжунэ ухмыльнулся, игриво отводя взгляд.

— Это был вступительный «уф», можно теперь перейти от фойе к партеру?

— Какое фойе, какой партер, подожди ты, — потрясла я головой, — дай мозги на место поставить.

— Я люблю тебя, Чонён, — сказал он мне на ухо. Это немного сработало, я оклемалась, посмотрев на него.

— Я уже лежу под тобой полуголая, к чему ты продолжаешь? К слову о партере — билет явно в первый ряд, чего ещё тебе надо?

— Того, что было между нами чуть больше месяца назад…

— Прошлое не возвращается, Чжунэ. Я бы хотела, чтобы родители были живы, и что от этого изменится? — Он замолчал, соскользнув с щеки пальцами и опустив их к животу, по которому стал ими водить, рисуя невидимые знаки. Я принялась разглядывать его обнажённый торс, смуглый, стройный, сексуальный. Он делал всё для того, чтобы товар выглядел и, спору не было — хотелось приобрести его за любую цену. А мне в руки лег бесплатно. Узнали бы его почитательницы или бывшие, сгрызли бы меня, но, думаю, силёнок бы у них не хватило со мной справиться.

— Я всё равно тебя люблю, — повторил он.

Приподнявшись, я поцеловала его в скулу. Переведя на моё лицо взгляд, Чжунэ вернулся к поцелуям. Я обняла его за шею, и он накрыл меня собой сверху. Через минуту на нём не осталось брюк, а на мне — футболки. Ещё через минуту он входил в меня, и мне не было больно, мне было сладко и упоительно до головокружения. Медленно, мелкими рывками, он оказался во мне и я прижалась к нему грудью к груди. Мы тяжело дышали, сплетаясь и врастая друг в друга, мы как два молодых и диких зверя, голые и голодные до страсти, хватались друг за друга и пытались утолить жажду любви. Я едва не рычала в его губы, издававшие хриплые стоны. Сжав коленками его бока, я ощущала упругое прикосновение его паха к своему животу. Руки Чжунэ завладели мной, заперев в тесных объятиях. Каждый толчок сопровождался поцелуями, в которых мы захлёбывались. Мне хотелось рыдать от счастья, плакать от удовольствия и, в то же время, освободиться от этого, потому что пробудился страх зависимости. Слишком хорошо, Чонён, тебе слишком хорошо — ты захочешь снова, всегда, а этого не будет! Он не твой мужчина, Чжунэ — не твой! Вот что говорили остатки разума, и я, беря себя в стальной кулак выдержки и независимости, внезапно и без предупреждений, вытолкнула из себя Чжунэ, отпихнув его чуть ли не на метр. Он отскочил, ничего не понимающий, скатившись с кровати.

— Чонён? — подождал он, пока я подтянула к груди колени, сев, и посмотрела на него. — Что? Больно?

— Нет, — покачала я головой.

— А что?

— Ничего, просто… просто всё. Достаточно.

— То есть? — непонимающе повёл он бровью.

— Достаточно. Уходи, — не могла я объяснить ему сути своего поступка. Я не хотела признаваться в страхе, но именно испуг от ощущения, похожего на прежнее, похожего на то, что было любовью, заставило меня разорвать связь. Если бы это продлилось ещё немного, я бы снова дошла до оргазма — он тоже, нас бы скрепило это пуще всего, что было. А он бы потом всё равно ушёл, и я бы плакала, очень горько плакала, потому что какой бы я ни собиралась быть воительницей, я была девочкой, и только что приключился мой первый раз. Чжунэ стал моим первым мужчиной. По любви. Как это и должно быть.

— Чонён, может, объяснишь?

— Нечего объяснять. — Дотянувшись до его боксеров, я их ему подала. Посмотрев на свои трусы, Чжунэ не спешил их брать. Поправив часы на запястье, он хмыкнул:

— Много я видел женских капризов, но чтоб такое…

— А много у тебя девственниц было?

— Ну… не столько, сколько у Биая, — уклончиво ответил он, сославшись на друга, лидера их распавшейся баскетбольной команды, и я поняла, что приличное количество. Хоть он сам никогда не ухаживал за девушками, поэтому девственниц было ровно столько, сколько из них готово само повиснуть на парня. А в современном мире и на таких дефицита нет. Невинность в наш век товар, как и всё остальное, а не честь, поэтому продать или вложить его считается отличной идеей. А куда ещё выгоднее сбагрить, как не на член сына олигарха? Если он не женится (как может не жениться и любой другой, бедный юноша), то хотя бы подарок дорогой сделает, а не сделает, так всем подругам расскажешь, что вот, мол, спала с миллионером — круто же! Буду ли я об этом кому-нибудь рассказывать? Ни в жизни. Я слезла с кровати, подобрала свои трусы и надела их. Чжунэ, не понимая, действительно не догадываясь, о причинах моего поведения, виновато пробормотал: — Я не хотел тебя обидеть. Мне казалось, что тебе было хорошо…

— Мне было хорошо — тебе не казалось. Одевайся, — бросила я, натянула на себя футболку и вышла, уйдя на кухню. Неужели я мщу ему, зная, что в какой-то период, в начале наших отношений, он именно так и рассчитывал поступить со мной? А, кто знает, если бы я не начала это всё делать, может, он бы так и поступил сегодня после всего? Нет, не думаю. Я только чувствую, что вовремя выставила защиту, иначе бы уже цеплялась за Чжунэ и просила остаться со мной, никуда не уходить. А в моей жизни такое отныне непозволительно. Я обязана быть свободной. Я стала понимать золотых, отказывавшихся от личной жизни, ведь ей совершенно не остаётся места, а разрываться на два фронта не всякий сможет.

Чжунэ вошёл следом на кухню, в брюках и накинутой рубашке, которую не застегнул.

— Дождь кончился, — намекнула я.

— Я приеду завтра.

— Завтра я буду у сестры. А к Чжихё заявляться не смей.

— Я знаю, она в положении, и ей нельзя волноваться.

— Ты и о ней наводил справки?! — вспыхнула я.

— Нет, Сынён сказала, когда я искал тебя…

— Искал? Ты… ты названивал Сынён? — всё ещё пытаясь злиться, больше изображала я гнев, чем горела им.

— А у меня были варианты? Ты как сквозь землю провалилась!

— И провалюсь снова, если ты попытаешься вновь приехать сюда!

— Чонён…

— Чжунэ, я не шучу. Я не впущу тебя больше, никаких отношений между нами не будет, ни дружеских, ни любовнических — никаких!

— Давай я буду приезжать, когда ты сама позвонишь и пригласишь? — не растерялся он.

— Мальчик по вызову? Неплохо.

— Называй, как хочешь.

— Я забуду тебя, Чжунэ.

— Тогда я снова о себе напомню. И буду напоминать каждый раз, если забудешь.

— Значит, я буду забывать тебя всю свою жизнь, — безнадёжно улыбнулась я, посмотрев ему в глаза. Впервые за всё это время, кажется, дружелюбно и без претензий. А он, напротив, сочинил вызов:

— Всё равно не получится.

— Посмотрим.

Помявшись, видя, что я не расположена к продолжению диалога, Чжунэ всё же двинулся в прихожую. Я услышала, как он зашнуровывает ботинки. Высунулась, чтобы проводить его. Взявшись за ручку двери, он застыл, остановив на мне взор.

— Рубашку застегни, — посоветовала я.

— Да хер бы с ней, — поморщился он, сунув вторую руку в карман. — Не пропадай больше.

— А то что?

— Я тоже пропадать начинаю.

— Только о себе и думаешь, а мне вот хорошо было быть пропавшей.

— Давай пропадать вместе?

— Мы так и делали, только в разных местах.

— И разными способами, — покивал Чжунэ, поворачивая ручку. — Что ж… Пока, Чонён?

— Пока.

Пряча лицо, он быстро выскочил в подъезд, исчезнув. Постояв несколько секунд, я зачем-то метнулась к окну. Спустившись во двор, Чжунэ снова вышел под мои окна и, прощально махнув, быстрым шагом побрёл к машине. Рубашку так и не застегнул, дурак.

Я осталась стоять у окна. Больше на улице никого не было. Тишина, покой, спящие дома. Издали донёсся звук заведшегося двигателя. Шины зашуршали по асфальту и последний шум растворился.

Правильно ли я поступила? Никто и никогда не может знать точно, правильно ли он сделал, не увидев последствий, а они иногда проявляются через годы. Я была уверена, что не отдайся Чжунэ — жалела бы об этом если не много лет, то многие месяцы. Некоторые желания должны сбываться, только и подход к ним нужен соответствующий. Переспи мы до того, как я узнала о невесте, я бы только раскаивалась в ошибке, а теперь, в курсе всего, взвесив за и против, принимая во внимание Дану, я осознавала всю ответственность, грядущую за поступком, на который пошла. Нужно ли было согласиться продолжать подобные встречи? Нет. Это не только отяготит и принесёт рано или поздно мне сильную боль, это некрасиво по отношению к той же Дане, третьей стороне, которая вообще ни при чём. Но один раз и я имела право на счастье, уж простите, молодая госпожа Ку.

Возможно, у меня впереди ещё будет другой мужчина или мужчины, возможно, не будет больше ни одного, я не могла знать этого. Но личная жизнь и не стояла в приоритете, я давно,мечтая о спортивной карьере, в теории принесла в жертву отношения и всё с ними связанное. Оставалось доказать это на практике. Могла бы я при всех своих убеждениях и целях остаться любовницей Чжунэ? Наверное, могла бы, и это удалось совмещать, но дело в другом. Мне приходилось бы подстраиваться под его рабочий график, под его семейные нужды, постоянно ориентироваться на возможности и обязательства, и таким образом личная сторона стала бы создавать мне дополнительные хлопоты, отвлекая от того, что требовало полной самоотдачи и сосредоточения. Это сейчас Чжунэ красиво говорил, что готов на всё, а попадись на его крючок, начались бы знакомые «ты должна меня понять», «подожди», «потерпи», «перенеси свои выходные на мой отпуск» и так далее, и так далее. Я видела это и знала, в большинстве случаев, даже пытаясь быть самодостаточными и занимающимися своей жизнью, женщины становятся придатком к мужской, но обратной ситуации мне видеть ещё не приходилось. Мне же нужна была моя собственная жизнь, со мной в главных ролях, где я распоряжаюсь собой по моему графику, по расписанию моего призвания, по условиям моего существования, по требованиям моей левой ноги, и золотое братство могло обеспечить меня такими возможностями. Поэтому… прости, Ку Чжунэ, возможно, я буду помнить тебя всю оставшуюся жизнь, но я выбираю себя, потому что ты меня однажды не решился выбрать. Всё в этом мире должно быть по справедливости, не так ли? И именно за её установление я намерена сражаться, бросая вызов каждому, кто посмеет усомниться в том, что женщина способна быть счастливой без стереотипного просиживания жопы у плиты, с колясками или со шваброй в руках. Женщину природа не обязывала сидеть у окошка и ждать своего принца или рыцаря, хотя сказки и легенды основываются зачастую именно на этом — девичьем ожидании чего-то и кого-то. Девушки ждут мужчин везде и всегда: с работы, с корпоратива, из армии, из командировки, и если какая-то смеет не дождаться, её линчуют и клеймят, как последнюю дрянь, при этом никто никогда не задавался вопросом, а где, когда и сколько ждали мужчины своих женщин? Способны ли они на это? Способны мужчины проявлять терпение и смиренно ждать? Ну, вот так и я не считаю, что ждать — женский удел. Жить, стремиться и добиваться такое же моё право, молодые люди, как и ваше.

Подумав об этом, я поймала себя на том, что стою у окна. Поспешив отойти, я посмотрела на циферблат на холодильнике — поздняя ночь, скоро светлеть начнёт. Жутко клонило в сон. Весь август я в такой час вставала, а не ложилась. Но что поделать, если ненадолго наступил запоздавший июнь, жаркий месяц цветения и любви. Зевнув, я пошагала в спальню. Скорее бы экзамены, Рождество и — Каясан, Тигриный лог — обитель здравомыслия и первозданной чистоты духовности. Уж там-то мне помогут забыть того, кто посмел напомнить о себе после целых четырёх недель моих усилий, мгновенно ставших тщетными!

— Я тоже люблю тебя, Чжунэ, — сдавшись, шепнула я пустой постели. Только она и стала свидетельницей признания, да и всего, что здесь произошло. — Люблю не так, как раньше, но ещё люблю…

Я засыпала, а из-за горизонта поднимался новый день, разгоняя истощённые тучи.

Примечания

1

Сеульский Национальный Университет.

(обратно)

2

Сабом-ним — тренер тхэквондо не самого высокого уровня — дана (тана).

(обратно)

3

Коронная фраза-опознаватель, фраза-приветствие для поклонников творчества Джорджа Мартина, его серии книг «Песнь льда и пламени» и сериалом по ним «Игра престолов».

(обратно)

4

Фраза-ответ на предыдущую.

(обратно)

5

Корейские лепешки на основе кукурузной муки, смазанные мёдом.

(обратно)

6

Пигоди — манты по-корейски.

(обратно)

7

Ёбосан — злой дух корейских поверий, который появляется на закате (или после заката), чтобы соблазнять женщин и девушек.

(обратно)

8

В Корее количество комнат считается по спальням, двушка — это две спальни плюс сколько угодно ещё других помещений, трёшка — три спальни и другие помещения, и т. д. В целом обычно помимо спален есть зал, кухня, ванная комната, туалет, прихожая, возможна подсобка, балкон\терраса (застеклённое помещение для сушки белья, хранения зимних или летних не нужных по сезону вещей, почти как во всём постсоветском пространстве.

(обратно)

9

Каминг-аут — официальное признание своей нетрадиционной ориентации.

(обратно)

10

Одна из четырёх легендарных красавиц древности, именами которых называют эталоны красоты.

(обратно)

11

Идиома, связанная с историей Си Ши. Обомлев от её красоты, по легенде, рыба забыла, как плавать.

(обратно)

12

От Здорового Образа Жизни.

(обратно)

13

Чжэхи — героиня корейской версии сериала «Для тебя во всём цвету», девушка, переодевшаяся в парня.

(обратно)

14

Вонхва — древние наставницы хваранов, девушки, способствующие развитию в исторических воинах Кореи благородства и различных достоинств.

(обратно)

15

А это уже снова авторская выдумка, не имеющая отношения к реальной истории.

(обратно)

16

Корейское блюдо из свиной брюшины (бекона).

(обратно)

17

Микрорайон Сеула в Сонпха-гу (районе Сонпха).

(обратно)

18

Донг — обозначение административной единицы вроде «микрорайон», как и «ку» (гу) означает «район».

(обратно)

19

Что-то вроде «старшая сестра» на корейском, вежливое обращение к девушке старше по возрасту.

(обратно)

20

Блокировка нападения в баскетболе.

(обратно)

21

Кимчжан — сезон заготовки кимчи по осени.

(обратно)

22

Сангха — буддийская монашеская община, как в широком смысле (по направлению учения) так и в узком (закреплённость за определённым монастырём).

(обратно)

23

Бхикшу — буддийские монахи, дословно «нищие» или «питающиеся подаяниями».

(обратно)

24

В Южной Корее свадебная фотосессия делается до свадьбы, чтобы на самой церемонии уже стояли красивые снимки молодожёнов. Это не отменяет съёмки и во время церемонии.

(обратно)

25

Мапо — район Сеула на север от реки Хан, в отличие от Каннама — южного берега реки Хан. Кто забыл, Мапо — место действий «Танца под золотой вуалью».

(обратно)

26

Дополнительная услуга на встречах с фанатами, где можно коснуться руки любимого артиста.

(обратно)

27

Сякухати — японская бамбуковая флейта.

(обратно)

28

Billie Myers — «Kiss The Rain» (рекомендую послушать, чтобы представить танец именно под эту песню).

(обратно)

29

Оби — пояс.

(обратно)

30

Жа Жа Габор — актриса и светская львица, известная многочисленными браками с миллионерами.

(обратно)

31

Есикчжан — зал ритуалов, более известные как «wedding hall» (свадебный зал) — здания в Южной Корее, включающие в себя зал для церемонии, банкетный зал и раздевалки, комнаты для приведения себя в порядок.

(обратно)

32

В Южной Корее формальности ЗАГСа решаются отдельно от свадебного торжества, в другой день, заранее.

(обратно)

33

Подразумевается значение по поводу «правых» и «левых» партий.

(обратно)

34

Хвальот — парадный женский халат из красного шёлка, расписанный пионами. Надевается на традиционной корейской свадьбе. Чоктури (чжуктури) — головной убор.

(обратно)

35

Гловелетты — короткие перчатки без пальцев, если вдруг кто не знает, в отличие от митенок подразумевается обычно что-то более брутальное, не вязаное, а кожаное и т. д.

(обратно)

36

В Южной Корее, в отличие от России, это действительно так. Школьные каникулы буквально один август, а университетские с конца июня до конца лета.

(обратно)

37

Платформа вокзала из мира Гарри Поттера.

(обратно)

38

Корейское название Авалокитешвары, персонажа буддийской мифологии. Олицетворение благого сострадания и милосердия в женском образе.

(обратно)

39

A casu ad casum (латынь) — от случая к случаю.

(обратно)

40

События из произведения «Мед. ведь. ма».

(обратно)

41

Зигмунда Фрейда.

(обратно)

42

Южнокорейские женские команды по баскетболу.

(обратно)

43

Парафраз на название фильма «Я знаю, что вы сделали прошлым летом», где произошло убийство. Чимин намекает, что текущие события тоже смахивают на преступление.

(обратно)

44

Что-то среднее между пельменем и пирожком с мясом, по сути — приготовленный на пару пельмень из дрожжевого теста.

(обратно)

45

Love drug — тенамфетамин (MDA) 3,4-метилендиоксиамфетамин — психоактивное вещество амфетаминового ряда, психоделик из группы фенилэтиламинов.

(обратно)

46

Слэнговые названия наркотиков метамфетамина, ЛСД, амфетамина.

(обратно)

47

Тосилак — он же доширак, корейский «бэнто», то есть, обед, блюдо с закусками, упакованное на вынос.

(обратно)

48

Хакама — штаны-юбка в складку, традиционная, в том числе для многих видов борьбы, одежда.

(обратно)

49

Тан — корейское наименование японского «дан», ступеней мастерства в боевых искусствах. Первый тан соответствует белому поясу, десятый — черному. Таны — уровни мастеров (учителей), до них ученики должны пройти степени «кып» (корейское наименование японского «кю»), только в обратной последовательности, от 12 или 10 к первому. После первого кып ученик становится учителем и получает первый тан.

(обратно)

50

Мокша — освобождение от сансары, бесконечной череды перерождений и жизней (неразрывно связанной со страданиями).

(обратно)

51

Адская кухня — район Клинтон в Вест-сайде в Нью-Йорке, прежде был одним из самых криминальных.

(обратно)

52

Гамбино — одна из пяти семей, главных мафиозных кланов Нью-Йорка.

(обратно)

53

Fight on (англ. яз.) — «К бою!» или «Борись!», приободряющий клич.

(обратно)

54

Английский контекстный фразеологизм «my foot» подразумевает нечто вроде «как же!», «тоже мне!», перевод фразы Вернона «тоже мне, кореец!» (хангук-сарам — самоназвание южнокорейцев на корейском).

(обратно)

55

So — в значении «ну…».

(обратно)

56

Well — в значении «что ж», как вступительное слово.

(обратно)

57

Хон Гильдон — корейский Робин Гуд.

(обратно)

58

Go ahead, let’s try (англ. яз.) — вперёд, попробуй.

(обратно)

59

Эту историю можете прочесть в «Неосновном инстинкте».

(обратно)

60

Перцепция — восприятие.

(обратно)

61

Именно «надуматься», в смысле, исчерпывающе подумать, поэтому с приставкой на-, как в случаях «напиться», «натанцеваться», «насмотреться» и т. п. Исправлять не надо.

(обратно)

62

Тагельмуст — головной убор тюрбан-вуаль, обычно носят аборигены пустыни Сахары, защищаясь от песка и солнца.

(обратно)

63

Церемониальное самоубийство — вскрытие живота.

(обратно)

64

Земляной пельмень — дурак в китайском языке.

(обратно)

65

Южнокорейский аналог WattsAppa.

(обратно)

Оглавление

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

  Глава 1, где личность ощущает давление социума

  Глава 2, где Чонён не получает ответа

  Глава 3, где Чонён получает ответ, но задаёт новые вопросы

  Глава 4, в которой всё усугубляется

  Глава 5, в которой Чонён слегка теряется

  Глава 6, где плотность тестостерона вокруг Чонён увеличивается

  Глава 7 с минимальным количеством событий

  Глава 8, где Чонён задали сложный вопрос

  Глава 9 с девчачьими заморочками

  Глава 10, в которой просыпается физическое

  Глава 11 не от лица Чонён

  Глава 12, в которой Чонён то проигрывает, то выигрывает

  Глава 13, не имеющая цельности, как и формирующаяся личность Чонён

  Глава 14, в которой не только Чонён умеет обламывать

  Глава 15, полная трудностей для Чонён

  Глава 16 с большим количеством парней, но Чонён от этого не легче

  Глава 17 никому не интересная, потому что снова Чонён, а не мальчишник

  Глава 18, повествующая о вреде алкоголя

  Глава 19, где Чонён дожидается правильного вопроса

  Глава 20 короткая, не заставляющая ждать нетерпеливых

  Глава 21 со свадьбой

  Глава 22 не от лица Чонён (2)

  Глава 23 с Чонён и её мужским окружением

  Глава 24 без особых изменений

  Глава 25 с потерями и приобретениями

  Глава 26 не от лица Чонён (3)

  Глава 27, приближающая закономерные результаты

  Глава 28, повествующая о том, как опасно оставлять подростков без присмотра

  Глава 29, где социум ощутит давление личности

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

  Чем дальше в лес, тем выше горы

  1 августа

  Полдень 1-го августа

  С 1-е на 2-е августа

  2-ое августа

  3-е августа

  Вечер 3-го августа

  4-е августа

  Вечер 4-го августа и утро 5-го

  5-е и утро 6-го августа

  10-е августа

  11-е августа

  11-е и утро 12-го августа

  15-е августа

  Вторая половина 15-го августа

  16 и немного 17 августа

  20-ые числа августа

  Тем временем в Сеуле

  Амазонка боялась влюбиться

*** Примечания ***